Мони Нильсон
Лакрица и Привезение

   Moni Nilsson
   Salmiak och Spocke

   © Moni Nilsson and Natur & Kultur, Stockholm 2005
   © Lisen Adbåge and Natur & Kultur, Stockholm 2005
   © Татьяна Шапошникова, перевод, 2019
   © Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2019
//-- * * * --//

Мони Нильсон

Лакрица

   – Лакри-и-ица, Лакри-и-ица, балбес из Стокго-о-ольма, – распевали Анна-Сара и Пер-Юнас.
   – А вот и нет! – огрызнулся Лакрица.
   – А вот и да! – Анна-Сара забросила Лакрицыну шапку на высокую ель.
   – Не-е-ет! – завопил Лакрица. – Я тут родился!
   – А твоя мама нет, так что не считается! – крикнул Пер-Юнас.
   В Норрнэсе Лакрица мог играть только с Пером-Юнасом и Анной-Сарой. Другие дети были слишком большие или слишком маленькие, а Пер-Юнас и Анна-Сара – всего тремя годами старше Лакрицы. Они считали, что самое потешное – это натереть ему лицо снегом или забросить его шапку на высокое дерево. И Лакрица научился классно лазить по деревьям, а уши у него стали багровые и шершавые. Так получается, если залезаешь на дерево в мороз, причём без шапки.
   Сегодня было минус тридцать три градуса, поэтому уши щипало, а иголки на ели кололись, как настоящие иглы. Лакрица предпочёл бы лезть на берёзу. Шапка висела на конце заснеженной ветки. Лакрица полз осторожно, ведь никогда не знаешь, выдержит ли ветка. К счастью, он мало весил.
   Когда Лакрица станет Дедом Морозом – а он собирался им стать, когда вырастет, – он поставит за правило, чтобы родители не слишком много в жизни решали, особенно когда дело касается важного. Например, какие имена давать своим детям. Лакрица был уверен, что всё самое плохое происходит из-за его глупого имени. В Норрнэсе у всех были двойные имена. У всех, кроме него и мамы Мии.
   Если бы Лакрица мог сам выбирать, его бы звали Иисус, Фантомас или, скажем, Клас-Бертил. Клас-Бертил вполне годился, Иисуса все любили, а Фантомас никого не боялся. Фантомас не дрожал бы как осиновый лист, если бы его вдруг стали дразнить. Нет уж, Фантомас поборол бы всех самых здоровых и опасных парней, а от взрослых придурков убежал бы. У Лакрицы так не получалось.

Придурок папаша Пера-Юнаса

   Никого Лакрица не боялся так сильно, как придурка папашу Пера-Юнаса, – боялся сильнее опасных привидений и склизких монстров. У придурка папаши Пера-Юнаса была мощная мускулатура, новый снежный скутер и кустистые усы. У Лакрицына папы усов вообще не было, да и мышцы не слишком выпирали. Наверное, поэтому и Лакрица оказался такой маленький и хлипкий.
   Часто во сне Лакрица бежал, бежал куда-то, но никуда не прибегал, а вместо этого просыпался оттого, что описался, а в постели становилось холодно и мокро. Не слишком приятно проснуться в холодной влажной постели. И он просто-напросто переползал на сухое место и пытался снова заснуть. Ему не хотелось огорчать маму Мию и папу. Хорошо бы ему уже исполнилось семь лет – тогда он, скорее всего, перестанет писаться.
   Сейчас Лакрица смотрел с конца ветки, как придурок папаша Пера-Юнаса подъехал на своём скутере и остановился рядом с Пером-Юнасом и Анной-Сарой, с интересом следившими за Лакрицей. Ветка под ним заскрипела.
   Лакрица замер, прежде чем ползти дальше. Шапку надо достать во что бы то ни стало, без неё нельзя возвращаться домой. За эту зиму бабушка уже связала Лакрице не меньше одиннадцати шапок, а папа ещё раньше объявил, что не может без конца покупать ему новые.
   – Скоро свалишься! – послышался радостный возглас Пера-Юнаса.
   – И от тебя останется мокрое место! – завопила Анна-Сара.
   – Чего там бояться, – заметил придурок папаша. – Такого сопляка, как ты, ветка выдержит.
   Лакрица старался их не слушать. Осторожно-осторожно он протянул руку и отцепил шапку. И очень медленно пополз обратно к стволу. Шапка была полна снега и совсем не грела. И вообще он здорово замёрз, но всё равно не спешил вниз. Высоко на дереве Лакрица чувствовал себя в безопасности – тут никто не мог до него дотянуться. Да и вид сверху замечательный. Во всяком случае летом. А сейчас ему были видны светящиеся окна в деревне и огоньки расцвеченных ёлок за домами. И ещё фары автомобиля вдали.
   Норрнэс лежал там, где кончались все дороги и где зимой солнце не появлялось по три месяца кряду. У него просто сил не хватало подняться над вершинами гор. На выходных, когда Стиг-Мартин, Лакрицын папа, приезжал из Умео, они все втроём садились на снежный скутер и ехали вверх, на гору, чтобы мама Мия могла убедиться, что солнце всё ещё существует. Лакрица не знал никого, кто бы так сильно любил солнце и ненавидел снег, как мама Мия. Сам-то он любил снег. Только не тогда, когда его суют в уши или за воротник.
   Маме Мие недоставало Стокгольма, она терпеть не могла зиму и зимнюю темень в Норрнэсе. А папе недоставало денег. Вот почему он очень много работал. Лакрице недоставало только стать большим и бесстрашным. И ещё не писаться. И чтобы Пер-Юнас и Анна-Сара перестали дразниться.
   «Просто надо дать сдачу, тогда они отстанут, – посоветовал папа, когда Лакрица пришёл домой со снегом за шиворотом и ледяными ушами. – Или притвориться, что тебе наплевать». Легко сказать, да трудно сделать. Папа ведь не знал, каково это – зваться Лакрицей и иметь маму из Стокгольма.
   – Они там в Стокгольме много о себе воображают, – как всегда, пробубнил придурок папаша Пера-Юнаса. – А сами полные ничтожества.
   – А вот и нет. – Лакрица так замёрз, пока спускался на землю, что было видно, как он дрожит.
   – А вот и да, – усмехнулся придурок папаша. – Они бы и пяти минут не выдержали в одиночку в горах.
   – Выдержали бы. – Лакрица чувствовал, что обязан защитить маму Мию.
   – Не-a! – Анна-Сара залепила Лакрице снежком в ухо, и снег посыпался за воротник.
   Когда Лакрица пришёл домой, мама Мия стояла у окна и всматривалась в темноту. В руке у неё был бокал вина. Она любила вино и коктейли с зонтиками.
   – В Стокгольме никогда не бывает темно. – Мама вздохнула, выгребла снег у Лакрицы из-за шиворота и согрела его холодные уши своими горячими слезами.
   Лакрица понял, что сейчас начнётся карибское празднество.

Карибское празднество

   Когда Пер-Юнас и Анна-Сара пришли домой, их ждал ужин – оленина или лосятина, мясо белой куропатки и картошка. Так ели все в Норрнэсе. Когда Лакрица пришёл домой, на ужин была курица с такой острой приправой, что во рту пылал огонь. Лакрица мог по еде определить степень маминого уныния. Чем грустнее мама, тем острее еда на вкус. Последнее время всё тушилось с приправами страшной остроты.
   – М-м-м, вкуснотища, – пробормотал Лакрица, чувствуя, как его язык сворачивается в трубочку, будто пытается сбежать и укрыться. Слёзы выкатились из глаз, и он поспешил погасить огонь ложкой бабушкиного варенья из морошки.
   – Согревает, во всяком случае, – заметила мама и отправила в рот большую ложку еды.
   У неё из глаз тоже полились слёзы. Но Лакрица не знал, были ли это слёзы печали или слёзы из-за жгучей приправы.
   – Послушай, Лакрица, разве мы не заслуживаем чего-то большего? – спросила мама, когда с едой было покончено.
   – Заслуживаем, – сказал Лакрица, мечтая об отбивной из оленины или о бабушкиных тефтелях из лосятины.
   – Тогда начинаем празднество! – объявила мама, поднимаясь из-за стола.
   Она надела бикини, а Лакрица натянул на себя шорты-бермуды в цветочек – мама купила их в Стокгольме. Ещё она достала сплетённые летом гирлянды из цветов и повесила их на шею себе и Лакрице. Гирлянды подсохли и кололись. Но это было терпимо. Лакрице нравилось наряжаться и навешивать гирлянды на шею. Тогда он чувствовал себя как будто другим человеком. Почти как девочка. Девчонкам проще – им ведь не нужно быть самыми сильными и смелыми. А ещё они носят красивые платья. Не то что мальчики.
   – Чувствуешь, как греет солнце? – спросила Мия, зажигая все лампы.
   – Ага, – промямлил Лакрица, дрожа от холода, но пытаясь не обращать на это внимания.
   – Значит, нам нужен освежающий напиток, – сказала Мия, смешала два фруктовых коктейля и украсила их шикарными зонтиками.
   Больше всего Лакрице нравилось, когда в коктейль втыкали бенгальский огонь, но сейчас бенгальских огней не было. Ева-Мэрта, хозяйка магазина в Норрнэсе, не получит новых до следующего Рождества. А это почти целый год. Лакрице казалось странным, что бенгальских огней не будет ни на Пасху, ни на дни рождения, ни на праздник летнего солнцестояния. Почему всё самое хорошее и красивое случается так редко?
   Лакрица включил песню Боба Марли на полную громкость, так что праздничные рюмки в буфете зазвенели. Музыка просачивалась сквозь стены дома, растекалась по всему Норрнэсу, перелетала через горы к следующей деревне и к следующей, до самой Норвегии.
   Боба Марли Мия считала лучшим в мире артистом. Лакрица тоже так думал, ведь Боб мог петь о солнце, траве и любви, хоть он и умер. Не все так могут. Когда Боб Марли поёт, на месте невозможно усидеть. Во всяком случае, Мия с Лакрицей усидеть не могли. Лакрица прыгал и плясал на диване так, что согрелся и вспотел, а мама Мия танцевала, забросив руки за голову, и по-карибски покачивала бедрами.
   – Yes, it’s gonna be OK, yes, it’s gonna be alright! – Лакрица вместе с мамой и Бобом Марли пел про то, что всё будет хорошо.
   Глаза мамы Мии были закрыты, и она не видела, как придурок папаша Пера-Юнаса стучал в оконную раму. Но Лакрица его увидел, а рядом с ним Пера-Юнаса, Анну-Сару и Еву-Мэрту. Изо рта у них валил пар. Лакрица спрыгнул с дивана, подошёл к окну и задёрнул гардины. Не хватало только, чтобы мама снова загрустила.
   Во всём Норрнэсе мама была единственным человеком, запиравшим входную дверь, но как раз сегодня она забыла её запереть. И папаша Пера-Юнаса вместе со всей честно́й компанией ввалился в дом. А вместе с ними влетело облачко зимней стужи. Лакрица обхватил себя руками.
   – Добро пожаловать! – закричала мама Мия и, притацовывая, устремилась к придурку папаше.
   Физиономия у того стала цвета кетчупа, но по выражению было ясно, что он танцевать не собирается.
   – Да оденьтесь же вы, гражданочка! – воскликнула Ева-Мэрта. – Что люди подумают? Голышом ходить посреди зимы.
   – А плевать! – ответила мама Мия и показала им всем средний палец. А Боб Марли всё пел о любви, траве и песчаных пляжах.

   Быть бы большим, сильным и смелым, в сотый раз мечтал Лакрица. Тогда бы он нашёл выход из ситуации. А он вместо этого залез под журнальный столик и зажал уши руками.
   Наконец в дом влетела бабушка.
   – И не стыдно вам? – возмутилась она. – Что это вы все сюда заявились?
   – А чего нам-то стыдиться? – возразил придурок папаша Пера-Юнаса. – Это она уже сколько лет портит нам жизнь своей стокгольмской музыкой, от которой приличным людям глаз не сомкнуть.
   – Какая же она стокгольмская? – Лакрица выглянул из-под столика. – Это карибская музыка.
   – Вот именно, – подтвердила бабушка и крутанула бёдрами. – И под неё шикарно вихляться!

   Когда бабушка выставила всех за дверь, мама Мия надела очки от солнца и заползла в свой солярий. Ни у кого во всём Норрланде не было такой загорелой мамы, как у Лакрицы.
   – Ты почти как африканка, – заметила бабушка, выплёскивая остатки вина из бутылки в раковину. – И кому это нужно?
   – А кому вообще хоть что-нибудь нужно? – У мамы Мии из-под очков текли слёзы.
   Лакрице пришло в голову множество всякого нужного. Вот что это было:

   1. Одежда для тепла.
   2. Боб Марли, чтобы под него танцевать.
   3. Бабушкино варенье из морошки, оно хорошо с чем угодно.
   4. Деревья, чтобы по ним лазать.
   5. Булочки.

   Булочки – лучше всего!

Последний танец мамы Мии

   – Хочу вернуться домо-о-ой! – рыдала мама Мия.
   Она особенно не любила февраль – говорила, что это самый мрачный месяц. Лакрица большой разницы не замечал.
   – Мы и так дома, – возразил Лакрица.
   – Я имею в виду Стокгольм. – Мама высморкалась. – Я больше не выдержу.
   – А ты знаешь, сколько стоит квартира в Стокгольме? – уныло спросил папа. – Мы что, по-твоему, миллионеры?
   Папа стал угрюмым и скупым, после того как потерял работу несколько недель назад. А Лакрица, наоборот, радовался, ведь если папа безработный, то у них не будет денег на то, чтобы переехать в Стокгольм. А в этом Стокгольме ни гор, ни высоких деревьев. Да и кого он там знает? Только бабушку и дедушку – маминых родителей, а они ему не очень-то нравились. Лакрица всегда хотел жить в Норрнэсе, поближе к бабушке – папиной маме.
   Папа и мама Мия препирались из-за всего: из-за денег, снега, Норрнэса, Стокгольма, из-за маминых карибских празднеств с коктейлями и из-за Лакрицы. В конце концов мама решила, что лучше она будет целыми днями лежать и загорать, нацепив солнечные очки. Она отказывалась вставать, даже когда Лакрица включал Боба Марли на всю громкость и начинал танцевать на широкой маминой кровати.
   – Не надо, – вздыхала мама Мия, – у меня сил нет.
   – А ну-ка вставай! – кричал Лакрица, уставший от своей уставшей мамы. – У меня скоро день рождения! Мамы в таких случаях пекут торты и готовят подарки, если хочешь знать.
   – Не могу, – ревела мама Мия и натягивала одеяло на голову.
   Папа тоже хотел, чтобы его оставили в покое. Он уезжал на снежном скутере в горы, мотался там туда-сюда и мечтал о деньгах, пока скутер не сломался. Никому из них дела не было до того, что уже через несколько недель Лакрице стукнет семь лет. Только бабушке было до него дело.
   – Что бы ты хотел получить на день рождения? – спросила она, раздавая карты для следующей игры в «пьяницу». – Что тебе нужно?
   Лакрица задумался.
   – Сильные мускулы, – наконец сказал он. – А ещё приятель. И скутер.
   – Задумано неплохо, – заметила бабушка и сделала первый ход.
   – Ясное дело, не загадывать же всякую ерунду.
   – Конечно. Пожелания на день рождения должны быть большими и хорошими. А твои, кстати, очень даже могут исполниться.
   – Ты думаешь? – спросил Лакрица.
   – Не сомневаюсь.
   – Вообще-то «Лего» тоже неплохо, – пробормотал Лакрица для верности, чтобы пожелания точно могли исполниться.
   Внезапно распахнулась дверь, и в кухню ворвалась Ева-Мэрта.
   – Пошли быстрее! – крикнула она. – Там Мия совсем с катушек слетела.
   И они поспешили за Евой-Мэртой. Увидев маму, Лакрица решил, что лучше бы ему её такой не видеть. Лучше бы ему вообще не родиться. Во всяком случае у Мии. Мама, совершенно голая, если не считать очков от солнца, танцевала посреди дороги около их дома. Она пела о солнце, траве и любви, а выглядела счастливой и сильно загорелой на фоне белого снега.
   На дороге стояли Анна-Сара, Пер-Юнас и его придурок папаша. Муж Евы-Мэрты прилип носом к кухонному окну, а чуть дальше у дороги стоял лось. У всех чуть глаза не повылазили. Сильнее всех вылупился лось, показалось Лакрице.
   – Yes, it’s gonna be OK, yes, it’s gonna be alright! – пела мама Мия, пританцовывая босиком на холодном снегу.
   Бабушка подбежала и попыталась набросить на неё свою куртку, но мама Мия не захотела. Будто это был удивительно жаркий зимний вечер.
   – Лакрица, дружище, потанцуй со мной, – позвала мама, внезапно заметив его.
   Но Лакрица пробежал мимо голой мамы, мимо испуганного лося и понёсся дальше к пивной, где сидел папа.
   – Мама голая танцует на дороге! – закричал Лакрица. – Над ней все смеются. Я так не хочу!
   Не говоря ни слова, папа вскочил и бросился на улицу, за ним последовали остальные посетители пивной. И Ларс-Андерс, который там работал, тоже. Единственным, кто не побежал смотреть на маму, был Лакрица. Он вообще не был уверен, что хочет на неё смотреть. Он даже не был уверен, что хочет быть её сыном.
   – Конечно, хочешь, ещё как хочешь, – убеждала его бабушка.
   Когда Лакрица выплакался, она постелила ему у себя в кухне, на диване.
   – Те, кто родился не здесь, зимой слегка слетают с катушек, – объяснила она. – А потом, когда наступает весна, они снова умнеют.
   – Хорошо бы мне пожить у тебя, пока весна не придёт, – сказал Лакрица.
   – Да, наверное, так лучше всего, – согласилась бабушка.
   Но Мия не стала дожидаться весны. Через несколько дней она уехала в Стокгольм.
   – Поедем со мной, – всхлипывала мама Мия, укладывая чемодан.
   – Нет, – сказал Лакрица. – Я тут хочу жить.
   – Но я не могу без тебя! – Мама плакала и прижимала его к груди.
   Лакрица еле дышал.
   – Тогда оставайся, – он пытался высвободиться, – только обещай больше не танцевать голая.
   – Не могу я остаться. – Мама защёлкнула замок на чемодане. – Здесь у меня будет зимний психоз круглый год. Я выздоровею, Лакрица. Когда-нибудь ты поймёшь меня.
   – Хочешь сказать, когда я стану Дедом Морозом? – спросил он.
   – Ну да, тогда. – И мама поцеловала его.
   – Да уж, лучше иметь умную маму в Стокгольме, чем малахольную в Норрнэсе, – сказала бабушка и вместе с Лакрицей помахала вслед машине, увозящей маму Мию в аэропорт в Умео. Они махали до тех пор, пока машина не скрылась из виду.
   – Стало даже модно жить с мужем порознь, – заметила бабушка.
   – А кто теперь испечёт торт на мой день рождения? – спросил Лакрица.
   – Я испеку, – ответила бабушка.
   На свой седьмой день рождения Лакрица получил от папы большой компьютер, хотя и не загадывал его, а от бабушки – «Лего».
   – Самые важные желания не всегда сбываются в день рождения, – сказала бабушка, подливая ему чай. – Подожди ещё немного.
   – Больше всего мне хотелось бы иметь друга. – Лакрица потянулся за третьим куском торта.
   – А Пер-Юнас с Анной-Сарой?
   – Нет, они не считаются.

Привезение

   Анна-Сара с Пером-Юнасом стояли у загородки в саду Анны-Сары и поглаживали Паракка, домашнего оленя. Лакрица шёл мимо.
   – Можно мне тоже? – спросил он.
   – Не-a, – ответила Анна-Сара, – у тебя мама чокнутая.
   – А вот и нет!
   – А вот и да! Танцевала голая, все видели.

Тут Лакрица, совсем забыв, что мускулов у него нет, размахнулся и стукнул Анну-Сару так, что у неё кровь пошла из носу и несколько капель упали на снег. На лице у Анны-Сары застыло изумление, у Пера-Юнаса тоже, но больше всех – у Лакрицы. Значит, когда ему исполнилось семь лет, он всё-таки стал храбрым и обзавёлся крепкими мускулами! А он и не заметил.

   Тут Анна-Сара сообразила, что ей больно, и начала реветь, а Пер-Юнас заорал:
   – Ах, ты та-ак!..
   И Лакрица решил дать дёру. Пер-Юнас помчался за Лакрицей по дороге, потом через олений загон. К счастью, мокрый снег мешал, и Пер-Юнас с каждым шагом проваливался всё глубже. Так что Лакрица удрал и спасся в лесу на высоком дереве.
   Там он сидел, думая о маме Мии, карибских празднествах и о Бобе Марли, которого уже нет в живых. Иногда Лакрице казалось, что и мамы нет в живых, хотя она и звонила каждый вечер и желала ему спокойной ночи. В основном говорила она, у Лакрицы мало что находилось сказать. Мама рассказывала, как она работает в магазине «H & M». Время от времени она ходила в кино с какой-нибудь подругой. Когда она произносила слово «Стокгольм», голос у неё становился радостным.
   А Лакрице было грустно думать о Стокгольме и маме Мии. И о Пере-Юнасе с Анной-Сарой тоже. Хорошо ещё, думал он, никто не видит, как он сидит на дереве и плачет. А то стали бы дразниться и обзывать его слюнтяем. Он вытер слёзы заледенелыми варежками. Вот только заледенелыми варежками плохо получалось держаться за ветки. Лакрица потерял равновесие и свалился вниз. Как астероид с неба.
   Лакрица знал, что из-за астероида может возникнуть такая огромная дыра в Земле, что наводнение накроет всю Америку. Он это видел в одном фильме. Падая, он успел подумать, большую ли яму проделает семилетний мальчик, у которого наросло не слишком много мышц. Вероятно, не такую большую, чтобы вызвать наводнение.
   В двух метрах от земли его куртка зацепилась за ветку, и он повис в воздухе. Шапка слетела и валялась в снегу под ним.
   – Ты в своём уме или как? – послышался чей-то голос совсем рядом. – Что, жить надоело?
   – Я не нарочно, – сказал Лакрица.
   – Нарочно, не нарочно, – проворчал голос. – Зачем бы такое делать нарочно? Чтобы стать плоским, как блин? Хотя блин не так уж плох, особенно с вареньем из морошки.
   Лакрица пытался разглядеть, чей там голос, но не так-то легко обернуться, когда висишь вниз головой, как летучая мышь, и боишься сделать яму в земле.
   – Я Привезение, – сообщил голос после паузы.
   – Привидение? – переспросил Лакрица.
   – Ты, что ли, глухой? – строго спросил голос. – Я говорю, Привезение!
   – А я Лакрица.
   Опять стало тихо.
   – Ты из Стокгольма? – спросил Лакрица.
   – Не знаю я никакого Стокгольма.
   – Тогда откуда? Из Норвегии?
   – Вот ещё. Я из Нитам-Нисяма.
   – А-а-а…
   Они помолчали. Лакрица всё висел, как летучая мышь, и чувствовал, что к голове приливает кровь. А это не особенно приятно.
   – Ты мне не поможешь? – наконец спросил Лакрица.
   – А зачем? – спросило Привезение. – Ещё начнёшь обзываться.
   – Я никогда не обзываюсь, – сказал Лакрица.
   – Поклянись, – потребовало Привезение. – А то какой смысл?

Улиточная слизь

   – Клянусь, – пробормотал Лакрица. Голова уже начинала болеть.
   – Послушаем, – заметило Привезение.
   – Я уже поклялся, – напомнил Лакрица.
   – Не слышно было.
   – Клянусь, чтоб мне провалиться! – как можно громче прокричал Лакрица. – Помоги же мне.
   – Но я ещё не слышал, как ты ругаешься, – заметило Привезение.
   – Ругаться взаправду?
   – Иначе какой смысл?
   – К чёрту, – ругнулся Лакрица.
   – Посильнее, – потребовало Привезение.
   – ЗАДНИЦА! ДЕРЬМО! – заорал Лакрица, чувствуя, как снег сыплется с ветки и набивается под куртку.
   – Ещё! – заливалось от смеха Привезение.
   Лакрица задумался.
   – Хрен… – прошептал он.
   – Никогда не слыхал, чтобы так ругались, – заметило Привезение. – Звучит как какой-нибудь… овощ. Хрен, редька. Ты уверен, что это ругательство?
   – Во всяком случае, мне его запрещают говорить. А почему тебе так нравятся ругательства?
   – Потому что их нельзя говорить, – ответило Привезение. – Теперь мы вместе прокричим их, а потом я тебе помогу.
   – ДЕРЬМО! ЗАДНИЦА! – выкрикивал Лакрица всё, на что был способен. – ХРЕН! УЛИТОЧНАЯ СЛИЗЬ!
   Запретные слова летели к верхушкам деревьев, танцевали над оленьим загоном в деревне и уносились далеко в горы – в сторону Норвегии и даже Финляндии.
   – Ух ты! – воскликнуло Привезение. – Вот это ругательства. Теперь на тебя можно положиться. А на кого я могу положиться, тот мне нравится! Иначе какой смысл?
   Тут вдруг меж деревьев послышалось тарахтение скутера и всё испортило. Это был снегоскутер придурка папаши Пера-Юнаса. На заднем сиденье устроились Пер-Юнас и Анна-Сара.
   – Вон он! – закричал Пер-Юнас.
   Придурок папаша заглушил мотор, подошёл и уставился на Лакрицу. Лакрица попытался дружески улыбнуться. Но это непросто, когда висишь вниз головой, к которой прилила кровь.
   – Псих не хуже своей матери, – заявил придурок папаша. – Сейчас я помою тебе рот с мылом.
   – Нет уж, спасибо, оно противное на вкус.
   Придурок папаша Пера-Юнаса снял Лакрицу с ветки. Когда кровь потекла в правильную сторону, голова у Лакрицы пошла кру́гом. Он наверняка свалился бы с ног, если бы придурок папаша не обхватил его изо всех сил, даже чересчур, так что больно стало.
   Пер-Юнас и Анна-Сара прыснули со смеха.
   – Мы можем прополоскать ему рот снежком! – возбуждённо крикнул Пер-Юнас.
   – Ага! – завизжала Анна-Сара, выпрыгивая из скутера.
   Она подбежала к Лакрице и нагнулась, чтобы зачерпнуть снега.
   – Лакрица, – серьёзно начал придурок папаша, – ты разве не знаешь, что по деревьям лазать запрещено, когда рядом никого нет?
   – Ага, – согласился Лакрица и услышал на ёлке у себя за спиной лёгкий шорох. И улыбнулся. – Но всё равно это так классно, сами знаете.
   На папашином лице отразилось недоумение. Лакрица и сам не понимал, как это он осмелился перечить.
   – Вот сейчас тебе будет совсем классно! – И придурок папаша схватил Лакрицу за ухо. – А ну проси прощения у Анны-Сары!
   Никогда в жизни он не подумает просить прощения у Анны-Сары. Это ей нужно просить прощения у него и у мамы Мии.
   – Ну? – потребовал придурок папаша.
   Лакрица крепко сжал губы, а придурок папаша крепко зажал его ухо. Пер-Юнас и Анна-Сара хихикнули. Секунда шла за секундой, но никто не уступал. Вдруг в папашу-придурка попал снежок, прямо в физиономию. Следующий снежок угодил в шапку Пера-Юнаса, а секундой позже ещё один – в шею Анны-Сары.
   Лакрица обернулся. На ветке сидел паренёк и размахивал голыми ступнями. Лакрица никогда его раньше не видел. Ростом он был примерно с куклу, волосы стояли торчком на голове, а на лице красовался большущий нос. Лакрица тотчас понял, что это и есть Привезение. И даже понял, почему его так зовут: потому что встретить его – это же огромное везение!
   Привезение ободряюще подмигнуло Лакрице, натянуло, как тетиву, тяжёлую от снега ветку и прицелилось. К горлу Лакрицы подкатил хохот. Его целиком, вплоть до кончиков холодных ушей, наполнила уверенность, что теперь всё будет по-другому. Бабушка была права: самые серьёзные желания не всегда исполняются в день рождения.
   Придурок папаша свалился навзничь, когда его огрело снегом. И так и остался лежать, хотя это глупо выглядело. А Привезение широко улыбнулось Лакрице и внезапно исчезло.
   – Что случилось? – удивился придурок папаша. – Кто кинул в меня снег?
   – Может, тролли, – нервно пробормотал Пер-Юнас.
   – Не бывает никаких троллей, привидений, вообще никакой нечисти, ты, идиот! – заорал его придурок папаша. – Это был порыв ветра, ясно тебе? Помоги мне встать, пока я тебе не врезал.
   Пер-Юнас, которому отнюдь не стало ясно, помог отцу подняться, а Лакрица побежал домой. Он был рад, как никогда в жизни. Ему всегда хотелось повстречать лесови́чку или гнома, но не удавалось, сколько он ни высматривал. И вот наконец сегодня! От радости он не удержался и позвонил маме, чтобы рассказать про это.
   – Сегодня я встретил Привезение, – сообщил Лакрица. – Здорово, да?
   – Что ещё за Привезение?
   – Это вроде тролля, – пояснил Лакрица.
   – Но их же не бывает, – сказала мама. – Это опять бабушка морочит тебе голову?
   – Нет, – кисло ответил Лакрица.
   – Не кисни, – попросила мама. – У меня теперь хорошее настроение.
   – Вот и отлично. Тогда ты можешь вернуться домой, ведь солнце уже показывается над горами.
   – Если я вернусь, у меня снова крыша поедет. Знаешь, здесь, в Стокгольме, я почти не пью коктейли.
   – Правда? – удивился Лакрица. – Там разве нет зонтиков и бенгальских огней?
   – Есть, конечно, – засмеялась мама. – Но тут мне хорошо и без коктейлей с зонтиками. Знаешь, Лакрица, мне бы хотелось, чтобы вы с папой перебрались сюда.
   – Но я не хочу, – возразил Лакрица. – У меня здесь появился приятель.

Привезений не бывает

   – Привидений не бывает, – заявил папа, когда Лакрица ему всё рассказал.
   – Но Привезение – это вовсе не привидение! Оно из Нитам-Нисяма.
   – И привезений тоже не бывает, – сказал папа.
   – Откуда ты знаешь, если ни одного не встречал?
   – Вот именно, – поддакнула бабушка.
   Бабушка встречала много кого и видела много такого, чего другие вовсе не видели и не замечали: и лесовичек, и гномов, и покойного прадедушку. Только Боба Марли она никогда не встречала.
   – Да и что ему делать в Норрнэсе? – говорила она. – Это было бы противоестественно.
   Привезения же казались ей вполне естественными, естественнее мобильных телефонов или компьютеров.
   – Непостижимого так много, – сказала она, – что его остаётся только принимать.
   – А иначе нет смысла, – кивнул Лакрица.
   – Ты совершенно прав, – засмеялась бабушка. – Ты самый мудрый во всём Норрнэсе. После тебя иду я, а потом уже никто.
   – Оба вы слегка не в себе! Если твоё Привезение существует, покажи мне его, – потребовал папа.
   – Не могу, его же здесь нет, – возразил Лакрица. – К тому же Привезение должно тебе доверять, прежде чем показаться.
   – Лучше ему никогда не показываться, – согласилась бабушка, прижимаясь мягкой щекой к Лакрице. – И как только у Стига-Мартина мог родиться такой умничка?
   Открылась дверь, и в кухню вошёл придурок папаша Пера-Юнаса. Увидев бабушку, он снял сапоги и только после этого уселся за стол.
   Лакрица придвинулся к бабушке.
   – В общем, – начал папаша Пера-Юнаса и стянул со сковородки кусок жареной оленины, – хотел тебя предупредить, что у вас тут опять вспыхнуло.
   – Что вспыхнуло? – не понял папа.
   – Помешательство. Лакрица такой же псих, как и Мия. Своди его к доктору, пока не поздно. Я обнаружил твоего сына на ёлке. Он висел вверх тормашками и орал такие ругательства, что ёлки вокруг поникли.
   Папа удивлённо посмотрел на Лакрицу, но тот пожал плечами.
   – А перед этим он дал в нос Анне-Саре, так что кровь хлынула.
   – Вовсе и не хлынула, просто покапала немножко.
   Папа посмотрел на Лакрицу с ещё бо́льшим удивлением.
   – Ты врезал Анне-Саре, хотя она старше и сильнее тебя? – с восхищением спросил он.
   Лакрица кивнул:
   – Потому что она сказала, что голая Мия…
   – Вот тебе моё мнение, Стиг-Мартин, – вмешался папаша Пера-Юнаса, – не примешь меры к своему сопляку – плохо дело кончится. Был бы он моим…
   Лакрица догадался, что тогда было бы, поэтому он придвинулся к бабушке ещё ближе.
   – Если хоть один волос упадёт с Лакрицыной головы, я раздавлю твой скутер своим ратраком [1 - Ратрак – снегоуплотнительная машина, которая расчищает склоны и готовит трассы для лыжников (примеч. ред.).], – произнесла бабушка и, когда придурок папаша нацелился на следующий кусок оленины, хлопнула его по руке.
   Лакрица благодарно улыбнулся. Здорово иметь бабушку, которая умеет водить ратрак. Иногда, когда бабушка разравнивала снег для туристов-лыжников, она разрешала ему поездить вместе с ней вверх-вниз по склону.
   – Насколько мне известно, нет такого закона, который бы запрещал висеть на дереве вверх тормашками и ругаться, – продолжала бабушка. – Ты тоже можешь.
   – И как это будет выглядеть, когда все повиснут на деревьях вверх тормашками и начнут ругаться? – буркнул придурок папаша.
   – Круто! – ответил Лакрица.
   – По-моему, Лакрица скучает по Мии, – сказал папа, грустно глядя на сына. – Я тебе буду за маму. – Он утёр слезу, показавшуюся в уголке глаза. – Мне тоже её не хватает. – И, уронив голову на руки, папа заплакал.
   – Фу, ну и семейка, – произнёс придурок папаша Пера-Юнаса. – Ни секунды здесь не останусь, чтобы от них не заразиться.
   – Да уж, лучше остерегайся, – согласилась бабушка.
   Папа плакал долго. Лакрица и бабушка успели помыть посуду и сыграть четыре партии в карты, пока он не пришёл в себя.
   – Пойду немного поиграю на компьютере. – Папа высморкался в кухонное полотенце и ополоснул лицо холодной водой.
   Лакрица погладил его по руке.
   – А я спать.
   – Так рано? – удивился папа. – Ещё семи нет.
   – Ага, – сказал Лакрица. – Зато утро настанет побыстрее.
   Завтра должно появиться Привезение!

Козявки и варенье

   Лакрица проснулся оттого, что в глазах щипало. Весь дом наполнился запахом блинов. Это было приятное пробуждение, но ещё лучше оказалось то, что постель осталась абсолютно сухой. Он не написал ни капли.
   Лакрица поспешил в туалет – и там из него полилось куда надо. Потом он на цыпочках подкрался к кухне и остановился в дверном проёме. Повязав мамин фартук, папа пел и жарил блины.
   – No woman, no cry, – пел он, подбрасывая блин в воздух.
   No woman, no cry – это было единственное, что папа знал из Боба Марли. Жарка блинов настолько поглотила его внимание, что он не заметил, как Лакрица уселся за стол и стал есть морошковое варенье прямо из банки.
   – О чём это он поёт? – спросило Привезение. – Всё утро одна и та же песня, у меня уже уши ноют.
   – Он поёт, что не о чем плакать, даже если мама уехала, – ответил Лакрица.
   – О чём же ещё плакать? – спросило Привезение. Его глаза золотистого цвета заблестели, слёзы закапали на клеёнку. – Я плачу, как только вспоминаю, что моей мамы нет рядом. Да и моего папы.
   – Они тоже переехали в Стокгольм? – удивился Лакрица.
   – Нет, дуралей, – сказало Привезение, закончив плакать. – Чего им там делать? Нет, я думаю, они в Фантазине, ведь я уже обыскался их во всех возможных мирах и не нашёл. И здесь не нахожу. А тебе не встречались такие, похожие на меня, только чуть покрупнее?
   Лакрица покачал головой.
   – Жаль. – Привезение вытащило из носа большую козявку, окунуло её в варенье и отправило в рот.
   – Фу, – сказал Лакрица. – Так нельзя делать!
   – Ясное дело, – согласилось Привезение. – В том-то и смысл. – Он снова залез глубоко в ноздрю, выудил ещё одну соплю и протянул Лакрице.
   – Хочешь?
   – Спасибо, – сказал Лакрица, – я подожду блинов.
   – Ты не знаешь, от чего отказываешься. – Привезение причмокнуло от удовольствия. – Зелёные лучше всех.
   – Что ты сказал? – спросил папа.
   – Ничего, – ответил Лакрица. – Я просто жду блинов.
   – Готово! – вскричал папа и, пританцовывая, поднёс блины. – Видишь, какая я отличная мама!
   – Ага, на втором месте после Мии. – Лакрица достал ещё одну тарелку.
   – А это для кого? – спросил папа.
   – Для Привезения. Разве ты не видишь, что оно сидит за столом?
   – Привезений не бывает. – Папа взъерошил Лакрице волосы. – Что ж это до тебя никак не дойдёт? Тем более теперь, когда я жарю тебе блины… и вообще.
   – Вот и до тебя всё никак не дойдёт! Если меня не бывает, то как же я могу шалить? – задорно спросило Привезение, опрокидывая сахарницу. Сахар посыпался на пол.
   – Поаккуратнее, – вздохнул папа. – Сахар не дёшев.
   – Это не я, это было Привезение, – сказал Лакрица и прыснул, когда Привезение спрыгнуло со стола и начало бегать кругами по рассыпанному сахару.
   – И нечего хихикать, – проворчал папа и вышел из кухни.
   – Как это нечего, – возразило Привезение. – Ступням же щекотно.
   – Мешки для пылесоса тоже дорогие, – заметил папа, возвращаясь с пылесосом. – Ты ведь знаешь, мы должны копить деньги.
   – Зачем? – спросил Лакрица.
   – Чтобы переехать в Стокгольм.
   Тут Лакрица взял и высыпал весь оставшийся сахар из сахарницы. Он совсем не хотел переезжать в Стокгольм. Особенно теперь, когда он повстречал Привезение.
   – Ты что, с катушек слетел? – разозлился папа.
   – Нет. Это вы с мамой слетели.

Снежная баба

   С родителями у Привезения дела обстояли ещё печальнее, чем у Лакрицы. У Лакрицы ведь был папа, который пытался стать ему мамой, и мама, которая жила в Стокгольме. А родители Привезения жили в Фантазине, куда добраться невозможно. Хотя Привезение неустанно искало туда дорогу. Так оно и оказалось в Норрнэсе.
   – А почему они исчезли? – спросил Лакрица и погладил Привезение по руке.
   – Потому что им нельзя было жить в Нитам-Нисяме, вот почему. Ты небось думаешь, у тебя одного родители танцуют голыми на снегу?
   Вообще-то Лакрица именно так и думал. Но, как выяснилось, сильно ошибался. Когда Привезение было размером не больше шмеля, его родители танцевали голыми на снегу. А это в Нитам-Нисяме запрещено.
   – А зачем они это делали? – спросил Лакрица.
   – Кто знает? – нахмурив лоб, ответило Привезение. – У родителей столько странностей… Но какой-то смысл в том, что они делают, есть, даже если он нам непонятен. Вот всё, что у меня от них осталось.
   Привезение достало из кармана золотую пуговицу с пятью дырочками.
   – Я так и не смог разузнать, для чего нужна пятая.
   – Чтобы покрепче пришить, – предположил Лакрица. – Для этого использует дырки на пуговицах моя бабушка.
   – Твоя бабушка – человек, – сказало Привезение, – а вы, люди, думаете, что дырка – она дырка и есть. Но это не так, она может быть чем угодно. Вот, например, она может вызывать дождь – это удобно, если надо полить цветы.
   Привезение осторожно подуло в дырочку – сверкнула маленькая молния, а потом громко пукнуло. В комнате запахло тухлыми яйцами и поносом, если не чем-нибудь похуже. Лакрица уткнулся носом в подушку.
   – Ой, не та дырочка, – хихикнуло Привезение и снова подуло.
   Под потолок поднялось дождевое облако и пролило несколько капель на Лакрицыну кровать.
   – Ух ты, – восхитился Лакрица. – Давай ещё!
   – По одной дырке за раз, – возразило Привезение и позволило облаку хлопнуться об оконное стекло и пролиться остатками дождя на кактус.
   Тут раздался очень настойчивый стук в дверь. На пороге стояли Анна-Сара и Пер-Юнас. Странно, раньше они никогда не стучали. В Норрнэсе все входили без стука.
   – Чего вам? – спросил Лакрица.
   – У нас для тебя сюрприз! – выпалила Анна-Сара.
   – Ты обрадуешься, – пообещал Пер-Юнас. – Пошли!
   – Сначала скажите, – потребовал Лакрица.
   Пер-Юнас с Анной-Сарой переглянулись.
   – Мия вернулась! – объявила Анна-Сара.
   – Она стоит у пивной! – сказал Пер-Юнас.
   Лакрица надел сапоги, куртку и побежал. Мия вернулась! Он летел как на крыльях, Анна-Сара и Пер-Юнас едва за ним поспевали.
   – Только она теперь не такая загорелая! – задыхаясь, крикнула сзади Анна-Сара.
   – Даже довольно бледная! – добавил Пер-Юнас.
   Подбежав к пивной, Лакрица резко затормозил. На парковке стоял снеговик, точнее снежная баба. Ей нацепили солнечные очки, огромные груди украсили малиновыми леденцами, а внизу живота засадили пластмассовую мышь.
   Лакрица сразу понял, кого это изображает. В руках у бабы был веник, а на нём кусок картона, где большими чёрными буквами было написано: МИЯ. Какие-то туристы фотографировали.
   – Находчивые детишки, – язвительно улыбаясь, заметил придурок папаша Пера-Юнаса. – В Норрнэсе мы за равноправие между снеговиками.
   Туристы засмеялись и сделали ещё несколько снимков.
   Лакрица бросился к снежной бабе и начал бить по ней руками и ногами.
   – Ненавижу вас! – закричал он. – Ненавижу, ненавижу!
   – А мы думали, ты по ней соску-у-учился… – протянула Анна-Сара.
   – Хотели как лучше! – хихикнул Пер-Юнас.
   Лакрица отломил голову и запрыгнул на неё. Было слышно, как солнечные очки хрустнули под ногами.
   – Ты что делаешь? Это же мои очки от солнца. Совсем ничего не соображаешь? – Придурок папаша Пера-Юнаса подскочил, схватил Лакрицу и зашвырнул его в сугроб. – Придётся Стигу-Мартину купить мне новые, – сказал он, печально глядя на сломанные очки.
   Лакрица так и сидел в сугробе, пока туристы не помогли ему выбраться.
   Отец ужасно рассердился на Лакрицу, потому что ему пришлось заплатить придурку папаше Пера-Юнаса четыреста крон.
   – А по-твоему, они могут позволить себе любое свинство по отношению к маме? – спросил Лакрица.
   – Они просто дразнятся, – проворчал папа. – Надо уметь терпеть, ясно?
   Лакрице не было ясно, и Привезению тоже.
   – Какой смысл дразниться? – спросило оно. – Никакого. Конечно, если это не ты дразнишься.

Верь, что сможешь

Если вечером не спится, хорошо иметь приятеля в той же комнате. Ну, такого, которому тоже не спится. И который не рассердится, если его спросить «Ты не спишь?» сто раз за одну минуту. Лакрица и бабушка постелили Привезению в санках. Чувствовалось, что ему нравится там лежать.

   – Как будто тебя мама обнимает, – с довольным видом пробормотало Привезение и поглубже зарылось в перину из пуховой подушки.
   Лакрица звал Привезение к себе на кровать, но Привезение не захотело. Ясное дело, решил Лакрица. Даже самый лучший друг будет не в восторге, если на него слегка пописают ночью.
   – Ты мне нравишься, – сказал Лакрица.
   – Ещё бы, – согласилось Привезение. – Иначе какой смысл?
   Лакрица видел, как поблёскивают в темноте золотистые глаза Привезения, слышал его дыхание. И от этого ему становилось спокойно. Почти как в те времена, когда мама Мия ещё не свихнулась из-за зимы. Тогда она приходила полежать рядом с Лакрицей, пока он засыпал. А папа, когда его укладывал, всегда засыпал первым; из-за этого Лакрице становилось одиноко и спать совсем не хотелось.
   – И тебя тоже дразнили из-за голых родителей? – спросил Лакрица.
   – Во всей Вселенной никого так не дразнили, – вздохнуло Привезение. – Так дразнили, что я научился быть невидимым. Ведь если тебя не видят, то и не дразнят. Иначе какой смысл?
   – Ясное дело, – сказал Лакрица. – А это просто – быть невидимым? Научишь меня?
   – Проще не бывает. Притворись, что тебя нет, – вот и все дела…
   И Привезение исчезло. Лакрица и раньше видел, как его друг растворяется в воздухе, но всякий раз ему было страшновато. Он зажёг лампу и поискал, но Привезение пропало бесследно.
   – Возвращайся, – прошептал Лакрица. – Не люблю, когда ты пропадаешь.
   – Сырок ты мой глазированный, – хмыкнуло Привезение. – Я же здесь. – И точно, оно уже лежало в санках.
   Лакрица потренировался становиться невидимым. Если лампу потушить, то он исчезал, а если снова включить, то появлялся.
   – Чтобы научиться, требуется время, – пояснило Привезение. – Я долго тренировался, пока не начало получаться. И нужно в это сильно верить – верить, что сможешь! В этом всё дело.
   – А что ещё ты умеешь? – спросил Лакрица.
   – Всего понемножку. А ты?
   – Лазить по деревьям.
   – И всё? – удивилось Привезение.
   – Мне же только семь лет. Когда пойду в школу, многому научусь.
   – А шалить не умеешь? – поинтересовалось Привезение.
   – Так, неважнецки, – признался Лакрица.
   – Тогда я тебя научу, – пообещало Привезение. – Я чемпион мира по шалостям.

Придурок папаша Пера-Юнаса летает

   Лакрица покупал в магазине килограмм песку: бабушка собиралась опять сварить варенье из морошки. С появлением Привезения варенье пользовалось большим спросом. Рядом с магазином Евы-Мэрты была пивная, у её входа стоял снегоскутер папаши Пера-Юнаса. Лакрица остановился полюбоваться. Это был самый быстрый в посёлке скутер, сверкающий краской «голубой металлик».
   – Yes! Вот здорово! – закричало внезапно появившееся Привезение, приплясывая на сиденье скутера.
   Самая лучшая щекотка, считало Привезение, – это когда топчешься на снегу и хорошенько стискиваешь его пальцами ног.
   – Заодно и пальцы помою! У меня же нет мамы, которая бы вечно брюзжала про мытьё ног.
   Лакрица никогда не знал, когда Привезение появится в очередной раз. Иногда его не было по нескольку дней. Тогда Лакрица боялся, что оно не вернётся.
   – Вернусь, вернусь, – успокаивало его Привезение. – Иначе какой смысл?
   – И получишь варенье из морошки! – объявил Лакрица. – Бабушка сегодня его сварит.
   – Вот это будет день, полный смысла. – Привезение спрыгнуло со скутера. – Сейчас мы привяжем скутер верёвкой, и, когда придурок папаша соберётся ехать домой…
   Привезение описало рукой дугу, по которой полетит придурок папаша Пера-Юнаса, и засмеялось, довольное своей задумкой.
   – Так нельзя делать, – возразил Лакрица.
   – Можно, иначе какой смысл.
   – Нет, всё-таки нельзя, – настаивал Лакрица.
   – А придурку папаше можно драть тебя за ухо и называть сопляком? А дубасить Пера-Юнаса по шее ему можно? Ты разве не знаешь, что рукоприкладство по отношению к детям запрещено?
   – Ясное дело, – согласился Лакрица.
   Когда придурок папаша наконец вышел из пивной, Лакрица и Привезение лежали за сугробом по другую сторону дороги и наблюдали. Они крепко привязали один конец верёвки к скутеру, а другой – к снегоочистительной машине Класа-Рогера. Верёвка была совсем незаметна, для верности её ещё припорошили снегом.
   Выйдя, папаша, как всегда, помочился в снег.
   – Думает, что он пёс, – хмыкнуло Привезение и от возбуждения ущипнуло Лакрицу за руку.
   Придурок папаша сел на скутер и повернул ключ зажигания. Мотор заурчал, и Лакрица нервно облизнул губы. Несколько туристов восхищённо разглядывали блестящий «голубой металлик» и слушали урчание суперского скутера.
   – Вот так-то, – произнёс папаша и включил скорость.
   Он газанул посильнее, скутер рванул вперёд и вдруг замер. Однако придурок папаша, продолжая движение, пролетел в воздухе, как артиллерийский снаряд, и приземлился в глубокий сугроб вниз головой. Из снега торчали только ноги, неистово махавшие в воздухе.
   – Ух ты, вот это полёт, – восхитился Лакрица.
   – Yes! – заорало Привезение и от радости пустилось в пляс. – Вот это я называю шалости с пользой! Получил по заслугам!
   – Ага, – засмеялся Лакрица.
   А папаша Пера-Юнаса ничего не мог сказать – с полным-то ртом снега.
   – Роскошно! Прямо в сугроб! – От хохота Привезение свалилось с ног.
   Лакрица ликовал. Вот теперь он понял, что такое шалости с пользой. И что значит радоваться всем своим существом. Отлично!
   Туристы подбежали к придурку папаше и попытались вытянуть его за ноги, но ничего не вышло. Мимо проходил Пер-Юнас с собакой Тяпкой. Остановившись поблизости, он улыбнулся при виде папашиных болтающихся ног. Тяпка подбежал к ногам и понюхал с большим интересом. Потом поднял лапу и помочился. Пер-Юнас не стал подзывать Тяпку свистом, пока тот не закончил свои дела. Потом он подошёл к скутеру и заглушил воющий мотор. Стало тихо. Слышались лишь довольные смешки Привезения. Лакрица накрыл ему рот ладонью.
   И тут Пер-Юнас увидел верёвку. Лакрица и Привезение пригнулись, но Тяпка их учуял. Перемахнув через дорогу, он остановился и залаял на Привезение. Когда оно растворилось в воздухе, Тяпка совсем обезумел и стал бегать кругами. Наконец он улёгся, уложив голову на лапы, и заскулил, будто заплакал.
   – Вот чёрт, – выругался придурок папаша Пера-Юнаса, когда Клас-Рогер наконец принёс лопату и откопал его. – Как так вышло-то? – Встав на ноги, придурок папаша выплюнул снег и теперь недоумённо крутил головой.
   – Лакрицыных рук дело, – сказал Пер-Юнас и показал туда, где Лакрица с Привезением устроили наблюдательный пункт. – Он там.
   Нетвёрдо ступая, придурок папаша сделал шаг в сторону Лакрицы, потом ещё шаг. Лакрица не стал дожидаться, пока он дошагает. Он помчался к лесу вместе с Привезением. Тяпка с лаем нёсся за ними по пятам.
   – Место! – прикрикнуло Привезение собаке.
   Тяпка резко остановился и сел. Но Привезение с Лакрицей останавливаться не стали, а добежали до леса и вскарабкались на самое высокое дерево.
   – Придётся тут сидеть до конца жизни, – заметил Лакрица. – Но ничего, ради такого дела можно.
   – Шалость с пользой в лучшем виде, – подтвердило Привезение и поудобнее устроилось на ветке. – Вот бы сюда сейчас варенье из морошки! Тогда всё было бы вообще тип-топ.
   Когда стемнело, они слезли с дерева и направились домой. Лакрица так замёрз, что весь трясся от холода. Но папа потряс его ещё сильнее, так потряс, что зубы застучали. Придурок папаша Пера-Юнаса снова приходил и требовал денег. У него в скутере что-то сломалось.
   – Успокойся, Стиг-Мартин! – Бабушка, смеясь, усадила Лакрицу к себе на колени. – Оно того стоило. Жаль, я не видела.

   Смех бабушки ещё долго клокотал, пока Лакрица рассказывал о полёте придурка папаши.
   – Здорово ты это придумал, – радовалась бабушка.
   Она растирала обветренные уши Лакрицы до тех пор, пока они не согрелись.
   – Вообще-то это была идея Привезения. Он чемпион мира по шалостям.
   – Похоже на то, – согласилась она.
   Папа смотрел на них с убитым видом.
   – Так мы никогда не накопим денег на переезд в Стокгольм.
   – Ну и хорошо, – сказал Лакрица. – Тогда мама переедет сюда.
   Но мама не переезжала, только иногда обещала приехать их проведать, но не ехала. Вместо этого на Пасху Лакрица с папой собрались ехать к ней, хотя Лакрице не хотелось.
   – Глупый ты, – заявило Привезение. – Ясное дело, надо ехать к маме. Я бы всё на свете отдал, чтобы повидаться со своей. – Глаза Привезения наполнились слезами, как всегда, когда оно говорило о своих маме и папе.
   – А ты с нами не можешь? – спросил Лакрица.
   – Мне надо на несколько дней смотаться в Нитам-Нисям, – ответило Привезение. – Но если получится, загляну к вам ненадолго. Побывать в новом месте всегда интересно.
   – Обещай! – потребовал Лакрица.
   – Нет, обещают, только когда уверены, что исполнят. Иначе какой смысл?

Поездка в Стокгольм

   – Как ты вырос! – воскликнула мама, увидев Лакрицу.
   – А ты стала бледнокожей, – заметил Лакрица.
   – Мне больше не хочется загорать, – ответила мама, обнимая сына.
   Лакрица тоже обнял свою бледную маму, уткнулся в её шею, и от её волос ему стало щекотно. У неё теперь был другой запах. Она пахла духами, а не солярием.
   – Мне здесь хорошо, – сказала мама и поцеловала его обветренные уши.
   – Я рад за тебя, – произнёс Лакрица и убрал руки с маминой шеи. Но на самом деле ему было обидно, что маме без него так хорошо, что она даже не загорает. Он-то думал, всем мамам должно быть хорошо, когда они вместе с детьми. Может, это он виноват, что маме было в Норрнэсе так тоскливо? Хотя она говорила, что это от зимней темноты.
   В Стокгольме зимой тоже было темно, просто у них было больше уличных фонарей. Мама жила у родителей, в своей бывшей детской. Они с папой лежали в кровати обнявшись, а Лакрице пришлось спать на полу, и он чувствовал себя лишним.
   В квартире у бабушки с дедушкой не было запаха дома. Пахло только чистотой. У них было много всякой всячины, которая норовила свалиться на пол, когда Лакрица проходил мимо. У бабушки тогда становился кислый вид.
   Бабушка напоминала ему птицу. Она перепархиваала с места на место, подёргивала шторы, взбивала подушки в шёлковых чехлах на диване, когда кто-нибудь их просиживал и они становились плоскими. Ещё она подбирала игрушки, которые Лакрица оставлял на полу, даже если игра ещё не кончилась. Игрушки бабушка, кажется, не любила.
   А дедушка, по-видимому, не любил Пасху. Обычно он сидел перед телевизором или читал газету – если, конечно, не ел. У бабушки с дедушкой ели много и долго и пища была какая-то незнакомая и невкусная. Лакрица скучал по дому с утра до вечера и с вечера до утра.
   Зато папа был гораздо бодрее, чем в Норрнэсе. Они с мамой всё время обнимались и целовались – целовались на улице, обнимались в метро, держались за руки в музеях и даже в кино, хотя Лакрица сидел между ними. Он стеснялся за целующихся маму с папой, и ноги у него уставали от асфальта.
   В конце концов он отказался ходить с ними, просиживал подушки на бабушкином диване и скучал. Ему было неохота даже играть в «Лего», которое он получил в подарок на Пасху. Да и смысла не было: едва он начинал что-то конструировать, как приходила бабушка и подбирала детальки, которые он только-только успел рассортировать кучками.
   Лакрица вздохнул. Мама с папой уехали в центр, дедушка пошёл на работу, хотя была суббота, бабушка занималась уборкой. Вечером ждали гостей. Лакрица их не знал, но они зачем-то собирались повидать его и папу перед их завтрашним отъездом домой. Хорошо бы завтра наступило уже сейчас, подумал Лакрица и прибавил звук в телевизоре, чтобы не слышать шум пылесоса. Он переключал с канала на канал, их было много в Стокгольме. Наконец ему попался мультфильм «Том и Джерри», и он от нечего делать досмотрел его до конца.
   Внезапно в камине что-то зашуршало, оттуда посыпалась сажа и разлетелась во все стороны, оседая на свечах в блестящих серебряных подсвечниках. И тут выкатилось Привезение. И приземлилось в сажу, запорошившую всю гостиную.
   – Сидишь, бездельничаешь? – улыбнувшись, спросило Привезение. – И какой в этом смысл?

Пылесос и чудовище

   – Появился! Появился! – закричал Лакрица, подбегая и обнимая Привезение. Уши у него горели от радости.
   – Ага, – подтвердило Привезение и чихнуло сажей на Лакрицу. – Нашёл наконец, как залететь в Стокгольм. Сперва промахнулся, попал в Китай, потом в Нью-Йорк. Ваш мир оказался больше, чем я думал. Особенно для того, кто так мал и так соскучился по варенью из морошки.
   – Варенья из морошки в Стокгольме нет, – грустно сказал Лакрица. – Только конфеты. Но их нельзя есть, пока гости не пришли. – Он взглянул на вазочку на верхней полке буфета, до краёв наполненную конфетами.
   – Так я же гость, – заметило Привезение.
   – Точно, – согласился Лакрица, – ты мой гость.
   Конфеты в вазочке закончились как раз в ту секунду, когда бабушка, с пылесосом в руке, решительно вошла в комнату.
   – Что ты наделал, Лакрица? – ужаснулась она, сжимая пылесос.
   Бабушка обвела глазами припорошённую сажей комнату. И когда она увидела Лакрицу на золотистом диване с плоскими подушками и пустой вазочкой от конфет на коленях, радости в её взгляде не прибавилось.
   – Лакрица!
   – Это не я, это…
   Лакрица вздохнул. Какой смысл объяснять? Кто-кто, а стокгольмская бабушка ни за что на свете не поверит в Привезение, даже если столкнётся с ним лицом к лицу.
   – Не могу взять в толк, что ты за существо такое. Мы с дедушкой стараемся для тебя, стараемся, но… Наверное, это не твоя вина. Что ещё можно ждать от выросшего в глухомани… Не надо было Мии туда ехать.
   Бабушка включила пылесос и приступила к борьбе с сажей. Сажа явно была не в её вкусе.
   – Подвинься, – сухо приказала она, добравшись до дивана.
   На диванной обивке было полно чёрных пятен от пальцев. Бабушка сняла насадку и пылесосила и пылесосила, пока шланг не начал чихать. В какой-то момент Лакрице показалось, что он слышит смех Привезения. А потом вдруг чмокнуло так, как будто в пылесос попало что-то большое.

   – Что это было? – удивилась бабушка.
   – Наверное, Привезение, – неохотно ответил Лакрица.
   – Ну да, конечно, а как же… – Бабушка продолжала пылесосить, пока диван снова не стал почти золотистым.
   – Осталось только пройтись тряпкой по полу, и можно идти покупать новые конфеты, – наконец сказала она. – А ты умойся, если хочешь пойти со мной.
   – Не хочу. Мне надо кое-что сделать, – ответил Лакрица и беспокойно взглянул на пылесос.
   – Только не сори больше, – предупредила бабушка.
   – Эй! – крикнул Лакрица в шланг пылесоса, как только бабушка ушла. – Ты тут?
   – Ага, – загудело в животе у пылесоса, и Привезение так чихнуло, что Лакрица испугался, как бы пылесос не разорвался на куски. – Вытащи меня отсюда, у меня аллергия на пыль!
   Лакрица открыл крышку пылесоса и вынул готовый разорваться мешок для пыли. Он перевернул его вверх дном и потряс, но, кроме пыли, из мешка выпала только деталька «Лего» – чёрная двойка. Тут уж Лакрица рассердился. Что это бабушка творит! Разве можно заглатывать пылесосом чужое? Если бы Лакрица втянул пылесосом что-нибудь из её вещей, она бы на стенку полезла.
   Он сбегал за ножницами и вырезал в мешке большую дыру. Когда Привезение вылезло из неё, поднялась жуткая пыль. Привезение чихало и чихало, так что всё его тело тряслось.
   – Я и не понял, как это вышло. Сначала приятно щекотало, когда она пылесосила меня по животу, потом стало колоться и чесаться во всём теле, и меня засосало… Как же я там поместился?..
   Лакрица считал это не более странным, чем путешествовать в другие миры или вызывать дождь с помощью дырки на пуговице.
   – Тут большая разница, – объяснило Привезение. – Пылесос изобрели люди! В нём нет ничего привезенческого. Только электричество. Мама с папой всегда говорили мне, что электричества нужно остерегаться, оно опасно для привезений.
   – Для детей тоже, – заметил Лакрица.
   – Наверное, опасно по-разному. – Привезение чихнуло. – У меня всё колется и чешется, и это так неприятно.
   Вид у Привезения был испуганный. Лакрица тоже испугался, когда услышал, как открылась и закрылась входная дверь. Он оглядел толстый слой пыли кругом.
   – Лакрица! – позвала бабушка. – Иди помоги мне.
   – Давай лучше спрячемся, – прошептал Лакрица Привезению. – Быстрее, а то она нас обоих засосёт пылесосом.

Тысяча вопросов

   Бабушка в Стокгольме радовалась, когда Лакрица с папой уехали, точно так же, как бабушка в Норрнэсе радовалась, когда они вернулись домой. А мама Мия расстроилась.
   – Поскорей приезжай опять, – плакала она в аэропорту.
   Вот этого Лакрица как раз и не хотел. Ему было неуютно и в квартире, где много вещей, и на улицах, где много машин. Ему нужны были деревья, чтобы по ним лазать, снег, чтобы таял, солнце, чтобы светило с каждым днём всё дольше, и звёзды по ночам. В Стокгольме звёзд вообще не было.
   Папе был нужен только компьютер. За ним он сидел днём и ночью, заказывал книги про компьютеры, шарил по Сети, где встречал таких же чокнутых, с которыми общался круглые сутки.
   – Это называется чатиться, – буркнул папа. Он не любил, когда Лакрица мешал ему у компьютера.
   Однажды он установил на крыше большую спутниковую тарелку, чтобы Лакрице было чем заняться. Привезению тоже нравилась тарелка, потому что оно любило канал MTV. Привезение было готово без конца смотреть музыкальные видео и пыталось пританцовывать вместе с артистами. Но близко к электрическому телевизору опасалось подходить.
   – У меня такое чувство, будто он хочет меня проглотить, как это сделал пылесос.
   Привезение даже обзавелось африканскими косичками, такими же, как у Боба Марли.
   – Надо быть в струе, – говорило оно. – Нельзя становиться старомодным, как лесови́чки и гномы.
   Лакрице тоже хотелось стать посовременнее, но у него волосы были коротковаты. Папа стриг его своей машинкой для стрижки бороды, чтобы сэкономить на парикмахерской.
   – А как выглядит твоё Привезение? – спросил однажды вечером папа.
   – У него рыжие африканские косички, а ещё остроконечные уши. А глаза добрые и поблёскивают золотом в темноте, а нос большой, и оно в нём любит ковыряться.
   – Ну ясное дело, – немедленно встряло Привезение, – в том и смысл больших носов, чтобы в них ковыряться.
   Про козявок из носа Лакрица не стал рассказывать, чтобы не разочаровать папу, когда тот наконец-то заинтересовался.
   – Ещё у него большие ступни, и оно может становиться невидимым. Вот это у него самое лучшее.
   – А что ещё оно умеет?
   Пока Лакрица рассказывал, папа пытался нарисовать Привезение. Получалось довольно похоже.
   – Оно учится делать фокусы. Пока что у него хорошо получается дождик. Ну и, конечно, оно может путешествовать между разными мирами.
   – Между какими мирами? – спросил папа и посмотрел наверх. Вид у него был очень заинтересованный.
   – Такими, как Нитам-Нисям, Под Боком, За Тридевять Земель и Посерёдке. Я думаю, Посерёдке – это у них что-то вроде аэропорта.
   – Не забудь Фантазину, – подсказало Привезение и попыталось втянуть носом немного варенья из морошки, но это у него плохо получилось.
   – Да, и ещё Фантазина, – подтвердил Лакрица папе. – Только туда очень трудно добраться.
   Папа печатал на компьютере с такой скоростью, что клавиши трещали. Лакрица вытер разлитое варенье. Кое-что в Привезении Лакрице не нравилось. Во-первых, оно часто пачкало вокруг себя, а во-вторых, исчезало без предупреждения. Иногда пропадало на несколько дней. Тогда оно было в других мирах, искало Фантазину. Лакрица пытался научить его прощаться перед исчезновением.
   – Какой смысл? – удивлялось Привезение. – Я же всё равно вернусь.
   Вот в этом-то Лакрица и не был уверен. Он боялся, что Привезение однажды исчезнет и не вернётся, как это вышло с мамой Мией.
   – У меня идея, – сказало вдруг Привезение, слизывая каплю варенья с довольно грязной тряпки.
   Лакрица отвёл глаза.
   – Завтра я научу тебя впрыгивать в другие миры. Тогда ты сможешь путешествовать со мной, вместо того чтобы сидеть тут и тревожиться.
   – Правда? – обрадовался Лакрица.
   – Ясное дело, – сказало Привезение. – Вопрос только, получится ли у тебя.

Раз, два, три – прыг!

   Солнце сияло, трава зеленела. Отличный день, чтобы отправиться на Ту Сторону, решило Привезение.
   – А где вход туда? – спросил Лакрица, оглядываясь в оленьем загоне.
   – Да где угодно. Через дерево, сквозь стену сарая или вон там. – Привезение ткнуло пальцем в сторону огромного валуна, лежавшего в загоне с ледникового периода.
   – Брось, – не поверил Лакрица, – сквозь камни же не впрыгнешь.
   – Попытка не пытка. У вас в этом мире столько всяких правил и запретов. Какой в них смысл, если не нарушать? Смотри…
   Привезение разогналось – раз, два, три! – оттолкнулось и красиво нырнуло в камень, как будто в воду. Лакрица подошёл и потрогал камень. Тот был совершенно твёрдым. Он прижался к нему лбом, стало больно.
   – Да нет, так не делают, – объяснило Привезение, внезапно просочившееся сквозь забор загона. – Иногда ты как глупый ребёнок.
   – Я знаю, – согласился Лакрица, чувствуя себя глупо.
   – Перво-наперво: ты веришь, что сможешь нырнуть сквозь камень? – спросило Привезение с серьёзным видом.
   Лакрица пожал плечами.
   – Вот первая и самая большая ошибка. Я же сказал тебе, что нужно верить. – Привезение постучало по жалкому Лакрицыному лбу. – Верить, верить, верить, иначе ничего не выйдет!.. Второе: ты должен освоить разбег. Ну, это намного легче, чем верить. Пошли, я покажу.
   Подражая Привезению – раз, два, три! – Лакрица прыгал там и сям в загоне.
   – Что это ты делаешь? – крикнула бабушка, приоткрыв кухонное окно.
   – Учусь впрыгивать в другие миры! – крикнул Лакрица.
   – А-а. Ужинать придёшь? – спросила она.
   – Кто его знает, – ответил Лакрица и продолжил: раз, два, три – прыг!
   Труднее всего было прыгать головой вперёд, как будто ныряешь. Нырять Лакрица пока не умел: ему не нравилось, что вода попадает в уши. Ещё ему не нравилось, что на его тренировку собираются зрители. Анна-Сара с Пером-Юнасом устроились на старой каменной стене и с интересом наблюдали. Они шли из магазина, купив мороженое. Лакрице тоже захотелось мороженого – от тренировки по прыжкам в другие миры разогреваешься и потеешь.
   – Ну, думаю, теперь получится, – наконец сказало Привезение, оглядываясь. – Вон там, – показало оно на стену сарая. – Видишь?
   Лакрица неуверенно уставился на старую облупленную стену. Ему даже показалось, что он видит нечто похожее на вход в другой мир, какое-то разноцветное мерцание. Он встал, ноги его дрожали. Пора!
   – А как я узнаю, куда я попал? – осторожно спросил Лакрица.
   – Заранее не узнаешь, – ответило Привезение. – Но я думаю, это будет Посерёдке или Под Боком. Ты не волнуйся, просто прыгай! А я следом за тобой.
   – Обещай, – потребовал Лакрица.
   – Улиточная слизь, – ругнулось Привезение.
   – Ладно, – одобрил Лакрица и покачался с носка на пятку, как делают легкоатлеты перед стартом, потом начал разбег.
   Он бежал быстро, жутко быстро! Вот уже стена сарая, а он и не думал тормозить.
   – Верь! – крикнуло Привезение.
   – Я ВЕРЮ! – завопил Лакрица и ПРЫГНУЛ прямо в стену.
   Раздался грохот, когда Лакрица врезался в неё головой. Он отскочил и свалился навзничь на траву. На мгновение ему показалось, что всё удалось, потому что перед его глазами заплясали звёзды и планеты. Потом он почувствовал, как кровь из носа течёт ему в горло.
   – Ты не верил, – разочарованно упрекнуло Привезение.
   – Верил, – прошептал Лакрица, ведь не получается говорить громко, когда в горле кровь, а в глазах звёзды и планеты.
   – Недостаточно, – возразило Привезение. – Прыгать нетрудно, а верить, что ты можешь, трудно.
   – Надо тренироваться верить, – прошептал Лакрица.
   – Ясное дело, – хихикнуло Привезение и ткнуло пальцем в шишку, уже вскочившую у Лакрицы на лбу. – Иначе у тебя будут не только красные уши, но и сине-зелёный лоб.
   – Ещё разок! – кричали Анна-Сара и Пер-Юнас. – Ещё!
   Лакрица лежал на траве и тренировался становиться невидимкой. «Меня нет, – верил Лакрица изо всех сил. – Меня нет, нет, нет!» Он сильнее зажмурил глаза, но ушами слышал, как подходят Анна-Сара с Пером-Юнасом.
   – Может, он помер? – Пер-Юнас слегка пнул Лакрицу ботинком.
   – Не думаю, – хмыкнула Анна-Сара. – Но если так, мне не придётся звать его к себе на день рождения.
   День рождения! Лакрица даже приподнялся. Это же то что надо.

Рыцарская ночная рубашка

   – Тебе не обязательно приходить, – заметила Анна-Сара. – Это мне мама велела тебя пригласить. Кроме того, надо быть в пижаме.
   – А шорты-бермуды в цветочек не подойдут? – спросил Лакрица.
   – Нет, – решительно сказала Анна-Сара. – Пижама или ночная рубашка. Иначе это не пижамная вечеринка.
   Значит, пижамная вечеринка – это не карибское празднество, понял Лакрица. Вот только пижамы у него не было.
   После пижамной вечеринки можно оставаться в гостях на ночь. Это было так здорово, что уши у него покраснели даже без всякого мороза. Ещё было немного страшновато. Он решил, что не заснёт ни на секунду. От мысли, что может описаться, Лакрице тотчас захотелось по-маленькому, и он сбегал три раза подряд, правда, последний раз ничего не вышло.
   – Мне нужна пижама, – сообщил он папе, который только что проснулся, хотя был уже первый час.
   – Это будут деньги на ветер, – ответил папа, почесав спину. – Ты всё равно её намочишь.
   – Но она мне НУЖНА! – закричал Лакрица, чтобы папа наконец понял, как это важно.
   – Ладно, ладно, получишь свою пижаму.
   – Обещай! – потребовал Лакрица.
   – Обещаю.
   Но потом папа забыл про своё обещание и в тот день, когда планировалась пижамная вечеринка, уехал в Стокгольм. Он собирался повидаться с мамой, купить кое-что для компьютера и вернуться через несколько дней.
   Лакрица вздохнул. Он знал, что Анна-Сара пригласила всех своих школьных друзей. Они могли бы стать и его друзьями. Ведь осенью он пойдёт в школу. Может, они и не знают, что он «балбес из Стокгольма». И тогда, если повезёт, он станет как все. Но это значит, что ему никак нельзя появляться у Анны-Сары без пижамы.
   – Я не иду, – пожаловался он Привезению.
   – Ещё как идёшь, – возразило Привезение и протянуло ему малюсенькую пижамку с медвежатами.
   Её сохранила мама Мия с тех времён, когда Лакрица был маленьким. Просто смех, каким он был крошкой. Почти как кукла. Но, как Лакрица ни старался, пижамка на него не налезала. Тогда Привезение достало коробку из маминого комода. Там лежала ночная рубашка, белая и шелковистая, с кружевами. Папа подарил её маме на день рождения. Но Лакрица ни разу не видел, чтобы мама её надевала. Рубашка выглядела как платье принцессы, только прозрачнее.
   Мии не нравилось выглядеть как принцесса, а Лакрице нравилось. Во всяком случае раньше, когда он был маленьким, а Мия – весёлой и они играли в принцессу и дракона. Мия всегда хотела быть драконом и изрыгать огонь, а Лакрица становился принцессой с короной на голове и с напомаженным ртом. «Самая прелестная в мире принцесса», – говорила мама и дула ему в ухо тёплым приятным драконовским огнём.
   Лакрица нерешительно вынул из коробки шёлковую ночную рубашку и надел на себя.
   – Какой ты стал красивый! – воскликнуло Привезение. – Прямо не узнать.
   – Но это не то. – Лакрица покрутился перед зеркалом. Шёлк красиво струился. – Это же ночная рубашка…
   – Ну да, она и сказала: ночная рубашка или пижама.
   Точно, Анна-Сара так и сказала, вспомнил Лакрица и покружился ещё раз.
   – А я не похож на девчонку?
   – Не-е-ет! Ты похож на парня с обветренными ушами в красивой рыцарской ночной рубашке. Примерно так выглядят все рыцарские ночные рубашки у нас в Нитам-Нисяме.
   – Правда? В Нитам-Нисяме есть рыцари?
   – Нет, – ответило Привезение, – но если бы были, рубашки у них были бы точно такие же. Клянусь.

Пижамная вечеринка

   В саду Анны-Сары слышались радостные вопли и визг. Значит, пижамная вечеринка уже началась. Лакрица подобрал повыше рыцарскую ночную рубашку и припустил бегом. Для красоты он подвёл брови почернее и намазал губы маминой красной помадой, которую обнаружил в шкафчике в ванной.
   На день рождения они с бабушкой купили в подарок Анне-Саре книгу, но в пакете была не она. Там лежала раковина, которую мама Мия нашла на карибском берегу. Если приложить к ней ухо, можно услышать, как тихонько поёт Боб Марли. Это было самое ценное у Лакрицы. Было жалко отдавать раковину Анне-Саре, но он надеялся, что другие дети захотят с ним подружиться, если он вручит самый лучший подарок. Вот было бы здорово!
   Лакрица прибавил скорости, и рыцарская ночная рубашка надулась за его спиной, как парус. Когда он влетел в калитку, из дома как раз появилась мама Анны-Сары с тортом и все гости запели «С днём рожденья» сиявшей от счастья Анне-Саре – ей сегодня исполнилось десять. Громче всех пел придурок папаша Пера-Юнаса.
   Тут Лакрица остановился как вкопанный: в саду все были одеты как обычно. Ни пижам, ни ночных рубашек.
   – Проклятье, – пробормотало Привезение. – Сделайся невидимкой! Срочно, пока тебя никто не заметил.

Но было поздно. Придурок папаша Пера-Юнаса заметил Лакрицу у калитки и умолк. И вытаращился, открыв рот и тыча пальцем. Один за другим гости прекращали петь, и вскоре стало совершенно тихо. Пёс Анны-Сары подбежал к Лакрице и начал его обнюхивать.

   Лакрица облизал свои ярко-красные губы и попытался улыбнуться, одновременно отпихивая собаку. Он вдруг понял, что ночная рубашка Мии – это вовсе не рыцарская ночная рубашка. Он медленно шёл по усыпанной гравием дорожке, рядом прыгал пёс. Некоторые дети неуверенно хмыкали, другие громко смеялись, громче всех – Пер-Юнас. И его папаша тоже смеялся.
   – Без паники, – прошептало Привезение Лакрице в ухо. – Я вижу дыру в заборе.
   Оно отбежало с гравиевой дорожки в сторону берёзы. Лакрица приподнял подол ночной рубашки и припустил по газону. Пёс лаял и цеплялся зубами за кружево. Лакрица прибавил ходу. Теперь и он видел впереди дыру. Он слышал, что его зовут, но ему было плевать, ему уже не хотелось этого дурацкого дня рождения. Хотелось исчезнуть и никогда не возвращаться, по крайней мере до тех пор, пока он не станет большим, взрослым и сильным. Тогда они увидят и пожалеют!
   – Я верю, я верю, я ВЕРЮ, – твердил Лакрица и – раз, два, три! – прыгнул за Привезением.
   Берёза оказалась ещё твёрже, чем стенка сарая. Боль была невыносимой! Лакрица свалился на землю и схватился за нос, из которого хлестала кровь.
   – Куда это ты нацелился? – спросил придурок папаша, подбежавший первым.
   Он обеспокоенно смотрел на Лакрицу и отпихивал пса, рвавшего ночную рубашку в клочья.
   – В Нитам-Нисям, – прошептал Лакрица придурку папаше, метавшемуся туда-сюда. Чего это ему вздумалось танцевать, когда Лакрице плохо? – Шикарная пижамная вечеринка, – вежливо сообщил Лакрица Анне-Саре, которая тоже подбежала посмотреть. – А почему ни на ком нет пижамы?
   – Вот дурачок, – ответила она. – Пижаму надевают только вечером, ясно?
   Внезапно Лакрицу стошнило. Немного попало на торчавшие из сандалей пальцы ног придурка папаши и на Привезение, усевшееся рядом на траве и глядевшее на Лакрицу грустно. Мама Анны-Сары принесла бумажные салфетки и мокрое полотенце – вытереть Лакрицу. Все встали в кружок и таращились.
   – Ничего себе треснулся, – заметил один из парней и по-доброму улыбнулся.
   Лакрица попытался улыбнуться в ответ, но это оказалось нелегко, в носу стало больно.
   – Красивая была ночная рубашка, – сказала одна девочка с длинными волосами и добрым голосом. – Мне бы такую.
   – Лакрица только тем и занимается, что прыгает во всякое разное, – пояснил Пер-Юнас. – Неудивительно, что он стал слегка не в себе. Смотрите, какая шишка!
   В тот момент, когда Пер-Юнас наклонился показать на шишку, выросшую у Лакрицы на лбу, Привезение подуло в золотую пуговицу. Из штанов Пера-Юнаса послышался такой грохот, какого ещё не слышали в Норрнэсе.
   – Во пёрнул! – вскричал один парень.
   Пер-Юнас покраснел как рак, а Анна-Сара зажала рукой нос. Это не помогло: запах тухлых яиц облаком окутал всю компанию, и все разбежались. Только Лакрица ничего не почувствовал. У него в носу было слишком много крови и ватных тампонов.
   – Хочу домой, – прошептал Лакрица придурку папаше, когда нехороший воздух немного рассеялся.
   Тот сильными руками поднял Лакрицу.
   – А подарок мне? – завопила Анна-Сара. – Я что же, его не получу?
   «Ни за что на свете, – подумал Лакрица и обрадовался, насколько позволяла головная боль. – Вот и хорошо. Раковина останется со мной».
   Папа Пера-Юнаса – сегодня он был не придурок – донёс Лакрицу на руках до самого дома. Бабушка постелила Лакрице на диване и закрыла окно, так что ему не пришлось слушать, как все веселятся у Анны-Сары.
   – Может, лучше начать с впрыгивания во что-нибудь помягче, – предложила бабушка и пристроила полотенце со льдом на Лакрицын лоб, уже приобретавший красивый сине-лиловый цвет.
   Лакрица осторожно кивнул. Стоило чуть пошевелиться, и боль в голове усиливалась. Но когда лёд растаял, Лакрица уже смог заправиться четырьмя булочками, и его не стошнило. И стало как-то полегче.
   – Бабушка, а почему это неправильно, когда мальчику нравится платье принцессы?
   – Вовсе не неправильно, – ответила бабушка, укладываясь рядом с ним.
   Привезение, уже занявшее это место, едва успело выскочить. Оно улеглось на кухонный стол и принялось ковырять ногтями присохшее к столешнице варенье.
   – Что неправильно, так это себя обманывать, – продолжала бабушка. – Люди трусливы, они боятся того, чего не знают. Вот и глупеют.
   – Но ты же не боишься? – спросил Лакрица.
   – Я не боюсь, – ответила бабушка.
   – И я тоже.
   Лакрица вздохнул, приложил к уху раковину и послушал Боба Марли, напевавшего с далёких Карибских островов. Эту музыку никто в Норрнэсе, кроме Лакрицы, не мог слышать.
   – Знаешь, бабушка, – немного послушав, сказал Лакрица, – когда у меня голова перестанет болеть, пойду-ка я наловлю тебе форели.
   Потому что больше всего на свете бабушка любила свежевыловленную форель.

Какашки в усах

   Сама бабушка рыбачить не успевала, ведь летом она работала в гостинице в Стуро.
   – На хлеб-то надо зарабатывать, – говорила она.
   – Я тоже скоро начну, – обещал папа, потирая покрасневшие из-за компьютера глаза. – Заработаю кучу денег.
   – Вот и славно, – отвечала бабушка и гладила папу по голове. – Хотя мы тебя и так любим.
   Большинство деревенских были на летних выпасах оленей или на дачах. Остались лишь старики да семейка Пера-Юнаса. Ну и конечно, Лакрица с бабушкой и папой да ещё Привезение. Раньше Пер-Юнас часто уезжал с семьёй Анны-Сары в горы на выпас оленей, он это любил. Но нынешним летом его не отпустили: он должен был колоть дрова. Его папаша свалил три огромных берёзы и распилил на куски, чтобы Пер-Юнас мог их колоть.
   – Когда закончишь, отвезу тебя в горы, – пообещал он, – но ни днём раньше.
   Придурок папаша считал, что дети должны приносить пользу. А ещё ему хотелось, чтобы у Пера-Юнаса стали такие же сильные мышцы, как у него самого, а для этого поколоть дровец – ровно то что надо.
   – Терпеть его не могу, – признался Пер-Юнас, когда Лакрица с Привезением остановились посмотреть, как Пер-Юнас ставит чурку на колоду, потом замахивается – и поленья разлетаются во все стороны.
   На щеках Пера-Юнаса виднелись полосы от слёз, и он уже так вспотел, что приманил всех деревенских комаров.
   – Как же я его ненавижу, – снова буркнул он.
   Лакрица понял, кого – его. Придурок папаша лежал в шезлонге в тенёчке под зонтом и посапывал.
   – Мне даже нельзя сходить на озеро искупаться, – пожаловался Пер-Юнас, – иначе я не успею всё поколоть до конца лета.
   – Я могу немного поколоть, пока ты сбегаешь и окунёшься, – предложил Лакрица.
   – Правда?
   – Ага, – подтвердил Лакрица. Ему было так жалко Пера-Юнаса, что он даже позабыл старые обиды.
   Пер-Юнас протянул тяжеленный топор. Лакрица едва его удержал.
   – Слабак, – усмехнулся Пер-Юнас. – Ничего у тебя не выйдет, разве что по коленке себе треснешь.
   Оглядевшись вокруг, Пер-Юнас увидел молоток. Тогда он вручил Лакрице молоток и велел просто стучать.
   – Тогда папаша решит, что это я колю дрова, – сказал он и побежал в сторону озера, преследуемый комариным роем.
   – Что толку помогать этому паршивцу? – спросило Привезение и запрыгнуло на колоду, потому что Тяпка, пёс Пера-Юнаса, подскочил и собирался его обнюхать. – Давай лучше устроим чего-нибудь повеселее, со смыслом.
   Тут Привезение замолчало и принялось с интересом разглядывать Тяпку, который уселся покакать на газоне. От кучки шёл пар.
   – Идея, – объявило оно и запрыгало на колоде. – Мы натрём папашины усы собачьими какашками!
   – Ты с ума сошёл! – Лакрица даже перестал стучать молотком. – Такого нельзя делать.
   – Вот именно что нельзя. – Привезение сияло, как солнце. – А иначе какой смысл?
   – А если он проснётся?
   – Ха. – Привезение достало свою золотую пуговицу. – Подую и погружу его в глубокий сон, я как раз недавно этому научился. Он до-о-олго не проснётся!
   – Мог бы и раньше сказать, – заметил Лакрица, потирая затёкшую руку. – Тогда мне не пришлось бы столько времени стучать молотком.
   – Не ной, лучше тащи какашки!
   – Почему я? Это же твоя идея!
   – А почему я должен всё делать? – возмутилось Привезение. – И придумывать отличные идеи, и дуть в дырочку, и в сон погружать. Ты даже не представляешь, как тяжело проделывать фокусы.
   Этого Лакрица, конечно, не представлял. Он также не был уверен, что втереть какашки в усы – такая уж отличная идея. А вдруг папаша Пера-Юнаса всё-таки проснётся?
   – Если вечно обо всём тревожиться, ничего весёлого не жди, – сказало Привезение.
   Лакрица нацепил пару садовых перчаток, подобрал собачью какашку и подкрался к громко храпевшему придурку папаше.
   – Втирай, – нетерпеливо хихикнуло Привезение. – Это будет моя сама лучшая шалость.
   Лакрица пытался не дышать, пока натирал горделивые папашины усы. Интересно, что такое вонючее ел пёс? Внезапно придурок папаша проснулся.
   – Ты? – удивлённо уставился он на Лакрицу.
   – Нет, – прошептал тот, – это вам снится.
   – А-а-а, – пробормотал папаша Пера-Юнаса и снова улёгся, почмокав губами.
   Лакрице даже показалось, что немного какашек попало и в рот.
   – Отличный глубокий сон, – довольным тоном сказало Привезение. – Вообще-то я не был уверен, что всё получится.
   – С ума сойти, – сказал Лакрица.
   – Это точно, – согласилось довольное Привезение. – Иногда в том и смысл, а иначе слишком скучно.
   – Он мог меня отколотить. В этом, по-твоему, тоже был бы смысл?
   – Опять ты тревожишься, – заметило Привезение, покачав головой. – И когда только перестанешь?
   Едва Лакрица вернулся к колоде, как появился Пер-Юнас.
   – Ну как, всё в порядке?
   – Отлично. – Лакрица с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться.
   Пер-Юнас подозрительно оглядел его, а затем своего отца, храпевшего так, что усы вибрировали.
   – Ну, тогда я ещё поколю! – Пер-Юнас взялся за топор обеими руками.
   Пока Лакрица шёл по дороге, ему было слышно, как трещат и разлетаются поленья.
   – Эй, Лакрица!
   Обернувшись, он увидел выбежавшего на дорогу Пера-Юнаса.
   – Спасибо! – крикнул Пер-Юнас и приветственно поднял руку.
   Лакрица тоже поднял руку и не опускал, пока Пер-Юнас не вернулся к своей колоде.
   – Кто последний, тот дурак! – крикнул Лакрица Привезению и помчался к озеру, хотя и знал, что проиграет.
   Ничего страшного, он всё равно чувствовал себя победителем.

Настоящий северный супермужик

   Привезение поймало три форели, а Лакрица – тридцать шесть комариных укусов. Когда они шли домой, треск поленьев был уже не слышен. Зато слышны были ужасные крики и ругань, так что Привезение пришло в восторг. И доносилось всё это из сада Пера-Юнаса.
   Лакрица остановился у калитки, где уже собралось несколько туристов. Они глазели на придурка папашу Пера-Юнаса. Папаша ползал по саду на четвереньках и по-собачьи принюхивался. Тяпка лежал, притаившись, под крыльцом.
   – Что случилось? – невинно поинтересовался Лакрица.
   – Не знаю, – ответил Пер-Юнас. – Мне кажется, папаша получил солнечный удар. Он спал, а проснувшись, почуял запах собачьего дерьма – и внутри, и снаружи. Я ничего не чувствую.
   – И я тоже. – Лакрица втянул носом воздух.
   – Как будто пёс-мерзавец нагадил мне прямо в нос! – истерически вскрикнул придурок папаша, бросился к шлангу и начал поливать себя с головы до ног.
   Лакрица нервно хихикнул, а Привезение так залилось смехом, что у него началась икота.
   – Ну и веселье! – радовалось оно. – Пожалуйста, запомни все ругательства. Вот этого последнего, например, я вообще никогда не слышал.
   Вода из шланга хлестала ледяная, и придурок папаша Пера-Юнаса заверещал ещё громче.
   – Только настоящий северный супермужик может так здорово кричать, – объяснил Лакрица туристам, глазевшим рядом. – Не забудьте сделать фотографии.
   На следующий день Лакрица с отцом встретили папашу Пера-Юнаса в магазине. Лакрица не удержался и хихикнул. Там, где раньше красовались усы, всё было чисто выбрито. Без усов придурок папаша выглядел чуть ли не добрым. У него оказался красивый рот – такие рты мама Мия обычно рисовала у принцесс.
   – Красота! – восхитился папа.
   – Заткнись, – пробурчал придурок папаша и засунул непомерную дозу нюхательного табака в принцессистый рот.
   – На твоём месте я бы взял твоего парня, рванул вместе с ним в горы и оставался бы там, пока усы снова не отрастут, – сказал папа. – Непорядок, если у туристов сложится превратное мнение о северных супермужиках.

   Это было лучшее лето на Лакрицыной памяти. Ему не приходилось трястись от страха ни из-за Пера-Юнаса, ни из-за его папаши, потому что они уехали в горы, в точности как советовал папа.
   – Я тебе так и говорил, – напомнило Привезение в конце лета. – Есть смысл в том, чтобы намазать усы собачьими какашками! Вот чего я не понимаю, так это какой тебе смысл завтра идти в школу.
   – Чтобы научиться разному, – ответил Лакрица. – И найти новых друзей.
   – У тебя есть я. Разве этого мало? – удивилось Привезение.
   – Ты же здесь не всегда, – возразил Лакрица.
   – Мне нужно разобраться, для чего нужна пятая дырочка и как попасть в Фантазину, ясно? К тому же у тебя теперь есть кукла.
   Летом бабушка сшила Лакрице куклу-Привезение, когда то исчезло на несколько недель и Лакрица страшно по нему тосковал. Такой замечательной куклы Лакрица ещё не видел. Он мог смотреть на неё часами.
   – Это просто совершенство, – обрадовалось Привезение. – В ней изумительно всё: рост, изящество, мягкость – ну в точности я. Но знаешь, что самое изумительное?
   – Что?
   – Что я могу себя обнять, – сказало Привезение и обхватило куклу. – Кто ещё это может?
   Когда Привезения не было дома, кукла спала в санках. И тогда Лакрице было не так одиноко. Странно, но, когда привыкаешь, что у тебя есть друг, без него становится ещё более одиноко, чем раньше, когда друга не было. С другой стороны, Лакрица не был уверен, что мальчики-школьники могут иметь кукол. У Пера-Юнаса куклы наверняка не было.
   Привезение осторожно подуло в золотую пуговицу. Из дырочки вылетело небольшое торнадо, покружило по комнате, превратилось в облако и пролило дождик на Лакрицу и Привезение.
   – Я же сказал тебе не тренироваться делать дождь над кроватью. Папа решит, что я описался.
   – Извини, – возразило Привезение, – но это был не дождь, а слёзы. Или ты думаешь, мне лучше плакать из глаз?
   Две большие слезы скатились по его щекам, за ними ещё несколько.
   – Почему это ты грустный, когда я весёлый? – удивился Лакрица и почесал Привезение у африканских косичек.
   – Потому что я точно знаю, что с завтрашнего дня ничего уже не будет по-прежнему.

Спасительное торнадо

   Школьный автобус должен был подъехать не раньше девяти, но папа разбудил Лакрицу в шесть.
   – Ты опять описался, – разочарованно сказал он, усаживаясь на край кровати и строго глядя на Лакрицу. – Ты достаточно большой, чтобы не делать этого, уже школьник.
   – Это Привезение плакало, – сонно пробормотал Лакрица.
   – И ты уже вырос из этих своих кукол и привезений, – продолжил папа.
   – Из привезений не вырастают. – Тут Лакрица заметил, что санки пустые.
   Он надеялся, что в первый день отправится в школу вместе с Привезением, но оно опять исчезло.
   – Не рассказывай о Привезении в школе, – озабоченно посоветовал папа. – Не то тебя задразнят.
   Папа потёр усталые красные глаза. Дни и ночи напролёт он сидел у компьютера и барабанил по клавишам.
   – Ладно, – кивнул Лакрица.
   – Обещай, – потребовал папа. – Ты даже не представляешь, какими злыми бывают люди.
   Лакрица как раз лучше всех это представлял. В этом деле он был просто чемпионом мира – с его-то опытом.
   – Ну, – папа поднял Лакрицу на руки и отнёс в душ, – пора собираться.
   Вымытый Лакрица переоделся в новую одежду, присланную мамой из Стокгольма. Накрывая стол для завтрака, папа постелил скатерть и даже выложил рождественские салфетки. От этого Лакрица занервничал. Он хотел идти в школу и совсем не боялся. Но теперь у него вдруг разболелся живот, он не мог проглотить ни кусочка.
   – Не беспокойся, – продолжал наставлять папа. – Всё будет хорошо! Только не заговаривай там о Привезении.
   Пер-Юнас и Анна-Сара только что вернулись с гор и были коричневые, как пряники. Они прыснули со смеха, завидев Лакрицу, который подходил к автобусу за руку с папой. Лакрица попытался выдернуть руку, но папа держал крепко.
   – Ну, вот и автобус! – сказал папа. Как будто и так не видно. – Пора, Лакрица! Как бы мне хотелось, чтобы Мия была здесь. – Папа обнял его. – Мой большой мальчик! – Он поцеловал Лакрицу в ухо, блестевшее багрово-красным из-под новой кепки.
   Пер-Юнас и Анна-Сара опять захихикали. Водитель, открывший дверь, и дети, уже сидевшие в автобусе, глазели на них.
   – Ты садишься или как? – спросил водитель.
   – Ага, если смогу вырваться, – ответил Лакрица.
   – Все меня покидают, – мрачно заметил папа, ещё крепче прижимая сына. – Сначала Мия, теперь ты.
   – Но я же вернусь после полудня, – напомнил Лакрица, безуспешно пытаясь высвободиться.
   Автобус снова засигналил, но папа не замечал. Уши у Лакрицы ещё больше покраснели, он уже весь вспотел. Вдруг откуда ни возьмись появилось маленькое торнадо. Оно покружило вокруг папы и Лакрицы, затем вклинилось между ними и слегка отодвинуло папу. Папа страшно удивился, зато Лакрица воспользовался моментом и вскочил в автобус.
   – Привет, парень в ночнушке, – сказал один из одноклассников Анны-Сары. – Ты как, впрыгивал в новые деревья в последнее время?
   Лакрица сделал вид, что не слышал. Он опустился на сиденье и с благодарностью помахал Привезению, убиравшему золотую пуговку в карман. Выглядело оно не менее грустно, чем папа. Но Лакрица всё равно был рад, что попал наконец в автобус. Он улыбнулся пареньку, сидевшему рядом. На коленях у того лежал футляр от скрипки. Мальчик улыбнулся в ответ и протянул руку.
   – Привет, меня зовут Клинт-Клинт-Хенрик, – сказал он.

Клинт-Клинт-Хенрик

   – Я заикаюсь, – сообщил Клинт-Клинт-Хенрик.
   – А у меня уши торчат, – ответил Лакрица.
   – У меня отец пьющий, – прошептал Клинт-Клинт-Хенрик.
   – А моя мама любит бегать голышом по снегу, – прошептал Лакрица.
   – Мой папа помешан на Клинте Иствуде.
   – А моя мама – на Бобе Марли, – пробормотал Лакрица.
   – Моя мама часто плачет, – признался Клинт-Клинт-Хенрик.
   – Моя тоже, – шепнул Лакрица. – Льёт реки слёз. Но теперь уже нет, теперь она перебралась в Стокгольм.
   Клинт-Клинт-Хенрик накрыл Лакрицыну руку своей.
   – Папа, когда напьётся, любит крушить всё подряд, поэтому моя мама плачет.
   Лакрица положил свою руку на Клинт-Клинт-Хенрикову.
   – Я писаю в постель, – сказал Лакрица.
   Клинт-Клинт-Хенрик прыснул. Плечи его затряслись от смеха, и, не выдержав, он повалился на Лакрицу. Зачем Лакрица это сказал? Про то, что писается. Теперь, наверное, все узнают, все будут над ним насмехаться. «Балбеса из Стокгольма» и «парня в ночнушке» ещё можно было бы стерпеть, но это…
   Как же глупо он попался! Клинт-Клинт-Хенрик только притворялся добреньким. Может, это Пер-Юнас его подговорил? Может, Лакрице придётся теперь закончить школу в тот же день, когда он её начал, – и никаких новых друзей. Ведь кому захочется дружить с тем, кто писает в постель?
   – Не над чем тут смеяться. – Лакрица пихнул хихикающего Клинт-Клинт-Хенрика.
   – Ага, ведь я тоже… в общем, писаю в постель!
   – Правда?! – Лакрица не верил своим обветренным ушам.
   – Ага, – подтвердил Клинт-Клинт-Хенрик. – С ума сойти!
   – Уписаться можно, – согласился Лакрица.
   Потом оба смеялись над тем, как всё это глупо и как здорово, что они оба такие.
   – О чём смеётесь, мелюзга? – спросил Пер-Юнас.
   Лакрица с Клинт-Клинт-Хенриком не потрудились ответить. Они лишь посмотрели друг на друга и заулыбались. Улыбались они так долго, что щёки заболели. Улыбались столько, что решили немного побоксировать. Но слегка, совсем не больно. Было такое чувство, как будто бегаешь голышом под тёплым летним дождичком. Лакрица понял, что больше никогда не будет чувствовать себя одиноко.

   Клинт-Клинт-Хенрик с Лакрицей были единственными, кто пошёл в первый класс в этом году. Они сидели рядом в классе, в столовой, в автобусе. Они ходили рядом на переменках, когда остальные играли в футбол, ведь никто из игравших не хотел их брать в свою команду.
   – Не важно, – заметил Лакрица, – мы всё равно будем вместе.
   – Потому что мы одинаковые, – сказал Клинт-Клинт-Хенрик. – Хотя тебе нравится Боб Марли, а мне – Паганини.
   Паганини был такой же покойник, как Боб Марли, только он играл на скрипке, а не на гитаре. Клинт-Клинт-Хенрик тоже играл на скрипке. Скрипка – самое ценное, что у него было. Он унаследовал её от дедушки, и никто, даже он сам, не мог понять, как это он научился так красиво играть.
   – Само получается, – объяснял Клинт-Клинт-Хенрик.
   Скрипку он брал с собой повсюду, даже в школу – боялся, что папа напьётся и разломает её.
   – А новую мне не купить.
   Учительница хотела, чтобы он сыграл в классе, но Клинт-Клинт-Хенрик не горел желанием.
   – Они ничего не поймут, – объяснял он учительнице. – Им интересны футбол и скутеры, а не Паганини.
   – Какой тогда смысл играть для них? – пришёл на помощь Лакрица. – Они будут только дразниться.
   Лакрица не был уверен, что он и сам по-настоящему понял Паганини. Паганини звучал совсем не так, как Боб Марли или как музыка по радио или в программе MTV. Когда Клинт-Клинт-Хенрик играл, появлялось такое чувство, как будто стоишь на вершине горы, горло перехватило и становилось одновременно радостно и печально оттого, что всё вокруг так прекрасно, а сам ты такой маленький.
   – Вот-вот, именно так! – кивал Клинт-Клинт-Хенрик. – Я знал, что ты поймёшь.
   Они понимали друг друга во всём и через несколько недель стали не разлей вода. Если учительница спрашивала Клинт-Клинт-Хенрика, часто отвечал Лакрица. Клинт-Клинт-Хенрик рад бы и сам, но его ответы отнимали много времени. Он спотыкался о какое-нибудь слово и не мог двинуться дальше. Тогда Пер-Юнас клал голову на парту и начинал храпеть.
   Только с Лакрицей Клинт-Клинт-Хенрик никогда не заикался, отчего Лакрица чувствовал себя очень важной персоной.

Рыжие муравьи в трусах

   Никогда в жизни Лакрица ещё не чувствовал себя важной персоной. Это оказалось отличное чувство, и оно сделало его смелым.
   – Кто знает, какое млекопитающее самое большое на свете? – спросила однажды учительница.
   Почти все в классе подняли руку. Клинт-Клинт-Хенрик тоже. Ему не хотелось, чтобы спросили его, но надо было показать учительнице, что он тоже знает.
   – Ну, Клинт-Клинт-Хенрик? – сказала учительница.
   Вставая, Клинт-Клинт-Хенрик закашлялся. Лакрица ясно видел ужас в его глазах. Пер-Юнас уронил голову на парту и начал храпеть. Анна-Сара захихикала, а некоторые вздохнули. Лакрица вскочил так резко, что его стул с грохотом опрокинулся.
   – А ну заткнулись, вы, рыжие муравьи! – крикнул он.
   Пер-Юнас тут же перестал храпеть и с удивлением уставился на Лакрицу. Лакрица выглядел не менее удивлённым. Не говоря ни слова, он поднял свой стул и сел. В классе царила мёртвая тишина. Даже учительница ничего не сказала.
   – Это кит, – сказал Клинт-Клинт-Хенрик громко и ясно, ни разу не запнувшись.
   После физкультуры Лакрица и Клинт-Клинт-Хенрик не спеша помылись в душе. Закончив, они увидели, что остальные уже успели одеться, но сидели на скамьях и с любопытством поглядывали на Лакрицу.
   Лакрица оделся по-быстрому: трусы, брюки. Он терпеть не мог, когда его разглядывают. Голова застряла в вороте футболки, и он занервничал. Так занервничал, что у него в заду начало чесаться.
   – Ой! – внезапно выкрикнул он. – Ой-ой-ой!
   Чесалось, как будто жгло огнём, даже хуже. Пер-Юнас и другие смеялись до икоты. Лакрица сдёрнул брюки и увидел в трусах ядовитых рыжих муравьёв. Несколько сидели присосавшись. Если бы можно было содрать с себя кожу, Лакрица сделал бы это не задумываясь.
   Клинт-Клинт-Хенрик наполнил раковину водой и закричал:
   – С-с-садись с-с-скорее!
   Лакрица подпрыгнул и плюхнулся красным задом в холодную воду.
   – Только попробуй ещё раз назвать меня рыжим муравьём, – пригрозил Пер-Юнас.
   Прозвенел звонок, но Лакрица всё сидел в раковине.
   – Пусть дразнятся сколько угодно, – произнёс Клинт-Клинт-Хенрик, вытряхивая рыжих муравьёв из трусов Лакрицы, – а нам плевать.
   – Плевать, – повторил Лакрица, – потому что мы вместе!

Самые заботливые

   – Клинт-Клинт-Хенрик очень тебя любит, – сказала бабушка, – ты должен о нём заботиться.
   – Буду заботиться сильнее всех в мире, – пообещал Лакрица.
   – Даже сильнее, чем обо мне, – ревниво заметило Привезение.
   – Ну сильнее… но одинаково, – сказал Лакрица.
   – Вот уж никакого смысла, – возразило Привезение. – О ком-то одном надо заботиться больше всех. Особенно обо мне.
   Лакрица тоже немного ревновал. Ему иногда казалось, что бабушка любит Клинт-Клинт-Хенрика больше него.
   – Не ревнуй, – говорила бабушка и гладила Лакрицу по голове. – Ревность – опасная болезнь. Она может есть поедом, как зверюга. Вот любви бояться не надо. Чем больше ею одариваешь, тем больше получаешь взамен.
   Может, именно потому многие не любят Лакрицу и Клинт-Клинт-Хенрика, что сами они многих не любят?
   – Нам нужно этому научиться, – сказал Лакрица Клинт-Клинт-Хенрику. – И тогда мы станем популярными.
   – А нам это надо – становиться популярными? – спросил Клинт-Клинт-Хенрик.
   – Ага, чтобы опять не начались рыжие муравьи в трусах.
   Несколько дней они с Клинт-Клинт-Хенриком пытались проникнуться симпатией к Анне-Саре и Перу-Юнасу, хотя это было нелегко.
   – Ух ты, здорово у тебя получается подбрасывать! – сказал Лакрица и с любовью посмотрел на Пера-Юнаса, который пытался зашвырнуть его новую шапку на дерево.
   – Сдурел, что ли? – огрызнулся Пер-Юнас. – Нечего на меня пялиться, а то схлопочешь!
   – Какая ты хо-хорошенькая, – сказал Клинт-Клинт-Хенрик Анне-Саре. – Ты мне нравишься!
   – А я тебя терпеть не могу, – отозвалась Анна-Сара, пихая Клинт-Клинт-Хенрика. – И тебя тоже, – обернулась она к Лакрице и сыпанула ему песку за шиворот.
   – Мне достаточно любить тебя, Привезение и бабушку, – сказал наконец Лакрица Клинт-Клинт-Хенрику.
   – А мне – тебя и бабушку, – ответил Клинт-Клинт-Хенрик.
   – А как же твои мама и папа? – спросил Лакрица.
   – Они не считаются, – ответил Клинт-Клинт-Хенрик. – Их ведь надо любить. Хотя не всегда хочется. Наверняка про это есть какой-нибудь закон.
   Когда Клинт-Клинт-Хенрику разрешали, он ехал школьным автобусом до Норрнэса и оставался на ночь у Лакрицы. А Лакрица к другу не ездил.
   – Не стоит, – говорил Клинт-Клинт-Хенрик. – Никогда не знаешь, какое у папы настроение. Лучше к вам. У вас дома всё ясно.
   Тут он был прав. Папа всегда сидел у компьютера, бабушка готовила ужин. Папа давно уже забыл, что обещал быть Лакрице и папой, и мамой. Он создавал компьютерную игру. Но это был страшный секрет. Папа боялся, что кто-нибудь её присвоит, если увидит раньше времени. Даже Лакрице и бабушке не разрешалось в неё заглядывать.
   – Он у меня чокнутый, – говорил Лакрица. – Так, наверное, со всеми случается, кто сидит перед компьютером без передышки.
   – Хотя бы не пьёт, – отвечал Клинт-Клинт-Хенрик. – Можешь радоваться.
   Когда Клинт-Клинт-Хенрик оставался ночевать, бабушка засиживалась у них допоздна. Ей особенно нравилось, когда Клинт-Клинт-Хенрик играл на скрипке. Она закрывала глаза и плакала, хотя ей совсем не было грустно. Как это странно, думал Лакрица.
   Только Привезение не любило Клинт-Клинт-Хенрика. Когда Лакрица с Клинт-Клинт-Хенриком играли с конструктором «Лего» или рисовали, наверху появлялась грозовая туча, и на Клинт-Клинт-Хенрика проливался дождь. Когда они строили до́ма шалаш, им часто приходилось выбегать в сад, потому что воздух кто-то сильно портил, а когда они возвращались, почти всегда оказывалось, что шалаш разрушен. Но хуже всего было, когда Клинт-Клинт-Хенрик оставался на ночь. Тогда Привезение куксилось несколько дней. Лакрица умолял Привезение показаться Клинт-Клинт-Хенрику, чтобы они могли дружить втроём, но оно отказывалось.
   – Оставь его в покое, – говорил Клинт-Клинт-Хенрик. – Он мне не доверяет.
   – Не доверяю, – соглашалось Привезение, корча рожи в сторону Клинт-Клинт-Хенрика. – Играй сам с этим дурачком. Я же тебе не нравлюсь.
   – Нравишься, – уверял Лакрица. – Ты тоже мой лучший друг. Ведь можно иметь несколько лучших друзей. У тебя есть друг в Нитам-Нисяме?
   – Нет, у меня есть только ты. Зря я спас тебя с дерева в тот день. Ты мог бы свалиться и сделать дыру в земле… Мы уже так давно не делали ничего со смыслом!
   – Я учусь читать и писать, – возразил Лакрица, – в этом есть смысл.
   – Нет, я про настоящий смысл, про что-нибудь запретное. Завтра отправлюсь с тобой в школу, может, подыщу там хоть что-то со смыслом. Или ты меня стесняешься?
   Привезение посмотрело на Лакрицу пристально, в его взгляде мелькнула грусть.
   – Я тебя не стесняюсь, – сказал Лакрица, но в животе у него начал расти тревожный комочек.

Подлый предатель

   – Что ж такое, – вздохнула учительница, когда её карандаш упал на пол в тридцать второй раз за двадцать минут. – Привидения, что ли, сегодня расхулиганились? – А когда она собиралась его заточить, точилка тоже свалилась, и вся стружка рассыпалась.
   Анна-Сара, дежурная по классу, не могла помочь убрать мусор с пола, потому что кто-то привязал её волосы к стулу.
   – Я не привязывала, – сказала Нила, сидевшая сзади. – Честное слово!
   Учительница укоризненно посмотрела на Пера-Юнаса, соседа Нилы по парте.
   – А почему сразу я? – возмутился Пер-Юнас.
   – Тогда кто же? – вздохнула учительница. Только что ей пришлось отрезать от стула волосы Анны-Сары, и теперь Анна-Сара плакала – ей было жалко своих красивых длинных волос.
   Лакрица вспотел.
   Когда класс вернулся после перемены, все тетрадки исчезли. Искали повсюду. Наконец учительница нашла их в парте Пера-Юнаса и страшно рассердилась. Такой сердитой Лакрица никогда её не видел.
   – Мне надоели эти глупости! – закричала она. – Ты большой мальчик и мог бы уже немного соображать!
   – Это не я! – завопил Пер-Юнас и бросился вон из класса, даже не спросив разрешения.
   Лакрица догадался, что Пер-Юнас ужасно огорчён и не хочет это никому показывать. Он чуть ли не жалел Пера-Юнаса. Зато Привезение не жалело: из-под Лакрицыной парты послышался весёлый смешок.
   – Лакрица! – взревела учительница. – Не над чем тут смеяться!
   – Я не смеялся, – прошептал Лакрица, и за ушами у него вспотело.
   Никогда ещё часы на стене в классе не тикали так медленно. Лакрица даже ничего не мог сказать Привезению, потому что оно и для него оставалось невидимым.
   Наконец наступила большая перемена. Они с Клинт-Клинт-Хенриком пообедали в числе первых и побежали к песочнице. Там им никто не мешал, ведь остальные считали песочницу детской забавой. И они стали строить большой замок, обнесённый рвом. Начался снегопад, и замок становился всё белее.
   Они укрепляли стены, как вдруг появился Пер-Юнас, размахивая куклой-Привезением.
   – Лакрица в куклы играет! – закричал он и швырнул куклу так, что она стукнулась головой о школьное крыльцо. – Я нашёл это у него в рюкзаке!
   Лакрица похолодел. Как кукла попала в его рюкзак? Должно быть, Привезение сунуло её туда утром, другого объяснения не было. Все обернулись к Перу-Юнасу, а потом к Лакрице. И увидели, как он покраснел.
   – Лакрица – малявка, даже в школу не может прийти без мягкой игрушки! – кричал Пер-Юнас.
   Лакрица чувствовал, что Привезение где-то близко. Он огляделся, но не увидел его. Лакрица поднялся, но тут же упал, поднялся и опять упал. Он знал, что надо подбежать и спасти куклу-Привезение, но его словно приклеили к песочнице.
   – Она не моя, – сказал он, когда Пер-Юнас подошёл и помахал куклой перед самым его носом.
   – А почему тогда она лежала в твоём рюкзаке? – спросил Пер-Юнас.
   Лакрица пожал плечами и опустил голову.
   – Смотрите! – закричал Клинт-Клинт-Хенрик. – Она плачет? – Лакрица быстро поднял глаза. Кукла действительно как будто плакала. А если это не кукла? А если это само Привезение? Нет, такого не может быть…
   – Это просто снег, ясно? – пробормотал Лакрица, с трудом сдерживая собственные слёзы.
   – Какие уши уродливые, – заметил один третьеклассник и потянул за остроконечные уши куклы. – Что это вообще за кукла, кого она изображает?
   – Это обезьяний тролль, мутант, как и сам Лакрица! – заявил Пер-Юнас и раскрутил куклу ещё несколько раз.
   Лакрица почувствовал, что его уши пламенеют – скоро, наверное, начнут извергать огонь.
   – К-к-к… – начал Клинт-Клинт-Хенрик, но замолк.
   – А по-моему, она симпатичная, – сказала Анна-Сара.
   – А по-твоему? – Пер-Юнас сунул куклу прямо в лицо Лакрице. – Симпатичная, да?
   – Уродина, – ответил Лакрица и начал рыть ямку в песке.
   – Значит, я могу делать с ней что угодно, раз она не твоя? – спросил Пер-Юнас.
   – Угу, – буркнул Лакрица, не поднимая глаз. Он рыл и рыл, ямка становилась всё глубже.
   Пер-Юнас зашвырнул куклу с такой силой, что она пролетела половину школьного двора.
   Лакрица встал и снова сел, встал и сел. Он чувствовал на себе чей-то взгляд. Наверху лесенки для лазания он вдруг увидел Привезение. Оно висело вниз головой на перекладине и смотрело на него грустно-грустно. Золотистые глаза не блестели. Потом Привезение сделало кувырок в воздухе и исчезло.
   – Сходи поищи его, – прошептал Клинт-Клинт-Хенрик, когда прозвенел звонок. – Я скажу учительнице, что ты в туалете.
   Лакрица благодарно взглянул на друга, который всё понимал без слов.

Больше чёрной дыры в космосе

   – Привезение, выходи! – кричал Лакрица.
   Он подбежал и поднял куклу-Привезение. Она была вся мокрая и выпачканная глиной. Одна рука почти оторвалась.
   – Прости меня, – прошептал Лакрица кукле, надеясь, что Привезение его слышит. – Пожалуйста, прости меня.
   – Нет. – Голос Привезения прозвучал совсем рядом. – Ты обещал никогда меня не обижать.
   – Знаю, – ответил Лакрица.
   – Почему же ты сказал, что я уродина?
   – Нет, я сказал, что это кукла уро…
   – Без разницы, – тихо заметило Привезение. – Ты сам говорил, что мы очень похожи.
   Лакрица отвёл глаза. Он не мог смотреть на Привезение. Дышать стало тяжело, мешал комок в горле. Лакрице казалось, что он сейчас умрёт. Наверное, так и бывает с теми, кто предал любимое существо. Они умирают.
   – Это потому, что они дразнились, – сказал он наконец.
   – А меня дразнить, значит, можно? – Привезение покопалось в глубине носа.
   – Нет, но…
   – Даже от козявок в носу никакой радости, когда тебя стесняется лучший друг, – вздохнуло Привезение. – Какой в этом смысл? Объясни, если можешь.

   Лакрица объяснить не мог.
   – Мне только одно остаётся, – сказало Привезение.
   – Что? – прошептал Лакрица.
   – Исчезнуть, – ответило Привезение. – Простить я не могу.
   – Прости, – попросил Лакрица. – Иначе какой смысл?
   – Вот именно, никакого, – согласилось Привезение.

Крохотная дырочка и много пакетов

   Привезение оставило после себя брешь размером куда больше, чем ямка, вырытая Лакрицей в песке. Больше, чем космическая чёрная дыра. Чёрная дыра в космосе – маленькая, но вмещает целые галактики. Брешь от Привезения была полна тоски, и Лакрица знал, что с этим уже ничего не поделаешь. Даже Клинт-Клинт-Хенрик не поможет.
   – Вот увидишь, оно вернётся, – утешал Клинт-Клинт-Хенрик. – Потому что тоскует по тебе не меньше, чем ты по нему.
   – Думаешь? – Лакрица сомневался.
   – Ага, ведь у тебя есть я, а у Привезения – никого.
   – Точно.
   Лакрице показалось, что брешь чуть уменьшилась, что у него появилась надежда. Когда Привезение вернётся, он наконец познакомит их с Клинт-Клинт-Хенриком, чтобы они могли играть все втроём и никто бы не чувствовал себя лишним.
   Лакрица почти никогда не чувствовал себя лишним. Все его дни были заняты: Клинт-Клинт-Хенрик, школа; зимой, когда выпадает снег, – разравнивание склонов вместе с бабушкой на ратраке; домашние задания.
   Лакрица терпеть не мог домашних заданий. Клинт-Клинт-Хенрик, напротив, мог сидеть за столом сколько угодно, исписывая строчку за строчкой красивыми ровными буквами. У Лакрицы буквы были одна крупнее другой, прыгали вверх-вниз, хотя Лакрица и пытался выстроить их по линейке. Он без конца стирал их резинкой, пока на странице не появлялась дыра и буквы не начинали через неё вываливаться.
   Лакрица гадал, куда они потом девались. Может, их приютили в Нитам-Нисяме? Интересно, думает ли Привезение о нём… Появится ли оно опять?
   – Хватит мечтать, – говорила учительница. – Лучше пиши! А то не управишься до зимних каникул.
   На Рождество Лакрица с папой собрались ехать в Стокгольм.
   – А ты не можешь поехать с нами? – спросил Лакрица бабушку. – Ведь тебе тут будет одиноко.
   – Ну что ты, глупыш, мне никогда не бывает одиноко, – возразила бабушка. – У меня же есть ты, Стиг-Мартин и Мия, хоть вы и будете в Стокгольме. А здесь – тишина, красота! Целую неделю пробуду с домовым, лесовичкой да прадедушкой. Последнее время совсем не успевала с ними перемолвиться.
   Когда они с папой несли вещи в машину, вид у бабушки был довольный.

   В Стокгольме не было ни снега, ни оленей, ни настоящего Деда Мороза. Только дедушка, мамин папа, в уродливой дедморозовской маске. Зато подарков под ёлкой оказалось немало. Лакрица не спешил открывать сразу все, из-за этого бабушка сердилась:
   – Избаловали ребёнка! – Хотя именно она купила бо́льшую часть подарков. – Ладно, открой-ка вот этот.
   Бабушка протянула ему большой пакет. Лакрица понял, что это от неё, хотя было написано «От гномихи». Бабушка меньше всего походила на гномиху.
   – Я потом, – сказал Лакрица, которому сейчас хотелось порисовать новыми фломастерами, полученными от другой бабушки.
   Бабушка зажгла сигарету и раздражённо выпустила дым.
   – Не надо на него злиться, – уговаривала мама. – Лакрица же не виноват, что получил сразу столько подарков.
   – Я не злюсь! – И бабушка выпустила в комнату очередную сердитую струю дыма.
   – Если я их уже получил, я могу делать с ними что хочу, иначе какой смысл? – заметил Лакрица.
   И не стал их открывать, пока не вернулся домой. И это было очень хорошо, потому что Клинт-Клинт-Хенрик получил подарков совсем мало – только новые струны для скрипки.
   – И всё? – удивился Лакрица.
   – Я не загадывал других желаний.
   Лакрица принёс домой небольшую ёлку, чтобы настроение было более рождественское. И они с Клинт-Клинт-Хенриком отпраздновали своё Рождество. Открывали один свёрток за другим. Бабушка подарила Клинт-Клинт-Хенрику бархатный пиджак.
   – Какой красивый! – воскликнул он, поглаживая нежный бархат. – Пиджак всегда пригодится.
   Лакрица получил от бабушки рыцарские латы. Клинт-Клинт-Хенрику достался компакт-диск с Бобом Марли. Лакрице от папы – компьютерная игра. Последний подарок был для обоих. Это было космическое «Лего», работы с которым хватило до конца января. Правда, папе удалось за секунду разрушить постройку, наткнувшись на неё ночью.
   Он обещал её восстановить, но так и не восстановил. Кусочки «Лего» валялись на полу в гостиной до февраля. Тогда бабушка смела их все вместе и высыпала в картонную упаковку. А потом Лакрица почистил комнату пылесосом от ёлочных иголок.

Лакрица Миндально-Карамельная и рыцарь Драконья Кровь

   – Хочешь, я и за тебя тоже напишу? – предложил Клинт-Клинт-Хенрик. Он, как обычно, закончил делать уроки раньше, чем Лакрица начал. – Тогда успеем поиграть в шалаш.
   – Ясное дело, иначе какой смысл, – согласился Лакрица.
   Шалаш, в котором имелся даже телевизор, был замечательный. Он занимал половину гостиной. Все домашние одеяла, пледы, простыни и не использованные в этом году рождественские гардины пошли в ход. Такой шалаш им бы в жизни не разрешили строить, будь мама Мия дома. Иногда не так уж плохо, когда папы забывают, что собирались быть и мамами тоже.
   Лакрица и Клинт-Клинт-Хенрик планировали спать ночью в шалаше. Об этом они говорили целый день.
   – Это будет наш замок, – сказал Лакрица.
   – Тогда я – рыцарь Драконья Кровь, – объявил Клинт-Клинт-Хенрик, надевая Лакрицыны рыцарские латы.
   Лакрица оделся принцессой. Принцессу звали Лакрица Миндально-Карамельная. Её непрестанно похищали злые драконы. Рыцарь Драконья Кровь прикончил всех до единого драконов, за это он получил полцарства и теперь мог жениться на принцессе. Они сидели в замке, подсвеченном передачей MTV. Принцесса Лакрица Миндально-Карамельная угощала рыцаря соком и вкусными булочками.
   – За твоё здоровье! – сказала принцесса Лакрица Миндально-Карамельная.
   – И за твоё, – отозвался рыцарь Драконья Кровь, и они чокнулись стаканами с соком.
   Клинт-Клинт-Хенрик серьёзно посмотрел на Лакрицу.
   – Ты мне нравишься больше всех на свете, – сказал он. – Больше, чем я сам себе.
   Такого Лакрице ещё никто никогда не говорил, даже мама с папой, даже бабушка.
   – И ты мне столько же, – ответил Лакрица.
   – Жаль, что ты не настоящая принцесса, – сказал Клинт-Клинт-Хенрик. – Тогда мы могли бы пожениться, когда вырастем.
   – Мы и так могли бы, – заметил Лакрица.
   – Так у нас бы не было детей, – сказал Клинт-Клинт-Хенрик.
   – Ничего страшного, с детьми столько мороки, – возразил Лакрица.
   – Да уж, дети только и делают, что писаются, – прыснул Клинт-Клинт-Хенрик.
   – Значит, ещё и стирки тьма, – хихикнул Лакрица.
   Из алюминиевой фольги они сделали серебряные обручальные кольца.
   – И в горе, и в радости, – произнёс Лакрица и надел кольцо на палец Клинт-Клинт-Хенрика, ведь так делают, когда женятся.
   – И в горе и в радости, – произнёс Клинт-Клинт-Хенрик и надел кольцо Лакрице на палец.
   Раздался стук, и входная дверь распахнулась. Вошёл взрослый мужчина, которого Лакрица раньше не видел. Клинт-Клинт-Хенрик попятился.
   – Вы кто? – спросил Лакрица.
   – А ты сам кто? – спросил вошедший.
   – Я Лакрица Миндально-Карамельная, – ответил Лакрица, поправляя корону на голове. – А это рыцарь Драконья Кровь. Если вы дракон, придётся, к сожалению, вас убить.
   Клинт-Клинт-Хенрик поднял рыцарский меч. Неизвестный посмотрел на Лакрицу, на Клинт-Клинт-Хенрика и вдруг опустился на колени и склонил голову.
   – Пощадите меня! Умоляю, принцесса Миндалина, – сложив руки, попросил он.
   – Миндально-Карамельная, – поправил Лакрица и вопросительно взглянул на Клинт-Клинт-Хенрика. – Пощадим – или?..
   Рыцарь Драконья Кровь решительно помотал головой и поднял меч над склонённой шеей незнакомого человека.
   – Умоляю, – попросил человек, – сегодня мой день рождения.
   – Ладно уж, – смилостивилась Лакрица Миндально-Карамельная. – Но вы должны будете служить мне верой и правдой всю жизнь.
   – Обещаю, – засмеялся человек и поднялся. У него был заливистый смех и добрые глаза.
   – Папы нет дома, но он скоро будет, – вежливо сообщил Лакрица. – Он в магазине. Вы его можете подождать.
   – Не могу, к сожалению, – сказал незнакомец. – Пошли, Клинт! Ужинаем в гостинице. Мама ждёт в машине.
   – Да-да-да…
   Лакрица никогда ещё не слышал, чтобы Клинт-Клинт-Хенрик так долго заикался. Наконец он сжал губы и снял рыцарские доспехи.
   Лакрица ничего не понимал. Незнакомец поднял Клинт-Клинт-Хенрика, усадил на комод в прихожей и помог зашнуровать ботинки, чтобы ускорить дело. Клинт-Клинт-Хенрик как раз недавно освоил, как завязывать шнурки бантиком. Это отнимало время, ведь ему хотелось, чтобы петельки получались одинаковой длины.
   – Но он ночует здесь, – сообщил Лакрица.
   – Не сегодня, – ответил человек. – Свой день рождения я собираюсь отмечать с сыном.
   – Так вы его папа? – удивился Лакрица.
   – А ты думал, кто – старший брат? – Незнакомец посмотрел на себя в зеркало и, похоже, остался доволен увиденным.
   Лакрица пожал плечами. Ему казалось, что папа Клинт-Клинт-Хенрика должен выглядеть страшным и глупым. Как вор или убийца. А этот был как будто даже не пьяный, просто весёлый.
   – До завтра, – попрощался Лакрица с Клинт-Клинт-Хенриком.
   Приятель кивнул. Он вовсе не выглядел радостным оттого, что они пойдут ужинать в гостиницу. И оттого, что папа посадил его на плечи и заржал как лошадь. И потом проскакал галопом до машины. Клинт-Клинт-Хенрик держался изо всех сил, чтобы не свалиться. Выглядело смешно, но Клинт-Клинт-Хенрик не смеялся.
   Лакрица убрал оставленную другом скрипку. Такого с Клинт-Клинт-Хенриком раньше не случалось, свою скрипку он никогда не забывал.
   – Ну и вид у тебя! – воскликнул папа, придя домой и бросив взгляд на Лакрицу Миндально-Карамельную.
   – А что такое? – спросил Лакрица.
   – Ты прямо как принцесса.
   – Что, нельзя?
   – А если кто-то увидит?
   – С тобой всегда так скучно, – пожаловался Лакрица. – Поиграй со мной. Ты кем хочешь быть, тоже принцессой или конём?
   – Мне некогда, – ответил папа. – Я должен готовиться к переезду в Стокгольм. Вот там мы с тобой сможем играть хоть каждый день.
   – Сам переезжай в Стокгольм, – пробормотал Лакрица.

Из некоторых дыр не выберешься

   Клинт-Клинт-Хенрика не было в школе целую неделю, и по телефону у него дома никто не отвечал. Лакрица терпеть не мог, когда Клинт-Клинт-Хенрик не появлялся. Тогда он сам сразу же превращался в того, кем был раньше, – Лакрицу-неудачника, которому напихали снега за воротник. Только в четверг на следующей неделе Клинт-Клинт-Хенрик снова сидел в школьном автобусе.
   – Я был в Норвегии, – сказал Клинт-Клинт-Хенрик. – Папа встречался там со своими родственниками и друзьями.
   – Вот здорово! – восхитился Лакрица.
   – Ничего хорошего, – отозвался Клинт-Клинт-Хенрик и закрыл рот на замок.
   На физкультуре Лакрица заметил синяки на руках друга.
   – Папина работа, – тихо пробормотал Клинт-Клинт-Хенрик. – Это из-за того, что я не хотел ехать в Норвегию. А он меня запихивал в машину. Если что-то не по нему, всегда злится…
   – Бедный. – Лакрица осторожно погладил друга по синякам. – А с виду он такой добрый, твой папа.
   – Ну да, добрее всех на свете, когда не пьяный. А как напьётся, его глаза сразу чернеют. Тогда у него становится тяжёлая рука, и он крушит всё подряд. – И Клинт-Клинт-Хенрик часто-часто заморгал.
   Никогда раньше Лакрица не видел, чтобы его друг плакал.
   – Страшно становится, как муравьишке… Когда он начинает пить, то не может остановиться, сколько бы мы с мамой его ни просили.
   Прозвенел школьный звонок, но мальчики остались сидеть.
   – А сейчас он перестал? – спросил Лакрица.
   – Нет, – вздохнул Клинт-Клинт-Хенрик. – Сейчас они с приятелями гонят новый самогон.
   – Пойдём к нам после школы, – предложил Лакрица. – У меня был день рождения, но я не стал есть торт – ждал, пока ты вернёшься.
   – Хорошо, – согласился Клинт-Клинт-Хенрик, – деньрожденный торт мне сегодня не помешает.
   У бабушки Лакрица с Клинт-Клинт-Хенриком объелись тортом и булочками. Потом они направились к Лакрице домой. Клинт-Клинт-Хенрик хотел забрать скрипку, а бабушка обещала попозже прийти с ужином. Пройдя полдороги, Лакрица услышал знакомое тарахтенье – это был снегоскутер придурка папаши Пера-Юнаса.
   – Бежим! – крикнул Лакрица.
   С кем-кем, а с папашей Пера-Юнаса Лакрице совсем не хотелось встречаться. Но вдоль дороги по обе стороны тянулись сугробы метровой высоты – не свернёшь. Придурок папаша уже подъехал, и мальчикам пришлось остановиться.
   – Подвезти? – спросил он.
   – Нет, спасибо, – запыхавшись, произнёс Лакрица.
   Лакрице было бы спокойнее, если бы его отделяли от придурка папаши леса и горы. К тому же он обещал бабушке никогда не ездить с тем, кто недавно вышел из пивной. А судя по папашиному дыханию, именно оттуда он и вышел.
   Клинт-Клинт-Хенрик стоял за спиной у Лакрицы.
   – Значит, не желаете ездить со мной? – спросил придурок папаша и сплюнул жевательный табак. – Так же важничаете, как Мия-с-приветом?
   – Мия не важничает! – Лакрица чуть попятился, когда папаша Пера-Юнаса спрыгнул со скутера и пустил в сугроб золотистую струю.

   – В Стокгольме все важничают. – Придурок папаша застегнул ширинку. – А есть ли тебе с чего заноситься? – спросил он, поглядывая на Лакрицу.
   – Нет, – прошептал Лакрица.
   – А вам? – спросил Клинт-Клинт-Хенрик.
   – Вот, потрогай тут, – предложил придурок папаша, сбрасывая куртку, хотя мороз стоял около минус двадцати семи.
   – Ого, какие твёрдые, – неохотно подтвердил Лакрица, пощупав бицепсы.
   – Жутко твёрдые. – Клинт-Клинт-Хенрику тоже пришлось потрогать папашины бицепсы.
   Лакрица огляделся в поисках дерева повыше, но высокие деревья были далеко, и к тому же Клинт-Клинт-Хенрик не умел лазать по деревьям.
   – В вашем возрасте я уже мог завалить оленя голыми руками, – похвастался придурок папаша. – А вам и зайца не прижать.
   – Ага, – согласился Лакрица, – но на следующий год, двадцать второго марта, я, может быть, уже смогу… мне тогда исполнится девять лет.
   – Дай-ка потрогать, – попросил придурок папаша и велел Лакрице тоже напрячь мускулы.
   Лакрица натужился изо всех сил, а придурок папаша, слегка потерев его мышцы между большим и указательным пальцами, залился хохотом так, что запахло жевательным табаком. Потом он пощупал мышцы Клинт-Клинт-Хенрика.
   – А тебя зовут Клинтом в честь Иствуда! – захохотал он. – Вы просто две молоки от селёдки, вот вы кто!
   Он поднял сначала Лакрицу высоко над головой и забросил в сугроб, потом закинул туда же Клинт-Клинт-Хенрика. Из снега торчали лишь головы и плечи.
   – Вот потеха! – веселился придурок папаша. – Пер-Юнас любил такое, когда был маленьким.
   – Отлично, – пропищал Лакрица, чувствуя, как снег лезет в уши и за воротник и набивается в сапоги. – Спасибо большое.
   – Сп-п-пасибо огромное, – сказал и Клинт-Клинт-Хенрик. – Так я ещё никогда не веселился.
   Папаша Пера-Юнаса от души хохотал, подходя к скутеру.

   – Да, пацаны, приходите завтра утром в Стурбюн – посмо́трите, как я выиграю Забег супермужиков.
   Лакрица и Клинт-Клинт-Хенрик так и остались торчать из сугроба.
   – Странные они, эти дыры, – заметил Лакрица. – Одни маленькие, но вмещают галактики. Другие большие, как озёра, а из третьих может идти дождь. Но из сугробной дырки никак не выбраться, разве что когда снег наконец растает.
   – А сколько это займёт, как думаешь? – спросил Клинт-Клинт-Хенрик. – Я уже замерзаю.
   – До конца мая, – сказал Лакрица.
   Тут Клинт-Клинт-Хенрик заплакал. И тогда Лакрица страшно разозлился. Никто не имеет права так обращаться с его лучшим другом. Никто! В особенности придурок папаша Пера-Юнаса. Им повезло, что мимо проходили Карл-Бертил и Ева-Мэрта и смогли их вытащить.
   – Я скажу этому болвану пару тёплых слов, – пообещала Ева-Мэрта.
   – Я тоже! – решил Лакрица. – Он мне надоел.

1 апреля никому не верю

   Лакрицын папа ничего не заметил, когда они ясной звёздной ночью выскользнули из дома. Посёлок спал, и придурок папаша Пера-Юнаса тоже. Его храп был слышен уже от дороги.
   – Это потому что он напился, – прошептал Клинт-Клинт-Хенрик. – Когда мой папа поддаст, его не разбудить.
   – Везёт нам, – согласился Лакрица и проскользнул в сад Пера-Юнаса, не успев передумать. В кармане у него был тюбик дорогого папиного суперклея, который Лакрице брать не разрешалось.
   Тяпка лежал на крыльце и сторожил папашины слаломные лыжи. Убедившись, что это всего лишь Лакрица, он со скучающим видом помахал хвостом и снова положил голову на передние лапы.
   О своих слаломных лыжах придурок папаша Пера-Юнаса беспокоился даже больше, чем о скутере. Эти лыжи у него были с юности. Деревянные, а сейчас отполированные, промасленные, покрытые свежим лаком и смазанные лыжной мазью, готовые для завтрашнего забега, они стояли, как и положено, при нужной температуре.
   Каждый год первого апреля проводился Забег супермужиков. Нужно было на лыжах подняться на вершину горы, а затем спуститься вниз как можно быстрее. Ничего не хотелось придурку папаше больше, чем выиграть это соревнование. В прошлом году он чуть не проиграл телемарк [2 - Телемарк – вид катания на горных лыжах, изобретенный в XIX веке в норвежской провинции Телемарк, и вид горнолыжных соревнований (примеч. ред.).] одной лыжнице из Гётеборга, но ему повезло – удалось пихнуть её у самого финиша. Это можно делать, так как никаким правилам Забег супермужиков не следовал. Правило было одно – прийти первым.
   – Без правил так без правил, – хмыкнул Лакрица, доставая тюбик.
   Он намазал одну из лыж суперклеем, прижал лыжину к стенке дома, потом отпустил.
   – По-моему, ты не в своём уме, – прошептал проскользнувший вслед за другом Клинт-Клинт-Хенрик.
   – Ага, – согласился Лакрица и нанёс суперклей на вторую лыжу. – А какой смысл быть в своём?
   – До меня это тоже начинает доходить, – заметил Клинт-Клинт-Хенрик.
   Клей был отличный. Секунда – и лыжи словно приварены к стене.
   – Мне надо отлить, – сообщил Клинт-Клинт-Хенрик.
   – Мне тоже, – сказал Лакрица. – Просто невероятно, как сильно хочется писать, когда делаешь шалости со смыслом.
   Тяпке тоже понадобилось отлить из-за шалости со смыслом – он вдруг поднялся и засеменил вниз по ступенькам крыльца. Когда Лакрица бросил взгляд на золотистое пятно в снегу, ему пришла в голову новая мысль.
   Клинт-Клинт-Хенрик начал, и его струи хватило на 1 АПРЕЛЯ, а Лакрица продолжил и сделал НИКОМУ. Остальное они дочертили палочкой.
   – Красота! – Лакрица любовался золотыми буквами на белом снегу.
   – Ну, вот он и получил, – подвёл черту Клинт-Клинт-Хенрик.
   Суперклей был супер. Даже придурок папаша Пера-Юнаса не мог отодрать лыжи от стенки. Они стояли как вкопанные.
   – Вот это первоапрельская шутка! – Папа Лакрицы хохотал так, что слёзы потекли.
   Он был в прекрасном настроении и даже сделал перерыв в компьютерных трудах и повёз Лакрицу с Клинт-Клинт-Хенриком к слаломному спуску посмотреть на соревнование. В этом году Забег супермужиков выиграла девушка из Стурбюн. Это было здорово, решили все, кроме придурка папаши Пера-Юнаса. Он угрожал, что отрежет уши, шею и другие части тела тому, кто напи́сал у него в саду «1 АПРЕЛЯ НИКОМУ НЕ ВЕРЮ».
   Лакрице казалось, что придурок папаша ещё несколько недель присматривался к нему подозрительно. Но не пойман – не вор. А папа так ничего и не сказал о пропавшем суперклее.

Пятая дырка на пуговице

   Однажды, когда Лакрица пришёл из школы, он обнаружил, что Привезение покачивается над полом в полосе солнечного света из окна – висит себе, отдыхает, как в световом гамаке. Самое мрачное зимнее время уже кончилось. Лакрице пришлось ущипнуть себя за щёку, чтобы убедиться, что он не во сне и что перед ним действительно Привезение.
   – Неужели так ничего и не скажешь? – спросило оно. – Например, как я замечательно лежу в полосе солнечного цвета. Не у всех это получается. Чем больше пыли, тем легче лежать. Какая удача, что у вас не слишком часто убирают.
   Лакрица просто слов не мог найти. Да и трудно говорить и улыбаться одновременно.
   – Ну, скажи же что-нибудь, – попросило Привезение. – Или ты онемел?
   Лакрица сделал несколько шагов, поднял Привезение и осы́пал его поцелуями.
   – Я тебя больше никогда не предам. Никогда за тысячу миллионов лет! Клянусь всем на свете, даже Китаем.
   Привезение утёрло поцелуи на лице, но выглядело счастливым.
   – Ну как, теперь я тебе нравлюсь больше, чем Клинт-Клинт-Хенрик? – спросило оно.
   Лакрица надолго задумался.
   – Нет, столько же, – наконец ответил он.
   – Ладно, лишь бы на двоих хватило, – махнуло рукой Привезение. – Хорошо бы немного заправиться вареньем из морошки. Я тут везде поискал, но не нашёл.
   – Нет его, у меня пропал аппетит на морошку, когда ты исчез.
   – Ну, вот я снова здесь, хотя и ненадолго, – сообщило Привезение. – Мне кажется, я нашёл дорогу в Фантазину.
   – В Фантазину? – переспросил Лакрица.
   – Ага, – подтвердило Привезение. – Глупо как-то, мне следовало догадаться давным-давно. Каким же слепым может быть привезение!
   Глаза его сверкали и искрили, как маленькие фейерверки, оно изобразило лунную походку в воздухе, сделало тройное сальто и приземлилось Лакрице на руки. Лакрица улёгся на кровать, посадил Привезение себе на живот и крепко прижал.
   – Разве ты не хочешь спросить меня, где вход в Фантазину? – нетерпеливо напомнило Привезение.
   – Ага, – засмеялся Лакрица. – Где же он, вход в Фантазину?
   – Через пятую дырку, – сказало Привезение, вынуло пуговицу и с восторгом на неё уставилось. – Всё, что нужно, – это впрыгнуть.
   – Дырочка малюсенькая, – хмыкнул Лакрица. – Не получится.
   – Опять глупости говоришь! Не получится… Разве я тебя не учил, что всё возможно, только надо крепко верить?
   – Ясное дело, – пробормотал Лакрица, но ни за что не мог представить себе, как Привезение могло бы протиснуться в пуговичную дырку. Если только это не чёрная дыра в космосе, пришло ему на ум. Она ведь не больше, чем…
   – Только я ещё не раскусил, как возвращаться обратно, – добавило Привезение. – Ведь если я прыгну сквозь дырку, мне не удастся взять с собой саму пуговицу. А если у меня её не будет, как же я в неё впрыгну? Мне кажется, именно поэтому мама с папой не смогли появиться и забрать меня…
   И Привезение никогда не вернётся? Никогда? Никогда? У Лакрицы в ушах зазвенело, когда до него дошло, сколько длится «никогда». Никогда длится всегда.
   – А тебе действительно туда надо? – спросил Лакрица.
   – Сам знаешь. Иначе я буду всегда об этом жалеть. А какой смысл?
   А «всегда» длится столько же, сколько «никогда больше», понял Лакрица.
   – У тебя же есть я, – напомнил он.
   – Нет, – возразило Привезение, – это у Клинт-Клинт-Хенрика ты есть. Ты разве не понял это, ушастик? У тебя с ним столько общего, сколько со мной никогда не было. Нам с тобой было дано дружить только на время.
   – Много общего можно иметь со многими.
   – Нет, только с одним, – твёрдо сказало Привезение. – Будь доволен, что нашёл Клинт-Клинт-Хенрика. Другие ищут всю жизнь и никогда не находят.
   – А ты сам? – спросил Лакрица.
   – Я думаю, в Фантазине найдётся кто-нибудь и для меня. Локтем чувствую.
   – Когда собираешься отправиться? – спросил Лакрица.
   – На следующей неделе. Ой, как же мама с папой будут рады! Наверное, от радости будут голыми плясать на снегу несколько лет! Как думаешь?
   – Ага, – мрачно согласился Лакрица.
   – А ты стал бы от радости голым плясать на снегу, если бы я вернулся?
   – Ясное дело, стал бы.
   – Поклянись, то есть выругайся! – потребовало Привезение.
   – Рыжие муравьи в трусах, – ругнулся Лакрица.
   Привезение ласково поглядело на друга.
   – Хорошо нам было, – сказало оно.
   – Супер, – подтвердил Лакрица. – И мы всегда будем друг за друга. Всегда-всегда. Даже если никогда больше не встретимся. Ведь, когда ты невидимый, это же возможно, да?
   – Всё возможно, нужно только верить.
   – Выругайся! – потребовал Лакрица.
   – Хрен и редька! – выругалось довольное Привезение. – Но прежде чем я отправлюсь в путь, мы ещё успеем пошалить последний разок.
   – Думаешь, есть смысл? – спросил Лакрица.
   – Ага, – подтвердило Привезение. – В отличной шалости всегда есть смысл.

Последняя шалость Лакрицы и Привезения

   Бабушка стояла на кухне перед их с папой открытым морозильником.
   – Силы небесные, сколько же тут старых продуктов, – бормотала она, вынимая покрытый изморозью хлеб и стеклянные банки, наполненные какими-то ледяными комками.
   Невозможно было понять, что это была за еда. Но точно не мороженое. Бабушка извлекла мороженых цыплят, которых Мия собиралась тушить в суперостром соусе ещё до того, как с ней случился зимний психоз. Лакрица сложил всю старую еду в мешок для мусора и вынес к мусорному баку у дороги.
   Послышалось ворчание скутера, и Лакрица увидел, как придурок папаша Пера-Юнаса подъехал и остановился неподалёку. К скутеру был прикреплён прицеп, в котором сидело несколько туристов, а на сиденье за спиной у папаши устроилась тётенька в дутой розовой куртке.
   – Вы куда? – спросил Лакрица.
   – Расставлять капканы и спасаться от медведя, – ответил придурок папаша и подмигнул своей даме. – Они как раз проснулись от зимней спячки и страшно опасны.
   – У-у-ух, вот здорово, – воскликнула тётя в розовой куртке.
   – Ещё бы, – согласился придурок папаша. – Это настоящая опасность. Смотри-ка, – он закатал рукав куртки и показал два больших шрама. – Вот какие следы оставил на мне медведь пару лет назад.
   Лакрица хихикнул. Он знал, что папаша Пера-Юнаса обзавёлся этими шрамами, когда вывалился из окна прошлой зимой.
   Придурок папаша газанул и умчался. Помахав рукой полным ожиданий туристам, Лакрица посмотрел на цыплят и снова усмехнулся. У него родилась отличная идея! И в его идее было полным-полно смысла.

   В гору их подвёз Ларс-Андерс, с собой они прихватили большую бабушкину сумку.
   – Если с тобой Привезение, то всё будет в порядке, – сказала бабушка.
   Когда Лакрице надо было куда-то пойти, он давно уже не спрашивал разрешение у папы. Тот всё равно ничего не слышал. Сегодня Лакрица впервые отправлялся в горы без взрослых. Он чувствовал себя большим, свободным и смелым. Так всегда чувствуешь себя, когда идёшь на лыжах в горах в полной тишине. Даже Привезение перестало болтать.
   – Такого в других мирах не увидишь, – сказало оно наконец. – Они как-то поменьше, а шума там побольше.
   Найти капканы на куропаток, расставленные папашей Пера-Юнаса, было нетрудно. Он всегда ставил их на одних и тех же местах. Когда последний капкан был заряжен замороженным цыплёнком, Лакрица весь вспотел, зато в его рюкзаке лежало пять белых куропаток – для бабушки. Лакрица собирался сказать ей, что он их нашёл. Ведь так, в сущности, и было.
   – Иногда и во вранье есть смысл, – заметило Привезение.
   Лакрица замёл свои следы еловым лапником, чтобы придурок папаша не догадался, как цыплята попали в капканы. Потом он спрятал лыжи и забрался на дерево, откуда открывался отличный вид на все капканы. Привезение расположилось на соседней ветке и загорало в лучах весеннего солнца.
   – Вот это жизнь, – восхитилось оно. – Как мне будет недоставать в Фантазине тебя и бабушкиного варенья из морошки.
   – Не хочу, чтобы ты уезжал, – сказал Лакрица. – С кем я тогда буду делать что-то со смыслом?
   – С Клинт-Клинт-Хенриком, – ответило Привезение. – Ты его научишь всему, чему я тебя научил.
   Лакрица задумался, возможно ли это. С Клинт-Клинт-Хенриком и смысл становился другим, более спокойным. Но так тоже неплохо.
   Они услышали знакомое тарахтенье раньше, чем увидели скутер. Придурок папаша Пера-Юнаса остановился прямо под их деревом. Он заглушил мотор, и в горах снова установилась тишина, если не считать сдавленных смешков Привезения.
   – Тише, – шикнул Лакрица. – Если он нас увидит, застрелит без размышлений.
   – Славно, – прошептало Привезение.
   – О-о-о, потрясающе, – воскликнула тётя в розовой куртке. – Я никогда в жизни не видела белых куропаток! Разве что в отделе деликатесов в одном шикарном магазине в Стокгольме.
   – Сейчас увидишь, детка, – бахвалился придурок папаша. – Клянусь, что сбрею усы, если не добуду сегодня хотя бы четырёх куропаток.
   Исполненные ожиданий, туристы приближались к капканам. Вдруг послышался злобный рёв и вслед за ним грубая ругань.
   – Эта куропатка выглядит в точности как цыплёнок, – разочарованно протянула тётя. – Глубоко замороженный цыплёнок.
   Придурок папаша бросился к другим капканам и нашёл ещё четырёх мороженых цыплят, которых тут же бросил на снег и стал топтать. Туристы смеялись.
   – Осталось только сбрить усы, – заметил один из мужчин.
   – А я желаю получить обратно свои деньги, – заявил другой. – Мороженых цыплят и в Стокгольме полно, незачем было ехать за ними в горы.
   – Урою того, кто это сделал! – гаркнул придурок папаша.
   – Давай, попробуй! – крикнуло Привезение сверху.
   – Тихо, – шепнул Лакрица, но было уже поздно: придурок папаша Пера-Юнаса взглянул наверх и увидел Лакрицу.
   – Эти уши мне знакомы! – завопил он. – Давай спускайся, я из тебя дух вытрясу.
   – Нет, спасибо! – ответил Лакрица. – Не люблю, когда меня бьют.
   – Смысла в этом нет, – поддержало Привезение.
   Папаша Пера-Юнаса попытался влезть на дерево, но не смог, потом попробовал потрясти его, чтобы Лакрица свалился, но даже его сил, к счастью, оказалось недостаточно, чтобы раскачать дерево.
   – Когда-нибудь придётся тебе спуститься! – крикнул придурок папаша и уселся на скутер. – А я тут пока посижу.
   – Ещё чего, – возмутилась дама в розовой куртке и подмигнула Лакрице. – Вези-ка меня домой. У меня других дел полно, мне некогда сидеть тут и дожидаться, когда паренёк свалится с дерева.
   Как же смеялась бабушка, когда Лакрица рассказывал ей про цыплят. Правда, готовить белых куропаток она не стала, а взяла их и вместе с Лакрицей отправилась к папаше Пера-Юнаса. Придурок папаша всё ещё рвался его отколотить, но бабушка не дала.
   – Забирай своих куропаток, – сказала она. – Но знай, что, если хоть один волос упадёт с Лакрицыной головы, я проедусь ратраком по твоему скутеру.
   – Твоему мальцу надо надрать задницу, – заявил придурок папаша, – иначе он не уймётся.
   – С ним будет всё в порядке, можешь не беспокоиться, – сказала бабушка.
   – Ага, я же собираюсь стать Дедом Морозом, – сообщил Лакрица. – А у Дедов Морозов вообще всё хорошо, особенно в Рождество.
   – Вот балбес, – фыркнул Пер-Юнас. – Дедов Морозов не бывает.
   – Да, – поддакнул придурок папаша.
   Бабушка с Лакрицей переглянулись.
   – Бедный Пер-Юнас даже не верит в Деда Мороза, – сокрушался Лакрица по дороге домой. – Какой в этом смысл?
   – Вот именно, – бабушка пожала руку Лакрицы, засунутую в карман её куртки.

Рождение компьютерной игры

   – Тебе нельзя ко мне, – сказал Лакрица Клинт-Клинт-Хенрику после школы. – Я обещал Привезению побыть последние дни с ним вдвоём.
   – Понимаю, – согласился Клинт-Клинт-Хенрик. – Ничего страшного, поиграю пока на скрипке, я давно не играл. А когда Привезение впрыгнет в Фантазину, мы с тобой всё время будем вместе.
   – Всё время, – повторил Лакрица.
   Когда Лакрица пришёл домой, Привезение сидело на спинке папиного стула и пялилось в компьютер. Оно было в таком восторге, что забыло остерегаться электричества. Папа даже не заметил, что Лакрица встал рядом. Он так стучал по клавишам, что грохот стоял, как от летнего града по крыше.
   – А он молодец, твой папа, – восхищённо прошептало Привезение. – Смотри-ка! Это же я бегаю там, в глубине.
   Лакрица взглянул на экран – и остолбенел. Теперь он понял, почему папа столько расспрашивал о Привезении. У фигурки на экране была даже золотая пуговица на животе! Лакрица нагнулся и присмотрелся. Правда, папа ошибся – на пуговице было только четыре дырочки.
   За тёмным еловым лесом на экране блестели заснеженные горные вершины. Лес выглядел страшнее, чем в жизни. На самой высокой ели висел дорожный знак, на котором было написано: НИТАМ-НИСЯМ.

   – Ой, до чего же я симпатичный! – радовалось Привезение.
   Но Лакрица совсем не радовался. Папа использовал Привезение – забрал к себе в компьютер, – даже не спросив разрешения. Больше никогда в жизни Лакрица не будет ему ничего рассказывать!
   – Правда оно славное? – обернулся радостный папа. – Теперь тебе не надо стыдиться, что ты играешь с Привезением. Скоро все смогут делать то же самое. И главное – я разбогатею на игре «Привезение»!
   – Я не стыжусь, что я с ним играю, – возразил Лакрица. – Это ты стыдишься! И ничего ты не понимаешь.
   Лакрица так разозлился, что кричал и топал ногами. Он ненавидел своего отца, ненавидел! А Привезение от радости плясало на неубранном столе.
   – Я знамени-и-итость, я знамени-и-итость, – распевало оно. – Я прямо рок-звезда. Только подумай, как будут гордиться мама с папой, когда я им расскажу!
   – Через несколько дней игра будет готова, – пообещал папа. – Тогда увидим, что получилось.
   Шли дни, Привезение продолжало сидеть у папы за плечом и восхищаться собой в компьютере.
   – Может, ты передумал насчет Фантазины? – с надеждой в голосе спросил Лакрица.
   – Нет, я просто пока побаиваюсь, – грустно сказало Привезение. – Ты прав, дырочка очень маленькая. А вдруг я недостаточно крепко верю? Ведь тогда можно и погибнуть.

Электрические разряды

   Привезение наполнило карманы вареньем из морошки и дало Лакрице золотую пуговицу. И спросило:
   – Ты ведь знаешь, что надо делать? Держать её крепко обеими руками.
   – Да. – Лакрица облизнул губы. – Только я не хочу, чтобы ты туда впрыгивал.
   – Я должен, – напомнило Привезение. – Не забывай меня!
   – Никогда в жизни, – сказал Лакрица, и слёзы полились у него из глаз.
   Привезение тоже плакало – у него текли сопли.
   – Прощаться – хуже всего на свете, – сказало оно. – Вот почему я с тобой не прощался, когда исчезал раньше.
   – Прощание вообще надо бы запретить, – всхлипнул Лакрица. – Прощание – это навсегда. В нём уж точно нет смысла.
   Папа был так занят компьютером, что не заметил, как подошли Лакрица с Привезением. Над столом, где сидел папа, висела старая люстра с пятью рожка́ми. С неё Привезение и собиралось спланировать в пятую дырочку. Оно считало, что надо посильнее раскачаться, чтобы проскочить сквозь такое маленькое отверстие.
   – Смысл есть всегда и во всём, – возразило Привезение, встало Лакрице на плечи и подтянулось на люстре. – Смысл в том, что ты получишь золотую пуговку с пятью дырочками… Тренируйся верить, и тогда сможешь прыгнуть за мной, если в этом мире будет слишком скучно. В Фантазине никогда не скучно.
   – Откуда ты знаешь? Ты же там не был.
   – Кое-что просто знаешь, – сказало Привезение с довольным видом и приготовилось к прыжку.
   Оно обхватило один из рожков люстры пальцами ног, вытянуло руки и сгруппировалось, как ныряльщик. Лакрица так напряжённо вглядывался в эту пятую дырочку, что голова закружилась. На миг ему показалось, что его затягивает в весенний водоворот, и он быстро взглянул наверх.
   – Ну, – хрипло пробормотал папа и щёлкнул по кнопке «Начать». – Сейчас посмотрим, что будет!
   Уголком глаза Лакрица видел, что с компьютером происходит что-то неладное: на экране замигало и замелькало.
   – Я ВЕРЮ! – крикнуло Привезение – и нырнуло.
   В тот же миг из компьютерной мыши выскочила молния. Она заметалась между стенами, все контакты заискрили. Лакрицу подбросило вверх и отшвырнуло на несколько метров, потом свет погас, и всё погрузилось в темноту. Темноту и тишину.
   – Что это ты натворил, Стиг-Мартин? – спросила бабушка, входя из кухни с зажжённой стеариновой свечой. – Что тут такое?
   Папа уставился на чёрный экран.
   – А я тебе говорила, – ворчала бабушка. – Разве можно сидеть целыми днями, уставившись в компьютер?
   Не было видно никаких следов Привезения, и золотая пуговица исчезла.
   – Ух ты! – закричал Лакрица. – Он смог! Ему удалось! Он впрыгнул в Фантазину.
   – Правильно сделал, – сказала бабушка, дошла со свечой до электрощита и повернула нужные пробки.
   Лампы зажглись, но компьютер не включился, экран был тёмный. Папа продолжал глядеть на него, потом уронил голову на руки и заплакал.
   – Всё пропало, – рыдал он. – Целый год работы. А мы ведь могли разбогатеть, Лакрица!..
   – Я не хочу богатеть, – успокаивал его Лакрица, которому совсем не нравилось, когда папа плакал. – Я тебе это уже тысячу раз говорил. Да и откуда ты знаешь, что всё пропало, если ты ещё не включал компьютер?
   – Ты же видел, как искрило, – сказал папа. – Наверняка жёсткий диск полетел.
   Лакрица вздохнул и ткнул кнопку ПУСК.
   – Смотри-ка!
   Компьютер запустился как обычно, и на экране высветилась иконка со словом ПРИВЕЗЕНИЕ.

Игра «Привезение»

   – Давай ты, – прошептал папа и начал грызть ногти. – Я не могу.
   Лакрица кликнул по иконке, компьютер заурчал, и по экрану поползли непонятные цифры и значки – минута за минутой.
   – Что это? – бормотал папа. – Что происходит? – Он уже успел обгрызть ногти на одной руке, когда поток значков на экране прекратился, и голос пригласил к «приключениям в Норрнэсе». – Ну, – пробормотал папа, переходя к обгладыванию ногтей на другой руке, – сейчас всё решится!
   На экране Лакрица увидел Привезение, сидевшее на высокой ёлке и озиравшее окрестности. Оно выглядело таким настоящим, что у Лакрицы мурашки побежали по коже.
   – Работает! – закричал папа. – Работает! – Он подскочил со стула, схватил бабушку и подбросил её в воздух.
   – Отпусти! – вопила бабушка, болтая ногами. – Сейчас же отпусти меня!
   Лакрица смотрел на Привезение, а оно смотрело на него. Казалось, оно что-то кричит. Лакрица приложил ухо к экрану, но ничего не услышал.
   – Со звуком ещё придётся повозиться, – заметил папа.
   – Но ведь это же оно, Привезение, – сказала бабушка, подходя посмотреть поближе. – Неудивительно, что пробки вылетают, когда ты ловишь необъяснимое с помощью электричества. Так не делают, Стиг-Мартин, так нельзя.
   Лакрица никогда раньше не видел бабушку такой обеспокоенной. Ему стало ещё больше не по себе. Бабушка качала головой, вцепившись в папину руку.
   – Вот что я тебе скажу, Стиг-Мартин, – выговаривала она. – На моих лесовичек можешь не нацеливаться! Иначе тебе плохо придётся.
   – Вздор это, – заявил папа и кликнул мышью. – Я гений, ясно? Компьютерный гений! Смотрите-ка сюда.
   Подвигав мышкой, он спустил Привезение с дерева и подвёл к вывеске НИТАМ-НИСЯМ. Привезение разбежалось и прыгнуло сквозь дерево.
   – Ну что, так он впрыгивал? – довольно спросил папа.
   – Примерно так, – неохотно подтвердил Лакрица.
   Папа постучал по клавишам, и внезапно Привезение появилось в новом мире, где всё выглядело и звучало устрашающе. Из громкоговорителей раздавалась ужасная музыка, а из-за спины Привезения вдруг выскочило чудовище с клыками. Лакрица хмыкнул, заметив, как оно похоже на придурка папашу Пера-Юнаса.
   – Я знал, что тебе понравится, – усмехнулся папа и снова застучал по клавишам.
   Буквально через секунду похожее на придурка папашу чудовище с клыками схватило Привезение и подбросило его высоко в воздух. К счастью, Привезение умело парить в воздухе, иначе оно бы разбилось об острые скалы, торчавшие кругом. Чудовище оскалило клыки и вновь бросилось на Привезение. Папа барабанил по клавишам как сумасшедший.
   – Врежь ему! – выкрикивал папа. – Отлупи это чудовище!
   – Привезение не может драться, – сказал Лакрица.
   Когда Привезение бросилось наутёк, а клыкастое чудовище понеслось за ним, он от волнения закусил рукав футболки.
   – Сделайся невидимым! – закричал Лакрица в компьютер. – Тогда он тебя не увидит.
   – Отличная мысль, – одобрил папа и нажал несколько клавиш.
   Привезение стало невидимым, чудовище недоумённо озиралось. Компьютер прокашлялся, и Привезение вновь сидело на высокой ёлке в Норрнэсе.
   – Надо кое-что доработать, – заметил папа. – Во время короткого замыкания удары и пинки пропали. Придётся снова его поучить. Нужно, чтобы текла кровь. Он должен победить семьдесят два разных чудовища, которые будут становиться всё опаснее и опаснее, избежать ста четырнадцати ловушек и выполнить тридцать три задания в разных мирах, прежде чем попадёт в Фантазину. Там его ждут самое страшное чудовище и самая трудная задача. Кто со всем этим справится, тот выиграл игру.
   – Никто не справится, – сказал Лакрица. – Потому что на пуговице нет пятой дырочки.
   – Что ты имеешь в виду? – спросил папа.
   – А, ничего, – ответил Лакрица. – Но привезения не дерутся и не пинаются. Они добрые!
   – На одной доброте компьютерную игру не продашь, – вздохнул папа. – Хочешь разбогатеть – нужно подключить немного насилия.
   – Но я не хочу богатеть, сколько раз тебе повторять?
   – Стокгольм, мы спеши-и-им к тебе-е-е! – пел папа, поднимая Лакрицу и пританцовывая, хотя Лакрице это совсем не нравилось.
   – Отпусти! – закричал Лакрица: только что он заметил, что под письменным столом что-то блеснуло.
   Это была золотая пуговица. Пятая дырочка была на месте – дырка как дырка.
   – Я верю, – прошептал Лакрица прямо в неё. – Я всегда буду в тебя верить!

Грусть должна уйти

   Лакрица носил золотую пуговку на шнурке вокруг шеи, чтобы никогда не потерять. На случай, если Привезение вернётся. Хоть он и понимал, что это нечестно, но всё же надеялся, что из-за кутерьмы с электричеством Привезение впрыгнуло в какой-нибудь другой мир – такой, из которого можно вернуться. Но прошло несколько дней, и в конце концов Лакрица понял, что Привезение исчезло навсегда. А поняв это, он так расстроился, что не смог пойти в школу.
   – Погрусти, – предложила бабушка и устроила для Лакрицы шалаш печали под столом у себя в кухне. – Грусть должна уйти, чтобы могла прийти радость.
   Там Лакрица лежал, прислушиваясь к потрескиванию поленьев в печи, и грустил. Заодно он горевал о маме Мии, о том, что папа Клинт-Клинт-Хенрика пьёт, о том, что Боб Марли и дедушка умерли. А ещё о том, что другие тоже умрут и его бабушка, папа и мама тоже. Он поплакал даже над тем, что придурок папаша Пера-Юнаса когда-нибудь умрёт.

   – А ты не можешь подумать о том, как хорошо, что Привезение теперь снова со своими родителями? – спросила бабушка, погладив Лакрицу по спине.
   Лакрица долго думал об этом, но радости сильно не прибавилось.
   На следующий день Клинт-Клинт-Хенрик заполз в шалаш со своей скрипкой и сыграл одну песню Боба Марли для Лакрицы.
   – Тебе же не нравится Боб Марли, – заметил Лакрица.
   – Ради тебя он мне нравится, – улыбнулся Клинт-Клинт-Хенрик. – Чего не сделаешь для лучшего друга, даже Боба Марли полюбишь.
   – Все только и делают, что умирают, – произнёс Лакрица. – Сначала исчезают, потом умирают.
   – Я, во в-в-всяком случае, не собираюсь от тебя исчезать. Торжественно клянусь, – сказал Клинт-Клинт-Хенрик и взял Лакрицу за руку.
   – Пердун и улиточная слизь, – хмыкнул Лакрица.
   – Вонючая галоша, – откликнулся Клинт-Клинт-Хенрик.
   После нескольких свежевыпеченных булочек, держась за руку с Клинт-Клинт-Хенриком, Лакрица почувствовал, как его грусть понемногу уходит, уступая место радости. Он справится без Привезения. Он должен. Всей душой ему хотелось, чтобы Привезение нашло маму с папой и чтобы ему не было одиноко.

Два процента прибыли

   Папа занимался доводкой игры. Он уговаривал сына ещё раз в неё поиграть, но Лакрица отказывался. Ему казалось, чем больше разных сражений папа привносит в игру, тем более расплывчатым становится само Привезение. Папа – обманщик, и Лакрица никогда ему не простит, что он украл Привезение.
   – Никакой я не обманщик, – сердито сказал папа. – Ты получишь два процента прибыли. Ведь это ты его придумал.
   – Я не придумывал Привезение! – закричал Лакрица.
   Папа позвал к ним Пера-Юнаса, Анну-Сару и Клинт-Клинт-Хенрика поиграть в игру, хотя Лакрице вовсе этого не хотелось. И в виде исключения угостил лимонадом, чипсами и конфетами.
   – Странно, – сказал Пер-Юнас, когда все собрались вокруг компьютера, – он выглядит совсем как та кукла, что была у тебя в школе.
   – Не было у меня куклы, – возразил Лакрица и огляделся, будто хотел убедиться, что Привезение не сидит рядом и не слушает.
   – Была-была, – сказал Пер-Юнас и позволил чудовищу с клыками проглотить Привезение.
   К счастью, следующим играл Клинт-Клинт-Хенрик. Он заставил чудовище выплюнуть Привезение и снова отправил его на верхушку ёлки.
   Анна-Сара давилась от смеха, когда Привезение счищало с себя облепившую всё его тело чудовищную слизь.
   – Какая отличная графика, – восхитилась она. – Он прямо как настоящий.
   – Да, – согласился папа. – Неплохо получилось.
   Однажды папа упаковал компьютер в свою старую «вольво» и поехал в Стокгольм продавать компьютерную игру, хотя Лакрица просил его этого не делать.
   – Получишь пять процентов прибыли, – пообещал папа.
   – Не всё можно купить, – отозвался Лакрица и перебрался жить к бабушке.
   – Ну вот, теперь какое-то время будет тихо-спокойно, – сказала бабушка.
   И не ошиблась. Шли дни, и Лакрица учился всё лучше читать и считать. Ближе к летним каникулам он уже мог выстраивать буквы ровно по линейке. А на одной из последних переменок Пер-Юнас даже позвал Лакрицу и Клинт-Клинт-Хенрика сыграть со всеми вместе в футбол. Они не захотели, но было приятно, что их позвали.
   – Смотри, они нас считают за своих, – заметил Клинт-Клинт-Хенрик.
   – Своих у нас раз и два, – сказал Лакрица. – Мне достаточно.
   Но самое главное, бабушке теперь приходилось менять постель, только когда простыни были грязные, а не описанные.

Летние каникулы

   Когда пришло лето, Клинт-Клинт-Хенрик переехал к ним.
   – По-по-потому что у вас спокойнее, – объяснил он. – И я за-за-заикаюсь очень редко.
   Чем больше пил папа Клинт-Клинт-Хенрика, тем больше заикался Клинт-Клинт-Хенрик. Последнее время он заикался много, даже когда был с Лакрицей. А однажды Лакрицын папа тоже заикался – когда он позвонил по телефону и рассказал, что продал игру «Привезение». И нашёл работу в той самой фирме, которая купила «Привезение».
   – Так что теперь, Лакрица, мы в состоянии переехать в Стокгольм! – радовался он в трубку. – Мы с мамой как угорелые ищем квартиру.
   – Ну разве не замечательно? – щебетала мама. – Теперь уж нам не придётся скучать друг по дружке.
   – Вы не можете решать всё на свете! – кричал Лакрица маме с папой, когда в середине лета они приехали в Норрнэс и принялись складывать вещи в картонные коробки. – Никогда я не перееду в Стокгольм. Никогда!
   – Они тебя заставят, – сказал Клинт-Клинт-Хенрик. – Я точно знаю. Так делают все родители.
   Лакрица опасался, что Клинт-Клинт-Хенрик прав, но решил пока об этом не думать. Ну разве это справедливо – в свои первые летние каникулы ходить туда-сюда и грустить? Вместо этого они с Клинт-Клинт-Хенриком тренировались нырять головой.
   – Это нам пригодится, если мы захотим однажды проведать Привезение, – сказал Лакрица.
   – Но тогда мы не вернёмся назад, – возразил Клинт-Клинт-Хенрик и вздрогнул, как от холода, хотя день был солнечный.
   – Ну и хорошо, – сказал Лакрица. – Зато мама с папой пожалеют.
   – И мой папа, наверное, тоже пожалеет, – заметил Клинт-Клинт-Хенрик.
   Они всматривались в пятую дырочку так долго, что у обоих головы пошли кру́гом – пришлось лечь навзничь и отдохнуть.
   – К тому же это ещё неизвестно, – сказал Лакрица. – Раз нет ничего невозможного, значит, должен быть путь обратно, даже если Привезение его не знает.

   – Мне кажется, я наконец становлюсь большим, – рассуждал Лакрица однажды вечером, когда они с бабушкой вышли оставить немного варенья из морошки лесовичкам и гномам. – Может, поэтому я почти перестал бояться? Даже придурка папашу Пера-Юнаса.
   – Именно так, – согласилась бабушка. – А ещё потому, что стал уважать себя. Не забывай об этом!
   Бабушка присела на камень рядом с Лакрицей и обняла его. Они посидели так, восхищаясь всем, что есть кругом необъяснимого, не замечая даже комаров, роившихся вокруг. Потом бабушка серьёзно посмотрела на внука.
   – Я говорила сегодня со Стигом-Мартином. Они с Мией хотят, чтобы я как можно скорее посадила тебя на самолёт до Стокгольма, чтобы ты успел подготовиться к школе.
   – Но я не хочу, – ответил Лакрица. – Я хочу по-прежнему жить у тебя.
   – Дети должны жить с родителями, – возразила бабушка.
   – А я думаю, родители должны жить с детьми, – заявил Лакрица.
   – Конечно, так оно и должно бы быть, – сказала бабушка.

Иначе никакого смысла

   – Не могу я, – повторял Клинт-Клинт-Хенрик.
   – Ты должен! – настаивал Лакрица. – Это важно – уметь лазать по деревьям. Это, может быть, самое важное для таких, как ты и я. Верь, что сможешь!
   У Клинт-Клинт-Хенрика плохо получалось верить, что он сможет. Они продвигались понемногу, ветка за веткой. Клинт-Клинт-Хенрик очень медленно свыкался с высотой и с боязнью свалиться.
   – Ты слишком волнуешься, – заметил Лакрица. – Так никогда не почувствуешь, насколько это здорово.
   Постепенно Клинт-Клинт-Хенрик смог залезать почти так же высоко, как Лакрица.
   – Ух ты! – закричал он, когда они вскарабкались на высоченную ветку, где Лакрица когда-то встретил Привезение. – У нас рядом с домом есть такая же огромная ель. Я смогу на неё забираться, когда папа будет навеселе.
   Клинт-Клинт-Хенрик прислонился к стволу спиной, освободил руки и стал понарошку играть на скрипке. Лакрица догадался, что он играет весёлую мелодию. Клинт-Клинт-Хенрик поднял взгляд на друга и улыбнулся.

   – Сюда никто не добёрется, и здесь можно не бояться.
   – В том-то и смысл, – согласился Лакрица.
   Клинт-Клинт-Хенрик поехал провожать Лакрицу в аэропорт Умео. Пока они ждали, бабушка купила им лимонад и булочки. Но радости это не прибавило. Ни Лакрица, ни Клинт-Клинт-Хенрик не могли есть. Они только смотрели друг на друга грустными глазами.
   – Неправильно это – разлучать людей, которым хорошо вместе, – вздыхала бабушка.
   Слёзы Клинт-Клинт-Хенрика капали на стол, бабушка сморкалась в салфетку. Лакрица не плакал. Внутри у него было пусто, и даже не хватило сил попрощаться, когда бортпроводница пришла забрать его на самолёт. Он едва мог дышать.
   – Не волнуйся, в Стокгольме всё будет хорошо, – сказала бабушка и обняла его в последний раз. Губами она улыбалась ободряюще, но глазами не улыбалась.
   Волоча ноги, он прошёл через контроль безопасности. Сработал сигнал детектора, и Лакрица вынул всё, что у него лежало в карманах: шишку с самой высокой ели и испорченную скрипичную струну, которую ему дал Клинт-Клинт-Хенрик. Потом снова пришлось проходить контроль безопасности. Но сигнал пищал так же громко. Все вытаращились на Лакрицу, а охранник подошёл с прибором поиска вручную.
   – Красивая пуговица, – заметил охранник, найдя золотую пуговицу, висящую у Лакрицы не шее.
   Лакрица уставился на пуговицу и почувствовал, что его лёгкие снова наполняются воздухом, что он снова может дышать. И это было прекрасно. На лице его появилась улыбка и – РАЗ, ДВА, ТРИ! – он выпрыгнул из зоны контроля безопасности и бросился к бабушке и Клинт-Клинт-Хенрику.
   – Я только хотел сказать, что нет ничего невозможного! – закричал он и обхватил руками своего лучшего друга. – Раз Привезение смогло прыгнуть сквозь дырку в пуговице, то и я смогу к тебе вернуться. Проще простого!
   Клинт-Клинт-Хенрик заулыбался, а потом залился счастливым смехом. Лакрица тоже смеялся. Так они стояли и смеялись, пока комок грусти в животе не растаял, как снег на майском солнце.
   – Конечно, сможешь, – сказал Клинт-Клинт-Хенрик, когда они отсмеялись. – И вернёшься. А иначе никакого смысла. Никакого.

Мони Нильсон Лакрица и Привезение