что рассказал шанкар своему другу раджу, когда вернулся домой

иннокентию всеволодовичу



 

когда я прилетел, раджу, я решил: эти люди живут как боги

сказочные пустые аэропорты, невиданные дороги

 

 

целое стекло в окне и фаянсовый унитаз даже

                                        в самой простой квартире

счастливы живущие здесь, сказал,

                                        как немногие в этом мире

 

 

парки их необъятны, раджу, дома у них монолитны

но никто из их обитателей не поёт по утрам ни мантры,

ни киртана, ни молитвы

 

 

вроде бы никто из них не лентяй,

                                ни один из них не бездельник —

но они ничего не делают, кроме денег:

 

 

кроме денег и денег, раджу, как будто они едят их:

только пачки купюр рекламируют на плакатах

 

 

представляешь, раджу, никакой нищеты,

                                   но вот если большая трасса —

то во всю длину вдоль неё щиты,

          на которых деньги и даже – груды сырого мяса

 

 

кроме денег, раджу, как будто чтобы надеть их:

нанимают чужих людей, чтоб заботились об их детях

 

 

кроме денег, раджу,

        но как попадётся навстречу нищий или калека —

так глядят, будто он недостоин имени человека

 

 

кроме денег, но не для того, раджу,

                                      чтоб жене купить на базаре

дорогих украшений или расшитых сари

 

 

а пойти и сдать в банк, и соседям служить примером —

и ходить только в сером, и жена чтоб ходила в сером

 

 

женщины их холёны,

               среди старух почти нет колченогих, дряблых

но никто из мужчин не поёт для них,

не играет для них на таблах

 

 

дети их не умирают от скверной воды,

                 от заразы в сезон дождей или чёрной пыли,

только я не видел, чтоб они бога благодарили

 

 

старики их живут одни, когда их душа покидает тело —

часто не находят ничьей, чтобы проводить её захотела

 

 

самое смешное, раджу, что они нас с тобой жалели:

вы там детям на хлеб наскребаете еле-еле,

 

 

спите на циновке, ни разу не были ни в театре,

                                                    ни на концерте —

люди, что друг другу по телефону желают смерти

 

 

я прожил среди них пять дней

                                    и сбежал на шестые сутки —

я всерьёз опасался, что навсегда поврежусь в рассудке

и моя сангита аж всплеснула руками, как меня увидала:

принесла мне горячих роти и плошку дала

 

 

что с тобой, говорит, ты страшнее ракшаса,

                                      бледнее всякого европейца,

 

 

я аж разрыдался, раджу,

                       надо ж было такого ужаса натерпеться

 

2 мая 2014. самолёт Москва-Сургут

«край у нас широк, изобилен…»

саше гаврилову



 

край у нас широк, изобилен,

бесконечно сакрален

сколько у нас древних зубодробилен,

вековых душераздирален

 

 

перед путешественником, где чёрен,

где ещё промышленно не освоен,

целый горизонт лежит живодёрен

и предателебоен

 

 

всяк у нас привит, обезболен,

власти абсолютно лоялен,

это слышно с каждой из колоколен,

изо всех шапкозакидален

 

 

и сладкоголосый, как сирин,

и красивый, как сталин

нами правит тот, кто всесилен

и идеален

 

 

от восторга мы не ругаемся больше матом,

не ебёмся, не курим,

нас по выходным только к банкоматам

выпускают из тюрем

 

 

в школе, без вопросов и встречных реплик,

наши детки, краса-отрада,

собирают нам из духовных скрепок

макеты ада

 

 

судя по тому, как нас вертухаи обходят хмуро,

и на звук подаются, дрогнув, —

скоро снова грянет большая литература

и кинематограф

 

1 июня 2014

«кроме балагуров, унявшихся в прежней наглости…»

 

кроме балагуров, унявшихся в прежней наглости,

престарелых красавиц, изогнутых боево —

кто ещё с нами дремлет на ветреных пляжах в августе?

только тучи и мидии, более никого.

 

 

кроме нас, выбывших из правдолюбивых, спорящих

(речи обличительны, добродетели показны),

кто ещё свидетель всей этой роскоши, этой горечи,

этой пегости, ржавчины, белизны.

 

 

потому что воюющий с адом всегда навлекает весь его

на себя,

тьма за ним смыкается, глубока.

только мы проиграли всё, это даже весело:

мы глядим, как движутся облака.

 

 

с мокрыми волосами, разжалованные, пешие,

бесполезные, растерявшие что могли,

мы садимся на берегу пожинать поспевшие

колыбельные, штормы, закаты и корабли.

 

 

да, мы слышали: хрипнет мир, и земля шатается,

как дурное корыто, стремится в небытие.

шарлатаны вершат свои шарлатанцы и шарлатаинства.

может, только это удерживает её.

 

27 августа 2014

«я был тоже юн здесь. тогда люты…»

тате кеплер



 

я был тоже юн здесь. тогда люты

были нравы панкующей школоты.

я был так бессмертен, что вряд ли ты

веришь в это, настолько теперь я жалок.

 

 

я писал здесь песни, и из любой

кухни подпевали мне вразнобой;

я царил и ссорил между собой

непокорных маленьких парижанок.

 

 

я ел жизнь руками, глазел вокруг.

полбутылки виски в кармане брюк.

я был даровит – мне сходило с рук.

мне пришло особое приглашенье.

 

 

лишь тогда и можно быть циркачом,

когда ангел стоит за тобой с мечом —

он потом исчезнет, и ты ни в чём

не найдешь себе утешенья.

 

 

я жил в доме с мозаикой – кварц, агат.

я мог год путешествовать наугад.

но пока писалось, я был богат,

как открывший землю.

(проговорив-то

 

 

вслух это тебе, я только больной урод,

чемодан несвежих чужих острот,

улыбнёшься девушке – полный рот

чёрного толчёного шрифта).

 

 

двадцать лет в булони или шайо

люди раскупали моё враньё.

я не знал, что истрачивал не своё.

что разменивал божью милость.

 

 

а теперь стал равен себе – клошар.

юность отбирается, как и дар —

много лет ты лжёшь себе, что не стар.

лжёшь, что ничего не переменилось.

 

22 октября 2014. Париж