-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Валерий МИТ
|
| Дрифташтепсель
-------

Дрифташтепсель

Валерий МИТ

   © Валерий МИТ, 2023

   ISBN 978-5-4485-5786-6
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

   Я услышал от него это слово и сразу набрал в поисковике.
   Картинки, несколько сайтов с видео, связанных со словом дрифт или штепсель, о «дрифташтепселе» не нашлось ничего… Чётко объяснить это понятие поисковик не сумел. Лично я и не сомневался, что будет именно так. На мой взгляд такого понятия и не существовало. Дрифт – есть, штепсель – есть, но, чтобы их объединить нужно несколько больше, чем фантазия моего двоюродного деда. Я хотел ему об этом сказать, но он опередил.
   – Не трудись, Володька, – сказал он. – Это секретная штука и вряд ли её описание будет в свободном доступе.
   – А не в свободном – есть? – с сарказмом спросил я.
   – Не в свободном есть, да не про твою честь. Я подписку на двадцать пять лет давал, а прошло только двадцать.
   ***
   Этот разговор состоялся в августе 2010 года.
   Признаюсь честно, выйдя за порог квартиры своего деда, я тут же забыл о его «дрифташтепселе». В тот момент все мои мысли занимала девушка Варя, с которой я недавно познакомился, а секреты старого «параноика» можно было отложить и на потом, а лучше навсегда.
   Но вы сами знаете, как это бывает.
   Кажется что-то важным, но проходит пять лет и нет в обозримом пространстве никакой девушки Вари. Нет даже Нади, Гали и Людмилы, которые были после неё. Оказывается, что ровно через пять лет, вообще, нет никакой девушки и от этого грустно и одиноко и, возможно, именно поэтому в такой момент вспоминаешь о своём двоюродном деде, который тоже совсем один, ждёт тебя к себе в гости, а ты был у него последний раз месяца три назад.
   Срываешься и бежишь к нему пока есть свободное время, предварительно согласовав это время по телефону. К деду приходить без согласования нельзя – может даже дверь в квартиру не открыть – он помешан на своих негласных правилах. – Каких? – Толком неизвестно, он в них никого не посвящает, но звонить заранее нужно. Даже если он окажется дома, раньше, чем через два часа к нему не прийти.
   Что он делает эти два часа? – Всё, что угодно, но только не закуски к приходу гостей. – Звонит на свой секретный завод, где когда-то работал и просит чтобы активировали жучки?! – думаю я иногда в шутку. – Прячет следы своей тайной страсти? – Трудно сказать. Но когда к нему входишь – квартира прибрана идеально, он выглядит слегка настороженным, а кроме кофе, чая и бутербродов, никогда ничего не предлагает.
   Может быть, у него больше и нет ничего, ведь он одинокий старик – восемьдесят пять лет не шутка. – Несколько месяцев назад праздновали его день рождения.
   В любом случае, в таком возрасте простительны многие странности.
   Я всё сделал, как полагается.
   Позвонил, договорился о встрече и через несколько часов пришёл.
   Позвонил в дверь.
   Он открыл.
   Мы поздоровались.
   Я вошёл в прихожую и снял верхнюю одежду.
   Дед подошёл ближе, слегка обнял меня и ткнулся своей щетиной мне в щёку. Я обнял его в ответ.
   Чтобы кто не подумал, но мы очень любим друг друга и всегда рады нашей встрече.
   – Редко заходишь, – сказал дед.
   – Да, извини, но дела…
   – Ладно тебе дела…, какие у вас молодых могут быть дела? – Все твои дела – ниже пояса.
   Я улыбаюсь.
   – Что, угадал? – То-то! Старого чекиста не проведёшь! – не унимается он, хотя, насколько я знаю, чекистом он никогда не был.
   – Угадал, – отвечаю я, стараясь потешить самолюбие старика. – Но все эти дела уже закончены, – добавляю я, пытаясь уйти от подробностей.
   – Как, совсем? Что-то рановато для таких ограничений. Ты это Володька брось. В твоём возрасте это вредно.
   – Временно дед, надеюсь, что временно, – говорю я, немного раздражаясь.
   – Ладно, – говорит он. – Пойдём чайку попьём. Выпьем по кружечке за встречу, тем более что день знаменательный. Можно сказать, что у меня праздник.
   – Какой? – удивляюсь я.
   – Уже неделю как, – отвечает он. – Но давай по порядку. Сядем за стол, за чаем и расскажу.
   Он проходит в кухню, я иду следом.
   Переспрашивать бесполезно, пока он не будет готов сам – рассказывать не станет – такой характер, но думать никто не может запретить.
   Пока он ставит на плиту чайник, достаёт из холодильника масло и колбасу, из хлебницы батон в нарезке, я думаю. – Его день рождения мы уже отметили. Он пенсионер – нигде не работает. Своей семьи нет. Из ближайших родственников я всех знаю. В первом приближении поводов для веселья нет, но это только моя точка зрения. Кузьмич, дед особенный. И я не исключаю, что он способен преподнести парочку сюрпризов.
   Наконец, всё готово. – Комплектующие для бутербродов на столе. Там же банка растворимого кофе, пачка с одноразовыми пакетиками чая, сахар, горсть шоколадных конфет, салфетки. Мы сидим напротив друг друга, а пустые чашки стоят перед нами.
   – Дальше Володя сам. Выбирай, что хочешь.
   – Спасибо! Я, наверное, кофейку и бутерброд. Тебе сделать?
   – Пока нет, а ты давай, не стесняйся. Нужно всё съесть.
   Ещё несколько минут суеты, которые быстро проходят.
   Перед нами дымящиеся чашки, я ем свой бутерброд, дед поглядывает на меня.
   – Так вот, Володя, праздник, – говорит он, когда я проглатываю последний кусок. – Готов слушать?
   Я киваю головой, вытираю губы и руки салфеткой, смотрю на него.
   – Праздник, наверное, громко сказано, – продолжает он. – Кому-то может показаться, что это вообще ничто, но для меня это не так. Для меня это если и не праздник, то событие. Событие более значительное, чем мой недавний день рождения.
   – Не представляю, что может быть значительнее дня рождения? – замечаю я.
   – Ты ещё многого не можешь представить, но поверь старику – такие события есть.
   – Дед, предупреждаю сразу, чтобы потом не разочаровывать, – чуть вызывающе говорю я. – Любые разговоры на тему политики не приветствуются. Мне они не очень интересны и важность этих тем для меня под большим вопросом.
   – Без политики, Володя, ничего не бывает! Ты пёрнуть без политики не сможешь, а насколько это важно, решай сам. Но речь пойдёт не о ней, хотя отчасти и о ней тоже, но в основном обо мне.
   Я видел, что дед нервничает.
   Моё высказывание его задело.
   Я чувствовал, ещё немного и он замкнётся в себе, доверительного разговора не выйдет, а мне очень хотелось его послушать.
   Нужно исправлять ситуацию решил я.
   – Не сердись дед, рассказывай, что хочешь. Сам не знаю, что на меня нашло. Ляпнул первое, что пришло в голову. Все эти СМИ, война, агрессия, передел власти. Только телик включишь, уже тошнит – вот и вырвалось. А ты говори, что хочешь. Мне всегда интересно тебя слушать.
   Дед хитро посмотрел на меня, ухмыльнулся.
   – Ну, ты, Володька, и лис, прямо, как я в молодости, но болтаешь лучше, да и соображалка многим фору даст. Ладно, уговорил, слушай, но история будет длинная.
   Я изобразил предельное внимание. – Вытянулся навстречу ему и немного выпучил глаза.
   Кузьмич рассмеялся в голос.
   Я рассмеялся в ответ.
   Доверие было восстановлено.
   – Перестань кривляться, – беззлобно с улыбкой сказал он. – Речь пойдёт о серьёзных вещах. Самых главных в моей жизни.
   – Я весь внимание и настроен на предельное понимание, – с улыбкой ответил я.
   – Возраст…, – задумчиво сказал дед. – Даже не знаю, нужен ли тебе мой рассказ?
   – Ещё как нужен, – уже более серьёзно ответил я. – Эмоции немного зашкаливают, не обращай внимание, скоро пройдёт и я, действительно, готов слушать.
   – Хорошо. Мне самому не терпится высказаться. Столько лет терпел, а кроме тебя похоже и некому.
   – Всегда к вашим услугам, – вырвалось у меня. – Ты начал что-то про праздник, – добавил я.
   Дед покачал головой, задумался на мгновение и сказал:
   – Примерно неделю назад прошло двадцать пять лет, как я давал подписку о неразглашении. Новую подписку не потребовали. Может быть забыли обо мне или то, что я знаю, стало неважным, а может быть думают, что меня нет в живых. В любом случае, напоминать о себе я не собираюсь. Чувствую себя намного свободнее, даже дышится легче. Это, Володя, и есть мой самый главный праздник.
   – Серьёзные секреты приходилось хранить?
   – Считал, что серьёзные. Любые вопросы, связанные с обороной – серьёзные.
   – И теперь можешь их рассказать?
   – Могу, но привык молчать. От одной этой возможности становится не по себе.
   – Ладно, расслабься, – сказал я, пытаясь добавить в свой голос бодрые нотки. – За двадцать пять лет любая оборона изменилась и обновилась раз пять. Технологии поменялись, а все секреты такой давности интересны только историкам. Хочешь высказаться – говори. Бояться нечего. Да и я никому не скажу, если для тебя это важно.
   – Спасибо, Володя. Для меня это и правда, важно. Не рассказывай никому, о чем здесь услышишь. Я хоть и думаю примерно как ты, но в жизни повидал всякое. Иногда случаются страшные вещи из-за, казалось бы, незначительных причин.
   – Каких причин? – машинально спросил я.
   – А таких. – Выдал по глупости пять лет назад название, а ты взял и ввёл его в поисковик. Хорошо ещё на моём компьютере.
   – Что за название? – я действительно уже не помнил.
   – Забыл уже. А ведь мне звонили потом из службы безопасности. Вопросы задавали, напоминали о подписке, а я унижался, каялся в стариковской глупости и молил бога, чтобы ты не повторил свой поиск с другого компьютера.
   Пронесло, услышал бог мои молитвы. Ты не повторил и всё улеглось.
   – Да о чём, речь-то? – почти выкрикнул я.
   – Скажу, – почти шёпотом заговорщицки ответил дед. – Сил нет терпеть, оттого и скажу. Но ты Володька смотри…! Не проболтайся!
   Я вызывающе с немым укором посмотрел на него.
   – ДРИФТАШТЕПСЕЛЬ! – выдал он и отвернулся.
   Я не выдержал и расхохотался.
   Вышло немного нервно, но всё равно было смешно. Все его страхи, годы мучений, заговорщицкий шёпот, вылились в одно нелепое слово, не объясняющее ровным счётом ничего.
   Я вспомнил тот момент пять лет назад.
   Уже тогда ему не терпелось удивить меня волшебным прибором, но случился конфуз – поисковик чётко дал понять, что никакого «дрифташтепселя» в природе не существует. И это не более чем старческий маразм.
   – Извини дед, но мне кажется, что ты переживаешь зря, – ответил я, насмеявшись всласть. – Эта штука …, – я запнулся, пытаясь подобрать слова, чтобы его не обидеть.
   – Сам ты…, – выкрикнул дед. – Умные очень, всё им смешно, а простой вещи понять не могут. Самое очевидное – уже невероятно, а тайное – невероятно вдвойне.
   С этими словами он встал из-за стола и, не оглядываясь, вышел из кухни. Я подумал, что он обиделся, но через минуту он вернулся обратно, держа в руке сверкающую сферу сантиметров семь – восемь в диаметре.
   – Что это? – спросил я.
   – А сам, как думаешь? – Ты же у нас умник, в институтах обучался. Скажи старику, что это за штука такая?
   – Это он?
   – Да, это он. Собственной персоной. Дрифташтепсель образца 1990-го года. Странный прибор, странного года, в руках старого маразматика.
   – Ладно, дед, не заводись…
   – Не перебивай! Ты уже много чего наговорил, но больше всего меня задело то, что ты мне не доверяешь.
   – Необычно всё как-то, вот я и…
   – Лучше помолчи, Володя, не ухудшай ситуацию. Я немного сержусь, но я тебя понимаю, и это никак не влияет на наши с тобой отношения. Несколько минут, и я остыну – сможем нормально общаться, а пока просто послушай.
   – Сфера диаметром 7,63 сантиметра из высокопрочного сплава нержавеющей стали, – продолжал он, – толщина стенки 18 миллиметров. На своей поверхности имеет двенадцать контактов, две группы по шесть штук, с разных сторон красного и синего цвета соответственно. В каждой группе контактов – два длинных и четыре коротких. Между контактами кнопка активации. Внутри сферы – сложнейшая электронная начинка – ничего о ней не знаю. Крепится прибор к блоку управления маршевого двигателя многоразовых космических челноков. Предназначен, для осуществления автоматического дрифта космического корабля в открытом космосе при уклонении от ракет условного противника, путём регулировки подачи топлива на различные сопла. Быстродействие – хрен его знает. По человеческим меркам – мгновенно. На испытательных стендах ни одна условная ракета, любого типа, не смогла поразить условный корабль, оборудованный этой штукой. А ты говоришь хрень собачья. Спрашиваешь – Какая тайна? Говоришь – Название смешное. Давай, смейся теперь – этой штуке аналогов в мире нет. Радуйся, выкладывай в интернет, но вспомни мои слова, когда придут за это яйца отрывать.
   – Дед не кипятись. Пообещал уже, что никому не проболтаюсь, а за недоверие прости. Скажи лучше, если уж эта штука такая секретная, как она оказалась у тебя.
   – Вот это, Володя, и есть настоящая тайна. И в мыслях не было брать этот «дрифташтепсель», тем более что все они строго охранялись. Мало того, это казалось невозможным. Про опасность даже не говорю. Поймают с ним – всё – пиши, пропало.
   Невероятная история.
   В свой последний рабочий день решил проставиться. Всё-таки не каждый день на пенсию уходишь, а с некоторыми людьми полжизни в одной упряжке. Купил водки, закуски и мы прямо там, в отделе и загуляли. Годы были лихие, в стране бардак. На это безобразие и охрана и руководство смотрели сквозь пальцы.
   Хреново в те годы людям жилось.
   Напиться в хлам было нормальной альтернативой.
   Мы и напились.
   И не только мы. Наверное, каждый, кто в институте работал, включая охрану и руководство, пришёл попрощаться. За водкой, не поверишь, бегали восемь раз.
   Помню не всё.
   Что-то и не хочется вспоминать.
   Но вот слёз своего непосредственного начальника забыть не могу. Расчувствовался человек, просил у меня прощения. Я пытался его успокоить, но он ни в какую.
   – Прости, – говорил он, – за всё Кузьмич прости. За сорок своих честно отработанных лет меня лично прости. – Тебе бы пожизненную повышенную пенсию полагалось дать, но не могу. – Нет у государства на это бюджета. – Разворовали бюджет.
   И плачет.
   Думаю, он и подложил мне в портфель «дрифташтепсель».
   Наутро очнулся в своей квартире. Портфель на полу. Застёжка открыта. Из портфеля торчит бутылка водки, а рядом на полу лежит он.
   Испугался – чуть в штаны не наложил. Ведь это даже не тюрьма – сразу расстрел – без суда и следствия – циничная измена Родине.
   Протрезвел в момент.
   Достал из портфеля водку. Залпом прямо из горлышка сразу полбутылки выпил, а хмель не берёт. Хотел сразу сдаться, но передумал, начальника пожалел. Его бы тоже расстреляли. Решил подождать, посмотреть, что будет. Сделанного не воротишь, а будущее – прерогатива судьбы.
   Месяц, наверное, ночи не спал, вздрагивал от каждого шороха, всё ждал, что придут.
   Не пришли.
   Рассосалось.
   Даже телефон в этот месяц не звонил.
   Все как-то сразу обо мне забыли. Уволился и стал не нужен никому.
   Позвонили на второй месяц. – Бывший начальник и позвонил.
   – Да…, гульнули мы с тобой, Кузьмич, на славу, – сказала трубка его голосом. – Пол института разнесли, вторую разворовали. Но тебя никто не винит, вспоминают только добрым словом. Отдыхай, живи спокойно, всё замяли и все вопросы закрыты.
   И повесил трубку.
   Так и закончилась моя карьера служения Отечеству.
   Карьера закончилась, а «дрифташтепсель» остался, и оказалось, что остался не зря.
   – Ничего себе история, – сказал я.
   – Это только начало истории, – ответил дед. – Первые полтора месяца из двадцати пяти лет.
   – А было что-то и дальше?
   – Было, Володя, много чего было. Но для того, чтобы понять дальнейшее, необходимо спуститься по шкале времени в прошлое. Именно по шкале. С твоего позволения я буду использовать время, как вектор в системе координат.
   Я не понимал куда он клонит, пожал плечами, давая понять, что мне всё равно.
   – Когда рассматриваешь время так, подменяешь им одну из координат нашего пространства, окружающий мир теряет объём и становится плоским, – продолжал он. – Мне трудно это объяснить, не хватает образования. – Скорее всего, кажется плоским. Ведь наш разум способен воспринимать только три измерения. Дальше …, как же он мне объяснял …?
   – Кто объяснял?
   – Профессор один из нашего института. Сидели как-то давным-давно, выпивали, размышляли о принципах работы «дрифташтепселя», а он пытался ввести меня в курс дела. – Вспомнил. – Он говорил…

   Безумный профессор.

   – Плоскость, нанизанная на вектор времени – Представил? А теперь берём и мысленно ставим на эту плоскость что-нибудь малоподвижное, к примеру, дерево в горшке.
   – И что?
   – А то! Получается, что дерево растёт по вектору времени, но расположено по двум координатам, но дерево не плоское, мы знаем, что оно имеет три пространственные координаты. Мы просто временно заменили его высоту, на время.
   – Фигня какая-то, – не выдержал я.
   – Я, Володя, отреагировал также, а профессор на моё заявление отреагировал по-своему. Молча наполнил стаканы, заставил выпить и продолжил:
   – Теперь, – сказал он, – кладём дерево набок и меняем на вектор времени его ширину. Затем проделываем то же самое с длиной.
   Я всё ещё не понимал.
   Он наполнил стаканы снова.
   Мы чокнулись, выпили.
   А теперь приготовься, – сказал профессор, – сейчас я скажу самое главное. Если не готов, дай знать, выпьем ещё.
   Этот профессор, пил, как лошадь, я так не умел.
   Я хотел сказать, что готов, но уже не мог говорить и просто кивнул головой. Он же воспринял это, как знак и снова наполнил стаканы.
   Дальнейшее я помню смутно.
   В памяти отложилось лишь одно. – В результате наших умозрительных заключений – дерево размазывалось по трём пространственным плоскостям в пределах радиуса проекции «дрифташтепселя» на эти плоскости. А он, в свою очередь, влиял ещё и на время…. Иными словами, наш прибор, удивительным образом, может воздействовать сразу на четыре измерения, а время, одно из них….
   – Враньё! – воскликнул я.
   Но мой ответ ничуть профессора не смутил. Он с упрёком посмотрел на меня. Молча взял «дрифташтепсель», положил его на стол перед собой и схватился большим и указательным пальцем правой руки за один из двух длинных контактов синего цвета. Затем, точно также он взялся пальцами левой руки за второй длинный синий контакт.
   – Нужен третий контакт, – сказал профессор. – Короткий контакт, синего цвета. – Поэкспериментируй на досуге. Сейчас подключаться не буду – много выпил – стошнит. Но запомни, использовать можно только синие контакты.
   – А что будет, если взяться за красные контакты? – спросил я.
   – Может быть ничего, а может быть размажет по пространству. Лично я это не проверял. – Слишком рискованно. – Тех, кто попробовал я больше никогда не видел, – ответил учёный. – В этом «дрифташтепселе» главный принцип такой: красные контакты – материальный мир – синие – подсознание – подключаешься к синим – меняешь вектора виртуально, к красным – материально. Два длинных контакта – включаешь прибор в свою схему, замыкаешь на себя. Касаешься одного из четырёх коротких контактов, блокируешь один из векторов – длину, ширину, высоту-глубину или время. Пока работаешь с синими контактами – не страшно – всё на уровне подсознания. Человек машина сложная – возвращается потом в исходное состояние, главное с катушек не слететь и не пить перед экспериментом – не искажать работу мозга. Но только тронь красные – всё …, ситуация непредсказуема – меняется материальный мир, или, вернее, меняешь своё положение в материальном мире. – Куда занесёт? – Непонятно – Прошлое, будущее, вверх, вниз, вперёд, назад – предсказать невозможно. Я пробовал маркировать короткие контакты. Пробовал поочерёдно касаться разных синих коротких. – Ничего не вышло. – Меняются местами вектора. – Хитрый прибор. Может два дня быть на крайнем контакте время, а потом ни с того ни с сего там уже какой-то пространственный вектор и на остальных контактах тоже всё уже по-другому.
   Никакой стабильности нет.
   То каждый час вектора с места на место прыгают, то месяцами ничего не меняется. Тасует направления как шулер, а зачем, непонятно.
   Ты главное, Кузьмич, помни – касаться красных контактов нельзя, но это и непросто. – Специально для дебилов красные и синие контакты сделаны с противоположных сторон сферы.
   Аккуратно положил дрифташтепсель на стол синими контактами вверх, активировал прибор и спокойно работай с ним, сколько влезет.
   – Всё это интересно, – ответил я. – Но звучит очень неправдоподобно. Я деталей не знаю, но слышал, что этот прибор создан для космических кораблей и его функции…
   – Правильно говоришь, – перебил профессор. – Обеспечение дрифта в автоматическом режиме при уклонении от ракет противника. И контакты задействованы все. Синие на внутренний контур корабля, красные на внешнюю систему слежения. Четвёртый красный и синий маленькие контакты, выполнены, как вспомогательные, при отказе в работе одного из трёх других. Ни о каком векторе времени в описании прибора и речи нет. Теоретически он учитывает только три пространственные координаты.
   – Вот! И причём тогда…, – начал, было, я.
   – А при том! – перебил меня этот учёный. – Я тебе говорю не про теорию, а про практику. Рассказываю о дополнительных возможностях этого устройства – необыкновенном чуде. Рассказываю потому, что ты нормальный мужик, а ты делаешь морду кирпичом и не желаешь ничего воспринимать.
   – Но в это же невозможно поверить, необходимо убедиться!
   – На…, проверяй! – крикнул профессор и поставил дрифташтепсель прямо передо мной.
   А… будь, что будет, подумал я, лучше уж сразу развеять все сомнения, чем думать о них всю свою жизнь.
   Я схватился за длинные синие контакты, как показывал профессор.
   Он внимательно наблюдал за мной.
   Но дальше этого дело не пошло, я засомневался.
   Что делать дальше, профессор толком не объяснил. Перед моими глазами было четыре маленьких контакта. К какому из них лучше всего прикасаться я не знал. Не мог сообразить и как.
   – Прикасайся к любому! – видя мои сомнения, выкрикнул учёный. – Но не пальцами рук – не сработает. Можно носом или языком. Ещё лучше приделать к маленькому контакту провод со стальной пластинкой. Пластину положить на стул и сесть на неё голой жопой. Вариантов море. Можно провод и на конец намотать. – Лучший вариант – на неделю стояк обеспечишь.
   И он рассмеялся в голос, сгибаясь пополам, закрывая от удовольствия глаза.
   Но мне, честно говоря, было не до смеха. Я не очень-то воспринимал тупые шутки этого придурка.
   Я боялся, но и отступить от задуманного было нельзя.
   Этот профессор хоть и был ненормальным, но задел меня за живое. Если бы я спасовал, то, возможно, уже никогда не смог бы избавиться от своего страха.
   Я мысленно сосчитал до трёх и легонько ткнулся носом в один из маленьких контактов, закрыв при этом глаза.
   Выждал паузу. Понял, что ничего необычного не чувствую.
   – А ты молодец, – сказал профессор совершенно серьёзным голосом. – Не испугался. Ладно, поднимайся.
   – Я подпрыгнул, как ужаленный, краснея от накатившей злости. Если этот псих меня обманул…
   – Успокойся Кузьмич, – сказал профессор. – То, что касается прибора – правда. Тут никакой шутки нет. И про пластинку к голой жопе, кстати, тоже. Всегда лучше наблюдать за происходящим, а не тыкаться мордой в стол.
   Я всё ещё с недоверием и зло смотрел на него.
   Он же протянул через стол руку, взял «дрифташтепсель» и сунул его в карман.
   – Не сработало потому, – сказал он, улыбаясь, – что ты забыл его активировать.
   – Сука, – невольно вырвалось у меня.
   – Не переживай, что ни делается – к лучшему. Такие эксперименты нужно проводить на трезвую голову. Через недельку повторим.
   Я всё ещё пребывал в некоторой растерянности и поэтому ничего не ответил.
   – Как там у нас? Осталось что? – спросил профессор, глядя на початую бутылку водки.
   – Немного есть, – ответил я.
   – Наливай.
   Дальше мы просто пили.
   ***
   – Это было моё первое знакомство с уникальным прибором, – сказал дед. – И состоялось оно в 1981 году. Тогда я и предположить не мог, что следующий раз, когда мне удастся взять «дрифташтепсель» в руки, будет только через пять лет в 1986 году.
   – Как? Вы же с профессором собирались через неделю повторить эксперимент? – спросил я.
   – Уволили профессора. Недели не прошло, как загремел в дурдом. По слухам белая горячка. Но лично я думаю, что он активировал прибор в пьяном виде. Исказил работу мозга и не смог после эксперимента полностью восстановиться.
   – А без него? Ты ведь уже знал, что и как активировать?
   – Без него, Володя, было никак. Профессор на тот момент был единственной ниточкой, связывающей меня с «дрифташтепселем». Не забывай, что я работал в сверхсекретном учреждении. И хотя на тот момент проработал в нём больше тридцати лет, но кто я был? – Ответственный работник по хозяйственной части. – Ни учёный, ни разработчик и даже не испытатель. – Допуск, правда, был почти ко всему, но занимался я материально-техническим обеспечением и отгрузкой готовой продукции. Дрифташтепсель, в 1981-ом году был в стадии доработки. К готовой продукции не относился. Засекречен – дальше некуда. К нему у меня доступа не было. Я и знать то о нём знал только понаслышке. О нём, вообще, почти никто и ничего не знал. Ходили слухи, что есть такой прибор, который способен вывести любой космический челнок из-под ракетного удара. Но если бы не профессор, которому я в своё время нормально помог с платиновыми припоями, я не узнал бы никаких подробностей о нём. И уж тем более, не держал бы его в руках.
   – Странно, как-то. Зачем этот профессор, вообще, рассказывал о нём?
   – Это, действительно, странно. И не только странно, но и опасно. Но в прошлом веке люди были более открыты и доверяли друг другу. И хотя мы были с ним разные и встретились исключительно по работе, но почувствовали некое родство душ. Ему хотелось поделиться, а я умел слушать, вот он и…
   – Напились наверно, вот он и проболтался.
   – Было дело. Выпивали. Ты подметил верно. И началось всё с того, что он должен был проставиться за платину. Формальность, но так было только в первый раз. Нам сразу понравилось общаться друг с другом, а водка вовсе не была главным – так…, сопутствующий беседе напиток, для нужной энергетики.
   Мы подружились сразу.
   Даже в тот, самый первый раз, если тебе интересно, разговорились так, что не хватило, а вторую бутылку в знак нашей дружбы я уже покупал на свои…. Кстати, в тот день он ни слова не сказал о «дрифташтепселе».
   Проболтался ли он, захотел ли по дружбе поделиться, я не знаю, но за язык я его не тянул, хотя и знал, что он участвует в разработке хитрого сверхсекретного прибора. Любые рассказы о нём, уже преступление, я не имел права даже спрашивать его ни о каких дрифташтепселях – с друзьями так не поступают. Где-то через три месяца после нашего знакомства, когда он решил мне о нём рассказать, я даже его останавливал и…
   – Так этот прибор не профессор изобрёл? – с удивлением спросил я.
   – Не профессор.
   – А кто?
   – Его ученик.
   – И что с ним стало?
   – М…м…, не знаю, как и сказать.
   – Слушай дед. Хватит темнить. Самое интересное скрываешь. Ведь этот ученик наиважнейший персонаж истории. Он изобрёл этот твой дрифташтепсель, и именно он знает о нём всё. Бросай свои шпионские штучки и рассказывай всё подробно.
   – Зацепило, Володя? – Ладно, расскажу. Увидишь, как люди жили. Иногда это полезно, а учитывая, что они не меняются, а всего лишь меняют способы маскировки…
   – Хорош уже, а? – Давай поконкретней…
   – Не груби деду.
   – Прости, но сам должен понимать. Уводишь в сторону – нить повествования теряется.
   – Всё равно обрывать деда не смей! Мне лучше знать, что тебе нужно услышать, а что нет.
   Он насупился. Потянулся за чашкой.
   А я, почувствовал себя виноватым. Он и правда зацепил меня своей историей, и я совершенно забыл, что ему уже очень много лет и вёл себя совершенно недопустимо.
   – Дед извини.
   – Ладно, – ответил он, махнул рукой, не глядя на меня.
   – Может кофейку с бутербродиком?
   – Не хочу, Володя.
   Я встал из-за стола, подошёл к нему, обнял за плечи. Прижался к его колючей щеке.
   – Так что там ученик? – шепнул ему на ухо.
   Кузьмич, улыбаясь, искоса посмотрел на меня.
   – Ну, ты Володька и хитрован, знаешь, как подходить к деду. Ладно, давай свои бутерброды.
   Мы немного перекусили, и дед снова подобрел. Встал, взял со стола свою кружку.
   – Пойду ещё кофейку сделаю, – сказал он, – тебе не налить?
   – Нет, – ответил я.
   – Так на чём мы там остановились? – спросил он.
   – Профессор и его ученик.
   – Да… Профессор этот – тот ещё был фрукт, – продолжил Кузьмич свой рассказ, вернувшись за стол. – Негодяй одним словом. Взять хотя бы этот килограмм платины на припои. Ведь наверняка половину налево спихнул, но даже не поделился. Купил бутылку водки и думает всё…, хватит Кузьмичу. Можно подумать я водку купить не могу и ничего не понимаю. А я понимаю! И не только понимаю, но и считаю неплохо. – Набил деньгами карманы – гад, за казённый счёт. Я подставился, а он проставился.
   – Так и не пил бы с ним.
   – Как, Володя, не пить? – Обидится человек, а собеседник он хороший. Интересно и очень поучительно рассказывает. Опять же, если бы не пил, не видать мне «дрифташтепселя», как своих ушей.
   – А ученик?
   – Какой ученик?
   – Ученик профессора.
   – О нём ничего сказать не могу. Я с ним не пил. Не был даже знаком.
   – Слушай дед, может, хватит про водку. Мы про прибор говорили. Как ты можешь ничего не знать об ученике профессора, если сам только что говорил, что тот и изобрёл «дрифташтепсель».
   – Это да! Изобрёл. Профессор пьяный проговорился, когда прибор показывал. Ещё хохотал, что мол молодой и одарённый придумал, а все лавры и почёт ему.
   Сволочь он – этот профессор, хоть и учёный. Задвинул гениального парня, своего ученика, в дальний угол, где его было и не видно, и не слышно. А сам, как сыр в масле …. То платину продаст, то премию получит. А гения в чёрном теле держал. Но Бог, он правду видит. Недаром у этого профессора мозг заклинило. – В дурдоме ему самое место. – Там, в смирительной рубашке, под замком, быстро от жадности лечат. По слухам, он до сих пор там.
   – Нет, так мы дед, не продвинемся, – немного нервно сказал я. – Давай не будем отвлекаться. Нам необходимо собрать всю имеющуюся информацию об уникальном приборе.
   Вот, например, этот ученик, он же наверняка всё ещё работает в вашем секретном институте.
   Если он был молодой и даже, если и не очень молодой – пусть тридцатилетний – сейчас ему ещё шестидесяти нет. Он же за эти годы этот свой прибор полностью изучил. Нужно поговорить с ним и сразу всё станет ясно.
   – Ничего не выйдет Володя. Сгинул он. Ещё профессор здоров был, а парень уже исчез. Сожрал учёный псих своего ученика. Толкнул на необдуманный поступок. Схватился парень от отчаяния за красные контакты и поминай, как звали.
   – Плохо…, – мрачно ответил я. – Теперь никто не сможет помочь понять, что к чему.
   – Не дрейфь, Володька – разберёмся, – бодро ответил дед. – У нас в руках дрифташтепсель – определим всё опытным путём.
   – Похоже, ничего другого не остаётся, – согласился я. – Страшно конечно, но…
   – Новое дело всегда страшно, – перебил дед. – Но ничего…, мы потихонечку, аккуратно, авось и пронесёт.
   – Только это…, дед…, я голой задницей на пластину не сяду. – Неловко как-то.
   – Не хуже, чем голый провод на конец наматывать, – рассмеялся дед. – А носом или языком – вообще, несолидно и не увидишь ничего. Если стесняешься, одень сверху штаны, а провод подключения, через ширинку пропустим. На хозяйство твоё оденем резиновую перчатку – тебе ещё детей делать, мало ли что.
   – Ладно, – немного подумав, согласился я.
   И тут меня осенило.
   – Дед, а ты же говорил, что вторая твоя встреча с дрифташтепселем состоялась в 1986 году. Что-то мы мимо этого факта лихо с тобой проскочили. И ты, как будто бы и забыл. Опять темнишь? Не рассказываешь….
   – Да там, Володя, нечего рассказывать. В 1986 году первая версия дрифташтепселя была разработана окончательно, и он из опытного образца перешёл в разряд готовой продукции. Было изготовлено десять штук и передано мне на ответственное хранение. Всё упаковано, опломбировано, но я добился того, чтобы один экземпляр распечатали, под предлогом, что мне нужно проверить, что принимаю на хранение. Рассчитывал, что при всеобщем бардаке обратно нормально упаковать забудут, и я с этой штукой потом поэкспериментирую на досуге.
   Какое там.
   В присутствии охраны распечатали одну из десяти ячеек стального бронированного контейнера с дрифташтепселями – случайную ячейку, ту, что выбрал я.
   Начальник охраны вынул из этой ячейки мини сейф с электронным и механическим замками. Открыл и тот, и другой. Откинул крышку. К прибору, уложенному на мягкую подложку, он даже прикасаться не стал. Кивнул головой, разрешая взять и сказал – Можешь брать, осматривать. Только ради бога, Кузьмич, аккуратней и от кнопки активации держись подальше. Пойдёт что-то не так, за этот прибор башку оторвут.
   – Действительно, крутая значит штука, – вставил я.
   – Круче не бывает, – поддержал Кузьмич. – Платину так не охраняли. На платину, если с этим прибором сравнивать, вообще, всем было плевать. А тут…
   – Ладно, и как ощущения? – спросил я, видя, что деда опять заносит.
   – А что ощущения? – Нормально. Покрутил прибор в руках для вида и сунул обратно. Сказал начальнику охраны, чтобы запаковывал и отошёл в сторону, чтобы случайно не увидеть код от замков. Испугался немного, но внешне этого не показал. Когда ячейку контейнера запаяли, позвал двух грузчиков и переместил контейнер на склад.
   – И не было соблазна попробовать открыть этот контейнер? – спросил я.
   – Если честно, соблазн был. Сам подумай, если уж этот прибор охраняют в десять раз лучше платины, стоит он, наверное, баснословно. – Пару дрифташтепселей взять, и на всю жизнь обеспечен, думал я тогда. – Дурак, от жадности чуть голову не потерял, хорошо, страх оказался сильнее, а то, точно остался бы без головы – впаяли бы измену Родине…
   – Я имел в виду возможности прибора, – чуть нервно осадил деда я.
   – Возможности тоже конечно, – ответил он. – Но, когда речь идёт о таких деньгах, какие к чёрту возможности? – Я же молодой тогда ещё был – чуть больше пятидесяти. Семьи не было, вот и прикидывал варианты. Жизнь ведь она, Володя, не вечна, не успеешь оглянуться – спишут со счетов и окажешься на помойке.
   – Причём тут помойка?
   – А при том! Живём, как по лезвию бритвы ходим, платину своими руками психу отдал, а судьба дрифташтепсели подсовывает, вот и задумался.
   – Пойду-ка ещё кофейку подолью, – добавил он, отводя от меня глаза.
   Вот зараза, подумал я. – Да, он же там втихаря вместо кофе что-то другое, покрепче, подливает.
   – Слушай дед, а с внуком не хочешь поделиться? – спросил я.
   – Тоже, Володенька, кофейку захотел?
   – Захотел. Только такого же, как у тебя.
   Он оглянулся настороженно, понял, что раскусили. Улыбнулся.
   – Тебе нельзя. Сестра, то есть, бабушка твоя ругаться будет, скажет, спаиваю внука.
   – Да ладно тебе, мне уже двадцать пять лет. Бабушка меня всякого видела, а напиваться никто и не собирается. Грамм пятьдесят, если бы коньячка, за компанию с тобой.
   – Так я его родимого и добавляю в кофеёк. Пристрастился в последнее время, но доктора говорят даже полезно, если в меру. Да только где она мера-то – у каждого своя. Ладно, давай кружку подолью.
   – Мне лучше отдельно, не люблю смешивать, – ответил я.
   – Значит, вприкуску с кофе любишь – тоже вариант. Только у меня рюмок нет, если в стакан налью нормально?
   – Нормально, но чуть-чуть.
   Кузьмич вернулся за стол. Поставил перед собой кружку, в которой плескалось прилично, а передо мной стакан, наполненный на две трети.
   – Дед, я же просил чуть-чуть.
   – Это и есть чуть-чуть, сам говорил, что тебе уже двадцать пять. А прыгать туда-сюда за добавкой, только отвлекаться, да и тяжеловато, не забывай, сколько мне лет.
   Я кивнул головой. – С логикой деда спорить было трудно. В любом случае, меня никто не заставлял пить всё.
   – Ладно, давай понемногу за встречу, – сказал дед, поднимая кружку.
   Я поднял стакан, чокнулся с ним и сделал пару глотков.
   Так вот, Володя, – продолжил свой рассказ Кузьмич. – Ты меня за те мои мысли не осуждай. Я пожил на этом свете достаточно. Многое видел, многое знаю. Вагонами воровали и всё сходило с рук. А я хоть и работал по материальной части всегда оставался честным человеком и меру свою знал. Ну дрогнула рука, мысль проскользнула и что? Кто без греха?
   – Да я и не осуждаю, – сказал я, прекрасно помня, что ещё несколько минут назад осуждал.
   И от своих мыслей и слов мне сделалось стыдно.
   – Прости дед, – добавил я. – Кто я такой, чтобы тебя осуждать? – Я же очень тебя люблю. Дай я тебя обниму.
   И я с твёрдым намерением обнять и расцеловать старика, стал подниматься из-за стола.
   – Сиди уж. Я тоже тебя люблю. Понял, Володя и молодец. Давай лучше выпьем ещё немного, но не налегай, разговор предстоит длинный.
   Мы выпили ещё.
   И Кузьмич продолжил свой рассказ.
   – Да…, – протянул он задумчиво, – 1986 год. – Год крушения мечты.
   «Дрифташтепсели» спрятали в бронированный ящик, особых перспектив не было. Перемены всякие замаячили и добавили ненужной неопределённости. Всё куда-то покатилось, но совсем не в лучшую сторону.
   Программа многоразовых космических кораблей начала сворачиваться и, как следствие, финансирование института урезали, а как печальный факт, исчезли доплаты и премии и дополнительных возможностей не стало.
   Но «дрифташтепсели» продолжали клепать.
   Было выпущено ещё три версии.
   С интервалом чуть больше года на склад готовой продукции попадал очередной бронированный ящик.
   – А этот какой? – Я кивнул на дрифташтепсель всё ещё лежащий на столе между нами.
   – А это, Володя, самый лучший – четвёртого поколения – модернизированы контакты, шесть степеней защиты от окружающей среды, кнопка плавной активации с возможностью экстренной автоматической блокировки при сбоях систем корабля. Начинка – не знаю, но думаю, тоже усовершенствована. В любом случае, спаяна на платине, не то, что у ворюги профессора – на олове.
   Этот прибор, Володя, вершина инженерной мысли – совершенный продукт – результат кропотливой работы множества прекрасных людей по доведению гениального изобретения до совершенства. – Последний достойный аппарат прошлой эпохи. Выпущен, как я тебе уже говорил, в 1990-ом году, за три месяца до моей пенсии.
   До сих пор удивляюсь, как это, вообще, могло произойти. Денег в институте уже практически не было – исключительно, на голом энтузиазме, при полной самоотдаче людей.
   – И вашего покорного слуги тоже, – добавил он, имея в виду себя.
   Он печально посмотрел на меня, склонил голову и сказал:
   – За это просто необходимо выпить! И выпить стоя, и до дна.
   – Дед, если стоя трудно – сиди, никто не обидится.
   – Нет, Володенька, только стоя. Труд людей уважать надо, а как выпьем садиться уже не обязательно. Будет маленькая просьба.
   Мы выпили, и я остался стоять, глядя на деда, который сел обратно за стол.
   – Просьба такая, – сказал Кузьмич. – Там у плиты, в правом верхнем ящике стоит початая бутылка коньяка. Тащи её сюда. Рядом стоит целая, её тоже прихвати.
   – Не многовато дед?
   – Этого мы с тобой, внук, знать не можем. Неси их сюда, а там разберёмся. Хуже если не хватит. – Придётся в комнату идти, но там не коньяк, а смешивать не хотелось бы.
   Кузьмич, как всегда был очень логичен, и я в точности выполнил всё, что он говорил.
   Початую бутылку мы допили почти сразу.
   Дед никак не мог собраться с мыслями, чтобы продолжить свой рассказ. Пауза затягивалась, мы пили коньяк и заполняли паузу короткими репликами.
   – Ну что ещё по одной?
   – Давай.
   – А что было дальше?
   – Ну, как меня провожали на пенсию я уже, рассказывал, а после …. Давай, Володя ещё по чуть-чуть.
   – Ладно, давай.
   – А вот…
   – Погоди, Володя, потерпи немного, мне нужно сосредоточиться.
   Наконец Кузьмич был готов.
   Решительно посмотрел на меня.
   Взял пустую бутылку и поставил её под стол.
   Взял полную и открыл.
   Налил мне в стакан на три пальца.
   Примерно столько же плеснул себе в кружку.
   Молча поднял её, дождался, когда я подниму свой стакан, с силой чокнулся со мной и ни слова, не говоря – выпил. Я последовал его примеру.
   – Я решился поведать тебе всё! – с силой в голосе сказал Кузьмич. – По-другому никак, может быть, в последний раз пьём и между нами должна остаться только правда.
   – Да, брось ты дед. Почему последний? Мы с тобой ещё сто….
   – Не перебивай Володя. Извини. Лучше послушай. – Забудь всё, что я говорил.
   – Как? Что-то я не понял? Ты это о чём?
   – Обо всём том, что я рассказал тебе, начиная с 1990 -го года. То, что я рассказал до этой даты, более-менее, правда.
   Я с удивлением смотрел на него.
   В моём не очень трезвом мозгу крутилась одна единственная мысль – Ну, ни хрена дед выдал. При этом объяснить, что эта мысль значит, я бы, наверное, не смог.
   – Вернее, не совсем так, – добавил дед. – Цепь событий, описанная мной, в целом соответствует направлению и координатам, как пространственных векторов, так и вектора времени, но вот детали, из которых эти события складываются – несколько различаются.
   – И что это значит? – всё ещё не понял я.
   – Сейчас объясню. – Вот перед нами лежит «дрифташтепсель». Он образца 1990 -го года, четвёртого поколения, как я и говорил, но попал он ко мне иначе. Никто мне его не подкладывал.
   – А какая собственно разница, как он к тебе попал? Зачем ты мне об этом говоришь? Зачем выглядеть в моих глазах хуже, чем ты есть? – Некоторые вещи, как ты и говорил, мне знать вовсе необязательно. Вот он прибор, уже здесь, давай просто разбираться с ним. Расскажешь, всё, что о нём знаешь, а потом мы с ним поэкспериментируем.
   – Нет, Володя, ты ошибаешься. Сейчас мне трудно объяснить почему, но чуть позже ты сам всё поймёшь. Одно могу сказать точно – нужна только, правда. Но я готов согласиться, что в данный момент с ней можно и повременить.
   – Да и вообще забыть! – выкрикнул я, немного устав от терзаний и разглагольствований деда. – Лучше кратенько рассказать, что было дальше, и лучше только то, что касается «дрифташтепселя».
   – Дальше я ушёл на пенсию и вся моя последующая жизнь только с ним и связана. А что касается того, как и что мне говорить, вне зависимости от твоих предпочтений, будет высказано. – Выдам по полной программе! А если не согласен – можешь проваливать прямо сейчас! И нечего мне хамить!
   Я молча встал, собираясь сделать так, как он предлагал. У меня тоже какая-никакая, но гордость есть.
   – Так и пойдёшь? – спросил дед.
   Я молча пожал плечами.
   – А на посошок?
   – На посошок можно.
   Дед налил мне в стакан грамм пятьдесят, плеснул себе.
   – За единство и борьбу противоположностей! – выдал он тост.
   Мы выпили.
   Пошла хорошо.
   – Ты должен понимать, – сказал дед. – Всё, что я рассказываю очень серьёзно, как и очень опасно. И я пытался оградить тебя от ненужной информации и проблем. От того и не договаривал, от того приходилось, иногда лукавить. Проще всего сказать – Вот «дрифташтепсель» – хватайся за контакты, тыкайся в него носом и дрочись с ним сам, как захочешь…
   – Так и я о том же! Давай упростим. – Только главное и по существу, – не удержался я, прерывая деда.
   – Да не получается так, дурья башка! Битый час объясняю. – Вреда от таких объяснений будет больше, чем пользы.
   – Мне просто непонятно становится, о чём мы, вообще говорим, – ответил я. – Пообщаться, конечно, приятно, тем более видимся редко, но раз уж выбрали тему, давай попробуем по существу…
   – А это, Володенька, и есть по существу. Вот ты говоришь – правда не нужна. Да я и сам – старый дурак полчаса назад так думал. Считал, что не нужно забивать мозг внука лишней информацией. А получается, что? – Полная ерунда получается. – Со временем, ты всё равно правду узнаешь и хорошо, если просто узнаешь, а не наткнёшься на эту правду, как на острый нож. Думая, что с этим прибором всё тихо и хорошо. Считая, что дед Кузьмич уладил все, связанные с ним неприятности. Поймёшь, что это не так, да только поздно будет – накроют, пикнуть не успеешь. Или ещё …, напоровшись на правду, поймёшь, что я тебе врал? – Возненавидишь меня, подумаешь, что я врал тебе во всём, забросишь «дрифташтепсель» на антресоли и забудешь о нём. А мне бы очень хотелось, чтобы этот прибор послужил и тебе, твоей семье, твоим детям.
   Дед закрыл лицо ладонью правой руки и мне показалось, что заплакал.
   – Эй, Кузьмич, – тихонько позвал я. – Ты что расстроился?
   Тишина.
   – Конечно, послужит этот прибор …, а если будет, что непонятно, мы всегда обратимся к тебе. За советами, за объяснениями, – добавил я не очень уверенно.
   – Так я тебе и поверил, – не убирая ладонь от лица, ответил Кузьмич. – Если уж сейчас рот затыкаешь, что потом будет?
   – Да нормально будет. Ладно, прости, не сердись.
   – Придёте ко мне за объяснениями своими, – словно не слыша, грустно продолжил дед, – а спрашивать уже и некого. – Нет Кузьмича – Сгинул – Пропал при таинственных обстоятельствах, как ученик ненормального профессора. – Пропал, и унёс с собой свою тайну.
   – Не говори глупости, дед. Ты ещё сто лет проживёшь!
   – А я и не собираюсь умирать! Я тебе про исчезновения толкую, – совершенно нормальным голосом ответил Кузьмич.
   – Ты это про красные контакты, о которых профессор рассказывал? – машинально спросил я, кивнув на прибор.
   – Дурак он твой профессор! – Ни черта он не знал, хоть и учёный был. Я сам до всего дошёл. Методом проб и ошибок. Подвергая себя смертельному риску.
   – Расскажешь? – взволнованного спросил я.
   – Конечно, расскажу! Для чего мы, по-твоему, тут пьём? Но всё по порядку – Наливай.
   Я разлил остатки коньяка из второй бутылки, считая, что с алкоголем лучше покончить сразу, и потом уже не отвлекаться, и разобраться с прибором.
   Получилось прилично.
   – Под такую дозу, нормальный тост должен быть, – сказал дед. – Давай выпьем, Володя, за шипы и розы в научных познаниях. И выпьем до дна.
   – Согласен, – ответил я и чокнулся с дедом.
   И мы выпили до дна.

   Сон Володи.

   Дальше я, видимо, заснул потому что рядом с Кузьмичом напротив меня оказался бородатый человек в очках и белом халате.
   Человек пристально разглядывал меня сквозь линзы своих очков. Кузьмич задумчиво улыбался, глядя в сторону.
   Я догадался, что человек в белом халате чокнутый профессор, но как он оказался в квартире моего деда, оставалось загадкой.
   – Это он? – спросил профессор у Кузьмича.
   – Он самый, – ответил Кузьмич. – Смышлёный парнишка, мой двоюродный внук, тоже болеет за науку, мечтает поучаствовать в эксперименте.
   – Это правда молодой человек? – спросил человек в халате.
   Я неуверенно пожал плечами.
   – Вы должны быть уверены на все сто, – добавил профессор. – Для чистоты эксперимента, желательно ваше добровольное участие. Ну, так как?
   – Согласен, – тихо и неуверенно ответил я, вспоминая, что, действительно, совсем недавно сам хотел испытать прибор.
   – Предупреждаю! – с нажимом сказал учёный. – Эксперимент будет жёсткий! Права на ошибку у нас нет. Возможно, это билет в один конец. Но если не мы, то кто? – Пройдёмся сразу по красным контактам.
   – А может быть сначала с синих начнём? – спросил я, пробуя смягчить эксперимент.
   – Нет времени, – сурово ответил профессор. – Нужно срочно отправиться и найти моего ученика.
   – Но я с ним даже не знаком? – возразил я.
   – Вы его узнаете сразу. Ошибиться невозможно, там кроме него никого нет. И не забивайте голову всякой чепухой, не о том думаете молодой человек, туда ещё добраться надо. Не скрою – это пока не удавалось никому. – Будете первым. Особо волноваться нечего, я усовершенствовал жопные контакты и теперь ошибка исключена. Шипы и розы, как любит повторять ваш дедушка.
   С этими словами он вытащил из-под стола металлическую пластину с припаянным к ней проводом. Пластина щетинилась густо посаженными острыми стальными иглами сантиметра по три длиной.
   – Зато можно штаны не снимать, – добавил он.
   – Это правильное решение, а то он стесняется, – высказался Кузьмич и рассмеялся.
   – Но я не хочу! – крикнул я.
   – Поздно метаться! – рявкнул профессор. – Решение принято и обжалованию не подлежит!
   Я вскочил из-за стола.
   – Кузьмич лови его, уйдёт! – завопил учёный.
   – Да разве его поймаешь? – сказал Кузьмич, медленно поднимаясь из-за стола, и хохоча, как ненормальный. – Он шустрый, весь в меня.
   Я от страха не соображал, что делаю.
   Побежал вокруг стола к своему деду и со всего разгона врезался в него. Он даже не покачнулся. Мне показалось, что он словно из камня, и я сильно об него ударился, упал прямо у его ног и от боли закрыл глаза.
   Когда я их открыл, Кузьмич глыбой возвышался надо мной и по-прежнему хохотал.
   – Смешно тебе да? – выкрикнул я.
   – Не ударился Володя? – спросил дед, всё ещё улыбаясь, помогая мне подняться.
   – А где профессор? – спросил я.
   – А где ему быть? – Надеюсь в дурдоме до сих пор – ворюга.
   Тут до меня дошло, что я просто уснул, а во сне рухнул со стула.
   – А что смешного? – спросил я.
   – Позвонил твоей бабушке пока ты дремал, сказал, что ты переночуешь у меня.
   – И что?
   – Она стала спрашивать – Что, да как? – А я взял и выдал – «Дрифташтепсель»!
   – А что тут смешного-то?
   – Кому как, – ответил дед. – Сверхсекретное слово по телефону, походя… Двадцать пять лет терпел – уже смешно, да и ей наверняка ничего непонятно, представил, её лицо.
   – Сейчас все родственники приедут сюда спасать меня от ненормального деда, – сказал я.
   – Не волнуйся, не приедут, я сказал, что мы на даче, – ответил дед и снова расхохотался.
   У меня, наверное, округлились глаза.
   – Ладно, не дёргайся, – поспешил добавить дед. – Пошутил про дачу. И бабушку твою успокоил. Сказал, что этот «дрифташтепсель», современный сленг, пообещал, что завтра объясню. Так что всё нормально. Уже передала по цепочке нужную информацию. Можем продолжать.
   И он скосил глаза в сторону стола, на котором стояли две целые бутылки водки и два чистых гранёных стакана.
   Принёс водку из комнаты – зараза и даже со стаканчиками подсуетился, пока я был в отключке, подумал я. – Представил, что водку нужно будет выпить и даже застонал.
   – Что такое Володя? – спросил дед. – Если не хочешь, не пей – у нас демократия. Закруглимся и пойдём спать, а с прибором потом как-нибудь разберёмся.
   Потом, может оказаться и никогда, подумал я. – Утром проснёмся с больной головой, будет не до разговоров. Потом закрутятся дела, замотают. Куда-то придётся бежать, что-то делать. Суета покроет всё липким туманом. А то, что рассказывал дед, будет казаться совершенно нереальным. – Оно и сейчас таким кажется.
   Идти спать нельзя, понял я. – Пока не испытаю прибор, точно нельзя. Иначе завтра сам себе не поверю.
   – Только давай, дед, так, – сказал я. – Выпьем по чуть-чуть и испытаем прибор, а с разговорами посмотрим – будут силы, поговорим. Нет – пойдём спать.
   Кузьмич нахмурился.
   – Не хочу, Володенька, снова тебя обижать, – ответил он тихо и очень внушительно, отсекая любые мои возражения. – Правила здесь устанавливаю я! А они просты – Как скажу, так и будет! А возвращаясь к конкретике, объясню – Вот ты рвёшься проводить эксперимент, а какие контакты, извините, будем щупать? – Что ты от этого эксперимента ждёшь? – Зачем тебе это, вообще, надо? – Уверен, ответов на эти вопросы у тебя нет. А почему? – Тут тоже всё просто. – Ты не знаком с теорией. И потому повторю – Ты выслушаешь всё, что я тебе скажу, иначе, хрен тебе, а не прибор. И сердиться не надо. Я не из стариковской вредности так говорю. Так говорит мой опыт. А вот то, что ты предложил по чуть-чуть – одобряю. У меня и солёные огурчики есть. Ты наливай пока, а я принесу.
   Дед поднялся из-за стола и заковылял к холодильнику.
   Я взял первую бутылку, свинтил пробку, налил в каждый стакан грамм по сто.
   Дед вернулся, поставил на стол открытую трёхлитровую банку с огурцами.
   – Правильная доза, – сказал он, глядя на стаканы. – Торопиться нам некуда, история только начинается. А огурчики, не стесняйся, бери из банки прямо рукой. Под водку – можно. Под водочку, никакая инфекция не страшна.
   Мы выпили, похрустели ароматным огурчиком. Водка пробежала по пищеводу приятным теплом и нормально прижилась.
   Дед задумался и сказал:
   – Остался я, Володя, совсем один.
   – Дед, у тебя есть я.
   – Это сейчас, – ответил он. – А в 1990 —ом, когда я вышел на пенсию, тебя ещё и на свете не было. У бабушки твоей, моей сестры – своя семья – виделись редко. Верных друзей не нажил – так, собутыльники одни, товарищи по работе. – Не стало работы и товарищей не стало. Веришь, чуть руки на себя не наложил. Если бы не «дрифташтепсель», всё, хана бы деду пришла.
   Я молчал, видел, что Кузьмич не ждёт от меня ответа, а просто размышляет вслух. Ему требовалось выговориться, а помочь ему я мог только тем, что послушать.

   Рассказ Кузьмича.

   – Смотрел я на свой «дрифташтепсель» и вся жизнь моя, Володька, в его блестящей сфере отражалась, – с грустной улыбкой рассказывал дед. – Вспоминал, как глупым пацаном пришёл устраиваться на секретный завод. Такой же, как и ты был шустрый и несдержанный. Всё мечтал о чём-то необычном.
   Вот и домечтался.
   Приняли на завод, оформили подписку о неразглашении. Тогда о космосе никто и не думал, но секретности хватало. – Что на заводе выпускают? Какие детали, приборы? – Никто толком не знал. – В каждый цех – свой допуск. В каждом цехе свои зоны секретности. Просто так не пройдёшь. Кордоны, откатные двери с кодовыми замками, охранники с собаками. Где невозможно секреты спрятать и отсечь от любопытных глаз, а проходы обеспечить надо – сделаны закрытые коридоры – лабиринты. Где и этого не сделать – проход с повязкой на глазах.
   Страшное дело.
   Несколько человек, которых я знал и у которых просто свалилась повязка с глаз, я больше никогда уже не видел.
   Ужас, Володька, но привыкаешь ко всему.
   И что самое страшное, мне даже нравилось, хотя кто я был – катал на раздолбанной тачке порошок, из которого потом при помощи термообработки делали корпуса для деталей. – Для чего-то более серьёзного на этом заводе нужно было ещё дорасти. Первые несколько лет там не доверяли. Правда, платили хорошо, да ещё и приплачивали и за риск, и за секретность, и за вредность – порошок ядовитый был.
   Я ведь, Володя, учиться хотел, думал, учёным стану, но не сложилось, может и к лучшему – сидел бы сейчас в дурдоме, как чокнутый профессор, а так ничего, пронесло – вот он я – бодр и весел.
   Кузьмич легонько хлопнул себя по груди правой рукой, грустно рассмеялся, взял бутылку и налил по пол стакана.
   Мы выпили.
   – Ведь я, Володя, прошёл путь от самых низов, – продолжал он. – Через два года стал варщиком корпусов, через пять уже доводил эти корпуса до кондиции, через десять перешёл в службу контроля и стал на приёмку готовой продукции. Через пятнадцать лет появилась вакансия в службе снабжения и реализации – перешёл, да так и остался. Дослужился до начальника.
   Ты и представить не можешь, с какими людьми приходилось выпивать. – Большими, настоящими людьми – из высшего эшелона власти…
   Но и им без Кузьмича было никак.
   Придут бывало, представятся и выкатят просьбу или просьбочку – уваж мол, Кузьмич, помоги. А почему? – А потому, что у Кузьмича связи. – Доверять стали Кузьмичу.
   А доверие, Володя, страшная сила. Там, где доверие, там и возможности, да и деньги там. Заслужить доверие очень сложно, а потерять можно в один день.
   Я вот сумел сделать и то и другое.
   Эх…, да что там!
   Кузьмич снова потянулся к бутылке. Я его опередил. Хотел налить по чуть-чуть, но неожиданно для себя, наполнил стаканы на две трети.
   – Уважаю, – пробасил Кузьмич.
   Поднял свой стакан, приветствуя меня, и выпил до дна.
   Я последовал его примеру.
   – Вот ведь жизнь, – продолжил дед. – Годами идёт себе, не предвещая ничего плохого, а потом в одночасье – бац и ты по уши в дерьме.
   Ошибся я, Володя, в 1981 —ом.
   – Это, когда профессор «дрифташтепсель» показывал? – спросил я.
   – За три месяца до этого.
   Пришёл ко мне в кабинет этот самый профессор и попросил килограмм платины на припои для своей лаборатории. Я мог эту проблему решить. Я много чего мог. Схема была отработана. Килограмм хоть и много, но не запредельно. Были люди, которые могли помочь на определённых стандартных условиях. Все, кто ко мне приходил, эти условия знали. Все, кроме этого чокнутого профессора.
   Я его ещё переспросил – знает ли он правила и знает ли он, сколько эта услуга будет ему стоить? Он ответил – Да. И вот тут-то всё и началось. – Платину выписали, доставили в лабораторию профессора и тишина.
   Я его не дёргал несколько дней, всё-таки килограмм переварить непросто, но на пятый день стал переживать. Собрался его найти, но в его лабораторию у меня допуска не было. На седьмой день он сам пришёл. Потоптался на пороге и прошёл к моему столу.
   – Вот, Кузьмич, пришёл, – говорит, – принёс.
   У меня отлегло на душе, но, когда он вытащил из своей сумки и выставил на мой стол только бутылку водки, у меня чуть инфаркт не случился.
   Посмотрел я на него. Заглянул в его коровьи глаза и понял, что мне конец. – Ничего этот придурок не соображает. И при плохом раскладе, половину стоимости, переданной ему платины, мне придётся отдавать из своих.
   Я не стал его прогонять, даже не стал кричать. Что толку, если человек не в теме? А рассказывать человеку, который ничего не знает, всю подноготную, тоже неразумно.
   Я был виноват сам.
   Это был мой косяк.
   Привык, что все знают, что просто так ко мне приходить не стоит.
   Был уверен, что ко мне и не может прийти кто попало и просто так.
   Профессор, правда, смог, но у этого человека был допуск куда угодно.
   Я сделал тогда вид, что ничего не произошло.
   Достал стаканы и выпил с ним, как полагается.
   Не хватило.
   Сам сбегал и купил ещё.
   Мы даже немного подружились, собеседник он оказался интересный.
   Единственное, что я попытался ему объяснить, так это то, что такое количество платины ему доставили по ошибке и настойчиво просил проверить оставшееся количество и вернуть на склад грамм восемьсот.
   Он обещал посодействовать, но обещал, пока пил.
   Наутро, видимо, осознав глупость своих обещаний, составил отчёт, по которому было видно, что платина ушла в дело вся и ему её даже не хватило. Принёс мне свой отчёт и приложил к нему заявку на триста недостающих грамм.
   Это, на мой взгляд, было уже настоящим хамством, и я организовал проверку его лаборатории, на предмет использования не по назначению драгоценных металлов.
   Первую проверку отменили приказом сверху, но и я был непрост. Позвонил, кому следует и организовал вторую.
   Вторая проверка состоялась, но не выявила никаких нарушений. Правда, целесообразность следующей поставки платины была поставлена под сомнение, и профессор не получил больше ничего.
   Что же касается первого килограмма – пришлось покрутиться. – Кое-что сделать удалось, но цепочка взаимодействий оказалась длиннее, чем я думал и за четверть этого килограмма, всё равно пришлось заплатить.
   Неприятная история.
   Моя репутация оказалась подмочена, доверие подорвано и в моей жизни изменилось всё.
   Денежная река почти иссякла и превратилась в жалкий ручеёк. Иссякла бы совсем, и я вылетел бы из нашего института с треском, но мой непосредственный начальник всё ещё мне доверял и стоял за меня горой. – Единственный мой надёжный товарищ, с которым мы в начале нашей карьеры вместе катали тачки с ядовитым порошком.
   – А что профессор? – спросил я.
   – Это отдельная история, – ответил дед. – Наливай, расскажу.
   Мы выпили снова.
   – Сука он! – ответил дед. – Но тогда я этого ещё не знал. Приходил ко мне несколько раз, мы выпивали. Пробовал даже прощения просить, но я его тогда и не винил. Мало того, он мне нравился. Я воспринимал его, как редкого, очень образованного человека, который не думает ни о чём, кроме своей науки. Живёт ей. И просто делает то, что должен. Как такого человека винить? – Нужна была для экспериментов платина – он её использовал. Проверка показала, что в дело. Его разработки имели первостепенное значение. Значит, его дело было стоящим. А то, что я не разобравшись в это дело влез – только моя вина.
   Так думал я, но всё было не так просто.
   Позже, когда мы выпивали с ним раз в десятый, месяца через три после знакомства, он пригласил меня в свою лабораторию.
   Пропуск у меня тогда ещё был – остался с проверки, набрались мы в тот момент изрядно и я согласился.
   Именно тогда профессор и показал мне новейшую разработку – «дрифташтепсель». – Ничего не боялся гад. – Кто-то стоял за его спиной.
   Зачем он это сделал? – Остаётся загадкой, но теперь я уверен, что не только для того, чтобы потешить своё самолюбие, скорее всего, и в этом был какой-то его коварный план.
   В лаборатории мы добавили ещё, и он рассказал про своего ученика.
   Рассказал, как выжимал из него все соки, держал в чёрном теле, как фактически толкнул на необдуманный шаг.
   В тот день мы оба уже ничего не соображали.
   Противно вспоминать, но я даже смеялся вместе с ним.
   Планировал новую встречу, хотел подробнее изучить прибор.
   Только наутро я начал догадываться, что за гнида этот профессор. Попробовал его найти, хотел поговорить с ним о платине, но в институте его не было. Не появлялся он и в последующие два дня.
   Дальше были выходные, в понедельник мне было не до него, а уже во вторник профессор загремел в дурдом.
   Говорили, что так и не вышел из запоя и окончательно слетел с катушек.
   – Ускользнул гад! – добавил дед. – Коварная сволочь. Уверен, что и с платиной он всех нагрел, а меня обманул больше двух раз, а это, ни до, ни после него, никому не удавалось.
   Но тут уж ничего не поделаешь, тем более что неприятности, связанные с платиной, были уже позади, в вине профессора на все сто я всё-таки уверен не был, а жизнь не стояла на месте.
   Единственное, что всё ещё связывало в тугой клубок институт, профессора и меня был «дрифташтепсель».
   Я знал, что только этот прибор, учитывая его стоимость и возможности, сможет компенсировать все мои убытки.
   Обязан компенсировать, решил я, ведь так или иначе, но он оказался связан с моими неприятностями.
   Я начал вынашивать свой план, но до реализации его было ещё очень и очень далеко.
   Шёл 1981 —й год, а осуществить задуманное удалось только в 1990 —ом, за несколько месяцев до выхода на пенсию.

   Дрифташтепсель в руках Кузьмича.

   – То есть ты взял «дрифташтепсель» сам? – спросил я.
   – Сказать, взял, Володенька, язык не поворачивается, – уклончиво ответил дед. Давай к этой теме вернёмся чуть позже. Достаточно того, что он оказался у меня в руках.
   – По мне так этого недостаточно, – ответил я.
   – Ну, раз так, – ответил Кузьмич, – необходимо добавить. И добавить крепко. Махнём по полной. Ты как? Опыт против молодости?
   – Я пас.
   – Что значит пас? Что же ты пасуешь зараза на самом интересном месте? Опять меня обидеть хочешь?
   – Дед, не лезет уже, – взмолился я.
   – Это не ответ. То ему недостаточно, то не лезет. Раззадорил деда и в кусты.
   – Ты пей, а я чисто символически, за компанию.
   – Это уже лучше, но это недостаточно мне. Это, как на «дрифташтепселе» хвататься за синие контакты, когда красные есть. – Неправильно это. Тоже мне, путешественник во времени и пространстве, деда поддержать не можешь. – Ладно! Компромисс! Первую добиваем, а вторую пока не трогаем.
   – Это уже третья.
   – Во втором цикле – первая, не надо обобщать.
   – Как скажешь. Свалюсь под стол, будешь тогда знать!
   – Если свалишься – не готов к испытаниям. Вот он «дрифташтепсель», только руку протянуть, но его ведь выстрадать нужно. Прочувствовать нутром. А ты это нутро своё блокируешь. Не лезет ему, под стол готов спрятаться от неведомого. Страшно? – Так и скажи. Мне может самому страшно, но я знаю – Пока не расставишь все точки над…
   Похоже, он уже бредил.
   Слушать это стало невозможно и мне, действительно, захотелось выпить. – Нехороший знак
   Я разлил остатки водки из открытой бутылки, получилось по полстакана.
   Деда несло, он уже ничего не видел и не слышал.
   – … И вот когда я соединил бесконечную синеву с красным контактом, ученик профессора взял и исчез. Просто растворился в воздухе – своими глазами видел…
   – Кузьмич, ты пить будешь? – спросил я.
   Дед прервался на полуслове. Посмотрел на меня осоловевшими глазами. Перевёл взгляд на стаканы.
   – Не многовато, Володенька, будет? – Что-то я уже вроде поплыл.
   – Нет, Кузьмич, в самый раз, – жёстко ответил я. – За что пить будем?
   – Известно за что – За «дрифташтепсель»! – выкрикнул он.
   Взял свой стакан. Залпом выпил. Потянулся за огурцом. Не дотянулся. Рухнул на стол и захрапел.
   Я взял свой стакан и тоже выпил его до дна.
   Странно, но мне показалось, что я даже протрезвел.
   Это было хорошо.
   У меня оставалось одно важное дело – требовалось переместить деда на кровать.
   Я прошёл в его спальню, разобрал постель, поправил подушку, откинул одеяло и снова вернулся на кухню.
   Дед спал, как убитый, но, естественно, он был жив. Только живые умеют так громко храпеть.
   – Дед, – тихонько позвал я, трогая его за плечо.
   Ноль эмоций – отключился полностью – задача немного усложнилась, подумал я.
   Я присел рядом с ним на корточки, закинул его левую руку себе на плечо, правой рукой ухватился за его пояс и попытался приподнять. Это, к моему удивлению, оказалось легко. Кузьмич крепко ухватился за мою шею и даже попытался встать сам.
   – Здесь недалеко, – пробормотал он, – несколько скачков, чередуя контакты.
   Я скосил глаза.
   Нет, по-прежнему спит, бормочет во сне.
   – Ты только не бросай меня, Володя, одному мне не выбраться, – скрипучим шёпотом добавил он.
   – Не брошу дед, – ответил я, зная, что он всё равно вряд ли услышит. – Ты только немного помоги, опирайся на ноги.
   Но он услышал. Не открывая глаз, мелкими шажками пошёл, по-прежнему придерживаясь за мою шею.
   – Молодец, Кузьмич, – шептал я. – Так мы быстро доберёмся.
   Дед улыбался, не открывая глаз.
   Я помог ему раздеться, уложил в постель, накрыл одеялом.
   Шёпотом пожелал ему спокойной.
   Кузьмич сладко спал.
   Да, боевой у меня дед, подумал я.
   Отвернулся от него, направился к выходу из комнаты, потянулся к выключателю.
   – Посмотри на письменном столе, – услышал я тихий голос за своей спиной.
   Я обернулся, как ужаленный.
   Кузьмич лежал с закрытыми глазами в той же позе, что я его и оставил. Опять бормотал во сне? – Видимо, да, решил я, другое объяснение было придумать сложно.
   Письменный стол стоял у окна.
   Абсолютно чистый стол – ничего лишнего, как и всё в квартире Кузьмича, с одинокой общей тетрадью на его середине.
   Я взял тетрадь в руки.
   Несколько секунд не решался её открыть.
   Я не был уверен, что дед одобрил бы мой поступок.
   – Но он сам попросил, – говорил я себе.
   – Да, но сделал это в бессознательном состоянии, – возражал себе я.
   На обложке красовалась надпись – ДРИФТАШТЕПСЕЛЬ. (практические изыскания)
   Вот оно, понял я, то чего весь вечер я добивался от деда, то, от чего, рассказывая свои истории, он весь вечер пытался уйти. Что-то скрывал от меня Кузьмич, никак не мог решиться.
   – Бери, Володя, не стесняйся. Можно сказать, что это я писал для тебя. Там только практические рекомендации, связанные с прибором. Все его возможности, что я успел изучить.
   Я резко обернулся.
   Кузьмич, укрытый до подбородка одеялом, хитро смотрел на меня.
   Я даже рассмеялся.
   – Так ты притворялся что ли, когда я тебя тащил?
   – Немного, Володя. Но учитывая мой возраст и количество выпитого, можно сказать и нет. В любом случае, ты меня порадовал – такая забота – лишний раз почувствовать её на себе очень приятно. Я знал, что в тебе это есть, теперь убедился окончательно.
   – Проверял, значит?
   – Не сердись, в этой тетради много такого, что не каждому можно показывать. Мне, например, такому, каким я был двадцать пять лет назад, было показывать нельзя. Почти никому нельзя, а вот тебе можно. Убедишься сам, когда прочтёшь. Единственная просьба – прибор сегодня не включай. Им, действительно, лучше пользоваться на трезвую голову.
   Кузьмич давно спал.
   У меня самого от усталости слипались глаза, но я всё ещё сидел на кухне и просматривал записи деда. Его тетрадь не отпускала меня.
   Если то о чём он писал было правдой, а я был уверен, что это правда – тетрадь стоила очень дорого. А владение информацией из неё становилось смертельно опасным.
   Ладно, решил я, дед прав, с прибором, да и с этой тетрадью тоже, лучше разбираться на трезвую голову.
   Я выключил на кухне свет.
   Прихватив тетрадь с собой, прошёл в гостиную.
   Там на диване аккуратной стопкой было сложено постельное бельё, одеяло и подушка. Обо всём позаботился дед, подумал я.
   Наскоро застелил диван, сунул тетрадь под подушку – с ней мне уже не хотелось расставаться ни на минуту – сняв с себя рубашку и брюки, выключил свет и юркнул под одеяло, почти моментально провалившись в сон.

   Сон Володи №2.

   Я вышел из метро на канал Грибоедова, свернул направо. В некотором отдалении прямо по курсу из фасада офисного пятиэтажного здания постройки восемнадцатого века выступал стеклянный козырёк века нынешнего. Мне нужно было туда. Я там работал. Но сегодняшний день уже не обещал быть напряжённым, почти все дела были закончены, приближался вечер пятницы и через несколько часов в нашей конторе намечался корпоратив.
   Под стеклянным козырьком располагалась стеклянная дверь.
   При моём приближении дверь распахнулась, и передо мной оказалось улыбающееся лицо немолодого уже человека в служебной униформе охранника.
   – Здравствуйте, Владимир Михайлович, – сказало лицо.
   – Здравствуй Кузьмич, – ответил я.
   – Что-то припозднились сегодня и без машины?
   Первую часть вопроса я решил пропустить, на вторую решил ответить.
   – Машина в гараже. Праздник у нас, корпоратив.
   – Праздник – это хорошо. В праздник начальство добреет. Не замолвите за меня словечко там наверху.
   На мгновение я даже опешил.
   Происходило нечто невероятное.
   Не мог охранник на вахте так со мной говорить.
   Я пригляделся внимательно и с ужасом понял, что это совсем не тот охранник, которого помнил я. Мало того, его улыбающееся лицо странным образом постепенно трансформировалось и превращалось в лицо моего двоюродного деда, которого тоже звали Кузьмич.
   – Что, Володенька, узнал дедушку? – То-то. Каждый день мимо ходишь – рубля не дал. Загнал родственника в тёмный угол и держишь в чёрном теле. А я, между прочим, к тебе со всей душой. Последний «дрифташтепсель» готов отдать.
   – Дед, ты как тут оказался? Почему охранником…
   – Эх, Володя, не спрашивай. Парадоксы пространства-времени. Схватился не за те контакты и поминай, как звали. Вот занесло, теперь не знаю, как выбраться.
   – Ну, это легко поправимо, дорабатывай смену и я тебя заберу. Нечего тебе тут двери открывать. Хочешь, заберу раньше, хрен с ним с корпоративом.
   – Готов значит деду помочь?
   – Конечно, не чужие же люди.
   – Рад слышать, – ответил Кузьмич.
   – Прошёл первое испытание, – сказал он кому-то в микрофон, на лацкане пиджака.
   – Доложил кому следует, – пояснил он мне. – У нас тут секретность, будь она не ладна…. – Ну да лучше не отвлекаться. Вот тебе сразу второе испытание. – Иди в свой офис, но веди себя естественно. – Выясни у своего начальника куда он дел мою платину. По моим данным именно сюда чокнутый профессор её и сбагрил – весь килограмм. Как выяснишь, сразу назад. Отчитаешься и беги. Беги, Володенька, не оглядывайся, я тут всё на красные контакты замкнул. Осталось только кнопочку активации нажать.
   И с этими словами Кузьмич вынул из кармана «дрифташтепсель», от красных контактов которого, тонким пучком тянулись обратно к нему в карман провода и, видимо, пропущенные под одеждой, спускались к полу, выходили из-под брючины правой ноги и уходили вверх по лестнице.
   – Всё заминировал, – сказал Кузьмич. – На каждом сиденье каждого стула под обшивкой модернизированные жопные пластины установил. Размажу сволочей по пространству-времени, если платину не отдадут.
   – Дед успокойся, может ну его, – неуверенно начал я, пытаясь выиграть время. – Перестань, возможно, ты ошибаешься…
   – Как я могу ошибаться, Володя? Скажи мне, как? – Скажешь не сволочи они? – Ну, допустим, не они мою платину взяли, что это меняет?
   – Всё.
   – Ни черта это не меняет! – закричал Кузьмич. – Ладно, не хочешь идти спрашивать – не ходи. Просто беги. У меня уже руки чешутся.
   – Никуда я отсюда не пойду! – решительно ответил я.
   – Значит все вместе смертью храбрых…! – крикнул Кузьмич и нажал кнопку активации.
   Я невольно закрыл глаза.
   А когда я их открыл, то увидел, что лежу на диване в тёмной комнате.
   Вспомнил, что остался ночевать у деда, что вчера мы крепко выпили – рассекречивая «дрифташтепсель». Я даже улыбнулся этой мысли.
   Понял, что видел всего лишь сон.
   Достаточно странный, но всего лишь сон, который почему-то вызывал ощущения, что место, приснившееся мне – знакомо.
   Нет, не может быть, решил я.
   Захотелось в уборную.
   Я нехотя поднялся и сходил.
   На обратном пути заглянул на кухню.
   Там всё оставалось так, как мы и оставили. – Бардак, подумал я.
   Выбросил пустые бутылки в мусорное ведро, кружки тарелки и стаканы переложил в мойку. Целую бутылку водки убрал в шкафчик у плиты, вздрогнув от одной мысли, что её содержимое можно пить.
   Нацедил из трёхлитровой банки немного рассола и выпил.
   Особого похмелья у меня не было, но стало получше.
   Банку с огурцами прикрыл крышкой и отправил в холодильник.
   Протёр со стола.
   Основные следы преступления были убраны, остальное можно было сделать и потом.
   Снова захотелось спать.
   По пути в гостиную не удержался и заглянул к Кузьмичу.
   Он спокойно спал, ровно дыша и тихонько похрапывая.
   И тут я вспомнил – тетрадь.
   Я прикрыл дверь к деду и чуть ли не бегом устремился в гостиную.
   Там немедля ни секунды сунул руку под подушку – тетрадь была на месте.
   Я взял её в руки, включил свет.
   Процентов на девяносто я был уверен, что вчера, листая записи деда, читал про место, которое идеально подходило под декорации моего сна.
   Я помнил, что его описание находилось почти в конце этой тетради, в рубрике, которую дед озаглавил – «Пути отступления».

   Пути отступления.

   Эта рубрика завершала записи Кузьмича, содержащие подробные инструкциями по использованию дрифташтепселя. Она выбивалась из общего контекста исследований прибора и воспринималась мной, как нелепые фантазии деда о возможных вариантах его собственной жизни.
   Этакий экскурс на тему упущенных возможностей.
   Можно было эту рубрику и не принимать в расчёт, а свой сон просто забыть. – Я понимал под впечатлением чего, я увидел своё сновидение. Но мой сон был слишком живой, а записи деда не могли быть обычной фантазией – Кузьмич ничего не делал просто так. Да и меня самого не покидало чувство, что я упускаю что-то главное. В чём оно – это главное и есть ли оно вообще, листая странную рубрику деда, я и пытался понять.
   В этой рубрике содержались восемнадцать вариантов.
   Кузьмич ответственный партийный работник – политик, среднего звена. Владелец малого предприятия. Водитель троллейбуса. Водитель грузовика. Машинист электропоезда. Эмигрант, живущий в Германии, и дальше, дальше. Всё с подробностями, с описанием условий работы и быта, с указанием отношения к тому или иному варианту.
   Зачем ему нужны эти фантазии? Что он собрался менять? Ему восемьдесят пять лет – жизнь приближается к закату.
   Я читал и не мог понять. Здесь явно было что-то не так.
   Вот и мой вариант.
   Служба охранником, на пенсии, бывший работник спецслужб. По-прежнему внештатный сотрудник этих служб. Не женат, детей нет, одинок. Место проживание Санкт-Петербург. Отдельная трёхкомнатная квартира в центре. Место работы – офисное здание на канале Грибоедова. И подробности, подробности, вплоть до описания холла, где он стоял на вахте, стиля и покроя форменной одежды.
   В заключении приписка – начало 1990 —й год, возраст 60 лет, а дальше ещё одна – Предпочтительный вариант.
   Что, чёрт возьми, всё это значит? – думал я.
   Ответов не было.
   Без Кузьмича, точно не разберёшься, понял я.
   Я поднял глаза от тетради и наткнулся на любопытный взгляд своего деда. Я даже вздрогнул от неожиданности. Погрузившись в записи, я не заметил, как он проснулся и подошёл.
   – Разбираешься Володя? Ты хоть немного поспал? – спросил дед.
   – Поспал немного, но не очень-то спится. Пытаюсь понять твои записи.
   – И как успехи?
   – Понятно не всё. Вернее, ничего не понятно. – С инструкциями к прибору нужно разбираться на практике, а как, когда и где я смогу это сделать, зависит от тебя. С последней рубрикой «Пути отступления», вообще тёмный лес. Что это дед? – Откуда такие фантазии?
   – Это не фантазии, а возможности, – ответил Кузьмич. – Возможности, которые дарит прибор. На самом деле, даже у меня их значительно больше, чем восемнадцать. В тетрадь я включил только приемлемые для себя.
   – Что ты хочешь этим…? – попытался спросить я, но дед меня перебил.
   – Дослушай, Володя. – Вопросы задашь потом.
   – Просто представь, что этот мир имеет бесконечное число вариантов своего развития. Имеет теоретически, – объяснял Кузьмич.
   Я смотрел на него и не узнавал. Он приосанился, изменил тембр голоса, взял какой-то лекторский тон. И откуда что берётся, думал я, видимо, он очень долго разбирался с этим вопросом.
   – Некоторые варианты похожи, некоторые различаются радикально, – продолжал дед. – Для нас, находящихся в собственной версии мира, остальные версии, словно, спят, ждут своего пробуждения, ждут активации. Мы иногда забредаем в некоторые из них в своих снах, но их значительно больше, чем мы можем увидеть таким способом.
   Дрифташтепсель позволяет увидеть их все и не только увидеть, но при желании и реализовать.
   Но есть два ограничения:
   1. При движении в прошлое ты не сможешь отправиться в год, предшествующий появлению прибора у тебя.
   2. Уйдя, ты никогда не сможешь вернуться.
   Это серьёзные ограничения. Они не давали мне уйти двадцать лет.
   – С ограничениями тоже не очень понятно, – сказал я. – Если первое ещё можно принять с некоторой натяжкой – типа, этот прибор появился здесь и, соответственно, появился во всех нереализованных версиях, где присутствую я. Второе ограничение понять труднее. Переместившись в другую версию, эта получается что? – Исчезает?
   – Не совсем. Исчезает не версия мира, а ты в этой версии. Здесь ты уже был активирован и здесь же ты был и изъят. Соответственно, здесь уже не будет даже виртуального образа тебя. – Возвращаться станет некуда.
   – Ни хрена себе! Все близкие, друзья, всё к чему привык – исчезнет?
   – Да, Володя, именно так. Поэтому я никак и не мог решиться. Но чувствую время пришло. Я уже стал очень старый.
   Мне стало грустно.
   Получалось, что с дедом мы, возможно, больше не увидимся никогда.
   Я хотел сказать ему об этом, но в голову пришла другая мысль.
   – А ты уверен, что там, куда ты переместишься, ты будешь моложе и почему ты решил стать охранником.
   – Простым охранником, Володя, я стать не хочу. Я решил стать охранником-агентом, пусть и внештатным, но спецслужб. Мне предстоит интереснейшая работа по выявлению незаконной коммерческой деятельности в крупной корпорации – всегда чекистом хотел быть. А ещё, в той корпорации есть парнишка, чем-то очень похожий на тебя, тоже Володей зовут, выручать надо – пропадёт ни за что.
   – А вот стану ли я там моложе? – Вопрос. Если честно, сомнения остаются, – продолжил Кузьмич. – Полистаешь тетрадь – увидишь, там много чего понаписано на эту тему, я думал об этом много лет, но так и не сделал однозначных выводов.
   С другой стороны, 1990 —й год для меня открыт, виртуальные версии различных миров этого года, при помощи синих контактов, я изучил досконально. В каждом из этих миров мне 60 лет. – Не думаю, что при использовании красных контактов что-то изменится. Но интервал, между 1990 и 2015 годом – беспокоит. Если я собираюсь активировать себя там в 1990 —ом, то теоретически, здесь, я уже должен был исчезнуть. А если до сих пор не исчез, то почему невозможно возвращение в момент, до того, как я отправился. С другой стороны, как бы я отправился, если бы уже исчез. – И опять же дерево в горшке на плоскости, нанизанной на вектор времени, покоя не даёт – то стоит, то набок ляжет. – Сплошные парадоксы. – Теория не мой конёк. – Пусть учёные разбираются. – Один уже доразбирался – в дурдоме сидит.
   – Нет, Володька! – воскликнул дед. – Мы с тобой практики. Замкнём на хрен, фигурально выражаясь, красные контакты на себя и перевернём Вселенную к чертям собачьим. А будет возможность вернуться – вернёмся, и здесь тоже всё перевернём…
   Деда опять понесло. И хотя он снова стал самим собой, его нужно было останавливать.
   – Дед, есть вопрос, – робко прервал его я.
   – Задавай! – грозно рявкнул Кузьмич.
   – Вопрос личный.
   – Ну, ты внук не вовремя с личными-то вопросами.
   – Дед, вот ты уйдёшь, а как же я.
   – А что ты? – Справишься! Сам говорил двадцать пять лет уже.
   – Это да. А дрифташтепсель?
   Дед хлопнул себя ладонью по лбу.
   – Хорошо, Володя, напомнил. Так бы и ушёл. – Забывать стал, видно склероз начинается. Я сейчас.
   И он трусцой, словно ему и правда, всего шестьдесят, умчался к себе в спальню.
   Там загрохотало.
   Было слышно, как хлопают какие-то дверцы, выдвигаются ящики, наконец всё стихло, а ещё через мгновение вернулся Кузьмич.
   В одной руке он держал папку с какими-то бумагами, вторую прятал за спиной.
   – В папке, Володя, завещание – всё, что у меня есть – квартира эта, какой-никакой счёт в банке, оставляю тебе.
   – Дед, ну, зачем ты …, – начал было я.
   – Не спорь! – осадил он меня. – Когда я исчезну, выждешь недельку и заявишь об исчезновении. Папку найдёшь на моём письменном столе. А во второй руке – сюрприз. Ну-ка внук, угадай.
   – «Дрифташтепсель»? – неуверенно спросил я.
   – Он родимый, специально для тебя с 1990 -го года хранил.
   – Второй?
   – Точно. «Дрифташтепсель» номер два.
   – Слушай дед, а сколько их у тебя, вообще?
   – Этот последний, но, вообще-то, было четыре. Два я ещё тогда в 1990 —ом, своему бывшему начальнику отдал. Выручил он меня, спас от неприятностей, после отвальной по случаю выхода на пенсию.
   – Так ты что же, бронированный ящик вскрыл?
   – Обижаешь, Володя, как можно, у каждого свой хлеб. Вскрывал начальник охраны с помощником, я обеспечил доступ на склад.
   – Тоже, наверное, взяли по прибору.
   – Взяли по два, ещё два – кладовщице, имя не буду говорить.
   – Так выходит вы всю последнюю партию дрифташтепселей свистнули.
   – Не говори этого слова, вам молодым – не понять. Разве вы можете понять чувства человека, который всю душу, все силы Родине отдал, а у него эту Родину…
   – Не надо дед про Родину. Вы новейшие технологии присвоили, а на складе оставили старьё.
   – Вообще-то, на складе «дрифташтепселей» не осталось.
   – Как?
   – Были люди, которые просили – дед закатил глаза к потолку – с самого высшего эшелона власти. Если бы не это, я бы и не решился никогда. Но я сразу поставил условие. – Лично мне – четыре штуки и обязательно последнего поколения – образца 1990 -го года.
   Кузьмич был неисправим, но я всё равно очень любил этого человека.
   – Да, ладно тебе, Володька, не парься, – сказал он. – Всё уже быльём поросло. На, бери свой «дрифташтепсель», изучай, пользуйся. В этом приборе возможностей – тьма.

   Я помялся немного для вида и взял.

Дрифташтепсель Валерий МИТ

Дрифташтепсель

Валерий МИТ