А. В. Шишов
Белые командиры гражданской войны

//-- * * * --//
   Книга рассчитана на самый широкий круг читателей. Издается в авторской редакции.

   © Шишов А.В., 2016
   © ООО «Издательство «Вече», 2016
   © ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2016

От автора

   История Гражданской войны в России стала бескомпромиссным столкновением тех, кто с оружием в руках устанавливал советскую власть, и тех, кто пытался отстоять старую Российскую державу. Красные со своими союзниками сражались против белых, которые тоже имели союзников. И те, и другие несли собственную «правду» борьбы, омывая ее в изобилии своей кровью, отдавая собственные жизни на алтарь Отечества завтрашнего дня. «Правда» одних для других была «неправдой».
   Эти два «цвета» человеческого самосознания – красный и белый – стали водоразделом в нашем Отечестве тогда, когда оно еще не вышло из тяжелейшей мировой войны, подорвавшей государственные устои 300-летней империи Романовых и ставшей ее голгофой. Военная сила красных и белых зародилась в развалинах петровской Русской императорской армии, которая в начале 1918 года канула в вечность не по доброй воле.
   Гражданская война в любой стране и в любую эпоху всегда была, есть и будет национальной трагедией. Примеры нашего времени – Донбасс и Сирия, Ирак и Сомали… Дело даже не в массовой гибели людей, большинство которых не носило военную форму одежды, не ходило в яростные атаки и не сидело в опостылевших окопах. Раны войны с годами залечиваются, вот только историческая память народов и государств постоянно «кровоточит», когда речь заходит о Гражданской войне. Иначе быть не может.
   История все еще рассуждает, кто и в чем был прав или виноват. Это бесконечный процесс, на который больше всего влияет самосознание новых поколений, которые хотят понять прошлое собственным разумом. Думается, что такой подход к собственной истории правилен и неизбежен: идет «новое прочтение биографии», в данном случае России. Запрету, как это уже не раз случалось, такое в здравом смысле не подлежит, поскольку «запретный плод всегда сладок», а разобраться в прошлом нам хочется и надо.
   Понимание Гражданской войны дается трудно и исследователям, и писателям, и тем, кто любит историю. Равно трудно дается и осознание подлинности того, что было в прошлом в действительности, без расстановки политических акцентов, которые нивелируют все и вся, в том числе и личности участников давно минувших событий.
   Когда говорят, что наконец-то в истории где-то поставлена жирная точка, то это самообман. История больше напоминает граненый драгоценный камень, в котором каждая грань не схожа с соседними гранями. И более того, все эти грани, пусть даже исполненные руками самого гениального мастера-ювелира, при преломлении света, не говоря уже о его цвете, играют собственной расцветкой. А она может нам нравиться, может и не нравиться, но без равнодушия к ней.
   Познание правды истории, чаще горькой, чем сладкой, важно по одной весомой причине. Общеизвестна простая истина: сразу после гражданской войны судят побежденных, победителей не судят, поскольку они стали судьями. Так было в Древнем Риме, средневековых Англии и Германии, революционной Франции и Соединенных Штатах, Венгрии и Испании…
   Так было и в России, Гражданская война в которой «пыхнула» в Октябре 17-го года и формально закончилась в 1922 году, когда с острова Русский под Владивостоком ушел последний корабль с вынужденными изгнанниками, получившими в истории статус белоэмигрантов. Но отголоски Гражданской войны еще долго звучали в нашем Отечестве крестьянскими восстаниями в Сибири и на Тамбовщине, на Кубани и в горах Кавказа, басмачеством в Средней Азии, репрессиями 30-х годов и в памятном 1941-м, когда началась Великая Отечественная война.
   Со временем в истории Гражданской войны в России понимается многое. Открывается, порой случайно и нелогично, по крохам, тайное, и оттого меняется, казалось бы, явное. Любые архивы, государственные и частные, могут запросто превратиться в «бомбы», которые в состоянии изменить лицо уже устоявшегося представления о событиях давно минувших дней или личности человека. Сказывают свое веское слово мемуары, которым ранее не было места на наших книжных полках, и иметь их означало опасность. То есть правда истории рано или, чаще, поздно открывает себя во всей своей красоте и непривлекательности.
   Гражданская война родила на свет божий целое созвездие военных вождей, об исторической значимости и порой легендарности которых в той борьбе спорить не приходится. Да и к тому же они разночтимы. Одни исписаны, другие оказались в их тени. В это созвездие входят вожди сил красных и сил белых, и их союзники. Судьба тех и других большей частью трагична. Среди вождей красных, выживших в пламени Гражданской войны, многие ушли из жизни в годы так называемых «сталинских» репрессий. Среди вождей белых, не павших в той войне, тоже есть «не санитарные» потери.
   Каждый такой вождь есть признанный при жизни или позже герой Красного дела или Белого дела. Все они творили историю в огне Гражданской войны – Буденный и Корнилов, Тухачевский и Деникин, Егоров и Каледин, Блюхер и Кутепов, Троцкий и Каппель, Каменев и Дроздовский, Махно и Юденич, Фрунзе и Дутов, Сорокин и Шкуро, Шорин и Молчанов, Дыбенко и Колчак, Чапаев и Семенов…
   Каждый из них не был рожден военным вождем, которым он мог стать только на кровавом изломе исторической судьбы старой России. Благодаря этому на их долю выпала разночтимая прижизненная слава и последующая известность. То есть именно Гражданская война могла обессмертить их имена, сделать притягательными для осмысления непростых, часто трагических судеб этих людей. Но после нее долгое время писалось об одних и забывалось о других.
   Данная книга о Гражданской войне в России посвящается «Белой половине» военных вождей – полководцам Белого дела и их союзникам. О них написано, по известным причинам, намного меньше, чем об их противниках-победителях. Хорошо известные в белой эмиграции, они в покинутом ими так или иначе Отечестве рисовались обычно в черных, реже в серых красках. Или просто замалчивались. Но сегодня побежденные и победители могут соперничать между собой в истории и победами, и честью, и интересом к их судьбам. Они все разные, будучи едины в одном – в непримиримой борьбе за светлое будущее России, которое каждый видел по-своему.
   Считается, что Гражданская война – это, прежде всего, столкновение классов, сословий, правителей и угнетенных. Тогда, спрашивается, почему сын николаевского солдата из крепостных М. В. Алексеев и сын простого сибирского казака и казашки из кочевого рода Л. Г. Корнилов подняли знамя Белого движения за старую Россию, не будучи ни помещиками, ни буржуа? И как эти два незаурядных человека с самой простой родословной стали в царской России генералами от инфантерии и верховными главнокомандующими России в мировой войне?
   Или другой пример: как офицер-окопник капитан В. М. Молчанов, командир инженерной (саперной) роты, стал командующим белоповстанческой армией? И почему после Гражданской войны в России жизнь «за бугром» в ранге белоэмигрантов «развела» таких военных вождей, как хорошо известные на литературном поприще мемуарист А. И. Деникин и писатель П. Н. Краснов? Наконец, почему прах белых генералов, того же Деникина и В. О. Каппеля, с почестями вернулся спустя многие десятки лет в Отечество, чтобы обрести вечный покой на кладбище московского Донского монастыря?
   Все они вышеназванные, а также Анненков и Богаевский, Врангель и Мамантов, Марков и Миллер, Романовский и Слащёв-Крымский историей причислены к лику полководцев Белого дела. На том же уровне причастны к Гражданской войне в России их естественные союзники в лице Гайды, Маннергейма и Пилсудского. У каждого из них в той войне есть собственная «ниша», потому они и остались в отечественной истории на века вечные, пока интерес к ней не иссякнет. Но в такое приходится верить или не верить, как «время на душу положит».
   История безликой и «заказной» долгое время быть не может. Она живет в образах и делах тех людей, которые ее творили с разной долей успеха и сбывшихся надежд. История, как ее ни крути и ни испепеляй, всегда судьбоносна, всегда живет для нас в конкретных личностях. А уж нынешнему поколению читателей, любителей летописания Отечества судить об их значимости и привлекательности. Им рядить, кто из них, полководцев Белого дела, был прав в своей борьбе, а кто неправ.

   Алексей Шишов,
   военный историк и писатель, лауреат Международной литературной премии по истории имени Валентина Пикуля и Всероссийской историко-литературной премии имени Александра Невского

Алексеев Михаил Васильевич
Сын солдата-сверхсрочника, ставшего у истоков Гражданской войны

   Будущий Верховный главнокомандующий России в Первой мировой войне генерал от инфантерии М. В. Алексеев родился в 1857 году в Тверской губернии в семье николаевского солдата сверхсрочной службы, впоследствии дослужившегося до чина майора. Его отец, участник героической обороны Севастополя в Крымской войне, благодаря своим незаурядным способностям выслужился из фельдфебелей в офицеры.
   Сама судьба уготовила Михаилу Алексееву путь на военное поприще. Не закончив полного курса обучения в классической гимназии, в 1873 году в 16 лет он поступает вольноопределяющимся во 2-й гренадерский Ростовский полк. Положение вольноопределяющегося позволило ему поступить в Московское пехотное юнкерское училище, которое закончил в 1876 году. 19-летний прапорщик выпустился в 64-й пехотный Казанский полк.
   Боевое крещение получил в составе этого полка в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 годов за освобождение православной, славянской Болгарии от векового османского ига. С казанцами в составе отряда «белого генерала» Н. Д. Скобелева участвовал в боях под Плевной. Некоторое время состоял при нем ординарцем. Под турецкой Плевенской крепостью был ранен, но остался в армейском строю.
   За боевые отличия обер-офицер М. В. Алексеев награждается тремя боевыми орденами, в том числе Святым Станиславом и Святой Анной, за храбрость. Его послужной список военного времени стал лучшей рекомендацией в ходе дальнейшего прохождения службы.
   В 1890 году Алексеев успешно оканчивает Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду, получив Милютинскую премию. Был назначен на недолгое время старшим адъютантом в штаб 1-го армейского корпуса, располагавшегося в столичном Санкт-Петербурге. Затем с 1894 по 1900 год следует служба в Главном штабе делопроизводителем в канцелярии его Военно-ученого комитета, занимавшегося составлением планов войны и стратегического развертывания.
   Работа полковника М. В. Алексеева в Главном штабе с 1898 года сочетается с плодотворной деятельностью экстраординарного профессора в Академии Генерального штаба на кафедре истории русского военного искусства. С 1900 по 1903 год Алексеев – начальник Оперативного отделения генерал-квартирмейстерской части Главного штаба и в то же время ординарный профессор Николаевской академии Генерального штаба.
   В 1904 году удостаивается звания заслуженного профессора и 28 мая за отличия по службе производится в генерал-майоры. Становится начальником отдела Главного штаба.
   С началом Русско-японской войны 1904–1905 годов профессор Академии Генерального штаба М. В. Алексеев (в октябре) назначается генерал-квартирмейстером 3-й Маньчжурской армии. Участвовал в Мукденском сражении, разработал ряд операций против японцев. На полях Маньчжурии приобрел большой опыт вождения войск, организации совместных действий пехоты, кавалерии и артиллерии, ведения армейской разведки.
   За боевые отличия в Японской войне награждается почетным золотым оружием и двумя боевыми орденами. Тактическое мышление Михаила Васильевича Алексеева заслуживало самой высокой похвалы. Имел он и задатки стратега. Иначе говоря, он имел хорошие перспективы на военном поприще.
   После расформирования 3-й Маньчжурской армии, с 1905 по 1908 год следует служба в должности обер-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба. Возглавлял разработки планов будущей европейской войны, которой суждено было стать войной мировой и голгофой Российской империи.
   В 1908 году он назначается начальником штаба Киевского военного округа с производством 30 октября в генерал-лейтенанты. С 1912 года – командир 13-го армейского корпуса. Продолжал активно работать над составлением планов войны: в скором военном конфликте на европейском континенте сомневаться уже не приходилось, хотя политики на словах «оружием никому не грозили».
   К началу мировой войны М. В. Алексеев прошел хорошую школу командования войсками на самых высоких должностях в мирное время, не считая участия в двух больших войнах, против Турции и Японии. Служба в Главном управлении Генерального штаба выявила в нем склонность к оперативной, штабной работе. Уже тогда он демонстрировал стратегическое мышление, став авторитетным человеком в среде русского генералитета.
   В годы Первой мировой войны Михаил Васильевич Алексеев сформировался как полководец-стратег. В августе 1914 года командир армейского корпуса назначается начальником штаба армий Юго-Западного фронта, в сентябре того же года сын николаевского солдата-сверхсрочника производится в полные генералы, то есть в генералы от инфантерии.
   На этой штабной должности проявил большие способности в разработке фронтовых наступательных операций. Уже в первые месяцы войны армии Австро-Венгрии, главного союзника Германии, потерпели тяжелые поражения в масштабной Галицийской битве. Начальник фронтового штаба имел к ним самое прямое отношение.
   Бывший генерал-квартирмейстер Ставки Верховного главнокомандующего генерал-лейтенант Ю. Н. Данилов в своих мемуарах писал, что «руководящая роль в исполнении операции на Юго-Западном фронте принадлежала начальнику штаба этого фронта, генералу Алексееву».
   В сентябре 1914 года за боевые заслуги М. В. Алексеев высочайшим приказом награждается орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени. Награждение состоялось 24-го числа, после взятия русскими войсками города Львова, столицы австрийской Галиции. Так Михаил Васильевич стал георгиевским кавалером. Думается, что это было его мечтой, как военного человека.
   В марте 1915 года, в связи с ожидавшимся германским наступлением, генерал от инфантерии М. В. Алексеев становится главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта. После разделения этого фронта в августе того же года на два – Северный и Западный, Алексеев возглавил Западный фронт.
   После поражения русских войск в Галиции руководил чрезвычайно трудным отходом армий Западного фронта через Польшу и Литву под напором противника. При этом войска фронта испытывали сильный недостаток артиллерийских снарядов – во время так называемого «снарядного голода». Стал одним из главных действующих начальствующих лиц в проведении «спрямления» Восточного фронта, в ходе которого Германии и Австро-Венгрии так и не удалось извлечь все стратегические выгоды «польского мешка» для русских войск.
   В кампании 1915 года Берлин главный удар по Антанте спланировал на Восточном (Русском) фронте. Именно Алексеев благодаря своему стратегическому мышлению не позволил завершиться ни одному запланированному кайзеровскими стратегами Людендорфом и Гинденбургом окружению. Ни одна русская армия, ни одна дивизия не попали летом 1915 года во вражеский плен.
   На посту главнокомандующего армиями Западного фронта М. В. Алексеев разработал и провел ряд успешных операций против германских и австро-венгерских войск. В июле – августе 1915 года русские армии в ходе Праснышских операций сорвали настойчивые попытки германских войск окружить и уничтожить русские армии в Польше. Но по стратегическим соображениям им пришлось оттуда уйти: речь шла о спрямлении линии фронта.
   В августе 1915 года генерал от инфантерии, генерал-адъютант М. В. Алексеев высочайшим указом назначается начальником штаба Ставки Верховного главнокомандующего России, размещавшейся в городе Могилеве. С поста главковерха смещается великий князь Николай Николаевич-младший, действиями которого самодержец был все больше и больше недоволен. Его обязанности император Николай II возложил на себя. Так в истории России появился на самом высоком посту в ходе мировой войны венценосец полковник гвардии Николай Романов. Это был воинский чин государя. До этого он числился в лейб-гвардии Преображенском полку.
   К чести всероссийского императора Николая II, он редко вмешивался категорическим образом в ход событий на Русском фронте. Фактически верховное командование сосредоточилось в руках Михаила Васильевича Алексеева, который по долгу службы и положения стал главным стратегом России. Это сразу почувствовали на себе союзники по Антанте: Алексеев был крайне несговорчив и при планировании военных кампаний исходил прежде всего из интересов своего Отечества и русской армии.
   В конце 1915 года под руководством начальника штаба Ставки генерала от инфантерии М. В. Алексеева был разработан стратегический план действий русской армии совместно с армиями союзников против стран Центрального блока. Начавшееся в марте 1916 года наступление армий Северного фронта не дало ожидаемых результатов, но боевые действия в районе города Двинска и озера Нарочь оказали громадное влияние на ход войны во Франции. Германия была вынуждена перебросить крупные силы из-под Вердена на Восточный фронт, и французская армия в очередной раз получила спасительную помощь от России.
   Начальник штаба Верховного главнокомандующего разработал план наступления Юго-Западного и Северного фронтов в военной кампании 1917 года, однако осуществить его не удалось. В ходе Февральской революции император Николай II был низложен. Одним из инициаторов и организаторов низложения царствующего Романова был начальник штаба его могилевской Ставки, все чаще задумывавшегося о том, что Российской державе грозят серьезные внутриполитические потрясения.
   К власти в воюющем государстве, раздираемом внутренними противоречиями, пришло Временное правительство. 1 апреля 1917 года генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев назначается Верховным главнокомандующим России, что свидетельствовало о его известности и авторитетности.
   Став во главе вооруженных сил уже бывшей старой России, М. В. Алексеев сразу же выступил за разумные активные боевые действия против Германии и Австро-Венгрии. Он был против неоправданных потерь на фронтах. Это вызвало недовольство новой «временной» власти, и прежде всего Советов рабочих и солдатских депутатов.
   Уже в мае того же 17-го года генерал от инфантерии М. В. Алексеев смещается со своего поста. Новым главой могилевской Ставки Временным правительством был назначен генерал от кавалерии А. А. Брусилов, главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта, самый прославленный полководец России в Первой мировой войне.
   Вскоре он возвращается в Ставку, но на самый короткий срок. После ареста генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова и его явных сторонников Алексеев, вступивший в должность начальника штаба могилевской Ставки, доложил по телефону в Петроград Керенскому об успешном завершении своей «карательной» миссии:
   «…Войска, находящиеся в Могилеве, верны Временному правительству и подчиняются безусловно главковерху…
   Генералы Корнилов, Лукомский, Романовский, полковник Плющевский-Плющик арестованы. Приняты меры путем моего личного разъяснения Совету солдатских депутатов установления полного спокойствия и порядка в Могилеве; послан приказ полковнику Короткову не двигать войска его далее станции Лотва, так как надобности в этом никакой нет…
   С глубоким сожалением вижу, что мои опасения, что мы окончательно попали в настоящее время в цепкие лапы Советов, являются неоспоримым фактом…»
   Однако Алексеев прекрасно понимал, что именно Л. Г. Корнилов и его единомышленники были теми людьми, которые видели надвигающуюся на Россию и ее армию, на Русский фронт Великой войны подлинную катастрофу. Думается, что уже тогда Алексеев предвидел если не гибель старой России, то вооруженную борьбу за ее спасение. О попавших в заключение корниловцах он не забывал.
   В декабре 1917 года находившийся в Могилеве генерал-майор М. К. Дитерихс получил из Новочеркасска от генерала Алексеева письмо, отправленное с доверенным человеком. Бывший Верховный главнокомандующий писал своему соратнику по Юго-Восточному фронту и сослуживцу по штабу Ставки:
   «…Дело спасения государства должно где-либо зародиться и развиться. Само собой ничего не произойдет…
   Только энергичная, честная работа всех, сохранивших совесть и способность работать, может дать результаты…
   Слабых мест у нас много, а средств мало, давайте группировать средства главным образом на юго-восток, проявим всю энергию, стойкость…
   Откуда-то должно идти спасение от окончательной гибели, политической и экономической. Юго-восток имеет данные дать источники такого спасения. Но его нужно поддержать, спасти самого от потрясения. Вооружимся мужеством, терпением, спокойствием сбора сил и выжиданием…»
   Алексеев надеялся, что это послание обязательно попадет к «быховским узникам», судьба которых его сильно тревожила. Дитерихс, будущий военный министр у адмирала А. В. Колчака, действительно сумел передать алексеевское послание генералу Корнилову и другим арестованным.
   В дни следствия над участниками корниловского «мятежа» генерал от инфантерии М. В. Алексеев оставил свой пост начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего. Он пробыл в этой должности всего неделю. Сам он обосновал свое решение (интервью с ним было опубликовано в газете «Речь» от 13 сентября 1917 года) об отставке тремя причинами.
   Первая причина состояла в выступлении генерала Корнилова. На страницах «Речи» это прозвучало так:
   «…Его дело, как народно-идейное, требует широкого политического освещения, а его хотят судить военно-революционным судом, который состоит из трех случайных офицеров и трех случайных солдат, людей без юридических знаний и без широкого общественного горизонта…
   Со всем этим моя совесть согласиться не может. Я не могу спокойно видеть это и ухожу».
   Вторая причина, сказал М. В. Алексеев, состояла в развале армии. По его мнению, именно генерал Корнилов предлагал действенные меры для спасения положения, но они правительственной властью приняты не были. Более того, их автор оказался под судом.
   Третья причина отставки крылась в невозможности начальника штаба Ставки помочь своим фронтовым братьям-офицерам. Алексеев назвал их в газетном интервью мучениками, погибающими под пулями и пыткой собственных солдат.
   Верховный главнокомандующий «новой» России А. А. Керенский принял отставку генерала-стратега. Тот был назначен «в распоряжение Временного правительства, дабы опыт в военных делах и его знания могли быть использованы и впредь на благо Родины». Официальное сообщение об отставке было опубликовано в «Вестнике Временного правительства» 9 сентября 1917 года.
   Бывший Верховный главнокомандующий России, дважды бывший начальник штаба Ставки генерал от инфантерии, сын николаевского солдата-сверхсрочника М. В. Алексеев стал одним из зачинателей Белого движения. То есть его военным вождем в вооруженной борьбе за старую Россию, но не монархию Романовых.
   В Петрограде после отставки главный стратег России в Первой мировой войне «остался не у дел». В городе на Неве он создал тайную, преимущественно офицерскую организацию, которая в истории Гражданской войны, в ее прологе получила название Алексеевской военной организации. Датой ее основания считается день 20 октября 1917 года. Квартира Алексеева не раз являлась местом тайных заседаний.
   Сведения о деятельности Алексеевской военной организации весьма скудны даже в мемуарах белогвардейцев, поскольку никакая документация в подпольной организации по известным причинам не велась. Многочисленной она не была, имела тайные отделения в Москве и ряде других городов. Да и к тому же существовала, как таковая, недолго.
   После Октябрьской революции 1917 года Алексеев под чужим именем выехал из Петрограда на Юг России, в столицу Донского казачьего войска город Новочеркасск. Оставаться ему в красном Питере стало опасно. Перед отъездом он отдал приказание членам созданной им военной организации любыми путями пробираться на свободный от большевиков Тихий Дон, к атаману А. М. Каледину в казачью столицу.
   Прибыв в Новочеркасск 2 декабря, генерал Алексеев обосновался в двухэтажном кирпичном доме № 39 на Барочной улице – в бывшем военном госпитале. Там имелись кровати, запасы постельного белья, общая кухня. Этот дом стал для Добровольческой армии «знаковым»: именно здесь стал формироваться первый отряд белых волонтеров.
   В самом начале своего пребывания на Дону М. В. Алексеев определился в новой стратегии Белого движения. Составляется план ближайших действий. Поднимая военное знамя Белого дела, Михаил Васильевич ясно понимал, что все придется начинать, как говорится, «с азов». Создавая первые ячейки белого добровольчества, он сознательно делал ставку на фронтовое офицерство, которое, не приняв развал русской армии, не могло принять и власть Советов.
   Зная, что российский Юг становится прибежищем большого числа офицеров-корниловцев, по разным причинам оставившим свои части и фронты, М. В. Алексеев пишет статью для новочеркасской газеты «Вольный Дон». С ее страниц бывший Верховный главнокомандующий России обращается к армейскому офицерству со страстным призывом «спасения Родины»:
   «Русская государственность будет создаваться здесь. Обломки старого русского государства, ныне рухнувшего под небывалым шквалом, постепенно будут прибиваться к здоровому государственному ядру юго-востока…»
   Тех, кто тогда рвался на вольный Дон, в истории Гражданской войны в России назовут «первопоходниками». Судьба этих людей, за редким исключением, оказалась трагичной. О них историк белой эмиграции А. А. Керсновский скажет такие слова:
   «…Кроме виновников русская революция знала еще и героев. В Содоме не нашлось и трех праведников. В России семнадцатого года их были тысячи.
   Этими праведниками всероссийского Содома были офицеры русской армии и увлеченная ими русская учащаяся молодежь. Только они вышли из огневого испытания не истлевшими, прошли через кровь не запятнанными и через грязь не замаранными.
   Петровская армия отошла в вечность. И с последним ее дыханием забилось сердце Добровольческой армии. Русская армия продолжала жить…»
   С помощью донского войскового атамана генералу Алексееву удалось получить помещение для белых воинских формирований. Так у добровольцев в Новочеркасске по адресу: улица Барочная, дом № 2 (на углу с Платовским проспектом), появилось помещение, сразу же превращенное в «замаскированное» офицерское общежитие № 1 на 250 человек.
   Этот дом и стал колыбелью белой Добровольческой армии. Штаб генерала от инфантерии М. В. Алексеева размещался на той же Барочной улице, в доме № 56. Штаб поражал своей немногочисленностью, организаторской же работы было более чем достаточно.
   Первое добровольческое воинское формирование было создано уже 4 ноября, на третий день после приезда генерала от инфантерии Алексеева в столицу донского казачества. Это была Сводно-офицерская рота, в которой числились и юнкера. Ротой командовал убежденный монархист штабс-капитан Василий Парфенов, служивший ранее в лейб-гвардии Измайловском полку.
   На фронт Первой мировой войны пошел добровольцем, заслужив воинской доблестью первый офицерский чин. Фронтовые рекомендации у добровольца команды конных разведчиков смотрелись выше всяких похвал: он был награжден солдатскими Георгиевскими крестами всех четырех степеней. Погиб полковник Парфенов летом 1920 года в Крыму, будучи командиром пехотного полка врангелевской Русской армии.
   К середине ноября в Новочеркасске уже находилось 180 человек белых добровольцев. Большинство из них называли себя «корниловцами». С этого времени запись в Алексеевскую военную организацию на Дону велась уже официально, без «сокрытия». Люди добирались сюда, как правило, поездами, которые шли через Донскую область
   Добровольцы прибывали в Новочеркасск ежедневно. Во второй половине ноября алексеевцы (треть их составляли офицеры) имели уже три воинских формирования. Помимо Сводно-офицерской роты, были созданы Юнкерский батальон (сперва это была отдельная рота) и Сводная Михайловско-Константиновская батарея, основу которой составили юнкера двух петроградских артиллерийских училищ – Михайловского и Константиновского.
   Батарея насчитывала в своем составе до 250 человек и вооружена только трехлинейными винтовками, пока еще не имея ни одного орудия. 60 юнкеров были михайловцами, остальные – константиновцами. Сводной батареей стал командовать штабс-капитан Николай Шаколи, курсовой командир Михайловского артиллерийского училища, последовавший на Дон за своими воспитанниками и подтвердивший свою запись в Алексеевскую военную организацию делом.
   Образовавшись, Сводная Михайловско-Константиновская батарея разместилась в здании Платовской гимназии. А Юнкерская рота, отдавшая ей взвод артиллеристов, уже через несколько дней снова выросла до 150 человек и была развернута в трехротный Юнкерский батальон. Две ее роты были юнкерские, а третья называлась Кадетской.
   Начала формироваться Георгиевская рота (в середине ноября в ней числилось до 60 человек фронтовиков, преимущественно нижних чинов – георгиевских кавалеров). На войне обладатели Георгиевских крестов виделись золотым фондом любых полков и батарей. Все они являлись опытными окопниками.
   Одновременно шла запись в белую студенческую дружину. Она пополнялась ростовской и новочеркасской учащейся молодежью. Основу дружины, которая в скором времени превратится в Студенческий батальон, составили 180 человек Ростовского среднего коммерческого училища – три его старших класса.
   Подавляющее большинство добровольцев прибывало на Дон без оружия. Поэтому вопрос о вооружении их встал сразу. Только часть офицеров-добровольцев имела личное оружие. Атаман А. М. Каледин заверил генерала Алексеева, обратившегося к нему с просьбой помочь вооружить членов его военной организации, в том, что Донское правительство и он лично такую помощь белым волонтерам окажут без проволочек.
   Атаман войска Донского сдержал свое слово. Он помогал добровольцам, своим потенциальным союзникам в отстаивании вольного Дона от большевиков, «самым широким способом». Вот всего лишь две справки о том, как вооружались в Новочеркасске первые прибывшие туда алексеевцы:
   «8 ноября из арсенала было получено для общежития № 1 24 винтовки, по 30 патронов на каждую, в общежитии же насчитывалось к этому дню 41 человек».
   «10 ноября через артиллерийское управление было проведено разрешение атамана на выдачу организации 274 винтовок, по 120 патронов на каждую, а также 18 револьверов (в револьверах была острая нужда и в частях войска Донского), каковые и были получены».
   Но это было еще не все. В эти же дни атаман А. М. Каледин обещал передать алексеевской организации половину пулеметов, которые были отобраны у гарнизона Хутунка (там стояли запасные пехотные полки) при его разоружении. Но, несмотря на бдительный надзор, хутынским большевикам удалось скрытно увезти пулеметы еще до начала разоружения в близкий Ростов. Там пулеметы были надежно спрятаны для того, чтобы «заговорить» в первых боях на Дону.
   После разоружения калединскими казаками гарнизона Хутунка в середине ноября винтовки и патроны доставлялись алексеевцам подводами и автомобилями в количестве, далеко превышающем потребности наличного состава. Это делалось по прямому распоряжению атамана Каледина. Поэтому к началу первых боев с красноармейскими отрядами добровольцы оказались хорошо вооружены винтовками, но с ограниченным числом патронов. После разоружения запасных пехотных полков в Хутунке у белых волонтеров появились первые ручные гранаты.
   Оружие добывалось и другими путями. Так, в первых числах ноября военным комендантом станции Шахтная поручиком Федоровым по собственной инициативе было роздано проезжающим на Дон под знамена генерала Алексеева офицерам-корниловцам 120 винтовок и около двух с половиной тысяч патронов.
   Атаман войска Донского А. М. Каледин продолжал вооружать нарождающуюся белую Добровольческую армию до последних своих дней. 17 ноября в распоряжение особой команды добровольцев был передан броневой автомобильный дивизион, имевший несколько двухпулеметных и однопушечных броневиков. Однако материальная часть их оказалась сильно изношенной, и бронемашины часто выходили из строя.
   К 18 ноября весь личный на тот день состав формируемой Добровольческой армии – около 800 бойцов – был вооружен. Винтовок-трехлинеек хватало и для формирующейся белой студенческой дружины, и на прибывающих каждодневно добровольцев. Обучать владению оружием приходилось немногих, разве что кадет и студентов.
   Следует заметить, что войска Красной Армии, посылаемые против белого Дона с конца 1917 года, были вооружены намного лучше добровольцев и казаков-калединцев. Прежде всего, такое превосходство выражалось в количестве артиллерии и пулеметов, бронепоездов и аэропланов, автомобилей, обеспеченности боеприпасами.
   …Прибывшие на Дон белогардейцы столкнулись с немалыми трудностями. Все вновь прибывшие в Новочеркасск подписывали особые заявления о своем желании служить добровольцами в течение ближайших четырех месяцев. Денежного оклада первое время не полагалось. Все армейское содержание ограничивалось лишь пайком, о скудности которого говорить не полагалось.
   Затем добровольцам стали выплачивать в качестве жалованья (по тому времени действительно «нищенского») небольшие денежные суммы ассигнациями в размере от 100 до 270 рублей офицерам, от 30 до 150 рублей нижним чинам. Кроме того, тем добровольцам, которые привезли с собой семьи, начислялась небольшая, часто символическая надбавка.
   Один из ближайших помощников Алексеева в те «новочеркасские дни», Л. В. Половцев, написавший в эмиграции воспоминания о Гражданской войне в России – «Рыцари тернового венца», так рассказывает о первых днях зарождения белой Добровольческой армии:
   «Ближайшими сотрудниками ген. Алексеева были в то время: его адъютант рот. Шапрон, начальник штаба полк. Веденяпин, подп. Лисовой и кап. Шатилов; начальник строевой части, бежавший из быховской тюрьмы ген. граф И. Г. Эрдели; начальник хозяйственной части – член Госдумы Л. В. Половцев (автор воспоминаний. – А.Ш.), по политическим вопросам – член Госдумы Н. Н. Львов, С. С. Щетинин и А. А. Ладыженский.
   В Ростове и Таганроге работал председатель общества заводчиков и фабрикантов В. А. Лебедев.
   Для сбора добровольцев с фронта в Киеве была создана особая организация, во главе которой стоял ген. – кав. А. М. Драгомиров и член Госдумы В. В. Шульгин.
   На первый призыв ген. Алексеева отозвалось около 50 офицеров и юнкеров, бежавших в Новочеркасск из Петрограда и Москвы после октябрьских стычек с большевиками. Из них были составлены кадры первых воинских частей: офицерского и юнкерского батальонов.
   Прибывали добровольцы и из соседних областей – ободранные, без белья, без сапог, в каких-то опорках. Их надо было разместить, одеть, обуть и кормить, а денег было мало.
   Получив самые широкие обещания денег со стороны различных общественных организаций в Москве и Петрограде, ген. Алексеев приступил к выполнению своего плана, имея в кармане 10 000 руб., занятых им у частного лица. На эти деньги и жили несколько дней кадры будущей армии.
   Постепенно стали поступать в кассу местные пожертвования, но в ничтожных размерах. Наконец, наступил момент, когда стало ясно, что завтра надо бросить все дело, потому что денег больше нет.
   Помочь делу решили сами добровольцы. Наиболее состоятельные из них, не имея сами наличных денег, воспользовались своими кредитоспособными именами и выдали векселя. По учете векселей, при содействии Н. Н. Львова, в местных банках получилась сумма около 350 000 руб., которые и спасли дело на некоторое время.
   Одному Богу известно, какие мучительные часы переживали Алексеев и его сотрудники в это время.
   Поставив на карту все – и доброе имя, и жизнь, и все свое прошлое, – увидев полную возможность осуществления своей мечты о великом деле, ген. Алексеев мог оказаться в самом ужасном положении.
   Ведь от великого до смешного один только шаг. А разве не смешно было бы для бывшего Верховного главнокомандующего собрать армию в 50 человек и затем распустить ее.
   Но ген. Алексеева эта мысль не пугала. Он хлопотал, просил, умолял, и хотя с величайшими затруднениями, но армия создавалась и увеличивалась…»
   О том же писал и боевой соратник Корнилова по Первой мировой войне «быховский узник» генерал-лейтенант А. И. Деникин в своих «Очерках русской смуты»:
   «Было трогательно видеть, как бывший верховный главнокомандующий, правивший миллионными армиями и распоряжавшийся миллиардным военным бюджетом, теперь бегал, хлопотал и волновался, чтобы достать десяток кроватей, несколько пудов сахару и хоть какую-нибудь ничтожную сумму денег, чтобы приютить, обогреть и накормить бездомных, гонимых людей…»
   С конца 17-го года в Новочеркасск по призыву М. В. Алексеева стекались все, кто был готов с оружием в руках поддержать Белое дело. Это были контрреволюционно настроенные фронтовые офицеры, юнкера военных училищ и школ прапорщиков, студенты и гимназисты старших классов, солдаты из ударных частей. Прибыли первые «быховские узники» – генералы Деникин, Лукомский, Марков, Романовский… Добровольческая армия становилась реальной военной силой на Юге России.
   Из Новочеркасска Алексеев не раз пытался наладить отношения с Кубанью, с ее казачеством. Туда он инкогнито совершил две деловые поездки. В 20-х числах ноября побывал в Екатеринодаре на заседании правительства Юго-Восточного союза. Но поездка оказалась малопродуктивной. Кубанская казачья старшина тогда больше думала об автономии области от России, чем о судьбе государства.
   Тогда Алексеев направил из Новочеркасска на российские окраины (Кубань и Северный Кавказ) несколько доверенных лиц. Так, в начале января 1918 года в район Кавказских Минеральных Вод, где скопилось большое число офицеров, отправился полковник Я. А. Слащёв, недавний командир гвардейского Московского полка. Он был достаточно авторитетной фигурой для обращения к фронтовому офицерству: за войну был пять раз ранен и дважды контужен, награжден орденом Святого Георгия 4-й степени и Георгиевским оружием «За храбрость».
   Посланцы М. В. Алексеева, пока не «встал» сплошной линией Донской фронт, регулярно пробирались по железной дороге в Москву и Петроград. Генерал Алексеев стремился создать там сильное антибольшевистское подполье, на которое можно было бы опереться в грядущих боях. Особые надежды возлагались на деятельность подпольного Национального центра, общее руководство которым осуществлял Н. Н. Щепкин. Поддерживалась связь и с могилевской Ставкой, вернее с тем, что от нее еще оставалось.
   Военной организацией Национального центра руководил хорошо знакомый Алексееву генерал-лейтенант Генерального штаба Н. Н. Стогов. Георгиевский кавалер, командующий Юго-Западным фронтом в январе 1918 года прибыл в Москву и поступил там в Красную армию как военный специалист. Военспец Стогов с мая по август того года был начальником Всероссийского главного штаба. И одновременно с полковником В. В. Ступиным возглавлял… подпольную Добровольческую армию Московского района.
   Еще до прибытия в Новочеркасск генерала Л. Г. Корнилова Алексеев сумел связаться со своими единомышленниками и в далекой от Дона Сибири. Официальным посланцем Добровольческой армии в Белой Сибири стал генерал В. Е. Флуг. В начале 1918 года он тайно пробрался на российский восток и в июне того года вошел в состав «Делового кабинета» генерала Хорвата во Владивостоке.
   Стогов, Слащёв и Флуг были самыми именитыми представителями «зачинателя Белого дела» на местах. Десятки и десятки офицеров и людей далеко не военных профессий по заданию командования Добровольческой армии совершали тайные поездки по ту сторону фронтов Гражданской войны. Все они имели одну задачу: организацию Белого движения.
   Белые волонтеры не мыслили себя вне воинской организации. Добровольцы во время «постоя» в Новочеркасске (а потом в Ростове) жили по воинским уставам старой русской армии. Обязательным было воинское обучение, несение караулов и дневальной службы. Генерал М. В. Алексеев взыскательно следил за тем, чтобы такой ритм жизни, пока еще отчасти мирной, первых добровольческих частей не менялся.
   Созданная в Новочеркасске, в столице донского казачества из первых белых добровольцев Алексеевская офицерская организация стала ядром Добровольческой армии. Информация о белой армии, формируемой на Юге, расходилась по России. Противная сторона не замедлила дать ей классовую «окраску» и увидеть в ней «классового врага».
   В вышедших в 1925 году в Ленинграде «Очерках истории Гражданской войны» (их автором был преподаватель Военно-политической академии имени тов. Толмачева РККА и РККФ Ан. Анишев) добровольческие воинские формирования назывались «типичными отрядами черной гвардии». О начале вооруженного противостояния на Юге России говорилось следующее:
   «Активной действующей силой не местного значения в вооруженной борьбе на Дону и Кубани были буржуазно-помещичья гвардия, с одной стороны, и рабочая Красная гвардия – с другой. Все остальное как с той, так и с другой стороны было только обстановкой, в которой эта борьба протекала…
   Задача пролетарских отрядов Красной гвардии была… распространение влияния пролетарских центров на окраины».
   Время торопило и белых, и красных. События на российском Юге, где зачиналась Гражданская война, стали стремительно развиваться и часто спонтанно. Прапорщик Н. В. Крыленко, ставший «на час» Верховным главнокомандующим Советской России, направлял на границы Дона красногвардейские отряды с карательными задачами.
   С каждым пассажирским поездом, прибывавшим на местный вокзал, число добровольцев в Новочеркасске увеличивалось. Большой радостью для генерала Алексеева стало то, что из Могилева прибыл, а вернее сказать – пробился Георгиевский батальон, полностью солдатский, сохранивший свои кадры.
   Он был сформирован из раненых фронтовиков – георгиевских кавалеров, которые проходили после выздоровления тщательный отбор. По замыслу императора Николая II, такому батальону предстояло стать элитной частью сражающейся русской армии, поскольку каждый его боец являлся действительно доблестным воином. Причем многие солдаты являлись обладателями полного банта «Егориев» – крестов всех четырех степеней. Отдельный батальон на фронте намечался для использования как штурмовая часть, но судьба его сложилась так, что он стал нести охрану могилевской Ставки.
   Все до единого опытные фронтовики, бойцы Георгиевского батальона отличались «примерной» бодростью духа, пехотной выучкой и дисциплинированностью. Это были подлинные рядовые герои мировой войны. Они стали первыми нижними чинами русской армии (не считая разве небольшого числа ударников), которые в Новочеркасске пополнили ряды создававшейся белой Добровольческой армии.
   Горя желанием с оружием в руках защищать Россию, добровольцы тем не менее находились, скажем прямо, в угнетенном состоянии. Им казалось, что не только солдатская масса, но и большая часть России выступает против Белого движения. Но это мнение серьезно изменилось, когда в начале декабря 1917 года стали известны результаты выборов в Учредительное собрание. ЦК партии большевиков и Совнарком не решились отменить выборы, назначенные еще Временным правительством.
   В большинстве избирательных округов выборы состоялись во второй половине ноября. Партия большевиков в итоге набрала 24 процента голосов, победив в ряде крупных промышленных центров и воинских гарнизонах. Правые партии, ведущей из которых являлась конституционно-демократическая (кадетская) партия, набрали только 17 процентов. Партия социалистов-революционеров (эсеров), меньшевиков и других демократов получили 59 процентов. В ходе выборов в Учредительное собрание партия эсеров получила подавляющее число голосов избирателей – более 40 процентов. Но к тому времени в их рядах уже не было единства; социалисты-революционеры с их «крестьянской» программой раскололись на ряд течений: левых, правых, максималистов, интернационалистов и прочих.
   Как бы потом ни толковали итоги выборов в Учредительное собрание в конце 1917 года, было ясно, что партия большевиков не набрала и четверти голосов, и потому она могла управлять государством только во временном союзе с партией левых эсеров. Совет народных комиссаров постановил открыть Учредительное собрание 5 января 1918 года.
   В день открытия Учредительного собрания в Петрограде состоялась массовая манифестация под лозунгом: «Вся власть Учредительному собранию!» Собравшись на Марсовом поле, демонстранты двинулись к Таврическому дворцу. Однако путь им преградили отряды большевистского Чрезвычайного штаба, созданного «для защиты власти Советов от всех покушений контрреволюционных сил». По манифестантам был открыт огонь.
   По некоторым данным, в день открытия Учредительного собрания в Петрограде было убито от 8 до 20 демонстрантов, ранено более 200 человек. В ходе Гражданской войны это был первый случай, когда по приказу советской власти стреляли в народ. При этом человеческих жертв оказалось больше, чем при штурме Зимнего дворца.
   Учредительное собрание все же провело свое первое заседание. После того как оно 237 голосами против 146 голосов отказалось обсуждать «Декларацию прав трудящихся и эксплуатируемого народа», предложенную большевистским ВЦИК, судьба нового российского парламента была решена. Этот отказ стал для Учредительного собрания, которое правомочно считало себя верховной властью в стране, равносильным «смертному приговору».
   Большевики и левые эсеры покинули зал заседания Учредительного собрания. Когда началось обсуждение проекта о земле, к трибуне подошел начальник охраны Таврического дворца, балтийский матрос анархист Анатолий Железняков, который произнес свою историческую фразу:
   – Я получил инструкцию, чтобы довести до вашего сведения, чтобы все присутствующие покинули зал заседания, потому что караул устал.
   С разгоном законно избранного Учредительного собрания вся полнота государственной власти фактически оказалась в руках ленинского Совнаркома. Под руководством Л. Д. Троцкого начинает действовать Революционный Военный совет (РВС). В экстренном порядке идет формирование Красной Армии, главный враг которой находился на российском Юге. Отменяются солдатские комитеты, устанавливается единоначалие командиров, подотчетных комиссарам. Вводится строжайшая революционная дисциплина, смертная казнь на фронте через расстрел становится нормой военного времени…
   В ночь на 26 ноября в соседних с Новочеркасском городах Ростове и Таганроге вспыхнули вооруженные восстания, подготовленные местными большевиками-подпольщиками. Но удержать Ростов и Таганрог в своих руках военно-революционные комитеты смогли только несколько дней. Восстания были подавлены калединскими казаками и добровольцами. Первая кровь пролилась на железнодорожной станции Нахичевань.
   Генералу Алексееву было чем встревожиться. Пять дней ожесточенных боев за Ростов обернулись для добровольцев при их малочисленности потерями почти в 150 человек. Список потерь со смертельным исходом насчитывал до 40 человек.
   Отпевание убитых при штурме Ростова юнкеров состоялось в новочеркасском войсковом соборе. Среди убитых оказались и молодые донцы из Новочеркасского казачьего училища. Поэтому на похоронах народу было много. Бывший Верховный главнокомандующий России генерал от инфантерии М. В. Алексеев произнес, как писали потом очевидцы, «исключительно сильную» речь. Обращаясь к лежащим в гробах добровольцам, он сказал:
   – Орлята! Где были ваши орлы, когда вы умирали…
   Военный госпиталь Новочеркасска – «Больница общества донских врачей» был переполнен ранеными добровольцами. За их жизни боролись медсестры, среди которых были дочери М. В. Алексеева – Клавдия и Вера, дочь генерала Л. Г. Корнилова – Наталья. Один из тяжелораненых, юнкер Виктор Ларионов, писал в своих эмигрантских мемуарах о том, как госпиталь посетил генерал Алексеев:
   «Старый Верховный главнокомандующий российской армии производил огромное впечатление умом, своим обращением, дружеской непринужденностью…»
   Во второй половине ноября положение на Дону осложнилось и ухудшилось. Тысячи дезертиров со всех фронтов ехали домой через Область войска Донского. На каждой железнодорожной станции они грабили обывателей, добывая себе пропитание. Железнодорожное начальство дезертиры под угрозой оружия принуждали отправлять первыми именно их поезда, не считаясь с установленным расписанием. Также они захватывали вагоны, паровозы и паровозные бригады.
   Установившийся порядок жизни на тихом Дону рушился. У войскового правительства сил для наведения порядка на железных дорогах не находилось. Такой ситуацией воспользовались большевистские Советы, настраивавшие массу самовольно покидавших окопы фронтовиков против «контрреволюционного» Дона и казачества в целом.
   Атаман Каледин обратился за помощью к генералу Алексееву. Тот распорядился выделить в распоряжение Донского правительства необходимое число добровольцев для несения патрульной службы на железнодорожных станциях. Причем под контроль брались не только станции Дона, но и ближайшие к его границе узловые станции. Патрулями командовали казачьи офицеры.
   На станциях Дебальцево и Иловайская произошли первые столкновения с толпами вооруженных дезертиров, среди которых было много пьяных людей. После этого порядок на железнодорожных станциях все чаще стал наводиться силой оружия, а не угрозой его применения. В таких столкновениях гибли белые волонтеры – офицеры и юнкера. Калединские казаки в ответ стали создавать белые партизанские отряды, которые совершали налеты на станции окраин Донецкого угольного бассейна, где скапливались эшелоны с фронта.
   6 декабря в Новочеркасск прибыл переодетый в простого мужика, беженца из Румынии, ожидаемый всеми генерал от инфантерии Л. Г. Корнилов, еще один Верховный главнокомандующий России в мировой войне. Для добровольцев, в своем большинстве «корниловцев», приезд «народного героя» стал настоящим событием.
   После прибытия Корнилова стало ясно, что между ним и Алексеевым существуют противоречия. По своему характеру они мало подходили друг другу. Тот и другой, имея за плечами опыт Верховного главнокомандования в Первой мировой войне, были готовы возглавить Белое движение. Закрытые совещания генералов и оказавшихся в Новочеркасске общественных деятелей из столиц, думских политиков (атаман А. М. Каледин на них не присутствовал) только обостряли эту проблему.
   На совещаниях решался основной вопрос существования, управления и единства Алексеевской военной организации. По существу, весь вопрос сводился к определению роли и взаимоотношений двух полководцев – Алексеева и Корнилова. «Хрупкий еще организм» Алексеевской организации не выдержал бы удаления кого-нибудь из них: в первом случае (уход Алексеева) белая Добровольческая армия раскололась бы, во втором (уход Корнилова) – она бы развалилась.
   Требовалось создания на российском Юге такого органа, который взял бы на себя правительственные обязанности. Такая форма «верховной власти» нашлась в виде «триумвирата» Донского гражданского совета: Алексеев – Корнилов – Каледин. На первого из них возлагалось гражданское управление, внешние сношения и финансы. На второго – власть военного. На третьего – управление Донской областью. Триумвират просуществовал всего месяц, до трагической смерти донского атамана.
   Так первым командующим белой Добровольческой армии стал бывший Верховный главнокомандующий России генерал от инфантерии Л. Г. Корнилов. Его соратник Михаил Васильевич Алексеев, поступившись собственным самолюбием для пользы дела, не стал оспаривать у своего популярного единомышленника высшую власть над армией, им же созданной.
   Алексеев, будучи уже больным, в возрасте человеком, участвовал в тяжелом для белых добровольцев 1-м Кубанском («Ледяном») походе. Перед этим он написал родным письмо, в котором читаются такие строки:
   «Мы уходим в степи. Можем вернуться только, если будет милость Божья. Но нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка посреди охватившей Россию тьмы…»
   После гибели своего соратника генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова во время неудачного штурма Екатеринодара Алексеев подписал приказ о назначении новым командующим Добровольческой армией генерал-лейтенанта А. И. Деникина. Деникин вспоминал в мемуарах о том, как подписывался этот приказ:
   «…От чьего имени отдавать приказ, как официально определить положение Алексеева? Романовский разрешил вопрос просто:
   – Подпишите „генерал от инфантерии“… и больше ничего. Армия знает, кто такой генерал Алексеев».
   Алексеев возглавил Особое совещание, выполнявшее функции правительства белого Юга России. На этом посту он много сделал для налаживания мирной жизни в освобожденных от красных южных областях, в организации пополнения белой армии и ее снабжения. Но к тому времени силы уже оставляли его.
   Командование же Добровольческой армией всецело перешло к бывшему командующему фронтом А. И. Деникину, боевому соратнику погибшего Корнилова. С новым командующим и единомышленником Михаил Васильевич тесно сотрудничал до последних дней своей жизни. Деникин писал в мемуарах:
   «Генерал Алексеев сохранил за собой общее политическое руководство, внешние сношения и финансы, я – верховное управление армией и командование. За все время нашего совместного руководства этот порядок не только не нарушался фактически, но между нами не было ни разу разговора о пределах компетенции нашей власти».
   Перенапряжение духовных и физических сил в последние годы сказалось на состоянии здоровья зачинателя Белого движения. Один из самых известных полководцев и стратегов Первой мировой войны, генерал от инфантерии М. В. Алексеев, умер от воспаления легких 25 сентября 1918 года в Екатеринодаре и был со всеми воинскими почестями торжественно похоронен в усыпальнице Екатеринодарского Войскового собора. В тот же день генерал-лейтенант А. И. Деникин отдал приказ по Добровольческой армии, в котором писалось следующее:
   «Сегодня окончил свою – полную подвига, самоотвержения и страдания жизнь Генерал Михаил Васильевич Алексеев.
   Семейные радости, душевный покой, все стороны личной жизни он принес в жертву служения Отчизне…
   И решимость Добровольческой армии продолжать его жертвенный путь до конца – пусть будет дорогим венком на свежую могилу собирателя Русской Земли».
   В начале 1920 года, во время отступления Вооруженных сил Юга России, вдова генерала, Анна Николаевна, настояла перед белым командованием на том, чтобы прах ее мужа был перевезен в Сербию (Королевство сербов, хорватов и словенцев).
   Ныне на Новом кладбище в столице страны Белграде стоит скромный памятник генералу от инфантерии М. В. Алексееву, Верховному главнокомандующему России в Первой мировой войне и зачинателю Белого движения. Надгробие украшает православный крест с одним только словом «Михаил».

Анненков Борис Владимирович
Обладатель знамени Ермака, не удержавший Семиречья

   В истории Гражданской войны в России признано считать атамана Анненкова одной из самых кровавых фигур. Действительно, в тех событиях, в которых участвовал этот человек, человеческая жизнь значила немного, и репрессивные меры, в данном случае со стороны белых – колчаковцев, впечатляют воображение.
   Анненков родился на Киевщине в семье отставного полковника, мелкого помещика (имение в 70 гектаров земли на Волыни) и потомственного дворянина Новгородской губернии. Матерью будущего белого атамана была цыганка, что и заметно отразилось на его внешности. Один из его предков, Иван Анненков, поручик лейб-гвардии Кавалергардского полка, известен как декабрист.
   В 17 лет окончил Одесский кадетский корпус, еще через два года (в 1908-м) – московское Александровское военное училище (по 1-му разряду), готовившее пехотных офицеров.
   Молодой офицер, однако, пожелал служить в казачьих войсках, и его настойчивая просьба была начальством удовлетворена. Служба началась в «именном» 1-м Сибирском казачьем полку Ермака Тимофеева. Вскоре он становится командиром сотни, познав все невзгоды действительной службы в знойном Туркестане. В полку он стал одним из лучших наездников.
   За «примерную» службу в Семиречье сотник был награжден своим первым орденом – Святого Станислава 3-й степени. Другие ордена он получит за боевые заслуги на Русском фронте Первой мировой войны.
   1-м Сибирским казачьим полком в те годы командовал полковник П. Н. Краснов, будущий генерал и командующий белоказачьей Донской армией. Он в таких словах вспоминал об Анненкове, будучи в эмиграции:
   «…Это был во всех отношениях выдающийся офицер.
   Человек, богато одаренный Богом, смелый, решительный, умный, выносливый, всегда бодрый. Сам отличный наездник, спортсмен, великолепный стрелок, гимнаст, фехтовальщик и рубака – он умел свои знания полностью передать и своим подчиненным-казакам, умел увлечь их за собою.
   Когда сотник Анненков временно… командовал 1-й сотней, сотня эта была и первой в полку. Когда потом он принял полковую учебную команду, команда эта стала на недосягаемую высоту.
   Чтобы быть ближе к казакам, Анненков жил в казарме команды, отгородившись от казаков полотном. Он шел далеко впереди моих требований, угадывал их с налета, развивал мои мысли и доводил их до желаемого мною совершенства…
   Он часто садился под поваленное дерево, имея на руках своего Фокса, и казаки сотни прыгали на лошадях через своего сотенного командира. Не было ничего рискованного, на что он не вызвался бы. Чистота одежды, опрятность казаков, их воспитание и развитие – все это было доведено у него в сотне, а потом в команде, до совершенства.
   Как мне было не любить и не ценить такого офицера? Он никогда не „дулся“ на замечания, всегда был весел и в хорошем расположении духа…»
   Там, в Сибири, карьера Анненкова едва не оборвалась самым неожиданным образом. Во время прохождения лагерных сборов под Кокчетавом он встал на сторону рядовых казаков, «взбунтовавшихся» против рукоприкладства начальника лагеря Бородихина. По просьбе нижних чинов сотенному командиру из второочередного 4-го Сибирского казачьего полка пришлось взять на себя командование тремя полками, бывшими на сборах.
   Высокое начальство тот конфликт рассудило по-своему, поскольку дело закончилось убийством начальника лагеря. 80 казаков, в том числе офицер-дворянин Борис Анненков, были преданы военно-полевому суду. Его приговор к осужденным был суров.
   Сотенного командира приговорили к одному году и 4 месяцам заключения в крепости (войсковой атаман заменил заключение в крепость содержанием на гауптвахте) с ограничением в правах, но без исключения с воинской службы. На суде он отказался назвать зачинщиков «бунта», хотя сумел удержать свою сотню от участия в беспорядках.
   Начавшаяся Первая мировая война изменила решение суда: вместо крепости офицера отправляют на Германский фронт в составе 4-го Сибирского казачьего полка. Воевать пришлось в Белоруссии, в 1914 году – на Северо-Западном фронте. Получил шесть боевых наград, был ранен, произведен в чин подъесаула.
   Во время жестоких боев в районе Пинских болот полк понес тяжелые потери в людях, но сотник Борис Анненков с остатками полка сумел пробиться в Гродно. Следует производство в есаулы.
   В это время в казачьих и кавалерийских дивизиях начинают формироваться конные партизанские отряды для совершения рейдов и диверсий во вражеских тылах, ведения разведки. Анненков добивается назначения в подобный отряд, формируемый в Сибирской казачьей дивизии, вскоре став (в 1915 году) его командиром. Назначение тогда проводилось путем избрания наиболее авторитетного командира старшими офицерами партизанского отряда (Отряда особого назначения), состоявшего из более сотни казаков-добровольцев.
   Партизанский отряд сибирских казаков отличался сплоченностью и боевитостью. Он отличился при проведении ряда операций в тылу врага, совершая диверсионные рейды через линию фронта. Анненков, произведенный в чин есаула, демонстрировал смелость и умение командовать людьми. За боевые заслуги (отличие в боях под городом Сувалки) 11 сентября 1917 года высочайшим приказом награждается почетным Георгиевским оружием. В том же году производится в войсковые старшины.
   В декабре того же года Анненков во главе своего отряда прибывает на расформирование в Омск, столицу Сибирского казачьего войска. Там он отказался подчиниться приказу Совета казачьих депутатов о разоружении конно-партизанского отряда (перед этим его пытались разоружить в Орше и Пензе). Так начался его конфликт с советской властью. В результате командира партизан объявили вне закона.
   Войсковой старшина уходит в подполье. В январе 1918 года он возглавляет созданную в Омске казачью организацию тринадцати. В том же месяце несколько таких небольших контрреволюционных групп, в том числе и анненковская (в нее входило уже 24 казака), на нелегальном собрании решили начать вооруженную борьбу против новой власти. Участники собрания покидают Омск и оседают в близлежащих от города казачьих станицах, в которых было неспокойно. Анненковцы укрылись близ станицы Шараповской.
   В марте месяце нелегально созванный войсковой круг сибирского казачества, встававшего на сторону Белого движения, проведенный в станице Атаманской под Омском, избрал Б. В. Анненкова войсковым атаманом.
   Выступление белых началось 19 марта 1918 года. Отряд Бориса Анненкова из станицы Захламинской, расположенной в шести верстах от Омска, совершил дерзкий налет на Омский казачий собор, захватив хранившиеся в нем «знамя Ермака» и знамя, врученное сибирскому казачеству в честь 300-летия дома Романовых. Стоя на санях со знаменем Ермака в руках, Анненков промчался по льду Иртыша. Он сумел уйти вместе с другими участникам налета от посланной за ним погони, уведя своих казаков в Кокчетавские степи.
   «Знамя Ермака» было святыней сибирского казачества. Оно относилось к числу «простых» знамен. На одной стороне его было изображение Святого Михаила, на другой – Святого Дмитрия. Ранее эта войсковая регалия принадлежала Тобольскому казачьему пешему батальону.
   Вскоре войсковой атаман вышел из Кокчетавских степей, обосновавшись недалеко, в 21 версте от Омска, в станице Мельничной. К весне 1918 года анненковский отряд вырос до 200 человек, взявшихся за оружие против Советов. Вскоре отряд, состоявший на тот период почти исключительно из хорошо организованных и дисциплинированных казаков, стал совершать налеты, занимаясь прежде всего добыванием оружия и боевых припасов. Вооружения белые казаки в самый короткий срок захватили достаточно много.
   Отряд (атаман называл его теперь дивизией) состоял из двух Отдельных бригад – конной и стрелковой (300 сабель и 300 штыков). Вместе с Анненковым действовал отряд полковника Волкова численностью около 500 штыков и сабель.
   Анненковцы захватили было город Омск, но силы оказались в схватке за него с красными не из равных. Белым пришлось уйти, но недалеко, из Омска, который на короткое время вновь оказался в руках большевиков.
   Но ситуация в Сибири, на линии Транссиба, складывалась уже не в их пользу. По железнодорожной магистрали, растянувшись на многие тысячи верст на восток, в портовый город Владивосток тянулись эшелоны с частями Чехословацкого корпуса, ставшего в еще неоконченной Первой мировой войне частью французской армии.
   Весной 1918 года отряд войскового старшины Бориса Анненкова уже представлял собой значительную силу антибольшевистского подполья в Сибири. Когда начался мятеж Чехословацкого корпуса, анненковцы активно поддержали белочехов. К тому времени численность белоказачьего отряда уже доходила до тысячи человек.
   Анненков признал омское Временное Сибирское правительство. Белоказачий отряд (Партизанская дивизия) включается в состав 3-го Уральского армейского корпуса Сибирской армии. Он принимает в сентябре – октябре 1918 года участие в боях с красногвардейскими частями В. К. Блюхера и Н. Д. Каширина.
   После взятия города Троицка Анненков сформировал отряд в составе четырех полков, артиллерийского дивизиона и несколько вспомогательных подразделений. По решению казачьего круга производится в полковники. На Уральском фронте анненковцы пробыли до октября 1918 года.
   По приказу военного министра омского правительства генерала П. П. Иванова-Ринова анненковские части, снятые с фронта, приняли участие в подавлении крестьянского восстания на Алтае, в степном Славгородском уезде. Сводный карательный отряд состоял из двух стрелковых рот, двух казачьих сотен, эскадрона черных гусар и артиллерийской батареи. Всего: 497 штыков, около 200 шашек, 5 орудий, 8 пулеметов.
   15 сентября дивизия Анненкова заняла Славгород, в котором каратели учинили массовые экзекуции противников власти, расстреливая местных большевиков и повстанцев. Всего в ходе подавления Славгородского восстания было убито 1667 человек. В уезде белые реквизировали почти две тысячи винтовок и призвано в армию 11 тысяч человек. Многие из них пополнили анненковские части и «вплоть до краха колчаковщины служили вполне исправно».
   После подавления Славгородского восстания отряд получает имя атамана Анненкова. Его состав: 1230 штыков, 750 шашек, 12 орудий и 16 пулеметов. Отряд направляется в город Семипалатинск на переформирование и получение солидного пополнения. Анненков руководит созданием шести полков и нескольких артиллерийских батарей. Эти силы белых предназначались для Семиреченского фронта, для действий на юго-востоке современного Казахстана.
   Семипалатинское станичное общество избрало Бориса Анненкова, офицера-неказака, почетным казаком своей станицы. Но это было всего лишь наименование, так как казачьи сословные права и обязанности на почетных казаков не распространялись.
   Уже будучи в Семипалатинске, Борис Анненков перестал выполнять многие приказания, которые поступали к нему из Омска. Он был вызван туда Временным Сибирским правительством, но там отказался подчинить свои силы командиру 2-го Степного Сибирского корпуса, который действовал против красных в Семиречье. Возник кофликт белоказачьего атамана с омской властью.
   Вернувшись в Семипалатинск, полковник Анненков, захватив с собой около полутысячи новобранцев, двинулся в Семиреченскую область. 23 октября 1918 года анненковский отряд разворачивается в Партизанскую атамана Анненкова дивизию. Началась подготовка к новому наступлению белых на Семиреченском фронте.
   Партизанская дивизия прибыла в Семиреченскую область (юго-восточная часть современного Казахстана) тогда, когда атаман Семиреченского казачьего войска Генерального штаба генерал-майор А. М. Ионов находился в отъезде, будучи вызван в Омск для доклада. Борис Анненков смещает его с этой должности, самочинно объявив себя атаманом семиреченского казачества.
   Но при этом он никак не объясняет, снимает ли он с себя присвоенное ему звание атамана сибирского казачества. Формально для истории он оказался в годы Гражданской войны в России атаманом двух казачьих войск. Случай во всех отношениях уникальный.
   После прихода к власти адмирала А. В. Колчака Анненков проявил себя «автономистом» по отношению к Верховному правителю России. Атаман считал Колчака «слепым исполнителем воли союзников». Но это не помешало Анненкову после омского переворота 18 ноября 1918 года отправить Верховному правителю России телеграмму следующего содержания:
   «Омск.
   Верховному Правителю адмиралу Колчаку.
   Ваше Высокопревосходительство!
   Ваше назначение Верховным Правителем, в руках которого сосредотачивается вся полнота государственной власти, дало мне с первого же момента глубокую уверенность в том, что, наконец, настал тот час, когда наша измученная, истерзанная внутренними и внешними врагами Родина снова подымится и пойдет по пути возрождения и станет такой же великой, какой и была.
   Я как атаман партизан, добровольно собравшихся отдать жизнь свою в любой час за нашу Родину, приветствую Ваше назначение и заверяю своим словом Атамана, что все мои силы и помыслы будут направлены к тому, чтобы Вы уверенно и твердо могли бы опереться на нас, и (мы) готовы в каждую минуту, по первому Вашему приказу, исполнить наш святой долг перед Отчизной.
   С нами Бог.
   Атаман Анненков».
   Собственно говоря, неповиновение «автономиста» Анненкова выразилось, в частности, в его отказе принять присвоенное ему 25 ноября 1918 года, как командиру дивизии, звание генерал-майора. Но вскоре это желанное решение омского правителя все же было «востребовано».
   В том случае монархист по политическим убеждениям Борис Анненков телеграфной строкой заявил военному министру омского правительства Иванову-Ринову:
   «…Я бы хотел получить генеральский чин из рук Государя Императора».
   6 января 1919 года адмирал А. В. Колчак своим приказом объявил Семиречье театром военных действий. Анненкову было приказано в составе сил 2-го Степного Сибирского корпуса освободить ту часть юго-востока Казахстана, которая находилась в руках красных. Речь шла о ликвидации «Черкасской обороны» – сопротивление белым 13 русских сел Лепсинского и Копальского уездов. Силы повстанцев состояли из 3–4 тысяч штыков, 1,5 тысячи сабель, 3 орудий и 5 пулеметов. Протяженность фронта составляла около 100 верст.
   Анненков 20 января предпринял наступление на взятые в кольцо села, но оно успеха не имело. Его Партизанская дивизия имела в своем составе 1800 штыков, 1770 сабель. Только к июню 1919 года белое командование смогла начать развернутое наступление на Семиреченском фронте, захватывая с боем одно село за другим. К августу территория Черкасской обороны была сокращена до трех красных сел (Черкасское, Петропавловское и Антоновское).
   В занятых населенных пунктах атаман Б. В. Анненков действовал и убеждением, и принуждением. Только после 16-месячных боев Семиреченская группа колчаковских войск смогла ликвидировать Черкасскую оборону, взяв последние повстанческие села. На сторону белых добровольно перешли вместе со своими командирами три роты красноармейцев, часть из них затем сражалась в рядах анненковской Партизанской дивизии.
   «Замирив» Семиречье, атаман Борис Анненков попытался было увеличить численность Семиреченского казачьего войска. В его приказе от 20 декабря 1918 года по этому поводу говорилось следующее:
   «Семиреченское казачество призывает все крестьянское население старожильческих русских поселков области, ближайших к казачьим районам, и тех новоселов, кому противна коммуна, а дорога Россия, влиться в казачество со своими землями…»
   За ликвидацию большевистского сопротивления в Семиречье Верховный правитель России адмирал А. В. Колчак в 1919 году наградил генерал-майора Анненкова орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени. Этот чисто военный орден старой России был сохранен Верховным правителем России адмиралом Колчаком.
   С самого начала формирования Партизанской дивизии Борис Анненков стремился насадить в ней железную дисциплину. Известны его приказы о запрещении в отряде пьянства, о предании употребляющих спиртное военно-полевому суду. Наркоманов атаман расстреливал, а продававших опиум и кокаин вешал.
   Анненковцы обращались друг к другу, в том числе и к своему атаману, со словом «брат». У атамана был и другой способ «единения белых партизан» из своего ближайшего окружения:
   «Каждый доброволец давал торжественное обещание служить верой и правдой атаману, никогда его не покидать, ни при каких условиях.
   Внешним выражением преданности добровольцев были эмблемы анненковского отряда, которые выжигались на теле в виде причудливой татуировки. На груди крест, под крестом череп и две скрещенные кости и затем змеи, извиваясь и обтекая тело в различных направления и причудливейших формах, – были символом верности атаману и братства отрядников.
   Эта же самая эмблема – череп и две скрещенные кости (Адамова голова. – А.Ш.) – носились солдатами всего отряда вместо кокард на фуражках…»
   …Перелом на Восточном фронте в 1919 году в пользу Красной Армии сказался и на удаленном от него Семиречье. Командир 2-го Степного Сибирского корпуса генерал-майор И. С. Ефтин приказал Анненкову перебросить часть своих войск под Семипалатинск для защиты города от наступающих красных. Однако атаман отказался выполнить этот приказ.
   Однако затем Анненков согласился исполнить такой приказ при непременном условии передачи ему в корпусе (в который входила его Партизанская дивизия) всей полноты власти. 26 ноября Ефтин своим приказом передал все руководство 2-м Степным Сибирским корпусом атаману Б. В. Анненкову.
   2-й Степной Сибирский (Отдельный Степной) корпус на это время состоял из следующих войск:
   – Партизанской генерала Анненкова дивизии в составе двух своих бригад: Стрелковой (1-й Оренбургский, 1-й Партизанский, 2-й Усть-Каменогорский и 1-й Киргизский партизанский полки) и Конной (полк черных гусар и лейб-Атаманский конвойный полк).
   – 5-й Сибирской стрелковой дивизии генерала В. П. Гулидова в составе четырех Сибирских стрелковых полков.
   – Отдельной Семиреченской казачьей бригады генерала Ф. Г. Ярушина.
   Однако выправить дела под Семипалатинском было уже поздно: в ночь на 1 декабря 1919 года в городе началось восстание ряда корпусных частей, и вскоре в Семипалатинск вошла Красная Армия. Белые, отказавшись от борьбы за город, отошли южнее.
   Стремясь удержать ситуацию в своих руках, атаман Б. В. Анненков объявил о введении в районе Семипалатинск – Копал военной диктатуры. Он подписывает один из многих своих карательных приказов, в котором говорилось:
   «…Приказываю:
   Замеченных в распространении провокационных и панических слухов, агитирующих в пользу большевизма – немедленно расстреливать на месте преступления.
   Право приводить в исполнение расстрел таких негодяев даю каждому офицеру и добровольцу, как сознательно жертвующих своими жизнями на благо Родины.
   Борьба с такими предателями должна вестись беспощадно, так как они хуже большевиков, ибо находятся среди нас и действуют подло среди нас.
   Подлинный (приказ) подписал командующий Армией атаман Анненков».
   Колчаковские войска отступали повсеместно. Остатки 2-го Степного Сибирского корпуса в конце 1919 года пополнились отступавшими из районов Атбасара, Акмолинска и Каркалинска поредевшими частями отдельной Оренбургской армии атамана А. И. Дутова. Эти белые войска были разгромлены Красной Армией в боях под Верхнеуральском и в районе Орск – Актюбинск. Они прибыли в Семиречье, совершив «Голодный поход» через Голодную степь Туркестана. Среди оренбуржцев в те дни свирепствовала эпидемия сыпного, брюшного и возвратного тифа.
   Командир отдельного 4-го корпуса Оренбургской армии генерал-лейтенант А. С. Бакич, черногорец по происхождению, в одном из писем говорил:
   «…Способ командования и порядки в партизанских частях Атамана Анненкова, где не соблюдались основные требования военной службы, отрицались законность и порядок, допускались невероятные бесчинства и грабежи, как по отношению к мирному населению деревень и станиц, а равно и по отношению к чинам моего отряда, вследствие болезни не могущих постоять за себя, вызвало озлобление против партизан Генерала Анненкова со стороны чинов моего Отряда.
   Памятуя, однако, общую цель – борьбу с большевиками, пришлось со многим мириться и принять совместное участие в боях по тракту Сергиополь – Урджарская…»
   В самом конце года на основе разрозненных белых сил Анненков, взяв за основу свой корпус и дутовцев, создает Отдельную Семиреченскую армию. На начало февраля 1920 года в ее состав входили:
   – Оренбургский отряд атамана Дутова (1-я и 2-я Оренбургские казачьи дивизии, Сызранская егерская бригада);
   – Партизанская атамана Анненкова дивизия, пополненная Степной стрелковой и Киргизской (казахской) конной бригадами;
   – Отдельная Семиреченская казачья бригада.
   29 февраля 1920 года красное командование предложило атаману Анненкову добровольно сложить оружие, но тот принял решение продолжать военные действия. Тогда советская делегация, прибывшая для ведения переговоров, 2 марта предъявила белому генералу ультиматум, который требовалось выполнить в течение 18 часов. Анненков попытался было продлить срок ультиматума до 24 часов, но противная сторона ему в том отказала.
   Части советского Туркестанского фронта перешли в наступление. К концу марта 1920 года они заняли основные населенные пункты Семиреченской области. Стало ясно, что белым в восточной части Казахстана, в приграничье с Китаем, не удержаться ввиду превосходства сил красных. К тому же они не имели ни запасов оружия, ни боеприпасов.
   Атаман Анненков принимает решение уйти до лучших времен в сопредельный Китай, в Синьцзян. Туда уходили и остатки колчаковских войск, отрезанных наступающей Красной Армией от Транссибирской железнодорожной магистрали. 27 марта 1920 года анненковский отряд расположился лагерем близ китайской границы на перевале через Алатау.
   Перед этим Анненков совершил злодейство, оправдания которому просто нет. Он по дороге между Уч-Аралом и Глинковкой «разрешил» тем, кто не пожелал покидать Отечество, вернуться домой, но с условием сдачи оружия. Таких людей набралось 1500–2000. За атаманом изъявили желание следовать в Китай 4200 человек.
   После такого «братского расставания» безоружные возвращенцы по пути к границе были порублены шашками и расстреляны из пулеметов. После этой карательной операции красные насчитали в урочище Ан-Агач около 900 трупов, за озером Ала-Куль – еще 600…
   10 мая Анненков со своими войсками перешел границу и сдался китайским властям, которые оказались сильно обеспокоенными появлением на их территории многочисленных вооруженных людей. Сперва белый отряд расположился лагерем на реке Боротол севернее города Кульджи. Власти Синьцзяна потребовали разоружения отряда, то есть его интернирования.
   Такое требование было вызвано следующим обстоятельством. Китайские власти стали сомневаться в целесообразности наращивания белогвардейских войск на своей территории на границе с советским Туркестаном. К тому же белые военные жили в Синьцзяне по своим законам.
   Частичная сдача оружия китайским властям состоялась у селения Джимпань Илийского округа провинции Синьцзян. За сданное вооружение, в том числе пушки и пулеметы, китайцы обещали кормить интернированных белых: выдавать на день на человека 800 граммов муки и полтора килограмма дров для приготовления пищи. Лошади отобраны не были.
   Аннеков не выполнил полностью этого требования и перевел отряд от Кульджи к городу Урумчи, чтобы затем перейти к Кобдо (западная часть Внутренней Монголии), и оттуда развернуть боевые действия против советской власти на Алтае, где имелись значительные, еще окончательно не разгромленные антибольшевистские силы.
   Атаман стал для китайских властей неуправляемой фигурой. Он сумел под угрозой применения оружия получить от них денежные средства на содержание отряда и из Урумчи выступил к крепости Гучен. Белые взяли ее после небольшого боя с местным гарнизоном.
   Войска местного губернатора попытались выбить белых из крепости Гучен, но безуспешно. Начались переговоры, и атаман согласился сдать большую часть оружия на условиях устройства и материального обеспечения чинов его отряда. По условиям переговоров после сдачи оружия анненковцы отправлялись в Пекин с перспективой оказаться для продолжения участия в Гражданской войне в Забайкалье и на Дальнем Востоке.
   Действительно, белый отряд эшелонами был, за небольшим исключением, весь отправлен из Синьцзяна на восток, в район Пекина. Когда атаман лишился почти всех своих сил, он был в марте 1921 года арестован со своим штабом китайцами в крепости Гучен и препровожден в тюрьму города Урумчи. Китайцы «не без корысти» стали добиваться от Анненкова передачи им ценностей, которые белые вывезли из России.
   Белый генерал был освобожден из урумчийской тюрьмы только после неоднократных обращений к властям Китая начальника штаба Партизанской дивизии полковника Н. А. Денисова, а также посланников стран Антанты (прежде всего Англии и Японии) в Китае. Арестанта атамана выпустили из тюрьмы только в феврале 1924 года. На радостях Борис Анненков произвел своего начальника штаба самоличным приказом в генерал-майоры.
   Анненков и сам добивался своего освобождения из китайской тюрьмы, в которой пробыл почти три года. Он писал прошения разным адресатам, в том числе и к японскому посланнику в Китае?
   «…Я кадровый офицер бывшего Императорского Российского правительства и участник войны с Германией. Восемь раз был ранен и имею все русские офицерские награды (?), а также французский крест Почетного легиона и английскую медаль королевы Виктории „За храбрость“…
   Оставшись верным заветам своей борьбы с большевизмом, я был интернирован в Синьцзянской провинции…
   Убедительно прошу Вас, представителя великой Японской Империи, дружественной по духу моему прошлому Императорскому правительству, верноподданным коего я себя считаю до настоящего времени, возбудить ходатайство о моем освобождении из Синьцзянской тюрьмы и пропустить на Дальний Восток.
   Честью русского офицера, которая мне так дорога, я обязуюсь компенсировать великой Японии свою благодарность за мое освобождение…»
   По всей видимости, в миросозерцании Бориса Анненкова в годы тюремного заключения произошли некоторые изменения. Получив долгожданную свободу, он решил полностью отойти от участия в эмигрантском движении, и уехать в Канаду, где проживало достаточно много выходцев из России. Однако необходимых денежных средств для получения визы Анненков так и не нашел.
   С первых дней после освобождения решительный в действиях атаман стал получать многочисленные настойчивые предложения включиться в деятельность военной белой эмиграции. Ему предлагалось возглавить монархические организации и воинские отряды, сохранившие свою организованность и настроенные на радикальные действия.
   Первоначально Б. В. Анненков всячески уклонялся от таких предложений, но в конце концов согласился сформировать из белогвардейцев воинский отряд, который должен был войти в состав китайских войск маршала Фэн Юйсяна. Но тот считался у белых сторонником красных. Однако повоевать под знаменами Фэн Юйсяна семиреченскому казачьему атаману-белоэмигранту так и не пришлось.
   Маршал Фэн Юйсян считался не только в Китае сторонником Советской России. И поэтому данные о том, что он пытался склонить на ее сторону авторитетного белоказачьего атамана, не беспочвенны. Вероятнее всего такое и было в действительности. Историк В. В. Клавинг писал следующее:
   «…При встречах с Анненковым Фын Юй Сян пытался склонить атамана к открытому (либо тайному) сотрудничеству с Россией. Но Анненков не давал определенных надежд китайскому компрадору по этому вопросу.
   (Для уточнения отношения советских властей к Фын Юй Сяну достаточно напомнить, что он погиб вместе со своей дочерью в круизном рейсе при пожаре пассажирского судна „Победа“ на Черном море в 1957 году!)».
   Последующие события вокруг Анненкова больше напоминали детективную историю, в которой и по сей день расставлены не все точки. 10 апреля 1926 года неожиданно для всех атаман со своими ближайшими соратниками был «отправлен» китайскими властями через территорию Монголии в Советскую Россию.
   Как гром с ясного неба для белой эмиграции явилась статья в газете «Новая Шанхайская жизнь» от 26 апреля 1926 года. Она опубликовала обращение белоказачьего атамана в ЦИК СССР «с искренней и чистосердечной просьбой о прощении» и помиловании если не его самого, то менее виновных чинов его Партизанской дивизии.
   Но это было еще не все. Колчаковский казачий генерал выступил с обращением к своим бывшим соратникам с предложением прекратить всякую вооруженную борьбу с «большевистской властью». Эти два обращения, якобы вышедшие из-под пера Бориса Анненкова, вызвали бурю негодования в рядах белой эмиграции и возмущенные публикации на страницах белоэмигрантской прессы.
   Однако скоро многое в деле атамана Бориса Анненкова стало проясняться. Обстоятельства отправки его китайскими властями в Страну Советов оставались неясными. Появились две версии того, как Анненков оказался в СССР, каждая из которых имела под собой известную основу.
   Так, «Шанхайская заря» в номере от 25 апреля 1926 года писала, что атаман был арестован китайским военным командованием (не властями Синьцзяна) по распоряжению (требованию) советского военного руководства. Причиной этого якобы был отказ атамана Анненкова перейти на сторону большевиков.
   Но более реальной версией, которая спустя многие десятилетия получила веские подтверждения, являлась вторая. Согласной этой версии, белый генерал стал «добычей» специальной операции, проведенной ОГПУ на китайской территории. Анненков вместе со своим начальником штаба полковником Денисовым был захвачен в гостинице «Калган» оперативной группой чекистов – «агентами НКВД».
   За белоказачьим атаманом Анненковым заинтересованно «наблюдали» с осени 1924 года. Резидент ОГПУ в Китае в сентябре того года доносил в Москву следующее:
   «Анненков – быстрого и хорошего ума, громадной личной храбрости, остроумный, жестокий и ловкий…
   Хорошо владеет английским, немецким, французским, китайским, кроме этого, говорит на мусульманских (среднеазиатских) наречиях, сочиняет стихи, пишет мемуары о Гражданской войне и о своем участии в белом движении…
   Имеет средства и хорошо себя держит – это тип лихого казака…»
   Операцией руководил старший Военный советник маршала Фын Юйсяна «господин Лин», он же «лейтенант Генри А. Ален» – известный советский военачальник В. М. Примаков, репрессированный в 30-х годах. Непосредственными исполнителями руководил опытный разведчик С. П. Лихарин. Считается, что они действовали с негласного одобрения «сильного человека» в Китае, каким являлся маршал Фын Юйсян.
   Захваченных силой оружия известных белогвардейских лидеров тайно вывезли из Китая на территорию Советского Союза, в Москву. Следствия и допросы длились более двух лет.
   В июле 1927 года в городе Семипалатинске состоялся открытый судебный процесс над привезенным сюда белым атаманом и начальником его штаба. По приговору Военной коллегии (выездной сессии) Верховного суда СССР под председательством Мелнгалва 12 августа 1927 года бывший атаман Семиреченского казачьего войска генерал-майор Б. В. Анненков «за зверства во время Гражданской войны» был 24 августа расстрелян в Семипалатинске. Вместе с ним был расстрелян начальник его штаба генерал-майор Н. А. Денисов.
   Имя Анненкова носила не одна Партизанская дивизия колчаковских войск. Из бывших войск Отдельной Семиреченской армии, отступивших из Казахстана в китайский Туркестан и там интернированных (разоруженных), был сформирован Анненковский конный дивизион (в действительности он был пешим, 287 штыков) под командой полковника П. Д. Илларьева.
   В апреле 1922 года дивизион прибыл из западной части Китая через Пекин в Приморье, где вошел в состав белой Дальневосточной армии. Анненковцы приняли участие в боях под городом Спасском. Оставшиеся в живых семиреченские, оренбургские и сибирские белоказаки атамана Анненкова во второй раз попали в белую эмиграцию. И вновь оказались по ту сторону китайской границы.
   Не все анненковцы ушли со своим атаманом в эмиграцию. Многие белые из Партизанской дивизии семиреченского атамана по разным причинам остались в России или вскоре вернулись на родину. Отказ от участия в вооруженной борьбе против новой власти не дал им гарантий личной свободы, защиты от репрессий.
   В год суда над атаманом казаку его дивизии Павлу Васильеву, сыну учителя математики, было 17 лет. Он пишет «Песнь о гибели казачьего войска», поэмы «Соляной бунт» и «Христолюбовские отцы». Последняя поэма была написана им в рязанской тюрьме. Васильев не скрывал, что целью его жизни является создание «казачьей Илиады». Трижды арестованный, он был расстрелян в 1937 году.
   Образ казачьего атамана Бориса Анненкова – один из самых противоречивых в истории Гражданской войны в России. Большую часть XIX столетия он неизменно рисовался только в черных красках с кровавым оттенком. Соратники и многие современники видели его иным.

Богаевский Африкан Петрович
Атаман, отдавший Донское войско под единое знамя Белого дела

   Происходил из старинной фамилии донского казачества. Родился в станице Каменской (ныне город Новошахтинск Ростовской области). В семье воспитывался в традициях верной службы «Богу, царю и Отечеству», любви к истории Дона. На военной службе в Донском казачьем войске числился с 1888 года, то есть с 16 лет. Проделал обычный путь становления для казачьего генерала.
   В 18 лет окончил Донской (Новочеркасский) имени императора Александра III кадетский корпус. Через два года – в 1892 году – выпустился из престижного санкт-петербургского Николаевского кавалерийского училища. Свое образование Африкан Богаевский дополнил учебой в Николаевской академии Генерального штаба, стены которой офицер-генштабист покинул в 1900 году.
   То есть по меркам той эпохи будущий войсковой атаман всевеликого войска Донского военное образование получил блестящее. Все три военно-учебных заведения заканчивались им по высшему разряду, что не могло не сказаться на успешном прохождении офицерской службы.
   Начать служить же выпускнику академии Африкану Богаевскому довелось в элитном лейб-гвардии Атаманском полку (в 1900–1907 годах), в котором командовал сотней. Этот полк донской гвардии с его богатой биографией вместе с тоже донским лейб-гвардии Казачьим полком стоял в самом Санкт-Петербурге, входил в состав столичного гарнизона и нес караулы по охране Зимнего дворца.
   Затем он назначается офицером для поручений в штаб 2-й гвардейской кавалерийской дивизии. Вскоре казачий офицер получает под свое командование эскадрон лейб-гвардии Драгунского полка, входившего в состав этой дивизии.
   В феврале 1907 года А. П. Богаевский назначается старшим адъютантом штаба войск гвардии и столичного военного округа. Одновременно он преподает тактику в Николаевском кавалерийском училище, выпускником которого он стал 15 лет назад. Отзывы о его преподавании были самые лестные, но он стремился к строевой службе.
   Военная карьера для офицера Генерального штаба складывалась более чем успешно. С января 1908 года А. П. Богаевский становится начальником штаба 2-й гвардейской кавалерийской дивизии. Однако, служа в столичной гвардии, он не терял своих связей с родным Доном. К тому же казачьи офицеры гарнизона Санкт-Петербурга всегда отличались спаенностью и корпоративностью.
   …С началом Первой мировой войны российская гвардия сразу оказалась на фронте. Вскоре начальник дивизионного штаба получает в самостоятельное командование 4-й гусарский Мариупольский полк, один из старейших в Российской императорской армии. Полком армейской кавалерии полковник А. П. Богаевский командовал успешно.
   В январе 1915 года он «возвращается» в казачью гвардию, будучи назначен командиром лейб-гвардии Сводно-Казачьего полка. Полк состоял из четырех сотен. Первую сотню составляли уральцы, вторую – оренбуржцы, третью – сибиряки (полусотня), астраханцы и семиреченцы (по взводу), четвертую сотню – забайкальцы (полусотня), амурцы и уссурийцы (по взводу).
   Следует заметить, что казачий офицер с блестящим для генштабиста-кавалериста послужным списком находился на виду у окружения императора Николая II Романова, ставшего в чине полковника Верховным главнокомандующим России. В сентябре 1915 года Богаевский зачисляется в Свиту императора, продолжая при этом воевать на фронте.
   В октябре 1915 года Африкан Богаевский, получивший «на лейб-гвардии Сводно-Казачьем полку» в марте того года эполеты генерал-майора, назначается начальником штаба походного атамана всех казачьих войск великого князя Бориса Владимировича Романова. Теперь он служит в прифронтовом городе Могилеве, где находилась Ставка Верховного главнокомандующего России.
   Первая мировая война сформировала Африкана Петровича Богаевского как военачальника. Об этом свидетельствовали его высокие боевые награды – ордена Святого Владимира 2-й степени и Святой Анны 1-й степени, Георгиевское оружие (за отличия в должности начальника штаба 2-й гвардейской кавалерийской дивизии). К 17-му году он имел личную известность в казачьих войсках.
   …Наступил «знаковый» для старой России 1917 год. После Февральской революции началась массовая чистка русской армии от «явных» монархистов. Комиссары Временного правительства отправили в отставку сотни и сотни старших офицеров, многих авторитетных и заслуженных лиц из армейского генералитета. Многих «строгих» командиров изгоняли с фронта по требованиям солдатских комитетов. Воинская дисциплина и организованность в частях, прежде всего в тыловых гарнизонах, падала прямо на глазах.
   Прошла чистка и Ставки Верховного главнокомандующего, штаба походного атамана всех казачьих войск. Великому князю из династии Романовых, естественно, пришлось покинуть армейские ряды. Покинул прифронтовой Могилев и генерал-майор А. П. Богаевский, в монархических взглядах которого комиссары Временного правительства не сомневались.
   Но, в отличие от многих офицеров и генералов Ставки, по убеждениям монархистов, Богаевский не оставил службу. В апреле 1917 года он назначается командиром Забайкальской казачьей дивизии, а затем ему вверяется в командование 1-я Гвардейская кавалерийская дивизия. В августе он получает должность заместителя начальника штаба 4-го кавалерийского корпуса. При этом он оставался убежденным корниловцем.
   В тот 17-й год, который стал голгофой Российской империи, Русский фронт с лета разваливался прямо на глазах. Анархия военного времени прежде всего поглотила тыловые гарнизоны, особенно столичный, и Балтийский флот. Богаевскому пришлось «досрочно» оставить штаб кавалерийского корпуса и убыть на тихий Дон. В декабре он прибыл к войсковому атаману А. М. Каледину по его вызову и сразу стал одним из его ближайших помощников.
   Вскоре генерал-майору Богаевскому поручается командование калединскими войсками в районе города Ростова. Он сумел сразу наладить сотрудничество в противостоянии красным с добровольцами-корниловцами. Те совместно с белоказаками провели в Ростовском районе ряд успешных боев, но сдержать натиск превосходящих сил противника все же не смогли. Мобилизованные казаки стали расходиться по домам, чему Богаевский воспротивиться не смог.
   Самоубийство атамана А. М. Каледина стало для его помощника «толчком» вступления в ряды Добровольческой армии. В феврале 1918 года он назначается командиром пешего Партизанского полка, состоявшего в своем большинстве из донских казачьих офицеров-фронтовиков. Участвовал в 1-м Кубанском («Ледовом») походе, показав личную доблесть: его партизаны-донцы, как казачья пехота, действовали при неудачном штурме кубанской столицы города Екатеринодара бесстрашно, понеся большие потери в людях, но не растеряв боевого духа. Полковой командир в те дни являл собой личный пример мужества.
   После переформирования Добровольческой армии в марте 1918 года стал командиром ее 2-й бригады. Она состояла из двух полков – Корниловского ударного и Партизанского, 2-й артиллерийской батареи. После неудачного штурма Екатеринодара и гибели Л. Г. Корнилова новый командующий белой армией генерал-лейтенант А. И. Деникин увел добровольцев с Кубани обратно на Дон. Вскоре там, в южных станицах вспыхнуло восстание против советской власти.
   Для белых добровольцев, в которых постепенно стала угасать вера в успех начатого Белого дела, эта весть стала «светлым лучом». Впоследствии генерал Богаевский на одном из заседаний Большого войскового круга скажет: «Я никогда не забуду того счастливого момента, когда семнадцать казаков Егорлыцкой станицы принесли весть, что казаки-донцы поднялись».
   С мая 1918 года авторитетный на Дону Богаевский стал у нового войскового атамана П. Н. Краснова председателем Донского правительства (управляющий Отделом иностранных дел и председатель Совета управляющих отделов). Занимался вопросами не только гражданского управления Областью войска Донского, но и обеспечением всем необходимым формирующейся Донской белоказачьей армии.
   Богаевский продолжал оставаться сторонником «ориентации на верхи Добровольческой армии». То есть при атамане Краснове, известном идеологе казачьего сепаратизма и «германофильства», продолжал убежденно выступать за организационное единение всех сил Белого дела на Юге России.
   28 мая Африкану Петровичу Богаевскому присваивается звание генерал-лейтенанта Генерального штаба. В январе 1919 года он назначается Деникиным председателем Южно-Русского правительства. Пребывание на этом посту оказалось недолгим.
   Неудачи на фронте привели к уходу Краснова с атаманства: такое решение принималось небольшим большинством голосов в «донском парламенте». В феврале 1919 года новым войсковым атаманом всевеликого войска Донского экстренно собранный Большой круг избрал генерал-лейтенанта А. П. Богаевского.
   Атаманские обязанности не позволяли Богаевскому стать участником тех событий на Южном фронте, которые после провала деникинского наступления на Москву привели к разгрому белых войск на Юге России. Лично Богаевский Донской белоказачьей армией не командовал, делая все от него возможное для ее усиления и сохранения боеспособности. 5 февраля им был подписан следующий приказ:
   «…С согласия главнокомандующего вооруженными силами на Юге России генерал-лейтенанта Деникина, командующим Донской армией назначается генерального штаба генерал Сидорин Владимир.
   Начальником штаба Донской армии назначается генерального штаба генерал-лейтенант Кельчевский Анатолий…»
   Избрание А. П. Богаевского войсковым атаманом не вызвало в донских кругах, скажем прямо, всеобщего одобрения. У него были многочисленные противники из числа сторонников генерала Краснова, оставившего свой пост под нажимом недовольных им начальствующих людей. И тех, кто стоял за полное единение в действиях с Добровольческой армией А. И. Деникина: это было требование хода Гражданской войны.
   В числе таких противников был генерал-майор И. А. Поляков, начальник штаба Донских армий при атамане Краснове, смещенный Богаевским. В своих мемуарах «Донские казаки в борьбе с большевиками» он так описывает смену хозяина в атаманском кабинете:
   «…Это избрание в точности отвечало программе, составленной в Екатеринодаре (там находился в те дни деникинский штаб. – А.Ш.) и одобренной „верхами“ Круга. Безвольный и бесхарактерный Африкан Петрович как нельзя лучше удовлетворял желаниям Екатеринодара и заправилам Круга.
   Весьма примечательно, что, как только донским атаманом стал А. П. Богаевский, на помощь Дону начали немедленно прибывать добровольческие и кубанские части. Нашлись и свободные войска, хватило и подвижного состава.
   Донская столица в несколько дней буквально была запружена екатеринодарцами и сразу же резко изменила свою строгую физиономию, превратившись в типичный тыловой город со всеми его отрицательными сторонами.
   Вступление генерала Богаевского на атаманское место и прибытие добровольцев было ознаменовано небывалыми лукуловскими пирами. А между тем обстановка на фронте вновь становилась грозной…»
   При Богаевском были упразднены 1-я, 2-я и 3-я Донские армии, которые переформировали в четыре отдельных корпуса и свели в единую Донскую армию, командующим которой был назначен инициативный генерал-лейтенант В. И. Сидорин, до этого возглавлявший армейский штаб. Первыми командирами корпусов стали опытные генералы Н. Н. Алексеев, А. С. Секретов, М. М. Иванов и К. К. Мамантов. Теперь Донская армия исполняла приказы, исходившие из штаба Деникина, ее недавняя «автономия» при войсковом атамане Краснове быстро забылась.
   Слабостью Донской армии было то, что казаки не желали в ходе Гражданской войны уходить с родного «тихого Дона», чем заметно снижались боеспособность Донской армии в целом и ее эффективность в решении задач, стоявших перед Вооруженными силами Юга России. Войсковому атаману приходилось проявлять и твердость, и настойчивость, чтобы искоренять такую слабость в донцах-фронтовиках. Удавалось же достичь желаемого не всегда. За пределами тихого Дона белоказаки уже не проявляли известной стойкости в боях, как при защите родных станиц и хуторов.
   Богаевскому и Сидорину удалось достаточно быстро восстановить боеспособность донских белоказачьих войск, насчитывавших более 50 тысяч штыков и сабель. Но им пришлось в отступлении откатиться к самому Новочеркасску. Новое наступление белых началось во время Вешенского (Верхне-Донского) восстания, когда донцы и повстанцы в мае 1919 года соединились в районе станицы Казанской. После этого белые перешли в новое наступление.
   В мае 1920 года соратник Богаевского дважды георгиевский кавалер Сидорин был обвинен в сочувствии казачьему сепаратизму и по приказу П. Н. Врангеля был предан военному суду и приговорен к 4 годам каторги. Врангель заменил этот приговор увольнением бывшего командующего Донской армией из своей Русской армии.
   Чтобы покончить с «казаками-реакционерами», председатель Реввоенсовета Л. Д. Троцкий издал приказ № 100 от 25 мая 1919 года. В нем категорически требовалось:
   «Гнезда бесчестных изменников и каинов должны быть разорены. Каины должны быть истреблены…»
   Этот приказ, вернее его кровавое исполнение в казачьих станицах и хуторах, позволил командованию Донской армии заметно укрепить ее ряды, повысить стойкость казаков в тяжелых боях. Атаман войска Донского Богаевский возлагал большие надежды на начавшееся наступление Вооруженных сил Юга России в направлении Москвы.
   Был проведен рейд 4-го Донского конного корпуса (6 тысяч сабель, 3 тысячи штыков, 12 орудий, 7 бронепоездов, 3 броневика) генерал-лейтенанта К. К. Мамантова по тылам Красной Армии. Белоказаками были взяты Тамбов, Козлов (ныне Мичуринск), Лебедянь. Но Мамантов не выполнил деникинский приказ идти на Воронеж, чтобы взять его.
   Для борьбы с мамантовским рейдом председатель Реввоенсовета Л. Д. Троцкий создал особый Внутренний фронт во главе с М. М. Лашевичем и объявил на военном положении шесть губерний – Тамбовскую, Пензенскую, Воронежскую, Орловскую, Тульскую и Рязанскую.
   Мамантов привел с собой назад пополнение в пять тысяч человек, большей частью конных. В одном только Тамбове он сумел сформировать и вооружить захваченными трофеями два полка – Офицерский и Крестьянский по 1600 штыков каждый. 40-дневный рейд белоказачьей конницы, по сути дела, сорвал августовское наступление Красной Армии на Юге России. Англичане, союзники старой России по Антанте, прислали генералу Мамантову поздравительную телеграмму:
   «…Генералу Мамантову… Шлем вам поздравления по поводу ваших блестящих успехов.
   Ваш рейд войдет в историю военного искусства и явится предметом восторга и зависти для каждого боевого офицера, любого рода оружия и любой армии мира».
   …Осенью ситуация на Южном фронте резко изменилась; началось наступление Красной Армии. К 1 октября 1919 года Донская армия уменьшилась до 26 тысяч человек. Она неудачно провела против красных бои у Ростова и Новочеркасска и начала отход из Области войска Донского на Кубань. Историк Валерий Клавинг писал о тех событиях:
   «…Разгром донской конницы в феврале 1920 у Егорлыкской (генерал Павлов А. А.) лишь подтвердил усталость и нежелание донских казаков продолжать войну, не говоря уже о фатальной ошибке самого Павлова – вести казачьи войска по открытой степи в лютый мороз (доходивший до 30 градусов. – А.Ш.) и насквозь продуваемую ледяным ветром через эту степь – „долину безмолвия“».
   Атаман А. П. Богаевский проделал вместе с остатками Донской армии, силы которой теперь не превышали корпусного состава, весь путь отступления с боями от Новочеркасска до Новороссийска. Часть казаков при отступлении, из-за опасения красного террора, захватила с собой семьи, которых впереди ожидала сама безвестность.
   Оказавшись на черноморском побережье, белые донцы были вынуждены выбирать для себя – или уходить в Крым, или отступить в Грузию. Эвакуироваться из Новороссийска могли далеко не все войска, отступившие к самому берегу Черного моря. Казаков страшила сама мысль о том, что им придется остаться без коней.
   Но социал-демократическая (меньшевистская) Грузия не имела достаточных средств пропитания для самой себя, не говоря уже о том, чтобы обеспечить продовольствием и фуражом десятки тысяч вооруженных людей и их лошадей. Тифлис ответил на такую просьбу деникинского командования полным отказом. Все же часть белоказаков в отступлении перешла грузинскую границу. На «чужой» стороне им пришлось большей частью сложить оружие. Лишались они и своих верных коней. Меньшевистская Грузия к белым симпатии не испытывала.
   О последних днях существования Донской армии как таковой историк-белоэмигрант казачий офицер А. А. Гордеев в созданной им «Истории казаков» рассказывает в таких словах:
   «…23 марта были получены сведения, что Деникин сдал командование генералу Врангелю. По вопросу переброски частей в Крым атаман Богаевский ответил:
   „Не знаю, что делать? Или перевозить корпус в Крым, или самому ехать на побережье“.
   Причинами было то, что разрыв казаков с добровольцами был вполне определившимся, и настолько, что генерал Врангель решил на все донское имущество, прибывшее в крымские порты, наложить свою руку.
   Атаман Богаевский категорически заявил, что если он (то есть Врангель) посмеет это сделать, то он отдаст приказ о выводе с фронта всех казаков. Инцидент был улажен.
   Кроме этих отношений стояла еще проблема: возможна ли и оборона Крыма? Все эти проблемы и заставляли атамана колебаться.
   …Из Крыма прибыли военные суда для погрузки казаков и перевозки их на полуостров. Но погружены были лишь люди, решившие расстаться со своими боевыми товарищами – конями, так как перевозка могла производиться без лошадей и конского снаряжения…»
   В марте 1920 года донской атаман генерал-лейтенант А. П. Богаевский прибыл в Крым, оставаясь при бароне Врангеле до ноября месяца, когда вместе с остатками врангелевской Русской армии морем эвакуировался с Крымского полуострова в Турцию. Там казаки-донцы оказались в Галлиполийском лагере, будучи в скором времени разбросаны судьбой по белому свету. Их отличала станичная спайка и единила мечта возвратиться в Отечество, на тихий Дон. Возвратиться не иначе как с оружием в руках.
   …Оказавшись в эмиграции, генерал А. П. Богаевский не отказался от мысли создать союз трех южных казачьих войск и сформирования объединенного правительства Дона, Кубани и Терека. Речь шла о некоей казачьей государственности. Белоказаки еще надеялись на свое возвращение на историческую родину и «реанимацию» их старой России, которая уже сошла с исторической сцены.
   1 января 1921 года в Константинополе (Стамбуле) было заключено соглашение между казачьими войсками Дона, Кубани и Терека. Речь шла об объединении краевых властей Юго-Востока России. Участники того совещания обратились к казачеству с публичным заявлением, в котором среди прочего говорилось:
   «…Российская действительность осени 1917 года не могла не вселять тревоги в сердца деятелей казачьего Юго-Востока. В армии началось опасное брожение, несомненные признаки разрушения фронта. Государственная власть заколебалась.
   В целях защиты государственности, свободы и народоправства необходимо было организовать живые силы страны. Представители Дона, Кубани и Терека, степных и горских народов Юго-Востока России на конференциях в Новочеркасске, Екатеринодаре и Владикавказе решили образовать Юго-Восточный Союз. Но события опередили стремления казачества.
   В России был произведен большевистский переворот, прежде чем Союз успел провести до конца собственную организацию и, объединив стремившиеся к нему здоровые элементы страны, в полной мере использовать их. Дон, Кубань и Терек, всегда идейно братски объединенные, принуждены были разрозненно вступить в неравную борьбу.
   Поддержанные затем русскими антибольшевистскими силами, казаки свыше трех лет продолжают эту борьбу, которая препятствовала творческой работе по установлению прочного государственного строя на демократических началах. Тем не менее, народы Юго-Востока успели установить в своих краях власть, организованную на принципах полного народоправства и приступили к проведению в жизнь главнейшей основы социального строительства – земельной реформы.
   Вместе с тем не оставлялась мысль об объединении. Неоднократно высшие законодательные органы Дона, Кубани и Терека в постановлениях своих указывали на необходимость скорейшего осуществления прочного союза. Год тому назад был созван Верховный Круг из представителей Донского и Терского Войсковых кругов и Кубанской Краевой Рады для установления основ и образования союзной власти.
   Обстановка на фронте помешала и на этот раз завершить объединение Юго-Востока; боевое счастье оставило казаков, и они вынуждены были покинуть пределы родины.
   В настоящее время на территории Юго-Востока России введен советский режим. Большевики жестокими мерами стремятся внедрить в жизнь коммуну. Вольное казачество, привыкшее к самобытному жизненному укладу, не может помериться с большевиками и не приемлет власть советов.
   До 50 000 строевых казаков с большим количеством беженцев-стариков, женщин и детей предпочли лишения и тяготы скитания вне родины жизни под управлением комиссаров. Сведения, получаемые с Дона, Кубани и Терека, говорят о непрекращающихся восстаниях против советской власти, массовом бегстве казаков в леса и горы и окончательном расстройстве народного хозяйства.
   Атаманы и Правительства Дона, Кубани и Терека считают своим священным долгом не оставлять без деятельной помощи население своих краев.
   Мужественно перенося выпавшие на их долю тяжкие испытания, казаки твердо верят в скорое возрождение России. Мысля Будущую Россию построенной на демократических федеративных началах, казаки, считая необходимым продолжение вооруженной борьбы с советской властью при полном единении всех русских сил и сохранении единого военного командования, будут безусловно отстаивать право устраивать жизнь своих краев на основаниях полного народоправства и здорового экономического развития.
   В стремлении наилучшего и наискорейшего достижения указанной цели Атаманы и Правительства Дона, Кубани и Терека решили приступить без всякого промедления к осуществлению давнишних желаний своих народов и заключили соглашение, полный текст которого объявляют:
   Перед лицом тяжелых испытаний, выпавших на долю казачества, полагая, что только в тесном уединении может быть найден достойный для него выход, Атаманы и Правительства Дона, Кубани и Терека, выполняя давнишние чаяния своих народов, неоднократно выраженные в постановлениях Войсковых Кругов и Рады, заключили настоящее соглашение.
   1. Дон, Кубань и Терек, сохраняя неприкосновенно свои конституции – по вопросам внешних сношений, военным, финансово-экономическим и общеполитическим действуют объединенно.
   Примечание: Впредь до возвращения в свои края заботы об устройстве беженцев составляют также предмет объединенных усилий.
   2. Все вопросы, указанные в п. 1, разрешаются в Объединенном Совете Дона, Кубани и Терека, в состав которого входят Войсковые Атаманы и Председатели правительств.
   3. Все сношения, исходящие от Объединенного Совета Дона, Кубани и Терека, производятся одним из атаманов по уполномочию Совета.
   4. Развитие настоящего соглашения производится путем дополнительных частных соглашений.
   5. Настоящее соглашение имеет быть внесено на утверждение Больших Войсковых Кругов и Краевой Рады, но вступает в силу тотчас по его подписании.
   Учинено в трех экземплярах в Константинополе, 1 (14) января 1921 года.
   Подлинное подписали:
   Донской Атаман Генерал-Лейтенант Богаевский.
   Председатель Донск. Правительства Ген. – Майор Апостолов.
   Кубанский Атаман Генерал-Майор Науменко.
   Председатель Кубанского Краев. Правительства Д. Скобцов.
   Терский Атаман Генерал-Лейтенант Вдовенко.
   Председатель Терского Правительства Е. Буканский».
   Этот документ интересен в первую очередь тем, что А. П. Богаевский, как войсковой атаман Дона, его соратники по Белому делу на Юге России не собирались складывать оружия в борьбе против власти Советов. Хотя им тогда было уже ясно, что Гражданскую войну белые красным проиграли.
   Но надежды на возвращение в Отечество у белоказаков оставались, поскольку в покинутой ими стране внутренняя ситуация продолжала оставаться сложной. В разных частях Советской России полыхали крестьянские восстания, на которые власть отвечала беспощадным массовым террором. В казачьих областях еще действовали многочисленные, пусть и разрозненные группы белых и «зеленых», которые в сводках НКВД именовались не иначе как «бандформирования». На Кубани последние казачьи восстания вспыхивали в 30-х годах.
   И самое главное: ушедшие в эмиграцию остатки белых армий еще сохраняли свою организованность и единое командование. Богаевский, атаманы Науменко и Вдовенко считали донские, кубанские и терские воинские части неотъемлемой частью Русской армии генерал-лейтенанта Врангеля.
   Оказавшись на чужбине старшим среди донцов-эмигрантов, А. П. Богаевский делал все от него зависящее, чтобы казаки с Дона «не потерялись», не расстроили свои ряды. Было организовано их переселение в Королевство сербов, хорватов и словенцев (КСХС, будущую Югославию), в Болгарию. Оттуда судьба их вскоре разбросала по всему белому свету.
   Сам белоэмигрант Богаевский в итоге оказался во французской столице. Активно сотрудничал с РОВСом. Оставил после себя мемуары «Воспоминания генерала А. П. Богаевского. 1918. „Ледяной поход“», которые были изданы Союзом первопоходников в 1963 году в Нью-Йорке. До самой смерти оставался почетным председателем Объединенного совета казачьих войск Дона, Кубани, Терека и Астраханской области.
   Последний атаман донского казачества Африкан Петрович Богаевский скончался в Париже 21 октября 1934 года. Был похоронен на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. Путь в столицу Франции лежал для генерала-белоэмигранта через Константинополь, Софию, Белград.
   …Генерал-лейтенант А. П. Богаевский до самых своих последних дней оставался для донцов-белоэмигрантов признанным войсковым атаманом. Ни он, ни они не теряли друг с другом связей. Лучшее свидетельство тому – письмо Богаевскому казака станицы Чертковской войскового старшины Коржева, ныне хранящееся в Центральном архиве ФСБ РФ:
   «24 марта 1923 г. Бейрут
   Ваше превосходительство!
   Обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой.
   Если у Вас имеются сведения о генерал-лейтенанте Фицхелаурове (последнее время в Галлиполи командир сводного донского казачьего полка), полковнике Калинине и войсковом старшине Страхове (последнее время в Галлиполи офицеры сводного донского казачьего полка), покорнейше прошу сообщить мне с их адресами.
   До 5 августа 1922 г. все они были в Галлиполи в сводном донском казачьем полку, из которого я выбыл того же 5 августа. Позже сведений о них не имел. Много раз писал, но ни оттуда о них сведений получить не мог.
   Я живу в Сирии, где живут еще, как мне известно, 5–6 донцов. Три, в том числе и я, служим у французов – два маганизерами, и один механиком, остальные с полковником П… на Евфрате ловят рыбу.
   Всего русских в Сирии человек 200.
   В общем, живут – ничего.
   Относительно прилично устроены те, кто работает у французов – полуинтеллигентый труд и оплачивается выше, чем у частных предпринимателей.
   Страшно тяготит полнейшая неизвестность о положении дел на Дону и среди донцов за границей. Мы трое живем вместе и никто из нас пока с Доном не списался. Да и что узнаешь оттуда? О нищите, только!
   Покорнейше просим Вас, хотя бы вкратце, информировать нас о жизни донцов, как там на далеком тихом Дону, так и здесь на чужбине.
   Какие перспективы? Настроение?
   Мы с горечью слышим, что многие тянуться домой. Что с ними?
   Войсковой старшина Коржев
   (казак станицы Чертковской)
   Мой адрес…»
   Атаман Донского казачьего войска в эмиграции, бывший генерал-лейтенант русской армии А. П. Богаевский, спустя много лет после окончания Гражданской войны в России, сказал слова, которые стали для покинутого им Отечества пророческими:
   «…Какова бы ни была будущая власть на Руси, Казачьи войска будут существовать.
   Здравый смысл подсказывает, что государству нужно здоровое, бодрое, привыкшее к порядку население.
   Казачество подчинится всякой власти, которая даст порядок и возможность спокойно трудиться».

Врангель Петр Николаевич
Создатель РОВС из белой Русской армии в эмиграции

   Будущий «черный барон» Гражданской войны в России родился в 1878 году в городе Ново-Александровске Ковенской губернии (ныне Литва). Происходил из древнего остзейского рода, который вел свою родословную с XIII века. Врангели владели поместьями в Лифляндии и Эстляндии, баронское достоинство получили в 1653 году. Они служили Ливонскому ордену, монархам Швеции, прусскому королю Фридриху II в войнах против Наполеона.
   Подсчитано, что в шведской армии Карла XII служило 79 баронов Врангелей, 13 из них было убито в битве под Полтавой, семеро умерло в русском плену. После Северной войны, когда Лифляндия и Эстляндия отошли к России, Врангели стали служить новому Отечеству. На русской военной службе в генеральских и адмиральских чинах (один был генерал-фельдмаршалом прусской короны) числилось двадцать Врангелей, в том числе один граф и пятнадцать баронов, два полных адмирала.
   Отец П. Н. Врангеля, отказавшись от военной карьеры, стал директором страхового общества «Эквитэбль» в Ростове-на-Дону. Петр Врангель закончил там Ростовское реальное училище, после чего поступил в столичный Горный институт и вышел из его стен в 1900 году с дипломом горного инженера. В Санкт-Петербурге барон был принят в высшем свете.
   После окончания института он отбывал воинскую повинность вольноопределяющимся 1-го разряда в лейб-гвардии Конном полку. В 1902 году выдержал испытание на чин корнета и был записан в запас кавалерии гвардии. Непродолжительное время офицер-запасник служил в Иркутске чиновником для особых поручений при местном генерал-губернаторе.
   Судьбу Врангеля изменила начавшаяся Японская война: он добровольцем отправляется в действующую армию. Воюет в отряде генерала Ренненкампфа, в Отдельном дивизионе разведчиков. Сумел проявить лучшие черты кавалерийского офицера, личную храбрость и решительность. Был награжден двумя боевыми орденами и досрочным присвоением звания подъесаула Забайкальского казачьего войска.
   В мае 1907 года Петр Врангель возвращается в ряды лейб-гвардии Конного полка в чине поручика и поступает в Академию Генерального штаба, которую успешно окончил в 1909 году. В следующем году оканчивает еще Офицерскую кавалерийскую школу. Вскоре после возвращения в родной полк становится командиром «шефского» эскадрона Его Величества.
   Карьера военного человека, принятого в высшем обществе, складывалась удачно. Став ротмистром, он создает семью, женившись на фрейлине императрицы дочери камергера Высочайшего двора Ольге Иваненко. Врангель, как семьянин, был счастлив, у супругов на свет появились две дочери и два сына (младший родился уже в эмиграции).
   С началом Первой мировой войны гвардия отбывает на фронт. В первом же бою 1-й гвардейской кавалерийской дивизии эскадронный командир совершает подвиг. 6 августа 1914 года его конногвардейцы в конном строю берут позицию германской артиллерийской батареи. Все офицеры эскадрона убиты, есть потери среди нижних чинов, а ротмистр Врангель цел и невредим.
   За лихую атаку у деревни Каушен в Восточной Пруссии и выигранный бой Петр Врангель высочайшим приказом награждается орденом Святого Георгия 4-й степени. В декабре первого военного года производится в полковники (чина подполковника в кавалерии гвардии не было) и жалуется во флигель-адъютанты свиты Его Величества. В июне 1915 года за отличия в рядах лейб-гвардии Конного полка получает Георгиевское оружие.
   В октябре 1915 года полковник П. Н. Врангель получает в командование 1-й Нерчинский полк Забайкальского казачьего войска, входивший в состав Уссурийской казачьей дивизии. С ним в полку служили два человека, имена которых получили в годы Гражданской войны известность на Дальнем Востоке – будущий атаман Семенов и барон Унгерн фон Штернберг.
   За блестящую атаку 22 августа 1916 года в Лесистых Карпатах полк Врангеля получает высокую награду в русской армии – его шефом становится наследник цесаревич Алексей Романов. Полковой командир был ранен и отправлен на лечение в Петроград. Там он, как флигель-адъютант, на некоторое время был назначен дежурным офицером при императоре, получив право обедать с царской семьей.
   В декабре 1916 года Врангель назначается командиром бригады Уссурийской дивизии, которой командовал генерал А. М. Крымов. В январе 17-го, в 39 лет, «за боевые отличия» производится в генерал-майоры. Вскоре дивизия была переброшена на Румынский фронт, в Бессарабию. Врангель становится ее начальником. Там генерал-монархист встретил известие об отречении императора Николая II от престола.
   Барон Врангель не скрывал своих монархических взглядов. Поскольку он не соответствовал «духу времени», ему пришлось в апреле 17-го года покинуть пост начальника Уссурийской казачьей дивизии. Но уже в июле его назначают командиром Сводного кавалерийского корпуса в составе 7-й кавалерийской и 3-й Кавказской дивизий. Во время летнего отступления 7-й и 8-й армий Юго-Западного фронта корпус, действуя на их стыке, удачно провел жестокие арьергардные бои на реке Збруч, десять дней «держа» фронт. Как писал сам П. Н. Врангель, в той ситуации ему удалось «достичь психологического единства» с подчиненными ему войсками.
   За бои на Збруче генерал-майор Врангель «постановлением наградных Дум сводного конного корпуса» награждается солдатским Георгиевским крестом 4-й степени. Награждения офицеров и военачальников солдатскими «Егориями» было введено Временным правительством в порядке «Демократизации армии». О такой боевой награде Врангель в своих мемуарах по неизвестной причине не упоминает.
   В августе 17-го Врангель получил приказ Верховного главнокомандующего генерала от инфантерии А. Г. Корнилова выслать в распоряжение командующего 3-м конным корпусом генерала Крымова из состава 3-й Кавказской дивизии Осетинский и Дагестанский конные полки. Но выполнить этот приказ Врангелю не удалось, поскольку «корниловский мятеж» был уже подавлен.
   Чистка армейских рядов от корниловцев, устроенная Временным правительством, не коснулась барона Врангеля. Более того, он получил приказ А. Ф. Керенского принять командование над стоявшим под Петроградом 3-м конным корпусом, то есть заменить Крымова. Когда Врангель прибыл на новое место службы, то оказалось, что место покончившего с собой Крымова уже занял генерал П. Н. Краснов.
   Врангель остался без места. Октябрь он встретил в могилевской Ставке, куда был вызван в ожидании нового назначения. Генерал уезжает в Крым, где находилась его семья. Жить пришлось на доходы от имения родителей его жены. Участия в организации Белого движения Врангель, как то ни странно, не принимал.
   В Крыму барон пережил три власти – «Крымское татарское национальное правительство», «Таврическую советскую республику» и германскую оккупацию. Первая предложила ему возглавить войска Крыма, но он отказался. Вторая посадила генерала в плавучую тюрьму на борту миноносца, из которой его выручила жена, добровольно пошедшая за ним, хотя в ту ночь в Ялте было расстреляно больше ста человек. Семье Врангелей пришлось укрыться в горных татарских селениях.
   В апреле 1918 года Крым оккупировали германские войска. О их приходе П. Н. Врангель вспоминал так: «Я испытывал странное, какое-то смешанное чувство. Радость освобождения от унизительной власти хама и большое чувство обиды национальной гордости».
   Когда в Киеве к власти пришел сослуживец барона по лейб-гвардии Конному полку гетман Скоропадский и возникла Украинская Держава, Врангель навестил его. Гетман предложил Врангелю стать при нем начальником штаба. Тот взял время на обдумывание. Во время очередного визита в Киев состоялась встреча с генералом А. М. Драгомировым, служившим в деникинской Добровольческой армии. Он и пригласил «остававшегося не у дел» боевого кавалерийского генерала в Екатеринодар.
   Врангель прибыл туда с семьей, найдя в Екатеринодаре много знакомых офицеров. Командующий Добровольческой армией генерал-лейтенант А. И. Деникин предложил ему временное командование 1-й конной дивизией. Ее начальник Е. Г. Эрдели находился в служебной командировке в Грузии. Барон П. Н. Врангель отправился к первому своему месту службы в белой армии в станицу Темиргоевскую, где размещался дивизионный штаб. 31 августа 1918 года он принял командование дивизией.
   1-я конная дивизия (на то время в Добровольческой армии их было три) действовала на Майкопском направлении. В ее состав входили 1-й Уманский, 1-й Запорожский, 1-й Ектеринодарский и 1-й Линейный полки из кубанских казаков войсковых Ейского, Екатеринодарского и Лабинского отделов, Корниловский конный полк, состоявший из казаков, участников 1-го Кубанского («Ледяного») похода, Черкесского конного полка, пластунского батальона и трех артиллерийских батарей. В дивизии почти полностью отсутствовали средства связи, санитарная часть. Патроны и снаряды большей частью добывались в боях у красных как трофеи или изредка поступали с Дона от атамана Краснова.
   Впоследствии мемуарист-белоэмигрант П. Н. Врангель так оценил состояние вверенной ему дивизии белой конницы: «Казаки каждый в отдельности дрались хорошо, но общее обучение и командование хромали». Противник же, по его мнению, дрался упорно, но общее управление красными войсками было из рук вон плохо.
   Врангель попытался продемонстрировать свое умение командовать кавалерией. Под Армавиром он лично повел полки в лихую атаку в конном строю, но белоказаки, попав под жестокий огонь, за ним не пошли и отступили. 1-ю конную дивизию на позиции сменила пехотная дивизия генерала Дроздовского, но и ей фронтальная атака не удалась. Врангель собрал свою конницу в кулак и обошел красных с фланга, но те, отразив дроздовцев, зашли ему в тыл. Положение спасла соседняя дивизия генерала Покровского, после ее удара красные отступили.
   В эмиграции Врангель вспоминал о тех тяжелых боях под Армавиром: «Редко мне за продолжительную службу пришлось бывать под таким огнем. Части за мной не пошли. Значит, они еще не были в руках, отсутствовала еще и та необходимая духовная спайка между начальником и подчиненными, без которой не может быть успеха…»
   Армавирские бои стали переломными для белых в борьбе за Кубань, за Северный Кавказ. Врангель, как военачальник, понял суть еще не достигшей своего пика Гражданской войны на Юге России. Он писал: «С этого дня война переносилась в поле, где на первый план выдвигается не численность, а искусство маневра. С этого дня начинается победоносное наступление наше, закончившееся полным поражением противника и очищением всего Северного Кавказа».
   В боях на реке Уруп 1-я конная дивизия взяла три тысячи пленных и богатые трофеи. Врангель приказал весь командный состав до отделенных командиров расстрелять, а остальным пленным тут же выдали оружие и поставили в ряды дивизионного пластунского батальона. Вскоре он был развернут в стрелковый полк, который прошел с белыми до Царицына.
   Успешно закончились для белых бои за город Армавир. Потом Врангель и его казачья конница отличились в 28-дневном сражении за Ставрополь. 6 ноября генерал-майор барон П. Н. Врангель назначается командиром 1-го конного корпуса, в состав которого вошли его дивизия и 2-я Кубанская дивизия полковника Улагая. Началось преследование разбитых на Северном Кавказе частей Красной Армии в холодных ставропольских и ногайских степях.
   За бои под Ставрополем Врангель производится в генерал-лейтенанты. Его белоказачья конница в тех боях захватила две тысячи пленных, 40 пулеметов, 7 орудий и огромный обоз. Успеху сопутствовало то, что белые перехватили приказ командования противника об общем наступлении и за несколько часов его начала сами перешли в решительную атаку. И победа была одержана при почти полном израсходовании боеприпасов.
   Личный авторитет П. Н. Врангеля в белоказачьих войсках был высок. Ряд станиц Кубанского, Терского и Астраханского казачьих войск избрали его в «почетные» казаки. В феврале 1919 года Кубанская рада награждает боевого генерала орденом Спасения Кубани 1-й степени.
   После заключения союзного договора со всевеликим войском Донским генерал-лейтенант А. И. Деникин становится главнокомандующим Вооруженными силами Юга России. За три дня до наступления нового, 1919 года Врангель назначается командующим Добровольческой армией, а 10 января – Кавказской Добровольческой армией, в своей массе состоявшей из кубанцев – конных полков и пластунских батальонов.
   На начало лета 1919 года белая Кавказская армия состояла из следующих корпусов:
   – 1-го Кубанского генерал-лейтенанта В. Л. Покровского (1-я Кубанская и 2-я Терская (Горская) дивизии);
   – 2-го Кубанского корпуса генерал-майора С. Г. Улагая (2-я и 3-я Кубанские дивизии, 3-я Кубанская пластунская бригада);
   – 4-го Конного корпуса генерал-лейтенанта П. Н. Шатилова (1-я конная и Астраханская дивизии);
   1-го Сводно-Донского корпуса генерал-майора В. З. Савельева (4-я и 13-я Донские дивизии);
   отдельных дивизий: 6-я пехотная и Атаманская (Донская);
   Отдельной Астраханской бригады.
   Состав Кавказской армии за время командования ею бароном П. Н. Врангелем постоянно менялся, но основа сил – кубанское казачество – оставалось неизменным. Это была преимущественно конная армия, хорошо организованная для маневренных действий в южных степях. Она оказалась малопригодной для осады и штурма укрепленного Царицына, известного в истории Гражданской войны как «Красный Верден».
   В ходе последних боев на Северном Кавказе Врангель, постоянно пребывавший в войсках, заболел сыпным тифом. Командование армией временно принял генерал-лейтенант Я. Д. Юзефович. Болезнь протекала в тяжелой форме, мало оставляя надежд на выздоровление. Супруга (она заведовала госпиталем в Екатеринодаре) не отходила от постели больного. Кризис миновал только на семнадцатые сутки, и все обошлось удачно, если учесть многотысячные потери белой и красной армий от эпидемий сыпного тифа во все годы Гражданской войны.
   Для поправки здоровья супруги уехали в Сочи, но вскоре им пришлось перебраться в Екатеринодар. По словам Врангеля, Сочи постоянно подвергались угрозе нападения с гор банд «зеленых», которых поддерживали грузинские войска. Врангель вернулся в армию, когда начались бои на Маныче.
   Деникин не свел белую конницу в единый атакующий кулак, чем умело пользовалось командование противной стороны. Начальник его штаба генерал Романовский предложил Врангелю объединить под своим командованием всю стянутую на Маныч белоказачью конницу и разбить красных. Врангель вспоминал в эмиграции:
   «Я охотно согласился, ясно сознавая, что это единственная возможность закончить, наконец, бесконечно затянувшуюся операцию. Радовала меня и возможность, непосредственно руководя крупной массой конницы, разыграть интересный и красивый бой».
   Прибыв на Маныч, Врангель понял, что причина прежних неудач кроется в невозможности переправить через мелкую реку с ее топкими берегами артиллерию. Он приказал из деревянных заборов сколотить щиты и уложить их на речное дно. Артиллерия перешла по ним на противоположный берег Маныча без сложностей. Красная кавалерия Думенко была разбита и отступила, оставив белым за три дня боев около 15 тысяч пленных, 55 орудий и 150 пулеметов. Этому успеху в немалой степени способствовала атака красной конницы белой авиацией в числе сразу 8 аэропланов.
   Разгромив советские войска на Манычском фронте, чему в немалой степени способствовала вспыхнувшая в их рядах эпидемия сыпного тифа, армия Врангеля начала продвижение к Царицыну. Именно в этот период между Деникиным и Врангелем начались серьезные разногласия. Первый считал главные усилия направить на харьковском направлении и в перспективе наступать на Москву. Второй настаивал на поход в Поволжье для соединения с тогда успешно наступавшей армией адмирала Колчака, чтобы создать с ним единый фронт. Пока же этот фронт единился по линии расселения астраханского и уральского казачества.
   Деникин, как главнокомандующий Вооруженными силами Юга России, остался при своем мнении, начав воплощать свой стратегический замысел. Между ним и Врангелем возникла первая «натянутость». Рано или поздно она должна, перерастая во взаимоотношениях во взаимную нелюбовь, была разрешиться конфликтом, что и случилось в недалеком времени, в начале 1920 года.
   Бои не утихали. В итоге 150-тысячная Красная Армия на Северном Кавказе была разгромлена. Немногие конные отряды ушли в Астраханскую степь, пехота же, артиллерия и обозы достались белым. На подступах к городу Кизляру на 25 верст тянулись брошенные воинские эшелоны. Счет трофейным орудиям пошел на сотни, пленных красноармейцев – на десятки тысяч, боеприпасов и военного имущества – на целые эшелоны. Разъезды врангелевской казачьей конницы вышли к берегу Каспийского моря.
   Генерал-лейтенант барон П. Н. Врангель объявил поход на красный Царицын, запиравший собой Волжский путь в сердце России:
   «Приказ
   Кавказской армии
   № 1
   8 мая 1919 г. Станица Великокняжеская.
   Славные войска Манычского фронта.
   Волею Главнокомандующего, генерала Деникина, все вы объединены под моим начальством и дано нам имя „Кавказская армия“.
   Кавказ – родина большинства из вас. Кавказ – колыбель вашей славы…
   От Черного и до Каспийского моря пронесли вы, гоня перед собой врага, – палящий зной и стужа, горы Кавказа и безлюдные ставропольские степи не могли остановить вас, орлы…
   Орлиным полетом перенеслись вы и через пустынную степь калмыков к самому гнезду подлого врага, где хранит он награбленные им несметные богатства, – к Царицыну, и вскоре напоите усталых коней водой широкой матушки-Волги…
   Генерал Врангель».
   Войска Кавказской армии продолжали наступать, преследуя разбитого противника, в направлении пока еще далекого Царицына. В мае 1919 года белые захватили Котельниково и форсировали реку Курмоярский Аксай. Барон Врангель явно не справлялся с руководством армейскими корпусами из-за почти полного отсутствия средств связи, если не считать «летучей» (конной) связи. В итоге 1-й Кубанский корпус генерала Покровского вырвался далеко вперед, оторвавшись от 2-го Кубанского корпуса генерала Улагая.
   Красному командованию об этом стало известно, и оно нанесло удар крупными силами в образовавшийся разрыв. В ходе боев у белых оказалась разгромленной 6-я пехотная дивизия (ее командир генерал Патрикеев был убит). Положение спасла вовремя подоспевшая 2-я Кубанская дивизия генерала Репникова, отбросившая советские войска на север.
   Войска Кавказской армии прошли 300 верст пути по степи и за три недели вышли на ближние подступы к Царицыну, который был опоясан несколькими линиями обороны. Белая конница силой в три корпуса город взять не смогла. Под городом завязались тяжелые бои. Наконец, к Врангелю прибыла обещанная Деникиным помощь – 7-я пехотная дивизия генерала Н. Э. Бредова, 4 танка и бронепоезда.
   Решающий штурм Царицына начался 16 июня. Танки, которые сопровождали три бронеавтомобиля, смяли проволочные заграждения, фронт красных был прорван, в прорыв устремилась пехота и конница. Первыми ворвались в город белоказаки-кубанцы генерала Улагая. «Красный Верден», так много значащий в истории Гражданской войны на Юге России, пал. Советские войска спешно отступали от него берегом Волги на север.
   За сорок дней наступления от Маныча до Царицына белая Кавказская армия взяла 40 тысяч пленных, 70 орудий, 300 пулеметов, два бронепоезда «Ленин» и «Троцкий». 19 июня Деникин и Врангель прибыли в Царицын, сделав там смотр войскам.
   Победа далась белым ценой больших потерь. Начавшийся поход на Москву еще более обескровил Кавказскую армию: из нее была взята 7-я пехотная дивизия. Врангель опять почти не имел пехоты. Белоказачьи корпуса, сохраняя большой боевой дух, двинулись в поход на север берегом Волги. К тому времени армии Верховного правителя адмирала А. В. Колчака после ряда поражений стали отступать и о создании единого белого фронта уже не могло быть и речи.
   Красная Армия в полосе наступления армии Врангеля усиливала сопротивление. Более трех недель шли бои за город Камышин, взятие которого стало апогеем в боевых действиях обескровленной Кавказской армии в Поволжье. Захват около 13 тысяч пленных не давал белым перспектив дальнейшего продвижения вверх по Волге: казачьи полки уже имели только треть своего прежнего состава; резервов не было.
   Тем временем у верховного командования Советской России появилась возможность перебросить с Восточного фронта против сил Деникина войска 2-й и 4-й армий, так как необходимость их пребывания в Сибири уже отпала. Колчаковские войска откатывались все дальше по линии Транссиба к Забайкалью. 10-я Красная Армия и 1-я Конная армия Буденного, получив значительные подкрепления (в том числе за счет мобилизаций в прифронтовой полосе), начали контрнаступление на Кавказскую армию.
   Камышин белые сдали без боя, отступив к Царицыну. Теперь город штурмовали красные. Врангелю удалось при помощи танков в тех боях разбить пехоту противника, и его отступавшие войска воспрянули духом. Белые взяли под Царицыном 18 тысяч пленных, 31 орудие и 180 пулеметов. В том же сентябре красные повторили штурм города, но были отбиты. Не удалась попытка высадить в городскую черту и закрепиться там десанту с кораблей красной Волжской флотилии.
   Последнему крупному успеху в действиях белой Кавказской армии у Царицына в немалой степени способствовало то, что 1-я конная армия Буденного была переброшена на запад, к Новохоперску, для разоружения советской 2-й конной армии Миронова. Тем временем разбитые войска Деникина, «ходившие на Москву», отступили к Ростову и Новочеркасску. Левый фланг Кавказской армии оказался открытым.
   Врангель уже не мог исполнить приказ главнокомандующего ВСЮР генерал-лейтенанта А. И. Деникина возобновить наступление. Врангель выехал в его штаб и там добился приказа его армии перейти к обороне. Ситуация на фронте для белого командования оставляла желать лучшего. Барон, посетив деникинский штаб, пришел к выводу, что в стане Белого дела развал. Он писал о том так:
   «На огромной занятой войсками территории Юга России власть фактически отсутствовала. Неспособный справиться с выпавшей на его долю огромной государственной задачей, не доверяя ближайшим помощникам, не имея сил разобраться в умело плетущейся вокруг его сети политических интриг, генерал Деникин выпустил эту власть из своих рук. Страна управлялась целым рядом сатрапов, начиная от губернатора и кончая любым войсковым начальником, комендантом и контрразведчиком…
   Понятие о законности совершенно отсутствовало…
   Каждый действовал по своему усмотрению, действовал к тому же в полном сознании своей безнаказанности…
   Хищения и мздоимство глубоко проникли во все отрасли управления».
   Деникин пытался спасти Добровольческую армию от полного поражения сменой ее командующего. 26 ноября генерал-лейтенант П. Н. Врангель сменяет на посту ее командующего генерала Май-Маевского, передав командование Кавказской армией генералу Покровскому.
   Тем временем в деникинском тылу, в Екатеринодаре, назревали достаточно странные для Гражданской войны события. Кубанская рада, говоря о «кубанской демократии», стала заявлять о «самостийности» области. Когда делегация ее членов в Париже заключила, по сути дела, предательский договор с правительством несуществующей «Горской Республики», терпение второго по счету Верховного правителя России генерала А. И. Деникина кончилось. Выполняя его приказ, Врангель и Покровский разогнали Кубанскую раду, предав военно-полевому суду двенадцать депутатов-«самостийников». Глава «парижской делегации» А. И. Калабухов был публично повешен в Екатеринодаре.
   Добровольческая армия не смогла удержать Ростов. Она была обескровлена и потеряла большую часть своего состава. Деникин приказал переформировать ее в корпус во главе с генералом А. П. Кутеповым и подчинить командующему Донской армией генерал-лейтенанту В. И. Сидорину. Барон Врангель оказался не у дел.
   Вскоре Деникин поручил ему сформировать на Кубани и Тереке свежую конницу. Но там уже такое же задание исполнял генерал Шкуро. Барон делает главнокомандующему доклад, предлагая центр тяжести борьбы Белого дела перенести на запад, где, по его мнению, следовало организовать против большевиков фронт от берега Балтийского моря до берега Черного моря вместе с поляками, болгарами и сербами. Деникин оставил доклад без ответа, понимая все его несоответствие действительности.
   Врангель получает приказание заняться укреплением Новороссийского района, куда предполагалось отступать. В это время стали распространяться слухи о том, что Врангель собирается совершить против Деникина военный переворот. Тот переадресовывает поручение, связанное с Новороссийском, генералу Лукомскому.
   Врангель получает предложение генерала Шиллинга, оборонявшего Одессу, стать его помощником по военной части. Но Одесса, последний клочок территории Малороссии у белых, была сдана красным еще до того, как барон принял решение. Деникин поручает Шиллингу оборону Крыма с сокращением должности его помощника по военной части. 27 января 1920 года Врангель подает заявление об отставке.
   8 февраля Деникин своим приказом увольняет от службы Врангеля и его сторонников в высшем эшелоне военной власти – генералов Лукомского и Шатилова, адмиралов Ненюкова и Бубнова. Оскорбленный Врангель с семьей перебирается в Константинополь (с последующим следованием в Сербию), откуда он пишет А. И. Деникину резкое письмо, в котором были и такие слова:
   «…Если мое пребывание на Родине может сколько-нибудь повредить Вам защитить ее и спасти тех, кто Вам доверился, я, ни на минуту не колеблясь, оставляю Россию».
   Деникин не оставил письмо без должного ответа, который барон Врангель получил на берегах Босфора:
   «…Для подрыва власти и развала Вы делаете все, что можете…
   Когда-то, во время тяжелой болезни, постигшей Вас, Вы говорили Юзефовичу, что Бог карает Вас за непомерное честолюбие…
   Пусть Он и теперь простит Вас за сделанное Вами русскому делу зло…»
   Деникин был надломлен неудачной двухлетней борьбой против большевизма, провалом «похода на Москву». Он потерял веру в дальнейшее успешное командование силами Белого дела на Юге России, объявив своему окружению о сложении с себя полномочий главнокомандующего. Новую кандидатуру на этот пост должен был назвать Военный совет, собираемый под председательством генерала А. М. Драгомирова в Крыму.
   Можно сказать, что решение Военного совета было, по существу, предрешено, хотя часть его членов высказалась за то, чтобы А. И. Деникин оставался на своем посту. Первым из выступающих, кто назвал фамилию Врангеля, был капитан 1-го ранга Рябинин, которому никто не возразил.
   Врангель, находившийся в Константинополе, получил телеграмму с приглашением прибыть на Военный совет. Вместе с тем англичане известили барона, что правительство Британии предлагает начать переговоры с большевиками об окончании Гражданской войны на условиях амнистии белогвардейцам. В противном случае Лондон отказывался помогать Белому движению. Стало известно, что деникинская армия в районе Новороссийска оказалась в безвыходном положении. Врангель без колебаний решил отправиться в Крым.
   Новый белый главнокомандующий прибыл в Севастополь на английском дредноуте «Император Индии». Последние страницы Гражданской войны на Юге России стали в его жизни поистине «звездным часом», который «ушел» на удержание «последней пяди Русской земли», свободной от большевиков – Белого Крыма.
   В Севастополе Врангеля встретил генерал С. Г. Улагай, который доложил ему о состоянии белых сил, оказавшихся в Крыму на тот день. Боеспособными можно было считать только корпус генерала Я. А. Слащёва (3,5 тысячи штыков и 2 тысячи сабель), который отстоял Перекоп и не позволил красным с налета ворваться на полуостров. Остальные войска – прибывшие на кораблях основные силы добровольцев, четверть Донской армии и небольшие силы кубанцев, деморализованные отступлением, в «себя еще не пришли».
   Большая часть Вооруженных сил Юга России еще оставалась на черноморском побережье Кавказа в районе Туапсе – Сочи, ведя там бои. Это были: Кубанская армия численностью до 40 тысяч человек, 2-й и 4-й Донские корпуса общей численностью до 20 тысяч человек, другие воинские части. У белого командования имелись суда, на которых можно было перевезти большую часть этих сил в Крым, но оно надеялось, что остававшиеся там войска перейдут к успешным партизанским действиям.
   Тем временем вокруг Крыма развернулась дипломатическая игра. 29 марта 1920 года английский министр иностранных дел Д. Н. Керзон предложил Москве начать переговоры с белыми о сдаче последних на условиях амнистии.
   31-го числа красные войска предприняли неудачную попытку ворваться на полуостров.
   1 апреля Москва ответила Лондону, что согласна разменять крымских белогвардейцев на венгерских заключенных, оказавшихся в тюрьмах после подавления революции в Венгрии в августе 1919 года.
   3 апреля корпус генерал-лейтенанта Слащёва отразил новую попытку противника прорваться через Турецкий вал (Перекоп) на полуостров. Впоследствии советское командование высказало версию, что оно само прекратило наступление, ожидая обещанной сдачи белогвардейцев. В августе месяце «спаситель» Крыма Слащёв получил по врангелевскому приказу почетное проименование «Крымский».
   6 апреля Керзон предупредил советское правительство, что если его войска не остановят наступления на Юг, то Британия пошлет военные корабли поддержать белых в Крыму. Фактически это был ультиматум.
   9 апреля командующий английской эскадрой на Черном море адмирал Де-Ребек попросил Врангеля и его генералов «держаться».
   16 апреля английский генерал Перси заявил барону Врангелю, что в случае продолжения Гражданской войны Лондон его не поддержит
   15 апреля Москва, которая вела переговоры с Керзоном, подтвердила, что согласна на капитуляцию белых и выезд врангелевских войск из Крыма.
   17 апреля в Крым из Парижа на имя барона П. Н. Врангеля пришло сообщение о том, что французское правительство отрицательно относится к соглашению белых с большевиками. После этого Врангель переориентировался с Англии на Францию, именно у нее ища поддержку.
   21 апреля глава лондонского МИДа дал ответ советскому правительству: речь должна идти не о капитуляции, а только о перемирии воюющих сторон.
   В итоге дипломатического «общения» держав Антанты с Москвой Франция предоставила главнокомандующему Русской армией генерал-лейтенанту П. Н. Врангелю заем в 150 миллионов франков. Из Франции в Крым доставили тяжелую артиллерию, из Болгарии, Румынии, Турции и Греции – вооружение и военное снаряжение (в том числе немецкое), невостребованное в Первой мировой войне.
   Пока между Лондоном и Москвой шли такие переговоры относительно судьбы белого Крыма, белый главнокомандующий Врангель на полуострове не сидел сложа руки. 16 апреля в Евпатории, делая смотр Донскому корпусу, объявил донцам следующее:
   «Нужно готовиться к дальнейшей борьбе. Я буду рад видеть вас во главе нового похода для освобождения России и тихого Дона. Я совершенно уверен, что попытки союзников заключить мир с большевиками будут тщетны…»
   Такие «метания» союзников-англичан, известия о возможности сдачи белых войск в Крыму и амнистии им со стороны советской власти сильно повлияли на моральное состояние донцов и кубанцев, сосредоточившихся в районе Туапсе – Сочи. К тому же Грузия отказалась пропустить через свою границу белые войска. Начались переговоры: большевики обещали взять казаков в Красную Армию и направить их на Польский фронт.
   2 мая в районе Сочи сдались части трех кубанских и двух донских корпусов – 1409 офицеров и военных чиновников, 10 099 урядников и 28 906 рядовых при 146 пулеметах и 25 орудиях. Англичане «забрали на суда всех пожелавших грузиться в Крым» – пять тысяч донцов и около двух тысяч кубанцев генерала Шкуро.
   После этой операции в Крыму под командованием Врангеля оказалось почти все «белое воинство» Юга России. Всего на довольствии числилось 150 тысяч «ртов», и лишь шестая часть из них составляла «боевой элемент». Все собравшиеся в Крыму донцы были сведены в один корпус («пока еще не боеспособный, раздетый и безоружный»), кубанцы – в одну бригаду.
   Белая Русская армия была сформирована бароном Врангелем 11 мая 1920 года из остатков Вооруженных сил Юга России, эвакуированных в марте, апреле и мае из Новороссийска, портов Кубани и Грузии, а также войск Новороссии, эвакуированных в Крым из Одессы и 3-го (Крымского) корпуса генерала Слащёва, оборонявшего полуостров на позициях Перекопского перешейка. Начальником штаба врангелевской армии был назначен генерал-лейтенант П. С. Махров, которого через месяц сменил генерал-лейтенант П. Н. Шатилов.
   Организационно белая Русская армия состояла из четырех корпусов:
   – 1-й (Добровольческий) корпус генерал-лейтенанта А. П. Кутепова, которого в сентябре сменил генерал-лейтенант П. Н. Шатилов в составе: Корниловская, Марковская и Дроздовская пехотные, 1-я и 2-я кавалерийская дивизии;
   – 2-й (Крымский) корпус генерал-лейтенанта Я. А. Слащёва-Крымского в составе: 13-я и 34-я пехотные дивизии, Терско-Астраханская казачья бригада;
   – Донской (Казачий) корпус генерал-лейтенанта Ф. Ф. Абрамова в составе: 2-й и 3-й Донских дивизий, гвардейской Донской бригады;
   – Сводный (Конный) корпус генерал-лейтенанта П. К. Писарева в составе: Сводно-Кубанская и 3-я Чечено-Астраханская конная дивизии.
   К началу июня вся эта белая группировка насчитывала в своих рядах до 32 тысяч штыков и 12 тысяч сабель, 1144 пулемета, 272 орудия, 14 бронепоездов, 16 автобронеотрядов, 1 танковый отряд и 11 авиаотрядов. Врангель продолжил традицию белых вождей Корнилова и Деникина, сохраняя офицерские роты, батальоны и полки. Они являлись ударной силой врангелевской Русской армии.
   Врангель создавал Русскую армию в условиях наступления армии «белопанской» Польши на Советскую Украину. Польской фронт оказался летом 1920 года для Москвы важнее, чем Южный фронт против белого Крыма, который получил в ходе Гражданской войны непродолжительную передышку.
   Барон Врангель создает собственное правительство, так называемый «Совет при Главнокомандующем», во главе с А. В. Кривошеиным. Однако принцип единоличной диктатуры, утвердившийся на белом Юге еще в 1918 году, изменений не претерпел. Врангель так определил главную задачу правительства:
   «…Не триумфальным шествием из Крыма к Москве можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа».
   …В конце мая врангелевская Русская армия вышла за Перекоп и развернула наступление в степях Северной Таврии. Ее костяк по-прежнему сохранял высокие боевые качества. Мемуаристы упоминают о «небывало жестоких и кровопролитных» боях, которые вели дроздовцы и корниловцы, о способности белогвардейцев жертвовать собой. За три дня победоносных боев в Таврии 1-й (Добровольческий) корпус генерала Кутепова потерял почти четверть бойцов. Белые, используя танки и бронепоезда, вышли к берегам Днепра и к Мелитополю.
   Части корпуса генерала Слащёва высадились с кораблей на побережье Азовского моря в районе Кирилловки, заняв город Мелитополь. Донской корпус наступал в направлении Каменноугольного бассейна (Донбасса). Войска советского Южного фронта оказывали ожесточенное сопротивление, сумев окружить и разгромить у села Ново-Михайловка 3-ю конную (Чеченскую) дивизию генерала А. П. Ревишина, который был взят в плен и застрелен в штабе Буденного.
   В конце июня командование Южного фронта, стремясь переломить ход событий, бросило в прорыв конный корпус Д. П. Жлобы, чтобы сильным ударом от Мелитополя выйти к Перекопскому перешейку и тем самым отрезать противнику путь отступления в Крым. Задумано было хорошо, но действительность на войне всегда чревата своей непредсказуемостью.
   Врангель повернул наступавшую Корниловскую дивизию на восток для удара во фланг и тыл корпуса Жлобы. Пришла в движение белая конница. В итоге трехдневных боев корпус красной конницы оказался в мешке и подвергся полному разгрому.
   Решающее слово в этом деле оказалось за 2-м офицерским Корниловским полком, который преградил путь лихо идущей вперед лаве красной конницы. Командир полка полковник Пашкевич построил его в ряды (первый ряд стрелял «с колена», второй ряд – «стоя», штыками вперед). Значительная часть всадников (и лошадей) были убиты или ранены, напоровшись на концентрированный ружейный огонь и штыки. Жлоба смог спастись от преследователей на автомобиле. Разгром его корпуса довершили бронеавтомобили и самолеты белых. Победители взяли две тысячи пленных, много трофеев и три тысячи коней, которые сразу же были переданы безлошадным казакам.
   Окружение и разгром кавалерийской лавы пехотой – редчайший случай в истории войн той эпохи. Этот эпизод Гражданской войны в России тщательно, вплоть до начала Второй мировой войны, изучался во французской Академии Генерального штаба в Сен-Сире.
   До середины августа на Южном фронте шли упорные бои «местного значения» с переменным успехом. Но все же белая Русская армия шла вперед по всему периметру фронта, от Азовского моря до Александровска и Днепровско-Бугского лимана. Ударной ее силой стала казачья конница генерала И. Г. Барбовича. В июле красным удалось форсировать Днепр в районе Каховки и захватить там важный по своему местоположению плацдарм с речной переправой. Каховка была спешно превращена в хорошо укрепленный район.
   Врангель приказал командиру усиленного 2-го корпуса генералу Слащёву-Крымскому взять Каховку и перейти на правый берег Днепра. Но тот выполнить боевую задачу не смог, подал в отставку и был заменен генералом Витковским. Но и тот не смог, неся тяжелые потери, ликвидировать Каховский плацдарм красных.
   Одновременно с боями у Каховки Красная Армия перешла в наступление на северном и других участках Южного фронта. Из района Никополя удар наносила 2-я конная армия Миронова. Двинулись в прорыв войска «батьки» Махно, которым помогала 4-я армия красных. Тяжелые бои шли с переменным успехом, но в целом наступление советских войск совместно с «армией» Махно осенью 1920 года оказалось неудачным, исключая борьбу у Каховки.
   Красные войска отошли на исходные позиции. Войска врангелевской Русской армии, несмотря на понесенные в осенних боях невосполнимые потери, перешли в контрнаступление по всему фронту – у Каховки, Никополя, Александровска, Полога и Бердянска. Они всюду добились тактического успеха, кроме района Каховки, где 2-й корпус генерала Витковского в бесплодных атаках с применением танков потерял треть своего состава: прорваться на днепровское правобережье он так и не смог.
   …Летом 1920 года Врангель решил перенести борьбу из Северной Таврии в казачьи области – на Дон и Кубань. Там, а также на Тереке в то время действовало 36 белоказачьих партизанских отрядов в 13 100 штыков и сабель с 50 пулеметами и 12 орудиями. Донской атаман генерал А. П. Богаевский пытался отговорить Врангеля от десантных операций, сказав:
   «Население на Дону не может примириться с большевиками, но оно не в состоянии восстать ввиду отсутствия казаков. Дон обессилел».
   Первый десант был высажен на Дону в районе Азова – отряд популярного полковника Назарова в 800 человек. Он, увеличившись по пути до полутора тысяч казаков, с боями дошел до станицы Константиновской, был разбит и рассеян.
   Тогда Врангель обратил взоры на Кубань. Там, в горах, действовала «Отдельная Народная армия возрождения России» генерал-лейтенанта М. А. Фостикова. Экспедиционный десантный корпус (три дивизии кубанцев и два отдельных отряда, около 8 тысяч человек) под командованием генерал-лейтенанта С. Г. Улагая главными силами должен был высадиться на Таманском полуострове, имея целью наступление на Екатеринодар и поднятие казачьего восстания.
   Десантные войска генерала Улагая, вышедшие на кораблях и судах Черноморского флота из Феодосии и Керчи, успешно высадились в районе станицы Приморско-Ахтырской в Ахтырском лимане Таманского полуострова. Первоначально десант имел большой успех: продвинувшись вперед на 90 километров, белоказаки заняли станицы Брюховецкую и Тимошевскую. Советское командование, имея до 50 тысяч войск, не смогло быстро дать отпор неприятелю.
   Перегруппировав свои силы, войска Красной Армии на Кубани перешли в контрнаступление, сами высадив десант Азовской флотилии в тылу белых у Приморско-Ахтырской. Улагай был вынужден отступить к Ачуеву, откуда неделю шла эвакуация белоказаков обратно в Крым. В те дни красными была разбита и армия генерала Фостикова. Десантный отряд Улагая первоначальной численностью в 8 тысяч человек вернулся на полуостров, имея 20 тысяч бойцов и 5 тысяч лошадей.
   Адмирал флота Советского Союза И. С. Исаков в одной из своих научных работ писал:
   «Военная история весьма богата примерами десантных операций с самых древних времен, однако в настоящий момент специальный интерес представляют позднейшие десантные операции…»
   Булонская экспедиция (проект) Наполеона против Англии в 1804 г; Алжирская экспедиция французов в 1830 г.; Крымская экспедиция союзников в 1854 г., кончившаяся падением Севастополя; высадки 1-й и 2-й японских армий в 1904 г.; Триполитанская экспедиция итальянцев в 1911–1912 гг.; высадка английских войск 1 августа 1918 г. на о. Мудьюг для захвата Архангельска; десантная операция Врангеля на Кубань в августе 1920 г.
   …В сентябре ситуация на театрах Гражданской войны в России резко изменилась. На Западном фронте закончились бои с белополяками. Пилсудский подписал с Москвой прелиминарные условия мира, забыв свои согласования с Белым движением России. Врангель высказался по этому поводу так: «Поляки в своем двуличии остались себе верны».
   Полки и артиллерия прибывали на Южный фронт, во главе которого встал способный М. В. Фрунзе, не только с Западного фронта, но и из Сибири, с Севера и даже из Туркестана. Теперь против 40 тысяч штыков и сабель врангелевской Русской армии было сосредоточено около 200 тысяч штыков и сабель советских сил. Неожиданные жестокие морозы ухудшили состояние плохо обмундированной белой армии.
   Противник белых, получив значительные подкрепления, перешел на Южном фронте в общее наступление: 1-я (Буденного) и 2-я (Миронова) конные армии, 13-я, 6-я и 4-я армии, армия Махно успешно продвигались вперед по сходящимся у Перекопа направлениям. Красное командование ликвидировало угрозу выхода в тыл защитникам Каховки добровольческих дивизий корпуса генерала Кутепова и казаков-кубанцев, форсировавших 25 сентября Днепр севернее Никополя.
   Теперь белые, не имевшие резервов для латания дыр на фронте, отступали в Северной Таврии повсюду. Они стремились уйти обратно в Крым, за Перекоп. Врангель так оценил ситуацию: в армии «исчез порыв, пропала вера в собственные силы… смятение овладело полками». Однако красным ворваться на полуостров «на плечах» отступавших войск Русской армии генерала Врангеля не удалось.
   Началась борьба за Крым, за Перекоп, многие укрепления на котором существовали только на бумаге. Военные специалисты считали: «К моменту катастрофы укреплений, способных противостоять огню тяжелых, а в девяти из десяти случае и легких батарей, не было». Легендарные перекопские укрепления могли держаться только на стойкости добровольцев Дроздовской и Корниловской дивизий.
   Красные сосредоточили против белого Крыма в полтора раза больше сил, чем в свое время собирали против Деникина или на варшавском направлении. Перекоп был взят обходным маневром через «гнилое болото» Сиваш. Завязались упорные бои за Юшунь. Но через несколько дней стало ясно, что натиск Красной Армии, вошедшей в крымские степи, уже не остановить.
   Правитель Юга России и главнокомандующий Русской армией генерал-лейтенант П. Н. Врангель отдал приказ готовить Черноморский флот, в том числе коммерческие суда, к эвакуации войск и всех желающих покинуть Крым. В правительственном сообщении, напечатанном в крымских газетах 11 ноября, говорилось следующее:
   «Ввиду объявления эвакуации для желающих офицеров и их семейств, других служащих, Правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжелых испытаниях, какие ожидают приезжающих из пределов России. Недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, причем неизбежно длительное пребывание на рейде и в море. Кроме того, совершенно неизвестна судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так и в дальнейшем. Все это заставляет Правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственная опасность от насилия врага – остаться в Крыму».
   Затем последовал приказ об оставлении Крыма. Отступавшие белые войска оторвались от преследователей настолько, что их эвакуация из Севастополя и других портовых городов (за исключением Феодосии, где организованно вели посадку только казаки) прошла в спокойной обстановке и достаточно организованно. Приняли на свой борт беженцев и корабли союзных государств Антанты, прежде всего французские.
   Белые покидали Крым на 126 различных гражданских судах, кораблях и транспортах Черноморского флота. Все они были переполнены людьми. Огромный морской караван взял курс на Константинополь. Сам Врангель покинул российские берега 16 ноября на крейсере «Генерал Корнилов», который уходил к Босфору из Феодосии, где главнокомандующий проконтролировал погрузку казачьих частей.
   Всего с Крымского полуострова было эвакуировано 145 693 человека, в том числе 7 тысяч раненых и больных. Из них 40 тысяч (по другим данным – около 70 тысяч) составляли люди военные. Тех из белого стана, военных и гражданских, кто не пожелал оставить Отечество и стать белоэмигрантом, в Крыму ожидал дикий террор со стороны победителей.
   Так на Юге России завершилась Гражданская война. Исход белых из Крыма описан во многих мемуарах грустными строками. Оставил после себя воспоминания и «черный барон» Врангель:

   «Спустилась ночь. В темном небе ярко блистали звезды, искрилось море.
   Тускнели и умирали одиночные огни родного берега. Вот потух последний…
   Прощай Родина!»

   По приказу Врангеля на всех кораблях, двигавшихся караваном к Константинополю (Стамбулу), были подняты французские флаги. Но на корме развевались российские, Андреевские флаги.
   Врангель нес моральную ответственность за всех, кто с ним покинул Крым. Турция встретила белых беженцев неприветливо, стараясь не «задерживать» их у себя. Вскоре они быстро рассеялись по Югославии, Болгарии, Греции, Румынии, а оттуда по всей Европе (и не только по ней), отдавая предпочтение союзникам-французам и братьям-славянам, прежде всего Королевству сербов, хорватов и словенцев.
   Русская армия, ушедшая в эмиграцию, первоначально расположилась лагерем в Турции на полуострове Галлиполи, терпя там всякие лишения, а порой и голод. Франция за поставки провианта и военно-технических средств стала обладателем кораблей и судов Черноморского флота. Первое время белогвардейцы держались организованно, сохранив военную организацию в постепенно угасающей надежде возобновить белую борьбу.
   Главнокомандующий Русской армией вел переговоры с государствами Балкан о предоставлении ей убежища. Весной 1921 года Болгария согласилась принять 9 тысяч военнослужащих, Сербия – 7 тысяч человек. 5 мая 1923 года Галлиполийский лагерь покинул последний солдат белой армии. Сам П. Н. Врангель в 1922 году вместе с семьей оказался в Сербии (Королевстве сербов, хорватов и словенцев, сокращенно – Королевство СХС), в городе Сремски Карловицы. Там же расположился и его штаб. Последние годы жизни провел в Бельгии, в Брюсселе.
   В эмиграции Врангель стал организатором и первым председателем Русского общевоинского союза (РОВС). Он позволял белоэмигрантам сохранить свои воинские структуры, кадры и одновременно налаживать отношения с иностранными, в первую очередь – европейскими государствами. РОВС, спаенный крепкой дисциплиной и жесткой военной организацией, мог стать основой новой белой армии для продолжения вооруженной борьбы с советской властью.
   Приказ о создании РОВС Врангель издал 1 сентября 1924 года (подтвержденный приказом 1 декабря того же года). Советская Россия получила в лице новой военной белоэмигрантской организации потенциальную угрозу, против которой многие годы велась скрытая борьба.
   Русский общевоинский союз первоначально состоял из четырех отделов: 1-й отдел – Франция и Бельгия, 2-й отдел – Германия, Австрия, Венгрия, Латвия, Эстония и Литва, 3-й отдел – Болгария и Турция, 4-й отдел – Королевство СХС, Греция и Румыния. При содействии Врангеля в белой эмиграции создавались различные землячества, союзы однополчан и другие подобные им организации бывших военных людей.
   Генерал-лейтенант барон П. Н. Врангель ушел из жизни в 1928 году. Считается, что смерть была неожиданной для окружающих. Последними его словами были: «Боже, спаси армию…» Белая эмиграция в его лице потеряла авторитетного военного вождя, заменить которого, как стало потом ясно, оказалось некому.

Гайда Радола (Гейдель Рудольф)
«Освободитель Сибири», командовавший у Колчака армией

   Один из самых известных военных вождей Белого дела в Гражданской войне в России родился в 1892 году в древнем городе Котор (современный далматинский Каттаро), на берегу Адриатического моря, в Черногории. Настоящей фамилией и именем Гайды Радолы были Гейдель (Гейдль) Рудольф. Отец его был наполовину немец, наполовину чех, а мать – итальянкой из Далмации. В России носил имя Родиона.
   Отец служил фельдфебелем в австро-венгерской армии, будучи военным бухгалтером. Вскоре после рождения Гейделя-младшего он вышел в отставку, и семья переехала в город Кийов в Моравии (ныне Чехия). Здесь мальчик учился в местной гимназии, но на экзамене за четвертый класс провалился. Семья переехала обратно в Котор, где Рудольф пошел учиться в хорватскую гимназию, одновременно осваивая аптекарское дело.
   В 18 лет был призван в армию, поступив вольноопределяющимся в 5-й артиллерийский полк, одна из рот которого входила в состав гарнизона порта Котор. Через год он решил остаться на сверхсрочную службу и получил чин унтер-офицера административной (санитарной службы). Через два года вышел в отставку и переехал в город Шкодер (современный Скутари, Албания), где женился на дочери аптекаря. Став предпринимателем, открыл собственный аптекарский магазин с косметическим салоном.
   В самом начале Первой мировой войны Гайда был призван в ряды австро-венгерской армии с чином прапорщика. Воевать же ему пришлось против Черногории, в боях дорос до чина обер-лейтенанта (старшего лейтенанта). Умирать за империю Габсбургов он не хотел, как и многие ее подданные из числа славян – чехов и словаков, сербов и хорватов, словенцев и других народов. В 1915 году младший офицер дезертирует из армии Вены и переходит в Черногорию, армия которой доблестно сражалась против превосходящих сил австро-венгров вместе с сербами, но устоять против натиска превосходящих сил врага не смогла. По другим данным, попал в плен к черногорцам.
   Как бы там ни было, дезертир (или пленный) сразу же поступил на службу в черногорскую армию, получив чин капитана медицинской службы. Думается, аптекарское дело будущий чешский и русский генерал знал достаточно хорошо. При этом Рудольф Гейдель переименовал себя в доктора медицины Радулу Гайду. На отсутствие у него любых документов о медицинском образовании тогда никто внимания не обратил.
   В начале января 1916 года союзные армии Сербии и Черногории были разбиты австрийцами и болгарами. В ходе отступления Гайда сумел присоединиться к русской миссии Красного Креста. Весной того же года получил документы члена миссии и через Францию прибыл в Россию. Сначала он поступил в качестве военного врача в Сербский добровольческий корпус, формировавшийся в Одессе. Но вскоре попал в скандальную историю: сербы усомнились в его врачебной квалификации.
   В конце декабря 1916 года Радола Гайда покидает Одессу и в январе следующего года поступает во 2-й Чешско-Словацкий стрелковый полк (легион) как строевой офицер. В марте он получает в командование роту. В то время шло формирование Чешско-Словацкой бригады, которая затем будет развернута в корпус. Основу ее составляли военнопленные армии Австро-Венгрии.
   Боевое крещение атакой бригада получила 19 июня 1917 года в бою под Зборовом. Австрийские позиции (три пехотные и 4-я артиллерийская) были прорваны, взято 3150 пленных и захвачено в качестве трофеев 15 орудий. Пленные из числа чехов и словаков сразу же пополнили полки бригады. Гайда находился в первых рядах атакующих легионеров: в его храбрости сомневаться не приходилось. Он назначается временно командиром батальона. Вскоре по собственной инициативе в трудную минуту принимает на себя командование полком, действуя успешно и доблестно.
   За отличие под Зборовом молодой офицер награждается военным орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени. В приказе по 11-й армии штабс-капитан Гайда назван Родионом Ивановичем. Но это русское имя и отчество за ним как-то не прижилось.
   Нижние чины полка, проголосовав на митинге, награждают храброго Гайду солдатским Георгиевским крестом с серебряной лавровой веточкой, что было нововведением Временного правительства. После того боя он становится настоящим героем среди чешских легионеров, подтверждением чему были его Георгиевские награды. В военную историю Чехословакии (затем Чехии) тот бой вошел под названием «Битва под Зборовом».
   На популярного офицера обратили внимание в Чешско-Словацком Национальном Совете (ЧСНС). Он был создан в 1916 году в Париже как политическая организация, возглавившая борьбу за государственную независимость Чехии и Словакии от Австрийской империи. Председателем Совета, выступавшего на стороне Антанты, был избран профессор философии Пражского университета Т. Г. Масарик, будущий первый президент Чехословакии. Масарик имел прямое отношение к созданию в России корпуса легионеров как части будущей национальной армии.
   30 июня Радула Гайда назначается временным командующим 2-м Чешско-Словацким стрелковым полком. Однако вскоре он снимается с этой должности и до начала декабря 17-го находится под следствием: в штаб бригады прибыли документы из Сербского корпуса, в которых Гайда обвинялся в незаконном присвоении себе чина капитана и звания военного врача.
   Чешско-Словацкая бригада 26 сентября разворачивается в корпус из двух дивизий, благо, пленных чехов и словаков в России набирались десятки тысяч человек. Командующим корпусом со штабом в Киеве назначается генерал В. Н. Шокоров. Первоначально численность легионеров достигала 30 тысяч человек. Политическое руководство осуществлял ЧСНС.
   После Октября 1917 года большевики запретили формирование новых корпусных частей. Масарик, находившийся тогда в России, договорился с Антантой о том, что корпус полностью переходит на содержание союзников. 15 января 1918 года Чешско-Словацкий корпус объявляется «составной частью чехословацкого войска, состоящего в ведении Верховного Главнокомандования Франции». В начавшейся Гражданской войне в России легионеры занимают вооруженный нейтралитет.
   В середине февраля решается вопрос о переброске корпуса морским путем на Западный (Французский) фронт. Поскольку Архангельский порт надолго замерз, то легионерам предстоял долгий путь по железной дороге через Поволжье, Урал и Сибирь во Владивосток.
   Но… 3 марта подписывается сепаратный Брест-Литовский договор и войска Германии и Австро-Венгрии двинулись в пределы Украины, Белоруссии, Прибалтики. Трем полкам корпуса пришлось принять участие вместе с красногвардейскими отрядами в боях за железнодорожный узел Бахмач. Для германцев это было полной неожиданностью, и они заключили с противной стороной перемирие на три дня. Гайда в тех боях не участвовал.
   В первый же день перемирия легионеры погрузились в воинские эшелоны и двинулись от Бахмача на восток. Когда они с украинской территории прибыли в РСФСР, стал решаться вопрос о их дальнейшем следовании во Владивосток. Совет Народных Комиссаров разрешил движение эшелонов (каждый до тысячи человек) при условии его разоружения: на эшелон оставлялось 100 винтовок и один пулемет. Это условие вызвало резкое недовольство легионеров, как людей военных: они поняли, что их разоружают, и последствия этого радужными не виделись.
   Среди русских офицеров корпуса по требованию Совнаркома была проведена «чистка». 28 марта Гайда, фактически не имевший должности, принял командование 7-м Чешско-Словацким Татранским полком, который остался без полкового командира.
   26-летний Радола Гайда обладал несомненным ораторским искусством, имел фронтовой опыт (пусть и младшим командиром санитаров). Он поражал окружающих верой в скорую независимость государства братских народов чехов и словаков, то есть славянских Чехии, Моравии и Словакии. На митингах умел влиять на солдатскую аудиторию, мог принять решительные действия, не раз демонстрировал личное бесстрашие.
   То есть в условиях развала Русского фронта и начала Гражданской войны в России Гайда демонстрировал лидерские качества, что и сказалось на его стремительном служебном росте в рядах Чешско-Словацкого корпуса. Впрочем, под стать ему в условиях Гражданской войны в России сделали блестящую военную карьеру такие молодые чешские офицеры, как Я. Сыровой и С. Чечек.
   Легионеры сдавали тяжелое вооружение (орудия и пулеметы), боеприпасы и военное снаряжение при проезде через Пензу. Часть винтовок они смогли утаить: легионеры понимали, что им предстоял проезд по стране, в которой уже шла Гражданская война. Всего в корпусе насчитывалось 35 300 человек (в своем большинстве безоружных), которые образовали 63 железнодорожных эшелона.
   К маю первые 12 эшелонов прибыли во Владивосток. Остальные растянулись по железной дороге на 7000 километров от Ртищева под Пензой до Иркутска. Движение эшелонов замедлялось, а потом совсем прекратилось: Совнарком предложил ЧСНС отправить весь корпус не через Владивосток, а через Архангельск и Мурманск. Начались переговоры. Местные Советы в городах Транссибирской железнодорожной магистрали, где остановились эшелоны, стали требовать полной сдачи оружия.
   Такие требования выглядели «странными», поскольку с этим оружием советская власть в Самаре, Челябинске, Петропавловске, Красноярске и Иркутске вооружала выпущенных из лагерей военнопленных немцев (германцев и австрийцев) и венгров, которых приняли в ряды Красной Армии как «воинов-интернационалистов». Между ними и легионерами лежала черта исторической ненависти.
   «Взрыв» Чешско-Словацкого корпуса произошел в Челябинске. Дело обстояло так. 14 мая на местном вокзале из проходившего поезда с бывшими военнопленными – венграми и австрийцами была брошена чугунная ножка от печки-«буржуйки» в чехов, работавших на платформе. Ножка попала в голову солдата Духачека, который получил тяжелое ранение. Легионеры остановили эшелон, нашли виновного и расправились с ним.
   Через три дня челябинский Совет вызвал десять легионеров для разбора случившегося как свидетелей, объявил их виновниками инцидента и арестовал. Были задержаны и те, кто пришел в Совет с требованием освободить товарищей. Тогда командир 3-го Чешско-Словацкого полка подполковник С. Н. Войцеховский приказал занять город и освободить арестованных силой. Сопротивления легионерам оказано не было, и они захватили все имевшиеся у местного Совета запасы оружия – 2800 винтовок и артиллерийскую батарею.
   На следующий день конфликт был улажен миром. Арестованные комиссары были освобождены, большая часть захваченного оружия была возвращена челябинскому Совету. Начались переговоры о пропуске эшелонов через Челябинск на восток.
   20 мая в Челябинске открылся съезд представителей Чешско-Словацкого корпуса, который готовился давно. Капитан Радола Гайда был избран его делегатом. Стало известно, что в Москве арестованы прибывшие туда члены ЧСНС Макса и Чермак, которых вынудили подписать приказ всему корпусу сдать местным Советам все оружие «безо всякого исключения». То есть теперь разоружиться уже полностью.
   В ответ на это съезд заявил, что он лишает ЧСНС права руководить движением эшелонов и передает это право избранному им Временному Исполнительному комитету (председатель – доктор Д. Павлу). Единогласно приняли решение оружия не сдавать, эшелоны в Архангельск не поворачивать и, если надо, пробиваться во Владивосток с боем.
   В исполком вошли три командира полков: 3-го – подполковник С. Н. Войцеховский, 4-го – поручик С. Чечек и 7-го – капитан Р. Гайда. Они составили Военную коллегию исполкома. Съезд поручил им разработать план действий на случай открытого конфликта с большевиками.
   К тому времени эшелоны с легионерами составляли по местоположению на железной дороге четыре группы: во Владивостоке – 8 тысяч, на линии железной дороги между Пензой и Тамбовом еще не двинулись на восток около 8 тысяч чехов и словаков, примерно столько же оказалось в районе Челябинска. Эшелоны с 4, 5 тысячами человек растянулись по Транссибу между Курганом и Иркутском. Съезд поручил Чечеку возглавить Пензенскую группу эшелонов, Войцеховскому – Челябинскую, а Гайде – корпусные эшелоны, двигавшиеся от Омска до Иркутска.
   Так капитан Радола Гайда получил под свое командование войсковую группу из трех стрелковых полков, ударного батальона, запасного стрелкового полка и артиллерийской бригады. Съезд дал всем начальникам войсковых групп большую самостоятельность в действиях с задачей обеспечить беспрепятственное движение эшелонов к Владивостоку.
   Гайда вернулся из Челябинска в Ново-Николаевск (ныне Новосибирск) утром 25 мая. Прямо на станции ему вручили только что перехваченную телеграмму Л. Д. Троцкого, широко известную в истории Гражданской войны в России. Вот ее полное содержание:
   «Из Москвы, 25 мая. 23 часа. Самара, ж/д.
   Всем совдепам по ж/д линии от Пензы до Омска.
   Все Советы под страхом ответственности обязаны немедленно разоружить чехословаков. Каждый чехословак, который будет найден вооруженным на линии железной дороги, должен быть расстрелян на месте, каждый эшелон, в котором окажется хоть один вооруженный, должен быть выгружен из вагонов и отправлен в лагерь для военнопленных. Местные военные комиссары обязуются немедленно выполнить этот приказ, всякое промедление которого равносильно бесчестной измене и обрушит на виновного суровую кару. Одновременно посылаются в тыл чехословакам надежные части, которым поручено проучить неповинующихся.
   С честными чехословаками, которые сдадут оружие и подчинятся советской власти, поступать как с братьями и оказывать им всяческое содействие. Им пойдем всевозможно навстречу. Всех железнодорожников поставить в известность, что ни один эшелон с чехословаками не должен продвинуться дальше на восток. Кто уступит насилию и будет содействовать чехословакам в их продвижении, будет строго наказан.
   Настоящий приказ прочесть всем чехословацким эшелонам и сообщить всем железнодорожникам по месту нахождения чехословаков. Каждый военный комиссар должен об исполнении донести.
   № 377. Народный Комиссар по Военным Делам Л. Троцкий».
   Этим приказом «военного министра» Л. Д. Троцкого советская власть в условиях начавшейся Гражданской войны объявляла вне закона каждого военнослужащего Чешско-Словацкого корпуса, уже части французской армии, имевшего при себе любое оружие. Ему грозил за то расстрел. Приказ требовал любой ценой остановить продвижение воинских эшелонов с легионерами на Владивосток, где находились суда Антанты для отправки бывших добровольцев Русской армии из числа чехов и словаков в Европу.
   Гайде не пришлось по такому поводу выступать на солдатских митингах. Он понял, что перехваченный приказ Троцкого однозначно объявляет войну корпусу легионеров, и стал отдавать полкам и эшелонам приказы, чтобы «пробить» корпусу путь по Транссибирской железнодорожной магистрали к берегу Тихого океана. Всю ответственность за принимаемые решения Радола Гайда брал на себя.
   В два часа дня того же 25 мая легионеры под командованием капитана Кадлеца занимают Мариинск. В ночь на 26-е Гайда берет Ново-Николаевск (Новониколаевск, ныне Новосибирск). В ночь на 27-е Войцеховский второй раз захватывает Челябинск, а Чечек в ходе упорного боя с местными красноармейцами стал обладателем Пензы. Всюду легионерам достались большие запасы оружия и боеприпасов, у них вновь появилась, пусть и в небольшом числе, артиллерия.
   Так начался известный в отечественной истории «мятеж Чехословацкого корпуса». Спровоцирован же он был не белогвардейцами, а главой военного ведомства Совнаркома Троцким. По приказу из Москвы Чешско-Словацкий корпус сперва почти разоружили (лишив, в частности, всей артиллерии), изгнав из его рядов русских офицеров, затем в целях «безопасности» растянули его эшелоны по железной дороге на многие тысячи километров, и, наконец, террором решили покончить с ним как таковым.
   Командиры легионеров на линии железной дороги – Гайда, Чечек, русский подполковник Войцеховский, Кадлец и другие отказались признать над собой власть как ЧСНС, так и командира корпуса генерала Шокорова, который продолжал подчиняться Национальному Совету. В начале тех событий Гайда и его соратники не стремились свергать на местах советскую власть: ими владело желание скорее покинуть страну, объятую хаосом. «Мятежные» эшелоны не поворачивались на Москву, а шли на восход к солнцу, имея конечной целью достичь портового Владивостока.
   На начало выступления реально у Гайды было всего около 4 тысяч человек: одиннадцать стрелковых рот, три артиллерийские батареи без орудий, а также три роты ударников под командованием русского подполковника Ушакова (он станет начальником штаба у Гайды), часть запасного полка, штаб и обоз 2-й дивизии корпуса.
   Подполковник-фронтовик Ушаков со своими ударниками, тоже понюхавшими пороха в мировую войну, действовал не менее решительно, чем Гайда. В ночь на 29 мая он занял Канск, а потом и соседний Нижнеудинск, важные железнодорожные станции между Красноярском и Иркутском.
   Еще три эшелона из группы Гайды находились на станции близ Иркутска. К ним не дошел приказ Гайды о выступлении. Здесь легионеры утром 26 мая были неожиданно атакованы красногвардейцами. Атаку отбили, но французский и американский консулы настояли на сдаче оружия. Разоруженные эшелоны иркутский Совет немедленно отправил во Владивосток.
   Гайда, узнавший о событиях под Иркутском и трезво оценивая возможности своих сил, стал искать союзников для борьбы с большевиками. В Ново-Николаевске он установил связь с подпольной офицерской организацией поручика Лукина. С ее помощью и был взят этот город: казармы красногвардейцев забросали ручными гранатами, бой шел всего сорок минут, потери легионеров составили двое убитых и трое раненых.
   Власть в Ново-Николаевске перешла в руки низложенной ранее городской думы. По улицам ходили патрули созданной белой Сибирской народной дружины с бело-зелеными повязками на рукавах (это были цвета Сибири). Дружина вскоре стала основой 1-го Новониколаевского стрелкового полка – первого полка Сибирской армии. В городах, захваченных легионерами, сразу же стали формироваться добровольческие воинские части тех, кто решил бороться против власти большевиков с оружием в руках.
   Как командир корпусной группы, капитан Гайда оказался в сложном положении: между ним и Челябинском находился красный Омск, а от Кадлеца в Мариинске его отделяли красногвардейские отряды, стоявшие в Томске и на станции Тайга. Кадлеца от Ушакова отделяли отряды большевиков в Красноярске с его железнодорожным мостом через Енисей.
   Успех зависел от решительности наступательных действий. 30 мая Гайда повел наступление на станцию Тайга, которую занял почти без сопротивления по той причине, что в соседнем Томске подпольная военная организация белых подняла восстание, и большевистский Совет бежал из города. Белые быстро сформировали Добровольческий батальон в 500 штыков. Во главе всех воинских формирований в Томске встал подполковник А. Н. Пепеляев, один из будущих колчаковских военачальников.
   После этого успеха Гайда поспешил подать помощь эшелону капитана Кадлеца, который вел тяжелый бой в Мариинске с красногвардейцами шахтерского Анжеро-Судженска. В ночь на 1 июня туда, восстановив подорванное железнодорожное полотно, прорвался эшелон поручика Гусарека. Легионеры по пути заняли ряд станций.
   Организацией борьбы против группировки капитана Гайды занимался Центральный исполнительный комитет Советов Сибири (Центросибирь), который обладал властью восточнее Ново-Николаевска. Будучи отрезан от Москвы, он предложил легионерам перемирие. Гайда, не веря в искренность такого желания, все же пошел на перемирие до 16 июня. За это время его легионеры успели занять Барнаул, а потом Бийск и Семипалатинск.
   От Челябинской группы к Гайде шла помощь. Под Омском на станции Марьяновка произошел бой с местными красногвардейцами и в тот же день, 7 июня, город был занят с помощью местной организации Белого дела. Вскоре здесь было сформировано Временное Сибирское правительство, и Омск стал столицей белой Сибири. Гайда же соединился с «челябинцами» (эшелоном поручика Сырового) на станции Татарской.
   В освобожденных легионерами районах власть могла быть только Белого движения. Омское правительство из добровольцев быстро формирует два корпуса: 1-й Средне-Сибирский подполковника А. Н. Пепеляева и 2-й Степной Сибирский полковника П. П. Иванова-Ринова. Первый из этих корпусов предназначался для действий вместе с войсками Гайды. Пепеляев имел четыре полка (пока по 300–400 штыков при нескольких пулеметах) белых добровольцев из Томска, два – из Ново-Николаевска, по одному из Барнаула и Красноярска. Корпусную артиллерию составляли 8 орудий – одна батарея.
   Капитан Радола Гайда стал принимать политические решения. 21 июня он объявил по всем лагерям военнопленных, которых было немало в «его» зоне Транссиба, мобилизацию чехов и словаков в состав корпуса армии Французской республики. Призыв нашел желаемый отклик у военнопленных-славян, которые в Сибири работали под конвоем большей частью на лесоповале. Все горели естественным желанием побыстрее вернуться на родину.
   С этого времени можно утвердительно сказать, что Чешско-Словацкий корпус занял свое историческое место в истории Гражданской войны в России. Он уже не мог просто так «укатить» во Владивосток по Транссибирской железнодорожной магистрали, на многих участках которой уже действовали красные партизанские отряды и отряды местных большевистских Советов. Но накал вооруженного противостояния был еще впереди.
   Если приказ Троцкого спровоцировал «мятеж Чехословацкого корпуса», то тот же «мятеж» сдетонировал всплеск Гражданской войны в Сибири, на Урале и в Поволжье. Такова была проза ее истории. Исследователи по сей день пытаются разобраться, кто был прав, а кто виноват в событиях конца весны – начала лета 1918 года в Сибири. Имя же белочеха Гайды в таких дискуссиях мелькает непременно.
   Вечером 15 июня перемирие с Центросибирью закончилось. Возобновлять его стороны не пытались. Утром следующего дня у Мариинска капитан Гайда лично возглавил удар во фланг и тыл противника, и красные бежали к Красноярску, к которому с востока от Канска подходили ударники подполковника Ушакова. Гайда, используя импровизированный бронепоезд, повел наступление на город, местный Совет на пароходах поспешно оставил Красноярск, и он 20 июня оказался в руках легионеров.
   Центросибирь, собрав до 5 тысяч войск, попытался отбить Нижнеудинск у белочехов и пепеляевцев. Трехдневный бой советские отряды проиграли и отступили к Верхнеудинску, взрывая за собой полотно железной дороги и мосты. Белые по пути наступления их то и дело чинили и потому догнать противника не могли.
   Наступление вдоль железной дороги к Байкалу продолжалось. Центросибирь со своими отрядами перебрался в Верхнеудинск (ныне Улан-Удэ, Бурятия). Белые не позволили отступающему противнику подорвать 38 туннелей Круто-Байкальской магистрали, но красные сумели взорвать восточный выход последнего туннеля – № 39. Теперь они на какое-то время «оторвались» от преследователей и могли собраться с силами.
   11 июля войска группы Гайды (белочехи и корпус Пепеляева) вошли в Иркутск. По решению Омского правительства они были объединены в Восточный фронт, командующим которого был назначен Радола Гайда, произведенный по такому случаю ЧСНС в полковники.
   Пока белые две недели занимались восстановлением подорванного туннеля, который был «пройден» сибиряками-пепеляевцами по горным тропам. За это время красные смогли пополнить свои силы тысячью интернационалистами мадьярами и немцами, которые согласились «добровольно» вступить в их ряды под дулами пулеметов отряда анархиста Лаврова. Получили артиллерийское вооружение самые большие суда на озере Байкал – железнодорожный паром «Байкал» и ледокол «Ангара». С фронта против атамана Семенова была снята часть войск, переброшенных на запад Забайкалья. 29 июля ударная группировка Центросибири перешла в наступление.
   Гайда и Пепеляев смогли заманить противника в приготовленный для него «мешок». Четыре полка белых сибиряков составили засаду у станции Салзан и в тылу красных взорвали железнодорожное полотно. Те повернули назад и в яростных атаках попытались прорваться обратно в Забайкалье. Тем временем подошедшие чехи атаковали с фронта.
   Победа войск полковника Гайды была полной: до двух с половиной тысяч человек взято в плен, трофеями стало 2 бронепоезда, 4 орудия, 15 пулеметов. На полотне железной дороги, которая стала ареной жестокого боя, было подобрано до 700 убитых. Общие потери белых убитыми и ранеными составили чуть более 300 человек.
   Когда туннель № 39 был восстановлен, белый Восточный фронт переместился на территорию Забайкалья. При этом Гайда провел десантную операцию, высадив на восточный берег Байкала у деревни Посольская с прогулочных пароходов «Бурят», «Феодосия» и «Сибиряк» отряд силой в 1075 штыков, 75 сабель и 6 орудий. Командовал отрядом начальник штаба Гайды подполковник Ушаков, который погиб в бою у станции Мысовой, где находился штаб и тылы красного Забайкальского фронта.
   Эта десантная операция в военной истории примечательна тем, что на озере, у его южных берегов, произошел артиллерийский бой между двумя флотилиями, который закончился тем, что от попадания снаряда с парохода «Сибиряк» загорелся и выгорел дотла железнодорожный паром «Байкал».
   18 августа белые с боя захватили станцию Мысовая. Здесь они захватили 59 поездов и взяли несколько тысяч пленных. Белые потеряли убитыми и ранеными более 400 человек. Когда Гайда увидел дико изуродованное тело подполковника Ушакова, своего близкого друга, он приказал расстрелять партию пленных интернационалистов-мадьяр.
   Белый Восточный фронт продолжил наступление. 26 августа была взята Чита. 19-го у станции Оловянная состоялась встреча с конными разъездами атамана Семенова. 2 сентября решением ЧСНС Гайда производится в чин генерал-майора. Фронтовая Георгиевская дума за успешное руководство войсками в проведенных боях представляет его к награждению орденом Святого Георгия 3-й степени.
   После этого командующий белыми войсками в Сибири Гайда посетил с инспекционной поездкой Владивосток, где 26-летний «баловень судьбы» 18-го года «сумел» перессориться с японцами, атаманом Семеновым и прочим начальством Приморья и Маньчжурии. Во избежание дальнейших осложнений ЧСНС и Омское правительство отозвало новоиспеченного генерала на запад. Во Владивостоке состоялось знакомство Гайды с прибывшим туда после посещения Японии адмиралом А. В. Колчаком. И тот, и другой мыслили одинаково: столице белой Сибири был нужен военный диктатор. Гайда, владевший ситуацией, об этом высказался сразу.
   Прибыв в Екатеринбург, Гайда 12 сентября 1918 года вступает в командование Екатеринбургской группой войск (ранее называлась Северо-Уральским фронтом). Она состояла из русских войск из местных добровольческих и повстанческих отрядов и частей Чешско-Словацкого корпуса. Группировке противостояла советская 3-я армия М. М. Лашевича, уже оправившаяся от последних поражений и пополненная резервами. К тому времени Троцкий жестокими мерами наводил порядок на Восточном фронте, объявленном главнейшим среди других.
   Один из современников оставил словесный портрет генерал-майора Радолы Гайды той поры: «Очень молодое длинное лицо, похожее на маску, почти бесцветные глаза с твердым выражением крупной, хищной воли и две глубоких, упрямых складки со стороны большого рта. Форма русского генерала, только без погон, снятых в угоду чешским политиканам. Голос его тихий, размеренный, почти нежный, но с упрямыми нотками и с легким акцентом; короткие отрывистые фразы с неправильными русскими оборотами».
   К тому времени Гайда имел в Белом движении громкую славу «Освободителя Сибири», рвавшегося к новым победам в Гражданской войне в России. Когда 18 ноября 1918 года в Омске произошел военный переворот в пользу адмирала А. В. Колчака, Гайда был готов его приветствовать. Перед этим Колчак, тогда военный министр Омского правительства, посетил его фронтовой штаб, и они о многом смогли переговорить наедине.
   С распадом Австро-Венгрии ее чешские области и Словакия образовали Чехословацкую республику, провозглашенную 14 ноября 1918 года. Ее первым президентом стал философ Томаш Масарик, занимавший этот пост до 1935 года и являвшийся руководителем Чешской народной, затем Прогрессистской (реалистической) партии. Чешско-Словацкий корпус должен был стать основой армии новообразованного государства в центре Европы.
   Сразу после военного переворота в Омске положение Гайды сильно пошатнулось. Прибывший в Сибирь военный министр только-только образованной Чешско-Словацкой Республики генерал М. Штефанек без труда увидел пропасть во взаимоотношениях новоявленного колчаковского генерала и ЧСНС, который начал прибирать к своим рукам власть в Чешско-Словацком корпусе. Конфликт разрешил адмирал Колчак, который добился перевода Гайды в русскую армию. В противном случае тому грозила «служебная командировка» в Париж и расставание с белой Россией.
   Гайда на первых порах оправдал надежды Верховного правителя России. Он задумал провести на северном участке советского Восточного фронта глубокую Пермскую наступательную операцию. Она началась 27 ноября, после прибытия 1-го Средне-Сибирского корпуса генерал-майора Пепеляева. От корпуса белочехов в операции участвовала 2-я дивизия. Были взяты города Кунгур и Кушва, а 7 января нового, 1919 года – пала Пермь. Наступление велось в морозную погоду, при глубоких снегах. Часть белой пехоты имела лыжи.
   Победа белого оружия получилась действительно громкая и значимая. Только в одной Перми было взято: 21 тысяча пленных, 5 тысяч железнодорожных вагонов, 60 орудий, больше сотни пулеметов, несколько бронепоездов и вмерзшие в речной лед у городской пристани корабли красной Камской флотилии. Советская 3-я армия была разбита. Пепеляевский корпус, главный герой Пермской виктории, потерял убитыми, ранеными и обмороженными 494 офицера и до пяти тысяч нижних чинов.
   Красные попытались отбить город. Весь январь и февраль на северном участке Восточного фронта шли ожесточенные, но безрезультатные бои. Под Пермью куда стягивались резервы со всей Республики Советов, порядок в советской 3-й армии был восстановлен самыми крутыми мерами прибывшей из Москвы комиссии ЦК РКП(б) во главе со Сталиным и Дзержинским. Результатом ее работы стала стабилизация фронта.
   Екатеринбургская группа при реорганизации колчаковских вооруженных сил в конце 1918 года была переименована в Сибирскую армию. Ее командующим с производством в чин генерал-лейтенанта за победу под Пермью назначается Радола Гайда.
   В первых числах марта, когда земля была еще в снегах, Сибирская армия вновь перешла в наступление против 2-й и 3-й армий противника. Занимаются города Воткинск и Ижевск (где в начале Гражданской войны рабочие подняли восстание против советской власти, уже подавленное), Сарапул и Елабуга. Были взяты тысячи пленных и огромные трофеи. На северном участке белые сибиряки встретились с отрядом войск северян генерала Миллера. Атакующие действия белых прекратились после наступления весенней распутицы и половодья на реках.
   Перед новым наступлением колчаковских армий оперативное командование Красной Армии «переиграло» своих коллег из белого стана в лице штаба Верховного главнокомандующего и его начальника генерала Д. А. Лебедева. Об адмирале А. В. Колчаке говорить здесь не приходится, поскольку талантом стратегического мышления на сухопутном фронте он не обладал, да и командовать им он не стремился.
   При планировании новых наступательных операций сказались разногласия и личные амбиции командующих двух армий – Сибирской Гайды и Западной генерал-лейтенанта М. В. Ханжина. Ни тот, ни другой никак не хотели координировать свои действия и в чем-то не только помогать друг другу, но и страховать фланг соседа. В итоге получилось, что огромный пространственный разрыв между Камой и Верхне-Бугульминской железной дорогой занимал один-единственный 32-й Прикамский полк.
   Разведка красных и их штабисты, среди которых было немало выпускников старой Академии Генерального штаба, умело спланировали наступление ударной группировки под командованием М. В. Фрунзе по левому, откровенно слабому флангу белой Западной армии. Именно там начался гибельный для Белой Сибири прорыв колчаковского фронта и последующий его крах.
   Сибирская армия теперь должна была наступать по двум направлениям – на Вятку (войска Пепеляева) и на Казань (войска генерала Вержбицкого). Армия Гайды в ходе наступления совместно с Западной армией должна была выйти на линию Волги. К тому времени самолюбивый Радола Гайда уже чувствовал себя большим, самостоятельным полководцем. Личный конвой его теперь назывался Бессмертным батальоном имени генерала Гайды и, как в русской императорской армии, его чины носили на погонах вензель «ББИГГ».
   Новое наступление Сибирская армия начала успешно. Самонадеянный Гайда главные силы сибиряков после взятия Глазова нацелил на Вятку, тогда как участок по реке Каме оказался не обеспечен надежным прикрытием. Более того, в ходе отступления Западной армии левый фланг Сибирской армии оказался открытым.
   Этим воспользовался красный командарм В. И. Шорин: его 2-я армия нанесла сильный контрудар и отбила Сарапул, Ижевск и Воткинск. У Гайды же для парирования контрнаступления противника резервов почти не имелось. Западная армия генерала Ханжина помощи подать не могла. Белые сибиряки начали отход к Перми. Вместе с Ижевской бригадой и Воткинской дивизией на восток уходили десятки тысяч беженцев. Общее отступление колчаковского фронта захлестнуло Сибирскую армию.
   Гайда вступает в конфликт с начальником штаба Верховного главнокомандующего генералом Д. А. Лебедевым, который нередко отдавал приказы по Сибирской армии через голову ее командующего, что на войне было недопустимо. Гайда ультимативно требовал снять Лебедева с должности. Адмиралу Колчаку пришлось лично прибыть в Пермь, чтобы уладить конфликт, но поездка в итоге оказалась неудачной.
   В столичном Омске утвердились в необходимости снять белочеха с командования армией, но Верховный правитель России колебался. Фронт же трещал по швам, переместившись из Приволжья на Урал. Наступающие красные войска вернули себе Пермь и нацелились на Екатеринбург. Но для Белого дела это была еще не катастрофа.
   Решающее объяснение Гайды с адмиралом Колчаком произошло 19 июня, во время очередного приезда генерала в Омск. 20 июня Сибирская и Западная армия подчиняются генералу М. К. Дитерихсу. 7 июля Колчак прибыл в Екатеринбург, где и состоялась последняя встреча Гайды с Верховным правителем России.
   В конце бурного разговора Верховный правитель России А. В. Колчак сказал: «Можете спокойно уезжать. Я ничего против вас не имею и ни в чем вас не обвиняю». Вечером 9 июля 1919 года генерал-лейтенант Радола Гайда сдал командование Сибирской армией Дитерихсу и с чешской частью своего личного конвоя и с личным штабом отправился через всю Сибирь во Владивосток, чтобы оттуда морем отбыть в Европу. Его не отговаривали от такого поступка.
   Приказ адмирала А. В. Колчака о снятии опального генерала с должности командующего Сибирской армией последовал 10 июля. Одновременно Радола Гайда был вычеркнут из списочного состава Русской армии. Генеральского чина он еще не лишался, да и в окружении Колчака такой вопрос не ставился.
   Гайда прибыл во Владивосток на личном поезде 12 августа. Здесь он отказался от мысли немедленно покинуть пределы России и стал… готовить заговор против Колчака. Вернее, принял участие в антиколчаковском заговоре, который готовил тайный эсеровский «Комитет по созыву Земского собора». Чешским гарнизоном Владивостока командовал генерал Чечек, который обещал заговорщикам полное содействие, выдать винтовки и патроны. Согласилась участвовать в вооруженном восстании и городская подпольная большевистская организация. Войска интервентов были склонны держаться в назревающих событиях вооруженного нейтралитета.
   Готовящийся заговор не стал секретом для правителя Омска: он отдал приказ о лишении Гайды чина генерал-лейтенанта Русской армии и всех наград. Большего в той ситуации адмирал Колчак сделать не мог, поскольку его власть в Приморье виделась номинальной. Было ясно, что Гайда и его эсеровские соратники решили взять власть во Владивостоке, чтобы затем распространить ее дальше, на Сибирь. В любом толковании предстоящего события дело смотрелось откровенной авантюрой.
   Восстание началось утром 17 ноября. У Гайды (по его словам) было 700 человек, в том числе 45 офицеров при семи пулеметах. Чехов среди них оказалось немного, а основу «мятежных» войск составляли портовые грузчики, моряки и «портовая чернь». Силы колчаковцев первоначально состояли из 26 офицеров и 280 юнкеров Учебно-инструкторской школы на острове Русский при 6 пулеметах, которыми командовал полковник Рубца-Мосальский. Начальник колчаковского гарнизона Владивостока генерал Розанов в события не вмешивался: в служебном кабинете он не подходил к телефонному аппарату.
   Японцы усиленными патрулями заняли центральные улицы города и не позволили генералу Чечеку и американцам подать помощь Гайде. Нейтральной оказалась и команда стоявшего у железнодорожного вокзала бронепоезда «Калмыковец» из сил атамана амурских казаков И. П. Калмыкова. В итоге все военные события развивались только в черте привокзальной площади.
   Войско Гайды после 4-часового боя выбило юнкеров из вокзала. Тогда те укрепились на противоположной стороне привокзальной площади в зданиях штаба Владивостокской крепости и окружного суда. К вечеру силы Омского правительства получили поддержку: прибыли новые отряды юнкеров и гардемаринов из Морского училища, подошедшие миноносцы стали обстреливать вокзал, в котором укрылись мятежники. Вскоре «пришедший в себя» генерал Розанов предъявил Гайде ультиматум, обещая ему беспрепятственное право выезда за границу.
   К чести Радолы Гайды, он не бросил своих людей, то есть повстанцев из числа горожан. Он все еще надеялся на помощь войск Чечека и американцев. Но японцы были готовы пойти на крайние меры, чтобы не допустить уличных боев в «их» Владивостоке. С наступлением темноты стоявший в бухте Золотой Рог броненосец «Микаса» стал освещать здание вокзала своими мощными прожекторами.
   Под утро 18 ноября у юнкеров на противоположной стороне привокзальной площади появилась пушка, которая в 4 часа утра открыла пальбу по вокзалу. Юнкера поднялись в атаку и ворвались в здание вокзала, из которого толпа мятежников в панике бросилась бежать по железнодорожным путям… прямо на стоящий бронепоезд «Калмыковец», которому на день раньше люди Гайды отрезали путь из города, подорвав рельсы. Казаки, решив, что их атакуют, открыли пулеметный огонь.
   Мятежники потеряли убитыми и ранеными более 300 человек. Раненный в ногу Гайда так и не добрался до спасительного чешского штаба. Юнкера взяли его в плен и сорвали с его мундира генерал-лейтенантские погоны. В ходе закулисных переговоров союзников по Антанте Гайде пришлось отплыть из Владивостока на первом же пароходе в сопровождении второй жены. Она была русской, и ее звали Екатерина.
   11 февраля 1920 года изгнанник из России оказался на чешской земле, будучи там хорошо известен. В независимой Чехословакии боевой генерал Радола Гайда, обладатель многих орденских наград не потерялся. Он был принят в ряды национальной армии, снова, как в белой Сибири, продемонстрировав стремительный карьерный рост.
   На первых порах президент Томаш Масарик не знал, что с ним делать. Но потом решил дать Гайде образование, которого у того не было, послав в Парижскую высшую военную школу. В октябре 1922 года выучившийся Радола Гайда получает в командование дивизию и в следующем месяце получает чин дивизионного генерала. Он становится популярным человеком в чешских националистических кругах. В 1924–1926 годах генерал Гайда занимал должность заместителя начальника Генерального штаба чехословацкой армии, став его начальником в 1926-м.
   Военный человек крайне правых взглядов, став во главе Генштаба армии Чехословакии, явно преувеличил собственную популярность в армейских рядах. В том же 26-м году он попытался совершить государственный переворот (или создать его видимость), но эта попытка успеха не имела. Гайда президентом Масариком был изгнан со службы и в 1928 году разжалован в рядовые запаса.
   Но перед этим он успел стать лидером «Национальной Фашистской Общины» и год побыть в ранге депутата парламента от Народной Лиги (блока правых партий), после чего палата депутатов в ноябре 1930 года лишила Радолу Гайду мандата, а Высший административный суд подтвердил это решение. Его снимают с воинского учета и перестают выплачивать пенсию. Зимой 1932 года ему пришлось отсидеть два месяца в тюрьме за доказанное неучастие в краже его секретного личного дела из Министерства национальной обороны.
   Президент Томаш Масарик лично «усилил давление» на бывшего генерала двух армий – белой России и новообразованной Чехословацкой республики. В ночь на 23 января 1933 года группа из 80 чешских фашистов напала на военную казарму в городе Брно. Гайда не был причастен к этому делу, но его снова арестовали, отдали под суд и в августе 1934 года его приговорили к шести месяцам тюрьмы.
   В советских энциклопедиях писалось, что с первых дней оккупации Чехословакии германскими войсками Радола Гайда сотрудничал с гитлеровцами с 1939 по 1945 год и что был казнен в 1948 году по приговору чешского народного трибунала (или народного суда) как государственный преступник. Но в действительности дело обстояло совсем не так.
   Гайда не стал сторонником Гитлера и коллаборационистом, хотя и был чешским фашистом. Во время Мюнхенского кризиса, когда Германия потребовала от Чехословакии отдать ей Судетскую область, а потом оккупировала саму страну, Гайда был одним из тех, кто призвал к вооруженному сопротивлению агрессору. С этим призывом он выступил перед многотысячным митингом с балкона Пражского университета и в знак протеста вернул правительству Великобритании орден Бани, которым был награжден за участие в Гражданской войне в России.
   После Мюнхена Республика Чехословакия существовала недолго. Радоле Гайде вернули чин дивизионного генерала и пенсию. После раздела Чехословакии и образования «Протектората Богемия и Моравия» Гайда ушел в частную жизнь. Два его сына, носившие русские имена Владимир и Юрий, участвовали в движении Сопротивления.
   Сразу после окончания Второй мировой войны о «фашисте, коллаборационисте и белогвардейском генерале» Радоле Гайде вспомнили органы безопасности «народной» Чехословакии и советская военная контрразведка СМЕРШ. 12 мая 1945 года он был арестован и пробыл под следствием почти два года. В 1947 году генерал Гайда, уже неизлечимо больной человек, был осужден на два года лишения свободы. С учетом предварительного заключения третий для него тюремный срок не превышал недели. В следующем году «Освободитель Сибири» ушел из жизни своей смертью в Праге.

Деникин Антон Иванович
Верховный правитель России в «белых перчатках»

   Антон Иванович Деникин родился в семье бывшего крепостного крестьянина Саратовской губернии, отданного помещиком в солдаты и участвовавшего в трех военных кампаниях: Венгерской, Крымской и Польской. Деникин-старший в возрасте 49 лет (!) дослужился до первого офицерского чина – армейского прапорщика, затем стал российским пограничником (стражником) в Царстве Польском, выйдя в отставку в 62 года и оставшись жить по месту службы. В 64 года Иван Ефимович женился на 28-летней польке Елизавете Вржесинской из обедневшей семьи шляхтича.
   Там, в пригороде Влоцлавска Варшавской губернии, у отставного майора в 1872 году родился сын Антон. В 12 лет он остался без отца, и матери с большим трудом удалось дать ему образование в полном объеме реального училища. Чтобы помочь матери, Антон, учившийся с отличием, подрабатывал репетиторством. Исповедовал православие.
   После окончания механико-математического отделения Ловичского реального училища Антон Деникин сперва поступил вольноопределяющимся в 1-й стрелковый полк (стоявший в Полоцке), а осенью 1890 года – в Киевское пехотное юнкерское училище, которое закончил через два года. Потом он скажет: «Я избрал военную карьеру».
   Офицерскую службу начал в чине подпоручика артиллерийской бригады, расквартированной в городе Беле Седлецкой губернии, в 160 верстах от Варшавы. Много занимался самообразованием, писал очерки в популярный военный журнал «Разведчик». О своих политических воззрениях поры офицерской молодости А. И. Деникин писал так:
   «Я никогда не сочувствовал ни народничеству с терроризмом и ставкой на крестьянский бунт, ни марксизму с его превалированием материальных ценностей над духовным и уничтожением человеческой личности. Я принял российский либерализм… не принимая активного участия в политике и отдавая все свои силы и труд армии».
   В 1895 году Деникин поступил в Академию Генерального штаба, но учился в ней на удивление плохо, оказавшись последним в выпуске, кто имел право на зачисление в корпус офицеров Генерального штаба. Но капитан Деникин зачисления не получил «за характер». Такое объяснение императору Николаю II дал военный министр А. Н. Куропаткин.
   Но все же А. И. Деникин станет офицером-генштабистом, будучи причислен к корпусу позднее, в 1902 году. Причем это было сделано по решению того же Куропаткина, к которому армейский офицер обратился с частным письмом. Это открывало ему новые возможности карьерного роста при успешном прохождении службы и отличиях на войне.
   После академии командовал ротой, батальоном, служил в штабах пехотной и кавалерийской дивизий. Публиковался под псевдонимом И. Ночин на страницах военных журналов «Разведчик» и «Варшавский дневник». Статьи были военно-политического содержания, рассказы – об армейском быте.
   В начале Русско-японской войны 1904–1905 годов Деникин с третьего рапорта по команде добился перевода на Дальний Восток. Был назначен в Заамурский округ пограничной стражи, получив там производство в подполковники. Вскоре ему доверили место раненого начальника штаба Забайкальской казачьей дивизии.
   Боевое крещение получил под Цинчехеном, самостоятельно командуя дивизионным авангардом. Участвовал в конном рейде генерала Мищенко по японским тылам. На топографических картах войны в Маньчжурии появилась отметка «Деникинская сопка». Показал себя деятельным и командиром, и оперативником-штабистом.
   За отличие в боях с японцами досрочно был произведен в полковники (войну начал капитаном) и назначен начальником штаба Уральско-Забайкальской казачьей дивизии. За боевые отличия награждается тремя орденами. Возвращение из Маньчжурии было для него тягостным: повсюду в России в 1905 году виделись хаос и безвластие, то там, то здесь случались «солдатские бунты».
   После Японской войны полковник Генерального штаба А. И. Деникин занимал должности начальника штаба резервной бригады в Саратове, командира 17-го пехотного Архангелогородского полка, расквартированного в городе Житомире. В начале 1914 года следует производство в генерал-майоры и назначение в штаб Киевского военного округа.
   Первую мировую войну 1914–1918 годов встретил в должности генерал-квартирмейстера, то есть начальника оперативной службы, при командующем 8-й армией генерале от кавалерии А. А. Брусилове. Вскоре он по собственному желанию перевелся из штаба в действующие части, получив в командование 4-ю стрелковую бригаду, больше известную в русской армии под названием «Железной» бригады. Это название она получила за героизм, проявленный в ходе Русско-турецкой войны 1877–1878 годов при освобождении Болгарии от османского ига.
   Деникин вспоминал: «Штабная работа меня не удовлетворяла. Составление директив, диспозиций и нудной, хотя и важной штабной технике я предпочитал прямое участие в боевой работе, с ее глубокими переживаниями и захватывающими опасностями».
   Во время наступления в Галиции деникинские «железные» стрелки не раз отличались в делах против австро-венгров, сумев пробиться в заснеженные Карпаты. До самой весны 1915 года там шли упорные и кровопролитные бои, за которые генерал-майор А. И. Деникин удостоился почетного Георгиевского оружия (за бои на реке Гнилая Липа) и боевых орденов Святого Георгия 4-й (за бой у города Самбор) и 3-й (за бои на реке Сан) степеней. Эти фронтовые награды лучше всего свидетельствовали о его способностях как военачальника.
   Три георгиевские награды за один год мировой войны впечатляли. Это было не только подтверждение несомненных полководческих способностей Деникина, но и своеобразным рекордом на фронтах мировой войны. Его имя получило известность в рядах русской армии, в ее офицерском составе.
   Командующий армией А. А. Брусилов, посетив позиции «Железной» бригады в Карпатах, сказал ее командиру: «Благодарю вас за блестящие действия бригады. В предстоящей важной задаче, данной бригаде, рассчитываю на вас, как на каменную гору». Вскоре бригада была развернута в полноценную дивизию, которая по преемственности сохранила за собой название «Железной».
   Во время боевых действий в Карпатах фронтовым соседом «железных» стрелков была дивизия, которой командовал генерал Л. Г. Корнилов, будущий соратник Деникина по Белому движению на Юге России. Тогда состоялось знакомство и с будущим донским атаманом генералом А. М. Калединым. О тех боях в Карпатских горах Антон Иванович писал следующее:
   «Весна 1915 г. останется у меня в памяти навсегда. Тяжелые кровопролитные бои, ни патронов, ни снарядов. Немецкая тяжелая артиллерия буквально срывает окопы, хороня в них русских солдат, а ответить ей нечем…
   Я видел, как редели полки моих стрелков, и испытывал отчаяние и сознание нелепой беспомощности…»
   Генерал-лейтенантом Антон Иванович Деникин стал в 43 года за взятие его «Железной» дивизией важного в стратегическом отношении города Луцка, прифронтового железнодорожного узла. В той наступательной операции его стрелки прорвали шесть линий вражеской обороны, и в Луцк ворвались «на плечах отступавшего неприятеля».
   Под Чарторыйском его дивизия разбила немецкую 1-ю восточнопрусскую пехотную дивизию и взяла в плен отборный 1-й гренадерский полк кронпринца. Всего было пленено около 6 тысяч германцев, в качестве трофеев взято 9 орудий и 40 пулеметов.
   В ходе знаменитого наступления Юго-Западного фронта, вошедшего в мировую военную историю под названием Брусиловского прорыва, деникинская «Железная» дивизия повторно ворвалась в город Луцк. На подступах к нему атакующим русским стрелкам противостояла немецкая «Стальная» 20-я пехотная дивизия.
   «Особенно жестокое побоище разыгралось у Загурцев… где брауншвейгская стальная 20-я пехотная дивизия была сокрушена нашей Железной 4-й стрелковой дивизией генерала Деникина», – писал об этих боях один из историков. К этому можно добавить, что брауншвейгцы провели под Луцком против «железных» стрелков сорок четыре атаки, которые не дали им желаемого результата.
   За новое взятие города Луцка Антон Иванович Деникин жалуется крайне редкой наградой в годы Первой мировой войны – Георгиевским оружием, «бриллиантами украшенном», с надписью: «За бои с 22 по 31 мая 1916 года». Высочайший наградной указ был подписан полковником Николаем II Романовым в сентябре 16-го года.
   В октябре 1916 года генерал-лейтенант А. И. Деникин назначается командиром 8-го армейского корпуса, который в конце года в составе 9-й армии перебрасывается на Румынский фронт, где шли жестокие бои. Так латались «дыры» на этом новом фронте, на котором армии – союзницы России терпели одно поражение за другим. Только после Нового года Румынский фронт застыл в снегах суровой зимы.
   К тому времени Деникин уже снискал себе на Русском фронте славу талантливого и перспективного военачальника, авторитетного во вверенных ему войсках. Приказы его отличались краткостью, точностью и ясностью. Один из его современников писал:
   «Не было ни одной операции, которой он не выиграл бы блестяще, не было ни одного боя, который он не выиграл бы…
   Не было случая, чтобы генерал Деникин сказал, что его войска устали, или чтобы он просил помочь ему резервами…
   Он был всегда спокоен во время боев и всегда лично был там, где обстановка требовала его присутствия, его любили и офицеры, и солдаты…»
   Февральскую революцию и отречение императора Николая II Романова от престола генерал Деникин встретил на Румынском фронте. Когда генерал от инфантерии М. В. Алексеев был назначен Верховным главнокомандующим России, Деникин по рекомендации нового военного министра Гучкова и решению Временного правительства стал сперва помощником начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего, а вскоре и начальником штаба могилевской Ставки (апрель – май 1917 года).
   Затем генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин последовательно занимал должности главнокомандующего армиями Западного и Юго-Западного фронтов. Причиной его ухода с поста начальника штаба Ставки стала резкая речь на закрытии съезда Союза офицеров, которая вызвала большое неудовольствие у Временного правительства. Тогда боевой генерал и георгиевский кавалер сказал с трибуны среди прочего и такие слова:
   «Русский офицер никогда не был ни наемником, ни опричником. От века и доныне он стоит верно и бессменно на страже русской государственности, и сменить его сможет только смерть».
   Известность получили и слова, сказанные А. И. Деникиным по прибытии его в Минск, где располагался штаб Западного фронта: «Революционизирование армии и внесение в нее демагогии считаю гибельным для страны. И против этого буду бороться по мере сил и возможности, к чему приглашаю и всех своих сотрудников».
   После провала июльского наступления он открыто обвинил Временное правительство и его премьера А. Ф. Керенского в развале русской армии. Командующий Юго-Западным фронтом генерал-лейтенант А. И. Деникин становится открытым сторонником Верховного главнокомандующего Корнилова, за что комиссары Керенского и солдатские комитеты называли его «врагом демократии».
   Став деятельным участником так называемого Корниловского мятежа, закончившегося логической неудачей, Деникин вместе с группой верных Корнилову офицеров и генералов был арестован и заключен в тюрьму (здание бывшей женской гимназии) города Быхова, где после окончания, по сути дела, «оправдательного» следствия ожидал суда.
   Из Быхова А. И. Деникин бежал ночью 19 ноября в гражданском костюме и с документами на имя помощника заведующего 73-м перевязочным пунктом польского корпуса Александра Домбровского. В Харькове на вокзале случайно встретил такого же беглеца генерала Романовского, с которым и продолжил путь на Дон, соблюдая правила конспирации.
   Октябрь 17-го года круто изменил судьбу России, Русского фронта и людей военных. Деникин в числе других «быховских узников» прибывает в столицу войска Донского город Новочеркасск, где двумя Верховными главнокомандующими России в Первой мировой войне – генералами от инфантерии М. В. Алексеевым и Л. Г. Корниловым (при поддержке донского атамана А. М. Каледина) шло формирование белой Добровольческой армии. Он сразу же входит в состав ее командования.
   В декабре 1917 года его избирают членом Донского гражданского совета (Донского правительства), который, по мысли Деникина, должен был стать «первым общерусским антибольшевистским правительством».
   7 января 1918 года Антон Иванович в 45 лет в одной из новочеркасских церквей обвенчался с Ксенией Васильевной Чиж, дочерью одного из своих бывших сослуживцев, окончившей Институт благородных девиц и готовившейся стать учительницей. Супруги до конца своих семейных лет жили счастливо, в полном взаимопонимании. Биограф писал: «Так началась семейная жизнь генерала Деникина. Как и убогая свадьба его, она прошла в бедности».
   В Белой армии первоначально генерал-лейтенант А. И. Деникин был назначен начальником Добровольческой дивизии, но после реорганизации белогвардейских войск его перевели на должность помощника командующего армией. Он участвовал в 1-м Кубанском («Ледяном») походе, деля вместе с рядовыми белыми воинами все его тяготы, лишения и опасности. За 80 дней похода корниловцы провели 44 боя и потеряли половину своего состава.
   После гибели генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова при неудачном штурме кубанской столицы города Екатеринодара Антон Иванович Деникин становится командующим Добровольческой армией (другой кандидатуры не называлось), а в сентябре того же 1918 года – ее главнокомандующим.
   Первым приказом нового командующего Добровольческой армией стал приказ об отводе войск от Екатеринодара обратно на Дон с одной-единственной целью – сохранить личный состав армии для грядущих боев. До минимума был сокращен обоз, Из артиллерии оставили четыре орудия, остальные бросили, приведя их в негодность: снарядов оставался самый минимум.
   Деникин потом напишет: «Мы уходили. За нами следом шло безумие». Армии было приказано делать в сутки переход до 60 верст. Добровольцы торопились возвратиться туда, откуда они вышли. Там, в Области войска Донского, местное казачество, поднявшееся на восстание против советской власти, пополнило ряды войск Белого дела.
   С германцами, временно занявшими город Ростов-на-Дону, генерал-лейтенант Деникин установил отношения, которые сам называл «вооруженным нейтралитетом», поскольку принципиально осуждал всякую иностранную интервенцию против Российского государства. Германское командование со своей стороны тоже старалось не обострять отношения с белыми добровольцами.
   На Дону в состав Добровольческой армии вошла 1-я бригада русских добровольцев, созданная на Румынском фронте полковником М. Г. Дроздовским: 667 офицеров, 370 солдат, 14 докторов и священников, 12 медсестер. Бригада фронтовиков проделала тяжелый поход по югу Бессарабии и Украины. Для деникинской армии такое пополнение оказалось как нельзя кстати после больших потерь, понесенных на Кубани. И, что самое главное, подняло ее боевой дух.
   Деникин проводит переформирование Добровольческой армии. Теперь она состояла из 1-й генерала С. Л. Маркова (его после гибели сменил генерал Б. И. Казанович), 2-й генерала А. А. Боровского и 3-й полковника М. Г. Дроздовского пехотных дивизий, 1-й конной дивизии генерала И. Г. Эрдели, 1-й Кубанской казачьей бригады, пластунского батальона… Всего около 9 тысяч штыков и сабель, 3 бронеавтомобиля и 24 орудия.
   Деникин вспоминал в мемуарах о тех днях: «Нас было мало. Но за нами военное искусство… В армии – порыв, сознание правоты своего дела, уверенность в силе и надежда на будущее».
   Набравшись сил и пополнив свои ряды, Добровольческая армия перешла в наступление и отбила у Красной Армии линию железной дороги Торговая – Великокняжеская. Этот степной район стал плацдармом для развертывания новых наступательных операций белых на российском Юге в 1918 году.
   Вместе с добровольцами теперь сражалась белая Донская казачья армия генерала П. Н. Краснова, которой германское командование передало часть своих военных трофеев, захваченных после Брест-Литовского сепаратного мира на российской территории: оружия, боеприпасов, различного имущества. Краснов часть полученного от немцев военного снаряжения старой армии России передал Деникину. Тому до этого приходилось довольствоваться только трофеями.
   Окрепнув, Добровольческая армия начала, на сей раз успешный, 2-й Кубанский поход. Скоро весь Юг России оказался в огне Гражданской войны. Кубанское, донское и терское казачество, познавшее первые репрессии советской власти, в своем большинстве встало на сторону Белого движения. В составе деникинских войск появились Черкесская и Кабардинская конные дивизии.
   На сторону белых из Красной Армии переходят 11 сотен кубанских казаков. Отступая перед Деникиным, «советские войска, особенно украинские, подвергли полному разгрому лежавшие по дороге станицы, что, естественно, бросило кубанских казаков… в руки Деникина и Алексеева». За счет кубанских повстанцев Добровольческая армия к середине июня 1918 года достигла численности 20 тысяч человек.
   В конце года, когда на освобожденной от советских войск территории была проведена первая мобилизация, в армейский строй были поставлены все имеющие офицерский чин до 40 лет. Успешно прошла мобилизация среди крестьянства Ставрополья, испытавшего на себе бесчинства украинских красноармейцев, чьи отступавшие части в огне Гражданской войны оказались на Северном Кавказе, на Кубани.
   Оправдало себя и включение в состав белых частей пленных красноармейцев («70 процентов из них сражались хорошо, 10 процентов уходили обратно к большевикам, 20 процентов уклонялись от боев»). Для белых и красных пленные являлись в Гражданской войне важным источником пополнения своих войск. Естественно, что перед этим они проходили там и здесь определенную «чистку».
   26 декабря 1918 года были образованы Вооруженные силы Юга России во главе с генерал-лейтенантом Антоном Ивановичем Деникиным. В их состав первоначально входили следующие объединения:
   – Кавказская Добровольческая армия (прежняя Добровольческая армия) во главе с генерал-лейтенантом П. Н. Врангелем;
   – Донская армия генерал-майора С. В. Денисова (в феврале 1919 года его сменил генерал-лейтенант В. И. Сидорин);
   – Крымско-Азовская армия генерал-лейтенанта А. А. Боровского (в апреле 1919 года переформирована в 3-й армейский корпус);
   – Войска Северного Кавказа (командующий – генерал от кавалерии И. Г. Эрдели).
   Фронт Гражданской войны на Юге расширялся не только к северу, но и в обратную сторону. Меньшевистская Грузия высадила свои войска в районе Сочи и разогнала Абхазский Народный Совет. Затем грузинские войска заняли Сочи и Адлер. Начались погромы армянских горных селений: в ответ в Сочинском округе началось восстание. По приказу Деникина добровольческие части начали наступление и 6–7 февраля заняли Сочи и Адлер, их «иностранные» гарнизоны капитулировали. Грузинский генерал Кониев сдался в плен.
   Авторитетный Деникин, стоя во главе Добровольческой армии, также подчинил себе Донскую, Кубанскую и Кавказскую армии, но только лишь в оперативном отношении. Казачьи армии продолжали сохранять определенную автономность. В январе 1919 года генерал-лейтенант А. И. Деникин становится главнокомандующим Вооруженными силами Юга России (ВСЮР).
   С 4 января 1920 года (после поражения колчаковских армий в Зауралье) Антон Иванович Деникин был провозглашен Верховным правителем России. Это было сделано на основе акта адмирала А. В. Колчака от 24 июня 1919 года о замене его в случае смерти генерал-лейтенантом Деникиным в должности Верховного главнокомандующего русскими армиями.
   По своим политическим взглядам Деникин видится сторонником буржуазной, парламентской республики. Монархистом он явно не был. Встав во главе Белого движения на российском Юге, не раз декларировал свои политические воззрения на будущее освобожденного от власти большевиков Отечества: всеобщие демократические выборы для всех, избрание парламента, большинство которого формирует исполнительную власть. О власти военных и восстановлении монархии Романовых в России речь не шла, равно как и о личной диктатуре.
   В отличие от своего противника в лице Советов в лагере Белого дела политического единства не было, и прежде всего в определяющем вопросе будущего государственного устройства России. «За формы правления я вести борьбу не буду… – говорил Деникин. – Поэтому я призвал армию бороться за Россию».
   Деникина, как одного из «знаковых» полководцев Белого движения, сравнивают с человеком, который «в белых перчатках хотел одержать верх в Гражданской войне, которая шла в России». То есть речь идет о соотношении белого и красного террора. Вопрос этот по сей день спорен, поскольку вскрывается то, о чем раньше сознательно умалчивали. Вопрос этот еще долго будет в отечественной истории «больным».
   Думается, что здесь следует вспомнить о деяниях враждующих сторон, которые памятны для мировой истории по революционным событиям и гражданским войнам. Они хорошо известны по истории таких катаклизмов во Франции и Соединенных Штатах, Испании и Греции, Китае и Финляндии… Россия в их ряду, в чем надо признаться со всем откровением, каким-то антиподом, исключением не была.
   Репрессиям в этих гражданских войнах подвергались не только военнослужащие, но и гражданское население, которое не «вписывалось» в миропонимание той или иной стороны, уже не говоря о торжестве победителей, старавшихся «добить своих поверженных врагов». И известный лозунг, «кто не с нами, тот против нас» звучал неоднократно еще до Октября 17-го года.
   Верховный правитель России на обвинения белогвардейцев в жестокости отвечал, что «самочинные расстрелы пленных красноармейцев были исключением и преследовались». Деникин писал, что в Гражданской войне в России с обеих сторон «был подвиг, но была и грязь». Он этого не скрывал в своих мемуарах.
   Однако таких слов, относящихся к противной стороне: «В Гражданской войне идет бой между подлинными врагами. Вот почему эта война не знает пощады и мы беспощадны», Антон Иванович не высказывал. И он не мог их декларировать, воюя за «единую и неделимую Россию». Воюя за старую Россию, которой уже не было и которая в том, «старом», виде не могла возродиться. Может быть, потому в нем не было «классовой ненависти», что к «буржуям, капиталистам и помещикам» по своей родословной и жизненному пути никак не относился. И уж наемником какого-то класса никак не был.
   По большому счету генерал-лейтенант А. И. Деникин был офицером русской армии, человеком чести и долга перед Отечеством. Не просто офицером, а фронтовиком трех войн, испепеливших «его» Россию. Об этом им пишется в мемуарах с откровенной болью. И вся «историческая вина» Деникина состоит в том, что он оказался одним из военных (и не только военных) вождей Белого дела из стана побежденных в Гражданской войне.
   В апреле 1919 года А. И. Деникин обратился к представителям союзников России по Антанте в годы Первой мировой войны с соответствующей декларацией, определяющей цели белой Добровольческой армии. Антанта приняла декларацию с известным в отечественной истории «пониманием»: начались поставки вооружения, боеприпасов и военного снаряжения белым армиям. На российских окраинах появились войска интервентов, которые в силу разных причин не всегда скрещивали свое оружие с Красной Армией.
   Действительно, Франция и Великобритания оказывали Белому движению (но далеко не сразу) большую помощь. Но когда Париж и Лондон, другие участницы Антанты стали делить Россию на «сферы своего влияния», то тут они встретили резкое сопротивление со стороны А. И. Деникина. Он видел свое Отечество только «единым и неделимым».
   Взятие города Екатеринодара, Кубанской области и Северного Кавказа окрылило бойцов Добровольческой армии. Она значительно пополнилась кубанским казачеством и офицерскими кадрами. Теперь Добровольческая армия, начинавшая 1-й Кубанский «Ледяной» поход числом в один пехотный полк образца 1914 года, теперь насчитывала 30–35 тысяч человек, заметно уступая Донской белоказачьей армии генерала Краснова.
   Мобилизационные ресурсы Северного Кавказа позволили на 1 января 1919 года довести численность Добровольческой армии до 82 600 штыков и 12 320 сабель. Теперь она стала главной силой Белого движения на российском Юге.
   Объединение Добровольческой армии с белыми формированиями Донского, Кубанского и Терского казачьих войск в Вооруженные силы Юга России во главе с генерал-лейтенантом А. И. Деникиным быстро дало свои результаты. Сказался полководческий талант Деникина, тактическое мастерство белого генералитета. В январе – феврале белыми поодиночке были разбиты группировки войск противника на Кубани и Северном Кавказе. К середине февраля главные силы красного Кавказско-Каспийского фронта перестали существовать как организованное целое.
   Глава Реввоенсовета Л. Д. Троцкий был вынужден признать, что «разбухшая (Красная) армия, скорее орда, чем армия, столкнулась с правильно организованными деникинскими войсками и в течение нескольких недель рассыпалась в прах». Это было откровенное признание действительных фактов.
   Одним из факторов побед белых весной 1919 года стало то, что они обладали крупными конными соединениями (дивизиями, корпусами), что позволило им вырвать стратегическую инициативу у красного командования. В начале марта северный фронт сил Деникина растянулся уже на 800 верст. Против 45-тысячной действующей Добровольческой армии было сосредоточено пять красных армий силой в 140–150 тысяч штыков и сабель с заметным превосходством в артиллерии, пулеметах, бронепоездах и аэропланах.
   Тройной перевес в силах создавал чрезвычайно серьезное положение для войск Деникина. Спасала белых кавалерия, хорошо организованная, маневренная, в своей массе созданная из казаков. Когда конница генерала Шкуро совершила рейд в каменноугольный Донецкий район, фронт красных здесь рухнул.
   После этого Деникин провел наступательную операцию на Маныче, где красная 10-я армия угрожала коммуникациям добровольцев. Казачья конница генерала С. Г. Улагая разбила советскую Степную группу и красную конницу Б. М. Думенко, а казачьи части генерала барона Врангеля нанесли решительное поражение противнику в районе станицы Великокняжеской.
   В мае 1919 года для Вооруженных сил Юга России создалась благоприятная обстановка для развития стратегического успеха. Деникинский штаб наметил следующие первоочередные задачи:
   – окончательно вытеснить красные войска из Донецкого каменноугольного бассейна;
   – полностью освободить Область войска Донского, оказать помощь повстанцам Верхне-Донских станиц и соединиться с ними;
   – овладеть Царицыном для обеспечения правого фланга и в дальнейшем установить непосредственную связь с войсками Верховного правителя России адмирала Колчака.
   Белые войска приступили к проведению крупных наступательных операций. Генерал-лейтенант А. И. Деникин переносит свою ставку главнокомандующего из Екатеринодара в Ростов-на-Дону, затем – в город Таганрог. В июле 1919 года в его армиях было свыше 160 тысяч штыков и сабель, около 600 орудий, более 1500 пулеметов. С этими силами, заметно уступая Красной Армии, он предпринял наступление по всему фронту. Оно велось с самыми решительными целями.
   Деникинская конница массированным ударом прорвала фронт 8-й и 9-й красных армий и соединилась с восставшими казаками Верхнего Дона, участниками Вешенского восстания против советской власти. Несколькими днями раньше войска Деникина нанесли сильный удар на стыке Украинского и Южного фронтов противника и прорвались на север Донецкого каменноугольного бассейна.
   Белые Добровольческая, Донская и Кавказская Добровольческая армии начали быстрое продвижение в северном направлении. В течение июня 1919 года они захватили весь Донбасс, Донскую область, Крым и часть Украины. С боями были взяты Харьков и Царицын. В первой половине июля фронт деникинских войск вышел на территорию центральных районов Советской России. Теперь их главный штаб располагался в городе Таганроге, который по местоположению позволял обеспечивать оперативное управление наступающими белыми силами.
   3 июля 1919 года генерал-лейтенант А. И. Деникин отдал так называемую Московскую директиву, поставив конечной целью наступления белых войск овладение Москвой. Обстановка в середине июля, по оценке высшего советского командования, приняла размеры стратегической катастрофы. Деникинские войска (Добровольческая и Донская армии) наступали в направлении Москвы через Воронеж, Курск, Орел и Тулу. Кавказская Добровольческая армия наступала вдоль Волги на Саратов.
   Фронт растянулся на 400 километров и едва держался воюющими сторонами: полноценной линии фронта не существовало. «Механически были завоеваны большие площади территории одним фактом занятия железной дороги – стратегического пункта; не было никакой необходимости выбивать противника из большинства мест; мирно занимали их исправники и стражники».
   Менее чем за четыре месяца были освобождены громадные территории Малороссии и Новороссии, заняты города Киев, Одесса, Курск, Орел… Добровольческая армия, главной ударной силой которой выступал корпус генерала А. П. Кутепова с его «цветными» дивизиями, рвалась к первопрестольной Москве. В занятых городах под звон колоколов совершались благодарственные молебны, устраивались парады белых войск.
   Однако военно-политическому руководству Советской России после принятия ряда срочных мер удалось переломить ход Гражданской войны на Юге в свою пользу. Лозунг партии большевиков «Все на борьбу с Деникиным!» возымел свое действие. Красная Армия благодаря проведенным мобилизациям и борьбе с дезертирством стала массовой. Вооружена же она была артиллерий, пулеметами, бронепоездами и аэропланами намного лучше, чем любые белые армии вместе взятые. Об этом свидетельствует соотношение сил и средств во всех крупных операциях Гражданской войны. Огромную роль сыграли две конные армии – 1-я Буденного и 2-я Миронова.
   О том, что деникинская армия получила сильный удар с тыла в период наступления на Москву, пишут нечасто. Но летом 1919 года «мужицкая армия» с ее сотнями пулеметных тачанок беспартийного анархиста батьки Нестора Махно нанесла белым на Екатеринославщине чувствительные поражения, оттянув часть их сил с фронта, который был прорван махновцами. Деникину приходилось держать в тылу 45 тысяч войск для противодействия «бандам» и подавления восстаний.
   «Московская директива» была отдана тогда, когда о соединении деникинцев с армиями адмирала Колчака не шло и речи: колчаковцы отступали все дальше на восток и говорить об их контрударе по Красной Армии уже не приходилось. Идея создания единого Восточного фронта осталась только в бумагах высшего белого командования: Колчак и Деникин скоординировать свои стратегические планы не сумели.
   В октябре 1919 года Красная Армия от активной обороны перешла к решительным наступательным операциям, спланированным «военспецами» из числа генштабистов старой русской армии. После поражения под Орлом и Кромами отступление Вооруженных сил Юга России развивалось гораздо быстрее, чем их летнее продвижение на московском направлении.
   В ходе контрнаступления красных Южного и Юго-Восточного фронтов деникинским армиям было нанесено поражение, и к началу 1920 года они подверглись разгрому на Дону, Северном Кавказе и Украине. Вооруженные силы Юга России оказались расколотыми на три части: на Черноморском побережье Кавказа, в Крыму и Одессе.
   Потери в людях у тех и других были огромны, но красные имели гораздо больше возможностей для их восполнения. В самом конце 1919 года Добровольческая армия сводится в Добровольческий корпус. Донская армия была обескровлена: в ее полках в среднем оставалось по 200 конников. Кубано-Терский корпус свели в бригаду (1580 человек)…
   Совещание премьер-министров стран Антанты, прошедшее 12 декабря 1919 года в Лондоне, констатировало, что Колчак и Деникин потерпели поражение. Это означало фактическое прекращение прежней помощи Белому движению. Антанта решила «укрепить Польшу как барьер против России». Отныне она делала ставку на «санитарный кордон» – пояс мелких государств вокруг Советской России.
   Развязка Гражданской войны на российском Юге наступила стремительно. Перелом произошел зимой 1919/20 года. Деникин такого хода событий, вне всякого сомнения, не ожидал и не предвидел. Более того, он и его генералы проигрывали на полях брани таким же фронтовикам Первой мировой войны, как они. Только красные военачальники вышли из ее окопов в иных званиях: Тухачевский был поручиком, оказавшийся в плену в самом начале войны, Буденный и Думенко – вахмистрами, Фрунзе и вовсе не имел военного образования.
   Белый фронт, войска которого быстро таяли, был разорван так, что сомкнуться уже не мог. В середине марта разразилась «новороссийская катастрофа». Сам Деникин с частью белых войск (около 40 тысяч человек) из Новороссийска переправился в Крым, где 4 апреля того же 1920 года по решению Военного совета, собравшегося в Севастополе, передал власть Верховного главнокомандующего генералу-лейтенанту П. Н. Врангелю.
   Деникинский же приказ о сдаче верховного командования был краток: «Генерал-лейтенант барон Врангель назначается Главнокомандующим Вооруженными силами Юга России.
   Всем, шедшим честно со мною в тяжелой борьбе, – низкий поклон. Господи, дай победу армии и спаси Россию».
   В разговоре со своим новым начальником штаба генералом Махровым Антон Иванович, передавая ему приказ для рассылки в войска, сказал откровенно: «Мое решение бесповоротно. Я все взвесил и обдумал. Я болен физически и разбит морально; армия потеряла веру в вождя, я – в армию».
   После этого, вечером того же дня, Деникин на английском эсминце «Император Индии» отплыл в Константинополь (Стамбул). Там, в российском посольстве, его ожидала семья – жена и дочь, родившаяся в 1919 году. Затем бывший Верховный правитель России эмигрировал во Францию, где обосновался в одном из пригородов Парижа. Непродолжительное время жил в Бельгии и Венгрии.
   Жил Деникин и в Англии, где его семью приютил на своей вилле Уинстон Черчилль, который уговаривал Антона Ивановича принять пожизненную пенсию от английского правительства и стать во главе белой эмиграции. Черчилль же, как известно, никогда не скрывал своей глубокой неприязни к Советскому Союзу. Деникин, все семейное состояние которого в тот момент равнялось 13 фунтам стерлингов, вежливо, но решительно отказался от такого предложения.
   Примечателен такой факт: А. И. Деникин за 27 лет своей эмигрантской жизни нигде и никогда не просил «чужеземного» гражданства. Он оставался гражданином «старой России», человеком, «лишенным Отечества».
   Активного участия в политической жизни русской эмиграции, в том числе и в ее военной части, А. И. Деникин не принимал, хотя одно время (с 1925 по 1931 год) состоял в Российском общевоинском союзе (РОВСе). Среди военной части белоэмигрантов пользовался большим личным авторитетом, чему есть немало свидетельств.
   Многие годы он посвятил написанию мемуаров, которые, будучи изданы за рубежом, получили широкую известность. По мере возможности оказывал помощь другим белоэмигрантам. На что жил Деникин в эмиграции? Он получал небольшую пенсию от Русского монархического фонда (был такой) и гонорары за литературные труды. Продать же свой архив отказался. Первый его труд «Очерки русской смуты» был опубликован в Берлине. Семья Деникиных жила очень скромно.
   В 1939 году Антон Иванович, оставаясь принципиальным противником советской власти, выступил с обращением к русским эмигрантам не поддерживать немецко-фашистскую армию в случае ее нападения на Советский Союз. Это обращение имело большой общественный резонанс.
   Перед этим, в 1935 году, он в одном из публичных выступлений заявил: «Красная Армия в какой-то степени является русской национальной силой, и всякое сношение с иностранцами на предмет борьбы против большевиков – есть измена Родине». В белоэмигрантских кругах подобное заявление бывшего Верховного правителя России вызвало самые противоположные толки, далеко не самые лестные для автора этих слов.
   Во время оккупации Франции гитлеровскими войсками А. И. Деникин наотрез отказался сотрудничать с новыми властями. Преследованиям за это со стороны оккупантов не подвергался, но находился, по сути дела, под домашним арестом. Как «человек неблагонадежный», бывший русский генерал, которому было уже 70 лет, еженедельно отмечался в немецкой комендатуре городка Мимизана.
   По свидетельству своей дочери Марины Грэ, ставшей популярным комментатором французского телевидения, ее отец болезненно переносил неудачи Красной Армии в 1941 году. И праздновал «наши победы» под Москвой и Сталинградом, на Курской дуге и в ходе последующих наступательных операций. Деникин гордился «блистательной победой Красной Армии… возросшим престижем нашей Родины… героическими усилиями русского народа» в войне против фашистской Германии и ее союзников.
   После окончания Второй мировой войны Деникины в ноябре 1945 года переехали в США. Биографы считают, что для бывшего Верховного правителя России реальной виделась насильственная выдача СССР.
   А. И. Деникин умер в 1947 году в клинике Мичиганского университета, в городе Энн-Арбор. Сперва его похоронили в городе Детройте (штат Мичиган). Затем его останки были перенесены на русское кладбище в Джексоне (штат Нью-Джерси). Был предан земле с воинскими почестями, как полководец русской армии, союзной армии США в Первой мировой войне.
   Второе перезахоронение состоялось уже в наши дни, в 2005 году, когда прах полководца старой России, командующего армиями фронта в Великой мировой войне, нашел свое последнее пристанище в родном для него Отечестве. Ныне он покоится в Москве, на Донском кладбище (кладбище Донского монастыря).
   Бывший белый Верховный главнокомандующий Вооруженными силами Юга России, кавалер четырех георгиевских наград, генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин после себя оставил мемуары, которые в 1990-х годах были изданы и в России. Это: «Очерки русской смуты» в 5 томах (над ними он напряженно работал шесть лет), «Офицеры. Очерки», «Старая армия», «Мировые события и русский вопрос» и «Путь русского офицера».
   В них автор попытался проанализировать причины развала русской армии и российской государственности в революционном 1917 году, возникновения и краха Белого движения в годы Гражданской войны. Неоконченной осталась книга «Вторая мировая война. Россия и зарубежье». Ее рукопись ныне хранится в Русском архиве Колумбийского университета США.
   Даже в конце своей жизни Антон Иванович Деникин не изменил идеям Белого дела. Последними его словами были: «Вот не увижу, как Россия спасется!» Проиграв в кровавом споре со своими оппонентами из стана красного дела в ходе Гражданской войны, он так и остался «при своем мнении». Думается, что это была искренняя вера в то, что история рано или поздно рассудит спор между белыми и красными, побежденными и победителями, затянувшийся до наших дней.

Дроздовский Михаил Гордеевич
Романтик Белого дела, праведник российского Содома

   В Белом движении имя М. Г. Дроздовского созвучно со словом «человек-легенда». В этом боевом офицере-фронтовике, дважды георгиевском кавалере, удивительно сочетались преданность идеалам старой России, вера в русскую армию, честь и достоинство, личное бесстрашие в бою и умение вести за собой людей, для которых служение Российской державе было осмысленным воинским долгом. И можно утверждать – смыслом жизни.
   У убежденного монархиста Дроздовского на глазах рушилась не только 300-летняя империя Романовых, но и русская армия – защитница великой державы. Та армия, служба в которой была делом жизни и чести многих поколений российского дворянства, которое к концу XIX столетия уже никоим образом не подходило под классовое сословие «помещиков и эксплуататоров». Офицерство давно уже было служилым, а не поместным.
   Дроздовский «шагнул» в Гражданскую войну из окопов Румынского фронта. Звездный всплеск его судьбы был ярок и краток, уложившись всего в один-единственный 1918 год. Это был последний год его жизни. И первый год того дела, ради которого Михаил Гордеевич положил на алтарь Отечества свою жизнь. На алтарь старой России.
   О таких людях, как романтик Белого дела генерал-майор Дроздовский, предводитель дивизии «дроздов», историк-белоэмигрант А. А. Керсновский в своей удивительной по эмоциональному накалу «Истории Русской армии» писал следующее:
   «…Кроме виновников русская революция знала еще и героев. В Содоме не нашлось и трех праведников. В России семнадцатого года их были тысячи.
   Этими праведниками всероссийского Содома были офицеры русской армии и увлеченная ими русская учащаяся молодежь. Только они вышли из огневого испытания неистлевшими, прошли через кровь незапятнанными и через грязь незамаранными.
   Петровская армия отошла в вечность. И с последним ее дыханием забилось сердце Добровольческой армии. Русская армия продолжала жить…»
   Михаил Дроздовский родился в сентябре 1881 года в Киеве. Его отец был офицером, при отставке получившим производство в генерал-майоры. Почти все его ордена, носимые на парадном мундире, были за Крымскую войну. Мать рано ушла из жизни, и его воспитанием занималась сестра Илия, бывшая старше брата на пятнадцать лет, и два денщика, престарелых унтер-офицера, участники героической обороны Севастополя. Оба были георгиевскими кавалерами, оба с Рязанщины, оба служили в пехотном Черниговском полку.
   Учился сперва в Полоцком кадетском корпусе, а заканчивал киевский Владимировский кадетский корпус. Пожелал служить пехотным офицером, потому поступил учиться в столичное Павловское военное училище, которое окончил в 1901 году одним из первых по успеваемости. Поражал товарищей и преподавателей своей энергией, упорством и самодисциплиной.
   Имея на то право, первым местом службы выбрал себе лейб-гвардии Волынский полк 3-й гвардейской пехотной дивизии, стоявший в столице Царства Польского городе Варшаве. Подпоручик получил вакантную должность, но в полковые списки он был занесен только тогда, когда за него единогласно проголосовало офицерское собрание. Михаил Дроздовский сразу обратил на себя внимание способностями к оперативной работе и любовью… к шахматам.
   Через три года 23-летний офицер лейб-гвардии успешно поступил в Николаевскую академию Генерального штаба. Проучившись в ней менее месяца, он подал по команде рапорт, в котором писал:
   «…В трудный час испытаний для моего Отечества я, как офицер императорской гвардии, желаю быть на войне с Японией в составе действующей русской армии. Считаю такое свое желание нравственным долгом перед Россией. Готов сражаться за нее с японцами в любой должности младшего пехотного офицера…»
   Так подпоручик Михаил Дроздовский оказался в Маньчжурии среди многих гвардейцев-добровольцев. Его, как слушателя Академии Генерального штаба, прикомандировали к 34-му Восточно-Сибирскому стрелковому полку. Должность получил младшего офицера. С полком участвовал во всех его боях. Боевое крещение получил у безвестной китайской деревни, не отмеченной на карте. И сразу же показал личное бесстрашие и твердость в командовании стрелками.
   В марте 1905 года становится ротным командиром. Но перед этим в бою у селения Семапу получил сквозное пулевое ранение в левое бедро. Из госпиталя вернулся в строй, не долечившись. Легкая хромота на левую ногу осталась у него на всю жизнь. Войну заканчивал со стыдом за отступление от Мукдена. Наградами за Японскую войну стали ордена Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» и Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом. За войну в 1906 году производится в поручики.
   Учеба в академии продолжилась. Из нее Дроздовский вышел иным офицером – офицером Генерального штаба. Стал иным прежде всего по своему «содержанию». Случилось это в мае 1908 года с производством в штабс-капитаны. 23-го числа этого месяца он, в числе других выпускников, был представлен императору Николаю II, носившему мундир полковника лейб-гвардии. Бывшие подчиненные М. Г. Дроздовского после Гражданской войны в своих белоэмигрантских мемуарах отмечали следующее: «…Тотчас и определенно формулирующий свои мысли, он сразу производил сильное впечатление».
   Интересно, что вместе с Дроздовским учились многие его «знакомцы» по 1918 году. Из белых – генералы Врангель и Бредов, Шатилов и Кельчевский, Зинкевич и Сидорин. Из красных – Вацетис и Каменев, Шапошников и Петин. Все они хорошо знали друг друга – характер, способности, особенности, любимые воззрения на тактику и стратегию.
   Новым местом службы стал штаб Варшавского военного округа. Там он был прикомандирован к управлению 49-й пехотной резервной бригадой, которая в случае войны разворачивалась в дивизию. После этого штабс-капитану выдали пособие в триста рублей на обзаведение лошадью со всем необходимым для нее имуществом.
   Спустя некоторое время Михаил Дроздовский оказался в родном для него лейб-гвардии Волынском полку, ряды которого он покинул семь лет назад. По требованиям существовавшего тогда для мирного времени ценза любой выпускник Академии Генерального штаба должен был отслужить положенный срок (не менее года) в должности командира кадровой роты, первичной полковой ячейки.
   Командование ротой продолжалось два года. В ноябре 1910 года Дроздовский получает назначение обер-офицером для поручений при штабе Приамурского военного округа и убывает из Варшавы на Дальний Восток, к новому месту службы.
   Пребывание на берегах Амура длилось ровно год. Но большую часть этого времени офицер Генерального штаба провел в китайском Харбине. Случайностью это не было: по договоренности с Пекином Россия держала для охраны Китайской Восточной железной дороги (КВЖД) Отдельный корпус пограничной стражи, носивший название Заамурского. Полки заамурских пограничных стражников состояли из добровольцев. Порядки в корпусе были армейские, как и сама служба.
   В ноябре 1911 года Михаил Дроздовский переводится старшим адъютантом в штаб Варшавского округа, относящегося к разряду пограничных, и производится в капитаны. Исполнял обязанности помощника начальника отчетного отделения. То есть карьерный рост был несомненен. Он сразу вошел в круг генштабистов-варшавян, продолжая вне службы заниматься самообразованием.
   В 1913 году Дроздовский добился, чтобы его отправили на учебу в… Севастопольскую офицерскую школу авиации Отдела воздушного флота. Он ее закончил успешно, пройдя полный курс летчика-наблюдателя. В его послужном списке появилась следующая запись: «Совершил 12 полетов вне аэродрома, каждый полет продолжительностью не менее 30 минут, а всего был в воздухе 12 часов 32 минуты».
   …Началась Великая Отечественная война, как тогда называли в России Первую мировую войну. Штаб Варшавского военного округа был расформирован. Его офицеры пополнили штабы фронтов, армий и корпусов. По мобилизации капитан М. Г. Дроздовский стал помощником начальника общего отдела штаба Северо-Западного фронта, во главе которого был поставлен генерал от кавалерии Я. Г. Жилинский.
   Дроздовский, мундир которого украшали два боевых ордена (из трех имевшихся), в штабе фронта не засиделся. Выпускник Академии Генерального штаба добился перевода на должность обер-офицера для поручений в штаб 27-го армейского корпуса. В самом начале следующего, 1915 года он получает такую же должность, но штаб-офицера, в соседнем 26-м армейском корпусе. Следует производство в подполковники.
   Офицер-генштабист демонстрирует большие задатки оперативника. Это стало поводом для его назначения в том же 1915 году исполняющим обязанности начальника штаба второочередной 64-й пехотной дивизии. Дивизия тогда не выходила из тяжелых боев. И заслуга Дроздовского состояла в том, что он сделал много для того, чтобы полки, понесшие большие потери в людях, сохранили свою боеспособность и бодрость духа.
   Потери были большие даже в высшем командном составе. В силу этого подполковник Генерального штаба почти месяц временно исполнял обязанности начальника штаба корпуса. Наградой ему стал орден Святого Равноапостольного Князя Владимира 4-й степени с мечами и бантом.
   Свой первый командирский подвиг будущий герой Белого дела совершил в августе 1915 года. Дело, ставшее известным в русской армии, обстояло так. Темной ночью германские войска заняли речную переправу Меречанку. Единственным заслоном перед ними оказался… штаб 64-й пехотной дивизии. Подполковник Дроздовский, не смыкавший в ту ночь глаз, сразу понял, в чем дело, когда услышал стрельбу у моста, который охранял небольшой пост. Он собрал всех, кто в ту ночь находился при штабе: конвойную полусотню казаков-донцов, пехотный взвод караула, телефонистов, санитарную команду, два десятка саперов. К этому сводному отряду, силой не более пехотной роты, добавили два пулеметных расчета, которые охраняли дивизионный штаб от налетов немецких аэропланов.
   Вызвав срочно батальон 253-го пехотного Перекопского полка и ближайшую батарею полевых пушек, Дроздовский повел в атаку на речную переправу, уже захваченную егерским батальоном германцев, свой импровизированный отряд. Штыковой атакой, без криков «ура», Дроздовский отбил мост. Но это стало только завязкой большого боя за переправу через Меречанку. Наградой за командирскую доблесть стало Георгиевское оружие – сабля с надписью на клинке: «За храбрость». В высочайшем наградном приказе говорилось:
   «Подполковник Дроздовский… награжден Георгиевским оружием за то, что, принимая непосредственное участие в бою 20 августа 1915 г. у м(естечка) Ораны, произвел под действительным артиллерийским и ружейным огнем рекогносцировку у переправы через реку Меречанку, руководя форсированием ее, а затем, оценив важность захвата северной окраины м(естечка) Ораны, лично руководил атакой частями (253-го пехотного) Перекопского полка и умелым выбором позиций способствовал действиям нашей пехоты, отбившей в течение пяти дней настойчивые атаки превосходящих сил противника».
   Звания полковника Генерального штаба Михаил Дроздовский получил в 34 года, в августе 1916 года. 64-я пехотная дивизия вела тяжелые бои в Карпатских горах. В последний день месяца он лично повел на штурм укреплений Капуля два пехотных полка и получил тяжелое сквозное пулевое ранение в предплечье. После перевязки он остался в строю, но через пять дней ему все же пришлось отправиться в госпиталь, из которого он вышел только в конце 1916 года.
   По возвращении в строй Дроздовский получил назначение начальником штаба 15-й пехотной дивизии, воевавшей на Румынском фронте. Прибыв на новое место фронтовой службы, тепло встреченный штабным офицерским коллективом, Михаил Гордеевич сразу интуитивно ощутил, что в душе русской армии что-то изменилось.
   Михаил Гордеевич не сразу понял простую в то время истину: Его Русская Армия устала воевать. В такое верить он не хотел. Но кадровая армия большей частью уже полегла в окопах, в офицерском составе пехотных полков оставалось менее десятой (!) части кадровых офицеров.
   Затем в далеком от фронта Петрограде грянул Февраль 1917 года. Монархист полковник Дроздовский его не принял, но свержение династии Романовых стало историческим фактом. Историк-белоэмигрант А. А. Керсновский писал:
   «Армия была ошеломлена внезапно свалившейся на нее революцией. Рушилось все мировоззрение офицера и солдата, опустошалась их душа.
   Построенные темными квадратами на мартовском снегу войска угрюмо присягали неизвестному Временному правительству. Странно и дико звучали слова их присяги».
   Дроздовскому удалось избежать чистки армии от монархически настроенных офицеров. В апреле 1917 года он получает в командование 60-й пехотный Замостский полк 15-й дивизии, хорошо знакомый ему по прошедшим боям. С ним полковник Дроздовский отличился в день 11 июля в бою под Марештами: его полк взял трофеями десять вражеских орудий из одиннадцати, взятых дивизией, в атаках опрокинувшей и буквально растерзавшей 218-ю германскую дивизию. Командир Замостского полка был представлен командованием Румынского фронта к ордену Святого Георгия 4-й степени. Приказ о том по 4-й армии подписали в сентябре месяце.
   Поздней осенью 17-го года полковник Генерального штаба и дважды георгиевский кавалер Михаил Дроздовский был вынужден признать свершившийся факт: «его Армия» и государство Российское разрушены. Но энергичный, непримиримый ко всему происходящему вокруг него офицер-фронтовик стал искать пути выхода из создавшейся ситуации и свое место в назревающих событиях.
   Полковой командир прибывает по вызову в штаб Румынского фронта, в румынский город Яссы. Предлогом для вызова стало назначение полковника Дроздовского командиром 14-й пехотной дивизии. Прибыв в Яссы, Михаил Гордеевич предложил главнокомандующему армиями фронта генералу от инфантерии Д. Г. Щербачеву создать добровольческую бригаду для борьбы с «крушителями старой власти». Основой ее, по его мысли, должно было стать фронтовое офицерство, верное своему долгу перед Отечеством.
   Щербачев подписал приказ о назначении полковника Дроздовского, командующего 14-й пехотной дивизией, командиром 1-й бригады русских добровольцев Румынского фронта. В Яссах, на улице Музилер, дом № 24, было открыто Бюро записи русских добровольцев. Первыми записалась в бригаду девять решительных офицеров-артиллеристов во главе с капитаном С. Р. Ниловым из 61-й артиллерийской бригады, которая как воинская часть уже перестала существовать. Они и стали первыми жильцами созданного офицерского общежития.
   Такие же бюро при участии Дроздовского были созданы в Одессе (там полковник чудом избежал ареста), Кишиневе и Тирасполе. В двух последних городах организаторской работой занимались офицеры 60-го пехотного Замостского полка.
   К началу января 1918 года штаб бригады покинул город Яссы и разместился в его окрестностях, в местечке Скинтея. В подчинении Дроздовского уже значилось около двухсот офицеров, приходивших со своим личным оружием – револьверами и саблями. Винтовок почти не имелось, равно как и тяжелого оружия. Фронтовой штаб, существовавший уже номинально, помочь в оружии не мог.
   Тогда Дроздовский создал «команду разведчиков особого назначения» во главе с ротмистром Бологовским. Было решено добывать вооружение и боеприпасы хитростью или захватывать его силой в разложившихся воинских частях. Но вскоре разведчики Бологовского занялись индивидуальным террором в ответ на убийства в окопах офицеров, остававшихся верными присяге. Одной из их жертв стал комиссар Совнаркома в Яссах С. Г. Рошаль, лично причастный к убийству в могилевской Ставке Верховного главнокомандующего генерал-лейтенанта Н. Н. Духонина.
   В середине января в Скинтейской бригаде насчитывалось более 250 добровольцев из самых различных родов войск, имелось 500 лошадей (их бросали дезертиры, оставлявшие фронт на поездах), шесть разнокалиберных орудий и десять пулеметов. Было подобрано немало брошенных броневиков, грузовых и легковых автомобилей. Бензин для них выменивали у румын, которые с удовольствием брали легковушки. Формировались первые роты и батареи, автоброневой дивизион. С прибытием группы офицеров 7-го драгунского полка стал создаваться кавалерийский эскадрон.
   24 января генерал Щербачев подписал приказ о формировании Отдельного корпуса русских добровольцев, в составе штаба и трех бригад. Его командиром был назначен генерал-лейтенант А. К. Кельчевский, командующий 9-й армией. Бригад предстояло сформировать три. Уже «состоявшаяся» 1-я бригада полковника Дроздовского (более 500 человек) получила название Скинтейской. Командование 2-й Кишиневской бригадой поручалось генерал-майорам сперва Асташову, затем Белозеру. 3-ю бригаду русских добровольцев намечалось создать в степном городе Болграде, центре болгарских поселений на юге Бессарабии.
   Румынский фронт развалился окончательно. Румынское командование быстро «забыло» о своих союзнических обязательствах. Остатки русских полков по указанию Центральной рады, осевшей в Киеве, стали разоружаться петлюровцами. Там, где оружие для войск гайдамаков им добровольно не сдавалось, применяли силу. На этом фоне 2-я Кишиневская бригада расформировалась «сама собой». 3-й Болградской бригады как таковой почти не существовало.
   Обстановка вокруг Скинтейской бригады накалялась. Командование румынских войск в ультимативной форме потребовало от добровольцев сдачи всего оружия: Кабинет министров запретил «вообще выход с оружием» любых русских воинских частей с территории королевства. В ответ на это «дрозды» из Скинтеи перешли на железнодорожную станцию в Соколах, рядом с Яссами, временной столицы короля Фердинанда I.
   На ультиматум вчерашних союзников-румын полковник Михаил Дроздовский без всяких раздумий ответил своим ультиматумом. Он гласил следующее:
   «Королевский дворец в Яссах.
   Лично Его Королевскому Величеству.
   1. Оружие сдано не будет.
   2. Требуем гарантии свободного пропуска до русской границы.
   3. Если до 6 вечера не уйдут (румынские. – А.Ш.) войска, будет открыт артиллерийский огонь по Яссам и, в частности, по королевскому дворцу.
   Полковник Генерального штаба
   Дроздовский».
   Генерал Щербачев, находившийся в Яссах, передал ультиматум королю Фердинанду I, тот – председателю кабинета министров Авереску. К вечеру, до назначенного времени ультиматума, добровольцы получили пропуск на беспрепятственный выезд с территории Румынского королевства и шесть железнодорожных эшелонов. Каждый состоял из паровоза с паровозной бригадой, 30 товарных вагонов и 15 открытых платформ. Путь следования: Яссы – Кишинев. Граница пересекалась в городе Дубоссары.
   На станции Перлица, под самым Кишиневом, румынский гарнизон попытался силой захватить паровоз головного эшелона и тем самым «остановить» всю бригаду. Но «дрозды», покинув вагоны с пулеметами, изготовились к бою. Королевскому офицеру пришлось извиниться за задержку эшелона.
   В Дубоссарах, где добровольцы провели четыре дня, Дроздовский провел реорганизацию наличных сил. Выступая в легендарный поход от Ясс до Дона и Кубани, добровольческий отряд с Румынского фронта состоял из следующих частей:
   «Штаб 1-й добровольческой бригады.
   Сводно-Стрелковый полк в составе трех стрелковых и одной пулеметной роты и хозяйственной части (487 штыков) под командованием генерал-майора В. Семенова.
   Конный дивизион штабс-ротмистра Б. А. Гаевского (102 сабли). Он сформировался из двух кавалерийских эскадронов – штабс-ротмистра Аникеева и ротмистра В. А. Двойченко.
   Конно-горная батарея капитана Б. Я. Колзакова.
   Легкая батарея полковника М. Н. Ползикова.
   Гаубичный взвод подполковника А. К. Медведева (его вскоре сменил капитан Михайлов).
   Броневой отряд (бронеколонна) капитана Ковалевского.
   Автоколонна капитана Лисицкого.
   Команда связи полковника Грана.
   Конная и автомобильная радиотелеграфные станции.
   Команда конных разведчиков особого назначения (15 сабель).
   Техническая часть.
   Отрядный лазарет.
   Обоз (отрядный и отдельных частей)».
   Белый отряд, выступивший из Ясс, насчитывал 1050 бойцов, в душевном настрое которых сомневаться ни своим, ни чужим не приходилось. Из них две трети – 667 человек – были фронтовыми офицерами, почти сплошь молодыми, младшими в чинах. Все больше прапорщики, подпоручики и корнеты, поручики и капитаны: «бедняки-офицеры, романтические штабс-капитаны и поручики». В отряде состояло еще 370 нижних чинов, 14 врачей, военных чиновников и священников, 12 сестер милосердия, добровольно пришедших на фронт мировой войны.
   Потом, гораздо позже, исследователи заметят, что по своему составу добровольческая бригада полковника М. Г. Дроздовского удивительно похожа на Добровольческую армию генералов от инфантерии Л. Г. Корнилова и М. В. Алексеева, выступившую в 1-й Кубанский «Ледяной» поход. Схожа даже в пропорциях людей в погонах. Те же фронтовики-офицеры в младших чинах. И те же георгиевские кавалеры, гордость русской армии старой России.
   «Дрозды» в своих мемуарах вспоминали о начале 18-го года: «В поход Дроздовский вышел с одним вещевым мешком, и нам было приказано не брать с собой никаких чемоданов».
   В бригаде, если не считать небольшого штаба, было всего шесть (!) штабс-офицеров. Начальником дроздовского штаба стал полковник М. К. Войналович, а его помощником – полковник Г. Д. Лесли. Начальником отрядной артиллерии – генерал-лейтенант Н. Д. Невадовский.
   …Выступив в поход на Дон, Дроздовский сведений о том, что происходит на российском Юге, не имел. Если не считать самых противоречивых слухов, в которые лучше было не верить. Молчал телеграф, разрушенный во многих местах по приказам разных батек-атаманов. Ничего определенного нельзя было узнать от паровозных бригад на железнодорожных станциях. Равно как и от беженцев, согнанных с мест войной.
   Добровольцы от Дубоссар двинулись на восток с известной осторожностью. Походное движение тормозилось то поломками автомобилей и броневиков (их обычно приходилось бросать по дороге), то встречами с воинскими отрядами австрийцев и германцев с артиллерией (те избегали столкновений).
   В степях Новороссии местное население встречало «дроздов» в большинстве случаев доброжелательно или нейтрально. Это и понятно: Гражданская война еще не опалила своим огнем эти места. В начале марта у села Новопавловка в бригаду влился флотский отряд (71 штык) из Морской (Балтийской) дивизии, стоявшей на Дунае, в Измаиле. Командовал им полковник Жебрак-Русанович. Так в бригаде появилась морская рота, а ее Андреевский флаг стал знаменем Сводно-Стрелкового полка.
   Происходили столкновения с местными партизанскими отрядами самого различного толка. В одних селах добровольцев встречали с радушием, в других огню предавались дома тех, кто встречал белых с оружием в руках. Но до самого Днепра серьезных боев не случилось. По пути бригада пополнялась людьми.
   Днепр «дрозды» перешли в Каховке. Обошлось без боя: отряд атаманши Маруськи оставил городок без боя. На тот день в бригаде остался один-единственный четырехпулеметный броневик «Верный» капитана Нилова. Остальные были брошены из-за поломок и отсутствия бензина. В Каховке Дроздовский провел парад своих войск.
   Первый серьезный бой бригада провела у местечка Акимовка, куда из Мелитополя прибыло два эшелона с красногвардейцами. Белые взорвали железнодорожное полотно, но в засаду «въехал» только один эшелон, попавший под пулеметный огонь. Трофеями стали 12 пулеметов, патроны и ручные гранаты, несколько вагонов военного имущества и провианта.
   3 апреля у той же Акимовки красные отряды вновь пытались закрыть дорогу на Мелитополь, но были разбиты в поле. В городе трофеев почти не оказалось, но добровольцам досталась блиндированная платформа, которая вместе с паровозом составила первый бронепоезд «дроздов», команду которого составил пулеметный взвод. Дроздовский сменил власть в Мелитопольском уезде, передав ее в руки городской думы и волостных земств.
   Здесь бригада белых добровольцев внешне преобразилась. «Мелитополь дал многое, есть военно-промышленный комитет, получили ботинки и сапоги, белье; из захваченного материала шьем обмундирование на весь отряд – все портные Мелитополя загружены нашей работой, посторонних заказов не берут».
   На складах Мелитополя нашлось с десяток мотоциклов. Так в бригаде появились две новые команды: мотоциклистов-пулеметчиков и мотоциклистов-разведчиков.
   9 апреля 1-я Отдельная бригада русских добровольцев вновь двинулась на восток привычным походным маршем, будучи готова ко всяким неожиданностям. Дон был уже близок. Впереди шел конный дивизион с бронеавтомобилем «Верный».
   По пути бригаду Дроздовского встретили посланцы восставшего против советской власти города Бердянска, стоявшего на берегу Азовского моря. В тот день красные начали его обстрел из орудий с моря. Повстанцы артиллерии не имели и отвечать им было нечем. Дроздовский частью своих сил помог горожанам «отбиться» от матросского отряда, прибывшего из Севастополя.
   В Бердянске и окрестных селах отряд сделал короткий отдых. Дроздовский узнал, что восстание было организовано местным Союзом увечных воинов, а ударной силой стали грузчики морского порта, в своем большинстве бывшие фронтовики. Председателем штаба восставших являлся старший унтер-офицер Апанасенко, а старшим воинским начальником избран проживавший в Бердянске престарелый черногорец генерал от кавалерии И. Ю. Попович-Липовац.
   15 апреля бригада расположилась в городе Мариуполе. Сюда к полковнику Дроздовскому прибыли посланцы из ближайшей казачьей станицы Новониколаевской с просьбой помочь против наступавших красногвардейских отрядов. Они вернулись назад, получив 80 винтовок и патроны. Туда же ушла часть бригады. Из местных казаков-донцов в бригаде первая конная сотня есаула Фролова.
   Дроздовский в Мариуполе повторил то, что делали в это время белые добровольцы на Кубани. Он приказал поставить в строй Офицерского стрелкового полка отдельной ротой около трехсот пленных красноармейцев. Новопризнанные добровольцы показали себя в походе с самой лучшей стороны, некоторые из них дослужились до погон прапорщиков и подпоручиков.
   Донская станица Новониколаевская встречала «дроздов» восторженно, если не считать иногородних. Здесь Дроздовский впервые узнал о действительной обстановке на Дону, где уже вовсю полыхала Гражданская война. Пополнившись казаками, бригада двигалась на город Таганрог, который был занят германскими войсками, враждебных действий не предпринимавших. Здесь стало ясно, что город Ростов, занятый красными войсками, придется брать с боем. Точного представления о числе противника и его артиллерии белые не имели.
   Красные войска в схватке за город Ростов 21–22 апреля 1918 года численно превосходили атакующую белую 1-ю бригаду русских добровольцев с Румынского фронта в двадцать пять раз! Такое соотношение сил виделось без всякой на то натяжки.
   То, что белые предпримут дерзкий ночной штурм, не говоря уже о его ярости, такого никто в Ростове не ожидал. Добровольцы в ту ночь преуспели в главном: во внезапности атакующего удара, в его слаженности и продуманности. Они обеспечили себе тактический успех, беря город не числом, а умением.
   Штурм началась ровно в 22.00. Сторожевые посты красных проспали появление атакующих цепей «дроздов» среди пригородных строений. Главной целью белых стал ростовский вокзал, пути у которого были забиты эшелонами. В бою у вокзала погиб заместитель командира бригады полковник Войналович. Губительный огонь повел гаубичный взвод, который встал на высотке. Офицерские расчеты профессионально повели прицельную стрельбу. Когда в центр города ворвался броневик «Верный», строчивший короткими очередями из всех своих четырех пулеметов, стало ясно, что полная победа за добровольцами.
   Красные из Ростова спешно отошли по мосту на левый берег Дона и по железной дороге в близкий Батайск. Потери «дроздов» в бою составили до ста человек. Пока они вели бой на городских окраинах, в Ростов вступили немецкие войска. Кайзеровская Германия «пожинала» плоды сепаратного Брест-Литовского мира.
   Одновременно с ростовскими событиями шли бои за столицу войска Донского город Новочеркасск. Его красный гарнизон оказался в кольце восставших донских станиц, но казаки расстреливали свои последние патроны. Дроздовский поспешил на помощь со всей бригадой, выслав вперед две горные батареи и броневик «Верный». Они поспели вовремя: атакующие красноармейские цепи уже появились у новочеркасского пригорода Хатунки.
   Новочеркасск пал после первой же атаки белоказаков полковника Э. Ф. Семилетова, получивших артиллерийскую поддержку. Большая часть выбитых из города красных стала пробиваться на север. А вокруг их разрозненных отрядов уже полыхало известное в истории Гражданской войны общедонское восстание.
   Основные силы 1-й бригады русских добровольцев вступили в Новочеркасск уже тогда, когда в его окрестностях утихли последние выстрелы. По случаю освобождения Дона в его столице состоялся парад белых войск, в котором приняли участие и «дрозды».
   В конце мая бригада полковника М. Г. Дроздовского соединилась с Добровольческой армией. Она вышла из Ростова в числе трех с лишним тысяч человек. Ее стрелковые роты были развернуты в батальоны, настолько велик оказался приток охотников сражаться за Белое дело. Половина пополнения состояла из офицеров, опять же, бывших фронтовиков.
   В станице Мечетинской бригаду русских добровольцев Румынского фронта встречали бывший Верховный главнокомандующий генерал от инфантерии М. В. Алексеев и генерал-лейтенант А. И. Деникин. Так для «дроздов» и их командира завершился поход от Ясс до Дона. Позднее белоэмигрант Деникин напишет: «Издалека, из Румынии, на помощь Добровольческой армии пришли новые бойцы, родственные ей по духу».
   Позднее приказом главнокомандующего Добровольческой армией А. И. Деникина от 28 ноября 1918 года за № 191 для участников похода была установлена особая наградная (памятная) серебряная медаль. О ее внешнем виде и рисунке в деникинском приказе говорилось следующее:
   «Медаль устанавливается серебряная, матового цвета, овальной формы и имеет у ушка два скрещенных серебряных же меча.
   По окраинам медали на лицевой стороне располагаются две ветви: справа дубовая, как символ непоколебимого решения, а слева лавровая, символизирующая решение, увенчавшееся успехом.
   На поле этой же стороны медали изображен выпуклый рисунок: Россия в виде женщины в древнерусском одеянии, стоящая с мечом в протянутой правой руке над обрывом, а на дне его и по скату группа русских войск с оружием в руках, взбирающаяся к ногам женщины и олицетворяющая стремление к воссозданию Единой, Неделимой, Великой России.
   Фон рисунка – восходящее солнце».
   «Дрозды» в том же 1918 году заимели собственный церемониальный марш, получивший название «Дроздовского марша». Первый куплет его звучал так:

     Из Румынии походом
     Шел Дроздовский славный полк,
     Для спасения народа
     Нес геройский трудный долг…

   После такого внушительного пополнения Добровольческая армия была развернута в три номерные пехотные дивизии. Отряд полковника Дроздовского стал основой 3-й дивизии. Она состояла из: 2-го Офицерского стрелкового полка (бывшего бригадного Офицерского стрелкового полка), 2-го Офицерского конного полка (его основу составил конный дивизион ротмистра Гаевского), трех артиллерийских батарей – конно-горной, легкой и мортирной, инженерной роты, бронеавтомобиля «Верный». Но вскоре броневик капитана Нилова войдет в число армейских броневых сил.
   Из станицы Мечетинской Добровольческая армия 9 июня 1918 года выступила во 2-й Кубанский поход. Она наступала двумя ударными колоннами, одну из которых составляла 3-я дивизия. На Дону оставлялся только Офицерский конный полк, которому предписывалось прикрывать армейские тылы.
   Днем 12 июня «дрозды» вместе с подошедшим Корниловским ударным полком начали штурм крупной железнодорожной станции Торговая. Красных ошеломил подвиг орудийного расчета, которым командовал подполковник Протасевич: он выдвинулся на прямую наводку и стрелял картечью с дистанции всего в сто пятьдесят шагов! Станция и селение были взяты атакующим ударом, дело до рукопашной схватки не дошло: на глазах белых из Торговой уходили последние эшелоны, переполненные людьми.
   Трофеями белых стали три орудия, пулеметы, большие интендантские склады. Дроздовский приказал из паровоза и открытых платформ соорудить «бронепоезд», защита которого состояла из мешков с песком. Деникин в своем приказе по армии писал: «Поздравляю 3-ю дивизию полковника Дроздовского…»
   После Торговой 3-я дивизия последовательно вела нелегкие бои за казачьи станицы Великокняжескую, Николаевскую, Песчанокопскую. Добровольческая армия наступала на столицу Кубанской области город Екатеринодар. Полковник М. Г. Дроздовский вел «методическое наступление, применяя тактику большой войны».
   Его дивизия «споткнулась» о железнодорожную станцию Белая Глина, которую защищала 39-я советская дивизия. 2-й Офицерский стрелковый полк в атаках понес жестокие потери. В ночном бою его цепи наткнулись на пулеметную засаду, которая скосила 70 «дроздов». 2-й и 3-й батальоны полка потеряли до 400 человек.
   Белая Глина была взята так. Добровольцы Дроздовского отбили ночную атаку красных и вместе с корниловцами на плечах отступавших ворвались на станцию. В бою 3-я дивизия лишилась командира 2-го полка полковника Жебрак-Русановича: он был взят в плен перед «пулеметной засадой» в тяжелом состоянии и подвергнут пыткам.
   Белоэмигрант А. В. Туркул в мемуарах «Дроздовцы в огне» писал: «Если бы не вера в Дроздовского и в вождя Белого дела генерала Деникина, если бы не понимание, что мы бьемся за человеческую Россию против всей бесчеловечной тьмы, мы распались бы в ту зловещую ночь под Белой Глиной и не встали бы никогда.
   Но мы встали. И через пять суток, ожесточенные, шли в новый бой за станицу Тихорецкую, куда откатилась 39-я советская дивизия…»
   Узнав о такой гибели Жебрак-Русановича, Дроздовский в гневе приказал расстрелять часть пленных красноармейцев, а другую часть тут же записал в Добровольческую армию рядовыми. Так в ее рядах появился первый чисто солдатский трехротный батальон. Позднее он, получив пополнение из новых военнопленных, был развернут в 1-й пехотный Солдатский полк. Боевое крещение батальон, действуя выше всяких похвал, прошел при взятии узловой железнодорожной станции Тихорецкая.
   2-й Офицерский стрелковый полк получил нового командира – «первопоходника» полковника В. К. Витковского. Небезынтересен такой факт: два последних командира полка – полковники Е. И. Зеленин и Д. В. Житкевич – одновременно после Гражданской войны вернулись из белой эмиграции в Советскую Россию и одновременно – 8 февраля 1931 года – были расстреляны, и останки их захоронены на Ваганьковском кладбище в Москве.
   В августе 3-я дивизия получила пополнение: в ее ряды влился прибывший из Ставрополья батальон (180 штыков) во главе с И. И. Сипягиным, сформированный из солдат и офицеров 83-го пехотного Самурского полка. Основой полкового коллектива являлись призывники из степного Ставрополья, что еще больше крепило полковую спайку.
   Самурцев за их боевой путь можно без всяких на то натяжек считать гордостью русской армии. Это был один из немногих примеров на грани Первой мировой и Гражданской войн, когда солдатский, полковой коллектив не распался под ударами революционной стихии митингов, братания с врагами, заседаний комитетов «без офицеров» и дезертирства. Самурцы держали свою окопную позицию до последних для России дней Великой войны.
   Полк не растаял на фронте, не бросил после митинга окопы и Георгиевское знамя самурцев, не стал по пути с фронта бандой мародеров. Он ушел с фронта только тогда, когда новая Россия официально вышла из войны ценой сепаратного Брест-Литовского мира и ликвидации старой армии. И вернулся в родные места, в Ставрополье, сохранив оружие. Там он был распущен по домам, но сохранив при этом свою полковую сплоченность.
   Овладение Тихорецким железнодорожным узлом позволяло Добровольческой армии во второй раз в 1918 году завязать бои за Екатеринодар. И самое главное: местное казачество, задавленное поборами (вернее – неприкрытыми грабежами) и «расстрельными» репрессиями, уже колыхнулось в сторону Белого дела. Казаки-кубанцы брались за оружие стихийно, поднимая восстания целыми станицами.
   3-я дивизия вместе с 1-й дивизией генерала Б. И. Барбовича повела наступление вдоль линии железной дороги от Тихорецкой. Вечером 14 июля, умело сманеврировав, полки Дроздовского захватили железнодорожную станцию Динская, которая находилась всего в двадцати верстах от Екатеринодара.
   Однако противник не дремал. Группа красных войск, которой командовал бывший казачий есаул и военный фельдшер И. Л. Сорокин, ответным ходом заняла железнодорожную станцию Кореневская. Так 35 тысяч красноармейцев, с сильной по числу стволов артиллерией, оказались в тылу главных сил Добровольческой армии.
   3-я и 1-я дивизии добровольцев при поразительном неравенстве сил завязали бои за Кореневскую. К вечеру того дня они были отброшены от станции с большими потерями. Полковник Дроздовский находился в передовых цепях «дроздов», но это не помогало. Сорокинцы бросили станцию только тогда, когда Деникин, схватив суть происходящего, собрал для атаки Кореневской со стороны Тихорецкой все, что имелось у него под рукой.
   Дроздовский со своей дивизией давал блистательные, по-суворовски внезапные примеры марш-бросков. В конце июля он, таким образом, зашел в тыл Журавской группе красных, в едином порыве взяв важные по местоположению станицы Усть-Лабинскую и Воронежскую. Перед самым Екатеринодаром «дрозды» с боя заняли станицу Пашковскую и завязали уличные бои за сам город, который был взят добровольцами 3 августа.
   Началось освобождение Кубани от советской власти. 26 августа 3-я дивизия перешла на противоположный берег Кубани. Только тогда предусмотрительный Дроздовский отдал приказ о наступлении на станцию Кавказскую. Дальнейшее продвижение вперед пошло по линии железной дороги. Гражданская война в 1918 году называлась еще «эшелонной», поскольку велась обычно вдоль железных дорог, которые являлись важнейшими коммуникационными линиями красных и белых.
   Участие дивизии полковника М. Г. Дроздовского во 2-м Кубанском походе было сопряжено с большими людскими потерями. В июле 1918 года за десять дней тяжелых боев она потеряла убитыми и ранеными почти треть (30 процентов) своего состава. С 16 августа того же года всего за один месяц боев – 1800 человек, то есть более 75 процентов своего личного состава. Понесенные потери пополнялись за счет новых добровольцев и мобилизованных офицеров и нижних чинов, в том числе и из кубанского казачества.
   В первых числах сентября Армавирская группа сорокинской армии оказалась разбитой. Но тут под Армавиром добровольцам пришлось выдержать на себе удар 35-тысячной Таманской Красной Армии. Теперь у главкома Сорокина имелось около 80 тысяч штыков и сабель, более чем вдвое больше Добровольческой армии.
   Таманцы взяли Армавир штурмом 12 сентября. Оборонявшая его 3-я пехотная дивизия белых в бесплодных контратаках смогла продержаться в городе только до вечера. Из деникинского штаба полковнику М. Г. Дроздовскому пришел приказ: «Армавир сохранить за собой. Резервов у армии нет. Оперируйте своими силами. Деникин. Романовский».
   На рассвете 13 сентября к дроздовцам подошло подкрепление – сводный отряд марковцев полковника Н. С. Тимановского в полторы тысячи человек. На следующий день был получен приказ главнокомандующего А. И. Деникина: «3-й дивизии вернуть Армавир». 17 сентября белые прекратили бесплодные атаки города: снаряды кончились, патроны подходили к концу, люди были измотаны до предела.
   Вечером того же дня дивизию перебросили под станицу Михайловскую, чтобы выполнить приказ армейского штаба по разгрому Михайловской группы красных войск. В том неудачном бою «дрозды» под шквалом артиллерийского огня противника раз за разом откатывались от станицы. Их батареи продолжали молчать из-за полного отсутствия снарядов. Дроздовскому пришлось отступить к станице Петропавловской.
   Но это были последние успехи красных на Кубани. Добровольческая армия, перейдя повсеместно в наступление, освободила Кубанскую область и вошла в степи Ставропольской губернии. Город Ставрополь, где сосредоточились остатки разбитых войск сорокинцев и таманцев, белые стремились взять в кольцо. 3-я дивизия вместе со 2-й дивизией генерала Боровского наступала с северо-запада по железнодорожной линии Кавказская – Ставрополь. Оборона города была взломана в первый день ноября, когда белоказачья конница ворвалась в Ставрополь. Части сил красных удалось вырваться из кольца окружения и отступить в направлении Чечни и Дагестана, но там они не удержались.
   Белоэмигрант А. И. Деникин в своих мемуарных воспоминаниях так рассказал о Ставропольском сражении поздней осенью 1918 года, в котором был, как оказалось вскоре, смертельно ранен полковник Михаил Гордеевич Дроздовский:
   «10-го (октября) Дроздовский отразил наступление большевиков и только на его правом фланге большевики сбили пластунов и овладели (станцией) Барсуковской…
   В течение дня 14-го Дроздовский вел напряженный бой на подступах к Ставрополю, стараясь при помощи Корниловского полка вернуть захваченную большевиками гору Базовая…
   23-го бой продолжался, причем 2-й Офицерский полк дивизии Дроздовского стремительной атакой захватил монастырь Иоанна Предтечи и часть предместья…
   Большевистское командование еще раз напрягло все свои силы, чтобы вырваться из окружения, и на рассвете 31-го вновь атаковало…
   Отбиваясь от наступавших большевиков с перемешенными остатками своей дивизии и ведя их лично в контратаку, доблестный полковник Дроздовский был тяжело ранен в ступню ноги…»
   Пулевая рана на первый взгляд казалась окружающим «царапиной». Но она загноилась, и в Екатеринодаре Дроздовскому пришлось перенести несколько операций. Затем его, по личной просьбе, перевезли на лечение в Ростов. 12 декабря 1918 года Деникин подписал приказ по армии о присвоении Дроздовскому Михаилу Гордеевичу чина генерал-майора. Думается, что это был запоздалый приказ.
   Дроздовский находился в полном сознании, когда ему в палате зачитали приказ главнокомандующего Добровольческой армией. Рука его не дрогнула, когда он принимал генеральские погоны. Но с каждым днем ему становилось все хуже и хуже. Скончался «романтик Белого дела» 1 января 1919 года от заражения крови. Похоронен был в Екатеринодарском войсковом соборе.
   17 января 1919 года по Добровольческой армии был подписан приказ: 3-я пехотная дивизия переименовывалась в 3-ю генерала Дроздовского пехотную дивизию.
   Дроздовская дивизия вошла в число элитных «цветных» дивизий белой армии вместе с Корниловской, Марковской и Алексеевской дивизиями. Ее офицеры и нижние чины носили отличительные малиновые фуражки с белым околышем и малиновые с белой опушкой погоны с желтой на них буквой «Д». То и другое изготавлялось не фабричным, а частным порядком, потому, естественно, желаемого «уставного» единообразия не имело.
   При отступлении белых в марте 1920 года прах генерала Дроздовского был вывезен через Новороссийск в Крым и там тайно перезахоронен в Севастополе. Место погребения Михаила Гордеевича знали только шесть (или, по другим сведениям, пять) человек. Эти «дрозды» унесли с собой тайну могилы своего любимого военного вождя.

Дутов Александр Ильич
Зачинатель Гражданской войны в Оренбургском крае

   Родился в семье казачьего офицера-дворянина в городе Казалинске Сырдарьинской области (ныне Казахстан), был приписан к станице Оренбургской. Его отцом был казачий генерал-майор И. П. Дутов, вышедший в отставку в 1907 году. Он 16-летним младшим офицером отличился в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов (награжден двумя орденами, произведен в сотники), участвовал в 1892 году в экспедиции на Памир, командовал полком.
   В 18 лет Дутов-младший окончил знаменитый в свое время Оренбургский Неплюевский кадетский корпус, где был в числе средних учеников. Затем через два года, в 1899 году, успешно (по первому разряду) завершил курс обучения в столичном Николаевском кавалерийском училище (в его казачьей, «царской» сотне), из стен которого выпустился в чине хорунжего.
   Действительную службу Александр Дутов начал младшим сотенным офицером в 1-м Оренбургском казачьем полку, стоявшем в городе Харькове. Имел склонность к военно-инженерному делу и потому вскоре был поставлен во главе конно-саперной команды. Самостоятельно изучил телефонное и телеграфное дело, на общественных началах заведовал полковой библиотекой. В 1901 году был направлен в Киев на курсы саперного дела, откуда вернулся в полк с характеристикой, которую украшало слово «выдающийся».
   После трех лет строевой службы Дутов стажировался при штабе 3-й саперной бригады, после чего успешно сдал экзамены в столичном Николаевском инженерном училище за весь курс обучения. «Испытание по службе» прошел в 5-м саперном батальоне, стоявшем в Киеве.
   Успешно сдал вступительные экзамены в Николаевскую академию Генерального штаба. Однако учеба в ней прервалась, едва успев начаться. Началась Русско-японская война 1904–1905 годов. Слушателей академий на нее не отправляли. Дутов отправился в Маньчжурию волонтером, то есть добровольцем, проявив при этом перед начальством известную настойчивость, которая делала ему честь.
   Воевать казачьему офицеру пришлось в «своем» 5-м саперном батальоне, которому довелось принять участие в возведении многих полевых фортификационных сооружений. Поэтому и наградой за проявленную доблесть Дутову стал не казачий, а армейский чин поручика и орден Святого Станислава 3-й степени. Саперным офицером он послужил и после возвращения из Маньчжурии, после чего добился возвращения в академию.
   Закончив после Японской войны академию Генерального штаба по первому разряду (в 1908 году), получает назначение в Оренбургское казачье юнкерское училище. За три года пребывания в нем побывал на должностях преподавателя тактики кавалерии, конно-саперного дела, топографии.
   …В 1912 году Александр Дутов в чине войскового старшины (этот чин он получил в 33 года, а его отец – только в 47 лет) назначается командиром сотни 1-го Оренбургского казачьего Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича и Великого князя Алексея Николаевича полка, с которого начиналась его офицерская биография. С этим полком, имевшим славное боевое прошлое, вступил в Первую мировую войну. В войну прошел должности помощника полкового командира, командира стрелкового дивизиона 10-й кавалерийской дивизии и, наконец, командира родного ему полка. Не раз отличался в боях.
   В ночном бою при переправе через реку Прут 28 мая 1916 года его стрелковый дивизион взял линию австрийских окопов и стойко удерживал их двое суток. Затем его стрелки участвовали в преследовании отступающего неприятеля до горных проходов в Карпатах. У Кирлибаба – Дорна-Ватра стрелки-кавалеристы, преодолев семь рядов колючей проволоки, прорвались через четыре линии окопов, взяв 250 пленных и трофеи.
   1 октября 1916 года у румынской деревни Паничи Дутов был вторично контужен и получил ранение осколком снаряда, после чего на некоторое время потерял зрение и слух. После выздоровления был назначен командующим 1-м Оренбургским казачьим полком. В кровопролитных боях зимой 1916/17 года его полк доблестно прикрывал отступление союзников-румын от Бухареста, потеряв при этом почти половину своего состава.
   После Февральской революции, в ходе которой канула в историю династия Романовых, в марте 1917 года в Петрограде прошел 1-й Общеказачий съезд. Энергичный, умеющий сказать веское и твердое слово войсковой старшина А. И. Дутов был избран заместителем председателя Временного совета Всероссийского союза казачьих войск.
   В июне командир полка оренбуржцев возглавил работу 2-го Всероссийского казачьего съезда, став председателем Совета Всероссийского союза казачьих войск. То есть на политической сцене 17-го года он оказался заметной фигурой. Своего отрицательного отношения к происходящему развалу русской армии Дутов не скрывал, и уже одно это поставило его на сторону Белого движения.
   Как председатель Совета Всероссийского союза казачьих войск, оказал большую моральную поддержку Верховному главнокомандующему России генералу от инфантерии Л. Г. Корнилову, казаку сибирскому. Особенно это сказалось в дни так называемого «корниловского мятежа».
   Потом исследователи скажут, что полковник Дутов в 17-м году оказался дальновидным политиком, видевшим скорый и неизбежный крах Временного правительства и возрастающую роль Советов в управлении страной. Но мириться с их властью он не помышлял. Для борьбы же требовались реальные силы, которыми в той ситуации могли быть прежде всего казачьи войска. Но, разумеется, не все, а только какая-то их часть, скорее всего большая.
   …В конце сентября 1917 года состоялся чрезвычайный войсковой круг Оренбургского казачьего войска, третьего по численности после Дона и Кубани. 1 октября он избрал Александра Ильича Дутова войсковым атаманом, произведя его в чин полковника и назначив председателем войскового правительства. Он сменил на атаманском посту генерал-майор Н. П. Мальцева, «отличавшегося нерешительностью и вялостью». За Дутова в ходе тайного голосования высказалось 128 из 149 делегатов войскового круга.
   Судьба готовила оренбургскому атаману бремя правительственных забот. 7 октября он выехал в Петроград для передачи своей должности председателя Совета Всероссийского казачьего союза и доклада Временному правительству о положении дел в войске. В столице Дутов принял участие в совещании, на котором были намечены члены комиссий будущего временного совета Российской республики (Предпарламента). Его избрали членом комиссии по обороне.
   Глава Временного правительства А. Ф. Керенский утвердил Дутова в чине полковника. Тот в середине октября получает назначение на должность правительственного главноуполномоченного по продовольственному делу в Оренбургской губернии и Тургайской области (с полномочиями министра).
   Дутов вернулся в войсковую столицу город Оренбург 26 октября и приступил к работе в новых должностях. В тот же день приказом № 816 по Оренбургскому казачьему войску атаман объявил о непризнании власти Советов, считая захват власти большевиками в ходе октябрьского переворота преступным и недопустимым. Было заявлено о полной поддержке мер коалиционного Временного правительства в борьбе с его противниками.
   В том приказе полковник А. И. Дутов объявил о взятии им на себя «всей полноты власти в войске и губернии». Принятие такого решение объяснялось «в силу прекращения сообщения и связи с центральной государственной властью и принятия во внимание чрезвычайных обстоятельств».
   В Оренбурге сформировался Комитет спасения Родины и Революции. Он был создан из представителей казачества, городского и местного самоуправлений, различных организаций и партий – от кадет до меньшевиков и правых социалистов-революционеров (эсеров). Во главе Комитета встал атаман полковник А. И. Дутов.
   На улицах города Оренбурга появились казачьи и офицерские патрули. Главной надежной силой атамана стали Оренбургское казачье училище (150 юнкеров, начальник училища генерал-майор К. М. Слесарев), офицерские роты и остатки Оренбургской школы прапорщиков (20 человек во главе с поручиком Студеникиным).
   Началось расформирование трех запасных солдатских полков местного гарнизона. После разоружения гарнизонных частей сотнями 1-го запасного казачьего полка, стоявшего в Оренбурге, все солдаты пехотных частей распускались по домам. Оружие запасников пошло на вооружение белых добровольцев.
   Войсковой атаман приступил к формированию добровольческих отрядов из офицеров и учащейся молодежи: реалистов, гимназистов и семинаристов. В близких к городу станицах началось формирование казачьих дружин из стариков, малолетков (допризывников) и неспособных по разным причинам к строевой службе и потому не призывавшихся на войну казаков.
   Сразу же возникли большие трудности с вооружением на местах белых добровольцев. Винтовок казенного образца в станицах не было. «Вооружились дружины чем попало: старыми берданками, охотничьими ружьями, шашками, самодельными пиками, топорами, ломами, нагайками и просто палками».
   На первых порах большую помощь Дутову оказала медицинская сестра М. А. Нестерович – бесстрашный организатор отправки офицеров и юнкеров из Петрограда и Москвы в белые добровольческие части на юге и востоке России. Она лично доставила в Оренбург партию переодетых офицеров числом в 120 человек, в своей массе фронтовиков, готовых сражаться за Белое дело.
   …Казачий Оренбургский край в отечественной истории стал одним из первых очагов Гражданской войны в России. Поэтому, когда атаман сразу после октябрьских дней в Петрограде приступил к формированию отрядов для вооруженной борьбы с большевиками, он столкнулся с большими трудностями. Возвращавшиеся с фронта казаки воевать больше ни с кем не хотели. Полки и сотни, батареи расходились по домам.
   Казаков тянуло к семьям, которых они не видели уже больше трех лет, а их помыслами стало поднять хозяйство, тоже больше трех лет не видевшее натруженных мужских рук. Вряд ли вчерашние фронтовики могли догадываться, что еще три года пламя и пепел Гражданской войны будут «покрывать» родные хутора и станицы Оренбуржья.
   Было еще одно немаловажное обстоятельство для начала Гражданской войны в России. Большинство казачьих эшелонов прибывали с фронта на войсковую территорию без оружия, даже без шашек, а порой и без коней: местные Советы, угрожая применением силы, разоружали казачьи части по пути их следования: в Москве, Киеве, Харькове, Самаре и других крупных городах. При этом часто требовалась выдача офицеров, как «явных контрреволюционеров». Их во многих случаях ожидала гибель.
   Белые мемуаристы о начальном этапе вооруженного противостояния с Советами пишут почти что «в один голос». Белоэмигрант из оренбургских казаков генерал-майор И. Г. Акулинин в своих воспоминаниях «Оренбургское казачье войско в борьбе с большевиками», впервые опубликованных в 1937 году в Китае, в Шанхае, писал об обстановке на казачьем Южном Урале в конце 17-го года:
   «Большое смущение в умы казаков вносили слухи об успехах большевиков по всей России. Проезжавшие через станицы и поселки солдаты-дезертиры и специально посланные агитаторы распускали про большевиков всякие небылицы: рисовали советскую власть как власть народную, стоящую на защите всех угнетенных, говорили, что казаки, как часть трудового народа, не только не должны бороться с большевиками, но и всячески помогать им освободить народ от эксплуатации помещиков и буржуев, которые „пьют народную кровь“.
   Казакам внушалась мысль, что большевики борются не с казаками, а с начальством, которое предалось буржуазии и защищает ее интересы казачьими головами…»
   …В ночь на 15 ноября полковник Александр Ильич Дутов поднял в Оренбурге антибольшевистский мятеж. По настоянию войскового атамана казаки и юнкера арестовали членов оренбургского Совета. Был ликвидирован – арестован военно-революционный комитет (ВРК) во главе с С. М. Цвиллингом и объявлена мобилизация казаков. Но вскоре арестованные бежали из тюрьмы.
   Дутов для оренбургского казачества был авторитетным человеком. В ноябре 1917 года его избирают депутатом Учредительного собрания от войска. В следующем месяце – декабре он вновь избирается атаманом Оренбургского казачьего войска. Тогда войсковой круг принял решение не признавать советскую власть.
   Ему на первых порах так и не удалось найти в достатке денежных средств на содержание отрядов добровольцев (на первых порах не более 2 тысяч человек), которых требовалось снарядить и кормить. Надлежало выдавать хотя бы символичное жалованье. Один из белых мемуаристов по этому поводу замечал:
   «…Попытка атамана Дутова побудить местных купцов прийти на помощь войсковому правительству успеха не имела.
   Верхнеуральские купцы, как и оренбургские, крепко держались за свои кошельки, совершенно не отдавая себе отчет в том, что с приходом большевиков они потеряют все».
   Атаману тогда так и не удалось поставить под ружье большое число казаков. Казачья масса, уставшая от мировой войны и не хотевшая вновь воевать, тогда не поддержала выступление белых. Красногвардейские отряды во главе с комиссаром П. А. Кобозевым, наделенного чрезвычайными полномочиями, и бывшим мичманом С. Д. Павловым в начале 1918 года повели наступление на город Оренбург с двух направлений – со стороны Самары и Актюбинска.
   Следует заметить, что советское правительство придавало делу подавления дутовского мятежа большую важность, объявив Оренбургскую губернию на военном положении. Дутов взял под свой контроль стратегически важный регион, перерывавший сообщение центра с Туркестаном и Сибирью. В казачьих областях развернулась активная агитационная работа против белогвардейцев, накаляя обстановку.
   Из Петрограда в Оренбуржье были высланы Северный летучий отряд (1,5 тысячи революционных матросов и солдат, красногвардейцев), автоброневой отряд и другие части. Против дутовцев были отправлены отряды Красной гвардии из Самары, Перми, Екатеринбурга, Омска, Казани, Уфы, Саратова и других мест.
   Всего к Оренбургу было стянуто до 10 тысяч человек при 25 орудиях и нескольких десятках пулеметов. Общее командование подавлением вооруженной рукой белоказачьего мятежа возложили на председателя Челябинского военно-революционного комитета В. К. Блюхера, ставшего в 1935 году одним из пяти первых советских маршалов и расстрелянного через три года. Первый бой с применением артиллерии произошел у станции Сырт.
   Атаман возглавил оборону войсковой столицы, но удержать ее не смог, хотя первое наступление на Оренбург было отражено. Дутовские отряды 18 января оставили город и ушли в степи числом около 500 человек. Часть их укрылась на территории соседнего Уральского казачьего войска, которое еще стояло в стороне от начавшихся событий Гражданской войны. Часть укрылась по станицам, став основой местных партизанских отрядов.
   Так завершился первый этап Гражданской войны на Урале. Он закончился поражением сил белого атамана и обошелся сторонам сравнительно малой кровью. Дутов покинул войсковую станицу в сопровождении всего шести офицеров, с которыми вывез из города войсковые регалии и часть оружия. Несмотря на требования большевиков за вознаграждение задержать атамана, ни одна из станиц его не выдала.
   …Своей «полевой» ставкой полковник А. И. Дутов избрал город Верхнеуральск, центр 2-го войскового округа, решив здесь собраться с силами для борьбы с советской властью. Там он смог собрать из местных казаков довольно сильный отряд, который в разных источниках оценивается в 1500–3000 человек. Основу его составили белоказачьи партизанские отряды войскового старшины Мамаева, подъесаулов Бородина, Михайлова и Енборисова.
   Однако красные войска, прежде всего отряды братьев казаков Николая и Ивана Кашириных (уроженцев станицы Верхнеуральской), отряды рабочих Белорецкого и Тирлянского горных заводов, и отсюда выбили дутовцев в марте месяце. Город Верхнеуральск был оставлен белыми «после небольшой уличной перестрелки».
   После этих событий войсковое правительство разместилось в станице Краснинской, где в апреле попало в окружение красногвардейских отрядов, которыми командовали В. К. Блюхер и Н. Д. Каширин. Соотношение сил было не на стороне белых, которых спасало то, что преследователи «действовали недостаточно слаженно и организованно, а некоторые командиры отрядов проявляли недисциплинированность, не всегда выполняя указания главкома».
   Атаману с небольшим числом белых партизан и министрами удалось с боем вырваться из кольца окружения в Краснянской и уйти в Тургайские степи, в уездный городок Тургай. По пути туда им пришлось выдержать тяжелый бой при переправе через реку Гумбейку (приток Урала) у станицы Черниговской. У станицы Елизаветинской, последней в Оренбургском войске на границе с Тургайской степью, красные прекратили преследование.
   Там, в Тургайской степи, началось формирование новых партизанских белоказачьих отрядов для борьбы с большевиками. Первый из них возглавил деятельный войсковой старшина Мамаев: конная сотня (около 110 человек), пулеметная команда (около 40 человек, 7 пулеметов) и пешая сотня (около 80 человек), передвигавшаяся на тарантасах (по 4 стрелка на тарантасе, не считая кучера).
   С этими силами А. И. Дутов решил продолжить борьбу за Оренбуржье. Один из участников 600-верстного Тургайского похода вспоминал: «…все партизаны, от Атамана до кучера на повозке, жили в одинаковых условиях, ели одну пищу и получали одинаковое жалованье».
   Тем временем на всей войсковой территории начались столкновения казачьих дружин с красногвардейскими отрядами, «классовое расслоение» населения станиц, поселков и хуторов. Участник тех событий вспоминал о «следующем явлении, наблюдавшемся во всех округах Оренбургского казачьего войска»:
   «Очень часто большие и богатые станицы, если и не держали открыто сторону большевиков, то всеми способами уклонялись от борьбы с ними.
   И, наоборот, – небольшие и бедные станицы проявляли к большевикам крайнюю ненависть и при первой возможности готовы были драться с ними…»
   В Тургае войсковой атаман сумел переформировать те силы, которые ушли вместе с ним из Верхнеуральска, и те, которые прибывали к нему, пусть и в небольшом числе людей. Делалось это хотя и в короткий срок, но в спокойной обстановке: красные отряды в преследовании белых на Тургай не пошли, посчитав, что те подверглись полному разгрому, военному и моральному, и больше собраться с силами не смогут.
   В степном городке оказались казенные склады с продовольствием и артиллерийскими (ружейными) припасами, оставшиеся здесь после ухода карательного отряда генерала Лаврентьева, «усмирившего в 1916 году взбунтовавшихся киргизов (казахов)». «Бунт» возник после попытки правительства мобилизовать местных жителей казахских степей на тыловые работы на фронте.
   …В мае 1918 года полковник А. И. Дутов со своими белоказаками присоединился к мятежу Чехословацкого корпуса, который на то время уже являлся составной частью французской армии, то есть относился к вооруженным силам Антанты. Эшелоны с легионерами-белочехами растянулись по всей линии железнодорожной магистрали от Пензы до Владивостока. Крупная их группировка оказалась на Урале.
   Одновременно репрессивная антиказачья политика Ленина и Троцкого привела к массовым антибольшевистским выступлениям в Оренбургском крае: «Большевики всех казаков без разбора совершенно искренне считали врагами советской власти и поэтому ни с кем не церемонились». Только на территории 1-го войскового округа каратели сожгли 11 сопротивляющихся станиц, наложили на казачьи поселения значительные контрибуции, расстреляв большое число антибольшевицки настроенных казаков, стариков и фронтовиков.
   Первыми восстали станицы, расположенные по берегам реки Илек. Сигнал подала станица Изобильная, в которой в полном смысле этого слова бесчинствовал отряд революционных балтийских матросов из 20 человек, прибывший для «взыскания налогов».
   Для наказания станицы из Оренбурга прибыл отряд из трех родов оружия (800 человек) во главе с губернским комиссаром Цвиллингом. Казаки устроили красному отряду засаду на станичной площади и «уничтожили его начисто». Трофеями белоказаков стали 4 пушки, 12 пулеметов, 700 винтовок, боеприпасы.
   Белоказаки, число которых доходило уже до семи тысяч человек, с налета 3 июля берут Оренбург. Одновременно ими занимаются города Челябинск (был занят 2-й чехословацкой дивизией генерала Войцеховского и передан белоказакам), Троицк, Верхнеуральск. Это были центры войсковых округов (отделов).
   Атаман А. И. Дутов и его министры возвращаются в войсковую столицу. К июню 1918 года дутовцы «ликвидировали большевизм на юге Урала». Был проведен съезд Объединенных станиц. Оренбуржцы и уральцы создали на уральском юге единый фронт борьбы против Советов.
   В июле Дутов признал власть Самарского комитета членов Учредительного собрания (Комуч), поскольку сам был выбран депутатом в этот несостоявшийся парламент так и не утвержденной законодательно республики Россия.
   Следует назначение главноуполномоченным Комуча на территории Оренбургского казачьего войска, Оренбургской губернии и Тургайской области. Атаман продолжал выступать за продолжение участия «единой и неделимой» России в Первой мировой войне против Германии на стороне союзной Антанты. Брест-Литовский мирный договор объявлялся позорным.
   25 июля 1918 года войсковой атаман Дутов Александр Ильич правительственным решением самарского Комуча производится в генерал-майоры. Право ему на генеральский чин давало атаманство.
   На Уфимском государственном совещании в сентябре 1918 года Дутов был избран членом Совета старейшин и председателем казачьей фракции. То есть белоказачий атаман был заметной фигурой в органах власти на территории, подчиненной самарскому правительству. Однако главным же делом для него оставалась организация военной силы Белого дела на территории Оренбургского казачьего войска.
   В том году, пожалуй, самой большой победой лично для Дутова стало взятие города Орска. Противник возлагал большие надежды на обладание Орском, который в Гражданской войне на востоке России оказался важной точкой на карте.
   …Атаман А. И. Дутов сумел к середине октября 1918 года сформировать Оренбургскую армию, которая на первых порах стала составной частью российской армии Уфимской директории. Она создавалась из отдельных отрядов белых казаков, «вступивших в вооруженную борьбу с властью совдепии». Первоначально армия дутовцев именовалась Юго-Западной армией, а с конца декабря того же 1918 года стала называться Отдельной Оренбургской армией.
   В нее входили следующие войсковые соединения:
   1-й Оренбургский казачий корпус генерала Г. П. Жукова, которого затем сменил генерал И. Г. Акулинин. Он состоял из 1-й, 2-й и 4-й Оренбургских казачьих дивизий по четыре полка в каждой. В сентябре 1919 года части корпуса перешли в состав Уральской белоказачьей армии;
   2-й Оренбургский казачий корпус генерала В. Н. Шишкина (передавшего командование генералу И. Г. Акулинину) в составе 4-й и 5-й Оренбургских казачьих дивизий. Корпус был расформирован в мае 1919 года;
   4-й Оренбургский армейский корпус генерала В. Н. Шишкина, которого сменил генерал А. С. Бакич. Состоял из дивизий: 2-й Сызранской стрелковой и 5-й Оренбургской стрелковой;
   5-й (Сводный) Стерлитамакский армейский корпус в составе 9-й Стерлитамакской и 10-й Верхнеуральской стрелковых дивизий;
   Башкирский корпус в составе 4 пехотных полков, начавший создаваться в январе 1919 года, переформированный в мае того же года в 9-ю Башкирскую дивизию;
   Отдельная 1-я Оренбургская казачья пластунская дивизия.
   На конец декабря 1918 года дутовская армия насчитывала 23 батальона пехоты и 230 конных сотен, или 10 892 штыка и 22 449 сабель. Это была преимущественно конная армия: на один пехотный батальон приходилось 10 конных сотен.
   …В то время, когда Дутов формировал армию белого оренбургского казачества, в городе Омске произошел «государственный переворот», и на смену омскому правительству пришло правительство адмирала А. В. Колчака. 20 ноября 1918 года А. И. Дутов одним из первых признал верховную власть Колчака и вошел в его оперативное подчинение. Он занял посты командующего Отдельной Оренбургской армией, войскового атамана Оренбургского казачьего войска и главного начальника Южно-Уральского края.
   23 мая 1919 года Отдельная Оренбургская армия была переформирована в Южную армию (командующий – генерал Г. А. Белов).
   Оренбургская белоказачья армия как таковая второй раз появилась на свет в октябре 1919 года. Приказом Верховного правителя России адмирала А. В. Колчака она была образована из войск западной части Южной армии. Ее вновь возглавил А. И. Дутов, теперь имевший чин генерал-лейтенанта.
   До этого Александр Ильич Дутов в мае 1919 года, в связи с перефоритрованием Оренбургской армии в Южную армию, приказом Верховного правителя России адмирала А. В. Колчака назначается генерал-инспектором кавалерии Русской армии, оставаясь при этом войсковым атаманом оренбургского казачества.
   В июне того же года Дутов получает должность походного атамана всех Сибирских казачьих войск. Но командовать войсками Оренбургским, Уральским, Сибирским, Семиреченским, Енисейским, Забайкальским, Амурским и Уссурийским ему пришлось номинально. Обстановка на Восточном фронте менялась беспрестанно, в Забайкалье самовольный и всесильный атаман Семенов старался «не замечать» колчаковское правительство в Омске.
   Летом атаман А. И. Дутов инспектировал казачьи войска Дальнего Востока и руководил там борьбой с повстанческим движением. Но из-за излишне натянутых отношений с атаманом Семеновым вернулся обратно.
   Верховный правитель России и ее «белый» главнокомандующий адмирал А. В. Колчак относился к Александру Ильичу с прежней благосклонностью. Своим приказом он зачисляет его в корпус офицеров Генерального штаба. Колчак покровительствовал Дутову и в дальнейшем.
   В январе 1919 года белоказакам пришлось оставить город Оренбург. Правительство войска и атаман перебрались в Троицк. В марте дутовцы перешли в наступление, но отбить Оренбург не смогли. Белоказаки несли тяжелые потери в людях и в боях, и от эпидемий: во фронтовых частях свирепствовал тиф. В июне их армия насчитывала 15,2 штыка, 12 тысяч шашек, 7 тысяч невооруженных при 247 пулеметах и 27 орудиях.
   …Оренбургский край после поражения колчаковцев на Волге и начала их отступления превращается в театр ожесточенных боевых действий. Здесь не было сплошной линии фронта, хотя стороны имели на Юге Урала значительные воинские силы, перед которыми ставились стратегические задачи и ожидался большой размах наступательных операций.
   Гражданская война порой называется «эшелонной войной», когда самые серьезные операции проводились вдоль линий железных дорог. Через войсковую территорию оренбургского казачества проходило пять важных по своему значению железнодорожных веток: Оренбург – Ташкент, Самара – Оренбург, Орская и Троицкая железные дороги и дорога Самара – Уфа – Челябинск – Омск (Самаро-Златоустовская железная дорога и Транссибирская магистраль).
   Собственно говоря, в годы Гражданской войны на Урале (Южном и Центральном) главная борьба красных и белых шла за контроль над этими железными дорогами. Они обеспечивали быструю переброску войск на запад и восток, доставку всего необходимого для ведения вооруженной борьбы, грузовые и пассажирские перевозки.
   Во время атаманства Дутова для Москвы особо значимой являлась Ташкентская железная дорога, поскольку войска советского Туркестана оказались отрезанными от центральных районов Сибири. Поэтому командование Красной Армии прилагало максимум усилий для того, чтобы овладеть этой дорогой, которую удерживали оренбургские белоказаки.
   Дутов прекрасно понимал, насколько важно противнику проложить коридор от Самары до Ташкента. В конце 1919 года, когда белоказачья Оренбургская армия потерпела ряд тяжелых поражений и красные взяли Оренбург, ее командующий требовал от подчиненных ему командиров:
   «Во что бы то ни стало… сохранять в своих руках участки (Ташкентской. – А.Ш.) железной дороги… не допускать восстановления связи Оренбурга с Туркестаном…»
   Дутову не удалось удержать железнодорожные пути. В январе 1919 года его армия потеряла соприкосновение с Отдельной Уральской белоказачьей армией. Уже одно это было катастрофой для белых на Восточном фронте, который все дальше и дальше перемещался на восток.
   Второй удар дутовская белоказачья армия получила от части башкирских частей, входивших в ее состав. Начальник башкирского войскового управления А.-З. Валидов после почти трех месяцев секретных переговоров с красным командованием 18 февраля открыл фронт противнику. На стыке колчаковской Западной армии и Отдельной Оренбургской армии образовался ничем не прикрытый в тылах разрыв, в который устремились советские войска. Перед собой порой противника они не видели.
   Под давлением войск Красной Армии Оренбургская белоказачья армия из района Атбасар – Кокчетав была вынуждена отступить по степи на Павлодар, на берега Иртыша. Затем она отошла к Семипалатинску, а от него ушла на юг, в Семиречье. Вместе с армией в неизвестность уходили многие тысячи беженцев, больше семьи казаков.
   Переход в приграничную зону оренбуржцев был в полном смысле «Голодным походом». Дутовская армия отступала по малонаселенной местности, ночуя под открытым небом. Смертность от холода и истощения возрастала, соперничая со смертностью от свирепствовавшей эпидемии тифа. В условиях открытой степной местности, продуваемой ветрами, морозы достигали 20–30 градусов. Один из участников «Голодного похода» свидетельствовал в своих воспоминаниях:
   «…Снега да бураны морозные, холод да голод.
   Пустыня безлюдная…
   Люди гибнут и лошади дохнут сотнями – от бескормицы валятся…
   Кто на ногах еще бредут кое-как с отшибленной памятью…
   Поголовный тиф всех видов увеличивает тяжесть похода: здоровые везут больных, пока сами не свалятся, спят в пустынной местности все вместе, прижавшись друг к другу, здоровые и больные…
   Отстающие погибают».
   …В Семиречье генерал-лейтенант Дутов передал командование над остатками Оренбургской армии местному атаману Б. А. Анненкову по его настоянию, а сам номинально возглавил гражданскую власть в Семиреченском крае. Он остановился в городке Лепсинске.
   Его Оренбургская армия дошла до Сергиополя в менее чем половинном составе: в районе Кокчетава она насчитывала 20 тысяч человек. Подчиненный Дутова генерал-лейтенант А. С. Бакич, черногорец на русской службе, свидетельствовал, что 90 процентов дутовцев были больны различными формами тифа. Под ружье в те дни можно было поставить только одну-две тысячи человек. Атаман Анненков во время суда над ним так отозвался о дутовцах:
   «…Когда армия Дутова вошла в расположение моих войск, она являлась полностью небоеспособной. Это были разложившиеся части, стремительно катившиеся к китайской границе. Вместе с ними шло упадническое настроение во всех частях верст на 900 по фронту.
   К тому же большинство людей оказались больными тифом. По сути, вся армия представляла собой сплошной тифозный лазарет.
   Ни одна кавалерийская часть не двигалась верхом, все ехали на санях.
   Создалось положение такое, что, если не принять решительных мер, наступит всеобщее разложение, паника, все сразу рухнет, и будет полнейший крах. Во многих частях оказались малодушные, которые, видя наши неудачи на Восточном фронте, думали, что все пропало…»
   Свой один из последних приказов по Отдельной Оренбургской армии за № 3 генерал-лейтенант Александр Ильич Дутов отдал 6 января 1920 года. Согласно этому приказу все воинские части, учреждения и заведения армии сводились в отдельный Отряд атамана Дутова, который отдавался под командование генералу Бакичу.
   Отряд составили 1-я и 2-я Оренбургские казачьи дивизии и отдельная Сызранская егерская бригада. Все остальные расформированные части пошли на их доукомплектование. Всего в отряде насчитывалось до 15 тысяч человек, в том числе до 7000 штыков и до 2000 сабель при 200 пулеметах и 5 орудиях. Многие из казаков коней уже не имели.
   Прощаясь с армией белого оренбургского казачества, атаман Александр Ильич Дутов издал последний приказ. В нем говорилось:
   «…Тяжелый крест выпал на долю Отдельной Оренбургской Армии. Велением судьбы войскам пришлось сделать весьма продолжительные, почти непрерывные в течение полугода, передвижения, – сначала из района Оренбургской губернии к Аральскому морю, далее через Иргиз, Тургай и Атбасар в район Кокчетав – Петропавловск.
   Все те трудности, лишения и разные невзгоды, которые претерпели войска Оренбургской армии, во время этого продолжительного марша по пустынно-степным областям не поддаются описаниям.
   Лишь беспристрастная история и благодарное потомство по достоинству оценят боевую службу, труд и лишения истинно русских людей, преданных сынов своей Родины, которые ради спасения своей Отчизны самоотверженно встречают всякие мучения и терзания…»
   …Гражданская война завершалась. В марте 1920 года белые под давлением советских войск оставили Семиречье и перешли границу с китайским Туркестаном. Дутовцы, часть с семьями, уходили в изгнание через ледниковый перевал Кара-Сарык (высота 5800 метров).
   В Китае белоказачий отряд оренбуржцев был интернирован и разоружен близ города Чугучак. Китайские власти согласились оставить на полк только по четыре винтовки, необходимые для охраны денежных ящиков воинских частей. Отбиралось даже именное (наградное) офицерское оружие, сабли и шашки. Штаб атамана Дутова оказались в городе Суйдине, где расположились в казармах конвоя русского консульства.
   По заслуживающим доверия данным советской разведки, «отряд атамана Дутова», перешедший границу, состоял из 1238 офицеров, 232 чиновников, 72 врачей, 78 сестер милосердия, 16 священников, 8017 солдат и казаков, 516 членов семей военнослужащих, 8076 лошадей, 1904 повозок.
   По данным штаба генерал-лейтенанта А. С. Бакича, людей в отряде было несколько больше: 1814 офицеров и чиновников, 8039 солдат и казаков, 785 членов семей военнослужащих и около 5000 гражданских беженцев из Оренбургской и Уфимской губерний.
   «Отряд атамана Дутова» сдал китайским властям 4253 винтовки, 252 револьвера, 2404 шашки, 42 бебута, 275 ручных гранат, 144 пулемета, 4 орудия, 139 522 патрона и 25 снарядов. Не изымалось охотничье оружие. Китайцев особенно интересовали пулеметы. Белоэмигранты в обмен на сданное оружие получали помощь продовольствием. Позднее выяснилось, что осторожные белоказаки смогли часть своего оружия – винтовки и даже пулеметы – утаить.
   Сдача оружия оказалась морально тяжелой, прежде всего для казаков. Холодное оружие – сабли и шашки – многим из них достались по наследству от дедов и прадедов, будучи семейными реликвиями. И теперь приходилось с ним расставаться навсегда.
   Дутов не собирался складывать оружия в еще не оконченной на востоке России Гражданской войне. 12 августа 1920 года он издал приказ об объединении антибольшевицких сил в Западном Китае (Синьцзяне) в Оренбургскую Отдельную армию. Белые казаки не теряли надежды вернуться в родные места с оружием в руках.
   …Атаман А. И. Дутов относился к числу тех военачальников белой эмиграции, которые борьбу с советской властью не прекращали, даже став изгнанниками. Он, что достоверно известно, собирался возобновить эту борьбу в самом скором времени, активно готовясь к тому, чтобы вернуться в Отечество. Но чекисты, зная об этом, опередили белоказачьего предводителя. В его окружение был внедрен сотрудник милиции К. Чанышев, семья и близкие родственники которого по ту сторону границы оказались взятыми в заложники.
   6 апреля 1921 года при неудачной попытке похищения (основная версия того события) Дутов был убит (застрелен) чекистами, которым удалось ускакать из Суйдунской крепости. Это политическое убийство было первым из организованных большевиками за пределами Советского государства
   Атамана и убитых вместе с ними казаков из личного конвоя похоронили на небольшом кладбище близ Суйдуна. По ряду сведений, ночью могила была разрыта, а тело обезглавлено и не захоронено. Считается, что убийцам по ту сторону границы нужны были веские доказательства точности исполнения приказа. Из Ташкента в Москву, в ВЧК за подписью Я. Х. Петерса была отправлена телеграмма, в которой сообщалось о завершении операции.
   Так ушел из жизни Александр Ильич Дутов, один из вождей Белого дела, открывший на Южном Урале одну из самых кровопролитных страниц Гражданской войны. Не случайно в истории Гражданской войны в России «дутовцами» называли не просто белоказаков, а самых непримиримых из них по отношению к советской власти.
   Современники и исследователи считали и считают атамана Оренбургского казачьего войска генерала Дутова, главу Совета казачества старой России, личностью, которая по энергии, организаторской хватке и государственному уму, была равной Корнилову и Каледину, тоже казакам: первый – сибирский, второй – донской. Такая оценка имеет на то все основания.
   Имя А. И. Дутова осталось в летописи Гражданской войны не только как атамана и командующего армией оренбургского белого казачества, выставившего 36 конных и 3 пластунских полка, 9 артиллерийских батарей. Приказом по Военно-морскому ведомству Временного Приамурского правительства от 10 декабря 1921 года школе подхорунжих (120 человек) Оренбургской отдельной казачьей бригады было присвоено имя атамана Дутова.

Каледин Алексей Максимович
Зачинатель Гражданской войны на Тихом Дону

   Один из известных военачальников русской армии в Первой мировой войне и один из зачинателей Гражданской войны в конце 1917 года на Дону родился в хуторе войскового старшины Максима Каледина станицы Усть-Хоперской Области войска Донского, который носил имя своего владельца. То есть родом он был с Верхнего Дона, с Хопра, происходя из старинной казачьей фамилии.
   Его дед был сотником, что дало право стать дворянином войска Донского. Отец, герой Севастопольской эпопеи в годы Крымской войны, дослужился до казачьего полковника. Семья потомственных дворян хорошо материально обеспеченной не считалась, владея 400 десятинами «удобной земли». Детей в семье было четверо – Василий, Алексей, Елена и Александр. Из отцовского наследства средний сын получил 70 десятин земли, что богатством тогда быть не могло.
   Алексей Каледин закончил Михайловскую военную гимназию (бывший кадетский корпус) в Воронеже. Однокашникам запомнился как хорошо успевающий ученик и надежный товарищ. Играл в гиназическом оркестре на флейте. Отличался от сверстников взвешенностью и продуманностью высказываемых суждений и совершаемых поступков. То есть был в юности не по годам серьезным гимназистом и юнкером.
   Как и братья, в жизни выбрал отцовскую, военную стезю. В августе 1882 года получил чин артиллерийского офицера, обучаясь сперва во 2-м Константиновском (пехотном), а затем в Михайловском артиллерийских училищах Санкт-Петербурга.
   Армейскую службу «выпущенный» из стен училища подхорунжий Алексей Каледин начал в конно-артиллерийской батарее Забайкальского казачьего войска. Отслужив положенный срок службы в строю после училища, подал прошение о предоставлении ему права поступать в академию, которое войсковым атаманом было удовлетворено.
   …В 1889 году закончил Николаевскую академию Генерального штаба по первому разряду. Был причислен, в числе наиболее успешно закончивших курс академических наук слушателей, к корпусу офицеров-генштабистов. В высочайшем приказе о производстве Алексея Каледина в подъесаулы говорилось, что он получил повышение в воинском звании «за отличные успехи в науке».
   После двух лет штабной службы два года командовал эскадроном 17-го драгунского Волынского полка, будучи из подъесаулов переведен в чин штабс-капитана. Побыв три года в штабе Варшавского военного округа, занимался вопросами строительства укрепленных районов на случай ожидавшейся войны с Германией.
   В 1895 году возвращается на родной Дон, став старшим адъютантом войскового штаба. Из Варшавы в Новочеркасск капитан Каледин привез молодую жену – Марию-Луизу Оллендорф, франкоязычную швейцарку. Алексей Максимович был счастлив в браке до последних своих дней.
   Каледины жили по-офицерски скромно, то есть семья жила только на жалованье главы семьи. В графе «Состояние» послужного списка А. М. Каледина на 1 января 1895 года была следующая запись:
   «За ним, за родителями, женою, недвижимого имущества, родового или благоприобретенного – не имеется».
   Послужив после этого штаб-офицером при управлении 64-й пехотной резервной бригады, А. М. Каледин, получивший первый генеральский чин, назначается начальником Новочеркасского казачьего юнкерского училища, в котором лично много сделал для организации учебного процесса. В 1906–1910 годах – помощник начальника штаба Донского казачьего войска.
   В 1910 году генерал-майор Каледин принимает командование 2-й бригадой 11-й кавалерийской дивизии. В русской армии это был редчайший случай, когда человек, ни дня не командовавший полком, становится во главе бригады. Однако высшее начальство в данном случае сделало исключение и не ошиблось в выборе.
   На всех этих постах Алексей Максимович показывал себя с самой лучшей стороны как офицер-оперативник, как командир-единоначальник, как воспитатель подчиненных ему людей. То есть он смотрелся во всех отношениях перспективным военнослужащим.
   В мирное время он стал кавалером высоких орденских наград: Святой Анны и Святого Станислава 1-х степеней, Святого Владимира 2-й степени и Белого Орла. Это свидетельствовало о том, что служба на любых должностях в мирное время ладилась у него более чем успешно.
   …Первую мировую войну – войну Великую, Отечественную (так ее называли в российской прессе) генерал-майор А. М. Каледин встретил командующим 12-й кавалерийской дивизией (стоявшей в Киевском военном округе) Брусиловской 8-й армии Юго-Западного фронта. Через три месяца после начала войны производится в генерал-лейтенанты.
   В войну показал большую личную храбрость, тактическую зрелость, умение командовать людьми и общаться с ними во фронтовой жизни. Калединская 12-я кавалерийская дивизия стяжала за первые три года войны славу одной из лучших в российской императорской армии, о чем свидетельствовал ее боевой путь.
   За августовские бои первой военной кампании под Львовом удостоился Георгиевского оружия «За храбрость»: первыми в город ворвались его драгуны. В те дни командующий 8-й армией генерал от кавалерии А. А. Брусилов отдал калединцам следующий приказа стоять насмерть:
   «12-й кавалерийской дивизии – умереть. Умирать не сразу, а до вечера!»
   В августе 1914 года кавалеристы Алексея Максимовича Каледина своим самопожертвованием выручили остальные армейские войска. Они сумели в нужном месте в нужное время стать заслоном перед атакующим врагом. Заслон держался столько, сколько требовалось от него в той непростой ситуации.
   Награда за августовские бои по инстанциям «шла долго». В октябре 1914 года награждается военным орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени. В высочайшем приказе говорилось о заслугах начальника кавалерийской дивизии так:
   «…В сражении при Гнилой Липе 16 августа 1914 года, получив сведения о продвижении противника по лесному пространству к переправам через реку Гнилая Липа у села Руды и Клещевки, по своей инициативе, спешив всю дивизию и заняв своей артиллерией позицию, выдержал очень упорный бой, и, несмотря на большие потери, предотвратил прорыв значительных сил противника в промежуток между двумя дивизиями, и удержался до подхода к утру 17-го августа пехотного полка».
   Редкий случай в мировой войне: через четыре дня после награждения орденом Святого Георгия следует другой высочайший приказ. За боевые отличия начальник 12-й кавалерийской дивизии жалуется второй георгиевской наградой – шашкой с Георгиевским темляком и надписью на клинке: «За храбрость».
   Белоэмигрант генерал-лейтенант А. И. Деникин, командовавший в годы мировой войны и дивизией, и фронтом, писал в своих воспоминаниях о боевом товарище на ратном начальственном поприще такие теплые слова:
   «Успех за успехом дал имя и дивизии, и ее начальнику. В победных реляциях Юго-Западного фронта все чаще и чаще упоминались имена двух кавалерийских начальников, – только двух – конница в эту войну перестала быть „царицей поля сражения“, – графа Келлера и Каледина, одинаково храбрых, но совершенно противоположных по характеру: один пылкий, увлекающийся, иногда безрассудно, другой спокойный и упорный.
   Оба не посылали, а водили в бой свои войска. Но один делал это – вовсе не рисуясь, – это выходило само собой, – эффектно и красиво, как на батальных картинах старой школы. Другой – просто, скромно и расчетливо.
   Войска обоим верили и за обоими шли…»
   …Не проходит и полгода, как Алексей Максимович получает императорский военный орден Святого Георгия более высокой, 3-й, степени за прорыв неприятельского фронта. В наградном приказе говорилось следующее:
   «За то, что состоя начальником 12-й кавалерийской дивизии, в середине февраля 1915 года, будучи направлен во фланг противнику, теснившему наши войска от города Станиславова к Галичу и угрожавшему последнему, лично командуя дивизией и находясь под действительным огнем противника, причем 16-го февраля был ранен, энергичными действиями сломил упорное сопротивление бывшего против него противника в районе села Бендаров.
   Вследствие этого, главная группа противника, наступавшая к городу Галичу, угрожавшая с фланга и тыла, начала отходить к городу Станиславову…»
   Ранение осколком в бедро, полученное тогда, когда генерал-лейтенант лично вел в атаку по заснеженному полю своих спешенных драгун, оказалось нетяжелым. Однако рану пришлось залечивать в Кауфмановском госпитале во Львове. В госпитале Каледин пробыл недолго, так, по всей вероятности, и не залечив до конца рану.
   …В марте 1915 года дважды георгиевский кавалер формирует кавалерийский корпус, который спасает положение русской 9-й армии ударом во фланг наступающим австро-венгерским войскам. Корпус состоял из двух дивизий: его 12-й кавалерийской дивизии во главе с генерал-лейтенантом бароном Карлом Маннергеймом и Кавказской Туземной (Дикой) конной во главе с великим князем Михаилом Александровичем Романовым.
   Затем становится командиром 12-го армейского корпуса, а в марте 1916 года сменяет генерала от кавалерии А. А. Брусилова (он принимает командование Юго-Восточным фронтом) на посту прославленной своими боевыми делами 8-й армии. Так он за два неполных года Великой войны дорос от начальника кавалерийской дивизии до командующего армией.
   Когда началось знаменитое брусиловское наступление Юго-Западного фронта, 8-й армии отводится роль главной ударной силы. Перед армией ставится задача наступать в направлении Ковель – Брест. Она получает в свой состав треть фронтовой пехоты (13 дивизий) и половину тяжелой артиллерии (19 батарей). Казачьему генералу противостояла группа войск германского генерал-полковника Александра фон Линзингена.
   Брусиловский прорыв стал самой крупной по масштабам и участвовавшим войскам наступательной операцией Первой мировой войны, имевший стратегический характер. 8-я армия генерала А. М. Каледина в том деле оказалась, как говорится, на первых ролях. Ее командующий принял решение главные атакующие усилия возложить на 8-й армейский корпус генерала В. М. Драгомирова, которому предстояло наступать на город Луцк, важный узел железных дорог.
   В направлении на город Ковель войска армии в трехдневных боях разгромили 2-й австро-венгерский корпус фельдмаршала-лейтенанта барона Лаутербаха. Под Луцком понес полное поражение еще один австро-венгерский корпус – 10-й фельдмаршала-лейтенанта Гуго Мартини. Такая же участь ожидала Сводный корпус австро-венгров фельдмаршала-лейтенанта Александра Шумрая.
   Затем разгромное поражение понесла вся отступавшая 4-я армия эрцгерцога Иосифа-Фердинанда (полное имя – Иосиф-Фердинанд-Сальватор-Франц-Леопольд-Антон-Габсбург-Лотарингский). Калединский удар стал «концом» военной карьеры представителя венской династии Габсбургов.
   Оборонительные полосы, на которые неприятель затратил столь много времени, сил и средств, оказались прорванными. 25 мая части русской 4-й стрелковой дивизии вступили в Луцк, а 14-я стрелковая дивизия генерала В. И. Соколова успешно форсировала реку Стырь.
   Калединская армия провела сражение у города Луцка выше всяких похвал: было разгромлено несколько корпусов австро-венгров, в плен взято 922 офицера, 43 628 нижних чинов. В числе трофеев числились 66 орудий, 71 миномет и 150 пулеметов. Всего австро-венгерские войска, которые противостояли 8-й армии, потеряли в Луцком сражении свыше 82 тысяч человек. Потери же русской стороны составили около 33 тысяч человек убитыми и ранеными.
   Историк К. Раш впоследствии напишет о значимости действий калединской 8-й армии в наступательной операции, проведенной на Русском фронте в третьей кампании Великой войны:
   «…Летом (1916 года) с помощью 8-й армии казака Каледина Царь совершает „Императорский прорыв“ Юго-Западного фронта и почти выводит из войны Австро-Венгрию».
   10 июня 1916 года донскому казаку Алексею Максимовичу Каледину присваивается чин генерала от кавалерии. В его славном казачьем роду генералов еще не значилось.
   Неприятель смог остановить Брусиловское фронтовое наступление лишь после того, как на помощь австро-венграм пришли крупные силы германской армии, в том числе переброшенные с Французского фронта. Но оправиться после такого мощного удара в Галиции Австро-Венгерской империи не удалось до самого окончания Великой войны. Немалая доля в этом успехе русского оружия пришлась на 8-ю армию.
   Но после Луцкого успеха Каледина ожидала неудача в августовских боях под Новгород-Волынским. Получив на усиление из Особой армии 1-й и 2-й гвардейские (пехотные) корпуса, он не смог прорвать неприятельский фронт, после чего наступательная операция завершилась. Специалисты считают, что в неудаче большой вины командующего 8-й армией не видится, поскольку фронтовой штаб наступление спланировал и обеспечил не на должном уровне.
   Высокий профессионализм полководца А. М. Каледина, видевшего Великую войну как нечто новое по сравнению с войной Японской, как командующего армией, сказывался и в его отношении к техническим средствам ведения вооруженной борьбы. Не только как военного вождя, умелого тактика, понимающего толк в стратегических замыслах и решениях.
   Показательно отношение его, к примеру, к авиации. Он осознавал слабость военно-воздушных сил русской армии с учетом того, что протяженность боевой линии Восточного фронта (без учета Кавказского фронта) составляла более 1000 километров. В своих воспоминаниях за июнь 1917 года председатель Государственной думы М. В. Родзянко записал:
   «…Брусилов, Каледин, Сахаров просили обратить самое серьезное внимание на авиацию.
   В то время как немцы летают над нами как птицы и забрасывают нас бомбами, мы бессильны с ними бороться…»
   Такие требования от высшего фронтового командования легли в основу просьбы Ставки Верховного главнокомандующего к союзникам России по Антанте. На межсоюзнической конференции в январе 1917 года, проходившей во Франции, российская делегация высказала просьбу о присылке русской армии в ближайшие после 1 января 1917 года восемнадцать месяцев 5200 самолетов.
   …После Февральской революции генерал от кавалерии А. М. Каледин резко выступил против «демократизации» армии, которая вела к утрате боеспособности, дисциплины и организованности. В конце апреля Временное правительство отстраняет его от командования армией. По сути дела, талантливый командарм лишается места в рядах воюющей русской армии.
   Каледин уезжает в Новочеркасск, где в то время работал Донской войсковой круг. Боевой генерал был горячо встречен его участниками, и 19 июня Алексея Максимовича избрали войсковым атаманом Донского казачьего войска. В Петрограде это решение пришлось утвердить.
   В своих мемуарах начальник штаба Донских армий и войскового штаба Генерального штаба генерал-майора И. А. Полякова дается оценка появления на Дону командующего прославленной делами 8-й армией. Он пишет о герое Луцкого прорыва:
   «…Генерал Каледин оставил армию, и не сколько по болезни, сколько под влиянием иных причин, разочарованный и непонятый даже своими близкими помощниками и сотрудниками.
   Покидая армию, он был полон любви и веры в Дон, он верил в крепость старых традиций казачества и считал, что только там, на Дону, еще можно работать».
   В грамоте круга войска Донского по поводу избрания генерала от кавалерии и георгиевского кавалера, фронтовика со славой А. М. Каледина говорилось следующее:
   «По праву древней обыкновенности избрания Войсковых атаманов, нарушенной волей царя Петра I в лето 1709-е и ныне восстановленному, избрали мы тебя нашим Войсковым атаманом».
   Пробыть же А. М. Каледину войсковым атаманом донского казачества довелось немногим более шести месяцев…
   Историк-белоэмигрант Г. В. Губарев в «Казачьем словаре-справочнике», характеризуя атамана Каледина, неудавшегося спасителя старой России и мира казачьей старины, писал:
   «Однако, оказалось, что атаман Каледин, будучи безукоризненно честным человеком высокой культуры, будучи замечательным полководцем и большим русским патриотом, не мог сразу стать политическим светилом революционного времени, не мог найти отвечающие моменту идеалы и провозгласить лозунги, способные поднять усталый от пережитой войны народ на новую борьбу.
   Соблюдая по привычке преданность России, атаман готов был не щадить живота своего для спасения отечества. То же самое он хотел бы видеть и у казаков, не считаясь с их частными насущными интересами…»
   На Московском государственном совещании в середине августа 1917 года Каледин от имени всех двенадцати казачьих войск России требовал продолжения войны до победного конца, роспуска советов и комитетов в армии и указывал, что «армия должна быть вне политики». С трибуны совещания Алексей Максимович заявил:
   «Выслушав сообщение Временного Правительства о тяжелом положении Русского государства, казачество, в лице представителей всех 12-ти казачьих войск – Донского, Кубанского, Терского, Оренбургского, Яицкого, Астраханского, Сибирского, Амурского, Забайкальского, Семиреченского, Енисейского и Уссурийского – казачество, стоящее на общенациональной государственной точке зрения, и, отмечая с глубокой скорбью существующий ныне в нашей внутренней и государственной политике перевес частных классовых и партийных интересов над общими, приветствует решимость Временного Правительства освободиться, наконец, в деле государственного управления и строительства от давления партийных и классовых организаций, вместе с другими причинами, приведшими страну на край гибели.
   Казачество, не знавшее крепостного права, искони свободное и независимое, пользовавшее и раньше широким самоуправлением, всегда осуществлявшее в среде своей равенство и братство, не опьянело от свободы. Получив ее, вновь вернув то, что было отнято царями, казачество, крепкое здравым смыслом своим, проникнутое здоровым государственным началом, спокойно, с достоинством приняло свободу и сразу воплотило ее в жизнь, создав, в первые же дни революции, демократически избранные войсковые Правительства и сочетав свободу с порядком.
   Казачество с гордостью заявляет, что полки его не знали дезертиров, что сохраняли свой крепкий строй и в этом крепком свободном строю защищают, и впредь будут защищать многострадальную отчизну и свободу.
   Служа верой и правдой новому строю, кровью своей запечатлев преданность порядку, спасению родины и армии, с полным презрением отбрасывая провокационные наветы на него, обвинения в реакции и в контрреволюции, казачество заявляет, что в минуту смертельной опасности для родины, когда многие войсковые части, покрыв себя позором, забыли о России, оно не сойдет со своего исторического пути служения родине с оружием в руках на полях битвы и внутри в борьбе с изменой и предательством.
   Вместе с тем казачество отмечает, что это обвинение в контрреволюционности было брошено после того, как казачьи полки, спасая революционное правительство по призыву министров-социалистов, 3-го июля вышли решительно, как всегда, с оружием в руках для защиты государства от анархии и предательства.
   Понимая революционность не в смысле братания с врагом, не в смысле самовольного оставления назначенных постов, неисполнения приказов, предъявления к правительству неисполнимых требований, преступного расхищения народного богатства, не в смысле полной необеспеченности личности и имущества граждан, грубого нарушения свободы слова, печати и собраний – казачество отбрасывает упреки в контрреволюционности, казачество не знает ни трусов, ни измены, и стремится установить действительные гарантии свободы и порядка.
   С глубокой скорбью отмечая полное расстройство народного организма, расстройство в тылу и на фронте, развал дисциплины в войсках и отсутствие власти на местах, преступное разжигание вражды между классами, правительство в деле расхищения государственной власти безответственными организациями, как в центре, так и внутри на местах, отмечая центробежное стремление групп и национальностей, грозное падение производительности труда, потрясение финансов, промышленности и транспорта, казачество призывает все живые силы страны к объединению, труду и самопожертвованию во имя спасения родины и укрепления демократического республиканского строя.
   В глубоком убеждении, что в дни смертельной опасности для существования родины, все должно быть принесено в жертву, казачество полагает, что сохранение родины требует, прежде всего, доведения войны до победного конца в полном единении с нашими союзниками. Этому основному условию следует подчинить всю жизнь страны и, следовательно, всю деятельность Временного Правительства.
   Только при этом условии Правительство встретит полную поддержку казачества! Пораженцам не должно быть места в Правительстве!
   Для спасения родины мы намечаем следующие главные меры:
   1. Армия должна быть вне политики. Полное запрещение митингов и собраний с их партийной борьбой и распрями.
   2. Все Советы и Комитеты должны быть упразднены как в армии, так и в тылу, кроме полковых, ротных, сотенных и батарейных, при строгом ограничении их прав и обязанностей областью хозяйственных распоряжений.
   3. Декларация прав солдата должна быть пересмотрена и дополнена декларацией его обязанностей.
   4. Дисциплина в армии должна быть поднята и укреплена самыми решительными мерами.
   5. Тыл и фронт – единое целое, обеспечивающее боеспособность армии и все меры, необходимые для укрепления дисциплины на фронте, должны быть применены и в тылу.
   6. Дисциплинарные права начальствующих лиц должны быть восстановлены.
   7. Вождям армии должна быть предоставлена полная мощь.
   8. В грозный час тяжких испытаний на фронте и полного развала внутренней политической жизни страны, страну может спасти от окончательной гибели только действительно твердая власть, находящаяся в опытных, смелых руках лиц, не связанных с узко партийными, групповыми программами, свободная от необходимости после каждого шага оглядываться на всевозможные Советы и Комитеты и отдающая себе ясный отчет в том, что источником суверенной государственной власти является воля всего народа, а не отдельных партий и групп.
   9. Власть должна быть едина в центре и на местах. Расхищению государственной власти центральными и местными Комитетами и Советами должен быть немедленно и резко поставлен предел.
   10. Россия должна быть единой. Всяким сепаратным стремлениям должен быть поставлен предел.
   11. В области государственного хозяйства необходимо:
   а) строжайшая экономия во всех областях государственной жизни;
   б) безотлагательно привести в соответствие цены на предметы сельскохозяйственной и фабрично-заводской промышленности;
   в) безотлагательно провести нормировку заработной платы, прибыли предпринимателей;
   г) немедленно приступить к разработке и проведению в жизнь закона о трудовой повинности;
   д) принимать самые строгие действительные меры к прекращению подрыва производительности труда сельскохозяйственной промышленности, чрезвычайно страдающей от самочинных действий отдельных лиц и всевозможных комитетов, нарушающих твердый порядок в землепользовании и арендных отношений.
   В заключение мы не можем остановиться перед предстоящим государству величайшим событием, на которое весь русский народ смотрит, как на свою конечную надежду – получить для нашей родины прочные твердые основы новой государственной жизни. Мы говорим об Учредительном Собрании. Мы требуем, чтобы во всей подготовительной обстановке и в течение самих выборов в Учредительное Собрание, Временное Правительство приняло все меры, обеспечивающие правильность и закономерность выборов на всем пространстве земли русской.
   Мы полагаем, что местом созыва Учредительного Собрания должна быть Москва, как по своему историческому значению и центральному положению, так и в интересах спокойной и планомерной работы Учредительного Собрания.
   Мы обращаемся, наконец, к Временному Правительству с призывом, чтобы в тяжкой борьбе, ведущейся Россией за свое существование, Временное Правительство использовало весь народ Государства Российского, все жизненные народные силы всех классов населения и чтобы самый свой состав Временное Правительство подчинило необходимости дать России в эти тяжкие дни все, что может дать наша родина по части энергии, знания, опыта, таланта, честности, любви и преданности интересам Отечества.
   Время слов прошло. Терпение народа истощается. Нужно делать великое дело спасения Родины!»
   Собственно говоря, все, что высказал Каледин с трибуны Государственного совещания в московском Большом театре, было принципиальной позицией атаманов казачьих войск. Все они были готовы постоять за державность России, победное завершение Великой войны, что было их делом чести. И стояли за оздоровление русской армии, самой страны, установление твердой в ней власти.
   Такая позиция была проста и ясна и тогда, и сегодня. Казачество всегда было сословием государственных служилых людей, стоящих на страже интересов России. Так что позиция Алексея Максимовича Каледина какой-то особенной для истории 1917 года не смотрится.
   Речь донского атамана в Москве прозвучала в газетных строках на всю Россию. Правда, комментировали ее на газетных станицах по-разному, в зависимости от партийной окраски издания. Лишь немногие из них, как, например, газета «Донская волна», с полным пониманием отнеслись к выступлению войскового атамана Дона.
   Выступление А. М. Каледина, по сути дела, было программным для тех здоровых сил, которые были озабочены спасением государства в ходе мировой войны. Спасением России, в которой возможно было установление республиканского строя правления через полномочное Учредительное собрание.
   В 1917 году события от Февральской революции до октябрьского переворота разворачивались стремительно. Равно как и судьба казачества, судьба казачьих войск России.
   …Хотя донской атаман открыто не поддержал выступление Верховного главнокомандующего России генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова, родом из простых сибирских казаков, он все же заявил у себя на Дону:
   «Временное правительство… происходит плоть от плоти и кровь от крови Совета рабочих и солдатских депутатов…»
   Каледин не держал в руках корниловское «Воззвание к казакам», которое было получено в Новочеркасске, в войсковом штабе 29 августа в 2 часа ночи. Атаман в это время находился в поездке по станицам в северных округах Области войска Донского, где были «плохие вести с полей», то есть речь шла о неурожае в хлебородных степях.
   В отсутствие атамана кто-то отправил из Новочеркасска от его имени в Петроград телеграмму о том, что донское казачество присоединяется к генералу Корнилову. Каледин был еще в поездке, как его обвинили во всех контрреволюционных грехах и публично назвали «изменником Родины». Современники не без оснований считали, что это было провокацией со стороны «министра-социалиста» А. Ф. Керенского, поскольку авторитетный Каледин был ему опасен.
   Керенский в ответ своим распоряжением смещает «несогласного» войскового атамана Дона «с преданием суду за мятеж». То есть речь шла о его аресте «органами революционной власти» с доставкой в могилевскую Ставку для дачи показаний.
   Одновременно военный министр Временного правительства А. А. Верховский (служивший затем в Красной Армии и расстрелянный в 1939 году) отправил А. М. Каледину телеграмму следующего угрожающего содержания:
   «…С фронта идут через Московский округ в Область войска Донского эшелоны казачьих войск в ту минуту, когда враг прорывает фронт и идет на Петроград. Мною получены сведения о том, что ст. Поворино занята казаками.
   Я не знаю, как это понимать. Если это означает объявление казачеством войны России, то я должен предупредить, что братоубийственная борьба, которую начал генерал Корнилов, встретила единодушное сопротивление всей армии и всей России.
   Поэтому появление в пределах Московского округа казачьих частей без моего разрешения я буду рассматривать, как восстание против Временного правительства. Немедленно издам приказ о полном уничтожении всех идущих на вооруженное восстание, а сил к тому, как всем известно, у меня достаточно».
   Однако тут, как говорится, «коса пошла на камень». Донское правительство и Донской круг открыто не признали такого решения Временного правительства. Тому в лице социалиста А. Ф. Керенского пришлось отменять свой указ. А военному министру Верховскому пришлось сослаться на ложность поступивших к нему сведений о «движении казачьих эшелонов и захвате донцами станции Поворино».
   Сделали это Керенский и Верховский сразу после того, как в столичный Петроград и Могилев с его Ставкой Верховного главнокомандующего на их имя поступила резолюция Большого круга донского казачества. Вот ее текст:
   «…Донскому войску, а вместе с ним всему казачеству нанесено тяжкое оскорбление. Правительство, имевшее возможность по прямому проводу проверить нелепые слухи о Каледине, вместо этого предъявило ему обвинение в мятеже, мобилизовало два военных округа, Московский и Казанский, объявило на военном положении города, отстоящие на сто верст от Дона, отрешило от должности и приказало арестовать избранника Войска на его собственной территории, при посредстве вооруженных солдатских команд. Несмотря на требование Войскового Правительства, оно, однако не представило никаких доказательств своих обвинений и не послало своего представителя на Круг.
   Ввиду всего этого, Войсковой Круг объявляет, что дело о мятеже – провокация или плод расстроенного воображения.
   Признавая устранение народного избранника грубым нарушением начала народоправства, Войсковой Круг требует удовлетворения: немедленного восстановления Атамана во всех правах, немедленной отмены распоряжения об отрешении его от должности, срочного опровержения всех сообщений о мятеже на Дону и немедленного расследования, при участии представителей войска Донского, виновников ложных сообщений и поспешных мероприятий, на них основанных.
   Генералу Каледину, еще не вступившему в должность по возвращении из служебной поездки по Области, предложить немедленно вступить в исполнение своих обязанностей Войскового Атамана».
   Керенский и его кабинет на такое заявление Большого круга донского казачества отреагировали быстро: ситуация на Дону складывалась явно не в пользу правительственного решения. Из канцелярии премьера в Новочеркасск пришла телеграмма:
   «Правительство постановило генерала Каледина оставить на поруки Войскового Круга…»
   Тот факт, что атаман войска Донского не поддержал открыто выступление Верховного главнокомандующего России генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова, долгое время игнорировался в публикациях, как исторических, так и художественных. Каледина долгое время рисовали как отпетого корниловца. Так, великий певец донского казачества лауреат Нобелевской премии Михаил Шолохов в своем романе «Тихий Дон» писал:
   «…Шли (в могилевскую Ставку Верховного главнокомандующего. – А.Ш.) гонцы с Дона от Каледина – первого из казаков наказного атамана Области войска Донского. Наезжали какие-то штатские.
   Шли люди, искренне хотевшие помочь Корнилову поднять на ноги упавшую в феврале старую Россию, но были и стервятники, дальним нюхом чуявшие запах большой крови…»
   К слову говоря, в 30-х годах прошлого столетия из этого кусочка шолоховского текста цензурой были выброшены принципиально важные слова – «первого из казаков» и «Шли люди, искренне хотевшие помочь Корнилову поднять на ноги упавшую в феврале старую Россию».
   После этих событий донской атаман остался «глух» к Временному правительству, которое все больше и больше показывало свою несостоятельность для воюющей России с ее бурлящей армией и особенно Балтийским и Черноморским флотами. Каледин остался «глух» и к событиям 1 сентября 1917 года, когда премьер А. Ф. Керенский сам стал Верховным главнокомандующим, а Россию объявил Республикой еще до выборов Учредительного Собрания, до которых оставался всего месяц.
   …Когда в столице произошел Октябрьский переворот, донской войсковой атаман А. М. Каледин назвал «захват власти большевиками преступным». Он объявил 12 ноября Область войска Донского и Южный углепромышленный район (Донбасс) на военном положении (прежде всего города Ростов, Таганрог и Азов), начав силой разгон местных советов.
   В ответ на это донской атаман получил ультиматум в форме телеграммы от Военно-революционного комитета (ВРК) Черноморского флота. Из Севастополя к устью Дона вышла флотилия с десантом на борту в составе миноносца и нескольких тральщиков.
   К тому времени уже началось формирование белоказачьих отрядов, которые численно росли медленно. Атаман выслал в Ростов две неполные казачьи сотни для встречи «морских пехотинцев революции». В горнозаводской Макеевке Таганрогского округа 16 ноября объявили о провозглашении Донской социалистической республики.
   Это были первые всполохи начала Гражданской войны на российском Юге. Первые кровавые бои прошли в Таганроге: там севастопольским матросам и местным рабочим дружинам противостояла школа прапорщиков. В тех событиях казаки юнкеров не поддержали.
   К тому времени в Новочеркасске началось создание Добровольческой армии генералов Л. Г. Корнилова и М. В. Алексеева, которые получили самую широкую поддержку донского атамана. Все трое надеялись, что совместными усилиями они создадут на Дону очаг сопротивления советской власти и в конечном итоге одержат победу. Но этого не случилось.
   Добровольцы помогли атаману разоружить 272-й пехотный запасной полк, стоявший в войсковой столице. Это событие в Новочеркасске прошло без пальбы. Затем добровольцы помогли калединским казакам отбить у красногвардейцев и матросов-черноморцев город Ростов-на-Дону.
   На Дону стали организовываться первые белые партизанские отряды, инициатором создания которых в Новочеркасске стал есаул В. М. Чернецов, вошедший в историю Гражданской войны как «белый герой Дона». Первую мировую войну выпускник Новочеркасского юнкерского казачьего училища закончил командиром партизанской сотни 4-й Донской казачьей дивизии. Обладатель Георгиевского оружия «За храбрость» и четырех боевых орденов в конце 1917 года оказался в госпитале, получив после выздоровления командование 39-й особой (ополченческой) сотней, стоявшей в шахтерском Макеевском районе.
   В ноябре 1917 года Чернецов создал из новочеркасских юнкеров, студентов и гимназистов партизанский отряд (около 250 человек), который успешно вел бои на западных границах Области войска Донского бои с красными отрядами. За бой под станицей Лихая произведен в полковники, а все бойцы его отряда награждены Георгиевскими медалями.
   Бой 21 января 1918 года под станицей Глубокая оказался для Чернецова последним. Он повел в обход железнодорожной станции часть своего отряда и 4-ю роту Новочеркасского офицерского батальона, но у хутора Гусева был окружен красными казаками и пленен. Был зарублен лично председателем СНК Донской советской республики Ф. Г. Подтелковым. Гибель Чернецова, замены которому не оказалось, потрясла атамана Каледина.
   Вместе с отрядом есаула Чернецова действовали и другие белые партизанские отряды: войскового старшины Семилетова, прапорщика Назарова, есаула Лазарева, сотника Попова и другие. При всем своем мужестве донские партизаны фронт сдержать не могли даже ценой собственных жизней.
   Возвращавшиеся с фронта казачьи части, уставшие от войны, в своем большинстве не поддержали в те дни войскового атамана. Белоэмигрант генерал-майор И. А. Поляков в своих мемуарах объясняет эту ситуацию так:
   «…Надо признать, что казаков безусловно запоздали вернуть на Дон и они не имели времени в обстановке родных станиц изжить принесенные с фронта настроения. Их как сохранявших дольше других дисциплину и порядок задерживали на фрнте, все еще лелея мысль о возможности восстановления фронта и продолжения войны.
   Когда же наконец Каледин, желая оздоровить Дон и чувствуя, что на воюющем фронте казаки стоят без дела, отдал приказ всем казачьим полкам идти на Дон, то было поздно.
   В это время уже совершился переворот и власть перешла к большевикам, начинавшим чинить всякие препятствия пропуску казаков в Донскую область. Они обезоруживали их, и большинство казаков вернулось домой без пушек, без ружей, без пулеметов, без пик и шашек и совершенно деморализованными».
   Более того, съезд казаков-фронтовиков, проходивший в начале январе в станице Каменской, избрал Донской казачий военно-революционный комитет (ВРК) во главе с подхорунжим лейб-гвардии 6-й Донской казачьей батареи Ф. Г. Подтелковым, заявивший о взятии власти на Дону в свои руки. Комитет «действовал» от всего Донского казачьего войска, 60 полков которого вместе с десятками отдельных сотен и батарей вернулись домой. То есть от имени всех донцов-фронтовиков.
   В действительности Донской ВРК, штаб-квартира которого находилась в станице Каменской, опирался только на «далеко не полные большевистски настроенные 10-й, 27-й и 35-й Донские казачьи и два гвардейских полка».
   Одновременно на Область войска Донского повели наступление отряды красных войск. Главный удар наносился со стороны Донецкого каменноугольного бассейна. Советским командованием образуется Южно-Революционный фронт во главе с Антоновым-Овсеенко и штабом в Харькове. Образуются три отряда – Сиверса в Горловке, Саблина в Луганске и Петрова в Миллерово, которые начали наступление на Ростов.
   Мобилизованные атаманом казаки массами расходились по станицам и хуторам, не желая воевать ни за кого. Обескровленные белые партизанские отряды уже не могли держаться на линии фронта.
   28 января войсковой атаман в последний раз обратился с последним воззванием к донскому казачеству. Он рисовал «безотрадную и грустную» картину развала Дона:
   «Граждане казаки!
   Постигшей Дон разрухи, грозящей гибелью казачеству, я, ваш войсковой атаман, обращаюсь к вам с призывом, может быть, последним.
   Вам должно быть известно, что на Дон идут войска из красногвардейцев, наемных солдат, латышей и пленных немцев, направляемые правительством Ленина и Троцкого. Войска их подвигаются к Таганрогу, где подняли мятеж рабочие, руководимые большевиками. Такие же части противника угрожают станице Каменской и станциям Зверево и Лихая. Железная дорога от Глубокой до Чертково в руках большевиков.
   Наши казачьи полки, расположенные в Донецком округе, подняли мятеж и в союзе с вторгшимися в Донецкий округ бандами красной гвардии и солдатами сделали нападение на отряд полковника Чернецова, направленный против красноармейцев и частью его уничтожили, после чего большинство полков – участников этого гнусного дела – рассеялись по хуторам, бросив свою артиллерию и разграбив полковые денежные суммы, лошадей и имущество.
   В Усть-Медведицком округе вернувшиеся с фронта полки в союзе с бандой красноармейцев из Царицына произвели полный разгром на линии железной дороги Царицын – Себряково, прекратив всякую возможность снабжения хлебом и продовольствием Хоперского и Усть-Медведицкого округов.
   В слободе Михайловке, при станции Себряково, произошло избиение офицеров и администрации, причем погибло, по слухам, до 80 одних офицеров. Развал строевых частей достиг последнего предела, и, например, в некоторых полках удостоверены факты продажи казаками своих офицеров большевикам за денежное вознаграждение. Большинство из остатков уцелевших полковых частей отказываются выполнять боевые приказы по защите Донского края.
   В таких обстоятельствах до завершения начатого переформирования полков, с уменьшением их числа и оставлением на службе только четырех младших возрастов, войсковое правительство в силу необходимости, выполняя свой долг перед Родным краем, принуждено было прибегнуть к формированию добровольческих казачьих частей и, кроме того, принять предложение и других частей нашей области, главным образом учащейся молодежи, для образования партизанских отрядов.
   Усилиями этих последних частей и, главным образом, доблестной молодежью, беззаветно отдающей свою жизнь в борьбе с анархией и бандами большевиков, и поддерживается в настоящее время защита Дона, а также порядок в городах и на железных дорогах, части области. Ростов прикрывается частями особой Добровольческой организации.
   Поставленная себе войсковым правительством задача довести управление областью до созыва и работы ближайшего (4 февраля) Войскового Круга и Съезда неказачьего населения выполняется указанными силами, но их незначительное число и положение станет чрезвычайно опасным, если казаки не придут немедленно в состав добровольческих частей, формируемых войсковым правительством.
   Время не ждет, опасность близка, и если вам, казакам, дорога самостоятельность нашего управления и устройства, если вы не желаете видеть Новочеркасска в руках пришлых банд большевиков и их казачьих приспешников – изменников долгу перед Доном, то спешите на поддержку войсковому правительству, посылайте добровольцев-казаков в отряды. В этом призыве у меня нет личных целей, ибо для меня атаманство – тяжкий долг.
   Я остаюсь на посту по глубокому убеждению в необходимости сдать пост, при настоящих обстоятельствах, только перед Кругом.
   Войсковой атаман Каледин, 28 января 1918 г.».
   В тот же день Каледин получил три сообщения, которые, как предполагается, стали толчком к его последнему в жизни решению. Генерал от инфантерии Л. Г. Корнилов по телеграфной строкой из Ростова, занятого частями Добровольческой армии, известил атамана о том, что им снимается с персиановского участка офицерский батальон добровольцев. Это говорило о том, что корниловская армия оставляла Область войска Донского и уходила в «Ледяной» поход на Кубань.
   Затем атаману доложили, что в направлении станицы Грушевской, в сторону Новочеркасска, движется большая колонна большевистской кавалерии. Со стороны Грушевской войсковая столица прикрытия не имела. Как оказалось потом, этот слух был ложным.
   28-го числа красные войска под командованием бывшего прапорщика Сиверса заняли город Таганрог. Оттуда они начали наступление на близкие к нему Ростов и Новочеркасск.
   Атаман А. М. Каледин трезво оценивал обстановку и понимал, что сил для сопротивления у него почти не осталось. 29 января 1918 года он выступил на заседании Донского правительства с последним словом:
   «…В моем распоряжении находится 100–150 штыков, которые и сдерживают большевиков на персиановском направлении.
   …Положение наше безнадежно. Население не только нас не поддерживает, но настроено нам враждебно…
   Я не хочу лишних жертв, лишнего кровопролития; предлагаю сложить свои полномочия…
   Предлагаю высказаться, но прошу как можно короче. Разговоров было и так достаточно. Проговорили Россию.
   Свои полномочия войскового атамана я с себя слагаю».
   В тот же день Алексей Максимович Каледин застрелился в своем служебном кабинете. Пуля пробила ему сердце. Но с этого револьверного выстрела Гражданская война на Дону обрела новое звучание.
   Самоубийство донского атамана, одного из лучших командующих армиями России в Первой мировой войне, дало «пищу» перьям многих мемуаристов и литераторов, публицистов. Так, Виктор Севский по случаю полугодовщины смерти А. М. Каледина писал в газете «Приазовский край» в номере 108 за 28 июля 1918 года следующее:
   «Из Каледина многие делали генерала на белом коне, но вот теперь, когда его нет, когда есть свидетельские показания, записки современников и исторические документы, повернется ли у кого язык бросить упрек мертвому, но живущему в умах и сердцах честных Каледину?
   Не белый генерал, а гражданин в белой тоге независимости мысли. Гражданин, каких мало. Россия гибнет потому, что нет Калединых».
   Интересно суждение М. Оргина о причинах гибели донского атамана, поднявшего знамя Белого дела на тихом Дону, высказанное им на страницах газеты «Свободный Дон» в № 2 за 3 апреля 1918 года:
   «Совершенно один…
   В полнейшем духовном одиночестве жил Каледин, и от одиночества этого, а также от страшного несоответствия чистых стремлений его с тем, обо что они ежедневно разбивались, и погиб прекрасный атаман и блестящий полководец».
   Уйдя из жизни сознательно, войсковой атаман Алексей Максимович Каледин продолжал зримо участвовать в Гражданской войне. Его образ для белых донцов стал неким «водителем в бой». С 1918 года они воевали под слова песни Сводного имени генерала Каледина полка (и 2-й кавалерийской дивизии Вооруженных сил Юга России), слова которой написал дважды георгиевский кавалер генерал-майор Игнатий Чекотовский:

     На берегах Дона и Кубани
     Слетались все мы, как один,
     Святой могиле поклонялись,
     Где вечным сном спит Каледин.
     Твои заветы верно помня,
     Твоя девизья здесь с тобой.
     Твое мы имя гордо носим
     С высоко поднятой главой.
     Полков родных былую славу
     С тобой на Дон мы принесли,
     И в их страницы боевыя
     Венки терновые вплели.

Каппель Владимир Оскарович
Командующий Белой армией, последней покинувшей Россию

   Прошло почти столетие, которое должно было примирить потомков тех, кто в годы Гражданской войны в России сражался до беззаветности друг против друга. Могилы белых вождей, в отличие от красных вождей, разбросаны по всему миру, кроме двух, прах которых в начале XXI века вернулся в Отечество, чтобы там обрести вечный покой. Ныне в первопрестольной Москве на Донском кладбище покоятся два генерал-лейтенанта – А. И. Деникин и В. О. Каппель. И тот, и другой стали символикой белой борьбы: один на Юге России, второй – в Сибири.
   В отечественную историю колчаковский полководец В. О. Каппель вошел как один из самых стойких, волевых и талантливых генералов армий Белой Сибири в частности и Гражданской войны в России в целом. В белой борьбе он положил на алтарь Отечества свою жизнь, так и не узнав, что она его соратниками была проиграна.
   Каппель происходил из потомственных дворян Московской губернии, родоначальник фамилии был обрусевшим шведом. Родился он в 1883 году в Санкт-Петербургской губернии, а не в городе Белеве Тульской губернии (как пишется в справочниках и энциклопедиях), куда отца перевели на новое место службы через год после рождения сына.
   Каппель-старший в царствование императора Александра II начал службу рядовым в Сибирской казачьей артиллерии, участвовал в первых походах русских войск в Среднюю Азию. За взятие в октябре 1866 года бухарской крепости Джизак был произведен в прапорщики армейской пехоты. Через 16 лет переводится в Отдельный корпус жандармов. В чине ротмистра получил должность помощника Тульского губернского жандармского управления с местом службы в городе Белеве. Мать была дочерью героя Севастопольской обороны генерал-майора П. И. Постельского. Она стала вдовой, когда сыну исполнилось всего пять лет.
   Каппелю-младшему судьбу военного человека выбирать не приходилось: к этому его обязывали семейные традиции. В 1894 году он поступает во 2-й Санкт-Петербургский кадетский корпус, который окончил через семь лет. В 1901 году зачисляется юнкером рядового звания в эскадрон столичного Николаевского кавалерийского училища. Через два года после успешной учебы получает чин корнета и выпускается младшим офицером 1-го эскадрона в 54-й Новомиргородский (с 1907 года – 17-й уланский Малоархангельский) драгунский полк. Полк располагался в польском городе Вроцлаве и входил в состав 3-й отдельной кавалерийской бригады.
   Служба у молодого офицера ладилась. В характеристике, датированной 1908 годом, говорится: «Имеет большую способность вселять в людей дух энергии и охоту к службе. Обладает вполне хорошим здоровьем, все трудности походной жизни переносит мужественно…»
   Сослуживцы в своих воспоминаниях отзываются о Владимире Каппеле самым добрым словом. Внешне он отличался от привычного образа кавалерийского офицера: свои темно-русые волосы расчесывал на прямой пробор. В годы Гражданской войны носил также усы и небольшую рыжеватую бороду: таким он запечатлен на всех известных нам фотографиях. Был чрезвычайно спокойным, уравновешенным человеком, мягким и тактичным в обращении с подчиненными.
   Судьбу поручика Владимира Каппеля изменил 1906 год. Полк был откомандирован из Польши в Пермскую губернию для борьбы с шайкой разбойников бывшего унтер-офицера Лбова. 1-й эскадрон новомиргородских драгун квартировал в самой Перми. Там Каппель познакомился дочерью известного инженера, действительного тайного советника, директора Мотовилихинского артиллерийского завода Ольгой Сергеевной. Они обвенчались в сельской церкви, поскольку ее родители с предубеждением относились к людям военным. Со временем отношения между ними уладились.
   В 1913 году Каппель оканчивает по 1-му разряду Николаевскую академию Генерального штаба и становится офицером, причисленным к Генеральному штабу. За успехи в изучении наук был награжден орденом Святой Анны 3-й степени и прикомандирован к Офицерской кавалерийской школе «для изучения технической стороны кавалерийского дела». Офицер же по выпуску из академии «испрашивал вакансию» в Омском военном округе. Возможно, он чувствовал, что Сибирь станет его судьбой.
   Мировую войну капитан Генерального штаба В. О. Каппель встретил в должности старшего адъютанта штаба 5-й Донской казачьей дивизии, затем исполнял ту же должность в штабе 14-й кавалерийской дивизии. Обе дивизии участвовали в тяжелых боях на польской земле. Каппель не только получил здесь боевое крещение, но и, получив серьезный опыт, показал себя храбрым, решительным человеком. Свидетельство тому – четыре боевых ордена, полученных к началу 1916 года.
   В марте 16-го года перспективный офицер Генерального штаба переводится на должность штаб-офицера для поручений в Управление генерал-квартирмейстера штаба Главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта, которым тогда был генерал от кавалерии А. А. Брусилов. Как оперативник, участвовал в разработке наступательной операции, известной в военной истории как «Брусиловский прорыв». Некоторое время исполнял должность начальника оперативного отделения штаба Сводного корпуса генерала Булатова. В августе того же года занял должность помощника начальника Оперативного отделения Управления генерал-квартирмейстера штаба своего фронта и получил чин подполковника.
   В этой должности подполковник В. О. Каппель встретил Февраль 17-го и пережил развал Русского фронта. Корниловцем он не являлся, и после ареста главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта генерал-лейтенанта А. И. Деникина был назначен начальником Оперативного отделения фронтового штаба.
   В начале октября 1917 года Каппель отправился в «разрешенный отпуск» к семье в Пермь, который по болезни был продлен ему до марта следующего года. Чем занимался офицер-фронтовик с ноября 17-го по май 1918 года, неизвестно.
   Начало Гражданской войны в России В. О. Каппель встретил в положении военспеца Советской республики в волжском городе Самаре. Случайностью это не видится: в начале 1918 года началось создание Красной Армии, и тысячи офицеров, чиновников и генералов старой армии были призваны в ее ряды в ранге военспецов. Делали они это добровольно или под угрозой красного террора по отношению к ним и их семьям. Так было и в случае с подполковником Генерального штаба Каппелем.
   Объяснение этому можно найти в мемуарах белоэмигранта генерал-майора Генерального штаба П. П. Петрова, однокурсника Каппеля по академии. Он писал о своем соратнике по Белому делу:
   «В мае 1918 года я встретил его в Самаре, в штатском платье он пробирался к семье с Украины.
   В это время в Самару только что прибыл с бывшего Северного Фронта Штаб 1(-й) армии, который переформировался в Штаб Поволжского Военного Округа и начинал работу по выработанному в Москве плану создания Армии. Штаб прибыл почти в том же составе, который был на войне, согласился начать работу с условием, что будет ведать только частями, создаваемыми для внешней борьбы.
   В. О. Каппель нашел в Штабе, кроме меня, еще несколько своих товарищей по Академии и решил присоединиться к нам».
   …Гражданская война пришла в Поволжье летом 1918 года. До этого большевики установили здесь свою власть почти беспрепятственно. Но когда в Самарской, Симбирской и Казанской губерниях появились продовольственные отряды из Петрограда, Москвы и других мест, началось насильственное изъятие у крестьянства продуктов питания. Причем это осуществлялось еще до введения государственной монополии на хлеб и продразверстки. На недовольство селян власть отвечала красным террором. Продотряды встретили первое вооруженное сопротивление в Поволжье уже в январе месяце.
   Поэтому в том, что в ночь на 8 июня отряды офицеров и учащейся молодежи свергли в городе Самаре власть большевиков, ничего особенного не видится. В Самару вошли части Чешско-Словацкого корпуса под начальством поручика С. Чечека (вскоре произведенного в полковники, а потом в генералы). Чешско-словацкие легионеры занялись освобождением Поволжья от советской власти.
   В тот же день собравшиеся в Самаре члены разогнанного (с расстрелом массовой демонстрации в Петрограде) советской властью Учредительного собрания создали Комитет членов Всероссийского Учредительного собрания (сокращенно – Комуч), который объявил себя законной властью. Это были члены партии социалистов-революционеров (эсеров), собравшей на последних выборах в российский парламент более 50 процентов голосов. Но к тому времени партия эсеров с ее крестьянскими лозунгами о земле уже раскололась на левых и правых, максималистов и интернационалистов, украинских и прочих социалистов-революционеров.
   Чешско-Словацкий корпус в это время «пробивал» себе путь по Транссибирской железнодорожной магистрали на Владивосток, откуда Антанта должна была отправить легионеров, объявленных частью армии Франции, в Европу, на родину – в образовавшуюся после распада Австро-Венгерской империи Чехословакию. Задерживаться в Поволжье они, разумеется, не собирались.
   Поволжская группа корпуса все свои главные усилия направила на Уфу и далее на восток. Ее командование согласилось временно оставить в Самаре один пехотный батальон для защиты города, но при условии, что не меньше воинских сил выставит Комуч. В тот же день 8 июня в Самаре было объявлено о создании на добровольной основе Народной армии Комуча.
   Начальником ее Главного штаба стал подполковник Н. А. Галкин, глава подпольной самарской офицерской организации. Штаб Приволжского военного округа не бежал с большевиками в соседний город Сызрань на противоположный берег Волги, а остался на месте. 9 июня большая группа офицеров штаба добровольно вступила в Народную армию Комуча. Каппель получил должность начальника оперативного отдела армейского штаба, но пробыл на ней не более суток.
   В первые дни свержения в городе советской власти из добровольцев были созданы: до роты пехоты (90 человек), кавалерийский эскадрон (45 человек) и 2-орудийная конная батарея (150 человек). Встал вопрос о командире этого сводного отряда. Окружные штабисты были в больших чинах и потому командовать такими малыми «силами» для защиты Самары и похода на соседний город Сызрань желающих не нашлось. Тогда вызвался подполковник Генерального штаба В. О. Каппель, который сказал:
   – Я поеду и попробую воевать…
   Так будущий главнокомандующий белого Восточного фронта стал командиром 1-й добровольческой дружины Народной армии Комуча.
   Каппель, сразу же проявив свои организаторские способности, выступил на Сызрань во главе первого добровольческого отряда Комуча в составе: сводного пехотного батальона, роты чехов, эскадрона кавалерии, подрывной команды и артиллерийской батареи. Начальником штаба Каппеля стал штабс-капитан М. М. Максимов, будущий командир полка, погибший в бою на реке Белой. Отрядные офицеры, как и чехи, имели фронтовой опыт.
   Сызрань каппелевцы взяли с боя. Подрывная команда взорвала у станции Батраки рельсы, и в результате взлетел на воздух эшелон с боеприпасами. Мощный взрыв вызвал панику в рядах красноармейцев, и они обратились в бегство, оставив белым несколько сот пленных. Трофеи в оружии и боеприпасах были огромны. Среди них оказались две артиллерийские батареи. В своем рапорте командир 1-й добровольческой дружины Народной армии Комуча с известной своей скромностью писал:
   «…Успех операции достигнут исключительным самопожертвованием и храбростью офицеров и нижних чинов отряда, не исключая сестер милосердия. Особо отмечаю мужественные действия чинов подрывной команды и артиллерии отряда. Последние, несмотря на огонь превосходной артиллерии противника, вели огонь по его цепям и огневым позициям прямой наводкой, нанося большой урон и сбивая его с позиций…
   Красные вели огонь плотный, но крайне беспорядочный, посему потери отряда невелики…»
   После победы у Сызрани каппелевский отряд был переброшен на север от Самары, где с боя белые взяли Ставрополь-Волжский (ныне город Тольятти). После этого он одержал победу опять под Сызранью. В последнем случае перед Каппелем отступили войска советской 1-й армии, которыми командовал будущий маршал Советского Союза М. Н. Тухачевский.
   После этих побед имя Владимира Оскаровича Каппеля стало популярно среди добровольцев Народной армии Комуча и белочехов. Командир конно-артиллерийской батареи отряда Вырупаев, оказавшись в эмиграции, вспоминал и другое:
   «Большевицкий штаб отдельным приказом назначил денежные премии: за голову Каппеля 50 000 рублей, а также за командиров частей: за капитана Хлебникова, командира гаубичной батареи, за командира полевой батареи капитана Попова и за меня по 18 000. Не помню, сколько за Бузкова, Янучина (конные разведчики), Стафиевского (кавалерия), Юдина (Оренбургская сотня); перед именем каждого стояла цена.
   Каппель, читая этот приказ, сказал, смеясь: „Я очень недоволен, – большевики нас дешево оценили… Ну, да скоро им придется увеличить назначенную за нас цену…“»
   Гражданская война в Поволжье кроваво ширилась. Красный командарм М. Н. Тухачевский предпринимает наступление на Симбирск, прикрывшись со стороны Самары сильным заслоном. Каппель обхитрил соперника: высадившись с пароходов на правый берег Волги, он приказал посадить пехоту на обывательские подводы (за их «аренду» платилось по 10–15 рублей) и, пройдя за трое суток 140 верст, обошел приготовленную для него засаду, неожиданно появился под Симбирском с тыла. Дорога из города на Инзу была перерезана. Симбирский гарнизон, которым командовал Г. Д. Гай, «рассеялся». Войска армии Тухачевского оказались отброшенными от города.
   В поход на Симбирск Каппель отправился уже со значительным по силам сводным отрядом. Он состоял уже из двух батальонов пехоты (составленных из пяти рот трех стрелковых полков), эскадрона кавалерии, казачьей сотни и трех артиллерийских батарей: легкой, гаубичной и конной. За убедительную победу под Симбирском Владимир Оскарович Каппель производится в полковники.
   Народная армия Комуча внешне выглядела необычно: погоны в ней не носились. Отличительным знаком ее бойцов являлась георгиевская ленточка, носившаяся на околыше фуражки вместо кокарды, а также белая повязка на левом рукаве. До конца июня армия пополнялась только добровольцами, после чего в освобожденных от советской власти губерниях Поволжья был объявлен призыв годных к военной службе мужчин 21 и 22 лет.
   25 июля отряд полковника В. О. Каппеля был развернут в Отдельную Симбирскую стрелковую бригаду двухполкового состава и пополнен до 3500 человек. Бригада входила в состав 6-й стрелковой дивизии.
   После освобождения Симбирска Военный совет Народной армии Комуча принял решение нанести удар по Казани. Из «фронтовых» частей был создан экспедиционный отряд полковника Степанова: два батальона 1-го Чешско-Словацкого полка, один батальон каппелевцев с сильной артиллерией (часть тяжелых орудий разместили на баржах, превращенных в плавучие батареи). 1 августа экспедиция двинулась на пароходах вверх по Волге. На реке ее прикрывали шесть вооруженных пароходов белой флотилии, которой командовал мичман Мейрер.
   Казань обороняли значительные силы советского Восточного фронта во главе с его новым командующим И. И. Вацетисом (6 тысяч человек, 30 орудий, два бронепоезда, два аэроплана и 6 вооруженных пароходов). Красные превосходили атакующих белых более чем в три раза.
   События под Казанью развивались быстро. 4 августа белая флотилия в устье Камы нанесла поражение речной флотилии противника. На следующий день пароходы мичмана Мейрера подошли к городу и высадили десант. На противоположном берегу Волги у Верхнего Услона была захвачена тяжелая батарея красных. С утра 6-го начался бой за Казань. Белочехи наступали в лоб от пристаней. Каппель с тремя пехотными ротами был послан в обход города с востока.
   В час дня каппелевцы ворвались в город, вызвав панику в его гарнизоне. Однако 5-й Латышский полк, не поддавшись общей панике, стал на южной окраине Казани теснить белочехов. И тут в уличные схватки вступил перешедший к белочехам сербский батальон красных, размещавшийся ранее в казанском кремле. Когда советское командование потребовало от сербов выдачи всех офицеров, батальон воспротивился этому и ночью тайно вышел из города. 300 сербов во главе с майором Благотичем с криком «На нож!» («В штыки!») устремились в рукопашный бой. 5-й Латышский полк был истреблен почти полностью. Беспорядочный уличный бой продолжался до утра.
   Главным трофеем белых во взятой штурмом Казани оказался хранившийся в подвалах Казанского банка золотой запас России – в золотых монетах и слитках, платине, кредитных билетах и прочих ценностях. В Казани на стороны белых перешла в полном составе (преподаватели и слушатели) эвакуированная сюда из Петрограда Николаевская академия Генерального штаба во главе с генералом А. И. Андогским.
   Взятие Казани было велико по своей значимости. Оно вызвало в Прикамье ряд восстаний против советской власти. Восстали рабочие на Ижевском и Воткинском заводах, которыми руководили вчерашние фронтовики. Взбешенный потерей Казани председатель Реввоенсовета Л. Д. Троцкий приказал учинить в полках, защищавших город, так называемую децимацию, то есть расстрелять каждого десятого, чтобы таким образом укрепить дисциплину среди красноармейцев.
   Из Казани красные отступили в Свияжск, контролируя железнодорожный мост через Волгу. Советская 5-я армия получает значительные подкрепления. С Балтики на Волгу перебрасывается три миноносца. Пароходы красной речной флотилии вооружаются тяжелыми морскими орудиями. Каппелевцы участвовали в неудачной операции против Свияжска, поскольку овладеть мостом они не смогли.
   Из-под Казани бригаду полковника В. О. Каппеля вызвали к Симбирску, но она подоспела к городу тогда, когда он уже находился в руках красных, которые перешли в наступление по всему Поволжью. В состав Самарской отдельной бригады тогда входили: 1-й и 2-й Самарские и 9-й Ставропольский стрелковые полки, батальон 3-го Башкирского стрелкового полка, кавалерийский дивизион, пять батарей и инженерная рота.
   В октябре 1918 года белые потеряли Казань, Сызрань, Ставрополь-Волжский, Самару. Причинами таких поражений стало почти полное отсутствие у Народной армии Комуча подготовленных резервов и начавшийся отвод с линии фронта частей Чешско-Словацкого корпуса. И это происходило на фоне значительного усиления советского Восточного фронта.
   Комуч эвакуировался из Самары в Уфу, где он самоликвидировался, уступив место так называемой Директории. На восток уходило большое число беженцев. Симбирская группа полковника В. О. Каппеля находилась в арьергарде отступавшей Народной армии, беспрерывно ведя заградительные бои. Она с начала октября прикрывала железную дорогу Симбирск – Бугульма – Уфа. В состав группы входили две Симбирские и Казанская отдельные бригады, 4-й Оренбургский казачий полк.
   К ноябрю каппелевцы из-за постоянной угрозы обхода с флангов оставляют железнодорожные станции вплоть до реки Ик. На отходившую на Уфу 1-ю Чешско-Словацкую дивизию надеяться не приходилось: боевой дух легионеров заметно упал. Дело дошло до того, что 1-й Чешско-Словацкий полк имени Яна Гуса отказался выступить на позицию, и его командир Швец застрелился.
   Каппелевская Симбирская группа вместе с 1-й дивизией легионеров в ходе отступления составила Самарскую группу генерала С. Н. Войцеховского. Она нанесла противнику сильный контрудар у Бугульмы, но развить успех не смогла: легионеры отказались в наступлении переходить рубеж реки Ик. Вскоре белочехи, погрузившись в эшелоны, покинули фронт.
   Каппелевцы остались перед Уфой одни. В ночь на 18 ноября в Омске произошел государственный переворот: эсеровская Директория пала, власть перешла к Верховному правителю России адмиралу А. В. Колчаку. В день переворота В.О Каппель получает от «старой власти» чин генерал-майора.
   Части группы Каппеля стали именоваться Сводным корпусом генерала Каппеля. Он продолжал отступать по линии железной дороги, часто нанося контрудары, сдерживая преследователей. За два месяца его численность сократилась с 12 тысяч человек до 3 тысяч. Лишь в середине декабря стали подходить подкрепления – пять полков из 6-й, 11-й и 12-й Уральских стрелковых дивизий, первые бои для которых оказались неудачными.
   Накануне нового, 1919 года белые после упорных боев оставляют Уфу. Поредевший корпус генерал-майора В. О. Каппеля отводится в город Курган для пополнения и реорганизации. В мае месяце он стал именоваться 1-м Волжским корпусом в составе трех стрелковых бригад. В апреле его части участвовали в подавлении крестьянского восстания в районе Кустаная, сам город пришлось брать с боем.
   После встречи Каппеля и адмирала Колчаке в Омске корпусные бригады разворачиваются в дивизии: 1-ю Самарскую, 3-ю Симбирскую и 13-ю Казанскую. Их начальниками стали генерал-майоры Имшенецкий, Подрядчик и Перхуров. Кроме того, в состав корпуса входили батарея тяжелой артиллерии, кавалерийская и кадровая (запасная) бригады. Но все эти воинские формирования, грозные на бумаге, имели огромный недокомплект в людях, который восполнить Омской власти так и не удалось.
   В конце апреля 1919 года в наступление перешла Южная группа советского Восточного фронта, которой командовал М. В. Фрунзе. Фронт белых затрещал: переброшенный сюда «национальный» Украинский курень (полк) имени Тараса Шевченко в первую же ночь перешел на сторону красных, которые ринулись в образовавшуюся брешь. Чтобы закрыть образовавшуюся дыру, на фронт спешно перебрасывается недоформированный корпус генерал-майора В. О. Каппеля.
   Корпус стал прибывать на фронт частями в начале мая. 3-я Симбирская дивизия сразу же «оплошала»: большая часть ее 10-го Бугульминского полка, перебив своих офицеров и немногих остававшихся старых добровольцев, перешла на сторону красных. Генералу Каппелю удалось быстро навести прежний порядок, но о контрударе по наступающему противнику думать не приходилось: не было сил. Вся 1-я Самарская дивизия представляла числом один стрелковый полк, усиленный артиллерией.
   Колчаковское командование все же смогло усилить корпус двумя стрелковыми полками, а вместо отобранной ранее Волжской кавалерийской бригады прислало 3-ю Оренбургскую казачью бригаду. Вся эта группировка стала называться Средней группой Западной армии или Волжской группой той же армии. Каппелевцы отступили на рубеж реки Белой.
   Вопреки известному кинофильму «Чапаев», каппелевцы в боях на реке Белой с чапаевской 25-й дивизией никак не сталкивались: они дрались с советской 24-й дивизией. Она в первой половине июня с завидным упорством трижды форсировала реку и трижды с немалыми потерями откатывалась на свой, противоположный берег. Что же касается известной массовому кинозрителю «психической атаки» каппелевцев, в действительности ее не было.
   В одном из этих боев генерал-майор В. О. Каппель лично повел в атаку свой последний корпусной резерв – Уржумский стрелковый полк силой… в 80 штыков. Очевидец-белоэмигрант писал: «Весть о появлении Каппеля прошла по рядам нашей пехоты как электрический ток». Прижав красноармейцев к реке, белые волжане взяли 200 пленных, а их трофеями стали 27 пулеметов.
   После отступления с рубежа реки Белой Волжская группа участвовала в боях под Златоустом и Челябинском, где колчаковское командование в лице командующего 3-й армией генерала К. В. Сахарова крайне неудачно организовало и провело наступательную операцию. Она не получила ожидаемого размаха, и белые отступили с Урала в Сибирь.
   На неудачу под Челябинском белые ответили достаточно успешным контрударом в начале сентября на берегах реки Тобол, у города Петропавловска (ныне Казахстан). В том эпизоде Гражданской войны в Сибири Волжская группа наступала в центре вдоль железной дороги. Севернее ее действовала Уральская группа генерала Косьмина, а южнее перешла в наступление Уфимская группа генерала Войцеховского.
   Контрнаступление колчаковцев началось 2 сентября. Они вынудили советские 3-ю и 5-ю армии отступить за реку Тобол, где те заняли линию обороны на ее правом, возвышенном берегу. Прорваться туда белые не смогли, хотя и делали большие усилия. Первый успех в этом контрударе выпал на волжан Каппеля: в бою 4 и 5 сентября входящая в их группу Ижевская стрелковая дивизия генерала В. М. Молчанова у деревни Теплодубровной окружила и почти полностью уничтожила 2-ю бригаду 26-й стрелковой дивизии красных.
   За бои на Тоболе Владимир Оскарович Каппель вместе с генералами Сахаровым, Войцеховским и Косьминым приказом Верховного правителя и Верховного главнокомандующего адмирала Колчака был награжден орденом Святого Георгия 3-й степени. Орденом Святого Георгия 4-й степени он был награжден ранее за взятие в 1918 году городов Сызрани, Симбирска и Казани. О нем писала газета «Русская Армия», официальный печатный орган колчаковского правительства.
   Успешное, пусть и незаконченное наступление белых на Тоболе стало для них «лебединой песней». Резервы были исчерпаны, а контрудар Красной Армии, последовавший 14 октября, отразить не удалось. Причина виделась в том, что бездарный в вопросах тактики и стратегии главнокомандующий армиями Восточного фронта генерал-лейтенант К. В. Сахаров перед Омском вытянул войска в одну линию, которая легко прорывалась массированным ударом в любом месте. Парировать прорыв было нечем, поскольку подготовленные резервы в прифронтовой полосе отсутствовали. Красное командование так и поступило.
   Началось безостановочное отступление колчаковских войск по линии Транссиба, которое завершилось для них через четыре месяца суровой сибирской зимы выходом в Забайкалье и соединением там с войсками атамана в генерал-лейтенантском чине Г. М. Семенова. Но в забайкальские степи сумела прорваться только малая часть белых войск и еще более малая часть беженцев.
   Колчак делает перестановки в высшем командовании Белой Сибири. Каппель 4 ноября 1919 года вступает в командование так называемой Московской группой (объединенных сил 3-й армии и Степной группы) с одновременным производством в чин генерал-лейтенанта.
   Каппелевцы продолжали отступать по линии Транссиба. Серьезным препятствием для них стала река Иртыш, которая, вопреки обыкновению, не собиралась замерзать. Единственной переправой через нее оказался железнодорожный мост у станции Куломзино. Мороз грянул лишь в ночь на 10 ноября. Иртыш встал, и отступающие колчаковцы смогли переправиться на другой берег, в Омск. Столицу Белой Сибири адмирал В. В. Колчак защищать не стал, что произвело на войска тяжелое впечатление. Огоромные армейские запасы, собранные в городе, оказались брошенными, «подаренными» противнику.
   Вскоре отступающие колчаковские войска оказались в безвыходном положении, будучи «заперты» на линии Транссиба с двух сторон. С запада напирали красные, а на востоке у станции Тайга железнодорожную магистраль перекрыли недавние союзники белочехи. Белая армия лишалась тылов, подвоза боеприпасов и возможности эвакуировать раненых и больных. Дело обстояло так.
   Командование Чешско-Словацкого корпуса перед сдачей Омска опубликовало меморандум – обращение к союзным державам Антанты, в котором объявлялось о снятии с себя всех обязательств перед Россией. И что корпус будет эвакуироваться из России по железной дороге. Это означало, что на восток по Транссибу сперва будут идти только воинские эшелоны белочехов и составы с «благоприобретенным имуществом», и только потом эшелоны с отступающими колчаковскими войсками и беженцами.
   После такого демарша союзников-белочехов моральное состояние и боеспособность войск Белой Сибири заметно упали. Это относилось к полкам последних формирований, стоявших гарнизонами в Ново-Николаевске (ныне Новосибирск), Томске, Красноярске и других городах. В таких условиях главнокомандующий армиями Восточного фронта генерал Сахаров занялся составлением совершенно нереальных планов. Командующий 1-й армией генерал А. Н. Пепеляев вместе со своим братом премьер-министром «омского правительства» В. Н. Пепеляевым на станции Тайга арестовал Сахарова и потребовал от адмирала Колчака суда над ним.
   Сахаров был снят с поста главнокомандующего армиями Восточного фронта. Вместо него 9 декабря 1919 года был назначен генерал-лейтенант В. О. Каппель, на то время самый авторитетный человек из колчаковского генералитета. Нахождение на этом посту человека, пользующегося доверием войск, ободрило прежде всего тех, кто пришел в армию Белого дела добровольно. Начальник штаба 2-й армии генерал-майор С. А. Щепихин писал:
   «Каппель: вот имя, к которому естественным, логическим путем приходила мысль каждого; здесь сходились все симпатии, все воспоминания самой отдаленной эпохи добровольчества. Глава названа, и ей отданы в руки судьба десятков тысяч испытанных бойцов. Только с этого времени вся отходящая масса может быть названа армией, и, во всяком случае, это уже военный организм, а не только вооруженное скопище людей, как было до этого».
   Верховный правитель России адмирал Колчак принял каппелевский план об отводе армий за Енисей, чтобы там выправить положение. По этому плану начальник 8-й Камской стрелковой дивизии генерал-майор Ф. А. Пучков выразился так: «…Невозможны никакие наступательные операции с расстроенными частями, без огнеприпасов и налаженного снабжения, что необходим спешный отвод в глубокий тыл большинства частей и полная реорганизация их в спокойной обстановке, при условии успешного задержания красных на каком-либо удобном рубеже».
   План разрушился почти сразу. В городе Томске восстали полки генерала Пепеляева, и 1-я белая армия «распалась». Войска 2-й и 3-й армий, располагавшиеся в тайге при ее бездорожье, оказались в условиях установившейся суровой зимы в ловушке. Трассибом белые по своему желанию воспользоваться не могли: по ней катили эшелоны белочехов.
   В январе 1920 года Владимир Оскарович Каппель возглавил отступающие на восток колчаковские армии. Это отступление вошло в историю Гражданской войны в России (со стороны белых) как Сибирский Ледяной поход. Войска советской 5-й армии, которой командовал Г. Х. Эйхе, продолжали наступать. В первых числах января они заняли город Ачинск и перерезали железную дорогу, ведущую на Минусинск.
   Каппель следовал с войсками 2-й армии. В 25 верстах от Красноярска он получил известие, что в городе произошло восстание против власти Колчака, к которому присоединилась пехотная бригада во главе с генерал-майором Б. М. Зиневичем, составлявшая гарнизон Красноярска. Зиневич объявил, что он теперь подчиняется «Земской» власти, «объявляет конец гражданской войне». Он вступил в телеграфные переговоры с советским командованием, а Каппелю предложил немедленно сложить оружие. В итоге «восставший генерал» был арестован, выдан красным и расстрелян.
   Отступающие белые армии оказались теперь, по сути дела, в окружении. Вырваться из него можно было только по тайге, минуя Красноярск стороной. Колчаковцев спасало то, что они получили часть зимнего обмундирования, но их движение по тайге тормозил огромный обоз с беженцами, их семьями. И то, что на таежных дорогах уже лежали глубокие снега, а быстрые порожистые реки замерзли еще не всюду.
   К этому времени в распоряжении главнокомандующего Восточным фронтом находились лишь части 2-й армии генерал-лейтенанта С. Н. Войцеховского, с которым Каппеля связывала крепкая дружба. 3-я армия генерал-майора С. Н. Барышникова отступала через Щегловскую тайгу, и связь с ней была временно потеряна. Остатки 1-й армии генерал-лейтенанта А. Н. Пепеляева ушли на север, двигаясь параллельно Транссибирской железной дороги на восток.
   Складывалась тяжелейшая ситуация, Каппель понимал ее. Теперь вся ответственность за десятки тысяч военных людей, не считая беженцев, лежала именно на нем. Поезд с Верховным правителем России адмиралом А. В. Колчаком катился на восток по Транссибу среди эшелонов с белочехами, румынами, итальянцами. Там же не затерялся и «золотой эшелон», бывший под надежной охраной.
   Каппель отдает приказ, которым разрешал колеблющимся белым бойцам сдаться преследователям. Тем же верным людям, кто опасался большевистского террора, предлагалось вместе с семьями продолжить путь на восток. Попытка разбить восставших и прорваться через Красноярск не удалась: из города вышел бронепоезд, и штурм в день 5 января не состоялся.
   Было решено бросить поезда и войсковое имущество, и на санях, пешим ходом обойти Красноярск по тайге. В трех армиях Белой Сибири, вернее – в их остатках, не знали, что Верховный правитель России адмирал Колчак уже сложил с себя все полномочия. 6 января походная колонна колчаковцев стала вытягиваться по проселочной дороге к близкой тайге. У деревни Дрокино (в 8—10 верстах северо-западнее Красноярска) путь ей преградила застава регулярных войск красных. Бой превратился в многочасовую перестрелку.
   Сохранившие организованность Уфимская и Камская стрелковые дивизии приняли арьергардный бой. Под их прикрытием походная колонна прошла огромное заснеженное поле между Красноярском и Дрокино. В тот день много колчаковцев ушло назад в город и там сложило оружие. После отхода от Красноярска число боеспособных белых войск в колонне каппелевцев сократилось вдвое. Оставались только те люди, на которых главнокомандующий уже бывшего Восточного фронта мог положиться в самый трудный час.
   В ходе боя у Дрокино генерал-лейтенант Каппель собрал группу кавалеристов (около 30 человек), чтобы зайти в тыл красным, засевшим в деревне, и атаковать их. Но конный отряд заблудился в заснеженной тайге, и вышел к своим лишь поздно вечером, далеко за Красноярском.
   При прорыве в тайгу из-под Красноярска сильные потери понесли все три белые армии – 1-я, 2-я и 3-я. Сумели сохранить свой состав немногие дивизии, как, к примеру, Ижевская стрелковая и 1-я Самарская. Прорвалась большая часть Отдельной Волжской кавалерийской бригады во главе с генерал-майором К. П. Нечаевым.
   Различные советские источники 1920-х годов называют число сдавшихся красной 5-й армии и партизанам под Красноярском белых – свыше 60 тысяч человек и даже 100 тысяч. Но такого числа их быть просто не могло даже в общей массе отступавших колчаковских войск. Более правдоподобна цифра в 20 тысяч, которую дает историк Н. Е. Какурин в книге «Стратегический очерк Гражданской войны». Впрочем, точным подсчетом военнопленных в тех событиях никто и не занимался.
   Описывая события января 1920 года, советские историки сходятся в одном: отступившая от города Красноярска часть колчаковских войск теперь состояла из «наиболее непримиримых по отношению к советской власти. Она не ждала себе пощады, не искала ее…».
   Считается, что под командованием Каппеля из «красноярского котла» вырвалось около 30 тысяч белых войск. Они вышли на берег скованного льдом Енисея. Главнокомандующий принимает решение идти речным берегом на север, до места впадения в Енисей реки Кан и по ней выйти к Сибирской железной дороге. От общей колонны отделились отряды генералов Д. А. Лебедева и К. В. Сахарова, которые решили идти прямо на восток, в надежде выйти на старый Сибирский тракт и по нему дойти до железной дороги. Каппель не препятствовал их уходу.
   Белых в немалой степени спасало то, что советская 5-я армия на время прекратила преследование. Ее командарм Г. Х. Эйхе дал своим полкам отдохнуть, будучи уверен, что белые в условиях тайги и наступивших сильных морозов погибнут. Тем более что в их рядах вспыхнула эпидемия тифа. Преследование остатков армий Колчака было поручено партизанским отрядам А. Д. Кравченко и П. Е. Щетинкина: им приказывалось «добить» уцелевших каппелевцев.
   Каппель со своим штабом двигался в голове походной колонны. 8 января она вышла у села Подпорожное к устью порожистой и потому замерзавшей только в самые сильные морозы реки Кан. Здесь от главных сил отделились отряды генералов А. П. Перхурова и Н. А. Галкина, которые решили идти дальше на север до города Енисейска. И их главнокомандующий не стал удерживать.
   Части 2-й и 3-й армий были еще на подходе к Подпорожному, как Каппель во главе остатков 4-й Уфимской, 8-й Камской и Ижевской дивизий выступил на восток, в снежной целине прокладывая дорогу тем, кто двигался сзади. До ближайшей деревни по Кану было 90 верст. Движение продолжалось и ночью, когда ударил мороз, доходивший до 40 градусов. Но такой мороз для отступавших войск стал спасением: пороги на реке Кан покрыл лед, соединивший берега.
   Сберегая лошадей, люди шли пешком. Привалы делались не для того, чтобы вскипятить на костре чай, а чтобы дать хоть какой-то отдых изнуренным лошадям, тащившим сани. Два дня шли сильные снегопады. Запасенный хлеб на морозе превратился в камень. Многие попадали в воду, которая струилась под снегом, отмораживали ноги и руки, замерзали по дороге. Обсушиться в пути было негде.
   Войска шли по льду Кана 9 и 10 января. В среднем за час пути делался переход в две с половиной версты. Генерал-лейтенант Каппель продолжал находиться в голове походной колонны. Участник Сибирского Ледяного похода вспоминал:
   «Генерал Каппель, жалея своего коня, часто шел пешком, утопая в снегу так же, как и другие. Обутый в бурочные сапоги, он, случайно утонув в снегу (или, по другой версии, провалился в полынью. – А.Ш.), зачерпнул воды в сапоги, никому об этом не сказав. При длительных остановках мороз делал свое дело. Генерал Каппель почти не садился в седло, чтобы как-то согреться на ходу…»
   Авангард колонны вышел к деревне Барге, где была устроена дневка. Каппеля внесли в крестьянскую избу в тяжелейшем состоянии. Ему пришлось без наркоза перенести операцию на отмороженных ногах: полковой врач ампутировал ему несколько пальцев на одной ноге и часть ступни другой. Теперь он мог держаться на коне, только будучи крепко привязанным к седлу.
   Главнокомандующему пришлось задуматься о будущем. Своим преемником он назначил генерал-лейтенанта С. Н. Войцеховского. Поход продолжался в направлении трассы Транссиба и сухопутного Сибирского тракта, по которым предполагалось выйти к городу Канску. В пути стало известно, что его гарнизон восстал и перешел на сторону большевиков. Военный совет и сам Каппель решили обойти город южнее по все той же заснеженной тайге.
   14 января в деревне Токуши для удобства движения было решено разделиться на две колонны во главе с Каппелем и Войцеховским. Предстояло пройти 70 верст пути, на котором не встречалось жилья. 18 января в деревне Колматошская стало известно, что бывший Верховный правитель адмирал А. В. Колчак находится в плену у захватившего власть в Иркутске Политического центра, в котором верховодили эсеры.
   Красные партизаны преградили путь белым у города Нижнеудинска, который был взят 22 января после короткого боя. Этот бой вернул многим из отступавших колчаковцев уверенность в своих силах. После короткого отдыха, 24-го, каппелевцы оставили Нижнеудинск, чтобы за Байкалом создать новый фронт борьбы с Советской Россией, к чему стремился их главнокомандующий.
   Белые армии были уже близки к выходу в желанное Забайкалье. 25 января умирающий (это он уже понимал) генерал-лейтенант Владимир Оскарович Каппель подписал приказ за № 652. Он был краток и относился к командующему 2-й армией С. Н. Войцеховскому:
   «Ввиду моей болезни предписываю Вам вступить в командование армиями Восточного фронта с оставлением обязанностей командарма 2».
   На следующий день Каппель скончался от воспаления легких на железнодорожном разъезде Утай, в 17 километрах от станции Тулун, недалеко от Иркутска. Он ушел из жизни в лазарете-теплушке эшелона румынской батареи имени Марашети, которая двигалась на Владивосток вместе с эшелонами Чешско-Словацкого корпуса. Панихида по главнокомандующему состоялась в церкви станции Тулун.
   После смерти Владимира Оскаровича Каппеля остатки войск трех колчаковских армий стихийно приняли на себя имя «каппелевцы». Колчаковцами они уже не назывались. Под этим именем они и вошли в историю Гражданской войны в России.
   Войцеховский стал готовить штурм Иркутска, чтобы отбить у красных адмирала Колчака и «золотой эшелон». Но, узнав о расстреле Верховного правителя России, каппелевцы обошли город стороной, перешли по льду озеро Байкал и 14 февраля вышли к селению Мысовка, где соединились с войсками атамана Семенова. Гроб с телом своего главнокомандующего белые вывезли с собой в Забайкалье. Лишь в Чите гроб был открыт для прощания. Генерал-лейтенанта В. О. Каппеля похоронили в кафедральном соборе города со всеми воинскими почестями.
   В ноябре 1920 года, когда семеновцы оставляли Читу, каппелевцы вывезли останки любимого военного вождя в Маньчжурию, где он был с отданием воинских почестей перезахоронен в Харбине, в ограде Иверского Богородицкого храма на Офицерской улице.
   Каппеля помнили. В 1945 году, когда Советская Армия освобождала Маньчжурию, могила белого генерала оказалась нетронутой. Но в 1955 году китайские власти по настоянию из Москвы ее разрушили: был уничтожен памятник (мраморный крест).
   В Забайкалье вышло около 30 тысяч человек, из них в строю на тот день оставалось всего не более 5 тысяч. Каппелевцы прошли переформировние, и остатки трех колчаковских армий были сведены в два стрелковых корпуса. Они еще два года сражались с Красной Армией в Забайкалье и Приморье.
   Когда зимой 1921/22 года Белоповстанческая армия генерал-лейтенанта В. М. Молчанова с юга Приморья наступала на Хабаровск, в ее рядах находились 1-й Волжский генерала Каппеля стрелковый полк и 3-я Волжская генерала Каппеля батарея. Они участвовали во всех боях вплоть до октября 1922 года, когда белые эвакуировались из Владивостока. Каппелевцы стали в Гражданской войне последней белой армией, покинувшей Россию.
   Спустя 86 лет прах героя Белого дела генерал-лейтенанта Владимира Оскаровича Каппеля был перенесен из Китая в его отечество. В январе 2007 года он был похоронен на кладбище Донского монастыря. В сентябре того же года на его могиле был установлен каменный памятник, представлявший собой точную копию стоявшего в Харбине.

Колчак Александр Васильевич
Герой кинофильма «Адмиралъ» и его разночтимая жизнь

   Фильм под таким названием, вышедший на российский экран в 2008 году наделал много шума в прессе и привлек в кинотеатры немалое число кинозрителей. Он был посвящен Александру Васильевичу Колчаку, человеку непростой судьбы, участнику трех войн – Японской, Первой мировой и Гражданской, полярному исследователю и герою обороны Порт-Артура, командующему Черноморским флотом и белому Верховному правителю России, расстрелянному в Иркутске на 46-м году жизни.
   Среди руководителей Белого движения в Гражданской войне, пожалуй, нет больше такой фигуры, разночтимой в поступках и делах, как адмирал А. В. Колчак. Об этом свидетельствует прежде всего большое число публикаций, появившихся за последнее время и рассказывающих об этой, безусловно, знаковой личности в отечественной истории.
   Причем этим публикациям сопутствует откровенная полярность взглядов и оценок Колчака как Верховного правителя, как флотоводца. Единственное, пожалуй, что не вызывает откровенных разногласий, так это его участие в Русско-японской войне 1904–1905 годов и в исследованиях Арктики. Но в любом случае идеализировать этого человека нам не приходится. И не потому, что Белое дело проиграло в войне Гражданской.
   Поэтому новое обращение к личности адмирала А. В. Колчака, думается, не будет выглядеть как нечто несвоевременное или наносное в исторической публицистике. Можно привести в подтверждение этому слова известного отечественного писателя Ивана Бунина о Колчаке:
   «Настанет день, когда дети наши, мысленно созерцая позор и ужас наших дней, много простят России за то, что все же не один Каин владычествовал во мраке этих дней, что и Авель был среди сынов ее. Настанет время, когда золотыми письменами, на вечную славу и память будет начертано Его имя в летописи Русской земли».
   Так кто же он, белый адмирал Александр Васильевич Колчак? Человек, «звезда» которого в истории Гражданской войны в России вспыхнула в 1918 году в городе Омске, а погасла в 1920 году в другом сибирском городе, Иркутске.
   …Будущий Верховный правитель России адмирал Колчак родился 4 ноября 1874 года в Санкт-Петербурге. Его отец был приемщиком Морского ведомства на Обуховском сталелитейном заводе, участником Крымской войны, дослужившимся до чина генерал-майора. Мать происходила родом из дворян Херсонской губернии. Родители «недвижимого имущества, родового или благоприобретенного, не имели»
   Род Колчака был известен в Российской империи с 1739 года, когда в плен к русским войскам попал Колчак-паша, комендант турецкой крепости Хотин. Он был боснийским сербом, принявшим мусульманство и сделавшим карьеру в султанской армии. После окончания Русско-турецкой войны паша остался жить в России, в ее столице: в Стамбуле ему скорее всего не простили бы сдачу самой важной северной крепости Оттоманской Порты.
   Александр Колчак свое обучение начал в 6-й Петербургской классической гимназии, а окончил в Морском училище (Морском кадетском корпусе). Из корпуса выпустился в 1894 году вторым по списку с премией адмирала П. И. Рикорда. Штурманское дело совершенствовал в Кронштадтской морской обсерватории.
   В 1894 году выпущен из училища в чине мичмана, начав службу в столичном 7-м флотском экипаже. В начале следующего года назначается вахтенным начальником на достраивающийся в Кронштадте броненосный крейсер 1-го ранга «Рюрик», героический корабль Японской войны. Осенью 1895 года совершает на нем плавание в воды Дальнего Востока.
   В мае 1899 года Колчак возвратился в Кронштадт на крейсере 2-го ранга «Крейсер» в должности вахтенного начальника. В эти годы у него проявился серьезный интерес к морским научным исследованиям, к океанографии и гидрологии. В 1898 году следует производство в лейтенанты. Он пытается принять участие в экспедиции С. О. Макарова на ледоколе «Ермак», но это ему не удается по «служебным обстоятельствам»: экспедиция была уже укомплектована полностью.
   В сентябре 1899 года Александр Колчак был назначен вахтенным начальником на эскадренный броненосец «Полтава». Но через две недели его перевели на такую же должность на другой эскадренный броненосец, «Петропавловск», который отправлялся на Дальний Восток, чтобы там стать флагманским кораблем Тихоокеанской эскадры.
   В самом начале дальнего океанского похода, в греческом порту Пирей, следует новое назначение. Лейтенант А. В. Колчак получает разрешение принять участие в полярной экспедиции Академии наук в качестве гидролога. В январе 1900 года Колчак на торговом пароходе прибывает в столичный Санкт-Петербург.
   Полярным исследователем Александр Колчак стал 21 января, после приглашения барона Э. В. Толля принять участие в полярной экспедиции. Основанием для этого стали опубликованные им работы по океанографии. 25-летний флотский офицер назначается вторым помощником командира экспедиционного судна – трехмачтовой парусно-паровой шхуны «Заря» грузоподъемностью в 450 тонн.
   В задачи Русской полярной экспедиции входили проход (второй раз в истории мореплавания) Северным морским путем, исследование Новосибирских островов и поиск легендарной «Земли Санникова». К походу лейтенант Колчак упорно готовился три месяца: в Главной физической обсерватории в Санкт-Петербурге, в Пулковской магнитной обсерватории и в Норвегии, у знаменитого полярного исследователя Ф. Нансена.
   В июле 1900 года «Заря» начала полярное плавание у берегов полуострова Таймыр. В сентябре ей пришлось встать на зимовку, которая длилась 11 месяцев. Александр Колчак занимался картографическим описанием таймырского побережья, исполнял работу гидрографа, гидролога и магнитолога экспедиции в море и на берегу. Открывались новые острова, один из которых, у берегов Таймыра, был назван именем Колчака (в советское время переименованного в остров Расторгуев).
   В сентябре 1901 года последовала вторая зимовка экипажа шхуны «Заря». Колчак руководил поисками пропавшей группы Толля. В 1903 году лейтенант А. В. Колчак за участие в исследовании Арктики был награжден орденом Святого Владимира 4-й степени. В 1905 году Русское географическое общество удостоило его Большой золотой Константиновской медали, а через год избрало своим действительным членом.
   По материалам проведенных исследований вышла книга «Льды Карского и Сибирского морей», переведенная на ряд языков. Неофициально исследователя стали часто называть «Колчак-Полярный». Сегодня признано то, что Александр Васильевич Колчак является выдающимся отечественным ученым-гидрографом и полярным исследователем.
   С началом Русско-японской войны 1904–1905 годов старший лейтенант А. В. Колчак прибывает в морскую крепость Порт-Артур. Перед тем как стать командиром миноносца «Сердитый», служил на крейсере «Аскольд» и минном транспорте (заградителе) «Амур». На «Сердитом» 85 раз выходил в море. На минной банке, поставленной эсминцем, подорвался японский бронепалубный крейсер «Такасаго».
   С ноября 1904 года Колчак – командир артиллерийской батареи 47-мм и 120-мм орудий на северо-восточном участке сухопутной обороны Порт-Артура. Личный состав батареи состоял из моряков. Весной 1905 года вернулся в Россию из японского плена, находясь в Нагасаки. После возвращения из плена офицера уволили в шестимесячный отпуск для лечения.
   За участие в героической обороне Порт-Артура награжден орденами Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» и Святого Станислава 2-й степени «с мечами», Георгиевским золотым оружием (саблей) с надписью «За храбрость». В 1906 году Александр Колчак производится в капитан-лейтенанты.
   После окончания отпуска был прикомандирован к Академии наук, где занимался обработкой материалов Русской полярной экспедиции 1900–1903 годов. Становится членом Российского географического общества. Готовит к печати карты Северного Ледовитого океана.
   В январе 1906 года капитан-лейтенант А. В. Колчак вместе с группой молодых флотских офицеров разработал предложение о создании Морского генерального штаба, который бы занимался оперативной подготовкой флота к войне. Такой Морской генеральный штаб был создан в том же году, и Колчак в скором времени (в 1908-м) стал в нем одним из руководителей оперативно-стратегического планирования на Балтийском театре, получив должность начальника соответствующего отдела. Принимал участие в разработке кораблестроительных программ. В 1908 году производится в чин капитана 2-го ранга. Читал лекции в Николаевской морской академии.
   Когда настоятельно встал вопрос изучения Северного морского пути, в Арктику была отправлена научная экспедиция в составе двух ледокольных судов – «Таймыр» и «Вайгач». Командиром второго из них был назначен капитан 2-го ранга А. В. Колчак. Экспедиция состоялась в 1910 году. Но в том же году Колчака отзывают с Севера в Санкт-Петербург, где он вновь вступает в должность заведующего отделом Балтийского театра Морского Генерального штаба: флот готовили к будущей большой войне.
   В 1912 году Колчак назначается командиром эсминца «Уссуриец», затем, в следующем году, – эсминца «Пограничник», а по совместительству – флаг-капитаном (начальником оперативной части) штаба Балтийского флота. То есть флаг-капитаном при командующем Балтийским флотом. В 1913 году производится в чин капитана 1-го ранга.
   С началом Первой мировой войны Александр Васильевич занимался организацией минных постановок на Балтике (они начались за день до официального объявления войны), получив признание как мастер ведения минных операций. Под его руководством были выставлены минные заграждения за островом Бронхольм, 200 мин у входа в Данцигскую бухту.
   Осенью 1915 года Колчак назначается командиром минной дивизии Балтийского флота, встав во главе морских сил Рижского залива, прикрывавших приморский фланг Северного фронта. В октябре того же года под его руководством прошла успешная десантная операция флотских сил в районе мыса Домеснес. Наградой за нее для Колчака в высочайшем приказе по Морскому ведомству стал орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени.
   В том же году капитан 1-го ранга жалуется орденом Святого Владимира 3-й степени «с мечами». В апреле 1916 года Александр Васильевич Колчак заслуженно производится в чин контр-адмирала.
   В конце июня того же года А. В. Колчак жалуется в вице-адмиралы и в 41 год назначается командующим Черноморским флотом, заменив известного адмирала А. А. Эбергарда. Ни в России, ни за рубежом не было в ту пору такого молодого командующего флотом. Все это играло на имидж Колчака, давало ему известность не только в Отечестве.
   Прибыв в Севастополь, он занимается подготовкой далекой от реальности «Босфорской операции», целью которой были захват Черноморских проливов, взятие Константинополя (Стамбула) и вывод Турции из войны. Это позволило бы перебросить на Русский фронт с Кавказского фронта 300 тысяч войск. Но операции по многим причинам не суждено было воплотиться в реальные действия. Прославиться же Колчаку на Черном море довелось в другом деле.
   На второй день после вступления в командование флотом вице-адмирал А. В. Колчак, подняв свой флаг на линкоре «Императрица Мария», вышел в море на перехват германского крейсера «Бреслау», входившего в состав султанского флота под турецким флагом. Вступив с ним в огневой бой, русские преследовали врага до самого Босфора.
   Это был последний рейд неприятельских кораблей на Черном море. После этого на его водах продолжилась (как и на Балтике) минная война: у турецких берегов было выставлено более двух тысяч морских мин, на которых подорвалось несколько вражеских судов. Русский флот в конце войны лишился линейного корабля «Императрица Мария», по невыясненным причинам взорвавшегося на Севастопольском рейде.
   Февраль 1917 года резко изменил судьбу А. В. Колчака, как и всей России. На массовом митинге в Севастополе 4 марта командующий Черноморским флотом заявил о признании власти Временного правительства, о войне до победного конца, о необходимости сохранить дисциплину и порядок.
   В апреле вице-адмирал Колчак посетил Петроград. Увиденное и услышанное в столице произвело на него гнетущее впечатление. Он видел состояние распропагандированных тыловых войск и неподчинение власти Балтийского флота, после чего вскоре последовал развал Русского фронта. Ему довелось беседовать со многими политическими деятелями «новой России». Один из них, теоретик российской социал-демократии Г. В. Плеханов, так отозвался о Колчаке: «Наверное, цельный адмирал. Только уж очень слаб в политике».
   Вернувшись в Севастополь, Колчак пытается оградить Черноморский флот от «революционной анархии». Но прибывшая 27 мая в Севастополь делегация балтийских моряков накалила обстановку на флоте до предела: офицеры были разоружены, командующий флотом отрешен от должности. Вице-адмирал Колчак сдал свой револьвер, а золотое Георгиевское оружие – свою боевую награду за Порт-Артур – бросил за борт. О событиях тех дней он писал:
   «Я хотел вести свой флот по пути славы и чести, я хотел дать Родине вооруженную силу, как я ее понимаю, для решения тех задач, которые так или иначе, рано или поздно будут решены, но бессмысленное и глупое правительство и обезумевший, дикий, неспособный выйти из психологии рабов народ этого не захотели».
   Колчак покидает Севастополь и 10 июля прибывает в Петроград. Но здесь он остался не у дел. Случай свел его с вице-адмиралом Д. Г. Гленном, который в составе правительственной делегации США прибыл в город на Неве: союзники России по Антанте были крайне озабочены ее возможным выходом из войны.
   Гленн добился назначения вице-адмирала А. В. Колчака в состав «Русской морской миссии в Американском флоте», которая в октябре 1917 года прибыла в США «для обмена опытом». Здесь Колчак встретил известия о свержении Временного правительства и о том, что советская власть начала в Брест-Литовске сепаратные мирные переговоры с Германией и ее союзниками.
   Начало 1918 года стало «водоразделом» в судьбе Александра Васильевича Колчака, в той судьбе, которая стала его официальной биографией после Гражданской войны и многих «полярных» публикаций с начала 90-х годов прошлого века.
   Будучи в США, вице-адмирал Колчак обращается к правительству союзной, уже бывшей старой России Великобритании с просьбой о зачислении на английскую военную службу и отправке его на Месопотамский фронт (в Ипак) через Японию. На Японских островах он пробыл более двух месяцев, после чего получил предписание из Лондона прибыть в Китай «для работы в Маньчжурии и Сибири». Дело обстояло так.
   В начале января 18-го он получает телеграмму от русского посланника в Пекине князя Н. А. Кудашева с просьбой прибыть к нему по очень важному делу. Такая встреча состоялась в конце марта, о чем особенно пекся Разведывательный отдел английского Генштаба. Кудашев предложил достаточно известному человеку заняться формированием антибольшевицких вооруженных отрядов в полосе отчуждения Китайской Восточной железной дороги (КВЖД). На это вице-адмирал Колчак сразу же согласился, поскольку он уже осознал свое место в Гражданской войне, начавшейся в его Отечестве.
   Колчак прибывает во Владивосток, и в апреле 1918 года, перебравшись в Харбин, бывший командующий Черноморским флотом возглавляет охранную стражу Китайской Восточной железной дороги. Здесь он быстро испортил отношения с атаманом Г. М. Семеновым (у него был самый большой воинский отряд), японским командованием (оно переманивало у него стражников в отряд атамана Семенова) и председателем временного правления КВЖД генералом Д. Л. Хорватом, пытавшимся создать собственное правительство на востоке России.
   В итоге вице-адмиралу Колчаку пришлось последовать «совету» помощника начальника Генерального штаба Японии генерала Г. Танаки отдохнуть в Японии и поправить там свое здоровье, и прежде всего действительно «расшатавшуюся» нервную систему. В Токио несостоявшийся организатор единения антибольшевистских сил в Маньчжурии, уже уволенный Хорватом, встретился с иностранными представителями – британским генералом А. Ноксом (ранее работавшим в английском посольстве в России) и послом Франции в Японии Э. Реньо.
   В Токио вице-адмирал А. В. Колчак дал несколько интервью, одно из них было напечатано в ряде газет Сибири и Дальнего Востока. В нем речь шла о необходимости восстановления государственности России на ее востоке и открытии там антибольшевистского фронта.
   Японцы отказались сотрудничать с Колчаком. Из России приходили сведения о начале Гражданской войны и о том, что в Омске Временное сибирское правительство успешно провело мобилизацию в Сибирскую армию и проводит твердую внутреннюю политику. Такие сообщения и определили выбор Колчака, где ему начать борьбу с большевиками. В середине октября он прибывает во Владивосток.
   Волей случая в тот сентябрьский день во Владивосток с делегацией «омского» правительства прибыл председатель Совета министров адвокат П. В. Вологодский, бывший член Государственной думы. Состоялись встречи с ним и командующим Восточной группой войск чехом генералом Р. Гайдой. Итогом этих встреч стало прибытие 13 октября 1918 года при содействии чехов вице-адмирала А. В. Колчака в сопровождении группы морских офицеров в город Омск. Омск уже утвердился как столица Белой Сибири.
   К тому времени в Омск из Уфы переехало Временное всероссийское правительство (Уфимская директория) во главе с его председателем правым эсером Н. Д. Авксентьевым и верховным главнокомандующим генерал-лейтенантом В. Г. Болдыревым. В Омске, в котором оказались два белых правительства, начались министерские перестановки.
   Вице-адмирал Колчак по прибытии в Омск оказался заметной фигурой на местном политическом небосводе: безупречная флотская репутация, георгиевский кавалер, связи с представителями Антанты и командованием Чехословацкого корпуса (ставшего частью белой Сибирской армии), несомненные ораторские способности, умение поставить себя в обществе, политическая амбициозность. Ознакомившись с ситуацией в Сибири, он уже не думал перебираться на Юг России.
   4 ноября 1918 года Временное всероссийское правительство («деловой» Совет министров Уфимской директории) утвердило вице-адмирала А. В. Колчака в должности военного и морского министра. Тот согласился занять этот пост не сразу, а после недолгих раздумий и поисков советов на сей счет.
   8 ноября новоявленный министр Омского правительства отправился на фронт. Его сопровождал только что прибывший в Омск английский Мидлсекский пехотный батальон под командованием полковника Дж. Уорда. 9 ноября Колчак прибыл в Екатеринбург, где по такому случаю состоялся парад белых и чешских войск.
   На следующий день он в штабе Сибирской армии имел доверительный разговор с ее командующим генералом Р. Гайдой и чешским командующим генералом Я. Сыровой. Те ознакомили военного и морского министра с положением на фронте: в ходе осеннего наступления Красная Армия отбросила белых далеко от Волги, восточнее Перми. В штабе Сибирской армии шла разработка плана контрнаступления: намечалось взять Пермь обратно.
   После Екатеринбурга Колчак посетил войска генерала А. Н. Пепеляева, поняв у него, что большинство офицеров открыто высказывают недоверие Директории. После этого он прибыл в Челябинск, познакомился с начальником штаба белочехов генералом М. Е. Дитерихсом, провел беседы с членами Чешского национального совета. Побывал на фронте под Уфой. После этого 17 ноября возвратился в Омск, охваченный «безвластной смутой».
   Показательно, что за менее чем три недели своего пребывания в Омске, не имея еще заслуг в борьбе с советской властью, вице-адмирал А. В. Колчак стал одной из ключевых фигур белого правительства. Уфимская (эсеровская) директория отстояла его кандидатуру, считая бывшего командующего Черноморским флотом не только крупным военным специалистом, но еще и «настоящим демократом».
   К тому времени в белом стане в Сибири утвердилось мнение о необходимости установления «твердой» государственной власти, во главе которой стоял был человек известный, наделенный диктаторскими полномочиями. Человек, лозунгом которого было бы: «За единую и неделимую Россию».
   Многие исследователи считают, что решающее слово «за Колчака» при возведении его на высшую ступень руководства Белым движением сказал один из авторитетных лидеров конституционно-демократической партии (кадетов) В. Н. Пепеляев. Именно он предложил Колчаку от имени Национального центра стать диктатором, на что получил согласие. Пепеляев в ноябре 1919 года стал председателем Совета министров.
   18 ноября в Омске произошел так называемый «государственный переворот», который в советское время безоговорочно называли «колчаковским». Однако факты опровергают мнение, что Колчак имел к нему прямое отношение. Как же обстояло дело с «переворотом»?
   Утром того дня собрался Совет министров директории. Было объявлено об аресте казаками из отряда есаула Красильникова эсеров Авксентьева и еще трех лиц. Эсеровская боевая дружина была разоружена сибирскими казаками. В ходе прений посчитали, что власть Уфимской директории в Омске свергнута и встал вопрос о передаче всей полноты власти одному человеку – «диктатору». Кандидатур было названо три – Колчак, генералы Болдырев и Хорват.
   Право на участие в голосовании имели 15 членов Совета министров. За вице-адмирала А. В. Колчака было подано 14 голосов, за генерала Г. В. Болдырева, главнокомандующего войсками Уфимской директории – один голос. За харбинского Хорвата никто не проголосовал.
   Так 18 ноября 1918 года Александр Васильевич Колчак, повысившись в чине до полного адмирала, стал Верховным правителем России, главой Белого дела в идущей Гражданской войне. Титул и производство в полные адмиралы были утверждены Советом министров в тот же день. Армия Уфимской директории, теперь уже бывшей, признала новую власть в Омске.
   Легкость, с которой вся полнота власти в Сибири далась в его руки, породила у Колчака веру в то, что «винтовка рождает сильную власть». Он сразу же объявил печатным словом о том, что главной своей задачей считает вооруженную борьбу с большевиками:
   «Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю: я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка, дабы народ мог беспрепятственно избрать себе образ правления, который он пожелает, и осуществить великие идеи свободы, ныне провозглашенные по всему миру. Призываю Вас, граждане, к единению, к борьбе с большевизмом, труду и жертвам».
   Колчак создал военную (милитаристскую) систему управления Сибирью, поскольку получил диктаторские полномочия Верховного правителя. Как бы там ни было, но в условиях Гражданской войны в России такая модель управления и в белом, и в красном станах была самой оптимальной.
   Однако далеко не все «омские» сподвижники Колчака верили в адмирала. Один из кадетских лидеров, Н. В. Устрялов, писал о диктаторе: «Я боюсь – слишком честен, слишком тонок, слишком „хрупок“ адмирал Колчак для „героя“ истории».
   Адмирал Колчак сумел создать сильные белые войска: Западную, Сибирскую и Оренбургскую армии. Ему подчинялась белоказачья Уральская армия. Максимум колчаковских военных сил доходил до 400 тысяч человек, разбросанных от Волги до берегов Тихого океана. Но на фронте действовало всего лишь 130–145 тысяч штыков и сабель, то есть треть наличных воинских сил. На март 1919 года в армиях Колчака имелось 211 орудий, 1300 пулеметов, 12 бронеавтомобилей, 5 бронепоездов, 15 самолетов.
   На начало верховного правления адмирала А. В. Колчака силы Белого дела на востоке России состояли из следующих армий:
   – Западной армии (образована 1 января 1919 года) генерал-лейтенанта М. В. Ханжина в составе следующих армейских корпусов: 3-го Уральского (из состава Сибирской армии), 6-го Уральского стрелкового, 2-го Уфимского и 1-го Волжского (9-го Поволжского) стрелкового. Кроме того в состав Западной армии входили 2-я Уфимская кавалерийская и 3-я Отдельная Оренбургская казачья дивизии, Отдельный Сербский добровольческий полк.
   Весной следующего года Западная армия была усилена Южной группой генерал-майора Г. А. Белова в составе 4-го (Сызранского) и 5-го Стерлитамакского армейских корпусов, 9-й Башкирской дивизии.
   Всего в Западной армии на 1 апреля 1919 года числилось около 30 тысяч штыков и 5 тысяч сабель и в Южной группе – 7 тысяч штыков и 6 тысяч сабель. Итого – 48 тысяч штыков и сабель.
   – Сибирской армии генерал-лейтенанта А. Н. Пепеляева в составе следующих армейских корпусов: 1-го Восточно-Сибирского, 2-го Степного Сибирского, 3-го Уральского, 4-го Восточно-Сибирского и 5-го Приамурского.
   Всего в Сибирской армии на то время значилось около 36 300 штыков и сабель, 98 орудий и 570 пулеметов.
   – Оренбургская армия (образована 10 сентября 1919 года) войскового атамана генерал-лейтенанта А. И. Дутова в составе двух казачьих корпусов: 1-го Оренбургского и Яицкого. Ее численность в ходе ожесточенных боев на Южном Урале и частых переформирований, переподчинений постоянно менялась. В мае 1919 года армия насчитывала в своих рядах около 60 тысяч штыков и сабель при 74 орудиях и 205 пулеметах.
   – Уральская армия (образована в апреле 1918 года) генерал-майора В. И. Акутина (которого вскоре сменил генерал-лейтенант Н. А. Савельев) состояла из двух казачьих корпусов: 1-го Уральского и 2-го Илецкого. Насчитывала в своих рядах 25 тысяч штыков и сабель, 52 орудия и 174 пулемета.
   Колчак, как боевой адмирал, в 1918 и 1919 годах сформировал три речные военные флотилии – Камскую, Обь-Иртышскую и Енисейскую, благо, кадрами флотских офицеров он располагал в достатке. Создал он и свою морскую пехоту – Отдельную бригаду морских стрелков и Морской учебный батальон.
   Войска адмирала Колчака состояли в основном из крестьян Сибири, Урала и Поволжья, в большинстве своем призванных в белые армии по мобилизации. Около 20 процентов личного состава составляли казаки – оренбургские, уральские, сибирские, семиреченские, забайкальские, иркутские, енисейские, амурские и уссурийские.
   Офицеров в армиях Колчака насчитывалось около 30 тысяч человек, в том числе свыше 10 тысяч кадровых военных (их-то и не хватало белым в Сибири). Ускоренная подготовка офицерских кадров велась во Владивостоке, на острове Русский. Немалую помощь в этом оказывали английские инструктора.
   В политико-моральном отношении колчаковская армия отличалась пестротой политических взглядов, симпатий и пристрастий, присущих Белому движению в целом. Сам адмирал А. В. Колчак, как и Деникин, восстанавливать монархию Романовых не собирался.
   Имелись иностранные формирования, в основном из бывших военнопленных армий Австро-Венгрии и Германии – чехов и словаков, поляков, сербов и других. Прежде всего, это относилось к Чехословацкому корпусу (личный состав которого в своей массе состоял из военнопленных, служивших в армии Австро-Венгрии), который был объявлен частью армии Французской республики.
   Высокую стойкость в боях до самого конца Гражданской войны показывали рабочие Ижевская и Воткинская дивизии, сформированные из участников антисоветского Ижевско-Воткинского восстания 1918 года. Среди них было много фронтовиков, испытанных Первой мировой войной. Ижевцы и воткинцы сражались против Красной Армии под красными знаменами и лозунгом: «За Советы без коммунистов!»
   Став Верховным правителем России, адмирал А. В. Колчак восстановил военно-административную структуру подвластных ему территорий. Были воссозданы военные округа старой России – Иркутский с центром в Иркутске и Омский с центром в Новониколаевске (ныне Новосибирск). На окружное командование легла вся тяжесть проведения мобилизаций, борьбы с партизанами и подавление восстаний.
   Приход к власти в Омске адмирала Колчака ознаменовался для Белого дела значительными успехами на Восточном фронте. Ударом на запад из района Екатеринбурга Средне-Сибирский корпус (1-я и 2-я Сибирские стрелковые дивизии) под командованием генерал-майора А. Н. Пепеляева совершили «марш на Пермь», захватил города Кунгур и Чусовой, через три дня, 24 декабря, занял саму Пермь. Там были захвачены большие материальные ценности. Наступление велось в условиях установившихся 40-градусных морозов, снежных заносов и прочих негативных факторов начавшейся суровой уральской зимы.
   Командование красной 3-й армии (командующий – М. М. Лашевич) пыталось задержать наступление противника на Пермь вводом в бой резервных частей. Но они оказались ненадежны: одни сразу же сдавались в плен, другие разбежались, а третьи при первом же столкновении с белыми поспешно отступили за Каму.
   Екатеринбургская группировка белых насчитывала 42 тысячи штыков и сабель, около 70 орудий, свыше 200 пулеметов. Фронт был прорван ею на левом фланге красной 3-й армии, где у станции Выя была окружена 3-я бригада 29-й стрелковой дивизии. Белогвардейцы почти полностью уничтожили Китайский полк, нанесли тяжелые потери другим полкам бригады, но ее остаткам удалось прорвать кольцо окружения.
   После этих успехов белым удалось форсировать реку Каму и с ее правобережья создать угрозу уже непосредственно городу Вятке, откуда шел прямой путь к Архангельску, который находился в руках белой Северной армии генерал-лейтенанта Е. К. Миллера. Для красного командования зримо явилась угроза соединения двух вражеских фронтов – Восточного и Северного.
   В это время северный фланг наступающих колчаковских войск, которыми командовал генерал Г. А. Вержбицкий, преследовали отступавшего перед ним противника, заняли города Алапаевск, Нижний Тагил, Верхотурье, Горнозаводской район и бассейн реки Тавда.
   Пермская победа имела огромное моральное значение, которую не омрачили даже последующие неудачи белых: на южном фланге Восточного фронта им пришлось вскоре оставить Уфу, Бирск, Оренбург. В такой ситуации адмиралу Колчаку пришлось часть сил Сибирской армии перебросить на уфимское направление. 6 января 1920 года белые войска у Перми получили приказ перейти к обороне.
   Верховный правитель России адмирал А. В. Колчак, он же Верховный главнокомандующий на основании параграфа 1 статьи 8-й Георгиевского статута, был награжден Георгиевской думой при штабе Сибирской армии орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 3-й степени. Так были оценены его заслуги в успехе наступательной операции конца 1918 года по овладению городом Пермь. Приказ за № 121 от 20 апреля 1919 года о собственном награждении пришлось подписывать самому Александру Васильевичу.
   Адмирал А. В. Колчак по поводу своего награждения писал в приказе: «Принимая эту высокую воинскую награду, я уверен, что доблестная возрожденная Русская армия не ослабеет в своем порыве и до конца доведет дело освобождения России от врагов и поможет ей снова стать могучей и сильной в среде великих держав мира».
   Конец 1918 года ознаменовался тем, что Москва со своей стороны приняла всевозможные меры к усилению 3-й красной армии, а также соседней 2-й армии людскими резервами, артиллерией и прочим. Вскоре красным войскам удалось остановить дальнейшее продвижение колчаковской Сибирской армии на северном участке Восточного фронта. В начале 1919 года линия фронта здесь на какое-то время замерла.
   Усиление отпора и остановка сибирских войск белых в районе Перми заставили высших офицеров Чехословацкого корпуса и их начальников в Праге реально оценить ситуацию на востоке России, собственные силы и реальные возможности. Военный министр Чехословацкой республики генерал Штефанек издал приказ, по которому всем частям Чехословацкого корпуса предписывалось покинуть линию фронта Гражданской войны в России и передать свои позиции колчаковским войскам. Но до ухода белочехов из Сибири требовалось время. В любом случае адмирал Колчак терял с их уходом надежных в войне союзников.
   В самом конце 1918 года адмирал Колчак из своих войск образовал Русскую армию, став ее главнокомандующим. Его приказом из прежней Екатеринбургской группы войск создается Сибирская отдельная армия второго формирования, которой последовательно командовали генералы А. Ф. Матковский, чех Р. Гайда и М. К. Дитерихс.
   Генерал Гайда в начале мая 1919 года довел численность вверенной ему Сибирской отдельной армии до 130 тысяч человек. Ему вместе с генералом Пепеляевым удалось удерживать Пермь до середины 1919 года, несмотря на все атакующие усилия пополненных значительными резервами красных 3-й и 2-й армий (они имели заметный перевес над противником по числу орудий и более чем двойное в пулеметах).
   Переформирования сибирских белых войск во многом отличались от подобных переформирований деникинских Вооруженных сил Юга России. Выражалось это и в названиях воинских частей. Так, 15-я Воткинская стрелковая дивизия состояла из четырех полков: 57-го Воткинского заводского «17-го августа», 58-го Сайгинского «Имени Чехословаков», 59-го Осинского «Имени Минина и Пожарского» и 60-го Воткинского «Имени Союзных держав».
   Первые успехи наступающей на Урал и дальше к Волге (были взяты важные по своему местоположению крупные города Самара, Симбирск, Казань) белой Русской армии способствовали признанию адмирала А. В. Колчака военным лидером всего Белого движения. Уже 26 мая 1919 года бывшие союзники старой России по Антанте известили Верховного правителя России о том, что они согласны поставлять ему оружие, боеприпасы и продовольствие и в ряде случаев свои войска, но без их прямого участия в действиях на фронтах.
   Антанта стала оказывать Верховному правителю России помощь войсками: Сибирь, Забайкалье, Дальний Восток познали иностранную интервенцию. Там находилось до 25 тысяч чехословаков (как часть армии Франции), 36 тысяч японцев (преимущественно в Забайкалье), около 5 тысяч американцев, около 3 тысяч англичан и канадцев (Канада являлась доминионом Великобритании), более 1 тысячи французов, а также воинские части из поляков, сербов, итальянцев, румын. Но практически все иностранные войска находились в тылу, не принимая активного участия в боевых действиях, что не касалось белочехов и борьбы с партизанами в Приморье.
   Следует заметить, что союзническая помощь Антанты адмиралу А. В. Колчаку была далеко не безвозмездной. Она осуществлялась через займы или непосредственно под залог части золотого запаса Российской империи, вывезенного белыми из Казани, где этот запас временно хранился. Общая номинальная стоимость запаса превышала 650 миллионов золотых рублей, на оплату же военных поставок от союзников правительство Колчака израсходовало около 242 миллионов рублей золотом.
   За два с половиной месяца весны 1919 года в наступательных операциях белые нанесли ряд тяжелых поражений Красной Армии и продвинулись в западном направлении на 150–430 километров, однако крупные оперативно-стратегические просчеты, допущенные белогвардейским командованием, не позволили армиям Колчака развить достигнутый успех. Последовало ответное контрнаступление советского Восточного фронта, и колчаковцы были отброшены от Волги в предгорья Урала на 350–400 километров.
   К лету 1919 года советское командование после проведения ряда мобилизаций имело в строю на Восточном фронте около одного миллиона человек. Оно успешно провело в июне – июле Пермскую операцию, после чего были заняты города Кунгур, Нижний Тагил, Екатеринбург. Река Кама была форсирована при содействии кораблей Волжской военной флотилии.
   Затем белым пришлось оставить Урал и понести тяжелые поражения в боях на реках Тобол и Ишим, хотя первоначально они пытались вырвать инициативу из рук неприятеля. Осенью 1919 года колчаковские войска потеряли до половины своего состава – убитыми, ранеными и больными, пленными и дезертирами.
   После отступления разгромленных колчаковских армий с Урала Восточный фронт белых, по сути дела, распался. В «столичном» Омске произошло восстание, подготовленное подпольщиками-большевиками, но оно было быстро и жестоко подавлено. 10 ноября 1919 года правительство адмирала А. В. Колчака оставило столичный Омск, в который через четыре дня вошли красные войска. После оставления Красноярска армии Колчака как единой силы уже не существовало.
   Восточный фронт белых для истории Гражданской войны в России прекратил свое существование в феврале 1920 года. Адмиралу Колчаку так и не удалось найти полководца, который бы в огне Гражданской войны сумел снискать себе славу победного главнокомандующего армиями Восточного фронта. Этого не смогли сделать (поочередно) генерал-лейтенанты М. К. Дитерихс, К. В. Сахаров, В. О. Каппель, С. Н. Войцеховский. Сам же Верховный правитель России к такой роли совсем не годился. Не нашлось у него и твердости в политическом руководстве подчиненными ему территориями.
   Колчак, армия которого на вершине пика своих побед вышла к притягательной Волге, так и не смог «навести порядок в собственном тылу». Своеволие атаманов Семенова, Анненкова и даже Дутова, их «походы» против населения ряда районов Сибири стимулировали «применение насильственно-репрессивных методов управления страной». Вооруженной рукой был подавлен ряд восстаний сибирского крестьянства, выступившего против «белой продразверстки».
   Это только подлило масла в огонь партизанского движения. В белом тылу появились даже партизанские республики – Степно-Баджейская и Тасеевская. Партизанские «армии» А. Д. Кравченко и П. Е. Щетинкина взяли под свой контроль территорию между реками Енисей и Кан. По словам белого офицера-мемуариста, «вся Енисейская губерния и часть Иркутской буквально горели в огне партизанщины».
   То, что немалая часть сибирского крестьянства стала противником власти адмирала Колчака, стало одной из главных причин военного поражения белых в Сибири. Их армии быстро теряли и свою боеспособность, и численность, людьми они теперь почти не пополнялись. В такой благоприятной ситуации Красная Армия на Восточном фронте перешла в контрнаступление, имея во вражеском тылу многочисленных союзников-партизан.
   Верховный правитель допускал ошибку за ошибку. Так затягивание решения земельного вопроса привело к тому, что он быстро растерял те политические выгоды, которые давали Колчаку антибольшевистские настроения сибирского крестьянства. Посылка воинских отрядов для реквизиции продовольствия дала сильный всплеск вооруженному отпору крестьянства.
   У Колчака так и не «сложились» отношения с честолюбивым белоказачьим атаманом Семеновым, которого поддерживали японцы. Тот потребовал у Верховного правителя чин генерал-лейтенанта и должность атамана казачьих войск (Забайкальского, Амурского и Уссурийского) на российском востоке.
   Когда адмирал ответил было отказом, Семенов стал «экспроприировать» эшелоны с военными грузами для колчаковской армии (она в то время наступала), которые шли по КВЖД через Забайкалье. Более того, атаман в октябре 1919 года «задержал» на «заставе» в Чите две тысячи пудов золота, отправленные во Владивосток для оплаты военных поставок из стран Антанты.
   Надо отметить, что США, Япония, Франция, Великобритания и даже белочехи имели на Дальнем Востоке и в Сибири свои интересы. Это есть «сущая правда» Гражданской войны в России: природные ресурсы, Транссибирская железнодорожная магистраль и многое другое притягивали союзников старой России в Первой мировой войне к «наведению порядка» на территориях, подвластных омскому правителю.
   Адмирал Колчак оказался для них, скажем прямо, «не подарком». Так, придя к власти, он выступил против назначения французского генерала М. Жанена главнокомандующим белыми русскими войсками и Чехословацким корпусом на востоке России. Но в итоге Верховному правителю пришлось уступить: Чехословацкий корпус перешел под командование Жанена, а верховное командование сибирскими армиями Колчак оставил за собой.
   Более того, в принятии стратегических решений на фронте он советовался с представителями Антанты, с тем же генералом Жаненом и английским генералом А. Ноксом. Естественно, что это не могло не отразиться на «помощи», в которой белые после контрнаступления Красной Армии на Восточном фронте стали нуждаться все острее.
   Колчак решил сделать Забайкалье базой для борьбы с большевиками. Но главные события, однако, в ходе отступления по линии Транссиба разбитых колчаковцев развернулись в Иркутске. В ночь на 22 декабря здесь произошло восстание, и власть в городе перешла в руки эсеровского «Политического центра».
   К этому времени поезд № 52, в котором находился Верховный правитель, прибыл на станцию Нижнеудинск. Адмирал А. В. Колчак не имел под рукой верных ему войск (генерал Каппель пробивался сквозь морозную тайгу окружным путем к Иркутску). Он, по сути дела, оказался заложником у чехословаков, которым надо было любой ценой «вырваться» из Сибири в портовый Владивосток.
   Железнодорожный путь к Тихому океану проходил через восставший Иркутск, в котором эсеровскому «Политцентру» вскоре пришлось передать власть большевистскому Военно-революционному комитету (ВРК). В такой ситуации у белочехов «пропуском» в портовый Владивосток стали сам Верховный правитель России и часть золотого запаса России.
   Много споров велось и ведется вокруг так называемого «золота Колчака». История его такова. Часть золотого запаса Российской империи, оказавшегося в конце Первой мировой войны в Казани (более 500 тонн драгоценного металла), в конце 1918 года была перемещена в Омск, поступив в распоряжение колчаковского правительства. Известно, что адмирал не позволял своему правительству расходовать золото. Однак, о по некоторым данным, часть золотого запаса все же была направлена в хранилища японских банков как плата за поставки вооружения и боеприпасов.
   В октябре 1919 года золотой запас под охраной был погружен в 40 железнодорожных вагонов. Так в истории Гражданской войны появился «золотой эшелон». 27 декабря 1919 года он прибыл на станцию Нижнеудинск, где представители Антанты вынудили адмирала А. В. Колчака 4 января подписать приказ об отречении от власти и передать поезд с золотом Чехословацкому корпусу, который к тому времени уже являлся частью армии Франции. Главную роль здесь сыграл генерал М. Жанен.
   Жанен заявил: «Мы психологически не можем принять на себя ответственность за безопасность следования адмирала… После того, как я предлагал ему передать золотой запас под мою личную ответственность и он отказал мне в доверии, я ничего уже не могу сделать».
   Перед этим адмирал А. В. Колчак получил телеграмму от своего Совета министров с требованием отречься от власти Верховного правителя России и передать ее генерал-лейтенанту А. И. Деникину, главнокомандующему Вооруженными силами Юга России. Александр Васильевич это требование выполнил без долгих раздумий и напоминаний, издав свой последний указ.
   15 января 1920 года Александр Васильевич Колчак и глава его Совета министров В. Н. Пепеляев на станции Иннокентьевской близ Иркутска были переданы чехословаками представителям «Политцентра». Они были доставлены в городскую тюрьму и помещены в тщательно охраняемые одиночные камеры.
   7 февраля чехословаки передали новой власти в Иркутске под угрозой взорвать железнодорожный путь под городом, «золотой эшелон» (409 миллионов рублей золотом). В обмен они получали гарантии беспрепятственной эвакуации корпуса, как части армии Франции, из России через Владивосток. 35 миллионов из золотого запаса бесследно исчезли уже после передачи при следовании тщательно охраняемого «золотого эшелона» в обратном направлении, из Иркутска в Казань.
   21 января Чрезвычайная следственная комиссия начала допрос бывшего Верховного правителя России. Впоследствии эти документы были опубликованы. Адмирал А. В. Колчак на допросе держался «ровно», каких-либо мер принуждения к нему не применялось.
   Вместе с ним была арестована возлюбленная адмирала Анна Темирева, которая отказалась его покинуть в смертельной опасности. Вместе они пробыли менее двух лет. После расстрела Колчака она прожила еще полвека, проведя в тюрьмах, лагерях и ссылках, как «жена Колчака», в общей сложности около тридцати лет.
   Иркутский ВРК принял решение расстрелять Колчака и председателя его Совета министров Пепеляева без суда над ними. Приходилось торопиться: на дальние подступы к Иркутску вышла колонна белых войск генерала Каппеля. Приговор был объявлен 7 февраля и в тот же день приведен в исполнение около устья реки Ушаковки при впадении в реку Ангару. Тела расстрелянных были опущены под речной лед в прорубь напротив Знаменского монастыря.
   В 1999 году на месте гибели адмирала А. В. Колчака и В. Н. Пепеляева был установлен памятный крест. Известно, что в день исполнения приговора они держались достойно. Слухи о том, что тело Верховного правителя России было найдено, на деле оказались просто слухами.

Корнилов Лавр Георгиевич
Несостоявшийся диктатор бывшей Российской империи

   Генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов. В бурных революционных событиях 1917 года и в истории Гражданской войны в нашем Отечестве эта личность оказалась поистине «знаковой». Он был Верховным главнокомандующим России и первым командующим белой Добровольческой армией.
   Вне всяких сомнений, его жизненный путь удивителен. Родился в 1870 году в городе Усть-Каменогорск (ныне Казахстан). Его отцом был сибирский казак-крестьянин, многолетней «бессрочной» службой на степной границе с китайским Синьцзяном выбившийся в хорунжие. То есть заслуживший первый офицерский чин в казачьих войсках. Матерью была безграмотная казашка из кочевого рода. (После Гражданской войны будут писать, что «белый гад» Корнилов был сыном мелкого царского чиновника.)
   Сын простого сибирского казака успешно окончил Омский (1-й Сибирский) кадетский корпус, Михайловское артиллерийское училище и Николаевскую академию Генерального штаба (в 1898).
   После окончания училища в 1892 году выпустился подпоручиком в Туркестанскую артиллерийскую бригаду. После академии до 1904 года служил в штабе Туркестанского военного округа. С сентября 1901 года – штаб-офицер для (специальных) поручений, то есть профессиональный военный разведчик.
   Корнилов был ловким и бесстрашным разведчиком российского Генерального штаба в сопредельных с Туркестаном странах: китайском Туркестане, Афганистане, Персии. Знал семь языков, в том числе четыре восточных. Итогом его исследовательских и разведывательных экспедиций стало несколько, в том числе секретных, научных трудов. В начале Японской войны подполковник Лавр Корнилов находился в Белуджистане, в британской Индии (ныне территория Пакистана).
   Когда началась Русско-японская война 1904–1905 годов, Л. Г. Корнилов стал одним из ее подлинных героев. Он прибыл в Маньчжурию добровольцем на должность штаб-офицера в 1-ю стрелковую бригаду, фактически возглавляя ее штаб. Вместе со своими стрелками Лавру Георгиевичу суждено было стать героем Японской войны.
   В феврале 1905 года, во время отступления от Мукдена, подполковник Корнилов прикрывал отход русских войск, находясь с бригадой в арьергарде. Будучи окружен со всех сторон превосходящими силами японцев у деревни Вазые, штыковой атакой трех стрелковых полков прорвал окружение и вывел бригаду с присоединившимися к ней войсками на соединение с армией. За совершенный подвиг был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени и производится в «чин полковника за боевые отличия».
   С мая 1906 года по апрель 1907 года служил в отделе 1-го обер-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба. Занимался оперативной работой, демонстрируя на этом поприще несомненные способности военного разведчика.
   Затем был назначен военным агентом (атташе) российского посольства в Пекине. В Китае находился до февраля 1911 года. За четыре года пребывания на военно-дипломатической службе был награжден орденами Великобритании, Франции, Германии и Японии. Был близко знаком с молодым офицером Чан Кайши, будущим генералиссимусом и президентом Китайской Республики, а затем Тайваня.
   После Китая полковник Л. Г. Корнилов назначается командиром 8-го пехотного Эстляндского полка. Затем следует недолгое пребывание на должности начальника отряда в Заамурском пограничном округе, то есть в охране Китайской Восточной железной дороги (КВЖД).
   В декабре 1912 года производится в генерал-майоры (в 42 года) и назначается командиром бригады 9-й Сибирской стрелковой дивизии, которая входила в состав гарнизона морской крепости Владивосток. Бригада размещалась на острове Русский.
   Когда началась Первая мировая война, Лавр Георгиевич Корнилов прославил свое имя в первой военной кампании 1914 года на Русском фронте. Он прибыл на войну командиром 1-й бригады 49-й «Стальной» пехотной дивизии. Она состояла из «суворовских» полков: 189-го Измаильского, 190-го Очаковского, 191-го Ларго-Кагульского и 192-го Рымникского.
   В августе того же года, после первых боев, его назначают командиром этой дивизии. И в том же месяце за боевые отличия в Карпатских горах производится в чин генерал-лейтенанта. Имя Корнилова стало широко известно не только на Русском фронте Великой войны.
   В ходе Галицийской битвы и наступательной операции в Карпатах корниловская «Стальная» дивизия входила в состав 8-й армии генерала от кавалерии А. А. Брусилова. В своих известных мемуарах Брусилов отмечал следующее:
   «Странное дело, генерал Корнилов свою дивизию никогда не жалел, во всех боях, в которых она участвовала под его начальством, она несла ужасающие потери, а между тем офицеры и солдаты его любили и ему верили… Правда, он и сам себя не жалел, лично был храбр и лез вперед очертя голову…»
   В конце апреля 1915 года, после «продавливания» Русского фронта у Горлицы, 48-я стрелковая дивизия не успела отступить с Дуклинского перевала в Карпатах и попала в окружение сил 2-го германского и 3-го австрийского корпусов. Прорваться из вражеского кольца удалось только 191-му полку и одному батальону 190-го полка, которые вынесли к своим все знамена дивизии.
   Раненный в руку и ногу генерал Корнилов попал в плен. В июле 1916 года он, переодетый в форму австрийского солдата, при помощи фельдшера чеха Ф. Мрняка бежал из плена в тогда нейтральную Румынию. На сентябрь 1916 года в германском и австрийском плену находилось 62 русских генерала. Попыток бежать делалось немало, но сумел это сделать только один Корнилов.
   По возвращении из плена генерал-лейтенант Лавр Георгиевич Корнилов был награжден орденом Святого Георгия 3-й степени за бои в Карпатах и назначен командиром 23-го армейского корпуса Западного фронта. В высочайшем наградном указе говорилось:
   «За то, что во время упорного сражения в Карпатах на р. Дукле 24-го апреля 1915 г., когда командуемая им дивизия была окружена со всех сторон превосходным в силах неприятелем, отважно пробивался по трупам заграждавшего дорогу неприятеля, чем дал возможность частям дивизии присоединиться к войскам своего корпуса».
   Наступил революционный 1917 год. Отречение императора Николая II командир армейского корпуса Л. Г. Корнилов встретил «без излишних политических эмоций». Идейным монархистом он не был, и крушение династии Романовых как личную трагедию не воспринимал. Этот год станет его взлетом по служебной лестнице.
   О фронтовых заслугах его на двух войнах спорить не приходится. Свидетельство тому его боевые награды: ордена Святого Георгия 3-й и 4-й степеней, Святого Владимира 1-й и 2-й степеней, Святого Александра Невского, другие отечественные и иностранные награды, золотое Георгиевское оружие «За храбрость». К началу 17-го года Лавр Георгиевич Корнилов уже имел прижизненную популярность в русской армии и российском обществе, чего ныне не признавать нельзя. Он был узнаваем в любом обществе.
   2 марта 1917 года по постановлению Временного комитета Государственной думы Лавр Георгиевич был назначен командующим войсками «митингующего» Петроградского военного округа. Назначен как военачальник, «несравненная доблесть и геройство которого на полях сражений известны всей армии и России».
   Корнилов сумел восстановить относительный порядок и организованность в 400-тысячном столичном гарнизоне, из которых 200 тысяч размещались в пригородах Петрограда. Эти войска питали резервами сразу два фронта – Северный и Западный.
   По собственному желанию он возвратился на фронт, будучи 29 апреля назначен командующим прославленной 8-й армией. В ходе июльского наступления Юго-Западного фронта армия Корнилова добилась заметных успехов (были взяты города Галич и Калуш), которые оказались, однако, временными.
   Летом 1917 года Лавр Георгиевич Корнилов окончательно пришел к выводу, что «распропагандированную», терявшую на глазах боеспособность и дисциплинированность русскую армию «надо спасать» жесткими мерами. В таком мнении он был не одинок, единомышленники нашлись сразу на всех уровнях армейской иерархии.
   Корнилов еще в мае того года положил начало «ударничеству» на фронте. Приказом по 8-й армии он разрешил формирование так называемого «1-го ударного отряда 8-й армии» – будущего Корниловского (Славянского) ударного полка под командованием капитана М. О. Неженцева, служившего в разведотделении армейского штаба.
   Ударный отряд блестяще провел 26 июня свое боевое крещение, прорвав австрийские позиции у деревни Ямшицы, благодаря чему русскими войсками был взят город Калуш. Ударные отряды и батальоны вскоре были созданы во всех армиях.
   После Тарнопольского прорыва германцев и общего отступления русских войск Корнилов смог «удержать» Юго-Западный фронт. Лавр Георгиевич получает чин полного пехотного генерала – генерала от инфантерии. 7 июля его назначают главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта, а 18-го числа того же месяца – Верховным главнокомандующим Русской армией.
   Временному правительству, которое с каждым днем теряло контроль над страной и фронтом, требовалась во главе действующей армии сильная личность, способная покончить с «революционной анархией» и продолжить участие России в мировой войне, на чем настаивали ее союзники по Антанте.
   Стремясь восстановить дисциплину в армии, навести организованность на фронте и правопорядок в тылу с тем, чтобы победно завершить Великую войну, Корнилов стал искать себе союзников в этом деле. Верховный главнокомандующий нашел их в лице главы Временного правительства А. Ф. Керенского и его военного министра, известного террориста-«бомбиста» Бориса Савинкова.
   С ведома этих лиц Корнилов 25 августа отправил к Петрограду, который вышел из повиновения правительству, 3-й конный корпус генерала А. М. Крымова. Но не весь корпус, а только 1-ю Донскую и Уссурийскую казачьи дивизии. В поход на красный Питер пошла Кавказская Туземная (Дикая) конная дивизия.
   По замыслу эти три конные дивизии должны были стать надежной вооруженной силой Временного правительства на случай восстания в столице большевиков и стать основой новой Отдельной Петроградской армии, подчиненной непосредственно Ставке Верховного главнокомандующего. При соотношении этих сил со столичным гарнизоном дело выглядело как откровенная авантюра.
   Приближение корпуса к городу было воспринято Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов как действие сил «контрреволюции». Под давлением Петросовета А. Ф. Керенский, по сути дела, изменил общему с Корниловым делу и 27 августа объявил генерала мятежником, снял его с занимаемого поста и назначил себя Верховным главнокомандующим. Генерал Крымов после бурной встречи с Керенским в Зимнем дворце застрелился.
   Так в отечественной истории в 1917 году появился так называемый «Корниловский мятеж». В «борьбе» с ним Керенский продлил на два месяца с лишним свое пребывание у власти, а Петросовету дал возможность усилить свои позиции в армии, и прежде всего в огромном столичном гарнизоне. Теперь солдатские и матросские комитеты получили моральное право изгонять неугодных им офицеров из воинских частей. Такое в армии и, особенно, на флоте стало массовым явлением. Клеймо «корниловец» лишило действующие армии многих сотен верных долгу офицеров. Чистка не обошла стороной и генералитет.
   Расклад же политических симпатий окончательно стал не в пользу Временного правительства. Левые партии выдвинули лозунг: «Революция в опасности! К оружию!» Оружие же у противников «корниловщины» уже было, и в большом количестве. Формируемые в скором будущем отряды Красной гвардии проблем особых с вооружением не имели, чего нельзя сказать об их противнике.
   Корнилов, не желая пролития крови и поняв, что Керенский и Савинков изменили данному им слову, отказался от использования верных ему войск. 2 сентября он был арестован с рядом своих сторонников в могилевской Ставке и отправлен в Быховскую тюрьму. Охрану ее нес лично преданный ему Текинский (туркменский) конный полк (три сотни и пулеметная команда) и караул в 50 человек от Георгиевского батальона, охранявший Ставку Верховного главнокомандующего в Могилеве.
   19 ноября начальник штаба Ставки генерал Н. Н. Духонин послал в Быхов офицера с приказом об освобождении Корнилова и других арестованных, предупредив, что к Могилеву приближается большевистский отряд из Петрограда. Отряд балтийских матросов во главе с прапорщиком Н. В. Крыленко, назначенным новым Верховным главнокомандующим, прибыл в Могилев, когда корниловцы оставили Быхов. Духонин, встречавший Крыленко на вокзале, был буквально растерзан матросами у его вагона, в котором получил удар штыком в спину.
   Корнилов во главе Текинского конного полка отправился на Дон. На Черниговщине полк у станции Песчанка попал под пулеметный огонь подошедшего бронепоезда, затем в засаду у переправы через реку Сейм и рассеялся. Корнилов простился с оставшимися подле него текинцами и с паспортом на имя беженца из Румынии, в крестьянской одежде отправился на Дон один.
   6 декабря Л. Г. Корнилов прибыл в город Новочеркасск, столицу Донского казачьего войска. Там уже находился генерал от инфантерии М. В. Алексеев, начавший формировать Добровольческую армию. 25 декабря Корнилов стал ее первым командующим. И первым военным вождем Белого дела в Гражданскую войну. К концу декабря под его командованием находилось уже около 300 белых добровольцев.
   Становление Добровольческой армии продвигалось довольно медленно. В среднем в день в ее ряды записывалось до восьмидесяти человек. Солдат и унтер-офицеров было мало, в основном добровольцами становились офицеры-фронтовики низших чинов, юнкера, студенты и гимназисты старших курсов. К тому времени на железнодорожных станциях по всей территории, контролируемой Советами, уже действовали заградительные отряды, тщательно просеивающие весь поток пассажиров, едущих на юг. Расправа с классово враждебными элементами в те годы была короткой. В начале 1918 года на Дон из центральных районов страны прорывались только смельчаки.
   Каждый доброволец давал подписку прослужить четыре месяца и обещал беспрекословное повиновение армейскому командованию. Состояние казны белой армии позволяло платить добровольцам крайне низкие оклады: офицеры получали 150, нижние чины – 50 рублей. Обмундирование было свое.
   Ситуация изменилась, когда в Новочеркасск прибыл Корниловский ударный полк во главе с подполковником Неженцевым: 500 штыков и 50 офицеров. Из Киева же прибыл и костяк Георгиевского полка, который начал формироваться в городе весной 1917 года из солдат-фронтовиков, награжденных Георгиевскими крестами. Полк полковника А. К. Кириенко формирование закончить не успел.
   Большой радостью для генерала Корнилова стало прибытие на Дон остатков конного Текинского полка – всего четыре десятка человек смогли избежать гибели или пленения. Текинцы вновь составили личный конвой главнокомандующего, теперь уже белой Добровольческой армии.
   Вместе с корниловцами и георгиевцами из Киева прибыла большая группа юнкеров местных училищ – военных и артиллерийского. Их прибытие позволило начать формирование отдельного Юнкерского батальона.
   Винтовок и огнестрельных припасов на новочеркасских складах Донского казачьего войска оказалось немного. Склады быстро стали пустеть. Добровольцам приходилось отбирать оружие у проходивших через Ростов и Новочеркасск воинских эшелонов, полных фронтовиков, едущих по домам. Оружие покупалось у всех, кто владел им и желал продать. Оно менялось на продукты питания через скупщиков в железнодорожных поездах, проходивших через Область войска Донского.
   Посылались небольшие экспедиции в соседнее Ставрополье, которые добывали винтовки, боеприпасы и даже артиллерийские орудия у большевистски настроенных войск, прибывших с развалившегося Кавказского фронта. Такие захваты оружия у красных заметно пополняли арсенал добровольческих войск.
   Поскольку вопрос с вооружением прибывающих в Новочеркасск людей стоял остро, генерал Корнилов так наставлял командиров добровольческих отрядов:
   – Вам в части вооружения разрешается все. Оружие и боеприпасы для своих бойцов добывайте любыми известными способами. Покупайте, отбивайте, выпрашивайте…
   Первые два артиллерийских орудия Добровольческой армии были «добыты» в ставропольском селе Лежанка, где стояла одна из батарей артиллерийской бригады 39-й пехотной дивизии, самовольно ушедшей с Кавказского фронта. Руководил операцией инженер-механик с Балтийского флота лейтенант Евгений Герасимов. В налете участвовали 32 офицера, юнкера и вахмистр княжна Черкасская, которая выступала в роли разведчицы…
   На Дону создается верховная власть – «триумвират». Схема ее была такова: 1. Генералу Алексееву – гражданское управление, внешние сношения и финансы. 2. Генералу Корнилову – власть военная. 3. Генералу Каледину – управление Донской областью.
   Цели, которые преследовала Добровольческая армия, впервые были обнародованы ее штабом 27 декабря 1917 года:
   1. «Создание организованной военной силы, которая могла бы быть противопоставлена надвигающейся анархии и немецко-большевистскому нашествию. Добровольческое движение должно быть всеобщим. Снова, как в старину, 300 лет тому назад, вся Россия должна подняться всенародным ополчением на защиту своих оскверненных святынь и своих попранных прав».
   2. «Первая непосредственная цель Добровольческой армии – противостоять вооруженному нападению на юг и юго-восток России. Рука об руку с доблестным казачеством, по первому призыву его круга, его правительства и войскового атамана, в союзе с областями и народами России, восставшими против немецко-большевистского ига, – все русские люди, собравшиеся на юге со всех концов нашей Родины, будут защищать до последней капли крови самостоятельность областей, давших им приют и являющихся последним оплотом русской независимости, последней надеждой на восстановление свободной Великой России».
   3. «Но рядом с этой целью другая ставится Добровольческой армии. Армия эта должна быть той действенной силой, которая даст возможность русским гражданам осуществить дело государственного строительства свободной России.
   Наша армия должна стать на страже гражданской свободы, в условиях которой хозяин земли русской – ее народ – выявит через посредство избранного Учредительного собрания державную волю свою. Перед волей этой должны преклониться все классы, партии и отдельные группы населения. Ей одной будет служить создаваемая армия, и все участвующие в ее образовании будут беспрекословно подчиняться законной власти, поставленной этим Учредительным собранием».
   В заключение воззвания командование Добровольческой армии призывало «встать в ряды Российской рати… всех, кому дорога многострадальная Родина, чья душа истомилась к ней сыновней болью».
   В самом конце декабря «объявились» союзники России по Антанте. В Новочеркасск из Москвы прибыли представители военных миссий Великобритании и Франции. Они интересовались ходом формирования Добровольческой армии, бойцы которой открыто говорили о своем союзническом долге перед Антантой. Корнилов и его единомышленники осуждали Брест-Литовский сепаратный мир Советов с Германией и считали, что Россия должна быть среди победителей в Великой войне.
   Союзники пообещали командованию Добровольческой армии помощь пока только деньгами. Договорились, что сумма в сто миллионов рублей будет передаваться генералу Корнилову по десять миллионов месяц, начиная с января 1918 года. Однако из-за развернувшихся боев получить эти деньги от Антанты белые добровольцы не смогли.
   Добровольческая армия формировалась в огне первых боев Гражданской войны. Корниловцы взяли на себя защиту города Таганрога. Их отряды помогали калединским белоказакам удерживать позиции на железных дорогах, прикрывать Новочеркасск. Сильные бои прошли у станции Матвеев Курган, где наступали красные войска под командованием бывшего прапорщика Сиверса.
   В ночь на 26 декабря в соседних со столицей Области войска Донского Новочеркасском городах Ростове и Таганроге вспыхнули вооруженные восстания, подготовленные местными большевиками-подпольщиками. Но удержать Ростов и Таганрог в своих руках военно-революционные комитеты смогли только несколько дней. Даже несмотря на то, что в Ростове высадились матросские отряды, прибывшие на яхте «Колхида» и других судах. А небольшой по числу жителей Таганрог находился под прицелом орудий миноносца, подошедшего из Севастополя.
   Бои за Ростов шли пять дней. В них участвовал сводный добровольческий отряд и «калединцы» – казачья молодежь со своими винтовками. Отрядом командовал полковник князь Иван Хованский. Город был взят в первый день нового, 1918 года, когда на помощь белым спешно прибыла Сводно-офицерская рота добровольцев и подошел «блиндированный» поезд, пулеметные расчеты которого укрывались за штабелями шпал. Машинистами на этом безымянном бронепоезде были юнкера, знакомые с его управлением.
   Основная часть восставших, а это были солдаты запасных полков, «добежав до своих казарм, бросила оружие и объявила, что они сдаются». Так белыми в первый раз в Гражданской войне был взят город Ростов-на-Дону. При их малочисленности потери оказались огромны, почти в 150 человек.
   К началу 1918 года генерал от инфантерии Л. Г. Корнилов имел под своим командованием следующие воинские части: 1-й, 2-й и 3-й Офицерские, Юнкерский и Студенческий батальоны, 3-ю и 4-ю Офицерские, Ростовскую и Таганрогскую офицерские, Морскую, Георгиевскую и Техническую роты, отряд генерала Черепова, офицерский отряд полковника Симановского, ударный дивизион Кавказской кавалерийской дивизии, 3-ю Киевскую школу прапорщиков, 1-й кавалерийский дивизион, 1-й отдельный легкий артиллерийский дивизион и Корниловский ударный полк.
   Добровольческая армия уже представляла собой небольшую военную силу числом всего около пяти тысяч человек. Но ее сила множилась единством взглядов добровольцев. Корнилов надеялся довести численность белого воинства хотя бы до десяти тысяч человек, чтобы начать активные боевые действия. Распыление же того, что уже имелось, грозило крахом.
   Большая часть белой армии и ее штаб переводятся из Новочеркасска в Ростов-на-Дону. Штаб расположился в просторном доме местного миллионера Парамонова, который вскоре займет местное ВЧК. Харьковско-ростовское направление оказалось брошено казачьими частями: мобилизованные атаманов Калединым казаки отказались воевать с большевиками, и разъезжались по домам. Их позиции занимались добровольцами. Бои не утихали. Вокруг Ростова-на-Дону стало образовываться кольцо окружения.
   После того как застрелился войсковой атаман А. М. Каледин, стало ясно, что белым не удержать Донской фронт от наступавших красногвардейских отрядов, прежде всего со стороны Донецкого каменноугольного бассейна, Царицына и Ставрополья. Ростову грозило окружение. Корнилов принял решение оставить Дон и уйти с добровольцами на Кубань. Там он надеялся получить помощь от кубанского казачества и горцев Северного Кавказа.
   В полночь 9 февраля 1918 года части Добровольческой армии начали выход из Ростова в морозную, заснеженную степь. Бывший Верховный главнокомандующий России Л. Г. Корнилов, с «тощим» вещевым мешком и кавалерийским карабином за плечом, шел пешим в первых рядах.
   Идущий за генералом текинец нес трехцветный флаг, сшитый за несколько часов до выступления в поход из девяти аршин белой, синей и красной материи. «До тех пор пока флаг этот развевался – Россия еще существовала». Этот стяг государственных цветов неизменно следовал за Лавром Георгиевичем до самой его гибели под Екатеринодаром.
   У станицы Аксайской добровольцы перешли по льду Дон на его правобережье. Они шли с песней:

     Дружно, корниловцы, в ногу,
     С нами Корнилов идет;
     Спасет он, поверьте, отчизну,
     Не выдаст он русский народ…

   В большой задонской станице Ольгинской Корнилов провел реорганизацию белой армии. Вся пехота добровольцев сводилась в три полка. Офицерским полком в 570 штыков командовал генерал С. Д. Марков. Партизанским полком из пеших донских партизанских отрядов (около тысячи человек, в основном офицеры) – генерал А. П. Богаевский. Корниловским ударным (около тысячи штыков) – полковник М. О. Неженцев. Юнкерским батальоном – генерал А. А. Боровский.
   Кавалерию (более 800 конников) объединили в четыре дивизиона примерно равной численности. Первый был офицерским, второй состоял из конных партизан отряда Чернецова, третий – из донских казаков партизанских отрядов, четвертый был сводный.
   Был создан один артиллерийский дивизион из 10 орудийных расчетов под командой полковника С. М. Икишева. Дивизион состоял из четырех батарей по две-три трехдюймовки в каждой. На одно орудие приходилось по 6 снарядов. Огневых запасов армия не имела.
   В составе Добровольческой армии появился чехословацкий инженерный батальон капитана чеха Ивана Немчека, сдавшегося в плен русским в крепости Перемышль.
   На то время белая Добровольческая армия была по численности меньше пехотного полка образца военного 1914 года более чем на полторы тысячи человек. По численности кавалерии – меньше кавалерийского или казачьего шестисотенного полка. В артиллерийском дивизионе полевых орудий имелось на треть меньше, чем полагалось по штатам военного времени.
   Штатским лицам Л. Г. Корнилов приказал оставить армию, в том числе семьям офицеров. Это стало тяжелым моральным ударом для них, но иного выхода Лавр Георгиевич не видел: армия должна была иметь «ход».
   Такая реорганизация ликвидировала отдельные батальоны и роты. Командиры батальонов переходили на положение ротных. Генерал-лейтенант Марков, бывший начальник штаба фронта, стал полковым командиром. Полковники командовали взводами.
   Состав белой Добровольческой армии был поразителен не только для отечественной военной истории. Из 3700 ее бойцов, которые вышли из Ростова, 36 были генералами и 242 – штаб-офицерами, то есть старшими офицерами. 20 из них числились за Генеральным штабом.
   Половина армии – 1848 человек заслужили офицерские погоны на фронтах Первой мировой войны. Из них штабс-капитанов было 251, поручиков – 394, подпоручиков – 535, прапорщиков – 668, в том числе произведенных из юнкеров старших курсов.
   Нижних чинов в белой армии числилось 1067 человек. Из них кадетов и юнкеров – 437. При войсках находилось 118 гражданских беженцев и большое число врачей и медицинских сестер.
   За четыре дня стоянки в станице Ольгинской был сформирован армейский обоз. Обозных лошадей и повозки покупали у местного населения с большим трудом и за большие деньги. Реквизиций было приказано генералом Корниловым не производить.
   14 февраля Добровольческая армия двинулась в свой 1-й Кубанский поход, получивший название «Ледяной». Корнилову впоследствии был присужден знак «первопроходников» за № 1. Белые войска двинулись на Кубань, встав по сигналу серебряной Георгиевской трубы: «На молитву!» Над походной колонной веял трехцветный российский флаг.
   В армейских рядах с винтовками и вещевыми мешками за плечами шли два бывших Верховных главнокомандующих России в Первой мировой войне – генералы от инфантерии Л. Г. Корнилов и М. В. Алексеев. Они шли вперед, утопая в глубоком снегу.
   Народному комиссару по военным и морским делам В. А. Антонову-Овсеенко, командовавшему советскими войсками, направленными на подавление «калединщины», о выходе Добровольческой армии из станицы Ольгинской стало известно в тот же день. Он сразу же отдал телеграфное распоряжение об уничтожении корниловцев: «…истреблять их без пощады».
   1-й Кубанский поход Добровольческой армии, по сути дела, был выходом из окружения. В который раз на своем веку Корнилову пришлось выводить войска из окружения, и не в Маньчжурии, не в Венгрии, не в Карпатах – на своей, российской земле.
   В Кубанской области добровольцы столкнулись с частями начавшей формироваться 11-й красной армии, основой которой стали «запертые» на Северном Кавказе эвакуированные с Кавказского фронта войска, прежде всего 39-я пехотная дивизия. Председатель Реввоенсовета Л. Д. Троцкий из Москвы требовал «сокрушить» белогвардейцев на Юге.
   Первый бой состоялся у ставропольского села Лежанки. Победу в нем вырвали ударом Офицерского и Корниловского полков. Взятые пленные, после «чистки» и расстрела «враждебных лиц», пошли на пополнение белых частей. Подобное пополнение на протяжении всей Гражданской войны, в особенности в ее конце, получали и советские войска.
   Кубанские станицы принимали белых по-разному. Большинство из них сразу же дали Добровольческой армии пополнение. Станицу же Березанскую пришлось брать с боя: при подходе «кадетов» она опоясалась окопами, в которых засели местные красногвардейцы из числа иногородних и казаков.
   Первые 250 верст пути Добровольческая армия, легко сбивая красногвардейские заслоны, прошла без особых трудностей. Местное казачество, еще не ощутившее на себе всей тяжести пресса новой власти, пока не думало подниматься против большевиков с оружием в руках. Станицы в несколько тысяч жителей выставляли только по несколько десятков добровольцев, хотя станичные сходы выражали белому генералу Корнилову преданность. Только в станице Низамаевской к добровольцам примкнул отряд в полтораста человек.
   Тем временем в Кубанском военно-революционном комитете уже поняли всю опасность похода корниловских войск в направлении на Екатеринодар. Красные военачальники бывший хорунжий Автономов и бывший есаул Сорокин собирают вокруг себя значительные силы и двигаются к столице Кубани с целью защитить ее от белых.
   Перед рекой Кубанью добровольцам пришлось выдержать тяжелый бой с красногвардейским отрядом численностью до десяти тысяч бойцов. Отрядом командовал бывший военный фельдшер И. Л. Сорокин, ставший в скором времени главнокомандующим Красной Армией Северного Кавказа. Начались почти беспрерывные бои: за станицы, речные переправы, железнодорожные станции.
   Новый тяжелый бой состоялся у станицы Усть-Лабинской. Первым в станицу ворвался Корниловский ударный полк, который захватил дамбу и по железнодорожному мосту перешел Кубань. Атака велась под огнем красного бронепоезда, пушки которого вели огонь шрапнелью. Участник того боя писал:
   «Опять Корнилов в жестоком огне, и Марков горячо нападает на штаб:
   – Уведите вы его, ради бога. Я не в состоянии вести бой и чувствовать нравственную ответственность за его жизнь.
   – А вы сами попробуйте, Ваше Превосходительство…»
   При переправе через реку Белую добровольцам пришлось выдержать один из самых серьезных боев за все время «Ледяного» похода. Корнилову пришлось послать в бой свой личный конвой, «психологическое подкрепление» – команду в 100–120 человек из обозников, «по наружному виду способных драться». Части раненых в санитарном обозе раздали винтовки с минимумом патронов.
   После перехода через реку в армейском обозе уже насчитывалось до 500 раненых и больных. К концу «Ледяного» похода их будет до полутора тысяч человек. Полки и батальоны таяли на глазах Корнилова. На исходе были патроны и без того малый запас снарядов: надеяться приходилось только на трофеи. Орудийные расчеты вели огонь только одиночными выстрелами: каждый снаряд был на счету.
   Белые добровольцы с боями вышли на подступы к столице Кубанской области городу Екатеринодару, который являлся главной целью «Ледяного» похода. Перед этим они соединились с Кубанской Добровольческой армией (2185 человек, из них офицеров – 1835, казаков – 350). Армией командовал военный летчик-фронтовик в чине штабс-капитана, ставший по решению Кубанской рады генерал-майором, В. Л. Покровский. Соединение белых добровольцев состоялось в черкесском ауле Шенджий.
   После соединения командующий Добровольческой армией провел новую ее реорганизации. Она теперь состояла из трех бригад: 1-я генерала С. Л. Маркова (два полка, инженерная рота и две батареи), 2-я генерала А. П. Богаевского (два полка, пластунский батальон и три батареи) и Конная генерала И. Э. Эрдели (два полка, дивизион и конная батарея). Всего – до 6 тысячи белых бойцов. Но при этом армейский обоз увеличился вдвое, что снижало маневренность армии.
   Корнилов собрал Военный совет. Он принял следующее решение: бороться с Советами сегодня можно только одним способом – по-суворовски атаковать и только атаковать. План штурма Екатеринодара был составлен лично Корниловым. В случае успеха город становился белой столицей, откуда Добровольческая армия могла повести борьбу за Кубань и Терек, за Дон…
   Цель Екатеринодарской наступательной операции, по замыслу командующего Добровольческой армией, заключалась в следующем.
   Во-первых, следовало разбить крупные отряды противника, действовавшие южнее Екатеринодара, для того чтобы обеспечить возможность переправы на левый берег реки Кубань и увеличить запасы патронов и снарядов за счет большевистских складов.
   Во-вторых, внезапным ударом захватить большую станицу Елизаветинскую в 18 верстах к западу от Екатеринодара. Это был пункт, в котором имелась только паромная переправа, но белых здесь красные не ожидали. Кроме того, елизаветинские казаки сторонниками большевиков не считались, и можно было рассчитывать на их поддержку.
   В-третьих, переправиться, пусть даже с боем, через реку Кубань и атаковать сам город Екатеринодар, штурмуя его без устали до победного конца.
   Екатеринодарская операция началась для белых со взятия с боем станиц Григорьевской, Смоленской, Елизаветинской (ее казаки сразу же примкнули к белым) и Георгие-Афипской (в ней был захвачен склад с около 700 артиллерийскими снарядами). У Елизаветинской, где имелась паромная переправа и нашлись рыбачьи лодки, начался переход через Кубань, на который ушло трое суток.
   Переправа Добровольческой армии через полноводную Кубань шла днем и ночью. Местный паром брал или около 15 конников, или 4 повозки с лошадьми, или полсотни человек с оружием. За трое суток на противоположный берег перевезли около 9 тысяч добровольцев, обозников, беженцев, до 4 тысяч лошадей и 600 повозок, артиллерийских орудий с упряжками, зарядных ящиков. Красные батареи стали обстреливать место переправы только в самый последний день, 27 марта. Но было уже поздно.
   В тот же день генерал от инфантерии Л. Г. Корнилов приказал правлениям окрестных станиц выставить и немедленно прислать в состав Добровольческой армии определенное число вооруженных казаков, пеших и конных. Больше всего людей, как и ожидалось, выставила станица Елизаветинская.
   Белые добровольцы, при явном несоответствии сил с противником, подошли к Екатеринодару и начали штурм город. Атака велась силами бригады Богаевского: Корниловским ударным и Партизанским полками, кубанским пластунским батальоном. Красные войска отступили к городу и остановились в трех верстах от него на линии пригородных хуторов. В пригороде в жестоком бою добровольцами были захвачены кирпичный и кожевенный заводы.
   Штаб Корнилова разместился на одиноко стоявшей на берегу Кубани образцовой ферме Екатеринодарского сельскохозяйственного общества, в ее единственном жилом домике в четыре комнаты. Он маскировался рощицей безлистных тополей. С фермы открывалась панорама многолюдного города, опоясанного неровной линией окопов. По частым вспышкам орудийных выстрелов угадывались позиции артиллерийских батарей: красные снарядов не жалели при низкой точности стрельбы.
   Лавр Георгиевич был в тревоге. Не было известия от Конной бригады генерала Эрдели, которая пошла в обход города. Упущенное время играло против белых, поскольку сил у них было меньше, чем у красных. Когда от Эрдели пришло известие, что захвачено северное городское предместье под названием «Сады», Корнилов приказал возобновить штурм Екатеринодара.
   Бригада генерала Маркова атаковала позиции противника у Артиллерийских казарм. Бригада генерала Богаевского наступала в направлении хорошо видимого с поля Черноморского вокзала. Белые батареи вели редкий огонь, экономя снаряды. Марковцы берут казармы, но дальше для добровольцев последовали драматические события.
   Во время атаки Корниловского ударного полка гибнет его командир – полковник Неженцев. Потеря Неженцева значила для добровольцев страшно много. Партизанский полк генерала Казановича с ходу ворвался в город и дошел до Сенной площади. В суматохе боя партизаны-донцы оказались в тылу у екатеринодарского гарнизона, который почти весь сидел в окопах. Не получив поддержки, Казанович с трудом вырвался из города: в его полку, добившемся такого успеха, осталось чуть более 300 штыков.
   Четыре дня штурма Екатеринодара, который защищали до 18 тысяч красных войск при 2–3 бронепоездах и 10–14 орудиях, желаемого результата не дали. Мобилизованные казаки окрестных станиц начали расходиться по домам. Потери добровольцев были огромны, боеприпасы находились на исходе. Боевое обеспечение армии выглядело просто удручающим. Снарядов в обозе уже не имелось: последний их запас разделили между батареями. Такая же картина была и с винтовочными патронами: их все раздали бойцам.
   Генерал А. И. Деникин писал: «Мы чувствовали, что первый порыв прошел, что настал предел человеческих сил и об Екатеринодар мы разобьемся: неудача штурма вызовет катастрофу… И вместе с тем мы знали, что штурм все-таки состоится, что он решен бесповоротно…»
   Генерал от инфантерии Корнилов приказал армии: «Будем штурмовать Екатеринодар на рассвете 1 апреля».
   Но этот штурм не состоялся. Командующий Добровольческой армией Лавр Георгиевич Корнилов был убит разрывом снаряда, влетевшим в комнату, где он сидел за столом. Один осколок поразил его в висок, второй ударил в правое бедро. Через несколько минут военного вождя Белого движения не стало. Случилось это на рассвете 31 марта. «Неприятельская граната попала в дом только одна, только в комнату Корнилова, когда он был в ней, и убила только его одного».
   Незамедлительно был составлен и разослан в добровольческие части приказ по белой армии. Всюду он оглашался при полном молчании слушавших его людей. Приказ гласил:
   «Параграф 1.
   Неприятельским снарядом, попавшим в штаб армии, в 7 часов 30 минут 31 сего марта убит генерал Корнилов. Пал смертью храбрых человек, который любил Россию больше себя и который не смог перенести ее позора.
   Все дела покойного свидетельствуют, с какой непоколебимой настойчивостью, энергией и верой в успех дела отдался он на служение Родине. Бегство из неприятельского плена, августовское наступление, Быхов и выход из него, вступление в ряды Добровольческой армии и славное командование ею – известны всем нам.
   Велика наша потеря, но пусть не смутятся тревогой наши сердца, и пусть не ослабнет воля к дальнейшей борьбе. Каждому продолжать исполнение своего долга, памятуя, что все мы несем свою лепту на алтарь Отечества.
   Вечная память Лавру Георгиевичу Корнилову – нашему незабвенному вождю и лучшему гражданину Родины. Мир праху его!
   Параграф 2.
   В командование армией вступить генералу Деникину…»
   Белая армия, в командование которой вступил генерал А. И. Деникин, отступила от Екатеринодара. В ночь на 2 апреля тела Корнилова и Неженцева были тайно преданы земле на пустыре за немецкой колонией Гнадау, в 50 верстах севернее города. На месте захоронения не поставили ни могильных крестов, ни устроили обязательных могильных холмиков.
   Утром 3 апреля могила была разрыта сорокинцами, которых интересовало, что могли зарыть там «белые гады» при своем отступлении. Труп генерала, опознанного по погонам, был привезен в Екатеринодар. После глумления над ним у гостиницы Губкина на Соборной площади Сорокин приказал тело убитого сжечь на городских бойнях. Собранный пепел был развеян.
   Имя Лавра Георгиевича Корнилова бережно хранилось белыми добровольцами. В их рядах 14 октября 1918 года была сформирована Корниловская ударная дивизия: четыре пехотных полка, артиллерийская бригада, дивизионная конница, инженерная рота. Дивизия имела семь боевых знамен. Первой святыней, разумеется, являлось знамя, полученное ударниками капитана М. О. Неженцева с надписью «Корниловский ударный отряд».
   Корниловцы имели свою отличительную форму одежды: черные гимнастерки с белыми выпушками, цветные красно-черные фуражки и погоны (погоны артиллеристов были черные). Но поскольку в ходе Гражданской войны пошив одинаковой униформы был практически невозможен, то корниловцы обычно носили защитные рубахи (гимнастерки), белые косоворотки и английские кители покроя «френч», произвольно украшенные выпушками «своих» цветов.
   После эвакуации из Крыма врангелевской белой Русской армии остатки дивизии были сведены в Корниловский ударный полк. А ее артиллеристы составили Корниловский артиллерийский дивизион.
   Свою полковую историю корниловцы получили уже в эмиграции. Она была опубликована в Париже. Ее написал полковник М. Н. Левитов, который закончил Гражданскую войну командиром 2-го Корниловского ударного полка.
   Можно задаться непростым вопросом: кем смотрится Лавр Георгиевич Корнилов в отечественной истории спустя 90 лет после своей гибели? Для соратников по Белому движению «спорный для историков» генерал был «народным героем». Человеком бесспорной офицерской чести и бескорыстности, верным солдатскому долгу перед Отечеством, лично храбрым, умеющим повести за собой в бой тысячи людей. Смело поднявший голос против надругательства над российской государственностью, развала русской армии и поругания фронтового офицерства.
   Корнилов попытался восстать против сил, которые вели воюющую республиканскую Россию, как считал, к катастрофе. Попытавшись установить военную диктатуру (личную власть сильного человека), он хотел остановить разложение внутри страны, восстановить боеспособность армии и Русского фронта, выступая за войну до победного конца.
   Историки по сей день спорят о том, «мог ли быть удачен августовский „мятеж“, не измени Корнилову в последний миг его союзники» из Временного правительства Керенский и Савинков. Думается, что нет.
   Для красных генерал Корнилов был махровым контрреволюционером, в числе первых поднявшимся против власти Советов. Термином «корниловец» после августовского путча 1917 года в годы Гражданской войны клеймили всех, кто с оружием в руках или без оружия стоял за старую Россию. Во многих случаях это было равнозначно смертному приговору. Гражданскую войну Корнилов и его соратники в итоге проиграли, но не морально, не нравственно.
   Начиная с августа 1917 года по самый конец XX столетия россияне знали Лавра Георгиевича Корнилова как отпетого, идейного врага трудового народа, одного из вождей белогвардейского лагеря. Боевой генерал с полководческими задатками, участник трех войн, представлялся обычно как защитник «буржуазии, помещиков и капиталистов». Но только не как защитник старой российской государственности, старой русской армии. Замалчивался даже тот факт, что он происходил из семьи простого, трудового казака.
   Корнилов привнес в отечественную историю собственное «я», хотя и проиграл на военном поприще в противостоянии Белого и Красного дела. Как российского правителя история его не знает, то, что он якобы «метил в диктаторы» в августе и декабре 1917 года, вопрос дискуссионный и по сей день не доказанный.
   Но переустроить новую Россию «на белый лад» Лавр Георгиевич не смог даже ценой собственной жизни, которую выходец из сибирских казаков положил на алтарь Гражданской войны без колебаний. Думается, что он так и не осознал того, что пути к старой России в начавшейся кровавой Гражданской войне нет.

Краснов Петр Николаевич
Атаман-писатель, кончивший жизнь на Лубянке

   Отцом человека, имя которого пользовалось разной известностью в двух мировых войнах, был генерал-лейтенант Н. И. Краснов, автор известных в свое время трудов по истории и географии Области войска Донского. Родился в Санкт-Петербурге (его отец служил в Главном управлении казачьих войск) в 1869 году. Записан был Краснов-младший казаком верхнедонской станицы Вешенской (по другим данным – Каргинской).
   Сперва Петр Краснов закончил столичный Александровский кадетский корпус. Затем в 18 лет поступил в 1-е Павловское военное училище, из которого выпустился в 1889 году хорунжим в лейб-гвардии Атаманский Наследника Цесаревича полк (первоначально состоял в комплекте Донских казачьих полков).
   В 1893–1894 годах прошел курс академического образования. То есть пробыл один год слушателем Николаевской академии Генерального штаба, откуда был отчислен в строй (по собственному желанию ушел обратно в полк).
   В 1897–1898 годах исполнял должность начальника казачьего конвоя при русской дипломатической миссии полковника Артамонова в Абиссинии (Эфиопии). За джигитовку донских казаков император Менелик II наградил сотника Краснова офицерским крестом Эфиопской звезды 3-й степени.
   Много лет состоя полковым адъютантом в полку донской казачьей гвардии, Петр Краснов рано проявил писательский талант, который в его многочисленных литературных произведениях несомненен. В молодости он начал сотрудничать в ряде изданий, в том числе и в популярном в читательской среде на рубеже веков «Русском инвалиде», от которого совершил командировки на Дальний Восток, в Китай, Турцию Персию и Маньчжурию. Публиковался в журналах «Разведчик» и «Вестник русской конницы». Это принесло ему известность, в том числе и в казачьих кругах, на родном Дону.
   К числу его наиболее известных военно-исторических работ, увидевших свет к началу Первой мировой войны, стали такие, как «Краткий очерк истории лейб-гвардии Его императорского Высочества Наследника Цесаревича Атаманского полка», «Русско-японская война» в двух томах, «Донцы и Платов в 1812 году», ряд других произведений.
   Как военный корреспондент «Русского инвалида», принимал участие в Китайском походе 1900–1901 годов, когда русские войска в составе международного корпуса, основу которого составляли японские военные, участвовали в подавлении Ихэтуаньского («Боксерского») восстания в Китае, во взятии Пекина.
   Участвовал гвардейский казачий офицер добровольцем-«охотником» и в Русско-японской войне 1904–1905 годов, не раз отличался на полях Маньчжурии. При этом ему довелось не только исполнять обязанности военного корреспондента, но и командовать казаками-забайкальцами. Наградой стали боевые ордена Святых Анны и Владимира 4-х степеней. Еще ранее за 15-летнюю службу в Русской императорской армии был награжден четырьмя орденами.
   Вернувшись с войны, в 1906–1907 годах в чине есаула на 17-м году службы получил в командование 3-ю сотню лейб-гвардии Атаманского полка. После этого учился в специализированной Офицерской кавалерийской школе. После окончания был зачислен в постоянный состав школы: помощником по строевой части начальника казачьего отдела, вскоре став начальником этого отдела.
   С лейб-гвардии Атаманским полком связано начало военно-исторических трудов Петра Краснова. Его перу принадлежит «Атаманская памятка» – краткий очерк полковой истории, опубликованный в 1900 году в Санкт-Петербурге.
   В июне 1911 года Краснов назначается командиром 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеевича полка, элитного полка сибирского казачества. Службу продолжил в Джаркенте, на границе с китайским Туркестаном, в Степном генерал-губернаторстве со столицей в городе Омске. Там он познакомился со службой пограничной стражи.
   В октябре 1913 года, вернувшись в ряды родного Донского войска, становится командиром 10-го Донского казачьего генерала Луковкина полка, с которым он в полковничьем чине (производство состоялось в 1910 году) и вступил в Первую мировую войну. Она началась для него с боев в приграничье: в набеге на австрийскую территорию спешенные сотни его полка захватывают железнодорожную станцию Любеч (туда начали прибывать войска австро-венгров), был взорван мост.
   Участвовал в Галицийской битве, Варшавско-Ивангородской и Лодзинской операциях 1914 года, в оборонительных боях 1915 года в Галиции и на реке Западный Буг. Краснов воевал лихо, дерзко и эффективно, умудряясь водить своих казаков в картинные атаки под развернутыми полковыми штандартами, и при этом почти не неся потерь в людях и конях. Так было под Незвиской, Баламутовкой, Ржавенцами. Его боевая репутация упрочилась после того, как, будучи ранен, он остался в строю.
   …В той войне Петр Николаевич Краснов показал себя способным кавалерийским военачальником. Об этом лучше всего свидетельствует его служебная карьера. После полковой службы стал командиром бригады 1-й Донской казачьей дивизии. Затем стал (последовательно): командиром 3-й бригады Кавказской Туземной (Дикой) конной дивизии, командующим 2-й Сводной казачьей дивизией, 1-й Кубанской казачьей дивизией.
   Генерал-майором становится в ноябре 1914 года. Был пожалован орденами высшей, 1-й степени Святого Станислава и Святой Анны. Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени награждается за то, что, командуя 25 мая 1915 года сводным отрядом из частей 2-го конного корпуса, остановил конной контратакой переправившихся через Днестр у селения Залещики австрийцев и, нанеся неприятелю большие потери в людях, отбросил его обратно за реку.
   Георгиевское награждение состоялось 30 декабря того же года. Но перед этим, в июле, высочайшим приказом он жалуется Георгиевским оружием. В то время генерал-майор П. Н. Краснов занимал должность командира 3-й бригады Кавказской Туземной (Дикой) конной дивизии.
   Во время командования 2-й Сводной казачьей дивизией успешно действовал в боях на реке Западный Буг. Был награжден орденом Святого Георгия 3-й степени. Летом 1916 года дивизия участвовала в знаменитом «Брусиловском прорыве»: казаки в пешем строю прорывали вражеские позиции. Наградой за умелое командование стал орден Святого Владимира 2-й степени.
   Для казачьих генералов такой богатый послужной список времен Великой войны не част. В августе 1917 года Петра Николаевича Краснова назначают командиром 3-го конного (кавалерийского) корпуса вместо застрелившегося в финальной части так называемого «корниловского мятежа» генерал-лейтенанта А. М. Крымова. Части корпуса в это время находились в железнодорожных эшелонах и двигались на Петроград.
   В состав этого корпуса входили три казачьи дивизии: Уссурийская генерал-майора Губина, Кавказская генерал-майора князя Багратиона и 1-я Донская генерал-майора Грекова с дивизионной конной артиллерией. 3-й конный корпус распропагандированным не был, в нем соблюдалась воинская дисциплина и организованность.
   Расположенный на направлениях на Петроград 3-й конный корпус по приказу А. Ф. Керенского (через командующего Петроградским военным округом полковника Полковникова) еще в сентябре месяце оказался в окрестностях города Острова на Псковщине, поступив в распоряжение штаба Северного фронта.
   Там «испугались» такому пополнению и поспешили разбросать конный корпус, верный Керенскому, на пространстве от Витебска до Вендена. Затем последовали октябрьские события в Петрограде.
   Краснов к тем событиям уже «ходил в контрреволюционерах». В мае 1917 года корпусной командир был арестован революционными солдатами на прифронтовой железнодорожной станции и отправлен в армейский комитет в город Минск. Был освобожден по требованию временно исполняющего обязанности Верховного главнокомандующего (заболевший генерал Алексеев уехал на лечение в Крым) генерала Гурко.
   Корпусной командир отличался личной известностью. Послужной список Краснова богат не только на должности, но и на чины и награды, данные ему за войну. Дивизии, которыми командовал Краснов, не раз отмечались в приказах командующих армиями и главнокомандующими армиями фронтов. То есть в Русской армии Первой мировой войны Петр Николаевич был «узнаваемой фигурой».
   За личное мужество и успешное выполнение боевых задач был награжден Георгиевским (золотым) оружием – саблей с надписью «За храбрость». Наградной высочайший приказ был подписан императором Николаем II Романовым 25 июля 1915 года.
   Краснов в годы мировой войны (она тогда называлась и Отечественной, Великой) показал себя видным теоретиком кавалерийского дела. Так, он отправил в штаб походного атамана всех казачьих войск при Верховном главнокомандующем России ряд разработанных им документов. Они касались вопросов совершенствования боевого применения кавалерии русской армии, в том числе казачьих дивизий и бригад.
   Одним из первых в России выдвинул идею реформирования конницы в соответствии с требованиями современной войны. Он предложил разделить ее на стратегическую и армейскую. То есть речь шла о создании конных армий и проведении глубоких рейдов по неприятельским тылам. Эта идея была в некоторой мере реализована в ходе Гражданской войны.
   …В силу ряда обстоятельств командир 3-го конного корпуса оказался одним из главных действующих лиц Октябрьских событий 1917 года. Тогда он выполнил приказ главы Временного правительства А. Ф. Керенского, бежавшего из столицы в прифронтовой Псков, о выступлении на «мятежный» Петроград. Попытка взять миллионный город с взбунтовавшимся гарнизоном в 300 тысяч человек несколькими тысячами конников выглядела совершенно нереальной.
   Тем более что к Петрограду подошло всего около девяти неполных сотен 1-й Донской (9-й и 10-й Донские казачьи полки) и Уссурийской казачьих дивизий с 18 конными орудиями, одним броневиком и одним бронепоездом. С этими силами (их можно назвать даже символическими – всего 700 казаков) генерал-майор Краснов начал наступление на красный Петроград в районе села Пулково. То есть пустился на откровенную авантюру.
   Войска Краснова были разбиты в многочасовом бою 30 октября на Пулковских высотах многотысячными отрядами питерских красногвардейцев и революционных балтийских матросов. Ими командовал левый эсер подполковник М. А. Муравьев. О равенстве сил сторон по числу людей, пушек, пулеметов и прочего говорить не приходится.
   Перед этим около 30 тысяч мобилизованных людей, посланных из столицы на рытье окопов, в считанные дни создали оборонительный рубеж «Залив – Нева». Однако он оказался в тех событиях невостребованным. К тому же красновские казаки не горели желанием сражаться за «временных» министров и их главу Керенского и в бою не упорствовали.
   Так в отечественной (советской) истории появился термин: контрреволюционный мятеж Керенского – Краснова в октябре 1917 года. О его сути сегодня спорят историки. Прежде всего дискуссируют о том, являлись ли эти события «мятежом», поскольку приказ красновскому корпусу был дан главой российского правительства.
   Бой на Пулковских высотах закончился переговорами в Красном Селе с делегацией революционных балтийских моряков. Они завершились согласием на уход казаков по домам с лошадьми и оружием. Обе стороны были довольны таким исходом вооруженного противостояния под столицей. Корпусной командир был приглашен на переговоры, арестован и доставлен в Петроград, в Смольный. После допроса его отпустили под честное слово русского офицера не выступать больше против советской власти. Из-под домашнего ареста Краснов бежал, воспользовавшись документами от Донского казачьего комитета.
   Глава же Временного правительства социалист А. Ф. Керенский, предупрежденный Красновым, тоже удачно бежал от красного Петрограда из Гатчины. Ему пришлось переодеться в кожаный костюм шофера и прикрыть пол-лица мотоциклетными очками. В Белом движении на Юге России он принят не был и вскоре оказался за океаном, в США, где и закончил свою жизнь.
   …Краснов после приезда в город Великие Луки, где был расформирован 3-й конный корпус, уехал на Дон. Там до апреля 1918 года под немецкой фамилией скрытно проживал в станице Константиновской, внимательно следя за развитием событий в Гражданской войне, прежде всего на землях донского казачества. Для него боевой генерал и георгиевский кавалер продолжал оставаться авторитетным военачальником с немалыми фронтовыми заслугами да еще с писательской известностью.
   Весной началось Общедонское восстание против власти большевиков. 16 мая 1918 года на войсковом круге, собравшемся в Новочеркасске, генерал-майор Петр Николаевич Краснов был избран атаманом войска Донского (главнокомандующим белоказачьей Донской армией и правителем Дона, то есть главой правительства Области). Ему торжественно был вручен символ атаманской власти – пернач. Из 130 голосов за него было подано 107 голосов при 13 против и 10 воздержавшихся.
   Сам Краснов впоследствии объяснял свое избрание так: он был «старшим по службе из донских генералов». «Члены Круга знали Краснова как молодого офицера, знали как полкового командира, как начальника дивизии и командира корпуса, они видели его в боях, привыкли верить ему и повиноваться ему, а главное – суеверно верили в его счастье, потому что он не раз в войне выходил победителем из очень сложных и тяжелых положений. Про него знали, что он любит и жалеет донских казаков, и каждый знает, что простой народ этому слову „жалеть“ придает особое значение».
   По предложению нового войскового атамана круг спасения Дона присвоил войску историческое наименование «Превеликое войско Донское». Оно было закреплено в красновском приказе № 1.
   Петр Краснов на том войсковом круге говорил непрерывно два часа, «выказав во всем блеске свой недюжинный талант отличного и увлекательного оратора»:
   «…России нет, Россия больна, поругана и истерзана. Дон сейчас одинок и ему необходимо впредь до восстановления России сделаться самостоятельным и завести все нужное для такой жизни.
   Казачество должно напрячь все силы и всеми мерами бороться с большевиками, участвуя в освобождении России от большевистского засилья. Все, кто против большевиков – наши союзники.
   С немцами казаки воевать не могут; их приход надо использовать в целях успешной борьбы с большевиками и вместе с тем показать им, что Донское войско не является для них побежденным народом…»
   27 августа Большой войсковой круг провел парад регулярных войск «молодой армии» (состоящей из неслуживших казаков младших возрастов, 19 и 20 лет), после чего принял постановление о производстве донского атамана П. Н. Краснова в чин генерала от кавалерии, минуя чин генерал-лейтенанта. «Молодая армия» в составе 12 конных полков обучалась под Новочеркасском в традициях старой русской армии. Мобилизации подлежали крестьяне Дона, из которых формировалась стрелковая бригада.
   Относительно «молодых» полков белоэмигрант Краснов впоследствии писал от своего лица: «…Атаман знал, что все казаки на Москву ни за что не пойдут, а эти тридцать тысяч, а за ними столько же охотников, наверное, пойдут».
   При его участии в Области войска Донского была ликвидирована советская власть. В окружении атамана шло много разговоров о казачьей государственности. Созданная им Донская армия стала пока формально частью белых Вооруженных сил Юга России (ВСЮР) во главе с генерал-лейтенантом А. И. Деникиным. В условиях Гражданской войны в России любые разговоры (и дела) в белом стане о казачьей государственности или автономии объективно его разлагали и обессиливали, играя на руку только единой советской власти, управляемой из Москвы.
   При создании Донской армии (было призвано первоначально пять возрастов) войсковой атаман Краснов опирался на помощь германского оккупационного командования. Оно передало ему часть трофейного (российского) вооружения, снаряжения и боеприпасов. Часть этой помощи атаман в свою очередь передал деникинским белогвардейцам. Германские войска тогда заняли Донбасс, а их гарнизон стоял в Ростове-на-Дону. Сам Краснов в своих воспоминаниях указывал:
   «…За первые полтора месяца (то есть в мае и июне 1918 года. – А.Ш.) немцы передали Дону, кубанцам и Добровольческой армии 11.651 трехлинейную винтовку, 46 орудий, 88 пулеметов, 109.104 артиллерийских снарядов и 11.594.721 ружейный патрон.
   Треть артиллерийских снарядов и одна четверть патронов были уступлены Доном Добровольческой армии».
   Собственно говоря, белая Донская армия начала формироваться Советом обороны Области войска Донского в станице Заплавской в апреле 1918 года, то есть за месяц до избрания П. Н. Краснова на атаманство. Она создавалась на базе старых калединских отрядов и новых формирований (полков, дружин, сотен) из контрреволюционно настроенных казаков десяти донских округов.
   Оружия для участников Общедонского восстания катастрофически, до атаманства Краснова, не хватало. Так, генерал К. К. Мамантов доносил в армейский штаб, что «призвано казаков около 10 000 человек, из них с винтовками около 5.000, патронов на винтовку русскую 25, снарядов на орудие 60».
   Первоначально Донской армией командовал генерал-майор К. С. Поляков, который через неделю передал бразды правления вернувшемуся из Сальских степей походному атаману войска генерал-лейтенанту П. Х. Попову. Избранный войсковым атаманом, Краснов заменил его на генерал-лейтенанта С. В. Денисова, который до этого был начальником армейского штаба.
   Весной 1918 года в Донскую армию вошли 14 отрядов общей численностью около 20 тысяч человек. Это были отряды: полковника Алферова (Верхний Дон), генерала Мамантова, есаула Веденеева (станица Усть-Медведицкая), войскового старшины Старикова (станица Суворовская), полковника Абрамова, войскового старшины Мартынова (слобода Орловка), полковника Тапилина (слобода Мартыновка), полковника Епихова (Черкасский округ, Задонье), полковника Киреева (Сальский округ, Задонье), генерала Быкадорова и полковника Толоконникова (в Ростовском районе), полковника Зубарева (Ростов) и полковника Фицхелаурова (Новочеркасск).
   На объединение в полки и дивизии они шли трудно: в таких случаях «начинались прения по вопросам возглавления и командования». Однако атаманская власть энергично «пересилила партизанщину»: сказалась природная казачья организованность и воинская дисциплинированность. А. И. Деникин оценил вооруженные силы Дона так: «Донской армии по существу не было: был вооруженный народ. Точнее, вооруженный класс…»
   Почти сразу же Донская армия переформировывается в три войсковые группы. Во главе Северной был назначен войсковой старшина Э. Ф. Семилетов, Степной – полковник И. Ф. Быкадоров и Южной – полковник С. В. Денисов. Их основой стали местные белоказачьи формирования. Каждая из групп имела собственные задачи: по сути дела, это были фронты, защищавшие Область войска Донского с трех сторон света. Фронта не было только на западе, поскольку на Украине стояли дружественные германские и австрийские войска.
   Была создана речная Донская военная флотилия. Первоначально она состояла из одного вооруженного парохода «Вольный казак». К началу лета она уже состояла из 4 канонерских лодок, нескольких вооруженных пароходов и катеров. Флотилия участвовала в очищении от красногвардейских отрядов прибрежной речной полосы.
   К июню 1918 года войска полковника Фицхелаурова на севере и генерала Мамантова на востоке сумели отбросить красные части, которые занимали казачьи территории. В августе Донская армия освободила практически всю территорию Дона и заняла даже один город соседней Воронежской губернии. Председатель Совета Народных Комиссаров В. И. Ленин в июне в заметках к одному из докладов записал следующее о двух главных силах, противостоящих большевикам: «чехословаки; Краснов».
   Благодаря помощи германского командования атаману П. Н. Краснову удалось к 15 июля 1918 года сформировать в составе Донской армии 30 пехотных и конных белоказачьих полков. Некоторые из них повторяли названия полков старой русской армии. Другие носили названия станиц, где они создавались. Теперь Донская армия насчитывала в своих рядах уже около 45 тысяч штыков и сабель.
   В ряды армии последовательно один за другим были поставлены военнообязанные казаки 25 возрастов. Своего пика еще не достигнув, численно она определялась в 27 тысяч пехоты и 30 тысяч конницы при 175 орудиях, 610 пулеметах, 4 бронепоездах, 3 бронеавтомобилях и 20 самолетах, «химического взвода, имевшего 257 баллонов с удушливыми газами и 15 тысяч дымовых шашек, 450 самокатах, более 3000 верст телеграфного и телефонного кабеля и с лишком 2000 (для них) аппаратов».
   «Молодая» 20-тысячная Донская армия стала детищем войскового атамана, будучи резервом действующей армии. В конце 1918 года она состояла из двух пеших бригад, трех конных дивизий, 7 артиллерийских батарей, саперного батальона и технических частей.
   К концу года была создана Донская бронепоездная железнодорожная бригада (командир – генерал-майор Н. И. Кондырин) из 4 дивизионов по три бронепоезда в каждом. Кроме того, имелось три отдельных бронепоезда и 10 батарей морской тяжелой артиллерии.
   Белый Дон имел и свои морские части. В состав Донской речной флотилии входили 9 вооруженных орудиями и пулеметами судов: две яхты, пять речных и два морских парохода.
   В августе 1918 года увеличившаяся численно Донская армия концентрирует свои главные силы в пяти районах. Это были: Северо-Западный полковника З. А. Алферова, Ростовский генерала И. М. Грекова, Задонский генерала И. Ф. Быкадорова, Цимлянский генерала К. К. Мамантова и Усть-Медведицкий генерала А. П. Фицхелаурова.
   …При ходе наступательных операций по очищению Области войска Донского от красных войск атаману пришлось столкнуться с таким явлением в Гражданской войне, когда донские белоказаки не желали выходить за пределы границ своей области. Они доблестно бились за каждую «свою» станицу и хутор, но совсем не желали погибать, скажем, за воронежское село на противоположном речном берегу. Это стало одной из главных причин последующих неудач белоказачьей Донской армии, ее отступления с «пограничного» Верхнего Дона.
   Здесь для истории Гражданской войны небезынтересна и позиция самого войскового атамана. Еще в конце мая в станице Манычская на встрече с генерал-лейтенантом А. И. Деникиным, настроенным проантантовски, атаман Краснов, имея чин генерала от кавалерии, отказался признать его верховное командование над Донской армией. В ходе встречи не удалось достичь соглашения о вхождении белых донцов в состав Добровольческой армии и о совместных действиях против Красной Армии.
   Начальник штаба Донской армии «Красновского времени» генерал-майор И. А. Поляков в своих воспоминаниях о той позиции войскового атамана белого Дона рассказывает так:
   «…Когда был поднят вопрос о подчинении генералу Деникину не только армии, но и Войска с его населением и средствами, генерал Краснов ответил на это категорическим отказом.
   Он заявил, что Донская армия может подчиниться Деникину, но только как самостоятельная и через атамана. Идти на большее подчинение Краснов противился.
   И не только оттого, что условия на Дону и психология казачьей массы не допускали этого или, что мелочность характера генерала Деникина, его высокомерность и резкая прямолинейность, переходившая зачастую в неуместную властность, оттолкнули от него донское командование, но еще и потому, что ни донской атаман, ни донское командование не считали генерала Деникина талантливым организатором, способным улучшить положение, а скорее его ухудшить.
   Передать всецело в руки генерала Деникина хрупкий донской организм, по мнению генерала Краснова, было равносильно развалить все то, что с такими нечеловеческими усилиями было сделано. Свои опасения он основывал на сравнении организации Донской и Добровольческой армий и методов борьбы, применяемой каждой.
   Действительно, за короткий сравнительно срок Дон был очищен от большевиков, армия, реорганизованная на основе точных штатов в стройную систему, успешно выдерживала натиск нескольких многотысячных советских армий.
   Уничтожена была всякая партизанщина, а взамен создана образцовая Молодая армия и введены уставы.
   Несмотря на тяготу военной службы, Дон процветал. Использованы были все производительные силы края, и борьба с большевиками приобрела народный характер…»
   После официальной капитуляции Германии 11 ноября 1918 года в Первой мировой войне и прибытия на Дон представителей союзных держав Антанты (английского генерала Пуля и французского капитана Фуке), которые поддерживали концепцию единого командования силами белых на Юге России, Краснов согласился прибыть на новую встречу с Деникиным и его штабом. К тому времени Донская армия потерпела поражение под Царицыном, а немецкие войска покинули Область войска Донского.
   Встреча состоялась 26 декабря на станции Торговая. На совещании командующий Донской армией генерал Денисов и начальник его штаба генерал Поляков резко выступили против единого командования. Однако войсковой атаман выступил за подчинение Донской армии (при сохранении ее автономии) в оперативном отношении главнокомандующему Вооруженными силами Юга России А. И. Деникину.
   К тому времени численность Донской армии достигла своего пика в 76,5 тысячи человек. Но она быстро стала сокращаться из-за эпидемии сыпного тифа и дезертирства. В Верхне-Донском округе в январе 1919 года несколько полков отказались сражаться. Казаки северных станиц расходились по домам, припрятывая оружие. Начались переходы на сторону красных.
   Большой войсковой круг на бурном заседании 2 февраля 1919 года потребовал отставки командования Донской армии в лице генералов Денисова и Полякова. В ответ на это войсковой атаман заявил, что это недоверие распространяется и на него, и подал в отставку. Отставка, вопреки его ожиданиям, кругом была принята. Новым войсковым атаманом был избран А. П. Богаевский.
   6 февраля генерал от кавалерии Петр Николаевич Краснов, добровольно сложивший с себя атаманство, покинул Новочеркасск и выехал с Дона в Грузию, в портовый Батум (Батуми). К концу года он окольными путями оказался в Эстонии, которая являлась тылами белой армии генерала от инфантерии Н. Н. Юденича.
   Краснов, которого часть отечественных историков обвиняет в казачьем сепаратизме, стал одним из главных инициаторов образования так называемого Юго-Восточного союза. Собственно говоря, договор об его образовании был подписан на официальной конференции, проходившей во Владикавказе, еще 20 октября 1917 года. Уже тогда стало ясно, что Россию, месяц назад единое государство, охватила удручающая анархия:
   «Как только упал тяжкий пресс самодержавия, все полезло по швам: народы поползли в разные стороны, как катится картошка из развязанного мешка».
   Донской атаман летом 1918 года предложил новую конституцию Юго-Восточного Союза. Согласно ей государство на юге рухнувшей Российской империи должно было называться «Доно-Кавказский союз» и состоять из Всевеликого войска Донского, Кубанского и Терского казачьих войск, Союза горцев Северного Кавказа и Дагестана. В красновском проекте о создаваемом «государстве» говорилось следующее:
   «…Под тяжестью ударов судьбы, обрушившихся на нашу Родину, для противопоставления наступающим темным силам, поправшим все Божеские и человеческие законы, для сохранения своей независимости, благополучия, провозглашаем Доно-Кавказский союз».
   В августе 1918 года атаман П. Н. Краснов выступил уже организатором «Доно-Кавказского Союза» под эгидой германского командования с целью добиться признания Берлином Всевеликого войска Донского как самостоятельного государства. В дальнейшем атаман вынашивал планы скорого соединения его с другими казачьими областями, прежде всего с Кубанью и Тереком.
   Такими действиями сепаратист Краснов ставил себя вне той большей части Белого движения, которая выступала в Гражданской войне под лозунгом «Единой и Неделимой России». Главнокомандующий Добровольческой армией генерал А. И. Деникин начал открыто критиковать за такую позицию донского атамана.
   Красновское письмо кайзеру Вильгельму II о «государственной самостоятельности Дона» было опубликовано в одной из газет Екатеринодара, в котором находился штаб деникинских сил. Это вызвало резкую критику «автономиста» Краснова со стороны лидеров белого добровольчества. В самой среде донского казачества, с оружием в руках боровшегося против советской власти, вызрел серьезный раскол.
   Итогом этих противоречий и стал уход атамана в отставку, которая войсковым кругом была принята. Вместо него атаманом войска Донского был избран генерал-лейтенант А. П. Богаевский. Исследователи сходятся на том, что основной причиной смены атаманства в Новочеркасске стало поражение белоказачьей Донской армии на фронте.
   После этого события П. Н. Краснов, не захотевший «выходить» из идущей Гражданской войны, оказался в рядах белой Северо-Западной добровольческой армии, в штабе генерала от инфантерии Н. Н. Юденича. Как известный литератор, боевой казачий военачальник мировой войны ведал вопросами пропаганды, в том числе печатной, став начальником штабного пропагандистско-политического отдела. Официально это назначение не состоялось из-за отступления белых от Петрограда.
   Печатью в этой белой армии из числа известных литераторов Петр Краснов занимался, разумеется, не один. Не менее известный при жизни русский писатель А. И. Куприн, автор «Поединка» и «Гранатового браслета», сотрудничал в белых газетах Северо-Запада.
   Самый известный в российской истории полководец в войнах на Кавказе Н. Н. Юденич, как фронтовик, доверял бывшему донскому атаману. По его приказу в январе 1920 года П. Н. Краснов был военным представителем белых добровольцев в Эстонии, участвовал в переговорах с ее правительством о судьбе белой Северо-Западной армии, об эвакуации чинов этой армии в другие страны. Завершив эту миссию, покинул Эстонию уже эмигрантом.
   В эмиграции генерал от кавалерии П. Н. Краснов жил короткое время во Франции – в Париже и в деревне Сантени, а затем надолго осел в Берлине. В Германии он прожил долгих 25 лет. Активно сотрудничал с РОВС, монархическими организациями, руководил курсом «Военная психология».
   Продолжал активно заниматься писательским трудом. В эмигрантские годы Красновым были написаны книги-воспоминания «На внутреннем фронте» и «Всевеликое Войско Донское», роман-трилогия «От двуглавого орла к красному знамени» (переведен на 15 языков), «Тихие подвижники», «Все проходит», «Опавшие листья», «Понять – простить», «Единая, Неделимая», «За чертополохом», «Ларго», «Выпаши», «Домой» и многие другие литературные произведения. Последние из этих работ были посвящены старой русской армии.
   Помимо этих книг, перу Петра Николаевича Краснова принадлежит целая серия исторических романов: «Цесаревна», «Екатерина», «Цареубийство» и ряд других. Все эти литературные труды спустя полвека после смерти автора были опубликованы на его родине, уже не в советской России.
   Краснов писал не только большие литературные произведения. Он активно сотрудничал и с белоэмигрантской прессой, регулярно печатаясь в журналах «Часовой» и «Русский инвалид», пользовавшихся большой популярностью в старой России.
   По количеству созданных литературных произведений за пределами Отечества, по их популярности и переводимости, числу изданий П. Н. Краснов считается крупнейшим писателем белой эмиграции. Ему в этом уступают в свой эмигрантский отрезок жизни даже такие известные писатели, как Куприн и Алексей Толстой. Данный несомненный факт сегодня нельзя не признать, хотя он может и замалчиваться.
   Перу генерала-белоэмигранта принадлежат исторические описания, не только касающиеся летописи донского казачества и Первой мировой войны, но и войны Гражданской. Краснов историю участия в ней войска Донского определяет в три этапа. Он пишет:
   «Историю борьбы донцов с большевиками можно разделить на следующие три периода:
   Период первый – период борьбы казачьей народной армии против разбойничьих шаек большевиков – красной гвардии.
   Период второй – народная война донской казачьей армии против Красной рабоче-крестьянской армии за целость своих станиц.
   Период третий – классовая война Добровольческой армии, в которую влились, как части, казачьи армии, против рабоче-крестьянской Красной Армии.
   Первые два периода были при косвенной помощи германцев, последний – под руководством и материальном участии союзников – французов и англичан».
   …О непримиримости к советской власти и большевизму донского атамана генерала от кавалерии П. Н. Краснова написано много. Исследователи дают тому немало объяснений и пояснений. Но рано или поздно время, правда истории ставит человеческие поступки на свои места. Краснов среди прочего был знаком и с таким «вражеским» для него документом, который, думается, следует здесь привести полностью.
   «Циркулярное письмо
   Центрального Комитета Российской Коммунистической
   партии (большевиков)
   об отношении к казакам
   Принято Оргбюро ЦК РКП(б) 24 января 1919 года.
   Оргбюро было создано на заседании ЦК РКП(б) 16 января 1919 года для подготовки VII съезда партии и для решения оперативных организационных вопросов в составе: Я. М. Свердлова, Н. Н. Крестинского и М. Ф. Владимирского.
   „Циркулярно, секретно“
   Последние события на различных фронтах в казачьих районах – наши продвижения в глубь казачьих поселений и разложение среди казачьих войск – заставляют нас дать указания партийным работникам о характере их работы при воссоздании и укреплении советской власти в указанных районах.
   Необходимо, учитывая опыт гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы.
   Поэтому необходимо:
   1. Провести МАССОВЫЙ ТЕРРОР против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению КО ВСЕМ ВООБЩЕ КАЗАКАМ, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с советской властью.
   К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против советской власти.
   2. Конфисковать хлеб и заставить ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем другим сельскохозяйственным продуктам.
   3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение, где это возможно.
   4. Уровнять пришлых „иногородних“ к казакам в земельном и во всех других отношениях.
   5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи.
   6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних.
   7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до установления полного порядка.
   8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагается проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания.
   ЦК постановляет провести через соответствующие советские учреждения обязательство Наркомзему разработать в спешном порядке фактические меры по массовому переселению бедноты на казачьи земли.
   Центральный комитет РКП(б)».
   Можно утверждать, что ненависть Краснова к большевизму и всему советскому родилась не на пустом месте. Он сражался с оружием в руках за старую Россию, за старый Тихий Дон, начиная с Пулковских высот конца 1917 года, глубоко осознанно, идейно, хотя к числу «буржуа и помещикам-эксплуататорам» лично не относился. Поэтому эту ненависть он вынес в себе до последнего дня своей жизни.
   Свое сотрудничество с германским командованием гитлеровской Германии Краснов (в отличие от подавляющего числа белоэмигрантов) начал с 1936 года. В Берлине не забывали о том, что в не столь уж и далеком 1918 году бывший донской войсковой атаман значился в союзниках армии кайзеровской Германии.
   В 1941 году он приветствовал нападение Германии и ее союзников на СССР. Старался внести в это «дело» свой посильный вклад. Участвовал в работе казачьего отдела Министерства восточных оккупированных территорий рейха.
   Осенью 1942 года бывший войсковой атаман приезжал на Дон для организации «добровольческих казачьих отрядов» в составе вермахта. Поездка имела не только пропагандистское значение. Казачьи части, сформированные из бывших белогвардейцев и изменников Родины, сражались на стороне гитлеровской Германии против белорусских и югославских партизан, отрядов итальянского сопротивления и Красной Армии на советско-германском фронте.
   С марта 1944 года П. Н. Краснов – начальник Главного управления казачьих войск при Верховном командовании сухопутных войск Германии, руководил организацией «Казачьего стана» на оккупированной территории и в Северной Италии. То есть входил в число гитлеровских военачальников неарийского происхождения.
   Поэтому следует признать и тот факт, что Краснов воевал против собственного Отечества в лице Советского Союза и советского народа. Однако, говоря словами великого французского писателя Виктора Гюго, нельзя быть героем, воюя против собственного Отечества. Эти слова прямо относятся к характеристике личности Краснова, к его борьбе, начиная с 17-го года.
   Понимал ли это генерал-белоэмигрант или нет, о том письменных строк оставлено не было, не считая, разумеется, допросных записей. Каких-либо красновских откровений о своем идейном сотрудничестве с гитлеровской Германией, написанных свободно, нам неизвестно.
   После завершения Второй мировой войны, 28 мая 1945 года, бывший белоказачий генерал П. Н. Краснов был задержан англичанами в Австрии и вместе с другими казаками, служившими в германском вермахте, и их семьями выдан советскому командованию в городе Юденберге (в Линце).
   По приговору Военной коллегии Верховного суда СССР казнен (повешен) 17 января 1947 года в Москве, на Лубянке. В тот же день газета «Правда» опубликовала официальное сообщение Военной коллегии Верховного суда СССР:
   «Военная Коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела дело по обвинению арестованных агентов германской разведки, главарей вооруженных белогвардейских частей в период гражданской войны атамана Краснова П. Н., генерал-лейтенанта Белой армии Шкуро А. Г., командира Дикой дивизии – генерал-лейтенанта Белой армии Султан Клыч-Гирея, генерал-майора Белой армии Краснова С. Н., генерал-майора Белой армии Даманова Т. И., а также генерала германской армии, эсэсовца фон Панвиц Хельмута, в том, что по заданию германской разведки они в период Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских отрядов вооруженную борьбу против Советского Союза и проводили активную шпионско-диверсионную и террористическую деятельность против СССР.
   Все обвиняемые признали себя виновными в предъявленных им обвинениях.
   В соответствии с параграфом 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила обвиняемых Краснова П. Н., Шкуро А. Г., Султан Клыч-Гирея, Краснова С. Н., Даманова Т. И. и фон Панвица к смертной казни через повешение.
   Приговор приведен в исполнение».
   …Во что же верил Петр Николаевич Краснов, боевой генерал и трижды георгиевский кавалер, донской войсковой атаман и известный писатель, казненный за то, что «проводил против Советского Союза шпионско-диверсионную и террористическую работу», как говорилось в информационном сообщении в газете «Правда» от 17 января 1947 года?
   Лучше всего, думается, ответят на этот вопрос слова самого человека, о котором идет речь. Краснов в «Казачьем альманахе» за 1939 год, выходившем в Париже, писал о своей сокровенной мечте:
   «И верю я, что, когда начнет рассеиваться уже не утренний туман, но туман исторический, туман международный, когда прояснеют мозги задуренных ложью народов, и русский народ пойдет в „последний и решительный“ бой с третьим интернационалом и будет та нерешительность, когда идут первые цепи туманным утром в неизвестность – верю я – увидят Русские полки за редеющей завесой исторического тумана родные и дорогие тени легких казачьих коней, всадников, будто парящих над конскими спинами, подавшихся вперед, и узнает Русский народ с величайшим ликованием, что уже сбросили тяжкое иго казаки, уже свободны они и готовы свободными вновь исполнять свой тяжелый долг передовой службы – чтобы, как всегда, как в старину, одиннадцатью крупными жемчужинами казачьих войск и тремя ядрышками бурмицкого зерна городовых полков вновь заблистать в дивной короне Имперской России».

Кутепов Александр Павлович
Один из самых заслуженных генералов Белой гвардии

   В Гражданской войне генерал А. П. Кутепов для враждующих сторон являлся знаковой фигурой: о его решительности и бесстрашии ходили легенды. Поражало и другое – близкие к нему люди, хорошо знавшие этого человека, давали Кутепову такие категоричные и диаметрально противоположные характеристики, что есть чему удивляться.
   Сама судьба готовила героя Белого дела к военному поприщу. Родился он в 1882 году на Русском Севере, в городе Череповце Новгородской губернии (ныне Вологодской области) в семье потомственного дворянина, служившего лесничим, в семье которого росли три сына и две дочери. Александр был самым старшим. Мальчик рос с пристрастием ко всему военному, его любимым образом стал «белый генерал» М. Д. Скобелев. Отличался среди сверстников личной дисциплинированностью и редкой аккуратностью, смелостью и физической силой. Рано показал характер лидера среди сверстников.
   Родители не пытались отдать старшего сына в кадетский корпус: он стал учиться в Архангельской гимназии. В 13 лет принял участие в гарнизонных маневрах, совершив 72-верстный поход наравне с пехотными солдатами. После этого до конца жизни проникся уважением к русскому солдату. В 14 лет лишился матери: теперь отец не перечил сыну в его желании стать военным человеком.
   В 1901 году Александр Кутепов был зачислен рядовым на правах вольноопределяющегося 1-го разряда в Архангелогородский резервный батальон. Через год он уже учился в общем классе Санкт-Петербургского юнкерского училища. Через два месяца производится в младшие унтер-офицеры с исполнением обязанностей фельдфебеля роты. По воспоминаниям офицеров-воспитателей юнкер Кутепов обладал силой духа, «отчетливостью характера» и «ясностью мышления». Все отмечали его кристальную честность и бесстрашие. На втором году учебы производится в фельдфебели, минуя чин старшего портупей-юнкера.
   По выпуску из училища фельдфебель имел право выбора первого места своей офицерской службы. Как правило, в таких случаях назывались столичные полки лейб-гвардии. Подпоручик Александр Кутепов выбрал… Японскую войну: шел 1904 год. Первой должностью его стал помощник начальника команды конных охотников (разведчиков) 85-го пехотного Выборгского полка.
   Он постоянно, чаще ночью, ходил со своими людьми в разведку. Однажды охотники внезапным нападением рассеяли японскую заставу (более 70 человек), а ее пулеметы стали трофеями. Их доставили в полк как доказательство совершенного «молодецкого дела». Однако орден Святого Георгия 4-й степени почему-то получил не старший той разведки, а начальник команды, в том наградном деле не принимавший участия.
   Однако молодой офицер получил за бои в Маньчжурии свои четыре боевых ордена – Святых Станислава 4-й степени с мечами и бантом, Анны 4-й с надписью «За храбрость», Равноапостольного Князя Владимира 4-й степени с мечами и бантом (в 1906 году из рук императора Николая II) и… прусский орден Короны 4-й степени с мечами.
   После окончания Русско-японской войны молодой офицер переводится в полковой запасной батальон, стоявший в Новгороде. Кутепову доверяется обучение молодых солдат. В 1905 году Россия испытала первое революционное потрясение. В пути, в Иркутске, офицер-фронтовик показал свою решительность: он арестовал местный Совет и добился отправки воинского эшелона дальше.
   В декабре 1906 года А. П. Кутепов, уже поручик, переводится в 1-й батальон лейб-гвардии Преображенского полка начальником пулеметной команды. Батальон был сформирован заново по причине солдатских волнений. Из-за этого старый его состав был полностью раскассирован: из гвардии изгнали и нижних чинов, и офицеров. Вскоре в полку Кутепова стали считать самым «отчетливым» офицером, пользовавшимся большим доверием у сослуживцев, прежде всего у нижних чинов (самый малый из кадрового довоенного состава имел рост в 197 сантиметров).
   Мировую войну Кутепов встретил в чине штабс-капитана. В первом бою у польского села Владиславово, во время атаки в штыки, получил тяжелое пулевое ранение в левую ногу. В следующем году получает осколочное ранение в правую ногу. За отличия был произведен в капитаны. Теперь солдаты называли ротного командира «черным капитаном». В тех боях русская гвардия одержала верх над гвардией прусской.
   Свой орден Святого Георгия 4-й степени Кутепов получил за бой 27 июля 1915 года у польской деревни Петрилово Ломжинской губернии. В тот день германцы после мощной артиллерийской подготовки атаки смяли левый фланг позиции лейб-гвардии Преображенского полка. Кутепов, не дожидаясь приказа, контратаковал прорвавшегося врага своей ротой, которая находилась в резерве. Ротный, получив пулевое ранение в живот, руководил боем, лежа на носилках, запретив относить себя в тыл. Его рота в жарких рукопашных схватка потеряла 70 процентов бойцов, но выбила германцев из захваченных ими русских окопов.
   Второй наградой капитану А. П. Кутепову за этот бой стало назначение командиром элитной в полку лейб-гвардии 1-й роты, которая называлась Государевой, и весь ее личный состав носил на погонах вензель императора Николая II. Вскоре георгиевский кавалер получил в командование 2-й батальон преображенцев.
   Во время летнего наступления Юго-Западного фронта в 1916 году 1-я Гвардейская дивизия (полки лейб-гвардии Преображенский, Семеновский, Измайловский и Егерский) прославилась в кровопролитных боях на Стоходе. Кутеповский батальон отличился бесстрашной фланговой атакой в схватке за вражеские позиции в Свинюхинском лесу. Шедший в атакующей цепи Кутепов продемонстрировал личное мужество и умение владеть ситуацией. За этот бой он был награжден Георгиевским оружием.
   В конце февраля 17-го года, когда в Петрограде начались революционные события, приведшие к свержению монархии Романовых, офицер-фронтовик со многими плохо залеченными ранениями находился в трехнедельном отпуске в столице. В штабе Петроградского военного округа, усилия которого по наведению порядка в городе оказались тщетны, обратили внимание на решительного, «твердого характером» полковника А. П. Кутепова, «храброго, близко стоящего к нижним чинам офицера».
   27 февраля, на следующий день после приезда в столицу, Кутепова пригласил к себе командующий округом генерал С. С. Хабалов. Он приказал гвардейскому полковнику возглавить так называемый «карательный отряд» из учебных команд лейб-гвардии Преображенского и Кексгольмского полков и запасного Пулеметного полка при 12 пулеметах.
   Приказ подавить бунт «кутепов выслушал молча. Затем сказал: „Слушаю“, – и отправился к отряду. Внешность его манера держать себя производила подкупающее впечатление – чувствовалась сила и энергия». Он начал действовать решительно, составив значительный воинский отряд защитников царствующего Романова: 1100 человек при 15 пулеметах и 12 полевых орудиях. Сам по себе этот факт, как то ни странно, остается в повествованиях о Феврале 17-го года малоизвестным.
   Кутеповский отряд, разогнав на Литейном проспект густые толпы митингующих, занимает Зимний дворец. Но приверженцам свергаемого императора Николая II пришлось его покинуть по требованию великого князя Михаила Александровича, который с семьей жил в Романовских дворцовых покоях. Такая же картина повторилась в соседнем с Зимним дворцом Адмиралтействе.
   Тогда полковник А. П. Кутепов со своим «монархическим» отрядом пробился в Петропавловскую крепость, откуда он был готов с оружием в руках повести борьбу за «взбунтовавшийся» против царя Петроград. Но военный министр приказал ему распустить отряд. Категорически отказавшись переодеться в штатский костюм, Кутепов, счастливо избежав ареста, покидает Петроград и, прервав отпуск, возвращается на фронт.
   2 апреля Александр Павлович Кутепов в 35 лет назначается «командующим на законном основании» Преображенским полком, который теперь именуется просто гвардейским. Когда над требовательным командиром во время дивизионного митинга решили учинить самосуд, его защитили солдаты-преображенцы.
   В июньском наступлении Временного правительства Петровская бригада (гвардейские Преображенский и Семеновский полки) отличилась при ликвидации прорыва германских войск. В ходе контратаки под Мшанами полковник Кутепов находился в цепях 1-го батальона и был представлен к ордену Святого Великомученика и Победоносца Георгия 3-й степени. Получить его он не успел, так как помешал Октябрь 17-го года.
   В архивах есть сведения, что полковой командир преображенцев был награжден солдатским Георгиевским крестом, так называемым «Георгием с веточкой» (на ленте крепилась серебряная лавровая ветвь). Это был солдатский «Егорий» Временного правительства, которым могли награждаться офицеры всех рангов по «приговору» подчиненных им солдат. Сам Кутепов о таком интересном факте биографии не писал.
   Провал так называемого корниловского «мятежа» привел к тому, что часть патриотически настроенных офицеров стала склоняться к военной диктатуре, которая, по их мнению, была способна справиться с хаосом в стране и разложением армии. Полковник-преображенец П. А. Веденяпин создает в октябре 17-го года в Петрограде Офицерскую Объединенную организации. Она признавала главенство над собой бывшего Верховного главнокомандующего России генерала от инфантерии М. В. Алексеева. Кутепов стал посещать тайные собрания гвардейских офицеров.
   Распропагандированная старая русская армия разваливалась на глазах. 2 декабря 1917 года командующий гвардейским Преображенским полком полковник А. П. Кутепов с болью в сердце подписал приказ о расформировании старейшего полка императорской гвардии, детище последнего русского царя и первого всероссийского императора Петра Великого. Группа офицеров-преображенцев сохранила полковую святыню – знамя, которое ими было тайно вывезено на казачий Юг.
   Кутепов был в числе первых белых волонтеров, стоявших у истоков Добровольческой армии. Он прибыл в Новочеркасск во главе группы офицеров своего полка и почти сразу же был назначен начальником гарнизона города Таганрога. В начале января 1918 года его отряд дважды разбивает красногвардейцев у Матвеева Кургана. Через две недели поредевший кутеповский отряд отступает к Ростову. Генерал Л. Г. Корнилов, недовольный оставлением Таганрога, отстраняет полковника Кутепова от командования, и тот некоторое время служил в Добровольческой армии на положении рядового, считая такое дело своим долгом.
   Затем он принимает под свое командование 3-й офицерский батальон, который после реорганизации белой армии становится 3-й ротой (ее называли Гвардейской) в составе Сводно-Офицерского полка. Основу роты, численность которой от боя до боя колебалась от 80 до 250 штыков, составляли офицеры гвардии. Во главе ее полковник А. П. Кутепов выступил в Первый Кубанский («Ледяной») поход.
   Корниловская белая армия с боями рвалась к столице Кубани городу Екатеринодару. Бывший командир гвардейского Преображенского полка все так же находился в первой линии своих бойцов, как и на фронте Первой мировой войны. В мемуарах добровольцев-«первопоходников» Кутепов описан многими очевидцами тех событий:
   «Сухой, крепкий, с откинутой на затылок фуражкой, подтянутый, краткими отрывистыми фразами отдает приказания…»
   «Отчетливо видны отдельные фигуры в цепях. Похаживает вдоль них небольшого роста коренастый человек. Шапка на затылке, руки в карманах, – Кутепов, командир 3-й роты. В этот день три пули пробили его плащ, но, по счастью, не ранили».
   В первый раз белые добровольцы Екатеринодар не взяли. В его штурме Кутепов участвовал уже в должности помощника командира Офицерского полка. После гибели командира Корниловского ударного полка полковника М. О. Неженцева был назначен на его место. Александр Павлович принял полк в боевой обстановке, в рядах которого еще оставалось около 300 бойцов, после отступления от Екатеринодара в полковых рядах насчитывалось 67 человек, а в 1-й роте – всего четыре корниловца-ударника.
   Во Второй Кубанский поход полковник Кутепов выступил уже командиром бригады 2-й дивизии белых добровольцев, которой командовал генерал А. П. Богаевский. Больше месяца боев исполнял должность командира 1-й дивизии после (гибели под станцией Шаблиевской генерала Маркова). Отличился в боях в районе Выселки – Кореневская, в которых «лег весь цвет Марковского офицерского полка». Но на этот раз город Екатеринодар был взят белыми добровольцами, став на время штаб-квартирой деникинской армии.
   После взятия портового Новороссийска А. П. Кутепов назначается полновластным Черноморским генерал-губернатором. Вскоре область стали называть «Кутепией», настолько строго ее глава наводил порядок, украсив город виселицами для дезертиров, бандитов и мародеров. В Новороссийске стало спокойно жить. Но более сурово, конечно, белые расправлялись с подпольными организациями большевиков: шла Гражданская война, и людская кровь с обеих сторон лилась не только на линии фронта.
   В Новороссийске в жизни Александра Павловича произошли два важных события. Во-первых, он женился на Лидии Кют, дочери коллежского советника, православной, но с немецкой фамилией. Во-вторых, 12 ноября 1918 года он получает за боевые отличия долгожданное производство в генерал-майоры.
   Деникинская Добровольческая армия становится основой Вооруженных сил Юга России. Начались изнурительные бои с Красной Армией в районе Донецкого каменноугольного бассейна. 13 января 1919 года генерал-майор А. П. Кутепов назначается (вместо генерала Б. И. Казановича) командующим 1-м армейским корпусом. Беспрерывные бои идут в районе Дебальцова – Таганрога, затем на Царицынском направлении, потом под Ростовом-на-Дону.
   Корпусной командующий постоянно находится на передовой. Он сразу взял корпус в «железные руки», что стало сказываться на боевых результатах. «Небольшого роста, коренастый, с черной густой бородой и узкими, несколько монгольского типа глазами, генерал Кутепов производил впечатление крепкого и дельного человека». «Кутепов объезжал части и говорил о предстоящем походе. От него веяло уверенностью в победе. „Не надейтесь на танки, – говорил он, – дело не в технике, а в силе духа“».
   Противник в боях под Ростовом почувствовал на себе то, что у белых появился генерал, обладавший категоричной требовательностью, умевший поддерживать дисциплину и организованность, а самое главное – дающий результат. Иначе говоря, личность генерала была хорошо известна командованию противной стороны. На него совершается покушение: в кутеповский вагон была подброшена «адская машинка». Лично для избранной жертвы то нашумевшее дело закончилось вполне благополучно, он не пострадал.
   Деникинские войска начали наступление на Харьков. Их 1-й армейский корпус нанес поражение советским 8-й и 13-й армиям, взяв 28 мая город Славянск. 10 июня белые добровольцы захватили Белгород. Приданная корпусу Терская казачья дивизия охватила Харьков с севера и северо-запада. На подступах к городу пять дней шли ожесточенные бои. 11 июня Дроздовский полк, собравшись в кулак, смял противника в городском предместье. Белый мемуарист вспоминал о том дне:
   «Красные толпами кинулись в город. На плечах бегущих мы ворвались в Харьков. Уже мелькают бледные вывески, низкие дома, пыльная мостовая окраины, а люди в порыве атаки все еще не замечают, что мы уже в Харькове. Большой город вырастал перед нами в мареве. Почерневшие от загара, иссохшие, в пыли, катились мы по улицам…»
   За пять недель 1-й армейский корпус прошел с боями 300 верст. Его командующий Александр Павлович Кутепов 26 июня за боевые отличия производится в генерал-лейтенанты. Перед этим, 20 июня, главнокомандующий ВСЮР генерал-лейтенант А. И. Деникин отдал так называемую «Московскую директиву». В наступлении на Москву Добровольческой армии, естественно, отводилась главная, ударная роль.
   Согласно этой директиве 1-й армейский корпус должен был наступать на острие удара по линии Курск – Орел – Тула – Москва. Были получены подкрепления из добровольцев и большей частью мобилизованных, что дало возможность сформировать новые полки. У промышленно-торговых кругов «выбивались» средства для снабжения войск, сурово карались мародеры.
   Кутепов в те дни хорошо владел ситуацией на фронте. Он на три дня опередил контрудар группировки красных на Харьков, сам перейдя в наступление. Корпус сумел отрезать друг от друга 13-ю и 14-ю советские армии и нанес им серьезное поражение. Тем временем красные нанесли поражение Донской белоказачьей армии и из их тылов подступили к Харькову, будучи от него всего в 40 верстах.
   Деникин ответил на это противнику ударом кутеповского корпуса и казачьей (кубанской) конницы генерала А. Г. Шкуро. В красный тыл к Воронежу уходит в рейд 4-й Донской казачий корпус генерала К. К. Мамантова. 1-й армейский корпус повел наступление на Курск, который берется без боя. Кутепов переносит свой штаб в Курск, начав перегруппировку корпусных сил для дальнейшего наступления на московском направлении.
   По ходу дальнейшего наступления определились три направления, что распыляло и без того таявшие силы 1-го армейского корпуса. В направлении Дмитриев-Льговский – Дмитриевск-Орловский и Брянск наступала Дроздовская дивизия генерала В. К. Витковского (6000 штыков, 700 сабель, 20 орудий, 112 пулеметов, 6 бронепоездов и 3 танка).
   В направлении Елец – Ливны двигалась самая слабая по численному составу Сводная дивизия генерала А. Н. Третьякова (4700 штыков, 700 сабель, 26 орудий, 122 пулеметов, 4 бронепоезда и 3 танка).
   На главное направление Орел – Тула выдвигалась усиленная Корниловская дивизия полковника Н. В. Скоблина численностью свыше 8000 штыков. Из ее состава вдоль железной дороги Курск – Орел наступали 3200 штыков, 500 сабель с 17 орудиями. По шоссе от Курска через Кромы на Орел – 1200 штыков, 500 сабель при 24 пулеметах, 9 орудиях, 2 бронеавтомобилях и 3 танках.
   Кутепов оставил при корпусном штабе в качестве резерва два новосформированных полка, еще не побывавших в боях. Но этого, как показали последующие события, оказалось слишком мало для латания дыр на каждодневно меняющейся линии фронта.
   После успешного занятия города Курска дела у белых разладились. Рвавшаяся к Орлу Корниловская дивизия рискованно оторвалась от Дроздовской дивизии на 60 верст. Связь между ними стала поддерживаться конными разъездами. Фронт корниловцев растянулся в ходе наступления на 160 (!) верст. Получалось, что на версту в среднем приходилось всего порядка 50 белых добровольцев. При такой ситуации Кутепов смог взять город Кромы, стоявший на пересечении важных дорог.
   Из штаба Деникина требовали безостановочного наступления на Орел. И одновременно забрали из состава 1-го армейского корпуса шесть полков для борьбы в тылах ВСЮР с повстанческой армией батьки Махно. 30 сентября полки Корниловской дивизии вступили в город Орел, а конные разъезды белых достигли города Мценска.
   Логика Гражданской войны была такова: основные действия сторонами велись вдоль железных и шоссейных дорог. Территория между ними формально считалась занятой или белыми, или красными, хотя тех и других там могли и не видеть в ходе боев. Население относилось к воевавшим сторонам часто настороженно, поскольку селянам, да и горожанам приходилось кормить победителей и побежденных, снабжать их самым необходимым.
   В ходе наступления от Курска до Орла на сторону белых перешло около 8 тысяч красноармейцев, большинство из которых стали добровольцами армии Деникина. В сельской местности то там, то здесь вспыхивали восстания против власти большевиков. Так, в Елецком уезде в них участвовало до 20 тысяч человек. На занятой белыми территории действовали подпольные большевистские комитеты, которые «на классовой основе» вели работу по разложению белого воинства.
   Тем временем командование Красной Армии северо-западнее Орла сумело создать сильную ударную группировку, которая, перейдя в наступление, в первых числах октября овладела городом Кромы. Растянутость фронта 1-го армейского корпуса стала угрожающе давать знать о себе. Дивизии не успевали приходить на помощь друг другу. Терялась наступательная инициатива, корпус численно таял в изнурительных боях местного значения. Немалая вина в том была командующего корпусом: в скором времени такие обвинения будут предъявлены генерал-лейтенанту А. П. Кутепову его же сподвижниками.
   Против корпуса теперь сражались значительные силы красных, в том числе одних стрелковых полков насчитывалось до 25. Ударную силу советских войск составляли интернационалисты: Латышская и Эстонская дивизии, части из красноармейцев-китайцев, а также бригада «Червоного казачества», этнически и территориально чуждые населению тех мест, где на московском направлении шли бои.
   В начале октября заметно усилившийся советский Южный фронт продолжил наступление. Его 14-я армия И. П. Уборевича попыталась взять в кольцо далеко вырвавшуюся вперед Корниловскую дивизию, но та удачно вышла из-под удара, оставив в ночь на 7 октября город Орел.
   В этих условиях генерал-лейтенант А. П. Кутепов приказал вновь взять Орел и Кромы, что явно не соответствовало возможностям и силам 1-го армейского корпуса. Это было серьезной тактической ошибкой, поскольку белым предстояло наступать не по сходящимся направлениям, а расходящимся. Но, с другой стороны, и противник белых продолжил наступление по расходящимся направлениям – на Дмитровск и Фатеж.
   Собравшаяся воедино Корниловская дивизия 8 и 9 октября вела в безрезультативных атаках тяжелые бои у железнодорожной станции Становой Колодезь южнее Орла. Тем временем Дроздовская дивизия овладела городом Кромы, но ненадолго. Корниловцы обескровили себя в этих боях: в отдельных ротах оставалось до 30 штыков. Численность дивизии Скоблина сократилась на треть. Но и противостоящая ей красная Латышская дивизия, к примеру, потеряла почти половину своего состава.
   Ситуация грозила белым катастрофой. 1-я Конная армия С. М. Буденного прорвала их фронт на стыке Донской казачьей и Добровольческой армий. Красные 8 октября взяли Воронеж. Попытка Дроздовской дивизии возобновить наступление успеха не имела, и она, огрызаясь контрударами, стала отходить в южном направлении. 2 ноября конница Буденного взяла Касторную, нанеся здесь поражение отброшенной от Ливен Сводной дивизии генерала Третьякова.
   Кутепов понимал, что наступление на Москву с потерей Орла потерпело провал. Он докладывал командующему Добровольческой армией генералу В. З. Май-Маевскому: «Под натиском превосходящих сил противника наши части отходят на всех направлениях. В некоторых полках Корниловской и Дроздовской дивизий осталось по двести штыков… Потери с нашей стороны достигают восемьдесят процентов…»
   Борьба за Орел и Кромы обескровила не только ударную силу Добровольческой армии – ее 1-й корпус, но и все Вооруженные силы Юга России. Теперь инициатива в Гражданской войне перешла к Красной Армии. Кутеповский корпус с его «цветными» полками корниловцев, дроздовцев, марковцев и алексеевцев в тяжелых арьергардных боях продолжил отступление. Во многом выручала боевая спайка белых добровольцев, которая «скрадывала» их малочисленность.
   Во второй половине ноября в рядах 1-го армейского корпуса насчитывалось всего 2600 штыков. Это было меньше численности одного пехотного полка старой русской армии в начале Первой мировой войны. Корниловские полки превратились в батальоны, Дроздовские – в роты, а от Марковских и Алексеевских полков остались только кадры, позволявшие начать новое формирование. Поэтому последние были сняты с фронта и отведены в тыл.
   Корпус, теснимый с фронта и охваченный конницей Буденного с правого фланга, прикрывал Харьков. В эти дни главнокомандующий ВСЮР генерал-лейтенант А. И. Деникин решил сместить командующего Добровльческой армией генерала Май-Маевского, который демонстрировал неспособность навести порядок на фронте. Но это была уже запоздалая мера: потерянное вернуть было уже нельзя. На его место был назначен генерал барон П. Н. Врангель.
   29 ноября добровольцы оставили важный на театре Гражданской войны город Харьков. Чтобы латать дыры на фронте, Кутепов продолжал маневрировать своими малыми силами: полками и даже батальонами. От Деникина пришла директива удерживать Донецкий каменноугольный бассейн. Добровольцы, отступая, дрались самоотверженно. В начале декабря в лесах севернее города Змиева погиб 3-й Корниловский полк, прикрывавший отход своей дивизии. Красное командование, получая подкрепления, продолжало наращивать наступление.
   15 декабря Кутепов получает приказ прикрыть Ростов и Новочеркасск. 20 декабря поредевшая Добровольческая армия сводится в корпус, который подчиняется командованию Донской казачьей армии. Основу корпуса составили остатки кутеповских «цветных» дивизий. Красные с боем берут Новочеркасск и Ростов. Последний город корниловцы отбивают, но на следующий день они оставляют его.
   Корниловская дивизия под Батайском на время остановила наступление красной конницы Буденного и Думенко. В начале 1920 года Добровольческий корпус генерал-лейтенанта А. П. Кутепова получил передышку. Была проведена тотальная «чистка» тылов, и в строй удалось поставить много людей. Теперь корпус насчитывал в своих рядах 1763 офицера, 4638 штыков, 1723 сабли при 259 пулеметах и 63 орудиях. Командующий корпусом требовал от своих войск: «Во всем законность, всегда дисциплина».
   7 февраля Добровольческий корпус нанес контрудар, захватив с боя город Ростов с его пригородом Нахичеванью. Более 4 тысяч красноармейцев попало в плен, трофеями стали 22 орудия, 123 пулемета, 6 бронепоездов. Но в эти дни противник уже подходил к Ставрополю и угрожал Кубанской области. 16 февраля белые добровольцы вторично оставили город Ростов.
   Корпус Кутепова еще успешно сдерживал продвижение советской 8-й армии, но донцы неожиданно отступили, обнажив его правый фланг. Белые добровольцы вынужденно отступили с большими потерями: в жестоком бою у станции Ольгинской вторично была почти полностью уничтожена Марковская дивизия. Произошел всплеск враждебности между добровольцами и донцами: Верховный правитель России А. И. Деникин счел за благо вывести кутеповский корпус из подчинения Донской армии.
   Вопрос ухода белых с Кубани уже не обсуждался. 11 марта Добровольческий корпус организованно начал отход к Новороссийску. Кутепов направил главнокомандующему Деникину телеграмму, можно сказать, ультимативного характера с требованием любой ценой сохранить кадры добровольцев для продолжения Белого дела. Речь шла о «подчистке» тылов для пополнения полков на фронте, эвакуации раненых и больных и передачи власти на линии Тимашевская – Крымская – Новороссийская в «исключительное ведение Добровольческого корпуса».
   Кутепову поручается оборона портового Новороссийска на время эвакуации белых войск в Крым. Он вводит в городскую черту два батальона 1-го офицерского генерала Маркова полка, в который были сведены остатки дивизии, едва насчитывавшей 350 человек. Порядок в городе стал поддерживаться офицерскими патрулями. 13 марта главнокомандующему Деникину было доложено, что нервное настроение войск не позволяет оставаться в городе и что ночью надо начать эвакуацию.
   Эвакуация, так хорошо расписанная в работах историков и показанная в кинофильмах, проходила на кораблях белого Черноморского флота и всевозможных судах гражданского назначения, кораблях стран Антанты. Порядок при погрузке обеспечивался офицерскими ротами корниловцев и дроздовцев.
   Очевидец эвакуации белых войск из Новороссийска вспоминал: «На вокзале горели склады, взрывались бронепоезда и снаряды, грабежи складов в городе, большое скопление войск на пристани и массы лошадей, бродящих по городу и возле пристани, – все это говорило о кошмаре и ужасе, которые творились здесь».
   Генерал-лейтенант Александр Павлович Кутепов последним из добровольцев, как этого требовал долг, покинул Новороссийск перед рассветом 14 марта. Он прибыл в Крым вместе со своим штабом на миноносце «Пылкий», чтобы там продолжать Белую борьбу.
   В Крыму произошла смена главнокомандующего образованной здесь Русской армии. Деникин отправился в эмиграцию, а его место занял барон П. Н. Врангель, который всячески демонстрировал свое расположение к Кутепову и его добровольцам. Добровольческий корпус был пополнен и преобразован. Теперь он состоял из пяти дивизий: Корниловской (ее командир Н. В. Скоблин производится в генерал-майоры), Дроздовской генерал-лейтенанта В. К. Витковского, Марковской генерал-майора А. П. Третьякова, 1-й кавалерийской генерал-майора В. В. Крейтера и 2-й конной генерал-майора В. И. Морозова. Кутеповский корпус вновь стал ударной силой белой армии российского Юга.
   Кутепов железной рукой «приводил в чувство» свой корпус. Офицеры за пьянство становились по чину рядовыми. За более серьезные проступки добровольцы отдавались под военно-полевой суд, и немало их было публично повешено на фонарных столбах Симферополя и других крымских городов. Врангелю пришлось вмешаться в кутеповские «фонарные методы» укрепления дисциплины, и военно-полевые суды «поубавили пыл».
   Когда врангелевская Русская армия на рассвете 25 мая 1920 года вышла из Крыма и развернула наступление в степях Северной Таврии, 1-й армейский корпус находился на острие атакующего удара. Перед этим его командующий 23 мая лично произвел разведку позиций противника на аэроплане, заняв место наблюдателя. Это было одним из проявлений «кутеповского мужества».
   Корпус Кутепова за два дня боев взял 3500 пленных, захватил 25 орудий и 6 бронеавтомобилей. Но победа обошлась белым добровольцам дорогой ценой, ощутимыми потерями в людях. Так, в Дроздовской дивизии выбыли из строя, будучи убитыми или ранеными, все командиры рот и батальонов. К 15 июня поредевший корпус был выведен в резерв главнокомандующего.
   Кратковременного отдыха кутеповцы, однако, не получили. Прорвавший фронт красный Сводный конный корпус Д. П. Жлобы был встречен Корниловской и Дроздовской дивизиями, которые винтовочными залпами, огнем пулеметов и пушек обратили конницу противника назад, после чего дроздовцы на подводах повели ее преследование.
   В ходе наступательной операции генерал-лейтенанту А. П. Кутепову подчинялись Конный и Донской корпуса, 2-й корпус. Затем главнокомандующий барон Врангель издал приказ о назначении Кутепова командующим 1-й армией в составе 1-го армейского генерал-лейтенанта А. П. Писарева и Донского казачьего генерал-лейтенанта Ф. Ф. Абрамова корпусов. С этими силами тот начал наступление на Александровск (ныне город Запорожье) и Орехово. Приказом главнокомандующего командарм 1-й награждается орденом Святителя Николая Чудотворца 2-й степени.
   Весь август прошел для белых в тяжелых наступательных боях: успеха они не имели только под Каховкой, которую красные превратили в сильную полевую крепость, пытаясь здесь форсировать Днепр (в Кажовке был мост через реку) и перейти на его правобережье.
   Врангель считал генерал-лейтенанта А. П. Кутепова, что он «начальник, хорошо разбирающийся в обстановке, большой воинской доблести, совершенно исключительного упорства в достижении поставленных целей, умеющий близко подойти к офицерам и солдатам, прекрасный воспитатель».
   В ночь на 25 сентября белые добровольцы форсировали Днепр севернее Каховки. Красное командование ответило контрударом, и в середине октября белые, имея сил в три раза меньше, отступали уже по всему фронту, оставив днепровское правобережье. 16 октября 1-я Конная армия Буденного, прикрываясь густым туманом, зашла в тыл Кутепову. Тот начал пробиваться в Крым: путь на полуостров он открыл тем, что его добровольцы прижали буденновцев к замерзающему Сивашу, и те, прорываясь из западни на север, открыли дорогу для отступавшего противника.
   Врангель поручил оборону Крыма Кутепову. Но остатки «цветных» дивизий удержать Перекоп (он был обойден махновцами и 52-й стрелковой дивизией через Сиваш) и позиции южнее его оказались не в силах, и, ведя тяжелые арьергардные бои, отошли в Севастополь, на Южный берег Крыма. Началась эвакуация, которая проходила в большем порядке, чем это было в Новороссийске.
   По прибытии белых в Турцию Кутепов назначается помощником главнокомандующего и начальником Галлиполийского лагеря. Там при содействии бывших союзников старой России по Антанте части Русской армии (за исключением казачьих) были размещены в огромном палаточном лагере на берегу моря. Все воинские части, находившиеся в Галлиполи (Голое Поле), были сведены в один корпус. 3 декабря 1920 года Александр Павлович Кутепов за боевые отличия производится в полные пехотные генералы, получив погоны генерала от инфантерии.
   Кутепову было трудно навести должный порядок в лагере. Солдаты и нижние чины, лишенные Отечества, находились в состояния отчаяния, смотрелись издерганными людьми. Корпусной командующий направлял энергию подчиненных в нужное русло, находя им работу в лагере, организуя воинские занятия, заботясь о лагерном быте. В этом ему деятельно помогал комендант Галлиполи генерал-майор Б. А. Штейфон.
   Немало беспокоили Кутепова политические страсти, разгоравшиеся среди белоэмигрантов. Дело дошло до того, что полковник Щеглов, начавший во всем обвинять высшее командование, был по суду расстрелян. Один из галлиполийцев впоследствии вспоминал: «Авторитет Кутепова стал быстро расти. Он сделался идеалом военачальника, а в будущем – диктатора России».
   Постепенно лагерь в Галлиполи пустел. Части 1-го армейского корпуса Русской армии отправлялись в Балканские страны, которые выразили готовность приютить у себя военных белых эмигрантов. Это были Болгария и Королевство сербов, хорватов и словенцев, позднее ставшее называться Королевством Югославия. 18 декабря 1921 года последнее транспортное судно с врангелевцами на борту покинуло неприветливый берег Галлиполийского полуострова европейской части Турции.
   Галлиполийский лагерь остался в памяти белой эмиграции учрежденным по такому случаю памятным знаком в виде черного креста с надписью: «Галлиполи 1920–1921». Знак учреждался для всех тех, кто выстоял и не покинул ряды белой армии. «Первопоходник» А. П. Кутепов перед своим отъездом из лагеря выступил перед вчерашними добровольцами с речью, в которой были и такие слова: «Вы целый год несли крест; теперь этот крест вы носите на груди».
   Первым местом пребывания для эмигранта генерала от инфантерии Александра Павловича Кутепова стала Болгария. Он жил в двух столицах этой страны – современной Софии и древней Тырново. В мае 1922 года левая пресса обвинила русские войска, находившиеся на болгарской земле, в подготовке государственного переворота. Кутепов был задержан местными властями и ему дали 24 часа на то, чтобы он покинул страну проживания.
   Через Грецию Кутепов перебрался в Сербию, исполняя должность помощника главнокомандующего Русской армией в изгнании. Здесь у него начались конфликты с ее военачальниками – монархистом генералом Витковским и самим бароном Врангелем. Кутепов убежденно считал, что белая армия должна существовать на основе принципа надпартийности и в изгнании продолжать борьбу с советской властью.
   В Москве чекисты, контролируя через агентуру жизнь белой эмиграции, серьезно относились к фигуре Кутепова, «человека с головой, умеющего вести за собой людей». Эти опасения усилились, когда стало известно, что генерал, соблюдая строгую конспирацию, стал налаживать собственную разведку в Советском Союзе и засылать туда террористические группы, благо, на такое дело военных людей у него находилось вполне достаточно.
   Кутепов стал одним из создателей Русского Общевоинского союза (РОВС), первым председателем которого стал П. Н. Врангель. Он становится близким человеком А. И. Деникину и сходится во взглядах с известным политиком, публицистом и историком С. П. Мельгуновым, который поставил перед собой цель создать широкий антибольшевистский фронт вокруг издаваемого им журнала «Борьба за Россию».
   В 1928 году Александр Павлович Кутепов, после неожиданной смерти барона Врангеля, становится во главе РОВСа. Он писал: «Для ниспровержения советской власти мы создадим широкое объединение эмигрантов, нацеленных исключительно на борьбу с большевизмом. Никаких межпартийных споров внутри него мы терпеть не намерены, так как они лишь распыляют наши силы». Эти слова можно назвать программой деятельности кутеповской «части» военной белой эмиграции.
   Последним местом жительства белого полководца стал Париж, центр политической жизни эмиграции из России. ОГПУ были хорошо проинформированы о состоянии ее военной части. В январе 1930 года известный Кутепову по Гражданской войне полковник Н. де Роберти признался ему, что он является агентом чекистов.
   О последнем дне жизни А. П. Кутепова известно немногое. Он получает записку от крупного финансиста с просьбой о встрече. Имея намерение переговорить с ним по пути на церковную службу, генерал 26 января того же 1930 года в 10 часов 30 минут вышел из дома на улице Руссель, где проживала его семья. После этого он исчез без следа.
   Известны ряд версий о том, как агенты советской разведки похитили в Париже руководителя РОВСа и о том, какую смерть он нашел на финише своей кипучей жизни. Исследователь Валерий Клавинг в книге «Гражданская война в России: Белые армии» пишет следующее:
   «Кутепов Александр Павлович… выкраден агентами НКВД совместно с французскими резидентами (включая агентов бывшего царского, а позже советского военного атташе в Париже генерала графа А. А. Игнатьева, за что Игнатьев по возвращении в СССР в 1937 г. получил награды от Сталина и позже произведен в генерал-лейтенанты Красной Армии).
   По одной из версий, на стоявшем в Гавре в тот момент пароходе „Нефтесиндикат“ привезен в Ленинград 03.05.1930 в бессознательном состоянии после чрезмерных доз уколов для парализации возможного сопротивления. Доставлен 05.05.1930 в Москву; умер, не приходя в сознание».
   Кутепов канул в безвестность. На русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа появилась символическая могила с его именем. Отпевание же белого генерала-«первопоходника», героя Белого дела и Первой мировой войны, было совершено Русской православной церковью за рубежом только в 1996 году.

Мамантов Константин Константинович
«Донская стрела», дважды прорывавшая Южный фронт

   Белоказачий генерал К. К. Мамантов стал для советской истории Гражданской войны Мамантовым с легкой руки Л. Д. Троцкого, который в своих приказах преднамеренно искажал фамилии «белобандитов». Так Мамантов на многие десятилетия вошел в советскую историографию как Мамонтов. Только в последние годы фамилия белого военачальника по прозвищу «Донская стрела» стала писаться правильно. Подверглась исправлению и его родословная: Мамантов казачьих корней не имел.
   Один из самых известных военачальников белого Дона родился в 1869 году в дворянской семье офицера лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка. Древний род Мамантовых был известен по земельной росписи еще с XV столетия. Семья вела светский образ жизни, устраивала музыкальные вечера и благотворительные концерты. Судьба Константина Мамантова определялась семейной традицией: ему пророчили карьеру кавалерийского офицера.
   Образование сын гвардейского офицера получил в столице, окончив в городе на Неве Николаевский кадетский корпус (1888 год) и Николаевское кавалерийское училище (1890 год). Был выпущен, возможно, благодаря своему высокому росту и пышным усам, корнетом в лейб-гвардии Конно-Гренадерский полк. Служба давалась легко, но дуэль в мае 1893 года поставила крест на блестящей карьере молодого офицера в лейб-гвардии. Он был отдан под полковой суд чести и… стал поручиком 11-го драгунского Харьковского полка.
   Служба в драгунском полку изгнанного из гвардии Константина Мамантова ладилась. Через три года он получает чин штаб-ротмистра. Но в июне 1898 года он неожиданно уходит в отставку с зачислением в запас по армейской кавалерии. Сказался вольный характер молодого офицера, независимость его суждений, большое самолюбие и вспыльчивость.
   Однако осталась тяга к военной службе, на которую он возвращается уже вскоре, в 1899 году. «По особому ходатайству» его зачисляют в «комплект Донских казачьих полков». Мамантов продолжил службу в 3-м Донском казачьем Ермака Тимофеевич полку, который дислоцировался в городе Вильно (ныне Вильнюс, столица Литвы). По традиции его записали казаком станицы Усть-Хоперской 1-го Донского округа. Из штаб-ротмистра он стал подъесаулом.
   В 1901 году жалуется в есаулы. Когда началась Японская война, Мамантов добился отправки добровольцем в Маньчжурию. Он становится офицером 1-го Читинского полка Забайкальского казачьего войска, в котором отслужил всю войну. Участвовал в сражениях под Ляояном, на реке Шахэ и под Мукденом. Отличился вместе с казаками-забайкальцами в известном рейде по вражеским тылам конной группы генерала Мищенко.
   Из Маньчжурии в Россию Мамантов вернулся с четырьмя боевыми орденами. Одним из них был орден Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» – знаменитая «анненская шашка». Он возвращается в строй 3-го Донского казачьего полка и в 1908 году, получив чин войскового старшины (подполковника), принимает в командование сотню. Лет ему было уже 38. Вскоре он переводится в 1-й Донской казачий генералиссимуса князя Суворова полк, который был расквартирован в первопрестольной Москве.
   Войсковой старшина в 40 лет получил должность помощника командира полка по строевой части. Увлекался конными скачками, охотой и шведской гимнастикой. Возвращение в свет совпало с женитьбой на баронессе фон Штемпель. В 1910 году производится в полковники. Казалось, что его карьера на этом и закончится, но тут началась мировая война.
   Великую войну Мамантов встретил командиром 19-го Донского казачьего полка, входившего в состав 4-й Донской казачьей дивизии, получив это назначение в августе 1914 года. Участвовал в неудачной Восточно-Прусской операции. В октябре того же года был снят с должности за низкую дисциплину в полку (грабежи местного населения) и прикомандирован к 6-му Донскому казачьему генерала Краснощекова полку. В апреле следующего года стал его командиром.
   Блестящих фронтовых успехов на счету полковника К. К. Мамантова не имелось: в условиях позиционной войны роль кавалерии уходила в прошлое, и теперь она часто, спешившись, сидела в окопах. Но карьера ему давалась: в марте 1917 года следует назначение командиром бригады 6-й Донской казачьей дивизии и производство в генерал-майоры. В послужном списке значилось участие в боевых действиях на Северо-Западном и Северном фронтах в составе 1-й, 5-й и 12-й армий.
   Изменилась и семейная жизнь Константина Константиновича: после смерти первой жены его второй супругой стала Екатерина Сысоева, дочь известного московского биржевика. Но суждено им было быть вместе совсем недолго.
   Октябрь 17-го года определил место казачьего генерала в начинающейся Гражданской войне. Родовые имения были разграблены, имущество национализировано. В декабре 1917 года Мамантов прибывает на тихий Дон вместе со своей казачьей бригадой, которая была укомплектована уроженцами 2-го Донского округа. На жительство остановился в станице Нижне-Чирской, куда прибыла его жена с двумя дочерьми (своей и приемной).
   Генерал-фронтовик оставался не у дел совсем недолго. Первая кровь «второй Русской смуты» пролилась на Юге России. В начале 1918 года инициативный К. К. Мамантов стал формировать из своих однополчан-фронтовиков белый партизанский отряд (около 100 бойцов). С ним он выступил на защиту столицы донского казачества Новочеркасска, но подошел к городу слишком поздно.
   Вместе со своими партизанами стал участником «Степного похода» остатков разбитых калединских войск под командованием походного атамана генерала П. Х. Попова. Почетным знаком «За Степной поход» была награждена и его жена, которая в трудные дни была рядом с мужем. Вскоре Мамантов возглавил группу из нескольких белоказачьих партизанских отрядов. Теперь он имел под командованием две пешие казачьи сотни при 4 пулеметах (всего 205 человек). Помощником его стал полковник Шабанов.
   Мамантовский отряд имел свой флажок – белый, с золотой оторочкой. На одной стороне был вышит золотой шестиконечный флажок, на другой – золотые буквы «О.М.» («Отряд Мамантова»). Под этим флажком белоказачий генерал воевал в ходе Гражданской войны до самой своей смерти.
   В апреле месяце генерал-майор К. К. Мамантов стал командующим всеми силами белых в восставшем против красных 2-м Донском округе. Он прибыл в округ с несколькими отрядами: своим пешим, конным полковника Карагальского, офицерским войскового старшины Гнилорыбова и с одним-единственным орудием. Вскоре силы Мамантова в округе достигли около 10 тысячи человек, но лишь около половины из них имели винтовки с 25 патронами на ствол.
   В конце мая казакам 2-го округа пришлось вести жестокие бои против красных, наступавших со стороны Царицына оказавшегося у них в тылу сильного отряда Щаденко. Белые несли большие потери от артиллерийского огня. Мамантов лично ходил в атаку в пехотных цепях, был трижды ранен. Популярность его росла. Станицы Усть-Хоперская и Нижне-Чирская произвели генерала-партизана в почетные казаки.
   Белоэмигрант И. А. Поляков писал: «В течение всего мая и особенно между 20-м и 26-м числом войска генерала Мамантова, оперировавшие в районе Нижне-Чирской станицы, выдержали сильнейший напор противника с северо-запада и юга, и только ценой непомерного их упорства атаки красных были отбиты. Но казачьи части из-за недостатка патронов понесли большие потери».
   В том же мае 1918 года генерал-майор К. К. Мамантов назначается командующим Цимлянской группой войск Донской армии, действовавшей на царицынском направлении. Группа была по своему составу сильнейшей в армии белоказаков Дона: 397 офицеров, 12 056 казаков, 28 орудий, 88 пулеметов, один бронепоезд, один бронеавтомобиль и несколько аэропланов. Но и задача перед ней стояла трудновыполнимая – захватить красный Царицын. Взятие его обеспечивало Новочеркасск и Ростов от удара с востока и позволяло контролировать важный в ходе Гражданской войны Волжский речной путь.
   В это время к Царицыну отступали под давлением немцев с Украины красные войска – 3-я и 5-я Украинские советские армии. С их приходом силы защитников Царицына доходили до 40 тысяч человек. Было вырыто три линии окопов, которые защищались глубокими оврагами и балками перед ними. По круговой железной дороге курсировало несколько бронеплощадок, с Волги красных поддерживали огнем своих орудий корабли Волжской военной флотилии. Правда, отряды защитников города не отличались дисциплиной: председатель Реввоенсовета Троцкий называл отряды красных партизан «полубандитскими».
   В ночь на 21 июля части генерал-майора К. К. Мамантова переправились на левый берег Дона и перешли в наступление на Царицын. Белоказаки с ходу прорвали несколько линий обороны противной стороны и двинулись к станции Воропоново, всего в 15 километрах от города. Стремительной атакой фронт красных был рассечен на две части.
   Ожесточенные бои, доходившие до рукопашных схваток, продолжались с 2 до 7 августа. Силы оказались неравными, и белые не смогли взять с налета сам Царицын. Мамантову пришлось отвести свои поредевшие полки за Дон, чтобы там получить пополнение, восполнить боезапасы и произвести перегруппировку сил.
   В том же августе месяце К. К. Мамантов назначается командующим Восточным (Царицынским) фронтом Донской белоказачьей армии. По распоряжению начальника ее штаба генерала И. А. Полякова мамантовские войска получают на усиление из состава Молодой Донской армии (казаки 19–20 лет) два пластунских полка, 2-ю Донскую казачью дивизию, две тяжелые батареи (с ограниченным запасом снарядов) и саперный батальон.
   Новое наступление на Царицын началось 9 сентября. Теперь город обороняла красная 10-я армия под командованием К. Е. Ворошилова (почти 50 тысяч бойцов, 180 орудий) с Волжской военной флотилией. В тылу белоказаков у Сарепты неожиданно появилась «Железная дивизия» Д. П. Жлобы, самовольно ушедшего с Кубани из-за конфликта с красным главнокомандующим И. Л. Сорокиным.
   Войсковой атаман П. Н. Краснов писал: «…Два раза казачьи части генерала Мамантова подходили к Царицыну, занимали уже Сарепту, и оба раза вынуждены были отходить. Не было тяжелой артиллерии, чтобы парировать огонь Царицынских батарей, мало было сил, чтобы преодолеть и взять опутанную проволокой и весьма пересеченную оврагами Царицынскую позицию».
   Красный Царицын устоял во второй раз. На исходе этого наступления фронт белоказаков оказался на линии станций Кровузгинская – Гнилоаксайская. В это время положение Области войска Донского изменилось к худшему. Теперь его границы со стороны Украины, откуда ушли германские и австрийские войска, оказались открытыми для ударов красных.
   Мамантов стал готовить третье наступление на Царицын, который историки Гражданской войны называли «красным Верденом». Численность мамантовской белоказачьей группировки, благодаря поголовной мобилизации на Дону, впервые удалось довести до большой численности (15 700 штыков и 16 200 сабель). Имелось несколько бронепоездов, захваченных у красных. Были созданы (по примеру деникинской Добровольческой армии) отдельные ударные офицерские батальоны по 60–80 штыков в каждом. Но эти силы продолжали заметно уступать по численности и вооружению защитникам Царицына.
   19 декабря началось третье и последнее наступление на Царицын. В ходе боев, которые шли две недели, белоказаки смогли замкнуть кольцо окружения города, в который красные отошли с большими потерями. Но дальше дело застопорилось.
   В новогоднюю ночь казачьи части генерала А. В. Голубинцева захватили Дубовку, станицу астраханского казачества севернее Царицына. В третий раз была взята Сарепта. Город обстреливался артиллерией и бомбился с аэропланов. Белоказаки по льду вышли на правый берег Волги. Мамантов понимал, что перенапряжение сил велико (в бой вводились последние резервы), и ожидал помощи от Добровольческой армии, которая завершала освобождение Северного Кавказа от красных.
   Вскоре ситуация в 10-й армии красных изменилась. Пост ее командующего вместо Ворошилова занял бывший полковник А. И. Егоров, будущий советский маршал, прославленный полководец Гражданской войны. Своим умелым командованием он изменил ситуацию на Царицынском фронте. В тыл белоказакам ударила Сводная кавалерийская дивизия С. М. Буденного.
   В наступившую суровую зиму с ее жестокими морозами фронт, который держали белоказаки, рухнул. В северных Донских округах казаки стали расходиться по станицам. От 70-тысячной Донской армии в самый короткий срок осталось не более 15 тысяч человек, продолжавшихся сражаться. Вскоре почти вся Область войска Донского оказалась в руках красных. Мамантов, сохранив костяк своих войск, стал спешно отводить их от Царицына к Манычу, к станице Великокняжеской на соединение с наступавшей Добровольческой армией.
   Власть на белом Дону поменялась. 1 февраля 1919 года Большой войсковой круг принял отставку атамана Краснова. Новым атаманом Всевеликого войска Донского стал генерал А. П. Богаевский, который поставил Донскую армию в ряды Вооруженных сил Юга России, во главе которых находился А. И. Деникин.
   Мамантов в том же феврале производится в генерал-лейтенанты. Теперь он командует конной группой Донской армии, которая в августе 1919 года будет преобразована в 4-й Донской конный корпус. Он состоял из 9-й и 10-й Донских конных дивизий (генералов А. С. Секретова и Б. В. Толкушкина), каждая из трех бригад.
   В марте отступавшие части корпуса, дезорганизованные и поредевшие, соединились с Кавказской Добровольческой армией генерала П. Н. Врангеля, с которым отношения Мамантова сразу не сложились. Не удержавшись на Маныче, белые донцы отошли к Батайску близ Ростова.
   Донской фронт был восстановлен. Вскоре на северном Дону началось известное Вешенское восстание, причиной которого прежде всего стали повсеместные красные репрессии казачества. В мае конница Мамантова совершила свой первый рейд, пройдя с тяжелыми боями более двухсот верст, 25 мая освободив станицу Нижне-Чирскую. Донская армия начала быстро восстанавливать свою численность.
   Из Нижне-Чирской Мамантов повел свою конницу в рейд на Усть-Медведицкую – Арчаду – Раздорскую, повернув частью сил на Царицын. Восставшие казаки пополняли корпусные полки. Красное командование выдвинуло против него 4-ю и 6-ю кавалерийские дивизии Буденного. Белоказаки были остановлены, но Царицын лишился немалой части своих защитников, что предопределило падение укрепленного города.
   За время чуть больше месяца вся Область войска Донского была освобождена от красных. Были захвачены значительные трофеи. Из общего числа 15 тысяч пленных, 150 орудий, более 350 пулеметов, 8 бронепоездов, взятых Донской белоказачьей армией весной 1919 года, на долю конницы генерал-лейтенанта К. К. Мамантова приходилось около 5 тысяч пленных, 40 орудий, 107 пулеметов и 5 бронепоездов.
   Через два дня после взятия Царицына, 20 июня, главнокомандующий Вооруженными силами Юга России генерал-лейтенант А. И. Деникин утвердил директиву «о походе на Москву». 4-й Донской конный корпус Мамантова, усиленный пехотой и бронепоездами, отправляется в рейд в тыл советского Южного фронта. Рейд проходил с 10 августа по 19 сентября и имел целью срыв контрнаступления красных армий и оказание содействия главным силам Донской армии, наступавшей на Лиски. Корпус получил пополнение, что позволило полки довести до полного штата. Войсковое управление коннозаводства предоставило ему лучших лошадей.
   Операция носила стратегический характер. Мамантову ставилась следующая задача: «Прорвать фронт противника между Борисоглебском и Бобровом и, разрушив тылы красных, способствовать быстрейшему продвижению Донской армии в ее полосе, имея конечной целью овладение Москвою».
   Утром 10 августа 4-й Донской конный корпус (6 тысяч сабель, 3 тысячи штыков, 12 (по другим сведениям – 20) орудий, 7 бронепоездов, 3 бронеавтомобиля и разведывательный самолет «Сорвич») прорвал фронт северо-западнее Новохоперска на стыке 8-й и 9-й красных армий и устремился на север. Так начался самый знаменитый рейд в истории Гражданской войны в России.
   Командование Южного фронта попыталось ликвидировать прорыв белой конницы силами двух стрелковых дивизий, но только 17 августа ему удалось закрыть образовавшуюся брешь шириной до 60 километров. Непосредственное руководство ликвидацией прорвавшейся белой группировки было возложено на командующего Особой группой Южного фронта В. И. Шорина, который занимался подготовкой контрнаступления. Но тот не сумел выполнить поставленную задачу.
   18 августа мамантовцы с налета захватывают Тамбов. Местный гарнизон сдается в плен, винтовки с захваченных складов раздаются окрестным крестьянам. Город встретил белоказаков цветами и трехцветными российскими флагами. Рабочие вагоноремонтных мастерских преподнесли генерал-лейтенанту К. К. Мамантову хлеб-соль. Вечером в городском театре был дан концерт. Тамбовские обыватели стали записываться в дружину для охраны «общественного порядка». Но через несколько дней белоказаки оставили город, который после того стала «чистить» тамбовская ЧК.
   22 августа белая конница (9-я казачья дивизия генерала Секретова) захватывает город Козлов (ныне Мичуринск), в котором находился штаб Южного фронта. Это сразу же нарушило управление фронтовыми войсками красных. Штаб фронта, бросив свое имущество, бежал из города, в котором белыми был захвачен поезд самого Троцкого. На станции Пушкари была уничтожена артиллерийская база, в которой хранилось 200 тысяч трехдюймовых снарядов.
   Из Козлова в штаб Донской армии была отправлена телеграмма, тут же опубликованная в «Донских Ведомостях»: «Дела наши блестящи. Пленных забираем тысячами. Рассеяны все резервы красной армии. Ведем бои без потерь. Все здоровы, бодры и неудержимо рвутся в Москву, скорей сокрушить комиссарское царство. Да здравствует Тихий Дон!»
   В сложившейся обстановке Совет Обороны Советской России 23 августа постановил ввести военное положение в шести губерниях (в том числе в Воронежской и Тамбовской), образовать в уездах, городах и на железнодорожных станциях ревкомы. На них возлагалась задача мобилизации всех сил и средств для обороны своих территорий и подавления возможных контрреволюционных выступлений. Общее руководство деятельностью ревкомов осуществлял Реввоенсовет Республики (РВСР).
   Реввоенсовет назначил члена РВС (троцкиста) М. М. Лашевича, одного из главных виновников сдачи красными колчаковцам города Перми на Восточном фронте, командующим войсками образованного Внутреннего фронта. Ему ставилась задача ликвидации рейда белой конницы. К 10 сентября в подчинении Лашевича находились сводные отряды И. Ф. Ораевского, С. А. Спильниченко, Я. Ф. Фабрициуса и других, гарнизоны Тулы и Рязани, Воронежский, Курский и Орловский укрепленные районы, отдельные воинские части. Всего набиралось около 10,5 тысячи штыков, 1,5 тысячи сабель, 67 орудий, 215 пулеметов, бронепоезда, аэропланы.
   Кроме этих сил, РВС подчинил командующему Внутренним фронтом отряды коммунистов-добровольцев и части особого назначения (ЧОН). Их общая численность составляла около 11 тысяч человек.
   Общее руководство по ликвидации 4-го Донского конного корпуса было возложено на председателя РВС Л. Д. Троцкого. Он своим приказом направил в состав войск Внутреннего фронта 21-ю стрелковую дивизию, снятую с Восточного фронта, бригаду красных коммунаров, которая следовала из Симбирска в Петроград, часть сил Запасной армии. Однако Троцкому не удалось добиться согласованности действий этих войск.
   Воспользовавшись такой несогласованностью, Мамантов 25 августа продолжил наступление в направлении на север и северо-запад от Козлова. На своем пути белоказаки уничтожали фронтовые и армейские склады, разрушали железнодорожные станции и мосты, распустили по домам несколько десятков тысяч мобилизованных в Красную Армию. Совершались грабежи и насилия.
   Из местных добровольцев пополнилась перешедшая на сторону белых Тульская (пехотная) дивизия силой до 3 тысяч штыков и Елецкий пеший полк. Отряды крестьянской самообороны получали от белых трофейное оружие, которое с собой было не увезти.
   Генерал-лейтенант К. К. Мамантов в постоянных общениях с гражданским населением старался подчеркнуть освободительную миссию рейда казачьей конницы. Местным жителям раздавалось продовольствие, обмундирование, мануфактура из захваченных складов Красной Армии. В городе Ельце, к примеру, на семью было роздано по полтора пуда сахара, а тем, кто помогал уничтожить склад артиллерийских снарядов, выдали по 30 аршин ткани. Показательно, что Мамантов приказывал огромные склады спиртного уничтожать.
   27 августа конный отряд в три сотни казаков занял Ранненбург (ныне Чаплыгин) Рязанской области. Простояв там два часа, мамонтовцы покинули город, взорвав мост через реку Воронеж. Считается, что это была северная точка рейда 4-го Донского конного корпуса, хотя есть сведения о том, что белоказаки появлялись чуть ли не под самой Рязанью. Но это могли быть только конные разъезды, которые вели разведку. Причиной же оставления Ранненбурга стал подход к нему крупного красногвардейского отряда из Рязани.
   Мамантов повернул на город Лебедянь, который был занят 28 августа. Местный гарнизон бежал без боя. 4-й Донской конный корпус продвигался с максимальной скоростью, делая порой переходы до 80 верст в сутки. Время стоянок сводилось до минимума. Преследователи «в спину донцам Мамантова не дышали».
   31 августа белоказаки заняли город Елец, гарнизон которого встретил их с музыкой. Мамантов повернул на юг. Сделал он это только после повторного приказа (доставленного по воздуху) из штаба главнокомандующего Вооруженными силами Юга России. В повторном приказе Деникин угрожал в случае неповиновения предать всех офицеров корпуса и самого Мамантова военно-полевому суду.
   По пути назад были заняты Задонск и Касторное (бой за него шел почти сутки). 11 сентября белоказаки, собравшись корпусом воедино, повторно заняли Воронеж, но уже на следующий день были выбиты из города большими силами красных. При этом стороны понесли немалые потери.
   Темп рейда сильно замедлился. Корпус растянулся на несколько десятков верст. В его рядах двигался обоз с «трофеями» длиной около 30 верст, который сильно затруднял общее движение, но бросать его и не думали. В итоге конный корпус потерял прежнюю маневренность, его боеспособность заметно снизилась. О внезапности лихих налетов во все стороны думать уже не приходилось.
   Председатель РВС Троцкий и командование Южного фронта, стремясь не допустить ухода белоказаков к своим и уничтожить их южнее Воронежа, сняло с фронта Конный корпус С. М. Буденного и 27-ю стрелковую дивизию. Предполагалось, что Мамантов будет двигаться вдоль левого берега Дона на юг, к Лискам, на соединение с Донской армией.
   Мамантов сумел разгадать замысел противника и неожиданно повернул от Воронежа на юго-запад, идя на соединение уже с наступающей Добровольческой армией. 17 сентября белоказаки беспрепятственно переправились через Дон у Гремячье-Сторожевое и через день соединились с 3-м Кубанским конным корпусом генерал-лейтенанта А. Г. Шкуро, который был выдвинут Деникиным в район Нового Оскола для содействия прорыва 4-го Донского конного корпуса. Конница Шкуро создала в линии фронта прорыв шириной в 25 верст.
   Продолжавшийся 40 дней рейд белоказаков Мамантова на время дезорганизовал тылы Южного фронта, отвлек на себя значительные силы Красной Армии (около 40 тысяч штыков и сабель). Но белые этим рейдом не решили главной задачи – сорвать готовящееся контрнаступление Южного фронта.
   Считается, что дальнейшее продвижение 4-го Донского конного корпуса к Москве в той ситуации было рискованным делом, по сути, авантюрой. Но имелись и противоположные мнения. Так, начальник Оперативного отделения штаба Донской армии полковник В. А. Добрынин высказался так:
   «…Нужно признать ошибочным поворот корпуса на юг… Пожалуй, больше пользы принес бы рейд на Москву, вызвав бегство центральной власти и помощь населению в вооружении. Судя по легкости выполнения рейда, можно считать вполне вероятным, что коннице удалось бы взять Москву, вопрос же ее удержания находился бы всецело в руках населения и готовности его к борьбе с большевиками.
   Опасности для конного отряда эта операция никакой не представляла, так как поймать его у советской власти было нечем, и, кроме того, в случае угрозы наша конница легко могла в любом месте выйти на фронт и присоединиться к армии…»
   В белой эмиграции о рейде мамантовской конницы по тылам красных писалось много, причем оценки его результатов сильно разнились, будучи порой далекими от объективности. Так, бывший Верховный правитель России А. И. Деникин дал следующую оценку рейду 4-го Донского конного корпуса:
   «Мамантов… пройдя с боем через фронт, пошел на север, совершая набег в глубокий тыл противника – набег, доставивший ему громкую славу, звание народного героя и… служебный иммунитет…
   Будем справедливы: Мамантов сделал большое дело, и недаром набег его вызвал целую большевицкую приказную литературу, отмеченную неприкрытым страхом и истерическими выпадами…
   Но Мамантов мог сделать несравненно больше: использовать исключительно благоприятную обстановку нахождения в тылу большевиков конной массы и, сохранив от развала свой корпус, искать не добычи, а разгрома живой силы противника, что несомненно вызвало бы новый крупный перелом в ходе операции…»
   Показательно, что в советской историографии рейд мамантовского корпуса считался образцово подготовленным и выполненным. Можно назвать здесь роман А. Н. Толстого «Хождение по мукам». Маршал Советского Союза С. М. Буденный писал о своем сопернике так:
   «…Я считал Мамантова наиболее способным кавалерийским командиром из всех командиров конных корпусов армий Краснова и Деникина. Его решения в большинстве своем были грамотные и дерзкие. При действии против нашей пехоты он, умело используя подвижность своей конницы, добивался значительных успехов».
   В начале октября 1919 года корпус генерал-лейтенанта К. К. Мамантова совершает второй рейд, на этот раз по тылам красной 9-й армии Юго-Восточного фронта. Он вновь умело отвлек на себя значительные силы красных войск, но в целом решающего влияния на оперативно-стратегическую обстановку на Юге не оказал. Была оказана помощь 3-му Донскому конному корпусу занять Лиски, важный железнодорожный узел. Но главная задача рейда, поставленная Деникиным – перерезать железную дорогу Курск – Орел – Тула – Москва, не была решена.
   В том же октябре месяце Мамантов получает в командование маневренную конную группу Добровольческой армии в составе его 4-го Донского конного корпуса и 3-го Кубанского конного корпуса генерал-лейтенанта Шкуро. В боях под Воронежем и Касторной конница понесла поражение от усиленного пехотой красной 8-й армии конного корпуса С. М. Буденного. Красные вернули себе Лиски.
   Беспрерывность боев, начало зимы с ее холодами и метелями – своих рапортах в штаб армии Мамантов постоянно доносил об усталости казаков, измотанности лошадей, недостатках в снабжении, упадке духа людей. В довершение всех бед на Белый фронт обрушилась страшная эпидемия тифа. Численность 4-го корпуса белых донцов на время уменьшилась до двух тысяч шашек. Все это происходило на фоне начавшегося краха деникинского похода на Москву. В ходе этого рейда Мамантов был дважды контужен, и возвращаться назад ему пришлось не на коне верхом, а в фаэтоне.
   В стане белых начались командные перестановки. 2 декабря генерал-лейтенант К. К. Мамантов отстраняется от командования группой под предлогом развала дисциплины в казачьих частях. (По ряду сведений, он сам отказался от командования.) Больше всего на этом настаивал генерал Врангель, сменивший на посту командующего Добровольческой армии генерала В. З. Май-Маевского. Он категорически заявил: «…Доколе во главе конницы будет стоять генерал Мамантов, конница будет уклоняться от боя и заниматься только грабежом…»
   В ходе общего отступления Вооруженных сил Юга России 4-й Донской конный корпус возвращается в состав белой Донской армии, которой командовал генерал-лейтенант В. И. Сидорин. Мамантов вновь вступает в командование корпусом. Деникин заявил наперекор Врангелю: «Генерал Мамантов должен командовать корпусом, руководствуясь благом Родины и отметая личное самолюбие».
   Наступление Красной Армии продолжалось: пали Новочеркасск и Ростов. Они находились в тылу корпуса мамантовцев, державшего оборону в районе Кутейниково – Несветайская. Были отбиты атаки красной конницы под Провальскими заводами, заняты с боем хутора Варваровский и Медвеженский, где белые захватили 6 орудий и 12 пулеметов. Попытка повернувших назад белоказаков, оставивших линию фронта, вернуть Новочеркасск закончилась неудачей. Их атаки на столицу донского казачества желаемого результата не дали. Генерал-лейтенант К. К. Мамантов лично водил полки на Новочеркасск, но безуспешно.
   После отступления мамантовцев за полузамерзший Дон у станицы Аксайской наступила временная передышка в боях. В том эпизоде Гражданской войны Мамантов открыл для удара красным правый фланг обескровленной Добровольческой армии, бросая ее, по сути дела, на произвол судьбы. Несмотря на просьбу генерала А. П. Кутепова прикрыть переправу добровольцев через Дон у Ростова, он отказался это сделать, сославшись на усталость казаков и неокрепший лед на реке.
   Однако отход за Дон еще не означал военного поражения Вооруженных сил Юга России. Белое командование ставит под ружье всех, кому это было под силу. 4-й Донской конный корпус получает пополнение, и его численность достигла 12 тысяч человек. В полки возвращаются даже дезертиры: их станицы и хутора по ту сторону Дона были заняты красными, которые устраивали там погромы «недобитой контры».
   В начале 1920 года возобновились бои в условиях морозной зимы и продолжавшейся эпидемии тифа. Красная конница Буденного и Думенко двинулась с Дона на Кубань добивать «гидру контрреволюции». Но здесь их ждали жестокие поражения во встречных боях. Между Батайском и станицей Старочеркасской был разбит Буденный, а на Маныче у хутора Веселого – Думенко.
   Последняя победа у хутора Веселого (красные потеряли более 20 орудий, много пулеметов и пленных) была одержана 4-м Донским конным корпусом и приданной ему 4-й конной дивизией донцов из 2-го корпуса. Мамантов, передавший командование генералу А. А. Павлову, был неожиданно вызван в штаб Донской армии на станцию Сосыка.
   Оттуда 10 января генерал-лейтенант К. К. Мамантов выехал на поезде (в «теплушке») в Екатеринодар на заседание Верховного круга Дона, Кубани и Терека. В пути он заболел тифом. Выступив на круге, Мамантов (в зал городского театра его внесли на руках, речь прерывалась овациями) собрался вернуться на фронт, но оказался в екатеринодарском госпитале.
   Супруга генерала, ухаживавшая за больным, свидетельствовала, что в ночь на 31 января госпитальный фельдшер сделал ее мужу укол с «успокоительным лекарством», после чего тот днем 1 февраля скончался. («В ту же ночь фельдшер сбежал из больницы».) Она писала: «…по вызову врача профессор Сироткин за два часа до смерти Конст(антина) Конст(антиновича) осматривал его и сказал… что ген(ерал) К. К. Мамантов был отравлен…» Были и другие данные об отравлении.
   «Донская стрела» генерал-лейтенант К. К. Мамантов был похоронен в усыпальнице Екатеринодарского кафедрального собора. Все расходы на погребение взяла на себя казна Донского войска. Войсковой атаман А. П. Богаевский издал специальный приказ, в котором говорилось:
   «Вследствие тяжелых условий повседневной жизни на фронте, героически переносимых нашей доблестной армией, болезни уносят из наших рядов многих героев, посвятивших себя служению Родине. Много жертв выхвачено смертью из командного состава армии, жившего одной жизнью с рядовыми бойцами.
   Не пощадила она и нашего героя, одного из лучших вождей армии и гордость нашей конницы… Мир праху твоему, Храбрейший из Храбрых! Дон никогда не забудет твоих дел и трудов на пользу и славу родного края и по достоинству почтит он память своего народного героя, как только войдет в русло своей нормальной, спокойной и трудовой жизни…»

Маннергейм Карл Густав Эмиль
Командующий белой армией Финляндии, ставший ее президентом

   Маршал Карл фон Маннергейм родился в 1867 году в Финляндии, в Вильнясе близ города Турку, происходил из аристократической шведской семьи. После учебы в Гельсингфорском лицее в 1887 году окончил Гельсингфорский (Императорский Александровский) университет и в 1889 году – Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге, откуда был выпущен в чине поручика. Службу молодой офицер начал в 15-м Драгунском полку, а затем был переведен в кавалерию лейб-гвардии.
   Баронский титул во многом предопределил начало его жизненной карьеры. Офицер гвардейской кавалерии стоял в почетном карауле во время коронации императора Николая II и императрицы Александры Федоровны в 1895 году. Столичная служба дала Карлу Маннергейму широкий круг влиятельных знакомых, научила пользоваться связями продуманно и дальновидно. В 1899 году получает чин ротмистра гвардии, в 1901 году – подполковника.
   В 1892 году блестящий аристократ поправил свои денежные дела, женившись на богатой сироте Анастасии Архиповой, которая жила в Санкт-Петербурге у дяди и получила образование как «европейка». Но их брак оказался недолговечен, поскольку супруг вел привычный вольный образ жизни. Вскоре жена от него ушла, работала в военных госпиталях Читы и Хабаровска, затем, забрав дочерей, навсегда уехала во Францию.
   Развелись официально они только в 1919 году, когда стало ясно, что брак на убежденной православной россиянке нежелателен для государственной карьеры Карла Маннергейма в «белой» Финляндии. Ее население исповедовало христианство другого толка. Больше он не пытался обзавестись семьей.
   Барон фон Маннергейм служил в русской армии по конец 1917 года и сделал в ней успешную карьеру. Участник Русско-японской войны 1904–1905 годов, он отличился в боях на территории Маньчжурии, командуя кавалерийским дивизионом. Войну закончил в чине полковника: на получение этого чина у него в биографии ушло всего три года. Дальнейшую службу вновь проходил в гвардейской кавалерии.
   Полковник фон Маннергейм отличался высокой профессиональной подготовкой, и потому Генеральный штаб решил «использовать» его не по прямому назначению. В 1907–1908 годах кавалерийский офицер командируется в Монголию и Китай с разведывательными целями. С поставленными перед ним задачами он справился успешно и похвально. Более того, северный Китай – Маньчжурию он хорошо знал по Японской войне.
   В 1909 году назначается командиром армейского 13-го уланского полка. Показав себя способным полковым командиром, Маннергейм возвращается в ряды гвардейской кавалерии. С 1911 года – он командир лейб-гвардии Уланского Его Величества полка, стоявшего в хорошо знакомой ему Варшаве. Полк заслуженно становится одним из лучших в русской армии по кавалерийской выучке и воинской дисциплине. В 1911 году следует высочайшее пожалование в генерал-майоры. Для 44-летнего аристократа это был хороший карьерный рост. Службе он отдавался весь, не забывая быть своим человеком в среде польской знати.
   В 1913–1915 годах генерал-майор Карл фон Маннергейм начальствовал Отдельной гвардейской кавалерийской бригадой со штабом в Варшаве. Бригада состояла из лейб-гвардии Уланского Его Величества и лейб-гвардии Гродненского гусарского полков. Она входила в состав войск Варшавского военного округа и была расквартирована в польской столице.
   Затем Карл фон Маннергейм стал начальником (командиром) 12-й кавалерийской дивизии, стоявшей в городе Проскурове. В годы Первой мировой войны Маннергейм успешно командовал дивизией и служил при Ставке Верховного главнокомандующего. За боевые отличия в Первую военную кампанию 1914 года удостоился ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени (за дела Отдельной гвардейской кавалерийской бригады). В 1915 году высочайшим приказом был пожалован Георгиевским оружием.
   В 1917 году барон Карл фон Маннергейм, с мая месяца уже командир 6-го кавалерийского корпуса, получает чин генерал-лейтенанта. В ходе Первой мировой войны удостоился нескольких орденов, участвуя, как кавалерийский военачальник, в боевых действиях против германских войск. Он умел поддерживать относительную дисциплину и организованность в подчиненных ему полках и дивизиях, пока не грянул Октябрь 17-го года..
   В конце войны немалая часть армейской кавалерии и казачьей конницы была спешена и вела окопную жизнь. Так что Маннергейму пришлось познакомиться с пехотной тактикой в боевых условиях, что сослужит ему хорошую службу в Гражданской войне в Финляндии и в делах белофиннов на советской территории.
   Аттестации барона Маннергейма говорили о перспективности боевого генерала: он характеризовался как решительный, хорошо знающий тактику и конное дело, авторитетный у подчиненных, умеющий организовать боевую работу командир полка, бригады, дивизии.
   С началом развала русской армии Маннергейм оказался не у дел. После октябрьских событий 1917 года вернулся в Финляндию, то есть эмигрировал из России. Там барон шведского происхождения примкнул к националистическому движению, провозгласившему в декабре 1917 года независимость Финляндии, составлявшей привилегированную часть ушедшей в прошлое Российской империи.
   Боевой фронтовой генерал Карл фон Маннергейм стал одним из лидеров движения за обретение Финляндией государственной независимости и вооруженной борьбы с левыми силами в этой стране, которые создали финскую Красную гвардию. Как человек военный, кавалер многих боевых орденов, обладатель внушительного послужного списка, он не имел среди командования белофиннов достойного соперника за высшее командование.
   16 января 1918 года бывший генерал-лейтенант русской армии принял на себя главное командование белофинской армией, сформированной в западной части Финляндии. В городе Ваза войска барона Маннергейма сумели овладеть оружием и боеприпасами, военным снаряжением деморализованного русского гарнизона, который не оказал сопротивления нападавшим и сдался в плен. Солдаты и офицеры в Вазе думали только о скорейшем возвращении в Россию. Захватив богатые трофеи у вазовского гарнизона, войска белой армии Финляндии, теперь хорошо вооруженные и обеспеченные боеприпасами, начали наступление против финской Красной гвардии, которая насчитывала, как свидетельствует историк С. С. Хесин, до 80 тысяч человек.
   Белофинские войска 16 марта столкнулись с главными силами красногвардейцев в бою близ города Тампере. Дальше Маннергейм пройти не смог и начал маневрировать, пытаясь взять в свои руки инициативу. Однако ни та, ни другая сторона не могли получить тактического перевеса. Но равновесие военных сил в Гражданской войне на земле Финляндии продержалось совсем недолго.
   Помощь Маннергейм получил от немецкого генерала графа Рюдигера фон дер Гольца, который с февраля 1918 года командовал 12-й германской дивизией. Она именовалась также Восточной морской дивизией, или Балтийской дивизией. Дивизия генерала фон дер Гольца первоначально дислоцировалась в Прибалтике, воюя там против Красной Армии.
   Гольц стал инициатором создания в германской армии так называемого Финского корпуса. Он и стал основой немецкого экспедиционного корпуса, помощь которого «белому» барону Карлу фон Маннергейму оказалась решающей в ходе Гражданской войны в Финляндии в 1918 году.
   18 февраля 10-тысячное войско генерала фон Гольца, десантировавшееся в порту Ханко (мыс Гангут) близ города Гельсингфорса (Хельсинки), без особого труда захватило столицу страны. Результатом этой десантной операции стало территориальное разделение на две части сил финской Красной гвардии.
   Совместными усилиями белофинны и германский экспедиционный корпус генерала фон Гольца заставили отряды Красной гвардии отступить сперва к городу Выборгу (где красные финны проиграли бой 24 апреля), а затем отойти на территорию Советской России. Там красногвардейцы влились в Рабочее-Крестьянскую Красную Армию (РККА). Карл фон Маннергейм сделал все для того, чтобы в ходе дипломатических переговоров Карельский перешеек остался за Финляндией. Граница прошла в непосредственной близости от Петрограда, вскоре ставшего Ленинградом.
   Белофинны Маннергейма попытались помешать выходу кораблей Балтийского флота из баз (прежде всего из Гельсингфорса) в Финляндии и переходу их в Кронштадт в марте – апреле 1918 года. Они откровенно хотели завладеть не только боевыми кораблями, но и транспортными судами и ледоколами. Два больших ледокола («Тармо» и «Волынец») были захвачены. Делалось это финской стороной во время высадки германского десанта генерала фон дер Гольца, который перед началом операции был собран на эстонском берегу в Ревеле (ныне Таллин).
   Пройдя по льду Финского залива, белофинны заняли остров Лавенсари и установили на нем береговую батарею. Таким образом, они взяли под огневой контроль шхерный и основной фарватеры. Когда ледокол «Ермак» в сплошном льду залива, завершив проводку первого флотского отряда, состоявшего из линейных кораблей и крейсеров, возвращался из Кронштадта в Гельсингфорс, батарея с Лавансари обстреляла его. Командующему Балтфлотом контр-адмиралу А. М. Щастному пришлось подкрепить ледокол «Ермак» крейсером «Рюрик»
   В своей книге «Высшие офицеры белых армий» В. В. Клавинг писал, что главнокомандующий барон Карл фон Маннергейм «совместно с германскими войсками подавил революцию 1918 в Финляндии; к 05.1918 очистил Финляндию от присутствия советских войск и активных просоветски настроенных элементов…
   Белофинны вплоть до 1922 года вторгались на территорию России. В 1918–1920 в Карелии и на Карельском перешейке Финляндия поддерживала антисоветские войска на северо-востоке России, а ее белофинские части принимали участие в боях Олонецкой Добровольческой армии (генерал Скобельцын) и Северной армии (генерал Миллер) против советских войск».
   Олонецкая Добровольческая армия под командованием генерал-лейтенанта В. С. Скобельцына (в годы мировой войны помощника командующего армиями Северного фронта) была частью белой Северной армии, хотя формировалась в Финляндии. Основу ее составляли белофинны-добровольцы. Армия действовала на Петрозаводском направлении с 1919 года по февраль 1920 года и насчитывала около двух тысяч штыков. В краю лесов и озер это была серьезная сила.
   В начальный период действий Олонецкой Добровольческой армии сопутствовал тактический успех: весной 1919 года белофинны захватили всю Южную Карелию, в том числе Видлицу, Олонец и подступили к Петрозаводску. Прямое железнодорожное сообщение Центральной России с Мурманом оказалось прерванным. «Игрушечное войско» в образе Олонецкой армии (как ее иногда называли) среди лесов озерного края оказалось серьезной опасностью на северных подступах к бывшей столице Российской империи.
   Под давлением Красной Армии (советская Онежская флотилия высадила во вражеском тылу три десанта) и в связи с эвакуацией основных сил Северной армии из Архангельска части генерала Скобельцына в феврале 1920 года вынуждены были отойти в Финляндию, оказав упорное сопротивление 6-й красной армии. Разбитыми белофинны-добровольцы не были, но и оттянуть на себя значительные силы защитников «колыбели революции» Петрограда не смогли.
   Маннергейма не остановил в организации действий белофиннов заключенный в октябре 1920 года Юрьевский мирный договор с Советской Россией. Согласно его пунктам Финляндия признавала существующую государственную границу со своим восточным соседом. Таким образом, она отказывалась от вмешательства в его внутренние дела. По Юрьевскому договору Хельсинки обязывались вывести свои войска из захваченных еще в 1918 году двух карельских волостей: Ребольской и Поросозерской в северной части Карелии.
   Белофинны после понесенного поражения еще раз попытались захватить Южную Карелию. Остатки Олонецкой Добровольческой армии, пополнившись новыми отрядами волонтеров, в октябре 1921 года перешли границу. Со стороны белофиннов действовало около 4 тысяч человек, сведенных в отдельную Карельскую стрелковую бригаду со штабом в деревне Ухтинской. Она состояла из Архангельского и 1-го Карельского полков, Ребольского батальона лыжников (450 человек), отдельных отрядов.
   Удар опять наносился по Карельской Трудовой Коммуне. Успехи белофиннов на этот раз были кратковременны и незначительны. Они смогли выйти на линию Оланга – Маслозеро – Ругозеро – поросоозеро. Действуя в условиях морозной зимы, белофинны смогли создать угрозу Сорокскому участку железной дороги. К концу декабря командование РККА сосредоточило на основных боевых участках в Карелии 8600 красноармейцев, 165 пулеметов и 22 орудия (в заснеженных лесах артиллерия почти не использовалась).
   В феврале следующего, 1922 года белофиннов ожидал полный разгром и уход обратно на территорию Финляндии. Они не смогли перерезать Мурманскую железную дорогу. Полки РККА успешно провели наступательную операцию четырьмя колоннами, стремясь взять в кольцо деревню Ухтинскую. 6 марта в Карелии было отменено осадное положение.
   Действия белофиннов барона Карла фон Маннергейма в Карелии в 1921 году носили авантюрный характер. Французский журнал «Юроп нувель» в середине января 1922 года писал: «Итак, на заре этого года Советская Россия твердо остается в руках Ленина».
   Премьер-министр Финляндии Венола был вынужден признать: «Осуществление финской национальной политики при помощи оружия оказалось безрезультатным. Проекты Маннергейма о завоевании Петрограда остались лишь на бумаге. Вооруженные мероприятия, которые предпринимались в Северной Карелии и в районе Олонца, потерпели неудачу».
   По условиям Версальского мира побежденная Германия обязывалась в кратчайшие сроки вывести свои войска с чужих территорий. Это касалось и немецких войск генерала фон Гольца, оказавшихся в Финляндии. Тот выполнил обязательство беспрекословно. Собственно говоря, дело было сделано: к маю 18-го года почти вся территория страны была очищена от красных финнов. Теперь «белая» Финляндия нависала над красным Петроградом, что стало одной из причин того, что Совнарком из Смольного перебрался в Московский Кремль.
   Таким образом, Финляндия обретала полную национальную независимость. Командующий белыми войсками генерал Карл фон Маннергейм в декабре 1918 года был провозглашен регентом Финляндии. Он продолжал руководить боевыми операциями против остатков финской Красной гвардии. Летом следующего года Финляндская революция была окончательно подавлена. Гражданская война в стране закончилась победой «белых» и их союзников.
   Победа белофиннам далась огромными для такой маленькой страны, как Финляндия, человеческими жертвами. При этом тысячи и тысячи людей, в том числе женщин и детей, погибли не в боях, а находясь в заключении, в концлагерях. Немало бежало в соседнюю Советскую Россию, став красными эмигрантами.
   Известно, что бывший царский генерал Маннергейм предлагал военное сотрудничество руководству Белого движения в России и даже наступление на красный Петроград, из которого советское правительство выехало в Москву, а это давало шансы на успех предлагаемого дела. То есть он был готов «поучаствовать» в Гражданской войне в своем бывшем отечестве. Такое участие в ней белофиннов видится в истории вполне реальным.
   Но ни Верховный правитель России адмирал А. В. Колчак, ни главнокомандующий Вооруженными силами Юга России генерал-лейтенант А. И. Деникин на такое сотрудничество с белой Финляндией не пошли. Причина состояла в том, что они оба выступали за единую и неделимую Россию в рамках ушедшей в историческое прошлое Российской империи.
   С другой стороны, Маннергейм не позволил генералу от инфантерии Н. Н. Юденичу сформировать на территории Финляндии части белой Северо-Западной Добровольческой армии. Юденичу и членам белого правительства Северо-Запада России пришлось покинуть Хельсинки и перебраться в более «гостеприимную» Эстонию, в ее столицу Таллин (бывший Ревель).
   17 июня 1919 года была провозглашена Республика Финляндия. В том же году генерал Карл фон Маннергейм добровольно ушел с поста регента Финляндии в отставку. Но он продолжал оставаться одним из самых видных политических деятелей в стране, сохранив огромное личное влияние на ее вооруженные силы. К власти в Финляндии пришла «партия мира», возглавляемая президентом Стольбером, который показал себя противником вмешательства в Гражданскую войну, идущую в соседней стране.
   Маннергейм, будучи непримиримым противником Советской России, сотрудничал с правыми силами и все больше склонялся в сторону установления тесных межгосударственных связей и военных отношений с послевоенной, гитлеровской Германией. Он стал в начале Гражданской войны основателем шюцкора – правой националистической военизированной организации, которая стала главным подготовленным резервом финской армии. О значимости шюцкора свидетельствует хотя бы такой факт: к январю 1918 года он насчитывал в своих рядах 40 тысяч человек. В политической жизни страны шюцкор играл немаловажную роль.
   В 1931 году, когда бывшему регенту Финляндии барону Карлу Маннергейму было уже за 60 лет, правительство страны вновь вернуло его к активной государственной деятельности. Его назначили председателем Совета обороны страны, которому предстояло решать военные вопросы в условиях обострения отношений Финляндии со своим соседом – Советским Союзом.
   В 1938 году барон Карл Густав Эмиль фон Маннергейм получает чин маршала (фельдмаршала) Финляндии, высший военный чин страны. Это было признание его личных заслуг перед «белой» Финляндией.
   В течение восьми лет (строительство первых укреплений было начато еще в 1927 году) Маннергейм руководил строительством мощной фортификационной линии на Карельском перешейке, всего в 32 километрах от советского Ленинграда и еще ближе к главной базе советского Балтийского флота, городу-крепости Кронштадту. Эта фортификационная линия вошла в мировую военную историю под названием «линии Маннергейма».
   Система долговременных фортификационных сооружений и заграждений тянулась от Ладожского озера до Финского залива. Общая протяженность линии составляла 135 километров, а ее глубина – 95 километров. «Линия Маннергейма» включала в себя передовую (зона заграждений), главную, вторую и тыловую (город Выборг) полосы обороны, две промежуточные полосы и отсечные позиции.
   Укрепления «линии Маннергейма» состояли из железобетонных и гранитно-земляных укреплений. В ее сооружении участвовали немецкие, английские, французские и бельгийские фортификаторы. Строительство завершалось под руководством бельгийского генерала Баду – участника возведения во Франции «линии Мажино». Всего было устроено 220 километров проволочных заграждений, 200 километров лесных завалов и 80 километров надолбов.
   Кроме того, на «линии Маннергейма» было возведено более 296 дотов и более 800 дзотов. Она опиралась на многочисленные естественные препятствия: резко пересеченный рельеф, труднопроходимые леса, множество рек, озер и болот. Были созданы сложные противотанковые препятствия общей протяженностью в 136 километров. Устраивались минные поля.
   14 октября 1939 года СССР предложила Финляндии сдать в аренду на 30 лет порт Ханко для устройства там советской военно-морской базы, а также передать СССР несколько островов в восточной части Финского залива, часть Карельского перешейка и полуостров Рыбачий на севере страны – всего 2761 квадратный километр. В обмен предлагалось 5529 квадратных километров советских территорий в Карелии. Официальный Хельсинки ответил на это предложение отказом.
   30 ноября 1939 года советские войска начали широкую наступательную операцию против Финляндии, нанося главный удар на Карельском перешейке. Так началась Советско-финская война 1939–1940 годов, известная еще и как «зимняя война». Со стороны СССР в войне участвовал примерно один миллион военнослужащих. Помимо сухопутных войск боевые действия вел Балтийский флот и авиация.
   Советско-финская война началась бомбардировкой финской столицы Хельсинки и города Випури (современного Выборга). Разумеется, подобный ответный удар Финляндия нанести не могла.
   Главнокомандующий вооруженными силами Финляндии маршал Карл фон Маннергейм имел гораздо меньшие силы. Он располагал армией в 300 тысяч человек, из которых лишь около 50 тысяч относились к регулярным, кадровым войскам. В рядах воевавшей против Красной Армии финской армии оказалось немало добровольцев из скандинавских и других европейских стран.
   Советские войска начали наступление на территорию Финляндии с востока и юго-востока. На Крайнем Севере был захвачен порт Петсамо (современный поселок Печенга). В южной части Финляндии было высажено несколько тактических морских десантов, но все они не имели успеха.
   Начало войны сложилось не в пользу Советского Союза, чья армия оказалась плохо подготовленной к боевым действиям против мощной фортификационной линии противника в условиях зимы с ее 40-градусными морозами. Финские солдаты были снабжены хорошей зимней одеждой, включая белые защитные маскировочные халаты, а также лыжами для быстрого передвижения. Экипировка советских солдат оставляла желать много лучшего, поэтому среди них сразу же появилось большое число обмороженных.
   Советским войскам и особенно бронетанковой технике приходилось преодолевать несколько эшелонированных полос заграждений – лесных завалов, проволочных сетей, гранитных надолбов, противотанковых рвов и эскарпов, минных полей. Вся эта система инженерных заграждений прикрывалась перекрестным пулеметным и артиллерийским огнем из дотов и дзотов. Лед на реках, озерах и болотах не выдерживал тяжести танков, и они вместе с экипажами уходили под воду.
   Особенно сильные бои разгорелись при полном господстве советской авиации в воздухе близ Суомуссалве в декабре 1939-го – январе 1940 года. Здесь обороняющимся войскам Маннергейма в местности, изобилующей реками и озерами, удалось замедлить наступление советских войск и, устраивая засады, отрезать часть их от главных сил. После этого в действие пришла артиллерия и многочисленные группы снайперов («кукушек»). Советская 163-я пехотная дивизия и спешившая ей на выручку 44-я дивизия оказались полностью разгромленными. В итоге советские войска под Суомуссальве потеряли свыше 27 тысяч человек убитыми и замерзшими, а потери финнов (по их данным) составили всего около 900 человек.
   Советское командование перед лицом Сталина сделало правильные выводы из первых неудачных боев по прорыву «линии Маннергейма» на Карельском перешейке. Было увеличено число саперных и инженерных подразделений, артиллерии, более тщательно стала вестись разведка неприятельских укреплений. Изменилась сама тактика наступлений в условиях зимы, и это сразу дало результаты.
   После мощной трехчасовой артиллерийской подготовки 11 февраля 1940 года войска под командованием маршала Советского Союза Тимошенко перешли в наступление по всей линии укреплений на Карельском перешейке. В бой было брошено 27 армейских дивизий с танками и артиллерией. 21 февраля была прорвана финская оборона на 12-километровом участке «линии Маннергейма». 13 марта советские войска захватили Выборгский укрепленный район. После этого судьба военного конфликта между СССР и Финляндской Республикой была практически решена.
   12 марта 1940 года маленькая Финляндия капитулировала, чтобы не допустить продвижения советских войск в глубь ее территории и захвата столицы Хельсинки. В Советско-финской войне полководческие способности маршала Карла фон Маннергейма проявились в полной мере. Под его командованием финская армия оказала упорнейшее сопротивление советским войскам на Карельском перешейке, нанеся противнику значительные потери в людях и бронетанковой технике. Маршал Финляндии завоевал огромную популярность в собственной стране и известность за ее пределами.
   Потери финских войск в «зимней войне» исчислялись в 24 900 убитыми и пропавшими без вести, 43 500 были ранены. Потери советских войск исчисляются цифрами в несколько раз больше.
   По условиям мирного договора между СССР и Финляндской Республикой 1940 года государственная граница на Карельском перешейке отодвинулась от Ленинграда за линию городов Выборг и Сортавала. «Линия Маннергейма», основательно «потрепанная», оказалась на советской территории, но проку там от нее было мало.
   В годы Второй мировой войны Финляндия выступила против Советского Союза, на стороне гитлеровской Германии. Маршал Карл фон Маннергейм вновь был во главе финской армии, которая на Карельском перешейке вела наступление на Ленинград. На захваченной советской территории финны к июню 1944 года создали новую линию долговременной обороны, в которую «линия Маннергейма» вошла составной частью.
   О том, какую роль играл маршал барон Маннергейм в воюющей против Советского Союза Финляндии, лучше всего свидетельствует тот факт, что в августе 1944 года он стал президентом страны, которая вместе с Германией и другими ее союзниками терпела неотвратимое поражение во Второй мировой войне.
   В сентябре 1944 года под впечатлением побед Красной Армии на всех фронтах президент Финляндии Карл фон Маннергейм принял решение о выходе страны из войны. Тем самым Финляндия разрывала союзный с гитлеровской Германией пакт 1940 года. Страна выходила из войны на условиях Советского Союза. В марте 1945 года Финляндия объявила войну Германии, которая шла уже на ее территории.
   Мирный договор между СССР и Финляндией был подписан 4 сентября. Побежденная Финляндия во второй раз делала территориальные уступки Советскому Союзу. За ним окончательно закреплялся Карельский перешеек, некоторые острова в Финском заливе и территории в Карелии. Финляндия по итогам войны лишалась выхода в Северный Ледовитый океан – полярный порт Петсамо отходил к Советскому Союзу. «Линия Маннергейма» оказалась на советской территории; впоследствии все ее оборонительные сооружения были разрушены.
   Согласно этому мирному договору, главнокомандующему финской армии маршалу Маннергейму предстояло провести последнюю в своей богатой биографии военную операцию. Финляндия обязывалась вытеснить своих недавних союзников-немцев из оккупированной ими на севере страны области – Лапландии.
   Маннергейм, прежде чем начать военные действия против немцев на финской территории, написал письмо Адольфу Гитлеру и объяснился. Однако военными действиями руководил не он, а сменивший его на посту главнокомандующего вооруженными силами Финляндии генерал Хайндрикс.
   В марте 1946 года маршал Карл фон Маннергейм под давлением демократических сил страны ушел в отставку с поста президента Финляндии. Жил в своем поместье, писал мемуары «Воспоминания маршала Финляндии». В политической жизни страны больше не участвовал, хотя внимательно следил за происходящими событиями.
   Маннергейм показал себя не только крупнейшим военным деятелем в истории финского государства, которому нет еще и ста лет, но и мастером политических маневров, умело балансировавшим между Востоком и Западом. Человек, в своей жизни трижды командовавший финской армией в войнах против Страны Советов, умер в Швейцарии, в 1951 году, в курортном городе Лозанна.
   В современной Финляндии маршал Карл фон Маннергейм уважаемая историческая личность, единственный человек в истории этой страны, которого можно возвести в ранг полководца. Создан музей Маннергейма, на страницах прессы отмечаются его юбилейные даты. Его называют человеком, который с оружием в руках дал Финляндии национальную государственность. О Гражданской же войне в ней пишут не часто.
   Его биографы не забывают о том, что барон Маннергейм, тогда генерал-лейтенант Русской Императорской армии, являлся фактическим участником Гражданской войны в соседней России на стороне проигравшего Белого дела по 1922 год включительно. Но независимость «белой» Финляндии он сумел отстоять, хотя из Второй мировой войны она, как союзница гитлеровской Германии, вышла с немалым территориальным, людским и моральным уроном.

Марков Сергей Леонидович
Корниловец, давший свое имя дивизии Добровольческой армии

   У одного из самых ярких имен белого добровольчества – «первопоходника» Сергея Леонидовича Маркова биография писалась в трех войнах. Впрочем, как и у многих его соратников по Гражданской войне на Юге России. Родился в 1878 году. В роду Марковых военными людьми были многие. Поэтому совсем не случайно юный родовитый русский дворянин поступил и успешно окончил 1-й Московский императрицы Екатерины II кадетский корпус.
   Военное образование Сергей Марков продолжил в одном из двух артиллерийских училищ, существовавших в России в конце XIX столетия. Оба они находились в столичном Санкт-Петербурге – Константиновское и Михайловское. Выбор пал на первое из них. О том, как учился будущий белый доброволец, лучше всего свидетельствует то, что он из «Константиновки» в 1898 году вышел в лейб-гвардии 2-ю артиллерийскую бригаду, начав службу гвардейским офицером. В 1890 году жалуется в капитаны.
   Успешно сдал вступительные экзамены в Николаевскую академию Генерального штаба, которую окончил в 1904 году, в 26 лет! Когда началась Японская война, гвардеец Сергей Марков посчитал своим долгом получить боевое крещение на востоке. По собственному желанию он начал служить «по Генеральному штабу» на фронте в Маньчжурии.
   Офицер Генерального штаба с 4 июня 1904 года становится старшим адъютантом штаба 1-го Сибирского стрелкового корпуса генерала Зарубаева. На этой должности штабиста-оперативника оставался и после войны, до января 1907 года. На полях Маньчжурии Маркову не раз довелось продемонстрировать личную храбрость, а самое главное – вести за собой в бой подчиненных.
   Русско-японская война «отметилась» в его послужном списке несколькими боевыми орденами, высшим из которых стал орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Марков не снимал его с мундира до дня своей гибели в Донских степях. В Японской войне его постигло и большое личное горе: потеря любимого брата – подпоручика Леонида Маркова.
   По службе боевой офицер-генштабист, имевший боевой опыт, продвигался успешно. С июня 1907 года по январь 1908 года – помощник старшего адъютанта штаба Варшавского военного округа. С июня 1908 года по 1911 год – помощник начальника отделения в отделе генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба. В 1909 году получил чин подполковника. Удачной военной карьере сопутствовала счастливая женитьба на княжне Марианне Путятиной.
   Солидный опыт оперативной работы позволил С. Л. Маркову (в полковники был произведен в 1913 году) стать штатным преподавателем в Николаевской академии Генерального штаба. Это было прежде всего признанием его высокой профессиональной пригодности как человека военного.
   Преподавание в академии Генштаба для Маркова заканчивается в начале Первой мировой войны. Он не мог быть вне действующей армии: для начала становится начальником отделения управления генерал-квартирмейстера Юго-Западного фронта. Показал дарование оперативного работника, умение хорошо разбираться в быстро изменяющейся обстановке на фронте.
   В 1915 году назначается на должность начальника штаба 4-й «Железной» стрелковой бригады, которой командовал генерал-майор А. И. Деникин. После знакомства на Австрийском фронте жизненные пути этих двух людей, знаковых фигур в Белом движении, почти не расходились до гибели младшего из них.
   Марков, имевший за плечами уже солидный опыт оперативной работы, стремился к самостоятельной, строевой службе. В марте 1915 года он, добившись своего, назначается командиром 13-го стрелкового полка «Железной» бригады, которая разворачивается в дивизию четырехполкового состава, сохранив за собой прежнее название.
   В упорных боях южнее австрийской крепости Перемышль «железные» стрелки понесли большой урон в людях от шквала огня тяжелой немецкой артиллерии. Деникин в эмиграции, описывая события мировой войны, вспоминал: «В первый и единственный раз я видел храбрейшего из храбрейших Маркова в состоянии, близком к отчаянию».
   Командир «Железной» дивизии видел, как полковник С. Л. Марков выводил из-под артиллерийского обстрела свои батальоны, вернее их остатки. Рядом с ним шел командир соседнего 14-го стрелкового полка. Близкий снарядный разрыв накрыл обоих. Осколок снес голову командиру 14-го полка, его туловище, извергая из себя кровь, простояло еще несколько мгновений. Весь залитый кровью соседа Марков зашагал дальше.
   Затем марковский полк в составе дивизии отличился при взятии важного железнодорожного узла города Луцка. Тогда стрелки в штыковой атаке взяли австрийские позиции. В своих мемуарах А. А. Брусилов свидетельствовал: «Деникин, не отговариваясь никакими трудностями, бросился на Луцк одним махом, взял его». «Железные» стрелки пленили в той схватке за город 158 офицеров и 9773 солдат австро-венгерских войск и взяли богатые трофеи. 13-й стрелковый полк овеял себя боевой славой.
   За бои второго года Великой войны в Галиции полковник Сергей Леонидович Марков удостаивается ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени. Этот орденский белоэмалевый крест украшал его мундир в день гибели на поле боя. Через два месяца следует награждение почетным Георгиевским оружием.
   Оперативные способности С. Л. Маркова не остались незамеченными. В декабре того же 1915 года он в чине генерал-майора становится генералом для поручений при командующем 10-й армией. В начале 17-го ему почти месяц довелось занимать должность командира 10-й пехотной дивизии, на которой он не «засиделся».
   Февральскую революцию и отречение императора Николая II царский генерал С. Л. Марков встретил внешне «спокойно»: убежденным монархистом он не был. Февраль 17-го года дал ему большой толчок в карьере: в уже бывшей Русской Императорской армии шла большая чистка командных кадров, и многие явные сторонники Романовых был уволены из ее рядов. Чистка коснулась прежде всего фронтов. Марков получает должность 2-го генерал-квартирмейстера Ставки Верховного главнокомандующего, то есть заместителя начальника оперативного отдела Ставки.
   Но в тыловом Могилеве он долго не засиделся. Сергей Леонидович становится сначала начальником штаба Западного фронта, затем – штаба Юго-Западного фронта, которым командовал генерал-лейтенант А. И. Деникин. После этого их жизненные пути уже не расходились. В том 1917 году, в мае месяце, С. Л. Марков получает от Временного правительства производство в чин генерал-лейтенанта: его фронтовые заслуги были несомненны.
   И Деникин, и его начальник штаба начали бесперспективную борьбу против разложения распропагандированной русской армии, ее фронтовой части, что, естественно, сделало их открытыми сторонниками генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова, Верховного главнокомандующего России в 17-м году. Комиссары Керенского на Юго-Западном фронте быстро разглядели в действиях фронтового командования «крамолу», уже не говоря о солдатских комитетах. Деникин и Марков своего отношения к действительности не скрывали.
   По делу о «корниловском мятеже» проводились аресты не только в могилевской Ставке, но и на фронтах. Прежде всего на Юго-Западном фронте, главнокомандующим которого был «идейный корниловец» генерал-лейтенант А. И. Деникин. Его министр-председатель А. Ф. Керенский опасался особо, больше других глав фронтов, благодаря тревожным донесениям комиссаров Временного правительства.
   Деникин и начальник фронтового штаба генерал-майор С. Л. Марков (бывший начальник штаба деникинской 4-й «Железной» стрелковой дивизии) в Бердичеве были арестованы первыми. Из Бердичева их, счастливо избежавших самосуда уличной толпой, отправили в тюрьму, в город Быхов, где генералы-корниловцы оказались под следствием.
   Пребывание в бывшей быховской женской гимназии, превращенной в военную тюрьму, не затянулось. Все изменил Октябрь 17-го года. Временное правительство пало. Советская власть к корниловцам испытывала только классовую ненависть. Россия стояла на пороге Гражданской войны, и тюрьма в Быхове быстро опустела благодаря тем, кто ее охранял.
   Марков был в числе последних «быховских узников», которые в одиночку разными путями отправились на Дон. Переодевшись на квартире коменданта тюрьмы подполковника Эрхардта, получил там фальшивые документы, изготовленные в штабе 1-го Польского корпуса легионеров, которым командовал генерал-лейтенант Ю. Р. Довбор-Мусницкий. По этим документам Сергей Леонидович стал солдатом, уволенным со службы и едущим домой. «Громогласный, артистический Марков удачно вырядился в солдата и сразу начал отлично изображать „сознательного товарища“».
   Путь на Дон лежал для него через Киев. День прибытия корниловца С. Л. Маркова в донскую столицу город Новочеркасск – 24 декабря 1917 года стал считаться первым днем его службы в Добровольческой армии.
   В Белом движении Марков был уже узнаваемой фигурой благодаря участию в «корниловском мятеже». Не случайно на одной из встреч с Алексеевым и Корниловым донской атаман сказал организаторам Добровольческой армии:
   «„…Имена генералов Корнилова, Деникина, Лукомского и Маркова настолько для массы связаны со страхом контрреволюции, что я рекомендовал бы вам обоим и приезжавшему генералу Маркову пока активно не выступать; было бы даже лучше, если бы временно уехали из пределов Дона“.
   После этого генерал Каледин добавил:
   – Я отнюдь не настаиваю, чтобы вы уезжали с Дона. Если вас это устраивает, то оставайтесь, и вы будите гостями донского казачества…»
   «Быховские узники» А. И. Деникин и С. Л. Марков, пока оставшись без конкретных должностей в алексеевской военной организации, уехали налаживать связи, прежде всего, с местными военными людьми по духу корниловцами, в столицу Кубанского казачьего войска город Екатеринодар, две недели пробыв в станице Славянской. Но уже вскоре им суждено было возвратиться назад, в Новочеркасск.
   В Новочеркасске Маркову вместе со своим однополчанином по «Железной» дивизии командиром Георгиевского батальона охраны Ставки, ставшим командиром роты добровольцев Николаем Тимановским случилось быть шафером на свадьбе своего бывшего командира А. И. Деникина с Ксенией Чиж. Венчание в день Рождества 1918 года проходило в небольшой церкви на окраине города.
   Перед обнародованием целей белой Добровольческой армии на совещании генералитета (Корнилов, Алексеев, Лукомский, Деникин, Романовский и Марков) была выработана задача дня: создать мощную вооруженную силу Белого движения, «чтобы этим путем остановить потоп, заливающий» казачьи области Юга России «с севера». Марков к тому времени, как опытный штабист-оперативник, фактически исполнял обязанности начальника штаба командующего войсками Добровольческой армии, которая еще только зарождалась.
   В последних числах января красные овладели Батайском, расположенным напротив Ростова, на левом берегу Дона. Оттуда после жестокого боя был выбит сводный отряд добровольцев генерала С. Л. Маркова. Силы сторон оказались явно неравными, да и к тому же белым приходилось беречь патроны, подвоза которых не было.
   Тот проигранный бой под Батайском показал умелое командование отрядом и личную храбрость генерал-лейтенанта Маркова, бывшего начальника двух фронтовых штабов мировой войны. Его новое назначение не заставило долго ждать. Случилось это после выхода белой армии из Ростова-на-Дону в 1-й Кубанский «Ледяной» поход.
   В большой задонской станице Ольгинской Добровольческая армия за четыре дня отдыха прошла реорганизацию. Ее пехота сводилась в три полка (Офицерский, Партизанский и Корниловский ударный), которые по численности равнялись разве что батальону по штатам военного 1914 года. Генерал Л. Г. Корнилов на военном совете сказал:
   – Белая армия должна иметь стройность. Как старая русская армия. Организационную неразбериху мы оставим красным…
   Офицерским полком силой в 570 штыков (!) командовал генерал-лейтенант С. Л. Марков, бывший начальник штаба фронта. Он был сформирован из понесших в последних боях тяжелые потери 1-го, 2-го и 3-го Офицерских батальонов, Военно-морской роты, дивизиона смерти Кавказской кавалерийской дивизии, ставшего пешим, части 3-й Киевской школы прапорщиков, Ростовской офицерской роты. Командира полка радовало то, что почти все его подчиненные были фронтовиками, а большая часть – офицерами военного времени. В их боевой закалке сомневаться не приходилось.
   1-й Офицерский полк белых добровольцев имел свои отличительные цвета – черный и белый. Черный цвет означал «Смерть за Родину», белый – «Воскресение России». Эти цвета в скором времени станут отличительными чертами Марковской дивизии Добровольческой армии.
   Реорганизация Добровольческой армии лишний раз продемонстрировала силу воли ее командующего. Причин для недовольства Корниловым в этом случае виделось немало. Командиры отдельных батальонов переходили на положение ротных, многие ротные – на положение командиров взводов. Однако понижение в должности многих начальников протеста не вызвало, поскольку офицеры-добровольцы были людьми воинского долга.
   Генерал-майор С. Л. Марков, став полковым командиром, так высказался по поводу понижения командиров, обратившись первый раз к собравшимся воедино офицерским батальонам:
   «– Не много же вас здесь. По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского корпуса я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь. Я глубоко убежден, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела. Не спрашивайте меня, куда и зачем мы идем, а то все равно скажу, что идем к черту за „синей птицей“! Теперь скажу только, что приказом командующего армией, имя которого хорошо известно всей России, я назначен командиром 1-го Офицерского полка, который сводится из ваших трех батальонов и из роты моряков, хорошо известной нам по боям под Батайском. Командиры батальонов переходят на положение ротных командиров; но и тут, господа, не огорчайтесь. Ведь и я с должности начальника штаба фронта фактически перешел на батальон…
   Штаб мой будет состоять из меня, моего помощника полковника Тимановского и доктора Родичева, он же и казначей…
   Вижу, что у многих нет погон. Чтобы завтра же надели. Сделайте хотя бы из юбок ваших хозяек».
   Офицерский (Сводно-Офицерский) полк первоначально состоял из 4 рот и команды связи и подрывников при 13 пулеметах. В середине марта в его состав влили Особый Юнкерский батальон, который стал 5-й и 6-й ротами. Он начал 1-й Кубанский «Ледяной» поход с частями усиления в составе 1320 человек, под Екатеринодаром в его составе числилось 800 бойцов, после штурма города – 400 офицеров (по 40—100 человек в ротах). Во время похода в него влилось несколько сот кубанцев, и марковский полк перестал быть чисто офицерским.
   Во время отдыха в станице Ольгинской состоялся Военный совет армии, который обсудил дальнейшие планы. В работе совета приняли участие генералы, в том числе и С. Л. Марков, и несколько строевых офицеров, приглашенных лично командующим. Присутствовал и походный атаман Донского казачьего войска генерал-майор П. Х. Попов. Его отряд (1500 человек при 5 орудиях и 40 пулеметах) уходил из Ольгинской в войсковые зимовники, располагавшиеся к юго-западу от станицы Великокняжеской. Военный совет принял решение: идти в поход на Екатеринодар с целью овладения столицей Кубани.
   На четвертый день отдыха генерал Л. Г. Корнилов отдал приказ выступать из Ольгинской. На центральной станичной улице Добровольческая армия выстроилась полками, батальонами, дивизионами, батареями, отрядами. Марков стоял в голове своего Офицерского полка. В морозном воздухе раздался далеко слышимый призывный сигнал – звук серебряной Георгиевской трубы:
   «На молитву!»
   В замерших рядах белой армии добровольцы, от седого генерала до юного кадета, сняли фуражки и папахи. На плечи в погонах упали башлыки. В установившейся тишине эхом пронеслось:
   «Отче наш…»
   Так начинался 1-й Кубанский поход корниловской Добровольческой армии, получивший в истории Гражданской войны в России название «Ледяного».
   Над походной колонной добровольцев, не теряясь в красках морозного дня, реял трехцветный российский флаг. Авангард составил Корниловский ударный полк, за которым шли марковцы. До границ Области войска Донского оставалось 88 верст пути по заснеженной степи.
   Офицерский полк участвовал почти во всех боях «Ледяного» похода. Первый из них состоялся в Ставропольской губернии под Лежанкой, где «задержалась» 39-я пехотная дивизия, прибывшая с развалившегося Кавказского фронта. В губернии еще не было советской власти, но были местные советы, анархия и ненависть к кадетам.
   В Лежанке путь корниловцам преградил красногвардейский отряд с артиллерийским дивизионом 39-й дивизии. По команде генерала Маркова Офицерский полк развернулся и, не останавливаясь, пошел в атаку, прямо на селение, опоясанное линией окопов. Огонь красной батареи становится беспорядочным, ружейный и пулеметный – все более плотным. Цепи останавливаются и залегают перед болотистой, оттаявшей речкой.
   В обход села выдвигается Корниловский полк. За ним с группой всадников устремляется сам генерал Корнилов с развернутым трехцветным флагом. Подходят другие части белых. Атака, однако, задерживается.
   Но вот Офицерский полк не выдерживает: одна из рот бросается в холодную, липкую грязь речки и переходит ее вброд на другой берег. По полю бегут в панике люди, мечутся повозки, скачет в тыл батарея. Корниловский ударный полк, вышедший к Лежанке с запада через речную плотину, вместе с марковцами преследует красногвардейцев…
   На кубанской земле первой станицей, неприветливо встретившей белых, стала Березанская. Местные казаки и иногородние, за одну ночь вырыв линию окопов, решили «отбиться от кадетов». Такое решение было принято на станичном сходе.
   Бой за Березанскую был краток. Добровольческая артиллерия, экономя снаряды, сделала прицельно залп-другой по линии окопов и удачно накрыла их. После этого, утопая по колено в весеннем, начавшем подтаивать снегу, в атаку на взгорье дружно пошли цепи корниловцев-ударников и марковцев, готовые к самой крайности – рукопашной схватке. Патроны было приказано беречь.
   Взятием станицы Березанской руководил генерал-лейтенант С. Л. Марков. Когда он, приметный по своей огромной белой папахе, в сопровождении конных адъютантов влетел на окраину станицы, то сразу понял, что сопротивления не будет. Местные казаки после первого залпа разошлись по домам, пряча оружие, а иногородние уже покинули станицу. Марков приказал одному из адъютантов:
   – Лети к командующему. Скажи Лавру Георгиевичу, что Березанская взята. Потери – считанные единицы…
   У станицы Кореневской колонне Добровольческой армии пришлось выдержать тяжелый бой с красногвардейским отрядом численностью до десяти тысяч бойцов. Им командовал красный кубанский казак из станицы Петропавловской, бывший военный фельдшер, есаул И. Л. Сорокин. Белые заслон на пути к Екатеринодару сбили.
   Не менее тяжелым оказался бой с сорокинцами за станицу Усть-Лабинскую. У аула Шенджи произошло соединение с кубанскими добровольцами генерал-майора В. Л. Покровского. Силы белой армии Корнилова удвоились, и он начал активные действия, решив, атакуя с двух сторон добровольцами и кубанцами, взять станицу Ново-Дмитриевскую, где находились крупные силы красных.
   Станица Ново-Дмитриевская была взята без помощи кубанских добровольцев – отчаянной атакой Офицерского полка генерала Маркова. Он не стал дожидаться начавшейся в пять часов утра переправы через речку Партизанского донского казачьего полка и подхода застрявших где-то в черноземной грязи батарей. Марков решил за всех сам:
   – Ну, вот что, батальонные. Ждать нам некогда. В такую ночь без крыши тут все подохнем на морозе в поле. Идем в станицу.
   И Офицерский полк, развернутый в цепь, двинулся по пахоте, еще подернутой ночным ледком, к Ново-Дмитриевской. С ее окраин ударил убийственный огонь пулеметов и многих сотен винтовок. Добровольцев выручило то, что немалая часть красного отряда, не ожидавшего столь внезапной атаки в штыки, грелась в ту морозную ночь по домам.
   Только ночь прервала жаркий бой. Белые добровольцы на эту ночь своей кровью добыли крышу над собой. Утром красные войска, оправившись за ночь, со стороны соседней станицы Григорьевской беспорядочно атаковали Ново-Дмитриевскую, но были отброшены, понеся большие потери. В захваченную марковцами станицу стали прибывать части белых кубанских добровольцев.
   Генерал от инфантерии Л. Г. Корнилов перед штурмом Екатеринодара провел здесь новую реорганизацию Добровольческой армии, учитывая наличные силы. Теперь она состояла из трех бригад, двух пехотных и одной конной. Генерал-лейтенант С. Л. Марков получил в командование 1-ю бригаду, которая состояла из следующих частей:
   Офицерский полк;
   1-й Кубанский стрелковый полк;
   1-я инженерная рота;
   1-я и 4-я артиллерийские батареи.
   Бои за столицу Кубанского казачьего войска оказались намного тяжелее, чем предполагало белое командование. Екатеринодарская операция начиналась успешно. Белые взяли станицы Григорьевскую и Смоленскую, часть станицы Елизаветинской, многие казаки которой с оружием в руках, сев на коней, примкнули к белым добровольцам.
   Но на рассвете следующего дня внезапной атаки станицы Георгие-Афипской бригадой генерала Маркова не получилось. Когда голова наступающей колонны подошла к станице, быстро рассвело. Дозоры красных сразу же заметили наступающих в открытом поле. Была объявлена тревога. Марковцев, еще не успевших развернуться для атаки, накрыл убийственный артиллерийский и пулеметно-ружейный огонь: из станицы, расположенной на возвышенном месте, хорошо просматривались группы людей на заснеженном поле.
   Положение спас бригадный командир. Марков приказал колонне укрыться за высокой насыпью железной дороги, которая проходила поблизости по заливным лугам. Эта насыпь и надежно укрыла добровольцев от обстрела на несколько часов, пока с другой стороны к Георгие-Афипской не подошла 2-я бригада генерала Богаевского.
   Станицу взяли атакой двух пехотных бригад белых добровольцев. Как оказалось, гарнизон Георгие-Афипской насчитывал свыше пяти тысяч красногвардейцев с артиллерией и бронепоездами. На железнодорожной станции белые захватили склад боеприпасов с почти семью сотнями артиллерийских снарядов, которые у корниловцев были на исходе. Снаряды и оказались самыми драгоценными трофеями.
   При переходе на левобережье Кубани 1-я бригада прикрывала армейские тылы со стороны аула Панахес, где скапливались силы красных. Она могла принять участие в общем штурме города только когда армейский обоз, сотни раненых окажутся на противоположном берегу. Переправа белых в станице Елизаветинской шла трое суток. Штурм же Екатеринодара начался еще до конца переправы.
   Четыре дня кровопролитных боев за Екатеринодар желаемого результата добровольцам не дали. Хотя были и успехи. Так, переправившаяся последней через Кубань 1-я бригада генерала Маркова яростной атакой захватила артиллерийские казармы на окраине города. Но, понеся большие потери в людях, экономя патроны, дальше продвинуться она не смогла.
   Гибель командующего Добровольческой армией генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова вынудила белых прекратить штурм Екатеринодара. Вставал вопрос о возвращении на Дон: 1-й Кубанский «Ледяной» поход закончился неудачей.
   Добровольческая армия по приказу ее нового командующего генерал-лейтенанта А. И. Деникина отступила от Екатеринодара. Было решено сделать крюк, чтобы сбить с толку преследователей (те за уходящими белыми не поспешили) и выйти к станции Медведовской, ближайшей на железной дороге. Колонна Офицерского полка шла в авангарде. «Марков предупредил своих людей:
   – Не должно быть никакого шума. И никаких папирос!
   Последнего приказа, впрочем, можно было и не отдавать: папирос уже давно ни у кого не было.
   Двадцать километров отделяли мужчин и женщин, добрая сотня из которых владела оружием, от железной дороги. Там они могли бы передохнуть.
   Красные не стали их преследовать…»
   «…В 4 часа утра авангард войск Маркова подошел к железнодорожным путям. Их встретило полуразрушенное здание да два человека охраны, которые тут же сдались. Раздался телефонный звонок. Марков поднял трубку:
   – Алло?
   – Нам доложили о появлении здесь белых бандитов. У тебя все спокойно?
   – Все спокойно, товарищ!
   – Тем лучше. На всякий случай посылаем тебе бронепоезд.
   – Прекрасная мысль! Я жду.
   Марков положил трубку.
   – Этот поезд очень кстати!
   Он отдал приказ приготовиться к его приему. Когда показался паровоз, Марков с непокрытой головой – его светлая папаха была слишком заметной – уже ждал, стоя на рельсах. Машинист замедлил ход и спросил:
   – Что здесь происходит?
   – Остановись, черт возьми! Не дави своих.
   Машинист подчинился. Привычным жестом Марков хлестнул (нагайкой) по сапогу. Это было сигналом. Пушка белых выстрелила двумя последними снарядами в паровоз, и он завалился набок. Добровольцы поспешили отсоединить прицепленную платформу. На ней оказались пулеметы и боеприпасы. Почти никто из врагов не остался в живых.
   Несколько подразделений отправились на соседнюю станцию Медведовскую и захватили два поезда с продуктами и одеждой. Таким образом, интендантам удалось основательно пополнить запасы. Но задерживаться не следовало. Железная дорога осталась позади.
   Богаевский ликовал:
   – Разве я не говорил вам, что Деникин выведет нас из этой ловушки?
   Героем дня был Марков…»
   Трофеи, найденные в бронепоезде, оказались для белых «безпатронников» просто огромны: до 100 тысяч винтовочных патронов, около 360 артиллерийских снарядов, много пулеметных лент. Патроны и снаряды были незамедлительно распределены по полкам и батареям: огневая сила Добровольческой армии получила хорошую «подпитку».
   На Дону Добровольческая армия получила пополнение. К началу 2-го Кубанского похода в ее составе числилось около 12 тысяч человек. Армия генерал-лейтенанта А. И. Деникина теперь состояла из следующих дивизий: марковской 1-й (Офицерской), 2-й и 3-й пехотных, 1-й конной, 1-й Кубанской и 2-й Кубанской казачьей и Кубанской казачьей бригады. Белая армия численно чуть ли не в десять раз уступала противостоящим ей красным войскам на Кубани и Северном Кавказе.
   Теперь под командованием генерал-лейтенанта Сергея Леонидовича Маркова находились три полка: 1-й Офицерский, 1-й Кубанский стрелковый, 1-й Офицерский конный, а также 1-я Инженерная рота, 1-я Офицерская батарея и Отдельная конная сотня. Ее состав цементировался «первопоходниками», которых оставалось еще немалое число.
   2-й Кубанский поход начался для белой Добровольческой армии, как писала в своей книге об отце Марина Деникина, «плохо. 25 июня генерал Марков стал жертвой собственной безрассудной храбрости, был смертельно ранен под Шабловской» (под станцией Шаблиевкой). Дело обстояло так.
   Добровольцы уже захватили с боя железнодорожную станцию и неповрежденный мост, отбросив красных за реку. Противник отступал, прикрывшись огнем пушек и пулеметов бронепоездов. Отходящий последним бронепоезд наугад посылал снаряды в сторону Шаблиевки. Предпоследний выпущенный красными артиллеристами снаряд разорвался вблизи Маркова, который привычно для себя в бою не искал укрытий. Осколки ударили ему в затылок и снесли часть левого плеча. Белый генерал мучился недолго; придя в сознание, он сказал окружавшим его офицерам-«первопоходникам»:
   – Вы умирали за меня, теперь я умираю за вас… Благословляю вас…
   На следующий день, 26 июня, белые добровольцы заняли железнодорожную станцию Торговую. В жестоких боях лета 1918 года она оказалась стратегически важной точкой на карте Гражданской войны в степях Юга России. В Торговую было доставлено тело командира 1-й пехотной дивизии Добровольческой армии. Туда же для прощания с комдивом сходились полки белых добровольцев.
   Священник помолился за «упокой души воина Сергея». Стоявший рядом командующий Добровольческой армией в скорбном молчании не поднимал непокрытой головы. Над гробом веял марковский черный с белым крестом флаг. Когда отпевание закончилось, Деникин, уединившись, преклонил колени в темном углу церкви; его не беспокоили.
   В своих мемуарных воспоминаниях бывший Верховный правитель России генерал-лейтенант А. И. Деникин писал следующее: «Я смог, наконец, свободно отдаться своему горю. Они уходят, один за другим, а предстоящий путь еще такой долгий и трудный…
   Сколько раз потом, в поисках человека на фоне жуткого безлюдья, мы с Иваном Павловичем (Романовским, начальником деникинского штаба. – А.Ш.), точно угадывая мысли друг друга, говорили со скорбью: нет Маркова!..»
   «В ту же ночь два грузовика со взводом верных соратников, с пулеметами по бортам везли дорогую кладь по манычской степи, еще кишевшей бродячими партиями большевиков, в Новочеркасск. Генерал-„первопоходник“, георгиевский кавалер Сергей Леонидович Марков был похоронен с воинскими почестями в городе Новочеркасске. Там находилась его семья: мать, жена, дети. Панихида по погибшему белому герою прошла в церкви епархиального училища.
   На другой день после гибели командира 1-й (Офицерской) пехотной дивизии командующий Добровольческой армией отдал приказ по армии. Он гласил:
   „1.
   Русская армия понесла тяжелую утрату… При взятии станции Шаблиевка пал смертельно раненый генерал С. Л. Марков.
   Рыцарь, герой, патриот с горячим сердцем и мятежной душой, он не жил, а горел любовью к Родине и бранным подвигам.
   Железные стрелки чтут подвиги его под Творильней, Журавлиным, Борыньей, Перемышлем, Луцком, Чарторийском… Добровольческая армия никогда не забудет горячо любимого генерала, водившего в бой ее части под Екатеринодаром, в „Ледяном походе“, у Медведовской…
   В непрестанных боях, в двух кампаниях, вражеская пуля щадила его. Слепой судьбе угодно было, чтобы великий русский патриот пал от братоубийственной русской руки…
   Вечная память со славой павшему…
   2.
   Для увековечивания памяти первого командира 1-го Офицерского полка части этой впредь именоваться 1-й Офицерский генерала Маркова полк“».
   Но это было еще не все. 1-я его рота 1-го Офицерского генерала Маркова полка получила на свои черные погоны белый шефский вензель «ГМ». Такое было хорошей традицией Русской императорской армии, прежде всего гвардии России. Традиция эта возродилась в «цветных» дивизиях белой Добровольческой армии, чтобы в ее рядах угаснуть навсегда.
   В своих известных мемуарах А. И. Деникин писал о том, что смерть поразила генерала С. Л. Маркова тогда, «когда Добровольческая армия вышла из окружения на широкую дорогу, когда так нужны были люди таланта, воли и доблести; смерть поразила человека, предназначенного, казалось, самой судьбой для командования Добровольческой армией в составе развернувшихся впоследствии Вооруженных сил Юга России. Той армии, которая шла к Харькову и Орлу».
   При белом правительстве Юга России поселок Шаблиевка у станции Торговой был преобразован в город под названием Марков. Это название на карте России продержалось полтора года, после чего город в Донских степях был переименован советской властью в Сальск Ростовской области.
   Прошло 85 лет, и образ человека, одного из основоположников Белого дела на Юге России, возвратился памятником в центр города, когда-то носившего его имя. 13 декабря 2003 года на одной из центральных площадей Сальска был торжественно открыт памятник генерал-лейтенанту Сергею Леонидовичу Маркову. Автор скульптуры – известный отечественный ваятель, заслуженный художник России В. А. Суровцев. Рядом с монументом в те дни строился храм Покрова Пресвятой Богородицы.
   В фундамент памятника была заложена капсула с землей с кладбища русской славы в Сент-Женевьев-де-Буа в Париже, переданная Обществом памяти Русской императорской гвардии (председатель – князь Александр Трубецкой). Это было шагом к символическому «примирению и согласию между белыми и красными». Памятник участнику трех войн генералу С. Л. Маркову стал первым в Российской Федерации, поставленный белому воину. До этого устанавливались памятные знаки, кресты и мемориальные доски в память об участниках Белого движения.

Миллер Евгений-Людвиг Карлович
Главный начальник Северного края, возглавивший РОВС

   Человек, который в Гражданской войне возглавил белую армию на Русском Севере, появился на свет далеко от этих мест. Он родился 25 сентября 1867 года в городе Динабурге (потом Двинск, ныне Даугавпилс, Латвия) Витебской губернии. Старинная дворянская семья Миллеров на русской службе сохранила лютеранское вероисповедание. Евгений-Людвиг, или короче – Евгений Миллер, в 17 лет окончив Николаевский кадетский корпус, поступил в столичное Николаевское кавалерийское училище, из которого вышел вахмистром (не офицером) эскадрона. В корнеты лейб-гвардии Гусарского полка производится в 1886 году, в 19 лет.
   Впоследствии Е.-Л. К. Миллер вспоминал: «Кадетский корпус, кавалерийское училище, полк, в котором я имел честь и счастье служить, заострили во мне чувство любви к Родине, чувство долга перед Родиной и преданности ее Государю как носителю верховной державной власти, воплощающему в себе высший идеал служения России на благо русского народа».
   Миллер был в Белом движении монархистом, хотя, думается, понимал, что реставрация династии Романовых после февраля 17-го года в Отечестве невозможна. В царской России он достиг всех высот в своей военной карьере, достаточно удачной для человека его круга. В год получения офицерских эполет гусар-гвардеец обрел на всю жизнь семейное счастье: его супругой стала Наталья Шипова, дочь императорского генерал-адъютанта, бабушкой которой была Наталья Николаевна Пушкина, жена великого поэта России.
   Прослужив в лейб-гвардии Гусарском полку три года, Миллер поступает в Николаевскую академию Генерального штаба, которую успешно оканчивает по первому разряду в 1892 году и становится офицером Генерального штаба. Но уже в следующем году он увольняется от службы военной и переходит на службу гражданскую. По Табелю о рангах получает чин коллежского асессора. Однако гражданским чиновником ему суждено было быть недолго. В июне 1896 года по Высочайшему повелению императора Николая II производится в капитаны и начинает службу по Генеральному штабу.
   Новоиспеченный капитан Генерального штаба становится военным дипломатом. Он получает должность военного агента (атташе) в Бельгии и Голландии. Принимает деятельное участие в подготовке первой Гаагской мирной конференции, созванной по инициативе Российской империи в 1899 году. Миллер оказался причастен к выработке таких конвенций, как «О мирном решении международных столкновений», «О законах и обычаях сухопутной войны», «О применении к морской войне начал Женевской конвенции 1884 года о раненых и больных».
   В августе 1901 года Е.-Л. К. Миллер назначается военным агентом в Италии и перебирается с семьей в Рим. В том же году производится в полковники. Военно-дипломатическое поприще оставляет в 1908 году, возвращаясь на армейскую службу, получив в командование 7-й гусарский Белорусский Великого Князя Михаила Михайловича полк.
   В генерал-майоры производится в 1909 году за отличия по службе, временно командуя 7-й кавалерийской дивизией. После этого получает начальство над Отделом 2-го обер-квартирмейстера Генерального штаба. Этот отдел руководил деятельностью всех военных агентов за границей, изучал театры военных действий и армии вероятных противников и союзников России. Говоря иначе, новоиспеченный генерал Генерального штаба возглавил внешнюю военную разведку.
   Один из его подчиненных дал ему такую характеристику: «Спокойной и приятной была также общая атмосфера во всем нашем отделе благодаря Е. К. Миллеру. Образованный и светски воспитанный, бывший лейб-гусар… Миллер принес с собою обычаи и привычки человека общества, офицера хорошего гвардейского полка и европейца, плюс свое природное доброжелательство…»
   На этой должности Миллер пробыл немного, будучи в 1910 году назначен начальником Николаевского кавалерийского училища, которое четверть века назад окончил сам. Училищем командовал два года, оставив о себе в воспоминаниях бывших юнкеров добрую память.
   Близилась большая война в Европе. Генерал-майор Миллер получает новое назначение – начальником штаба Московского военного округа, которым командовал генерал П. А. Плеве. По мобилизационному плану на случай войны из войск округа формировалась 5-я армия, а ее штабом становился окружной штаб.
   С началом мировой войны Миллер оказался на Юго-Западном фронте, который был составлен из 3-й, 4-й, 5-й и 8-й армий. В Галицийской битве, отражении наступающих германцев на Варшаву и Лодзинской операции армейский штаб во главе с Миллером показал слаженность в работе, а его начальник – талантливость генштабиста. В декабре 1914 года за боевые отличия Е.-Л. К. Миллер производится в генерал-лейтенанты.
   После этого в Великой войне Миллер «засох» на должности начальника штаба армии. Вместе с Плеве участвовал в формировании 6-й армии. Затем их вернули обратно в 5-ю армию, которая сражалась теперь на Северо-Западном фронте. Только в самом конце 1916 года он получает назначение на Румынский фронт, в 9-ю армию генерала П. А. Лечицкого, на должность командира 26-го армейского корпуса. В январе 17-го года корпус провел успешную наступательную операцию против австрийцев в Карпатских горах.
   Отречение императора Николая II от престола Миллер встретил на фронте. Армия была ошеломлена свалившейся на нее революцией, свершившейся в далеком городе на Неве. Затем из Петрограда пришел «приказ № 1», убивший в армии единоначалие и способствовавший ее быстрому разложению. На фронте и в тылу стало неспокойно. Комиссары Временного правительства и воззвания Керенского навести порядок не могли, офицеры же прежней власти уже не имели.
   В начале апреля в городе Кимполунги, где стоял штаб 26-го армейского корпуса, взбунтовалась прибывшая на фронт маршевая рота. Корпусной командир попытался лично «пресечь в ней революционное брожение», но был «в схватке с солдатами ранен», арестован и судим ими. По приказу военного министра Миллера, отстраненного от командования корпусом, вызвали под конвоем в Петроград и там он был отдан в распоряжение командующего столичным военным округом. То есть был зачислен в резерв русской армии.
   Только в августе месяце генерал-лейтенант Миллер получает новое место службы: он назначается, учтя его опыт военного дипломата, представителем Ставки Верховного главнокомандующего России при Итальянском Главном командовании. После Октября отказался признавать власть большевиков и поддерживать сношения с Главным управлением Генерального штаба и Ставкой, которые доживали свои последние дни. За это Миллер был заочно судим революционным трибуналом.
   После заключения сепаратного мирного договора в Брест-Литовске покидает Италию и перебирается в Париж. Там он бездействовал полгода, если не считать безуспешных попыток сформировать способную сражаться воинскую часть из чинов двух русских Особых пехотных бригад, которые были посланы императором Николаем II на Французский фронт (еще две – на Салоникский фронт). В июле 17-го они отказались воевать. Французское командование подавило солдатский бунт военной силой, бригады расформировали.
   В России, где Е.-Л. К. Миллера помнили, уже шла Гражданская война. В октябре и ноябре 1918 года русским послом в Париже В. А. Маклаковым были получены из Архангельска телеграммы, в которых выражалась настойчивая просьба о немедленном выезде генерала Миллера на Русский Север, где с августа началась вооруженная борьба против советской власти.
   Приглашение шло от правительства Северной области, от его главы Н. В. Чайковского. Миллеру предлагался пост генерал-губернатора области. Он с воодушевлением дал согласие и отбыл из Парижа.
   Остановившись в Лондоне, посетил начальника британского Генерального штаба генерала Г. Вильсона. Такое было не случайным: английские экспедиционные войска генерала Ф. Пула (Пуля), как союзники России по Антанте, находились на Мурмане, чтобы предотвратить появление там германцев. Англичане были готовы принять участие «в борьбе против немецких ставленников – большевиков». Но Великая война уже закончилась, и у Лондона теперь были иные планы в отношении советской России и идущей там Гражданской войны.
   Сам генерал-лейтенант Е.-Л. К. Миллер полагал, что появление союзных войск Антанты на Русском Севере в самом начале Гражданской войны в России объяснялось следующими обстоятельствами:
   «Английское правительство рассматривало экспедицию на Мурманск и Архангельск как эпизод европейской войны; оно боролось не с большевиками, а с немцами… Высадка англичан в Мурманск и Архангельск вызвана была уверенностью в безграничном влиянии германского генерального штаба на центральную советскую власть и преследовала три цели:
   1) захватить порты Архангельска и Мурманска, дабы они не служили базами для германских подводных лодок;
   2) захватить громадное военное имущество, свезенное в 1916–1917 гг. в Архангельск из Америки и Англии заботами Императорского правительства и невывезенное на фронт Временным правительством, дабы оно большевиками не было представлено немцам и не было использовано против англичан и французов на французском фронте;
   3) содействовать воссозданию русских войск для образования нового фронта, который хотя бы отчасти отвлек внимание германского главного командования».
   После окончания Первой мировой войны, которая завершилась полным поражением кайзеровской Германии и ее союзников (Австро-Венгрии, Болгарии и Турции), именно цели уничтожения советской власти вышли на первый план в мотивации продолжавшихся военных действий на севере России силами Антанты. Вот строки из прокламации командования союзных экспедиционных войск к своим солдатам:
   «В войсках, кажется, существует самое смутное понимание того, за что мы сражаемся в Северной России. Это может быть объяснено в нескольких словах. Мы – против большевизма, который означает анархию в полном и чистом виде…»
   Войска Антанты (первоначально около 1500 военнослужащих – англичан, французов, американцев и поляков), высадившиеся в Мурманске в начале 1918 года и названные потом в истории Гражданской войны иностранными интервентами, законность своего пребывания на севере России обосновывали двумя документами:
   Во-первых, меморандумом Верховного Военного совета Антанты № 31 от 3 июня 1918 года о «союзной интервенции в русские порты Северного Ледовитого океана».
   Во-вторых, телеграммой наркома Л. Д. Троцкого от 1 марта 1918 года Мурманскому совету. В ней санкционировалось «принятие всякого содействия союзных миссий» в борьбе с немцами и их союзниками белофиннами.
   Мурманский краевой совет, председателем которого был кочегар А. М. Юрьев, летом 18-го года разорвал всякие отношения с московским Совнаркомом. О разрыве Юрьев сообщил по прямому проводу В. И. Ленину, «обозвав его при этом изменником». Через Мурманск под видом сербского офицера выехал в Англию бывший глава Временного правительства А. Ф. Керенский. Этим же путем планировалось несостоявшееся бегство царской семьи.
   Архангельский совет был изгнан угрозой подготовленного восстания в ночь на 2 августа и подходом эскадры Антанты, выигравшей днем 1 августа бой с артиллерийской батареей острова Мудьюг, прикрывавшей город с начала мировой войны. Так Русский Север стал белым.
   Высадившись в Архангельске, интервенты вместе с белыми воинскими формированиями начали продвижение на юг вдоль железной дороги. Антанта постоянно наращивала свои военные силы на севере России. Согласно официальным английским данным, в конце 1918 года численность экспедиционных войск на Архангельском фронте составляла 13 182 человека («под ружьем» – 8721 человек), а белых – 2175 человек («под ружьем» – 1.700 человек); на Мурманском фронте соответственно – 10 344 (6313) и 4441 (3500). Всего союзных войск соответственно – 23 526 человек и белых формирований – 6616 человек. Итого – 30 142 военнослужащих.
   В начале января 1919 года Миллер уже был в Мурманске. Через три дня на русском ледоколе «Канада», где был принят как представитель высшей военной власти, прибыл в Архангельск, столицу Северной области, из которого Советы были изгнаны еще в августе 18-го. Вряд ли генерал-фронтовик думал о том, что его пребывание в Отечестве затянется всего на 14 месяцев, после чего он до конца жизни с семьей будет состоять в рядах белой эмиграции, в ее военной части.
   В Архангельске Е.-Л. К. Миллер, встреченный с восторгом, первую неделю исполнял должность управляющего иностранными делами Временного правительства Чайковского. И только потом, в том же январе месяце, получил обещанный пост генерал-губернатора.
   Генерал-лейтенант царской армии, обладавший хорошим послужным списком военного дипломата, быстро делал карьеру. В мае назначается главнокомандующим войсками Северной области – Северной армией. В апреле стал главнокомандующим Северным фронтом. С сентября исполнял еще и должность Главного начальника Северного края.
   При этом войсками Северной армии начальствовал генерал-майор В. В. Марушевский, бывший командир одной из Особых пехотных бригад во Франции. Они с Миллером довольно легко разделили функции командования белыми войсками на Русском Севере. Миллер назначался «генерал-губернатором Северной области с предоставлением ему в отношении русских войск Северной области прав командующего армией» с подчинением военной флотилии Северного Ледовитого океана.
   В непосредственном подчинении Марушевского находились белые войска на фронте и в тылу, в том числе партизанские отряды. Отношения двух боевых генералов не складывались: в белых войсках Северной области отмечалось «двоевластие», которое прекратилось только с отбытием командированного по служебным делам неуступчивого В. В. Марушевского в Англию. Больше главное командование у Миллера никто не оспаривал.
   Белые войска Северной области четкой структуры и единого фронта против красных не имели. На начало 1919 года в состав Северной области входили войска 6 районов, вполне самостоятельных по своему местонахождению:
   – войска Мурманского района (Мурманская Добровольческая армия) полковника Л. В. Костанди, которая затем была слита с Олонецкой армией генерал-майора В. С. Скобельцына;
   – Войска Железнодорожного района (Архангельское направление Северного фронта в составе двух Северных стрелковых бригад, войск Селецкого района и Архангелогородского полка;
   – войска Онежского района. Его отдельные батальоны и партизанские отряды были слиты в два Северных стрелковых полка;
   – войска Двинского района полковника князя А. А. Мурузи: два северных стрелковых полка, Особый Шенкурский батальон капитана С. И. Воробьева, сформированный из восставших крестьян;
   – войска Печерского района полковника Виктора Ахаткина: четыре стрелковых роты;
   – войска Пинежско-Мезенского района в составе трех Северных стрелковых полков, которые вели боевые действия в долинах рек Печора, Пинега, Мезень.
   Кроме этого, в состав Северной армии входил Особый Вычегодский добровольческий отряд, основу которого составлял 14-й Северный Вычегодский стрелковый полк штабс-капитана А. О. Прокушева.
   В целом в состав Северной армии на начало 1919 года входило шесть войсковых района, включавших в себя 15 Северных стрелковых полков (средняя их численность первоначально составляла порядка 300 бойцов каждый), отдельных подразделений и местных партизанских отрядов и четыре Славяно-британских легиона. Основу легионов составляли русские военнослужащие, бывшие военнопленные сербы, чехи, словаки и другие, волей судьбы оказавшиеся на Русском Севере и перешедшие на британскую военную службу.
   Силы Северного фронта Гражданской войны состояли из войск Северной армии и английского Экспедиционного корпуса генерала В. Айронсайда. Войска Антанты на Русском Севере состояли из англичан, американцев, итальянцев, французов и славяно-британских легионеров. Общая численность их точному учету не поддавалась. На начало 1919 года называются цифры в 30 и более тысяч человек, которые действовали на фронте, то есть участвовали в боях. Генерал-лейтенант Миллер имел власть только над белой частью этих антибольшевистских сил.
   Сотрудничество военного командования Антанты на Русском Севере с белыми было далеко от идиллии. Мемуарист Г. М. Веселаго не случайно с возмущением писал: «Генерал Пуль ведет определенную реакционную политику и смотрит на русских, как смотрели Англичане прежде на Кафров». Действительно, союзники контролировали действия белого командования и Временного правительства Северной области, которые во многом зависели от них, как в вопросах совместных боевых действий, так и в снабжении войск самым необходимым. Мировая война закончилась, на складах Антанты оставалось много невостребованных боеприпасов, армейского имущества, провианта.
   Прибыв в Архангельск и получив власть над белыми войсками, генерал-лейтенант Е.-Л. К. Миллер первым делом озаботился мобилизационными делами. К концу марта белая армия исчислялась в 14 тысяч человек (половина находилась на фронте), к концу апреля – в 16 тысяч, к концу мая – около 20 тысяч человек. В итоге русская армия Северной области стала состоять из 11 Северных стрелковых полков, составлявших 5 Северных стрелковых бригад, отдельных артиллерийских батарей, морских и речных сил, других частей и партизанских отрядов.
   Много или мало было в ходе Гражданской войны для Северной области белых войск числом в 20 тысяч человек? Считается, что сперва Марушевскому, а затем Миллеру в ходе напряженной мобилизационной работы удалось поставить под ружье большую часть военнообязанного населения края с его редким населением. Мобилизации подлежали мужчины от 17 до 50 лет. Почти все довольствие, вооружение формирующиеся воинские части получали с английских складов.
   В марте 1919 года Миллер создал в Архангельске Национальное ополчение Северной области, которое, по его мысли, должно было «стоять на страже государственного порядка» в тылу Северного фронта. В ополченческие дружины для несения караульной и патрульной службы записывались все способные носить оружие.
   Северной армии катастрофически не хватало офицерских кадров, получивших полноценное военное образование. На призыв генерала Марушевского к белым офицерам-эмигрантам мало кто откликнулся. Миллеру удалось к концу июля вытребовать из Лондона около 350 офицеров и военных чиновников, но этого для Северной армии оказалось мало. Местное пополнение давало только офицеров военного времени, имевших за спиной в лучшем случае краткосрочные школы прапорщиков.
   Миллер проявлял немалую заботу о состоянии духа нижних чинов, об их питании, досуге, быте. Он добился большой разницы окладов солдат и офицеров на фронте и в тылу. В Коммерческом собрании города Архангельска был открыт русский солдатский клуб, где читались лекции и давались концерты и спектакли. Известно, что Миллер за такие труды пользовался большой личной популярностью среди белых солдат-северян.
   Командующий Северной армией Е.-Л. К. Миллер был сторонником наступательных действий по линиям железных дорог на юг, по речным долинам. Союзное британское командование выступало за позиционную войну, отклоняя все предложения о проведении наступательных операций на мурманском направлении и вдоль реки Северная Двина.
   Английский генерал Айронсайд по этому поводу высказывался так: «Наступать мы, конечно, не могли, русские войска были ненадежны, а нас было очень мало». Марушевский же в свою очередь писал, что все предложения белого командования о наступлении «отклонялись союзниками по мотивам недостаточности войск и ненадежности населения, сочувствующего большевикам».
   Получив права генерал-губернатора, Миллер сразу же занялся установлением контактов с адмиралом А. В. Колчаком. 30 апреля Временное правительство Северной области приняло решение о своем подчинении Верховному правителю России. Собственно говоря, в условиях Гражданской войны в России такое решение должно было состояться.
   Для установления непосредственной связи в начале марте был послан Сибирский экспедиционный отряд есаула Н. Н. Мензелинцева (два русских и один английский офицер, 19 солдат, в том числе два британца), которые на оленях проделали путь до Чердыни в полторы тысячи верст за 40 суток. В день отряд покрывал 70–80 верст тяжелого пути. Мензелинцев, прибыв в Омск, сделал личный доклад адмиралу Колчаку. Позднее этот путь из Архангельска в Сибирь повторил отряд небольшой численности генерала В. А. Кислицына.
   Напряженная военно-организаторская работа Миллера «не прошла мимо» Временного правительства Северной области. Своим решением оно присвоило ему 30 мая 1919 года очередное воинское звание генерала от кавалерии. Но царский генерал такого высокого производства не принял, продолжая именоваться генерал-лейтенантом.
   Тем временем на Северном фронте порой творилось что-то малопонятное Миллеру. Когда белые на реке Пинеге перешли в наступление и отбили у красных несколько деревень, в британском Йоркширском полку начались митинги: солдаты английской короны не пожелали идти в бой.
   В мае из штаба адмирала Колчака пришло указание строить оперативные планы на соединение войск в Архангельске с Сибирской армией, после чего «армиями будет организовано наступление на Москву». Как известно, такого соединения не получилось из-за внутреннего брожения в русских частях Северной армии, хотя ее противник был слабым. В конце мая к белым хлынул поток дезертиров из Красной Армии, их полки оказались сильно разбавлены пленными. Колчаковские войска, взяв Пермь, не смогли пробиться к Вятке, чтобы выйти на линию Северной Двины.
   Верховный правитель адмирал Колчак указом от 10 июня 1919 года назначил генерал-лейтенанта Е.-Л. К. Миллера «главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России, действующими против большевиков на Северном фронте». Но фактически вступление Миллера в эту должность откладывалось до лучших времен: Временное правительство Северной области еще не ушло в отставку.
   Тем временем плохих новостей, приходивших в Архангельск, становилось все больше. Армии Колчака отступали. На Двинском фронте взбунтовался так называемый Дайеровский батальон Славяно-британского легиона, из которого более 200 солдат перешло на сторону красных. 11 участников восстания были расстреляны белыми. Остальная часть батальона была отведена в тыл и превращена в рабочие команды. Считается, что в этом восстании был виноват сам Миллер. В качестве эксперимента он составил батальон, которым командовали английские офицеры, из пленных красноармейцев и арестантов-большевиков из тюрем Архангельска.
   Новое восстание солдат произошло на Онеге. В итоге оборвалась связь Архангельска по суше с Мурманском. То есть и до того «плохо склеенный» Северный фронт рвался на части. С каждой наступательной операцией фронт все дальше удалялся от своих баз – портовых городов. Союзники же все больше и больше упорствовали в своем нежелании наступать. Втайне от белых они стали готовиться к эвакуации своих войск с российского Севера, считая, что тем без них не удержать фронт с Архангельском и Мурманском. В действительности так и оказалось.
   Союзники-англичане так оценивали положение на Северном фронте в середине лета 1919 года: «Северная Россия не давала надежд на самостоятельные результаты, а с неудачей генерала Колчака все военные действия на этом участке были обречены на бесплодность, и даже более того – положение там было обескураживающим».
   Союзное командование Антанты уже планировало эвакуацию своих войск с Русского Севера, а лучшую часть русской Северной армии, тысяч десять, перевезти на своих кораблях к Юденичу и Деникину. Миллер же был убежден, что ликвидация Северной области равнозначна измене Белому делу. И что это будет сильным моральным ударом для других белых армий.
   Миллер брал всю ответственность за судьбу белой Северной армии на себя. Чтобы прикрыть эвакуацию союзников, он проводит наступательную операцию на Северной Двине, начавшуюся 10 августа. Она увенчалась полным успехом: противник здесь понес полное поражение, потеряв только пленными 3 тысячи человек и всю артиллерию в числе 18 орудий разных калибров. Три канонерки красных получили серьезные повреждения. Потери русско-британских отрядов генерала Садлер-Джексона, внезапно атаковавших неприятеля, составили всего 145 человек убитыми и ранеными. Наступление Красной Армии на Архангельск было приостановлено.
   6 августа Миллер вступил в должность главнокомандующего войсками Северного фронта. Начальником его штаба стал генерал М. Ф. Квецинский, прибывший из Англии. Со своими обязанностями он в силу многих лет не справлялся и ситуацией на фронте не владел. Тем временем союзники заканчивали последние приготовления к эвакуации. В 4 часа утра 27 сентября караван их судов начал вытягиваться с архангельского рейда. Вместе с войсками Антанты Северную область покидало от 5 до 6 тысяч беженцев и 1845 русских военнослужащих, большей частью из состава Славяно-британских легионов.
   Затем, 12 октября, иностранные экспедиционные войска эвакуировались из Мурманска. Здесь тоже с ними покинуло Отечество немалое число беженцев.
   Эвакуацией войск Антанты руководил прибывший по такому случаю из Лондона фельдмаршал Г. С. Роулинсон, командовавший в Первой мировой войне армией. После успешного решения эвакуационных дел он вскоре получил должность командующего британскими войсками в Индии.
   Экспедиционные войска Антанты уходили с Русского Севера не без большого урона. Так, общие потери англичан составили 106 офицеров и 877 нижних чинов, в том числе убитыми 41 офицер и 286 нижних чинов. Американцы потеряли только убитыми в боях 109 человек, умершими от ран, болезней и случайных причин – 135 человек.
   Покидая Архангельск, союзники старой России по Антанте по-своему распорядились с тем военным имуществом, которое они увезти с собой не могли. Немалое число его, в том числе «лишние» артиллерийские орудия, снаряды и патроны, были уничтожены. Или, говоря иначе, утоплены в водах Северной Двины и Белого моря. Уничтожение таким образом запасов оружия делалось из соображения, чтобы оно не досталось красным.
   Миллер и его войска остались без союзников и без всякой материальной помощи. Главнокомандующий стал принимать крайние меры для защиты Архангельска. 1200 человек из числа «большевистских элементов» высылается на Мурман, в Иоканьгу. Городское ополчение доводится до двух тысяч человек. Из штабных офицеров и военных чиновников формируется офицерская рота. В день ухода союзников в Архангельске объявляется осадное положение.
   Обстановка на Севере накалялась. 15 сентября на острове Мудьюг произошло восстание заключенных, воспользовавшихся малочисленностью охраны. При подавлении его было убито 11 человек, 13 – расстреляны по приговору военного суда. Бежало 53 человека, большинство из которых вновь арестовали. Лишь небольшой группе мудьюгских узников удалось добраться до расположения красных войск на Пинеге.
   На Пинеге произошло восстание в 8-м Северном стрелковом полку. Жертвами восставших солдат оказались несколько офицеров, часть которых, оказавшись в безвыходном положении, покончила с собой, взорвав себя ручными гранатами. Восстание в полку было сурово подавлено верхне-пинежскими белыми партизанами-крестьянами.
   В конце сентября красные войска начали наступление на Двинском рубеже. Чтобы переломить ход событий, Миллер назначает командующим Северной армией генерал-майора И. А. Данилова. Тому удается в октябре на железнодорожном участке Северного фронта (на вологодском направлении) провести ряд удачных операций в районах Мезени, Печоры и Пинеги. Но это был лишь временный успех. Начавшаяся снежная зима с ее морозами на время приостановила активные боевые действия.
   О той последней наступательной операции белой Северной армии в конце 1919 года генерал-лейтенант Е.-Л. К. Миллер писал в апреле 1926 года в Париже следующее:
   «…Северная область не запятнала себя дезертирством, изменой святому делу борьбы за освобождение России; она нашла в себе силы молчанием ответить на соблазнительные, шкурные зазывания английского командования. Слабые духом под разными предлогами уехали, а оставшиеся сомкнули ряды и в энергичном наступлении нашли выход своим сомнениям.
   В критические для большевиков октябрьские дни, когда генерал Юденич, заняв Красное Село и Лигово, был в 10 верстах от Петербурга, когда войска генерала Деникина заняв Воронеж, Орел и Брянск, казалось через две недели должны долететь до Москвы, северные стрелки на всем фронте от финляндской границы до Урала успешно продвигались вперед: на Мурманском фронте уже недалеко был Петрозаводск и Андреевский флаг развевался на Онежском озере, на железнодорожном фронте был взят ряд укрепленных позиций, в течение целого года запиравших дальнейшее продвижение на юг, на Двине отбиты были демонстративные атаки большевиков, весь Пинежский район перешел к Северной области в результате местного восстания и нашего продвижения, Яренский уезд Вологодской губернии налетом партизан под руководством наших офицеров избавился от советских властей и присоединился к Северной области, на далекой Печоре комиссары и небольшие отряды Красных бежали и уверенность населения в возможности спокойно работать была настолько велика, что в Усть-Ухте снова приступили к работам по изысканию и добычи нефти; свыше 25 тысяч пленных и немало оружия явились трофеями этого наступления, большинство пленных тут же высказывали свою полную готовность и радость вступить в ряды наших войск, чтобы драться с ненавистными большевиками, обещавшими им мир и пославшими их под пули своих же соотечественников.
   Население всюду встречало наши войска как освободителей, все предвещало возможность скорой окончательной победы; в ноябре была установлена телеграфно-телефонная связь с городом Березовым на Оби, и березовский исправник доносил, что ввиду отхода войск адмирала Колчака и потери связи с сибирской администрацией, он просит включить Березовский уезд в состав Северной области. И здесь сказалось значение Северной области как территории с правильно функционирующим государственным и административно-судебным аппаратом.
   Но насколько осенние события 1919 года подтвердили справедливость, что в „единении сила“, настолько, увы, первые месяцы 1920 года доказали, что „один в поле не воин“…»
   К этому можно еще добавить, что в тылах красных на территории Северной области в составе партизанских отрядов из крестьян воевало до двух с половиной тысяч человек. Ими начальствовали белые офицеры, оружие же они получали от командования Северной армии или добывали в боях.
   Если фронт сражался, то тыл «бурлил» выступлениями в правительстве представителей партии эсеров (социалистов-революционеров). Они делали все, чтобы мешать принятию нужных главнокомандующему решений. Северный фронт разваливался на глазах: красные начали новое наступление, на железнодорожном участке восстал один из лучших полков белой армии – 3-й Северный стрелковый полк.
   Генерал-лейтенант Миллер принимает тяжелое для себя решение об эвакуации из Архангельска. Утром 19 февраля в Белое море вышли ледокол (ледокольный пароход) «Кузьма Минин» и яхта «Ярославна», на которых находились главнокомандующий и около 650 человек военнослужащих и беженцев. Суда взяли курс к берегам Норвегии в порт Тромсе без захода в Мурманск.
   21 февраля в Мурманске произошло восстание, во главе которого стоял начальник комендантской команды штабс-капитан Орлов (под этим именем скрывался большевик И. И. Александров). Восставшие овладели городом после скоротечного боя. Части Красной Армии вступили в освобожденный от белых Мурманск 13 марта.
   Переходом сквозь ледовые поля северных вод руководил контр-адмирал Б. А. Вилькицкий, известный полярный исследователь старой России. В море судовой караван белых догнал ледокол «Канада», захваченный вышедшими из подполья архангельскими большевиками, который после недолгого артиллерийского боя повернул назад.
   Сам Миллер в письме С. Д. Сазонову, министру иностранных дел правительства адмирала Колчака, так описал состав своих спутников, уходивших в белую эмиграцию с Русского Севера:
   «В настоящее время у меня 220 сухопутных офицеров, около 100 морских, около 50 солдат, 40 матросов, 66 гражданских и военных чиновников, 7 врачей, около 100 дам, большею частью жены офицеров, едущих тут же, некоторые же жены офицеров, оставшихся на фронте, и около 35 детей».
   Близ полуострова Рыбачий к судовому каравану Вилькицкого присоединились пароходы «Кильдин» и «Ломоносов» с такими же пассажирами из Мурманска. Они тоже держали курс в норвежский город Тромсе.
   После бегства Миллера Северный фронт развалился окончательно. Белые войска, еще сохранившие организованность, стали отходить на запад по снежному бездорожью, в Финляндию и Норвегию. Люди падали духом и всюду видели измену. Большая часть их, попав в окружение, сдавалась красным, в остатках полков вспыхивали солдатские восстания. Мобилизованные крестьяне уходили в свои деревни. Из многотысячной белой армии в эмиграцию с оружием в руках пробилось немногим более 1200 человек, в своем большинстве непримиримых с советской властью людей.
   Так на Русском Севере завершилась Гражданская война. Ее история здесь связывалась прежде всего с именем царского Генерального штаба генерал-лейтенанта Е.-Л. К. Миллера. Полководцем Белого дела он так и не стал, поскольку не был им и в Первой мировой войне. Равно не стал он и большим государственным деятелем.
   Из Норвегии генерал-лейтенант Миллер летом 1920 года перебрался в Париж. Там он исполнял обязанности представителя генерала П. Н. Врангеля (Главноуполномоченного по военным и морским делам Главнокомандующего Русской армией). Известно, что Миллер пользовался симпатиями широких французских военных кругов. Ему удавалось собирать немалые денежные суммы на помощь Белому делу.
   С 1928 года Е.-Л. К. Миллер активно работает в Русском общевоинском союзе (РОВС). Он становится старшим помощником его председателя генерала А. П. Кутепова, похищенного чекистами в Париже 26 января 1930 года. Миллер в 63 года становится новым председателем РОВСа, крупнейшей белоэмигрантской организации. Миллер говорил, что принял этот пост не в силу личных амбиций, а лишь из чувства служебного долга.
   Одновременно с работой в РОВСе, он состоял председателем Объединения офицеров 7-го гусарского полка, Общества взаимопомощи бывших воспитанников Николаевского кавалерийского училища и Общества северян. Стал автором книги «Император Николай II и армия».
   При Миллере РОВС пережил полосу внутренних противоречий. Из его рядов выделился радикально настроенный Русский национальный союз участников войны во главе с генералом А. В. Туркулом, бывшим командиром 3-й Дроздовской стрелковой дивизии. Ранее высокий авторитет Миллера в белоэмигрантских кругах падал.
   В Москве видели в Миллере опасного, не сложившего оружие врага. 22 сентября 1937 года он был похищен советской разведкой с помощью белоэмигрантов генерала Н. В. Скоблина и его жены Натальи Плевицкой. Похищение могло бы надолго остаться тайной, но Миллер послал в день похищения записку сослуживцам, в которой сообщалось, что он уходит на встречу, организованную Скоблиным, в годы Гражданской войны командовавшим Корниловской стрелковой дивизией.
   Встревоженные исчезновением своего лидера члены РОВСа поставили на ноги парижскую полицию. Скоблину удалось бежать, и французский суд судил его заочно. Жена белого генерала, известная русская певица, «агент НКВД со времен Гражданской войны», была сурово осуждена на 20 лет тюремного заключения. В тюрьме она оставалась и после оккупации Франции германскими войсками, где умерла в 1941 году при невыясненных обстоятельствах.
   Генерал Миллер был доставлен в покинутое им Отечество на советском торговом пароходе «Мария Ульянова». Его поместили во внутренней тюрьме на Большой Лубянке. Судьбу белого генерала решил Нарком внутренних дел Л. П. Берия. 11 мая 1939 года Миллер по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР был расстрелян, а тело его сожжено. Дело, заведенное на него в НКВД, уничтожили.

Молчанов Викторин Михайлович
Командир лучшей дивизии в армии Колчака – Ижевской рабочей

   До Гражданской войны вряд ли кто предсказывал Викторину Молчанову карьерный взлет на военном поприще, к тому же происходившему из семьи сугубо гражданского почтового чиновника. Родился в 1886 году в городе Чистополе Казанской губернии. Окончил реальное училище в старинном городе Елабуга на реке Каме. Захотев стать офицером, поступил в московское Алексеевское военное училище, которое успешно окончил в 1906 году, в 20 лет, получив производство в подпоручики.
   Однако служить в «царице полей» – пехоте ему не пришлось, хотя Алексеевское военное училище готовило именно пехотных офицеров. Молодой офицер был направлен для службы во 2-й Кавказский саперный батальон (в училище он показал пристрастие к военно-инженерному делу). Прослужив на Кавказе два года, был переведен на Дальний Восток, во 2-й Восточно-Сибирский саперный батальон, в котором прослужил тоже два года. В 1910 году переводится в 6-й Сибирский саперный батальон, стоявший близ города Иркутска.
   Первые восемь лет офицерской службы примечательными для Викторина Молчанова назвать трудно. Но… на Кавказе ему пришлось поучаствовать в подавлении «бунтов» в ходе революционных событий 1905–1907 годов. Те события оставили глубокий отпечаток в сознании подпоручика, давшего присягу на верность Российской державе.
   И когда он прибыл на службу в третий по счету в его послужном списке саперный батальон, то вскоре получил, казалось бы, несложное в исполнении задание. Ему поручили вместе с другими молодыми офицерами произвести съемку местности у острова Ольхон на Байкале. То есть надо было нанести на карту этот участок озера, называемого в песнях морем. Съемка производилась зимой, когда Байкал был скован льдами. Молчанов по своей инициативе изучил еще и пути перехода через озеро по льду, будучи «лично знаком» с трудностями и опасностями, которые могли поджидать людей в таком путешествии. Судьба словно готовила будущего белого генерала к Сибирскому «Ледяному» походу остатков колчаковских армий в Забайкалье. До него оставалось ровно одно десятилетие.
   С началом Первой мировой войны поручик Викторин Молчанов убыл на фронт. Новым местом службы его стал 7-й Сибирский саперный батальон, в котором получил в командование роту. Затем получил самостоятельное командование 3-й отдельной инженерной ротой 3-й Сибирской стрелковой дивизии. В этой должности получил производство в штабс-капитаны и капитаны.
   Самым ярким эпизодом во фронтовой биографии В. М. Молчанова стал день 10 мая 1915 года, который он встретил на польской земле у Божимова на реке Бзуре. В тот памятный для Русского фронта Великой войны день германское командование провело против позиций 5-го Сибирского стрелкового корпуса первую газовую атаку. В ходе ее отравилось газом до 10 тысяч солдат и офицеров 14-й Сибирской стрелковой дивизии, в том числе три взвода из четырех молчановской роты. Но один уцелел благодаря сообразительности и знаниям ротного командира.
   В тот день саперный взвод (40 человек) находился на позиции 53-го Сибирского стрелкового полка. Штабс-капитан Молчанов сидел в блиндаже и читал газету, в которой рассказывалось о проведенной немцами месяц назад на Французском (Западном) фронте… газовой атаке. Неожиданно в блиндаж вбежал сапер, доложивший ротному о странном видении – из германских окопов на русские позиции ползло подгоняемое ветром огромное облако. Молчанов выбежал в траншею, чтобы лично убедиться в том, что это действительно газовая атака.
   Не теряя ни минуты, он приказал своим саперам намочить любые тряпки, которые оказались под рукой. И, плотно закрыв ими рот и нос, дышать только через них. Импровизированные повязки спасли саперный взвод, но полковые окопы были завалены трупами задохнувших сибирских стрелков. Когда газовое облако накрыло русскую позицию, германская пехота, не таясь, поднялась в атаку, чтобы занять окопы, которые, как ожидалось со всей вероятностью, защищать было уже некому.
   Молчанов, видя начало вражеской пехотной атаки, расставил в траншее редкой цепью своих подчиненных. Нашлось два пулемета «Максим» с хорошим запасом пулеметных лент. Когда германцы, не таясь, приблизились к русским окопам, их неожиданно встретили пулеметные очереди и винтовочная пальба в упор. Атакующие пехотинцы откатились в свои окопы, потеряв немало людей убитыми и ранеными.
   Из всего взвода больше всего от газа пострадал штабс-капитан Викторин Молчанов: ему, чтобы отдавать команды, приходилось время от времени отнимать повязку от лица. Но он отделался легко, вскоре вернувшись из госпиталя в строй. За содеянный подвиг саперного офицера представили к награждению Георгиевским оружием (саблей) «За храбрость». Награда считалась заслуженной. Но представление было отклонено по чисто формальным признакам.
   Капитан В. М. Молчанов, гимнастерку которого украшали боевые ордена, заканчивал для себя участие в Великой войне под Ригой, на Северном фронте. После Февраля 17-го года на фронте стали создаваться выборные солдатские комитеты, что положило начало разложению старой армии и изгнанию из ее рядов многих верных долгу строевых офицеров и генералов. Был создан такой солдатский комитет и в 3-й инженерной роте. Он отказал в доверии своему командиру как слишком храброму и «совершенно несовременному офицеру».
   Молчанову пришлось расстаться с ротой, поскольку решение ротного комитета было санкционировано свыше, и фронтовой комиссар Временного правительства протестовать не стал. Он получает должность обер-офицера для поручений и делопроизводства при корпусном инженере 5-го Сибирского стрелкового корпуса. Когда после Октября начальник оставил свой пост, исполнять его обязанности стал Молчанов, представленный в феврале к производству в подполковники.
   Русский фронт разваливался, и в том же феврале 1918 года на его северном участке германские войска перешли в наступление, почти не встречая достойного сопротивления. Но все же бои имели место. В одном из них, 20 февраля, на железнодорожной станции Вольмар Молчанов получил ранение и попал в плен. Его поместили на излечение в госпиталь, и ему по выходу из него удалось избежать лагеря для военнопленных. Офицер раздобыл себе поддельный документ и по нему смог перейти демаркационную линию.
   В начале мая бежавший из немецкого плена добрался до города Елабуга Вятской губернии. По пути домой офицер-фронтовик окончательно «созрел» для участия в Белом движении, насмотревшись на то, что творилось в России. Вскоре его попытались призвать в Красную Армию в качестве военспеца, но Молчанов покинул город, укрывшись в селе Алиаша, где жил его старший брат Александр, избранный односельчанами мировым судьей.
   Тем временем в Поволжье начались первые бои Гражданской войны. Войска Комуча в союзе с белочехами захватывают Казань. Известие о том стало толчком для восстаний крестьян на Волге и Каме, уже познавших, что такое насилие советских продотрядов. Восстали рабочие Ижевского оружейного завода, одного из трех в старой России, которые массово изготовляли для русской армии трехлинейные винтовки. Восстание было подготовлено местным «Союзом фронтовиков». Перед этим большевики силой разогнали неугодный им Совет рабочих депутатов города Ижевска.
   К утру 8 августа красногвардейский отряд был выбит из города. Рабочие после объявления всеобщей мобилизации в два дня создали десятки добровольческих рот, взяв на их вооружение винтовки, изготовленные на своем заводе. Их было в достатке, чего нельзя было сказать о патронах. Создается так называемая Ижевская народная армия.
   После этого отряд рабочих силой в 180 фронтовиков, уроженцев города Воткинска, с одной ижевской ротой в ночь на 17 августа внезапным ударом освободил от красных сам Воткинск. Там была создана на принципе добровольчества Воткинская народная армия.
   Другой отряд рабочих из Ижевска 31 августа занял город Сарапул, откуда перед этим бежал штаб советской 2-й армии. Горожане сформировали, тоже на добровольной основе, Сарапульскую народную армию.
   В итоге к северу от Казани образовались три белые добровольческие Народные армии, хорошо вооруженные трехлинейными винтовками с малым запасом патронов. Часть трехлинеек была передана местным отрядам крестьян-партизан. Пулеметы, орудия и снаряды к ним приходилось добывать в боях с красными.
   Ижевско-Воткинское восстание дало о себе знать во многих соседних уездах и волостях, в том числе и в Алиашах. Офицер-фронтовик Викторин Михайлович Молчанов, будучи в эмиграции, вспоминал: «Собравшийся волостной сход решил начать борьбу с большевиками. Меня назначили начальником всех войск, а брата волостным казначеем, он же должен был взять на себя обязанности всех существовавших судов».
   Только в Алиашах в добровольческую дружину записалось несколько сот человек. Но с их вооружением дело обстояло совсем плохо – в лучшем случае охотничьи ружья – дробовики, вилы, топоры и… 6 винтовок, 2 револьвера и несколько шашек. Первый бой с красногвардейским отрядом в семи верстах повстанцы выиграли. После этого к Молчанову прибыли посыльные из города Елабуга с просьбой к офицеру-фронтовику возглавить формирующиеся в городе добровольческие части.
   Так В. М. Молчанов оказался во главе Елабужской народной армии, начальником гарнизона города Елабуга. Ближайшими союзниками стали Чистопольский отряд добровольцев поручика Михайлова (60 конных и пеших) и белая Камская речная флотилия (вооруженные пароходы), которой командовал капитан 2-го ранга П. П. Феодосьев. Он, как старший чином, и утвердил бывшего командира инженерной роты в должности командующего «сухопутными войсками района Соколки – Елабуга».
   В городе формировались два пехотных полка – 1-й и 2-й Елабугский. «Готовыми» оказались только первый батальон первого из них, силой в 600 штыков. При нем была пулеметная команда (6 пулеметов). Артиллерия состояла из одного орудия без прицела. Кадровый офицер был один, сам подполковник Викторин Молчанов.
   Командующий стал наводить порядок в Елабужской народной армии. Прекратил формирование 2-го полка, переведя его кадры в 1-й полк. Тот за месяц молчановского командования вырос до 3 тысяч человек (вместе с окрестными повстанцами – 7 тысяч). Но винтовок набралось только 700, с сотней патронов на ствол. Помог рабочий Ижевск, приславший полторы тысячи трехлинеек в обмен на хлеб. Больше прислать ижевцы не успели. Налаживались связи с другими народными армиями. Из Уфы пришло известие, что «войска» Молчанова включены в состав Уфимского корпуса белых. Повстанцы же думали только об обороне своих селений и волостей, не помышляя о каких-то наступательных действиях.
   Тем временем военная ситуация в Поволжье стала меняться. Красные отбили назад Казань. Против Ижевско-Воткинского района стали концентрироваться значительные силы Красной Армии. Советской 2-й армией стал командовать полковник старой армии В. И. Шорин, на усиление которой из-под Казани прибыл Арский отряд латыша В. М. Азина. На Каме активизировалась красная речная флотилия Ф. Ф. Раскольникова.
   Красные начали наступление на Ижевск и Воткинск, по пути охватывая Елабугу. На то время подполковник Молчанов имел под своим командованием до 4 тысяч человек и артиллерию силой в две пушки. Ему пришлось оставить город и на пароходах переправиться на противоположный берег Камы. Повстанцы-елабужцы, прикрывшись со стороны Камы, остановились в городе Мензелинске. Ближайшими их белыми «соседями» оказался корпус армии Комуча генерала В. О. Каппеля, находившийся в 250 верстах южнее и отходивший на Бугульму. Вместе с Викторином Молчановым уходила его молодая жена, Наталия Константиновна (урожденная Скордули).
   В Мензелинске Молчанов получил приказ сформировать из всех отрядов, ему подчинявшихся, стрелковый полк. Так в «белой истории» Гражданской войны на Восточном фронте появился 32-й Прикамский стрелковый полк, входивший (формально) в состав Сводной Уфимской (потом – 8-й Камской) дивизии. Но в этой ситуации это был отдельный по местоположению отряд повстанцев, который состоял из вышеназванного полка (три батальона: 1600 штыков при 18 пулеметах), батальона 13-го Уфимского полка, двухорудийной Прикамской батареи, команды конных разведчиков, отдельной пулеметной команды (12 пулеметов), инструкторской (офицерской) роты, лазарета и тыла.
   В ходе отступления офицер, на фронте мировой войны командовавший только ротой саперов, стал демонстрировать большие способности военачальника. Эту славу подполковнику В. М. Молчанову принес арьергардный двухдневный бой на реке Белой. Его отряд (уже два полка – свой и полный 13-й Уфимский при 4 орудиях) занимал позицию у села Осянова. Завязав напряженный бой, Молчанов получил донесение, что одна из колонн противника зашла ему в тыл и перекрыла там дорогу. Тогда он приказал своим батальонам внезапно начать общую контратаку, которая увенчалась полным успехом.
   Красные оставили на поле боя до 800 убитых, потеряв пленными 280 человек, и пять пулеметов. Потери молчановского отряда составили всего 27 убитых и примерно 150 пленными. После этого белые беспрепятственно отошли на новую позицию, в 12 верстах западнее города Бирска. Деморализованное поражением красное командование в этом районе смогло возобновить преследование только через месяц.
   В те дни восставшие Ижевск и Воткинск «доживали» свои последние дни. Командарм Шорин имел восемь полков, отдельный десантный отряд, два бронепоезда и сильную артиллерию. В боеприпасах красные нужды не испытывали. Штурм мятежного Ижевского оружейного завода был назначен на праздничный день 7 ноября, годовщину октябрьского переворота. У ижевских повстанцев закончился порох, и их немногие пушки замолчали. На исходе были патроны, почему замолчали и пулеметы.
   Ижевские повстанцы-рабочие знали, что к городу подступили каратели. Когда утром красные начали артиллерийскую подготовку атаки, ижевцы сами пошли вперед. Не имея патронов, они устремились в штыки с песнями, под свою «полковую музыку». Впереди их цепей шли гармонисты, которые не играли бравурные марши. Красные не выдержали: один из азинских полков – 2-й Мусульманский, перебив командиров, обратился в повальное бегство и остановился только в одиннадцати верстах от поля боя, где бросил 2 гаубицы, 4 легких орудия, все пулеметы и возимый с собой запас патронов и снарядов.
   Бой в тот день закончился поздно вечером: красным удалось захватить городской вокзал. Сказались стойкость латышских стрелков и обилие боеприпасов. Под прикрытием ночи поредевшие ижевские рабочие полки беспрепятственно отошли к Воткинску. Многие повстанцы уходили с семьями, спасая их от расправы. Воткинск был эвакуирован без боя 13 ноября. Рабочие увозили с собой через Каму, мост через которую был предан огню, даже заводское оборудование.
   Полки Ижевской и Воткинской народных армий соединились с белой Уфимской группой войск генерал-лейтенанта С. П. Люпова, который формировал 2-й Уфимский корпус. Ижевцы и воткинцы заняли правый фланг его позиции. Молчановский отряд находился на южном, левом фланге. Так закончилась трехмесячная оборона Прикамья от красных, которую белые мемуаристы не без основания называли героической.
   После совершения в Омске переворота в пользу адмирала А. В. Колчака Молчанов официально признал власть Верховного главнокомандующего и правителя России. Его отряд месяц прикрывал Бирск, с боями отступая к городу. Затем вел бой в самом Бирске, оставив его 19 декабря. После этого молчановские полки были отведены в тыл на короткий отдых и пополнение.
   28 декабря 1918 года подполковник В. М. Молчанов назначается командиром Отдельной Ижевской стрелковой бригады (два полка), которая в августе следующего года развернется в Ижевскую дивизию 2-го Уфимского стрелкового корпуса. 20 января 1919 года Верховным правителем адмиралом Колчаком он производится в полковники.
   Бригада ижевцев насчитывала 7500 человек. Новый командир начал с того, что позаботился об обмундировании стрелков. Ему пришлось бороться с привычкой новых подчиненных обсуждать приказы свыше. Начальником штаба бригады стал капитан А. Е. Ефремов, выпускник ускоренных курсов Академии Генерального штаба, состав которой в Казани перешел на сторону белых. Комбриг нашел в нем верного помощника.
   В ночь на 5 марта колчаковская Западная армия генерала М. В. Ханжина перешла в наступление. В течение семи дней ижевцы, не считаясь с потерями, шли вперед, беря с боя одну за другой позиции противника. 13 марта в бою за город Уфу они взяли в плен целый полк красной пехоты. За доблесть два батальонных командира 1-го Ижевского стрелкового полка были награждены Георгиевским оружием. После занятия Уфы бригаду, расстрелявшую все свои патроны, отвели в тыл на пополнение.
   В это время красное командование нанесло по городу сильный контрудар. По приказу командующего армией Ханжина полковник Молчанов повел в бой ижевцев, у которых патроны вновь вышли все и полагаться приходилось только на штыки и собственную храбрость. Бригада стала заслоном перед наступающими советскими 26-й и 27-й дивизиями. В атаку рабочие полки поднимались с песнями под гармошку, как это было при защите родного им города и Ижевского завода.
   Под вечер 30 марта бригада наконец-то получила минимальный запас патронов, котоые благодаря стараниям Молчанова были доставлены из разных мест на подводах. В ночь на 31-е комбриг пошел на рискованное дело: оставив на позиции одну инженерную роту, с остальными частями начал глубокий обход в тыл красных. Это вызвало в их стане панику: противник стал без боя отходить от Уфы.
   Вскоре в молчановскую бригаду пришла радостная весть – наступавшая севернее Сибирская армия генерала Гайды освободила Ижевск и Воткинск. Ижевцы стали проситься домой, в отпуск. Рота за ротой сдавали оружие: за один день численно бригада сократилась с 4400 человек до 452. Оставались только командиры всех рангов и пулеметчики. Также ушла домой и Воткинская дивизия. Молчанов не стал препятствовать такому делу.
   20 апреля приказом Верховного правителя В. М. Молчанов производится в генерал-майоры. Вскоре ситуация на фронте изменилась. На его южном крыле советские войска под командованием М. В. Франзе начали успешное контрнаступление. В Ижевскую стрелковую бригаду влили две тысячи молодых призывников, еще не обученных военному делу. Это стало причиной того, что бригада в первом же бою потерпела поражение и была отведена в тыл. Генерал-майор Молчанов дал слово, что восстановит Ижевскую бригаду в старом составе.
   В Ижевск была послана группа полковых офицеров. Там они узнали, что на городское население в ноябре 1918 года, после ухода полков рабочих-повстанцев, обрушились кровавые репрессии. Всего большевиками и их карателями в Ижевске было убито 7983 человека. В городе не находилось семьи, где бы не оплакивали потерю родных и близких.
   7 июня Ижевский оружейный завод был оставлен его защитниками во второй раз. Старые солдаты-фронтовики вернулись в бригаду, а их семьи вторично стали беженцами от красного террора. Тогда в Красной Армии расхожей звучала присказка, что когда Гражданская война закончится, «все разойдутся по домам, а ижевцы и воткинцы – по гробам».
   На начало июля 1919 года молчановская бригада восстановила свою боеспособность. В 1-м и 2-м Ижевских стрелковых полках и Егерском батальоне значилось 1020 штыков при 23 пулеметах. В артиллерийском дивизионе насчитывалось 8 трехдюймовых орудий и две 48-линейные гаубицы. Инженерная рота насчитывала 73 штыка. Из конного дивизиона в бригаде оставили сводный эскадрон (45 сабель и 3 пулемета), остальные конники пошли на пополнение формируемого в тылу кавалерийского полка.
   То, что ижевские рабочие вернулись на фронт, позволило молчановской бригаде отличиться в боях 10–12 июля за Кусинский завод. Дело обстояло так. Ударная группировка советской 5-й армии М. Н. Тухачевского нацелилась на железную дорогу Уфа – Златоуст, замышляя взять в кольцо окружения Уфимскую группу белых, которой командовал генерал Войцеховский. Чтобы добиться этого, требовалось сбить у Кусинского завода заслон из ижевцев, которые сражались стойко, позволив большей части уфимцев избежать окружения.
   Затем Ижевская стрелковая бригада участвовала в проигранном сражении под Челябинском, в ходе которого рухнул бездарный план командующего белой Западной армией генерала К. В. Сахарова. Ижевцы вели арьергардные бои, после чего их отвели в тыл. Там, на базе бригады, была развернута Ижевская стрелковая дивизия в составе четырех полков. Ее командиром стал генерал-майор В. М. Молчанов. В середине августа дивизию посетил Верховный правитель России. Адмирал Колчак беседовал со стрелками и раздавал подарки (папиросы и консервы). Он остался доволен боевым настроем ижевцев.
   Колчаковское командование подготовило контрудар у реки Ишим, в котором участвовали все три белые армии Восточного фронта. Ижевская стрелковая дивизия (1276 штыков при 14 пулеметах и 10 орудиях) придавалась Волжской группе генерала Каппеля. 28 августа ижевцы разгромили 2-ю бригаду советской 26-й дивизии, которая имела в своем составе около 3 тысяч человек. В том бою генерал-майор Молчанов лично возглавил удар в штыки 1-го Ижевского полка.
   В сражении на реке Ишим красные войска были отброшены на запад более чем на 100 верст. За воинскую доблесть последовали боевые награды. Главнокомандующий Белой Сибири адмирал А. В. Колчак лично прибыл в Ижевскую дивизию, которая награждалась почетным Георгиевским знаменем. Ее командир «за выдающееся руководство блестящими действиями дивизии» был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени. Приказ о награждении Викторина Михайловича был подписан адмиралом Колчаком в сентябре 1919 года, о чем сообщала газета «Русская Армия».
   После этих боев Ижевскую дивизию придали Уфимской группе, которая действовала южнее. И здесь 20 сентября красные войска оказались выбитыми за реку Тобол, к которой ижевцы вышли 1 октября. За дни битвы на Тоболе дивизия потеряла около 500 бойцов, что смотрелось невосполнимой утратой.
   В середине октября Красная Армия на Восточном фронте перешла в наступление, которое колчаковское командование парировать не смогло. Ижевская стрелковая дивизия держалась стойко, но ее соседи натиска не выдержали. Она оказалась фактически в окружении, а потом и в тылу наступающего противника. К дивизии Молчанова в этой неразберихе примкнули 2-я Оренбургская казачья бригада и 42-й Уральский стрелковый полк.
   Чтобы вырваться из кольца окружения, генерал-майор Молчанов придумал рискованный маневр. Он укрыл оренбургских казаков вблизи лесной опушки, в то время как по полю двинулся ничем не прикрытый дивизионный обоз. Причем на первой штабной повозке ехала жена Молчанова. Полк красной кавалерии, стоявший здесь, казалось бы, надежным заслоном, не устоял при виде таких «трофеев». Развернувшись лавой, красные конники устремились на беззащитный обоз, а в это время им во фланг и тыл ударила казачья бригада. Разгром был полный, и войска Молчанова вырвались из окружения.
   После ухода с фронта Чешско-Словацкого корпуса колчаковские армии, ведя арьергардные бои и отбиваясь от партизан, начали безостановочное отступление вдоль линии Транссибирской железнодорожной магистрали. Они стремились уйти в Забайкалье, чтобы там вместе с войсками атамана Семенова создать новый фронт борьбы с большевиками. Для Ижевской стрелковой дивизии этот путь стал крестным.
   В Щегловскую тайгу дивизия вступила, получив сильное усиление, – к ней присоединился совершенно свежий, недавно сформированный Ижевский конный полк. Вскоре ижевцы стали замыкающими в армейской колонне: шедшая в арьергарде 7-я Уральская дивизия горных стрелков (вернее – ее остатки) приняла неравный бой с преследователями и погибла почти полностью.
   Узнав об этом, генерал-майор В. М. Молчанов отправил своих конников с приказом устроить на таежной дороге завалы из обозных саней, а на лошадей посадить тех, кто на них ехал. Часть саней с ненужным войсковым имуществом была сожжена. По пути встретился глубокий овраг, через который шла узкая дамба. Здесь 3-й колчаковской армии пришлось оставить почти всю свою артиллерию: измученные лошади не могли втащить орудия в гору. Лишь ижевцы сохранили четыре свои пушки, которые были перенесены через овраг на руках.
   Белая 3-я армия двигалась то полями, а чаще таежными дорогами, обходя железнодорожные станции, занятые красными или восставшими тыловыми частями колчаковцев. В селах по пути изнуренных лошадей обменивали на свежих, и путь по заснеженным лесам продолжался все на тех же санях. Ряды полков таяли с каждым днем: зимняя тайга была гибельной для людей слабых и больных. Армией теперь командовал генерал С. Г. Барышников, бывший начальником штаба у Каппеля, который принял пост главнокомандующего армиями Восточного фронта.
   Чтобы представить состояние 3-й армии, выходившей к берегам Енисея, можно сослаться на следующее. Самыми крупными ее частями были уральская группа генерала Круглевского (400 человек) и Ижевская дивизия (до 700 человек). На военном совете под Красноярском в деревне Минино Молчанов прямо заявил, что он возглавит прорыв силами своей дивизии, чтобы спасти армию. Запас патронов ижевцы пополняли из куч брошенного по дороге оружия и военного имущества.
   Прорыв осуществлялся в глухую ночь. В тайге от сильного мороза трещали стволы деревьев. Красные не решились атаковать вражескую походную колонну, только обстреливая ее по пути. Так колчаковцы вышли к устью реки Кан. Партизаны засылали в ряды отступавших белых войск агитаторов, которые ратовали за сдачу оружия и плен. Тех, кто шел на такое предложение, ожидала печальная участь: безоружных людей просто расстреливали. Так случилось с Егерским батальоном числом около 200 человек, который был «ликвидирован» на речном льду.
   Когда отступающие колчаковские 2-я и 3-я армии вышли к Иркутску, власть в городе уже захватил эсеровский «Политцентр». Белочехи за то, что их эшелоны пропускали дальше, выдали бывшего Верховного правителя адмирала Колчака и «золотой эшелон». К тому же белые лишились своего талантливого полководца, которым был Каппель. В довершение всего белочехи, занявшие станцию Иннокентьевская, заявили, что обрушатся с оружием в руках на тех, кто первым нарушит перемирие под Иркутском.
   Белое командование собиралось штурмовать Иркутск, чтобы отбить арестованного адмирала Колчака. Но когда пришла весть о его расстреле, было решено обойти город и по льду озера Байкал уйти в Забайкалье. Сила «каппелевской» колонны на санях (около 30 тысяч человек) состояла всего из примерно 5 тысячи бойцов. От дивизий можно было послать в бой всего по 200–300 человек. Пушки имелись только в Ижевской и Воткинской дивизиях, причем восемь из десяти везли в санях в разобранном виде. Патронов и снарядов имелось, как говорится, в обрез.
   10 февраля колчаковцы сосредоточились в селе Лиственничном, от которого лежал самый кратчайший путь через Байкал, покрытый крепким льдом, но местами он давал довольно широкие трещины, которые «дыбились» торосами. Это был тот Байкал, который десять лет назад в зимнюю пору обследовал поручик Викторин Молчанов. Он и оказал белым неоценимую услугу, показав личный пример, как надо держать путь по озерному льду.
   11 февраля первыми на озерный лед вступили ижевцы. Во главе колонны шел их генерал. К вечеру того же дня колонна белых вышла к Мысовке на противоположном берегу, где ее встретил японский патруль. К вечеру 14-го числа все отступавшие колчаковские войска («каппелевцы») оказались на восточном берегу Байкала, в Забайкалье. Так закончился для них Сибирский Ледяной поход, ставший одной из легенд в истории Гражданской войны в России.
   Атаман Г. В. Семенов (ставший после того главнокомандующим войсками Российской восточной окраины) прислал поезда для раненых и больных, остальным предстояло проделать путь в Читу в пешем порядке, отбиваясь от красных партизан. В одной из стычек с ними генерал Молчанов был ранен в обе руки навылет. Мимо бредущих вдоль железной дороги походных колонн проходили последние эшелоны с белочехами.
   Вышедшие в Забайкалье остатки колчаковских 2-й и 3-й армий (превратившиеся в корпуса с теми же номерами, 1-й корпус состоял из семеновских войск) прошли переформирование. Дивизии, сохранившие свои кадры, сводились в полки. Малочисленные воинские части прекращали свое существование. Генерал-майор В. М. Молчанов был назначен командиром 1-й сводной стрелковой дивизии, в которую вошли остатки ижевцев (около 900 человек). Все три корпуса составили Дальневосточную армию.
   Об авторитете генерала Молчанова в рядах «каппелевцев» свидетельствует, к примеру, такой факт. 15 июня 1920 года постановлением совещания представителей башкир, служивших в Оренбургских казачьих частях белой армии, Молчанов был занесен в списки почетных казаков (Иль-Джигиты) Башкирского войска.
   Ситуация в Забайкалье в 1920 году оказалась благоприятной для Белого дела. Дальневосточная республика (ДВР) со столицей в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ) имела свои вооруженные силы в лице Народно-революционной армии (НРА), состоящей в основном из забайкальских партизан. По ту сторону Байкала, в Иркутской губернии, то там, то здесь вспыхивали крестьянские восстания против установившейся советской власти. Между ДВР и территорией, занятой семеновцами, находилась так называемая «буферная (нейтральная) зона». Японская пехотная дивизия, расквартированная в Забайкалье, была союзницей атамана Семенова.
   Перемирие, что было ясно всем, было не более чем временным. Красные войска дважды наступали, будучи каждый раз отброшенными от города Читы. Во втором случае белых поддержали своей артиллерией и пулеметами японцы. Правительство ДВР такие действия оправдывало «партизанщиной» и отрешалось от своей причастности к ним.
   Белые, защитив Читу, сами перешли к наступательным действиям в районе Сретенска и Нерчинска. Молчанов, произведенный атаманом Г. В. Семеновым в генерал-лейтенанты (от этого чина Викторин Михайлович позднее отказался), со своей дивизией принял участие в этих боях. В том же 1920 году он получил в командование 3-й отдельный Сибирский стрелковый корпус, основу которого составляли части бывшей колчаковской 3-й армии. Корпусной штаб располагался на станции Борзя.
   «Мирная» ситуация была нарушена после того, как 17 июля на станции Гонгота японское командование подписало с властями ДВР соглашение, по которому японцы к концу месяца выводили свои войска (пехотную дивизию) из Забайкалья. К тому времени НРА получила сильные подкрепления из Иркутска. Всплеск Гражданской войны в Забайкалье не заставил себя долго ждать.
   В ночь на 19 октября Народно-революционная армия ДВР начала наступление со стороны Нерчинска на Читу, где в те дни проходил казачий съезд. Красные взяли станцию Карымская, что отрезало город от южной части Забайкалья. Нападениям подверглась почти вся линия железной дороги. Была нарушена связь между 2-м и 3-м корпусами «каппелевцев», штабы которых (соответственно) находились на станциях Оловянная и Борзя.
   Атаман Семенов на аэроплане покинул Читу, приземлившись в Даурии, где находились войска верного ему 1-го корпуса. Читинской группе пришлось прорываться к берегам Онона, понеся при этом большие потери обмороженными людьми.
   Обязанности Семенова 5 ноября возложил на себя генерал Вержбицкий. Он приказал Молчанову любой ценой удерживать станцию Борзя, где располагались последние для белого Забайкалья железнодорожные депо. Пять дней вокруг Борзи шли упорные бои. Бывшие колчаковцы, которые теперь называли себя каппелевцами, медленно отступали к пограничной станции Даурия. 19 ноября красная конница совершила дерзкий налет, захватив во вражеском тылу станцию Мациевская (южнее Даурии), из которой части 2-го корпуса отхлынули за китайскую границу. Сложилась критическая ситуация: 3-му корпусу грозил «мешок».
   Тогда Молчанов собрал в кулак все, что было можно, и 21 ноября отбил станцию Мациевскую, открыв себе путь в Китай. Границу части 3-го корпуса перешли в полном порядке. На требование китайских властей сдать оружие генерал-лейтенант В. М. Молчанов наотрез отказался. Только когда было обещано вернуть оружие на границе с русским Приморьем, 2-й и 3-й корпуса сложили оружие, при этом припрятав немалую его часть. Деньги на переезд людей по железной дороге через Маньчжурию дал из своего золотого запаса атаман Семенов.
   В декабре 1920 года все воинские эшелоны Дальневосточной армии сосредоточились на станции Пограничная, простояв там в бездействии полмесяца. «Розовое» Временное правительство Приморской областной земской управы не пускало на свою территорию уже бывших семеновцев. Часть их стала устраиваться частным порядком в Китае, на линии КВЖД, в городе Харбине, где имелась многочисленная русская колония.
   Китайские власти не вернули оружия интернированным белым войскам. Тогда Молчанов и другие генералы решили идти в Приморье походным порядком, не ожидая на то согласия из Владивостока. Вблизи него, на станции Раздольная, были заняты пустующие с 14-го года казармы. Штаб армии разместился в городе Никольск-Уссурийский (ныне Уссурийск).
   В то время японцы эвакуировали свои войска из Хабаровска, но Приморье находилось в их руках. Местному Временному правительству разрешалось иметь только немногочисленную Народную милиции. В это время атаман Г. В. Семенов, часть которого занимала станцию Гродеково, «перетянул» на свою сторону часть воинских подразделений «каппелевцев». Таким образом раскололся и 3-й корпус, ряды которого покинули Егерский и Уральский полки. Они были взяты атаманом Семеновым, у которого деньги имелись, на полное содержание.
   26 мая 1921 года во Владивостоке произошел «государственный» переворот, исполнение которого взяли на себя «каппелевцы». К власти в Приморье пришло Временное Приамурское правительство крупных предпринимателей братьев С.Д. и Н. Д. Меркуловых. Генерал Вержбицкий занял в нем пост военного министра. Прибывший во Владивосток на японском пароходе атаман Семенов потребовал передачи ему всей полноты власти, но ему отказали, и в итоге атаману пришлось покинуть Приморье. Через некоторое время Гродековская группа белых войск признала над собой командование генералитета «каппелевцев», хотя дело не обошлось без вооруженных стычек.
   Командир 3-го корпуса Молчанов назначается начальником гарнизона станции Раздольная и, как старший военный начальник, вступает в исполнение обязанностей начальника гарнизона города Владивостока. На эту должность он назначается 13 июня. Его корпус на то время состоял из Поволжской стрелковой бригады генерала Н. П. Сахарова и Ижевско-Воткинской стрелковой бригады полковника А. Г. Ефимова. В подчинение корпуса передали часть Гродековской группы семеновцев.
   Мемуаристы-белоэмигранты из числа сослуживцев Викторина Михайловича составили на то время его словесный портрет: «Высокий, страшно худой, с большими усами и горящими глазами над впалыми щеками, желтым цветом лица, в серой солдатской шинели с синими петлицами, кантами и погонами с белым матерчатым, а не серебряным, генеральским зигзагом и буквами „Иж“ на них, он резко выделялся среди окружавших его чинов».
   Цвет лица объяснялся последствиями перенесенной газовой атаки на германском фронте: отравление газом не прошло для фронтовика бесследно. Синий цвет петлиц, кантов и погон был цветом Ижевско-Воткинской дивизии: «это был цвет стали».
   Командование «каппелевцев» и Временное правительство братьев Меркуловых решили провести «освободительный» поход на Хабаровск и дальше в Приамурье. Для проведения этой операции была создана так называемая Белоповстанческая армия во главе с генералом В. М. Молчановым. Первоначально он взял с собой в Хабаровский поход Поволжскую, Ижевско-Воткинскую и 1-ю Стрелковую бригады, Сибирский казачий полк. Бригады по своей численности равнялись батальонам, в белых батареях пушек не имелось вовсе, а почти вся кавалерия оказалась пешей. Бронепоезд, импровизированный, имелся один: его защита состояла из мешков с песком, и потому он назывался «песчаник».
   Хабаровск с юга по линии железной дороги прикрывали три стрелковых полка НРА с артиллерией, кавалерийский полк на конях и два бронепоезда. К ним следует добавить партизанские отряды, численность которых виделась значительной. В ходе боев стороны получили подкрепления.
   Хабаровский поход Белоповстанческой армии начался с взятия станции Уссури. Затем штурмом берется станция Иман. Здесь в штыковом бою полегла «интернациональная» корейская рота, белым в качестве трофея досталась бронеплощадка с трехдюймовым орудием, с которого был снят замок. Последовало взятие станций Бикин и Васильевка. Были разбиты 6-й и 5-й стрелковые полки красных.
   Молчанов сделал тактически верный ход, отправив в тыл противника сводный конный отряд генерала Н. П. Сахарова: 380 сабель при четырех пулеметах. Отряд совершил налеты на станцию Дормидонтовку и Волочаевку. Главные силы белоповстанцев наступали на город Хабаровск двумя походными колоннами: одна шла по линии железной дороги, другая – по замерзшей реке Уссури. Командовавший советскими войсками главком С. М. Серышев, не ожидая подхода подкреплений, отдал приказ об эвакуации Хабаровска.
   Серышев посчитал, что основной удар белоповстанцы наносят с Уссури. Там наступали Поволжская и 1-я стрелковая бригады, общая численность которых не превышала силы пехотного полка. Против них был двинут подошедший из Благовещенска Особый Амурский полк с артиллерией. 21 декабря в бою он был разбит и в полном беспорядке отступил за Амур, минуя Хабаровск. В тот же день Ижевско-Воткинская бригада взяла перед самым городом станцию Корф (Корфовскую).
   К утру 22 декабря советские войска оставили Хабаровск и отошли за Амур на станцию Покровка. Главком Серышев со своим штабом уехал еще дальше, на станцию Бира, в 120 верстах к западу от Хабаровска. Белоповстанцы вступили в город, где горели военные склады, вечером того же дня. Продолжая наступление, они захватили село Владимировку (там был разбит стрелковый полк красных) и станцию Покровка.
   Во Владимировке белые взяли в плен до 200 человек, захватили два орудия и шесть пулеметов. В Покровке трофеи оказались значительными: артиллерийский парк (28 орудий), полтора миллиона патронов, несколько эшелонов с военным имуществом. Теперь белоповстанцам можно было в боях не экономить патроны.
   Преследуя отступавшего противника, которого прикрывали бронепоезда, белые войска 24 декабря без боя взяли Волочаевку. Хабаровский поход был успешен: пройдя за месяц 600 верст, армия генерал-майора В. М. Молчанова при значительном превосходстве противника в силах, достигла цели похода: сказались боевые качества «каппелевцев». Командующий Белоповстанческой армией 25 декабря отдал следующий приказ:
   «Операция по очищению от красных банд Приморской области блестяще закончилась. Захвачены очень большие трофеи, которые еще трудно учесть. Нет возможности описать подвиги частей, так как они велики и разнообразны. Все части твердо и неуклонно исполняют свой долг Русского воина-патриота. Ваши имена благодарная родина вспомнит. От лица Родины сердечно благодарю Вас. дорогие мои соратники…
   Лучшей наградой Вам может служить сознание своих заслуг перед Родиной. Слава Вам, герои нового Ледяного похода, и вечная память павшим!»
   После взятия Волочаевки Белоповстанческую армию стали преследовать неудачи. Она не смогла взять станцию Ин, потери составили до 250 человек убитыми и ранеными. Был разгромлен батальон (всего 50 штыков) Волжского полка, первым ворвавшийся на станцию. Белые отступили к Волочаевке, не позволив красным в ночном бою захватить ее, но и им не удалось взять Ин со второй попытки.
   Все надежды Молчанова на пополнение рушились. К Хабаровску стягивались партизанские отряды, которые 12 января среди ночи ворвались в город и напали на армейский штаб. Партизаны штаб не взяли и покинули город, потеряв полсотни человек (потери белых – 30 человек).
   К началу февраля генерал-майор Молчанов стянул к Хабаровску почти всю Дальневосточную армию: 3850 штыков, 1100 сабель, 62 пулемета, 13 орудий и 2 бронепоезда. Для обороны Хабаровска была устроена Волочаевская позиция, центром которой стала сопка Июнь-Корань, высотой более ста метров. Перед ней были устроены проволочные заграждения, а на склонах – снежные окопы, политые водой: бруствер их представлял собой глыбы льда. Сопка господствовала над местностью.
   Войсками НРА руководил ее главнокомандующий В. К. Блюхер, будущий Маршал Советского Союза. Свои превосходные силы он разделил на две оперативные группы. Инская группа имела в своем составе 3120 штыков и сабель, 121 пулемет, 16 орудий, 2 танка, 3 бронепоезда; Забайкальская – 4480 штыков и сабель, 179 пулеметов, 14 орудий.
   Штурм Волочаевки начался утром 10 февраля, при морозе в 30–35 градусов. Потеряв один танк и много людей, с наступившей темнотой красные прекратили приступ. Вторично атаковать сопку Июнь-Корань Блюхер приказал на рассвете 12 февраля. В 11 часов она была взята, но победу полной считать было нельзя: белоповстанцы отступили в полном порядке, не оставив противнику ни одного орудия.
   В схватке за Волочаевку потери НРА составили (по данным ее командования) 128 убитыми, 800 ранеными и 200 человек обмороженными. По другим данным, общие потери составили 2 тысячи человек, из них 600 убитыми. Убыль командного состава определялась до 60 процентов. Потери белых советское командование оценило в 400 убитых и до 700 раненых.
   Молчанов приказал оставить Хабаровск. Дойдя до Бикина, белоповстанцы заняли здесь позицию для боя. 27 февраля здесь прошел сильный бой, в котором 2-й Читинский стрелковый полк красных «почти целиком был выведен из строя». Но когда кавалерия красных китайским берегом Уссури стала заходить во фланг белым, Молчанов приказал оставить позицию и отходить к Спасску. Советские войска пытались войти в Спасск, но их встретил огнем местный японский гарнизон, и они отступили.
   Хабаровский поход Белоповстанческой армии завершился 21 марта 1922 года. Она потеряла в нем почти треть своего состава, но зато вернулась с богатыми трофеями. Весной во Владивостоке произошли «внутриполитические» события, закончившиеся роспуском Временного правительства братьев Меркуловых и Народного Собрания области и созывом Земского собора. Дальневосточная армия была реорганизована и стала называться Земской ратью. Генерал В. М. Молчанов возглавил в ней Поволжскую рать, то есть свой бывший 3-й корпус.
   С начала сентября по конец октября «каппелевцы» участвовали в защите Приморья от красных, в обороне Спасска и в двухдневном столкновении при Монастырище. Все эти бои белые проиграли. Молчанов отступал со своей Поволжской ратью вдоль берега Амурского залива. На корейской земле белые войска были интернированы и помещены в лагеря для беженцев в городе Гирин. Так, пройдя путь от Волги и Вятки, соратники Викторина Михайловича по Белому делу стали эмигрантами, которых за пределами Отечества никто не ждал.
   Молчанов с семьей оказался сперва в Маньчжурии, а затем перебрался в США, в город Сан-Франциско. Вскоре там обосновалась большая группа ижевцев и воткинцев. В 1961 году они по инициативе их генерала создали землячество – Ижевско-Воткинское объединение. Теперь оно связывало их с оставленной не по собственной воле Россией.
   Сам Викторин Михайлович Молчанов на чужбине 39 лет трудился суперинтендантом (иначе говоря – завхозом) одного из первых высотных зданий Сан-Франциско. Умер в 1975 году, оставив после себя воспоминания «Борьба на востоке России и в Сибири», был похоронен на Сербском кладбище.

Романовский Иван Павлович
«Второй человек» в Вооруженных силах Юга России

   Генерал-штабист, которого к началу 1920 года в деникинских армиях Юга России считали едва ли не главным виновником поражения в Гражданской войне, был потомственным военным. Он родился в городе Луганске в семье офицера-артиллериста в 1877 году. Происходил из дворянского сословия. О его семье и детстве сведений не сохранилось. Первое военное образование Иван Романовский получил в стенах 2-го Московского кадетского корпуса. В старшем классе стал фельдфебелем, однокашники отзывались о нем, как о «серьезном кадете с большими способностями».
   В 1894 году Иван Романовский поступает в столичное Константиновское артиллерийское училище, которое заканчивает через три года по первому разряду. Выпускается подпоручиком по полевой пешей артиллерии. Первое место службы – лейб-гвардии 2-я Артиллерийская бригада. Благодаря несомненным организаторским и деловым способностям в январе 1900 года становится адъютантом (начальником штаба) 2-го дивизиона этой бригады.
   В октябре того же 1900 года успешно выдержал самые строгие экзамены в Николаевскую академию Генерального штаба. Получает в ее стенах чин поручика. Через два года заканчивает академию по первому разряду и за отличные успехи в науках производится в штабс-капитаны. Получить два звания за время академической учебы – это был редчайший случай в старой России.
   Романовского прикомандировывают к штабу столичного военного округа. В 1903 году для получения годичного ценза командования ротой становится офицером лейб-гвардии Финляндского полка. В том же году его супругой становится дочь мелкого чиновника Елена Бакеева, православного вероисповедания.
   1904 год в биографии И. П. Романовского отмечен несколькими строками. Он переводится из гвардии в Генеральный штаб. Жалуется в 27 лет капитанским чином и назначается обер-офицером для особых поручений при штабе 18-го армейского корпуса. Карьера его складывалась как нельзя лучше: за семь лет четыре повышения в чине.
   В конце года он, проявив известную настойчивость, отправляется в распоряжение командующего 1-й Маньчжурской армией и становится там старшим адъютантом штаба 9-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. В ходе боевой обстановки капитану Ивану Романовскому не раз приходилось исполнять обязанности начальника дивизионного штаба, с чем он успешно справлялся.
   В той войне на полях Маньчжурии офицер-штабист не раз награждался «за отличия в делах против японцев». Перечень его орденских наград впечатляет: Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», Святого Станислава 2-й степени с мечами, Святой Анны 2-й степени с мечами и Святого Владимира 4-й степени с мечами. Последний орден за Японскую войну получил в мае 1907 года.
   Назначение в штаб Туркестанского военного округа обер-офицером для поручений капитан Иван Романовский получил в январе 1906 года. Эмир Бухарский наградил его орденом Золотой Звезды 3-й степени. В октябре 1909 года семья Романовских возвращается в Санкт-Петербург: подполковник Романовский назначается в Главное управление Генерального штаба, в его Мобилизационный отдел. Читает лекции в Павловском военном училище. В 1912 году производится в полковники и возглавляет одно из отделений Генерального штаба.
   Начало Великой войны ознаменовалось для И. П. Романовского назначением на должность начальника штаба 25-й пехотной дивизии 3-го армейского корпуса 1-й армии генерала П.К. фон Ренненкампфа. Дивизии не довелось испытать разгрома в ходе Восточно-Прусской наступательной операции, зато удалось отличиться в славном для русского оружия бою 7 августа под Гумбиненом.
   В этом деле дивизия генерал-лейтенанта П. И. Булгакова вместе с соседней 27-й стрелковой дивизией наголову разгромила 17-й германский корпус генерала Макензена. Наградой начальнику дивизионного штаба, продемонстрировавшего высокую организацию боя и оперативность в принимаемых решениях, стало почетное Георгиевское оружие (сабля). Высочайший приказ о том был подписан в октябре 1914 года.
   Полковник Романовский настойчиво просится в строй и в августе 1915 года получает в командование 206-й пехотный Сальянский Наследника Цесаревича полк – один из лучших в русской армии. На этой должности он не раз демонстрировал «исключительную храбрость».
   В июле 1916 года И. П. Романовский производится в генерал-майоры и назначается начальником штаба 13-го армейского корпуса. В октябре того же года становится генерал-квартирмейстером штаба той же 10-й армии генерала от инфантерии А. А. Цурикова. И в этой должности показал себя умелым организатором оперативной работы: сказывалась школа Академии Генштаба. На Западном фронте ему довелось пережить у Сморгони газовую атаку германцев.
   Февраль 17-го года привел на фронте к невероятной перестановке командных кадров и их чистке. Коснулось это и Романовского: он назначается начальником штаба 8-й армии Юго-Западного фронта, в командование которой вскоре вступает генерал Л. Г. Корнилов. С этого времени начинается прочное сотрудничество этих двух людей, которые в Белом деле до своей гибели играли заглавные роли.
   В июне Иван Павлович назначается 1-м генерал-квартирмейстером (главным оперативником) Ставки Верховного главнокомандующего, которым тогда являлся генерал от кавалерии А. А. Брусилов. В июле во главе ее ставится популярный на фронте Корнилов. Во время так называемого «корниловского мятежа» политически неискушенный генерал-майор И. П. Романовский стал одним из главных его участников. Можно добавить: в силу своей должности в Ставке. Будучи арестован вместе с Корниловым в Могилеве, оказывается в Быховской тюрьме. Следствие считало, что именно Романовский являлся «правой рукой» мятежного Верховного главнокомандующего, верным исполнителем его замыслов.
   После Октября 17-го «быховцы» отправились, то есть бежали из Быхова, на казачий Дон, чтобы там начать борьбу за старую Россию. Друзья по училищу генералы Романовский и Марков добирались до Новочеркасска через Киев. Романовский играл роль прапорщика инженерных войск, а его спутник преобразился в рядового солдата.
   Прибыв на Дон, генерал-майор И. П. Романовский, встретив в Новочеркасске немало знакомых людей, занимает должность начальника строевого отдела формирующейся Добровольческой армии. В том же декабре 1918 года он вводится в состав «Особого совещания», состоявшего из генералов Корнилова, Алексеева, Деникина, Лукомского, донского атамана Каледина, политиков Струве, Милюкова, Трубецкого и «бомбиста» Бориса Савинкова.
   Добровольческая армия полнилась белыми волонтерами, в ней появлялись новые воинские части. 2 февраля Романовский сменяет на посту армейского штаба генерала А. С. Лукомского. В этой должности он отправляется в Первый Кубанский («Ледяной») поход, будучи правой рукой командующих Добровольческой армией – сперва Л. Г. Корнилова, затем А. И. Деникина. Деникин впоследствии не раз говорил, что для него Романовский остается «единственным» соратником, при ком не ощущается одиночество во власти и потому пользовавшегося его безграничным доверием.
   Еще на Кубани у Романовского сложились натянутые отношения с монархистом полковником М. Г. Дроздовским, который после переформирования Добровольческой армии стал командующим ее 3-й дивизией. Вражду между ними вызвала неприязнь офицеров-дроздовцев к начальнику армейского штаба, которая проявлялась на всем протяжении Гражданской войны. Романовский в должности «второго человека» в Вооруженных силах Юга России являл собой фигуру требовательно-жесткого человека.
   Близкие люди неслучайно называли И. П. Романовского «идеалом начальника штаба». Он действительно отличался высоким профессионализмом, организаторскими способностями, эрудицией, отличительной выдержкой, умея работать и днем, и ночью. За его спиной был боевой опыт трех войн. По-человечески хорошей смотрелась у него черта брать на себя ответственность за другого, если он имел к делу хоть какое-то отношение. Любопытна характеристика личности Романовского, которую дал ему барон П. Н. Врангель:
   «…Произвел на меня впечатление прекрасно осведомленного и очень неглупого. Приятное впечатление несколько портилось свойственной генералу Романовскому привычкой избегать взгляда собеседника. При наших последующих встречах эта особенность всегда коробила меня…
   Генерал Романовский в большинстве случаев уклонялся от решительного ответа, не давал определенных обещаний, избегал и отказов…»
   Но эта характеристика Врангеля. Здесь следует заметить, что личные отношения самолюбивого барона с начальником штаба главнокомандующего не сложились. Более того, во время катастрофы белого Юга он стал одним из самых явных недоброжелателей И. П. Романовского. В Крыму им было просто не ужиться.
   История Гражданской войны на Юге России знает немало случаев, когда генерал Романовский в самых разных ситуациях являл собой человека твердого, с недюжинной силой характера. Дипломатом в жизни он, конечно же, был слабым. Поэтому его отношения с сослуживцами складывались непросто. На него выше жаловались многие: кто, записавшись в ряды добровольцев, не получал высокой в силу своих погон должности, кто был вынужден уступать его требовательности.
   Трудно объяснить такое, но за Романовским всю Гражданскую войну тянулось обличение его в принадлежности к социалистам-революционерам, то есть к эсерам: «… об этом думала половина армии». Такие обличения звучали чаще всего из уст монархистов, которые в Белом движении большинства не составляли. Сторонников Учредительного собрания виделось не меньше.
   В 1919 году Деникин производит начальника своего штаба в чин генерал-лейтенанта. Романовский влиял на Главнокомандующего, и многие белые мемуаристы связывали это влияние с тем, что из окружения Деникина «исчезли» многие люди с монархическими взглядами на будущее России. Так, перешли на «вторые роли» генералы А. М. Драгомиров и Лукомский.
   Романовский, как начальник штаба, вместе с А. И. Деникиным разрабатывал стратегию «похода на Москву». Это было широкое наступление по трем направлениям с главным ударом по линии Курск – Орел – Тула. Романовский стоял за стремительное наступление на первопрестольную Москву. Он говорил на совещании высшего белого командования в деникинской ставке: «Хоть цепочкой, хоть цепочкой, но дотянуться бы до Москвы!»
   Считается, что именно начальник штаба Деникина (а не сам Деникин) просмотрел в разведдонесениях информацию о том, что на левом участке фронта под Ордом красное командование стянуло свои отборные резервы в лице Латышской и Эстонской стрелковых дивизий, Червонного казачества, перебрасывало сюда освободившиеся войска с Восточного фронта.
   Сейчас историки могут ставить под большое сомнение и такую идею создателей плана «похода на Москву», как «полную административную парализацию Советской Республики путем овладения столицей». Опыт Гражданской войны говорит об обратном: взятие губернской столицы не влекло за собой пораженчество выбитого из города противника в самой губернии.
   Начальник деникинского штаба всю Гражданскую войну демонстрировал откровенную мягкость приказов, касающихся воинской дисциплины и водворения порядка. Такие приказы, который подписывал А. И. Деникин, готовились Романовским. Такая объективная дисциплинарная практика в условиях войны не вела к укреплению ни белой, ни красной армий. То есть, здесь он смотрелся «жалкой тенью» Л. Д. Троцкого, который без тени сомнения шел на репрессивные меры ради исправления положения на фронтах.
   У бывшего лейб-гвардейца И. П. Романовского ко всему прочему, по словам генерал-майора Н. Д. Неводовского, выпускника 2-го Московского кадетского корпуса, основавшего в эмиграции Союз добровольцев, «…была одна слабость: слабость к доблестным боевым офицерам. Им он многое готов был простить; для них всегда находилось теплое слово и добрая улыбка».
   Так или иначе, но все «бессильные приказы» Деникина его соратники по Белому делу относили к личности начальника штаба. И то, что белый тыл разваливался, тоже ставили в вину Романовскому, а не кому другому. Равно как и все погрешности в кадровой системе: генералы (а их в белом стане было много) всегда были недовольны тем, что их назначали на должности полковников и даже ниже. Но это была проза белого лагеря Гражданской войны в России.
   Неудачи белых армий на фронте осенью – зимой 1919 года вызвали, можно говорить откровенно, недовольство и даже озлобление против высшего командования. Если генерал-лейтенанта А. И. Деникина «щадили», то энергичного в требовательности генерал-лейтенанта И. П. Романовского обвиняли во всех упущениях. Можно сказать, что он «прикрывал» собой Деникина, сознательно принимая на себя весь «огонь критики», за что тот был ему искренне благодарен. Думается, что начальник штаба понимал всю тяжесть собственного положения, но выхода из него он не видел. Скорее всего, такого выхода и не было.
   Романовский душевно тянулся к Деникину, с которым он сдружился на самом финише Первой мировой войны для России. В деникинских «Очерках Русской Смуты» есть фотография, сделанная в 1917 году в Быхове и имеющая многозначительную надпись: «Три друга». На ней изображены идущие «быховские узники» – И. П. Романовский, А. И. Деникин и С. Л. Марков. Таким фотоснимком могли гордиться каждый из них.
   Благодаря мемуаристам, известны откровенные слова Ивана Павловича, сказанные им в минуту душевного порыва, но не душевной слабости. Сказанные человеком, понимающим всю тяжесть своего положения в деникинском окружении:
   «Главнокомандующий одинок. Со всех сторон сыплются на него обвинения. Обвиняют его даже те, которые своим неразумием или недобросовестностью губят наше дело, – ведь таких много. Все партии стремятся сделать из него орудие своих целей. Бесконечно тяжел его жребий. Но я не покину его; пусть обвиняют меня в чем угодно, я не стану защищаться; буду счастлив, если мне удастся принять на себя хоть часть ударов, сыплющихся на него. В этом я вижу свою историческую задачу. Но тяжело, ох как тяжело быть таким щитом. Чувствую, что паду под тяжестью этого креста, но утешаю себя мыслью, что сознательно и честно исполнил свое назначение».
   Белые мемуаристы из числа тех, кто сражался на Юге России, сходятся в одном: Романовский имел большое влияние на Деникина. И тот это ясно понимал. Понимал и то, что начальник штаба с его правами и обязанностями отвечал за все, что подписывалось рукой главнокомандующего. Но если успехи отождествлялись с именем старшего начальника, то ошибки и поражения относились на счет подчиненного, пусть и в генеральском чине.
   Считается, что во второй половине 1919 года А. И. Деникин уже начал тяготиться влиянием на себя со стороны Романовского. На того все больше и больше сыпалось жалоб и нареканий ладно бы с тылов, но они приходили из добровольческих и казачьих войск, которые наступали на Москву.
   Деникин писал: «Оглушенная поражением и плохо разбиравшаяся в сложных причинах его офицерская среда волновалась и громко называла виновника. Он был уже назван давно – человек долга и безупречной моральной честности, на которого армейские и некоторые общественные круги – одни по неведению, другие по тактическим соображениям – сваливали тяжесть общих прегрешений».
   Обвинения исходили из уст таких боевых генералов, как, к примеру, Кутепов или Шкуро. У командующего ударным 1-м армейским корпусом, состоящим из «цветных» дивизий, и командующего конным казачьим корпусом кубанцев отношения с требовательным начальником деникинского штаба явно не ладились. Требовательность И. П. Романовского «давила» на инициативу фронтовых военачальников и не позволяла им своевольничать, что в Гражданской войне в России виделось обыденным явлением. Если Троцкий неподчинение себе «выжигал каленым железом», то о Деникине и начальнике его штаба такого сказать было нельзя.
   Когда белая Добровольческая армия в отступлении «докатилась» до Новороссийска, там возник «Союз офицеров тыла и фронта», который стал устраивать собрания, на которых главной мишенью стал начальник деникинского штаба. Атмосфера накалялась, и выход был один – «отпустить» И. П. Романовского из армии. Но Деникин на такое решиться не мог, хотя есть мнения, что он уже думал заменить его генералом П. С. Махровым, бывшим генерал-квартирмейстером штаба Юго-Западного фронта, родной брат которого командовал у красных дивизией.
   В начале марта 1920 года штабной поезд главнокомандующего посетил Георгий Шавельский, протопресвитер Вооруженных сил Юга России, который прекрасно чувствовал атмосферу, которая складывалась вокруг Романовского. С ним отец Георгий был хорошо знаком еще по Николаевской академии Генерального штаба, будучи священником академической церкви. Шавельский знал, что начальник штаба подал по команде уже не один рапорт с желанием оставить занимаемую должность, но каждый раз получал сдержанный отказ Деникина.
   Когда Шавельский заговорил об этом с Деникиным, тот подавленно сказал, что начальника штаба менять не будет. На это протопресвитер возразил: «Чего же вы хотите дождаться? Чтобы Ивана Павловича убили в вашем поезде, а вам ультимативно продиктовали требования? Каково будет тогда ваше положение? Наконец, пожалейте семью Ивана Павловича!..»
   Есть свидетельства о том, что в Корниловской дивизии группа лиц составила заговор с целью убийства Романовского. Того предупредили о возможности покушения англичане, предлагая ему в присутствии Деникина перейти на их корабль. На это генерал ответил:
   «Этого я не сделаю. Если же дело обстоит так, прошу ваше превосходительство освободить меня от должности. Я возьму ружье и пойду добровольцем в Корниловский полк; пускай делают со мной, что хотят».
   Все же в середине марта Романовский, предчувствуя недоброе, отправил в Сербию жену и 13-летнюю дочь Ирину. Его сын 15-летний Михаил перед этим ушел из жизни, заболев холерой.
   Когда в ночь на 14 марта прошла эвакуация белых войск из Новороссийска в Крым, Деникин со своим начальником штаба оставил берег Кавказа на миноносце в числе последних.
   Через день, 16 марта, уже в Феодосии главнокомандующий принял отставку своего начальника штаба с назначением на его место генерала П. С. Махрова. Тот удержался на этом посту и при бароне Врангеле. В деникинском приказе, в котором не было спокойных строк, эмоционально говорилось следующее:
   «Беспристрастная история оценит беззаветный труд этого храбрейшего воина, рыцаря долга и чести и беспредельно любящего Родину солдата и гражданина.
   История заклеймит презрением тех, кто по своекорыстным побуждениям ткал паутину гнусной клеветы вокруг честного и чистого имени его.
   Дай Бог Вам сил, дорогой Иван Павлович, чтобы при более здоровой обстановке продолжить тяжкий труд государственного строительства».
   Вскоре на военном совете белой армии был решен вопрос о смене главнокомандующего. Деникин передал свои обязанности Врангелю, даже не встретившись с ним. 4 апреля Деникин и Романовский на британском миноносце оставили Феодосию и на следующий день прибыли в Константинополь (Стамбул). Тот день станет последним в жизни генерал-лейтенанта И. П. Романовского.
   Добровольные эмигранты остановились в здании русского посольства, встреченные на причале военным представителем ВСЮГ в Турции генералом В. П. Агапеевым. Когда Деникин стал располагаться в комнатах, отведенных для прибывшей ранее его семьи, генерал Романовский пошел в пресс-бюро представительства, чтобы продиктовать текст информации о смене белого главнокомандующего и прибытия Деникина в Константинополь. Затем он вышел из здания, чтобы отдать какое-то приказание шоферу.
   Когда генерал вернулся в здание посольства, туда следом за ним вошел неизвестный в офицерском пальто мирного времени с золотыми погонами. Он громко окликнул Романовского. Когда тот обернулся, неизвестный офицер выстрелил в него в упор дважды. Первая же пуля попала в сердце, смерть наступила мгновенно. Покушавшийся смог беспрепятственно скрыться, поскольку его никто не преследовал.
   В тот же день была отслужена панихида по убитому. По требованию Деникина на ней не было белых офицеров, кроме Агапеева, который состоял в рядах Добровольческой армии с ноября 1917 года. В своих известных мемуарах А. И. Деникин описал прощание со своим верным соратником и надежным другом в немногих словах:
   «Маленькая комната, почти каморка. В ней – гроб с дорогим прахом. Лицо скорбное и спокойное. „Вечная память“».
   Тело Романовского было отправлено в русский Николаевский госпиталь. Похороны состоялись через три дня на Греческом кладбище близ церкви; проститься пришло немного людей. Вдова Е. М. Романовская приехала в Константинополь уже после похорон, на которых Деникина не было: он уже находился на пути в Англию.
   Перед отъездом бывший главнокомандующий ВСЮР высказался против того, чтобы покойного одели в форму Корниловского ударного полка, которой гордились многие генералы Добровольческой армии. Причина такого категоричного требования виделась в том, что офицеры-корниловцы с конца 19-го года уже не скрывали своей неприязни к начальнику штаба деникинской Ставки.
   Имя убийцы генерал-лейтенанта И. П. Романовского стало известно только в 1936 году, после появления на страницах белоэмигрантской газеты «Последние Новости» обвинительной статьи известного публициста Р. Б. Гуля. Среди опубликованных документов было собственноручное заявление поручика М. А. Харузина. Убийца состоял членом тайной правой монархической организации в рядах белого офицерства, которая считала генерала Романовского масоном и главным виновником поражения Вооруженных сил Юга России.
   Подозрения в организации убийства бывшего начальника штаба ВСЮР в среде белой эмиграции пали на барона П. Н. Врангеля и его окружение. Прямых улик не проявилось, а косвенных набиралось, как говорится, через край. Впрочем, разбирательств по факту убийства не велось. Известно, что когда 27 марта в Севастополь пришло сообщение об убийстве бывшего начальника штаба бывшего главнокомандующего, то в городском соборе по генералу Ивану Павловичу Романовскому отслужили, как положено, панихиду, на которой присутствовали сам Врангель и чины его штаба.
   Сам убийца пережил свою жертву ненадолго. Выпускник Лазаревского института восточных языков и Михайловского артиллерийского училища, в годы Гражданской войны служивший в санитарном ведомстве и контрразведке, вскоре после покушения был командирован к Мустафе Кемаль-паше, после чего поручик Харузин «пропал». Впоследствии стало известно, что кемалисты, заподозрив белого офицера в шпионаже, казнили его.

Семенов Григорий Михайлович
Самостийный правитель Забайкалья, верный союзник Японии

   Родился в 1890 году на берегах реки Онон в караульском поселке Куранжа степной станицы Дурулгуевской Забайкалья (ныне Читинская область) в семье зажиточного, образованного казака, будучи третьим сыном в семье. Образование получил домашнее: отец имел семь сундуков книг, среди которых были буддистские сочинения. Кроме бурятского, монгольского и калмыцкого языков, владел еще и английским языком. Хорошо знал и любил конное дело, обладал необычайной физической силой.
   Окончил двухлетнюю поселковую школу. Поступить в единственную в Забайкальском казачьем войске Читинскую мужскую гимназию Григорию Семенову не удалось, и он стал самостоятельно, настойчиво готовиться к сдаче экстерном экзаменов за гимназический курс.
   Юношеские увлечения Григория Семенова «как-то не отвечали» его будущему жизненному пути. Он живо интересовался археологией и палеонтологией, принимал участие в научной экспедиции, которая занималась раскопками в окрестностях Куранджи, предпринятой с целью пополнения экспозиции Читинского краевого музея.
   В 1908 году, после сдачи экстерном гимназических экзаменов, 18-летний Семенов поступает в Оренбургское казачье юнкерское училище, которое заканчивает через три года с чином хорунжего. При отъезде из дома обещал матери не пить и не курить. Как впоследствии свидетельствовала его дочь, «это обещание он выполнил неукоснительно: не курил и не пил на протяжении всей своей жизни».
   Службу начал в 1-м Верхнеудинском казачьем полку, нижние чины которого в своей массе были бурятами. Кроме этого, Семенов некоторое время успешно преподавал в бригадной гимнастическо-фехтовальной школе.
   В 1912 году с одной из сотен этого полка был отправлен в Ургу (тогда столицу Халхи – Внешней Монголии, ныне Улан-Батор, столица Монголии) для проведения военно-топографических съемок. Там он прославился тем, что однажды проехал верхом 350 верст за 26 часов в морозной степи. В Урге вместе с сотней охранял русское консульство.
   В январе 1914 года переводится в 1-й Нерчинский казачий полк Уссурийской конной бригады. Вскоре его назначают начальником полковой учебной команды. В рядах этого полка прошел боевое крещение в начавшейся Первой мировой войне. В самом начале ее участвовал в Варшавско-Ивангородской операции под русской крепостью Новогеоргиевск.
   Великую войну казачий офицер из Забайкалья начал с воинского подвига. В ноябре 1914 года он возвращался с несколькими казаками из разведки. Тем временем прусские уланы в бою захватили знамя 1-го Нерчинского полка, но, на свое несчастье, на обратном пути повстречали разъезд семеновцев, которые в беспощадной атаке отбили полковой штандарт. За это дело подъесаул Григорий Семенов удостоился ордена Святого Георгия 4-й степени, но документов, подтверждающих этот факт, пока не выявлено.
   Через месяц он совершает на войне новый подвиг. Во время несения дозорной службы будущий белый атаман с одиннадцатью казаками нападает на заставу баварской пехоты, «снимает» ее и берет в плен 65 германцев. Наградой ему стало золотое Георгиевское оружие – шашка с надписью «За храбрость». Высочайший наградной приказ был подписан в сентябре 1916 года.
   В 1-м Нерчинском полку подъесаул Григорий Семенов командовал 6-й сотней. А командиром полка в 1915 году был полковник барон П. Н. Врангель, будущий командующий белой Русской армией в Крыму, который в своих воспоминаниях так отзывался о подчиненном:
   «Семенов, природный забайкальский казак, плотный коренастый брюнет, с несколько бурятским типом лица, ко времени принятия мною полка состоял полковым адъютантом и в этой должности прослужил при мне месяца четыре, после чего был назначен командиром сотни.
   Бойкий, толковый, с характерной казацкой сметкой, отличный строевик, храбрый, особенно на глазах начальства, он умел быть весьма популярным среди казаков и офицеров.
   Отрицательными свойствами его были значительная склонность к интриге и неразборчивость в средствах достижения цели.
   Неглупому и ловкому Семенову не хватало ни образования (он кончил с трудом военное училище), ни широкого кругозора, и я никогда не мог понять – каким образом мог он выдвинуться впоследствии на первый план гражданской войны…»
   …Затем Григорий Семенов уже на Кавказе воевал в составе 3-го Верхнеудинского (бурятского) полка Забайкальской казачьей дивизии, продолжая отличаться далеко не смиренным нравом. В начале 1917 года участвовал в наступательной операции на Кавказском фронте, которую проводил в Персии русский экспедиционный корпус генерал-лейтенанта Н. Н. Баратова. В мае 1917 года в чине есаула возвращается на Румынский фронт.
   После Февральских событий есаул Семенов избирается делегатом Всероссийского казачьего съезда, проходившего в Петрограде. Там он подает рапорт на имя А. Ф. Керенского, пока еще военного министра Временного правительства, с предложением сформировать у себя на родине, в Забайкалье, из добровольцев отдельный конный Монголо-Бурятский полк. В рапорте указывалась цель его создания:
   «…Чтобы пробудить совесть русского солдата, у которого живым укором были бы эти инородцы, сражающиеся за русское дело».
   В сентябре 1917 года войсковой старшина Григорий Семенов в должности комиссара Временного правительства выехал из Петрограда на восток, имея при себе крупную сумму денег для формирования полка «инородческой» (бурят-монгольской) конницы. Эта часть начала формироваться с середины октября на станции Березовка под Верхнеудинском (ныне Улан-Удэ, Бурятия), где с прошлых времен имелось немалое число казарм и конюшен.
   Октябрь 17-го года изменил Россию. Семенову, изначально выступившему против большевиков, удалось скрыть свои антисоветские настроения от Иркутского Совета и даже получить от него денежную сумму. После этого он оказался на станции Даурия, недалеко от Читы. Там Григорий Михайлович вместе с войсковым старшиной бароном Р. Ф. Унгерном-Штернбергом начал формировать Особый Маньчжурский отряд.
   Своей ставкой в Забайкалье Семенов, ставший вождем Белого дела в Забайкалье, избирает не войсковую столицу город Читу, а приграничную железнодорожную станцию Маньчжурия (на территории Китая). У него в подчинении оказываются всего лишь несколько офицеров и десяток казаков.
   На станции Маньчжурия ему удалось с отрядом в 27 (!) человек разоружить солдат-ополченцев численностью до полутора тысяч человек. Казачий офицер Григорий Семенов зачитал им сообщение о демобилизации и отправке по домам (теплушки были уже поданы), наведя на толпу свой револьвер, заранее предупредив, что всадит пулю первому, кто будет непослушен. Он не ошибся в своих рискованных для жизни действиях: самоотверженности от революционной толпы образца 17-го года, как правило, ожидать не приходилось.
   Но и после этой операции сил у полномочного комиссара Керенского набиралось мало, хотя оружие имелось в избытке. В конце года его Бурят-Монгольский полк имел в своих рядах 9 офицеров, 35 добровольцев и 40 монгольских всадников. С такими силами об удачном походе на город Читу говорить не приходилось.
   Но… к тому времени японское командование, прежде всего разведслужба императорской армии, давно интересовавшаяся российским востоком, уже начинает «заботиться» о Семенове, как о своем «потенциальном союзнике» в Забайкалье и «потенциально сильной личности». Эта поддержка – материальная помощь, содействие войсками – будет оказана в самом скором времени.
   …Октябрь 17-го года 27-летний полковник Григорий Семенов, естественно, принял сразу «в штыки». И сразу же, еще в Березовке, стал готовиться к вооруженной борьбе с большевиками. Его отряд теперь стал называться Особым Маньчжурским отрядом, сокращенно «О.М.О.». В этот белый добровольческий отряд принимали любого, кто утвердительно отвечал на три задаваемых волонтеру вопроса:
   «В Бога веруешь?»
   «Большевиков не признаешь?»
   «Драться с ними будешь?»
   К ноябрю 1917 года в его отряде собралось около тысячи (по другим данным, намного меньше) отчаянных людей: офицеров и казаков, монголов из племени баргутов и китайских разбойников хунхузов… Биографиями их по приходе в отряд не интересовались. То есть семеновское войско даже для истории Гражданской войны смотрится удивительно разношерстным. Имя ему было Конный полк.
   Проследовавшая в эшелонах после развала Русского фронта домой Уссурийская казачья дивизия пополнила семеновский отряд 10 офицерами и 112 нижними чинами. На 9 января 1918 года есаул имел под своим командованием (в полку) 51 офицера, 3 чиновников, 125 добровольцев (большей частью казаков), 80 монголов-харачинов и 300 монголов-баргутов.
   Семенов начинает формировать второй полк – пеший. Он получил название Семеновского. Но на военные расходы требовалось все больше и больше средств, которых у Григория Семенова, уже забывшего о комиссарстве Временного правительства, не было. Но он нашел простой для того времени выход, то есть источник поступления финансов. Станция Маньчжурия была пограничной, и казачий офицер установил на станции заставу для проверки всех поездов. Инструкция гласила:
   «Всех, имеющих большевистские документы, арестовывать и направлять в коменданство!
   Деньги конфисковывать полностью. У спекулянтов отбирать все, что имеется сверх трех тысяч рублей.
   Все золото, серебро, платина, опиум – конфискуется и немедленно вносится в фонд армии…»
   Особый Маньчжурский отряд стал одним из двух первых белых воинских формирований в Забайкалье. Вторым был так называемый Титовский полк, развернутый из нелегальной офицерской организации в Чите. Осенью 1918 года титовцы приняли участие в боях, которые начались к востоку от озера Байкал.
   Дальше события развивались так, как говорится в Большой советской энциклопедии (3-е издание): Григорий Семенов поднял восстание в районе города Верхнеудинска (теперь – Улан-Удэ, Бурятия) на станции Березовка, положив начало Гражданской войне в Забайкалье. Однако после этого события семеновцам пришлось отступить обратно на станцию Маньчжурия. Наступление на Читу успеха не имело, поскольку «Забайкальский Народный совет», составленный из представителей самых разных общественных организаций, обратился к Семенову с просьбой не наступать. Но вскоре «Забайкальский Народный совет» был разогнан, власть в городе перешла в руки большевистского Совета.
   Особый Маньчжурский отряд рос, но только раз получил коллективное усиление, как это было с офицерами и казаками Уссурийской конной дивизии, которая возвращалась домой после участия в неудачном походе генерала Краснова на красный Петроград. Командир дивизии генерал Б. Р. Хрещатицкий становится у Семенова начальником штаба.
   При помощи управляющего Китайской Восточной железной дорогой генерала Д. Л. Хорвата и японского командования полковник Семенов вооружает своих людей, набирает новых добровольцев, среди которых особенно много оказалось конников из монгольского племени баргудов. В его отряде в скором времени появляется первая пехотная часть – батальон добровольцев в лице отслуживших солдат японской императорской армии, которым судьба уготовила поселение в Маньчжурии.
   В это время Совещание старших начальников забайкальского казачества избрало полковника Г. М. Семенова войсковым атаманом Забайкальского казачьего войска. Он сразу же объявляет мобилизацию, сумев сформировать три казачьих полка, которые многочисленностью и надежностью не отличались. На тот период население Забайкалья к Гражданской войне относилось пассивно, что признавалось и атаманом, и его противниками.
   В феврале 1918 года Семенов со своим войском, основу которого составляли два полка конницы, переходит русско-китайскую границу и начинает наступление на Читу. Захватываются станции Оловянная и Адриановка. Однако красные отряды под командованием бывшего прапорщика Сергея Лазо контрударом дают отпор, и семеновцы отступают на все ту же станцию Маньчжурия.
   Гражданская война, набиравшая обороты, все больше и больше раскалывала Россию на два враждебных лагеря, заставляя людей делать выбор в пользу красных и белых. К концу весны Особый Маньчжурский отряд включал Бурят-Монгольский конный, 1-й Семеновский и 2-й Маньчжурский пешие полки, два полка монголов-харачен, 2 офицерские и 2 сербские роты.
   …В августе 1918 года вспыхивает мятеж Чехословацкого корпуса. Белочехи сразу же становятся союзниками атамана Г. М. Семенова, отряд которого после ожесточенных двухнедельных боев 13–28 июля отступил на станцию Маньчжурия. Во время этих боев у станции Мациевская красные пытались вагоном-брандером, начиненным взрывчаткой и баллонами с удушливым газом, протаранить поезд атамана.
   Красные войска отступают из Забайкалья. Семеновская конница в порыве доходит до станции Оловянная: конференция большевиков на станции Урульга принимает решение о переходе к партизанской борьбе в Забайкалье. Семеновцы занимают Верхнеудинск и Читу (ее население тогда не превышало 12 тысяч человек). После этого атаман становится фигурой № 1 среди белых военачальников к востоку от Байкала. Он формирует свое правительство, тесно взаимодействуя с японским командованием. К тому времени Григорий Михайлович по «просьбе своего отряда» принял чин полковника.
   В ноябре 1918 года в Омске происходит переворот, в результате которого адмирал А. В. Колчак становится Верховным правителем России. Однако полковник Семенов, имевший под своим командованием до 20 тысяч штыков и сабель, не признал его на этом посту, равно как и власть омского правителя над собой.
   Более того, атаман прервал телеграфную связь Омска с востоком и стал задерживать грузы, которые шли от Антанты колчаковской армии по КВЖД и Транссибирской железнодорожной магистрали. Немалая часть из них под угрозой применения силы изымалась семеновцами для себя: оружие, боеприпасы, военное снаряжение, провиант и прочее. Грабеж проходящих грузовых эшелонов и пассажирских поездов впечатлял тех, кто смотрел на такое дело со стороны.
   Союзники белой России по Антанте оказались бессильны воспрепятствовать такой насильственной экспроприации своей помощи колчаковской армии. Она, первоначально успешно наступавшая от Урала в Поволжье, получила чувствительный «удар в спину» не от красных партизан Сибири, а от белоказачьего атамана в далеком Забайкалье.
   Адмиралу А. В. Колчаку пришлось произвести Григория Семенова в генерал-майоры и назначить командующим создаваемым 6-м корпусом своей армии, а также утвердить в звании походного атамана Дальневосточных казачьих войск – Забайкальского, Амурского и Уссурийского. И еще назначить помощником командующего войсками Приамурского военного округа с правами военного губернатора Забайкальской области.
   На такое решение Верховного правителя повлияло еще и то, что «государственник» атаман Г. М. Семенов в январе 1919 года объявил о «создании» независимой Монголо-Бурятской республики. Однако дальше объявления дело не пошло.
   В мае 1919 года по приказу адмирала Колчака был сформирован 6-й Восточно-Сибирский армейский корпус в составе Маньчжурской атамана Семенова, Забайкальской казачьей и Туземной конной дивизий. Но численность этих дивизий оказалась значительной только на бумаге.
   Атаман решил наладить подготовку «своих» офицерских кадров в Читинской военной школе, которая была переименована в Читинское атамана Семенова военное училище. Начальником его был назначен полковник М. М. Лихачев. Училище (два курса, около 600 человек) выпустило 597 младших офицеров.
   1 октября 1920 года училище было расформировано, а обучавшиеся в нем юнкера зачислены в Отдельный стрелковый дивизион личного атаманского конвоя. Оставшиеся в живых 55 человек в сентябре 1921 года получили производство в подпоручики и прапорщики.
   В «зоне своей ответственности» атаман Семенов установил свой режим с «самообеспечением» его армии и полным произволом по отношению к местному населению в партизанских районах. На станциях Маккавеево, Даурия, в троицкосавских «Красных казармах» были устроены застенки, заключенных которых ожидала смерть.
   Однако исследователи считают, что большинство сведений об этом «разгуле семеновщины» относится к области слухов. В качестве примера можно привести такой случай. Присланные омским правительством инспекторы Е. Е. Яшнов и полковник-генштабист А. Н. Шелавин констатировали следующее:
   «…В наших предположениях о якобы царящем в Забайкалье произволе власти было много преувеличенного. Это во-первых.
   Во-вторых, виновниками даже и тех правонарушений, какие в действительности имели место, видимо, приходится считать не столько самого атамана, сколько некоторых из его подчиненных».
   Наращивая свою «военную силу», атаман Г. М. Семенов создает «Броневую дивизию». Ее бронепоезда имели названия «Атаман», «Семеновец», «Грозный», «Мститель» и им подобные. Но их, даже с пушечным и пулеметным вооружением, назвать таковыми можно было только условно. Девиз семеновских бронепоездов был такой:
   «Атаман Семенов – грозный мститель, беспощадный истребитель, бесстрашный усмиритель, отважный каратель и справедливый повелитель».
   …Семенов начинает тайно готовить «основы своего будущего монгольского государства». В Даурии происходит съезд представителей ряда областей, населенных монголами, кроме Халхи. Атаману присваивается княжеский титул «цин-вана», то есть «светлейшего князя», «князя 1-й степени». Григорию Семенову подносятся драгоценные подарки – белый иноходец и шкура белой выдры, которая «родится раз в сто лет».
   Адмирал А. В. Колчак просит у атамана всех Дальневосточных казачьих войск для начала наступления на Восточном фронте дать из своих сил хотя бы тысячу штыков, но тот отказывает Верховному правителю России даже в малой помощи. Вскоре колчаковская армия начинает отступление, не получив из своих далеких тылов ни одной сотни штыков или сабель.
   Однако атаман Семенов все же «подал руку помощи», но не Колчаку, а Оренбургской белоказачьей армии атамана Дутова. Из Читы было отправлено оренбуржцам 400 винтовок с 48 000 патронов, 20 000 теплых фуфаек и ряд других предметов снаряжения.
   А тем временем в Забайкалье ширилось партизанское движение, которое охватило восточную часть области. Вскоре семеновская власть распространяется только на города, полосу вдоль железнодорожной линии Верхнеудинск – Чита – Маньчжурия.
   Там власть атамана «подпиралась» штыками японской пехотной дивизии, хотя официальный Токио объявил о своем позитивном нейтралитете в событиях, которые происходили в раздираемой Гражданской войной соседке-России. К слову говоря, Япония, «заинтересованная» в Забайкалье, всегда могла рассчитывать на лояльность белоказачьего атамана Григория Семенова. Если верить его мемуарам, то он считал на будущее Японию единственным верным союзником России.
   4 января 1920 года адмирал Колчак подписывает, как Верховный правитель, свой последний указ о передаче верховной российской власти главнокомандующему Вооруженными силами Юга России генерал-лейтенанту А. И. Деникину. «Колчаковщина» уже осознавала близившуюся катастрофу Белой Сибири.
   В этом же указе Колчак предоставляет атаману Григорию Михайловичу Семенову «всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной окраины» и производит его в генерал-лейтенанты. Атаман становится главнокомандующим вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа.
   Когда в Иркутске произошло антиколчаковское восстание, руководимое эсерами, атаман Семенов послал туда часть своих войск: сводный дивизион из трех бронепоездов под командой ротмистра К. И. Арчегова и отряд генерала Скипетрова (полк иррегулярной конницы, стрелковый батальон и телеграфная рота). Но подавить иркутское восстание им не удалось. Более того, белочехи открыли огонь по семеновцам, подходившим к Иркутску, на улицах которого шла стрельба.
   Об отношении белоказачьего атамана к большевикам и сторонникам советской власти может, к примеру, говорить инструкция его порученца генерал-лейтенанта Глебова командирам семеновских воинских частей, действовавших в приграничье. Вот всего лишь два параграфа этой инструкции:
   «…Параграф 4-й: Сознательные члены коммунистической партии объявляются вне закона и подлежат беспощадному уничтожению.
   …Параграф 8-й: Провести несколько налетов на почтово-пассажирские поезда для добычи средств. Коммунистов расстреливать».
   …После «выхода» Чехословацкого корпуса из России уже бывший Верховный правитель России адмирал Колчак был расстрелян большевиками в Иркутске на берегу Ангары и был спущен под речной лед. Колчак дал Семенову новую власть, а остатки колчаковских войск спасли атаману жизнь. Дело обстояло так.
   К тому времени семеновцы держались только в юго-восточном углу Читинской области да в ряде мест Бурятии. От Иркутска на них наступала красная Восточно-Сибирская армия, с востока – партизаны Восточно-Забайкальского фронта. И тут на арене военных действий появились каппелевцы – остатки колчаковских войск, которые в зимнюю стужу совершили беспримерный 120-верстный переход по льду реки Кан, а затем по льду озера Байкал.
   В Забайкалье каппелевские части (из Московской группы колчаковских войск) под общим начальством генерала Войцеховского были сведены во 2-й и 3-й корпуса, а атаманские части – в 1-й корпус. Всего – примерно 30 тысяч человек. Общее командование осталось за атаманом Г. М. Семеновым. Но каппелевцы реально ему не подчинялись, более того, к подчиненным атамана, которые имели смутное понятие о воинской дисциплине, они относились с «непониманием».
   Так на свет появилась трехкорпусная белая Дальневосточная армия. Ее командующими были генерал-лейтенанты Н. А. Лохвицкий и Г. А. Вержбицкий. Всего в Дальневосточной армии числилось до 45 тысяч человек, в полевых же (действующих) частях – не более 20 тысяч штыков и сабель.
   …Красное командование начало наступательную операцию против белых в Забайкалье тогда, когда 15 октября 1920 года последний эшелон японских войск покинул край. Начались ожесточенные бои, в ходе которых партизаны «Амурского фронта» заняли Читу. В итоге в конце ноября остатки каппелевцев и семеновцев перешли границу Маньчжурии, где были разоружены китайскими властями. Часть оружия сдавалась японской военной миссии.
   Беженцы из Забайкалья осели в основном в полосе КВЖД и городе Харбине, где положили начало его многотысячной белой эмиграции. Сам Семенов прибыл в Приморье, где у него в приграничье (в Гродеково – станция Пограничная) имелись войска бывшего 1-го Забайкальского корпуса. Однако созданное на Дальнем Востоке Временное Приамурское правительство братьев Меркуловых отказалось исполнять распоряжения генерал-лейтенанта Г. М. Семенова.
   Прибыв в мае 1921 года во Владивосток, атаман попытался было захватить там власть и создать собственные управленческие структуры. Для начала он объявил себя (в который уже раз) главнокомандующим всеми вооруженными силами Российской Восточной окраины и походным атаманом всех казачьих войск Сибири и Урала.
   Но когда во Владивостоке на Соборе правителем Приамурского края и воеводой Земской рати был избран генерал М. К. Дитерихс, бывший начальник штаба Верховного правителя России адмирала Колчака, стало ясно, что Семенову на Дальнем Востоке определяющей политической фигурой больше не быть: официальный Токио лишил его политической поддержки. Атаману пришлось покинуть Приморье.
   Подвели его серьезно и недавние союзники – японцы. Он отдал на сохранение начальнику японской военной миссии полковнику Р. Исомэ свой золотой запас – 2,2 тонны драгоценного металла (золотой монеты и золотого лома). По другим сведениям, 20 ящиков с золотой монетой и два с золотыми слитками. Когда атаман попытался получить назад эти сокровища, Токио вежливо отказался вернуть их владельцу. Спорить же с министрами и командованием Империи восходящего солнца белоэмигранту не приходилось.
   Судьба атаманского золота осталась невыясненной до сих пор. Скромная жизнь Семенова-белоэмигранта свидетельствовала о том, что казнокрадом он не являлся. С другой стороны, «японский суд документально установил, что в декабре 1920-го Исомэ возвратил золото его законному владельцу – Правителю и Главнокомандующему Атаману Семенову».
   Семенов покидает Владивосток и появляется в Шанхае. Оттуда он перебирается в Тяньцзинь. В 1922 году с согласия французского правительства выехал во Францию через Японию, Канаду и Северо-Американские Соединенные Штаты (САСШ).
   В последней заокеанской стране ему не повезло. Семенов там находился два месяца под судом по иску, поданному на него со стороны ряда американских фирм за причиненный ущерб войскам САСШ в Забайкалье. Обвинялся белоказачий атаман и в действиях против американских военнослужащих, находившихся в составе экспедиционных войск Антанты в годы Гражданской войны на Дальнем Востоке. Суд оправдал Семенова, признав обвинения недоказанными.
   Ему пришлось вернуться в Китай, откуда он перебирается на Японские острова. Там белоказачий генерал до 1928 года проживал в Нагасаки, а последующие два года – в Иокогаме. После этого возвратился в Маньчжурию, поселившись в местечке Какагаши близ Дайрена.
   Став белоэмигрантом, атаман Г. М. Семенов не сложил оружия в борьбе против советской власти, продолжая оставаться одним из признанных вождей военной эмиграции. Возглавлял Дальневосточный союз казаков в изгнании. Симпатизировал идеологии фашизма и милитаризма. Вес его в военной части белой эмиграции в Маньчжурии оставался по-прежнему очень высок.
   В 1943 году по собственной инициативе подготовил проект «Как разрешить эмигрантский вопрос в Маньчжурии и других странах Восточной Азии». Работал над мемуарами под названием «История моей борьбы с большевиками». Они были изданы в 1938 году в Харбине под названием «О себе: Воспоминания, мысли и выводы».
   Вскоре после этого Семенов появился в Шанхае, предлагая Лондону через английскую разведку «сотрудничество: отмобилизовать и выставить стотысячную русско-монгольскую армию» для совместного нападения на Советский Союз. «Шанхайская миссия» белого атамана была обречена на неудачу – реанимировать Антанту ему было не суждено.
   Семенов вновь сотрудничал с японским командованием в Маньчжурии (Маньчжу-Го) после того, как осенью 1931 – весной 1932 года японцы в результате «инцидента на Южно-Маньчжурской железной дороге» оккупировали северо-восточные провинции Китая. Занимался формированием белогвардейских вспомогательных воинских частей, которые на случай войны с Советским Союзом становились резервом императорской армии. Русские беженцы в Маньчжурии, в том числе казаки, принимали оружие от оккупантов для защиты своих очагов: двумя годами ранее спецотряды ГПУ прошли по их приграничным поселкам по Амуру и Уссури с огнем и мечом, уничтожая в ряде случаев население поголовно.
   Когда в 1945 году СССР объявил войну Японии и войска трех советских фронтов начали стремительную наступательную операцию, атаман Г. М. Семенов был арестован органами контрразведки Красной Армии. Случилось это сразу после высадки советского воздушного десанта в Дайрене.
   Долгое время в печатных изданиях ходила версия о том, что бывшего белого генерала арестовали на аэродроме города Чаньчуня, куда по ошибке (там уже находились советские войска) приземлился его самолет, пилотируемый японским летчиком.
   В действительности все было гораздо проще. Семенов был арестован в местечке Какагаши в собственном доме. Известно, что он не сделал попытки скрыться, хотя такую возможность имел. Не стал белый генерал и защищаться, имея при себе оружие. При аресте ему задали вопрос, каких взглядов он придерживается. Белый атаман ответил так:
   – Все тех же, что и в гражданскую войну, – за которые у вас расстреливают.
   Атамана Семенова доставили в Москву, где он был казнен (повешен) 30 августа 1946 года по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. Судебный процесс по его делу продолжался четыре дня. Исполнение приговора не стали откладывать ни на один день.
   Репрессии пали на всю семеновскую семью. 23-летний сын Михаил, инвалид от рождения, был расстрелян. Младшего сына Вячеслава и дочерей – Елену, Татьяну и Елизавету отправили в концлагеря. Одна из них после попытки самоубийства закончила жизнь в сумасшедшем доме. Отец, прощаясь с детьми, сказал:
   – Будьте умницами, будьте честными… Живите по-христиански… Я лишил вас родины, а теперь вот возвращаю. Наверное, ценой своей жизни…
   Атаман Григорий Михайлович Семенов в отечественной истории продолжает оставаться фигурой достаточно противоречивой, которая нуждается в серьезных исследованиях. Лидер Белого движения в Забайкалье после Гражданской войны рисовался как фигура кровавая, отталкивающая. То есть он подавался как «махровый классовый враг», «белобандит» и прочее.
   Даже в белоэмигрантских изданиях атамана Семенова рисовали в разных красках, что, впрочем, он вполне заслужил. А ярлыки на него навешивались самые разные, такие как «Белый большевик», «Белый хунхуз», «атаман – Соловей-разбойник»…
   Но, с другой стороны, Семенов в эмигрантских изданиях смотрится в истории и другим человеком. Как это было сказано стихотворными строками в одном из белоэмигрантских журналов за 1939 год, выходившем в маньчжурском городе Харбине:

     Первый, поднявший Белое знамя борьбы,
     Первый, восставший против неправой судьбы,
     Первый, кто в битве, будучи так одинок,
     Вырвал из ножен честный казачий клинок…

Слащёв-Крымский Яков Александрович
Герой защиты белого Крыма, ставший в РККА преподавателем

   У этого человека удивительная судьба в российской истории: он стал последним военным вождем, носившим проименование, или, говоря иначе, имел почетное титулование. То есть стоял последним в ряду таких прославленных полководцев Российской империи, как Румянцев-Задунайский, Потемкин-Таврический, Долгоруков-Крымский, Суворов-Рымникский, Голенищев-Кутузов-Смоленский, Дибич-Забалканский, Паскевич-Эриванский. Белый генерал известен как Слащёв-Крымский. Если первый «Крымский» «поразил в сердце» последний осколок Золотой Орды – Крымское ханство, то второй геройски не позволил красным войскам ворваться на полуостров через Перекоп (Турецкий вал).
   Родиной будущего Слащёва-Крымского был столичный Санкт-Петербург. Появился он на свет в 1885 году в семье отставного полковника, служившего в лейб-гвардии Измайловском полку и рано ушедшего из жизни. Мать-вдова отдала сына не в кадетский корпус, а в реальное училище. Однако Яков Слащёв, закончив его, выбирает военное поприще, став юнкером Павловского военного училища. Учится ему было трудно по той причине, что он не получил кадетского образования. Учеба же ему давалась, чему свидетельством стало право выбора первого места службы: им стала императорская гвардия.
   Молодой подпоручик, выпущенный из училища в лейб-гвардии Финляндский полк, сразу же попал, как говорится, в «боевую обстановку». Шел революционный 1905 год: полк принял участие в наведении порядка на улицах столицы. В июле 1906 года лейб-гвардейцы финляндцы участвовали в подавлении восстания матросов в крепости Кронштадт. Это и было боевое крещение 20-летнего офицера.
   Через три года, осенью 1908 года, Яков Слащёв успешно сдает экзамены в Николаевскую академию Генерального штаба. Он закончил первые два курса по первому разряду, а третий, дополнительный, «успешно». Однако средний балл оказался не так высок, и он выпустился «без права производства в следующий чин по окончании академии и на причисление к Генеральному Штабу». Его причисляют к штабу столичного военного округа, и Слащёв в течение двух лет преподает тактику в привилегированном Пажеском корпусе, будучи в должности младшего офицера сверх штата.
   Только в марте 1914 года он, уже имея чин штабс-капитана, получает штатную должность младшего офицера Пажеского корпуса. Перед самой мировой войной Слащёв женится на Софии Владимировне, единственной дочери генерала В. А. Козлова, бывшего своего командира лейб-гвардии Финляндского полка.
   С началом Первой мировой войны Слащёв после настойчивых ходатайств вновь зачисляется в родной полк, с которым убывает на фронт. В командование штабс-капитану вверяется 1-я рота, которая именуется в честь своего августейшего шефа Наследника Цесаревича Алексея Николаевича «ротой Его Высочества». Командование ротой принимается в походных условиях. Первые бои познал на территории Царства Польского.
   Почти всю Великую войну Я. А. Слащёв провел в рядах лейб-гвардии Финляндского полка 2-й Гвардейской пехотной дивизии. Познал во всей полноте окопную жизнь, за войну был пять раз ранен, получил четыре контузии и отравление удушливым газом. Командовал сперва ротой, потом батальоном. От перевода из полка на штабную работу выпускник Николаевской академии Генерального штаба категорически отказывался.
   Он показал себя мужественным, бесстрашным офицером, не раз поднимая своих солдат в штыковые атаки. Однополчане вспоминали: «Ровно в час, назначенный для атаки, он встает во весь свой рост, снимает фуражку, истово крестится и с обнаженной шашкой идет вперед, ведя роты на смерть или победу…» За доблесть его называли легендой лейб-гвардии Финляндского полка.
   Боевые награды Я. А. Слащёва впечатляют: 8 боевых орденов и почетное Георгиевское оружие «За храбрость». Среди его орденов были: Святого Георгия 4-й степени и Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Причем обе почетные Георгиевские награды были даны ему за героизм в боях, отделенных друг от друга всего одним днем: «бои у д.д. Кулик и Верещин 19–22 июля и 22–23 июля 1915 года». Высочайшие наградные приказы состоялись только в июле и октябре следующего, 1916 года.
   Примечательна нечастая по своей возвышенности служебная характеристика, которая была написана бесстрашному офицеру-фронтовику пером командира его лейб-гвардии Финляндского полка генерал-майором бароном П. А. Клодтом фон Юргенсбургом, будущим сослуживцем по белой Добровольческой армии:
   «Безгранично храбрый, но не храбростью самозабвения или слепой храбростью рядового, а сознательною храбростью начальника, Я(ков) А(лександрович) соединял с этим драгоценным качеством все таланты крупного военачальника: любовь к воинскому делу, прекрасное военное образование, твердый, решительный характер, поразительное умение схватывать обстановку и т. д. В своей скромной роли ротного, батальонного командира Я(ков) А(лександрович) положительно предугадывал ход военных событий; было ясно, что он владеет тайной военного искусства, что позволяет ему обычные способы суждения о событиях дополнять каким-то внутренним чутьем их.
   Скобелев говорил, что нет человека, который не боялся бы опасности, и что храбрость состоит в умении владеть собою и сохранять способность „смотреть“ и „видеть“, „слушать“ и „слышать“. Я(ков) А(лександрович) обладал такой способностью в такой превосходной степени, что по временам казалось, вопреки мнению Скобелева, что он не понимает опасности. Думаю, что он отлично ее понимал, но при этом обладал несравненным даром самообладания».
   В ноябре 1916 года 30-летний Слащёв производится в чин полковника. В феврале следующего года, уже после свержения династии Романовых, получает назначение начальником Ударного отряда 2-й Гвардейской пехотной дивизии, который готовился к участию в весеннем наступлении 17-го года. В июне полковник Я. А. Слащёв назначается командующим лейб-гвардии Московским полком своей дивизии, будучи награжден орденом Святого Владимира 3-й степени с мечами.
   Слащёв не был участником так называемого «корниловского мятежа», известие о котором пришло на фронт с опозданием. Но идеи Верховного главнокомандующего России генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова кадровые гвардейские офицеры в своей массе восприняли. Слащёв, на глазах которого разваливалась русская армия, не мог оказаться в стороне пока еще политических баталий. Он делает жизненный выбор, в начале декабря покидает полк (медицинская комиссия признала его из-за боевых ранений негодным к службе в строю) и в первые дни нового, 1918 года прибывает в Новочеркасск.
   Там начиналось, на основе тайной Алексеевской военной организации, формирование белой Добровольческой армии. Полковник Я. А. Слащёв встретил многих ему лично известных офицеров-фронтовиков, сослуживцев по лейб-гвардии. Известно, что ценности, имевшиеся в его семье, были безвозмездно отданы им на Белое дело.
   Гвардейский полковник в скором времени покинул столицу донского казачества. В списки офицерских батальонов белых добровольцев он не попал. Бывший Верховный главнокомандующий генерал от инфантерии М. В. Алексеев, наслышанный о способностях Слащёва, дал ему поручение заняться созданием офицерских организаций и добровольческих отрядов на Северном Кавказе, в районе Минеральных Вод. На то время кубанское казачество вело себя еще инертно, стараясь остаться вне «баррикад», пока его не «подстегнула» массовыми репрессиями советская власть.
   На миссию дважды георгиевского кавалера Я. А. Слащёва, достаточно авторитетной фигуры для патриотического обращения к фронтовому офицерству, возлагались большие надежды. В Пятигорске, других городах Кавказских Минеральных Вод скопилось большое число офицеров только что развалившегося Кавказского фронта. Там же проживали соратники Алексеева по Первой мировой войне – генералы Рузский, Радко-Дмитриев и другие.
   В марте 1918 года полковник Я. А. Слащёв становится одним из организаторов антибольшевистского восстания в Ессентуках, подготовленного тайной офицерской организацией. Белые разоружили местных красногвардейцев, но подоспевший Пятигорский революционный отряд с шестью орудиями, которых повстанцы не имели, быстро подавил выступление «контры». Ессентуки признали советскую власть, а часть повстанцев во главе со Слащёвым ушла в горы Баталпашинского отдела Кубанского казачьего войска. Скорее всего именно там состоялось близкое знакомство с казачьим полковником А. Г. Шкурой, который находился, как говорится, на «нелегальном положении».
   В апреле он оказался в лазарете Кисловодска, который был переполнен офицерами-фронтовиками. В городе находилась его жена с трехлетней дочкой. Слащёву напомнили о себе раны, полученные на войне и плохо залеченные. Скрыть свое имя ему не удалось: под конвоем он был доставлен к… главнокомандующему Красной Армией Северного Кавказа бывшему казачьему хорунжему А. И. Автономову. Среди его «гостей» находился и полковник А. Г. Шкура.
   Автономов был серьезно озабочен тем, что германские войска после сепаратного Брест-Литовского мира дошли уже до Дона, вошли в Крым и оказались в Тифлисе. Он понимал, что путь с Дона до Кубани немцы одолеют без особых препятствий, и потому озадачился созданием «армии спасения родины», а потому красной и белой армий быть не должно. Однако кавказское казачество такие призывы встречало враждебно.
   Красный главнокомандующий поручил популярному белому партизану взять на себя «агитацию», а гвардейскому полковнику-генштабисту поручил составить «план обороны» Северного Кавказа. Слащёв такой план составил. Но Автономову было уже не до него. Он вошел в конфликт с руководством «Кубано-Черноморской Советской Республики», был обвинен в подготовке мятежа и уехал в Москву искать «справедливости».
   Слащёв же вновь встретился со Шкурой на «Волчьей поляне» близ станицы Бекешевской. Там появился белоказачий партизанский отряд, в рядах которого числилось пока семь офицеров, два вахмистра и четыре урядника. Все они были фронтовиками, все были готовы с оружием в руках постоять за Белое дело в борьбе с большевиками.
   В июне 1918 года одно за другим вспыхивали восстания казаков в Баталпашинском отделе Кубанского войска и Пятигорском отделе Терского войска. Войско полковника Шкуры росло с каждым днем. Начальником штаба у него стал способный генштабист Слащёв. Именно он настоял на том, чтобы шкуринский отряд действовал против красных заодно с белыми добровольцами, уже лишившимися своего военного вождя генерала Л. Г. Корнилова.
   Шкуринский отряд занимает Ставрополь. Полковник Слащёв въезжает в город на отбитом у красных грузовом автомобиле. Он борется с «партизанщиной» в рядах белоказаков. Был случай, когда ему втроем с ординарцем и шофером пришлось огнем из двух пулеметов удерживать участок фронта, который «бросила» загулявшая казачья сотня.
   Вскоре полковник Я. А. Слащёв вступает в командование формируемой Кубанской пластунской бригадой. Бригада входила в состав 3-го армейского корпуса генерала В. П. Ляхова, обладавшего крутым нравом и ставшего командующим Терско-Дагестанским Краем. С ним Яков Александрович не ужился, и после излечения раны, полученной в осенних боях, он, будучи уже начальником штаба 2-й Кубанской казачьей дивизии, добился перевода в Добровольческую армию.
   Деникинским приказом от 18 февраля 1919 года полковник гвардии назначается командиром бригады 5-й дивизии, которая формировалась в Северной Таврии. Теперь его биография была связана с Новороссией и Крымом. Прибывший к новому месту службы Слащёв оказывается перед фактом: 5-й дивизии фактически не существовало, в ее отдельных ротах насчитывалось по 11–18 штыков. Но на этих людей можно было положиться в предстоящих тяжелых боях.
   Крымско-Азовская Добровольческая армия белых развалилась, хотя назвать ее армией было трудно. Слащёв начинает деятельно собирать силы для защиты Крыма, в котором белых полевых войск тогда почти не имелось. 10 марта его части с боями отходят на Сальковский полуостров, отразив попытку красных ворваться в Крым на плечах отступающих добровольцев. 15 марта следует отход к Чонгорскому железнодорожному мосту через Сиваш, 23-го числа – к Перекопу. На следующий день Слащёв на Перекопском перешейке наносит сильный контрудар и останавливает наступление красных.
   Но уже 26-го числа командование белой армии отдает приказ об отходе к Керчи, на импровизированные Ак-Манайские позиции, последний клочок крымской земли. В ходе одной из контратак тяжелое ранение получает начальник 5-й пехотной дивизии генерал Н. Н. Шиллинг, и полковник Слащёв вступает во временное командование дивизией. В том же апреле месяце он в 33 года производится в чин генерал-майора.
   К начале мая у новоиспеченного генерала имелось всего около 3 тысяч штыков и сабель против 9 тысяч у противника. Красное командование не спешило покончить с белыми у Керчи, и те провели реорганизацию своих сил на полуострове. Крымско-Азовская армия превращается в 3-й армейский корпус в составе Отдельной кавалерийской бригады и 4-й пехотной дивизии, начальником которой назначается генерал-майор Я. А. Слащёв.
   Слащёв сумел хорошо подготовиться к наступлению. Взломав позицию красных, нанеся удар кавалерийской бригадой вдоль берега Сиваша и высадив с моря десант у Коктебеля (ныне Планерное) белые в 23 дня не только освободили Крым, но и всю Таврическую губернию, выйдя на берега Нижнего Днепра.
   В одном из своих приказов Слащёв назвал эту наступательную операцию «победоносным шествием от Ак-Маная через Перекоп на Бериславль». Бросок из Крыма в Северную Таврию закончился в день 27 июня атакой города Алешки и местечка Голая Пристань. Артиллерия белых обстреляла вокзал и пристань Херсона, а их небольшой отряд форсировал Днепр на пароходе и с боем прошел до железнодорожного моста, посеяв во вражеском тылу большую панику, после чего вернулся на левый берег реки.
   В ходе Гражданской войны в 1919 году на Юге России сдача белыми Крыма, а потом очищение его от красных стало большим событием. Телеграммой от 4 июля главнокомандующий ВСЮР Деникин поблагодарил генерал-майора Я. А. Слащёва за боевой успех.
   В первых числах августа белые берут город Херсон, а затем портовый Николаев, который обороняла сильная группировка красных войск. В данном случае Слащёв, как начальник пехотной дивизии, действовал на свой страх и риск, не имея связи со своим корпусом. Генерал во главе личного конвоя на полном скаку ворвался в Николаев, и красные, бросая обозы, эшелоны и бронепоезда (крестьяне-повстанцы подорвали полотно железной дороги) бежали из города. В том деле у белых имелось всего два полка пехоты.
   В августе следует назначение Я. А. Слащёва начальником 4-й пехотной дивизии. После бегства красных перед ним появился новый противник в лице Революционно-повстанческой армии Украины во главе с батькой Махно. Для борьбы с махновцами слащевскую дивизию усиливают конной бригадой генерала Н. В. Склярова и отрядом генерала П. С. Оссовского. В боях в конце августа под селением Ново-Украинка повстанцам Махно было нанесено поражение, и они отступили в сторону Умани.
   После этого перед группой войск Слащёва появляется новый противник – Объединенные Украинские армии (Галицийская и армия Украинской народной республики) под командованием «головного отамана» С. В. Петлюры. Петлюра, борясь за независимость УНР, был готов пойти на союз с большевиками, но не белыми, которые сражались за «единую и неделимую Россию». Слащёву пришлось убеждать штаб деникинских войск в Новороссии в необходимости решительности в действиях против петлюровцев.
   Командующий группой белых войск генерал-майор Я. А. Слащёв удержал Новороссию, завязав с армией УНР и галичанами встречный бой близ города Гайсин. Петлюровский фронт был прорван, а Галицийская армия перешла на сторону Деникина. Это еще один поразительный факт в истории Гражданской войны в России: как говорится, всякое бывает.
   В ноябре группа Слащёва снимается с линии фронта и перебрасывается на «внутренний фронт». Оправившийся после поражения беспартийный анархист батько Н. И. Махно развернул в тылу белых на Левобережье Днепра партизанскую войну. Деникину пришлось для борьбы с махновцами снимать с московского направления полки и дивизии. В числе этих сил оказалась 4-я пехотная дивизия, которая разворачивалась в 3-й армейский корпус. Махновцы прорвались за Днепр и захватили город Екатеринослав (ныне Днепропетровск).
   Слащёв разрабатывает наступательную операцию по захвату Екатеринослава, который махновцы превратили в свою шумную «столицу». Судьба города и Повстанческой армии батьки Нестора Махно решилась в течение десяти дней. Город был взят решительной атакой, но нанести полное поражение повстанцам, ряды которых оказались «поражены дезертирством», не удалось. Отчаянная попытка «армии анархии» вернуть назад Екатеринослав не удалась. Командир корпуса во главе личного конвоя (70 конников) появлялся в местах самых жарких схваток.
   После поражения деникинских войск под Орлом и начала их отступления 3-й армейский корпус получает приказ переправиться за Днепр и прикрыть Северную Таврию с Крымом. Главные силы белых отходили на Кубань. В январе 1920 года Слащёв имел сил для защиты Крыма не больше, чем весной 1919-го. Но это не помешало ему выполнить поставленную задачу.
   3-й армейский корпус еще только подходил к Перекопу, как тому стала угрожать 8-я кавалерийская дивизия Червонного казачества В. М. Примакова, которая устремилась к перешейку вдоль берега Азовского моря. Слащёв атаковал ее лавой всего в 300 конников, которую прикрывал огонь с бронепоездов. Красная кавалерия повернула вспять и всю зиму больше не предпринимала атакующих действий.
   После того боя Слащёв отправил таврическому губернатору Н. А. Татищеву телеграмму, в которой были такие слова: «Передай, что вся тыловая сволочь может слезать с чемоданов». Если судить по его переписке, то в выражениях белый военачальник часто не стеснялся.
   Белые, получив такую передышку, стали укреплять ворота на полуостров. Хотя Перекоп в итоге мало походил по силе своих полевых укреплений на позиционный фронт мировой войны. Превратить Турецкий вал в неприступную крепость можно было только при условии достаточности времени и землекопов, колючей проволоки и противопехотных мин, артиллерии, траншейных бомбометов и пулеметов. Всего этого у Я. А. Слащёва просто не оказалось, по крайней мере в относительном достатке.
   В начале 1920 года стало ясно, что разгром основной части ВСЮР предрешен. Слащёв, имевший войск числом меньше одного (!) развернутого пехотного полка старой России перед Мировой войной, заявил: «Вступил в командование войсками, защищающими Крым. Объявляю всем, что пока я командую войсками, из Крыма не уйду и ставлю защиту Крыма вопросом не только долга, но и чести».
   Генерал стремился навести порядок в Крыму, который вновь стал прифронтовым тылом. При этом он призывал всех, кому дорога старая Россия, помочь ему защитить этот клочок «белой земли». В слащевских обращениях были и такие строки:
   «…Разъясняю, что мне… приказано удержать Крым и что я это выполню во что бы то ни стало и не только попрошу, а заставлю всех помочь. Мешающих же этому сопротивлением и индифферентностью из-за корыстных целей, наносящих вред борцам за Русь Святую, говорю заранее: упомянутая бессознательность и преступный эгоизм к добру не поведут. Пока берегитесь, а не послушаетесь – не упрекайте за преждевременную смерть».
   Грозные приказы генерала Я. А. Слащёва не расходились с делом. По его конфирмованным приговорам во время борьбы за Крым было расстреляно порядка тридцати офицеров. Это были или офицеры, изменившие своему долгу, или красные подпольщики, готовившие восстание, но оказавшиеся в севастопольской тюрьме. Последних судил военно-полевой суд из фронтовиков.
   Слащёв обладал даром умения водить людей за собой в атаку. Едва ли не самым ярким эпизодом в его боевой биографии стал бой 2 апреля у Чангарского железнодорожного моста. Два берега узенького пролива связывала гать. Красные наступали. Тогда генерал лично повел в штыковую атаку свой последний резерв – юнкерский батальон (всего 120 бойцов!), которых прикрывал огонь бронепоездов. В рядах будущих офицеров играл оркестр, и шли они вперед под развернутым знаменем. В конце гати белые ударили в штыки и захватили плацдарм на «материке».
   В феврале 1920 года главнокомандующий ВСЮР генерал-лейтенант А. И. Деникин своим приказом переименовывает 3-й армейский корпус в Крымский. Уже одно это переименование говорило о предназначении войскового объединения.
   Деникин в своих воспоминаниях писал о недостатках Слащёва, но вместе с тем характеризовал боевого генерала: «Это был еще совсем молодой генерал, человек позы, не глубокий, с большим честолюбием и густым налетом авантюризма. Но за всем тем он обладал несомненными военными способностями, порывом, инициативой и решительностью. И корпус повиновался ему и дрался хорошо».
   За успешные действия по защите Крыма Яков Александрович Слащёв производится в генерал-лейтенанты. Когда 22 марта новым главнокомандующим ВСЮР стал генерал-лейтенант барон П. Н. Врангель, он сразу же телеграфировал командиру Крымского корпуса: «…для выполнения возложенной на меня задачи мне необходимо, чтобы фронт был непоколебим. Он в ваших руках – и я спокоен».
   Врангелевская Русская армия развернула наступательные бои в Северной Таврии, претерпев новую реорганизацию, состоя теперь из трех корпусов. 3-я армейский корпус стал называться 2-м, а 1-м значился корпус Кутепова, в который были сведены остатки Добровольческой армии. Войска генерал-лейтенанта Я. А. Слащёва продвигались вперед в северо-восточном направлении. 29 марта при помощи десанта с моря был взят город Мелитополь. Первыми из белых в него лихо ворвалась группа кавалеристов – командир корпуса и пять его конвойцев. В той операции разгрому подвергается прорвавшийся в белые тылы конный корпус Д. П. Жлобы.
   В Гражданской войне стороны по-разному относились к пленным. За исключением редких случаев, они становились людским пополнением для той и другой стороны. Известна слащевская листовка-обращение к сдающимся в плен красноармейцам в ходе боев на территории Северной Таврии. Она гласила:
   «Стрелки 3(-й) Советской Дивизии
   Ваши комиссары наврали Вам, что мой корпус расстреливает пленных.
   Ни один пленный красноармеец не расстрелян – после перехода к нам буду считать Вас своими братьями – Русскими людьми.
   Ни один мужик корпусом не ограблен – иду с русским народом и за народ.
   Слащёв».
   Бароном П. А. Врангелем в 1920 году был учрежден орден Святого Николая Чудотворца. Среди первых военачальников белой армии, награжденных этим орденом 2-й степени, значился Я. А. Слащёв. Так были отмечены успехи 2-го (Крымского) армейского корпуса за бои в Северной Таврии, то есть в Новороссии. За Гражданскую войну орденом Святого Николая Чудотворца высшей, 1-й степени никто награжден не был.
   Тот же Врангель, следуя историческим традициям Русской Императорской армии, наградил весь личный состав Крымского корпуса знаком отличия на головные уборы (фуражки, папахи, кубанки) с надписью: «За защиту Крыма. 1919–1920». В армии старой России такие знаки отличия давались только отдельным полкам и батальонам, батареям и эскадронам, казачьим сотням и другим подразделениям. Но такого массового (целому корпусу!) награждения она не знала.
   Можно сказать, что П. А. Врангель, став главнокомандующим белыми силами на Юге России, не имел четкого стратегического замысла. За время наступательной операции в мае и июне, которая завершилась стремительным занятием всей Северной Таврии и прилегающих к ней районов, он повел потом бои за удержание этой территории. Дело было даже не в том, что возрастало сопротивление постоянно усиливающейся Красной Армии, ограниченности сил у Врангеля и партизанского «разгула» батьки Нестора Махно.
   Слащёв предлагал Врангелю главные наступательные усилия перенести на Правобережье Днепра, где вспыхивали крестьянские восстания против советской власти, чтобы оттуда нанести сильный удар во фланг Юго-Восточному фронту противника. Штаб Врангеля не принял такой рискованный план действий, поскольку белая армия не обладала достаточными силами для удара через Днепр и одновременного надежного прикрытия Таврии и прежде всего Крымского полуострова, который являлся ее тылом.
   Можно считать слащевский план в какой-то степени выполненным: полки Крымского корпуса дошли с боями от Днепра до Вапнярки Подольской губернии (ныне Винницкая область Украины). Однако белопанская Польша с ее главой Юзефом Пилсудским «определила» направление хода Гражданской войны на Юге России: мир Варшавы с Москвой освобождал значительные войска советского Западного фронта для действий против врангелевской Русской армии.
   То, что Врангель, выведя благодаря успехам корпуса Слащёва свою армию за «ворота» Крыма, не стал рисковать, привело к потере инициативы в идущей Гражданской войне. Естественно, что утраченная белыми инициатива перешла в руки красного командования Южного фронта.
   Красные захватывают Каховский плацдарм. Поредевшие полки Крымского корпуса безуспешно стараются взять Каховку, которая превращается противником в сильный укрепленный район. Слащёв понял, что ему не взять его даже с помощью танков после того, как главнокомандующий барон Врангель повторным приказом (первый был не исполнен) изъял из его подчинения конную группу генерала И. Г. Барбовича, которая отводилась в армейский резерв.
   Все же бои за Каховку дали свой результат: красные, понеся в них большие потери, дальше продвинуться от берега Днепра не смогли. Врангель выразил свое неудовольствие действиями 2-го (Крымского) армейского корпуса. Надломленный неудачами и возмущенный такой оценкой его усилий под Каховкой генерал-лейтенант Я. А. Слащёв 2 августа обращается к главнокомандующему с ходатайством об отчислении от должности и увольнении в отставку.
   Считается, что самолюбивый барон Врангель ревниво относился к популярности подчиненных ему военачальников, таких, к примеру, как Слащёв и Кутепов. Он удовлетворяет ходатайство и 6 августа издает приказ по армии № 3505, где, в частности, было сказано:
   «…Дабы связать навеки имя генерала Слащёва со славной страницей настоящей великой борьбы, – дорогому сердцу русских воинов генералу Слащёву именоваться впредь – Слащёв-Крымский».
   20 августа Ялтинская городская дума присвоила ему звание почетного гражданина города Ялты. Слащёв переезжает туда из Севастополя на постоянное жительство. Он оказался «генералом без власти». После тяжелых боев в Северной Таврии Врангель отдает ему предписание «незамедлительно отправиться в распоряжение генерала Кутепова». В кутеповском штабе прибывший Слащёв-Крымский узнает о падении Перекопа и Юшуньских позиций. Затем последовал приказ главнокомандующего и объявление белого правительства об эвакуации Русской армии и желающих беженцев из Крыма в Константинополь.
   Последним поступком Слащёва на белой крымской земле стало спасение знамени родного ему лейб-гвардии Финляндского полка, которое сохранили полковые офицеры. Вместе с ними он прибыл на ледоколе «Илья Муромец» в Константинополь.
   О Слащёве-Крымском писалось много. Так, известный американский историк П. Кенез в книге «Гражданская война в Южной России. 1919–1920» писал: «Из всех странных фигур, которые привела на поверхность травма гражданской войны, ни одна не была страннее Слащёва». Свою «странность» он действительно демонстрировал до последних дней жизни.
   Оказавшись на берегах Босфора, генерал-лейтенант Я. А. Слащёв-Крымский сразу же «скрестил шпаги» с бароном Врангелем, потребовав от него сменить армейский штаб и передать главное командование Русской армией в изгнании генералу Кутепову. В военной части белой эмиграции назревал раскол. «Неуравновешенность» Слащёва знавшие его люди объясняли психологическим надрывом 6-летнего пребывания на войне и тем, что одна из двух ран, полученная уже в войне Гражданской, никак не заживала, причиняла страдания и явилась причиной пристрастия к кокаину.
   Врангелю удалось погасить «бунт»: Кутепов был отправлен командовать лагерем добровольцев-эмигрантов в Галлиполи. Слащёва отдали под «суд чести старших офицеров Русской Армии», который 21 декабря 1920 года уволил генерал-лейтенанта Я. А. Слащёва-Крымского от службы «без права ношения мундира».
   Возмущенный Слащёв делает ответный ход. В январе 1921 года он публикует в Константинополе небольшую книгу «Требую суда гласности и общества (Оборона и сдача Крыма)». Она привлекла внимание белой эмиграции, и теперь о каком-то примирении Врангеля со Слащёвым не могло быть и речи. Они чувствовали взаимную неприязнь еще в Крыму, в эмиграции же стали открытыми врагами, бросившими друг другу вызов.
   Тем временем в Москве, в Разведуправлении ЧК всерьез занимались проблемой раскола военной части белой эмиграции. Эта работа проводилась с санкции председателя РВС Республики Л. Д. Троцкого и ЦК РКП(б). Там знали, откуда могла прийти военная опасность. Дело генерала Слащёва-Крымского стало частью операции по разложению врангелевцев.
   В изгнании оказались не просто сотни тысяч граждан России, а крепко сколоченная духовно Русская армия: офицеры-добровольцы, казаки. И не просто одиночки, семьи, а целые воинские части или их кадры. Это были фронтовики, готовые с оружием в руках вернуться в Отечество и на родной земле постоять за свою честь и старую Россию. К тому же Советская Россия продолжала оставаться в самом недружественном окружении.
   Существует много версий того, как и почему белый генерал Слащёв решил вернуться в Отечество. Вне всякого сомнения, к нему в Константинополь прибыл специальный уполномоченный для переговоров о возвращении в Советскую Россию. Вне всякого сомнения и то, что ему давали гарантии личной безопасности. Все это сегодня покрыто архивной пылью и грифом «Сов. секретно».
   Достоверно следующее. В первых числах ноября 1921 года вычеркнутый из списков Русской армии генерал-лейтенант Я. А. Слащёв-Крымский с группой врангелевских офицеров и со своей второй («фронтовой») женой Ниной Николаевной, известной в Гражданской войне как его ординарец «юнкер Нечволодов» на пароходе «Жан» прибыли в Севастополь. Там Слащёва встречал… сам Ф. Э. Дзержинский, по такому случаю прервавший свой отпуск. Из Севастополя они вместе выехали в Москву.
   Дальше в Европу, в белый стан из Совдепии пришла информация, которая привела военную часть русской эмиграции в шоковое состояние. 23 ноября 1921 года в газете «Правда» было опубликовано сообщение Совнаркома под броским названием: «Прибытие ген. Слащёва и др. бывших врангелевских офицеров в Сов. Россию».
   В правительственном сообщении говорилось: «С именем генерала Слащёва связано много тяжелых для Советской России моментов. Правда, мы знаем, что со времен наших последних крымских побед он ушел от дел и, несмотря на многие предложения, не принимал участия в новых замыслах белогвардейщины. Но все-таки свежа еще память военной деятельности Слащёва и не забыто многими борцами наших южных фронтов его имя».
   На следующий день, 24 ноября, газета «Правда» нанесла по белой эмиграции со своих страниц еще один страшной эмоциональной силы «удар». Она опубликовала «Обращение ген. Слащёва к офицерам и солдатам армии Врангеля, беженцам» от 21 ноября. «Обращение» было подписано Слащёвым, генерал-майором А. С. Мильковским и полковником Э. П. Гильбихом.
   Факт разложения белой эмиграции широко известен. Немалое число вынужденных и добровольных эмигрантов, одиноких и с семьями, генералов и офицеров, нижних чинов и казаков вернулись в Россию, которая была Советской. Судьба очень многих из них оказалась печальной: их если не сразу, то через какое-то время подвергали репрессиям.
   В ноябре 1921 года бывший белоэмигрант Я. А. Слащёв-Крымский, отвечая на вопрос об отношении к советской власти, заданный ему в ЧК, сказал следующее: «Не будучи сам не только коммунистом, но даже не социалистом, отношусь к Совдепии, как к лицам, представляющим мою Родину, как к лицам, представляющим интересы народа…
   Как военный, ни в какой партии не состою, но служу своему народу и с чистым сердцем подчиняюсь выдвинутому им правительству».
   Возвращенцу Слащёву-Крымскому была предоставлена работа, которая вполне соответствовала его военной квалификации блестящего мастера тактических решений в годы Первой мировой и Гражданской войн. Яков Александрович был и теоретиком, и практиком. С 1922 года бывший белый генерал, корпусной командир стал преподавать тактику на курсах «Выстрел» и в Высшей школе ОГПУ (последнее – факт малоизвестный). Курсы «Выстрел» со своей богатой и достойной биографией существуют и по сей день, будучи прекрасной школой переподготовки армейских командиров.
   Тактику, как ее теорию, так и практику, бывший белый военачальник знал отменно. Генерал армии П. И. Батов, прошедший обучение на курсах «Выстрел», вспоминал: «Преподавал он блестяще, на лекциях народу полно, и напряжение в аудитории порой было, как в бою. Многие командиры-слушатели сами сражались с врангелевцами, в том числе и на подступах к Крыму, а бывший белогвардейский генерал не жалел ни язвительности, ни насмешки, разбирая ту или иную операцию наших войск».
   Преподаватель тактики школы «Выстрел» время от времени давал о себе знать бывшим соратникам по Белой борьбе. Так, 4 мая 1922 года на страницах газеты «Известия» появилась информация, мимо которой военные белоэмигранты пройти никак не могли:
   «27 апреля 1922 г. в переполненной аудитории военно-научного общества, где собрались видные представители военно-политических кругов, состоялся двусторонний доклад на тему „Оборона Крыма“. Докладчиками выступали: с обзором событий со стороны белого командования – бывший командир корпуса врангелевской армии Я. А. Слащёв, со стороны красного командования – бывший начальник 46-й дивизии Ю. В. Саблин. Исключительным по своему интересу было заседание, где выступили два высших войсковых начальника, в течение ряда месяцев командовавших противоборствующими силами».
   Как военный теоретик, Слащёв заявил о себе еще в 1913 году, когда опубликовал работу под названием «Ночные действия». В Советской России он публикует ряд научных статей на страницах журналов «Военное дело», «Военный вестник», «Война и революция», в изданиях курсов «Выстрел». В 1929 году вышла его работа «Мысли по вопросам общей тактики. Из личного опыта и наблюдений». Военно-теоретическая деятельность преподавателя тактики курсов «Выстрел» видится сегодня очень плодотворной, соотнесенной с армейской практикой.
   Предисловие к первому изданию слащевских воспоминаний «Крым в 1920 г.», изданном в 1924 году, написал Д. А. Фурманов. В предисловии были такие строки: «Вся жестокость и бессмысленность белого террора, в котором повинен и Слащёв, не может быть отнесена целиком лишь на долю его личных, индивидуальных качеств».
   Думается, что Слащёв понимал всю сложность и непрочность своего положения, находясь под негласным присмотром ОГПУ. Он был в новой России, как говорится, «своим среди чужих». В рядах белой эмиграции, среди бывших соратников по Гражданской войне, был «чужим среди своих». И уже ничего не могло изменить его судьбу даже в положении советского гражданина, «осознавшего тяжесть содеянного». Строил ли такой человек иллюзии относительно своего будущего? Вряд ли.
   В 1928 году Слащёва освобождают от должности преподавателя тактики на курсах «Выстрел» под тем предлогом, что он «работой этой тяготится, не отдает ей всех сил и знаний, ведет ее небрежно». В той же служебной аттестации говорилось, что «по знаниям и опыту должности преподавателя может безусловно соответствовать». С 1 ноября того года бывший белый генерал, или, как тогда говорили, военспец, стал числиться «состоящим в распоряжении» Главного управления РККА.
   Развязка наступила 11 января 1929 года. Слащёв-Крымский был убит тремя выстрелами из пистолета в упор в своей московской квартире на Красноказарменной улице «во время урока тактики» неким Л. Л. Коленбергом. Об убийце известно немного: 24 года, бывший командир взвода Красной Армии, якобы мстивший за расстрел своего брата в городе Николаеве. Психиатрическая экспертиза признала Коленберга психически неполноценным человеком, а в момент совершения им преступления – невменяемым. После этого он «сгинул». Дело было прекращено и сдано в архив. Решение об этом было принято по докладу заместителя председателя ОГПУ Г. Г. Ягоды 25 июня 1929 года на заседании Политбюро ЦК РКП(б).
   Убийство одного из героев Белого дела генерал-лейтенанта Якова Александровича Слащёва-Крымского вызвало за рубежом и в современной России много самых противоречивых, мало чем подкрепленных версий. Можно только заметить, что в один день, 15 января 1929 года, центральные советские газеты «Правда» и «Красная звезда» поместили на своих страницах официальную информацию «Убийство Я. А. Слащёва» и сообщили о состоявшихся на день раньше похоронах. Его тело было кремировано в Московском крематории.

Шкуро Андрей Григорьевич
Самый прославленный белый партизан Гражданской войны

   В истории Гражданской войны в России А. И. Шкуро (настоящая фамилия по отцу – Шкура) считается самым прославленным партизаном в стане Белого движения. Но армейским партизаном, известным и доблестным, выходец из кубанского казачества стал еще на фронтах Первой мировой войны. Биографию же его до Октября 17-года можно назвать типичной для казачьих офицеров любого из казачьих войск – Донского и Кубанского, Терского и Астраханского, Оренбургского и Уральского, Сибирского и Семиреченского, Енисейского и Забайкальского, Амурского и Уссурийского.
   Андрей Шкура родился в 1887 году в станице Пашковской, пригородной для столицы Кубани города Екатеринодара. Его отец, глава крепкой дворянской казачьей семьи, начав службу рядовым в 1-м Екатеринодарском полку, получил чин полковника за доблесть в делах против турок и «немирных» горцев, в скобелевской Ахал-Текинской экспедиции. Мать-казачка была из семьи священника.
   Еще в детстве Андрей Шкура показал себя прирожденным лидером среди ровесников. Он рос подвижным и упрямым, умевшим постоять за себя человеком. В восемь лет стал ходить в станичную школу. Затем отец отдал его в подготовительный класс Александровского реального училища. В десять лет поступил в 3-й Московский Императора Александра III кадетский корпус. В революционном 1905 году стал одним из зачинщиков «кадетского бунта», вспыхнувшего из-за «неудовлетворительного качества подаваемых котлет», был отчислен из кадетского корпуса, но через месяц прощен и возвращен назад.
   Получив строгое отцовское напутствие, Андрей Шкура успешно одолел в стенах кадетского корпуса курс наук и поступил в столичное Николаевское кавалерийское училище, в котором была казачья сотня. Юнкер отличался любовью к верховой езде и джигитовке. В мае 1907 года на плацу в Петергофе он получил из рук императора Николая II выписку из приказа о производстве в первый чин казачьего офицера – в хорунжие.
   Первым местом службы для него стал 1-й Уманский полк Кубанского казачьего войска, который дислоцировался в Закавказье, в городе-крепости Карс. Полк относился к числу прославленных в войнах, имел Георгиевское знамя «За отличие в покорении Западного Кавказа в 1864 году» и 12 Георгиевских серебряных труб с надписью: «За защиту Зорского перевала 23 и 24-го июня 1877 года». Хорунжий Андрей Шкура имел все основания гордиться первым местом своей офицерской службы.
   От отца он получил напутствие, двух коней и денежную помощь на ближайшее время. Дружная офицерская полковая семья приняла 20-летнего хорунжего в свой круг, и он службой оправдал доверие товарищей по Уманскому полку.
   Карс находился на порубежье с Персией, и уманцам не раз приходилось гоняться в горах за ловкими и лихими разбойниками из племен шахсеван, нарушавших границу и грабивших торговые караваны, творившими беспорядки во владениях шаха. За дерзость и храбрость в одной из таких стычек молодой хорунжий заслужил свой первый орден Святого Станислава 3-й степени и признание казаков-уманцев.
   На границе с Персией Андрей Шкура пробыл до начала лета 1908 года, когда состоялся приказ о переводе его в «отцовский» 1-й Екатеринодарский кошевого атамана Чепеги полк, которым командовал будущий соратник Шкуры в Гражданской войне полковник Г. Ф. Бабиев. Он стоял в Екатеринодаре, войсковой столице, а совсем рядом находилась родная станица Пашковская. Вскоре хорунжий расстался с «безобразным периодом» жизни и создал семью, его женой стала знакомая с детства Татьяна Потапова, дочь директора народных училищ Ставропольской губернии.
   Средства родителей позволили молодоженам совершить свадебное путешествие в Европу. Молодой хорунжий между делом в Германии ознакомился с технологией производства пустотелых кирпичей. По приезде домой он наладил их производство, но из-за отсутствия коммерческой «жилки» дело у него «прогорело». Тогда беспокойный Шкура добился включения себя в состав военной части экспедиции по поиску золотоносных месторождений в Сибири, организованной правительством. Он прибыл в Нерчинский округ, но тут началась мировая война, и офицер быстро, как мог, вернулся в Екатеринодар.
   Само собой разумеется, что его первоочередной полк в первые же дни войны отбыл на фронт. Хорунжий Андрей Шкура отправился на войну в составе третьеочередного 3-го Хоперского полка, укомплектованного запасниками. Полк входил в состав 3-го Кавказского армейского корпуса, которым командовал генерал от артиллерии В. А. Ирманов, сражавшегося на Юго-Западном фронте. Был командиром взвода, потом сотни. В боях не раз показывал смелость и смекалку, умение вести за собой казаков.
   Шкура отличился уже в первых схватках с венгерской кавалерией в Галиции, будучи пожалован орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». За бои в начале ноября первой военной кампании под Радомом удостоился Георгиевского оружия (шашки) и английского ордена Бани. После ранения в ногу и контузии командир полка отправил офицера в город Луцк принимать пополнения. Там он пробыл до весны 1915 года. Вернувшись на фронт, он вновь отличается в боях и получает ранение в живот. За тот бой получает производство в подъесаулы, будучи отправлен на лечение в Екатеринодар. В тот же год получил чин есаула.
   Лечение для Андрея Шкуры было временем бездействия в идущей большой войне. Он был начитан по военной истории, и знания партизанских действий казаков в Отечественной войне 1812 года в тылах французов подсказали ему идею, которая сразу же завладела им. В своих «Воспоминаниях белого партизана» А. Г. Шкура писал:
   «В обстановке временного отдыха мне пришла в голову идея сформирования партизанского отряда для работы в тылах неприятеля. Дружественное отношение к нам населения, ненавидевшего немцев, лесистая и болотистая местность, наличие в лице казаков хорошего кадра для всякого рода смелых предприятий, – все это в сумме, казалось, давало надежду на успех в партизанской работе…»
   Обдумав все до деталей, Шкура подал рапорт на имя командира 3-го Хоперского полка полковника Труфанова. Он предлагал вышестоящему командованию следующее:
   «…Каждый полк дивизии отправляет из своего состава 30–40 храбрейших и опытных казаков, из которых организуется дивизионная партизанская сотня. Она проникает в тылы противника, разрушает там железные дороги, режет телеграфные и телефонные провода, взрывает мосты, сжигает склады и вообще, по мере сил, уничтожает коммуникации и снабжение противника, возбуждает против него местное население, снабжает его оружием и учит технике партизанских действий, а также поддерживает связь с нашим командованием…»
   Рассмотрев предложение казачьего офицера, командир корпуса отправил его на рассмотрение Походному атаману казачьих войск великому князю Борису Владимировичу. Его начальник штаба тогда еще полковник А. П. Богаевский, в Гражданской войне – атаман Всевеликого войска Донского, поддержал разумную инициативу офицера-кубанца.
   Великий князь откомандировал напористого в осуществлении своей инициативы Андрея Шкуру в могилевскую Ставку Верховного главнокомандующего России полковника гвардии Николая II Романова. Император, ознакомившись с рапортом об организации партизанского отряда, собственноручно начертал на листе: «Быть по сему». Так на Русском фронте Великой мировой войны начиналось армейское партизанство.
   Армейское командование быстро исполнило повеление государя. На формирование партизанского отряда ушло два неполных месяца – декабрь 1915 года и январь 1916 года. Он получил название «Кубанского конного отряда особого назначения». Потом к этому названию добавятся еще два слова – «…(войскового) старшины Шкуро».
   Численность его равнялась казачьему полку 4-сотенного состава: 600 конных бойцов – казаков и добровольцев из армейских кавалерийских полков (драгунских, гусарских, уланских). Основу отряда составили казаки и офицеры 3-го Хоперского полка. Войсковой старшина Андрей Шкура лично отбирал людей, с которыми ему предстояло «гулять» по вражеским тылам. Было отмечено, что уже в то время казачий офицер отличался известным самоуправством, доставляя немало забот старшим начальникам.
   Отряд имел свой значок (флажок), подобный кавалерийскому штандарту. Автором его являлся сам А. Г. Шкура. На черном полотнище была вышита серебром оскаленная волчья голова. Позднее, уже в ходе Гражданской войны, в 1919 году на значке появится надпись: «Вперед. За Единую, Великую Россию». Ее автором являлся все тот же Шкура, теперь Шкуро, уже носивший генеральские погоны.
   Но это была еще не вся атрибутика отрядного значка. На вершине древка и к двум свободным концам полотнища крепились волчьи хвосты. Шкуринские партизаны пришивали волчьи хвосты к концам башлыков и к тыльной стороне своих папах, пошитых часто из волчьих шкур. Они действительно стремились изображать из себя на войне волчью стаю. Разведчики отряда даже условные сигналы подавали, имитируя на разные голоса вой волков.
   В конце января 1916 года отряд выступил на фронт. Первые рейды на ту сторону принесли боевой успех: на реке Шаре разгрому подвергся штаб австрийского полка. Шкуринские партизаны брали «языков», совершали всякого рода диверсии, вели разведку. Что же касается «организации партизанской борьбы в неприятельских тылах», то здесь успеха не наблюдалось, как писал в своих мемуарах А. Г. Шкуро, «вследствии пассивности и запуганности населения».
   Дерзкие действия партизан доставили много тревог неприятельскому командованию. В марте 1916 года отряд совершил глубокий рейд, прорвавшись на 35 верст от линии фронта, разгромив по пути штаб германской дивизии и взяв в плен ее командира. Имя инициатора этого нападения было известно, и немецкое командование обещало за его поимку награду в 60 тысяч рублей. Но поскольку фронт окончательно занял позиционное положение, «работы» у конных партизан стало мало, а спешенная кавалерия стала вести окопную жизнь.
   Имя партизана А. Г. Шкуры было, как говорится, «на слуху». Теперь все чаще его фамилия произносилась более благозвучно – Шкуро, к чему он и сам привык, изменив последнюю букву своей подписи. В белых мемуарах о нем писалось часто. Барон П. Н. Врангель в своих «Записках» так отзывался о командире армейского партизанского отряда, больше напоминавшего во фронтовой жизни атамана «казачьей вольницы»:
   «…Полковника Шкуро я знал по работе его в Лесистых Карпатах во главе „партизанского отряда“. Это был период увлечения Ставки партизанщиной. Партизанские отряды, формируемые за счет кавалерийских и казачьих полков, действовали на фронте как-то автономно, подчиняясь непосредственно штабу походного атамана. За немногим исключением туда шли, главным образом, худшие элементы офицерства, тяготившиеся почему-либо службой в родных частях. Отряд есаула Шкуро во главе со своим начальником, действуя в районе 18-го корпуса… большей частью болтался в тылу, пьянствовал и грабил, и, наконец, по настоянию командира корпуса генерала Крымова, был с участка корпуса отозван…»
   Летом 1916 года «Кубанский конный отряд особого назначения» ввели в состав 3-конного корпуса генерала графа Ф. А. Келлера. В подчинение Шкуро переделали еще несколько небольших числом партизанских отрядов. Получилась конная группа, которая совершила 70-верстный рейд по вражеским тылам. Такой глубокий рейд конницы в историй Первой мировой войны оказался редок.
   После Февраля 17-го года Шкуро добился перевода своего отряда на Кавказский фронт, где действительно можно было в горах «повоевать коннице». Там он оказался в рядах русского экспедиционного корпуса генерал-лейтенанта Н. Н. Баратова, действовавшего в Персии. Эти места были знакомы Шкуро еще по его офицерской юности, когда он отличался в схватках с шахсеванами. Воевать же партизанскому отряду пришлось в горах, где линия фронта была обозначена только на штабных картах.
   В Персии, в приграничье с Турцией, шкуринские партизаны столкнулись с «партизанскими» ополчениями курдских племен, которыми начальствовал германский полковник Нидермайер. Шкуро успешно вел набеговые операции в Курдистане, в августе 17-го вел бои в районе Гаранского перевала, совершая рейды в лежащую за ним Мерванскую долину. Далеко заходить во вражеский тыл партизанам не приходилось: союзники-англичане не желали, чтобы Россия активизировала свои операции у границ Месопотамии (современного Ирака). Осенью 1917 года война «заглохла» и на Кавказском фронте.
   За действия в Персии Андрей Шкуро был произведен в полковники и представлен к награждению орденом Святого Георгия 4-й степени, но получить его не успел. Подчиненные же, пользуясь правом, дарованным нижним чинам Временным правительством, «наградили» любимого лихого отрядного командира солдатскими Георгиевскими крестами 4-й и 3-й степени.
   Полковник А. Г. Шкуро назначается командиром кубанского 2-го Линейного казачьего полка. Повоевать ему во главе полка не довелось: октябрь 17-года вывел Советскую страну из мировой войны. Началась демобилизация старой русской армии. В морозную ночь 26 декабря на казачьего полковника было совершено покушение, но среди нескольких пулевых ранений ни одно не оказалось смертельным.
   В начале 1918 года партизанский отряд был расформирован. С частью своих партизан Шкуро, уже объявленный «злейшим врагом советской власти», сумел через Дагестан пробраться в район Кисловодска. Там он на время затаился. Своей открытой враждебности к новой власти он не скрывал, хотя за это можно было запросто поплатиться жизнью. Тем временем на Юге России уже зачиналась Гражданская война. Казачий полковник был арестован, но ему удалось во Владикавказе бежать из тюрьмы.
   Шкуро начал собирать вокруг себя верных людей, укрывшись в горных лесах у станицы Бекешевской. Здесь 25 мая 1918 года он зачитал приказ № 1 по созданному им отряду, который состоял из семи офицеров и шести казаков, имевших на вооружении 4 винтовки, 2 револьвера и 2 бинокля. Так на Кубани начиналась партизанская война, вспыхнула первая искра восстания казачества против власти большевиков в районе Кисловодска.
   Отряд «волков-партизан» рос быстро: красный террор бросил в его ряды не только кубанских и терских казаков. Против власти Советов восстала вся станица Суворовская, которая поставила в строй три конные и две пластунские сотни. Руководил выступлением есаул Русанов, который стал верным соратником Шкуро на всю Гражданскую войну. Примеру Суворовской последовала соседняя станица Воровсколесская. Вскоре запылал весь Баталпашинский отдел Кубанского казачьего войска.
   Советская власть ответила карательными мерами и жестокими расправами над казачьим населением Северного Кавказа. Кисловодское ЧК взяло в заложницы жену Шкуро и, угрожая расправой над ней, предложило полковнику сдаться. Тот отправил в Кисловодск ответное письмо:
   «Если большевики убьют мою жену, то клянусь, что вырежу в свою очередь все семьи комиссаров, какие мне попадутся в руки. Относительно же моей сдачи передайте им, что тысячи казаков доверили мне свои жизни, и я не брошу их и оружия не положу…»
   Жене Шкуро удалось совершить побег, и до конца октября она скрывалась в горах близ Нальчика. Тем временем белоказачий полковник организовал нападение на Кисловодск, но в той ситуации город удержать не смог. Местный красногвардейский гарнизон был разгромлен, а из тюрьмы освобождено несколько сотен заложников, которым грозил расстрел.
   В самое короткое время партизанский отряд А. Г. Шкуро вырос численно почти до десяти тысяч человек. Он представлял собой дивизию из трех конных полков (кубанских 1-го и 2-го Хоперских и терского 1-го Волгского), пластунской бригады из трех батальонов (один был из терских казаков), конного Горского (черкесского) дивизиона.
   Белый партизан А. Г. Шкуро действовал с размахом. Значение своих побед летом 1918 года он видел в том, что его казаки, пока еще малочисленные и плохо вооруженные, «били красную армию, страшную только для беззащитных». Его победные дела стимулировали восстание в Лабинском отделе, центром которого стала станица Прочноокопская. Отдел выставил пять тысяч повстанцев. Шкуринцы вели бои на территории как Кубанского, так и Терского казачьих войск. Искусство конных рейдов мировой войны «полнилось» в годы войны Гражданской.
   Соединение «партизанских» войск с деникинской Добровольческой армией состоялось в городе Ставрополе, который Шкуро занял 7 июля. Красногвардейский гарнизон бежал из города. В нем формируется Ставропольский офицерский полк. На первых порах генерал-лейтенант А. И. Деникин присылает в помощь партизанам-кубанцам только бронепоезд с командой из кубанских казачьих офицеров.
   Шкуро сдает командование дивизией генералу С. Г. Улагаю, а сам формирует Отдельную Кубанскую партизанскую бригаду, основой которой стали бойцы его отряда старого формирования. Бригада стала частью Добровольческой армии. Ее командир заявил, что в борьбе с большевиками он будет опираться на свое «партизанское прошлое». Деникин доверял такому человеку.
   Белый партизан начал действовать против городов Ессентуки и Кисловодск, где скопились большие силы красных, теснимых Добровольческой армией. Продолжались казачьи восстания. Станицы по нескольку раз переходили из рук в руки. Гражданская война на Северном Кавказе достигла пика своего накала. Войска Шкуро подвергают разгрому Минераловодскую группу противника. 15 сентября берется город Кисловодск, захватываются 3 тысячи пленных, два орудия, 2500 винтовок и до 200 тысяч патронов.
   Красные войска отбивают у белых Ставрополь и Кисловодск, но ненадолго. Деникин присылает на помощь Шкуро 1-ю Кубанскую дивизию генерала Покровского, а с ней боеприпасы, которые подходили у «партизан» к концу: 100 тысяч патронов и 500 снарядов. Последовал новый удар войск Шкуро, и красные полки, охваченные эпидемией тифа, в беспорядке отступили в пустынные астраханские степи с их леденящими ветрами. Была освобождена Терская область и ее столица город Владикавказ.
   В конце октября Кубанская рада присвоила Андрею Григорьевичу Шкуро генерал-майорский чин. Главнокомандующий генерал-лейтенант Деникин, который на войне не терпел своевольства, был вынужден согласиться с таким производством. При этом он оговорился, что Шкуро за свою недисциплинированность заслуживает не повышения в чине, а разжалования.
   Кубанская рада, славившая казачьего героя, пожаловала белого партизана орденом Спасения Кубани высшей, 1-й степени, что вполне соответствовало делам и поступкам награжденного. 9 ноября 1918 года А. Г. Шкуро становится начальником Кавказской конной дивизии.
   Накануне нового, 1919 года в боевых сводках штаба Добровольческой армии появились слова: «9-я армия красных уничтожена». Но в горах Восточного Кавказа продолжались бои с ее остатками и отрядами «большевизированных» горцев, преимущественно ингушей и чеченцев, объединенных в красную 12-ю армию. Особенно жестокие бои велись в Баталпашинском отделе. Горские народы признали власть генерала Деникина только к началу марта 1919 года, но мира в горах не наступило.
   Добровольческая армия объединяется с Донской армией в Вооруженные силы Юга России. Красная Армия перешла в наступление. Чтобы сдержать ее натиск, в Донецкий каменноугольный бассейн с Кавказа перебрасываются белые войска, в том числе кубанцы Шкуро. Его дивизия теперь именуется 1-й Кавказской казачьей дивизией. Апрель и май 1919 года прошел в ожесточенных боях, которые велись чаще всего вдоль линий железных дорог.
   Дивизия Шкуро, пополненная пулеметными тачанками, демонстрировала искусство маневрирования, заняв важный город Юзовку. Ее командир за победы в Донецком каменноугольном бассейне производится в генерал-лейтенанты. Этот чин Андрей Григорьевич получил уже от главнокомандующего, тоже генерал-лейтенанта А. И. Деникина. Теперь у Деникина сомнений в правильности повышения в чине героя армейской «партизанщины» не находилось: он видел, кто «делает погоду» на фронте и бесстрашно рискует своей головой.
   Новопроизведенный генерал-лейтенант назначается командующим 3-м конным корпусом в составе двух дивизий – 1-й Кавказской и 1-й Терской. Шкуро получает также на усиление 2-ю Кубанскую казачью дивизию и 1-ю Терскую пластунскую бригаду. В ходе боев за Донбасс его корпусу противостояла «армия батьки Махно». Она была разгромлена в 3-дневных боях в Северной Таврии. В итоге белые казаки занимают махновскую столицу Гуляй-Поле.
   Затем 3-й конный корпус захватывает важный железнодорожный узел Синельниково (тыловая база красных) и город Екатеринослав. В храмах пели «Многая лета партизану Земли Русской воину Андрею». 20 июня 1919 года, во время парада в освобожденном Царицыне, главнокомандующий ВСЮР Деникин объявил так называемую «Московскую директиву».
   Корпус А. Г. Шкуро перебрасывается на главное направление, оказывая содействие наступавшему 1-му армейскому корпусу генерала Кутепова. В корпусе остаются прежние две дивизии, пластунская пехота заменяется отдельными стрелковыми батальонами из пленных красноармейцев.
   Партизан Шкуро запрашивает у ставки главнокомандующего разрешение совершить глубокий рейд по красным тылам, но Деникин требует неукоснительного исполнения плана наступления на Москву. 29 августа конница Шкуро, отправившись в рейд, с налета берет Воронеж, но вместо дальнейшего продвижения вперед ей ставится задача обеспечить выход из тылов противника мамантовского 4-го Донского корпуса. Воронеж оставляется красным. В сентябре идут сильные бои, и советская 8-я армия отступает перед белоказаками.
   17 октября конница Шкуро вторично берет Воронеж, который был опоясан линиями окопов и колючей проволоки, четыре красных бронепоезда вели перекрестный огонь. В город первым ворвались шкуринский Волчий дивизион и терский Горско-Моздокский полк. Было захвачено около 13 тысяч пленных, 35 орудий и огромные склады с оружием и обмундированием. Теперь почти вся железнодорожная линия Воронеж – Лиски находилась в руках белоказаков.
   Деникин прислал генерал-лейтенанту А. Г. Шкуро приветственную телеграмму, в которой говорилось: «…Прошу передать доблестным частям ген(ерала) Мамантова и ген(ерала) Шкуро мою искреннюю благодарность за их последнюю боевую работу, закончившуюся разгромом частей 8-й советской армии и захватом важного Лискинского железнодорожного узла…»
   Победы «вскружили» головы белому командованию. Шкуро стал разрешать массовые отпуска своих казаков домой, чего в той ситуации делать было никак нельзя. С учетом боевых потерь его корпус уменьшился почти до трех тысяч шашек. Подобная ситуация наблюдалась и у донцов. Тем временем красные перешли в контрнаступление, и свежий 15-тысячный конный корпус бывшего драгуна С. М. Буденного оказался перед сильно ослабленным корпусом Шкуро.
   Завязались бои. У Шкуро забирают 1-ю Терскую казачью дивизию, которая уходила в белый тыл на борьбу с «армией» Махно. Одновременно вместо надежного тыла Кубань становится центром «кубанского сепаратизма», что пагубно сказывалось на казачьих войсках, находившихся на фронте, которые стали проявлять нежелание идти на Москву. Вокруг Воронежа в начале октября завязались бои с красной конницей Буденного.
   Шкуро писал в «Записках белого партизана»: «Начался ряд боев вокруг Воронежа с инициативой на стороне Буденного. Вначале он обнаружил достаточную безграмотность – атаковал меня одновременно во многих пунктах малыми отрядами. Уступая ему охотно эти пункты, я обрушивался затем превосходными силами своего резерва на небольшие отряды и уничтожал их…
   Конница его состояла преимущественно из изгнанных из своих станиц за причастность к большевизму донских, кубанских и терских казаков, стремившихся обратно в свои станицы, и из иногородних этих областей. Всадники были хорошо обучены, обмундированы и сидели на хороших, большей частью угнанных с Дона, конях. Красная кавалерия боялась и избегала принятия конных атак. Однако она была упорна в преследовании уходящего противника, но быстро охлаждалась, натолкнувшись на сопротивление…»
   Когда Добровольческая армия начала «отступление от Москвы», белоказаки сдали Воронеж и тоже начали отступление в общем направлении на Кубань. За время нахождения белых войск в Воронеже там была значительно пополнена стрелковая бригада 3-го корпуса Шкуро, а 600 добровольцев-железнодорожников составили «Волчий ударный батальон».
   После сражения между конницей белых и красных под Касторной численность шкуринской Кавказской казачьей дивизии сократилась до 500 шашек, то есть до численности одного конного полка. Пополнения с Кубани не подходили. Шкуро, у которого усилились боли в ноге после ранения под Коротояком, сдает командование корпусом генералу В. Г. Науменко и 8 ноября убывает на лечение в тыл. Он осознавал, что его конница устала, а самое главное – казаки «потеряли сердце».
   По пути в Кисловодск, где находилась семья белого партизана, Шкуро прибыл в Таганрог, где находилась ставка Деникина. Там он предложил свой план разгрома красной конницы Буденного. Главнокомандующий план одобрил и поручил его автору сформировать конную группу силой в 10 тысяч шашек. Шкуро понимал невыполнимость такой задачи. Он покинул Таганрог с орденом Бани на черкеске: это была награда от короля Англии «за заслуги в борьбе с большевизмом как с мировым злом».
   Когда Шкуро узнает, что белые оставили Харьков, он в начале декабря 1919 года возвращается на фронт. Но сменивший генерала Май-Маевского на посту командующего Добровольческой армией барон Врангель потребовал от Деникина «отчислить» генерала Шуро от командования 3-м конным корпусом за развал в нем дисциплины. В ответе Ставки говорилось, что деникинский штаб «дал совет генералу Шкуро к вам не возвращаться».
   Низложенный корпусной командир в конце декабря оказывается в Екатеринодаре. Но в идущей к закату Гражданской войне в России 32-летний «генерал-партизан» не потерялся. Он, как авторитетный человек в кавказских казачьих войсках, перед самым новым, 1920 годом назначается командующим Кубанской армией. В ее состав включаются все части упраздненной Кавказской армии, которые еще предстояло собрать воедино и пополнить людьми.
   Генерал-лейтенант А. Г. Шкуро отправляется «подымать» станицы Кубани и Терека, публикуя гневные воззвания: «Подымайся, Кубань!.. Решается судьба Казачества!..» Они рассылались по станицам, которые уже не могли выставить на войну достаточного числа служилых казаков. Гражданская война обезлюдела казачьи области.
   Шкуро желаемого достиг только частично. Но все же к концу января 2-й Кубанский корпус был доведен до штатного состава за счет молодых казаков. Командующему Кубанской армией ставится задача «разбить 10-ю советскую армию» и «прочно обеспечить Ставропольское направление». Но… Красная Армия наносит сильный удар в плохо прикрытый стык Донской и Кубанской армий, прорывается к важной по местоположению железнодорожной станции Тихорецкая и в жестокой схватке захватывает ее.
   Донская и Кубанская армии, дивизии добровольцев откатываются в Кубанскую область. Придя на родную Кубань, казаки окончательно потеряли желание продолжать Гражданскую войну, стремясь разойтись по местам своего жительства. Только огромная воля командного состава, жесткая дисциплина, воинский долг и старинные традиции все еще заставляли бойцов заметно поредевшей Кубанской армии продолжать уже очевидно проигранную войну.
   Одним из виновников этого поражения белых войск объявляется Шкуро. В конце февраля он снимается по приказу Деникина с должности командующего Кубанской армией, которая вверяется генерал-лейтенанту С. Г. Улагаю. Белый партизан откомандировывается с фронта в распоряжение главнокомандующего ВСЮР.
   Забрав в Кисловодске семью, он прибывает в Новороссийск. На Черноморском побережье генерал пытается принять на себя командование остатками Кубанской армии. Вернее, участвует в их командовании. До середины апреля он вместе с другими белоказачьими генералами безуспешно пытается организовать в районе Сочи – Туапсе сопротивление противнику. Но исход белых из Новороссийска окончательно ставит точку в Гражданской войне на Северном Кавказе.
   Часть белоказачьих войск под начальством генерал-майора Н. А. Морозова сдается красным, а меньшая уходит в Грузию. Там белых казаков встретили не самым ласковым образом. Сам Шкуро оказывается в Крыму, куда смогла эвакуироваться на присланных Врангелем судах и кораблях Черноморского флота только малая часть казаков-кубанцев.
   Во врангелевской Русской армии именитому белому партизану в генеральских погонах места не нашлось. Приказом барона Врангеля он, как человек известный в державах Антанты, отправляется из пределов России, то есть из белого Крыма, искать у союзников помощи для Белого движения. Сам Андрей Григорьевич себя в ранге дипломата не видел и своей миссии не понимал. Генерал-лейтенант А. Г. Шкуро покидает Крым и вскоре начинает безрадостную жизнь белоэмигранта.
   Теперь ему приходилось зарабатывать на жизнь чем только можно. Выстоять помогало содружество «волков»-партизан, которые не оставили своего лихого командира. Они составили ансамбль цирковых наездников, танцоров и песенников, которые блистали в белых и алых черкесках на одном из ипподромов под Парижем. Сам Шкуро, будучи блестящим наездником, показывал зрителям на бис вольтижировку. В политической жизни белой эмиграции генерал А. Г. Шкуро участвовал мало, хотя и являлся авторитетным членом «Объединенного Совета Дона, Кубани и Терека». Собственно говоря, политиком он никогда и не был. Жил в столице Франции, бывал в Германии и Югославии.
   С советской властью Шкуро не помирился до последнего дня своей жизни, продолжая верить в «победу над большевизмом». Когда началась Великая Отечественная война 1941–1945 годов, часть белой эмиграции воспрянула духом в надежде, что гитлеровская Германия сокрушит Советский Союз. Для нее началось «продолжение Гражданской войны». При этом забывались слова великого французского писателя Виктора Гюго, что «нельзя быть героем, воюя против собственной родины».
   Вместе с бывшим атаманом белого Дона генералом П. Н. Красновым Шкуро в годы Второй мировой войны сотрудничал с немцами, руководил формированием казачьих частей в Югославии и для действий на Восточном (Советском) фронте и против партизан-антифашистов в Северной Италии (в районе Толмеццо). Когда вермахт занял Кубань, шкуринцы призывали своих земляков-станичников к «борьбе с иудо-масонским сталинским режимом».
   Шкуро стоял у начала формирования 15-го Казачьего кавалерийского корпуса Г. фон Паннвица. 5 сентября 1944 года он был назначен начальником резерва казачьих войск. Когда Германия подписала акт о капитуляции, казаки корпуса Паннвица, многие с семьями, находились в Австрии, в зоне английской оккупации. Там они и сложили свое оружие.
   28 мая 1945 года генерал Шкуро был «вызван на совещание» в штаб британского фельдмаршала Александера, в город Юденбург. Там он был арестован и 6 июня выдан советской стороне. Такая же судьба ожидала в городе Линце казаков, сражавшихся на стороне Германии. В Москве состоялся показательный процесс, и «изменник Родины», «пособник оккупантов» белый генерал А. Г. Шкуро был 17 января 1947 года по приговору Верховного суда СССР казнен (повешен) на Лубянке. Так ушел из жизни самый прославленный белый партизан Гражданской войны в России.
   Шкуро оставил после себя мемуары – «Записки белого партизана», впервые опубликованные в Аргентине, в Буэнос-Айресе в 1961 году. Они, записанные со слов автора белоэмигрантом полковником В. М. Беком, были не закончены, так как повествование обрывается ноябрем 1919 года, эпизодом награждения белоказачьего генерала английским орденом Бани. В России «Записки» впервые увидели свет в 1991 году и имели успех у читателей, пытающихся «разобраться в Гражданской войне в России».

Юденич Николай Николаевич
Победитель Турции на Кавказе, не взявший красный Петроград

   Один из самых прославленных полководцев России в Первой мировой войне (и ее войн на Кавказе вообще) и один из вождей Белого дела родился в Москве 18 июля 1862 года. Происходил из семьи сугубо гражданской: Юденич-старший занимал пост директора Московского землемерного училища. Родители в последних поколениях своих родов не знали людей военных. Трудно сказать, как бы сложилась его судьба, если бы рядом с отцовским домом не находилось 3-е Александровское военное училище, готовившее пехотных офицеров. Туда в 1879 году и поступил Николай Юденич, надев солдатскую форму, но с алыми юнкерскими погонами.
   Учился Юденич «примерно». Училище окончил в следующем году: 19-летний подпоручик стал офицером лейб-гвардии Литовского полка, расквартированного в Варшаве. В 1882 году получает должность командира пехотной роты в Туркестанском военном округе. После трех лет самостоятельного командования ротой, в 1884 году, поступает в Николаевскую академию Генерального штаба.
   Юденич закончил академию в 1887 году в 25 лет по первому разряду, будучи причислен к Корпусу офицеров Генерального штаба. По выпуску назначается старшим адъютантом штаба 14-го армейского корпуса Варшавского военного округа в чине капитана Генерального штаба. В октябре 1889 года назначается командиром роты родного ему лейб-гвардии Литовского полка. Ротой командовал год, после чего следует перевод в штаб 14-го армейского корпуса на должность обер-офицера для особых поручений.
   В 1892 году Николай Юденич переводится в Туркестанский военный округ на должность старшего адъютанта его штаба с производством в подполковники. В 1894 году принимает участие в Памирской экспедиции в должности начальника штаба Памирского отряда. Наградой для генштабиста стал орден Святого Станислава 2-й степени. После этого он служит в управлении 1-й Туркестанской стрелковой бригады, командует батальоном. В 34 года получает чин полковника. Служивший в те же годы вместе с ним в Туркестане генерал-лейтенант Д. Ф. Филатьев, находясь в белой эмиграции, напишет:
   «Тогда уже нельзя было не замечать и не оценивать основные черты характера Николая Николаевича: прямота и даже резкость суждений, определенность решений, уменье и твердость в отстаивании своего мнения, полное отсутствие склонности к каким-либо компромиссам».
   В июле 1902 года, сразу после награждения орденом Святой Анны 2-й степени, полковник Н. Н. Юденич назначается командиром 18-го стрелкового полка Виленского военного округа. С началом Русско-японской войны 1904–1905 годов полк по железной дороге через всю Россию отправляется в Маньчжурию.
   Юденичу со своими стрелками довелось отличиться в бою под Янсыньтунем, где 18-й полк за один день отразил несколько атак японской пехоты. Наградой нижним чинам за доблесть стал почетный знак отличия, носимый на головных уборах, с надписью: «За Янсынтунь. Февраль 1905 года». Командир полка удостоился почетного в русской армии золотого Георгиевского оружия – офицерской сабли с надписью «За храбрость». В деле при Сандепу Юденичу пришлось, за отсутствием своего начальника, командовать стрелковой бригадой. В том бою он получил первое ранение – в руку, после перевязки оставшись в строю.
   Затем последовало сражение под городом Мукденом. 18-му стрелковому полку в один из дней пришлось сражаться с авангардом «порт-артурской» армии генерала М. Ноги. Затем полк по приказу отходит на защиту самого Мукдена, где ему ставится задача обороны района городского вокзала. Случилось так, что именно по нему противник наносил атакующий удар.
   В ночь на 22 февраля 1905 года японцы взяли полк в кольцо: к тому времени армия бывшего военного министра России генерала от инфантерии Куропаткина уже оставила город. Полковник Н. Н. Юденич с винтовкой в руках повел своих стрелков на прорыв. Прорвать вражеское кольцо удалось только в ходе повторной атаки в штыки. Но при этом полковой командир получил тяжелое пулевое ранение в шею и вновь остался в строю после перевязки.
   Поредевший 18-й стрелковый полк оказался в арьергарде отступающей русской армии. Отходя по Мандаринской дороге, он выдержал тяжелый бой с японцами у деревни Тачиндауза, не дав отрезать себя от главных сил. Командир умело руководил тяжелым боем, владея ситуацией до последних выстрелов.
   Японская война оставила заметный след в биографии полководца Николая Николаевича Юденича. Она стала признанием его несомненных воинских дарований. В июне 1905 года следует назначение командиром 2-й бригады 5-й стрелковой дивизии с производством в генерал-майоры. За войну награждается орденами Святого Владимира 3-й степени с мечами и Святого Станислава 1-й степени, тоже с мечами. После окончания войны «маньчжурскому генералу», получившему два ранения, пришлось более года провести на излечении. Из госпиталя он вышел только на исходе 1906 года.
   Неудача в войне с Японией послужила толчком к проведению военных реформ в России. Составной их частью стала отправка в отставку большого числа старших офицеров и генералов, которые не отвечали требованиям своего времени и «устарели» в познаниях военных наук и тактического искусства. В силу этого генерал-майор Н. Н. Юденич в феврале 1907 года получает должность генерал-квартирмейстера Кавказского военного округа. Вскоре он получает новое назначение начальником штаба внутреннего Казанского округа. В 1912 году производится в генерал-лейтенанты.
   Вскоре он возвращается в Тифлис (в январе 1913 года), но уже на должность начальника окружного штаба. На этом посту ему предстояло готовить войска Отдельной Кавказской армии к началу Первой мировой войны. Николай Николаевич становится «правой рукой» царского наместника на Кавказе генерала от кавалерии графа И. И. Воронцова-Дашкова, личного друга императора Александра III.
   Как начальнику штаба приграничного военного округа, Юденичу приходилось заниматься делами, связанными с сопредельными странами – Турцией и Персией. Он был одним из тех лиц, которые занимались вводом экспедиционных войск в Персию для укрепления власти в ней шаха Мохаммеда-Али и создания его личной гвардии – Персидской казачьей бригады.
   В силу своей должности Юденич «отслеживал» деятельность в Турции германской военной миссии во главе с генералом Лиманом фон Зандерсом, произведенным султаном в муширы (маршалы). Было достоверно установлено, что немецкие военные советники готовят турецкую армию и флот к войне против России. И что султанский военный министр Энвер-паша придерживается откровенной прогерманской ориентации.
   Действительно, когда началась Первая мировая война, «припоздавшая» на Кавказе (Стамбул «выжидал» до середины октября 1914 года), главные силы Турции оказались на границе с Россией. Вступление же Турции в Великую войну началось с того, что в три часа утра 29 октября два турецких миноносца вероломно ворвались в одесский порт и потопили русскую канонерскую лодку «Донец» и обстреляли стоявший там французский пароход «Португалия». 2 ноября 1914 года Россия объявила войну Турции.
   На тот день Отдельная Кавказская армия уже понесла «большой урон»: из трех ее Кавказских корпусов 2-й и 3-й с частями усиления были переброшены на Восточный (Русский) фронт воевать против Германии и Австро-Венгрии. На Кавказе оставались только один первоочередной 1-й Кавказский корпус генерала Г. Э. Берхмана, 1-я и 2-я Кубанские пластунские бригады, казачья конница и прочие части. Ожидалось прибытие из Средней Азии 2-го Туркестанского корпуса.
   Генерал-лейтенант Н. Н. Юденич с началом войны становится начальником штаба Отдельной Кавказской армии. Ее главнокомандующим автоматически назначается престарелый царский наместник Воронцов-Дашков, а его помощником – генерал от инфантерии А. З. Мышлаевский.
   События на границе разворачивались быстро: русские войска, сбивая пограничные заслоны, вошли на территорию Турции и завязали бои с 150-тысячной 3-й армией генерала Гасан-Иззет-паши. Начальником ее штаба был немецкий генерал Бронзарт фон Шеллендорф. Армия состояла из около 130 батальонов пехоты, примерно 160 эскадронов кавалерии и курдских конных сотен при 270–300 артиллерийских орудиях.
   Отдельная Кавказская армия на начало войны имела 120 батальонов пехоты, 127 сотен кубанских и терских казаков и 304 артиллерийских орудия. Резерв состоял из Сибирской казачьей бригады генерала П. П. Калитина с оренбургской казачьей батареей, которая своим ходом прибывала в Тифлис. Уступая неприятелю в численности войск и числе орудий, кавказцы превосходили его в воинской выучке и боевом духе.
   Уже в самом начале войны генерал-лейтенант Н. Н. Юденич показал себя блестящим оперативником уровня начальника штаба Отдельной Кавказской армии. Анализируя донесения с фронта, он вовремя заметил появление на правом фланге значительных сил турок. Этот участок границы был своевременно прикрыт 1-й Кубанской пластунской бригадой генерала М. А. Пржевальского.
   Юденич предпринял все меры для пресечения попыток неприятеля перенести боевые действия в Батумскую область. Действия появившихся в горных лесах протурецких отрядов аджарцев-мусульман, в которых оказалось много турецких жандармов, были пресечены. Попытка усиленной турецкой пехотной дивизии пробиться к портовому Батуму по берегу Черного моря успеха не имела. Турки, опасаясь русского Черноморского флота, с моря против кавказских берегов России не действовали.
   Казалось бы, что всплеска боевых действий в горах с наступлением зимы не будет. Но… 3 декабря 1914 года в командование турецкой 3-й армией вступает сам военный министр султана Решада V мушир (маршал) Энвер-паша, мечтавший о славе большого полководца, чего ему «желали» германские военные советники. Женившись на племяннице султана, он сделал головокружительную карьеру.
   Энвер-паше было всего 33 года, и он давно вынашивал планы создания «великого Туранского государства», которое должно было вобрать в себя огромные территории от Суэцкого канала до Казани, от Самарканда до балканского города Адрианополя. Военный министр Турции не скрывал своих намерений изгнать Россию с Кавказа и поднять там исламское зеленое знамя.
   С появления его в штабе 3-й армии и начинается отсчет событий под Сарыкамышем, конечной станции узкоколейной железной дороги в тылу русских войск. Энвер-паша решил силами двух (9-го и 10-го) из трех армейских корпусов провести наступательную операцию в горах, выйти в тыл противника и разгромить его главные силы, то есть 3-й Кавказский корпус.
   Юденич приказывает усилить разведку на передовой. В заснеженные горы далеко вперед уходят казачьи разъезды. Где только можно, захватываются «языки». Все распоряжения армейского штаба приказывается передавать по радио. Вскоре на стол Юденича лег приказ мушира Энвер-паши войскам 3-й армии. В нем говорилось:
   «Солдаты, я всех вас посетил. Видел, что и ноги ваши босы и на плечах ваших нет шинелей. Но враг, стоящий напротив вас, боится вас. В скором времени вы будите наступать и вступите на Кавказ. Там вы найдете продовольствие и богатства. Весь мусульманский мир с надеждой смотрит на ваши усилия».
   О том, что 3-я турецкая армия перешла в наступление, Юденичу доложили рано утром 9 декабря. Неприятель крупными силами пытался охватить русский Ольтинский отряд, и тому пришлось отойти. Теперь о внезапности удара Энвер-паши говорить не приходилось.
   11 декабря две авангардные пехотные дивизии турок занимают селение Бардус и без отдыха двигаются на Сарыкамыш. Казалось бы, дела идут у Энвер-паши хорошо. Но наступавшие две другие пехотные дивизии турок неожиданно для себя «наткнулись» на один-единственный русский стрелковый полк – славный 18-й Туркестанский. Наступавшим здесь туркам пришлось на время забыть о движении вперед и разворачиваться для боя. Силы русских определить они сразу не смогли.
   Потом началась битва за Сарыкамыш. Его гарнизон состоял из двух ополченческих дружин, охранявших армейские склады, и двух эксплуатационных железнодорожных батальонов. Они были вооружены берданками с 15 (!) патронами на ствол. По совершенной случайности на железнодорожной станции оказалось несколько стрелковых взводов (две неполные роты) и два орудийных расчета. И более сотни (по другим сведениям – две) выпускников-прапорщиков Тифлисского военного училища, имевших личное оружие. На сарыкамышских тыловых складах нашлись винтовки и пулеметы.
   Случилось так, что приказы по обороне Сарыкамыша отдавали три должностных лица – начальник армейского штаба, помощник главнокомандующего генерал Мышлаевский и командир 1-го Кавказского корпуса, в тылу у которого находилась железнодорожная станция, генерал Берхман.
   Как потом стало ясно, что наиболее оперативные и действенные приказы отдавались лично Юденичем. Он начал руководство Сарыкамышской операцией с того, что принял на себя командование прибывшим 2-м Туркестанским корпусом. Вместе с Мышлаевским пошел на известный риск, сняв в ночь на 12 декабря с передовой на удалении 70—100 верст часть войск, и перебросил их на защиту Сарыкамыша.
   14 и 15 декабря дивизии двух турецких армейских корпусов спустились с заснеженных гор к Сарыкамышу. Но там, к вечеру 15-го числа, оборону держало уже более 22 батальонов пехоты, 8 спешенных казачьих сотен при почти 80 пулеметах и около 30 орудиях. В тот же день главнокомандующий генерал от кавалерии Воронцов-Дашков приказал Юденичу вступить в командование 1-м Кавказским и 2-м Туркестанским корпусами, то есть большей частью армии.
   Турки беспрестанно атаковали железнодорожную станцию из окрестных лесов, лежащих в глубоких снегах. Бои велись и за вокзал. 17 декабря из могилевской Ставки Верховного главнокомандующего России великого князя Николая Николаевича-младшего телеграммой последовал приказ генерал-лейтенанту Н. Н. Юденичу вступить в командование Отдельной Кавказской армией.
   Юденич сделал все для превращения Сарыкамышской оборонительной операции в наступательную. Ее результаты по разгрому главных сил 3-й турецкой армии впечатляли: из 90 тысяч человек у мушира Энвер-паши осталась только седьмая часть – 12 400 полностью деморализованных людей. Почти за месяц боев турки потеряли 78 тысяч человек, в том числе 15 тысяч пленными. Только в окрестностях Сарыкамыша весной 1915 года было захоронено 28 тысяч убитых и замерзших турок и 13 тысяч животных (лошадей, обозных верблюдов и быков). Таким образом, удалось избежать эпидемии чумы, которой так опасалось армейское командование.
   Отдельная Кавказская армия в Сарыкамышской операции потеряла 26 тысяч бойцов убитыми, ранеными и обмороженными. Последних набиралось 6 тысяч человек. Всего же в тех боях участвовало около 45 тысяч русских войск.
   «За Сарыкамыш» Н. Н. Юденич был пожалован военным орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени. Одновременно с награждениями последовали и наказания: от своих должностей за неумелое командование вверенными им войсками были отрешены генералы Мышлаевский и Берхман.
   …В начале 1915 года Юденич не стал упорствовать в желании продвинуться дальше в глубь Турции: войска были измучены боями в условиях горной зимы. Армейские запасы находились на пределе. Позднее исследователи скажут, что вступивший в командование войсками России на Кавказе Юденич сумел обеспечить стабильность фронту. Николай Николаевич производится в чин полного генерала – в генералы от инфантерии. К лету 15-го года Отдельная Кавказская армия (вместе с экспедиционным корпусом генерала Н. Н. Баратова в Персии) пополнилась. Теперь в ее составе насчитывалось 133 тысячи штыков, 36 тысяч шашек и 356 орудий.
   Новый командующий 3-й турецкой армией, тоже пополнившейся (в нее влились войска 5-й армии, защищавшей Дарданеллы), Махмуд Кемаль-паша попытался было начать наступление на мелязгертском направлении, но попался на контрудар, организованный Юденичем. Русские войска вышли на берега Евфрата. За срыв неприятельского наступления летом 1915 года полководец удостоился орденов Святого Георгия Победоносца 3-й степени и Белого Орла с мечами. В высочайшем указе о Георгиевском награждении писалось:
   «За выдающееся руководство июльской операцией Кавказской армии в Ванском вилайете и долины р. Евфрат, благодаря каковому руководству доблестными Кавказскими войсками, при ограниченных войсковых и материальных средствах, достигнуты весьма серьезные результаты, выразившиеся в поражении и большом расстройстве сильной турецкой группы, сосредоточенной против нашего левого фланга».
   Чтобы еще раз разгромить турок, Николай Николаевич Юденич предпринимает знаменитое наступление в январе 1916 года. То есть речь шла о большой операции зимой в горах (!), тщательно спланированной и результативной. История той Великой войны таких операций не знает.
   Наступательная операция началась 28 декабря 1915 года: за один день фронт неприятеля был взломан. Главный удар наносился по мощному укрепленному району – Эрзерумской крепости, который обороняли главные силы турок. 3 февраля 1916 года система эрзерумских фортов пала. Турки бежали из самого Эрзерума. В плен сдалось 235 офицеров и свыше 12 тысяч солдат. Трофеями стали 323 крепостных и полевых орудия, 12 знамен. 3-я турецкая армия оказалась наголову разгромленной еще раз.
   Эрзерумская армейская наступательная операция, проводившаяся на фронте протяженностью в 300 километров, завершилась полной победой русского оружия. Крепость Эрзерум, с которой Стамбул связывал большие надежды, пала. В военную историю полководец Николай Николаевич Юденич вошел как непревзойденный мастер ведения войны в горах.
   В истории Первой мировой войны наступление на Эрзерумскую крепость стало одной из самых умело организованных и исполненных операций, проведенных к тому же в труднейших зимних условиях горного театра военных действий. Даже альпийские успехи австрийцев и итальянцев с их союзниками не шли в сравнение.
   Падение Эрзерума, мощного крепостного района, потрясло Турцию. Теперь Стамбулу было не до очередных побед над англичанами на юге Месопотамии и не до Палестинского фронта. Надо было прикрывать собственную Анатолию, сердце страны, поскольку армия генерала Н. Н. Юденича теперь держала в своих руках все удобные туда пути из Турецкой Армении.
   Однако Эрзерумская виктория далась русскому оружию дорогой ценой. При штурме крепости было убито и ранено 8,5 тысячи воинов. Да еще в полевые госпитали слегло 6 тысяч обмороженных людей. Солдаты «теряли ноги» по уже известной причине: толщина подошвы сапог для горной зимы оставляла желать много лучшего. «Победить» же военное интендантство Юденичу так и не удалось до самого 1917 года.
   За взятие Эрзерума генерал от инфантерии Н. Н. Юденич удостоился полководческой награды старой России – ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия 2-й степени. Он стал последним отечественным полководцем, удостоенным такой награды. 1-ю степень Георгиевского ордена в Первой мировой войне не имел никто. В высочайшем указе о награждении, который был опубликован во многих газетах России, говорилось:
   «…В воздаяние отличного выполнения при исключительной обстановке, блестящей боевой операции, завершившейся взятием штурмом Девебойнской позиции и крепости Эрзерум 2 февраля 1916 года.
   Верховный главнокомандующий
   вооруженными силами России
   император Николай II Александрович».
   1916 год ознаменовался на Кавказе новыми победами русского оружия. На Черноморском побережье был взят портовый город Трапезунд (современный Трабзон). Проводились локальные наступательные операции. За все время командования Юденичем кавказские войска России не проиграли ни одной операции. Были заняты огромные территории на востоке Турции. Той так и не удалось перенести войну в Персию и дальше, в Афганистан.
   1917 год стал годом «гибели» старой русской армии. Восточный фронт, не говоря уже о Балтийском флоте, на глазах терял свою способность воевать. И на фоне всего этого с Кавказа приходили удивительные сообщения: там русские войска продолжали сражаться, ходить в атаки, добиваться боевых успехов. Об этом писалось в военных сводках на страницах российских газет с упоминанием фамилии человека, стоявшего во главе Отдельной Кавказской армии.
   Отречение императора Николая II от престола Н. Н. Юденич встретил «ровно», как и его армия. Временное правительство 3 марта утверждает его в должности исполняющего делами главнокомандующего войсками на Кавказе. Ровно через месяц, 3 апреля, он становится главнокомандующим новообразованным Кавказским фронтом. Хотя, по сути дела, такой фронт существовал с первых дней Великой войны благодаря оторванности от Восточного (Русского) фронта и локальности решаемых стратегических задач. Силы его, конечно, были намного меньше, чем у других фронтов.
   На этом посту отношения Юденича с Временным правительством и с союзниками-англичанами не сложились сразу. Если амбициозный А. Ф. Керенский от имени Антанты требовал наступать и наступать, то британцы не желали видеть русские войска в Месопотамии, современном Ираке. Иначе говоря, кавказский главнокомандующий попал в непростую ситуацию при планировании кампании 1917 года.
   Николай Николаевич же знал и видел, что его войска и обескровлены, и нуждаются едва ли не во всем. Поэтому о новом наступлении в направлении города Мосула на севере современного Ирака, навстречу английским войскам, и речи быть не могло. Да и к тому же тыловое снабжение фронта оставляло желать много лучшего: нехватка самого необходимого для боевой деятельности войск выглядела просто удручающе.
   К тому же генерал от инфантерии Юденич намного раньше многих других высокопоставленных генералов оценил опасность «демократизации» армии. И это при том, что войска Кавказского фронта по сравнению, скажем, с Балтийским флотом и Северным фронтом выглядели по организованности «вполне благополучно». Отчасти такая картина объяснялась большим «наполнением» фронта казачьими пластунскими бригадами, конными полками и батареями.
   В конце апреля Н. Н. Юденич пишет в могилевскую Ставку доклад, в котором вполне аргументированно объясняет, почему Кавказский фронт в наступившей военной кампании не может наступать дальше в горы. И что его фронт должен перейти на время к позиционной обороне, сохранить тем самым за собой завоеванные территории. Доклад вызвал в Ставке и у Керенского откровенное негодование.
   7 мая 1917 года генерал от инфантерии Н. Н. Юденич был снят с должности главнокомандующего Кавказским фронтом как «сопротивляющийся указаниям Временного правительства». Фронтом он прокомандовал чуть больше месяца. Попытка объясниться в могилевской Ставке с новым Верховным главнокомандующим России генералом от кавалерии А. А. Брусиловым успеха не имела.
   Так кавказский полководец на какое-то время оказался сторонним наблюдателем всего происходящего в России. Но такое состояние не могло продолжаться долго. Юденич словно взял себе время для окончательного выбора в определении жизненных поступков на ближайшее время. На его глазах происходила трагедия Российской державы и русской армии.
   Лично для Юденича трагедия заключалась в следующем. Он еще с училищных лет смотрел на армию как инструмент, крепивший мощь государства. Теперь этот «стальной» инструмент был настолько изъеден «ржавчиной», что перестал отвечать своему историческому предназначению.
   Естественно, что отставной генерал от инфантерии, остановившийся в родной ему Москве, не принял Октябрь. Сепаратный Брест-Литовский мир окончательно «подтолкнул» Н. Н. Юденича к переходу в белый стан. Но иного пути у него просто не было, поскольку советская власть выкинула лозунг: «Кто не с нами, тот против нас».
   Однако свой «взор» отставной полководец обратил не на казачий российский Юг (там были генералы Алексеев и Корнилов), а на Северо-Запад. Юденич нелегально поселяется в Петрограде. В городе на Неве Николай Николаевич устанавливает связи с белым подпольем, прежде всего с гвардейской офицерской организацией. Он участвует в разработке плана создания белой добровольческой армии на Северо-Западе России.
   Вскоре в оккупированный немецкими войсками город Псков стали прибывать первые добровольцы. Однако там они оказались в «бездействии». Тем временем ВЧК стала проводить в Петрограде массовые аресты потенциальных врагов советской власти. Начались расстрелы. Юденичу приходится инкогнито уехать в близкую от города на Неве Финляндию, где только что закончилась, пусть и не совсем, своя гражданская война между белыми и красными финнами.
   Юденич остановился в столичном Гельсингфорсе (ныне Хельсинки), уже не скрываясь. В 1918 году здесь проживало значительное число белоэмигрантов (более 20 тысяч человек, в том числе около 2,5 тысячи офицеров), и потому город стал одним из центров создания добровольческой Северной армии, формировавшейся, в отличие от других белых армий, на монархической основе. Юденич лично не претендовал на пост ее командующего, но в силу своего авторитета сразу оказался неформальным лидером военной части Белого движения на Северо-Западе России. Ему суждено было стать главой белого правительства на Северо-Западе России.
   Добровольческая Северная армия создавалась на оккупированной германскими войсками части Псковской и Витебской губерний, в городах Псков, Остров, Изборск, Режица и Двинск. Документ о ее создании, подписанный германским командованием и делегацией Белого дела, в пункте 5 гласил следующее:
   «Командующим армией, с диктаторскими полномочиями, назначается русский генерал с популярным боевым именем, желательно, при согласии – генерал Юденич, генерал Гурко или генерал граф Келлер».
   В Гельсингфорсе Юденич близко сошелся с бывшим генерал-лейтенантом русской армии К.Г.Э. фон Маннергеймом, получая от него известную поддержку. Шведский барон командовал в гражданской войне в Финляндии Белой гвардией, и в декабре 1918 года стал главой государства, регентом и главнокомандующим Финляндии. Юденич понял, что Финляндия не пойдет на то, чтобы на ее территории формировалась белая Добровольческая армия. Таким местом оставалась только занятая германскими войсками Прибалтика и Псковщина, но под «присмотром» немецкой стороны.
   Формирование Северной добровольческой армии шло без прямого участия Н. Н. Юденича. Помощь германцев оказалась минимальной: вместо обещанных 150 миллионов марок дали 3 миллиона, вместо 50 тысяч винтовок – только 8 тысяч, вместо 26 легких пушек – всего 6 орудий. Причем, 75 процентов винтовок оказались «вследствие своей изношенности, негодными» для стрельбы. Подобная ситуация была с боеприпасами и военным имуществом: большая нехватка смотрелась во всем.
   На вербовочных пунктах в Пскове и его окрестностях за первую неделю в белую Добровольческую армию записалось полторы тысячи человек, из которых шестьсот были офицерами, в своей массе фронтовиками. Тем временем в расквартированной в Пскове 5-й германской пехотной дивизии началось «революционное брожение», отголосок революционных выступлений в Берлине и на германском флоте.
   Белая армия на северо-западе России создавалась медленными темпами: не хватало ни денег, ни оружия и боеприпасов, ни лошадей. Была проведена мобилизация в бывшей Псковской губернии. Вопрос с обмундированием решался просто: на Псковщине почти все мужское население ходило в одежде фронтовиков. Был только добавлен отличительный знак: на левом рукаве угол из российского триколора острием кверху, а в его середине – белый крест. Среди мобилизованных оказалось большое число унтер-офицеров и фельдфебелей – представителей «солдатской аристократии» старой русской армии.
   На сторону белых перешло несколько красных частей, в том числе кавалерийский полк Булак-Булаховича (1120 конников, 4 пулемета и два трехдюймовых орудия). Из рыбаков Талабских островов Псковского озера формируется пехотный Талабский полк, который по своим боевым качествам стал одним из лучших в армии Юденича. В рядах белых оказалось много балтийских моряков из гарнизонов мятежных фортов Красная Горка и Серая Лошадь, расположенных на южном берегу Финского залива и входивших в систему обороны подступов к Петрограду и Кронштадту со стороны моря. Из балтийцев было сформировано два полка – 1-й и 2-й Красногорские, получившие хорошую боевую репутацию.
   События на северо-западе развивались в конце 1918 года следующим образом. 13 ноября ВЦИК Советской республики аннулировал Брест-Литовский мирный договор. Германцам (5-й пехотной дивизии) пришлось покинуть Псков. Сразу же 7-я красная Армия начала наступление на белых. В итоге у «северян» осталась только полоска псковской земли с городом Гдовом. После этого бои на северо-западе утихли, поскольку красные войска не стали выходить на границу с «белой и буржуазной» Эстонией.
   Тем временем в Гельсингфорсе создается из числа белоэмигрантов «Политическое совещание», которое брало на себя функции временного правительства Северо-Запада. Председателем его был избран авторитетный генерал от инфантерии Н. Н. Юденич, став, таким образом, лидером антисоветского Белого движения на северо-западе России.
   Глава нового антисоветского правительства начинает вести переговоры с белофиннами и белоэстонцами по поводу совместных военных действий. Юденич прекрасно понимал, по фронтовому опыту, что для победы над противником, захватившим власть в России, – большевиками, требуется объединение всех разрозненных по окраинам державы сил Белого дела.
   В январе 1919 года Юденич обратился к адмиралу А. В. Колчаку с посланием, в котором признал для себя обязательной его политическую программу, но о своей подчиненности Омскому правительству ничего не говорил. Верховный правитель России охотно согласился на сотрудничество с видным военным деятелем русской армии. Он присылает в распоряжение «Политического совещания» миллион рублей «на наиболее срочные нужды». Раскошелились и финансово-промышленные круги белой эмиграции: они субсидировали кавказского полководца двумя миллионами рублей.
   Вслед за этим генерал Юденич отправил схожее письмо лично генералу А. И. Деникину. В письме среди прочего говорилось: «Если моя личность не угода адмиралу Колчаку, Вам или союзникам, сообщите, я отойду в сторону, передав дела другому, но не губите само дело».
   24 мая 1919 года была получена телеграмма Верховного правителя России адмирала А. В. Колчака о назначении генерала от инфантерии Юденича главнокомандующим всеми вооруженными силами Белого движения на северо-западе России. Вскоре, 26 июня, Юденич покинул Гельсингфорс и отбыл на пароходе в Ревель (ныне Таллин, столица Эстонии), чтобы принять командование над белыми войсками Северо-Западного фронта. Основу этих войск составлял Северный корпус генерал-майора А. П. Родзянко. Именно он, а не Юденич, отдал приказ по армии: «Наступать на Петроград».
   Сразу выявились разногласия. Родзянко предлагал первым делом отрезать Петроград от Москвы, куда переехало Советское правительство и высший военный орган – Реввоенсовет во главе с Троцким. Юденич же считал, что главной задачей добровольцев-«северян» является овладение Петроградом. Он понимал, что белая армия немногочисленна, плохо вооружена и снабжена. Помощь от Антанты, если не считать американской муки, приходила «крохами».
   Трудность заключалась еще в том, что Юденич оказался для эстонских властей лицом крайне нежелательным в силу своих политических взглядов. Причина такого отношения была проста: бывший царский генерал стоял за единую и неделимую Россию, бывшую империю.
   Союзники в отношениях с командующим белой армией, противостоящей красному Петрограду, занимали «странную» позицию. Когда генерал от инфантерии Н. Н. Юденич попытался на деле договориться о совместных действиях против Петрограда с командующим английской эскадрой в Балтийском море адмиралом Коуэном, то получил вежливый отказ.
   Антанта, прежде всего Британия, стали выделять белому правительству российского северо-запада денежные суммы все меньше и меньше. Российские финансовые «тузы», осевшие за границей, стали совсем прохладно относиться к Гражданской войне, которая полыхала в покинутой ими России. Или, иначе говоря, они, за редким исключением, не собирались больше раскошеливаться на содержание белых добровольческих армий.
   Новая белая армия, нацеливавшаяся на красный Петроград, создавалась трудно. В сентябре 1919 года она исчислялась в 27 тысяч бойцов. Через месяц ее численность составляла уже 59 100 тысяч человек и 1500 лошадей. Исследователи ставят эти цифры под сомнение: в действительности белых войск должно быть заметно меньше.
   Белые власти провели на территории бывшей Псковской губернии довольно удачную военную мобилизацию.
   По данным штаба белой Добровольческой армии Северо-Западной области, в нем и приданных ему частях и учреждениях значилось 500 офицеров и военных чиновников, а в армейских частях – 5500 офицеров и военных чиновников, 1000 подпрапорщиков, сестер милосердия, фельдшеров и военного духовенства, 200 вольнонаемных специалистов – мастеров, машинистов и прочих, 353 фельдфебеля, 1412 старших унтер-офицеров, 5546 младших унтер-офицеров, 22 тысячи ефрейторов и 22 289 рядовых солдат.
   По данным же исследователей, эти цифры, вероятнее всего, были как минимум в два раза меньше. В октябре 1919 г. Добровольческая Северо-Западная армия состояла из 26 пехотных полков, 2 кавалерийских полков, 2 отдельных батальонов и небольшого числом людей резервного отряда. Немногие из этих частей по числу людей достигали штатного состава. Впрочем, схожая ситуация отмечалась и у противника.
   Армия состояла из двух корпусов. 1-й армейский корпус генерал-лейтенанта А. П. Палена состоял из трех пехотных дивизий и отдельного Конно-егерского полка. 2-й армейский корпус генерал-лейтенанта Е. К. Арсеньева имел в своем составе две пехотные дивизии и отдельную бригаду, которую развернуть в дивизию не успели.
   28 сентября армия Юденича перешла в наступление на Петроград в направлении Псков – Луга и прорвала фронт на стыке 7-й и 15-й красных армий. Хотя белые войска были еще не совсем готовы для такой широкомасштабной операции, Н. Н. Юденич все же решился на такой действительно рискованный шаг. Петроград тогда грезился не только ему одному.
   Успехи первых дней были для стороннего наблюдателя впечатляющи. Добровольческая армия одним ударом вклинилась между двумя армиями противника и стала стремительно развивать успех. В тот же день, 28 сентября, занимается город Луга. Идет быстрое продвижение от Пскова по направлению на Струги Белые. 30 сентября красные войска терпят поражение в упорном бою у села Желтые Ворота и отступают еще дальше. 6 октября 4-я дивизия «северян» под командованием генерал-лейтенанта князя А. Н. Долгорукова разгромила отходящего противника у села Струги Белые и без задержки двинулась вперед.
   Наступление на Петроград в октябре месяце продолжалось. Юденич самолично прибывает на фронт и с 8 октября непосредственно командует армией. Ему удалось в боевой обстановке уладить отношения с генералом Родзянко, которого он отстранил от командования армией, и их конфронтация до поры до времени прекратилась. Более того, самолюбивый Родзянко становится помощником Юденича (будучи им произведен в генерал-лейтенанты), показав себя не с самой плохой стороны.
   Белой армии удалось в ходе упорных боев последовательно захватить Ямбург, Волосово, Красное Село, Гатчину, Детское Село, Павловск, Царское Село… На поле боя под Павловском белые собрали около 16 тысяч брошенных красноармейцами при отступлении винтовок и изрядное количество боеприпасов.
   Севернее наступавших белых добровольцев, вдоль берега Финского залива, также успешно продвигались вперед их союзники – две дивизии белоэстонцев под командованием генерала И. Я. Лайдонера, главнокомандующего армией Эстонии. С моря их поддерживала английская эскадра. С ее помощью в Копорском заливе был высажен десант.
   10 октября произошел новый всплеск наступательного порыва белой Добровольческой Северо-Западной армии. Войска 1-го армейского корпуса под командованием генерал-лейтенанта графа И. К. Палена прорвали неприятельские позиции сразу в трех местах. Красные войска, оборона которых оказалась взломанной, стали отходить к Петрограду на заранее подготовленные в фортификационном отношении позиции. Это был апогей удара армии Юденича.
   До самого Петрограда оставалось всего каких-то 20 километров! Наступательная операция начиналась более чем успешно – на десятый день боев Юденич был уже на ближних подступах к городу на Неве. Кавалерийские разъезды белых «видели» со стороны Лигова золоченый купол величественного Исаакиевского собора. До Северной столицы старой России, казалось, было рукой подать. Казалось, что для полководца Н. Н. Юденича вновь вернулись времена славы Сарыкамыша и Эрзерума.
   Талантливый русский писатель А. И. Куприн оказался участником тех поистине исторических событий Гражданской войны. В октябре 1919 года он вместе с бывшим атаманом Донского казачьего войска П. Н. Красновым, тоже известным писателем, начальником пропагандистско-политического отдела (был такой у белых) штаба Северо-Западной армии, стали выпускать в освобожденной от красных Гатчине «военно-осведомительную, литературную и политическую газету» под названием «Приневский край».
   Первый номер «Приневского края» вышел 19 октября. Последний номер – 7 января следующего, 1920 года. Газета стала своеобразной летописью похода белой Добровольческой армии под знаменем полководца старой России Н. Н. Юденича на красный Петроград.
   Тем событиям Гражданской войны писатель Куприн посвятил автобиографическую повесть «Купол Святого Исаакия Далматского». В ней он на обширном документальном материале и на своих личных впечатлениях рассказывает о причинах успехов и неудач октябрьского наступления армии Юденича. В своей повести Куприн заявляет:
   «Я пламенный бард Северо-Западной армии. Я никогда не устану удивляться ее героизму и воспевать его».
   Куприн, бывший пехотный офицер императорской армии, так описывает поход белой Добровольческой армии «северян» на Петроград, колыбель двух революций 17-го года – Февральской и Октябрьской:
   «Страшная стремительность, с которой С.-З. армия ринулась на Петербург, действительно вряд ли имела примеры в мировой истории, исключая разве легендарные суворовские марши…
   В офицерском составе уживались лишь люди чрезмерно высоких боевых качеств. В этой армии нельзя было услышать про офицера таких определений, как храбрый, смелый, отважный, геройский и т. д. Было два определения: „Хороший офицер“ или изредка: „Да, если в руках“. Там генералы Родзянко и Пален, оба высоченные гиганты, в светлых шинелях офицерского сукна, с оружием, которое в их руках казалось игрушечным, ходили в атаку впереди цепей, посылая большевикам оглушительные угрозы…
   Добровольцы – 20 тысяч в „сверхчеловеческой“ обстановке непрестанных на все стороны боев, дневных и предпочтительно ночных, с необеспеченным флангом, с единственной задачей быстроты и дерзости, со стремительным движением вперед, во время которого люди не успевали есть и высыпаться. Армия не разлагалась, не бежала, не грабила, не дезертировала. Сами большевики писали в красных газетах, что она дерется отчаянно…
   Мне лишний раз хочется подтвердить о полном доброты, нелицеприятном, справедливом отношении Северо-Западной армии ко всем мирным гражданам, без различия племен и вероисповеданий. Доблестные офицеры и солдаты похода легендарны…»
   Петроград, объявленный противником на осадном положении с 15 октября, для наступающих белых добровольцев виделся совсем рядом. 21 октября завязались бои на знаменитых Пулковских высотах. Однако дальше началось трудно объяснимое для белого командования. Никаких вооруженных восстаний и рабочих забастовок, на которые оно рассчитывало, в Петрограде не произошло. Белое подполье в городе было разгромлено. Зато большевистские агитаторы вовсю работали в белогвардейских воинских частях и не без успеха.
   Председатель Реввоенсовета Советской России Л. Д. Троцкий сумел быстро перебросить на защиту Петрограда сильные резервы из Москвы и Твери, снять часть войск с Северного фронта. В самом Петрограде и Кронштадтской морской крепости формировались новые революционные отряды, которые без промедлений направлялись на передовую. 7-я советская армия достигла численности в 40 тысяч штыков и сабель. В городе на Неве осуществлялся красный террор против всех, кто мог оказаться противником советской власти.
   Наркомвоенмор Троцкий готовил контрудар по наступающей белой Добровольческой армии. Из Москвы ему телеграфировал свои советы В. И. Ленин: «Если наступление начато, нельзя ли мобилизовать еще тысяч 20 питерских рабочих плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича?»
   Получая боевые донесения от командиров дивизий и отдельных отрядов «северцев», Юденич ликовал в душе и внешне сдержанно благодарил подчиненных за одержанные успехи и воинскую доблесть. Однако, думается, он уже начинал понимать, что сил у него для завершения наступательной операции не хватает. Одно дело – прорваться под стены Петрограда, другое – вести уличные бои в городе с миллионным населением, где каждый каменный дом можно легко превратить в маленькую крепость.
   Командование Красной Армии нашло уязвимое место в растянутом донельзя фронте белых – на стыке их 2-й и 3-й дивизий. Там, на опушке Павловского леса, оборону держал сильно ослабленный в последних боях Вятский полк, состоявший всего из 300 штыков. После контрудара противника «северцам» пришлось оставить Царское Село, Красное Село и Павловск. Отступление на некоторое время прекратилось у станции Кекерено.
   В ответ кавказский полководец Юденич решил отбить Красносельские военные лагеря. Была создана ударная группировка под командованием полковника Б. С. Пермикина, в ходе наступления на Петроград произведенного в генерал-майоры. В нее вошли «рыбацкий» Талабский (был сформирован Пермикиным), бывший лейб-гвардии Семеновский (перешедший на сторону белых), Конно-егерский и Конный имени Булак-Булаховича полки.
   На позициях под Красным Селом 27 октября вновь начались упорнейшие бои. Белые добровольцы ударной группы Пермикина взяли Ропшу, Кипень, Высоцкое. Но неожиданно для окружающих генерал от инфантерии Н. Н. Юденич приказал отложить штурм самого Красного Села.
   Причин такого для многих неожиданного решения командующего Добровольческой Северо-Западной армией было несколько. Первая и главная причина для тактика Юденича состояла в том, что 15-я армия красных (14 тысяч штыков и сабель), ранее отброшенная на юго-восток, вышла в тыл наступающим белым, заняв оставленный противником без боя город Лугу. После этого началось наступление на Гдов. 3 ноября части добровольцев были вынуждены оставить Гатчину, поскольку они могли оказаться в полуокружении или, вернее всего, в «котле».
   Были и другие причины. В белой армии начала падать воинская дисциплина, усилилось дезертирство мобилизованных крестьян. Отдельные полки порой по два дня оставались без хлеба, не хватало боевых припасов, отсутствовали автомобили и имелся всего один-единственный танк из большого числа обещанных союзниками. Наступали холода, а в белой армии сложилось катастрофическое положение со снабжением обмундированием и особенно обувью.
   С наступлением первых ночных заморозков в первую неделю ноября Красная Армия, имея значительное численное превосходство, перешла в наступление. Она вводила в бой все новые и новые резервы, которых ее противник не имел вовсе. «В беспрерывных арьергардных боях, измученная, изголодавшаяся, не знавшая ни сна и отдыха Сев. – Зап. армия через две недели докатывается до границ Эстонии». Вместе с белогвардейскими войсками отступали и союзные – белоэстонские дивизии.
   Юденич со своим штабом обосновался в Нарве. Организовать оттуда командование Добровольческой армией ему не удалось: армейская связь не выдерживала никакой критики. Произошло самое страшное на войне – полководец потерял нити управления своими войсками. Все попытки наладить его ни к чему не приводили.
   Последний «удар» по юденичской армии нанес барон Карл фон Маннергейм: 5 ноября Финляндия официально заявила представителям Антанты и Белого движения, что она отказывается от похода на красный Петроград. Ее правительство ни под каким предлогом не хотело ввязываться в Гражданскую войну, идущую в соседней России. В случае поражения белых сил перед Финляндией неизбежно встал бы вопрос о ее существовании как государства. Или говоря иначе – Красная Армия могла начать «освободительный поход», как в скором времени на Польшу.
   Северо-Западная армия откатывалась назад, к границам Эстонии, так же быстро, как и победно наступала на Петроград. 14 ноября белогвардейцы оставили Ямбург. Вместе с ними отходили и белоэстонцы. На отступление ушло две недели, которые прошли для голодной, измученной белой армии в беспрерывных арьергардных боях. Часты были случаи сдачи в плен. Последние бои белые провели у деревни Криуши, где они помогали союзникам-белоэстонцам защищать от красных войск город Нарву, который подвергался беспрестанным лобовым атакам.
   Писатель А. И. Куприн в своей автобиографической повести «Купол Святого Исаака Далматского» так описывает поражение армии Юденича под Петроградом:
   «Ружья англичан выдерживали не более 3-х выстрелов, после 4-го патрон заклинивался в дуле. Танкисты отсиживались. Ревельские склады ломились от американского продовольствия: продовольствие предназначалось для Петрограда после его очищения…
   Недоедали…
   Англичане сносились с большевиками…
   Происки англичан, эстонцы заигрывали с большевиками. Англичане не подкрепили своим флотом наступление на Петроград, лишь когда отступали, перед Красной Горкой английский монитор послал несколько снарядов издалека без вреда…
   Эстонцы – 80 тысяч обещали помочь армией при наступлении на Петроград. Хотела договор Финляндия…
   Эстония под влиянием своих социалистических партий уже намеревалась вступить в мирные переговоры с Россией…»
   Начавшийся развал белой армии вызвал резкую оппозицию главнокомандующему. Командиры отдельных частей устроили совещание и через командира одного из корпусов графа Палена вручили генералу от инфантерии Н. Н. Юденичу требование передать командование армией другому лицу. Тот согласился с таким требованием.
   В первый день декабря 1919 года новый командующий белой армией П. В. Глазенап, произведенный Юденичем в генерал-лейтенанты и награжденный орденом Святой Анны 1-й степени с мечами, приступил к исполнению своих обязанностей. Северо-Западная армия отступила на территорию Эстонии и была там разоружена, то есть интернирована. 22 января 1920 года Добровольческая была ликвидирована приказом Юденича.
   Бывшие военнослужащие армии «Северо-Западной области» вместе со своими семьями становились беженцами, а 14 тысяч из них попадают за колючую проволоку в бараки для тифозных больных, в которых смертность была очень высока. Тысячи здоровых людей решением эстонских властей отправляются на лесоразработки и строительство дорог. «Остатки» белой Добровольческой армии в скором времени пополнят большой отряд русских военных эмигрантов в странах Балтии, Польше, Германии, Финляндии и Бельгии.
   В ночь на 28 января 1920 года генерал от инфантерии Н. Н. Юденич был арестован в ревельской гостинице «Коммерс», где он проживал, своими бывшими соратниками, сторонниками генерала С. Н. Булак-Булаховича. Арест производился в присутствии трех чинов эстонской полиции. По требованию белоэмигрантских лидеров и французских дипломатов Юденич был освобожден.
   Эпизод с арестом уже бывшего командующего белой Северо-Западной Добровольческой армии исследователи связывают с таким фактом в его биографии. Власти Эстонии «припомнили» ему упорство, проявленное при обсуждении вопроса об эстонской государственной независимости.
   Вернувшись в Ревель, Николай Николаевич поселился в помещении английской военной миссии. Последние его действия как главы белого правительства были следующими. Он выдал ордера на подотчетные ему денежные суммы для обеспечения чинов (солдат и офицеров) расформированной по его приказу Северо-Западной армии – 227 тысяч фунтов стерлингов, полмиллиона финских марок и около 115 миллионов эстонских марок.
   Бывший глава белого правительства на северо-западе России дал при свидетелях расписку об отсутствии у него других средств, которые могли бы пойти на обеспечение чинов расформированной армии. Обо всем этом было немедленно сообщено в ревельских газетах. Думается, что такой поступок лучше всего характеризовал Н. Н. Юденича в кругах белой эмиграции. Георгиевский кавалер и полководец русской армии в годы Первой мировой войны всегда дорожил своей честью.
   Дальнейшая его судьба мало чем отличалась от судеб сотен тысяч эмигрантов из России, которые после Гражданской войны оказались рассеянными вихрем истории по всему белому свету. Юденич из Эстонии окольными путями оказался в Англии. Известно, что он внимательно наблюдал через лондонскую печать за жизнью в Советской России, за всем, что связано с Красной Армией.
   На первых порах лидеры белоэмигрантских кругов настойчиво пытались привлечь заслуженного и авторитетного человека к антисоветской деятельности. Но Н. Н. Юденич всегда отвечал на такие предложения отказом. Известно, что на Белградском совещании командного состава врангелевской Русской армии в марте 1922 года было принято решение в «случае вторжения в Россию» предложить пост главнокомандующего генералу Юденичу
   Чекисты из органов внешней разведки, которые «курировали» за границей деятельность русской белой эмиграции, неизменно доносили в Москву на Лубянку одну и ту же информацию: «Бывший белый генерал Юденич от политической деятельности отошел».
   Эмигрант Юденич помог своему сослуживцу генерал-майору Е. В. Масловскому, бывшему генерал-квартирмейстеру Отдельной Кавказской армии, закончить в 1932 году капитальный военно-исторический труд «Мировая война на Кавказском фронте 1914–1917 гг.» объемом в 500 страниц. Она вышла в издательстве «Возрождение» тиражом в тысячу экземпляров и сразу же получила известность. Типографские расходы на ее издание были оплачены Н. Н. Юденичем из скромного семейного бюджета. Двух генералов связывала крепкая фронтовая дружба и память дней минувших.
   Один из самых прославленных полководцев старой России скончался 5 октября 1933 года во французском городе Канны в возрасте 71 года. Во время похорон ему были отданы воинские почести его боевыми соратниками по Белому движению и Великой войне на Кавказе. Помещенные на страницах эмигрантских изданий некрологи не отличались пышностью и красноречием. В 1957 году его прах был перезахоронен в соседней Ницце.
   Жизнь полководца Николая Николаевича Юденича, героя Эрзерума, не сумевшего взять красный Петроград, состояла из двух разночтимых частей: славного воинского служения российскому Отечеству и горькой судьбы белоэмигранта. Гражданская война в России явилась водоразделом для этих двух частей.
   О пребывании изгнанника Юденича за пределами Отечества, о его последних годах жизни можно со всем на то правом сказать словами писателя-эмигранта Владимира Набокова:
   «В этой особенной России, которая нас невидимо окружает, оживляет и поддерживает, питает наши души, украшает наши сны, нет ни одного закона, кроме закона любви к ней, и нет власти, кроме нашей собственной совести…»
   Законом жизни генерала от инфантерии Николая Николаевича Юденича, человека высокой дворянской и офицерской чести, и был закон любви к России. Какой бы она ни была для него. Белой или красной. Царской или советской.

Иллюстрации

М. В. Алексеев

Л. Г. Корнилов

А. И. Деникин (в центре) с группой офицеров

А. И. Деникин (в первом ряду третий слева) и И. П. Романовский (рядом с ним справа) в Харькове. 1919 г.

А. П. Богаевский

Атаман Всевеликого войска Донского генерал-лейтенант А. П. Богаевский (в первом ряду слева). Новочеркасск. 1919 г.

А. М. Каледин

П. Н. Краснов

М. Г. Дроздовский

С. Л. Марков

А. Г. Шкуро

К. К. Мамонтов

А. И. Дутов

В. О. Каппель

В. М. Молчанов

А. В. Колчак

А. В. Колчак перед войсками

Г. М. Семенов

Б. В. Анненков и Н. А. Денисов со своим конвоем

Р. Гайда

К. Маннергейм

Н. Н. Юденич. Художник М. Мизернюк

Н. Н. Юденич с чинами Северо-Западной армии

А. П. Кутепов

Прибытие генерала Кутепова в г. Тырново. На станции почетный караул и оркестр Дроздовского полка

Е. К. Миллер

Генерал Миллер с женой в день похищения. У машины – Скоблин

П. Н. Врангель

Генерал Врангель, войсковые атаманы, члены правительства Юга России и войсковых казачьих правительств в Севастополе

Я. А. Слащёв

Я. А. Слащёв среди преподавателей курсов «Выстрел»

А. В. Шишов Белые командиры гражданской войны

От автора

Алексеев Михаил Васильевич Сын солдата-сверхсрочника, ставшего у истоков Гражданской войны

Анненков Борис Владимирович Обладатель знамени Ермака, не удержавший Семиречья

Богаевский Африкан Петрович Атаман, отдавший Донское войско под единое знамя Белого дела

Врангель Петр Николаевич Создатель РОВС из белой Русской армии в эмиграции

Гайда Радола (Гейдель Рудольф) «Освободитель Сибири», командовавший у Колчака армией

Деникин Антон Иванович Верховный правитель России в «белых перчатках»

Дроздовский Михаил Гордеевич Романтик Белого дела, праведник российского Содома

Дутов Александр Ильич Зачинатель Гражданской войны в Оренбургском крае

Каледин Алексей Максимович Зачинатель Гражданской войны на Тихом Дону

Каппель Владимир Оскарович Командующий Белой армией, последней покинувшей Россию

Колчак Александр Васильевич Герой кинофильма «Адмиралъ» и его разночтимая жизнь

Корнилов Лавр Георгиевич Несостоявшийся диктатор бывшей Российской империи

Краснов Петр Николаевич Атаман-писатель, кончивший жизнь на Лубянке

Кутепов Александр Павлович Один из самых заслуженных генералов Белой гвардии

Мамантов Константин Константинович «Донская стрела», дважды прорывавшая Южный фронт

Маннергейм Карл Густав Эмиль Командующий белой армией Финляндии, ставший ее президентом

Марков Сергей Леонидович Корниловец, давший свое имя дивизии Добровольческой армии

Миллер Евгений-Людвиг Карлович Главный начальник Северного края, возглавивший РОВС

Молчанов Викторин Михайлович Командир лучшей дивизии в армии Колчака – Ижевской рабочей

Романовский Иван Павлович «Второй человек» в Вооруженных силах Юга России

Семенов Григорий Михайлович Самостийный правитель Забайкалья, верный союзник Японии

Слащёв-Крымский Яков Александрович Герой защиты белого Крыма, ставший в РККА преподавателем

Шкуро Андрей Григорьевич Самый прославленный белый партизан Гражданской войны

Юденич Николай Николаевич Победитель Турции на Кавказе, не взявший красный Петроград