Избранное

Ольга Реймова

Эхо эха

   В жизни всякое случается. А с Мирой всегда история. Она не от мира сего. Вся в мечтах, в переживаниях. Её друг – гитара. Перебирает струны и у неё получается песня. Всегда задушевная и часто грустная. Натура влюбчивая, но сдержанная в проявлении своих чувств. Только если в стихах или на гитаре. У неё роскошные светлые волосы, пышные, слегка вьющиеся. Их даже укладывать не нужно. Носик небольшой, аккуратный, губы пухлые и всегда улыбаются, зубы – жемчуг. Высокая, фигура – само совершенство. Но так случилось, не встретилась ей настоящая любовь. Поклонников много было, но всё не настоящее. Никто не зацепил за сердце. И она предавалась музыке, песням. Часто участвовала на фестивалях авторской песни. Но мечта о любимом не оставляла её. С мужем жизнь не сложилась. И она все свои чувства выкладывала в стихах и песнях.
   У Миры был тихий, мягкий и певучий голосок. Слабенький для пения со сцены. Но очень любила петь. Сочиняла песни. Вначале стихи, а потом перекладывала их на мелодии, придуманные ею. Мелодии всегда были нежные, как и слова. Озвучивала всё под своё исполнение на гитаре и размещала их на музыкальном сайте в интернете. Вначале никто не обращал внимания на её песни. Но постепенно стали появляться слушатели. И писали ей отзывы вполне добродушные. Она обрадовалась и стала сочинять с ещё большим азартом. Мира радовалась, что у неё появилась аудитория слушателей, их набралось несколько десятков. И среди них один стал постоянно присылать ей отзывы и письма. Она с радостью отзывалась на эти послания. Звали его Кястутис. Он жил в Литве. Тоже увлекался музыкой. У них образовалась виртуальная дружба, которая так была необходима Мире, перенёсший за последние годы много переживаний и обид. Его тёплые, нежные слова так ласкали её настроение, что он стал её Музой. С этим именем Мира просыпалась и с ним засыпала. Теперь уже небо ей казалось прекрасным в любом виде: хмуром, чистом, солнечном, туманном. Солнце светило, пожалуй, только ей, Мире, которая, буквально, летала. И песен становилось всё больше. Поскольку они жили далеко друг от друга, стали общаться через интернет, где есть возможность поговорить, услышать голос друг друга и может быть где-то подсказать по поводу музыки, улучшить некоторые моменты. Да и вообще что-то виртуально подарить друг другу. И началось… Он звонит ей часто, она не отходит от компьютера, беседуют поначалу долго. Хотелось кое-что узнать друг о друге. Прислушаться к голосу. К его интонациям. Попробовать представить себе человека из далёкого мира, который где-то там… И Мира влюбилась! Ей уже было сорок два года, а она до сих пор ещё не полюбила никого, чтобы «потерять голову». Влюбилась в его голос, в его акцент, в его изысканность в рассуждениях. Он ей рассказывал о своём городе, где жил.
   Это небольшой курортный город на берегу Балтийского моря, где всё так мило и красиво: и море, как сказка, и песочек мелкий – мелкий… и дюны. Он говорил: «Когда лежу в дюнах, думаю, может быть и Вы здесь были, на этом самом месте, помните? Там недалеко карликовая сосна, вцепившись корнями в песочный грунт, как бы говорит: „я тут навечно“. Ещё очень люблю вечером постоять на пирсе, понаблюдать за чайками, которые с криком летят низко над морем, выискивая добычу. И ещё люблю просто смотреть на воду, которая, мне кажется, тоже поёт. Когда штиль, то нежные звуки всплеска воды, чайки, чистое небо создают грустно-нежное настроение. И я, стоя на пирсе, чувствую себя маленькой песчинкой в этом огромном мире… и думаю о Вас с нежностью». Всё это он произносит мягко, нежно, задумчиво. Мира слушает Кястутиса, затаив дыхание, и представляет всё – всё, о чём он рассказывает.
   Мира бывала в этом городе, но прежде, когда в Литву можно было поехать свободно. И Кястутис знал об этом. Поначалу молча любила. Они творили песни и передавали друг другу импульсы счастья и нежности. Он пел ей. Она слушала и замирала. «О, Боже мой! Какое счастье мне выпало общаться с таким интересным человеком!» – мечтательно думала Мира. Ей нравился его бархатный баритон, выговор мягкий, и некоторые звуки поражали своим магнетизмом. По голосу она думала, что он намного старше её, но он сказал, что ему сорок восемь лет. Она не стала ему говорить о своих предположениях. Мира просто влюбилась во всё, что в нём есть. И если бы он позвал её на край света, то она не задумываясь, в эту же минуту отправилась бы! Такого с ней ещё никогда не было. «Наверное, я скажу ему, что люблю его и только его, и буду всегда любить, несмотря ни на что, нужна, не нужна ли ему! Это неважно! Главное – я люблю! И это моё счастье! Это подарок судьбы, случай!» – всё время думала об этом Мира.
   Каждая женщина ждёт своего счастья. Своего часа любви именно с одним, только с ним, который где-то обязательно есть. И не всегда его встретишь. А тут ей казалось, что ВСЁ – ЭТО ОН!!! А может быть это долгий прекрасный сон? Но никак не могла решиться сказать ему об этом. Они не переступили порог панибратства. По-прежнему называли друг друга на «Вы». Мире всегда трудно перейти на простое «ты». И Кястутис не торопился. Но он уже немного поостыл к этому общению. Виртуальность есть виртуальность. Она же ничем не закреплена. Это как дуновение ветра, которому свойственна лёгкость, воздушность. И так же легко может улететь.
   Как-то Кястутис сказал Мире, что в общем-то уже всё это ему надоело и надо закончить с песнями. Он уже тяготился этим общением, но не решался резко прервать, боялся обидеть хорошего человека. Но утомлялся очень. Не знал что говорить, что писать. И они пересылали друг другу только смайлики. Она ему – солнышко, что означало в её представлении «Ты – солнце моё», а он ей цветочек в знак благодарности за постоянство. Он стал совсем редко писать. И тогда Мира решилась и записала целый альбом своих песен в своём исполнении и переслала ему адрес, где помещён этот альбом. Ответа долго не было. Она решила, что он не прочитал сообщение, и отправила ещё раз. На этот раз он ей написал довольно кратко, холодно и обидно. Ему ничего не понравилось, и просил больше его не беспокоить.
   Мира читает и не верит своим глазам. Щёки запылали огнём, дыхание перехватило, минут тридцать она была, как окаменевшая. И отвечает ему:
   «Прочитала Ваше назидание, полное презрения и отторжения и, Кястутис, больше Вы меня не увидите и не услышите. Просто Вы меня не так поняли или, вернее сказать, вообще не поняли. Будьте счастливы и спокойны. Удачи.»
   Несколько дней Мира ни спать, ни есть, ни думать ни о чём, не могла. Работа не продвигалась. Со всех сторон «шишки» на неё падали по поводу работы. А она приходила домой, заворачивалась в одеяло, пытаясь согреться. И молчала. Внутри поселился холод, который не покидал её. И она представляла себе серое Балтийское море в холодный штормовой день, когда волны безжалостно налетали на берег и смывали с него всё, что могли захватить. Молчала и всё думала, думала, почему же так вдруг резко. Неожиданно. Пыталась понять, что случилось? Она же ничего в ответ не просит! Она просто выразила свои чувства! Почему такая реакция!? «Возможно, я ему очень надоела своей навязчивостью, постоянным вниманием. Он от этого всего утомился, и уже не может ни слышать меня, ни видеть мои сообщения. И мой голос его раздражает. Его от меня тошнит. А я так привыкла к общению с ним, мне так дорого всё это. Мне не надо было перешагивать запретную черту». Навязчивость – это очень плохо, да, она знала. Но где-то ей показалось, что он не против общения по делу и даже просто так – для души. И Мира была бесконечно рада этому. Но, видимо, ошиблась. Желаемое приняла за действительное. И она ему написала: «Мои плохие „стихи“ – это не совсем о Вас, это просто о моих впечатлениях по жизни. Я же тоже когда-то любила и была любима взаимно, и страдала, и переживала, и радовалась каждому дню. Вот по памяти записала. Просто встреча с Вами вдохновила меня передать это песнями. Кястутис, не сердитесь на меня, не раздражайтесь, я ничего плохого не сделала. Что ужасного я сделала? Все пишут в своих стихах про свои чувства открыто. А я должна молчать?» И он опять написал ей, что ему этого ничего не нужно более:
   «Вы мне очень мешаете! И не обижайтесь. Вы уже знаете, что быть неискренним не в моих правилах. Кроме того, мне есть с кем говорить о любви. Останемся друзьями. Это всё, что я хотел сказать».
   Опять Мира думает о том, что он же сам был не против общения, пел ей, присылал свои записи песен! Ведь это было! Для чего? Чтобы потом так унизить и всё уничтожить?! Несколько дней Мира была, как в агонии. Жар сменялся ледяным холодом, не отпускал её. Жгло холодом везде: на сердце, в душе и во всём теле. И забыть это всё никак невозможно, и не слышать его и не читать его записок, даже таких обидных, нет сил. Ей казалось, что небо навсегда повесило тёмную тучу, которая никогда не уйдёт и ливни утопят её вместе с её печалью.
   Она много лет не позволяла себе никаких романов. А тут вот… случилось, совсем нежданно. Не обида её мучила, а невозможность понять такое отторжение. Она просто подарила ему альбом, ничего не прося взамен. А он вот так её выхлестал словами. На душе боль, подавленность и унижение. «Я всё равно не могу его забыть. И даже эти слова и фразы, которые занозой засели в сердце, мне дороги. Я всё равно его люблю униженной и оскорблённой». Мира пытается себе объяснить, что это мираж, что это всего лишь иллюзия счастья, это не реально, это эфемерно. Это нельзя попробовать, потрогать, ощутить. Это всего лишь воздух, ветер, который исчезает также быстро и неожиданно, как и появляется. Но ничего она не могла с собой поделать, не могла себя убедить. Нужно уметь управлять своими чувствами. Из всех его песен, которые он ей прислал, она сделала альбом и назвала его «Мой Кястутис». Часто включает его, слушает и вспоминает те золотые дни. Когда слушала этот альбом, Мира тонула в слезах. Может быть, тогда у него были какие-то неприятности, и он на ней сорвался? Так она пыталась оправдать его ответы. И Мира задумалась и замолчала надолго.
   И вдруг, как эхо эха… по почте приходит ей ролик с его новой песней! От него! С пожеланиями всех благ! Неужели… он снова будет с ней? Она готова ждать, надеяться, верить. Она никогда его не видела, не представляла, какой он? Возможно он совсем не тот, кого она себе нарисовала в своём воображении. Но его голос. Его песни… Разве они могут обмануть?!

А было ли это…

   Ещё одна весна. Незаметно распустились листочки. А вот и два тюльпанчика показались, один жёлтый, а другой красный, ножки ещё коротенькие, а бутон уже красиво распустился. Тепло. Люся накинула палантин и села в кресло любоваться солнечным весенним утром. Рядом на солнышке разлёгся кот Васька и замурлыкал свою песенку. А было ли это?
   …Тридцать пять лет – это возраст уже уходящей молодости и только-только наступившей зрелости. Люся была по нежному, по тихому хороша, к ней надо было присмотреться, услышать её грудной негромкий голос и посмотреть в её глаза, в которых было кажется всё: и ожидание, и разочарование, и робость, и какая-то давняя боль.
   Когда умерла мама, ей было всего девять лет, а ещё были брат Кирилл семи лет и сестрёнка Надюшка двух лет. Отец растерялся в этом положении, у него опустились руки и он стал пить. Глядя на него, Люся поняла, что теперь она не только старшая в семье, но и опора для младших. Да и с отцом надо было что-то делать. Люся хочет учиться, Надю надо было устроить в детский сад, а детского садика в их деревне не было. И Кирилл должен идти в первый класс. А как же быть с Надюшкой? Люся решила поговорить с отцом, когда он был трезвый.
   – Папа, перестань пить! Нам ведь ещё жить надо. Здесь, в деревне, школа только начальная. В сентябре мне надо идти в пятый класс, значит, я буду ходить в райцентр. Это далеко и мне придётся зимой там жить. А Кирилл в первый класс пойдёт. Надю с кем-то надо оставлять. Может быть попросишь соседку тётю Марию присмотреть за Надей. А в каникулы я с ней буду. Папа, я хочу учиться! – и Люся расплакалась.
   – Эх, Люська, Люська… Всё правильно говоришь. Не могу смириться, что нет с нами нашей мамы. Марию, говоришь, попросить. Так она замуж за меня захочет, уж давно за мной ходит.
   – Она хорошая женщина и детей у неё нет, вот и поженись на ней. Она за всеми вами и присмотрит.
   – Так не могу я, Люся, не могу! понимаешь? Я ж вашу маму до сих пор люблю. Эх, мала ты ещё, ничего не поймёшь…
   – Это тебе кажется, что не пойму, всё пойму и не маленькая я уже и книг много прочитала про всё. Вот ты и должен бросить пить и жениться, чтоб о нас подумать. Мария хорошая, она поможет тебе.
   Эта боль за свою семью так и осталась в сердце у Люси. Всю жизнь она оберегала и отца, и вместе с Марией боролась за него, и за детей.
   Отправляя Люсю в райцентр в среднюю школу, отец с Марией предусмотрели вроде бы всё. Купили ей чёрные ботинки на толстой подошве на вырост, и Мария связала ей добротные высокие белые шерстяные носки. Форменное платье тоже было куплено с расчётом на 2—3 года. Волосы коротко постригли. Отец договорился с дальней родственницей, где будет Люся жить весь учебный год, дал денег на питание. Родственница была молчаливая и хмурая, неприветливая. Ей эта девочка не нужна была, но не отказала родственнику. Кормила Люсю скупо, почти с ней не разговаривала.
   Когда Люся пришла в класс, то девчонки переглянулись и стали хихикать над ней. Райцентр – это почти город, все одеты по-городскому, с бантами, а Люся в одежде с запасом на несколько лет. Было неприятно слышать смешки в свой адрес, но Люся не стала обращать внимание на насмешки. Она была рада, что в семье навела порядок и продолжит учёбу.
   И вот начались уроки. Больше всего Люся любила учиться. Какой бы вопрос учительница ни задала, все сидят улыбаются, а руки не понимают. Люся решила отвечать. И, когда по всем предметам, она отвечала на все вопросы, то ученики уже смотрели на неё не с насмешкой, а с интересом. И в переменку к ней подходили и спрашивали, откуда она, и где живёт. Зауважали грамотную девочку. Люсе стало легче на душе. Так началась её самостоятельная взрослая жизнь.
   Есть такой фильм «Уроки французского». И уже потом, будучи совсем взрослым человеком, когда этот фильм демонстрировали по телевизору, Люся всегда его смотрела и всегда со слезами. Вспоминала своё то время, когда никого родных рядом и хмурая тётушка со взглядом из-под бровей. И очень равнодушные учителя, хотя училась Люся лучше всех.
   На каникулы Люся приезжала домой и водилась с Надей. Надя никак не могла привыкнуть к Марии, хотя та изо всех сил старалась ей угодить. Ждала Люсю. И не отходила от неё ни на шаг. А с Кириллом проблем не было, он много время проводил с отцом. Так и жили.
   А потом Люся закончила школу и уехала учиться в город. Поступила в институт на вечернее отделение и устроилась на работу, получила общежитие, тогда и забрала Надю. Объяснила отцу, что Надя очень способный ребёнок и ей надо учиться в хорошей школе. Сама училась и работала, Надю отдала в математическую школу. Так и жили они вдвоём. Надя выросла стройной красивой девочкой.
   Люся не могла устроить свою личную жизнь, потому что учила Надю и хотела устроить её жизнь, а уж потом подумать о себе. Но о себе подумать, не было времени. А время шло, годы бежали, Надя выросла, повзрослела и влюбилась в художника, у которого все стремления были в живописи, искусстве и ни о какой семье он и не думал. Он делал портреты с Нади, которые имели успех на выставках. Она с ним, и его это вполне устраивало. Но не устраивало Люсю. У неё у самой нет семьи и она, конечно же, хотела, устроить жизнь сестры. А та увлеклась художником не на шутку. Что делать? Она любовалась на свою Надю, на её трогательную красоту и ещё больше страдала её душа за сестру. Но не могла она убедить Надю, что эта её любовь к художнику ни к чему хорошему не приведёт, уходят годы, тускнеет красота, а жизнь не бесконечна. Любовь такая штука, что не объяснишь. Когда человек любит, он становится глухим и не может понять здравый смысл. Надя закончила институт, ей предложили аспирантуру после блестящей защиты диплома. Её исследования в области электромагнитных колебаний заинтересовали учёных и ей предложили продолжить эти исследования в НИИ. Люся еле уговорила Надю не отказываться от этого предложения. Люсина мечта сбылась и Надя всерьёз занялась наукой.
   Через четыре года Надя защитила кандидатскую и занялась докторской диссертацией. Её успехи в науке радовали Люсю. Любовь к художнику так и не прошла. Они оба творили. Он на полотнах, а она в науке.
   «Ну, что ж, – подумала Люся, – кажется я всё сделала и теперь я могу поехать отдохнуть». Купила себе путёвку на шведский горнолыжный курорт Оре. Люся стала собирать себе горнолыжное снаряжение и уже вся ушла мыслями в Швецию. Она много читала про эту страну, про этот курорт и очень хотелось там побывать. Её восхитили эти маленькие домики, с покатыми крышами. Такое впечатление, что находишься в сказке у снежной королевы. Снег белый-белый и без тёмных очков можно ослепнуть от этой белизны.
   Люся немного умела управлять горными лыжами, но не всегда у неё получалось и она старалась упасть как можно мягче и потом скатывалась со смехом. За ней следом часто ехал мужчина и подсмеивался над ней.
   – Девушка, может быть Вам лучше дома на диванчике сидеть с книгой в руках, – смеялся он.
   Люся злилась на него, но ничего не отвечала. А он и за завтраком рядом, и за ужином. У неё был горнолыжный костюм голубого цвета с белой отделкой и так шёл к её глазам. Фигура у неё стройная. Ей уже тридцать пять, а выглядит на двадцать лет с небольшим. А мужчине по видимому было не больше тридцати, так ей показалось и она не ошиблась. Ему всё время хотелось её оберегать и обязательно быть рядом. Через три дня он всё-таки решил с ней заговорить и познакомиться.
   Его звали Олег, по профессии биолог. А Люся – преподаватель общей физики в педагогическом институте. Олег был весёлый, с юмором и очень заботливый без навязчивости. О Люсе так никто ещё в жизни не заботился. И ей хотелось взять его за руку и положить голову на плечо, но он такой высокий, что не дотянуться. А он от нахлынувших чувств крутил её, как ребёнка. А потом в сугроб и не отпускает. Она вырывается из его рук и хохочет до слёз. Вот и пробил её час любви. Пришёл её черёд влюбиться.
   Домой они возвращались вместе. Он каждый год ездил сюда отдыхать и встречать новый год в горах.
   – Всё-таки нашёл я тебя, моя Снегурка, в горах, в окружении ослепительно белого снега. Если бы ты только знала, как долго я тебя искал!
   – А я тебя не искала, я просто ждала тебя, мой Снеговичок!
   Вот и встретились наконец-то высокий кареглазый брюнет с хорошим чувством юмора и маленькая худенькая, ничем не примечательная блондиночка с уже уходящей молодостью и неутолимой жаждой любви в огромных голубых глазах. Встретились они не зря, так угодно было судьбе, которая оберегала её от других ненужных встреч, чтобы эта долгожданная встреча стала самой дорогой и значимой в её жизни.
   Всё бы хорошо было, если бы не эта поездка к друзьям в Даллас. Его друзья тоже биологи жили там уже несколько лет и предложили ему очень интересную работу. Он рассказал Люсе про заманчивое предложение и решил поехать, а ей сказал, что обязательно за ней приедет. Люся плакала, не хотела его отпускать, но интересное дело, о котором он только мечтал, перетянуло всё.
   Вначале ждала каждого звонка, потом звонки стали реже. Иногда приходили письма, но потом и они стали реже и потом совсем исчезли. Кто-то ей передал, что он уже переехал в другой штат. И она перестала ждать. Потихоньку стала стареть. Люся уже реже стала появляться на людях. Всё лето жила на даче, копалась в огороде, а зимой помогала по физике и математике своим племянникам, потом детям племянников. Олег так и не объявлялся, а она о нём всё время вспоминала и думала. И никто уже из знакомых ничего ей не рассказывал про него, да и со знакомыми уже Люся не встречалась. Но в душе тихо благодарила судьбу за ту встречу, за те добрые и нежные годы, что прошли с ним. Всё-таки было счастье, было… было… хоть и не на всю жизнь, но она о нём помнит и живёт этим воспоминанием.
   Солнце спряталось за тучу, откуда-то появившуюся, и стало прохладно. Кот Васька вскочил, потянулся и скрылся в кустах. Люся ушла в дом. На комоде стояла фотография Олега, ей показалось сегодня, что он чувствует свою вину и она у него во взгляде. «Не печалься, Олежка, всё было хорошо. Только бы у тебя сейчас тоже было всё хорошо!» Люся смотрела в окно. Вдали сверкнула молния и пошёл дождь.

Метод прямых

   Его звали Степан. В этом имени есть что-то твёрдое и законченное и не хочется присоединять к нему нежно уменьшительно-ласкательный суффикс. Человеком он был трезвым. Никогда не жил иллюзиями, жизнь воспринимал такой, какая она есть со всеми плюсами и минусами. И никогда не сетовал ни на что. Если случалось что-то неприятное, а может быть и не просто неприятное, а даже горькое, он не впадал в отчаяние и в бегство от беды, а принимал меры, чтобы изменить ситуацию, пытался выйти из этих трудностей. Никого не обожествлял и не восхищался. Если случалось что-нибудь не ординарное, он делал вид, что приятно удивлён. Ну, а в тайниках его души никто не копался. Может быть он и не просто приятно удивлялся, а был порой в восхищении, в восторге, но этого никто не знал и не видел. В разговорах был немногословен, слегка улыбался, прищурив глаза. Его мягкий голос и тёплый взгляд располагал к беседе, в процессе которой он иногда позволял себе назвать вещи своими именами, что часто коробило собеседника, но не всякого, а такого, который привык многое умалчивать, и всякая открытость была ему неприятна на слух.
   Вот скажешь: «Степан» – и… всё тут: и верность, и надёжность, и уют, и тепло. Надёжность – да, ты знаешь, что он всегда будет рядом, если надо, поддержит, но не обнадёжит и надежды на взаимную любовь не даст. Почему? Да потому что он полюбит не всякую, которая выберет его, выбирать он будет сам, а вот какую, никто не знает, он никому не расскажет и ни одним глазом не покажет. Всё будет сказано только ей, и она не откажет во взаимности, потому что сама ждала и надеялась, ещё не зная его, не ведая о его существовании.
   Нет, он не был идеальным. У него были свои слабости. Например, очень много курил и так самозабвенно, пуская дым кольцами, прищурив левый глаз и о чём-то думал. То ли мечтал, то ли строил какие-то планы, но думал, думал. И рыбалка! Рыбалка – это его слабость, с которой он не пытался бороться. Сядет в лодку посреди тихой реки, закинет удочку и слушает плеск воды, когда рыбки подплывают, смотрит на берег дальний и вдруг хоп! зацепилась рыбёшка, и он её уж не упустит! Ещё слабость – охота! Охота на уток. Но никогда утку не подстреливал, лишь спугнёт. Летят утки, выбрал себе селезень уточку, летит за ней и не думает об опасности, а в этот момент, в самый пик возбуждения Степан выстрелит просто в воздух и разлетится стая в разные стороны. Он мог бы попасть, но убить – не его цель, пусть живут и радуются своей утиной жизнью. Вроде как нехорошо, что он разогнал парочку, но это лучше, чем прервать её полёт, пусть летит и встретит нового кавалера. Так лучше.
   А больше всего Степан любит свободу. Может и ещё какие есть слабости, но про них никто не знает. Не может же он быть один. А какая ему нужна женщина? Его любят все женщины, которые встретились на его пути. А он? Тоже всех? Нет, конечно. К женщинам относится бережно. Потому что очень любил свою мать. И этот женский образ он хранил в сердце и знал, что каждая женщина, почти каждая, для кого-то мать. И разве можно её обидеть?! Между прочим, редкое качество для большинства мужчин.
   Больше всего ему не нравилось в женщине болтливость, и ещё не любил хохотушек и мрачных. Но никак не мог определить, которая захватит его сердце, не представлял. Вы подумали, что он идеальный? Нет, конечно! И идеальная, правильная, верная и очень красивая – это не его женщина. Ему нравились женщины, как говорят «с душком», с червоточинкой. Вас же тоже не прельщает идеальный мужчина. Вы понимаете, что он хороший, но чего-то в нём нет. Так и их, мужчин, идеальная не зажжёт. Не заставит сердце тревожно биться в ожидании… даже трудно сказать чего. Но как бы то ни было, несмотря на свою уравновешенность, Степан оказался вопреки всему тоже уязвим. Попался эдакой Пепите дьяволе, о чём он и не мечтал, не догадался, и не почувствовал, как капкан захлопнулся и теперь ему не выбраться. Пепита дьявола была такая, «а дьяволам, а дьяволам, на все плевать».
   На кафедре вычислительной математики прошло очередное заседание и уже все разошлись, а Степан остался дописывать свою статью по применению метода прямых для решения задач вторичного распределения тока на аноде и уже прикидывал как увеличится число уравнений в системе, вдруг резко открывается дверь и буквально влетает в кабинет девушка с горящими восточными глазами, высоким бюстом и длинными стройными ногами. Степан успел всё это увидеть мгновенно и ёкнуло под сердцем что-то. Неожиданно для самого себя встал пред ней, как перед царицей. Такого с ним ещё не было. Как вихрь ворвалась эта девица не только в кабинет, но и в его сердце.
   – А мне нужен Алекс! Где он?
   – Алекс уже ушёл.
   – Интересно, – гневно горя глазами, выпалила девица, мы же с ним договорись после заседания встретиться!
   – Ничего не могу сказать Вам.
   Девица развернулась на тоненьком каблучке и уходя пропела: «Да! Я всегда была Пепита – дьявола, Пепита – дьявола!
   Я дьяволам всегда была, а дьяволам,
   а дьяволам, на все плевать». – И убежала.
   В аудиториях и коридорах уже никого не было, а стук её каблучков и мелодию Пепиты долго было слышно. В ней была необъяснимая сила. Не в красоте дело. Она была рыжеватая. С веснушками возле носа, но глаза, вот где была её сила! Они цепляли своим огнём и жгли, их не забыть. Позже Степан узнал и об её уме и не только.
   Степан прозвал её (про себя) – Пепита. Но так разволновала его эта девица, что и статья не писалась и сидел он долго переваривая случившееся с глупой улыбкой на лице. А что случилось-то? Вроде ничего особенного, но вот сейчас больше ни о чём не думается, как только об этой Пепите. «Ух, дьявольщина», – думает Степан, а сам напевает «а дьяволам, а дьяволам на все плевать…»
   Степан накинул куртку, взял свою затрапезную папку с множеством исписанных формулами листочков и на выходе встретил Алекса.
   – Степан, меня никто не спрашивал?
   – Спрашивала некая своеобразная девица с песней про Пепиту.
   – Ах, как неудобно получилось, я забыл, что договорился с ней здесь о встрече и ушёл, вспомнил, когда уже в автобус садился, пришлось вернуться. А она ничего мне не передала?
   – Нет, ничего. А кто она?
   – Я с ней на конференции познакомился. Она с химфака. Тоже занялась исследованиями с применением математических методов.
   – Ого, умная значит!
   – Пока не знаю, мало ещё знаком с ней. А что ты так заинтересовался, зацепила?
   – Просто спросил.
   Степан всю дорогу думал об этой девушке. «Пепита! А что это я не спросил, как её зовут? Вот растяпа!!! Думаю, ещё увижу её. Роскошная девица, нечего сказать. А Алекс каков, а? Ничего про неё не рассказывал». Жил Степан в общежитии, недалеко от университета. У него была отдельная комната.
   Алекс красивый брюнет, высокий, с изящными манерами, высокомерен, из профессорской семьи. Степан иногда заходил к ним в гости и каждый раз восхищался обилием книг в этом доме. Кругом стеллажи с книгами от пола до потолка. Алекс говорил, что все стеллажи мастерил отец сам. Книги были везде, в каждой комнате и даже под потолком в прихожей подвешены книжные полки над вешалкой. Все свободные места на стенах использовались для книг. Отец Алекса был географ, профессор, доктор наук. Но кроме специальной литературы, было много и художественной литературы русской и зарубежной классики. Они жили в доме старой постройки, где потолки до четырёх метров и очень просторные комнаты. Степан любил у них бывать, такое обилие книг он видел только в библиотеках. В доме у них всегда царили чистота и уют.
   Алекс, как и Степан, занимался численными методами. Обычно они говорили только на эту тему, правда, иногда шутили над сотрудницами со своей кафедры, но не зло, а как-то по-мальчишески. Ещё любили обсуждать новые фильмы. Серьёзных отношений с девушками не заводили. Многим девушкам они нравились, но сами они считали, что у них всё ещё впереди. Никто не смог завлечь их сердце.
   А тут в их жизнь ворвалась новая струя – Пепита, с сильным напором и безудержной стихией.
   Наутро, встретившись на кафедре с Алексом, Степан всё-таки спросил:
   – Как имя этой девушки?
   – Какой? – делая удивлённое лицо, спросил Алекс.
   – Той, которая вчера прибегала за тобой на кафедру?
   – Альбина.
   – А я прозвал её Пепита.
   – О, как! – как-то криво ухмыльнулся Алекс. И похоже расстроился таким вдруг интересом к этой девушке со стороны Степана, – кстати, сегодня мы с ней идём в кино, присоединяйся, если хочешь.
   Алекс сказал, а сам смотрел на Степана с надеждой, что тот откажется.
   – Нет, сегодня не смогу, как-нибудь в другой раз. Кстати, а что за математический метод она хочет использовать в своих исследованиях?
   – Какой-то разностный, может быть, и твой метод прямых ей подойдёт. Я не очень внимательно её слушал и не совсем понял. Обещал разобраться. Потом с тобой вместе посмотрим, не против?
   – С удовольствием и с интересом, для такой Пепиты и время не жалко, – как бы обрадовался Степан, а Алексу не понравилась эта усмешка и он пожалел, что предложил разобраться в её работе вместе.
   Теперь уже почти каждый день Алекс намекал Степану, что был в интересном обществе с интересной девушкой, не называя её имени, тем самым пытался добиться, чтобы Степан сам его расспрашивал, но Степан со свойственной ему чертой характера ничего в отношениях не уточнять, не вникать в такие дела, делал вид, что ему это не интересно.
   – Алекс, как твои дела с работой? У меня всё получилось, результат обнадёживающий, в среду на Совете буду докладывать. Скорее бы всё завершить и отдохнуть.
   – У меня всё как всегда прекрасно, – заносчиво поглядывая на Степана, выпалил Алекс.
   – А у Альбины?
   И в это время влетает на кафедру Альбина, опять помпезно, с вызовом. Вроде того: «Вот – Я!»
   В этот же день состоялась, можно сказать, судьбоносная встреча. Алекс засуетился, а Степан смотрел с восхищением на удивительную девушку, от которой исходила неудержимая жизненная энергия и хотелось жить и радоваться.
   – Познакомьтесь: Альбина и Степан, – представил их друг другу Алекс.
   – По-моему мы уже знакомы, – Альбина цепким взглядом охватила Степана и уже больше на Алекса практически не обращала внимания. А после того, как сели обсуждать вопросы, связанные с Альбиниными исследованиями, Алекс отошёл совсем на последний план. Обсуждение вели двое Степан и Альбина. У неё взволнованно горели глаза, а он был поглощён её темой. Это было новое поле для исследований и применения его любимого метода прямых. Алекс слушал их, пытался что-то сказать, добавить, но его слова повисали в воздухе, как не услышанные. Вскоре Алекс встал и сказал:
   – Пожалуй пойду, мне нужно ещё к алгебраистам зайти, вы я вижу без меня разберётесь. Пока-пока.
   – Пока, Алекс, – одновременно ответили эти двое, которые уже исписали кучу листов бумаги длинными формулами и уравнениями и никто им не был нужен.
   Альбина и Степан остались вдвоём, но почему-то именно это, что вдвоём, их немного напрягло.
   – А я тебя прозвал Пепита, когда увидел впервые и услышал, как ты эту Пепиту воспроизводишь, – тихо хриплым голосом сказал Степан.
   – А ты на меня не произвёл никакого впечатления, лишь то, что махровый математик, – рассмеялась Альбина.
   – А можно я тебя буду называть Пепита?
   – Да, ради Бога! – смешно всё это, – ну всё, не отвлекайся! Если у нас получится такая система с таким количеством уравнений, как мы их решим?
   – Запросто, я напишу программу. В принципе у меня есть такая, надо её только доработать для этого случая.
   – Ура, Степан, ты умница!
   Степан часто был занят Альбиной, её делами, вдвоём ходили в кино, она часто приходила на заседание их кафедры, потому что теперь её, кроме самого Степана, интересовали обсуждения на кафедре темы его диссертации, где много говорилось о применении метода прямых.
   Алекс пытался восстановить резко оборвавшиеся отношения с Альбиной. Она редко принимала его приглашения, чаще говорила: «У меня другие планы!» Она как бы обоих держала за руки, никого не выпуская.
   В канун нового года у Альбины был день рождения. Она пригласила много друзей и в том числе Степана и Алекса. Степан был в замешательстве, что подарить. Спросил у Алекса.
   – Слушай, даже не знаю, что Пепите подарить.
   – А ты наверное знаешь, что она любит, подумай и подари, – сухо ответил Алекс.
   – Она много что любит, например, классическую музыку, по-моему Глюка, что-то говорила об этом. И на фортепиано играет вполне прилично. Я в этих делах не очень разбираюсь.
   – Тогда пойдём в музыкальный магазин, выберем грампластинку, может угадаем, что ей понравится.
   В магазине выбрали грампластинку с записью арий из оперетты «Вольный ветер». Степан как услышал, «Да, я была Пепита дьявола, а дьяволам, а дьяволам на всё плевать!»
   – Вот – это то, что надо!
   – Так ты про Глюка говорил.
   – А Глюк у неё есть.
   В день рождения Степан приоделся в хороший костюм, галстук, взял пластинку, хотел цветы купить, но передумал. Как-то не мог он цветы нести, почему-то ему неловко это, мужчина и с цветами. Да ещё мороз такой, цветы завянут. Альбина была счастлива, что Степан пришёл, а подарок её совсем насмешил, когда увидела пластинку. Просто расхохоталась:
   – Степан, ты неисправим!
   Алекс пришёл поздно, принёс большой букет белых роз и открытку с признанием в любви. Алекс решил, что лучшего намёка на любовь, как букет белых роз, и быть не может. Чтобы розы не завяли приехал на такси. Поздравил и ушёл, сказав, что не может остаться.
   Открытку Альбина ещё не прочитала, положила на стол и пошла набирать воду для роз. Розы были такие нежные и красивые, что ей даже не по себе стало и подумала, как это он в такой мороз умудрился их сохранить.
   Открытку прочитал Степан нечаянно, случайно. И подумал: «Даже Алекс в неё влюбился, а я всё думаю». Тогда же решил, что Альбину никому не отдаст, даже другу. Сам ещё в себе не разобрался, но уверен, что с Альбиной не расстанется.
   Степан и Алекс успешно защитили свои кандидатские диссертации в начале лета. Отпраздновали, и Алекс сказал, что его пригласили почитать лекции один семестр в Парижский университет. Он дал согласие. Степан немного позавидовал, но подумал, что Альбину не оставит ради Парижа.
   Перед отъездом Алекс решил встретиться с Альбиной. Для неё это было большой неожиданностью, она хранила открытку с его признанием, но уже полюбила Степана со всей силой своей неукротимой натуры. Звонок в дверь. Она думала, что пришёл Степан, открыла дверь, а там Алекс, растерялась немного:
   – Проходи, Алекс! Такая жара на улице, ты когда уезжаешь? – опередила его Альбина.
   – Альбина, я пришёл сказать тебе, вернее спросить, – пот лил по лицу, он его не утирал, – ты, то есть у меня есть хоть какая-нибудь надежда на взаимность?
   Альбина смотрела на него с растерянностью, не зная как выйти из этого дурацкого положения, и этот пот, что тёк по его лицу и не понятно пот или слёзы.
   – Алекс, я Степана люблю.
   – Может быть у тебя это пройдёт, дай мне хоть какую-то надежду!
   – Нет, Алекс, никогда не пройдёт, я люблю его на всю жизнь. Понимаешь, навсегда люблю! – безжалостно, спокойно сказала эта Пепита дьявола, глядя на него с удивлением: «ну зачем он только пришёл, зачем!»
   Когда Альбину спрашивали, почему она отвергла любовь Алекса, она отвечала прямо: «Он слишком заумный и высокомерный, я всегда не знала, что и как сказать, и дурой выглядеть не хочется, и умного сказать ничего не могу. А со Степаном хорошо, легко, он не умничает, я его слушаю и всё понимаю, и нам всегда весело».
   Со Степаном всем хорошо, не только Альбине. Многие подруги ей завидовали, потому что каждая хотела оказаться на её месте. Потом уже, иногда, Альбина вспоминала Алекса и этот его визит, но никогда не жалела, что не ответила взаимностью, хотя понимала, что Алекс был достоин любви. Алекс ещё несколько раз пытался вернуть Альбину, приходил один, приходил с девушкой, но Альбина оставалась равнодушной. «С девушкой? Вот и хорошо, что встретил свою примадонну!»
   Степан защитил докторскую диссертацию. Женщины и девушки, как и прежде, в него влюблялись. Он с возрастом становился всё интересней. И вот узнаёт Альбина о его новой пассии, устраивает ему разборки, он честно во всём признаётся и считает, что всё нормально, чего психовать, он же всё равно с ней. Альбина, несмотря на всю силу своего характера, переживает эти события своей жизни и вспоминает Алекса: «Это мне наказание, что я отвергла настоящую любовь». Алекс несколько раз приезжал в надежде на встречу с Альбиной с продолжением, но после нескольких встреч с Альбиной и Степаном, он понял, что ждать нечего, и нет никакой надежды.
   Прошло пять лет и всё-таки Альбина со Степаном расстались. Степан поступил с Альбиной и Алексом, как охотник, который стреляет в пару влюблённых уток, не убивает, а просто разгоняет. И образовавшийся треугольник распался на три параллельные прямые, которые уже никогда не пересекутся.

Никто меня не любил

   Это неправда. Наверное, любил кто-то, в чьей любви я не нуждалась. Мне всегда хотелось, чтобы меня любили, и чтобы я об этом бы точно знала, а не предполагала. Но увы… В детстве меня любил мальчик с нашего двора, он все лето проводил в деревне у бабушки. Перед отъездом всегда приходил прощаться очень ранним утром, я еще спала. Родители меня будили и так улыбались, чуть не хохотали.
   И мне так было противно, я злилась и плакала, его ненавидела и считала таким дураком, и не знала, как от него отделаться. У нас во дворе стоял старый комбайн (не знаю откуда). Он садился за руль и пел во весь голос частушку:
   Я уеду, не приеду,
   А Уфа останется.
   Только буду вспоминать,
   Кому Оля достанется.
   Я убегала со двора от стыда и злости на него и всех взрослых, которые смеялись. Тогда нам было по шесть лет.
   Это чувство раздражения к нему у меня сохранилось до сих пор. Как-то, когда мне было уже за 30 лет, я гуляла на улице со своим ребенком, около меня остановился автомобиль и из окна высунулся он, этот противный мальчишка, который тоже был уже в возрасте:
   – Оля, здравствуй! Как твои дела?
   Я опять испытала это чувство крайнего раздражения, опять он со своим чувством преданной любви, я отвернулась, ничего не сказала и быстро ушла.
   Пусть думает, что не узнала. И сейчас, если бы я его встретила, я бы испытала то же самое. Почему? Не могу понять. Он на весь двор все время демонстрировал свою любовь, которая не только не была нужна, а просто бесила.
   Потом мы переехали на другую квартиру и я его редко видела. Но каждый раз, когда его встречала моя мама, она мне приносила от него привет. И всегда радостно улыбалась, а я злилась.
   Вот такая открытая детская любовь, которая у него сохранилась на всю жизнь, я это знаю, так как родственники передавали, а мне не нужно было от него этой любви, я этим не гордилась, стеснялась этого.
   А сама хочу, чтобы меня любили. Как же любить меня. Закрыто? Тогда я не узнаю. А хочу знать. Но больше никто так по-дурацки не любил, но и не по-дурацки не любил.
   Я его ненавижу всю жизнь, потому что он украл ту мою любовь, которая должна была быть не с ним. Муж, я думаю, тоже не любил, Просто был какой-то интерес на некоторое время. А потом и он, интерес, пропал. Вообще мужчины для меня загадка. Я прожила большую жизнь, мужчин так и не поняла.
   А может быть их надо не понимать, а чувствовать, чисто физиологически и все, а я пыталась всю жизнь их понять, полюбить за ум, за интеллект, пыталась увидеть в них что-то такое, что очень редко встретишь, а им не надо этого. А что им надо?
   Я до сих пор хочу, чтобы меня любили, добивались моей любви. Говорили о своих чувствах, читали стихи, посвящали мне стихи. Возраст сказывается только на физическом состоянии человека, а душа она всегда молодая. Она не стареет.
   Я не могу сказать, что была обделена вниманием мужчин. Внимание и интерес ко мне всегда был, но потом быстро проходил. Отчего? Вообще-то я человек добрый, не вредный, достаточно отзывчивый. Всегда могу понять человека и не осудить его, могу помочь. И ко мне у всех знакомых мужчин товарищеские чувства. Мир, дружба. А где любовь?
   Без любви очень плохо, грустно и тоскливо. Безответной любви было предостаточно, но это ничего не дает, только оставляет боль и рану на всю жизнь.
   Любить или быть любимой – это как талант: либо дано, либо нет.
   И этого не выпросишь, не выскулишь. С этим надо смириться. Ведь не всем дано писать стихи, рисовать, лепить, так и это. Найди себя в другом. Мало ли чего тебе хочется.
   Каждому выделена своя порция любви на целую жизнь.
   А эту мою порцию любви забрал тот дурацкий мальчишка. Может быть свою порцию любви я получила от своих родителей, которые меня так любили, что не могли без меня жить, еще достаточная любовь от дочери и внучки. Вот и прекрасно.
   Чего еще нужно? Все в порядке. Живи и радуйся. Какая там еще любовь…

Лунная соната

   Место на берегу водохранилища называется «Берёзовая роща». Одни берёзы и кустарник. Тишина. Только иногда слышен всплеск воды, это рыбки играют. Раньше здесь была деревня.
   Из-за строительства водохранилища жители деревни выселены, дома стоят с заколоченными окнами. Только одно подворье существует. Живут два старика, они не уехали, у них пасека, коровы и куры. А так ни души.
   Туристы расположились на низком берегу водохранилища, где для них уже было подготовлено место: и стол, и скамейки. Раскинули свои палатки. Каждый день кто-нибудь из туристов приплывал к старичкам откушать мёд и испить вкусное парное молоко.
   Это было их свадебное путешествие. Виталий увлекался туризмом, а Лиза не любила туристический дискомфорт. Но согласилась ехать в это путешествие только потому, что была наслышана о красотах этих мест.
   Берег низкий, песчаный, вода всегда тихая, гладкая. Ни волн, ни шума. Днём птички поют, а вечером туристы у костра дружно напевают свои песни:

   постелите мне степь,
   занавесьте мне окна туманом,
   в изголовье поставьте
   ночную звезду.

   Красиво. И слова красивые у Ярослава Смелякова и всё вокруг соответствует им.
   Луна, улыбаясь, смотрит на всю эту красоту и слушает, о чём это они…
   Добирались в эти места на ялах. Две группы на восьми ялах. Мужчины гребли, а женщины их развлекали и подзадоривали. Путь длился целый день, приплыли, уже слегка темнело. Иногда, ненадолго останавливались передохнуть и перекусить. Очень жарко. Ни ветерка, ни тучки на небе. Солнце пекло вовсю.
   Лиза была в лёгком ситцевом платье и таком же платочке. Толя грёб, и всё время смотрел на неё. Ему понравилась её открытая улыбка и большие голубые глаза.
   Он не знал, что его сосед по гребле её муж и что они молодожёны. Смотрел и думал, как бы познакомиться. Она улыбается, смеётся, охотно разговаривает, но Толя чувствует какую-то преграду или дистанцию. Она ведёт себя так, что ближе не подступишься.
   Она тоже обратила на него внимание, но не для себя, а для Виталия. Подумала, что им будет интересно вместе провести эти две недели.
   Солнце ушло за горизонт, сумерки плавно перешли в вечер. Тёмное небо усыпано звёздами, как маленькими бриллиантиками. Виталий любил вечернюю прохладу и пошёл купаться.
   Толя подошёл к Лизе и предложил покататься на лодке. Она призадумалась. Как отнесётся к этому Виталий? Но он же уплыл один! «Почему он пошёл купаться один? Что ж мне ждать его на берегу? Нет! Приму приглашение!»
   Лиза и Толя взяли лодку и поплыли. Очень красивые места, темный вечер освещала полная луна и яркие звёзды.
   Пока муж плавал, наслаждаясь водяной прохладой, жена уплыла с другим ему в отместку. Они недавно поженились. Лиза считает, что она его королева и он будет думать только о ней и всегда только с ней. А он захотел побыть один.
   Искупавшись, Виталий вышел на берег, смотрит туда-сюда и Лизу не нашёл. Он знал про её строптивость, но не до такой же степени!
   А Лиза и Толя плыли на лодочке, рассказывали друг другу о себе, кто откуда. Он время от времени читал ей стихи про красоты природы. Луна освещала им путь.
   С Толей было интересно. Он рассказывал о своей работе, какими исследованиями занимается. К тому же очень внимательно и с интересом на неё смотрел, женщины к такому вниманию не могут быть равнодушны. Толя высокий брюнет с волнистой шевелюрой, карие вдумчивые глаза, серьёзный взгляд. Лиза всё это видела, но постоянно думала о Виталии. Чем закончится для неё эта прогулка.
   Плыли по лунной дорожке. Не заметили, как прошло два часа. Вернулись на базу. Виталий их поджидал на берегу.
   – Ну, всё, – говорит Толя, – сейчас будет семейный скандал.
   – Нет, скандала не будет. Он просто удивился, куда это я подевалась. Виталий не ревнивый, он выше этого, – с улыбкой сказала Лиза.
   В силу своей скрытности и постоянного наблюдения за собой со стороны, Виталий старался повести себя так, чтобы никто не заметил его возмущение или ревность. Он не мог себе этого позволить. Виталий подошёл к лодке, подал руку Лизе.
   Внутри у него всё клокотало, возмущению не было предела. Но он должен выдержать это спокойно, как будто так они договорились. Молчаливый, самолюбивый, нелюдимый, хоть и турист. И для него очень важно, как он смотрится со стороны. Полный контроль над своими эмоциями.
   – Лиза, – тихо сказал он, – ты зачем так сделала? Я уже не знал, что и думать.
   Он никогда не устраивал скандалы. Может быть, ей этого не хватало? И она пыталась как – то возмутить его и вызвать бурю эмоций? Но этого не произошло.
   Взял себя в руки и обняв её за плечи, подвёл к костру. Сели. Он любил петь у костра. Турист, где только не побывал! И летом и зимой походы в разные уголки. Пел громко и хорошо, выпевая в звуках все свои эмоции.
   Пока её не было, Виталий думал: «Зачем на ней женился? Дискомфорт, видишь ли, она не любит, ушёл искупаться один – разобиделась и вообще не знай куда исчезла. А такая милая была прежде, не обижалась, всегда весёлая, разговорчивая. А тут вот… на тебе».
   Опять начал:
   – Лиза, ты зачем поплыла на лодке с Толей? Мы здесь все чужие, никто толком не знает, кто какой? Мало ли что…
   – А что?
   – Ну, ладно. Больше так не делай!
   – А ты?
   – А что я?
   – Ты же уплыл один без меня. А я, как дура, на берегу должна ждать? Я думала, что я для тебя королева. Что ты будешь обо мне заботиться, будешь всегда рядом. А ты всё время куда-то уходишь: то эту речку переплываешь несколько раз в день. Я нервничаю. То червей копать уходишь куда-то для своей рыбалки. Вот почему я должна всё время тебя ждать, высматривать, где ты, куда ты. А я всё время одна.
   Скандалов он не выносил, говорил всегда спокойно, но очень метко. Тихим голосом, но меткой фразой не в бровь, а в глаз, мог сильнее задеть и обидеть, чем крик и шум.
   – Хорошо. В следующий раз пойдём вместе копать червей и рыбачить вместе.
   Виталий очень хорошо плавал всеми видами: и кролем, и брассом, и баттерфляем, по – всякому. А Лиза плавать не умела. Он начинает её учить, она визжит на всю округу.
   У Виталия это второй брак. Первая жена тоже имела к нему постоянные претензии. Всё не так. Когда он впервые увидел Лизу, то удивился, что такие девушки бывают: открытая, простая, без обид и претензий.
   – Я думал, что таких девушек только в кино показывают, – говорил он ей после знакомства. Вот тебе и кино. И чего они от него хотят?
   – Я теперь понял, у всех женщин одни и те же требования.
   – И что они требуют, по – твоему?
   – Не хочу об этом говорить.
   – А я хочу. Все женщины хотят внимания и любви. А ты этого им подарить не можешь и не напрягаешься по этому поводу.
   Поговорили. Но до конца оба ни в чём не разобрались.
   Толя и Лиза были в разных туристических группах. Их группы располагалась невдалеке друг от друга. Толя каждый день, преодолевая расстояние между стоянками, приходит к Лизе как на свидание. Выглядела Лиза очень привлекательно. Всё при ней.
   Он не может не прийти. Как магнитом тянет. Они с Лизой прогуливаются вдоль берега. Беседуют на разные темы. Оказались оба математики. Он работает в Московском университете, рассказывает о преподавателях, которых она знает по учебникам и встречала на конференциях.
   – Лиза, вы с Виталием такие разные. Вы всё равно жить не будете. Поедем со мной в Москву. Я живу с мамой вдвоём. Я уже не могу без тебя. Утром просыпаюсь и к тебе.
   – Ты что, Толя! Я только полгода как замуж вышла и Виталия люблю. О чём ты говоришь?
   – Виталий хороший парень, но не твой.
   – Я не хочу на эту тему говорить. Вот лучше ты мне скажи, почему не женился до сих пор.
   – Не встретил такую, как ты, Лиза. Я тебя ждал.
   – Может быть поговорим на другую тему? Какие закаты здесь красивые!
   – Вот, где твой Виталий сейчас?
   – Червей пошёл выкапывать. Завтра с утра на рыбалку пойдёт с мальчиком Славиком.
   – Ему, что, всё равно, что ты тут одна или со мной?
   – Он вывез меня на природу, на свежий воздух и доволен. Он считает, что мне не скучно. Он хоть не со мной, но всё равно рядом. Он так считает.
   Так продолжалось две недели. Толина группа уезжала на один день раньше. И обе группы организовали общий прощальный ужин и костёр. Толя сел вместе с Лизой и Виталием у костра. Пели, шутили.
   – Лиза, вот тебе мой адрес и телефон. Будешь в Москве, звони и заходи. И ушёл. Виталий ничего не сказал, но затаил.
   Утром Толина группа отплывала. Лиза с Виталием стояли на берегу. И вдруг видят и слышат Толин голос. Он сложил руки рупором и кричит:
   – Лиза, повторяю, приезжай в Москву! Мой номер не забудь…
   И прокричал свой номер телефона. Виталий опять ничего не сказал и ушёл.
   Приехали домой. Родители стол накрыли, все довольные, что вернулись молодые загорелые, отдохнувшие.
   – Как отдохнули?
   – Хорошо, – говорит Лиза.
   – Хорошо-то, хорошо, – с ухмылочкой вещает муж, – да вот Лизу чуть в Москву не увез один. Она с ним по берегу, на лодочке, он ей адрес свой. А почему он мне свой адрес не дал, меня не пригласил?
   – Виталий, – удивилась Лиза (оказывается, зло затаил), – успокойся. Всё это несерьёзно. Но Толя хороший парень.
   – Он мне вначале тоже понравился из всех, но потом… Нахал!
   Потом Лиза часто вспоминала Толю, когда они с Виталием расстались. Бумажку с адресом и номером телефона она сразу же и потеряла, но номер запомнила, потому что на телефонные номера у неё была феноменальная память.
   Когда бывала в Москве, испытывала искушение позвонить, но не звонила. Зачем? Тогда у него был солнечный удар, лунная дорожка. Зачем портить тот волшебный миг, подаренный случаем. Пусть всё останется так… Может быть, и он о ней вспоминает.

   Однажды приехала в Москву на курсы повышения квалификации. Пришла на занятия. В этот день должны начать новый курс лекций «Методы построения распределённых вычислительных систем (РВС).
   Заходит высокий черноглазый брюнет с посеребрёнными висками. Лиза смотрит и не верит своим глазам: «О, Боже, он, Толя!» Боится смотреть, узнает ли? Столько лет прошло! Лиза сидит как всегда за первым столом.
   Преподаватель представился:
   – Зовут меня Анатолий Максимович. Фамилия – Казаков. Буду вести курс лекций по РВС, 30 часов. По этому курсу будет экзамен. Вопросы раздам в конце лекционного курса. Теперь познакомлюсь с вами.
   Открыл журнал, читает фамилии и спрашивает, кто откуда приехал.
   – Попова Елизавета
   – Я, – еле слышно пролепетала Лиза.
   По его лицу нельзя было определить: узнал или нет. Но после лекции попросил её задержаться.
   – Лиза, вот и встретились, – начал он раскатистым низким баритоном, от которого кружится голова, – А я тебя сразу узнал. Ты не изменилась. Я ждал тебя все эти годы. Ты ни разу не позвонила, а я ждал. Думаю, что с Виталием вы расстались. Угадал? Ну чего ты на меня так смотришь? Не женился я, некогда было. Всё диссертации защищал, вначале кандидатскую, потом докторскую. Вот и тебя дождался. Дождался?
   – Не знаю, что сказать, Толя.
   – Скажи что-нибудь.
   – Неужели ты так и не женился ни разу? Ты такой обаятельный, не верю, что ты был один.
   – Один, конечно, я не был. Но не хочу об этом рассказывать. Я сейчас один, видимо моё сердце чувствовало встречу с тобой, – улыбался Толя широко. – С кем бы я ни был, я всегда вспоминал тебя. Вначале думал, что позвонишь, как-то дашь о себе знать. Потом уже перестал ждать, но всегда сравнивал всех с тобой, и не было, ни с кем, такой светлой радости от общения. Когда с тобой, я не думал, как сказать, что сказать. Всё было само собой, понятно и просто, если сказать одним словом, хо-ро-шо. Я никогда не знал, что ты скажешь или сделаешь, но каждый раз всё твоё мне было ново и неожиданно.
   – Но мы же мало времени провели вместе. А я почему-то тоже никогда тебя не забывала. И с Виталием мне было сложно, видимо поэтому. Думаю, надо было принять твоё предложение, а я ещё тогда не понимала многое. Всегда, когда приезжала в Москву хотела позвонить, но не решалась, не думала о том, что ты помнишь меня. Номер телефона запомнила на всю жизнь, хочешь скажу? Вот. Значит судьба встретиться.
   Когда она слушала его и говорила сама, её охватил лёгкий озноб, как от простуды. Это нервное. Волнение. Он всё понял. Она тоже поняла, это их судьба.
   Его пара всегда была последней и они вместе уходили. Он провожал её до гостиницы. Начался их светлый и чистый, как её глаза, роман.
   Скорее всего не начался, а продолжился через долгую паузу. Каждый раз не могли прервать встречу. Эти минуты прощания длились часами.
   Стоило ей взглянуть на него, как невольно вздыхала, это был вздох облегчения, как бы освобождаясь от какого-то груза на душе.
   По радио шёл концерт фортепианной музыки. Диктор объявил:
   – Вы слушали Сонату №14 Людвига ван Бетховена в исполнении…
   Лиза выключила радио, обняла Толю.
   – Толя, а тебе не показалось, что у нас с тобой всё происходит, как Бетховен описал в своей лунной, правда он не называл её Лунной, она была им названа Соната №14 до-диез минор. Лунной её окрестил после его смерти немецкий поэт Людвиг Рельштаб.
   – А сколько же у него их таких чудесных сонат, не помнишь?
   – По-моему тридцать две.
   – Толя, в лунной всё, как у нас тобой. Спокойное движение басовых октав, переходящее в лёгкое воздушное звучание – это когда мы с тобой только мечтали друг о друге, тайно надеясь на счастье. На смену лёгкого воздушного звучания приходит престо, утверждение и восторг – это мы с тобой сейчас. Я люблю тебя.
   – А я это словами выразить просто не могу! Я всё время вспоминаю тот наш первый лунный вечер.

   Как медленно и тихо басы выводят тему,
   и также их сердца стучат.
   И вот восторг… простой и в то же время зыбкий.
   По всей клавиатуре арпеджио переливается в аккорд,
   Аккорд любви и восхищенья!

У Чёрного моря

   Даша приехала по путёвке на турбазу. На Чёрное море. Впервые. На берегу не песок, а галька. Между гальками всякие ракушки, которые выбрасывает море во время прилива.
   Уже осень. Октябрь. Очень тепло, температура воздуха тридцать градусов. Но вода уже прохладная.
   Морское дно не песчаное, а галечное. Идти по нему очень больно ступням, камушки впиваются в кожу. А подальше от берега, в море лежат громадные валуны, на которых можно посидеть. И тут же к тебе подплывают медузы. Они водянистые, и похожи на желе. Она визжала, увидев их.
   Даша решила прогуляться по берегу, наслаждаясь морским воздухом, сладким виноградом и синим морем. На море была впервые в жизни. Чёрное море на самом деле синее-синее. Потому что в него глядит безоблачное голубое небо.
   Она ещё никого не знала из отдыхающих, да особенно и не стремилась со знакомством. Ей и так было хорошо. Тем более слышала, как, прибывшие на отдых муж с женой, скандалят, обзывая друг друга по всякому.
   «Вот зачем люди живут вместе и ещё отдыхать вместе поехали, если так ненавидят друг друга. Я так жить никогда не буду. Если не получается нормальная жизнь, надо разбегаться и не мучить друг друга», – так думала уверенная в себе и в своих убеждениях Даша.
   Берег был крутой, пляжная полоса узкая, скалы близко подходили к нему. На гальках лежали обломки скал, и они нагрелись за день от лучей солнца.
   Солнце шло на закат. Она гуляла вдоль берега моря, смотрела, как большой яркий оранжевый круг солнца приближается к поверхности моря.
   – Знаешь… когда станет очень грустно, хорошо поглядеть, как заходит солнце… – услышала она.
   Оглянулась, и увидела кучерявого брюнета невысокого роста. Он улыбался ей.
   – Здравствуй, принцесса! – сказал он.
   – Здравствуй, маленький принц, – ответила она.
   – А почему маленький принц?
   – Потому что ты сказал фразу из сказки Экзэпюри «Маленький принц» про заход солнца. Недавно читал?
   – Да, а откуда ты догадалась?
   – Я тоже недавно прочла её. Фраза, сказанная тобой, из этой книги.
   – Видишь, сидит компания? Все вышли смотреть закат. Меня командировали за тобой. Все обратили на тебя внимание. У тебя волосы просто светятся на фоне заката, а вокруг головы ореол. Все это заметили.
   – Нет, не пойду. Спасибо. Если хочешь, иди со мной рядом, я не против. Ты откуда приехал?
   – Я из Ленинграда. А ты?
   – А я из Москвы. Очень люблю Ленинград. Красивый город, – сказала Даша и предложила, – хочешь виноград?
   – Не откажусь. Спасибо. А я не люблю Москву, шумный и суетный город. У вас в Москве, если не держать друг друга за руку, то в толпе можно затеряться.
   – Летом много приезжих, а так не очень. Жить можно, – улыбнулась Даша.
   Неспешно переговариваясь, они ушли далеко от той компании.
   Выяснили, кто чем занимается. Он – кораблестроитель, она – преподаватель музыки в детской музыкальной школе. По роду занятий точек соприкосновения нет. Говорили об увиденном, об отдыхе.
   – Смотри как красиво, – обратила она его внимание на закат, – Солнце так близко и такое яркое. Давай тут посидим на обломках скалы. А я читала про поэтессу ленинградку Ольгу Берггольц. Как она жила во время блокады. Вела по радио передачи и её голос считали лучшим голосом города. Ты читал её стихи? Кстати про Ленинград:
   Мы с тобой договорились,
   повторив сто раз подряд:
   самый лучший город в мире —
   это город Ленинград!
   – Да, я тоже люблю поэзию и её стихи мне близки, тем более, что моя мама пережила блокаду, а я был тогда совсем маленький.
   Почему-то Даше показалось, что он со всем соглашается, чтобы она ни сказала. Он был пухленький и в очках, через которые смотрели большие чёрные и красивые глаза. Она разглядела его руки. Руки небольшие, но сильные и трудовые. Не изнеженные. Очень заинтересованный взгляд, как бы боялся пропустить что-то важное, высказанное ею.
   – Ну, что, принцесса, пойдём на ужин. Уже пора.
   – Не зови меня принцессой, маленький принц, зови меня Дашей. А тебя как?
   – Володя.
   И они пошли на ужин. Выйдя с ужина, Дашу остановил парень худощавый, высокий, и тоже кучерявый, но русый, с колючими глазками и выразительным ртом и такими чувствительными ноздрями.
   – Я видел, как ты ушла вместе с Володей. Я бы этого не хотел.
   – Почему?
   – Это я его попросил пригласить тебя к нам смотреть вместе на закат. А он с тобой ушёл. Мне не понравилось это.
   – Мало ли чего тебе не понравилось.
   – Приходи на танцы сегодня.
   Он удержал её за руку.
   – Нет! Отстань от меня!
   И она выдернула свою руку.
   – Я хочу с тобой провести отпуск.
   – Мало ли кто чего хочет, – ответила Даша и ушла прочь.
   Он вдогонку ей крикнул:
   – Меня Славой зовут!
   «Тоже мне, „слава“ нашёлся». Но что-то привлекло её в нём.
   Каждый день, выходя из своего коттеджа, она видела двоих. Володя (его коттедж был напротив) стоял на веранде и курил.
   А неподалёку от её веранды стоял Слава. Он не курил, потому что занимался спортом, а именно самбо. Ей всё это очень нравилось. Каждый действовал не навязчиво, осторожно. Её характер видно сразу. Миндальничать не будет. Скажет, как отрежет.
   С Володей было хорошо поговорить о том, о сём. Про поэтов, писателей и про многое другое. А Слава притягивал, она не понимала чем, как магнит. Хотелось его видеть и ему дерзко отвечать. Его ноздри при этом чуть-чуть раздувались, и он походил на зверя-ловца.
   Однажды она шла в столовую на обед со своими соседками по коттеджу, и вдруг кто-то сзади подхватил её на руки и понёс. От неожиданности она вскрикнула. Это был Слава. Поставил её на землю только около столовой.
   – Это что такое! – гневно возмущалась она.
   А он почувствовал в её голосе, что ей это очень даже понравилось. И потом часто повторял это, но она уже не возмущалась. Он и в море на валуны выносил её на руках и плавал неподалёку. А она сидела на камушке как русалка зеленоглазая с золотистыми роскошными кудрями, в которых отражалось солнце, а вокруг головы ореол.
   Вечером они вынесли на веранду стол и играли в шахматы. Он всё время поддавался.
   – Мы что в поддавки играем? Мне не надо поддаваться. Я в турнирах участвовала, занимала призовые места.
   – Ну, хорошо, сейчас мат получишь!
   Даша соскочила и убежала, перевернув шахматную доску. Слава покачал головой, собрал шахматы и за ней на берег.
   Володя всё наблюдал со своей веранды и курил, курил. Уже пальцы пожелтели от сигарет. Погода баловала отдыхающих. Уже к концу октябрь, а солнце жаркое, тепло как летом.
   С Володей Даша по-прежнему беседовала, ходили на прогулку в ближайший городок пешком. Он в шашлычной покупал ей всё, что она хотела. И звал её Шоколадкой. В книжной палатке она купила двухтомник стихов Ольги Берггольц и подарила Володе с надписью: «Самому замечательному маленькому принцу от своенравной и строптивой Дарьи в память о нашем лете». Гуляя с ним она могла по дороге сбросить свои шлёпанцы в разные стороны и всё, что держала в руках, и убежать от него в другую сторону, весело смеясь. Он собирал разбросанное ею по дороге и после этого ещё больше её любил.
   Слава с Володей дружбу не водил и старался больше времени уделять Даше. С ним она была немного другая. Если в Володе была уверена, то со Славой держала себя более трепетно. В нём уверенности не было. Его чувственное лицо не давало ей покоя. В нём был огонь любви, который так притягивает женщину к мужчине. Это ему дано от природы, не его заслуга. Он, наверное, и сам об этом не знал. Ей всегда хотелось прикоснуться к нему, погладить его русые волосы и взять за руку.
   С Володей не было этого чувства. Просто дружба. А со Славой всё по-другому. Она могла вдруг разрыдаться, сама не зная от чего. Так шли дни за днями. А потом всё случилось. Неожиданно. Она сама не поняла, как это всё случилось.
   И решила пойти в поход в «Голубую бухту», чтобы пережить и отключиться от случившегося. Володя, узнав, что она собирается в поход, тоже отправился её оберегать.
   Были сложные подъёмы. Проходили по узкой тропиночке, по краю глубокого обрыва. Инструктор предупредил не смотреть вниз, идти, держась строго друг за другом.
   Даша шла предпоследняя, за ней Володя. Очень хотелось посмотреть вниз и, уже выходя из этого места, она всё-таки глянула и от ужаса закричала, но они уже с Володей успели пройти тропинку. Инструктор очень кричал на неё.
   – Ты, что ненормальная, не понимаешь? Могло бы случиться что угодно, а если бы ты свалилась, мне что за тебя отвечать?
   – Простите меня.
   – Больше я тебя не возьму в поход. Сиди на базе. Поняла?
   – Да я и сама больше не пойду, очень высоко забирались.
   Целый день любовались красотами бухты, купались, наблюдали за водолазами.
   – Даша, а у вас со Славой уже всё было? – спросил Володя.
   – Да, было.
   – Зачем? Я думал ты скала. А скала оказалась из песка. У него же семья: жена и дети.
   – Сама не знаю, понравился. Может быть, для кого-то и скала. Было, не было, уже не имеет значения. Я же не собираюсь разрушать его семью. Скоро все разъедемся.
   – Но ты как? Ты его полюбила? Или это просто так?
   – Володя, оставь этот разговор. Тебя это никак не касается.
   – Но мне ты нравишься. И мне больно ото всего этого.
   Даша ничего ему не сказала и побежала к морю, поплыла далеко. «Скала из песка», – думала она эту обидную фразу и слёзы душили её. И она плыла – плыла. Инструктор кричал вернуться. Она вернулась.
   Утром пошли в обратный путь. Сочинили песню про свой поход, по пути, сидя на обломках скал, выпустили весёлую газету. Песню выучили наизусть. Пришли на базу с песней, строем.
   Матрасники (так называют тех, кто не ходит в поход) их встречали.
   Слава очень внимательно изучал лицо Даши. Хотел понять, как она всё это приняла. Она смотрела на него и видела его раздувающиеся ноздри и поняла, что продолжения не может быть. Слава подошёл к ней, прижал к себе и прошептал:
   – Я сегодня вечером уезжаю. Свой адрес оставил у тебя на тумбочке. Приезжай.
   Даша ничего не сказала. Зашла к себе, прочитала адрес, порвала и выкинула. А на другой день все разъезжались. Володя тоже оставил ей свой ленинградский адрес. Его она прибрала к себе в сумочку. С Володей долго переписывались, он прислал ей большую юбилейную книгу про Ленинград. Она была в командировке в Ленинраде и встречалась с Володей. Он предлагал ей руку и сердце. Даша к нему очень хорошо относилась, но не полюбила и не смогла принять предложение. Он писал ей тёплые нежные письма. Но со временем, потихоньку всё угасло безо всякого продолжения.

   Да. Было всё так близко, так возможно,
   Но поворот судьбы всегда неясен,
   Так всё необъяснимо и так сложно.
   Хотя… тот миг любви прекрасен.
   Любовь лишь только миг волшебный,
   Но миг безумно драгоценный.

Жизнь и судьба

   Каждый год к началу учебного года в сельскую школу направляли молодых учителей. Иногда присылали сразу по нескольким предметам. По направлению отработают три года и уезжают. В этом году приехала одна. Математик. Молоденькая, красивая, худенькая, робкая. Черноглазая, брюнетка.
   Директор школы тридцатипятилетний мужчина посмотрел на неё и подумал: «О, Господи, как же она с детьми управится такая хрупкая?».
   – Вы, Галина Григорьевна, сами – городской житель?
   – Да. Правда, в детстве жила на Дальнем Востоке в воинской части. Отец там служил. А потом всё время в городе и школа, и институт, – говорила она спокойно, с лёгкой улыбкой, – а почему Вы спросили?
   – Знаете, Галина Григорьевна, деревенский народ особенный. Они ко всем приглядываются. Вы сразу с ними по строже и старайтесь дистанцию держать, а то засмеют. Они всегда найдут над чем-нибудь потешиться. И все про всех всё знают. Так что будьте начеку. Дети у нас не из робких. Развлечений у них мало, поэтому они живут внутренней жизнью деревни. И… ох… – покачал он головой.
   Обращение к ней по имени и отчеству как-то необычно было для неё. Хотя… на практике так называли. Но практика была всего два месяца. Привыкнет.
   Директора звали Пётр Семёнович. Как-то по отечески он к ней сразу расположился. Сам преподавал историю. У него семья, двое детей. В соседней деревне жил его друг Сергей, врач. Холостой, хотя его ровесник. Не торопился с женитьбой, всё откладывал на потом. Они встречались почти каждый день. Сергей по натуре был артист. Играл у них в школьном театре и поэтому часто наведывался в школу. Гитарист. Романсы пел – заслушаешься. Школьники и особенно школьницы его обожали. Высокий, шатен, стройный, поёт, играет и юморист.
   – Сергей, долго ещё холостяцкую жизнь собираешься продолжать. Пора бы уж и выбрать себе примадонну. Вот, к нам молодая учительница приехала, Галиной зовут. Чёрненькая, глаза так и горят, красивая. Тебе нравится артистка Зинаида Кириенко?
   – Ещё как нравится, красавица!
   – Вооот, на неё похожа и шея такая же длинная и голос похож. Не звонкий, приглушённый, грудной и, я бы его назвал, с поволокой. Так про глаза говорят. А у неё голос такой. Ну, как? Будем знакомиться?
   – Ну чего ты сразу. Знакомиться. Не знаю я… Посмотрю ещё.
   – У меня завтра день рождения. Отмечать в школе будем, приезжай на своём мотоцикле, может это судьба твоя. Я бы сам на ней женился, да вот уже обзавёлся, – подсмеивается Пётр.
   Сергей как всегда прикатил на мотоцикле, приоделся, волосы пышные, волнистые, в общем красавец. В руках гитара. Галя глянула на него и опустила глаза. Сразу понравился. А иначе и не могло быть. Такой парень любой девушке понравится.
   Галя всё училась, со своей математикой не расставалась. Кавалеров почему-то не было у неё. То ли от скромности, то ли кавалеры не на тех смотрели. В общем, опыта общения с кавалерами не имела. Сидела молча, слушала, что говорят другие.
   Пётр не стал их гласно знакомить. Всё должно произойти само собой. Так он решил. Ему показалось, что эти двое найдут общий язык. Сергей был в ударе.
   Под гитару пел романсы старинные. Галя слушала и сердце чуть-чуть поднывало. Смотреть на него боялась, только иногда мельком бросала взгляд.
   – Знаешь, Галя, – рассказывал он ей, – у меня рано умерла мама, и отец женился, а чужой ребёнок кому нужен? Никому. Отец всё время меня отправлял сюда, к своей тётке, а потом я и насовсем здесь остался. В этой школе и учился. Потом медицинский. И направление сюда попросил. Мне здесь всё родное, дорого всё. Тётка уже умерла. Один живу.
   – Вот ведь как, а! У меня тоже мама рано умерла, сразу после войны. Нас три сестры осталось. Я средняя. Отец красавцем был, много женщин на него претендовало, но никому не нужны были его дети. Он дважды пытался устроить свою жизнь, не получилось. Выбрал детей, а женщин и так хватало, – смеётся Галя, – мы, когда подросли, уговаривали отца жениться, а он ни в какую. Так и прожил с нами.

   На свадьбе гуляли две деревни. Теперь надо было определиться с местом жительства. Пётр Семёнович не отпускал Галину Григорьевну, нужен в школе математик. И она легко нашла общий язык с учениками. А Сергею тоже никак нельзя оставить свою больницу. Стали жить на две деревни. Но прошло три года и Галя решила вернуться домой.
   – Сергей, поедем ко мне домой, ты там тоже найдёшь себе работу. Отец совсем старый стал, хочу домой.
   Детей завести у них никак не получалось. Она решила, что в городе найдёт специалистов, подлечится, если в этом есть необходимость. Сергей на счёт детей молчал. Всё пел, да задумчиво перебирал струны гитары. Галя волновалась, ходила на всякие обследования, ничего не могли найти. Сказали, что надо обследоваться мужу. Он наотрез отказался. Нет и всё. Уверен, что у него всё в порядке.
   – Ну, нет детей, ну и нет. Что ты так волнуешься?
   – Я детей очень люблю. Хочу ребёнка! – плакала Галя.
   – Нам и так с тобой хорошо, – успокаивал Сергей.
   А годы идут и чем дальше, тем быстрее отсчитываешь года. Она хочет ребёнка. А ему всё равно. Нет, и не надо. Подруга ей советует:
   – А ты попробуй с другим, может твой всему причина. Почему он не хочет провериться? Наверное знает, что у него не может быть детей. Он же врач! Ты сейчас поехала отдыхать в санаторий. Галка, на тебя всегда мужчины обращают внимание, вот и попробуй!
   – Да ты что! Я так не могу.
   – Но ты же ребёнка хочешь! Вдруг получится? Родишь, а ему ничего не говори. Забеременела и всё. Он же не говорит тебе, почему не хочет обследоваться.
   – Если он узнает, он меня бросит. Ты что?!
   – Зато у тебя будет ребёнок. Родной. Твой! Я бы в этой ситуации выбрала ребёнка. Не бросит. Ты же не скажешь, что у тебя был другой мужчина. Послушай меня!
   – Прекрати, нет! Ни за что! Я так не могу! Это не честно. Я не смогу изменить!
   – Ты считаешь, что это измена? Кому? Ему? Если он тебя любит, то полюбит и твоего ребёнка. А если не примет, значит и не любил никогда. Смотри, Галя! Подумай! Всякое в жизни может случиться, а у тебя будет свой, родной ребёнок!
   – Нет, нет и нет!!!!
   «Ну и дура, – подумала подруга, – Он тоже хорош гусь!»
   В те годы брали налог за бездетность. Вычитали из заработной платы шесть процентов до исполнения сорока лет. Обидно было. Не её же вина в этом!
   Сергей стал ворчливым и часто упрекал её в том, что она никогда не скажет, что любит его, а прожили уже, слава Богу, двадцать пять лет.
   – Серёжа, а что это ты вдруг про любовь стал говорить? Ты и сам не очень-то щедр на такие слова. По-моему мы уже за такую долгую жизнь всё друг другу сказали.
   И вдруг слышит, ушам своим не верит:
   – Я, Галя, ухожу от тебя. Встретил женщину. Она меня любит. У неё сын – семь лет.
   У Гали было ощущение, что трактором по ней проехали. Такая боль прошлась по всему телу, душе и ещё по всему-всему. Краска залила её лицо. Такое неожиданное, Господи, за что? Она молчала, онемела!
   – Я ухожу сейчас. Собери мои вещи, зайду завтра.
   Он ушёл. Она ничего не может понять. Как? Это что? Правда что ли? Или ей приснилось всё это? Почему? Даже плакать не могла, только стон протяжный и тяжёлый.
   Пришла сестра. Когда всё узнала, стала думать, как спасать Галку. Только бы …. А Галя думает: «Вещи, его вещи…» Стала собирать. Всё сложила.
   Вспомнила. На балконе его гантели, тяжёлые! Отомстить! Положила эти гантели на дно чемодана, пусть прёт, надрывается!
   Он, когда поднял чемодан, подумал, что это он такой тяжёлый, но не спросил. Забрал всё, что тогда, по тем временам, было богатством: магнитофон, автомобиль, дачу… Оставил её с её же квартирой, папой и сестрой. Ушёл гордый, его любит чужая женщина. У неё не его, чужой, ребёнок. Он с ним везде, на рыбалку, на каток. Почувствовал себя молодым, ему уже, ой сколько лет!
   А родная женщина никак в себя придти не может от этого, мало сказать, предательства, от этого ужаса. По-другому и не назовёшь.

   – Сергей, – звонит сестра Галины, – у Гали обширный инфаркт, она в реанимации, в тяжёлом состоянии, – плачет сестра.
   – В какой больнице? – хрипло спросил он.
   И десять дней рядом с ней в реанимации. Не отходит. Ему разрешено, он врач, его все знают. Спасают всем миром. Перестройка, лекарств нет, достают, находят. Только бы спасти, только бы спасти!
   – Я, я во всём виноват, только я!!!
   Она ещё не пенсионерка, оформили инвалидность, вторая группа. А как теперь жить? «Вот ведь, – думает она, – наверное, права была Аля, когда советы свои давала. Да ведь вот не могла я так поступить, да и сейчас бы не смогла…»
   Сергей звонит, приходит, навещает. И говорит, что любил только её и плохо ему без неё и только она родной ему человек. Но это он говорит, а поступил как? Что эти слова теперь?
   Трудно и сложно побыть в чужой шкуре. Родила бы ребёнка, пусть бы лучше из-за этого бросил, легче было бы! И ребёнок был бы с ней и инфаркта бы точно не случилось!
   Иногда Галя думала, а что если бы мы не уехали из деревни, может быть всё иначе сложилось? Может быть да, иначе, но не известен конец всё равно. Разве можно предугадать всё до самого конца? Обстоятельства иногда так складываются, что невозможно даже представить во что и как перейдут отношения.
   И всё-таки это была их судьба, которую не обойти, не изменить. Быть честной и преданной, наверное, хорошо тому, кому предан, но не себе. А нужны ли были ему эта верность и эта преданность, по которым он, как трактором проехал? Может быть, стоит изменить в таком случае? Хотя, это изменой нельзя назвать, это исполнение желания любой женщины иметь своё родное дитя!

У окна

   Свекровь Зины Несчастливцевой, чтобы ни делала, всё время поглядывала в окно. Переделав все дела по дому, садилась к окну и, подперев трудовой рукой с заскорузлыми пальцами щёку, ждала своего бедового сына. И была-то она ещё не очень старая, а лицо землянистого цвета и с глубокими морщинами. Вся трудная жизнь выражена в этих морщинах. Ждёт сына: придёт ли домой, или опять загремит куда-нибудь? В ожиданиях проводила всё оставшееся от работы время.
   Потом и Зина стала пристраиваться с ней рядом и тоже поджидала своего бедового мужа. Так и ждали они его вдвоём. А окно, как надежда на встречу. Успеть увидеть его, чтоб от сердца отлегла вся эта тяжесть ожидания. Когда дожидались его, а когда и нет.
   Спустя годы Зина уже одна присаживалась к окну и, подперев ладонью своё красивое лицо, также ждала своего бедового мужа, но уже одна. Так и шёл год за годом.
   Теперь уже Зине Несчастливцевой не так уж много лет осталось до ста, а она всё поглядывает в это же окно. Давно нет ни свекрови, ни бедового мужа. Присядет у окна, как её свекровь и, подперев уже состарившееся, когда-то красивое, лицо, рукой с заскорузлыми пальцами, как эти скрюченные ветки у старого высохшего дерева под окном, и думает свою думу.
   Когда дождь за окном, Зине кажется, что он хочет помочь ей смыть все печали. Вот прольёт дождь, смоет всю грязь и ей станет легче. Когда снег густой стеной падает на землю, то кажется Зине, что он хочет засыпать все её тяжкие переживания, а было их столько, что не рассказать. Вот запорошит он её думы и всё забудется.
   А когда по весне солнце засияет, и на проталинах появляется зелёная трава, Зине кажется, что опять обманет её весна. Не будет счастья Зине Несчастливцевой. Ей уже и ждать некого и нет дел на этой земле. От яркого солнца начинают слезиться глаза. Нет, это не слёзы. Слёз уже давно нет, как и счастья, которое так и обошло её стороной.
   Сейчас уже она не видит ясно, лишь очертания. И вся жизнь теперь, как в тумане. Сколько сил и труда в неё, в эту жизнь, было вложено, но не оправдали ни надежды, ни старания. Только окно в маленьком домишке притягивало к себе, и, глядя через которое, на это старое потрескавшееся дерево, она грустно сравнивала себя с этим деревом. Зина Несчастливцева помнила, как оно зеленело, распуская свою крону. «Умереть бы только летом, когда всё цветёт, – думает Зина, – чтоб не в мёрзлую землю ложиться». Может быть, хотя бы в этом ей повезёт.

Лишь две тени, да сердце моё…

   Может быть нас с тобою и нету на свете,
   Лишь две тени, да сердце моё. (песня)

   Рая работала приёмщицей в меховом ателье. Принимала заказы на меховое пальто, дублёнки, реставрацию старых шуб и прочее. Женщина она статная, не лишённая всех женских прелестей, довольно бойкая, остра на язык. Семьи у неё не было, жила одна в центре города в старом двухэтажном доме, который и не ремонтировали, и не сносили, он имел очень убогий вид, стоял в глубине двора и никому глаза не мозолил. В подвале этого дома разместилась сапожная мастерская, и шли туда друг за другом много народа, потому что дешевле брали за ремонт.
   Ателье, в котором работала Рая, размещалось недалеко от дома, можно дойти пешком или проехать всего лишь одну станцию на метро. Сегодня Рая сидела в приёмной и скучала. В этот день посетителей почти не было. Пришла одна дама, сдала на реставрацию старую шубу. И всё. Обычно народу было много, но пока ещё далеко до зимнего сезона.
   Вдруг дверь широко открывается и входит такой крупный мужчина, уверенный. Однако, красивым его не назовешь, но вот глаза коричневые и такие тёплые, с доброй улыбкой, чувствовалась в нём и сила, и тепло, и доброта. Рая сделала вид, что никого не замечает, читает свои накладные и заказы, на компьютере что-то набирает, как будто корректирует. Посетитель постоял, огляделся, сел в кресло около стола, не дожидаясь приглашения.
   – А Вам что? – спрашивает Рая, не глядя на него.
   – Вот зашёл заказать себе дублёнку лёгкую и тёплую.
   – Вон стенд, посмотрите, какой Вам нужен материал, а потом ко мне подойдёте, – так строго и не очень приветливо сказала Рая, а сама что-то разволновалась.
   Чем-то зацепил её посетитель и сама не поймёт, гордо вскинула голову и так вальяжно прошлась мимо него в примерочную. Посетитель был немного озадачен, почему приёмщица ничего не посоветовала и ушла.
   Потом осмотрелся, выбрал то, что ему надо и опять сел в кресло у стола приёмщицы. Заискивать ни перед кем он не привык. Он же не виноват, что уродился такого роста и такого телосложения, что ни в одном магазине не может купить себе одежду и поэтому заказывает всё в ателье. Тут подошла Рая.
   – Ну, что выбрали?
   – Да, вот эта дублёнка светло бежевого цвета. Мне в магазине не купить, все размеры меньше моих, только на заказ.
   Гриша посмотрел на бейджик и увидел, что зовут приёмщицу Семёнова Раиса. Однофамилица! Понравилось ему и её имя. Про себя повторил «Рая, хорошо-то как, – подумал он».
   – Вы проходите в примерочную, там снимут мерки Ваши и потом ко мне на оформление.
   Сама Рая тоже разволновалась, у нового посетителя и глаза тёплые и ей показалось, что прислонить к его плечу голову тоже станет и тепло и уютно, и надёжно.
   – Рая, – обратилась к ней закройщица, – оформляй мужчину. Он, конечно, большой и материала много надо. Посмотри, у нас есть в наличие этот цвет, – и подала Рае бумажку, на которой всё было расписано сколько чего надо.
   – Ой, Мария Ивановна, у нас такого маловато, может на другой замените?
   – Закажи этот, что я написала.
   – Хорошо, – поджав губы, произнесла Рая.
   Рая оформляла заказ, записала фамилию имя и отчество, и что поразило её, у них была одинаковая фамилия. Он – Семёнов Григорий. «Гриша, – про себя сказала Рая».
   Когда он вышел, она посмотрела в окно, Гриша сел в большой автомобиль Volkswagen Touareg, открыл окно, покурил и тихо отъехал.
   – Эх, – вздохнула Рая, – живут же люди.
   Грише назначили примерку через две недели. Он ждал с нетерпением. Нет, не дублёнка его волновала, плевать на неё, его волновала встреча с Раей, и он боялся, что в день примерки может быть не она, а её сменщица. Так и вышло.
   Пришёл, а в приёмщицах сидит другая и сказала, что примерка переносится на неделю.
   – Рая Семёнова в какие дни будет работать, – спросил напрямую, без предисловий, Гриша.
   – Рая? А она в отпуск ушла.
   – Куда-нибудь уехала?
   – Да куда уедешь на нашу зарплату? Дома она, да на даче.
   – Может быть номер телефона скажете, у меня к ней есть вопросы.
   – А какие?
   – Ну, это уж мы с ней сами разберёмся. Я ничего плохого ей не сделаю, я Вас не обманываю, я Вам честно говорю, умоляю, дайте её номер
   – Какой смешной, – рассмеялась девушка, – честно он говорит. Вы ещё руку к сердцу приложите! А мне всё равно. Записывайте.
   Гриша записал номер, вышел из ателье, сел в свою громадную машину под стать ему, закурил, немного подумал и набрал номер Раи.
   – Слушаю вас.
   – Рая, здравствуйте, Вам звонит Григорий Семёнов. Две недели назад я заказал в вашем ателье дублёнку.
   – Так, помню, а в чём дело?
   – Ни в чём, Рая, хочу с Вами встретиться и поговорить.
   – На какую тему? Если задержали примерку, то я здесь не причём, я сейчас в отпуске.
   – Я хочу с Вами поговорить на другую тему.
   – Господи, в чём дело-то, о чём нам с Вами говорить?
   – Рая, не вешайте трубку. Прошу встретиться и всё! Я Вас не обманываю, я Вам честно говорю – прошу встретиться!
   – Вам срочно?
   – Да, конечно, да. Как можно срочнее. Я могу к Вам подъехать часам к шести вечера.
   Рая помолчала, вспомнила его крутую машину и его тёплый взгляд и его такого могучего, крепкого и не смогла отказать. Иногда случается так: увидишь человека всего один раз, а так зацепит, что не забудешь.
   – Хорошо, Григорий, подъезжайте к метро «Таганская», я там буду Вас ждать у выхода на кольцевой, я Вас узнаю.
   – Так и я Вас не забыл.
   Всю дорогу, пока ехал, Гриша вспоминал, как Рая гордо встала и вышла из приёмной, ему показалось, что он не посмеет к ней подойти, а тут сил не было ждать, когда она вернётся из своего отпуска. Что же в ней такое было? Объяснить он не мог, но и забыть тоже не мог, ждал эти две недели, как чего-то необычного, сверх всякого естества. Ехать было недалеко, если бы не пробки, то за десять минут обернулся бы. Подъехал, огляделся. Увидел её, не выходя из машины. Стоит высокая, статная, всё при ней, и кокетливая шляпка вызывающе сидела слегка набок. Он хотел посигналить. Но решил: «нет, лучше подойду, неудобно, мы же ещё не знакомы». Когда он подходил к ней, она тоже его увидела и встретила без улыбки, строго и серьёзно.
   – Рая, здравствуйте! – Гриша уверенно взял её за руку, её ладонь слегка дрогнула и она, кажется, почти потеряла равновесие, но тут же взяла себя в руки, и уже с волнением смотрела на Гришу – такого надёжного, такого …, – если Вы никуда не торопитесь, то можно зайти в ресторан «Чёрная кошка». Посидим, побеседуем и познакомимся, – продолжал Гриша, а Рая кажется забыла обо всём на свете.
   – А почему именно в этот ресторан решили?
   – Я там часто бываю, обстановка приятная и народа всегда немного.
   – Ох, – вздохнула Рая, – решили так решили, я здесь ещё не была.
   Когда они туда зашли, то Рая сразу обратила внимание, что в углу стоит пианино, светло-коричневого цвета, можно, наверное, и поиграть. Она когда-то училась в музыкальной школе и часто играла на фортепиано. И внешний вид инструмента, как у неё дома. Играть она, конечно же не будет, и пока они выбирали столик на двоих, к пианино подошёл молодой мужчина с красивыми глазами и шикарными тёмно-русыми усами, высокий и стройный, задумчиво глядя на инструмент, открыл крышку, сел за пианино и стал играть «Мурку». Играл мощными аккордами.
   Рая обратила внимание на его пальцы красивой формы, с изгибом вверх на концах. Высокий лоб и чувствовался в нём какой-то внутренний надлом. Играл красиво, нервно, с лёгким юмором к этой песне. Его пассажи, арпеджио до самых высоких нот перекликались с красивыми аккордами. Оформление в ресторане вполне подходило к песне тридцатых годов и манере игры молодого человека. Всё это создало атмосферу интимно-щемящую.
   Рая, тихо улыбаясь, посмотрела на Григория и поняла, почему именно сюда он её пригласил. Здесь можно расслабиться, душевно поговорить. И никто не нарушит это состояние. Рая с Гришей сделали заказ с лёгким красным вином, Рая мельком поглядывала на играющего музыканта. Гриша заметил её взгляд и сказал:
   – Этот молодой человек перенёс тяжёлую душевную травму. Семён его зовут. Когда служил в Армии на Северном Кавказе в конце 80-ых, любил свою однокурсницу, она приезжала к нему в Армию несколько раз, а когда он вернулся, она уже была с другим. Хотела вернуться к нему, он тоже пытался забыть обиду, но обида не давала ему покоя. Он говорил: «и с ней не могу, и без неё не могу. Забыть бы рад – не получается, да и простить хочу, но не могу». Теперь так и живёт с болью в душе и с этой обидой, потому что от неё этого не ожидал. Он здесь частый гость, играет хорошо, я сам люблю его слушать.
   – А что ещё он играет кроме Мурки?
   – Мурка – это его визитная карточка, посетители сразу же понимают, что пришёл Семён. Он и вальсы Шопена играет. Вальсы Шопена почти все играет. В нём грусть поселилась. Я его понимаю. Выпивает он и играет в покер. Грустно, когда рушится богатый внутренний мир.
   – Да, – Рая внимательно посмотрела на Гришу, улыбнулась, – давай перейдём на «ты» и на «Гришу». Так о чём ты хотел поговорить, не об этом же пианисте?
   А пианист уже играл и напевал новую песню «Ты – февраль на душе, моя грусть и дорога».
   – Гриша, эту песню поёт Жанна Бичевская, мне так она нравится, но она же под гитару её исполняет, а на пианино я ещё не слышала! – с восхищением говорила Рая.
   А Гриша уже всё это слышал раньше и думал о своём. И под эту музыку он задумчиво и тихо говорил:
   – Рая, мне трудно начать, я не сентиментальный человек. Ты мне понравилась – это для меня главное. Мне показалось, что ты надёжный человек, а мне это необходимо. У меня было две семьи, теперь одна в Новосибирске, а вторая в Одессе, а я здесь один, как перст. Я вас не обманываю, я вам честно говорю, – и приложил правую руку к сердцу.
   Рая не выдержала и рассмеялась.
   – Гриша, у тебя это что поговорка такая: «Я вас не обманываю, я вам честно говорю». Приятно слышать, что я произвела неизгладимое впечатление, – опять смеётся Рая.
   Пианист уже перешёл к Шопену, официантка иногда подходила к нему и, облокотившись о верх пианино, так самозабвенно слушала и глядела на него. Некоторые посетители в знак благодарности за приятную музыку подходили и оставляли деньги на пианино: кто рубли, кто другую валюту. Он после каждой исполненной пьесы подходил к своему столику, где сидел его «друг» по ресторану, опрокидывал стопочку и опять за инструмент. Наигравшись, уже, видимо, устал или набрал нужную сумму, сел за свой стол и Рая не заметила, когда он исчез.
   – Рая, а ты как оказалась в ателье? Мне показалось, что ты не из этой стаи.
   – Это долгая история, как-нибудь в другой раз. Сейчас у меня есть работа и я рада.
   – У тебя есть семья?
   – Нет, я одна.
   – А что так?
   – Гриша, обо мне потом. Про себя расскажи. Кроме как «Я вас не обманываю, я вам честно говорю», я ничего не поняла.
   – Рая, я тоже один. И нас свела судьба. Давай доверимся ей. А дальше посмотрим, куда она нас приведёт. Приходи в ателье через неделю на мою примерку. Придёшь?
   – А до примерки мы что, не встретимся?
   – Встретимся, я тебе позвоню. А сейчас посидим ещё. Хорошо с тобой. Давай потанцуем.
   – А никто не танцует!
   – Ну и пусть, а мы будем танцевать. На пианино тоже никто не играл, а Семён сыграл! Для нас…!
   Гриша и Рая танцевали медленный танец, и было впечатление, что они слились в одно целое. Его крепкая рука вела её медленно и уверенно, и эта уверенность передалась ей. За ними вышли ещё несколько пар. Во время танца Гриша опять спросил:
   – Рая, расскажи о себе немного. Я тебе всё рассказал или почти всё, а ты о себе ничего. У тебя был муж?
   – Гриша, я расскажу тебе свою историю жизни позже не за танцем, мне с тобой сейчас так хорошо, что ни о чём другом мне думать не хочется. Веришь?
   – Верю, верю, конечно. А может быть мне и не нужно знать твою историю, какое это имеет значение для нас теперь… Мне тоже с тобой душевно тепло, и что бы там ни было, сейчас ты со мной.

Над пропастью

   Конец августа, на пороге осень, но ещё тепло и солнечно. В парке многие сидят на лавочках и ловят последние лучи солнца. Женщины в топиках, загорают. Мальчишки носятся на велосипедах, кто на самокатах. В беседке сидят женщина и мужчина, каждый день на одном и том же месте и о чём-то говорят и говорят.
   Они провели много дней вдвоём «наедине со всеми». За ними наблюдали, но они не видели никого, они беседовали подолгу, иногда по два-три часа, сидя друг против друга, глаза в глаза. Она рассказывала ему разные истории из своей и не из своей жизни. Он внимательно слушал и иногда возвращал её в свою трагедию. Его речь была спокойная, тихая, не эмоциональная, иногда она замечала, что ему хочется вставить крепкое слово, но вдруг останавливал себя, смотрел – заметила ли она.
   У него личная трагедия, а у неё много разных историй. Она ему их рассказывала, чтобы он мог сравнить свои трудности с чужими и не потерять силу духа и веру в жизнь. И Валентина Ивановна вспомнила про Данко из горьковской «Старухи Изергиль», который спас целый народ, вырвав своё горячее сердце из груди. Она тогда подумала, а знает ли он эти сказки? Оказалось, что и он помнит школьную литературу.
   – У вас, Валентина Ивановна, полная корзина сказок, как у старухи Изергиль, – смеётся Тимофей.
   – Отрицать не буду, так оно и есть, я ведь долго живу.
   Потом они шли потихоньку до его корпуса и опять стояли и говорили, говорили, пока кто-нибудь не отвлечёт – намеренно или нечаянно.
   Тимофея предали самые близкие люди в сложный и трагический момент его жизни. Валентина Ивановна познакомилась с ним в парке совершенно случайно. Она сидела в беседке, читала книгу. Тимофей подошёл, поздоровался и спросил разрешения присесть. Валентина Ивановна увидела немолодого мужчину без ноги, на двух костылях. Как выяснилось по разговорам, она старше его на двадцать лет, но при общении разница в возрасте не чувствовалась. Она ощущала себя молодой, и он видел её так же.
   Её поразила его внешность, внешность священника. Вот скажи: это священник – и все поверят. Глаза карие, иногда отдают цветом зелёного бутылочного стекла. По природе он рыжеволосый, но рано стал седым и лысоватым. На костылях держится легко, почти за год уже натренировался, в плечах широк, сильный, жалости не вызывает. Только взгляд сосредоточен на своём внутреннем состоянии, это дума о своём будущем. Смотреть на него можно долго и никогда не надоест. Что-то цепляет и не отпускает. Он смотрит глаза в глаза и не отводит их, если слушает собеседника.
   Тимофей поджидал Валентину Ивановну в той самой беседке знакомства и по её походке издалека определял её настроение и состояние.
   – Сегодня вы прямо-таки светитесь издалека! Хорошо себя чувствуете?
   – Да, а вы как определили?
   – Иногда идёте такая… такая… что и объяснять и спрашивать не надо, вся придавленная, как будто плитой железобетонной, а сегодня вся светитесь.
   – Оказывается, вы всё замечаете, а я и не знала.
   – Сегодня и кофточка на вас симпатичная, она вам к лицу. Серый цвет – ваш!
   – Серьёзно? Ну да, я, наверное, серенький человек, потому и цвет мне подходит.
   Говорить с ним можно о чём угодно, он всегда в теме по любому вопросу. У него своё мнение на всё. Они обсудили фильмы «Переписывая Бетховена» – про композитора и «Белый плен» – про собак на Аляске. У них разговор идёт само собой, степенно, без споров, с улыбкой, но иногда Валентине хочется заплакать, заплакать горькими слезами – настолько чувствует она безвыходность его положения за внешним спокойствием.
   – Тимофей, а у вас такая бородка и усы рыжеватые. Вы их отрастили, чтобы выглядеть как святой лик? – попыталась пошутить Валентина Ивановна.
   Он печально улыбнулся.
   – Нет. После операции я был долго в коме и весь оброс щетиной. Пришла дочь, стала меня брить и говорит: «Папа, а давай я тебе оставлю бороду чуть-чуть и усики? Нравится? У тебя лицо стало похоже на лицо святого мученика». И засмеялась. – Теперь я это не сбриваю, как память.
   – Тимофей, а что всё-таки случилось, что вы… что вы остались один?
   – Что случилось? – он помолчал, нервно сжимая и разжимая пальцы. – Обидел я их. Тогда, после выписки из больницы, я страдал от сильных болей, ничего мне не помогало, и поведение моё было ужасным. Я орал на жену, на детей, переворачивал посуду с едой, которую мне приносили, матерился, всех и вся проклинал. И кричал: уйдите все, оставьте меня в покое, не говорите мне ничего! – он помолчал. – Один раз не выдержал, жену ударил с размаху… Чёрт меня дёрнул: я себя не помнил от боли! Потом раскаивался, ругал себя, просил прощения, отдал все свои сбережения, которые я хранил для подарка жене к дню рождения, на шубу, о которой она мечтала. Что, думаю, их хранить, пусть сейчас купит. Шубу они с дочкой купили. На следующий день жена, как ни в чём не бывало, сказала: «Я с сыном пошла в поликлинику, ты не скучай, звони». Уже вечер наступил и ночь. А их нет, я стал везде звонить, думал, что с ними что-то случилось. У всех троих телефоны были не доступны. Куда-то пойти я физически не мог, обзвонил всех и вся, звонил в больницы, в милицию, знакомым, но так ничего и не добился. Места себе не находил от собственного бессилия и неизвестности. А через несколько дней пришла жена с подругой и сообщила о разводе, который состоялся без меня. Это был ещё один удар, как гром средь ясного неба. Теперь вот думаю, что останусь на улице. Квартиру они заберут, не сомневаюсь. Кто я теперь? Жалкий обрубок, занимаю лишние квадратные метры. Уйду в монастырь. Мне дали читать духовную литературу. Вот читаю и думаю, может быть там моё место.
   – А кто дал читать эти книги?
   – Да я их не знаю, какие-то очень приличного вида люди.
   – А с какой целью они дали это чтиво?
   – Хороший вопрос, я тоже задумался над этим.
   – А квартира ваша?
   – Мне от родителей осталась. Но собственность оформлена на всех четверых. У нас всего две комнаты. Что там делить.
   У Валентины Ивановны перевернулось сердце, она закрыла лицо руками и не могла вымолвить ни слова. Конечно, поведение Тимофея не всякий выдержит. Конечно, женщине трудно простить рукоприкладство, многие не прощают. Но… бросить на произвол судьбы через два месяца после ампутации ноги, сбежать от инвалида первой группы, который ходить самостоятельно не может… Не хотят слышать его стоны, его истерики – испугались, что он им обузой станет. А ведь прежде он был опорой в семье. Дочь делилась с ним своими личными проблемами, он её направлял по жизни, помогал в учёбе. Но про это все сразу забыли. И забыла его супруга, что он познакомился с ней и её маленькой дочкой тогда, когда они нуждались в поддержке и материальной, и моральной. И он им всё это предоставил. И сына родили. Прожили почти двадцать лет. Он предупредил в самом начале знакомства, что у него серьёзная проблема с ногой. Но… она думала, что всё это просто, а может быть и не думала. Жить им негде было, а тут и квартира и хороший человек. А теперь такие трудности. Зачем они ей! Она знает свои права. А его можно и в дом инвалидов пристроить или ещё куда.
   Валентина Ивановна, узнав почти до конца эту историю, не могла себя успокоить. И поражалась, что такие люди есть в нашей жизни, люди без правил, без сердца, без души. Часто она видела его остановившийся взгляд куда-то и понимала, что он думает, как ему жить дальше.
   Ампутация – это не только физическая боль, страдает психика, нервная система, человек чувствует своё увечье, и ему трудно смириться с этим, нужно время, чтобы это всё принять.
   У каждого человека должен быть тыл, а у него нет тыла. Он гордый, просить о помощи никогда не будет, как бы трудно ни было. Друзей напрягать тоже не хочет. И на вопрос: как твои дела, он отвечает: «У меня всё в порядке».
   А на самом деле у него совсем плохо.
   – Со временем, а может быть уже скоро, с меня снимут первую группу инвалидности, и я боюсь остаться с протянутой рукой. А вообще-то, я сам во всём виноват. Я очень плохо себя вёл тогда, был совсем неадекватен, меня всё раздражало.
   Почему-то с Валентиной Ивановной он мог быть откровенен.
   – Ваша гордыня, Тимофей, вам очень мешает. Это один из семи смертных грехов. Поборите её, ведь ещё долго жить. И жить надо достойно. У вас умная голова, у вас две здоровые руки, вы сможете, вы сможете стоять крепко и с одной ногой! Поверьте в себя. Вот мы с вами обсуждали вчера фильм «Белый плен». Подумайте, если бы собака, которая осталась на привязи после отъезда хозяина, стала бы кусать собак, которые спасали её своим теплом и приносили ей еду, стали бы они к ней ещё подходить, приносить ей еду? Я думаю, что нет, они бы её бросили.
   Тимофей посмотрел на неё остановившимся взглядом, как-то удивлённо, широко открыв глаза. Помолчал, и она молчала, ждала, что он скажет на это.
   – А вот в фильме про композитора Бетховена, – начал рассуждать Тимофей – вёл он себя очень жестоко по отношению к такой милой молодой девушке Анне, которая так ему помогала, когда он стал глухим, она же не бросила его, она понимала, что он нуждается в её помощи. Она его мыла, терпела все его необоснованные выходки и капризы.
   – Так Бетховен был гений! Вы хотите сказать, что такое поведение и вам позволено? Я не знаю, Тимофей, может быть вы тоже гений. Я о вас очень мало знаю, и вы не раскрываетесь.
   И опять она ему стала рассказывать свои истории. Он слушал, но слышал ли, о чём она пытается ему рассказать?
   «У неё свои сказки», – думал Тимофей.
   Прошёл месяц, Валентина Ивановна уезжала надолго, напоследок она дала ему свою визитку и сказала:
   – Если у вас всё образуется хорошо, то не звоните мне, а если будет плохо, позвоните или напишите. Я, конечно, ничем существенным помочь не смогу, но смогу выслушать, понять и поддержать добрым словом и, может быть, нужным советом.
   – Но это, пожалуй, самое ценное и много существеннее всего другого, – подумав, сказал он.
   – А если жена вдруг вернётся, увидит эту визитку и спросит: а кто это? Что вы скажете?
   Он как всегда посмотрел ей прямо в глаза или, скорее всего, в самую душу:
   – Скажу, что это Старуха Изергиль.
   И оба рассмеялись. А ей хотелось расплакаться от безысходности. Ей казалось, что он стоит над пропастью.
   Они стояли друг против друга и, как всегда, смотрели глаза в глаза. Вдруг он, совсем неожиданно, сказал: «Валентина Ивановна, всё, садитесь уже в автобус, а то я сейчас заплАчу».
   Она зашла в автобус, села у окна и продолжала смотреть на него. А сама, молча, повторяла: «Только не упади! Пожалуйста, не упади! Храни тебя Бог!» Больше они не виделись, и он ей не позвонил. Валентина Ивановна решила, что у него всё сложилось хорошо. По крайней мере, она так хотела думать.

   Вдвоём наедине со всеми,
   И жизнь уже не повернуть…
   Но находились оба в теме,
   И знали: их связала грусть.

   Грустили о былых потерях,
   О том, что не смогли сберечь,
   Так и живут, теперь не веря,
   Что может кто-то их согреть.

   Прошло несколько месяцев. Валентина Ивановна уже редко вспоминала эту историю и почти забыла. Она отдыхала днём и ее разбудил телефонный звонок. У нее установлен определитель номера, номер определился, но незнакомый. Так не хотелось отвечать: «опять, наверное, про водяные счетчики донимают» – подумала она.
   – Алло, нехотя ответила она.
   – Валентина Ивановна, это Вы?
   – Да, я… ой, кажется голос знакомый, неужели Тимофей?
   – Узнали меня, Валентина Ивановна. А я не звонил вам, потому что потерял вашу визитку, думал вообще не найду и случайно обнаружил ее в книге, – смеётся Тимофей.
   – Тимофей, как я рада слышать вас! Ну рассказывайте, что и как у вас? Вы не звонили, и я подумала, значит у вас всё хорошо, ведь мы с вами так договорились. Я очень рада за вас! По-другому и не могло быть.
   И они проговорили целый час.

Встреча

   Киевский вокзал. Поезд Москва-София отходит в 8 часов утра. Пасмурное осеннее утро. Моросящий дождь сопровождал эту, уже немолодую, женщину всю дорогу. На ней светлая курточка, без головного убора, в руках бежевый зонтик с неяркими жёлтыми ромашками и изящная светлая сумочка. Несмотря на дождь, волосы уложены хорошо и глаза очень голубые, как говорят, со слезой. Взгляд взволнованный, напряжённый. Глазами ищет человека, с которым должна встретиться и которого прежде никогда не видела, но была знакома виртуально.
   Он уедет этим поездом и пригласил её встретиться в 7—30 утра на перроне. Узнает ли она его? Её это очень беспокоило. Что скажет ему? Как начать разговор? Прикинуться весёлой и счастливой, но сможет ли? Это же её Мечта. Скорее всего растеряется…
   Она всегда боится неожиданности в проявлении своих чувств, эмоций, с которыми не всегда может справиться. А играть ими… вряд ли…
   И вдруг перед ней останавливается высокий красивый мужчина, тоже уже немолодой с красивым букетом белых ромашек и роскошной улыбкой на благородном артистическом лице.
   – Сима? Серафима Михайловна? Здравствуйте!
   – О! Это Вы! – только и сумела произнести Сима.
   Он что-то говорил и улыбался. А она слышала его голос, но не слушала, что он говорил. По её уже немолодому лицу бежали слёзы, и дрожала нижняя губа. Она не может справиться с нахлынувшими чувствами, а он спрашивал её о чём-то, а она только отрицательно качала головой или кивком отвечала, не произнося ни слова. Если она заговорит, то не сможет сдержать слёз. Она держалась, молча, проглатывала слёзы. И сквозь них улыбалась, тонула в его глазах. Она знала, что это единственная встреча и последняя. Её Мечта была рядом, но ненадолго, всего на полчаса. Он сейчас зайдёт в поезд и уедет навсегда. А она будет вспоминать эту единственную встречу.
   Кто-то включил магнитофон и Михаил Шуфутинский пел: «Плачь, скрипка моя, плачь, расскажи о том, как я тоскую…» От этой песни становилось ещё невозможнее расстаться со своей мечтой. «Скрипка, скрипка, не могу я больше, перестань, родимая, рыдать…»
   Он сел в поезд, подошёл к окну, продолжал улыбаться и мимикой пытался взбодрить Серафиму Михайловну. Она спрятала лицо в подаренный ромашковый букет, а в глазах всё так и стояли слёзы. Поезд отходил медленно, она шла под дождём с ним рядом, пока он не набрал ход.

Не было печали

   Тёплые летние дни, окна в терапевтическом отделении открыты. С улицы редко доносятся звуки. Поздний час. Зоя сегодня дежурила в ночь. Все процедуры уже провела и можно отдохнуть. Зашла в ординаторскую перекинуться парой фраз с дежурным врачом.
   – Зоя Ивановна, – обратился к ней Сергей Петрович, – подежурите тут у телефона, а я пойду в шахматы перекинусь с Мишей из неврологии. Если что, мне позвоните, я тут же прибегу. Я обещал ему сыграть, он мне проиграл в прошлое дежурство, хочет отыграться. Подежурите?
   – Подежурю, Сергей Петрович, не волнуйтесь. А тяжёлых сегодня вроде нет, ночь спокойная должна быть, если кого-нибудь не привезут.
   Сергей Петрович ушёл. На его столе лежала газета «Из рук в руки». Зоя подумала: «Интересно, а что он там высматривал?» И увидела, что были отмечены объявления по продаже автомобилей. «Видимо, решил поменять автомобиль». Зоя стала перелистывать страницы. И попалась ей страница знакомств. Зое было пятьдесят два года, с мужем развелась давно, жила с семьёй дочери. Иногда ей приходила мысль, устроить свою личную жизнь. Однако, было много «но». Нужен мужчина одинокий, с квартирой, обеспеченный, интеллигентный, не жадный, жадных Зоя терпеть не могла. В общем найти трудно. Зоя не могла написать в газету, как-то стыдно искать друга по объявлению. И стала читать эти объявления. Одно объявление ей приглянулось.
   «Ищу спутницу жизни в возрасте от 50 до 60 лет, 62 года, пенсионер, вдовец. Пётр. Адрес и телефон».
   «Зачем адрес-то написал, – подумала Зоя, – мало ли что». Но почему-то адрес себе записала. По телефону звонить не стала, лучше напишу, по почерку тоже можно узнать кое-что. А вдруг… «Если я напишу письмо этому Петру, и он мне ответит. Не хочу давать свой адрес. Вдруг дочь заберёт корреспонденцию и увидит письмо от неизвестного ей человека. Будут лишние разговоры, насмешки и прочее. Надо зайти на почту и купить абонентский ящик. По крайней мере, никто ничего не узнает». Зоя так и сделала.
   Прошло несколько дней, дома все друг другу мешались, она чувствовала себя в своём же доме неуютно, и часто возвращалась к мысли устроить свою личную жизнь или хотя бы попробовать. Как-то поздно вечером, когда все улеглись спать, она достала ту бумажку с адресом, нашла конверт. И написала письмо этому Петру. В письме написала, что медработник, живёт в семье дочери и вместо адреса указала абонентский ящик. Почта была недалеко, и она стала туда наведываться почти каждый день. Писем не было. Ну вот, некоторым везёт: и мужья хорошие достаются и даже по знакомству через газету письма гурьбой летят. А ей ни того, ни другого. И вдруг однажды в абонентском ящике обнаружила письмо. Пока шла до дома немного разволновалась.
   Интересно, что там написал этот Пётр? Дома никого не было, распечатала конверт и читает: «Здравствуйте, уважаемая Зоя. Получил ваше письмо. Я на пенсии, мне 62 года, работал дальнобойщиком. Живу один в однокомнатной квартире, дети все устроены, живут отдельно. В письме много не напишешь. Давайте встретимся. Если вы не против. Позвоните мне по телефону. С уважением, Пётр».
   Пока читала, Зоя обратила внимание на почерк, написано как бы дрожащей рукой. Обычно так пишут пьющие или после инсульта. Наверное, пьющий, – подумала Зоя. Но изложение письма ровное и как-то её заинтересовало всё это. Позвонить, не позвонить. А вдруг пьёт, этого мне ещё не хватало. И засела ей в голову поговорка: «Не было печали, да черти накачали». Чего бы Зоя ни делала, а эта фраза её не оставляла в покое. Советоваться ни с кем не хотела, потому что это её тайна.
   Спустя несколько дней, будучи опять дома одна, она решила ему позвонить. С работы звонить не хотела, там всегда народ и много всяких дел. По тембру голоса определит, стоит встречаться или нет. Ответил приятный мужской голос. Голос понравился.
   – Здравствуйте, Пётр!
   – Здравствуйте!
   – Вас беспокоит Зоя, по объявлению из газеты.
   – Очень приятно. Вы из дома звоните?
   – Да.
   – А что же вы мне письмо прислали, а не позвонили? Сразу бы обо всём и договорились.
   Недолго побеседовали, Зоя в основном слушала его.
   – Вы вот пишете, что у Вас дача, меня это совсем не интересует. Не любите заниматься кухней, это тоже не имеет значения. Мне хочется посмотреть на вас. Время терять не будем. Лучше встретимся и посмотрим друг на друга. Скажите, где вы хотели бы встретиться.
   Зоя отметила про себя: «он даже не сомневается, что я захочу с ним встретиться. Какие же всё-таки мужчины самоуверенные!» Договорились о встрече.
   Он сказал, что будет в спортивной куртке бежевого цвета и в бейсболке, а в руке будет у него свёрнутая в рулон газета. «Интересно, подумала Зоя, на улице жара, а он в куртке. Больной что ли? Да, ладно, схожу, посмотрю, что за типчик». Зоя надела своё лучшее платье, почти новые босоножки, причёска у неё хорошая.
   Опять думает: «Даже не спросил, как я буду одета. Тем лучше для меня. Вот если я его, предположим, узнаю по описанию, то посмотрю, стоит ли подходить к нему. Не понравится – уйду».
   Встреча была назначена на автобусной остановке, народу достаточно много. Она спокойно стала рассматривать публику, ему она своё описание не давала. «Так, в бежевой куртке и бейсболке, вон стоит один не молодой, но только не куртка на нём, а пуловер именно бежевого цвета и бейсболка такая же, и рулончик газеты. Больше подходящих кандидатур не видела. Значит этот. Стала его рассматривать. Выше среднего роста, нос какой-то некрасивый, мягкий и широкий, глаза просто никакие. Лицо мягкое. Пьющий, решила Зоя. Но тут уже спортивный интерес: всё-таки, что за человек? И решила подойти «была не была!».
   – Здравствуйте, вы – Пётр? А я – Зоя.
   Мужчина как-то встрепенулся, посмотрел на Зою, и она заметила его разочарование.
   – Здравствуйте, Зоя, я думал, что Вы не придёте, уже полчаса жду.
   – И как мы будем знакомиться? – улыбнулась Зоя.
   А он сразу почувствовал себя как-то приниженно. Интересно, кого же он надеялся увидеть?
   Рядом был парк, и они зашли прогуляться. Надо было бы присесть где-то, а они шли и шли, говорили и говорили. Каждый рассказал о себе. Зое особенно говорить было не о чем, живёт с дочерью, зятем и внуком, внук в садик ходит. Сама работает медсестрой в стационаре. Пётр сразу начал рассказ о своих детях, как они хорошо у него устроены, у каждого своя квартира, все при должности. После смерти его жены, дети предлагают ему переехать к ним, но он не хочет.
   – С детьми жить не хочу, у меня ещё мать жива и живёт со мной в одном доме в соседнем подъезде. Ей уже 85 лет, она вполне бодрая, в моей помощи пока не нуждается, но я её оставить не могу, у нас с ней хорошие отношения. Вы знаете, Зоя, мне нужна женщина, которая смогла бы разделить со мной всё: и чтобы маму признала, и детей, и чтобы у нас интересы совпадали. Вот вы живёте с семьёй дочери, говорите только о них. Мне кажется, что Вы не сможете жить своей жизнью.
   – А кто была ваша жена?
   – О, моя жена! Она была такая, такая…, – он глаза зажмурил и головой покачал, – работала продавцом в гастрономе, бойкая, весёлая, заводная! Я, как только увидел её в первый раз, сразу и влюбился, и прожили мы с ней счастливо. Вот только рано она умерла, инфаркт. Её все любили, моя мать очень её любила. Я иду по грибы и она со мной. В полном согласии жили. Я к матери и она со мной. Я люблю смотреть по телевизору всякие сериалы, мы с ней вместе смотрели и комментировали.
   – А я в грибах не разбираюсь, никогда не собирала, сериалы терпеть не могу и не люблю, когда во время просмотра кто-то комментирует, – робко сказала Зоя.
   – Я иногда много собираю грибов, кое-какие мариную, солю, а если совсем много, то продаю. Ну как же, не любить сериалы, они все про жизнь, очень интересно.
   Тут Зоя посмотрела на него ещё внимательнее и подумала «сам уже почти старик, ещё мама старая, ещё грибы продаёт, сериалы любит. Просто ужас какой-то, вот не было печали… надо бы скорее распрощаться».
   А Пётр так увлёкся рассказами о себе, что Зою уже ни о чём не спрашивал.
   – Я же работал дальнобойщиком, – опять начал про жену, – вот по дороге остановка, мы с напарником Сашкой зашли в магазин что-нибудь купить из еды, там я и увидел свою будущую жену, она такая хорошенькая и весёлая была. На обратном пути я говорю своему напарнику, пожалуй, я заберу с собой эту девчонку, так она мне понравилась. Мы опять заехали в этот магазин, и я поговорил с ней вполне конкретно и предложил прямо сейчас со мной уехать. Она рассмеялась и сказала, что немного повременим. Но я всё-таки уговорил её. Она была сирота, и родных у неё никого не было. Вот так легко и просто познакомились. Так легко и прожили вместе. Мне трудно найти такую женщину, я со многими знакомился, пытался жить, но всё не то. Вы, Зоя, женщина очень приятная, симпатичная, но мы с вами не подходим, я вижу это сразу. Мне нужна женщина другого типа. Не будем голову морочить друг другу.
   Зоя просто опешила, она всё думала, как распрощаться с этим дальнобойщиком, чтобы не обидеть его, а он её опередил. Ну и ну…
   – Зоя, не обижайтесь и не думайте, что в вас что-то не так, всё так, но не для меня. Вы же знаете мой телефон, звоните, вы мне свой не дали.
   – А почему я должна думать, что у меня что-то не так. Вы не думаете, что у вас что-то не так? И зачем мне звонить вам? По-моему мы пришли к общему соглашению. Вы мне тоже ни к чему.
   – Господи, и какого чёрта я потащилась на эту дурацкую встречу! – ворчит себе под нос Зоя всю дорогу, – по письму было видно, что это за типчик. Больше в жизни не буду идти на такие авантюры. Вот ведь не было печали, да черти накачали. Всё это ночные дежурства. Скоро уйду на пенсию и буду внуком заниматься. По крайней мере, интересно и полезно!
   Закончилось жаркое весёлое лето, и наступила печальная осень с красивым листопадом, с длительными моросящими дождями, скучными вечерами и хмурым утром. Зоя, после того случая со знакомством, перестала думать об устройстве своей личной жизни. Её всё устраивало в своём доме. «Нет худа без добра» – теперь так думала Зоя.

Сиреневый туман

   Какого цвета туман? Все считают, что сиреневого. Оля тоже так считала. А особенно весной, когда цветёт сирень. В воздухе всё сиреневое. А у Оли теперь в памяти ещё сиреневое утро.
   Пашка прислал телеграмму: «Проездом в Челябинск буду седьмого в семь утра Жду Целую Паша». Оля читает и улыбается и бурчит себе под нос: «Ну и бестолковый! Ни номера поезда, ни номера вагона. Как же я его найду? Ну, ладно. По расписанию посмотрю, какой поезд прибывает к нам в семь утра из Москвы в Челябинск. А там видно будет!»
   Всю ночь прокрутилась, боялась крепко уснуть, проспать всё на свете. Они так редко встречаются.
   Всё письма, письма, а телефонов не было. Увидеть дорогого Пашку, обнять, расцеловать, разглядеть тайну в его огромных сиренево-голубых глазах!
   Конечно! Они у него тоже сиреневые! Какими же они могут быть ещё в сиреневое утро!? А у него всегда в них улыбающаяся тайна.
   Вот Оля добралась до вокзала, взглянула на расписание, поезд вычислила и стала слушать диктора о прибытии поездов. Поезд прибыл. Остановка двадцать минут. Оля на перроне туда-сюда глазами, не видит. Состав большой. Побежала вдоль вагонов от первого, заглядывает в окна. В отчаянии, хоть кричи на весь перрон «ПАША!!!».
   Наконец, видит – бежит Паша из последнего вагона. Схватил её и давай крутить! Поставил и отошёл в сторону:
   – Дай я на тебя погляжу со стороны! Какая ты, ух, какая ты…
   – Говори, скорее какая, а то поезд уйдёт!
   – Ты – самая дорогая, любимая, лучшая, королева!
   И больше не могли они оторваться друг от друга все эти двадцать минут. Объявили посадку. Они побежали к его вагону. Стояли на перроне до тех пор, пока поезд не поехал.
   Кондуктор кричит и смеётся над ним:
   – Прыгай скорее, влюблённый!
   Оля долго бежала за поездом, а он на подножке махал ей рукой.
   И утро было сиреневое, и ветер был сиреневый. И глаза у него сиреневые, и её слёзы расставания тоже были сиреневые.
   И сиреневый туман…

Рассказ

   Существует множество историй, которые можно пересказать, доподлинно или искусно дописав какие-то моменты. Но есть такие, которые в некий час или день по какому-то наитию всплывают в памяти и хочется их передать, рассказать, потому что они трогают душу и оседают в памяти надолго.
   Эту историю мне поведала женщина, которой уже давно нет на нашей Земле, но ни женщина, ни история не забываются, а часто всплывают в памяти и волнуют. При воспоминании задаешься вопросами без ответа.
   Лида и Сергей жили в соседнем доме. Они удивительно подходили друг другу по внешности и по образу своей жизни. Она высокая, стройная блондинка с голубыми глазами, а он высокий кучерявый брюнет. Всегда везде вместе, улыбающиеся и счастливые, у них взрослые дети, внуки.
   Я вышла замуж и уехала жить в другой город. Спустя некоторое время, вернулась домой. Было лето. Иногда вспоминала эту пару, но не встречала почему-то. И уже в декабре встретила Лиду.
   – Лидия Ивановна, здравствуйте! Что-то Вас не видно, как Сергей Михайлович? Перед моим отъездом, я помню, он лежал в больнице, с сердцем что-то у него было. Здоров ли он?
   – Здоров и ещё как, – с горечью ответила Лида, – а ты, Оля, домой в гости?
   – Вернулась, домой.
   – Что так?
   – Климат нам не подошёл, вернулись в свои края. Как вы тут?
   – Мне сделали операцию по женской части, долго восстанавливалась, да тут такое…
   И Лида поведала мне свою историю.
   – Когда меня прооперировали, врач рассказала Сергею последствия операции. Он, врач говорила, плакал, как ребёнок. Она ему объяснила, что мы уже в возрасте и нам это уже не важно, главное, что я жива осталась. А он всё рыдает. Я уже на пенсию вышла, а ему ещё пять лет работать до пенсионного возраста. Ну, что уж тут говорить. После моего возвращения домой из больницы, он очень ко мне изменился. Не смотрел на меня, как будто я – не я. А раньше мы друг без друга жить не могли, везде вместе, всюду, даже спорить не приходилось. Про нас на работе шутили, что мы даже в туалет вместе ходим.
   Я никак понять не могла, что стряслось, почему он так ко мне изменился. А потом сказал, что его переводят на работу в другой город. Я стала с ним собираться. А он: «Нет, не надо пока, живи здесь. Устроюсь, я тебя вызову». Как его не уговаривала – он на своём стоит. Уехал, как в воду канул. Ни писем, ни звонков. Дочь нашла номер телефона той организации, раздобыла его номер и позвонила. А он ей, которую обожал больше всех в жизни, нагрубил, чтобы не звонили, не надоедали, у него дела и он сам объявится, когда сможет. Что с ним случилось? Мы понять не можем. Не достучаться, не дозвониться. И решила я сама поехать по адресу предприятия. Приехала, дождалась конца рабочего дня и встала в сторонке, чтобы меня не было видно, и стала ждать.
   Выходит трудовой народ и вот мой Серж под руку с молодой женщиной, она – лет эдак тридцати пяти, он – весёлый, счастливый. Я за ними по другой стороне. Иду, а у самой ноги дрожат и всё внутри похолодело. Они шли пешком, потому что, как потом выяснилось, жили недалеко. Довела я их до подъезда, они зашли, а я думаю, что же мне теперь делать. Руки, ноги окоченели не от холода, а от ужаса, который я и не представляла себе. Прожить тридцать с лишнем лет и такое получить под конец жизни!
   Слёзы все остались внутри. Как я переночевала – не рассказать. Утром пораньше опять пришла к этому дому. Вышли они, смеются, счастливые. Я не решаюсь подойти. Не могу и всё. Дождалась конца рабочего дня и опять к их учреждению.
   Он вышел один, я к нему, а он меня увидел: «Что ты, Лида, здесь делаешь?» Я ему отвечаю, что к нему приехала. Он опять начал мне про то, что живёт в общежитии и пока нет условий для совместной жизни. И тогда я ему напрямую сказала, что всё видела и знаю. На это он ответил, что тем более тогда, чего приехала. И, представляешь, Оля, Серж, который никогда грубого слова мне не говорил, с которым я столько лет прожила душа в душу, мне так отвечает! Я стояла, как оплёванная с ног до головы. И его взгляд с таким неприятием ко мне. Что же такое? Неужели эта операция так могла повлиять на его отношение ко мне? Что? Что случилось?
   Я слушала её и не знала, что сказать. Был декабрь, холодно, я вся окоченела не столько от холода, сколько от рассказа. Помню их молодыми и зрелыми и почти пожилыми. Они всегда вызывали восхищение и давали надежду на то, что не всё и не у всех плохо, есть в жизни счастье безоблачное.
   – Вот такие наши дела. Почему бы ему сразу не рассказать всё, а? Может быть я и свою жизнь построила иначе. Я переехала жить к своей маме, – продолжала Лида свой рассказ, – мама уже старая. За ней нужен уход. Вот поэтому ты нас и не видела. Нас уже не стало. Серж живёт в другом городе, в другой семье, воспитывает не своего ребёнка. А я теперь уже не я. От меня оторвали мою половину. Дети у меня хорошие и внуки тоже, но это не моя жизнь. А моей уже нет. Но знаешь, дети его не осуждают, они ему всё простили и любят его так же.
   Я давно заметила, что дети никогда не осуждают родителей, они почему-то всё понимают и принимают. И не изменяют своим чувствам. У мамы личная жизнь оборвалась. Но мама же есть, вот она с нами. Тяжелее папе, потому что он всё равно живёт с чувством вины перед бывшей женой и детьми, хоть вслух это и не произносит. Лиду я редко видела. Но на эту тему мы уже с ней не говорили.

Иглоукалыватель

   – Этим я занимаюсь уже давно, тридцать седьмой год. В стародавние времена был вообще звездой в этом деле. Мои пациенты – Щёлоков, Майя Плисецкая…
   – Угу… Значит, я после Плисецкой. Интересно.
   – Да… Мне звонят из Японии, Китая. Приезжают, чтобы продолжить или возобновить лечение.
   Эти разговоры никогда не начинаются и никогда не заканчиваются. Они всегда продолжаются.
   Сам Иглоукалыватель невысокого роста, имеет мягкое лицо с жиденькой шевелюрой, очень внимательными глазами светлого цвета и цепким взглядом. Рука некрупная, даже можно сказать женская, но сильная и точная. Халат всегда не первой свежести.
   Вставляя иглу в нужное место, он больного отвлекает разговорами про всё на свете. Каждый лежит с иголками по 45—60 минут. А после того, как он убрал воткнутые в тебя иголочки, очень нежно хлопнет и погладит по спинке. И поэтому к нему идут не на процедуру, а на свидание.
   – Какой хороший табак у Вас!
   – Да, я трубку курю. А табак у меня особенный, покупаю всегда в одном месте.
   Больная делает глубокий вдох с замиранием, наслаждаясь запахом великолепного табака.
   – А какой у Вас табак?
   – Borkum Riff CanenDich Cherry Именно Cherry. Вишнёвый…
   Иглоукалыватель не даёт возможность пациенту разглядеть его. Он пациента заговаривает и тот видит его таким, каким хочет выглядеть Иглоукалыватель. Уходя, каждый ждёт возможности переброситься с ним последней фразой на сегодня, а завтра будет продолжение.
   – Скажите, вот у меня остеохондроз. Какую диету я должна соблюдать?
   – Вообще-то, Диета – любовница Остеохондроза. Это несерьёзно. Главное – физические упражнения, тренировки, и никакого Остеохондроза не будет, – с юмором отвечает Иглоукалыватель, – на первое время я Вам помогу, дальше Вы сами.
   Тут же вступает другая, которая мучает его своими вопросами ежедневно. Для этого приходит на час раньше положенного времени и донимает его:
   – А как Вы думаете чародейством можно излечить?
   – Бог с Вами, милая! Я чарами не занимаюсь. Я четырежды благославлён православной церковью на свой целительный труд. И, когда я подхожу к своему пациенту, сзади меня стоят двое: Серафим и Пантелеймон – целитель. И я их прошу помочь мне в моём деле и пациенту, который мне доверился. Так что, извините, чары не причём.
   И так целый день.
   – Опять этот великолепный табак! Я пошла, до свидания!
   – Не до свидания, а до завтра. Жду Вас!
   – Для Вас «ДО Завтра», а для меня «До свидания». Каждая встреча с Вами – это приятное свидание.
   – Ну, что ж, я не возражаю. А, вот и Юрий пришёл! Раздевайтесь, Ваше место освободилось. Хотите анекдот?
   И вчера, и сегодня, и завтра, и послезавтра к нему идут люди на свидание, а он с пучком иголок, как с букетом, к ним…

Здравствуй!

   Решила написать тебе письмо. Это письмо в никуда, и я думаю, ты уже никогда его не прочтёшь. И я не знаю жив ли ты и живёшь ли в нашей стране. В трудные перестроечные годы многие покинули свою Родину. И я ничего о тебе не знаю.
   У нас с тобой была не долгая встреча, всего около года, а она оставила память на всю жизнь. Когда уже пройдена вся жизнь и остались лишь воспоминания, я часто мысленно улетаю в то далёкое время, конец замечательных 60-х годов прошлого 20 —го века.
   Ты помнишь, как мы с тобой познакомились у касс Театра на Таганке?
   Я только накануне сдала экзамены в аспирантуру и утром помчалась в заветный театр, чтобы попытаться купить билет, но увы… Зато я встретила тебя. Ты произвёл на меня впечатление молодого студента.
   Высокий, по-моему у тебя рост был 186 см, худенький, русоволосый с большими голубыми глазами, которые прикрывали очки. Мне казалось, что я старше тебя, а ты студент. Но познакомившись, узнала, что ты постарше меня и заканчиваешь аспирантуру в институте стали и сплавов при АН СССР. А худенький, потому что жил в общежитии. Питался кое-как, на аспирантскую стипендию не разживёшься.
   В первый же день мы не могли никак с тобой расстаться. И в оружейную палату ходили, и в театр им. Ермоловой сходили, и в ресторане посидели, и не было сил оторваться друг от друга.
   В Москву я приезжала каждый месяц к руководителю по аспирантским делам. После того, как устроюсь в гостинице, первое, что я делала, бежала в твоё общежитие (а это не так близко было), чтобы в твоей почтовой ячейке оставить записочку о своём приезде.
   Тогда ещё не было сотовых телефонов для быстрого контакта и приходилось преодолевать расстояния. Пока я добиралась обратно в гостиницу, ты уже сидел у дежурной на этаже и ждал меня. Уставший, утомлённый после своих доменных печей, но прибегал.
   Тебя уже знали все дежурные на этажах. Иногда я не замечала тебя и, пробегала мимо, дежурная меня окликала, а ты сидишь и улыбаешься своей доброй роскошной улыбкой. И мы опять весь вечер вместе. Посещали каждый день концерты, театры, кино. Как нам было хорошо, не забывается!
   А помнишь ресторан Арагви на Тверской (тогда это была улица Горького)? Ты бедный аспирант, и я пригласила тебя в этот ресторан. Я была в командировке и при деньгах. Ты очень сопротивлялся по этому поводу, но я тебя уговорила. Как мы там хорошо посидели, потанцевали, а потом долго гуляли в сквере. Разве это всё забудешь?!
   Однажды, в кино-театре «Художественный» на Арбате, мы с тобой встретили родственников моего будущего мужа. Ты всё время держал меня за руку и время от времени целовал руку.
   Я чувствовала себя немного неловко. Они, увидев всё это, передали моему будущему мужу: «пока ты думаешь и раскачиваешься, её уже, кажется, увел от тебя такой красивый парень».
   И он забил тревогу и разлучил нас. Но не в нём дело. Я знала, что ты женат и у тебя есть сын, твоя семья живёт в другом городе, и ты будешь разводиться. Тайно думала, что все мужчины вне дома холостые или разводятся. Мне не очень хотелось участвовать в этом, тем более ребёнок и я приняла другое решение.
   Ты мне писал такие письма! Я их читала и перечитывала и не знала, как тебе отвечать. Ты не писал о себе, ты мне рассказывал, какая я. О себе, конечно, читать приятно. Но терялась в ответах на твои письма, мои казались скучными и очень правильными. Я не была наверное такой, как ты меня представлял, а может быть и была, мне трудно о себе судить.
   Главное, что ты восхищался, называл меня королевой, доброй и стойкой, не такой, как все: кто погладил, тот и хозяин. И тебе нравилось, что я такая, со своими убеждениями и своей моралью. А я сейчас об этом очень жалею.
   Ты был такой уютный и интересный во всех отношениях. Я помню как ты мне рассказывал все фестивальные фильмы, а я не знаю слушала ли то, о чём ты говорил, или слушала, скорее всего, как ты говорил.
   Спустя некоторое время, я снова приехала в Москву в командировку. Остановилась в той же гостинице. Администратор, которая меня оформляла, спросила, что так долго меня не было. Я еле узнала ту дежурную по этажу, она стала уже администратором. Я сказала, что вышла замуж, родила ребёнка. «Вы за того молодого человека вышли замуж, который всегда Вас поджидал?»
   Тебя помнят даже дежурные в гостинице и меня тоже. А мы не вместе, как жаль!
   Много чего жаль.
   Я уехала жить к мужу, а твои письма остались в моём доме. Когда я вернулась домой, писем не оказалось на месте. Я хотела их почитать, так они меня грели! А оказывается, мама их уничтожила, боялась, что эти письма смогут внести разлад в мою семью, если вдруг случайно мой муж их обнаружит. Я плакала и возмущалась на маму, как она могла так сделать.
   Но я всё равно их помню. Их было много, ты писал часто и так красиво! Когда я вышла замуж, ты ещё не знал об этом и продолжал писать письма. Мама заставила меня ответить тебе и сообщить, что изменилась моя жизнь. И ты замолчал. Больше от тебя не было писем. А я всё равно ждала.
   Так хочется тебя увидеть! Я, конечно, уже совсем другая, со всеми недостатками своего пожилого возраста. А ты, наверное, всё такой же уютный с роскошной улыбкой и голубыми-голубыми глазами.
   Я счастлива от того, что у меня была такая встреча в жизни, которая сохранилась в памяти, как доброе и прекрасное время. Где же ты, милый? Я помню о тебе даже в конце жизни. А помнишь ли ты меня? Возможно, что я прошла в твоей жизни, как незначительный эпизод. А может быть, и нет…

Моя голубоглазая

   Всё случилось вдруг. По общественным дисциплинам лекции были общие для всего курса. Аудитория большая и почти нет свободных мест. Лекция уже во всю идёт. Тихо открывается дверь и входит Она. Всегда опаздывает на 10—15 минут. Приседая и выглядывая свободное местечко, пробирается.
   Но в этот раз свободных мест не было, и Она вытащила откуда-то из уголка стул и пристроилась с торца стола. Дима невольно обратил на неё внимание, она сидела к нему в профиль. На ней было голубое скромное шерстяное платье, три четверти рукав, вырез каре открывал её длинную шею с нежно-белой красивой кожей. Ему показалось, что он почувствовал запах этой великолепной кожи. Дима как под гипнозом, не мог отвести взгляда. Он её и раньше видел, но сейчас увидел по-другому. Короткая стрижка, волосы густые, русые.
   Он смотрел, не отрываясь. Она почувствовала пристальный взгляд и повернула голову в его сторону. Дима чуть не ахнул. Глаза были цветом её платья. Голубые – голубые… А черты лица как будто вылеплены талантливым скульптором. Миндалевыдный разрез глаз, высокий чистый лоб, красивой формы небольшой прямой нос и губы, как два розовых лепестка. Какая уж тут лекция…
   Всё в голове смешалось. Сидит и думает, как к ней подступиться. А вдруг как не захочет и разговаривать…
   Стал за ней наблюдать. Учились в одном потоке, но на разных отделениях. Она физик, а он – математик. Во всём её облике был какой-то магнетизм.
   Она никогда не шла быстро и тем более не бежала. Смотрела на всех очень внимательно, слегка опустив веки, улыбка скупая, а смеха её Дима вообще не слышал. К ней все тянулись. Необычная девушка. Громко не говорила и тем более не хохотала. А если говорила, то губы чуть-чуть приоткрывала в лёгкой улыбке, а там виднелись красивые как жемчуг зубки.
   Она никогда не пыталась приукрасить свою внешность. Не красилась и одевалась очень скромно. Дима потерял покой… Бежал в университет, скорее бы её увидеть. Он обратил внимание, что она очень многим нравилась. Но с подружками особенно не хороводилась. Дружила только с одной, с которой жила вместе в общежитии.
   Как-то на вечере Дима решился и пригласил её на медленный танец. От неё исходил такой аромат не духов, не освежителя, её свой собственный аромат, которого он никогда в жизни не ощущал. Это был её запах, запах его мечты. С тех пор они были неразлучны. Внимание со стороны однокурсников она воспринимала очень спокойно. Привыкла к вниманию уже давно. Жила в общежитии, очень скромно, о своей семье ничего не рассказывала. И вообще предпочитала слушать. Слушала очень внимательно, и человеку хотелось говорить, говорить. Никого не перебивала и глупых вопросов не задавала. А если она сама говорила, то её собеседник слушал – не что она говорит, а как говорит. И это было магнетически обворожительно.
   На пятом курсе встречали Новый год. Собралась хорошая компания у однокурсницы Тани. Дима пришёл раньше и всё нервничал, почему она опаздывает. Все уже выпили за уходящий год, были весёлые и тут звонок в дверь. Дверь пошёл открывать брат Тани Максим, первокурсник из нефтяного. Открыл дверь, увидел её и не мог оторвать от неё глаз. Снял с неё пальто, она как всегда в скромной трикотажной кофточке на пуговочках, но глаза… Максим замер и ничего умного сказать не мог, кричит:
   – Принесите водки, опоздавших поить будем. Без водки не пропустим!
   Дима в ужасе: «Водки! Обалдел, что ли!»
   А Максим никого к ней не подпускает. Принесли полстакана водки, все стоят в прихожей и смотрят, что Она будет делать?
   Не говоря ни слова, она выпила, не поморщилась и скупо улыбнулась, сверкая своим жемчугом.
   Максима после этой встречи несколько лет приводили в чувства. Эта любовь нежданно-негаданно настигнувшая его, не прошла, осталась на всю жизнь. И семья была, и дети, но эта любовь и её тайна застряли в сердце как заноза навсегда.
   Дима смотрел на всё происходящее и понял, что он не может потерять её, он просто не сможет существовать и назвал её «Моя голубоглазая». Смотрел на неё и решил, что вместе с ней они будут всегда.
   Так и случилось. Они с ней вместе всегда. Он продолжает наслаждаться её ароматом и неувядающей красотой, которую она и не пытается приукрасить. Смотрит на неё и думает: «Моя голубоглазая красавица, мы будем жить долго».

Заболевание

   Они стояли в прихожей рано утром. Он в плаще, а она в пижаме и в бигудях и вся решительно-растерянная.
   – Я поехал. Подумай. Забери заявление. Нам не нужен развод. Дочка вырастет, она тебя осудит. Она будет на моей стороне. Подумай, что ты делаешь. Ты сама потом будешь жалеть.
   Она молчит, смотрит на него. «Пусть мне будет хуже, – думает она, – Жалеть буду! Подумаешь! Дочь осудит! Ничего не осудит! Нет, чтобы уговорить, а он мне грозит, что жалеть буду. Тоже мне!»
   Ей хочется броситься ему на шею, обнять его и сказать, что да, он прав. Но нет. Раз подала заявление – назад не возьму. И сама с собой, молча, беседует, а он ждёт.
   «Александр Фёдорович всегда, когда доказывал сходимость какого-нибудь метода вычислений, задавался погрешностью и говорил: „Пусть нам будет хуже“. Вот… Пусть мне будет хуже».
   – Потом передумаешь, но я не вернусь. Я назад не возвращаюсь. Думай, пока не поздно.
   Не дождавшись от неё никакого решения, он хлопнул дверью. И уехал… навсегда.
   Налила себе кофе покрепче, щеки горят. «Наверно, он меня ругает, вот и щёки горят. Сейчас попью кофе и поеду в аэропорт. Я скажу ему что всё, он прав как всегда. Я дура.» Тогда он будет доволен, будет улыбаться и смотреть на неё как на дуру. Не хочется видеть его довольного лица, он победил.
   «Он не понимает, почему я уехала? Почему я подала на развод. Он думает – это моя блажь. ИзбалОванная, как говорит его мама. Он чудо – мальчик, хороший, не пьёт, не курит, не бабник – так говорит вся его родня. На счёт бабника никто не знает, кроме него».
   – С таким парнем да не жить. Чего ещё ей надо. Такого парня бросила, дура! – так говорит вся его родня.
   Вот на счёт «чего ещё надо» не только они не понимают, но и он даже и не задумывается. А как это объяснишь? Это не объясняется, это чувствовать надо. «Лучше я буду жить одна, – думает она, – по крайней мере я буду знать, что одна. Я сама должна думать о себе и ребёнке, чем ждать эту милостыню, которую он соблаговолит подать, в виде своего драгоценного внимания». Пусть! «Не поеду в аэропорт. Нет. Решила и всё». И ей стало так плохо, как никогда. Плакать нельзя, родители не должны видеть. Они считают, что ей это всё легко, она же не подаёт вида, каково ей. А на работе Ленка про неё всегда говорит: «Мне ничего не надо, мне лишь бы было трудно».
   Села и встать не может, тут дочь бегает, чего-то ей надо. А она как онемела. «На развод не поеду. Напишу письмо, что не могу приехать и всё. На третий раз разведут».
   В жизни больше никакой любви не хотела, бежала от неё, как от чумы. Чума заразная и смертельная. Любовь тоже.
   Любовь – это заболевание очень заразное и плохо поддаётся лечению. Как у Булгакова: «И сердце здоровое, и печень здоровая и желудок здоровый, а такая боль во всём!» Лучше ею не болеть – подумала она. Не дай бог подцепить!

Заглянуть в душу

   Она долго смотрела на него, потом сказала:
   – А можно заглянуть в твою душу?
   Он удивился, и на его лице появилась как всегда саркастическая ухмылка.
   – А, может быть, – продолжала она, – у тебя души-то и нет! Вот сколько лет тебя знаю, а душу твою, ее теплоту, не почувствовала, не увидела. Ну, скажи что-нибудь, скажи, где она, душа твоя? Или ты робот, сделанный из металла и пластика?
   Он молчал, глаза ничего не говорили. Трудно так. Она как будто бьётся о стену, которую не пробить. Так прошло много лет вместе и много лет врозь. Он все равно приезжает и, молча, проводит у нее несколько дней. В день приезда говорит «Здравствуй», а в день отъезда – «До свидания».
   Если она о чем-то спросит, ответит односложно или так кратко, но исчерпывающе, что следующий вопрос и не возникнет, – и опять глубокое молчание…
   Уже прошла целая жизнь, сколько всего пережито, а у нее свербит в голове: «Ну почему он такой?» Как же так, почему ей не дано понять, по-че-му?
   Они расстались давно, и жизнь прошла, и внучка выросла большая, а она все терзает себя: как же так, не смогла разгадать, понять, почувствовать… Видятся они редко, но после каждой встречи опять все эти вопросы.
   Она иногда предчувствовала его приезд. Раньше, когда он не сообщал, в какой день приедет, она именно в этот день почему-то начинала дома уборку, что-нибудь готовить, как будто ждет гостей. А уж, если знала день его приезда, то обязательно готовилась к встрече. И ждала…
   Звонок в дверь. Она бежит открывать. А увидев его, правильного, чистенького, аккуратного, тут же глубокое разочарование, смешанное с желанием уйти далеко-далеко и никогда больше его не видеть.
   Он всегда приезжает с подарками и со своими тапочками. Вот до чего же у него все разложено по своим местам: ни лишнего слова, ни лишнего движения и тапочки всегда с собой.
   Смотрит она видеозапись с его юбилея: столько теплых слов о нем сказано, и он, оказывается, душа компании, и поет, и танцует, и анекдот к месту расскажет, а уж сколько с ним было выпито… При ней не пил никогда.
   Говорил, не хочет, чтобы печень «смарщивалась». Ну, что он умный и одаренный (так на юбилее говорили), это она знает не понаслышке.
   Вообще, он личность творческая, главный конструктор города. Он все рассчитывает, соизмеряет, лишнего шага в сторону не сделает, не хочет выглядеть суетливым. Читает много, с книгой не расстается.
   Может быть, она чего-то не видит в нем? «Нет, – думает она, – при всех достоинствах у него просто нет души. Или он не может или не хочет ее показать? Почему-то он всегда смотрит на себя со стороны и боится показать свои слабости…»
   Скоро он опять приедет, и она опять ждёт. Ждёёёёт, потому что каждый раз надеется понять его, почувствовать его душу. Не может же быть человек без души!
   Она привыкла, что душевный человек, даже если молчит, все равно что-то излучает всем своим обликом, а этот в панцире: глаза смотрят, но даже молчаливого диалога не происходит.
   Он привлекательный, честный, добрый, отзывчивый, но до себя никого не допускает, как будто существует где-то на другой планете…
   Говорят, когда человек рождается, в него вселяется чья-то душа.
   Может, когда родился он, не было свободной? А может, когда-нибудь потом, в другой жизни, они встретятся и, наконец, поймут друг друга. И она очень удивится: вот же он, весь как на ладони…

Первый снег осени

   В дверь позвонили. Она не ждала никого, удивилась звонку и открыла дверь.
   – Здравствуйте!
   – Здравствуйте.
   – Вы меня не признаёте?
   – Что-то не припоминаю.
   – А помните я Вам рассказывал, стоя у Вас под окном, про чУдную зимнюю ночь?
   – Вы говорили, падал белый-белый пушистый снег и от этого ночь стала светлой, а тогда была осень.
   – Ну вот, припомнили. А можно пройти?
   – Проходите, присаживайтесь.
   Он оглядел комнату и заметил, что мебель уже другая, а в книжном шкафу и книжных полках всё так же беспорядочно расставлены книги, фотографии, открытки.
   Она ушла на кухню приготовить чай. Он подошёл к книжному шкафу и стал рассматривать открытки и фотографии. В дальнем углу стояла его фотография. «Я мало изменился, а она меня как бы не узнала, подыграла, это точно!»
   – Ну, вот и чай готов, – пригласила она гостя.
   – Вспомним былое?
   – А чего нам вспоминать? Только и помню, как падал пушистый снег и Вы красиво об этом говорили. Былого не было.
   – Да будет тебе притворяться! Помнишь, как мы с тобой музыку писали для компьютера и компьютер выдавал такое электронное звучание, что сердце замирало.
   – Ну что всё: помнишь, помнишь! Почему я должна что-то помнить. Всё напрочь забыла.
   – А я всё время спрашивал тебя: ты любишь меня?
   – Я тебе говорила: люблю. Ты так хорошо играл на баяне!
   – А Михаила ты тоже любишь? – спрашивал я тебя.
   – И его люблю, смеялась я в ответ.
   – Но также не бывает! И я продолжал задавать тебе вопросы. Выйдешь за меня?
   – А я тебе говорила: разведись со своей Ритой, тогда поговорим. Ты улыбался и не знал, что сказать. За тебя тогда Петя сказал: «Не верь ей, ты разведёшься, а она скажет тебе: я пошутила».
   – Помнишь, помнишь… всё ты помнишь.
   – А ты собрал наконец-то свой электронный орган? – смеётся она, – сколько лет ты его собирал!
   – Давно собрал, ещё тогда, но я тебя так долго не видел…
   Он улыбался, слушая её. За окном падал пушистый белый снег. А на дворе опять была осень.

Несколько жизней

   Они встретились, когда он уже один раз развёлся, а она ещё и не собиралась замуж, всё были неотложные дела. Их успеть бы сделать в первую очередь, а уж потом… полностью отдаться семейному счастью. Но по заготовленному плану ничего не происходит. Всегда вдруг… неожиданно… нечаянно.
   Вот и встретились нечаянно, неожиданно, вдруг. И поженились без долгих хлопот, без всякой дурацкой свадьбы.
   Ему свадьба не нужна – она у него уже была. А она не хотела по той простой причине, что считала свадьбу глупостью. У него уже одна жизнь прошла. У неё всё только начинается.
   Её все не понимали: почему не надо свадьбу, почему она выходит замуж за разведённого, прожившего уже одну жизнь.
   Сестра принесла ей перед регистрацией фату. Света возмутилась:
   – Зачем мне фата? Её надевают в восемнадцать лет! А мне уже тридцать!
   – Но ты впервые замуж идёшь! Ему, конечно, ничего такого уже не надо, а ты только начинаешь.
   Света, с вызовом отшвырнула фату. Она терпеть не могла всех этих условностей. Семён был рядом, со стороны наблюдал эти перепалки. И был доволен, что Света отказалась от фаты. Свету никогда не умиляли эти свадебные наряды, свадебные хлопоты и прочие традиции.
   Поскольку Света не признавала никаких умилений по поводу женитьб, то всё прошло легко, быстро и просто. И началась семейная жизнь в разных городах. Она не может ехать в его город по своим научным делам, а он не хочет или не может ехать в её город по своей карьере. И… спустя несколько лет расстались, так и не попытав семейного счастья.
   У Семёна закончилась вторая жизнь.
   А у неё НЕ закончилась первая. Она продолжала в ней жить, но без него, воспитывала ребёнка. А он начал третью жизнь. Раз в год встречаются. Иногда перезваниваются: дежурные поздравления.
   Семён помнит Свету слегка, только благодаря тому, что у них есть дочь. Но всё, что было в их жизни, он полностью забыл. У него на эти годы как бы провал памяти.
   Его третья жизнь затмила и вторую и, наверное, первую. Хотя… Первую, возможно, помнит. Она же самая родная. А вторая – эпизод.
   А вот Света помнит всё до мелочей, до каждой клеточки и косточки, до каждой мелочи и каждого слова. Конечно! Семён живёт уже третью жизнь. А Света только первую, единственную.
   Хочет ли она вернуться к началу своей первой единственной семейной жизни? Начать всё сначала? По-другому: со свадьбой, фатой и прочими атрибутами? Наверное – нет! И, если начать всё сначала, опять тоже самое? Да, да, да!
   Прожить одну жизнь, со своими любимыми и дорогими. И только так! Потому что не встретился любимый мужчина, перед которым всё остальное НЕ главное, а главное – только ОН! И поэтому у неё будет только ОДНА жизнь, но самая лучшая.

Валентинка

   В пятом классе к ним пришёл новичок. Его звали Вася. Маленького роста, щупленький, беленький, но держался независимо. Поначалу ни с кем не разговаривал. Мальчишки держались своей стаи и на него так изредка поглядывали, но разговор с ним не заводили. Девочки вообще с усмешкой «Фу, какой-то белобрысый и маленький». Учился хорошо, всё время получал пятёрки. Довольно долгое время все его сторонились, а он и не напрашивался ни к кому с дружбой. Трудно освоиться в новом коллективе. Вася ходил гордо, прямо, широко шагал и ни на кого не смотрел. На уроках выделялся, особенно по математике.
   У Наташи математика шла трудно и она в душе восхищалась его пытливому уму и быстрой реакцией на решение задач и примеров. Почему-то ей было жалко, что ребята не принимают его в свои ряды. Наташа – независимый человек, и ей самой не нужно никогда было стороннее признание, но за него почему-то переживала.
   Завтра 14 февраля, день святого Валентина, праздник всех влюблённых. «Может быть мне написать ему валентинку?», – думает Наташа, – «Наверное, ему будет приятно. Всё-таки чужой коллектив, никто не хочет с ним общаться, а валентинка ему поможет немного освоиться. Вот кто-то обратил внимание. И я её не подпишу».
   Она вырезала из красной бумаги сердечко и написала: «Дорогой Вася, с днём святого Валентина!». Утром перед уроками тихонечко положила на его парту. А девчонки увидели.
   Вася взял валентинку, прочитал и потом на всех посмотрел. А одна девочка (Наташина подружка) и говорит ему:
   – А я знаю, кто тебе написал
   – Скажи, кто?
   – А вот догадайся, она в тебя влюбилась!
   Он не стал больше спрашивать, а девчонка опять к нему
   – А я знаю, кто! Наташка. Вот эта!
   Наташа покраснела и ничего не сказала, села на свою парту и отвернулась «Я же хотела, чтобы ему приятно было, неизвестно от кого, секрет. А она! Дура!» Но ей тоже Наташа ничего не сказала, она вообще никогда не любила выяснять отношения. Вредная её подружка, ну и пусть.
   С тех пор началось. Как только Наташа приходит в класс, то начинают шептаться. А потом кто-нибудь вслух обязательно скажет:
   – Влюбилась, хи-хи, в Ваську.
   И Наташе и Васе это порядком надоело. Однажды он подошёл к Наташе и говорит очень громко:
   – Я, Наташа, тебя не люблю. Я люблю Настю Щепкину из 5 «В».
   Наташа посмотрела на него, опять ничего не сказала, села за парту и отвернулась. Тогда он написал на доске: «Я люблю Щепкину из 5 В».
   После этого все от них отстали. Никто уже ничего не говорил, а Вася каждый день подходил к Наташе и чётко и громко на весь класс говорил: «Я тебя не люблю. Я люблю Щепкину».
   Наташа смотрела на него, а сама думала: «Зачем только я эту дурацкую валентинку тогда написала?». Учились оба хорошо. В конце учебного года у Наташи была одна четверка, а у Васи две.
   – Я на следующий год всё равно тебя обгоню, – говорит Вася.
   А на следующий год Наташа переехала жить в другой город.
   Но каждый раз в день святого Валентина вспоминает эту историю и больше никогда мальчикам не дарит валентинки. Вспоминает с улыбкой и думает «Как там беленький Вася?»

Отвергнутая

   Тяжело осознавать, что не нужна. Но что же делать, как же жить-то без него. Так она думала тогда. Ей хорошо было с ним рядом. Он умный, можно сказать талантливый, очень-очень некрасивый. Ей везде чудился его запах. У него особый запах, она даже не могла сказать, что он напоминает. Но когда она его чувствовала, то просто сходила с ума.
   И у него красивые пальцы, всегда чистые, аккуратно обработаны ногти.
   Губы. Они полноватые, но когда он улыбался, они становились очень красивые. И целовал так хорошо, не пОшло, не страстно, а красиво, легко и нежно. Не любит она в любви грубость и животность. Любит нежность, ласку тихую без грубости.
   В очках. Очень сильная близорукость, но она его не портила, потому что он и так некрасивый. От любви она перестала есть. Была сыта своей любовью.
   Мама за неё переживала, называла его гусаком, потому что у него длинная шея и в пупырышках. А ей нравилось. И ещё мама звала его «пионер». Он был младше на 3 года.
   Ну и что? Подумаешь три года.
   Говорил очень красиво, речь изысканная и при этом слегка улыбался и подхмыкивал. Когда она узнала, что у него другая и должна родить, она вообще потеряла голову. Убежала на берег реки. Не знала зачем, сидела там долго и всё думала, как же теперь быть.
   Он хотел объясниться, но она отказалась выслушивать его оправдания. Успел только сказать, что теперь живёт с чувством вины перед ней и её родителями. У него родился сын. А они продолжали ещё учиться в одной группе. По его запаху она чувствовала, где он стоит. Старалась избегать столкновений.
   Началось нервное расстройство. Мама потеряла покой. Не знала, что с ней делать, боялась за учёбу, что сорвётся и всё бросит. Она продолжала не есть и очень сильно похудела. И тут мама использовала один свой метод вывода её из ступора.
   Она знала, как дочь к ней привязана, как её любит. И мама закатила такую истерику, что с неё стала спадать эта пелена безумия. Она схватила её и трясла во все стороны. Она не помнит, что мама кричала, но когда опомнилась, стало стыдно почему-то.
   И всё.
   Но чувства так и не прошли. После окончания учёбы, если она видела, что он идёт, то переходила на другую сторону, потому что подкашивались ноги и дрожали коленки. А когда видела его с женой, то внутри всё сжималось, и перехватывало дыхание. Это продолжается и сейчас.
   Но он иногда почему-то ей звонит, хочет поговорить. Она говорит с ним, по телефону может, но внутри-то опять всё горит. Когда слышит его голос, то представляет его подслеповатые глаза в очках и нежные губы и хочется слушать дальше.

Мунир

   Мунир крыл крышу шифером. Ася с ужасом и страхом смотрела, как он, погрузив лист шифера себе на спину, крабом полз наверх по покатой крыше, чтобы лист не свалился. А его напарник стоял внизу и подстраховывал верёвкой. Мунир, как обезьяна, передвигался по очень крутой крыше. Он красивый татарин: коренастый, поджарый, черноволосый, кудрявый, смуглый с большущими чёрными глазами, которыми он стрелял и играл, как угольками. Его широкая загорелая спина внушала веру, что всё обойдётся. Ася на миг представила, как наверно хорошо оказаться в его объятьях. Но тут же прогнала непрошеное наваждение.
   Он часто помогал всем в дачном посёлке: кому крышу покрыть, кому электричество провести, дрова наколоть, землю вспахать.
   У него вначале была избушка – сруб. Потом он её снёс и построил небольшой домик-дворец: первый этаж кирпичный, а верх деревянный. Красиво украсил небольшими колоннами и лестницей с перилами из металла с витыми узорами.
   Домик-дворец был красивый с виду. Внутри всё со вкусом отделал деревом.
   Сзади его участка стояла банька. Вот объявилась на участке за баней новая соседка Нина, молодая женщина с тремя детьми. Игривая блондиночка. На родник за водой ездила на велосипеде. Едет и поёт. Ася спрашивает:
   – А кто это поёт?
   – Да Нинка новенькая!
   Вот зайдёт:
   – Мунир, помоги пол перестелить, – а сама улыбается и из-под бровей игриво поглядывает.
   Как откажешь. И денег с неё не берёт, и так трое детей.
   Мунир жалостливый, вот и женился по молодости из жалости. Жена после полиомиелита прихрамывает, но работящая. Садовый дворик у них в полном порядке. Урожай всегда хороший. На похождения Мунира не обращает внимания.
   Повадилась Нина к Муниру за помощью, то одно, то другое. Он предложил ей пользоваться их баней, всё-таки трое детей. Да и женщина ему понравилась. Закрутили они любовь. Жена всё реже и реже появляется. А он с Ниной и с Ниной.
   Как-то пришёл Муниру заказ в другом месте. Долго его не было. Садовые дела не стоят на месте. А тут появился молодой сторож Юра. Белокурый, кудрявый, голубоглазый. Нина к нему. Опять с обворожительной улыбкой и с лукавым взглядом из-под бровей:
   – Юра, помоги землю вскопать под зиму, а то весной лопату не всадишь.
   Юра помог, да тоже занемог этой любовью к Нине.
   Тут приезжает на своих жигулях Мунир. Смотрит – в бане свет, кто-то моется. Ну, кто? Конечно, Нинка, – думает он. Заглянул, а там Нинка с этим, сторожем Юркой!
   Мунир взревел, как зверь. Выскочил из бани, схватил канистру с бензином. Брызнул на свой домик-дворец и поджёг, заполыхал красавец дом! Произошло всё это в одну минуту! Мунир с рёвом бросился вовнутрь. Огонь полыхал во всю свою необузданную силу. Наверно так горят страсти.
   Так и остался там Мунир в своих не потушенных страстях. Соседи тушили пожар вместе с пожарными, Мунира не спасли. А Нинка ревела на всю округу, стоя возле бани.
   Идёт Ася по садовому участку, смотрит, а от домика-дворца одни обгорелые кирпичи, красавица-лестница, да перила. Рассказали ей эту историю и вспомнила она его горящие, как угольки, глаза и не удивилась его решению. Он по-другому не мог.
   «Жалко мужика – сгорел!», – с досадой прошептала Ася.

Случай в библиотеке

   Я не могла ни о чём думать. Только мысленно повторяла: «Я люблю тебя, я люблю тебя. Ты слышишь?» Хотела до истерики увидеть, услышать его. Внутри всё вопило от невозможности сию минуту увидеть, услышать, прикоснуться. Я зарывалась головой в подушки и молча стонала, разрывая свою душу…
   Где ты, где ты, появись, я умоляю тебя! Но он не появлялся. Время шло. Дни были заполнены ожиданием. Свет потускнел, посерел, затуманился. Этот год был очень напряжённым для меня. Я заканчивала университет. Предстояло сдать последнюю сессию, сделать дипломную работу, защитить диплом.
   В тот год был выбор: либо государственные экзамены по спецпредмету и общественной дисциплине, либо дипломная работа. Я выбрала дипломную работу. Тем более, что по этой теме у меня была курсовая работа, по которой вышла статья в журнале «Электрохимия».
   Мой руководитель дал мне список литературы, по которой я должна написать работу, решить задачу несколькими методами, провести анализ. Он сам очень занят, писал докторскую диссертации. И давал мне консультации изредка и второпях.
   Я целыми днями сидела в библиотеке, читала, отбирала нужное, переписывала, нервничала, волновалась. В сердцах была на руководителя, что не оказывает должного внимания. Однажды в библиотеке рядом со мной пристроился молодой человек. И всё время о чём-то меня спрашивал. Я ему отвечала, не глядя на него. Меня стало это раздражать, и я решила взглянуть на него и сказать ему пару ласковых слов, чтобы не отвлекал. Когда посмотрела на него, у меня всё поплыло перед глазами.
   Такого лица я ещё никогда не видела. Мне трудно сказать, красив ли он. Он был такой, такой, что заныло под ложечкой, зазвенело в ушах, и я потеряла дар речи. Тут же рассердилась на себя. Хотелось встряхнуть себя, избавиться от наваждения.

   Он продолжал что-то говорить. Я набралась мужества и сказала:
   – Знаете что, я Вас попрошу, пересядьте куда-нибудь в другое место и не беспокойте меня своими разговорами. Я очень занята.
   Он никуда не ушёл, но больше ко мне не обращался. На следующий день я опять с утра пришла в библиотеку. Через некоторое время появился он и опять сел со мной рядом, поздоровался. Я очень сухо ответила, но, что удивительно, сердце радостно ёкнуло. Мне снова захотелось на него взглянуть. И мы улыбнулись друг другу. Пара незначительных фраз и мы, мне так показалось, вместе.
   Подошло время обедать, и мы вместе пошли в кафе при библиотеке. Разговорились. Оказалось, что он тоже дипломник, пишет дипломную работу по лингвистике. Итак, мы провели с ним несколько дней.
   Но тут случилось, что он исчез из моего поля зрения. Мы не успели обменяться телефонами. А я уже не могу без него. Голова стала пустая. Только и мысли о нём. Где же он? Но время шло, он не появлялся, диплом нужно дописать, обработать данные, сделать анализ. Всё нужно распечатать, графики нарисовать.

   …Я стояла возле скалы и смотрела в небо. Небо было чистое, голубое. Ни облачка, ни пёрышка на нём. И вдруг над головой орёл, распластал свои громадные крылья, я вижу его крючковатый клюв. Сейчас он меня схватит. Я заметалась, пыталась кричать и… проснулась.

   Смотрю на часы, пора собираться. Сегодня предпоследняя консультация с руководителем, исправить кое-что и потом печатать работу. Про сон забыла. На консультации опять руководитель дал задание посмотреть ещё одну работу, но она только в читальном зале библиотеки. Побежала, прихожу и вижу издалека, ОН сидит за нашим столом. Что делать? Бежать со всех ног? Нет, шла долго, как в замедленных съёмках. Еле переставляла ноги, как будто на них гири. Он тоже, увидев меня, привстал, заулыбался и мы опять вместе. Хочу всегда быть с ним вместе. Не уходи, не исчезай больше. Я всегда буду ждать только тебя.

Незнакомые знакомые

   Каждое утро Сима опаздывала на работу, выскакивала из подъезда и ничего не замечала. Но как-то обратила внимание на мужчину с собакой – сибирская лайка. Красивая собака, чёрный окрас с белой отделкой у шеи.
   С работы всегда возвращалась поздно и опять этот мужчина со своей собакой. Утром и вечером, утром и вечером. И всегда в одно и то же время, как и она. Мужчина такого благородного вида, породистый с орлиным носом, поджарый и очень внимательным взглядом. Он всегда шёл ей навстречу. Посмотрели друг на друга и прошли мимо и так каждый день.
   Как-то раз пошла к сестре в воскресный осенний день. Сестра жила недалеко от лесопарковой зоны. Пришла к ней, так как отмечали чей-то день рождения. У них в гостях был сосед Юрий Николаевич с женой. После обильного застолья решили прогуляться по лесопарку.
   – Погодите, я с собой Кучума возьму, – сказал Юрий Николаевич.
   Погода была сказочная. В лесу в это время года при хорошей погоде всегда очень красиво. Увидев Кучума, так звали собаку, обомлела. Тот же пёс, что каждый день её встречает вместе с хозяином.
   – Юрий Николаевич, около меня всё время выгуливают точно такую же собаку, абсолютно такого вида и белая отделка там же!
   – А это Том, отец Кучума. Жена хозяина этой собаки у меня в отделе работала переводчицей. Вот они мне и подкинули Кучума. Мать Кучума тоже лайка, но немного другая, а Кучум вылитый отец.
   – Расскажите про этого мужчину, я их каждый день встречаю.
   – Его зовут Евгений Петрович, уже немолодой, с 1928 года. Он приехал в 50-ые годы из Франции. Его родители эмигрировали туда после революции, он и родился там. А вот русские корни перетянули. У него филологическое образование, а работал он водителем на химическом заводе, который французы у нас строили. Потом женился на моей сотруднице, двое детей у них. Но у неё было что-то со здоровьем плохо. Да и на работе затравили, что за эмигранта замуж вышла. Все осуждали. Все без исключения. Она переживала, но его очень любила. Ну, ты видела, каков он? Вот… Как такого не полюбить. Рано она умерла. Он один детей растил. Сейчас они уже взрослые.
   Сима слушала Юрия Николаевича, а сама представляла всё в лицах: какой был он, какая она была, какие могли быть у них дети.
   – А ты увидишь его, привет ему от меня передавай.
   «Как же я ему передам привет, – думала Сима, – мы даже не здороваемся, никто нас не представлял друг другу».
   Эти встречи и взгляды продолжались. Но как-то однажды она всё-таки не смогла пройти мимо.
   – Какая собачка у Вас симпатичная. Ей привет от Кучума.
   – Вы знаете Юрия Николаевича? Да. Вот Том – отец Кучума.
   И повторил рассказ, как подарили Кучума Юрию Николаевичу. И после этого они стали раскланиваться. Он с Томом провожал утром её до угла, а вечером до дома, рассказывал о своём внуке, который собирался в школу.
   Когда Сима видела его издалека, сердце слегка замирало и такое приятное чувство разливалось на душе и на сердце. А потом долго они не встречались. Прошло полгода. Идет она с работы, думает о своём и как всегда никого не видит.
   – Здравствуйте, – слышит она.
   Он. Один. Без Тома.
   – У Вас что-то случилось, – спрашивает он, – Вы как-то изменились. И я Вас так давно не видел.
   – Да. Случилось. У меня мама умерла.
   – Ой, извините, пожалуйста. Простите меня за бестактность.
   И так неожиданно ушёл. Почему-то смутился заданному вопросу.
   Она потом всё время смотрела, искала его взглядом не только на прежнем месте, где всегда встречались, но и везде, всегда. Не привелось увидеться больше. Может быть у него тоже что-то случилось, а Сима, теперь уже Серафима Михайловна, не спросила. Не успела.

Загадочное счастье

   Верочка улыбается загадочно. При улыбке её нижние веки у глаз вытягиваются в прямую линию, а верхние веки встают дугой над нижними, и глаза выглядывают как будто в сегменте, таинственно усмехаясь. От этого всё выражение лица становится насмешливо-умным.
   Голос у неё грудной и негромкий, говорит не в форте и даже не в меццо форте, а в меццо пиано. Губы у неё полные и редко размыкаются. В основном говорят глаза.
   Но любое произнесённое ею предложение заставляет задуматься и удивиться над сказанным. У неё есть друг, с которым она встречается уже долго, с самой далёкой молодости. Тогда он писал ей признательные письма не то что в любви, а в каком-то своём расположении к ней, как к удивительно интересному для него человеку.
   А она его любила. Любила тихо, без признаний и без навязчивости.
   Знал ли он об этом или нет, не известно. Знала она об этом. И ей этого было достаточно.
   Верочка много читала и всегда удивляла всех своей эрудицией. Она её не демонстрировала, но, когда уже никто не мог ничего интересного сказать, она вставляла несколько удивительно красивых и необычных фраз своим грудным меццопианистым голосом и всех повергала в восторг.
   Но так уж сложилось, что своё сердце больше никому Верочка не подарила. А друг её несколько раз женился, а сколько любовниц имел – это не рассказать. Но её не терял из вида. Нет-нет да и навестит.
   Иногда с интервалом в несколько лет. Она занялась рукоделием, вышивала красивые картины, которые представляла на выставке и часто занимала призовые места. О нём не забывала. И наконец, он решил причалить к тихому берегу. Но сам не был тихим, с ним нелегко. А для неё – это счастье. Они часто расстаются с ним, но не навсегда. На некоторое время.
   Её лучшая подруга говорит, что Верочка бывает счастлива два раза в год. Один раз, когда он уходит. Это обычно происходит осенью, и она остаётся одна со своим котом и тихими сумеречными вечерами, когда можно в задумчивости вышивать свои удивительные картины.
   И второй раз, когда он возвращается, как всегда весной, когда тает снег, звенит капель. Возвращается он шумно, без извинений, как будто уходил всего на один часок. И Верочка становится снова красивой, счастливой, с удивительным блеском в глазах. Счастье…

Пасечник

   Разве думала Саша, что её бывший муж Егор станет пасечником? Никогда не думала! Мёд любил, мог за раз съесть литровую банку и ничего с ним после этого не случалось. Никакой аллергии и никаких других неприятностей. Садово-огородными делами не интересовался. Но поесть ягоды с куста от всей души – обожал!
   Много лет они не виделись и не общались. Саша – это вторая жена Егора. Не везло ему с женщинами, а парень он хороший. Как-то он приехал к Саше и привёз несколько литровых банок и одну трёхлитровую банку мёда.
   – Егор, ты откуда столько мёда набрал? – удивилась Саша.
   – А у меня теперь есть пасека, сам мёд качаю, – широко улыбается Егор, – а ты знаешь, что есть ветеринарные врачи по пчёлам?
   – Впервые слышу! Да ты что!? И как же они их лечат?
   – Так же как и всех остальных. Я вот знаю, что этим врачам приносят мёд вместе с сотами, врачи проверяют санитарное состояние и нет ли каких-то инфекций. Если что-то обнаружат, то справку на продажу меда не выдают и начинается лечение. Врачи выписывают рецепты для лечения пчелиных семей. Вообще там очень строгие санитарные требования и даже ульи раскрашивают белыми, голубыми и жёлтыми красками. В общем много чего надо знать. Я начитался всего. А эти ветеринары, как дегустаторы, пробуя мёд, могут сказать какого он качества, чем подкармливали пчёл и всё тому подобное. Это целая наука! Ты же знаешь, что я люблю всё новое разведать.
   – Ну ты меня очень удивил, особенно наличием ветеринарных врачей по пчёлам, с ума сойти! Да ты всяким сельским хозяйством никогда не занимался, я просила тебя взять земельный участок, а ты мне сказал: кто будет этим заниматься, я не буду.
   – Плохо просила. Когда я женился на Марго, она уже имела садовый участок и всё время меня туда таскала. Когда ягодный сезон, я с удовольствием ездил по ягоды, а там ведь ещё полоть, копать надо, этого я делать не хотел. У нас прямо-таки до развода дело доходило. Но в третий раз разводиться не хотелось. А тут на работе мне один сослуживец предложил купить пасеку на несколько человек. Мёд люблю больше ягод. И я согласился. С тех пор Марго – к себе в садовый участок, а я к себе на пасеку. Мы там с мужчинами интересно проводим время. С пчёлами я подружился. И мне больше нравится качать мёд, наблюдать за пчелиными делами, да и пользы больше, – и, как всегда, расхохотался, – я ещё и продаю мёд, пенсионерам со скидкой. Иногда хороший урожай получаю. И Марго довольна.
   – Слушай, какой ты всё-таки эгоист! Желание женщины для тебя ничего не значит. Главное, что тебе это надо. Каким ты был, таким и остался.
   – А чего ты злишься? Я тебе мёд привёз.
   – А мы мёд не едим, у нас аллергия на него. Можешь с собой увести.
   – Ну, подаришь кому-нибудь. У меня мёд хорошего качества.
   Саша подумала и, действительно, найдётся, кому подарить. Посмотрела на него, послушала его рассказы о пасеке, о его жизни, и поняла, разные у них были пути-дороги, вовремя они это поняли и не мучили друг друга.
   – Егор, а пчёлы тебя кусают?
   – Не всегда. А один раз, когда только начал ими заниматься, так покусали, живого места не было. Потом уже иммунитет появился.
   – Это они тебе за женщин отомстили!
   – Ох, ты! Скажешь тоже! Но кто знает, может быть, – посмеялись они оба над такой версией.
   Теперь Саша, прогуливаясь в лесопарке, наблюдает за пчёлами, и вспоминает с улыбкой Егора пасечника и представляет его, покусанного пчёлами.

Мачо

   В летнем ресторанчике «Шатёр», плавающем на двух понтонах прямо на воде, народу было мало. Занято всего несколько столиков. Отчего так? Наверное лето, все в отпусках, на море.
   Инна любит сюда заглянуть, отведать кусочек вкуснейшего абрикосового пирога с творожной начинкой, посидеть, любуясь на Чистые пруды, запивая любование свежевыжитым ананасовым соком и, наслаждаясь территориальной близостью со своим любимым театром. Такое случается не часто, но бывает.
   Потягивая из трубочки сок, заметила за соседним столиком мужчину. Шевелюра роскошная, но седая, а усы тёмные. Интересно. А что усы не седеют вместе с шевелюрой? Глянула, и уже не могла не смотреть на него. Потихоньку поглядывала. Такой статный, сильный, притягательный. Мачо! Так она ему дала определение. И вдруг он ей улыбнулся. Она ответила ему улыбкой. Взглядом спросил: можно ли присесть за её столик. Она тоже взглядом с улыбкой пригласила.
   – Вы, я вижу, одна. Не скучно?
   – Нет, здесь не скучаю никогда.
   – Мороженое будете? Жарко всё-таки.
   – С удовольствием!
   – Какое? Фисташковое?
   – Даааа! А почему именно фисташковое? Угадали! Я так его люблю!
   – А я сразу это понял.
   – Почему?
   – Мне кажется это Ваш любимый цвет, – продолжал улыбаться Мачо.
   – Интересно, неужели с первого взгляда можно догадаться, кто что любит?
   – Да что там любит, влюбляются с первого взгляда! Вы мне показались женщиной спокойной, а этот цвет спокойный.
   – О, не скажите! Я бы не сказала, что я спокойный человек, но цвет действительно успокаивает.
   Инна с интересом смотрела на этого Мачо и слегка улыбалась, а в глазах загорелся огонёк. Мачо говорил уверенно, хрипловато и с улыбкой, которая пряталась в усы, но слегка выглядывала. Взгляд цепкий, уверенного в себе человека. Подсел к женщине, скоротать время. Здесь проездом, через три дня улетает в Голландию. Инна любила новые, ничего не значащие знакомства. Поговорить, освежиться новыми впечатлениями для неё большое удовольствие вместе с Чистыми прудами, его театром, апельсиновым соком и кусочком абрикосового пирога.
   – Влюбляются, говорите, с первого взгляда? Случается… – задумчиво сказала Инна.
   – Давно в Москве?
   – Всю жизнь. Это мой город.
   – А я проездом. Из Сибири. Через три дня еду в Голландию, по делам. Поехали со мной! Я много раз бывал в Амстердаме. Красиво там.
   – Да Вы что? Через три дня! Я бы с удовольствием, при одном упоминании: Голландия, Амстердам – сердце так забилось! Но там же облако, аэропорты закрыты! – рассмеялась Инна.
   – А мы с Вами облако разгоним и поедем в Новую Голландию – на остров в Адмиралтейском районе Санкт-Петербурга, ограниченный рекой Мойкой, Крюковым и Адмиралтейским каналами.
   И он рассмеялся. Долго беседовали Мачо и Инна. Качался шатёр на Чистых Прудах, им не хотелось прощаться.

Вот оно – счастье

   В тот год выдалось очень жаркое лето. Не три недели, как это обычно в наших краях, а с самого мая месяца. Жара, тёплые дожди, тёплые лужи после дождя. Небо голубое, солнце в то лето было особенно щедрым.
   Внучке всего лишь четыре года. В такую погоду сидеть в городе невыносимо. Сада-огорода или, как теперь говорят дачи, мы не имели. Я никогда не увлекалась садово-огородными делами. Можно бы поехать в сад к свахе, у неё аж три сада или к сестре. Но я очень щепетильный человек, и в чужом доме себя чувствую скованно, я даже не решаюсь переставить стул на другое место. Поэтому отдых у них для меня не получится. К сестре съездила, внучка там так хорошо играла, отдыхала и не хотела ехать домой.
   Решила я купить небольшой участок, пошла по садовому кооперативу, где у сестры сад, и поспрашивала, что сколько стоит. Для меня это всё было дороговато. А то, что подходило по деньгам, имело плачевный вид, и нужно затратить много сил и средств, чтобы привести в порядок.
   Случайно нашла хороший участок, правда заросший. Но дом – великолепный. Теремок в два этажа. Обшит внутри вагонкой. Сделан с умом. Лестница на второй этаж такая симпатичная. И как-то внутри чувствовалось очень душевно. Не было лишних перегородок. И… баня.
   Банный сруб из тоненьких брёвен сосны. Зашла в баню, аромат пленил. Но цену заломили, будь здоров. Я никогда таких денег не имела. Но так запал этот участок в душу! Думаю, нет мне это не по карману. Но я себя там представляла хозяйкой.
   Тут совершенно неожиданно звонит мой, теперь уже бывший, единственный в моей жизни муж, самый замечательный из всех, кого когда-либо знала. Позвонил, как будто услышал плач моей души.
   – Как дела, Оля? Как жару переносите? Надо бы Катю на воздух вывозить. Ты к Нонне в сад поезжай или к родителям зятя.
   – Ты же знаешь, я не могу в чужом доме.
   – Тогда надо купить готовый и там жить летом.
   – Я уже думала об этом. Нашла. Но очень дорого.
   – Сколько?
   Я назвала сумму.
   – Договаривайся, я привезу тебе эту сумму. Не думай, покупай.
   – А когда ты приедешь?
   – На следующей неделе, наверное, в среду. Привет всем. Всё договорились?
   – Спасибо тебе большое.
   – Да это же и моя внучка, чего благодарить. Пока-пока!
   Вот так мне Бог послал, можно сказать, совершенно неожиданно замечательный сад с домом и баней. Ещё там протекала небольшая речушка, и для детей отведен «лягушатник», где барахталась и моя внучка и научилась плавать. Мы каждый год с внучкой туда выезжали в мае и прибывали домой насовсем в конце августа, когда у нас уже становилось прохладно. Садом-огородом я особенно не занималась. На территории росло очень много всякой травы, которой мы лечились, пили замечательный чай на веранде и просто отдыхали.
   Вечером топила дровами баню. Вывешивали там всякие травяные веники. На участке было очень много полыни. Её запах до сих пор чувствую. Мята такая душистая, вылечила мою внучку от кашля. Заваривала мяту и вместо воды давала ей пить, так и кашель прошёл. Ягоды ели с куста. Овощи росли сами собой, посадим, а к осени невозможно собрать и перевести.
   Катя каталась на велосипеде. Вначале на детском, потом уже на «Каме» (дедушка привёз). Так мы прожили шесть лет. Вечером из соседней деревни нам привозили молоко от вечерней дойки, яйца, сметану, картошку, пока наша не поспела.
   И что удивительно, почему-то на нашем участке не было комаров. У сестры было полно комаров, сидеть нельзя. А у нас другая улица и подальше от речки. Может поэтому. Утром просыпалась под пение птиц. Выходила на балкончик и каждый раз, возведя руки к небу, говорила вслух:
   – Миша, спасибо тебе, дорогой! Боже, как мне хорошо!
   Стоя на балконе, мне казалось, что небо простирало свои объятья, птички пели свои песни, бабочки, стрекозы исполняли свои танцы. Это было моё счастье.
   Случилось так, что я заболела и долго не ездила в сад. Приехала, а там… Две яблони сломали, шифер с крыши утащили, сетку-рабицу, что разделяла участки, порвали. Как увидела – одни слёзы.
   Сосед стал просить продать участок его другу, очень уговаривал. Им дом и баня нравились. И время такое, что цены без конца менялись, и за садом ухаживать некому, дети не интересовались, их это обременяло, хотя не советовали продавать. Да и внучка стала реже ездить. Ей интересней было с родителями и их друзьями выезжать по выходным на природу. Ну что мне оставалось делать? И я поддалась уговорам соседей. Работать в саду я уже не могла. Да и надо рамы на окнах менять, и много чего ещё.
   Когда продала, плакала, не могла остановиться. И до сих пор вижу этот дом и свой диван на верхнем этаже, журнальный столик и два кресла. И кажется, что они ждут меня. А через два года вообще уехали жить в Москву.
   Ну что же, вечного ничего нет. Хорошо, что в жизни я испытала счастье, чувство восторга от щедрот природы. Счастье вечным не бывает.

Дорога на родник

   Мы идём с внучкой за родниковой водой. Вернее я иду, а она едет на трёхколёсном велосипеде. На нашем садовом участке скважина есть, но мы оттуда берем воду только для полива огорода и всяких технических нужд, а пьём родниковую воду и обед на ней готовим. Этой водой невозможно напиться, её всё время хочется пить. У неё особый вкус.
   До родника идти примерно полтора километра, а может быть и больше. Я своим ходом с пустой тарой иду минут тридцать, а уж обратно идём долго. Отдыхаем время от времени. Берём с собой несколько пустых пятилитровых баллонов, которые потом пристраиваем к внучкиному велосипеду и остальные на своём горбу. Так вот, не о том речь. Речь о дороге. Идём вначале вдоль садовых участков, по проезжей дороге. По обочине деревья и канавы. Птички заливаются на все голоса. Иногда останавливаемся и наблюдаем за ними. То они что-то нашли и никак между собой не поделят. Кто посмелее, тот клювиком своим другого за пёрышки, пытаясь выжить. И каждый хочет занять своё место под солнцем.
   Внучка бойко крутит педалями, а я потихоньку иду за ней. Пройдя всю зону садоводства, начинается лесная полоса. И вот ведь какое дело, сразу меняется воздух. Лес смешанный: и хвойный, и берёзовый, и осиновый. Тут и папоротник, и какой только растительности нет. И, самое интересное, тишина. Деревья высокие, даже птицы поют по-другому. Я сразу же набираю воздух полной грудью и радуюсь такой возможности. Нервы успокаиваются, душа приходит в покой и радость неописуемую.
   И думаю, за что мне такое счастье! Мысленно произношу: «Миша, спасибо тебе! Ты меня спас! Ты подарил мне ещё одно счастье!»
   Ну, вот и родник журчит. Народ выстроился в очередь. Все умиротворённые. Никто не спорит, все довольны и счастливы. Много ли человеку надо для счастья? Всего лишь кусочек чистого леса, глоток свежего ароматного лесного воздуха и предвкушения испить волшебной родниковой водицы.
   Но тут и комары не дремлют. Так и вьются у твоих ног, рук, лица. Но мы с внучкой предусмотрительные, помазали себя перед входом в лесную зону противокомарными средствами. И нам ничто не портит настроения. Дошла и наша очередь набрать себе на два дня чудесного родникового бальзама.
   Иногда мы приходим, и никого нет. Слышно журчание родника в удивительной тишине, жужжание комаров над головой и вокруг покой, который не снится, а ощущается. Обратная дорога потяжелее, особенно, когда жара. Часто останавливаемся отдохнуть. Попьем водичку и дальше в путь.

Портрет в карандаше

   В командировке я очень сильно простыла, так как в гостинице батареи были чуть-чуть тёплые, а на улице стояла холодная зима. Приехав домой, я сразу попала в больницу. У меня распух нос и всё лицо одервенело. Гнойный инфильтрат. Очень серьёзная вещь. Определили в ЛОР – отделение. Палатная комната небольшая, а кроватей и людей, как сельдей в бочке. И все чего-то рассказывают про свои болезни, про домашних. И, вообще, каждому хочется чего-то рассказать. Меня такая обстановка очень напрягала, да ещё всё болело. И поэтому я выходила в коридор, прикрывая своё лицо платком, чтобы не пугать своим видом окружающих, оставив не зашторенными только глаза. Сидела и читала книгу.
   Возле меня всё время крутился мальчик лет двенадцати. Заглядывал на меня со всех сторон. Потом уходил. И снова придёт и начинает возле меня ходить. В этом отделении лежали и взрослые и дети. Здесь было лучшее ЛОР – отделение в городе.
   Я не выдержала и говорю:
   – Тебя как зовут?
   – Гена.
   – А сколько тебе лет?
   – Двенадцать.
   – А что у тебя болит?
   – Уши.
   – В какой школе учишься?
   – Я в интернате живу и учусь, в художественном. А тебя как зовут?
   – Меня зовут Ольга Фатыховна. А почему ты меня на «ты» называешь?
   – Какая ты Фатыховна? Ольга и всё.
   – Я же старше тебя, у меня дочь, как ты.
   – Ну и что?
   Мне было смешно. Он расспросил, что у меня болит. Так мы с ним и познакомились. Он мне рассказал, что в интернате живёт, потому что мама вышла замуж, отчим не признаёт Гену. У них есть свой ребёнок. И в больнице за десять дней мама была всего один раз. Вообще про интернат ничего не рассказывал и про семью тоже. Вот только и сказал причину, по которой жил в интернате.
   Из дома мне приносили много всякой еды, и мы с Геной всегда вместе всё поедали. Он никогда не отказывался, ел с аппетитом. Потом присоединились к нам и остальные.
   Гена лежал в соседней мужской палате. И там его подкармливали. У нас поест, через некоторое время:
   – Генка, ты где? Идём, гуляш подогрели, – зовут мужики, соседи по палате.
   Он поест и снова ко мне прибегал. Мы с ним располагались поперёк кровати и играли в шашки или в карты. И он со мной всегда разговаривал, как с девчонкой.
   – Ой, ой, выиграла! Я сейчас задам тебе жару!
   Между игрой беседовали о том, о сём. Про учёбу.
   – Гена, а ты кем хочешь быть? – спрашиваю.
   – Художником. Можно дизайнером – художником, но мне нравится писать портреты. Не знаю, что лучше получится.
   У него глаза большие, голубые и такие – немного грустные. Когда он смотрел на меня, мне казалось, что глаза о чём-то говорили, вопрошали что ли. С ним было хорошо.
   Как-то утром он зашёл ко мне в палату, грустный такой. За спиной держит руку.
   – Ольга, меня сегодня выписывают. Вот тебе, – подал мне альбомный лист.
   И убежал.
   Я взяла лист, смотрю, а там я. Мой портрет в карандаше. Сижу за столом на стуле, с книгой в руке.
   На столе стоит настольная лампа. И лицо у меня открыто, а горло забинтовано платком. В правом нижнем углу его автограф.
   Пока я разглядывала, он уже ушёл совсем. Я даже не успела узнать его фамилию, где этот интернат. И не успела ни поблагодарить, ни похвалить. Если бы он мне раньше отдал… Так вот почему он возле меня первые дни крутился, изучал натуру! Но очень художественно подошёл к исполнению. Я же лицо закрывала платком, одни глаза были видны. Он не стал делать из меня совсем больную. И изобразил так.
   Очень похожа я на том портрете на себя. Всё время хранила этот портрет. Когда он попадался мне, я вспоминала этого замечательного мальчика Гену, который определил мне свой, как он считал, возраст. Но с переездом затерялся этот рисунок меж бумаг… Так жалко. А в памяти остался. Прошло много лет с тех пор… И не сохранила, и не забыла.

Не скажу

   Когда летел тополиный пух и стелился под ногами белым пушистым покрывалом, Эля чихала и нос у неё краснел. Этот пух она и обожала и ненавидела одновременно. Обожала за пушистость, лёгкость и схожесть со снежинками в зимнюю пору. А летом такой очаровательный снежок восхищал. Но до чего же он противный! Забивает нос и лезет везде. И Эля становилась некрасивой. Она и так была не очень-то привлекательной, но этот противно-очаровательный пух…
   Ей уже было почти двадцать лет. А любимого у неё ещё не было. «Неужели и в двадцать лет я буду одна?» – обречённо думала милая Эля.
   «Ну и пусть буду одна. Конечно, я же некрасивая! Кому же нравятся некрасивые? Никому. Зато я свободная! Вот закончу институт и буду путешествовать по всему миру! Сколько стран можно посмотреть!» – не унывала Эля.
   Мама ей всегда внушала, что свободной быть – это лучше всего!
   Шла Эля, не торопясь, сдувала пух тополиный со своего носа, выпятив нижнюю губу, улыбалась. И мечтала о своей счастливой будущей жизни.
   – Привет, красавица!
   – Здравствуй! Почему красавица – смеёшься?
   – Нет, не смеюсь, ты такая смешная, сдувая пух! Хочу спросить тебя, как пройти на улицу Краснодонская? Сказали, что где-то здесь, а я найти не могу.
   – Я иду в ту сторону, покажу. Как тебя зовут?
   – Алексей, можно Лёша. А тебя?
   – Не скажу.
   – Почему?
   – Ты же меня уже назвал – Красавица. Так и зови.
   – Вот говорю же, что ты смешная. Сразу заметил!
   – Получается, что и Красавица и смешная. Сам смешной!
   Они шли, смеялись, болтали про всё на свете. А пух летал вокруг них и радовался, что встретились двое.

Рыжая

   Вот никогда себя не считала рыжей. Цвет волос золотистый, но не рыжий! Веснушек нет ни одной! Никогда не было! Почему-то всегда казалось, что если рыжая, то это очень плохо. Однако, мама всегда звала меня Рыжухой. В школе никогда за все десять лет никто не назвал рыжей.
   У нас была в классе рыжая девочка с очень толстыми косами и волосы волнистые. Сейчас вспоминаю, очень красиво. А её звали рыжей с насмешкой. И поэтому мне никогда не хотелось считаться рыжей. Но та девочка была настоящая рыжая и с веснушками!
   То, что мама меня называла Рыжухой, я не реагировала болезненно, считала, что это говорится с любовью. Перед поступлением в университет я ходила на подготовительные курсы. В группе у нас был рыжий парень, спортивного телосложения. И проявлял ко мне интерес.
   Как-то по дороге на занятия он догнал меня, мы с ним шли и очень активно беседовали. Рядом была стройка. Рабочие, увидев нас, стали показывать на нас пальцем и хохотать. Он шёл и не обращал внимания. Я вся сжалась и пошла ещё быстрее, чтобы скорее дойти до университета. Потом я старалась с ним вместе не ходить.
   А когда поступила в университет, нас отправили на сельхозработы в колхоз на целый месяц. Руководил нашим взводом студентов тоже студент второкурсник. Он был уже взрослый, на десять лет старше нас, партийный, секретарь комсомольского комитета факультета. Очень красивый, стройный, похож на молодого артиста Вячеслава Тихонова. Все в него влюбились. Я с ним заигрывала, и он отвечал взаимностью. Но вдруг стал называть меня Рыжей и так улыбался при этом широко и говорил: «Мне Рыжая кошка перебежала дорогу» и так это Хм-Хм, при этом глаза смеются.
   Ходил он в военной форме: галифе и гимнастёрка. Бывший офицер, ушёл в отставку, уже поработал в селе директором школы. До этого он закончил учительский институт (это неполное высшее). Стройный, высокий, ноги длинные. И очень умный. Ленинский стипендиат. Я влюбилась просто кошмар как, но на то, что называл меня Рыжей, я не обижалась, и мне было даже очень приятно.
   А он говорил: «Да не сердись ты, быть рыжей это счастье, редкий цвет волос!» И при этом опять широко улыбался и обязательно «Кхе-кхе». Нас потом долго с ним жизнь сводила. Но увы…
   Уже учась в университете, по-моему на четвёртом курсе, во время сессии я сдала философию и побежала в кабинет философии, чтобы вернуть книги, которые брала на подготовку; была счастливая, что хорошо сдала и отмучилась. Встретила меня там методист и вдруг ни с того ни с сего, говорит:
   – Ой, какой красивый цвет лица у тебя! У всех Рыжеток обычно такой! Тебе кто-нибудь говорил об этом?
   – Говорили, что Рыжая, а про цвет лица нет, – сказала я упавшим голосом.
   Вот теперь я ещё и почти «горжетка», надо же РЫЖЕТКА! Придумала. И настроение упало!
   И ещё одна моя подружка звала меня рыжей, но я не обижалась, потому что она сама была рыжая и с конопушками. Я ей прощала.
   А однажды мы встречали Новый год у одной сотрудницы дома. С нами была вся её семья, родители и два брата. Волосы мои были распущены, пышные. Я очень повеселилась, устала, потихоньку сбежала с этой вечеринки домой. На другой день звонит подружка и говорит:
   – Ты чего сбежала? Потом Саша тебя разыскивал и приставал к нам «Где эта рыжая бестия?»
   Я же не рыжая! У меня просто золотистый цвет волос! И конопушек НЕТ! Нигде!
   Какая же я рыжая?! Ну что, за люди! А между прочим, тогда была популярна песенка про Рыжую:
   Рыжая, Рыжая,
   Ты на свете всех милей.
   Рыжая, Рыжая,
   Не своди с ума парней!

Мы встретились во сне

   Это было давно. Мы вместе работали. Сейчас его нет. Он уже умер, умер неожиданно в 50 лет, на следующий день после своего юбилея. Упал на улице и умер. Меня потрясла его смерть. Когда мне сообщили, то я не могла в это поверить. И все годы, после его смерти, я вспоминаю о нем, как о светлом и легком человеке. С ним было всегда легко и интересно. Он младше меня на 9 лет, но мы находили много общего для бесед, общения, работы.
   В командировку с ним поехать – одно удовольствие. Сиди и ни о чем не беспокойся: он и с гостиницей все уладит, и в ресторан сводит, и не будет с тобой пополам рассчитываться, оплатит все сам, и билеты на вечер в кино купит. В общем настоящий мужчина, среди сотрудников такого еще поискать. По крайне мере у нас, кроме него, таких не было.
   Я устроилась на работу в проектный институт. Шел техсовет, я еще никого толком не знала, сидела впереди. Во время прений все время сзади какой-то мужчина спорил, чего-то возражал, не соглашался. Такой голос приятный и задиристый. Мне хотелось обернуться и посмотреть кто это, но не решалась. У приятельницы спросила:
   – Кто это все время спорит?
   – Да, новенький, Валерий зовут, очень умный мальчик.
   Для меня голос очень много значит. Я иногда, не видя человека, могу влюбиться по голосу. И у нас с ним началась дружба. Познакомились и подружились.
   Работали вместе 12 лет, ездили в командировки, обсуждали все проблемы, изучали новые языки программирования, обменивались книгами, иногда ссорились. Но после ссор, на другой же день посмотрим друг на друга и рассмеемся, и опять дружба.
   Интересно было с ним говорить на любую тему, потому что кругозор богатый, интеллект высокий, и ему всегда было что сказать. По профессии не превзойден никем, он строил такие алгоритмы для автоматизированных систем управления, ни в каком учебнике не найдешь. Но диссертации не защищал, говорил, что ему это не надо.
   Валерий должен был жить и дарить людям свое обаяние. На днях я разбирала книги, и мне попались книги, подаренные им. И я опять о нем вспоминала. А ночью вижу сон, как мы с ним куда-то идем вместе, такие веселые и счастливые, он куда-то торопился, и мы шли быстро. Он мне сказал:
   – Я побегу, а то автобус мой уйдет, он редко ходит, ты уж не беги со мной. Я добегу до остановки и, если автобус еще не ушел, я уеду и тебе махну, чтобы ты не шла. А если автобуса не будет, я тебя подожду.
   Он побежал, а я шла и все смотрела и увидела, как он машет рукой. Жалко, что он уехал, а я повернулась и пошла обратно. Куда не знаю, наверное, домой. Проснулась с легким чувством радости, что была с ним, но жалко, что недолго. Очень плохо, когда уходят лучшие.

Уважаемая валюта

   Пролетели пятьдесят пять лет. Почему-то очень быстро. Вышла на пенсию, с любимой работой распрощалась. Это были удивительные девяностые годы, про которые уже никогда не забыть, до самой смерти! Можно бы ещё было поработать, но в институте научные разработки приостановили, никто уже никому, и ни для чего не нужен.
   На пенсию выпустили, пенсионные ещё не назначили. Прикидываю, какая же будет пенсия: и стаж хороший и зарплата была вполне приличная. Жду. Уже идёт второй пенсионный месяц, а пенсию ещё не несут. И вдруг звонок в дверь, как обычно всей семьёй бежим открывать дверь:
   – Кто у вас тут Ольга Ивановна Иванова?
   – Я! – с ужасом отвечаю незнакомой женщине с почтовой сумкой.
   – Покажите паспорт. Я ваш почтальон, принесла вам пенсию и пенсионное удостоверение.
   – Ой, как это и пенсионное удостоверение и пенсию? Надо же! Прямо под новый год, такая радость!
   – Вот тут распишитесь, за два месяца!
   – За два месяца! Спасибо большое!
   Радовалась, потому что разве можно было забыть как раз незадолго до моего пенсионного возраста этот чёрный день – 11 октября 1994 года, когда произошло обвальное падение рубля по отношению к доллару («черный вторник»). Пенсию назначили с 19 ноября 1994 года в размере 159296 рублей.
   Когда почтальон ушла, я уже стала громко выражать неуёмную радость! И говорю дочке:
   – Вот видишь, как хорошо, за два месяца принесли, теперь можно купить в туалет новый унитаз со сливным бачком, современный, красивый, к новому году всем нам подарок! А то я всё смотрю на старый, вижу, что сменить надо, а денег-то нет! Здорово как, что принесли пенсионные! Пока ещё деньги не потеряли свою цену, надо обязательно потратить, а то помнишь, как страховые деньги хватило только на пачку маргарина? Я прямо сейчас пойду в хозяйственный магазин «Дружба».
   – Мама, давай завтра вместе сходим. Как ты одна потащишь?
   – Ну, уж нет, я до завтра ждать не буду, если куплю, на такси привезу.
   – За такси тоже платить надо, – вмешивается дочь.
   – Бутылкой расплачусь. У меня ещё три поллитры есть. Они поллитру лучше берут, чем деньги. А завтра всё может быть.
   В те годы, если кто забыл, водку выдавали гражданам по талонам один раз в месяц по одной поллитре на человека. Отоварить талон на водку стояли в очереди. Вначале испытывали чувство стыда: за водкой стою! А потом привыкли, все, так все и всем жить хочется. Кто брал её, чтобы использовать по её прямому назначению, а кто, чтобы расплатиться за услуги, а некоторые продавали нуждающимся подороже. И у тех, кто её не употреблял, сохранялся запас для расчётов за услуги. Вот, сейчас вспоминаешь – и смешно и горько от того положения, но всё-таки какой-то выход. Деньги постоянно обесценивались, а водка была как валюта. Мастера водку брали с большей охотой, чем рубли.
   Пришла в хозяйственный магазин «Дружба», что около рынка, стоят беленькие унитазы со сливным бачком. Выписала, расплатилась. Теперь стою и думаю, как мне это всё домой доставить. У выхода уже дежурят транспортёры, предлагают свои услуги и сразу говорят плату: поллитра. Привезла домой, шофёр помог на второй этаж затащить всю эту прелесть, я отдала ему поллитра и все дела.
   Потом пошла искать сантехника. В то время они все были под рукой. Непьющие хозяева всегда имели дома поллитра, чтобы расплатиться за услуги. А пьющим мастерам только это и надо было. Так и договаривались. Вот были времена… Водка ценнее всего. Деньги могут в одночасье поменяться, а водка – стабильная валюта!
   Набегалась, устала, но хорошее полезное дело завершила! В туалет теперь зайти и увидеть белоснежный унитаз – одно удовольствие!
   А потом так и случилось в 1998 году одним рублём становится тысяча рублей, а десять рублей превратились в одну копейку! И пенсия превратилась из шестизначного числа в трёхзначное. И к этому снова надо было приспособиться!
   И в девяностые не растерялись и не потерялись. Наш народ ко всему приспособится и ничем нас не испугать: ни деноминацией, ни санкцией. Живём и жить будем! И хорошо будем жить! Дай Бог всем здоровья, хорошего настроения и сил для преодоления всяких трудностей.

Компенсация

   У меня на стационарном телефоне установлен определитель номера. На сотовом само собой номер определяется. Часто на стационарный звонят мне без надобности про всякие рекламы, смены счётчиков, утеплители окон и т. д. Раньше снимала трубку, не глядя на определившийся номер. А потом решила, если номер мне не известен, то не буду отвечать.
   Звонок. Разглядываю номер, предварительно нацепив очки. Ага, свой абонент. Соседка.
   – Привет! – и смеётся.
   – Привет! – отвечаю.
   – Оль, ты получила компенсацию к пенсии, ну, эти пять тысяч?
   – Я ещё не ходила в банк, если всем разослали, то и мне тоже наверное. А что?
   – Мы с Люськой получили. Вот думаем, куда потратить, чтобы в дело, а то так разойдутся и забудем про такой подарок – и опять смеётся. А там и Люська, слышу, подсмеивается.
   – Хотим пылесос купить. У нас совсем из строя вышел.
   – Конечно, купите. Действительно, память хорошая будет! Вот я тебе сейчас расскажу свою историю.
   Шёл 1989 год. Мне до пенсии осталось пять лет. А к нам на работу всё время приходила страховой агент и всех уговаривала застраховать свою жизнь, своё имущество. Я никогда ничего не страховала. А она стала меня уговаривать. Все уже застраховались, а я всё нет и нет. Она страховала жизнь на пять лет за одну тысячу рублей.
   Тогда это были хорошие деньги. Слушаю её, а сама думаю, что если я застрахую свою жизнь на тысячу, как раз перед выходом на пенсию получу эти деньги. Куплю себе хорошее пальто, сапоги и красивую пушистую шапку, и тогда в пенсионный период буду обута и одета. И говорю этой агентше: оформляйте страховку, согласна!
   Каждый месяц высчитывали из зарплаты 18 руб.50 коп. в течение пяти лет. Ну, ты помнишь, Валя, что случилось в эти годы с нашими деньгами? Поменялись несколько раз. А из зарплаты вычитали эти 18 руб. 50 коп.
   Вот. Прошло пять лет, страховой агент куда-то исчезла. Звоню в агентство, сказали, приходите, выдаём страховую сумму. Но теперь уже эта тысяча стала ничем по сравнению с той, на которую я рассчитывала. Прихожу в агентство, они выдают мне эту тысячу, а я их спрашиваю, а какая-нибудь компенсация есть или будет в связи с утратой тех денег? А мне говорят: к сожалению, нет, не будет.
   Я им рассказываю, на что я рассчитывала, когда оформляла страховку. А они пожимают плечами и говорят: «Вот тут около нас хороший продуктовый магазин открыли, туда завезли очень вкусный финский маргарин, пачка стоит 900 рублей, как раз вам хватит на одну пачку».
   Так что, Валя, покупайте скорее с Люсей пылесос, пока эти 5000 ещё что-то значат! А то всякое бывает!
   Валя опять долго смеялась, она весело смеётся, с хрипотцой, не унывает, всегда в позитиве. А потом меня спрашивает:
   – А ты на что потратишь?
   – Наверное, тоже пылесос куплю… если денег хватит.

Серафима

   «Наверное, меня уже нет, потому что эта жизнь, которая сейчас проходит, не моя. Всё, что происходит – не моё. Живёт лишь оболочка без моего прошлого внутреннего мира. То ли я поглупела, то ли поумнела, но это не я. Самое главное, что не воспринимаю настоящее время, а будущего нет вообще, о нём даже и не думается и поэтому я себя называю другим именем – Серафимой».
   Конечно, я – Серафима. Про это имя в гороскопе написано как про меня.
   «Серафима – не модное нынче имя. Между тем оно дарит человеку прекрасный характер. Это ласковые, добрые люди, не способные причинить боль другому, никогда не повышающие голоса. Не случайно окружающие зовут их не иначе как ласково: Симочка.
   Внешне они похожи на отцов, но, как правило, бывают невысокого роста, полноватые, что в молодости не мешает им быть очень подвижными.
   Серафимы – великие труженицы, отличные кулинарки и очень заботливые матери. Крайне редко выходят замуж второй раз, прежде всего из-за детей, опасаясь, что отчим, каким бы он ни казался хорошим, все же внесет диссонанс в уютный семейный мир. В то же время Серафимы необычайно доверчивы и потому нередко оказываются обманутыми и не слишком счастливыми в браке.
   Выбирая в жены Серафиму, следовало бы помнить, что с ней надо обращаться бережно, как с ребенком, ибо у нее легкоранимое сердце.
   На старости лет у Серафимы частенько возникают проблемы с поджелудочной и щитовидной железами.»
   Вот всё про меня – и на отца я похожа, и заболевания мои и второй раз не рискнула выходить замуж именно по тем причинам, что написано в гороскопе, и ростом невысокая, и полноватая и кулинарка хорошая и т.д, и т. д. Ошиблись родители с именем.
   Так думала я о себе, сидя на берегу Чёрного моря и слушала море. Оно тоже ничего мне сказать не могло, оно тоже не знало, что меня ждёт.
   Вода была очень холодная, всего девять градусов, но Сима закатала брюки до колена и вошла в воду.
   – Холодная вода, – тихо выговорила Сима, но всё равно пошла дальше и почувствовала, как приятно обжигает холодная вода и песок вместе с галькой поплыл из-под её ног, она уже по колено в воде, и брюки намокли и вдруг слышит:
   – Сима, Сима, назад, куда потащилась, быстро назад!
   К ней подбежала Татьяна, в туфлях залезла в воду и тащит Симу на берег, – ты, что с ума сошла!? Тебя сейчас бы унесло, смотри волны какие, да ноги бы свело от холода!
   – Ой, а мне понравилось, – смеётся Сима, – мне уже ничего не страшно.
   – Не страшно ей, а я за тебя испугалась, издалека увидела, что ты глупости делаешь, теперь вот у тебя брюки, у меня туфли – мокрые.
   – Да ладно тебе паниковать, пойдём босиком, солнце какое жаркое, высохнут!
   Татьяна – Симина соседка по комнате в санатории. Когда проходили регистрацию, Сима присматривалась ко всем и думала, интересно с кем её поселят. Потом приглядела одну женщину, помоложе себя, подошла и спросила:
   – Вы уже выбрали, с кем будете в одной комнате?
   – Нет, не выбрала.
   – Не хотите со мной заселиться? Я не пью, не курю и не храплю, – с улыбкой сказала Сима.
   – Я не против. И тоже не пью, не курю, но иногда храплю, – улыбнулась женщина.
   – Меня Серафимой зовут, а Вас?
   – А меня Татьяной!
   – Здорово! Люблю это имя.
   Им выдали ключ от комнаты. Когда они поднялись на лифте на пятый этаж, перед ними в конце коридора открылся прекрасный вид на море, лоджия широкая, и вид такой – море и небо! Обе воскликнули радостно! А когда зашли в комнату, то их радости не было предела. Вид такой же: море и небо голубое. Лоджия, а в лоджии стол и два кресла. Можно в хорошую погоду посидеть, почитать и помечтать, глядя на синее море.
   – Как красиво! – воскликнули обе, – нам здесь уже всё нравится, – опять вместе произнесли.
   – И нам всё здесь будет нравится, никакого негатива! – добавила Татьяна.
   – Да, да! – поддержала её Серафима.
   Было начало апреля, на деревьях ещё лишь набухшие почки, которые предвещали распуститься на их глазах. Сделав все необходимые дела по приезду и обустройству, они пошли на море, которое в этот день было особенно тихое и голубое, как будто нарисовано, солнце ослепительно сияло. Боже, какое счастье!
   Серафима и Татьяна всё время пропадали на море, купаться нельзя, но можно любоваться, можно подойти к самому краю берега, потрогать воду, найти красивый камушек и посмотреть в небо. Эта бескрайность моря и неба слились воедино и даже нельзя увидеть между ними границу, они переходят друг в друга. На их глазах распустились все деревья, зацвела черёмуха, и сирень, и цветы.
   Кроме самого прекрасного моря и неба, была их дружба, которая ничем не нарушалась, полное взаимопонимание и от этого всего было так хорошо, как никогда и нигде.
   С ними подружился мужчина Семён, моложе Симы, но почти ровесник Татьяны. Сима про себя называла его «наш мальчик», а Татьяна – мотылёк. Он хрупкий на вид, очень деликатный, вежливый и оказался единомышленником во взглядах. Такая общность во всём – большая редкость. Семён прибился к их компании, потому что с мужской ему было сложно, он же не пил и не курил и исключительно вежлив. Но умел твёрдо отстаивать своё мнение и свою позицию. Сима увидела в нём цельную натуру и ей очень хотелось, чтобы Семён подружился с Татьяной надолго, но трудно сказать, получится ли. Они очень подходили друг другу, она заботливая и предусмотрительная, а он осторожен, предупредителен, тактичен и не навязчив. Часто поджидал их на берегу и они втроём отправлялись гулять в реликтовую аллею, любуясь местностью, и разговаривали на многие темы. Потихоньку разговорили и Семёна, Сима умело выведала у него и про личную жизнь и про его увлечения.
   Как-то у Симы поднялось давление, Татьяна проводила её в медпункт, где Симе оказали помощь. А когда она вышла от врачей, то на улице около медкорпуса, её ждали знакомые отдыхающие, волновались за неё, это было очень трогательно.
   «Сколько же хороших людей на земле, – подумала Сима, – но… если даже и нет у меня будущего, но зато есть чудесное настоящее».

Возраст

   Сидим за ужином в санатории. Наталья Михайловна говорит:
   – Вот пройдёт некоторое количество лет и будет нам лет по восемьдесят. Встретимся, быть может, в каком-нибудь санатории, а может быть и здесь – узнаем ли мы друг друга?
   На эту тему её натолкнул взгляд на очень стареньких отдыхающих. Когда старость встречается в большом количестве (а нас было многовато), это очень печально выглядит. Никакие песни, ни танцы, ни смех не могут заглушить или затемнить возраст. Он особенно явно проступает, когда пожилые веселятся, танцуют. Они, кажется, забыли сколько им лет. Их душа встрепенулась, взлетела, запела, закружилась и засмеялась. А внешность как бы пытается вернуть всё на свои места. Со стороны это выглядит очень печально и грустно, и больно до слёз. Жизнь, жизнь, жизнь… Как ты коротка и длинна в то же время. А возраст?
   Она высокая, совсем – совсем седая, очень прямая. Идёт с палочкой. Ей восемьдесят шесть лет. Доктор технических наук, профессор. Умный взгляд. Видно, что в молодости была красива. Но возраст взял и всё смял. Заставил пожухнуть, увять. А где – то из глубины годов выглядывает былая красота. Одета строго, элегантно, в брюках, на уставших ногах мокасины. Ноги особенно подчёркивают возраст, на них как будто нанизаны года. И эта тяжесть визуально ощущается. Руки ухожены, маникюр, но такое впечатление, что на руки надеты мятые перчатки, а сверху красивые перстни, кольца. Седые волосы собраны на затылке в пучок. Она о чём-то рассказывает своей спутнице. Голос низкий, хорошо поставлен, чувствуется преподаватель. А глаза карие, большие, красивые. В них насмешливость, грусть и недоумение: «Что ж так быстро-то?!» Да. Вот так быстро пролетели эти восемьдесят шесть лет. И всё прошло на её глазах: и разруха, и восстановление, опять разруха и опять восстановление. И уже в который раз всё это ею пережито.
   Она уехала, а я всё время смотрю на то место в столовой, где она сидела. Она как будто оставила свой образ здесь, хотя там уже сидит совсем другой человек…
   А вот та дама, шестидесяти двух лет… Её врач предупредила: ни сауну, ни бассейн не посещать! А тут такие шикарные дни: тепло, всё закрасовалось вокруг. Вечером на улице возле главного входа артисты из Москонцерта организовали танцы под своё исполнение. Пенсионеры забыли обо всём на свете: сколько кому лет, кто как выглядит. Танцевали как молодые, прыгали, не жалея сил и подпевали.
   Я сидела вдали на скамеечке, наблюдала всю эту картину с щемящим чувством. Мне почему-то всех было жалко. Очень жалко. И вдруг слышу:
   – Смотри, смотри, как она отплясывает. А говорит, что сердце больное и врачи запретили бассейн и сауну. А она везде уже побывала и ещё отплясывает… Заиграли «Цыганочку». Она отплясывает её и говорит:
   – Умру, а цыганочку спляшу!
   И вдруг вижу, она падает навзничь, замертво. Всё. И ничто не спасает её.

   Она ушла, вернее улетела в пляске и под музыку «Цыганочки». Её не стало в одно мгновение, как будто и не было никогда.
   Я пыталась разглядеть её лицо и не смогла. Её лицо почему-то в моём воображении не зафиксировалось, хотя долго на неё смотрела. Помню только беленькие симпатичные ботиночки на горочке и белые кудри на асфальте с воздушной лёгкостью легли. Вот так вот. Всё.

   Одна уехала с печальным взором,
   Другая улетела в мир иной.
   Как сложно в этом мире строгом
   Порою быть самим собой.

   И вдруг въезжает свадебный кортеж на территорию санатория. В машине музыка, невеста в красивом белом платье с нарядным женихом выходят из машины и не обращая внимание на труп, помещённый в чёрный полиэтиленовый мешок, влетают в просторный вестибюль красивого санатория. Трагедия и счастье в одном сплетении.
   А Жизнь продолжается…

Первый поцелуй

   Августа всё осложняла в жизни: отношения между людьми, саму любовь и вообще всякие чувства. Внешне всегда весёлая и простая, а внутри борьба, сомнения, переживания. Очень любила читать про сложные отношения между людьми. Ей всегда хотелось узнать, как разберутся герои произведения. А если в жизни у неё такое случится?
   Сама в жизни лишь думала, рассуждала, но всегда обходила стороной то, чего не могла понять. И поэтому была одна. Любовь она не притягивала. Хотя мечтала о ней в тайне. Тайники её души были закрыты для всех и только она одна сама пыталась в них разобраться.
   Августа любила речной воздух, смотреть на движущуюся реку и любоваться красивыми речными берегами. Часто летом плавала на теплоходе. Волга! До чего же она хороша! Широкая, полноводная. Очень любила стоять в носовой части судна и смотреть как разрезает теплоход водяную гладь. Как бы возмущаясь этому действию, вода вскипала и пенилась, а брызги с шумом разлетались в стороны. Ветер дул в лицо и было слышно только шум ветра и бурное возмущение воды. Тогда можно было кричать во весь голос и никто тебя не услышит. В этом крике Августе хотелось выплеснуть всё накопившееся напряжение, освобождаясь от тяжести, которая тянет душу и хочется уйти от всех и навсегда.
   А река… она движется и своим непрерывным течением успокаивает. Потому что река знает куда ей двигаться и как. И Августа после этого просто смотрит на воду и ни о чём не думает, наслаждаясь звуками, всплесками воды и красотой речных берегов. Иногда хотелось выпрыгнуть прямо с борта теплохода в реку и поплыть далеко-далеко, лёжа на спине, широко раскинув руки. В ней всегда жил страх перед неизведанным. Вот хотелось спрыгнуть за борт, но она этого никогда не сделает, потому что страшно утонуть, да и плавать Августа не умеет.
   Влюблялась, но не культивировала это чувство, прогоняла прочь, потому что не известно, как воспримет её чувства тот, в которого влюбилась. Страшно, вдруг отвергнет или посмеётся. И в этом была у неё самая большая трудность. Да и мама часто говорила, это нельзя, то нельзя: «Если тебе парень не нравится, не давай ему надежду, сразу скажи о своём отношении. Любовь – это страшно. Сколько несчастий из-за этой любви». И Августа ей верила.
   Так и текла её тихая запуганная жизнь с мечтами о любви, о несбыточном счастье. Кто знает, как бы сложилась её жизнь, если бы не этот теплоход Москва-Астрахань. Середина августа, жаркое лето, теплоход делает остановки на живописных берегах реки Волги и в волжских городах. Все отдыхающие с теплохода выходят на берег и бегут в воду искупаться.
   Августа не умеет плавать и смотрит с тихой улыбкой на тех, кто плывёт. А тут и водные мотоциклы катают по водной поверхности желающих острых ощущений.
   – Девушка, а почему Вы не плаваете?
   – Не умею. Ах, это Вы, Клим!
   – Я наблюдаю за Вами. Вы всё время одна. Ни с кем не общаетесь.
   – Отдыхаю в полном смысле слова, – улыбается Августа.
   Она уже давно заметила, что Клим пытается с ней завести разговор, а она избегала. Ей не хотелось заводить новых знакомств. Но… его внимание было приятно.
   Клим музыкант. Летом подрабатывает на теплоходе в качестве музыкального ведущего для отдыхающих. Он выше среднего роста, худощав, сложен хорошо, шатен, богатая волнистая шевелюра, носит очки, близорук. Очкарики всегда у Августы вызывали симпатию. Этот недостаток человека её не отталкивал, а напротив привлекал. Она сразу чувствовала себя сильнее и хотела придать человеку уверенность. У него глаза с грустинкой, хоть и улыбаются. И это очень привлекательно.
   Вечерами на палубе теплохода бывали танцы. Иногда Клим сам играл на синтезаторе, а когда отдыхал, то ставил музыкальный диск и тогда имел возможность потанцевать. Августа не танцевала, но приходила посмотреть на танцующих. Она садилась в уголочке в кресло и улыбалась чуть-чуть.
   Особенно было интересно наблюдать за детьми. Они вели себя как взрослые. Не баловались, видимо музыка их как-то вдохновляла на приличное поведение. Маленькие мальчики приглашали танцевать маленьких девочек, которые с нетерпением ждали приглашений. И все взрослые улыбались, глядя на них. Очень забавная была одна пара: ей почти шесть лет, а ему уже семь, он в эту осень идёт в первый класс и считал себя вполне взрослым кавалером. Эти дети танцевали по-современному, без стеснения. Все за ними наблюдали, а они никого не замечали, на танцы ходили каждый день. В стороне за ними присматривали их мамы. И Августа всегда любовалась этой детской парой.
   – Разрешите пригласить Вас, – Клим так галантно стоял в поклоне, как герцог из 19 века.
   – Клим, я не танцую.
   – Я понимаю, что современные танцы Вы не принимаете, а это танго.
   Августа подумала, как бы нехотя приняла приглашение. Музыка ей понравилась. Очень старое танго «Под дождём осенним мы с тобой бродили…». Вёл танец Клим хорошо, она почувствовала уверенную руку партнёра и прикрыла глаза. Вдруг ей стало неловко и она решила разрядить обстановку разговором.
   – Клим, а я заметила, что Вы часто ставите диск со старыми мелодиями, которым наверное уже сто лет. Но мне они нравятся.
   – И мне нравятся. Может перейдём на «ты»? Ты не против?
   – Да, нет, конечно! А то на отдыхе да ещё тон выдерживай, – с улыбкой согласилась Августа, – я поняла, что ты музыкант и здесь подрабатываешь. А в остальное время года что делаешь?
   – Тоже самое. Только не на теплоходе, а на вечерах, юбилеях, свадьбах. Я не обучался музыке, я самоучка.
   – А так хорошо играешь! Я думала ты профессионал.
   – В своём роде профессионал, только без диплома, хотя и обучал себя сам. Я играю на многих инструментах.
   – И на чём ещё, – опять улыбаясь, тихо спросила Августа, глядя на него внимательно.
   Он видел близко её глаза, в которых он вдруг заметил своё отражение. Ещё не затуманились её чудесные глаза тоской, заботой и переживаниями. И в них можно увидеть себя, вернее своё отражение как в зеркале. Удивительные глаза! Он был поражён этим.
   – Клим, ты мне не ответил.
   – Ах, да, загляделся на твои удивительные глаза или вернее в твои удивительные глаза. Ещё играю на аккордеоне, его мне отец подарил, когда мне было десять лет. Я взял его в руки, растянул, стал нажимать на клавиши и они заиграли, мне так понравилось! Вначале не мог игру пальцами совместить с растяжкой мехов – знаешь что это такое? Ну вот, а потом и кнопки для левой руки освоил легко. Слух у меня абсолютный. И ещё, наверное кто-то свыше водит моими руками. Я не знаю. И гитару легко освоил, взял и заиграл. А пианино после аккордеона вообще легко. Я тогда нот не знал. Всё на слух. Ноты потом освоил, но всё равно до сих пор играю без нот, импровизирую сам любую мелодию.
   – Надо же, подумать только! Талант! А мне одно время нравился трубач. Он так играл на трубе, что всё на свете забудешь.
   – А ты играешь на чём-нибудь?
   – Нет, только слушаю, – улыбнулась ясноглазая Августа.
   – А что за трубач?
   – Он в соседнем доме жил, я не была с ним знакома, но слышала, как он играет. Летом, окно отрыто и, когда он брал высокие ноты и переходил к низким и опять к верхним, это просто восторг. Мне казалось, что даже все птицы слетались на дерево под его окном и слушали, а когда он замолкал, начинали вторить ему. Музыка – это великая сила!
   – А ты чем занимаешься?
   – Я учусь в литературном институте и пишу стихи. Это с детства любовь к стихам, с Пушкина.
   Танго закончилось и Клим пошёл продолжать вечер отдыхающих, а Августе предложил:
   – После танцев ты не против посидеть на самой верхней палубе? Мы ещё не всё договорили.
   – Не против, Клим.
   Августа удивлялась самой себе, почему ей так легко с этим Климом. Сразу какое-то родственное чувство появилось. Разве так бывает? Значит бывает, если так случилось.

   Августа пошла к месту назначенного свидания, Клим уже ждал её.
   – Августа, ты мне сказала, что стихи пишешь. Почитай что-нибудь.
   – Скорее не стихи у меня, а пока ещё стишата. Вот слушай мои крохотули

   Пусть печаль уйдёт
   И тоска за ней,
   Как луна взойдёт —
   На душе теплей.

   – Ещё?
   – Конечно! Я пока не понял…

   – Хочу послушать Листа дождь,
   На что же он похож?
   На слёзы, нежность, на печаль,
   Или на грустное «прощай»?

   – Ну вот и ещё, – робко глядя на замолчавшего Клима, предложила Августа.

   Ты знаешь, было, было изначально,
   где что-то плакало печально,
   И было радостно порой,
   Вот если рядом ты со мной.

   – Августа, мне нравятся твои стишата. Ещё можешь что-нибудь поведать?
   – Могу!

   Иду я за тобой.
   Но где тот рай?
   Ты знаешь?
   Никак не справлюсь я с собой,
   Ведь я не знаю этот край…
   Ты мне покажешь?
   ***

   В черном веере скрыть
   тайну грёз не могу.
   Так придётся мне слыть,
   Что живу я в бреду.
   Без тебя не могу
   И с тобой не могу.
   Может просто умру
   Или вдаль отойду.

   Глаза у Клима стали совсем тёмные. Он смотрел на Августу с восторгом. Вышла полная луна и пролила свой свет по реке в виде манящей вдаль дорожки и кажется, что ступи на неё, и можно добраться до ночного светила.
   – Августа, ты – прелесть!
   И Августа продолжила:
   – Обними меня покрепче,
   Чтоб растаял снег на мне.
   Будет нам с тобою легче.
   Даже если ты во сне.
   Клим обнял Августу и поцеловал. Он не знал, что это был первый поцелуй в её жизни.
   – Так это не во сне, Клим!

Как всё сложно в этом мире…

   Я пишу в основном про любовь. Про другое и прочее рассказывать не хочется и мне самой неинтересно. Хотя я уже прожила целую жизнь, большую и длинную, и по сути нелёгкую. Но мой оптимизм мне помогал выжить во всех ситуациях. Себя в обиду не давала и других тоже не обижала. Старалась понимать всех, кто встречался на моём пути. И бежала по жизни почти не спотыкаясь, выбирала дорогу, которая мне нравилась и меня привлекала. Если я видела, что человек меня не понимает, и я ему не нравлюсь, я уходила в сторону без сожаления. А тому, кто нуждался в моей помощи, протягивала руку.
   Так и жила. Грустила, тосковала. Но всегда находила интерес, чтобы спрятаться от этих «подруг», которые зовутся Грусть и Тоска. Но они меня везде настигали. Приходилось и приходится сейчас с ними дружить. Я, кажется, хотела про любовь. Про неё много написала, но, пожалуй, не всё ещё.

   Ты никогда не говорил мне, что любишь меня. А если я спрашивала, то говорил, что это избитые и банальные слова. Их не нужно вслух произносить, что я сама должна почувствовать любовь. Почувствовать… А если мне это только кажется, а?
   Когда доказываешь теорему в математике, то существуют условия необходимые и достаточные. Если ты докажешь достаточность и не можешь доказать необходимость, то теорема не доказана. Так и в жизни. Если всё, что ты делаешь – это достаточно, то ещё не всё. Есть необходимое. Хочется услышать слова признания – и это есть необходимость.
   Пока мы не женились, то ты читал мне стихи, пел песни, приносил сирень, когда она цвела. А когда мы стали мужем и женой, то цветы появлялись редко очень. А я хотела всегда цветов, слов признания, пылкого взгляда, как раньше.
   А ты так встанешь поодаль и смотришь на меня с критикой и при этом скажешь о каком-нибудь моём недостатке во внешности и смеёшься радостно над тем, что произнёс. А мне обидно до слёз, и становится так отвратительно на душе, что больше видеть тебя не хочется. Сбежать навсегда, чтобы не видеть этот критический взгляд, не слышать этих слов, что я впоследствии и сделала.
   Меня всегда спрашивали, почему я от тебя уехала, такой красивый и хороший парень. Я не могла сказать людям почему. Говорила, что ребёнку не подошёл тот климат и мне тоже. Я не хотела чувствовать себя униженной и оскорблённой. Пусть лучше я буду одна, и никто никогда не скажет мне обидных слов. Может быть я и неправа. Но ты всегда так говорил обидно, обидно до сих пор, когда вспоминаю. Вот сейчас на дни рождения и праздники, по телефону, поздравляем друг друга, подолгу болтаем. Здесь ты не вредный, шутим, смеёмся вместе. А когда приезжаешь, я опять чувствую твой критический взгляд и знаю, что ты думаешь, глядя на меня. Мне опять не по себе. И становится обидно до слёз.
   Ты уже много лет живёшь с женщиной, она твоя супруга по-моему уже почти тридцать лет, но она мне тоже на тебя жаловалась, почти те же обиды. Как вёл себя до женитьбы, и каким стал после.
   Почему ты такой? Я не знаю, что её заставляет жить с тобой. Она говорит, что уже поздно что-либо менять и что я молодец, что вовремя сбежала. Так жить очень тяжело. А я всё время думаю, что напрасно я сбежала. Так многие живут, и ещё хуже – и живут. А мне только надо было лишь подавить в себе обиду – такую малость! Тогда я была молодая, многое не понимала в жизни. Но так случилось. И доживаю всё с этими же мыслями, которые не оставляют мою душу в покое. Господи, как всё сложно в этом мире.

Семья двадцать первого века

   Любимый писатель у неё Ф. М. Достоевский.
   – Чего ты там читаешь? – говорит муж, – мне там читать нечего. И вообще, зачем на него подписалась, только деньги зря тратишь! И читаешь, даже меня не слышишь. У этого Достоевского и любовь какая-то странная. Она взглянула на него сквозь опущенных на кончик носа очков. Чуть задержала взгляд и опять ушла в Достоевского. А он только про любовь читает. Если в книге есть отступление от любви про природу, размышления автора о разных аспектах жизни, он пропускает до того места, где про любовь. И фильмы – только про любовь. А она любит познавательные передачи и фильмы. О чём её ни спросишь, всё знает. Эта семья сложилась ещё в семидесятые двадцатого века, и вполне успешно перешла в двадцать первый век. И продолжает существовать с традициями, которые сложились ещё тогда. Тогда, давно.
   А традиции были такие, что материальную основу семьи всегда создавала жена. На ней и дом, и работа. Та женщина, которая не хотела мириться с таким положением, либо уходила от мужа, либо его выпроваживала. А та, которая, то ли любила, то ли не хотела коротать остальные годы в одиночестве, принимала эти традиции. Считала, что в семье должен быть муж. Обязательно. И в таком доме почти всегда был мир и покой. Лишь иногда всплеск эмоций для поддержания огня кажущейся любви. Мужчина, как правило, часть своей зарплаты прятал в заначку. И выделял жене некоторую сумму для своего пропитания. Одежду выбирал и оплачивал себе сам. А то, что касается жены и детей, пусть сама выкручивается, если хочет быть с ним и не жить в гордом одиночестве.
   Хорошо, что ему встретилась такая женщина: сама зарабатывала, никогда не интересовалась заработком своего суженного. Кроме того, что она была на руководящей работе, она ещё дома поддерживала порядок, удобный для жизни всей семьи и руководителем дома не выступала. Когда ещё не было детей, муж и не думал содержать свою жену, он просто её любил, дарил любовь физическую, не материальную.
   Вот родился сын! Некоторые требовательные жёны заставляют мужей дарить им подарки за то, что жена ему родила сына. А она – нет, она считала, что он подарил ей сына. Но с этих пор муж стал выделять жене сто двадцать рублей в месяц!
   Вы поняли, что это было тогда, давно, когда сметана стоила 35 копеек и молоко 28 копеек. И хлеб белый 20 копеек, а чёрный – 14 копеек. Вот были времена! Считать легко было!
   Живут в коммуналке, в бараке. Он стоит в очереди на квартиру, и она тоже в очереди на получение жилья. Комната тринадцать квадратных метров. Но, когда ни придёшь утром ли, вечером ли, всегда чистота, порядок, всё на месте.
   – А мне не нужна квартира, мне и здесь хорошо, – говорит он. Она молчит. Но надеется на его разумное решение.
   – Я жду ребёнка, – говорит жена.
   – Ты что, с ума сошла? Зачем нам ещё, – возмущается муж.
   – Пусть будет, – тихо, но уверенно говорит жена.
   – Тогда считай, что это не мой ребёнок!
   – Вот увидишь, родится и будет твоя копия. Старший – то на меня похож. Теперь твою копию будем ждать.
   Родился второй ребёнок и тоже сын, копия отца. Муж в отместку за непослушание теперь уже даёт не сто двадцать рублей, а только сто. Не послушалась, пеняй на себя! Она только слегка улыбается. Но так незаметно обязала ему детские ясли и детский сад, то есть детей он отводил и приводил. На собрание в школу – только он. Все воспитательницы и учителя таяли перед таким заботливым папой.
   Комната маленькая телевизор один на всех. Да в те времена и не было больше одного телевизора в доме. Начались споры. Дети хотят смотреть мультики, а папа хочет кино про любовь! Жена не стала спорить, купила второй телевизор. По одному – папа смотрит про любовь, а по второму в уголочке – дети смотрят мультики. Спор решён.
   – Да как же вы в одной маленькой комнатушке умудряетесь смотреть два телевизора?
   – А это недолго. Дети свои мультики посмотрят, и их телевизор отключаем. Все убавляют звук, потому что понимают, – смеётся жена.
   – У меня знаешь сколько денег? Могу машину купить, но не куплю. Пусть будут деньги, – хвастливым голосом говорит муж.
   – А для чего тебе деньги?
   – Ну, так, пусть будут.
   И вот перестройка! Жена успела получить трёхкомнатную квартиру ещё по тем бесплатным временам. Проектный институт жены закрыли, завод, где муж работает, чуть дышит… Но не у всех всё плохо. Они сумели выдержать все испытания того времени.
   Жена, благодаря своему уму и опыту сумела устроиться главным бухгалтером на хорошую фирму, стала зарабатывать столько, что уже нужды в деньгах её мужа вообще не было. Чего он там зарабатывал на своём чуть дышащем заводе, её не интересовало. Она старалась обеспечить впрок всю свою семью всем необходимым: техникой, квартирами для каждого сына, автомобилями и самим, чтобы независимо жить. Всё успела.
   Муж старше по возрасту, и вышел уже на пенсию в конце прошлого века. Какая пенсия у него – она не знает. Зачем ей! Она всё сама, и за рулём тоже она. Права получила, когда уже за пятьдесят перевалило. А он не разрешает давать автомобиль сыновьям. На дачу, которую кстати тоже она сама спроектировала и построила, только с ней, с её вождением. Себя только ей доверял. Но жена умная женщина, сумела его убедить, что сыновьям тоже нужен автомобиль. Когда ещё они заработают. А ей и простенький нормально будет.
   Так и продолжают мирно существовать, с редкими всплесками эмоций по несогласию в каких-то вопросах, в основном, касающихся детей. Но пришло и её время выходить на заслуженный отдых. Работала до шестидесяти с лишним лет. Муж уделяет много времени внучке, с женой вечерами прогуливаются в лесопарковой зоне. Она над ним не зло подшучивает. Он называет её: «Наша кормилица». И вот наступило время, когда они сравнялись по пенсиям. Теперь он уже отдаёт ей свою пенсию на общие нужды. Но следит за каждой включенной лампочкой, за каждой израсходованной копейкой. Не разрешает ей помогать детям материально. «Пусть сами зарабатывают!» Но она ему не возражает. Продолжает действовать своими методами.
   Живут теперь уже два старичка дружненько, подшучивая друг над другом беззлобно. Перешли достойно в двадцать первый век. Так и живут, не сопротивляясь. С умом и улыбкой. У них семья двадцать первого века.
   Прочитав всё это, спросят, а для чего ей муж?
   А для равновесия.

Размышление на тему…

   Как-то давно был разговор с коллегой. У неё не удачно сложилась личная жизнь, и она мне сказала: «У татар есть такая поговорка: если тебя обидел муж, то любой обидит». Я пыталась у неё выяснить, как это, почему? Она дала, конечно, примерный перевод, и разъяснила так, что как бы неуважительное отношение мужа к жене, даёт другим право тебя обижать. У восточных людей муж превыше всех, и, если он не уважает, то значит такое отношение справедливо. Я подумала тогда: ну это у восточных, а у других народов – не так. И вообще это ерунда.

   Но вот прошло много-много лет. Теперь вижу и с позиции своего возраста и жизненного опыта, оценивая многое со стороны, вспоминаю ту мудрую татарскую поговорку, которую слышала только в приблизительном переводе. А ведь правильно! Да! Обиженная мужем жена (в большинстве своём) теряет под собой почву, видит только свои минусы и даже плюсы её превращаются (в её представлении о себе) в минусы. Она становится раздавленной перед самой собой. Некоторые женщины пытаются противостоять такому состоянию, они строят удачно карьеру, пытаются выглядеть достойно, но под коркой у них эта боль оседает навсегда. И скажу, это очень нехорошее состояние.

   Я считаю, что в человеческом обществе женщина сильнее мужчины и многое может пережить, даже поможет мужчине выстоять в трудные моменты жизни… Мужчина только физически сильнее, а женщина сильнее во всех остальных аспектах жизни. Но эти обиды, которые ей нанёс муж, особенно любимый, пережить сложно и порой невозможно. Раненая душа страдает всю жизнь.

   Женская природа… Создатель отдал предпочтение мужчине почему-то, он наделил его сознанием превосходства над другой половиной человечества. Он отдал мужчине все права на жизнь, а женщина его придаток, который мужчина может использовать, как сам пожелает.

Как знать

   Чтобы понять и почувствовать талант, не нужны ни багаж знаний, ни жизненный опыт. Его достаточно увидеть, услышать, прочитать. Талант светится неземной красотой.
   Он ярок, как солнце, он слепит глаза, он воздушен и притягателен, как волшебство.
   Если вдруг посчастливилось повстречаться с талантом, то уже не забыть, не уйти, не выпутаться из этих сетей воздушного волшебства и пленительного счастья.
   Мне было лет восемь-девять, примерно в этом возрасте я его увидела впервые.
   В Доме офицеров было много всяких творческих кружков для детей. Праздники устраивали с большим концертом не только силами своего кружка, а также приглашали детей для выступления из других творческих коллективов: Дома пионеров, Дома учителя.
   Всегда все очень ждали эти концерты, где выступали талантливые дети, можно сказать, со всего города.
   Моя сестра занималась в хореографическом кружке при Доме офицеров, поэтому у неё была возможность сидеть в первых рядах зрительного зала и я с ней. Вот слышу, как по залу прошёл лёгкой волной шепоток:
   – Рудька сейчас будет выступать. Рудька сейчас будет выступать…
   На сцену вышел танцевальный ансамбль из Дома учителя, солировал мальчик лет десяти. Опять шёпот:
   – Вон Рудька, смотри, смотри…
   На нём был украинский костюм: широкие красные шаровары, вышитая рубаха, подвязанная ярким кушаком. Таким я его запомнила навсегда.
   Обратила внимание, как высоко он прыгает, делает в воздухе полный шпагат в прыжке. Поскольку я сидела очень близко, то сумела разглядеть его лицо и обратила внимание на его удивительный нос: чувственные ноздри тонкие и раздуваются при каждом сложном движении. У меня защемило под ложечкой и впервые в жизни испытала тайный восторг, восхищение и полное пленение.
   С тех пор, как только детский утренник в Доме офицеров, я приходила пораньше, чтобы занять место поближе и опять насладиться этим волшебством. И каждый раз в зале тот же шёпот «Рудька, Рудька…», затаив дыхание все были поглощены его танцем.
   А потом он куда-то исчез, пропал из поля зрения. Но почему-то я никому не говорила про свой восторг, не спрашивала ни у кого, куда исчез Рудька и почему не выступает. Мысленно часто о нем вспоминала. Шло время. Прошло очень много лет. Я на кухне готовила обед и между делом посматривала на экран телевизора. Слышу передача про артиста балета Рудольфа Нуреева, это уже после его смерти. Рассказывают о его детстве и показывают детские фотографии. И вот фотография его в том возрасте и костюме, как я его запомнила.
   Как стояла, так и села, обхватив лицо руками. Так вот Он, Рудька, тот самый, который так восхитил меня в далёком детстве.
   Сердце готово выпрыгнуть из клетки от частых ударов счастья. Мне было суждено увидеть его в самом начале его творчества, когда ещё никто не знал, что он станет знаменитым Рудольфом Нуреевым! Слёзы застилали глаза… «Какое счастье, я видела его, запомнила и навсегда восхитилась».

Есть женщины…

   Я сидела в холле детской музыкальной школы, ждала внучку. Если вы когда-нибудь сидели в подобном месте, то знаете, что совсем не утомительно ожидание в этом заведении, потому что из каждого класса доносятся звуки рояля, скрипки, аккордеона, балалайки, а вдалеке слышно хоровое пение. И для ожидающих родителей созданы все условия: кресла, диван и стулья. К тому же выставлены стенды с фотографиями музыкальных концертов и грамотами, которыми награждены участники разных фестивалей и конкурсов.
   Обычно в одно и то же время появляются уже познакомившиеся родители, которые пришли встречать своих детей. В этот день никого из моих знакомых не было. И вот… вошла яркая женщина с пышной копной кудрявых рыжих волос, в красивом бордовом костюме, стройная, подтянутая, с лёгким шарфиком на шее, туфли на высоком каблуке. На неё нельзя было не обратить внимание, она вписалась в ансамбль звуков, доносившихся из разных классов. Я как-то сразу выпрямилась, подобралась вся, и что-то знакомое мелькнуло. Она подошла к доске с расписанием уроков по теории, и я увидела её профиль, глаза… волосы…
   О! Так это же Лариса! Но почему она так молодо выглядит?! Может быть я ошибаюсь? Мы же учились в восьмом классе вместе! Когда нашу женскую школу объединили с мужской, тогда все классы переворошили, и мы с ней оказались в одном классе. Не может быть, наверное, ошиблась, но всё-таки мне кажется, что это она. Тогда я встала и подошла ближе, и тоже стала рассматривать расписание. Тут и к ней пригляделась. Она! Лариса! Нет сомнения, вблизи и морщинки видны, и возраст чувствуется, но всё ж, молодая по сравнению с моими ровесницами и, наверное, со мной.
   – Лариса?
   – Я! Ха-ха, – рассмеялась она, – а я тоже тебя узнала, но не решилась подойти. Ты всегда такая важная ходишь, думаю, а вдруг не захочешь признать.
   – Да какая я важная, ты что! Столько лет мы не виделись, а я всё-таки тебя узнала. Лариса, какая же ты молодец, как шикарно выглядишь, такая молодая!
   – И ты неплохо выглядишь, и я тебя узнала.
   Тут мы с ней устроились на диванчике и наперебой стали рассказывать свою жизнь, вспоминали одноклассников, кто кем стал, как судьба кому улыбнулась, а кому не очень. И теперь мы с ней встречались три дня в неделю.
   Лариса, стала музыкальным работником в детских учреждениях, она окончила музыкальную школу по классу скрипки, а потом музыкально-педагогическое училище. Но, боже мой, как она прекрасно выглядит! И, каждый раз, при встрече я видела её в новом элегантном, неповторимым, эксклюзивном наряде.
   – Лариса, ты опять меня удивила, какая кофточка! Где ты такое находишь?
   – Ха-ха, – смеётся Лариса, – сама связала. Распустила старые кофты, постирала пряжу и связала.
   – Но рисунок тоже сама придумала?
   – Конечно! Мне покупать не на что, сама выкручиваюсь, как могу. Муж стал инвалидом из-за своей любви к водке. Ему ампутировали ногу, вот хожу с ним по больницам, не можем пенсию оформить. Я, вообще-то, с ним давно в разводе, ещё тогда он не был инвалидом, но выгнать его не смогла, потому что у него нет другого жилья, а эту трёхкомнатную квартиру я сама заработала, жалко делить, хочу внуку оставить. Так и живём под одной крышей. Сейчас, сама знаешь, как на пенсию прожить. Вот устроилась гувернанткой в богатую семью. Забираю их девочку из школы, кормлю, учу с ней уроки, отвожу в музыкальную школу, потом на балет. Суббота и воскресенье – свободные дни. Но в эти дни тоже подрабатываю в фотоателье по три часа в день. Мой младший ещё учится в институте, а наш детский садик, где я работала, закрыли, здание отдали какому-то коммерческому ВУЗу. Так и живём! Стараюсь ещё внукам помочь. Кручусь как молодая, наверное, поэтому выгляжу молодо!
   Я слушала и удивлялась её оптимизму, её жизнеспособности. Но собственно, что удивляться! Моё поколение все прошли через эту заваруху в стране, когда и зарплату задерживали на несколько месяцев и пенсию платили с большим опозданием. А надо было как-то выживать всей семьёй. И мы ещё старались создать детям и внукам атмосферу счастья и радости. Умудрялись и дни рождения справлять и не ныли, что денег нет, делали подарки детям и внукам, и такие, как Лариса, всегда были веселы. При встрече обсуждали свои проблемы и чем могли помогали друг другу. Да… были времена…
   А вот на мужчину нашего возраста в то время опереться не каждой женщине получалось. Некоторые мужчины, кажется, растерялись тогда, а женщины, как всегда, подставили своё плечо. Вот и Лариса. Она не терялась ни в какой ситуации, замуж выходила каждый раз с надеждой на взаимную поддержку, но вот как-то не получалось. И мужа, с которым была уже много лет в разводе, поддержала, оформила ему инвалидность, пенсию и ухаживала за ним до последнего дня.
   Когда я всё это узнала, была удивлена и восхищена её человеколюбию.
   – А как же, сказала она мне, – это же отец моего сына.
   Никогда никакой корысти, только понятие и выручка в трудную минуту.
   Прошло много лет, и я опять случайно встретилась с Ларисой. Дети и внуки, благодаря её заботе, крепко встали на ноги, независимы, самостоятельны, обожают свою маму и бабушку, а теперь уже и прабабушку. Она всё так же прекрасна, оптимистична, с новым мужем. Они вместе поют в народном хоре, вместе на даче пропалывают огород, сажают, выращивают и поют в унисон.
   И никакие перестройки в стране не сломят её оптимизма и веру в себя и только в себя и надежду на счастье.

Во всём виноват фильм

   – Скучный фильм, тебе не показалось?
   – Нет, мне понравился. Это в моём духе. Мелодрама и романтика, – Рита замолчала. Ей не хотелось его обсуждать сейчас. Он взволновал её, посеял грусть и тоску.
   Её спутница Шурочка что-то ещё говорила про своё впечатление, смеялась, но Рита её не слушала. Она думала о своём. Музыка красивая и актёры играли без лишних эмоций, всё на уровне взглядов и незначительных слов, но так сумели передать чувства двоих, что в данный момент хотелось только думать, мечтать и не обсуждать. Шурочка намного старше Риты. Никогда не была замужем, и ни с кем никогда не встречалась. Она красивая, умная, но одна. Многие девушки её поколения остались одни, их кавалеры 1922—25 года рождения погибли на войне. Но она уже о своём личном и не думала. Рита тоже была уже ближе к тридцати. Но мечтала найти свою любовь и ждала её. Про себя отметила, что у героини фильма фасон платья, как у неё сейчас, и длина такая же. Только не понятно, какого цвета, кино-то чёрно-белое. А у Риты синее платье. Решила, что у героини тоже синее. Шла и улыбалась, вспоминая, как та танцевала.
   Рита с мамой приехала в гости к Шурочке. Она у них впервые. Их родители какой-то период жизни прошли вместе и решили организовать встречу.
   Шурочка купила билеты на новый фильм «Каждый вечер в одиннадцать». Чёрно-белое кино, серые волны моря дополняли тихую, нежную музыку фильма. В главных ролях всеми любимый тогда Михаил Ножкин и очаровательная Маргарита Володина. Немного придя в себя, Рита услышала Шурочку:
   – А мне больше нравятся фильмы, где всё ясно и понятно. А тут додумывай, да разумей. Очень сентиментально.
   – У каждого своё мнение, мне нравятся такие фильмы.
   Наконец, дошли до дома. Особо говорить им было не о чем.
   – А вот и мы, – радостно сообщила Шурочка.
   – А вас тут гость дожидается.
   – О, Костенька, пришёл! Вот знакомься. Маргарита – наша гостья, о которой мы тебе говорили.
   Обаятельный, застенчивый, синеглазый, с копной пушистых русых волос Костя – самый любимый Шурочкин племянник.
   – Здравствуйте, а я вас заждался, уже давно пришёл. Не знал, что вы в кино отправились, – смущенно и слегка покраснев, густым голосом высказался Костя.
   Рита с интересом рассматривала его. И думала: «Надо же, покраснел слегка, не мальчик ведь, а красив этот Костя!» Она ещё находилась под впечатлением фильма и отвечала на вопросы кратко, без встречных обязательных вопросов. Костя ещё немного посидел, расспросил про фильм и ушёл.
   – У Кости жена скоро должна родить. Пять лет уже женаты, но детей не заводили, потому что жена училась в институте. А сейчас уже можно, институт закончила. – рассказывает Шурочка, – но не очень они хорошо между собой ладят. Вот уж родится ребёнок, может быть, и найдут общий язык. Костя у нас очень хороший, ответственный, серьёзный, ценится на работе. А ей всё чего-то надо. То не так, это не эдак. Избалованная. Папа профессор, мама доцент, дома полная чаша. Привыкла жить на всём готовом.
   Рита слушала и думала: «Неужели даже такие красивые мужчины бывают не устроены в жизни. А я думала, что только женщинам не везёт». Потом Костя заходил к ним ещё несколько раз. А когда Рита с мамой уезжали, он пришёл их провожать с большим букетом алых роз.
   Прошло два года. Уже росла дочь у Кости и Рита часто вспоминала Костю и ту поездку. И вдруг он позвонил.
   – Алло, это я – Костя. Еду к вам в командировку, никогда прежде не бывал у Вас в городе. Встретишь?
   – Да, да, конечно, встречу! Ты самолётом, во сколько?
   Он прилетел, моросил мелкий осенний дождь. Был вечер. Она под зонтиком, а он так с открытой головой и улыбается во весь рот, глаза совсем синие-синие.
   – Костя, вставай под зонтик!
   – Да, нет, не растаю!
   Немного помолчали. Рита не знала, как начать разговор.
   – Рита, я развёлся с женой. Приехал к тебе.
   – Ты что? У тебя там ребёнок!
   – Не получается у нас мирная жизнь. А вот как увидел тебя тогда в первый раз и подумал: «неужели такие девушки есть в жизни, на самом деле?» Я думал, что только в кино такие бывают. И с тех пор о тебе думаю. Я написал как-то письмо тебе, а ты не ответила.
   – Я твоей маме написала, что получила от тебя письмо, у меня всё по – прежнему. Я, правда, не знаю, что тебе сказать, Костя!
   – Скажи, что выйдешь за меня замуж.

Прозрение. Ясунари Кавабата

   Я вновь вернулась к Ясунари Кавабата. Как-то мне предложили почитать рассказы Харуки Мураками. Нашли созвучие одного моего рассказа «Заглянуть в душу» с его рассказом «Ледяной человек». Я очень сопротивлялась. Но поскольку что-то созвучно, решила именно этот рассказ почитать. Да. Тема одна. Но я прочитала весь сборник рассказов. Читала и вспомнила свою маму и давние времена. Была почти совсем молодая. Купила книгу (1975 год) «Стон горы» Ясунари Кавабата. В те времена трудно было купить хорошую книгу, но я работала в Академии наук, и у нас был свой киоск от магазина «Академкнига». Вот там представлялась такая возможность приобрести интересную книгу. Японская литература стала появляться на полках. Начала читать «Стон горы».
   Мне показалось такое занудство. Какой – то старый (62года!) вспоминает и перебирает всю свою жизнь, обращён внутрь себя и всё анализирует, пытается вспомнить давно забытое, его мучают сны о прошлой жизни. И мне не понравилось, я забросила чтение.
   Но моя мама (ей было тогда 71 год) любительница чтения, перечитавшая, по-моему, всю художественную литературу в книгах, периодических журналах, современную и всех прошлых веков, очень заинтересовалась этим произведением и всё время мне говорила: «Обязательно прочитай эту вещь. Мудрое произведение». И потом спрашивала: «прочитала?» Но я её так и не дочитала.
   Когда начала читать Мураками, почувствовала, сквозь года, общий стиль изложения. Хотя многое зависит от переводчика, но переводчики разные у этих книг. Я поняла, что в стиле изложения присутствует образ японского мышления, который, достаточно умело, передают переводчики. Была очень удивлена.
   Нашла книгу «Стон горы» Ясунари Кавабата в дальних углах своих шкафов. Бумага пожелтела. Держу в руках и чувствую присутствие мамы, которая как бы говорит: «Ну что, доросла до чтения такой литературы? Читай, читай. Но лучше было бы, если прочла тогда».
   Открыла книгу и теперь читаю. Главный герой Синго Огата. Ему 62 года, Он ещё работает на фирме, ходит иногда на танцы. Но уже прислушивается к каждому своему настроению, каждой мелочи, касающейся его здоровья, пытается разгадать каждый свой сон. Он слышит всякие звуки, на которые другие не обращают внимание. Он слышит стон горы, который «похож на далёкий стон ветра, и в нём чувствовалась глубоко скрытая мощь, как в подземном царстве». Синго кажется, что это знак о приближающейся смерти. Дети к нему снисходительны. Вернее не к нему, а к его возрасту. Синго очень целомудрен. А сын современный человек. У сына кроме жены есть и другие женщины. Отец с сыном друг друга понимают без слов. Каждый чувствует мысли другого. Сын взял с полки книгу, открыл и дал отцу прочитать (про Париж). Я думаю, что эти слова принадлежат Кавабата, когда-то путешествовавшего в Париж:
   «Здесь не утрачена идея целомудрия. Видеть друг в друге не просто любовников – вот средство, которое позволяет мужчине не страдать от любви к женщине, а женщине – от любви к мужчине, позволяет им наслаждаться и дольше любить друг друга. Таков, в общем, способ сохранить внутреннюю гармонию…» То, что прочёл Синго, показалось «не остротой, не парадоксом, а прекрасным прозрением». Вот я думаю. Часто прозрение приходит слишком поздно, когда уже ничего нельзя изменить. И только годы, годы дают понять то, что дОлжно было понимать тогда, давно. Но работа, семья, быт так отвлекают от глубокого познания жизни, её анализа. И только в конце жизни начинаешь понимать всю её глубину, но уже нет времени.
   Очень красиво, детально, тонко и чувствительно описывает Кавабата каждый миг, который осталось прожить Синго Огато. «Лунная ночь кажется глубокой. И эта глубина ощущается как бесконечность».
   Да. Летала одинокая душа, и заблудилась в дебрях мирозданья. Она блуждала, так и не нашла любви, тепла, душевного признанья. Быть может это и не существует вовсе, быть может всё придумано людьми? Быть может это нужно просто вычесть, понять, простить и не искать причин.
   Нет. Нет, всё не так, должно быть. Определить и сформулировать, пожалуй, ничего нельзя. Везде подводные теченья, свои глубины, тайны бытия. Ведь даже дважды два бывает пять, смотря в какую призму заглянуть. Нет однозначности нигде, опять всё очень спорно, если всё перечеркнуть.
   И что… И только бесконечность с нами, она везде, всегда, во всём. Не описать её словами, она в неведенье своём. Ряд чисел – он же бесконечен! Ряд слов – и он не ведает конца! Хотя ряд чисел безупречен, но это лишь всего слова…

Избранное Ольга Реймова