-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Народное творчество (Фольклор)
|
| Баба-яга и Кощей Бессмертный (сборник)
-------
Баба-яга и Кощей Бессмертный (сборник)
© Карнаухова И. В., пересказ, насл., 2017
© Толстой А. Н., пересказ, насл., 2017
© Состав., оформление. ООО Издательство «Родничок», 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
//-- * * * --//
Гуси-лебеди
В пересказе А. Н. Толстого
Жили мужик да баба. У них были дочка да сынок маленький.
– Доченька, – говорила мать, – мы пойдём на работу, береги братца! Не ходи со двора, будь умницей – мы купим тебе платочек.
Отец с матерью ушли, а дочка позабыла, что ей приказывали: посадила братца на травку под окошко, сама побежала на улицу, заигралась, загулялась.
Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крыльях.
Вернулась девочка, глядь – братца нету! Ахнула, кинулась туда-сюда – нету!
Она его кликала, слезами заливалась, причитывала, что худо будет от отца с матерью, – братец не откликнулся. Выбежала она в чистое поле и только видела: метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за тёмным лесом. Тут она догадалась, что они унесли её братца: про гусей-лебедей давно шла дурная слава – что они пошаливали, маленьких детей уносили. Бросилась девочка догонять их. Бежала, бежала, увидела – стоит печь.
– Печка, печка, скажи, куда гуси-лебеди полетели?
Печка ей отвечает:
– Съешь моего ржаного пирожка – скажу.
– Стану я ржаной пирог есть! У моего батюшки и пшеничные не едятся…
Печка ей не сказала.
Побежала девочка дальше – стоит яблоня.
– Яблоня, яблоня, скажи, куда гуси-лебеди полетели?
– Поешь моего лесного яблочка – скажу.
– У моего батюшки и садовые не едятся…
Яблоня ей не сказала.
Побежала девочка дальше. Течёт молочная река в кисельных берегах.
– Молочная река, кисельные берега, куда гуси-лебеди полетели?
– Поешь моего простого киселька с молочком – скажу.
– У моего батюшки и сливочки не едятся…
Долго она бегала по полям, по лесам. День клонится к вечеру, делать нечего – надо идти домой. Вдруг видит – стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке, кругом себя поворачивается. В избушке старая баба-яга прядёт кудель. А на лавочке сидит братец, играет серебряными яблочками. Девочка вошла в избушку:
– Здравствуй, бабушка!
– Здравствуй, девица! Зачем на глаза явилась?
– Я по мхам, по болотам ходила, платье измочила, пришла погреться.
– Садись покуда кудель прясть.
Баба-яга дала ей веретено, а сама ушла. Девочка прядёт – вдруг из-под печки выбегает мышка и говорит ей:
– Девица, девица, дай мне кашки, я тебе добренькое скажу.
Девочка дала ей кашки, мышка ей сказала:
– Баба-яга пошла баню топить. Она тебя вымоет-выпарит, в печь посадит, зажарит и съест, сама на твоих костях покатается.
Девочка сидит ни жива ни мертва, плачет, а мышка ей опять:
– Не дожидайся, бери братца, беги, а я за тебя кудель попряду.
Девочка взяла братца и побежала. А баба-яга подойдёт к окошку и спрашивает:
– Девица, прядёшь ли?
Мышка ей отвечает:
– Пряду, бабушка…
Баба-яга баню вытопила и пошла за девочкой. А в избушке нет никого.
Баба-яга закричала:
– Гуси-лебеди! Летите в погоню! Сестра братца унесла!..
Сестра с братцем добежала до молочной реки. Видит – летят гуси-лебеди.
– Речка, матушка, спрячь меня!
– Поешь моего простого киселька.
Девочка поела и спасибо сказала. Река укрыла её под кисельным бережком.
Гуси-лебеди не увидали, пролетели мимо.
Девочка с братцем опять побежала. А гуси-лебеди воротились, летят навстречу, вот-вот увидят. Что делать? Беда! Стоит яблоня…
– Яблоня, матушка, спрячь меня!
– Поешь моего лесного яблочка.
Девочка поскорее съела и спасибо сказала. Яблоня её заслонила ветвями, прикрыла листами. Гуси-лебеди не увидали, пролетели мимо.
Девочка опять побежала. Бежит, бежит, уж недалеко осталось. Тут гуси-лебеди увидели её, загоготали – налетают, крыльями бьют, того гляди братца из рук вырвут.
Добежала девочка до печки:
– Печка, матушка, спрячь меня!
– Поешь моего ржаного пирожка.
Девочка скорее – пирожок в рот, а сама с братцем – в печь, села в устьице.
Гуси-лебеди полетали-полетали, покричали-покричали и ни с чем улетели к бабе-яге.
Девочка сказала печи спасибо и вместе с братцем прибежала домой. А тут и отец с матерью пришли.
Баба-яга
В пересказе А. Н. Афанасьева
Жили себе дед да баба. Дед овдовел и женился на другой жене, а от первой жены осталась у него девочка. Злая мачеха её не полюбила, била её и думала, как бы совсем извести. Раз отец уехал куда-то, мачеха и говорит девочке:
– Поди к своей тётке, моей сестре, попроси у неё иголочку и ниточку – тебе рубашку сшить.
А тётка эта была баба-яга – костяная нога. Вот девочка не будь глупа да зашла прежде к своей родной тётке.
– Здравствуй, тётушка!
– Здравствуй, родимая! Зачем пришла?
– Матушка послала к своей сестре попросить иголочку и ниточку – мне рубашку сшить.
Та её и научает:
– Там тебя, племяннушка, будет берёзка в глаза стегать – ты её ленточкой перевяжи. Там тебе ворота будут скрипеть и хлопать – ты подлей им под пяточки маслица. Там тебя собаки будут рвать – ты им хлебца брось. Там тебе кот будет глаза драть – ты ему ветчинки дай.
Пошла девочка. Вот идёт, идёт и пришла. Стоит хатка, а в ней сидит баба-яга – костяная нога и ткёт.
– Здравствуй, тётушка!
– Здравствуй, родимая!
– Меня матушка послала просить у тебя иголочку и ниточку – мне рубашку сшить.
– Хорошо, садись покуда ткать.
Вот девочка села за кросна [1 - Кро́сна – домашний ткацкий станок.], а баба-яга вышла и приказывает своей работнице:
– Ступай истопи баню да вымой племянницу, да смотри – хорошенько, я хочу ею позавтракать.
Девочка сидит ни жива ни мертва, вся перепуганная, и просит она работницу:
– Родимая моя, ты не столько дрова поджигай, сколько водой заливай, решетом воду носи!
И дала ей платочек.
Баба-яга дожидается. Подошла она к окну и спрашивает:
– Ткёшь ли, племяннушка? Ткёшь ли, милая?
– Тку, тётушка! Тку, милая!
Баба-яга отошла прочь, а девочка дала коту ветчинки и спрашивает:
– Нельзя ли как-нибудь уйти отсюда?
– Вон на столе лежит полотенце да гребешок, – говорит кот, – возьми их и беги, беги поскорее. Будет за тобой гнаться баба-яга, ты приклони ухо к земле и, как заслышишь, что она близко, брось сперва полотенце – сделается широкая река. Если баба-яга перейдёт эту реку и снова станет догонять тебя, ты приклони ухо к земле и, как услышишь, что она близко, брось гребешок – сделается дремучий-дремучий лес, сквозь него она уже не проберётся!
Девочка взяла полотенце и гребешок и побежала. Собаки хотели её рвать – она бросила им хлебца, и они её пропустили. Ворота хотели захлопнуться – она подлила им под пяточки маслица, и они её пропустили. Берёзка хотела ей глаза выстегать – она её ленточкой перевязала, и та её пропустила.
А кот сел за кросна и ткёт: не столько наткал, сколько напутал. Баба-яга подошла к окну и спрашивает:
– Ткёшь ли, племяннушка, ткёшь ли, милая?
– Тку, тётка, тку! – отвечает грубо кот.
Баба-яга бросилась в хатку, увидела, что девочка ушла, и давай кота бить да ругать:
– Ах ты, старый плут, зачем пропустил беглянку? Ты бы у неё глаза выдрал, лицо поцарапал!
– Я тебе сколько служу, – говорит кот, – ты мне косточки не бросила, а она мне ветчинки дала.
Баба-яга накинулась на собак, на ворота, на берёзку и на работницу: давай всех ругать и колотить.
Собаки говорят ей:
– Мы тебе сколько служим, ты нам горелой корочки не бросила, а она нам хлебца дала.
Ворота говорят:
– Мы тебе сколько служим, ты нам водицы под пяточки не подлила, а она нам маслица не пожалела.
Берёзка говорит:
– Я тебе сколько служу, ты меня ниточкой не пожаловала, а она меня ленточкой перевязала.
Работница говорит:
– Я тебе сколько служу, ты мне тряпочки не дала, а она мне платочек подарила.
Баба-яга – костяная нога поскорее села в ступу, толкачом погоняет, помелом след заметает и пустилась в погоню за девочкой.
Вот девочка приклонила ухо к земле и слышит, что баба-яга гонится и уж близко; взяла да и бросила полотенце – сделалась река, такая широкая-широкая! Баба-яга приехала к реке и от злости зубами заскрипела. Воротилась домой, собрала своих быков и погнала к реке. Быки выпили всю реку дочиста.
Баба-яга пустилась опять в погоню.
Девочка приклонила ухо к земле и слышит, что баба-яга близко; бросила гребешок – сделался лес, такой дремучий да частый! Баба-яга стала его грызть, но, сколько ни старалась, не могла прогрызть и воротилась назад.
Баба-яга и Заморышек
В пересказе А. Н. Афанасьева
Жил-был старик да старуха: детей у них не было. Уж чего они ни делали, как ни молились богу, а старуха всё не рожала.
Раз пошёл старик в лес за грибами; попадается ему доро́гою старый дед.
– Я знаю, – говорит, – что у тебя в мыслях: ты всё о детях думаешь. Поди-ка по деревне, собери с каждого двора по яичку и посади на те яйца клушку; что там будет, сам увидишь!
Старик воротился в деревню. В их деревне был сорок один двор; вот он обошёл все дворы, собрал с каждого по яичку и посадил клушку на сорок одно яйцо.
Прошло две недели, смотрит старик, смотрит старуха, – а из тех яичек народились мальчики: сорок крепких, здоровеньких, а один не удался – хил да слаб!
Стал старик давать мальчикам имена: всем дал, а последнему недостало имени.
– Ну, – говорит, – будь же ты Заморышек.
Растут у старика со старухою детки, растут не по дням, а по часам, выросли и стали работать, отцу с матерью помогать: сорок молодцев в поле возятся, а Заморышек дома управляется.
Пришло время сенокосное: братья траву косили, стога ставили, поработали с неделю и вернулись на деревню; поели, что бог послал, и легли спать.
Старик смотрит и говорит:
– Молодо-зелено! Едят много, спят крепко, а дела, поди, ничего не сделали!
– А ты прежде посмотри, батюшка! – отзывается Заморышек.
Старик снарядился и поехал в луга; глянул – сорок стогов смётано.
– Ай да молодцы ребята! Сколько за одну неделю накосили и в стога сметали.
На другой день старик опять собрался в луга, захотелось на своё добро полюбоваться; приехал – а одного стога как не бывало!
Воротился домой и говорит:
– Ах, детки! Ведь один стог-то пропал.
– Ничего, батюшка! – отвечает Заморышек. – Мы этого вора поймаем; дай-ка мне сто рублей, а уж я дело сделаю.
Взял у отца сто рублей и пошёл к кузнецу:
– Можешь ли сковать мне такую цепь, чтоб хватило с ног до головы обвить человека?
– Отчего не сковать!
– Смотри же, делай покрепче; коли цепь выдержит – сто рублей плачу, а коли лопнет – пропал твой труд!
Кузнец сковал железную цепь; Заморышек обвил её вокруг себя, потянул – она и лопнула.
Кузнец вдвое крепче сделал: ну, та сгодилась. Заморышек взял эту цепь, заплатил сто рублей и пошёл сено караулить; сел под стог и дожидается.
Вот в самую полночь поднялась погода, всколыхалось море, и выходит из морской глубины чудная кобылица, подбежала к первому стогу и принялась пожирать сено. Заморышек подскочил, обротал её железной цепью и сел верхом. Стала его кобылица мыкать, по долам, по горам носить: нет, не в силах седока сбить! Остановилась она и говорит ему:
– Ну, добрый молодец, когда сумел ты усидеть на мне, то возьми владей моими жеребятами.
Подбежала кобылица к синю морю и громко заржала: тут сине море всколыхалося, и вышел на берег сорок один жеребец. Весь свет изойди, нигде таких не найдёшь!
Утром слышит старик во дворе ржанье, топот. Что такое? А это его сынок Заморышек целый табун пригнал.
– Здо́рово, – говорит, – братцы! Теперь у всех у нас по коню есть: поедемте невест себе искать.
Отец с матерью благословили их, и поехали братья в путь-дорогу далёкую.
Долго они ездили по белу свету, да где столько невест найти? Порознь жениться не хочется, чтоб никому обидно не было; а какая мать похвалится, что у неё как раз сорок одна дочь народилась?
Заехали молодцы за тридевять земель, в тридевятое царство. Смотрят: на горе белокаменные палаты, высокой стеной обведены, у ворот железные столбы.
Сосчитали – сорок один столб.
Вот они привязали к тем столбам своих богатырских коней и идут на двор.
Встречает их баба-яга:
– Ах вы, незванные-непрошенные! Как вы смели лошадей без спросу привязывать.
– Ну, старая, чего кричишь? Ты прежде накорми-напои, в баню своди, да после про вести спрашивай.
Баба-яга накормила их, напоила, в баню сводила и стала спрашивать:
– Что, добрые молодцы, дела пытаете иль от дела лытаете?
– Дела пытаем, бабушка!
– Чего ж вам надобно?
– Да невест ищем.
– У меня есть дочери, – говорит баба-яга, бросилась в высокие терема и вывела сорок одну девицу.
Тут они сосватались, начали пить, гулять, свадьбы справлять.
Вечером пошёл Заморышек на своего коня посмотреть. Увидел его добрый конь и промолвил человеческим голосом:
– Смотри, хозяин! Как ляжете вы спать с молодыми жёнами, нарядите их в свои платья, а на себя наденьте женины; не то все пропадём!
Заморышек сказал это братьям; нарядили они молодых жён в свои платья, а сами оделись в женины и легли спать.
Все заснули, только Заморышек глаз не смыкает.
В самую полночь закричала баба-яга зычным голосом:
– Эй вы, слуги мои верные! Рубите незваным гостям буйны головы.
Прибежали слуги верные и отрубили буйны головы дочерям бабы-яги.
Заморышек разбудил своих братьев и рассказал всё, что было. Взяли они отрубленные головы, воткнули на железные спицы кругом стены, потом оседлали коней и поехали наскоро.
Поутру встала баба-яга, глянула в окошечко – кругом стены торчат на спицах дочерние головы.
Страшно она озлобилась, приказала подать свой огненный щит, поскакала в погоню и начала палить щитом на все четыре стороны.
Куда молодцам спрятаться? Впереди сине море, позади баба-яга – жжёт и палит!
Помирать бы всем, да Заморышек догадлив был: не забыл он захватить у бабы-яги платочек, махнул тем платочком перед собою – и вдруг перекинулся мост через всё сине море; переехали добрые молодцы на другую сторону. Заморышек махнул платочком в иную сторону – мост исчез. Баба-яга воротилась назад, а братья домой поехали.
Кощей Бессмертный
В пересказе А. Н. Афанасьева
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. У этого царя было три сына. Случилось так, что мать их унёс Кощей Бессмертный. Старший сын и просит у отца благословенья искать мать. Отец благословил, сын уехал и без вести пропал. Средний сын пождал-пождал, отпросился у отца, уехал и тоже без вести пропал. Младший сын, Иван-царевич, говорит отцу:
– Батюшка родимый! Благословляй меня искать матушку.
Отец не отпускает, говорит:
– Тех нет братьев, да и ты уедешь: я с кручины умру!
– Нет, батюшка, благословишь – поеду, и не благословишь – поеду.
Отец благословил. Иван-царевич пошёл выбирать себе коня. На кого руку ни положит, тот падает; так и не смог выбрать себе коня. Идёт по городу, повесил голову. Ниоткуда взялась старуха, спрашивает:
– Что, Иван-царевич, повесил голову?
Он говорит ей:
– Уйди, старуха! На руку положу, другой пришлёпну – мокренько будет.
Старуха обежала другим переулком, идёт опять навстречу, говорит:
– Здравствуй, Иван-царевич! Что повесил голову?
Он и думает: «Что же старуха меня спрашивает? Не поможет ли она мне?»
– Вот, бабушка, никак не могу найти себе доброго коня.
– Пойдём со мной, – отвечает та.
Привела его к горе, указала место:
– Скапывай эту землю.
Иван-царевич скопал, видит чугунную доску на двенадцати замках. Замки он тотчас же сорвал и двери отворил, вошёл под землю. Видит, прикован на двенадцати цепях богатырский конь. Он услыхал ездока по себе, заржал, забился, все двенадцать цепей порвал.
Иван-царевич надел на себя богатырские доспехи, надел на коня узду, черкасское седло, сел и поехал.
Долго ехал, наконец доехал до горы.
Пребольшущая гора, крутая, въехать на неё никак нельзя. Тут и братья его ездят – возле горы; поздоровались, поехали вместе. Доезжают до чугунного камня пудов в полтораста, на камне надпись: «Кто этот камень бросит на гору, тому и ход будет». Старшие братья не могли поднять камень, а Иван-царевич с одного маху забросил камень на гору – и тотчас в горе показалась лестница.
Он оставил коня, простился с братьями и пошёл. Долго шёл Иван-царевич, дошёл до дома: огромный дом! В нём жила царская дочь – утащил её Кощей Бессмертный. Иван-царевич кругом ограды ходит, а дверей не видит. Царская дочь увидела человека, вышла на балкон и кричит ему:
– Тут, смотри, у ограды есть щель, тронь её мизинцем – и будут двери.
Иван-царевич ей рассказал, что пошёл спасать мать от Кощея Бессмертного.
Девица говорит ему на это:
– Трудно спасти мать, Иван-царевич! Кощей ведь бессмертный, убьёт тебя, вон у него меч в пятьсот пудов. Подымешь ли его? Тогда ступай!
Иван-царевич не только поднял меч – ещё бросил кверху. Сам пошёл дальше.
Приходит к другому дому, вошёл в дом, а тут его мать.
Время приходит быть Кощею Бессмертному.
Мать спрятала сына.
Кощей Бессмертный входит в дом и говорит:
– Фу-фу! Русским духом пахнет. Кто у тебя был? Не сын ли?
– Бог с тобой! Сам летал по Руси, нахватался русского духу, тебе и мерещится, – ответила мать Ивана-царевича, а сама поближе с ласковыми словами к Кощею Бессмертному, выспрашивает то, другое и говорит: – Где же у тебя смерть, Кощей Бессмертный?
– У меня смерть, – говорит он, – в таком-то месте: там стоит дуб, под дубом – сундук, в сундуке – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо, в яйце – моя смерть.
Сказал это Кощей Бессмертный, побыл немного и улетел. Иван-царевич отправился искать смерть Кощея Бессмертного. Идёт доро́гой много времени, не пивал, не едал, хочет есть до смерти и думает, кто бы попался…
Вдруг откуда-то появился волчонок. Царевич хочет его убить. Выскочила из норы волчиха и говорит:
– Не тронь моего детища, я тебе пригожусь.
Иван-царевич отпустил волчонка, идёт дальше – видит ворону. Зарядил ружьё, хочет стрелять. Ворона и говорит:
– Не тронь меня, я тебе пригожусь.
Иван-царевич подумал и отпустил ворону. Идёт дальше; доходит до моря, остановился на берегу.
В это время вдруг взметнулся щучонок и упал на берег.
Иван-царевич его схватил, думает: «Вот теперь поем!» Ниоткуда взялась щука, говорит:
– Не тронь моего детища, я тебе пригожусь.
Он и щучонка отпустил.
Как пройти море? Сидит на берегу Иван-царевич и думает, а щука как будто узнала его думу, легла поперёк моря, он и прошёл по ней, как по мосту. Доходит до дуба, где была смерть Кощея Бессмертного, достал сундук, отворил – заяц выскочил и побежал. Где тут удержать зайца!
Испугался Иван-царевич, что отпустил зайца, призадумался, а волчонок, которого не убил, ринулся за зайцем, поймал и несёт Ивану-царевичу.
Он обрадовался, схватил зайца, распорол его, а тут утка выпорхнула и полетела.
Он стрелял, стрелял – мимо! Ниоткуда взялась ворона с воронятами – и за уткой; поймала утку, принесла Ивану-царевичу.
Царевич обрадовался, достал яйцо, да и уронил его в море. Закручинился царевич.
Вдруг море встрепенулось – и щука принесла ему яйцо, а потом легла поперёк моря. Иван-царевич прошёл по ней через море и отправился к матери. Она его опять спрятала.
Прилетел Кощей Бессмертный и говорит:
– Фу-фу! Здесь Русью несёт!
Иван-царевич вышел, показывает яйцо:
– Вот, Кощей Бессмертный, твоя смерть!
Тот на коленки перед ним и говорит:
– Иван-царевич, станем жить дружно.
Иван-царевич не обольстился его словами, раздавил яйцо – и Кощей Бессмертный умер.
Взяли Иван-царевич с матерью что было нужно, пошли на родиму сторону. По пути зашли за царской дочерью, взяли и её с собой. Доходят до горы, где братья Ивана-царевича ждут, девица говорит:
– Иван-царевич! Воротись ко мне в дом: я забыла подвенечное платье, бриллиантовый перстень и башмаки.
Он спустил с горы мать и царскую дочь, с которой они условились дома обвенчаться.
Братья приняли их, да взяли и перерезали спуск, чтобы Ивану-царевичу нельзя было спуститься. Мать и девицу угрозами уговорили, чтобы дома про Ивана-царевича не сказывали. А Иван-царевич воротился в дом своей невесты и взял обручальный перстень, подвенечное платье и башмаки. Приходит на гору, метнул с руки на руку перстень – и явились двенадцать молодцев, спрашивают:
– Что прикажете?
– Спустите меня с этой горы.
Мо́лодцы его спустили. Иван-царевич надел перстень – их не стало.
Пошёл он в своё царство, остановился у одной старушки и спрашивает:
– Что, бабушка, нового в вашем царстве?
– Да чего, дитятко! Вот наша царица была в плену у Кощея Бессмертного. Её искали три сына, двое нашли и воротились, а третьего, Ивана-царевича, нет и не знают где. Царь кручинится о нём. А эти царевичи с матерью привезли царскую дочь, и старший жениться на ней хочет, да она сначала посылает его куда-то за обручальным перстнем или велит сделать такое кольцо, какое ей надо. Уж кличут клич, да никто не выискивается.
– Ступай, бабушка, скажи царю, что ты сделаешь, а я пособлю, – говорит Иван-царевич.
Старуха прибежала к царю и говорит:
– Ваше царское величество! Обручальный перстень я сделаю.
Встал Иван-царевич поутру и будит старуху:
– Вставай, бабушка, да ступай неси перстень.
Старуха снесла перстень. Невесте понравился.
Прошло некоторое время, невеста посылает жениха за подвенечным платьем или велит сшить такое, как ей надо. Старуха и тут успела (Иван-царевич помог), снесла подвенечное платье. После снесла башмаки. Слышат люди, что у царя в такой-то день свадьба; дождались и того дня.
А Иван-царевич старухе приказал:
– Как невесту привезут под венец, ты скажи мне.
Старуха время не пропустила. Иван-царевич тотчас оделся в царское платье, приходит в церковь, а брата его ещё нет. Он стал в ряд с невестой, их обвенчали и повели во дворец.
А по дороге попадается жених – старший брат. Увидал, что невесту ведут с Иваном-царевичем, и со стыдом обратно! Отец обрадовался Ивану-царевичу, узнал о лукавстве братьев и, как отпировали свадьбу, старших сыновей отослал, а Ивана-царевича сделал наследником.
Василиса Прекрасная
В пересказе И. Карнауховой
В некотором царстве жили-были в маленькой избушке дед да баба, да дочка Василисушка.
Жили они хорошо, светло, да и на них горе пришло. Заболела матушка родимая. Чует – смерть близка. Позвала она Василисушку и дала ей маленькую куколку.
– Слушай, – говорит, – доченька, береги эту куколку и никому не показывай. Если случится с тобой беда, дай ей покушать и спроси у неё совета. Поест куколка и поможет твоему горю, доченька.
Поцеловала мать дочку Василисушку и умерла.
Потужил старик, потужил да и женился на другой. Думал дать Василисе матушку, а дал ей злую мачеху.
Были у мачехи две дочери: злые, дурные, привередливые. Мачеха их любила, ласкала, а Василису поедом ела.
Плохо стало жить Василисушке. Мачеха и сёстры всё злятся, бранятся, работой девицу изводят, чтобы она от тяжёлого труда похудела, от ветра и солнца почернела. Только целый день и слышно:
– Василиса, Васка, Василиска! Обед свари, избу убери, принеси дров, подои коров, да работай живей, да смотри веселей!
А Василиса всё делает, всем угождает, всю работу справляет. И с каждым днём Василиса хорошеет. Красавица! Ни в сказке сказать, ни пером описать.
Это всё куколка Василисе помогает.
Утром раненько надоит Василиса молока, запрётся в чуланчике, потчует куколку молоком да приговаривает:
– Ну-ка, куколка, покушай, моего горя послушай.
Куколка покушает и утешит Василису, и всю работу за неё сделает.
Сидит девушка в холодочке, а у неё уж и грядки выполоты, и вода наношена, и печь истоплена, и капуста полита. Куколка ей ещё травку от загара укажет. Станет Василиса ещё краше прежнего.
Вот раз уехал отец надолго из дому. Сидит мачеха с дочками в избе, за окнами темень, дождь, ветер воет, осень поздняя. Кругом избы лес дремучий, а в лесу баба-яга живёт, людей, как цыплят, жуёт.
Вот мачеха раздала девицам работу: одной кружева плести, другой чулки вязать, а Василисе прясть. Во всём доме огонь погасила, одну лучинку оставила, где девушки работали, и спать легла. Трещала, трещала лучина берёзовая, да и загасла.
– Что тут делать? – говорят мачехины дочки. – Огня во всём доме нет, работать надо. Придётся за огнём к бабе-яге идти.
– Я не пойду, – говорит старшая. – Я кружева вяжу, мне от крючка светло.
– И я не пойду, – говорит средняя, – я чулок вяжу, мне и от спиц светло.
Да как закричат обе:
– Василисе, Василисе за огнём идти! Ступай к бабе-яге!
И вытолкали Василису из избы. Кругом ночь чёрная, лес густой, ветер злой.
Заплакала Василиса, вынула из кармана куколку и сказала:
– Куколка моя милая, посылают меня к бабе-яге за огнём. Баба-яга людей ест-жуёт, только косточки похрустывают.
– Ничего, – говорит куколка, – со мною ничего тебе не станется!
– Спасибо тебе, куколка, на добром слове, – сказала Василиса и в путь отправилась.
Вокруг лес стеной стоит, на небе звезда не блестит, светлый месяц не выходит. Идёт девушка, дрожит, куколку к себе прижимает. Вдруг скачет мимо неё всадник – сам белый, на коне белом, сбруя на коне ясная.
Стало рассветать. Идёт девушка дальше, спотыкается, о пни-колоды ушибается. Роса косу покрыла, руки заледенила. Вдруг скачет другой всадник – сам красный, на коне красном, сбруя на коне красная.
Взошло солнце. Приласкало Василису, обогрело девушку и росу на косе высушило.
Целый день шла Василисушка. К вечеру вышла на полянку. Смотрит – изба стоит. Забор вокруг избы из людских костей. На заборе черепа человеческие, вместо ворот – ноги человечьи, вместо запоров – руки, вместо замка – острые зубы. Обомлела девушка, встала как вкопанная. Вдруг едет всадник чёрный, на коне чёрном, сбруя на коне чёрная. Доскакал до ворот и пропал, как сквозь землю провалился.
Ночь настала. Тут у всех черепов на заборе глаза загорелись, стало на поляне светло, как днём.
Задрожала Василиса от страха. Ноги не идут, от страшного места не несут.
Вдруг слышит Василиса – земля дрожит, ходуном ходит. Это баба-яга в ступе летит, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам да как закричит:
– Фу-фу-фу, русским духом пахнет! Кто здесь есть?
Подошла Василиса к бабе-яге, поклонилась ей низёхонько, говорит ей скромнёхонько:
– Это я, бабушка, меня мачехины дочки к тебе за огнём прислали.
– Так, – говорит баба-яга, – твоя мачеха мне родня. Ну что ж! Поживи у меня, поработай, а там видно будет.
А потом как крикнет громким голосом:
– Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь, ворота мои широкие, отворитесь!
Отворились ворота, баба-яга въехала, Василиса вслед вошла. У ворот растёт берёзка, ладит девушку исхлестать.
– Не хлещи, берёзка, девушку! Это я её привела, – говорит баба-яга.
У дверей лежит собака, ладит девушку искусать.
– Не тронь её, это я её привела, – говорит баба-яга.
В сенях кот-воркот, ладит девушку исцарапать.
– Не тронь её, кот-воркот, это я её привела, – говорит баба-яга. – Видишь, Василиса, от меня нелегко выбраться, кот исцарапает, собака искусает, берёза глаза выбьет, ворота не откроются.
Зашла баба-яга в избу, на лавке растянулась.
– Эй, девка-чернавка, подавай еду!
Выскочила девка-чернавка, стала бабу-ягу кормить: котёл борща, да ведро молока, да двадцать цыплят, да сорок утят, да полбыка, да два пирога, да квасу, мёду, браги без счёту.
Всё съела баба-яга, Василисе только краюшку хлеба дала.
– Ну, – говорит, – Василиса, возьми вот мешок пшена, да по зёрнышку перебери, да всю чернушку выбери, а не сделаешь – я тебя съем.
Тут баба-яга и захрапела.
Взяла Василиса хлеба краюшку, положила перед куколкой да и говорит:
– Куколка-голубушка, хлеба покушай, моего горя послушай! Тяжёлую мне дала баба-яга работу. Грозится меня съесть, если я всего не сделаю…
А куколка в ответ:
– Ты не плачь, не тужи, лучше спать ложись: утро вечера мудренее.
Только Василиса заснула, кукла и закричала:
– Птицы-синицы, воробьи и голуби, прилетайте, от беды Василису выручайте!
Слетелось тут птиц видимо-невидимо.
Стали пшено перебирать, стали громко ворковать, зёрнышки – в мешок, чернушки – в зобок. Да всё пшено по зёрнышку перебрали, от чернушки очистили.
Только дело сделали, проскакал мимо ворот белый всадник на белом коне. Рассвело. Тут проснулась баба-яга, Василису спрашивает:
– Что, работу сделала?
– Всё готово, бабушка.
Рассердилась баба-яга, – говорить-то нечего!
– Ну, – ворчит, – я сейчас на добычу полечу, а ты возьми мешок, там горох, с маком смешанный, всё по зёрнышку перебери, на кучи разложи. А не сделаешь – я тебя съем.
Вышла баба-яга на двор, свистнула – подкатила к ней ступа с пестом.
Проскакал красный всадник. Солнце взошло. Села баба-яга в ступу, выехала со двора, пестом погоняет, помелом след заметает.
Взяла Василиса хлебца корочку, накормила куколку и говорит:
– Пожалей меня, куколка-голубушка! Помоги мне.
Крикнула куколка звонким голосом:
– Прибегайте, мыши, – полевые, домовые, амбарные!
Набежало мышей видимо-невидимо. В час мыши всю работу сделали.
К вечеру собрала девка-чернавка на стол, стала бабу-ягу ждать.
Проскакал за воротами чёрный всадник. Ночь пала. У черепов глаза загорелись, затрещали деревья, зашумели листья, – едет баба-яга – костяная нога.
– Ну что, Василиса? Работа сделана?
– Всё готово, бабушка.
Рассердилась баба-яга, а сказать-то нечего.
– Ну, коли так, иди спать, и я сейчас лягу.
Пошла Василиса за печку и слышит – баба-яга говорит:
– Ты, девка-чернавка, печь разожги, огонь размечи, я проснусь – Василису зажарю.
Легла баба-яга на лавку, положила губы на полку, ступнёй закрылась, захрапела на весь лес. Заплакала Василиса, вынула куколку, положила перед ней хлебца корочку:
– Куколка-голубушка, хлеба покушай, моего горя послушай. Хочет меня баба-яга изжарить да съесть.
Ну, куколка её всему научила: что делать, как быть, как беду избыть.
Бросилась Василиса к девушке-чернавушке, в ноги поклонилась:
– Помоги мне, девушка-чернавушка! Ты не столько дрова поджигай, сколько водой заливай. Вот тебе за это мой платочек.
Отвечает ей девушка-чернавушка:
– Ладно, милая, я тебе помогу. Буду долго печь топить, буду бабе-яге пятки чесать, чтобы ей крепче спать. А ты убегай, Василисушка!
– А меня всадники не поймают? Назад не воротят?
– Нет, – говорит девка-чернавка, – белый всадник – это день ясный, красный всадник – солнце золотое, чёрный – ночь тёмная. Они тебя не тронут.
Выбежала Василиса в сени. Бросился к ней кот-воркот, ладит её исцарапать. Кинула ему Василиса пирожок. Он её не тронул.
Побежала Василисушка с крыльца. Выскочила собака, ладит её искусать. Девушка ей хлебца бросила. Собака её отпустила.
Побежала Василисушка прочь со двора. Хотела ей берёзка глаза выстегать. Она её ленточкой перевязала, и берёзка девушку пропустила.
Хотели ворота захлопнуться. Василиса им петельки салом смазала, они перед ней и растворились.
Выбежала девица в чёрный лес. А тут и чёрный всадник проскакал, стало в лесу темным-темно.
Как без огня домой дойти? Как без огня в избу войти? Мачеха со свету сживёт.
И тут куколка Василису научила. Сняла Василиса череп с забора, на палку надела.
Бежит девушка через тёмный лес, – у черепа глаза светятся, тёмной ночью, как днём, светло.
А баба-яга проснулась, потянулась, Василисы хватилась, бросилась в сени:
– Кот-воркот, девушка мимо бежала, – ты её исцарапал?
А кот-воркот ей в ответ:
– Я тебе, баба-яга, десять лет служу, ты мне корочки не дала, а она мне пирожка дала!.. Вот я её и пропустил.
Бросилась баба-яга во двор:
– Пёс мой верный, искусал ты девку непослушную?
А собака в ответ:
– Я тебе сколько лет служила, – ты мне косточки не бросила, а она мне хлебца дала. Я её и пропустила.
Закричала баба-яга зычным голосом:
– Берёза, моя берёза, ты ей глаза выстегала?
А берёза ей в ответ:
– Я у тебя десять лет расту, – ты мои веточки верёвочкой не подвязала, а она меня ленточкой обвила. Я её и пропустила.
Подбежала баба-яга к воротам:
– Ворота мои крепкие, вы закрылись, задержали девку непослушную?
А ворота ей в ответ:
– Мы тебе сколько служили, – ты нам в петельки воды не подлила, а она нас сальцем смазала. Мы её и пропустили.
Рассердилась тут баба-яга. Стала собаку бить, кота трепать, ворота ломать, берёзу рубить.
Уходилась, упарилась, притомилась. Не стала Василису догонять.
А Василисушка домой прибежала.
Видит – в доме огня нет.
Выбежали мачехины дочки, забранились, заругались:
– Что долго ходила, огня не несла? У нас никак огонь в доме не держится. Уж мы высекали, высекали, никак не высекли, а который от соседей приносили, тотчас в избе гас. Авось твой огонь будет держаться.
Внесли череп в горницу, а глаза из черепа так и глядят на мачеху да на её дочерей, так их огнём и жгут. Те было прятаться, но куда ни бросятся, глаза всюду за ними так и следят.
К утру совсем сожгло их в уголь, а Василису не тронуло.
Зарыла Василиса череп в землю, – вырос на этом месте алый розовый куст.
Не захотела Василиса в этом доме оставаться, пошла в город и стала жить у одной старушки. Вот как-то и говорит она ей:
– Скучно мне, бабушка, без дела сидеть. Купи-ка мне самого лучшего льну.
Купила ей бабушка льну; села Василиса прясть.
Работа у неё так и горит, веретёнышко так и жужжит, так и вьётся, нитка тянется ровная, тонкая, как золотой волосок.
Стала Василиса полотно ткать, выткала такое полотно, в игольное ушко вместо нитки вдеть можно.
Выбелила Василиса полотно белее снега.
– Вот, бабушка, – говорит Василиса, – продай это полотно, а деньги себе возьми.
Глянула бабушка на полотно и ахнула.
– Нет, дитятко, такое полотно кроме царевича и носить некому. Понесу-ка я его во дворец.
Увидал царевич полотно, подивился.
– Что ты хочешь за него? – спрашивает.
– Этакому полотну цены нет, я тебе его в дар принесла.
Поблагодарил царевич и отпустил старуху домой с подарками.
Хотели царевичу из того полотна рубашки сшить, да никто не брался: очень работа тонкая! Позвал царевич старуху и говорит:
– Умела ты соткать такое полотно, умей из него и рубашки сшить.
Старуха отвечает:
– Не я, царевич, пряла, не я ткала, а девушка Василисушка.
– Ну, так пусть и сошьёт она.
Воротилась старушка домой, рассказала обо всём Василисе. Василиса рубашки сшила, шелками расшила, жемчугом унизала. Отнесла старушка рубашки во дворец.
Села Василиса у окошка в пяльцах шить. Вдруг видит – бежит царский слуга.
– Требует тебя царевич к себе во дворец.
Как увидел царевич Василису Прекрасную, так и обмер.
Взял её за руки белые, посадил её подле себя, а там и свадьбу сыграли.
Скоро воротился отец Василисы и остался жить при дочери. Старушку Василиса к себе взяла, а куколку всегда в кармане носила.
Так они живут-поживают, нас в гости поджидают.
