Василий Владимирович Коростелев
Ловец

   © Коростелев В.В., 2015
   © ООО «Издательство „Вече“», 2015
   © ООО «Издательство „Вече“», электронная версия, 2016

   Как бы ты ни ловчил по жизни, свою судьбу не объегоришь.
Народная мудрость

Глава 1
Константин Рукавишников. Рокировка

   Москва встретила меня солнечным, весенним утром. Выйдя с Октябрьского вокзала, я повернул направо и бодро зашагал к Каланчёвской трамвайной станции, но, не пройдя и ста метров, невольно скривился. Это же надо: совсем одичал в этой поездке! Семь утра, народ спешит на работу. Втиснуться в трамвай в эту пору не легче, чем слону пролезть сквозь угольное ушко. Пришлось идти к стоянке извозчиков и торговаться с буржуйским отребьем.
   – Куда прикажете, гражданин-товарищ? – Разбитной молодец в коляске на дутых шинах да с призовым жеребцом в упряжке мне не подходил. Дерут они с клиентов столько, что все остатки командировочных деньжат уйдут на то, чтобы добраться до Таганки. А я еще собирался заскочить в магазин за подарком для жены. Поэтому выбрал старика-«ваньку» одиноко дремлющего на козлах потрепанной брички. Старик, почувствовав седока, обернулся и спросонья спросил:
   – Куда изволите, барин?
   – Очнись, старый! Баре все в земле спят давно! – приходя опять в хорошее настроение, воскликнул я.
   – Извиняюсь, гражданин-начальник. Так куда вас везти-то?
   – Большая Коммунистическая.
   – Это значить, бывшая Большая Алексеевская, – прошамкал старик, задумчиво пожевывая кусок поднятой ветром жиденькой бороденки. – С вас пять рублей, – объявил он.
   – Ну, это еще божеская цена. Гони, старый.
   Гнать не получилось. Лошаденка выглядела изрядно заезженной и ползла чуть быстрее обычного пешехода, при каждом понукании переходила на бодрую рысь, а через пару десятков метров восстанавливала статус-кво. Но я не обращал на это внимания, погрузившись в свои, наполненные оптимизмом мысли. А что? Карьера у меня складывается на загляденье. Всего двадцать пять лет, а я уже – оперуполномоченный сотрудник ОГПУ. У меня красавица жена, отдельная комната в роскошной квартире. Начальство ко мне относится доброжелательно, есть перспективы роста.
   В течение двух недель я был в своей первой самостоятельной командировке, утопая в снегах и непролазной грязи от Сестрорецка до Лемболово. С заданием, думаю, справился. Под видом простого инженера-путейца я присматривался к военачальникам, строителям, военным инженерам, геодезистам и всем остальным работникам, направленным в эту местность для выбора места под стратегический укрепрайон, защищающий город нашей революции.
   Дело важное и крайне секретное, но вот специалисты у нас по происхождению неблагонадежны. Пришлось ненавязчиво присматривать и где-то даже вызывать на откровенные разговоры будущих проектировщиков и строителей. По легенде, до бесед за бутылкой коньяка с военачальниками я не дорос, зато с инженерным составом сошелся накоротке и кое-какие выводы сделал. Осталось только составить отчет и доложить по инстанции. Думаю, Юзеф Анзельмович будет доволен, и мне доверят работу с оперативным составом. А то надоело уже совмещать должность личного адъютанта, телохранителя и шофера при столь важном человеке.
   Внезапно я заметил, что наше «ландо» добралось до Рогожского рынка.
   – Стой! – закричал я и, не дождавшись реакции от «водителя кобылы», спрыгнул на ходу. – Жди меня здесь, скоро буду, – бросил я и скрылся в расфранченном магазине братьев Свиньиных. Зеркально-гладкие двери открылись, и не успел отзвенеть колокольчик у входа, как передо мной фокусником материализовался приказчик.
   – Чего изволите? – его по-лисьему острое, гладковыбритое лицо осветилось в угодливой улыбке, хотя глаза выражали испуг: военная форма настораживала.
   «Наверное, фининспекторы не обделяют буржуйский магазин своим вниманием», – одобрительно подумал я и тут же ответил:
   – Мне бы жене подарок, посущественней.
   Глаза разбегались от ломившихся товаром полок.
   «Вот гады! Всё есть, а в государственных кооперативках мышь повесилась».
   Поняв, что я не инспектор, приказчик доверительно взял меня за локоток и, ловко лавируя меж покупателями, провел в отдел женских товаров.
   – Не угодно ли шляпку? Настоящий клош [1 - Клош – шляпка в форме колокольчика.], из Америки только вчера доставили-с.
   Я повертел предложенные котелкоообразные головные уборы и молча покачал головой. Я даже размера не знаю, а вдруг еще и не понравится?
   Приказчик с готовностью уставился на меня.
   – Мне лучше ткани на платье.
   – Могу предложить ситец, сатин, саржу, новомодный трикотаж…
   – Дайте лучше шесть метров вон того, – сказал я, показывая на синий с блестками материал.
   – О! Цвет электрик, новинка сезона! Прошу вас, восемнадцать рублей за аршин…
   Ругаясь про себя, я вышел из магазина с изрядно опустевшим кошельком и свертком под мышкой.
   – Гони, старик, хватит спать! – заорал я над ухом возницы, и от предвкушения, как обрадуется жена, придя с работы, у меня опять поднялось настроение.
   Открыв общую дверь квартиры своим ключом, я спокойно подошел к своей комнате и тут услышал поразившие меня звуки, доносившиеся из-за двери.
   Так стонала моя жена, когда достигала пика наслаждения, в моменты близости! В этот миг мимо меня серой мышью по коридору прокралась соседка из «бывших». «Знала!» – мелькнула яростная мысль, и, не удержавшись, я впечатал сапогом по ее тощему заду. Затем решительно дернул дверь.
   Они даже не закрылись! И было отчего! Я в первый момент даже не понял собственной реакции на открывшуюся картину. На полу валялись кальсоны и нижнее женское белье. На моем жестком кресле с высокой спинкой, реквизированном по случаю из особняка одного спесивого генералишки, висел габардиновый китель со знаком почетного чекиста на груди. А на постели, не замечая ничего, взмахивал толстой волосатой задницей поборник морали и пламенный большевик-ленинец Юзеф Анзельмович Новак. Под ним, тонко воя и взрыкивая, извивалась моя законная супруга Лидия Тихоновна Рукавишникова (в девичестве – Парасюк). «Не притворяется…» – с тоской подумал я и тихо сполз по стенке. Я из этого увлеченного фраера в минуту фарша мог наделать голыми руками, но жить еще хотелось…
   Наконец мое присутствие было обнаружено. Думаете, они смутились? Да ни капли! Начальник сполз с обмякшей супруги и, натянув подштанники, спокойно оделся. Подойдя ко мне, покровительственно похлопал по плечу, сказал: «М-да…» – и скрылся за дверью.
   Я сидел, тупо глядя на откидной календарь, красовавшийся на противоположной стене. «Двадцать первого апреля тысяча девятьсот двадцать седьмого года окончились карьера и семейная жизнь Кости Рукавишникова», – констатируя факт, я безучастно смотрел, как неторопливо и даже с долей позерства одевается Лида.
   – Ну что уставился? – наконец не выдержав, перешла она в атаку. – Не мог приехать как было запланировано? Тихо-мирно, ни о чем не догадываясь, дослужился бы до начальника отдела, а теперь тебе, дураку, или голову, как куренку, оторвут, или поедешь в места, где Макар телят не пас! Ради тебя же старалась!.. – вдруг добавила она.
   Зря сказала.
   – То-то я заметил, как ты искренне радела за любимого мужа! – съязвил я, постепенно оживая. «Нет, бить я ее не буду, себе дороже выйдет», – решил про себя, пропуская ее к выходу…
   Она так и не пришла ночевать. Думаю, опасалась меня. А зря.
   Остаток дня и большую часть ночи я трещал старым «Ремингтоном», составляя отчет о проделанной работе, а утром, как ни в чем не бывало, чисто выбритый, в наглаженной форме и при оружии, предстал перед начальником отдела.
   Юзеф Анзельмович бесстрастно пролистал отчет, затем одобрительно хмыкнул, найдя вкусные для него детали в характеристиках отдельных «клиентов», и обыденным голосом произнес:
   – Все, до воскресенья. Отдыхай. В выходной едем на охоту сопровождать старших товарищей.
   Он оторвался от бумаг и, упершись взглядом белёсо-голубых глаз мне в лицо, минуту с интересом его разглядывал, но ничего не сказав, жестом показал, что я свободен.
//-- * * * --//
   В Завидово выехали ранним утром, на четырех машинах. Два «форда» охраны неслись впереди по Тверскому тракту. За ними следовали «мерседес» и «рено» последней модели, в которых разместились несколько ответственных работников нашей службы. Я ехал с группой малознакомых мне телохранителей и адъютантов, так что разговаривать нам было не о чем. Всю дорогу по тракту, занявшую более трех часов, я размышлял о своей дальнейшей участи. Возможно, рядом со мной находились те, которым прикажут меня уничтожить по-тихому, предоставив все дело как несчастный случай во время охоты. Впрочем, может, зря я переживаю. Чекисты – народ недоверчивый, и убийство одного из приближенных Юзефа даст недоброжелателям повод покопаться в его грязном белье.
   Наконец наш кортеж свернул с тракта на проселочную дорогу, и мы еще более часа ехали по непросохшему бездорожью, порой иногда чуть ли не на руках вытаскивая застрявшие в грязи машины. Все сопровождающие высокое начальство уделались, как свиньи, зато на егерском кордоне нас ожидала хорошо протопленная изба, где мы, переодевшись, смогли плотно перекусить деревенской снедью. Начальство засело в большой гостевой избе, откуда до глубокой ночи доносились звуки пьяного разгула…
   «Утро туманное, утро седое…» – слова романса очень подходили к сегодняшней обстановке. Мы стоим на номерах в ожидании зверя. Вернее, на номерах стоят начальники, мы с егерями расположились рядом, для подстраховки. Мои подопечные – Юзеф и Михаил Александрович Трилиссер, заместитель самого товарища Менжинского. Маленький человечек, в руках которого обычная «тулка» выглядит гаубицей. Сам я вооружен обыкновенной мосинской трехлинейкой, заряженной обоймой с разрывными пулями. Хотя я одет в теплый бушлат, утренняя сырость пробирает до костей. Под ухом надоедливым комаром негромко жужжит голос егеря:
   – И чего по весне приперлись? Кабан сейчас тощий…
   – Не твое дело! – грубо обрываю я, и егерь, привыкший к более деликатному обращению, обиженно замолкает. Вдали слышатся крики загонщиков. Две роты бойцов из дивизии ОГПУ имени Дзержинского сегодня на учениях. Учатся действиям в густом лесном массиве, заодно загоняя для нас дичь.
   Неясными тенями стайка кабанов внезапно вынырнула из тумана на поляну перед засадой. Громадный секач, самка, два подсвинка и шесть еще совсем маленьких сеголеток, негромко похрюкивая, на секунду приостановились, втягивая воздух, и понеслись прямо на номера наших подопечных.
   Близкие выстрелы бичом разорвали воздух. Визг умирающих животных, грохот повторных выстрелов… Секач крутанулся на месте и, определив, откуда исходит опасность, резко кинулся вперед, набирая скорость. Летящий с фронта кабан – цель неважная. Две пули, попавшие, очевидно, в голову, не остановили секача, однако ко мне и егерю кабан повернулся боком, чем мы, не сговариваясь, воспользовались. Выцеливать было некогда, и я навскидку дважды выстрелил в мчавшееся животное. Егерь врезал жаканами с двух стволов в уже падающего секача. Кабан, пропахав рылом палую листву, замер в двух шагах от позиции охотников. Я огляделся. На поляне остались два сеголетка и оба подсвинка, один из которых еще бился в агонии. Свинья увела оставшихся детенышей…
   Ветер разогнал остатки утреннего тумана и загулял в голых ветвях лиственного леса. Я слышал хлопки дальних выстрелов и все приближающиеся крики загонщиков. Почуяв, что кто-то находится сзади, я резко обернулся. Юзеф, подойдя ко мне, одобрительно похлопал по плечу и, ничего так и не сказав, развернулся и побежал вслед уходившему к опушке леса Трилиссеру.
   – Однако, парень, это ты секача уделал! – с уважением в голосе вывел егерь, ковыряясь в ранах старого самца. – Видишь, одна пуля прошла под лопатку? Прямо в сердце.
   – А ты куда попал? – полюбопытствовал я.
   Егерь огорченно отмахнулся:
   – В жопу захреначил! Такое ранение для него – чепуха…
   В охотничьем хозяйстве задерживаться более не стали, неделя впереди предстояла хлопотная – перед первомайскими праздниками наша контора традиционно находится в повышенной боевой готовности, поэтому сразу после завтрака, погрузив трофеи в прибывший грузовик, мы выехали в столицу.
//-- * * * --//
   Через неделю после праздников я был вызван в Главное управление ОГПУ. К самому товарищу Трилиссеру. Центральная «контора» обосновалась в здании, где до революции располагалось страховое общество. Главный вход пятиэтажного дома желтого кирпича находился на Лубянской площади, но мне светиться перед возможными «клиентами» нашей конторы, которых запускали в общественную приемную через центральный вход, не пристало, и я нырнул в подъезд со стороны Фуркасовского переулка. Поднявшись на третий этаж, робко приоткрыл дверь приемной.
   – Разрешите? – спросил я субтильного чернявого секретаря, который с важным видом примерного ученика чинно держал локотки на широком поле зеленой столешницы.
   – А, товарищ Рукавишников, охрана меня предупредила. Подождите, идет совещание, – вымолвил он, показывая на стулья, выстроившиеся в ряд вдоль левой от меня стены.
   Ждать пришлось около часа, затем толпа высоких чинов высыпала из кабинета, и через пару минут меня пригласили.
   Несерьезная фигурка хозяина просто терялась на фоне объемного помещения. Трилиссер восседал во главе огромного стола. Маленькое лицо, круглые очки, простая габардиновая гимнастерка и щеточка усов под носом.
   И этот человечек – начальник внешней разведки, от которого, как я понимал, теперь зависела моя дальнейшая судьба?!
   – Проходите, садитесь, – негромко предложил он, и я, приблизившись, осторожно опустился на краешек стула не на самом краю стола, но и не под самым носом начальства.
   – Так, так… Взглянул я на ваше личное дело, товарищ Рукавишников. Ваш начальник отдела ходатайствует о вашем переводе в отдел внешней разведки. Как вы сами к этому относитесь? – спросил хозяин кабинета, остро взглянув мне в глаза.
   «А что тут говорить? Надо соглашаться», – подумал я, а вслух добавил:
   – С радостью приму любое предложение. Служить трудовому народу – наша почетная обязанность.
   Трилиссер ответил взглядом, в котором светилась легкая ирония, и, ничего не сказав, открыл папку, лежавшую под рукой, углубился в текст.
   – Так, так, – повторил он. – Родился в 1902 году, в Никольске-Уссурийском. Мать – бестужевка, народный учитель. Отец – железнодорожный мастер, переведен в начале семнадцатого года начальником участка на Николаевскую железную дорогу. Родители умерли от тифа в девятнадцатом году. Вы получили неплохое образование, отличный стрелок, с детства увлекались охотой и восточными единоборствами. Кстати, кто вас этому обучал?
   – Мой наставник, кореец Мен Хо Чан, перебрался с нами с Дальнего Востока. В двадцатом погиб во время штурма Перекопа, – сдержанно ответил я.
   – Ну что же, товарищ Рукавишников, вы нам подходите. Юзеф Анзельмович характеризует вас как опытного чекиста, преданного делу нашей партии. Теперь о деле. Сейчас на Дальнем Востоке сложилась крайне тяжелая обстановка. Гражданская война в Китае входит в свою кульминационную фазу. Армия Гоминьдана под руководством Чан Кайши из союзника превратилась во врага Советского государства. Только что потоплено в крови восстание красной гвардии в Шанхае. Наши военные советники вынуждены покинуть территорию Китая. Наша разведывательная сеть разрушена. Постоянные провокации на КВЖД и прорывы вооруженных бело-китайских и белогвардейских банд на нашу территорию стали обыденным явлением. Я уже не говорю о контрабанде… – Трилиссер на секунду замолчал, с тоской посмотрел на весеннее солнце, проглядывающее сквозь щель тяжелых оконных занавесей, и закончил сухим тоном: – Со всеми подробностями вас ознакомит товарищ Щеглов. Свяжитесь с ним через моего секретаря.
//-- * * * --//
   Щеглова я знал еще по совместной службе в разведке Первой конной. В девятнадцатом году, когда умерли родители, я остался практически без средств к существованию, все накопления отца обратились в прах после национализации коммерческих банков. Золотые безделушки и большая часть денег ушла на лечение так и не справившихся с болезнью родителей. Затем тиф добрался и до меня. Придя с кладбища, я почувствовал себя дурно. Голова закружилась. От внезапно нахлынувшей слабости в глазах потемнело, и в следующую секунду я почувствовал резкую боль в затылке. Последнее что явственно помню, это склонившееся надо мной встревоженно-сосредоточенное лицо моего наставника Мен Хо Чана…
   Болел я долго и, кажется, именно во время болезни психика моя претерпела заметные только мне изменения. Метался в горячечном бреду и передо мной возникали образы совершенно незнакомых мне людей, зачастую одетых в довольно странные одежды. Особенно часто досаждал интеллигентного вида пропойца с волосами, убранными в хвост ровно, как у гоголевского дьячка. О чем я беседовал с моими «посетителями», не помню. Только вот с момента выздоровления на меня временами «накатывало», и я подобно троянскому Гелену [2 - Гелен – троянский царевич, обладавший даром предвидения.], иногда просто смотря на человека, мог видеть фрагменты его будущей жизни.
   Первым, у кого я увидел смерть на челе, был мой наставник. Однажды, будучи еще очень слабым после болезни, я, принимая у него из рук чашку с водой, вдруг заметил, как пространство вокруг него как бы расплылось. Я увидел холодную осеннюю степь, раскисшую от дождей, конницу, несущуюся на закат багрового солнца, и внезапный огненный всплеск перед глазами…
   На короткое время я даже потерял сознание, а когда зрение вновь сфокусировалось, то понял, что увидел смерть глазами своего учителя. Кстати, сегодня, пока товарищ Трилиссер о чем-то думал, смотря в свое витражное окно, мне было видение. Этого маленького человечка волокли по здешнему коридору два дюжих молодца в фуражках с красными околышами и двумя квадратами в петлицах [3 - Сержанты ГБ.]. А он, не в силах кричать, захлебывался кровавыми соплями и тихо икал от страха.
//-- * * * --//
   После моего выздоровления встал вопрос: как нам случайно не умереть с голоду? Надежд никаких. Мы не белоручки, но работы как-то никто не предлагал. Заняться откровенным грабежом на большой дороге мой учитель посчитал недостойным занятием. Надеясь получить протекцию у приятеля моего отца, мы с Мен Хо Чаном приехали в Питер, но Еремея Спиридоновича уже прислонили к стенке как белого террориста. Поразмыслив на голодный желудок, мы записались добровольцами в Красную армию, и здесь наши пути разошлись.
   Мен Хо Чан отправился с группой земляков на восточный фронт, а меня, как грамотного парня, приписали к штабу четвертой Петроградской кавалерийской дивизии. В штабе я и познакомился с лихим рыжеусым командиром эскадрона разведки, который и переманил меня к себе. Через полгода во время боев под Львовом он был ранен – наш разъезд нарвался на целый эскадрон польских улан. Рубка бы отчаянная! Сергея Щеглова вышиб из седла какой-то коротышка, ловко подсадив его на древнюю пику, и если бы не я, то быть ему затоптанным в этом скоротечном бою. Когда мы лихо удирали, я успел взвалить своего старшего товарища на бесхозную лошадку и так, держа ее за повод, вырвался из схватки…
   Потом еще пару раз с ним встречались уже в Москве. Щеглов теперь тоже сотрудник ОГПУ, хотя я и не знал, что он курирует Дальневосточный отдел.
   Встретились мы в тренировочном зале общества «Динамо», где наши оперативники отрабатывали боевые приемы.
   – Не хочешь попробовать? – спросил Сергей вместо приветствия, будто мы и не расставались со вчерашнего дня.
   – Нет, что-то не хочется, – отклонил я его предложение.
   «Зачем мне это нужно? Интересных бойцов среди них нет. А в грузчики по переноске тяжестей я не нанимался. Я тренируюсь по своей системе, и нагрузки хватает, чтобы поддерживать форму».
   – Вон, кстати, видишь того бугая, который работает в паре с китайцем? – спросил Сергей. – Он твой напарник. Отличный стрелок, кавалерист и рубака, каких мало.
   Глядя на неуклюжие попытки будущего напарника заполучить своего соперника в объятия, я произнес:
   – Да, лучше бы он против китайца с шашкой вышел.
   – Тю, ты что, дурной?! Какой китаец на шашку голой пяткой прыгать будет? – От удивления Сергей заговорил с малоросским акцентом.
   В этот момент китаец все же попал в захват здоровяка и через секунду замахал руками, требуя, чтобы его отпустили. Распаренный герой, тяжело дыша, подошел к нам. Представился:
   – Дима Знахарев.
   А через полчаса мы сидели в кабинете Щеглова, слушая его наставления.
   – Дня через три сходите в распределитель. Отоваритесь пайками в дорогу. Если с оружием проблемы, подберете в арсеналке. Выезжаете через неделю, билеты вам забронированы, получите в кассе Ярославского вокзала. Форменную одежду в дорогу не одевайте. Нечего раньше времени светиться. Оденьтесь более нейтрально. Едете через КВЖД до Владивостока. Конкретные инструкции получите от старшего оперуполномоченного ОГПУ Буренко прямо на месте, в тамошнем управлении.

Глава 2
Константин Рукавишников. В путь!

   На перроне Ярославского вокзала было необычно людно, хотя до подачи состава транссибирского экспресса оставалось еще не менее часа. По перрону шмыгали лоточники, продававшие взволнованным пассажирам папиросы, выпечку, воду, а кое-кто из-под полы украдкой предлагал «казенку» [4 - Казенка – водка промышленного производства.]. Публика на перроне была самой разномастной: от небольших вкраплений потускневших дам бывшего полусвета до коммивояжеров и служащих, отдельными группами стояли китайские торговцы и железнодорожные служащие, очевидно, едущие на КВЖД. Но больше всего на платформе было военных. Меж пассажирами и торговцами шныряла группка беспризорников в надежде что-нибудь стырить у зазевавшихся лопухов. Было довольно тепло. Так, что в гимнастерке, галифе и нательном белье было даже, пожалуй, жарко. В фуражке без околыша, петлиц и шевронов я походил на отставного военного, обезличиваясь в этой толпе…
   Проходивший с независимым видом мимо меня шпаненок лет пятнадцати, остановился, приподнял кепку, шмыгнул носом и предложил:
   – Слышь, солдатик, девочку не желаешь? Небось, пока служил, ни одной кунки не нюхнул?
   – Вали отсюда, расслабленный! – вмешался подошедший сзади Дима Знахарев и состроил зверское лицо.
   – Ладно, ладно, – шпаненок, засунув руки в карманы холщовых штанов, отошел на несколько метров, оглянулся и, не заметив враждебных действий, насмешливо запел на мотив «крутится, вертится шар голубой»:

     Когда я молоденьким юнкером был,
     Кресты и медали я очень любил.
     Кресты и медали сверкали огнем,
     Московских б-дей я имел каждым днем…

   Малец затерялся среди оживленно зашевелившейся толпы – к перрону подходил состав транссибирского экспресса Москва-Маньчжурия…
//-- * * * --//
   Начальство расщедрилось, предоставив нам билеты в мягком вагоне. Зайдя в купе, я закрыл дверь, и пока Дима раскладывал вещи, внимательно разглядывал себя в зеркале. А ничего парень. Высок, голубоглаз, крепок физически, волосы темные, короткие, ну, это даже хорошо, гигиену блюсти нужно. Холост, у нас теперь в один день можно поменять свое семейное положение, вот я с супругой и развелся без лишних сантиментов. «Ничего, Костя, бабу мы тебе найдем без фарьи, но работящую». – Подбодрив сам себя, я улыбнулся, глядя в зеркало, и принялся распаковывать свой вещевой мешок.
   Наши попутчики заявились буквально за две минуты до отхода поезда. Двое мужчин лет по тридцать с небольшим, в гражданской одежде.
   – О, я смотрю, вы неплохо живете! – с ходу заявил лобастый крепыш в костюме из чесучи. – Коньяк шустовский, колбаска. М-мм… – мечтательно завел глаза и, ничуть не смущаясь, предложил: – Сейчас мы к вам присоединимся.
   В этот момент поезд дернулся, и «лобастый» невольно повалился на меня, сидящего за столиком.
   – Пардон, я извиняюсь, – отрываясь от меня, пробасил крепыш.
   Попутчики быстро убрали багаж и выложили собственные припасы. К ночи мы совсем разомлели. Попутчики наши – Леонид Наумов (лобастый) и Николай (так он представился) оказались людьми компанейскими, не дураки выпить, да и собеседники хоть куда. Естественно, политические темы мы с ними не обсуждали.
   Не знаю, но мне кажется, что значительная часть работников КВЖД (а они ими и являлись) служащие нашей конторы. Возможно, и они нас раскусили, поэтому болтали больше о бабах, травили анекдоты, рассказывали интересные случаи о жизни. Окна в вагоне были плотно зашторены, так что особо смотреть было не на что. Поэтому, уговорив две бутылки коньяка и залакировав его водочкой, мы до глубокой ночи пели песни, мешая спать соседям. Причем начали с революционных. Пели «Варшавянку», «Наш паровоз вперед летит», «Красная армия всех сильней».
   Потом под воздействием коньяка на нас навалилась меланхолия, и песни пошли уже не такие оптимистические: «Черный ворон», «Любо, братцы, любо» и даже исполнили белогвардейский романс «Гори, гори моя звезда». Потом наши попутчики отправились на боковую, а Дима со слезливой гримасой на «будке» все выводил тонким дискантом: «Степь да степь кругом…»
   А потом в купе заглянул проводник и вежливым голосом напомнил, что уже третий час ночи и не мешало бы нам наконец заткнуться.
//-- * * * --//
   На седьмые сутки, когда все разговоры были переговорены, а меняющиеся пейзажи за окном уже приелись, наш поезд остановился на станции Даурия. Далее лежала заграница. На станции мы вышли размяться на платформу. Хозяйственный Митя сразу окунулся в ряды торговцев, а я, покуривая, наблюдал, как к составу прицепляют вагон и груженную рельсами платформу.
   – Зачем этот довесок? – спросил я Леонида, внимательно наблюдавшего за процессом.
   – Охрана, и железнодорожные рабочие. На дороге сейчас неспокойно, – пояснил он и, видимо, далее не желая отвечать на расспросы, торопливо скрылся в нашем вагоне. При проверке документов пограничниками не обошлось без инцидента. С поезда сняли пожилую пару из «бывших», ранее получивших разрешение на выезд, из окна отъезжающего поезда было видно, как они растерянно оглядывали опустевший перрон, стоя в окружении троих моих коллег, наверное, предчувствуя большие неприятности…
   Сразу за пограничным пунктом поезд постепенно начал замедлять ход, так мы ехали до глубокой ночи, все снижая скорость, до тех пор, пока состав окончательно не стал. Было слышно, как за окнами, тяжело топая, пробежала группа людей, звеня оружием. Мы переглянулись и в следующую секунду у всех, включая «служащих компании», волшебным образом оказалось оружие. Надо же, такой резвости не от каждого вояки можно было ожидать, а эти гражданские штафирки не хуже нас управились. Мы кинулись к выходу.
   – Что случилось? – спросил я проводника, тревожно вглядывающегося в звездную ночь.
   – Пути впереди разобраны. Возможно нападение.
   Помимо нас около двух десятков вооруженных пассажиров выскочили наружу, и в этот момент впереди состава открылась беспорядочная стрельба. На секунду оглянувшись, я заметил, как проводники торопливо гасили фонари у выходов из вагонов, а в следующее мгновение с правого косогора по нам открыли огонь. Пристрелочная очередь, по звуку, похоже, выпущенная из «льюиса», прошлась над головами. Пули с треском разорвали деревянную обшивку вагона. Пассажиры бросились на землю. Кое-кто открыл ответный, бестолковый с моей точки зрения, огонь. Неужели они всерьез надеялись подавить пистолетным огнем пулеметную точку? К тому же, мне кажется, это отвлекающий маневр со стороны противника.
   В этот момент открылась амбразура в вагоне сопровождения, и пулеметчики из взвода охраны вступили в дуэль с вражинами. «Отвлекают», – мелькнула в голове шалая мысль.
   – Все на другую сторону! – закричал я и первым полез под вагоны.
   К сожалению, мы опоздали. В ту секунду, когда я, выкатившись из-под вагона, с ходу начал искать цели, на меня сверху спрыгнули, а в следующее мгновение в вагоне охраны прогремел мощный взрыв. Напавший на меня боец слегка промахнулся – я не стоял на месте, качал «маятник», чтобы не послужить легкой целью для предполагаемого противника.
   Диверсант, забросив гранату через вентиляционную трубу, выстрелил из револьвера и, промахнувшись по мне, кубарем покатился под насыпь. В ответ я дважды выстрелил из нагана и, похоже, не промахнулся. Осмотрелся.
   Из ночного мрака к поезду выбегали новые враги, из-под вагонов выскакивали пассажиры и с ходу открывали беглый огонь. От частых выстрелов нападавшие, в большинстве своем вооруженные неуклюжими винтовками, стали падать, не успев добежать до вагонов каких-то пару десятков метров. Но их было много, и дело все же дошло до рукопашной.
   Из темноты на меня выскочил какой-то здоровяк и пролетел мимо – я вовремя уклонился от нацеленного в лицо приклада, успев при этом впечатать рукоятку нагана в висок противника. Дядя крякнул и угомонился. На секунду я замер, ища следующую цель. Слева от меня катались, рыча и ругаясь два человека, но это не мое дело. Я же не знаю кто из них кто? Да и вообще я несколько растерялся.
   Среди дерущихся практически невозможно определить своих, а подкрепления к бандитам больше не подходили. Поэтому я перезарядил наганы (стрелял-то я с двух рук) и стал настороженно ждать, чем дело кончится. Минут через пять схватка стала затихать. Уцелевшие бандиты постарались скрыться в темноте, но не всем это удалось. Четверо убегавших точно были на моей совести. Да еще наши ребята стали палить вдогонку, положив несколько бандитов.
   В голове поезда еще стреляли, слышались крики и топот копыт. Очевидно, кавалеристы решили атаковать охрану в лоб. А у нас и с другой стороны поезда выстрелов было не слышно. Даже «льюис» противника стих. Я заметил Наумова, сидящего рядом с неподвижным телом.
   – Кончился Николай, – глухо пробормотал Леонид, поднимаясь на ноги. – Пошли, посмотрим, что делается на той стороне, – предложил он и резко нырнул под днище вагона.
   На востоке забрезжила легкая полоска рассвета. К этому времени бой в голове поезда прекратился. А через короткое время я заметил характерную фигуру Димы, выплывшего из-за косогора с «льюисом» в руке.
   – Ты один, что ли, здесь воевал? – спросил я подошедшего приятеля.
   – Ага! – радостно заявил он. – Вы все ломанулись на ту сторону. А тут – взрыв, и я понял, что нашим пулеметчикам хана. Кому-то же надо было с хунхузами воевать?
   – Точно знаешь, что хунхузы? [5 - Хунхузы – «краснобородые» (кит.) – бандиты.] – спросил я.
   – Точно. К бабушке не ходи, одни манзы [6 - Манзы – так называли китайцев в Уссурийском крае.] нападали, – подтвердил Леонид. – От белогвардейской банды подобной численности мы так легко бы не отделались.
   Только через три часа поезд тронулся в путь. Пока восстанавливали пути и грузили на платформу двенадцать убитых пассажиров, два врача, следовавшие в поезде, оказывали помощь раненым. Оказалось, что и Дима победил своих противников не без потерь: один из пулеметчиков располосовал ему предплечье во время скоротечной схватки. Стоя в тамбуре поезда, я тихо пенял, наставительно тыча в грудь своего напарника:
   – Кто из нас старший группы? Я. Поэтому, если я приказал лезть под вагон, значит, ты так и должен был поступить.
   – Да вышло так, что я поступил правильно! Вы все, как дурни, кинулись под поезд, а если бы хунхузы атаковали с другой стороны состава? – горячо возразил Митька.
   – Короче, Дим, пока я начальник – ты дурак. Приедем на место, и если тебя назначат старшим, я буду выполнять твои приказы, а пока изволь слушаться меня.
   На этом наша беседа завершилась, и до самого Харбина Димка дулся на меня. Как же, не признал его геройства и тонкого склада стратегически настроенного ума! Но по мне – пускай обижается, отругал я его за дело. По-моему, успех любой операции напрямую зависит от четко скоординированных действий членов группы, а у Митьки пока с дисциплиной неважно.
//-- * * * --//
   В Харбине мы попрощались с Наумовым. Глядя ему вслед, я предчувствовал, что это не последняя наша встреча. Очнулся от дружеского похлопывания – Дима звал меня осмотреть окрестности. Времени на это хватало – поезду предстояло стоять еще не менее полутора часов.
   Архитектурным стилем вокзал Харбина напоминал помесь Брестского [7 - Старое название Белорусского вокзала Москвы.] с дворцовой пагодой. Несмотря на большое количество ожидающих поезда пассажиров, внутри здания было довольно чисто. По залу важно прохаживались двое китайских полицейских в широкополых шляпах с кольтами в кобуре. Выйдя на замощенную площадь перед зданием вокзала, мы увидели множество пролеток и экипажей.
   – Ты посмотри, точь-в-точь, как у нас на Каланчевке! Как будто и из Москвы не уезжали! – восхитился Митя. – Ты смотри, и возницы все русские!
   – А что ты хочешь? В городе русских больше, чем китайцев. Говорят, здесь только белоэмигрантов под сто тысяч скопилось, – пояснил я.
   Советские деньги здесь были в ходу. Мало того, цены по сравнению с московскими просто смешные. Мы не спеша походили вдоль рядов, купили у лоточника еще теплую жареную курицу, два десятка маленьких пирожков с крольчатиной (во всяком случае, в этом нас уверял торговец), из-под полы взяли бутылку мутного ханшина [8 - Ханшина (или ханшин) – спиртной напиток, «китайская пшеничная водка». Имеет мутноватый цвет и специфический запах. Для её приготовления используется спирт, изготовленный из проса.] и уже решили возвращаться к поезду, когда Дима резко остановился. Затем, не говоря ни слова, резко рванул к только что подошедшему экипажу. Я не услышал, о чем спросил мой товарищ у чернобородого ражего извозчика. Зато расслышал ответ:
   – Не знаю, о чем вы говорите, гражданин советский. Вы обознались.
   – Я тебя, Федька, во сне ни с кем не спутаю! – шипел мой приятель, стаскивая мужика с козел.
   Мужик яростно сопротивлялся, но после мощного удара по уху упал на мостовую, резво откатился и засвистел в свисток, подзывая полицейских. Последние стояли у входа в вокзал и с минуту с интересом наблюдали за дракой, потом, как по команде, сорвались с места, на ходу доставая из кобуры гигантские кольты. На меня они не обратили внимания. А зря! Как только передний поравнялся, я, недолго думая, подставил ему подножку и без промедления засветил кулаком в переносицу второму.
   – Бежим! – заорал я, и мы с Димкой понеслись через площадь к вокзалу. Мигом пролетели через зал ожидания и, выскочив на перрон, скрылись в своем вагоне.
   – Ты чего, мудак, делаешь?! – едва отдышавшись, спросил я приятеля, а сам поглядывая на часы. До отхода поезда оставалось никак не менее двадцати минут. Димка не успел ответить, как я поволок его в коридор. На наше счастье, проводник оказался в тамбуре и, поняв нас с полуслова, запер обоих в туалете.
   – Что же ты делаешь? – повторно спросил я, при этом осторожно поглядывая в закрашенное на три четверти окно.
   – Ты бы знал, Костя, кого я встретил! – горячим шепотом начал объяснения Митька. – Это же мой сосед. Когда я записался в Красную армию, он уже у Колчака в каппелевцах служил. – Митя на секунду замер, сглатывая комок в горле. – На побывку приехал, с дружками. Хата моя на отшибе стояла, так он выгнал моих стариков на мороз и на глазах односельчан избу мою спалил. Мать той же зимой и померла…
   Внезапно я напрягся и зажал рот своему товарищу – за перегородкой в тамбуре загрохотали сапоги. Кто-то спросил о чем-то проводника, тот ответил, и человек пять или шесть прошли в вагон, явно по наши души. Но все обошлось. Полицейские не имели права задерживать скорый поезд без веских причин. Осмотр вагона длился не более пяти минут. Затем все смолкло, и через короткое время состав тронулся.
   Перед границей поезд еще раз подвергся обстрелу. Но как-то несерьезно. Нападавшие не разобрали пути, а скакали на лошадях вдоль состава, как индейцы Дикого Запада. Я такой фильм в кинематографе видел. Правда, это были не индейцы – скорее маньчжурская молодежь баловалась, соревнуясь в скачке на лошадях, заодно из интереса постреливая по окнам до тех пор, пока из вагона охраны по ним не открыли пулеметный огонь. После чего разбойники мгновенно отстали.
   Вообще-то вся территория КВЖД контролировалась войсками генерала Чжан Цзолиня, и именно им по договору отводилась охрана путей сообщения, но от нападения мелких банд китайская армия этого правителя нас защитить не могла. А может быть и не особо желала. Отношения у советского правительства со всеми этими богдыханами были, скажем, не очень. КВЖД работала под эгидой Советского государства, которое платило Чжан Цзоллиню за аренду земли, да еще перевозило войска, этого прояпонски настроенного диктатора за полцены, а если учесть взаимообразные платежи, то фактически совершенно бесплатно. Да еще, пожалуйте бриться, такое скотское отношение к партнерам…
//-- * * * --//
   Наконец на двенадцатые сутки нашего путешествия, миновав границу и мой родной город Никольск-Уссурийский, поезд прибыл во Владивосток.
   Стояло ранее теплое, июньское утро. Океанский ветер с бухты Золотого Рога доносил специфические запахи морского порта. Признаться, я от них слегка отвык, а мой приятель, впервые вдохнув «свежего» воздуха, сразу сморщился. Мы не стали нанимать извозчика, тем более лезть в трамвай. За одиннадцать дней вынужденного сидения в четырех стенах наши мышцы соскучились по движению и, подхватив свой багаж, мы бодро пошагали в сторону Алеутской улицы.
   Четырехэтажное здание Приморского управления ОГПУ располагалось на Алеутской, 44 и охранялось очень серьезно. Помимо пары часовых у входа я заметил еще троих прохаживающихся перед зданием молодых людей в штатском. Предъявив предписание у входа, мы с Димой еще дважды подвергались проверке: в холле первого этажа и на третьем, где в одном из кабинетов и заседал наш новый патрон – Буренко Станислав Николаевич. Лысый крепыш средних лет в темно-синей гимнастерке и с одним ромбом в малиновых петлицах. Ого, большая шишка! Наш куратор являлся одним из заместителей начальника особого отдела ОГПУ Дальневосточного края!
   – Заходите, заходите, – сказал он, отрываясь от трубки телефона. – Значит, прибыли, товарищи, – бодро начал он и, слегка потерев руки, как бы говоря, мол, с вами мы теперь дел наворочаем. А вслух он сказал: – Светиться в управлении по некоторым соображениям вам не стоит. Поэтому предлагаю: сейчас погуляйте по городу, осмотритесь, на Семеновский базар загляните, а к вечеру явитесь по адресу Первая Морская, дом… Дом частный. Наш человек будет предупрежден. Думаю, там и поселитесь. Все подробности объясню вечером. А пока – свободны. Надеюсь, деньги у вас с дороги еще остались?
   Мы утвердительно покивали и в некотором недоумении покинули здание ОГПУ.
   Семеновский базар представлял собой целую улицу, во дворах которой велась активная торговля. Ближе к порту улица переходила в китайский квартал или попросту в Миллионку. Здесь уже Россией и не пахло. Здешние запахи непривычного человека могли не раз вывернуть наизнанку, прежде чем он сможет как-то приспособиться дышать местными миазмами.
   На улицах, во дворах-базарчиках, заполненных мелкими лавочками, наспех сколоченными из досок, кипела торговля разными мелкими товарами, съестными припасами и безделушками, золотом, тряпками. Дымились переносные кухни, распространяя ужасный запах соевого масла и жаренной в нем тухлятины. Массы китайцев постоянно сновали в проходах, по лестницам домов, кричали, торговали, что-то ели, а в грязных и душных театрах, в густом дыму над небольшими столиками различной конфигурации, расставленными в партере, без умолку звучала китайская музыка, резавшая слух. Из харчевен доносились песни русских посетителей с утра уже отведавших ханшина. В отдельных забегаловках подобного рода стояла тишина, но оттуда тянуло сладковатыми запахами опиума. Во второй половине дня вдоволь нагулявшись по улице, и даже не дойдя до Миллионки, мы повернули назад. Правда, Дима с некоторым сомнением в голосе предложил отведать местной кухни, но зайдя в первую же попавшуюся харчевню, через секунду выскочил, зажимая нос.
   – Хорошо, что трупов на улице не валяется, – пробурчал он.
   – Да их нет. Манзы – народ предприимчивый, трупы на мыло или в пирожки пускают, – полушутя ответил я, после чего вопрос о дегустации местных деликатесов как-то сам собой отпал.

Глава 3
Константин Рукавишников. Операция «Золотой груз»

   Дом, в который нас направил Станислав Николаевич, оказался окружен высоким забором, и мы долго стучались под аккомпанемент дворовой кабыздохи, пока хозяин не открыл дверь.
   – Мы от товарища Буренко, – негромко произнес я.
   Невзрачный человечек, молча проводил нас в большую комнату с маленькими, задернутыми занавесями окнами, где за накрытым столом восседал Буренко. Неплохо живут отцы-командиры! Я даже мысленно руки потер от предвкушения обильной трапезы.
   – Присаживайтесь! – развел руки в гостеприимном жесте наш начальник.
   Упрашивать не пришлось, мы чуть ли не с рычанием набросились на еду. Митька, одним движением с хрустом вырвал из гусиной тушки голенастую ногу и вмиг ее обглодал. Затем, пошарив взглядом по столу, ухватился за ломоть хлеба на полкаравая и, соорудив на нем огромный бутерброд из невообразимой смеси соленой рыбы, черемши и свиного окорока, принялся уже неторопливо, со вкусом поглощать сие произведение. Я же на время зарылся в своей тарелке, на которой горой возвышалась любимая мной гречка со свиными шкварками.
   Минут на десять в комнате установилось молчание. Наконец Буренко не выдержал:
   – Ладно, товарищи, вижу, вы слегка насытились, пора нам выпить за знакомство, а потом обсудим наши проблемы, – заметил он, разливая по рюмкам прозрачную водку. Чокнулись, выпили.
   «Специалист», – подумал я, глядя, как он ловко вновь наполняет рюмки. Повторили, закусили солеными грибками, и Буренко сразу перешел к делу:
   – Вы, наверное, удивлены скоротечности приема в управлении? На то есть веские причины. – Буренко на короткое время прервался, ожидая нашей реакции, и, заметив заинтересованность на наших лицах, удовлетворенно продолжил: – Вы сегодня прошлись по рынку, посмотрели на нынешний состав населения Владивостока. Скажу прямо, город захлестнула волна мигрантов из Китая и Кореи. Нет, их и раньше хватало, но при царизме великодержавный шовинизм не предусматривал равноправных отношений между нациями. Поэтому в административных подразделениях того времени было мало представителей национальных меньшинств. С приходом советской власти люди все выравнялись в правах, и это великая заслуга нашего государства. Представители различных наций сейчас честно трудятся на руководящих постах. И это, братцы, очень хорошо! Но иностранные разведки, используя местные диаспоры, внедряют в наши ряды под видом честных тружеников своих агентов. Наше ведомство эта чаша тоже не миновала. Проверки при приеме зачастую не очень помогают. Многие из этих ребят хорошо послужили советской власти в борьбе с Белым движением, но для некоторых из них интересы нации гораздо важнее нашего общего дела – становления коммунизма на всей планете! – Буренко перевел дух и уже тихо и как-то устало закончил мысль: – Короче, о любых телодвижениях в «конторе» на следующий день уже знает вся Миллионка. Предатели повсюду, а вычислить их сложно. Вот я и решил вас, как людей здесь еще не засветившихся, внедрить в среду местного криминалитета, легенда для вас будет подготовлена. Вопросы ко мне есть? – И, не дождавшись ответа, продолжил: – По нашим сведениям, из Шанхая во Владивосток на днях прибывает представитель Казачьего союза с помощниками, для организации серии терактов, покушений на ответственных работников нашего аппарата и дестабилизации обстановки в Приморье. По возможности они постараются привлечь к участию в нападениях – хунхузов. Белокитайские бандиты, естественно, работать бесплатно не будут. Посредником и гарантом проведения акции должен был послужить некто Чжэн Чэнгун – авторитетный скупщик золота. Во время проведения операции по перехвату золотого потока, идущего с приисков, он и его два сына были захвачены нашими пограничниками. За обещание сохранить жизни ему и его сыновьям Чжэн Чэнгун готов сотрудничать с нами.
   – А с какого припека мы в эту схему укладываемся? – спросил я.
   – Китайцы знают в лицо только Чжэн Чэнгуна. Он же располагает информацией о времени и месте прибытия «казачков». Собственно, это не ваша забота, их мы перехватим, а вот на встречу с главарем банды хунхузов придется идти вам под видом представителей Казачьего союза. Оцепление на Миллионке ставить смешно. Захват главарей банды – вот ваша главная цель. А подстраховывать вас будет комендантская рота ОГПУ.
   «Интересно, как она нас подстраховывать будет? Похоже, товарищ Буренко посылает нас на верную смерть. Уйти из китайского квартала с главарем банды просто нереально», – подумал я и, встретившись взглядом с Димой, понял, что он мыслит так же.
   Заметив наше замешательство, Станислав Николаевич торопливо добавил:
   – Сигнал к началу операции подаст младший сын Чжэн Чэнгуна – он не вызовет подозрения у хунхузов своим внезапным исчезновением. А мы, в свою очередь, выпустим сынка из тюрьмы только после того, как вы сможете сами подать нам весточку, что первая встреча прошла успешно. Не будут же бандиты держать вас на привязи все время? Для связи используем почтовый ящик на углу Светланской, там будут постоянно дежурить двое наших надежных товарищей.
   – А разве не может этот, как его там, Чжэн, сдать нас после того как вы выпустите его сына? – спросил Дима.
   – Нет, конечно, во-первых, если он вас представит «казачками», то ему обратной дороги не будет. А во-вторых, у нас в заложниках останется еще один его сын.
   «Да, не позавидуешь этому китайцу, с одной стороны, наши к стенке прислонить могут, с другой – свои в землю закопают. Впрочем, какое мне до этого дело? Надо о своей голове позаботиться», – подумал я, а вслух спросил:
   – Сколько времени у нас на подготовку?
   – Пять дней. Вы вовремя прибыли, иначе пришлось бы брать только «казачков»
   «Да уж – вовремя», – мрачно подумал я…
//-- * * * --//
   Раннее утро. С моря дует устойчивый влажный ветер. Небо нахмуренно, в тучах. Мы с Димой во дворе нашего временного (надеюсь) пристанища, занимаемся медитацией. Вернее, занимаюсь я, а Димка так, делает вид. Но и то хорошо, что утренние разминки вошли у нас в постоянство. Он парень здоровый, но вот с координацией движений у него не очень. Впрочем, за пять дней ничему человека не научишь. Зато хоть при деле. А то бы извелся весь, казни китайской ожидаючи.
   Внезапно кабыздоха, уже смирившаяся с нашими чудачествами, творимыми в ее родном дворе, подала голос. В ворота тихо постучали, и пока хозяин дома не спеша подходил к калитке, мы с Митькой успели скрыться. Но тревога оказалась напрасной – пришел сам Буренко, а с ним и давно ожидаемый скупщик золота. Китаец как китаец: невысокий, средних лет, для солидности приодетый в суньятсеновский френч и роскошную шляпу. Станислав Николаевич тоже сегодня в гражданской одежде – конспирацию блюдет.
   – Ну что, орлы, готовы? – бодро спросил начальник, входя в нашу комнату.
   – Смотря к чему. Позавтракать мы, например, всегда готовы, – поумничал Митька.
   – А, молодцы! Хорошая шутка перед делом всегда заряжает, – в том же духе произнес начальник. – Представлять сего м-м… субъекта вам не нужно, а вы теперь Сергей Воронцов и Андрей Коваль.
   Воронцовым оказался я и тут же задал вопрос:
   – Ваш Чжэн Чэнгун по-русски-то понимает или вообще немой?
   – Понимаю, паря, – вступил в разговор китаец и добавил: – Во всяком случае, при переговорах толмачить смогу. – Говорил он по-русски довольно чисто, практически без акцента: – Вы, товарищи, не стесняйтесь, вопросы задавайте сейчас, чтобы потом не проколоться.
   «Надо же, уже в товарищи к нам записался. Бойкий мужичок, далеко пойдет, если бошку не отрежут».
   – Вы уже встречались с главарем?
   – Да, Ма Хун приказал привести вас в харчевню «Золотой лотос». Но никакого разговора не будет до тех пор, пока вы не предъявите золото.
   – А мы и не спешим, – вступил в разговор Буренко. – Пускай сначала ребята осмотрятся на месте. Да и неправильно это, сразу вываливать на стол плату за будущую работу. Или они «казачков» просто грабануть хотели?
   – Нет, шайка Ма Хуна – организация солидная, – ответил Чэнгун. – Работать по заказу начинают лишь тогда, когда выплачен аванс. Например, за вашу голову, – тут Чжэн посмотрел на Буренко (тот невольно поежился), – не менее трех фунтов золота попросят.
   – Выходит, «казачки» половину городской верхушки уничтожить намеревались, раз с собой гору японской валюты и полпуда золота тащили, – нервно произнес Станислав Николаевич.
   – Так вы что, их живыми не взяли? – удивился я.
   Буренко досадливо махнул рукой:
   – Наши подопечные на юли-юли [9 - Китайская лодка.] переправились через Амурский залив, да вот незадача – место высадки определялось с точностью пары лаптей на карте. Короче, взять-то мы их взяли и перевозчика тоже, но в виде хладных трупов. – Он зло посмотрел на китайца, как будто тот был виноват в постигшей их неудаче.
   – Я не виноват, – торопливо ответил Чжэн Чэнгун. – На место встречи я привел вас точно. Ветер снес лодку, а ваши опера ломанулись по кустам, как лоси во время гона. Тут бы и глухая сова их днем заметила.
   – Ладно, что толку сейчас руками размахивать, давайте лучше подумаем, обсудим ключевые моменты операции, – предложил я…
   Харчевня «Золотой лотос» размещалась во дворе трехэтажного кирпичного здания. Лотосами здесь и не пахло. А вот работы для «золотаря» нашлось бы не мало. Слежавшиеся горы мусора и другие продукты жизнедеятельности человека и домашних питомцев воздуха не дезодорировали. И никого, похоже, кроме нас, это обстоятельство нисколько не волновало.
   Во всю длину дома, представляющего собой некий огромный вытянутый коридор, на высоте второго и третьего этажей шли крытые галереи, сообщающиеся с флигелями маленькими и узенькими мостиками. Пространство здания буквально было пронизано массой входов и выходов.
   «Интересно было бы посмотреть, как Буренко собирался штурмовать эту крепость с помощью комендантской роты?» – подумал я, глядя на сотни китайцев разных возрастов, снующих по своим делам. Конечно, его первоначальный план совершенно не годился. Сегодня до двух часов пополудни мы спорили до хрипоты и в конечном итоге решили все свалить на наш «авось». То есть действовать по обстоятельствам.
   Внутри харчевни, у самого входа, нас встретили двое крепких парней. Обыскивать не стали, а молча, слегка поклонились и повели запутанными коридорами внутрь здания. В комнате с низким потолком, освещенной сумеречным светом, льющимся из двух крошечных окошек, за столом сидело трое. Естественно, китайцев. Старик, сидящий по центру, был одет в традиционный халат, богатую шапку, из-под которой выглядывала туго заплетенная коса. Одежда других не выделялись из общепринятой сейчас у китайцев моды. Сидящий слева от старика приглашающе указал нам на стулья, и разговор повелся через нашего сопровождающего.
   – Что привело уважаемых к нам? – спросил «молодой».
   Я, зная понаслышке о китайских церемониях, даже слегка растерялся. Ничего себе деловой подход! Сразу быка за рога. Наверное, у европейцев или американцев эту привычку приобрели. Во время интервенции кого здесь только не было! Впрочем, меня это устраивало.
   – Нас интересует возможность проведения крупного теракта в городе. За оплатой дело не станет, – сказал я.
   – Поточнее можете объяснить? Или вам все равно, потопим ли мы единственную канонерку пограничников, сегодня стоявшую в порту, или прихлопнем чиновника наркомпроса? [10 - Чиновник Министерства образования.]
   После провала операции по поимке «казачков» их истинные цели остались неизвестны. Зато при обсуждении операции Буренко вскользь упомянул о важном событии, которое произойдет в городе на днях. Рискну.
   – На этой неделе во Владивостоке соберутся на совещание начальники погранзастав Приморья. Руководство казачьего союза предлагает вам совершить налет и уничтожить всю «верхушку» пограничного ОГПУ. В свою очередь, мы гарантируем оплату…
   Китайцы переглянулись.
   – Сколько? – только и спросил молодой манза.
   – Полпуда золотом и восемьдесят тысяч иен за акцию.
   – Надо подумать. Вы уедете, а нам здесь жить. Большевики после такой операции всех на уши поставят. Но мы не отказываемся. Возможно, найдем выход, который устроит и ваших нанимателей (ага, это он о японцах!), и нас.
//-- * * * --//
   Следили за нами довольно нагло – практически не скрываясь. Двое, откровенно бандитского вида китайца, следовали за нашей троицей от Миллионки. Чжэн попервоначалу нервно оглядывался. Дима спокойный, как удав, величаво плыл сквозь толпу снующих торговцев, даже не смотря по сторонам, а я искал в столпотворении до зарезу нужную мне сейчас лавку с канцелярскими товарами. Наконец, уже в черте Семеновского базара заметив книжную лавку, я резко нырнул внутрь, предварительно бросив Диме:
   – Китайцев в лавку не пускай.
   В помещении было пустынно. Лишь за прилавком дремал сухонький «божий одуванчик», в круглых очочках – по виду типичнейший Карл Густавович. То бишь немец. Рядом с прилавком, на пюпитре, я сразу заметил чистый лист бумаги, чернильницу и перьевую ручку. Не обращая внимания на старика, я подскочил к подставке и, скрежеща плохим пером, вывел, умудрившись при этом посадить пару клякс: «Жду после девяти в трактире на Первой Круговой». Я поднял голову и встретился взглядом со стариком. В мудрых глазах немца светилась ирония.
   – Чем еще могу служить, молодой человек?
   Ничуть не смутившись, я потребовал конверт, марку и, с сожалением оглянувшись на полки, заполненные тяжелыми рядами фолиантов, быстро упаковал конверт.
   – Спасибо, Карл Густавович, на днях непременно загляну к вам, – сказал я, бросая две рублевые бумажки на прилавок.
   Старик недоуменно пробормотал:
   – Вообще-то я не Густавович, но все равно – милости просим.
   От сильного толчка дверью Дима, все приказы воспринимающий буквально, получил удар в корму.
   – Ты чего дерешься? – обиженно спросил он, почесывая пострадавшее место.
   – А где Чжэн? – игнорируя вопрос приятеля, спросил я.
   – Ушел куда-то. Сказал, завтра в это же время здесь, у лавки, нас дожидаться будет.
   – А хунхузы?
   – Да вон они! – Дима прямо махнул лапой на соглядатаев, сидевших за маленьким столиком под навесом китайской харчевни.
   – А теперь куда?
   Я взглянул на заходящее солнце, вздохнул и ответил:
   – В Солдатскую слободу. В кабак с нами манзы не сунуться. Китайцев на Круговой [11 - 1-я, 2-я и 3-я Круговые улицы входили в Солдатскую слободу дореволюционного Владивостока.] не очень-то жалуют, но сначала надо письмецо на Ленинской [12 - Ныне опять переименовали в Светланскую.] в ящик опустить.
   Мы шли по главной улице города и с интересом поглядывали на женщин, не спеша фланирующих в поисках вечерних развлечений. Шел восьмой час вечера, и давно уже пора было известить начальство о наших планах.
   – Загороди меня от филеров, – попросил я своего широкого товарища. В момент, когда мы вплотную приблизились к почтовому ящику я быстро и незаметно для окружающих забросил конверт внутрь. В тот же миг из дома напротив вышел человек в форме почтальона, но я на него лишь взглянул и в следующее мгновение вскочил в пролетку, неторопливо проезжавшую мимо моего носа. Дмитрий последовал за мной.
   – Гони на вторую Круговую! – шепнул я извозчику, и добрая коняга с ходу резво понесла нас в темноту узеньких переулков.
   Оторваться от китайцев не удалось. Не прошло и пяти минут, как сзади послышался стук копыт, и при повороте в очередной переулок я заметил шикарную коляску с двумя лошадками в запряжке, в которой расположились наши преследователи. Так они и ехали до самой слободы, держась от нас на расстоянии двухсот метров. На окраине поселка остановились. Все же им хватило ума не соваться в вечернее время в рабочий поселок, иначе огребли бы по самое не балуйся.
   – Куда прикажете? – спросил извозчик в тот момент, как мы въехали на территорию района.
   – Давай к кабаку, – сказал я и не прогадал. Правильно мыслю: в рабочем районе, да без питейного заведения? Так не бывает.
   – Вам в «Железку» или «Дезертиры»? – Вот, их оказалось даже два.
   – Гони в «Железку», – сказал я наобум, и через пять минут мы уже входили в донельзя загаженный зал, где вечерами собирался местный люмпен-пролетариат.
   Зал встретил нас пьяными репликами, взрывами хохота и матерщины. В воздухе витал застарелый аромат смеси сивухи, немытых тел и кухонного чада. За длинными столами сидели никак не менее сорока человек, что для не слишком большого зала показалось мне вначале приделом заполненности. Но, присмотревшись, я увидел в углу небольшой столик. На наше появление, казалось, внимания никто не обратил.
   – Да, это тебе не «Славянский базар»! – с видом знатока во всеуслышание объявил Дима и шагнул следом за мной. Я даже оборачиваться на этого идиота не стал, а зря. После ловко подставленной подножки он, споткнувшись, ударил башкой меня в задницу и тут же с рычанием стал разворачиваться. Боец хренов!
   – Стой, придурок! – зашипел я, оборачиваясь. При этом, улыбаясь, поднял руки, как бы заверяя местных подонков в своих благих намерениях. В следующее мгновение я, двигаясь задом, плюхнулся на стул.
   – Господа-товарищи, этот столик после одиннадцати занят, – известил нас неряшливо одетый половой и небрежно смахнул со стола замурзанной тряпкой крошки и зазевавшегося таракана.
   – А мы и не собираемся сидеть до полуночи, – ответил я с любезной улыбкой.
   – Сделай-ка нам, братец, чайку, расстегайчиков с рыбкой и картошкой. Если нет, с рыбой, то с потрошками.
   – Водки, товарищи? – состроив на траченном оспой лице угодливую улыбку, спросил половой.
   – Нет, товарищ, мы абстиненты, – довольно решительно заявил я, стараясь не глядеть в сразу затосковавшие глаза своего напарника.
   – Развелось сектантов, бляха-муха, и плюнуть некуда! – пробурчал под нос половой, величественным шагом удаляясь за кухонную перегородку.
   Прошло два часа, мы уже практически отужинали и даже расплатились, когда в дверях появился товарищ старший уполномоченный, наряженный в какой-то драный, серый пиджачишко и ямщицкий картуз. Бороду приклеил… конспиратор, а штаны форменные сменить забыл! Но Буренко и не собирался светиться в кабаке, а просто кивнув нам, сразу вышел. Ну и мы не стали задерживаться. Проходя мимо своего обидчика, тихо горевавшего за граненым стаканом, Дима мстительно, походя, ткнул его носом о столешницу и, не дожидаясь реакции зала, тут же выскочил наружу. За ним последовал и я.
   – Нет, ты понимаешь, что за акцию хунхузам предложил совершить! Да еще Чжэн Чэнгуна потеряли! Мама дорогая! – красно-бурый Буренко метался по небольшой горнице нашей новой конспиративной квартиры. Он вздымал руки, брызгал слюной и обзывался нехорошими словами, самое безвредное из которых в мой адрес было «контра». Я не оправдывался, молчал в тряпочку. Если он профессионал, то сам должен понять, что мы шли на встречу с бандитами без определенного плана, вот и пришлось выкручиваться. Наконец Буренко успокоился, сел к столу, дернул полный стакан очищенной и замер.
   – Хорошо, значит, хунхузы, говоришь, пока на акцию не согласились? Ребята поумнее тебя оказались.
   Станислав Николаевич опять стал ходить по горнице, потирал лысину. Видимо, массаж способствовал мыслительному процессу, потому что через пять минут он вызвал со двора сопровождавших его сотрудников и отдал распоряжения. После этого присел к столу.
   – Ну, ребята, и задали вы мне задачку! Но ничего, – он подмигнул и, энергично рубанув рукой воздух, высказался: – Придумал! Наши товарищи пограничники слишком нам дороги, чтобы рисковать их головами. Поэтому поступим так…
//-- * * * --//
   Три дня мы сидели на конспиративной квартире, по словам Буренко нам следовало выдержать паузу. А в это время в «конторе» был пущен слух о том, что на днях морским путем прибывает груз золота с Амурских приисков. Буренко – хитрая рыбина, подослал своих агентов к предполагаемым предателям. В информации, скормленной индивидуально, каждому из подозреваемых, час и место прибытия бронекатера с золотом сильно разнился.
   – Представляю, с каким нетерпением главари ждут вашего появления! – со смехом говорил он на второй день нашего вынужденного отдыха. – Напасть-то они нападут на бронекатер в любом случае, но и упустить оплату за предстоящий грабеж хунхузы явно не желают.
   – А катер действительно придет? – с показной ленцой в голосе поинтересовался я.
   – Обязательно! Тут работаем без дураков! – воскликнул начальник, привычно бегая по горнице.
   – Я тоже на это надеюсь. Но если бронекатер прибудет не в обозначенное место и время? Операция может сорваться.
   – Наоборот. Надо смешать их планы, заставить хунхузов нервничать. Катер прибудет только к вечеру. К этому времени главари, изверившись в своих подчиненных, решат сами поучаствовать в операции. К тому же швартоваться судно будет в бухте Федорова, а это далеко от первоначально обозначенных высадок в бухтах Первой и Второй Речки. В бухте Федорова хунхузов будет ждать засада.
   – А вдруг они решатся напасть на катер еще в заливе?
   – На чем? На лодках юли-юли? Вот следить за заливом они будут, это точно. У них целая система связи, не так ли, Чжэн? – обратился он к китайцу.
   Чжэн Чэнгун тоже коротал время вместе с нами. Не решился податься в бега, а, как и обещал, терпеливо ждал нашего прибытия у означенного места на Семеновском базаре. На вопрос Буренко он кивнул и пояснил:
   – Скорее всего, лодки будут держаться в пределах видимости друг друга и, как только интересующий объект появится, подадут знак флажками. Система сигналов, конечно, не такая, как на ваших военных кораблях, но не менее эффективна.
   Интересный китаец, говорит прямо как российский интеллигент. Интересно было бы узнать, где он нахватался таких выражений?…
//-- * * * --//
   Ночь, мне не спится, ворочаюсь и с некоторым раздражением и завистью вынужденно слушаю заливистый храп моего толстокожего товарища. Тик-так, тик-так, отсчитывают ходики – каждая секунда прожитой жизни перед риском потерять ее сегодня отмеряется довольно четко. В Москве сам стремился на оперативную работу, а сейчас перед делом вдруг охватил какой-то мандраж. Буренко, конечно, не жалко прикомандированную рабочую скотинку. Чтобы как-то отвлечься, вслушиваюсь в звуки за окном. На одиноком тополе во дворе заухал сыч, ему тут же с живейшим интересом ответила местная кабыздоха, на гавканье которой откликнулся хозяин поместья. Обложив беднягу трехэтажным матом, он спугнул нежную птицу, после чего собака примолкла, лишь изредка поскуливала, жалуясь на тоскливую скуку. Но вот примолкла и она, а в соседском саду подал голос соловей. Сначала робко, затем разразился длинной трелью. Под соловьиное пение я и уснул…
   Проснулся после трехчасового сна в районе четырех утра, и, выйдя во двор, размялся, сопровождая физические упражнения дыхательной гимнастикой. Потом облился холодной водой из колодца, и мои ночные страхи куда-то пропали. Жизнь вновь заиграла оптимистическими красками, и сразу страшно захотелось жрать. Хозяйка дома, краснощекая молодка, как раз растапливала во дворе летнюю печь. Обтянутый шерстяной юбкой тугой зад склонившейся над очагом бабенки сразу навел меня на определенные мысли. Да, долгонько я говел! Пялюсь на прелести слегка перезрелой красотки и вдруг замечаю, что она хитрым взглядом черного глаза косится на меня. Да еще и подмигнула!
   – Хозяйка, накормишь? – враз охрипшим голосом пробормотал я.
   – Могу и накормить, – двусмысленность фразы улыбающейся бабенки призывала к действию. Чем я и воспользовался.
   Вмиг сократив расстояние, я развернул ее к себе и запечатал сочные губы крепким поцелуем. Через минуту, так и не разжимая объятий, мы очутились в сарае под сеновалом. Тут уж ничего не поделаешь, пришлось бабенку выпустить из объятий, зато, пока она поднималась по скрипучей лесенке на сеновал, я в полной мере ощутил ее стати, слегка придерживаясь за корму молодки. А в следующее мгновение сам орлом взлетел на сеновал, на ходу скидывая с себя одежду.
   – Тише, тише, оглашенный, одежонку не рви, – шептала она, а сама уже принимала меня в свое жаркое нутро и энергично подавалась навстречу…
   – Марья! Куда подевалась, чертова баба? – петушиным вскриком донесся до нас заспанный возглас законного супруга, вышедшего во двор. – Ты посмотри, плита еле теплится, а эта сукина дочь шарится неизвестно где.
   – Боров кастрированный, – с досадой прошептала разгоряченная молодка. – Сейчас иду! Опять пеструшки на сеновале снеслись! Хрен лысый, ты когда дыры в курятнике заделаешь? – перешла она в наступление.
   «Интересно, а где она на сеновале яйца найдет?» – подумал я, с опаской отодвигаясь в сторону. Но ничего, подруга пошарила в глубине сеновала и действительно выползла с пятком яиц в руках. Я умиротворенный лежал на сеновале и слушал ругань супругов, которая постепенно переместилась внутрь дома. После чего быстро соскользнул вниз и отправился к кухне – искать свой заслуженный завтрак.
   Не успели мы позавтракать, как в дом пожаловал Буренко.
   – Все, ребята, заканчивайте, – поторопил он нас с Димой.
   А нам что? Нищему собраться – только подпоясаться. На поясе, правда, браунинг и наган в кобурах с обоих боков, под широким кожаным пиджаком. Стреляю-то я с двух рук. Еще пара метательных ножей в рукавах приспособлены. Вот и все мое вооружение. У Димы тоже наганы. Безотказный револьвер теоретически имеет на тысячу выстрелов всего одну осечку. Будем надеется, мне и одного нагана хватит, а патронов у меня в карманах, как у дурака махорки. Перед выходом Буренко выдал мне сверток с деньгами.
   – Здесь десять тысяч иен, – прокомментировал он.
   – Как десять тысяч? Они же просили половину вперед?
   – Ничего, скажете, проблем не будет, после дела расплатитесь, – «успокоил» он меня.
   Буквально через час мы уже были в китайском квартале, у «Золотого лотоса». На этот раз с нами разговаривал старик – двое молодых главарей, очевидно, уже сидели в засадах, поджидая прихода катера. Пожилой манза что-то негромко спросил, и Чжэн перевел:
   – Почему вас так долго не было?
   – На границе вышла задержка, уважаемый. Пограничники обстреляли людей, доставлявших нам деньги.
   – Выходит, платить вам нечем? – спросил хунхуз.
   – Отчего же? Обязательно заплатим, вот аванс. – Я небрежно подкинул сверток с японской валютой по другую сторону столешницы. – Здесь десять тысяч иен, да еще мы и сами поучаствуем в акции. Поверьте, мы – ребята опытные. В крайнем случае можете подержать нас в заложниках, пока не прибудут деньги.
   Старик тщательно пересчитал деньги и заявил:
   – Хорошо, только цель акции будет другая, и произойдет она сегодня.
   Я состроил недоуменное лицо:
   – Это как? Выходит, не на пограничников нападем? Мы так не договаривались! – Я вскочил с места, старик успокаивающе поднял руки, и двое ринувшихся было на меня телохранителей, замерли истуканами.
   – Спокойно. Мы сделаем большевикам больнее. Люди – навоз, а потеря десяти пудов золота для Советов очень больно ударит по экономике края. Тем более мы переправим потом золото именно в японский банк в Шанхае. Сейчас вас доставят к Ма Хуну – он руководит всей операцией. Возможно, вы еще успеете поучаствовать в нападении на конвой…
   Ма Хуном оказался тот молодой парень, разговаривающий с нами при первой встрече. Сейчас, уже в полдень, он заметно нервничал, поглядывая в бинокль на воды Амурского залива.
   «Судя по времени, предатель в нашей конторе, сливающий китайцам информацию, определился. Надо всего лишь постараться остаться в живых», – думал я, глядя на низко висящие тучи и почти пустынную акваторию залива. Кажется, собирался шторм, но несколько лодок, несмотря на моросящий дождь, сильные порывы ветра и довольно крутые волны, лавировали в отдалении и вроде не собирались причаливать к берегу.
   Шайка хунхузов рассредоточилась на пустыре, невдалеке от пирса. Вооружения не скрывали, да и от кого? Одно слово – пустырь, от основных улиц прикрыт косогором. У берега только несколько рыбацких лодок, владельцы которых старались не замечать столь опасных соседей. Время тянулось медленно, мы успели перекусить рисовыми пирожками, начиненными креветками, – Ма Хун пожертвовал от щедрот своих.
   Затем мы с Димой укрылись от дождя в полуразрушенной лачуге, а Чжэн остался со своими земляками. Предстоящая сшибка не казалась легкой. Сорок боевиков, вооруженных винтовками, револьверами и холодным оружием – серьезная угроза даже для целой роты, а нам еще надо постараться захватить главаря живым. М-да, задачка!
   Ближе к вечеру тучи разошлись, ветер стих и лишь волны в заливе никак не могли успокоиться. Именно в это время был получен сигнал, что катер появился в пределах видимости наблюдателей. Но через полчаса стало ясно, что катер не собирается идти до Второй Речки. А тут еще прибежал посыльный, очевидно, от осведомителя и передал, что конвой, приписанный сопровождать золотой запас до хранилища, направляется в бухту Федорова. Надо отдать должное хунхузам – никакой суеты! Быстро погрузились в телеги и коляски, на которых приехали сюда, и – вперед. Дима и я ехали в двуколке вместе с Ма Хуном, а наш китайский приятель Чжэн, похоже, тихонько слинял под шумок. Ну да бог с ним. Куда он денется от чекистов, раз уже засветился?
   Не жалея лошадей, отряд несся по узкой дороге, пугая редких прохожих. Прибыли к пирсу у бухты, едва не опередив конвой. Казалось, все складывается удачно для хунхузов, катер подошел к пирсу, и едва матросы перекинули сходни, охрана споро перетащила на подводу три ящика с грузом. Но отъехать не успели…
   Двуколка Ма Хуна двигалась в конце колонны, но и без главаря хунхузы знали, что делать. Они спрыгивали с повозок и с ходу вступали в перестрелку с немногочисленной охраной. В этот момент с чердака ближайшего дома ударил пулемет, а из-за камней, наваленных рядом с пирсом, прогремел залп.
   Хунхузы попали под перекрестный огонь, и в первую же минуту половина из них были ранены или убиты. Ма Хун – ловкий черт! В тот момент, когда убитый возница нашей двуколки валился на землю, главарь перехватил поводья и резко развернул повозку. Я позволил ему это сделать, нечего было подставлять собственные головы под случайные пули, и, лишь когда двуколка перевалила через бугор, подмигнул Диме.
   Он резко опустил свой кулак на голову все еще отстреливающегося телохранителя, а я синхронно сильно тюкнул костяшками пальцев за ухом главарю и тут же занялся вторым телохранителем. Живчик! Ударом кулака телохранитель попытался проломить мою переносицу, но, конечно, неудачно. Я успел уклониться и, в свою очередь, из положения сидя просто спихнул его ногой вон из повозки, а Дима без затей выпустил в телохранителя пять пуль из нагана. Испуганные лошади встали, и я огляделся. Очевидно, у пирса хунхузов побили. Но в этот момент из двух переулков высыпала толпа вооруженных людей – видимо, перед акцией Ма Хун разделил банду, и вот сейчас менее мобильная часть ее прибыла поддержать своих соратников.
   – Хватай главаря! – заорал я Митьке и открыл огонь по толпе хунхузов, несущихся в нашу сторону. Мой напарник, грамотно прикрываясь телом еще не очухавшегося Ма Хуна, быстро отступал, а мне пришлось, отстреливаясь, плюхнуться в придорожную канаву. Мама дорогая! Вся эта банда сосредоточила огонь на мне! Я ужом скользил по канаве, стараясь побыстрее перевалить через бугор. На мое счастье, сделавший это ранее Дима выбрал позицию и на некоторое время смог задержать эту толпу, а через пару мгновений из переулка вылетел кавалерийский эскадрон.
   – К бою! – сразу оценив обстановку, закричал командир эскадрона.
   Едва завидев всадников, бандиты бросились врассыпную. Но куда там! Конники догоняли и, сладострастно хекая, рубили их шашками. Поняв, что не уйти, с десяток бандитов сбились в кучу за стенами полуразрушенного старого дома и отстреливались до конца. Я лежал в канаве и пока не высовывался, боясь попасть под раздачу. Правда, одиночество мое вскоре скрасил один из бандитов, разрубленной тушкой свалившийся мне на голову.
   Когда я, скинув с себя груз, приподнялся из канавы, все уже было кончено. Около трех десятков порубленных, пострелянных хунхузов валялось на земле. Досталось и кавалеристам: не менее трети эскадрона успели уничтожить бандиты. Теперь можно было позаботиться и о себе. Я поменял залитую кровью рубашку на относительно чистую гимнастерку, снятую с одного из убитых кавалеристов. Мародерство, конечно, но покойнику уже все равно, а мне появляться в городе в неприличном виде было как-то не с руки. Пока мы тут немножко воевали, бойцы, сидевшие в засаде у пирса, успели захватить в плен двух раненых.
   Весь бой длился не более получаса, но пока допрашивали плененных хунхузов, пока собрали своих убитых и раненых – совсем стемнело, поэтому о налете на «Золотой лотос» нечего было и мечтать. Днем еще можно было попробовать достать старика, как оказалось – отца Ма Хуна.
   Со слов экстренно допрошенных пленников именно он был мыслительным центром банды, а сам Ма Хун лишь энергичным исполнителем его воли. Но операция еще не была завершена – предателем, сливающим информацию хунхузам, оказался Иван Дунин, или Ван Дунь – оперативный сотрудник местного ОГПУ.
   Сегодня он как раз дежурил в «конторе» и даже не в свою очередь. Видимо, решил держать руку на пульсе событий. Следовало, как можно скорее перехватить Ваню и вдуть ему по самые бакенбарды прямо на месте.
   Скачка по темным улицам – полное безумие, но Буренко, оказывается, приехал сюда в автомобиле. Пофыркивающий старенький «форд-Т», выехав из ворот усадебки, принял четверых пассажиров (в том числе и нас с Митькой) и понесся по кривым улочкам города, освещая дорогу неярким светом круглых фар. Славная машинка, только водитель ей достался никудышный. На ухабах, даже и поворотах, он даже не притормаживал, так что нас мотало по салону, как горох в погремушке. А у одного из кабаков на Морской улице нам пришлось притормозить – вылетая из-за поворота, машина на полной скорости сбила какого-то пьяницу. Мы и сами чуть не вылетели из салона. Митька, на секунду выскочив наружу, перевернул бедолагу, пощупал пульс на шее.
   – Готов, – объявил он.
   – Брось ты эту падаль! Садись быстрее, уйдет, уйдет паскудина! – заорал на него Буренко, и мы помчались дальше.
   Ближе к центру города улицы были освещены огнем фонарей, но и движение было более оживленным. Несмотря на это, наш шофер мчался, распугивая прохожих и конные экипажи так, что всего за несколько минут доставил нас до здания конторы на Алеутской. Топоча сапогами по мрамору ступенек, мы ворвались в вестибюль.
   – Что случилось, товарищи?! – спросил дежурный восточной наружности, приподнимаясь со стула вахтенной каморки.
   «Вот он, красавчик, с ложной тревогой на лице стоит в окружении двух охламонов».
   – Маньчжурский волк тебе товарищ! – заорал Буренко. – Хватайте его, хлопцы!
   Сказать легко, а вот поймать мужичка не удалось. Больно уж ловкий тип оказался! Нас разделяли пять шагов и высокая стойка, и пока я в прыжке пытался достать эту тварь, китаец успел вырубить одного из охранников и заслониться другим. А в следующую долю секунды, когда уклонялся от падающего на меня охранника, я заметил наган в руке китайца. Мой-то был у меня в руках давно, и мы выстрелили почти одновременно. Он промахнулся, а я не очень. Точнее, очень не очень. Короче, голову ему прострелил. Надо же, горе какое!..

Глава 4
Константин Рукавишников. Командир ударной группы

   С делами управились за полночь. Сначала обыскали труп предателя и ничего полезного не нашли. Потом определили на постой в подвал здания Ма Хуна, к допросу которого Буренко собирался приступить завтра. Вышло так, что ночевать нам оказалось негде. Да и сам старший оперуполномоченный не спешил на свою холостяцкую квартиру. Поэтому расположились прямо в кабинете. Еда была – Буренко отоварился в распределителе и теперь щедро делился собственным пайком с нами. Красная икра, балык нельмы, молодая редиска, копченая колбаса, коврига хлеба и, конечно, сало, и казенная водка появились на столешнице. Под чутким руководством нашего начальника мы с Митькой в четыре руки быстро собрали стол.
   – Ну, выпьем, чтобы дома не журились! – произнес начальник и лихо опрокинул стопку в широкий рот.
   – Дали бы мне волю, я бы этих китаезов в бараний рог скрутил! – заявлял через полчаса захмелевший Буренко.
   – А в чем проблема? Батальон пехоты и – айда на штурм Миллионки! – заявил более его опьяневший Дима.
   – Нельзя, брат. Политика! – для значимости водя указательным пальцем перед носом моего партнера, изрек Буренко. – Пока имеется хоть какая-то возможность влиять на политику в Поднебесной, наши дипломаты перед китайскими вождями расшаркиваться будут, а попробуй мы депортировать узкоглазых с Миллионки, такой хай поднимется! Опять же КВЖД – явно доходов с нее чуть, зато проложена до самого Порт-Артура.
   – А как же золото? – невпопад спросил Дима.
   – Ты о чем?
   – Золото на катере везти еще опасней, чем по железной дороге, да и дольше…
   Буренко рассмеялся:
   – Не было на катере никакого золота. Вернее, его, конечно, загрузили на катер, а потом в пути сделали остановку и уже шли без груза. Золото давно в хранилище, доставка поездом действительно вышла быстрее. За грузом от самых Гилюйских приисков следили. Скажу прямо, золотодобыча на Амуре почти вся в руках китайцев. Вернее, большая часть золота уходит за границу, и ничего поделать с этим пока не можем. Управление, конечно, сосредоточено в руках у русских, но работают на приисках в основном китайцы, и большая часть золота просто расхищается. От приисков кормятся хунхузы, спиртоносы, торговцы опиумом, скупщики золота. Наш Чжэн Чэнгун как раз и пытался организовать нападение на конвой с золотым грузом, когда мы его сцапали.
   Только сейчас передо мной вырисовалась вся многоходовая комбинация. Золото доставили по-тихому. Уничтожили банду и часть ее главарей. «Приручили» Чжэн Ченгуна. Выявили предателя в своих рядах. А нас… нас использовали, как кукол-марионеток. То-то мне сразу не понравилась засылка в банду без определенного плана. Нас подставили, проверяя на вшивость.
   – А как же «казачки»?
   Буренко, откровенно потешаясь, смотрел на меня, как на дурачка.
   – Не было никаких представителей Союза казаков. Эта версия придумана для хунхузов и вас. Ченгуну китайцы верили, и он нас не подвел – боялся, что мы его сыновей расстреляем.
   – Кстати, Чжэн говорит по-русски очень хорошо, да и его обороты речи присущи скорее интеллигенту, чем пролетарию. Откуда дровишки? – спросил я.
   Буренко усмехнулся:
   – Все просто. Семья его из Харбина. Отец служил на железной дороге, а Чэнгун учился в русской школе. Очень толковый малый, сейчас бы работал в управлении железной дорогой, но посчитал, что скупать золото выгодней…
   Станислав Николаевич замолк, прислушиваясь к звукам, доносившимся из коридора. Вообще после сегодняшней операции в здании ОГПУ было людно. Как по мановению палочки сразу после сшибки в вестибюле здания стали появляться работники нашей конторы. Видимо, ночная работа была им не внове и к тому времени, когда мы засели в кабинете, к зданию уже свозили первых арестованных. Большинство из них сразу волокли в кабинеты следователей. Правильно! По своему опыту знаю, что экстренное «потрошение» клиентов всегда дает неплохой результат.
   Буренко наполнил стаканы.
   – Все, ребята, по последней. Завтра с утра много работы. Мы с Димой займемся Ма Хуном, а ты, Константин, сходишь по одному адресу. Есть тут один бывший подполковник царской армии. Сейчас трудится заведующим отделом этнографии Владивостокского музея. Вот с ним и познакомишься. Человек прожил на Дальнем Востоке более четверти века. Этнограф, топограф, воевал с хунхузами. К власти Советов вполне лоялен. Да, и самое главное, у него много осведомителей среди местных аборигенов.
   – А как его зовут? – полюбопытствовал я.
   – Владимир Семенович Аристов.
   – Это не он ли написал «Гольда»?
   – Да, ты прав, он еще и писатель. Но самое главное, по непроверенным данным, он еще до революции работал на контрразведку. По моим сведениям, он до сих пор поддерживает отношения со своей агентурной сетью. Следует с человеком поговорить по душам, войти в доверие. Возможно, он и пойдет на сотрудничество.
//-- * * * --//
   Легко сказать. «войти в доверие», но как это сделать наяву, я пока не представлял.
   Буренко, проявив высшую степень доверия (или пьяного разгильдяйства), оставил нас ночевать в своем кабинете. Промучившись всю ночь на жестком полу, я уснул только под утро. Не прошло и пары часов, как в дверь постучали. Я, недовольный, с опухшей непроспавшейся рожей, пошел открывать.
   – Вам кого? – спросил я, придерживая щеколду.
   – Посыльный от товарища старшего оперуполномоченного, ваши вещи принесли, – проблеял голос за дверью.
   Это дело! Теперь и привести себя в порядок можно, благо в кабинете имелся отдельный умывальник. По себе заметил – утреннее бритье снимает несильное похмелье, честное слово!
   После легкого завтрака, состоявшего из остатков вчерашнего пиршества, я вышел на улицу, а Митька остался дожидаться хозяина кабинета. В городе было неспокойно. Я на это явление не обращал внимания, размышляя над поставленной задачей, пока очередной проходящий мимо патруль не озаботился наличием у меня документов. Показал им свое удостоверение и, дождавшись уважительного отдания чести, поинтересовался обстановкой в городе.
   – Облавы в городе идут, – пояснил патрульный начальник. – Китайцы дальше своего квартала и не высовываются. Половина торговых мест на Семеновском базаре сегодня пустует…
   – О, кстати о Семеновском базаре, – еще неясная мыслишка пробилась в мою натруженную алкоголем голову и, не слушая далее пояснений начальника патруля, я устремился к рынку. В книжной лавке толпились школьники, и мне пришлось дожидаться, пока Карл Густавович снабдит эту гомонящую толпу, приведенную симпатичной училкой, всеми необходимыми им канцелярскими аксессуарами. Вчера перед уходом Буренко выдал на оперативные нужды полсотни серебряных полтинников, так что у меня была надежда разговорить старика-немца, сделав солидную покупку. Кстати, и тема для разговора нашлась быстро. Пока детвора лезла к нему с медяками, я успел найти на полках томик «Фауста» и небольшую книгу Аристова.
   – О, молодой человек интересуется произведениями немецких классиков! Весьма редкое явление в наше время. – Книжный торговец замшевой тряпочкой тщательно вытер запотевшие очки и пригляделся ко второй книге. – Да, выбор отличный! «Гольд» популярен в народе, да и автор… очень приличный человек. Знаете, я с ним не понаслышке знаком.
   – Очень интересно! Я сам мечтал встретиться с ним. А тут случай. Знакомые из Ленинграда просили его навестить, а вот подарком в знак уважения я как-то не удосужился обзавестись в дороге. Простите, Карл…
   – Карл Францевич, – расшаркался старик.
   – Так вот, может быть, вы подскажете мне, что может заинтересовать Владимира Семеновича?
   Старик задумчиво протер очки и, внезапно оживившись, проговорил:
   – Идемте! – И как бы оправдывая свой совсем не коммерческий порыв, добавил, уже закрывая дверь на амбарный замок: – Сейчас все равно покупателей практически нет.
   Через пять минут, оставив за собой базарную суету, мы очутились в загончике, где народу практически не было. Торговцы – народ привычный, но многие покупатели не сворачивали в этот рыночный тупик по причине густой вони, исходившей от свалки гнилья в овраге, соседствующей с этим местом. Но и здесь все же было не безлюдно. На прогнивших досках или прямо в пыли сидели люди, торговавшие всяким хламом. В основном это были пожилые китайцы и уроженцы Корейского полуострова. Вполне возможно, продаваемое барахло было лишь прикрытием для каких-то нелегальных сделок, потому что я видел расслабленных молодых людей, подходивших к продавцам и тотчас отваливающих от них без долгой торговли. Видимо, они заранее знали, что им нужно…
   На старика-китайца я чуть не наступил – так он лихо замаскировался, сидя среди обломков какой-то хижины, к которой меня подвел немец.
   Темно-серый донельзя заношенный халат старика сливался с гнилушками, так что немудрено было сразу не заметить торговца.
   – Здравствуй, ходя [13 - Ходя – прозвище китайцев.]. Вот клиента к тебе привел. Покажи ему монеты. Ты уж его не обижай. – И, тут же повернувшись ко мне, добавил: – Вот мой хороший знакомец Ван Мин, по-русски он говорит плохо, зато торгуется здорово, глядите, чтобы не облапошил! – И, похлопав меня по плечу, Карл Францевич неторопливо побрел к своей лавчонке. Китаец, бесстрастно переждав монолог, жестом фокусника высыпал передо мной горсть зеленоватых кружков с квадратной дыркой посредине. Очевидно, это и были монеты. Я уставился на них, как баран на новые ворота.
   – Один монет – один рубь серебром, – меж тем объявил цену старик.
   «Ничего себе! За всякую рухлядь платить такие деньги!» – мысленно воскликнул я. Но, понадеявшись на немца, все же взялся яростно торговаться…
//-- * * * --//
   – Династия Тан, VII–X века нашей эры, – произнес Аристов, любовно разглядывая монеты.
   Мы сидим в маленькой комнатушке частного домика на Бестужева. Час назад я отловил Аристова при выходе из краеведческого музея. Вначале он даже не понял, что конкретно от него хотят, но я, сославшись на Карла Фрацевича, попросил оценить находку, заодно представившись большим поклонником его литературы. Был приглашен на обед, и вот теперь мы сидим в этой клетушке.
   – Кстати, а как монеты к вам попали? – спросил Аристов.
   – Долгая история, досталось по наследству, – небрежно соврал я.
   – А Рукавишников Сергей Ильич вам часом не родственник? – спросил Аристов. Представляясь, я назвался своей фамилией и, чтобы вызвать определенную степень доверия, рассказал, откуда я родом.
   – Это мой отец, – просто ответил я.
   Аристов обрадованно пожал мне руку:
   – Ну как он? Все еще под Питером? Мы с ним давние приятели…
   – Умер. В девятнадцатом от тифа.
   Подполковник, не скрывая огорчения, на минуту задумался.
   – Любые пертурбации в обществе ведут к невосполнимым потерям, – наконец выдавил он из себя. – У меня, знаете, жену бандиты убили. Всё ценности искали, – добавил он горько. – А какие у меня ценности? Живу в этой халупе. Всю жизнь служил родному отечеству…
   «Да, кабинетик у него маловат». В помещении просто негде было повернуться. Книги, рукописи и экземпляры коллекций, собранные в экспедициях, громоздились как придется. Комната, в которой мы перед этим обедали, похоже, служила еще и спальней хозяев.
   – У вас, как я заметил, теперь новая семья?
   Аристов посветлел лицом.
   – Да, вот и дочурка маленькая растет… А вы как в наших краях оказались? – спросил он.
   Врать не хотелось, так что я пока отделался туманной полуправдой, намекнув, что работаю на закрытую государственную структуру.
   Потом разговор сам собой свернул на политическое положение, сложившееся на Дальнем Востоке.
   – Из Москвы не видно, в каком действительно плачевном состоянии находятся позиции советской власти на Дальнем Востоке, – говорил Аристов. – Волна переселенцев с юга буквально захлестнула наш Дальний Восток. Япония после аннексии Кореи постепенно выдавливает коренное население на север, в наши пределы, сажая на занятые земли своих безземельных крестьян. С территории Китая, пользуясь слабой защищенностью нашей сухопутной и морской границы, постоянно прибывают переселенцы. Мало того, в районе Северного Хингана, по моим сведениям, получили земли более четырнадцати тысяч китайских военнослужащих. Своеобразное китайское казачество. Это плацдарм для нападения! – воскликнул он и перевел дух.
   – Владимир Семенович, а откуда вы получили сведения о переселенцах в районе Северного Хингана? – вкрадчиво спросил я.
   – Не скрою, у меня есть свои источники, – спокойно ответил Аристов, и взгляд у него при этом был понимающий с легкой насмешкой во взоре. Не стоило, наверное, сразу брать быка за рога, и я свернул разговор в сторону.
   – Когда мы ехали по КВЖД, наш поезд дважды подвергался нападению, второй раз – возле самой границы.
   – Протяженность нашей границы с Маньчжурией около трех с половиной тысяч километров, и банды действуют не только на территории Китая, но и сквозь наши границы проходят практически спокойно. Слишком малочисленны наши воинские гарнизоны, да и пограничные заставы не справляются пока с бандами в столь труднодоступной местности. На морской границе положение еще более плачевное. С тех пор как адмирал Старк увел остатки Сибирской флотилии в Манилу [14 - В 1922 году накануне взятия Владивостока большевиками адмирал Старк увел невостребованные интервентами остатки Тихоокеанского флота и банально продал.], на всю береговую линию осталось всего несколько боевых судов. А береговая линия у нас от Камчатки до Владивостока составляет 2000 миль. Иностранные хищники резвятся в акватории, как у себя дома. Японцы, китайцы, корейцы, американцы вывозят богатства Дальнего Востока, не платя России ни копейки. – Аристов замолчал, очевидно, дожидаясь вопросов с моей стороны, но что я мог ему сказать? Когда еще у Центра дойдут руки до окраин? После двух войн и оккупации страна еще не восстановила в полной мере промышленное производство. Люди из Центральной России не очень-то спешили переселяться на Дальний Восток. Впрочем, не дорос я еще до обсуждения столь глобальных вопросов…
   Расстались мы по-дружески, и он долго стоял в воротах своего домика, глядя мне вслед. Для первого дня знакомства вполне было достаточно двухчасовой беседы.
   Была еще одна проблема, которую старательно не упоминал в разговоре Владимир Семенович, – выгнанные с территории страны русские люди, многие из которых до сих пор не смирились с поражением. Одного из таких деятелей Белого движения я и застал в кабинете у Буренко.
   Моего возраста молодой парень в мятом сером костюме, заляпанном кровью, густо льющейся из носа, отхаркивался и цедил матерщину сквозь разбитые губы. Дима потирал напряженные кулаки, а Буренко, видимо, ожидая ответа, склонился над допрашиваемым. Увидев меня, он обрадовался и, вызвав из коридора конвоиров, приказал отвести задержанного в камеру.
   – Вчера во время облавы задержали субчика! – радостно объявил он. – Невдалеке от войсковых складов с динамитными шашками в кармане ошивался. Не иначе, как склад боеприпасов подорвать намеревался. Пока не раскололи, ну да не беда – динамит и сам улика не маленькая. Шлепнем, не заморачиваясь поисками дополнительных доказательств, – радостно сообщил Буренко.
   – А как с Ма Хуном, уже допросили? – спросил я, присаживаясь на освободившийся стул.
   Буренко сразу погрустнел лицом.
   – Тут незадача вышла. Прошляпили караульные – он ночью себе гвоздем вены вскрыл. Ну а ты как прогулялся, удачно?
   Выслушав мой рассказ, Станислав Николаевич энергично потер руки.
   – Это хорошо, у нас как раз наметилось…
   Он остановился на полуслове и вдруг произнес, обращаясь к моему напарнику:
   – Дело к вечеру, ну-ка, Дима, сгоняй в буфет и организуй нам пожрать. Скажи Марусе, что я попросил, как всегда, но в тройном экземпляре.
   Когда за Дмитрием закрылась дверь, Буренко, понизив голос, сказал:
   – Парень он неплохой, но простодушный, а таким я не очень доверяю. Короче, слушай. Принято решение организовать мобильные ударные группы по двадцать – тридцать бойцов, для борьбы с хунхузами и белогвардейской сволочью, оперирующих на нашей территории. Бойцы есть, а вот проводников, хорошо знающих местность, немного. Не из контрабандистов же их набирать? Думаю, твой Аристов согласится помочь нам, только вряд ли пойдет на прямые контакты. Возможно, ты послужишь посредником? – Буренко вопросительно взглянул на меня, гадая, смогу ли я найти подход к столь неординарной личности. – Ну и мы со своей стороны поможем, чем сможем. Квартирку ему организуем получше, чтобы научной деятельностью товарищу было, где заниматься…
//-- * * * --//
   Через шесть недель после описываемых событий я стоял напротив собранной группы бойцов. Наш лагерь был разбит в долине реки Уссури. Вернее, еще не было никакого лагеря. Просто ровная площадка, скрытая от глаз густыми зарослями хвойно-лиственного леса. По оперативным данным, именно здесь, в предгорьях Сихотэ-Алиня у слияния Бикина и Уссури, действует банда контрабандистов-хунхузов. Бандиты, пользуясь труднодоступным рельефом местности, не только переправляют товары с китайской стороны, но и не брезгуют грабежами и убийствами. Пограничники не в силах с ними бороться.
   Проводника-нанайца, хорошо знающего местность, нам подобрал сам Аристов. Семен Раскорякин представлял собой колоритную фигуру. Маленького роста – мне едва до подмышки доставал, кривоногий и сухой до невозможности, но сила в нем тем не менее чувствовалась. Я имел возможность наблюдать, с какой легкостью и терпением он пер здоровенный мешок с вещами и провизией на своих плечах, в то время как наши бойцы свои грузы везли на лошадях. Еще одной примечательной особенностью данного товарища мог послужить громадный шрам, рассекший и без того невысокий лоб. Я у него не преминул спросить, в схватке с каким зверем он его заработал.
   – С женой, однако, подрался, – беспечно заявил Сема.
   Чувствовалось, что приятель большой любитель заложить за воротник, но проводником он действительно был отменным. Еще одной особенностью нашего проводника была невосприимчивость к укусам летающих насекомых. Вернее, гнус его почти и не кусал. Интересно было наблюдать, как парочка шмакодявок медленно и совсем неназойливо присядут на прокопченную шею нашего проводника и после небольшого раздумья снимаются с места в поисках более приятной поживы. А такой хватало! Остальные члены отряда казались им вполне съедобной добычей. Так что путешествовали мы с довольно солидным эскортом…
   Бойцы прибыли на станцию Бикин со своими лошадками, но для этого мне пришлось их дожидаться двое суток. Сборный отряд собирали со всего Приморья, а последние три вагона прибыли из самого Хабаровска. Доставка лошадей железной дорогой – дело хлопотное. Чтобы перевезти кавалерийский эскадрон, требуется целый состав. Лошадь животное неприхотливое, но более восьми в теплушку все же не уместишь.
   После того как весь отряд был собран, мы еще двое суток добирались своим ходом до места, намеченного под лагерь. Добрались без хлопот – бойцы собрались опытные, да и проводник вел вполне приличными тропами и знал броды в мелких речушках, и даже галечник на перекатах и несколько встреченных в пути буреломов не помешали нам добраться до места быстро и без потерь.
   Сейчас, стоя перед своей командой, я придирчиво оглядывал снаряжение бойцов. Обмундирование не новое, но крепкое. Обувь тоже. На головах широкие шляпы с сеткой от комаров. Все обеспечены трехлинейками и холодным оружием. У некоторых на поясах висели кобуры с личным оружием. Мне предлагали взять с собой пулемет Гочкиса, но я не решился. Толку от него в такой местности мало, а вот таскать двухпудовую дуру да еще с кучей патронов по тайге – приятного мало. Зато патронов к винтовкам и продовольствия я набрал немало, да еще палатки. Наши лошадки были нагружены изрядно, так, что нам пришлось временно превратиться в пехотинцев, да и не очень-то по тайге и сопкам наездишься верхом…
   Я не стал произносить пламенную речь насчет доверия, оказанного нам, важности нашей операции и нести прочую лабуду. Кому положено, наверняка уже проводил беседы с бойцами. Во время смотра я только выбрал командиров отделений и под их руководством бойцы скоро и умело стали возводить наш временный лагерь. Главной задачей теперь стало провести учения по слаживанию действий, чтобы во время боевого столкновения каждый боец знал свое место в строю.
   В этот же вечер наш проводник ушел. По нашим сведениям, банда в данный момент находилась на территории Китая. Семен обещался выследить хунхузов и предупредить, когда они перейдут нашу границу. Мне пока было непонятно, как можно выследить небольшую группу людей в необъятной тайге, следовало только уповать на слово рекомендованного Аристовым человека…
//-- * * * --//
   Жизнь и подвиги Семена Раскорякина.
   – Вообще-то меня зовут Суре Гаер – топор по имени. А фамилия у моих соплеменников одна на всех. Когда я родился, папаша, взглянув на мое лицо и сравнив с только что приобретенной железякой, назвал меня Суре. Радует… папаша отдал за один топор две шкурки соболей и, видимо, я для него значил не меньше. Впрочем, повесть моего появления на свет мне рассказывала мать – отец давно уже сдох от ханшина, возможно, она и приукрашивала что-то в своем повествовании. Отец помер, когда мне и пяти весен не исполнилось. После его смерти мы с матерью стали жить в фанзе моего дяди. Великий был шаман! Его даже китайцы боялись, а русский начальник Аристов очень уважал. Мать рассказывала, что брат отца как-то раз проводил обряд нимган [15 - Нимган – погребальная церемония, проводящаяся через семь дней после кончины.], когда к нам в жилище заявились китайские кредиторы. Дядя только что загнал в фаню [16 - Фаня – специальная кожаная подушка, набитая травами.] душу отца, и вся семья собиралась трапезничать на поминках, когда в жилище пожаловал скупщик пушнины, а с ним трое помощников и без особых разговоров попытались забрать мою мать в счет оплаты долга. Дядя их предупредил, что далеко они не уйдут, но они не послушались. Дураки! Бачелаза – река коварная, особенно в период паводков. Китайцев взял к себе дух реки, наверное, дядя его попросил. А мать выбралась, правда, болела потом маленько.
   С тех пор к нам китайцы и не наведывались. Наоборот, дяде самому приходилось сдавать шкуры в китайской фактории на реке Бикине, а это путь неблизкий. Зато в наших угодьях чужих промысловиков поубавилось.
   На одиннадцатую весну моей жизни дядька взял меня с собой в факторию. К этому времени русские уже построили железную дорогу, и я впервые увидел паровоз. Сильное впечатление! Амба [17 - Амба – тигр.] так не ревет, когда отгоняет человека от своей добычи! С тех пор я уяснил, что железные гайки от рельса не стоит пытаться отворачивать, когда вдали появляется это дымящее чудище. Дядька отсоветовал.
   Сначала все мне во внешнем мире казалось странным. Русские вообще на настоящих людей не были похожи и законы у них мне показались довольно необычными. Хотя Аристов мне понравился. Сразу было видно, что это не злой человек и неплохо разбирается в наших обычаях. Да и по тайге двигается, как настоящий человек. Хотя, конечно, сразу видно, что он духов не видит. Вообще что китайцы, что русские с лесом и стихиями плохо дружат. По их мнению: вода, воздух огонь и предметы не имеют души, а с животными невозможно разговаривать. Что поделаешь? Эти люди давно живут в больших селениях, где нет места духам природы…
   Мне шла пятнадцатая весна, когда я впервые ходил с Аристовым по нашей тайге. Тогда и получил от него в подарок свое первое ружье. За дело, конечно.
   В тот день мне с утра было не по себе. Дул осенний северный ветер. По небу медленно ползли тяжелые тучи. В ущелье, где к вечеру расположился наш лагерь, духи воздуха устроили свистопляску. Речушка, протекавшая по дну ущелья, сердито ворчала, жалуясь на беспредел проказничавших духов. Я пытался возжечь костер и пожаловаться Санги Мапа [18 - Санги Мапа – хозяин неба у нанайцев.] на его расшалившихся детишек. Но мне не удалось добраться до него. Тогда я сказал Аристову, что нам нужно срочно убираться отсюда. Он не прекословил, и наш лагерь не более чем за час переместился почти на вершину соседней сопки. Последние грузы мы переносили под ливнем. А еще через два часа мелкая речушка превратилась в грозный поток, сметающий все на своем пути. Всю ночь мы сидели в мокрых палатках, не пытаясь даже развести огонь. Ливень не прекращался трое суток, и мы потом с трудом выбрались из ловушки, устроенной нам духом этой реки. А винтовку начальник подарил мне через два дня. Непогода разогнала зверье, и старый амба, хозяйничавший в этой округе, с голодухи решился поохотиться на нас. Он долго шлялся вокруг нашей колонны, двигавшейся по тропе, и даже устроил засаду в буреломе, пересекавшем лесную дорожку, но собаки его вовремя учуяли, и солдаты выстрелами отогнали зверя. Кстати, о собаках – на них-то в основном и охотился старый разбойник. Для амбы собачка вкуснее молодого поросенка.
   Из-за угрозы нападения мы рано встали лагерем, чтобы до темноты набрать побольше топлива. Первым на стражу встал я. Аристов доверил мне «мосинку», с которой я быстро разобрался, а стрелять из ружья я умел, у дяди свое имелось, и он временами давал мне потратить несколько патронов во время совместной охоты. Так вот: сижу я, отвернувшись от костра, и вроде как дремлю, а сам вижу тень, изредка подкрадывающуюся к нашей стоянке. Тигр опытный – дожидается, когда люди заснут окончательно. Собаки поскуливают, ближе к центру сидят. Готовы сами в костре изжариться лишь бы старому амбе в зубы не попасть. Но вот старик решился: беззвучной тенью выступив в свете костра, он взвился в воздух, тут я его и достал. С одной пули в голову. Амба перекувыркнулся, мяукнул жалобно и напоследок все же придавил одну из собачек, дотянувшись случайно уже мертвой лапой.
   С этого дня трехлинейка так и осталась у меня, а по окончании похода Аристов подарил больше сотни патронов. С винтовкой я до весны добыл три амбы и лесную кошку [19 - Лесная кошка – дальневосточный леопард. На данный момент в природе их менее 40 особей осталось.]. Дядя предупреждал меня, что не стоит таким образом наживать богатство, но я его не слушал. Продав китайцам лапы, кости и усы зверей, я мог купить себе целых два ружья с боеприпасами, а после продажи шкур русским я почувствовал себя богачом и решил жениться. Все же шестнадцатая весна мне шла, пора было отделяться от дяди. Мудрый был старик – не зря мне говорил, что на убийцу тигров могут рассердиться боги. В тот год, когда я привел в жилище жену, большая война между русскими уже до нас докатилась…
   Жена мне крепкая, большая досталась – на голову меня выше. Отец у нее из староверов был, а мать – наша. Я за нее большой выкуп дал. Матери шаль и юбку русскую подарил, мешок чумизы [20 - Чумиза – черный рис.] отдал, две лопаты и хороший топор в придачу и не жалко было – уж больно Марья красивая и на любовь охоча. С этой любви и начались мои беды. Из дому две недели только по нужде выходили. Все припасы подъели и на зиму глядя пришлось мне побегать, заготавливая корм для семьи и собак. Потом пушной зверь выкунился, и я ушел на дальние охотничьи угодья, плашки на зверя ставить, а когда вернулся, то застал в своем доме троих вояк, то ли белых или красных непонятно. Может, вообще дезертирами были, но у меня дома они не скучали и жена с ними, а когда я начал возмущаться, то меня вежливо послали на хрен и наградили пинком для ясности. Время смутное, и я мудро поступил, предварительно спрятав винтарь во дворе. Если бы пришельцев было более пяти человек, я ни за что с ними не справился, да еще винтовку могли отнять. А тут, разведав обстановку и дождавшись, пока гости уснут, я вошел в дом и, передернув затвор винтовки, скомандовал им убираться. По-русски к этому времени я болтал неплохо, и гости бы убрались, но все дело испортила моя супруга. К моему удивлению, пока я держал под прицелом ее дружков, она кинулась на меня со скребком для зачистки шкур и даже полоснула меня по лицу. Дура пьяная. Мужики повели себя не лучше – кровь на моем лице послужила поводом для нападения. Так хищники поступают, желая добить свою жертву. Но я-то был вооружен! И первая пуля разнесла череп бородатого русского. Я еще успел выпалить в грудь долговязому парню, а вот третий мужик успел отвести ствол в сторону и впечатал волосатый кулак мне в грудь. Попади он выше – легко бы со мной расправился, но пока он пытался поднять отлетевшую винтовку, я полоснул противника ножом по шее. Кровь ударила тугой струей, и мужичку стало не до схватки. Он пытался пережать место разреза, но где уж там, я ему кровяную жилу перерезал. Через пару ударов сердца мужик тяжело грохнулся на земляной пол. А Марью я выгнал. По холодку. Зимой оно ей легче добраться до родного становища…
   Дом без женщины и детей – неуютное жилище. Мне, лесному бродяге, он и не особо нужен. Дождавшись ранней весны, я решил податься в люди. То есть вышел к железной дороге, а там меня подхватила волна Гражданской войны. Сначала в Бикине попал под мобилизацию. Даже и не понял, как получилось. Сидел себе спокойно в трактире, обмывали со знакомым скупщиком пушнины Ванькой Медведевым удачную сделку. Вдруг двери нараспашку – влетают десяток военных и с ними большой начальник. Давай документы требовать. А какие документы у гольда? Я такого важного слова в то время и не знал. Бросили меня в клетушку, где еще десяток таких же страдальцев обитало. А утром предложили: или записывайся в армию, или повесят меня. На верхнее небо как-то еще не очень хотелось. Стал я солдатом. Временно. В Хабаровске, куда пригнали наш эшелон, направляющийся на Западный фронт, я удрал. Фельдфебель, надзирающий за жильцами нашей теплушки, напился, а дневальный был из местных и сам решил податься в бега. Так я впервые оказался в большом городе, и гнить бы мне на какой-нибудь свалке прирезанным местными бандитами, но, видно, на верхнем небе меня еще не ждали. Случайно на улице я встретил Аристова. Он и приютил меня временно, а потом с артелью рыбаков я смог убраться в тайгу…
   Аристов посоветовал вообще пару лет не высовываться, а сидеть дома и не чирикать. Но рябчиком отсидеться не удалось…
   Вышли мы к устью реки Самарга, где, по словам артельщиков, их дожидались две лодки и шхуна. Было самое время хода лосося. Еще в горах нас застала непогода, а когда спустились к устью реки, стали видны последствия налетевшего тайфуна. В заливе ходили большие волны и ни одной шхуны поблизости. Рыбачьи лодки были вытащены далеко на берег, кроме нашей смешанной команды, состоящей из трех удэгейцев, пяти русских и одного гольда, на берегу расположились человек тридцать китайцев и корейцев, которые недобро поглядывали на вновь прибывших. Удэгейцы, ждавшие нас здесь с лодками, сказали, что договориться с ними не удалось, каждая команда хочет единолично перекрыть сетями реку. Я еще тогда подумал, что не миновать драки, только вот не угадал с кем. На следующий день, когда море успокоилось, в залив прибыла команда японцев. Да не одни, а с военным катером, который без промедления начал расстреливать из пулемета лагерь рыбаков. При первых же выстрелах подхватив свою котомку и винтовку, я спрятался в прибрежных зарослях. Сидел и дрожал, и немудрено – впервые попал под пулеметный огонь, но чудом выжил. Не всем так повезло. Более половины людей осталось на берегу, а высадившиеся на берег японцы добили раненых. «Вот тебе и получил за рыбу деньги!» – помню, посетовал я. Дело в том, что артельщики обещали с уловом дойти на шхуне до Владивостока и там честно расплатиться со мной вырученными деньгами. Теперь пришлось идти в родное становище с пустыми руками, а зима уже была не за горами. Хорошо еще ружье и кое-какой припас с собой в котомке успел захватить.
   Зимовал в стойбище у дядьки. В самое суровое время, когда птицы на лету замерзали, прибились к нам десяток красных партизан. Их отряд разгромили, и оставшимся в живых в отличие от нас повезло – наткнулись на наше стойбище. Нет, места хватало всем, да и дрова под боком. Только с едой плоховато было. Партизаны попались не очень приспособленные к таежной жизни – только один из них был охотником. Так что пришлось нам трудиться с дядькой, промышляя по заснеженной тайге. Зимняя охота в том году была на редкость неудачной. Слишком много снегу выпало в наших краях. Косули откочевали в Маньчжурию. Кабанов мы в округе почти всех еще с осени выбили. Так что иногда были рады двум-трем зайцам, пойманным в петли. Но голод не главная беда, случившаяся той зимой…
   Партизаны занесли в становище черную оспу. Зимовали в тесноте, так, что к весне только шесть партизан, да мы вдвоем с шаманом выжили. Все дети и женщины умерли. Умерла и моя мать. Дядька очень переживал, что беду не смог отвести. Сказал, что духи его оставили. После чего и сам решил уйти дорогой смерти. Но прежде, перед кончиной, намерился дядька посвятить в шаманы – к этому дар у меня наследственный имеется…
   Целая луна прошла с момента наступления Нового года [21 - У нанайцев праздник Нового года наступает в конце февраля.]. Тайга тяжко просыпалась после жестокой зимы. Мы сидели с дядькой на вершине освободившейся от снега сопки, наблюдая за робким пробуждением жизни. Внизу, под нами первые подснежники разбавляли желтизной суровую зелень хвойной поросли. Птицы, радуясь весне, перекликались в кедровнике. Худой медведь, недавно вылезший из берлоги, напряженно нюхал весенний воздух. Жизнь кипела, а вот нам с дядькой было нехорошо. Видимо, злой дух напоследок решил свалить нас – самых сильных его противников. Я чувствовал большую слабость, и трясло меня здорово. Глаза дядьки были тусклы, все лицо покрыто красной сыпью, но он ценой своих последних сил все же решился изгнать из меня злого духа. Шаман поднялся и ударил в бубен. Дрожащий звук пронесся над тайгой, призывая домашних духов на борьбу с чужестранным злом. Я лежал на теплой подстилке, вслушиваясь в рокот вибрирующей кожи. Постепенно я перестал ощущать присутствие живых существ вокруг меня. Не стало тайги, птицы перестали петь, лишь ветер и звуки камлания доходили до моего сознания, а с соседних сопок стекались тени духов, пришедшие на вызов. Они готовы были сразиться со злым духом, так, как любили наши тела и запах нашей крови. Я видел, как злой демон вылетел из наших тел и бросился в битву, но наши помощники набросились на него, как яростные собаки на большого медведя, и стали рвать его в клочья. Но демон был хитрый: когда от его серой тени осталась только одна треть, он истончился и, превратившись в черное копье, пронзил моего дядю, а затем, жутко захохотав, стремглав унесся в черное небо. Когда я очнулся, дядя был уже мертв, а я стал шаманом, на зов которого слетались все духи нашей округи…
   Времена были лихие. Моих соплеменников в округе почти и не осталось, кто умер от оспы, кого убили хунхузы, кто попался под горячую руку солдатне, а некоторые ушли в Китай, думая, что там войны нет. Так что некого лечить мне стало, и я подался в бродяги. Много чего за эти годы видел и с бандой хунхузов, которую меня попросил выследить Аристов, знаком не понаслышке. Не люди они, а злые демоны. А со злыми демонами лучше бороться в родных местах, где родные духи помогают. Ранее я с ними сталкивался при переправе через Уссури. Шел со своими земляками в Маньчжурию. Вот там нас и подловили хунхузы. Надо было только добраться до обжитых мест, а там власти хунхузам спуску не давали, но не повезло…
   Я шел через перекат в хвосте нашего переселенческого отряда, когда из прибрежных зарослей сразу за бродом на людей накинулись демоны…
   Думаю, только я один и спасся. Остальных повязали, а тем, кто сопротивлялся, сразу головы рубили. Одного удэгейца, изловчившегося подстрелить хунхуза, прямо на берегу живьем в землю закопали. Я с противоположного берега из кустов наблюдал за расправой, но ничем помочь бедняге не мог. С пленниками поступили известно как – продали в пограничных селениях. Мужиков в рабы определили, а женщин богатые китайцы с удовольствием берут в наложницы. Долго бесчинствовала банда в Приморье, наводя ужас на поселенцев, при налетах на селения не разбирались – грабили всех подряд: китайцев, русских, гольдов, удэгейцев… Облагали налогами, а при любой попытке к сопротивлению действовали на один манер – закапывали живьем человека, а зимой раздевали догола, связывали и обливали непокорного водой до тех пор, пока он не превращался в сосульку. Именем главаря банды Лу Ю Вея матери в приграничных селениях пугали непослушных детей…
   Но вот вроде установилась наконец твердая власть и дошел и до бандитов черед ответить за разбой и убийства. Сейчас, летом, Уссури сильно обмелела, но удобных мест для переправы у границы все же немного. Обычно хунхузы распределяют грузы на лодках, а лошадей держат уже на нашей стороне в китайской приграничной деревеньке. Туда я и отправился на разведку…

Глава 5
Константин Рукавишников. Разгром банды

   – Смелый воин! – сказал я, стоя над тупо лупающим глазами самым молодым членом нашей команды, и тут же, обращаясь к остальным участникам действа, произнес: – Я бы его взял в разведку… если мне пушечное мясо потребовалось. Для непонятливых еще раз повторяю: К завалам подходить с осторожностью. А лучше вообще обходить стороной. На тропе нет удобней места для засады, чем бурелом.
   Это я экзаменую свою команду. В основном-то ребята опытные, а этот дурашка сунулся поперед батьки в пекло, ну и получил тупой стрелой в лоб. Вопросом: «А если б в глаз?» я не заморачивался. В этом случае парню просто бы не повезло. Ну а раз под выстрел из настороженного самострела попал и выжил – значит, удачливый человек, а к чужой удаче я всегда относился серьезно.
   Восьмой день наша команда проводит учения. Сначала отстрелялись по мишеням. Попрактиковались в рукопашном и штыковом бое. У бывалых охотников поучились устраивать засады, а в завершение сегодня я устроил многокилометровый кросс по пересеченной местности с полной боевой выкладкой. У каждого бойца помимо винтовки, гранат и патронов за плечами висел увесистый вещмешок, и весь день в хорошем темпе мы шли звериными тропами, пересекали ручьи и мелкие речушки, штурмовали сопки…
   Так что к ночи, когда мы возвратились в лагерь, кое-кто из бойцов чуть не на карачках полз. В лагере дневалил Митька. К нашему приходу он сварил большой котел пшенного кулеша и теперь сидел у костра. А рядом с ним, блаженно жмурясь, попивал чай Сема Раскорякин.
   Только наевшись и попив чайку, я приступил к расспросам.
   – Ну как сходил? Хунхузов видел?
   Сема, повернувшись ко мне потным лицом, коротко ответил:
   – Да видел, они уже на нашей стороне.
   – Ну, так рассказывай, где они сейчас. Какова численность отряда…
   – А аккурат в десяти верстах отсюда лагерем встали. Еще вчера вечером. В банде человек пятьдесят китайцев и трое русских военных. Я пошнырял вокруг лагеря, разговоры послушал. Ждали они кого-то. Похоже, завтра отряд разделится, часть хунхузов в верховья Бикина подадутся, а военные к поселку Бикинскому собрались идти; все про мост через реку говорили…
   Ого! Похоже, белогвардейцы решили взорвать железнодорожный мост, а ждут они… Наверняка специалиста, чтобы заложить взрывчатку в наиболее уязвимых точках опоры. Тут Митька прервал мои размышления.
   – Да где ты раньше был, чучело гороховое! – накинулся он на Сему. – Более суток у нас под носом банда стояла, а ты даже не почесался!
   – Спокойно, Митяй, – урезонил я своего приятеля. – Ночью по тайге только зверь ходит, а утром нас уже в лагере не было. Ты, Сема, дальше рассказывай: дождались они человека?
   – Да, сегодня ближе к вечеру пришли еще двое русских, в лагере с хунхузами остались, – ответил Сема, с опаской поглядывая на сердитого и большого Митю.
   Да, проблема. Отряд по любому делить придется. Хунхузов вместе с белогвардейцами, чуть ли не вдвое больше, чем нас. Затемно надо выходить навстречу бандитам.
   – Вот что, Семен, поговори сейчас с Трофимом, вон он у дальнего костра рядом с коновязью сидит. Охотник он бывалый. Возьмите еще двух человек по его выбору и, как развиднеется, топайте в разведку. Мы по следам за вами пойдем. Да, еще договоримся об условных сигналах. Ты рябчиком свистеть умеешь?
   – Могу, надо только пищик сделать…
//-- * * * --//
   Раннее утро, туман стелется над рекой. Еще затемно лагерь пришел в движение. Бойцы подгоняли амуницию, в заплечные котомки укладывали боеприпасы и небольшой запас продуктов. Решили идти налегке, с лошадьми мороки много по дебрям шариться. Пока готовились, наши разведчики успели уйти далеко вперед. Шли мы вдоль берега реки, а затем свернули на зверовую тропу. Могли бы прохлестнуть мимо, но я вовремя заметил затесы, оставленные разведчиками. А через полчаса услышал, как трижды свистнул рябчик. Значит, впереди опасность. Остановились, рассредоточились вдоль тропы, и в это время появился Семен.
   – Хунхузы разделились, – сообщил он, тяжело дыша. – Большинство переправились через Бикин, на другую сторону. А дюжина бандитов сейчас чешет к железной дороге…
   В первый момент я даже растерялся от такой хреновой диспозиции. Переправляться сейчас не на чем. Пока плоты построишь – полдня уйдет.
   – Брод поблизости есть? – спросил я внезапно охрипшим голосом.
   – Нет, – виновато развел руками проводник. Да, не доглядел он вчера, видимо, у хунхузов здесь заранее были лодки припасены.
   – А лошадей они куда дели?
   – Дык, лошадей разделили. Четыре с грузом пошли в сторону «железки», остальные вплавь переправились через Бикин.
   «Так. Нас вместе со мной тридцать один человек. Одного бойца пришлось оставить охранять лошадей. Хунхузы – бойцы плохие, но местность знают хорошо. К „железке“ пошли двенадцать человек, наверняка опытные воины, и их мы в первую очередь должны остановить, иначе надолго прервется движение по стратегически важному направлению между Владивостоком и Хабаровском. Значит…»
   В этот момент мои размышления были прерваны.
   – Давай всем гамузом [22 - Гамузом – толпой, кучей.] рванем к железке! – решительно предложил Митька. – А потом и со всей остальной бандой разберемся. Наверняка они долго по нашей территории бродить будут, – добавил он и вопросительно уставился на Семена.
   Нанаец утвердительно кивнул, но предложил по-своему:
   – Вы ступайте, а я за хунхузами и один прослежу, буду вам метки ставить, чтобы на обратном пути не заплутали. Только от поселка идите, по той стороне вдоль реки, мои метки обязательно увидите, Трофим – охотник местный, разберется. Хунхузы пойдут по моим угодьям, а в родных местах я каждую тропку знаю, так что не переживай, начальник, я их задержу.
   – Хорошо, только одного тебя я не отпущу, бери с собой Дмитрия. Он товарищ ловкий, не будет тебе обузой, – решил я. Семен слегка поморщился, но согласился.
   Трофим Маликов, ражий детина с густой бородой, был местным уроженцем и теперь, когда выяснился маршрут и количество бойцов противника, вел нас короткой дорогой, желая опередить бандитов, но все же нам пришлось остановиться на ночевку. Так и сидели всю ночь, не разжигая костров, кутались в одежду от всепроникающей мошкары. Еду тоже пришлось потреблять всухомятку, да и немного мы ее с собой захватили. Охотиться нельзя – выстрелы могли услышать наши враги.
   Лежу я голодный, да и замерз – даже летом в предгорьях Сихотэ-Алиня ночами весьма прохладно, а палаток у нас не было. Ну, вот лежу, дрожу и недоумеваю: «Какого хрена я так радовался, вырвавшись с кабинетной работы? Хотели подвигов на свою задницу? Кушайте полными горстями, Константин Сергеевич. Спору нет – лет через десять, если вы останетесь на хорошем счету у начальства и вам не прострелят дурную голову в борьбе за народное дело, то имеется перспектива осесть главным гэпэушным начальником в каком-нибудь Мухосранске и жрать там водку по воскресеньям с районным партийным руководством. Не нравится мне такая перспектива. Защита Родины – это дело святое, только вот и про старость помнить надо. Насчет этого стоит еще дополнительно подумать…»
//-- * * * --//
   К полудню мы все же догнали диверсантов. Трофим, идущий впереди, вовремя развернул отряд, и мы короткой дорогой через гольцы успели обогнать противника и встретили их у выхода из узкого ущелья. Позиция была хоть куда. Бандитам пришлось идти по ручью, так как склоны ущелья были покрыты сплошными зарослями лещины и папоротника, которые очень даже хорошо укрыли моих бойцов. Сидим в линию, метра два друг от друга, я самый дальний по ходу движения. Вот сойка прокричала, значит, наши подопечные уже прошли мимо бойцов, сидящих с другого края. Первым шел русский, по выправке сразу видно – офицер. Его желательно взять живым…
   После моего выстрела офицера развернуло, и я всадил очередную пулю во второе плечо. Теперь не уйдет! Следом за первым выстрелом загрохотала канонада. Почти тридцать бойцов стреляли, как в тире, с пятидесяти шагов, по неспешно движущимся мишеням. И все же кое-кто из бандитов уцелел! Ловко спрятавшись за валунами, двое или трое хунхузов начали отстреливаться. Случайная пуля попала в лошадь, на которой везли мешки с динамитом. Взрыв разметал речушку. Булыжники и галька брызнули во все стороны, и сопки содрогнулись. Но я ничего не услышал – оглушило меня крепко. Наверное, на некоторое время потерял сознание. В чувство привело мягкое прикосновение влаги к моему лицу.
   – Командир, очнулся? Ну и ладненько, жить будем, не помрем, – успокоительно приговаривал Трофим, протирая мне лицо мокрой тряпкой.
   – Наши все живы? – наконец спросил я, отстраняя от лица чужую руку.
   – Не все – двоих покалечило, а одного вообще убило насмерть.
   Мои старания пропали даром, от офицера и мокрого места не осталось. Выжил только один хунхуз, вовремя спрятавшийся за валуном, но и он находился без сознания…
   Лошадей всех побило, пришлось ребятам раненых бойцов и хунхуза до станции на носилках нести. В поселке Бикин мы определили раненых товарищей у местного фельдшера, а так и не пришедшего в сознание хунхуза сдали временно под опеку местной милиции, некогда нам было дожидаться и допрашивать бандюгу. Наскоро перекусив и добыв еды в дорогу, мы тронулись в обратный путь.
   За полтора суток хунхузы могли уйти очень далеко. Я не знал ни целей, ни маршрута их движения, оставалось только уповать на Семена и Митьку, что они будут оставлять качественные знаки на пути следования банды. К моему удивлению, на третьи сутки, ближе к вечеру, мы нагнали своих разведчиков. Метки они оставляли такие, что и слепой не заблудится…
   Вечерело, сквозь жиденький туман проступали очертания деревьев, кустарника, справа и слева смутными силуэтами высились громады сопок. Справа журчала речка. Отряд шел по звериной тропе. Внезапно из кустов, словно злой тролль из табакерки [23 - Злой тролль из табакерки – персонаж сказки Андерсена «Стойкий оловянный солдатик».], выскочил Сема, основательно напугав меня.
   – Начальник, дальше не ходи, дальше зверовые фанзы, в них хунхузы прячутся.
   «Интересно, от кого они прячутся?» – подумалось мне.
   – А где Дмитрий?
   – Митька, однако, в кустах спит.
   Делать нечего, остановились, тем более рядом нашлось хорошее место для бивака. Площадка была довольно ровной, шагов тридцать в диаметре. Посреди ее горел небольшой костер. У костра на лапнике, поджав под себя ноги, спал Митя, вздрагивая во сне и потихоньку скуля.
   – А чего костер горит? Хунхузы могли вас обнаружить, – с укором выговорил я Семену.
   – Хунхузы сейчас нос из домов не высунут, – уверенно объявил проводник. – Но если хочешь, начальник, я за ними понаблюдаю.
   Бойцы с моего разрешения в сторонке запалили еще один костер. Митька спал как убитый. Его не разбудили шорохи, тихие разговоры бойцов и дополнительное освещение от второго костра. Я потянул приятеля за ногу.
   – Агды, Агды! – вскрикнул Митька, залягал ногами, взмахнул руками, как бы отбиваясь от чего-то страшного, наконец, открыл глаза и, увидев меня, облегченно вздохнул: – Уф, это ты. – Он заозирался по сторонам и тревожно спросил: – А где этот… шаман?
   – Какой шаман?
   – Ну, наш проводник.
   Узнав, что Сема отправился сторожить хунхузов, он облегченно вздохнул и таинственным шепотом начал рассказывать о своих приключениях:
   – Через реку мы переправились вплавь. Маленький плотик соорудили, на него амуницию, припасы и оружие погрузили и переправились. Догнали хунхузов довольно быстро. Шли от них, придерживаясь дистанции пары километров. Местность в начале пути, сам видел какая – поляны, перелески, овраги, кусты, отдельные деревья. Потом кедрач пошел, сопки, кустарник гуще расти стал, и мы подобрались вплотную к бандитам, а на вторые сутки преследования перегнали их, засев вот в этом ущелье. Проводник говорит, что это охотничьи угодья его рода, здесь недалеко нанайское становище когда-то стояло – родина одним словом. Утром просыпаюсь, слышу, бубен бьет. Вокруг костра наш проводник скачет и завывает во весь голос, ничуть не опасаясь, что нас услышать могут. Шаман кидает в костер оструганные палочки, лоскутки, остатки вчерашней трапезы. Бубен гремит все громче, а мне уже кажется, что наш нанаец начинает прибавлять в росте! Да и не мало, через короткое время он ростом с кедр стал! И бубен у него с мельничный жернов. Потом смотрю – тучи набежали, грохнуло так, что мама не балуй. Страшно мне стало, зажал уши, закрыл глаза. Потом чую, меня треплет за плечо. Открываю глаза, смотрю, шаман прекратил играть в бубен и нормального роста стал. Пойдем, говорит, посмотрим, что с хунхузами сейчас деется. А погодка стоит ужас: ветер завывает, тучи низко над сопками висят, и из них молнии так и полощат. Смотрим – бандиты уже вошли в ущелье, и тут с сопок камнепад! Да речушка взбухла и потоком на зверовую тропу! А шаман скачет, опять бубен достал и орет во всю глотку… Страх божий! Наверное, не менее половины отряда рекой унесло, камнями и молниями побило! Знаешь, как только хунхузы в фанзах укрылись, так сразу и молнии перестали сверкать, и пошел обыкновенный дождь, и река не сразу, но все же успокоилась. Я от таких переживаний целую фляжку спирта оголоушил и уснул, и снилась мне какая-то чертовщина. Человек с медвежьей головой и огненными глазами, мохнатые черти и прочий ужас. Наверное, это был Агды [24 - Агды – повелитель грома и молний у орочей и нанайцев.] со своими помощниками, которых все время призывал наш нанаец, во время камлания…
   Покончив рассказывать, Митька подбросил дров в костер и остановившимся взглядом взирал на пламя. Несколько мгновений я пристально рассматривал опухшее лицо моего приятеля.
   – Митька, а ты, часом, спирт мухоморами не закусывал? – осторожно спросил я.
   – Брось, командир, Дмитрий правду рассказывает, – встрял в разговор Трофим. Он уже давно по какой-то надобности подошел к нашему костру и, забыв о первоначальных намерениях, слушал рассказ Митьки. – Семен – шаман известный, а его дядю так весь окрестный народ побаивался – колдун был знатный, мог и порчу наслать и с лесными духами был накоротке, так что ему звероловы, охотящиеся в этих местах, дань носили, – пояснил Трофим и добавил: – Да ты можешь у Семена и сам спросить.
   Сема, видимо, посчитав, что его дежурство окончилось, в этот момент как раз укладывался спать на лапнике под одиноко стоящим старым кедром.
   Подойдя к лежащему спиной к костру Семену, я, присев на корточки, спросил:
   – Сема, хунхузы ночью к нам не пожалуют в гости?
   – Нет, – твердо ответил проводник. – Пуганая ворона куста боится, а хунхузы – духов ночи. До утра дрожать будут, однако под утро уснут, в это время мы их и возьмем, – пояснил он диспозицию.
   Я помолчал некоторое время; неудобно спрашивать, но любопытство пересилило.
   – Сема, а как это ты с хунхузами управился?
   Облик моего собеседника на миг стал даже чуточку жутким. Под порывом невесть откуда взявшегося ветра тени, метнувшиеся от пламени костра, исказили черты лица шамана.
   – Мне духи помогали, – спокойно заявил он. – В ущелье давно уже живет лесной черт. Завидев, что хунхузы рядом, я его дразнить стал. Кричал обидные слова. Черт меня слышал, но не видел, разозлился очень, а тут в ущелье вошли хунхузы. Злой дух подумал, что это они на него ругались, и давай швыряться камнями. Многих хунхузов убил-покалечил, а потом они спрятались от него за утесом. Ну, никак он их больше не мог достать. Тогда я позвал Агды. Старик нагнал тучи, прилетел, громыхая железными крыльями. Увидел, что черт безобразит, рассердился и давай гонять его по ущелью. Молнии кидал. Молнии летели во все стороны и еще многих хунхузов побили, а затем я позвал духа реки, и он смел потоком еще многих разбойников. Оставшиеся в живых добрались до фанз и теперь сидят, дрожат и думают, за что на них рассердились духи, – закончил шаман со смехом.
   – Да, ты впрямь великий комбинатор! – заметил я.
   – Кто такой «крематор»?
   – Большой начальник, – кратко пояснил я.
//-- * * * --//
   Раннее утро, моросит мелкий дождь, облака грязной ватой висят над сопками. Мой отряд готов к последнему броску. Перед фанзами никого нет, даже часовые, если они и были выставлены, убрались в жилища. Мы с Семеном лежим метрах в пятидесяти от крайнего жилища и внимательно разглядываем подступы. Я бы уже давно начал атаку, но Сема не торопится.
   – Подожди, начальник, в фанзе один проснулся, сейчас по нужде выйдет, возьмем его.
   – Ладно, выйдет, так возьмем. – Почему-то я теперь испытывал полное доверие к чутью шамана.
   После вчерашнего разговора меня интересовало, почему хунхузы посчитали, что в фанзах они будут в безопасности. Об этом и спросил Семена.
   – Китайцы знают, что в этих жилищах ранее обитал мой род. Жилища намоленные. Ни Агды, ни лесные духи не хотят уничтожать дома, в которых жил шаман и его семья. А черт в них вообще проникнуть не может, – пояснил проводник.
   В этот момент перекосившаяся дверь фанзы противно заскрипела, и в образовавшуюся щель сторожко выскользнул китаец. Огляделся по сторонам и, успокоившись, орлом устроился возле ближайших кустиков. В орешнике затрещала сойка – хунхуз даже ухом не повел, а зря, это Трофим подал знак, что сам снимет засранца. Через пару мгновений кусты за китайцем бесшумно разошлись, и удар прикладом снес бедолагу с насеста. Ну вот, теперь и нам пора действовать. Дважды протрещала сойка, и к фанзам бесшумными тенями скользнули бойцы. Сам я пока и не дернулся, да и Семена придержал. Бойцы, стараясь не шуметь, проникли в помещения, и около минуты изнутри не доносилось ни звука. Действовали, как их и учили. Резали без шума. А затем раздался выстрел, и из фанз донесся ошеломляющий рев более чем двух десятков глоток. Тоже правильная работа – раз обнаружены, значит, следует ошеломить противника, чтоб хоть на пару мгновений прониклись ужасом. Думаю, хунхузы еще после вчерашних приключений не отошли, а тут им, как снег на голову, новые. Раздалось еще несколько выстрелов, и через минуту из жилищ стали выскакивать бойцы, подталкивая перед собой пленников. Вот теперь можно и мне поработать! Выхожу на первый план и, важно прохаживаясь перед пленниками, строя дурацко-тупую рожу, искоса приглядываюсь к ним. Пятеро пленных, совсем неплохо, учитывая то, что еще вчера Сема нашаманил смерть чуть ли не половине отряда. Все пятеро одеты примерно одинаково: в короткие куртки из синей дабы [25 - Даба – хлопчатобумажная ткань синего цвета, производимая в Китае.], холщовые штаны и сапоги из мягкой кожи. Все одинаково опустили взоры долу. Вроде и по поведению не отличишь друг от друга. Только сытую харю, всегда питающуюся качественными продуктами, никуда не скроешь. Двое из пятерки пленников выглядели не то что упитанными, но имели во внешности этакий лоск. Трое были явно бывшими крестьянами – худые как щепки, с загрубелыми руками, а вот эти двое…
   Старший, хоть и прятал глаза, но чувствовалась в нем уверенность руководителя. Второй – гораздо моложе, лет семнадцати на вид, неискусно скрывал свою надменность под личиной покорности судьбе. Ну, с крестьянами все понятно, через пару минут отведя в сторону старшего хунхуза, мы на глазах молодого их расстреляли. А для впечатления поставили пацана в один ряд с расстреливаемыми. Хорошая шоковая терапия перед допросом. Плохо то, что я по-китайски не говорю. Через переводчика трудно навязывать свою волю через голосовые интонации.
   По моей команде молодого пленника отвели в фанзу и содрали с него одежду. Тоже своего рода психологическое давление, без одежды человек чувствует свою незащищенность. В фанзу зашли втроем. Митька, я и Трофим. Казак за переводчика. А Митька… Ну, он любого напугает до икоты при желании. Бойцы постарались, распяв юнца на полу – руки-ноги распахнуты, прочно привязаны к четырем угловым столбам, подпирающим крышу.
   – Ну что, ходя, будем говорить или помучиться сначала желаем? – сказал я, показательно засучивая рукава гимнастерки. Китаец молча лупал внезапно округлившимися глазами.
   – Да, что с ним церемониться? Сейчас шулята спрессуем, вмиг заговорит, хоть по-американски, – включился в игру необразованный Митька, показательно придавливая сапогом причинное место у парня.
   – Моя мало-мало понимать по-русски! – торопливо заговорил хунхуз.
   А, ну это даже лучше. Я выпроводил из фанзы Трофима. Просто так, вроде и без причины, но по моим понятиям, чем меньше боец знает, тем крепче спит командир. Пускай свой маневр знают, а остальное за них начальник придумает.
   Информацией парень владел. Племянник самого Лу Ю Вея, он рассказал, о планах своего дяди. Хунхузы проводили рейд, обходя жилища своих данников. Звероловов, старателей, собирателей женьшеня, а в конце пути Лу Ю Вей вдвоем с племянником собирался посетить лесную плантацию женьшеня, принадлежавшую лично ему. О ее местонахождении знали только они вдвоем. За плантацией ухаживал дальний родственник главаря банды и, по словам пацана, она была очень богатая. Самый молодой корень на плантации имеет возраст не менее тридцати лет, а встречаются экземпляры, весящие около полуфунта, возраст которых перевалил за сотню лет. Сколько стоит один такой экземпляр, я знал не понаслышке. Мой отец как-то принес из тайги двадцатисантиметровый корень, так мы потом на полученные от продажи деньги новый дом отстроили.
   – Дорогу туда найдешь? – И китаец утвердительно покивал головой. Мы с Митькой переглянулись – участь главаря банды была решена. Нам лишние свидетели не нужны.
   – Сколько по времени идти до плантации? – спросил Митька у китайца.
   – Два дня, если погода не испортится.
   – Выведешь нас к плантации, оставим в живых, – пообещал я.
   Оставив Митю присматривать за молодым хунхузом, я вышел из фанзы, построил бойцов и объявил:
   – По только что полученным сведениям мы полностью разгромили банду Лу Ю Вея. Сам главарь находится перед вами. На его личном счету десятки убитых и замученных граждан нашей страны. Именем Союза Советских Социалистических Республик бандит, насильник, контрабандист Лу Ю Вей приговаривается к расстрелу.
   Произнеся последнюю фразу, я быстро вытащил наган из кобуры и дважды выстрелил в привязанного к дереву главаря банды. Даже проверять не стал. С десяти метров одна пуля попала точнехонько посреди лба, вторая – в область сердца.
   Бойцы убрали трупы и стали готовить поздний завтрак, а мы с Митькой все совещались.
   – Придется тебе вести отряд к станции, – сказал я.
   – Почему? На четыре дня можно и здесь остановиться. Отдохнут, поохотятся. Тем более кое-какие запасы еды есть, да и хунхузы во время вчерашнего светопреставления не все продукты потеряли, а мы втроем, с хунхузом, смотаемся до плантации.
   Я внимательно посмотрел на напарника. Волнуется, наверное, боится, что я его кину.
   – Митя, ты мне доверяешь? – проникновенно сказал я, взяв за руку товарища.
   – Ну, доверяю, – смущенно ответил Митька.
   – Так вот послушай. В отряде наверняка имеется стукач, и исчезновение обоих командиров, да еще на четыре дня, обязательно вызовет подозрения. Давай лучше сделаем так. Ты неторопливо ведешь отряд до нашего лагеря, забираете лошадей и опять же неторопливо ведешь отряд к станции. Можешь даже под различными предлогами задерживаться в пути. Позволь бойцам поохотиться, что ли. В азарте люди время мало замечают. Придете к станции, сразу не телеграфируй о выполнении задания. Дай бойцам денек-другой в баньке попариться, водочки попить, а там, глядишь, и я нарисуюсь. А насчет плантации не беспокойся. Я пойду не только с китайцем, но и Семена с собой возьму. Кроки местности снимем, и один экземпляр я тебе отдам.
   Вскоре мне удалось уговорить приятеля действовать по моему плану. Отозванный в сторонку Семен безропотно согласился попутешествовать вместе, а китайцу вообще деваться было некуда, так что сразу после завтрака мы собрали котомки, проверили снаряжение и еще до полудня тронулись в путь.
   До вечера наша маленькая группа пересекла водораздел, и спустилась к очередной безымянной речке, густо заросшей растительностью. Вот тут и начались наши мучения. Несмотря на то, что мы довольно быстро нашли зверовую тропу, ведущую в нужном нам направлении, каждый километр пути давался с боем. Деревья (особенно кедр) поражали своими размерами. Сирень, обычно растущая в виде кустарника, здесь более походила на деревья высотой метров в десять, а то и больше. Густой подлесок был представлен в виде дикого виноградника, орешника и лиан. Проход над тропой, пробитой дикими животными, более всего походил на низкий тоннель. Так что к вечеру, когда мы нашли подходящее место для ночевки, я уже не мог разогнуть спину. При моем росте весь путь пришлось проделывать в полусогнутом состоянии.
   Вечером, вяло похлебав сооруженную Семой похлебку, я, завернувшись в одеяло, сразу улегся спать. Следить за китайцем я не собирался, понадеялся на Семена. Впрочем, даже если парень сбежит, далеко ему не уйти, а убить нас во сне вообще ему не светит. Наганы я припрятал за пазухой, да и вообще сплю довольно чутко. Сквозь сон я слышал, как мои спутники разговаривали по-китайски и Сема чему-то смеялся. Утром он мне объяснил, что китаец пытался признать его чуть ли не братом и предлагал зарезать бледнолицую сволочь. Семен посмеялся и на всякий случай на ночь связал хунхузу руки.
   На следующий день я как-то меньше устал от перехода. Втянулся, что ли? Поэтому вечером сидел у костра и внимательно слушал рассуждения моих спутников о женьшене. Оказывается, что самыми ценными считаются растения с семью листьями. Возраст их достигает трехсот лет, и весят они чуть ли не фунт. Стоят такие корни баснословные деньги. За такое растение дают золота в пятнадцать раз больше, чем оно само весит. Четырех или пятилистные корни ценятся, конечно, дешевле. Очень меня заинтересовал способ обработки женьшеня. Оказывается, наиболее ценен «красный» корень. Красноватым корень становится, если его обработать водяным паром, а затем сушить на солнце, а ночью над нежаркими углями…
   На следующее утро китаец опять побеспокоился, оставлю ли я его в живых.
   – Командира, если убьешь меня, панцуй [26 - Панцуй – местное название женьшеня.] тебе не дастся. В землю уйдет, и места потом не отыщешь, – убеждал он меня с робкой надеждой на лице.
   – Будь спокоен, ходя, если обещал, значит, так оно и будет, – обнадежил я парня.
   К обеду мы пришли на место. На не очень большой поляне стояла полуразвалившаяся фанза. Вокруг рос обычный кедрач. Лишь в двух-трех местах я заметил ярко-красные приплюснутые ягоды – именно они и принадлежали растениям женьшеня.
   – А где старик, который присматривал за плантацией? – спросил я, когда не обнаружили никого в фанзе. Семен пожал плечами и осторожно, чтобы не задеть ценные растения, обойдя поляну, скрылся за деревьями. Вскоре вернулся, неся в руках две костяные палочки – именно такими пользуются собиратели женьшеня, когда выкапывают корни.
   – Старик сдох, однако кости звери уже растащили, – только и пояснил Сема.
   «Ну и хорошо, лишний грех на душу брать не придется», – подумал я. Сегодня еще в пути Семен подстрелил трех рябчиков, и мы пообедали свежезажаренной дичью. Затем со всей осторожностью осмотрели плантацию. Собственно, плантации как таковой и не было. Плантация в моем понимании – распаханная земля, где ровными рядами возвышаются ухоженные посадки. Ничего подобного здесь не наблюдалось – обычная поляна в лесу. Китаец только следил, чтобы уберечь женьшень от прямых лучей солнца, для чего были устроены навесы из кедрового корья. Да еще из ближнего ручья была проведена канавка, по которой струилась тонкая струйка воды.
   Всего мы насчитали более семидесяти четырех– и пятилистных растений женьшеня. А в одном месте в земле росли четыре корня с шестью листьями и даже один семилистник. Три шестилистника я решил откопать. Выкапывали растения перед заходом солнца, это тоже одно из условий, которого строго придерживаются знающие сборщики женьшеня. Молодому китайцу Сема не доверил столь ответственной работы. Сам, с величайшей осторожностью, чтобы не дай бог повредить хоть один корешок, он медленно и даже читая при этом молитвы, выкопал костяными палочками корни, после чего бережно завернул их в холщовые тряпочки.
   Вечер был теплый, в воздухе столбом стояла мошкара – значит, и завтра день будет хороший. Мы окурили фанзу, избавляясь от досадливых насекомых, и, привычно связав нашего пленника, улеглись спать. Наутро я проснулся поздно. Полночи размышлял, как я буду использовать свою долю добычи. В принципе на здоровье я не жаловался, потому решил поберечь корень до случая. Естественно, нанайца мы возьмем в долю, тем более присматривать за плантацией кому-то придется. Поэтому он лучшая кандидатура. В то, что он может вырыть все корни и смотаться, я не верил. Коренные жители леса крайне редко пакостят друг другу. Чревато последствиями, знаете ли. А вот что делать с китайцем, я до сих пор не определился. Выйдя из фанзы, я увидел Семена хлопотавшего над приготовлением завтрака.
   – А где китаец?
   – Я его отпустил, дал продуктов, нож, и он ушел еще на рассвете.
   – Да ты понимаешь, что он сюда других хунхузов приведет?
   – Никого он не приведет, я на него заклятье наложил, – спокойно глядя на меня, сказал Семен. – Я же видел – мучаешься. Вот ты и выполнил свое условие – оставил парю в живых. Он пойдет к границе через мои владения. Духи его не выпустят. Для меня он плохой человек. Видел я, как хунхузы из банды его дяди живьем людей в землю закапывали, так что нет греха в том, чтобы остановить хищную тварь.
   После бойни, устроенной в ущелье этим нанайцем, я почему-то сразу поверил, что так оно и будет.

Глава 6
Константин Рукавишников. Охота на старателей

   На четвертый день после ухода с плантации мы с Семеном добрались до «железки». Нанаец, проводив меня, удалился в тайгу, но обещал, что не далее чем через неделю принесет нам подготовленные к употреблению корни женьшеня.
   Отряд моих бойцов только вчера прибыл в поселок Бикин. Так что по времени мы не слишком разминулись. Зайдя в поселок, я спросил у первого встреченного мной плюгавого мужичка в задрипанном пиджачишке, одетом на голое пузо:
   – Скажите, уважаемый, где разместились вояки, прибывшие на днях из тайги?
   Не понявший иронии хмырь, сразу проникшись ко мне добрыми чувствами, охотно объяснил с долей зависти в голосе:
   – Да вон, в доме Селивана второй день гулеванят. Дом-то пустой, сам хозяин в Маньчжурию сбежавши. А командир отряда с председателем совета в бане сейчас моются…
   С бойцами сейчас разговаривать было бесполезно, наведаюсь к ним утром, когда проспятся. А в баньку я завалился с удовольствием. Дед, охранявший баню (видимо, он был ее хозяином), сначала решил не пущать завшивевшего героя, вернувшегося из тайги. Но когда я показал свое удостоверение, старик встал по стойке смирно… с вилами на караул.
   Мое появление в парной встретили дружные, совсем нетрезвые голоса. Председателя я уже знал, у него мы запасались продуктами, прежде чем идти в тайгу. Федор (так звали председателя) был когда-то военным моряком Тихоокеанского флота. Революционные матросы в восемнадцатом году покидали своих офицеров за борт и прямо на торпедном катере подались на остров Аскольд, что невдалеке от Владивостока. Золота решили намыть. Только штурмана из них были хреновые – катер морячки посадили на камни. Из тринадцати человек экипажа только трое выбрались на берег. Одним из них был Федор. «Меня татуировка спасла», – хвастал он, показывая распростертую на груди русалку, к которой с определенными намерениями приставал косматый Нептун.
   Морячки хлебнули горя: подобрали их японцы, вовсю уже хозяйничавшие в Дальневосточном крае. Обращались с морячками хуже, чем с собаками, и когда все же сдали во Владивостоке местным властям, Федору удалось бежать. Потом он три года партизанил, и за пролетарское происхождение и частичную грамотность его теперь назначили председателем поселкового совета. Вечер вообще прошел весело. Митька, узнав, что плантацию нашли и он теперь в доле, предложил это дело отметить. А что я? Я совсем «за». Вот только одежды у меня сменной не было. К этому времени председатель уже ушел хлопотать насчет выпивки-закусона. Пришлось Митьке бежать, разыскивать в наших запасах сменную одежду для меня. Отвыкший от выпивки, я после первого же стакана самогона неприлично захмелел, и, хоть мне и пихали в рот сало вперемешку с огородной продукцией, вечер уже помнился неотчетливо. Сидели вроде в сельсовете, чисто мужской компанией. Поднимали тосты за нашу власть и вождей партии… Потом вдруг оказалось, что в помещении присутствуют женщины. После помню, как меня выворачивало у плетня, и женский голос участливо предлагал выпить колодезной водички.
   Очнулся я опять в бане, и опять голым. Чресла мои припечатывала к полоку [27 - Полок – в данном случае верхняя лежанка в парилке.] ляжка рубенсовских размеров. Занемевшее тело и жидкость в мочевом пузыре требовали движения. Так что я, даже не особо рассматривая ночную подругу, решительно высвободился из-под нее и скоренько побежал отливать. Стояло раннее утро, во дворах поселка недовольно и протяжно мычали коровы, призывая своих нерадивых хозяек на утреннюю дойку. Горланили петухи, встречая рассвет, но мне не было дела до сельской идиллии. Под холодным ветерком я изрядно замерз и, быстро нырнув в баню, прикрыл озябшим телом разметавшуюся во сне женщину…
//-- * * * --//
   В путь, в путь, кончен день забав,
   В поход пора.
   Целься в грудь, маленький зуав.
   Кричи ура [28 - Стихи Николая Подревского.].

   Напевал я себе под нос, с трудом преодолевая соблазн зайти к председателю на утренний опохмел. «Нет, надо с собой бороться. Пьянству бой. Потехе час», – убеждал я себя, шагая в сторону станции. Следовало доложиться начальству о выполнении задания и заодно узнать у телеграфиста, не поступало ли нам каких распоряжений.
   Никаких распоряжений не поступало. Белобрысый телеграфист деловито отстучал мое послание, и я не в силах усидеть в тесном, прокуренном помещении, вышел на свежий воздух – следовало безотлагательно ответить, если со мной свяжутся по телеграфу. Прошло около получаса, прежде чем Буренко ответил. Текст телеграфной ленты был лаконичен: «Приказываю следовать в Хабаровск. Вагоны подадут к 20.00. Поступаете в распоряжение товарища Захарова».
   Кто такой Захаров, я не знал. По открытой связи о званиях и должностях не распространялись. Думаю, данный товарищ и сам нас на месте найдет. Но телеграмму я на всякий случай припрятал в карман гимнастерки.
   Во дворе Селиванова дома Митя читал бойцам наглядную лекцию о вреде пьянства. Правда, проводил он ее своеобразно, перемежая мат с ударами пудовых кулаков, опускавшихся на головы двух бойцов. Семен и Матвей Никитины – два брата-акробата – успели с утра похмелиться и теперь получали по полной программе.
   – Суки! – орал мой помощник. – Я же предупреждал, чтобы сегодня все были в форме!
   Увидев меня, он слизал кровь с разбитых кулаков, и как ни в чем не бывало спокойным голосом поздоровался, протягивая руку.
   – Что с ними делать будем? – спросил я, кивая в сторону ползающих по дворовой пыли пропойц.
   – Надеюсь, взбучка послужит им уроком, – произнес Митя и негромко добавил: – Жалко терять таких бойцов. Стрелки – хоть куда и ловкие, черти. Это они главаря банды вдвоем спеленали, не дав ему даже пикнуть.
   – Ну и ладно. – Приказав построиться, я объявил: – Бойцы, слушай приказ: лошадей напоить и покормить, обмундирование и оружие проверить, привести в порядок. В 19.30 выступаем к станции под погрузку. Если ко мне есть вопросы, обращаться сейчас.
   Внимательно осмотрев строй и не дождавшись вопросов, я распустил бойцов…
//-- * * * --//
   Поздний вечер. Мерно постукивают колеса старого «столыпинского» вагона, в небольшое зарешеченное окно бледным потоком льется свет полной луны. Мы с Митькой сидим в отгороженном матерчатой дерюжкой углу. Бойцы спят, а мы ведем беседу, неторопливо отхлебывая из кружек крепкий, холодный чай. После того как мы стали совладельцами плантации женьшеня, что, мягко говоря, не очень укладывалось в рамки морального кодекса строителя коммунизма, Митька мог позволить себе быть более откровенным в разговорах со мной.
   – Костя, я не понимаю, кому все это было нужно? – непривычно задумчиво произнес приятель.
   – Это ты о чем?
   – Ну, война меж своими… Нет, я понимаю, стремимся к светлому будущему, только его, что-то особо и не видно на горизонте. Наоборот, народ в деревнях стал жить беднее, да и в городах жизнь не веселая. НЭП, похоже, скоро отменят, и тогда вообще кранты. Будем, как в восемнадцатом, получать пайки селедкой с полуфунтом хлеба на день.
   – Дима, кем ты был до революции? А был ты деревенским пареньком, которому была только одна дорога, крутить быкам хвосты да пахать в поле. А теперь ты кто? Ого-го! Заместитель командира отряда особого назначения! Любая революция всегда открывает путь для молодых и нахальных. А все это гнилое дворянство с их чванством и тупоумием давно пережили свою эпоху.
   – А ты сам-то не из дворян?
   – Мать дворянка, а отец из разночинцев, – чуть смущенно признался я. – Не в этом дело! Главное, только сейчас перед нами открылись такие горизонты! Кстати, вот сидя у себя дома, ты знал, что означает слово «горизонт»? А, нет. А теперь используешь в своей лексике. Ты ведь после армии курсы ликбеза окончил. Новая власть не позволила тебе быть безграмотным. А насчет питания не беспокойся – военных ни одно государство голодом не морило. Скорее у крестьян и работяг все отнимут…
   – Вот то-то и оно, – вздохнул Дима, не до конца еще оторвавшийся от своих корней. И, внезапно оживившись, заметил: – У меня сосед, когда с войны вернулся, рассказывал, что кормежка в армии плохая была.
   – Вот поэтому-то революция и произошла. Трудовому народу надоело гробиться за амбиции правящего класса. Русский народ терпелив, но бунт его страшен и беспощаден. Об этом еще Пушкин говорил.
   – Да, но и в Красной армии мы часто сидели на подножном корму, – заметил въедливый Митька. – Крестьян обирали…
   – Но это же временные трудности! Сейчас нам платят приличное жалованье. А вспомни, какие сухие пайки нам для отряда выделили!
   – Слушай, Кость, а мы так и не дождались Семена. С корешками женьшеня неувязочка вышла.
   – Да не беспокойся – будем живы, никуда они от нас не денутся…
//-- * * * --//
   – Оперуполномоченный ОГПУ батальона особого назначения Захаров, – четко представился квадратный крепыш в габардиновой гимнастерке с одним прямоугольником в петлицах. «Постарше меня по званию, седьмая категория [29 - Для сотрудников особых отделов были установлены знаки различия по категориям в соответствии с занимаемой ими должностью. Всего было 13 категорий.]», – отметил я про себя. Прибыв в Хабаровск, я не удосужился переодеться в свою парадную гимнастерку.
   – Уполномоченный ОГПУ Рукавишников, – коротко представился я. – Каковы наши действия в дальнейшем? – спросил через секунду, искоса поглядывая, как мои бойцы по настилу осторожно выводят лошадей из вагонов. – Вы вовремя к нам прибыли.
   Захаров ощерил щербатый рот в улыбке, никак не соответствующей последующим словам:
   – В городе тревожно. С той стороны Амура участились заброски мелких диверсионных групп. Людей не хватает на пресечение их деятельности. Так что разместитесь в армейской казарме. Все равно сейчас она пустует. Сегодня располагайтесь. Получите недельное довольствие на отряд, а ближе к полудню я подъеду. Тогда и получите конкретное задание.
   Солнце едва приподнялось из-за горизонта, когда мы добрались до места. В трехэтажном кирпичном здании казармы находился лишь один дневальный. Он открыл бойцам конюшню, и пока они заводили по стойлам лошадей, я поднялся на второй этаж в комнату, где ранее размещался командный состав. В комнате были две койки, на одну из которых я сразу завалился спать. Ночью мне это сделать не пришлось. За семь часов дороги мы большую часть времени пути проболтали с Митькой…
   Проснулся через три часа, меня разбудил мой неугомонный товарищ:
   – Вставай, Трофим пожрать приготовил, да и Захаров уже явился, сейчас с бойцами беседует, но сказал, что скоро зайдет.
   Мы только успели наскоро перекусить горячей кашей, как в дверях появился наш куратор. На предложение поснедать с нами он ответил решительным отказом. Лишь от предложенного чая не отказался.
   – Уф, упарился! – сказал Захаров, сняв фуражку и протирая огромным клетчатым платком обширную плешь. Шумно отхлебнув из кружки, он вдруг заявил: – Вот такие пироги… Обстановка в городе, как я уже говорил, напряженная. В связи участившимися прорывами банд на нашу территорию и сложной политической обстановкой в Китае, войска ДВК [30 - Дальневосточного края.] приведены в повышенную готовность. По приказу командующего около границ происходят показательные маневры. В Хабаровске из войсковых подразделений остался только комендантский взвод и взвод охраны моста через Амур. Так что есть мнение, что ваш отряд на две декады задержится в городе, а затем вас перебрасывают в Некрасовский район [31 - Ныне район имени Лазо.] до станции Хор.
   – Это что, обратно поедем? – не выдержал Дима. Я понимал его радость – сработал инстинкт собственника. Я еще вчера заметил: чем дальше мы отъезжали от плантации, тем грустнее становился Митя. Меж тем Захаров продолжал:
   – Через месяц заканчивается сезон добычи рассыпного золота, и старатели-контрабандисты потоком хлынут в Маньчжурию. Надо постараться перекрыть этот поток незаконно добытого золота.
   – Это длительная работа, – заметил я. – Нам необходимы агентурные сведения, внедренные в их среду люди и лишь затем понадобятся бойцы для силовых акций.
   – Дельно, – заметил крепыш. – Как ты это себе представляешь?
   – Думаю, с обязанностями командира группы справится и мой заместитель, – сказал я, кивая на Диму. – А я могу хоть завтра отправиться назад. Тем более у меня есть человек, хорошо знающий местные края. Он нанаец, поэтому мое появление с ним под видом старателя не вызовет подозрений у контрабандистов.
   И все же поразмыслив, к вечеру я решил, что амплуа старателя мне не подойдет. Какой, к черту, я старатель? Не знаю тонкостей ремесла, руки не красные и не опухшие от работы в холодной воде. Лицо, конечно, обветренное, но любой знающий человек сразу определит, что я не из их братии. Об этом я и заявил своему куратору на следующее утро.
   – А кем бы ты хотел представиться?
   – Представляться мне еще рано, поживу маненько. А личину мне придется выбирать – скупщика золота. Для этого нужны деньги.
   При слове о деньгах Захаров сморщился, как будто уксуса глотнул.
   – Ладно, я что-нибудь придумаю, зайдете в финчасть, вам там деньги по ведомости на весь отряд еще получить надо. Мой помощник после обеда проводит до места.
   На следующий день я получил в финчасти целых шестьсот рублей на проведение оперативных разработок. В эту же сумму входила зарплата Семена за целый месяц. Да уж, на кота широко, на собаку узко. В конечном итоге при случае решил использовать собственные деньги, у меня накоплено было около полутора тысяч рублей. Затем взялся за экипировку.
   Из оружия у меня была парочка метательных ножей, финка, два моих старых пристрелянных нагана. Слегка поразмыслив, из запасов отряда отобрал я новенькую «мосинку». Теперь дело было за одеждой. На улице по утрам слегка подмораживало. Ранняя осень, как-никак. Скоро наступят серьезные холода и, хотя последние дни погода была ясной, все же в ближайшее время стоило ожидать дождливой погоды. Вот из таких соображений и стоило подобрать себе одежду.
   По записке, написанной Захаровым, я отправился на склад конфиската, принадлежавший нашей «конторе». Подобрал себе овчинную бекешу, шапку-ушанку, новенькие хромовые сапоги и даже ненадеванное теплое белье. Еще блуждая по тайге, я с завистью смотрел на обувь нашего нанайца. Удобные, бесшумные, мягкие улы, лучше всего подходили для ходьбы по лесным тропкам, но их на складе не было. Поэтому я решил пройтись по местному базару. Конечно, местный базар был не чета Семеновскому, но товаров в рядах хватало.
   Я довольно быстро нашел то, что мне требовалось, и, неторопливо шествуя по рядам, с интересом разглядывал выложенные товары. Атмосфера базара была пропитана резкими запахами дыма костров, свежевыловленной рыбы, черемши, перекаленного соевого масла, несвежих продуктов. Проходя мимо горбоносого торговца, скучавшего над железной бочкой, я заглянул в боковое квадратное отверстие. Мощный запах протухшей рыбы чуть не заставил меня расстаться с завтраком. Сверху в отверстии бочки были видны десятки рыбин, плавающими вверх брюхом.
   – Ты чего такой тухлятиной торгуешь? – возмутился я.
   – Слюшай, дарагой, чего встал? Проходи. Риба не дохлый, он уснул. Скажи, а ты себя во сне контролируешь?
   «Собственно, какое мне дело? – подумал я, спеша отойти подальше. – На каждый товар есть свой покупатель. Раз сидит, значит, у него клиенты бывают. Может, кто собакам купит?»
   Проходя по рынку, я отметил группу хорошо одетых солидных мужиков, которые вроде ничем не торговали, а стояли, пересмеиваясь меж собой. Короче, вели себя праздно. Но это только казалось…
   Не успел я отойти от торговца пахучим товаром, как заметил, что к их группе подошел солидный господин из «бывших» и что-то спросил. Затем, воровато оглянувшись, достал из кармана маленький узелок и развязал, блеснуло золото царских империалов (глаз у меня зоркий!), которое тут же перекочевало в руки валютчиков в обмен на довольно пухлую пачку бумажных денег. Поразмыслив, я решил обменять пятьдесят червонцев на царские деньги. Одет я был в гражданскую одежду, так что без проблем получил четыре империала и кучку серебряных рублей царской чеканки.
//-- * * * --//
   Мое появление в Бикине не осталось незамеченным. Первым меня увидел Федор – председатель.
   – Тебя что, разжаловали? – испуганно оглядывая мой сугубо гражданский наряд, спросил он.
   – Нет, я здесь в отпуске.
   – По ранению? [32 - Председатель просто пока не знал, что такое ежегодный отпуск.]
   – Да, немного зацепило. Вот приехал в ваши края подышать свежим воздухом, пообщаться с друзьями-подругами.
   – А, знаю, на Катерину запал? – Хитро прищурившись, Федя погрозил пальцем. – Так она меня уже не раз выспрашивала, мол, не слышно ли чего про курчавенького.
   Я мысленно содрогнулся, но делать нечего, пришлось выражать на лице полный восторг от такой новости. На самом деле я приехал в поселок с одной целью – встретиться с Семеном. Раз он обещал появиться через неделю в Бикине, значит, не сегодня завтра должен нарисоваться на горизонте.
   Ночь я провел с Катериной – молодой вдовой убитого еще четыре года назад местного казака. Женщина была медноволоса и зеленоглаза, с упругим гладким телом, в постели она была горяча, соскучившаяся по мужской ласке, ненасытна. Да и я в этот раз, решительно отказавшись пить местную самогонку, держался орлом. Четырежды за ночь «бросая ввысь свой аппарат послушный». В принципе имела место перспектива на дальнейшие отношения. Моя ровесница, ладная баба. Похоже, неизбалованная легким житьем, а то, что у нее имелся шестилетний пацан, меня не пугало. Загвоздка заключалась в том, что собственного жилья я не имел, и на какой рубеж меня завтра бросит партия и родное ОГПУ, было неизвестно…
   На рассвете я вышел во двор. Сегодня было холодно. Легко одетый, оправившись, я уже хотел быстренько заскочить в натопленную избу, но что-то заставило меня выглянуть на улицу. Вовремя! По поселковой улице шагал мой кривоногий друг. В лучах восходящего солнца вокруг его головы как бы обрисовался нимб. И тут на меня «нашло»: в глазах потемнело, и я воочию увидел Семена, раскрывшего рот в немом крике. Тело нанайца, насаженное на кол, судорожно дергалось наподобие марионетки, управляемой рукой пьяного кукольника…
   Тьма медленно отступала, и вместо нее светлым пятном передо мной замаячило слегка озабоченное лицо моего товарища.
   – Здравствуй, Костя, – просто произнес он. – Никак увидел что-то? – как о чем-то обыденном спросил Сема.
   – Смерть видел, – прохрипел я.
   – Это бывает, – спокойно покивал нанаец, даже не спрашивая, чью смерть я только что увидел. – Я давно заметил, что у тебя есть связь с небом, но об этом лучше попозже поговорим. В дом пригласишь? Или так ждать будем, когда кончик в сосульку превратится? Думаю, хозяйке дома это не понравится.
   – Ты почем знаешь? – оторопел я от такого заявления.
   – От тебя сладко бабой пахнет, – сказал Сема, совсем закрыв глаза и сладостно втягивая воздух слегка вывернутыми ноздрями.
   Через час, плотно позавтракав и уложив свою котомку, я прощался с Катериной.
   – Ну, бывай, труба зовет, – сказал я с улыбкой и чуть смущенно добавил: – Ты вот возьми деньги. Твой оголец совсем обносился, – сказал и сунул ей в руки пять червонцев. Потом крепко поцеловал, пообещав еще наведаться, вышел во двор и, на мгновение обернувшись, заметил свою кралю, все так же державшую в замершей руке деньги. А по щекам ее струились слезы…
   До прихода поезда, следовавшего в нужном нам направлении, оставалось около полутора часов. Этого времени хватило, чтобы вдали от чужих ушей обменяться с Семеном новостями и обсудить новое задание. В первую очередь я поинтересовался насчет юного хунхуза, отпущенного Семой в тайгу.
   – Медведь его разорвал, – ответил нанаец, в доказательство своих слов доставая драный синий кушак с кровяными пятнами: – Вот все, что от него осталось.
   – А что с панцуем? – спросил я.
   – Сушится, однако.
   Нисколько не сомневаясь в правдивости слов нанайца, я пока удовлетворился таким ответом. По поводу задания Семен внес интересное предложение.
   – На ту сторону, в Маньчжурию, нам перебираться надо. Знаю я две деревни, мимо которых не пройдут старатели. Жалко мне их. С ранней весны до начала зимы они гоняются за фартом. Тяжелый труд, а на обратном пути их обирают: скупщики золота, торговцы опиумом, шлюхи, содержатели игорных домов, хунхузы, а теперь еще белые начальники до них доберутся.
   – Сема, а не твои края эти пришельцы грабят? Золото, которое, возможно, уйдет в Китай, мы здесь можем пустить на нужды нашего государства. Чтобы наши люди лучше жили. Чтобы твои родственники не знали нужды.
   – У меня нет родственников. Вымерли, – тихо произнес Семен. – Да я не отказываюсь, начальник. Деньги получил, работать буду, – добавил он с грустной улыбкой.
//-- * * * --//
   В поселке Хор, куда мы прибыли через три часа после посадки в поезд, прямо на станции у меня проверили документы. Естественно, своего настоящего удостоверения не показал. Достал бумажку, слепленную на скорую руку еще в Хабаровске, где значилось, что я бригадир охотничьей артели «Свободный труд». Станционный милиционер долго и подозрительно рассматривал то мой мандат, то мою щегольскую одежду, никак не подходящую человеку, промышляющему в тайге. Но, видимо, волшебное слово «бригадир» все же возымело действие, и он отпустил нас с богом, даже не взглянув в сторону нанайца. Туземцы, откуда у них документы?
   Мы не стали останавливаться в поселке, а сразу направились на берег Уссури. На следующий день Семену удалось договориться с одним из контрабандистов, и он нас переправил через реку. Переправа прошла без осложнений. Что делать, граница у нас пока дырявая! По моим сведениям численный состав любой из застав в ДВК не превышал тридцати бойцов-пограничников. Так что полностью перекрывать границу они не могли чисто физически.
   Лишь только переправились на левый берег, с низко висящего неба повалил крупный снег. Задул сильный ветер, и я перестал видеть своего спутника, идущего впереди меня. Нанаец, что-то прокричал, но в шуме ветра я так ничего и не услышал. Шли мы, наверное, около часа, пока Сема не нашел узкий овражек, в котором мы смогли укрыться от непогоды. На краю оврага умостилась небольшая березовая рощица, так что набрать дров для костра и построить временный шалашик не составило труда. Через час мы сидели, укрытые от непогоды у ярко горящего костра, и молча ждали, когда закипит чай.
   – Хорошо, в этом году зима ранняя будет, – наконец прервал молчание нанаец.
   – Это почему хорошо?
   – Река быстрее станет. Старатели сезон раньше закончат.
   – А почему ты уверен, что старатели пойдут именно по этому маршруту?
   Сема усмехнулся:
   – Дорога самая короткая. Старатели и так намерзнутся, пока доберутся до этого берега. Тем более от деревенек идет прямая дорога в глубь Маньчжурии, к большим поселениям.
//-- * * * --//
   А перед рассветом нас попытались взять за вымя. Спал я чутко и сразу приподнялся с подстилки, лишь только нанаец тронул меня за плечо.
   – Тихо, начальник, люди близко.
   – Сколько? – прошептал я.
   – Наверное, пятеро. В роще прячутся. Я их недавно учуял. Черемши наелись с вечера, а теперь он из живота духом выходит, – сообщил нанаец.
   Я быстро соображал: «Если прячутся, значит, жди нападения. До рощи метров двести. Если поползем навстречу или в обход – могут заметить. Тем более перед рассветом заметно посветлело и на свежевыпавшем и пока не растаявшем снегу наши темные тени будут заметны. Но почему они не нападают?»
   Как бы подслушав мои мысли, Семен ответил:
   – Они услышали, что я не сплю. Патронов у них, наверное, мало. Думают.
   Разбойники совещались совсем недолго, не успел я приподнять голову над срезом оврага, как увидел несущиеся тени. Я приподнял свой наган – выстрел! И – редчайшая неудача: мой наган дал осечку. Цель сместилась. Взвожу курок, стреляю вновь, уже почти в упор, шагов с двадцати. Кувыркнулся! И в следующий момент я сам чуть не схлопотал пулю. Наш бивак атаковали только четверо противников! Я не учел пятого, прикрывающего своих подельников с тыла. Винтовочная пуля прошла возле виска, я мгновенно сместился в сторону и на ходу снял еще одного бандита. Слева от меня раздался выстрел из винтовки – это поддержал огнем нанаец. И не промахнулся! В последнего нападающего я стрелял в упор, с пяти шагов. Пуля, попавшая в грудь, отшвырнула тщедушного хунхуза будто тряпку. При падении из рук бандита вывалился тесак. Похоже, огнестрельного оружия у атакующих не было. Зато последний бандит винтовку имел и сейчас вступил в перестрелку с моим напарником.
   Я посмотрел на небо. Тучи ночью ушли на запад. Восходящее солнце светило ярко и прямо в глаза нашему противнику. Трудно ему было выискивать цели. Я сразу заметил, что, потеряв своих товарищей, последний бандит, отстреливаясь, постепенно смещается в сторону реки. Наконец посчитав, что ушел достаточно далеко, он приподнялся и дунул напрямки к берегу. Я уже давно подготовил винтовку для стрельбы и, выставив планку прицела на четыреста метров, спокойно навел мушку на удирающего во все лопатки бандита. Выстрел, передернул затвор, еще один. Бандит со всего маху ткнулся лицом в неглубокий снег и больше не вставал. После непродолжительного осмотра трупов Семен выдал резолюцию:
   – Маньчжуры, ходили на нашу сторону, нарвались на конных охранников. Наверное, многих из них положили. На берегу должна остаться лодка.
   То, что хунхузы шли от берега Уссури, я и сам по следам видел. Картина ясна: вылезли из лодки, учуяли запах дыма, по следам обуви определили, что чужаки. Мне было только непонятно, как Семен определил, что они на нашей стороне нарвались на пограничный разъезд?
   Когда я об этом спросил, нанаец задрал ворот халата у последнего убитого мной бандита:
   – Сам посмотри, рана у него на плече, видно, что саблей сверху били. Только достали совсем мало-мало. Винтовка у хунхузов всего одна, значит, других оружных ваши конники перебили.
   Мы спустились к реке и в густых ивовых зарослях без труда обнаружили большую лодку.
   – Давай ее перепрячем, – предложил я.
   – Зачем сейчас? По воде поплывем, выйдем ближе к деревне, – ответил мой спутник.
   Так мы и поступили.
//-- * * * --//
   Оба поселения расположились, чуть ли не на самом берегу Уссури и практически примыкали друг к другу. На северной окраине обосновались русские. Назвавшие свою часть селения Прохоровкой. После установления советской власти на китайскую территорию перебрались не смирившиеся с поражением белоказаки. Вместе с семьями переехали. Бросив дома, пашни и охотничьи угодья.
   В южном поселении – Баньзян, жили маньчжуры и пришлые китайцы.
   Обо всем этом мне рассказал Семен во время не слишком продолжительного плавания по реке. Плавание хоть и вышло недолгим, но за четыре часа путешествия по озябшей реке мы дважды чуть не напоролись на топляк. Наконец Семен, сидевший на веслах, стал энергично загребать к берегу. Лодку спрятали в прибрежных камышовых зарослях и еще пару часов двигались по раскисшей почве пойменных лугов, прежде чем впереди нарисовались строения. Дело шло к вечеру. Несмотря на теплую одежду, я изрядно продрог на сыром ветру, дувшем с реки, и был очень рад, когда Семен указал мне на дом, играющий в деревеньке роль постоялого двора. Сам Сема по замыслу должен был остановиться в китайской части поселения. Договорившись встретиться завтра с утра, мы разошлись.
   Постоялый двор имел вид двухэтажного рубленого пятистенка. Вообще казачки довольно быстро освоились на новом месте. Проходя по деревне, я заметил с дюжину крепких хозяйств. Дома были рублены из вековых сосен и кедрача. В каждом дворе, судя по звукам, держали скот, да и встреченные мной по пути люди не выглядели истощенными. Наоборот! Прямо у входа на постоялый двор меня встретил такой мордоворот, что протиснуться мимо него не представлялось возможности.
   – Ты хто? – прохрипела харя, дыхнув густым запахом перегара.
   – Да так, прохожий, на тебя не похожий, – скороговоркой представился я.
   Секунд десять здоровяк усиленно напрягал мозги. Для стимуляции мозговой деятельности тер лоб и даже приподнял папаху с головы, охлаждая перегретый агрегат. Наконец с надеждой в голосе выдал:
   – В морду хошь?
   – Нет, пойдем лучше выпьем.
   Реакция на предложение последовала на уровне рефлекса, то есть не потребовала умственного усилия. Забулдыга вроде собачки Павлова прореагировал положительными эмоциями, только не на свет лампы, а на волшебное предложение пойти и выпить. Через мгновение мы ввалились в теплое помещение, и я даже чуть не застонал от наслаждения. Пускай в заведении было грязно, накурено, и кухонный чад вызывал кашель, но зато здесь было тепло! Здоровяк прошел к стойке и заявил:
   – Налей-ка нам, Силантьич, по стакашке. Мне и моему другу.
   – Откуда, друг? – хмуря брови, спросил крутоплечий трактирщик, очевидно, по совместительству являющийся и хозяином постоялого двора.
   – Слышь, сказочник, оттуда ты? – повернув ко мне голову, но не отрываясь от стойки, спросил здоровяк.
   – С Харбина, – кротко ответил я.
   Через некоторое время мы уже сидели за грязным столом, и мой собутыльник, выпив первый стакан мутного пойла, довольно несвязно выкладывал местные новости. Я уже знал, что моего информатора зовут Пахомом, что он – сын одного из самых зажиточных казаков русской части поселения. Что он возиться в земле и со скотом не очень желает, а больше промышляет охотой и набегами на советскую территорию.
   – Отец, понимаешь, давно махнул на меня рукой – выделил, короче. Теперь перебиваюсь с хлеба на квас («С винища на водку», – заметил я. Не вслух, естественно). – Кода добыча есть, полдеревни вокруг меня вьется, а как сейчас – так на опохмел ни у кого денег не допросишься, – горько заметил собеседник.
   – А что сейчас? – спросил я. – Не сезон охоты или пограничники прижали?
   – Сидим, не шевелимся, – с досадой плюнул на пол Пахом. – Скоро старатели через границу хлынут, так мы боимся пограничников и армейцев дразнить, чтобы они не рыскали в районе, иначе перехватят наших «дорогих гостей». А ты в наши края зачем приехал? – полюбопытствовал казак.
   Перегнувшись через стол, я зашептал в мохнатое ухо:
   – Понимаешь, мне на ту сторону надо. На юге границу серьезней охраняют (соврал, конечно, но где ему знать?) да и в поездах возможны проверки, а мне в Хабаровск по делам нужно. От вас оно ближе добираться.
   – Одному – это можно, – повеселел Пахом. – На одиночку большевики отрядами охотиться не будут.
   На короткое время Пахом замолчал, задумчиво прихлебывал из стакана мутное пойло. Затем оживившись, предложил:
   – А давай я тебя сам переправлю? Нечего сидеть в этом свинарнике, бери пару штофов «ерофеича» [33 - То есть два с половиной литра особой водки, настоянной на травах.] и двинем ко мне домой. Там я тебе все обскажу.
   Назвав помещение трактира свинарником, Пахом явно польстил своему жилищу. Нет, внешне дом выглядел справным: рубленный из кедрача новенький пятистенок с затейливо резными наличниками на окнах. Зато внутреннее убранство… точнее, никакого убранства внутри не было. Кроме самодельного стола и огромной небеленой русской печи. В доме, наверное, не делали уборку с момента постройки. Но вопросы гигиены явно не смущали хозяина. Широким жестом, смахнув на пол мусор со столешницы, он водрузил на стол водку и небрежно бросил рядом сверток с захваченной с собой закусью. Через час Пахом уже лыка не вязал, но за это время я успел выудить из него ценную информацию. Оказывается, что старатели выходят на берег Уссури напротив их селения, становятся лагерем и ждут, когда замерзнет река.
   – По глубокому снегу в тайге не весело шастать, наверное, легче переправиться по воде, чем ждать-мерзнуть, пока река станет, – заметил я.
   – Легче, – согласился Пахом. – Жадные они, – добавил он, зевая во весь рот. – Моют золото до тех пор, пока промывочный лоток к пальцам примерзать не будет. Да и что им снег? Снегоступы у всех заранее припасены. Руки в ноги и – айда на фартовую тропу.
   – Что за тропа?
   – Удобно по ней до самого берега добираться…
   Я оставил дом своего информатора, когда он «отключился», и побрел ночевать на постоялый двор…
//-- * * * --//
   Рано утром, расплачиваясь с хозяином постоялого двора, я порадовался своей предусмотрительности. Нет, советские червонцы здесь тоже были в ходу. Но как-то странно было бы человеку из Харбина расплачиваться за все такой валютой. Поэтому я выложил за ночевку и все выпитое и съеденное мной и моим проглотистым другом целых десять николаевских рубликов. Трактирщик расщедрился и выдал мне на сдачу целую сороковку [34 - Старая мера объема жидкости – 1/40 часть 12-литрового ведра, т. е. 300 граммов.] «ерофеича».
   – На похмел Пахому отдай, – посоветовал он.
   Выйдя с постоялого двора, увидел сидящего у забора Сему. Проходя мимо, я слегка кивнул головой и пошел в сторону околицы.
   – Ну, какие новости? – спросил, едва мы миновали поселение.
   Ничего особенного он не сообщил. Рассказал все о тех же старателях, собирающихся на берегу перед ледоставом. Я не показывал своего разочарования, наоборот, ответил на сказанное приветливой улыбкой, которая сразу растаяла после следующей фразы:
   – А еще я встретил земляка. Он в батраках у хозяина притона. Убежать хочет, но боится, что убьют. Может, поможем?
   В просьбе нанайца звучала непривычная для него слезливость.
   – Ладно, при случае поможем. – Такой неопределенной фразой я хотел успокоить своего напарника, но он сразу добавил: – Никита знает, где у хозяина деньги и золото хранятся. Подсмотрел случайно.
   – А много денег? – тут же поинтересовался я.
   – Много, целая куча!
   Такой ответ меня не удовлетворил, и пошли расспросы. Оказалось, что притон большой – старателей в нем ждет множество соблазнов. Там и девочки, и опиумокурильня имеются, играют в притоне и в азартные игры. Богат хозяин.
   – Обязательно к нему наведаемся! – убежденно сказал я. – Но сегодня я поплыву на ту сторону. Ты, Семен, оставайся пока здесь, а через три-четыре дня сам перебирайся через границу. Один с нашей лодкой справишься?… Ну и хорошо. Когда переплывешь, обследуй берег, определи место для засады – будем брать этих старателей. Я с нашими ребятами появлюсь не раньше, чем через неделю. Подыщи нам укромный лагерь, чтобы золотодобытчики нас сразу не обнаружили…
   – Ты хто такой? – такими были первые слова моего вчерашнего собутыльника, когда я его все же смог растормошить.
   – Я – Костя, мы с тобой вчера бухали, ты меня еще обещал сегодня отвезти на ту сторону.
   – А как тебя зовут?
   Глаза красные, пытаются закатиться, в растрепанных волосах и бороде остатки вчерашнего пиршества. Да, тяжелый случай. Придется переходить на более доступный язык восприятия – с такой мыслью я достал из-за пазухи пузырек «ерофеича» и помотал перед глазами пьяницы: «На».
   Через пять минут меня узнали…
   Через полтора часа я уже выходил на советский берег. А на следующий день, ближе к вечеру, мой поезд уже подъезжал к станции Хабаровск.
//-- * * * --//
   Уже на подходе к казарме я заметил необычное оживление. Войска вернулись с маневров, и вся территория перед зданием была заполнена солдатской массой. А в канцелярии кипел бой. Конечно, не в буквальном смысле слова, но, судя по разъяренным лицам Мити и его оппонента, за этим дело не станет. Маленький, ершистый, перетянутый портупеей командир с одинокой шпалой в петлицах наседал на моего заместителя.
   – Я требую освободить помещение! – орал он.
   – Да пошел ты на хрен! – энергично и просто возражал мой напарник. – Иди, жалуйся хоть товарищу Троцкому.
   – В чем дело, товарищ комбат? – вмешался в разговор я.
   – А это еще что за хрен с горы? – переключился на меня служивый, с враждебной задиристостью оглядывая мою сугубо гражданскую внешность.
   – Костя! Вернулся! – Митька облегченно вздохнул. – Это командир нашего особого отряда, – пояснил он вояке.
   – Вот именно, особого, – подхватил я. – А поэтому, товарищ, не знаю как вас по имени, мы требуем особого отношения к себе. В отличие от вас мы постоянно участвуем в боевых действиях и, если выдалась свободная минута, стараемся создать для своих бойцов приличные условия для отдыха. Вообще, в чем дело? Мои бойцы занимают только часть крыла на первом этаже. Потеснитесь, сбейте нары, если не можете найти кроватей для солдат.
   Командир батальона сразу остыл, а попозже, получив нагоняй от Захарова, сам зашел к нам в канцелярию мириться… с водкой, конечно. Я не злопямятствовал, что толку наживать себе врагов по пустяковому делу? А за выпивкой да с разговорчивым собеседником всегда можно получить полезную информацию. Так оно и получилось. Комбат Лосев, раздобрев после второй дозы, пообещал достать снегоступы для моих бойцов. Подсказал, где можно добыть олочи [35 - Род мягкой обуви из оленьей кожи.], в которых зимой не в пример удобней ходить по тайге.
   – Ты, Костя, за меня держись, не пропадешь, – говорил комбат. – Без подношения, на склад не ходи. На вашем вещевом складе Сергей Трофимыч заправляет. Выжига еще тот. Не сделаешь подарка – драные шинели вместо полушубков получишь. Олочи у него тоже есть, только он за них дорожится – не вздумай к нему с водкой сунуться. Эта зажравшаяся сволочь на тебя и не взглянет.
   – А что ему нести? – несколько растерянно спросил я.
   Склонившись к моему уху, комбат прошептал:
   – Лучше всего золотыми лобанчиками берет…
//-- * * * --//
   Неделя выдалась хлопотная. Пришлось основательно потратиться, пустив в оборот часть собственных денежных средств. Что деньги? – дело наживное, возможно, после я возмещу все с лихвой. Задумки у меня были… Заболевшие вояки – плохие бойцы, а ведь от них зависит успех операции и, следовательно, моя дальнейшая карьера. Зато теперь все щеголяли в новеньких полушубках, на каждого члена отряда нашлась подходящая обувь и по две пары теплых шерстяных носков, рукавицы и, самое главное, – снегоступы. Это только кажется, что изготовить их может каждый – мол, прибил к доске пару петель, и дергай вперед, по снегу. На таких колодках далеко не уйдешь. Наши снегоступы были легкие, круглые, с загнутыми носами, плетенные из лозы, лишь рамка деревянная – ясеневая.
   Лошадей, даже вьючных, в поход я брать не собирался, рельеф местности не позволял использовать их. Так что бойцам предстояло тащить снаряжение, боеприпасы и продовольствие на нартах…
//-- * * * --//
   Лишь на шестые сутки с момента выезда из Хабаровска, наш отряд добрался до берегов Уссури в районе Прохоровки. Сначала на станции выгрузки пережидали первую зимнюю бурю. А потом был путь: по укрытой первым глубоким снегом тайге, сквозь буреломы и крутые буераки; переправы через незамерзшие ручьи и речушки. Морозов не было, на второй день блужданий даже пришла легкая оттепель, снег комьями стал налипать на полозья тяжело груженных нарт. В общем, путешествие выдалось нелегким. Но бойцы не роптали, слава богу, и в дороге никто не покалечился.
   Не подходя к берегу Уссури, я приказал разбивать бивак. Смеркалось, не успели мы как следует встать лагерем, развести костры, как из чащи легкой тенью выскользнул Сема Раскорякин.
   – Быстро ты нас нашел! – обрадовался я.
   – Да ваш след слепая землеройка найдет, – спокойно произнес нанаец, отряхивая со снегоступов липкий снег. – Здесь плохое место для лагеря, дым с той стороны Уссури заметят. Я нашел хорошее место, – добавил он, вопросительно глядя на меня.
   Через полчаса мы очутились в уютненькой долинке, со всех сторон защищенной лесом и холмами от ветра и чужого глаза.
   Следующее утро выдалось морозным. Поднявшись на вершину ближайшего самого высокого холма, я в бинокль оглядел окрестности. Ничего в округе не указывало на присутствие людей.
   – Когда, интересно, старатели появятся? – спросил я стоящего рядом нанайца.
   – Думаю, дня через три первые прибегут. Давай лучше подойдем ближе к берегу, я покажу, где они лагерем станут.
   Наша сторона берега реки была довольно обрывиста, лишь в одном месте паводковые воды пробили узкую щель, доходившую до самой Уссури. По этой щели и проходила «фартовая» тропа. Берег в этом месте широкой насыпью вклинивался в реку. Очевидно, на этой косе старатели и будут дожидаться, пока на реке нарастет лед. И этого момента ждать недолго, по реке уже шла шуга.
   – Как думаешь, мы еще сможем перебраться на тот берег? – спросил я Семена.
   – Можно, еще дня два можно перебираться, борта лодки маленькие льдины не прошибут, потом опасно плавать будет, особенно ночью.
   – Хорошо, готовь лодку, сегодня ночью переправимся на тот берег, пощупаем мошну хозяина местного бардака.
   Семен, как китайский болванчик, часто закивал головой:
   – Очень хорошо, Никита каждый вечер ждет на берегу моего знака. Только знаешь, начальник… – Семен на секунду замялся и со смущением продолжил: – Я тебе не все сказал. Никита давно бы убежал, но хозяин его жену забрал, отдельно держит. Мужикам ее дает за деньги.
   – Ладно, черт с тобой, и ее возьмем. Надеюсь, лодка нас пятерых выдержит.
   – Выдержит, выдержит! – обрадованно закивал Семен…
//-- * * * --//
   Ночь, черная река, не видно ни зги, лишь изредка с того берега подсвечивает огонек – это Никита указывает нам направление. Семен стоит на носу лодки, изредка отталкивая подплывающие льдины. Веслами неслабо загребает Митя. Я держу курс, изредка корректируя свои действия румпелем рулевого весла. Для всех бойцов мы отправились на разведку. Нечего им знать, что мы задумали на самом деле.
   Понадобилось не менее получаса, чтобы пересечь реку. Первым, спрыгнув на берег, Семен о чем-то переговорил с ожидавшим нас Никитой на своем языке, и пока последний тщательно маскировал лодку, мы провели совещание.
   По информации, переданной нам нанайцем, выходило, что в доме постоянно обитают хозяин и двое его братьев. Помимо этого в доме жили двое охранников; из слуг только один Никита, выполнявший самую грязную работу. Остальные работники были местными и жили своими домами.
   Еще во дворе держали волкодавов, спускаемых на ночь с цепи. Но Никите они доверяли – кормление псов входило в его обязанности, так что он обещал сейчас же добавить в еду собакам сонное зелье. А еще он обещал показать тайник, куда хозяин ежедневно убирает выручку.
   Главная же трудность нашего предприятия заключалась в том, что нельзя было поднимать шума. Поднимем бучу – сбегутся все местные, они здесь дружно живут – и тогда нам не уйти.
   Еще одна мысль занозой сидела в голове: а не сорвем ли мы своей вылазкой основную операцию? Впрочем, если следы на берегу заметем, никто и не будет знать, в какую сторону мы подались, тем более погоня уже завтра будет практически невозможна из-за быстро увеличивающегося количества льдин на реке…
   Последние посетители вертепа ушли далеко за полночь. Слышно было, как хозяин закрыл ворота на щеколду и, погремев цепями, спустил волкодавов. А еще через полчаса в воротах приоткрылась узкая калитка, и мы бесшумно проникли во двор. Внутренние постройки двора располагались буквой «П», и, как я уже знал, хозяйские покои находились в левом крыле здания.
   Хозяин был стар и бездетен, это облегчало нашу задачу – вряд ли в его покоях, может кто-то находиться в столь поздний час. Никита по моей команде встревоженным голосом тихо окликнул своего хозяина из-за двери. Через минуту, подслеповато щурясь на лампу, которую держал в руках, и при этом отчаянно, но негромко ругаясь, из комнаты выглянул сморщенный старик с жидкой седой бородой, в распахнутом халате и тут же схлопотал удар по темечку рукояткой нагана.
   Оставив ничком валявшегося в коридоре хозяина, мы проникли в помещение. Никита склонился над низким каном, пошебуршился сбоку, и через пару минут в его руках оказался увесистый сверток. Не обращая внимания на слабо шевелившегося хозяина, мы бесшумно выбежали во двор. Пока мы управлялись с хозяином заведения, Семен и Дима блокировали два оставшихся входа в здание. Теперь нам предстояло вызволить жену Никиты, и тогда можно было считать, что операция прошла успешно.
   А вот загадывать заранее не стоило. Только Никита проник в правый флигель, как его остановил грубый голос. Разговаривали по-китайски, в следующую секунду донесся удар, и Никита просто вылетел наружу. Следом за ним во двор выкатился приземистый, но крепкий парень. Даже в темноте смутно видя его перемещения, я понял, что это серьезный боец. Но вот, заметив нас, он повел себя неверно. Вместо того чтобы позвать кого-то на помощь, он резко и молча, с разворота, засандалил пяткой в живот слегка опешившему Митьке и мигом повернулся ко мне. Поздновато, парень! Его нога еще только соприкоснулась с землей, а мозг уже перестал что-либо воспринимать – я удачно попал ему в переносицу. Готов! Склонился над корчившимся Митькой:
   – Ты как, приятель?
   – Жить буду, полушубок толстый спас, – прохрипел он.
   Пока я оказывал помощь своему компаньону (пару ребер все же боец ему сломал), нанайцы успели проникнуть в помещение и через короткое время вывели оттуда тепло одетую женщину. Из дома больше не доносилось ни звука…
   Через реку переправились без происшествий. Набег завершился удачно и принес нам неплохую прибыль. На долю каждого (а поделили всю добычу на четыре равные части), если в пересчете на нашу валюту – пришлось по триста червонцев. Теперь оставалось столь же удачно завершить операцию. Поразмыслив, я решил, что не стоит нанайцам оставаться в нашем лагере. Семен – любитель пропустить стаканчик, тем более имеется повод, а под это дело распустить язык недолго. Чем меньше бойцы знают – тем лучше. Поэтому мы спустили лодку вниз по течению, а Семен со своими друзьями подался через тайгу, в сторону железной дороги. С Семой мы договорились встретиться в Бикине…
//-- * * * --//
   Первые старатели появились на берегу Уссури на следующий день к вечеру. К этому моменту погода совсем испортилась. Дул сильный северный ветер, с неба сыпалась секущая крупа, на реке медленно плыла сплошная каша изо льда и снега. Старатели стали лагерем, не выходя из узкого пространства ущелья, привычно и терпеливо поставили временные палатки и навесы, развели костры и занялись приготовлением ужина. Пока их было немного. Человек десять. Обо всем этом мне сообщил один из моих наблюдателей, постоянно дежуривших на вершине одного из склонов ущелья.
   На следующее утро я сам поднялся на холм, с которого в бинокль вполне спокойно можно было рассмотреть не только наш берег, но и Прохоровку. Шевеления там особого не было, хотя нашим берегом интересовались многие, но это был интерес к лагерю старателей, который в данное время значительно разросся. Видимо, поутру подошла большая артель и многие золотодобытчики, несмотря на ветер, ставили свои временные навесы прямо на косе. Двое молодых парней на снегоступах от безделья пробовали тончайший лед на прочность. Но куда там – провалились. А стрежень реки неизвестно когда станет, все зависит от погоды. В этом-то и заключался риск. Резко ударит мороз – и на помощь старателям с той стороны могут рвануть все взрослые мужики, и, если они даже не переправятся через реку, все равно стрежень от нашего берега отделяют всего каких-то триста метров, а вести перестрелку на два фронта я не хотел. Лагерь на берегу я решил атаковать завтра, ближе к обеду, надеясь, что к этому времени еще подгребет немалое число старателей.
   Ночью вызвездило, день, по словам опытных таежников, обещал быть ясным и морозным. Мне не спалось. Я сидел под навесом из лапника, щурился на пламя костра и невольно прислушивался к байкам, которые травил Трофим – наш бывалый охотник.
   – Самый вредный зверь – это росомаха, – убеждал Трофим своих слушателей. – Не столько съест, сколько изгадит. Раз у меня из-за такой твари чуть весь охотничий сезон не накрылся. Хитрая падлюка выживала меня, считая, что охотничья территория принадлежит лично ей. А дело было так. По первопутку я как обычно ушел на Бачелазу, там, в среднем течении реки, у меня личное, годами обжитое зимовье. Так эта пришлая тварь решила меня выжить. Умная до чрезвычайности. – Трофим замолчал, видимо, в очередной раз мысленно переживая неприятности, свалившиеся на его голову.
   – Ну и что дальше-то было? – спросил Петька Маликов, самый молодой и, как следствие, нетерпеливый член нашей команды.
   – Дальше? Так эта сволочуга в районе, где я ставил ловушки, сначала и носа не показывала. Я радовался, сезон обещал быть богатым на зверя. В первую же поставу снял двух соболей и куницу. Зато потом сидел три дня в зимовье – ожидал, когда пурга кончится. Вышли с Тузиком (собака моя) на обход лишь только утихло. Глядь, в первой же ловушки только клочки шерсти от зверя остались. Вторая, третья ловушке пусты, в четвертой куница разорванная. Главное, не ела! Лишь шкуру напрочь разодрала и так далее… Пришел я домой с пустыми руками, поздно вечером. Сам, конечно, разиня. Дверь перед уходом не подпер колышком. А росомаха умудрилась пробраться внутрь. Вот она повеселилась! Все припасы мне попортила, и в миску Тузика нагадила, сволочь! – Трофим опять замолчал, запивая свою горечь сладким чаем.
   – Ну а дальше, что было, как выкрутился? – спросил Петька.
   – А дальше мы с Тузиком очень на нее обиделись. Собака моя опытная, да и я не совсем дурак… выследили. Тузик росомаху на дерево загнал. Тут я с ней и рассчитался, как с врагом трудового народа. Потом, правда, пришлось бедовать: муку, сухари по крошкам с полу собирал. Весь запас вяленого мяса эта тварь умудрилась если не сожрать, так разбросала по округе. Птички и прочая живность, наверное, были ей благодарны – я не очень…
   Митьке тоже не спалось. Ворочался, постанывал, наконец, вылез из спального мешка и, помочившись в сторонке, подсел ко мне.
   – Что не спишь?
   – Ребра болят, – пожаловался товарищ.
   – А ты спирту прими да спи. Завтра день тяжелый.
   Митя отхлебнул из фляжки изрядный глоток, зажевал снегом и, переведя дыхание, спросил:
   – Как думаешь брать старателей?
   Я и сам до этого момента не решил, как действовать. С одной стороны, имелись две прекрасные позиции. И с них, не особо напрягаясь, можно было перестрелять старателей, как куропаток. Наши бойцы хорошие стрелки, и 200–250 метров – дистанция для них чепуховая. Тем более деться старателям особенно некуда, береговая коса – совершенно открытое место. С другой стороны, мы все же не хунхузы какие-нибудь, а представители вполне легитимной власти.
   «Придется рисковать своим здоровьем, вся эта шушера вооружена, и как они себя поведут, не совсем понятно, – уныло подумал я. – Не стоит сейчас обсуждать дальнейшие действия. Дмитрий сразу начнет спорить, незачем волноваться заранее, а завтра уже и некогда будет».
   – Давай лучше спать, – делано зевая, предложил я, забираясь в свой спальный мешок.
   Едва забрезжил рассвет, наш лагерь пришел в движение. Бойцы наскоро перекусывали, запивая сухомятку горячим чаем, проверяли оружие, получали дополнительные обоймы к винтовкам и гранаты. Я же, собрав в кружок командиров отделений и своего заместителя, ставил боевую задачу:
   – Знахарев (это Дима), берешь с собой лучших стрелков – Семенова, Хусаинова, Замятина, Приходько – и занимаешь позицию на утесе. Я с остальными бойцами спускаюсь вниз и перекрываю выход из ущелья. Со старателями буду вести переговоры сам. Страхуете меня сверху, стрелять, только если возьмут оружие наизготовку.
   – Бурмин, – это я командиру отделения. – Если переговоры будут успешными, сдавшихся старателей пропускаем цепочкой меж бойцов. Сначала лишаем оружия, затем – личный досмотр. Отбирать только оружие и золото. Все понятно? Ну, тогда шагом марш.
   Конечно, маршировать не пришлось. Разделились на две группы – и в горку, а как добрались до хребтины, так сразу вниз, по склону, меж деревьев… Скатились и на пределе сил по снегу к выходу из ущелья. Попадали за невысокой каменной россыпью.
   Пока бойцы отдыхали, я, осторожно приподнявшись, осмотрел лагерь старателей. Людей в лагере прибавилось. На первый взгляд на косе собралось не менее сотни человек. Впрочем, точное количество старателей подсчитать не представлялось возможным: в шалашах, под навесами в палатках могли укрываться и большее количество людей. Старатели жгли костры, ели, пили, веселились в предвкушении скорого отдыха. Постов они не выставили, и наше появление осталось незамеченным.
   Ну-ну, сейчас я их порадую. Перемещаю револьверы из кобуры в широкие карманы полушубка. Скидываю рукавицы, грею руки рукоятками наганов. Всё, пора. Встаю во весь рост – и, как там у Лермонтова: «Выхожу один я на дорогу».
   «Не ссы, Костя, за тобой не тридцать бойцов, а вся Красная армия и советская власть, которая тебя послала… И послала довольно далеко». Черт, какая дрянь лезет в голову! Вот до того камушка добреду, в стороне он маненько от линии огня, и укрыться в случае чего можно. Десять шагов, встал…
   От засады пятьдесят два шага, до окраины лагеря сотни полторы или чуть больше. Появление одинокой фигуры не вызвало в лагере замешательства, но многие с интересом поглядели на меня.
   Я поднял руку (левую, правая в кармане наган нежно потирает), откашлялся и закричал:
   – Всем внимание! С вами говорит командир отряда особого назначения. Ваш лагерь окружен. Предлагаю всем добровольно сложить оружие и пройти личный досмотр, после чего вы будете отпущены. В случае сопротивления по лагерю будет открыт огонь на поражение.
   Реакция на мое заявление последовала неоднозначная: в первый момент общая растерянность, потом крики, ругань, неподвижный шок. Кто-то даже метнулся к реке, но куда там. С грузом даже на снегоступах не одолеешь – лед слабый еще. Двое или трое старателей схватились за винтовки. Дожидаться, пока из меня сделают дуршлаг, я не стал, а сразу ничком упал за камень. Били навскидку, так что от валуна брызнула крошка, а в следующий миг мои бойцы открыли ответный огонь. Я вжимался в снег, не поднимая головы, все же укрытие у меня было слабоватое, а надо мной пели пули. Пару раз снег взрыхлился рядом с моим убежищем, рвануло рукав полушубка, стрельба стала медленно затихать и, наконец, смолкла. Послышались приглушенные стоны раненых…
   – Бросай оружие! – заорал я, не высовывая голову из-за камня. – Встали, подняли руки.
   Прошло некоторое время, и я решился выглянуть. Около восьмидесяти человек смогли выполнить мою команду. Человек двадцать лежали ничком. Несколько старателей, очевидно, тяжело раненных, сидели на снегу, далеко отбросив оружие от себя. Я поднялся и, держа на виду оба своих нагана, скомандовал:
   – Первые двадцать человек, взяли свои вещи и – вперед, в ущелье.
   Так они и поступили. Настороженно глядя на проходивших мимо людей, я как-то оставил без внимания противоположный берег. В последний момент уловил вспышку и ничком упал в снег. Молодчик! С шестисот метров чуть меня не зацепил! В дуэль со стрелком с того берега вступили мои бойцы с утеса.
   – Быстрей проходите в ущелье! – заорал я старателям, и оставшиеся гуртом рванули вперед. Я и сам стал отползать. В суматохе несколько старателей решили скрыться, бросились на склоны, но тут же были застрелены. А огонь с противоположного берега все нарастал. Хотя куда пуляли стрелки – непонятно. В ущелье лишь случайная пуля могла залететь, а вершина утеса вообще была в «мертвой» зоне.
   Я успешно дополз до ущелья, где мои бойцы деловито обыскивали неудачливых контрабандистов. Отходняк бил по мозгам, как вино, и требовал выхода. Я отряхнулся от снега и весело-бесшабашно выдал:
   – Ну что, курцы, доигрались? В следующий раз всех постреляем на месте, и другим об этом скажите. Золото, если добыли, так несите в закрома Родины, с вами честно расплатятся, а так – ходите голые.
   Последний стоящий в очереди здоровенный парень, явно из блатных, цыкнув сквозь зубы, прошипел:
   – Дуру гонишь, начальник, чтобы я «рыжьё» грамм за «рваный» [36 - Рваный – рубль (жаргон).] отдавал? Пошли вы все… – И, с тоской отдав котомку, парень, не задерживаясь, с прямой спиной двинул вверх по ущелью.

Глава 7
Константин Рукавишников. Ах, эта женщина!

   Это был триумф! По прибытии на станцию Хор я получил приказ двигаться на зимние квартиры во Владивосток вместе с захваченным грузом. Помня о лихих ребятах с «Миллионки», золото до Владивостокского отделения банка сопровождал сам, не доверяя местной милиции. Картинка была еще та! В грузовике, выделенном для перевозки золота, сидело десяток вооруженных типов, заросших щетиной, без всяких знаков различия. Сзади – почетный эскорт из конной милиции. Вся эта шобла подвалила к отделению банка. Охранника у входа чуть кондратий не хватил! Зато потом, когда «товар» приняли, взвесили, опечатали, был повод для торжества – золотого песка и самородков сдали восемьдесят три килограмма с копейками!
   Чуть попозже, отчитываясь об экспедиции в кабинете у Буренко, я услышал:
   – Нет слов, товарищи, прекрасная работа! Я еще вчера телефонировал об успехе операции в Хабаровск. Сам первый секретарь Далькрайкома товарищ Гамарник заинтересовался вашим опытом удачных действий в столь сложной обстановке. Очевидно, что успех группы будут брать на заметку, и на вас будет возложена высокая честь передачи своего опыта другим группам…
   Он еще долго нес всякую ахинею насчет наград и почета, а затем вежливо попросил Митьку и командиров отделений убраться. Я остался в кабинете.
   – Вот что, Костя, – задумчиво произнес Буренко, меряя пространство кабинета скрипучими сапогами. – Меня вызывают в Москву. С чем это связано, я пока не знаю. Но хочу взять тебя с собой. У тебя ведь в центральном аппарате связи остались?
   – Конечно, Станислав Николаевич! – Внутренне я обрадовался, но состроив озабоченное лицо, тут же спросил: – А как же отряд?
   Буренко небрежно махнул рукой:
   – Да оставь его хоть на Знахарева. Меня сейчас более волнует, не копает ли под меня кто-то из местных? Выведать бы по приезде в Москву у осведомленных людей, прежде чем попаду на ковер к начальству.
   – Не волнуйтесь, постараюсь помочь, – бодро ответил я.
   – Хорошо, так и решим, в первой декаде декабря выезжаем в Москву. На завтра назначено расширенное совещание краевого комитета партии, будьте при параде, вас с Митькой отметят.
   Нашу группу разместили в отдельном двухэтажном доме, на берегу Амурского залива. Шикарные условия. Даже ватерклозеты на каждом этаже! Нам с Митькой отдельная комната досталась. Бойцы по случаю успешного завершения операции решили это дело отметить. Мы не возражали, но сами решительно отказались участвовать в мероприятии. Чистились-наглаживались, сходили в баню и лишь поздним вечером, когда бойцы уже угомонились, позволили себе принять по полстакашка казенной водки.
   А ночью я долго не мог уснуть. Поездка в Москву! К этому стоит серьезно подготовиться. Поедешь с пустыми руками, будь у тебя хоть семь пядей во лбу – ничего не добьешься. Нужны подарки. Этакая местная экзотика. Подношение в виде золотых монет, которое я делал начальнику склада, даже не рассматривается. Во-первых, просто опасно «давать», вовторых, не очень-то золото котируется все из-за тех же опасений самим одариваемым нарваться на крупные неприятности. Вот где пригодятся корни женьшеня, и панты стоит прикупить. Ветераны ленинской гвардии люди не молодые, здоровье у многих подорвано царской каторгой и ссылками или еще какими вредными привычками. Кое-какие связи среди них у меня есть. Сделай доброе дело, и люди будут к тебе доброжелательны. А еще до поездки следует навестить Аристова.
//-- * * * --//
   Кубари в петлицах сверкают. Шинели новенькие, отутюжены, перетянуты портупеями. Хромовые сапожки скрип, скрип. Это мы с Митькой идем по Ленинской (бывшей Светланской). Встречные дамы с интересом поглядывают на нас – молодых, красивых. Постовые милиционеры и военные отдают честь, прочие граждане обходят стороной. Не бойтесь, граждане! Сегодня мы добрые. Мы сами сегодня верим в то, что должны вас охранять и защищать. Нас сегодня будут чествовать за успешное выполнение именно этих функций.
   Зал бывшего Морского собрания был полон. Только сейчас я понял, почему это совещание было названо расширенным. В основном зал был заполнен людьми в форме: пограничники, кавалеристы, моряки, ну и, конечно, люди из нашей «конторы». В президиуме из знакомых мне лиц были только Буренко и Гамарник. А в углу сцены за отдельным столом я увидел ее.
   Девушка в скромном платье с короткой прической и большими глазами. Ножки точеные в хороших туфельках. Она легкими движениями карандаша стенографировала речи, даже ни разу не бросив взгляд в зал, лишь изредка мельком оглядывая очередного, поднявшегося на трибуну оратора. Боже мой! Жгучая брюнетка с васильковым взором!
   С момента, как ее увидел, я потерял интерес ко всему происходящему. Надо же, вроде полный циник в этом вопросе – и так попасться! Сквозь мысли, как через вату, достигали слова выступавшего Гамарника: «„Гоминьдановское правительство Чан Кайши… агрессивная политика… Генерал Чжан Цзолинь… нападение на работников КВЖД… резко участившиеся случаи пересечения бандами нашей границы“ и жалобы начальников застав и командиров подразделений на нехватку людей, скверное снабжение продовольствием, амуницией, боеприпасами, почти полное отсутствие автоматического оружия…»
   В размышлениях на тему, как бы мне подкатить к небесному созданию, время пролетело незаметно, и я очнулся, только когда деловая часть совещания окончилась. Услышав свою фамилию, я несколько заторможенно стал пробираться к сцене и тут впервые столкнулся с ее заинтересованным взглядом. Мигом подтянувшись, я молодцевато взбежал на сцену. Черный, как грач, бородатый Гамарник крепко пожал мне руку: «Поздравляю! Отлично поработали товарищи. Опыт вашей операции постарайтесь донести до других групп. Но об этом вам товарищ Буренко в подробностях расскажет», – выдал он и протянул мне бархатную коробочку со знаком Почетного чекиста. Сбегая со сцены, я краем глаза опять уловил взгляд девушки. Решительно необходимо с ней познакомится!
   Митьку, как беспартийного [37 - Знаком «Почетный чекист» награждали особо отличившихся сотрудников ОГПУ, прослуживших в организации не менее трех лет и являющихся членами ВКП(б).], наградили именным браунингом.
   По окончании совещания присутствующие дружно ринулись в буфет. У двух прилавков мигом образовались длинные очереди. Но Митька – парень бойкий, и мы стояли чуть ли не в самом начале. Проголодавшиеся командиры сметали с прилавков бутерброды с икрой, сочной бужениной, балыком осетра и лососины. В ход пошли разливная водочка и сельтерская вода. В момент, когда Митька наконец добрался до прилавка, в дверном проеме показалась она и растерянно замерла, наблюдая за буфетным столпотворением. Митька увлеченно строил бутербродные башни прямо на наших подносах, а я не мог оторвать взгляда от девушки. В голове сразу созрел план действий.
   – Возьми еще пирожных и бутылку вина, – посоветовал я приятелю, а сам устремился к «васильковым глазам».
   Мой взгляд был пойман, и время остановилось, и пропал звук, она только сделала один шаг навстречу, а я уже несся вперед, не обращая внимания на окружающих. В следующее мгновение, как-то уж само по себе получилось, я держал ее за руку.
   – Здравствуйте, меня Костя зовут.
   Она смотрела на меня, и глаза ее смеялась.
   – А я знаю, Константин Рукавишников. Я же стенограмму вела.
   Действительно, глупо – я даже слегка смутился, но находчивость – второе счастье разведчика… и я опять произнес глупую фразу:
   – Ты перекусить зашла?
   Теперь она смеялась в открытую, но не произнесла ни слова. Ну, конечно, что еще делать в буфете? Только я хотел предложить поесть с нами, как откуда-то сверху раздался недовольный бас компаньона:
   – Костя, ты чего столик не занял? Што, стоя, как лошади, есть будем? И на хрена тебе пирожные?
   Лось пернатый! Стоит, подносы над головами держит, того и гляди бутербродами засыплет.
   – Вот что, девушка…
   – Меня Таней зовут.
   – Очень приятно, а меня… ну да, уже говорил. Совсем поглупел. Так я предлагаю…
   – Мне еще долго мраморным статуем правосудия стоять? – проворчало сверху.
   Да, ситуация вышла из-под контроля. Но Татьяна сама пришла мне на помощь.
   – Товарищи, может быть, лучше перекусим в кабинете?
   – Вот это дело, спасибо, Танечка, Митька, за мной!..
   В узком пенале помещения с высокими потолками, куда нас привела Татьяна, было довольно прохладно, вернее, совсем холодно, и Митька тут же деловито обосновался возле печи, вмурованной в стену, и с помощью щепы, аккуратно уложенной на железном листе, и ведра антрацита попытался ее раскочегарить.
   Пока он там возился, Татьяна успела быстро и аккуратно сервировать стол. Через короткое время мы уже сидели за столом и слушали, как гудит растопленная печь. Разговор не клеился. Я почему-то стеснялся при Митьке приставать с вопросами к нашей хозяйке. Мой товарищ вообще пребывал в растерянности, даже до бутербродов пока не дотронулся. Наконец я догадался налить в емкости вино, и Татьяна первая подняла свою на четверть наполненную кружку.
   – За знакомство, товарищи героические командиры! – с легкой иронией в голосе произнесла она. И спустя короткое время, когда мы слегка закусили, сказала: – В ваши военные тайны я, конечно, не лезу, но вот интересно все же, за что такая честь – из рук самого Гамарника получить знаки отличия?
   Чисто женский подход: «Я, конечно, не лезу, но знать все же очень желаю». Пока я собирался с мыслями, Митька уже вовсю рассказывал о наших приключениях, местами сгущая краски не хуже рыбака, хвастающегося своим уловом. Впрочем, насчет наших коммерческих интересов в деле он мудро не распространялся. Честно говоря, он мне мешал своим присутствием, и бог меня, наверное, услышал – посреди повествования Митькин живот решил отчетливо поучаствовать в разговоре. Приятель сконфузился, попросил «пардону» и моментально исчез за дверью.
   – Про нас вы, Таня, уже многое знаете, а о себе и словечка не вымолвили, – шутливо произнес я, лишь только Митька скрылся.
   – Что ж говорить? Жизнь у меня, по сравнению с вашей, скучноватая. Родилась в Хабаровске. Отец был бухгалтером, его головорезы атамана Калмыкова еще в девятнадцатом году расстреляли. Далее мыкалась уроками, преподавала в школе, а год назад вышла замуж… Только вот женой пробыла недолго. – Татьяна перевела дух, неторопливо сделала глоток вина. – Мой Николай работал в вашей организации. Через месяц после свадьбы его отправили в командировку, за кордон, а весной пришло известие, что во время шанхайской резни [38 - 12 апреля 1927 года состоялся контрреволюционный переворот, осуществленный силами Гоминьдана, во время которого были уничтожены от четырех до пяти тысяч коммунистов.] мой муж был убит. – Таня отвернулась к окну, стесняясь невольных слез, но через минуту повернувшись, улыбнулась: – Товарищи не оставили в беде бедную вдову, я окончила курсы стенографисток и теперь работаю в вашей конторе…
   Мы посмотрели друг на друга и внезапно одновременно улыбнулись.
   – А знаете, Таня, давайте выйдем на улицу, погуляем.
   Чудный вечер! С Амурского залива задувал холодный, пронзительный ветер, с неба сыпалась снежная сечка, полная луна лишь на короткое время проглядывала из-за нависших, тяжелых туч. Но мы не ощущали дискомфорта. Нам было хорошо вместе. Меня как прорвало, я читал стихи Блока, Пушкина, Есенина. Рассказывал Татьяне о Москве и Питере, о театрах и музыке. Она грамотно поддерживала разговор, и я не заметил, как пролетело время.
   – Ну, вот мы и у моего дома. – Татьяна повернулась ко мне и нежно поцеловала в щеку.
   Дом был частным, старой деревянной постройки, во дворе отчаянно лаяла собака, давно уже почуявшая нас.
   – А может, пригласишь на чашку чая? – с надеждой спросил я.
   – Не сегодня, – с заминкой ответила Татьяна и тут же пояснила: – Я с недавних пор снимаю здесь комнату, так что пока не знаю, как хозяйка отнесется к позднему визиту постороннего мужчины.
   Затем лукаво улыбнулась, еще раз чмокнула меня в щеку и скрылась за калиткой.
   Когда я добрался до нашей казармы, Митька уже спал. Пришлось его будить.
   – Вот что, компаньон, завтра с утра есть поезд до Хабаровска, поедешь в Бикин.
   – Что я там забыл? – спросил Митька, отчаянно зевая.
   – Ты забыл, что нас там ожидает Семен с женьшенем. Заберешь у него все три корня. Выкупи его долю.
   Митька, человек военный, спорить не стал, тем более я заверил, что женьшень повезу в Москву, в качестве подарка нужным людям. Объяснять причину, почему сам не хочу съездить в Бикин, я не стал. Пускай Митька думает, что хочет, а у меня всего десять дней осталось до поездки в Москву. И неизвестно, когда еще увижу Татьяну. Так что лишние сутки провести с ней я считал подарком судьбы.
   С утра меня вызвал к себе Буренко и объявил, что на базе нашего отряда создается диверсионная школа, и я назначаюсь ее начальником.
   – А как же поездка в Москву? – несколько растерянно спросил я.
   Буренко похлопал меня по плечу.
   – Ничего, создание школы дело не скорое, тем более есть повод для твоей поездки – просить в Центре инструкторов по специальной подготовке. У нас есть отличные стрелки, кавалеристы, знатоки партизанской войны, скажу по секрету: школе понадобятся преподаватели восточных языков, и они у нас есть, а вот специалистов по новейшему вооружению и грамотных инженеров взрывного дела к нам пока, увы, не откомандировали.
   – Школа расквартируется во Владивостоке? – внешне спокойно спросил я. На самом деле это был важный для меня вопрос. Если угонят к черту на куличики, трудно будет общаться со своей подругой.
   – Конечно, нет, – ответил Буренко. – Место дислокации школы еще не определено, но, во всяком случае, она будет располагаться ближе к границе, в малонаселенной местности.
   «Ладно, будем живы, не умрем», – подумал я и решил, что в отношениях с Татьяной стоит форсировать события, иначе с любовью можно будет пролететь. Девушка работает в ОГПУ, а в нашей конторе ухарей хватает. Удивительно, что она до сих пор никого себе не выбрала. Впрочем, что я о ней знаю?
   После шести я уже нарезал круги вокруг ее дома. Подкараулил… после семи вечера. Идет моя пава ножками в подбитых сапожках – цок, цок. И в этот момент я замечаю, как из переулка к ней метнулись две смазанные тени. Подруга даже ойкнуть не успела, а ей уже рот зажали, заваливают и тащат в сторону пустыря.
   Я, не медля ни секунды, метнулся вслед. Широким махом, буквально в несколько десятков прыжков (во всяком случае, мне так показалось), долетел до занятых своей добычей налетчиков, а в руках у меня уже был наган, рукояткой которого я и приложился к затылку одного из бандитов. Шапка его не спасла, и бандюга повалился на мою кралю, заливая кровью ее бледное лицо. Помочь Татьяне я пока не мог, отскочивший в сторону второй налетчик выхватил из кармана полушубка «ствол» и дважды выстрелил в мою сторону, и это – метров с шести. Промахнулся! Лишь щеку от пролетавшей пули слегка ожгло. Не стоя на месте, смещаясь, как боксер-легковес на ринге, я, в свою очередь, дважды плюнул огнем в сторону противника и попал в левое плечо и правую руку. Между прочим, как и намеревался. Пуля в плечо опрокинула молодчика, и я не мешкая, подскочив к нему, дважды ударил кулаком по лицу. Готов! Подлетаю к Татьяне, ворочающующейся под тяжелой тушей бандита.
   – Ты как, цела?
   Девушка не могла вымолвить и слова. Я быстро стащил с нее труп убитого и помог подняться. Тут она сознание и потеряла. Делать нечего, одной рукой придерживаю девушку, другой шарю у себя в карманах, нахожу свисток. Трель унеслась по улице, и через три минуты из переулка вынырнул постовой милиционер. Постовой, рассмотрев кубари на петлицах, беспрекословно занял позицию над не очнувшимся еще налетчиком, а я бережно понес свою драгоценную ношу к дому. Собака во дворе опять ругалась собачьим матом, а когда я застучал ногой, грозя снести ворота, к ней присоединилась хозяйка дома.
   – Едрит твою налево, чего колотимси? Счас милицию позову! – донесся со двора перепуганный женский голос.
   – Отворяй, уже пришла… ОГПУ! – заорал я. Калитка скрипнула, и в образовавшуюся щель просунулся длинный нос. В следующее мгновение дверца широко распахнулась: – Ой, что деется! Девонька милая, да кто ж тебя так ухайдакал? – запричитала жирная баба, одетая, по зимнему случаю, как капуста, в сотню одежек.
   – Молчи, старая, кровь не ее. Лучше дорогу показывай.
   Мельком оглядел комнатку Татьяны. Чистенькое девичье жилище: белые занавесочки на окне, стол, книжная этажерка, небольшой окованный железом сундучок, а вот, кстати, и ложе в углу. Уложив Татьяну на кровать прямо в верхней одежде, я потребовал у хозяйки воды и чистую ткань. Лишь только прикоснулся к лицу влажной тканью, как девушка очнулась.
   – Малыш, ну ты как? – ласково спросил я.
   Слабая улыбка скользнула по лицу ее лицу.
   – Страшно…
   – Ну, это им даром не пройдет! Ты полежи, я утром тебя обязательно навещу…
//-- * * * --//
   На месте происшествия, несмотря на холод и темное время суток, собралась изрядная толпа народа. Раненый бандит очухался, его раны обильно кровоточили, но оказать ему помощь никто не спешил. Парень озирался, как филин, и цедил сквозь зубы ругательства.
   – Расходитесь, граждане! – твердым голосом выкрикнул я и негромко, но деловито, отдал приказ постовому: – Найди извозчика.
   Милиционер сорвался с места, а я занялся ранами нашего подопечного. В общем-то, он пострадал не так сильно, как ожидалось. Похоже, пуля, застрявшая в плече, кость не раздробила. Пуля в правом предплечье прошла меж костями навылет. Короче, жить будет… пока. Я разорвал нательную рубаху бандита и наскоро перевязал раны. Постовой не заставил себя долго ждать – подогнал сани, и молчаливый возница отвез нас до отделения милиции.
   Дежурный по отделению беспрекословно выделил мне камеру для проведения допроса. Вести допрос без посторонних глаз – оно спокойней. Руки не связаны всякими условностями. А еще этот тип покушался на мою девушку. Я аккуратно положил шинель на нары, демонстративно размял руки и, неторопливо пройдясь по камере, резко развернувшись, спросил:
   – Ну что, сука, сразу колоться будешь или помучаешься?
   Парень из местных чалдонов лишь нагло ухмыльнулся и сплюнул розовую слюну мне под ноги. Ну-ну…
   Часа через полтора допрос был окончен. За дверью камеры меня ожидал сам начальник отделения, видимо, вызванный дежурным.
   – Ну, ты и зверь, товарищ уполномоченный! – с опасливым восхищением воскликнул он. – Крики бедолаги на улице слышны были.
   – Где телефон? – не вступая в разговор, строго спросил я.
   Меня торопливо проводили в кабинет.
   – Барышня, соедините с дежурным ОГПУ города.
   Начальник отделения терся рядом.
   – Врача задержанному вызовите, пусть соберет то, что от него осталось, – посоветовал ему, и в этот момент меня соединили с дежурным из «конторы».
   Дело ни в коей мере не касалось милиции. Оказалось, что банда, состоящая из китайцев и русских, уже полгода переправляла в публичные дома Китая наших соотечественниц. Действовали нагло. Женщин отлавливали в вечернее время, перевозили на лодках через залив, а там по тайным тропам – через границу.
   Пленник сдал «малину», в которой обитали члены банды. Интересующий меня дом находился на окраине Миллионки, рядом с бухтой. Нам повезло, что не в центре квартала, иначе и связываться не стоило. Через полтора часа поднятые по тревоге бойцы моего отряда, комендантский взвод и трое осведомителей, прекрасно знавших расположение этого дома, прибыли к отделению милиции на двух грузовиках…
   Глубокая ночь, до рассвета оставалось еще не менее пяти часов. Не имело смысла именно сейчас начинать операцию. Рассказы об удачных ночных налетах на шалманы – сказочки для дураков. Во-первых, в силу специфичности профессии у людей, не ладящих с законом, несколько иной режим дня. Ночь для них самая горячая пора трудовой деятельности. Во-вторых, при ночном штурме бандиты легко могут уйти. Наверняка в доме есть потайные выходы. Решено, будем атаковать на рассвете! Поколебавшись, я все же решил поставить в известность своего прямого начальника:
   – Барышня, три-восемнадцать…
   Сонным, слегка раздраженным голосом Буренко поинтересовался причиной столь позднего звонка. Но войдя в курс дела, оживился и велел до его приезда ничего не предпринимать. Можно подумать, без него бы не справились. Пока я вел телефонный разговор, бойцы набились в помещение. Курили, травили анекдоты, перекусывали… Ну и на меня поглядывали вопросительно, мол, подняли среди ночи. Какие дальнейшие действия?
   Я подозвал осведомителей и, нагло заняв кабинет начальника отделения, с их помощью попытался воссоздать схему подходов и внутренних помещений бандитского логова. Одноэтажная усадьба располагалась несколько в стороне от кварталов Миллионки. В двух шагах от береговой линии. С трех сторон перекрыта буераками, так что добраться на транспорте было проблематично. С другой стороны, я и не собирался подъезжать вплотную. На допросе выяснилось, что банда состоит из двенадцати человек, постоянно присутствующих в городе. Они-то и участвуют в нападениях на женщин. Еще около десятка бандитов занимаются переправой «товара» через границу. В данный момент вся банда в сборе. На завтра намечена переправа очередной партии пленниц.
   Буренко прибыл часа через два после телефонного разговора. Бодрый. Как будто и не спал.
   – Так, что у нас нового? Когда выдвигаемся? Маршрут движения наметили?
   Ну, в общем, все как всегда: начальство мыслило стратегически и путалось под ногами. Разъяснил, успокоил, а там и время «Ч» настало. Погрузились, выехали.
   Над открытым всем ветрам берегом бухты мела поземка, восток лишь слегка посерел, обозначая еще далекий рассвет. Редкие прохожие торопливо отскакивали на обочину, уступая дорогу несущимся автомобилям. За два квартала до интересующего нас дома машины встали, бойцы ссыпались с кузова и тесной группой понеслись через пустырь. Минут через двадцать дом был окружен.
   Появление нашей группы не осталось незамеченным. Лишь только бойцы достигли первых жилых домов, как собаки подняли лай. Медлить не следовало, и как только бойцы полностью окружили двор дома, я подал сигнал атакующей группе. Естественно, комендантский взвод не принимал участия в штурме, их наверняка не учили подобным действиям.
   Две тройки моих бойцов подбежали к заплоту. Оттолкнувшись от скрещенных кистей рук своих товарищей, двое бойцов легко преодолели препятствие. Как только бойцы открыли ворота, начались неприятности. Невесть откуда вынырнувший громадный волкодав сбил с ног Петьку Маликова, в следующую секунду треснуло оконное стекло, и грохнул выстрел. Заряд картечи прошелестел у меня над головой, сзади кто-то вскрикнул, но мы уже были в недосягаемой для обстрела зоне. Григорий Шуматов, самый крупный после Мити боец отряда, с ходу выбил дверь и упал на пол. Падение его и спасло. Из дверного проема полетели пули.
   – Гришка! Ползи назад! – заорал я.
   К счастью, мужик не растерялся – быстро выполнил команду, и через пару мгновений за дверь полетели гранаты. Грохнуло так, что крыша дома подскочила! Внутри стоны, вопли, выстрелы, звуки рукопашной схватки – это в помещение с заднего входа ворвались наши бойцы. А через короткое время я услышал далекое: «Держи!» – и винтовочные выстрелы. Видимо, подземный ход в «малине» тоже существовал, вот и оцепление пригодилось. Очевидно, оставшимся внутри дома бандитам теперь было не до нас.
   – Вперед, ребята! – негромко скомандовал я и последовал за умчавшимися бойцами. Сопротивление было подавлено. Бойцы поспешно тушили начавшийся было пожар. Обыскивали убитых. Я насчитал двенадцать трупов, очевидно, остальные бандиты ушли через подземный ход. Да и похищенных женщин что-то было не видно. – Вход в подвал нашли?
   Командир отделения только виновато развел руками. Искали недолго: на грязной кухоньке под подплывающим в собственной крови трупом обнаружился. Резко отбросив люк и стараясь не мелькать в проеме, я прокричал:
   – Выходи, кто живой!
   – Не стреляйте! Бандиты ушли, – донесся снизу женский голос.
   Ушли-то, может, и ушли, но сам я в подвал не полез. Через минуту бойцы вытащили на поверхность четырех еще связанных пленниц. Тут же, в доме, развернули походный лазарет. У нас было трое раненых и один убитый. Оказанием помощи занялся Трофим-охотник. Двое остались присматривать за подземным ходом.
   – Бурмин, в случае, если полезут скопом, кидайте в лаз гранату, – посоветовал я и поспешил на выход.
   За домом, на пустыре, постреливали. Сергей Дролин, командир комендантского взвода, возбужденно рассказывал:
   – Когда во дворе стрельбы началась, я уже хотел своих подтянуть поближе к усадьбе. Вдруг что за черт? Снег взбугрился, из черной ямы трое гавриков шустро повыпрыгивали. Это в сорока метрах от оцепления! Будь сейчас лето, ушли бы. А тут на снегу, словно кляксы на бумаге. Дали залп! Все трое легли. А сколько еще в тоннеле осталось, и не знаю. Ближе не подползти, местность открытая, огрызаются, – разведя руками, окончил он доклад.
   – А гранату докинуть на сорок метров слабо? – осведомился я.
   – Так нету гранат, это вы у нас экипированы по полной программе, а у нас по две обоймы на винтовку.
   – Ладно, хорошо хоть не выпустили, – пробурчал я и огляделся. Метко стреляют, бандюги! Двое солдат из комендантского взвода лежали неподвижно, троим бойцы оказывали помощь. Серега, в общем-то, правильно поступил, что не послал своих вояк в атаку, а дождался помощи.
   Все-таки я не зря учил своих бойцов. Первая же брошенная граната разорвалась в полуметре от выхода, и часть осколков попала куда нужно. Вторая граната попала точнехонько в лаз, после чего своды тоннеля обрушились, погребя под собой большую часть бандитов. Лишь двое смогли вернуться назад в дом, где без сопротивления сдались.
//-- * * * --//
   Казалось, Таня еще спала, когда я тихонечко проник в ее комнату, но стоило склониться над ее постелью, как она, не открывая глаз, поднесла руку к моему лицу.
   – Колючий, как ежик, – тихо произнесла она и наконец взглянула на меня. Все произошло как-то естественно, просто, и мы потом долго лежали в постели, легко и, кажется, беспричинно улыбаясь, глядели друг на друга.
   Первой опомнилась Татьяна. Взглянув на ходики с бегающими кошачьими глазами, она воскликнула:
   – Ой, мне уже давно пора на работу!
   Вообще-то и мне не мешало доложиться начальству, но я небрежно ответил:
   – Да ерунда! После такой встряски тебе следует дома отлеживаться. Если хочешь, я свяжусь с твоим начальством и возьму тебя в плен на пару дней, для дачи ценных показаний?
   Она неуверенно засмеялась, а я, вскочив с постели, оделся.
   – Ты никуда не уходи, я за часик решу все вопросы и буду у тебя. Хорошо?
   – Хорошо, Костя, – прошептала она тихо и, привстав с постели, крепко поцеловала меня в губы. Естественно, я не мог не ответить, в результате чего задержался еще на некоторое время…
   А начальство уже метало громы и молнии. Буренко после ночного переполоха, отправив нас на задание, поехал досыпать, но, видимо, все же не выспался. Бурчал:
   – Я уже битый час торчу в кабинете, а ты не соизволил явиться вовремя. Знаю, знаю, вкратце мне командир твоего первого отделения доложил, а вот как насчет подробностей? Да, кстати, где твой заместитель? Почему он не участвовал в операции?
   – Лечится! – глядя честными глазами на начальство, заявил я.
   – Что это с ним? У тебя в отряде и так трое раненых и убитый, да еще зам неизвестно от какой болезни пропал?
   – Ребра у него поломанные, еще во время прошлой операции, очень болят. Он поехал к Семену Раскорякину в Бикин.
   – Это еще чего не хватало, у шаманов лечиться! – взорвался Буренко.
   – Доктора, конечно, ученые, – со вздохом заявил я и вкрадчиво добавил: – Но с шаманом оно надежней, да и быстрее в строй встанет.
   Отходчивый у меня начальник, побурчал еще немного, а узнав подробности операции, даже повеселел и обещал пополнить мой отряд новыми толковыми бойцами. Под конец я честно сказал начальству, что меня дожидается ценный свидетель, с которого просто необходимо как можно быстрее снять гм… показания. Все дальнейшие хлопоты на сегодня свелись к звонку в секретариат, посещению нашего буфета, где я основательно затарился качественными продуктами, да еще забежал в частную лавочку, где за бешеные деньги купил букет оранжерейных гвоздик…
   Неделя пронеслась, как один день. И с каждым днем я становился все мрачнее. Во-первых, мне совсем не хотелось расставаться с Татьяной, даже те несколько часов, пока мы находились на службе, были для меня тягостны. Наверное, со временем это пройдет, но сейчас дело обстояло именно так. Во-вторых, Митька до сих пор не явился. Что он там делал вместе с Семеном? В ученики шамана подался? На миг представив себе, как Митька лихо отплясывает с бубном вокруг костра, я даже слегка повеселел. В это же мгновение двери комнаты открылись, и в канцелярию ввалился он сам. Сердитый. Молча и аккуратно пристроив на столе какой-то ящичек, вздохнул с облегчением.
   – По этой гололеди еле донес, чтобы не уронить. Ну, какие у нас новости? – бодро спросил он.
   – Красные в городе, – ответил я дежурной шуткой.
   – Ну, это меня не удивляет, – с философской снисходительностью усмехнулся он. – А у меня для тебя новость есть: Семен к твоей бабе присоседился.
   – К какой бабе? – несколько испуганно спросил я.
   – А что, их у тебя много? А, понятно, кобыла с воза – с бабой легче, – как-то коряво пошутил Митька.
   – Понимаешь, Митя, Катерина – это пройденный этап…
   – Ладно, замнем для ясности. Семен, как узнал, что ты в большой город поедешь, решил сделать тебе настоящий подарок, из-за этого я и задержался. Сема шаманил, настойки делал.
   – На мухоморах?
   – Да ты что? – обиделся приятель. – На спирту, женьшене, оленьих пантах, да еще каких-то травок добавил. Говорит, мужик после такого снадобья десять баб за раз окучить может. А еще сказал: «Человек шибко умным становится и три дня спать не захочет».
   – Спасибо, Митька! – с чувством хлопнул я приятеля по плечу и спросил: – Сколько я еще должен?
   – Да ничего он не взял, – пожал плечами Митька и, в свою очередь, поинтересовался: – Ты когда уезжаешь?
   – Через два дня, – со вздохом ответил я.
//-- * * * --//
   В этот же день я встретился с Аристовым. Встретил просто на улице. Усталый, но в приподнятом настроении. Он пригласил меня в гости:
   – Костя, я только что переехал на новое место жительства. Из экспедиции вернулся, а тут такая радость – в жилотдел пригласили и выдают ордер на новую квартиру, почти целый дом. Спасибо, в этом, наверное, есть и твоя заслуга?
   – Частично, – осторожно заметил я. – В гости с удовольствием, сейчас некогда, а вот вечером м-мм… вас не стеснит, если приду со своей подругой?
   – О чем разговор, Костя! Моя Марго только рада будет!
   – Вечером обязательно придем, говорите адрес.
   – Улица Федоровской, 76. – Аристов счастливо улыбнулся, и мы, крепко пожав друг другу руки, расстались…
//-- * * * --//
   – Поймите, Костя, на Дальнем Востоке сейчас сложилась такая обстановка, что если не принять срочные меры, года через три у нас его просто отберут.
   Просторный, светлый кабинет, мебель темного дерева, большое количество книг, аккуратно расставленных на книжных полках, карты, схемы, графики, висящие на стенах…
   Мы с Владимиром Семеновичем беседуем за послеобеденным чаем. Дамы как-то быстро нашли общий язык, и сейчас из гостиной доносятся детский смех и женские голоса.
   – Япония диктует свою политику государствам Дальнего Востока, – меж тем продолжал Аристов. – Постепенно выдавливает из Кореи местное население, которое вынуждено перебираться в Маньчжурию и на нашу территорию. Правительство Японии, искусно играя на амбициях, поддерживает очаг гражданской войны в Китае, стравливая меж собой политических лидеров разного толка. Не без их помощи главой правого крыла Гоминьдана стал Чан Кайши – яростный ненавистник Советского Союза, а из последних сводок, уверен, вы, Костя, знаете, как обострились наши отношения с лидером Северо-Восточного Китая – Чжан Цзолинем.
   – А какое это имеет отношение к нам? Япония ослабляет в первую очередь Китайское государство, – возразил я.
   – Костя, они уже расчленили Китайское государство на княжества и, пользуясь моментом, подгребают под себя все, что плохо лежит. Вывозят из Китая железную руду, минеральные удобрения. Уголь, нефть, лес с Южного Сахалина, тем самым наращивая свой военный потенциал. Японцы спонсируют строительство железных дорог, ведущих к нашим границам, по которым очень удобно будет перебрасывать войска. Кстати, насчет Южного Сахалина – за двадцать лет оккупации они расселили там двести тридцать тысяч своих соотечественников. Треть из них составляют военизированные команды. У нас же в северной части острова всего тринадцать тысяч населения. В момент «Ч» территорию Дальнего Востока, принадлежавшую России, отсекут одним ударом. Японии даже не надо будет использовать свои войска. Стоит только усугубить противоречия между нами и китайскими лидерами. Тот же самый Чжан Цзолинь и его приспешники в любой момент могут выставить против нас трехсоттысячную армию. А что у нас? В армейских гарнизонах ДВК и трех полноценных дивизий не наберется. Техника и вооружение наших войск оставляет желать лучшего…
   Аристов встал и взволнованно заходил по кабинету. Интересный человек, бывший офицер, наверняка большая часть его сослуживцев сейчас находятся по ту сторону границы и многие из них готовы на все, лишь бы опрокинуть существующий строй, а по нему видно, что душой болеет за наше государство.
   – Владимир Семенович, вы так четко и убедительно показали возможные действия вероятного противника, что мне даже страшно стало. Я на днях еду в Москву…
   – Ни слова больше! – Аристов широким шагом подошел к столу и поднял несколько листов печатного текста. – Возьмите, здесь копия моего доклада в краевой отдел ВКП(б). Почитайте, и если будет возможность, пошлите по инстанции через ОГПУ. – Отвернувшись, добавил, задумчиво глядя в окно: – Возможно, так быстрее мои прогнозы дойдут до руководителей государства…
//-- * * * --//
   Дальняя дорога – долгие хлопоты. Стоя на перроне с провожающими, я смотрел, как трое сослуживцев заносят в вагон багаж Станислава Николаевича.
   – Он что, навсегда отсюда уезжает? – недоуменно спросил Митька.
   Мне было наплевать на чужой багаж и коллизии на поворотах чужого фатума, тут свою судьбу никак обустроить не можешь. Вот она, моя судьба. Стоит рядом, глаза васильковые под пушистыми ресницами спрятала. А в глазах-то слезы и тоска. Не плачь, Татьяна, не оставлю я тебя, дурашка, мы еще поборемся за место под солнцем! Ну, вот и все, пора по вагонам. Я последний раз поцеловал свою подругу и впрыгнул в вагон медленно уходящего поезда.

Глава 8
Константин Рукавишников. Столичный вояж

   В Москве помимо пролетки пришлось нанимать ломового извозчика и так, караваном, двигаться до моей квартиры. А могли ведь ехать налегке! В Иркутске ночью, прямо в поезде, нас попытались обчистить…
   Буренко снял целое купе, и все равно для двоих места было маловато. Громоздящиеся вещи, видимо, привлекли внимание проводника. Мне этот тип с ускользающим взглядом сразу не понравился. А поздним вечером я стал невольным свидетелем разговора на повышенных тонах между проводником и старшим кондуктором поездной бригады, где и выяснилось, что для нашего «вагонного» это последний рейс, чем он и нагло пользовался, подсаживая безбилетных пассажиров.
   К этому времени мой патрон уже изрядно насосался, так что потерял ориентацию в пространстве и в последующие дни, до самого Иркутска, постоянно пребывал в состоянии анабиоза, оживая только для принятия внутрь очередной порции спиртного и оправления естественных надобностей.
   О причине такого поведения я все же догадался, составив в логическую цепочку: пьяный бред, изрыгаемый устами моего начальника, сравнил с имеющейся у меня информацией и понял, что Станислава Николаевича может вполне серьезно потереть в жерновах межведомственных разборок. Оказалось, что в Харбине провалена одна из явок – агент, лично подготовленный Буренко, переметнулся на сторону японской разведки. Юи Бао Чунь содержал явочную квартиру в Харбине и «сдал» японцам несколько сотрудников ОГПУ, которых по-тихому убрали наши конкуренты. Но, самое главное, прежде чем двойного агента разоблачили, на этой же явке был провален сотрудник разведупра РККА.
   Теперь моего начальника могли обвинить самое малое в некомпетентности, а то и в политической близорукости. Судя по всему, еще неделю назад вызов в Москву не был связан с возможной опалой моего патрона. Возможно, Буренко получил сведения о провале накануне отъезда. Предчувствуя снятие с должности, он собрал в дорогу все самое ценное и, естественно, везет подарки, надеясь отдариться. Впрочем, трудно поверить в благополучный исход, зная, что Москва бьет с носка и слезам не верит.
   Станислав Николаевич постанывал, ворочался на скомканном белье, изредка попердывал, насыщая и без того спертый воздух дополнительными ингредиентами. Я задумчиво вглядывался в окно. За стеклом в метельной стуже пролетала темная тайга. Внезапно в дверь постучали:
   – Не желаете чаю? – В проеме показалась любопытствующая худая мордочка проводника.
   – Чаю?… Пожалуй, можно. Скоро ли Иркутск?
   – Через три с половиной часа, если из графика не выбьемся.
   – Хорошо, несите чаю.
   Я прикрыл дверь и при тусклом свете аккумуляторной лампы стал в очередной раз перечитывать доклад Аристова. Многое из того, о чем говорилось в тексте, я уже слышал из уст Владимира Семеновича.
   Писал Аристов четко, по-военному: «…к сегодняшнему дню Япония имеет полтора миллиона безземельных японцев и 31,5 миллиона безземельных корейцев [39 - Корея в тот момент находилась под протекторатом Японии.]. С 1923 года в Мукдене издается специальный журнал, посвященный вопросам колонизации Маньчжурии и Кореи. В нем трактовалось о том, что реки Северной Маньчжурии не имеют выхода в море, что русские отрезали Северную Маньчжурию от Японского моря, захватив Посьетский и Барабашевский районы. Писалось также о том, что Южно-Уссурийский край раньше входил в состав Маньчжурии, что русские захватили его силой, и потому Япония, по договору с Китаем имея права на Маньчжурию, должна добиваться таких же прав и на части этой страны, захваченные русскими…
   Главным средством борьбы против колонизации с Востока считаю густое заселение непосредственно граничащих с Китаем и Кореей земельных пространств колонистами из Европейской части Союза и Западной Сибири…» [40 - Отрывок из доклада Далькрайкому ВКП(б). 1927 год.]
   Я усмехнулся: благими-то намерениями… Царское правительство переселенцам из метрополии выделяло денежные компенсации. Вспомнился курьезный случай, рассказанный отцом, как местные чалдоны-золотодобытчики с острова Аскольд, пропив добычу, немало не смущаясь, записывались в переселенцы и получали денежное пособие!
   А сейчас? В разоренной двумя войнами стране государство может только патриотическими призывами стронуть с места молодых и глупых. Но ряды глупцов и авантюристов после войны сильно поредели – выжили осторожные.
   Я опять углубился в доклад:
   «Выводы.
   Значит, мы должны:
   Район, примыкающий к Маньчжурии и Корее, оградить от самовольных китайских и корейских засельщиков.
   Густо заселять эти районы переселенцами из Сибири и Европейской части Союза.
   Создать благоприятные условия проживания колонистов в приграничной полосе.
   Укрепить границу сильными промышленно-экономическими организациями по типу Акционерного Камчатского общества.
   Приступить к колонизации наших морей путем создания мелкого парусного каботажа.
   Увеличить число пароходов Совторгфлота».
   Окончив читать, я задумался. Странно, Аристов не предлагает наращивать военный потенциал в этом районе, упирая на укрепление экономической мощи. Какие-то полумеры предлагает. Стоит поработать самому над этим докладом, иначе меня не поймут там, в Центре. Естественно, после обработки сию реляцию можно представить за собственную.
   Мои размышления прервал стук в дверь – проводник принес чай. Я аккуратно смел остатки пиршества на лысину похрапывающего Станислава Николаевича и, постелив салфетку (дурная привычка, люблю по возможности пить чай в человеческих условиях!), предложил вагонному поставить стаканы. Тот с затаенной усмешкой на устах выскользнул из купе и аккуратно прикрыл за собой дверь. Не успел я защелкнуть внутренний, дверной замок, как сзади раздалось шипение. Похожие звуки издает паровозный котел при стравливании пара. Станислав Николаевич очнулся.
   – О, чаек! – прохрипел он и тут же всосал в себя раскаленную жидкость. Крякнул и потянулся ко второму стакану, но выпить мой чай ему не удалось – со стаканом в руке он вдруг стал заваливаться. Голова с биллиардным стуком соприкоснулась с жесткой поверхностью стола. Горячая жидкость залила лицо патрона, но он на это никак не прореагировал. Странно! Я опустил пострадавшего на постель, пощупал пульс. Жив! Возникло подозрение, что в чай нам что-то подсыпали, и если бы не великая жажда моего шефа, быть бы нам ограбленными! А то и убитыми. Я с умилением посмотрел на патрона: «Спаситель!»
//-- * * * --//
   Поезд медленно притормаживал у занесенного снегом полустанка, до Иркутска, если верить проводнику, оставалось еще два часа хода. Очевидно, на маршруте действует целая банда, и вся эта кодла наверняка уже в поезде, и грабить они будут не только наше купе. Раз проводник соскакивает с «хлебной» должности, то подельники напоследок постараются выжать все возможное.
   Пока я так рассуждал, поезд окончательно замер, и стало слышно, как за стенкой купе, по проходу волокут, что-то тяжелое. Выключив светильник, я осторожно, не скрипнув, слегка отодвинул дверь. Вовремя! Хотя в коридоре освещение отсутствовало, отблеск света от тускло мерцающего пристанционного фонаря все же давал возможность разобраться в сложившейся картине.
   Слева по проходу двое громил волокли тяжелые мешки на выход, справа движения не было, зато рядом наш субтильный проводник увлеченно ковырялся в замке соседнего купе, так что даже не услышал взводимого курка моего нагана. Недолго думая, я дважды выстрелил в спины бандитов, стараясь не задеть проводника. Попал! Грабители ничком попадали на пол, а проводник присел перед дверью, от ужаса зажав ладонями голову. Такое ощущение, что я опалил ему уши.
   Затылком почуяв опасность, я откинулся в нишу купе и – вовремя! В следующее мгновение загремели выстрелы. Пули, пройдя впритирку с моей драгоценной тушкой, взлохматили обшивку купе. Мягко падаю на локти и, перекинув наган в левую руку, не высовываясь, стреляю вдоль прохода. Матерный вскрик, и в следующее мгновение я услышал падение металлического предмета. Ага, противник остался без оружия – ручонку я ему случайно перебил. Скорее действуя на нервы, чем пытаясь попасть, я еще дважды стреляю в гопника. А, профура! Очко заиграло! Побежал. Высовываюсь и еще дважды стреляю сквозь закрывающуюся дверь. Патронов в нагане нет, но в следующее мгновение я с облегчением слышу грохот падающего тела. Неторопливо перезаряжаю наган и лишь сейчас слышу, как в соседних купе зашевелились люди…
   Через два часа в Иркутске трех тяжелораненых бандитов и обделавшегося проводника сдали в теплые объятия линейной милиции, а мой начальничек очнулся только на следующий день. С дикой головной болью, но вполне живой.
//-- * * * --//
   Из своей комнаты я не выписывался. Дураков нет: жилплощадь в столице – это серьезно. Открыв своим ключом общую дверь, я ввалился с баулами в прихожую. В коридоре никого, лишь из общей кухни доносилось звяканье посуды, шипение примусов и их, как всегда, что-то не поделивших хозяек. С моим приходом на кухне притихли, и в коридор выглянула соседка из «бывших». Не поздоровалась, но в кухне моментом все смолкло. Я открыл дверь в свою комнату.
   Конечно, моя бывшая супруга и не думала выселяться. Дома ее не было, но по висевшей одежде и домашним тапочкам понял, что без мужского внимания она не осталась. Да и бог с ней. Хотя, судя по раскиданной одежонке, скрашивал ее одиночество совсем не Юзеф Анзельмович, и это хорошо. Как-то не с руки с бывшим начальником ссорится. Лидия Тихоновна совсем распоясалась – придется ей потесниться. А еще лучше – пускай валит на время, куда хочет. А будет выражать недовольство, так я ее хахалю все выступающие конечности пообрываю и пускай доказывает, что было по-другому.
   Сбросив баулы, я ринулся вниз помогать извозчикам и Буренко затаскивать вещи…
   Оставив начальника осваиваться на новом месте, я за остаток дня успел нанести визит к своему знакомому и, отзвонившись в пару мест, назначил на завтра встречу с интересующими меня людьми. Кстати, бывшей жене я тоже позвонил на работу в машбюро и предупредил о том, чтобы забрала свои манатки и в течение недели не светилась у меня на глазах.
   Пока я бегал по делам, Станислав Николаевич вполне освоился на моей жилплощади. Открываю дверь, а он уже за столом сидит, чаевничает. На столе исходит паром еще не остывшая картошка. Сочится жиром нарезанный крупными ломтями осетровый балык. На блюде тонкого фарфора (Лидкина заначка) горкой уложены свежие плюшки. Буренко, оглушительно всхлипывая, пьет чай из блюдца.
   – Проходи, чего встал, – начальник небрежно махнул рукой.
   – Откуда плюшки? – осведомился я.
   – Так к людям иметь подход надо, тогда и они к тебе со всей душей. А то держал тут в страхе всю квартирку и питался, наверное, чем придется.
   – Ваша правда, только я здесь и бывал наездами.
   – Да ладно, не оправдывайся, дал я там кетового балычка, вот бабы в обмен мне и чай, плюшки и картошку сварганили. Присаживайся, – добродушно заметил Буренко.
   Я водрузил на стол портфель и стал доставать продукты, закупленные в коммерческом магазине. Хлеб, колбаса, водка… Завидев бутылку казенки, Станислав Николаевич позеленел лицом, замахал руками:
   – Убери! Я на эту отраву теперь и глядеть не могу. – Потом, успокоившись, спросил: – Ну и как наши дела?
   В принципе Станислав Николаевич действовал не по правилам. По прибытии ему было положено заселиться в ведомственную гостиницу и сразу доложиться начальству. А он, желая иметь время для маневра, остановился у меня на «хате». А как иначе?
   С момента смерти Дзержинского состав центрального аппарата ОГПУ постепенно менялся. Станислава Николаевича в нем мало кто знал, в основном только по поступавшим отчетам. Начальник жаждал личного общения в неформальной обстановке, где сотрудники наших славных органов могут чувствовать себя людьми, а не винтиками государственной машины. Когда и где человек себя не чувствует скованным условностями? Конечно, когда выпьет и сидит прикрытый не мундиром, а простынею, разомлевший после парной. Завтра у нас как раз суббота, и, значит, поздно вечером круг избранных будет заседать в бывших дворянских номерах Сандуновских бань. Вот я сегодня и побегал, и своего добился. О чем и объявил своему начальнику:
   – Завтра, после восьми, встречаемся с нужными людьми. С утра едем приобретать новое нижнее белье и банные принадлежности. Дело будет в Сандунах…
//-- * * * --//
   Совсем стемнело, и уже при свете электрических фонарей, заливающих центр зимней Москвы, мы подъехали к Сандуновским баням со стороны Звонарного переулка. У отдельного входа, в еще сохранившихся номерах дворянского отделения, дежурил сотрудник нашей конторы. С охраной, значит, серьезные люди собрались, не обманул Серега Щеглов!
   – Вы к кому? – строго спросил коренастый малый с неприметным лицом.
   – К Сергею Петровичу Щеглову.
   – Сейчас, – дежурный на секунду скрылся за дверью и через пару мгновений, выйдя назад, пояснил: – Сейчас его вызовут.
   Надо же – внутри – второй пост охраны.
   Сергей только высунул нос наружу и, крикнув: «Заходи», скрылся в помещении.
   В просторной комнате, отделенной от общего зала мощными каменными стенами, нас встретил Петрович и угодливо заглядывающий в глаза худой и лысый банщик. Судя по количеству столовых приборов, расставленных на белоснежной скатерти большого стола, собралось не менее дюжины любителей попариться. Мы еще не успели раздеться, как из парилки появились первые «клиенты».
   – Прошу любить и жаловать – Костя и Станислав. Именно они сегодня «ставят» баню, – торжественным голосом возвестил Щеглов, когда полуобнаженная публика расселась на кожаные диваны. Вот, так просто – «Костя и Станислав». Всем понятно, что чужие в данное общество не затешутся. Люди солидные, и, хотя петлиц на простынях никто не навесил, наверняка здесь с «кубарями» в петлицах один я. Впрочем, из двенадцати человек троих я знал, у них такие, как я, в адъютантах бегают. А насчет фразы «ставят баню» – это у начальников местная традиция – в очередь накрывать «поляну». Еще с утра от Петровича прилетел порученец, и мы его загрузили дарами дальневосточного края под самую завязку, так что втроем пришлось спускаться с грузом к автомобилю.
   Зато теперь за «стол» не стыдно. После того как мы трижды побывали в парной и окунулись в бассейне, все расселись за столом. На белом саксонском фарфоре рдели красная икра, балыки из нерки и кеты, отварные крабы и креветки, льдисто серела вызревшая осетровая икра. Копченые окорока медвежатины, марала и кабарги исходили мясным духом. Запах китайских солений пикантно щекотал ноздри собравшихся.
   Дородный блондин с залысинами на крутом лбу поднялся, держа в руке бокал с «ерофеичем», поправил съезжавшую простынь и с заметным прибалтийским акцентом произнес:
   – Товарищи, прошу поднять бокалы. Давайте выпьем за нашу Советскую Родину, и нас, ее защитников, прилагающих все усилия для борьбы с внутренним и внешним врагом!
   – Ура! – прокричало общество, а я внутренне усмехнулся. Заметил, что сосед слева от меня тоже не смог скрыть усмешки. Вообще, по моему мнению, он не очень-то вписывался в местный коллектив. Шестое чувство подсказывало, что с ним стоит держать ухо востро. В то же время что-то мне говорило, что не стоит упускать шанс пообщаться с этим человеком. Когда, после третьего тоста все опять дружно направились в парилку, я даже не двинулся с места. Остался и мой сосед.
   – После выпивки я в парилку не ходок, – сказал я, желая завязать разговор.
   – Правильно, «мотор» надо беречь, – одобрительно заметил сосед. И не скрывая насмешки, добавил: – По всему похоже, что наши товарищи слишком буквально воспринимают фразу Феликса Эдмундовича насчет холодных сердец и чистых рук.
   Я лихорадочно думал: «Кто же он? Провоцирует меня? Да не похоже. Самоуверен и не боится произносить такие фразы. Значит, имеет право так говорить. Не молод… Седой, сутулый, близорук. А что, если попробовать?»
   – А давайте мы с вами выпьем, – предложил я. – «Ерофеича» мы уже пробовали, но у меня с собой есть особая настойка. Восстанавливает силы. Очень полезная мужскому организму. – Я чуть не ляпнул «особенно постаревшему», но вовремя остановился. Поймав заинтересованный взгляд, я шустро достал из портфеля бутылочку женьшеневой настойки.
   Вот так! Выпили по столовой ложке – а по жилам как огонь побежал!
   – Если не секрет, Костя, а как вы попали на это сборище? Ранее я вас не видел…
   В течение вечера, временами отвлекаясь на окружающую среду, я сумел рассказать Александру Васильевичу о делах своих скорбных, выкладывал не всю правду, конечно. Собеседник слушал внимательно и, уже когда прощались в вестибюле, отвел меня в сторону:
   – Вот что, Костя, завтра в полдень к вам заедут, передайте с курьером свой доклад. Не сомневайтесь, его прочтут и оценят на самом верху. Да, еще… – тут Александр Васильевич стеснительно улыбнулся: – Пришлите, если вас не затруднит, флакончик напитка, которым вы меня сегодня потчевали…
   Буренко не поехал со мной. Вообще он на удивление быстро освоился в коллективе. Оказавшись в компании товарищей по оружию, он замечательно быстро забыл о недавнем отравлении и в скором времени нализался. Кое у кого душа требовала продолжения банкета, и четверо сослуживцев вместе с моим начальником разместились в служебном автомобиле, и машина, дважды азартно прогудев, скрылась, свернув на Неглинку. Мне это было на руку. Следовало, не привлекая внимания непосредственного начальства, до утра отредактировать доклад Аристова. Лидия Тихоновна не посмела распорядиться совместно нажитым имуществом, и дома меня ждала печатная машинка.
   Последний лист доклада был напечатан, когда за окном забрезжил тусклый зимний рассвет. С чувством глубокого удовлетворения и спокойной совестью я улегся и проспал до самого обеда. Проснулся от громкого стука в дверь. Вместо ожидаемого курьера в дверь ломился мой начальник.
   – Привет, – хмуро заметил он, вваливаясь в комнату и отряхивая снег с шинели прямо на пол. Станислав Николаевич страдал с похмелья, был небрит, и озабоченное выражение, казалось, навсегда поселилось на его лице. – Ты это… короче, Костя, я переселяюсь в ведомственную гостиницу на Льва Толстого. В случае чего, найдешь. Вещи я пока оставлю у тебя. Неудобно, сам понимаешь, с таким багажом там светиться. Только бельишко да бритву прихвачу.
   Он быстренько покидал в портфель вещи, набил под завязку фибровый чемодан дальневосточными деликатесами и уже на выходе задержался:
   – Завтра меня вызывают на ковер к товарищу Ягоде [41 - Г.Г. Ягода – в тот момент заместитель председателя ОГПУ.]. Надеюсь, за меня замолвят словечко, и дело не дойдет до Особого совещания [42 - Особое совещание при ОГПУ – внесудебный орган, имевший полномочия рассматривать дела по обвинениям в угрозе советскому строю (в т. ч. измене Родине).]. А насчет твоей деятельности я давно составил рапорт. Не ссы, Костя, твою службу на Дальнем Востоке я охарактеризовал только с положительной стороны.
   Курьер появился через полчаса после ухода Буренко. Предъявив удостоверение сотрудника дипломатической (!) службы при Совете народных комиссаров. После предъявления таких корочек я безропотно отдал ему в руки свой доклад. Мне посоветовали ожидать ответа не менее трех дней, после чего курьер скрылся, оставив после себя запах дорогого одеколона.

Глава 9
Александр Васильевич Гаранин. Личный советник Хозяина

   Поздно вечером придя в свою одинокую, холостяцкую квартиру, перед сном я, как ни устал, но все же заставил себя прочитать опус, предоставленный мне этим милым юношей.
   При всей симпатии к этому молодому человеку могу сказать, что доклад писал не он. Здесь чувствовалась рука зрелого человека. За четкими фразами и сделанными выводами я почуял родственную душу. Военная косточка! Автора выпустили из того же гнезда, в котором воспитывали и меня, а именно из Академии Генерального штаба Российской армии. Не мог такое написать юноша с незаконченным гимназическим образованием. Не верю я в гениальность не подпитанную соответствующей базовой подготовкой. А еще – за полгода практически невозможно собрать и обработать столь обширный материал. По моим сведениям, Костя находился в командировке на Дальнем Востоке менее семи месяцев и все это время занимался отнюдь не кабинетной работой. Ну да бог с ним. Все мы не без греха…
   Тема доклада до боли знакомая – Дальний Восток. Самое уязвимое место в нашей внешней политике. Мнения членов политбюро и правительства разделились, многие из них твердо придерживаются политики интенсивного экспорта революции. В конце прошлого года я предупреждал Хозяина, что наши активные действия [43 - Не без подачи главного политического советника в Китае Бородина, СССР активно помогал КП Китая в формировании вооруженных отрядов китайской Красной армии. В СССР по просьбе КПК проходили военную подготовку сотни революционеров из Китая. Коммунистам Китая посылали валюту, оружие, военных инструкторов.] в Китае не останутся без внимания. Не прошло и трех месяцев, как мои прогнозы начали сбываться. Сначала в феврале бритты прислали ноту протеста, якобы мы нарушаем правила торгового договора от 1921 года. Затем в мае Великобритания пошла на разрыв дипломатических отношений, напрямую заявив о неприемлемости вмешательства в дела Китая (можно подумать, они сами в сторонке стоят). По ходу пьесы Чан Кайши в апреле разгромил коммунистические отряды, залив Шанхай кровью, а не далее как на прошлой неделе случившееся кантонское восстание подавлено правительственными войсками и десантом объединенных сил Запада [44 - Кантонское восстание коммунистов подавлено 13 декабря 1927 года. За два дня было убито более 6 тысяч человек.].
   Наши партийные бонзы плоховато разбираются в хитросплетениях китайской политики. После смерти Сунь Ятсена гражданская война в Китае вошла в новую, более острую форму. Гоминьдановцы воюют с японцами, коммунистами и армией генерала Чжан Цзолиня. Глава этой партии – Чан Кайши опирается на местных владельцев крупных капиталов и на данный момент ищет помощи у американцев. Коммунисты воюют и с генералом, и с армией Гоминьдана – помощь получают от Советского Союза. Советский Союз вынужден сотрудничать с японской марионеткой Чжан Цзолинем, так как КВЖД находится в зоне, контролируемой его войсками. Вот такая петрушка! Я пытался довести свое мнение по Восточному вопросу до сведения ответственных товарищей. Но к моим советам пока не очень-то прислушиваются.
   Мои прогнозы сбылись. Куда там проявлять имперские амбиции с голым-то задом! Второй раз на одни и те же грабли! Сначала орали: «Даешь мировую революцию», но после того, как по мозгам в Польше получили, умолкли на время. Основного нашего ревнителя веры в мировую революция Левушку Бронштейна, слава богу, убрали от руководства. Хорошо, теперь самое время в собственных делах разобраться да в границах не поубавиться. То, что в центре Китае происходит, мы знаем, а вот на то, что под носом творится, совсем не обращаем внимания. Во всяком случае, небезынтересен момент в докладе Рукавишникова о сосредоточении по нашим границам поселений китайского «казачества». Таких сведений китайская резидентура нам не присылала. Этот доклад пойдет в довесочек к собранным мной сведениям в последующем, когда Хозяин решит выступить на Совете труда и обороны. А как поступим с Костей? Да пусть выполняет собственную работу.
   Я ознакомился с рапортом Буренко – парень просто какой-то бог в решении тактических задач местного значения. Рановато отстранять Костю от оперативной работы. Грех не использовать такое сочетание ума, молодой энергии и редкой подготовки, а если головенку не открутят, то года через три переведем данного товарища в разряд номенклатуры центрального аппарата ОГПУ. Если самих к этому времени в распыл не пустят. Ха, ха.
   Укладываясь в одинокую постель, я с удивлением ощутил, что мне хочется женщину! Надо же, давно таких позывов не испытывал, мне уже далеко за пятьдесят, работаю в напряженном ритме, в последнее время только верхней головой. А сегодня такая вот оказия случилась. Несколько капель женьшеневой настойки вдруг напомнили, что я еще вполне мужчина. Только сейчас я понял, на что намекал Костя, расхваливая это чудо-средство. Впрочем – никаких проблем. Поутру придет Софья Михайловна и помимо приготовления завтрака и уборки помещения с удовольствием удовлетворит и другие мои потребности. Хе-хе, давненько я ее не баловал своим вниманием…

Глава 10
Константин Рукавишников. Пертурбации

   Двое суток я маялся от безделья, безвылазно сидя в своей комнате, а затем время понеслось вскачь. Сначала меня ознакомили с приказом о моем назначении начальником учебного центра по подготовке боевых групп. При этом, о, приятная неожиданность! Меня повысили в должности, и я получил сразу по две шпалы в петлицы [45 - Две шпалы с 1935 года соответствовали званию майора.]. Ознакомил меня с приказом старый знакомый – Сергей Петрович Щеглов. В «контору» не вызывал, что меня попервоначалу удивило. Приехал ко мне домой и прямо с порога, заметенный снеговой пылью, сразу и зачитал приказ о назначении. Крепко обнял и обрадовал с порога: «Я назначаюсь твоим куратором. На смену Буренко в ДВК направили. Вечером обмоем твои шпалы, а сейчас готовь список снаряжения и оружия с учетом на сотню курсантов, а инструкторов для школы я тебе сам подберу». Петрович покровительственно похлопал меня по плечу и скрылся за дверью…
   Прежде чем составлять список, я задумался. В принципе все снаряжение можно было получить на военных складах ДВК, но я всегда придерживался принципа: дают – бери. Кладовщики – рыбины хитрые, и им чихать на грозные предписания, особенно исходящие из далекого центра. А здесь мне дали полный карт-бланш, составляй список, исходя из своего опыта и фантазии. Военные склады в Москве богатые, а доставка груза не моя забота, Менжинский платит.
   Перечень требуемого занял три печатных листа. Учел, кажется, все, начиная от портянок и заканчивая только что принятыми на вооружение пулеметами Дегтярева. Петрович, ночевавший у меня, утром протерев глаза после пьянки, аж крякнул, вглядываясь в список.
   – Ну, я понимаю, сотня трехлинеек на сотню курсантов – нормально. Но зачем тебе дюжина пулеметов? Двести тысяч патронов 7,62. Ты что там, собираешься завоевывать Китай или Корею отбивать у японцев?
   – На каждое отделение по пулемету, чтобы каждый курсант к концу обучения разбирал и собирал оружие быстрее, чем девку раздевает, – ответил я.
   – Плохое сравнение, – пробурчал Петрович, – иная девка тебя сама быстрее «разденет», чем ты чихнуть успеешь. Ну а патронов зачем столько? Ведь по две тысячи на бойца выходит!
   – Правильно, у нас в войсках на стрельбах по три патрона на новобранца выделяют. Хорошим стрелком после трех выстрелов не станешь, а за подготовку бойцов ты сам потом с меня спросишь.
   – Да, аппетит у тебя не слабый. Может, тебе еще до кучи автоматов Федорова или Томпсона подкинуть? У нас и они есть.
   Петрович жмурился, как кот на сметану. Сам все знает, но испытывает, сволочь!
   – Автомат Федорова грязи боится, да и где я нестандартные патроны возьму, когда выделенный боезапас закончится? Автомат Томпсона вообще балалайка – прицельная дальность стрельбы всего сто метров. Мы не в городе воевать будем. Пущай из них американские бутлегеры друг в друга пуляют.
   Отметив на листах что-то для себя, Петрович вдруг заторопился:
   – Ладно, с твоим запросом все понятно, инструктор – специалист по взрывчатым веществам мне отдельный список составил. Пора браться за дело.
   Не успел я до конца прибраться после вчерашнего загула, как в дверь громко постучали и на пороге возник Станислав Николаевич, в запорошенной снегом шинели, без знаков различия в петлицах.
   – Я за вещами, – решительно заявил он.
   «Никак разжаловали? – пришла в голову глупая мысль, и тут же я мысленно рассмеялся: – Какое разжалование? Буренко человек номенклатуры, таких или сразу ставят к стенке, или…»
   – Понизили в должности. Переводят в Среднюю Азию, – как бы продолжая мою мысль, заявил бывший начальник. – Командиром Пянджского погранотряда, буду теперь басмачам задницы отстреливать! – захохотал он, но его глаза при этом не смеялись.
   Собрав в кучу вещи, он на секунду растерялся:
   – Ты поможешь спустить вниз? Меня там извозчик дожидается. – И, получив согласие, бросил выразительный взгляд на сиротливо ютившуюся на столе початую бутылку коньяка.
   – Давай, Костя, примем на ход ноги.
   «Все же мудрое у нас руководство, – думал я, чокаясь с Буренко. – Увольнять таких людей опасно, могут сболтнуть от обиды что лишнее. А так перевели, служи, карабкайся по ступенькам карьерной лестницы». И в этот момент на меня «нашло». В глазах потемнело, в следующее мгновение я увидел залитую солнцем пыльную площадь в центре какого-то кишлака, окруженную глинобитными лачугами. Разъяренные лица дехкан и распаренную физиономию моего бывшего начальника с распятым в яростном крике полногубым ртом. По улице неслись всадники в буденовках, но над головой Буренко уже взметнулся тяжелый крестьянский кетмень…
   Станислав Николаевич уже было шагнувший к двери, видимо, тоже что-то почувствовал и, развернувшись твердо глядя мне в глаза, произнес:
   – Запомни, Костя, мы с тобой винтики государственной машины, которые со временем гнутся от усталости и подлежат безжалостной замене.
   Что он хотел сказать этой фразой, я понял десятилетие спустя…
//-- * * * --//
   Через две недели, в крепкие январские морозы, из Москвы вышел состав, в одном из вагонов поезда ехал я с первыми курсантами нашей школы.

Глава 11
Александр Гаранин. Секретное заседание Политбюро ЦК ВКП(б)

   Собрались, как всегда, в зале заседаний Совнаркома Московского Кремля.
   На повестке дня – подведение итогов международной политики за прошедший год. Во главе П-образного стола председательствовал Рыков. Слева от него сидел Хозяин, справа Бухарин. Далее по обеим сторонам, напротив друг друга, разместились кандидаты и члены политбюро, из посторонних присутствовали только я и Поскребышев.
   Итог прошлогодней нашей международной деятельности можно было охарактеризовать одним словом: «просрали». Примерно так, но более культурными словами и выразился наш блистательный оратор, шаржист и умница – Бухарин. Почему шаржист? Да он на всех членов Политбюро рисовал шаржи, на некоторых даже с эпиграммами. Наш безобиднейший всесоюзный староста [46 - Всесоюзный староста – Михаил Иванович Калинин.] аж крякнул, прочитав как-то под собственным изображением: «Что на вывеске, то и в магазине». Н-да, отвлекся…
   Меж тем Бухарин перечислял факты:
   – Неумная политика в отношении Китая привела к разрыву торговых и дипломатических отношений с Британией. Сколько было затрачено сил и средств на свержение марионеточных режимов в Поднебесной! А в результате? А в результате были уничтожены или провалились наши резидентуры ОГПУ и Разведупра. Разгромлено консульство в Кантоне, а его сотрудники после зверских пыток убиты. Бородин [47 - На описываемый момент Бородин Михаил Маркович (в девичестве Грузенберг) был главным политическим советником в Китае. Личность, на мой взгляд, очень интересная. Жил в эмиграции в США 11 лет вплоть до 1918 года. В 1918-м был направлен Лениным в Швецию для урегулирования вопроса долгов коммунистической партии. Так что еще не известно, кто играл первую скрипку при распределении потоков финансирования революционного движения со стороны США – Троцкий или эта личность.] предлагал в противовес Японии делать ставку на Чан Кайши. А этот хитрый лис сделал ставку только на себя, в результате, получив от нас помощь, сбросил не только Нанкинское правительство, но и устроил шанхайскую резню. Кстати, а где этот Бородин? А он только недавно побывал в «гостях» у другого нашего «друга», генерала Чжан Цзолиня. Выкупал свою жену вместе с пароходом «Память Ленина», на котором она плыла. Кстати, ни корабль, ни экипаж до сих пор не вернули [48 - Около пятидесяти членов команды и пассажиров освободили только в 1928 году. Пароход вообще не вернули.]. Мало того, генерал подмял под себя все управление КВЖД…
   – Что ты предлагаешь? – внезапно спросил Хозяин, глядя перед собой тигриным взглядом. Говорил с различимым акцентом, было заметно, что он сильно рассержен.
   – Я? Я ничего не рекомендую, я констатирую факты, а предлагать должны военные и разведчики. По-моему, все ясно: или мы теряем КВЖД и международное уважение, или готовимся к боевым действиям. А подготовка к ним предполагает наличие хорошего снабжения вооруженных сил. Мы же собираемся задавить крестьянство, загоняя его в колхозы. Откуда будет взяться хорошему снабжению армии продовольствием и амуницией?
   Хозяин, демонстративно отвернувшись от оратора, нервно постукивал чубуком потухшей трубки по столешнице.
   – Николай Иванович прав, – вмешался в разговор Рыков [49 - В описываемый момент председатель СНК, глава правительства.]. – Мы взяли курс на коллективизацию сельского хозяйства, но переход от частного к коллективному хозяйствованию должен быть постепенным, иначе обрушится вся экономика страны. Мы окружены кольцом враждебно настроенных капиталистических государств и никто нам не поможет в случае наступления голода.
   – За золото и другие ценные минералы они нам задницы лизать будут! – внезапно рявкнул доселе «ловивший мух» Ворошилов.
   Браво, Климушка! Не зря вчера вдалбливал в твою не совсем трезвую голову, чего именно хочет от тебя Хозяин, год назад запустивший нашего полководца в состав членов Политбюро без кандидатского срока!
   – А золото это надо защищать. А восточные рубежи наши практически открыты, на четыре тысячи километров границы зачастую с тяжелым для несения службы рельефом местности всего тысяча восемьсот пограничников! Я уже не говорю о восточных морских границах, где в территориальных водах хозяйничают все кому не лень, – вещал военачальник. – Нам требуются люди в пограничных войсках, требуется в первую очередь оружие и боеприпасы, флот, в конце концов, а тяжелая промышленность у нас пребывает в зачаточном состоянии. Зато в деревнях три четверти населения страны сопли жуют. Не могут оторвать от печи свои задницы и молодежь в город не пускают.
   – Не стоит горячиться, товарищи, – улыбнулся Хозяин. – Никто не собирается решать вопрос о коллективизации с наскока. Пограничникам поможем оружием, продовольствием, амуницией. Стоит также подумать: возможно ли повысить мобильность пограничных групп? Может, имеет смысл подумать об увеличении конного состава? Товарищ Рыков, вам как председателю Совета труда и обороны стоит взять на личный контроль постановление, за которое мы сейчас проголосуем. А насчет китайского генерала имеет смысл связаться с товарищем Трилиссером, возможно, решим этот вопрос в кардинальном русле… – Хозяин оглядел собравшихся и еще раз улыбнулся: – Так, с генералом все ясно, переходим к следующему вопросу…
   После трехчасового заседания я устал и был изрядно голоден, поэтому приглашение на обед к Хозяину, хотя и удивило (впервые был приобщен!), но и одновременно обрадовало. Обедать предполагалось тесным кругом на даче в Зубалово. Кроме меня в автомобиль Хозяина уселся наш полководец. Во второй машине ехали «кавказские братья» – Микоян и Орджоникидзе. Смеркалось, улочки города были пустынны. Непогода и приближающаяся с неотвратимостью рока трудовая неделя загнала москвичей в жилища. Тускло светящие, редкие фонари и постовые милиционеры, засыпанные снегом, не слишком оживляли городской ландшафт. Бездумно глядя на проносящийся за окном город, я прислушивался к диалогу вершителей судеб.
   – Клим, нет, ты покажи, не стесняйся, что это за листочек тебе Бухарин в конце заседания вручил? – смеялся Хозяин.
   – Да ладно тебе, Коба, просто для коллекции собираю.
   – Нет, ты покажи, – упрямо тянул Хозяин.
   – Похож. Точно этаким воробушком наскакивал на нашего Цицерона. И чуб взъерошенный, и морда в профиль прямо как с фотографии [50 - Ворошилов собирал карикатуры на сослуживцев, в том числе и на себя. В домашнем архиве полководца хранилось более пятисот таких рисунков.].
   – Пускай рисует, как бы потом петь не пришлось, – сквозь зубы прошептал военачальник. И уже нормальным голосом спросил: – Коба, неужели ты всерьез собираешься идти на поводу у этих уклонистов? Исходя из твоих сегодняшних слов…
   – Спокойно, Клим, не все сразу. Триумвират [51 - Рыков, Томский и Бухарин в 1927 году помогли Сталину свалить Троцкого, а на ноябрьском 1928 года пленуме ЦК были обвинены в правом уклоне и впоследствии сняты с занимаемых постов.] все еще силен. Отправим Троцкого в ссылку, а потом можно и о них подумать.
   На некоторое время разговор смолк. Лишь негромкий звук мотора и снежная крупа, стучавшая по стеклам, разрушали иллюзию тишины. За окном мелькали темные силуэты деревьев и одноэтажных построек – автомобили уже выехали из городской черты.
   Наконец Клим нарушил молчание:
   – Послушай, Коба, с Мишкой Тухачевским надо что-то делать, совсем распустился наш наполеончик. Мне докладывали, что чуть ли не каждый день новую бабу в койку тянет.
   – А может, они сами к нему липнут? Обаятельный красавчик…
   – Сами, конечно, – согласился главвоенком.
   – И что, ни одна не пожаловалась?
   – Нет.
   – А жена нашего павлина к тебе не обращалась?
   – Пока нет.
   – Значит, нам остается ему только позавидовать, – вздохнул, думая о чем-то своем, Хозяин.
   «Ловко отбрил!» – подумал я. До меня не раз достигали слухи о вражде между главкомом обороны и его заместителем. Но такие приемы в закулисной борьбе меня всегда коробили…
   Обедали чисто мужской компанией. Жена Хозяина к гостям даже не вышла. К концу застолья компания изрядно надралась, хотя начиналось все вполне достойно. От домашнего вина и грузинской кухни у присутствующих поднялось настроение, Серго и Анастас пели песни, остальные как могли поддерживали дуэт. В перерывах рассказывали анекдоты, шутили, а затем Хозяин вышел из-за стола. Отсутствовал не слишком долго, а вернулся злой как черт. Проблемы у него с супругой. На свою беду разнежившись от легкого хмеля, я в его отсутствие рекламировал заинтересованным слушателям свой тонизирующий напиток. Заметив, что Хозяин сильно не в духе, Серго и Анастас деликатно удалились в гостевую комнату. Я привстал, тоже намереваясь пойти на боковую…
   – Куда это направился? Сиди! – Хозяин с силой нажал на мои плечи, так что я чуть не промахнулся мимо стула. – Ты чего народу демонстрировал?
   – Хреновую настойку, как принял, так хрен того… сразу в рабочее состояние… – пояснил военачальник, успевший в отсутствие Хозяина дважды приложиться к водке.
   Хозяин, развернувшись к ябеднику, вкрадчиво спросил:
   – Ну и как, у тебя он уже… того?
   – Он у меня и без всякой настойки всегда… того, – с пьяной гордостью заявил Ворошилов.
   – В том-то и беда твоя, Климушка, что ты чаще думаешь нижней головой, – печально заметил Хозяин. – Ну, давай, Александр, опробуем твой напиток. Надеюсь, не отравимся…
   Женьшеневая настойка, наложившись на домашнее вино, дала поразительный эффект: Хозяин пришел в возбужденное состояние, и его потянуло на откровенность:
   – Кругом одни недруги. В Политбюро мало на кого можно положиться. Нет умных сподвижников, нахожусь в окружении врагов или исполнителей вроде этого, – собеседник кивнул в сторону задремавшего за столом полководца и горестно вздохнул: – Еще этот идиот Зиновьев вместе с Бухариным… начали кликушничать: «Война неизбежна». Народ сразу все с полок в магазинах смел. Крестьяне зерно попрятали. Все готовы к войне. Кроме меня и армии. А план по хлебозаготовкам сорвали! – Хозяин ахнул десницей по столу – попадали фужеры, зазвенела посуда, и в приоткрывшуюся дверь заглянул встревоженный начальник охраны. – Кулаки! – с ненавистью прошипел Хозяин. – Дельцы, предприниматели… Ты говоришь, что у нас в Сибири и на Дальнем Востоке людей мало? Рабочих рук не хватает? Скоро всех кулаков от западных границ и до Урала депортируем в Сибирь и Забайкалье. Конфискуем имущество, и пускай на новом месте строятся. Они люди предприимчивые. Поднимутся. Частную торговлю задавим налогами, а кто будет сопротивляться, тех тоже в Сибирь или к стенке. Специалистов на Востоке не хватает? Зато здесь их навалом, от безделья с чужих голосов петушками поют. В Сибирь, на поселение!
   – А как же быть с кулаками и предпринимателями Сибири и Дальнего Востока, как быть с иностранцами?
   Хозяин, размышляя неторопливо, набил трубку. Раскурил и лишь, потом ответил:
   – Выходцев из Кореи и Китайской республики выселим из приграничной зоны независимо от классовой принадлежности. Пуповиной они со своей Родиной связаны. Случись конфликт между нашими странами – ударят в спину. Поэтому, кому мила советская власть, милости просим в Казахстан или Западную Сибирь. Остальным – скатертью дорожка, на историческую родину. Всю нашу шушеру переселим – из Сибири на Камчатку или на Колыму, с Дальнего Востока в Сибирь или Казахстан. Нельзя им давать обрастать собственностью, иначе обнаглеют и потребуют власти…

Глава 12
Константин Рукавишников. Начальник диверсионной школы

   Любая ответственная работа в войсках начинается с бардака. Такое заявление могут понять только служившие в российской армии. Бардак в нашем понимании совсем не бордель и лупанарий. Это вояки Западной Европы привычно воспринимают блага цивилизации. Наш воин непобедим, потому что не ослаблен всякими излишествами. К чему это я? Расскажу все по порядку.
   В предписании, полученном в Москве, четко обозначалась точка нашего прибытия: «Поселок N-ский Приморского края», который находился в пятидесяти верстах от Никольска Уссурийского. Прибыли ночью. Пока маневровый паровоз загонял наши вагоны в тупик, я решил сходить на разведку. Н-да. Картина Репина «Не ждали». Ночь, станция, одинокий фонарь в сером проблеске зимней вьюги и ни одной живой души. Устремляюсь, как бабочка на свет, подталкиваемый в задницу поземкой, и через пять минут вваливаюсь в помещение. Тепло и вонько. Трое сидят за столом и режутся в карты. В углу на лавке кто-то спит, поджав под шинель ноги. Я, конечно, не ожидал, что нас встретят с оркестром, но, во всяком случае, рассчитывал, что будут ожидать подводы. От станции до расположения кавалерийской части, где мы должны были расквартироваться, было никак не менее семи верст. В смысле сами бы мы дошли, не замерзли, но вот унести на горбу весь сопровождающий нас груз не представлялось возможным. При моем появлении картежники синхронно подняли головы. Не составило труда определить, кто есть кто: лицом к двери сидел милиционер, сбоку от него – дежурный по станции, а спиной ко мне телеграфист. Дежурного я определил по сигнальным флажкам, торчащим из кармана объемного тулупа, висящего на спинке стула. Милиционер был при форме, а телеграфисту просто было положено находиться среди этой компании.
   – Здорово, курцы! Связь с Владивостоком есть? – деловито бодрым голосом спросил я.
   На секунду присутствующие онемели от такой наглости. Первым опомнился представитель власти.
   – А вы, гражданин, кто такой? Предъявите документы! – милиционер построжел лицом и, поднявшись в полный рост, недвусмысленно поправил кобуру на портупее. В целях сохранения секретности я в пути носил шинель без знаков различия и «товарищ» куражился ровно до того момента, пока я не предъявил ему корочки, после чего все трое поступили в мое полное распоряжение.
   – Где положенный по инструкции кипяток? У меня бойцы замерзают в вагоне! – орал я на дежурного.
   – Не извольте беспокоиться, товарищ, – лепетал дежурный. – Через час все будет. Бак наполнен, дрова есть… Станция у нас проходящая, так что редко кто требует, – оправдывался железнодорожник, пятясь к выходу.
   – Телефонная связь есть? – спросил я у телеграфиста.
   – Только с Уссурийском.
   – Беги, дозванивайся до Владивостока! – рявкнул я, и телеграфист скрылся в своем закутке. Милиционер выскользнул в ночь еще до разноса, и я, наконец, обратил внимание на мирно похрапывающее тело. В тусклом свете электрической лампочки я все же разглядел на шинели у спящего три кубаря в петлицах. Вполне возможно, военный дожидался именно нашу группу. После моего бесцеремонного хлопка по плечу вояка вскочил с лежбища. Волосы дыбом, глаза стеклянные.
   – А? Что? Уже приехали?
   – Приехали, приехали, товарищ командир. Ты не меня ждешь? – И без промедления представился: – Константин Рукавишников.
   Мой собеседник – чернявый парень на вид чуть моложе меня, близоруко щурясь, совсем не по-военному протянул ладонь вперед:
   – Да, да, именно вас я и дожидаюсь. Стукало Глеб Евгеньевич. Прислан Далькрайкомом в школу разведки в качестве политработника.
   Вот это подарочек! Мало того что стучать на меня будет, так еще с ходу в незнакомом помещении военные секреты разглашает!
   – Вот что, Глеб Евгеньевич, – жестко взяв комиссара под локоток, вывел его из помещения и только на перроне спросил: – Где подводы из кавалерийской части?
   – Я торчу здесь уже третьи сутки, – решительно освободившись из захвата, заявил комиссар. – В шифрограмме было сказано, что вы прибудете двадцать четвертого. Десять подвод на станции сутки стояли.
   Н-да, или у нас шифровальщики не в зуб ногой, или начальство заблудилось во времени. Впрочем, будем решать проблему.
   – Вы без транспорта?
   – Почему. Лошадь в сарае при станции.
   – Тогда давайте, Глеб Евгеньевич, аллюром «три креста» [52 - Аллюр «три креста» – неофициальное название галопа. Иносказательно – быстрое выполнение поручения.] в часть.
   – Что, прямо сейчас?
   – Да, да. Дорогу помните?
//-- * * * --//
   Едва сигнал кавалерийского горна призвал к побудке, как дежурный по казарме сдублировал команду. Шесть утра. На улице едва развиднелось. Но мы, то есть командный состав и инструктора, уже стоим на нашем маленьком плацу. Умыты, побриты, затянуты в не без щегольства подогнанную военную форму. Командный состав представлен в числе двух единиц, то есть меня и Глеба Евгеньевича. За нами расположились: Семен Евграфович Подгорный – коренастый блондин средних лет, инструктор огневой подготовки. Илья Стариков – молодой, но, как мне говорили, уже опытный специалист-взрывотехник. Несколько в стороне от группы стоял прибывший сегодня ночью инструктор рукопашного боя: Григорий Диков был единственным человеком на плацу, одетым не в военную форму, а в синюю зимнюю куртку на меху и теплые шаровары. Вот и весь преподавательский состав, имеющийся в наличии в данный момент.
   Остальные преподаватели должны прибыть на днях вместе с последней группой курсантов. А сейчас перед нами выстраивается неполная рота из шестидесяти курсантов, прибывших со мной из Москвы. Третий день только как надели военную форму, и смотрится она на них, как на корове седло. Шинели в складках, буденовки на головах сидят косо. Зато все курсанты комсомольцы-добровольцы и из этого сырого материала я должен за полгода вылепить бойцов. Разведчиков, младших командиров для погранзастав, диверсантов. Каждому в индивидуальном порядке придется подбирать воинскую специальность с учетом предрасположенности. Между прочим, среди курсантов немало китайцев. Щеглов перед отправкой намекнул, что эти ребята после прохождения курсов будут переправлены на родину.
   Ну вот наконец построились. Я машинально отметил время с момента подъема. Десять минут. Долго, конечно. Во время Гражданской войны при ночном налете их бы всех вырезали на счет раз. Были случаи. Например, штаб 25-й Чапаевской дивизии казаки во время ночного налета уничтожили полностью из-за нерасторопности часовых и личного состава. Хотя кто знает, что там случилось на самом деле. Все представляется со слов Фурманова. Вполне возможно, что Чапаев, личность склонная к анархизму, по отъезду въедливого досмотрщика-комиссара, на радостях впал в глубокий запой, а с ним вместе и его штаб. Впрочем, это все мои домыслы.
   Пока я так рассуждал, мой комиссар перехватил инициативу и толкнул речь. Надо же, сразу видно, что человек никогда ранее не служил в армии. На морозце с утра солдату просто необходимо разогнать застоявшуюся за ночь кровь и речи о великих целях, стоящих перед бойцами социалистического государства, никак этому не способствуют. То ли дело горячая пища. Но до завтрака рановато. Воина помогла бы согреть строевая или физическая подготовка, а тут извольте слушать сказки венского леса. Прерывать речь комиссара я не решился. Себе дороже ссориться с представителем партийной власти. Лучше осмотреться вокруг.
   Участочек нам выделили, скажем так, слишком скромный по размерам. Не более 800 метров по периметру. Зато он весь окружен плотным, высоким забором. Внутри периметра три здания. Казарма, учебные классы и склад. Из расположения курсанты выходят только в столовую кавалерийского полка. Кавалеристы пока и не догадываются, чем мы здесь собираемся заниматься. Даже командир полка не извещен. Ему просто было приказано поставить нас на пищевое довольствие и оказывать всяческое содействие.
//-- * * * --//
   Следующий день принес вполне ожидаемое, но тем не менее приятное для меня событие – приехал Дима Знахарев. Мой заместитель, компаньон и просто верный товарищ. Приехал не один – с пополнением курсантов…
   После завтрака я сидел в канцелярии школы, изучая личные дела моих подопечных. Комсомольцы-добровольцы, строители светлого будущего, энтузиасты, мать их ети. Из всего личного состава не более десятка имеют хоть какое-то представление о воинской службе. Семеро курсантов ранее служили в ЧОНе [53 - Части особого назначения, расформированы в 1925 году.]. Трое китайцев – участники шанхайских событий апреля 1927 года. Воевали в составе китайской Красной гвардии против гоминьдановцев Чан Кайши. Ребят, служивших в частях особого назначения, пожалуй, стоит поставить командирами отделений. Из китайцев составим отдельный взвод с Ван Бо во главе. Он неплохо говорит по-русски…
   Резко распахнувшаяся дверь выветрила все мысли. «Богатым будет», – отметил я, увидев на пороге взволнованного Ван Бо.
   – Товарищ командира, там за воротами большой начальника, стоит, ругается.
   «Большой начальника» оказался большим в буквальном смысле. Двое внешне невозмутимых китайцев, стоящие в карауле, «в пупок дышали» кроющему матом Митьке. За спиной моего заместителя колыхалась разношерстно одетая толпа.
   – Растудыт твою через коромысло! – орал Димка, приплясывая на месте, постукивая друг о друга тонкими хромовыми сапогами. – Люди пешедралом по морозу от самой станции перли, а он теперь не пускает. В часть без вопросов пропустили, а он не пускает!
   Митька тыкал раскрытыми «корочками» под нос часовому.
   – Читай, черт нерусский, если понимаешь: оперуполномоченный отдела ОГПУ Дмитрий Иванович Знахарев. Твой начальник, между прочим…
   Пора вмешаться. Зная Диму, можно было предположить, что дело вскоре дойдет до рукоприкладства. Я вышел из будки КПП.
   – Остынь, Дмитрий.
   – Остынь, остынь, и так совсем остыли! – машинально проворчал приятель, отрывая взгляд от часового, и в тот же миг раскрасневшееся от мороза и гнева лицо озарилось радостной улыбкой. – Костя, едрит твою налево, ты чего под воротами держишь? – заорал Митька, облапливая меня ручищами.
   – Ну, здравствуй, здравствуй, давно стоите?
   – Минут десять. Да два часа по утреннему морозцу от станции добирались.
   – Ладно, не ворчи, сейчас пообедаем, а потом в баню. Отогреетесь.
   Вечером после отбоя сидели вдвоем в моей комнате. В помещении темновато. Свет «летучей мыши» с трудом пробивается сквозь дым сильно чадящей, плохо сложенной печи. На столе сало, крупно нарезанный каравай и початая бутылка «казенки». Выпиваем помаленьку. Митька делится новостями.
   – Ваш поезд еще не успел отъехать от перрона, а все в «конторе» уже знали, что Буренко снимут. Кто-то из начальства решил подстраховаться. Не прошло и недели с вашего отъезда, как наш отряд расформировали. Как же, детище проштрафившегося Буренко! Бойцов отправили по прежнему месту службы, а мне приказали сидеть в казарме и ждать событий. Одного только Степана Бурмина и сумел отстоять.
   – Отлично, был он командиром отделения, здесь будет старшиной школы! – заметил я. – То, что отряд расформировали, конечно, жалко, бойцы научились действовать, как одно целое. Только, думаю, они и сами были рады разбежаться, у многих семьи, а тут полгода на казарменном положении обитали. – Я на короткое время замолчал. Чокнулись, выпили по чуть-чуть.
   – Кстати, ты Татьяну не видел? – спросил я, переждав водочный ожог.
   Митька заулыбался во всю пасть.
   – Блин, основного-то я тебе и не сказал. Я женился!
   Сидим, глаза лупим друг на друга. Спустя несколько мгновений осторожно переведя дыхание, спрашиваю:
   – Это на ком?
   – На подруге твоей Татьяны. – Митяй сладко затянулся папиросой, выдохнул и продолжил рассказ: – Через две недели после твоего отъезда Татьяна пришла в казарму проведать, нет ли от тебя вестей. Пришла не одна, а с подругой Галей. Одной ей неудобно по казармам шляться. Поинтересовалась, не звонил ли ты? А я как Галку увидел, стою столбом и слова вымолвить не могу. Дюже красивая. Кое-как оклемался, разъяснил, что от тебя ни слуху ни духу. Опечалилась деваха, ну я и увязался их проводить, все равно в казарме делать нечего. Довел Галюню до дома, назначил ей свидание. А потом как-то все просто – на следующий день остался у нее ночевать. Сразу после Нового года мы и расписались…
   Митька наслаждался произведенным эффектом, пускал дым кольцами и жмурился от удовольствия.
   – Кстати, послезавтра они обещали приехать.
   – Кто «они»? – осевшим голосом спросил я.
   – Татьяна с Галей.
   – Совсем с глузда съехал? Где мы их поселим? Школа на особом положении.
   – Поселим в поселке при станции, – беспечно отмахнулся Митька. – Кавалеристы свои семьи как-то ведь пристроили?
   – Ладно, ты кашу заварил, вот сам по утряне и езжай в поселок, договаривайся.
   Сказал – и на душе сразу потеплело. Конечно, квартирный вопрос не самый важный! Главное, я скоро увижу Татьяну.
   Вместе с хорошим чувством меня посетила некая тревога.
   – Надеюсь, ты про наши совместные дела своей подруге не рассказывал?
   – Что я, дурной? Жене необязательно знать, откуда добываются деньги.
   Убиться можно! В голове моего приятеля появились зачатки здравомыслия!
   – Полагаю, что ты не сдал совместно нажитый капитал в сберкассу? – вроде как в шутку, но с некоторой тревогой спросил я.
   – Как можно! Все привез с собой.
//-- * * * --//
   Это было как наваждение. Весь день, выполняя свои должностные обязанности, я только и думал о предстоящей встрече. Смутно помню, как разговаривал, шутил, отдавал распоряжения и с нетерпением ждал появления Дмитрия, еще с раннего утра уехавшего на станцию встречать наших женщин. Митька появился ближе к вечеру. Довольный, как кот, объевшийся сметаны. Лишь только не облизывался.
   – Что так долго? – сдерживая себя, спросил я.
   – Так, это… устраивались, то… се.
   – Знаю я твое «то, се». Адрес давай, где остановились.
   – Да нет в поселке никаких указателей. Одна улица, от въезда пятый дом с правой стороны.
   Через минуту я уже мчался к одной из полковых конюшен, где меня второй час дожидалась подседланная лошадь…
   Дом был большим и новым. Рубленный из вековых сосен пятистенок под снеговой крышей выглядел нарядным как пряник. После стука ворота беззвучно отворились и пожилая, но еще крепкая хозяйка, поздоровавшись, приняла повод.
   – Иди, иди, милок, лошадку я сама обихожу. – И ласково подтолкнула меня к крыльцу.
   В доме меня, конечно, ждали и ждали с нетерпением. Не успел переступить порога, как ласковые руки охватили мою шею.
   – Приехал, приехал!.. – шептали губы, пока я не поймал их в плен.
   Не разрывая объятий, через мгновение мы вдруг очутились в углу комнаты, на просторном ложе. Руки проворно замелькали, срывая с себя одежду. Белая, хрустящая простынь, бархатная кожа и умопомрачительно родной запах любимой женщины. Как же я по нему соскучился! Неистовость и нежность одновременно. Крики страсти и слезы счастья на бесконечно милом лице…
   Первая волна, накрывшая нас, схлынула. Обмякшие и чуть-чуть усталые, мы лежали, тесно прижавшись друг к другу.
   – А где же твоя подруга?
   – Галюня сегодня ночует на хозяйской половине. – Татьяна нежно покусывала меня за мочку уха, как бы приглашая к продолжению банкета. Ну что ж, я не заставил себя долго ждать. Рывком посадив подругу на себя, покусываю сразу взбухшие соски, руки бегут вдоль позвоночника, ниже, ниже по ягодицам, приподнимают легкое тело, и вот мы снова слились. Неистовая амазонка, крепко вцепившись в мои бедра, бодро скачет на моих чреслах. Мы заканчиваем одновременно. Это как последний миг жизни, как последний вздох…
   В школе я появился только во второй половине дня. Курсанты, только что вернувшиеся с обеда, разбежались по классам. При входе в казарму мне встретился наш комиссар, подозрительно посмотрел на меня, но, так и ничего не сказав, умчался по своим делам. На политинформацию опаздывал, наверное. В канцелярии, за столом, в полном одиночестве сидел мой заместитель и усердно заполнял какой-то формуляр. Поднял голову, улыбнулся.
   – Сияешь, как только что сорванный огурец! – прокомментировал по-своему он мое состояние.
   – Что, такой же зеленый? – отшутился я.
   – Нет, просто глянцевый.
   – Поздравь. Мы с Татьяной сегодня были в поселковом совете. Зарегистрировались.
   – О! Не зря, значит, я тебя от комиссара сегодня прикрывал! Вцепился, понимаешь, с утра: где начальник школы? Почему на разводе не присутствует? Ну, я ему выдал, что ты еще с вечера уехал в никольскую комендатуру по очень секретному и важному делу.
   – Это какому? – озадаченно спросил я.
   – Слушай, что пристал? Сам придумаешь. Видишь, я сейчас занят. По твоему, между прочим, приказу список личного состава по отделениям распределяю.
   – А, тогда ладно, работай, работай. Хотел тебя до завтрашнего утра отпустить. Наши дамы завтра уезжают.
   Митьку как ветром сдуло. Пришлось мне самому формуляр заполнять…
//-- * * * --//
   Весна пришла с первым тихоокеанским муссоном. Потеплело, ветер нагнал тучи, и вместо снега с неба посыпался мелкий моросящий дождь. Пришлось временно сократить конную выездку и дальние пешие марши с полной выкладкой, которыми в течение месяца «баловали» курсантов. Вместо утомительных маршей, во время которых осваивалась и основная программа, остались только стрельбы на полигоне, тренировочные схватки на свежем воздухе и, конечно, практика по взрывному делу. Не обделял своим вниманием бойцов и наш комиссар. Правда, здесь не обходилось без казусов. Во время вечерних политиформационных лекций утомленные курсанты, угревшись в теплом помещении, сразу впадали в спячку. Комиссар бесился и требовал переноса агитационно-просветительной деятельности на утренние часы.
   – Никак нельзя, Глеб Евгеньевич, – убежденно доказывал я. – Курсанты еще не подготовлены должным образом. Через месячишко, когда окончательно освоятся с оружием, будем проводить ночные учения, вот тогда курсанты с утра в вашем полном распоряжении.
   – Не выспавшиеся, они все так же будут дремать на лекциях, – горько заметил комиссар.
   – Ничем помочь не могу, Глеб Евгеньевич, для меня важнее боевая подготовка, чем лекции о международном положении. В школу набирали в первую очередь людей политически грамотных и верных идеям коммунизма. Так что повременим с огранкой наших «алмазов». День лучше начинать с физических нагрузок, когда нет еще усталости и внимание предельно сосредоточено. Иначе нам не избежать большого отсева.
   Действительно, за неполный месяц обучения у нас уже четверо бойцов выбыло из строя. У курсанта Михайлова при неловком обращении полыхнул взрывпакет, в результате чего парень остался без двух пальцев. Один из курсантов поломался во время скачек по пересеченной местности, а еще двое получили серьезные увечья во время тренировок по рукопашному бою.
   Вообще-то я очень доволен работой Григория Дикова. Не человек, а легенда. Правда, только среди узкого круга заинтересованных лиц. Казак с Урала. Судя по восточным чертам лица, лихие предки Григория не чурались родства с местными аборигенами. С детства увлекался борьбой, а в последующем – рукопашным боем. Еще в 1904 году молодым парнем участвовал в обороне Порт-Артура. Попал в плен. В Японии по удивительному стечению обстоятельств попал на хозяйственные работы в школу боевых искусств, клана Токэда. Присматривался к тренировкам, полегоньку изучал язык и в какой-то момент смог показать себя, так что местные мастера удивились проворству русского паренька. Видимо, он смог чем-то покорить мастеров боевых искусств, раз они позволили ему в течение нескольких лет изучать технику айки-дзюцу. Вернувшись на родину, Григорий ничем не проявлял себя, ведя обычный образ жизни, но форму, очевидно, поддерживал. В Первую мировую войну был призван во второй срок и так и не попал на фронт. Зато в восемнадцатом году он оказался в поле зрения органов ЧК и с тех пор служил при нашей конторе.
   Я частенько присутствовал на занятиях по ближнему бою. Иногда в виде разминки и для престижа сам принимал участие в схватках. Но только не с Григорием! Отношение Дикова к «чистой» схватке голыми руками было, мягко говоря, ироничным. О чем он не преминул сообщить на вводном занятии…
   Серое зимнее утро. Утоптанная площадка позади казармы. Взвод курсантов топчется, стоя по краям круга. В центре площадки, сцепив руки за спиной, прохаживается Диков.
   – Замерзли? – улыбнувшись сквозь вислые усы, внезапно спрашивает он. – Ничего, ребята, скоро согреетесь. Сначала только расскажите, как вы себе представляете ближний бой один на один?
   Курсанты молча переглядываются, наконец Коля Дыхов – правофланговый взвода – несмело отвечает:
   – Ну, значит, должны голыми руками поломать безоружного противника.
   – Да? А зачем так сложно? Вы же разведчики! Во время операции каждый вооружен. Надо очень постараться, чтобы не найти оружия под рукой, даже если предположить, что все патроны расстреляны, а винтовка и нож куда-то затерялись. Оружием может послужить любой камень или палка. Если разведчик дерется голыми руками, значит, он полный раздолбай, и не думайте, что ваш противник окажется таким же. Моя основная задача и заключается в том, чтобы научить вас успешно действовать против вооруженного врага с помощью разнообразных подручных предметов.
   Диков медленно пошел по кругу, внимательно всматриваясь в лица курсантов, и продолжал:
   – Но, скажу прямо, даже у обученного бойца мало шансов выжить в схватке с опытным убивцем. Уверен, что мало кто из вас убивал вообще, даже стреляя с большой дистанции, а уж в ближнем бою участвовали единицы. Мало того, найдутся среди вас и такие, которые в своей жизни даже кролика не забили. И вот такой, возможно, прекрасно владеющий техникой боец, впервые насадив на штык своего супостата, вдруг чувствует запах крови и говна, вылезающего из пробитых кишок. Боец мгновенно слабеет, у него темнеет в глазах, и он не видит, как к нему подбирается другой противник. Я не хочу, чтобы вас прикончили в первом же бою. Поэтому помимо физической закалки будем закалять ваш дух. С завтрашнего дня и до конца обучения за вами закреплена полковая бойня. Забойщики не боятся запахов крови и испражнений. Ну а теперь о самом главном: главная составляющая победы над супостатом – собственное, я бы сказал, нестерпимое желание выйти живым из боя. Настроишься правильно – выживешь. Обучить такому невозможно, но есть приемы, с помощью которых можно создать необходимый перед боем настрой. Этим приемам я также постараюсь вас обучить…
   Григорий оглядел замерзших курсантов:
   – А теперь быстро сняли шинели и бегом марш, по периметру, вдоль забора…

Глава 13
Константин Рукавишников. «Дан приказ ему на запад…»

   «По вагонам!» – прозвучала команда, и все пришло в движение. Часть курсантов, запрыгнув в теплушки, с прибаутками, с веселым матерком принимали поклажу у своих товарищей. Коноводы осторожно заводили лошадей по перекидным мосткам в вагоны. Старшина Бурмин кричал на зазевавшихся было возчиков, доставивших необходимые нам грузы. С неба опять сыпал мелкий дождь. На ветке пристанционного тополя орала одуревшая от любовного пыла одинокая ворона. Командный состав, стоя под навесом несколько в стороне от платформы, молча взирал на это безобразие.
   Школа ехала на полевые учения…
   Предыдущие три месяца полигоном нашей неуемной деятельности служила обширная территория вдоль границы от поселка Гродеково до Турьего Рога у озера Ханка. Маршруты, надо сказать, не из легких, особенно по зимней поре, приходилось преодолевать в основном на лыжах при полной боевой выкладке. То есть с винтовкой, с приличным боезапасом, при холодном оружии и прочей амуниции, с минимальным пайковым довольствием на пять суток. Пулеметчикам было еще тяжелей, хотя во время движения путь за них торили другие.
   По прибытии в намеченный район, невзирая на погодные условия, проводились учения, заканчивающиеся обычно боевыми стрельбами. Дважды наше подразделение участвовало в настоящих боевых операциях. Первый случай произошел без моего участия (уехал во «Владик» с отчетом, заодно супругу повидал), так что знаю только то, что имела место стычка с остатками белогвардейской банды, преследуемой пограничниками. В результате никто из наших бойцов не пострадал. Обстрелянные бандиты скрылись в прибрежных тростниковых зарослях у озера Ханка.
   Неделю назад в бою с бандой Алексеева я принял непосредственное участие…
   Весенняя распутица ограничивала наши передвижения по местности, поэтому на сегодня намечался короткий маршрут в район станции, где наши саперы будут отрабатывать закладку учебных мин (операция была согласована с железнодорожниками). Остальным курсантам предстояло пройти еще несколько километров до заброшенного хутора. В учебном плане у меня на сегодня значился штурм закрытых помещений. Первыми за ворота лагеря вышло боевое охранение – семь бойцов с командиром отделения. С самого начала наших походов я взял за непременное правило выпускать вперед разведку – каждый раз в новом составе. После каждого марша следовал вдумчивый анализ действий разведки. Так что на настоящий момент все курсанты имели представление о боевом охранении подразделения на марше.
   День выдался теплым, солнечным и ветреным. «Весна. Скоро дороги подсохнут», – довольно заметил едущий рядом со мной Дима Знахарев и, радуясь такой мысли, наддав шенкелей своей кобыле, помчался в голову колонны. Весна, щепка на щепку лезет. А Митька вчера только вернулся из Владивостока, с супругой повидался. Вот и бесится от счастья – жеребец стоялый. Внезапно Митька, было придержавший шаг кобылки, снова наддал ей в бока. Крепкая лошадь, выпрастывая копыта из непролазной грязи, перешла на тяжелый галоп. Я сам невольно погрузил шпоры в бока своей коняги и через короткое время, обогнав колонну, увидел, что Митька о чем-то беседует с одним из наших разведчиков.
   – В чем дело? – спросил я, осаживая свою лошадь в двух шагах от разведчика.
   – Товарищ начальник школы, на станции что-то неладно. Я первым шел, как увидел, так сразу упал на обочину, наши за мной.
   – Что ты увидел? – терпеливо спросил я.
   – Двое в нашей военной форме волокли труп милиционера внутрь здания.
   – Где командир отделения? – спросил Митя.
   – Спрятались, наблюдают за станцией. Меня вас предупредить послали.
   – Молодцы! – с чувством ответил я и тут же прокричал: – Колонна, стой!
   – Думаешь, банда? – спросил Дмитрий.
   – Думаю, не просто бандитское нападение. Это провокация. По расписанию, через полтора часа мимо станции должен пройти экспресс из Китая. Переведут железнодорожные стрелки – пойдет потеха. В экспрессе наверняка много китайских торговцев. Ограбят, пристрелят парочку, и вот пожалуйте бриться – международный конфликт. Поступим так…
   Через час полсотни моих курсантов скрытно заняли позиции в ближайшем подлеске напротив станции. Я испытывал гордость за своих бойцов, не зря в течение почти трех месяцев мы их натаскивали в технике маскировки и скрытного передвижения. От нашей позиции до здания станции было рукой подать – не более ста пятидесяти метров. На перроне неспеша прогуливались четверо мужчин в форме командного состава Красной армии. На лавочке под навесом сидели еще четверо – все в гражданском, но явно вооруженные. На крыше не особо высокой водокачки расположился пулеметчик с «льюисом», хищный ствол которого я без труда обнаружил еще десять минут назад. Пулеметчик лежал, беспечно выставив напоказ дурную голову. Может, он и дурень в смысле маскировки, но в предстоящем деле может нас серьезно опечалить. С него и начнем отстрел. До водокачки метров двести. Попаду!
   Я взглянул на часы, до прибытия экспресса оставалось менее двадцати минут, но никаких телодвижений со стороны противника пока не происходило. Ага, вот они чего ждали. Вдали показался неторопливо ползущий товарный поезд, и в этот момент я увидел двух женщин, вынырнувших из леса со стороны поселка. Местные пейзанки что-то волокли в корзинах, беспечно болтали, не замечая нависшей над ними опасности. Надо сказать, что бандиты действовали по-военному четко, лишь только сельчанки оказались на перроне, их взяли в «коробочку» и без разговоров затащили в здание станции. Ничем я в данный момент помочь им не мог.
   Я ждал, когда группа моих бойцов, ушедшая в обход, займет позиции на краю леса, справа за станцией. С той стороны заросли кустарника доходили до здания станции. Думаю, появление моих ребят с фланга будет полной неожиданностью для банды. Главное, чтобы Дмитрий, возглавивший эту группу, раньше времени не высунулся. Пройдя станцию, товарняк взревел, быстро набирая ход, и скрылся за лесом. В тот же миг из здания вышел железнодорожник в сопровождении вооруженного бандита и скорым шагом направился к семафору. Через минуту сигнальное крыло взметнулось в запрещающем знаке и на всякий случай были переведены стрелки. Все, теперь экспресс застрянет намертво.
   Прошло еще пятнадцать минут, а на перроне было все так же пустынно. «Хладнокровные, черти», – с невольным уважением подумал я и тут же передал по цепочке: «Стреляем залпом, сигнал – первый выстрел».
   Наконец издалека послышался гудок паровоза, в следующее мгновение из распахнутой настежь двери стали выскакивать бойцы и разбегаться по перрону. Десять, пятнадцать, тридцать два. Похоже все. Я взял на прицел пулеметчика. Поезд тормозил, еще двадцать, тридцать секунд – и цели будут прикрыты. Все, больше ждать нечего, я плавно нажал на курок, голова пулеметчика дернулась и скрылась из вида. В следующее мгновение дружный залп смел значительную часть бойцов противника. Надо отдать должное – оставшиеся в живых мгновенно среагировали. Попадали, быстро расползлись по укрытиям и, несмотря на потери, ответили хаотичным огнем.
   Поезд не дошел до перрона. Машинист явно не дурак, смог затормозить, не подставил свою голову под пули, которые в полном объеме свистели над нашими головами. Кто-то из курсантов вскрикнул. «Ранен или убит? Пора бы Митьке проявить себя» – пронеслось в голове, а в следующее мгновение я увидел силуэты двух своих бойцов, умудрившихся забраться на крышу здания. Четыре гранаты одна за другой полетели вниз. Грохот разрывов совпал с очередью, выпущенной из пулемета. Продольный фланговый огонь мгновенно переменил ситуацию. Несколько бандитов попытались укрыться в здание станции. Но огонь был плотный – последний беглец упал уже в дверном проеме. Из двух окон здания еще постреливали, но сектор обзора был явно мал, чтобы держать под контролем всю территорию перед станцией.
   – Держать окна под прицелом! Не давайте им высунуться! – заорал я. – Приходько, беги к Знахареву, передай, чтобы к окнам со «слепой» стены подобрались и гранатами их, гранатами… Стой, мудила! Сам не лезь под пули, стороной обойди.
   Курсант убежал. Ждем далее, ребята азартно постреливают по окнам. Вижу, как от леса, зачем-то пригнувшись, бегут трое, с ними Митька. «Прекратить огонь!» – звучит команда, и в уши наконец начинают проникать звуки, заглушенные хлесткой стрельбой. Пыхтит паровоз, слышны слабые стоны раненых, деревья, качающиеся под ветром, стучат ветками, где-то тревожно ржут лошади и… в следующий миг все перекрывает грохот взрывов внутри здания. Митька первым скрывается в проеме. Мои курсанты без команды срываются с места, бегут. Из здания – ни звука. Пора было и мне появиться на сцене.
   Ах, как все плохо! Вот тебе и отработали штурм закрытого помещения… на практике. Результат удручает. Семеро гражданских лиц, в том числе телеграфист, убиты. Внутренние перегородки помещений наполовину разрушены, истыканы пулевыми отверстиями. Курсанты оказывают первую помощь раненым, вытаскивают наружу трупы.
   Телеграфный аппарат с виду цел, да что толку? Телеграфист убит. Телефонные провода вырваны напрочь. Связи нет. Зато есть дежурный по станции, тот, что недавно переводил стрелки. Контуженный малость, но вполне трудоспособен. Склоняюсь над сидящим в углу железнодорожником и на всякий случай спрашиваю:
   – Ты цел? Стрелки перевести сможешь? – Он явно не слышит, но на всякий случай испуганно кивает. – Ну, давай иди, – подаю руку и подталкиваю железнодорожника к выходу.
   Выйдя на перрон, направляюсь в сторону состава. В руках у меня нет оружия, но скотина машинист держит меня под прицелом. Вообразил, что с помощью одинокого маузера меня можно остановить.
   – Спокойно, парень. Видишь, я без оружия. – Для наглядности верчу поднятыми ладонями. – Сейчас переведут стрелки, и дуй дальше, – сказал я, подходя ближе.
   – Что это было? – спросил машинист, опуская ствол.
   – Нападение на станцию. Если бы мы вовремя не поспели, твой поезд давно уже потрошили. Передай в Никольске, что связи нет, станционный телеграфист убит. Пускай шлют замену. Все подробности через городскую комендатуру, я свяжусь с ними из части…
//-- * * * --//
   Неисповедимы пути Господни… Как и последующая реакция начальства на твои действия.
   На третий день после событий я был вызван во Владивостокский филиал нашей конторы, что на Алеутской, 44. Где и был принят, и довольно прохладно своим старым соратником и новоиспеченным начальником в одном лице – Сергеем Петровичем Щегловым. Нет, я не рассчитывал на триумфальный прием, но и холодности в лице старого товарища нисколько не ожидал.
   – Проходи, садись, – сухо предложил Петрович, на секунду оторвав взор от бумаг.
   Большой у него кабинет. Стол шикарный, зеленого сукна по столешнице. Вокруг такого хорошо бегать по утрам, для поддержания жизненного тонуса. Присаживаюсь на краешек стула, подальше от начальства – поближе к двери. Робость вроде таким образом проявляю. Но Сергей знает меня как облупленного. Служившие в разведке обычно не страдают от комплекса неполноценности.
   В очередной раз, оторвав голову от бумаг, Петрович хмуро уставился на меня из-под очков. (Да-да, лихой рубака с казацким чубом, увы, стал более похож на канцелярскую крысу: с проплешиной на голове, животиком, изрядно выпирающем из-под гимнастерки…)
   – Ты что же творишь? Мать твою разэдак! Шум на всю губернию. В крайкоме с подачи железнодорожников кричат: «Десятки убитых советских граждан, станционное здание разнесли в щепки!»
   – Ну, во-первых, не десятки убитых, а всего семеро. Жертв могло быть намного больше, если бы бандиты добрались до поезда.
   – Да знаю я, знаю, – досадливо отмахнулся Петрович. – Ситуацию разрулим. Меня больше волнуют потери среди курсантов. Еще одна такая стычка, и от школы останется пшик. На сегодняшний день сколько у тебя в строю?
   – Восемьдесят два курсанта. В бою были убиты пятеро, из них – два китайских товарища. Серьезно ранено семеро.
   – Вот видишь… А с начала учебы прошло всего три месяца.
   Я пожал плечами.
   – Потери неизбежны. Невозможно за полгода превратить новобранцев в классных специалистов и при этом избежать потерь. Кстати, я уверен, что результат операции стоил таких потерь – уничтожено тридцать два бандита, а двоих живьем удалось взять. Один из захваченных – сам главарь шайки, Алексеев. Контужен малость, но для допроса пригоден.
   – Где они? – глаза Петровича за стеклами очков хищно блеснули.
   – У вас, в подвале. Сдал под расписку.
   – Это, брат, меняет дело! Сведения из уст информированного человека нам просто необходимы! – Петрович вылез из кресла, задумавшись, прошелся туда-сюда по кабинету и, остановившись напротив меня, сказал: – Бойцам объявим благодарность с занесением в послужной список. У тебя просьбы ко мне есть?
   Я на короткое время задумался.
   – Есть личная просьба: жену хочу пристроить в учебную часть при нашей школе. Многие курсанты малограмотны, да и китайцев неплохо бы подтянуть в знании русского языка. Жена у меня по основной профессии учитель…
   – Этот вопрос пока отложим, – отмахнулся Щеглов. – Еще просьбы НЕ личного характера?
   Не прокатило… Похоже, меня ждут очередные перемены.
   – Есть предложение провести полевые учения в другом пограничном районе ДВК. Например, в районе реки Уссури.
   – ?!
   – Петрович, ты же знаешь, как это бывает. После последнего прорыва банды в Гродековский район стянут войска, оголив другие участки границы. Месяц будут бестолково шариться по всему району в то время, как на других участках, пограничники без армейского контингента явно не справятся. Пройдемся вдоль границы, обозначим свое присутствие, по возможности пощиплем контрабандистов. Да и для курсантов хорошая практика, в новых условиях…
   Щеглов, размышляя, постукивал карандашом по столу, долго смотрел в окно и, наконец, выдал:
   – Хорошо, через трое суток снимайтесь. Я согласую этот вопрос. – Щеглов сделал пометку в блокноте. – Высадитесь в Бикине…
   Я мысленно аплодировал себе: «Ай да Костя, ай да молодца», – дело в том, что помимо служебного рвения в моей инициативе присутствовала доля личного интереса. Очень желательно мне было повидаться с Семой Раскорякиным, проведать нашу женьшеневую плантацию. Посоветоваться с нанайцем, может быть, стоит выкорчевать корни? Все-таки опасно держать такое богатство без присмотра. Но последующая фраза Щеглова перечеркнула все мои планы:
   – Да, чуть не забыл, можешь сопроводить своих бойцов до Бикина, а сам – назад, во Владивосток. У меня для тебя есть особое задание…
   Ладно, отложим этот вопрос на неопределенное время. Плантация никуда не убежит. Уверен, даже живя в Бикине, Семен не обходит ее своим вниманием…
   «Менее трех суток осталось, – соображал я, спускаясь по лестнице. – Поезд отправляется через три часа. Пока доедем, пока доберемся до части – минус еще шесть часов. Времени на то, чтобы повидаться с супругой, совсем не оставалось. Впрочем, о чем это я? Меня, похоже, отстраняют от управления школой. Митька – мой заместитель, вот пускай сам и справляется». Внизу у проходной маялся Бурмин с двумя курсантами. Пока я беседовал с Щегловым, старшина успел сдать наших пленников помощнику дежурного коменданта.
   – Расписку получил? – спросил я.
   – А как же.
   – Сейчас поедете на вокзал без меня. Передайте Знахареву, что буду завтра.
   – Старшина, – придержал я сорвавшегося с места Бурмина, – подожди еще минуту, я только записку ему напишу…
   Снимаемая нами квартира в доме купца Иванькова мне нравилась. Жилье с отдельным входом, с палисадником, утопающим в расцветшей черемухе и видом на бухту. В небольшой комнате с кремовыми обоями и занавесками на раскрытом окне было очень уютно. На столе кипел самовар. В вазочке тонкого стекла рубиново мерцало вишневое варенье. Пирожные с заварным кремом, бутерброды со свежайшим сыром и черная икра, выложенная горкой в стеклянной икорнице, дожидались своей участи.
   Я терпеливо поджидал задерживающуюся на работе хозяйку дома. Ровно в восемь хлопнула закрываемая калитка. По забетонированной дорожке торопливо процокали каблучки и буквально через пару мгновений Татьяна очутилась в моих объятиях… Конечно, когда мы наконец сели ужинать, самовар уже остыл и вкусности, выложенные на столе, не имели первоначального блеска свежей пищи, но нам было на это наплевать. После любовных игр проснулся зверский аппетит, и мы, посмеиваясь и изредка перекидываясь ласковыми фразами, сметали со стола все подряд.
   – Может быть, выпьем? – предложил я и, оторвавшись от еды, достал из серванта бутылку сливовой китайской водки.
   – Нет, нет – отмахнулась Татьяна, ласково глядя на меня.
   – Ну, как знаешь, а я махну за удачу! – Выпил и вытер слезы, набежавшие на глаза, и лишь сейчас заметил, как напряглась моя подруга.
   – Ты чего, милая?
   – Нас ожидают какие-то перемены?
   – Возможно, – слегка смущенно ответил я.
   Татьяна отвернулась к окну, пряча в глазах слезы, и чуть слышно прошептала:
   – Не хотелось бы никаких перемен в такой момент.
   – В какой такой момент?
   – Я беременна.
   Некоторое время я молчал, собираясь с мыслями. Не то чтобы новость меня ошеломила. Просто вживаться в новую роль отца семейства как-то непривычно. Хотя и приятно, и несколько тревожно.
   – Не грусти, Танюш, все переживем. Я пока не знаю, какое меня ожидает задание, скорее всего, ничего страшного…
   Мои предположения не оправдались. Лишь только предстал пред ясны очи своего начальства, как меня с порога огорошили, что через двое суток выезжаю в Харбин.
   – Костя, не скрою, задание опасное. Две группы провалились, пытаясь провести акцию. Мишина ты знал?… Да, так вот он попался при пересечении границы с грузом взрывчатки. Еще группа китайских товарищей была уничтожена при попытке взорвать дворец Чжан Цзолиня. Но, как говорится, бог любит троицу. Мы учли прежние ошибки, и я практически уверен, что тебе, черт удачливый, повезет больше.
   – Так мне что, поручают в одиночку взорвать генерала? – испугался я.
   Щеглов подошел вплотную, приобнял за плечи, провел от порога и насильно усадил меня в свое кресло:
   – Спокойно, Костик, руки у нас длинные и исполнителей вполне хватает. Но ты на данный момент лучший. Понимаешь, Костя, надо не просто подорвать место, но и убедиться, что объект уничтожен. Конечно, помощников у тебя будет хватать. Да и руководить операцией не тебе. В первую очередь доставишь груз, а потом, после акции, убедишься, что объект ликвидирован. Короче, если объект выживет после взрыва, его необходимо добить.
   Все еще видя скепсис на моем лице, Щеглов убеждал:
   – Да ты не сомневайся, границу пересечешь в лучшем виде. Мы тебе такие документы подготовили, что ни один полицейский не пристанет и багаж на границе осматривать вряд ли будут. Главное, они настоящие, осталось только тебя сфоткать в гражданке – и дело сделано. – Щеглов покопался в ящике стола и бросил мне под нос британский паспорт. – Смотри, Костя, самый настоящий, а фотографию, будь спокоен, наши мастера так переклеят, что и английские таможенники не заметят подмены.
   Я внимательно оглядел лицо, за которое мне придется себя выдавать. По фото на паспорте трудно определить характер человека, но, без сомнения, мужчина был самоуверенный, холенный с детства. Лет чуть больше, чем мне. Очевидно, что задолго до революции родители вывезли его за границу, где он и воспитывался. Есть, знаете ли, определенный шарм у богатеньких «не граждан» нашей страны, вскормленных не на хлебе и картошке.
   – Интересно, что стало с этим человеком?
   – Шлепнули его, – досадливо поморщился Щеглов. – В наши территориальные воды на яхте заплыли, туристы, мать их за ногу! Пограничная шхуна обстреляла яхту. Экипаж не пострадал, а владельца яхты грохнули с первого выстрела. Жаль, не успели побеседовать, зато смотри: наш бывший соотечественник, по бумагам представитель крупной западной фирмы. Даже чековая книжка имеется и чистый бланк с подписью. Мы тебе ее тоже отдадим. Сумму впишешь сам. Конечно, хорошо бы почистить счетик, но лучше не наглей. Отчет о потраченных суммах предоставишь, как вернешься. (Мне бы его уверенность!) По приезде в Харбин остановишься в гостинице «Модерн». С тобою свяжутся. Пароль не нужен. Связного ты знаешь – вместе в поезде по КВЖД путешествовали…
   – Теперь насчет экипировки. Сейчас спустишься на первый этаж. Комната 110. Там тебя снабдят всем необходимым. Да, когда переоденешься, не забудь зайти к фотографу. Лаборатория тоже на первом этаже.
   После осторожного стука дверь резко отворилась, и на пороге возник старичок в мятом синем халате, чем-то похожий на взъерошенного Циолковского.
   – Вы к нам, молодой человек? Знаю, знаю – Константин Рукавишников, – сказал старичок, пропуская меня в комнату. В длинном узком помещении на стеллажах, где аккуратными стопками, а где навалом, лежали различные предметы одежды. Старик оглядел меня оценивающим взглядом, как бы снимая мерку, и широким жестом отдернул занавеску. В глубокой нише рядами висели мужские и женские костюмы, плащи, брюки.
   – Ну-с, молодой человек, начнем с верхней одежды. Сейчас подберем костюм, плащ, шляпу, туфли, затем сорочки, галстуки… Кстати, на вас белье отечественное? Немедленно сменить!
   Не понимаю женщин, как они с радостью выдерживают подобную пытку. Старичок-экзекутор согнал с меня семь потов, прежде чем подобрал одежду на свой вкус. Впрочем, то, что я увидел в зеркале, мне понравилось. Светло-песочный плащ-реглан прекрасно сочетался с ослепительно-белой сорочкой и галстуком кремового цвета. Темно-коричневая легкая фетровая шляпа довершала мой наряд. Ну не чекист, право слово, а лондонский денди. Я с сожалением снял с себя обновки. Хотелось покрасоваться перед Татьяной, но, увы, в городе в такой одежде не пройдешься, сразу обратят внимание. Тем временем старик с трудом вытащил из угла какой-то квадратный баул.
   – Что это?
   – Груз, – последовал краткий ответ.
   Мину упаковали в коробку из-под автомобильного аккумулятора. Хорошая маскировка! Остается только надеяться, что таможенники не озаботятся вопросом, зачем везти даймлеровский аккумулятор из Советской России.
//-- * * * --//
   Поздний вечер, за окном моросит дождь, в такт унылому настроению во дворе воет соседский пес. Завтра я уезжаю в заграничную командировку.
   – Опять, опять ты уезжаешь… – шепчет Татьяна, медленно водя рукой по моей обнаженной груди. Приятно лежать в ухоженной постели, и если бы не мысли, терзающие мой испуганный мозг, можно было бы сказать, что я доволен собственной жизнью. – Страшно, как страшно! – вторит моим мыслям Татьяна. – Вчера на Миллионке банду китайцев изловили. Говорят, ночами людей грабили, убивали, а трупы на мыло пускали. Никогда больше у ходей мыло покупать не буду!
   – Вранье все это. Зачем им с трупами связываться? – возразил я.
   – Все равно страшно. Ты уезжаешь, а я опять одна, вернее, вдвоем с маленьким остаюсь.
   – Командировка не длительная. Доеду до Москвы и через несколько дней обратно. Не пройдет и месяца, как вернусь.
   – Может, я все же отпрошусь с работы и провожу тебя?
   – Нет, нет. Не надо. Вдруг за нами следят? Сама знаешь, какая обстановка в городе. Шпионов иностранных разведок вполне хватает, я не хочу, чтобы на тебя обратили внимание. – Враки, конечно, но что не придумаешь ради спокойствия жены? Еду я совсем даже и не в Москву.
   – У меня есть для тебя подарок. – Я вскочил с кровати и, пошарив в своем походном сундучке, осторожно положил на грудь жены увесистый сверток.
   – Что это? – полюбопытствовала Татьяна, боязливо разворачивая тряпку.
   – Бельгийский браунинг, «дамский» вариант. Можно в сумочке носить.
   – Я не умею пользоваться, – растерянно произнесла супруга.
   – Ничего сложного, смотри. – Я снял пистолет с предохранителя, передернул затвор. – К стрельбе готов, поняла? Теперь потренируйся сама.
   Выщелкнул обойму и еще раз передернул затвор. Досланный патрон выскочил из пистолета, я нажал на курок и передал оружие жене.
   – На, тренируйся. Таскать с собой не надо, зато дома ночью будешь чувствовать себя спокойней…
//-- * * * --//
   Судя по количеству провожающих на перроне, поезд должен был идти полупустым. Правильно. Туризм в Китае не процветает. Кто без особой надобности поедет в страну, в которой идет гражданская война? Впрочем, мне попутчик нашелся…
   Дверь купе медленно приоткрылась, и в образовавшейся щели возникло худое, смуглое лицо с крупным носом, ноздри которого интенсивно шевелились, втягивая в себя местную атмосферу. Не учуяв агрессивной среды, «существо» полностью втянулось в купе. Высокий, худой, как жердь, лысый и черный, как грач (хотя лысых грачей мне встречать не доводилось), представитель избранного народа в нелепом старинном лапсердаке, сидевшем на нем как на вешалке, ничуть не смутившись устремленного на него взгляда, с ходу заявил: «Вы не представляете, до революции я был толще своего папы. Именно покойному принадлежал сей замечательный предмет старины, доставшийся мне в наследство». Не прерывая монолога, человек ловко втянул в купе два огромных баула и, распрямившись, представился:
   – Адлер Яков Борисович.
   – Владимир Смирнов, коммивояжер, – не счел нужным скрывать я свои «липовые» данные. Через полчаса, когда поезд наконец тронулся, мы уже сидели за накрытым столом. Опровергая ходившие анекдоты, Яков Борисович щедро делился своими припасами, выложив на стол здоровенную вареную курицу, мацу, зелень, редиску, вареную картошку…
   Не остался в стороне и я, шмякнув об стол копченым палтусом и осторожно поставив бутылку редкого коньяка.
   – О! Коньячок-то шустовский! Дореволюционной постройки! – воскликнул мой сосед и тут же осведомился: – Где достали?…
   А через десять минут, опьянев с первой же рюмки, Яков Борисович, возведя очи горе, мечтательно выводил:
   – Да, были когда-то и мы рысаками. Ах, эти киевские кафешантаны! Шоколад Жоржа Бормана и «Вдова Клико»! Моя юная жена! Все исчезло при первых же признаках надвигающегося нашествия. Ах, Китти, Китти, неверный мой цыпленочек! Я ли ее не холил? Представляете, мы с ней ни дня не работали! Всем заправляла моя мама. Вы в Киеве имели дело с торговым домом Адлера? Как, вы были в Киеве всего один раз и проездом?! А казались вполне приличным человеком…
   Яков Борисович обиженно замолк и, только после третьей рюмки оттаяв, продолжил свой монолог:
   – Вы не представляете, Костя, каким ударом был для меня побег жены с молодым прапорщиком Савицким! Но беда не приходит одна – революционный вихрь разорвал трепетное сердце моей маман, а потом в город вошел Петлюра…
   Еврей и Петлюра – вещи не совместимые. В первый же день нашествия мне сломали фарфоровую челюсть, и я побежал к лучшему дантисту Киева Иосифу Кацу восстанавливать зубы, утраченные задолго до диалектического материализма. И что я увидел? А увидел я своего старинного друга висящим на фонаре напротив своей почтенной конторы. От всех этих ужасов мои мозги вскипели, сбрасывая остатки покрова с моей головы, и я не придумал ничего лучше, чем бежать из этого города. Рассуждай я тогда трезво, поступил бы, как всякий разумный еврей – бежал в Австро-Венгрию, Польшу или на худой конец в Германию. Но нет, нет, мне втемяшилось в голову, что кисельные берега протекают именно во Владивостоке. Во всяком случае, об этом писал мой двоюродный брат Шмулик Шнеерсон. Бросив все и взяв с собой самое ценное, я очертя голову кинулся в это опасное путешествие. Боже мой! Я целый год добирался до этого отдаленного форпоста бывшей империи! И что я получил? А получил я уехавшего в Северо-американские Соединенные Штаты Шмулика. Бездну проблем в дороге, где у меня отняли почти все самое ценное, и вот я стою на Светланской, разинув рот на бухту Золотого Рога. – Яков Борисович, тяжело вздохнув, опрокинул очередную рюмку в беззубую пасть, и, видимо, вспомнив и приятные моменты жизни, подобрел лицом.
   – Знаете, Володя, мир не без добрых людей, и мне помогли встать на ноги, главное, уметь найти таких людей. Вы не имели дел с торговым домом Адлера во Владивостоке?
   Несколько мгновений я размышлял. Вопрос был на засыпку. Сказать, что не знаю такой фирмы? А вдруг Адлер один из самых известных коммерсантов Дальнего Востока? А этот человек, назвавшийся его фамилией, проверяет меня на вшивость? И при неправильном ответе меня на первой же китайской станции могут обыскать. А это чревато провалом всей операции.
   – Я представитель компании «Нестко», а наша фирма не имеет дел в России, – осторожно начал я и добавил: – Вообще во Владивостоке я проездом.
   – Ну, вот и здесь вы меня огорчили, – досадливо заметил Яков Борисович. – А до революции кондитерские изделия фирмы «Нестко» были в ходу России. Впрочем, тогда вы наверняка были слишком юны, чтобы иметь дело с нашим торговым домом, – толково рассудил Яков Борисович и, повеселев, предложил накатить еще по одной. Сотрапезник, быстро двигая беззубыми деснами, закусил мягким куриным окорочком и, еще не прожевав, спросил: – Володя, вы едете до Харбина или далее?
   – В Шанхай.
   – Надо же, какое совпадение! Я тоже.
   Во попал! И как от него отвязаться?
   Меж тем Яков Борисович продолжал:
   – Ваши руководители абсолютно правы, иметь дела с Советской Россией в нынешнее время совершенно невозможно. Мне пришлось свернуть свою деятельность по причине постоянно увеличивающихся налогообложений. Финансовые инспектора прямо звери. И вот что самое удивительное – не берут взяток! – воскликнул коммерсант, в растерянности разводя руками. – Еду в Шанхай, а оттуда первым же пароходом в солнечную Калифорнию. Шмуля сказал, что климат там благоприятный, как для финансовой деятельности, так и в прямом смысле слова. А вы там бывали?
   «Ну что привязался? Как банный лист к жопе, честное слово».
   – В Калифорнии не был, я курирую только Дальневосточный сектор, в частности Китай.
   – Замечательно! А вы не могли бы написать мне рекомендации? При случае наведаюсь в офис вашей фирмы на Западном побережье.
   – Хорошо, но у меня нет с собой письменных принадлежностей, – отнекивался я, для наглядности показывая пустые ладони.
   – А вы карандашиком, карандашиком, – увещевал меня Яков Борисович, подсовывая мне волшебным образом очутившиеся в его руках аксессуары для письма.
   – Яков Борисович, для коммерсанта такого масштаба письмо, написанное карандашом, будет выглядеть несолидно. Приедем в Шанхай, и я напишу рекомендацию на фирменном бланке…
   Наконец экспресс стал притормаживать. Граница… В досмотровой группе пограничного контроля присутствовал человек из нашей конторы, иначе ничем нельзя объяснить, почему не только мои, но и вещи моего соседа не пытались досмотреть. Проверили паспорта, вежливо козырнули и испарились, а жаль. Очень он меня нервирует. А задержать его – раз плюнуть. Чую, Борисыч везет с собой контрабанду. Замолчал, даже взбледнул слегка от напряжения и лишь только когда поезд пересек границу, оживился:
   – Знаете, Володя. Здесь даже дышится легче, – заметил он. – Воздух свободы, понимаете ли, пьянит. Может быть, нам действительно… того? – Он выразительно посмотрел на мой портфель, предполагая, что мои запасы спиртного не исчерпаны.
   – Давайте сначала пройдем китайский пограничный контроль, – мягко отказался я.
   Поезд затормозил на ближайшей к границе станции. И сразу же к вагонам, как муравьи, хлынуло около сотни китайцев в военной форме. Зазвучали резкие команды, и буквально через пару минут в купе вломились четверо.
   – С какой целью вы прибыли в нашу страну? – на ломаном русском языке спросил широколицый, очевидно, начальник.
   – Я есть беженец, а он есть английский подданный, – зачем-то коверкая почти родную речь, сообщил Борисыч.
   – К вам вопросов нет, – сказал китаец, проверив мой паспорт, и с уважением приложил два пальца к козырьку головного убора. – А вас прошу предъявить вещи к досмотру.
   Мой попутчик мгновенно побледнел.
   – Прошу вас, господин офицер, выйти на минутку, – и фамильярно взял собеседника под локоток.
   Ну, нельзя же так! Яков Борисович! Офицер при исполнении, а вы на глазах подчиненных пытаетесь всучить ему взятку, да еще в такой разнузданной форме. Пострадала офицерская честь, а поэтому, думаю, придется вам на некоторое время расстаться с мечтой о сытой американской жизни.
   Точно, я угадал. Китаец отдал резкую команду, и моего попутчика подхватив под белы ручки, выволокли из купе.
   – Я протестую, я уже почти подданный Соединенных Штатов!.. – донесся последний крик моего попутчика.
   – Господин Смирнов, будьте так любезны указать на вещи, не принадлежавшие вам лично, – с отменной вежливостью попросил офицер.
   – Да, да, пожалуйста…
   Расторопные китайцы вытащили багаж коммерсанта, и я наконец смог вздохнуть с облегчением.
//-- * * * --//
   Харбин встретил меня необычайно жаркой для первого июня погодой. Столбик термометра на здании вокзала зашкаливал за тридцатиградусную отметку. Я отмел предложения носильщиков и, подхватив чемодан и баул (последний весил не менее пары пудов) вышел на привокзальную площадь. Не успел я подойти к стоянке извозчиков, как от привокзальных лотков отделилась смутно знакомая тушка.
   – Константин?
   – Нет, Леонид, запамятовали вы. Да и немудрено – сколько времени прошло. Меня зовут Владимир. Владимир Алексеевич Смирнов.
   Наумов бросил взгляд на вроде безразлично глядящих на нас двух китайских полицейских и посыпал тихой скороговоркой:
   – Обстановка изменилась. Ваше пребывание в Харбине нежелательно. Через полчаса отходит поезд на Мукден. Едем вместе. По дороге все объясню.
   Обшарпанные, пропыленные вагоны поезда, идущего из Хайлара, были забиты солдатней. Чжан Цзолинь перебрасывал свои войска к Пекину, где сейчас шли сражения с армией Гоминьдана. Мы с трудом нашли два свободных сидячих места напротив друг друга. Леонид пристроил баул с миной у себя меж колен и, оглядев соседей, с дружелюбной ухмылкой что-то произнес по-китайски. Военные дружно засмеялись и с этого момента смотрели на двух русских более дружелюбно.
   Ну и выдержка у моего напарника! По-моему, сложившаяся ситуация Леонида даже забавляла. Сидит на мине (в буквальном смысле), мило улыбается, да еще шутит, изредка подкидывая фразы в общий разговор, и китайцы просто покатываются от смеха. Интересно было бы посмотреть, как вытянулись их личики, случись им узнать, что мы везем. Тьфу-тьфу, а то еще сглажу!
   Естественно, в поезде мы меж собой ни о чем серьезном не разговаривали. Среди вояк вполне могли затесаться знающие русский язык. КВЖД – дорога, построенная на российские деньги, но работали на ней не только русские, но и китайцы. Мало того, намечалась явная тенденция к постепенной замене советского персонала ставленниками китайского генерала Чжан Цзолиня. Китайский милитарист прямо заявляет о своих правах на владение дорогой. Генерала уже не устраивает долевое участие в прибылях. Очень жаден. А жадность до добра не доводит…
   Поздней ночью после восьмичасового переезда мы выгрузились на пригородной станции Хуангутунь близ Мукдена. Полная луна красила бледно-лимонным цветом двухскатные крыши саманных фанз. От дворов и огородов несло какой-то тухлятиной. Мы бодро зашагали по пыльной улице поселка, стараясь не дышать носом, опасливо поглядывая на стайки удивительно молчаливых псов, шныряющих по своим ночным делам. Кроме мелкой скотинки на улице не было ни души. Люди забылись во сне после тяжкого трудового дня. Я бы тоже был не против вытянуть ноги после длительного сидения на жесткой скамье, смыть дорожную пыль, но, увы, увы, мой спутник увлекал меня все далее в затерявшиеся закоулки немалого по размерам поселка. Наконец после получасового блуждания мы остановились перед ничем не примечательным домом. Наумов замысловато постучал, дверь открылась, и я шагнул следом за Леонидом во влажно-вонькую темноту. Тотчас раздался грохот.
   – Федор, запали лампу, – сдержанно процедил Наумов.
   – Сейчас, сейчас. Боялся, что свет с улицы увидят. Ночные гости всегда вызывают подозрения.
   – Это правильно, – одобрил Наумов, щурясь на свет и при этом потирая вскочившую на лбу шишку.
   Умывшись с дороги, мы перекусили и теперь неторопливо попивали чай.
   – Задание у нас не легкое само по себе, дважды уже пытались добраться до генерала, – объяснял Наумов. – А сейчас нам усложнили задачу. Приказ из Центра гласит: после операции не должно остаться никаких следов, указывающих на наше прямое участие в деле. Мало того, поступило распоряжение провести операцию так, чтобы китайцы подумали, что генерала грохнули подданные микадо. В случае удачи титул главнокомандующего Северного альянса наследует его сын Чжан Сюэлян. Вот тогда японцы попляшут!..
   Честно говоря, меня мало волновали изыски большой политики, поэтому я, может быть, несколько нетерпеливо перебил своего партнера:
   – А о самом деле конкретно что можешь сказать? Меня интересует, составлен ли предварительный план? И когда намечается проведение операции?
   – В данный момент генерал находится в Пекине, который штурмуют войска Гоминьдана. По моим предположениям генерал дня через два или три даст деру из города. Чжан Цзолиню деваться некуда – поедет в свою северную ставку, а по дороге мы его перехватим. Как только поезд выйдет из Пекина, нам сообщат по телеграфу. Слава богу, на КВЖД еще работают наши люди. А теперь посмотри, почему для диверсии мы выбрали именно эту станцию. – Наумов быстро начертил на бумаге схему. – Вот наша железная дорога, ведущая к Мукдену. В ста метрах от станции дорогу пересекает виадук. По нему проходит Южно-Маньчжурская железная дорога, которую контролируют японцы. Смекаешь?
   – Что ж не понять? – усмехнулся я. – Установим мину непосредственно под виадуком. Тень на плетень – и приходи, кума, любоваться!
   – Точно! Мина, которую ты доставил, при относительно небольшом объеме обладает большой разрушительной силой. Установить и замаскировать ее можно очень быстро, не нарушая железнодорожных путей. Установим ночью – патрули японцев с виадука ничего не обнаружат.
   – Японцы не обнаружат, а служащие КВЖД?
   – На этом участке работают наши люди, – успокоил меня Леонид.
   – Если установить мину заранее, то заряд может сдетонировать от колебания почвы. Взорвется под первым прошедшим над ней составом.
   – Во-первых, мина не нажимного, а натяжного действия, и взрывчатое вещество, заложенное в ней, не реагирует на механическое воздействие. Будем рвать с помощью бечевы.
   – Теперь о твоем задании. – Наумов поднялся, вышел в соседнюю комнату, пошушукался там с хозяином дома и через короткое время появился со свертком в руке. Бережно развернул холстину – свежим лаком в свете лампы блеснула новенькая «мосинка» с оптическим прицелом. – Держи. Новейшая разработка, оптический прицел фирмы Цейса! – с гордостью произнес он. – В твою задачу входит контроль ситуации сразу после подрыва. В случае если «объект» выживет, необходимо добить. Если он не появится в поле зрения в течение двух минут – ничего не поделаешь, придется обшаривать вагон.
   – Сколько человек в моем подчинении? – Я сразу понял, что сам Наумов под пули охраны не высунется.
   – Семеро. Все китайцы. Для вящей убедительности переоденетесь в японскую военную форму. Для тебя специально подготовлен мундир японского лейтенанта, большого размера.
   «Ага, японский офицер Костя-доно [54 - Обращение к офицеру в японской армии.] похож на японца, как сено на солому», – во, стихами заговорил. Это потому, что спать хочу. Я показательно зевнул, посмотрел на часы…
   – Да, давай спать, уже светает, а мне к полудню надо быть в Мукдене, – спохватился Наумов…
   Солнечный луч, проскользнув сквозь полузакрытые оконные ставни, добрался до лица и ожег сомкнутые веки. Я зевнул, потянулся, чихнул и открыл глаза. Золотая пыль висела в душной горнице. Леонида в комнате не было. Я рывком поднялся с постели и вышел во двор. Наумыч, нисколько не стесняясь (забор в усадебке невысок), нагишом полоскался под летним душем.
   – А, проснулся! Гостиница «Метрополь». Пожалте мыться! – заорал Леонид, всхрапнул, словно лошак, и вылез под солнце во всей красе. – Сейчас позавтракаем – и в путь, – сообщил он, энергично вытирая крупную голову полотенцем.
   – Не боишься, что на нас обратят внимание? – спросил я, когда после утреннего купания мы сидели за столом.
   – Брось, тут в поселке треть населения русские – эмигранты и служащие железной дороги. На улице ни души, китайцы-огородники все в поле.
   – Мне бы переодеться во что-нибудь неброское, – попросил я.
   – Правильно, сейчас поедим и Федора раскулачим, – согласился Леонид, со вкусом отправляя в рот полбяную кашу.
   У нашего запасливого хозяина в заначке нашлась подходящая одежда – старая, но прекрасно сохранившаяся форма железнодорожного служащего была мне почти в пору. В такой не привлечешь внимание в бедном поселке, и не стыдно зайти в банк. Хотя британский подданный в дореволюционной форме российского железнодорожника может вызвать недоумение у клерков, ну да клиент всегда прав. Еще вчера я выяснил, что в Мукдене есть филиал корейского банка «Чосенгинко», в котором у господина Смирнова находится кругленький (надеюсь) счет…
   До города было всего ничего, каких-то три версты, и мы бодро зашагали по немноголюдной в полуденный час проселочной дороге.
   По дороге говорили мало, но, пользуясь отсутствием посторонних, я все же выяснил еще кое-какие интересующие меня детали предстоящей операции. В первую очередь меня волновали пути отхода по завершении акции, и на мой вопрос Наумов кивнул направо.
   – Видишь посадки гаоляна? Они тянуться до самого виадука. Удобное место для засады. После операции группе останется пробежать всего метров четыреста по зарослям. Выберетесь на проселочную дорогу. Там вас будет ожидать грузовик.
   – И потом куда?
   – «Куда, куда», закудыкал! Теперь дороги не будет. – Наумов не на шутку расстроился, но все же процедил сквозь зубы: – Будем действовать по обстоятельствам. Скорее всего, сразу же подадимся в Харбин.
   Вид окраинных городских лачуг вызывал отвращение. Везде пыль, грязь, горы мусора.
   – Дождя давно не было, – обронил Наумов, заметив мое выражение лица, и тут же пояснил: – После ливней здесь вообще трудно пройти.
   «Ну, спасибо, утешил», – подумал я, с омерзением глядя на свои прекрасные замшевые туфли, измазанные в какой-то мерзости. Наконец, пройдя изрядное расстояние, мы очутились перед центральными крепостными воротами. Полицейский у входа безразлично мазнул по нам взглядом и ничего не сказал. Впрочем, он так смотрел на всех входящих в центральный город. Непонятно было, зачем его вообще поставили? За крепостной стеной улицы выглядели почище, дома побогаче, встречались даже трехэтажные здания. Но все равно никакого сравнения с Владивостоком. В городе практически не было зеленых насаждений!
   Старый дворец маньчжурского императора Нурхаци находился в плачевном состоянии. Население города – в основном китайцы и маньчжуры – неторопливо брели по своим делам или сидели у многочисленных лавок в скорбном ожидании клиентов. Возле харчевен было оживленней – из каждой встреченной на нашем пути раздавались звон посуды, жужжала не очень привычная для моего слуха речь. Волны теплого, чуть видимого сизого дыма вырывались из дверных проемов и окутывали прохожих сложной смесью запахов подгорающей пищи, чуть приправленной сладковатой тухлятиной. И над всем этим великолепием вились тучи жирных черных мух.
   Наконец мы вышли на центральную улицу.
   – Здание банка четвертое от нас по правому ряду, жду тебя на этом же месте, часа через три, – объявил Леонид и тотчас скрылся в одном из переулков.
   Одноэтажное здание банка резко отличалось своей внешней отделкой от стоящих рядом домов. Во-первых, оно было каменное и облицовано серым песчаником, а еще банкиры не поскупились, установив новомодную вращающуюся дверь с большими стеклами. Слегка толкнув дверь, я убедился, что строители схалтурили – она мягко подалась и тут же застопорилась. Толкнул сильнее, что-то звякнуло, и я очутился в темном коридоре. Странно, неужели экономят на электричестве? И охранника у входа тоже нет. Прохожу вперед. Справа по коридору чуть приоткрытая дверь. Очевидно, служебное помещение. Делаю еще десяток шагов и застываю у входа в операционный зал. Ну, надо же, как все неудачно!
   Я даже не шелохнулся, когда увидел направленные на меня два ствола. Буквально в ту же секунду почувствовал, как третий приставили к моему затылку. Отчетливо прослеживалось вмешательство нелепого случая. Я собирался интеллигентным образом чистить чужой карман, но меня опередили и в очень грубой форме. Двое русских – судя по одежде, бывшие белые офицеры – до моего прихода успели расправиться с охранником и до икоты запугали субтильного клерка восточной наружности.
   – Ты что, не мог дверь по-нормальному закрыть? – бешено проорал один из офицеров.
   – Сергей Палыч, вы разве не видите – это же соотечественник! Китайцы бы и не сунулись, если почуяли, что дверь закрыта. Пока я в офисе клерков вязал, этот кабан бешеный сорвал стопор.
   – Ладно, иди, поставь железяку на место и следи за входом. Мы здесь сами разберемся. – И, уже обращаясь ко мне, произнес: – Руки подними.
   Дождавшись выполнения команды, Сергей Палыч («Даже не скрывают имен, значит, убьют», – подумал я), держа палец на спусковом крючке, подошел вплотную. Наган держал небрежно, на уровне поясницы. Это что за офицеры? Интенданты какие-то. Пока палец выберет ход спускового крючка (надо сказать, что у нагана он довольно тугой), я уже успею разделать Палыча, как бог черепаху. Так, а чем там занят безымянный любитель чужой собственности?… А он увлеченно потрошит открытый банковский сейф, даже не обращая внимания на робкого клерка.
   – Повернись, – последовала команда.
   «Сейчас врежет рукоятью по затылку – и Вася кот», – подумал я и еще ниже опустил поднятые руки. Замедленно поворачиваюсь против часовой стрелки, на полпути останавливаюсь и резко с разворота всаживаю правый локоть в рыхлую диафрагму противника. Ни на миг не остановившись, перехватываю левой рукой кисть с зажатым в ней револьвером, выворачиваю ее, и наган уже в моей правой руке.
   Палыч скрючился, выпучил глаза, ему сейчас не до меня. Потрошитель сейфа, услышав посторонние звуки, на удивление резво вскинул ствол. Наши выстрелы прогремели одновременно. Его пуля точно входит в затылок Сергея Палыча, а моя в ответ, заткнула рот безымянному грабителю. Отметив, что оба офицера «готовы», я осторожно выглянул в коридор и сразу расслабился. Вертушка двери вращалась почище ярмарочной карусели. Очевидно, последний грабитель оказался умнее своих соратников – услышав стрельбу, сразу дал деру.
   Я, конечно, досадовал, что пришлось засветиться, но собственная, не подвергнутая надругательствам голова мне все еще дорога. Конечно, пришлось вести утомительную беседу с прибывшей полицией, затем в ожидании, пока уберут трупы, гонять чаи с очень вежливым руководством филиала, зато потом не возникло никаких вопросов с выдачей денег по чеку, в который я недрогнувшей рукой проставил сумму в три тысячи долларов США. Выдали! Как я и просил, в стодолларовых купюрах. Двадцать хрустящих бумажек, которые я решил утаить от начальства, послужат мне хорошим утешением за нервное потрясение.
   Наумов даже не поинтересовался, что меня заставило идти в банк. У каждого свое задание и напрямую интересоваться финансовыми делами коллег в нашей среде было не принято. Иначе примут за стукача. А это, знаете ли, чревато последствиями, особенно за границей. Отчитывались, конечно, за каждую потраченную копейку, но перед начальством. И все же, поразмыслив, я решил спрятать заначку в надежном месте… в собственных кальсонах.
   Ночью Наумов и Федор, как ранее и предполагалось, ушли минировать железную дорогу, а я недолго думая взялся за работу. Порывшись в сундуках хозяйственного Федора, нашел лоскут тонкой материи. Вырезал две заплаты по размеру купюр. Затем, разнагишившись, вывернул кальсоны наизнанку и пришил заплаты на внутренней стороне бедер, предварительно спрятав под кусочками материи свою заначку. Порядок! Теперь можно снять только с трупа. Правда, теперь и не помоешься. Ну, ничего, главное, вернуться, а то, что козлом вонять буду, так это проблемы окружающих…
   Снился мне странный, вначале даже приятный сон. Катаемся мы с Татьяной на речном трамвайчике по Москве-реке. Сидим с ней на лавочке, целуемся и между делом оглядываем окрестности. Рядом с нами на палубе мои знакомые и друзья. Димка Знахарев, Буренко, погибший при штурме Перекопа старый сэнсэй Мен Хо Чан, Сашка Нефедов, на моих глазах зарубленный в кавалерийской схватке донским казачком. Никто на меня не обращает внимания, и я вроде не особенно переживаю по этому поводу. Как-то незаметно быстро промелькнули Коломенское, золотые купола Новодевичьего монастыря, уже высокий левый берег Воробьевых гор скрылся вдали. А речной пароходик все набирал ход, и никого из пассажиров, включая и мою Татьяну, совсем не волновала все увеличивающаяся скорость движения парохода, и вдруг в какой-то миг раздался грохот, и речной трамвайчик уходит в воду, лишь я один остаюсь на поверхности. В страхе проснувшись, рывком сел на постели…
   Стучали в дверь.
   – Костя, открывай, время не ждет! – раздался знакомый голос. – Собирайся, пока совсем не рассвело, осмотрим место для засады. – Наумов, войдя в горницу, не в силах скрыть возбуждение, заходил из угла в угол.
   – Мне по ходу неплохо бы было винтовку пристрелять, – заявил я.
   – Некогда и негде, будем обходиться тем, что есть. Два часа назад Чжан Цзолинь выехал из Пекина. Не далее, как через сутки, жди его под Мукденом…
   – Позиция нехороша, – мрачно заметил я, отрываясь от оптики.
   Уже около получаса мы с Наумовым елозим по зарослям гаоляна. Боевая группа собрана и дожидается нас у проселочной дороги.
   – Чем тебе не нравится позиция? – Наумов замер рядом, дыша мне в ухо. – До места закладки всего двести метров. Мы почти наверняка знаем, что генерал расположился в третьем вагоне…
   – Вот именно – почти! Может, в момент взрыва его превосходительство изволит почтить своим присутствием соседний вагон? Так что велика вероятность затяжного боя с уцелевшей охраной.
   – Это вряд ли, – возразил Наумов. – Если в дороге не произойдет каких-либо задержек, поезд прибудет на место после полуночи или ближе к утру. Обычно люди в это время спят глубоким сном.
   – Ну, генерал сам по себе человек необычный, и ты уверен, что в соседнем вагоне у него расположилась охрана, а не бордель на колесах, где он славно проводит ночные часы?
   – Что ты предлагаешь, Костя?
   – У нас ведь всего один пулемет?
   – Да, но зато какой! МГ-13 «Дрейзе» – новейшая немецкая разработка, барабанный короб на семьдесят пять патронов, скорострельность восемьсот выстрелов в минуту и никакого водяного охлаждения…
   – Постой, это, конечно, хорошо. Надеюсь, и пулеметчик у тебя отличный, только позицию он займет не с нами, а на виадуке. Ты ведь что-то говорил насчет японских патрулей?
   – Да, мобильный патруль на дрезине дважды, а когда и три раза за сутки появляется на этом участке дороги.
   – Сколько солдат на дрезине?
   – Пятеро вместе с машинистом, – мрачно отметил Леонид.
   – Сам понимаешь, появись они не вовремя, сверху перестреляют нас, как куропаток. А пулеметчику там очень даже просто будет перекрыть обе железные дороги. Главное, чтобы сам не оплошал. Так что зови его сюда, пока на дороге никого нет, постараемся выбрать позицию. Пулеметчик понимает по-русски?
   – Обижаешь, Ван Гэнь в пулеметном взводе интернационального полка всю нашу Гражданскую прошел…
//-- * * * --//
   Четвертое июня, три часа двадцать минут. Уже четыре часа, как моя группа заняла позиции. Бойцы на первый взгляд опытные, каждый знает свою задачу. Пулеметчик с помощником расположились на небольшой возвышенности над виадуком, с которой прекрасно просматривается железная дорога, проходящая внизу. Они должны подать знак, когда появится поезд. Правда, сейчас видимость еще плохая, рассвет только обозначен золотой полоской, разгорающейся на востоке…
   Легкий гул на грани восприятия я услышал ранее, чем наблюдатель подал знак.
   «Три сорок», – отметил я на часах. Бойцы зашевелились. Сапер, ответственный за взрыв, вопросительно посмотрел на меня. Я успокаивающе похлопал китайца по плечу. Грохот летящего поезда нарастал. Паровоз стремительно пролетел сквозь виадук, показался первый вагон, второй…
   – Давай! – заорал я.
   Китаец дернул за прочный шелковый шнур, и в следующее мгновение грохот взрыва потряс окрестности. Паровоз на полной скорости слетел с рельсов, за ним последовал первый вагон, второй остался на путях, а с третьего (последнего) сорвало крышу, предоставив нашим взорам мешанину обломков. Вряд ли кто выжил в третьем вагоне.
   Несколько секунд я ничего просто не слышал, хотя перед взрывом и приоткрыл рот, и уши ладонями прикрыл. С неба беззвучно сыпались обломки вперемешку с человеческими останками, из покореженных вагонов появились первые робкие пока языки пламени, и внезапно включился звук – вопли раненых, металлический скрежет, треск горящего дерева и испуганные крики выживших (пока) людей резанули по ушам.
   Первый солдатик испуганным зайчиком выскочил из внешне почти не пострадавшего вагона. За ним горохом посыпались другие. С виадука стерекотнул пулемет, стрелки из зарослей поддержали огнем. Меткие ребята! Ни один из охранников генерала пока не добежал до спасительных зарослей гаоляна.
   В третьем вагоне признаков какого-либо движения не наблюдалось, но пока еще было рано говорить об успешном выполнении задания. Буквально через пару минут мое терпение было вознаграждено: из разбитого окна первого вагона выполз офицер, опустил руки внутрь оконного проема и с усилием вытащил полуодетого, находящегося без сознания пожилого человека. Через пару секунд выполз третий человек, очевидно, помогавший протолкнуть своего начальника.
   К этому времени достаточно посветлело, чтобы во втором появившемся из окна я признал Чжан Цзолиня. Офицеры спрыгнули вниз и бережно подхватили генерала под руки, любезно развернувшись ко мне фронтом. Пора. Я уже давно держал эту группу под прицелом. Выстрел, через секунду – второй. Разрывные пули вошли точно в грудь генерала. Лишь после этого офицеры повалились на землю, прикрывая своими телами Чжан Цзолиня. Поздно, ребята!
   На всякий случай я всадил в эту кучу всю обойму. Перезарядил винтовку, огляделся. Опомнившаяся охрана отчаянно огрызалась беспорядочным огнем.
   – Уходим! – громко крикнул я и первым, пригибаясь, скрылся в зарослях гаоляна. Через десять минут вся группа собралась у грузовика. Убитых, к счастью, не было, лишь двое раненых, один, правда, тяжело, и бойцам пришлось тащить его на руках. Ну да ладно, главное, трупов за собой не оставили. Обман с переодеванием в форму японских военных сразу бы раскрылся. Китайцы в японской армии не служили.
   – Ну как там все прошло? Генерал убит? – в первую очередь спросил Наумов, едва я появился возле грузовика.
   – Все нормально. Лично побеспокоился, – порадовал я своего партнера.
   Мотор грузовика завелся сразу, как только последний боец забрался в кузов. Машина набрала скорость и помчалась по ухабистой дороге, оставляя за собой пыльный след.

Глава 14
Константин Рукавишников. Новое назначение

   – Поддай пару, Димка! Жги его в хвост и гриву! – Щеглов китайским богдыханом восседал на верхнем полоке, раздавая распоряжения. – Так, так… Выбивай с него маньчжурскую пыль!
   Коля Дробенко – личный адъютант Щеглова, виртуозно, сразу двумя вениками, окучивал мое бренное тело. Последний ковшик, «брошенный» в этот момент на каменку, был явно лишним. Димка, взвизгнув по-поросячьи, пулей вылетел в предбанник, «богдыхана» смело с полки. За ними, кряхтя и постанывая, на четырех костях наружу вывалился я. Последним из парной степенно вышел могучий Коля.
   Это мы после не совсем удачной охоты обмываем мои «шпалы». Да, да, за успешно проведенную операцию меня наградили именным маузером и навесили еще одну «шпалу». Ордена, выходит, я не заслужил, но это не беда. Мне бы денежек побольше (смеюсь). В общем, я доволен результатами своей командировки, хотя на отходе пришлось поволноваться…
   Автомобиль мчался по дороге, глотая километры. Правда, такая гонка продолжалась недолго. Вскоре дорога заполнилась крестьянскими повозками, и нам поневоле пришлось снизить скорость. Циркуляция воздуха в кабине сразу сошла на нет. Температура заметно повысилась.
   «В кабине явно за сорок, а под наглухо задернутым тентом ребятам вообще несладко». – Только я так подумал, как по крыше кабины резко застучали.
   – Тэн Юйсян скончался, – мрачно произнес вернувшийся в кабину Наумов.
   От трупа решили избавиться и при первой же возможности, свернув с дороги, помчались к ближайшей сопке. По словам Наумова, неплохо изучившего пути отхода, невдалеке от сопки имелся заброшенный карьер. В нем мы и похоронили бедолагу, просто завалив камнями…
   После полудня грузовик свернул с проселочной дороги и остановился невдалеке, у ворот богатой усадьбы. Леонид дважды нажал на клаксон, ворота открылись, и мы очутились в раю. Нет, нет, не в буквальном смысле слова, куда уж там… Просто после голых сопок, кое-где покрытых скудной растительностью, – густой тенистый сад да еще с бассейном, наполненным прозрачной водой, казались райским местом. Да и сам дом производил приятное впечатление. Нас встречали – маленький, лоснящийся от жира китаец с длинной косой, часто кланялся, распяливая рот в улыбке до ушей:
   – Проходи, капитана, сейчаса есть мала-мала будем.
   Внутреннее убранство дома соответствовало внешнему виду: на полах богатые ковры, беленые стены украшены красиво нарисованными иероглифами в рамках красного дерева, низкие ложа расцвечены шелковыми покрывалами…
   – Что это за заведение? – тихонько спросил я Наумова, когда мы вышли на просторную террасу.
   – Считай гостиница. Снял ее на неделю.
   – И сколько заплатил, если не секрет? – спросил я, оглядывая роскошно сервированный стол.
   – Лучше не спрашивай, но с тебя сто долларов.
   – Что? Да за сто долларов можно полмесяца в местных борделях развлекаться.
   – Интересно, откуда такие познания? – усмехнулся Леонид.
   – Серьезно готовился к выполнению задания, – скромно заметил я.
   Вся группа расселась за столом. Бойцы, засучив рукава, жадно набросились на еду. Меж тем распорядитель монотонной скороговоркой что-то бормотал по-китайски.
   – Что он говорит? – спросил я.
   – Перечисляет названия блюд, – ответил Наумов, с аппетитом пожирая какое-то тушеное месиво и, не отрываясь от еды, стал переводить: – Утка по-пекински, свинина в кисло-сладком соусе, пельмени из енота с кунжутным маслом, «битва тигра с драконом», кстати, именно это блюдо ты сейчас и ешь.
   – Хорошее сочетание, – одобрительно заметил я, обгладывая хрящик. – Кролик с угрем м-м… Это нечто!
   – Ага, кошак со змеей прекрасно сочетаются.
   Недрогнувшей рукой я положил себе добавки и облизнулся.
   – Смелый мальчик! – восхитился Леонид. – Еще из вон той бутылки винца отведай и сразу поймешь, почему с тебя требуют сто долларов за проживание.
   Деревянные палочки с зажатым меж ними куском мяса зависли в воздухе.
   – Ты на что намекаешь?
   – Жаркое – прекрасный афродизиак, а если отведаешь винца, настоянного на змеиной печени, то и распорядитель пиршества покажется тебе вполне милым.
   – Што, дрючить эту образину?! – в притворном ужасе я замахал руками.
   – Ну, не настолько все плохо. Девочки вполне симпатичные, обслужат. – Наумов подмигнул. – Не бойся, не сдам. Надо же бойцам невидимого фронта хоть изредка развлекаться за государственный счет. Тем более, когда задание с блеском выполнено.
   После обеда китайские бойцы, попрощавшись со мной и Наумовым, исчезли за воротами гостиницы. Лучше бы они уехали на автомобиле. Этой мыслью я поделился с Наумовым.
   – Грузовик – вещь приметная, – согласился со мной Леонид, – но он принадлежит хозяину гостиницы. Залог за машину содрал знатный, но теперь точно не сдаст – сам в деле повязан.
   Проводив ребят, мы с удовольствием, прямо нагишом, поплескались в бассейне, при этом я ни на секунду не упускал из виду собственные кальсоны, «заряженные» долларами. Да и Наумов нет-нет, да и кидал взгляд на личные пожитки, брошенные на краю бассейна. Видимо, и у него было за чем присматривать.
   Нас никто не беспокоил. Послеполуденная жара в тени деревьев практически не ощущалась. Вода в бассейне теплая, как парное молоко, ласково убаюкивала.
   «Нет, пора вылезать, иначе прямо в бассейне уснем и утопнем на радость врагам социализма», – подумал я и решительно погреб к бортику бассейна. Облачать свежевымытое тело в изрядно подванивающее хлопчатобумажное белье было неприятно, но тут ничего не поделаешь, так, в одних кальсонах, босиком я и пошлепал в здание, мечтая побыстрее улечься спать.
   Увы, увы, не всем нашим мечтам суждено сбыться. В моей комнате на атласном зеленом покрывале возлежало ничем не прикрытое юное создание. Девица была не в моем вкусе. Слишком маленькая грудь. «Лотосовые ножки» с загнутыми под ступню пальцами у меня, как европейца, вызывали чувство отвращения. Но мой сразу оттопырившийся «приятель» явно не был со мной согласен. Сволочь, Леонид! Даже не предупредил заранее, и вот, нажравшись всяких афродизиаков, я совсем не способен управлять отдельными частями собственного тела! Прости, Татьяна, не виноватый я!..
   Трое суток мы зависали в усадьбе. Гм… отсыпались, отъедались, купались в бассейне. На четвертый день Наумов, взяв у хозяина велосипед, поехал в Харбин на разведку, благо до города было всего десять верст, к вечеру он обещал вернуться. Честно говоря, я и сам был не прочь поехать с ним, но Леня почему-то категорически отказался от сопровождения.
   Наумов прибыл ближе к вечеру на легковом автомобиле.
   – Собирай вещи! – весело заявил он. – Кончилось наше сидение. В Мукдене заваруха, Чжан Сюэлян стягивает к Южно-Маньчжурской дороге верные ему войска. Прямого розыска преступников никто не ведет. Японцы в растерянности. Так что появилась возможность ночным экспрессом убраться из Харбина.
   Как мы ни торопились, гостеприимный хозяин все же навязал нам прощальный ужин.
   – Нельзя просто так взять и уехать, хозяин обидится. Вполне возможно, мы еще не раз воспользуемся его услугами, – пояснил мне Леонид и, слегка помявшись, добавил: – К тому же он мне до сих пор не возвратил залог за грузовик.
   Наскоро поужинав (без всяких там кошек со змеями), я пошел укладывать вещи в машину, а Наумов остался торговаться с китайцем. Торг продолжался долго. Сидя в автомобиле, я даже успел задремать, когда из дома выскочил порядком обозленный Наумов.
   – Время тянул, сволочь! – сквозь зубы прошипел он, взлетая на водительское сиденье, и, уже выехав за ворота, продолжил: – Сначала Ваньку валял, мол, не понимает, за что он должен отдать мне деньги. Да за восемьсот долларов в сутки я арендую океанский лайнер! Понадобилось полчаса, чтобы старый хрен наконец уяснил, что номер не пройдет, и еще столько же пришлось ждать, пока принесет деньги! Подозрительно все это.
   «Подозрительность с налетом паранойи», – усмехнулся я про себя и остался бы при своем мнении, если б минут через семь мы не нарвались на засаду…
   Наумов резко затормозил и шепотом выругался.
   – В чем дело? – спросил я, оглядываясь по сторонам.
   – Смотри вперед. Пока старик заговаривал нам зубы, его посыльный успел предупредить бандитов.
   Впереди, метрах в трехстах, перед нами поперек дороги лежало толстое бревно. Отличное зрение у товарища Наумова! Сомневаюсь, чтобы я в вечерних сумерках сразу заметил преграду с такого расстояния. Бревно уложено со знанием дела. Как раз с этого места по обе стороны дороги начинались посадки гаоляна. Объезд невозможен – кругом кочки, рытвины и свежевспаханные поля.
   То, что по нам еще не стреляли, объяснялось как раз плохой видимостью цели. При первом же неудачном выстреле мы спокойно можем повернуть назад. А, кстати, почему нам так и не поступить? Видимо, такая же мысль посетила голову моего товарища. Машина развернулась, и мы помчались назад к гостинице. Ворота на удивление быстро открыли, правда, не во всю ширь. После пятого гудка одна из створок слегка отъехала и в проеме показалась не слишком обремененная волосяным покровом голова хозяина усадьбы.
   – Сто забила капитана?
   Наумов ухватил китайца за воротник и мгновенно выдернул его за створки ворот.
   – Твою голову тебе же в задницу забыл забить. Ты что же думаешь, раз за ворота выехали, так с тебя и взятки гладки? Шалишь, мужичок. Короче, сейчас с нами поедешь, и молись своим богам, чтоб хунхузы, прежде чем палить, твой голос услышали.
   – Но, но, ребята, стойте, где стоите! – предупредил Леня внезапно появившихся в воротах двух здоровых китайцев – очевидно, телохранителей старичка. Парни, скорее всего, не поняли ни слова, но в герои не полезли. И немудрено, кто же с голыми кулаками на пушку полезет? Курок нагана я взвел, лишь только ворота раскрываться начали.
   Мудрый хозяин поместья, очевидно, вспомнил про бойцов, недавно посещавших его скромную обитель, и, оценив нашу решительность, посчитал, что худой мул все же лучше дохлой лошади. Старик немедля отослал своих людей и покорно уселся на переднее сиденье «форда», я устроился сзади и машина, мигнув фарами, помчалась в сторону города. Надо ли объяснять, что нас безропотно пропустили? Лишь только китаец заголосил, на дорогу выбежали два амбала и скоренько убрали бревно. Старик не последняя шишка в округе, раз его с первого вопля послушались. Усугублять ситуацию мы не стали и на окраине города с миром отпустили старого мерзавца.
   Наумов проводил меня до вокзала и, расставаясь, дружески посоветовал: «Приедешь домой, сходи к врачу, проверься. Девицы на первый взгляд вроде были и чистые, но береженого и бог бережет». Можно сказать, порадовал. Мнительность – это моя вторая натура. Не прошло и пары минут с момента разговора, как с нижнего этажа поступили первые сигналы бедствия. В паху заныло, зачесалось, засвербило. Понимая, что это нервное, я забился в угол у окна и до самого Владивостока ругал себя нехорошими словами.
   Прибыв в город, я в первую очередь отметился в управлении, следом посетил баню, затем некоего специалиста по кожным болезням.
   – Никаких первичных признаков не наблюдается, – задумчиво разглядывая мое хозяйство, резюмировал пожилой профессор. – Если у вас все же возникли некоторые сомнения, то не советую вам вступать в контакты с противоположным полом еще пару недель. Еще раз покажетесь мне, и тогда с твердой уверенностью в отсутствии твердого шанкра можете гулять и далее.
   – Вроде существует лабораторный метод определения болезни и всего за несколько дней, – робко заметил я.
   – Да, да, голубчик, реакция Вассермана – верный и быстрый способ определения болезни, но, увы, до наших палестин сей метод не добрался – просто нет лаборатории.
   Клясть собственную глупость даже не хотелось, я и так был расстроен. Придется уезжать из города, даже не показавшись на глаза супруге. В управлении мне дали три дня на отдых. На пятые сутки я должен появиться в расположении школы. Между прочим, в управлении мое возвращение никак не прокомментировали. Курирующий меня Щеглов уехал в Хабаровск, так что дежурный по управлению только передал мне предписание о возвращении в школу. Я решил ехать сегодня.
//-- * * * --//
   Целую неделю маялся от скуки и неопределенности, а потом с полевых учений вернулась школа, а следом за ребятами нагрянул Щеглов. Высокое начальство встретили на должном уровне. Сначала устроили охоту, не очень удачную надо сказать. Нанятый нами местный охотник обещал вывести на след тигра, но, увы, или тигр нас заранее учуял и без труда скрылся в широколиственном лесу, или охотник нам наврал, во всяком случае, мы даже следов тигриных в лесу не встретили. Спугнули стайку косуль, подбили несколько рябчиков, и охота на этом завершилась.
   Зато после охоты отменно попарились в личной бане командира полка, а после нее в комнате отдыха был устроен банкет. Проставлялся, естественно, я, за наградной маузер. Чествовать меня и прибывшее высокое начальство собрались инструктора школы, командир полка со своим заместителем и наш комиссар – Стукало Глеб Евгеньевич. Куда уж нам без комиссара. В большом зале армейского клуба были накрыты столы. На столах громоздилась неприхотливая мужская пища – красная икра, кетовый балык, свежезапеченный китайский окунь ауха, тушеное мясо с картошкой, свежая зелень, редиска, соленая черемша и целая батарея алкогольных напитков. После нескольких тостов народ расслабился, разбился на группы по интересам. Кто-то даже попытался запеть, но солиста попросили временно заткнуться, не тот настрой был пока. Люди делились новостями, рассказывали анекдоты, выпивали уже не строем под тост, а как придется. Митька рассказывал о стычках с контрабандистами, случившимися во время марша вдоль Уссури.
   – Пока шли от Бикина до Имана, четыре группы контрабандистов задержали! – гордо заявил он.
   – Что они везли? – поинтересовался командир полка.
   Митька пожал плечами.
   – С нашей стороны пытались переправить золото, шкуры животных, панты. Таких нам всего одну группу в двенадцать человек удалось задержать. С китайской стороны везли наши червонцы. Хотя не пойму – зачем?
   Щеглов усмехнулся:
   – Валютчиков прижали к ногтю: с 13 марта сего года, ввоз червонцев из-за границы запрещен.
   «Вот это облом. Хорошо, что я доллары на наши бумажки не обменял!» – пронеслось у меня в голове. По всему выходило, что экономика страны проваливается в глубокую яму. Червонец в цене упадет, население быстренько изымет из оборота серебряные монеты и сложит их по кубышкам. Пока на Дальнем Востоке с продуктами дело обстояло неплохо, а в центральных областях постепенно вводилась карточная система. А что такое карточная система, я еще в восемнадцатом на своей шкуре испытал – жить будешь, но не слишком долго. Конечно, служащих нашей «конторы» она никоим образом не коснется, но мне было жаль своих сограждан…
   Митька незаметно подтолкнул меня в бок. И правильно сделал, задумчивый вид за выпивкой в свете последнего заявления может вызвать подозрения. К счастью, в этот момент раскрасневшийся после обильного возлияния комиссар завладел общим вниманием:
   – А вы знаете, товарищи, я в Хабаровске побывал на заседании комиссии партконтроля. Ну, вы же знаете, – сказал он, обращаясь ко мне.
   Да, да, я знаю. Комиссар, отбоярившись от опасного рейда по труднодоступной местности, укатил по своим делам в Хабаровск.
   – Так вот, товарищи, пришлось мне давать характеристику на одного бывшего комсомольского работника. Агитатор крайкома комсомола, теперь уже, наверное, бывший член партии; надо признаться, хороший художник, имел такую глупость пририсовать к агитационному плакату некую деталь. Впрочем, я только что подумал, что это была совсем не глупость, а провокация матерого наемника империализма.
   – Да что он нарисовал? – нетерпеливо полюбопытствовал Щеглов.
   – Вы видели плакат, призывающий крестьян крепить оборону страны? Он называется «Снопом по Чемберлену» [55 - Реально существующий плакат.]. На нем еще нарисована выстроившаяся в очередь группа крестьян со снопами пшеницы. Впереди здоровенный парень держит в руках не менее здоровенный сноп и бьет им по голове английского буржуя с такой силой, что с него свалился цилиндр. Так этот провокатор аккуратно закрасил сноп и нарисовал вместо него большущую елду. Да еще призыв поменял, скотина! Вместо: «Снопом по Чемберлену» написал «Членом по Чемберлену». После чего спокойно оставил плакат на столе в своем кабинете. Наутро уборщица увидела сие творчество и пожаловалась на охальника. Не смейтесь, товарищи. Дело серьезное, провокатору теперь предстоит предстать перед советским судом.
   – Зачем так жестко? – спросил Щеглов, кое-как справившись с эмоциями. – Дали бы по башке, вынесли строгий выговор с занесением в личное дело. В сущности, товарищ все же не изменил саму суть пожелания написанного на плакате?
   – Вы не правы, товарищ помощник начальника особого отдела округа, – бесстрашно ответил комиссар. – Все знают, какое серьезное положение сложилось у нас в стране с поставками хлеба населению…
   Смех мгновенно стих, а наш Аника-воин продолжал свою речь.
   – К тому же этот враг народа подписал еще одно слово, о котором я забыл сказать. «Голым»… «Голым членом по Чемберлену». То есть ответить агрессору мы можем только голыми частями тела. Так как у нас ничего более нет.
   – Это совершенно меняет смысл, – зловеще прошипел, встав со стула, Щеглов и, одернув на себе китель, тяжелым взглядом стал буравить оппонента. – И не с провокационным ли умыслом вы, товарищ комиссар, запамятовали это слово? Люди мы военные и поэтому склонны иногда допустить в своей среде грубоватые шутки, но ваша компрометирует нас в глазах партии и правительства, а мы ведь преданные сторонники нашей власти. – Щеглов шумно набрал воздуха в легкие и раздельно произнес: – Приказываю вам покинуть помещение!
   Глеб Евгеньевич, бледный, как мел, выбрался из-за стола, пошатываясь, пошел к выходу и чуть не упал в дверном проеме, услышав в спину:
   – С вами мы еще разберемся.
   Внутри у меня все кипело от смеха. Еле сдерживая себя, я одновременно с восхищением посмотрел на своего старого товарища. Ну, надо же, связался черт с младенцем! Смертельный номер! Юный выскочка против мастера подковерной борьбы! Исход известен заранее! Щеглов внезапно мне подмигнул и уселся за стол.
   – Продолжим, товарищи, – широко улыбнувшись присутствующим, он поднял бокал, и все торопливо его поддержали…
   Полчаса спустя в зале царила полная анархия, пение, смех несвязная речь гулом нависали над столом вместе с клубами дыма. Некурящий Щеглов решил покинуть комнату отдыха и, уходя, позвал меня с собой. Усевшись на скамейку в тени дуба, я взглянул на старого товарища и удивился происшедшей с ним метаморфозой. С лица убралось добродушное выражение. Пропала улыбка, в течение дня практически не покидавшая его лика. Казалось, на лбу прибавилось морщин, и вообще он сейчас выглядел старше своих лет.
   Щеглов задумчиво пожевывал сорванную травинку и долго молчал, собираясь с мыслями. Наконец я не выдержал:
   – В чем дело, командир?
   – Я думаю, а не промахнулись ли мы, уничтожив генерала? – сразу ответил Щеглов. – Спору нет, сын его, как и предполагалось, с японцами рассорился напрочь. Но и к нам что-то его не тянет. По моим сведениям Чжан Сюэлян готов примириться с Чан Кайши. Объединив свои армии, они разгонят коммунистические формирования, а потом примутся за японцев. А чтобы дело вышло совсем гладко, походя захватят КВЖД.
   – Вряд ли у него получится, – возразил я. – В окружении Сюэляна много прояпонски настроенных военачальников.
   – Все дело в поддержке, мой друг. Генералов нетрудно арестовать, если тебя поддерживает такой союзник, как Чан Кайши и американский капитал. А простым солдатам и офицерам не очень-то хочется воевать против своих соотечественников, зато к японцам они не питают никакой симпатии. Ну, хватит об этом. Давай решать вопрос с твоим дальнейшим существованием. Как ты отнесешься к предложению перебраться немного севернее и создать на месте рейдовую мобильную группу, обладающую особыми полномочиями и подчиняющуюся только начальнику особого отдела округа?
   – Конкретнее – куда?
   – На реку Аргунь. Официальная задача отряда перехватывать потоки драгметаллов, утекающие в Китай с наших золотых россыпей, но, думаю, этим дело не ограничится. У наших границ в районе Чжалайнора сосредоточены значительные силы, подчиняющиеся Чжан Сюэляну. В случае возникновения конфликта ваша группа первая примет участие в боевых действиях. Короче, будешь готовить бойцов к диверсионной работе в тылу врага.
   – Какова предполагаемая численность группы?
   – Не более сотни бойцов.
   – Могу ли я отобрать в отряд курсантов школы?
   – Конечно, но не более двадцати человек, только курсантов-китайцев не трогай.
   – Значит, на Аргунь, – задумчиво протянул я. – Климат в Забайкалье суровый. А у меня жена беременная, в декабре должна рожать. Где я ее там устрою?
   – Сейчас лето, до заморозков успеешь обустроиться. Ты, наверное, не забыл насчет особых полномочий? Любой представитель власти на местах или командир воинского подразделения обязан оказывать всяческое содействие лично Косте Рукавишникову. Да ты можешь приисковое начальство раком поставить. Кстати, есть такое мнение, что часть золота уходит за границу не без их участия. О материальном обеспечении отряда не беспокойся. Кому положено, уже извещен. От тебя мне нужно принципиальное согласие, из-под палки никто тебя не погонит.
   – Партия сказала «надо» – комсомол ответил «есть», – с улыбкой произнес я. Да и что мне было сказать еще? Сколько бы ни говорили про привилегии, которыми осыпает нас государство, все же есть в нашей службе и резко отрицательные моменты. В отличие от людей других профессий сотрудникам ОГПУ предоставляется возможность потерять буйну голову и в относительно мирное время [56 - Можно подумать, у людей других профессий такой возможности не существует. (Примеч. авт.)].
   Щеглов потянулся, взглянул на предзакатное безоблачное небо, вздохнул полной грудью.
   – Эх, хорошо здесь! Остался бы на недельку, на охоту бы еще сходили, но нельзя, некогда. Работы невпроворот. Ты здесь дня за три постарайся управиться со сдачей дел, бери бойцов, и ко мне во Владивосток подгребай. Там решим проблему с экипировкой и прочие хозяйственно-административные вопросы…
   Проводив автомобиль Щеглова до самых ворот, я вернулся в комнату отдыха и вызвал Дмитрия.
   – Что случилось? – спросил Митька, едва взглянув на меня.
   – Пойдем в канцелярию, – предложил я, не желая оповещать всех заранее о своем отъезде.
   – Выходит, расстаемся, задницей о задницу и деньги врозь? – спросил Митька, страдальчески наморщив узковатый лоб.
   – Почему? Земля она круглая, встретимся, к тому же у нас остается в совместном пользовании целая плантация женьшеня.
   – Да, я тебе совсем забыл сказать: Семен Раскорякин пропал, нам всего один дневной переход оставался пройти до станции Лесозаводск. Бойцы намаялись, и я дал им поспать подольше, а Семен ушел на рассвете, и с тех пор я его не видел. Мы по его затесам шли, и вдруг следы оборвались. Слава богу, до станции всего версты три пройти оставалось.
   – Вы его искали?
   Митька скривился, как от зубной боли:
   – Да куда уж там! С нами около трех десятков плененных контрабандистов. Где там наладишь поиски.
   – Может, Семен сразу в Бикин махнул? Он ведь в последнее время там жил, – с надеждой спросил я и сразу понял, что сморозил глупость. Семен – человек ответственный. Отряд на полпути бы не оставил. – Ладно, Дмитрий, давай не будем расстраиваться заранее, главное, знай, что не подведу и при первой же возможности вычищу плантацию и отдам тебе твою долю. Теперь давай решим вопрос с людьми. Мне в первую очередь потребуются кавалеристы, и старшину Бурмина я у тебя тоже заберу…
   И вот снова в городе. Здравствуй, Владивосток! Здравствуй, моя жена! Я теперь со спокойной душой и почти чистой совестью опять могу встретиться с тобой. Я совершенно здоров! Доктор, осматривающий меня, напоследок проворчал что-то об осторожности в любовных похождениях. Что вы, доктор! С этого момента и навсегда я примерный семьянин! И я на целых три дня получил отпуск! Дождалась меня, моя роднуля. Лицо светилось счастьем, и все эти три дня я принадлежал ей одной. За трое суток мы лишь дважды выходили из нашего уютного гнездышка.
   Татьяна безропотно согласилась на переселение в Забайкалье. Так что пришлось нам часть отведенного времени потратить на улаживание ее дел – увольнение с места работы, посещение близкой подруги, покупку вещей в дорогу. А потом, уже вечером, возвращаясь домой, мы зашли в театральную кассу и взяли билеты на «Ревизора». Купив билеты, мы неторопливо, как солидная пара с большим стажем совместной жизни, шли под ручку по улице Ленина.
   Центральная улица города за последний год заметно поблекла, лишившись яркой рекламы. Частные лавочки приказали долго жить. Закрылись кабаре, кафешантаны, рестораны и все частные магазины. На большинстве зданий висели топорно исполненные таблички с непонятной даже для меня аббревиатурой. Например, я долго и тупо расшифровывал ребус на табличке, намертво прикрученной к входной двери бывшего магазина готового платья. «ДальКомАрхиИск» – гласила надпись. Татьяна, огорченная моей невнимательностью, спросила, о чем я задумался, и расхохоталась:
   – Балда, это же Дальневосточный Комитет Архитектуры и Искусства.
   Грустно как-то становится, граждане, когда искусство сокращают до «иска», а величественное название «Золотой Рог» заменяют безликим «Гостеатр». А когда я увидел заколоченные двери на книжной лавочке Карла Францевича, то совсем расстроился. Совсем недавно меня раздражал контраст крикливых красок на фоне серой бедности. В душе я, наверное, завидовал кичливому достатку единиц, умевших без особого напряжения добывать смачный кусок жизненных благ, в то время как большая часть населения работала, образно говоря, за краюху хлеба.
   Но вот сгнобили частный капитал, казалось, радуйся жизни, дыши полной грудью, а мне что-то не очень весело. Сразу стало понятно – краюха хлеба у трудящихся резко потеряет в весе, что грозит социальным взрывом. Тут и не знаешь, радоваться или огорчаться по поводу места службы, на которую я попал в основном в силу сложившихся обстоятельств. Радоваться можно тому, что голод мне не грозит. Хороший хозяин никогда не оставит своего цепного пса без пропитания. Зато и псу придется рвать любого по хозяйской команде.
   Здание Гостеатра находилось на пересечении улицы Ленина с Алеутской. К сожалению, мы попали на дневное представление. Весь немалый зал был забит детворой. Я порадовался, что, не поскупившись, приобрел билеты в ложе. Глядя сверху на весело галдящую, подвижную массу, я вдруг почувствовал груз собственных лет. Здравствуй, племя младое, незнакомое! Мягкая глина в руках искусного ваятеля. Именно из вас, незнающих прошлого, сейчас лепится образ светлого будущего. Юности вообще свойственна безжалостность и безальтернативность в решениях, а за сотворением кумира дело не станет…
   Наконец свет в зале стал гаснуть, поехал занавес, и галдящая публика, очарованная моментом, постепенно затихла.
   Пьесу я смотрел не впервые и даже не второй раз. И вообще пошел на нее только из-за Татьяны, в Забайкальской глуши по театрам не походишь. Пускай напоследок наслаждается. Смотря на сцену, я думал о том, что со времен Николая Васильевича мало, что изменилось. Да, революция лихо смела царскую чиновничью надстройку, но пришедшие к власти тут же завели собственный бюрократический аппарат. Аппарат, может быть, и новый, но старые чиновничьи повадки порой проявляются в полной мере.
   Что-то я расфилософствовался. Наверное, старею. Для бойца опасно много думать. Когда человек отвлекается на думы, он становится рассеянным. В таком состоянии недолго свои мысли воспроизвести вслух…
//-- * * * --//
   Тяжелый удар! Семен Раскорякин убит. Желая предложить ему поехать со мной на Аргунь, я с трудом дозвонился в Бикин. Трубку снял председатель поссовета. Федор Селиванов мне и сообщил о смерти Раскорякина. Труп обнаружили нанайцы-охотники. Семена опознать смогли только по шаманскому амулету, который убийцы побоялись или побрезговали снять с него.
   – Вот так-то, Костя, на кол его посадили, пытали Семена. Вероятно, китайцы. А потом труп еще две недели зверье обгладывало, – прогудел в трубку Федор.
   Семена пытали! Скорее всего, пытались узнать местоположение плантации, а может быть, мстили за наш налет на китайскую сторону, когда мы притон распотрошили? Теперь уже не узнать. И тут меня как громом ударило: я ведь видел, еще прошлой осенью предчувствовал его смерть. Как сейчас стоит перед глазами: мы с Семеном вдвоем на китайской стороне были, ходили на разведку. В деревне Баньзян он ночевал у китайцев, а я на русской стороне села, с утра мы встретились, и на меня тогда «нашло». Сбылось очередное видение…
   После этого известия я целый день ходил сам не свой, все валилось из рук, и старшине Бурмину пришлось взвалить на свои плечи хозяйственные заботы. А я ушел домой и впервые у Татьяны на глазах напился в дым. Честно говоря, и не помню почти ничего, но, видимо, покуролесил я знатно, и всю ночь снилась какая-то ерунда, но подробностей не помню. Под утро ко мне пришел большой рыжий таракан и попытался меня съесть. Но я не дался. Рыжий нахалюга не отчаялся и атаковал мой нос. Настойчивость твари изрядно надоела, я оглушительно чихнул и сразу проснулся. Яркое солнце пробивалось сквозь неплотно задернутые занавески. На кровати привалилась к боку дорогая супруга и активно шуровала травинкой в моей левой ноздре.
   – Хватит, хватит, уже проснулся. Вставай, горюшко ты мое. Попей, легче будет. – Перед моим носом возникла громадная жестяная кружка с мутноватым огуречным рассолом.
   – Откуда амброзия? – Голос из кружки звучал невнятно, но Татьяна поняла.
   – Лидия Львовна с утра принесла… сама.
   Ага, понятно. Вчера соседей на уши поставил. Теперь сочувствуют… Или боятся продолжения банкета.
   Бросив взгляд на пол, увидел полный раскардаш.
   – Славно вчера покуролесил, – только и смог вымолвить.
   – Нет-нет, не ты. Просто с утра было нечем заняться, и я начала укладывать вещи.
   Странный способ укладки вещей, ну да с женщинами не поспоришь.
   – А сколько сейчас времени?
   – Почти двенадцать.
   Окончание фразы я слышал уже в полете. Быстро одевшись и даже не позавтракав, я выскочил на улицу. Пока я отсутствовал, старшина успел получить по разнарядке амуницию, конную упряжь, новые трехлинейки кавалерийского образца и боеприпасы. В казарме царило оживление, бывшие курсанты, а теперь бойцы моего отряда, деятельно готовились к переезду, а в спальном помещении меня ожидали новички. Отряд пополнился пятьюдесятью бойцами.
   При моем появлении солдаты без суеты выстроились по ранжиру. Прохожу вдоль строя, внимательно оглядываю каждого – собраны с бору по сосенке. Судя по цвету петлиц – пограничники, пятеро из родного ведомства, остальные присланы из армии – точнее, из кавалерии. Обмундирование поношено, значит, не первый день на службе. Зная механизм изъятия «лучших бойцов подразделения» по приказу сверху, я не строю иллюзий.
   Любой здравомыслящий командир избавится в первую очередь от ненужного ему элемента. Конечно, полного неумеху не пришлют – побоятся. Скорее избавятся от психов, недисциплинированных, дерзящих начальству. Дерзкие, это даже неплохо, хуже, если попадутся плохо управляемые. Я с такими сталкивался в армии. Что поделать? Последствия Гражданской войны. Прислали, конечно, рядовой состав, хотя нет – второй справа с тремя треугольниками в петлицах. Крепкий парень. Вровень со мной ростом, кулаки пудовые… Резко разворачиваюсь и, глядя на него в упор, спрашиваю:
   – Фамилия?
   – Тихонов!
   – Последняя занимаемая должность?
   – Помкомвзвода кавалерийского эскадрона.
   – За что сослан?
   – Выбил зуб кома… – машинально начал отвечать Тихонов и замолчал, ошарашенно глядя на меня.
   – Ладно, останешься пока в этой же должности, – распорядился я, не выясняя, кому из командиров и по какой такой надобности он выбил зуб.
   Наскоро опросил остальных красноармейцев. В общем, пока претензий к подбору личного состава нет. По их словам все они неплохие наездники. С оружием знакомы. Трое – бывшие пулеметчики. Есть среди них и охотники. Ладно, по ходу движения разберемся. На словах мы петь все мастера. Я распределил новичков по отделениям и, опять оставив за себя старшим по казарме старшину Бурмина, удалился в город. Намеревался утрясти с Щегловым последние вопросы, но его на месте не оказалось, и я неторопливо позавтракал (заодно и пообедал) в столовой управления. Неплохо надо сказать здесь кормят: съел тарелку наваристых кислых щей, две порции тушеного мяса с гречкой, выдул три стакана чая с бутербродами. Я уже собирался уходить, как в зале появился Щеглов. Сергей мотнул головой, приглашая в отдельный кабинет.
   – Ты уже обедал? – спросил он, усаживаясь за стол. – Дуня, тогда мне как всегда, а ему принеси чаю.
   Официантка торопливо удалилась и лишь за ней закрылась дверь, Сергей продолжил:
   – Выезжаешь завтра, в 20.00, цени, не в теплушках поедете – два вагона в составе ваши. Просьбы есть?
   «Отпустите меня домой», – подумал про себя, а вслух произнес:
   – Пулеметов в отряде нет.
   – Мог бы у Знахарева забрать парочку «Дегтяревых», – с укоризной заметил Сергей. – Ладно, сегодня выдадим.
   – Лучше немецкие МГ-13, – быстро проговорил я.
   – Где ж я тебе такие пулеметы достану? Их и в немецкой армии на вооружении пока нет.
   Брешет начальник, по лицу видно, что пулемет, который мы опробовали под Мукденом, через Владивосток доставлялся и, думаю, не в единственном экземпляре.
   – Ты не дури, – сказал Сергей после некоторого размышления. – Оружие хорошее, спору нет и не тяжелое, для разовой акции подошло отлично. Но в затяжном бою патронов не напасешься. Где специальные патроны под него в Забайкалье найдешь? Так что бери пяток «льюисов». Теперь по поводу твоего маршрута. Выгружаетесь на станции Сретенск. От Сретенска ваш путь лежит на Нерчинский завод. До него километров триста пятьдесят будет.
   – Как же мы доберемся?
   – Тебя встретят, – «успокоил» Щеглов. – Теперь по поводу задания…
   Помогать женщине собираться в дорогу – занятие неблагодарное. В этом я убедился на собственном опыте. Поздно вечером придя домой, застаю картину полного разгрома. Коврики, тряпки, коробки, три вздувшихся чемодана, кухонная посуда, подушки и пуфики в хаотичном беспорядке заполняли комнату, и посреди этого бедлама на разобранной постели сидела растерянная Татьяна.
   – Это нам тоже в дороге понадобится? – спросил я, брезгливо беря двумя пальцами громадную сковородку.
   – На чем же я, по-твоему, твои любимые оладьи буду жарить? – огрызнулась супруга.
   С точки зрения городской женщины вполне логично: за городом живут только медведи и лоси и так необходимые в дороге сковороды можно закупить только в таком очаге цивилизации, как Владивосток. Мне кажется, легче собрать в дорогу армейский полк, чем одну женщину на сносях. Спорить я не стал, но, похоже, семейное имущество может занять четверть вагона. Откуда у нее столько вещей набралось? Ценные лично для меня вещи уместились в маленький саквояж. В нем лежало именное оружие, документы, валюта и золотые монеты…
   Последним театральным звонком перед началом спектакля под названием «Путь в неизвестность» прозвонил привокзальный колокол, вагоны дернулись, и мимо окон плавно поплыл перрон. Я бездумно смотрел в проплывающие мимо постройки железнодорожного депо, жена сразу улеглась на нижней полке и, удобно устроив под голову бархатный пуфик, со вкусом вчиталась в очередной «дамский» роман «Роковая страсть» Анны Глум. Случайно бросив взгляд на яркую обложку, я невольно рассмеялся. Под этим псевдонимом писал романы старый одесский пидорас Самуил Грубель. Надо сказать, продукция, вышедшая из-под пера этого деловара, пользовалась большим спросом у образованной части женского населения. Откуда это я знаю? Дело в том, что помимо идеологов от партии им заинтересовались финансовые инспектора, а потом и наша контора. Этот прохвост не только писал романы, но и переводил их на французский язык. В Харбине у Самуила был партнер, от лица которого и заключались сделки на печатание произведений в частных дальневосточных издательствах, а продукция расходилась по всей стране. Деньги за границу текли рекой, и все в валюте. Старый пройдоха получал дополнительные гонорары за перевод с французского на русский, вернее наоборот, что, согласитесь, не однозначно, если учесть, что грамотных переводчиков в штате издательств не держали и данный типус переводил собственную мазню весьма произвольно, для блезиру. Нас заинтересовал способ передачи рукописей: в смысле, не передается ли вместе с ними информация разведывательного характера. Уж очень ловко эти рукописи возникали на столе «переводчика». Проныре повезло, в конечном итоге он вместо расстрела получил семь лет тюрьмы, за незаконные операции с валютой…
   Поезд подходил к стации Раздольная – вот и первая остановка на нашем пути. Пора пойти проверить своих бойцов. Дело в том, что в последний момент я решил все же ехать отдельно от них со своей супругой. Беременной женщине в среде мужиков будет явно неуютно. Поэтому я выбил у железнодорожного начальства отдельное купе, правда, всего на три места. Так что свой багаж мы разместили и сами устроились с полным комфортом.
   На дополнительных путях царила суета. Крестьяне, прихватив с собой довольно скудный скарб, грузились в столыпинские вагоны целыми семьями. «Раскулаченные», – подумал я. И в этот момент меня окликнули.
   – Константин Сергеевич, товарищ Рукавишников! – Из проема теплушки мне махал смутно знакомый казак. Оглянулся на свой состав: мои бойцы курили, не отходя от вагонов. За ними присматривал старшина Бурмин. Медленно подхожу к теплушке.
   – Здорово, Сергеич, никак не узнал? – светло-карие глаза казака насмешливо смотрели в упор. Да это же Трофим! Он в моей ударной группе служил. За неполный год он здорово изменился. Поседел, осунулся, только глаза остались прежними.
   – Трофим, чертушка, ты как здесь оказался? – Обнимая старого товарища, я краем глаза отметил подходящего сбоку конвойного.
   – Раскулачили, понимаешь, меня. Справным хозяином оказался. Теперь еду в Сибирь на поселение со всем своим выводком. – Трофим тяжело вздохнул, смахивая невольную слезу.
   За спиной деликатно покашляли:
   – Товарищ командир, не положено разговаривать с переселенцами.
   Стоящий сзади меня конвоир, заметив малиновые петлицы, тут же сдал назад.
   – Слышь, боец, мне два слова старому товарищу сказать надо, – дружелюбно заметил я. Быстро расстегиваю свой саквояжик (расставаться с ним в дороге я не намеревался) и не глядя цепляю горсть золотых «николашек». – Возьми, Трофим, на новом месте пригодится, больше помочь ничем, к сожалению, не могу.
   Украдкой оглянулся – конвоир, отвернувшись, медленно шел прочь. Последний раз, пожав руку охотника, я бросился вслед уходящему составу…
   Первые «ласточки» и почему-то в их число попал человек вполне лояльный к советской власти. Здесь, конечно, не обошлось без личной мести, жалко, времени на расспросы не было. Хотя я и уверен: решенное один раз в данной ситуации обратного хода не имеет.
   В Хабаровске к нам в купе подсел пассажир. Пока я бегал в станционный буфет за сельтерской, пока общался с бойцами своего отряда, эта шустрая личность успела вполне освоиться на новом месте. Летчики они такие. Чуть оставь жену без присмотра, вмиг заболтают, очаруют, уведут. Но в данном случае повода для волнений не было. Виктор мне понравился. Доброжелательно веселый, шустрый живчик и, судя по рассказам, опытный летчик, собиравшийся перевезти свою семью на Дальний Восток. За ними он сейчас и ехал в Липецк, где как я и ранее знал, базировалась одна из авиаэскадрилий Красной армии [57 - 40-я авиаэскадрилья им. Ленина.]. Мы с ним беседовали на отвлеченные темы до самого вечера. Наконец я почувствовал, что жена устала и хочет прилечь. Выйдя в коридор, дождался, когда и Виктор сообразит выйти наружу.
   – Угощайся, – предложил он, доставая шикарный серебряный портсигар с монограммой.
   – Да я не курю, – сказал я, с интересом разглядывая предложенный предмет.
   «Красному авиатору Виктору Крамаренко, за доблестное выполнение задания», – гласила надпись. Виктор, несколько рисуясь, лихо защелкнул портсигар и, с явным наслаждением затянувшись папиросой, пояснил:
   – За двадцать два боевых вылета наградили.
   Я напряг память: где это мы последнее время столь активно воевали?
   – Горная Чечня. Двадцать пятый год, – подсказал Виктор. – Райончик еще тот. Там после Гражданской войны столько оружия скопилось, что мама не горюй! Советская власть только в крупных населенных пунктах на равнине, да еще в городе Грозном как-то держалась. Да что говорить! – Виктор махнул рукой и вопросительно посмотрел на меня.
   – Давай зайдем, наверное, жена уже улеглась, – предложил я.
   В купе нас ждал накрытый стол, а жена, отвернувшись к стенке, делала вид, что спит. Свежие огурчики, вареная курица, картошка умм…ням-ням. Под такую закуску не грех было и выпить. Видимо, Виктора посетила такая же мысль, так как он, не говоря ни слова, порылся в собственном чемоданчике и извлек бутылку коньяка, а к нему кусок кетового балыка. Налили, выпили, закусили, еще повторили. Виктор предложил выйти покурить, я составил компанию в надежде на продолжение рассказа, и Витя меня не подвел:
   – Что говорить, советская власть в автономной области до двадцать пятого года была номинальной. Бандиты грабили население соседних районов и вовремя уходили от преследования, предупрежденные своими родственниками, занимавшими ответственные посты в структурах власти. В двадцать пятом году имам Гацинский объявил газават гяурам. Вооружены повстанцы были неплохо, у них даже пулеметы имелись в наличии и боеприпасов хватало. Я тогда служил в авиаотряде Северокавказского военного округа, нашу эскадрилью накануне дела перебазировали в Грозный… – Виктор несколько раз затянулся, раскуривая было потухшую папиросу, и продолжил рассказ: – Перед началом операции оперсоставом ОГПУ были произведены аресты в центральном управлении области, так что о наших намерениях горцы не догадывались. Войска оперативно перекрыли выходы к границе Грузии, Дагестану и Северной Осетии и двинулись на восставшие аулы. Многие селения просто невозможно было штурмовать в лоб даже после артиллерийского обстрела. Естественные преграды мешали. В таких случаях вызывали авиацию. Армия не пыталась снести все до основания. Перед штурмом парламентеры призывали выдать главарей и сдать оружие. Если следовал отказ или парламентеров просто убивали, то далее следовал артиллерийский обстрел и штурм. Если не получалось взять аул с наскока – вызывали нас.
   – И что, во всех случаях бомбардировка помогала?
   Виктор закурил следующую папиросу, прищурился от дыма.
   – Нет, не всегда, хотя многие из горцев просто впадали в панику, впервые увидев самолет. Но нам четырежды пришлось бомбить аулы Хакмалой и Химой, прежде чем Нажмутдин Гоцинский сдался. В некоторых случаях даже бомбежка не помогала. Тогда комдив Апанасенко приказал брать в плен старейшин, после чего обращались к сопротивляющимся родственникам с ультиматумом: если не сдадутся, то расстреляем заложников. Больше осечек не было. Оружия собрали, на две войны хватит, одних винтовок более двадцати пяти тысяч единиц чеченцы сдали. Подавили восстание. Только чую, горцы еще не раз воевать против нас будут.
   Ночью я долго не мог уснуть. Лежал, анализировал полученную информацию – сопоставлял ее с известной мне ранее. За два месяца восстание в Чеченской автономной области было подавлено. Наши потери – до взвода красноармейцев. Блестящая операция! И немалую роль в ней сыграли сотрудники ОГПУ, вовремя арестовавшие информаторов. Силы, брошенные против восставших, были, по сути, ничтожны. Всего-то пять тысяч пехоты и два кавалерийских полка. Преимущество было только в вооружении, но в горной местности это еще не главное. Главное, подход к проблеме. Жесткий и решительный. Горцы только силу уважают…

Глава 15
Константин Рукавишников. В погоне за золотом

   На станции Шилка два вагона отцепили от поезда, и далее до Сретенска нас тащила «кукушка». Татьяна, несмотря на то, что бойцы нам выделили отдельный отсек, чувствовала себя неуютно и всю дорогу молчала. Ничего не ела, глядела в окно, временами отрывая взгляд, чтобы забить подступавшую тошноту глотком сельтерской. Наконец наши мучения кончились. Вот и Сретенск – маленький городишко на берегу Шилки. В 1897 году к Сретенску подвели Транссибирскую магистраль, и город зажил, зажировал! По Шилке в Амур пошли баржи и пароходы в Хабаровск, Благовещенск… Окрестное население активно занялось торговлей. В городе открылись три банка, сотня торговых фирм, казначейство и таможня. Но счастье продолжалось недолго, всего-то лет двенадцать-тринадцать, а потом была построена КВЖД, и железную дорогу по нашей территории проложили в стороне от Сретенска. Увы, увы, городок обветшал. Остатки былого процветания можно было рассмотреть только в центре города в виде нескольких двухэтажных каменных зданий.
   Пока бойцы выгружались, я с женой прошелся по городу, зашли в горсовет, но, к моему огорчению, глава города был не в курсе дела – ни о каких встречающих наш отряд он и слыхом не слыхивал.
   Попрощавшись с главой местной администрации, вышел на улицу, полной грудью вдохнул чистый воздух. Хорошо!
   – Что будем делать? – встревожилась жена.
   Я посмотрел на часы. До вечера еще полно времени.
   – Давай к реке спустимся, посидим, подышим свежим воздухом. От паровозной гари меня до сих пор мутит.
   – Давай, только я пить хочу.
   – Сейчас напьемся.
   Через десять минут мы сидели у парома на пристани и неспешно попивали вкусное пиво из глиняного кувшина, любезно предоставленного нам в пользование продавцом пивного ларька.
   – Как же мы будем жить в такой глуши? – спросила Татьяна, оглядывая пустынные сопки, кое-где покрытые негустой растительностью.
   – Ничего, думаю, это ненадолго, годик здесь проторчим – и назад, во Владивосток, – отвечал я, сам не особо веря собственным словам. Татьяна и не догадывается пока, что по сравнению с Нерчинским заводом Сретенск – центр цивилизации. Здесь хотя бы железная дорога имеется…
   Внезапно двое дядек, лениво греющихся на настиле парома, вскочили – из-за ближайшей сопки на той стороне реки сначала выползло облако пыли, а из облака показались верховые, гнавшие перед собой табун лошадей. Всадников не менее двух десятков, все вооруженные и в красноармейской форме, как я заметил несколько позже. Они еще не успели добраться до берега, как паром отчалил, и через двадцать минут на наш берег сошел широкоплечий коротышка в серой кубанке.
   – Здорово, товарищ командир, – сказал он, уверенно подходя ко мне. – Не меня ли ждешь?
   – Товарищ Зимин?
   – Так точно! И к тому же ваш заместитель, товарищ Рукавишников.
   Иван Семенович Зимин светловолос, средних лет, с пшеничными усами, лицо улыбчивое, круглое, с хитринкой в глазах. Осторожно пожал руку Татьяне и тут же повернулся ко мне.
   – Задержались мы, в горах камнепад был, дорогу завалило, сутки на расчистку ушло, так что извиняйте.
   – Ничего, мы только два часа как приехали.
   – Еще не обедали? Ну и хорошо, сейчас дела решим, а потом к моему куму, обедать, заодно у него и переночуем.
   – Бойцов, где разместим? – спросил я.
   – Переправятся на другой берег, там и станут лагерем.
   Ранним утром еще до восхода солнца паромщики перевезли нас на другой берег Шилки. Временный военный лагерь сворачивался, бойцы, наскоро позавтракав, седлали лошадей. Дюжина телег, еще вчера прикупленных у местных торговцев, нагружены нашим имуществом. На одну из них я и подсадил свою благоверную. Татьяна удобно примостилась на связке шинелей и, укутавшись в теплую шаль (по утрам здесь даже в средине лета довольно прохладно), мгновенно уснула. Семеныч, оставив меня, ловко лавируя меж лошадиных корпусов, исчез, а через минуту вновь появился, держа под уздцы низкорослого конька.
   – Вот, принимай, конь – загляденье. День скачет – два ползет.
   Да уж, загляденье: вороной масти, мохнатый, пара аршин ростом в холке. Прямо конек-горбунок монгольского разлива.
   – Да ты не сомневайся, – пошутил я.
   – Конь действительно выносливый, а то, что мал, не беда, привыкнешь. Васькой его кличут, – заметил Зимин, передавая мне повод.
   Васька с ходу попытался меня цапнуть, но промахнулся и тут же, получил в ухо. Конь затряс башкой и больше не дергался, лишь косил глазом и всхрапывал, когда я подтягивал подпругу. Через минуту прозвучала команда: «По коням», и отряд колонной, по двое в ряд, двинулся в путь.
//-- * * * --//
   Семь дней добирались до Нерчинского завода. Поход проходил без происшествий. Поэтому мы с Зиминым в процессе движения могли уделить время деловым разговорам. Из них я уяснил, что о второй и основной задаче, поставленной перед нашим отрядом, Зимин не знает. Зато он прекрасно разбирался в местных заморочках. На третий день, перевалив через очередной холм, отряд стал спускаться в обширную безлесую котловину. Внезапно Петрович съехал с дороги, пропуская вперед колонну, я последовал за ним.
   – Ты посмотри, как чешет, давно нас заметил. Глаз у баргута [58 - Баркуты – монголоязычная народность, проживающая в основном во Внутренней Монголии, на севере Китая.] ястребиный. – Семеныч передал мне бинокль.
   В отличие от моего заместителя я сразу и не нашел высмотренный объект: степь, выжженный солнцем серебристый ковыль, жалкие кустики ильма, буераки…
   – Правее смотри, – посоветовал Зимин.
   Точно, вот он всадник! Одвуконь галопом удирает.
   – С Аленуя или с Унды возвращается, – пояснил Семеныч. – Китайские товары на золото обменивал. Дня через два через Аргунь переправится – и он дома.
   – Разве на золотоносных россыпях артели работают без присмотра?
   Зимин усмехнулся в усы:
   – Смотрители тоже люди – кушать не меньше других хотят, а сейчас, сам знаешь, со снабжением у нас не очень. Народ в артелях часто просто голодает. Но еще большим спросом пользуется дешевый китайский спирт. Водку снабженцы практически и не привозят. Поэтому спиртонос на прииске всегда почетный гость. Специально ловить его бесполезно – он здесь каждую тропинку знает. Артельные не выдадут. Таких надо ловить у границы. На Аргуни не так много мест, где можно переправиться через брод.
   – А на лодках не переправляются?
   – Бывает. Но ты пойми, тогда лодочника тоже надо взять в долю, плюс к тому же подать сигнал с нашего берега, чтобы за тобой приплыли, а если пограничники заметят? Да и не всякая лошадь в охотку через реку плавает. Не затащишь же ты ее в лодку? Но не спиртоносы представляют основную опасность. Да, золото частично уходит через их руки. Теряем мы его и из-за хищнического старательства, но главную угрозу представляют банды. Налетят на прииск, ограбят и сразу уходят в Китай. Ловим, конечно, многих. В прошлом году пограничники одну банду перехватили на переправе. Две группы белобандитов были уничтожены местным батальоном ОГПУ. Но с одной бандой, наносящей наибольший ущерб, справиться никак не получается. Банда атамана Красницкого появилась в наших краях полтора года назад. Ранней весной, переправившись через еще покрытую льдом Аргунь, сто пятьдесят всадников напали на прииск Нежданный. Перебили охранявшую его полуроту красноармейцев и, взяв двухмесячную добычу золота, скрылись. Кавалерийская группа, преследующая банду, попала в засаду. Ребят зажали в ущелье и из двух пулеметов положили человек тридцать. Ни о каком преследовании, конечно, дальше и речи быть не могло. Дальше – больше. Летом налетели на артели, добывающие рассыпное золото на речках Унде и Средней Борзе. Рабочих не убивали, драги не портили, только охрану уничтожали безжалостно. Что самое интересное – грабили артели, для которых сезон был наиболее удачный. Не иначе как при артелях были лазутчики.
   – Спиртоносы у него за лазутчиков, – ответил я и пустил коня вслед последней только что прошедшей телеге.
   – Точно! Шастают везде, собирают сведенья. Кого нужно напоят задарма, а на языке у пьяного секреты не держатся. – Догнавший Семеныч хлопнул себя по фуражке. – Голова садовая! Сам догадаться не мог. Вот что значит ясный взгляд со стороны, незамыленный. Я же в районе по совместительству за замначальника особого отдела. После налета всех артельщиков через допросы пропустили. Так концов и не нашел. В этом году Красницкий нас опять по весне беспокоил – перехватил груз серебра, отправленный с Нерчинского завода в Читу. Надеюсь, прознав о том, что у нас образована мобильная группа, охраняющая золотоносные участки, Красницкий поостережется сунуться за Аргунь.
   – Стоп! – Поводья натянул столь резко, что Васька от обиды чуть не цапнул меня за коленку.
   Я в ответ залепил ему промеж ушей и, всадив каблуки в бока строптивца, тронулся вперед. Правильное слово «прознают», стоит только нам появиться на Нерчинском Заводе, как слухи об отряде в сотню бойцов пойдут гулять по округе. Впрочем, шила в мешке не утаишь, но сведения о численности отряда и его вооружении, вполне возможно. Двадцать пять местных бойцов, влившихся в наш отряд, стоит изолировать от общения с заводскими жителями, в поселок поедут десяток моих ребят, Зимин и я. Надо же мне свою супругу пристроить.
   – Семеныч, ты говорил, что в поселке стоит гарнизон? Вот они пусть и возьмут под охрану наше имущество, отряд в поселок входить не будет…
//-- * * * --//
   Лагерем встали в лесу недалеко от границы. Мы с Семенычем, взяв с собой проводника и десяток бывших курсантов, наладились объезжать пограничные заставы – знакомиться с обстановкой на кордоне и изучать местность, а чтобы остальные бойцы не заскучали, Бурмин занялся с ними боевой подготовкой.
   Прошла неделя, кончалась другая, за это время успел объехать четыре пограничные заставы. Познакомился и договорился о совместной деятельности с начальниками застав. Наша делегация вернулась во временный лагерь на двенадцатый день. Поздно вечером командный состав подразделения собрался под навесом в двух метрах от пышущей жаром нодьи [59 - Нодья – долго горящий таежный костер из двух-трех бревен, сложенных строго друг на друга.] (ночами было весьма прохладно). Сидели, делились впечатлениями от поездки. Бурмин рассказал о жизни лагеря в наше отсутствие:
   – Как только вы уехали, я конные парные патрули вдоль берега разослал. Верст на двадцать в обе стороны. В первый день чуть с пограничниками не схлестнулись. В сумерках поди различи, кто вдоль берега идет. Но обошлось без стрельбы. Пока вы отсутствовали, дюжину контрабандистов переняли. В основном в первые четыре дня. Потом, видимо, они скумекали и больше не ломились на нашем участке.
   – Где пойманных содержишь? – спросил Зимин. – Я их в лагере что-то не заметил.
   – Так сразу с погранцами и договорились. К ним на заставу отправляли, у них условия содержания имеются.
   – Товар какой несли и где весь конфискат? – поинтересовался я.
   – Товар-то? Переходили с нашей стороны. А несли в основном меха да золото. Сдал я все на заставу. У них специальный склад под конфискат оборудован, а нам в любой момент сниматься с места придется.
   – Тоже правильно, – одобрил Зимин. – Насчет боевой подготовки отряда что скажешь?
   – Нормальные ребята. Стреляют все неплохо. В седле держатся хорошо. Особенно твои буряты. Половина бойцов с холодным оружием умело обращается. Столько же примерно к конному строю привычно. Пулеметчики у нас замечательные. В общем, с «льюисом» не менее двух десятков бойцов работать сможет.
   Я и не сомневался – мои курсанты за пять месяцев обучения с пулеметами Дегтярева и Льюиса вполне освоились. Пока мы тут совещались, в моей голове созревало новое решение. Стоять на кордоне не имело никакого смысла. Разбивать отряд на мелкие группы и патрулировать границу вместе с пограничниками в поисках мелких контрабандистов совершенно непродуктивно, не для этого собирался отряд.
   Наша основная задача – ликвидация крупных формирований, пытающихся нанести вред советской власти. Свое присутствие на границе мы обозначили. Вряд ли банды будут прорываться на нашу территорию в этом районе – не дураки. Особенно атаман Красницкий – образец умного и хитрого врага, заранее планирующего свои действия, имеющего на советской территории свою агентурную сеть. Уничтожение банды, на которую уже полтора года безуспешно охотятся войска забайкальского гарнизона, задача, достойная для нашего отряда.
   Интересно, почему Красницкий не предпринимал новых набегов в течение лета? Какие-то внутренние проблемы? Вполне возможно, но не факт. Скорее Красницкий выжидает. Готовит крупную акцию. По словам Зимина за лето ни одного прорыва крупных банд на нашу территорию. Гарнизоны и войсковые команды пребывают в расслабленном состоянии. Не рыщут по проселкам в поисках злых бандитов. Одним словом, курорт, а не служба.
   – Семеныч, ты наверняка в курсе, как доставляют золото с приисков, кто сопровождает, какое количество охраны?
   – По долгу службы положено знать, – вздохнул Зимин. – В конце лета из Читы прибывают две вооруженные до зубов команды, штыков по тридцать в каждой. Едут по заранее намеченному маршруту от одной артели к другой. Недели за две управляются и обратно к станции.
   – Они всегда по одному и тому же маршруту ходят?
   – Ну, в общем-то, да. Так удобней.
   – Ага, и для бандитов тоже.
   – Ты хочешь сказать, что бандиты собираются напасть на конвой? – Семеныч от волнения привстал с пенька, лицо, его скривилось в кислой гримасе. Несладко ему придется, если Красницкому удастся ограбить государство в очередной раз. Хитрец – все лето дожидался, не беспокоя местные гарнизоны. Люди расслабились, а он сейчас как гром среди ясного неба нагрянет, ограбит – и был таков. Замысел хорош! Не надо терять время, грабя одну артель за другой, потом уходить от погони. Наверняка в прошлом году его банду изрядно пощипали поднятые по тревоге войска.
   – Семеныч, а конвойные команды так и двигаются раздельно до самой станции?
   – Нет, обычно обе команды проходят свой маршрут и соединяются в один отряд в станице Шелопугинской что на реке Унде. Оттуда чешут до Сретенска.
   Команды, без сомнения, подходят к месту сбора с разницей в несколько дней, значит, Красницкий собирается уничтожить их по очереди. Наверняка на станции уже дежурят его осведомители. Значит, будем ждать весточки от пограничников, и как только банда прорвется через кордон, пойдем за ней следом. Во всяком случае, предполагаемый район боевых действий нам известен. Устроим засаду на засаду.
   – Семеныч, а наши проводники на Унде бывали?
   – Корней Самохвалов родом из тех мест. Не заблудимся.
//-- * * * --//
   В общем-то, вышло так, как я и предполагал. Через три дня к нам в стан на взмыленной лошади прискакал пограничник. Буквально свалившись с дрожащего скакуна, он несколько минут приходил в себя, и лишь опорожнив полную фляжку родниковой воды, выпалил:
   – Банда примерно в сто пятьдесят сабель перешла границу в районе поселения Зоргол.
   – Когда перешла?
   – Под утро.
   Я посмотрел на безоблачное небо. Полдень. Идут с десятичасовым отрывом. Впрочем, как говорил вождь мирового пролетариата: «Мы пойдем другим путем». Маршруты движения с проводниками мы заранее обговорили, и я их отметил на карте. Есть возможность не только сократить разрыв, но и обогнать противника, если только они именно на Унду идут…
   Гладко было на бумаге, но забыли про овраги. А если короче, то Красницкий нас слегка опередил.
   День только начинался, когда на бивуак вернулись посланные вперед разведчики. Трое всадников вынырнули из-за холма и, нахлестывая лошадей, во весь опор помчались к временному лагерю.
   – Банда, командир! В полутора верстах! – едва соскочив с коня, выпалил старший дозора.
   – Толком расскажи, где банда? – спросил подошедший Зимин.
   Корней Самохвалов, здоровенный бородатый мужик, шумно высморкался, харкнул и, таким образом прочистив горло, уже спокойно ответил:
   – На холмик надо подняться, там все и обскажу.
   – Видишь, командир, гряда впереди. – Тыча пальцем вперед и заслоняя мне обзор, пробасил Корней.
   – Увижу, если ты свою ручищу от оптики уберешь.
   – Ну, так за грядой Унда и течет. Посмотри правее, видишь на склоне черные точки?
   При взгляде через оптику черные точки превратились в фигуры людей: спешились, коней стреножили, стали лагерем.
   – Корней, а ты ведь обещался, что мы банду опередим.
   – Дык, кто же знал, что среди них тоже местные окажутся? Зато, гляди, вывел на них прямо как по ниточке, – ничуть не смутился наш разведчик.
   Ладно, будем смотреть далее. Подсчитать точное количество бандитов не представлялось возможным, но даже по примерным прикидкам их было раза в полтора больше, чем нас. В принципе работать можно, главное, как к ним подобраться? Голая равнина впереди. Ага, вот справа от нашего холма глубокая балка. Доходит до самой гряды. Видимо, внизу небольшая речушка или ручей течет. В гряде прорезь – ручей впадает в Унду. Леса по краям немного. Если подобраться по балке?
   – По балке не проберемся, заметят, – как бы отвечая на мой мысленный вопрос, сказал Зимин.
   – Ничо, командир, доберемся, – встрял Корней. – На небо посмотри. Тучи брюхом по земле ползають. Счас снег пойдет.
   – Ну что же, будем дожидаться снега или вечера, или конвойная команда подойдет, и бандитам будет некогда оглядываться назад, – решил я.
   Корней был прав. Не успели мы спуститься с холма, как первые снежинки закружили в воздухе, а еще через пятнадцать минут видимость упала до ста метров. К этому времени первый взвод нашей маленькой армии уже выдвинулся в сторону балки. Прошло около часа, снегопад несколько утих, но видимость все же была плохая. От лагеря противника нас отделял пологий склон и примерно триста метров гребня плоской вершины. Посланные вперед разведчики вернулись как раз в тот момент, когда прозвучали первые выстрелы.
   – Там наших зажали, готовятся к конной атаке. Похоже, наверху только два пулеметчика останутся, – доложил запыхавшийся Корней. Н-да… легче самому слазить и разведать обстановку.
   – Корней, Семенов, Колобко, пойдете первыми, надо снять вражеских пулеметчиков.
   В то время, пока мы одолеваем склон, стрельба в пойме реки нисколько не утихает, а, наоборот, усиливается. Уже прозвучало яростное «ура». Кавалеристы пошли в атаку. Стало слышно, как огрызается пулемет охраны и нестройными пачками бьют по нападавшим уцелевшие пока конвоиры.
   Когда я забрался на гребень, снегопад практически прекратился. Оглядываюсь: всадники уже спустились вниз. Чтобы добраться до обоза, им предстояло преодолеть метров триста пятьдесят, и в этот момент смолк пулемет, сверху обстреливающий конвойную команду. Лишившись поддержки, всадники стали замедлять ход коней, спешились, залегли, коноводы стали выводить коней из-под обстрела, как раз в сторону прорези в холмах, откуда из балки вытекал ручей. Я полетел вниз как на крыльях и, еще не добежав, стал отдавать команды:
   – Зимин, с первым взводом выходишь прямо на луговину! Пулеметчики наверх – выбрать позиции, обстрелять противника. Второй взвод, за мной, – последнюю фразу я выкрикнул, уже взлетая в седло.
   Выбрались из балки и метров семьсот скакали галопом вдоль гряды, а потом наверх, на гребень и без остановки сразу вниз по пологому спуску. Спустились в низину, слева метрах в четырехстах река. Я придержал коня, чтобы оценить обстановку. Мимо меня пронеслись всадники во главе с Бурминым.
   Так что мы имеем? Зимин со своим взводом разогнал коней и коноводов и теперь атаковал спешенных кавалеристов. В этот момент сверху ударили сразу три пулемета. А буквально через минуту второй взвод страшно заорал «Бей!», и бандиты не выдержали, кое-кто еще пытался огрызаться, отстреливаясь до конца, пока шашка всадника не доставала вояку, но большинство из них побежало – рассыпалось по пойме. Пулеметы смолкли, не стало слышно одиночных выстрелов, лишь страшное хеканье всадников на выдохе, когда они опускали клинки на беззащитные тела, матерщина, да пронзительные крики умирающих достигали моего слуха. Все же троим или четверым счастливчикам удалось поймать разбежавшихся коней, и двое из них теперь неслись в мою сторону. Что ж, придется и мне поработать.
   Из деревянной кобуры достаю маузер (именной!). Быстро присоединил кобуру-приклад, пистолет снял с предохранителя, выбрал цель – метров двести пятьдесят до первого несущегося стороной всадника. Далековато, но попробуем достать.
   «Ну, Васька, если не дернешься, считай, кусок сахара с сухарем на закуску заработал».
   Три выстрела – первый всадник упал с лошади, не двигается, второй послал коня в сторону реки. Один, два, три, четыре выстрела, после пятого конь рухнул, придавив собой всадника. Одобрительно похлопал по шее коня: «Молодец, Васька, мужик».
   Отсоединил кобуру и, не перезаряжая маузера (два патрона остались) поскакал к последнему «снятому» бандиту. Подъезжаю ближе – подмятый конем всадник не шевелится. Сломал себе шею при падении? Бывает, но вряд ли, слишком ловко он управлялся со своим скакуном. На всякий случай держусь настороже. До мертвого коняки оставалось с десяток метров, когда из-за лошадиного крупа взметнулась рука. Наши выстрелы прозвучали почти одновременно. Но именно почти.
   Спусковой крючок у маузера выбирается намного легче, чем у нагана. Поэтому парень проиграл. Две пули в голове у него уже сидели, когда ответная пуля лишь слегка причесала мои отросшие волосы. Я спешился, удостоверившись, что мой противник мертв, огляделся по сторонам.
   Бой закончился. К подножию холма сгоняли пленных, кто-то из бойцов ловил разбежавшихся лошадей, а кое-кто добивал раненых и мародерничал украдкой. Ну, время терпит, надо узнать, кого это я пристрелил. Судя по одежде – не рядовой бандит. Сначала обыскал кожаную куртку, прощупал слетевшую с головы покойного бекешу, выудил все из карманов английского френча. Не побрезговал пошарить в карманах галифе. В результате я стал обладателем увесистого мешочка с золотым песком, распухшего от денег кожаного портмоне, солидного документа с печатями и подписями на китайском языке. Пошарив в портмоне, я отделил зерна от плевел. Точнее говоря, триста находившихся там долларов попросту заныкал, оставив китайскую и советскую валюту в целости и сохранности.
   И вовремя! Через несколько минут ко мне подошел Зимин и сказал, что, судя по описанию, это и есть сам Красницкий. В дальнейшем пленные подтвердили наши догадки, а документы указывали на то, что атаман помимо всего еще и офицер армии Чжан Сюэляна. Документик этот я тоже оставил при себе, в дальнейшем пригодится.
   От станицы Шелопугинской шли с обозом. Вместе с конвоем доставляли на станцию Шилка около семи пудов золота, пленных и своих раненых. Конвойная команда сильно поредела – у них погибли тринадцать бойцов, плюс ранены были практически все. Потери в моем отряде были значительно меньшие: четверо погибли, еще семь человек было ранены. Банда атамана Красницкого перестала существовать, лишь пятнадцати бандитам удалось сдаться в плен.
   В последний день октября наш отряд вернулся на Нерчинский завод, временно влившись в местный гарнизон. Оставив заботу, по размещению бойцов на своего заместителя, я побежал к своей Татьяне. Распахнув дверь и ударившись о низкую притолоку, шагнул в жарко натопленную комнату. Женушка сидела на скамье у горячей печи. Вязала какую-то детскую вещицу, сосредоточенно считала петли и в первый миг даже не заметила меня. Потом подняла голову и так и замерла с застывшей на лице полуулыбкой.
   – Приехал!.. – прошептали наконец ее губы. – Два месяца не было. Уезжал в гимнастерке, приехал в полушубке, – зачем-то добавила она.
   – Так зима же настала, – оправдывался я, а сам уже целовал ее лицо, губами снимая слезинки. – Вот гостинцев тебе привез, – добавил и с видом фокусника вытащил из кармана полушубка два лимона.
   – Боже, это настоящее чудо! Я лимонов уже полгода как не пробовала!
   – Подожди еще, сейчас разденусь, разберу мешок, у меня для тебя немало вкусностей приготовлено. Сейчас все организую. – Я метнулся на хозяйскую половину, отдернул занавеску и чуть не сбил с ног изнывающую от любопытства старушку. – Здорово, Аграфена Петровна, будь добра, самоварчик организуй.
   – Чичас, чичас, Константин Сергеевич, как раз поспел. Мы и без вас кажный вечер с Татьяной Васильевной чаи гоняем, – затараторила старушка, потирая пострадавшее ухо. Татьяна с некоторым волнением наблюдала, как на столе возникают непривычные для здешних мест яства: мармелад, шоколадные конфеты, громадные краснобокие яблоки, сушеная дыня, копченая колбаса, сыр…
   Бабулька торжественно внесла самовар и замерла при виде такой роскоши. Ловко перехватив кипящий самоварчик и оделив старушку кульком с карамелью, я развернул и легонько подтолкнул ее в обратном направлении. Сами управимся!
   Бедная моя девочка! Полуприкрыла глаза, не столько ест, сколько наслаждается давно забытыми запахами деликатесов. Сильно изменилась, куда-то исчез аристократический овал – лицо расплылось, покрылось пигментными пятнами, фигура раздалась вширь, крупный живот нависал над низким столиком.
   – Что, не нравлюсь? – с вызовом спросила Татьяна, заметив мой изучающий взгляд.
   Я мягко переместился к ней поближе, нежно обнял, поцеловал и зашептал в ухо:
   – Ну что ты, глупенькая, все женщины через это проходят. Ну-ну, не надо плакать.
   Татьяна, всхлипывая, как в бреду, бормотала сквозь слезы:
   – Одна, совсем одна, кругом чужие люди, тебя нет. Уехал – не дождешься. Кругом горы, снег, холодно. По ночам волки воют.
   – Ладно, ладно, дорогая, я же приехал.
   – Ты приехал? А завтра ты тоже будешь со мной? – Зло вскрикнула и опять заплакала навзрыд. – Ты даже не понимаешь, как это страшно, городской женщине, ни разу не зимовавшей, в селе очутиться одной средь чужих людей с таким вот довеском!
   – Здесь же есть врач, интеллигентные люди, библиотека в конечном итоге, – скороговоркой нес я всякую чушь, поглаживая и целуя жену.
   – Врач? Да здесь два коновала в больнице и оба каждый день пьяные.
   – Мы что-нибудь придумаем, успокойся, дорогая…
   Я не верю в случайности и совпадения. Все в этом мире предопределено. Тебе кажется, что ты сам рисуешь линию своей судьбы, но в конечном итоге ошеломленно замечаешь, что проложенная прямая увела тебя совсем не в том направлении, которое ты заранее намечал…
   Мое обещание супруге, что что-нибудь придумаем, исполнилось на следующий день. Я как раз собирался пойти проведать местное начальство, познакомиться и заодно договориться о продовольственном снабжении, когда в дверь деликатно постучали.
   – Войдите, – подала голос Татьяна.
   – Здравствуйте, хозяева. Константин Сергеевич, ты уже собрался? Это кстати, – вошедший в комнату Зимин неуклюже раскланялся с хозяйкой и подался назад в сени.
   Выйдя на улицу, я с удовольствием глубоко вдохнул морозный воздух и бодро зашагал в сторону заводоуправления.
   – Такое дело, командир, – подстраиваясь под мой шаг, коротконогий Зимин даже забежал вперед. – Неделю назад пограничники груз золота перехватили. Двое сопровождающих в перестрелке были убиты. Третий ранен и не годен для допроса.
   – Золота много было?
   – Четыре пуда. С Дарасунского рудника то золото.
   – Откуда известно? – удивился я.
   – Есть у нас опытные старатели. По цвету и еще каким-то признакам могут определить, с какого месторождения золото добыто. Существует еще лабораторный анализ. Я не в курсе, как определяли, но факт: золото с Дарасунского рудника. Короче, делом придется заниматься мне.
   – Ты хочешь сказать, что уходишь из отряда?
   – Да какое там «уходишь»! Зимой нам особо нечем заняться будет. Подумай сам: прииски хорошо охраняются. Добыча рассыпного золота – работа сезонная. Мехов еще не добыли, сезон только начинается. Контрабандистам в начале зимы здесь делать нечего. Бывает, буряты или монголы скот угоняют, но вы же сюда не для того прибыли, чтобы жопу морозить из-за какой-то паршивой угнанной телки?
   – Что ты предлагаешь?
   – Поехали со мной в Дарасун, Сергеич! Я в следственной работе не мастак. Мне больше пристало шашкой махать или в крайнем случае допросить кого надо. А в бумажках я не разбираюсь – всего три класса церковно-приходской школы окончил.
   – Вроде бы Дарасун к другому району относится? – спросил я.
   – Зато бандиты с золотом перехвачены в нашем районе. Да разве сам бы я напросился? – горько заметил Зимин.
   Хитрит Зимин. В жизни не поверю, чтобы он без опыта оперативной работы в нашей сфере дослужился до должности оперуполномоченного по району. Я со своей грозной бумажкой ему нужен в качестве громоотвода. Впрочем, мне и самому не хотелось оставаться на зимовку в столь диком краю.
   – Думаешь, Бурмин и без нас справится? Ладно, согласен, только с женой переговорю – не хочу ее здесь одну оставлять.
   Татьяна на удивление легко согласилась на переезд.
   – В Шилке, конечно, лучше. Все не эта глухомань. Там хоть железная дорога имеется. А ты, правда, будешь меня навещать?
   – Честное слово, Тань. Каждую неделю два дня – твои. От рудника до станции меньше восьмидесяти километров. Вот только не растрясет ли тебя в дороге?
   – Перетерплю как-нибудь.
//-- * * * --//
   – Да, это золотой концентрат, так называемое «черное золото» с Дарасунского рудника, – подтвердил прибывший из Читы геолог горнорудного управления.
   – А как вы это определили? – полюбопытствовал я.
   – Понимаете, в зависимости от примесей золото имеет характерный цвет. Я несколько лет работал на Дарасунском месторождении, поэтому могу с такой уверенностью утверждать, что золото именно оттуда…
   Пошел третий день, как наша маленькая группа добралась до поселка Шилка. Маленькая группа – это Зимин, я, Колобко и Семенов. Последние двое – бывшие курсанты из моего отряда, взяты в качестве «агентов на подхвате», сообразительные, ловкие, технически грамотные. Оба – прекрасные водители. Семенов к тому же в свое время учился в школе горного дела.
   С первого дня я приказал своим товарищам соблюдать некоторую конспирацию, поэтому и оделись в дорогу в гражданскую одежду. Пришлось, правда, представиться председателю поселкового совета, но от этого никуда не уйдешь. Во-первых, нам нужна была свободная от хозяев жилая площадь. Во-вторых – связь с Читой. Телефонная связь с городом у председателя была.
   К тому же прочитав грозное предписание об оказании нам всяческой помощи, председатель тут же поселил нас в новом доме, из которого недавно убыл на поселение в Сибирь бывший хозяин. Богатый дом принадлежал торговцу скотом и еще не был окончательно разграблен местным пролетариатом. Нашлись и кровати, и печи в доме не были разнесены по кирпичикам. Мало того, в доме имелся водопровод и ватерклозет. Наличие последнего даже умилило мою жену, похоже, она довольна.
   После беседы с геологом собрались всей группой на мужской половине составить план дальнейших действий. Я веско так начал излагать свои мысли:
   – Схему утечки золота представляю себе так: после обогащения руды добытое золото учитывается и попадает в хранилище. Именно на этом этапе и происходит хищение. Кто замешан? Количество участников пока неизвестно, но я точно знаю, что без содействия со стороны охранников и учетчика хищение невозможно, без них воров давно бы поймали. Впрочем, для окончательного вынесения вердикта стоит все же осмотреться на месте. – Я оглядел присутствующих, ожидая вопросов.
   – С чего начнем? Может, сразу учетчиков повяжем? – предложил Зимин.
   – Нет, взяв учетчиков, мы сразу переполошим остальных членов преступной группы. Пока будем допрашивать подозреваемых – остальные ударятся в бега. К тому же учетчик может и не знать, где хранится награбленное.
   Я взглянул на часы – ровно полночь.
   – Через три часа уезжаю ночным поездом в Читу. Вернусь, тогда и решим, что делать дальше.
   В трехэтажное здание, что на углу Амурской и Якутской, я зашел ровно в девять. Дежурный, внимательно изучив мое удостоверение, поинтересовался о цели визита, позвонил по внутреннему телефону, и я был пропущен. Поднявшись на второй этаж, без стука зашел в приемную. Не приемная, а шикарный гостиничный номер. Большие окна, тяжелые гардины бардового бархата, тяжелый дубовый стол, за которым восседал ответственный чиновник.
   – Вы по какому вопросу, товарищ Рукавишников? – задало мне вопрос ответственное мурло.
   – По личному, – ответил я, отстраняя вставшего на пути адъютанта.
   – Да? – Сидящий за столом худощавый человечек удивленно уставился на нахально проникшую личность.
   – Константин Рукавишников, вот мои документы, – представился я, суя под нос начальнику управления свое удостоверение.
   – Наслышан, наслышан, – Воробьев выскочил из-за стола и с показной сердечностью затряс мою руку.
   – Герои, одно слово – герои! Только появились и сразу банду Красницкого уконтрапупили! Славно! – Начальник управления опять обежал стол и, утвердившись в кресле, поинтересовался: – Имеются какие-то новые наработки, Константин Сергеевич? Всем, чем могу, помогу.
   – Да, помощь не помешает. Во-первых, мне понадобится направление на три лица в службу охраны Дарасунского рудника. Плюс – три удостоверения личности рядовых сотрудников ОГПУ и еще одно направление [60 - Паспорта были введены только в 1932 году. Для приема на работу гражданских лиц даже не требовалось удостоверение личности.] по линии геологического управления для прохождения практики студенту Семенову. Нужно товарища пристроить на обогатительную фабрику. Во-вторых, прошу доставить денежное довольствие для отряда на Нерчинский завод, и, наконец, мне самому потребуется некоторая сумма на командировочные расходы.
   Надо сказать, что работать сотрудники аппарата умели. Не прошло и часа с момента поступления заказа, как секретарь внес в кабинет затребованные документы и семьсот рублей мне на командировочные расходы. Прощаясь, начальник управления заверил, что денежное довольствие для моего отряда отправит на днях.
   К вечеру я уже был дома, а на следующий день наш квартет прибыл на рудник. Грузовик резко притормозил у одноэтажного деревянного здания рудничного управления. Изрядно промерзшие, мы были рады очутиться в теплом помещении.
   – Товарищ, не подскажешь, где здесь кабинет секретаря парторганизации? – спросил я у пробегавшего мимо паренька.
   – Слева по коридору, – последовал лаконичный ответ, и парень деловито побежал далее.
   Чернявый секретарь, пыхнув папироской, вяло поинтересовался, что нам от него нужно. Оттеснив меня в сторону, к столу выдвинулся Зимин.
   – Федул, чертяка, не узнал старого товарища! – воскликнул он и полез обниматься.
   – А, это ты! – На хмуром лице секретаря на миг блеснула улыбка. – Мне Воробьев звонил. Попросил оказывать всемерную помощь вашей группе. Надо же, какая беда? Неужели, правда, золото воровать наладились?
   Я оглянулся на неприкрытую дверь.
   – Не волнуйтесь, никому не сообщал о вашем прибытии, – успокоил меня Гизатуллин. – Так какая помощь вам требуется?
   – Надо поставить нашего «студента» поближе к участку, где происходит приемка-сдача готового продукта. Да, еще, там же работы ведутся в три смены, желательно, чтобы Семенов имел свободный график для прохождения практики.
   – А вы втроем, значит, в охрану?
   – Да, будем на подхвате.
   – Хорошо, пускай сейчас идет в отдел кадров, я попозже туда загляну.
//-- * * * --//
   Прошла вторая неделя нашего пребывания на руднике, а подвижек в деле совсем не намечалось. Сашку Семенова допустили для работы в цех. Цех – только гордое название, на самом деле сарай сараем. Приемка-сдача золотого концентрата происходила именно в этом помещении, но до сих пор поймать кого-либо из учетчиков на ложных записях не удавалось.
   Нашу троицу распределили по сменам, но к процессу приемки-сдачи даже близко не подпустили. Хорошо, хоть не к шахте приставили – шмонать работяг мне как-то не улыбалось. Дежурство на вышках тоже не мед, особенно в зимнее время, зато можно наблюдать за передвижениями: с прииска, на повозках подвозили руду, загружали в дробилки. Измельченная руда промывалась в осадочной машине и затем поступала в цех, где золотой концентрат растворяли в цианидах. Затем выпаривали. Получался конечный продукт, который, по нашим сведениям, сильно терял в весе при перемещении из цеха в хранилище. Последние два дня Зимин настойчиво советовал взять всех учетчиков и допросить с пристрастием. Понятно – в карауле намерзся, озверел малость. Я тоже колебался – со дня на день моя жена должна родить. Мне хотелось в такой момент быть с ней рядом.
   Наконец смена закончилась. Трое караульных в сопровождении старшего наряда понесли добытое золото в хранилище. Из дверей цеха повалили рабочие, с ними вышел и наш «студент», странно, вроде он пробыл в цеху не более часа и мог бы отстоять еще одну смену. Сменившись с караула, я прямиком бросился в общежитие. Семенов меня дожидался, в спальном помещении. Уставшие работяги уже десятый сон видели, но я все же решил подстраховаться и вышел на улицу.
   – Есть, поймал! – торжественным шепотом объявил Сашка. – Смена Турсунова выносит, не иначе.
   – Как же ты догадался? Во время передачи в помещении никого нет, кроме наряда и учетчика.
   – Константин Сергеевич, я же раз двадцать присутствовал при передаче концентрата в экспедицию. Все точно выходило. Весы проверяются, гири клейменые. Учетчики при мне взвешивали и верные цифры в журнал заносили. А сегодня эта старая крыса, Булкин, видимо, с похмелья все в сортир бегал. Стою, дожидаюсь, когда он соизволит слезть с горшка, и тут меня торкнуло! Рассмотрел я его гирьки внимательно. Гляжу – в килограммовой отверстие высверлено и так искусно замаскировано, что сразу и не заметишь.
   – А может, этой гирькой и другие учетчики балуются?
   – Нет, когда мы сдали концентрат, я через щель подглядел, как Булкин ее сразу спрятал. Очевидно, вместе с золотом передает ее старшему наряда. Наряд не шмонают перед выходом из здания. А смена сегодня как раз у Турсунова.
   – Все ясно, значит, берем всех пятерых прямо сейчас.
   Начальник охраны прииска только наладился лечь почивать, когда к нему в дом бесцеремонно вломилась наша четверка.
   – В чем дело, бойцы? Бунт на корабле? – попытался еще пошутить Иван Дмитриевич, а в глазах его уже плескалась тревога.
   Правильное предчувствие, когда дело до конца раскроется, его в лучшем случае разжалуют в рядовые сотрудники. Но пока он здесь хозяин, будем действовать через него. Я показал свое настоящее удостоверение и бумагу об оказании мне всяческого содействия. После чего вкратце ознакомил Ивана Дмитриевича с положением дел.
   Не прошло и часа, как вся воровская группа была заключена под стражу. На прииске имелась своеобразная гауптвахта, в которой на данный момент постояльцев не было, поэтому наши подопечные устроились с комфортом, каждый – в отдельной камере. Дома у Турсунова, а затем и Булкина были произведены обыски. Вещественных доказательств хватало, даже просверленная гирька нашлась, а помимо орудия производства обнаружили валюту и золото. Как позже выяснилось, разбойнички промышляли на руднике более года и по весне собирались «сдернуть» за границу, но, увы, мечтам не удалось осуществиться.
   В общем, раскололи партнеров до самого копчика. «Без меня далее справятся», – решил я и поутру с первой же попутной машиной уехал на станцию…
   Дом встретил меня холодной пустотой.
   «Дня два не топилось, – отметил я, про себя машинально обходя комнаты. Затем, опомнившись, поспешил в местную больницу. – Только бы все обошлось!» – молился и пришпоривал себя, все убыстряя бег.
   В маленьком вестибюле местной больнички при входе во внутренние помещения сидела санитарка.
   – Ты кудый-то, парень, разогнался? – дородная старушка раскрылилась в дверях и напрочь не желала пропускать меня в покои. – Операция там идет.
   – У меня жена рожает. Рукавишникова Татьяна, – с мольбой глядел на бабку и даже попытался всучить ей мятую пятерку.
   – Сказано: жди! – отстранила подношение непреклонная старуха. – Родить ко времени. Нельзя мешать ответственным людям.
   Да понимал я все, что не положено, но места себе не находил.
   – Ты, милок, впустую здеся не мотайся, лучше жене гостинцев принеси. И сам отвлечешься, и зря пол топтать не будешь. У меня, чай, руки-то не казенные, чтобы за всяким тут прибираться, – проворчала старушка.
   Я полетел на станцию, но, увы, в буфете было ожидаемо пусто, на рынке, по осени еще влачившем жалкое существование, в данный момент не наблюдалось ни одного торговца. Пришлось напрячь председателя поселкового совета, и ближе к вечеру я вполне затаренный опять явился в больницу. На мой зов в вестибюль вышел пожилой, худой врач в круглых очках, белой шапочке и грязноватом халате.
   – Ну как, доктор, я могу навестить жену?
   Доктор скосил глаза, стараясь не встретиться со мной взглядом.
   – Э-э, понимаете, батенька. Конституция у вашей жены, мягко говоря, хрупкая. Первые роды. Чрезвычайно утомлена здешним климатом. Ребенок был крупный.
   – Был? Вы говорите: БЫЛ! – схватив доктора за грудки, я несколько раз его встряхнул и бессильно опустил руки. – Как она?
   – Ее, слава богу, удалось спасти, потеряла много крови. Ей сделали укол, сейчас спит. Из всего, что вы здесь принесли, – тут доктор обвел взглядом кульки, лежащие на тумбочке, – пока понадобится только минеральная вода.
   Задыхаюсь, ох как мне больно! Сердце молотит в бешеном ритме. По щекам текут невольные слезы.
   – Не огорчайтесь вы так, у вас еще будут дети, – с фальшивым сочувствием произнес эскулап.
   – Я могу забрать ребенка? – наконец окрепшим голосом спросил я.
   – Да, да. Конечно. Наш плотник к завтрашнему утру и гробик соорудит, и могилку выроет. А сейчас вам непременно надо отдохнуть…
//-- * * * --//
   Ночь, тишина. Холодный, пустой дом, и я один на один с собой. В сердце заноза, не вытаскиваемая с помощью водки…
   Утро было ясным и морозным. К моему приходу плотник в паре еще с каким-то человеком успели оттаять кусочек земли и выкопать глубокую, но небольшую яму. Я вяло взглянул в сморщенное темное лицо своего сына и, отвернувшись, махнул рукой. Через короткое время все было кончено. Работяги, получив пятерку, деликатно бесшумно исчезли, оставив меня одного. Я стоял, упершись взглядом в могилку. Господи, как же тяжело! Казалось, привык к смерти. На фронте сотни смертей проходили мимо. Видел убитых детей и растерзанных женщин. Но как же тяжело, Господи! Своя кровиночка, первенец! За какой грех мне такое наказание? Зачем я вообще существую? Ради чего суечусь, за кем-то гоняюсь?…
   Мягкая рука коснулась моей щеки.
   – Пойдем в больничку, сынок. Ведь второй час на морозе стоишь. – Вчерашняя санитарка, неслышно подошедшая сзади, обогнула меня, оглядела. – Совсем плох ты, парень, поди ночь не спал? Ухи и нос поморозил. Пошли ко мне в каморку, я тебя чаем напою. А хошь, и спиртику налью? У меня есть. Пошли. Он, душа безгрешная, давно в раю. Радуйся, не успел помучиться на этом свете. По-хорошему тебе в церкву надобно зайти. Поговорил бы с батюшкой, помолился за душу умершего младенца…
   Кое-как удержав вновь подступившие слезы, я спросил:
   – Татьяну навестить можно?
   – Нет, милок, спит она. Ночью боли у нее были, так дохтур ей опять морфию вколол…
   Татьяна выжила. На десятый день после родов, худая, с ввалившимися глазами, она неслышной тенью проникла в дом. Когда я помогал ей переодеться, то чуть не заплакал: вены моей девочки все были истыканы иголками. Некогда бархатистая кожа стала желтой, шершавой. Пользуясь тем, что дело о хищении еще не было завершено, я изредка мотался на рудник, но больше времени проводил с женой. Откармливал ее, доставая в местном УРСе [61 - Управление рабочего снабжения.] все возможные продукты вплоть до черной икры.
   И через неделю Татьяна восстановила физическую форму. Но травма не прошла без последствий. Может, физически она и была почти здорова, но в психологическом плане в ней произошел какой-то надлом. Мало разговаривала. Не допускала меня до себя. Часто жаловалась на внутренние боли и просила, чтобы доктор опять ее уколол. Отказать мне доктор не решался, хотя и заявлял, что могут быть последствия. Но я отмахивался, не желая видеть боль в глазах своей женщины…
   В конце января, не желая опять ехать со мной на Нерчинский завод, Татьяна заявила, что хочет вернуться во Владивосток.

Глава 16
Константин Рукавишников. «Но от тайги до британских морей…»

   – Командир, не пора? Метров сто до цели, – послышался горячий шепот над ухом.
   – Спокойно, Саша, сейчас последние втянутся в распадок, тогда и начнем.
   Начало июля. Погода в наших краях наконец установилась вполне летней. Я бы даже сказал, весьма жаркой. Воякам, что двигаются по распадку, сейчас легче – находятся в тени. Под ногами лошадей ручеек журчит, освежает. Не рейд, а загородная прогулка! Но ничего, мы это дело скоро поправим – жарко станет. Сегодня с утра получили сведения о рейде, заметьте, не банды, а кадрового подразделения китайской армии на нашу сторону. Перехватили чудом и удачно, прямо на марше.
   За последние две недели это не первая провокация. Чего добиваются – непонятно. Набегут, постреляют, напакостят, как могут, и назад. Или обстреливают наши погранзаставы и населенные пункты. Иногда даже из артиллерии. По-моему, нам первым удалось перехватить целый эскадрон с той стороны. Вот теперь они никуда не уйдут.
   Как только последние кавалеристы втянулись в узкое дефиле, я махнул рукой, и три пулемета – два спереди, один с тыла – жахнули очередями по вражеской колонне. Заметались, задергались. Крики раненых, ржание испуганных лошадей, выстрелы и взрывы брошенных вниз гранат сплелись в дикой какофонии. Не бой, а избиение. Понимая, что не прорвутся, оставшиеся в живых солдаты попадали на землю, попрятались за трупами лошадей, кое-кто попытался вести ответный огонь. Но куда уж там! Не прошло и десяти минут с начала боя, как противник выкинул белый флаг, вернее, исподнюю рубаху под это дело кто-то догадался приспособить.
   – Прекратить огонь! – закричал я.
   Смолкли выстрелы, но мои бойцы настороже, лежим, дожидаемся. Из укрытий постепенно выползают и поднимаются на ноги уже безоружные китайские солдаты. Русских среди них нет, а перед боем я заметил не менее десятка соотечественников, сопровождающих кавалерию противника. Я и ранее знал, что в армии Чжан Сюэляна служат белогвардейцы. При стычках с советскими войсками в плен они не сдаются – знают, что пощады не будет.
   Десять минут боя, полтора десятка пленных, около сотни убитых и раненых, а у меня всего-то двух человек слегка поцарапало. Казалось бы, легкая победа, но ей предшествовала кропотливая подготовка…
   Десятого февраля я прибыл на Нерчинский завод с санным обозом, груженным продовольствием, боеприпасами и фуражом для моей маленькой армии. Зимин со мной не поехал, его отозвали на работу в Читу с повышением в должности. Наградили, таким образом, за успешно проведенную операцию. Я, собственно, не возражал. Лишний глаз со стороны мне в отряде совсем не нужен, а в местной обстановке я и сам разберусь.
   И, правда, сразу по приезде в Нерчинский завод стал объезжать окрестные поселения. Знакомился с людьми, обещал за сотрудничество реальную материальную помощь, а если точнее: то в случае вовремя полученного сигнала о появлении в районе границы подозрительных лиц или вооруженных формирований сулил часть взятых трофеев и некоторую сумму наличными выдавать прямо на месте и без всяких там расписок.
   Конечно, местные жители контрабандистов не сдавали – сами ходками за кордон баловались, но вооруженные банды представляли серьезную опасность и для них самих. Поэтому первый же переправившийся отряд кавалеристов и был сдан, и маршрут его просчитали вполне точно, так что мне с бойцами пришлось только устроить засаду, в которую китайцы и попались. Расплатился я с проводниками, как и договаривались, трофеями и советскими червонцами, которых, к слову сказать, у убитых и пленных набралось немало.
   Стоит отметить, что к провокациям с китайской стороны наше командование отнеслось серьезно. В первую очередь из пятидесятикилометровой приграничной зоны начали спешно выселять кулаков и их пособников. Организовывались отряды сил самообороны из местных комсомольцев и коммунистов, впрочем, привлекали в отряды и местную бедноту. Подтянули к границам все имеющиеся на данный момент вооруженные силы. Не завидую я казакам, севшим на землю по ту сторону кордона. Если дадут команду и отряды самообороны перейдут реку, озлобленные на богатых казаков бывшие односельчане отыграются на них по полной программе…
   Собрав трофеи и прихватив с собой военнопленных, наш отряд взял направление к станции Борзя, где сейчас сосредотачивались основные силы Забайкальской группы войск.
   Добравшись до станции, сдали пленных коменданту укрепрайона. Следовало дать бойцам временный отдых, но в поселке были расквартированы два батальона тридцать шестой Забайкальской дивизии, поэтому пришлось организовывать временный лагерь и опять на свежем воздухе, в палатках.
   Пока бойцы под руководством старшины ставили палатки, я решил узнать новости, благо на запасных путях еще ранее заметил штабной вагон. Здесь, у штаба, я лицом к лицу столкнулся с Щегловым… Не успел я основательно поругаться с не пускавшей меня в вагон охраной, как увидел в проеме знакомое лицо.
   – Ба! Костя! На ловца и зверь бежит! Я уж нарочного за тобой на Нерчинский завод послал. – Щеглов с улыбкой протянул мне руку, и я мигом влетел в тамбур. – Проходи, Костя, садись. Чаю хочешь? Чего покрепче не предлагаю. Времени на гулянку нет.
   – Нет так нет, а чай я час назад с комендантом укрепрайона пил. Как я понял, пора переходить к активной фазе? Пора в рейд?
   – Точно, Костя! По нашим данным, в районе станций Чжалайнор и Маньчжурия китайцы возводят целый укрепрайон. Нам требуются сведения о численном составе группировки войск Чжан Сюэляна в этом районе и схема укреплений. Хочу предупредить, что даже приблизиться к строящемуся укрепрайону непросто, вокруг него в радиусе десяти верст постоянно перемещаются конные патрули.
   – Возможно, вот это послужит пропуском в зону? – Я неторопливо достал из бумажника документ, извлеченный когда-то из кармана убитого атамана.
   Вызванный переводчик, прочитав документ, прищелкнул языком:
   – Большой капитана. Ходить, ездить везде. Сам Лян Чжуцзян [62 - Лян Чжуцзян – командующий Северо-Западным фронтом.] бумага подписала.
   – Ну и везунчик ты, Костя! – Сергей в восторге хлопнул меня по плечу, а в следующую минуту задумался, почесывая лоб: – Это бумаги Красницкого? Интересно было бы узнать, чем он занимался в армии Чжан Сюэляна? Впрочем, оставим это. Давай сейчас продумаем маршрут движения. Лучше всего пересекать границу в районе Трехречья. Путь удлиняется в три раза, зато меньше вероятность быть сразу угробленными…

Глава 17
Александр Гаранин. Пока еще личный советник Хозяина

   Только что закончилось чрезвычайное совещание членов Политбюро. Закончилось, собственно, ничем. Хозяин осторожничал с принятием решений.
   На заседании помимо обычного состава присутствовали Менжинский и Чичерин [63 - Председатель ОГПУ и нарком иностранных дел соответственно.]. Рассматривался только один вопрос: отношения с Китаем.
   Сначала заслушали Чичерина. Собственно, он не сказал ничего нового, все уже знали, что КВЖД фактически перешла в руки Мукденского правительства Чжан Сюэляна. Китайскими военными захвачены телеграф, советские торговые представительства. По всей линии КВЖД закрыты и разгромлены профсоюзные и кооперативные организации. Арестованы сотни советских граждан. Китайские войска в зоне КВЖД приведены в боевую готовность. Наш наркомат иностранных дел уже ответил нотой на эти безобразия, но было ясно, что этим дело не закончится. Слишком большое влияние на Чжан Сюэляна оказывает Чан Кайши, а последний, мягко говоря, не питает симпатий к Советскому Союзу, впрочем, как и к Японии.
   – Спасибо, товарищ Чичерин, – внешне спокойно сказал Хозяин и перевел взгляд на председателя ОГПУ. – Товарищ Менжинский, расскажите, какие ответные меры подготовлены вашим ведомством на незаконные действия китайских властей?
   Вячеслав Рудольфович нервно дернул усом, прокашлялся:
   – Войска ОГПУ, пограничная охрана несут службу в усиленном режиме. На провокации отвечаем жестким отпором. Из пятидесятикилометровой приграничной зоны выселяются кулаки и иностранные граждане. Ряд торговцев, предприниматели и другие подозрительные граждане китайского происхождения арестованы. Наша резидентура в Китае ведет работу среди коммунистов и простых граждан страны…
   Выслушав Менжинского, Хозяин переключился на Ворошилова:
   – А что нам скажет председатель Реввоенсовета?
   – Армия готова дать отпор врагу и очистить территорию КВЖД от противника, – бодро отрапортовал Ворошилов и тут же добавил: – Правда, сил для этого маловато…
   «Мягко сказано! Против трехсоттысячной армии Северного правительства у нас на весь Дальний Восток несколько дивизий неполного состава», – подумал я.
   – Подождите, товарищи! – внезапно вклинился в доклад доселе молчавший Бухарин. – Мы не готовы к полномасштабным боевым действиям. Вся Красная армия даже в два раза не превосходит по численности группировку войск Северного Китая. Мы что, готовы оголить западные границы? У нас нет запасов продовольствия для длительной войны. В связи с начавшейся коллективизацией и переселением наиболее зажиточной части крестьянства в Сибирь и на Дальний Восток транспортные магистрали будут забиты. Снабжение населения продовольствием и без того плохое, а армия еще и потребует себе львиной доли. Да у нас народ взбунтуется!
   – А что может сказать товарищ Рыков по поводу выполнения плана по хлебозаготовкам? – с кривой усмешкой спросил Хозяин.
   Мрачный Рыков заговорил, не глядя на него:
   – Думаю, с введением кратного налогообложения за не сданный вовремя хлеб план будет выполнен. Крестьяне с себя последнее снимут лишь бы не потерять свое хозяйство.
   Как-то двусмысленно прозвучала последняя фраза, но никто из присутствующих даже не улыбнулся.
   – Паникер ты, Николай Иванович, – обрушился на Бухарина наш военачальник. – Да, сейчас на Дальнем Востоке всего около тринадцати тысяч бойцов Красной армии, но мы можем, не отрывая от западных границ ни одной части, перебросить пару дивизий из центральных областей или с Урала. Победа зависит не от численности бойцов, а от их стойкости и мужества, – поучающим тоном добавил Ворошилов. – К тому же наша армия лучше оснащена техникой. На днях мы перебрасываем на Дальний Восток двадцать пятый авиаотряд и двадцать шестую авиаэскадрилью. Пятьдесят самолетов! А еще будут танки. Да китайцы только танк увидят, будут драпать до самого Мукдена!
   – Не волнуйся, Николай Иванович, – добродушно щурясь, присоединился к разговору Хозяин, – в этом году массовых переселений не будет… [64 - В ноябре 1929 года Бухарин был выведен из состава Политбюро. С этого момента и начался закат его карьеры.] Так значит, предполагаешь победить врага малыми силами и на чужой территории? – следом обратился он к Ворошилову и, помолчав, произнес в пространство: – Ну, ну…
//-- * * * --//
   – Что скажешь по поводу сегодняшнего совещания? Есть ли у тебя особое мнение? – Хозяин, похоже, еще ни на что не решился. Вот и вызвал меня поздно вечером.
   – Надо договариваться, – твердо заявил я. – Чжан Сюэлян хоть и признал Чан Кайши верховным правителем Китая, все же не хочет обострять с нами отношения. Все эти провокации совершаются с подачи правительства Гоминьдана. Сейчас Чжан Сюэлян ищет контактов с нами. Через консула в Харбине поступило устное предложение о переговорах.
   – Хитрый торговец, политический спекулянт этот «молодой маршал»! – заметил Хозяин, раздраженно быстрым шагом меряя кабинет.
   – А вы не думаете, что мы, разгромив Чжан Сюэляна, заполучим более опасного врага в подбрюшье нашей страны?
   – Что ты имеешь в виду?
   – Я имею в виду японских милитаристов. Может быть, мы сможем разгромить армию Северного Китая, но удержать за собой Маньчжурию нам сейчас не по силам. Зато Япония с помощью Квантунской армии вполне способна воспользоваться моментом и аннексировать Маньчжурию.
   – Мы и не собираемся отвоевывать у Китая Маньчжурию. Мы желаем восстановить статус-кво на КВЖД. – сердито пробормотал Хозяин.
   – Опять же, захватив Маньчжурию, японцы вынудят нас отказаться от КВЖД, – гнул я свою линию.
   – Время покажет [65 - В марте 1935 года СССР был вынужден продать дорогу марионеточному режиму Маньчжоу – го за 140 миллионов иен. Причем в рассрочку. Смешная сумма, если учесть, что ежегодная прибыль от дороги составляла 15–20 миллионов рублей золотом. В сентябре 1945 года КВЖД опять перешла в ведение Советского Союза. В 1950 году – безвозмездно передана КНР.], – ответил Хозяин, жестом показав, что я свободен.

Глава 18
Константин Рукавишников. Рейд

   Невдалеке от поселка Чалбутино есть на Аргуни брод. Он наискось пересекает реку на каменистом перекате. Перед рассветом, тридцатого июля наш небольшой отряд переправлялся по этому броду. Густой предутренний туман, нависший над рекой, затруднял переправу, так что через не слишком могучую речку приходилось брести с большой предосторожностью. Выбрались на довольно крутой поросший кустарником берег. В полукилометре от границы в предрассветных сумерках еле различимо темнели строения – русское село.
   Забайкальские казаки еще в девятнадцатом году, не желая сражаться ни за белых, ни за красных, скопом переселились на китайский берег. Арендовали за небольшие деньги землю у местной власти и зажили себе вполне счастливо, не зная тягот продразверстки и прочих реквизиций. Пахали землю, сеяли хлеб, разводили скот. Жили богато, припеваючи. Вообще таких сел в Трехречье [66 - Притоки Аргуни – Гана, Дербул, Хаул.] великое множество, и населения в них все прибавляется – бегут за кордон казачки, боятся раскулачивания и коллективизации.
   Об этом мне поведал наш проводник Чжао Чуань, живший когда-то в одном из таких поселений. У его отца в селе была своя лавочка-балаганчик. Лавку вместе с хозяином в девятнадцатом по пьяному делу спалили семеновцы, и наш проводник с тех пор стал преданным сторонником коммунистической идеи. Теперь об отряде: за мной сейчас едет всего тридцать всадников.
   Поразмыслив немного, я решил, что нет разницы, сколько людей пойдет в рейд. Мы же не воевать идем, а в разведку. Даже меньшее число предпочтительней – меньше следов пребывания оставим. Путь наш лежал к железной дороге, по довольно приличной дуге мы должны были добраться до Чжалайнора, а затем выйти к станции Маньчжурия, попутно отмечая на карте военные укрепления и, по возможности, численный состав гарнизонов потенциального противника. Обходя поселения стороной (нечего зря светиться!) и перевалив через горный хребет, отряд на четвертые сутки достиг железной дороги, чуть восточнее Чжалайнора. Группа встала на дневку в ложбине меж невысокими холмами. Выставив наблюдателей, я завалился спать, но не прошло и трех часов, как был разбужен:
   – Товарищ командир, проснитесь!
   – Что такое?
   – Большой состав подходит к станции, вы же приказали будить в этом случае. – Мое заспанно-сердитое лицо произвело впечатление на бойца – смотрел он на меня испуганно.
   Забравшись на холм, я увидел медленно приближающуюся к станции нитку длинного состава. Взглянув в бинокль, насчитал двадцать пять вагонов и несколько платформ, на которых была размещена артиллерия. Тяжелый состав вели сразу два паровоза. Ничего себе, полк одним махом перевезли. Торопятся белокитайцы! Но и нам нечего засиживаться. Поедем в открытую, по дороге. Наглость, говорят, – второе счастье!
   Солнце только успело перевалить за полдень, как мой отряд выехал на проселок… без красного флага и прочей атрибутики. Свою форму мы, естественно, оставили по ту сторону кордона. Одетые в разнокалиберную одежду бойцы ничем не отличались от белогвардейцев, во множестве служивших в армии «молодого маршала». Но вот что-то я таких подразделений на дороге за целый день так и не встретил. Зато китайских патрулей хватало…
   Не проехали мы и версты, как повстречали первый конный разъезд, возглавляемый лейтенантом китайской армии. Чжао Чуань сразу выдвинулся вперед и некоторое время что-то объяснял недоверчиво глядящему на него офицеру. Наконец повернулся ко мне:
   – Капитана, тебя зовут.
   Спокойно подъезжаю, лихо отдаю честь.
   – Капитан Красницкий, особый отряд разведки, – нагло лгу прямо в узкие глазки.
   – Дакумента! – хриплым голосом потребовал лейтенант, но, прочитав бумагу, резко подобрел, махнул рукой своим, и два десятка патрульных проследовали мимо.
   Дороги Маньчжурии – сплошная пыль, сухая, разъедающая носоглотку. Ее поднимали сотни повозок, запряженных волами. Местные крестьяне, таким образом, выполняли трудовую повинность, возя строительные материалы на возведение оборонного комплекса. Сам комплекс мне тоже удалось рассмотреть прямо с дороги. Ключом ко всей позиции являлась высота 269 отмеченная на моей карте. Она прикрывала станцию Чжалайнор с запада. На самой высоте я заметил четыре линии окопов, опоясывавших холм, меж линиями окопов возведены долговременные огневые точки. С севера станцию прикрывали три линии окопов, между которыми были размещены блокгаузы.
   Не удовлетворившись осмотром с проезжей части дороги, я приказал сворачивать в степь, а под утро, когда отряд отдохнул, осмотрели южные и восточные подступы к станции. Здесь нас тоже проверяли патрули, но, слава богу, среди них не встретились знакомые нам по вчерашнему дню. В общем, у меня сложилось впечатление, что южный и восточный сектор обороны выглядел слабо – окопы в две нитки, да и те не в полный профиль. Халтурят! Или китайские генералы не знают такого слова, как обходной маневр?
   Ближе к ночи выдвинулись на пустынную в это время дорогу, ведущую к станции Маньчжурия. Проехав пару верст, я уже собирался свернуть с дороги в узкую ложбину между холмами, как вдалеке увидел одинокий свет фар. Машина с натугой вползла на гряду и сразу устремилась вниз навстречу нашей колонне. Интересно, кто это мчится на ночь глядя, как наскипидаренный? Дорогу пока решил не уступать, наоборот, приказал бойцам полностью перегородить проезд. Чжао Чуань привычно выехал вперед. Автомобиль, достигнув дна седловины, натужно взревел мотором и внезапно заглох. Послышались крики на китайском.
   – Чего это он орет? – спросил я, подъезжая ближе.
   В замызганном «форде» только двое.
   – Большой начальник сказал, что расстреляет всех, – с легкой ехидцей в голосе перевел проводник.
   – Что, прям сейчас и всех? – удивился я, разглядывая упитанную фигуру, втиснутую в армейский мундир. – Спроси, кто он такой? У нас тут проверка на дорогах, большевицких шпионов отлавливаем.
   Сзади заржали, и совсем не лошади.
   – Тихо там! – приказал, не оборачиваясь.
   Впереди опять залопотали по-китайски.
   – Он говорит, что начальник строит укрепления, – наконец перевел проводник.
   – Ого! На ловца и зверь бежит! Семенов, Радченко, а ну-ка схомутайте этих гавриков!
   Прошло сорок минут. За это время Семенов успел отогнать машину с дороги, а отряд, удалившись по оврагу на полтора километра, встал лагерем. Бойцы наломали сухого кустарника, запалили костры (с дороги не увидят) и стали готовить ужин, в то время как я, удобно устроившись на гладком валуне, изучал бумаги, доставшиеся нам от военного инженера. Последний, кстати, тоже сидел рядом, из глаз его непрерывной струйкой текли слезы. Понял, бедолага, в какой переплет попал. Ну да ничего, убивать я его не собирался, незачем.
   Мне уже было понятно, что нам в руки попала схема укрепрайона в зоне станции Маньчжурия. В голове созрела некая мысль, как сделать так, чтобы командование армии Северного Китая не узнало, что эти документы побывали в руках противника. Инженер не дурак, понимает, что за потерю столь важных документов его по головке не погладят. Вернее, погладят, только топориком или там мечом. Короче, казнят обязательно. А если убрать свидетеля шофера? Оторвавшись от бумаг, я подозвал проводника:
   – Спроси инженера, жить он хочет? А, хочет! – Китаец так яростно затряс головой, что я испугался, как бы он себе шею не свернул. – Ну, раз собирается и дальше сохранить свою жирную тушку в полном порядке, так пускай садится, вот плоский валун, вот у меня бумага, фонарь. Черти схему с пояснениями.
   За час до рассвета меня разбудили.
   – Командир, инженер работу сделал.
   В неясном свете гаснущего фонарика (две батареи извел за ночь!) я все же в общих чертах сверил копию с подлинником. Хлопнул по плечу пленника:
   – Порядок! Быть тебе генералом инженерных войск! Чжао, скажи ему, чтобы шел обратно к машине и ни слова о нашей встрече.
   Инженер, выслушав переводчика, что-то проговорил.
   – Командир, он спрашивает, отпустим ли мы водителя?
   – Зачем? Шофер с нами поедет, а то начнет болтать лишнего.
   – А если его спросят, куда делся?
   – Дезертировал, разбил машину, испугался и убежал.
   Китаец одернул мятый френч, развернулся и все еще, наверное, не веря, что его отпускают, не причинив вреда, пошел, затем побежал, споткнулся и уже невидимый в предрассветных сумерках отчетливо выругался…
//-- * * * --//
   Отряд при переходе границы был обстрелян, нет, не китайцами – своими пограничниками. Опять бестолковщина! Хорошо еще бойцы у меня достаточно ловкие – после первой же пулеметной очереди, прошедшей стороной, попадали на землю. При падении с Васьки я чуть себе шею не свернул. Инстинктивно бодро отполз за ближайший бугорок, прочихался…
   – Сволочи! – ору. – Вас что, не предупреждали, что группа Рукавишникова через кордон на вашу заставу выйдет?
   – Предупреждали, – ответили мне. – Только вас ранее, чем через два дня, не ожидали. Обстановка, сами знаете, какая: чуть ли не каждый день на нашу территорию всякая сволочь лезет…
   В общем, разобрались. Если не считать трех подраненных лошадей, пары разбитых носов и вывихнутого сустава пальца у нашего пулеметчика Сашки Куприкова, можно сказать, что рейд завершился без потерь…
   – Нет слов. Нет слов! – Щеглов, оторвавшись от разложенной на столе схемы, приобнял меня. От избытка чувств хлопал по плечам. – Везунчик! Одно слово. Бойцам премия и двухнедельный отдых, а тебе…
   – А мне на месяц, – закончил я фразу. – Жену уже полгода не видел.
   Щеглов был в курсе моих семейных обстоятельств, но нахмурился, погрозил пальцем.
   – Ты же знаешь, какая сейчас обстановка на границе, не могу я тебе на целый месяц дать отпуск. Скажу по секрету, позавчера издан приказ Реввоенсовета республики о создании Особой Дальневосточной армии. Ты знаешь, что сейчас начнется?
   – Да уже и так видно, – сказал я, указывая на окно. За окном штабного вагона как раз сейчас выгружался только что подошедший воинский эшелон.
   – Понял, значит. Цени, тебе тоже двухнедельный отпуск дам, – расщедрился начальничек. Щеглов подошел к окну, зачем-то задернул шторку и, развернувшись, продолжил: – Ладно, перейдем к делу, по-твоему, выходит, в окрестностях Чжалайнора сейчас сосредоточены не менее трех полков пехоты?
   – Да, плюс уже на позициях я насчитал пятнадцать орудий. Кавалерии пока мало.
   – Вот именно – пока! Прочитали, что на схеме китаец накалякал. По всему выходит, только на станции Маньчжурия по плану будет сосредоточено не менее шести тысяч пехоты при сорока орудиях, плюс на схеме обозначены места расположения бомбометов. Плюс аэродромная площадка. Значит, рассчитывают перегнать самолеты. Эх, жалко, что ты инженера с собой не прихватил! – Щеглов в сердцах прихлопнул ладонью по столу.
   – Так я же объяснил. Его сразу бы начали искать. Вернее, не его, а в первую очередь бумаги. Встревожились, изменили бы диспозицию.
   – Ты думаешь, так легко это сделать? – саркастически усмехнулся Щеглов.
   – Все равно, были бы уже настороже и на случай нашего вторжения могли подготовить массу сюрпризов, – упрямо заявил я.
   – Ладно, Костя, хватит о делах. Перейдем к торжественной части. От имени и по поручению товарища Менжинского объявляю тебе, Константин, благодарность, с занесением в личное дело. Плюс к этому вот, держи! – Щеглов достал из стола футляр темного бархата. – Золотые часы, Костя, с гравировкой. За неустанную и решительную борьбу с расхитителями социалистической собственности, – пояснил он.
   «Уже лучше, – подумал я. – Мне бы еще деньжат подкинуть». А вслух уточнил:
   – За Дарасунский рудник?
   – Да, и за разгром банды Красницкого.
   – Служу трудовому народу! – На секунду встав по стойке «смирно», проорал я и тут же, расслабившись, уточнил: – А в отпуск когда отпустишь?
   – Считай, уже в отпуске, – тяжело вздохнув, ответил мой командир.
//-- * * * --//
   Большую часть отпуска я провел в дороге. Сутки потребовались, чтобы добраться до Читы и сесть в прямой поезд Москва – Владивосток. Затем более трех суток поезд тащился до Владивостока, пропуская вперед эшелоны с красноармейцами и военной техникой. Надо заметить, что не так уж и много эшелонов двигалось на восток. Если армия Чжан Сюэляна навалится всей мощью на гродековский укрепрайон, то, считай, все Приморье для нас потеряно…
   Владивосток напоминал город на военном положении. Повсюду разгуливали военные патрули, милицейские наряды. Проверяли документы, задерживали подозрительных, по их мнению, людей. Жители, особенно китайцы и корейцы, старались лишний раз не показываться на улице. Миллионка затаилась. На Семеновском базаре торговля совсем сошла на нет. Говорят, что с Русского острова не раз уже были замечены хищные силуэты японских крейсеров. А однажды глубокой ночью загорелись военные склады в районе морского порта. Явно диверсия. Обо всем этом поведала мне вернувшаяся с работы жена.
   Татьяна, казалось, была рада моему приезду. В первый момент, увидев ее стоящую в дверях комнаты, оживленную, с радостной улыбкой на лице, я подумал, что моя жена полностью излечилась от мук, терзавших ее душу и тело. Но, увы, как только схлынул первый любовный пыл, застилающий нам глаза, я снова увидел, что между нами нет прежнего душевного и даже физического понимания друг друга. Встав с постели, Татьяна накинула халат на голое тело. Порывшись в сумочке, достала длинную папиросу, закурила и, холодным взглядом окинув мою фигуру, спросила:
   – Есть будешь?
   – Спрашиваешь – конечно, буду, с дороги только. В портфеле продукты, возьми.
   Татьяна на скорую руку приготовила на примусе яичницу с салом. Посыпала ее луком.
   – Садись, ешь, – предложила она, а сама потянулась за второй папиросой.
   – Ты стала курить? – наконец позволил себе удивиться я и, принюхавшись, добавил: – Да и табак какой-то странный…
   – Зато не колюсь морфином! – огрызнулась она.
   – Ну, ладно, не сердись, последнее время редко я видел курящих женщин. Одичал там, в Забайкалье, – примирительно попробовал пошутить я, но, поймав на себе холодный взгляд, молча уткнулся в тарелку.
   Жена к концу трапезы немного оттаяла и поведала мне о последних местных событиях. Потом я предложил ей прогуляться по вечернему Владивостоку (встречи с патрульными, как вы понимаете, я не боялся). Сходить в ресторан или, по возможности, в театр, или кинематограф, но она отказалась, сославшись на усталость, и действительно буквально через десять минут заснула.
   Так мы и провели четыре дня до самого воскресенья. С утра она на работе, затем постель, ужин, короткие разговоры на нечего не значащие для нас темы, и беспокойный сон в тесной кровати…
   Днем я бродил по городу, зашел как-то и в свою «контору», ознакомился с новостями, заодно поинтересовался у замещающего сейчас Щеглова помощника начальника отделения о своем детище – школе. На что получил туманный ответ, мол, все курсанты вместе с начальником школы (Димой Знахаревым) находятся в зоне конфликта, то есть на границе.
   В воскресенье я уговорил жену пойти в театр, но после второго акта Татьяна пожаловалась на головокружение, и мы покинули зал, не досмотрев великолепную, на мой взгляд, постановку гоголевского «Вия». Последние два дня до конца отпуска не выходили из дома. Татьяна жаловалась на головные боли и более не допускала меня до себя. На такой прозаической ноте и закончилась моя неполная неделя отдыха.
//-- * * * --//
   Станция Борзя. Штаб Особой Дальневосточной армии. 15 ноября 1929 года. 16.00 по м. в.
   В большом зале бывшего дома купца Коровина собралось не менее тридцати командиров подразделений во главе с командующим Дальневосточной армией. Василий Константинович [67 - Блюхер.] обособленно сидел у окна и, казалось, не обращал внимания на невысокого начальника оперативного отдела штаба армии, расхаживающего у развешенной на стене подробной карты Северного Китая. Я стоял, опираясь на глухую стену, рядом с Щегловым и внимательно слушал, о чем вещает штабист.
   – Несмотря на наглядный урок, полученный от нас в Сунгарийской и Фуцзиньской [68 - В октябре нашими войсками при поддержке флота были на короткое время захвачены крепость Лахасусу и город Фуцзинь. Мукденская армия потеряла в боях около тысячи убитыми, несколько тысяч китайских солдат попали в плен. Во время боев часть китайских кораблей Сунгарийской флотилии была уничтожена, еще больше захвачено нашими моряками.] операциях, Мукденское правительство упорно стягивает свои войска к нашим границам в Приморье и Забайкалье. Командованием Особой Дальневосточной армии принято решение об одновременном нанесении упреждающего удара по скоплениям войск противника на наших границах в Приморье и Забайкалье. Далее медлить нельзя. – На короткое время оратор замолчал, подошел поближе к карте с указкой. – Что касается конкретного участка боевых действий: город Маньчжурия превращен в укрепрайон, который обороняет 9-я бригада Мукденской армии численностью в 9-10 тысяч штыков, на вооружении которой имеются бронепоезд, полевые орудия, пулеметы и бомбометы. Город Чжалайнор обороняет 17-я бригада примерно такого же численного состава. Опорные пункты неплохо укреплены и имеют господствующие высоты, с которых подступы к населенным пунктам хорошо простреливаемы. К тому же, по нашим сведениям, из города Цицикар готов выступить корпус трехдивизионного состава на укрепление своих гарнизонов.
   Забайкальская ударная группа наших войск по численности более чем в два раза уступает белокитайцам, но технически мы оснащены гораздо лучше. В отличие от противника в наличии имеем девять танков МС-1 и тридцать два самолета. Думаю, по орудиям и пулеметам мы также их превосходим. Поэтому медлить не будем, – начальник оперативного отдела армии взглянул на Блюхера и, получив утвердительный кивок, зачитал с бумаги: – Приказ командующего Особой Дальневосточной армии №… от 15 ноября 1929 года.
   В связи со сложившейся обстановкой и на основании особой директивы партии и правительства СССР. Приказываю: частям выдвинуться на исходные позиции не позднее 16 ноября 23.00. 21-й дивизии (комдив Ашахманов) внезапным ударом сковать и блокировать гарнизон города Маньчжурия с севера, запада и юга.
   36-й стрелковой дивизии (комдив Баранович) при поддержке танковой роты нанести удар с севера между станциями Маньчжурия и Чжалайнор. Тем самым перерезав тактическую и оперативную связь между 9-й и 17-й бригадами противника, и затем ударить на Чжалайнор с западного направления. 35-й дивизии нанести удар по городу Чжалайнор с севера и поддержать атаку 5-й Кубанской кавбригады в овладении высотой 101, тем самым отрезать путь отступления противнику на Хайлар. Диверсионной группе Рукавишникова: за два часа до общего наступления проникнуть сквозь боевые порядки противника и скорым маршем двигаться в сторону города Хайлар. Основная задача: на участке Чжалайнор-Хайлар остановить движение поездов с прибывающим подкреплением. Далее действовать по обстановке…
   Понятная задача – что ж тут непонятного? Пойти, взорвать пути, остановить движении пары дивизий или целого корпуса, тысяч этак на тридцать. Легче легкого: по двадцатиградусному морозцу на семьдесят-восемьдесят верст прогуляться по застывшему льду, по ноябрьской степи с ее пронзительными ветрами, а потом еще с сотней парней задержать и по возможности уничтожить корпус какой-то. Это мы в раз! Противника соплей перешибем.
   Щеглов, вроде почувствовав мою злость, взял за локоть и, склонившись к моему уху, прошептал:
   – Не волнуйся. Взорвете железнодорожные пути на участке, где китайцы сутки с восстановлением провозятся, и назад, большего от твоего отряда никто не требует. Ты лучше подумай, как преодолеете участок между Аргунью и Мутной протокой, там ледяное поле на несколько верст, плюс местами простреливаемое пространство.
   – Там везде простреливаемое пространство. Ночью выйдем, не раньше двух пополуночи, – процедил я сквозь зубы.
   А насчет ледяного поля – так я еще два дня назад озаботил полковых кузнецов перековать отрядных лошадей. Подковки были с шипами…
//-- * * * --//
   Шестнадцатое ноября, два тридцать после полуночи. Дует сильный встречный низовой ветер. Полная луна, как луч прожектора, временами прорывается сквозь низко висящие тучи. Стоим на месте, ждем. Ждем разведчиков, минут двадцать назад ушедших вперед. Отряд уже пересек границу и теперь по намеченному маршруту уехали трое ребят во главе с Бурминым. В отряде девяносто семь человек. Вооружены мы неплохо. Пять ручных пулеметов нагружены на вьючных лошадей. Плюс изрядный запас патронов, гранаты у всех бойцов и личное оружие, захватили мы с собой и две мины. Одеты мы в теплые полушубки, шапки-ушанки, шаровары на вате, на ногах у всех унты. Думаю, не замерзнем.
   Наконец появились разведчики.
   – Что так долго? – спросил я Бурмина.
   – На пулеметный расчет в траншее нарвались. Замерзли они, бедолаги, сидели в блиндаже, мы уже думали в траншее никого нет, а тут один из них до ветру выбежал…
   – Ну и что?
   – Да порубали всех, – пожал плечами старшина. – Путь свободен на пару верст…
   – Тогда вперед, – негромко скомандовал я, ткнув каблуками Ваську в бока.
   Вначале четвертого ветер стих, разогнав облака, и полная луна засияла, освещая нам дорогу, отряд все так же не спеша, экономя лошадиные силы, двигался в юго-западном направлении. Перед рассветом устроили небольшой привал, и в это время на грани слышимости до нас донесся гул орудийных залпов.
   – Начали, – протяжно вздохнул Бурмин, посмотрел на меня и, дождавшись одобрительного кивка, скомандовал: – По коням!
   Шли переменным ходом с шага на рысь, но к полудню наши кони все же выдохлись. Да и люди выглядели не лучшим образом. Остановились на привал в ближайшей балке, на дне которой лежал замерзший ручей. Бойцы наломали мелкого кустарника и запалили костры. Я не возражал, даже если нас обнаружат, примем бой, в конце концов. Все лучше, чем превратиться в ледышки. Разогрели на кострах хлеб, вяленое мясо и лошадей не забыли подкормить овсом. Основательно отдохнув, выступили на закате и двигались до двух часов ночи, благо полная луна на небе освещала округу. На рассвете опять продолжили движение и на подступах к железной дороге столкнулись с кавалерийским отрядом противника. Можно сказать, нос к носу…
   Передовой дозор, вынырнул из-за холма.
   – Товарищ командир! – заорал несущийся навстречу дозорный. – Кавалерия, китайцы! Сотни полторы! У дороги. Сажен двести не будет.
   Ребят явно заметили, сейчас встанут, пошлют навстречу дозор, подготовятся к бою. Не надо им предоставлять такой возможности. Нападем, пока не опомнились.
   – Рассыпаться лавой! – прокричал я.
   Сотня споро перестроилась. Не прошло и двух минут, как строй замер в ожидании следующей команды.
   – Шашки к бою! Арш! – Мерзлая земля дрогнула под единым грохотом копыт стронувшейся с места лошадиной массы. С медленной рыси, все убыстряя ход, вынырнули из-за холма. Стройной лавой вперед, на не успевшего пока рассосредоточиться противника.
   «Метров триста до них. За тридцать секунд домчимся! – пронеслось у меня в голове. – А потом будет поздно, сабель у них нет! Ковбои хреновы, с кольтами на шашки!» – Когда вокруг засвистели пули, я злобно ощерился и только пригнул голову к Васькиной шее, чувствуя при этом, как наливается тяжестью рука, сжимавшая низко опущенную шашку. Никуда не денутся, позади высокая насыпь. Сто метров, пятьдесят… не выдержали, смешались, не до стрельбы, лишь бы ноги унести, брызнули в обе стороны, давя соседей. «А вот и первый», – подумал я, опуская тяжелую шашку на спину замешкавшегося всадника. Упал. Васька походя плечом оттеснил лошадь, потерявшую наездника, и, войдя в боевой азарт, вцепился в круп несущейся впереди кобылы. Лошадь взвизгнула и подалась в сторону.
   «Ничего, добычи и без этого хватает», – кровожадно подумал я, опуская клинок на голову следующего всадника…
   Мало кто ушел от преследования. Ребята натерпелись страху во время лобовой атаки и рубили противника без жалости. И если бы не наши уставшие кони, наверное, не один бы не ушел.
   Через полчаса собрались на месте побоища. Я оглядел свое войско.
   – Бурмин, кого из ребят потеряли?
   – Азаргу Циренова насмерть подстрелили, остальные вроде и не жаловались. А вон, Семенова еще вроде зацепило, – сказал старшина, указывая на Сашку, перематывающего себе кисть руки. – Что делать будем, командир?
   Я огляделся. Пожалуй, вон тот, лежащий в двухстах метрах от железнодорожного полотна холм послужит хорошей позицией для пулеметчиков. Тут же рядом и мостик имеется, небольшой, всего на два рельса в длину, но этого хватит. Взорвем его. Подорвать паровоз не получится. Наследили мы изрядно. Паровозная бригада будет настороже…
   Первый состав с пополнением не заставил себя ждать. Едва прогремел взрыв, как на него как бы встречным зовом ответил паровозный гудок. Мостик развалился славно, метров пятнадцать полотна вырвало напрочь. Вроде можно уходить, но я решил посмотреть на веселье. Вдруг у китайцев саперы настолько мастеровиты, что за пару часов смогут ликвидировать повреждения?
   Отряд расположился в ложбине между холмами. За железной дорогой приглядывали трое дозорных.
   – Какие новости? – спросил я спустя час вернувшегося с холма Бурмина.
   – Второй состав подошел, – ухмыльнулся старшина, потирая замерзшие руки.
   – И что, ничего с мостиком поделать не могут?
   – Возятся. Точно не скажу, но времянку к ночи они наладят, если мы саперов не отгоним.
   – Подождем еще часик, может, наше вмешательство и не потребуется.
   Наше вмешательство действительно не потребовалось. За два часа до заката солнца в небе с западной стороны показались два самолета. Нагло пройдя на бреющем полете над составом, они, не обращая внимания на открывшуюся стрельбу, сбросили несколько бомб на паровозы и вагоны, после чего спокойно удалились.
   – Все, аут! – констатировал стоящий рядом со мной на холме наблюдатель. Правильно, китайцам теперь только пешим порядком до Чжалайнора придется добираться, а это – километров тридцать.
   – Бурмин, снимаемся с лагеря и уходим подальше в холмы, надо найти место для ночевки.
   Утро преподнесло очередной сюрприз. Нет, китайцы за ночь даже с места не стронулись, но вдоль трассы их прибавилось изрядно. Похоже, ночью к месту крушения подошел целый корпус Мукденской армии.
   «Интересно, решатся ли они двигаться далее?» – подумал я, разглядывая в бинокль прибывшие подкрепления.
   Стронулись. Войска в пешем порядке решились двигаться вперед, и в этот момент я увидел, как к холму во весь опор скачет конный разъезд, еще до восхода солнца посланный мной в сторону Чжалайнора. Дозорные незаметно для китайского войска подскакали к моему наблюдательному пункту на холме.
   – Товарищ командир, вдоль «железки» по проселку от Чжалайнора движется какая-то толпа около тысячи человек. Похоже, китайцы отступают. Наши их разбили! – доложил мне старший дозора Сергеев.
   – Далеко отсюда?
   – В верстах пяти будут.
   – Вооружены?
   Сергеев презрительно скривил губы:
   – Да какое там! Еле ноги волокут, куда уж им еще оружие нести.
   – Хорошо, сейчас выступаем.
   Обойдя меж холмов участок трассы, отряд через час занял позиции у проселочной дороги. Диспозиция лучше не придумаешь. За холмом восемьдесят всадников, внизу в ста пятидесяти метрах от дороги пулеметчики замаскировались, а я, значит, на высотке. Буду наблюдать за встречей.
   Вдали слева уже показались передовые пока организованно и целеустремленно движущиеся по дороге части противника. Справа навстречу им густо сыплет деморализованная толпа. Идут медленно, устали, бедолаги, намерзлись, а вот сейчас мы вас согреем!
   Лишь только последние солдаты разбитой армии миновали засаду, как загромыхали пулеметы, что послужило сигналом, и из-за холма, улюлюкая и вопя на разные голоса, выскочили всадники. Ох, что тут началось! По моему распоряжению ребята стреляли поверх голов, а всадники кружили сзади толпы, не стремясь кинуться в рубку. Толпа заметалась, задергалась и вдруг рванула вперед со скоростью хорошего курьерского поезда. Всадники сразу отстали, а пулеметчики все подстегивали толпу длинными очередями.
   Армия, двигающаяся со стороны Хайлара, замерла, попятилась, а в следующий миг в стройные пока ряды вкатилась обезумевшая толпа. Завертелась водоворотом, втягивая в воронку все большие массы людей. Армия дрогнула, зашаталась, подалась назад, и вот уже побежали, побежали ручейками, а потом хлынули потоком в обратном направлении.
   – Победа, братцы, победа! – орал я во весь голос, стрелял из маузера в чистое небо, плясал и подпрыгивал. Победа…

Глава 19
Константин Рукавишников. Год 1938-й

   Жизнь – это забег на дистанцию, вот только расстояние каждому задано свое. Как говорят японцы: и мотылек живет целую жизнь.
   Такие вот мысли приходят в голову, когда смотришь на пройденный путь. Грустно видеть, как сходят с дистанции твои друзья и просто знакомые люди, и одновременно чувствуешь азарт спортсмена: а… вы сошли, а я еще потопчу землю…
   В дверь купе деликатно постучали.
   – Войдите, – отвлекаясь от мыслей, пригласил я.
   – Гаспадина не желает чаю?
   – Да, принесите, – согласился я и тут же спросил: – Через какое время прибываем в Тяньцзинь?
   – Три часа, гаспадина, – ответил проводник, учтиво кланяясь.
   Значит, уже сегодня я смогу разыскать себе попутный пароход и уплыть подальше от этого континента. Впрочем, не будем загадывать. Давно заметил, что чем чаще загадываешь наперед, тем реже сбываются твои желания.
   Я ли не желал жить с семьей? Но, увы, Татьяна покончила с собой, не в силах справиться со своей болезнью. С тридцать четвертого года я один-одинешенек, без жены и детей, мне так и не удалось их завести. Нет, проблем в общении с женщинами я не испытывал: на внешность не урод, язык подвешен, не импотент, только вот ни одна из них пока меня не «цепляла», как Татьяна. Но мне всего тридцать шесть лет и я надеюсь еще встретить свою ЖЕНЩИНУ.
   Считаю, что мне в жизни все же везет. Сумел же я убежать от неминуемого расстрела? От многих моих товарищей удача отвернулась, казалось бы, на самом взлете карьеры. Еще во время конфликта на КВЖД погиб Дима Знахарев. В Средней Азии в тридцатом году был убит Буренко, Гаранин был арестован в конце 1936 года, дальнейшая судьба его мне не известна. А когда в мае этого года в Москве взяли Щеглова, я понял, что всех, кто долгое время контактировал с ним, обязательно арестуют, и тогда решил бежать из страны. Ничуть не считаю себя виновным. Я честно служил своей Родине, но еще заранее, как бы предчувствуя такой исход, готовился в перемене мест и совсем не в Дальлаг [69 - Дальлаг – Дальневосточный исправительный трудовой лагерь. Входил в систему ГУЛАГа.].
   В тридцать пятом году во время командировки в Китай – тогда меня послали присматривать за процессом передачи собственности КВЖД в руки марионеточного режима, я сумел продать более шестидесяти обработанных корней женьшеня с лесной плантации, доставшейся мне в наследство от Димы Знахарева. Корни, общим весом около четырех килограммов, приобрела одна солидная китайская фирма. Ограбили, конечно, за товар дали треть цены – десять тысяч долларов, но зато мне удалось через эту фирму достать паспорт французского подданного…
   Пятого мая этого года по Дальневосточному управлению НКВД пронесся слух об аресте Щеглова. Щеглов – это величина! Многие сотрудники нашего управления работали под его началом, но не сделали выводов. В прошлом, тридцать седьмом году, сколько военных сами арестовывали? Схема простая: вначале брали заместителей и нескольких мелких сошек, выбивали показания, а затем гребли всех под метелку. Теперь как бараны и сами дожидаются такой же участи.
   Я до сих пор помнил фразу, брошенную мне на прощание Станиславом Николаевичем Буренко: «Запомни, Костя, мы с тобой винтики государственной машины, которые со временем гнутся от усталости и подлежат безжалостной замене». Так вот я не желал быть безжалостно выброшенным на свалку и начал действовать. Как старший майор госбезопасности [70 - Как старший майор госбезопасности… – звание высшего руководящего состава НКВД и НКГБ СССР с 1935 года.] и начальник одного из отделов управления, я имел ряд привилегий – свой дом на окраине Хабаровска и служебную машину, которую предпочитал водить сам. Чем и не преминул воспользоваться…
   Глядя на заведующего моргом, тупо уставившегося в предъявленные корочки, я уж подумал, что он сам сейчас обратится в клиента собственной конторы.
   – Виктор Ильич, я приехал не по вашу душу, – успокоил я доктора.
   Ничего, оттаял вроде немного. Дурашка, вообразил, что старший майор самолично будет бегать за каждой «клистирной трубкой».
   – Так вот я приехал к вам по делу особой государственной важности. Как вы понимаете, за разглашение тайны вас по головке не поглядят. Уяснили? Ну и хорошо. Мне необходимо без свидетелей осмотреть трупы, поступившие к вам за последние четыре дня. Если найду тот, который мне нужен, прошу погрузить его в мой автомобиль.
   Подходящий под мои параметры хорошо промороженный труп нашелся. Двое санитаров завернули мертвеца в рогожку, и нимало не смущаясь, поломав ему ноги, засунули в мою «эмку». «Ладно, сойдет и такой», – подумал я, мчась на всех парах к своему дому. Через час я вышел со двора усадьбы в гражданской одежде и не торопясь пешком отправился на железнодорожный вокзал. Вслед от усадьбы на меня пахнуло гарью, я поежился и прибавил шагу…
   Ровно через сутки я сидел в домике начальника заставы на гродековском участке границы.
   Степан Кузьмич Бурмин, старый мой товарищ, расположился напротив на стуле, отчаянно дымя «козьей ножкой».
   – Так, значит, и до тебя добрались? – горько спросил он.
   – Да. Сам знаешь, как это у нас быстро делается.
   – Значит, решился, – задумчиво произнес Кузьмич.
   – Б…дь, я же не баран! Чтобы под нож самому голову подставлять! Ты же меня знаешь, я честно служил Родине. А она повернулась ко мне жопой! Что за люди? Соседа его ведут на бойню, а он радуется и думает, что сия участь его минует. Он же совсем не виноват! А осужденные еще имеют глупость писать письма на имя Сталина-Калинина, перед расстрелом клянясь в беззаветной любви Родине и правительству!
   – Это наши люди, – с укоризной заметил Степан Кузьмич. – И многие действительно искренне до конца верят в чудо.
   – Ладно, Кузьмич. Так ты меня проведешь на ту сторону?
   – Проведу, – тяжело вздохнул старый товарищ. – Ты там не наследил? – спросил он, очевидно, спрашивая, не придут ли за мной следом из НКВД.
   – Не придут, я уже умер – на пепелище моего дома следователей ожидает мой обгорелый труп.
   Бурмин усмехнулся в рыжие усы:
   – Ладно, сегодня ночью и выйдем. Через час стемнеет, ночи теперь короткие, так что надо торопиться…
   Поезд тихо подходил к станции. На платформе прибывших ожидали японские патрули, проверяли документы. Проверили и у меня. Узнав во мне русского, японский офицер спросил, коверкая язык:
   – Цель вашего прибытия в Тяньзинь?
   Я внутренне усмехнулся: «Во всяком случае, работать на вас я не собираюсь», а вслух ответил:
   – Путешественник, сейчас следую в Южную Америку, точнее, в Парагвай [71 - Во время войны между Парагваем и Боливией 1932–1935 гг. большое количество русских эмигрантов служило в армии Парагвая. Надо думать, в латиноамериканские армии и после войны с охотой принимали русских наемников как отлично зарекомендовавших себя офицеров.]. – Офицер удовлетворенно улыбнулся и вежливо отдал мне мой французский паспорт.
   Итак, сегодня, 12 июня 1938 года, я покидаю Евроазиатский континент. Не знаю, навсегда или нет, не буду зарекаться. Пароход дал гудок, и буксиры сейчас выводят тихоокеанский лайнер из бухты. Прощай, Китай. Прощай, Россия – прощай, Родина!

Послесловие

   Почему описывается именно период 1927–1929 годов? Мне кажется, стоит обратить внимание на этот вроде как незаметный по сравнению с другими событиями отрезок истории нашей страны. Отметил для себя такую вещь: в мировой истории лет через десять-двенадцать после переворотов возникает новая волна недовольства. Сложившаяся аристократия отступает перед новым потоком жаждующих приобщиться к власти.
   У нас именно в 1927 году началась первая постреволюционная перестройка страны с удалением старой, уже слегка ожиревшей и обленившейся партийной аристократии. Происходила, по сути, смена режима: чистка кадров аппарата и одновременный пересмотр внешней политики. Думаю, если бы не произошли столь качественные решения, Дальний Восток, а возможно, и Сибирь сейчас относились бы совсем к другому государству. Доклад Дальневосточному краевому отделу ВКП(б) моего героя, Аристова, о реальном положении дел на Дальнем Востоке вовсе не выдумка, а под фамилией Аристова в романе я вывел истинного патриота нашего отечества – Владимира Клавдиевича Арсеньева, которого большинство знает как исследователя-натуралиста.
   На сам деле круг его деятельности не ограничивался работами краеведческого характера. Методы решения проблемы, предложенные им в докладе, кажутся несколько наивными. Человек предлагал наиболее щадящее решение проблемы. Уверен, что к его мнению внимательно прислушались и в более высокой инстанции, но поступили более радикально.
   Теперь о главном герое книги. Образ его, конечно, собирательный (хотелось показать наиболее в охватывающем варианте явления тех лет), но основные события имеют реальные корни. Часть персонажей (в том числе и разведчиков) также представлены под своими именами.
   Думается, мой главный герой не остался в стороне и во время Второй мировой войны. Многие патриоты своей Родины, допуская мысль, что при существующем руководстве она может показать свою тыльную часть, все же искренне и по мере сил помогали, как могли, не попадая при этом под территориальную юрисдикцию нашего государства. Исторический факт!

Василий Владимирович Коростелев Ловец

Глава 1 Константин Рукавишников. Рокировка

Глава 2 Константин Рукавишников. В путь!

Глава 3 Константин Рукавишников. Операция «Золотой груз»

Глава 4 Константин Рукавишников. Командир ударной группы

Глава 5 Константин Рукавишников. Разгром банды

Глава 6 Константин Рукавишников. Охота на старателей

Глава 7 Константин Рукавишников. Ах, эта женщина!

Глава 8 Константин Рукавишников. Столичный вояж

Глава 9 Александр Васильевич Гаранин. Личный советник Хозяина

Глава 10 Константин Рукавишников. Пертурбации

Глава 11 Александр Гаранин. Секретное заседание Политбюро ЦК ВКП(б)

Глава 12 Константин Рукавишников. Начальник диверсионной школы

Глава 13 Константин Рукавишников. «Дан приказ ему на запад…»

Глава 14 Константин Рукавишников. Новое назначение

Глава 15 Константин Рукавишников. В погоне за золотом

Глава 16 Константин Рукавишников. «Но от тайги до британских морей…»

Глава 17 Александр Гаранин. Пока еще личный советник Хозяина

Глава 18 Константин Рукавишников. Рейд

Глава 19 Константин Рукавишников. Год 1938-й