«нет, мой сын, надо мной не всегда шёл снег…»

 

нет, мой сын, надо мной не всегда шёл снег,

                                         он не так и давно возник.

я был распорядитель нег, толкователь великих книг,

заклинатель вахтёрш и магистр ордена тунеядцев,

«кудри курса» единогласно и без интриг.

 

 

да, мой сын: когда я всё мог, я был добрый маг.

я смешил востроглазых дев, не берёг бумаг,

арию о том, как недуги лечит портвейн «массандра»

петь умел на целый универмаг.

 

 

мир как цирковая арена не исчезал, но меня исторг.

я узнал, что правят лишь торг и мена,

                                       что правят мена, вина и торг.

я старательно покупаю всё, о чём даже боялся грезить,

ощущая злорадство, но не восторг.

 

 

да, мой сын, теперь вы юны и, вам кажется, короли:

всё, от остроумия до весны, вы на свете изобрели, —

ну а мы унылые сгустки скорби и беспокойства,

старые неудачники и врали.

 

 

и ты прав, и я буду глуп, если это значит, что мы враги,

только не суди никого, не лги и всегда отдавай долги,

только когда приведут в кабинет с портретом, предложат

кресло,

разворачивайся,

беги.

 

1 мая 2013

«а на третий год меня выпустят…»

 

а на третий год меня выпустят,

                        я приду приникнуть к твоим воротам.

тебя кликнет охранник,

                           ты выйдешь и спросишь – кто там?

 

 

мы рискнём говорить, если б говорили ожог и лёд,

                                     не молчали бы чёрт и ладан:

«есть порядок вещей, увы, он не нами задан;

я боюсь тебя, я мертвею внутри, как от ужаса или чуда,

столько людей, почему все смотрят, уйдём отсюда.

 

 

кончилась моя юность, принц дикий лебедь,

                                          моя всесильная, огневая,

я гляжу на тебя, по контуру выгнивая;

здорово, что тебя, не задев и пальцем, обходят годы,

здорово, что у тебя, как прежде,

                                нет мне ни милости, ни свободы

 

 

я не знаю, что вообще любовь, кроме вечной жажды

пламенем объятым лицом лечь в снег этих рук однажды,

есть ли у меня ещё смысл, кроме гибельного блаженства

запоминать тебя, чтоб узнать потом

                                     по случайной десятой жеста;

 

 

дай мне напиться воздуха у волос,

                                        и я двинусь своей дорогой,

чтобы сердце не взорвалось, не касайся меня, не трогай,

сделаем вид, как принято у земных, что мы рады встрече,

как-то простимся, пожмём плечами, уроним плечи»

 

 

если тебя спросят, зачем ожог приходил за льдом,

                                              не опасна его игра ли,

говори, что так собран мир, что не мы его собирали,

всякий завоеватель раз в год выходит глядеть с досадой

на закат, что не взять ни хитростью, ни осадой, —

 

 

люди любят взглянуть за край,

                                обвариться в небесном тигле, —

а вообще идите работайте, что это вы притихли.

 

23 мая 2013

«знаешь, если искать врага – обретаешь его в любом…»

 

знаешь, если искать врага – обретаешь его в любом.

вот, пожалуй, спроси меня – мне никто не страшен:

я спокоен и прям и знаю, что впереди.

я хожу без страховки с факелом надо лбом

по стальной струне, натянутой между башен,

когда снизу кричат только: «упади».

 

 

разве они знают, чего мне стоило ремесло.

разве они видели, сколько раз я орал и плакал.

разве ступят на ветер, нащупав его изгиб.

они думают, я дурак, которому повезло.

если я отвечу им, я не удержу над бровями факел.

если я отвечу им, я погиб.

 

23 июня 2013. Ришикеш

«гроза рыщет в небе…»

 

гроза рыщет в небе,

свирепая, как фельдфебель,

вышибает двери, ломает мебель,

громом чей-то рояль, замычав утробно,

с лестницы обрушивается дробно.

 

 

дождь обходит пешим

дороги над ришикешем,

мокрая обезьяна глядит настоящим лешим,

влага ест штукатурку, мнёт древесину, коробит книги, —

вода выросла с дом, и я в ней снимаю флигель.

 

 

голову на локоть,

есть ли кому здесь плакать,

твердь и так вминается, словно мякоть

перезрелого манго и мажет липким,

безразлична к твоим прозрениям и ошибкам;

 

 

сквозь москитную сетку

глядит на вечность, свою соседку,

седовласый индус, на полу разложив газетку,

чистит фрукты и режет дольками, напевая

«ом намо бхагавате васудевайя»

 

 

города и числа, —

больше никакого в тебе нет смысла,

столько лет от себя бежала и вот зависла

там, где категория времени бесполезна как таковая:

ом намо бхагавате васудевайя.

 

27 июня 2013. Ришикеш

птица

волшебнику, на день рождения



 

Мой друг скарификатор рисует на людях шрамами, обу —

чает их мастерству добровольной боли. Просит уважать

её суть, доверяться, не быть упрямыми, не топить её

в шутке, в панике, в алкоголе. Он преподаёт её как науку,

язык и таинство, он знаком со всеми её законами и чер —

тами. И кровавые раны под его пальцами заплетаются

дивными узорами, знаками и цветами.

 

 

Я живу при ашраме, я учусь миру, трезвости, монотон —

ности, пресности, дисциплине. Ум воспитывать нужно

ровно, как и надрез вести вдоль по трепетной и нагой

человечьей глине. Я хочу уметь принимать свою боль

без ужаса, наблюдать её как один из процессов в теле.

Я надеюсь, что мне однажды достанет мужества отказать

ей в её огромности, власти, цели.

 

 

Потому что болью налито всё, и довольно страшною – из

неё не свить ни стишка, ни бегства, ни куклы вуду; сколько

ни иду, никак её не откашляю, сколько ни реву, никак её

не избуду. Кроме боли, нет никакого иного опыта, ею за —

дано всё, она требует подчиниться. И поэтому я встаю на

заре без ропота, я служу и молюсь, я прилежная ученица.

 

 

Вырежи на мне птицу, серебряного пера, от рожденья

правую, не боящуюся ни шторма, ни голода, ни обвала.

Вырежи и залей самой жгучей своей растравою, чтоб

поглубже въедалась, помедленней заживала. Пусть она

будет, Господи, мне наградою, пусть в ней вечно таится

искомая мною сила. Пусть бы из холодного ада, куда

я падаю, за минуту до мрака она меня выносила.

 

30 июня 2013
Ришикеш