Д. О. Чураков
Загадки матриархата: Антропогенез, история, миф: монография

   © Д.О. Чураков, 2018
   © Издательство «Прометей», 2018
//-- * * * --//

   Женщинам – рождающим и сохраняющим жизнь – с любовью и верностью

Вместо введения: Парадоксы, гипотезы, дискуссии

   Говорят – в каждой женщине есть загадка. В то же время говорят, что любая женщина прочитывается, как книга, надо только знать буквы и складывать их в слова, а слова – в предложения. Так значит, загадок ни в одной женщине на самом деле нет? Значит, пословица не права? Вовсе нет. В каждой женщине действительно есть загадка, но это – общая загадка всех женщин: и живших, и живущих ныне. Впрочем, таких загадок много: и больших, и малых. Далее речь пойдёт лишь об одной из них – о главной загадке, о том, какую роль женщина сыграла в истории происхождения современного человека?
   Пытаясь понять происхождение человека, учёные (в основном мужчины) ищут нашего общего предка, нашего прародителя. Но, похоже, нужно было бы прислушаться к тому, что говорят французы и начать искать прародительницу, женщину. Женщину, которая стала матерью не только современного человека, но и человеческой цивилизации, человеческой культуры, религии, науки, права, общества… Одним словом – человечества.
   К сожалению, в руках людей, занимающихся древнейшими периодами человеческой истории, пока ещё нет достаточно надёжных инструментов научного поиска. В нашем постмодернистском мире возникает всё больше скептических философских школ, которые отрицают любую возможность изучения прошлого, низводят историю до уровня исторической фэнтези. Но это – лишь спекуляции на тех трудностях, которые действительно ограничивают возможности постижения прошлого.
   С этими сложностями историки сталкиваются, даже изучая историю XX века. Источники по важнейшим событиям то засекречивали, то искажали, то вовсе уничтожали, а вместо них сочиняли и фабриковали «новые», фальшивые. Сквозь пелену наваждений и фальсификаций продраться очень сложно. И это – применительно к XX веку, который оставил миллионы исторических памятников, миллиарды людей хранят о нём живую память, являясь свидетелями его важнейших событий. Легко представить, как, в таком случае, искажено и мифологизировано наше древнейшее прошлое, история первых людей, от которых осталось так мало источников, что их, образно говоря, можно собрать в одном не самом грандиозном по размерам историческом музее!
   Результатом такого положения дел с источниками стало то, что научная картина происхождения человека вообще и современного человека в особенности научной называется из вежливости или гордыни. Она может считаться наукообразной, наукопорождённой и т. д., но не собственно научной, так как пока в ней гораздо больше веры, чем подлинных знаний. Кроме того, научных теорий антропогенеза существует превеликое множество. Пока не столкнёшься с проблемой происхождения человека, не поверишь насколько много допущений и неясностей в каждой из них.
   Признаком «научности» теорий происхождения человека, предложенных в наши дни учёным, является: 1) признание естественного характера антропогенеза; 2) постулат о развитии человека из земных форм животного мира (происхождение от «обезьяны»); 3) осмеяние любых допущений вмешательства в становление человека каких-либо форм высшего (и заодно внешнего) по отношению к человеку Разума. К сожалению, несмотря на столь узкий и чёткий перечень критериев научности, академический подход к происхождению человека представляет собой мешанину противоречий, рискованных допущений и прямых домыслов. Дискуссии в научной среде продолжаются, но порождают не истину, а всё новые гипотезы и догадки, часто ведущие в сторону, противоположную от истины.
   Взять, к примеру, научное название человека современного типа. Уже давно в обиходе широко используется термин Homo sapiens sapiens, а у некоторых историков, биологов и антропологов по старинке встречается Homo sapiens, хотя теперь всё чаще термин Homo sapiens применяют к неандертальцу (иногда с уточнением – Homo sapiens neanderthalensis), который был тоже весьма неглупым, несмотря на свою полуживотную сущность. Я уже не говорю о той путанице, которую создают современные учёные своим стремлением как можно значительнее удревнить происхождение человека. Зачем? Ответ не очевиден, зато очевидны результаты – человеком называют любые мыслимые и немыслимые предковые формы. Причём полулюдей, живших, например, в Африке 100, 120, 160, а то и 300 тысяч лет назад, без всяких оговорок называют то просто людьми, то предками современных людей, то людьми современного вида, то просто – современными (!) людьми. А ведь всё это далеко не одно и тоже, и предок человека ну никак не может являться современным человеком, точно так же как сын просто не способен быть одновременно и самим собой, и своим отцом (если это не Бог, конечно).
   Но даже без разного рода фантазий и попыток пустить пыль в глаза, вряд ли рассчитанных на что-то ещё, кроме как на «сенсацию», «борьбу» с «расизмом» или с религией, вокруг проблематики происхождения современного человека напущено столько академического тумана, что разбираться придётся не одно десятилетие. Как же пытается современная наука решить этот базовый вопрос о времени появления современного человека? Возьмём, например, занимательную книгу из разряда научно-популярных одного весьма известного – если не сказать раскрученного и модного – биолога С.В. Дробышевского [1 - Дробышевский С.В. Антропогенез. М., 2017.]. В одном месте своей книги он указывает, что неоантропы, т. е. современные люди, появились 45 тысяч лет назад, а в другом – 50 тысяч лет назад… И это, повторю, в одной и той же книге. А ведь существует множество и альтернативных датировок, например, подход палеобиолога Питера Уорда и геобиолога Джозефа Киршвинка, которые пришли к выводу, что «примерно 35 тысяч лет назад произошёл последний эволюционный скачок, и современный человек окончательно сформировался» [2 - Уорд П., Киршвинк Дж. Новая история происхождения жизни на Земле. М., 2016. С. 407.].
   Любопытно отметить, что примерно в те же хронологические рамки 30-45 тысяч лет назад укладывается появление людей с отрицательным резус-фактором. Представляется, что не ошибусь, если предположу, что у неандертальцев особей с отрицательным резус-фактором крови не было. У них могла быть только кровь с положительным резус-фактором, который условно можно назвать древним или африканским. Он был унаследован некоторыми высшими приматами от общих обезьяноподобных предков, которые не позже чем миллион лет назад жили в Африке. Но и на протяжении ещё целого миллиона лет, после распада некогда единого проточеловеческого корня в результате выхода из Африки нескольких отделившихся от него ветвей, положительный резус-фактор не имел альтернатив у различных локальных групп древних протолюдей ни в самой Африке, ни на других континентах. Следовательно, появление людей современного типа и отрицательного резус-фактора примерно в одну и ту же историческую эпоху не могло быть простым совпадением.
   В связи с этим возникает немало вопросов. В частности, какую роль резус-фактор сыграл в истории кроманьонцев? Как он мог сохраниться, тем более сохраниться у такого большого количества людей, если он относится к рецессивным признакам и мог полностью сойти на нет? Почему индивиды, обладающие им, имеют ряд преимуществ, например, они часто обладают более высокой интуицией и IQ, более стрессоустойчивы и т. д.? Почему организм женщин с отрицательным резус-фактором часто воспринимает плод от мужчин с положительным резус-фактором как «чужой организм» и тогда старается отторгнуть его, причём этот феномен усиливается после каждого зачатия (можно говорить о выработке своего рода иммунитета на «любовные приставания» резус-положительных самцов)? Как и почему женщины с отрицательным резус-фактором могли раньше рожать от мужчин с положительным резус-фактором до изобретения соответствующих сильнодействующих препаратов, которые подавляют иммунитет? Почему представителей, располагающих отрицательным резус-фактором, современные расы и народы имеют в разном процентном соотношении? Как это соотносится с нынешними официальными теориями происхождения человека и его древнейших миграций? Не являлся ли отрицательный резус-фактор первые тысячелетия неким защитным механизмом, не позволявшим Homo sapiens sapiens смешиваться с другими суперрасами, вроде тех же неандертальцев, а потому наибольшее количество носителей отрицательного резус-фактора мы наблюдаем в приграничных зонах первоначального расселения современного человека, где он мог до последнего контактировать с индивидами из других суперрас, т. е. в Испании, Эфиопии и Ханаане? И подобного рода вопросов возникает множество. А вот ответы приходится слышать редко и какие-то малоубедительные.
   Отрицательный резус-фактор – это просто одна из деталей эволюции человека. Но, как мы знаем, детали современной науке «почему-то» неинтересны и они оказались плохо изученными, что не удивляет. А ведь речь идёт не просто о детали, а о «Детали» с большой буквы. Решение загадки отрицательного резус-фактора может серьёзно перевернуть наши «научные» представления об антропогенезе. «Научные» представления взяты в кавычки не просто так: действительно научной можно назвать только такую теорию, которая охватывает и объясняет все известные факты. Важность загадки отрицательного резус-фактора во многом связана с тем, что наличие положительного резус-фактора у людей и некоторых обезьян ныне часто подаётся как важное доказательство дарвинистской картины происхождения человека. Если у обезьян и у людей наличествует одинаковый (положительный) резус-фактор, то можно говорить об их родственной связи. А если у некоторых людей нет обезьяньего резус-фактора, то как тогда быть с происхождением от общего предка? Отмахиваться рассуждениями о случайных мутациях? Может быть эти рассуждения верны, а может – нет: нужны очень серьёзные исследования, которые позволят добыть очень серьезные доказательства. Но это – самостоятельный разговор, к нему нужно будет подступать отдельно, с привлечением соответствующих специалистов…
   Но вернёмся к тем противоречивым логическим построениям, которые сегодня выдают за научную картину происхождения современного человека. Должен признаться, что пока я занимался преимущественно историей XX века, я верил своим коллегам-учёным. Верил, что они, хотя бы в общих чертах, могут разобраться, как на Земле появился человек. Но когда я прочитал педагогическую работу по современному состоянию естествознания, написанную священником Тимофеем (а произошло это два десятилетия назад, в самом конце «лихих девяностых»), я понял, что вера в «научную картину» антропогенеза ничем не лучше веры в божественное творение человека [3 - Священник Тимофей. Православное мировоззрение и современное естествознание. Уроки креационной науки в старших классах средней школы. М.: Изд-во «Паломник», 1998.].
   Я, конечно, не уверовал в библейскую картину сотворения Адама и Евы (к тому же в рамках религиозного взгляда на зарождение человека накопилось не меньше версий, чем в рамках академического), но священник Тимофей сумел существенно подорвать мой снобизм как эволюциониста. Я, конечно, вовсе не склонен бросаться за разъяснением сложнейших вопросов мироздания к ближайшему батюшке. Но и юношеская вера во всемогущество современной науки во мне тоже так и не возродилась.
   А ведь помимо дарвинистской и креационной теории происхождения человека существует ещё и третья. Она открылась мне ещё в детстве посредством книг выдающегося советского фантаста А.П. Казанцева и научно-популярного фильма замечательного кинодокументалиста, большого энтузиаста изучения палеоконтактов с инопланетным разумом Эриха фон Дэникена… Тогда я на неё не обратил должного внимания, поскольку находился всецело в рамках той парадигмы, которая закладывалась в юные головы советской школой. Позже моё отношение к теории палеоконтактов осталось не менее скептическим, тем более, что, знакомясь с её адептами, я понял, что и в рамках концепции внеземного происхождения человечества также обнаруживается великое множество подходов и направлений.
   Таким образом, можно говорить о том, что развиваются три основные доктрины происхождения человека: автохтонная теория, теория внеземного происхождения, теория божественного творения. В рамках каждого из этих направлений существует множество противоречивых толкований. Более того, наблюдаются попытки так или иначе совместить все три или, хотя бы, какие-нибудь две из трёх перечисленных концепций. В самом деле, ведь если человек произошёл не от земной, а от «марсианской» обезьяны, дарвиновская картина мира не меняется. Или, если считать пришельцев богами, то креационисты тоже могут найти новые аргументы в подтверждение своей позиции у «конкурентов» в рядах специалистов по летающим тарелкам, природным аномалиям и параллельным мирам. То есть впереди нас может ждать много интересного и неожиданного.
   И, наконец, ещё одно замечание. Представителям узких направлений науки сложно решить задачу происхождения современных людей. Человечество временно потеряло моду на учёных-энциклопедистов. Более того, реальные попытки междисциплинарного синтеза, которые предпринимали такие учёные, как М. Гимбутас [4 - Ей, в частности, принадлежит следующее утверждение: «Стандартный археологический анализ не использует междисциплинарные методы, хотя именно сочетание различных дисциплин может способствовать расширению и углублению нашего знания прошлого. Такой интеграционный подход, которого я стараюсь придерживаться, представляет собой новую область знания: я называю его археомифологией» (Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини: мир Древней Европы. М., 2006. С. 376). Впрочем, даже археомифологии уже будет недостаточно – требуется подключение специалистов других, прежде всего естественных наук…] и другие энтузиасты, встречали преимущественно скепсис и отторжение. А раз пока дело обстоит таким образом, решением загадки происхождения человека, раскрытием тайной роли в этом процессе женщины должны будут заниматься представители многих наук. И те вопросы и наблюдения, которыми я хочу поделиться, – это не попытка предъявить некую готовую концепцию или заявить истину в последней инстанции, а всего лишь обращение к коллегам с призывом возродить интеграционный характер научного знания. Только так можно будет по крупицам восстановить картину первых веков человеческой истории в рамках подлинного научного познания.
   Пока же речь пойдёт исключительно о разнообразных наблюдениях, неожиданных вопросах и парадоксальных обобщениях на уровне догадок, интуиции, предчувствия, которые позволяют лишь прочертить тонкую пунктирную линию возможного маршрута поисков, но не построить его окончательно.
//-- * * * --//
   Предвосхищая дальнейший разговор, позволю себя очень коротко коснуться некоторых особенностей встречающейся в тексте терминологии. Для избежания ненужных недоразумений, я выделяю термины, которые введены или радикально переосмыслены мною для более полного и корректного отражения результатов моих изысканий и размышлений. Важнейшими из таких нововведений являются всего два:
   1. Матриархальная революция – в этом термине я упор делаю на второе слово – революция. С моей точки зрения, установление матриархата имело действительно глобальный, гораздо более глобальный, чем это было принято считать, характер, так как перемены оказались действительно всеобъемлющими. Они затронули не только социальную, культурную, религиозную, этическую и т. д. сферы, но и биологическую природу Homo sapiens sapiens. Причём в основе произошедших на заре человечества перемен, как мне представляется, лежали именно биологические изменения, причём в первую очередь – в организме женщины, которые позволили ей стать вершиной антропогенеза и полностью переустроить жизнь на планете, окончательно сделав её разумной. Изменение физиологии мужчин в тот период мы тоже, по-видимому, со временем сможем распознать и проследить, но эти изменения были вторичными, представляли собой форму адаптации мужчин к изменённому женщинами миру. Именно с наступлением матриархальной революции человечество осознало себя человечеством.
   В силу указанных выше обстоятельств, в отличие от многих других авторов, я не употребляю понятия патриархальной революции, поскольку изменения, происходившие в период утверждения мужского доминирования в обществе, т. е. примерно 30 и более тысяч лет спустя после появления человека современного типа, не затрагивали биологической основы Homo sapiens sapiens. То есть на этот раз речь шла о переменах лишь в некоторых, в определённом смысле вторичных, производных сферах жизнедеятельности биосоциального существа – человека. Тем самым более приемлемыми мне представляются такие термины, как патриархальная трансформация, патриархальные изменения, патриархальная реформация и т. д. Впрочем, если учесть, что у полуобезьяньих предков человека в локальных сообществах заправляли звероподобные самцы, то можно, наверное, с известной долей ненаучной иронии говорить о «патриархальной контрреволюции»… Но я, пожалуй, обойдусь в терминологии без радикализма.
   Что же касается первой части интересующего нас термина, а именно слова «матриархальная» или самого понятия «матриархат», то тут я ничего не изобретаю. Правда, «матриархат» мною трактуется несколько не так, как это общепринято, во всяком случае – в России. Согласно ещё Большой советской энциклопедии, матриархат – это власть женщин, женовластие от латинского mater – мать и греческого άρχή, которое переводится как власть или господство. Но ведь есть и другой перевод: греческое άρχή можно перевести и как начало. Вот на этот перевод я и делаю упор, потому что в обществе людей на протяжении нескольких долгих тысячелетий просто не было никакой власти – все люди были равны, общественный строй определялся как первобытный или общинный коммунизм. То есть для меня матриархат – это общество, которое началось с матери, общество материнского начала. Так оно, собственно, и есть – человеческое общество и его история начались с возникновения Матери. Матери, возникшей на смену полуживотной забитой и приниженной в дочеловеческих локальных коллективах самки.
   2. Суперраса – термин, употребляемый не только в отношении человека, но и в отношении исторических форм разумного, но ещё не ставшего современным человека, т. е. в отношении «предковых» и «параллельных» форм человечества – неандертальцев, эректусов, денисовцев и, возможно, каких-то иных, ещё не обнаруженных современными учёными. Термин введён специально, чтобы не происходило расистской путаницы с современными расами Homo sapiens sapiens. При упоминании суперрас речь идёт не о внешних различиях, а о глубинных биологических различиях, по сути, межвидового характера, о разных видах Homo, со всеми вытекающими из этого биологическими последствиями.

Вопрос о приоритетах

   Я помню чудное мгновенье.
А. С. Пушкин

   Первое, что вызывает у меня резкое неприятие, как уже было отмечено выше, это узость ведущихся поисков, самоизоляция представителей разных наук. Нынешние изменения в гуманитарных науках, которые, в некотором смысле, можно назвать революционными, заставили меня ждать резкого изменения подходов к изучению происхождения человека. Дробышевский – это один из самых ярких представителей нового поколения биологов. Его исследования интересны, смелы, парадоксальны. Но – увы… Даже из его работ следует, что современная антропология, похоже, использует всё тот же джентельменский набор источников, что и в XIX веке, во времена Дарвина с его «обезьяной». А ведь человек, как бы он ни появился на Земле, – определённо не обезьяна, т. е. не только зверь, но и дух, но и разум, которые выделяют нас из остального животного мира. Поэтому изучать антропогенез исключительно по костям и каменным топорам – это заведомо двигаться в научный тупик.
   Появление таких дисциплин, как палеогенетика, ДНК-генеалогия, популяционная генетика, принципиально ничего не меняет – это просто ещё один способ изучения древних черепов. Я лично глубоко убеждён, что происхождение человека – это качественный скачок в том, что происходило не со строением головы, а с теми процессами, что происходили внутри неё. И каждый раз, когда человек поднимался на новую ступень, это было скачком именно сознания и социальной организации, а не только биологической формы. Жившие в Африке полулюди, от которых, якобы, произошло современное человечество, могут быть сколь угодно внешне похожи на современных людей, но между ними лежит пропасть.
   Тем самым найти родину современных людей по костям, даже в совокупности с остатками орудий труда, – вряд ли возможно. Нужно установить время, место и обстоятельство, когда вчерашнее полуживотное начало мыслить по-человечески. Без истории культуры, истории религии, истории науки, исторической социологии и других подобных направлений научного поиска антропология так и останется конгломератом случайно собранных фактов, неспособных дать обобщающее знание. Если же найти новый научный синтез, то археология и антропология смогут раскрыть свой истинный потенциал и подарят нам множество интереснейших открытий.
   Среди вопросов, на которые я пока не нашёл всех волнующих меня ответов – это матриархат. Встречаются разные мнения не только о том, когда, где и почему он развивался, но и о том, существовал ли он вообще. Между тем мне представляется, что матриархат – это ключевая тема всей человеческой истории. Изучение стадий развития древнейшей культуры, а так же мифа как явления и мифологического сознания подтолкнули меня к выводу, что матриархат – это не просто ступень эволюции человеческого общества, а начальная ступень истории современного человечества. Данная постановка вопроса в чём-то продолжает линию, которую можно найти в работах многих авторов ещё XIX–XX веков, например в серии фундаментальных и научно-популярных трудов литовской исследовательницы М. Гимбутас [5 - Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини: мир Древней Европы. М., 2006.]. Гимбутас верно указала на важную роль женщины в истории Европы времён палеолита, мезолита и неолита [6 - Это, конечно, не значит, что всё во взглядах М. Гимбутас может сегодня быть принято. Например, она однозначно относит Трипольскую и другие культуры Балкано-Карпатского региона к доарийским, несмотря на их явные протоарийские элементы. Причины данной позиции учёного могут быть поняты, но вряд ли это позволит однозначно согласиться с ней. Так же несколько забавляют попытки М. Гимбутас отнести зарождение каких-либо культурно-религиозных абстракций на тему женщины ко временам обезьянолюдей: Гейдельбергского «человека» и Синантропа. Впрочем, «романтическое» стремление распространить присущие только человеку формы сознания и на его предков – ближайших или даже отдалённых – можно встретить и у других авторов, поэтому данные утверждения М. Гимбутас ни в коей мере не могут снизить ценность её творческого наследия для науки.]. Прийти к таким выводам ей помог системный подход, когда результаты одних наук взаимообогащались результатами других.
   Масштаб открытий смелой женщины таков, что многие консерваторы от науки начали с порога отвергать их, но совершенно очевидно, что научная мысль будет снова и снова возвращаться к её творческому наследию до тех пор, пока не освоит его полностью. Правда, похоже, что из политических убеждений Гимбутас скептически относится к понятию «матриархат» и к тому, что под ним можно понимать, – а именно власть и полное господство женщин. С такой постановкой вопроса, когда древнейшая история видится исключительно в розовых тонах, я бы не согласился, но о подавляющем доминировании женщины в эпоху матриархата я бы тоже говорить не стал.
   И уж точно мне совершенно чужда другая, совсем уже удивительная крайность, когда встречаются попытки представить матриархат чуть ли ни как древнейшую форму тоталитарной диктатуры, которая не сдерживалась и не ограничивалась благородным мужским началом. А если называть вещи своими именами, то приходится говорить о попытках изобразить матриархат как царство развращённых, кровожадных, психически неуравновешенных старых ведьм. Вот какой просто фантасмагорический пассаж на эту тему мне встретился в книге современного российского автора М. Серякова: «На стадии разложения матриархата господствующая прослойка женщин превратилась из дарительниц жизни в носительниц смерти, поддерживавших свою власть в обществе изуверскими обрядами, своей связью со змеями да старательно культивируемым всеобщим страхом перед собой. Однако в конце концов героическое мужское начало восстало против этой клики злобных фурий, свергнув их иго после напряжённой борьбы, как в общественной, так и в духовной жизни» [7 - Серяков МЛ. Духовная прародина славян. М., 2013. С. 210.].
   В наши дни реальность такова, что реконструкция первоначальных форм религии матриархата очень затруднена. Сегодняшние представления о всех без исключения женских божествах являются результатом патриархального переосмысления (то есть различных искажений, отличающихся друг от друга только глубиной, охватом и степенью бесцеремонности). Даже самые комплементарные из сохранившихся мифологических воплощений женского божественного начала, такие, как Мать Сыра Земля, Родина-мать, Богородица и т. д., – это всё уже более поздние образы и символы, сохранившие в себе лишь часть прежнего отношения к Богине Прародительнице, прежнего преклонения перед её всеобъемлющей сущностью [8 - Говоря о Богине относительно Небесной Прародительницы я, в данном случае, употребляю данный термин лишь метафорически и не настаиваю на его традиционной религиозной трактовке. У меня нет достаточных оснований ни для того, чтобы с уверенностью доказать, ни для того, чтобы с уверенностью опровергнуть точку зрения тех учёных, которые полагают, будто бы представление о Боге, Богине или Богах возникло лишь через несколько долгих тысячелетий после появления человека и его примитивных верований в духов, сверхъестественное, предков и т. д. Но, как мне видится, представление о едином начале, которое ощущалось одновременно и естественным, и сверхъестественным, возникло у Homo sapiens sapiens уже чрезвычайно давно. И это объединяющее и порождающее начало с момента его возникновения для людей было женским.]. Тем более «грешат» чрезмерной критичностью реконструкции, подобные предложенным Серяковым в серии его книг [9 - 1 Прежде всего, я имею в виду его книги второй волны, т. е. вышедшие после «Голубиной книги» (Серяков МЛ. «Голубиная книга». Священное сказание русского народа. М., 2001), такие, как: Серяков МЛ. Сварог. Великий Бог Древней Руси. М., 2005; Серяков МЛ. Дажьбог, прародитель славян. М., 2012 и др.]. Как исследователь, мыслящий смело, широко и оригинально, Серяков вызывает у меня симпатию и уважение, но… Его непонятная воинственность в отношении того периода истории, когда человеческие сообщества развивались как матрилокальные, для меня совершенно удивительна и неприемлема [10 - Ниже, в данном моём историческом расследовании будет выпущено много критических стрел в адрес концепции Серякова. Поэтому сразу же, при первых упоминаниях этого автора, я подчёркиваю свою в целом положительную и уважительную оценку его творчества. Самого Серякова я рассматриваю как крупнейшего и наиболее интересного современного исследователя дохристианских верований славян. Но… Как говорится «Сократ мне друг, но истина дороже».].
   Серяков связывает матриархат с различными формами самых мрачных сексуальных и психологических извращений (инцест, зоофилия и т. д.) и диктатурой потерявших разум и способность рожать старух-садисток. Может показаться, что я несправедлив к коллеге по исследовательскому цеху, передёргиваю написанное им. Чтобы избежать подобных обвинений в предвзятости, позволю себе всего несколько, но очень ярких цитат. Они взяты мной из книги, посвящённой духовной прародине славян (которая, правда, если верить автору, первоначально находилась где-то в Африке. В этой книге имеется специальная часть, посвящённая матриархату, а в ней глава, которая имеет интригующее заглавие: «Чёрная сторона матриархата» [11 - Через три года такая же глава появится в другой книге автора: см.: Серяков М.Л. Богини славянского мира. М., 2016.].
   Из неё, например, мы можем узнать, что «вступив на путь потакания собственным темным инстинктам, матриархальное сознание на этом не остановилось, а стало погружаться во все более страшную тьму, в которой все труднее и труднее становилось сохранить человеческий облик. Одним из проявлений подобной духовной деградации стало совокупление с животными, разрушающее грань между ними и человеком» [12 - Серяков М.Л. Духовная прародина славян. М., 2013. С. 201 (к слову, похоже, он полагает, что подобная грань в мозгу людей существовала уже на заре нашей истории – любопытно).].
   Далее Серяков, не стесняясь, показывает, что готов перенести на реальных женщин то, что говорилось в сказках, мифах и легендах гораздо более древнего времени о женских сверхъестественных, то есть заведомо вымышленных персонажах. В частности, он широкими мазками рисует тот зверинец, с которым развращённые особы женского пола готовы были вступать в коитус вместо своих законных мужей (как правило – очень благородных). Список получается внушительный: «в одном только Полесье, – скрупулёзно перечисляет автор, – зафиксировано четыре варианта сказки “Муж-уж”. Кроме того, в русском фольклоре неоднократно встречается мотив сожительства женщины с медведем или волком, а в греческих мифах известен мотив брака с быком» [13 - Там же. С. 201.].
   Список пополняется Серяковым и другими животными, но мы в данном вопросе не станем следовать за авторской наблюдательностью, а лучше посмотрим, к каким обобщениям по поводу женской зоофилии он приходит: «Не проводя грани между половым совокуплением человека и животного, древнее сознание перестало делать различие и между тем, кого можно и кого нельзя потреблять в пищу. Понятно, что явление каннибализма присутствовало в первобытном обществе, однако теперь стала стираться грань между близкими родичами и чужаками. Достаточно распространён в индоевропейском, да и в мировом фольклоре образ сестры-людоедки» [14 - Там же. С. 203.]. То есть, Серяков напрямую выводит каннибализм из сексуальной девиации, а именно из инцеста. Более того, по Серякову получается, что неандертальцы, у которых матриархата явно не наблюдается (но зато по археологическим источникам чётко прослеживается склонность к поеданию себе подобных), за излюбленными «лакомствами» бегали к соседям, а развращённые женщины современного человека пожирали тех, кто жил с ними в одной пещере.
   Вот уже женщина становится у автора не только источником развращения, но и прямой угрозой жизни благородного древнего мужчины: «соединение в лице Великой Богини ипостасей матери, жены и убийцы своих сыновей, становящихся впоследствии мужьями и жертвами, – продолжает свои умозаключения Серяков, – свидетельствует о глубокой психопатологии женской психики, которая, пользуясь собственной безнаказанностью и всемогуществом, погружалась в самые тёмные бездны подсознательного, реализуя свои самые извращённые и страшные фантазии. Отголоски этих представлений оказались более чем живучи и находили своё выражение ещё в шабашах ведьм» [15 - Ссряков М.Л. Духовная прародина славян. С. 202.]. И далее ещё более эпическое: «С течением времени убийство людей с целью обеспечения себя пищей стало превращаться для женщин в забаву, призванную удовлетворить их садистские наклонности» [16 - Там же. С. 203.]. То есть охота на ведьм – это справедливое возмездие со стороны благородных рыцарей и мудрых пастырей, не желавших быть съеденными распоясавшимися садистками?
   И завершает главу о чёрной стороне матриархата неповторимый в своём академизме вывод: «Очевидно, что в период господства полуобезумевших жриц, особенно в период обострения у них психических расстройств, в обществе царил ужас, ужас, которому, как казалось, не будет конца» [17 - Там же. С. 209.]. Даже если отвлечься от этих морализаторских оценок (о них обстоятельный разговор ещё предстоит, но чуть позже), для Серякова матриархат – это приземлённость, обращённость к Земле как элементу космоса (отсюда ритуал трупоположения). А вот патриархат, наоборот, – это устремлённость человека к небу, к солнцу, небесному огню (отсюда соответственно ритуал трупосожжения).
   В чём-то забавно, что у и Гимбутас, по сути, концепция перехода от матриархата к патриархату также сводится к переходу от женского хтонического (земного) божества к небесным мужским богам. Различие во взглядах двух исследователей, конечно, есть, и весомое. Например, для Серякова при переходе от женских к мужским богам речь идёт о внутренней эволюции индоевропейской религиозной традиции, а для Гимбутас – о смене доарийских матриархальных верований Древней Европы индоевропейской патриархальной небесной иерархией, во главе которой – бог-мужчина [18 - Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини: Мир Древней Европы. – М„2006. С. 267, 444.].
   Но сути эти различия в главном не меняют: в обоих случаях речь идёт о смене приземлённого женского начала возвышенным мужским. Тем самым Гимбутас, независимо от занимаемой ею явственной феминистской позиции, отходит от линии своего духовного предшественника Р. Грейвса, писавшего, в том числе, так же о возвышенном, небесном начале религии Белой Богини [19 - Грейвс Р. Белая Богиня. М., 2015.]. О взглядах Грейвса ниже будет говориться подробнее, но уже сейчас отмечу: мне представляется, что именно Грейвс, несмотря на весь его романтизм поэта и влюблённого, ближе всего подошёл к пониманию первоначальной картины верований и мировосприятия древнейших людей современного типа.
   Гипертрофированное внимание к земной природе Великой Богини, как мне представляется, связано с упрощённым пониманием её хтонической природы. Когда мир человека был ограничен его поселением и прилегающими охотничьими угодьями, Земля была не локальным, а вселенским символом. Кроме того, большинство авторов, посвятивших свои исследования культурному, религиозному и мифологическому наследию матриархата, решительно не учитывают, что в чистом виде развитых матриархальных религиозных и мифологических систем не только к нашим дням, но и к моменту появления письменности не сохранилось (а содержание мистерий, например Элевсинских, посвящённых критско-пеласгийской Деметре, современным учёным просто не известно). Не учитывают также и то, что в условиях борьбы против древних матриархальных культов со стороны всех патриархальных религий сами эти культы Богини Прародительницы были искажены и переняли многие черты противостоящих им агрессивных патриархальных представлений. К сожалению, о матриархате мы знаем исключительно то, что согласились, по каким-то причинам, сохранить в патриархальных религиях жрецы и сказители мужчины, некоторые из которых проявили явную женофобию, ничуть не меньшую той, которую испытывают некоторые современные авторы.
   И тем не менее, несмотря на многовековую войну против первоначальных религиозных представлений, которая велась в патриархальную эру, почти стёртые, искажённые, но явные следы матриархата сохранялись – столь глубоки и сильны его корни. Много интересных и важных наблюдений, а также обобщений на этот счёт в своё время было собрано академиком Б.А. Рыбаковым. Так, в специальном труде, посвящённом предыстории возникновения религии Древней Руси, он анализирует религию древних славян и других народов Севера Евразии. Хотя академик не посвящает вопросу матриархата отдельных глав или параграфов своего труда, но по всей книге у него разбросаны свидетельства существования с глубочайшей древности религиозных и мифологических женских образов, напрямую связанных с небом и поклонением небесному началу.
   Например, очень интересны приводимые им факты, указывающие на особенности поклонения Солнцу, а также таким созвездиям, как Большая и Малая Медведицы, тысячелетиями сохранявшимся у некоторых народов. Образы этих небесных объектов, по академику Рыбакову, оказываются одними из древнейших религиозных символов, а родились они – ещё в эпоху палеолита, т. е. во времена, когда не было ни земледелия, ни скотоводства, ни ткацкого, кузнечного или гончарного ремесла. Поэтому религия была связана с культом дикой природы, а магия – с охотой, которая являлась важнейшим источником пропитания и благополучия человека. Сложившиеся в те времена религиозные представления, обряды, суеверия и символы потом переходили в новые эпохи и культуры. Но, даже подвергаясь трансформации, они сохраняли свою древнейшую первооснову.
   Так, в качестве объекта анализа, академик обращается к различным этнографическим материалам, на которых, по его убеждению, мы видим древнейшие слои изначальных человеческих верований. И тут-то оказывается, что у многих народов сохранился образ небесных лосей или оленей. Академик Рыбаков доказывает, что этот образ первоначально носил не мужскую, а женскую природу, и речь шла о небесных лосихах, которых древние люди ассоциировали с созвездиями Большая и Малая Медведицы: «Важнейшее созвездие нашего северного полушария – Большая Медведица – на русском Севере называлось “Лосем”, “Сохатым”… – писал Рыбаков. – У поляков Полярная звезда называется “Лосиной звездой” (Gwiazda Losiowa). У эвенков созвездие Большой Медведицы (Ursus Major) наывается “Лосихой Хэглэн”, а Малой Медведицы (Ursus Minor) – “Теленком Хэглэн”» [20 - Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1994. С. 54.].
   У народов, сохраняющих охотничий уклад в качестве основного, с образами оленя, лося или лосихи нередко ассоциировалась не только Полярная звезда или отдельные созвездия. Рыбаков рассказывает, что охотники тайги поэтически образно представляли солнце «в виде живого существа – гигантского лося, за день пробегающего по всему небосклону и к ночи погружающегося в преисподнюю, в бесконечное подземное море». Он приводит пример одной долганской сказки об огромном небесном лосе, которая, по его убеждению, «в основе несомненно была создана ещё в каменном веке и дожила у людей тундры до нашего времени» [21 - Там же. С. 60.].
   И опять, как и в случае с созвездиями Большой и Малой Медведицы, сквозь напластования намного более поздних патриархальных верований, в отождествлении Солнца с представителями животного мира часто проступает матриархальная первооснова образа. Иногда само Солнце воспринимается как женское божество. А иногда, когда речь, видимо, идёт о каких-то промежуточных этапах перехода религии от матриархальной к патриархальной, Солнце выступает в качестве объекта или божества подчинённого или же порождённого Небесной Богиней. Помимо оленей или лосей, эта Небесная Богиня является прародительницей других животных, людей, всего мира. Так, у эвенков, помимо образа Небесной Лосихи Хэглэн, имеется представление о лосихе или самке оленя Бугады Энинтын («относящаяся к Вселенной мать»), которая, согласно их верованиям, является Хозяйкой Мира и матерью зверей и людей [22 - Там же. С. 60–61.].
   Особое внимание академик Рыбаков уделяет с его точки зрения «крайне интересному» гиляцкому мифу. Согласно этому мифу, в прежние времена «на небе существовали два солнца и две луны; ничто живое от жара не выживало». Чтобы спасти мироздание от гибели культурный герой решает навести во Вселенной порядок и с этой целью отправляется на небо. Там он отыскивает жилище матери Вселенной. Она в легенде описывается как рогатое существо, являющееся наполовину женщиной, а на половину оленем. На её рогах миф помещает все четыре светила. Герою мифа остаётся только уничтожить лишние светила и это приводит к воцарению в мире порядка. «Для нас важно отметить, – подводит итог своим размышлениям Рыбаков, – что хозяйками Вселенной в этом мифе являются рогатое женское божество и её дочь [23 - Там же. С. 61.].
   Тот же миф о правящих миром двух женщинах-важенках (самках оленя) академик обнаруживает у нганасан. В нём повествуется о путешествии по древу жизни шамана, который, попав наконец на небо, сумел отыскать чум владычиц Вселенной. Академик Рыбаков так передаёт случившееся затем: «Войдя, шаман увидел на левой (женской) стороне чума двух нагих женщин, подобных оленям: покрытых шерстью, с ветвистыми оленьими рогами на голове. Шаман подошёл к огню, но то, что шаман принял за огонь, оказалось светом солнечных лучей. Одна из женщин была беременна. Она родила двух оленят… Вторая женщина тоже родила двух оленят…» Эти оленята должны были стать родоначальниками диких и домашних оленей [24 - Там же. С. 61.].
   У славян, которые в цивилизационном плане обогнали охотничьи народы Севера, образ Великой Матери Мира – Небесной Лосихи, в последующем постепенно трансформировался в образы других животных. Важное место среди них будут занимать самки огромных диких быков туров – турицы. Ещё позже, вероятно уже в неолите, в связи с процессом доместикации скота и развитием животноводства, важное значение получит образ Священной Коровы – Говяды. Ещё позже женский образ будет замещён мужским образом – у целого ряда народов одним из священных супругов Великой Богини выступает бык. Иногда образ быка воплощается не в супруге, а сыне Богини, иногда, отражая определённую ступень эволюции древних верований, бык мог являться последовательно и сыном, и супругом.
   Не исключено, что именно этот вариант развития древнего небесного образа нашёл отражение в сказке А.С. Пушкина в персонаже, носящем многоговорящее имя – царевич Гвидон, который правил, если называть вещи своими именами, не просто на блаженном острове Буяне, а в Ирии – славянском раю [25 - Филологи как только ни трактуют это имя, связывая его происхождение то с германскими, то с итальянскими, то ещё с какими-то языками. Но Пушкин писал свои сказки по мотивам русского народного фольклора, для которого Священная Корова Говяда и её сын – это вполне понятные, хорошо знакомые образы. Не стоит забывать, что в детстве Пушкин имел счастье соприкоснуться с чудесным миром русских волшебных сказок, веками хранившихся в памяти простых русских людей. Впитав в себя древние, т. е. ещё дохристианские образы, поэт сумел перенести их на бумагу, тем самым увековечив их красоту и величие. Филологам, пытающимся отыскать хоть какие-нибудь аналоги имени царевича в иностранных языках, для начала нужно хорошенько изучить древние традиционные русские верования.]. Интересно в плане интерпретации сакрального имени царевича Гвидона напомнить следующие результаты изысканий М. Серякова: «С индоевропейских времён корова символизировала собой плодородие и изобилие в космическом масштабе. Интересно отметить, что первоначальным общеиндоевропейским термином, обозначающим быка и корову без различия мужского и женского рода было kou-: др.-инд. gauh “бык, корова”, авест. gaus “бык, корова”, др.-в. – нем. chuo (нем. Kuh), др. – англ. cu (англ, cow) “корова”, ст. – слав. govezdi “крупный рогатый скот”, др. – русск. говядо “бык”» [26 - Серяков М.Л. Богини славянского мира. С. 48.].
   Широкое распространение образа Священной Коровы, не редко так или иначе связанной с небесной сферой, у индоевропейцев, а также у многих других близких им народов заставляет предположить, что эволюция образа Небесной Лосихи в образ Священной Коровы началась ещё в тот период, когда между носителями отцовских гаплогрупп R1a и R1b существовали некие формы единства, хотя бы культурные и религиозные контакты. Во всяком случае у древних шумеров и древних египтян, которые вряд ли имели отношения к протоариям или их потомкам, корова занимала не менее важное место в древнейших слоях религиозных верований, чем много позже у славян.
   Вместе с тем, говоря о постепенной доместикации одного из тотемных образов Великой Богини, связанного с небом, мы отчётливо наблюдаем одно важное обстоятельство: полного замещения старого матриархального образа новым (тоже матриархальным) так никогда и не произошло. В мифологии разных народов мы можем видеть, как уживаются вместе образы небесных лосих, диких туриц и одомашненных коров. Так, как свидетельствуют русские этнографические источники, с которых академик Рыбаков начал свой анализ небесных религиозных верований разных народов Северной Евразии, у славян в памяти, наряду с новыми, сохранялись и древнейшие мифологические пласты, обожествлявшие и возвеличивающие Небесную Лосиху. Учёный пишет: «Важнейшим разделом русского народного искусства являются те категории предметов, которые соприкасаются с культом, с ритуальными действиями, с устойчивыми религиозными (в том числе и языческими) представлениями» [27 - Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. С. 78.].
   В качестве основного предмета, на котором учёный сосредотачивает своё внимание, была вышивка, прежде всего на полотенцах-убрусах, которые являлись предметом ритуала: «убрусами увешивали ветви священных деревьев, на полотенце подносили хлеб-соль, полотенцами вместо вожжей сдерживали коней свадебного поезда». Рыбаков подмечает одну важную деталь – длительность и устойчивость ритуального использования данных предметов культа. Полотенца-«набожники», даже после принятия христианства и подавления прежних языческих верований, «сохранили своё почётное место в красном углу избы, на полочке для икон (божнице)».
   Тем самым «вышитые на полотенцах языческие богини уживались с христианскими святыми». К тому же академик Рыбаков приходит к важному заключению, что «красный угол – исконное древнее место для языческих убрусов, а полотно играло в своё время роль иконной доски, и на него наносились священные языческие изображения, предшествовавшие иконам». Всё это говорит о глубокой укоренённости тех языческих образов, которые сохранила народная вышивка и заставляет нас относиться к ним с повышенным вниманием, особенно к вышивкам на ритуальных полотенцах – «на этих языческих иконостасах, полных глубокой архаики» [28 - Там же. С. 78.].
   Именно среди этих вышивок Рыбаков находит те же образы, что и на древних предметах культа, в частности изображения священных небесных Оленей или Лосей, а также женские фигуры, символизирующие Великую Богиню в образе полуженщины-полулосихи. Причём подобные сюжеты обнаруживаются не только на русских вышивках, но и на вышивках народов, подвергшихся длительному и устойчивому влиянию русской традиции. Академик указывает: «В русском и финно-угорском искусстве Севера встречается довольно устойчивый тип вышивки с оленями, украшающей полотенца, рубахи и очелья головных уборов – сорок. Олени или лоси с массивными рогами стоят по сторонам своеобразной женской фигуры, голова которой украшена огромными раскинутыми рогами, руки распростёрты вверх… Широкое географическое распространение вышивок с олене-лосями и рогатыми полуженщинами-полуваженками заставляет нас рассмотреть их в одном ряду с разобранными выше мифами охотничьих племён…, в которых хорошо отразились весьма архаичные представления об оленеобразных рогатых хозяйках Вселенной… Традиция эта была, вероятно, уже бессознательной, не подкреплённой знанием соответственных мифов, но достаточно прочной, для того чтобы сохранить не только отдельные элементы архаики, но и всю систему представлений» [29 - Там же. С. 78–81.].
   Итак, академик Рыбаков относит возникновение искусства и религиозных представлений современного человека к эпохе позднего палеолита. При этом первые культурные и культовые образы были связаны: во-первых, с Богиней Матерью; во-вторых, с небом. При этом Богиня Мать мыслилась как повелительница собственно небесной сферы, так и всего Мироздания, так как именно она и породила всё, что было вокруг. Так же я предлагаю обратить внимание на то, что культ Великой Матери был связан ещё и с охотой – к этой важной черте древних космогонических представлений коротко нужно будет вернуться ещё раз для уточнения некоторых моментов развития религии.
   Взгляды, близкие академику Рыбакову, высказывали и другие авторы как в СССР, так и за рубежом. Все, кто серьёзно занимался искусством древнейших неоантропов в позднем палеолите, могут подтвердить большую распространённость женских образов в искусстве человека современного типа и большую редкость мужских, иногда при полном их отсутствии. Опираясь на материальные свидетельства прошлого, учёные и приходят к выводу о существовании в древности культа Богини – Небесной Матери.
   Очень возможно, что, как это и следует из некоторых приведённых выше выводов академика Рыбакова, образ Богини Неба – Великой Матери мог на определённых этапах его развития персонализироваться в образе Солнца и/или солнечного света. В любом случае, хотя в историческое время на Руси и в других славянских землях солнечное начало ассоциировалось с богами-мужчинами (Дажьбог и др.), но в более ранние эпохи у славян и их предков изначальное солнечное божество всё же действительно – женское. Это, по всей видимости, – Коло (сравним с «кхала» – санскритским названием солнца), Коляда и т. д. Посвящённые Коляде празднества (колядки) отмечались в декабре и были связаны с днём зимнего солнцеворота. Из этого можно заключить, что Богиня олицетворяла не просто Солнце, а его круговое движение в мировом пространстве [30 - Позже символика Коляды неоднократно переиначивалась под новые религиозные представления, в результате чего память о древнем солярном божестве сохранялась даже во времена христианства. Само слово филологи и К° (например, М. Фасмер) пытались выводить из латинского kalendae-calendae, где календы означали первый день месяца. Но между первым днём каждого месяца и новогодними праздниками, как мне видится, разница существует, не так ли? Логично предположить обратное заимствование: в латинском языке индоевропейское обозначение первого дня стало нарицательным и начало обозначать первый день каждого месяца.].
   Целостную картину матриархата и порождённого им мифологического наследия воссоздал в своих трудах Роберт Грейвс. Хотя многие у него на родине в Великобритании, а также у нас считают его в большей степени поэтом, а не учёным, в действительности Грейвс проделал очень серьёзную исследовательскую работу. Его выводы продолжают стройную традицию, возникшую в британской и европейской историографии ещё в XIX веке. Согласно ей, матриархат стал трактоваться как важный этап в развитии человечества. Позже выводы учёных, стоявших на подобных позициях, стали подвергаться всё большей критике со стороны учёных, убеждённых в том, что решающую роль в человеческой истории сыграли вовсе не женщины, а мужчины. Однако Грейвс до конца своей жизни оставался верен романтическому восприятию эпохи, когда миром, по его мнению, правила Великая Богиня Мать. Важно, что он изначально признавал её вселенский, небесный характер, тогда как привязка Богини исключительно к Земле, к культам плодородия и земледелия, по его мнению, возникла позже, в результате снижения первоначального мифологического образа.
   Оригинальную концепцию матриархата автор сформулировал в двух главных трудах своей жизни «Белая Богиня» и «Мифы Древней Греции». Она разбросана на сотнях страниц и подтверждается Грейвсом сотнями примеров из различных мифологических систем: пелазгийской, месопотамской, хеттской, египетской, эллинской, римской, иудейской, кельтской, германской. «Небесным символом богини была не только луна, – писал Грейвс, – но (судя по Гемере в Греции и Греине в Ирландии) и солнце. В древнем греческом мифе солнце, однако, уступает первенство луне; она внушает больший суеверный страх, не теряет своей яркости к концу года и, кроме того, наделяется правом решать: давать ли воду полям» [31 - Грейвс Р. Мифы Древней Греции. М., 1992. С. 7.].
   Наблюдения за Луной позволили древним людям выделить три её основные фазы: молодая, полная и убывающая Луна. Эти фазы Луны древний человек соотнёс с тремя возрастными этапами жизни женщины: девственница, нимфа (женщина в брачном возрасте) и старуха. Кроме того, три лунные фазы были соотнесены с этапами годового движения Солнца, что позволило изобрести древний календарь. В отличие от нашего, в нём было не четыре, а всего три времени года. Молодая Луна и девушка-невеста в нём соответствовали Весне. Лето символизировало полную Луну, женщину-нимфу, готовую к замужеству и вступающую в брак. И наконец, вполне ожидаемо зима стала олицетворять убывающую Луну, человеческую старуху. Три фазы этого календаря отражали не только небесный бег Солнца, но и жизнь земли. Тем самым Богиня Мать получила и своё земное воплощение: «Её стали идентифицировать с сезонными изменениями в растительной и животной жизни, – поясняет Грейвс, – а следовательно, и с матерью-землёй, которая в начале вегетативного года производит только листья и бутоны, затем – цветы и плоды и, наконец, перестаёт плодоносить» [32 - Там же. С. 7.]. Важность этого наблюдения следует подчеркнуть – как видим, Грейвс доказывает, что образ Матери-Земли был более поздним и вторичным по отношению к небесной сущности Богини Прародительницы.
   Ну и наконец, три фазы движения Луны по небу, как о том пишет Грейвс, легли в основу разделения древним человеком Вселенной на три части. Грейвс утверждал, что Великую Богиню древности «можно представить в виде ещё одной триады: девушка верхнего мира, нимфа земли или моря и старуха подземного мира, персонифицированные соответственно в Селене, Афродите и Гекате. Эти мистические аналогии объясняют священность числа три… Однако поклонявшиеся богине-луне ни на миг не забывали, что имеются в виду не три богини, а всего одна» [33 - Там же.]. Этот вывод Грейвса так же чрезвычайно интересен и значим – мы, по сути, видим, когда и каким образом древний человек приходит к пониманию единства божественного начала в трёх лицах, ипостасях, проявлениях. Первоначально эта идея пришла как результат наблюдений за небесным движением Луны – женского божества Великой Матери. Тем самым троичность, Троица – это порождение матриархата, во времена которого абстракция троичности была не только логична, но и понятна, поскольку очевидна. Идея единства в троичности оказалась столь сильной и привлекательной, что дожила не только до наступления патриархата, но и до наших дней. В сильно переосмысленном виде, потеряв свою очевидность и логичность, она превратилась в нерушимую религиозную догму и жива в некоторых современных мировых конфессиях. А кто-то из шутников, может быть, припомнит три источника и три составные части единственно верного учения – марксизма…
   Как справедливо указывает Грейвс, на заре истории в человеческом обществе родство велось по материнской линии. Тому было несколько причин, одной из которых было отсутствие у людей не только института отцовства, но даже элементарного понимания роли мужчины в продолжении рода. Пережитки этих представлений автор находит, например, в космогонических мифах пеласгов. Согласно реконструкции их верований о сотворении мира, Вселенная была порождена Богиней всего сущего Эвриномой, которая забеременела от созданного её движением ветра, превратившегося в змея Офиона. «Вот почему северный ветер, – подводит итог Грейвс, – который также зовётся Бореем, оплодотворяет: вот почему кобылы, поворачиваясь задом к этому ветру, рождают жеребят без помощи жеребца» [34 - Там же. С. 15.].
   Однако с развитием человеческого общества и сознания человека, это первобытное представление начинает терять свою силу. «По мере того как соитие становилось общепризнанной причиной деторождения – об этом поворотном пункте в религии свидетельствует хеттский миф о простодушном Аппу… – религиозный статус мужчины постепенно повышался, а ответственность за беременность женщин больше не возлагалась на ветры и реки», – заключает Грейвс [35 - Там же. С. 8.].
   Интерес представляют так же последующие размышления Грейвса об институте священного брака земной ипостаси Великой Богини, которая, напомним, в зрелые годы, представлялась соплеменникам в качестве нимфы – местной богини, владычицы какой-то конкретной местности: рощи, горы, равнины, водоёма и т. д. Вероятно позже, с развитием более сложной структуры в человеческом обществе, возникновением наследственной власти в предгосударственный и раннегосударственный периоды такую представительницу Богини стали воспринимать в качестве царицы: «Нимфа, или царица племени, выбирала себе на год возлюбленного из числа юношей, состоявших в её свите, и в середине зимы, когда кончался год, он приносился в жертву. Возлюбленный был скорее символом плодородия, чем объектом её эротических наслаждений. Его кровь разбрызгивали, чтобы плодоносили деревья, росли хлеба и давали приплод стада, а тело, вероятно, поедалось в сыром виде женским окружением царицы – жрицами в масках кобыл, сук и свиней…. Такие консорты обретали исполнительную власть только тогда, когда им разрешалось подменять царицу, нося её магическое одеяние. Так возникли цари-жрецы, и, несмотря на то, что солнце стало символом мужской плодовитости, как только возникла связь между жизнью царя и годичным циклом, луна не теряла своего главенства над солнцем, а царица – над царём, по крайней мере внешне, даже тогда, когда матриархат уже полностью выродился» [36 - Там же.].
   «В древней Европе не было богов. Великая богиня считалась бессмертной, неизменной и всемогущей. Религиозное мировоззрение пока ещё обходилось без идеи отцовства. У богини были супруги-соправители, однако брала она их для удовольствия, а не для того, чтобы дать отца своим детям. Мужчины боялись своего матриарха, поклонялись и подчинялись ей; очаг, за которым она следила в пещере или хижине, являлся самым древним социальным центром, а материнство считалось главным таинством» [37 - Там же. С. 7.], – этот вывод Грейвса, как представляется, может служить квинтэссенцией его теории матриархата. В то же время, в отличие от некоторых радикалов от науки, готовых подавать матриархат в качестве тоталитарной диктатуры, деспотического господства женщин над мужским полом (о чём более подробно будет сказано ниже), Грейвс отрицал полное бесправие мужчин в ту эпоху. «Ничто, тем не менее, не свидетельствует о том, – утверждает он, – что даже в те времена, когда женщины безраздельно властвовали в делах религии, для мужчин не оставалось поля деятельности, где они могли бы прилагать свои усилия без оглядки на женщин…» [38 - Там же. С. 8.]
   Грейвс перечисляет те сферы деятельности, которые были доступны рыцарям, джентльменам и подкаблучникам каменного и бронзового веков. Прежде всего мужчины могли становиться вождями тотемных кланов. Постепенно из этой традиции вырастит институт наследственного вождества, но долгие века власть могла передаваться исключительно по женской линии. Этим вождям давалась определённая власть, «особенно во время переселений и войн». Кроме того, эти мелкие владыки племенного уровня могли выступать в качестве судьи, но при решении мелких и не особо важных вопросов, т. е. в тех случаях, когда речь шла о каких-то сугубо мужских проблемах, при «решении личных споров между мужчинами» [39 - Там же.].
   Кроме того, как указывал Грейвс, «мужчины даже могли перенять ряд характеристик “слабого пола”, которые ныне считаются функциональной особенностью мужчин», т. е. им могли доверить «рыбную ловлю, сбор отдельных продуктов питания, уход за стадами и участие в защите племенной территории от пришельцев». Отдельно выделю замечание исследователя, что мужчинам могли доверить такую женскую функцию, как охота, – это очень важное наблюдение в контексте нашего дальнейшего расследования. Понятно, что приобщение мужчин к общественно значимой деятельности могло происходить «лишь в той мере, в какой это не нарушало законов матриархата» и «если при этом не наносился ущерб культовому авторитету царицы» [40 - Там же. С. 8.].
   Луна, с которой, по мнению Грейвса, жившие в палеолите люди современного типа отождествляли Великую Богиню – Мать всего сущего, – стала объектом поклонения не случайно. Её небесное движение, действительно, наиболее зримо, удобно для наблюдений и, что особенно важно, для систематизации и получения осмысленных астрономических выводов. Грейвс приводит очень убедительное доказательство этому предположению. Он, в частности, очень точно подметил, что в основе счёта времени даже теперь лежит именно зафиксированное изменение фаз Луны. Тем более это было характерно для прошлых времён: «Для отсчёта времени первоначально служили смены фаз луны, и всякая важная церемония происходила тогда, когда луна находилась в нужной фазе. Периоды солнцестояния и равноденствия ещё не умели определять точно и рассчитывали их с привязкой к ближайшему новолунию или полнолунию… Лаже когда после тщательных астрономических наблюдений удалось определить, что сидерический год [41 - Сидерический – от латинского sidus, что значит «звезда», т. е. звёздный.] состоит из 364 дней и нескольких часов, его все равно делили не на части солнечного цикла, а на месяцы, т. е. лунные циклы» [42 - Грейвс Р. Мифы Древней Греции. С. 9.].
   «Каждый такой месяц насчитывал двадцать восемь дней, – разъяснял Грейвс, – причём это число считалось священным, поскольку луну можно было почитать как женщину, у которой менструальный цикл обычно составляет двадцать восемь дней. Кроме того, этот период охватывает полный цикл лунных превращений». Месяц делился на 4 недели, а семидневная неделя, тем самым, сделалась единицей лунного месяца. Семидневной неделей мы пользуемся до сих пор, но вот количество месяцев в нашем современном календаре стало меньше – 12, тогда как некогда их было на один больше – 13 лунных месяцев. «Лишний» месяц появлялся в силу того, что год продолжительностью в 364 дня можно было без остатка разделить на 28 дней. В связи с этим всю последовательность народных празднеств в году можно было рассчитать, пользуясь лунными месяцами. А когда в календаре, в результате наблюдений за Солнцем и другими звёздами, появился ещё один день, был найден умный выход. Лишний день стал использоваться для самых важных ритуалов. Грейвс пояснял: «Дополнительный день земного года, возникающий из-за несовпадения сидерического года и вращения земли вокруг солнца, вставлялся между тринадцатым и первым месяцем и был самым важным из 365 дней, поскольку именно в этот день племенная нимфа выбирала себе царя-жреца» [43 - Там же. С. 9.].
   Для тех читателей, которых особенно заинтересовали его исследовательские выводы, в качестве приза Грейвс приводит и своего рода литературный портрет Великой Богини. Он даёт его по произведению древнеримского писателя Апулея «Метаморфозы», известное ещё под названием «Золотой осёл». Главный герой этого рома Луций, попав в тяжёлое положение, обращается с мольбой к Великой Богине. Дальнейшее развитие событий превзошло все его чаянья и мечты, поскольку Богиня не только откликнулась на призывы о помощи, но и явила Луцию свой лик. И вот как восхищённый герой описывает свою повелительницу: «…Не успел я окончательно сомкнуть глаза, как вдруг из середины моря медленно поднимается божественный лик, самим богам внушающий почтение. А затем, выйдя мало-помалу из пучины морской, лучезарное изображение всего тела предстало моим взорам. Попытаюсь передать и вам дивное это явленье, если не помешает мне рассказать бедность слов человеческих или если само божество ниспошлёт мне богатый и изобильный дар могучего красноречья.
   Прежде всего густые длинные волосы, незаметно на пряди разобранные, свободно и мягко рассыпались по божественной шее; самую макушку окружал венок из всевозможных пёстрых цветов, а как раз посредине, надо лбом, круглая пластинка излучала яркий свет, словно зеркало или скорее – верный признак богини Луны. Слева и справа круг завершали извивающиеся, тянущиеся вверх змеи, а также хлебные колосья, надо всем приподнимавшиеся. Одеяние её было многоцветное, из тонкого виссона, то белизной сверкающее, то, как шафран, золотисто-жёлтое, то пылающее, как алая роза. Но что больше всего поразило моё зрение, так это чёрный плащ, отливавший темным блеском. Обвившись вокруг тела и переходя на спине с правого бедра на левое плечо, как римские тоги, он свешивался густыми складками, а края были красиво обшиты бахромой. Вдоль каймы и по всей поверхности плаща здесь и там вытканы были мерцающие звёзды, а среди них полная луна излучала пламенное сияние. Там же, где волнами ниспадало дивное это покрывало, со всех сторон была вышита сплошная гирлянда из всех цветов и плодов, какие только существуют. И в руках у неё были предметы, один с другим совсем несхожие. В правой держала она медный погремок, узкая основа которого, выгнутая в кольцо, пересекалась тремя маленькими палочками, и они при потряхивании издавали все вместе пронзительный звон. На левой же руке висела золотая чаша в виде лодочки, на ручке которой, с лицевой стороны, высоко подымая голову, – аспид с непомерно вздутой шеей. Благовонные стопы обуты в сандалии, сделанные из победных пальмовых листьев. В таком-то виде, в таком убранстве, дыша ароматами Аравии Счастливой, удостоила она меня божественным вещанием:
   – Вот я пред тобою, Луций, твоими тронутая мольбами, мать природы, госпожа всех стихий, изначальное порождение времён, высшая из божеств, владычица душ усопших, первая среди небожителей, единый образ всех богов и богинь, мановению которой подвластны небес лазурный свод, моря целительные дуновения, преисподней плачевное безмолвие. Единую владычицу, чтит меня под многообразными видами, различными обрядами, под разными именами вся Вселенная» [44 - Цит. по: Грейвс Р. Белая Богиня. С. 92–94.].
   То есть, небесные образы матриархата исследуются очень давно и у нас в стране, и за рубежом. А ведь есть роскошный, никем толком не изученный пример с египетским конгломератом религиозных представлений. В действительности, вопреки тому, чему учат в школе и университетах, никакой древнеегипетской религии как единого целого так же не существовало. Существовало несколько традиций и школ, принципиально различающихся подходами: иногда – даже именами богов и всегда – их функциями. Так вот в одной из наиболее разработанных систем – Гелиопольской космогонии – место бога неба занимала Богиня Нут (само древнеегипетское слово «pet», означавшее небо, было женского рода). Таким образом, Небо персонифицировано не мужским божеством, а женским! Более того, в Великую Гелиопольскую Эннеаду, или Великую Девятку богов, не входили мужские божества, которые бы имели специфическую привязку к небу. Эта судьба постигла даже Гора, хотя, подобно некоторым другим богам, входившим в элиту гелиопольского пантеона (Осирису, Сету, Исиде и Нефтиде), он считался рождённым Богиней Нут.
   Данный феномен интересен тем, что египетская цивилизация, на протяжении всей своей истории сохраняя явные остатки матриархата, всё же развивалась, как и всё человечество, в сторону торжества патриархальных заблуждений. В некоторых альтернативных религиозных системах Древнего Египта царили мужские небесные божества, тот же Гор, а также Ра, Амон, Мин, Ур (Вер) и др. Причём некоторые из них явно узурпировали свою власть у более раннего женского небесного божества. Например, Ра, как бог солнца, почитался рождённым женским божеством – Небесной Коровой Мехет Урт, имя которой означало «Великий Поток» или Млечный путь по-русски [45 - Подробнее см.: Мюллер М. Египетская мифология. М., 2007. С. 41–4З и др.]. Изображалась она в виде коровы, между рог которой сиял солнечный диск. В некоторых местных религиозных течениях Мехет Урт отождествлялась с Хатхор или Исидой [46 - Не случайно имеются изображения обеих Богинь с головой коровы, на которых они выглядят так, словно являются сёстрами-близняшками известного мифологического персонажа Минотавра.]. Тем самым она могла выступать не только в качестве матери солнца, но и в качестве его жены, поскольку Хатхор (в одном из вариантов перевода – «дом Гора») была супругой Гора.
   Наконец, уместно добавить, что в некоторых религиозных школах Древнего Египта Мехет Урт отождествлялась ещё и с Нут, что подтверждает процесс узурпации мужскими «молодыми» богами функций и атрибутов гораздо более древних женских божеств. Вполне очевидно, что только что упомянутый нами образ египетской Небесной Коровы восходит ещё к образу единой евразийской Небесной Лосихи, о которой писал академик Рыбаков и который может считаться если не первоначальным, то одним из первых сакральных небесных символов, созданных людьми современного типа для демонстрации своего преклонения перед Богиней Матерью.
   Любопытно, что даже противники первичности данного образа вынуждены признавать, что между женским началом и небесной сферой связь всё же существовала. Даже Серяков подтверждает, что у древних ариев и потом у древних славян имелись женские мифологические образы неба и небесных явлений. Причём, у него данное обстоятельство рассмотрено на ином, нежели у Рыбакова, материале, примеры, подходы и некоторые важнейшие выводы Рыбакова по данной проблематике он по большей части не озвучивает и никак не комментирует. Женским небесным богиням у него посвящена пусть и очень скромная по размерам, но зато отдельная глава в книге, специально рассказывающей о женских божествах древних славян.
   Так, Серяков подтверждает сформулированное академиком предположение, что в славянской мифологии, которая произрастала из более древнего корня общих индоевропейских верований, с Солнцем могло соотноситься не только мужское, но и женское начало. Он приводит сразу несколько фактов в обоснование этого вывода. Так, он делится результатами исследований найденного на территории Болгарии в Преславе костяного писала, которое было датировано X веком. Писало венчалось изображением четырёх человеческих голов и представляло собой двуполое божество. Поскольку его покрывают многочисленные солярные символы, у исследователей нет сомнений, что это божество связано с культом Солнца. Серяков разъясняет: «Четырехликость миниатюрного идола Преславского писала вполне понятна: ещё в глубокой древности люди научились определять четыре ключевых положения солнца на небе в течение его годового движения – зимнее и летнее солнцестояния и весеннее и осеннее равноденствия» [47 - Серяков М.Л. Богини славянского мира. С. 75.].
   Серяков в этой связи предполагает, что перед нами может быть важное свидетельство и того, что в прошлом славяне верили в совмещение мужского и женского начал, которые «чередовались в природе дневного светила в зависимости от того или иного времени года». В пользу этого предположения говорит записанная в Болгарии песня «Солнце и Добринка», в которой описывается похищение солнцем своей земной избранницы. Заканчивается эта песня примечательной констатацией двойной природы дневного светила:

     С тех пор и по наши поры
     Светят на небе два солнца:
     Первое солнце – Солнце,
     Другое солнце – Добринка,
     Солнце сияет летом,
     А Добринка – весною [48 - Там же. С. 76.].

   Серяков не отрицает, что фольклорные материалы, которые свидетельствуют о том, что Солнце воспринималось в женском обличие, сохранились не только у южных, но и у восточных славян. Он, в частности, в качестве подтверждения этого вывода приводит украинскую сказку, в которой дневное светило изображалось в качестве госпожи-панны. У русских также сохранились фольклорные памятники, имевшие отношение к Солнцу, как к женщине. Так, в одной русской песне девица прямо говорит о себе, что «Мне матушка – красна Солнушка» [49 - Там же. С. 76–77.].
   Ещё одним женским персонажем славянского фольклора, связанным с небесной сферой, Серяков называет Зарю-Заряницу. Он подчёркивает глубокую древность данного образа, поскольку «само русское слово заря, ст. – слав. zarja, zorja восходят не только к индоевропейскому gherh-/ghreh-, а к ностратическому gE/hr/a «утренняя заря» [50 - Там же. С. 78.]. В ряде случаев утренняя и вечерняя заря отождествляются с глазами бога. Казалось бы, что такое отождествление страдает неточностью. Во всяком случае, когда в других русских (и не только) источниках с глазами богов отождествляют само Солнце или Луну, этот символический ряд представляется более логичным, а главное – понятным. Ведь заря, в отличие от Солнца и Луны, не имеет ни формы, ни устойчивых границ. Тогда как могло возникнуть такое «странное» представление об утренней и вечерней заре как глазах бога?
   Серяков нашёл, как мне видится, убедительное объяснение. Дело в том, что древние славяне и русы сопоставляли Зарю-Заряницу не только с Рассветом или Закатом, но и с конкретной планетой, спутницей выходящего и заходящего Солнца – Венерой. Серяков сумел показать, что наши предки уже в древности понимали, что Утренняя звезда и Вечерняя звезда – это одно и то же небесное тело [51 - Там же. С. 78–81.]. Прочная связь планеты Венера с женским началом существовала и у других народов, как легко понять уже по её названию (у славян, помимо Зари и Заряницы, она могла носить и другие, но тоже женские имена, например – Денница).
   В книге Серякова приводится целый ряд других небесных явлений, в представлении о которых у наших предков сохранились следы матриархата. Так, женское измерение имелось у такого небесного явления, как гроза (весенняя). Соответствующие представления сохранялись у сербов, веривших в Огненную Мать, которая позже стала отождествляться ими с христианской Богородицей. Серяков пишет, что связь женских божеств с громом и молниями присутствует во многих славянских землях. В христианские времена функции Небесной Богини прибавились к представлениям о деве Марии: «Праздник Сретения пресвятой Богородицы (2 февраля), – пишет он, – известен у поляков под названием дня N.P. Maryi gromnicznej, у чехов под именем Hromnice, у лужичан – sveckovnica Maria, у хорватов – svecna Marije, у славенов – svetio Marine. Литовцы дали богородице эпитет Percunatele или Percunija – женская форма от имени Перкуна (Раппа Maria Percunatele)». Похожие представления в источниках встречались и на Руси. Так, одна народная загадка следующим образом «зашифровывает» образ молнии: «Дева Мария (христианская подмена древней богини громовницы) по воду ходила, ключи обронила»…» [52 - Там же. С. 83.]. Понятно, что задававший загадку человек, прекрасно понимал, что кто-то может знать на неё ответ, и даже если никто не сможет её отгадать, то всё равно все согласятся с тем ответом, который предложит загадавший загадку, и участники игры не станут оспаривать его слова из-за их самоочевидности для всех.
   У сербов, а также у чехов облака и дожди так же сопоставлялись с женским началом. Чехи, например, называли дождевые облака бабами. Власть женщин над дождём отразилась в болгарском фольклоре. Белорусы о дожде, идущем при Солнце, говорили: «Царевна плачет». Помимо того, что Богородица в представлениях разных славянских народов так или иначе была связана с такими явлениями, как дождь или молнии, её могли соотносить и с таким красочным небесным явлением, как радуга. Например, «чехи не позволяют указывать на радугу пальцем», поскольку верили, что «на ней, как на троне, восседает царица небесная Пресвятая Мария» [53 - Там же. С. 83.].
   Но и на этом в перечислении пережитков матриархата в славянской мифологии точку ставить рано. Свою главу о небесных богинях славянского мира Серяков завершает следующими наблюдениями: «Наконец, женские персонажи могли соотноситься у славян и с отдельными созвездиями. В первой главе уже отмечалось, что в Древней Руси созвездие Плеяд было известно под названием Волосыни, а название этого же созвездия Бабы носит общеславянский характер. Украинцы выделяли на небе созвездие, которое они называли «Дівкі» или «Дівчины з відрами». Его они описывали следующим образом: «По Дорози (Млечному Пути) саме в розсохах есть крыниця – чотыри зиркы, а вид нейи пишла Дівка з відрами – три зирки». Как отмечал Д.О. Святский, розсоха – это разветвление Млечного Пути, где летом бросаются в глаза четыре звезды из созвездия Дельфина, неподалёку от которого видна яркая звезда α Орла («Дівчина»), которая несёт воду в вёдрах (звезды (β и γ того же созвездия))» [54 - Там же.].
   В этой же книге «Богини славянского мира» имеются и некоторые другие главы, в которых также приводится материал, который доказывает женскую природу древнего небесного божества. Так, выясняется, что существуют и другие небесные светила и целые созвездия, кроме уже перечисленных выше, с которыми в древности связывали различные женские божественные силы и образы. В частности, в главе «Царевна Лебедь: истоки образа» Серяков берётся найти небесные параллели прочной связи женских божеств древности с птицами. Собственно говоря, уже само по себе частое отождествление женского сверхъестественного начала с птицами говорит о чрезвычайно сильной вживлённости древнего женского божества в небесную сферу. У самых разных народов в самые разные эпохи мы можем встретить сюжеты, когда Богини или культурные героини либо непосредственно являются птицами, либо умеют превращаться в них, либо как-то с ними связаны, либо имеют птичью атрибутику в своей иконографии.
   Среди птиц, которые так или иначе могут быть связаны с женскими мифологическими и религиозными персонажами, можно назвать гусей, лебедей, уток, куриц, сов, голубей, вертишеек, воробьёв, соловьёв, морских ястребов, чаек, гагар, ласточек, грифов и др. В различных культурах женщины изображались, помимо прочего, в образе совершенно фантастических птиц или птицеподобных существ. Это мог быть феникс, жар-птица, вещая птица Гамаюн, даже грифон и др. Среди известных каждому женских образов, немыслимых вне их связи с птицами, мы можем вспомнить персонаж русских волшебных сказок Бабу Ягу в избушке на курьих ножках; эллинскую Богиню Афину (тотемным символом которой выступала сова); христианскую Деву Марию, к которой Святой Дух явился в образе голубя и т. д.
   Однако самой устойчивой была связь древних женских божеств с водоплавающими птицами. Советская исследовательница Е.Е. Кузьмина отмечает: «По представлениям индоиранцев, богиня-мать ассоциировалась с мировым деревом и сидящими на нем священными птицами. В индоиранской мифологии птица, особенно водоплавающая, выступала олицетворением и спутницей богини-матери, связанной с водной стихией, – Сарасвати и Ардвисуры Анахиты, а пара уток в фольклоре всех индоевропейцев была символом супружеской любви» [55 - Кувшина Е.Е. О двух перстнях амударьинского клада с изображением цариц // Советская археология. 1979. № 1. С. 43–44 (Цит. по: Серяков МЛ. Богини славянского мира. С. 310).]. К наиболее распространённым случаям следует отнести отождествление Богини с образом лебедя. Космогонический характер Богини-птицы отразил в «Сказке о царе Салтане» А.С. Пушкин в таком персонаже, как Царевна Лебедь. Поэт так живописует свою героиню, после того, как из белого лебедя она превращается в прекрасную девушку:

     За́ морем царевна есть,
     Что не можно глаз отвесть:
     Днём свет божий затмевает,
     Ночью землю освещает,
     Месяц под косой блестит,
     А во лбу звезда горит.
     А сама-то величава,
     Выступает, будто пава;
     А как речь-то говорит,
     Словно реченька журчит.

   Если вспомнить роль Царевны Лебедь в развитии сюжета сказки, то станет очевидно, что она была хозяйкой острова Буяна – то есть Рая. Всё, что появлялось на нём, было создано ею. Тем самым, мы понимаем, что Царевна Лебедь – это не просто молодая супруга царевича Гвидона, но именно ипостась Первобогини, создавшей весь видимый мир. Ещё одной ипостасью Богини Прародительницы может считаться Василиса Премудрая, которая своим волшебным танцем создаёт видимый мир, который заселяют различные водоплавающие птицы, в том числе гуси-лебеди.
   Подводя итог своим изысканиям, Серяков задаётся вопросом: «…в чем заключается причина того, что лебедь оказывается своего рода общим знаменателем для таких понятий, как вода и дерево, жизнь и смерть, верх и низ, мудрость и змея, верховный бог и его дочь и даже создание вселенной»? После этого он сам предлагает несколько объяснений, важнейшее из которых в контексте нашего разговора является следующее: «Дело заключается в том, – рассуждает автор, – что в 15 000-16 000 гг. до н. э. Денеб, наиболее яркая звезда в созвездии Лебедя, была ближайшей к Северному полюсу звездой, являясь фактически полярной. Когда она удалилась от полюса, её место заняла дельта Лебедя, другая звезда из этого созвездия, которая указывала на север мира до 13 ООО г. до н. э. Таким образом, на протяжении примерно трёх тысяч лет Лебедь был полярным созвездием, указывая на Северный полюс мира. Поскольку Млечный Путь воспринимался как мировое древо, то в данный период созвездие Лебедя могло обозначать птицу на вершине этого дерева» [56 - Серяков М.Л. Богини славянского мира. С. 323.].
   К тому же, как выясняет в ходе изучения различных источников Серяков, помимо созвездия Лебедь, с образами птиц, а значит и с женскими божествами, у самых различных древних народов ассоциировался и Млечный Путь, который мог носить такие названия, как «Гусиная дорога», «Диких гусей дорога», «Птичий путь». Согласно мифологическим представлениям эстонцев, по Млечному Пути «птицы летят на юг и обратно; впереди – белая, похожая на лебедя птица с головой девушки; орлы и ястребы прячутся от неё в облачных скалах; летом она живёт на северном утёсе, птицы кормят её сладкими северными ягодами» [57 - Там же. С. 325–326.].
   О женском божестве, несущем на себе небесную атрибутику, у Серякова повествуется и в начале книги – в главе «Великая Богиня-Мать». В ней он, как обычно, приводит множество свидетельств из фольклора, письменных источников и мифологии разных времён и народов. Содержится в главе и знаменитое описание Великой Богини Матери, данное древнеримским писателем Апулеем (см. выше) [58 - В некоторых своих деталях, связывающих Великую Богиню Мать с небом, с Луной, оно воскрешает в памяти коротенькое описание, данное Пушкиным Царевне Лебедь – более позднему воплощению Первобогини.]. Из этой главы мы узнаём, насколько широко был распространён данный её образ, охватывающий все сферы мироздания, не исключая и неба. Дальнейшая его эволюция должна была привести и привела к трансформации и распаду единого образа на множество составляющих [59 - Тем более, что процессы в ментальной сфере происходили не в безвоздушном пространстве, а разворачивались параллельно с распадом старых и зарождением всё новых и новых локальных обществ, их конкуренцией, слиянием, ассимиляцией одних другими, культурным диалогом и т. д.]. Появились богини, отдельно отвечающие за рождение, за смерть и возрождение, за плодородие, различные искусства, земледелие, коварство, любовь и т. д. Снижение первоначального образа – пусть неясного, непонятного, весьма и весьма противоречивого, но интуитивно величественного – в дальнейшем породило различные сказочные и фольклорные персонажи женского пола.
   С развитием в эпоху неолита и бронзового века земледелия, особенно крепко образ Богини Матери оказался связан с Землёй. Однако другие из вновь образовавшихся аватаров Великой Богини Матери стали покровительницами водной стихии, третьи – неба, небесной сферы, звёзд, планет, созвездий, небесных явлений [60 - Серяков понимает это и признаёт, правда, почему-то (совершенно безосновательно и бездоказательно) считает, что все новые богини свои небесные функции узурпировали – попросту украли – у богов-мужчин. Но об этом его заблуждении речь пойдёт ниже.]. Поэтому выводы Серякова и Гимбутас о том, что переход от матриархата к патриархату означал разворот человечества от культа Земли и приземлённости к культу неба, утончённости и возвышенности небесных богов представляется уязвимым для критики. Мне невозможно согласиться ни с точкой зрения на переход от матриархата к патриархату Серякова, ни с точкой зрения на данный процесс Гимбутас. Изучение древних мифов и религий показывает, что древнейшее женское божество охватывало всетри сферы мироздания: небо (и главные его светила), землю, воду. Это – Всеобщее Божество (скорее всего потому, что изначальное).

«Оправдание» матриархата

   Я не устану петь твоё потрёпанное имя.
«Агата Кристи», рок-группа

   Будучи крупнейшим современным специалистом по дохристианской вере древних славян, Серяков изучает древнейшие формы религии именно с этой точки зрения: как духовные этапы развития человечества, которые привели в конечном итоге к появлению славян с их глубокой и разветвлённой системой религиозных представлений и мифологии. Но славяне – «молодой» народ, следовательно, начинает Серяков, так же, как в своё время это делал академик Рыбаков, с глубокой дославянской древности. В развитии религии от древнейших её форм до мифологии древних славян автор выделяет четыре слоя, четыре этапа развития. В нашем расследовании нас будут интересовать не все из них, но для полноты картины в общих чертах окинем взглядом предлагаемую Серяковым хронологию полностью.
   Он называет следующие стадии развития древнейших религий:
   1) Время духовного пробуждения человека, его отделения от животного мира. Но хотя в то время человек начал обретать свою человеческую сущность, очень многое в нём самом, а также в его богах ещё повторяло дикую, необузданную природу, напоминало о животных предках людей. Главным объектом поклонения тогда являлся бог-охотник, прародитель. В последующие века он часто ассоциировался с созвездием Орион. У армян образ первобога трансформировался в миф о прародителе армянского народа – Хайке, у белорусов – в миф о великом охотнике и прародителе людей, которого звали князь Бой, у германцев ряд черт первобога проступают в представлениях о Вотане (Одине) и т. д.

   Созвездие Орион

   2) Второй этап в схеме Серякова – это матриархальная революция. Переход к матриархату, как полагает автор, привёл к низвержению бога-прародителя, установлению господства женских божеств, в которых эротизм, добрые материнские начала соседствовали со свирепостью и необузданностью. От этой эпохи в нашем языке сохранились понятия Родина-Мать, Мать Сыра Земля и др. Как было сказано, Серяков признавал некоторые небесные функции у женских божеств. Но он уверен, что экспансия древних богинь на небо стала следствием переосмысления древнего мужского мифологического образа, связанного с созвездием Орион.
   Женщины-богини, при этом, не просто захватывают чужую, небесную сферу мифологических символов, но ещё и убивают или оскопляют самого Ориона или аналогичных ему богов-прародителей. Серяков так прямо и пишет: «Вопреки широко распространённому мнению, образ богини-матери не является древнейшим мифологическим образом человечества – ей предшествовал образ Небесного охотника-прародителя, память об убийстве которого той или иной богиней сохранилась у целого ряда как индоевропейских, так и неиндоевропейских народов. Произошедший переворот в общественном сознании был осмыслен как миф о гибели Ориона и о переходе его функций охотника к богине» [61 - Серяков М.Л. Богини славянского мира. С. 323.].
   Фактически именно из этого оскопления, пленения или убийства мужского божества-первопредка Серяков выводит известные нам по существенно более поздним, уже знавшим письменность временам, женские оргастические ритуалы, тайные женские ритуалы, которые были связаны с убийством животных, взрослых мужчин или мальчиков и поеданием их мяса, часто – сырого [62 - К слову, оскопление как символ или средство победы над свергнутым богом в мифах разных народов практикуют далеко не только женские мифологические персонажи, но и мужские. Так, к числу самых известных примеров относится оскопление своего брата Осириса богом Сетом. Точнее, там всё было ещё жёстче: Сет убил своего брата и расчленил его тело на множество фрагментов. Исида, решив воскресить супруга, восстановила тело Осириса. Ей удалось собрать воедино почти все органы своего возлюбленного супруга… кроме детородного, который успела съесть рыба (что, по сути, вполне правомерно толковать как оскопление). Не окажется лишним напомнить об оскоплении бога неба Урана его сыном Кроном – тоже богом неба. Сам Крон в свою очередь так же оказался оскоплён и тоже своим сыном – Зевсом. Хурриты и хетты верили, что их верховный бог Кумарби оскопил другого их верховного бога – своего отца, которого звали Ану… Интересно, появление каких варварских мужских ритуалов на основании этих мифов мог бы истолковать Серяков, если бы ему понадобилось показать чёрные стороны не матриархата, а патриархата? К слову, египетский бог Сет тоже в конце концов был оскоплен за свои злодеяния против Осириса…].
   3) На следующем этапе, который Серяков трактует как «патриархальную революцию», главные роли опять переходят к другим исполнителям, на этот раз – опять к мужчинам. Им же вновь достаётся небо. Небесная и солярная символика возвращается в надёжные руки отцов-прародителей. Правда, в некотором роде воцарение мужских божеств на этот раз означало не возвращение к прежним, а возникновение совсем иных богов-мужчин. Если первобог древности олицетворял дикость, неконтролируемую силу (прежде всего половую) и удаль, то новый повелитель Космоса был первым из череды культурных богов. У славян это Сварог – повелитель Вселенной, воплощение ночного неба, бог-кузнец, научивший людей ремёслам, искусству, морали. Этот бог соответствует представлениям славян эпохи протоарийского единства, поэтому похожие боги, как показывает Серяков, имелись у всех индоевропейских народов, в большей или меньшей степени родственных славянам (Уран у эллинов, Варуна у индоариев и т. д.). С этим выводом можно согласиться, но с оговоркой: мужские боги неба на данном этапе появляются не только у индоевропейцев, протоариев, протославян, но и у многих других народов, например у шумеров, древних египтян (верхушка которых по мужской линии принадлежала к носителям гаплогруппы R1b), семитов, американских индейцев [63 - Кроме того, невольно рождается вопрос, что называется, на засыпку. Допустим, мы согласимся: Сварога, Варуну и Урана объединяет три качества – все они боги-мужчины, все они отождествляются с небом и все имеют имя с корнем «в*р»-«у*р». Но как тогда быть с небесной коровой древних египтян Мехет Урт. Она тоже повелевает небом, а в имени её явно слышен слог «в*р»– «у*р»… Но она – женщина! Или, как говорится в фильме в «Джазе только девушки», «у всех свои недостатки»? А ведь со Сварогом Мехет Урт объединяет ещё и то, что оба божества были связаны с рождением солнца! Вот вам и приоритет мужских небесных богов над женскими.].
   4) Наконец, на четвёртом этапе происходит распад протоарийской общности, в том числе – выделение славян. Но этот этап полностью выпадает из нашего сегодняшнего разговора.
   Внешне данная схема выглядит довольно стройно и логично, но только до тех пор, пока мы не начнём подставлять к ней даты, а эти даты не станем сопоставлять с хронологией возникновения на земле нового биологического вида, к которому мы принадлежим сами – Homo sapiens sapiens. На этом убедительность новаторской схемы Серякова рушится и опадёт, а вместо неё приходят неудобные вопросы. О чём, если в общих чертах, идёт речь? Если, как мы говорили выше, антропологи недостаточно соотносят свои выводы с возможной эволюцией внутреннего духовного мира человека, то Серяков, наоборот, в своих построениях мало согласует историю человеческого духа с биологической эволюцией, не соотносит появление древнейших форм религии с изменениями «биологического носителя», биологического вида.
   В результате у него получается, что пробуждение человеческого сознания происходит без самого человека, т. е. в те времена, когда человека ещё не было. Автор пытается обосновать тезис, согласно которому историческая память современного человечества уходит вглубь на 60-100, а возможно – и более тысячелетий. При этом Серяков отдаёт себе отчёт, что неоантропы, люди современного типа возникли много-много позже называемых им дат «пробуждения человеческого духа».
   Но, может быть, Серяков просто считает, что первична не материя, а сознание? Что сознание может существовать отдельно от материальной основы и форматировать материю под себя и свои потребности? Но нет, вроде он нигде открыто не заявляет о себе как о стороннике идеализма. Но в этом случае с материалистических позиций существенно более убедительной является позиция академика Рыбакова, измерявшего историческую память не сотнями, а десятками тысячелетий [64 - Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. С. 95.]. Не будет преувеличением сказать, что фактически он относил возникновение осмысленной религиозности (и соответственно исторической памяти) современного человечества к моменту появления современного человека в Северной Евразии. Рыбаков отмечал: «Можно считать установленным, что огромный период в жизни человечества был безрелигиозным. Палеоантропы ещё не сформировали никаких представлений о сверхъестественных силах» [65 - Там же. С. 96–97.]. И такая точка зрения выглядит гораздо логичнее, чем предположение, что в основе религиозных и мифологических представлений современных людей лежит не только своя собственная историческая память Homo sapiens sapiens, но и память полуобезьян, обитавших где-то в Африке, Европе или где угодно ещё, как это получается у Серякова.
   Единственным исключением для палеоантропов Рыбаков делает в связи с появлением у неандертальцев выраженных религиозных представлений. К доказательствам их появления, по мнению академика, «относятся две группы фактов, причины появления которых ещё не получили у исследователей исчерпывающего объяснения, но сами факты, тем не менее, чрезвычайно важны. Это, во-первых, неандертальские погребения, а во-вторых, знаменитые “медвежьи пещеры”». Неандертальские погребения встречены в разных местах – тем самым мы должны признать, что эти погребения создавались осознанно, их появление – не результат случайных обстоятельств, а свидетельство разумной деятельности неандертальцев. Особенно в этом убеждают раскопки А.П. Окладникова в гроте Тешик-Таш. Сам Окладников, отмечал Рыбаков, опираясь на идею круга и на устойчивую ориентировку погребений, полагал возможным «говорить даже о солнечном культе» у неандертальцев [66 - Рыбаков Б.Л. Язычество древних славян. С. 97.].
   Однако, при любой, самой оптимистической трактовке, религиозные воззрения палеоантропов носили ещё зачаточный характер и не могли перейти в развитые мифологические представления. Хотя орудия труда, которые изготавливали неандертальцы и неоантропы на начальной стадии параллельного существования этих двух типов древнего человечества, ещё мало различимы, но у людей современного типа в материальной культуре сразу проявляется важное отличие, которое хорошо прослеживается по археологическим памятникам. На это отличие в своей работе указывает специалист по древнему искусству В.Б. Мириманов. Этим качественно новым археологическим материалом, появившимся вместе с новым биологическим видом человека, становятся изображения – скульптурные, графические и живописные [67 - Мириманов В.Б. Первобытное и традиционное искусство. М., 2009. С. 11.]. То есть вместе с новым биологическим видом появляется искусство как таковое в современном, духовном его понимании.
   Мне представляется, что отмечаемая учёным новация не была чем-то случайным. Вполне вероятно, что перед нами одно из решающих доказательств, что скачок в развитии человека от полулюдей к неоантропам имел и антропологическое, и психокультурное, и социальное измерение.
   Получается, что в человеческой истории одновременно обозначается сразу несколько новшеств: сам биологический вид Homo sapiens sapiens, а также его искусство, осмысленная членораздельная речь, мифология, мораль, социальная организация (т. е. собственно общество) – и всё это хронологически совпадает со вступлением в эпоху матриархата. Тем самым, вовсе не выглядит преувеличением предположение, что искусство, мифология, мораль, мифология и религия Homo sapiens sapiens изначально матриархальны. Именно матриархальное общество и есть то общество – с его культурой, моралью, религией, – которое изначально создано современным, «дважды разумным» человеком. Никакому предку-охотнику в этой схеме места не остаётся.
   Примечательно, что и сам Серяков датирует матриархальную революцию примерно тем же временем, что и другие авторы. Он однозначно соотносит её с появлением так называемых Палеолитических Венер – статуэток из самых разнообразных материалов, передающих некие женские образы, доступные пониманию древнейших неоантропов. Исследователь пишет: «Археологические данные указывают, что занятие женским божеством главенствующего положения в религиозном сознании древнего человека произошло ещё в эпоху палеолита. Одним из наглядных показателей этого являются находки статуэток богини-Матери, так называемых “Венер” палеолита, при практически полном отсутствии соответствующих мужских божеств. Как отмечают исследователи, эти “Венеры” находятся в Европе на обширных просторах от Дона до Рейна, объединяющихся в виллендорфо-костенковское культурное единство. Время создания наиболее ранних этих памятников религии и культуры охотников на мамонтов в центре Европы датируются 28-27 тысячами лет назад. Как отмечал В. Семенов, эти тучные богини воплощали иррационально-витальные силы природы» [68 - Серяков МЛ. Богини славянского мира. С. 31–32.].

   Изображение Палеолитической Венеры на Белорусской 20 рублёвой монете

   Но взгляд Серякова слишком узок, он даже не пытается установить причинно-следственные, или, хотя бы казуальные связи между формами религии и археологическим отражением генезиса современного человека. Поэтому в поисках истины нас будет интересовать мнение не только самого Серякова, но и видных советских историков, не обошедших Палеолитических Венер своим вниманием.
   Так, большое место изучение палеолитических артефактов занимает в творческом наследии П.П. Ефименко – известного знатока древностей каменного века и одного из крупнейших советских учёных. Он однозначно связывает появление множественных изображений женщин в верхнем палеолите с эволюцией общественных отношений, в частности со складыванием новой формы организации человеческого коллектива, каковым на тот момент являлся материнский род.
   В условиях укрепления кочующих коллективов древних собирателей и охотников, перехода к определённой оседлости, полагал учёный, именно женщина должна была стать центром микрокосма родовой хозяйственной общины. Согласно его выводам, относительно многочисленные женские фигурки того времени, найденные современными археологами, изображали различные ипостаси женских мифологических существ: женщины как прародительницы рода (или всего человечества), женщины как родоначальницы всего сущего, а, кроме того, хранительницы домашнего очага и исполнительницы охотничьих магических обрядов [69 - Ефименко П.П. Первобытное общество. Киев, 1953. С. 402–404.].
   В том или ином виде подходы Ефименко были поддержаны и другими советскими археологами. С тем, что стремление объединить в единое смысловое пространство и сакральные женские изображения, и социальную эволюцию эпохи палеолита «заслуживает серьёзного внимания», соглашался знаток и популяризатор знаний о древних формах религии С.А. Токарев. Он полагал, что основное положение Ефименко о взаимосвязи «женских изображений верхнего палеолита с зарождающейся материнско-родовой организацией» «несомненно верно» [70 - Токарев С.А. Ранние формы религии. М., 1990. С. 553–554.]. Более того, Токарев постарался уточнить выводы своего предшественника.
   Переход от полуживотного стада к человеческому обществу требовал своего символического воплощения. Таким воплощением, отразившим новый уровень общности наших древних предков, должно было стать нечто, что показывало технологическое преимущество нового типа человечества, его коллективизм, его духовную силу. Таким символом мог и действительно стал очаг [71 - В контексте нашего расследования, не возможно не обратить внимание на некоторые общие черты очага (часто ограниченного кругом или просто имеющего круглую форму), позволяющие его отождествлять с Солнцем (или его уменьшенной, но «работающей» моделью) – т. е. напрямую с Небесной Матерью.]. А поскольку очаг – это пламя, рождающее тепло, свет, сытость и т. д., – находился под контролем женщин, то совершенно естественно представления о Великой Матери слились с понятием хранительницы очага, порождающего и поддерживающего жизнь.
   Итак, как доказывает Токарев, Богиней домашнего очага становится Женщина. Историк в своих поисках опирался на единственно действенный при решении вопросов, уходящих в такую глубь тысячелетий, приём: он стремился объединить антропологию, археологию, историческую социологию, историю религии. Он исследовал примеры из истории разных народов, цивилизаций и даже эпох. Им были проанализированы не только археологические, письменные и другие источники, отразившие историю человеческой духовности, но и многочисленные этнографические источники, позволяющие увидеть современные представления разных народов о силе объединяющего людское общество очага и мистической связи огня не с мужским, а с женским началом.
   Кропотливые исследования Токарева доказали, что по крайней мере при каких-то определённых исторических условиях мифологический образ женщины – покровительницы домашнего очага, «хозяйки очага», «матери огня» – является удивительно устойчивым. Он проходит не просто через века – через тысячелетия. И образ этот, по мнению учёного, восходит ко времени зарождения и дальнейшего формирования материнско-родового строя, т. е. ко времени верхнего палеолита. Свой убедительный анализ Токарев заключает следующим образом: «И археологический, и, ещё более, этнографический материал показывает, что в определённых материальных условиях мифологический образ – женское олицетворение домашнего очага – действительно обнаруживает огромную историческую устойчивость. Это и понятно. Раз сохраняется материальная и социальная база какого-то определённого верования, может сохраняться и само верование. Такой базой интересующего нас верования была материнско-родовая организация, зарождение которой восходит к эпохе верхнего палеолита, а последние остатки и пережитки её сохраняются очень долго: они заметны и у народов античного мира, и у современных народов Севера. Неудивительно, что столько же времени просуществовал и порождённый материнско-родовым укладом религиозно-мифологический образ «хозяйки очага», а равно и порождённая тем же укладом первенствующая роль женщин в семейных, домашних обрядах. Может показаться удивительным, что и этот образ, и эта роль женщин в обрядах удерживаются так надолго после смены материнско-родовой организации отцовско-родовой; однако это – несомненный факт, который невозможно оспаривать» [72 - Токарев С.А. Ранние формы религии. М., 1990. С. 561–563.].
   Таким образом, такое новое явление, как культура – форма восприятия и преобразования мира, свойственная только человеку – приняла и повторила то, что уже было заложено биологической эволюцией: центром человеческого общества в условиях естественного отбора, в условиях острой конкуренции с другими человекоподобными формами и дикой природой, наиболее важным звеном, главенствующим центром всей общественной организации должна была стать и стала женщина с детёнышами. Именно женщина дарила современному человеку надежду на победу в биологических гонках на выживание.
   Но если очаг в качестве сакрального символа, связанного с женщиной, сохранился до нашего времени, то Палеолитические Венеры, первоначально связанные с образом очага, просуществовали в качестве элемента культа на несколько тысячелетий меньше. Они играли свою религиозно-культурную роль только на ранних стадиях матриархата, но это обстоятельство для исследователей только усиливает их значимость. Тем самым, как представляется, древние скульптурные изображения, удачно названные острословами Палеолитическими Венерами, вполне законно могут считаться культурным и культовым символом матриархальной революции, его интегральным выражением. Статуэтки женщин с выраженными половыми признаками, разбросанные по всей западной части Евразии, выступают чётким маркером чрезвычайной важности, которым отмечены границы не только зоны первоначального зарождения и распространения матриархата, но и границы, в пределах которых нам нужно искате, территорию возникновения современного человечества и – соответственно – современного человека. При этом, конечно же, следует в первую очередь выявить очаги распространения древнейших Палеолитических Венер. А в дальнейшем, через изучение дальнейшего генезиса образа, типологии различных его вариантов, территориального распространения статуэток, можно будет по-новому вернуться к вопросу не только об истории первобытной культуры, но и миграций древнего человека современного типа.
   Возвращаясь к периодизации развития древних форм религии, предложенной Серяковым, не могу не отметить, что она должна быть подвергнута серьёзному сомнению ещё по одной причине. Корень некоторых содержащихся в ней издержек связан с фатальной недооценкой автором женского начала в истории человечества при одновременной переоценке мужского. Позволю в этой связи коротко остановиться на некоторых, особенно показательных, неточностях, допущенных Серяковым.
   Например, возьмём небесные объекты, ставшие для древних людей предметом их поклонения. Проделанная несколькими поколениями исследователей работа убедительно доказывает, что древнейшими небесными объектами, которым поклонялись древние люди, выступали Солнце, Луна, Полярная звезда, Большая и Малая Медведицы, Млечный Путь и т. д. Первоначально все они однозначно соотносились с женскими божествами и мифологическими образами. Приоритет мужчин применительно к этим небесным символам доказать невозможно. Представляется, что во многом именно поэтому у Серякова в качестве небесного покровителя древних людей вдруг появляется созвездие Орион. Серков так и пишет: «В специальном исследовании мною было показано, что образ Небесного охотника, отождествлявшегося с созвездием Орион, является одним из древнейших мифологических образов, и представление о нем как о прародителе человеческого рода предшествовало представлению о Великой богине-Матери» [73 - Серяков МЛ. Богини славянского мира. С. 39–40. Речь идёт о его книге: Серяков М.Л. Забытый прародитель человечества. М., 2012.].
   Созвездие Орион отдалённо «напоминает» контур человекоподобного существа с поднятыми вверх руками. Но почему его мы должны отождествлять именно с охотником? Тем более отцом и прародителем? Ради поднятия настроения читателям, чтобы у них появился повод улыбнуться, приведу «доказательства», которые в обосновании своего предположения приводит Серяков: «В 1979 г. в альпийско-дунайском регионе Германии была найдена пластинка из кости мамонта размером 38 X 14 мм с изображением человеческой фигуры, возраст которой составляет примерно 32 500 лет. Немецкий астроном Михаель Раппенглюк показал, что руки и ноги фигуры на костяной пластине расположены сходным образом со звёздами в созвездии Орион так, как они располагались 32 тысячи лет назад. Узкая талия изображает три звезды созвездия, левая нога короче правой, между ногами изображено нечто, напоминающее меч. На основании изучения этого древнего артефакта М. Раппенглюк пришёл к выводу, что и 32 тысячи лет назад данное созвездие воспринималось как охотник. Если это предположение верно, то перед нами – самое древнее из известных на настоящий момент изображений небесного созвездия. Однако это было ещё не все – на обратной стороне и по бокам пластины было нанесено 86 загадочных зарубок. Учёный предположил, что это – примитивный календарь беременности женщины, поскольку именно указанное число надо вычесть из количества дней в году, чтобы получить средний срок беременности. С Орионом же это число связано тем, что именно такое количество дней видна одна из главных звёзд этого созвездия Бетельгейзе. От себя добавим, что данное обстоятельство великолепно объясняет гиперсексуальность Ориона, отмеченную в мифах различных народов» [74 - Серяков М.Л. Забытый прародитель человечества. С. 246–248.].

   Увы, как бы этого ни хотелось Серякову, никакая гиперсексуальность не может позволить мужчине забеременеть, а поэтому календарь беременности – это символ не мужской, а женской сексуальности. Это уже много тысячелетий спустя, только в эпоху торжества патриархальных религий боги-мужчины и патриархи стали рожать, создавать, творить новые жизни. В палеолите и даже много позже у древних людей ещё не было понимания той роли, которую в рождении, зачатии и беременности могли играть мужчины. Не существовало не только понятия, но даже просто хотя бы понимания отцовства. Таким образом, пластина из кости мамонта с изображением созвездия Орион и календаря женской беременности никоем образом не выпадает из общего ряда массового появления изображений женщины примерно как раз в тот период, о чём подробнее уже говорилось выше. Не противоречит тому, что перед нами изображение женщины и вывод Раппенглюка о том, что древними людьми созвездие как-то связывалось с охотничьим промыслом. Вот только об охотнике ли шла речь для древних людей [75 - К слову сказать, сам М. Раппенглюк в своих утверждениях более осторожен и не отрицает, что он и его коллеги рассматривали разные варианты трактовок запечатлённого на пластине образа.]?
   У меня нет веских оснований, подобно Серякову, отвергать стройные и убедительные доказательства его предшественников, включая академика Рыбакова, что первоначально люди поклонялись Солнцу, Луне, созвездиям Большая и Малая Медведицы или даже, как полагал Алан Элфорд, огромному метеориту, перевернувшему все представления людей [76 - См., например, его: Элфорд А. Когда боги спустились с Небес. М., 2008.]. Но и созвездие Орион в исторические времена почиталась у многих народов. В силу этого Серяков может оказаться прав, когда видит в распространённости религиозного почитания созвездия Орион глубокую древность восприятия данного созвездия в качестве сакрального небесного объекта и символа. И, тем не менее у меня нет поводов усомниться, что в этом случае новые изыскания в области истории религии и астрономии покажут, что первоначально созвездие Орион, точно так же, как и другие обозначенные выше звёзды и созвездия, связывалось не с мужским, а с женским началом. Тем самым, в образе созвездия Орион перед нами может предстать вовсе не охотник, как уверяет Серяков, а охотница!
   И действительно, если внимательно присмотреться к костяной пластине, описанной М. Раппенглюком, то будет легко убедиться, что на поясе переданной на ней танцующей или приседающей антропоморфной фигуры нет изображения, которое можно однозначно трактовать в качестве меча (как это делает сам немецкий учёный), либо какого-нибудь иного мужского орудия (того самого, на которое намекает Серяков). Скорее всего, перед нами брак или просто недостаточно обработанная древним мастером часть пластины. Но если обязательно нужно включить фантазию, то почему мы должны увидеть именно меч, а не набедренную повязку, ветку или фартук?
   Ну а если нам непременно «требуется» увидеть гипертрофированный половой орган, то почему именно мужской? Качество изображения никак не позволяет судить столь однозначно… Не так давно на раскопках древнейшего из известных науке храмов, построенных человеком из камня, Гёбекли-Тепе было обнаружено довольно похожее изображение танцующей или приседающей фигуры, но уже определённо женское, т. к. чётко видны груди. Кроме того, на изображении из Гёбекли-Тепе чётко прочерчены гипертрофированно увеличенные половые губы. При всём при том, макронимфия – увеличенные половые губы, как правило, искусственно – уникальным явлением не является [77 - Шмит К. Они строили первые храмы. Таинственное святилище охотников каменного века. Археологические открытия в Гёбекли-Тепе. СПб., 2011. С. 230–231.]. Например, такую же художественную передачу женщин известный путешественник Тур Хейердал встретил на загадочном острове Пасхи [78 - Хейердал Т. Искусство острова Пасхи. М., 1982. Фото 89 b., 91.]. Вот куда может увести предвзятое толкование древних артефактов!
   В этой связи я вообще хочу напомнить, что «меч» созвездия Орион «находится» отнюдь не на поясе, а в «руке» воображаемой фигуры. Никакое движение звёзд даже за 30 000 лет не смогло бы так «преобразить» интересующее нас созвездие, тем более что в остальном общие его очертания остались вполне узнаваемы…

Таинственное изображение из Гёбекли Тепе (слева) имеет явную параллель с намного более поздними, но не менее таинственными изображениями с острова Пасха (справа) – между двумя изображениями более 10 тысяч лет

Если же не отвлекаться на фантазии и иллюзии, а вернуться к тому, что хорошо определяется на описанной М. Раппенглюком пластине, то это, прежде всего, характерное положение рук фигуры – я имею в виду то, что они согнуты в локтях и как бы молитвенно подняты вверх. Вот на эту деталь действительно стоит посмотреть внимательно, точнее, на её «культурное эхо». У древних египтян, например, мужской образ созвездия Орион встречается с изображением только одной поднятой руки, а то и с опущенными руками [79 - Иллюстрации и текст: Мюллер М. Египетская мифология. С. 62–63.]. А если брать священную иконографию прочих самых разных эпох и народов, то с поднятыми вверх полусогнутыми руками изображается вовсе не Орион, а другие божества и культурные герои, причём среди них встречаются не только мужские, но и женские персонажи.

   Мужские образы в стилистике молитвы небесам

   В изображении женских божеств такая иконография вообще широко распространена: от рожающей Богини Чатал-Хёюка [80 - В связи с первым упоминанием этого важного исторического центра, не могу не поделиться занимательным лингвистическим наблюдением: в старой советской литературе данное название давалось как «Чатал Гуюк», а сейчас – «Чатал Хююк». В СССР всё было по нормам русского языка, ведь мы говорим (до сих пор) Геракл, Герцен, гер (например, Питер) и т. д., а не Херакл, Херцен (от нем. Herz – сердце), хер Питер (от нем. Herr – господин). Кому первому в голову пришло столь нелепо, почти до неприличия исковеркать весьма значимое историко-географическое название, мне проследить не удалось. Может, кто-то хотел приблизить звучание к оригинальному? Но по-турецки данное название пишется Catalhoyiik, т. е. черз «ё», поэтому в европейской научной традиции оно звучит как Чатал-Хёюк; так оно передаётся и в современных переводных работах. Я думаю, что в этом вопросе унификация русского звучания с принятым в мировой науке вполне уместна: хватит серьёзным людям следовать за безымянными шутниками!] до Богоматери Оранты.
   Об одном из примеров такой иконографии Богини Матери пишет Гимбутас, которая сообщает, что в рамках трипольской культуры начала IV тыс. до н. э. «найден вырезанный на костяной пластине абрис воловьей головы, в которую вписано изображение богини с воздетыми руками и с силуэтом “песочных часов” [81 - То есть женский силуэт с очень тонкой талией, как у созвездия Орион, в котором талия обозначалась тремя довольно близко друг к другу расположенными звёздами, что создавало зрительный эффект узкой талии. Вообще пояс Ориона может быть сопоставлен с более поздним «поясом Афродиты», появление которого в античной мифологии иначе выглядит совершенно случайным и необоснованным.]. В данном случае она представляет не смерть, но возрождение» [82 - Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини. С. 269–271. Вспомним здесь календарь беременности на обнаруженном в Германии изображении «Ориона». Явная параллель палеолитического и энеолитического образов прослеживается в контексте мощной животворной силы так же с образом Богородицы Оранты, которая часто изображается с младенцем. В православной традиции, то есть в иконографии патриархата, Дева Мария изображалась с сыном. Мать и небесный сын – очень древний образ. В русской северной вышивке, изученной А.Б. Рыбаковым, скорее всего, изображались Мать и Дочь. Данная традиция была ещё древнее.].

«Рожающая богиня» – одна из центральных тем изображений в Чатал Хёюке

Вариации на тему женского божества Древнего Междуречья

Сакральные женские образы Древнего Крита

Эллинская Деметра – продолжение критских и пелазгийских традиций почитания Богини Матери

Христианство. Богоматерь Оранта (Молящаяся)

Наконец, к женским мифологическим образам в стилистике молитвы небесам следует отнести старинную иконографию русских вышивок с женскими персонажами, поднимающими руки к небу, изображение критских жриц или Богини-матери Деметры и многие другие примеры. К слову сказать, у древних предков современных восточных славян созвездие Орион называли Коло (или Кружилия), что сближает его с женским солярным образом.

Сакральные женские образы в русской вышивке

Вообще, как вынужден периодически вспоминать сам Серяков, с эпохи палеолита осталось ничтожное количество бесспорно мужских изображений. А некоторые из тех, которые всё же сохранились, могут вызвать у приверженцев мифа о мужском превосходстве над женщинами в истории большое разочарование или даже «культурный шок». Так, одно из древнейших скульптурных изображений мужчины было обнаружено в Чехии, в могильнике Брно-2. По возрасту статуэтка из Брно-2 как раз примерно соответствует первым Палеолитическим Венерам и Палеолитической Божественной Матери (с нанесённым на неё календарём беременности) из Германии, т. е. 28-35 тысяч лет. Древняя фигурка была сделана из кости мамонта. И хотя она сохранилась лишь частично, сомнений, что перед нами изображение мужчины нет, так как сохранился самый главный для опознания признак – явственно видный пенис. Руки и ноги фигурки крепились к туловищу таким образом, что они могли двигаться. То есть древнейшее или одно из древнейших скульптурных изображений мужчины – кукла, марионетка…

   Мужская фигурка из могильника Брно-2: Отдельные детали (слева) и примерная реконструкция (справа)

   Но согласиться с тем, что первоначально созвездие Орион воспринималось не как небесный охотник, а как Небесная Охотница, Серяков никак не может, поскольку это полностью перечеркнуло бы всю его умозрительную конструкцию, по которой любые женские божества, связанные с небесной сферой, лишь узурпировали свои функции у богов-мужчин. В том числе узурпировали они не только способность перемещаться между небом и землёй, но даже занятие охотой. То, что даже уже в письменную эпоху человечество знало несколько богинь-охотниц – например Артемиду – его совершенно не убеждает. В подтверждение своего заблуждения он приводит просто убийственный по своей самонадеянности аргумент: «Уже по чисто физиологическим различиям между полами, – уверенно заявляет он, – охота с древнейших времён была мужским занятием, в силу чего миф об убийстве Небесного охотника Артемидой, узурпировавшей его основную функцию и ставшей богиней-охотницей, отражает произошедшую в глубокой древности матриархальную революцию…» [83 - Серяков МЛ. Богини славянского мира. С. 40.].
   Не понятно, на основании чего можно было прийти к данному странному заключению? Как мы видели, многие вполне компетентные и уважаемые исследователи придерживаются ровно обратного мнения. Тот же академик Рыбаков постоянно проводит мысль о связи Небесной Матери и одного из важнейших занятий древнего человека – охотой, но об этом уже было упомянуто выше и возвращаться к сказанному необходимости нет. Так же мы уже видели, что Грейвс даже не сомневался, что в древности охота была подконтрольна именно женщинам, а мужчинам право заниматься охотой лишь делегировалось, чтобы сильный пол не чувствовал себя слишком уязвлённым и подчинённым.
   У некоторых биологических видов, например, таких грозных, как львы, охота практически полностью является прерогативой самок. Но это, конечно, лишь крайний случай, наиболее яркое и наглядное доказательство, что в реальной природе нет места человеческим сексистским предрассудкам. Охотой промышляют самки очень многих видов хищных животных, птиц, насекомых… У некоторых приматов ситуация другая – у них самки охотой, действительно, не занимаются. Но и самцы, правда, тоже – они преимущественно вегетарианцы. Так что далеко не все приматы станут питаться тем, чем питаются люди, ведь человек – хищник (точнее – всеяден). Так почему же женщине не быть охотницей? Какие такие «физиологические различия между полами» могут помешать женщине охотиться так же успешно, как и мужчине? Размер клыков? Когтей? Мускул? Мозга?
   Возможно, у шагнувших на тропу антропогенеза предков современного человека, уже ставших хищниками, но ещё не сделавшихся людьми, самцы на каком-то этапе и могли взять охоту полностью в свои руки (или ещё лапы?). Но у людей современного типа в процессы разделения труда уже давно вмешался такой фактор, как искусственные приспособления. Орудия труда, орудия охоты, техника и технология добывания пищи – всё это зависело от факторов, не всегда связанных с физиологией. Мелких и средних животных женщины могли добывать для своего племени так же или, по меньшей мере, почти так же успешно, как и мужчины. А как быть с охотой на мамонтов? – могут спросить меня те, кто считает охоту исключительно мужским занятием. Пожалуй, именно охота на мамонтов и других крупных животных опровергает безапелляционное заявление Серякова особенно зримо.
   Да, женщина не могла выйти с дубиной или копьём и в одиночку завалить мамонта. Но и мужчина – даже если это был палеолитический супермен с дубовым мечом невероятных размеров – один на один против мамонта тоже ничего особенного собой не представлял. Современная наука довольно хорошо смогла реконструировать сложнейшие технологии охоты на мамонтов – технологии, требующие коллективных усилий. Помогли современным реконструкциям и пещерные рисунки эпохи палеолита, и дожившие до нас фольклорные источники, например русские сказки. Посмотрим, что думал об этих палеолитических технологиях академик Рыбаков:
   «Начну с распространённейшего сюжета “бой на калиновом мосту”…
   …Если мы подытожим все признаки сказочного чудища, с которым герою (иногда с помощниками) неминуемо надлежит сразиться, то получим следующее.
   1. Чудище огромно и непомерно сильно. Оно не крылато.
   2. Оно “хоботисто” или у него несколько голов на длинных шеях.
   3. Схватка с чудищем происходит у калинового моста; иногда чудище бывает прикрыто этим мостом.
   4. Обязательной чертой схватки с чудищем является огонь (огненная река); иногда чудище само извергает огонь.
   5. Своих противников чудище “вбивает в землю”.
   Не думаю, что будет большой натяжкой признать в этих сказочных приметах чудища обрисовку древнего мамонта (или мамонтов), загнанного огненной цепью загонщиков в ловчую яму, в подземелье, замаскированное ветками кустарников (калины). Длинношерстные мамонты, прорываясь сквозь “огненную реку”, могли и сами быть носителями огня. Охотники, загнавшие мамонтов в яму, должны были окончательно одолеть их, распарывая чрево, пронзая копьями, забрасывая камнями. Мамонты же хватали охотников хоботами и, вероятно, действительно “вбивали в землю”. Роспись В.М. Васнецова в Историческом музее даёт хорошую реконструкцию этого охотничьего эпизода», – писал историк [84 - Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. С. 129–130.].
   Почему Серяков решил, что какие-то, какие угодно (!) «физиологические различия между полами» могли сделаться препятствием для участия в таких коллективных формах охоты представительниц прекрасного пола? Академик Рыбаков, напротив, подчёркивает, что без участия женщин охота на мамонтов не обходилась и даже подтверждена таким авторитетным источником, как пещерная живопись! Он пишет: «Думаю, что к загонной охоте, требовавшей напряженнейшего участия всех членов племени, имеют прямое отношение сильно стилизованные фигурки женщин (так называемые клавиформы), стоящие по 6-7 человек сбоку от животных. Если мужчины поражали зверей копьями, то женщины должны были быть загонщицами и направлять (огнём, криком и т. д.) добычу в загон или под удары охотников» [85 - Там же. С. 111.].
   Да, в наши дни среди женщин действительно находится весьма мало таких «фурий», которые готовы убивать безоружных животных просто ради удовольствия, ради удовлетворения азарта, ради возвеличивания своего «эго». Таких индивидов, сознание которых осталось далеко в Средневековье, а то и в дремучей первобытности среди мужчин, увы, гораздо больше. Но это не повод полагать, что прежде, когда от успешной охоты зависела жизнь отдельного человека и всего человеческого коллектива, было так же.
   Охота оказалась «приватизирована» мужчинами гораздо позже – тогда, когда убийство диких животных в масштабах человечества постепенно переставало определяться жизненной необходимостью. Когда близилась или уже шла неолитическая революция, в ходе которой присваивающее хозяйство поглощалось и замещалось производящим, когда полным ходом шла патриархальная трансформация локальных человеческих сообществ. Нарастало имущественное расслоение людей, стратификация становилась сложнее и жёстче. Охота превращалась в привилегию: сперва мужчин, а затем – только избранных мужчин, составивших костяк военной аристократии. И мужчины не особенно стремились поделиться своими привилегиями с женщинами [86 - Точно так же, как тысячелетия спустя, шериф Ноттингема не собирался делиться привилегией охомипися в королевских лесах с разбойником Робин Гудом.]. Логично предположить, что именно на этом этапе и формируется образ не просто небесного охотника, а прародителя человечества, образ – похищенный мужчинами у женщин.
   Вполне вероятно, что в самом главном Серяков прав, и пробуждение человеческого сознания, т. е. момент появления современного человека, связан именно с тем, что человек задал главные вопросы бытия – кто я, откуда я – и в первый раз осмысленно посмотрел на звёзды, ища там свою колыбель. Но связано это было ни с безликими духами [87 - К слову, мне кто-нибудь из адептов современной научной схемы происхождения и развития религии сможет непротиворечиво объяснить и доказать, почему анимизм африканских племён «примитивнее» верований, например, средневековых европейцев? Тем, что мы сами европейцы, а все остальные просто обязаны нам в чём-то уступать – хотя бы в формах религии? Современные учёные вообще могут представить, насколько сложно, не заканчивая ни школ, ни университетов, прийти к мысли о том, что в каждом окружающем нас существе, предмете или явлении природы есть своя неповторимая душа? Каким высоким уровнем культуры, образного и логического мышления нужно обладать для подобного рода выводов?], ни с богом-прародителем, а с Великой Матерью, одной из функций которой являлось покровительство охоте, обеспечение удачных охотничьих промыслов, изобильной добычи. Не случайно с эпохи палеолита известен образ рога изобилия. Как тут не вспомнить один символический артефакт, дошедший до нас: на одном из древнейших сохранившихся изображений рог изобилия расположен в руках женщины – классической Палеолитической Венеры с присущими ей изящными формами и откровенными признаками женственности.

   При этом я совсем не склонен с порога опровергать Серякова, что образ дикого, некультурного охотника, которого пришлось оскопить, пленить или убить мог существовать и в палеолите, одновременно с образом Великой Матери. Может быть и так, хотя сомнения имеются. Но в этом случае изначально дикий охотник не воспринимался не только как божество (к этому вынужден склоняться и сам Серяков), но и как небесный прародитель (а вот с этим Серяков категорически не согласен – иначе все выстроенные им с таким прилежанием доводы рассыпятся как карточный домик). Тогда каковы вероятные причины появления образа дикого охотника – насильника и каннибала, пожирающего своих детей? Когда он мог появиться в человеческой культуре, мифологии, фольклоре? Если образ дикого охотника действительно древний, то имеется два временных периода, когда наиболее оправданно искать возникновение первоначальных представлений о диком охотнике. Во-первых, он мог стать ответом на изменение условий существования человеческих сообществ на излёте палеолита и в мезолите. В эти тысячелетия наконец появляются разноплановые объективные предпосылки усиления роли мужских мифологических персонажей. Так, после исчезновения мамонтов, роль охотников-мужчин, действительно, могла несколько усилиться. Тогда же в некоторых локальных сообществах начинает постепенно осознаваться природа отцовства, значение мужчины в появлении новой жизни.
   Кроме того, поскольку дело уже шло к патриархальной трансформации, под влиянием мужчины продолжилось разложение древних моральных устоев. Мужчины стали выходить из-под власти общин, женщин, Богини Матери. Проявляя свою агрессию, гиперсексуальность (о которой любит вспоминать Серяков) и властолюбие, отдельные особи мужского пола начинают угрожать роду, локальным сообществам, тянуть человека обратно в дикость, в животное состояние. По-первобытному жестокие формы наказаний таким смутьянам и насильникам как раз и могут быть отражены в мифах об оскоплении, пленении или казни различных мужских мифологических персонажей, которые послужили предметом реконструкций Серякова. Тем самым перед нами не столько космогонические мифы, сколько морализаторские поучения юношам, как не нужно себя вести, чтобы не потерять самое ценное и остаться в живых.
   Мог войти в пространство мифологии древних людей образ дикого, сексуально озабоченного, презирающего моральные нормы охотника и раньше – на заре возникновения неоантропов и культа Великой Богини, хотя такой оборот дела ещё менее вероятен, а для концепции Серякова подобное допущение ещё более убийственно. Если образ дикого охотника действительно столь же древен, как и образ Великой Богини (а древнее он не может быть по очень простой причине – раньше ещё не существовало людей современного типа, были только палеоантропы), то он отражает ситуацию, которая царила не внутри самого человеческого общества, а вокруг него. Тогда получается, что этот «патриархальный культ», не имеющий никакого отношения к патриархату, отразил существование параллельно с Homo sapiens sapiens других человеческих суперрас, например, неандертальцев, эректусов или других, пока науке неведомых [88 - Чей охотничий промысле мог создавать реальную конкуренцию нашим предкам.]. Поскольку другие древние суперрасы ещё не были собственно человеческими, стояли на промежуточных между животными и человеком этапах развития, то в них ещё вполне могли господствовать полуживотные формы организации, характерным признаком которых могло быть господство самцов, в отличие от людей, у которых изначально устанавливается примерное равенство полов при сакральном доминировании женщин.
   Понятно, что между древними суперрасами, включая наших предков Homo sapiens sapiens, должна была развернуться жестокая борьба, в том числе – за самок. В половых войнах тех времён, когда существовало два (или больше?) конкурирующих между собой типов человечества, победили наши предки. Однако агрессивность соседей – к примеру, неандертальцев – их, понятно, не радовала. Неприятных соседей могли отразить в мифологии в качестве таких вот насильников, презирающих законы морали. Победа женских божеств через метафорическое убиение дикого охотника за животными и человеческими дамочками, а также тождественных ему богов и культурных героев (или их оскопление, пленение и т. д.) при таком подходе может пониматься как символ не просто матриархальной революции, а как отражение смены господствующих на земле суперрас человека, типов человечества. В самом деле: смена на исторической арене народов в мифологии часто осмысливалась в сюжетах о битвах между богами.
   Но и в этом случае древнейшей формой организации современного человека, его визитной карточкой и культурным кодом всё равно приходится считать именно матриархат. А затем, несколько десятков тысяч лет спустя, когда первичная основа мифа о диком охотнике уже прочно забылась, во времена патриархальной трансформации происходит переосмысление всех его основных компонентов. Всё, что связано с мужским началом начинает возвеличиваться, а всё, что связано с женским началом, постепенно десакрализуется. Из поверженного насильника дикий охотник у некоторых народов превращается в своего рода предка. Но и превратившись в предка, дикий охотник остался далеко не образцовым, распущенным, аморальным – словом, таким же, как и возможно послуживший для него прообразом неандерталец.
   Недооценка женского начала в истории привела Серякова и к другим ошибочным реконструкциям духовной истории человечества. Так, невозможно оставить без внимания некоторые его измышления относительно «чёрной» стороны матриархата. Выше мы уже говорили, что, по мнению автора, матриархат привёл не только к захвату женщинами ролей и сфер влияния мужских богов (неба, охоты и т. д.), но и к целому букету грязных, аморальных явлений, с которыми потом пришлось бороться благородным мужским богам нового поколения. Но прав ли он в своих обвинениях? Если Серяков ошибочно, при помощи совершенно искусственных манипуляций источниками, сконструировал некоего «забытого прародителя человечества», кастрированного взбунтовавшимися женскими божествами, то может и с обличением матриархата и его «оборотной стороной» тоже не всё так уж гладко?
   И действительно – чрезмерное увлечение психоанализом и поверхностное скольжение по историческим и антропологическим реалиям приводят Серякова к чудовищным искажениям истины и просто здравого смысла. Начнём с излюбленной для Серякова темы – зоофилии. Как уже отмечалось, он переносит на реальных женщин поведение вымышленных мифологических персонажей. При этом, правда, становится не понятно, как реальные женщины могут вступать в порочащие их связи с быками, медведями, львами и особенно драконами (неужто динозаврами – вот было бы удивительно!), но это – не предмет для нашего разговора. Так же мы не будем обсуждать, что в реальной жизни зоофилия у женщин встречается существенно реже, чем, увы, у мужчин. Мы коснёмся только сакральной сферы, а именно посмотрим, когда и почему тема «зоофилии» Великой Небесной Богини и её многочисленных земных ипостасей могла возникнуть в принципе.
   Но прежде – остановимся ещё на одной особенности методологии Серякова. Как правило, в своих работах он относится к источникам достаточно критически. Он, как правило, старается учесть, что на источники по религиозным верованиям древних людей большое воздействие оказали напластования эпох, прошедших с момента появления того или иного мифа или образа до момента его фиксации в письменных документах. Так, он специально оговаривает предвзятый характер христианских источников по истории древнеславянского религиозного культа, обряда и мифа. Точно так же осторожно он подходит к трактовке заговоров, духовных песен, загадок, сказок и других источников, в которых уже в христианские времена иносказательно передавались исконные верования наших предков. Но осторожность и критическое отношение к источнику у Серякова сразу резко убавляются, когда речь заходит о том, чтобы попытаться восстановить первоначальный миф эпохи матриархата, очистив его от преднамеренных и непроизвольных искажений, извращений и переосмыслений эпохи патриархата. Если в русской сказке «Ведьма и Солнцева сестра» речь идёт о «сестре-людоедке», то так оно и есть! Это не извращённое сознание мужчин-властолюбцев переиначило реальность, чтобы захватить власть у женщин вообще и сестёр в частности, а сёстры на самом деле пожирают своих братьев, родителей и подданных.
   А ведь критическое отношение к поздним источникам при изучении древнейших в человеческой истории слоёв мифологии просто необходимо! Уже в письменный период мы видим (в том числе из работ Серякова) как сильно «подправили» в выгодном для себя идеологическом русле христианские писатели суть и содержание древней славянской религиозной традиции. При этом со времени принятия чужой веры нашими предками и отказа от своих богов прошло всего немногим более 1000 лет (а если учесть ситуацию двоеверия – то гораздо меньше)! А все старые народные боги уже «превратились» в чертей, бесов, карачунов, душегубов, соблазнителей, растлителей, кровопийцев и прочую нечисть!
   Этот пример, по идее, должен заставить серьёзно задуматься и по отношению к сохранившимся следам матриархальной мифологии. Вопреки утверждениям Серякова, образ Богини Матери является древнейшим мифологическим образом человечества – ему около 35 тысяч лет и он ровесник первых неоантропов. Уже в палеолите и мезолите он не мог не проделать серьёзную эволюцию. В период патриархальной трансформации эта эволюция должна была резко ускориться. Период неолита, энеолита, бронзового и железного веков стали временем не только эволюции, но и осознанной фальсификации образа Богини Матери. Патриархальная трансформация не только создавала своих богов, но и мстила прежней Богине, искажая и опошляя её образ, развенчивая её культ – без подобной агрессии на прошлое боги-мужчины никогда не утвердились бы в качестве небесной иерархии. И процесс этот шёл не тысячу, а, как минимум, 10-12 тысяч лет! Но Серяков либо не догадывается, либо просто зачем-то умалчивает об этом.
   Но вернёмся к конкретным «обвинениям» женских божеств, мифологических и сказочных персонажей. Серяков проделал большую работу, чтобы исследовать образы сакральных мужей Богини. Из приводимого выше перечня, с кем Богиня вступала в брачные отношения, он выделил два наиболее распространённых образа – бык и змей. Остановимся только на них, как на наиболее показательных примерах ущербности некритического восприятия мифологии матриархата в период патриархата.
   Скажу честно, мне просто не понятно, почему Серяков так убеждён, что вступление Великой Богини в брак с быком и змеем, в которых обращались боги-мужчины, является отражением и пропагандой женской зоофилии? Почему Зевс и другие боги-мужчины при этом не объявляются зоофилами, ведь нередко Великая Богиня для связи с ними принимала соответствующий зооморфный облик? Или, что не реже, становилась объектом насилия? То есть, когда Зевс, превратившись в быка, похитил женское божество Европу – это пример не мужского насилия, а женской зоофилии? Или когда жену Зевса называют волоокой – то это тоже не Зевс, а Гера страдает зоофилией? Но ведь это же Зевс польстился на её волоокость! Почему у Серякова именно женщины выступают поборницами зоофилии, если это Иван-богатырь женится на Василисе Премудрой, умеющей оборачиваться не только лягушкой, но и змеёй? То есть, если женщина вступает в брак со змеем – это зоофилия, а если мужчина вступает в брак со змеёй – это детская непосредственность? Почему мифический вождь русов Гертнит (о котором пишет Серяков [89 - Серяков МЛ. Богини славянского мира. С. 62.]), женившийся на драконихе, не зоофил – потому, что он русский или потому, что он мужчина?
   Но, в общем-то, не следует тратить время на поиски логики там, где её нет. Лучше посмотрим, через какие этапы прошло мифологическое сознание древних, пока не породило миф о свадьбе Богини и быка. Выше уже отмечалось, что отправной точкой становится обожествление древними неоантропами Небесной Лосихи, которая была и символом изобилия, и символом плодовитости, и покровительницей удачной охоты. В дальнейшем образ Лосихи перешёл на других крупных животных, обитавших рядом с людьми. Таким сакральным животным стали дикие быки или туры, а точнее – сперва их самки.
   Есть ещё один малоизученный момент, который связывает женщину с быком, который исследователи считают проявлением древней эзотерики. В Чатал-Хёюке было обнаружено большое количество изображений женской груди, под которыми располагались так называемые букрании [90 - Букрании – изображения головы быка или бычьи черепа.]. Художница Д. Кэмерон, которая работала на раскопках Чатал-Хёюка, обратила внимание, на поразительное сходство между букранией и формой женской матки в сочетании с фаллопиевыми трубами. Тем самым букрания изначально иносказательно указывала не на мужскую, как это представляется, а на женскую сексуальность, является эзотерическим символом утробной регенерации. Этот вывод археологически подтверждается например тем, что на росписях Чатал-Хёюка букрании изображены либо прямо на теле Богини в том месте, где должна быть матка, либо прямо под изображением Богини в обличии лягушки. «То, что между головой коровы, быка или вола и женской утробой имеется тесная связь, также подтверждает наличие ассоциации между волом и водой, источником жизни» [91 - Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини. С. 369.]. Характерно, что букрании были тесно связаны с образом женщины и в более поздних земледельческих культурах. В частности, в Балкано-Карпатском регионе эпохи энеолита и бронзового века существовали украшения в форме букраний, в которых были вписаны сильно стилизованные женские изображения [92 - Помиута И.В. Мир искусства древних земледельцев Европы (культуры Балкано-Карпатского круга в VII–III тыс. до н. э.). СПб., 2012. С. 147.].

   Взгляд художницы позволил увидеть очевидное сходство букрании (слева – раскопки Чатал Хёюка; справа – античная монета) с тайной рождения человека

   В дальнейшем роль Прародительницы и дарительницы изобилия перешла, как мы обсуждали выше, к одомашненной корове. На протяжении длительного промежутка времени, когда происходили перечисленные трансформации первоначального мифологического образа, роль отцовства людьми ещё не осознавалась. В качестве отца могли воспринимать, например, ветер. Так было у пеласгов, которые верили, что кобыла может забеременеть без жеребца, если повернётся задом к Северному Ветру. Потом, уже когда устои матриархата стали ослабевать, и в человеческом обществе роль отцовства была осознана – а произошло это сравнительно поздно – возникает потребность в том, чтобы рядом со священной коровой – Великой Богиней – появился бык. То есть «совершение» акта зоофилии с быком стало прямым следствием патриархальной трансформации, в то время, как женские богини имели к этому весьма опосредованное отношение – частенько в качестве жертв похищений, изнасилований или порабощения новой патриархальной моралью, требующей от женщины непременного замужества, даже если муж… не человек. Злой оказывалась не любовь, а новая патриархальная мораль, для которой женщина из субъекта превращалась в объект.
   Абсолютно то же происходит и с примерами «женской зоофилии», которую Серяков находит в мифах о вступлении женщин в священный брак со змеем – двуглазым и очень коварным. Причём со змеем и змеиными культами получается ещё более забавно. Не удержусь от нескольких дополнительных цитат. Например, предлагаю оценить логику Серякова вот в этом отрывке из его книги о женских божествах древних славян: «… змея в эпоху матриархата воспринималась не как враждебное, а как благодетельное человеку начало, чем и была обусловлена её связь с верховной богиней. Анализируя изображения женщин в трипольской раннеземледельческой культуре, для которой убедительно констатируется господство матриархальных представлений, Б.А. Рыбаков отмечает: “На раннетрипольских статуэтках такая же пара змей изображалась в области живота, где змеи выступали охранительницами чрева, вынашивающего плод. Ответ получен: трипольские змеи – носительницы добра, хранители всего самого ценного”. Однако от этого представления оставался всего лишь один шаг до возникновения мифа о браке женщины, первоначально Великой богини, со змеёй [93 - Надеюсь, что это опечатка и нужно читать не со «змеёй», а всё же со «змеем» – про лесбиянскую любовь как порождение матриархата и «полуобезумевших жриц» в данной книге у автора ничего нет. Или впереди нас ждут новые открытия?]. И этот шаг был сделан [94 - Серяков М.Л. Богини славянского мира. С. 63.].
   1. Начнём с характерной детали, показывающей вывернутую наизнанку методологию автора в тех случаях, когда ему нужно доказать порочность матриархата и его носительниц. «Змея в эпоху матриархата воспринималась не как враждебное, а как благодетельное человеку начало, чем и была обусловлена её связь с верховной богиней [95 - Выделено мной. – Д. Ч.]», – пишет Серяков. Но, вопреки его утверждению, в действительности всё было ровно наоборот: восприятие змеи не как враждебного, а как благодетельного человеку начала напрямую обусловливалось тем, что змеи были связаны с Верховной Богиней. То есть благодать передавалась не от змей Богине, а Богиня наделяла змей своей благодатью.
   2. Но это, в общем-то, мелочи. Интереснее другое: каким образом из выводов академика Рыбакова о важной сакральной функции змей в трипольской культуре как охранительниц чрева и вынашиваемого в нём плода, у Серякова возникает желание сделать шаг к мифу о браке женщины со змеем? Может сделать шаг несколько в другую сторону и предположить, что первоначально Великая Богиня сама и есть змея? А раз для зачатия ей достаточно повернуться спиной к Борею, съесть пригоршню бобов или случайно проглотить насекомое [96 - См.: Грейвс Р. Мифы Древней Греции. М., 1992. С. 16.], то дети могли появиться и без змия-искусителя?
   Какой же вариант трактовки змеиных образов точнее? Тот, что предлагает Серяков или озвученный мною альтернативный? Наверное, правильнее окажется тот, который древнее. Да вот загвоздка, Серяков для своих реконструкций использует преимущественно античные мифы и современный фольклор. А ведь данные источники позволяют делать слишком поверхностные, субъективные датировки! Ни древние мифы, ни дожившие до нас сказки, загадки, песни и другие фольклорные источники не позволяют без дополнительной скрупулёзной источниковедческой критики заглянуть в прошлое и восстановить даже относительную, не говоря уже об абсолютной хронологии. Вот и получается, что стоит Серякову захотеть, чтобы образ супруга Богини в облике змея был древнее образа Змеихи, и можно источники истолковать нужным образом. Что же получается, тупик?
   К счастью, нет. Практически неиспользуемые Серяковым реальные археологические источники [97 - А не выдумки в стиле Шейлы Коулсон и Леонида Попова, которые «увидели» якобы «изображение» древнего питона, созданного одним из мелких племён современной Ботсваны в глубокой древности. Возраст этого питона они определили в 70 тысяч лет (!), при том, что представителей Homo sapiens sapiens там и в то время и в помине не было. В действительности речь идёт о естественном природном объекте, который можно назвать питоном исключительно при наличии определённых целей. Требуют уточнения и возможные датировки «питона». К тому же, половых признаков на его «изображении» всё равно нет, и почему Серяков увидел в нём питона-самца, а не его супругу – тоже вполне понятно (см., например – http://www.membrana.ru/particle/592).], как правило, могут внести ясность в очерёдность появления образа Змеихи и образа змея. Они поддаются датировке, а следовательно – могут продемонстрировать и относительную, и абсолютную хронологию. И мы видим, что и со змеиными образами в искусстве древних людей дело обстоит примерно так же, как с обилием Палеолитических Венер и большой редкостью мужских скульптурных изображений. Привязка мужского начала к образу змея или дракона – явление довольно позднее. А вот женских образов, напрямую выводящих нас на змеиную символику в древних эпохах, встречается множество. Собственно говоря, это наблюдение Серяков мог бы почерпнуть у Гимбутас, на работы которой он периодически ссылается. Но он абстрагируется от собранного ею археологического материала, ведь он опровергает его концепцию женской зоофилии со змеями.
   Гимбутас приводит примеры различных скульптурных и графических изображений женщин-змей, первые из которых появились ещё в палеолите. Особенно показательны неолитические статуэтки, изображающие Богиню-змею в образе женщины со змеевидными нижними конечностями [98 - Вспоминается и образ Ехидны (Эхидны или по-русски – гадюки) из эллинской мифологии, которую именно так и представляли: женщина огромных размеров со змеиным хвостом. У эллинов были и другие олицетворяющие глубокую древность мифологические существа со змеиными признаками. Например, одной из дочерей Ехидны являлась Химера, у которой была голова льва, туловище молодой козы, а хвост, как у её матери, змеиный. И Ехидна, и Химера – результат эволюции древних мифологических образов, связанных с культом Богини. Поэтому Э. фон. Дзникен вряд ли прав, приписывая создание подобных мутантов инопланетному разуму – разум он на то и разум, чтобы отделять мифы от реальности, и стараться не загрязнять реальность разного рода генетическими уродцами (фон. Дэникен Э. Сумерки богов. СПб, 2011. С. 107–108).], женщины со змеиной головой или женщины со змейчатыми линиями на теле. Очень любопытны изображения рогатых змей, видимо, объединявших две ипостаси Богини – как коровы и змеи одновременно. Появление рогов у змеи легко объясняется тем, что Небесная Богиня воплощалась в Луну, а две лунные фазы из трёх имеют форму рогов – месяца. Помните пушкинское:

     Месяц под косой блестит.

   А теперь представьте это зрительно – женская коса напоминает змею. Месяц – рога. Именно такие изображения и описывает Гимбутас. И не требуется никакого скрещивания в единое существо двух мужей Богини (быка и змея), которое придумывает себе Серяков. Как мне представляется – подобного рода гибрид был вообще невозможен, ведь оба мужа показали себя страшными «ревнивцами» и бескомпромиссно враждовали. Как при этом они могли слиться в единое существо?
   К слову сказать, рога змеи в дальнейшем могли трансформироваться в корону змеиной Царицы, но не исключено, что эти рогатые змеи сами по себе позже стали одним из источников образа драконов. В любом случае Гимбутас, в отличие от Серякова, не сумевшего внятно объяснить, почему муж Богини должен был воплотиться в змея, даёт убедительное объяснение, почему змея становится одной из ипостасей Великой Богини. В основе этого образа лежит вовсе не сходство нижних конечностей или чего-то ещё со змеёй, а свойства этих пресмыкающихся. Змея, как олицетворение в первую очередь витальности и продолжительности жизни, воспринималась в прочной связке с сезонными циклами смерти и возрождения. Её спячка олицетворяла смерть, а смена кожи – бессмертие. Появление змей весной свидетельствовало о пробуждении природы [99 - Гимбутас М. Цивилизация Великой Богини. С. 258–260.].

   Женщина-змея из неолитической Европы и её более знаменитые двоюродные сестры из Шумерского Междуречья, олицетворяющие умирающую и воскрешающую Богиню, но которых часто выдают за инопланетян-рептилоидов

   При этом Серяков увлекается и упускает одну важную составляющую мифологического образа змеи: её бессмертие не абсолютно, оно становится результатом цикличности смерти и возрождения, а не способности змей не умирать – такой способностью они в природе не обладают. А поскольку смерть входит в образ Великой Богини, то умирающие и возрождающиеся змеи, тем более ядовитые, уже в древности начинают восприниматься как провозвестники смерти, её слуги [100 - Там же. С. 260, 266, 367.]. К слову сказать, именно поэтому русская Баба Яга и пугает противостоящего ей героя сказок змеями или сама оборачивается змеёй, а вовсе не потому, что женщины были склонны к зоофилии со змеями, как представляется Серякову. А поскольку змеи так или иначе были связаны со смертью, то они, вопреки выводам Серякова, в древности воспринимались символом не только всего самого светлого и хорошего, что есть в человеческой жизни, но и символом её неизбежного конца. Образ Великой Богини существенно более многогранен, нежели сниженные образы женщин-Богинь и культурных героинь эпохи патриархата.
   При этом Серяков и сам видит, что в собранных им источниках змей как божественный супруг Богини – явление вовсе не исключительное. Очень часто, даже в эпоху патриархата, сама Богиня связана со змеями: она может быть змеёй, обращаться в змею, иметь какие-то змеиные признаки или части тела, призывать змей и общаться с ними, быть их матерью или повелительницей и т. д. Если Серяков так уверен, что образ змея как мужа Великой Богини возник в эпоху матриархата, то ему нужно было бы убедительно показать, как в условиях патриархата сама Богиня и её жрицы вдруг становятся змеями. Логичного объяснения этого феномена нет. А вот обратную эволюцию женского образа эпохи матриархата в мужской образ периода патриархальной трансформации увидеть легко. Этот процесс шёл тем же путём, что и развитие образа Богини как Небесной Лосихи в образ её небесного мужа-быка.
   Вопреки утверждению Серякова, что «в более раннее время господства матриархальной идеологии змей являлся законным мужем девушки» [101 - Серяков МЛ. Богини славянского мира. С. 64.], в эпоху матриархальной идеологии, не признававшей роли отца в зачатии детей, Богине Матери муж был без надобности. Поэтому первоначально существовал единый, нерасчленённый образ Змеихи – Прародительницы Вселенной. Пережитки этих представлений благополучно просуществовали на протяжении десятков тысяч лет и не исчезли даже в эпоху письменности и патриархальной трансформации. Подтверждает это не только собранный Серяковым сказочно-легендарный материал, но и такие Богини, как одна из древнейших из известных по письменным источникам Богинь – шумерская Тиамат. Породившая всё существующее Богиня олицетворяла мировые воды: небесные и подземные. От их слияния всё в мире и родилось. Тиамат имела облик Дракона или семиглавой Гидры (число 7, как известно, это количество дней недели и тесно связано с циклами Луны, а значит – и с женскими циклами). Имя её происходило от сочетания двух шумерских слов «ти» (ti) – жизнь и «ама» (ата) – мать. В акадском языке шумерское имя перевели на «тамту» (tamtu), что означало море. Такой вариант семитского перевода с шумерского языка вполне объясним – женское начало во многих религиях тесно связано с мировым океаном, влагой. С водной средой ассоциировались так же и змеи.
   В дальнейшем, когда роль мужчин в обществе выросла и пришло понимание роли отцовства в производстве потомства, единый образ был расчленён. Из него образовался образ Богини-Змеи и образ её мужа – тоже змея (или дракона). Но причиной этого была патриархальная трансформация древней идеологии и матриархального мифа. То есть именно цари-мужчины стали воспринимать себя в качестве священных быков и священных змеев, покоряющих женские сердца или, хотя бы, тела. Это идеологическое новшество вскоре дополнится другим патриархальным мифом, но несколько другого рода. Наряду со змеем, появляются всевозможные змееборцы: от египетского бога Ра и эллинского Аполлона до иудейского Яхве и христианского Георгия Победоносца. В этих мифах мужские боги и герои уже будут соревноваться за обладание красавицей между собой или вообще забудут о её существовании [102 - Причём образ змееборца вполне допустимо воспринимать как диалектическое развитие образа Быка (Тельца) – более молодого и удачливого мужчины Великой Богини, но при этом следует осознавать, что в данном случае мы имеем перед собой именно новую ступень эволюции патриархальных религий (см. Грейвс Р. Белая Богиня. С. 546.]. А собственно женский образ змеи продолжит существовать и в новых условиях господства патриархальных религий, хотя и будет приобретать всё более негативную окраску.
   После проделанной критики созданного Серяковым мифа о женской зоофилии как об одной из «тёмных сторон матриархата» совсем не сложно разобраться с другим таким же лукавым мифом о пристрастии женщин к инцесту, который также трактуется автором в качестве неизбежного порождения матриархата и «глубокой психопатологии женской психики, которая, пользуясь собственной безнаказанностью и всемогуществом, погружалась в самые тёмные бездны подсознательного, реализуя свои самые извращённые и страшные фантазии».
   В центре внимания в нескольких книгах Серякова оказывается сюжет об инцесте брата и сестры (хотя мифология и фольклор знают и другие формы этого явления). В книге о славянских богинях этому посвящена целая глава и ещё одна глава посвящена представлениям древних людей о двуполых существах, которые предшествовали формированию сюжетной линии инцеста брата и сестры. Свои рассуждения Серяков начинает с ошибки, назвав «наиболее древним зафиксированным мифом об инцесте» «индийский миф о любви сестры Ями к собственному брату-близнецу Яме», который был отражён ещё в Ригведе. Если учесть, что записана Ригведа только в Средние века, а воссозданная в ней реальность относится преимущественно к середине II тысячелетия до нашей эры, то это утверждение Серякова несколько озадачивает.
   Во всяком случае в некоторых древнейших религиозных текстах инцест – в том числе как союз брата и сестры – записали ещё до возникновения устных вариантов Ригведы… Так, перед нашими глазами имеется классический пример Исиды и Осириса, о котором, думаю, и напоминать не следует – настолько он общеизвестен. Эту родственную пару почитали задолго до переселения ариев в Индию и составления гимнов Ригведы [103 - Между прочим, на примере мифа об Осирисе можно проследить некоторую эволюцию искомой проблемы инцеста в древней мифологии. Первоначально никакой негативной моральной оценки брак Осириса с Исидой не имел, будучи освящённым традициями глубокой древности, Потом, видимо, в период Среднего царства, их брачная связь уже не воспринималась столь нейтрально. Возникают варианты мифа, в которых Осирис, признавая свой проступок (осквернение Исиды), раскаялся и оскопил сам себя. Но ещё через некоторое время, в эпоху Нового царства авторитет Осириса как справедливого и праведного мужского бога уже не мог быть оспорен или подвергнут сомнению. Теперь вся вина «общественным сознанием», под влиянием проникавших в долину Нила азиатских патриархальных культов, была возложена на Исиду – красивую, неверную, жестокую… Её назначают причиной не только смерти мужа, но ещё и причиной, по которой бессмертия лишилось всё человечество (Мюллер М. Египетская мифология. С. 126, 297, 300). Особенно важно, что вся эта эволюция по мере развития отразилась в письменных источниках и может быть дотирована.]. А ведь они – далеко не единственная известная древнеегипетским мифологическим традициям супружеская пара, созданная союзом брата и сестры! Конечно, религиозные представления древних египтян очень непросты для понимания, а родственные отношения их богов и богинь сильно запутаны многочисленными позднейшими переосмыслениями и толкованиями, но для изучения брачных отношений между родственниками мы можем использовать и другие древние письменные традиции, например Передней Азии или Эллады…
   Ну и по-настоящему наидревнейшими «зафиксированными мифами об инцесте» могут быть только мифы Древней Месопотамии, а точнее – Шумера. Древнейшие зафиксированные письменными знаками мифы, боги и герои, которые сегодня известны человечеству – Шумерские. Как справедливо подметил писатель-фантаст Захария Ситчин, «нигде не удалось обнаружить повествующих о богах записей, легенд и генеалогий, которые были бы древнее шумерских» [104 - Ситчин 3. Двенадцатая планета. Когда боги бежали с земли. М., 2007 // http:// e-libra.ru/read/317796-dvenadtcataya-planeta.html].
   К сожалению, шумерская цивилизация пребывала в руинах и забытьи ещё во времена походов Александра Македонского, а шумерская мифология буквально растворилась в верованиях последующих владык Месопотамии, которые даже говорили на других языках и до объединения с шумерами в единых политических границах обладали совсем иным религиозным опытом [105 - Элиаде М. История веры и религиозных идей: От каменного века до элевсинских мистерий. М., 2014. С. 56–57.]. Тем не менее учёным удалось восстановить некоторые шумерские представления о мире их богов. И то, что удалось сделать по сохранившимся отрывкам, заставило нас говорить о шумерском наследии как о самой богатейшей мифологии Древнего Ближнего Востока [106 - Крамер С. Шумеры. Первая цивилизация на Земле. М., 2012. С. 132.]. К примеру, в одном из древнейших найденных текстов содержится миф о боге Энки (Эа) и его любовных похождениях, в ходе которых он последовательно вступал в брачные отношения с сестрой, дочерью, внучкой и правнучкой.
   Если стоять на зыбкой почве психоанализа, то можно задаться коварным вопросом: кто же страдал «глубокой психопатологией», погружённой «в самые тёмные бездны подсознательного» – четыре пострадавшие Богини или сам Энки? Но мы не будем поддаваться неофрейдистским соблазнам и ненужных вопросов задавать не станем. Вернёмся к сути проблемы: как же Серяков объясняет зарождение мифологических представлений о двуполых существах и сюжет об инцесте? Причём здесь матриархат и тёмные бездны женского подсознательного?
   Серяков называет сюжет об инцесте и легенды о двуполых существах андрогинах способами «восстановить утраченную целостность» мироздания после свержения Великой Матерью небесного охотника, в котором автор видел прародителя человечества. Но это недоразумение: как мы видели, предшественники Серякова совершенно справедливо считают первым сакральным образом человечества Небесную Мать, которая и представляла собой полное единство, никаких дополнительных мужчин-помощников ей нисколько не требовалось.
   Доказательства Серякова матриархального происхождения андрогинов также строятся на двух недоразумениях, которые были допущены ещё до него, но которые он с радостью подхватил. Первое недоразумение – это ошибочная трактовка историком культуры В.А. Семёновым в его научно-популярной книге по искусству палеолита и бронзового века результатов раскопок Мезинской позднепалеолитической стоянки на Черниговщине. В Мезине были обнаружены женские фигурки из мамонтовой кости, возраст которых может быть оценён в 17-18 тысяч лет. Некоторым из них древние мастера в меру своих способностей попытались придать подобие антропоморфного облика. Другие имели чисто символический характер. Их принадлежность Богине выдавал только абстрактный ромбо-менандровый либо зигзагообразный орнамент. Некоторые авторы их так и называют – женскими фигурками, а некоторые другие – «птичками» [107 - Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. С. 89–90.].
   Семёнов без ложной патетики назвал эти фигурки фалломорфными [108 - Семёнов Вл. Первобытное искусство: каменный век, бронзовый век. СПб., 2008. С. 55 (иллюстрация), 56.]. Правда, предмет, приведённый им в качестве иллюстрации, меньше всего похож на мужской детородный орган. К слову, в Мезине были обнаружены и другие фигурки, которые, обладая фантазией определённого направления, можно легче принять за искомое изображение, но Семенова это не смутило, и он назвал эти абстрактные статуэтки древними изображениями андрогинов, соединяющими в себе мужское и женское начало. К слову, Семёнов вообще предстаёт как оригинально мыслящий человек. Например, хорошо известная археологам, историкам и культурологам Савиньянская Венера (Италия, 28-21 тысяч лет до н. э.) им трактуется как андрогинное существо, соединяющее мужское и женское начало – так что у Серякова есть достойные предшественники на поприще переосмысления художественного наследия человечества [109 - Там же. С. 55.].
   Непонятно, правда, почему, даже если бы относительно мезинских статуэток Семёнов вдруг оказался прав, покрытые женскими узорами фаллосы должны изображать именно андрогинов, а не бисексуалов или предметы женской гигиены, к примеру? Но это опять детали. Главное, что мезинские женщины-птички появились уже относительно поздно по сравнению с образом Великой Богини, которая старше их как минимум на 10 000 лет – это очень большой срок. Тем самым первичность образа единосущностной Матери по отношению к двуполым андрогинам поколеблена быть не может. Андрогинность – это шаг к патриархальному переосмыслению изначального, единого в своей основе сакрального женского образа, уступка мужскому началу.

   Вл. Семёнов почему-то приводит вид птички только «ссади» (левая картинка). Вид спереди и сбоку (центральная и правая картинки) уже никаких фантазий породить не могут.

   К слову сказать, в контексте принятой Серяковым трактовки мезинских женских фигурок можно говорить о проявленной автором непоследовательности. Выше уже рассказывалось о приводимом Серяковым изображении антропоморфной фигуры, найденной в Южной Германии, на которой был передан «календарь женской беременности». Ту германскую статуэтку Серяков трактует как изображения созвездия Орион, который, как он уверяет, почитался древними людьми как небесный охотник – прародитель всего человечества, правда несколько подзабытый. А в нанесённом на «мужскую» фигурку календаре женской беременности автор видит символ гиперсексуальности дикого предка, видимо имевшего причастность к беременности всех женщин племени [110 - Серяков МЛ. Забытый прародитель человечества. С. 246–247.]. Почему же сейчас мезинские «мужские» фигурки, на которые точно так же нанесён женский орнамент, Серяков трактует принципиально иначе? Подскажу Серякову эвристический выход: нужно и германского «Ориона» объявить одним из древнейших изображений двуполого существа, правда это уже не будет древним охотником, а кем-то другим… Например – небесным гермафродитом, но тогда и «меч», и календарь беременности будут вполне гармонично дополнять друг друга.
   Изображения и скульптуры, которые очень осторожно, но можно трактовать как андрогинные или как отражающие связь брата и сестры устойчиво появляются только в земледельческих культурах периода неолита, энеолита и бронзы. Но даже эти изображения могут трактоваться и как-то иначе – мы не знаем общего культурного полотна, созданного людьми тех тысячелетий, соответственно все культурологические и религиоведческие интерпретации – это наши гипотезы, догадки, а то и просто домыслы. Так, можно вспомнить статуэтку из Гумельницы, которую трактуют как изображение «любовников», а также статуэтку «близнецы» из Раста [111 - Палагута И.В. Мир искусства древних земледельцев Европы. С. 131, 138.]. Они действительно могут иметь какое-то отношение к зарождению (т. е. начальной стадии) мифа либо об инцесте, либо об андрогинах. Но однозначно связывать их именно с этим мифологическим контекстом пока ещё преждевременно: впереди долгие годы изучения вопроса.
   Наконец, ещё одно недоразумение, положенное Серяковым в основание его концепции инцеста как порождения матриархата и женской психопатологии, – это результат деятельности психоаналитиков. Свою аргументацию автор формулирует очень аккуратно, осторожно, с готовностью в любой момент спрятаться за чужое мнение: «Таким образом, – пишет он, – идея единства мужского и женского начала, присутствующая в различных религиях, имеет весьма глубокие корни, уходящие в религиозные представления палеолита. Была ли обязана эта идея своим рождением философскому наблюдению, что всё во вселенной имеет мужскую и женскую природу и, следовательно, первоисточник рождения вселенной с необходимостью должен был обладать свойствами обоих полов? Или её корни лежат в зависти к пенису, которая, по утверждениям психоаналитиков, возможно чрезмерно категоричным и абсолютизирующим, представляет “почти неизбежное явление в жизни девочки”? Сейчас нам уже трудно дать точный ответ на этот вопрос» [112 - Серяков МЛ. Богини славянского мира. С. 136.].
   Но нет – на этот вопрос ответ дать как раз просто… На скабрёзную благоглупость, когда-то сформулированную шарлатаном [113 - Фрейд 3. “Я” и “Оно”. Труды разных лет. Кн. 2. Тбилиси, 1991. С. 124.], давным-давно ответил ещё Грейвс: «наука о мифах должна начинаться с изучения археологии, истории и сравнительного религиоведения, а не в приёмной психиатра» [114 - Грейвс Р. Мифы Древней Греции. С. 13.]. Но, увы, эти простые, но мудрые слова были услышаны не всеми, и Серяков продолжает блуждать сам и водить своего читателя по сумраку фрейдистского бессознательно в краях, далёких от настоящей науки.
   Доказательства матриархального происхождения инцеста кроятся им по уже знакомым читателям лекалам. Сперва, помимо сюжета о Ями и Яма, им предлагается впечатляющий обзор мифологического и фольклорного материала, в котором инцест запечатлён как явление. Потом проводится мысль, будто бы для патриархальной морали свойственно осуждение инцеста. Обязательно добавляется ключевой аргумент из приёмной психоаналитика. В качестве авторитета здесь выступает Карл Юнг, уверявший: «Хоть брачный союз близких кровных родственников везде табуируется, он остаётся прерогативой царей (свидетельство тому – инцестуальные браки фараонов и т. п.). Инцест символизирует воссоединение со своей собственной сущностью, он означает индивидуацию или становление самости, а последняя столь жизненно важна, он обладает жутковатой зачаровывающей силой – вероятно, не столько как грубая реальность, сколько как психический процесс, контролируемый бессознательным: факт, хорошо известный всякому, кто знаком с психопатологией. Именно по этой причине, а вовсе не из-за отдельных случаев человеческого инцеста считалось, что первые боги производили потомство в инцесте» [115 - Цитата приводится по: Серяков МЛ. Богини славянского мира. С. 134.].
   И непосредственно из этого сомнительного утверждения Юнга следует вывод самого Серякова: «Анализ истинного значения мотива инцеста в индоевропейском мифе о брате и сестре – прародителях человечества, показывает, что с помощью этого неожиданного и даже шокирующего образа матриархальное сознание стремилось обрести утраченное единство человеческой души». Глава заканчивается углублённым пересказом и комментариями этого положения. Не могу отказать себе в удовольствии и не процитировать эту концовку полностью: «К поискам единства и целостности собственной души людей эпохи матриархата властно толкало ещё одно обстоятельство. Хоть образ Матери в ту эпоху был вознесён на небывалую высоту, однако при этом была сделана попытка полностью уничтожить изначальный образ Отца: в мифах Небесного охотника губит богиня, а Земля сама, безо всякого участия какого-либо мужского начала рождает своё потомство. Образы зооморфных супругов Великой богини-Матери появились, судя по всему, позднее и явно не могли заменить в полной мере образа Отца. Однако для полноценного развития человеческой психики необходимо гармоничное соединение в ней мужского и женского начал, без чего она будет обречена на дисгармоничную однобокость. Миф об инцесте и был попыткой достичь подобного единства в условиях матриархата, сама суть мировоззрения которого ставила жёсткие рамки безусловного верховенства Великой Богини и отрицания даже потенциальной возможности равенства с ней в божественной иерархии равновеликого ей Отца. Лишённое возможности гармонично соединить мужское и женское начало на изначальном уровне верховных божеств, человеческое сознание в эпоху матриархата, создавая миф об инцесте первых людей, предприняло попытку соединить эти начала на уровне божественного потомства» [116 - Серяков МЛ. Богини славянского мира. С. 135.].
   Для начала разберём приводимую цитату по пунктам.
   1. В эпоху матриархата «была сделана попытка полностью уничтожить изначальный образ Отца». Как мы видели, такой попытки не было. Не существовало и самого образа отца – первоначальным сакральным образом, созданным неоантропами, людьми современного типа, Homo sapiens sapiens, служил образ Небесной Матери. О том, что мужчины вообще участвуют в детопроизводстве, люди, точно так же как их полуживотные предки и так же как остальные животные, долгое время даже не догадывались, поэтому уничтожать несуществующий образ не требовалось. Наоборот, на определённом этапе, возможно уже в период матриархата, приходит осознание роли отцовства и самого отца. Только после этого возникают первые, робкие предпосылки создания мужских сакральных символов, мужских культовых изображений, а не марионеток «в грубых и натруженных руках» женщин палеолита.
   2. Образы зооморфных мужей Великой Богини появились, скорее всего, прежде, чем образ мужа Великой Богини в человеческом обличие, либо все эти образы складывались в представлении древних людей параллельно, примерно в одно и то же время, поскольку появление всех этих мифологических архетипов мужского начала являлось следствием абсолютно одних и тех же причин и предпосылок в социальной, политической, экономической и ментальной сферах.
   3. На определённом этапе развития человеческая психика вполне обходилась без какого-либо соединения в ней мужского и женского начал, и только длительное естественное развитие привело к изменению первоначальной картины мира.
   4. Древнейшее матриархальное сознание было удивительно едино, по-детски нераздельно и внутри себя, и во взаимоотношениях людей с окружающим миром. Ему не требовалось подпорок и костылей в виде непознанного ещё образа отца и понимания отцовства. Позже первоначальная целокупность матриархального сознания расчленяется, проявлением чего, помимо всего прочего, становится возникновение в мифологии самых разнообразных мужских образов, персонажей и символов.
   5. Если бы Серяков был прав, и в период матриархата господство Богини Матери было жёстким, а появление рядом с ней равновеликого отца полностью отрицалось, то мы до сих пор бы жили в условиях первобытного матриархата. Но, как показали Гимбутас и другие авторы, матриархальное общество не имело политической организации в патриархальном смысле этого термина, в нём не было неравенства полов, а было почитание и обожание Небесной Прародительницы, чего патриархальное сознание Серякова не может даже представить. Никакого, говоря словами Серякова, «господства полуобезумевших жриц», никакого «царящего ужаса» не существовало. Ни о каких тоталитарных диктатурах не могло быть и речи. Искусство всех матриархальных обществ – культуры Триполья, Винчи, Киклад или Крита и т. д. – светло, жизнерадостно, гармонично. В них практически не найти сцен насилия: войн, рабства, плена. А вот о современных им патриархальных культурах этого никак не скажешь: Египет, Ассирия, Персия, Эллада, Рим, Индия, Китай, Ханаан – всё их искусство пронизано культом агрессивности, насилия, уничтожения, войны, кровью, болью, порабощением Человека. Факт, заставляющий задуматься.
   Заставляет задуматься и конкретный пример с образом амазонок в эллинской мифологии. Перед нами – типичный патриархальный миф об ужасах матриархата. Эллины изображали общество амазонок практически таким же, каким изображает эпоху матриархата Серяков: царство кровожадных и похотливых дикарок. А что на практике? А на практике всё было совершенно иначе: теперь многие учёные уже пришли к консенсусу, что под амазонками древние эллины понимали киммерийцев и другие племена, обитавшие в российском Причерноморье. А ведь у киммерийцев, всего-навсего, было чуть больше пережитков матриархата, чем у самих эллинов, но и это не слишком глубокое различие дало сынам Эллады повод для женофобии! Кстати, некоторые психоаналитики, наряду с теми суждениями, на которые опирается Серяков, высказывают и другие – не менее экстравагантные. Например, можно встретить, как они объясняют причину женофобии у мужчин застарелым страхом мальчиков перед женской вагиной, символизирующей для них темноту, кровь, смерть, оскопление, при этом для охваченных подобными страхами мужчин свойственно прятать его под маской отвращения [117 - См.: Дрент Й. Вагина. История заблуждений. М., 2011; Хорни К. Женская психология. СПб., 1993. С. 104.].
   Одна известная женщина-психоаналитик сетует по этому поводу:
   «…Улисс [118 - Одиссей.] приказал своим спутникам привязать себя к мачте, чтобы избежать обольщения сирен. Загадки Сфинкса [119 - В мифологии, в частности у эллинов, сфинкс – женщина.] смогли разгадать немногие, а большинство поплатилось за свою попытку жизнью… [120 - Если уж быть точным, то загадку Сфинкса смог разгадать только один интеллектуал – Эдип, а поскольку богами было предрешено, что если загадка будет разгадана, то чудище умрёт, то больше никто повторить подвиг Эдипа уже не смог.] Богиня Кали танцует на трупах убитых мужчин. Самсона, которого не мог победить ни один мужчина, лишила обманом его силы Далила. Юдифь обезглавила Олоферна… Ряд примеров бесконечен, но всегда и везде мужчина стремится избавиться от своего страха перед женщиной, пытаясь подвести под него объективную основу. “Дело не в том, – говорит он, – что я боюсь её; дело в том, что она сама по себе зловредна, способна на любое преступление, хищница, вампир, ведьма, ненасытная в своих желаниях. Она – воплощение греха”» [121 - Хорни К. Женская психология. С. 102–103.].
   Интересно, согласен ли Михаил Леонидович и с этим психоаналитическим концептом?
   6. И, наконец, не выдерживает ни малейшей критики утверждение, «что человеческое сознание» создало миф об инцесте именно «в эпоху матриархата». Мы можем точно сказать, когда и почему он появился. Остановимся на времени и обстоятельствах появления сюжета об инцесте брата и сестры подробнее.
   Итак, как мы видели, что мужские образы, символы и персонажи появляются в мифологии и религиозном сознании очень поздно, через несколько тысяч лет после возникновения Homo sapiens sapiens, его общества, его мифологии, и его Великой Богини. Первоначально человеческое сознание было полностью матриархально. Первой формой человеческого общества, согласно выводам ведущих советских историков – специалистов по древнейшей истории и мифологии, – являлась материнско-родовая организация. Исчисление родства в тот период велось исключительно по материнской линии. Даже когда стала проясняться роль отца, сказать с полной определённостью, кто им был, получалось не всегда. Поэтому различные формы матрилинейного исчисления родства сохранились и в эпоху патриархата.
   В то же время развитие человечества постепенно приводит к возникновению больших сообществ, храмовых хозяйств, существенных излишков продукции. Когда это происходит? Раньше считалось, что этот процесс соответствует эпохе неолита, что вызван он неолитической революцией, когда производящее хозяйство шло на смену присваивающему. Теперь, после раскопок в Гёбекли-Тепе, стало ясно, что революционное усложнение человеческого общества началось ещё в мезолите или докерамическом неолите, когда скотоводы и пахари ещё не заменили охотников и собирателей. Появление богатств означало, что вскоре должно сложиться неравенство и вопросы родства перестанут быть чисто философскими, психологическими и религиозными. Собственность должна была внести экономический и политический привкус всем формам отношений между людьми, а значит – и отношениям родства.
   С появлением собственности появляется неравенство. Вместо общинной начинает складываться политическая организация. Возникает сперва институт вождества, а затем – царской и жреческой власти. По мере развёртывания неолитической революции усиливается роль мужчин, полным ходом идёт патриархальная трансформация. Но родство, по-прежнему, передаётся по женской линии, в том числе родство в жреческой и политической верхушке. Верховными жрицами и царицами (часто – это было одно и то же лицо) могли становиться только женщины. Мужчин, их половой эгоизм такое положение устроить не могло.
   В качестве решения ситуации была применена практика брака на своих сёстрах, а также матерях, племянницах и других родственницах. Главное, чтобы собственность и власть не перешли в чужую семью, в чужой род – теперь уже патриархальный. Подобная практика имелась у многих народов уже в историческое время, в том числе и у названных Юнгом египтян. Ни Серяков, ни сам Юнг даже не попробовали объяснить, почему повсеместно табуированная патриархатом практика инцеста у венценосных особ сохранялась тысячелетиями. А объяснение элементарное: фараону, чтобы стать фараоном, нужно было обязательно жениться на сестре. Иначе он так и оставался бы парнем из хорошей семьи, но права престолонаследия у него не имелось бы… Вот именно из-за этого историческою явления, этих конкретных, повсеместно зафиксированных инцестов и считалось, что первые боги и первые люди производили потомство в инцесте, а вовсе не в результате буйства бессознательных психических процессов, как представляют дело Юнг и Серяков. Тем самым, уместно предположить, что миф об инцесте утверждался где-то в эпоху первых протогосударств и государств, начала обработки металлов, наступательной патриархальной трансформации. Миф об андрогинах и священных мужьях Богини вполне возможно возникли и раньше. Но так ли это и когда именно? Дождёмся результатов раскопок в Гёбекли-Тепе – возможно некоторые тайные пока страницы нашей истории и нашей духовной истории окажутся наконец прояснены…

Вместо заключения: Больше, чем «революция»

   Я, возможно, не самый умный в мире частный детектив, но выводы делать умею. Особенно когда они буквально ломятся в дверь. Но главное моё достоинство заключается в том, что, если очевидные выводы противоречат и разуму и логике и кажутся невероятными даже по меркам передачи «Битва экстрасенсов», я нахожу в себе силы отказаться от стереотипов и соглашаюсь принять ситуацию такой, какой она кажется.
Мистерия мести. Вадим Панов

   Так подробно остановиться на эволюции отдельных мифологических сюжетов, религиозных представлений и культурных традиций нам понадобилось для того, чтобы показать исключительно важное, базисное значение матриархата, матриархальной революции и женщины в человеческой истории. Любые попытки опровергнуть этот факт ведут к ошибкам, заблуждениям и прямым фальсификациям. Речь в данном случае идёт не о работах Серякова – каждый исследователь может забываться, ошибаться и увлекаться. Главное – чтобы он не упорствовал потом в отстаивании допущенных ошибок. Речь идёт о скандально известном авторе Олеге Новосёлове, который псевдонаучными доводами пытается обосновать бытовую женофобию во вполне конкретной жизни. У него мы встречает ожидаемый «джентельменский» набор предрассудков: он фактически не признаёт первичность в истории матриархально-родовой структуры общества, естественным состоянием для племени древних людей называет ситуацию, когда в нём господствует вожак – удачливый и гиперсексуальный охотник. А религия, мораль и культура, в представлении Новосёлова, были созданы исключительно для того, чтобы урезонить животные инстинкты и деструктивное поведение человеческих самок: эгоистичных, менее умных, похотливых…
   Вот так, в представлении некоторых, выглядит борьба за мужское равноправие. Ну а на выходе – принижая, демонизируя и опошляя роль женщины в истории – мы все получаем непонимание целого комплекса важных вопросов древнейшей истории нашего биологического вида. Прежде всего в будущем науке предстоит разобраться в том, что же всё-таки подтолкнуло наших сколь угодно развитых, но архаичных предков стать современным человеком? Где разделительная грань между палеоантропами и неоантропами? Какой механизм перевёл предков людей в людей? И причём тут обожествление женщины! Случайно ли примерно совпали по времени появление современного человека и зарождение матриархального по своей сути древнейшего искусства, а также религиозного культа? Или перед нами чем-то обусловленная закономерность? Если смена суперрас человечества, а точнее просто появление человечества связана с чем-то, что отразилось в зарождении матриархальных религиозных представлений, то что это могло быть? Ограничусь пока только общими рассуждениями, которые у меня возникли на этот счёт.
   Как мы уже видели выше, переход к матриархату вовсе не ограничился появлением Палеолитических Венер и прочими изменениями культа и культуры. Происходит важное социальное движение: полуживотное стадо уступает место материнско-родовой организации. Но это не могло параллельно не сопровождаться другими социально-биологическими новациями – переменами в области брака, формы семьи, гендерных ролей и т. д. В контексте этих перемен меня заинтересовала работа современного биолога, специалиста в области антропогенеза А.В. Маркова. В ней он специально подчёркивает важную роль семенной организации (полового поведения) в происхождении человека [122 - Марков А. Эволюция человека. В 2 кн. Кн. 1. Обезьяны, кости и гены. М., 2015.]. Так, он ссылается на Оуэна Лавджоя, который ещё в начале 1980-х связал важные перемены в эволюции гоминид с переходом наших предков к моногамии. С тех пор эта позиция в науке закрепилась (хотя бы как площадка для дискуссий). Как ни печально, но у людей, разбирающихся в человеческих нравах, утверждения о «моногамии» наших предков – в том числе применительно к представительницам прекрасного пола – вызывают только улыбку. Но сама идея о связи биологической и социальной эволюции у биосоциального создания – человека – всё же является чрезвычайно важной и плодотворной.
   Вот только вопрос: что чему предшествовало? Биологические изменения социальным или социальные биологическим? Лавджой и его последователи первичность отдают именно социальной эволюции. Так, важным признаком внутривидовой конкуренции у всех животных, имеющих клыки, считаются их величина и прочность. У человекообразных клыки постепенно уменьшались. Раньше учёные, как правило, сходились во мнении, что эти изменения вызваны совершенствованием каменных орудий, которые делали большие клыки излишними. Теперь же, после интеллектуальной инъекции Лавджоя, можно столкнуться с точкой зрения, что к уменьшению клыков привела новая семейная организация, при которой самцам не нужно было сражаться за самок так же жёстко, как раньше.
   То есть перед нами опять-таки маскулинизация истории учёными-мужчинами, но теперь в романтическом плане: древние мужчины перестали вести себя как разбойники, а стали вести себя как джентльмены. Хотя и теперь они продолжали считать самок своей частной собственностью, но отныне уже не дрались за право обладать ими, а договаривались. И опять я встречаю заблуждение своих коллег горькой улыбкой, так как очень хорошо помню из-за чего и почему начинались почти все войны и какими «забияками», мягко говоря, бывают мужчины, причём не только в присутствии женщины.
   Тем более, что с момента появления первого заточенного камня и взятой в руку дубины человеческие самцы использовали в решении любых внутригрупповых вопросов совсем не клыки. Позволю себе также небольшую ремарку по вопросу агрессивности. Мне лично представляется, что человек – это самое агрессивное животное, по крайней мере среди млекопитающих. Среди высших животных очень мало тех, за кем замечен каннибализм, а уж убийство себе подобных ради получения удовольствия – это уникальный биологический маркер человека. Все рассуждения о снижении внутривидовой конкуренции у людей и влиянии этого фактора на анатомию человека – это досужие фантазии не знающих реальной жизни кабинетных мечтателей. Если бы переход к реальной моногамной семье и повлиял бы на анатомию мужчин, то уменьшились бы размеры не клыков, а семенных желёз – так моногамный партнёр отреагировал бы на прекращение внутривидовых спермовых войн.
   Вот и получается, что прежний взгляд на причины уменьшения клыков у предков людей был более правомерным (тем более, если к эволюции орудий труда добавить эволюцию орудий убийства). А если возвращаться к вопросу о том, что чему предшествовало – анатомические изменения семейным или семейные анатомическим – то получается, что семейная организация должна была подстраиваться под биологию человека, а не наоборот, то есть совершенно не так, как писал об этом Лавджой. Если бы он был прав, то, с ростом, например возраста вступления в брачные отношения и продолжительности жизни, человек «заказал» бы у анатомической эволюции никогда не седеющие волосы, вечно возобновляющиеся зубы и бессрочные репродуктивные способности… Но увы, не срослось: ведь люди не боги.
   Итак, концепция Лавджоя – это идеалистическая умозрительная конструкция, но всё же располагающая неплохим эвристическим потенциалом. В частности, имеет смысл задаться вопросом: если Лавджой неправ и анатомическая эволюция не может корениться в социальной (семейной), то вынуждена ли семейная (социальная) эволюция следовать за анатомической? Что подобное предположение способно дать для понимания секретов происхождения Homo sapiens sapiens? Для понимания природы матриархата? То есть для решения тех проблем, с которых мы начали наш разговор?
   Промежуточный вывод для меня выглядит так. Матриархат – это:
   Во-первых, появление современного человека в сугубо биологическом плане;
   Во-вторых, радикальное изменение социальной (родовой, семейной) организации современных людей в сравнении с их предками и параллельно существующими человекообразными и человеческими суперрасами (например, какими-нибудь «троглодитами»), которое сопровождалось перераспределением и уточнением половых и гендерных ролей в коллективе;
   В-третьих, изменение духовной сферы (точнее – её появление как специфической формы реализации именно современного человека, в отличие от предковых и противостоящих ему человекообразных и человеческих суперрас).
   То есть победа современного человечества над неандертальцами, эректусами и другими родичами есть следствие определённой эволюции биологической, семейной и духовной организации. Но прежде всею биологической. Именно биологические изменения, как мне представляется, были первичным фактором, буквально «сотворившим» современного человека из каких-то, пока с точностью не известных, предковых форм. Изменение это, скорее всего, могло быть не постепенным, а революционным, скачкообразным, стремительным.
   Назовём произошедшую «антропологическую революцию» обтекаемым словом «мутация» и пока принципиально не станем обсуждать, чем она была вызвана. Пусть об этом рассуждают антропологи, генетики, креационисты, уфологи и т. д. Пусть кто-то из них объяснит, например, почему именно среди Homo sapiens sapiens появляются индивиды с отрицательным резус-фактором, для которых характерны рыжий цвет волос и зелёные глаза – признаки, которые раньше приписывали шалостям между представителями двух совершенно разных биологических видов: Homo sapiens sapiens и Homo sapiens neanderthalensis. Консерваторы в антропологии на этот вопрос вряд ли рискнут ответить, а вот креационисты и сторонники теории палеоконтактов, а также молодые новаторы из научной среды, думаю, свои ответы на него уже готовят… Посмотрим, кто окажется убедительнее.
   Но, если вопрос о причинах мутации оставить за скобками, то кто, всё же, был «движущей силой» этой «революции» – мужчина или женщина? В чьих организмах – мужчин или женщин – в большей мере произошли необходимые мутации, которые привели к необратимым социальным и культурным последствиям? Рискну сформулировать некоторые соображения и по этой проблеме.
   Из всего вышесказанного следует, что, скорее всего, всё началось именно с женщины. Революция, о которой в плане религии и духовности мы говорили как о матриархальной, была «матриархальной» и в физиологическом измерении, став как бы увенчанием биологической феминизации эволюционного древа протолюдей (т. е. наши древнейшие предки становились всё более близки по своему строению к женщинам в сравнении с брутальными и мускулинными – одним словом – «настоящими самцами» обезьяньих племён), о которой пишет Марков. Мне представляется вероятным, что важная часть мутаций – за которыми последовали многие качественные изменения, которые ускорили развитие антропогенеза, культуры, общества, веры, – произошли именно в физиологии женщины…
   Но какие именно биологические изменения могли произойти в женщине в этот период? Ведь они должны были не только вывести женщину на принципиально новые позиции в человеческом обществе по сравнению с тем, какие позиции занимает самка в стае обезьян. Эти изменения должны были революционно изменить положение всего раннего человечества в окружающем мире, поднять на новую высоту в пищевых цепочках, окончательно превратить человека в венец природы, так сказать. Современный человек должен был получить неоспоримые социально-биологические преимущества перед древними и продолжавшими существовать одновременно с ним человеческими суперрасами – совершенно иными биологическими видами [123 - Представляется, что тут будет уместно напомнить, что орудия труда, изготовляемые человеком и его биологическими конкурентами, ни качеством, ни количеством многие тысячелетия совместного существования суперрас не давали нашим предкам достаточно сильных козырей, не гарантировали безусловной победы.].
   Возможно, учёные со временем предложат свои варианты ответов. Но мне очевидно, что в биологическом плане должна была возрасти плодовитость людей, а в социальном плане женщина должна была получить инструмент, при помощи которого она смогла бы завоевать господство над мужчиной и тем превратить полухаотичные группы полуживотных в полноценное человеческое общество.
   Археологические источники (такие, как Палеолитические Венеры, древнейшие сохранившиеся календари, в которых нашли отражение лунные циклы и циклы беременности женщины, некоторые ритуальные захоронения и др.), а также сохранившиеся до момента письменной фиксации обрывки древнейших религиозных культов и многое другое подсказывают, что судьбоносная для человечества мутация, скорее всего, была связана с радикальными переменами в механизмах деторождения, ну и, конечно, в том, как они воспринимались древними людьми. Известно, например, что у многих человекообразных обезьян, а также, вероятно, у параллельных человеческих суперрас (таких, как неандертальцы) рождаемость была сравнительно невелика. Почему она была невелика у неандертальцев, я судить не берусь, но скорее всего по той же причине, что и у современных наших двоюродных родичей – самки обезьян не способны к деторождению в определённые периоды года, а также в период выкармливания детёнышей. Это заметно сказывается на жизни локальных сообществ обезьян. У человека подобного рода биологических ограничений нет.
   Возросшая плодовитость прекрасной половины человечества уже могла послужить причиной обожествления Женщины. Но мне представляется, что происходившие на заре человечества перемены в женском организме не могут быть сведены только к этому. Современные биологи (тот же Марков) сильно упрощают, когда отношения между полами у древних людей сводят исключительно к проблемам, скажем так, передачи своего генетического материала будущим поколениям. В отличие от большинства обитателей планеты, люди вступают в интимные отношения не только с целью продолжения рода, но также в поисках удовольствия. Очевидно, что такое расширение вариантов полового поведения также стало следствием тех перемен, которые произошли в женщине на заре возникновения современного человечества.
   В частности, можно видеть, что у женщины, в отличие от самок животных, овуляционный цикл имеет иную природу. Месячные у женщины совершенно не тождественны течке у большинства животных. В отличие от самок животных, женщина может забеременеть в любой день своего цикла, а также в любой день может вступать в контакты с мужчинами. Беременность тоже отнюдь не является для женщин причиной воздерживаться от тесных ухаживаний со стороны своих наиболее ненасытных обожателей. Возросшая привлекательность женщины как партнёрши не могла не сказаться на отношении к ней со стороны мужчин. Да и сами женщины начали оценивать себя, своё предназначение и свои возможности иначе. Их поведение менялось [124 - К слову, вряд ли случайно, что все чисто женские культы и мистерии в своей основе имеют оргастический характер: от Леней (первобытные формы которых известны ещё по наскальным рисункам, относящимся к ориньякской культуре) до современных девичников, выросших из семейно-родовых проводов невесты, подготовки её к браку с соблюдением соответствующего случаю ритуала.]. В то же время разрушение биологических регуляторов полового поведения должно было потребовать формирования компенсаторных социальных механизмов – собственно стадо должно было уступить место семье, роду, первобытной общине.
   Во главе пирамиды нового кровно-родственного союза должна была оказаться именно женщина, так как только её благополучие могло стать гарантией усиления первобытного человеческого коллектива за счёт рождения новых его членов. Так же именно женщина была заинтересована в появлении такого базового социального института, как мораль. Мораль должна была не только обуздать мужские эгоистические и сексуальные инстинкты, которые разрушали, взрывали только-только формирующееся человеческое общество. Одной из ключевых задач появления морали было привязать мужчину к процессу воспитания детей. За моралью настало время появления религии [125 - Кто-то считает, что последовательность была иной: сперва возникла религия, а за ней пришло время появиться морали. Что ж, как говорится, Боги нас рассудят. В любом случае, кто бы ни оказался прав в этом вопросе, на приоритетное влияние женского начала на появление и того, и другого это не повлияет.]. Женщины физически слабее мужчин, поэтому возникла потребность в появлении небесного символа, небесного авторитета, Небесной Матери, которая бы грозила карой любому мужчине, слишком активно пытавшемуся отбросить социальные нормы, отказаться от поддержания детей и вернуться к полуживотному состоянию. Так же только по женщине можно было уверенно отслеживать родство членов коллектива [126 - Меня несколько повеселили рассуждения Маркова о том, что самцы обезьян задумываются о том, чьим ребёнком является тот или иной детёныш в их стае. Повеселили рассуждения биологов о том, что самки шимпанзе во время близости с самцом кричат, чтобы он скорее поверил в то, что детёныш родится от него. Эти фантастические предположения тем забавней, что даже древние люди считали, как мы уже обсудили, что женщины беременеют не от мужчин, а от ветра, быка, зелёных змиев и т. д. В общем, для меня академические познания шимпанзе выглядят настоящим чудом.]. Понятно, что такое положение вещей способствовало росту авторитета женщин.
   Что ещё превращало женщину в объект почитания? Например, явные параллели между женской детородной силой и небесными явлениями. Не знаю, как Серяков усмотрел связь с небом именно мужских божеств, а вот что касается женских, то тут всё очевидно – в частности, удивительно совпало, что лунный цикл практически идеально соотносится с овуляционным (среднестатистическим). От простого наблюдения за Луной до провозглашения её Богиней Прародительницей – всего один шаг.
   Вот и получается, что абсолютно все стороны повседневной жизни подвергшегося важным биологическим изменениям современного человека в первые тысячелетия нашей истории вели к повышению роли женщины, её возвеличиванию и обожествлению. Если угодно, матриархат – первая «сексуальная революция», и победитель в ней – женщина (с её умом, сексуальностью, женственностью, волей, альтруистичностью и приспособляемостью). Следует понимать, каким грандиозным и сложным процессом могла являться матриархальная революция.
   Не могу удержаться и не привести яркое высказывание известного английского этолога Десмонда Морриса: «В процессе эволюции Homo sapiens женщина претерпела множество драматических изменений – гораздо больше, чем мужчина. Она лишилась определённых свойств, присущих самкам других приматов, и в своём нынешнем виде является уникальным, совершенно необычным существом. Каждая женщина обладает прекрасным телом – прекрасным, поскольку в нем воплотился блестящий итог миллионов лет эволюции. За этот период оно подверглось поразительным корректировкам и тонким усовершенствованиям, благодаря чему стало самым замечательным организмом на планете» [127 - Моррис Д. Голый человек. М., 2017. С. 9.].
   А ещё матриархат – это эпоха, которая привнесла в этот бренный мир любовь. Любовь как особое парадоксальное явление, сугубо биологическая сущность которого проявляется исключительно на уровне социальных и тонких духовных процессов.
   Впрочем, я далёк кот мысли сводить все грани мутаций, произошедших примерно 30-40 тысяч лет назад исключительно к изменениям в репродуктивных органах и механизмах. Соответственно те мутации, о которых шла речь выше, должны были сопровождаться мутациями, изменившими потенциал, а может быть и природу человеческого мозга. В чём была их причина? В потребности быстро приспосабливаться к изменившимся условиям существования? Или одновременно с прочими мутациями произошли какие-то мутации самого головного мозга? Вообще вопрос о том, произошло ли пробуждение человеческого духа постепенно, исключительно через длительную эволюцию или имел место какой-то резкий прорывов – для меня представляется одним из самых интересных и важных в антропогенезе. Мне лично более убедительным представляется именно второй вариант развития, поскольку всё в мире, как мне видится, развивается через накопление количественных изменений, которые потом революционно переходят в качественные. В то же время период человеческой эволюции – даже с развитием предковых форм – занял такое короткое по меркам существования на Земле жизни время, что однозначно утверждать что-то о путях и ступенях антропогенеза пока преждевременно.
   И, в завершении позволю себя повторить то, с чего начал: для меня очевидна необходимость самого широкого сотрудничества учёных самых разных специальностей в изучении биологических и социокультурных механизмов становления современного человека и решения общих мировоззренческих задач. Мне бы очень хотелось, что бы моё расследование, совершенно не претендующее на завершенность и непогрешимость, тем не менее, стало ещё одним стимулом к зарождению этого сотрудничества, так как пока оно не сложится, креационизм будет более убедителен, так для него знания не обязательны и можно обойтись одной лишь верой. К том же и креационисты, и сторонники теории палеоконтактов уже признали важность ключевых проблем, о которых шла речь выше. Это и решающая роль в антропогенезе революционных мутаций, и лидирующая роль женщины на начальных ступенях развития современного человечества, и значимые перемены в половом повелении людей в совокупности с их осознанием (результатом чего, помимо прочего, становится рост рождаемости и расселение человечества по планете). Собственно говоря, именно об этом повествуется на первых же страницах Библии. А такие адепты теории палеоконтактов, как виртуозный и беззастенчивый мистификатор Захария Ситчин, уже переиначили библейскую историю об Адаме и Еве на свой лад, попытавшись с её помощью доказать вмешательство в процессы антропогенеза внешних сил в лице пришельцев с планеты Нибиру аннунаков (нефилимов), создавших человека в пробирке с помощью генной инженерии. И только академическая наука, подобно робкому юноше, всё ещё стыдливо пасует перед пленительной загадкой о роли женщины и матриархата в истории.

Д. О. Чураков Загадки матриархата: Антропогенез, история, миф: монография

Вместо введения: Парадоксы, гипотезы, дискуссии

Вопрос о приоритетах

«Оправдание» матриархата

Вместо заключения: Больше, чем «революция»

Д. О. Чураков
Загадки матриархата: Антропогенез, история, миф: монография