© Каланов Н.А.
© На обложке фото Валерия Василевского
Их взяли сразу, у белых колонн Графской пристани, где они судорожно пересчитывали мелочь из собственных карманов. Патруль вынырнул из «ниоткуда», отобрал увольнительные и военные билеты, приказал сесть в поджидающую рядом машину с надписью «КОМЕНДАТУРА» и вот – погуляли!
Сопровождающий их в комендатуру майор был суров и молчалив. Он небрежно кинул документы в окно дежурному по комендатуре и процедил сквозь зубы клюющему носом кап-два:
– Этих двоих, до прибытия коменданта города…
И растворился в желтом свете солнечных лучей открытой двери. Кап-два обвел их красными от жары глазами, хмыкнул и коротко изрёк:
– Сидеть здесь! Ждать! Вопросы есть?
Вопросов не было. И дежурный уставился в толстый журнал, как кобра в дудочку.
Была июньская крымская жара. Солнце палило так, что даже мухи были ленивы. Они сидели на пыльном оконном переплёте и чесали глянцевые головы мохнатыми лапками. Тишину знаменитого комендантского «предбанника» нарушал только монотонный ход настенных часов, их стрелки показывали полдень.
– Милостивый сударь, соблаговолите объясниться, чем же разочаровал Вас Петипа в изысканной концовке «Эсмеральды»? Если Вас не затруднит, объяснитесь…
– Разочаровал?! …Это Вы резко, милейший. Напротив, я просто потрясён новизной! И именно поэтому считаю себя обязанным признаться Вам в искусной постановке современного эффасе в сочетании со старинным италийским балло. Так что, голубчик, не утруждайте себя в поисках профанаций… Да, я бы и не посмел, бросить даже малую тень на Вашего комильфо Мариинки… Как можно? Как можно?
– Ах, Анатоль… Вы ведь только давеча говорили обратное… И я настаиваю, чтобы Вы непременно взяли свои слова обратно. Я настаиваю, Анатоль!
– Ну, хорошо, хорошо, пусть я буду неправ.
От услышанного диалога у дремавшего дежурного что-то надломилось в районе левого уха. Он потряс раковину мизинцем и высунулся из своего окошечка. На обшарпанной лавке сидели два благообразных курсанта и мирно беседовали. Завидев взиравшего на них старшего офицера, они моментально вскочили, и замерли смирно. Белизна носовых платков, расстеленных ими для своих седалищ была безукоризненной. Дежурный молча опустился на свой стул.
– А как Вам ритурнель во второй части морисданса примы? И вступление, и она сама! Потрясающе! Слов нет, ве-ли-ко-леп-но!
– Милый Серж, это же Пуни! Это его южный гений заставляет обмирать от оркестровки каждой увертюры. Да, это надо видеть и слышать! …И не единожды. Ты бы желал оказаться в Мариинском?
– Анатоль, и ты ещё спрашиваешь?! Конечно же! Конечно же! Я даже хочу просить тебя, чтобы ты отписал своей матушке, если это не будет ей в тягость, купить нам билеты заранее… Я слышал, что к концу следующего месяца они будут давать «Корсара»… Не откажи, Анатоль?!
– Ну, полноте, полноте, друг мой. Конечно же, я непременно отпишу… И от чего же в тягость? Да маменька всегда рада нашей дружбе! И папенька тоже будет в восторге, если мы вместе посетим их. Я даже полагаю, он на день-другой оставит свою государственную комиссию по приёмке новейшего эсминца, и будет, как всегда, весел на офицерском ужине! Ты помнишь, как мы тем летом славно проводили время за бриджем? А старые адмиралы плутоваты… Ой, плутоваты!
– Э-э, Анатоль… Да и ты тоже шельма! Скажи, как тебе удавалось даму пик так незаметно прятать! Скажи…
Дежурный с сожалением посмотрел на своё чтиво, оно показалось ему пресным, после услышанной словесности из «предбанника». «Какая речь! Какое обращение! – и он брезгливо отдёрнул руку от плохо выбритой щеки, – Вот они, дети – настоящего флота! Культура!» – и ему стало как-то не по себе. Он приподнялся и ещё раз выглянул из окошка. Курсанты мгновенно вскочили, вытянув руки по швам. Их ангельски чистые лица были добры, но неподобострастны, на них не было и тени угодничества или злости. «Хорошие ребята, – пришёл к выводу кап-два, опускаясь на стул, – Вежливы, в лучших флотских традициях!»
– Угощайтесь, Анатоль…
– Чудесная свежесть «Холодка» с запахом мятных луговин! Вы очень щедры…
– А помнишь, как это изделие прекрасным образом очищало дыхание после всплытия… Смрад и грязь отсеков дизельной субмарины – это ужасно! Мы много раз правы, что выбрали именно атомный флот, ты не находишь, Серж?
– Смрад и грязь?! Но, милочка, мы военные люди и выбирать нам не приходиться…
Дежурный ощутил мерзость распаренных носков и вонь от снятых под столом ботинок. До него долетел вязкий аромат мятных конфет, и он тяжело задышал носом. «Подводники? Это значит инженерное училище, будущие механики…» Он неторопливо достал из военных билетов увольнительные записки «СВВМИУ…Курсант Середа С. А. – уволен до 24.00. – прочитал он, – Курсант Каныгин А. Н. – уволен до 24.00. Командир роты – капитан 3 ранга Порожников» Он вернул эти листки обратно под обложку военных билетов. «Странно, – подумал кап-два, – оболтусы из этой системы постоянно ставят военный порядок Севастополя раком. А тут?!»
– Серж, а как тебе Шнитке, и его каприччо к балету «Анюта»? Лично я экзальтирован его инвенцией!
– Но, помилуйте, Анатоль… Бурлеск чистой воды! И абсолютно не типичен для русской школы. Я думаю, это акциденция современности и некий симбиоз фламенко с тарантеллой.
– Милейший, милейший, ну, право, Вы просто рутинёр! В мире музыки давно назрела рекреация. Или я не прав?!
– Возможно, и правы. Но любое восстановление требует взвешенного подхода. А иначе будет как с голландкой Ловцова. Поспешил, плеснул едкого натра вящей концентрации и, пожалуйста, испорчена форменка! А я вот, сподобился, добавил воды… и плизз, взглянуть на эффект!
Дежурный не утерпел, и опять высунулся из окна. Курсанты, не сговариваясь, вскочили. Кап-два осмотрел их внешний вид, сколько позволяла диорама из окна и, отметив безукоризненность флотского платья, плюхнулся на стул. Подкладка кителя залипла на спине, и нестерпимо чесались лопатки. Он поёрзал ими по спинке стула «Черт знает что?! – пронеслось в раскисшем мозгу, – Эти патрульные пехоты, служат как пуделя! За что их сюда забрали? Нормальные курсанты, и форма одежды, и поведение…»
– Фэстина лэнтэ[1], предупреждали древние! Серж, а как ты находишь всю эту буффонаду вокруг теоремы Ферма? Не правда ли, забавно!? И кто? Очередной американский бурбон из Оклахомы…
– Подлинно буффонада! Я даже не стал дочитывать этот опус. Сия теорема пока недосягаема для дерзновенных аргументов и дедукций. И вся дилемма этой теоремы, не столько математическая, сколь философская… Так что, о тэмпора, о морэс![2]
Дежурный взял военные билеты и постучал ими по столешнице.
– Курсанты, ко мне!
С какой-то внутренней легкостью произнёс он. Четкие шаги по кафелю пола заставили подняться из-за стола. Курсанты встали в метре от окна и лихо повернулись.
– Товарищ капитан 2 ранга, курсант Каныгин по Вашему приказанию, прибыл!
– Товарищ капитан 2 ранга, курсант Середа по Вашему приказанию, прибыл!
Своды «предбанника» напевно отразили голоса. Дежурный секунды всматривался в их лица и фигуры. Они замерли в холодном военном положении строевой стойки, и на них совершенно не читалось – ни вины, ни раскаяния.
– Вы свободны!
Добродушно произнёс кап-два и положил документы на прилавок за окошечком.
– Есть!
В едином порыве произнесли полоняне, и их поглотило солнечное марево открытой двери.
«Третий курс – веселые ребята! – умилился дежурный былым воспоминаниям, – О-хо-хо, где они те златые времена!?»
Через сорок минут в «предбанник» вошёл начальник патруля – пехотный майор.
– А где эти ублюдки и пьяницы?
Спросил он, прервав медитацию над журналом разомлевшего дежурного. Тот спокойно повернул голову и тоже спросил, как в пустоту:
– Кого Вы имеете в виду?
– Эти, два курсанта. Мать бы их, …наглецов!
– Я их отпустил.
– Как – отпустил??! Да им надо бы дать суток по пять, для острастки! Вы, что, дежурный?!
– Успокойтесь, майор. Давать или не давать – не Вам решать.
– Да я их два часа на Приморском бульваре вылавливал! Совсем совесть потеряли – пьют в открытую! Вы, что, не уловили – от них же несёт, как из пивной бочки?! И меня, принародно, сапогом обозвали, и мат-перемат – через слово! Постебаться они в комендатуру ехали… Постебались, значит?!! Отпустили?! Что Вы тут сидите, как беременная самка бегемота, как опоссум при свечах??! Отпустили…
– Майор!! – капитан 2 ранга встал и одёрнул китель, – Я попросил бы Вас, милостивый государь, выбирать выражения! Чай, не на свиноферме находитесь! Будьте так любезны, пойдите – вон!