-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Юлия Архирий
|
| Неопалимый куст
-------
Неопалимый куст
Юлия Архирий
Фотограф Юлия Жамальдинова
© Юлия Архирий, 2018
© Юлия Жамальдинова, фотографии, 2018
ISBN 978-5-4493-5604-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Неопалимый куст павлиньих глаз…»
Неопалимый куст павлиньих глаз,
Чешуекрылых шорох и дыханье
Огня, где светотеней колыханье,
Изнанки дымной сборчатый атлас.
Лиловый уголь тлеет среди трав,
Где грезит жрец в тягучей амбре полдня,
И крыл его сапфировый аграф
Предгрозовыми проблесками полон.
Запечатлён в зелёный плексиглас,
Скрепивши цепко рытый бархат ветра,
Горит на солнце запонки алмаз
С огранкой в незабвенном стиле ретро…
Неугасимый куст павлиньих глаз
В блистательном апофеозе лета.
Sphingidae*
«Бражник винный и подмаренников…»
Бражник винный и подмаренников,
Бражник «мёртвая голова»,
Словно феи лунного племени,
В сад слетаются колдовать.
Вереницей тел – стрел серебряных
Ночь пронзив, левкойный покой
Предвкушают, нектара ль требуют?
Или маковым молоком
Упиваются, с томным шелестом
Забираясь в сердце цветка…
Заблудившись в чащобах вереска
И душистого табака.
Там, где бражников олеандровых
Крутит галсами бриз морской,
Меж миндальных дерев эскадрою
Шхун крылатых, пёстрой толпой
Флибустьеров на приступ флагмана,
Сотни бабочек в сад летят,
Машут крыльев седыми стягами,
Чёрных ирисов аромат
Пьют, и сладкой амритой потчуясь,
Причастившись душистых тайн
В сокровенном их средоточии,
Улетают в далёкий Рай.
Там, в сиянии вечного лета
Дивный Огненный Шелкопряд
Ткёт из шёлковых нитей планету —
Лунный сумрак и сонный сад.
*Бражники
Proserpinus Рroserpina *
По чертогам Аида – сполох света,
По садам Аидовым – шорох ветра.
Прозерпина, прозрей, смотри —
Там, за Летой – пурпур зари.
Ахерон, Флегетон – лишь смертный бред.
По лугам Аидовым бродит свет.
Прозерпина, зерно просыпь
В зев земли, чернозёма зыбь!
Ты плясуньей крылатой, луной лелеемой,
Пролети над белыми асфоделями
И печали хмельной елей
Вылей в ночь, от любви хмелей!
Чтоб в точиле терпкая кровь вина
Напоила радостью допьяна!
Прозерпина, простри крыла,
Чтобы к небу жизнь проросла
Золотыми снопами, стрелами трав,
Все надежды в единой себе собрав.
Прозерпина, в прозелени полей
Шествуй, воду жизни пролей!
Прозерпина, плакальщица, рядно
Скинь, богиня, на землю приди с весной!
Или стонами флейты Глюковой —
Горькой ласкою – убаюкаешь?..
О, благая, тихонько перстами тронь
Плоть земную, по льну полей посолонь —
С семенами ль дождей, росой —
Прозерпина, пройди босой!
* Бражник зубокрылый, Прозерпина
Daphnis Nerii *
В переливах муаровых крыл,
Пудрен золота слоем,
Высоко над землёй воспарил.
– Дафнис, где твоя Хлоя?
То ли кожи лягушечьей неж-
Ность, то ль влага алоэ?
Мир такого не ведал допрежь,
Дафнис, где твоя Хлоя?
Посумерничай с нами, и, чай,
Снова тайной тропою —
В ночь, от лампы, где пламень зачах?..
– Дафнис, где твоя Хлоя?
Не камзола рукав – зелень трав,
Бархат складками плоен.
До зари по садам проблуждав,
Дафнис, где твоя Хлоя?
Крыл трепещущих взмах – не промах
Кавалер, ладно скроен!
В менуэте скользишь, вертопрах…
– Дафнис, где твоя Хлоя?
Юный месяц плывёт в облаках
С пасторальной тоскою…
Пастушками кружа на балах,
Где вы, Дафнис и Хлоя?
* Бражник олеандровый
Euchloron megaera *
О, богиня зелёного мщения,
Скрыта влажным кружевом веток!
Всяк, кто слёзы в ревнивом томлении
Льёт для глаз чужих неприметно,
Может ныне на помощь надеяться,
На воздействие зелья забвения,
Если в храме древесном поселится
Та богиня зелёного мщения.
В жертву ей орхидеи прохладные
Пусть сорвёт, кто желает спастись.
И закончатся дни безотрадные,
И беспамятством тронута, жизнь
Обретёт ушедшую сладость.
Путник, мимо идущий, молись!..
* Бражник Мегера
«В полнолунье, в берёзовой роще…»
Theretra Clotho *
Sphinx Acherontia Lachesis *
Sphinx Acherontia Atropos *
В полнолунье, в берёзовой роще,
Где бормочет ручей под мостом,
Клото кроткая крылья полощет,
Вышивает Лахесис крестом
По канве травяной, и запоем
Книгу звёздную перечитав,
Спит Атропос и дышит в покое
Ароматом полуночных трав.
Мойры молоды, мойры крылаты,
Кто из смертных уйдёт от судьбы?
Бродит сумрак овечкой мохнатой
В ожидании их ворожбы.
Но не вьются суровые нити,
Остановлено веретено.
Видно, впрямь, от людей и событий
Сёстры-мойры укрылись давно.
Здесь, у края знакомой вселенной,
Позабыв о призванье своём,
Кружат мойры, вовек неизменны,
В белой роще, окутанной сном.
* Бражник Клото,
* Бражник Лахесис
* Бражник Атропос, «Мёртвая голова»
Theretra Alecto *
На Зондских островах,
Расправив хоботок,
В тропических лесах
Гуляет Алекто.
Но никому не мстит
За это и за то.
Эриний редкий вид —
Теретра Алекто.
Сатина лоскуток,
Влекомый ветерком.
Ах, скромной красотой
Пленяет Алекто.
Борнео и Бали,
Где полдень золотой…
На виноградный лист
Слетает Алекто.
Древесный бросив скарб
И саквояж пустой,
Пьёт ароматный взвар
Простушка Алекто.
Суматра и Тимор —
Там, словно лепесток,
Среди лесистых гор
Порхает Алекто.
Фасетки карих глаз
И крылышек картон,
Но чуть коснись – и враз
Исчезнет Алекто.
На дивных островах,
Рассыпанных лото,
В тропических лесах
Гуляет Алекто…
«Арафурского моря обители…»
Арафурского моря обители
Раскрываются райским цветком.
А не знает ли кто, а не видели ль
Алекто, Алекто, Алекто*?
Пролетают туземные жители,
Я ищу среди них Алекто.
Горы, джунгли, ответьте, скажите мне!
А в ответ: – А никто! А никто!
Может, вдоволь упившись нектарами,
На осенний похожа листок,
Огибает залив Карпентария —
Али что – Алекто, Алекто?
Лес источен душистыми смолами,
Может, в нём, и внезапно, притом,
Под таинственным лиственным пологом
Словно призрак, мелькнёт Алекто?..
* Бражник Алекто
Apocalypsis velox *
Да будет вечен свет в твоём окне!
Затем, что этот свет – единый – верен,
Затем, что путь друг к другу не измерен,
Затем, что вечно будешь сниться мне.
Да будет вечен свет в твоём окне!
Затем, что Апокалипсисы ночи
Давно уж наблюдаем мы воочью,
И перед ними мы с тобой одне.
Да будет вечен свет в твоём окне!
И бабочка у старой лампы кружит —
Среди зимы, когда гуляет стужа,
И в мире холодней, чем на Луне.
Да будет вечен свет в твоём окне!
Затем, что этот мир без нас спасётся,
Или однажды к звёздам вознесётся,
Ведь всё равно – мы были или нет.
Да будет вечен свет в твоём окне!
Ведь, если этот свет гореть устанет,
Тогда и Апокалипсис настанет —
Не для Земли, не для других планет,
А для меня.
Да будет вечен свет!
* Бражник Апокалипсис
Ноябрьский сонет
Идти с тобой пустынною аллеей,
Когда нет слов, когда шаги легки,
Вдруг ощутив – не может быть нежнее
Прикосновения твоей руки.
Нести в сосуде сердца тишину,
Трепещущим пронизанную светом,
И в ноябре почувствовать весну,
И знать, что навсегда блаженство это.
Сквозь кружево листвы смотреть на мир,
И, замечая чудные явленья —
То ль звон дождя, то ль звук незримых лир —
Сквозь сон земной, то ль радость пробужденья,
В любовном взоре, синем, как сапфир,
Благих миров увидеть отраженье.
«Я – свет, я – пустота…»
Я – свет, я – пустота…
Я была, и меня не было…
Я есть, и меня нет.
Я – то, что будет, и то, что никогда не свершится…
Вечность «всегда», и мгновение «никогда».
Я – пустота, прошитая тысячами звёзд.
Я – свет…
Я – то, что не имеет имени, и то, что можно назвать чем угодно.
Вот, я родилась и умерла,
Я умерла и воскресла.
Я живу, и вот, меня нет.
И когда меня не станет, я снова вернусь к жизни.
Я – пустота, прошитая тысячами звёзд.
Я – свет…
Ветер дохнёт прохладой, виноградная лоза встрепенётся,
Рука потянется к руке, а сердце – к сердцу.
Бесформенное обретёт форму, во тьме забрезжит свет.
Все нити, все времена, все ветры, все пространства – во мне.
Сердце мира бьётся во мне,
Поэтому боль каждого – моя боль,
Радость каждого – моя радость.
И, вот, я – свет, я – пустота…
Звезда в потоке, и поток.
Я – свет…
В сердце Санта Крус
Солнце Севильи
Я держу в ладонях твоё солнце, я засыпаю под солнцем твоим…
Забери, забери меня, солнце – навсегда, навсегда…
Море шумит где-то далеко… Его шум словно сновидение.
Ветер поет в руинах.
Ветер гремит замками – в пустыне городов.
Словно сон – твои объятия, солнце твоё – поцелуй твой.
Я соберу твоё солнце, я наполню им тело, наполню им тело моего сна: ты станешь мной, я потеряюсь в тебе. Солнце…
Мои ладони наполнены тобой, солнце.
Свет… свет, свет… и сон, сон, сон…
Однажды я проснусь в синем-синем городе, в синих-синих сумерках, осыпанных огнями фонарей.
В старом-старом городе, синем-синем городе. У реки, зелёной от Луны.
У реки, в чьих водах отражается Трианский мост, и старые пароходы скользят неслышно, дробя тёмное зеркало на множество сверкающих отражений.
В городе, где лунная лава течёт вдоль белых – белых стен домов.
В бесконечно родном, любимом городе, таком любимом, что сердце болит.
Болит и радуется, и тоскует, тоскует… без конца.
Я пройду по городским мостовым, и взор впитает одинокие улицы, узкие переулки, пыльные площади, пышные дворцы, улетающие в небо соборы.
Мои глаза запомнят каждый камень крепостной кладки, каждую малую трещину стены, каждый пёстрый изразец, каждый булыжник мостовой в старом квартале Санта Крус.
Каждое окно, забранное мавританской решёткой.
Мой взор соберёт все подробности, все детали – и не насытится…
Я услышу твои песни, услышу каждый звук – от дальнего звона ложек в уличных кафе до еле слышного плеска воды у Торре дель Оро, где швартуются маленькие туристские пароходы.
Я почувствую запах моря, проливающийся из синей-синей дали – прохладный и светлый, наполняющий синие-синие сумерки.
Твои сумерки, мой город. Моя Севилья.
Я стану на колени у твоего собора, невероятного, необъятного, затерявшегося в сумеречной выси… освещённого дрожащим пламенем бесчисленных свечей, колеблющимся, текучим пламенем свечей, пламенем свечей, озаряющих синие-синие сумерки.
Камень твоих мостовых расскажет свою историю, и я услышу ее…
Лоза, вьющаяся по белым стенам, прошепчет мне свою тайну – тайну близкого моря, тайну горячего ветра.
Горького, горького ветра твоих плоскогорий.
Нежного, нежного ветра, свившего гнездо в кронах померанцевых дерев.
И в садах твоего Алькасара, окутанных вечерней дымкой, я узнаю каждый фонтан, каждую каплю в источнике, каждый водоём, полный зелёного лунного золота…
И луна повиснет над Хиральдой – счастливый оранжевый апельсин, и тысячи лун рассыплются звонким смехом.
Я вдохну твой воздух, замешанный на крови фламенко, на слезах гитары, на знобком ощущении смерти, притаившейся за каждым углом.
Воздух, полный аромата скорбных чёрных кружев, пряных гвоздик и мускатных роз.
В тёмном янтаре кипарисовой смолы, словно бабочки и стрекозы, застынут мои желания, ибо больше нечего желать. Лишь врасти в напоённую светом жаркую плоть полуденных пространств.
Я вдохну терпкий воздух, полный трепета невидимых ангельских крыл.
Дыхание сладостных уст Бога вольётся в мою грудь, и тело станет воском, воском горящей свечи, наполняющей теплом Вселенную моего города.
Моего города, моей Севильи.
Моё сердце лежит в ладонях твоих, моё сердце тает.
В моей груди – солнце, солнце – в сердце моём. Испания …солнце…
Испания – сердце.
«Меловой настой Луны…»
Меловой настой Луны
В чаше старого фонтана…
Кипарисы у стены
В пыльно-сизой филиграни.
В переулке вдоль стены
Бродят горестные тени.
Здесь опасны даже сны,
И объятия смертельны.
Здесь, в каналах вековых,
Рыбы, чешуёй блистая,
В сновидения живых
Птицами перелетают.
И свистящие ветра
Под безумною луною
Не доводят до добра,
Прочь уносят от покоя.
Млечным золотом луна
Плещет в арке мавританской.
Нет ни берега, ни дна —
Чёрен ночи зрак цыганский.
И, в бессоннице ночной,
Витражами расцветая,
Озаряет мир земной
Роза пламенного Рая.
Tangos por tarantos
Soy gitano
Y vengo a tu casamiento
A partirme la camisa,
La camisita, que tengo.
Yo soy gitano.
Я – цыган, и на свадьбе любимой моей
На груди разрываю рубаху…
Отпущу свою душу в раздолье полей —
Легкокрылую птаху.
Я – цыган, на рассвете родное жильё —
Стены хижины старой оставлю.
Я забуду тебя, только имя твоё,
Умирая, прославлю.
Я – цыган, под ветвями оливы приют,
Одинокий, под вечер найду я.
Тёплым ветром дохну, и окно отворю
В доме, где ты тоскуешь.
Я – цыган, я люблю вкус травы на губах,
Когда слёзы роняет гитара,
Спит селенье в ночи, и блуждает в полях
Звёзд овечья отара.
Я – цыган, и на свадьбе любимой моей
На груди разрываю рубаху…
Отпущу свою душу в раздолье полей —
Легкокрылую птаху.
Последнее лето детства
Ивы плачут от ветра, над руслами веток иссохших
Замирают стрекозы, наблюдая игру отражений.
Разомлела река, и тростник отзывается звоном,
Солнце жгучее тлеет в кадильнице полдня.
В этот день маленькая смуглянка не отправилась играть с остальными.
Ей захотелось к реке, обмелевшей от долгой засухи.
Туда, где шелест тростниковых зарослей сливался с плеском воды.
Где ивы полоскали в тихой заводи гибкие ветви, а река, вспыхивая от солнца, терялась в горных ущельях.
Где на мелководье бродил конь, и подковы звенели на речных камнях.
Она опустилась на траву, прижавшись спиной к седому стволу прибрежной ивы.
Никто не стал бы искать её здесь: можно было долго сидеть на берегу, смотреть на реку, мерцающую под солнцем, и слушать шёпот воды на перекатах…
Ветер раскачивал ивовые ветки, и они, стекая зелёным дождём, шуршали, навевая дремоту.
Меж стеблей осоки мелькали стрекозы: проносясь над водой, они вдруг повисали, словно стеклянные иглы, и, казалось, в воздухе дрожат и переливаются маленькие радуги.
В расщелине скалы приютился дикий голубь – блестящий от солнца, словно покрытый глазурью, он монотонно выводил нехитрую жалобную песенку.
Селение спало на холме. От белой извёстки, покрывавшей стены, веяло прохладой, ветерок трепал виноградные лозы, и чуткие зеленоватые тени скользили по пустынным деревенским улицам.
На луговине овцы щипали поредевшую траву.
Порой воцарялась глубокая тишина, нарушаемая лишь звяканьем посуды в ближнем деревенском доме.
Там, в полусумраке комнат, настоянном на аромате розмарина и вереска, отдыхала семья – отец, двоюродная сестра и маленький брат – словно Моисей – в корзине из ивовых прутьев.
Мать хлопотала в саду. Там стояла печь, белённая, с вмазанными в штукатурку осколками мавританских изразцов.
Рядом, на грубом деревянном столе громоздилась посуда: кастрюли, сине-зелёные керамические блюда и желтоватые тарелки из фаянса.
Приближался вечер. Солнце склонялось к горам.
Это было последнее лето её детства…
Tanguillos
Dame veneno
Mientras navego en el aire
Amarraita en tu pelo…
Te quiero, gitanita, te quiero,
Como el rio a la mar
Y la lluvia al cielo.
О, дайте яду, яду мне —
Я заблудился в аромате
Твоих волос, а ты – в огне,
Перебираешь складки платья.
– Цыганка, я тебя люблю,
Как небо – дождь, как птица – волю.
Как – утешенье кораблю —
Река – всю беспредельность моря.
О, дайте яду, яду мне —
Я заблудился в аромате
Твоих волос, а ты – в огне,
Перебираешь складки платья.
– Оставь меня, дай мне забыть
Твоё лицо, и запах тела,
И мглу волос. И, может быть,
Как паруснику, сняться с мели…
О, дайте яду, яду мне —
Я заблудился в аромате
Твоих волос, а ты – в огне,
Перебираешь складки платья.
Соль (bulerias)
Eres como el fuego de un volcan,
Que me acaba de quemar
Para toda la vida…
Delicado como un jazmin,
Tengo yo en mi pensamiento
Y nadie me lo comprende
Jesus, que penita tengo.
Моя жизнь мне больше не принадлежит,
Ты – огонь вулкана, погубивший жизнь —
Моя жизнь мне больше не принадлежит.
Говорят в округе – я сошёл с ума,
Если мы в разлуке – в сердце боль и тьма —
Говорят в округе – я сошёл с ума.
– Нет, нет, не говори, что я – твоя,
Ты – словно воздух, ты – словно море,
Но, солью слёз не погасить огня
Иди с другою, иди с другою!
Кажется мне бредом всё, чем я живу,
Но, смогу ль покинуть я мою тюрьму? —
Кажется мне бредом всё, чем я живу.
Закипаю белой пеною морской,
Если вдруг услышу нежный голос твой —
Закипаю белой пеною морской…
По душе мне всё, что связано с тобой —
Стройный, гибкий стан твой, и наряд любой —
По душе мне всё, что связано с тобой.
– Нет, нет, не говори, что я – твоя,
Ты – словно воздух, ты – словно море,
Но, солью слёз не погасить огня
Иди с другою, иди с другою.
Одиноким стал я – кто меня поймёт?
Ты – жасмин, что в сердце у меня цветёт —
Одиноким стал я – кто меня поймёт?
Я молю Иисуса: – Не оставь меня,
Но водой молитвы не залить огня.
Я молю Иисуса – не оставь меня…
– Нет, нет, не говори, что я – твоя,
Ты – словно воздух, ты – словно море,
Но, солью слёз не погасить огня
Иди с другою, иди с другою.
«Con un clavel grana temblando en la boca…»
Con un clavel grana temblando en la boca,
Con una varita del mimbre en la mano,
Por una verea que llega hasta el rio,
Iba Antonio Vargas Heredia, el gitano.
Entre los naranjos la luna lunera,
Ponia en su frente la luz de azahar.
Y cuando apuntabanlas claras del dia,
Llevaba reflejos del verde olivar,
Del verde olivar.
Antonio Vargas Heredia,
Flor de la raza cale,
Cayo el mimbre de tu mano,
Y de la boca, el clavel.
De Puente Genil a Lucena,
De Loja a Benameji,
Las mocitas de Sierra Morena
Se mueren de pena llorando por ti.
Era Antonio Vargas Heredia el Gitano,
El mas arrogante y el mejor plantao,
Y por los contornos de Sierra Morena,
No lo hubo mas bueno, mas guapo, ni honrao…
De Puente Genil a Lucena,
De Loja a Benameji
Las mocitas de Sierra Morena
Se mueren de pena llorando por ti.
Копла
Ивовый прутик вертя в руке,
Алую гвоздику в зубах сжимая,
Шел Антоньо Варгас к реке,
Антоньо Варгас Эредья, цыган.
Средь апельсинов луна круглилась,
Лоб его озаряя сияньем,
Когда же день, как цветок, раскрылся,
Он зелень оливы дарил цыгану.
Антоньо Варгас Эредья,
Цветок народа кале…
Из рук твоих выскользнул прутик,
Алая гвоздика упала с губ.
От Пуэнте Хениля и до Лусены,
От Лохи – до Бенамехи
Плачут девушки Сьерры – Морены
По тебе, Антоньо Варгас Эредья…
Был Антоньо Варгас Эредья цыганом —
Самым гордым и самым дерзким…
И стройней его не было стана,
Незапятнанней не было чести.
Антоньо Варгас Эредья —
Цветок народа кале.
Из рук твоих выскользнул прутик,
Алая гвоздика упала с губ…
Guajiras
Contigo me casa, Indiana.
Si se entera tu papa,
Y se lo dice a tu mama,
Hermosissima cubana,
Tengo una casa en la Havana.
Para ti, blanca paloma,
Llevo yo la flor de lis…
Войди в мой дом, Индиана,
Если даст твой отец согласье,
Если мать твоя согласится —
Для тебя распахнуты двери.
Кубинка, красавица, дом мой
С крышей цвета слоновой кости,
В окруженье старого сада,
Стоит посредине Гаваны.
Голубка моя, Индиана,
Цветок лилии принесу я,
Чтоб, причёску свою украсив,
Ты стала ещё красивей.
Всё нажитое мной богатство
Я отдал бы за твой платочек,
За цветок из твоей причёски.
Войди в мой дом, Индиана!..
Solea
Al corason no se manda,
Que el corason no obedece,
Y el que dija lo contrario
Es que corazon no tiene.
Сердцу не прикажешь,
Сердце не слушается.
И тот, кто против него, —
Не имеет сердца.
Саэты*
«Es tu pena tan serena…»
Es tu pena tan serena
Y tu amor tan verdadero,
Que la pena se hace buena,
Padre Jesus de la Penas,
Con el peso del madero.
«Твоё страданье так безмолвно…»
Твоё страданье так безмолвно,
Твоя Любовь так справедлива,
Что боль в блаженство превратится,
Блаженством обернётся боль…
Иисус, Отец страстей и скорби,
Под тяжестью креста склоняясь,
Под тяжестью креста страдая,
Ты свет Любви несёшь с собой.
* Саэта – один из наиболее драматичных стилей фламенко, повествующий о Страстях Христовых. Саэты исполняются на Святой Неделе.
«Tan amargo es tu dolor…»
Tan amargo es tu dolor,
Que quisiera en tu amargura
Endulzarte con mi amor
La sonrisa que es fulgor
De tu divina hermosura.
«Так горька Твоя скорбь…»
Так горька Твоя скорбь,
Что хотелось бы мне
Подсластить любовью её…
Чтоб улыбка Твоя
Блеском Божьей красы
Озарила лицо Твоё.
«A Ti! Hiniesta Divina…»
A Ti! Hiniesta Divina,
De la gracia sevillana,
Eras la mas pura y fina,
Flor de la Rosa temprana,
Que en el domingo camina.
«Божественный дрок…»
Божественный дрок,
Красота – севильяна,
Чистейший прекрасный цветок…
Цветок ранней розы,
Пути Воскресенья
Севильский божественный дрок!
«Eres la azusena pura…»
Eres la azusena pura,
Dulce Virgen Capitana,
Y la mas triste amargura,
Convertida en hermosura,
Esperanza de Triana.
«Сладость чистой лилии…»
Сладость чистой лилии,
Грусть наигорчайшая,
Вирхен* Капитана…
Нету горше прелести,
Нет белее лилии,
Чем Краса Трианы!
*Вирхен – Дева Мария
«Cuando pasas, Nazareno…»
Cuando pasas, Nazareno,
Se hace silencio Sevilla,
Ante tu rostro supremo,
Todo el mundo se hace bueno,
Y se hinca de rodillas.
«Когда идёшь, Назарянин…»
Когда идёшь, Назарянин,
Становится тихо в Севилье —
Пред страждущим Твоим ликом
Приходит в мир доброта…
Куда идёшь, Назарянин,
Один, в тишине Севильи,
Когда весь мир преклоняет
Колени у Древа креста?
Из древнеегипетской лирики
«Sister! Sister without rival!..»
Sister! Sister without rival!
Beautiful! Most beautiful of all!
She is like the star, so this, when it rises
At the beginning of a fine new year!
Perfect and bright, and shining is her skin.
And where she looks, she seduces with her eyes!
Her lips are sweet when she speaks,
And there is never a word too many.
Slender neck and shining body,
Her hair is like true lapis,
Her arms outshine the finest gold.
Sister! Sister without rival!
Beautiful! Most beautiful of all!
Her fingers are like the petals of the lotus flower,
Ample hips and slender waist,
Her thighs extend her beauty,
When she walks gracefully upon the earth.
She has stolen my heart with her kisses,
She has stolen my heart with her kisses,
She has made the necks of all men
Turn around at the mere sight of her!
He who embraces her is happy man!
He is the most fortunate among lovers,
For he has seen her in her glory!
And known her as the goddess!
Sister! Sister without rival!
Beautiful! Most beautiful of all!
«Нет соперниц у моей сестрицы…»
Нет соперниц у моей сестрицы,
Что звезде подобна, восходящей
В новый год – так блеском своей кожи,
Красотой она пленит слепящей.
Взглянет ли куда – глаза чаруют,
Источают мёд уста, и, верно,
Никогда не будет слишком много
Слов, что ею сказаны – все в меру.
Тонкость её шеи и сиянье
Тела, словно ляпис драгоценный.
Волосы и руки так прекрасны,
Что затмят и золота оттенки.
Нежно розовеют лепестками
Лотоса персты её. И плавным,
Грациозным полукругом бёдра
Талию объемлют своенравно.
Так она моё украла сердце,
Вместе с поцелуями украла,
Всех мужчин заставив обернуться —
Тех, что взгляды на неё бросали.
Тот, кого она обнимет нежно —
Радостный, удачливый любовник,
Нет среди мужчин его счастливей,
Сам он счастья своего виновник.
Ибо видел он её во славе —
В ней познал богиню. И всё сердце
Отдал ей, в красу её влюблённый.
У моей сестрицы нет соперниц!
«Неопалимый куст в плену стеклянном…»
Неопалимый куст в плену стеклянном
В сугробы мечет жгучие лучи,
Сафьяном снега на лесной поляне
Укрыто всё. Морозный воздух чист.
По терему Снегурочки бродя,
По заповедной чаще Берендея,
Услышишь вдруг, как песенку твердят
Синицы – серебра монист звончее.
Сквозь ветки промелькнёт простор полей,
Где каждый след кипит ультрамарином.
И нет зимы румяней и белей,
Чем эта, вдруг пахнувшая жасмином.
И ирисов вечерних лиловей
Заката угасанье над равниной.
«Скажи мне, как о нежности писать?..»
Скажи мне, как о нежности писать?
Не расскажу, не выражу словами.
Лишь кисть одна способна передать
Свечи спокойно дышащее пламя.
Как тайный дар, мне суждено нести
В груди твоё глубокое дыханье,
Чтобы потом оно могло расти
И заполнять провалы мирозданья.
Когда лучится сердце, как алмаз,
Под медленною ласкою ладоней,
И жар, как лава, затопляет нас,
Чтоб солнцем полыхнуть на небосклоне,
Звездой блеснуть в бездонной влаге глаз,
Когда во тьме свеча слезу уронит.
«– Что есть пустота?..»
– Что есть пустота?
– Порыв ветра в ночи.
– Что есть форма?
– Взгляд в темноте.
– Что есть реальность?
– Роза под дождём.
– Что есть понимание?
– Туман, уносимый ветром.
– Что есть озарение?
– Вспыхнувший в комнате свет.
«Ни дыхания ветра, ни ряби…»
Ни дыхания ветра, ни ряби
На серой глади воды.
Коряга спит.
Отраженья деревьев:
Стволы и ветви,
Время стоит.
В черепной коробке пусто,
Ни мысли, ни искры —
Спасибо, Боже.
Эта матово-серая гладь,
Этот серый сатин сознанья —
Некуда проще.
Серость лёгкая шёлка,
Струится река – сера.
Дальний шелест.
И ракитник сер,
Сереет в полях весна.
Дремлет в теле
Серой куколкой – то ли душа,
То ли просто воздух —
Всё равно.
По воде круги: капля падает,
Как во сне, вырастает
Вновь.
Иероглифы бытия
Нарисованы на стекле
Рыхлой кистью.
В сером сумраке, вдалеке
Слышен звон часов
Или шорох листьев?..
Храм усекновения главы Иоанна Предтечи в Дьякове
Осенний Предтеча забросан листвою —
По купол, по колокол – зябкой и смуглой.
И движутся ветки в молитвенном строе,
И кисти рябин пламенеют, как угли.
Ответит ли кто, отчего так высоко
Прозрачное небо, и видно далече?..
Лишь крутятся листья, и ветер с наскока
Кленовой листвой пеленает Предтечу.
Ушла Саломея твоя золотая,
Танцуя, ушла – семь покровов на плечи! —
Кудрями горя, жемчугами бряцая,
Цены головы не назначив, Предтеча.
И ты, куполами на белом темнея,
Стоишь – коронован, молчишь – безупречен.
И где там босая твоя Саломея,
Кто знает, кто скажет, осенний Предтеча?..
Заклятие о снеге
В белизну разворошенную,
Ветром всклокоченную,
В завьюженные дома,
Входит тихо зима-звень, зима-звень, зима…
По вершинам елей скольззззя,
Хрустит на зубах морозззззззз:
Дышит хладом стеклянным,
Щетиной белёсой примерз.
По металлу скрипучих дверей —
Искры, полосы – всё пометил.
На сухом частоколе ветвей —
Костяшками пальцев – ветер.
Высоки сугробы, не перейти – мороззз.
За позёмкой – вьюга, изморосссь, заморозззь!!!
Никого не оставь в беде —
Всё укрой покрывалом белым,
Чтоб до слепоты снеговой
На него из окна глядела.
Ни тепла, ни сырости – всё сдалось!
На часы, на столетия – замороззззь!!!
Нефтяную темь ножами пурги кромсай,
Замораживай, завораживай, забросай
Снеговыми ядрами, хлопьями, брызгами.
Звёзд жнивьём
Небо вызволи, землю вызвезди,
Над бельём
Закачайся, вьюжная заморочь!
Закрути, заверти, зализывай
Раны чёрные – замороззззь!!!
А противится ль кто?..
Коли так – тому —
Быть во льду – во инее —
Во пустом дому.
Будьте крепки, слова мои.
Кутаюсь в белый мех
И объявляю Небу:
– Быть на земле – Зиме!
«Когда мир был юн…»
Когда мир был юн…
А были ли он юн?..
Солнце встаёт заново
Каждый день.
Каждый миг прорастает
Новая трава.
И новые снежинки – по лестнице новой-
Спускаются с новых небес
На новую землю,
Белую-белую,
Полную новостей.
Так много скопилось
В мире новизны,
Что он кажется ребёнком,
Чьё детство будет длиться вечно.
Даже подойдя к зеркалу,
Я каждый раз вижу там новое лицо.
И нужно время,
Чтобы узнать себя – новую.
Каждый день начинается заново,
И солнце заново встаёт…
С каждым годом, месяцем, часом
Мир всё более и более нов —
Нов настолько,
Что однажды просто исчезнет,
Растает белой снежинкой —
Совершенно белой и новой —
На чьей-то тёплой ладони…
«Декабрьский денёк отгорел, словно свечка…»
Декабрьский денёк отгорел, словно свечка,
От берега утра отплыл в бесконечность,
Пуховою шалью ложится на плечи
Задумчивый вечер, заснеженный вечер.
Осколками звёзд бархат неба иссечен,
Дремотно мерцает дорогою Млечной.
И звуки стихают, и гаснут все речи
В задумчивый вечер, в заснеженный вечер.
Мой мир – под защитой, мой путь засекречен,
А снег всё идёт, и идти будет вечно…
Я книжек страницы листаю беспечно
В задумчивый вечер, в заснеженный вечер.
Метель завивает седые колечки,
Я выйду на воздух – снежинки навстречу…
И кутает, кутает хрупкие плечи
Задумчивый вечер, заснеженный вечер.
«Неопалимый куст горячих рук…»
Неопалимый куст горячих рук,
Летящих взглядов, губ, прикосновений…
Снег пылью осыпается на грудь,
Чуть тронет ветви ветра дуновенье.
Прозрачный воздух, точно гиацинт,
Благоухает, в сердце проливая
Тягучую истому, и кальцит
Сосулек тускл, под солнцем изнывая.
К полудню гуще синева теней,
Белей луна, повисшая над лугом,
И веток очертания нежней,
И глуше звуки, словно перед вьюгой.
Яснее сны, объятия тесней,
Блаженство слаще – утонуть друг в друге.
«В прозрачной воде…»
В прозрачной воде
Тысячи рыб,
В прозрачной воде —
Над головой.
Аквамарин,
Кристалл голубой,
Прозрачное небо —
Над головой.
Плыви на Запад,
Сквозь водопад,
Чистые струи —
Вниз летят.
Море – кристалл,
Аквамарин,
Птиц корабли
Над головой.
Там, впереди —
Сияние утр,
Белый песок,
Перламутр.
Жаркий кристалл —
Аквамарин,
Раковины
Голубой павлин…
Хрусталь воды
Дрожит, течёт…
Песок, ракушки,
Шёпот вод.
Я домой вернулась,
Минули дни:
– Мананнан, сын Лера,
Меня прими.
Головы коснётся
Лёгкой рукой…
– Мананнан, сын Лера,
Дай уйти с тобой…
«Лягушки танцуют в прозрачной воде…»
Лягушки танцуют в прозрачной воде.
Где?
– А нигде.
Лягушки танцуют под всхлипы флейт,
И бриз вечерний – вей – не вей,
В просоленном городе Ста морей,
Танцуют лягушки.
– Ну, кто быстрей?
Лягушки тянут жемчуг со дна.
Зачем?
– А кто их зна…
Скачите, лягушки, как можно скорей,
В просоленном городе Ста морей,
Где бриз вечерний вей – не вей.
Скачите, лягушки!
– Ну, кто глупей?
Лягушки кружат средь льстивых рулад.
К чему?
– Так каждый победе рад.
Свершите прыжок, словно полёт!
Рыхлите воду, жемчужины – в рот!
Круг – поворот, и – полный вперёд!
Летите, лягушки!
– Победа не ждёт!
Маршем бравурным арфа гремит!
Чего?
– Лягушка птицей летит!
Ах, словно полёт, каждый прыжок!
Дружок, а ты никогда б так не смог!
– Да, ладно, сможет каждый сверчок!
– Вперёд, лягушки!
И всем – молчок!
Ежевичные поляны
По мотивам картин викторианского художника
Джона Анстера Фицджеральда
«Зачарован пляскою пчёл…»
Зачарован пляскою пчёл,
Кот, простодушный бедняк,
Случайно к фейри* забрёл,
В стрекозий их кавардак.
Зажёг фонарик светляк,
И вмиг осветился дол.
– Зачем здесь этот чужак,
Что травы хвостом подмёл?
Стекла озёрного скол
Блеснул, озаряя мрак,
И папоротник зацвёл,
По склону маня в овраг.
Лишь на рассвете пришёл
Домой полосатый чудак.
И шерсть лоснилась, как шёлк,
И зачаровывал зрак.
*Фейри – «маленький народец», эльфы
«– Малиновка* в плену!..»
– Малиновка* в плену!
Как пламя, пышет грудка!
Шагнуть из дома жутко
В метели пелену!
Из света и тепла —
В бурана белый морок,
Где сыплет снежный порох
Зимы седая мгла.
– Как в эту ночь уснуть?
Коль под землёй, в пещере,
В норе полночных фейри,
Малиновка в плену!
Усердно фейри жгут
Коптящие светильни,
И вяжут птице крылья,
И ловко сеть плетут.
Из диких ягод вьют
Аркан для красногрудки,
Их глазки-незабудки
В дрожащей тьме цветут.
Сверкающая ртуть
Расплёскана на небе.
О мире и о хлебе
Святой молитвы суть.
Но Рождество вернуть
Возможно ль, друг мой милый,
Коль снова очутилась
Малиновка в плену?!.
*Малиновка – символ Рождества
«Ежевичные поляны…»
Ежевичные поляны,
Что скрываете во мраке?
Ветер ночи гасит факел,
Отраженья лун обманны.
Мчится день по тропке тайной
Мышью белой, мышью белой…
Вьются фейри, мечут стрелы,
Мотыльками вверх взлетая.
Фейри в серебре кольчужном
Мчат за мышью изнурённой —
В тонколиственных коронах,
В поясах росы жемчужной.
Под шиповниковым цветом
Мышь несётся, что есть силы…
Ночь тропу заворожила,
Фейри полчища несметны.
Сонным маком и левкоем
Сладко дышит тёплый сумрак,
И летит аркан бесшумно —
Топот лап в норе не скроешь.
Запряжённой в колесницу,
Зелий полную смолистых,
Наперстянки и мелиссы,
Мыши солнце будет сниться.
Вдруг проснётся, глянет зорко
Ранним утром, светлым утром:
Белый мех пыльцой припудрен,
Да полна орехов норка…
«Что делать Ши, когда кругом гроза?..»
Что делать Ши, когда кругом гроза?
И васильков лиловые головки
Насквозь промокли, и пыльцу слизать
С линялых лепестков уж нет сноровки?
Пока гроза гуляла по лугам,
В речную воду стебли трав макала
И ливнем рассыпала жемчуга,
Шатром надёжным стал для Ши мак алый.
С плотвицей золотой в кругу забав,
Укрывшись от дождя листом вишнёвым,
Вдыхают Ши настой медвяных трав
В пурпурной сердцевине, ставшей кровом…
Ши* – эльфы, сиды, жители полых холмов
«Вишнёвые шелка – приют для кукушонка…»
Вишнёвые шелка – приют для кукушонка,
Облюбовали Ши шмелиною гурьбой.
Упавший из гнезда, птенец заворожённо
Смешливым внемлет Ши, следит за их игрой.
Шуршат шелками Ши и крылышками машут:
То кормят малыша и в чаши льют росу,
То сыплют лепестки и над цветами пляшут —
В промокшем от дождя, таинственном лесу.
Но будет сыт птенец, утешен песней нежной,
Когда весенних лун не счесть в листве густой…
В лучах рассвета Ши растают безмятежно,
И скроет их следы болотный травостой.
«Шёлк пера лиловеет, серп лунный тускл…»
Шёлк пера лиловеет, серп лунный тускл,
Белых звёзд резеды у гнезда не счесть.
Оплела повилика терновый куст,
И орешник росою обрызган весь.
Дини Ши*, от охоты ночной устав,
В чаши льют прохладный густой нектар.
Дремлют птицы в чаще болотных трав,
Облаков тумана клубится пар.
Дини Ши наклоняются над гнездом —
Их нежнее никто не увидит лиц —
И шуршат веерами крыл над прудом,
Словно конские гривы, лаская птиц.
Снова ночь на исходе, близок рассвет…
Уходя по дорогам своей судьбы,
Дини Ши на земле не оставят след,
Только в чаше кубышки – пыль ворожбы.
*Дини Ши – эльфы Благого Двора, фейри
«– Ловите летучих мышей на плащи! …»
– Ловите летучих мышей на плащи! —
Клич кинут, терновник в могильных огнях,
И свечка, от страха мертвея, трещит,
И чёрные пни рассыпаются в прах.
– Тащите летучих мышей на плащи! —
Стрекозками фейри танцуют во мгле…
Охота пошла: мышь в сетях верещит,
Паук-крестовик спешно прячется в склеп.
В лощинах туман цвета лунной золы,
И тиса смола закипает в котле.
Терновника шип поострее стрелы:
Из крыльев получатся плащ и колет.
И горе тому, кто меж полых холмов
Пробродит всю ночь, до осенней зари…
Вернётся домой он глухой и немой,
Поскольку нрав фейри хитёр и игрив.
Охота идёт: – Нетопырь, трепещи!
Летят мотыльки за отрядом отряд.
– Ловите летучих мышей на плащи! —
И в хрупких ручонках гнилушки горят…
«Неопалимый куст…»
Неопалимый куст
Тебя, меня и лета.
Укрытый бересклетом,
Песчаный берег пуст.
Под солнечным клубком,
Как в солнечном сплетенье,
Где бабочек цветенье,
И дальним эхом – гром.
Пронзённолистный рдест
Лозой скользит по телу.
Здесь тишина окрест,
И земляникой спелой —
Усладой этих мест —
Алеет холм замшелый.