Хюррем испуганно сжалась в карете, которая катилась по широкой улице, влекомая горделиво танцующим белым жеребцом. В трех каретах, ехавших впереди, следовали три сестры султана: Хатидже, Хафиза и Байхан; а во главе процессии, в карете, от одного вида которой у Хюррем захватило дух, ехала Айше Хафса, которая получила официальный титул «валиде-султан», мать султана.
Утром, перед тем как садиться в кареты в Старом дворце, Хафса снова вызвала Хюррем в свои покои. Она внимательно осмотрела наряд Хюррем, как накануне вечером Хатидже, желая убедиться, что все в нем безупречно.
Теперь, сидя в карете, украшенной золотом и жемчугом, Хюррем испуганно ломала руки; толпа вокруг вопила и пела. Она успела привыкнуть к замкнутому пространству закрытого двора и обществу сорока молодых девушек. Теперь она смотрела сквозь шелковые занавески на сотни, тысячи людей, приветствующих султана и его семью. Сердце ее ушло в пятки, она откинулась на бархатную подушку и, прикусив губу, закрыла глаза.
Наконец вереница карет остановилась между высокой каменной стеной и величественной мечетью Айя-София, которую она впервые увидела с палубы рыболовецкого баркаса, подскакивавшего в водах Босфора, много-много месяцев тому назад. Она снова отважилась взглянуть на толпу народа сквозь прозрачную материю. Много лиц смотрели в ее сторону — как с улицы, так и с крыш окружающих зданий. Взгляд ее переходил с лица на лицо, она прищуривалась, разглядывая людей, молодых и старых, которые толпились на улицах и на крышах домов. Вдруг ее взгляд упал на…
Карета покатила вперед, и Хюррем без сил упала на подушки. Они следовали к Имперским воротам.
Навстречу судьбе.
Сулейман горделиво потрепал украшенную драгоценными камнями гриву Тугры. Во время утренней церемонии Тугра вела себя безупречно, как и подобает кобыле высокого положения. Въехав в Первый двор дворца Топкапы, Сулейман оглядел своих янычар. Они выстроились ровными шеренгами от главных, Имперских, ворот, в которые он только что въехал, до Ворот приветствия, которые вели во Второй двор дворца. Янычары стояли неподвижно и молча, отдавали дань уважения султану.
Сулейман не мог не возрадоваться: хотя офицеры, стоящие перед ним, не произносили ни слова, из-за стен дворца до них доносились радостные крики толпы. Как огромные волны, их крики накатывали на старинные стены, окружали тысячи воинов, стоящих ровными рядами, омывали сотни кипарисов и плоских деревьев, высаженных во дворе, кружили над казармами и складами янычар и слышались даже в углублениях и портиках старинной византийской церкви Айя-Эйрене и Имперского монетного двора.
Новый султан натянул поводья Тугры. Безупречная белая лошадь повернулась и застыла под аркой Ворот приветствия. Сулейман удовлетворенно вздохнул.
На двор въехала карета валиде-султан. Когда карета и сопровождающие ее придворные остановились, Сулейман спешился и подошел по усыпанной гравием дорожке к первой карете. Сквозь мерцающий прозрачный занавес он разглядел силуэт матери. Приложив к сердцу правую руку, он низко поклонился и подошел к дверце. Раздвинув занавес и нагнувшись, он поцеловал протянутую руку матери.
— Мама! — прошептал он, заглядывая ей в глаза с любовью и почтением.
— Сын мой! — ответила она, охватывая его лицо руками и целуя в губы.
Сулейман на миг закрыл глаза, ощущая прикосновение материнских губ. Когда она отпрянула, по-прежнему глядя ему в глаза, он провел языком по увлажнившимся губам, пробуя сладость на вкус. Он поднес ее руку к своей щеке и снова нежно поцеловал в запястье. Не сводя с нее взгляда, он смотрел, как мать оглядывает его кафтан. Взгляд ее остановился ниже, на том месте, от которого, как она понимала, зависит сила султаната и будущее империи.
Его ожгло болью, которую, как он понимал, он никогда не сумеет погасить без нее… и с ней.
— Сын мой, в последней карете — мой подарок тебе. Иди, ибо только так можно осуществить мое желание… наши желания.
Сулейман замялся, но вскоре отошел от кареты, и мать задвинула полог.
Он покосился на ближайшего к нему офицера янычар. Тот стоял молча и неподвижно, словно высеченный из камня. Новый султан прошел мимо кареты, нагруженной дукатами и украшениями для солдат, а затем приблизился к каретам, в которых приехали три его сестры.
Даже сквозь многослойный газ он заметил, что Хатидже высунула язык и скосила глаза. Он подмигнул ей.
Хюррем испуганно съежилась за пологом, украшенным жемчугом. Когда султан приблизился, ее охватила дрожь. Она старалась разглядеть его, когда он остановился и потрепал гриву лошади, которая тащила ее карету по городу. Он выглядел просто изумительно в своем роскошном черном одеянии, расшитом золотом. Хюррем показалось, что лицо у него доброе, а кожа белая — почти такая же, как у нее. Он повернулся, и она увидела очертания его носа, губ и подбородка. Он красивый! Хюррем заерзала на бархатной подушке, пытаясь унять бешеное сердцебиение. Сулейман дошел до кареты и остановился как громом пораженный, глядя на нее сквозь тонкую материю.
Сулейман наклонился вперед и отодвинул полог так, чтобы солдаты не могли видеть Хюррем. Он долго молча смотрел на нее.
Когда его лицо оказалось совсем рядом, сердце у Хюррем екнуло. Она увидела, что глаза у него черные, а губы… Его губы… Когда его теплая рука оказалась близко и отодвинула полог, из ее глаза выкатилась слезинка.
Фата, расшитая бриллиантами, упала ей на колени. Сулейман широко раскрыл глаза. Хюррем наблюдала, как его пристальный взгляд медленно осматривает ее лицо, как учащается его дыхание. Он взял ее маленькую ручку и поднес к своей груди; она услышала, как бьется его сердце.
Хюррем почувствовала, как тонет в его глазах, как плавится в жару его губ. Он…
Положив руку на сиденье кареты, Сулейман нагнулся. Сладость его дыхания пробежала по лицу Хюррем, и она закрыла глаза.
Он нежно прижался к ее щеке и смахнул слезинку губами.