Соломантик

Стиг Есперсен Лейф

   История из девяностых о молодом человеке прогуливающимся, в поисках смысла жизни, среди повседневной суеты города Копенгагена

   © Стиг Есперсен Лейф, 2017

   ISBN 978-5-4485-6996-8
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Прадед

   В последний раз мы виделись у него дома незадолго до его смерти.
   Я услышал приближающиеся к двери шаги еще до того, как старик коснулся цепочки. В лицо дохнуло запахом из квартиры. Прадед выглянул из дверного проема, что-то проворчал и открыл дверь, проковыляв несколько шагов назад. Я шагнул в пропитанный квартирным запахом коридор, приветствуя его и пожимая мягкую, сухопарую руку.
   «Захвати себе пива или содовой в холодильнике – я пью только лимонад – и проходи в гостиную, чтоб я видел тебя, сынок», сказал старик и пошел вперед.
   Он проковылял до своего кресла рядом с древним ламповым радиоприемником и уселся в него. Огромный стеклянный экран, с кучей названий городов на шкале, пробудил в душе неодолимую тягу к странствиям, возвращая в те далекие времена, когда я был еще совсем юной копией самого себя. Бросив взгляд на радио, и поймав несколько любимых названий, я почувствовал, как от них в области солнечного сплетения по-прежнему закручивается ноющий и болезненный комок.
   По другую сторону от кресла стояло мусорное ведро, используемое для сплевывания. Прадед был последним человеком на земле, все еще жующим табак – во всяком случае, мне так думалось. Я заметил, что с нашей последней встречи меткости ему никоим образом не прибавилось – из-за этого ведро, ковер и приличный отрезок обоев за ним стали одного цвета. Если бы старик был заводом, власти давно закрыли бы его за загрязнение окружающей среды.
   Вощеная скатерть свисала на стул; я достал его из-под скатерти и обеденного стола, и уселся перед прадедом с лимонадом.
   «Итак, ты получил диплом специалиста», произнес он, схватив стоявшую возле кресла трость.
   Я кивнул. «Да. Учеба наконец-то закончилась».
   «И ты уже нашел работу по специальности?»
   Я взглянул на него. Стоило ли рассказывать сказки и вешать лапшу на уши, или лучше сказать суровую правду?
   «Получив, наконец, диплом, я поклялся, что больше никогда не буду тратить время на это дерьмо», ответил я и стал наблюдать за выражением лица старика.
   С его губ слетел странный звук – нечто среднее между кашлем и смешком – точно сказать я не мог.
   Он фыркнул и отправил сгусток слюны в направлении мусорного ведра.
   0:15! Я поставил пометку в своей собственной турнирной таблице и глотнул напитка. Он поднял руку с тростью и вытер рукавом рот.
   «Что ж, ты пошел по стопам своего отца, и теперь все, чего ты можешь желать от жизни – и дальше следовать в том же направлении». Он зажал трость между коленей и сложил ладони на ее рукоятке.
   «Так что, сынок? Что ты планируешь делать со своей жизнью?»
   «Еще точно не знаю. Мне определенно хочется попутешествовать какое-то время, посмотреть мир… Подумываю даже отправиться в плавание». Я взглянул на радио, заставив себя говорить собранно и обдуманно.
   Выдержал секундную паузу.
   «Я хочу посмотреть мир, понимаешь? Меня постоянно мучит чертова жажда перемен – не знаю, каких конкретно – главное, чтобы я еще никогда в жизни этого не пробовал».
   Опираясь на трость, прадед поднялся и сжал мое плечо. Потом мимо обеденного стола проковылял к окну и остановился. Сильно прищурившись, посмотрел сначала на небо, затем на улицу под нами. Воспользовавшись минутной тишиной, я осмотрелся. Эта квартира пережила двух его жен. Я помнил только вторую. Она мало говорила, но много улыбалась и угощала меня содовой с бутербродами. В комнате было несколько ее фотографий, в то время как от первой жены остался один-единственный снимок. Я расслабил глаза, и черно-белые тени размазались – теперь казалось, что на фото запечатлен призрак. Говорят, она умерла при родах. Это была мать моего деда.
   Прадед посеменил обратно и снова уселся в кресло.
   «Твой отец говорил, что ты еще мальчишкой постоянно задавал вопросы, когда тебя просили что-либо сделать или пытались чему-либо научить. Чтобы ни требовалось, ты всегда спрашивал, зачем». Из кармана рубашки он достал маленькую жестяную коробочку. Положив в рот порцию жевательного табака, протянул коробочку мне. Он поступал так с самой первой нашей встречи, но так и не смог убедить меня попробовать и поплеваться за компанию.
   «Именно поэтому ты вырос таким беспокойным и вечно жаждущим – постоянно задаешь вопросы и никак не можешь смириться с реальностью. Вечный знак вопроса – это признак живости, но также проклятье для человека». Он шумно втянул носом воздух и продолжил свою тираду.
   Вот засада! Я вертел и тряс бутылку в руках. Прадед выглядел очень серьезным. Начал зудеть глаз, и я быстро почесал его, пытаясь сохранить сосредоточенный вид.
   «Ты происходишь из очень древнего рода рабочих, горничных, крестьян, доярок, знахарок и, вероятно, нескольких шутов», он улыбнулся, не глядя на меня. «Из довольно разношерстной толпы, которой ты ни в коем случае не должен стесняться, потому что большинство из них было хорошими людьми, тяжело трудившимися, чтобы заработать на кусок хлеба и крышу над головой. Но в постоянной борьбе с холодом и голодом не остается времени ни на что другое. У наших предков не было возможности учиться торговле или творчеству, то был удел наивных аристократов и землевладельцев. Теперь этим занимаются предприниматели».
   «Конечно, время от времени вспыхивали бессмысленные восстания и прочие дурацкие войны, оставляя женщин вдовами, а детей – сиротами. Некоторые пытались изменить мир другими средствами, но их подкашивали хвори, либо спиртное и несчастные случаи. Беспощадным убийцей была зима, поджидая и заманивая в западню старых и слабых, подкошенных голодом, забытых судьбой».
   «Дети, ха! Единственное, на что были способны наши бесчисленные предки, это плодить по чертовой дюжине отпрысков – как законных, так и ублюдков. Дьявол, детей бедняки всегда делали хорошо». Он закашлялся и посмотрел куда-то на стену. «Я уже не говорю о женщинах – те немногие, которым не повезло умереть от непосильного труда, кишечных заболеваний или другой заразы, торговали телами, чтобы защитить себя и своих отпрысков. Они были хорошими и работящими людьми, но ничего в этом мире не решали. О, да, быть мужчиной – тяжкий труд, но во многих отношениях быть женщиной – куда сложнее». Старик кивнул в сторону фотографий. «Поэтому у женщин не бывает хорошего чувства юмора. Жизнь обходится с ними слишком жестоко, потому они не видят в ней ничего смешного. Да, да, пусть земля им будет пухом». Он замолчал и уставился на своих жен. Я сделал еще глоток и закинул ногу на ногу, что заставило его снова повернуться ко мне. Шея прадеда казалась слишком тонкой для огромного воротника рубашки, хотя, возможно, это из-за подтяжек та подпрыгивала почти до ушей, создавая такой эффект.
   «Теперь для нас, работяг, настала эра прав человека, гуманистских взглядов и социального обеспечения. Впервые в истории у нашей семьи появилась возможность спокойно вздохнуть и подумать о чем-то другом, кроме постоянной борьбы за выживание». Он наклонился ближе, буравя меня глазами. «И что делают с этой возможностью мои дети и внуки? Спускают свой бесценный шанс в трубу, нарабатывая материальное благосостояние, и проводят остаток времени на диване, таращась в экран телевизора, будь он неладен! Господи!» прадед тяжело дышал. Сгусток смешанного со слюной сока собрался в уголке его рта. Он откинулся в кресле, оперев трость о внутреннюю часть бедра.
   Я видел, как дрожащими руками он впился в подлокотники – в этом человеке по-прежнему бушевала страсть, несмотря на солидный возраст. С губ слетел очередной плевок – меткий выстрел, улучшивший счет сегодняшнего вечера – и он уселся обратно, вытирая подбородок.
   «Мне нечем похвастать. Я участвовал в зарождении профсоюзного движения, но получил хороший пинок под зад, черт бы их побрал! Мне задали знатную трепку во время забастовок – а дальше проблемы со спиной и недостаток силы не дали совершить что-либо значимое. Мне даже нечего привести будущим поколениям в качестве примера для подражания. Нет, нет, нечего и думать об этом».
   Он потянулся и схватил меня за руку. «Но ты можешь сделать это! Ты можешь взять жизнь в руки и следовать за мечтами! Только не влезай в долги и обязательства. Не пускайся в покупку в кредит ненужного барахла вроде домов, навороченных тачек и прочего дерьма, которое лишит тебя контроля над собственной жизнью и превратит в раба, как большинство людей. Всегда контролируй собственные деньги, и не трать те, которых у тебя нет. Отсутствие долгов – это свобода. Долги и страх потерять то, что имеем – вот из-за чего большинство из нас собственноручно возводит себе тюрьмы!»
   Я почувствовал себя только что вылупившимся птенцом. «Думаешь, у меня получится? Что если… то есть, хватит ли мне сил?» Внутри бушевал ураган.
   Старик отпустил мою руку и снова рухнул в кресло. «Я внимательно наблюдал за своими детьми и внуками, но ни у кого не было нужных способностей или жажды чего-то нового, что позволило бы вырваться из западни Закона Янте. Они погрязли в безопасности и комфорте повседневности, отказываясь выглядывать дальше местных газет». Он покачал головой и невидящим взглядом уставился в пол.
   Я не знал, что ответить, все еще пытаясь разложить по полочкам то, что только что услышал. Залпом выпив лимонад – одной проблемой меньше – поставил бутылку на вощеную скатерть.
   Старик кашлянул и стал вращать в пальцах трость, описывая круги. «Жажда большего заставит тебя ежедневно бороться с самодисциплиной и разочарованием, потому что ты знаешь, что мог бы сделать что-то великое, если бы только знал, что. Но узнать это можно лишь методом проб и ошибок». Он ткнул в меня тростью и сказал, «Я не требую от тебя определенного образа жизни, потому что внутренняя жажда – если она достаточно сильная – все равно не позволит жить так, как большинство». Он быстро сплюнул, не целясь – плевок ударился о стенку ведра и медленно стек на пол. Очередная жалкая подача.
   «В твоей жизни будет много моментов высшего счастья. В ней также будет много длинных, трудных дней, когда придется не давать себе увязнуть в самобичевании, лени и посредственности. А еще будет своя порция боли и страданий, которая – если грамотно воспользуешься уроком – многому научит, потому что тебе необходимо понять, что есть светлая и темная боль. Темная боль калечит, заставляя терять самого себя, в то время как светлая позволяет расти».
   Он прочистил горло, и я понял, что старик хрипнет, что было, в общем-то, не удивительно, учитывая, с каким запалом тот толкал свою речь. Он снова вытер рот рукавом, чувствуя, как по уголкам стекает сок, затем слегка почесал небритый подбородок.
   Я находился в полном оцепенении, а в голове стоял ужасный шум.
   «Однако», сказал прадед еще громче. «Самого по себе хорошего образования недостаточно. Диплом с хорошими оценками и постоянная работа конторской крысы до самой пенсии не принесут тебе пользы. Недостаточно просто много знать о том, что открыли другие. Понимаешь? Нужно самому созидать что-то – показать пример, ясно? Запомни, нельзя жить за счет чужих достижений».
   «А еще нужно приносить пользу, а не просто слоняться по углам, хвастаясь своими знаниями, ясно? Слишком много людей бесцельно носится с амбициями, на деле представляя собой всего-навсего чертовы пустышки. Ах, да». Он тяжело вздохнул.
   «Всегда было и будет множество тех, кто вынашивает в себе мечту и жажду делать что-то другое, просто недостаточно сильную. Они притупляют разочарования самообманом, оборачивают ложью и хоронят свои мечты. Начиная лгать себе, они застревают по жизни на одном месте. И однажды эти постаревшие, ожесточенные люди возненавидят себя, лелея обманутые мечты. Так же, как и многие люди, с которыми столкнет тебя судьба, они поддерживают Закон Янте. Не становись одним из них! Будь верен себе и своим мечтам!»
   Старик дышал открытым ртом, и его грудь то и дело тяжело вздымалась под напором раскрывающихся легких. Наконец, снова расслабившись, он открыл глаза.
   Наверное, на лице у меня был написан парализовавший сознание ступор, потому что прадед внезапно рассмеялся и ткнул в меня своей тростью.
   «Выше нос», смеясь, он закашлялся. «Просто расслабься и позволь жизни идти своим чередом, а понимание придет само. Поверь мне, сынок!» Он облокотился на подлокотник и отправил в ведро самый крупный плевок за сегодняшний вечер.
   Бам! Отличная подача! Вперед, прадéда…
   «Но послушай, сынок, когда тебе станет одиноко, а такое ощущение будет появляться часто, просто подумай, что тебя произвели на свет двое, четверо произвели на свет твоих родителей, и восемь человек родили тех четверых. То есть, пять сотен лет назад потребовалось полмиллиона людей, чтобы произвести на свет потомство, которое сошлось на тебе. Поэтому, когда станет одиноко, просто подумай обо всех тех людях, которые нашли свое продолжение в тебе».
   Я ощущал себя сидящим у экрана, с открытым ртом, ловившим откровение из поставленного прадедом фильма.
   Завизжал дверной звонок, возвращая меня в реальность. Я поднял задницу со стула, продолжая таращиться на старика.
   «Сядь, у нее есть ключ».
   «Что… Кто? У кого есть ключ?» спросил я.
   Щелкнул замок, и по квартире эхом покатилось приветствие.
   Старик казался довольным, в пику моей растерянной, глазеющей на него роже.
   «Моя сиделка», прошептал он. «Сиськи просто отпадные». Он похлопал меня по колену.
   Улыбнувшись, я ответил. «Круто».
   «Всегда прошу ее поправить мне в кресле подушку за спиной, чтобы полюбоваться ее восхитительной ложбинкой и вспомнить молодость. О, да, это зрелище подымает настроение на весь остаток дня».
   На миг в его глазах загорелся юношеский азарт. «Если перестать подглядывать, то и до гробовой доски недалеко, сынок».
   Широко улыбаясь и буквально излучая распиравшую ее энергию, девушка вошла в гостиную, снимая пальто. Как и во всем остальном, старик знал, о чем говорил. Я подал ему знак, показав ОК указательным и средним пальцами, пока она набрасывала жакет на спинку стула.
   «Я же говорил», пробормотал тот.
   Сиделка обернулась. «Простите, что?»
   «О, ничего. Я просто прощался со своим правнуком».
   «Да, наслышана о тебе», ответила барышня, пустившись в пустую болтовню из разряда «рабочие клише».
   «Я провожу тебя до двери», произнес старик, с большим трудом поднимаясь. Сиделка взяла его под руку и рывком подняла с кресла. Я хихикнул, когда его взгляд скользнул в декольте ее рубашки.
   В прихожей мы пожали друг другу руки.
   «Однако должен предупредить», сказал прадед. «Тебе придется бороться не только против всего мира, что уже достаточно паршиво. Самые коварные козни будет строить твоя же семья». Он тростью разгладил складку на ковре. «И не потому, что твои родственники злые или желают тебе зла – во всяком случае, не осознанно – но, если ты докажешь, что можно жить по-другому, с другими ценностями, если поставишь под сомнение их образ жизни, им может показаться, что они зря потратили свои годы. И, конечно, следует понимать, что они не могут позволить себе подобное, поэтому, из страха перед тобой и перед собственными чувствами, они будут нападать, чтобы ты не мог воскресить их мечты. Посему именно тебе временами будет казаться, что ты зря тратишь свою жизнь, делая другой выбор. Глупо, но большинство из них будет радоваться твоим ошибкам, потому что они так привыкли, а еще потому, что не смогли воплотить в жизнь собственные мечты, понимаешь? Посему, будь осторожен, парень!»
   Я открыл рот, чтобы ответить. Прадед перебил меня.
   «Хватит разговоров на сегодня. Не думай о том, что я сказал, все со временем утрясется само. Просто наслаждайся жизнью, напейся и развлекись с какой-нибудь красоткой. Все придет в свое время».
   Я стиснул его руку, и он вернул рукопожатие. После пары неудачных попыток совладать с замком мне все-таки удалось открыть дверь. Старик похлопал меня по плечу, когда я уже выходил в проем. Стены эхом отразили звук захлопнувшейся за спиной двери.
   В следующий раз я переступил порог этой квартиры, когда прадед уже отправился в мир иной. Сиделка пыталась достучаться ко мне все утро. Когда я, наконец, прочитал ее сообщение, старика не было в живых. Я сразу отправился к нему и вошел в квартиру как раз, когда сиделка с медсестрой одевали его в «красивый» костюм. Он хотел быть похоронен именно в этом. Я перепугался до полусмерти, поскольку никогда раньше не видел покойников. Окно в спальне было распахнуто настежь, шторы трепетали на ветру, то закрывая колючий и холодный дневной свет, то отодвигаясь и пропуская его в комнату.
   «Поможешь одеть его в костюм?» спросила сиделка.
   Я посмотрел на нее, а она взяла меня за руку и подвела к постели. Остановившись у изножья, я взглянул в его лицо.
   «Он выглядит незнакомым. С трудом узнаю старика».
   «Твой прадед вполовину похудел перед смертью, хотя, в остальном, все старики выглядят почти одинаково, независимо от пола», пробормотала медсестра, стоя с противоположной стороны кровати.
   Сиделка провела меня вдоль постели, все еще держа за руку, и остановилась у изголовья. Теперь узнать прадеда стало проще, хоть и ненамного. С приоткрытым ртом он напоминал лысого, мертворожденного птенца. Кожа по цвету сливалась с когда-то белой, но пожелтевшей от времени стеной.
   «Если будешь поднимать и придерживать его, мы быстро наденем костюм».
   Я окинул взглядом медсестру и пробормотал. «Хорошо. Только скажите, что делать».
   Они уже надели на него белую рубашку. Сиделка отошла от кровати и стала вынимать брюки из целлофановой упаковки, в которой обычно отдают вещи из химчистки.
   «Поверни его к себе, чтобы мы натянули брюки».
   Я кивнул и одной рукой осторожно взял прадеда за плечо, вторую положил ему на бедро и потянул на себя. Его рука упала на бок, вытянувшись вдоль края кровати и шлепнув меня по бедру. Женщины натянули брюки, я снова положил его на спину и поднял руку на место. Это оказалось сложнее, чем думалось – рука странным образом не слушалась. Медсестра и сиделка надели на старика туфли, его лаковые кожаные туфли. Прадед купил их уже на склоне лет – он говорил, что много лет хотел такие, но не осмеливался купить раньше.
   «Хорошо, теперь пиджак», скомандовала медсестра. «Я одену одну руку в рукав, а потом мы – ты и я – возьмем его под руки и немного приподнимем, чтобы протянуть пиджак под ним и одеть вторую руку. Я передам тебе пиджак, а ты второй рукой придержи голову, чтобы не откидывалась. Готов?»
   Я еще раз посмотрел на нее – черт подери, да я никогда не буду готов к подобному.
   Старик оказался легким, как пушинка; я положил ладонь ему на затылок, прижав редкие белые волосы к холодной коже. Голова казалась хрупким глиняным сосудом.
   Медсестра просунула пиджак под ним и сказала, что можно опускать. Я медленно положил голову обратно на подушку и вынул из-под нее руку. Вот черт! Один глаз у старика был приоткрыт, и я быстро повернулся к сиделке, которая спокойно оттолкнула меня и пальцем прикрыла веко.
   «Умеешь завязывать галстук?» затем спросила она.
   «Да, конечно», ответил я. Здесь было чертовски жарко.
   «Старик просил похоронить с ним два красных галстука. Один на нем, а второй – с серпом и молотом – нужно положить в карман пиджака», пояснила сиделка, передавая нам с медсестрой по галстуку.
   «Да, верно», ответил я.
   Он как-то говорил об этом. Сказал, что в одном хотел отправиться на Небеса, чтобы отыскать жену, затем переодеть галстук и спуститься обратно, передать привет приятелям. Мне было интересно, как в раю решают столь пикантные проблемы – поднимаются туда после смерти и разыскивают жену, если при жизни были женаты несколько раз. Однажды я спросил об этом одного очень серьезного и религиозного товарища. Тот ответил, что земные банальности не имеют значения на Небесах, потому что поднимаешься ты туда уже ангелом, а у ангелов не земной образ мышления. Я перекинул галстук вокруг шеи и прикинул длину перед тем, как завязывать.
   Когда мы закончили, я встал и посмотрел на прадеда в последний раз. Он говорил правду – как только душа покидает тело, остается лишь пустая оболочка, имеющая мало общего с обитавшим в ней человеком. Старик стал моей «первой смертью», однако, это не особенно помогло мне в следующий раз.

+25:00

   Издав нечто похожее на стон, я сел, а затем быстро скатился с постели. В зеркальном отражении глаз все еще виднелись отблески сна. Будто я был болен гриппом с сильной горячкой и в стельку пьян одновременно. Вода показалась леденяще холодной. Помогало, и я подставил под струю лицо в надежде смыть с сознания остатки диких оскалов и уродливых масок. Вода стекла на грудь, пока я тянулся за полотенцем. Не было сил повесить его обратно, потому на обратном пути я просто перебросил его через дверь, прежде чем головой вперед рухнуть в постель и заставить себя снова уснуть.

   Я словно разглядывал светофор, показывающий все три цвета сразу. Смотрел и смотрел, пока голова не перестала кружиться вместе с комнатой. Затем повернулся, включил лампу и взглянул на будильник. Циферблат показывал ровно без двадцати что-то. Именно «что-то», поскольку маленькая стрелка безвольно свисала вниз, раскачиваясь над шестеркой вперед-назад. Она стала вести себя так после ночи нечеловеческого надругательства над печенью, когда, вернувшись домой, я споткнулся о будильник. Я помнил, что упал из-за этого, но не помнил, чтобы часы лежали на полу, как и того, был ли я около шкафа, где те обычно стояли.
   Без двадцати что-то. Я уронил голову обратно на подушку. Всегда без двадцати что-то. Без двадцати поднятие задницы. Без двадцати встреча. Без двадцати способность встать и без двадцати ее приход. Были без двадцати выходные. А затем, спустя невыносимую чреду минут, без двадцати отпуск. Эй! Что за черт?! Уже без двадцати гребаная пенсия. Суши весла, старик! И не забудь оставить лодку, ага?
   И вот ты горбишься и трясешься, понимая, что было без двадцати что-то, хотя и не можешь припомнить, что именно, а потом писаешь в штаны. Слава Богу, спустя считанные минуты, ты забываешь и это.
   Высунув ноги из тепла и спустив их на пол, где они наткнулись на брюки, я растер руками лицо.
   День догорел, стрелка пересекла границу суток, и ночь вступила в свои права. Я попытался не отстать. На выходе отвесил шлепок радиоприемнику. Тот ответил на мой жест, разразившись очередным шоу из серии «Позвони и обменяйся избитыми фразами с ведущим», в котором ведущий был заносчивым мудаком. Я скрестил указательные пальцы и, шипя, поднес это импровизированное распятие к динамику.
   Числа на экране изменились, когда я перескочил на другую волну, попав прямо на трек группы «UB 40». Как раз успел к заключительной части припева и стал подпевать «Kingston town». Регулятор громкости взлетел вверх. По дороге в душ я тряс задницей в такт музыке.
   Затем, примостившись на краю кровати, с трудом натянул ботинки. Пряжка ремня застегнулась почти самостоятельно, а сам ремень скользнул под подтяжки.
   Воздух ощущался и пах как-то по-новому. Я выглянул из окна спальни. Улица вибрировала сгущенной тишиной – словно жужжащее на свободной волне радио. Монотонный звук и музыка из гостиной только усиливали ощущение. Беспокойство не давало сидеть на месте. Господи, а я-то надеялся, что с возрастом оно поутихнет. Я подорвался и выкрутил регулятор громкости на усилителе в красную зону.
   «I like it, I’m not gonna cry. I miss you, I’m not gonna cry. I love you, I’m not gonna cry. I kill you, I’m not gonna cry», орал Нарко Курт из «Нирваны». Я воткнул в розетку воображаемую гитару и стал изображать игру, выкрикивая слова песни Курту в лицо. Вероятно, небесный хор получил весьма любопытное дополнение в его лице. Он наверняка знает, как отжигать на арфе, заставляя ангелов нырять со сцены.
   Кожаная куртка висела на спинке стула. Я подхватил ее и выскользнул за дверь. Плеер во внутреннем кармане ударился о ребра, когда я перепрыгнул сразу несколько ступеней. Затем похлопал по полам куртки, проверяя остальные карманы, и нащупал несколько кассет.

+24:10

   На тротуаре через дорогу главный «шизонутый карлик» улицы воспитывал своего пса посредством педагогических пинков носками военных полусапог и шлепков поводком. После нескольких ударов пес упал на спину, пронзительно подвывая. Он склонился над несчастным животным, прорычав что-то хриплым голосом. Неуклюжей походкой, с бутылкой пива в руке, из дома выплыла жена шизонутого карлика.
   «Оставь собаку в покое, черт тебя подери», громко произнесла женщина. Похоже, у нее был заложен нос.
   «Пошли, зажжем сегодня?» Она схватила мужа за руку и вцепилась в нее, на секунду потеряв равновесие.
   Шизонутый карлик перестал бить пса. Быстро и глубоко вдохнул, вытирая рукой рот.
   «В следующий раз я порешу тебя, тупая шавка», заорал он и потряс стиснутым кулаком перед мордой сжавшейся у ног собаки.
   Покачиваясь, они с женой в обнимку двинулись по улице. Следом, поджав хвост к самому животу, хромал пес.
   Через какое-то время безмозглый обернулся. Пес резко остановился, чуть отполз назад, а затем растянулся на тротуаре.
   «Что, хочешь помириться?» спросил карлик и присел на корточки. Пес отреагировал на интонацию. Отполз в сторону и завилял хвостом, словно кто-то только что заменил ему батарейки.
   «Иди к папочке», произнес мужчина и похлопал себя ладонями по груди. Пес подпрыгнул и стал лизать его лицо.
   Каждый раз все происходило одинаково невероятно. Сколько бы над ними не издевались, собаки всегда прощали своих хозяев, хотя, с другой стороны, куда еще им было идти? Ведь не существует горячей линии для побитых собак. Сосед помахал мне рукой из окна местного паба – одной из бесчисленных питейных на улице под названием «Бульвар несбывшейся мечты». Я остановился на пороге и толкнул входную дверь.
   «Как жизнь?» спросил громко и чересчур доброжелательно. Он поднял большой палец вверх, и лицо его слегка смягчилось.
   Сосед выглядел стариком.
   Но я знал его секрет. Видел, как он создавал свое чудо с полузабытой гордостью и любовью. Чудо заставило его распрямить спину и выпятить грудь. Этот человек точно знал себе цену, давая мне в руки самый красивый, зеленый и сочный огурец в мире. В тот день я удивил соседа до глубины души, восхитившись его фермерским талантом. Он стоял передо мной, упиваясь собственным успехом.
   Ощущение какой-то правильности момента ошарашило меня, и я, заикаясь, произнес. «Это чертовски красиво, старик. Самый красивый чертов огурец, который я когда-либо видел».
   Похлопал его по плечу и обнял за шею. Затем мы просто стояли и придурковато хохотали, толкая друг друга.
   Чертов овощ значил больше, чем большинство прочего дерьма, которым занимались люди.
   Я заказал два пива на баре и попросил поставить одну порцию за столик соседа. Получив свою, повернулся. Мы подняли бокалы и послали друг другу через весь зал молчаливый тост.
   Поставив бокал на стойку, я задумался, а где же мой чертов огурец?

+23:42

   Выйдя на улицу, я застегнул куртку и поднял воротник. Старые пабы всегда нагоняли на меня меланхолию. Запах несвежего пива и застарелого дыма, ковер, на котором развелась целая экосистема проспиртованных микроб, и витавшее в воздухе горькое осознание того, что жизнь могла бы быть другой. Обращенные вовнутрь взгляды, перед которыми мелькают картины прошлого в таком блеске и великолепии, которого в действительности там никогда не было. «Старые добрые времена», как старое черно-белое кино, которое позже разукрасили, попутно выдумав хэппи-энд.
   Единственной животрепещущей темой сегодняшнего дня оказались разговоры о вчерашней пьянке. И никто не заглядывал в будущее дальше следующей зарплаты.
   Я посмотрел в небо – убедиться, что луна сегодня полная – и сделал несколько шагов в сторону центра. Прямо перед мостом подошел к берегу и посмотрел на пару лебедей, медленно плававшую вокруг отражавшихся в цветной воде неоновых рекламных щитов. Я читал где-то, что ставшие парой лебеди остаются вместе до конца своих дней. Вероятно, в конечном счете, не так уж важно, что ты доживаешь годы со своей первой любовью. Я потянулся к паре. Они прервали свое плаванье и направились ко мне, не шевельнув и пером.
   Много лет назад здесь жил селезень, белый, словно лебедь. Даже несмотря на то, что тут всегда было полно обычных уток, он неизменно оставался сам по себе. Я почему-то думал, что это был именно селезень.
   В один прекрасный день обнаружив его хладный труп, плавающий вдоль кромки воды, я понял, что обращал на птицу больше внимания, чем мне казалось. Таращась на безжизненные останки в особом оперении, я очень надеялся, что он успел взъерошить перышки нескольким уточкам, прежде чем улететь к «большой плотине».
   Лебеди проскользили мимо, повернулись ко мне задницами и уплыли прочь к буйству красок, поняв, что у меня нечем поживиться.
   Такси целенаправленно спешили через мост в одном направлении. Те, что ехали обратно, двигались более лениво и нерешительно.
   На середине моста вяло дул ветерок. Я остановился и уселся на ограду спиной к пролету. Выплюнул старую жвачку в фантик от новой и взглядом проследил летящую белую точку до самой воды.
   Втянул носом воздух и повернул голову, ибо мне показалось, что я уловил запах ее духов. Господи!
   Иногда мое воображение здорово усложняло жизнь.
   Какое-то время я просто сидел. Если бы она была сейчас здесь, легкий ветерок нежно играл бы ее волосами и, возможно, его особо сильный порыв задул бы непослушный локон на лицо. Я бы прижался к ней и глубоко вдыхал ее запах, ткнувшись носом в предплечье. Ощущение ее кожи на щеке стало почти физическим. Это уже слишком! Мимо пронеслась полицейская машина. Голубой свет мигалки разлился по окрестности, на несколько секунд исказив форму и цвет моста. Вытянув ноги, я соскользнул с края ограды и спрыгнул на тротуар. Сунув руки в карманы, продолжил свой путь.
   Одинокая телефонная будка с холодным белым освещением стояла, словно маяк, как бы символизируя остров, к которому можно прибиться в безрадостном океане жизни и поговорить с кем-то обезболивающим и ободряющим. Остров, с которого тебя в любой момент может вышвырнуть обратно в океан, навстречу судьбе утопленника, потому что единственный человек, который мог бы тебя спасти, не взял трубку.
   Какой-то тип сидел на большой спортивной сумке, прислонившись к будке. Подняв голову, уставился на улицу. По ней брела группа людей, обнимая друг друга за плечи, выкрикивая «киска» и завывая спортивные песнопения друг другу в лицо. От их крутых ветровок и новых джинсов несло пригородом. Кучка подонков с окраин, выбравшаяся в город подальше от уютных жилых кварталов. Посмотреть на что-то, кроме телевизора и соседской девчонки, разгромить что-либо помимо местного гриль-бара. Я отступил в тень на тротуаре через дорогу. Ни к чему давать им повод прицепиться. Мой ботинок пнул бутылку – та со звоном покатилась, но не разбилась. Я посмотрел в сторону хулиганов – никто не среагировал. Уличная вывеска получила неуклюжий пинок с полулета от одного из идиотов. Во время удара дебил уронил свое пиво, которое разлетелось вдребезги с низким приглушенным шлепком. Вероятно, бутылка была почти полной. Один из подонков наорал на парня на спортивной сумке. Тот отвел взгляд. Лишившийся пива дебил прошаркал к нему и оглушительно поинтересовался, не глухой ли тот. Парень что-то промямлил, все еще не глядя на толпу. Дебил пнул его спортивную сумку. Спотыкаясь, к ним приблизился очередной идиот. Я замер в самом темном углу. Ноги начали дрожать, воображение готовило тело драться или удирать. Неудивительно, что оно так распоясалось – подонки представляли собой довольно внушительную толпу и вполне реальную угрозу, потому что могли избить до инвалидного кресла и группы по инвалидности.
   Похоже, парень пытался отмахнуться от них бездействием. Я задержал дыхание. Кулак дебила взмыл в воздух. Парень пригнулся, и удар не достиг цели, пролетев мимо.
   «Че, проблемы?» спросил второй подошедший идиот, облокотившись на плечо первого.
   Дебил ударил еще раз, но снова промахнулся, и его кулак впечатался в стену телефонной будки. Я очень пожалел, что чертов ублюдок не сломал руку! Отступив на пару шагов, схватил за горлышко бутылку, замахнулся и со всей дури отправил ее дебилу в голову – вот теперь было самое время давать деру! Выскочив из тени, я пустился по улице. Бутылка разлетелась, и за звуком бьющегося стекла последовала напряженная тишина.
   «Вон он, за ним!» эхом покатилось по улице. Крик заставил меня побежать быстрее. Подошвы цокали по твердой мостовой, затем звук стал еще пронзительнее, ибо я выбежал на тротуар. К цокоту примешивался их топот позади. Я поднял руку и показал средний палец, на что они заорали. «Ты – труп! Ты – труп!» Все это время я бегал по разным улицам в разных направлениях. Почти сразу же их топот позади стих. Выкусите, дебилы! При такой концентрации алкоголя в крови у них не было ни единого шанса догнать меня. Я рассмеялся и погрозил стиснутым кулаком в пространство, но темп все-таки не сбавил, пока не влился в толпу на хорошо освещенной главной улице. Я расслабился и последовал за толпой.
   Не так давно здесь заседали ученые и самодовольные, таращась друг на друга, про себя желая пересесть за другой столик. Я остановился в дверях. Теперь в заведении было пусто, как в моем холодильнике, да и градус атмосферы понизился примерно до такой же температуры. Я развернулся и поспешил вон. Полупрозрачное отражение смотрело на меня с витрины магазина. Она непременно останавливалась тут всякий раз, когда мы проходили мимо. Наклонившись вплотную, я прикрыл рукой просвет между лбом и стеклом. Чучело пингвина по-прежнему стояло на своей полке, разглядывая разное барахло, созданное человеком за последние несколько веков в попытке сделать свою жизнь проще и удобнее. У пингвина был отсутствующий вид. Черт, и этому имелось достойное оправдание – тяжело выглядеть присутствующим, когда ты – чучело со стеклянными глазами.
   Ей казалось, что животное выглядело страждущим от безответной любви, хотя, конечно, она просто не могла рассуждать трезво из-за той ужасно грустной романтической истории о пингвине из зоопарка. Однажды ей рассказали эту повесть смотрители. Как-то ночью, когда не спалось, она поведала ее мне. Речь там шла о пингвине Гумбольдта – таком маленьком несуразном чучеле в сравнении с большими, внушительными императорскими пингвинами. Оба вида обитали и плавали в одном озере, уживаясь там вполне мирно, без междоусобиц и кровопролития.
   Самка пингвина Гумбольдта, как раз высиживавшая яйцо, заболела и умерла. В попытке спасти детеныша, смотритель зоопарка забрал его и подсунул самке императорского пингвина, принявшей его, как родного.
   Из яйца вылупился здоровый маленький пингвин Гумбольдта. И все было хорошо, пока детеныш не повзрослел, поскольку, вскормленный императорскими пингвинами, малыш, конечно же, полагал, что является одним из них. Во время первого брачного периода бедняга метался, заигрывая со всеми императорскими пингвинихами. Однако, «императрицы» плевали на него – мелкое, уродливое, наглое недоразумение. С другой стороны, его преследовали пингвинихи Гумбольдта, но он не обращал на них ни малейшего внимания. Не хотел иметь ничего общего с этими мелкими, уродливыми самками. С его точки зрения это было бы почти извращением. Тем временем, первый брачный период подошел к концу, другие пингвины нашли себе пару и создали семьи, и лишь он остался один на пруду.
   Во время следующего брачного периода смотрители могли только наблюдать, как малыш лезет из кожи вон, но снова остается один, не понимая, что происходит. Период уходил за периодом, каждый раз откалывая осколок от его сердца, пока, спустя много лет, маленький пингвин, наконец, не умер, покинув свой личный маленький ад.
   Пожилая дама в длинном, грязном пальто подошла и встала рядом со мной, заглядывая в окно. Она напоминала жительницу стран Востока. Я отвернулся и чуть не налетел на пару. Парень перепугано посмотрел на меня и поспешил вперед, обнимая свою даму сердца.

+23:11

   Приятель стоял ко мне спиной. Мое «Эй, здоровяк!» заставило его обернуться. Выражение лица смягчилось, и он ответил. «Здорово, чувак! Ты где пропадал всю неделю?» он обнял меня за шею и прижал к себе. Затем нагнул голову так, что наши лбы соприкоснулись.
   Я промямлил нечто из разряда той ахинеи, которую несешь всякий раз, когда не можешь понять, как это кто-то умудрялся столько времени не попадаться тебе на глаза. Целую кучу времени, которую ты не потратил на что-то полезное, а просто убил, пытаясь разложить по полочкам беспорядочно мечущиеся в голове мысли.
   Я почувствовал весь его вес, когда он покачнулся и буквально повис на мне.
   «Чертовски хорошо, что ты пришел», произнес приятель и толкнул меня. «Пошли к барной стойке, я как раз там сижу».
   Он потянул меня за собой, обняв одной рукой, при этом другой расчищая путь.
   «Ты что будешь, разливное?» Я кивнул. «Хорошо, два разливных пива и две текилы», громко заказал здоровяк и уперся в стойку.
   Когда пена достигла крана, барменша отпустила рычаг и дала пиву осесть, прежде чем отправить в бокал последние несколько капель. Схватив второй, девушка поставила оба бокала на стойку перед нами.
   «Не забудь текилу», напомнил приятель.
   «Сейчас», ответила девушка и отвернулась с двумя пустыми склянками для шотов в руках.
   Поставив их под ряд перевернутых бутылок, начала доить одну из них.
   Почувствовав, как хрустит соль, я вгрызся в дольку лимона и ощутил вкус смешанного с солью и напитком сока.
   «Повтори!» Он хлопнул меня по плечу и махнул барменше.
   «Вижу, ты сегодня в ударе», произнес я и глотнул пива. «По какому поводу?»
   Нам выдали еще по текиле, и я снова насыпал соли себе на ладонь.
   «Она бросила меня, старик! Все кончено. Ты только подумай! Эта гребаная стерва выставила меня вон!» здоровяк сделал глоток, и несколько капель пива стекло по подбородку, растворившись на его темной клетчатой рубашке.
   «Ого», выдавил я. «Извини, старик, это…»
   «Но», он перебил меня, «у меня все, мать его, будет хорошо, я справлялся и прежде». – Вытер рот и подбородок. «Теперь я снова пью и гуляю. Твое здоровье, старик!» и схватил свой шот. Я последовал его примеру.
   «Нам, невероятно остроумным, образованным, поразительно сексуальным холостякам, которых скоро начнут осаждать толпы безумных поклонниц, плевать с высокой горы», проорал здоровяк и проглотил свою текилу.
   «За это стоит выпить», сказал я с полным ртом соли.
   Поставив рюмку, осмотрелся. Заведение довольно стремительно заполнялось и, насколько можно было судить, я здесь явно был самым трезвым. Несколько посетителей выглядело так, словно их одолевало заново накрывшее вчерашнее похмелье. Я схватил свое пиво, хоть на вкус оно больше напоминало помои.
   «Эй, поздоровайся с моим Братом по оружию», произнес приятель и одной рукой приобнял рыжеволосую барышню, сидевшую с другой стороны, положив локти на барную стойку. Девушка повернула голову, поднимая на меня глаза, и помахала рукой. Я поймал ее ладонь и поздоровался.
   Чересчур выделяя звонкие гласные, она ответила:
   «Приятно познакомиться, твое здоровье!» Затем снова отвернулась и положила голову на руки, все еще покоившиеся на стойке.
   «Она чертовски прекрасна, старик! Пьет текилу со мной наравне», похвастался он и похлопал ее по спине.
   «Оно и видно», заметил я, взяв свое разливное в другую руку. Длинная, раскачивающаяся очередь продвигалась к туалетам и обратно. Все проходили вдоль бара.
   Временами в заведение набивалось столько народу, что тебя оттесняли к сортиру, даже если на деле ты пытался протиснуться к одному из столиков.
   Я залпом осушил бокал и быстро сообразил, что пришла моя очередь угощать. Подняв руку, попытался привлечь внимание статуи на разливе.
   Девушка шлепнула сдачу на стойку, а я терпеливо дождался, пока она перестанет вертеть ее в руках, взял деньги и сунул их в карман.
   «Следи за выпивкой, я схожу отлить», сказал я приятелю на ухо.
   «Хорошо», бросил тот через плечо и снова повернулся к рыжей.
   Пытаясь сразу и следить за очередью, и пробираться к уборной, я начал свой путь, пропихиваясь и проталкиваясь между бедер, задниц, рук и сисек. Дым и толпа становились плотнее по мере того, как я продвигался вглубь заведения. Масса тел толкнула меня в нишу возле таксофона. На стене рядом с аппаратом я прочел:
   «Страх перед голодом оборотня пробуждает тебя ото сна, потому что ходят слухи, будто он сбежал. Он восстает из самого сердца ночи, выбирая жертву. А затем девушка, которую зверь поймает для своих утех, будет брошена умирать от кровоточащих ран. Ты дрожишь, зная, что существо с таким чувственным бременем становится агрессивным и раздражительным, когда ночь подходит к концу. В апатии ты вспоминаешь, где странствовал зверь, а в зеркале видишь лицо оборотня, и это – твое собственное лицо».
   Я задумался. Затем вверху на стене прочитал дальше: «Не надо объяснять, просто позвони, и я найду занятие для твоего ствола, хоть днем, хоть ночью, хоть с утра».
   И снова мысленно сел в лужу.
   Спустя пару минут я струей гонял окурок по писсуару. Интересно, делали ли женщины нечто подобное – сидели на унитазе, глядя себе между ног, виляя задницей в попытках направлять струю?
   Пришлось остановиться, поскольку к торчку приблизился еще один конец. И, похоже, парень не был настроен скрещивать струи на брудершафт.
   Он направил струю в толчок, слишком близко ко мне.
   «Неплохой прицел для парня, успевшего залить глаза, а?» произнес он, прищурившись от дыма торчавшей изо рта сигареты. Я улыбнулся и кивнул в знак согласия.
   Дверь кабинки, предназначенной для более серьезных клозетных дел, распахнулась, ударив по спине так, что я почти полетел лицом вперед. Оттуда показалась барышня, закрыла за собой дверь и произнесла. «Привет, ребята», затем спокойно покинула комнату.
   Чувак с залитыми глазами выругался, потому что нечаянно описал себе руку, вероятно, пытаясь прикрыться перед девушкой.
   «А вот и цель нашей стрельбы», произнес я. Брусок мыла выскользнул из рук и ударился о зеркало.
   «Когда ты держишь его в руках не в самом подходящем состоянии для великих свершений, ничто так не сбивает прицел, как появление женщины, не так ли?» спросил он, занимая раковину. Я расхохотался и согласился, поставив мыло на место.
   Руки все еще были мокрые, я вытер их о штаны, затем запустил пятерню в волосы. Одна из нелепых сушилок, которые обычно вешают в туалетах, пришлась бы очень кстати, но у меня попросту не хватало терпения стоять и держать под ней руки.
   Очередь в дамскую комнату короче не стала. Забавно, что барышни никогда не ходят в туалет по одной. Половина из них, должно быть, даже не писает там.
   Мимо прошествовал парень, одетый как мажор восьмидесятых, с густыми, как у порно-звезды, усами. Я последовал за ним, и его широкоплечая куртка помогла добраться до стойки. Он прошел чуть дальше и уселся по другую сторону от рыжей. Я поискал взглядом своего приятеля, но того нигде не было видно.
   На стойке стояло несколько порций разливного разной степени недопитости, так что нужно было выбирать. Я поинтересовался у рыжей, где чье.
   «А мне откуда знать?» ответила та, посмотрев на меня так, словно обычно носила очки, но сегодня почему-то не надела. Я честно попытался выбрать и взял самый полный бокал.
   Широкоплечий мажор посмотрел на меня поверх рыжеволосой головы.
   «Твоя девушка?» спросил он, кивая в ее сторону. Я отрицательно потряс головой.
   Парень помахал согнутой рукой перед ее лицом, затем протянул руку.
   «Привет, красотка. Поздоровайся с самым сексуальным мачо в этой дыре», сказал он и представился.
   Само очарование. Я хихикнул и замотал головой. Девушка сжала его руку, потрясла ее, а затем уставилась на парня.
   «Господи, ты это серьезно?»
   Вопрос заставил его расплыться в улыбке, а затем выдать фирменный смешок «а-ля телеведущий», спрашивая. «Теряешь голову от этого старика, а? Что ж, сегодня у тебя есть шанс потерять не только голову, дорогуша». Он обнял ее за плечи. «Что будешь пить? Дон-Жуан угощает!»
   Я отвернулся и стал разглядывать сидящих вокруг людей, потягивая пиво. Стриженый под каре парень, сидевший с товарищем, улыбнулся мне. Я попытался вспомнить, откуда мог его знать, перебирая в памяти разные ситуации, но без толку. Он поднял бокал и кивнул мне. Я ответил на тост. Каждый раз, когда я смотрел на него, пытаясь припомнить, парень смотрел на меня в ответ.
   За одним из столиков узнал одну из двух «женщин в самом соку». Она была чудесной актрисой. Я сходил по ней с ума, особенно по ее хрипловатому голосу, пока однажды не увидел в рекламе моющего средства с приклеенной к лицу фальшивой улыбкой в окружении шаблонно правильного семейства.
   Через несколько столиков заметил своего товарища, боровшегося на руках с каким-то типом под дружное одобрение рядом сидящих.
   С предположительно своим и его пивом направился туда.
   «Ты как, здоровяк, все хорошо?» осведомился я, остановившись за его спиной. Он кивнул и ухмыльнулся сопернику.
   «Паренек похож на библиотекаря из отдела детской литературы, но даже такому дрыщу стоит дать шанс».
   Старавшийся изо всех сил «дрыщ» выглядел напряженно. Стиснутые зубы, плотно сжатые губы, растянувшиеся почти до ушей. Взгляд то скользил по поверхности стола, то поднимался к потолку, а торс гнулся вслед за рукой. Тыльная сторона ладони шлепнулась на стол, и парень недовольно заворчал.
   «Обращайтесь в любое время», произнес здоровяк, собирая со стола купюры, пока поверженный соперник потирал кисть.
   «Ты уже давненько не проигрывал, а?» спросил я, когда мы возвращались обратно к стойке.
   «Я не проигрывал кучу лет, брат», улыбаясь, ответил он и двинул меня по плечу.
   «Ага, ты почти чертов мастер в этом высокоинтеллектуальном виде спорта».
   «Да иди ты, чувак. Пошли за стойку честно пропивать заработанный приз».
   Швейцар тронул его за руку. Он обернулся.
   «Чтоб сегодня это в последний раз, хорошо? Вы слишком много пьете, парни. Завтра тут может появиться кто-то, кто не так легко воспримет проигрыш, и тогда мы все не оберемся проблем».
   «Конечно, старина! Не волнуйся, отныне мы просто будем упиваться на баре», ответил здоровяк. Швейцар похлопал его по плечу и отошел.
   «Держи», произнес он. Я потянулся за протянутым мне полным бокалом и поблагодарил его.
   «Твое здоровье, брат». Приятель поднял бокал и выпил. Рыжая повернулась к нему и терпеливо дождалась, пока тот опустит стакан. Затем чокнулась с ним своим бокалом.
   Мне понадобилось несколько секунд, чтобы узнать ее. Вероятно, очки «а-ля женщина-кошка» она надела уже после нашего разрыва, что было давно – и в реальности, и по моему внутреннему ощущению. Ее лицо все так же покрывали веснушки. Мы обнялись и обменялись парой шаблонных фраз.
   «Идем к нам за столик. Я сижу с парой подружек. Расскажешь, как дела».
   Я принял приглашение, пообещав подсесть к ним через пару минут. Проводил взглядом удалявшуюся фигуру.
   Здоровяк легонько толкнул меня. «Кто это?»
   «Бывшая сотрудница». Я повернулся к нему. «Мы встречались пару месяцев – так, небольшая интрижка, закончившаяся очень давно». И снова посмотрел на нее. «Мы давно не виделись, пойду, поболтаю немного». Он кивнул в знак согласия и повернулся к рыжей.
   Она познакомила меня с подругами, сидевшими за столиком, представив их всех по имени. Впрочем, имена я успешно забыл, пока обменивался с барышнями рукопожатием.
   Одна из них казалась в стельку пьяной. Пожимая мою руку, девушка прикрыла глаза, как будто от этого движения у нее кружилась голова. Подруги придвинулись ближе друг к дружке, чтобы я сел напротив нее.
   Дабы не мешать остальным наслаждаться очередным ремиксом, я протиснулся мимо музыкального автомата. Спинка моего стула почти касалась аппарата – что было слишком для моих нервов – потому я осторожно присел и придвинулся к столику.
   Вспыхнул огонек зажигалки, когда она поднесла ее к лицу и подкурила тонкую, длинную сигарету. Вероятно, очки она носила не слишком сильные, поскольку глаза за стеклами выглядели, как и обычно.
   «Сейчас покажу фото своих мужа и дочери», произнесла она, пряча зажигалку обратно в сумочку.
   «Вот черт! Ты успела выйти замуж и обзавестись потомством? Не гони!» я наклонился к ней и взял фото, которое она достала из кошелька.
   «Ну, тебе, наверно, было не до этого. Когда мы виделись в последний раз, ты говорил, что хочешь передохнуть от учебы и попутешествовать».
   Я посмотрел на снимок, а она о чем-то затараторила. Мужчина выглядел типичным героем рекламы средства после бритья, а повисшее на руке своего старика чадо казалось довольным и откормленным.
   Сидевшая рядом подружка попросила посмотреть фото. Я отдал его.
   Пока она рассказывала о том, как познакомилась со своим мужем, я просто сидел и наслаждался ее лицом, запоминая его выражение. Ноздри раздувались, когда она говорила. Я вспомнил, как балдел от них. Самые выразительные ноздри, которые когда-либо видел. Я заметил их, когда мы впервые набросились друг на друга, потеряв голову от временно разыгравшейся гормональной бури.
   Все началось с нашей первой встречи в толпе, когда запустилась моя система наведения.
   «ЦЕЛЬ ПО НАПРАВЛЕНИЮ ДВА ДЕВЯТЬ, ДЕВЯТЬ НОЛЬ». Датчики запищали при виде ее задницы, я навел прицел и уже был готов спустить курок. Догнав ее, я замедлил шаг и немного согнул колени. Повернул голову и столкнулся с ней. Она обратила ко мне лицо, и я почувствовал, что завожусь до предела.
   Глядя перед собой, я произнес. «Я скучал по тебе».
   «Я тоже скучала», ответила она, не замедляя шаг. Я пытался смотреть на нее, не поворачивая головы.
   «Я скучал больше», запротестовал я.
   «Ну, и как же сильно ты скучал по мне?» поинтересовалась она.
   «Вот так», я показал, подняв руку ладонью вниз.
   «Ха, тогда я скучала намного больше», ответила она и подняла руку выше моей.
   «Я просто проверял тебя, на самом деле я скучал во-от так», крикнул я и подпрыгнул, чтобы дотронуться до дорожного знака.
   Она рассмеялась. «Хорошо, сдаюсь, ты действительно скучал больше».
   Пробежавшись глазами по своей внутренней панели приборов, я прочел: «ВЕРОЯТНОСТЬ СБИТЬ ЦЕЛЬ = 98%». Класс!
   «ПОЛНАЯ ГОТОВНОСТЬ СИСТЕМ!» Да! Все получится!
   Я поднял руки, сложив ладони буквой «V». Затем опустил их и притянул ее к себе. Именно в тот день, когда позже мы занимались любовью, я и заметил ее ноздри. Я лежал и смотрел в ее лицо, ловя глазами каждое их движение. Она откинула голову назад, кожа на шее натянулась, а выражение лица изменилось. Мне подумалось, что под этим углом, также, как и снизу, все женщины выглядят одинаково, и в то же время совершенно по-разному.
   Ее болтовня привела к рассказу о том, как она узнала о беременности и решила оставить ребенка, бросив учебу.
   «Мне в любом случае больше нравится решать практические задачи, в которые можно направить свою энергию, чтобы сделать все быстро».
   Сигарета затрещала, ударившись о дно пепельницы. Уголек окурка разлетелся на кусочки. Я согласился с ней и глотнул пива.
   Когда мы были вместе, то никогда не заходили дальше увлечения. Никогда не делали тот следующий шаг, когда начинается влюбленность.
   «А я вижу твою ауру!»
   «Что?» Я повернул голову. Пьяная в стельку подружка смотрела на меня распахнутыми глазами.
   «Ты мне?» спросил я.
   «Это не аура, дурища!» сказала вторая подружка. «Просто ореол неонового света от музыкального автомата за его спиной. Это он светится вокруг его головы». Она расхохоталась вместе с остальными.
   Пьянчужка промямлила что-то в ответ и закрыла глаза.
   Когда мы насмеялись, она снова пустилась в рассказ о том, сколь занимательная у нее жизнь, и о том, что собирается открыть очередное предприятие.
   «Обещай, что придешь на открытие. Заодно и с мужем моим познакомишься».
   Я пообещал прийти – это было так легко – и она продолжила. «На этот раз я надеюсь, что он будет в городе на открытие. К сожалению, в прошлый раз он как раз уехал в командировку. Вот единственное, что меня расстраивает в этой жизни – мы слишком редко видимся и почти не проводим время вместе».
   «Да, наверное, это грустно», ответил я, надеясь, что мои слова прозвучали достаточно сочувственно и вежливо.
   «Ну, а как насчет тебя? Чем сейчас занимаешься? Как на личном фронте? Не собираешься обзавестись парой-тройкой отпрысков?» осведомилась она, накрыв мою ладонь своей.
   Я не ответил, устав от пустой болтовни. Отвечать оказалось трудно, поскольку случилось множество вещей, и в то же время, не произошло абсолютно ничего. Вокруг появлялось много нового, но я не мог похвастать новой работой, квартирой или очередным дипломом. У меня была все та же квартира и та же дерьмовая работа.
   Тем более, трудно было пускаться в объяснения, потому что все происходило у меня в душе, и показывать было нечего. А остальное, в общем-то, не стоило того, чтобы об этом говорить.
   «В основном я занимаюсь поиском смысла бытия и пытаюсь понять, что же мне нужно в этой жизни». Звучало жалко, но я был не настолько психом, чтобы с громкими словами бросаться на защиту собственной жизни.
   Она поправила очки на носу и посмотрела на меня.
   «Это так похоже на тебя. Ты слишком серьезно относишься к вещам, которые не стоит воспринимать серьезно. Слишком серьезно воспринимаешь то, о чем остальные не задумываются ни на секунду, просто делая или принимая, как должное. Ты слишком много думаешь».
   Как вообще можно слишком много думать? Я немного отодвинул стул. Мне не нравилось, когда кто-то ставил под сомнение мои размышления о смысле бытия. Потому что только те, кто что-то значил для меня, могли заставить засомневаться в собственных выводах, навязывая свои умозаключения и нормы. Впрочем, хоть я и старался не обращать внимания на мнение других людей, всякий раз ловил себя на том, что снова и снова пытаюсь завоевать их признание. Это как обставлять комнату, а затем поймать себя на мысли: а что они подумают, переступив порог? Возможно, это потому, что в эмоциональном плане гораздо проще жить, как все, сливаясь с безликой и серой толпой. Выбирать другой путь всегда сложнее.
   Клуб выпущенного ею дыма поплыл мне в лицо. Я резко отмахнулся от него и тихо раздул в стороны.
   «Взять тебе чего-нибудь?» спросил у нее, поднимаясь и хватая свой пустой бокал. Она кивнула. Мой стул стукнулся о музыкальный автомат, воспроизводивший популярный ремикс какой-то зажравшейся банды. Осмотревшись, я понял, что стал центром всеобщего внимания, потому быстро смешался с толпой.
   «Да ладно, черт бы вас побрал, я же не специально! Нельзя же так долго злиться. Может, пива за мой счет, а?» кричал парень в красной форменной куртке пилота в спину двум товарищам, прихрамывая вслед за ними. Я последовал за летчиком. Один из его товарищей остановился и обернулся.
   «Ты выставил нас дураками в отделении скорой! Мы тащили тебя на себе, опасаясь чего-то серьезного. Это уже слишком, старик!» Мужчина отвернулся и продолжил путь.
   «Но я думал, что у меня тромб оборвался в ногу или нерв защемило». Летчик поспешно попытался схватить товарища за плечо. «Мне казалось, что нога не слушается, и я не могу идти. Казалось, что она перестала быть частью меня, понимаешь?»
   Его товарищ не ответил. Парень проковылял до свободного табурета за стойкой.
   «Так что с ним стряслось?» спросил какой-то тип.
   «Что стряслось? Хочешь знать, что?» заорал его друг. «Два здоровых мужика на себе притащили пьяного мудака в скорую, а у него просто отвалился каблук! Вот, что стряслось!» он затряс головой и попытался подозвать бармена. «Я не позорился с ним так с тех пор, как он написал в аквариум моей девушки».
   Я умудрился протиснуться между ними и свернуть в сторону туалета. Здоровяк болтал о чем-то, размахивая руками и покачиваясь всем телом. Казалось, что временами у него язык заплетался за зубы.
   «… И тут все случилось, старик, он пробежался по площадке, перехватил поперечную передачу, затем развернулся и побежал. Обогнул дерущихся, проскочил двух защитников, корпусом оттолкнул третьего. Перехитрил вратаря обманным замахом и спокойно забил гол выверенным движением, вот так просто! Затем добежал до середины поля – глаза вниз, кулак над головой. Это было так классно! Я даже слезу пустил».
   «Еще бы!» произнес пристроившийся рядом парень и кивнул головой. Сидевшая с другой стороны рыжая выглядела так, словно пыталась разобрать закодированную программу без преобразователя кода.
   «Эй, здоровяк», произнес я, стиснув его плечо. Приятель отвернулся от типа в бейсболке и посмотрел на меня. Черт! Глаза у него уже были краснющие. Он упивался до поросячьего визга.
   «У тебя уже глаза, как у быка перед корридой – большие, красные и воспаленные».
   «Заткнись, ты их еще с этой стороны не видел», ответил здоровяк и закатил глаза.
   «Знаешь, как отличить натуральную блондинку?» Он явно собирался подловить меня в западню. Я отрицательно покачал головой.
   «Подуй ей в ухо. Если щеки начнут раздуваться – значит, натуральная». Он толкнул меня, откинувшись назад со смеху. Я тоже расхохотался. Затем умудрился протиснуться к стойке за спиной у сидевшего рядом парня в бейсболке. Попытался привлечь внимание персонала, помахав зажатой в пальцах банкнотой.
   «Прошу прощения», прозвучало за спиной. Повернувшись, я узнал приятеля улыбающегося длинноволосого парня, которого никак не удавалось вспомнить.
   «Да?» Я взглянул на него.
   «Эмм… Простите за беспокойство, но мой друг попросил пригласить вас на ужин».
   Взгляд скользнул на стол, а оттуда назад на лицо парня. Я почувствовал, что меня бросает в жар.
   «Ну… Я… Спасибо за приглашение, но это не мое».
   Он покраснел и пробормотал:
   «О, мне так жаль, прошу прощения». Затем быстро отвернулся и ушел.
   «Ого, тебя уже педики снимают. Может, попробуем подзаработать деньжат, сдавая тебя в эскорт услуги?» Парень в бейсболке засмеялся со здоровяком, глядя на столик, за который неудавшийся пикапер присел к длинноволосому товарищу. Он наклонился и сказал что-то. Длинноволосый поднял глаза и заметил обращенное на него внимание. Затем ответил товарищу и встал. Быстро проходя мимо нас к выходу, он смотрел в пол. Товарищ последовал за ним. Он мельком посмотрел на нас и слегка кивнул головой. Я старался не смотреть ему в глаза.
   «Этот удар ниже пояса разозлил его, а?»
   Я не ответил, отвернувшись к бару, где мажор восьмидесятых громко разговаривал по мобильному.

   Она сняла очки и потерла нос. Я поставил перед ней стакан. Она взглянула на меня и поблагодарила, а я сел напротив.
   «Не надевай очки», сказал я и перехватил ее руку. Она засела в уголке моего сердца, где хранились все самые грустные и меланхоличные воспоминания. Там же, где и тема из «Охотника на оленей». Черт! А ведь ее можно было включить ночью.
   Расслабься! Неудачник. Я отбросил тяжелые мысли.
   Она улыбнулась. «Ну, знаешь, они стоят целое состояние».
   Затем повернула дужки, показывая логотип дорогого бренда, название которого произносилось совершенно не так, как писалось, так что всякий недостаточно «ученый» мог реально опростоволоситься.
   Она взяла мою руку и начала поглаживать пальцами, исследуя линии на ладони.
   Когда-то она жила в маленькой квартире-студии, из которой открывался вид на разноцветную кирпичную стену, с кухонькой, в которой нельзя было повернуться так, чтобы не стесать кожу голой задницы об испанскую штукатурку. Лучшим в этой квартире было большое окно над кроватью. В ясные ночи через него можно было любоваться звездным небом. Оконная рама делала вселенную ограниченной и управляемой. Это дарило мне тяжелую легкость засыпания. Она же любила свое окно больше всего, когда в него стучал дождь. У меня часто появлялось ощущение, что квартира являлась логическим продолжением ее объятий.
   «Почему бы тебе не вернуться к учебе? Ты умный, на квартиру много денег не тратишь. В смысле, если ты все еще живешь с мамой, то наверняка с легкостью получишь ученую степень. Так жаль, что ты зарываешь в землю свои таланты. Подумай над перспективой учебы».
   «Я давно не живу с мамой. И что, по-твоему, мне следует изучать?»
   Я сидел, смотрел на ее пальцы на своей ладони и думал, какая из линий на ней была линией жизни.
   «Что-то, что впоследствии обеспечит финансовую стабильность. Например, право…»
   «Право! Не смеши мои тапочки…» Сказал первое, что пришло в голову. И забрал руку. Право! Чтобы быть юристом, необходимо полное отсутствие совести.
   «Ты же знаешь, у меня совсем другие взгляды», ответил я.
   Она кивнула и снова надела очки.
   «Все еще не перерос свою игру в благородного рыцаря? Тогда твои взгляды пригодны разве что для сказок».
   «А я все равно считаю, что закон и справедливость должны идти рука об руку. Множество вещей законны, хоть и несправедливы. Разве не так?»
   В глазах потемнело. Черт! Я отвернулся, взял бокал и выпил половину его содержимого.
   «Успокойся», сказала она и взяла меня за предплечье. «Знаю, что это не лучшая тема для разговора, просто меня злит и расстраивает то, что ты тратишь свою жизнь на обдумывание проблем, которые все равно не можешь решить». Её рука проскользнула ко мне в рукав и коснулась моей.
   Я опустошил стакан и встал. «Пойду, принесу ещё».
   Она взглянула на меня. «Ты же вернешься, правда?»
   «Конечно», ответил я.

   Покачиваясь, рыжая прошла мимо меня и села на свободный табурет.
   Нога соскользнула, барышня посмотрела вниз и снова поставила ступню на металлическую подножку, а затем, прикусив язык, забралась на стул. Маленький шаг для человечества и большой шаг для меня! Пробормотав «Ваше здоровье!», она подняла бокал. Сделав глоток, запела: «Я знаю, что безобразна, я знаю, что от меня смердит, но глоточек спиртного меня развеселит!»
   Мажор громко попросил еще выпить. Он показал на полку с алкоголем и стаканы, окружавшие его.
   «Эй, раба бухла! Наливай, папочка платит. Пойла верблюдам!»
   «Черт, он банк ограбил, что ли?» я ухом ощутил влажное дыхание моего приятеля и тяжесть, поскольку он оперся на мое плечо.
   Я напряг мышцы, чтобы не прогнуться под его весом.
   «Ага, только мозги явно нашел на свалке», ответил я и вытер ухо рукой.
   «Ну и черт с ним, лишь бы платил. Пусть платит за то, чтобы кто-то с ним пил», сказал здоровяк, слез с моего плеча и выпрямился. Пожалуй, он напоминал огромный холодильник.
   «Да, черт с ним. Давайте выпьем с этим придурком», предложил я, но никто не услышал.
   Спиртное лилось рекой. Я силился догнать собутыльников по количеству выпитого, но стабильно пас задних, отставая на полтора бокала. Увидев перед собой очередную текилу, я толкнул здоровяка.
   «Эй, друг, выпьешь? Я пас».
   «Без проблем», ответил тот громко.
   Ухо еще отчетливее ощутило его дыхание – благо, хоть на плече больше не вис.
   Колодец и не думал высыхать, однако упиваться не хотелось, потому я взял свои полтора пива и сбежал.
   Не знаю, о чем они говорили с подругой, но казалось, что о чем-то весьма серьезном. Она повернула голову в мою сторону, когда я подкрался к стулу.
   «Там наливали, поэтому я слегка задержался. Хочешь? Могу поделиться». Я поставил перед ней полный стакан. Она посмотрела поверх очков и кивнула.
   Здоровяк плечом зацепил дверной косяк. Отступив на несколько шагов, спотыкаясь, он все-таки умудрился вписаться в проем.
   Я быстро встал и снова столкнулся с музыкальным автоматом, но хлопцы уже настолько «запряглись», что мало кто обратил на это внимание, если вообще обратил.
   «Дай мне минутку, пойду, проверю как там мой друг».
   «Вы собираетесь с кем-то драться?» испуганно спросила она.
   «Конечно, нет, не выдумывай. По-моему, он просто малек перебрал».

+21:05

   Здоровяк скорчился между двумя припаркованными тачками. Держась за них руками, он с громким «беканьем» блевал, складываясь пополам от сильных спазмов диафрагмы. Напоминало схватки. Черт, да он сейчас разродится новой мышцей.
   Я ртом вдохнул походивший на ледяную воду уличный воздух и остановился на крыльце, наслаждаясь.
   Шумно и глубоко вдохнул снова, наполнив им даже самые запылившиеся уголки легких. Когда мне показалось, что здоровяку полегчало, я подошел и положил руку ему на затылок.
   «И это сам король текилы?»
   «Заткнись», огрызнулся он и сплюнул. «Лучше помоги умирающему и принеси Колы».
   «Ладно, не вопрос», ответил я. «А, может, бутерброд с ветчиной и сыром или что-то еще?»
   «Отвали!»
   Решив, что это однозначное «нет», я вернулся в бар, покачиваясь, аки тополь на ветру. Услышал, как рыжая говорит: «Мой муж будет как огурец – большой и твердый!».
   От этого заявления мажор слегка приуныл.
   Бармен дал мне Колу. Я подумал, что одной будет мало и взял вторую. Дабы избежать проблем с охраной, сунул бутылки во внутренние карманы куртки.
   Здоровяк сидел на улице на каменной ступеньке. Когда я протянул ему бутылку, он быстро схватил ее и пробормотал: «Спасибо».
   Я аккуратно достал из внутреннего кармана вторую и сел рядом. Он прополоскал рот и сплюнул. Затем с жадностью выпил сразу полбутылки.
   «Старик! Какое блаженство!» Он вытер уголок рта большим пальцем и облокотился на ступеньки.
   Полегчало. Холодная Кола пошла на пользу. Этикетка отклеилась от бутылки, и я оторвал ее. На обратной стороне писали о призах, которые можно выиграть в акции. У меня были отличные шансы получить самую крутую сумку и пляжное полотенце с их логотипом, ура! Эх, предложили бы лучше ночь с одной из девочек из рекламы. Во всяком случае, мужики тогда стали бы поглощать Колу тоннами. Я бы и сам не отказался покрасоваться в неуклюже подтянутых штанах, с бутылочкой Колы в руке, глупой улыбкой и взъерошенными после секса волосами, приговаривая: «КОЛА-КОЛА, иметь или не иметь – вопрос здесь больше не стоит!»
   «Твою ж мать, старик, она никак не лезет мне из головы». Я повернулся к здоровяку. Он лежал и со злостью смотрел во тьму. «Каждая вторая моя мысль о ней… Черт, это просто невыносимо. Как же я без нее?» Он тряхнул головой и прикрыл глаза.
   Я не видел, но слышал в его голосе слезы, которые он быстро смахнул ладонью.
   Этикетку унесло ветром, когда я отпустил ее, чтобы похлопать его по ноге.
   «Вот дерьмо!» сказал здоровяк. «Я-то думал, что мы вместе и навсегда! И вот, вечность как-то внезапно заканчивается, как же так?»
   Я кивнул и сделал глоток. Ему надо выговориться. От меня требуется лишь поддержка.
   «Все развалилось к чертям, старина. Я выжат, что тот лимон. Всю жизнь ей посвятил. Ее увлечениям, её интересам – да я же из кожи вон лез. Мы всегда делали только то, что хотела она. Даже трахались только тогда, когда она хотела, в основном по утрам. А в это время я не творю чудес в постели, ей богу». Он приложил руки ко лбу и сжал пальцами виски.
   «Я дышал ею. Жил ее жизнью, превратил ее в свой личный пуп земли, а сам лишь молча подстраивался. Читал ее распорядок недели, что чертову Библию! Бегал за ней в розовых очках, стал слугой, рабом и секс-игрушкой. Однажды она решила ехать в отпуск. Распланировала его так, чтобы попасть на все свои тренинги и соревнования. Черт, как же странно, что я забыл о себе, живя её целями и амбициями».
   «Я даже не имел права на смятую постель на своей половине кровати». Приятель мотнул головой, а его обычно такие лучистые глаза были обращены куда-то глубоко вовнутрь.
   «Старина, да если бы мог, я бы и ребенка нам родил!»
   «И тогда вдобавок еще и опозорился бы», сказал я, отпив из бутылки. Он выпрямился и развел руками.
   «Она просто остыла ко мне. В смысле, я перестал быть тем парнем, в которого она влюбилась, понимаешь? Стала отдаляться, я начал раздражать ее. Черт возьми, надо было сойти с этого поезда давным-давно».
   «Она начала избегать меня, ну, знаешь, не перезванивать и все такое. Когда она без колебаний устроилась на работу в другом городе, я, наконец, вспомнил о своих яйцах, которые давно потерял, и вернулся к реальности». Он допил Колу и стал разглядывать уличные фонари через бутылочное стекло.
   «Я не так и не высказал все, что думал, мы вежливо пожали руки, попрощались, я даже пожелал ей удачи. А сейчас ее нет рядом, и во мне зияет огромная дыра, которую она оставила». Здоровяк глубоко вдохнул и шумно выпустил воздух. «А от глупых надежд, которые у меня время от времени появляются, становиться ещё больнее! Это сводит меня с ума». Он поставил бутылку рядом с собой.
   «А что ещё хуже, так это то, что я повсюду вижу её лицо. Черт, я дико по ней скучаю».
   Его настроение передалось и мне. Бездонные чувства, от которых захватывает дух так, что ты едва можешь дышать, и ведешь лишь поверхностные разговоры, с трепещущей улыбкой, не отражающейся в глазах. Эти чувства заставляют тебя бояться и ненавидеть пустые комнаты, заставляют представлять ее тело, учащая пульс.
   «Дело дрянь, черт возьми! Как же мне жить дальше?» Он потирал затылок, уперев локти о бедра.
   Здоровяка и правда выбило из колеи. Было непривычно слышать от него такие разговоры, а тем более о чувствах! Обычно мы говорили о спорте, музыке и работе. Мы говорили о том, что пишут газеты, о новостях в мире и о девочках, на уровне «сиськи-письки». Конечно же за исключением тех, с которыми встречались. Об этих мы говорили нравственно и подчеркнуто вежливо.
   «Что тут скажешь? Не ты первый. Скорее, крайний в бесконечно долгой очереди. Классное утешение, а?» Я слегка его толкнул. Он ответил не очень правдоподобной улыбкой.
   «Все время забываю. А ведь тебе, должно быть, было гораздо хуже, хоть вы даже не встречались. Мне сложно представить – наверное, потому, что ты никогда об этом не рассказывал».
   «Думаю, каждый справляется с трудностями по-своему», ответил я и передал ему свою бутылку. Он кивнул.
   Мы молчали некоторое время. Возможно, он боролся с собой, так же, как и я.
   «А знаешь, что ещё было важно?»
   Я только сказал: «Ммммм…». Этого ему хватило для того, чтобы продолжать. «Действительно важно было то, что она происходила из совсем другого мира. В этом мире другая музыка, говорят и думают тоже по-другому. Все не так – ее интересы, друзья и семья. И даже вела себя она совсем иначе. Чувак, ты бы видел, как я впервые попал в дом её родителей. Они живут за городом – а вокруг все, включая природу, дорогое и ухоженное. После обеда ее мать села за рояль, а отец стал рядом и начал петь оперную арию».
   Он усмехнулся и поднялся на ступеньку. «Черт. Пойми, мой отец едва может включить радио. И вот я сижу, вежливо слушаю, наблюдаю за тем, как краснеет лицо ее старика. Я не очень понимаю эти песни. Это, правда, был для меня другой мир, черт, и я много узнал, пока был с ней, реально много – в основном о себе, потому что мог сравнить, посмотреть на себя со стороны».
   Он сложил ладони и прикоснулся ими к губам.
   «Я обожал ее. Да, я поклонялся ей как богине, но в итоге осознал, что невозможно жить с богиней – ей можно поклоняться лишь издалека».
   Он посмотрел на меня. Похоже, пришла моя очередь говорить.
   «Странно, но однажды она станет старым поблекшим воспоминанием, и ты будешь недоумевать, как мог чувствовать себя таким разбитым из-за нее».
   «Ты так думаешь? Мне это чертовски трудно представить», сказал здоровяк.
   «Разумеется», ответил я, и закинул голову, чтобы допить последние капли Колы.
   Мимо шли два парня. Один посмотрел на нас. Бритоголовые, в армейских сапогах – черт, да я ждал, что они закричат: «Auslander raus! (Долой иностранцев! нем.)»
   Я почувствовал, как здоровяк заерзал на ступеньке рядом со мной. «Как дела, придурки?» – громко прозвучало у меня над головой.
   Парни остановились. Затем один схватил второго и потянул дальше. Тот продолжал таращиться на меня. Мы смотрели друг на друга до тех пор, пока поворачивалась его голова. Дальше банально мешала шея.
   Он снова садился, по мере того, как те удалялись.
   «Черт, хотел бы я выместить злобу на этих придурках».
   «Нет, спасибо. Я уже на сегодня наволновался», ответил я и снова почувствовал, как от воображаемого страха слегка задрожали ноги и руки.
   Здоровяк сначала выругался, а потом рассмеялся, услышав историю о брошенной бутылке.
   Мы снова замолчали. Я слегка расслабился, пока не начал замерзать.
   «Ну и как, получилось?»
   «Ты о чем?»
   «Забыть ее?»
   «Не-а», ответил я, «может, не прошло еще достаточно времени».
   «Вот же дерьмо!» сказал он и потер руками лицо.
   «Не хочешь снова зайти?» спросил я, вставая. Здоровяк кивнул. Я дал ему руку, он взял ее, чтобы подняться на ноги.
   «Я хотел уговорить эту рыжую пойти ко мне», сказал он и придержал мне дверь.
   «А в этом есть смысл?» спросил я, проходя под его рукой. «Черт его знает, просто неохота одному идти домой», ответил он и дверь за ним закрылась.
   «Да уж, ты действительно можешь стать жертвой пустой квартиры».
   Я вспомнил о своем самоистязании. Ночью, когда я страдал от пустоты комнат, я разбрызгивал ее духи себе на плечи, чтобы, лежа в темноте, нюхать их и фантазировать. Но одиночество становилось только сильнее, и я с ужасом вспомнил ту ночь, когда безуспешно пытался смыть их с себя.
   «Какие у тебя планы?» спросил он. «Ты остаёшься или уходишь?»
   «Не-а, я пойду».
   Он остановился. «Я знаю, где сейчас большая вечеринка. Хочешь, дам тебе адрес?»
   Я кивнул и пошел за ним.
   Бармен положил перед ним ручку и блокнот с рекламами сигарет. Он толкнул его в мою сторону, а я записал адрес, который он продиктовал.
   «Береги себя», сказал я и похлопал его по плечу.
   Он пробормотал: «Ты тоже», и пожал мне руку. «Увидимся, чувак».
   Я отвернулся и направился к выходу, лавируя между столиками.
   Она сидела за одним из них. Посмотрев на меня сквозь свои очки «а-ля женщина-кошка, помахала рукой.
   «Ты уходишь?» Она подняла брови так, что её глаза за очками стали больше.
   Я наклонился к ней. «Да, хочу пойти в другое место».
   «Ты сердишься на меня?» спросила она и положила свою руку на мою.
   «Нет, вовсе нет».
   «Ты очень изменился, хотя все такой же странный», произнесла она.
   Я присел и сжал ее руку.
   «Это все потому, что ты стала нормальнее, а я – ненормальнее. Ничего с этим не поделаешь, принимай вещи такими, как есть». Мои губы прикоснулись к её теплой щеке. Она пахла, как крошечный хрупкий цветок. Выглядела так же, как и пахла – нежной и хрупкой, хотя однажды она ударила меня так, что искры из глаз посыпались. Я был в ее квартире, атмосфера была неприязненная, а я – не помню почему – хотел остаться на ночь, вместо того, чтобы просто свалить. Это были действительно нервные отношения, когда мы шли куда-то вместе, то в половине случаев возвращались порознь. Многие наши свидания в ресторане заканчивались тем, что я оставался один и ел из двух тарелок.
   Перед тем, как она стукнула меня, мы собирались в постель.
   Я включил настольную лампу и начал снимать штаны. Она сидела на другом краю кровати и возилась со своими серьгами. Держа их в руке, сняла ожерелье и положила всё на столик перед зеркалом.
   Я снял футболку, выпрыгнул из трусов и скользнул под одеяло, откуда наблюдал за ней. Ее движения казались сдержанными и непроницаемо тихими, какими-то неестественно точными, как будто она сконцентрировала на них все свое внимание.
   Что за злобная сука! Ещё и каменное лицо сделала. Не снимая трусиков, она улеглась на свою половину кровати. Уже тот факт, что она не сняла трусики, говорил: «Держись от меня подальше». Единственное, что она могла сделать хуже, это одеть комбинезон. Она отвернулась от и натянула одеяло до самых ушей.
   Я лежал и пялился на ее спину. Потом поднялся на локтях, наклонился над ней и сказал тихонько: «Спокойной ночи!»
   Она промямлила «Спокойной ночи» в ответ и повернула голову так, что я смог достать до ее губ. Губы были настолько безвольными, что они растеклись под давлением моего языка и я поцеловал ее в сжатые зубы.
   «Такое ощущение, что я пытаюсь помириться с гребаным бревном. Точно такое же чувство возникает, когда я трахаю тебя, тупая дырка!»
   Не успел я пикнуть, как она вывернулась из своих одеял и двинула мне по носу. Это был хороший удар. Я почувствовал, как мое лицо застыло и онемело, нос начал отекать до самых слезных каналов. Я потрогал его пальцами, и они окрасились кровью. Кровотечение усиливалось и потоки крови стекали мне в руки. Сквозь руку я посмотрел на нее, не говоря ни слова. Я приблизился к ней.
   Я толкнул ее, она упала на спину, я накинулся на нее и попытался вытереть об нее свою кровь. Она начала отбиваться, но я сжал ее, и вытер об нее свое окровавленное лицо, кусая и ставя засосы везде, где мог достать до ее тела.
   Она рычала через сжатые зубы и отплевывалась. Я лежал на ней, пока не почувствовал, как ее ногти впиваются мне в спину. Я выругался и начал сжимать ее грудь до тех пор, пока она не перестала царапаться. Вместо этого, она вцепилась мне в волосы. Черт возьми! Я заломал ей руку и прижал лицом к подушке. Она согнула ногу и дала мне коленом по зубам так, что я прикусил щеку.
   Кровь все еще текла у меня из носа, так что мы выглядели как пара варваров, только что разделавших козла.
   Мне удалось усесться у нее на спине, удерживая заломанную руку.
   Она корчилась и пыталась сбросить меня мощными спазмами своего тела. Я почти упал, но продолжал сражаться, играя в родео. Ей удалось сбросить меня настолько, что я оказался на ее бедрах.
   Пользуясь своим весом, я стянул ее вниз, лег сверху, поймал вторую руку и тоже заломал ее за спину. Каждый раз, когда она пыталась высвободиться, ее ягодицы касались моей промежности и я почувствовал, что у меня встает.
   Я отпустил одну ее руку, и разорвал на ней трусики.
   «Урод!» зарычала она, впившись ногтями мне в бедро. Её ногти вытатуировали на мне несколько длинных полос раньше, чем я смог убрать от нее ногу.
   Я грудью придавил ее к матрасу, просунул колено между ее ног, раздвинув их в стороны. Я раздвинул руками ягодицы и вставил в нее свой член. Она попыталась снова сжать бедра, потому я всунул еще глубже и остался в ее тепле.
   У нее заканчивались силы, и я уже мог сдерживать ее одним лишь весом своего тела. В этот момент мы были практически склеены смесью крови, слюны и пота. Я медленно двигался внутри нее и чувствовал, как становилось влажно вокруг моего члена. Я все еще держал ее за запястье, ощущая, как мышцы ее рук расслаблялись до тех пор, пока их не покинуло всякое сопротивление. Я все ещё, по символическим причинам, крепко держал ее, двигаясь в ней все быстрее и быстрее.
   Толчки стали ещё сильнее, когда она начала реагировать на них, поднимая ко мне свой зад, подыгрывая мне. Я отпустил ее руки и расставил ноги настолько, чтобы стать между ними на колени, затем просунул руку под ее живот, подняв на колени её.
   Она шумно дышала, я почувствовал, что проникаю в неё все глубже и глубже и начал гладить ее везде, куда доставали мои руки, через бедра и талию. Она замерла, затихла, а затем кончила, издав долгий стон. Я же набирал бешенную скорость, пока мое тело не пронзили белые молнии.
   Бездыханный, я завалился не нее и почувствовал, как сердце бьется на её спине.
   «Слезь с меня, мне тяжело», сказала она, комок простыни был у ее рта.
   Я скатился с нее на спину, наслаждаясь этим кайфовым чувством. Начали болеть и жечь побои. Особенно места, куда она вонзалась ногтями и рана, которую зуб оставил внутри щеки.
   «Пойди принеси чего-нибудь попить», сказала она.
   Я пополз по кровати, блин, как же больно это было! Весь избитый, я поднялся. Кровь из носа уже перестала течь, и я почувствовал, что в ноздрях образовались корки.
   На кухне я достал Колу из холодильника, часть налил в большой стакан, а остальную залил в себя прямо из бутылки.
   Со стаканом в руке, я прошествовал к кровати, рассматривая свое обезображенное тело, а затем её. Её кожа блестела и была покрыта смесью крови, пота и слюны; мы были довольно неприятной парочкой. Я сел на край кровати. Она тоже села, взяла стакан из моих рук и залпом осушила его. Она вытерла рот рукой и отдала мне стакан. Я осматривался в поисках места, куда бы его поставить, когда она стукнула меня еще раз. В этот раз удар пришелся по моей, уже израненной, щеке, на которой она и так оставила след.
   «Черт возьми! Что еще?» закричал я и схватился за щеку.
   «Теперь мы квиты». сказала она и взглянула мне в глаза.
   «Ладно, бог с тобой!» ответил я, поднимая плечи и обращая обе мои ладони и взгляд к потолку, почти уронив стакан. Я встал и поставил его. Засунув два пальца за щеку, я попытался оценить ущерб, затем спросил: «Ну что? Пойдешь со мной в душ?»
   Она кивнула, встала с кровати и вальяжно направилась в ванную.
   «Вот же ж сука!» Я поспешил за ней и скривился, случайно коснувшись раны.

   «Увидимся», сказал я и отвернулся. Я чувствовал её взгляд на затылке до самого выхода.
   Она была права. Я изменился. Как будто бы проснулся однажды утром, осмотрелся, подумав, что комната выглядит как-то нелепо. Сериалы стали казаться слишком предсказуемыми и смехотворными. После того, как просмотрел утренние газеты, я почувствовал, что это просто бессмысленное дерьмо, и глупо тратить время на его прочтение. После встреч с людьми, с которыми обычно встречался, я осознал, что они ведут разговоры о неважных и тривиальных вещах, и слушать их глупо. Внезапно я почувствовал, что мне не подходит ни одно место, в котором я ранее бывал, иногда казалось, что от мира меня отделяет толстое двойное стекло.

+20:50

   Молния на моей куртке работала плохо, потому пришлось остановиться, расстегнуть ее и попробовать застегнуть снова. Какая-то девушка энергично проехала мимо меня на скрипящем велосипеде без фонарей.
   Полицейская машина подкралась к ней сзади, испугав коротким взвизгиванием сирены и проблеском разноцветных огней. Вихляя, она с трудом остановила велосипед перед бордюром. Полицейская машина медленно проползла мимо неё, один из полицейских указал на тротуар. Она спрыгнула с седла и подтянула велосипед к тротуару.
   Когда машина скрылась за поворотом, она стащила свой велосипед с тротуара и запрыгнула на него. Она немного проехала по проезжей части, затем что-то, возможно ее воображение, заставило ее снова слезть с велосипеда и вернуть его на тротуар.
   Когда я дошел до канала и пошел вдоль него, начался мелкий дождь. Это был мягкий, беззвучный дождь, которого ты даже не замечаешь, покуда не поймешь, что он промочил тебя насквозь, сделав похожим на человека, который пытался убить себя из водяного пистолета.
   Показалось несколько уток, которые, наверняка, решили, что дождь весь мир превратил в их стихию. Когда идет дождь, утки всегда перемещаются на сушу.
   Я держался поодаль, чтобы уважить их вторжение.
   Звук сзади меня заставил вздрогнуть. Я повернулся и увидел, что волноваться было не из-за чего. Я покачал головой: «Да, уж, чувак, у тебя паранойя».
   Дождь беззвучно растворялся над каналом и дальше, над заливом, делая волнорезы и асфальт такими же сияющими, как вода в канале и док.
   Вдали, где причал постепенно входил в океан, сияли маяки. Я направил свои указатели на них и бросил руль, чтобы мой курс пролегал вдоль края порта. Маленькие хлопки волн, едва борющихся с волнорезами, несли в мою сторону кисловатый запах океана, смешанный с запахами залива и кораблей.
   На доске объявлений, стоявшей рядом с пустыми скамейками и единственным фонарем, проливавшим на нее свет, на мокром постере для туристов одиноко сидела «Маленькая Русалочка». Надпись была невероятно креативной, написана она была разными шрифтами, большими и маленькими буквами. Некоторые из них были отражены вертикально, горизонтально и поперечно по всему постеру, так что, если у вас было настроение, то вы бы могли целую вечность провести, разгадывая послание.
   Я ударился рукой о секцию скамейки и сел на нее. Маленькое загорелое личико русалочки было обращено к тому, что никто другой не мог видеть, к тому, что было далеко за огнями маяков и океаном. Я провел часть ночи сидя около неё на камнях у береговой линии в порту. Я вспомнил сказку о ней. Её короткая жизнь превратилась в ходьбу босяком по битому стеклу потому что она, из любви, хотела стать той, кем не была, вырвав себя из мира, который был ей близок.
   Мои задница промокла и замерзла. Я застегнул куртку доверху и встал. Каждый год, когда лето подходило к концу, я надеялся, что природа забудет о зиме. И каждый год я все так же разочаровывался от того, что она не забывала и зима все же побеждала.
   Иногда мне было сложно понять, что реальность относится и ко мне.
   У меня все же теплилась надежда, что природа забудет о зиме хотя бы в этом году. Черная, сверкающая вода выглядела безжалостно и заставляла вспоминать те немногие стихи, которые я знал, о чувстве потерянности и одиночества на бескрайней поверхности мирового океана. Я повернулся к суше и быстро пошел прочь от воды.

+20:24

   Я преодолел бесконечное число ступенек, чтобы подняться наверх. Я был уверен, что на одной из дверей будет написано «Бог». Так не случилось, но одна из надписей совпадала с той, что значилась в записке, так что я заглянул через щель в приоткрытой двери, в том направлении откуда доносился шум и сиял свет. Это была одна из тех огромных квартир, в которых дальняя комната расположена в другой части города, а у кухонной лестницы – другой индекс.
   В длинном коридоре, конца которого не было видно, было много людей, которые, казалось, входили и выходили из стен с обеих его сторон, разговаривая, размахивая руками, напитками и сигаретами. После того, как я вошел, они один за другим проходили мимо меня. Большинство из них вежливо улыбались мне в ответ. Здесь были представлены самые разные типы людей – от тщательно наглаженных и выхоленных до придурков в вельветовых штанах или непривычно неформальных, в драных джинсах и потертой коже. Но и джинсы, и кожа выглядели слишком новыми и чистыми.
   Пара карих глаз с белокурым хвостом, в черной кожаной куртке и восхитительным вырезом под ней, из-за которого сложно было смотреть ей в глаза, ответила на мое «Привет» приветом, с растянутым «е». Огромный мужик вырос позади нее и уставился на меня. Показалось, что в коридоре стало темнее.
   Я ответил: «Привееееет», обходя их.
   Я больше чувствовал музыку, чем слышал ее. Басовый усилитель, был, наверное, размером с садовый зонт. Примерно так и оказалось. В большой комнате были стереосистема, DJ и танцпол, на котором все двигалось со скоростью света.
   Парень с плейером танцевал в своем собственном ритме. Вот это я понимаю индивидуализм.
   Я наблюдал за танцполом некоторое время, но больше мне хотелось выпить. В коридоре я спросил высокое, широкоплечее существо с копной волос у лба о том, где здесь кухня. Когда я задавал вопрос, постепенно поднимался на носочки, чтобы встретиться с ним глазами.
   «Просто иди по коридору, и ты увидишь ее справа. Если ты в курсе, где у тебя право, то ты её не пропустишь.
   Это комната, в которой находится разная бытовая техника, и кухонные принадлежности. Понял?» ответило оно, оттолкнуло меня вытянутой рукой и ушло.
   «Долбанные лесбиянки!» промямлил я и побрел дальше, следуя его указаниям и вытянув одну руку вправо.
   Без особенных происшествий, я добрался до комнаты, соответствующей её описанию – казалось, что когда-то здесь проходил музыкальный фестиваль. Кухня была завалена грязной посудой с объедками и бутылками разных размеров. Во всем этом безобразии парень с волосами ёжиком и в галстуке бабочке возился с блендером. Он был похож на учителя химии.
   «Приветствую тебя, незнакомец», сказал он громко и открыл крышку блендера.
   «Здорово», ответил я. «Здесь есть что-нибудь выпить?»
   «Потерпи немного и твои вкусовые рецепторы будут вознаграждены», ответил он и взял бутылку Ouzo и вылил часть ее в свою смесь. «Все, готово, теперь это нужно как следует смешать».
   Он закрыл крышку и нажал кнопку. Блендер заработал с истеричным воплем. Я открыл кухонные шкафы и нашел там большую белую кофейную чашку. Просмотрев бутылки на столе, я нашел солодовый виски, налил немного в чашку и осушил одним глотком.
   Блендер начал сбавлять скорость и вскоре умер с визгом.
   «Вот, держи», сказал прическа-ёжик, быстрым движением снял крышку и усмехнулся.
   «Сейчас вам будет представлен напиток, изобретенный величайшим художником жизни и мироздания: Мистером Д. Адамсом. Человеком, который своими современниками был описан как мечтатель, великий мыслитель и вдохновенный философ. Особенно последователями его теории о том, что, если кто-либо когда-либо точно поймет, что такое вселенная и зачем она существует, она немедленно растворится и преобразуется во что-то еще более причудливое и непостижимое».
   Он подмигнул мне. Когда он пытался говорить длинными предложениями, его слова слегка колебались. Некоторые слова, казалось, боролись друг с другом.
   «Это тот же человек, который разработал дополнение к этой теории, утверждая, что это уже случилось».
   Я обратил внимание на то, как он сам воспринимал себя и свои воспоминания, с кем он себя сравнивал – с какой-то редкой бабочкой, – потому что они были яркие, грациозно летали повсюду и были различимы лишь с близкого расстояния.
   Он протянул руку к моей кружке. «Да, и также он человек, которого жена описывает как, я цитирую: «Ангела смерти в сексе и вопиющего идиота».
   «Кто знает? Пусть потомки рассудят», продолжил он и налил мне напиток. Он назвал этот напиток: «Пангалактический Всеинопланетянозвездный сияющий Громовержец». Коктейль, который описан экспертами как алкогольный эквивалент грубого физического насилия.
   Я посмотрел в чашку. Жидкость оранжево-коричневого цвета пахла разбитым барным шкафом.
   «За тех, кто скоро умрет, мы славим вас! Ваше здоровье!» закричал прическа-ежик и ударил пяткой об пятку.
   Я набрал полный рот и почувствовал, как сперло у меня дыхание от того, что внутренние органы напряглись, чтобы воспрепятствовать глотку напитка, который въедался в меня, как кислота. Я начал задыхаться и длинный свист вырвался из моих потных губ.
   «Ну, ну, когда я делал его впервые получилось гораздо лучше», сказал он и вытер рот тыльной стороной кисти.
   Я оглядел его сверху до низу и попытался понять, что он за человек.
   «А сколько раз ты его делал вообще?»
   «Это шестой», громко сказал он и указал пальцем на стакан. «Да, именно так, но скажи мне, как тебе напиток? Разве это не самое восхитительное наслаждение?»
   Я качнул головой, хотя не мог понять, как он все ещё умудряется стоять на ногах.
   «Такой коктейль легче заставить двигаться вверх, чем вниз», сказал я и огляделся вокруг, пытаясь найти, чем смыть эту яростную смесь.
   «Да, должен признать, что иногда этот напиток возвращается. Может это из-за какой-то аллергической реакции, Бог его знает, но в таких случаях я просто переименовываю его в „Мемориал Мистера Д. Адамса“».
   В холодильнике я нашел нечто, по виду и запаху напоминавшее лимонад из красной смородины. Наблюдая за взглядом повелителя блендеров, я прокрался к раковине.
   Почти половина напитка с легкостью вылилась из чашки и медленно отправилась в канализацию. Жидкость забурлила, когда я добавил лимонад к содержимому чашки. Я сделал осторожный глоток. По крайней мере, теперь он должен был опуститься ниже болевого порога.
   Кто-то, кто возможно был толстой подружкой красивой девушки, вошел в кухню и посмотрел на нас взглядом, говорящим «Привыкла к потерям, но ещё не побеждена».
   Ёжик немедленно расхвалил ей вкус своего напитка и вручил полную чашку.
   По тому, как он сиял, я догадался, что он предвидит седьмую попытку в ближайшем будущем.
   «Это коктейль?» она спросила, хихикая, и нервно посмотрела на него. Он рассказал ей историю коктейля, опустошая блендер в свой стакан.
   «Увидимся на другой стороне», сказал он, прикасаясь своим стаканом к её и кивнул мне.
   «Хм, на другой стороне чего?» спросила она, переводя взгляд с него не меня.
   «На другой стороне этого тоста, так как с этого момента твой мир изменится навсегда», ответил он, стоя ровно и глядя прямо перед собой.
   «Подписываюсь под этим утверждением,» сказал я и почувствовал укол жалости к ней.
   «Ооо», усмехнулась она, «звучит страшно, да?» Она посмотрела поверх чашки и передразнила то, как он закинул голову назад и осушил стакан.
   Я наблюдал за ней, медленно попивая свой напиток. Когда она сделала глоток, её глаза вылезли на лоб. Она кашляла и махала одной рукой у рта, пытаясь поставить чашку на стол другой рукой.
   Повелитель блендеров стоял, улыбаясь, с пустым стаканом в руке, на его лице было такое выражение, как у ангелоподобного розовощекого священника.
   «Ну как тебе? Разве это не экстремальный коктейль, а?» – спросил он, посмотрев на неё.
   Она держалась обеими руками за столешницу и все моргала и моргала глазами.
   «Он, разумеется, оставил глубокое впечатление», ответила она слегка охрипшим голосом.
   Чтобы он не смог вовлечь меня еще в какой-то эксперимент, я незаметно выскользнул за дверь.
   Я услышал, как он продолжал: «Да, люди, которые легко переносят интоксикацию могут вдохновиться этим напитком».
   Моя чашка все ещё была почти полной. Я пожал плечами. Да, черт с ним, эффект был, вполне понятным. Я осушил ее, хмыкнул и оставил на комоде.
   Напиток полился по моему совершенно обалдевшему пищеводу и тут же совершил предательскую попытку освободить от себя мой желудок.
   С одной рукой на животе, с одной у рта я начал искать ванную. После того как я открыл несколько дверей, выходящих в коридор, я, наконец, нашел спальню, в которой была дверь в ванную.
   Едва я успел толкнуть пяткой дверь, чтобы закрыть ее, и броситься к унитазу, как мой желудок сдался и освободил себя от этого груза.
   После, я писал, окруженный мрамором и смотрел на себя в большом зеркале. Я открыл кран и брызнул водой в кислое и осуждающее лицо в зеркале, отчего отражение потускнело.
   На металлическом поручне висело полотенце под цвет мрамора. Я взял его, вытер руки и зеркало. Когда эта дрянь соскользнула с поручня в четвёртый раз, я сдался и перекинул полотенце через край ванны.
   Когда я уходил из ванной через спальню, из большого шкафа донеслись звенящие звуки. Я уже практически взялся за ручку шкафа, когда она открылась. Парень в черной куртке и с белым лицом стоял на коленях внизу, между обувью и висящими платьями.
   Он посмотрел на меня и сказал: «Хочу доложить вам, что я совершил самоубийство». У него в руке была бутылка шампанского, еще несколько лежало рядом.
   «О, ну тогда я хочу вам доложить, что у вас ничего не вышло».
   «Нет, духовно – вышло, духовно я мертв. Моя созидательная сила убита моим сомнением».
   «А, ну в этом есть смысл», ответил я и кивнул. Я посмотрел в направлении двери и собрался уходить.
   «Я могу предложить тебе выпить? Вот, держи». Он протянул мне целую бутылку.
   «Да, спасибо, друг, всегда найдется место для шампанского». Я сел на полу в проходе. «Так что давай устроим поминки твоего бренного тела». Пробка вылетела из бутылки и разлетелись брызги.
   «Твое здоровье, друг!» Мы чокнулись бутылками. Шампанское было теплым, но приятно пахло Новым Годом и успокоило мое воспаленное горло. Я наслаждался этой атмосферой.
   «С Новым Годом, друг!» сказал я и покачал бутылкой из стороны в сторону.
   Он кивнул с закрытыми глазами и слегка покачал своей бутылкой. Он открыл глаза и наклонился. Он пристально посмотрел на меня. Казалось, он хочет прочитать что у меня написано на носу мелкими буквами.
   «Ты пролетарий, не так ли?»
   До того, как я придумал, что ответить, он продолжил: «Я хотел бы обсудить с пролетариями свое искусство. Я убежден, что смог бы внести абсолютно новые аспекты в вашу жизнь, в то же время это принесло бы пользу моей работе. Моя основная проблема – это то, что я не знаю даже как подойти к вам, люди, чтобы начать диалог».
   «Черт, если бы он вкидывал бутылку шампанского каждый раз, когда ему нужно начать с кем-то диалог, то это было бы совсем не трудно», подумалось мне, но я промолчал.
   «Как вы оцениваете картину? Я слышал, вы много внимания уделяете раме, это правда?»
   «Я не знаю, ремесленник, наверное, уделил бы». Я быстро отпил из бутылки и попытался заставить себя немного собраться. «Меня никто не учил, как смотреть на картины, так что часто я их не понимаю. Но с другой стороны, если я вижу ржавую и неаккуратно сваренную металлическую скульптуру, это портит все впечатление, и не важно, насколько прекрасна она в других отношениях. Любой ремесленник скажет, что это – кусок дерьма».
   «Вот именно об этом я и переживаю. Понимаешь ли ты, как непостижимо сложно донести свое искусство до пролетариата, если даже не знаешь их критериев оценки?» Он качал бутылкой в воздухе в ритме, соответствующем его словам.
   «Конечно, тебя могут понять неправильно. Возможно, люди видят в твоих картинах совсем не то, что ты хотел выразить», ответил ему я и вытащил свой большой палец из горлышка бутылки. Я просто хотел проверить, поместится ли он туда.
   «Боже, у меня сейчас начнется приступ паники», сказал он и сжал голову между коленями. Затем он быстро сел ровно, и вытянул руку так, что бутылка ударилась о стенку шкафа с глухим шумом. «Это как будто бы тот, у кого ты спрашиваешь который час, в ответ сообщал, что большая стрелка показывает часы, а маленькая – минуты; вы никогда бы друг друга не поняли».
   Я налил полный рот, глотнул и подавил отрыжку, закрыв рот.
   «Да, это как когда я впервые услышал „Времена Года“, точно», ответил я. «Кто-то записал их мне на кассету. Я слушал ее и представлял, как меняется погода: от теплых солнечных дней, светло-коричневых кукурузных полей и танцующих деревенских девушек, до ветреной осени, как опавшие листья сменяет снежная пурга и долгие ливни, абсолютное совершенство. А потом как-то я взял в руки этот альбом и посмотрел на обложку. Оказалось, что наши с Вивальди представления о временах года абсолютно не совпадают. Что ты на это скажешь? Что, ты считаешь, Вивальди бы об этом сказал, а?»
   Он кивал головой с закрытыми глазами.
   «Я только что остановил приступ паники с помощью техник медитации», ответил он немного погодя.
   У меня от долгого сидения начала болеть задница.
   «Двигайся», сказал я и забрался в шкаф, усевшись на другом его краю.
   Можно было подвинуть в сторону раздвижную дверь, которая была рядом с моей головой. Я подвинул ее так, чтобы через проем проникал свет. Художник начал храпеть. Одним махом я прикончил свою бутылку и осторожно обменял ее на другую из его коллекции. С приятным звуком пробка вылетела из бутылки. Я едва смог удержать бутылку вдали от себя, она разлилась на обувь художнику.
   «Анархист», пробормотал он и вытянул ноги, продолжая медитировать.
   Я немного поглядел на него, а затем указал на него бутылкой.
   «Эй, хотя, на самом деле, я знаю кое-что об искусстве, вот послушай», сказал я ему и продолжил, «Линия – это всего лишь линия, если в ней нет смысла. Тадаааа! Как насчет этого?»
   Но он не ответил. Ногой я сдвинул дверь в его сторону, приоткрыв на своей. Это было отличное логово, которое любители тьмы и другие кровожадные существа могли бы использовать для своих секретных собраний со сложными ритуалами, если бы не тот факт, что все эти приколы с кровными братьями сошли на нет из-за угрозы СПИДА.
   Мне показалось, что дверь в спальню открылась. Я посмотрел, что происходит через щелочку. В спальню вошли двое и мне они показались похожими на воспитанников частного пансиона, которые вышли поиграть с реальностью.
   «Это все крутится вокруг субъективного и объективного и того, может ли человек быть нейтральным, в качестве объективного наблюдателя», тарахтел один из них, когда они вместе входили в ванную. Я не услышал остаток истории, потому что дверь закрылась за ними и заглушила звук.
   Я слегка пошевелил ногами. Художник медитировал изо всех сил, его рот был открыт. Какая-то одежда попала мне в рот, я сплюнул ворсу и прополоскал его. Слова «объективно» и «субъективно» скакали у меня в голове, собираясь в предложения. Двумя пальцами я снял нитку с языка. Быть объективным – значило смотреть на вещи с нескольких сторон. Тогда ты становился нейтральным, а если ты нейтрален, то ты не делаешь всякое дерьмо. Следовало принимать решения разобравшись в предмете, так? Ты должен быть субъективным, чтобы что-то предпринимать. Или как? Может быть ты и сам всего лишь долбанный субъект.
   Я почесал щеку держа бутылку во рту. Парни выходили из ванной.
   Когда они выходили из комнаты, один придержал другому дверь.
   Пара голых коленок промелькнула в моем поле зрения. Эй! Мужик. Я быстро приоткрыл дверь и высунул голову через проем так, что чуть не поранил ухо дверью. Я узнал тот хвостик и курточку и едва успел произнести «Привет» с кучей «е» в конце, как дверь ванной захлопнулась.
   «Вот-так-так» я промямлил про себя, вылезая из шкафа. Моя футболка и куртка задрались до шеи. Я расстегнул штаны и начал заправлять в них футболку.
   Черт. Я забыл в шкафу открытую бутылку шампанского. Она осталась лежать около задней стенки. Я снова засунул в шкаф верхнюю часть своего туловища и перегнулся, держась одной рукой за заднюю стенку. Как только я дотянулся до бутылки, я услышал, как открывается дверь ванной и оттуда доносится громкий шум смывания. Я быстро выпрямился и сильно ударился головой о трубу для плечиков.
   У меня из глаз посыпались искры, я споткнулся и выпал из шкафа, упал на колени, но не выпустил бутылку.
   Я прижал руки к голове, охая и ругаясь.
   Рядом со мной на ковре остановились ноги в туфлях на платформе. Я поднял на нее глаза.
   «Эй… Так что, ты часто сюда приходишь?»
   Она переводила взгляд с меня на шкаф. «Я впервые встречаю настоящего шкафного алкоголика».
   Я ответил натянутым смешком вставая и подтягивая штаны.
   Она подошла ближе, и я увидел, что она рассматривает художника. Она бросила на меня очень странный взгляд.
   «Многие держат скелеты в шкафу, скажи? Ха-ха, нет, не волнуйся, он не мертв. Только, разве что, художественно».
   Художник захрапел, и она быстро отошла от шкафа.
   «Так что, может хочешь шампанского?» спросил я и покачал бутылкой. «То есть ты можешь взять себе целую бутылку. Давай покажу», сказал я и засунул голову в шкаф. Я толкнул художника и достал из-под него бутылку. Когда я вынимал голову из шкафа, я услышал хлопок двери. Я осмотрелся. Комната была пуста.
   «Смерть, где сила твоя!» донеслось из шкафа.

   Чувак, ты всегда обламываешься из-за своих гормонов, и неважно, какие у тебя предпочтения в сексе, секс будет примитивным, если ты будешь думать о нем головой, а не членом. Если ты думаешь о нем задницей, то секс просто напрягает. Если ты думаешь о нем сердцем, то это – сладкая мука.
   В комнате, которая находилась напротив спальни, я допил остатки шампанского и поставил бутылку на очень длинный обеденный стол, на котором валялись остатки «фуршета».
   Я поймал себя на мысли, что может стоит проскользить вдоль стола на животе. В кино это выглядело довольно круто. Потом я почувствовал, что все еще пьян, несмотря на то, что выблевал все пиво и громовержца.
   Тяжелое техно молотком стучало вдалеке. Я шел на звук и думал о том, что если я потанцую, то меня попустит шампанское.
   Все, казалось, танцевали со всеми, так что я аккуратно переступил порог и осторожно начал, оставаясь на краю танцпола до тех пор, пока не почувствовал, что начал попадать в ритм.
   Пот и гравитация сделали мои штаны мешковатыми, пока я двигался в разноцветных огнях стробоскопа. Было похоже, что я прыгал под передачу MTV, которую включили на перемотку. Я отошел в сторону от толстяка. Он маневрировал по танцполу так, что казалось, что он параллельно паркует трейлер. Перевозбужденная женщина начала тянуть меня за руки и настаивать на том, чтобы мы танцевали что-то похожее на джиттербаг. Когда трек закончился, я поблагодарил её за компанию и предложил найти другого партнера.
   Громкий смех, похожий на вой, донесся из кухни, смешиваясь с голосом, поющим «And you’ll never walk alone.» Я подошёл ко входу и меня накрыло новой мощной волной «You’ll never walk alone!». Это «толстая подружка красотки» лежала на животе на кухонном столе и смотрела через его край на прическу-ёжик, который сидел на полу с блендером между ног. Это он пел. Он смотрел вверх на толстую подружку и голосил, что есть мочи. Его галстук-бабочка безвольно повис и, когда она погладила его волосы, – упал в блендер. Не прекращая петь, он захлопнул на нем крышку.
   Я с воплем влетел в кухню. Блендер начал вращаться, набирая скорость. О, что за черт, я всплеснул руками; этот коктейль уже было невозможно сделать хуже. Я снова вышел. В гостиной, которая находилась за следующей дверью, я свалился на диван, который напоминал перевернутого бегемота. Стол в гостиной был забит бутылками и переполненными пепельницами. Я нашел полную бутылку Колы и взял ее, озираясь и пытаясь понять, не будет ли кто-нибудь возражать.
   Рты, все рты шевелились, это было собрание ртов. Губы вытягивались и сжимались. Узкие, ожидающие рты, большие, опухшие, алые воинственные рты. Маленькие рты в форме сосков и изношенные, вялые и поникшие рты, с зубами или без, или с отверстием, казалось, оставленным топором в заднице бурого медведя. Все вместе они создавали наполненное, жужжащее поле битвы, на котором шум мог давать представления.
   Я закрыл глаза, чтобы прервать это видение. Блин, такой передоз шампанского может реально открыть тебе другую сторону бытия.
   Напротив меня, на таком же диване, сидела парочка. С другой стороны стола на кресле-бегемотике сидели трое. Их головы почти столкнулись, так как они вели оживленную дискуссию.
   Женская половина пары, сидящей напротив, выглядела как лесбийский керамист, очень требовательный к своей работе. Он, кстати, тоже, если посмотреть одним глазом, в смысле мужчина из пары.
   Разные голоса вокруг долетали до меня обрывками предложений, некоторые из них были настолько наполнены клише, что мне не трудно было догадаться, как бы они звучали полностью. Было невыносимо вести разговор, который, как ты уже знал, превратится в кучу предсказуемого дерьма, конец которого ты знал через два слова после его начала.
   У пары, которая стояла, склонившись, у подоконника, были одинаковые кольца. Он выпалил длинное предложение ей в затылок, она ответила односложно, не поворачивая головы, продолжая смотреть в окно. Она сказала что-то ещё, когда он положил свою руку на её. Она нахмурилась и оттолкнула его руку, быстро отвечая ему что-то. Он выглядел так, будто бы она его только что ударила.
   Она заметила, что я смотрю на них и начала смотреть на меня в упор. Я почувствовал, что насильно принималось «специальное предложение». Потом появилась улыбка «ну что, моряк?»
   Парень следил за ее выражением лица и был уже готов упасть на колени от всех тех ударов, которые она ему посылала. Я встал и отвернулся. Это мне напомнило вечеринку для пар, на которой я как-то был.
   В начале вечера каждый вежливо держал своего партнера за руку и говорил о домах, детях и таком прочем; каждый спрашивал меня, не стоит ли и мне как можно скорее обзавестись всем этим.
   Позже, когда все они немного выпили, ребята начали подходить ко мне и похлопывать по плечу.
   «Ты живешь один в большом городе, должно быть у тебя полно девочек, да? Вот везучий ублюдок!»
   В то же время, одна из жен, застав меня в ванной, решила измерить, как глубоко её язык может проникнуть в мою глотку. Большая, счастливая компания.
   На моем лице, должно быть, отразились угрюмость и опьянение, потому что какой-то парень прикоснулся ко мне и спросил, в порядке ли я. «Ты выглядишь больным», продолжил он.
   «Выгляжу больным? Нет, чувак, это горе. Если горе не отражается на лице мужчины, значит его мысли недостаточно глубоки!»
   Я сказал это довольно громко и его это ошарашило. За его головой в другой части гостиной дрожала и развивалась длинная занавеска. Я похлопал его по плечу, проходя мимо.
   «Я, пожалуй, пойду подышу, чувак, береги себя».
   Балкон был стандартный, примерно такой же как мой; в смысле в моей квартире.
   Снаружи, в темных углах, светились огоньки сигарет, прыгая вверх-вниз, парочки обнимались и тихо болтали.
   Все местные звезды сияли этой ночью, в ночном небе надо мной и на биллбордах с рекламой мюзикла. Я перегнулся через поручень, держась за него обеими руками. Несколько звезд сформировали узор, который был одним из немногих знакомых мне созвездий – Большой Медведицей.
   Ты, блин, всегда можешь рассчитывать на Большую Медведицу. Казалось, она была на небе всегда, с тех самых пор, как я научился использовать свой мозг или, как говорится в сказках, «С тех пор, как помнят люди». Когда я сел на садовый стул, откинувшись на спинку, мои ягодицы ощутили, что он холодный, как лед. Большая Медведица кувыркнулась и остановилась на коньке крыши.
   Она вошла на балкон, освещенная контурным светом, потому я мог различить лишь ее силуэт. С другой стороны, в этом коротком обтягивающем платье, я мог видеть, где заканчиваются ее ноги. Она плавно прошла мимо меня к поручням, перегнулась через них. Когда мне удалось вернуть контроль над моей нижней челюстью, я заметил, что платье, покрывавшее её восхитительную попку было красного цвета. Она развернулась и прошла к стулу, такому же как мой, на расстоянии вытянутой руки. Я мог почувствовать ее запах и мой нос практически пульсировал. Это был темный и тяжелый темпераментный запах, обещающий счастливому любовнику опухшие губы.
   Когда она бросила на меня взгляд, я улыбнулся и сказал: «Привет». Она поприветствовала меня в ответ и вложила в губы сигарету.
   Огонь зажигалки открыл её лицо. Танцующий свет осветил его грубо, с резкими тенями. Она отклоняла голову в сторону до тех пор, пока её черные волосы не упали на бок и огонь смог беспрепятственно продолжить свою игру.
   Образ пламени затмил мое восприятие как пятно на стекле. Я пытался проследить за её взглядом, изучающим мое лицо.
   «Когда ты пришел? Я тебя раньше не видела».
   «Да, я пришел недавно». ответил я, наклонившись, чтобы лучше разглядеть выражение её лица.
   «Кто тебя пригласил?» спросила она, слегка выпустив дым так, чтобы он коснулся её губ и снова вдохнув его полуоткрытым ртом.
   «Один мой друг был приглашен, но он не смог прийти, так что я за него», ответил я, думая о том, прозвучало ли это достаточно остроумно.
   «Так кто тебя пригласил?»
   Она сбила пепел с окурка.
   «Я хозяйка, по крайней мере одна из них, потому что мы тут живем вдвоем».
   «О, тогда спасибо за все, за то, что приютили меня», ответил я и улыбнулся так, что кончики моих губ, наверное, доставали до бакенбард.
   Быстрым движением она бросила окурок на пол и затушила его туфлей, выдувая облако дыма.
   «Я не хочу, чтобы ты тут оставался, ты пьян, и сильно, я не знаю, чего от тебя ожидать», сказала она одним длинным предложением, не дыша. Её глаза неустанно бегали между ночным небом, балконной дверью и мной.
   «Лесть тебя ни к чему не приведет», смог сказать я, меня бросило в жар от силы этих слов. «Так и быть», добавил я, быстро отвернувшись и тяжело пробираясь через унижение и через балконную дверь.
   В коридоре я споткнулся, и пока я падал, мой стыд усиливался. Кто-то подхватил меня под руку и поднял, я бросил благодарность в его лицо, курящее трубку, и практически сбежал от него. На этого человека у меня уже не осталось сил.
   Я перепрыгнул через последние три ступеньки и едва успел выбежать из здания, как меня вырвало.
   Между первой и второй волной, я с трудом смог дотащиться до подворотни, в которой я изверг смесь шампанского и жалости к себе, упираясь лбом в стену. Но вышли они из меня не до конца.

+18:28

   На улицу завернуло такси. Я подтянул штаны и попытался принять вид достаточно трезвый, для того, чтобы меня пустили. В последний раз, когда я вызывал такси, по моим рукам практически проехал велосипедист, когда я из него выползал.
   «Куда вам, друг?» спросил водитель. Точно, куда, друг? Спросил я сам себя.
   «Э… Просто поехали по этой улице».
   «Ладно босс. Нэма проблэм», он прокомментировал адрес, крутя руль, и посмотрел в зеркало заднего вида.
   Уличные фонари ныряли и проносились мимо машины, отражаясь и сияя в краске и лобовом стекле.
   «Вам нравится музыка, босс?»
   «Да, все отлично», ответил я и попытался понять, что играет.
   Часть тротуара была освещена лучами света, сбежавшего из окон кондитерской. Она бросилась мне в глаза, когда мы проезжали мимо, и мой желудок отреагировал на это зрелище.
   «Вы могли бы остановиться у пекарни?»
   «Нэма проблэм, босс», ответил он и начал стучать пальцами по рулю в такт музыке.
   «Вы не могли бы подождать? Хотя нет. Сколько я вам должен?» я склонился, вытягивая купюры из заднего кармана. Он нажал на таксиметр и назвал сумму. Я округлил ее до наиболее подходящей купюры из тех, что у меня были, и вручил ему.
   «Сдачу оставьте себе».
   «Добро. Спасибо, босс. Берегите себя».
   Я ответил ему то же, глянул в заднее окно и открыл дверь.
   Продавец в кондитерской положила сдачу мне в руку, а я закинул ее в карманную коллекцию, которая постепенно раздувала мою куртку с одной стороны. Если голова идет кругом от теплого алкоголя, а что такое практичность ты уже и не помнишь, у тебя нет терпения считать мелочь и платить ею.
   Я положил пакет сока подмышку и открыл дверь рукой с пакетом круассанов.
   На улице я остановился. Идти всю дорогу до дома – не самая заманчивая идея. Я постоял там, вертясь на одном месте и решая, что же мне делать. Кто-то умный сказал: «Только глупый человек с легкостью будет стоять спокойно». Повертевшись там некоторое время, я просто пошел вперед.
   Я проигнорировал красный свет светофора и вразвалочку вышел на зебру с круассаном во рту. Красный свет все равно станет зеленым. На лестнице на станцию, голуби с удовольствием клевали свежую рвоту. Они были так увлечены! Вероятно, голубям не слишком часто перепадает горячая пища. В таких ситуациях, лучшее, что вы можете сделать, это схватить все, что можно унести, когда вам наконец-то подворачивается такой шанс.
   Парень из билетного киоска был явно только что умыт, но по его красным глазам я мог определить, что он еще был не здесь. Его душа оставалась дома под одеялом. Я расстегнул карман и, направляясь к платформе, положил в него билет на поезд.
   Я поставил сок на скамейку рядом с кофейным автоматом и подошел прямо к нему.
   С карманом, полным монет, я мог бы долго сражаться с таким автоматом. Но он сдался с первой попытки и протянул мне чашку кофе.
   Затяжной кашель где-то рядом, звучащий как раскаты грома, заставил меня посмотреть на платформу. Комок из мокрот пролетел в воздухе, приземляясь на край и медленно сползая на рельсы. «Хозяин» этого комка вытер рот о рукав и продолжил рыться в мусорном баке.
   Я поставил кофе на скамейке, а потом присел и сам.
   Алкаш в стоптанных туфлях возился передо мной. Я стряхнул крошки с губ: «Эй, мужчина!» Он остановился и обернулся. Я встал и протянул горсть монет на ладони. Мужчина уставился на руку и на меня. Господи! Свет в его глазах угас задолго до того, как загорелся. Затем он протянул руку и позволил мне купить немного совести. Я высыпал монеты на ладонь, не прикасаясь к нему.
   Он быстро подставил другую руку в качестве опоры, чтобы образовалась чаша. Мыча что-то непонятное и мотая головой, он пересмотрел монеты в руках, прежде чем сложить их карманы пальто. Ничего не говоря и не глядя на меня, он отошел и спустился вниз к платформе, волоча одну ногу и пряча руки в слишком коротких рукавах пальто.
   Я смотрел ему вслед, пока он хромал к черной дыре в конце платформы и задавался вопросом, почему он так настойчиво держится за тот образ жизни, который затягивает все глубже. Неужели верит, что завтра кто-то придет и спасет его, будет заботиться о нем и сделает так, чтобы все было правильно?
   Мне бы это понравилось. Я отпил кофе и почувствовал, что стаканчик припекает пальцы. Я взял его в другую руку, а место стаканчика заменил круассан. Может быть, следовало отказаться от игры и сделать ставку на реинкарнацию. Просто уйти, сказав: «Повезет в следующий раз», только для того, чтобы спрятаться, как алкоголик в виртуальной реальности выпивки, в каком-то алкогольном киберпространстве.
   Я запихал последний кусочек круассана в рот. С грохотом прибыл поезд и прервал мои размышления в поисках ответов. Я шагнул в вагон и нашел место у окна. В нем я увидел собственное отражение и кирпичную стену на заднем плане.
   Мозг заработал вместе с двигателями поезда. Большинство людей, вероятно, боятся расставаться с жизнью, поэтому будут хвататься за нее ногтями и отчаянно держаться за жизнь, когда дело дойдет до этого.
   Я осмотрелся в купе. Мы сидели там, надев маски пассажиров. Маски используются нами в лифтах и общественном транспорте. Я посмотрел на человека напротив меня с почти полностью закрытыми глазами. Я вспомнил, как должен был бы выглядеть сейчас и сдался. Глядя на себя в окно, я надел наушники и спрятался за ними.
   Когда я переключил Walkman на радио, он перенес меня прямо в какую-то классическую музыку, я закрыл глаза и прислонил голову к окну. Последнее время я жил в городе, странствуя, и обходил там все дороги. Это занимало большую часть дня, но только это и разогревало тело и голову, так что уличные сцены, старый шум и перезрелые, слишком старые мысли, уходили.
   Музыка заставила меня увидеть ряды загорелых под летним солнцем танцоров, одетых в белое на бесконечно зеленом газоне с деревьями с белыми листьями. У каких деревьев белые листья или цветы? Ну откуда мне знать? Яблони, наверное? Ряд танцующих подошел и, когда они разделилась на пары, я понял, что мои дедушка и бабушка были среди танцующих, и ого! Там были мои мама и папа, они выглядели очень молодыми и счастливыми. Я притаился между другими парами. Да! Там были и они! Моей прабабушке пришлось держаться за руку и придерживать свою шляпку, после того как мой прадед лихо закружил ее. Хотя я не узнавал всех, я чувствовал, что знаю каждого из них.
   Музыка остановилась и танец растаял. Я открыл глаза, как только вкрадчивый голос объявил, что мы только что прослушали «Die Moldau» из произведения Сметаны «Mein Vaterland». Ну что ж, мне понравилась песня, написанная кем-то с именем Сметана. Я не слушал его музыку раньше, и это было странно, ведь она была чертовски хороша. Ну да ладно, может быть, это его дебютный альбом.
   Где-то далеко ночь растворялась в дневном свете, пробивающемся из-под горизонта. Я открыл сок и выпил за несколько глотков.
   Мой прадедушка. Конечно, он уже солировал в танце. Прадедушка, ты, старый черт! Я скучаю по тебе!
   Мой отец… один из тех отцов, которым всегда надо было уходить… уходить и оставаться где-то там. Ты тупой мудак.
   Знак с названием станции мелькнул в окне и вернул меня обратно в поезд. Я быстро поднялся.

+17:09

   С поезда мало кто сошел. Хотя в это время года и в этом месте это, наверное, приравнивается к сумасшедшему часу пик. Я автоматически посмотрел в обе стороны перед тем, как перейти железнодорожные пути при слабом дневном свете, пробивающемся все больше и больше над горизонтом.
   После того, как шум поезда смолк, меня окружила тишина. К счастью, щебетание нескольких птиц прерывали ее то тут, то там. Я верил в романтическую концепцию, что жизнь за городом с даров земли была единственно правильной и естественной, самой природной. Но каждый раз, когда я бывал за городом дольше пары часов, хотелось бежать обратно к шуму и быстро меняющейся уличной суете. Как в словах любителя бетонных джунглей: «Не так уж и тяжело находиться за городом в течение короткого времени, пока возле вас стены домов». Но это не полное отчуждение, это не значит жить все время там. Вероятно, жизнь в больших городах совершенно неестественна.
   Здесь воздух был концентрированным и чистым. Я вдохнул на полную грудь, и мне пришлось привыкать к его жесткости и чистоте.
   Неподалеку раскинулся приморский поселок, голый без своего сезонного макияжа и с постоянной атмосферой раннего воскресного утра. Вывески с домов были убраны и фасады стояли с пустыми глазницами. Такого рода поездка вне сезона давала мне ощущение, будто я смотрю старые фотографии с отпуска.
   Упаковка мороженого, выбеленная и раздираемая всеми ветрами, застряла в заборе рядом с летним магазинчиком. Бесчисленное количество пробок от бутылок, вдавленных в асфальт вокруг скамейки, рассказали мне о любимом месте попить пивко.
   Я перешел дорогу и посмотрел сквозь гигантские окна старой гостиницы. Я смотрел на очертания, пытаясь угадать, какие предметы мебели были спрятаны под белыми простынями, использованными в качестве покрытия.
   Знаки с надписями «Зарезервировано для гостей отеля» стояли вокруг большой, пустой стоянки.
   Белочка спокойно крутилась вокруг, прыгая между плитками и сорняками. Я присел на корточки и протянул ей кусок жевательной резинки, пытаясь издавать звуки, похожие на стук орешков. Это было довольно сложно.
   «Держи, это даст тебе мятную свежесть, сохранит зубы и, к тому же, она без сахара». Белочка взглянула в мою сторону, затем приняла решение полностью игнорировать меня и спокойно продолжила искать еду.
   Качели на детской площадке, заскрипели так же, как и много лет назад, когда я плюхнулся на них с размаху.
   Скрипя, они начали раскачиваться подо мной.
   Те очень давние вещи и события, о которых мой прадед когда-то рассказывал, смешались с впечатлениями вокруг меня. Я подумал, что все равно двигаюсь вперед, хоть и не на полной скорости. Все это действительно не имеет значения. Ведь как сказал кто-то, наверное, из китайских мудрецов: «Тот, кто идет только вперед, не зайдет очень далеко». Но что бы вы сделали, если бы только сейчас обнаружили, что то, что вы видели на горизонте, к чему стремились, оказалось тем же, что вы уже оставили позади себя и вы просто зря тратите время, двигаясь по замкнутому кругу?
   Качели отомстили мне за жестокое обращение к ним, загрязняя рукава куртки ржавчиной своих цепей. Я спрыгнул и попытался обтряхнуть ее с рукавов.
   Ветка валялась на траве; она была сама по себе, потому что рядом не было ни одного деревца. Кто-то, может быть, ребенок, бросил ее туда. Я взял ее в руку, и она сразу превратилась в трость. Она отлично лежала в руке, при этом ее обхват и вес были именно такие, как у хорошей трости. В умелых руках такая трость превращается в «Экскалибур», который мог бы поразить цель, не получив ни единой царапины. Или в надежный пулемет, бьющий роем свинца и уничтожающим банды ублюдков. Или, к примеру, в лазерную пушку, с большой точностью выносящую наружу мозг «космического захватчика».
   Используя «Волшебную трость», как обычную тросточку, я спустился к гравийной дороге, где можно было увидеть пляж и океан, как будто две линии, которые сходятся к дороге.
   Вертикальные доски деревянного забора разошлись в некоторых местах, поэтому я простучал по ним палкой вдоль всего забора. Это создало прекрасные звуки.
   Внизу в воде, если прищурить глаза и добавить немного фантазии, я мог видеть здания на другой стороне залива. Единственной вещью, заставляющей меня вспоминать, что я не один на этой стороне земного шара, был белый корабль на краю горизонта. Очень далеко отсюда, там, где океан едва не врезается в небо во время прилива.
   Некие птицы ходили вразвалку на мелководье, иногда ныряя в воду и поднимая гору брызг вокруг.
   Я почувствовал тоску по всем летним отдыхам, когда я играл на пляже и катался на волнах долгими солнечными днями, пока солнце и песок не вытеснялись луной и водой.
   Пластиковый контейнер получил от меня пинок. Меня всегда до чертиков раздражала пластмассовая хрень, валяющаяся на пляже, отмечающая линию последнего прилива. Мусор рушит ту гармонию, которую ты чувствуешь, стоя один на берегу океана. Гармония пропадает, и реальность накатывается на тебя.
   Вместе с тростью я побрел вдоль воды. Присел, но тут же отдернул свою руку от воды, встряхивая ее и пытаясь вытереть остатки влаги об брюки. По моим представлениям о температуре для купания, вода была слишком холодной для моей конечности; должно быть, она была как лед.
   Звук церковных колоколов, приветствующих солнце, перебил и захватил мои мысли. Я пересек полосу песка и последовал за звуком. Я почти дошел до вершины холма, когда увидел шпиль колокольни.
   Внизу в старой части города несколько подростков тусовались на углу улицы. Я был уверен, что один из них стоял, прислонившись к фасаду дома. Несколько человек, заметив меня из окон или дверей, глазели на меня. В своей городской одежде я вписывался в здешнюю обстановку, как панк-рокер на ферме. Они, наверное, предпочли бы, чтобы коровья кожа оставалась на животных. Я действительно не мог находиться в маленьких городках, но это было, в конце концов, их реальностью, в которую я уже пробрался, а значит, должен вести себя подобающе.
   Иногда мне было трудно представить, что она была отсюда родом, но когда я стал старше, то научился видеть сквозь ее принудительный городской образ и открыл для себя земную деревенскую девушку.
   Страшный запах погоста; сочетание влажного грунта, гнилых растений, кипарисов и атмосфера конца сезона заставили мое сердце биться чаще. Я посмотрел вверх. Блестящие лучи тепла пробивались через верхушки деревьев и пронзали их гнилую листву, где холодные души листиков поднимались во влажный, промозглый воздух, превращаясь в прозрачные облака. Я закрыл глаза и увидел белые гробы, сложенные руки и закрытые, плачущие глаза на напряженных лицах. Закрытые веки спящих и мертвых. Я видел ее живой и болтающей, суетящейся вокруг. Она смотрела на меня, как будто я сказал что-то невероятное, говоря: «Ты говорил это уже много раз». Ее лицо появлялось и исчезало. Мне было трудно вспомнить, как оно выглядело на самом деле. Для моей памяти это было слишком тяжело, потому что я помнил так много разных выражений на этом лице. Как она жевала жвачку. Как кричала. Как гневалась, но гнев был очень разнообразным – начиная от легкого недовольства и до ужасной истерики. А выражения счастья на ее лице были столь же разнообразными? Все, от небольшой улыбки до дикой радости? Я не помню.
   Мое тело стало неловким, и я жалел об этом каждый раз, когда должен был проделать этот путь между невысоких изгородей, но я еще ни разу не обернулся. Дыхание участилось. Чувствовалось, что вся моя верхняя часть была зажата, как будто я не мог дышать всю дорогу. Ее имя сбило меня с ног. Оно появилось из-за скалы и сломало мой самоконтроль. Я сел на дорожку перед ее могилой, согнутые ноги обхватил руками. И вот я сорвался и начал истерично рыдать и всхлипывать.
   Тоска, разочарование, одиночество, беспокойство, и все остальное, что с трудом держалось во мне, хлынуло наружу. Я плакал для нее, а может, в основном для себя. Я плакал, потому что слышал те же колокола, которые слышали тысячи людей до меня, и которые услышат тысячи после меня.
   Я оплакивал останки той искры жизни, которая была в ней везде и всегда. Я оплакивал непостижимость вселенной и осознание своей собственной смертности. Я плакал над всеми миллиардами загубленных жизней и над бесперспективностью нашего существования.
   Прадедушка! Я потерял себя, черт побери.
   Рыдания умолкали. Запыхавшись, я сделал несколько глубоких вдохов и, сфокусировал взгляд; краем рукава смахнул слезы с глаз и щек.
   Господи, как же это все измучивает и воспаляет глаза. Я помахал руками, создавая поток воздуха себе в лицо.
   Полегчало, я вздохнул, разок всхлипнул и начал стряхивать гравий со своих штанов. Пальцами поправил волосы, а затем руки безвольно опустились.
   Здесь было только ее имя. Оно блестело золотом на отполированной поверхности. Если бы она могла выбрать сама, это выглядело бы совершенно иначе. Заметив что-то краем глаза, я повернул голову.
   Он стоял в рясе, держа руки над животом и соединив кончики пальцев. Он был небольшого роста, с почти белыми волосами, заостренным носом и парой больших квадратных очков, которые смотрели на могилы.
   «Город мертвых», сказал он. «Может ли кто-либо смотреть на кладбище без боли в сердце и мыслей о ничтожности существования?»
   Он повернулся ко мне. «Потом что-то происходит с ними. Мой совет стает помощью для их воображения».
   Он отвернулся от меня и продолжил: «Я не хочу уходить в иной мир здесь. Однажды мне пришлось уехать очень далеко, я отправлюсь домой. Я доберусь туда и там встречу свой конец, там, где моя жизнь началась».
   Он повернул голову и посмотрел на меня. «Иногда я с нетерпением жду эту поездку».
   Он кивнул и оставил меня.
   Господи! Этот человек чувствовал себя не слишком-то хорошо. Я застегнул куртку и прижал руку к буквам.
   «До встречи», пробормотал я и повернулся.
   Однажды она спросила меня, скучал ли я хотя бы один раз по ней так сильно, как она всегда скучала по мне. Я ответил да, и сказал ей, что иногда мне не хватает ее в толпе людей, потому что я не чувствую ее внимания.
   Позже, ночью того же дня, когда она задала свой вопрос, я написал ей записку и оставил так, чтобы она могла увидеть ее утром. Я начал ее так: «Я часто скучаю по тебе. Иногда я очень сильно скучаю по тебе. Я скучаю по тебе больше всего, когда ты спишь, когда свет ночника падает тебе на лицо и отражается в прозрачных волосках на щеке, делая их мягкими-мягкими. Но еще больше я скучаю по тебе, когда выключаю его, тихо желаю спокойной ночи и осторожно ложусь рядом с тобой, переполненный защитой и лаской. Я скучаю по тебе наиболее сильно, когда ты потом хмуришься, что-то бормочешь и спишь дальше».
   +16:30

   Дико размахивая верной тростью, я начал задорно крушить бурьян, который покачивался на ветру в канаве. Я прорубил дорожку, перепрыгнул через канаву и пошел осторожно верхом, как будто пробираясь вдоль электрического забора.
   Засохшие коровьи лепешки валялись на траве, свежих не было видно, но я все же посмотрел на луг, чтобы убедиться, что тупоголовый бык или корова не бегут сюда, чтобы прогнать человека с их территории.
   Я прислонился к солнечной стороне изгороди. Солнце светило достаточно долго, чтобы высушить росу на всех ее выпуклостях.
   Горсть травы на вкус была такая, словно срок ее годности к употреблению прошел лет десять назад. Это было не самое подходящее время, чтобы пробовать солому. Мои веки опустилась вниз, ограничив кругозор маленькими щелками. Как еще один хитрый китайский чувак когда-то сказал, должно быть, их было довольно-таки много, учитывая все высказывания китайцев. «Умный философ – это человек, который мечтает с открытыми глазами». Затем веки полностью опустились, так что я не был уже ни умным, ни философским. «Дорогой Господи, пожалуйста, пошли мне ангела», это было последнее, что ясно промелькнуло в моей голове, прежде чем я перешел на другой уровень сознания.
   Я пришел в сознание и небо, и весь остальной мир, и я сам дрожали в моих сухих и горящих глазах. Во рту было так мерзко, будто я попробовал что-то, что испортилось уже довольно давно.
   Я достал из пачки две последние жевательные резинки и встал, чтобы отлить. Мое тело стало жестким и выжатым словно лимон. Господи! Я не отказался бы от горячей ванны. Воздух был холодным, почти как в то время года, когда одевают термо-белье.
   Трость стояла под забором. Я посмотрел на нее, подтягивая вверх свой воротник, и решил оставить здесь. Спрятав обе руки глубоко в карманах своей куртки я, шатаясь, с трудом побрел через поле.
   На дороге я набрал скорость и повысил еще темп, чтобы хоть немного согреться.
   Мимо меня на своих пикапах проезжали настоящие фермеры. Все дачники были вынуждены довольствоваться багажниками своих легковых автомобилей и ездить сюда в выходные.
   В то время как профессионалы используют пикапы, чтобы привезти волшебные химические вещества для растений и их питания, дачники используют свои багажники просто, чтобы возить в них наборы для очередной поделки или прихоти.

+15:30

   Сначала я подумал, что она мертва, потом она подняла голову, как будто услышала меня. Голова и передняя часть тела лисы выглядели нетронутыми, как будто она просто лежала на боку. Но, как только я подошел ближе, то увидел, что ее тело было почти плоским, а задние ноги торчали под неестественным углом, почти противоположно к передним, в луже крови. В этом животном осталось слишком мало нетронутых костей. Она снова подняла голову и чихнула. С чихом вылетело немного крови и осталось вокруг ноздрей.
   Я присел рядом с ней. Она сделала слабую попытку укусить меня, но ее глаза закрылись, а голова упала обратно на асфальт.
   «Полегче, ты не того кусаешь», пробормотал я, ловя себя на том, что глажу ее по голове. Несколько волн дрожи прошло через нее, и она начала корчиться. Я отошел немного, потому что просто не мог на это смотреть.
   Я огляделся вокруг. Черт! Вокруг не было абсолютно ничего полезного. Я сиганул через кювет у дороги и оказался на окраине леса. Ветки, которые я схватил, просто развалилась в руках. Кусок старого, гнилого дерьма!
   «Черт побери!» сказал я вслух. Почему здесь не было просто большого камня? Я перепрыгнул обратно к лисе, и она посмотрела на меня.
   Что, если я просто подпрыгну и приземлюсь ей на голову обеими ногами? Этого будет достаточно, чтобы убить кого-то? Черт! От этого любого стошнило бы. Я отвернулся на секунду, пытаясь взять себя в руки и попробовать.
   Впереди послышался шум автомобиля. Когда он приблизился, я стал перед лисой и замахал, как сумасшедший, обеими руками. Широкий и компактный, блестящий черный автомобиль крутанулся и вылетел на встречную полосу, проехав мимо меня. Я провел его взглядом и собирался показать ему палец, когда включились тормозные огни. Свет фар с красного изменился на белый, и он подъехал ко мне.
   «Это собака?» – спросила она, выходя из машины в сковывающей движения юбке. Она посмотрела в сторону лисы и запустила руку с большим количеством золотых украшений на запястье в светлые, короткие, как у мальчишки, волосы. Я сказал ей, что это была лиса.
   «Она очень пострадала и сейчас мучается, как в аду, мне придется убить ее. У вас в машине есть что-нибудь, чем я смогу сделать это?»
   Ее брови взлетели вверх, она посмотрела на лису и обратно на меня широко открытыми глазами.
   «Я не знаю», ответила она и взглянула на меня испуганно.
   «Что вы можете использовать?»
   «Я точно не знаю, что-то тяжелое. Я не думаю, что у вас там есть что-то, чем можно застрелить?»
   «Хм, нет, конечно же, нет, извините», она ответила быстро и выглядела так, будто я пытался убить ее.
   Лиса дернула ногами на секунду и привлекла ее внимание. Она сделала пару шагов к ней.
   «Я проверю багажник», сказал я и схватился за ручку. Он был заперт.
   Она оторвала взгляд от лисы. «О, там есть кнопка под приборной панелью, я сейчас открою», сказала она и быстро подошла к стороне водителя. Юбка обтягивала ее, демонстрируя фигуру, когда она наклонилась через дверь автомобиля.
   Багажник щелкнул и медленно открылся с шикарным звуком. Я наклонил туда голову и посмотрел внутрь.
   Ее тень скользнула по багажнику, и я почувствовал ее запах рядом со мной. Большая продолговатая сумка занимала большую часть пространства в багажнике; я толкнул ее и попытался поднять.
   «Что это?» спросил я; она была довольно тяжелой.
   «Клюшки для гольфа», ответила она и взялась за один конец, чтобы помочь мне вытащить их из багажника. Мы положили их на асфальт, оперев одним концом о машину.
   Клюшки для гольфа! Она подтверждала все предрассудки.
   Кроме запасной канистры и корзинки с всякими принадлежностями для чистки и полировки снаряжения, там было не так уж много всего. Под ковром багажника было запасное колесо вместе с домкратом и гаечным ключом. Я поднял гаечный ключ и попытался прикинуть его вес. Он хоть и был тяжеловат, но все же не такой длинный, чтобы я мог ударить ним наотмашь.
   Она отвернулась от лисы и уставилась на гаечный ключ.
   Обеими руками сжимала сумку для гольфа, я указал на нее.
   «Насколько тяжелая такая клюшка?»
   «Вы хотите использовать клюшку для гольфа?» спросила она, открыв шокировано рот.
   «А что вы еще хотите от меня? Вы можете сесть в машину и переехать ее еще раз. Я не знаю, что будет более безболезненно. Но она не сможет лежать неподвижно и тогда вам придется сделать это несколько раз».
   «Может, мы отвезем ее к ветеринару?» спросила она.
   «Любые движения будут ужасно болезненными для нее, и она продолжит защищаться, пока хоть немного будет в сознании». Я махнул рукой в сторону лисы. «Пока мы не сделаем что-нибудь, она будет страдать».
   «Если надо переехать, то это должны сделать вы, я не смогу заставить себя сделать это», сказала она и посмотрела на дорогу.
   «Это плохая идея, не стоит об этом даже думать», ответил я.
   Лиса немного пошевелилась.
   «Я думаю, что самым безболезненным способом будет ударить по голове, чтобы она потеряла сознание и одновременно попробовать пробить ее череп, чтобы этот удар убил ее», сказал я и сразу услышала, как лиса чихнула еще раз.
   Мне показалось, будто после этого чиха ее лицо исказилось от боли. Ее страдания и паника сделали меня спокойнее. Чем больше другие люди паникуют, тем спокойнее я становлюсь.
   «Какая клюшка самая тяжелая?» спросил я и указал на сумку, которую она по-прежнему держала. Она расстегнула ее и указала на клюшку.
   «Должно быть эта; на ней номер один. Ведущая клюшка с плоской головкой», добавила она, как если бы я был начинающим игроком, и отодвинула верхнюю часть сумки в сторону.
   Получить удар ведущей клюшкой. Это звучало как плохая шутка. Я вытащил клюшку. Она действительно имела железный шар на головке и длинный вал, но я не был уверен, что он может разбить череп лисе за один удар. Дерьмо! Ничего другого не остается, как попробовать. Она посмотрела на мою куртку и я, последовав за ее взглядом, снял ее и бросил на край багажника.
   «Хорошо, я попробую», сказал я и наши взгляды пересеклись.
   «Да», ответила она, и я подумал, что увидел что-то вроде признательности на ее лице.
   Я подошел к лисе и заметил, что она отвернулась.
   К счастью, лиса закрыла глаза и лежала неподвижно, насколько это было возможно с ее бешено бьющемся сердцем. Мое колотилось в том же темпе. Я занял позицию с широко разведенными ногами напротив ее головы и взялся за клюшку обеими руками, отвернувшись в другую сторону.
   Стоя за машиной, она закрыла уши руками. Слабакам везет, они могут просто признать свою слабость и убежать, вместо того чтобы проявлять насилие, как делают такие же идиоты-мачо, как я. Я держал клюшку в вытянутых руках над головой лисы, пытаясь понять, на правильном ли расстоянии от нее стою. Затем я поднял клюшку над головой, подвигал спиной и поместил клюшку вдоль позвоночника в вытянутых руках. Ее головка уперлась в мои ягодицы. Стиснув зубы, я все-таки ударил. Моя голова и верхняя часть тела дернулись вслед за клюшкой. Головка клюшки попала в череп лисе, но по звуку и ощущениях я понял, что не проломил череп. Струя теплой крови брызнула мне в лицо и шею. Затем лисица подпрыгнула в интенсивной конвульсии. Я сплюнул, чтобы убрать кровь с губ.
   «Черт побери!» вскричал я вслух. Лиса вертелась в луже крови на асфальте. Я подошел к ней и продолжал бить и бить по голове.
   «Сдохни!» крикнул я в панике, и тошнота сжала горло. Она дергалась от каждого попадания, но визжать перестала. С четвертого или пятого удара череп наконец-то поддался, и я почувствовал это. Лиса напряглась, а затем ее мышцы расслабились под мехом, и тело повалилось на землю.
   Я бросил клюшку на землю рядом с ней и выдернул свою футболку из штанов, чтобы вытереть ею лицо.
   «Все закончилось? Она мертва?» спросила она, медленно оборачиваясь. Она уставилась на мое лицо и футболку. Я сказал бы, что мой внешний вид шокировал ее, и что увидел слезы на ее глазах.
   Я кивнул в ответ на ее вопрос, в то время как мой пульс немого успокаивался. Она посмотрела на лису, а потом подошла к ней. Я сплюнул несколько раз, чтобы избавиться от вкуса крови во рту.
   «Я просто оттолкну ее подальше в сторону», сказал я и подошел к ней. Ногой оттолкнул заднюю часть тела, а затем и все остальное на край дороги. Ее глазницы были залиты кровью, это придавало ей выражение, которое могло бы сниться во многих будущих кошмарах.
   Я поднял клюшку для гольфа.
   «Просто оставьте ее, это не важно», сказала она и отвернулась от лисы. Она посмотрела на меня, как будто уже давно забыла и только сейчас вспомнила снова. Затем вытерла уголки глаз кончиками пальцев и сделала пару глубоких вдохов.
   Клюшка для гольфа один раз перевернулась, когда я подбросил ее, а затем скрылась в высокой траве. Я сплюнул и подошел к машине, чтобы взять одно из полотенец в багажнике.
   Действуя почти на автопилоте, я пытался стереть с себя кровь. На штанах было огромное пятно на бедре. Я вытирал его некоторое время, но ничего не помогало.
   «Подождите секунду, у меня есть влажные салфетки в машине», сказала она и быстро подошла и потянула за ручку на пассажирской стороне. Она влезла одним ботинком в грязь, и мне послышалось, как она тихо ругалась одним и тем же словом, прежде чем подалась вперед и достала до водительского сиденья. Она шарила внутри машины, тогда как ее каблучки торчали наружу.
   Я схватил с земли сумку для гольфа и положил в багажник.
   «Вот, позвольте мне», сказала она и подняла руку с сильно пахнущей тканью к моему лицу. Это было так, будто меня протирают надушенным лимоном. Я следил за ее лицом, пока она протирала мое. Первым словом, что пришло мне на ум, было «Ухоженная». Так, как будто бы она была машиной! Ее глаза были ясными, как четкая фотография. Рот казался правильным и мягким, и она вся пахла как белое, кружевное белье.
   Она протерла мою шею. Ее взгляд медленно скользнул по мне, опустился, а затем вернулся обратно к рукам.
   «Я не могу смыть больше», сказала она и посмотрела на мою голову и шею.
   «Все в порядке», ответил я, выбросил полотенце, которое все еще держал, в корзину и схватил куртку. Она собрала салфетки. Я отвернулся от нее, снял футболку, и швырнул на землю. С молнией возникла проблема, потом я дернул ее и застегнул куртку до самой шеи.
   Она толкнула багажник обеими руками, чтобы закрыть его.
   «У меня тут коттедж неподалеку», сказала она и немного поправила челку, глядя на меня. «Если есть время, можете помыться».
   «Я бы не отказался», ответил я и почувствовал, что стесняюсь и пытаюсь отвести взгляд. Она присела на корточки и подняла мою футболку.
   «Возьмите футболку, у меня есть стиральная машинка». Она положила футболку мне в руку. Я промямлил, что этого не стоило делать, но она этого не услышала.
   Она шла вдоль машины, а я догонял ее с противоположной стороны.
   Автомобиль завелся, когда я сел. Пока я осматривал дверь, пытаясь закрыть ее, она пристегнула ремень безопасности. Поскольку я был невероятно крут, я проигнорировал свой.

+15:11

   Она быстро взглянула через плечо, а затем выехала на дорогу. После нескольких быстрых смен передач автомобиль подчинился заданному ритму.
   Она казалась там на своем месте, как рыба в воде. Машина поехала прямо, и она перенаправила большую часть своего внимания, так что я почувствовал, что должен что-то сказать. Скомканная футболка лежала у меня на коленях. Я посмотрел вокруг. Автомобиль был чистым и безличным, как будто его вытащили прямо из брошюры продаж. Я почувствовал ее духи и сильный запах обивки. Кроме ее запаха и портмоне, что удобно лежало между нами, я не мог найти следов ее или кого-либо еще в салоне.
   «Кажется, это хороший автомобиль», сказал я глупо и взглянул в ее сторону.
   Она замерла на секунду и посмотрела на дорогу, прежде чем взглянуть на меня. Ответив, она снова перевела глаза на дорогу.
   «Да, в нем действительно удобно ездить. Это автомобиль компании». Возникла небольшая пауза, затем она продолжила: «фирмы моего мужа».
   Последняя часть ответа заставила меня замолчать и задуматься.
   Она отпустила педаль газа и медленно сбросила скорость, пока мы не выехали на дорогу из гравия. Дорога виляла вверх и вниз, ведя нас через туннель, проделанный в густом лесу. На большой поляне было что-то похожее на современную горную хижину, второй этаж которой, казалось, был весь построен из дерева с балконами по всей окружности. Первый этаж был сделан из валунов, и казалось, что он спокойно мог выдержать еще несколько таких этажей.
   Дом на поляне был похож на невероятную открытку, и все было таким же чистым и без следов хозяина, как и автомобиль.
   Она повернула ключ, двигатель выключился и умолк. Она отщелкнула ремень безопасности и потянулась за кошельком.
   «Вот мы и приехали», сказала она немного непринужденно и улыбнулась мне.
   Я не придумал ничего более оригинального, чем сказать: «я вижу», и улыбнулся в ответ, ища дверную ручку. Выбравшись на улицу, я выпрямил спину и осмотрелся вокруг. Она взглянула на меня через крышу машины.
   «Здесь очень красиво, прекрасное место», сказал я.
   «Оно принадлежит фирме моего мужа; они используют его для деловых встреч и тому подобного», сказала она и бросила быстрый взгляд на дом, нахмурившись.
   Направляясь ко входу, она открыла сумочку и достала ключ с логотипом, я шел за ней и сумел переформулировать свой вопрос: «вы тоже принадлежите компании?» на «вы тоже работаете в компании?»
   «Нет, я нет», сказала она с небольшой улыбкой и открыла дверь. «Заходите», произнесла она и отошла в сторону. Я кивнул, прошел внутрь и неуверенно остановился в холле.
   Она положила сумочку на маленький столик рядом с гигантским зеркалом и посмотрела на отражение, чтобы быстро поправить волосы.
   «Сюда», сказала она и открыла дверь. Я прошел за ней в хорошо освещенную гостиную с большим, широким окном на всю комнату. Гостиная переходила в такую себе кухоньку, что плавно отделялась от соседней комнаты барной стойкой.
   Я подошел к окну; за ним была терраса с видом на луг, что дальше превращался в лес.
   «Здесь очень спокойно», сказал я и повернулся к ней. Она стояла в нескольких шагах в гостиной, расстегивая куртку.
   «Правда, это очень тихое и изолированное место», ответила она и сняла куртку. «Это именно то, что мне больше всего нравится в этом доме». Она подошла ко мне и потянула на себя рычаг, который открыл дверь на террасу. Ее запах смешался с запахом свежего воздуха.
   «Можете принять душ, а тем временем мы постираем вашу одежду», сказала она и выхватила футболку из моих рук.
   Я отпустил ее и поблагодарил. Сразу же почувствовал себя так, будто бегал всю неделю.
   «Я оставлю для вас кое-что из одежды, пока ваша не готова. Позвольте, я покажу вам ванную».
   Она перешла гостиную и открыла дверь. Я последовал за ней через еще один коридор и спальню с цветочными обоями, как будто это была девчачья комната. Она включила свет в ванной и указала туда.
   «Там, в шкафу чистые полотенца, а чистую одежду я положу на кровать».
   «Хорошо, спасибо», пробормотал я и прошел в ванную комнату, идеально подходящую к девчачьей спальне. Скинув ботинки, я сразу почувствовал, что в комнате был пол с подогревом.
   «Дайте мне вашу одежду» услышал я из спальни. Она протянула руку за дверь и помахала ею.
   «Хорошо», ответил я, обрадовавшись, что на мне темные трусы, еще с фабрики.
   Я стоял там, держась за смеситель, и горячая вода на полной скорости хлынула на мои ноги. Черт, я был таким уставшим и истощенным. Вода смывала мою усталость и расслабляла. Шампунь, должно быть, был концентрированным, потому что все время продолжал пениться, как сумасшедший. Я постарался смыть его с волос и стал пахнуть, как целая клумба. Обернувшись полотенцем, я вышел из напаренной ванной комнаты. Фирменная светлая футболка-поло и шорты с глубокими косыми карманами лежали на кровати. Шорты были довольно сносными. Когда я взялся за футболку, на пол упала одноразовая зубная щетка. Господи! В первый раз я увидел себя в таком виде. Я положил футболку обратно на кровать и вернулся в ванную с зубной щеткой в поисках какого-либо дезодоранта.
   В ванной комнате на одной из полок шкафчика стояли в одной кучке все мужские принадлежности, тогда как женские занимали все место вокруг. Я побрызгал подмышки дезодорантом, он выглядел дорогим и имел запах кожи и лайма с небольшими нотками ванильного мороженого.
   Черт возьми, если я пользуюсь чьей-то одеждой и дезодорантом, я мог бы воспользоваться и его бритвой, так что я протер зеркало и выдавил в руку немного пены.
   Волосы на расческе были темными. «Я возьму и твою расческу, дружище», сказал я, обращаясь к шкафу, и закрыл его. Мокрые волосы я зачесал назад.
   «Вперед, старина», поприветствовал свое отражение после того, как оделся в футболку-поло. «Сыграем в теннис?» Держа одну руку в кармане, и размахивая другой в воздухе, как ракеткой, я позировал перед зеркалом. Я больше казался тем, кем и был на самом деле – парнем в чужой одежде, – а не настоящим джентльменом. Отсутствие трусов было ощутимым каждый раз, когда я резко двигал нижней частью.
   Она стояла там, в передничке, и что-то жарила. Ее глаза осмотрели меня с ног до головы, когда я вошел с обеими руками в карманах. Она выглядела довольно удивленной. Я не удержался от легкой улыбки.
   «Может найти вам носки?» спросила она и улыбнулась мне.
   «Не стоит беспокоиться», ответил я. Она переоделась в блузку и убрала волосы с лица. Теперь она выглядела моложе. Даже не похоже, чтобы она была старше меня.
   «Я готовлю обед, вы очень голодны?»
   «О, я поем что-нибудь, чтобы составить вам компанию», ответил я, вдохновленный своим гардеробом. Господи! Я мог бы съесть целого слона.
   «Очень мило с вашей стороны», сказала она, улыбаясь, и взглянула на меня краем глаза, переворачивая что-то на сковороде.
   «Может, я могу вам чем-то помочь?»
   «Да, вы можете накрывать на стол. Тарелки вон там», ответила она и указала на шкаф. «А выпивка в холодильнике. Если вы не возражаете, пожалуйста, налейте мне бокал белого вина и возьмите, что вы хотели бы выпить».
   «Да, мэм», ответил я и слегка поклонился, прежде чем потянуться к ручке холодильника. Бутылка белого вина была открыта, я сорвал пробку и подождал, пока она принесла бокал из шкафчика над головой и протянула мне. Я отвел от нее глаза и сосредоточился на наполнении бокала.
   Кола была ужасно холодной, так что у меня даже заболели зубы. Я поставил стакан на кухонную стойку и схватил столовые приборы и тарелки.
   «Если хотите полюбоваться видом во время обеда, можно накрыть стол в гостиной», сказала она, нарезая какие-то овощи.
   «Да, это было бы… мило», ответил я и понял, что автоматически пытаюсь говорить более правильно. Это было влиянием не только одежды.
   Я поставил все необходимое на низкий кофейный столик перед диваном, который был размером с плот, и почувствовал, как утопаю в умилении. Я наслаждался звуками из кухни, пением птиц и глухим ропотом остального мира.
   Помахав рукой перед моими глазами, она поставила еду на стол.
   «Угощайтесь», сказала она, проскользнув мимо меня, в то время как ее зад оказался на уровне моих глаз, и села напротив.
   Я поблагодарил и выпрямил спину, взяв в руки столовые приборы. Черт! Как же я был голоден, мои руки почти дрожали. Она протянула мне салат и поставила блюдо жареного мяса передо мной. Я положил его на свою тарелку, посолил и поперчил.
   «Очень вкусно, что это?» спросил, пережевывая.
   «Телятина», ответила она, проглотив и быстро вытерев губы салфеткой.
   «Пожалуйста, ешьте сколько угодно, я больше не буду», – и она отпила из бокала и налила мне вина в такой же бокал, как у нее. Я поднял его и заметил, что она тоже пьет свое вино, а затем принялся за еду.
   Кусок мяса упал с вилки, и я посмотрел на нее. Она сидела там, наблюдая за моими действиями, с заманчивым выражением глаз. Я взмахнул ножом в воздухе, дожевывая мясо. «Я и вправду давненько ничего не ел», произнес я и рассказал ей про круассаны, которые были еще рано утром.
   «В любом случае, должна сказать, это очень впечатляюще», сказала она со смехом и кивнула в сторону моей тарелки.
   Я засмеялся и опустил нож и вилку, делая перерыв.
   Она подняла руку, чтобы остановить меня, как только я наполнил ее бокал наполовину. Я налил вина себе и поставил бутылку на стол. Наши бокалы звякнули тихо, как только мы соприкоснулись ими.
   Она спросила, что я делал, оказавшись с куском хлеба. Я начал рассказывать ей немного о той ночи, о вечеринке и о себе, и радовался, когда заставлял ее смеяться над некоторыми деталями. Ее смех был как чистый допинг, поэтому я приукрасил сцены из кухни в квартире небольшими дополнительными звуками и красками. О других ночных деталях, конечно же, промолчал.
   Мне же, по правде говоря, не хотелось расспрашивать. Я просто предпочитал думать о ней так, как я ее видел, постигал. Но тогда бы я, возможно, показался слишком невнимательным, поэтому я спросил, что она делает, когда не ездит по проселочным дорогам, знакомясь с парнями.
   Она толкнула меня рукой и сказала, что обычно не разъезжает по дорогам, подбирая так называемых парней. Я засмеялся и покачнулся от толчка. Тогда она рассказала, что отвечает за внешние связи компании.
   «Значит, вы знаете много языков?»
   «Я более или менее знаю большинство европейских», ответила она и сосредоточенно посмотрела.
   «Должно быть это круто… хм, интересно общаться с людьми разных национальностей», сказал я.
   «О, я общаюсь в основном с бизнесменами, и они все примерно одинаковы, и одинаково скучны на всех языках», ответила она, посмотрела на ногти на руке и перевела взгляд на окно. Я видел, что ее взгляд устремился куда-то далеко на другую сторону поляны. Она быстро встряхнула головой и подняла свой бокал, и ее внимание вернулось к столу и ко мне. Она начала задавать мне вопросы. Я рассказывал ей некие истории и пытался заставить себя звучать более уверенно и надежно, чем было на самом деле. Истории обрывались то тут, то там, иногда звучали слишком сухо и коротко – мое резюме не было сильно впечатляющим, и я понимал это, прерываясь время от времени на перекус. Я снова заставил ее смеяться. Да! Я был без ума от ее смеха.
   Я откинулся на диванные подушки и сделал несколько глубоких вдохов. Ох! Как я наелся; почти до боли в животе.
   «Я приготовлю кофе», сказала она и стала собирать блюда и тарелки. Я заставил себя подняться и помог ей убрать со стола. Она открыла воду и дала мне ополаскивать тарелки, а сама начала складывать их в посудомоечную машину.
   «Эх, становится чертовски жарко», воскликнул я вслух и бросил вилку в раковину.
   Она потянулась и поправила смеситель. «Господи, ну не может же такой крутой парень уменьшить немного горячую воду», сказала она и засмеялась.
   Я промямлил что-то, удивившись, насколько горячей была вода.
   «Я посмотрю вашу одежду, присаживайтесь», сказала она и включила посудомоечную машину. Я завалился на диван так, что подушки со стоном сдулись. Мой живот отказался согнуться, так что я вытянул ноги под столом и сложил руки на животе.
   В полудреме, я почувствовал, как кто-то подошел и погладил меня рукой по щеке. Сон навалился на меня, и я уснул.
   В какой-то момент проснулся и осмотрелся вокруг сконфужено. Я увидел ее, сидящую на противоположном конце дивана с подогнутыми ногами. Она вертела бокал в руке и глядела прямо перед собой. Я не захотел просыпаться и меня снова поглотил сон.
   Она слегка коснулся моего плеча. «Я должна разбудить вас, мне нужно поскорее вернуться в город», сказала она и поднялась с корточек рядом с диваном.
   «Все нормально», удалось мне произнести, поднимаясь с тяжелой головой. Угадать время по виду за окном и освещению было невозможно.
   «Ваша одежда готова; она на кровати. А эту одежду можете просто оставить там», произнесла она громко, выходя из гостиной.
   Я зашел в ванную и попытался привести в порядок свое лицо и разбудить разум, брызгая воду в лицо. Чистя зубы, я поймал себя на том, что напеваю: «I can
   see clearly now the rain is gone».
   Я чувствовал себя странно, одевая вновь постиранную одежду и избавляясь от клоунского вида теннисиста, но это действительно было довольно весело. Это стоило того, чтобы попробовать.
   «Если желаете, есть свежий кофе», сказала она, стоя на кухне и держа чашку в одной руке и блюдце в другой. Я поблагодарил ее и наполнил чашку, которая стояла рядом с кофе-машиной.
   «Хотите поехать в город? Я буду ехать в центр города, поэтому вы можете выйти где угодно на пути». Она переоделась назад в куртку и рубашку и снова выглядела чертовски официально.
   Я быстро отбросил идею возвращаться в город пешком и ответил, да пожалуй, проехаться было бы здорово.

+11:40

   Она шла впереди меня через зал. Я ощущал желание прикоснуться к ней, просто положить руку на плечо или еще куда-нибудь, но не решился.
   Она повернулась и посторонилась в дверях, улыбаясь. Я почувствовал, как глупая улыбка расползлась на моем лице, когда проходил мимо.
   Задние колеса разбросали кучу гравия вокруг, пока она вывела автомобиль с лесной дороги на проселочную асфальтовую. Пока машина ехала плавно, она протянула одну руку и повозилась с радио, которое заговорило ей в ответ.
   «Вы можете попробовать найти какую-нибудь музыку?» быстро спросила она меня и положила руку обратно на руль.
   Мышцы ее ног были напряжены. Я проследил взглядом от края юбки, вдоль по блестящим чулкам на лодыжках и до обуви, удерживавшей педаль газа.
   Первыми двумя станциями, которые я нашел, были ток-шоу, дальше «Petshop Boys» пели: «I love you, you pay my rent». Я быстро взглянул в ее сторону, она не отреагировала, так что я оставил эту волну. Песня все равно уже заканчивалась.
   Может быть, вдохновленный словами «Сладкие сны», что повторялись в песне несколько раз, я оторвал взгляд от пассажирского окна и спросил, на каком языке ей снятся сны, ведь она так много их знает.
   Она закусила губу. «Мне сняться сны на многих языках», ответила, помолчала немного, а затем добавила: «даже на тех, которых не понимаю».
   Я молчал и ждал. Она пожала плечами, выдохнула и улыбнулась мне.
   «Но, зная все эти языки, я могу заказывать все разнообразие фирменных блюд в этнических ресторанах. Блюда, которые туристы и те, кто не знает языка, никогда не попробуют. Также могу читать хорошие книги на языке оригинала». Она провела рукой по волосам. «Что очаровывает и очень вдохновляет в знании языков, так это то, что это навык, как будто вы изучили какое-то ремесло или определенный инструмент. Вы не можете просто пойти и купить это за деньги. Вам надо постараться, чтобы получить его. И эти навыки вам постоянно надо поддерживать, иначе они исчезнут прямо у вас из-под носа. Это не как, скажем, предмет мебели или автомобиль, которые вы покупаете, и которые будут в вашем распоряжении только потому, что вы ими владеете».
   «Вы знаете какие-нибудь иностранные языки?» спросила она потом.
   «Достаточно, чтобы мне надрали задницу или чтобы что-нибудь выпить в нескольких странах», сказал я и снова насладился ее смехом.
   Я чувствовал ее всеми своими органами чувств.
   Мы подъехали ближе к городу и замелькали корпуса первых промышленных районов. Они всегда выглядели так, будто их построили инопланетяне, имеющие совершенно другой взгляд на жизнь. Особенно в дождливую погоду промышленные районы, наподобие тех, напоминали что-то из научно-фантастического фильма. Черт, я почти ожидал увидеть здесь Робокопа или выскакивающего из-за угла Шварценеггера. И не странно, что люди в тех окрестностях действовали, как машины, повторяя одно и то же изо дня в день.
   «Вы сейчас возвращаетесь обратно, чтобы воспользоваться какой-то собственностью компании?»
   «Нет», сказала она, улыбаясь. «Я должна еще устроить кое-что до встречи с друзьями вечером. Мы собираемся праздновать день рождения. А что насчет вас? Что вы делаете?»
   «Хм, черт возьми, я не знаю, может быть буду болтаться по городу до самого вечера», ответил я, играя с замочком на бардачке. Она остановилась на светофоре. При умолкнувшем моторе звук радио стал громче.
   «Мы собираемся сначала поужинать, а потом отправиться в ночной клуб».
   Я поинтересовался, в какой клуб они ходят. Она сказала мне и спросила, бываю ли я там. Я ответил, что изредка. Изредка! Единственное, что я знал об этой дискотеке, так это то, где примерно она находилась, и что попасть туда было чертовски дорого.
   «Ну, тогда, возможно, мы увидимся позже. Это было бы здорово».
   «Да! Это было бы прекрасно». Я чувствовал, что улыбаюсь, как сумасшедший. Я подумал, что если бы еще я знал, как завязывать галстук.
   «Где вам остановить?» спросила она, пока мы медленно плыли в потоке машин.
   «Где вам будет удобно, для меня это не имеет большого значения», ответил я. «У меня нет необходимости быть в каком-то конкретном месте. Так что ближайшая станция или автобусная остановка, или просто любая остановка на вашем пути мне подойдет».
   «Это будет почти в центре города», ответила она, глядя через плечо и меняя полосу движения.
   «Отлично», сказал я и начал напевать вместе с группой «Aerosmith» песню «Crazy», доносящуюся из радио.
   Она припарковала машину рядом с тротуаром напротив автобусной остановки и посмотрела в зеркало заднего вида перед тем, как заглушить машину.
   «Ну, спасибо, что подвезли… и за все остальное», сказал я.
   Она посмотрела на меня и улыбнулась. «Пожалуйста и… вам спасибо».
   «Ну, я пойду тогда. Надеюсь, увижу вас еще», сказал я и протянул руку. Она крепко сжала ее, и я пожал ее руку. Господи! Мне так захотелось обнять ее.
   «Увидимся», пробормотал я, затем пошарил рукой за спиной, пока, наконец, ухватился за ручку и открыл дверь. Я вышел и захлопнул дверь.
   Автомобиль завелся, она быстро махнула мне рукой, и машина влилась в поток. Я отошел назад и смотрел ей вслед, пока она не исчезла из вида.
   «Сумасшедший!» громко воскликнул я, и принялся петь дальше.

+10:57

   Автоматические двери отъехали в сторону в последний момент, как будто были сделаны для очень медленных людей. Я посмотрел в сторону магазинных тележек в поисках корзины. Ненавижу таскать тележки, из-за этого чувствую себя идиотом, который бегает по распродажам.
   «О нет, что со мной происходит», закричал кто-то. Я огляделся.
   «О нет, что со мной происходит», послышалось вновь, пока я шел вдоль прилавков. В конце прохода довольно похожий на алкоголика тип лежал наполовину в холодильнике с сырами. Зрелый высокий мужчина, одетый в служебную форму магазина стоял, склонившись над ним и держа пьяницу под руку, пока тот рылся по карманам. Миниатюрная сотрудница магазина с большой задницей дико таращилась на все происходящее.
   Пьяница пошарил между товарами, пытаясь подняться с прилавка, потом снова заныл. «О нет, что со мной происходит?» Он ухватился за руку парня, потянув его немного на себя, и вцепился в него зубами.
   Парень что-то крикнул, отскочил назад и наполовину упал, наполовину присел на полку с товарами, придерживая руку.
   Бомж подполз к краю прилавка, оттолкнулся от него и, покачиваясь, пошел к рядом стоящим полкам. Покупатели отходили в сторону и шарахались от него на всем пути к выходу. Я держал свою корзинку перед собой и почувствовал его вонь, когда он проходил мимо меня. Он добрался до выхода и ударил по дверям с грохотом, прежде чем они успели открыться, а затем почти выпал на улицу, как только они разъехались.
   А люди в магазине стояли неподвижно, как будто кто-то нажал на паузу. Я воспользовался заминкой и направился к кассе.
   Высокий работник взял себя в руки и теперь мчался вперед, оставив позади продавщицу с большой задницей, и придерживая руку.
   Велосипедист пропустил бомжа, просто съехав на тротуар, тогда как автомобилю пришлось резко затормозить с ужасным визгом. Этот звук заставил бомжа выставить руки перед радиаторной решеткой, прежде чем она ударила его и отшвырнула, оставив только один ботинок, на средину дороги. Он приземлился, как будто огромная пробитая пляжная игрушка.
   Кассиры, вместе со мной и другими людьми в очереди, пытались рассмотреть все через заклеенные рекламой окна. Я положил несколько продуктов на ленту, пялясь наружу. Мои движения заставили кассира развернуться и сесть на место. Она отсканировала продукты, пытаясь увидеть, что происходит на улице, где все смотрели в одном направлении.
   Сумка застряла между парой зевак, когда я втиснулся между ними на пути к бомжу. Он лежал, раскинув руки и крепко держась ими за бордюр. Казалось, будто он пытался выбраться на берег. Темная кровь расползалась из-под его головы. Она выглядела такой густой, что я даже был уверен, что в ней останется след, если кто-нибудь решится вступить в эту лужу.
   По центру дороги немного впереди автомобиля лежал кусочек сыра. На тротуаре хрупкая продавщица с толстым задом высказывала что-то высокому сотруднику, указывая в сторону сыра. Он ответил ей короткой фразой и покачал головой, одновременно взмахнув рукой. Склонив голову, он посмотрел по сторонам, прежде чем выбежать на дорогу недалеко от ног бомжа с дырявыми носками. Все так же со склоненной головой он вышел на середину дороги и быстро взял сыр. Стоя там, он подбрасывал сыр в руке, словно пытался определить его вес. Снова взглянул на толпу, стоящую позади распростертого на дороге тела.
   Но в наших лицах он не нашел поддержки; все мы оставались безучастными.

+10:06

   Ее подбородок доставал до уровня дверной ручки, когда она открывала дверь настолько, чтобы выглядывало одно только лицо. Ого, как она выросла. Сколько же ей уже лет? Черт, я не помню, но было бы слишком неловко спросить об этом, ведь я был на нескольких ее днях рождения. Я остановился на краю и облокотился на перила лестницы. Мы были «помолвлены», как говорят в сказках, которые она любила. И она решила, что тоже хочет быть «помолвленной» с каким-то мальчиком, а я был глубоко польщен, когда она выбрала меня. Черт, я думаю, она выбрала меня из-за денег, потому что я все время давал ей какие-то сладости. С другой стороны, возможно, у нее были хорошие намерения, потому что она обещала выйти за меня замуж, когда повзрослеет. Ее мать была не в восторге от наших планов; она сказала, что не представляет, как ее дочь выйдет замуж за старика.
   «Привет, как дела?» спросил я и поднял руку.
   «Привет», ответила она и приоткрыла дверь немного шире, чтобы качаться на дверных ручках, держа руки по обеим сторонам двери.
   «В школе сейчас весело?»
   «Нет, не очень», сказала она и подтянулась настолько, что ноги оторвались от порога. «По математике мы почти прошли сложение и вычитание». Она качнулась на двери и снова толкнула ее. «Наверное, худшее уже позади», сказала она, глядя в потолок и качаясь.
   «Как насчет умножения, деления и тому подобных вещей?» спросил я, стараясь выглядеть внимательным и бесстрастным.
   «Мы никогда не слышали об этом. Нам, наверное, не придется это учить, как ты думаешь?»
   «О, с того времени, как я ходил в школу, прошло уже много лет. Возможно, там все немного изменилось, но…»
   Она прервала меня, полностью сменив тему и рассказав мне о мальчишке с ее класса, который дразнил ее во время перемены.
   «Может, он делает это потому, что ты ему нравишься?» спросил я и присел на перила.
   «Нет, потому что он слишком уродлив и глуп», ответила она. Одна из ее рук соскользнула с дверной ручки, и девочка отпустила и другую.
   «Что ты делаешь?» прозвучало из квартиры.
   «Ничего», ответила она, высунув голову в коридор. Она вышла из квартиры и наполовину закрыла за собой дверь. «Ты можешь прийти в школу и побить его?» спросила она и достала до выключателя, чтобы включить свет.
   «Как ты думаешь, что бы сказали твои учителя, если бы я просто пришел в школьный двор и накостылял парню, а? Но, возможно, я мог бы сходить в школу и просто поговорить с ним и сказать ему, чтобы он оставил тебя в покое».
   «Если ты просто не решаешься сделать это, то можешь так и сказать. Я знаю еще одного мальчика, который поможет мне!»
   Женщины! О Господи! Кто-то сказал: «Женщины осуждают войну, но празднуют победы». И он был чертовски прав.
   Ее мать прокричала из-за дверей, что ужин уже накрыт. Это, к сожалению, ко мне не относилось.
   «Что ты говоришь! У тебя есть другие парни, кроме меня?» спросил я, размахивая руками, пытаясь казаться серьезным.
   «О, в конце-то концов, я имею право на личную жизнь», ответила она и запрыгнула в комнату, позволяя дверям захлопнуться у нее за спиной. На личную жизнь! Откуда она только взяла это?
   Девочки просто невозможны! Вряд-ли они учатся такому, все это явно было в их чертовых генах.
   Бубня себе под нос, я поднялся еще на один этаж, доставая ключи. Как только открыл дверь, из нее выпала очередная стопка рекламных листовок. На одном из конвертов сверху было написано: «Вы победили». Ха! Некоторые люди, видимо, не знают меня совсем. Я пихнул эту и еще несколько листовок в мусорную корзину и захлопнул дверь. Автоответчик требовательно мигал; но я проигнорировал его. Иногда я ненавидел и его, и телефон, потому что они требовали и требовали от меня чего-то, когда я не хотел этого.
   Для того, кто никогда не был здесь раньше, все выглядело так, будто в квартиру вломились и перевернули все вверх дном. Но для знающего человека, живущего там, было понятно, что все лежит на своих местах.
   Запись, которую я искал, была в самом низу кучи, что лежала на магнитофоне. Брайан Адамс получил пинок под зад кнопкой громкости и закричал: «Ain’t nothing you can do about it, you’re just a victim of love». Я подхватил мотив и тоже закричал.
   Адамса сменила группа «Knacks», и я стал стремительно носиться по гостиной под «My my my my Sharonna».
   Телефонный звонок требовательно вклинился в музыку. Я сбавил громкость по дороге к аппарату.
   «Эй, здоровяк, что случилось?» Какое-то время мы поболтали. Вслушавшись между слов, я понял, что дела у него шли не очень хорошо. Мы еще немного поговорили о нем и обо мне, и договорились встретиться у местного толкача пиццы. Попрощавшись кратким «До встречи», я повесил трубку.
   Чертовски трудно после постоянного общества изо дня в день торчать одному.
   Нужно долго и нудно учиться выносить и, возможно, даже любить общество других людей, если ты основательно подсел на одиночество. Но потом было проще спешить, потому что снова «два», чем слоняться по пустым комнатам в полном упадке духа.
   Я посмотрел в сторону окна, на широкий подоконник. Я полностью избавился от ее вещей, но ничего не мог сделать с подоконником.
   Это было ее любимое место. Она часто сидела на подоконнике, обхватив руками колени, наблюдая за движением на улице, целиком и полностью поглощенная собственными мыслями. Свет и тень разделяли ее лицо на светлую и темную половины, точно такие же, как в ее душе. В последний раз сидя на своем любимом месте, она сказала, отвернувшись от меня:
   «Детка, сделай, пожалуйста, чайку».
   Я посмотрел на нее со своего места на диване.
   «Не называй меня «детка».
   Она повернула ко мне голову. «Почему?»
   «Это слишком просто. Ты разве сама не слышишь? Звучит совершенно обыденно. Словно выплевываешь это слово бессознательно, не вкладывая в него никакого чувства – без всякого глубинного смысла. Вероятно, ты всех своих мужчин называла «детка».
   «Да, вот прямо всех до единого! Большое спасибо! Тогда как мне называть тебя?»
   «Не важно. Называй, как хочешь, только не „детка“, это слишком просто», ответил я, скрестив ноги под столом в гостиной.
   «Как насчет, „мой милый мальчик“?» спросила она.
   Я промолчал.
   «Это просто слова. Слова, которыми я называю любимых и близких мне людей», сказала она и свесила ноги с подоконника.
   «Думаю, тебе следует выбрать слова, которыми называешь того, кто значит для тебя больше остальных. Не думаю, что это просто чертовы слова. Слова – это не просто слова. Слова, мать их, важны, у них есть определенные значения. И некоторыми бросаются слишком бездумно – например, вставляя „люблю“ через каждые два слова. Причем не важно, идет ли речь действительно о любви, или о еде и тряпках».
   «Успокойся, не заводись. Я не говорю „люблю“ обо всем на свете. И конечно, ты значишь для меня больше, чем остальные. Только расслабься, хорошо?» она соскользнула с подоконника.
   «Теперь я знаю, как тебя называть. Я буду звать тебя «супердетка». Она подошла и толкнула меня бедром. Я подвинулся, она села рядом и обвила меня руками.
   «Обними меня», попросила она.
   Временами она меня так раздражала, что, если я и хотел просто обнять ее или скучал, даже когда она стояла прямо передо мной, какая-то часть меня почти ненавидела ее, поэтому приходилось держаться на безопасном расстоянии, пока не остыну. Я обхватил ее руками, не в силах справиться с собственной натянутостью во время объятий.
   Она оттолкнула меня. «Так холодно меня уже давно не обнимали».
   «Прости», произнес я, свалив все на плохое настроение, хоть это и было ложью.
   Проклятье! Следовало сказать ей. «Я стараюсь выглядеть как можно лучше в твоих глазах. Самым лучшим мужчиной, самым умным и успешным во всех начинаниях, потому что тогда мне не так страшно, и даже кажется, что я смогу жить дальше, если ты вдруг встретишь другого».
   Но ничего из этого я тогда не сказал. Смог только выдавить из себя. «Ты мой самый важный человек».
   Но, конечно, этих нескольких слов было мало. И теперь на этом подоконнике стояло лишь одинокое растение – единственное, что у меня осталось.
   Музыка затихла, возвращая меня в настоящее. Я подошел и включил проигрыватель, подключив к грампластинке усилитель. Выключил кассетник. Из колонок полились звуки песни «Creep» группы «Radiohead», начинаясь тихим: «I wanna have control, I want a perfect body, I want a perfect soul, I want you to notice when I’m not around, you’re so fucking special… But I’m a creep, I’m a weirdo, what the hell am I doing here? I don’t belong here, I don’t belong here». Звук рвался из корпуса проигрывателя, создавая такое впечатление, будто единственный гитарист время от времени использует «мартенсы» в качестве медиатора. Это был чертовски замечательный трек, и я подвывал, страдая вместе с вокалистом.
   «Radiohead» заглохли тихим фортепианным соло, я переключил трек и попал на «The River» самого Босса. Немного прикрутив музыку, уселся на диван, закинув ноги на сторону. Черт! Я почти физически мог ощутить легкий ветерок с реки, о которой пел Спрингстин, просто сидя здесь, без остатка отдаваясь музыке.
   Пульт от телевизора лежал на подушке возле ног, я схватил его и стал гулять по каналам без звука. По всем каналам скалились красивые человеческие рожи, переливая из пустого в порожнее о серьезных проблемах. Казалось, они все время только и делали, что торчали посреди разных гостиных, серьезно разговаривая о чувствах с различными людьми, время от времени заставляя тех пустить слезу. В этих телесериалах мужчины никогда не общались о спорте или технике, они говорили о любви, чувствах, детях и обсуждали свежие сплетни типа кто с кем спит, кто кого бросил, и прочей подобной серьезной чепухи. Мужчины разговаривали, как женщины – наверное, именно поэтому подобные мыльные сериалы пользовались такой бешеной популярностью у женщин.
   Босс допел свою «The River». Жаль, что у него не было трека под названием «Пятьдесят семь каналов, а смотреть нечего», хотя песня наверняка получилась бы отличная. Я вырубил это теле-дерьмо и откинул голову назад, наслаждаясь музыкой – аудиоэфир как раз оккупировал Стиви Рэй Вон. Стиви Вон, черт! Правы были те, кто говорил, что лучшие всегда умирают рано. К музыке это тоже относилось.

+04:22

   Здоровяк привлек внимание официанта и подозвал его к нашему столику.
   «Хочешь выпить еще?» спросил тот, заталкивая в рот кусок пиццы. Я кивнул, прожевывая еду, протягивая официанту пустую бутылку. Это было мое первое пиво, в то время, как здоровяк прикончил уже третью бутылку. Официант повторил заказ и ушел, забрав бутылки вместе с пустой корзинкой для хлеба.
   «Знаешь, что меня убило еще в самом начале?»
   Не дожидаясь ответа, он продолжил. «То дерьмо, которым она щедро поливала своего бывшего. Ну, знаешь, типа „он то да се, и то и это. Он поступил так-то и так-то после того, как мы расстались“ – ну, и прочие гадости, понимаешь? Поэтому, будучи с ней, я не мог перестать думать, что определенно не хочу быть таким-то и делать то-то. А еще не хотел говорить то и это. Все это заставляло меня поступать прямо противоположным образом от того, как поступал ее бывший, даже не желая этого. Я делал и говорил вещи, которые не хотел, и никогда не сделал бы и не сказал, если бы оставался собой. Такое всегда заставляет давать деру, правда? В смысле, с ней я никогда не мог расслабиться. Я раскис, вечно изображая чертово понимание и терпимость, даже если на самом деле мне казалось, что она совсем не права и временами поступает так дерьмово, что больше всего на свете хотелось хорошенько ей врезать. Но нет, нет, старина, вместо этого я просто бегал за ней и согласно кивал». Он замотал головой и опустошил свой бокал.
   Официант поставил перед нами полные бутылки и прижался к краю стола, пропуская кого-то со стопкой коробок с пиццей к выходу.
   Прежде, чем собраться и съесть последний кусок на моей тарелке, и пока официант еще не ушел, а практически сидел на нашем столе, я спросил, будем ли мы заказывать десерт.
   «А, может, прикончим пиво и пойдем уже?» спросил он, указывая на бутылки.
   «Хорошо», ответил я, едва протиснувшись в проход между столиками и заказав счет, пока официант окончательно не пропал из поля зрения.
   Мой товарищ мыслями находился где-то очень далеко от нашего столика, когда я снова посмотрел на него.
   «Эй, ты что, уже отходняки ловишь?»
   Его разум вернулся в тело, а лицо приобрело осмысленное выражение.
   «Ага, кажется, да!» ответил он, вертя в руках кусок воска со свечи, стекшего на балетную пачку бутылки из-под вина, переквалифицировавшейся в подсвечник. Затем перевел взгляд на меня.
   Я промокнул губы салфеткой и бросил ее на тарелку.
   «Я тут думал обо всей этой любовной фигне. И вот мне интересно, тебе не хватает самого человека или тех чувств, которые он у тебя вызывал? Ведь если все дело в чувствах, то, получается, что совсем не важно, кого ты любишь или хочешь – чувство-то всегда одно и то же. В смысле, не важно, что за человек рядом с тобой – главное, чтобы он вызывал у тебя эти чувства… или как?»
   «Думаешь? Но, возможно, ты прав, хоть я и не могу сказать такого о собственных чувствах».
   Я наблюдал, как он отрывает по маленькому кусочку от остатков своего хлеба, и просто таращился, словно загипнотизированный, на его пальцы, копошащиеся в нежной хлебной мякоти.
   «Кстати, я позавчера ходил к нему», произнес я медленно и тихо.
   «К кому?»
   «К типу, который сделал это. Даже пушку с собой взял. Специально взял ее и отправился к нему», ответил я, продолжая таращиться на его пальцы.
   «Да иди ты! Твою ж мать. Ты что? В смысле, и что случилось потом?»
   Я проснулся в весьма плачевном состоянии и, дабы хоть как-то отмахнуться от картин, преследовавших меня во сне, пошел побродить по городу. Я намешал кучу всего, и сейчас чувствовал себя порядком вымотанным, однако в голове прояснилось, пускай мысли могли двигаться только в одном направлении. Зато я мог сконцентрироваться хотя бы на чем-то одном. Это как смотреть через трубу – можно четко и ясно рассмотреть предметы, которые видны в отверстии, и при этом понятия не иметь, что твориться вокруг тебя. В какой-то момент обрывки размышлений смешались в одну четкую идею о мести, и я отправился к нему.
   Он жил на длинной сплошь забетонированной улице, разбитой на таунхаусы. То и дело срывался ветер, его мощные порывы раскачивали низкий заборчик перед домом, выводя по земле причудливые хороводы сухой листвы и бумажек. Свет уличных фонарей придавал предметам новые очертания, обесцвечивая все, чего касался, перекрашивая окружающую обстановку, скорее, в ощущения, чем в новые цвета.
   В его гараже не было тачки. Вероятно, это можно было бы посчитать полным обломом. Или же он просто не имел права водить с тех пор. Входная дверь была старой и потасканной, а щеколду можно было легко откинуть с помощью антенны от соседского автомобиля.
   Пробивавшегося сквозь окна света вполне хватало, чтобы не спотыкаться о мебель. Я остановился на ковре посреди гостиной. Слышалось только мое собственное дыхание да какой-то свист в трубах.
   Здесь было даже темнее, чем в прихожей, потому до первой двери на своем пути я пробирался почти на ощупь. Медленно открыв ее, понял, что та ведет в ванную. Тихо прикрыл обратно. С лестницы полился луч света, спадавший на первый этаж и тянувшийся до самого конца коридора.
   Сжав ручку двери в ванную, я осторожно толкнул ее плечом и прыгнул внутрь, доставая пистолет из-за пояса брюк. Выглянул через слегка приоткрытую дверь и увидел человека, идущего по коридору в тени. Рука свисала вдоль тела, и я бедром ощущал железо оружия. Я тихо толкнул дверь, закрывая щель. Прислонился к стене возле двери и толкнул плечом ряд вешалок.
   Дверь в ванную распахнулась так резко, что прижала носок моего ботинка. В то же время в глаза ударил свет. Я осторожно подвинулся в сторону, вышел из-за двери и уставился в спину женщине в футболке и трусиках. Я слегка зацепил ее по носу, когда резко зажал рот и прижал ее голову к своей ключице. Рукой с зажатым в ней пистолетом попытался обхватить ее талию, но наткнулся на огромный живот.
   Ее глаза дико взирали на меня через зеркало, а брови едва не потерялись в волосах на лбу. Зеркальное отражение поведало мне, что барышня была «немножко» на сносях! На фоне этой картины пистолет в моей руке смотрелся вопиюще неправильно. Воздух из ее ноздрей обдавал мне руку.
   Проклятье! И что теперь делать? Надеюсь, я не придушу ее подобным захватом! Твою ж мать! А что, если я так напугал ее, что она сейчас разродится прямо здесь? Вот же дерьмо!
   Я захлопнул дверь каблуком и прижал губы к ее уху.
   «Не кричи, пожалуйста, хорошо? Я не причиню тебе вреда, понимаешь? Это ошибка. Я тебя не обижу. Я ничего о тебе не знал. Сейчас я тебя отпущу, только не кричи, хорошо?» поймав в зеркале ее взгляд, я кивнул.
   «Хорошо?» снова спросил я.
   Медленно убрал руку с ее рта и спрятал пистолет за спину.
   «Пожалуйста, не кричи, ладно?» тихо повторил я и отпустил ее.
   Женщина шагнула к зеркалу и резко повернулась ко мне лицом. Я продолжал стоять, плотно сжав зубы, думая лишь одну мысль: «Не кричи, только не кричи». Как будто силой мысли можно было закрыть ей рот. Она просто не могла сейчас впасть в панику, разоравшись и, возможно, разродившись прямо здесь и сейчас.
   Ее нижняя губа слегка кровоточила, грудь вздымалась от учащенного дыхания, заставляя куцую футболку то подпрыгивать, то снова опускаться.
   Я посмотрел на свою ладонь и обнаружил там несколько капель крови с ее губы.
   Она пятилась от меня, пока не наткнулась на раковину, а в ее глазах я прочел свое имя.
   «О, Господи!» слишком громко выкрикнула она, а затем горячо зашептала. «Я знаю, кто ты! Да, я знаю!» затравленным взглядом она посмотрела на пушку. «Ты пришел убить его!»
   Я тоже посмотрел на оружие, сделал несколько неудачных попыток заткнуть его обратно за пояс, затем плюнул, сунул пистолет в задний карман и закрыл дверь на защелку.
   «Успокойся», мягко произнес я. «Пожалуйста, успокойся. Расслабься, я ничего не знал о тебе. В смысле, не знал, что он живет с кем-то, черт бы его побрал! Вообще! И уж тем более, я чертова понятия не имел о его беременной жене! Расслабься, ладно? Я бы не причинил тебе вреда, понимаешь?»
   В теплом свете ванной мы казались словно загорелыми, а ее живот напоминал огромный желтовато-оранжевый фрукт. Проклятье, ну и дела, мать твою! И какого черта мне делать теперь?
   «Ты не можешь убить его, не можешь! Ты же видишь! У нас будет малыш. Не надо, пожалуйста, ладно?» слезы струились по ее щекам, мешая говорить.
   Я покопался в мозгу в поисках подходящего ответа, но не нашел там ничего, кроме засевшей мысли: «Только бы у нее с перепугу не начались роды». Я промямлил нечто похожее на слова утешения, но получилось жалко.
   «Если ты заберешь его, я останусь одна с ребенком», произнесла она, шмыгая носом.
   «Ты можешь присесть на минутку? И просто чуть-чуть расслабиться?» спросил я.
   Опустив крышку, она присела на унитаз. Затем закрыла рукой большую часть лица, вторую инстинктивно положив на живот. Я быстро присел на корточки и сжал ее плечо.
   «Ты в порядке?»
   «Да, да», ответила она и протянула руку, чтобы оторвать немного туалетной бумаги, а затем промокнула ею глаза. «Он очень плохо спит и стал… ранимым. В душе он очень ранимый. Он хороший человек, поверь. Если ты убьешь его, что я тогда скажу нашему малышу? Скажи мне! Что у него будет за жизнь, если она начнется с горя и мести?»
   Я встал и снова прислонился к стене. Внутри бушевала буря. Я поднял руку и ткнул в нее пальцем, заметив, что он, как и вся рука, дрожит.
   «Только не надо возводить его в мученики. Я знаю, кем он был, когда все случилось. Я слышал о нем, поэтому мне известна его чертова репутация. Настоящий чемпион, способный на все! Он через раз заливал глаза до поросячьего визга на очередной вечеринке, а потом забывал про тормоза, правда? Правда. А теперь он и его дерьмовые привычки отняли у меня жизнь, выбросив за борт в открытое, мать его, море! И после этого, да, он все еще чертов хороший парень!» Я повернулся к ней спиной и стукнул кулаком по плитке на стене, затем прислонился к ней лбом.
   Когда она заговорила тихим голосом, я понял, насколько громко только что орал.
   «Я знаю, что он совершил чудовищный поступок, но в конце концов, это же было не намеренно, правда? И ведь он признал свою вину, и даже был осужден».
   «Осужден! Да, конечно. Да ему не дали даже того срока, который требуется на воспроизведение нового человека!»
   «Ты прав, но, если бы ты только знал, как сильно он изменился. Теперь он стал намного серьезнее и спокойнее. Стал больше думать о насущном и забросил старые привычки. Теперь его больше волнуют простые радости и предстоящее отцовство». Схватившись за раковину, она поднялась, все еще сжимая клочок бумаги в одной руке. Другой взяла меня за руку.
   «Дай нам шанс», прошептала она. «Дай нам шанс, если не ради него, то хотя бы ради нас с будущим малышом. Дай себе шанс, иначе так и будешь убегать до конца дней. Позволь себе найти женщину, которая разделит с тобой жизнь, хорошо? Как бы сильно ты его ни ненавидел и как бы больно тебе сейчас ни было, пойми, это была случайность. Ты можешь убить его, но ведь ее этим не вернуть».
   Кончики пальцев впились мне в руку, кажется, пытаясь добраться до самой кости.
   «Спроси у своей совести, а не садился ли ты сам за руль под градусом? Только не лги себе. Вероятно, это было не раз, правда?» она отпустила мою руку и высморкалась в бумагу. «Я не ищу ему оправданий, я просто хочу, чтобы ты понял».
   Раздался в стук дверь, с той стороны кто-то подергал за ручку.
   «Дорогая! Ты в порядке?»
   Я вытащил пушку, быстро переступая по полу к стене за дверью.
   Ручка то опускалась вниз, то снова подпрыгивала.
   Свободной рукой я попытался нащупать защелку.
   Она посмотрела на меня, наши взгляды встретились. Затем ответила, не поворачивая головы. «Ничего страшного», вслух произнесла она. «Просто немного тошнит, поэтому не могла заснуть. Возвращайся в постель, я скоро тоже поднимусь».
   «Хорошо, но поторопись, а то замерзнешь».
   Я отдернул руку от защелки, и она снова повисла вдоль тела.
   «Конечно», ответила она, все еще удерживая своим цепким взглядом мои глаза.
   Стало тихо, наше дыхание лишь усиливало ощущение мертвой тишины. Я позволил себе сползти по кафелю и сесть на пол, повесив голову. Посмотрев на пистолет, я положил его возле обутой в ботинок ступни и обхватил руками колени.
   Черт побери! Это уже слишком. Дожился – сижу посреди ночи в ванной и рыдаю в компании женщины на последнем месяце беременности, которой только что угрожал пистолетом, и которая сейчас обнимала меня. Я же должен был быть праведным мстителем! Какая ирония! Черт! Мой мир разлетелся вдребезги – черта с два теперь склеишь.
   «Я обещаю – если ты оставишь нас сейчас, я всегда буду помогать тебе, когда дела пойдут из рук вон плохо. Если понадобятся деньги или ты попадешь в передрягу. Когда бы тебе ни понадобилась помощь, я обещаю, что сделаю для тебя все, что в моих силах. Клянусь».
   «Да куда уж хуже», ответил я. Она легонько погладила меня по затылку.
   «Я понимаю, почему ты так скучаешь. Я как-то встречалась с ней у одной подруги. Она была знакомой ее матери. Мы тогда много разговаривали. Мне она показалась такой милой и доброй».
   «Конечно, она такой и была», ответил я, руками вытирая глаза и щеки. Поднялся сначала на колени, а за тем и на ноги.
   «Ты не вернешься наверх, если так и будешь сидеть здесь», сказал я, протягивая ей руки.
   Она улыбнулась и вложила в них свои ладони. Дернув ее к себе и одновременно отступив назад, я помог ей встать.
   Пустив холодную воду, я подставил сложенные руки под струю. Несколько раз плеснул себе в лицо, затем попил немного.
   «Оставь», попросила она, повесив полотенце на место. Пройдя к двери, потянула ее на себя. Складывалось такое впечатление, что ею целиком и полностью управлял живот, а она лишь послушно следовала в указанном направлении. Выключив свет, она осторожно вышла за дверь.
   Я последовал в темноту, используя ее футболку в качестве ориентира.
   Замок щелкнул, когда она медленно открыла его, распахнув передо мной входную дверь. Сделав шаг, я наткнулся на пару ботинок. Спиной почувствовал пистолет в заднем кармане, когда присел на корточки. Рука наткнулась на голенища пары ковбойских сапог. Основательно ощупав их, поставил на место. Если уж не могу убить, то хотя бы напугаю. В темноте повернувшись к ней спиной, я наклонился над сапогами и запихнул пистолет в один из них. Ей придется поломать голову, объясняя, как туда попало оружие, не рассказывая при этом правды. Я протиснулся мимо нее в дверь.
   «Прощай… и спасибо за все», произнесла она. «Помни мое обещание».
   «Да, хорошо. Пока», ответил я, «…и, ну, удачи».
   Я взял бутылку и вылил остатки пива в стакан.
   «Черт! Я бы очень хотел увидеть выражение его лица, когда он достал пушку из сапога. И когда она ему все рассказала. Ха, вероятно, он обосрался прямо на те сапоги, не отходя от кассы, черт бы его побрал!»
   Я улыбнулся и ответил, что тоже хотел бы увидеть его лицо в тот момент. Правда, я все же не мог избавиться от стыда за случившееся теперь, когда все осталось позади.
   «Черт побери, было такое чувство, будто я попал в какой-то дерьмовый телесериал с переизбытком сопливого благородства», сказал я.
   «Ну, да, но когда чувства пробирают до костей, какая, к черту, разница? Черт возьми, все равно ничего не случилось, так ведь? Кому какая разница? Забудь об этом, старина!» ответил здоровяк, потянувшись, чтобы отвесить мне хлопок по плечу. Взяв счет, он стал изучать его, попутно доставая несколько купюр.
   Я раскрыл поперечные карманы и пошарил по ним.
   «Сколько с меня?» спросил я и достал несколько смятых купюр, пытаясь их расправить. Он пробормотал сумму. Я отдал все, что у меня было.
   «У меня по нолям, я совсем на мели».
   «Пока хватило», ответил приятель и встал. «Пошли?»
   Я кивнул и застегнул карманы. Мелкими шажками мы стали петлять между столиками.

+03:02

   «Не хочешь заскочить в местную бильярдную погонять шары?» спросил он, выбравшись за дверь пиццерии.
   «Можно, но только на пару партеек. У меня сегодня свидание», ответил я, пристроившись идти рядом с ним, сунув руки в карманы.
   «Грязное свидание?» осведомился приятель, толкнув меня в бок локтем.
   Я качнулся и ответил. «Вообще-то, не факт, но надежда ведь умирает последней». Затем я рассказал, где мы собирались встретиться.
   «Ни хрена себе! Так ты идешь к богатеньким. А тебе хоть есть, что одеть по такому случаю?»
   «Ну, у меня есть галстук для собеседований и белая рубашка, думаю, к ним подойдет пара не слишком поношенных черных джинсов».
   «Если что, у меня есть один знакомый, он там на входе стоит. Когда-то мы вместе работали. Я могу позвонить ему и спросить, на работе ли он сегодня».
   «Круто, но тебе также придется одолжить мне немного налички».
   «Бери половину из того, что у меня при себе», ответил он и свернул в переулок.
   «Спасибо, друг», поблагодарил я, следуя з ним, и хлопнул его по спине.
   «Перелезем здесь и пройдем через другой двор. Так будет быстрее, чем обходить целый квартал».
   «Твой районо, амиго! Веди», сказал я, имитируя латиноса с перебитым носом.

+02:50

   Есть одна особенность в незнакомых местах – никогда не знаешь, кто есть кто и кто с кем. Осматриваясь вокруг, я пытался понять это по взглядам, обрывкам разговоров, одежде и жестам. Я здесь никого не знал. Мимолетом посмотрел на девушку в другом конце зала, затем задержал взгляд на лице парня, у которого та сидела на коленях, пытаясь оценить статус собственности. Впрочем, на него я тоже долго не пялился.
   «Эй, старина, расслабься! Ты ведешь себя так, будто все заведение собирается вот-вот наброситься на тебя. Ха-ха, ты всегда так ведешь себя в незнакомых местах». Превращаешься в чертова параноика! Ха! Надо было оставить пушку, а не совать ее, куда не надо, – засмеявшись, произнес он и обнял меня за шею.
   «Чертова пушка до самого одного места – бесполезный кусок железа, если у тебя нет четкого намерения пустить ее в ход», ответил я, а он рукой наклонил мою голову вперед. «Мне бы лучше кусок трубы во всю руку в рукаве для раздачи люлей. Так, мать твою, встал и принес нам пива».
   «Хорошо, Рембо», ответил он и убрал руку.
   Тут как раз был один свободный столик, и я начал вынимать шары с луз, собирая их в треугольник.
   Товарищ вернулся с бара и поставил два бокала разливного на столик рядом с подставкой с киями, взявшись осматривать их наконечники.
   «Можешь начинать, раз уж у тебя все равно кий в руках», предложил я, убрав с шаров треугольник.
   Пока он играл, я потягивал свое разливное.
   Забив несколько шаров, он промазал.
   «На, возьми», сказал он, взявшись за наконечник кия таким образом, что его ручка ткнулась мне прямо в ладонь протянутой руки.
   Я сжал его, а он отпустил. Быстро наклонившись над столом и мысленно одобрив первый пришедший в голову вариант, я ударил. Удар получился сильным и сложным – шары столкнулись, издав характерный для этого звук, затем нырнули в лузы. Второй ход оказался неудачным, шары лишь закатились под бортик. Я передал кий товарищу.
   Телевизор над барной стойкой транслировал телеканал «Youth-TV». Как раз тот вид телепередач, в которых все снимали ручной камерой, а оператор вечно страдал тяжелым абстинентным синдромом и привычной постоянно то удалять ведущего в кадре, то выводить на крупный план его нос. Кто-то дорвался до пульта и переключил на спортивный канал, на котором как раз показывали гольф. Гольф, мать твою! Он имел не больше общего со спортом, чем «бинго». Я подумал о ней и о лисе и немного понаблюдал за происходящим на экране – там как раз показывали, как использовать клюшку по ее прямому назначению.
   «Ю-ху, I feel good – like I knew that I would, да!» Послышалось от него.
   Я снова посмотрел на столик. Он как раз обходил его, пытаясь проделывать трюки с кием – невероятно примитивная попытка скорчить из себя гуру бильярда.
   «Что там? Ты выиграл или как?» спросил я и подошел к столику.
   «Ты видел это, а? Видел?» спросил он. Было бы грубо ответить «нет», поэтому я так и сделал.
   «Извини, старина, я как раз изучал гольф», ответил я, произнося букву «о» в слове «гольф», как «а».
   «Я прикончу тебя в этой партии, так что можешь и дальше наслаждаться „гальфом“, пока я выигрываю», произнес он и почти лег на стол. Медленно пропустил кий между пальцами, положив ладонь на ткань стола прямо за шаром.
   Я посмотрел в его лицо и все понял по глазам, как раз, когда он собирался ударить.
   «Черт бы меня побрал! Ты же сказал, что она ушла. Это ты сказал ей, что мы будем здесь?» спросил я, поворачивая голову, ровно в тот момент, когда он ударил.
   Кий промазал, поскольку он глянул себе через плечо.
   «Ты гребаный жулик!» заорал он и ткнул ручкой кия прямо мне в живот. Я спокойно взялся за нее и выхватил кий из его рук, направившись к столу.
   «Извини, брат, но я не могу позволить себе проигрыш», рассмеявшись, ответил я, прицеливаясь к удару.
   Загнав в лузы три шара, я промазал.
   «Ха!» выкрикнул он и прошествовал мимо, оттолкнув меня от стола.
   Я сел, вытянул ноги и скрестил их в области щиколоток. Капли пива со стенок бокала образовали на столе лужицу, в которой он и стоял. Когда я пил из бокала, несколько капель упало мне на футболку.
   Каблук одного ботинка покоился на носке второго. Я уставился на свою обувь и почувствовал облегчение оттого, что не замочил ублюдка позапрошлой ночью. И все же, я не мог избавиться от чувства, будто кто-то страшно ранил меня, и что все было чертовски несправедливо. Потому что, когда тебе делают больно, ты сначала расстроен и напуган. Потом становишься агрессивным и хочешь дать сдачи. Но, черт возьми, по закону ты не можешь им отплатить той же монетой и восстановить справедливость. Закон предлагает лишь жалкую пародию на месть. Закон всегда вступает уже после того, как побьют жену, изнасилуют ребенка, после того, как кого-нибудь убьют. В таких случаях тяжело заставить себя судить по закону, на основании адвокатской логики и морали, в то время, как твой внутренний судья выносит приговор, прислушиваясь к твоему сердцу и следуя тем моральным принципам, которыми тебя напичкали еще в детстве. Принципам, почерпнутым из рассказанных сказок и историй о вечной борьбе добра со злом. В них всегда побеждало добро. Следуя зову своего сердца, а не доводам разума, ты часто сворачиваешь с законного пути. Ну, и черт с ним. Говоря совсем честно, закон может служить разве что ориентиром.
   Я посмотрел на товарище и на стол. Дурень и правда уверенно двигался к финишной прямой.
   «Тебе крышка, старик!» сказал он, ткнув в меня наконечником кия. Присвистывая, пошел к другому краю стола, приговаривая. «Кто молодец? Я молодец».
   Прихлебнув немного пива, я ответил. «Ха, зато я иду на свидание, а ты нет! Неприятно, правда?»
   «Ха! Готов поспорить, она просто пудрит тебе мозги!» ответил он и пошевелил кием.
   Я просто рассмеялся и покачал головой. Твою ж мать! Меня ждала встреча с ней. И, черт возьми, мне от этого было не по себе, хотя, возможно, утром просто было «подходящее время», а уже вечером мы будем совсем чужими и безразличными друг другу. Может, она уже передумала. Да и кто сказал, что она вообще на что-то годится? Или недовольна своей жизнью? Возможно, она просто хотела немного пошалить. А, может, это я воображаю слишком много всякого дерьма на почве собственных личных неурядиц.
   Я посмотрел по сторонам, остановив взгляд на настенных часах, годящихся разве что для рекламного ролика, с отражаемыми цифрами и стрелками. Нужно обладать богатым воображением, чтобы определять по ним время. Я не был обделен воображением – во всяком случае, так мне сказал один поет. Кстати, он как-то дал мне почитать свой стих, из которого я не понял ни единого слова, но который вызвал у меня вполне знакомые и понятные чувства.
   Что касается воображения, то он сказал, что, если я смотрю в обе стороны, переходя дорогу с односторонним движением, мне его было не занимать.
   Слова писателя заслуживают доверия, ведь это все-таки серьёзные люди. У них вечно нет денег, но всегда хватает слов. Можно сказать, что они балансируют на грани, за которой становятся бедными и жадными до слов, неспособные написать ни строчки, как только обретают материальное богатство и достаток.
   «Хорошо, последняя партия, „чемпион“, потом мне надо идти», произнес я, когда он забил последний шар. Треугольник висел на плафоне над столом. Я прислонил кий к стулу и снял его, повесив товарищу на шею, давая ему понять, что следовало делать с шарами, пока я схожу отлить.
   Рассмеявшись, он кивнул и покатил шары по полотну.
   «Одинокий мальчик играет сам с собой», – написал кто-то над писсуаром. Под ним кто-то ответил уже другим цветом: «Если у тебя есть моральные принципы, и ты не хочешь терзаться угрызениями совести в своем личном эмоциональном пекле, единственный выход – делать это самостоятельно».
   Да, я был согласен с парнем – это тоже самое, что спать в собственных объятиях.
   Возле раковины не было мыла, а из крана текла только холодная вода, поэтому я ополоснул руки и чисто символически поднес их к сушилке, прежде чем выйти.
   «Купите CD-диски», обратился ко мне какой-то парень, шмыгнув носом и протягивая полиэтиленовый пакет. Он стоял сразу возле входа в туалет, и мне пришлось резко притормозить, чтобы не врезаться в него. Дверь за мной захлопнулась, шлепнула меня по заднице и подтолкнула к парню. Я почувствовал его вонь. Зрачки у него были размером с отверстие в перечнице, а глаза выглядели так, будто их не закрывали минимум неделю. Одежда на парне была относительно новая, но сидела так, словно ее явно сняли с чужого плеча.
   Я стал оценивать его по своей собственной шкале. В свободном полете он свалился в ее самый низ, а затем остановился на несколько пунктов выше плинтуса. Недалеко от «психопатов и долбаных жлобов». Парень приземлился на отметке «нарик».
   Он предлагал CD-диски за треть их рыночной стоимости.
   «Нет, спасибо», ответил я. «Я на мели, старина», и обошел его.
   «Тогда купите мою куртку», предложение поступило уже моей спине, поскольку я удалялся прочь.
   Здоровяк протянул мне бокал.
   «Вот, я заказал еще по одному».
   «Тебе нужны компакт-диски?» я указал в сторону нарика.
   «А у него есть сто-то стоящее?»
   Я поставил стакан на стол, а сам уселся на стул.
   «Да черт его знает, я не смотрел».
   «Да пофиг, в любом случае. Пора прекращать покупать в барах всякое дерьмо. А то однажды купишь кучу дерьма, принесешь домой и обнаружишь у себя выбитую дверь, понимая, что это твое собственное барахло. И, что постыднее всего – это твое собственное барахло, которое ты не хотел покупать, называя его дешевым дерьмом!»
   «Ага, да, это было бы чертовски стыдно», ответил я и откинулся на спинку.
   «Кстати, раз уж речь зашла об этом, я тут недавно столкнулся с тем типом с Балкан, который предлагал нам платить за аренду новых машин, чтобы делать слепки с ключей и потом угонять их. Помнишь? Так вот, он утроил сумму».
   «Черт, даже не знаю. В любом случае, этот номер можно провернуть лишь несколько раз, пока компании по аренде и копы не вычислят нас, правда? Так что его предложение не такое уж привлекательное».
   «Ну, да, твоя правда, но, с другой стороны, и риск не так уж велик. Хотя, ладно, пошли они к черту, твое здоровье».
   Возле барной стойки нарик заказал бутылку Колы и что-то в узком высоком стакане с горой взбитых сливок сверху. Вероятно, это ирландский кофе. Жидкость слегка выливалась через край, поэтому немного разбрызгивалась в стороны, пока парень, слегка покачиваясь, шел к столику, за которым сидела девушка в розовом с двумя хвостиками, выглядевшая вполовину моложе своего возраста. У нее были такие же глаза. Не способные глядеть в глаза другому. Я подумал, что барышня напоминает искаженное отражение Девы Марии в кривом зеркале.
   Нарик сел рядом с ней. Девушка оттолкнула его руку и вытащила из-под него сумку. Мистер и Миссис Нарики, вероятно, недавно приняли дозу, судя по тому, какими спокойными и медлительными они были. Она продавала свою задницу, а он – краденые товары. Но, похоже, их кайф, по большей части, оплачивала она.
   Из сумки барышня достала черствое пирожное, снова оттолкнула его руку, затем всучила пирожное ему, затем достала еще одно, которое с трудом смогла запихнуть себе в рот. Люди под наркотой странным образом обожают сладости.
   «Чертовы нарики!» произнес здоровяк, глядя на них. «Совершенно непредсказуемы. Им ничего нельзя доверить. Большинство из них готово собственные яйца продать на медицинские опыты ради очередной дозы. А власть воюет с этим – что соли на хвост сыпет. Это абсолютно потерянные люди, старик».
   «Да, но, с другой стороны, от нариков никто ничего не требует, когда они скатываются на дно, так ведь? Система их просто футболит. Хотя, ладно, чего рассуждать? Я сваливаю. Ты остаешься или идешь со мной?»
   Здоровяк согласился идти со мной и надел куртку, пока я осушил свой бокал. Пройдя вперед, оп придержал дверь, чтобы я мог протиснуться на улицу.
   Мы быстро свернули за угол – я отставал на пару шагов – и тут же, нос к носу, практически налетели на них.

+00:45

   Задетый последним несколько неуклюжим ударом с полулета, от которого звенело в ушах, перед глазами все плыло, а судорожные мысли в голове окончательно смешались, я бросился на отморозка, опрокинув на землю. Прицелился в лицо и стукнул подъемом ноги. С громким шмяком он улетел назад.
   Откатившись, подонок снова принял вертикальное положение, спотыкаясь, поковылял по тротуару, пока не врезался в припаркованный автомобиль, что привело его в чувство. Он схватился за него, используя в качестве опоры. Постанывая и хватая ртом воздух, мы стояли на перекрестке, таращась друг на друга. Вокруг его рта запеклась кровь.
   Я перевел дыхание, собрался и бросился к нему. Его глаза заметались по улице, и я понял, что, слава Богу, все было кончено. Я набрал скорость, дабы закрепить свое преимущество. Он локтями оттолкнулся от тачки и неуклюже пустился бежать по улице.
   Я остановился, почувствовав, будто меня только что окатило контрастным душем, когда увидел нашивку на его спине. Она становилась все более нечеткой, а затем и вовсе расплылась. На дальнем конце улицы отморозок остановился, потряс кулаком в мою сторону, выкрикивая что-то, а затем скрылся за углом.
   С криком «Ты в порядке?» здоровяк выбежал из переулка, в который погнался за двумя оставшимися придурками.
   «Да, жить буду», ответил я. Он замедлил шаг и спокойно преодолел остаток разделявшего нас расстояния.
   «Мы в дерьме, старина! Почему мы не послали их, а? Можно же было просто перейти на другую сторону?» громко спросил я.
   «Эти чертовы отморозки вышли на охоту!» ответил он, размахивая рукой. «Они расползлись по всему тротуару, понимаешь? Они не дали бы нам пройти, старина». Он положил руку мне на плечо. «Эй, да у тебя бровь кровоточит – правая, кажется».
   «Черт!» выругался я и попытался ощупать рану. Нащупал рассечение, над которым расползался невероятно болезненный синяк. Пальцы были в крови и соскользнули, когда я попытался сжать края раны, чтобы остановить кровотечение.
   «Я не чертов железный человек вроде тебя, ясно? У меня остаются раны после драк, черт бы их побрал! Хотя, тебе все равно бесполезно объяснять!»
   Вот так и стоял, пытаясь зажать порезанную бровь. Все тело болело – я поймал чертову дюжину ударов. Ноги слегка дрожали, а накатывавшая тяжелая усталость несколько поубавила мой гнев. Я заметил, что глубокие вдохи давались мне чертовски болезненно.
   «А ты как?» осведомился я. «Отделался легким испугом?»
   Он немного постоял, переминаясь с ноги на ногу, а затем почти робко ответил. «Ну, да, старина, только один из тех козлов немного поцарапал меня ножом».
   «Где? Дай посмотрю», предложил я.
   «Да там ничего страшного, всего пара царапин. Им нужно гораздо больше, чтобы выбить этого старика из седла», полушепотом произнес он и стукнул себя кулаком по груди. На лице появилась вымученная улыбка.
   «Просто дай я посмотрю», повторил я. Он молча отодвинул куртку и поднял рубашку. Четыре или даже пять ребер пересекал порез длиною в палец. Он был настолько глубокий, что я, казалось, мог разглядеть там нечто белое. Пришлось сглотнуть – зрелище вызвало у меня приступ тошноты.
   «О, черт! Нам придется зайти в пункт первой помощи!»
   «Успокойся, она даже не то, чтобы сильно кровоточила, да и не болит особо», отмахнулся он и опустил рубашку. Посмотрел на меня, придерживаясь за бок.
   «Заткнись, нам еще надо придумать легенду, они сразу вызовут копов, как только рассмотрят нас получше», произнес я. Голова начинала раскалываться.
   «Скажем, что упали с мотоцикла, а у меня было несколько бутылок по карманам. Ты сидел сзади, вот и рассек бровь». Он посмотрел на меня. Я таращился в ответ, подняв здоровую бровь, медленно качая головой, тут же давшей знать, что это – никудышная затея. Я осмотрел свои руки – на двух костяшках содрана кожа, а между пальцами засохла кровь.
   «Черт», пробормотал я, прогулявшись взглядом по местности в поисках места с ванной, куда можно было бы зайти и умыться, но улица казалась пустынной. Очевидно, никто не горел желанием разгуливать тут в это время суток. Тут даже не было гриль-баров или чертовых круглосуточных магазинов. Чертова улица!
   «Где ближайший пункт скорой?»
   «Если идти вниз по улице, потом через парк – там на другой стороне будет больница», ответил приятель и снова схватился рукой за бок, скривившись.
   Я выругался про себя – мне же уже было известно про ближайший пункт первой помощи. И тем не менее, не удавалось выстроить мысли хоть в какой-то более или менее логической последовательности.
   «Пошли», сказал я и, хромая, двинулся вперед.

+00:38

   Шишка на лбу стала по крайней мере в два раза больше – если она вырастет еще, то перекроет мне зрение. Совершенно не к месту я подумал, что не зря оставил дома шапку! Все нестерпимо болело, а каждый глубокий вдох был невыносимо мучительным. Подняв футболку, я увидел «сердечный привет» от нападавших в виде красной отметины минимум 12 размера. Похоже, мне сломали несколько ребер.
   «Эй, ты куда идешь, мы разве не собирались через парк?» спросил я и оглянулся.
   Здоровяк прошел еще немного по тротуару, а я свернул в парковую аллею.
   «Что? О, черт, я задумался», ответил он и вернулся ко мне. Он немного спотыкался, лицо казалось напряженным. Уличные фонари бросали тень на его лицо, прибавляя возраста.
   «Ты как? Все хорошо?»
   «Нет проблем, старина, я, кажется, просто начинаю чувствовать эту срань на спине», ответил он и выдавил из себя улыбку. От этого его лицо, правда, моложе не стало. Взгляд обрел осмысленное выражение и остановился на мне.
   «Ты выглядишь, как персонаж какого-то трэшняка! Спрячешься, если наткнемся на кого-нибудь».
   «Ну, спасибо большое!» ответил я. «Такова цена за общение с неправильными людьми. За общение с тобой, черт бы тебя побрал!»
   Вместе мы поплелись по аллее, утопая в темноте. Над верхушками деревьев я разглядел наполовину прикрытую тучами полную луну. Аллеи освещались редкими фонарями, создававшими отдельные небольшие островки света с лавками, выделявшиеся на фоне черноты.
   Я ощутил приступ тошноты и попытался справиться с ним – все сглатывал и сглатывал. Мы немного углубились в парк, но затем я не выдержал и рухнул на траву. Опираясь руками на колени, я выблевал пиццу вместе с пивом и закусками. Желудок сотрясали болезненные судороги, от которых на глаза наворачивались слезы.
   Я, скорее, услышал, чем увидел, как мой товарищ заваливается на ближайшую лавку. Полусидя, полулежа в свете фонаря, он смотрел в мою сторону.
   «Ты как?» спросил он, закашлявшись.
   «Цвету и пахну», ответил я и встал, вытирая рот рукавом куртки. В голове пульсировало, и я присел рядом. Большое темное пятно расплылось на его цветастой футболке.
   «У тебя опять бровь кровоточит», сказал он, тыкая пальцем. «Уже и на шею стекает».
   Я провел рукой по шее и еще раз ощупал порез.
   «Ты заметил нашивки у них на спине?» спроси я и сплюнул в темноту.
   «Нет, не особо», ответил он и снова закашлялся. «Мне показалось, что это логотип одной из дурацких спортивных команд, но в переулке было довольно темно».
   Он выпрямил спину и ударил себя в бок. «В том самом переулке, когда дрался с одним из них, я ощутил несколько ударов ножом. А потом заметил второго отморозка с ножом в руке. Черт! Ножи – это чертов отстой! Ненавижу это дерьмо!» Он учащенно дышал. «Я совершенно взбесился! Схватил ублюдка и душил, пока тот не перестал шевелиться. Затем отшвырнул подальше. Черт, ненавижу эти проклятые ножи!»
   Запыхавшись, он откинулся на лавку, уставившись в ночное небо и прокручивая в памяти одному ему ведомые события.
   Я попытался запустить свой мозг и сел на край лавки.
   «Ты задушил его? В смысле, думаешь, он умер?»
   «Не знаю», ответил здоровяк и закрыл глаза, а на лице появилась гримаса боли.
   Я осторожно потер лицо ладонями. Мы попали в гребаную передрягу. О, черт! Я не мог трезво соображать.
   «То есть, ты душил его, пока он не перестал шевелиться. Ты при этом держал его за шею?»
   «Да, но ведь это была самооборона, правда? То есть, этих ублюдков было двое, и у них были ножи. Один из них пырнул меня несколько раз, ведь так?»
   Обычно у него были очень живые и яркие глаза, но сейчас их словно заслоняло мутное стекло. Наверное, ему было очень больно.
   «Ну, да, конечно, самооборона», ответил я, пытаясь придать голосу уверенности.
   Во рту стоял ужасный привкус и, как на зло, у меня не осталось жвачек. После нескольких неудачных попыток найти хоть одну я вытащил руку из кармана.
   «У тебя часом нет жвачки?»
   «Не-а, только несколько папирос, и все», ответил он, похлопав себя по карманам.
   Ну, и ладно, какая, к черту, разница – если уж возвращаться к этой дерьмовой привычке, то сейчас было самое время. Я потянулся к нему и достал из нагрудного кармана пачку. Он запихнул туда зажигалку – она лежала между сигаретами в полупустой пачке.
   Жесткий свет пламени заставил меня зажмуриться. Сигареты стали крепче с тех пор, как я курил в последний раз. Я закашлялся, и ребра разболелись так невыносимо, что я старался кашлять очень осторожно. Когда затягивался во второй раз, вдыхал ровно до тех пор, пока не почувствовал, что во-вот начнется кашель, затем быстро выпустил дым. Зажав сигарету зубами, я безвольно опустил руки на бедра. Откинул голову назад, чтобы дым не попадал в глаза.
   Я представил, как из темноты звучит мелодия из недавно посещенного мной в парке концерта. По иронии судьбы, он назывался «Ночь с оркестром». Пульсирующая головная боль смешалась с ритмом «Жанны Д’Арк». Закашлявшись, здоровяк лег на лавку и попытался опереться на локти, затем спросил. «Как там, в тюряге?»
   Как там? Вечно пахнет свежевымытым потрескавшимся линолеумом и старым зданием, а еще камеры со стенами, выкрашенными в один из разрешенных цветов: тошнотворно желтый, гнетуще зеленый и безнадежно серый. Эти цвета лишали людей всякой надежды, чтобы их легче было затаскивать по судам.
   Лица надзирателей и сокамерников в различных ситуациях мелькали в моей памяти, сменяя друг друга.
   «Намного хуже, чем в детском доме, но расслабься, старик. Мы еще не знаем, посадят ли тебя, ведь так? Козел, вероятно, просто вырубился. Нужно помалкивать, когда доберемся в пункт скорой, хорошо? И тогда нам ничего не будет», произнес я, снова пытаясь звучать уверенно.
   «Пожалуй, ты прав», ответил он.
   Больше всего в тюрьме меня напрягало то, что я впервые в жизни оказался заперт. Сам факт того, что я не мог покинуть комнату, когда хотел, не давал покоя.
   В окошке показалась голова тюремщика – он зашел пожелать спокойной ночи, а я стоял посреди камеры с ночным горшком в руках, глазея на захлопывающуюся дверь и громогласно щелкающий замок. Это не могло быть гребаной правдой; я просто не мог в это поверить. Нужно просто взять, и потянуть ручку. Я толкнул дверь, но за тем быстро отпустил ручку. Медленно до меня начинало доходить. О, Господи! Заперт, причем совершенно законно! Кричать и звать на помощь бесполезно – никто из сограждан не выручит. Никто и пальцем не пошевелит ради тебя, разве только, чтобы добавить проблем!
   «Вот же дерьмо», пробормотал он.
   «Расслабься, старик, до полной задницы наверняка не дойдет». Тошнота вернулась, и я попытался удержать рвущееся наружу содержимое желудка в горле.
   «Будешь курить?» Он кивнул, и я сунул ему в рот сигарету. Он вдыхал глубоко, набирая полные легкие дыма. Я быстро забрал сигарету, когда он громко закашлялся. На фильтре была свежая кровь.
   «У тебя кровь во рту», сказал я, правда, скорее, самому себе. Здоровяк харкнул, сплюнул, и кровь осталась у него на подбородке. Она была светло-красного цвета.
   Я выронил сигарету и снова сполз на колени возле лавки, скрутившись в рвотном спазме. Было несколько позывов, сопровождавшихся соответствующим звуком.
   Все еще на коленях я отполз в сторону и сел на гравий, откинувшись на ножку лавки.
   Сигарета тлела в песке, я подобрал ее, сделал последнюю затяжку, а затем потушил окурок о плевок моего товарища. Смотрел, как он тонет там с тихим шипящим звуком.
   Немного пепла от сигареты осыпалось мне на куртку. Легким дуновением ветра его сдуло на штаны. Откуда-то издали слышались звуки дорожного движения, похожие на шипение пустой пленки, вперемежку с предупреждающими воплями изможденных аварийных сирен. Черт! Свидание! Если бы она видела меня сейчас, то, наверно, сломя голову убежала бы прочь – или нет? Возможно, прямо сейчас она сидела там, поглядывала на часы и оборачивалась каждый раз, когда кто-то заходил. Возможно. Аххх! Хватит, чувак, ты бредишь! Если бы я мог позвонить ей и все объяснить. Черт побери, каждый раз, когда жизнь подносила мне полную ложку, кто-то обязательно выбивал ее из руки.
   «Черт!» произнес я в голос.

+00:21

   До слуха донеслось дыхание товарища; оно было частым и прерывистым. Я нахмурился от головной боли – нам становилось хуже.
   «Может, пора идти дальше?» спросил я и глянул в аллею.
   «Сейчас, пару минут», ответил он и совсем слег на спину.
   Я прикрыл глаза и откинул голову на сиденье лавки, отдаваясь беспорядочно мечущимся в голове разрозненным мыслям. В сознании мелькнуло: «Что делать, если я снова попаду в тюрягу, и что с арендой и прочим?» Я отмахнулся от мыслей, позволив им метаться своим чередом. Да черт с ним, у меня не было ни малейшего желания тратить на это силы – я устал и больше всего на свете хотел просто вырубиться.

+00:15

   «…Кто ищет, тот всегда найдет… Нет, не так: Кто найдет, тот всегда ищет. Как только ты находишь то, чего хочешь, но не можешь это получить – вот тогда нужно искать. Разве не понятно?»
   Наверное, я задремал. Слова товарища достигли моего сознания словно издалека.
   «Ага, похоже на правду», ответил я и поднял голову, чтобы осмотреться. Стало немного холодно; я вздрогнул и застегнул молнию на куртке, поднимаясь с колен в вертикальное положение. Не очень удачное начало – синяки и раны тут же разболелись, тошнота вернулась. Я проковылял пару шагов и посмотрел на здоровяка. Его футболка полностью изменила цвет.
   «У тебя все еще идет кровь?»
   «Не знаю», ответил он и сунул руку под футболку, ощупывая тело. «Похоже, это небольшая рана у меня под рукой кровоточит».
   «У тебя и там рана? Давай я посмотрю».
   Он задрал футболку. Я поднял ее выше длинного пореза на спине и увидел кровь, смешивавшуюся с розовой пеной, там, где начинались волосы подмышками. Я щелкнул зажигалкой и прошелся по футболке вокруг раны, дезинфицируя ткань. Вот тогда-то, в свете пламени, я и заметил тонкое глубокое отверстие, из которого медленно струилась розовая, пенистая кровь. Мне показалось, что оттуда доносилось шипение.
   «О, черт, старик! Похоже, тебе пробили легкое!»
   «Но ведь легкие не находятся подмышками, правда?»
   «Твою мать, да они занимают большую часть торса, они везде», ответил я. «Это полное дерьмо – у тебя могут отказать легкие. Вот теперь нам действительно пора двигаться, друг!»
   «Хорошо… хорошо», ответил он, не открывая глаз, и приподнялся на локтях. «Помоги мне». Он протянул мне руку. Я схватил ее и потянул на себя, заставив его спину оторваться от лавки, но мне не хватило силы, и я подался вперед, а он рухнул обратно. Я отпустил его руку и едва успел схватиться за спинку, чтобы не упасть на него сверху. Яростные попытки поставить его на ноги вызывали приступы нестерпимой боли, заставляя издавать звук, напоминавший наполовину рык – наполовину вой. Он вторил мне громким постаныванием.
   «Черт бы тебя побрал старик! А ты тяжелый, зараза!» сказал я, задыхаясь. «Давай. Нам надо взять себя в руки».
   В этот раз я сел на край лавки радом с ним и помог ему принять сидячее положение. Он перебросил руку мне через плечо, а я обхватил его за талию.
   «Хорошо, старик, на счет три!» Я посчитал, и в таком теплом объятии мы все-таки умудрились подняться на ноги.
   «Погоди секунду, меня ноги не держат», выдавил здоровяк, затем мышцы словно отказались подчиняться ему, и он повалился на меня, как сбитая статуя. Я только успел сообразить, что мое тело ударилось о траву, а затем он буквально придавил меня сверху.
   В этот раз мы кричали в унисон. В белом и болезненном проблеске сознания я успел ощутить толчок по ребрам. Уши словно кто-то набил ватой, в голове загудело, и я отключился.

+00:06

   Придя в себя, я понял, что лежу на траве лицом вниз, думая о футболе и лете. Наверное, это из-за запаха травы.
   Вместе со сбивчивым дыханием товарища ко мне вернулось ощущение реальности. В данный момент действительность больше походила на кошмар. Я поднял голову и увидел, что здоровяк лежит на спине рядом со мной. Его грудь вздымалась и опадала, когда воздух пузырями выходил наружу. Я перевернулся на спину, задыхаясь, стискивая зубы и подтягивая уголки рта вверх.
   «Эй, ты тут? Эй, старик!» Я попытался растормошить его за руку, подняв голову с травы.
   «Да… да», ответил он тихо.
   Меня снова догнала тошнота; я рухнул обратно на траву и попытался переключиться на что-то другое. Уставился в небо, пытаясь отыскать Большую Медведицу.
   Почувствовав что-то, я снова обратил взгляд в парк. В нескольких шагах от лавки стоял и смотрел на нас ребенок.
   «Эй», громко произнес я и заставил себя сесть, опираясь на руку. У ребенка были большие черные глаза, а на губах блуждала полуулыбка. Я не мог разобрать, мальчик это или девочка. Возраст определить тоже не представлялось возможным. Ребенок быль чуть выше лавки. Сколько тебе лет, если ты лишь немного перерастаешь лавку?
   «Ты откуда, а?» я осмотрелся в темноте.
   Ребенок не сказал ничего, продолжая смутно улыбаться. Я повернул голову и поерзал немного, затем снова посмотрел на ребенка. Его облик сначала слегка расплылся, а затем стал более четким. За считанные секунды в его глазах отразился бесконечный опыт и нежность, а на лице засияла глубоко умиротворенная улыбка. Он улыбнулся шире и протянул мне ладони.
   «Он смотрит на наши души! Он, мать его, смотрит на наши души!» – громко пронеслось в голове.
   «Мы в заднице! Просыпайся, черт бы тебя побрал», закричал я и повернулся, чтобы растормошить товарища.
   «Вставай, надо двигаться! Иначе нам крышка, черт побери! Давай, старик!» я тормошил и толкал его, но он казался совершенно безжизненным. Я оглянулся через плечо; ребенок исчез.
   «Мне не хватает воздуха», сказал он и закашлялся. «Мне не хватает воздуха, чтобы идти дальше. Все, я больше не чемпион, старик. Иди и приведи помощь», он оттолкнул мою руку. «Это лучшее, что сейчас можно сделать». Он говорил короткими фразами, порывисто выдыхая их вместе с воздухом.
   Я принял вертикальное положение и осмотрелся в темноте. Я дрожал и боялся, как бы на нашу голову не свалилась очередная передряга или что-то в этом роде.
   «Хорошо, друг, я пойду. Эй, только не уходи ни с кем до моего возвращения, хорошо? Пообещай, хорошо?»
   «Да, да, иди уже», пробормотал он.

+00:02

   Я направился к самому освещенному зданию, видневшемуся вдалеке, и, хромая, потрусил от мощеных дорожек в темноту газонов.
   Передо мной из темноты материализовались тени, медленно приобретая очертания, проявляясь, словно снимок «Полароида», превратившись в силуэты. Я остановился, согнувшись и уперев руки в бедра, чтобы отдышаться, затем попытался навести резкость, чтобы лучше их рассмотреть. Они медленно приближались ко мне.
   Я выпрямил в спину и оглянулся в сторону лавки. Здоровяк лежал на дорожке рядом с ней – посреди окруживших и пинавших его отморозков. Его тело подпрыгивало и перекатывалось туда-сюда от ударов. Голову не трогали – она просто безвольно дергалась вслед за телом. О, черт! Как они могли? Я почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Чертовы ублюдки! Я отвернулся. Они подошли достаточно близко, чтобы я мог разглядеть нашивки на их нагрудных карманах – миниатюрную версию эмблемы на спине того придурка, с которым я дрался раньше. Я закричал и бросился на ближайшего из них.
   Я увидел ее задолго до того, как она достигла цели, но не смог поднять руку, чтобы отразить удар. Бита залепила мне прямо по уху, и я полетел на бок, поглощенный одной сплошной искрой.
   Я чувствовал, как удары пихали меня из стороны в сторону, слышал издаваемые телом глухие звуки, когда их удары попадали точно в цель. Губы были разбиты, и вкус крови наполнил рот, когда их размазали по зубам одним ударом с ноги.
   В голову прилетело еще несколько ударов, и рот наполнился кровью. Я попытался сплюнуть, но она все прибывала.
   Откуда-то из-под уха послышался хруст, и я понял, что больше не могу двигать челюстью. Воздух! Я не мог дышать! С удивлением осознал, что долетавшие до ушей хрипящие крики о помощи издаю я сам.
   «Да заткнись уже, мать твою, где твоя гордость, чувак? Я не хочу умирать с воплями! Заткни свой гребаный рот!»
   Что-то врезалось мне в живот и прошлось сквозь меня вверх.
   К каким чертям пропал воздух? Мне не хватало воздуха! Ха, а ведь здоровяк совсем недавно говорил это, лежа здесь! Теперь я понимал, что он имел в виду. Я пытался хватать воздух, но рот был чем-то занят, и вдохнуть не получалось. Звуки гудели и шипели, то усиливаясь, то становясь тише.
   Я закричал, теперь уже беззвучно.
   «Господи, господи, какого черта ты от меня отвернулся?»
   Стало очень жарко, тело полностью расслабилось. К черту воздух, мне он все равно не нужен. Во всяком случае, так казалось. Звуки стали пульсирующими. Я внезапно осознал, что если перестану цепляться за звуки, то смогу убежать и скрыться.
   Ха, ха, как замечательно! Я улыбнулся и побежал.
   00:00

Соломантик Стиг Есперсен Лейф