П. И. Мельников-Печерский
Дорожные записки на пути из Тамбовской губернии в Сибирь

П. И. Мельников-Печерский

Предисловие

   «Представлялись глазам нашим чудные картины…»: открытие Урала в путевых очерках П. И. Мельникова-Печерского
   Перу Павла Ивановича Мельникова-Печерского (1818–1883) принадлежит одно из самых первых литературных описаний Пермской губернии, ставшее широко известным и часто цитируемым. С другой стороны, «Дорожные записки на пути из Тамбовской губернии в Сибирь» явились первым литературным опытом писателя, принесшим ему общероссийскую известность: достаточно вспомнить о том, что опубликованы они были в самых влиятельных журналах своего времени – «Отечественных записках» и «Москвитянине».
   П. И. Мельников очутился в Перми в 1838 г. при печальных обстоятельствах – практически это была ссылка из Казанского университета, где он блестяще окончил словесный факультет. Молодого выпускника, а на момент окончания университета ему исполнилось 19 лет, ждала карьера ученого: он готовился к поездке в один из европейских университетов, после которой должен был вернуться в Казань и занять место на кафедре славянских наречий. До сих пор остается неясным, что же послужило причиной ссылки. В своей автобиографии, написанной от третьего лица, писатель об этом эпизоде рассказывать не стал. В любом случае о карьере ученого Мельникову пришлось забыть. Как и все остальные казеннокоштные студенты, он получает распределение на место учителя в одну из провинциальных гимназий. Поначалу ею должна была стать гимназия в уральском Шадринске – купеческом городке, расположенном достаточно далеко от родных мест и университета: он находился в 140 километрах от Кургана, за Уральским хребтом.
   В последний момент место распределения меняют на Пермь, где Мельников получает должность учителя истории и статистики в мужской гимназии. В Государственном архиве Пермского края бережно хранится список учителей Пермской мужской гимназии с записью о том, что старший учитель Павел Мельников занимает должность с 10 августа 1838 г. Среди сведений в этом списке указаны происхождение – из дворян Нижегородской губернии, возраст – 20 лет, вероисповедание – греко-российское, образование – Казанский университет, степень – кандидат [1 - Именной список чиновников и учителей пермской дирекции. За 1838 год // ГАПК. Ф. 42. Оп. 1. Д. 561.].
   Выбор истории в качестве предмета преподавания был неслучаен. В автобиографии Мельников подчеркнул свой интерес к истории, который проявился еще на гимназической скамье: «Будучи в гимназии, а потом и в университете, он посвятил себя изучению истории» [2 - Мельников-Печерский П. И. Автобиография П. И. Мельникова // Мельников-Печерский П. И. Собр. соч.: В 6 т. М., 1963. Т. 1. С. 319.]. Любовь молодого преподавателя к научным занятиям заставляет его пуститься в экспедицию по Пермской губернии для изучения истории, экономики и этнографии края. «Один год, в продолжение которого собирал сведения о том крае, объехал некоторые заводы, обозревал усольские солеварни. Это было первое знакомство П. И. Мельникова с русским народом… А изучал он народ так, как должно изучать его, – “лежа у мужика на полатях, а не сидя в бархатных креслах в кабинете…”» [3 - Там же.] – так описана пермская жизнь в автобиографии писателя. В результате этой экспедиции появляется цикл путевых очерков «Дорожные записки на пути из Тамбовской губернии в Сибирь». Очерки были отправлены Мельниковым – ни много ни мало – в редакцию одного из самых влиятельных журналов того времени – «Отечественные записки» А. А. Краевского. И уже в ноябрьском номере 1839 г. началась их публикация. В 1841 г. другой не менее влиятельный журнал «Москвитянин» публикует фрагмент из «Дорожных записок» – очерк «Поездка в Кунгур». Л. Аннинский точно подмечает особую легкость первых литературных опытов писателя, который печатается «гладко с первых же попыток» [4 - Аннинский Л. А. Три еретика. Повести о А. Ф. Писемском, П. И. Мельникове-Печерском, Н. С. Лескове. М., 1988. С. 148.]. Залогом такого успеха стало плодотворное сочетание актуальной для современной литературы, причем обоих ее станов – и западнического и славянофильского, темы народной жизни с особой легкостью письма, основанной на исключительном даре рассказчика. Так молодой учитель истории становится автором ведущих столичных журналов.
   Исходной точкой путешествия Мельникова послужила Саровская пустынь, потом путь прошел через Арзамас и родной для Мельникова Нижний Новгород, затем через Вятку, не ставшую предметом пристального внимания, в Пермскую губернию, где основными пунктами маршрута становятся соляные промыслы и заводы. Однако тема Урала появляется уже в самом начале дорожных заметок Мельникова. Описывая грязь и лужи на улицах уездного города Ардатова, в который путешественники въехали по пути из Саровского монастыря в Арзамас, Мельников с грустью восклицает: «Словом сказать, Ардатов город, каких на матушке Святой Руси довольное количество, особливо там, в Украйне, да там, около Урала и Камы» [5 - Мельников П. Дорожные записки на пути из Тамбовской губернии в Сибирь. Статья первая // Отеч. записки. 1839. Т. VI. С. 65. Далее ссылки на источник даются в сокращении. – Прим. ред.]. Так обнаруживается цель путешествия и его основной замысел – рассказать о жизни российской окраины.
   В переписке с А. А. Краевским Мельников определяет основную тему своих записок как изучение восточной части Европейской России. Очевидно, маршрут путешествия, проложенный писателем вдоль Волги и Камы, был связан с осмыслением роли этих мест как границы или места встречи Европейской и Азиатской России. В связи с этим становится понятным достаточно неожиданное сопоставление Перми с Китаем в финальной части «Записок»: «Пермь – настоящий русский Китай… И какое китайство в ней – удивительно! Скоро ли она выйдет из своего безжизненного оцепенения? Давай, Господи, поскорее. Что ни говорите, а ведь Пермь на матушке Святой Руси, ведь не последняя же она спица в колеснице» [6 - Дорож. записки… Ст. десятая // Отеч. записки. 1842. Т. XXI. С. 15.].
   В этом добродушном выговоре Перми соединились два принципиальных для идейного содержания «Записок» ментальных топонима – русский Китай и Святая Русь. Оценка Урала как восточного рубежа Европейской России строится Мельниковым на странном переплетении этих историко-культурных пространств. С одной стороны, Урал для Мельникова-Печерского – это заповедное место, где сохранился «русский дух в его неподдельной простоте», с другой – непонятное, отличное от всего, что приходилось видеть раньше, пространство, населенное очень «странными людьми».
   Внутренний конфликт ожиданий и реальности, ускользающей от определения, на наш взгляд, составляет основной сюжетообразующий ход «Записок». Мельников хотел увидеть на Урале оплот старинного русского духа, а увидел нечто странное, непонятное, не совпадающее с привычными бытовыми и культурными представлениями. Знакомство Мельникова с Уралом было построено на узнавании Другого, это была поездка в чужеземный край.
   Подобный подход к описанию восточных окраин, присоединенных в ходе российской колонизации, был характерен для большинства дорожных отчетов того времени. Сопоставляя путевые записки начала XIX в. по принципу географического размещения маршрутов, Н. В. Иванова приходит к следующим выводам: «Позиция путешественника, основанная на генетически сложившейся жанровой парадигме “свой – чужой” мир, существенно не изменяется независимо от того, находится ли он в европейской стране, палестинских землях, на Кавказе или в Сибири. Как это ни парадоксально, но “свой мир” – неизведанная Сибирь, первозданная природа Кавказа – оказывался столь же чуждым культурному уровню русского путешественника первой трети XIX в., что и Европа» [7 - Иванова Н. В. Жанр путевых записок в русской литературе первой трети XIX века: дис. … канд. филол. наук. М., 2010. С. 203.]. Учитывая трудности процесса экономического и культурного освоения названных территорий, в том числе и Урала, особой парадоксальности в этом подходе к описанию российских окраин нет.
   Ситуация внутренней колонизации, сложившаяся на Урале, а также географическая обособленность региона предопределили особую напряженность процесса его ассимиляции в общероссийское пространство. Перед путешественниками XIX в. стояла непростая геокультурная задача – описать Урал как русский регион при очевидной его непохожести на внутренние губернии России. Действительно, и сами уральцы чувствовали себя наособицу. Мельников об этом говорит специально, цитируя принятые между пермяками выражения: «…здесь, на распутии Европейской России с Сибирью, наши губернии зовутся не иначе, как “Россия”; “я буду писать в Россию” – подобные фразы вы услышите беспрестанно от жителей Пермской губернии» [8 - Дорож. записки… Ст. третья // Отеч. записки. 1840. Т. IX. С. 3.].
   Главная причина уральской автономии заключалась в особом укладе экономики, которая была подчинена работе горных заводов. Заводы являлись главной достопримечательностью Урала. Однако понимание самобытности уральской горнозаводской цивилизации приходит в русскую культуру далеко не сразу. Долгое время местный уклад жизни воспринимался путешественниками как чужеродный, экзотический. Понадобилось время для перехода от внешнего, отстраненного восприятия к подлинному пониманию уральской самобытности. «Записки» Мельникова-Печерского, несмотря на заинтересованность автора и общую его благожелательность к предмету изучения, оказались в самом начале этого пути. Ситуация существенно изменилась только в 1880-х гг. благодаря публикации путевых очерков В. И. Немировича-Данченко «Кама и Урал» («Дело», «Русская речь», «Исторический вестник», 1877–1884) и Д. Н. Мамина-Сибиряка «От Урала до Москвы» («Русские ведомости», 1881–1882).
   «Записки» Мельникова представляют собой пример активного сопоставления пространства путешествия с привычным геокультурным опытом – в данном случае с волжским укладом жизни, который идентифицируется писателем с общерусским. Горный пейзаж Урала описывается Мельниковым-Печерским в сопоставлении с более привычным равнинным пейзажем, горнозаводской уклад жизни – с крестьянским, уровень экономики и культуры исчисляется мерками приволжской деловой активности.
   Так, самый эмоциональный отклик Мельникова-Печерского об уральском пейзаже связан с долиной реки Обвы, напоминающей путешественнику родные места:

   Низменными, зеленым ковром зелени покрытыми берегами Обвы ехали мы в это прелестное июльское утро. Как живописны берега этой Обвы! Какие пленительные ландшафты представлялись со всех сторон глазам нашим! Смотря на них, любуясь ими, я не видал более пред собой суровой Пермии; мне казалось, что я там, далеко – на юге. <…> Леса нет, горизонт широко раскинулся. Обва тихо, неприметно катит струи свои. Это не уральская река: она не шумит тулунами, не мутится серым песком, не перекатывает на дне своем цветных галек; тихо, безмятежно извивается она по зеленым полям и медленно несет свои светлые струи в широкую, быструю, угрюмую Каму [9 - Дорож. записки… Ст. восьмая // Отеч. записки. 1841. Т. XVIII. С. 1–2.].

   С другой стороны, типично уральский пейзаж рисуется Мельниковым в напряженных тонах, вызванных внутренним дискомфортом путешественника и чувством опасности:

   Мы иногда любовались живописными окрестностями; говорю «иногда», потому что дорога большею частью шла лесом и беспрестанно то поднималась в гору, то опять опускалась с нее. Но где только перемежался лес, там представлялись глазам нашим чудные картины. Совсем отличные от тех, которые мы видели в России [10 - Дорож. записки… Ст. третья // Отеч. записки. 1840. Т. IX. С. 3.].
   Направо Кама серебрится вдали; возвышенный правый берег ее зеленою полосою отделяет воду от небосклона; ближе – белая, высокая Лунежская гора; огромные камни ее висят под ложбиною и, кажется, ежеминутно угрожают падением; между этими камнями лепятся березки и елки, вершина горы опушена кудрявыми соснами. Прямо пред вами пустынный лес, состоящий из сосны, ели, пихты, лиственницы и других хвойных дерев; редко-редко встретится молоденькая береза или трепещущая осина, одиноко, как сирота, растущая между чуждыми ей деревьями. Мы ехали этим лесом, то поднимаясь на возвышенности, то спускаясь с них; наконец лес начал перемежаться, и мы поехали местами низкими, сырыми, грязными [11 - Там же. С. 48.].

   Радостное настроение возвращается к путешественнику при встрече с привычным укладом жизни: «По берегам Обвы жители занимаются и хлебопашеством довольно успешно, и потому здесь редко покупается сарапульский хлеб, которым снабжается северная часть Пермской губернии…» [12 - Дорож. записки… Ст. восьмая // Отеч. записки. 1841. Т. XVIII. С. 3.] При этом писатель подчеркивает отличие местной жизни от специфически уральской: «Горных работ здесь нет, и потому-то здешние страны имеют свою особенную физиономию; здесь народ богаче, здоровее, воздух чище, самая природа смотрит как-то веселее. Так и должно быть…» [13 - Дорож. записки… Ст. пятая // Отеч. записки. 1840. Т. XII. С. 62.]
   Получается, «домашний» опыт путешественника определяет ракурс описания и оценки. Обвинские пейзажи подобны поволжским, и потому жизнь уральских крестьян описывается Мельниковым с заметным эмоциональным подъемом. «Горные работы», хоть и занимают большую часть очерков, подаются в форме сухого экономического отчета. Вот, например, описание Пожевского завода – одного из самых успешных уральских заводов, родины множества уральских изобретений:

   В этом заводе находится одна доменная печь и семь кричных горнов. Руда привозится из Кизеловских дач весною, в то время как Яйва разливается, а известь с Лунежских гор, находящихся, как я уже говорил, около Полазненского завода. Расстояние до Кизеловских дач 140 верст, а до Лунежской горы 120. Известь возят летом Камою. Выпуск чугуна бывает два раза в сутки, каждый раз выпускается до 300 пудов. Для каждого выпуска потребно сорок коробов, или сто шестьдесят малёнок, угля. На Пожвинском заводе ежегодно добывается чугуна более 100 000 пудов, а железа 85 000. Для производства железоделательных работ устроена паровая машина в 36 сил, и в то время, как мы были на этом заводе, устраивали еще другую в 12 сил. К заводу этому принадлежит 114 000 десятин земли и 2000 душ крестьян [14 - Там же.].

   Подробное описание, включающее характеристику технологий, продукции, инфраструктуры, нередко сопровождающееся таблицами и статистическими сведениями, обладая важнейшим историко-культурным значением, тем не менее выглядит в тексте очерков достаточно тяжеловесно. Даже с учетом того, что подобное соединение научного и очеркового повествований было привычным для дорожных отчетов начала XIX в., экономические отступления Мельникова могут претендовать на самые объемные и наукообразные. Думается, что подобная отстраненность автора от предмета изображения усиливалась отсутствием литературной традиции описания горных заводов. Источники, на которые ориентировался Мельников, представляли собой отчеты о научных экспедициях (В. Н. Татищев, И. И. Лепёхин, П. И. Рычков, В. Н. Берх и др.) и справочные обзоры (например, «Хозяйственное описание Пермской губернии» Н. С. Попова), составлявшие основу уральской историографии. Обращаясь к теме горных заводов, Мельников попадал в русло сложившейся традиции их описания.
   Тяга Мельникова к статистике и подробнейшему перечислению всех производственных нюансов кажется попыткой запечатлеть то, что ускользает от понимания, то, что сложно объяснить. Поэтому начинающий литератор прибегает к жанру словарного описания: его обстоятельнейшие перечни заводских реалий и процессов попадают в ряд других словарей, которыми очерки изобилуют, – это словарь коми-пермяцкого языка и подробные списки уральских рек и чудских городищ.
   Если в отношении горных заводов эмоциональный нейтралитет Мельникова мог быть связан с отсутствием литературной традиции их описания, то в изображении Камы со всей очевидностью проявляется конфликт идентичностей. Образ главной уральской реки строится на неблагоприятном для нее сравнении с любимой Волгой:

   Кроме этих лодочек, ничего нет на Каме: река совершенно пуста; это не то, что на Волге, где круглое лето одно судно перегоняет другое и дощаники беспрестанно ходят то вверх, то вниз. Судоходство по Каме бывает по временам. <…> В другое время вы не увидите жизни на Каме, она вам представляется совершенно пустынною рекою [15 - Дорож. записки… Ст. третья // Отеч. записки. 1840. Т. IX. С. 5.].

   Камские пейзажи, которые в основном появляются в главе, посвященной Перми, соответствуют образу пустого и неподвижного пространства, не вызывающего у путешественника какого-либо сочувствия. Описывая пермскую набережную, писатель замечает, что разгрузка чая и соли лишь на время оживляет ее, «в другое время безжизненную и совершенно пустую» [16 - Там же. С. 9.]. Также совершенно пусты пристань и Кама, на которую можно смотреть «хоть целый день» и не увидеть ничего, «кроме рыбачьих лодок» [17 - Там же.].
   Уже не раз отмечалось, что именно в «Записках» Мельникова началось формирование образа Перми как пустого и выморочного города. Этот образ закрепился в русской литературе XIX в. во многом благодаря хлестким характеристикам начинающего литератора. В описаниях Перми становится очевидным, что слова «пустота» и «пустынность», которые в изобилии используются Мельниковым при характеристике уральского пейзажа, носят негативный характер и связаны со значениями безжизненности, мертвенности:

   С первого взгляда Пермь представляется городом обширным; но как скоро вы въедете во внутренность ее, увидите какую-то мертвенную пустоту. Только на одной улице вы найдете еще кое-какое движение, кое-какую жизнь – именно на той, по которой расположены постоялые дворы. На всех других круглый год тишина патриархальная, нарушаемая только несносным треском бумажных змейков, которые стаями парят над городом [18 - Дорож. записки… Ст. десятая // Отеч. записки. 1842. Т. XXI. С. 1.].

   В негативных тонах подает Мельников и тему кержачества, которая всегда была важной частью уральской идентичности.

   Но когда некоторые закоренелые изуверы не только что не слушали увещаний Питирима, но еще старались увеличить как можно более число своих единомышленников, тогда Петр Великий принужден был сослать некоторых керженских раскольников в Сибирь и Пермскую губернию. Но в числе этих сосланных был лжеучитель их Власов. Он и клевреты его рассеяли гибельные семена раскола по Сибири и по Пермской губернии. Петр Великий в бытность свою в Астрахани отменил приказание это, узнав о следствиях, и повелел раскольников керженских впредь ссылать в Рогервик. Но зло, занесенное в Сибирь, развилось и только в нынешнее время почти кончилось [19 - Дорож. записки… Ст. девятая // Отеч. записки. 1842. Т. XX. С. 54.].

   Очевидно, что молодой историк мыслит в русле официальной государственной идеологии. Понимание раскола как одного из значительных явлений русской культуры придет к писателю со временем, в результате формирования широкого, художественного взгляда на исторические и общественные процессы.
   Образ Другого в «Записках» Мельникова-Печерского строится на описании не столько местных инородцев, которое, кстати, не лишено романтического ореола («дикий сын дикой пустыни»), сколько специфического заводского населения. С осторожностью Мельников нащупывает определения для его характеристики, среди них наиболее частотные – «странные» люди, «чудна Пермия»… Ожидаемую симпатию вызывают только местные крестьяне и старинные предания, обращенные к героическому прошлому: «Надобно тому пожить в Сибири или в Пермской губернии, кто хочет узнать русский дух в неподдельной простоте. Здесь все – и образ жизни, и предания, и обряды – носит на себе отпечаток глубокой старины» [20 - Дорож. записки… Ст. третья // Отеч. записки. 1840. Т. IX. С. 2.].
   Не понимая до конца современную жизнь горнозаводского Прикамья, Мельников с увлечением пишет о пермских древностях. Исторический вектор уральского ландшафта выстраивается писателем с огромной заинтересованностью и становится одним из самых ярких сюжетов «Записок».
   Как профессиональный историк, подробно и обстоятельно, ссылаясь на многочисленные источники, в том числе свидетельства европейских и арабских путешественников, а также внимательно исследуя археологические находки, Мельников рассказывает об истории древней Биармии – просвещенного государства, которое существовало на территории Северного Урала и вело активную торговлю со своими соседями – волжскими булгарами, скандинавами и новгородцами. Не вступая в открытый спор с Берхом, который уже подверг критике биармийский сюжет уральской истории, Мельников старается опереться на известные факты: «Вместо того, чтобы говорить положительно о неведомой истории народа загадочного, мы лучше покажем здесь, во-первых, пути торговли Биармийцев, во-вторых, определим их образование, и, наконец, скажем о памятниках их, оставшихся до сих пор в Пермской губернии» [21 - Дорож. записки… Ст. восьмая // Отеч. записки. 1841. Т. XVIII. С. 6.].
   Главными свидетельствами существования Биармии Мельников считает многочисленные чудские городища, подробное перечисление которых заканчивает одну из частей «Записок». Тем самым Мельников примыкает к тем исследователям, которые говорили о единстве уральской чуди и Биармии, чьими потомками являются проживающие на территории современного Урала финно-угорские народы – коми-пермяки, зыряне, вогулы и остяки. Из всех перечисленных народов в «Записках» Мельникова представлены только коми-пермяки. Правда, развернутого этнографического очерка не случается. Главный интерес исследователя скорее фольклористский и лингвистический: он приводит тексты песен и сказок, собранных во время путешествия, а также обширный словарь бытовой и топонимической лексики. Собственно, и общую характеристику народа он дает с опорой на лингвистическое наблюдение:

   Умственное развитие у этого народа невысокое: они даже не умеют читать. Есть у них своя поэзия, которой образчики видели читатели, – поэзия безыскусственная, грубая, или, лучше сказать, такая же незамысловатая, как и самая жизнь пермяков. В ней не выражается высоких чувств, да они не знают их; посмотрите, у них даже нет слова «любить»… [22 - Дорож. записки… Ст. шестая // Отеч. записки. 1840. Т. XIII. С. 91.]

   Понимая историческую важность темы Биармии для Урала и Российского государства в целом, Мельников эмоционально взывает к русским пермякам: «Непременно надобно исследовать пермские городища и замечательные урочища. Это разлило бы большой свет на загадочную Биармию!» [23 - Дорож. записки… Ст. восьмая // Отеч. записки. 1841. Т. XVIII. С. 4.]
   Другим важнейшим сюжетом уральской истории в «Записках» Мельникова становится рассказ о «ермаковом оружии». Уже в первом очерке, посвященном Пермской губернии, Мельников останавливается на повсеместной популярности Ермака:

   Надобно заметить, что Ермак живет в памяти жителей Пермской губернии; много преданий и песен о нем сохранилось до сих пор. В селах и деревнях у всякого зажиточного крестьянина, у всякого священника вы встретите портрет Ермака, рисованный большею частью на железе. Ермак изображается на этих портретах в кольчуге, иногда в шишаке, с золотою медалью на груди [24 - Дорож. записки… Ст. третья // Отеч. записки. 1840. Т. IX. С. 41.].

   Используя для представления этой темы образ оружия, Мельников связывает в один смысловой узел несколько ключевых для уральской истории тем:

   Приписывая своему герою чудесные деяния, сибиряки хотят освятить его именем всякую старинную вещь, и потому каждый из них, имеющий у себя старинную пищаль или какое-нибудь другое оружие, называет его ермаковым и готов пожертвовать всем, чем вам угодно, чтобы только уверить вас, что ружье, валяющееся у него в пыли, было прежде в руках Ермака, или, по крайней мере, у кого-нибудь из его сподвижников. Таким образом, 3 пищали, которые я видел в Кунгуре у купцов Пиликиных, выдаются тоже за ермаковы. Я не думаю даже, чтобы это оружие можно было отнести и к началу XVII века, – разве к концу его. Вероятно, оно было прежде в острожках и крепостях, во множестве находившихся в Пермской губернии для защиты от набегов башкирцев [25 - Там же.].

   «Ермаково оружие» становится символом русской колонизации, актуализируя память о военном противостоянии русских и коренного населения Урала. Образ ермакова оружия будет подхвачен в травелогах первой половины XIX в., в частности П. И. Небольсиным, что лишний раз подтверждает его значимость для уральского ландшафта.
   Создавая галерею уральских «героев», Мельников не мог пройти мимо имени Емельяна Пугачева, которое было живо в местной памяти. Начиная рассказ о противостоянии Кунгура пугачевским «мятежникам», Мельников пишет: «До сих пор сохраняется много преданий о страшном Пугачеве и его помощнике Белобородове, до сих пор старики со вздохом вспоминают ужасное время злодейств. Год возмущения сделался какой-то эрой в здешнем крае: старики обыкновенно говорят “я родился за столько-то лет до Пугачева года, это было в самый Пугачев год”» [26 - Мельников П. Поездка в Кунгур (из «Дорожных записок») // Москвитянин. 1841. Ч. 3. № 5. С. 272.]. По свидетельству путешественника, во время ежегодного молебна и крестного хода «в воспоминание избавления Кунгура от мятежников» «носят и то знамя, с которым ратовали кунгуряки и жители Юговского завода против мятежников…» [27 - Там же. С. 275.]. Обращаясь к этому эпизоду пугачевского бунта, Мельников отмечает: «Здесь я изложил подробно действия против мятежников около Кунгура более потому, что А. С. Пушкин совершенно почти не говорит о них» [28 - Там же.]. Ссылка на Пушкина как раз говорит о многом: о том, что Мельников занимался изучением истории пугачевского бунта, что он попытался продолжить работу Пушкина, но и не был с ним полностью солидарен. В отличие от Пушкина, который при написании «Истории пугачевского бунта» «старался в нем исследовать военные тогдашние действия и думал только о ясном их изложении» [29 - Пушкин А. С. Письмо В. Д. Вольховскому от 22 июля 1835 г. Из Петербурга в Тифлис // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: в 10 т. Л., 1979. Т. 10. С. 442.], Мельников усиливает негативные оценки бунтовщиков, опираясь на «страшную» память жителей Кунгура. Действительно, уральские заводы не поддержали бунта Пугачева. Однако, отразив эти настроения, Мельников не почувствовал их локальной специфики, связанной с тем, что для уральцев пугачевская осада совпала с угрозой башкирских набегов, от которых приходилось обороняться на протяжении всей истории освоения Урала.
   Заметно, что обращение Мельникова к недавней истории Урала было ограничено рамками официальной государственной позиции и, наверное, поэтому не стало таким вдохновенным, как воображение Биармии. Тема Биармии была свободна от политических и стилевых установок и давала простор для верификации. Кроме того, можно предположить, что интерес Мельникова к биармийской теме стал результатом общелитературного влияния романтической традиции, опиравшейся на поэтизацию прошлого и особый интерес к мифу.
   «Записки» Мельникова-Печерского тяготеют к разновидности экзотических путешествий: наиболее яркими оказываются страницы, посвященные историческому прошлому и национальной экзотике. В сочетании с фельетонными характеристиками провинциальных нравов пермского общества и рождается образ «русского Китая», которым путешественник заканчивает свои очерки.
   Тем не менее нельзя забывать, что в очерках Мельникова происходит литературное открытие Урала, начинается поиск художественных подходов к его описанию. Одним из главных достижений Мельникова в этом отношении можно считать открытие уральского пейзажа, попытка отобразить в слове его особый напряженный колорит.

   Смерклось. В воздухе тихо. Кама ровна, гладка, как стекло. Противоположный берег, покрытый пирамидальными соснами, отражаясь в воде, придавал поверхности реки вид огромного полированного малахита. В сумраке нельзя было различить границу между лесом настоящим и отражавшимся в воде: все сливалось в одну темно-зеленую массу; и этот берег, постепенно возвышавшийся с его видимой на реке половиной, представлялся одним громадным листом исполинского дерева.

   В этой зарисовке писателю удалось найти выразительные образы, которые, помимо своей живописности, оказываются глубоко символичными: они связывают увиденный пейзаж с общими значениями уральского ландшафта. Малахит отсылает нас к семантике уральских недр и подземелий, а громадный лист исполинского дерева – к образам древнего Пермского моря, отзывающимся в уральском пространстве то в виде костей древних животных – «чертовых пальцев», то в виде отпечатков необычных растений на уральских камнях.
   Противоречивая оценка Урала, представленная в очерках Мельникова, нисколько не умаляет их значения для русской литературы. Начинающий очеркист попытался не только подробно описать Уральский край, но и создать его живой образ, в основе которого лежит настоятельное желание разгадки, узнавания этого древнего, сурового и загадочного места.

   В подготовке текста П. И. Мельникова-Печерского к публикации приняли участие к. ф. н., старший преподаватель кафедры журналистики и массовых коммуникаций ПГНИУ З. С. Антипина, инженер Лаборатории политики культурного наследия ПГНИУ М. Г. Артёмова, а также магистранты кафедры журналистики и массовых коммуникаций В. С. Бычина и Э. В. Нечаева. Большую благодарность за помощь в подготовке книги выражаем д. ф. н., профессору, зав. кафедрой журналистики и массовых коммуникаций В. В. Абашеву, директору издательства «Маматов» И. Ю. Маматову, к. пед. н., старшему научному сотруднику Российской национальной библиотеки Д. К. Равинскому.
   Текст «Дорожных записок» приведен в соответствие с нормами современной орфографии. Пунктуация в основном сохранена, редактировались только случаи, затрудняющие восприятие текста. Приведены в соответствие с современным написанием отдельные топонимы. Каждый случай изменения был отмечен в комментариях, которые сопровождают издание.
   Е. Г. Власова

Статья первая

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Мы приехали в Бутаково [30 - Село Тамбовской губернии, Темниковского уезда, в 39 верстах от уездного города.]. Как живописны окрестности этого села! Вдали на севере тянется черною полосою лес, отрасль лесов муромских, славных своим Соловьем-разбойником и сильным могучим богатырем Ильею. Как звездочки, блестят на этой полосе куполы Саровской пустыни; а там, где лес сливается с отдаленностью, белеется церковь Сарминского Майдана. На обширной равнине, между этим лесом и возвышенностью, на которой расположено Бутаково, разбросаны кучами деревни и хуторы – они так хорошо рисуются на золотом поле богатой нивы. Направо Мокша ленточкой вьется по полям, между дубовыми рощицами и деревьями, налево отлогая возвышенность, покрытая пашнями; дальше виднеются колокольни и две-три минары мусульманские. Экипаж наш изломался (уверяю вас, что это не вседневная фраза каждого романиста и путешественника), его надобно было починить, но где остановиться? Гостиниц у нас в селах, как известно всем и каждому порознь, не состоит в наличности, постоялого двора в Бутакове не случилось: нечего делать, принуждены были отправиться к помещику. Обдумывая деревенские комплименты и надеясь на русское гостеприимство, еще не изгнанное из деревень французскими диковинками, мы вошли в дом К. Д. Радушный прием, сытный обед, деревенская непринужденность и милая дочь хозяина заставили нас забыть всю неприятность остановки; после обеда явился на стол сотовый мед, настоящий тамбовский десерт, гербовый. Из разговоров за обедом я узнал, что при выезде из Бутакова стоит памятник времен татарских; разговорчивый Д. насказал мне Бог знает какую историю об этом памятнике и уверял меня изо всех сил, что на месте его похоронен если не сам Чингисхан, то, по крайней мере, важный татарский человек. Как не взглянуть на такой памятник! Я тотчас же попросил его показать мне этот важный остаток древности. «Хорошо, я покажу вам его, только наперед вам скажу, что вы не разберете надписей, которые на нем находятся. Много проезжающих, – продолжал Д., – смотрели на него, да посмотрят-посмотрят, а все толка нет. Говорят, надписи эти на каком-то неизвестном языке». Это еще больше подстрекнуло мое любопытство: тотчас после обеда мы отправились.
   Татарский камень (так обыкновенно зовут этот памятник) есть не что иное, как могильная плита из белого камня, поставленная стоймя, аршина два вышиною. С одной стороны, между арабесками, вырезан большой параллелограмм, на котором заметны полусоскобленные слова, вырезанные татарской вязью. Местные жители приписывают камню целебную силу от зубной боли и соскабливают слова без всякого уважения к старине. В параллелограмме можно разобрать только одно татарское слово (бутакуф), которое, быть может, относится к селу. На другой стороне, обращенной к кебле [31 - Место Мекки, юго-запад.], уцелели выражения из Корана с обычным «калат» (сказал) [32 - На могильных камнях мусульманских выражения из Корана часто начинаются этим словом; здесь подразумевается слово «ресул» – «ресул калат», значит «пророк сказал».] и внизу число года девятьсот семьдесят два, что значит по-нашему 1564 год. Имени похороненного я не нашел, к большому удовольствию Д.
   Мне хотелось от местных татар узнать что-нибудь об этом камне (в Бутакове есть семей шесть татарских). Я тотчас же отправился к одному старику, с полною надеждою узнать от него какое-нибудь предание. Вошедши в дом правоверного, я сказал старику правоверный «селям», но, представьте мое удивление, этот потомок наших старинных врагов, этот до сих пор усердный поклонник Аллаха и печати пророков прекрасным, чистым тамбовским языком отвечал мне, что у них, кроме муллы да жен, никто не знает по-татарски. Так переродилось небольшое число инородцев в этом уголке Тамбовской губернии. Вера или, лучше сказать, поверья у них сохранились, а все прочее, даже самый язык, самый быт их – все русское. Знакомец мой Абдуллаг-бен-Нехак, или, как он называл себя, Федул Исакыч, твердо уверен, что Мухаммед был не больше как казанский купец. Он и все здешние татары имеют особенное почтение к Казани; у них хранится еще предание о былой их силе, и странно – есть даже поверье о золотом шаре на Сююмбекиной башне в Казани [33 - Об этом предании будет сказано в своем месте.]. О памятнике ничего не узнал от Федула: узнал только, что он слыхал от своего деда о том, что на месте Бутакова был татарский город. Он показал мне остатки его – ров, который находится недалеко от камня. Весною здесь вода вымывает из земли монеты и мелкие металлические вещи, некоторые из них находятся у меня, все они относятся к XIV и XV столетиям, на некоторых видны имена Тухтамыша, Невруза и других ханов. Странно, однако, что там найдена была одна монета с шиитской надписью, которая приписывается династии Сефевидов и относится уже к XVI веку. Неужели и в то время были здесь в обращении монеты восточные, и притом еще персидские?
   Уже поздним вечером выехали мы из Бутакова, располагаясь быть на рассвете в Саровской пустыни у заутрени. Ночь была лунная, светлая, когда мы, проезжая через несколько селений, приближались к лесу. Дорога спускалась по большой отлогости, и чем мы ехали дальше, тем места становились скучнее, однообразнее. Я уже прощался мысленно с югом и с его природой, потому что лес, из которого обдавало каким-то холодом, не предвещал доброго. В самом деле, этот лес резко отделяет юг от севера: за ним уже не встретите той роскоши природы, которую видели на юге; правда, найдете места, которые напомнят вам отдаленную сторону, но найдете мало: они встретятся, может быть, на пространстве ста верст не менее. Но, впрочем, и там есть свои прелести, природа везде чем-нибудь да богата.
   Лес, густые испарения и каменный столб на берегу Сармы с ульем и оленем показали нам, что мы приехали в Нижегородскую губернию. Вскоре мы поворотили вправо, опять выехали в Тамбовскую губернию и на самом рассвете были в Сарове. На монастырском дворе, кроме двух-трех прислужников, не было ни одного человека: пустыня, казалось, в самом деле опустела. Издалека неслось к нам протяжное пение – всенощная служба еще не кончилась. Мы вошли в церковь: множество народа, все в глубоком молчании, только один престарелый монах с каким-то чувством религиозной грусти читает паремии. Служба в Саровской пустыни продолжительна, напев особенный, протяжный, величественный. Особенно хорошо поют «Слава в вышних Богу», когда все предстоящие стоят на коленях в благоговейном безмолвии. Чувство благоговения невольно овладеет человеком при таком зрелище. Если Буркгард был поражен молитвою нескольких тысяч мусульман в Каабе, то каким чувством должна наполниться душа христианина при виде этого благочестивого обряда?
   Заутреня кончилась, и в то время как нам отводили комнаты и переносили из экипажа вещи, я отправился осмотреть монастырь. Он расположен при речках Сатисе и Сарове; кругом его дремучий лес; монастырские строения каменные и обнесены каменной стеной; церкви великолепны. Над всем монастырем возвышается огромная колокольня (вышиною 42 сажени, как мне сказывали), которая далеко видна и за лесом. Я пришел в отведенную нам комнату; с нами остался один монах лет пятидесяти пяти, почтенной наружности; его лицо показывало, что он достойный служитель алтаря Божия. Его звали отец Антоний. После расспросов и рассказов о моем путешествии речь зашла о пустыни.
   «Пустыня наша, – говорил отец Антоний, – основана еще в 1705 году иноком Исаакием из Арзамаса на месте бывшего татарского города Сараклыч. Там за монастырем вы увидите остатки глубоких рвов этого города. Но в том виде, в каком вы теперь нашли Саровскую обитель, она устроена позже: особенно украсилась она во времена императрицы Екатерины II и в последнее царствование. У нас заведена вот эта гостиница для всех приезжающих на поклонение святыне Господней, и за трехдневное продовольствие поклонников и их лошадей мы ничего не берем. Есть и больница, как для братий, так и для больных странников. Да, – прибавил он, – монастырем нашим оживляется несколько этот пустынный край. Сюда приезжает много поклонников, особливо в престольный праздник большой церкви. Тогда их бывает до двух и до трех тысяч; прежде было еще больше: года с четыре тому назад в нашей пустыни скончался великий сподвижник отец Серафим; его святая жизнь, его отеческие напутствования привлекали очень многих в наш монастырь. Теперь число поклонников значительно уменьшилось».
   Отец Антоний долго рассказывал нам о жизни и трудах отошедшего брата, и время незаметно прошло; ударили в колокол, и мы отправились к поздней обедне в церковь Успения Богородицы. Дорогой отец Антоний показывал мне келью, в которой прежде подвизался и потом отошел в вечность отец Серафим. Я не видал этого старца, но после видал его портреты – в Нижегородской губернии их много. Судя по этим портретам, из лица отца Серафима можно было видеть его чистую христианскую душу, его строгую жизнь и смирение.
   Церковь Успения великолепна и богата; в ней, в числе местных образов, показали мне образ св. Девы Марии, принесенный в дар царевною Мариею, сестрою Петра Великого, в 1711 году; после он украшен великолепною ризою. Кроме церкви Успения, в Сарове замечательна церковь св. Печерских, устроенная в пещерах, в которых, говорят, укрывались монахи в смутные времена мордовских набегов. В этой церкви весь иконостас сделан из железа.
   После обедни мы снова отправились в путь, въехали в Нижегородскую губернию и поворотили на Илевский завод. Он так же, как и заводы Гусевский (во Владимирской губернии) и Вознесенский (в Тамбовской), принадлежит г. Баташеву, бывшему владетелю Выксунского завода. Железная руда, в большом количестве находящаяся в этом краю, привозится сперва на Малый Илевский завод, находящийся в полутора верст от большого завода: там она перерабатывается в чугун; а на большом делают железные полосы. Во время нашего проезда, не знаю почему, работ на заводе не было, говорили, будто поправляли домну [34 - Плавительная печь.], поэтому мне не удалось быть внутри завода. Дома мастеровых велики и поместительны; они выстроены владетелями завода, и даже всякая поправка в домах делается за их счет.
   Дорога от Илевского завода к городу Ардатову пятнадцать верст идет лесом; миновав этот лес, мы опять очутились на равнине, усеянной холмами, деревнями и покрытой нивами. Все это напоминало нам давно покинутый нами юг, но только напомнило: забыться, вообразить себя в отдаленном краю было уже нельзя. Природа здешняя кажется как бы утомленною, и вместо всей роскоши юга заметно на всяком шагу что-то сумрачное, вялое, отзывающееся севером. Прежде природа, по мере нашего приближения к северу, менялась постепенно, можно сказать, незаметно, но этот оставленный нами лес резко разделяет два края: перемена так чувствительна, что и самый сонный наблюдатель легко заметит ее. Дальше на севере все будет производить новые впечатления: природа, если не будет роскошна, то, по крайней мере, разнообразна; в других местах искусство заменит ее, и наблюдатель, если не встретит ее игривою, роскошною, великолепною, то найдет на каждом шагу или обломок старины, или действия промышленности. А здесь, на распутии юга с севером, никакое место не напомнит о былом; промышленности не видно, а природа скучна, скучнее эклог Сумарокова и пермской зимы: она силится стать вровень с тамбовской своей соседкой, но холодное дыхание севера заставляет ее призадуматься, а она ведь так сильна, что бедного человека как-тут утащит по своей дороге. В самом деле, как сильно влияние ее на человека! Он, хотя и гордится своею волею непобедимой, хотя и зовет себя царем природы, а сам не в состоянии и подумать противиться ее влечениям. Невольно вспомнишь Деппинга: «Пески Аравии сделали бедуина разбойником; моря пустынной Скандинавии сделали норманна пиратом». А что сделали со своими обитателями эти скучные полусонные поля, по которым я имел честь тащиться шагом, по песчаной дороге в самый жаркий, несносный полдень? Кого образовали они из своих сынов, из своих питомцев? Неуклюжего и скучного мордвина, который, сидя на козлах, покачивался, лениво помахивал плетью и по временам затягивал какую-то бессвязную песню. Дорогой изредка попадались нам то одичалая яблоня, то груда кирпичей, то заросшая крапивой яма – верные признаки былого жилья. Я перебегал памятью всю историю этого края, хватался за каждый факт в надежде вспомнить какой-нибудь город, стоявший на этом месте. Но, утомленный бесполезною ловлею фактов неводом памяти, я бросил эту скучную работу. Думая, однако, что узнаю что-нибудь от мордвина, я обратился к нему с вопросом. Самое глупое «не знаю» и самая бессмысленная мордовская мелодия были ответом на мои слова. Прошло минут пять, и я, утомленный жаром и песнями, хотел уже уснуть, как вдруг мой певец оборотился и с глупой улыбкой какого-то самодовольствия закричал во все горло: «Село было, барин».
   – Какое село?
   – А цево спрасывать-то изволил, село Кавресь было та-мой.
   «Славный чичероне!» – подумал я. Он через четверть часа почти удостоил меня своим ответом. Славное и открытие! Стоило и голову ломать над такими пустяками! Впрочем, я ли первый пью воду миража? Как часто многие в пустой вещи думают найти Бог знает что такое и, рассматривая какой-нибудь камешек, какую-нибудь денежку, прельщают себя мыслью, что сделали открытие важнее коломбова. Бедные антикварии! Как часто вы вместо шлема Мухаммедова находите крышку с правоверного пилава! «Давно ли тут было село?» – спросил я расшевелившегося мордвина. Но я еще хлебнул сухой водицы: то же «не знаю», та же мелодия были ответом на мой вопрос.
   Впрочем, эти мордва добрый народ, хотя с первого взгляда они и покажутся всякому странными по их молчаливости, неразвязности и полурусскому наречию. Они составляют более чем одну восьмую часть всего народонаселения Нижегородской губернии, впрочем, число их заметно уменьшается, может быть, потому что они нечувствительно смешиваются с русскими, от которых мордвина можно только отличить по платью и по выговору. Мордвины разделяются на два племени – эрзя и мокша; в Нижегородской губернии живет только первое, которое, по их преданиям, сперва было и многочисленнее и сильнее мокши. Этот народ, за 200 лет пред тем еще буйный, еще напоминавший русским времена Аранши и Пургаса и часто прекращавший всякие сношения в этом крае, теперь самый тихий и смирный народ [35 - В царствование царя Василия Иоанновича Шуйского мордва была страшна своими бунтами. Воевода Пушкин смирил ее.]. Нигде, кажется, так не редки преступления, как между мордвинами, убийств у них почти никогда не бывает. Они совершенно свыклись с оседлостью, сделались хорошими подчиненными и вместе с этим, имея самые тесные связи с русскими, сделались самым образованным племенем из всех финских племен, если только они финского происхождения. В самом деле, как некоторые остатки их языка, так и самые черты лица их совершенно отличны от языка и физиономии финских племен, живущих севернее. Если они имеют что-нибудь общее с чувашами, черемисами, вотяками, так это неопрятность, следствием которой у них бывает слепота. Во всякой мордовской деревне можно встретить множество взрослых, а еще более детей с больными глазами; оспа также еще свирепствует между ними. Впрочем, они почти все живут в русских белых избах, а не в дымных, тесных чувашских лачугах. Главное занятие после земледелия составляет у них пчеловодство. Одежда их состоит из длинной белой холщовой рубахи, вышитой по плечам черными и красными нитками; женщины носят коротенькое платье, называемое «понька» [36 - Соседние русские женщины носят эти же поньки.], а на голове особенный убор с опускающимся назад покрывалом, вышитым тоже черными и красными нитками, а у богатых и шелком. Мордва вся почти приняла христианство еще в царствование Елизаветы Петровны: недалеко от села Вечкушева (Арзамасского уезда) и теперь еще есть большая ложбина; тут было прежде озеро, и в этом озере крестилась здешняя мордва. Теперь все мордвины очень привержены к церкви, хотя и удержали еще некоторые языческие обряды, например жертвоприношение вола, поставление в лесу разной пищи и пр. Центром нижегородской мордвы считается село Терюшино: это как бы столица племени эрзи, так же точно, как Краснослободск (город в Пензенской губернии) – столица племени мокши, Чуксар (Чебоксары, город Казанской губернии) – столица чуваш и пр.
   Солнце уже не пекло, склоняясь к западу; пыль улеглась, и наше путешествие сделалось сноснее. Свет вечереющего дня, пробиваясь через густые массы какого-то тумана, обыкновенного во время жаров [37 - Здесь называют этот туман «марево».], полосами летал по отдыхающей от зноя земле. На востоке из-за горизонта уже выглядывала ночь. Она, казалось, робко выжидала заката солнечного, чтобы накинуть на утомленную землю свое прохладное покрывало. Солнце еще бросало порою огневые свои взоры сквозь марево, но, вероятно утомленное столько же, как и мы, долгою дорогою, тотчас же пряталось в багровые струи тумана… Туман вверху развивался на мелкие фиолетовые облака, а внизу багровел более и более; но вот еще огневою звездочкою солнце сверкнуло на самом краю неба; туман подхватил эту звездочку, завернул ее в свои изгибы и разлетелся на тысячи желтоватых облаков, которые медленно понеслись разгуливать по небу. Ночь вступила в права свои. Она обхватила землю своими прохладными объятиями, нежила ее; и земля, как модная жена, за отсутствием солнца, своего законного супруга, бросилась к ней, пила с жадностью ее упоительные поцелуи, дремала в томной неге и совсем не обращала внимания на неуклюжий месяц, который, лениво всплывая на горизонте, словно Аргус, хотел подсматривать поведение своей невестки. Резвые звездочки порой вспыхивали на горизонте, но тотчас стыдливо прятались в эфир, потом, осмотревшись, заискрились радужно на темном своде неба. Ветерок засвежел, прохлада благодатная разлилась повсюду. Все отдыхало…
   «Погода будет!» – сказал ямщик, насмотревшийся на прелести природы. На этот раз на козлах у нас сидел не мордвин, а говорливый, удалый русский мужичок, воспевавший половину дороги калинушку с малинушкой. «Погода будет. Вон даве на закате таково красно было на небе: это к ветру и погоде». Насчет погоды я всегда поверю русскому мужичку больше, нежели английскому барометру. Бывалый наш крестьянин, если уже скажет «будет вёдро», непременно будет; если накличет ненастье, оно как снег на голову. Никогда не забуду я одного обстоятельства; оно случилось года три-четыре тому назад, тоже в Нижегородской губернии. Была страшная засуха, хлеб почти весь завял, и мужички горько вздыхали, ожидая снова неурожая. В одном селе – я сам был этому свидетель – прихожане миром просили своего священника выйти с крестами на поле и отслужить молебен о дожде. В воскресенье, после обедни, подняли образа и отправились на поле. Небо было чисто, солнце с полудня жгло изо всех сил засохшую землю; на горизонте ни одного облачка. Когда все остановились, чтобы начать молебен, один старик подошел к священнику и с полной самоуверенностью сказал ему: «Служи-ка, батюшка, благодарственный: к ночи-то Господь пошлет дождичка неотменно. Вишь как потянуло с гнилого-то угла [38 - Гнилым углом простолюдины зовут юго-западную сторону неба.], да и марево-то вечор было такое, что и не приведи Бог». В самом деле, едва пришли с образами назад в церковь и успели пообедать, на юге показались облачка; к вечеру они скопились, и к ночи дождь оживил умиравшую природу.
   В ожидании дождей и грязи мы приехали в Ардатов, уездный город Нижегородской губернии [39 - Статистика города Ардатова. Расстояние: от Санкт-Петербурга – 1157 верст, от Москвы – 460, от Нижнего – 160, от Арзамаса – 56 верст.Занимает пространства 2000 десятин. В том числе: под домами – 46 десятин 828 саженей, под садами и огородами – 97 десятин 445 саженей, под городским выгоном – 1856 десятин 1756 саженей.Церквей каменных – 3 (соборная, Ильинская и кладбищенская); домов – 309, в том числе каменных – 7, деревянных – 302.Казенных домов – 4. Жителей: мужского пола – 1094, женского – 1350, всего – 2444. В том числе: дворян – 69, духовенства – 57, разночинцев – 165, купцов – 41, мещан – 1575, дворовых людей и крестьян –154, военных служителей – 281. Градская больница на 10 кроватей; уездное училище – одно, преобразованное в 1816 году из приходского Знаменского, а в 1834, по уставу 1828 года; в нем учащих – 5, учащихся – 40. Тюремный замок – 1. Лавок – 14, торгующих – всего 19 человек; капиталов купеческих третьей гильдии – 6. Внутренний оборот торговли по городу – до 12 000 руб. Торговых дней в неделю – 1; сверх того, 20 июля бывает так называемая Ильинская ярмарка, на которую товара привозится на 20 000 руб. Кожевенных заводов – 2, спилен – 6. Главное занятие жителей – земледелие.]. С трудом могли мы отыскать квартиру, которая вполне соответствовала этому незатейливому городку. Я давно имел предубеждение против Ардатова; но когда утром, при пасмурной, плаксивой погоде, я посмотрел на него, то мне показалось, что я еще слишком много хорошего думал прежде найти в нем. Расположенный по косогору у двух ручьев Лемети и Сиязьмы, он походит более на село, нежели на город. Три церкви, семь каменных домов, тротуарные столбики да две-три будки с заржавевшими алебардами у дверей напоминали, что это не простая деревня. Грязь, дома, крытые соломою, заросшие травою улицы и площадки, огромные лужи, в которых стаями полоскались утки, как грозные оппоненты силились доказать всю негодность этого города, и, признаюсь, доказательства этих господ имели свои причины и были сильны. Словом сказать, Ардатов – город, каких на матушке Святой Руси довольное количество, особливо там, в Украине, да там, около Урала и Камы. Впрочем, в Ардатове бывает всегда весело, особенно зимою, когда сюда съезжаются несколько окружных помещиков, после долговременных разъездов из деревни в деревню по гостям. Эти разъезды, можно сказать, единственны в своем роде: помещик, соскучившись жить дома, приказывает запрягать два-три рыдвана и со всеми своими чадами и домочадцами, людьми и лошадьми отправляется к соседу. Там пирует день, два, а аще совесть не зазрит, то и неделю. Отпировавши здесь, едет к другому соседу, живущему от его деревни, примерно сказать, верст пятьдесят, потом едет далее и далее и, когда перебывает везде, возвращается домой. Не отплатить подобного визита считается величайшим преступлением: хоть болен, да поезжай, так уж заведено. Впрочем, говорят, теперь такие разъезды не так часты, как бывали прежде; помещики засели дома и, слава Богу, забывают и про псовую охоту. Притом, надобно сказать, жизнь их не так грязна, как описывают нам ее сочинители неких повествований: во всяком доме помещика, если он семейный, вы найдете, кроме «Земледельческого журнала», никогда не разрезываемого, много истерзанных руками читателей хороших книг, которые покупаются не у вязниковских коробошников, а в Нижнем и Москве. Иногда даже встретите вы там усердных почитательниц Гюго и Бальзака, увидите обморок при чтении французского романа, услышите строгие приговоры непонимаемому классицизму и проч., и проч. Да, всюду уже проникла европейская образованность, и в Ардатове толкуют о чугунных дорогах, лечат гомеопатией, мечтают о выигрыше в польскую лотерею, жгут каллетовские свечи и чуть ли уже не сведали о дагеротипе. Французский язык во всеобщем употреблении между помещиками. Правда, вы услышите часто фразу вроде следующей: je toujours m’assieds en maison, mais me etait gaiment, увидите в таком языке серую смесь французского с нижегородским; но как быть – вспомните, что здесь и губерния-то нижегородская.
   Местное предание вот что рассказывает о начале Ардатова. Когда царь Иоанн Васильевич Грозный в 1552 году шел на Казань через эти места, тогда мордвины, жившие на Лемети, вызвались быть его проводниками. Три брата, Ардатка, Кужендей и Торша, провели войско русское через знакомые им леса и после, с милостью царскою, возвратились на Леметь. Ардатка поселился на месте Ардатова, а братья его на месте села Кужендеева (верстах в четырех от города). Мордва охотно селилась вместе с проводниками царскими, и вскоре на этом месте явилась деревня, сделавшаяся впоследствии дворцовым селом, а с 1779 года городом Нижегородского наместничества.
   Из Ардатова, через деревню Миякуши, принадлежащую г-ну М…у, мы своротили на московскую дорогу и приехали в деревню Липню… Липня может похвалиться красотою своего местоположения. Она расположена на возвышенности, саженях в восьмидесяти от Тёши, которая живописно извивается между кустарниками. За Тёшею лес, а далее, вправо, виднеются церкви Арзамаса, впрочем, не для близоруких. Мы пробыли несколько времени у здешней помещицы, г-жи Ж…, почтенной старушки времен екатерининских. В ее доме, кроме прекрасного обеда, хорошего сада и нескольких соседних оригиналов, мы нашли очень богатую библиотеку. Все, что было писано на французском языке в прошлом столетии, особливо по части истории и естественных наук, все собрано в этой библиотеке. Есть несколько редких и дорогих изданий; особенно обращает на себя внимание полный экземпляр Histoire Universelle, перевод с известного английского сочинения в 125 томах. Это издание – редкость в частной библиотеке. Кроме французских книг, есть много русских, и между ними довольно библиографических редкостей. Жаль, что, кроме пыли, никто не касается до этих книг. Они принадлежали прежде старому здешнему помещику, бывшему во время оно русским литератором и даже журналистом. В Липне литераторы не переводятся: с удовольствием мы узнали, что к семейству г-жи Ж… принадлежит наша лучшая рассказчица. Ее в это время не было в деревне; сказывали, что она за границей с кн. Г…й.
   Дорога к Арзамасу вообще скучна, хотя изредка и попадаются приятные для глаз сельские виды. Верст за восемь Арзамас весь открывается прекрасной панорамою. Довольно значительная возвышенность, полукругом огибающая Тёшу, покрыта красивыми каменными домами, из-за которых смотрят колокольни, одна другой выше, одна другой великолепнее; в середине величественный собор, с прекрасною колоннадою и огромным куполом, поражает всякого своею колоссальностью; левее видны церкви Алексеевской общины; еще далее роща и монастырь Святогорский. В России немного и губернских городов, которые бы при таком счастливом местоположении были так красивы, как Арзамас. Версты за четыре от города большая дорога превращается в прекрасную аллею из густых акаций, которые, переплетясь между собою, тянутся по сторонам зелеными стенами. По обе стороны от этих акаций находится сад гг. Салтыковых, прежде хорошо обработанный, а теперь совершенно заброшенный и заросший травою. Множество разбитых статуй и остатки огромного театра свидетельствуют о былом его великолепии. Говорят, что прежний помещик, живя в Арзамасе, любил повеселиться и потешить своих знакомых; для этого-то он и развел этот сад. А теперь – теперь там, где некогда пировали старожилы арзамасские, пасутся потомки их гусей, и на тех стенах, в которых некогда жила Мельпомена с сестрицами, развешивается крашенина [40 - Холст, окрашенный синею краскою.]. Sic transit gloria mundi! Этот арзамасский Карфаген принадлежит к селу Выездному, которое можно назвать предместьем Арзамаса. Выездное выстроено правильно; улицы в нем широки, и главная даже вымощена камнем. Множество каменных домов, кожевенных заводов и красилен свидетельствуют о богатстве жителей этого села.
   В нем две церкви, из которых одна очень великолепна. Внутреннее украшение ее вполне соответствует наружному великолепию. Особенно красив купол этой церкви, легко и смело раскинутый рукою художника; образцом для него служил, кажется, купол Софийской мечети в Константинополе. Поля, прилегающие к Арзамасу и Выездному, засеяны по большей части луком, который в большом количестве отправляют в Нижний и другие ближние города. Такая торговля была причиною того, что арзамасцев соседи их зовут луковниками. Близ Выездного есть слобода Пушкарки; предание говорит, что она населена была пушкарями, сосланными сюда после стрелецкого бунта.
   Выездное соединяется с городом посредством моста, устроенного на сваях через Тёшу и продолжающегося более полуверсты по низкому месту, которое весною затопляется водою. Тёша у города очень глубока, пониже она мелка до того, что ее можно перейти вброд. Это обстоятельство влечет за собою то неудобство, что Арзамас, этот богатый и промышленный город, не может иметь с другими городами постоянного водяного сообщения. Он поддерживается единственно неутомимою деятельностью его жителей и счастливым положением у соединения дорог: одной из Нижнего в южные губернии и другой из Москвы в Симбирск и далее. Город вообще очень хорошо устроен: улицы вымощены камнем; фонари, стоящие на этих улицах, по ночам зажигаются, а не стоят только для вида, как в иных, даже губернских городах; тротуары также не представляют из себя капканов для ног несчастных пешеходов. Мостовая несколько беспокойна, но все лучше никакой. Видно, арзамасцы смотрят на удобства города не так, как в других местах, не так, как в одном городе, где мне тоже случилось быть. Вот как там рассуждали о мостовых: в одном доме, где собиралась вся городская аристократия, толковали об асфальтовых мостовых, о которых только что пришло известие в этот немощеный город. Пошли толки, суждения – конца им не видно было. Наконец начали применять это к своему городу; поэтому все общество разделилось на партии: скупых и роскошных; но эти партии, не прошло и пяти минут, как согласились между собою в главном пункте. «Для чего нам эти пустые нововведения? – говорили скупые. – Деньги только изводить понапрасну; пусть Петербург да Лондон щеголяют своими торцовыми и асфальтовыми мостовыми – нам это совершенно не нужно». «Для чего эти пустые нововведения? – отвечали им люди, которые слыли роскошными и мотами. – Неужели каждый из нас пожалеет лишних десять рублей на колоши вместо того, чтобы заводить такие нелепости? Асфальтовая мостовая! Да, Боже сохрани, пожар – а у нас всего две трубы, а лошадей на пожарном дворе столько, что когда они привезли на пожар трубы, их же посылают за бочками». Нет, в Арзамасе совсем не то, чистота и порядок видны в нем на каждом месте, исключая, впрочем, главной площади, где грязь бывает препорядочная.
   Торговая деятельность в Арзамасе обширна: каждый день отправляются из него транспорты в разные места.
   Первое, что обращает на себя внимание всякого приезжего в Арзамас, – это собор, которому подобного я не видал ни в одном губернском городе, тем более в уездном. Он выстроен на главной площади здешним купечеством в воспоминание 1812 года. По двенадцати колонн поддерживают каждый из четырех фронтонов; пять куполов возвышаются над этими фронтонами; средний из них очень обширен. Внутри собор еще не окончен работою, средний алтарь еще не освящен. Стенная и иконостасная живопись очень хороша – это работа Ступинской школы живописи. Стенная живопись исполнена не красками, а тушью, что придает картинам вид литографированных. Собор выстроен по плану архитектора Варенцова, под надзором академика Коринфского [41 - Ныне архитектор при Казанском университете.]; во время постройки лопнули было некоторые колонны; чтобы поправить это, нужно было много времени. Особенно замечательно в этом храме расположение окон: когда вы стоите в самой средине здания, под средним куполом, вы видите окна только над головою, между тем как освещения очень много. Окон в стенах из центра не видно, потому что косяки сделаны не прямо, а вкось; такое освещение придает много эффекта. В соборе будет пять алтарей, один подле другого. На той же площади, на которой воздвигнут этот собор, находится Никольский женский монастырь. Он основан в 1606. Удивительная чистота в церквах, порядок службы ставят его наряду с лучшими монастырями русскими; приятное пение привлекает к слушанию богослужения все лучшее арзамасское общество. Сестры этой обители занимаются вышиванием золотом, и работа их, по чистоте своей, высоко ценится покупателями. Кроме соборов (теплого и холодного), на площади стоит еще одна церковь (Введения во храм Пресвятой Богородицы), которая, стоя не на месте (и притом без прихода), очень много отнимает вида у площади, очень обширной, но мало обстроенной хорошими домами, которые соответствовали бы собору. К недостаткам этой площади надобно отнести и то, что она вымощена не вся, а только линиями из улицы в улицу; от этого с одной стороны собора грязь непроходимая, и стены его на сажень в вышину забрызганы ею.
   К этой грязной площади примыкает обширный, каменный гостиный ряд, который спускается под гору. Лавок в нем более полутораста, и в них можно найти все, от книг и шелковых материй до дегтя включительно, и все по ценам Макарьевской ярмарки. Всегдашняя деятельность этого места оживляет город. За этим гостиным двором и небольшим оврагом находится Спасский монастырь и Благовещенская церковь, окруженные несколькими другими храмами.
   Спасо-Преображенский монастырь основан по приказанию Иоанна Васильевича Грозного, вскоре после взятия Казани, в память похода его через здешние места [42 - Арзамасского уезда, в селе Возьян, в церкви до сих пор целы царские двери, пожалованные сюда же по тому же случаю. Они деревянные, от времени уже почернели, позолота уцелела.]. Он одарен был набожным завоевателем царства Казанского многочисленными отчинами и угодьями. В 1685 году он был перестроен; теперь в нем три церкви: холодная, теплая и еще над воротами. В этом монастыре мне показали три старинные грамоты; одна из них подписана тремя патриархами, Иовом, Гермогеном и Филаретом, другая – Филаретом, а третья – Адрианом.
   Благовещенская церковь обращает на себя внимание всякого по внутреннему великолепию; в ней показывают большое Евангелие, принесенное в эту церковь Булгаковым, с собственноручною надписью этого вельможи.
   В конце города над Тёшею находится знаменитая Алексеевская община. Прежде на месте ее находился Алексеевский монастырь, основанный при царе Михаиле Федоровиче и упраздненный в 1764 году. Через несколько времени Марья Петровна Протасьева, по совету иеромонаха Феодора (Ушакова), строителя Санаксарской пустыни [43 - В Темниковском уезде.], водворилась, с дозволения начальства, в этом монастыре с несколькими сестрами. Вскоре число сестер начало увеличиваться и, наконец, достигло до 500. Все они не подвергаются обряду пострижения и поступают в общину без всяких условий, связывающих свободу, имея право оставить стены обители во всякое время. Но, говорят, не было примера, чтобы поступившая в общину вышла из нее. Все они, без исключения, несут на себе по силам своим разные должности, работают сами на принадлежащей им мельнице, приготовляют для себя все нужное, исправляют даже должность каменщиц. Рукоделия в общине, особенно вышивание золотом, доведены до возможного совершенства; в самых отдаленных местах России можно найти плащаницы и образа их работы. В общине есть больница для престарелых и больных сестер и гостиница для бедных богомольцев.
   Из общины мы отправились в школу живописи академика Ступина, заведение столько полезное в здешнем крае и бывшее единственным в России до основания подобных Чуриковым в Воронежской губернии и Надеждиным в Козлове. В Ступинской школе образуется человек пятнадцать воспитанников, большею частью из крепостных людей. Мы были в Арзамасе в воскресенье и потому не видали работ; почтенного А. В. не было в это время в городе; но нам удалось осмотреть галерею его картин. Галерея эта довольно обширна, но, Бог знает почему, везде пыль, статуи перебиты. В числе картин мне показали портреты кисти славного нашего Брюллова и портрет его самого, писанный им же. Видели мы после здешний воспитательный дом; он содержится купцом Щетининым.
   Арзамас – старинный город, это заметно при первом на него взгляде. В новом городе вы не встретите такого множества церквей. Местное предание говорит, что на месте Арзамаса жили два мордовские князя: на горе Арза, а под горой Маза; но когда это было, арзамасцы не припомнят, хотя и готовы горой стать за истину этого предания, напоминающего сказание о Мосохе и Кве. Я заметил, что жители Арзамаса великие патриоты: они себя почитают людьми по преимуществу; все несчастные обитатели других городов, по их понятиям – варвары. Как же после этого не отстаивать им древность своей родины?
   Основание Арзамаса относится к началу XV века. При царе Иоанне Васильевиче в нем была деревянная крепость, устроенная на валу, и особенный воевода (Шетнев). Во время смутных обстоятельств царствования Василия Иоанновича Шуйского Арзамас был разорен мордвою и толпами бродяг, а жители его ушли в тушинский стан. Вскоре, однако, воевода Пушкин привел город в подданство Василию. Крепость арзамасская сгорела в 1726 году, когда уже Арзамас был провинциальным городом Нижегородской губернии (с 1799). В 1779 году он сделан провинциальным городом Нижегородского наместничества [44 - Статистика города Арзамаса. Расстояние: от Санкт-Петербурга – 1111 1/2 верст, от Москвы – 413, от Нижнего Новгорода –114. За нимает под собою пространства – 4314 десятин 1668 саженей. В том числе: под городскими строениями – 237 десятин 269 саженей, под садами и огородами – 145 десятин 1472 сажени, под городским выгоном – 3931 десятина 2327 саженей.Церквей каменных – 27, монастырей – 3, домов – 1411, в том числе каменных – 63, деревянных – 1348.Жителей – 7556 обоего пола, в том числе духовенства до 600, дворян – 150, чиновников служащих и неслужащих – 51, военных – 400, мещан – 4700, фабричных до 800, сестер общины до 500.Больница – на 25 кроватей, богаделен при церквах и монастырях – 15, воспитательный дом – 1. Училищ: духовных – 1, светских – 1, уездное – 1 и приходское – 1; всего – 4. Сверх того, школа живописи – 1. В них: учащих – 15, учащихся – 260. Следовательно, один учащийся на 29 жителей.Тюремный замок – 1, аптека – 1, лавок – 161, фабрик и заводов – 47, в том числе: кожевенных – 33, салотопенных – 7, воскобойных – 3, свечный – 1, клееварный – 1, медных изделий – 1, канатный – 1. Купеческих домов – 305: 1-й гильдии – 5, 2-й – 20, 3-й – 280. Капитал торгового и фабричного годового оборота – более 1 500 000 (1 549 803 в 1837), чистый же доход до 600 000 руб. Городской доход до 20 000 руб.]…
   От Арзамаса до Нижнего только 114 верст, стало быть, меньше чем через сутки мы будем в этом городе, знаменитом и своей стариной, и своей ярмаркой, и своим местоположением. Мы наперед ожидали от Нижнего много хорошего и не ошиблись. Дорога к нему очень занимательна и разнообразна, особенно верстах в 60 или 70 от Арзамаса. Множество красивых селений, множество красивых видов, кипучая деятельность по дороге – все это отгоняло скуку, обыкновенную спутницу путешественников. Время ярмарки было близко; нескончаемая цепь обозов тянулась по большой дороге. На тугонагруженных возах сидели неопрятные сыны Украйны с люльками в зубах и родовою флегмою на лице. Изредка их бездействие прерывалось родною их песенкою или грозным «цоп, цоп!», посылаемым вместе с полновесным ударом плетью их утомленным волам. Порою обгоняли их повозки, запряженные тройками и туго набитые или десятками двумя подушек и двумя полновесными русскими купцами, или двумя подушками и десятком тщедушных армян. Все торопится к Макарию. Иногда обгоняли мы и старинные рыдваны помещиков, с лакеем и сундуками, помещенными на запятках, и несколькими лицами и личиками, любопытно глядевшими из окон. Ну, словом, на каждой версте встретишь и обгонишь непременно двадцать или тридцать экипажей от кареты до воза с сеном включительно. Но вот станция – на постоялый двор! Там больше людей! Живее! Входим. Боже мой, да тут целая коллекция, по крайней мере, для двух нравоописательных романов с придачею десятка провинциальных повестей. Посмотрите: вот толстый помещик с записною книжкою, дородная его половина, развязывающая тысячи узелков и узелочков, необходимых дорожных спутников всякой женщины. Вот полупоблекшая дочка с книжкою в 64-ю д. л. (уж верно что-нибудь вроде Marion de Lorme); вот сестра ее, которую художник сравнил бы с Форнариною, ориенталист с Шириною или Лейлою, поэт с розою, еще не распустившеюся, с утренней звездою и еще с подобными тому вещами, а я так сравнил бы ее с сонником, переплетенным в богатый переплет. Прибавьте ко всему этому двух недорослей XIX века, пятерых армян с их вечно истомленною физиономией, ямщика, ожидающего «на водочку», метрдотеля с бородой и счетами и еще несколько других второстепенных и третьестепенных лиц; представьте все это, и тогда вы будете иметь полное понятие о постоялом дворе близ Нижнего. Если бы судьба занесла сюда Бальзака, у вас теперь бы был новый роман листов в 20. Но я не Бальзак и не люблю его: я торопился в Нижний и потому тотчас же снова пустился в путь.
   Ближе и ближе подъезжали мы к Нижнему; деятельность на дороге постепенно увеличивалась, особенно когда мы выехали на большую московскую дорогу. Мы миновали несколько деревень, расположенных в виду большой дороги; между прочими обратила на себя наше внимание деревня Анкудиновка. Это родина славного в русской истории патриарха Никона. Сын крестьянина этой деревни, в молодости своей бежавший в монастырь, потом бывший деревенским священником, впоследствии сделался первосвятителем в России, другом царя русского. Жизнь его и падение заставят всякого призадуматься при взгляде на его родину. Сравните бедную деревеньку, в которой и тридцати домов не насчитаете, с местом его погребения – тут поневоле вспомните и Сикста V и Наполеона. Чего не может человек с умом, возносящим его выше толпы и с твердостью воли, дающей ему способы стать превыше его окружающих?
   Но вот между двух возвышенностей, закрывающих всю левую сторону, мелькнула Ока и весь ее живописный луговой берег. Пред нами, или, точнее сказать, под нами вдаль разостлался роскошный ковер зелени, усеянный рощицами, озерами… Глаз в состоянии различить каждый домик в многочисленных деревнях; взор тонет в отдалении. Но вдруг гора закрывает этот ландшафт. Он скрылся, но не жаль его: в Нижнем увидим лучше этого. Через несколько времени опять открылся левый берег Оки, а прямо пред глазами как будто из земли вырос Нижний Новгород. С московской дороги вид этого города нисколько не привлекателен: это просто большой фруктовый сад, из которого выглядывают или крыши домов, или куполы церквей. Но вид за Оку и синеющийся вправо левый берег Волги обещали много в самом городе и за реками. При самом въезде в город находится женский монастырь (Крестовоздвиженский), основанный в XIV столетии, а на это место перенесенный в 1812 году. При въезде нашем в город мы не нашли его шумным, как предполагали; напротив, он как бы опустел: вся жизнь его, вся деятельность переехала за Оку, на ярмарку. Избегая шума этой жизни, мы остановились в самом городе на Благовещенской площади: это центр верхней части города.

Статья вторая

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Нижний Новгород находится у рек Волги и Оки на высокой горе. Он построен около 1220 года, – в точности нельзя определить время его основания, за разногласием летописей. В продолжение шести столетий многое совершилось в стенах его. Он был сторожевым городом от булгар, от мордвы; был резиденцией суздальских князей, спорил с Москвой о первенстве, был сборным местом войск русских, шедших на Казань, спас Россию в 1612 году, видел в стенах своих князей суздальских, Александра Невского, Алексея Митрополита, Симеона Гордого, Дмитрия Донского и Василия Дмитриевича; он первый из русских городов приветствовал победителя Казани, встретил Петра Великого, Екатерину II, Павла; он недавно осчастливлен был посещениями императора Николая и Наследника Его великого царства… Но я не пишу его историю – буду говорить о том, что я в нем видел и о чем слышал [45 - Историю Нижнего Новгорода я уже кончил. Она войдет в состав «Истории Владимиро-Суздальского великого княжения и происшедших из него княжеств», – сочинение, которое впоследствии будет представлено мной на суд публики. Теперь окончена только первая часть его; все будет состоять из двух, а может быть, и из трех томов.].
   Нижний Новгород разделяется на четыре части: кремль, верхний, нижний и ярмарку, которая вместе с Александровскою слободою (иначе Кунавино) находится на левой стороне Оки.
   Построение Нижегородского кремля относится к XIV столетию; прежде этого в Нижнем была только деревянная крепость, которая в первый раз разрушена была ордынским царевичем Арапшею в 1377, потом сгорела в 1513, и, наконец, во второй раз возобновленная, сгорела в конце XVI столетия. Начальное построение каменной крепости летописи приписывают великому князю Дмитрию Константиновичу, сопернику и тестю Дмитрия Донского, владевшему до самой смерти своей Нижним Новгородом. Он, после разорения Арапшею его владения, увидел, что это несчастие произошло оттого, что город был худо укреплен, и потому вознамерился построить каменную крепость. Но при жизни этого князя успели только построить башню с воротами и часть стены. Эта башня и эти ворота до сих пор носят название Дмитриевских; они находятся на Благовещенской площади и служат соединением верхнего города с кремлем. После смерти Дмитрия Константиновича крепостные работы остановились и были возобновлены не прежде, как в 1500 году. Иоанн III Васильевич, видя, что Нижний по своему местоположению весьма удобен для построения крепости, нужной как для ограждения русских пределов от казанцев, так и для содержания запасного войска, вздумал довершить намерение своего предка [46 - Дед Иоанна Васильевича был рожден от дочери Димитрия Константиновича – Евдокии.]. При нем, по известию Соликамского летописца, была построена Тверская башня; но этим работы, кажется, и кончились. Уже в 1508 году Василий Иоаннович, желая окончить предприятие своего родителя, послал в Нижний архитектора Петра Фрязина для продолжения работ. Фрязин сперва старый ров обложил кирпичом, а потом приступил к устройству кремля. Этот-то кремль, поправляемый после того раза три, существует до сих пор и есть единственный в своем роде памятник XVI века. Во всей России нет ни одной крепости этих времен, которая бы спускалась вниз по горе и имела бы контрфорсы. Нижегородский кремль имеет в окружности 2 версты 141 сажень 1 аршин и 3 четверти [47 - «Около всего Нижнего Новгорода, кремля, Новоколонной стены, по описи Нелюба Морнева в 7179 (1671 году), при воеводе Васильи Голохвастове да при дьяке Степане Шарапове показано мерою вкруг 141 сажень, один аршин и три четверти». – Ниж. лет. (см. Учен. зап. Казан. унив. 1836 г. Кн. 2; в летописце, напечатанном в Российском Вивлиофике. Т. XVIII, это известие пропущено). Вышина стены кремлевской до зубцов 5 саженей.]. Фланкируется тринадцатью башнями, из которых некоторые имеют свои названия [48 - Дмитриевская; близ нее Тверская, Егорьевская на северо-восточном углу кремля (она называется так по близстоящей церкви св. Георгия); Ивановская с воротами внизу, которые соединяют кремль с нижним городом, получила свое название от церкви св. Иоанна; повыше ее Пороховая; Коромыслова башня, на юго-восточном углу кремля, получила свое название по преданию, о котором будет сказано в своем месте.]. В одной из них (Дмитриевской) помещается архив губернского правления, в другой (Егорьевской) находится арсенал; в третьей показывают любопытным страшные орудия пыток, о которых забыла Россия, благодаря Бога и наших государей. В стене, кажется, были устроены галереи, по крайней мере, окна из них видны в разных местах крепости; а подле Егорьевской башни было отверстие в стене, теперь, кажется, уже заложенное. Я влез в это отверстие и очутился в комнате, или в коридоре; пройдя направо шагов десять, я нашел лестницу (в этом месте стена спускалась по горе). Темнота и удушливый сырой воздух заставили меня отказаться от дальнейших разысканий. Предание говорит, что тут содержались преступники.
   В кремле находятся две горы, разделяемые дорогою в нижний город; одна из них называется часовою: она крутизны необыкновенной; в самом деле, час времени нужно употребить для того, чтобы прямо взобраться на нее.
   Мы вошли в кремль Дмитриевскими воротами, и первое, что представилось глазам нашим, – это был громадный Спасо-Преображенский собор, главный храм всей Низовской земли, священный для всякого русского по своей старине и потому, что в нем покоится прах знаменитого Минина. Он во многом сходен с Большим Успенским собором в Москве. Огромный параллелепипед с пятью большими главами так называемой византийской архитектуры, с узкими и длинными в два ряда окнами, без колонн – вот наружный вид этого собора. Он первоначально был построен князем суздальско-нижегородским Константином Васильевичем в 1352 году, и, уцелевший от разрушения в 1377, он был на другой год разрушен татарами, посланными от Мамая. Летописцы, упоминая об этом происшествии, особенно сожалеют о церковных дверях, которые «беша чудно устроены медью золоченою». Дмитрий Константинович возобновил Преображенский собор, и он оставался с этого времени без перестроек до 1652; в этом году за ветхостью он был перестроен на счет государевой казны, а в 1683 митрополит Нижегородский Филарет перестроил на нем главы и покрыл их черепицей. В начале нынешнего столетия в нем образовалась трещина по обеим стенам и по сводам, так что он готов был развалиться на две части. Поэтому служение в нем было прекращено и он запечатан. В 1829 по высочайшему повелению он сломан и к 1834 году перестроен в прежнем виде. В августе 1834 он был освящен Амвросием, епископом Нижегородским и Арзамасским, а в 1837 украшен стенною живописью живописцами мастерской Железнова. Под всем собором устроен огромный подвал, в котором поставлены гробницы всех лиц, похороненных в этом соборе… Мы вошли в собор: внутри он несколько темен несмотря на то, что много света проникает в окна глав; громадные пилястры, идущие в два ряда, поддерживают своды храма; иконостас вызолочен; образа все греческой живописи. Между ними особенно замечательны образ Спасителя, который был принесен из Греции в Россию, а Константином Васильевичем из Суздаля в Нижний Новгород, и другой – Богородицы Одигитрии; этот образ был списан с настоящего образа в Царьграде и прислан оттуда Дионисием, архиепископом Суздальским, Нижегородским и Городецким, в 1381 году. Еще заслуживает внимания в этом соборе царское место, пожалованное Алексеем Михайловичем: оно все исписано буквами, которые прежде были позолочены; теперь же их нельзя прочесть.
   Но более всего замечательны здесь гробницы мужей, ознаменовавших себя деяниями доблести; по северной и южной стенам храма врезано 13 чугунных досок с золотыми надписями. На левой стороне, за второю пилястрою, между гробницами митрополита Павла (ум. 1696) и архиепископа Питирима, славного истреблением на некоторое время раскола на реке Керженце [49 - В Семеновском уезде.], своими сочинениями [50 - Он написал книгу под названием «Пращица», против раскольников.] и заведением в Нижнем Новгороде семинарии, видна доска, на которой находится следующая краткая, но красноречивая надпись: «Гражданин Козьма Минин»… На этом-то месте покоится прах человека, возвратившего целому народу отечество, Царя и целость веры. Какое чувство должно овладеть всяким русским при виде этого священного места! Что почувствует он, прочитав эту надпись, не знаю. Но каждый, кто только любит Русь и ее чистую, незапятнанную славу, кажется, почувствует порыв гордости. «Я русский – слава Богу, что я русский», – вот что должен сказать он над прахом Минина. По крайней мере, я помню ту сладостную минуту, когда я над этим прахом благодарил Бога, что я родился от русских, а не от каких-нибудь космополитов-французов. Еще… Это было давно, когда я в первый раз был в Нижнем, когда еще ребенком я стоял в полуразрушенном храме над гробницею Минина. Помню, как смутный сон, что отец мой поставил меня на колени и заставил молиться о Минине; в первый раз тогда услыхал я это имя, но, не знаю почему, я молился тогда, как после этого никогда не молился… Ах, много, много напоминает мне могила Минина! Здесь… Но я не пишу записок своей жизни.
   Близ Козьмы Минина погребен сын его Нефедий (Мефодий); неизвестно, где похоронена жена его Татьяна: вероятно, близ церкви Похвалы Богородицы, потому что в приходе ее жил и умер сам Козьма Минин. Да и тело его, погребенное на ограде похвалинской, было перенесено в собор уже при царе Алексее Михайловиче.
   Недалеко от гробницы Мининых стоят 13 знамен нижегородского ополчения. Императору Александру благоугодно было, чтобы знамена, сопровождавшие нижегородцев в 1812 году, вечно осеняли прах того нижегородца, который спас Россию в 1612 году.
   Могилу Минина осеняет список со знамени князя Дмитрия Михайловича Пожарского, этой орифламмы народа русского, с которой этот князь пошел, по совету Минина, выгнать из Москвы врагов и умирить отчизну [51 - Подлинник этого знамени прежде находился в селе Пурихе, отчине Пожарского, ныне же с 1827 года в Москве.]. Этот список на полотне шириною один аршин и тринадцать вершков, а длиною два аршина и девять вершков. Он утвержден на древке и находится в позолоченной раме. С одной стороны на нем изображен Спаситель в облаках с Евангелием; наверху надпись: «Иисус Христос Вседержитель»; а по кайме написано вязью: «С вышних призирая и убогия приемля, посети озлобленныя грехи Владыко Всемилостиве. Молитвами Богородицы даруй душам нашим велию милость. Всякие скверны Всемилостиве аз бых делатель и во отчаянии ров впадя; но стеню от сердца и вопию к тебе: Слове ускори, щедрый, и потщися на помощь нашу яко милостив». На другой стороне изображен, на овальной подушке, архангел Михаил; в правой руке у него обнаженный меч, в левой ножны; пред ним на одном колене Иисус Навин, его меч у ног архангела; за ними видна Иерихонская крепость. Кругом надпись: «Бысть егда бяше Исусоу оу Ерихона и возре очима своима видя человека стояща пред ним и меч обнажен в руце его и приступив к нему рече: наш ли еси или от сопостат наших; он же рече аз Архистратиг силы Господня ныне приидох семо, и паде Исус поклонися лицем своим на землю и рече: Владыко, что повелеваеши рабоу твоемоу; и рече Архистратиг Господень ко Исусоу: изуй сапог твой с ногоу твоею, место бо, на нем же стоиши, свято есть, – и створи Исус тако» [52 - Кн. Ис. Нав. Гл. V. Ст. 13–16.].
   Кроме гробниц Минина, Питирима и Павла, на левой стороне собора находятся гробницы: 1) архиепископа Вениамина Краснопевкова (ум. 1811) [53 - Он написал «Подробное историческое описание Архангельской Епархии» и «Новую скрижаль, или Объяснение о церкви, службе и пр.».], 2) епископа Иоанна Дубенского (ум. 1743), 3) митрополита Филарета, в схиме Феодосия (ум. 1694), первого епархиального архиерея Нижегородского и присутствовавшего при крещении Петра Великого. На другой стороне собора покоится прах великих князей нижегородских в следующем порядке: 1) близ клироса гробница Бориса Константиновича (ум. 2 мая 1394), несчастного князя, три раза лишавшегося престола и видевшего, наконец, падение самостоятельности Суздальско-Нижегородского княжения; 2) гробница Симеона Иоанновича, внука Борису Константиновичу, 3) Василья Дмитриевича Кирдяпы (ум. 1403), бывшего с Тухтамышем под Москвою и при восьми ханах искавшего престола нижегородского; 4) и 5) Симеона Дмитриевича и брата его Иоанна, прозванного Брюхатым; оба они были сыновья Дмитрия Константиновича (великого князя) и оба умерли в один день, в то время, когда Арапша разбил русских у Пьяны (1377); первый был убит, а другой утонул в реке; 6) славного в летописях великого князя Константина Васильевича Мудрого, первого князя нижегородского; этот князь, по происхождению старейший князей московских, а по уму превосходивший всех своих современников, видя, что Москва взяла решительный перевес над Суздалем, удалился в Нижний, кажется, в намерении основать там отдельное великое княжество, подальше от Москвы. Переселясь на новое место, он построил и этот собор и жил до 1355 года, когда скончался; летописец говорит о нем, что он «княжил честно и грозно, бороня отчизну свою от татар и сильных князей»; 7) Андрея Константиновича (ум. 1364); он наследовал престол нижегородский после смерти отца своего и был любим нижегородцами за его кротость и добродушие; 8) великого князя Дмитрия Константиновича суздальско-владимирского, а потом нижегородского; он скончался в 1383 году; 9) князя Иоанна Борисовича Туголукого, недостойного потомка мудрого Константина; 10) Анны Грековны [54 - Карамзин думает, что она была гречанка (Ист. Г. Р. Т. IV. Пр. 376); но это была первая супруга Константина Васильевича, не мать Дмитрия; вторую звали Еленою.], супруги Константина Васильевича, и 11) Анастасии, в монашестве Вассы, – супруги Андрея Константиновича.
   С паперти, на которой, по преданию и по сказанию летописи, совершилось некогда чудо: проистекло миро из креста, которым Алексей, архиепископ Суздальский, осенял князя Андрея Константиновича, – мы прошли в теплый собор Богородицы Всех Скорбящих мимо колокольни, на которой, как говорит предание, большой колокол звонил сам собою при князьях нижегородских [55 - Это есть и в летописи Никоновской, и в Нижегородском летописце.]. В этом соборе заслуживают внимания гробницы епископа Моисея (ум. 1827) и католикоса Антония, сына царя Грузии. Его гробница, украшенная грузинским гербом, сделана из мрамора и довольно великолепна. Антоний скончался лет 10 тому назад, в глубокой старости; последние дни своей жизни он провел в Нижнем Новгороде.
   В этом же соборе устроено малое царское место, говорят, к приезду императора Павла I.
   На Часовой горе стоит небольшой храм с куполом в виде шатра, с узкими окнами и признаками глубокой старины. Это собор архистратига Михаила – первая церковь в Нижнем по времени построения. На паперти прибита железная доска с надписью: «Древле-низовскою землею владели идолопоклонники мордва. Благочестивый великий князь, ныне духом в Бозе, а нетленным телом своим во граде Владимире почивающий, Георгий Всеволодович владимирский, дабы обеспечить княжения свои от набегов соседственных народов, заложил в 6707 [56 - Явная ошибка – в 1199 году Георгий не был еще великим князем. Основание Нижнего относят к 1199, 1212, 1221 и 1222 годам.] году на устье реки Оки град, нарек имя ему Нижний Новгород и поставил в нем первую церковь во имя архистратига Михаила, деревянную, а потом в 6735 году и каменную» – и прочее…
   Андрей Константинович в 1359 году эту церковь перестроил и поставил ее близ двора своего великокняжеского; разрушенная Арапшею, она возобновлена Дмитрием Константиновичем и в этом виде оставалась до 1620 года. В этом году, по причине многих утрат в благолепии своем от бывших пожаров, снова перестроена, и в это время верх на ней сделан был шатром. Потом в 1672 году, по грамоте патриарха Иосафа, к ней пристроен придел во имя св. Иоанна Богослова. В 1704 году она сгорела во время сильного пожара, бывшего в кремле, но не разрушилась; в 1732 году была обновлена, по благословению архиепископа Питирима – иждивением Иоанна Михайловича Волынского, бывшего тогда правителем Нижнего Новгорода. Наконец, князь Василий Иванович Долгорукий, в бытность свою нижегородским вице-губернатором в 1795 году, придел украсил вновь иконостасом, который епископом Павлом и был освящен во имя апостола Иоанна и святого Георгия, основателя Нижнего Новгорода и этого храма, – князя, бывшего предком фамилии Долгоруких.
   В Архангельском соборе по обеим сторонам за клиросами погребены тела князей нижегородских: Василия Юрьевича, которому Дмитрий Шемяка в 1446 году отдал было Нижний в независимое владение; сына его Иоанна, который владел Нижним и Суздалем в качестве присяжника государя Московского; князя Василия Васильевича Гребенки-Шуйского – брата предыдущему, сражавшегося в рядах новгородцев против Иоанна III, а после бывшего наместником его в Пскове, потом владетелем Нижнего и первым вельможею в совете великого князя Василия Иоанновича и бывшего в силе при Елене. Кроме этих князей, в соборе погребены еще князья Иоанн, Петр, Зиновий, инок Зосима, инок Иона и княгиня Ирина. История молчит о них; только гробницы напоминают потомству о их существовании. Впрочем, надобно полагать, что это князья, жившие после падения самостоятельности Нижнего; иначе они бы погребены были в Спасо-Преображенском соборе. В Архангельском соборе я видел грамоту царя Михаила Феодоровича, с своеручною его подписью, от 18 июня 1613 года. Дело в ней идет о жалованьи священникам.
   Выходя из Архангельского собора, я искал глазами то место, на котором некогда стоял дворец великокняжеский; но время изгладило и последние следы его существования. Его места теперь невозможно отыскать ни между вновь возникшими зданиями, ни на большой площади, простирающейся от Архангельского собора до самого края Часовой горы (около 60 или 70 сажен в одну и 150 в другую сторону). На этой площади прежде было строение, но все оно сгорело в 1704 году; в это время, говорят, погибли и остатки дворца, сгоревшего еще в 1531 году. Нет также остатков и Воскресенского монастыря, находившегося, по свидетельству летописца, внутри кремля у Никольских ворот. Он существовал еще в 1647 году; в это время какой-то гость Семен Задорин построил в нем каменную церковь. Теперь нет никаких Никольских ворот, по которым бы можно было угадать его положение. Остались только ворота Дмитриевские и Ивановские, и из тех даже, которые теперь заложены, ни одни не назывались Никольскими [57 - До последней перестройки, кроме Дмитриевских и Ивановских ворот, были еще три, так называвшиеся пролазы. Два из них никак не назывались, потому что находились один подле Дмитриевских, а другой подле Ивановских ворот; третий назывался живоносинским, по церкви живоносного источника, находящейся на берегу Волги. В старину было еще два пролаза: духовский, под церковью Св. Духа, и егорьевский, возле башни этого же имени.]. Впрочем, мне кажется, что нынешняя церковь Симеона Столпника есть остаток этого монастыря; она точно находится близ ворот (Ивановских), которые сперва могли называться Никольскими по церкви св. Николая, построенной близ них еще в XIV столетии. Этот гость Семен Задорин, может быть, выстроил церковь в честь своего ангела.
   С большею достоверностью можно сказать, что в состав той площади, о которой я говорил сейчас, вошла та площадь, на которой, во время княжества нижегородского, собирался народ, на которой пала самостоятельность Нижнего и на которой, наконец, сделал воззвание Козьма Минин. В летописи говорится, что посланные от Василия Дмитриевича московского впущены в кремль Борисом Константиновичем, по совету вероломного боярина Румянца, миновали двор великокняжеский, прибыли на площадь и ударили в колокола. Местное положение нынешней площади Архангельского собора, близ которого был дворец, и Дмитриевских ворот, через которые должны были проехать послы, – все это подтверждает и слова летописи, и мое предположение.
   Напротив Архангельского собора выстроены казармы 4-го учебного карабинерного полка – здание огромное и красивое как снаружи, так и внутри; по своей величине оно занимает первое место между зданиями Нижнего Новгорода.
   Этому полку принадлежит также прекрасно выстроенная церковь во имя Успения Богородицы. Она окружена колоннадою ионического ордера и украшена четырьмя фронтонами и красивым куполом. Внутренняя отделка ее, особенно живопись, очень хороша, освещение превосходно. Чтобы судить о величине этого храма, довольно сказать, что три алтаря устроены рядом в нем – средний из них очень обширен. Церковь эта была построена в 1828 году г-жою Мертваго, и до тех пор, пока не был отстроен Спасо-Преображенский собор, она была летнею кафедральною церковью. В 1834 году она, по высочайшей воле государя императора, лично обозревавшего ее, была отдана только что сформированному в то время 4-му учебному карабинерному полку.
   На площади, о которой я уже говорил, воздвигнут монумент князю Пожарскому и Минину. Во всем Нижнем, столь счастливом своим местоположением, нет ни одного места лучше того, на котором он воздвигнут. Оно возвышается над всем городом, раскинувшимся по горе, и, окруженное липовою аллеею, кажется с Волги как бы увенчанным лаврами. Монумент состоит из высокой гранитной полированной пирамиды, поставленной на пьедестале также гранитном, но только неполированном. По сторонам пирамиды сделаны из бронзы барельефные изображения Пожарского и Минина, увенчанных славою, и надписи с одной стороны: «Князю Пожарскому благодарное потомство 1826 года», а с другой: «Гражданину Минину благодарное потомство 1826 года». Вверху пирамида несколько попорчена во время перевозки. Монумент сделан по проекту архитектора Мельникова, имя которого вырезано на пьедестале. Известно, что этот памятник воздвигнут в Нижнем взамен того знаменитого монумента, который был приготовлен для Нижнего, но поставлен на Красной площади в Москве. Это обстоятельство ввело в заблуждение иностранных писателей, которые до сих пор уверяют, что в Нижнем есть «le beau monument en bronze eleve par i’empereur Alexandre, il represente Minine et Pojarski jurant de sauver la patrie» [58 - Abrege de Geographie par Adrien Balbi. Paris. 1838. Р. 551.]. И это говорит один из самых дельных французских ученых.
   Мы стали на краю Часовой горы, и что за виды открылись пред нами? Я не знаю, есть ли в России что-нибудь подобное этому. Гора из-под ног ваших спускается вниз; она как будто хочет опуститься в Волгу; но белая стена крепости останавливает ее и, заградивши ей путь, смело взлетает уступами на ее вершину. Под вами спускается дорога в нижний город, а под нею, на обширном лугу, обсаженном деревьями, стоит одинокая церковь Симеона Столпника, осеняемая стеною крепости и башнями. Взор ваш переступает за крепость, и вот за зубцами ее расстилается Волга; она покрыта множеством барок; легкие лодки перерезывают ее в различных направлениях. Посмотрите на эту черту, так заметную в воде: это граница двух рек, слившихся вместе под Нижним Новгородом, но все еще спорящих о первенстве. Влево от нас виден почти весь нижний город, с его огромными домами, с его церквами и новою набережной; далее – переброшенный через Оку мост, окруженный целым лесом мачт; а там, за Окой, земля покрыта будто красным бархатом: это крыши гостиного двора на ярмарке; вот за ним собор с блестящими куполами, церковь армянская, киоски китайские и меджет поклонников ислама. За ярмаркою вы видите село Гордеевку с его готическою церковью, Кунавино и еще много слобод, деревень, озер, рощиц и пр. Все это, наконец, сливается в неясную даль, и только один твердый глаз может рассмотреть церкви Балахны, над которой всегда видна струя дыма из соловарен. Волга, которая от самой почти Балахны течет до устья Оки без изгибов, все прямо, будто любуется красавцем Нижним, эта Волга теперь перед вами тонет вдали, край ее сливается с горизонтом. Особенно хороша она, когда солнце погружается в нее: тогда горит она пламенем, переливается рубинами, блещет золотом, светлою тканью расстилается от края горизонта до самого подножия Нижнего. За Волгою вам представляются лес и озера, по местам виднеются села и деревни, и почти прямо перед вами расположилось село Бор, которое по его величине, по его церквам, по его красивым домам вы сочли быуездным городом.
   До 1835 года в кремле Нижегородском было много частных домов. Они выстроены были вдоль стены и лепились по скату горы. После они все были сломаны, и на месте их теперь разводят бульвары. Этим внутренний вид кремля много выиграл: теперь уже нет в нем ни бань, приклеенных к городской стене, ни закопченных от дыма башен, ни дрянных лачуг, едва державшихся на сваях в полугоре. Вслед за этим улучшением последовали новые постройки; к корпусу казарм карабинерного полка сделаны большие пристройки; сгоревший в 1828 году дом присутственных мест возобновлен, близ собора Преображенского выстроен дворец, горы выровнены и уложены дерном.
   Дмитриевскими воротами мы вышли из кремля в верхний город на Благовещенскую площадь, которая прекрасно обстроена большими зданиями и служит соединением пяти улиц [59 - Большой проспект, называемый также Староверхним базаром, Печерская улица, Варварская, Алексеевская и Большая Покровка.]. С одной стороны ее тянется белая стена кремля, и подле нее бульвар; а с другой полукругом расположены огромный дом Деулина и Переплётчикова, в котором помещены гостиницы и магазины; далее губернская гимназия и почтовая контора. Налево от площади до самой Егорьевской башни идет большой проспект, с одной стороны которого продолжается стена кремлевская и бульвар, а с другой выстроено здание семинарии. Прямо против Дмитриевских ворот выходит на площадь Варварская улица, оканчивающаяся красиво выстроенным в виде замка острогом. Самая площадь несколько загромождена двумя церквами (Благовещения и св. Алексия, митрополита), которые много отнимают у нее вида. Старожилы сказывают, что тут была еще третья церковь, но она, за теснотой места, была перенесена на другое место. До 1835 года на этой площади находился так называемый верхний базар: вдоль стены построены были из досок лавки, а за ними были овраги, в которые стекала весенняя вода и всякие нечистоты. Теперь вместо этого видны одни бульвары. Старики помнят на месте нынешнего бульвара против семинарии две стрелецкие улицы, населенные стрельцами, сосланными сюда после бунта. На Благовещенской площади в старину находился где-то каменный мост; теперь нет даже никакого оврага, через который бы он был устроен [60 - В грамоте патриарха Филарета к Рафаилу, архимандриту Печерского монастыря, о наказании дьячка Семейки Григорьева за найденные у него гадательные книги, называемые «рафли», говорится об этом месте. Там сказано, что этот дьячок при допросе показал, что он поднял рафли «шед по печерской дороге в Дмитровской в каменной башне, перешед каменный мост, в каменном щиту, в завороте» (Акты арх. ком. Ч. III. № 176).].
   В Нижнем Новгороде всех церквей будет до сорока, из них многие построены очень давно. Еще за пятьсот лет пред сим этот город славился многочисленностью храмов Божьих, и еще в 1377 году Арапша сжег в нем тридцать две церкви. Но из старинных церквей уцелели до сих пор немногие, потому что предки наши строили их по большей части деревянные, часто разрушаемые пожаром. О построении каменной церкви летописцы упоминали как о необыкновенном происшествии, вместе с описанием явлений небесных и важных перемен политических. Мы скажем здесь по нескольку слов о каждой старинной церкви, сохранившейся до сих пор. Первое место занимает между ними собор Благовещения на площади, только что описанной нами. Она построена в византийском вкусе, и если я не ошибаюсь, то эта церковь должна стоять на месте Богородицкого монастыря, бывшего за городом и сожженного вскоре после основания его мордовским князем Пургасом в 1230 году [61 - Г. Строев в своем «Ключе к И. Г. Р.» думает, что этот сожженный Пургасом монастырь есть монастырь Благовещенский, существующий до сих пор; но это несправедливо: Благовещенский монастырь основан св. Алексием, митрополитом, не в XIII, а в XIV столетии («Ключ к И. Г. Р.». Ч. II. С. 101).]. По словам нижегородцев, эта церковь есть одна из самых древнейших.
   Церковь св. Николая Чудотворца на нижнем базаре также принадлежит к числу древнейших храмов нижегородских. В первый раз о ней упоминается под 1378 годом, где сказано, что великий князь Дмитрий Константинович, возобновляя Нижний Новгород после набега Арапши, «постави церковь каменну на Почайне во имя Николая Святителя». Эта Почайна есть ручей, текущий в Волгу близ этой церкви.
   Далее о ней упоминается под 1656 годом, в котором она была перестроена: «строена церковь каменная Николая Чудотворца, близ гостиного двора у таможни, а строил гость Семен Задорин да дьяк Патокин». После того она еще раз была поновлена, и недавно к ней пристроена колокольня.
   Близ оврага, через который ныне построен земляной мост, а до 1837 года был деревянный, называвшийся Лыковым, по имени боярина князя Бориса Михайловича Лыкова, устроившего его в 1619 году [62 - Этот Лыков был в Нижнем для разбора и уверстания дворян и детей боярских. Он же «острог и башни вновь построил». Что это за острог?], – стоит двухъярусная церковь Жен-мироносиц, построенная по византийскому стилю, мрачная и внутри и снаружи. Эта церковь принадлежит также к числу древних. В таком виде, как она теперь есть, построена она попом Михаилом в 1649 году, но о ней упоминается еще гораздо прежде: в летописце Нижегородском под 1535 годом говорится: «7043 года августа в 28 день в Нижнем на Щипачове дворе священа церковь Жен-мироносиц». Таким образом, ей теперь более трехсот лет от первоначального ее основания.
   К XVI веку, а может быть, и к XV, относится еще первоначальное построение церквей Козьмы и Дамиана (на берегу Оки в нижнем городе) и Пятницы; об обеих их упоминается по случаю пожаров 1531 и 1665 годов [63 - Под 1531 годом (Лет. Рост. Никон. и Ниж.): «загореся в Нижнем Новогроде на посаде, выше Козьмы и Дамиана и по горе… до Пятницы…» Под 1665 годом (Ниж. лет.): «в 7173 году в Нижн. Новг. по бечеве от рождественского ручья вниз до церкви Параскевы, нареченныя Пятницы… погорели».]. Последняя из них переносится на новое, удобнейшее, место; прежде она стояла в полугоре. Церковь Похвалы Богородицы также построена не позже начала XVII столетия, потому что подле нее был погребен Козьма Минин, скончавшийся в 1619 году.
   К XVII веку относится построение следующих церквей: св. Ильи Пророка на горе над нижним городом; она в том виде, как теперь находится, построена в 1655 году попом Степаном; живоносной Троицы в нижнем городе, близ Оки: она сооружена в 1663 году нижегородским посадским человеком Иваном Григорьевым; церковь Успения Богородицы: построение ее на иждивении нижегородца Афанасия Олисова относится к 1672 году; св. Иоанна Предтечи на нижнем базаре: она построена Гаврилом Дранишниковым и освящена в 1683 году; Казанской Богородицы за гостиным двором у Почайны: она была освящена в 1687 году.
   Но из всех церквей Нижнего Новгорода обращает на себя внимание приезжего церковь Рождества Богородицы, находящаяся в нижнем городе, близ ярмарочного моста. Эта церковь известна более под именем Строгановской, потому что в XVIII столетии Строганов положил ежегодно на содержание ее по 600 рублей и украсил богатою ризницею. В первый раз об этой церкви упоминается в 1520 году по случаю пожара, истребившего весь нижний посад. Впоследствии о ней говорится под 1653 годом, где сказано, что гость Семен Задорин близ своего двора, в нижнем посаде, на бечеве, строил церковь каменну Рождества Пресвятыя Богородицы. Когда окончена постройка этой церкви, неизвестно; по известиям видно только, что при Петре Великом для нее написаны были два образа придворным живописцем, что Петр Великий, в бытность свою в Нижнем, хвалил устройство ее, но неизвестно почему запретил в ней служение, и что она освящена была уже в 1726 году. В последние годы некоторые повреждения были в ней исправлены. Архитектуры она готической и имеет большое сходство с Успенскою церковью в Москве на Покровке. Снаружи она не выштукатурена; карнизы, витые колонны и прочие орнаменты сделаны из белого мячковского камня. Внизу она поддерживается огромными контрфорсами, сделанными тоже в готическом вкусе.
   Осмотрев старинные церкви Нижнего и, сказать правду, найдя немного в них старинного, мы отправились в Печерский монастырь. Он находится за городом, на берегу Волги, близ Сибирской дороги. Миновав заставу, мы поехали по так называемым Панским буграм. Впрочем, я тут не заметил никаких бугров: место было ровное, и наш экипаж быстро катился близ края утесистой горы, подошву которой весною омывает, а иногда и подмывает Волга. Проехав небольшое расстояние, мы увидели пред собою Сибирскую дорогу, обсаженную ветвистыми березами, а налево крутой спуск под гору, который шел вокруг возвышенности и одиноко стоящей на ней каменной часовни. Обогнув эту возвышенность, я увидел несколько крестьянских домов: это была слобода Печеры, принадлежащая к городу. Наконец мы были у стен монастыря; въехав в его внутренность, мы увидели фруктовый сад; тенистые деревья осеняли монастырские здания и множество надгробных памятников, поставленных вокруг главной церкви. Печерский монастырь, так сказать, висит на утесе; над ним гора, покрытая деревьями; под ним утесистая скала опускается до самой Волги, которая, скажу мимоходом, в этом месте очень омелела. Строение в монастыре все каменное; в одном из корпусов помещается духовное уездное училище, в другом – больница и келья архимандрита; в третьем – кельи братии. Павильон архимандритской кельи заслуживает особенного внимания: он устроен на самой вершине скалы; голова закружится, если посмотреть вниз. Здесь Волга у ваших ног; налево вы видите и белокаменный кремль, гордо возносящийся над всем городом, и слияние Оки с Волгою, и этот лес мачт, которым обсажена ярмарка; видите и ярмарку, и ее собор, и минару мечети. Далее за флером тумана вам представляются села и деревни, взор тонет в отдаленности, – и как ни сильно ваше зрение, вы не в состоянии отыскать границу этого безграничного и разнообразного ландшафта: она ускользает от вас, как неясное сновидение, и только заманивает взор ваш в свою беспредельность.
   В Печерском монастыре, который основан в XIV столетии Дионисием, епископом Суздальским, находятся четыре церкви: главный собор во имя Вознесения Господня, теплая церковь во имя Успения Богородицы, и церкви: одна во имя Макария, а другая во имя Евфимия Суздальского, двух светильников российской церкви, подвизавшихся в этой обители. Учителем их в благочестии был основатель этого монастыря, Дионисий, тот самый, которого жизнь была в опасности в то время, когда Василий Кирдяпа вздумал казнить в Нижнем Сарайку, посла Мамаева: стрела татарина изорвала на Дионисии мантию [64 - Этот Дионисий известен в истории истреблением стригольников; он был сделан митрополитом, но остановлен на возвратном пути из Греции Владимиром Ольгердовичем в Киеве, где и умер.]. Еще славится в Печерском монастыре какой-то старец Павел, о котором упоминают летописцы XIV века.
   Нынешний Печерский монастырь стоит на другом уже месте; прежде он находился верстах в двух ниже по Волге, но в 1596 году июля 12 засыпан землею. Вот как об этом происшествии рассказывает летописец: сперва поверх монастыря образовалась большая расщелина. Гора начала осыпаться, и лес, росший на горе, повалился с шумом и треском [65 - «И нача гора сыпатиси созрелым злебом и бысть шум и треск велик от лесу» – Ниж. лет., год 1569.]. При общем смятении в монастыре архимандрит Трифон, взяв крест и икону Богородицы, вышел с братиею из обители и начал служить молебен. Бог услышал молитву их: «Прошла оная гора под монастырь землею и вышла на реку Волгу и стала буграми, а струги [66 - Лодки.] под монастырем стали на сухом берегу далеко от воды». Но здания монастырские были, однако, разрушены: от соборной церкви остался только один верх над жертвенником; колокольня «рассыпалась», теплую церковь расшатало и опустило в землю; все прочее строение переломало. Братия должна была переселиться на другое место, и монастырь, по повелению царя Феодора Иоанновича, был построен на нынешнем месте воеводою Леонтием Аксаковым. Там, где прежде был монастырь, теперь стоит слобода Подновье [67 - Названная так потому, что находится под новым городом Нижним. Известно, что в старину Нижний назывался не Нижним Новгородом, а Новым городом Нижним.], славная своими солеными огурцами и капустою. В этой слободе есть церковь св. Николая; она построена на месте бывшего собора.
   Положение Нижнего Новгорода на утесистой горе глинистой почвы способно к таким обвалам. В летописях не один раз встречается описание подобных происшествий: как в 1370 году снег сполз с горы, около Благовещенского монастыря, и засыпал дома и людей, так в 1422, гора сползла и с лесом на слободу [68 - Эта слобода была на Оке, под старым городком, первоначально построенным суздальскими князьями. Думаю, что это на том месте, которое теперь называется Гребешком.] и засыпала 150 дворов с людьми и скотом. Да для чего нам брать летописи времен давно прошедших: в 1833 году, ночью, на самый день Успения, после долговременных дождей гора оползла около церкви Пятницы и разрушила два дома. Впрочем, теперь уже нет более домов на таких местах, где бы могло случиться подобное несчастье.
   Близ Егорьевской башни, почти напротив церкви св. Георгия, есть полуразрушенная стена с башнями – это остатки Зачатьевского монастыря. Супруга великого князя нижегородского Андрея Константиновича Анастасия по смерти своего супруга построила его и сама, под именем инокини Вассы, постриглась в нем. Это было в 1365 году. Монастырь скоро наполнился, потому что сто десять боярынь и девиц двора великокняжеского последовали примеру благочестивой Анастасии. Вот начало этого монастыря. Сперва он стоял в полугоре [69 - На месте, называемом Коровий Взвоз.], но в 1684 году после пожара, истребившего до основания монастырские строения, он был перенесен на гору напротив церкви св. Георгия, саженях в 20 от кремля, и получил название Происхожденского. Главная церковь, выстроенная в 1716 году и поправленная в 1745, пришла в ветхость в начале нынешнего столетия; потому и вознамерились перестроить монастырь. Когда же в 1809 году он сгорел, то игуменья Дорофея перенесла его (в 1812 году) на московский выезд. С новым местом он получил и новое название – Крестовоздвиженского. Постройка его производилась десять лет и стоила до двухсот тысяч рублей. Кроме главной церкви, великолепной и отличающейся внутренней чистотою, устроено в монастыре 8 каменных корпусов. Пение здешних монахинь привлекает многих городских жителей в этот монастырь, несмотря на его отдаленность от тех улиц, в которых живет лучшее нижегородское общество.
   Третий монастырь, находящийся в Нижнем Новгороде, есть Благовещенский. Он расположен в полугоре напротив ярмарки и поддерживается огромным контрфорсом, устроенным в 1832 и 1833 годах. Не доходя до монастыря, вы найдете старинную каменную часовню; прежде она была окружена строением, но пожар 1834 года совершенно истребил его. В часовне этой есть бассейн самой чистой ключевой воды. Эта часовня построена на том месте, где св. Алексий, митрополит, в 1359 году, на пути своем в Орду, совершил свою убогую трапезу: этот ключ – тот самый, в котором святой муж размачивал дорожные сухари свои. Возвращаясь из Орды, св. Алексий был принят в Нижнем великим князем Борисом Константиновичем, крестил у него сына Ивана и, осматривая город, прельщен был положением того места, на котором он прежде останавливался. Он заложил тут каменную церковь Благовещения Богородицы, устроил монастырь и «удоволил его и селы и водами». Великий князь нижегородский также сделал важные пожертвования в этот монастырь. Он дал в 1393 году грамоту этому монастырю (вместе с Спасским собором) на рыбные ловли и бобровые гоны на реке Суре [70 - См. Акты арх. ком. Ч. I. № 2: «Се яз князь великий Борис Константинович пожаловал семи спасского и благовещенского архимандрита Иону с братиею, дал в дом св. Спаса и св. Благовещения свои рыбныя ловли по Суре реке, озеро Пашково с истоком, озеро Селарево, озеро Плоское, озеро Сосновское, озеро Долгое, озеро Мягкое и все озера от речки до Курмышки… и бобровые гоны… дана в Нижнем Новгороде, 6902 года декабря 8».]; впоследствии великий князь нижегородский Александр Иванович дал ему разные привилегии, подтвержденные после великим князем нижегородским Даниилом Борисовичем и великим князем московским Василием Дмитриевичем [71 - См. Акты археографической комиссии. Т. I. №№ 17, 18 и 21.]. Последующие государи также одарили его разными угодьями и волостями, так что до учреждения штатов за ним состояло 4197 душ крестьян. Теперь в нем находятся два огромных собора: один, построенный в 1649 году, а другой в 1834. В первом иконостас вызолочен и вся живопись греческого письма. В нем замечательны: образ Корсунской Богородицы, писанный в Греции иеромонахом Симеоном в 6501 году (993) (говорят, что этот образ был принесен в Россию вскоре после крещения святого великого князя Владимира), и большой потир старинной работы. Кроме двух соборов, в монастыре находятся еще церкви Успения Богородицы и Алексия, митрополита, и пещеры, вырытые в горе с различными излучинами; сказывают, что тут спасались затворники. Монастырь Благовещенский обогатился особенно в 1830 и 1831 годах; когда в Нижнем свирепствовала холера, многие приезжие купцы на ярмарку, бывшие жертвою этой болезни, были погребены в этом монастыре, а родственники их делали значительные вклады в оный.
   Нижний Новгород славен еще тем, что в нем родился знаменитый русский механик, Иван Петрович Кулибин, которому все удивлялись при дворе Екатерины Великой. Кому неизвестна его лодка, плававшая без всякой органической помощи? Кто не слыхал о часах, поднесенных им Екатерине? Они были устроены в яйце и играли тропарь Пасхи. Иван Петрович, отличавшийся, сверх того, своими семейными добродетелями, бывший во всю свою жизнь примером честности и трудолюбия, нашел вечное успокоение после трудов своих в том же городе, в котором и родился. Я был на могиле его; жаль, что на месте ее нет никакого памятника, который был бы достоин этого нашего соотечественника. Простая невысокая насыпь, совершенно незаметная между другими, показывает место могилы Кулибина. Впрочем, прежде был тут устроен памятник со всеми механическими атрибутами и с моделями всех произведений Кулибина; но он сгорел во время пожара на кладбище. Этот странный пожар случился в 1833 году. Однажды в летний день, после обедни, церковный прислужник выбросил из жаровни угли близ дров; поднявшийся ветер разнес пламя, и бывшие вблизи деревянные голубцы [72 - Слово «голубцы» в России имеет различные значения: в Малороссии значит особенный род пляски; в странах около Урала – подвал под губой, подполье и первый приступок на печь в избе; в Нижнем и окрестных местах – деревянный навес над могилою.] и памятники сделались жертвою пламени, в том числе и памятник Кулибина. Этот пожар в обители мертвых едва ли не единственный пример для живых… Кстати о пожарах: Нижний часто страдал от этого несчастья; несколько раз во время его существования различные его части делались добычею пламени. Особенно в старину: наши предки любили строиться поближе к соседям, и потому пожары были опустошительны, без тех предосторожностей и способов, которые имеем мы теперь. Не упоминая о пожарах, бывших следствием каждого набега татар или мордвы, мы перечислим замеченные летописцами пожары в Нижнем. В 1513 году сгорел весь город, даже и городская дубовая стена, а через семь лет, именно в 1520 году, на Вознесеньев день загорелась церковь Николая Чудотворца, и от нее пламя распространилось по всему нижнему городу, так что все строение от церкви Рождества Богородицы вниз по реке до Зачатьевского монастыря превращено было в пепел. На месте обгорелых домов снова явились жилища, но через одиннадцать лет они снова сгорели, в 1531 году июля 3-го: загорелось около церкви Козьмы и Дамиана; пожар распространился также вверх до Рождественской церкви и вниз до церкви Пятницы: тысяча четыреста домов сделались жертвой его; огонь проник в крепость; в Ивановской башне взорвало порох; дом великокняжеский, церкви, лавки и прочее строение внутри кремля – все сгорело. Всего нижнего города как не бывало, а через шесть лет и верхний выжжен был казанцами. В 1665 году сгорел снова весь нижний город от церкви Рождества до Пятницы с гостиным двором, лавками, амбарами. То же самое несчастье с нижним посадом случилось и в 1683 году; в это время сгорело четыре церкви, весь солодяной ряд и множество судов на Оке. После этого сильные пожары опустошали Нижний в 1704, 1715, 1811 и 1834 годах.
   Вчера я был в гостях у одного старожила нижегородского, который родился и дожил до седых волос, не выезжая за десять верст из своего города. Этот вечер, который я провел у него, будет долго мне памятен. Мы пили чай под открытым небом в саду, в котором созрелые фрукты наполняли воздух благовонием. Вечер был прекрасный. Видя в моем знакомом большого любителя старины своего города, я завел с ним разговор о моем путешествии и потом нечувствительно свел его на Нижний. Старик, как скоро дошло дело до его любимого предмета, воспламенился, начал рассказывать мне все примечательности города, всю историю Нижнего. Из рассказов его всего любопытнее для меня был рассказ о преданиях нижегородских, носящихся до сих пор в народе. Вот некоторые из них.
   «Есть в Нижнем башня, зовут ее Коромыслова, а стоит она на углу кремля, там, у Зелени. И вот почему она называется Коромысловою. Давно это было, больно давно, тогда, как только что успели выстроить в Нижнем стену кремлевскую, приходили под Нижний казанские царевичи Сеит, да Булат, да Кучелей (в 1520 году). Много беды наделали они на матушке Святой Руси, много городов пожгли, много людей в полон побрали; а к Нижнему только подошли, да по-пустому: три дня стояли – ничтоже сотворше отидоша вспять, так и в летописи записано; не сказано только в ней, почему эти царевичи отступили так скоро от Нижнего».
   – Может быть, они не умели взять новой стены, может быть, они встретили сильный отпор?
   «Эх, может быть да может быть! Я вам это дело расскажу обстоятельно, без всяких “может быть”, да верить прошу: это предание народное; а вы знаете: глас народа – глас Божий. Вот дело в чем: три дня стояли под Нижним разбойники-татары; все православные заперлись в кремле, и на новую-то стену надеялись, и татар-то боялись: никто не смел выйти за ворота кремлевские. Была тогда в городе одна девица-красавица, имени и отечества ее не помнят; понадобилось ей за водой сходить на Почайну-реку – не хотелось, видно, пить колодезной. Вот взяла она ведра на коромысел, а коромысел тот был железный, только два пуда весом; и пошла она, девица, за город на Почайну-реку. Татары заметили ее возле башни и, кто их знает, в полон ли хотели ее взять, красоте ли ее позавидовали, только кинулись все на нее опрометью. Вот она, видя беду неминучую, поставила ведра на землю, помолилась на соборы нижегородские и, взяв коромысел в руки, дожидалась первого татарина. Подходили к ней татары не по одному, не по два, а целыми сотнями; и всех тех татар девица уложила возле башни спать непробудным сном. Уже этих татар она била-била, а все еще их много было. Одолели они наконец девицу, изрубили ее в мелкие куски и похоронили у башни вместе с коромыслом ее. Князья татарские Сеит, да Булат, да Кучелей подумали-погадали да и решили от Нижнего убираться подобру-поздорову. “Если бабы в Нижнем такие сильные, – говорили они, – что же с нами будет, если ратные люди на нас выступят?” Вот отчего та башня зовется Коромысловою: возле нее было это побоище».
   От этого рассказчика я узнал, что в народе до сих пор сохраняется предание о подвигах Минина, о казни князя Вяземского, о казни Теряева [73 - Князь Семен Вяземский был повешен нижегородцами в 1608 году без государева ведома. Он с шайкой приверженцев Лжедмитрия, мордвою, черемисами и поляками осадил Нижний, но был взят в плен во время вылазки нижегородцев. (См. И. Г. Р. Т. XII. С. 128. Пр. 337). О казни Теряева вот что говорит летопись: в том же году (1665) в Нижний прислан был к розыскным для решения татейных и убийственных дел Борис Григорьевич Теряев, и которые, не повинясь, доходили до смертной казни, с тех он, Теряев, брал посул, а вместо них казнил невинных, в чем на него донос был, и для следствия прислан Семен Воейков, и по сыску его учиненному Борису Теряеву учинена казнь в Нижнем, отсекли голову (Нижегор. лет., год 1763).]. При случае расскажу и все прочие его рассказы, а теперь скажу пока о том, каким образом св. Алексий, митрополит, по преданию, был худо принят нижегородцами. В простой ризе странника они не узнали великого святителя; и он, в первый раз бывши в Нижнем, не нашел даже ночлега. Говорят, что по этому случаю он сказал: «Город каменный, люди железные».
   У нижегородцев есть свои поверья о конце их города и кончине мира; они говорят, что давно сказал один святой человек, родом из Нижнего, что последние времена будут тогда, как в Нижнем будет великое торжище. Суеверные видят в ярмарке исполнение этого пророчества. А конец Нижнего Новгорода будет следующий: есть в Нижнем, подле крепости, маленький ручеек: он течет по оврагам и близ Никольской церкви впадает в Волгу; зовут его Почайною, и говорят, что Юрий Всеволодович, основатель Нижнего Новгорода, назвал так этот ручей, будучи поражен сходством местоположения нижегородского с местоположением киевским. В том месте, где Почайна берет свое начало, есть большой камень, на котором прежде было что-то такое написано, но теперь уже стерлось, вероятно, тогда, как грамотный народ перестал быть на Руси диковиной. От этого-то камня зависит судьба Нижнего Новгорода: в последнее время он сдвинется с места, из-под него выступит вода и потопит весь Нижний. Судите же, какое будет тогда наводнение, когда потонет вся нижегородская гора, а она будет сажен 50 или более в вышину!
   Еще одно предание нижегородское… Страх люблю я эти предания, этот разговор отдаленной древности с новейшими веками, беседу сошедших в могилу прадедов с их внуками, беседу безыскусственную, и потому-то лучше действующую и на сердце и на воображение, нежели самая лучшая история. Если в некоторых преданиях и нет истины, зато в них есть дух народный во всей простоте его… Вот еще одно предание; из него увидите вы, что наши предки думали давным-давно о том, что недавно вздумали англичане. Это, впрочем, очень часто случается замечать, как посмотришь на некоторые изобретения чужеземные: часто случается вспоминать, что это на Руси уже было изобретено или, по крайней мере, задумано. Вот, например, давно ли у нас было столько шума о новом иностранном изобретении – артезианских колодцах: судили, рядили, а никто не догадался, что артезианские колодцы у нас существуют уже лет полтораста тому назад, если не больше. Где? – спросите вы. В Пермской губернии на солеваренных заводах: не угодно ли съездить да посмотреть? Там достают соленый рассол точно таким образом, как воду в артезианских колодцах… Да, если бы и нижегородское предание было справедливо на деле, то оно непременно вовсе бы уничтожило славу лондонского туннеля и французского инженера Брюннеля… Я уже говорил о ходах в кремлевской стене; об этих ходах предание говорит, что они во времена набегов татар и мордвы были продолжены в одну сторону до Марьиной рощи [74 - Верст 14 от города.], а с другой выходили на левый берег Волги, прокопанные под руслом этой реки. Во время осад города жители спасались этими проходами – теперь они засорены и забыты. Конечно, тут я ничего не вижу, кроме игры фантазии наших дедушек, но все-таки мысль о туннелях на Руси была в то время, когда ни одному англичанину она еще и в голову не заглядывала.
   Но довольно уже о городе и преданиях – посмотрим на нынешних нижегородцев, а потом поедем на ярмарку.

Статья третья

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   …Наконец мы выехали из земли вотяков: вот каменный столб с медведем и луком, мы в Пермской губернии. Начали встречаться и деревни с русскими названиями, и люди с русским наречием. Жив так долго в Вятской губернии, прислушиваясь к ломаному русскому языку, который употребляют уды-морты [75 - Так называют себя вотяки, народ финского племени, живущий в Вятской губернии. Их считается до 100 000 человек. Они занимаются земледелием и звероловством. Некоторые из них очень грубы. Русские называют их вотяками или вотью, от реки Вятки. Вотяки разделяются на несколько племен, из которых некоторые отличаются от своих родичей и языком и нравами. Таковы, например, бесермяне, живущие в Глазовском уезде: они не приняли еще христианства и приносят жертвы в лесах. Странно сходство названия этого племени со словом «басурман», которое производят от бесерменских купцов. Об этих бесермянах, кажется, еще нигде не было писано. Впрочем, в наших географиях и этнографиях пропущены многие племена финского племени. Так, например, никто не знает об яранах, или еранах, довольно многочисленном народе, который живет в северной части Верхотурского уезда в самом диком состоянии, не имея почти никакой гражданственности и занимаясь единственно звероловством. Очень редко приходят они в русские селения за хлебом, и тогда, как говорят, не могут надивиться на дома и при взгляде на петуха помирают со смеху.], я был очень-очень рад, приехав в русскую сторону. Теперь понятно мне чувство возвратившегося из чужбины на родную землю! Поверите ли – я насилу мог наговориться с русскими; светлая изба, в которой мы остановились, так мне понравилась, что я, несмотря на то нетерпение, с которым спешил в Пермь, остался в ней больше, нежели на час. Эта изба показалась мне великолепною в сравнении с теми дымными лачугами, в которых мы так долго жили с вотяками; хозяин показался прекрасно образованным человеком в сравнении с тупыми головами вотскими. Так надоела мне эта воть! Впрочем, хозяин наш в самом деле был образован: умел читать и арихметить. Это, можно сказать, редкость в наших внутренних губерниях, но здесь, в Пермской, вещь очень обыкновенная, потому что в ней очень много приходских училищ [76 - Всех приходских училищ в Пермской губернии 21, кроме Тагильского, которое думают преобразовать в уездное. Еще больше училищ, неподведомственных Министерству народного просвещения. Всех учащихся в школах Министерства народного просвещения к 1 января 1839 года было до 1760 человек.], которые устроены почти в каждом большом заводе, в местах главных заводских управлений, и все за счет помещиков. Все мальчики, еще неспособные к работе, обязаны ходить в училище; и потому-то грамотные крестьяне в Пермской губернии совсем не редкость. Во всякой почти, даже отдаленной от училища деревне вы, кроме пищика [77 - Так в пермских деревнях называют писаря.], найдете непременно двух-трех человек грамотных; а в больших заводах арихметчика встретите в каждом доме.
   При первом взгляде на Пермскую губернию я заметил, что жители ее более, нежели жители прочей России, сохранили в себе русского духа. Они гостеприимны, радушны; все русское, вытесненное в других местах обстоятельствами и временами, здесь господствует во всей силе, во всей красоте старины заповедной. Здесь преддверие Сибири, той Сибири, которая, будучи удалена от тех мест, где более действуют, действовали иноземные нововведения, осталась по наружности тою же Русью, какою была за полтораста лет пред сим.
   Милое радушие и редкая честность отличают пермского крестьянина от крестьян волжских, не говорю уже о живущих близ столиц. Надобно тому пожить в Сибири или в Пермской губернии, кто хочет узнать русский дух в неподдельной простоте. Здесь все – и образ жизни, и предания, и обряды – носит на себе отпечаток глубокой старины.
   Был прекрасный летний день, когда мы ехали в Пермь по гладкой дороге. А что за дороги в Пермской губернии! Прелесть! Я не сравню их с самим шоссе: ровны, сухи, гладки, нигде не найдете ни одной рытвинки. Они устроены или из шлака, или из галек [78 - Шлагом называется накипь, отделяющаяся при плавке чугуна или меди; он представляет ноздреватый и хрупкий камень; гальками – маленькие голыши, не более обыкновенного ореха. Их повсюду множество в Пермской губернии.], которые от езды сами собой разбиваются в щебень и потом как бы свариваются в одну массу. Чуть появилась где какая-нибудь неровность, тотчас же засыпают ее гальками, которые в большом количестве насыпаны по обеим сторонам дороги. Я всегда вспоминал пермские дороги, когда мне случалось проезжать по другим местам, где они дурны. В устройстве здешних дорог надобно отдать честь бывшему здесь губернатору Модераху [79 - Он был губернатором лет 35 тому назад.]: он устроил их так, что теперь требуются только незначительные поддержки для того, чтобы они навсегда остались хорошими. Он проложил их даже в местах пустынных и там, где, как говорят старожилы, едва можно было проехать верхом, – теперь вы спокойно можете разъезжать в своей долгуше [80 - Долгушею называют изобретенный здесь тарантас. В Пермской губернии долгуши во всеобщем употреблении – в них ездят даже и в городах.] и быть уверенными, что вам не встретится никаких препятствий, будь проливной дождь хоть в течение месяца.
   Итак, в прекрасный летний день быстро катилась наша долгуша по несравненной пермской дороге. Мы иногда любовались живописными окрестностями; говорю «иногда», потому что дорога большей частью шла лесом и беспрестанно то поднималась в гору, то опять спускалась с нее. Но где только перемежался лес, там представлялись глазам нашим чудные картины, совсем отличные от тех, которые мы видели в России. Говоря «в России», я сказал по-пермски; здесь, на распутии Европейской России с Сибирью, наши губернии зовутся не иначе, как Россия: «он приехал из России», «я буду писать в Россию» – подобные фразы вы услышите беспрестанно от жителей Пермской губернии.
   Мы подъезжали к Оханску; верст за 14 до этого города мне особенно понравилось местоположение. Это именно то место, где находится село Очерский Острожек; на первом плане картины довольно широкая река Очер, или Ошшор [81 - «Ош-шор» на пермянском языке значит «медведь-речка». Может быть, такое название получила она от множества медведей, которые в старину жили по берегам её. Теперь их мало.], извивается по зеленой долине; несколько деревень расположено по берегам ее. Вдали, направо и налево, идут горы, покрытые зеленью и пихтовыми рощами, такими угрюмыми, такими мрачными. Некоторые из гор стоят отдельно, и одна из них, находящаяся направо, очень высока.
   – Не знаешь ли, как называется эта гора? – спросил я у ямщика, показывая на гору, которая, имея чрезвычайно крутой скат, казалось, создана была для крепости.
   – Это, барин, Чудское Городище. Тут, вот видите, жили прежние люди, что зовутся чудаками. Старики говорят, что тут был ихний город ли какой, завод ли, кто их знает – только там есть вал; вон, поглядите: из-за рощи-то его видно немножко.
   В самом деле, несмотря на то, что я был от городища в 4 верстах, я мог разглядеть вал, который проходил по вершине горы и скрывался в роще.
   – Возле вала есть и ров, да, знать, засорился; теперь где-где его видно – ну, да и то правда, давно ведь тут было жилье-то.
   – А как давно?
   – Как давно? – сказал, усмехнувшись, мой ямщик. – Да вот мой дедушка, что помер лет с 15 тому назад, а ему было, сударь, с 10 годами сто, так и он говорил, что и ему-то старики кондовые [82 - Кондовый – прилагательное, употребляемое только в Пермской губернии, значит «самый старый старожил, коренной житель»; кондовый лес – значит бревна самые крепкие и толстые. В Сибири также употребляется это слово.] сказывали, будто их деды и прадеды не помнят чудаков. Ну, да что вы, сударь, изволите спрашивать? Ведь, чай, сами знаете по книгам об чудаках-то…
   – Ну а что у вас говорят о них?
   – Что говорят? Ну, тоже люди были и города; вот видишь, строили, этак вот как примером сказать, у нас Оханной или Пермь. Да вот за гордость наказал их Господь: все перевелись. А куда богаты были! Слыхал я, что у них золота, золота было, что у нашего брата соломы.
   – За какую же гордость наказал их Бог?
   – Да ведь они были враги Христовы; загордились, слышь, так, что задумали, будто, опричь их, и людей на белом свете нет. Ан вот, Христос-то и покарал, и отдал их землю народу православному.
   – Что же, не находили ли вы кладов в городище?
   – Какие клады, сударь! Ведь чудаки-то были колдуны; они заколдовывали свое золото. Правду сказать, пытались кое-кто из наших копать городище, да, кроме черенков и глины, ничего не нашли. А ведь все это заколдованная чудская казна. На других городищах, слышь, и углы вырывали, и шлак находили, а все это – их денежки.
   – А разве есть у вас еще где-нибудь городища?
   – Да как же не быть? Вот недавно проехали; теперь вот только за горой, не видно, а то в трех верстах от Острожка на той стороне [83 - На правой.] Очера есть городище. Да вот еще отсель будет верст 12, там на речке Казанке есть и городище, и вал, и ров как следует. Да в наших местах что! Нет, вот как лет с восемь я ходил из Сарапула с хлебом в Чердынь, так там городищ-то сколько видел!.. и не перечтешь. Там, слышь, у чудаков-то главное царство было. Да и по Иньве много городищ, а это в той стороне, где пермяки живут; ведь этот народец божий – родня чудакам-то. Слышь, только что Христову-то веру приняли, так уцелели. А то им бы вместе с роденькой-то своей не жить на белом свете.
   Горы, о которых я говорил, идут хребтом, и против них, верстах в полутора, возвышенность, которая, однако, гораздо ниже этих гор. Ложбина между этими двумя возвышенностями была, мне кажется, некогда руслом Камы, которая теперь течет от этого места верстах в 12. В этом убеждало меня, во-первых, что по всей этой ложбине нет леса, которого много на возвышенностях; во-вторых, что в ложбине почва земли иловатая и глинистая, когда на возвышенностях она каменистая; в-третьих, что городища расположены по этой горе; думаю, что такой торговый народ, как биармийцы, скорее бы построили свои города и укрепления на той реке, по которой производились у них и торговля и все сношения, нежели на горе в таком незначительном расстоянии от Камы. Впрочем, оставляя подробнейшее исследование об этом натуралистам, я возвращаюсь к своему пути.
   Мы доехали до Оханска [84 - Статистика города Оханска. Расстояние от Санкт-Петербурга – 2014 верст, от Москвы – 1340 верст, от Перми – 67 верст; пространства земли под домами и усадьбами – 80 десятин, выгона городского нет. Церквей: 1 каменная и 1 упраздненная деревянная. Улиц – 5, домов каменных – 1, деревянных –137, всего – 138; в том числе казенных: каменный – 1, деревянный – 1. Жителей обоего пола – 825 человек. Уездного училища нет; больница, со держимая Пермским прика зом общественного призре ния, на 25 кроватей.], уездного города Пермской губернии, который расположен на возвышенном берегу Камы. Город маленький и чрезвычайно беден, потому что малое число жителей его не имеет никаких средств к улучшению его. В нем всего один каменный дом, да и тот казенный; из улиц немного получше та, через которую идет большая дорога, да и на той лачуга возле лачуги; окружные деревни гораздо лучше Оханска. Чтобы лучше показать незначительность этого города, довольно сказать, что у него нет даже городского выгона. Оханск сделан городом в 1781 г., т. е. во время открытия Пермского наместничества, – до того времени здесь было экономическое село Оханное, жители которого занимались преимущественно рыболовством. От этого произошло как само название города, так и герб его, представляющий рыбачьи сети.
   Версты полторы ехали мы берегом Камы прежде, нежели приехали на перевоз; здесь Кама довольно широка (около 460 саженей), берега – совершенная пустыня: лес, лес и больше ничего. Редко-редко попадется на глаза вам бедная землянка рыбака и возле нее колеблющаяся на воде лодочка и раскинутая сеть. Кроме этих лодочек, ничего нет на Каме: река совершенно пуста; это не то, что на Волге, где круглое лето одно судно перегоняет другое и дощаники беспрестанно ходят то вверх, то вниз. Судоходство по Каме бывает по временам: во-первых, тотчас после вскрытия реки идет железный караван; за ним следует соляной, недели две спустя после вскрытия; во-вторых, в конце июня или начале июля идут суда с сибирскими товарами в Нижний на ярмарку; а потом в сентябре, незадолго до замерзания Камы, возят хлеб из Сарапула в Усолье, Соликамск и Чердынь. В другое время вы не увидите жизни на Каме, она вам представляется совершенно пустынною рекою. Я не знаю, какое-то грустное и вместе с тем высокое чувство пробивается в груди человека при взгляде на пустынную большую реку. Вот она тихо катит перед вами струи свои; возвышенные утесистые берега ее покрыты лесом; кругом пусто, ничего живого. Только течение реки и таинственный, однообразный шум деревьев навевает мысль о жизни природы. Река несет, несет свои никем не тронутые волны мимо диких берегов, а все нет конца им, и нет ни одной, которую бы прежде перерезал смело человек на челноке своем. Одна за другими несутся они из неиссякаемого источника, а все их много, все бесконечно число их. Приведите себе все это на мысль, когда вы стоите на диком берегу какой-нибудь пустынной сибирской реки, когда, держась рукой за вековую сосну, вы под ногами своими видите, как вода струится у подошвы утеса; потом оглянитесь на эти утесистые берега: вот река; тихая поверхность ее глаже зеркала, и эти берега мрачно отражаются в светлом лоне воды; взгляните на небо с его перистыми облаками и переливами света – оно утонуло в реке. Вглядитесь хорошенько, поймите жизнь всего этого, и тогда, в шуме леса, вы услышите слово о бессмертии; неувядаемая зелень сосен и лиственниц вам представится как эмблема вечности.
   Кама течет около 900 верст по Пермской губернии. Положение берегов ее непостоянно: то левая сторона возвышенная, то правая; впрочем, крутых берегов более на левой стороне, которая вся покрыта лесом; на правой в иных местах есть луга, в других болота. Здесь она замерзает обыкновенно в начале ноября и вскрывается в апреле. Весенний разлив ее от 6 до 11 аршин. Ширина и глубина различны: в Чердынском уезде ширина ее от 40 до 60 саженей, глубина от 3 до 4 аршин; в Соликамском – ширина от 350 до 400 саженей, глубина от 4 до 6 аршин; в Пермском – ширина от 400 до 450; глубина от 5 до 6 ½ аршин; в Оханском – ширина от 450 до 460 саженей, глубина от 6 до 7 аршин; в Осинском – ширина от 400 до 500 саженей, глубина от 6 до 8 аршин.
   Ступив на левый берег Камы, мы были в Пермском уезде; с версту от берега идет дорога песчаная по тем местам, которые весною покрываются водою. Проехав эту версту, мы нашли опять прекрасную гальковую дорогу и совершенно не заметили, как доехали до Юго-Камского завода. Этот завод не слишком значителен в сравнении с другими уральскими заводами. Он основан в 1746 году и принадлежит княгине Бутеро; в нем рабочих мастеровых до 700. Чугун не плавят; это завод только железоделательный, а не железоплавильный; чугун привозится Камою из других бутеровских заводов; здесь в 5 кричных горнах переделывают его в железо. Железа выделывается в год от 40 000 до 42 000 пудов.
   Мы миновали село Верхние Муллы, принадлежащее княгине Бутеро. В этом селе находится главное управление камскими заводами этой помещицы, довольно обширное приходское училище и больница. Здесь также постоянная квартира управляющего имением. Во время нашего проезда здесь управителем был старичок в старомодном фраке со старомодными фалдами. Сперва принял он нас, как водится; но, узнав, что мы не играем в бостон с кадилями и колоннами по три четверти и не интересуемся знакомством с его сыном, каким-то горным чиновником, старый управитель обошелся с нами холодно. Это не по-пермски, это не по-сибирски, думал я, но вскоре узнал, что старик был обруслый англичанин. Тогда только сделалась понятной мне его мелочная расчетливость и эта гордость сыном. До сих пор я еще не мог решить, кому было приятнее, мне или управителю, в то время как я садился в долгушу, чтобы ехать в Пермь.
   Был вечер, прекрасный вечер: солнце скрылось за облака, волшебною рукою разбросанные по западу в фантастическом беспорядке. Разноцветными полосами пестрилось небо, блистало переливами света, и какой-то сумрачный свет, будто проходящий сквозь цветные стекла, озарял окрестности.
   Мы проехали лес, поднялись на гору, и глазам нашим представилась Пермь. Почти вся она скрыта была за бульваром, который идет от Московской заставы направо до Кунгурского выезда. Сквозь пушистые березы кое-где мелькали домики и, показавшись на одну минуту, будто прятались в ветвях. Мы подъехали к заставе: два столба, обложенные жестью с орлами наверху, с медведями внизу и с чугунною цепью, протянутой от одного к другому, заменяли шлагбаум. Нас остановили, чтобы записать подорожную.
   Я взглянул на Пермь: налево стояло красивое здание Александровской больницы; богатая чугунная решетка, окружавшая это здание, еще более увеличивала красоту его. Взглянув на этот дом, я подумал, что Пермь, должно быть, очень красивый город, но впоследствии узнал, что это здание точно так же, как и здание училища детей канцелярских служителей, находящееся у Сибирской заставы, было не больше, как хитрость пермских жителей, выстроивших такие дома у заставы для того, чтобы с первого взгляда поразить приезжего красотою и отвлечь внимание его от прочего строения, весьма незатейливого. Прямо над домами возвышалась церковь неизвестной архитектуры. Это собор или монастырь, как угодно назовите, – это будет все равно.
   Не успел я взглянуть на Пермь, как услышал новый колокольчик. Быстро катилась к заставе еще большая долгуша: в ней сидел молодой человек, довольно плотный, с красным лицом и носом, начинавшим изменять, может быть, тайне своего хозяина. Его также остановили, и в то время, как я еще искал в карманах своей подорожной, тот басом закричал человеку, подавая свою подорожную: «Из Санкт-Петербурга коллежский асессор Федор Яковлевич Б.!»
   Вдруг из-за березы бульвара вынырнула небольшая фигурка в светло-зеленом фраке, который, по-видимому, помнил еще времена нашествия галлов на Россию. Небритая борода его, всклокоченная шляпа и чернильная физиономия обличали в нем приказного, или приказира, как говорят в Перми. Сняв шляпу, с подобострастием подскочила эта фигурка к долгуше моего спутника и, изгибаясь под углом в 90°, начала следующую речь: «Вы ли это, батюшка, отец родной, Федор Яковлевич, сынок нашего почтенного Якова Егоровича? А я ведь у него в отделении служу; что за добрая душа! Вот уже порадуется на сынка своего. Шутка ли? Коллежским асессором изволили воротиться».
   – А, здравствуй, любезный! – проворчал Б. – Не знаешь ли, здоровы ли наши?
   – Слава Богу, слава Богу, все находятся в благополучном здравии и благоденственном благополучии…
   Фигурка еще не докончила своей фразы, как вернувшийся на родину коллежским асессором поворотил направо и быстро помчался в город.
   Я подал свою подорожную.
   – Послушайте, сударь, – сказал я фигурке, которая все еще стояла без шляпы на одном месте и глазами следила пыль, столбом летевшую за Б. На лице ее можно было прочесть: «Коллежский асессор! Коллежский асессор! Вот, как батюшка-то советником, так сынок и коллежский асессор! А наш брат служит, служит, нет-нет, дослужится до коллежского же, да только регистратора!»
   – Послушайте, сударь, вы, мне кажется, пермский житель; скажите, пожалуйста, где я могу найти для себя хорошую квартиру? Есть здесь гостиницы?
   Светло-зеленая фигурка оглянулась, в секунду лицо ее приняло другой вид, она с смешною важностью поторопилась надеть свою шляпу, принять комическо-трагическую позицию и отвечать одним словом «не знаю».
   – Ступай! – закричал я ямщику.
   – Куда прикажете?
   – На постоялый двор, в гостиницу, куда хочешь, – только ступай скорее.
   Долгуша покатилась.
   После случайно я узнал, что подобные встречи у заставы в Перми не редкость. Как я жалел, что не было на ту пору со мной кого-нибудь из тех великих писателей, которые с такой приятностью описывают нам канцелярское семя, сиречь приказных! Каких бы похождений не выдумал великий автор и не приписал бы их светло-зеленой фигурке! Жаль, очень жаль! Русская литература понесла важную потерю; может быть, она бы имела еще новый роман, его бы издали сжато, про него бы стали так много говорить! Жаль, очень жаль!
   Мы въехали в одну улицу – нехороша; в другую – еще хуже. Неужели весь город состоит из таких дурных домов? Мы вскоре остановились перед гостиницей, в которой за нечистую и пыльную комнату взяли с меня дорого, а за дурной ужин – еще дороже. В соседних комнатах несносный крик и шум продолжались до света. С невыразимою досадою на Пермь я лег спать.
   Пермь – единственный губернский город, стоящий на Каме, расположен на левом, возвышенном берегу этой реки, в 18 верстах ниже устья реки Чусовой. Он выстроен правильно, можно сказать, правильнее Нью-Йорка: ровные, большие кварталы, прямое и параллельное направление улиц и переулков бросаются в глаза при первом взгляде каждому приезжему и вместе с тем свидетельствуют о недавнем основании этого города. Прежде на месте Перми была деревня, принадлежавшая к огромному имению баронов Строгановых; в 1723 году главный правитель казанских и сибирских заводов де Геннин построил по повелению Петра Великого здесь медеплавильный завод, который назван был Егошихинским, по имени речки, на которой был основан. До царствования Елизаветы Петровны он принадлежал казне, а императрица Елизавета пожаловала его канцлеру графу Воронцову, которому он и принадлежал до самого основания Перми. В 1778 году казанский губернатор князь П. С. Мещерский во время проезда из Казани в провинциальный город Соликамск осматривал этот завод. Ему понравилось его местоположение, и он представил государыне об устройстве на этом месте губернского города для предположенного Пермского наместничества. Екатерина была согласна, и в 1781 году Егошихинский завод превращен был в главный город Пермского наместничества и получил название Перми. Обстроился он скоро, так что через 10 лет после своего начала он занимал столько же пространства, сколько и теперь.
   Местоположение Перми выгодно и красиво. Между двух довольно высоких гор, находящихся на берегу Камы, образуется ложбина, возвышенная саженей на 15 от уровня реки. С одной стороны эта ложбина омывается речкой Егошихою и ручьем, которому пермские выдумщики нашлись дать название классического Стикса [85 - Через этот ручей идет мост на кладбище.], а с другой – речкою Данилихою, в которой найдены были слабые признаки золотого песка. На этой ровной ложбине расположен город. Незначительность возвышения над рекою была очень удобна для устройства пристани. На пермской пристани выгрузка товаров легка, и суда могут быть нагружаемы с большею скоростью, нежели на других каких-нибудь пристанях. Здесь более всего заслуживает внимания сгрузка чая и других китайских товаров, которые так же, как и произведения Сибири, везутся до Перми сухим путем, а здесь нагружаются в барки для сплава на Нижегородскую ярмарку. Эта операция обыкновенно производится в конце июня, между 20 и 30 числом. Тогда деятельность на набережной улице, в другое время безжизненной и совершенно пустой, увеличивается; толпы рабочих людей покрывают берег и барки.
   Кроме этого времени, деятельность на пристани бывает еще в то время, когда приходит соляной караван: в пермские запасные магазины ежегодно доставляется из соляных промыслов, казенных и частных, до 404 000 пудов соли. Вскоре после вскрытия реки приходят ладьи с солью и начинается выгрузка. Тогда из окружных селений стекаются женщины, которые за довольно хорошую цену носят кулями соль из ладей в магазины. В другое время пристань совершенно пуста, и вы, сидя в ротонде, устроенной над рекою, смотрите хоть целый день на Каму, не увидите на ней ничего, кроме рыбачьих лодок. С этой ротонды вид очень хорош. Кама у вас под ногами; там, на противоположном берегу, лес и пустыня; направо, вдали, высокая и крутая гора, будто опаленная молнией: ни одной былинки не растет на скате ее. Под этой горой расположен завод Мотовилихинский; далее, за этой горою, на берегу Камы, которая от нее заворачивает на север, идут те же пустые леса, а за ними вдали виден зеленеющийся правый берег Чусовой. Этот берег, покрытый пашнями и по высоте своей господствующий над лесами, резко отличается от них; в мрачной раме пустыни он как будто улыбается и, окруженный угрюмыми лесами, кажется как бы светлою мыслью в омраченной душе ожесточенного грешника.
   В Перми познакомиться с кем вам угодно не составит большого труда. Здешние жители, за исключением очень немногих, так радушны, так приветливы, как нельзя больше. Отыскав одного из старых моих знакомых, я вместе с ним отправился в дом …ра…, отличающийся перед прочими своим радушием. Это было в четверток, день, в который вся Пермь собирается к …ра…, обедает там, играет в карты, ужинает и сидит часа до второго, до третьего. Пробыв в этом доме целый день, я мог узнать сколько-нибудь пермское общество. Оно разнокалиберно, потому что состоит из служащих чиновников и приезжающих сюда из различных губерний России. Главное занятие общества – карточная игра; она свирепствует здесь как эпидемия. Во всяком углу вы услышите толки о королях и онёрах, во всех комнатах вы только и увидите ломберные столы и игроков. Мало этого: я был поражен удивлением, слушая одного из гостей: он помнит, какие карты у него были на руках лет восемь тому назад. Такая память почитается в нем достоинством. Да, карты составляют стихию здешнего общества: играют утром, играют после обеда, играют после ужина; только и дела, что карты. Танцуют редко, кажется, потому что нет почти дансёров; коренные пермские жители слишком тяжелы на подъем, а приезжие и живут неподолгу, и к картам пристрастились, и солидными казаться хотят. Нашел я здесь и любителей литературы, но между ними много есть таких людей, которые имеют о ней превратные понятия, как о таком предмете, который выше карт. И мудрено ли: в Пермской губернии столько железной руды, что ее девать некуда; от этого изобилия и произошло то, что в Перми во всяком доме есть и чугунные экраны, и чугунные вазы, и чугунные столы, а иногда и чугунные головы. Хотя их очень немного, однако есть. Впрочем, где нет чугунных голов?
   Между кондовыми пермяками заметна какая-то патриархальная простота, а особенно между стариками. Ах, сколько здесь стариков, и стариков умных, которые следят за веком, а не остаются в покое с теми идеями, которые господствовали лет 60 тому назад! Конечно, есть в них странности и исключения: один корчит философа XVIII века и хвалится тем, что прочитал шесть раз Роллена в переводе Тредиаковского; другой ругает напропалую пароход и газ, стереотипные издания и Пушкина, и каллетовские свечи – все, все, что есть у нас хорошего, но все-таки, следя за веком, толкует о торговле и сельском хозяйстве, об акциях и философии Гегеля; третий пять раз в час скажет, что он был пажом при Екатерине; четвертый только и твердит: «А вот у нас в Архангельске…» Но и тут вспомните, что старики не без странностей. Пермские жители радушны и просты как нельзя больше. Если пермяк любит вас – он докажет вам это, если нет – он без церемонии будет смотреть на вас косо и не станет говорить. Этикета здесь не знают и даже не терпят; настоящий пермяк вам не сделает никогда утреннего визита; скорее он просидит у вас целую ночь и потом, еще часу в пятом утра, пойдет с вами прогуливаться по улицам, нежели завернет на минуту с визитом, хоть бы вы были при смерти больны. Слишком радушные, слишком приветливые ко всем, они скоро забывают своих знакомых. Пока вы в Перми, вы найдете для себя искренних, добрых приятелей; но уезжайте, и, если вы встретите пермского знакомого вне его губернии, он так неловко, так застенчиво будет стараться выказать, что он с вами почти незнаком, что он хотел бы познакомиться, но не знает как… И не забудьте, так будет общаться человек, с которым вы делились чувствами, с которым были так коротки, как нельзя больше. Словом, о коренном пермяке – я не говорю о приезжих – можно сказать: он в своей тарелке, когда дома и когда у него много гостей. На чужой стороне он тот же добрый, милый человек, но странен до бесконечности…
   Я был в монастыре. В этом монастыре живет епархиальный епископ; викарий его находится в Екатеринбурге. Монастырь, находящийся в Перми, первоначально был построен в 1570 году на устье реки Пыскорки (около Соликамска) зажиточным человеком Максимом Строгановым и, пользуясь доходами с соляных дедюхинских промыслов, отданных в пользу его Строгановыми, был чрезвычайно богат. В 1775 году он был переведен в Соликамск, а в 1781 году – в новый город Пермь. В теплой церкви этого монастыря, сооруженной во имя св. Стефана Великопермского, иконостас сделан из мрамора темно-кофейного цвета. Находясь в темной церкви, он не имеет хорошего вида. Я уже после узнал, что он мраморный; в первый раз, когда был в церкви, я принял его за простой деревянный старый иконостас, подобный тем, какие бывают в старинных церквах. В ограде монастыря есть кладбище, и на нем много красивых чугунных и мраморных памятников, которые здесь, по своей дешевизне, не редкость. Кладбище примыкает к главной церкви, и у самого алтаря за горним местом лежит чугунная доска на могиле первого архиерея пермского Иоанна. Говорят, он при жизни очень любил это место и ни разу не проходил мимо него без того, чтобы не отслужить литии за упокой всех христиан. Умирая, он велел похоронить себя на этом месте. Надписи на памятниках просты, это очень хорошо; есть, правда, и такие, которые объявляют претензии на поэзию. Некоторые эпитафии даже очень хороши. Не помню теперь я слов на памятнике девицы Бар…ой, но мысль их мне очень понравилась своею прелестью. Эта девушка, говорят, была умна, добра, мила, хороша, молода в самом деле:

     Страны далекой украшенье,
     Родных и ближних утешенье, —

   как говорит эпитафия, прекрасно пела и была очень образованна. В таком городе, как Пермь, это была пери между дивами. И она умерла в 16 лет; все родные ее убиты горем, все, знавшие ее, принимают в их потере большое участие, и вот, эпитафия говорит, что она как падающая звезда, прокатилась по небосклону жизни и рано оставила землю для того, чтобы на небе к хору ангелов присоединить

     Всех восхищавший голос свой.

   Но если эта надпись вам понравилась, не читайте других – ей-богу, нехороши, поверьте мне: я все их прочитал. Там все вроде следующей, которую выписываю с дипломатической точностью:

     Он жил как философ,
     Не имел он врагов,
     Все были ему друзья
     До самого последнего его дня.

   Впрочем, эта эпитафия, кажется, на общем кладбище, а не в монастыре. Этот философ был какой-то берг-гауптман 7-го класса, – фамилию позабыл.
   По фигуре своей лучшим памятником на кладбище монастырском надобно считать памятник доктору Гралю. Он состоит из чугунной колонны сажени в две вышиной, с крестом наверху и на чугунном же пьедестале. Надпись простая, но понятная для всех, знавших покойника: «Доктор Граль». Этот человек был известен во всей восточной части Европейской России, как по своему искусству, так и по своему бескорыстию. Он был до такой степени деятелен и бескорыстен, что ему едва доставало времени объехать каждый день своих пациентов. Посещение больных по первому призыву считал он своей правою обязанностью и в полном смысле государственной службой; к ним он являлся не иначе, как в мундире. Дать ему денег за возвращение кому-нибудь жизни значило обидеть его; только однажды в год, в свои именины, позволял он делать себе подарки. Бедных лечил он на свой счет и никому из них не отказывал в помощи; этого мало: после смерти его узнали, что у него на пенсии было более трехсот семейств; при жизни его никто не знал этого, потому что он запрещал облагодетельствованным говорить про это, под опасением лишения пенсии. Множество больных из соседних губерний стекалось к Гралю, и редкие из них возвращались домой больными. Этот великий человек по гражданским добродетелям скончался в 1834 году, и до сих пор все жители Перми с чувством благодарности и с благословением его памяти вспоминают его. Все признаются, что в нем они лишились многого. Зато какие почести были возданы его телу! Очень немногим достаются такие почести. Надобно заметить, что он был лютеранин; зная, что ему должно скоро умереть, он просил послать за пастором в Ижевский завод. Это было исполнено, но пастор долго не ехал. Между тем Граль назначил даже день своей смерти и на все возражения окружавших его со стоической твердостью отвечал, что он знает лучше всех их болезнь свою и что все утешения их для него смешны. Пастор все не ехал, а Граль с нетерпением ждал его. Видя же, что смерть его близка, он, наконец, сказал: «Видно, Богу не угодно, чтобы я приобщился св. тайн по обряду отцов моих; но подожду еще; если же и в последние минуты жизни моей не будет пастора, совершите надо мной таинство миропомазания и приобщите по обряду греко-российской церкви». Желание его было исполнено… С утра до ночи вся площадь, на которой стоял дом его, была наполнена народом; и теперь надобно было только видеть, каким образом при вести, что Граль присоединен к лику нашей православной церкви, радость смешалась с печалью на лицах людей, наполнявших площадь. Едва Граль закрыл глаза, приехал пастор; но, видя, что уже поздно, возвратился восвояси… В день похорон вся площадь наполнилась народом, негде было, как говорится, яблоку упасть. Едва появилась крыша гроба – площадь огласилась рыданиями; слова: «Отец наш оставил нас, что теперь будет с нами без Федора Христофоровича? Прямо за ним в могилу!» – были слышны повсюду. Гроб был поставлен на приготовленную колесницу; в минуту постромки были изорваны, лошади отведены в сторону, и народ не повез, а понес колесницу. Какой вопль был в то время, когда опускали гроб в землю!.. Вот уже 6 лет прошло, как умер Граль, но заговорите вы о нем с кем угодно из пермяков, знавших его и его благодеяния, и теперь на лице всякого изобразится грусть, и теперь всякий прослезится, вспомня Граля!
   Здешняя гимназия довольно обширна для Перми. В ней было при мне 104 человека учащихся и 10 человек чиновников и учителей. В ней обращает на себя внимание так называемое ермаково оружие, привезенное сюда из Екатеринбургского арсенала. Это оружие состоит: а) из железного большого ружья, весом фунтов в 60, с замком и деревянною ложею; б) из двух чугунных пушек, одна длиною аршина в 2 ½ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, другая в 2, с узкими дулами, так что их надобно заряжать ружейною пулею; в) из фитиля. Большое ружье украшено резьбою в виде чешуи и насечками. Никаких доказательств нет, однако, чтобы это оружие принадлежало завоевателю Сибири. Надобно заметить, что Ермак живет в памяти жителей Пермской губернии; много преданий и песен о нем сохранилось до сих пор [86 - В одном месте на берегу Чусовой есть гора, имеющая около 20 саженей в высоту, и в этой горе пещера, или, лучше сказать, колодец чрезвычайно глубокий. Колодец носит на себе название Ермаковой Пещеры. Предание говорит, что Ермак, искусный в чародействе, зимовал в этом месте и, спрятав тут свои сокровища, приказал духам стеречь их. Были смельчаки, которые пытались взять казну ермакову, но им не удалось найти ее… Другое предание говорит о Ермаке, что он, плывя вверх по Чусовой, ошибкой въехал в Сылву и что после, когда поправил свою ошибку, употребил странный способ для удобнейшего плавания по Чусовой, которая мелка по причине быстроты своей. Он велел по реке растянуть паруса и, таким образом запрудив ее, мог свободно продолжать путь свой.]. В селах и деревнях у всякого зажиточного крестьянина, у всякого священника вы встретите портрет Ермака, рисованный большею частью на железе. Ермак изображается на этих портретах в кольчуге, иногда в шишаке, с золотою медалью на груди. Приписывая своему герою чудесные деяния, сибиряки хотят освятить его именем всякую старинную вещь; и потому каждый из них, имеющий у себя старинную пищаль или какое-нибудь другое оружие, называет его ермаковым и готов пожертвовать всем, чем вам угодно, чтобы только уверить вас, что ружье, валяющееся у него в пыли, было прежде в руках Ермака или, по крайней мере, у кого-нибудь из его сподвижников. Таким образом, 3 пищали, которые я видел в Кунгуре у купцов Пиликиных, выдаются тоже за ермаковы. Я не думаю даже, чтобы это оружие можно было отнести и к началу XVII века, – разве к концу его. Вероятно, оно было прежде в острожках и крепостях, во множестве находившихся в Пермской губернии для защиты от набегов башкирцев.
   …Мы думали надолго остаться в Перми, и я был очень рад, что буду в состоянии узнать сколько-нибудь этот любопытный край, находящийся между Россией и Сибирью. Сколько, в самом деле, в нем занимательного! И промышленность во всех почти родах сделала в нем блестящие успехи, и природа совершенно отлична от природы других стран, и жители так непохожи на жителей прочей России. А сколько интересных мест, сколько любопытных преданий!
   Я решился с новым товарищем отправиться в Чердынь, мне так много насказали об этом диком крае, где так много старинных урочищ, где была некогда и Биармия, и Великая Пермия, что я тотчас же решился оставить Пермь, в которой любопытного, за исключением некоторых оригиналов, очень немного, – но мы будем еще в ней [87 - Статистика города Перми: всего пространства с выгоном – 1195 десятин, церквей каменных – 3, деревянная – 1, домовых – 2, в монастыре – 2, старообрядческая деревянная – 1, всего же – 9. Улиц – 29. Домов всего – 1114, в том числе каменных казенных – 14, частных – 28, деревянных частных – 1069 и 7 казенных. Площадей – 6, в том числе 2 торговые. Жителей в 1832 г. – 9938, в 1836 г. – 15 117 человек обоего пола. Публичных садов – 2, частных – 24, огородов казенных – 3, частных – 1040; 1 каменный гостиный двор; 3 корпуса лавок для мелочной торговли. Частей города – 2, будок – 13. Гимназия – 1 с 104 учащимися и 10 учащими; уездное училище – 1 с 20 учащимися и 6 учащими; приходское училище содержится за счет градского общества, в нем 45 учащихся и 2 учащих, при нем устроен ланкастерский класс. Училище детей канцелярских служителей, в нем до 40 учащихся и 5 учащих. Частных пансионов нет. Богадельня –1, в ней – 42 мужского пола и 48 женского. Больница – 1 на 55 кроватей (предположено увеличить до 60). Аптека – 1. Эти три заведения содержатся за счет приказа общественного призрения. Военный госпиталь второго класса на 250 кроватей.].
   Первый из заводов, встретившийся нам на пути, был Мотовилихинский, казенный, медеплавильный. Он находится в 4 верстах от города, на речках Большой и Малой Мотовилихах и ручье Иве, и расположен между двух гор, из которых одна отделяет его от города, а другая находится выше по течению Камы. Мотовилихинский завод основан в 1736 году по указу государственного Берг-директориума на землях баронов Строгановых и пошел в ход в 1738 году. По управлению он зависит от казенного Юговского завода, находящегося также в Пермском уезде. Медную руду, впрочем очень бедную, достают в шахтах, находящихся около Перми. В заводе 8 доменных печей, раздуваемых 8 мехами, которые приводятся в движение водой. Печи не очень велики: в них засыпается враз на угли 50 пудов руды и 15 песка в каждую; медь выпускается в 4 часа пополудни. Мы не видели работ в этом заводе, потому что это было время страды. «Страдою» здесь называют полмесяца, на которые мастеровые увольняются от работ заводских для полевой уборки хлеба и сена. Во все остальное время года печи завода не гасятся, если исключить еще то время, когда починивают доменные печи. Жители Мотовилихи довольно зажиточны, потому что ведут мелочную торговлю в городе. Женщины мотовилихинские каждый день являются в Пермь с молоком, зеленью, ягодами, грибами и пивом; мальчики, которые еще не годятся в заводскую работу, получив увольнительный вид от своего начальства, живут в Перми у чиновников для прислуги, нанимаются в кучера и проч. От этого прислуга в Перми дешева – почти ничего не стоит; рубля за четыре в месяц иметь хорошего мальчика лет 16, который может наблюдать за чистотой в комнате и платьем, а рублей за восемь вы найдете прекрасного кучера, попечению которого без боязни можете поручить свою конюшню.
   До устья Чусовой мы ехали лугами, по самому берегу Камы, потому что дорогу в горах в это время поправляли. Я уже сказал, что это было время страды. Мы видели на лугах мастеровых, занимавшихся уборкою сена. Тут я имел случай заметить здешний образ кошения сена, совершенно отличный от того, который употребляется в наших внутренних губерниях. Здесь точно так же, как и в Вятской губернии, косят горбушами. Горбуша длиннее нашей косы; она насаживается на коротенький, кривой черенок, называемый косником. Чтобы косить горбушею, надобно беспрестанно нагибаться; следовательно, это еще труднее, нежели жать. Русские косы здесь зовут литвянками, и к этим литвянкам никак не могут приучиться крестьяне. Они говорят, что горбушей сено косится и скорее и чище; что лезвие ее берет траву под самый корень, и что тут ни одна былинка не пропадает. Конечно, это справедливо, особенно в отношении к скорости, потому что размах горбуши больше; но какое различие в удобстве! Укладывают сено здесь не стогами, а зарядами. Заряд бывает длинный, гораздо ниже нашего стога, и скат его круче. Это очень хорошо, потому что при крутом скате сено менее портится от дождей.
   Смерклось. В воздухе тихо. Кама ровна, гладка, как стекло. Противоположный берег, покрытый пирамидальными соснами, отражаясь в воде, придавал поверхности реки вид огромного полированного малахита. В сумраке нельзя было различить границу между лесом настоящим и отражавшимся в воде: все сливалось в одну темно-зеленую массу; и этот берег, постепенно возвышавшийся с его видимой на реке половиной, представлялся одним громадным листом исполинского дерева. Туман скрывал от нас окрестности: изредка, сквозь белую ткань его, проглядывала мрачная сосна или пышная лиственница. Эти огромные деревья казались еще угрюмее в этой седой сфере. Небо по местам покрыто было облаками, которые поминутно переменяли и цвет и формы; изредка звездочки вспыхивали на горизонте, и дрожащие лучи их блестками рассыпались по воде. Картина была превосходная. Мы любовались ею и не заметили, как доехали до перевоза через Чусовую, который устроен в полуверсте от ее устья у деревни Лёвшина.
   Вода в Чусовой гораздо чернее камской; самый лед ее, идущий весною, легко можно отличить от льда камского. В устье ширина ее около 80 саженей, а глубина до 7 аршин. Она течет всего 550 верст и делается судоходною от деревни Кургановой (в Кунгурском уезде), в 475 верстах от устья. Берега Чусовой замечательны своей крутизною: представьте себе две белые известковые стены, вышиною от 10 до 20 саженей. Между этими стенами быстро несется Чусовая. От необыкновенной быстроты своей эта река неспособна к судоходству, мало того, что никакие усилия человеческие не могут вести судна вверх ее, – даже и вниз, по ее течению, сплав барок возможен только весною, при полой воде. Имея чрезвычайно быстрое течение, Чусовая наносит множество мелей из галек и песка, так что во многих местах ее можно перейти вброд. Сверх того, на ней находится более 17 камней, затрудняющих в весеннее время судоходство; некоторые из этих камней чрезвычайно велики; камень Разбойник, например, длиною будет сажен 20 вдоль по течению реки; другие находятся не в воде, а выдаются с берегового утеса, как, например, Волегов, близ деревни этого же имени (в Кунгурском уезде). Он высунулся с правого берега и, вися над водою, кажется, хочет упасть и запрудить реку. Находясь невысоко от уровня воды, он очень много препятствует ходу барок. Все эти обстоятельства делают предположение к открытию водного пути из Волги в сибирские реки посредством соединения Чусовой с Тагилом несбыточным. Если бы и сделали канал, он принес бы столько же пользы, как и Екатерининский, по которому со времени его устройства не знаю, прошло ли 20 барок [88 - А некоторые статистики проповедуют, что «губерния Астраханская, Саратовская (и прочие, всего 10 губерний) извлекают важную пользу от этого сообщения; что из Тобольской губернии к нему привозится сало; что бывают годы, когда присылаются значительные запасы (чего?) из Ярославской, Костромской, Владимирской, Тамбовской и других губерний, входящих в соприкосновение с волжской системой; что товары, провозимые здесь, суть: хлеб (это бывало), лён, пенька, щетина, сало, лес, рогожи, кули, лубья, железо полосовое и листовое, меха, кожи, большей частью невыделанные. Все это такая неправда, что уши вянут: ни одного золотника железа не идет вверх по Каме, а по Екатерининскому каналу подавно. После этого прошу верить ручным книгам для всех сословий!.. Канал Екатерининский ныне в бездействии, как от мелководья, так и оттого, что торговые люди не думают им пользоваться.]. Берега Чусовой при устье круты, но не так высоки, как выше по ее течению. У перевоза они вышиной саженей в 5 или 6.
   Замечателен образ судоходства по Чусовой. Я уже сказал, что судоходство по этой реке возможно только весною; но и в это время нужны некоторые приготовления для удобного сплава судов. Из множества рек и речек, текущих в Чусовую, очень немногие прямо, всею массою воды вливаются в нее: почти на всех устроены заводы, для которых необходимы пруды, потому что паровые машины введены еще в немногих местах, и до сих пор все заводские работы приводятся в действие водою. Количества же воды, происходящей от таяния снега по берегам Чусовой и по низовьям запруженных рек, недостаточно для того, чтобы покрыть хотя ненадолго все мели и откосы на Чусовой. Слишком большой склон русла реки производит то, что новая вода скоро сбегает в Каму, не покрыв камней и мелей. Чтобы отвратить это неудобство, сплавляют товары следующим образом: еще в то время, когда начинает ломаться лед, спешат нагрузить караваны судов чугуном, железом, медью и рудою, заготовленными в продолжение целого года. После этого начинают спускать пруды, один прежде, другой позже, смотря по расстоянию его от Чусовой. Вода из прудов вдруг наполняет Чусовую, и теперь быстрым током воды несутся суда в Каму. Несколько дней продолжается эта искусственная прибыль. Но как скоро вода в прудах придет в такое положение, какое необходимо для производства работ, опять затворяют плотины, и Чусовая делается мелка по-прежнему. Кто опоздал отправить свой караван в урочный час, тот должен дожидаться другой весны. Поэтому, говорят, и река названа Часовою, или Чусовою, по пермскому выговору. Разумеется, это несправедливо: название Чусовой принадлежало этой реке еще и тогда, когда не было на ней ни заводов, ни караванов, ни прудов на побочных реках ее. Название «Чусо ва» взято из языка пермяцкого.
   Видя много рек камской системы, я не мог не заметить, что реки, текущие в нее с левой стороны, несравненно быстрее тех, которые вливаются в нее с правой. Причина этому очевидна. Камский бассейн находится в ложбине, у которой с одной стороны тянется Урал, а с другой – незначительные, в сравнении с Уралом, возвышенности, находящиеся в Вятской губернии. Кама проходит по самым низким местам этой ложбины, а реки, впадающие в нее, текут по скатам возвышенностей. Скат хребта Уральского гораздо круче, нежели скат вятских возвышенностей, что зависит от вышины гор. Естественно, что реки, проходящие по крутому скату Урала, должны быть гораздо быстрее, нежели те, которые текут по скату более отлогому.
   На самом устье Чусовой, на правом берегу этой реки, есть маленькая деревня, называющаяся Усть-Чусовая.
   Я слышал, что прежде тут были остатки вала, которого устроение предание приписывает не чудакам, а Строгановым. Теперь решительно неизвестно название этого городка; хотя Карамзин, Миллер и Свиньин и думали, что тут был или Кан-кар, или Орёл-городок, но это несправедливо. Ни Канкара, ни Орла, ни Кергедана, ни даже Чусовского Городка никогда не бывало на этом месте, Орёл до сих пор существует под этим же названием близ Нового Усолья, Канкар, или Камгор [89 - По-пермяцки это значит «дом на Каме». В переносном смысле, впрочем, употребляют слово «гор, горд» в смысле «город».], был построен против «Пыскорской Курьи», которая и теперь, и во времена Строгановых находилась в 145 верстах выше устья Чусовой. Кергедан был тоже около нынешнего Усолья, а Чусовской Городок существует до сих пор, но все же не на этом месте. Но что это был строгановский городок, в этом нет сомнения, ибо в грамотах, пожалованных Строгановым, прямо говорится, что они имели в этих местах крепостцы для защиты от диких соседей. Впрочем, о положении различных городков в Пермской губернии мы скажем в своем месте.
   Ночью мы приехали в завод Полазну, принадлежащий гг. Лазаревым. Переехав через плотину, с одной стороны которой находится обширный заводской пруд, а с другой – здания завода, мы поднялись на небольшое возвышение, на котором, кроме дома управляющего, церкви, еще не достроенной, каменного госпиталя и домов разных служителей, было еще несколько домов, принадлежащих мастеровым. Чтобы не обеспокоить управляющего в ночное время, мы остановились в особом доме, который назначен для проезжающих чиновников. Такие дома устроены во всяком заводе, и в них, если вы имеете хоть 14-й класс, можете остановиться, жить и пользоваться столом, не платя ни копейки. Я забыл сказать, что и прогонов мы не платили во время разъездов по заводам. Взяв в Перми от всех управителей или поверенных бланки, т. е. подорожные, мы везде получали лошадей без малейшего задержания и без прогонов. Пищик на каждой станции записывал наши бланки в книгу, которая в известное время представляется на рассмотрение управителям. Эти последние, рассмотрев ее, платят ямщикам прогоны по 2 копейки за версту на каждую лошадь из особых сумм. Несмотря на то что цена эта слишком умеренная в сравнении с прогонами, платимыми почтовым ямщикам, здешние крестьяне находят большие выгоды от этого промысла.
   Поутру, часу в восьмом, отправились мы к управляющему, дом которого был напротив нашей квартиры. В управителе нашел я человека уже пожилого и с виду простодушного; он сидел за своими бумагами, когда мы вошли, принял нас очень ласково, оставил в покое свои дела и занялся с нами; из разговоров он показался мне человеком добрым, радушным и хотя с ограниченным образованием, но зато с природным умом, с русской сметливостью и… и… как бы это сказать, и со способностью хитрить. Все эти качества свойственны всем заводским управляющим, и вы, познакомясь с одним, вызнав все его манеры, можете ездить по всем заводам без этой несносной необходимости привыкать к людям. Если вы и встретите в каком-нибудь управляющем особенные оттенки, так они сами тотчас бросятся вам в глаза, и вам легко будет, уловя их, приноровиться к характеру нового вашего знакомца. У всех управляющих общий конек – говорить о заводском деле: он вами тогда только и будет доволен, когда вы усладите его своей беседой об этом предмете. Не поговорите с ним о заводе или, что еще хуже, перебейте речь его и отклонитесь от его любимого предмета, и он непременно станет смотреть на вас косо. Это по-пермски!
   Завод Полазна основан в 1794 г., следовательно, позже прочих лазаревских заводов. Он находится верстах в 2 от Камы, в 26 верстах от Перми [90 - Не знаю, с чего некоторые наши смельчаки-статистики перенесли этот завод на другое место. Он находится в 26 верстах от Перми, вверх по Каме, на землях лазаревских, а они поставили его верст 40 ниже Перми, на землях бутеровских. Подобную участь имел и Хохловский завод; он находится верстах в 10 от Полазны, на правой стороне Камы, а они поставили его ниже Перми верст на 60, следовательно, около 86 верст ниже настоящего места.]. Большая часть руды и чугуна, получаемых Лазаревыми в Кизеловских дачах, обрабатывается на Чёрмозском заводе, а на Полазне и в Хохловском заводе производство очень невелико; на последнем выработка железа еще вдвое менее выработки полазненской. Но оба эти завода привозят готовый уже чугун с Кизеловского завода. Сплавляют его по реке Косьве весною, когда мелкие закамские реки наполняются водою и тулуны их закрываются. Чугун на Полазне переделывается в полосовое железо в кричных горнах. Выделанное здесь железо отправляют на общих караванах Камою и Волгою до Нижнего Новгорода. Заводских зданий в Полазне 2; в них находится 8 кричных горнов, которые раздуваются мехами. Эти меха приводятся в движение водою. Устройство их следующее: ставится литой чугунный цилиндр, труба которого в диаметре имеет от 2 до 3 четвертей аршина; нижний конец цилиндра наглухо прилегает к рукаву меха, а в верхнем ходит поршень (по-заводски патрон), также чугунный, обвернутый крепко моржовой кожей. Ток воды приводит в движение колесо, к которому прикреплены штанги, а эти штанги, другим концом прикрепленные к патронам, двигают их вверх и вниз и таким образом надувают мех. Каждый горн имеет свой мех. В Мотовилихинском заводе цилиндры и патроны деревянные и, следовательно, не так прочны, как в Полазне: деревянный цилиндр от сильного напора воды часто лопается, несмотря на то что бывает окован толстыми железными обручами.
   В Полазне выделывается железа от 40 до 65 тысяч пудов в год. Мастеровых, к нему принадлежащих, считается 550 человек. Кроме полосового железа, здесь работают пластинки для проволоки; таких пластинок выходит по 35 из каждой полосы. Недавно еще заведена гвоздильня на два стана, которые приводятся в движение также водой. У каждого стана стоит человек, который в день вырабатывает по 350 гвоздей, следовательно, во всей гвоздильне сделают гвоздей до 700. Это число кажется управляющему заводом недостаточным, и он намерен возвысить его до 1000. В год делают до 200 000 гвоздей.
   Уголь, употребляемый на заводе, жгут в лесах в продолжение зимы. Запасают его на целый год сколько нужно. Случается, однако, что на некоторых заводах в конце осени работы останавливаются по причине недостатка угля. В кизеловских дачах есть и каменный уголь, и притом в большом количестве; но добывание его сопряжено, говорят, с такими трудностями, что он обойдется гораздо дороже дров или угля. Конечно, можно так говорить, когда в Пермской губернии столько леса, но все-таки не худо было бы поберечь его и на черный день. Вообще, на заводе заметно крайнее небрежение о лесе. Я не говорю уж о соляных промыслах, где это небрежение изумительно.
   В Полазне замечателен еще ключ серно-известкового свойства. До сих пор он еще не был хорошенько исследован. Вода вкусом похожа на зельцерскую [91 - В Пермской губернии, в которой так много различных минералов, находится очень много и минеральных ключей. Между ними обращает на себя большое внимание серный ключ у деревни Ключей (в Кунгурском уезде). Некоторые с успехом вылечились от воды этого ключа.].
   На другой день мы оставили Полазну. Выехав из этого завода, мы должны были подняться на довольно значительную возвышенность, с которой вид был очень живописен. С одной стороны, как голубая ткань, расстилался пруд; берега его или опушены лесом, или обстроены домами, которые отражаются в зеркальной влаге. Направо Кама серебрится вдали; возвышенный правый берег ее зеленою полосою отделяет воду от небосклона; ближе – белая, высокая Лунежская гора; огромные камни ее висят над ложбиною и, кажется, ежеминутно угрожают падением; между этими камнями лепятся березки и елки, вершина горы опушена кудрявыми соснами. Прямо перед вами пустынный лес, состоящий из сосны, ели, пихты, лиственницы и других хвойных дерев; редко-редко встретится молоденькая береза или трепещущая осина, одиноко, как сирота, растущая между чуждыми ей деревьями.
   Мы ехали этим лесом, то поднимаясь на возвышенности, то спускаясь с них; наконец лес начал перемежаться, и мы поехали местами низкими, сырыми, грязными. Целую версту мы, в одном месте, должны были ехать по косогору у подножия большой горы, которая стеной стояла, или, лучше сказать, висела над нами. Покрытая черными соснами, из которых одни нагнулись книзу, другие, упав от осыпи горы, но все еще держась за корни, висели вниз вершинами и имели мрачную наружность. Ветер свистел в ущельях горы и в ветвях сосен, и его унылые завывания так гармонировали с окружающей нас природой… Проехав дорогу, лепившуюся у этой пасмурной горы, мы вскоре приехали к реке Косьве.
   Эта река чрезвычайно быстра, гораздо быстрее Чусовой: за 100 саженей слышно, как шумит она, пробираясь через камни. Такие же наносные мели, такие же косы из галек, как на Чусовой, находятся и на этой реке. На ней очень много тулунов, и некоторые из них довольно высоки (четверти 2) и даже образуют пороги. Берега и дно ее усыпаны розовыми, малиновыми и зелеными кремнями, разноцветными яшмами, агатами и кругленькими кварцами. По Косьве сплавляют из Кизеловского завода и рудников чугун в Полазну и Хохловский завод и железную руду в Чёрмозский завод. Косьва у перевоза в ширину будет с лишком 30 саженей. Тут на правом берегу ее находится довольно большое село Перемское. Имя его напоминает бывшую некогда здесь Биармию и Великую Пермию. Но об этом после.
   Дорога идет берегом Косьвы до станции Микулиной. Здесь река эта течет между двух равных по вышине своей крутых берегов. Невысокий лес и луга находятся по обеим сторонам реки…
   Пятьдесят верст мы ехали сырыми местами – лес, пустыня совершенная; множество мелких речек пересекали дорогу, такую однообразную, такую скучную… Наконец мы доехали до реки Яйвы, столь же быстрой, как и Косьва. По ней сплавляют чугун и руду из Кизеловских дач в Пожвинский завод Всеволожского, который находится на той стороне Камы, близ устья Яйвы. Что за название этой реки? «Яйва» по-пермяцки значит «мясная река»: может быть, такое название имеет что-нибудь общее с Белой горой, о которой я случайно узнал у ямщика.
   – Вот и Яйва-матушка! – сказал ямщик наш, завидя вдали эту реку. – Слава богу, доехали, вон и Романово, – продолжал он, показывая на село, расположенное на правом берегу Яйвы. – Там смена.
   – А что, велика эта река?
   – А кто знат, где она вышла? Тамо, поди, ни один крещеный николи не бывал.
   – Почему?
   – Да, почто туда ездить-то? Ни то руда что ли тамо была бы, ни то соляные ключи – а то ведь один лес, батюшка. Да и лес-то какой баской, да густой. Вот я в ланской [92 - В Пермской губернии вместо «знает» говорят «знат», «делает» – «делат» и т. п. Крещеным часто называют всякого человека русского, «баской» значит «хороший», «славный»; «ланской» – прошлогодний; «встрелось» говорят вместо «встретилось», «свому» вместо «своему»; «шатун» от слова «шататься», значит «бродяга», а иногда – «черт».] год как ездил из села Яйвинского на Белу гору, так там лес – то страсть да и только!
   – Что это за Белая гора?
   – Бела гора, барин, стоит на Цейве-реке, что в Яйву же выпала. Вот по ланской-то весне с ребятами нашими вздумал я на красного зверя сходить. Я, знашь, родом-то из Яйвинского – так вот из него и поехали мы по Яйве и в Цейву вошли. Едем, едем, двои сутки прошло, как мы выехали из села-то; вот и подъехали мы к горе алебастровой. Фу ты господи! Что уж там и за места такие! Лесу-то, лесу-то, и не ведь что; да лес то частой, да высокий; ну, вот в небо дыра только и видна. Уж не то, что здесь. Здесь-то ведь на заводы на угли изожгли; а там-то – господи, твоя воля! Кажется, в дрова бы изрубил, да весь белый свет истопил жарче бани. А уж зверей, зверей-то всяких, ну так вот сами в руки и лезут. А людей-то ни одной души, опричь нас; что мы ни ехали из села-то, ни единого дворика не встрелось, а деревни али села лучше и не смотри – так индо страшно таково, хоть уж не то, что крещеный, хоть бы вогул поганый какой-нибудь из куста что ли выглянул, нет-таки ни единой души человеческой. Ну, уж сторонушка!
   – Ну а Белая-то гора что же?
   – Да, Бела-то гора. Ну вот, видишь ты, и подъехали мы к Белой горе, глядь – ан там пещера. Мы в нее. Мать Пресвята Богородица! Там костей-то, костей-то – и оленьих, лосиных, и Бог знат каких нет. Да и деревянные обрубки еще какие-то, так вот как рука или голова что ли. Мы так диву и дались – полнешенька пещера навалена, уж кто этакую пропасть и навалил, прости господи!
   – Кто же это в самом деле? Как у вас об этом говорят?
   – Ну, а вот видишь, как мы приехали домой-то, старики нас и ну спрашивать: где побывали, молодцы-охотники? – Мы им все вот так сполна и сказали. А они, знашь, и говорят нам: ах вы, шатуны экие, – эк вас куда нелегкая-то понесла! Ведь это Белая гора – тамо в старинные годы вогулы богу своему деревянному молились, да оленей им резали, да мясо их в реку кидали. Так вот костей-то и набросали полную пещеру. – Стой! Эй вы, перевощики! Паром поскорее! Поворачивайтесь!
   Долгушу поставили на паром, который ходит по канату. Мы переехали Яйву и приехали в Романово.

Статья четвертая

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Мы переехали через речки Пекурку, Зюзьву, Волим, Песьянку, потом поднялись на крутую гору. Опять лес, опять дикая природа, на дороге нам попалась деревня Балахонцова, населенная выходцами из усолья Балахонского [93 - А не Балахнинского, как учили некогда писать некоторые журналисты. Конечно, прилагательное «балахнинский» было бы правильно, но оно не принято в массе народа, а встречается только в книгах, и то не во всех. В самой Балахне говорят: «балахонский», «балахонец»; соль балахонскую иногда зовут «балахонкою». Соч. Т. XI. Отд. VII.], привлеченными сюда богатством соляных ключей здешнего края. Подле Балахонцова мы переехали речку Лёнву. Лес кончился, и мы увидели перед собой картину, которая чрезвычайно походила на картины внутренней России. Леса нет – значит, мы близко от соляных промыслов, которых соседство для него столь же гибельно, как дружба мотов для молодого человека, получившего богатое наследство. Налево, над мелким кустарником, закрывшим Каму, виднелся собор усольский, еще две церкви, каменные дома и огромные соляные складочные магазины; клубами развевавшийся в воздухе дым из варниц какою-то фантастической пеленою раскинулся над Новым Усольем. Ближе к нам находилась большая деревня Усть-Зырянка, прямо перед глазами село Веретия, за ним вдали Лёнва, а на небольшой возвышенности – горный город Дедюхин с облаками дыма, наслоившимися над варницами. Направо, на горе, село Зырянка. И все эти селения так близко одно от другого, и все они так красивы; окрестности их неугрюмы, немрачны. Не правда ли, что это совсем не похоже на Пермский край, о котором молва разгласила повсюду, а особенно за границей [94 - В одном месте Пермской губернии встретился я с молодым человеком, который только что вернулся из Парижа. Он порассказал мне такие вещи о мнении парижан насчет Пермии и Сиберии, что я не знаю – смеяться над французами или жалеть о их невежестве. При случае, когда-нибудь, я расскажу о толках этих господ. Соч.], что он и дик, и суров, как древнее жилище гипербореев. Нет, это вид России внутренней, это картина подмосковной страны, в которой вы встречаете село на каждом шагу, а деревни, как говорится, и сплошь и рядом. Скажу больше: окрестности Усолья красивее, нежели окрестности какого-нибудь места внутренней России, не потому, чтобы они в самом деле были красивые, а потому что они – настоящий оазис в здешнем краю. Путешественнику, прискучившему смотреть на лесные пустыни, на селения, окруженные лесом, на природу вялую, пасмурную, эти окрестности понравятся гораздо более, нежели какой-нибудь восхитительный вид Южной России. Там эти восхитительности слишком обыкновенны, а здесь, здесь – я уже сказал – это оазис.
   Но вот мы в Веретии; эта станция и село, принадлежащее гг. Лазаревым, расположены на реке Зырянке, в двух верстах от Камы, весной вода камская доходит до самого села. Здесь две церкви, одну из них недавно разбило громом. Нынешнее лето (1839) было здесь чрезвычайно жарко, и грозы были большие. Вообще здесь как сильны морозы (до 35 градусов и даже до 40 по Реомефу), так сильна летом жара; от этого происходит то, что, несмотря на сорокаградусные морозы в декабре и январе и на то, что когда в мае подует ветер чердак [95 - В Перми и других местах Пермской губернии, а особенно в местах прикамских, северный ветер зовут чердаком. Это слово собственно значит – «житель Чердыни, чердынец». Так же точно, как чердынцев зовут здесь чердаками, жителей Перми – пермяками, Кунгура – кунгуряками и пр.], то случается, что ртуть опускается до точки замерзания и идет снег, – несмотря на все это, средняя температура года почти равна средней температуре Нижнего, Казани и др.
   На реке Зырянке у Веретии устроена пильная мельница на две рамы [96 - Стан, в котором утверждены пилы.], в которой пилят лес на ладьи, употребляемые для сплава соли. Каждая рама сделана на шесть пил и распиливает в сутки семнадцать дерев, а если лес – пятерик, то и по двадцати. Зимою можно распиливать и больше, потому что работа легче. А это зависит от того, что лес, приплавляемый на мельницу весною из Чердынского уезда, в продолжение лета и осени совершенно высохнет и, следовательно, делается более удобным для распилки. На веретийской мельнице распиливают в год от 3000 до 5000 дерев, следовательно, получается до 28 900 тесин. Мельница эта принадлежит Лазаревым.
   Из Веретии мы ехали песками, которые весною покрываются водою. Мы проехали мимо лёнвенских промыслов, поворотили направо и проехали на берег Камы напротив самого Усолья. Перевоз.
   Берега Камы оживлены; прямо перед нами широко раскинулось Усолье; на обоих концах его дымятся варницы, и густой дым клубами развевается над всем селением. Ряд красивых каменных домов, которые не были бы лишними даже и в столице, тянулся по берегу Камы, или, сказать правду, не по берегу этой реки, а по краю возвышенности, у подошвы которой находятся преглубокие пески. Среди этих домов возвышается собор усольский с высокою колокольнею. Направо от села высокая, крутая, полуобнаженная гора, и по ней живописно раскинулась деревня Камень; далее на косогоре видны две церкви и несколько домов – это остатки древнего монастыря Пыскорского и Пыскорского медеплавильного завода. На этой стороне Камы – Дедюхин, Лёнва, Усть-Зырянка, расположенные одно подле другого, оживляют берег. За ними вдали, на возвышенности, село Зырянка, стоя на последнем плане, увеличивает красоту окрестностей и как бы господствует над живописным левым берегом Камы.
   Переехав реку, почти целую версту должны мы были тащиться по сыпучим пескам; лошади вязли в них и с большим трудом могли тащить нашу долгушу. Это место заливается весенней водою. Замечают, что здесь песчаный откос увеличивается с каждым годом более и более [97 - В одном из отрывков моих дорожных записок я намерен представить маленький трактат о причинах мелей на Волге и Каме, о причинах, почему Кама глубже, нежели Волга, и, наконец, способ если не уничтожить совершенно мели и песчаные откосы на этих реках, то, по крайней мере, остановить дальнейшее их увеличение. Теперь скажу одно только слово: причиною этого зла – бечевник. Соч.], знают, что есть возможность если не уничтожить этот откос, то, по крайней мере, облегчить проезд по этому несносному месту; знают – и ничего не делают. Причиною этого, так же точно, как и того наружного неустройства села, которое бросается вам в глаза с первого поверхностного взгляда, – причиною всего этого то, что Усолье принадлежит не одному, а пяти владельцам. У нас, на Руси, кажется, нет ни одного разнопоместного селения, которое было бы хорошо устроено во всех отношениях. Уж такой нрав у нас! Если есть возможность или, по крайней мере, предлог сделать что-нибудь чужими руками, сами мы никогда не сделаем. Не по скупости, не из лености мы не сделаем этого, нет, это не остановит русского человека, когда он уже примется за дело; а так просто, только по надежде на других, не войдет ли кому-нибудь другому в голову сделать. Конечно, этого не бывает там, где помещики хотя и на авось живут, но живут все вместе в общем имении. А здесь, в Усолье, которое, находясь в отдаленном крае России, далеко от глаз помещиков, между управителями господствует маленькое несогласие: каждый из них, заботясь только о выгодах своего владельца, на общие нужды смотрит сквозь пальцы. Это заметите вы, поживя один день в Усолье: каждый управитель будет выставлять вам в хорошем виде только свое, а чужое как-нибудь постарается уронить в глазах ваших.
   Но обращаюсь к мелям июльским. Конечно, важной необходимости уничтожить эти пески и мели нет. В здешних местах судоходство главное производится весною, когда отправляется соляной караван в Пермь и Нижний Новгород, а шитики и другие ходящие летом мелкие суда могут найти себе ход, минуя эти мели. Но будущее? А эта неудобность проезда?.. Неудобность эта легко может быть уничтожена. Я слышал от всех правителей, что стоит только положить доски по этому песку и при первом снеге снимать их для будущего употребления. Езда по этим доскам была бы удобна. Чего бы, кажется, легче и дешевле этого, когда лес в Усолье, можно сказать, нипочем. Но вот беда – один управитель ссылается на другого, другой на третьего – все правы; все желают этого, а никто не делает. Странно…
   Новоусольские и лёнвенские соляные промыслы принадлежат ныне пяти владельцам, а именно: графу Г. А. Строганову, графине С. В. Строгановой, князю С. М. Голицыну с племянниками, княгине В. П. Бутеро и господам Лазаревым.
   У всех пяти владельцев считается варниц действующих и недействующих до 120. Труб рассолоизвлекательных до 80. Домов в Усолье – 1400, в Лёнве до 600, всего же до 2000. Жителей мужского пола по последней ревизии в обоих селах –4762, женского – 5586, всего же – 10 348 душ. Церквей в Усолье – 3, в Лёнве – 1. Училищ – 3 (графа Строганова двухклассное, Голицинское двухклассное и графини Строгановой одноклассное); в них учащих – 8, учащихся до 200 человек. Больниц – 5 (у каждого владельца по больнице).
   Вот краткая статистика соляных промыслов. Обратимся теперь к истории их.
   Эти промыслы получили свое начало еще в XVI столетии, а может быть, и ранее. Они основаны на землях, пожалованных Строгановым в разные времена от государей русских. Полагают, что выварка соли началась здесь с 1556 года; но существование соляных ключей в этом крае было известно и прежде, потому что в грамоте, данной царем Иваном Васильевичем Грозным Анике Строганову в 7064 (1556) году [98 - Этой грамотою отдавались Строганову во владение земли по обеим сторонам Камы вверх от устья Чусовой на 146 верст. Соч.], говорится: «А где в том месте росол найдет и ему варницы ставити и соль варити». Из этих слов ясно видно, что в 1556 году знали о соляных камских ключах, или рассолах; может быть, в это время существовали уже и варницы (в Соли Камской). С землею, пожалованною Строганову в 1556 году, было отдано ему во владение 2332 двора крестьян соликамских, обвинских, косьвинских. Получив такую важную награду, Строганов в 1564 году устроил первый соляный промысел на правой стороне Камы, напротив устья реки Яйвы. Здесь завел он одну варницу и поселил людей для работы. Место это сделалось постоянным местопребыванием Строгановых и получило название Орла-города.
   Есть предание, объясняющее происхождение этого названия. Оно говорит, что на этом месте в старину стоял огромный кедр, и на этом кедре свил себе гнездо орел, величины и силы необыкновенной. Он был ужасом окрестностей, похищал мелкий скот и даже детей. Никто не отваживался убить этого хищника, все боялись близко подойти к гнезду его и, тревожимые страхом, оставляли его в покое. Аника Строганов сам решился убить эту птицу, отправился к гнезду ее и успел в своем намерении. Место, на котором был кедр, понравилось ему, и он решился тут устроить городок. Вскоре нашли тут соляные ключи, и началось солеварение. Городок же оставил за собою название Орла-города, в память пернатого хищника, прежде тут обитавшего.
   Что касается до соликамских варниц, то они, кажется, были устроены ранее орловских, и, если я не ошибаюсь, то промышленниками, пришедшими из Балахны и с промыслов сольвычегодских, тотемских и леденгских. Это доказывается названиями разных селений и мест этого края, на примере Балахонцова, населенного балахонскими пришельцами, реки и деревни Зырянки, населенной пришельцами из того края, который населен был зырянами. Самое название Нового Усолья не есть местное: оно, происходя от слов «у соли», было названием балахонских промыслов, существовавших гораздо ранее камских [99 - Князь Дмитрий Михайлович Пожарский имел в Балахне часть в усолье. До сих пор между балахонскими промышленниками употребляется слово «усолье». Соч.]. Вероятно, все здешние промыслы заведены были опытными уже солеварами, пришедшими сюда или по своей воле, или по приглашению Строгановых. Это подтверждает и Соликамский летописец, в котором сказано, что лёнвенские промыслы основаны были балахонцем Ивашкою Соколовым в 1610 году. Но как бы то ни было, в XVI столетии соликамские промыслы были гораздо значительнее балахонских: в 1579 году писец Яхонтов, описывая Соль Камскую, нашел в ней уже 37 варниц [100 - См. старинную рукопись, которая хранится в соликамском городовом магистрате. Заглавие ее следующее: «Книга сошного письма города Камского Посаду и уезду, письма и меры писца Ивана Игнатьевича Яхонтова да подьячего Третьяка Карпова 1578 года». Она, частию, напечатана Берхом. Соч.].
   В начале XVII столетия число варниц и рассолоизвлекательных труб на камских промыслах увеличилось: в 1610 году открыты Строгановым промыслы в Новом Усолье, рассол усольский найден чрезвычайно хорошим, и потому солеварни в Орле начали мало-помалу уменьшаться и к концу XVII столетия были вовсе уничтожены. Главною причиною закрытия варниц в Орле было то, что стремлением весенней воды они постепенно разрушались. Теперь на том месте, где прежде были трубы и варницы орловские, протекает Кама. В 1610 году также были открыты варницы на Лёнве, напротив Усолья, а немного позже Иван Нарыгин завел промыслы на реке Зырянке и построил на этом месте село Веретию. Вскоре явились также соляные промыслы на устье Зырянки и в селе Зырянке. Веретийские варницы перешли во владение Богдану Левашеву, который в 1620 продал их Григорию Никитникову. Тогда их было две. Зырянские и веретийские промыслы в 1652 году отошли в казну, которая и владела ими до самого времени их уничтожения. Они были закрыты по причине слабости рассола, а усть-зырянские – как по этой же причине, так и потому, что Кама, постепенно уклоняясь к низменному левому берегу, обмывала берега более и более и, наконец, почти совсем разрушила промысел. До сих пор на дне Камы встречаются остатки усть-зырянских рассолоизвлекательных труб.
   Лёнвенский промысел, основанный в один год с ново-усольскими, балахонцем Ивашкою Соколовым, впоследствии перешел во владение нижегородским гостям Семену Задорину [101 - Этот Семен Задорин был гость нижегородский, имел варницы на Каме и соль сплавлял в Нижний Новгород, где жил он сам и где строил церкви. В этом благочестивом занятии помогал ему дьяк Патокин, тоже солепромышленник соликамский. Место в Нижнем, где был дом Задорина (близ церкви Рождества), перешло к Строгановым (сравн. «Дорож. зап. на пути из Тамб. губ. в Сибирь». Статья вторая – в «Отеч. зап.» 1839 г. Т. VII. Смесь).] и Владимиру Черкасову. Эти продали его Михайле Шорину, а Шорин, в 1681 году, московским гостям Шустову и Филатьеву, которые, будучи привлечены выгодами в этот отдаленный край, завели варницы и в Соли Камской.
   Лёнвенский промысел в 1681 году был незначителен: в нем была всего одна рассолоизвлекательная труба; но Шустов и Филатьев привели его в цветущее состояние. Через 16 лет, то есть в 1697 году, на Лёнве было уже 44 варницы, 21 амбар, 23 рассолоизвлекательные трубы и мельница немецкая. Но так как эти промыслы были устроены на землях строгановских, то у Филатьева и Шустова возникла тяжба с именитым человеком Григорием Дмитриевичем Строгановым. Эта тяжба кончилась в 1697 году. Вследствие жалованной правой грамоты Г. Д. Строганов получил лёнвенский промысел в потомственное владение [102 - В этой грамоте между прочим сказано: «Великий государь, слухав выписки из ме жевых книг стольника князя Григория Тюфикина и смотря чертежи указаны спорным землям и соляному промыслу за именитым человеком Григ. Дмитр. Строг. заводы гостей Василия Шустова да Василия ж Филатьева с братьями именитому человеку Гр. Дм. Строганову и жене его… быть за ним именитым человеком и за женою его, и за детьми, это впредь вечно и незыблемо». Эта грамота помещена между прочими в рукописи половины XVIII века, находящиеся у меня. Заглавие ее: «Екстракт из жалованных и других грамот Великих Государей, Царей и великих князей Российских, каковы в разные времена даны и присланы к прародителям и отцу превосходительных господ баронов Строгановых».]. Дедюхинский промысел основан был вскоре после орловского Аникою Строгановым. Этот Аника Строганов, перед смертью своей, пошел в основанный им неподалеку от Орла и Дедюхина монастырь Пыскорский, постригся в нем и принял имя Иоасафа. В завещании своем он отдал первый дедюхинский промысел монастырю, которому впоследствии достался и березниковский промысел, находившийся возле дедюхинского. От этих промыслов монастырь получил большие выгоды; довольно заметить то, что он в 1711 году поставил в Нижний Новгород соли 584 238 пудов. В 1764 году во время учреждения штатов монастырских все промыслы, принадлежавшие Пыскорскому монастырю, отошли в казну. Дедюхинский был преобразован в горный город, а березниковский закрыт по причине слабости рассола.
   Были еще чусовские соляные промыслы, на р. Чусовой; но они в 1773 году закрыты как по слабости рассола, так и потому, что доставка дров к ним сделалась затруднительна: промыслы яйвинские, верхневеретийский (принадлежащий Новому Иерусалиму), криветский, куркесский на реке Зырянке, но все они давно закрыты по слабости рассола.
   В начале XVIII столетия все камские соляные промыслы, за исключением соликамских, принадлежавших разным солепромышленникам, и дедюхинского, были во владении именитого человека Строганова. До 1747 года это огромное имение не дробилось, но с этого времени пошло в раздел между разными лицами строгановской фамилии, а некоторые части его были проданы в посторонние руки (Лазаревым, Всеволожскому [103 - Всеволожский продал промыслы свои графу Строганову.]); от этого теперь новоусольские и лёнвенские соляные промыслы принадлежат пяти разным владельцам…
   Отчего происходит соляной рассол? Этот вопрос прежде решали неудовлетворительно. Думали, будто в северной части России, по эту сторону Уральских гор, находится подземная соляная река, что промыслы пермские, вологодские и даже балахонские и старорусские находятся на тех местах, где эта река подходит ближе к земной поверхности. Происхождение этой воображаемой реки объясняли тем, что будто во время всемирного потопа, когда море покрывало всю земную поверхность, соленая морская вода проникла в пустоту, находившуюся в этом месте земного шара, и осталась там. Нелепость этого мнения очевидна: стоит только обратить внимание на породы земли в тех местах Пермской губернии, в которых находятся соляные ключи, чтобы увидеть настоящую причину происхождения их. Вот какие слои земли находятся в Новом Усолье.
   Общая глубина от 55 до 70 саженей:
   1) Красная грубая глина.
   2) Сыпучий песок.
   3) Песок с крупными гальками (голышами).
   4) Синяя вязкая глина. Местное название ее – луда.
   5) Синеватый глинистый сланец.
   6) Разборный глинистый сланец.
   7) Отверделый синеватый глинистый сланец, видом похожий на мрамор, по белым волнам, находящимся на нем.
   8) Первый пласт каменной соли, толщиной 1 ½ аршина, сначала сероватого, потом белого полупрозрачного цвета.
   9) Синеватый глинистый сланец мягкого сложения, насыщенный солью, с блестками железного колчедана. Толщина – два аршина.
   10) Пласт глинистого сланца с прослойками каменной соли. Этот сланец цвета мясно-красного, полупрозрачен. Отдельно от него попадаются на этом пространстве гипс и кварц. Толщина всего пласта – шесть вершков.
   11) Пласт толщиною 6 ½ четвертей аршина – глинистый сланец с прослойками гипса и частицами железного колчедана.
   12) Пласт толщиною в один аршин – каменная соль полупрозрачная красноватого цвета. Вместе с нею глинистый сланец, гипс, кварц.
   13) Обыкновенный глинистый сланец синеватого цвета, мягкого сложения, с самыми тонкими прослойками гипса, кварца и железного колчедана.
   Из этого видно, что в земле, на которой устроены пермские соляные промыслы, находится довольное количество каменной соли. Ключевая вода, протекая по ее постам, осоляется и таким образом превращается в рассол. Каменная соль, находящаяся в земле Усолья и Лёнвы, гораздо чернее илецкой и тяжелее ее: у меня есть кусок такой соли, исправляющий должность presse-papier. Он величиною с порядочное яблоко и весит один фунт с четвертью. Это зависит от того, что илецкая соль чище усольской, в которой находятся халцедонные прожилки, придающие ей много тяжести.
   Соляной рассол, находящийся на довольно значительной глубине, получается из недр земли посредством рассолоизвлекательной трубы, или насоса, который с помощью поршня вытягивает рассол к верху. Чтобы устроить такую трубу, требуется много времени: проходят четыре, пять или даже шесть лет постоянной работы с тех пор, как начнут сверлить трубу, до тех пор, как ее совершенно посадят. Труба устраивается следующим образом: вырыв яму пространством в квадратную сажень, на такую глубину, чтобы достичь грунта земли, ставят над нею на столбах клеть, т. е. род избушки. В этой клети посредством ворота начинают сверлить землю точно так же, как и при устройстве артезианских колодцев. Сверлильные инструменты различны: для каждой породы земли устроен особый род их. Сверлят землю люди. Для этого устроено в клети колесо, находящееся в горизонтальном положении: его приводят в движение рабочие. На вопрос мой, почему не приводится оно в движение посредством паров или лошадей, мне отвечали, что это невозможно. Паровая машина действует постоянно с равною силою, между тем как здесь для сохранения в целости инструментов и, следовательно, для скорейшего окончания работы необходимо действие силы неравномерной. Если начинается порода земли твердая, люди употребляют меньшее усилие, чтобы не изломать бурава, или же и вовсе переменяют его на долото или другой какой-нибудь инструмент; если идет сверление через породы мягкие, люди приводят колесо в быстрейшее движение; машина же или лошадь будут действовать одинаково. Когда пройдут первые слои земли, которые могут осыпаться, тогда ставят в сделанное отверстие трубу, которая имеет в диаметре от 4 до 6 четвертей. Эта труба называется маточной трубой, или первой матицей, и ставится для того, чтобы земля в случае осыпи не препятствовала дальнейшему сверлению. Посадив матицу, сажают в нее сверлильные инструменты и продолжают работу. Пройдя еще несколько слоев земли, ставят другую трубу, у΄же первой (от 8 до 10 вершков в диаметре). Нижний конец второй матицы называется первым порогом. Первый порог бывает на глубине от 34 до 40 саженей. Посадив вторую матицу, продолжают работу, проходят еще саженей 50 и на этом пространстве ставят так называемые веслые трубки. Веслых трубок бывает в насосе от 15 до 20, каждая из них шириною от 4 до 10 вершков. Нижний конец веслых трубок называется вторым порогом, и от него далее в глубину идет подделка, т. е. новая труба, но уже не вставная деревянная, как прежняя, а выдолбленная в твердых породах земли. Диаметр подделки еще менее веслых трубок, т. е. около 4 вершков. Длина от 16 до 22 саженей. Внизу веслых трубок устраивается закрышка из овечьей шерсти или войлока для того, чтобы в трубу не проникала пресная вода.
   Кончив таким образом сверление, вставляют поршень, который ходит в веслых трубках. На конце поршня устроен деревянный цилиндр, обтянутый моржовой кожей. Цилиндр этот сделан с продольными прорезками, через которые проходит немного воздуха во время его углубления; без этой предосторожности труба легко могла бы лопнуть. Этот поршень прикрепляется к штангам, которые, в свою очередь, прикреплены к вороту, приводимому в движение двумя лошадями. На одной из лошадей сидит мальчик лет 10–12: он управляет лошадьми. Каждые шесть часов бывает смена и мальчику и лошадям. На балахонских промыслах приводится в движение колесо иначе: там одна лошадь ходит по колесу, которое лежит не горизонтально, как в пермских промыслах, а диагонально к земной поверхности. Это менее удобно.
   Сперва обыкновенно устраивали по одному поршню для каждой трубы, но с некоторого времени делают двойные поршни. Это изобретение принадлежит одному мастеровому графа Строганова. Двойные поршни имеют то преимущество перед одинарными, что при них поток рассола из труб бывает постоянный и не перемежается, как то бывает при одинаковом поршне. Сверх того замечают, что при двойных поршнях трубы не так скоро засариваются и рассол постепенно улучшается.
   Таким образом, рассолоизвлекательная труба состоит: 1) из первой матицы, 2) второй матицы, 3) веслых трубок, 4) подделки и 5) поршня, – для точнейшего определения размеров ее прилагаю список с надписями над входом в клеть Елизаветской трубы (в Нов. Усолье). Подобная надпись находится под всякою трубою, из которых каждая имеет свое название:
   «Елизаветская труба». Принадлежит графу Строганову. С губы [104 - Верхнее отверстие, из которого льется рассол.] «до первого порога 37 саженей, 10 четвертей; до второго порога – 47 саженей и три четверти; подделки 18 саженей 61 четверть. Веслых трубок 17; рассол 24 градуса по Ламберти. Труба посажена 22 августа 1834 года».
   Каждая труба снабжает рассолом 2 или 3 црени, смотря по количеству рассола, извлекаемого из нее. У графа Строганова устроена паровая машина в шесть сил; она извлекает рассол из трех труб и снабжает 8 цреней. Это еще первый опыт применения паров к соловарению. Паровые машины могут принести чувствительную пользу при извлечении рассола. Необходимо равномерное и равносильное движение поршня, иначе труба засорится или веслые трубки лопнут. Посредством же лошадей равномерного движения быть не может: лошади могут устать, мальчик, приставленный к ним, по беспечности, свойственной его возрасту, может остановить работу и т. п. Очень жаль, что паровых машин мало еще на соляных промыслах и что та, которая уже устроена, часто портится. Говорят об издержках на паровую машину: в Усолье дрова очень дешевы, и притом издержки эти выкупаются прочностью трубы.
   Начинают сверлить трубу, не отыскивая на земной поверхности наружных признаков присутствия рассола в недрах земли. Не знаю, есть ли даже и признаки. До сих пор, однако, не было еще ни одного примера, чтобы работа не вознаграждалась успехом: рассол в Новом Усолье, Лёнве и Дедюхине повсюду находится в обильном количестве и притом редкой доброты. Но он бывает в одних местах ближе к поверхности земной, а в других дальше от нее. От этого происходит то, что глубина рассолоизвлекательных труб бывает различная. Есть трубы в 50 саженей глубины, есть в 60, в 70, 75, 80, 84 саженей. Самая глубокая труба находится в деревне Огурдино [105 - Деревня, состоящая из 25 домов; она находится на правом берегу Камы, в пяти верстах от Нового Усолья по течению реки. В этой деревне есть пильная мельница на две рамы, принадлежащая графу Строганову и доставляющая в год до 30 тысяч тесин для барок. Соч.]. Она была устроена А. П. Сивковым, бывшим управителем промыслами графа Строганова и приведшим солеварение в цветущее состояние. Эта труба имеет глубину 112 саженей. Впрочем, она теперь не действует [106 - А. П. Сивков устроил было в Огурдино варницы, складочные магазины и эту трубу, которая по доброте рассола есть самая лучшая из всех усольских труб. Ограничения выварки владельческой соли, последовавшие по распоряжению министерства финансов, заставили закрыть огурдинский промысел: он оказался лишним. Соч.]. Рассол чем глубже, тем лучше: это зависит, кажется, от того, что в таком случае вода, проходя через большую толщу солянистых пород, более усоляется. Однажды заведенная труба может действовать вечно, снабжая варницы достаточным количеством рассола. Если труба испортится, то посредством блоков, устроенных поверху каждой трубы, вынимают старые веслые трубки и вставляют на место их новые. Впрочем, такая работа чрезвычайно продолжительна, но все-таки на нее требуется менее времени, нежели на посажение новой трубы. Посредством этих же блоков вынимают из земли сверлильные инструменты, если они во время сверления новой трубы как-нибудь испортятся. Здешние мастеровые не могут надивиться, а зачем это в некоторых местах, например в Казани [107 - В Казани, где очень чувствителен недостаток воды, уже лет шесть сверлят артезианский колодец у Кузнечного ряда. Года три тому назад бурав лопнул, и университетский механик по фамилии Ней, заведующий работами, перенес их на другое место. Соч.], были остановлены работы артезианских колодцев, не потому, чтобы не отыскали воды, а потому, что лопнул бурав.
   Через устроенные нарочно трубы рассол, извлеченный из недр земли, течет в резервуары, которые здесь называются ларями, а отсюда уже, по мере надобности, впускают его в црени посредством особых труб. Рассол бывает различной доброты, которая определяется посредством ареометра, изобретенного Ламберти. Этот ареометр называют здесь соломером, а кто хочет казаться поученее, тот называет его солометром [108 - Прежде измеряли доброту рассола деревянными трубками. Законы этих трубок те же самые, как и законы ареометра. Но они, разумеется, были неудобны. Соч.]. Есть рассол в 12, 13, 14 градусов, но такой почитается плохим; в большей части труб рассол находится от 20 до 24 и даже до 28 градусов; такой рассол называют крепким. Какое сравнение с рассолом балахонским, которого доброта всего 6 градусов? Даже рассол Вологодской губернии не может сравниться с пермским. Конечно, там есть чрезвычайно крепкие рассолы, но их не так много, как здесь. Крепкий рассол не пускают в црень цельным, но разбавляют его слабейшим, для того чтобы соль была чище. Если впустить цельного крепкого рассола, водянистые частицы испортятся чрезвычайно скоро, так что люди не успеют вынуть из него оседающих посторонних частиц, чтобы очистить соль. Обыкновенно впускают в црень рассол 19 и 20 градусов, такой рассол варится только одни сутки, следовательно, не требует большого количества дров; а этого времени достаточно, чтобы отделить посторонние частицы. Рассол чист и прозрачен, как самая лучшая ключевая вода. Если в летнее время выставить стакан рассола на солнце, то через 3 дня вода испарится, над ней сделается кристаллический осадок соли, в виде кубов; по краям же стакана и вокруг его, аршина на 2 в окружности, явится также более тонкий осадок соли; если близко стоит стекло, то осадок этот на нем получает точно такой же вид, как зимой замороженные на окнах пары. Точно такой же осадок получится и тогда, когда рассол в бутылке выставить на мороз 24 градуса по Реомюру. Но такие осадки горьки не так, как вываренная соль; это зависит от того, что тут не отделяются посторонние частицы (гипсовые, кварцевые и т. н.). В рассол заключается небольшое количество серы, и потому он имеет сернистый запах. При извлечении его из недр земли отделяется много сероводородного газа.
   Многие берут здесь соляные ванны, которые хорошо помогают, особенно в наружных болезнях. В таком случае рассол разбавляют пресной водой до 7 градусов по Ламберти.
   Из резервуаров или ларей рассол выпускают в црени, которые находятся в особенных зданиях, называющихся варницами. Варницы на здешних промыслах делаются большей частью каменные.
   В варнице внизу устроена большая печь или яма, дно и бока которой выложены хорошо выжженным кирпичом. Над нею висит црень, т. е. квадратная сковорода в 12 квадратных аршин с краями перпендикулярными [109 - В середине ее сделано отверстие, затыкаемое втулкою. Через это отверстие выпускают от црени остающийся рассол, когда починивают црени. Соч.]. Глубина ее три четверти аршина; она висит на 95 железных полосах, которые нижними концами прикреплены к дну црени, а верхними к балкам, утвержденным в стенах ларницы. Самая црень делается из листового железа и обходится в работе не менее как в 5 тысяч рублей, несмотря на дешевизну железа. В эту црень и впускают рассол из ларей; в ней он и выпаривается от жара, производимого огнем, разведенным под цренью. В варнице бывает по одной, по две и по три црени. Во время выварки соли к краям и ко дну црени пристает некоторое количество горькой соли, которое проедает иногда железо. Поэтому года через два црень починивают. Црень может служить с поправками 20 лет, но зато в последние годы поправка ее обходится слишком дорого. Издержки на црень в продолжение 20 лет простираются до 13 тысяч рублей.
   Соль получается через сутки после налития рассола в црень. В продолжение этих суток в каждой печи сжигается шесть саженей дров. Дрова употребляются крупные, четверти в три и более; они переплавляются весной из Чердынского уезда и окрестностей, заштатного города Вятской губернии Кая. Тамошние жители сыскивают себе пропитание единственным этим способом: рубят лес зимою близ рек (особенно по реке Колве), ставят на льду плоты, которые при вскрытии рек и уносит к промыслам стремлением воды. Не на всяком плоту бывают люди: большей частью они отправляются вниз по Каме одни, у Усолья их перенимают и разбирают по частям, смотря на адресы… Да, на адресы, если адресами можно назвать условные знаки [110 - Эти знаки делаются из маленьких елок: на одном стоят, например, четыре елки, на другом две с обрубленными вершинами, с кольцом из веток и т. п.], поставленные на каждом плоту. Часть каждого владельца знает свой знак и берет те плоты, которые адресованы к ней, не трогая чужих. Вслед за плотами являются пермяки и русские, занимающиеся рубкой леса, и получают от управляющих деньги по условиям, сделанным еще осенью. Жаль, что на варнице употребляется лучший строевой лес, когда в лесах чердынских так много валежника; жаль и то, что рубят все по рекам, не углубляясь внутрь леса. Известно, как вреден такой образ рубки. Я уже заметил как-то, что в здешних местах небрежение о лесах удивительное: все надеются на большой запас леса и вовсе не хотят подумать о будущем. Не помню, какой-то аферист доказывал мне, в бытность мою в Перми, что рубка леса не по берегам и употребление на варницах валежника повлечет за собою самые вредные последствия, чуть не совершенное запустение Чердынского края; что от этого пермяки и русские – дровосеки – перемрут с голоду и пр. пр. Разумеется, все доказательства этого почтенного эконома были чересчур утрированы, более остроумны, нежели справедливы, и клонились к тому, чтобы не лишить промыслы двух процентов дохода, хотя это лишение значительно вознаграждалось бы в будущем не только для государства, но даже и для каждого частного владельца. Но об этом когда-нибудь после…
   В продолжение года на всех частных варницах сжигается до 100 тысяч саженей дров. И это количество обходится чрезвычайно дешево: от 90 тысяч до 120 тысяч рублей ассигнациями [111 - Впрочем, я слышал от управляющих, будто каждое бревно обходится им от 30 до 50 копеек. Много!]. Каждая сажень дает от 50 до 60 пудов соли. Судите же после этого о выгодах, получаемых владельцами от соляных промыслов.
   Из печей дым проходит в отверстия, сделанные на крышке варницы. Впрочем, ныне много построено белых варниц, в которых дым выходит через трубы. Такое устройство имеет двойную выгоду: соль не чернеет, и рабочим легче.
   Когда рассол впустят в црень, разводят огонь. Это обыкновенно бывает утром. К вечеру, когда дрова прогорят и рассол начинает выпариваться, а соль садиться, варницы запирают до утра. В первый период выпаривания, т. е. когда соль еще не начинает садиться, вынимают посторонние частицы (гипс и пр.), которые скоро начинают осаждаться, посредством лотов. Лотом называется четырехугольная железная доска с загнутыми краями и с ручкою, прикрепленною к середине. Гипса вынимается из каждой црени 2000 пудов ежегодно; следовательно, со всего количества соли, получаемого владельцами, до 220 000 пудов.
   Вечером жар в варнице доходит до 120 градусов по Фаренгейту; пары так густы, что рабочие, каждый день почти, парятся подле црени как будто в бане.
   Каждая црень дает в сутки 350 пудов соли, от которой за утечкою остается 237 пудов 20 фунтов. Утром, когда соль готова, выбрасывают ее лопатами из црени на полати, т. е. на доски, положенные на балках над цренью [112 - Впрочем, оставляют в црени небольшое количество сваренной соли – этот остаток называется слеменем.]. Здесь она просушивается в продолжение следующих суток. После этого в кулях ее приносят в магазины, находящиеся на берегу Камы, подле варницы. Каждый куль весит 4 пуда 24 фунта; но принимаются за 3 пуда; остальные 1 пуд 24 фунта полагаются на усыпку и утечку. В магазинах соль остается до весны, когда ее грузят в ладьи для отправки в Пермь и Нижний Новгород.
   Ладьи строятся в продолжение зимы в окрестных местах – выше и ниже Усолья. Они приводятся в движение лошадьми по способу веревчатого привода, изобретенного Пуа-де-Бардом [113 - У г. Волегова, управляющего имением гр. Строгановой, я видел модель такой ладьи с насосами. То же самое колесо, которое навивает привод, двигает и насосы, вытягивающие воду со дна ладьи. В 1839 году был сделан опыт построить такую ладью и оказался удачным.]. К каждой ладье с приводом прицепляют 3, 4 и даже 5 ладей с солью. Ладьи делаются плоскодонные, для того чтобы избежать мелей; если ладья с солью сядет на мель, чрезвычайно трудно, даже невозможно почти, сдвинуть ее без потери соли: она подмокнет. Весною едва сойдет лед, подвозят ладьи к магазинам и грузка начинается; в это время народонаселение Усолья и Лёнвы, простирающееся в остальное время года до 10 тысяч, удваивается. Носят соль большей частью женщины и подростки-мальчики, получающие за это довольно порядочную плату. Можно представить себе всю деятельность этих рабочих, когда в 13 дней более 5 000 000 пудов соли переносится из магазинов на ладьи.
   Таким образом составляется соляной караван, отправляется тотчас же вниз по Каме. Часть соли выгружается в пермские оптовые магазины, но самая большая часть идет в нижегородские запасные магазины. Ладьи редко возвращаются в Усолье: их продают в Перми или Нижнем по хорошим ценам (так, например, в Нижнем ныне за ладью платят от 900 до 2000 ассигнациями). Там их употребляют на дрова, на постройку холодных строений и пр. На теплые строения ладейный лес не годится, потому что на нем провертываются дыры, в которые вставляются связи. Я слышал, впрочем, не выдаю за правду, будто выручка от продажи ладейного леса окупает все путевые издержки каравана. Небольшое число ладей из Перми идет до Сарапула; там грузятся они хлебом, который и везут в Соликамск и Новое Усолье. В Чердынь поставляется хлеб на шитиках (мелких судах), на которых возят соль из Соликамска.
   Рабочим, идущим из промыслов, до Нижнего платят по 30 рублей каждому за проезд туда и обратно. Рабочие берутся из окрестных деревень, приписанных к промыслам.
   На частых соляных промыслах в год вываривается соли около 5 миллионов пудов. Можно бы было вываривать и более: одни промыслы графа Строганова могут дать до 7 миллионов пудов; но убавление пропорции выварки, произведенное по распоряжению министерства финансов, было причиной того, что стали вываривать не более 5 миллионов. Правительство распорядилось, чтобы ежегодно частные промыслы поставляли не более 5 050 000 пудов.
   Чтобы видеть состояние соляных промыслов в различные времена, представляем следующие сведения:
   A. В 1711 году поставлено соли в Нижний Новгород со всех промыслов, частных и монастырских: именитым человеком Строгановым и вдовою княгинею Бельскою [114 - Эта Бельская была урожденная Строганова. Она вышла замуж за князя Ф. Ф. Бельского в то время, когда он переписывал Соликамский уезд (в 1646 году).] поставлено 1 227 375 пудов; Пыскорским монастырем (из Дедюхина и березниковского промысла) – 584 238 пудов. (В том числе: Суровцовым – 271 378; Ростовщиковым – 143 134; Ксенофонтовым – 42 504 пуда.) Итого: 2 268 829 пудов.
   B. Состояние частных соляных промыслов в 1800 году.
   a) У графа Строганова (ныне графини С. В. Строгановой) варниц в Нижнем Усолье – 10, в Лёнве – 8, итого – 18 варниц. Труб в Новом Усолье – 9, в Лёнве – 3, итого – 12. Вываривается соли от 700 до 750 тысяч пудов.
   b) У княгини А. А. Голицыной, урожденной Строгановой (ныне кн. Голицыной), варниц в Нижнем Усолье – 11, варниц в Лёнве – 6, итого – 17. Труб в Новом Усолье – 6, в Лёнве – 3 + 1 труба общая с прочими, итого – 9 труб + 1 общая с прочими. Вываривается соли от 500 тысяч до 550 тысяч пудов.
   c) У княгини В. А. Шаховской, урожденной баронессой Строгановой (ныне кн. Бутеро), варниц в Новом Усолье – 12, в Лёнве – 4, итого – 16. Труб в Новом Усолье – 5, в Лёнве – 2, итого – 7. Вываривается соли от 550 до 570 тысяч пудов.
   d) У барона Гр. Ал. Строганова (ныне графа Строганова) варниц в Новом Усолье – 10, в Лёнве – 5, итого – 15. Труб в Новом Усолье – 5, в Лёнве – 1 + 1 общая с другими, итого – 6 + 1 общая с другими. Вываривается соли от 600 до 730 тысяч пудов.
   e) У Всеволожского (ныне гр. Строганова) варниц в Новом Усолье – 8, в Лёнве – 5, итого – 13. Труб в Новом Усолье – 4, в Лёнве – 2 + 1 общая с другими, итого – 6 + 1 общая с другими. Вываривается соли от 350 до 500 тысяч пудов.
   f) Лазарева (ныне гг. Лазаревых) варниц в Новом Усолье – 9, в Лёнве – 7, итого – 16. Труб в Новом Усолье – 5, в Лёнве – 6 + 1 общая с другими, итого – 10 + 1 общая с другими. Вываривается соли от 500 до 600 тысяч пудов.
   Общий итог: варниц в Новом Усолье – 60, в Лёнве – 35, всего 95 варниц. Труб в Новом Усолье – 34, в Лёнве – 17, всего 51 труба. Вываривается соли от 2 600 000 до 2 970 000 пудов.
   C. В 1830 году оставшейся соли от 1829 года было на частных соляных промыслах и на казенном: 3 818 084 пуда 20 фунтов.
   В 1830 году выварено: 4 908 801 пуд 22 фунта. Продано в Нижнем Новгороде – 4 102 268 пудов, продано в Пермь – 354 140 пудов, продано на вольную продажу – 135 754 пудов. Итого продано: 4 522 162 пуда.
   D. В 1832 году выварено у гр. Строганова – 1 404 207 пудов, выварено у гр. Строгановой – 1 198 838 пудов, выварено у кн. Голицына – 931 556 пудов, выварено у гр. Полье – 792 669 пудов, выварено у гг. Лазаревых – 772 493 пуда. Итого: 5 099 563 пудов.
   Выварено в Дедюхине – 696 976 пудов. Выварено в Соликамске – 150 000 пудов.
   Всего – около 5 946 539 пудов.
   По другим сведениям – 6 100 000 пудов.
   Частными заводчиками доставлено в пермские и нижегородские магазины – 5 050 000 (полная пропорция, дозволенная правительством).
   Казна платит частным заводчикам по 60 копеек ассигнациями за пуд соли, доставленный в Пермь, и по 84 копейки ассигнациями за пуд соли, доставленный в Нижний Новгород; следовательно, заводчики ежегодно получают с казны до 3 900 000 рублей ассигнациями. А чистого дохода непременно надобно положить около трех миллионов в год [115 - В одной недавно изданной книжонке, которой не суждено, кажется, продолжать век свой, говорится, будто частные заводчики платят в подать по 60 копеек с пуда вываренной соли, и потому в 1832 году получено казною 3 049 837 руб. и 80 коп. Совершенный вздор! Какой доход после этого получат заводчики? Взяв с казны около 3 900 000, отдадут ей 3, да употребят на содержание завода 900 000 и оставят у себя нуль в доходе! (см. «Россия», соч. Ф. Булгарина. Ч. 2. Ст. таблица 7-я. П. I).].
   …Казенный горный город Дедюхин находится на левой стороне реки Камы, немного повыше лёнвенских соляных промыслов. Управляет работами на дедюхинских соловарнях особенное соляное правление, состоящее из управляющего и двух советников.
   Образ производства в Дедюхине точно такой же, как на новоусольских и лёнвинских промыслах. Здесь скажу только о некоторых особенностях промысла дедюхинского: во-первых, там варницы почти все белые; во-вторых, там устроены особенные сушильни. В промыслах частных, как я уже заметил, вываренная соль просушивается в течение следующих суток на полатях, устроенных под цренью. Это неудобно: во-первых, потому что сверху соль чернеет от дыма, который и в белых варницах все-таки пробивается в небольшом количестве из-под црени; во-вторых, потому что пары, поднимающиеся из црени во время кипения рассола, проникают на полати, и соль от этого делается слаба, т. е. впоследствии в большом количестве улетучивается и усыхает. Для отвращения этого неудобства в Дедюхине устроены сушильни; устройство их следующее: в особенном сарае, всегда каменном, устроены полати; под ними печь, нагреваемая снаружи; в самой сушильне устроено 18 отдушин, из которых проходит разгоряченный воздух. В сушильне температура бывает около 60 градусов по Реомюру; просушенная в ней соль несравненно белее новоусольской и притом крепче, т. е. и усыхает и утекает очень мало.
   В Дедюхине варниц 20; на сажень дров получают 51 пуд соли, менее, нежели в Новоусолье, потому что на частных соловарнях соль как бы ни уварилась, все идет в магазины, а здесь, если выварка неудачна, то соль переваривают, прибавя в црень несколько нового рассола. Средним числом каждая црень дает ежедневно 306 пудов соли. Труб рассолоизвлекательных 8. Прежде делали было опыт добывать рассол ведрами из широкого колодца в 2 ½ квадратных аршина, но это было неудобно, требовало больших издержек, а пользы принесло бы немного. Еще думали было очищать рассол, пропуская его в лари через хворост причем пресная вода входила бы в хворост и рассол делался бы крепче. Но это совершенно излишне: здесь рассол крепкий (до 30 градусов по Ламберти) и не требует усиления своей крепости. На эти два проекта истрачено до 200 000 рублей ассигнациями, и теперь все оставлено.
   Как в Дедюхине, так и на Лёнве сделаны искусственные каналы к магазинам, для удобнейшей грузки соли на ладьи. Кроме этой важной пользы, эти каналы приносят и другую: они избавляют Дедюхин и Лёнву от ежегодного наводнения. До вырытия этих каналов каждую весну и Дедюхин и Лёнва затоплялись.
   Ныне выварка соли в Дедюхине увеличена: вываривается до 150 000 пудов; она увеличена с того времени, как ограничена выварка соли на 4 промыслах. Так, в 1832 году соли выварено было только 696 976 пудов. Но чтобы видеть действие дедюхинских промыслов в разные времена, представляем следующие сведения.
   В 1711 году, когда Дедюхин принадлежал еще Пыскорскому монастырю, отпущено было соли в один Нижний Новгород 584 238 пудов.
   Если разделить время, протекшее с 1764 года (т. е. со времени учреждения монастырских штатов и переведения дедюхинских промыслов в казенные ведомства), на десятилетия и определить среднее число выварки соли в каждый год и в каждое десятилетие, то получим следующие данные:
   I десятилетие (1764–1773): всего соли получено более 7 000 000 пудов; на каждый год около 706 000 пудов.
   II десятилетие (1774–1783): получено соли около 8 500 000 пудов; следовательно, на каждый год около 850 000 пудов.
   III десятилетие (1784–1793): добыто соли 10 000 000 пудов; след. по одному миллиону на год. (Впрочем, в одном 1784 году получено более 1 600 000 пудов.)
   IV десятилетие (1794–1803): добыто соли более 9 200 000 пудов, на каждый год около 920 000 пудов.
   V десятилетие (1804–1813): соли получено до 11 миллионов пудов; следовательно, более миллиона на каждый год.
   VI десятилетие (1814–1823): выварено более 11 миллионов, так что в некоторые годы выварка показана до 1 200 000 пудов и более; но отпуск соли во все года десятилетия был от 600 тысяч до 800 тысяч пудов, всего же отпущено около 7 100 000 пудов.
   VII десятилетие (1824–1833): общее количество вываренной соли можно положить до 9 500 000 [116 - В точности мне неизвестно. Соч.], но отпуск был не более 7 миллионов; каждый год отпускалось от 400 000 до 700 000 пудов.
   От 1833 до 1839 года количество вывариваемой и отпускаемой соли с дедюхинских промыслов постепенно увеличивается; ежегодное количество доходит до 1 500 000 пудов.
   Со времени же поступления дедюхинских промыслов в казну до нынешнего 1840 года выварено соли более 80 000 000 пудов; следовательно, на каждый год средним числом приходится около 1 миллиона 50 тысяч пудов.
   Всего более вываривалось соли в 1784, в 1805–1810, 1825–1827 и 1832–1839 годах.
   Верстах в 30 от дедюхинских и новоусольских промыслов находятся соликамские промыслы. Они устроены в уездном городе Пермской губернии Соликамске, по реке Усолке, верстах в семи от Камы. Прежде владели и ныне владеют частные солепромышленники. Прежде они принадлежали Патокину, дьяку нижегородскому (еще до 1635 года [117 - См. Соликамский летописец под 1635 год. Тут упоминается о пожаре, от которого сгорел Троицкий собор: «Загореся варница Патокина».]), потом Ростовщиковым, Ксенофонтову, Суровцову. Самые богатые промыслы принадлежали Суровцову. Они к 1786 году, по смерти Максима Суровцова и по пресечении его фамилии, перешли в род Демидовых, который владел ими до 1760 года. В этом году купил их купец Иван Федорович Рукавишников, вместе с промыслами, купленными в 1750 году Акинфием Никитичем Демидовым у гостя Филатьева. Потом владел еще некоторыми варницами Плотников; ныне же принадлежат они Дубровину, Фарафонтову и чердынскому купцу Удникову.
   Соликамские промыслы не могут идти в сравнение с новоусольскими или дедюхинскими: в них и рассол слаб, и производство небольшое. Впрочем, несмотря на всю бедность их, они далеко превосходят промыслы балахонские (в Нижегородской губернии).
   Теперь (в 1839 году) в Соликамске варниц действующих и недействующих 10; труб рассолоизвлекательных 7 (глубиной до 60 саженей). Рассол только в 12 градусов по Ламберти [118 - В Балахне только 6 градусов.]. Вываривается соли до 200 000 пудов в год. Отправляется она в Пермь, но большая часть развозится по Вятской губернии на вольную продажу, на шитиках. Сажень дров даст только 10 пудов соли (в пять раз менее, нежели на дедюхинских промыслах). Работников на промыслах 160 человек.
   В старину в Соликамске промыслы были значительнее. Это можно видеть из следующего.
   В 1579 году было 16 [119 - См. «Книгу сошного письма» писца Яхонтова.] варниц. В 1623 было 37 [120 - См. «Писцовую книгу Кайсарова».] варниц. В 1734 – 44, в 1821 – 1, в 1832 – 2, в 1839 – 10.
   Следовательно, самое цветущее состояние соликамских промыслов было в первой половине XVIII столетия. Тогда отсюда отпускалось соли от 450 000 до 700 000 пудов в год. Причиной упадка соликамских промыслов было оставление рассолов, возвышение промыслов дедюхинского и новоусольских и, наконец, самый упадок города, происшедший от перенесения сибирской дороги в другое место.
   Способ добывания рассола, устройства варниц и пр. в Соликамске такой же, как и в Новом Усолье, разумеется, все это в меньшем размере и в беднейшем виде. Каменных варниц 5. Засоренных труб очень много.
   Заключаю общими результатами.
   Всего в Пермской губернии получается соли до 7 000 000 пудов, следовательно, немного менее одной трети всего количества соли, добываемого в России (до 22 ½ миллиона пудов). Если сравним производство соли в Пермской губернии с производством в других местах России, то увидим, что:
   1) Одни только озера перекопские доставляют более соли (до 7 300 000 пудов); Бурнасское и Хаджи-Ибрагим-ское Озера (в Бессарабии) могут доставлять также более, но не всегда: в 1832 году, например, с них получено только 350 000 пудов.
   2) Количество соли, добываемое на пермских промыслах, более в 6 раз количества соли, добываемой с Елтона, в 9 раз более количества, получаемого в Илецкой Защите; в три раза более против количества соли, получаемого из озер генических, в 6 раз более против керченских, в 6 раз против евпаторийских, в 6 раз против озер астраханских и кавказских; в 65 против старорусских и в 67 против леденгских.
   3) Что количество выварочной пермской соли (7 миллионов) в 14 раз превосходит количество выварочной соли в других местах России (около 500 000 пудов), – это яснее можно видеть из следующей таблицы. Добывается соли выварочной: в Пермской губернии до 7 миллионов пудов; в Вологодской губернии – 228 тысяч пудов; в Архангельской губернии – 148 тысяч пудов; в Старой Руссе – 180 тысяч пудов; в Троицком заводе (Енисейской губернии) – 50 тысяч пудов; в Иркутской губернии (на заводах Иркутском, Усть-Кутском и Охотском) – 195 тысяч; в Балахне – до 100 тысяч пудов.
   Из этого можно ясно видеть всю важность камских соляных промыслов, находящихся в Пермской губернии.
   Теперь обращаюсь к другим замечательным вещам, которые я видел в Новом Усолье, Дедюхине и Соликамске.
   В Новом Усолье живут очень хорошо. Мы прожили там целую неделю и совершенно не заметили, как прошло это время. Несмотря на то что нас никто не думал приглашать поиграть в карточки, позабавиться этою игрою, выдуманною для безумца-короля, несмотря на то что мы не только не танцевали, но даже не видели женщин, которые, не знаю почему, кажется, ведут здесь жизнь восточную, – несмотря на все это, время в Усолье мы провели очень, очень весело. Управляющий промыслами гр. Строгановой Федот Алексеевич Вол-в, у которого мы провели большую часть этого времени, человек с большими достоинствами, человек ученый: в беседах с ним мы совершенно забывали время. Он так много говорил нам о любопытном во всех отношениях Пермском крае, так занимал нас рассказами о местных нравах, о соляном производстве, что мы после с какой-то грустью оставляли Новое Усолье. Я очень благодарен Федоту Алексеевичу: он так много доставил мне сведений о Пермском крае, через него я хоть несколько познакомился с этою страною, которая, несмотря на то что находится в России, так мало известна нам, русским. Вообще, на всех пермских заводах любят угостить приезжего гостя, но в Усолье больше, нежели в другом каком-нибудь месте. Во всех домах встречали нас с таким радушием, какого нельзя вообразить не бывавшему в Сибири. И это радушие всегда сопровождалось живым, дельным разговором и искрометным аи. Славно живут в Новом Усолье! Я всегда с приятностью вспоминаю то время, которое провел в этом селе. Не знаю, придется ли мне еще когда-нибудь побывать в нем. А хотелось бы!
   Мы были в Усолье в июле месяце. Жаль, что не застали мы там праздника в Прокопьев день (8 июля). Это самый большой праздник на промыслах. Круглый год идут работы и на варницах и у труб своей чередой, даже на Пасхе не гасят варниц, а в этот день все работы останавливаются – мастеровые отпускаются погулять. С утра начинается сильное движение на улицах Нового Усолья; в соборе звонят в большой колокол, все жители усольские в праздничных платьях отправляются в церковь. Во время обедни, в пяти разных местах, приготовляют под открытым небом обеденные столы для мужчин – женщины не участвуют в этом празднике. Пять тысяч человек садятся за эти столы, и начинается столованье – пир. Пироги, щи, жареная говядина раздаются всем большими порциями; после каждого кушанья – стакан вина и туес (бурак) пива. Можно представить себе, с какими веселостями оканчивается этот обед; но к чести усольцев надобно заметить, что старики не запомнят, чтобы когда-нибудь в Прокопьев день вышло какое-нибудь буйство, драка. На другой день – дело другое. Мужичок не попразднует без ссоры – без драки у него и праздник не в праздник. Но всякий, однако, знает, что эти ссоры тотчас же забываются: русский незлопамятен.
   Праздник в Прокопьев день установлен давно уже. Еще при Григории Строганове был управляющий Прокоп; он всегда праздновал таким образом свои именины, и это впоследствии обратилось в обычай. Много рассказывали мне об этом Прокопе; память о нем живет до сих пор в Усолье. Он похоронен в этом селе.
   В Новом Усолье я встретился с человеком в высшей степени интересным. Не подумайте, однако, чтобы этот человек был интересен по каким-либо важным действиям, по своим заслугам, нет, он замечателен только потому, что он человек семнадцатого столетия. Этот усольский Фома Парр родился в 1698 году: стало быть, если он теперь не лег в давно готовую для него могилу, так ему уже 142 года – порядочно! Дай Бог всякому столько пожить! Он уже слаб, но не лишился умственных способностей, что очень часто случается с людьми таких преклонных лет. Я начал с ним говорить: он отвечал на все мои вопросы внятно и удовлетворительно и даже рассказывал много о петровской старине. Не правда ли, что всегда слушаешь такие рассказы с большим удовольствием? Вы видите перед собою старца, будто забытого смертью, будто брошенного невзначай в наш век прошедшим веком – и его рассказ, еще свежий на устах самовидца, дышит уже стародавностью, представляется преданием. Ваша беседа с ним – беседа века, давно уже утонувшего в бездонной вечности, с настоящим веком, сближение вещей, никогда не сближающихся. Вы смотрите на этого старца – ваших прадедов носил он на руках своих; те, которых и кости уже истлели, были его ровесниками. Сколько поколений прошло перед глазами его, – а он все живет, как будто посланец веков минувших, веков, которые нам через призму старины кажутся колоссальными. Да, занимательна беседа с современником Петра Великого и Людовика XIII, Мальбро и Карла XIII, с тем, который как очевидец скажет вам, что было на Руси во время войны с королем свейским, во время владычества Меньшикова, тиранства Бирона и пр. А мой старичок рассказывал об этих временах – он помнил войну Карла, ему было 11 лет, когда слава Руси прогремела на полях полтавских.
   – Сколько тебе лет, дедушка? – спросил я его.
   – Да, уж довольно, родимый; дай Бог и тебе столько же пожить: при десятом царе живу.
   – А что, помнишь ты, дедушка, царя Петра Алексеевича?
   – Да как же не помнить-то? Золотое было времечко… Ах! Был я еще мальчишкой, не то одиннадцать, не то двенадцать лет было мне, как батюшка-то наш у Полтавы свейского короля побил. Вот время-то было, родимый мой. Все так думали, что свейский король положит конец царству Русскому. Слышь, много у него было силы ратной. Чего? У нас в Соли Камской, кажись, и далеко, да и то трухнули на порядках. Молебны Господу Богу кажный день с коленопреклонением служили. А сами-то и ждут: вот придет грамота, вот скажут, что русского царя полонил король свейский. Что-то с нами, горемычными, будет? Поведут нас в неволю, в Свейское царство, как царь Навуходоносор народ иудейский (старик был грамотный и, может быть, по духу своего времени любил пощеголять сравнениями из Священного Писания), – станем робить [121 - В Пермской губернии простолюдины употребляют малороссийское «робить» – работать. Как зашло сюда это слово?] на врагов Христовых. Ух, страсть-то какая была! Смиловался же таки Господь над своим народом православным: пронесся гнев Христов. Вдруг, как-то перед Ильиным днем, гонец с Москвы в Соль Камскую. Прямо в церковь в Соборную: праздник был Воскресенье Христово. Идет гонец по церкви, сам народ толкат, всякий ему дорогу дает. Прямо в алтарь. Воеводу к себе позвал. У всех сердце так и призаныло – батюшки святы, что с царем сталось? Здоров ли его царское величество? Не в Москве ли белокаменной безбожный свейский басурман? Воевода из алтаря нейдет – обедня была на отходе. Нета, нета, отпели Божью службу – глядь на середь церкви – молебен. Батюшки мои! Уж какая радость-то была, как сам воевода вышел на амвон да таково громко прочел, что-де свейскую рать царь Петр Алексеевич побил у Полтавы и прогнал и что сам Царь-государь здравствует. Уж какое же веселье-то было: и в колокола-то звонят, и в пушки-то стреляют; такая радость, что господи помилуй…
   – Ну, а видел ли ты самого царя Петра Алексеевича?
   – Не привел Бог. В Соли-то Камской он у нас не был, а я-то и бывал, что в Соли Камской да здесь, на Усолье. Посланцев-то его видел. Вишь ты, царю захотелось в своем Питере немецкий сад посадить, – ну, а ведь в царстве Русском каких дерев не растет, – не то что в немецкой стороне, там, я чай, опричь ели, и лесу-то не родится. Вот и послал государь Петр Алексеевич в Соль Камскую посланцев, чтобы привезли они ему в Питер тысячу триста кедровых дерев. И послали ему наши воеводы те кедры, и рассадил он их, батюшка, в своем царском саду.
   – Ну что же ты еще помнишь, дедушка? Что у вас в Соликамске-то еще случилось?
   – Да мало ли чего, родимый! Теперь всего-то и не вспомню. Ну, да вот скоро после Полтавской-то баталии, никак на другой год, такое чудо случилось в Соли Камской: пожары такие, что и Боже упаси: горит город, то тут, то там, а никто не знат, отчего. Знать, недобрые люди есть! Стали воров-разбойников искать и нашли одного. А звали-то его, постой, дай Бог память, да, Егорка Лаптев. Вот поймали его, да и в тюрьму; стали к допросу вести, нет, не сознается. Уж под пыткой сознался, разбойник, что это его дело. Вот и казнили его. А уже казнь-то была какая страшная! Вывели его, разбойника, и раздели донага, а он стоит да молится на соборы соликамские, да просит у Господа Бога милости. Раздевши его, стали яму копать – глубокую яму, и посадили туда Егорку. Живого стали закапывать, а он, злодей, кричит да просит у православных помилования. Но закопали злодея, долго стонал он под землею, после этого и пожары кончились [122 - О высылке кедровых дерев и казни Лаптева упоминается и в летописце Соликамском. Первое обстоятельство случилось в 1724, второе – в 1711 году. Вот слова летописи о Лаптеве: «Августа на 25 день загорелся ночью большой мост, ряды, канцелярия, земская изба, соляные амбары, таможня, церковь Рождества Христова. В сентябре открыли зажигателя усольца Егорку Лаптева, которого и закопали живаго в землю». См. Солик. летоп. под 1711 годом.].
   – А ведь Соликамск-то в старину лучше был?
   – Э, в старину! Да что нынче за свет? Куда теперь таким городам быть, как в нашу старину-то! Вот на моих глазах Соль Камская захирела, захирела, да и опустилась. А прежде? Господи! Церкви-то Божии стоят вдоль по Усолке, и главы их как жар горят. А дома-то вокруг – большие да каменные. Куда! Теперь их и в помине нет. А уж народу-то, народу-то: теперь Соль Камская что твоя могила; а тогда – ходят, ездят целый божий день, а обозов-то с товарами и в Сибирь, и из Сибири. Станет, бывало, зима – откуда это, господи, столько народу наберется – а теперь… да куда? В нынешнее ли время хорошим городам быть? Бывало времечко золотое, да прошло, и давно прошло.
   Старик опустил голову, руки его скрестились на груди, небольшие остатки белых волос упали на оживленное лицо. Он впал в задумчивость, но глаза горели огнем юности: он вспоминал жизнь прошлую, время давно минувшее, известное нам только по преданиям, а ему столь близкое. Для него отдаленная старина – настоящее, потому что в это давно минувшее время, может быть, он был счастлив – а мы всегда долго помним время нашего счастья, скоро свыкаемся с ним, и потом много, много проходит времени, и все счастливо протекшее не кажется нам протекшим, а настоящим или минувшим, но минувшим недавно. Оно у нас в свежей памяти, оно всегда у нас как бы перед глазами.
   Я смотрел на старика, перед глазами которого летали мечты столетние, всматривался в его лицо, уже желтое, покрытое глубокими морщинами, но одушевленное памятью о былом: глаза его горели, дума виднелась на челе его, уста что-то шептали – верно, слово о протекшем. Старик был полон поэзии.
   – А расскажи-ка, дядя, барину, как вам бороды-то брили! – сказал некстати приведший меня к старику. Верно, ему надоело молчание его, и он так безбожно разрушил мечтательную задумчивость старика. Старик поднял голову:
   – После, – сказал он слабым голосом и снова погрузился в думу. Горели глаза его, одушевленно было дряхлое лицо его, но не было уже прежнего блеска очей, не было столько души в его думе прерванной.
   Скоро он перестал мечтать и обратился к спросившему его.
   – Да, помню я это – как теперь перед глазами. Приходит к нам в Усолье царский указ, дня за три до Троицы. В этом указе написано было от царя, чтобы всем обрить бороды и ходить по-немецкому, в бесполых кафтанах. Воевода прочитал сам себе дома указ – и жаль тоже было ему бороды своей, да что станешь делать! Царский указ – дело известное, не станешь же ему поперечить. Вот, разослал воевода по всем домам сказать, чтобы все православные шли к обедне в Троицу, станут-де царскую грамоту читать. А о чем было написано, о том и помина нет. Пошли мы к обедне в Троицу, а день был славный такой, солнышко так и печет, все праздничные кафтаны надели синие, суконные – ну, загляденье да и только. В церковь пришли, обедню, как водится, отстояли и на коленях с березкой Богу помолились. Глядим, после службы Божией выходит сам воевода и стал читать, чтобы, дескать, ходили без бород и в немецких кафтанах. Мужики повесили бороды, бабы в слезы. Мы так и с ебе на уме, думаем: ладно, еще когда-то бороду сбреют, а царь-государь смилуется да отменит свое наказание за грехи наши: не тут-то было! Стали выходить из церкви; глядь, на паперти два брадобрея да немец с ножницами. Кто из церкви выйдет, брадобрей хвать его за ворот, да полбороды и прочь; остальную, говорит, после отрежу. Он тебе бороду режет, а немец перед тобой на коленях уж и ползат, да своими ножницами возьмет да полы у кафтана прочь да прочь; хоть синий суконный будь – не посмотрит, отрежет да и пустит курам на смех, – ну, немец немцом из церкви выйдешь: кафтан на тебе как кафтан, а пол нет: так, слышь, воеводы приказали. Батюшки святы! Наши мужики возьмут обстриженную бороду в обрезанные полы да идут домой, как на казнь смертную; а бабы-то вкруг них воют как по покойникам. Оно, конечно: царь-то поумнее нас, знат, что делат; а все-таки жаль бород было! После вышел же таки новый указ от царя: велено было снова носить бороды – ну а вот мастеровым нет [123 - Поэтому до сих пор мастеровые на казенных горных заводах бреют бороды. Они ходят по-крестьянски, носят волосы, обстриженные в кружок, но всегда без бороды.]. Кому другому так велели пошлину платить: заплатит пошлину, ему дадут деньгу с усами – ну, и ходит с бородой.
   Долго еще разговаривал со мною старик, рассказывал, как он видел и Меньшикова, и Долгорукого, когда провозили их в Сибирь, говорил о генерале Левенвольде [124 - Граф Рейнгольд Левенвольд, бывший обер-гофмаршал с 1730 года и заведовавший в царствование Анны Иоанновны соляными доходами. Он был родной брат графу Карлу Густаву Левенвольду, любимцу Бирона и известному дипломату своего времени. При восшествии на престол императрицы он пал и сослан в Соликамск (1711 год). Манштейн говорит, что Левенвольд перенес свое падение с невероятною твердостью; князь Шаховской, напротив, рассказывает совсем противное этому. Герцог де Лириа говорит, что он возвысился посредством женщин и представлял из себя удивительную смесь пороков и добродетелей.], который был сослан в Соликамск. Левенвольд, говорил он, жил совершенным затворником, никого не пускал к себе на глаза, говорил только с одними детьми. Он не допустил до себя даже графини Бестужевой-Рюминой, когда провозили ее в Сибирь [125 - Графиня Анна Гавриловна Бестужева-Рюмина была дочь великого канцлера графа Гаврилы Ивановича Головкина. Она в первом супружестве была за графом Ягужинским. Когда при вступлении на престол Елизаветы Петровны брат её вице-канцлер граф Головкин был сослан в Сибирь и на место его сделан вице-канцлером граф Бестужев-Рюмин, она, желая оказать услугу сосланному брату, вышла замуж за нового вице-канцлера; но вскоре арестована и 29 августа 1745 года приговорена к наказанию кнутом, урезанию языка и ссылке в Сибирь за участие в заговоре.]. Старик прибавил, что Левенвольд умер за несколько часов до того времени, как приехал курьер с известием о его прощении…

Статья пятая

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   В Новом Усолье три церкви: а) Соборная, стоящая на берегу Камы, прежде бывшая ставропигиальною; б) церковь Ру б е жск ая у В ерхнего промыс ла и в) церковь Ни кольск а я, или графа Строганова. Первая из них основана Строгановыми; близ нее погребены были некоторые лица фамилии этой. Иконы в ней старинного письма и с богатыми серебряными и золотыми ризами. Рубежская церковь небольшая и ничем не замечательна. Никольская замечательна и архитектурою, и украшением, и некоторыми находящимися в ней вещами. Она выстроена в римском вкусе: довольно большой купол, четыре фронтона, поддерживаемые колоннами тосканского ордера, богатые чугунные решетки вокруг креста, по краям фронтонов и вокруг храма – вот наружный вид Никольской церкви. В самой церкви живопись прекрасная, во вкусе итальянской школы. Особенно замечательны образа: 1) на царских дверях, которые вылиты из бронзы, два образа Девы Марии и Гавриила работы В. Л. Боровиковского. Как божественны черты Пресвятой, какое высокое выражение лица ее! Оно, несмотря на видимое смиренномудрие, так высоко, что сам небожитель, всегда предстоящий престолу Вышнего, взирает на нее очами благоговения. Это лучший образ во всей церкви: я не мог насмотреться на него, несколько раз подходил к нему, и когда отходил, мне хотелось еще раз взглянуть на него. Этот образ, так же точно, как и образа четырех евангелистов, писан на железе; 2) список с Корреджиевой «Ночи», работа нижегородского художника Веденецкого. Список очень хорош, жаль только, что стоит не на месте: свет скользит на картине. Из вещей, находящихся в Никольской церкви, замечательны как по драгоценности, так и по изящной работе: две дароносицы, блюдо, на котором во время всенощной освящают хлебы, и огромное бронзовое паникадило. Из древностей в этой церкви замечательно рукописное Евангелие в лист. Оно написано было в начале XVII столетия и в 1603 году принесено в дар в церковь Похвалы Богородицы в Орле-городке именитым человеком Никитою Григорьевичем Строгановым. В этой церкви оставалось оно до 1820 года, в котором, с разрешения пермского епископа Мелетия (бывшего после в Харькове), перенесено в эту церковь задолжные промыслам орловскою церковью деньги (350 руб.). Предание говорит, что это Евангелие писано рукою схимонахини Татияны, дочери Никиты Григорьевича. В одном с ним переплете находится грамота, данная в 1703 году Дионисием, епископом Вятским и Великопермским, в орловскую церковь…
   В Новом Усолье замечательна общая любовь к изящным искусствам, и особенно к живописи. Я был в мастерской здешнего лучшего живописца, моего однофамильца, и видел у него много картин, прекрасных по отделке, но не имеющих художнической самостоятельности, – все списки, все копии. Впрочем, его образа апостолов Петра и Павла, находящиеся в Никольской церкви, имеют свои достоинства.
   Я сказал, что в Усолье любят изящные искусства. Не буду подтверждать слов моих тем, что я здесь повсюду встречал так много хороших картин, слышал так много толков о художествах, скажу только, что Новое Усолье произвело двух известных русских художников, именно А. Н. Воронихина, который родился здесь в 1780 году и составил себе славу построением Казанского собора в Санкт-Петербурге, и Пищалкина, хорошего живописца и гравера.
   В Новом Усолье торговая деятельность очень велика. Здесь вы найдете все, что вам угодно, – даже сукна, шелковые материи, галантерейные вещи, книги. Впрочем, в Пермской губернии такие села не редкость. В Усолье много мелочных лавок – в другом городе столько не встретите их. Зимою торг здесь еще обширнее; тогда бывают открытые лавки на палоях [126 - Палоями в Усолье называются озера, или, лучше сказать, заливы Камы. Они разделяют село на две части. Лавки, о которых я говорю, устроены над самою водою. Зимой, когда палои замерзают, на льду устраивается обширный базар.]… Улицы очень нечисты, а все оттого, что жители, принадлежащие одному владельцу, ссылаются на принадлежащих другому, эти – на принадлежащих третьему, и так далее, а село разделено не по участкам, а по домам: здесь дом строгановский, рядом с ним голицынский и так далее. Ужасный беспорядок! Я видел план Усолья, на котором часть каждого владельца означена особой краской. Боже мой, какая пестрота! Только в одном углу есть часть одного гр. Строганова, и потому в этой части прекрасный порядок: устроены мостовые из галек, улицы всегда выметены…
   Солеварни находятся отдельно от села: одна часть их выше по течению Камы (Верхний промысел), другая ниже по этой реке (Нижний промысел). Последняя часть обширнее и лучше устроена. Разделение варниц и труб тоже не по правилам межеванья. Впрочем, этих правил и применить сюда невозможно.
   Село Лёнва гораздо хуже обстроено, нежели Новое Усолье: дома в нем хотя большие, но старые; зато планированы лучше Нового Усолья. Возле Лёнвы есть канал, о котором я говорил уже…
   Горный город Дедюхин находится в версте от Лёнвы, вверх по течению Камы. Здесь мы приятно провели целый вечер у г-на Ант…ва. Он служит советником в здешнем соляном правлении и потому имел возможность и показать, и объяснить нам все производство соли в Дедюхине. Ему я обязан многими сведениями, которые поместил в предыдущей статье. Мы были и в церкви дедюхинской: церковь старинная, живопись иконостасная и стенная греческого письма была очень хороша, но теперь попорчена от сырости, которая бывает в церкви весной по случаю разлития воды, приливающей иногда в самую церковь. Впрочем, предприняты уже меры к отвращению таких разлитий.
   Напротив Дедюхина, над Камою, возвышается крутая гора, по скату которой кое-где попадаются великолепные кедры. Вершина ее опушена кустарником. Эта гора и деревня, стоящая на ней, называются Камень. Повыше этого Камня вы замечаете большое село, расположенное по скату горы, с двумя церквами, но без облаков дыма; следовательно, это не завод, не соляные промыслы. Это остатки славного во время оно Пыскорского монастыря и Пыскорского медеплавильного завода. Пыскорский монастырь основан в 1570 году Аникою Федоровичем Строгановым, который и сам был в нем монахом, под именем Иоасафа. Основатель монастыря обогатил его пожертвованием дедюхинского и березниковских соляных промыслов. От этих промыслов он получал огромные доходы и вскоре сделался одним из богатейших монастырей русских. При учреждении монастырских штатов соляные промыслы, ему принадлежавшие, были взяты в казну. Монастырь начал клониться к упадку; находясь в таком месте, в котором он не мог иметь постоянных доходов, он не имел способов поддерживать свое существование. Правительство в 1775 году перевело его в Соликамск на место уничтоженного там еще в 1764 году монастыря Вознесенского. В 1781 году из Соликамска он был переведен в Пермь. Пыскорский медеплавильный завод построен был в царствование императора Петра Великого и принадлежит казне. Это был первый медеплавильный завод, устроенный в стране этой. Вскоре он был закрыт по причине слабости руд.
   Близ Пыскорского монастыря находился Канкор, построенный Строгановым в первые годы его в этих странах поселения (прежде 1558). Надобно полагать, что на этом месте, до прибытия Строгановых, находилось или селение туземцев, или одно из тех «селищ чудских пустых и заросших», которых так много в Пермской губернии и о которых упоминается в грамотах, данных Строгановым. В этом уверяет меня самое название «Канкор», или «Кам-кар», или «Камгор», или, наконец, «Кам-горд», как встречается оно в разных списках. Это чисто пермяцкое слово: Кам-горд значит слово в слово «дом на Каме», Кам-кар – «жилье на Каме». Есть также и предание, что тут было чудское городище. Теперь же имени «Камкор» в народе вы не услышите – осталась только речка Камкорка. Карамзин [127 - См. «И. Г. Р.». Т. IX. С. 377. Вот настоящие слова грамоты о построении Камкара: «И на том еси месте (на берегах Камы) поставили два города: Канкор, на пыскорском мысу, и Каргедан, на орловском волоку»… Это место в выписке Ка рамзина выпущено (см. Т. IX. Пр. 654). Эта грамота 1588 года, 4 апреля.] говорит, будто Камкор был основан близ устья Чусовой; это совершенно несправедливо. Здесь он сам противоречит словам своим: «основали… Камкор на мысу Пыскорском, где был монастырь Всемилостивого Спаса». Это, как видно, говорится именно о Пыскорском монастыре, который никогда не был на устье Чусовой. Сверх того, не Камкор основан там, где был монастырь, а монастырь там, где был Камкор. Городок построен ранее 1558, а монастырь уже в 1570 г.
   Мы решились отправиться в Соликамск. Дорога идет лесом почти до самого города. Природа однообразна: этот лес, весь состоящий из хвойных деревьев, смотрит так мрачно, так грустно. Мне показалось бы, что я где-нибудь в отдаленном севере, на берегах Печоры, в соседстве с дикими вогулами и оленями, если бы прекрасная гальковая дорога и покойный экипаж беспрестанно не уверяли меня в противном. Изредка нам попадались кедры, эти красавцы северной природы; горделиво раскинув свои пышные ветви, они будто величались красотой своей перед окружающими их пирамидальными тонкими елями. Шумом, похожим на шум отдаленного водопада, они будто звали нас, утомленных жаром полудня, под густую тень свою. Через два с половиной часа после отъезда из Нового Усолья мы были у Соликамска. Этот город расположен в ложбине, по которой протекает неширокая река Усолка, и его нельзя видеть издалека: тогда только явятся глазам вашим его старинные церкви и старые полуразвалившиеся дома, когда вы будете почти в самом городе. Кама в семи верстах – ее не видно. За Соликамском начинается огромная и вместе с тем отлогая возвышенность, совершенно покрытая лесом и представляющаяся настоящею пустынею. Эта синеватая полоса отдаленного леса, сливающаяся в одно с синевою неба, кажется завесою, заграждающею смелому человеку путь в отдаленный север, еще девственный, еще не измятый его суетною стопою, еще не зараженный его дыханием. И точно, кроме дороги в Чердынь и немногого числа деревень близ этой дороги, все мертво в этой пустыне. Но все-таки далек еще от Соликамска тот девственный север, в котором редко бывает и стопа вогула, этого властелина лесов северных, в котором разве изредка, гоняясь за сохатым, промчится на лыжах своих этот дикий сын дикой пустыни или зароется в сугроб, чтоб отдохнуть от суточных трудов своих.
   Соликамск [128 - Статистика города Соликамска. Расстояние от Санкт-Петербурга 2286 верст, от Москвы – 1612 верст, от Перми – 205 верст. Занимает пространства – 3363 десятины, в том числе: 150 под домами, 131 под садами и огородами, 1382 под городским выгоном. Церквей каменных: соборных – 2, приходских – 6, в монастыре – 1, при кладбище – 1, всего – 10. Православных часовен – 11 (6 каменных и 5 деревянных). Домов – 443, в том числе 16 каменных, 427 деревянных; казенных домов: один каменный и один деревянный. Жителей – 2934 (1359 мужчин и 1575 женщин). В том числе духовенства – 148, дворян и чиновников – 103, купцов – 45 (3-й гильдии), мещан и посадских – 2039, нижних чинов военного ведомства – 989, дворовых людей – 47, крестьян – 295. Среднее число годовых рождений – 105, годовой смертности – 90. Больница устроена на 15 кроватей. Богадельня – 1. Училищ: одно уездное и одно приходское; в них чиновников и учителей – 7, учащихся до 80, следовательно, 1 учащийся на 36 жителей. Тюремный замок – 1. Улиц и переулков – 16, площадей – 2, деревянных мостов – 7, огородов – 47, кладбище – 1. Город разделен на две части. Купеческих капиталов – 7 (3-й гильдии). Лавок – 42, в том числе 10 с красным товаром. Погребков – 2, питейных домов – 5. Заводов: кожевенных – 10 (с 40 работниками), мыловаренных – 2 (с 6 работниками), соловарен (с 150 работниками); ремесленников – 83. Городской доход – более 500 руб. сереб., а расход – 2800 руб. сереб.] расположен по обеим сторонам реки Усолки, впадающей в Каму. Берега этой реки низменны и ровны; весною вода выходит из берегов, и потому находящиеся близ реки дома много терпят от наводнения.
   Семь мостов, устроенных через Усолку, соединяют одну часть города с другою. Строение почти все старое, обветшалое; на всяком шагу заметно былое великолепие этого города: большие церкви, большие каменные дома стоят на берегах Усолки и, видимо, разрушаются. Город не улучшается, а с каждым годом падает более и более. Какое-то грустное чувство овладело мной, когда я посмотрел на это обвалившееся великолепие: улицы пусты, заросли травой, на каждом шагу видно разрушение. А что прежде была Соль Камская? Жалка настоящая участь ее!
   Соликамск основан ранее половины XVI столетия промышленниками сольвычегодскими, тотемскими и балахонскими, нашедшими в этой стране богатые соляные ключи. Город, после основания его, быстро начал распространяться и улучшаться: в 1579 году, когда описывал его писец Иван Яхонтов, было в нем уже 190 домов, 26 лавок, 16 соляных варниц, но посадских людей немного – только 201 человек. Вскоре в окрестностях Соликамска явились богатые выходцы из Соли Вычегодской, Строгановы, и, получив от государя много земли, завели на ней соляные промыслы и городки, для защиты от соседних народов, татар, башкиров, вогулов и пр. К ним-то в Орёл явился волжский удалец, донской казак Ермак Тимофеевич, с предложением воевать беспокойных соседей их. Строгановы согласились, дали ему вспоможение, и волжский разбойник сделался покорителем царства Сибирского. Но в то время как он еще не дошел до гор Уральских, нашла гроза на Соликамск и его окрестности. 1581 года, в самый Новый год (1 сентября), пелымский князь Кихек [129 - Имени пелымского князя нет в летописи Сибирской, которую Карамзин называет Строгановской; я заимствовал это имя из летописей соликамских, которые не были известны Карамзину и только небольшими отрывками напечатаны в сочинении Берха «Путешествие в Чердынь и Соликамск».], собрав 700 человек войска, призвав на помощь разных мурз и уланов [130 - В Соликам. летоп. явная ошибка: там сказано «и подозва с собою Мурзы Улла Сибирской земли». Сверх того, в нем не сказано об участии косьвинских, инвинских и обвинских татар в походе Кихека, о разграблении Кай-города… Сол. лет. прибавляет, что побитые в Соликамске люди погребены за городом на песке.] Сибирской земли и взяв с собой неволею татар сылвенских, иренских, косьвинских, инвинских и обвинских, остяков и вогуличей, вотяков и башкирцев, бросился на Чердынь и едва не взял ее; оттуда пошел на Кай-городок [131 - В Вятской губернии.], а отсюда в Соликамский. Соликамский посад был сожжен, множество людей погибло при этом случае; окрестные селения, а также Канкор, Кергедан, Чусовские Городки, Яйвинский и Сылвенский острожки – все сделалось добычею Кихека. Соликамск лишился многих жителей, но вскоре новая жизнь возникла в опустошенном городе, и он скоро сделался одним из богатейших городов Руси: причиною этого была перемена сибирской дороги, что случилось в 1595 г.
   Когда Сибирь была подчинена России совершенно, тогда русские купцы начали отправляться в это «золотое дно» за мехами драгоценными и другими произведениями сибирскими.
   Из Москвы купцы ездили на Вычегду, а оттуда в Верхотурье через Чердынь: прямого пути не было. Путь из Сольвычегодска в Чердынь через Кай-городок и Соликамск был удобнее, но очень многие купцы пускались в Чердынь другою, кратчайшею, дорогою – берегами Вычегды и потом через леса на Каму. Таким образом, Соликамск оставался в стороне и не пользовался от сибирской дороги никакими выгодами. Вскоре путь московский изменился: стали ездить через Нижний, Казань и Вятку в Чердынь – тут Соликамска нельзя было миновать. Но все-таки он не был главным складочным местом по сибирской дороге, все-таки Пермь Великая отнимала у него выгоды. Наконец, вследствие жалоб купцов на дальность дороги, царь Федор Иоаннович приказал «проведать» новый путь прямо из Соликамска в Верхотурье. В 1595 году проведал его верхусольский крестьянин Артюшка Бабинов, за что царь пожаловал его грамотою безданною и беспошлинною. Новая дорога была гораздо короче: вместо 2500 верст, как было прежде, теперь вышло только 250 верст [132 - См. Соликам. летопись.]. Когда открыта была эта дорога, все промышленники стали ездить через Соликамск, и город начал богатеть. Но и тут сделалось то же, что почти везде делается в подобных случаях: богатеть начали богатые, а бедные – посадские и крестьяне – еще более разорялись. Они теперь должны были исправлять новые повинности: возить царскую казну сибирскую, быть у сибирских запасов, поправлять дорогу и мосты, держать ямскую гоньбу и сверх того платить еще особые деньги. Все это вынуждало громкий ропот простолюдинов соликамских [133 - См. Акты собр. археогр. эксп. Т. II. №№ 50, 54. Т. III. № 40, 129 и др.]; жалобы их доходили до царя, и – то смягчаемы были налоги их, то увеличиваемы еще более. Такое время было тогда – время смутных царствований Годунова, Самозванца и Шуйского. Сверх того, временные перескоры соликамцев с вычегодцами, чердынцами, кайгородцами и вятчанами о ямской гоньбе вовлекли их в беспрестанные тяжбы. Все эти неустройства кончились не ранее 1660 года. До этого времени «наймы у них были дороги, потому что волоки гористы, а стройного яму не было, гоняли ямскую гоньбу миром от Соли-Камския на четыре стороны, зимою и летом, до Казани и до Соли-Вычегодской, и до Верхотурья, и до Кай-городка, и исходило у них на ямскую гоньбу с сохи тысячи по полутори и больши» [134 - См. Акты собр. арх. эксп. Т. IV. № 121.]. В 1660 году царь Алексей Михайлович приказал уже казенные вещи возить на наемных подводах. В смутные времена начала XVII столетия жители Соли Камской отличались преданностью законной власти. В 1608 году они отпустили в Вологду рати своей вдвое более обыкновенного, тогда как соседи их пермичи и кайгородцы не делали этого. За это усердие к пользам царя Василия Ивановича Шуйского они получили от него в 1609 году грамоту, которою сложено было с них взыскание денег, занятых ими из казны для найма ратников, и постановлено, чтобы они пользовались одинакими правами с пермичами и кайгородцами [135 - См. Акты собр. арх. ком. Т. II. № 51.]. В 1609 году, на вызов нижегородцев идти к Москве для изгнания «воровских людей», они немедленно согласились исполнить это. Потом, когда вычегодцы звали их вместе с пермичами и кайгородцами на помощь Ярославлю, – они отправились и участвовали в поражении Лисовского и приверженцев Лжедмитрия II под Ярославлем. Кроме того, они беспрестанно посылали на ратное дело денежные вспоможения и участвовали в усмирении бунта в Вятской области (1609 год). За такое усердие их Василий Иванович освободил их от платежа по 50 рублей с сохи, на наем немецких ратных людей. Когда пришла к ним крестоцеловальная грамота «о бытии со всею землею в любви и в совете, и в соединеньи, и против врагов, разорителей веры христианския, польских и литовских людей со всею землею стояти за один и идти в сход под Москву к боярам, и к воеводам, и ко всей земли Московскаго государства, Московское государство очищати» – они с радостью приняли по ней присягу и отправили рать, которая участвовала в освобождении Руси от иноплеменников…
   Соликамск, вместе с Кай-городом, зависел в XVI и XVII столетиях от воевод чердынских. Впрочем, известно, что в 1622 году были там воеводы особые: воин Корсаков и Василий Сьянов; но потом, в 1637 году, великопермский воевода Комынин называется и соликамским; бывший же перед ним воеводою Телегин не заведовал Соликамском.
   Между тем город увеличивался более и более: промышленность развивалась, торговля распространялась. В 1623 году, когда Соликамск был описываем Иваном Кайсаровым, считалось уже в нем 333 двора посадских, 24 бобыльских, 20 нищих келий и 12 пустых дворов, 620 человек людей, 59 лавок и 37 варниц. А в 1678 году в нем уже считалось 465 домов. Соляное производство распространялось более и более [136 - Это видно из четвертой статьи «Дор. записок» (ст. «Оте честв. записок». Кн. VIII. Отд. VII. С. 38–39).], торговля тоже процветала в Соликамске. Жители его торговали с гостями иностранными в Архангельске, в Кяхте, в Якутске. В 1699 году Петром Великим пожалован был ковш серебряный Андреяну Жданову за то, что он, торгуя в Кяхте, принес важную пользу казне у вина, у карт и у мены соболей.
   Соликамск с 1682 года, вместе с Чердынью, находился под ведомством Казанского приказа; потом, в 1719 году, был приписан к Вятской провинции, а в 1724 сам сделан был провинциальным городом Казанской губернии и имел в зависимости своей Чердынь и Кунгур; в 1737 провинциальное ведомство перенесено было из него в Кунгур, а в 1781, когда учреждено было Пермское наместничество, присоединен к нему в качестве уездного города.
   Последнее время перед открытием наместничества было временем самого цветущего состояния Соликамска. Он находился на главной сибирской дороге и обогащался от обширной своей торговли; в 1770 году в нем было 1354 купца, по известию Чулкова [137 - См. Описание коммерции. Т. I. С. 105.]. Когда же, при основании Перми, сибирская дорога была назначена новая, тогда Соликамск, равно как и другие некогда богатейшие города северной части Пермской губернии [138 - Чердынь, Верхотурье.], быстро начал клониться к упадку. Капиталы были переведены в другие города, купцы оставили Соликамск, и этот некогда великолепный город превратился ныне в полуразрушенное селение, в котором остались только некоторые следы его былого богатства.
   В Соликамске десять церквей; все они носят на себе признаки старины. Вот о них некоторые известия, которые удалось мне собрать во время моего короткого пребывания в Соликамске:
   1) Троицкий летний собор, находящийся близ Усолки, на главной площади города. Архитектура его старинная, подходящая более ко вкусу венецианскому, нежели к византийскому. В первый раз упоминается об этом соборе в 1557 году, когда он сгорел от молнии [139 - «Был в Соли-Камской пожар. Загорелся от молоньи. А зачался пожар тот с северной страны от соборной церкви Св. Живоначальной Троицы, и даже до приказной избы; а за Усолкою погоре по двору Елисеевскому даже до Турунтаева». Соликам. лет., год 7065.]; потом он сгорел в другой раз в 1635 году [140 - «В 7143 году загореся соляная варница Патокина, и погоре много, и собор Святой Троицы сгоре, и иные церкви». Соликам. лет., год 7143.]; в 1688 году пристроен к нему придел во имя Иоанна Предтечи, но на следующий год он в третий раз был истреблен огнем [141 - «Апрелия в 14-й день загореся от двора подьячаго и погоре посад и варницы, и церкви, и Собор Святыя и Живоначальныя Троицы». Соликам. летоп., год 7196.]. В том же году он был снова заложен и выстроен к 1697 году на счет государственной казны из тамошних (соликамских) усольских, таможенных и кабацких доходов. Постройка его стоила в то время двести рублей. После этого он был поврежден от пожара в 1743 году [142 - «А в том же 1743 году июля 23 был пожар зело силен, загорелось у Турчанинова и осталось только две церкви да 20 домов». Соликам. лет.]и, поправленный в 1744, стоит до сих пор в том же виде. В знак того, что он построен на казенный счет, на южной стороне вставлен в стену небольшой, гончарной работы, российский герб. Внутри церковь довольно сумрачна. В этом соборе нам показали образ св. Николая Чудотворца весьма древней работы. Предание говорит, что в то самое время, когда царь Иван Васильевич находился с войском своим под Казанью, ногайские татары сделали набег на пермские земли. Соликамск находился в большой опасности, и жители его послали гонцов под Казань к царю с просьбою о помощи. Посланные прибыли в стан русский в то самое время, как подкопы были уже сделаны, и все с часа на час дожидались нападения на крепость казанскую. Царю нужно было войско, и он не мог послать помощи жителям осаждаемого Соликамска. Вместо рати он дал посланным эту икону и свою грамоту, поручая город их заступлению святителя. Предание молчит, избавился ли Соликамск от неприятелей, летописи молчат и о самом нашествии татар на этот город. Но как бы то ни было, до сих пор хранится в соборе этот образ, до сих пор все соликамцы имеют к нему большое почтение. О грамоте говорят, что она хранилась в этом же соборе, но сгорела в 1743 году. Важная потеря!
   2) Крестовоздвиженский зимний собор стоит ближе к Усолке, готической архитектуры. Построен в 1730 году. В нем есть некоторые образа с богатыми венцами, сделанными из финифти. Между соборами Троицким и Крестовоздвиженским находится высокая старинная колокольня. Она устроена на большом трехэтажном доме, в котором помещаются магистрат, городская дума и духовное правление. Самая колокольня сделана с верхом в виде шатра. Наверху высокий шпиц с флюгером. Колокольня совсем отделена от обоих соборов.
   3) Церковь Преображения Господня находится в северовосточном крае города. Первоначально она была построена в 1687 году, при существовавшем уже на этом месте девичьем монастыре, иждивением вдовы Евдокии Никифоровны Щепоткиной; но во время пожара 1688 года церковь эта сгорела и вновь была построена уже в 1692. Из находящихся теперь церквей соликамских Преображенская всех древнее. Подле нее находится зимняя церковь Покрова Пресвятыя Богородицы, построенная в 1702 году. Прежде она принадлежала к девичьему монастырю, который в 1764 году переведен отсюда в Уфу и известен ныне под именем Крестовоздвиженского.
   4) Церковь Богоявления находится между Преображенскою и Соборною. Стиль архитектуры ее очень древний; массивные колонны внутри, двери низкие, устройство трапезы, иконостас – все это носит признаки неподдельной старины. В таком виде, как она находится теперь, устроена она в 1695 году. Она в два яруса; на верхней паперти сделаны с двух сторон во всю стену окна, в которых вместо стекол вставлена слюда – признак глубокой старины. Оклады икон, находящихся в этой церкви, очень богаты.
   5) Воскресенская церковь находится близ самых соборов. Она построена на этом месте в 1713 году, на месте бывшей тут деревянной церкви.
   6) Церковь Нерукотворенного Спаса находится от соборов вниз по течению Усолки. Когда она построена – неизвестно, но надобно полагать, что не прежде конца XVII столетия. Стиль архитектуры ее древний, ближе подходящий к стилю византийскому. Ризница ее чрезвычайно богата: в приходе ее жили в старину главные богачи соликамские, которых огромные дома близ этой церкви до сих пор разрушаются временем. В ней также много образов, странных по своему устройству: они не четырехугольной формы, как делаются обыкновенно, а сердцеобразной, и притом складные. На всех почти из них венцы сделаны из финифти. При этой церкви находится зимняя церковь во имя архистратига Михаила, освященная в 1725 г. Говорят, тут прежде был монастырь; это несколько доказывается обширной оградою, которою обнесена Спасская церковь.
   7) На кладбище церковь во имя Жен-мироносиц, построенная в 1780 году богатейшим из соликамских солепромышленников Максимом Суровцевым.
   В Соликамске, при самом начале его, устроен был на реке Усолке монастырь Вознесенский, который был потом перестроен в 1608 году. Монастырь этот был довольно богат: до учреждения штатов за ним считалось 645 душ. При учреждении штатов он был упразднен, а в 1775 году на место его переведен был монастырь Пыскорский. Пыскорский монастырь находился здесь до 1781 года; когда основана была Пермь, он был переведен в этот новый город и назначен для жительства епархиального архиерея. В Соликамск же на место его переведен из села Истобенского, находящегося на реке Вятке, в Вятской губернии. Этот Вознесенский Истобенский монастырь существует в Соликамске и до сих пор [143 - Истобенский монастырь и до времени перенесения его в Соликамск имел участь, подобную участи монастыря Пыскорского. Он был основан в селе Истобенском, в 1725 году переведен в Орловский Спасский монастырь, в 1727 опять на прежнее место, на котором находился до перенесения в Соликамск. До уничтожения штатов имел за собой 1120 душ крестьян.]. В нем только один архимандрит и четыре монаха. Церковь старинная, но замечательного в ней ничего нет.
   Из часовен, находящихся в Соликамске, одна, находящаяся близ кладбища, заслуживает внимания любопытных. Она, как говорят, основана еще в половине XVI столетия и до сих пор существует без малейшей переделки. Другое предание говорит, что она построена несколько позже, именно в 1582 году, на том месте, где были погребены соликамцы, убитые во время осады города Кихеком…
   Над небольшими деревянными домами, по большей части ветхими, возвышаются свидетели старины соликамской, бывшие жилища богачей этого города. Теперь обвалившиеся, с заржавевшими и в некоторых местах поросшими травой крышами, с тусклыми стеклами или слюдой в массивных рамах, с пустыми подвалами, в которых некогда хранились богатые запасы промышленности, они так грустно смотрят на город, постепенно лишающийся своего богатства и красоты. И на них как-то грустно смотреть: какое-то неприятное чувство овладевает при взгляде на опустелые терема домов этих, на эти ветхие галереи, которые соединяют одно жилье с другим, на эти поросшие густой травой дворы, на которых прежде кипела деятельность и торговая промышленность [144 - Из старинных домов особенно замечательны Дубровина, Турчанинова, Плотникова и др. Некоторые из них построены еще в конце XVII столетия.]. Грустно смотреть на эти церкви Божьи, когда-то великолепные, когда-то полные народа благочестивого, а ныне почти опустелые.
   Здесь некогда царствовала торговля обширная; здесь тесными рядами тянулись обозы с казною сибирской, на этих улицах с утра до ночи хлопотала досужая промышленность; отсюда отправлялись товары для торга с иностранцами в Архангельск; сюда приходили обозы, нагруженные мехами, купленными в Якутске, чаями, выменянными у китайцев, произведениями европейской деятельности; в этих домах жила прихотливая роскошь; здесь воеводы давали суд и расправу обширной области, отданной им в управление; здесь все жило, все действовало. А теперь, теперь что? Нет, неприятно смотреть на разрушающееся былое величие, очень неприятно! Соликамск мне очень не понравился.
   В таком городе, как Соликамск, должно бы много было находиться древностей, но их что-то мало видно. Жалею до сих пор, что мне не удалось быть на кладбище – нет ли разве там каких-нибудь старинных памятников. Укреплений, ни древних, ни новых, нет в Соликамске. Находившийся на горе «старинный рубленый деревянный городок с башнями и со многим другим строением» сгорел еще в 1672 году. Теперь не только нет следов его, но я даже не мог ни от кого узнать и места, где находился он. В Соликамском уездном суде находится, впрочем, очень много старинных бумаг и грамот, писанных в разное время к воеводам Великой Пермии и Соли Камской. Несмотря на частые пожары, опустошавшие Соликамск, успели спасти эти драгоценные памятники до нашего времени. Древнейшие из них относятся к началу XVII столетия. Чтобы показать, как много в Соликамске древних актов и как любопытны эти акты, довольно заметить, что в «Актах археографической экспедиции» помещено их 184 (более, нежели из другого какого-нибудь места). В магистрате, между другими древними актами, замечательны: «Книга сошнаго письма города Камскаго, составленная писцом Яхонтовым в 1579 году» и «Писцовая книга Кайсарова», относящаяся к 1623 году. Соликамского летописца, о котором я узнал в первый раз из «Путешествия…» г. Берха, я, несмотря на все старания, не мог отыскать в Соликамске во время моего короткого пребывания в этом городе. Впоследствии уже был у меня любопытный список этого летописца, гораздо полнее, нежели тот, который имел у себя г. Берх.
   В то время как я был в Соликамске, производимы были с разрешения начальства работы для отыскания древностей: копали землю на площади близ соборной колокольни по направлению к старинному дому Плотникова. Отыскивали подземные ходы, о существовании которых носится в народе предание. Говорят, что они были устроены в старину, когда бывали нападения татар, башкиров и вогуличей; что жители спасались в них со своими сокровищами; что часто богачи зарывали в них казну свою. Мне сказывали, будто лет десять тому назад, кто-то при последнем своем издыхании объявил, что ему известен богатый клад – целая бочка золота, зарытая около соборов. Ее-то, кажется, более и ищут. Не знаю, каковы будут последствия этих работ, что-то откроется. В вырытых при мне ямах видны были на глубине двух и более саженей деревянные срубы и признаки фундаментов. Г. Плотников, с которым я успел познакомиться в бытность мою в Соликамске, сказывал мне, что в его доме, в подвале, есть железная дверь, обращенная к той стороне, на которой находятся соборы. Он полагает, что это вход в какое-нибудь подземелье; это подтверждают и толки народные. Но странно, до сих пор ни г. Плотников, ни кто-нибудь другой не постарались отворить ее. Он ссылается на то, что она чем-то завалена снаружи, но это все-таки не мешало бы изысканиям…
   …Все, о чем я до сих пор ни говорил, находится по эту сторону Усолки, то есть на левой стороне ее. На правой находится много деревянных домов, немного каменных и солеварни. О последних я говорил уже прежде; скажу теперь только то, что они находятся в северной части города и чрезвычайно ветхи…
   …Город планирован очень дурно.
   Обстоятельства не позволили нам продолжать поездку свою до Чердыни, куда я с таким удовольствием собирался. Из Соликамска мы решили возвратиться в Усолье и оттуда на другой день ехать в заводы Пожвинский и Чёрмозский; оттуда хотели проехать в Очёрский завод, но и это не удалось сделать нам. Я всегда очень жалею о том, что мне не случилось быть во многих любопытных местах Пермской губернии; теперь я и не считаю возможным быть в тех местах. Обстоятельства, которые однажды изменились, едва ли снова переменятся. Сдается что-то мне, что я больше не увижу моей Биармии, к которой я так пристрастился было душою. Нечего делать!
   Я не воображал, чтобы так приятно провел время в Соликамске. Я думал, что, осмотрев все замечательное, сделав визиты ex officio, я тотчас же должен буду отправиться вон из города. Ничего не бывало – я так весело провел вечер у г. Бол…ва, что чудо. Он так живо рассказывал нам о своих военных походах, а жена его, милая, хорошенькая полька, совершенно заставила нас забыть время. Здесь я узнал, в каком жалком состоянии находится теперь славное в прошедшем столетии Красное Село, принадлежавшее Турчанинову. В нем уже нет и остатков того сада, о котором так подробно распространялся г. Лепёхин в своем «Путешествии…», из которого, как говорят, возили ананасы ко двору Елизаветы Петровны, о котором до сих пор пишут иностранные географы [145 - Ahrege de Geographie par Adrien Balbi. – Paris, 1838. Р. 558.]. Старики помнят еще, что за житье было в Красном Селе у Турчанинова. По рассказам их, это было что-то вроде дворцов Шехеразады. И все это только было, и всего этого уже нет… Жаль старины!
   Дорога от Соликамска к Усолью, как я сказал уже, идет лесом, прямо, почти без малейших изгибов. Полная луна освещала нам путь, и длинная тень от нашего экипажа бежала за нами. Легкий ветер колыхал деревья: ветви величественных кедров, переплетясь с мягкими ветвями лиственниц и со смолистыми вершинами елей, тихо качались, и так как мы ехали без докучливого колокольчика, то слышали, как единообразный шум их движения напевал свою мелодичную песнь. Двумя черными стенами тянулся лес перед нами, редко прерывались эти стены. Иногда только попадались нам то ложбина, покрытая болотами, то обгорелые деревья во время последних лесных пожаров. Проезжая болотистыми местами, мы увидели густые испарения, которые, поднимаясь кверху, то будто белым полотном покрывали землю, то, как дым поднимались в воздух и разливались перед месяцем фантастическими фигурами. Лунный свет проникал сквозь эти легкие струи, и лучи его через эту дымку тумана светили и бледнее и заунывнее.
   Но вот над болотистой ложбиной, далеко-далеко от нас, засветился огонек; сперва мы принимали его за свет из хижины поздно засидевшегося лесного сторожа. Но вот он растет больше и больше; изумрудные и рубиновые его отблески увеличиваются; скоро он превращается в большой огненный клуб, искры сыплются с него, будто с раскаленного добела железа под тяжелым молотом. Каждая из этих искр дробится на тысячи светлых точек, и огненный дождь рассыпается вдали по болоту. А шар растет больше, поднимается выше. Уже можно видеть, как клубятся частицы пламенные в его внутренности, как из середины его вылетают пряди голубых, сернистых огней, быстрых и ярких, как молнии, и как эти пряди, наматываясь на ядро метеора, увеличивают объем его. Вот еще минута, две, и с быстротою мысли несется в пространстве: какой-то свист и гул сопутствуют ему. На ту пору бледный месяц спрятался в темно-лиловую тучу, будто страшась ослепительного света нового светила, а огненный шар промчался впереди нас, рассыпая за собой миллионы искр. Он мчится, и вот – на месте его целое облако звезд; они заклубились, смешались и мигом потухли, дробясь поминутно все мельче и мельче… Лошади шарахнулись, ямщик приостановил их, снял шапку, перекрестился и потом, косясь на то место, где исчез метеор, проворчал сквозь зубы: «Шайтан проклятый! Не выведешься из этого места!»
   – А давно ли он завелся здесь? – спросил я, вслушиваясь в его суеверное восклицание.
   – Давно, кормилец; и деды-то говорят, что все на этом месте живет он. Инну ночь раза по два летает, прости господи. Так уж нечистое место, да и все тут. Что будешь делать?
   До сих пор разговорчивый, веселый песенник, он теперь приутих, приуныл, только изредка шептал молитву или набожно крестился; только изредка понукал лошадей, которые все еще пугались, все еще вздрагивали при малейшем шорохе.
   На рассвете уже мы переехали Каму и возвратились в Усолье. На другой день мы были у Ф. А. Вол-ва и сказали ему, что нам бы хотелось поскорее отправиться в Пожвинский завод. Ф. А., после долгих упрашиваний остаться еще на несколько времени в Усолье, предложил нам до Пожвы ехать вместе с ним. Мы уговорились ехать водою до деревни Питера, от которой только десять верст останется до Пожвинского завода. После обеда катер наш отвалил – мы поехали вниз по Каме. Прощай, Усолье! Спасибо тебе за привет и ласки!
   Прекрасно сделали мы, что поехали водою: и приятнее и покойнее, и как еще покойнее! Дорога по правой стороне Камы, из Соликамска в Глазов, уничтожена, и по ней проезд почти невозможен. Нам надобно было бы воротиться в Романово, и из этой станции ехать до питерского перевоза самой дурной дорогой. Здесь идет дорога болотом; она была когда-то выложена фашинником, но теперь совершенно запущена и требует значительных поправок. Дорога эта не почтовая, и потому заводчикам надобно было бы для своих же выгод озаботиться об устройстве ее. Поправка ее будет стоить около 50 000 рублей ассигнациями. Все знают важность этой дороги, необходимой для сообщения заводов, на правой стороне Камы лежащих, с заводами Кизеловским и Александровским; все знают, а никто ничего не делает: один управитель ссылается на другого, другой на третьего и так далее.
   Едва скрылось из глаз наших Новое Усолье, как мы увидали на правом берегу деревню Гурдино, принадлежащую гр. Строганову и заключающую в себе 25 домов. Жители ее работают на новоусольских варницах. В этой деревне находится самая глубокая рассолоизвлекательная труба и устроена пильная мельница на две рамы.
   Берега живописны. Что ни поворот катера, то новый пейзаж. Полдень. Солнце чуть-чуть не с самого зенита бросает раскаленные лучи свои, которые, скользя по воде, золотят ее. Поверхность Камы покрыта всеми возможными переливами света лазури и зелени, отражающейся у берегов. Тихо. Зной полудня навел на природу какую-то томную лень: разгоряченный воздух недвижим, и ветер даже не рябит воды.
   Лишь изредка он шелохнет кустами ивы или черемухи, которые каскадами падают с берега в воду и своими фестонами осеняют сыпучий песок и мелкие гальки. Ветерок тронет гибкими ветвями, и они закачаются; концы их, опущенные в воду, начнут полоскаться в ней, но все тише и тише, до тех пор, пока не перестанет колебание, пока струи, описывающие широкие полукруги, совсем не сгладятся в зеркальную поверхность. Только говор людей на катере, мерное плесканье веслами и звонкая песнь жаворонка, летающего над ближними полями, нарушают тишину… Чудная картина! Да, хорош Божий мир. Посмотрите на него хорошенько, попристальнее, вы увидите, как хорош он. А есть люди, которые говорят, что им надоел свет. Что за люди они? Смотрели ли они на Господне творение так, как надобно смотреть на него? Нет, привыкнувший к красотам природы глаз их не заметил красот этих, не провел в их сердце чувства небесного удовольствия, в душу – глубокого удивления, в ум – совершенного сознания своего ничтожества перед Творцом. А как высоко это удовольствие, как приятно это удивление, и даже самое сознание своего ничтожества, столь горькое для ума горделивого, сладко для того, кто не меряет Божьей беспредельности своей ограниченностью? «Все обыкновенно, – говорит горделивый ум. – Все так известно в этой природе». Но пусть посмотрит он на этот ежедневный, и потому только для нас обыкновенный, шар света и теплоты; пусть подумает разгадать его тайну. Солнце греет, это мы чувствуем, но для чего оно греет, почему оно греет? Солнце каждый день восходит, заходит – мы это видим, но для чего оно заходит и восходит? Кто разгадает эту тайну, кто поймет высокую идею Творца, которую выразил Он в Солнце? Для чего назначил Он это светило? Согревать, освещать Землю – ничтожный ответ на высокий вопрос. Да что Земля-то наша, эта пылинка в беспредельности миров? Неужели Солнце, разливающее свою благотворную силу на семнадцать, а может быть, и больше, тел небесных, только для того явилось в мир, чтоб освещать Землю?.. О, гордость человеческая! Она хочет только-то поставить выше всего, что близко к телу человека.
   Но вот гора, которая издали кажется, будто выдалась в Каму, а теперь движется постепенно назад, прижимается к берегу. Поворот катера, несколько ударов веслами – и она уже стоит вровень с остальным берегом. За нею открылась ложбина, и там небольшое село с каменной небольшой церковью.
   – Вот Орёл-городок, – сказал мне Ф. А., – вот прежде бывшая столица Строгановых. Здесь жил Аника до своего пострижения, здесь жили потомки его. Сюда пришел Ермак с просьбою о помощи; отсюда отправился он на покорение царства Сибирского; около этих мест был Кергедан.
   «Так вот Орёл, – думал я, – сколько исторических воспоминаний! Так вот это селение, триста лет тому назад построенное в стране лесов и болот, в стране, которую давно уже оставили люди с гражданственностью. Вот семя населения здешнего края, которое, вырастивши столько заводов, столько богатых селений, само так незначительно, так невидно!» Посмотрите: церковь очень обыкновенная; десятка три крестьянских домов самой обыкновенной физиономии – и только. Где же палаты владетеля Пермского края? Где крепость, построенная от набегов диких соседей? Где первые варницы, заведенные здесь? – Ничего нет. Где памятники старины? – Их нет: они исчезли, погребены во времени, и, если бы не история, никто бы не догадался, что это маленькое село Орёл есть тот Орёл-город, о котором столько преданий и исторических, и неисторических носится до сих пор в народе [146 - Любопытное предание об основании Орла передано в четвертой статье «Дорожных записок».]. Ни одного камешка не осталось, который бы напомнил вам об орловской былине. Ах, нет, виноват, остался же один камень. У Ф. А. я видел орловский кирпич.
   Он сказывает, что нашел его на поле, и, по его предположению, это остаток или палат строгановских, или печи варничной. Кирпич этот я видел: кирпич как кирпич, только вдвое больше нынешнего и гораздо крепче…
   А как хотите, как-то досадно смотреть, когда от какого-нибудь места исторического не останется ничего, кроме обыкновенной деревни! Подъезжаете к этому месту, вспоминаете его историю, мечтаете: вот здесь-то, может быть, такой-то вел полки свои, вот здесь-то он, может быть, сиживал и обдумывал то дело, которое прославило имя его, – думаете, думаете; воображение ваше разыгрывается, нетерпение увидеть поскорее это место увеличивается более и более; мысль ваша уже опередила вас, она уже там, на месте. Но вот и существенность ваша на месте, и что же? Мечты разлетелись, как дым, а сердце, радостно забившееся, когда приближались вы, бьется уже досадою. Такою досадою билось и мое сердце, когда я увидел Орёл. Да, Орёл есть семя населения Пермского края в полном смысле этого слова. Принесло оно плоды обильные, а само превратилось в пыль. Так и всегда, так и во всем; так в мире нравственном, так и в мире физическом. Явился зародыш великой мысли в душе человеческой: он, еще неясный, еще несовершенный, развивается, сознает жизнь свою, укореняется в душе, бросает ветви свои в ум и сердце – и вот родился плод: мысль совершенная, высокая, полная философии и поэзии, вылилась в формы, какие придумал для нее человек. Мир дивится ей, любуется ею. А где тот зародыш, та мысль неясная? Нет ее, она отвержена тем, в душе которого созревала она. А в природе: от смерти зародыша всегда зависит жизнь целого. В этом случае справедлив Макиавелли: Bisogna che tu muori per revivere. Да весь-то мир что? В чем состоит жизнь его? В том, что, оставаясь одинаковым в целом, он беспрестанно изменяется в частностях. Жизнь его – вечная изменяемость. Семя брошено, принесло плод, плод пошел на семена. Вечная жатва, вечный посев!..
   …Жители Орла приписаны к соляным промыслам, но так как село их довольно далеко от Нового Усолья (восемь верст), то они употребляются на доставку соли в Пермь и Нижний. Летом в Орле остаются только женщины, старики и дети; все прочие уходят на ладьях. Они берут за проезд до Нижнего и обратно по 30 рублей и более…
   Место, где находится Орёл, называется также орловским волоком; на этом-то волоке построен был Кергедан. Проехав четыре версты от Орла, мы увидели село Таман, принадлежащее графу Строганову. От Тамана на низ пойдут горы, каких не видели мы от самой горы Пыскорской. В этих горах находится медная руда – главная порода в них песчаный камень, проникнутый медною рудою. Этот песчаный камень гораздо плотнее и зерна его гораздо крупнее в сравнении с песчаным камнем, находящимся в рудниках Мотовилихинского, Юговского и других прикамских медеплавильных заводов. Притом самая руда более встречается так называемыми гнездами, нежели ровными пластами. Попадалась и самородная медь в так называемом тонко-налетном виде, в камнях известковой породы, которые были проникнуты частицами меди, и, наконец, в виде агрегатов, которые простой народ называет «куреть». Самородки и агрегаты составляют главное отличие руды этих гор от той, которая находится ниже по Каме.
   В Тамане, в 1726 году, по открытии здесь медных руд [147 - Впрочем, из наказной памяти гостиной сотни торговому человеку Ивану Онофреву видно, что существование медных руд здесь известно было ранее половины XVII столетия. Эта память дана 1643 года, а в ней уже говорится о медном производстве на Григорове-горе и на Кужгорте, что на реке Яйве.], устроен был медеплавильный завод по указу главного правителя казанских и сибирских горных заводов, майора де Геннина. Но он в 1774 году был закрыт по недостатку руд. Строение заводское уже давно совершенно разрушилось. Жители Тамана причислены к промыслам, но исправляют только внешние работы, т. е. смотрят за уборкой полей, приплавляют из магазинов дрова и т. п.
   Потом мы проехали мимо деревни Усть-Кондас; она стоит на устье речки Кондас. Может быть, на этом месте было какое-нибудь поселение древнейших поселенцев этого края. «Кон» по-пермяцки значит «ставка, шатер», «дас» – «десять», «кондас» – «десять шатров». Мы миновали деревню Быструю, с которой начинается владение Всеволожского, село Городище, и пристали у перевоза в Питере. Лошади уже дожидались нас, и мы тотчас же отправились в Пожвинский завод, до которого оставалось только десять верст. К вечеру мы доехали до этого завода.
   Пожвинский, или Пожевской, завод находится на реке Пожве [148 - «Пожева» значит «решето», «вода». В одной из следующих статей я составлю изъяснение рек и речек Пермской губернии.], которая впадает в Каму. Он принадлежит г-ну Всеволожскому и замечателен по своему устройству. Везде действуют пары; машины так хороши, удобны. Сперва заведена была здесь термолампа, но после того, как от нее произошел пожар, ее оставили. При заводе есть англичанин-механик, который надсматривает над машинами.
   Этот завод основан в 1756 году по указу государственной Берг-коллегии на землях, купленных у баронов Строгановых. В 1777 году в нем находилось уже две фабрики с восьмью медеплавильными печами; руды медные доставлялись с близ находящихся рудников; ежегодно добывали до 290 пудов чистой меди. Впрочем, вскоре этот медеплавильный завод был закрыт: поблизости находившиеся руды истощились, и владелец завода почел лучшим завести завод железоплавильный, потому что железную руду удобнее можно было доставлять, нежели медную, несмотря на то что она находилась в отдаленных Кизеловских дачах. Из Кизеловских дач можно приплавлять ее по реке Яйве, а медную руду надобно было бы возить сухим путем через значительное расстояние. В 1794 году построены были две доменные печи, для проплавки руды железной, а вскоре после этого пятнадцать кричных молотов и тридцать горнов для превращения руды в железо. Через шесть лет после этого, в 1800 году, здесь уже выплавлялось чугуна от 117 000 до 177 000 пудов и выковывалось железа от 83 000 до 120 000 пудов. Сверх этого тут же устроены были фабрики якорная, слесарная, кузнечная, на которых приготовлялись разного рода поделки для производства соли на новоусольских промыслах и для отправки ее водою. В то время еще была в Усолье и Всеволожского часть. Устроена была также плющильня, или катальня, для производства листового железа, которое, однако, не шло в продажу, а употреблялось только на црени в соляных промыслах. Кроме того, были разрезная фабрика, устроенная для разрезывания полосового железа на сортовое, и проволочная. При заводе тогда считалось 1646 человек мастеровых и 876 крепостных. После того Пожвинский завод пришел было в упадок, но в последние годы поднялся и теперь занимает первое место из всех камских заводов по чистоте отделки вещей, на нем делаемых, по машинам, по прекрасному разделению труда сил естественных (des agens naturels) и пр.
   В настоящее время в этом заводе находится одна доменная печь и семь кричных горнов. Руда привозится из Кизеловских дач весною, в то время как Яйва разливается, а известь – с Лунежских гор, находящихся, как я уже говорил, около Полазненского завода. Расстояние до Кизеловских дач 140 верст, а до Лунежской горы 120. Известь возят летом Камою. Выпуск чугуна бывает два раза в сутки, каждый раз выпускается до 300 пудов. Для каждого выпуска потребно сорок коробов, или сто шестьдесят малёнок, угля. На Пожвинском заводе ежегодно добывается чугуна более 100 000 пудов, а железа 85 000. Для производства железоделательных работ устроена паровая машина в 36 сил, и в то время, как мы были на этом заводе, устраивали еще другую в 12 сил. К заводу этому принадлежит 114 000 десятин земли и 2000 душ крестьян. Кроме разных поделок и машин, здесь делаются прекрасные ножи, ножницы, которые, однако, далеко уступают завьяловским [149 - Завод Завьялова находится в Нижегородской губернии, Горбатовского уезда, в селе Павлове.], также различные сельские орудия: косы, топоры, серпы и прочее. Но главное производство состоит в приготовлении полосового, листового и сортового железа, которое частью продается в Пермской и Вятской губерниях, частью отправляется водою на Нижегородскую ярмарку. Устраивают также разные машины. Сказывали, что в прошедшем году устроен был здесь и отправлен в Санкт-Петербург паровоз «Пермяк».
   На близлежащем от Пожвинского завода Елизаветопожвинском заводе, устроенном на той же реке Пожве в 1798 году и имеющем в себе четыре кричные горна, получается железа полосового, сортового и листового до 50 000 пудов в год. Оба эти завода имеют 104 300 десятин леса, из которого жгут уголь. Впрочем, здесь заботятся и об отыскании каменного угля. Еще в 1820 году в Кизеловских дачах Лазаревых и Всеволожского был найден каменный уголь. Тогда в одну весну на берегу Косьвы и близ Губахинской пристани было добыто его до 7000 пудов на глубине 5 саженей. Он найден хорошим и весьма удобным для производства работ, но по незнанию, как обрабатывать и как употреблять его, добывание его было остановлено. После того находили еще в разных местах около Кизеловских дач каменный уголь, испытывали его, разлагали [150 - По разложении этого угля оказалось, что один кубический вершок весит 18 золотников, удельный вес его – 138. В одном кубическом вершке заключалось чистого угля 506 гранов; твердой гальковой земли – 307 гранов; углеродного и углекислого газов – 247 гранов; воды – 136 гранов; глины – 51, смолы – 8 гранов, аммиака – 2 грана, сернокислой извести – 2 грана, железного окисла – 1 /2 грана, марганцового окисла – 1/3 грана и признак серы. Всего – 1260 гранов.], но не ввели в употребление. Желательно было бы, чтоб обратили на это больше внимания [151 - Об этом каменном угле, о способе его добывания и пр. видел я в селе Ильинском у г. Вол-ва сочинение, из которого сделал извлечение о разложении угля. Желательно было бы, чтобы он издал свое сочинение.]…
   …Когда я ехал на Пожвинский завод, я уже знал о его прекрасном устройстве, о его машинах и проч., знал, что там есть опытный английский механик, знал и наперед восхищался тем, что я узнаю весь ход железного производства на этом заводе. Что же? Здесь я так же обманулся, как и в Орле. Прихожу в завод, вижу прекрасный порядок, чистоту; совершенно не похоже на завод, в котором как-то неизбежна неопрятность. Увиделся с господином Т…, но он, кажется, принял меня за какого-нибудь заводчика, и хотя объяснял устройство завода, но неохотно, и притом отделывался двусмысленными выражениями, короткими ответами и объяснениями вещей, известных всякому профану. Угрюмый британец ходил с сигарой, важно посматривал на нас и отпускал иногда ответы с клубом дыма от сигары. Я говорил что-то о разделении труда на заводах, говорил, говорил и хотел узнать его мнение. Но мой британец посмотрел на меня, помолчал и важно ответил: «Th’one without t’other can do nothing».
   Я едва мог удержаться от смеха. Отвечаю ему, что я и без него это знаю очень хорошо, но он и на это с той же стоической важностью отвечал: «I tell the truth». И молча начал докуривать свою сигару.
   После уже узнал я некоторые подробности о Пожвинском заводе; а из Пожвы выехал решительно с тем же запасом горных сведений, с каким и приехал. Вообще, я довольно скучно провел время в Пожвинском заводе, и если бы не Ф. А. Вол-в, который не расстался еще с нами, и не П. П. П-ов, лекарь при заводе, я бы умер со скуки. С полным удовольствием сел я вечером в долгушу, чтоб отправиться в завод Чёрмозский. С Ф. А. мы расстались, уговорившись встретиться в селе Ильинском.
   Чёрмозский завод,
   июль 1839 года

Статья шестая

   Дорога к Чёрмозскому заводу. – Пермяки. – Объяснение названий некоторых рек
   …Ночь была прелестная. Я не назову ее итальянскою, – нет, в изнеженной Италии не знают таких ночей. Это была ночь севера, ночь, прекрасная по-своему, очаровательная только для питомца снегов и морозов. Горизонт не был покрыт синевой безоблачной, – нет, светло-голубая, как очи русской девушки, пелена раскинута была по своду небесному; разноцветные облака, освещенные лучами месяца, катились по небу тихо, как безмятежная жизнь сынов Руси. Светозарный круг около месяца переливался цветами радужными. Сыро. Роса поднялась и наполнила воздух влажностью: легкий северный ветер навевал не прохладу, а холод порядочный. Мы ехали лесом: вершины елей и пихт мелькали перед месяцем и казались какими-то существами фантастическими, пляшущими поверх леса. Колокольчик тысячью перекатов звенел под дугою; эхо громко вторило ему.
   Несмотря на то, что это было в конце июля месяца, холод постепенно увеличивался и заставил меня приокутаться. Я прилег: тихое качанье долгуши, монотонный звон колокольчика и холод клонили меня ко сну. Я начал засыпать, вдруг слышу: молчаливый до тех пор ямщик наш звонким голосом запел заунывно:

     Аэ да мамё оз любитё,
     Соэ да вонё оз радэйтё —
     Боста мэ, боста ноп сё,
     Боста мэ, боста бёд сё,
     Муна мэ, муна кузь туй кузя,
     Воа мэ, воа сёд вёршэрё,
     Вашка мэ, вашка ыжить кёз сё,
     Кая мэ, кая ыжить кёз вылыз,
     Визета мэ, визета ыжить вонёз.

   То есть:

     Отец и мать не любят,
     Сестра и брат не уважают (меня) —
     Возьму я, возьму котомочку,
     Возьму я, возьму дубиночку,
     Пойду я, пойду по долгой дороге,
     Буду я, буду в чёрном лесу,
     Ударю я, ударю в большую ёлку,
     Взлезу я, взлезу на верхушку ёлки,
     Увижу я, увижу я большого брата.

   – Что это за тарабарская песня? – спросил меня мой путевой товарищ. – Если я не ошибаюсь, так этот ямщик вязниковец и пел офеньскую песню.
   – Не думаю, – отвечал я, – язык офеньский составлен по формам русского, а в его песне грамматика, кажется, своя… Ты не русский? – спросил я певца.
   – Пермяк, батюшка.
   Прекрасно! Так вот пермяцкий язык, а я слышал от многих, что пермяки забыли язык свой и говорят по-русски. Принять к сведению и на станции попросить его, чтобы он продиктовал свою песню! Теперь же не до расспросов – ветер свежел, и мне становилось очень холодно. Я окутался сколько было возможно и, дрожа всем телом, засыпал под шум леса, под звон колокольчика и под звуки пермяцкой песни:

     Ульдёрас миё сёд вёрас вэтлымё,
     Ту и с дырьян сёд ягёд ёктымё,
     Тусэн мёдём босьталым да сёим,
     Вэс боршикинёй, батюшко!
     Ты вужеттан, вужеттан мёнэ
     Мёдла пёлас кэдраыс сулалё —
     Кэдра ултес кроватясь шогмисё,
     Кроватясь ныл да зон куйлоны
     Ныя гусэн мыйкё баитынё
     Мёне сэтшэ жэ корэны… [152 - Слова, напечатанные курсивом – русские: «мамё», «любитё», «ягёд», «батюш-ко», «ты», «мёнэ», «кэдра», «кровать», «баита» (от провинциального слова «баять», не употребляемого, впрочем, простолюдинами Пермской губернии). Перевод сделан слово в слово.]

   То есть:

     Под лес мы чёрный ходили,
     Туисы [153 - Туис – пермяцкое слово, значит «бурак», употребляется в Пермской губернии и в настоящем его значении, и в переносном. В переносном оно означает ругательное слово, равносильное слову «болван».] полны чёрных ягод набрали,
     По ягодке одной собирали и съедали.
     Добрый перевозчик, батюшка, —
     Ты перевези, перевези меня:
     На той стороне (реки) кедр стоит,
     Под кедром кровать поставлена,
     На кровати девица и молодец сидят,
     Они тихонько между собою разговаривают,
     Меня к себе же зовут…

   Конца песни я не слыхал: сон одолел меня… Я не слыхал, как переехали мы через Иньву, которая протекает в 15 верстах от Пожвинского завода.
   …Утро. Солнце только что взошло, небо чисто, туман редел и росою ложился на листья, которые бриллиантовыми огнями горели и блистали.
   Перед нами в большой ложбине показался Чёрмозский завод. Какое большое селение! Направо расстилался огромный пруд, противоположные берега которого были опушены кустарником. Солнце пересыпало алмазы и рубины на поверхности пруда; из трубы завода валил дым и желтоватыми лентами клубился в воздухе; огненные столпы, которые при первых лучах солнца казались бледно-желтыми, стояли над трубами, и вокруг них рассыпались дождем искры.
   Мы остановились на отводной квартире, и в то время, как начали пить чай, я послал за извозчиком-пермяком, который так заинтересовал меня своими песнями – силанами, как говорил он.
   Пермяк вошел.
   – Ты здешний?
   – Нет, барин, я нездешний.
   – Откуда же ты?
   – Далека.
   – Зачем же здесь?
   – Пошту гоняем.
   – Из Юксеевской волости, что ли?
   – Нет, барин, не Юксеевская. Юксеевская – далеко еще. Здешний уезд, деревня Горт-Луд есть.
   – Так ты из Горт-Луда?
   – Да, барин, Горт-Луда я.
   В это время мой спутник сделал мину удивления, отставил свой стакан чая и потом, приложив палец ко лбу, задумался… Я случайно встретился с этим спутником, решился вместе с ним поездить и не раскаялся: прекрасный, веселый человек, без всяких претензий, столь тягостных во время путешествий. Говоря с ним иногда об истории, я заметил, что он был величайшим врагом современного направления этой науки и ревностным защитником исторической этимологии. Для него было бы только сходство в словах, а то он, пожалуй, изобретет вам гипотезу о сношениях чукчей с готтентотами и начнет выводить такие теории, что уши завянут. Далина считал он первым историком в мире.
   «Горт-Луд, – вскричал он после минутного размышления: – Горт-Луд! Послушайте, П. И., ведь это отзывается, так сказать, Скандинавией… Да… это должно быть так… Горт-Луд должно быть селение скандинавов».
   Пермяк, не понимавший ни слова, смотрел с удивлением на неистового историка, которому он подал такую богатую мысль, – смотрел на него подгорюнившись и не говорил ни слова.
   – Что же мудреного! – отвечал я на слова М. (так назывался спутник мой). Известно, что здешние страны были под влиянием норманнов: быть может, эти смельчаки и имели здесь какие-нибудь притоны, подобно как Ладогу в Руси; эти притоны уцелели.
   – Нет, нет, не то я думаю. Знаете ли? Я почти уверен, что Горт-Луд есть поселение норманнов, или справедливее – скандинавов, которые имели сношение с Пермью. Знаете о путешествии Отера? Не об этом ли он говорит? – Да, да, здесь поселились норманны, или справедливее – скандинавы; из Горт-Луда владели они окрестными землями, отсюда собирали они дань с окрестных народов серебром закамским и золотом, мехами зверей сибирских и…
   Я прервал поток исторического красноречия.
   – Ну, хорошо, хорошо, m-r М. – вы, конечно, напишете об этом рассуждение, я прочитаю его в печати, а теперь надобно его отправить.
   – Да, да, может быть… Нет, непременно напишу – славный предмет, любопытный факт. Этого нет даже и у Далина…
   Я не прервал потока исторического красноречия М., нет, я только запрудил его: снова наполнился он водянистыми гипотезами и с шумом полился, ломая на пути своем и историю, и географию, и хронологию, и филологию – все, все, не исключая и здравого смысла. Я оставил в покое М. и обратился к пермяку.
   – Спой или скажи мне твою давнишнюю песню, – сказал я ему.
   Пермяк заупрямился было; какая-то застенчивость не позволяла ему запеть в комнате: но четвертак в руку – и бедный коми-утир залился песнями, которые я тут же списал. После, в Перми уже, достал я грамматику и словарь языка пермяцкого и перевел эти песни.
   Между тем как пел уроженец норманнского селения, М. вслух нес свой вздор исторический.
   – Нет ли у вас каких-нибудь сказок? – спросил я пермяка, когда он кончил свое пение. – Я думал, не найду ли чего-нибудь исторического в сказках пермяков. – М. поймал вопрос мой и с жаром неистового историка вскричал:
   – Ах, в самом деле, в самом деле! У этого народа должны сохраняться предания. Я наперед думаю, он расскажет нам эпопею о поселении скандинавов в Биармии.
   – Как не быть сказка, – есть вистасем.
   – Что такое вистасем?
   – Ну – русская сказка, а наш пермяцка – вистасем [154 - «Вистасем», собственно, значит «сказочка» – форма уменьшительная.].
   – Говори же, говори поскорее, скажи нам самую лучшую, какую у вас рассказывают.
   Пермяк начал:

     «Бобёй, бобёй кытшэ вэтвин?»
     – Чожэ гуё вэтви.
     «Мый да мый сёин?»
     – Виэн нянён сёи.
     «Мэим колинья?»
     – Коли тай.
     «Пэшви тай, да абу?»
     – Надь то сёд пон сёис.
     «Кытён сёд поныс?»
     – Сювьё пырэма.
     «Кытён сювьёйс?»
     – Биэн сотшэм.
     «Кытён биис?»
     – Ваён кусём.
     «Кытён ваыс?»
     – Сэра ёшка юём.
     «Кытён ёшкаэс?»
     – Вуд вывё каэм.
     «Кытён вудыс?»
     – Быйкёп шир пырётём.
     «Кытён ширыс?»
     – Налькьё шэдём.
     «Кытён налькыс?»
     – Лёк тшэрён кэрасём.
     «Катён лёк тшэрыс?»
     – Лёк зудъэн лямсен.
     «Кытён лёк зудыс?»
     – Брус вывё пуктёмас,
     Сысянь усэм да шери тшэгём.
     «Кытён торъёс?»
     – Эн гёгёр тшапкы сём.
     Вёлыс тшаньнас гёрёвтём,
     Мёсъыс куканьнас бакёстём,
     Порсис пиян иас выкёстём,
     Баляыс дзельнас бакёстём. —
     Ыбъвылын сэра кай,
     Вадёр дорын гора кай.

   То есть:

     «Бабочка, бабочка,
     где ты побывала?»
     – Ненадолго в погребе была.
     «Что да что ела?»
     – С маслом хлеб ела.
     «А оставила ли мне?»
     – Оставила там.
     «Я посмотрела там, да нет?»
     – Видно, чёрная собака съела.
     «Где чёрная собака?»
     – В костицу ушла.
     «Где костица?»
     – Огнём сгорела.
     «Где огонь?»
     – Водой погасили.
     «Где вода?»
     – Пёстрый бык выпил.
     «Где бык?»
     – На лужайку ушёл.
     «Где лужайка?»
     – Всю мышь ископала.
     «Где мышь?»
     – В ловушку попала.
     «Где ловушка?»
     – Злым топором истреблена.
     «Где злой топор?»
     – Злым брусом иступлен.
     «Где злой брус?»
     – На грядку положили,
     Оттуда упал и переломился.
     «Где части (обломки)?»
     – Кругом неба разбросаны.
     Лошади с жеребятами ржали,
     Коровы с телятами ревели,
     Свиньи с поросятами визжали,
     Овцы с ягнятами ревели,
     На полях пёстрая птичка,
     На краю берега
     голосистая птичка.

   – Ну, скажи же эту сказку по-русски, – сказал М. пермяку, когда тот кончил ее; а сам взял лист бумаги и готовился писать эпопею!
   Пермяк немножко позамялся, когда должен был исправлять должность переводчика, наконец, кое-как, слово за словом, начал переводить сказку. У М. с каждым словом пермяка лицо, и без того длинное, вытягивалось. Он разорвал в клочки свою бумагу, на которой начал было писать переводы поэмы, очень похожей на русскую, которую я слыхал в детстве:

     Пошел козел за лыками,
     Пошла коза за орехами,
     А где орехи? и проч.

   – Что, какова эпопея? – спросил я его. – Я думаю, что и «Рамаяна» и «Илиада» пустое дело в сравнении с этою! Да знаете ли что, не «Эдда» ли это, занесенная в Биармию норманнами? Оно ведь вероятно: норманны здесь имели поселения…
   В досаде на историю и Скандинавию, на сказку и пермяка, и больше всего на меня, схватил М. шляпу свою и ушел из квартиры. Я отпустил пермяка и записал кое-что о пермяцком народе.
   Пермяки называют себя гоми-утюр, или коми-утир, то есть камскими людьми. Отчего они называются пермяками, об этом было много толков. В Пермской губернии есть предание, что это имя получили они от богатыря своего Пери, – предание, не имеющее вероятия. Говорят, будто этот Перя жил во времена Иоанна Васильевича Грозного, будто силою своею славился между единомышленниками, будто жил он на Каме, верст пятьдесят повыше нынешнего села Гайны. Прибавляют, что этот Перя показал ближайшую дорогу в Сибирь одному русскому промышленнику и снабдил его съестными припасами на дальний путь; что этот промышленник, возвратясь в Русь, стал рассказывать соотчичам о силе и добродушии богатыря пермяцкого, что весть об этом достигла до Москвы, и царь сам захотел видеть Перю-богатыря. Посланы были за ними посланцы; явился Перя ко двору царскому, удивил царя и бояр своею силою необычайною. Грозный дал ему сети шелковые для ловли соболей и грамоту несудимую за собственною подписью. Принес Перя свою грамоту на родину; но воеводы великопермские понаскучили тем, что дети и правнуки Пери ссылались часто на эту грамоту, и постарались истребить ее. Г. Лепёхин верит этому преданию и тому, что пермяки от Пери получили свое название [155 - См. Лепёхина «Путешествие…». Ч. III. С. 196.]. Вероятно, он не знал о норманнском названии этой страны – Биармия, и о новгородских грамотах, в которых гораздо ранее Иоанна Грозного встречается имя Перми; не знал и о том, что, когда пожалована была Печора фрязинам, тогда эти владельцы брали для себя подводы из Перми – со времен Иоанна Калиты, кажется, до конца царствования Дмитрия Донского [156 - Еще у Нестора встречается имя Перми; потом это название является в древнейшей новгородской грамоте (договорной с Ярославом Ярославичем 1264 года), в которой сказано: «…а се, княже, волости новогородскые: Волок… Перемь, Печера…» (см. «И. Г. Р.». Т. IV. Пр. 107). Впоследствии Печорой владели Матвей и Андрей Фрязины, а в Перми брали подводы, кажется, еще с 1328 года и, может быть, до конца XIV столетия (см. грамоту В. К. Дмитрия Иоанновича по № 6 в I томе «Актов собр. арх. эксп.»). Потом в числе новгородских областей упоминается Пермь в договорных новгородских грамотах с Василием Васильевичем и Иоанном Васильевичем; последний раз в 1471 году, следовательно, за год до покорения ее Иоанном.]. Предание, о котором сказал я, кажется, позднейшего сочинения и, вероятно, имело основанием открытие дороги Артюшкою Бабиновым, который получил за это грамоту безданную и беспошлинную [157 - См. «Дорож. зап.», статья пятая, в «Отеч. записках». 184. Кн. 10.]. Н. С. Попов, составивший в 1804 году «Хозяйственное описание Пермской губернии», думает, что названия «пермяк» и «Пермь» произошли оттого, что новгородцы, узнав прежде небольшие пермяцкия селения, называвшиеся «Перемь» или «Пармы», лежавшие ближе к Новгороду, стали и всю страну называть Пермиею [158 - См. «Хоз. оп. Пер. губ.». Ч. III. С. 6. Это описание напечатано в первый раз в Перми в 1804 году, позже этого в Петербурге.]. Может быть, это и правда: подобные случаи нередки в истории. Но надобно вспомнить, что еще прежде русских норманнам было известно название Бярмии и слово «Пермия». Пермь есть искаженное слово «Бярмия», «Беормия». Кажется, всего вероятнее следующая гипотеза: норманны делали иногда вторжения в государства финские, или чудские, основанные издревле на севере Европы и Азии особым племенем, вышедшим из Средней Азии; с этими же государствами они вели и торговлю. Государств чудских было много на всем пространстве от Лапландии до гор Алтайских, но все они имели между собою общую связь. Эти норманны проникли и в общество коми-утиров, то есть камских финнов, имели там притоны, которых имя норманнское до сих пор звучит в названиях некоторых деревень и сел пермяцких [159 - Кудым-горд, Пешни-горд, Горд-Луд, Донкор и пр.; у всех этих деревень находятся остатки укреплений.]. Норманны назвали коми-утиров горцами, а страну их Горною – Биармия, Беормия, Бярмия [160 - У Иорнанда Brencas (в 23 главе). У скандинав. писателей Beormas.] (от норманнского слова bairg, beorg – «гора»), потому что они жили у высоких гор Уральских. Впоследствии русские, слышав от дедов своих о Биармии, распространили на страну эту свое влияние и назвали ее Пермиею, исказив слово «Бярмия». Коми-утиры продолжают до сих пор называть себя коми-утирами, а название «пермян» им столько же приличествует, как чеченцам название «горец», как дейчерам название «немец» и проч. т. п. У них даже нет слов, близких к слову «Пермь», разве только «пырэма» – «уходить», и «парма» – «крест». Поэтому пермяки думают, что мы их зовем пермяками, переводя русское слово «крещеный».
   Г. Попов думает, что название это произошло от названия деревень, близких к землям новгородским и называвшихся «Перма» и т. п. В землях, близких к бывшим новгородским владениям, известна только зырянская волость Пермца, да еще Лузская Пермца (в Вологодской губернии), упоминаемая не раз в древних грамотах – и только. А если и есть несколько селений, которых название похоже на название «Пермь», так это в самой внутренности земли пермяков: село Пармы в Юрминской волости Чердынского уезда, село Перемское, о котором я упоминал уже [161 - См. «Дорож. записки на пути из Тамб. губ. в Сибирь». Ст. третья, в № XI «Отеч. зап.», 1840 г.], и др. Притом кто поручится за тысячелетнюю давность этих деревень? Самая древняя из них, Пермца Лузская, в первый раз упоминается только в 1590 году.
   Но обращаюсь к пермякам. История их малоизвестна. Не распространяясь теперь о биармийцах [162 - В одной из следующих статей будет приложен маленький трактат о биармийцах и их древностях, виденных мной во время путешествия.], я скажу только, что пермские племена издавна находились в сношениях с Русью, и особенно с Новгородом. Под именем Перми того времени не должно, однако же, подразумевать одних пермяков, или коми-утиров, – нет, кроме этого племени, было еще несколько племен, и все они теперь называются общим именем – Пермь, так же точно, как прежде назывались общим именем биармийцев [163 - Племена, входившие в это время в состав Перми, были: серьяне (зыряне), гангане (жители Гайны?), вятчане, лонь, корела, югра, вогулы, пертасы, гамаль чусовская. См. Степ. книгу.]. Нашествие монголов имело влияние и на эти народы, и в особенности на коми-утиров. Многие из биармийцев бежали: одни за горы Уральские, другие в Норвегию, где конунг Гакон принял их благосклонно. Коми-утиры, без сомнения, не ходили в Норвегию; Уральские горы, пустынные степи печорские были ближе к ним. Во время Дмитрия Иоанновича Донского Стефан Ярап просветил их крещением. Но не пермяков крестил он, а зырянам проповедовал, на их язык переводил Св. Писание, в их земле проповедовал он. Усть-Вымен, Старая Пермь – все это в Зырянской земле. Учение христианское проникло, однако, и к коми-утирам.
   Коми-утиры зависели издавна от великих князей и управлялись, вместе с Кегролою, Чакалою, Немьюгою и жителями у Пильих гор, государевыми наместниками [164 - При Василии Васильевиче Темном был там наместником Ярец. Тогда новгородцы отняли у Москвы Немьюгу, а Ярца сослали. После того были наместниками Федор Борисович Брюхо, Юрий Захарьич (Кошкин) и Иван Гаврилов. В 1471 году новгородцы сожгли Кегроль и завладели всеми землями, принадлежавшими Москве.]. Новгородцы всячески старались подчинить их себе, выгоняли не раз наместников великокняжеских и наконец, около 1470 года, совершенно их «за себя привели».
   Москвитяне продолжали торговать с Пермью, которая в это время имела уже средоточием своим берега Камы и Колвы, где находились Пермь Великая, Искор, Урос [165 - На месте Перми в 1535 году основана Чердынь; Искор и Урос существуют до сих пор в Чердынском уезде.] и другие города, где владели князья христианские в зависимости от Новгорода и где главное народонаселение состояло из коми-утиров. В 1472 году несколько москвитян было обижено в Перми Великой; Иоанн, желая отнять у новгородцев эту область, богатую серебром закамским, отправил на берега Колвы войско под предводительством князя Феодора Пёстрого. Пёстрый взял Искор и другие укрепленные места пермские, а воевода Нелидов завладел Уросом, осадил самую Пермь и вскоре взял ее. Князь пермский Михаил был взят в плен; коми-утиры покорились Иоанну. Между вещами, посланными из Перми ко двору Иоанна, упоминаются 29 поставов сукна немецкого, три панциря, шлем и две сабли булатные. Не ясное ли это доказательство, что потомки торговых биармийцев не забывали совсем торговли до времен Иоанновых?.. Князь Михаил был возвращен из Москвы на родину; он и потомки его владели землею Пермскою в виде присяжников государя московского [166 - Михаил, при котором случилось покорение Перми, был убит вогуличами; после него владели Пермью Владимир, Иоанн (убитый вогулами), Дмитрий, Константин, Андрей, который называется не пермским князем, а велико-пермским, Матвей, которого Карамзин, не знаю почему, называет сыном Михаила. К этому Матвею писал послание митрополит Симон. Из княгинь пермских известны: Анна, Ксения и Анастасия.]. Наместником великокняжеским назначен был князь Ковёр, который поселился в Перми. Коми-утиры, вытесненные с берегов Колвы, остались только между Иньвою и Камою; прочие смешались с русскими, вогулами и пр.
   Жившие же выше Колвы уцелели до сих пор. В 1535 году на месте Великой Перми построена была Чердынь, и эта Чердынь, называемая часто и Великою Пермиею, была резиденциею наместников до XVIII столетия.
   Теперь пермяки живут большею частью в странах между Камою и Иньвою; Юксеевская волость в Чердынском уезде вся населена пермяками. Они занимаются хлебопашеством, но плохо: неблагодарная почва редко вознаграждает труды их. Ловят они зверей, но это не составляет их главного занятия; больше они занимаются рубкою леса и сплавкою его к соляным промыслам. Это занятие не приносит им большого дохода, и потому они живут в крайней бедности. Они все христиане, и у них решительно незаметно никаких обрядов, оставшихся от времен язычества. Их считается более сорока тысяч. Они более и более смешиваются с русскими, но, несмотря на это, сохраняют язык свой, и хотя влияние русских на них чрезвычайно сильно, однако он держится между ними. Он сходен с вотячским, но на чувашский и черемисский, на которые татарский имел влияние, не походит, отличен также и от языка вогулов, соседей их. Язык пермяцкий можно видеть из песен и сказки, помещенных в этой статье.
   Ён – бог. Сон – сын. Зон – молодой человек. Нян – хлеб. Сорнас – рубашка. Куль – дьявол. Ану – дочь. Ныл – девушка. Тичёрь – рыба. Ви – огонь. Аэ – отец. Итшиня – тетка. Соэ – сестра. Пэль – ухо. Ва – вода. Мамё – мать. Инь – женщина. Ом – рот. Пизь – мука. Вер – лес. Употребляются и русские слова, например: баба, зипун, дядя, батюшка и пр.
   Пермяки – народ кроткий, послушливый и добродушный. Они невысокого роста; волосы у них по большей части темно-рыжие. В отношении домоводства они хотя живут хуже русских, но зато гораздо опрятнее вотяков, соседей своих. Умственное развитие у этого народа невысокое: они даже не умеют читать. Есть у них своя поэзия, которой образчики видели читатели, – поэзия безыскусственная, грубая, или, лучше сказать, такая же незамысловатая, как и сама жизнь пермяков. В ней не выражается высоких чувств, да они и не знают их; посмотрите: у них даже нет слова «любить»…
   Что пермяки жили некогда не на одном только том месте, в котором теперь живут, это, между прочим, доказывается и тем, что большая часть рек камской системы, протекающих в нынешней Пермской губернии, имеет какие-нибудь значения на языке пермяцком. Вот, между прочим, объяснение некоторых из этих рек и речек. Тут их около семидесяти. Теперь я замечу только их значение; в одной же из следующих статей скажу несколько слов о причине этих названий и вообще о названиях рек, урочищ и проч. здешнего края.

   А. Реки, впадающие в Каму
   а) с правой стороны:
   1) Лысва. Это слово состоит из двух слов: лыс – «хвоя» и ва – «вода, река». Последнее слово встречается в названии почти всех рек. Лысва названа так, потому что она протекает лесом, состоящим из ели, сосны, пихты, кедра и других хвойных деревьев. Впрочем, Лысва имеет еще значение на пермяцком языке. Оно значит «роса». Пермяк заметил росу на хвое родного ему леса и назвал «хвойною водою».
   2) Камкорка. При этой речке стоял Канкор, или Кам-горт, что значит «дом при Каме». Впрочем, кажется, уже русские дали такое название этой реке от Камкора.
   3) Пожва. Пож значит «решето», ва – «река». Пожва – «решётная вода».
   4) Иньва. Инь значит «женщина», ва – «вода, река». Может быть, было на этой реке капище, посвященное известной Золотой бабе. Впрочем, это объяснение только догадка вероятная, не больше.
   5) Чёрмас. Это название происходит от слов: шор – «ручей» и мес – «корова». Название «коровьего ручья» эта река получила, может быть, от того, что по берегам ее находятся хорошие пажити. Название «шор» переменилось в «чёр» у русских: при этом случае считаю нужным заметить, что буквы ч в пермяцком языке нет, а если и есть звук, похожий на звук ч, то он происходит от слияния букв т и ш. Однажды мне вздумалось испытать справедливость слова Татищева [167 - См. Татищева «Историю Российскую». Ч. I. С. 262. Пр. 9; Ч. II. С. 373. Пр. 77.]: я заставлял произносить пермяков слова «чудь», «чудо» и т. п., и они говорили тшудь, тшудо. Этим я еще больше уверился, что азбука Стефана Ярапа, в которой есть буква чоры, – не пермяцкая, а зырянская. Зыряне, приходящие на работы в Пермь, приводят с собой маленьких детей своих. Дети зырян поют иногда свои «стэхи», то есть духовные песни на полурусском языке. Я слыхал, как чисто они выговаривают букву ч, например, в кантате, которая начинается словами: «чудная асавеца», т. е. чудная красавица, – это обращение к Божьей Матери. Не знаю языка зырянского, но думаю, что там должен быть звук ч, к которому применена Стефаном буква чоры.
   б) Обва. Состоит из слов ыб – «поле, луг» и ва – «вода, река» и значит «луговая река». Название это получила она от того, что по берегам ее мало леса и находятся богатые пажити.
   7) Гарева. Гарь значит «гора, значительная возвышенность», ва – «вода». Гарева – «река горная, нагорная». Где впадает она, находятся довольно возвышенные горы, быть может, это было причиною ее названия.
   8) Туй. Туй значит «дорога».
   9) Квижва. Квяж значит «старая». Квяжва – «старая река», а также и старое, прежнее русло реки.
   10) Гайва. Это значит «река лешего». Гай, собственно, значит «крик в лесу, ауканье», а в переносном смысле – «леший».
   11) Шеметь. Шэмэть значит «заквасить воду». Против устья Шемети есть на Каме мелкий перекат, на котором часто садятся на мель суда и барки. Не было ли это как-нибудь поводом такому названию?
   12) Палта. Название это происходит от падения кого-нибудь в реку эту.
   13) Сюзьва. Сюзь значит «филин», Сюзьва – «филинова река».
   14) Урва. Ур значит «белка, векша», Урва – «беличья река». По берегам рек этих находятся белки.
   15) Шерья. Шерия значит «отдавать что-нибудь из части другого».
   16) Очёр. Ош-шор значит «медвежий ручей». Причина этого названия объяснена еще в третьей статье моих «Дорожных записок».
   17) Ошап, или Ошлап. Ош – «медведь», лап – «трава». Ошлап – растение, называющееся по-русски «медвежья лапа», эта трава покрывает берег Ошапа.
   b) с левой стороны:
   18) Колва. Кёл значит «ремень», ва – «вода, река».
   19) Яйва. Яй – «мясо», ва – «вода». Догадка о названии этом сказана еще в третьей статье этих «Записок».
   20) Позь. Позя значит «можно». В этом слове конечная буква переменяется на ь, например, ось позь – «нельзя».
   21) Лысь. Лысь – «лисица».
   22) Косьва. Кёс значит «сухой, пересыхающий», ва – «река». В самом деле, Косьва, как я писал уже, летом бывает чрезвычайно мелка.
   23) Висим. Ви значит «масло», син – «глаз».
   24) Тюсь. Пермяки зовут ее Тусьва, что значит «зерновая река», ибо тусь значит «зерно», ва – «река».
   25) Вож. Вож значит «раздвоение чего-нибудь», например, если река разделяется на два ручья, тогда говорится вожь-ва и т. п. Это слово по-русски в Пермской губернии называется «падун».
   26) Чусовая. Происходит от слов тшушь – «быстрый» и ва – «река». «Быстрая река» – так названа Чусовая по причине быстроты своей, и это название происходит от слова пермяцкого, а не от русского «часовая», как утверждают некоторые.
   27) Пыж. Это слово значит «лодка».
   28) Пизь. Это слово значит «мука».
   29) Тулва. Тул значит «гвоздь, клин, втулка для бочек», ва – «река, вода». Тулва значит «вода, текущая как из втулки».
   30) Карагай. Кар – «жилище», гай – «леший». В селе Карагай, стоящем на этой реке, есть предание, что в старину на этом месте жил леший и слышен был крик его в соседнем лесу. От этого и дано такое название этой реке.

   B. Реки, впадающие в реку Иньву
   a) с правой стороны:
   31) Копысь, или Котысь. Котысь значит «откуда, отколь».
   32) Вырья. Вэр значит «лес». Вырья, или вырва, значит «лесная река». Такое название получила она потому, что протекает по лесам.
   33) Олыс. Ола – «живет», прошедшее время олыс – «жил». Думаю, что это означает «жилая речка», то есть речка, берега которой давно были заселены.
   34) Юсьва. Юсь – «лебедь», Юсьва – «лебединая река».
   35) Качашор. Катша значит «сорока», шор – «ручей». Катшашор – «сорочий ручей». Вероятно, на берегах их жили сороки.
   b) с левой стороны:
   36) Керда. Кэр значит «бревно».
   37) Вежай. Это слово значит «крестный отец».
   38) Ойвож значит «раздвоенная на севере». Ой – «север», вож – «раздвоение».
   39) Вердомер. Вэр значит «лес», мэр – «пень», частица же да часто вставляется в слова, но не имеет никакого значения. Вэрда мэр значит «лесной пень».
   40) Сылва. Значит «река талая, не замерзающая зимою», вероятно по причине своей быстроты. Сыль – прилагательное, означает «талый, незамерзающий».
   41) Эгва значит «сорная вода», ибо эг значит «сор».
   42) Шоръер. Это слово означает «ручей, текущий у огорода». Шор – «ручей», а эр – «огород, сад».
   43) Вёлва. Вёл значит «лошадь», следовательно, Вёлва – «лошадиная река». Такое название получила она от пажитей, на берегах ее находящихся.
   44) Чар. Тшар значит в прямом смысле «сильный громовой удар, который убил кого-нибудь», а в переносном – «вечное сверхъестественное действие, колдовство, чары».
   45) Доёг. Это слово значит «сор, плывущий во время дождей с горы в реку».

   C. Реки, впадающие в реку Обву
   a) с правой стороны:
   46) Лысьва значит «лисья река», потому что лысь значит «лисица».
   47) Романшор значит «Романов ручей». Название этой реке пермяки дали, вероятно, уже после принятия христианства.
   48) Ягашор значит «боровой ручей», потому что яг значит «бор», а шор – «ручей».
   49) Вежа – слово это значило «меняю, переменяю».
   50) Серынь значит «где был?».
   51) Чёлва. Тшёл значит «молчи». Тшёлва – «тихая река».
   b) с левой стороны:
   52) Чур. У пермяков было божество границ, вроде Термина римского. Это божество называлось Тшур. Вероятно, река Чур от него получила свое название. К этому заключению ведет между прочим и то, что далее Чура на западе нет признаков былого поселения пермяков.
   53) Кызьва. Пермяки зовут реку эту Кытшь-ва. Кытшь значит «береза», следовательно, Кызьва по-русски значит «река, по берегам которой растет более березы, чем хвойных деревьев».
   54) Сюрва. Сюр значит «рог», а Сюрва – «роговая вода».
   55) Воим значит «мы пришли, мы приехали».
   56) Горичь. По-пермяцки горитшь значит «перед печкою».
   57) Сылвож значит «незамерзающая и раздваивающаяся река».
   58) Мортым. Морт значит «человек», а мортэм – «род человеческий», а также «обиталище человеческое». Должно быть, на берегах этой реки было большое население пермяков.

   D. Реки, впадающие в Яйву
   a) с правой стороны:
   59) Уньва. Есть слово уньяло, которое значит «воет собака или волк», но название реки Уньва едва ли происходит от этого слова. Вероятнее, что она прежде называлась Ульва, что значит «сырая река». Это тем более вероятно, что Уньва течет по местам сырым и болотистым.
   b) с левой стороны:
   60) Вильва. Это слово значит «новая река». Виль значит «новый».
   61) Чанва значит «жеребячья река», ибо тшань значит «жеребенок».

   Е. Реки, впадающие в Косьву
   с правой стороны:
   62) Чёлва. Объяснено под № 51.
   63) Пожва. Объяснено под № 3.
   64) Кызел. На берегах Кизела растет много берез, и потому надобно полагать, что первоначальное название этой реки было Кыз-вол, т. е. «место, где много берез, березник».
   65) Лытва. Тоже полагаю, что первоначальное название этой реки было не Лытва, а Рытва, что значит «западная река» или «вечерняя вода», ибо рыт значит «запад» и «вечер». А слова лыт нет в языке пермяцком.
   66) Уряй. Это слово значит «мясо векши». Ур значит «белка, векша», а яй – «мясо».
   67) Лунья. Вероятно, прежде Луньва, что значит «дневная вода» и также «южная река».
   68) Малая Вильва. О слове Вильва см. под № 60.
   69) Нюр значит «болото». Эта речка течет по болоту.
   70) Няр значит «неспокойный, крикливый». Няр протекает между камней с низмян и весной далеко разливается.
   71) Тыпыл значит «рыба карась».
   Чёрмозский завод,
   июль 1839 года

Статья седьмая

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   День был воскресный. Перед обедней отправился я в дом управляющего заводом, где нашел и моего спутника. Горт-Луд и норманны были забыты им: он расточал приторные фразы управляющему, пожилому, радушному весельчаку и, по-видимому, предобродушному человеку, который так умел обласкать нас своей приветливостью, что, ей-богу, грустно было расставаться с ним. Премилый старик! У него мы встретили целую коллекцию старых и молодых оригиналов, которые дурачились до nec plus ultra. Управитель смеялся над их проделками, а они, кажется, употребляли все свое старание только для того, чтобы позабавить старика.
   Отправились в церковь, еще не совсем отделанную. Живопись в ней довольно хороша, архитектура иконостаса и чугунный пол мне также понравились, но в прочих украшениях церкви заметен большой недостаток вкуса. Снаружи церковь выстроена в римском вкусе с пятью куполами и двумя башенками вместо колоколен. Чугуна в ней большое изобилие. Довольно сказать, что для всхода на колокольню устроены прекрасные литые из чугуна лестницы, и по краям крыши расставлены большие чугунные вазы.
   Гостеприимство здесь чисто сибирское: все служащие на заводе наперерыв звали нас к себе после обедни, разливали щедрой рукой шампанское, ласкали нас, старались всячески угодить нам, радовались нашему приезду, как близкие и родные. Не раньше, как в пятом часу, приехали мы к управляющему, которому дали заранее слово обедать у него. Не раньше, как в пять часов, говорю я, не удивляйтесь этой фразе, не говорите: настоящая пора обедать! Вспомните, что Чёрмоз не город, а завод, в котором обедают по-христиански, в двенадцать часов, в адмиралтейский час, как выражаются там. В самой Перми живут тоже по-христиански и называют того бонтонным, кто обедает даже в три часа. Обед, дожидавшийся нас у управляющего (И. К. Позва), был не изысканный, но сытный, даже чересчур сытный: блюд из двадцати, кажется, – по-сибирски. На заводах во всякое время гостям рады и угощают уж именно на славу. Чудный край! Прямо русская земля несмотря на то, что жители ее не называют страны своей Россией, давая такое название, как почетное, нашим краям, в которых, правду сказать, местами русского-то духу слыхом не слыхать и видом не видать. Скажу вообще о гостеприимстве и радушии пермских жителей: мы ездили не по делам, не по особым поручениям; мы в отношении к заводским жителям были совершенно посторонние люди, не имевшие с ними ничего общего, до тех пор незнакомые даже с ними, но при всем том вся поездка наша по заводам была рядом праздников и обедов, из которых один другого роскошнее, один другого изобильнее.
   Чёрмозский завод, принадлежащий ныне Лазаревым, находится на реке Большом Чёрмозе в Соликамском уезде, на левом берегу реки Камы, верстах в семи от этой реки. Он построен в 1761 году бароном Н. Г. Строгановым на собственной земле его и назначен был для плавки меди; но так как доставка руд медных была затруднительна, а в соседних местах рудники были слабы, то завод переделали вскоре в железноплавительный и железноделательный, находя, что подвоз руды и чугуна с Кизеловского завода и из Артемьевского рудника гораздо удобнее, нежели подвоз медной руды с близких окрестностей Уральского хребта. По разделу 1763 года Чёрмозский завод перешел во владение старшему сыну Н. Г. Строганова, барону Г. Н. Строганову, а от него наследникам его, генерал-майору барону А.Н. Строганову и малолетнему барону А. С. Строганову. Ими в 1778 году апреля 20-го продан он был д. с. с. И. В. Лазареву [168 - Иван Лазаревич Лазарев, дядя нынешних богачей и меценатов, был родом из Испагани и происходил из армянской фамилии Лазарион, которая прежде жила в Джульфе, что на берегу Аракса, но после разрушения этого города Шах-Аббасом в 1605 году переселилась в основанное ею предместье Испагана – Джульфу. Деспотизм персов заставил фамилию Лазарионов переехать в Россию. Иван Лазаревич начал торговлю драгоценными камнями и шелковыми тканями своей фабрики, которую завел он близ Москвы, в селе Фрянове. Своим оборотливым умом и своими личными добрыми качествами он вскоре достиг дворянского звания и сделался одним из богатейших помещиков русских. Он скончался в 1801 году будучи 68 лет от роду. Имение перешло брату его Якиму Лазаревичу, а от него в 1821 и 1822 годах его племянникам И. Я. и Х. Я. Лазаревым.], а от него перешел к его племянникам, нынешним его владельцам.
   В 1800 году в Чёрмозском заводе было доменных печей – две, кричных горнов – девять и восемнадцать молотов; выплавлялось чугуна в год 110 000 пудов, выковывалось разного сорта железа от 151 000 до 180 000 пудов. Мастеровых считалось 1082 человека.
   В последние сорок лет Чёрмозский завод значительно улучшился и пришел в такое цветущее состояние, что ныне считается одним из первых железных заводов хребта Уральского; даже по количеству выковываемого железа он занимает теперь шестое место на всем Урале и седьмое по всей России: на нем выковывается более -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

всего количества железа, выковываемого в России [169 - По количеству получаемого железа первое место занимает Нейво-Шайтанский (более 160 000 пудов), второе – Холуницкий (160 000 пудов, находится в Вятской губернии, не на Урале); Нытвенский (до 160 000 пудов) занимает третье место; Очёрский (до 155 000 пудов) – четвертое; Нейво-Алапаевский (до 150 000 пудов) – пятое; Бынговский (более 130 000 пудов) – шестое; и, наконец, Чёрмозский (130 000 пудов) – седьмое.]. Заботливость владельцев, опытность долго бывшего здесь управляющим Л. И. Ослоновского и устройство различных машин бывшим на Чёрмозском заводе по приглашению гг. Лазаревых английским механиком Гиллем и другими, как иностранными, так и своими доморощенными мастерами, возвели его на эту высокую степень совершенства. Усовершенствование заметно как в самом производстве, так и в наружном устройстве завода. Дома в нем так опрятны, так хорошо выстроены, улицы так правильно спланированы, что Чёрмозский завод покажется всякому лучше многих уездных городов. Самое лучшее здание на заводе – госпиталь.
   Он помещается в огромном двухэтажном каменном доме, к которому прилегает большой и опрятный сад. Внутри госпиталя все устроено прекрасно; аптека гораздо лучше пермской; разделение больных по возрастам, полу и родам болезней заслуживает особенного внимания. Чистота и порядок бросаются вам в глаза на каждом шагу; удобство, простор, все это, говоря sans facons, – верх совершенства. Я видел несколько богатых и огромных госпиталей в разных городах и скажу, что чёрмозский ничем не уступает им, он один заслуживает нескольких страниц описания. Нельзя при этом случае не отдать справедливости г. Ламони, который заведует им и с каждым годом старается привести его в лучшее состояние. Вообще, в имениях гг. Лазаревых госпитали устроены лучше, нежели в других пермских имениях, по эту сторону Урала находящихся. Хорош госпиталь гр. Строганова в Новом Усолье, но он всем далеко уступает чёрмозскому, который одним удобством размещения превзойдет его, не говоря уже о других качествах. Если взять в сравнение с ним и те госпитали, которые находятся в пермских имениях по ту сторону хребта Уральского, то и в таком случае разве только госпитали Демидовых превзойдут его. Чёрмозский госпиталь устроен на сто кроватей, да сверх того запасных кроватей, всех нужных к ним вещей, пустых комнат и пр. находится на пятьдесят человек. При всех заведениях и селах гг. Лазаревых находится шесть госпиталей, и сверх того устраивается временный на караванах, идущих в Нижний Новгород. Все эти госпитали зависят от чёрмозского, при котором постоянно живет лекарь, обязанный также обозревать и прочие госпитали по нескольку раз в год. Больными поступают все крестьяне и мастеровые лазаревских имений, и с них ни за лечение, ни за содержание в госпитале не берется ни копейки. При чёрмозском госпитале устроено маленькое медицинское училище, в котором учатся 9 крестьянских мальчиков у лекаря, для того, чтоб впоследствии занять должности подлекарей, как при госпиталях, так и в тех селениях, которые удалены от госпиталей. Содержание всей медицинской части обходится гг. Лазаревым до 30 000 рублей. Хвала и честь этим владельцам, которые так сильно пекутся о благоденствии крестьян своих и так заботливо стараются о сохранении здоровья народного.
   В Чёрмозе заведено также приходское училище, состоящее из двух классов. В низшем классе введена ланкастерская метода взаимного обучения. Учащихся 80 человек, следовательно, один учащийся на 23 человека. Какова пропорция! Заметьте при том, что это в селе, в заводе. При училище заведена даже типография, но в ней, кроме бланков для деловых бумаг по заводу, ничего не печатается.
   Домов в Чёрмозском заводе 940, а жителей, по последней ревизии, 1869 мужского и 2032 женского пола. Всего же 3921 человек. В том числе служителей, т. е. людей, надзирающих за работами и управляющих заводскими делами, 283 мужчины, 327 женщин, всего же 610 человек; мастеровых и рабочих 1586 мужчин, 1725 женщин, а всего 3311 человек.
   Чтобы видеть, как возрастает народонаселение на заводах и в селениях, жители которых не несут заводских работ, прилагаю здесь таблицу, составленную мной по имениям гг. Лазаревых. Из нее можно видеть сравнительное увеличение народонаселения на железных заводах, на соляных промыслах и в деревнях.

   Принимая пропорцию увеличения народонаселения в селах, где на здоровье жителей не действуют ни железные, ни соляные испарения, за единицу, – мы увидим, что вообще на заводах и промыслах народонаселение увеличивается медленнее обыкновенного. Особенно это заметно на соляных промыслах: там оно увеличивается почти в пять с половиной раз медленнее. Нельзя ставить в опровержение первого моего положения то, что заводы Полазненский и Кизеловский представляют пропорцию более утешительную, нежели простые селения. Такое приращение народонаселения на этих заводах произошло от переселений, и пропорция, представляемая ими, возвысилась за счет других селений.
   Приняв все это к соображению, мы найдем, что на железных заводах народонаселение увеличивается гораздо скорее, нежели на соляных промыслах. Но нельзя также допустить и того, чтоб пропорция увеличения всего народонаселения на одних заводах была 1:4, а пропорция увеличения мужчин-мастеровых 1:4 ½, как можно вывести из приведенных дат. При этом случае необходимо вспомнить то, что приращение народонаселения на Полазне и Кизеле было за счет простых селений. На заводах можно положить пропорцию 1:22 ½, с чем и согласны пропорции Чёрмоза и Хохловки, в которые переселений не было. Итак, народонаселение на заводах увеличивается в 4 раза, а на соляных промыслах в 5 раз с половиной медленнее обыкновенного. Причины этого отыскать нетрудно: испарения, постоянные труды – все это значительно действует на здоровье работников. Разительным доказательством этого может служить также сравнение пропорции увеличения народонаселения мастеровых мужского пола с увеличением женского. В обыкновенных селениях мужчин прибыло больше: на 100 человек мужчин прибыло в двадцать пять лет по двадцать пяти, а на 100 женщин только по шестнадцати, между тем как на заводах, например на Чёрмозском, на 100 мужчин прибыло 10 человек, а на 100 женщин – 20. На соляных промыслах еще хуже: там на 100 мужчин прибыло только 2½, между тем как на 100 женщин – 14. Отчего же, спросят, здесь так изменился общий закон прибавления народонаселения, состоящий в том, что женского пола хотя и бывает в массе народонаселения всегда более десяти процентов против мужчин, но рождается его менее, для того, чтобы оба пола, при постоянной большей смертности мужчин, находились в равновесии? Разумеется, потому что мужчины, бывая на работах, подвергаются и вредному влиянию жара и испарений, и изнурениям [170 - Впоследствии я имел приятный случай познакомиться с почтенным академиком П. И. Кеппеном. Однажды говорили мы о народонаселении России, и он показал мне свои выводы, напечатанные им под названием Russlands gessamt Bevoelkerung im Jahre 1838. Там он говорит, что в Пермской губернии народонаселение женское превосходит мужское на 9,7 %. Какое сравнение, например, с соляными промыслами, где женщин почти вдвое больше, чем мужчин!], а потому и большей смертности.
   В настоящее время на Чёрмозском заводе находится: один доменный корпус с одной печью; две вагранки; один корпус для формования; две кричные фабрики с 18 горнами и 17 молотами; две катальные и разрезные фабрики, в которых 10 печей, 4 стана и 2 молота для гладки железа; трое ножниц для резки болванок и обрезки листового железа; 4 духовые машины при домне и кричных фабриках; одна слесарная фабрика, в которой прессов для тиснения и обработки разных вещей – 2, слесарных тисков – 16, станов для делания винтов и гаек – 2, станков для зубрения пил – 3, один шлифовальный станок, один сверлильный, один винтонарезный, один проволочный и один точильный; кузниц 3 с 18 горнами, с 14 голландскими мехами, с 46 кузнечными местами, с одним воротом для поддержки тяжестей, с двумя станками для оковки тележных колес и с одним станком для правки кричных фурм; одна якорная фабрика с 4 горнами, с двумя воротами для поддержания тяжестей и с одним станом с большим молотом; одна лесопильная фабрика о двух рамах с корпусом для сушки леса; 4 печи для обжигания угля и, наконец, два кирпичных сарая.
   Сверх того, на Чёрмозском заводе находится: две мучные мельницы, 3 хлебных магазина, один конский двор, одна столярная и одна токарня.
   Вот в кратких словах настоящее состояние завода. Из этого можно видеть, как обширно его производство.
   Теперь скажу несколько слов о железном производстве на заводах вообще и на Чёрмозском в особенности. На Чёрмозском заводе производятся: доменная плавка чугуна, перековка его в полосовое железо в кричных горнах, переделка полосового железа в листовое, в резное и шинное, есть также и вагранки. Оставляя описание кричного, резного и шинного производства до девятой статьи этих записок [171 - В девятой статье будет подробно описан завод Полазненский, о котором в третьей статье я говорил только мимоходом. Там читатели увидят описание производств кричного, резного и шинного. Эта статья будет помещена в одной из следующих книжек «Отечественных записок» на 1841 год.], я теперь буду говорить о заводском деле следующим порядком: сначала я скажу о заготовлении углей и руды, потом о производстве доменном, о вагранках и листокатальнях, далее о количестве вырабатываемого на Чёрмозском заводе чугуна и разного рода железа; а в заключение о прудах и воздуходующих машинах. Несколько слов о состоянии заводских мастеровых заключат эту статью.
   Хотя вблизи заводов находится и много леса, но уже начинают чувствовать недостаток его. Таким образом, при Чёрмозском заводе хотя и считается его 140 825 десятин 859 саженей, однако налицо его очень немного, потому что большей частью он уже истреблен. Из следующих дат можно судить о состоянии лесоводства при лазаревских заводах:

Потребление леса здесь очень значительно. Не считая потребления на постройку домов и на отопление, выходит на одни заводские действия следующее количество:

   Итак, общее потребление леса на лазаревских заводах в год доходит до 88 500 саженей; если прибавить к этому количество, употребляемое на пильных мельницах, на отопление, на постройки, то выйдет 120 000 саженей. И при таком огромном потреблении все старания о сохранении леса ограничиваются только содержанием сторожей, которые смотрят, чтоб не производилась порубка, и огневщиков, которые сохраняют лес от пожара.
   Жгут уголь или в куренных кучах, или в печах. В куренную кучу складывается по 80 батогов дров, и получается угля с каждых 13 батогов 10 коробов, т. е. 10 кубичных аршина.
   8 кизеловских дачах лес дурен, и потому там из 14 батогов выходит 10 коробов. В печах угля жгут немного. Печи бывают длиной 20 саженей, шириной 3 сажени, вышиной 2 сажени и ½ аршина. Их наваливают дровами полные. Из 20 саженей 9-аршинного бревенника дров в печах выходит 80 коробов угля.
   Людям за приготовление угля полагается следующая плата: мастеровым или надзирателям от 40 руб. 25 коп. до 46 руб. в год; работникам из крестьян платят по 20 коп. за батог, если они его срубят и сложат для жжения; за жжение по 21 коп. за короб; за насыпку в короба, возку и свалку в обмёты по 46 коп. с короба. Каждый работник, если он рубит лес, обязан в 22 рабочие недели вырубить 45 ½ батогов, за что получает 9 руб. 10 коп.; если он жжет уголь, то обязан в то же время сжечь 35 коробов, за что получает 7 руб. 35 коп.; если он складывает и возит уголь, то обязан поставить на место 35 коробов, за что получает 16 руб. 35 коп. Кто из углепоставщиков не выжжет положенного количества угля, тот и платы за это не получает. Для рубки леса отводятся особые площади: на одних из них рубится лес сплошь, но в иных местах оставляются здоровые деревья для семян. Уголь, приготовленный для заводов, большей частью хранится на открытом воздухе в больших кучах, называемых обмётами, а также и в крытых сараях.
   Руда получается на Чёрмозский завод из Кизеловских дач, которые снабжают нужным ее количеством все заводы, лежащие по Каме выше Чусовой. В этих дачах почва земли геогностически еще не исследована. По Косьве и другим рекам, по ним протекающим, есть песчаник и сланцы разных цветов и различной крепости, но всегда глинистые и отверделые. Есть также сланцеватые глины и серого цвета сланцеватый известняк, содержащий в себе раковины. Открыты также пласты хлористого сланца, кварца с полуразложившимся кристаллическим железником. Все эти породы находятся под слоями разных цветов глины и хрящеватых песков. Есть также и каменный уголь [172 - См. «Дорож. зап. на пути из Тамб. губ. в Сибирь». Ст. 5 («Отеч. зап.». 1840. Т. X).]. На этих-то дачах находятся рудники Кизеловский и Артемьевский [173 - Прилагаю здесь также известие о качестве земли на Чёрмозе. Большей частью находится здесь известняк и самые слабые признаки медной руды. Земля большей частью – белык, а частью глинистая, изредка песчаная. Растительность довольно хороша, почва способна и к земледелию, и к лесоводству.], которые между охрой желтого цвета и глиной содержат в себе как гнездовые, так и пластовые железные руды. Кизеловский рудник находится в 2 верстах от Кизеловского завода – общего владения Всеволожских с Лазаревыми, а Артемьевский находится в 6 верстах от Кизела – единственного владения Лазаревых. Выкопанную руду обжигают на особом бревеннике, который называется обжогом, или в так называемых стойлах, или перемётах. Последний способ, издавна употребляемый в Сибири, недавно введен по эту сторону Уральского хребта, и потому нельзя узнать разность траты горючего материала при том и другом способе. Любопытно было бы также знать, чем легче становятся руды после обжигания, но этого тоже узнать нельзя, потому что они с места добычи на обжиги и стойла возятся сырые в возах без веса и без меры, а после обжога принимаются не на вес, а на меру (коробами).
   Работники при рудниках получают следующие платы: за приготовление бревенника с вывозкой его на рудники по 12 копеек с дерева, – из чего за рубку и скобление полагается 3 коп., за сбор в груды 2 коп., за свозку 7 коп. За свозку руды живущим при заводе мастеровым по 2 рубля за сажень, а живущим в деревнях по 2 руб. 87 коп. Сверх этих плат дается необходимое для работ платье, обувь и пр.
   Руда привозится на Кизеловский завод посредством лошадей в количестве 416 000 пудов, а на Чёрмозский завод возят ее зимой на лошадях до Губахинской пристани, что на реке Косьве, а от нее весной сплавляют по Косьве и Каме до Чёрмоза, в количестве 170 000 пудов.
   Железную руду переплавляют в чугун посредством доменной плавки, производимой в нарочно устроенных для этого домнах. Таких домн в Кизеловском заводе две и в Чёрмозском – одна. Они помещаются в нарочно устроенных для этого каменных корпусах.
   Домна состоит из четырех частей: а) лещади, или почвы горна; b) горна; c) распара (grand foyer) и d) трубы. Высота всей доменной печи, т. е. от лещади до верхнего края колошника, бывает около пяти саженей [174 - Так, например, на Чёрмозском заводе 16 аршин и 1 вершок, на Кизеловском 18 аршин, на Невьянском 6 саженей без 1 фута, на Петрокаменском 5 саженей и т. п. Т. XV. Отд. VII.]. Лещадью называется нижний пол горна, имеющий в ширину 16 вершков, а в длину до 12 четвертей аршина. От лещади идут вверх стенки, постепенно расширяющиеся и имеющие в вышину одну, полторы и две сажени, смотря по размеру всей печи. Пространство между ними у лещади – один, а внизу – два аршина.
   Горном называется пространство, находящееся между лещадью и описанными сейчас стенками. От вершины горна идут новые стенки, постепенно расширяющиеся под большим углом, нежели стенки горна. Они называются заплечиками и имеют отвесной высоты около 1 ½ аршина. Пространство между ними у вершины горна два аршина, а вверх их – 6 аршин. Последнее называется распаром.
   От распара сажени на четыре или на пять вверх идет труба, постепенно суживающаяся эллипсисом. Верхняя часть ее, сверху открытая и называемая колошником, имеет в ширину 10 четвертей.
   Дутье (Geblase) как при доменных, так и при других горнах производится посредством воздуходующих машин. Здесь опишу я все воздуходующие машины, находящиеся на Чёрмозском заводе.
   На этом заводе три такие машины для кричного дела и одна для доменного: две из кричных (ивановская и аннинская) употребляются постоянно, а одна устроена в виде запасной на тот конец, чтоб она приводила в действие печи во время поправки постоянных машин. Воздуходующие машины приводятся в движение колесом, вертящимся от воды, как на водяных мельницах. Вышина и ширина этих колес бывает различна: так, колесо ивановской машины имеет 5 аршин и 8 вершков в вышину и 9 четвертей аршин в ширину (в разводе); аннинской машины – 6 аршин в вышину и 10 четвертей аршин в ширину, запасной машины – такого же размера, как аннинской.
   На эти колеса употребляется разное количество воды (на ивановскую и на аннинскую по 48 куб. вершков, а на запасную 72 куб. вершка), и они действуют на разное количество огней (ивановское на 8, а запасное и аннинское на 10 каждое). Колеса посредством штангов приводят в движение поршни, которые ходят в меховых цилиндрах, или кадях. Как поршни, так и кади на хорошо устроенных заводах бывают литые чугунные. Из кадей ток воздуха проходит в трубу (колоду), а из нее через сопла и фурмы в печь. Цилиндры бывают одно-душные (об одном поршне) и двоедушные (о двух поршнях). На машинах Чёрмозского завода все цилиндры двоедушные. Одно колесо приводит в движение несколько поршней и действует на несколько цилиндров: так, колесо ивановское действует на 2, аннинское – на 3, запасное – на 6 цилиндров. Размер цилиндров различен: цилиндры ивановской машины имеют в диаметре 31 вершок и в вышину 32 вершка. Цилиндры аннинской в диаметре 7 четвертей и 3 ½ вершка, в вышину 8 четвертей; цилиндры запасной машины в диаметре 7 четвертей 3 вершка, в вышину 8 четвертей. Поршни действуют тоже различно: на ивановской машине поршень в минуту делает 12 оборотов, на аннинской 6, на запасной 8; ход его равняется на ивановской машине 1 аршин 7 ½ вершка, аннинской 1 аршин 11 ½ вершка, на запасной так же, как и на аннинской.
   Поршни обертываются моржевой кожей, как сказано было при описании Полазненского завода.
   Для доменной печи на Чёрмозском заводе устроена особая воздуходующая машина о двух двоедушных цилиндрах, которые имеют в диаметре 8 четвертей, а в вышину 10 четвертей. Поршень в минуту совершает пять оборотов; ход его равняется одному аршину и девяти с половиной вершкам. Машина приводится в движение водяным полуналивным колесом, вышина которого 8 аршин, ширина – 8 четвертей. Воды на это колесо употребляется 72 куб. вершка [175 - Размеры воздуходующих машин, назначенных для доменной плавки, различны. Для любопытных предлагаю сравнение машины чёрмозской, здесь описанной, с машинами, устроенными на Кизеловском заводе.].
   Действие доменной плавки можно разделить на первоначальное (задувку), которое производится при открытии новой или поправленной печи, и на обыкновенное. Задувка производится следующим образом: сначала нагревают печь в продолжение 14 суток дровами, потом ссыпают из колошника на лещадь немного разожженного угля, а на него обыкновенного куренного угля 10 коробов. Дав ему разгореться, начинают сыпать холостые колоши [176 - Колошею в заводском деле называется известное количество сырых материалов, за один раз всыпаемое в печь.]. Холостые колоши состоят из 5 коробов угля, 20 фунтов известки (флюса) и одного пуда толченого доменного сока (шлака). Это делается для того, чтобы шлаком оглазурилась внутренность печи и таким образом истребились бы все скважины в ней. После того всыпают угля 8 коробов с тою же пропорцией флюса и шлака, но еще с прибавлением железных руд: на первый короб 20 фунтов, на второй 1 пуд и т. д., прибавляя на каждый короб по полпуду так, что в восьмую засыпь кладется 4 пуда руды. Сим количеством товара, т. е. 23 коробами угля, 18 пудами руды, 6 ½ пудами флюса и 13 пудами толченого шлака, печь наполняется, и этим задувка оканчивается.
   Обыкновенное действие плавки начинается с того времени, как печь насыплется полна, т. е. до верха колошника. Как скоро на поверхности колошника покажется огонь, товар оседает, и как скоро осядет на ½ аршина, то засыпают колошу, которая состоит из 1 короба, или 10 куб. аршин, угля, из флюса от 2 ½ до 3 пудов, из руды, количество которой зависит от того, какой уголь вошел в состав колоши. При сметничном (еловом и пихтовом) идет от 27 до 30 пудов, при печном (березовом) от 35 до 48 пудов, при смешанном ( -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

сметничного и -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

печного) от 30 до 35 пудов.

   На выделку 100 пудов чугуна употребляют 6 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

короба, или куб. аршин, угля и около 200 пудов руды.
   В сутки засыпается колош при употреблении местничного угля 25–27, печного 24–26, при употреблении смеси 24–26. Руда для засыпки подвозится на поверхность корпуса и там разбивается на мелкие куски. Она и флюс засыпаются лотками с верного веса, а уголь коробами верною мерой.
   Руды, уголь и флюс, проходя через шахту (трубу), просушиваются и обжигаются, а когда доходят до горна, тогда от дутья расплавляются. Железо, находящееся в руде, восстанавливается из окисленности посредством углерода и, соединяясь с ним и частью кислорода, доставляемого из фурмы в воздухе, превращается в чугун. В то же время большая часть земли, находившаяся в руде, уголь и флюс сплавляются в стеклообразную массу, которая известна под именем шлака, или доменного сока. Что касается до извести (флюса), то она кладется для облегчения плавки, потому что она разжижает смесь, подвергаемую действию огня.
   Шлак вынимают из печи в сутки раз по двенадцать и по пятнадцать через передовое отверстие горна (темпель); его, для скорейшего остуживания, обливают водой и после отвозят из завода. Из него-то, как говорил я, во многих местах Пермской губернии устроены дороги и мостовые: они очень прочны и удобны. Шлак бывает темно-зеленого цвета и хрупок, в изломе раковист и ноздреват, наружность глянцевитая. Если в руде заметно было присутствие марганца, шлак получает цвет фиолетовый.
   Рабочие от времени до времени берут из-под шлака, который по легкости своей бывает выше чугуна, пробу чугуна, посредством уполовников (род ложки на длинном черенке).
   Когда в горне скопится большое количество выплавленного чугуна, тогда пробивают шпур (скважину) в завале темпеля близко к лещади, из которого чугун и вытекает. Перед выпуском устраивают перед печью или песчаные дорожки, в которые чугун ложится неправильными массами, или в формы, устроенные в песке и называемые свинками. Формовка мелких вещей производится следующим образом: у горна вырывают в песке яму (зумпф), которая наполняется расплавленным чугуном. Из нее чугун берут уполовниками и разливают в формы, делаемые из опоки.
   Чугун выпускается в продолжение суток 3 или 4 раза. При хорошем ходе плавки в сутки выплавляется в чёрмозской доменной печи от 338 до 528 пудов; из 100 пудов руды получается 49 и 50 пудов чугуна.
   На Чёрмозском заводе получается в год до 85 000 пудов штыкового чугуна. Он употребляется большею частью на расковку железа в кричных горнах, а также на отливку заводских припасов, т. е. наковален, колес, молотов, цилиндров и пр. Льют также гири на продажу.
   Чугун на заводах по своему качеству разделяется на мягкий (la fonte noirgrise), которого излом ровно-зернистый, темно-серого цвета; жесткий (la fonte blanche), с бело-серебристым листоватым изломом; половинчатый, т. е. средний между мягким и жестким; и третичный, в изломе которого видно -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

мягкого и -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

жесткого чугуна. Самым лучшим чугуном почитается мягкий, потом третичный, потом половинчатый и, наконец, жесткий.
   При доменном действии работают по суткам, т. е. одна смена, состоящая из мастера и 9 человек рабочих, одни бывают на работе сутки, а другие дома для отдыха и домашних занятий. Мастер, опытный в своем деле, наблюдает за общим ходом работы; подмастерье имеет смотрение за горном, два работника вынимают шлак, засыпка и подсыпка засыпают колоши; два углевозчика на лошадях доставляют уголь на завод, который наверх носят два угленосчика.
   При формовке чугуна находится 4 и более человек, смотря по надобности.
   Жалованье мастеровым производится следующее: мастерам от 57 до 100 руб. в год; подмастерьям (по-заводски – посидельцы) – от 48 руб. 30 коп. до 63 руб. 25 коп. в год; горновым работникам по 4 руб. 50 коп. в месяц; чугуновесам, соковозам [177 - Соковоз отвозит из доменного корпуса шлак.], углеволокам [178 - Углеволок привозит уголь.], подвозчикам руд и флюса – по 3 руб. в месяц., засыпке и подсыпке, также и плотнику по 3 руб. 50 коп. в месяц; рудоколотам [179 - Рудоколот разбивает руду на мелкие куски.] по 2 руб. 50 коп. в месяц. При формовке: мастеру – 54 руб. в год, подмастерьям по 3 руб. 50 коп. в месяц, работникам по 3 руб. в месяц, недорослям при подборке обмётов и по дорогам угля по 2 руб. в месяц. Сверх того всем идет провиант, о чем сказано будет ниже.
   Чугун, получаемый при плавке на Чёрмозе и привозимый сюда в количестве 88 000 пудов из Кизеловского завода, большей частью перековывается в железо в кричных горнах. Получается, таким образом, полосового железа 130 000 пудов в год. Это количество частью идет на продажу, частью же переделывается в сортовое. На Чёрмозском заводе сортовых производств три: листокатальное, резное и шинное [180 - Скажу, однако, здесь, что на Чёрмозе резкою железа выделывается в год до 60 000 пудов: шинного – до 35 000 пудов.]. О последних двух мы будем говорить в девятой статье этих записок, при описании Полазны и Хохловского завода. Здесь же скажем только о производстве листокатальном, которого нет ни на Хохловском, ни на Полазненском заводах.
   Листокатальное производство имеет целью переделать полосовое железо в листовое, «в листовой сорт», как говорят в заводах. Для этого куются полосы шириною в 5, а толщиной в -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

дюйма. Эти полосы до совершенной отделки нагреваются восемь раз: в первый пропускаются под валами [181 - Подле горна устраиваются два вала так, что окружность одного почти соприкасается к окружности другого. Один вал вертится направо, другой – налево, между ними прокатывают железо.] полосы вдоль и потом, остуженные, разрубаются ножницами, приводимыми в движение водой, на болваны; каждый болван делается в 17 вершков длины и в 16 и 17 фунтов веса. Во второй раз нагретые болваны прокатываются каждый особо; нагретые в третий раз, они прокатываются с пересыпкою толченого угля. После этого образуются красные листы длиной в 8 ½ четвертей. Они нагреваются в четвертый, пятый, шестой и седьмой разы для пробивки под разгонным молотом. Пробиваются при сем случае листы не по одному, а партиями (по-заводски – парами), из которых в каждой находится по 60 листов, пересыпанных толченым углем, который, однако же, при подаче под молот сметается. В восьмой раз нагретые листы пробиваются под гладильным молотом. За сим готовые уже листы обрезаются и вяжутся в пучки, из коих в каждом по 5 пудов весом и по 15 листов счетом.
   При листокатальне работают посменно две партии (каждая из 9 человек): одна днем, другая ночью. Полосового железа для рубки на болваны прокатывается в смену по 400, а в сутки 800 пудов, разрубают на болваны в смену по 800 штук, или 320 пудов, а в сутки по 1600 штук, или по 800 пудов (при этой работе в смене 2 человека). Катают из болванов в красные листы в смену по 200 штук, или по 80 пудов, а сутки по 400 штук, или по 160 пудов (при этой работе в смене 9 человек); под молотами пробивают в смене по три партии, или 180 листов, а в сутки по 6 партий, или 360 листов (при этой работе в смене 11 человек). Обрезают красных глаженых листов в смену по 700, а в сутки по 1400 (при этой работе в смене с сортировщиками и вязальщиками пучков по 9 человек).
   На Чёрмозском заводе листокатальных печей 3, валы устроены из чугуна, длиною в 6 четвертей, толщиной от 8 до 10 вершков, колеса водяные в диаметре 8 аршин, а шириной 11 ½ четвертей; водяное колесо при листобойных молотах в диаметре 9 ½ аршин, в ширину 11 ½ четвертей. Все эти колеса действуют водой; окна для воды вышиной 8, а шириной 32 вершка, следовательно, 256 кв. вершков; размахи чугунные в диаметре имеют 7 аршин; молоты: разгонный весом в 41, а гладильный в 50 пудов.
   Листового железа в Чёрмозском заводе выделывается в год до 13 000 пудов. Работа каждого пуда обходится от 3 руб. 90 коп. до 4 руб. 4 коп. [182 - Впрочем, нельзя в точности определить этого, ибо цена зависит от повышения и понижения цен на хлеб.]
   Угара железа при этом производстве бывает 4 ½ фунта на 1 пуд.
   Из 1000 пудов полосового железа при листокатальном производстве получается:

   Жалованье мастеровым производится следующее:
   a) за прокатку листов сходных подмастерьям по 7 руб. 30 коп. в месяц, помощникам их по 3 руб. 63 коп., истопникам печей по 3 руб. Все эти люди в месяц обязаны приготовить 3796 листов;
   b) за обрезку листов, глаженных мастером, которые обязаны приготовить в месяц 8000 листов, дается по 1 руб. с тысячи;
   c) за обрезку листов красных мастером, обязанным приготовить в месяц 6000 листов, по 80 коп. с тысячи, дрововозам по 3 руб. в месяц; d) за пробивку листового железа под гладильным молотом мастерам по 11 руб. 70 коп. в месяц, подмастерьям по 7 руб. 31 коп. в месяц, работникам по 5 руб. 85 коп.; e) за подвозку толченого угля на пересыпку листов работнику по 2 руб. 50 коп. в месяц; f) за поправку инструментов кузнецам: старшим по 57 руб. 50 коп. в год, младшим по 41 руб. 40 коп. в год; g) за сортировку и вязку в пучки приготовленного железа работнику по 7 руб. с тысячи.
   Листовое железо идет на продажу большей частью на Макарьевскую ярмарку.
   Вагранки устраиваются для переплавки мелкого чугуна посредством сметничного угля. Их на Чёрмозском заводе две, но они пускаются в действие тогда только, когда останавливается доменное действие. Духом пользуются они с той же машиной, что при доменном горне.
   Как по устройству, так и по действию вагранки сходны с доменными печами. Вот размеры их:
   От лещадей до поверхности колошников – 6 аршин.
   Ширина в колошниках – 5 четвертей.
   Ширина в лещадях – 8 вершков.
   От лещадей до фурм – 8 вершков.
   Каждая вагранка имеет по 2 фурмы, глаза которых по 1 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

вершка; колош в сутки проходит от 40 до 45, колошу составляет -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

короба сметничного куренного угля и 2 пуда чугуна. В сутки выплавляется 80–90 пудов, угару на пуд 5 и 6 фунтов. В сутки при вагранке работает 3 человека да при формовке три же. Смена рабочих делается подобно, как при домнах.
   Оканчивая трактат о состоянии промышленности на Чёрмозском железном заводе, предложим сравнительную таблицу заводского производства на этом и некоторых других железных заводах, лежащих близ Камы.

   Пруд в Чёрмозском заводе чрезвычайно обширен: длина его 28 верст и 200 саженей, ширина у плотины до 1 ½ версты; плотина длиною 170 саженей, шириной 20 саженей, по низу 30 саженей. Высота воды на пороге бывает в каждое время года различна: весной 22 четверти 2 вершка, летом 20 и 21 четверть, осенью 20, 21 и 22 четверти, зимой от 13 до 16 четвертей.
   Заключим эту статью несколькими словами относительно состояния рабочих на заводах железных вообще и на Чёрмозском в частности.
   Рабочие на железных заводах по работам своим разделяются на цехи: доменный, кричный и проч. На каждом заводе находится больше или меньше рабочих известного цеха смотря по тому, как обширно производство завода. Представляем здесь сравнительную таблицу о числе мастеровых всех цехов на четырех заводах лазаревских, имеющих одни общие действия.

   Разделение работ на заводах заслуживает особенного внимания не только в отношении разделения мастеровых на цехи, но даже и в отношении самых мелких работ. При описании доменного и листокатального производства мы видели, с какой предусмотрительностью разделены работы: там каждый работник занимается одним известным ему делом, беспрестанно его начиная. Доказывать важность, удобство и пользу этого распоряжения, показывать выгодное влияние его на ход и самое усовершенствование промышленности считаю излишним. Основное правило политической экономии показывает и пользу, и важность его. Обращаюсь к состоянию заводских рабочих.
   Заводские рабочие разделяются на два класса: на исправляющих прямые работы и на исправляющих косвенные, внешние работы. К первым принадлежат причисленные к вышепоказанным цехам. Они живут на заводах почти на всем готовом содержании. Ко вторым относятся производители работ, не входящих в цехи, или те, которые, живя в деревнях и получая содержание свое от земли, ими обрабатываемой, платя оброк натурою, т. е. в известное время заготовляют дрова, перевозят тяжести и прочее т. п.
   Содержание, которое получают мастеровые, состоит из жалования, провианта и некоторых вещей, необходимых при работах. Жалование бывает, как мы видели выше, различно, смотря по важности и трудности работы. Провиант же отпускается следующий:

   Сверх того, работающим даются разные вещи, например кожаные запоны, рукавицы и проч.
   Женский пол на работы почти не употребляется. От этого и зависит то, что в нем более заметно увеличение, нежели в мужском.
   Детям, старикам и вдовам мастеровых тоже отпускается провиант, состоящий из одной ржаной муки.
   Сверх того, вдовам и сиротам мастеровых производятся пенсии, смотря по заслугам мужей и отцов.
   Льготы, даваемые мастеровым, суть следующие: a) они освобождаются от платежа подушных податей, которые платятся самими помещиками; b) они освобождаются от расходов по рекрутским повинностям; c) освобождаются от всех частных по заводу расходов; d) освобождаются от поставления подвод для проездов земской полиции, от починки дорог и проч.; e) освобождаются от работ в табельные и храмовые праздники, в воскресные дни и в свои именины. Правило это нарушается в случае необходимости, но редко; если же где нарушение такое необходимо (например, у домны), то за это дается лишнее жалование; f) они пользуются землей пашенной и огородной, находящейся в черте завода; g) пользуются рыбной ловлей в Каме и пруде; h) им дается страда, т. е. свободное время для полевой работы и для заготовления дров для своего отопления; i) на годовой ярмарке, бывающей в Чёрмозском заводе, покупаются на счет помещика съестные и крестьянские припасы и после выдаются мастеровым в долг по той же цене и k) пользуются безденежно больницей, училищем и общей баней, которая заведена для отвращения пожаров, часто бывающих от частных бань.
   Рабочие, живущие в деревнях, имеют следующие права и обязанности: 1) во время отправления работ они, сверх платы, получают провиант; 2) они вовсе освобождены от платежа государственных и земских повинностей; 3) работают только 22 недели в продолжение всего года; остальное время остаются при домах. На работы они высылаются в продолжение года в первый раз с 12 апреля по 1 мая, после чего целый месяц бывают дома для посева ярового хлеба и вспашки паров; во второй раз они работают от 1 по 26 июня или по 1 июля, а с этого времени до 7 сентября увольняются для сенокосов и уборки хлеба. С 7 сентября по 23 октября они снова работают, потом остаются дома до 15 декабря, а с этого времени до 15 февраля снова бывают на работах. Из этого видно, что они бывают на работах только в то время, когда дома им нечего делать, и притом освобождаются от работ в сырое время весны и осени; 4) они пользуются пахотной землей и лесом, а также и рыбной в реках ловлей; 5) жены и дочери их не несут никаких работ, исключая тех деревень, которые находятся близ соляных промыслов; там весной наряжается с большой семьи по девке для переноски соли в ладьи, за что, впрочем, им производится плата; 6) так же точно, как и мастеровые, они пользуются правом брать в долг разные припасы, покупаемые помещиками на ярмарке; 7) престарелые и увечные получают провиант; 8) в случае неурожая, скотского падежа, пожара и подобных тому несчастных случаев они получают от владельцев вспоможение; 9) в лазаревских имениях учрежден владельцами крестьянский вспомогательно-сохранный капитал в 100 000 рублей.
   Два дня мы жили на заводе Чёрмозском; нас совершенно обворожили гостеприимством. Обед у того, вечер у другого, завтрак у третьего – стало тяжело даже. Мой спутник, кажется, также доволен был радушием жителей Чёрмоза; по крайней мере, я не слыхал от него ни о любимце его Далине, ни о норманнах, ни о чем, кроме того, что он силился доказать чуть ли не индийское происхождение слова «Чёрмоз». Вечером подвезли нам долгушу, и мы быстро покатились по шлаковой спокойной дороге. Когда мы взъехали на гору, за нами голубою нивой расстилался пруд, за ним в тумане мелькали заводские строения, светились огоньки в домах, высоким столбом стоял и клубами развевался красный дым из доменной печи. Искры радужно рассыпались в воздухе; игра их отражалась в спокойных водах пруда. Чудная иллюминация! Окрестные кустарники озарялись заревом ее; повсюду видна была смесь освещения лунного с освещением заводским. Но скоро исчезла из нашего вида эта картина, мы были в сыром лесу; густые испарения из болот обдавали нас холодом. На дороге никакого движения. Только шелест зеленых пихт да порой жужжание ночного жука вторили тихому и равномерному стуку долгуши. Русского дорожного песенника – колокольчика – с нами не было, и тут я узнал, как скучна без него дорога.
   – А что? Ведь хорошо живут на Чёрмозе? – спросил я своего спутника.
   – Порядочно, – отвечал он с недовольной физиономией.
   – Почему же не хорошо, а только порядочно?
   – Помилуйте! Не знают истории!
   – Как не знают истории?
   – Все их сведения о здешнем крае только до половины прошлого века.
   – А вам, я думаю, хотелось бы норманнов?
   – Дались вам норманны, – с досадою отвечал он, вероятно, вспомнив пермяка и его эпопеи.
   Прошло несколько минут молчания.
   – А что? – спросил я опять моего историка. – Хотите, я дам вам список тех сказок и песен, что диктовал нам пермяк?
   – На что мне их? Что вы привязались ко мне с этим проклятым пермяком?
   – Для соображений!
   – Именно! Одолжите. Вы дадите мне их?
   – Сделайте одолжение!
   После я дал ему списки эти. Я знаю, что мой почтенный спутник хочет издать в свете что-то вроде этнографии, и, вероятно, эти песни войдут в состав его будущего сочинения. По пермской привычке этнографов, мой историк, вероятно, что-нибудь исковеркает в этих песнях, прибавит от себя, выдумает. Но что будет, то будет – и без этого Пермь угрожает нам своими этнографиями и критиками. Ах, кстати о Перми и пермяках-чудаках: пресмешная, господа, история… Но нет, отложим ее лучше до десятой статьи, когда мы снова побываем в Перми и посмотрим на тамошнее мозаичное общество.
   Разговор, начатый с моим возницей, не клеился, может быть, потому, что мой возница вовсе не походил на своих товарищей, некогда исправлявших должность свою у любовников Сакунталы и Урвази. В драме нашей долгуши слова его были даже не так интересны, как слова наперсников в классической трагедии. Наконец уже как-то он рассказал мне прелюбопытное заводское поверье. Оно в своем основании сходно с поверьем олончан – значит, это чисто заводско-русское поверье, общее и жителям берегов Камы, и жителям берегов Онеги.
   Как-то у нас зашла речь о пруде и плотине чёрмозской.
   – Да, кормилец, – говорил извозчик. – На Чёрмозе святое дело: пруд верст десятка на три конца нет, а плотина-то не больно же таки ахти, а все держится. Вестимо, что благочестивый человек ее строил. Ничего не прорвет ее; не бойсь, уж не поедет нечистый свадьбу играть.
   – А разве он где-нибудь делал такие проказы?
   – А на Очёре-то? Неужто не слыхали? Давно-то было – поднялась буря такая, что господи упаси: крушит, вертит, деревьё ломит, света преставленье – да и все тут. А на пруде вода точно по Каме: так ходенем и ходит. Вот в самую полночь загуло [183 - «Загуло» – значит «загудело».] вверху пруда, да так загуло, что и нетрусливый, так поди, голову-то в изголовье спрятал. Пруд-то весь на плотину и бросься. Бросился как, так от нее только щепочки кое-где остались, а крепкая такая была. Что же это за притча такая содеялась? Ан утресь глядь – а по глине-то следы нечистого и знать [184 - Эта фраза на обыкновенном языке значит: «…а на другой день утром посмотрели и следы нечистого на глине заметили».]. Следы как куриные, только что по сажени кажный. Ну, кому же это, как не самому отятому [185 - «Отятой» значит «черт».]? Слышь, после и проведали у знахарей, что-де это он свадьбу играл. Вот, кормилец, какие притчи сделались! Нет, ведь он на заводах-то куда силен!
   После узнал я, что на Очёрском заводе в самом деле такая притча содеялась. Это было уже давно, только старики ее помнят. Происшествие это сделалось эрою у Очёрцев; до сих пор они считают года Пугачом [186 - Пугачом здесь зовут Пугачева.] да чертовой свадьбой. Такую-то важную роль играет в истории очёрской этот разрыв плотины. Говорите после этого, что у нас нет своего Сенаа эль Арима. Ах, как жаль, что мой спутник не знает восточной истории! Тут-то бы выводов, предположений…
   Поздно ночью мы подъехали к низменным берегам Обвы, реки, знаменитой своими лошадьми, известными здесь под именем «обвенок», а в остальной России под именем «вятских». Мы приехали в село Ильинское, в котором находится главное управление имения графини Строгановой, и остановились, по предварительному приглашению, у управляющего, г. Волегова, родного брата того, с которым познакомились в Новом Усолье. У него есть прекрасный и богатый кабинет естественных и археологических древностей. Но о них в следующей статье.

Статья восьмая

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Уже заря розовоперстая, как называл ее нестареющий старик Гомер, покрывала восточный край неба, когда мы подъезжали к берегам тихой Обвы. Малиновые гирлянды облаков раскинулись великолепным, светлым балдахином над тем местом, которое долженствовало быть притоном восходящего царя света дневного. Как дымка, легкие и прозрачные, они не двигались, будто удерживаемые благоговением к светилу, невидимому еще на земле, но им на высоте уже видимому. Облака бледнели перед владыкою: из малиновых делались они розовыми, из розовых – палевыми и, наконец, беловатыми перистыми струями уносились вглубь лазурного эфира. Свет разливался более и более по долине; седые туманы приникли к земле и по листам, по цветам разлились блестящими каплями росы утренней. Солнце взошло… Невольно вспомнишь Байрона: «Великолепный шар, бывший идолом юного мира и той сильной породы людей, которая не знала болезней, тех гигантов, которые родились от брака светлых духов с их подругами, прелестью своей навсегда привлекшими на землю ангелов небесных!.. Владыка светил, который и нашу землю сделал сносною! В какой славе ты восходишь, блистаешь и скрываешься!» [187 - «Манфред». III акт, 2-я сцена.]…Низменными, зеленым ковром зелени покрытыми берегами Обвы ехали мы в это прелестное июльское утро. Как живописны берега этой Обвы! Какие пленительные ландшафты представлялись со всех сторон глазам нашим! Смотря на них, любуясь ими, я не видал более перед собой суровой Пермии; мне казалось, что я там, далеко – на юге. Представьте себе реку довольно широкую; низкие берега ее покрыты свежею зеленью; сочная трава блестит алмазами росы утренней; вдали в разных местах виднеются возвышенности с мрачными пихтовыми рощами; ближе живописно разбросанные кустарники, а на самых берегах Обвы качаются гибкие ивы. Множество селений со своими белыми церквами рисуются на последнем плане. Леса нет, горизонт широко раскинулся. Обва тихо, неприметно катит струи свои. Это не уральская река: она не шумит тулунами, не мутится серым песком, не перекатывает на дне своем цветных галек; тихо, безмятежно извивается она по зеленым полям и медленно несет свои светлые струи в широкую, быструю, угрюмую Каму. Представьте себе эту картину, освещенную первыми лучами июльского солнца; вспомните, что эта картина – среди лесных пустынь, близ необъятных тундр, и вы поймете всю прелесть природы обвинской…
   Обва, протекая по долине, богатой прекрасными лугами, получила название «луговой реки» – Ыб-ва. Она имеет свое верховье в северо-западном углу Оханского уезда, близ Вятской губернии, течет 193 версты и имеет ширины от 40 до 60 саженей и глубины от 1 до 6 аршин. Она очень тиха в сравнении с прочими реками камской системы; берега ее частью низки, частью полого гористы. Обва – река сплавная; судоходна она только весною – от села Ильинского. Берега ее очень населены: в долине, которою течет она, находится более 1600 селений.
   Берега этой реки в древности были населены коми-утирами и входили в состав так называемой Биармии. Доказательства этому: самое ее название и соседство с Масляной горой, на которой до сих пор цело чудское городище и около которой находят много старинных вещей, бесспорно принадлежавших чудакам [188 - Чудаки – так простолюдины пермские зовут прежних обитателей края, ими ныне занимаемого. «Чудак», множ. «чудаки» и «чудь». Эти чудаки не что иное, как коми-утиры или биармийцы, в тесном смысле этого слова. – Ср. «Дор. зап. на пути из Тамб. губ. в Сибирь». Ст. 3 («Отеч. записки». 1840, март. № 3. Смесь. С. 3–4).]. После того как финское народонаселение истребилось в этом краю, берега обвинские заняли люди строгановские и другие выходцы русские. Места пустые отдавались просившим их в полное владение с значительными льготами, о которых мы можем судить из хранящейся в Соликамском уездном суде царской грамоты в Пермь Великую к чердынскому воеводе Остафьеву (писанной 1639 года марта 17) [189 - В ней говорится между прочим следующее: «Бил нам челом Пермитин, Степанко Кожевников: в Чердынском уезде река Обва, а пала в ту реку на вершине не велика речка Сива, из пустых мест, из черных лесов, и от людей удалело, а по той де речке, с устья и до вершины, леса пустые и лесные места, и гаривало от молнии, и лежит большой заломный лес, и по той речке лужки и наволоки, сенные покосы по обе стороны, а ни за кем те урочища не записаны и не владеет никто, и нам бы его пожаловати, велеть те пустые места и сенные покосы, с устья и до вершины, дать ему льготу на пятнадцать лет, покамест он поселится и дорогу прочистит, а после урочных лет велеть бы положить на него тягло, смотря по пашне, с посадскими людьми или с уездными крестьянами». По этой грамоте последовало утверждение за Кожевниковым просимых им земель. См. «Акты арх. эксп.».]. Те берега Обвы, которые составляют ныне Ильинскую волость, входили в состав Обвинского и Ильинского станов, приписанных к Чердыни еще в то время, «как Пермь в крещенье приведена». Волость Ильинская исстари славилась плодородием земли и большими удобствами. Интересно читать в грамоте, писанной слишком двести лет тому назад, о выгодах страны приобвинской в сравнении с выгодами Чердыни. Крестьяне Обвинского и Ильинского станов исходатайствовали у царя Михаила Федоровича указ о приписке их к Соли Камской, к льготному месту, как говорили чердынцы.
   Пермские-чердынские старосты и крестьяне упросили, однако, царя изменить указ и велеть быть им с обвинцами по-прежнему. Это было в 1639 году. Вот что говорили пермичи о удобстве земель обвинских и о неудобствах своих земель: «Они (обвинские крестьяне) перед нами живут в великой льготе, потому что изо многих мест к ним на Обву и на Ильву крестьяне селятся многие, и пашни у них великие, и место теплое, и земли родимые, и хлеб, и мед, и хмель у них родятся по вся годы, а… у пермичей – место подкаменное, студеное, хлеб не родится, побивает мороз по вся годы»… Так было за двести лет, так и теперь, кроме только того, что ныне на Обву не приходят переселенцы. А это потому, что земель нет пустых – большая редкость в Пермском краю.
   Эти «земли родимые и место теплое» обратили на себя внимание великого просветителя земли Русской. От зоркого глаза первого и гениального императора не укрылись удобства земли, удаленной от мест его подвигов. Он в 1702 году пожаловал обвинские земли именитому человеку Г. Д. Строганову [190 - Это видно из № 49 принадлежащей мне рукописи «Екстракт и проч.», о которой я говорил в четвертой статье «Дорож. запис. на пути из Т. губ. в Сибирь» («О. З.». 1840. № 8. Смесь. С. 40).], выписал туда с острова Эзеля лошадей, устроил на Обве завод и подарил его Строганову. Этих лошадей развелось множество как здесь, на Обве, так и в Вятской губернии. Они все небольшого роста, круглы станом, но отличаются крепостью и быстротою в беге и известны в Пермской губернии под именем обвенок, а в остальной России под именем вятских.
   По берегам Обвы жители занимаются и хлебопашеством довольно успешно, и потому здесь редко покупается сарапульский хлеб, которым снабжается северная часть Пермской губернии. Горных работ здесь нет, и потому-то здешние страны имеют свою особенную физиономию; здесь народ богаче, здоровее, воздух чище, самая природа смотрит как-то веселее. Так и должно быть…
   …Мы приехали в село Ильинское, принадлежащее графине Строгановой, и остановились у управляющего В. А. Волегова. Дом, в котором живет он, обширен, поместителен и чрезвычайно удобен. В Перми таких домов не найдете, разве только больницы или учебные заведения. В. А. человек с прекрасными сведениями по всем частям вверенного ему управления. Таких управляющих, каков В. А., надобно, по русской пословице, и днем искать с огнем.
   Интересен кабинет его. Это огромная комната, обставленная шкафами со множеством штуфов, окаменелостей и редкостей археологических. Тут же находится много моделей разных машин, нужных для усовершенствования горного дела, сельского хозяйства, сплава судов и проч. Не стану описывать собрания моделей, боясь нарушить скромность В. А. и… О кабинете минеральном скажу только то, что в нем особенно замечательны: a) собрания штуфов разных пород уральских земель; b) собрание камней уральских; c) собрание всех сортов чугунных руд, находящихся на Урале; d) коллекция, относящаяся к пермским соляным промыслам: в ней находятся все породы земель, вынимаемые при постепенном углублении бурава во время сверления рассолоизвлекательной трубы, разные сорта солей, накипей, бывающих на црени, осадков, образующихся над цренью в виде сосулек и проч. О кабинете чудских древностей скажу несколько подробнее.
   В Пермской губернии сохранилось много чудских городищ, имеющих много общего с курганами России Южной, а еще более с курганами сибирскими. Я знаю их более 25; на некоторых сам был, о других имею самые верные сведения. Кроме известных мне по именам, находится в Пермской губернии много других городищ, как по эту, так и по ту сторону Урала. Они по большей части построены на местах возвышенных, окружены валами; около некоторых из них находятся во множестве угольные ямы, угли, шлак – вернейшие признаки производившейся некогда разработки металлов. Кроме того, много находят искусственных произведений древних жителей здешних стран, произведений, которые могут свидетельствовать хоть несколько о быте биармийцев. Так, в урочище Дыроватый Камень, находящемся на левом берегу Чусовой, в 5 верстах ниже деревни Харёнок, находимы были точеные из кости наконечники к стрелам [191 - Без сомнения, употребление этих наконечников между биармийцами было еще в то время, когда этим людям неизвестно было не только употребление железа, но даже и меди, известной им ранее железа. Дыроватый Камень имеет в вышину 40 саженей; в нем есть три пещеры, от которых он получил название Дыроватого. Та, в которой находят наконечники, имеет 15 саженей глубины.]. Так, г. Берх, лет двадцать тому назад, нашел в стане Искор, находящемся близ Чердыни, кольцо, сделанное из чистого серебра без лигатуры, два замка весьма узорочной работы, ключ высокой работы с золотой насечкой, бердыш, искусно откованный, с наваркой из уклада, сошник очень грубой работы, но также с наваркой, два ножа, копьецо и несколько кусков железа и уклада [192 - См. «Путешествие Берха в Чердынь». С. 96.]. Так, после Берха, в том же стане Искор найдены были: один оральник, 4 замка и медные серьги. Словом, очень много древностей случайно открывается в Пермской губернии; но я уверен, что если бы обратилось на это надлежащее внимание, то открылось бы гораздо более. Непременно надобно исследовать пермские городища и замечательные урочища. Это разлило бы большой свет на загадочную Биармию. А кому это удобнее сделать, как не пермским жителям?.. Но ведь вот дело в чем: найдете ли вы в Перми таких людей, которые могли бы это сделать? Подумайте… ведь там Пермь, во всяком отношении Пермь. Вот дело в чем. Там, пожалуй, напишут вам какую-нибудь вздорную этнографию и посвятят ее толстой вдовушке; сумеют, пожалуй, прочитать по складам Роллена в переводе Тредиаковского, напишут жалобу на печатное сочинение – и только. Исследовать пермские древности! Да сколько пермских барынь и барышень почтут это нарушением приличия, примут на свой счет, скажут, что это личности, дерзость, на которую надобно просьбу подать, жаловаться. Древности пермские! Как это можно? Пожалуй, скажут, что они древнее времен Долгорукого. Сохрани, Господи!.. Но шутки в сторону (ведь не шутить же по целым страницам a la Б. д. Ч.): я знаю в Перми одного молодого человека с большими сведениями, который может исследовать городища и урочища, находящиеся в Пермской губернии. Это г. Крупенин, года два тому назад кончивший свое образование в Казанском университете и занимающийся, как мне известно, удельной историей Пермского края. К нему публично обращаюсь я с просьбой исследовать хорошенько тот любопытный край, который, по краткости времени, мне не удалось вполне исследовать. Думаю, что многие будут желать, чтоб г. Крупенин исполнил мою просьбу, и, уверен, что Андрей Александрович радушно примет его исследование на страницы своего журнала [193 - Не только приму, но первый готов покорнейше просить г-на Крупенина одарить читателей «Отечественных записок» своими драгоценными сведениями. Рекомендация просвещенного автора этой статьи служит для меня достаточным ручательством в том, что труды г-на Крупенина послужат украшением журналу. Ред.].
   Близ села Ильинского есть чудское городище на Масляной горе, на берегу реки Масляной, впадающей в Обву. Это место в Пермском уезде, верст сто от губернского города. Около этого-то городища были вырыты в разные времена те вещи, которые хранятся теперь в кабинете г. Волегова. Время открытия их между 1830 и 1839 годами. Быть может, что и после удалось здесь открыть что-нибудь, но об этом я не имею известий. То, что видел я, – будет описано. Но прежде, нежели буду говорить о древностях биармийцев, я намерен сказать несколько слов о самих биармийцах и следах их жительства в Пермской губернии.
   От норманнского слова bairg, beorg – «гора» – произошло название Биармии. Можно было бы производить слово «Биармия» и от готского слова baurgs – «город»; но это не имело бы никакого основания. Эти горцы принадлежали к обширному племени финнов, которое многие ученые принимают за аборигенов Северной Европы. Будучи совершенно далек от того, чтобы считать финнов или чудь аборигенами, я, однако, согласен с г. Бальби в том, что ни по сходству наречий, ни по историческим известиям нельзя узнать, откуда это племя пришло в Европу. Исторических известий о чуди нет почти никаких, и в этом отношении совершенно справедлив П. И. Шафаржик [194 - Slowens. Staroz. T. I. Lib. 2. § 14. Я называю Шафаржик, а не Шафарик, потому что так по-чешски читается слово Safarik.], который говорит, что в этом отношении племя чудское – беднейшее племя в Европе.
   Не входя в глубокие разыскания о Биармии и биармийцах [195 - Которые неуместны в журнальной статье, но которые, впрочем, я не отрекаюсь впоследствии представить на суд публики.], я предложу здесь только некоторые результаты моих исследований.
   Древнейшие жители Пермской губернии – коми-утиры, известные также под именами пермь и биармийцев, принадлежат к обширному народу чудскому или финскому. Сами себя они называли людьми, живущими при каком-нибудь месте, – коми-утирами, уды-мортами и пр. Это признак старобытности народа. Не одни коми-утиры составляли биармийцев, нет – все финны, жившие на севере России, назывались бярмы, или беормы. Название «бярмы» получили они от норманнов, которые, найдя в их земле высокие горы Рифейские, назвали их горцами (beormas) точно так же, как мы этим именем называли чеченцев, лезгин, осетин и пр. племена, исчисляемые в «Степенной книге»: серьяне, гангане, вятчане, лонь, корела, югра, вогулы, пертасы и гамаль чусовская не составляли еще всего народа биармийского, к которому принадлежали и все другие северные племена финские.
   Норманны, селясь в разных местах Европы, поселились и в Биармии, где имели свои селения [196 - См. «Дор. зап. на пути из Тамб. губ. в Сибирь». Ст. шестая («От. зап.». 1840, декабрь. Смесь. С. 89).]. В Биармии селились норманны и русского племени, которого имя звучит до сих пор в названиях некоторых мест: Урос, Урол, Ростэс, Урал [197 - И до сих пор есть урочище Урос ил Урус (бывшее значительным городом до 1472 года, когда этот город был разорен воеводой Нелидовым), деревни Урол, Ростэс. Не говорю, что сами горы Уральские назывались Beorgas Riffin от руссов, поселившихся там, что булгары называли их по-восточному Урус, которое изменилось на Урал; не говорю о Волге, которую Агафемер называет Рώς. Все это, хотя и бросается в глаза, требует сильных и сильных доказательств.].
   Еще в древности биармийцы известны были своей торговлей. С ними торговали булгары, вывозившие из их страны меха и драгоценные металлы, которые умели они разрабатывать. Хотя в описании образа торговли булгар с народом уалсу, которое мы находим в арабских географах, и видна восточная фантазия, все-таки слова Бакуя доказывают существование торговли булгар с племенами биармийскими [198 - Кроме Бакуя, об этом говорит Абульфеда, а за ним и Герберштейн. Об этой торговле см. ниже.]. С биармийцами торговали, а иногда и грабили их смелые удальцы норманны. С ними же торговали и русские. Торговля с русскими кончилась после падения Новгорода и присоединения к Москве стран приуральских. Но Павел Иовий в XVI столетии говорит еще, что в Устюге торговали мехами пермяне и пр.
   Нельзя говорить об истории биармийцев – она требует еще многих исследований. Вместо того, чтоб говорить положительно о неведомой истории народа загадочного, мы лучше покажем здесь, во-первых, пути торговли биармийцев, во-вторых, определим их образование и, наконец, скажем о памятниках их, оставшихся до сих пор в Пермской губернии. Само собой разумеется, что, говоря о торговле и образовании биармийцев, мы не будем разуметь тех только, которые жили в нынешней Пермской губернии, нет, мы будем говорить о биармийцах вообще.
   Биармийцы находились на такой степени гражданственности, что оставшиеся после них памятники ввели в заблуждение некоторых ученых (Бальи), полагавших, что на Севере в глубочайшей древности было первое по происхождению образованное государство. Гражданственность их поддерживалась торговлей. Земли, населяемые биармийцами, изобилуют даже и теперь, а прежде еще более изобиловали пушными зверями. И до сих пор потомки их – вогулы, самоеды, пермяки, остяки и др. – занимаются более всего звероловством; есть из них даже такие, которые, живя летом спокойно в своих бедных юртах, с наступлением зимы, вооружась рогатиной, подвязав к ногам быстрые лыжи и взяв на неделю пищи, пускаются в непроходимые летом дебри и целую зиму скользят по снегам за богатой добычей. Звероловство – их исключительное занятие; занесенная снегом лесная пустыня – стихия их. Таковы были и предки их; они во множестве били дорогих пушных зверей – соболей, лисиц, бобров, сдирали с них шкуры и меняли их другим народам на вещи, в которых имели нужду. Страны их изобиловали также и металлами, и они простым образом проплавки в угольных ямах выплавляли сначала медь и серебро как металлы менее огнеупорные, а впоследствии и самое железо. Впрочем, последний металл они не умели хорошо разрабатывать и получали его от булгар. Потому-то большая часть чудских вещей, находимых в земле, сделаны из какой-то композиции, в которой медь составляла главную составную часть. О серебре их говорят как русские, так и восточные летописи [199 - Напр., Абулгази Багадур Хан, когда говорит о городе Алакцине; русские летописи, говоря о подати печорской, о серебре закамском и в других местах.].
   Биармийские капища были богаты драгоценными металлами и привлекали хищных норманнов. Известно разграбление храма биармийского Отером еще в X веке. Мехами и металлами биармийцы торговали с индийцами, с булгарами, с норманнами и, наконец, с русскими.
   Торговля с индийцами доказывается тем, что в тех местах, где жили прежде биармийцы, до сих пор отыскиваются сердолики, рубины, корунды, горный хрусталь, аметисты, халцедоны, агаты, финифть, белое и цветное стекло и жемчуг, бывшие в употреблении. Положим, что некоторые камни могли они получать с Урала, но откуда могли достать они финифть, особенно жемчуг, и неужели они умели делать сами стекло?
   Жемчуг показывает, откуда взялись эти товары, а Герберштейн, словами своими «от сего озера (Китая – вероятно, Аральского) приходят многие люди черные, тамошнего языка не знающие, разные товары, главное же жемчуг и драгоценные камни, с собой приносящие» [200 - Вот слова Герберштейна в подлиннике: Ab hoc lacu plurimi hominess nigri, communis sermonis experts, veniunt, merces varias, inprimis autem uniones, lapides preciosos, secum adferentes…] еще более подтверждает это. То, что сказал ученый Лерберг относительно Югры [201 - О географическом положении Югорской земли в его «Исследованиях, служащих к объяснению древней русской истории». Пер. Языкова, СПб., 1819.], мы относим вообще к биармийцам, не исключая и тех, которые жили в нынешней Пермской губернии, и, соглашаясь с ним, думаем, что бухарские караваны, приходящие ныне в Оренбург, существовали еще и в то время, когда на Урале и на севере России была Биармия. Индийцы (черные люди) проходили со своими караванами до гор Алтайских и Уральских и являлись со своими товарами на торжища биармийские, на которых получали меха, столь редкие и столь высоко ценимые на берегах Ганга.
   Торговля с булгарами была обширна. О ней мы находим много свидетельств у восточных писателей. Бакуй и Абульфеда говорят о немой торговле булгар с биармийцами. Их известие поместил и Герберштейн в своем «Путешествии…». Приведем здесь слова Абульфеды: «На севере от урусов живут такие народы, которые торгуют с чужеземцами заочно. Это делается так, как сказывал мне один человек, который туда сам ездил. По его словам, те народы живут около берегов Северного океана. Когда караваны придут на границы их, то ожидают, пока туземцы узнают о том. Тогда каждый торгующий раскладывает свои товары на известном месте и кладет на них заметки. Когда торгующие уйдут, тогда приходят туземцы и раскладывают свои товары… Оставив свои товары, туземцы уходят домой. Потом торгующие снова приходят, и тот, кому покажется выгодным продать, берет туземные товары, а кому не покажется, тот не берет товаров до того времени, как обе стороны сойдутся в цене. После этого разъезжаются». Правда, в этом описании видна фантазия араба; но кто поручится, что все это нелепость? Мне кажется, Абульфеда, слыша, что булгары и биармийцы торгуют между собою, не понимая одни языка других, сложил эту аллегорию, которой основанием была, быть может, честность биармийцев, до сих пор отличающая их потомков. И теперь вогул, отправляясь на охоту, зарывает в лесу, в снегу, свой запас пищи, для того, чтобы он не тяготил его во время охоты. На дереве, под которым зарыл он свой запас, кладет он метку и летит на своих лыжах в известные только ему пустыни. Другой вогул, первому совсем неизвестный, обремененный богатой добычей, но нуждающийся в куске пищи, приходит на то место, где спрятал свой запас его товарищ по промыслу. Он разрывает снег, вынимает часть пищи и за взятое кладет одну, две или больше звериных шкурки. Зарыв все, идет дальше. Не было примера, как говорят, чтоб вогул у вогула взял весь запас его или, взяв часть пищи, не положил взамен ее мехов своих. Думаю, что этот обычай, без сомнения исстари существующий между полудикими звероловами, был основанием басни Абульфеды и его последователей. Биармийцы сами не ездили к булгарам. Бакуй говорит, что это они делали потому, что не могли снести приволжского лета, а мы скажем, что это было потому, что биармийцы того времени ни к кому не ездили со своими товарами. Их торговля была в руках иностранцев. Если и ездили они в Устюг, то это было гораздо позже. Торговый путь булгар к биармийцам означается рекой Камой. Слова Бакуя: «Путь к ним (биармийцам) лежит через землю, на которой снег никогда не тает», – не что иное, как восточная гипербола. Булгары привозили к биармийцам свои кожи, произведения Востока, привозимые к ним купцами из Куфы и Багдада, и сабли, по словам Бакуя. Вообще, хорошее железо было доставляемо к биармийцам путем булгарским. Булгары, находя для себя торговлю с удаленными от прочих народов биармийцами весьма выгодной, не пускали иностранцев в землю их и сделали таким образом монополию. Это имело весьма гибельное воздействие на развитие гражданственности биармийской. Торговля норманнов с народом, которому они дали имя, внесенное в историю, производилась по Северному океану, также по Двине, Печоре и тому пути, которым после торговали с Биармией новгородцы. Норманны, по обыкновению, и торговали с биармийцами, и грабили их, и покупали у них товары, и заводили в Биармии свои колонии. Они также получали меха и металлы из Биармии. Об этом мы читаем в сагах.
   Русская торговля была не важнейшая, но позднейшая и более нам известная. Вообще, можно сказать, что биармийцы торговали с русскими или, лучше сказать, с новгородцами, в эпоху своего падения. Новогородцы называли одну часть Биармии Пермью, другую часть ее называли Югрой, переводя слово «Биармия» [202 - «У гор» – из этого вышло Угория и Югра. Так русские перевели слово «Биармия», то самое слово, которое они исказили в другом случае, называя коми-утиров пермью.] на свой язык; третью называли Печорой, по причине множества пещер и т. п. С XII еще столетия торговали новгородцы с биармийцами: в XIII-м Перемь, Печора, Югра и др. были уже волостями Новгорода. Новгородцы получали из Биармии меха и драгоценные металлы; первый из этих продуктов они продавали на торжищах ганзейских и таким образом доставляли Европе средних веков произведения стран приуральских. Новгородцы ходили в Биармию через нынешние Вологодскую и Пермскую губернии, брали с жителей ее дань, известную под именем сребра закамского, и имели главное складочное место торговли биармийской в Великом Устюге. Падение Новгорода, владевшего Биармией точно так же, как ныне Англия владеет Ост-Индией, подчинило богатые страны приуральские власти великих князей московских. В конце XV столетия они были совершенно покорены москвитянами.
   Из этого видно, что к биармийцам в разные времена приезжали купцы: 1) индийские, с юга из-за Аральского моря и через нынешние степи киргизские; 2) булгарские, с юго-запада по Каме, Чусовой и другим побочным рекам системы камской; 3) норманнские, с севера по океану; 4) русские (прежде новгородские, а потом московские), с запада по рекам Сухоне, Югу, Сев. Двине, Каме, Печоре и др.
   Сверх того, биармийцы торговали еще с жителями Сибири Восточной, от которых они получали самые лучшие меха. Об этом свидетельствует Павел Иовий: «Драгоценнейшие, – говорит он, – собольи меха, у которых сероватый цвет находится только внизу, на короткой шерсти, которыми подбивают одеяния государей и которые в виде живого зверя носят женщины на нежных шеях своих, доставляют пермяне и печора, получающие эти меха от народов, живущих еще далее, у океана».
   Образование биармийцев мы можем приблизительно определить их письменностью, строением городов и, наконец, вещами их, сохранившимися до сих пор в недрах земли и в кабинетах любителей археологии.
   В различных местах Пермской губернии находятся утесы и камни с насеченными или написанными на них неизвестными письменами. Эти письмена можно разделить на два разряда: на те, которые, без сомнения, имеют какой-нибудь словесный смысл, и на те, которые, кажется, не имеют словесного смысла. К последним я отношу те надписи, которые представляют правильные линии, соединяющиеся под углами, и какие-то решетки. Такие находятся на гранитном утесе у речки Смолянки, впадающей в Иртыш [203 - Эти надписи написаны красной краской. О них говорил г. Спасский в сочинении De antiquis quibusdam sculpturis et inscriptionibus in Sibiria repertis S. P. B. 1812, при котором приложил и рисунок их.], на Писаном камне [204 - Эти надписи писаны также красной краской. Писаный камень имеет десять саженей вышиной. Простолюдины с уверенностью рассказывают, что эти письмена написал Ермак, который, по их словам, был большой чародей. Кстати о чародеях: года четыре-пять тому назад у меня была в руках старинная немецкая рукопись, вероятно, плод бредней какого-нибудь мистика или работа хитрого спекулянта. Она имела следующее заглавие: Dr. Faustens Geister-Zwang, Anno 1509(?!). Когда эта рукопись была у меня, я, признаюсь, был страстный охотник до мистики и большой почитатель всего сверхъестественного. Я списал рукопись, которую дали мне ненадолго, и фигуры, о которых рукопись говорила, что «они необходимы при заклинании». После, бросив уже и каббалистику и мистику, я видел надписи на Писаном камне. Каково же было мое удивление, когда я в одном иероглифе надписи нашел точь-в-точь ту фигуру, которая находилась в рукописи! Конечно, спекулянт, писавший желтыми чернилами на старой бумаге поддельную рукопись, был в Сибири и видел Писаный камень. Фигура, о которой я говорю, означена на 1-м рисунке под номером 3. Некоторые письмена Писаного камня срисовал г. Попов и приложил их в своем «Хоз. описании Пермской губернии». Для образчика биармийских письмен первого и второго разряда прилагаю при этой статье рисунки с надписей Писаного камня и пышминских.], который лежит на левой стороне реки Тагил, около деревни Гаевой в Пермской губернии, в некоторых других местах. Роммель говорит, что подобные этим надписи находятся и в Америке по соседству больших рек [205 - Goth. Gelehrte Anzeigen. 1823. № 204. «Сибир. вестник» 1824 года, в статье Востокова «О сходстве начертаний» и пр.]. К первым я отношу иероглифические изображения животных, голов и пр., подобных тем, которые г. Спасский видел близ Томска, а также и неизвестные письмена, выражающие слова, которые находятся на реке Пышме и в других местах [206 - Находящиеся на р. Пышме надписи были описаны Страленбергом в его Nord und ostlicher Theil von Europa und Asien, р. 306, и изображены им на таблицах XVII и XVIII, приложенных к этому сочинению. Он говорит об этом только следующее: «Красные письмена находятся также на р. Пышме (Pyschma Strom), впадающей в Туру между Тюменем и Тобольском (Toboll). Когда русские завоевали Сибирь, то эта река получила настоящее название, потому что Pyschma по-русски значит “письмо” или “письмена” (in der russischen Sprache eine Schrift oder Schriften heisset)». Зная, что слово «пышма» происходит не от русского слова и имеет другое значение, я думаю, что ученый Страленберг смешал пышминские надписи с надписями с Писаного камня, который точно, по причине этих надписей, получил свое название. Находили, что пышминские письмена сходны с американскими, но… в чем не умудрится человек найти сходство? На рисунке 1-м, прилагаемом к этой статье, можно видеть надписи пышминские.].
   Кому принадлежат эти письмена? Без сомнения, древним жителям страны, народонаселению чудскому, известному вообще под именем биармийцев. Письменность, какова бы ни была она, показывает уже на низшую степень образованности и просвещения народа. Следовательно, биармийцы были просвещены, по крайней мере гораздо просвещеннее нынешних своих потомков. Как народ торговый, они должны были иметь письменность: гипотеза, производящая письменность от меток на товарах, справедлива. Кому первому была известна письменность? Торговцам индийским или торговцам финикийским. Так говорит история и даже мифология. Торговля предполагает письменность, и торговым биармийцам она была известна.

   Рисунок I. Биармийские надписи, находящиеся на реке Пышме и снятые Страленбергом. Письмена на Писаном камне, что на левой стороне реки Тагил, близ деревни Гаевой

   Кроме письменности, памятниками образованности биармийцев служат развалины их городов, вещи их, отрываемые в земле. Как в Сибири, так и в Пермской губернии на высоких горах, близ рек, находятся древние валы, рвы – это остатки городов биармийских, некогда славных своей торговлей. Развалины эти известны под именем городищ, и те из них, которые находятся в Пермской губернии, называются чудскими городищами. Здесь я скажу о них несколько слов.
   Более всего городищ в северной и северо-западной частях Пермской губернии, в уездах Чердынском и Соликамском. Там был центр биармийского народонаселения племени камского (коми-утиры), известного под именем «перемь», «пермь», «пермяки» [207 - Замечу здесь, что есть большое различие между словами «пермяк» и «пермич». Под первым разумеются коми-утиры, народ финского племени, под вторыми – жители города Великой Перми, бывшего на том месте, где ныне Чердынь. Впрочем, жители нынешней Перми называются пермяками.]. Вот исчисление этих городищ:
   В Чердынском уезде:
   1) Дивьий, или Дивий, камень [208 - Камнем на Урале называется всякая отдельная гора.]. На этом камне, находящемся в 11 верстах от Ныроба, славного заточением Михаила Романова царем Борисом Федоровичем, находится городище. Дивий камень имеет 80 саженей вышины и находится на правом берегу большой реки Колвы. Городище устроено было на самом мысу, вдающемся в эту реку; с одной стороны до сих пор цел вал, ограждавший некогда бывший здесь город биармийский. В народе есть предание, объясняющее название этого городища. Говорят, что здесь была столица особого племени – чудаков, которым правила одна девица умная, добрая, миролюбивая. Она жила здесь, народ ее был счастлив и вел выгодную для себя торговлю с теми чудаками, которые жили в Искоре [209 - См. ниже – городище под № 4.]. От этой девицы камень и городище, на нем построенное, прозвались Девьими, или Дивьими. Было время, когда жизнь кипела здесь, когда жившая здесь волшебница-дева [210 - Все племена финские в древности и даже до сих пор славились чародейством не меньше апулеевых фессалиян. И до сих пор много кудесников между ними. Что касается до пермских финнов, то до сих пор русские говорят, что они были большие чародеи и все свои богатства превратили в шлак и угли.] сиживала на вершине камня Дивьего, сучила шелк цветной с веретен серебряных, и когда у нее опрастывалось веретено, она бросала его к своим подругам-девицам, жившим за Колвой на камне Бобыльском.
   2) Напротив Дивьего камня, на левом берегу Колвы, есть другой мыс, на котором стоит огромный круглый камень; на этом камне ныне выстроена деревня, близ нее есть ров, выкопанный поперек мыса. Это городище Бобыльское.
   3) Три версты ниже Бобыльского городища, на том же левом берегу Колвы, находится Ветланское городище с большим валом.
   4) Искорское городище, в урочище Искор, в Искорской волости Чердынского уезда. Здесь прежде был биармийский город, разоренный в 1472 году князем Федором Пестрым, воеводой Иоанна III, завоевавшим прежде Булгарию, а потом Пермь. У Искора было первое сражение Пестрого с пермью; в это время он взял в плен воевод пермяцких: Кача, Бурмата, Мичкина и Зырана. Следствием этой победы было покорение Перми государству Московскому.
   В Соликамском уезде:
   5) В дачах графа Строганова, в ведомстве села Кудым-Корского, на берегу речки Кувы.
   6) При деревне Ермолаевой.
   7) Выше деревни Пешни-Горта, на полях.
   8) На речке Куве, при деревне Горт-Луде.
   9) Над речкой Улюдоршер, близ деревни Мошевой.
   10) При деревне Донкоре.
   11) При деревне Чивизгиной.
   12) При деревне Сузпозе.
   13) При деревне Ошибе.
   14) В ведомстве села Юзьвинского выше деревни Горчиковой, на полях.
   15) Над рекой Косылом, ниже деревни Батраковой.
   16) При речке Велве, при деревне Кривощепиной.
   Все эти городища стоят или по реке Иньве, или по впадающим в нее речкам, на местах, соседних с Юксеевской волостью, этим уголком коренных пермяков, который находится между Камой (с с. и в.), границей Соликамского уезда с Чердынским (с ю.) и границей Вятской губернии с Пермской (с з.).
   В Оханском уезде:
   17) У села Очёрский Острожек. Оно находится в 4 верстах от большой московской дороги и от Очёрского Острожка [211 - См. «Дор. зап. на пути из Тамбов. губ. в Сибирь». Статья третья («Отеч. записки». 1840. Март. Смесь. С. 4).].
   18) На правой стороне реки Очёра, в 3 верстах от Очёрского Острожка.
   19) На левом берегу реки Казанки, в 12 верстах от Очёрского Острожка.
   В Пермском уезде:
   20) Верстах в 25 от села Ильинского на Масляной горе, над речкой Масляной [212 - Здесь-то открыты были древности, хранящиеся у г. Волегова.].
   Городища соликамские, оханские и пермское, исчисленные здесь, находятся по эту сторону Камы. Следующие за сим находятся за Камой.
   21) В Пермском же уезде, в 2 ½ верстах от села Нижних Муллов, принадлежащего князю Бутеро и лежащего на большой московской дороге, не доезжая несколько верст до Перми. Городище, о котором я говорю, устроено на горе над речкой Мулянкой, пониже деревни Гляденовой.
   В Кунгурском уезде:
   22) В ведомстве села Сергинского над рекой Сылвой, при деревне Ёлкиной.
   23) Занинское в Красноярской волости.
   24) Усть-Мечкинское, при деревне Усть-Мечке.
   25) Молебное, на Молебной горе, находящейся на левом берегу р. Бабки, в 300 саженях от татарской деревни Козаевой. Оно окружено рвом. Предание говорит, что здесь было главное капище здешних чудаков, отчего гора и городище получили название Молебных.
   26 и 27) два городища на Ледяной горе, славной своей пещерой и находящейся на берегу р. Сылвы, в 1 ½ верстах от города Кунгура. У этих городищ заметны рвы и валы. Одно из них, то, которое ближе к городу, находится на сопке, а другое на ровном месте.
   Сверх этих двадцати семи чудских городищ, в Пермской губернии находится их еще несколько. Около них, как сказал я, есть разные вещи и следы производившейся на этих местах разработки металлов. Нет никакого сомнения, что прежде здесь было еще больше городищ. В грамотах строгановских не раз говорится, что русские селения построены были «на чудских селищах, которые запустели и заросли». Как много теперь в Пермской губернии русских селений с именами пермяцкими и даже норманнскими!
   Биармийцы умели выделывать из руд, во множестве у них находящихся, металлы. Об их рудокопстве и кузнечном ремесле упоминается в скандинавских сагах; кажется, разработка руд по склонам хребта Уральского занимала живших тут биармийцев столько же, сколько звероловство занимало их родичей, живших севернее. Присутствие богатой медной руды на землях их и удобность проплавки ее в глубокой древности обратили биармийцев к производству плавки медной. Проплавка чугуна, выделка железа им были известны, но мало, потому что для этих производств требовалось более искусства и знания. Что у них не было хорошего домашнего железа, это доказывается тем, что сабли получали они из Булгарии. Что касается до их меди, то это была не чистая медь, но особенная какая-то композиция, видом походящая на бронзу, в которой медь была главной составной частью. Из этой-то композиции у них делались все их вещи и даже оружие, как увидим далее. Что касается до находимых близ городищ железных броней, то, без сомнения, эти брони или были доставлены из Руси, или принадлежали русским ратникам, воевавшим в Пермии. К этому заключению приводит меня то, что из таких броней в городищах попалась, кажется, еще только одна, и еще то, что найденная совершенно похожа на русские брони XIV и XV столетий.
   Для лучшего уразумения быта биармийцев предлагаю здесь описание пятидесяти пяти древних вещей биармийских, найденных у Чудского городища, что на Масляной горе, и хранящихся в кабинете В. А. Волегова. Прилагаемые к этой статье рисунки их изображают настоящие вещи в подлинных размерах.
   Рисунок II.
   Вылитое из медной композиции и внутри пустое изображение человека, сидящего верхом на седле. Лицо, борода и руки его вызолочены, и очень густо. В руке держит он что-то вроде узды, которую, кажется, держал в обеих руках. На голове что-то вроде татарской тюбетейки с 12 прорезями. Сзади к этой шапке приделана полоса, придающая ей вид шлема; конец полосы этой виден на рисунке под шапкой. Истукан, без сомнения, был положен на лошадь, изображение которой не отыскали; уцелело только седло… Особенного рода платье подпоясано. Ноги отбиты, формы лица имеют на себе какой-то финский отпечаток. Думаю, что это идол. Не входя здесь в исследования, идол ли это Войпеля, бога пермского, о котором упоминается в грамоте митрополита Симона к пермякам, идол ли это другого какого-нибудь биармийского божества, я замечу здесь только, что этот идол показывает искусство биармийцев золотить металлы. Что касается до золота, то богатство биармийцев в этом металле видно из сочинения Абулгази-Багадур-Хана и из путешествия Отера. Биармийцам были известны издавна уральские золотые рудники, которые недавно вновь открыты русскими.

   Рисунок II. Древние вещи биармийские, найденные у Чудского городища на Масляной горе и хранящиеся в кабинете В. А. Волегова

   1) Дощечка из той же композиции. На этой дощечке видны барельефные изображения трех человек: одного (в середине) прямо и двух (по сторонам), боком поставленных. Среднее изображение имеет огромную круглую женскую голову; изображения боковые – меньше. Под последними видны еще две головы, кажется, лошадиные. Это идол, и он сделан гораздо прежде первого, что показывает его безыскусственность. Соображая Герберштейна (Rer. Moscov. Com. 61), Гваньини (Rer. Polon. II-205), Карамзина («И. Г. Р.». Т. V. Гл. I) и многих других, я уверен, что это изображение есть идол Золотой бабы, представляемой биармийцами в виде женщины с двумя младенцами и почитаемой ими за главное божество.
   2) Дощечка из той же композиции, изображающая женскую голову, у которой на щеках две дырочки.
   3) Дощечка из той же композиции, покрытая зеленой финифтью (?) с изображением женской головы. В головном ее уборе две дыры. Эти две вещи (№ 2 и 3) были, кажется, также изображениями богов биармийских и привешивались к чему-нибудь на шнурках, вдеваемых в дырочки, нарочно для того сделанные.
   4) Дощечка из той же композиции со стершимся почти совершенно изображением головы. Вероятно, она принадлежала к одному роду с вещами, описанными под № 2 и 3.
   5) Дощечка из той же композиции с изображением головы какого-то животного с хоботом, может быть, слона.
   6) Искусно сделанная вещь из той же композиции. Она представляет особого рода трубочку, у концов цилиндрическую, в середине расширяющуюся и имеющую несколько отверстий. В середине видны изображения голов барана и козла, соединенных между собой рогами.
   7) Дощечка из той же композиции с хорошо сохранившимся изображением женской головы. Она относится к тому же роду, к которому относятся вещи, описанные под № 2, 3, 4, 5, так же точно, как и
   8) другая дощечка из той же композиции, неправильной формы, с двумя дырочками внизу, вероятно для шнурка. Изображения, бывшие на ней, стерлись.
   9) Железный трезубец, у которого средний зуб сломлен. Судя по доброте железа, мы можем заключить, что это вещь привозная, а не домашняя.
   Все эти 9 вещей относятся к предметам богослужения.
   Рисунок III.
   1) Серебряная под золотом четырехугольная дощечка, с пятью вставными камнями, из которых уцелел только средний. Этот уцелевший камень есть неограненный сердолик бледно-красного цвета. Дощечка вся вычеканена точками; по краям ее находится тоже чеканенная кайма другого узора. Есть еще в кабинете кусок подобной дощечки, вероятно разбитой, но бывшей одинаковой величины и формы с описанной здесь. Позолота на этих вещах сохранилась чрезвычайно хорошо. Драгоценные камни, вставленные в эти вещи, а также и чрезвычайное искусство в весьма мелком чекане их, заставляют нас думать, что эти украшения, употребляемые биармийцами, не их собственные, а привезены к ним путем индийским и сделаны где-нибудь на Востоке, но только не в Индии, потому что форма их и отделка не в духе индийских вещей. Скорее всего, это вещи Востока семитического и привезены в Биармию индийским караваном, может быть, с торжищ самаркандских.

   Рисунок III. Древние вещи биармийские, найденные у Чудского городища на Масляной горе и хранящиеся в кабинете В. А. Волегова

   2) Четыре больших кольца, из которых одни сделаны из медной композиции, а другие из чистой меди. Каждое из этих колец на окружности своей имеет по семи шишек. Кроме того, в кабинете есть еще несколько кусков подобных колец.
   3) Искусно сделанная из медной композиции вещь. Это какой-то круг с шестью маленькими кружками на окружности, из которых на одном сделана дырочка для шнурка. Наружность всей фигуры украшена разными узорами.
   4) Два кольца совершенно одинаковой друг с другом формы: оба они сделаны из медной композиции.
   5) Пряжка (?) из той же композиции. На этой вещи видно чрезвычайно безыскусственное изображение человека, опирающегося руками на какие-то столбики.
   6, 7) Пряжки из той же композиции. Все эти вещи (№ 2–7) относятся, кажется, к лошадиной сбруе и суть домашние произведения биармийцев.
   8) Просверленный кусок янтаря. Вероятно, он носим был биармийцами на шнурке на шее, как и ныне носится русскими женщинами. Янтарь получаем был биармийцами путем норманнским, с моря Балтийского.
   9 и 10) Два куска глины, формой похожие на хлебные караваи, с просверленными в серединах отверстиями и углублениями.
   11) Неограненный сердолик, с нарисованными белой краской фигурами, до сих пор не потерявшими своего цвета.
   12) Кусок агата. Оба эти камня (№ 11 и 12), вероятно, были вставлены во что-нибудь и получены биармийцами путем индийским.
   13) Четырехгранный железный наконечник к стреле, длиной 1 ½ вершка. Судя по низкой доброте металла, можно думать, что это домашнее произведение биармийцев.
   14) Два клинообразных острия, сделанные из медной композиции и внутри пустые. Это был особый род оружия биармийцев, которое насаживалось на черен. Как металл, так и работа показывают, что это произведение биармийцев домашнее.
   Кроме этих вещей, в кабинете г. Волегова находятся еще следующие:
   a) Сплавок медной композиции весом в семь золотников.
   b) Маленький рубин, неограненный, имеющий форму чечевицы. Привезен путем индийским.
   c) Двадцать три камня, в середине просверленные и, конечно, вместе с № 8, 9 и 10 III рисунка составлявшие какое-нибудь украшение вроде наших бус. Они суть следующие:
   1) белый халцедон, формой похожий на луковицу; 2 и 3) два белые халцедона яйцеобразной формы; 4 и 5) два маленькие круглые сердолика; 6) сердолик в виде цилиндра, которого высота вдвое меньше окружности, расписанный на манер сердолика, описанного под № 11 в III рис.; 7, 8), 9) три куска горного хрусталя, из которых один гладкий, а два с продольными прорезками; 10, 11) два куска янтаря; один из них расписан наподобие сердолика (под № 2 в III рис.); это обстоятельство приводит к заключению, что расписывали камни сами биармийцы, потому что одинаковый узор росписи и одинаковая краска встречаются на тех вещах, которые привозились путем индийским, и на тех, которые доставляемы были норманнами. Нельзя не подивиться прочности красок, которые употребляли биармийцы; янтарь, о котором я говорю здесь, местами выветрился, но краски везде сохранились; 12) кусок зеленой финифти; 13) кусок голубой финифти; 14) кусок зеленого корунда; 15–23) девять мелких бусинок из зеленого и белого стекла. Кроме янтаря, привезенного с моря Балтийского, все эти вещи получены были биармийцами путем индийским.
   Две круглые маленькие пуговки: одна из голубого, другая из оранжевого стекла, с барельефными изображениями женских головок, весьма искусно и отчетисто сделанных. Нет никакого сомнения, что эти вещи были привезены из Греции, может быть, булгарами. К этому заключению приводят следующие обстоятельства: изящность вкуса, с которым сделаны эти вещицы, и мелкая работа их ясно показывают, что они не домашнего производства. Путем индийским они привезены быть не могли, потому что на мусульманском Востоке делать изображения человеческие запрещено законом, а в Индии подобных вещиц не делалось. Остается один источник – Греция, в которой были еще искусные художники. На Западную Европу и на Русь думать нельзя: там в это время еще не умели делать подобных вещей.
   Все эти вещи вырыты были на одном месте. Думаю, что здесь была могила какого-нибудь биармийца и что вместе с покойником положены были различные вещи, относящиеся или к религии (во II рис. № 1–8), или к вооружению (во II рис. № 13 и 14), или к сбруе лошади, которая «по обычаю скифскому» была зарыта вместе с покойником (в III рис. № 2–7), или, наконец, к украшениям платья (все остальные вещи). Быть может, я ошибаюсь в этом заключении, но думаю, что оно самое вероятное. Предоставляю археологам судить о всех этих древностях, которые до сих пор, впрочем, не были еще описаны.
   Сверх описанных здесь вещей в кабинете г. Волегова хранится еще часть кольчуги, сделанной из железных колец. Выше говорил я, что эта вещь, должно быть, русская. Вот что писал ко мне об этой самой кольчуге сам г. Волегов в письме от 15 января 1840 года: «Кольчуга, часть которой вы видели у меня в прошедшем году, была найдена летом 1838 года близ городища на Масляной горе. Крестьянин, пахавший землю, зацепился за нее своей сохой. Выкопав эту находку, увидели, что это была кольчуга из железных колец с рукавами и шлемом, который, будучи сделан не из железа, почти весь истлел. Вся кольчуга была не менее трех с половиной пудов весом. К крайнему моему сожалению, я не мог получить этой редкости в целости: крестьянские мальчики разбили ее и растаскали себе на игрушки. Около этого места попались еще разные мелочи: бусы, янтари, пуговицы стеклянные с изображением головок и пр., подобные тем, какие вы у меня видели».
   Соображая все, что ни говорили мы здесь о биармийцах, смотря на их древности, мы должны признать в них гражданственность и даже образование. Но что же принесла им эта гражданственность, какие выгоды принесло им это образование? Одно сожаление новых племен, новых поколений. Такова участь всех дикарей, образованных народами чуждыми, народами, которые сделали их орудием для своих выгод. Такова участь народов, ведущих торговлю не действительную, но только страдательную. На вопрос, почему биармийцы не развили своей гражданственности до того, чтоб сделаться народом историческим, отвечаем: потому что им препятствовали в этом – их отчужденность от прочих племен образованных, происшедшая от самого положения страны их, завистливая политика народа булгарского, не пускавшего в эту страну богатств купцов иноземных, приезжавших на берега Волги из Западной Азии, и, наконец, нашествия монголов, основавших свои царства на южных землях биармийцев. Но более всего виноваты булгары. Слишком позднее введение христианства (XIV ст.) также имело большое влияние на падение гражданственности биармийцев. Если бы евангельское учение озарило их несколькими столетиями ранее, их гражданственность не пала бы.

Статья девятая

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   После того как мы осмотрели археологический кабинет г. Волегова, отправились в церковь. День был праздничный и ярмарочный, следовательно, церковь была полна народом. Толпы за толпами приходили и выходили из церкви; каждый приходивший ставил празднику грошовую свечу и, положив ему несколько земных поклонов, тотчас же уходил по причине тесноты необыкновенной. Надобно заметить, что здесь все торгующие на ярмарке ни за что на свете не начнут своей торговли, не поставив сначала свечи и не помолясь Богу. Дедовский обычай! Дай Бог, чтобы он навсегда сохранился у русских. Церковь в Ильинском построена только около ста лет тому назад; но, несмотря на это, я заметил в ней два-три образа старинной работы. Называли их греческими подлинниками, но несправедливо: они принадлежат к тому разряду икон, который слывет под названием сибирского, устюжского, строгановского, баронского и который имеет по большой части золотое поле. В Пермской губернии много таких образов, особенно в Соликамске и его окрестностях. Во время моего путешествия я встречал там не раз образа новгородские старого письма, но подлинных греческих не видел. Певчие в Ильинской церкви поют изрядно; хор их сформирован из мальчиков, обучающихся в приходском училище, и из служащих в вотчинном правлении. В старые годы певчие строгановские славились не только в своем краю, но и при самом дворе царском. В 1689 году именитый человек Г. Д. Строганов, исполняя царский указ, послал на Москву двух басистых и двух альтистых спиваков, которые и были приняты в ведение Новгородского приказа. За это Гр. Дм. получил даже от царей жалованную грамоту (1689, 21 июля) [213 - Эта грамота под 46-м номером в принадлежащем мне рукописном экстракте. В ней сказано: «В нынешнем в 197 году, апреля в 1 день послана к тебе наша великих государей грамота, и велено тебе прислать к нам великим государем к Москве киевского и партесного пения спиваков, которые у тебя жили: басистых двух человек, альтистых двух человек самых лучших. 1 июня в 16-й день писал ты к нам великим государем и прислал спиваков, которые у тебя жили, басистых двух человек: Дмитрия Федорова сына Трушенского, Лукьяна Савельева сына Новосилецкого, да альтистых: Тихона Яковлева сына Федорова, Семенова сына Казаченского. И те спиваки в Новгородский приказ приняты…»]. Не знаю, получил ли бы он такую награду за нынешних певчих: за альтистых-то еще может быть, ну а уж за басистых – не думаю.
   В Ильинском строится еще церковь старообрядческая. Явление утешительное. Раскол, некогда в большой силе господствовавший в Пермской губернии, благодаря ревности миссионеров и увеличению числа приходских училищ почти совсем прекратился. Старообрядческие церкви составляют переход от раскола к чистому православию, от заблуждения к истине. Раскольников и старообрядцев в Пермской губернии называют кержаками. Употребляют и глагол «кержачить» – раскольничать. Это слово образовалось следующим образом: до Петра Великого в Пермском краю раскола не было. Но когда этот просветитель Руси нашелся вынужденным употребить меры строгие против отрешившихся от церкви православной, тогда явился раскол и в здешней стороне. Обширные леса керженские, находящиеся в Нижегородской губернии и принадлежавшие прежде великим княгиням [214 - См. «Собр. гр. и дог.». Ч. 1. №№ 41, 42 и 86.], были населены во времена Петра закоренелыми раскольниками. Питирим, сперва игумен Николаевского Переяславль-Залесского монастыря, а потом епископ Нижегородский и Алатырский, ревностно занимался равноапостольским делом [215 - Слова Петра Великого в резолюции, написанной собственноручно на донесении Питирима 13 марта 1715 года.] обращения раскольников и перед самым началом своим увещеваний обратил более 2000 человек духовного и мирского чина. Но когда некоторые закоренелые изуверы не только что не слушали увещеваний Питирима, но еще старались увеличить как можно более число своих единомышленников, тогда Петр Великий вынужден был сослать некоторых керженских раскольников в Сибирь и Пермскую губернию. Но в числе этих сосланных был лжеучитель их Власов. Он и клевреты его рассеяли гибельные семена раскола по Сибири и по Пермской губернии. Петр Великий, в бытность свою в Астрахани, отменил приказание это, узнав о следствиях, и повелел раскольников керженских впредь ссылать в Рогервик [216 - См. письмо Петра Великого к Питириму, писанное из Астрахани 1722 октября 15. Оно начинается словами: «Письмо ваше июля от 2 дня до нас дошло, в котором пишете, что раскольники не обратившиеся посланы в Сибирь, в которых есть затворник Власов, и что раскольники ж бегут и собираются в сибирских городах, которые совокупясь могут пакости делать; и в том числе ответствуем: помянутых раскольников, кои посланы в Сибирь, велели мы поворотить и послать в Рогервик и впредь бы раскольников в Сибирь не посылать, а посылать бы в Рогервик…» Это списано с подлинника, хранящегося в Нижегородской духовной консистории.]. Но зло, занесенное в Сибирь, развилось и только в нынешнее время почти кончилось. Сначала раскольников звали в Пермской губернии пришедшими с реки Керженца – кержаками; впоследствии времени это слово превратилось в нарицательное, имеющее одинаковое значение со словом «раскольник». Нельзя умолчать при этом случае о ревностных подвигах на пользу благочестия викария екатеринбургского Евлампия; ему, по справедливости можно сказать, обязана пермская сторона обращением раскольников в лоно православной церкви.
   Выходя из церкви, мы увидели, что вся площадь и примыкающая к ней большая улица наполнены множеством народа, множеством возов, подвижных лавочек и т. п. Окрестные жители привезли сюда на Ильин день произведения своей промышленности. Сначала я думал, что найду на ярмарке много железа, меди, стали: ничего не бывало – этих продуктов и в помине не было. Торговали только съестными припасами, красным товаром, крестьянскими вещами. Словом, ярмарка Ильинская ничем не отличалась от сельских ярмарок внутренней России: и здесь такие же точно красные кушаки развевались флагами над прилавками, на которых разложены были холсты, пестрели кумачи, ситцы, рукавицы, ремни и прочие крестьянские уборы; такие же точно обозы с колесами, хомутами, мукою и крупами тянулись вдоль улицы. На Ильинскую ярмарку привозят товаров тысяч на 25 ассигнациями.
   Мы обедали у г. Волегова. Вечером располагались отправиться к лекарю, у которого собирается довольно часто ильинская аристократия. Дорогой завернул я к моему знакомому по Перми, бедняжке Т., который, заехав с берегов Тиссы на берега Камы, разумеется, расстроил свое здоровье и теперь приехал к одному пресловутому эскулапу просить помощи. Но эскулап, к несчастью, был «не больно, чтобы мудрящий», как говорят в Перми, и своими микстурами и мазями отнял у бедного мадьяра ноги, а взамен их подарил ему жестокую ипохондрию.
   – Здравствуйте, Т-ур, – сказал я больному, вошед в его комнату.
   – Ах, П. И. Salve, salve domine. Как вы попали сюда? – говорил он, стараясь приподняться со своего страдальческого одра.
   – Путешествую с М. Вот и в Ильинское приехал навестить вас. Ну, как вы живете-можете? Поправляетесь ли?
   – Какое поправляюсь? Нет, плохо, плохо мое здоровье… Где мои быстрые ноги, где они? Мой эскулап отнял их – я безногий, я не буду в Венгрии, я не увижу виноградников Кечкеметя.
   – Зачем отчаиваться? Бог милостив…
   – Нет, я умру – умру здесь, умру один, без родных, без знакомых.
   – Давно ли был у вас лекарь?
   – На той неделе.
   – Полноте. Выздоравливайте-ка поскорее. Я еще надеюсь увидеть вас в Перми прежде моего отъезда.
   – Нет, прощайте, П. И.; мы не увидимся. Прощай, свет; прощай, Венгрия, прощай…
   Т. вспоминал былую жизнь свою, говорил о детстве, проведенном им вблизи токайских виноградников. Голос его был слаб; в тусклых, впалых глазах его отражалась тоска глубокая. Но вместе с тем не оставляла Т-у и природная веселость его характера, и он, пародируя Августа, потерявшего Варовы легионы, улыбаясь сквозь слезы, вскрикивал, обращаясь к своему врачу: «N, N, отдай мои ноги!»
   Грустно мне было смотреть на бедного мадьяра, оставленного всеми. Я утешал его сколько мог, простился с ним, простился в последний раз. Впоследствии, когда Т-а получил возможность отправиться в страну не столь суровую, как пермская, когда он достигал таким образом цели всех своих желаний, – ипохондрия овладела им совершенно, и он нашел могилу в струях Камы. А N. N. живет еще…
   Когда еще раздавались в ушах моих болезненные стоны страдальца, когда глазам моим все представлялось еще полуумершее его тело, я вошел в сад лекаря. Хозяин, с сигарою во рту, с бесчувственной холодностью, подобающей его германству, с смешной важностью, подобающей его провинциальному туго набитому карману, сидел в беседке, глубокомысленно покачивал своею рыжею головой и молчал, изредка отпуская окружающим свое заветное: ja, es ist wahr. О чем бы ни заговорили, для него все – es ist wahr. Решительного nein он боится выговорить, потому что в таком случае ему бы пришлось отстаивать свое nein и, следовательно, хоть на время, но все-таки расстаться со своей апатической глубокомысленностью.
   – Ах, я сейчас был у Т-и, – сказал я.
   Немец обратил на меня свои серенькие, маленькие глаза.
   – Кажется, он опасен?
   – Ja.
   – Неужели он должен умереть?
   – Ja.
   – В Перми он был гораздо свежее, а теперь даже без ног.
   – Ja.
   О, пресловутые медики провинций! А к этому из-за двухсот верст приезжали легаты – и веровали в его искусство… А много ли умерло от его латинской кухни? Страшно выговорить.
   Душой общества были братья Волеговы: новоусольский наш амфитрион был здесь же. Все прочие были из рук вон как забавны. Пермские пациенты живо напоминали мне гоголевского Хлестакова: они лгали, лгали без умолку и сами вредили своему лганью. Ильинские бонтоны подражали им, насколько возможно, и на своих первообразов глядели с чувством высочайшего удивления. Если пермяк смешон и дома, то в деревне, когда захочет блистать, он возбуждает непреодолимый хохот.
   Ильинское не завод, а просто село, и жизнь в нем отлична от заводской. На заводах и в Новом Усолье мы не видали ни одной женской души: там женщины не выходят, кажется, из своих гинекеев; здесь, напротив, они были налицо, изукрашенные, разрисованные…
   От лекаря мы отправились – как думаете, куда? В театр!!! Да, в театр, в особое здание, исправлявшее прежде должность приходского училища, со сценою, с оркестром, с партером и с креслами. Шутите Ильинским! В самой Перми до сих пор не видывали комедий, а в Ильинском есть театр. И на нем играют не странствующие сыны Мельпомены, нет, актеры имеют в Ильинском постоянные жительства и служат «писчиками» в вотчинном правлении. Мы вошли в театр, освещенный двадцатью сальными свечами и двумя плошками, от которых дым и смрад носился тучею по залу. Народу было множество, потому что пускали в театр даром. Мы разложили носовые платки на креслах и сели. Спектакль начался. Играли «Семейство Старичковых»… Слышали ли вы, как в старину семинарист режет, бывало, слово в слово урок из риторики своему домине-профессору; когда он, уверенный в своем знании, кричит борзо, монотонно и останавливается только тогда, как у него духу недостанет и он захочет передохнуть? Если слыхали, то вы можете иметь понятие об игре ильинских актеров; если нет, то я не могу передать вам образа их выражения. Женские роли выполняли мужчины с усами, с небритой бородой, в чепцах, в сарафанах и в драдедамовых платках. Чудесно! Приезжие из Перми таяли от удовольствия; жители Ильинского восхищались и не жалели рук для аплодисментов. Позади кричали и дрались мужики, погулявшие на ярмарке. Спектакль удивительный. Хоть бы и в Перми такой!
   На другой день, утром, мы смотрели госпиталь и приходское училище. Госпиталь довольно обширен; но мы не нашли в нем той чистоты, того порядка, каким отличаются госпитали Лазаревых и новоусольские Строганова. Училище обширно: учащихся до 100 человек. Вообще, в окрестностях Ильинского грамотность сильна, и на небольшом расстоянии одно от другого находятся три училища: Ильинское, Карагайское и Сретенское. Последнее открыто в 1839 году и находится верстах в пяти от Ильинского.
   В селе Ильинском заведена довольно хорошая библиотека. Все новейшие лучшие книги можно получать из нее. Томов в ней считается до 700. Все они заключают в себе сочинения беллетристические, исторические и по части заводского дела. Выписываются в нее и лучшие русские журналы. Ильинской библиотекой пользуются даже жители Перми.
   Мы отправились в Пермь. Переехав Каму, мы были в Добрянском заводе. Он принадлежит графине Строгановой и существует с 1752 года. Производство в нем железоделательное, для которого чугун поставляется из Билимбаевского завода, находящегося в Кунгурском уезде близ Уральского хребта. Сплавляют его весной вниз по реке Чусовой и потом возят вверх по Каме до Добрянского завода. В этом заводе мастеровых считается до 950 человек, 13 кричных и других горнов, на которых вырабатывается полосового и сортового железа от 90 до 100 тысяч пудов. Прежде производилась здесь плавка меди, которую добывали в близ находящихся рудниках: было три медеплавильных горна, и на них выплавлялось до 150 пудов штыковой меди. Это бедное производство остановлено, потому что не покрывало даже издержек, на него употребляемых. Я уже заметил, что камские медные рудники чрезвычайно бедны.
   Приехали на Полазненский завод. Знакомый уже нам управляющий И. А. Баканин встретил нас с распростертыми объятиями. Здесь мы увидели и чёрмозского своего знакомого И. К. Поздеева, того радушного весельчака, с которым мы так сблизились в Чёрмозе. Расспрашивая нас о путешествии, об Ильинском, он припомнил и норманнскую эпопею, о которой уже узнал каким-то образом.
   Скажу здесь о Полазненском заводе подробнее. Хоть я и говорил о нем прежде, но говорил поверхностно.
   Завод Полазненский имеет в своих действиях много общего с заводом Хохловским. Они неразлучны между собой даже и в таких курьезных статистиках, в которых бесталанные актеры и их помощники, на пустословно-пышных возгласах основавшие всю ученость свою, перенесли их верст за девяносто от настоящего их места. Полазненский завод находится на реке Полазна, впадающей в Каму. Пруд, устроенный на этой реке, имеет длины пять верст, а ширины у плотины и на четверть версты от нее – 425 саженей. Высота воды на пороге и в ларе в различные времена года бывает различна. Так, на Полазненском заводе ее бывает: весной – от 24 до 30 четвертей, летом – от 22 до 29, осенью – от 15 до 30, зимой – от 10 до 24 четвертей; следовательно, средняя высота в продолжение года – от 17 до 27 четвертей. Плотина Полазненского пруда имеет в длину 180 саженей, в ширину по верху 12 саженей, по низу 24 сажени.
   Полазненский завод построен в 1796 году действительным статским советником И. Л. Лазаревым на землях, купленных им в 1784 году у баронессы М. А. Строгановой и принадлежавших сначала к заводу Хохловскому, который существовал до 1755 года. Лазарев, купив этот завод, захотел увеличить железное производство в своем имении и для того построил завод Полазненский, и чтобы иметь завод, с которого бы в достаточном количестве доставлялся чугун, в Соликамском уезде устроил завод Кизеловский еще в 1783 году.
   На Полазненском заводе по последней ревизии считается служителей мужского пола 103, женского 112, всего 215. Мастеровых и рабочих мужского пола 495, женского 582, всего 1077 чел. Общий итог мужского пола 598, женского 694, обоих полов 1292 чел.
   На нем находятся следующие заведения: 1) одна кричная фабрика, в которой молотов 8, горнов 8; 2) резная фабрика, на которой печей 2; 3) одни ножницы для резки железа на болваны; 4) слесарная фабрика; 5) кузниц 2; 6) лесопильная мельница о двух рамах с корпусом для сушки леса; 7) воздуходующая машина при кричной фабрике; 8) гвоздильня. Сверх того есть еще: одна мучная мельница, одна столярная, два хлебных магазина, конский двор, два кирпичных сарая, госпиталь, в котором лечатся и мастеровые Хохловского завода.
   В окрестностях заводов Полазненского и Хохловского земля на поверхности песчаная, смешанная с беликом и глиною. Хлеб родится посредственно, лес очень хорош. Породы земли: известковая, алебастровая со слабой примесью медной руды. Руды железной нет, а для производства привозится чугун с Кизеловского завода.
   Чугуна на Кизеловском заводе вырабатывается до 208 000 пудов; из этого количества отправляется, для переделки в железо, на Полазненский завод до 80 000 и на Хохловский до 26 000 пудов. Доставленный таким образом каждый пуд чугуна обходится по 80 коп. ассигнациями.
   Производство Полазненского завода состоит в выделке полосового железа на кричных фабриках и в переделках его в сортовое, т. е. резное и шинное.
   Вообще, производство железное (сидеротехника), по способу процесса, разделяется на две части: на производство с помощью обыкновенного угля и на производство с помощью каменного угля. Первый способ преимущественно употребляется у нас в России, второй в Англии. Говорили мне на заводах, будто английский способ производства железа неудобен, потому что каменный уголь, содержа в себе более или менее колчедана, сообщает это свойство и железу, которое оттого делается хуже. Но это можно предупредить, если ввести в употребление английские печи со сжимательными цилиндрами вместо кричных молотов. На заводах и в Перми все отъявленные враги каменного угля; послушать их об этом предмете чрезвычайно любопытно. Видя перед собой множество леса, которого, по крайней мере, на их век станет, они утверждают, что введение каменного угля в употребление есть гибель, совершенная гибель и для заводов, и для мастеров, и даже для бедных пермяков, сплавляющих лес из Чердынского уезда. Закоренелость в предрассудках здесь господствует. Но если не каменный уголь, то, по крайней мере, английские печи не худо было бы ввести в употребление. Когда смотришь на работников, стоящих у кричной печи, а особенно на подмастерьев, ужас объемлет душу: как могут эти несчастные труженики в продолжение нескольких часов трудиться у пылающей печи в атмосфере градусов 80 по Реомюру? Когда я в первый раз пошел в кричную, Данте и его пылающий ров, в котором мучаются симонические папы, пришли на ум мне. Ужасное положение! А как гибельно оно для здоровья!.. Обратите внимание на таблицы, выше мною приложенные [217 - «Дор. записки на пути из Тамбовской губернии в Сибирь». Ст. 7. «От. зап.». Т. XV. Смесь. С. 4.]. Введение в употребление английских печей принесло бы пользу и в том отношении, чтобы самое производство значительно упростилось бы. Не могу полагаться на собственное свое мнение, как человек, не имеющий глубоких познаний в технологии и в заводском деле, и потому привожу здесь слова одного почтенного металлурга (г. Любарского), несколько времени управляющего некоторыми уральскими заводами и, следовательно, имеющего об этом предмете сведения основательные: «Мне кажется, что и у нас, при употреблении древесного горючего материала, как то обыкновенного угля и дров, можно бы ввести обработку железа, подобную английской; через сие уничтожилось бы лишнее заводское устройство и действие, получилось бы в одно и то же время гораздо более металла, и притом рабочие люди не терпели бы той тягости в операциях, какую имеет наша кричная. Действительно, нет ужаснее для наблюдателя и тягостнее для работника этой обыкновенной, столь важной и необходимой кричной работы. Одни только дети севера могут бодрственно переносить ее. Они только могут двенадцати– или пятнадцатипудовые крицы ворочать в горну при нестерпимом жаре, переносить их в разожженном виде под ужаснейший молот (кричный) и держать клещами в руках при ударах двадцатипудового молота» [218 - См. «Сиб. вестн.», т. XIX, 1832 год, в статье «О выделке железа посредством каменного угля».].
   В России, в Италии, во Франции и в Швеции употребляется кричная работа. Химический процесс этого производства состоит в следующем. Сваривают чугун в один или несколько кусков (крица), присоединяя к этому потребное количество углерода (из углей) и кислорода (из воздуходующих машин, которые приносят его в массы атмосферного воздуха). Чугун, в соединении с этими газами, составляет обыкновенное железо.
   Кричное производство, следовательно, имеет целью переделать чугун в железо. Это делается в так называемых кричных горнах, которые помещаются в особом здании, имеющем название кричной фабрики. Таких горнов на Полазненском заводе находится восемь в одной фабрике, называемой Христофоровскою. В прочих заводах гг. Лазаревых находится 4 такие фабрики, а именно: в Чёрмозском две – Аннинская и Ивановская с 18 горнами и 17 молотами; на Кизеловском одна, Благовещенская, с 6 горнами и 6 молотами, и на Хохловском заводе одна, Предтеченская, с 8 горнами и 5 молотами. Размеры кричных горнов на лазаревских заводах следующие: длина (от подфурменной доски до хвостовой доски) – 35 дюймов, ширина – 28 дюймов, глубина (от фурмы до лённой доски) – 19 дюймов; она имеет наклонения – 1 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

дюйма; глаз у нее шириной в 1 ½ дюйма, вышиною в 1 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

дюйма.
   Горны приводятся в действие посредством воздуходующих машин, в устройстве своем совершенно сходных с такими же машинами, устроенными для доменной плавки и описанными уже в седьмой статье этих записок. В Полазненском заводе находится одна такая машина о восьми однодушных цилиндрах, которые имеют в диаметре 6 четвертей, а в ширину 8 четвертей. Поршень в минуту совершает девять оборотов, ход его равняется одному аршину, трем четвертям и 1 ½ вершкам. Машина приводится в движение водяным наливным колесом, вышина которого 8 аршин, а ширина 2 аршина 3 вершка. Воды на это колесо употребляется 48 куб. вершков. Машина действует на 8 огней [219 - Размеры воздуходующих машин, назначенных для кричных фабрик, бывают различны так же, как и размеры машин, назначенных для доменной плавки. Предлагаю здесь сравнение шести таких машин.]. Кричная фабрика получила название свое от крицы. Под словом «крица» разумеется кусок железа, весом от 9 до 10 пудов, выдавливаемый из 12–14 пудов чугуна. Этот кусок железа, как скоро вынимается из горна, тотчас же разбивается на куски, из которых тянутся полосы.
   Каждая партия мастеровых, состоящая из мастера, подмастерья и работника, во время своей очереди занимается в одно и то же время: а) выковкою полосового железа из трех кусков, которые остались по рассечении крицы, сделанной предыдущей партией, и b) приготовлением крицы из чугуна. Чугун на приготовление крицы идет штыковой, спелый, мягкий (la fonte noirgrisse). Употребляют также для этого и куски больших чугунных вещей, которые были забракованы по непрочности или по другой какой-нибудь причине. Чугуна на крицу дается 12 пудов, и из этого количества получается 9 пудов железа. Но с 1838 года на Полазненском и Хохловском заводах дается 13 пудов, и из этого количества получается 10 пудов полосового железа. Угля на приготовление крицы идет 11 кубических аршин. Следовательно, на каждый пуд железа 1 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

кубических аршин угля. Смен, из которых каждая совершается двумя партиями, бывает при каждом горне в продолжение суток по три. Следовательно, у каждой партии в сутки 12 часов работы.

   Действие каждой партии состоит в следующем.
   1) При наступлении времени работы партия извещается об этом особо определенными для того людьми, которые называются сторожами.
   2) Партия идет на фабрику. Явившись на нее, она помогает прежней партии вынести приготовленную крицу из горна под молот и разбить ее на 5 или на 6 кусков.
   3) Занимаются подготовкой материалов для выделки новой крицы: работник приносит уголь и флюс; подмастерье – чугун.
   4) Пускают горн в действие: работник насыпает в него 1 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

мерки мусора или флюсу, и на эту одну мерку, то есть один кубический аршин угля, подмастерье кладет в горн пять пудов чугуна и на него два куска железа, полученные от разбивки предыдущей крицы. Работники засыпают все это потребным количеством угля. Открывают ток воздуха из воздуходующей машины.
   5) Минут через 8 или через 9 куски железа накаляются. Подмастерье подает один из них под молот мастеру, который пробивает у того куска так называемую середку и образует таким образом полосу. Работник, получив от мастера эту полосу, опускает ее в чугунную колоду с водою, которая стоит возле горна, и таким образом ее остужает. Между тем подмастерье подает мастеру старый кусок железа, из которого он образует старую полосу. Работник подает остуженную полосу подмастерью для накаления конца ее, и получает от мастера вторую полосу для остужения. Как скоро конец у полосы накалится, подмастерье подает ее мастеру, который вытягивает ее по известной пропорции и передает работнику для забивки в гладь конца ее. То же делается и со второй полосой. Готовые таким образом полосы откладываются в сторону.
   6) Часа через два после первой закалки чугуна в горне подмастерье прибавляет в горн еще 5 пудов чугуна и 2 пуда железного сока [220 - Железным, или кричным, соком называются те мелкие кусочки железа, которые в виде огненных брызг разлетаются при разбивке крицы на куски. Их употребляют для образования крицы не по необходимости, а для того, чтобы не терять их по-пустому. Пробовали употреблять для сего же так называемые кричные поддонки, но железо от примеси их всегда делалось хрупким.]. На это кладет еще два куска железа, полученные от разбивки предыдущей крицы. Их переделывают в полосовое железо сейчас описанным способом.
   7) За сим, через три часа, работник и подмастерье ломают, т. е. ворочают, находящиеся в горну 10 пудов чугуна и 2 железного сока.
   8) Тотчас после этого кладут еще 2 (на Полазне и в Хохловском заводе 3) пуда чугуна и один пуд железного сока.
   9) На это кладут остальные куски предыдущей крицы и превращают их в полосовое железо.
   10) Между тем чугун уже превратился в огромный кусок железа (крицу). Его вываливают на поверхность горна и в ту же минуту всыпают в горн полмерки угля. На этот уголь кладут крицу и засыпают ее углем. Мастер и работник жгут ее часа два или два с половиной; между тем подмастерью, с самого прихода его на работу бывшему у горна, дается отдых.
   11) Приходит новая партия, и с помощью ее крица вынимается из горна и разбивается на куски, которые следующая партия переделывает в полосовое железо.
   На Полазненском заводе выделывается полосового железа в год 65 000 пудов. Мастеровых кричного цеха 53 человека.
   Жалование мастерам и рабочим по кричному делу дается следующее: мастерам, из которых каждый обязан в месяц выработать 360 пудов полосового железа, дается жалования в месяц 22 руб. 5 коп. ассигнациями; в год или в 10 работных месяцев, в продолжение которых каждый мастер обязан выработать 3600 пудов железа, – 220 руб. 50 коп. ассигнациями. Подмастерьям в месяц 13 руб. 50 коп., а в год 135 руб.; работникам в месяц 9 руб. 45 коп., а в год 94 руб. 50 коп. Если же какая-нибудь партия выработает железа в месяц более положенного количества, то за каждый придельный пуд им выдается: мастеровому 50 коп., подмастерью 33 копейки, работнику 17 коп.; всего же за каждый пуд 1 руб. Сверх этих плат выдается кричным мастеровым каждогодно по две пары вычег и по одному кожаному запону. Провиант идет по положению, о котором говорил я в 7-й статье этих записок.
   За побочные работы по кричной фабрике полагаются следующие платы: мастерам за установку в горнах фурм и попечение о приведении в лучшее достоинство и чистоту железа в год 75 руб. ассигнациями. Плотникам 3 руб. в месяц; за починку инструментов кузнецам по 4 руб. 50 коп. в месяц, за поправку молотов 2 руб. в месяц.
   На сибирских заводах есть обыкновение, по которому партия, выковавшая в неделю 120 или 130 пудов железа, получает отдых на целую неделю (гульная неделя). На заводах камских партия в неделю выковывает только по 90 пудов железа, и потому на них особых гульных недель не бывает, кроме льготного времени (страды), о котором я говорил прежде. Впрочем, кому нужно отдохновение, тому дается оно и в другое время года.
   Резное производство имеет целью переделать полосовое железо в резной сорт. Из лазаревских заводов оно существует только на Чёрмозском и на Полазненском. На последнем оно составляет главное производство.
   На Полазненском заводе полосовое железо для резного производства употребляется, во-первых, то, которое на нем самом переработано из чугуна, и, во-вторых, то, которое привозится для сего с заводов Кизеловского и Хохловского. Железные полосы куются шириной в 2 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, толщиной в ½ дюйма; они разрезаются особыми ножницами на куски длиной от 5 до 8 четвертей аршина. Эти куски называются болванами. После этого болваны числом от 140 до 150 штук (75 пудов весом) кладутся в две распарные печи. Когда железо накалится, тогда оно поступает под плющильный стан, а отсюда под резной. Из-под резного стана железо поступает в сортировку и резку на пучки. Резка производится в две смены, из которых одна работает днем, другая ночью. В каждой смене находится действительных рабочих по 37 и недорослей по 15 человек. В смену разрезается 450, а в сутки 900 пудов железа.
   При каждом разрезном стане находится по две распарные печи. Катальные валы бывают чугунные и имеют в длину 6 четвертей, толщиной от 8 до 10 вершков. Разрезная машина всегда бывает стальная. Оба стана, как плющильный, так и разрезной, приводятся в движение одними и теми же водяными колесами, которые в диаметре имеют 12 аршин, в ширину 11 четвертей и 2 вершка. Действуют они подливною водою; окно для воды вышиной 8, шириною 34 вершка, следовательно, 272 кубических вершка. Размахи чугунные – они в диаметре имеют 7 ½ аршин.
   Резного железа выделывается в год: на Полазненском заводе до 75 000 пудов, на Чёрмозском заводе до 60 000 пудов, итого 135 000 пудов.
   Работа каждого пуда обходится: на Полазнинском заводе 2 руб. 5 коп., на Чёрмозском заводе 2 руб. 57 коп.
   Следовательно, все количество выделываемого в год резного железа на Полазненском заводе стоит владельцам 143 750 руб., на Чёрмозском заводе – 154 200 руб., итого – 297 950 руб. ассигнациями.
   Угара железа при этом производстве бывает 1 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

фунта на 1 пуд.
   Из переделываемого в сутки количества 900 пудов железа получается: резного сходного железа – 759 пудов, резного с малыми пороками – 54 пуда, резного несходного – 28 пудов, срезков – 19 пудов 10 фунтов; итого – 860 пудов 10 фунтов, угару – 39 пудов 30 фунтов, 900 пудов.
   Жалованье мастеровым резного цеха производится следующее: а) за разрезку железа: подмастерьям 87 ½ коп. с тысячи, работникам по 42 коп. с тысячи, недорослям по 2 руб. в месяц; б) за вязку в пучки железа работникам по 7 руб. в месяц, дрововозам по 3 руб., истопникам по столько же за месяц. Сверх того, дается на год по две пары вычег и провиант по обыкновению.
   Для переделки в шинный сорт железо куется полосами в 1 ½ дюйма ширины и -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

дюйма толщины. Болваны режутся из холодных полос. Каждый болван должен иметь длины с 12 до 17 четвертей аршина. В печь сажают по сто и по сто десять болванов, что составляет 55 пудов на вес. Работа производится на том же стане и при тех же печах, где приготовляется и резное железо; только в случае шинной работы убирается прочь резная машина. Полосы прокатываются в плющильном стану по три и по четыре раза от одного нагрева; от этого те из них, которые были в 12 четвертей, превращаются в четырнадцатиаршинные, а которые имели 17 четвертей, делаются в 16 и 17 аршин длины. Как скоро полосы эти до такой пропорции растянутся, тогда, не давая им остыть, загибают их на чугунных станках в пучки, длиной по 7 четвертей аршина каждый.
   Катка шинного железа производится двумя сменами, из которых одна работает днем, а другая ночью. В каждую смену прокатывается 385, а в целые сутки 770 пудов. Рабочих в смене бывает по 33 человека.
   Шинного железа выделывается в год: на Полазненском заводе до 13 000 пудов, на Чёрмозском заводе до 35 000 пудов, итого до 48 000 пудов.
   Работа каждого пуда обходится: на Полазненском заводе 2 руб. 20 коп., на Чёрмозском заводе 2 руб. 52 коп.
   Следовательно, все количество выделываемого в продолжение одного года шинного железа обходится владельцам: на Полазненском заводе – 28,600 руб., на Чёрмозском заводе – 88 200 руб., итого – 116 800 руб.
   Угара железа при этом производстве бывает 1 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

фунта на один пуд.
   Из переделываемого в сутки количества 770 пудов шинного железа выходит: шинного сходного – 537 пудов10 фунтов, шинного с пороками – 92 пуда 30 фунтов, шинного несходного – 88 пудов 20 фунтов, обсечек – 19 пудов 20 фунтов; итого – 738 пудов, угару 32 пуда, всего 770 пудов.
   Жалованье мастеровым за шинное производство полагается следующее: подмастерьям – 4 руб. 50 коп. в месяц; работникам – 3 руб. 75 коп. в месяц. Истопникам печей и дрововозам по 3 руб. в месяц; работникам у поправки и сортировки железа по 2 руб. 50 коп. в месяц.
   Железо полосовое, резное и шинное идет большей частью на продажу в Макарьевской ярмарке.
   Хохловский железноделательный завод находится в Оханском уезде, по речке Хохловке, впадающей в Каму с правой стороны. Он начал строиться в 1755 наследниками барона А. Г. Строганова, в 1757 году достался по разделу супруге его баронессе М. А. Строгановой и ею в 1784 году продан д. с. с. Ивану Лазаревичу Лазареву.
   На нем по последней ревизии считалось служителей мужского пола – 37, женского – 48, обоих полов – 85; мастеровых мужского пола – 296, женского – 328, обоих полов – 624. Всего мужского – 333, женского – 376, обоих полов – 709.
   На Хохловском заводе существует только кричное производство. Образ этого производства и все его условия одинаковы с существующими на заводе Полазненском.
   Главный сбыт всего железа, получаемого как на лазаревских, так и на всех прочих заводах Пермской губернии, производится на Нижегородской ярмарке. За удовлетворенность заводских и других местных надобностей, с заводов гг. Лазаревых поступает железо разного сорта к сбыту до 190 000 пудов, а чугунного литья в весовых гирях 10 000 пудов.
   Как железо, так и чугун продаются купцам по добровольным условиям. Для наблюдения за продажей в Нижнем Новгороде находятся особые поверенные от владельцев лица, которые по отчетности зависят от самих владельцев. Гуртовая продажа в Нижнем Новгороде производится по контрактам, составляемым владельцами, или с их домовой конторой, а мелочная производится поверенными в Нижнем, а в некоторые годы в Рыбинске.
   В Нижний железо поставляется водою, на особо устроенных для сего судах, называемых коломенками.
   В заключение трактата о состоянии железных прикамских промыслов прилагаю сравнительную таблицу о состоянии четырех заводов, принадлежащих гг. Лазаревым.

Мы отправились из Полазненского завода после обеда. Прощаясь с Баканиным и Поздеевым, я благодарил их за те сведения, которые доставили они мне по части горнозаводской промышленности, и за то, что они познакомили меня с ходом производства на железных заводах. Доехали мы до Чусовой и благополучно переправились через эту реку. Я не прощался с ней, надеясь видеть ее верховья; но, к сожалению, обстоятельства не позволили мне этого сделать. Вот и Пермь раскинулась перед нами. Вид на этот город с Камы и с низменных мест, находящихся у подошвы горы Мотовилихинской, очень хорош. Большие каменные дома тянутся длинной линией по берегу Камы; над ними возвышаются церкви и монастырь; по левую сторону города высокая и крутая гора со своими мелкими кустарниками еще больше увеличивает красоту ландшафта. Ближе ее, в ущелье, рисуется Мотовилиха с облаками дыма над заводскими зданиями. Но вот мы приехали в Пермь – и где тот прекрасный ландшафт, которым издалека любовались мы? Там большие каменные дома, которые находятся по берегу Камы, стоят без рам, без окон, с провалившимися крышами, с обвалившейся штукатуркой; на улицах нечистота, дырявые тротуары, крапива по колени. Воля ваша, Пермь как хороша снаружи, так незавидна внутри.

Статья десятая

-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   В «Вивлиофике» Новикова есть статья о Пермской губернии – статья небольшая, заключающая в себе некоторые географические сведения об этом крае. В этой статье, написанной лет десять спустя после основания Перми, находится описание этого города. И статья не устарела! Пермь в продолжение пятидесяти лет почти нисколько не улучшилась, не распространилась. Если вам случилось видеть план Перми – не судите по нем об этом городе: это только проект, проект, который едва ли когда-нибудь приведется в исполнение. Почти половина улиц пермских существует лишь на плане.
   В Перми только 28 улиц и переулков. Улицы расположены параллельно с берегом Камы и соединяются одна с другою посредством параллельных переулков, пересекающих улицы под прямыми углами. На улицах выстроены дома на довольно большом расстоянии один от другого; в переулках же (исключая только двух) – нет ни одного дома. Поэтому с первого взгляда Пермь представляется городом обширным; но как скоро вы въедете во внутренность ее, увидите какую-то мертвенную пустоту. Только на одной улице вы найдете еще кое-какое движение, кое-какую жизнь – именно на той, по которой расположены постоялые дворы. На всех других круглый год тишина патриархальная, нарушаемая только несносным треском бумажных змейков, которые стаями парят над городом. Я жил в Перми на одной из главных улиц, но часто случалось, что, сидя под окном, я по полчаса не видел ни одной живой души, исключая босых мальчишек, бегавших со своими змейками. Случалось мне проходить пешком через весь город из конца в конец и на всем этом пространстве встретить человек десять-пятнадцать.
   В Перми только три церкви: одна в монастыре, другая соборная, третья приходская. Есть еще церкви – на кладбище, в больнице, в тюремном замке, в квартире епархиального архиерея и старообрядческая. О церкви в монастыре и ее мраморном иконостасе я уже говорил прежде; прибавлю здесь несколько слов об иконах, в ней находящихся. В холодной церкви они очень обыкновенны, но в теплой довольно замечательны: они строгановского стиля и хотя не древни, но отличаются красотами неподражаемыми. Особенно хороша икона св. евангелиста Иоанна: в пурпуровой одежде этот святой, кажется, совсем выходит из золотого поля иконы. Вместе с этим достоинством живописи образ этот не лишен и достоинств иконописи. Какой-то ревнитель итальянской живописи, подправляя эти иконы, положил на лица святых румянец и этим, разумеется, испортил все дело. Церковь в доме епархиальных архиереев устроена недавно. В приходской церкви во имя Пресвятой Богородицы я встретил несколько устюжского стиля образов, довольно высокой работы. Малочисленность церквей в Перми заставила прихожан позаботиться о распространении этой церкви: выломали в ней стены, построили другие, оставя прежний купол, и увидели, что здание должно скоро развалиться. Не знаю, успели ли предупредить это несчастие.
   Так как в Перми много поляков, то в ней открыт католический костел. Особого здания для него, впрочем, не существует: он помещается в одном из больших каменных домов, находящихся на берегу Камы и с каждым часом более и более разрушающихся.
   Город обстроен очень незавидно: каменных домов только 40, и из этого небольшого количества едва ли не 20 стоят пустыми. Большая часть их находится на берегу Камы, на самом видном и на самом лучшем месте города. Когда Пермь была основана, богатые владельцы окрестных имений и заводов построили по одному или по два дома в новом городе. Эти-то дома, принадлежащие гр. Строганову, гр. Строгановой, Лазаревым, Яковлеву, Демидовым, кн. Голицыным и проч., никем, кроме поверенных, не заняты и, пустые, с каждым годом более и более приходят в ветхость. В Перми встретите и такие каменные дома, которые, не быв еще достроены, развалились. Лучшее здание в Перми – Александровская больница; присутственные места и гимназия помещаются в домах посредственных, и, кроме этих домов, во всей Перми нет ни одного порядочного дома. Гостиный двор самого жалкого вида: он чрезвычайно сходен с казанским дегтярным рядом.
   Мостовых в городе нет, и от этого некоторые пермские улицы в ненастное время решительно непроходимы: весною и летом, во время дождей, по главной площади обыкновенно протекает огромный ручей, который часто бывает похож на порядочную речку. Деревянные тротуары не приносят никакой пользы: опасно ступить на них, потому что легко можно от этого переломить ногу. Фонарей на улицах в Перми не знали и не знают, и потому в осенние вечера пешеходам бывает довольно нелегко добираться до своих квартир. Летом в Перми площади и улицы обильно покрываются злаками, зимой снегом, счищать который не имеют обыкновения. Поэтому по обеим сторонам дорог образуются обыкновенно высокие снежные стены, а площади покрываются огромнейшими сугробами.
   Снегу бывает каждый год в здешней стороне очень много, и потому в Перми маленькие домики, находящиеся близ поля, решительно заносятся им; тогда-то на дворы их приезжают и приходят не в ворота, а через ворота.
   Рассматривая Пермь в отношении промышленном, мы увидим, что и тут состояние этого города едва ли выгодно. Вся пермская промышленность ограничивается канатным производством на фабрике купца Смышляева и кожевенным – в десяти банях, присваивающих себе название заводов. Первое производство поддерживается единственно тем, что в Перми производится грузка сибирских товаров на суда для отправки в Нижний Новгород; вторым же более занимаются выходцы из Кунгура – этого города, в котором всякий житель непременно или кожевенник, или сапожник.
   Торговля Перми также не в завидном положении. В ней купеческих капиталов первой гильдии только два да еще 22 третьей гильдии, живущих в Перми; 1-й гильдии – 2 (мужского пола), 2-й гильдии один человек и 3-й – семь человек. Десять человек составляют все купеческое сословие! И где же? В губернском городе самой богатейшей русской губернии…
   Пермь торговли с другими городами не ведет.
   Торговля в Перми страдательная: вся она находится в руках вязниковских ходебщиков, в руках офеней, поселяющихся в Перми на время – впредь до обогащения.
   Вот в коротких словах образ пермской внутренней торговли.
   Вязниковский или гороховский мальчик, не имеющий на своей многолюдной, но малоземельной родине хлеба насущного, нанимается в приказчики к ходебщику с книгами и красным товаром. Выходив себе копеечку, он накупает галантерейных вещей и смело отправляется в Пермь за вернейшим барышом. Этот вернейший барыш чрезвычайно велик. Обыкновенно вязниковец покупает галантерейные вещи, вышедшие из употребления. Прежде эти вещи продавались, положим, за 1300 рублей с лажем [221 - Это было писано еще в 1839 году.], т. е. за 1000 ассигнацией, – но теперь они залежались, и купец с радостью продает их ходебщику за свою цену или даже и в убыток себе, лишь бы только они не занимали у него в лавке места. Положим, он продает все это за 957 руб., т. е. за 750 руб. ассигнациями. Этот товар он везет в Пермь и продает там закамским «невегласям» за самый модный, за привезенный недавно из Парижа. «В Москве, – говорит пермяку торговец, – заплатил я за этот товар 1300 руб.; к этому я прибавляю только 260 руб. Двадцать процентов, кажется, немного. Посудите сами: без малого полторы тысячи верст я вез товар этот, чтоб вам продать его». Пермяк всем объемом души своей обрадовался такой дешевизне; он слыхал, что в самом деле эти вещи были в моде, и, не говоря ни слова, дает бескорыстному торговцу просимые 1560 руб. ассигнациями. Торговец получает, таким образом, на 750 руб. 810 руб. барыша. На будущий год он все эти 1560 руб. пускает в ход и получает уже на них около 1600 руб. барыша.
   Такими аферами он лет в семь составит себе капитал тысяч, по меньшей мере, в 35 или 40; и тогда, поклонившись пермякам, где заживает себе благодаря чересчур патриархальной простоте степных жителей степенной Перми.
   Лаж, существовавший в России, ни для какой другой губернии не был так вреден, как для Пермской, в которой его не было [222 - В Перми и по всей Сибири никогда не было лажа. Только мелкая серебряная монета до четвертака включительно обращалась 4 % выше настоящей цены.]. Все товары, покупаемые торговцем в Нижнем или в Москве на серебро с лажем, продавались в Перми по казенному курсу, с прибавлением процентов за провоз и прочая. Чтоб видеть яснее, каким образом вязниковские торговцы наживались от пермяков, представляю следующую таблицу.

   Пятьдесят шесть копеек на рубль! Хорошо же умели наживаться пермские вязниковцы!
   Если покупатели жаловались на эти непомерные барыши и говорили, что купец должен продавать, например, аршин сукна за 22 рубля, тогда последний с обычною своей ужимкою говорил: «Помилуйте-с; в Нижнем четыре рубля дороже того, что вы изволите жаловать-с». – «Да это с лажем, а вы хотите взять без лажа». – «Потому-то я и желаю взять без лажа, что в Перми нет его». Что вы будете с ним делать? А вещь нужна; цена ее во всех лавках одинакова, и, хочешь не хочешь, заплатишь за нее цену непомерную. Не выписывать же из-за тысячи верст вещь, которая нужна сейчас!
   При таком образе торговли возможно ли ее усовершенствование? Может ли Пермь сделаться торговым городом?
   Конечно, нет, тем более что в ней нет ни капиталов, ни купеческого сословия, а есть только торгаши, своими оборотами обирающие добрых, но несметливых пермяков.
   Торговля не может развиваться в Перми и по причине ее невыгодного положения. Отчего же Пермь основана? Оттого, что место, на котором она построена, понравилось казанскому губернатору князю Мещерскому. Нужно было образовать главный город наместничества – и основали Пермь, которая есть не что иное, как колония правительства. Других побудительных причин к основанию Перми не было, да и быть не могло. Что же вышло? Образовался город, но купцов в нем не было; учредили в нем три годовые ярмарки, но на них ничего не стали привозить; от недостатка капиталов явилось отсутствие всякой промышленности. Кёппен весьма справедливо заметил, что в России города не могут быть признаваемы исключительно местопребыванием промышленности и что чаще учреждение их зависит от потребности правительственной, от необходимости иметь средоточие для управления каким-либо краем.
   Все это было причиной того, что в Перми нет постоянного местного общества, нет дворян, потому что немногочисленные, но зато богатейшие из всех русских помещиков дворяне пермские живут в столицах. Нет купцов, потому что в Перми нет ни торговли, ни промышленности. Все жители Перми состоят из служащих чиновников, из вязниковцев, прибравших в свои руки кое-какую торговлишку пермскую, из мещан и из военных кантонистов. Местное дворянство заменяется небольшим числом кондовых пермяков, которые сначала были мещанами, при открытии наместничества поступили на службу, дослужились до коллежского асессора, приписались к казанскому дворянству, за неимением в самой Перми дворянского депутатского собрания, и, наконец, по оставлении службы остались доживать век в родном городке своем.
   Такова Пермь…
   Но мы не кончили еще о торговле: надобно будет сказать что-нибудь о ярмарках пермских. В Перми учредились три годовые ярмарки. Проект положения о них был даже соображен с положением об устройстве ярмарки Нижегородской. Заговорили, зашумели в тишине пермской о новых ярмарках. Пермяки целые два года только и толковали о том, как Ирбитская ярмарка теперь падет да и Нижегородской достанется. Ждали с нетерпением 9 мая – дня ярмарки. Он наступил: после обедни отправились с крестным ходом к гостиному двору; внутри его отслужили молебен – день был прекрасный, народу множество. В самом деле, это было похоже на освящение флагов в Нижнем Новгороде, торжественно совершаемое 15 июля каждого года. Разница была только в том, что народа было в Перми в тысячу раз менее против нижегородского, и еще в том, что в день освящения флагов в Нижнем Новгороде торговля начинает уже свое кипучее движение, а Ока и Волга красуются тысячами судов, разукрашенных разноцветными флагами; на Каме же виднелась только лодочка косная, на которой переезжали лесники в пустынные леса за дровами.
   Но между тем ярмарка началась. Привезли рублей на 200 каменной посуды, а вязниковцы, торгующие обыкновенно снаружи гостиного двора, перешли со своими товарами в его внутренность. Флаг веял – товаров не было. Вязниковцы, наскучив торговать внутри гостиного двора, перешли на обычные места свои – ярмарка кончилась. Наступило время другой ярмарки – та же история; пришел и третий срок – опять то же. И ярмарки пермские стали существовать только по имени. Так существуют они и до сих пор…
   Улучшение пермских фабрик едва ли возможно. Причиною этого можно считать существование Ирбитской ярмарки. Эта ярмарка, едва ли не третья в России, находясь близ Перми, значительно подрывает ее торговлю. Торговый Кунгур с довольно обширною ярмаркою находится только верстах в 90 от Перми, в окрестностях которой и сельских ярмарок множество. Все это служит сильным противодействием к развитию и усовершенствованию ярмарок пермских. Скажут: Пермь на Каме, на такой большой реке!.. На это отвечаю: если б железные и соляные караваны, идущие в Нижний, суда с китайскими товарами, которых часть грузится в Перми, да коломенки с сарапульским хлебом, который везут в бесплодную Чердынь, – если б все эти суда, в срочное время раз в год, не оживляли Камы, тогда бы эта огромная, но пустынная река имела совершенное сходство с Обью, Енисеем, Леною, Колымою и пр. Кама только в древности видела на берегах своих места торговые, – ныне она не видит их. И потому-то река эта не может для Перми сделать ничего больше того, что она сделала. А сделала она Пермь местом грузки части китайских товаров, отправляемых на Нижегородскую ярмарку. И то еще хорошо. Если бы не Нижний, плохо бы было Перми!
   Прежде нежели мы скажем о просвещении в Перми, взглянем на состояние просвещения в Пермской губернии и сравним его с просвещением в прочих восьми губерниях, составляющих Казанский учебный округ и с 1827 года имеющих право гордиться своим просвещением, развитым в них попечителем округа М. Н. Мусиным-Пушкиным. Этому попечительному хозяину учебных заведений Казанского округа восточная часть Европейской России обязана настоящим просвещением и, следовательно, улучшением быта общественного и частного.
   По справедливости можно сказать, что история просвещения России с благодарностью будет вспоминать имя этого мужа наряду с именами других, славой которых уже и теперь полна Россия.
   В состав Казанского учебного округа, кроме Пермской губернии, входят еще Казанская, Нижегородская, Пензенская, Симбирская, Саратовская, Астраханская, Оренбургская и Вятская. Из них Пермская губерния занимает первое место по числу учащихся. Сравнительное состояние просвещения в восточной части Европейской России можно видеть из следующей таблицы [223 - Она основана на официальных известиях за 1840 год. университет Казанский, как не входящий в состав округа, здесь не был принят к соображению.].

   Из этого мы видим: 1) что Пермская губерния по количеству учащихся занимает первое место из восточных европейских губерний. К 1 января 1840 года в учебных заведениях этой губернии было 2144 человека, а в нынешнее время, по причине открытия нескольких приходских училищ и умножения во всех заведениях учеников, число возросло более нежели до 2500 человек. Если же присоединить к сему числу число учащихся в семинарии и в других духовных училищах, в училище детей канцелярских служителей, в школах при казенных заводах, зависящих от министерства финансов, и в военно-учебных заведениях – тогда все число учащихся в Пермской губернии будет более нежели 3500 человек. 2) Что отношение учащихся к пространству и к числу жителей Пермской губернии представляет результаты весьма благоприятные. При этом случае должно обратить внимание на огромное пространство Пермской губернии, на множество земель незаселенных и на большое количество жителей, которым, при их гражданственности, просвещение еще не доступно (пермяки, вогулы, башкиры и даже татары). Если бы не было этого, Пермская губерния представлялась бы еще более с выгодной стороны в отношении просвещения. 3) Что ни в одной восточной губернии Европейской России просвещение так не распространяется между низшими классами народа, как в Пермской. Это зависит от того, что в этой губернии находится много приходских училищ, существующих с целью распространить если не образование, то, по крайней мере, грамотность между низшими классами народа. Из губерний, составляющих Казанский учебный округ, больше всего учащихся из дворян в Пензенской, из среднего сословия – в Вятской, а из низшего сословия – в Пермской губернии. 4) Что число окончивших курс в учебных заведениях Пермской губернии представляет также довольно утешительные результаты.
   Замечу при этом случае, что между жителями Пермской губернии охота учиться весьма ощутительная. Учебные заведения ее всегда полны, и число грамотных в ней едва ли не больше против других великороссийских губерний. Не вышло пока из ее жителей ни гениальных поэтов, ни гениальных ученых, но все-таки Пермь может похвалиться тем, что она была родиной А. Ф. Мерзлякова, незабвенного профессора университета Московского.
   В Перми из учебных заведений находится: гимназия, уездное училище по методе Ланкастера, семинария, училище детей канцелярских служителей и школа военных кантонистов. Близ города, на Мотовилихинском казенном заводе, есть горная школа.
   В гимназии бывает около ста человек учащихся. Большая часть оканчивающих в ней курс остаются в Пермской губернии на службе; некоторые поступают для дальнейшего образовании в Казанский университет. При гимназии находится библиотека и кабинеты физический и минералогический. В библиотеке находится около 2000 книг, и в том числе несколько весьма замечательных библиографических редкостей, рукописей и дорогих увражей. Из них замечательны «Атлас Пермского наместничества» с планами предполагаемых городов и описаниями, составленный в 1781 как проект; подлинное приветствие евреев, поднесенное императрице Екатерине II, и некоторые другие. Желательно было бы, чтобы кто-нибудь описал библиографические редкости этой библиотеки. Много книг было пожертвовано бывшим пермским генерал-губернатором Модерахом, во время открытия главного народного училища. Физический кабинет не обширен. В нем производятся метеорологические наблюдения, прежде отправлявшиеся в Академию наук. Минералогический кабинет состоит из штуфов, собранных в богатой минералогии Пермской губернии. Надобно отдать должную справедливость В. И. Антропову, бывшему лет шесть тому назад директором училищ Пермской губернии. Ему как гимназия, так и подведомственные ей училища обязаны своим прекрасным устройством. Признательные пермяки до сих пор вспоминают этого достойного хозяина пермских учебных заведений. В училище детей канцелярских служителей учащихся бывает около 30 человек. Кончившие в нем курс занимают должности канцелярских служителей в губерниях Пермской и Вятской.
   В Перми находится публичная библиотека для чтения. Она помещается при училище детей канцелярских служителей. Библиотека бедная: в ней не более 400 книг, и в том числе немного хороших. Вновь выписывается очень мало – почти ничего. Читателей почти нет. В домах случается видеть книги из ильинской библиотеки, привезенные из-за ста верст.
   Пермское общество состоит, как я заметил уже, из заезжих чиновников. Это общество щепетильно, имеет большие претензии на вкус и на образование, многие дерзают и на ученость. Прежде, нежели начну я характеризовать это общество, скажу, что и в нем есть прекрасные исключения: и в Перми вы найдете людей, с которыми не скучно провести время, которые имеют верный взгляд на вещи, хорошо образованы; но их немного, к сожалению…
   Я уже не раз замечал о радушном гостеприимстве пермских жителей. Надобно им отдать в этом отношении справедливость. Точно ни в одном краю нашей обширной России, исключая разве Сибири, вы не найдете такого радушия.
   Приезжайте в Пермь, и хоть вы не имеете там ни родных, ни знакомых, но будете всяким приняты и обласканы как нельзя лучше. В каждом доме вас примут как родного, попросят жаловать почаще, быть как дома, – и ходите к этим ласковым людям хоть каждый день – вы не наскучите им, вас всегда будут принимать с радушием. Этикетной взыскательности здесь не знают, и в Перми необременительны ни визиты, ни приемы гостей.
   Звов в Перми не любят, ездят друг к другу больше запросто. Зато уж если пермяк расходится да даст пир званый, тут у него последняя копейка пойдет ребром. Вы явитесь на званый пир: сначала угостят вас чаем по сибирской пропорции, т. е. сколько возможно больше; потом сам хозяин сделает вам пунш с прибавлением необыкновенного количества бордосской водки. Делать искусно пунш считается в Перми важным достоинством. Вслед за пуншем вам подадут карточку, от игры отговариваться нельзя – это стихия пермской жизни. Пермяк умнее всего за карточным столом. Играть в бостон (вист в Перми мало употребителен) со всевозможными колоннами и кодилями вы должны непременно от шести часов пополудни до двух пополуночи. В продолжение игры вас запоят наливками многоразличных сортов и качества. Кроме обыкновенных в России малиновок, рябиновок и пр., вас попотчуют чисто сибирскими – княжениковкой, облепихой и некоторыми другими. Подадут десерт, состоящий из варений и яблок, которые здесь не так обыкновенны, как в других частях России. Апельсинов бывает в Перми мало, винограда еще меньше, персиков, абрикосов, ананасов, кажется, совсем не знают. Начиная с девяти часов до двух вам несколько раз подадут несколько графинов разнообразных водок и домашних закусок. В два часа позовут вас ужинать, и вот, когда все гости, по выражению чешского поэта:

     За предолги столы сели
     Каждый по своему чину [224 - Rucop. Kralodworsky в пьесе Ludise a Lubor.], —

   Тогда начнут подавать одно за другим едва ли не тысячу и одно кушанье. Без шести холодных, без шести соусов, без шести жарких и без пяти хлебных в Перми стол не стол. Из числа блюд явятся и национальные пельмени, или пельяны, в разных видах, т. е. вареные, печеные, жареные и пр. При каждой перемене блюд подадут вам рюмки по две вина – мадеры, портвейна (это любимое вино пермяков), хереса. Здесь употребляют все такие вина, которые, по выражению Марлинского, ближе у цели: марго, лафит, сотерн стоят на столе только для близира, и до них никто не дотрагивается. Не выпить обычной рюмки вина – значит обидеть хозяина: он будет перед вами кланяться, упрашивать, а если вы с ним коротки, то даже и «штучку отольет»; так, например, приставит к вам дворового мальчика, который скажет вам сказку про белого быка. Эта детская шутка здесь имеет свое применение к главному пункту пермской жизни – гостеприимству; мальчик подойдет к вам, станет за стулом и спросит: «Сказать ли вам сказку про белого быка?» Если вы скажете «нет», он вам отвечает: «Вы говорите нет, я говорю нет, сказать ли вам сказку про белого быка?» Вы замолчали – неотвязчивый мальчишка говорит: «Вы молчите, и я молчу» и пр. Все это возбуждает общий смех и непритворное веселье гостей, а вы все-таки до тех пор не освободитесь от белого быка, пока не выпьете рюмки вам предлагаемой. Таким образом вас заставят выпить рюмок десять вина самого крепкого, которое иногда даже нарочно разбавляют с ромом «для-ради вящей крепости». И так пьют все. Вздумайте же вы вместо всех этих ужасных рюмок налить и выпить полстакана сотерна – вас прозовут пьяницей. Именно уж правду говорят: что город, то норов, что деревня, то обычай, что селенье, то поверье.
   Но вот подали первое жаркое и начинают щедрой рукой разливать шампанское. Пьют его и за столом и после стола. Каких тостов не бывает при этом случае! Пьют за здоровье всех православных христиан и за здоровье всего рода человеческого… Провозглашают ли тост за здоровье кого-нибудь близкого хозяину, он отвечает: «Врешь, мое здоровье двадцать пятое, пей за других»; все заключается питьем ликера и снова начинающейся игрой в карты.
   Таковы пермские балы…
   В Перми бывают и собрания, в Перми и кадриль танцуют, и мазурку откалывают. Уж именно «откалывают». Пол стучит, пыль вьется столбом от каблуков ловких кавалеров. Такие веселости бывают в доме Благородного собрания. Зато как веселятся! Вот уж нараспашку веселятся!
   Собрания бывают редко. Балы иногда довольно сносны, и бывающие в доме канцелярского училища даются еще реже. Зато у аристократов (!) пермских разобраны дни. Сегодня играют в карты и пируют у одного, завтра у другого и т. д. – у каждого в неделю раз. У богатых собираются и по два раза в неделю.
   Летом пируют каждый праздник с утра до вечера на заимках. Заимка есть род дачи, устроенной близ города. Часто катаются на лодках по Каме, делают пикники. Весело живут – припеваючи.
   Театров и других представлений не знают.
   Наряды в Перми неизысканны, впрочем, картинки журнальные и здесь соблазняют дам и девиц. Зато наряды дамские здесь не так убыточны, как в других местах: в Перми дама, съездив один раз на бал, не бросит нового платья, но выезжает в нем еще несколько раз, даже до тех пор, пока оно не износится совершенно. Этим вознаграждается дороговизна материй, употребляемых для дамских нарядов. Дороговизна необыкновенная: аршин тюля средственной доброты стоит в Перми 8 рублей, аршин атласа – 10 рублей ассигнациями. Впрочем, пермские красавицы чрезвычайно редко одеваются в тюль, в атлас и в бархат; дешевенькая кисея, за штуку которой платят рублей 15–20 ассигнациями, считается щегольской материей. Безвкусие и здесь заметно: нередко можно встретить в пермской гостиной даму в каком-нибудь красном платье с белыми или зелеными фалборами или в зеленом платье с желтым шарфом – настоящая яичница с луком! В Перми и на прекрасный пол карты имеют сильное влияние: по шести и по восьми часов не выходят из-за карточного стола не только дамы и перезрелые девы, которых и в Перми не оберешься, но даже и барышни-невесты, которые тоже возыгрывают в бостон. Хорошо играть в карты – неоцененное достоинство для пермяка. Тринадцать в сюрах есть высочайшее блаженство…
   В Перми, как водится, и гуляния публичные есть: есть place parade, поросший травой; здесь гуляют летом по изломанным тротуарам и с восхищением слушают гарнизонную музыку, восхищаются барабаном. Есть бульвар, совершенно заброшенный, с ротондой, грозящей гуляющим своим падением; в этом месте бывает народное гуляние в Троицын день: качели, винная выставка, пестрый люд, пьяные толпы – вот предметы, встречающиеся на этом гулянии. В другое время года поздно вечером по бульвару ходить не должно…
   Говорят все и везде по-русски. Французского словечка, увы, не услышите в пермских гостиных! Пермяки, побуждаемые патриотизмом, говорят, что они не говорят по-французски оттого, что считают это унизительным для русских. Заговорите с кем угодно по-французски, всякий отпустит вам следующую фразу, которую сочинили в Перми и которую знает наизусть всякий пермяк, даже и не умеющий a от b отличить: «Je parle en francaise avec les etrangers, – скажет он, жеманясь и вывертывая свою голову, – qui ne peuvent parler en russem mais… mais parler en francaise avec les Russes…» При этом случае пермяк замнется и отойдет от вас с торжествующим видом. Хорошо, прекрасно было бы, если бы все это происходило от энтузиастического патриотизма, но вот беда – всякий пермяк, а еще более всякая хорошенькая пермянка и полепетала бы франсе, да не умеет… Французских учителей в Перми нет, книг французских нет… Что прикажете делать? И рад бы в рай, говорит пословица, да грехи не пускают. Зато уж вышеприведенную фразу в Перми всякий, всякая и всякое проговорит вам, не заикнувшись. Чудна Пермия!
   Что еще сказать о пермских жителях?.. Да, кстати о языке. По-русски здесь говорят, не переменяя о на а; замечательно, что во внутренних губерниях России, где говорят вместо о – а, противный этому выговор называют свысока, а в Перми говорить свысока – значит говорить по московскому наречию. Другая заметная в Перми особенность языка состоит в том, что все говорят речитативом, и притом последнее слово речи поют. Это чрезвычайно неприятно для слуха, а особенно если слышишь говорящими так людей высшего класса. Много употребляется в Перми слов особенных. Не могу всех перечислить, но предлагаю здесь некоторые: шаньга – род ватрушки; глохтить – пить; заимка – дача; угобзить – поставить кого-нибудь в неприятное положение (говорится во время карточной игры); бардадым – трефовый король; баской – хороший; ланской – прошлогодний; бусой – дымчатый; робить – делать, работать; бахилы – широкие сапоги; шугай – верхнее платье женщины, душегрейка; шугать – пугать; балакир – горшок, в котором держат молоко; отятой – проклятый, черт; шатун – бродяга, черт; крещеный – русский, провославный; кержак – раскольник; голубец – приступок у русской печи; знать – видно; казамат – неблагопристойный дом; утресь – утром и многие другие. Из них некоторые я замечал прежде.
   На иных словах делаются неправильные ударения: п е'реворот и др.; в действительных глаголах изъявительного наклонения настоящего времени второго и третьего лица единственного и первого и второго множественного числа – опускают букву е, напр.: знашь, знат, знам, знате; делашь, делат, делам, делате и т. п.
   Образованность большей части пермских жителей заслуживает особенного внимания. Эти суждения о науках, и в особенности о бедной русской литературе, эти приговоры всему непонятному налагают странный отпечаток. Там судят о науках по-своему: бессвязный рассказ о мелочных происшествиях они называют историей, ряд чисел – статистикой и риторику – основой просвещения. Для них скучен Вальтер Скотт, они не читают Лажечникова, а иные прочие произведения мелочной литературы они считают chef d’oeuvre искусства. Толстых журналов не любят, газетный листок доставляет им несказанное удовольствие, «Московским ведомостям» они поклоняются как идолу. Прибавления к этим ведомостям доставляют им сюжеты для разговоров на целую неделю, до следующей почты. За иностранной литературой не следят: во всем городе не выписывается ни одного листка на языке чужеземном. Лежат, правда, на столах у некоторых пермских фешенеблей томы Гюго и Дюма, но никем не читаются. Карты, карты и карты – они важнее литературы!
   Впрочем, есть в Перми и литераторы-псевдонимы, которые видели свои сочинения напечатанными. Здесь под словом «псевдоним» я разумею не такого литератора, который под своим сочинением подписывает чужое имя, а такого, который под чужим подписывает четко свою фамилию.
   Из пермской типографии, кроме губернских ведомостей, изредка выходят особые сочинения. Так, например, в 1804 году вышло «Хозяйственное описание Пермской губернии» Н. Попова, в двух томах in folio. Оно было после перепечатано в Петербурге, но первое издание составляет ныне большую редкость. В 1832 напечатана была книжка «Краткое статистическое обозрение Пермской губернии», со многими любопытными данными, но написанная языком ужасным [225 - В 1841 году это сочинение было кем-то выглажено, вычищено и явилось на страницах одного русского журнала с подписью Никольский.].
   Еще одна особенность пермской жизни – пельмени. Эти маленькие, из пшеничной муки сделанные пирожки со свининой играют важную роль в Перми. Название свое они получили оттого, что имеют форму уха, а по-пермяцки пэль значит «ухо», нянь – «хлеб». Этот хлеб в виде уха составляет любимейшее кушанье пермяков. В самом деле, пельмени очень вкусны – в Перми они едва ли не лучше всего прочего. Особенно в заговенье и в разговенье потребляется необъятное количество пельменей. Свинина рубится на деревянных досках, и один проказник высчитал, что в заговенье в Перми православные вместе с пельменями съедят четыре полена дров. В самом деле, если вы пойдете пешком вечером в заговенье по пермским улицам, в каждом доме услышите звук ножа, которым рубят свинину для пельменей. Все, не исключая и высших, часто зовут к себе гостей на пельмени. В таком случае почти весь стол состоит из пельменей. Едят их вареные с уксусом, едят пельмени под соусом, пельмени жареные и прочее и прочее. Это кушанье имеет большое влияние на семейную жизнь пермяков. Сколько составилось свадеб, сколько людей влюблялось, дружилось, ссорилось, мирилось – за пельменями!
   Жить в Перми дешево. За квартиру, состоящую в особом флигеле, с восемью комнатами, особой кухней и прочими хозяйственными службами, я платил по 25 рублей в месяц. Ржаной хлеб в 1839 был ценой около одного рубля ассигнациями за пуд; все прочие жизненные потребности также дешевы: пара рябчиков в дешевую пору продается за 18, а в дорогую за 40 копеек ассигнациями. Зато уж предметы роскоши и вообще товары привозные дороги непомерно.
   В Перми живут тихо, безмятежно. Редко нарушается ее спокойствие. Пермяки – добрые граждане, патриоты. До сих пор сохраняются в памяти их два случая, сделавшиеся эпохами в истории Перми: посещение Перми императором Александром Благословенным в 1824 году и посещение этого города государем цесаревичем, наследником престола русского – Александром Николаевичем.
   Покойный император около трех дней был в Перми. Кому не памятен, кому не известен ангельский характер этого усмирителя Европы! Кто не знает о его улыбке, привлекавшей к нему сердца не только всех многочисленных его подданных, но даже и иностранцев, видевших в нем не отца, как русские, но только великого человека! Расскажу здесь о двух случаях, доказывающих благочестие и добродушие незабвенного Александра. Первый из них, кажется, еще не известен всем, о втором же где-то писали.
   Когда император ехал в Пермь, он остановился для перемены лошадей в селе Дубровском (Оханского уезда Пермской губернии). Священник села этого, восьмидесятилетний старец, жизни благочестивой, в полном облачении, со святым крестом в руках дожидался повелителя миллионов на церковной паперти. Царь земной пошел в храм поклониться Царю Небесному. Священник, убеленный летами, стоял на пороге церкви и, как скоро увидел императора, смутился, рука его, державшая крест, задрожала. Слезы градом отекли из очей его, когда он увидел государя, и дрожащим голосом он тихо начал читать: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром, яко видеста очи моя» и прочая. Государь, услышав последние слова молитвы Симеона Богоприимца, взглянул с ангельской улыбкой на почтенное лицо старца и, приложась к поднесенному им кресту, поцеловал руку достойного служителя алтаря Божьего. Старец еще более смутился, слезы умиления текли по ланитам его… До того был поражен священник этим поступком благочестивого христианина-царя, что он до самой смерти своей ни о ком более не говорил, кроме Александра, целовал руку свою, которой коснулись царственные уста. Через год достигла до него страшная весть: Александра Павловича не стало. Священник с воплем совершил панихиду по душе его и вскоре сам отошел туда, куда был призван Александр от земного своего поприща.
   Этот пример благочестия и снисходительности царя русского до сих пор живет в памяти жителей Пермского края.
   Другой пример снисходительности императора: когда он приехал в Пермь, тотчас же отправился в квартиру епископа Иустина. Этот Иустин, сперва живший долго в Венеции, был епархиальным архиереем Пермской епархии. Достигнув глубокой старости, он уволен был на покой и жил среди бывшей паствы его. Император отправился к нему без свиты, и, когда вошел в комнаты старца, епископ принял его сначала за свитского генерала, но вскоре увидел свою ошибку и со слезами умиления благословил Благословенного.
   – Как вы себя чувствуете? – спросил государь.
   – Старость чувствую, ваше императорское величество, – отвечал старец.
   – Довольны ли вы? Как живете?
   – От щедрот вашего величества я получаю пенсию, и суммы, получаемой мной, достаточно для старика.
   – Не обеспокоил ли я вас нежданным, быть может, посещением?
   – Счастье лицезреть священную особу моего государя пролило целительный бальзам на душу мою. Теперь я умру спокойно.
   Довольно долго беседовал с Иустином император, потом поехал осматривать город.
   В память посещения Перми императором Александром в этом городе устроили больницу Александровскую – лучшее здание города. Это богоугодное заведение служит здесь памятником царю, Богу угодному.
   Другой Александр посетил Пермь летом 1837 года. Пламенное желание видеть надежду России, первенца царя православного, собрало многочисленные толпы жителей. Пермь ожила кипучей жизнью. Желание народа пермского наконец осуществилось: наследник удостоил Пермь своим посещением. Он с заботливостью осматривал город, внимательно вникал во все подробности, посетил присутственные места, гимназию, богоугодные заведения. Восхищенный народ день и ночь стоял перед низенькими окнами небольшого дома губернаторского, в котором останавливался цесаревич… Но к чему это описывать? Кто не знает, как мы, русские, смотрим на царей наших и детей их; кто не чувствовал из нас того высокого чувства восхищения, которое овладевает русским, когда он смотрит на царя или сына царева! Только русские царя своего зовут Богом земным.
   Величественное было зрелище, когда государь-наследник изволил кататься в нарочно для него устроенном катере по реке Каме. Почти всегда пустынная река оживилась. Тысячи мелких лодок, в которых сидели пермяки в своих праздничных одеждах, кружились вокруг катера, в котором сидел Александр. Громкое «ура» слышно было и с берега, и на Каме; все было весело, все было живо. Народ ликовал…
   Грустно было пермякам провожать своего драгоценного гостя. Это чувство тоже всем нам знакомо. Видишь какую-то тягостную пустоту в городе, из которого уехал высокий посетитель, чувствуешь какую-то особенную грусть в душе и самую природу видишь в каком-то тусклом свете… Благословения сыпались на уехавшего наследника, который и после отъезда из Перми благотворил ее жителям: розданы были значительные суммы в пособие неимущим…
   Чем заключить описание Перми?.. Разве сказать несколько слов вообще о ее характере. Пермь – городок порядочный, но безжизнен, торговли и промышленности в нем почти нет, грамотности много, образованности не бывало. Его жители радушны, гостеприимны, добры, довольно странны; между ними, как обыкновенно водится, есть люди и достойные, есть люди и никуда не годные. Пощеголять ученостью они любят, но часто невпопад. Жаркие споры пермяков о науках часто доходят до ругательств или ставят одну сторону в неприятное положение. Пример: пермяк, благоговеющий перед памятью Ганнибала, заспорил с одним моим знакомым, кто был выше – Наполеон или Ганнибал. Спор происходил в чужом доме после ужина. Дело было заполночь; хозяин морщился: спорщики поняли это и пошли из комнаты. На беду наполеониста у защитника Ганнибала не было ни коня, ни колесницы, и он поместился в сани к своему противнику. Мороз был трескучий, градусов в сорок, но наши спорщики продолжали свой спор; наполеонист довез ганнибалиста до его дома, и эти полчаса стоял одной ногой в санях, а другой на снегу, беспрестанно повторяя: «Да согласитесь же, что Ганнибал был выше Наполеона». Спор закончился тем, что заступник карфагенского полководца отморозил себе нос… Этого случая достаточно, чтобы охарактеризовать пермские ученые споры. А как иногда бывают курьезны они! Иногда племянник важного человека, выгнанный из университета, с диктаторской важностью доказывает, что Карамзин писал историю не фактически, а историографически; в другой раз начнется рассуждение о железной дороге в Англию, а из нее на Курильские острова. Чудо, что за споры!
   Вообще же Пермь тиха, безмятежна; жизнь в ней ровненькая, без бурь, только с крошечными страстишками. Знают только две страсти – в карточки поиграть да гостя получше угостить. И Пермь независтлива: она считает себя лучше всех городов и упорно стоит за свое. Пермь – настоящий русский Китай… И какое китайство в ней – удивительно! Скоро ли она выйдет из своего безжизненного оцепенения? Давай, Господи, поскорее. Что ни говорите, а ведь Пермь на матушке Святой Руси, ведь не последняя же она спица в колеснице.
   4 августа мы решились отправиться в Кунгур, город, славный своей промышленностью, торговлей, богатством и пещерой в Ледяной горе. Прощай, Пермь, молодая Пермь, некстати прикидывающаяся степенной и тихой старушкой! Никогда не забуду я ни твоих карт, ни твоих пельменей, ни «у нас в Архангельске» и других оригиналов! Никогда не забуду твоих… ну, да уж ничего не забуду. Еще раз прощай, Пермь, молодая старушка, гостеприимная чудачка, добрая хлебосолка! В тебе никто ничего не жалеет для проезжающих. Чего ни попросишь – всего дадут. Прощай!

Поездка в Кунгур (из «Дорожных записок»)

   5 августа 1839 года мы выехали из Перми с двумя бураками пельменей и со множеством желаний благополучного пути. Этими дарами наградили нас добрые наши знакомые. Мне жаль было расстаться с Пермью. Живши так долго в этом городе, я привык к тамошней полусонной жизни, даже и к некоторым тамошним простеньким чудакам, к тамошним добреньким барыням и барышням. Что ни говорите, а привычка много делает; мне и до сих пор приятно вспоминать вечера, проведенные в курьезных спорах о политике и литературе, гулянья на заимках [226 - Род дачи.], катанья по Каме. Патриархальная простота, радушное гостеприимство пермяков мне всегда будут памятны. Что же делать, если у иных найдете вы мало еще образования. Они ведь в Перми живут, а Пермь посмотрите-ка где.
   Быстро катилась наша долгуша по пустой, пыльной, но зато главной улице Перми. Как она называется – не спрашивайте; в Перми названия улиц существуют только на плане, а там они никому не известны. Если вам нужно отыскать кого-нибудь в Перми, вы должны непременно знать, близ какого известного человека он живет; без этого вы нескоро отыщете вашего знакомого. Странное дело, в Перми отыскивают своих знакомых по питейным домам. «N. N. живет у Кунгурского кабака; Z. Z. живет у Разгуляя». Подобные фразы вы услышите даже в лучших пермских гостиных, и это совсем не миф.
   Миновав дом училища детей канцелярских служителей, мы поехали к Кунгурской заставе. Направо тянулся когда-то бывший прекрасным бульвар. Нынче он совершенно заброшен; ротонда, выстроенная в cеpeдине его для удовольствия публики, теперь только пугает ее, потому что с каждым часом надобно ожидать ее падения. Бульвар гармонирует с городом, в котором нечистота и беспорядок препорядочные. Как можно сравнить с Пермью богатые заводы: они столицы в сравнении со своим губернским городом.
   В одной версте от заставы начинается лес, среди которого идет прекрасная гальковая дорога, устроенная Модерахом, бывшим прежде здесь губернатором и прекрасно устроившим было свою губернию. Девять верст идет дорога эта скучным лесом, на десятой версте начинается спуск. Мы подъехали к деревне Фроловой, которая стоит на речке Мулянке. Местоположение прекрасно. Перед вами обширная ложбина, покрытая ручейками, лесочками; светлая Мулянка прихотливо извивается по ней; на последнем плане роскошной картины имеются возвышенности, покрытые лесом: это, как говорят, подножье Урала.
   У деревни Фроловой есть порядочный садик и заимка, принадлежащая одной пермской помещице. Прежде, говорят, здесь был прекрасный дом, но он сгорел. Мы провели несколько минут во Фролове – в это время чинили нашу долгушу. Я стоял на холме, смотрел на синюю даль. Так это-то Урал, думал я, это-то богатая сокровищница русская. Сколько впечатлений! Впрочем, я жестоко обманулся, приняв отдаленные возвышенности за настоящий Урал. Когда впоследствии мы переехали эту возвышенность, нам впереди представилась такая же новая и так далее и так далее. Если бы вы, не зная географии, приехали в Екатеринбург, и вам бы сказали, что вы переехали Уральские горы, что вы в Азии, вы не поверили бы этому. Так незаметно постепенное возвышение Урала. Далее к северу дело другого рода: там вы встретите громадные камни [227 - Камнем на Урале называется всякая отдельная гора.], видимые верст за двести от их подножия, там вы увидите черную стену хребта или пояса; но здесь, здесь вы решительно не заметите знаменитого Урала.
   До Коянова, первой станции от Перми, считается двадцать пять верст. Эта деревня населена татарами, которых довольно много живет около Кунгура. В Коянове они имеют мечеть. Здешние татары, составляя особую отрасль народа татарского, несколько отличаются от казанских татар, как языком, так и обычаями. Имея большее сходство с татарами оренбургскими, они много заняли и от башкиров, их соседей.
   Здешние татары – потомки известных в истории татар сылвенских и иреньских, получивших такие названия от рек Сылвы и Ирени, по берегам которых они обитали. В древности на этих местах жили коми-утиры, что можно доказать как пермяцким названием реки Сылвы [228 - Два урочища на Ледяной горе: Молебное близ деревни Козяевой, Усть-Мечкинское при деревне Усть-Мечке, Занинское в Красноярской волости.], так и существованием чудских городищ в этом крае [229 - У деревни Ёлкиной над самой Сылвою и др. Подробно о городищах я говорил в 8-й статье этих записок, которая будет помещена в «Отечественных записках».]. Впоследствии времени татары, пришедшие из Средней Азии, утвердились здесь по рекам Сылве и Ирени, на землях бежавших коми-утиров. Когда Русь, свергнув татарское иго, начала распространять господство свое над странами, по Уралу лежащими, тогда слабый, ничтожный остаток некогда грозной Орды, татары сылвенские признали над собою власть русских. Во времена Ермака они были на нашей стороне. При царе Иване Васильевиче Грозном они уже находились в совершенном подданстве и платили ясачную пошлину пермским (т. е. чердынским) ясащикам. При Грозном эта пошлина состояла из четырех сороков куниц. При Феодоре Иоанновиче эта пошлина увеличена была до пяти сороков, и приказано было отдавать ее князю Петру Горчакову и Федору Хлопову, правителям острогов, устроенных на Чусовой. Татары безропотно и исправно платили эту пошлину, она не отягощала их, потому что они пользовались богатыми угодьями: у них было в цветущем состоянии пчеловодство, в реках ловили они бобров, в лесах били куниц; к ним приезжали за медом, воском и хмелем русские люди из Перми Великой, Соли Камской и Кай-города; в их землю приходили и татары уфимские торговать с русскими. Со вступления на престол Бориса Феодоровича положение сылвенских и иреньских татар изменилось к худшему. Пошлина была значительно увеличена: вместо пяти сороков куниц их заставили платить по одиннадцати сороков, и сверх того, эту пошлину заставили отдавать не в Перми Великой, а в Верхотурье. Последнее обстоятельство довело их до большой крайности. Верхотурье было так далеко от Сылвы, что татарам стоила больших издержек поставка пошлины в этот город. К этому присоединились и злоупотребления, которых при тогдашнем смутном положении Руси в самом начале истребить было невозможно. Верхотурские казаки и стрельцы, приезжая на Сылву для сбора ясака с торговых людей и десятины от меда, воска и хмеля, татарам «чинили насильство и обиду великую, сверх государева ясаку имали себе насильством рублев по сороку и велели на себя меды ставити, и на воевод правили поминки великие». Татары, притесняемые лихоимцами, дошли до того, что закладывали жен и детей для удовлетворения притеснителей. Царь Василий Иоаннович Шуйский позволили им давать пошлину в Великой Перми по-прежнему, но этим злоупотребления не были истреблены. Пермские целовальники, заставляя их возить в Пермь на судах царский ясак, брали еще у них насильно суда под свои собственные товары и этим приносили им убытку рублей до сорока и более ежегодно. Строгановы и другие частные владельцы Пермского края отнимали у татар земли, истребляли пчел, убивали людей. Татары доведены были до крайности. Они в 1621 г. подали челобитную царю Михаилу Феодоровичу, прося о пресечении всех злоупотреблений. Через девять месяцев отправлен был по приказанию царя на Сылву чердынец Поспелко, для исправления тамошних дел [230 - Обо всем этом см. «Акты соб. арх. эксп.». Т. III. №№ 42, 78, 118, 122, 124.]. Поспелко сделан был чердынским целовальником, и ему в 1622 году был дан наказ, в котором особенно любопытна статья о воспрещении продавать татарам и остякам «заповедные товары» – панцири, доспехи, шеломы, сабли и копья. Из этого видна предусмотрительность тогдашнего правительства: 1661 год доказал справедливость этой предусмотрительности.
   В следующем (1623) году послан был в Пермский край Михайло Кайсаров для составления писцовых книг. Он установил порядок относительно взимания пошлины с сылвенских татар. Выписываю из его писцовой книги [231 - Эта писцовая книга хранится в Соликамском городовом магистрате. Бывши там, я выписал некоторые места из нее и между прочим эти строки.] несколько строк, относящихся к этому делу:
   «Всего сылвенских и иреньских остяков и татар 67 юрт, да 4 черемисских, да 1 мордовский. Людей в них остяков и татар 81 человек, да 4 человека черемис, да мордвин; пашни пахотные добрые земли около юрт 55 четей в поле, а вдву потому ж. А по Государеву Цареву и Великого Князя Михайла Феодоровича всея Руссии указу с тех юртов остякам и татарам платить в государеву казну по 14 сороков, по 25 куниц на год. Да с тех же юртов положено вновь за пашню и за верховые оброки и за рыбные, и за звериные ловли, и за бобровые гоны, за всякие угодья с 72 юртов 72 куницы, по кунице с юрта.
   А всего сылвенским и иреньским татарам и остякам впредь платить в Государеву казну в Новгородскую четь по 16 сороков и по 17 куниц на год.
   Да пошлин с куницы по деньге, итого 3 рубля, 9 алтынов, 3 деньги.
   И прибыло сверх окладной росписи сылвенского и иреньского ясаку 5 сороков, 17 куниц. Да пошлины прибыло 3 рубля, 9 алтынов, три деньги».
   Татары стали размножаться и усиливаться. Чтобы удобнее держать их в повиновении, царь Алексей Михайлович указал в их земле построить город Кунгур (в 1649). Опасения оправдались: в 1661 году вспыхнул бунт; к здешним татарам присоединились татары уфимские и башкирцы. Кунгур был разорен, и только рать, посланная из Казани под предводительством воеводы А. М. Языкова и пополненная собранными из Пермского края ратниками, могла усмирить бунтовщиков.
   С тех пор татары мирны, и вот без малого уже двести лет как между ними не заметно никаких мятежных выходок. Была, правда, во времена Пугачева – но это дело особого рода.
   Отъехав от Коянова 17 верст, мы поднимались на высокую гору Облупыш. Гора высока, въезд на нее довольно труден. Когда мы достигли вершины Облупыша, глазам нашим представилось чудное местоположение. Направо отдаленные возвышенности сливались в одну синюю полосу с тучами, окаймившими горизонт; обширная долина, расстилавшаяся перед нами, была покрыта рощами, и эти рощи, состоя не из хвойных деревьев, смотрели так весело, так приветно.
   Здесь природа уже совсем не та, как в окрестностях Перми, и там далее на север. Здесь преддверие того Кунгура, который по справедливости называют Пермскою Италией.
   Проехав еще верст двадцать, поднявшись несколько раз на возвышенности и потом снова несколько раз спустившись в долины, мы доехали до Кылосова. Это торговое село, в котором бывают две годовые ярмарки (9 мая и 6 декабря), находится на реке Бабке, близ огромных известковых гор, которыми мы ехали вплоть до самого Кунгура. Дорога из Кылосова идет берегом реки Бабки. Эта река, впадающая в Сылву пониже Кунгура, имеет чрезвычайно низкий левый берег; от этого не только весной, но и во время сильных дождей обширная долина, находившаяся от нас направо, наполняется водою. Правый берег Бабки составляют высокие известковые горы; белою стеной тянутся они вдоль берега, на их вершинах разбросаны березовые рощи. Горы нередко подмываются водой; от этого в иных местах огромные камни висят над дорогой; кажется, они готовы упасть и раздавить все, что под ними ни находится. Направо ландшафт восхитительный: долина покрыта рощами, деревнями, между которых извиваются речки; в некоторых местах видны озера. Полуденное солнце рассыпает золотые блестки на их поверхности; на последнем плане белою грядою тянутся известковые горы; полоса зелени березовых лесов разделяет их белую полосу от синевы небесной.
   Не доезжая пяти верст до Кунгура, мы въехали в какое-то ущелье, чтобы подняться на Бабкинскую гору. По сторонам стояли круглые известковые горы. Они были похожи на руины каких-то древних башен; обломки, лежавшие на голых вершинах, казались исполинскими зубцами; расселины, в несколько рядов опоясывающие горы, казались признаками того, что эти башни когда-то были сложены из камней, но таких камней, из которых разве только циклопы и гиганты могут строить здания. В других местах я часто видел, как искусство силится подражать природе; но признаюсь, нигде еще не видел, чтобы природа до такой степени подражала искусству, как здесь, на горе Бабкинской.
   Поднявшись на Бабкинскую гору и проехав три версты с половиною, мы очутились у края крутой и высокой горы Иреньской. Под нею протекали и сливались Сылва и Ирень, по берегам которых раскинулся Кунгур. Направо высокая возвышенность, на которой находился собор и еще несколько церквей и домов Кунгура; налево долина, полузакрытая высокими домами. Прямо перед вами за Кунгуром белой стеной тянется правый берег Сылвы, возвышается известковая Ледяная гора, славная своей пещерою. На ней стоят два чудских городища, и эти памятники старины незапамятной, кажется, так угрюмо смотрят на новый Кунгур, который у подножья их кипит торговой и промышленной деятельностью.
   Переехав мост через Ирень, мы были уже в Кунгуре.
   Сначала Кунгур стоял на другом месте. Вследствие указа царя Алексея Михайловича, в 1649, «на порожней земле, купленной русскими людьми у иреньских татар», был выстроен город Кунгур. Построили его по обыску чердынских и усольских воевод: думного дворянина Прокопия Елизарова [232 - Он впоследствии был воеводой в Нижнем Новгороде.] и стольников князя Петра Прозоровского и Семена Кондырева. Место прежнего Кунгура находится в 17 верстах от нынешнего города, на правом берегу реки Ирени, верстах в двух от устья реки Кунгурки, там, где ныне стоит село Старый Посад.
   Вскоре после своего основания Кунгур имел уже большое народонаселение. Выходцы из Вятки, Кай-города, Сольвычегодска и Великого Устюга во множестве селились в нем, привлекаемые богатством страны Иреньской. В 1661 году взбунтовались иреньские татары и, соединясь с татарами уфимскими и башкирами, начали грабить уезд Кунгурский; самый город был взят ими и сожжен. Для усмирения этого бунта по царскому указу послан был из Казани воевода Языков с войском, к которому присоединились ратники, собранные в Пермском крае [233 - См. «Собрание государств. грамот и договоров». Ч. IV. № 24. Собрано было с пяти дворов по ратнику. Хлебные запасы тоже были собраны с пермских людей.]. Усмирить бунтовщиков с такой ратью, какую имел Языков, было нетрудно: в 1662 году бунт был усмирен, и спокойствие в Кунгурском уезде было восстановлено.
   После усмирения татарского бунта оставшиеся кунгуряки просили позволения поселиться на другом, более удобнейшем месте.
   Вследствие этой просьбы и для предупреждения бунтов на следующее время в 1662 году выстроен был город и крепость на нынешнем месте. Прежде находилось здесь село Сосновый Мыс.
   От укреплений, построенных как в 1662 году, так и в последующее время, до сих пор уцелела деревянная башня и часть вала. Но эта башня, о которой говорю я, по построению своему относится уже ко временам Пугачева.
   Старинные укрепления Кунгура были следующие.
   1) На самом мысу, на горе, построена была из деревянных стен четвероугольная крепость с бойницами. Стена была вышиною в три сажени, имела в окружности 323 сажени и фланкировалась восемью башнями, из которых две были с проездными воротами. Это укрепление, построенное в 1673 году, окружало соборные церкви и другие здания, находящиеся на горе, и было разрушено при открытии Пермского наместничества (в 1781 году).
   2) От реки Сылвы до Ирени по горе сделан был вал длиною в 661 сажень. В 1697 году на нем были выстроены башни.
   Теперь эти укрепления едва приметны.
   Новый Кунгур распространился весьма скоро: через девятнадцать лет после его основания в нем был уже 1651 двор. Следовательно, он был в это время гораздо значительнее многих русских городов, например Казани, Ростова, Вологды и пр. Это можно видеть из окладных книг 1681 года о сборе денег на жалование московским стрельцам. До 1681 же года Кунгур имел своего епископа, зависевшего от Вятского, но в этом году Кунгурская епископия была уничтожена [234 - См. «Собр. госуд. гр. и догов.». Ч. IV. № 128.].
   Кунгурский уезд с 1662 года по 1682 состоял вместе с Чердынью и Соликамском в ведомстве находившегося в Москве Новгородского приказа, с 1682 по 1703 год зависел от Казанского приказа. А с 1703 года вместе с Верхотурьем, Чердынью и Соликамском находился в ведении Сибирского приказа. С 1703 по 1719 управлял Кунгурским уездом сибирский губернатор князь Гагрин.
   В 1719 году Кунгур был приписан к Вятской провинции и состоял под ее ведением до 1724 года, а с этого времени вместе с Чердынью зависел от Соликамской провинции, приписанной к Казанской губернии. Это продолжалось до 1737 года. В царствование императрицы Анны Иоанновны башкиры делали частые набеги на уезд Кунгурский, грабили жителей, опустошали селения. Чтобы удобнее было усмирить бунтовщиков, правительство в 1737 году перевело все провинциальное ведомство из Соликамска в Кунгур. Таким образом, Кунгур сделался провинциальным городом Казанской губернии и был им до 1781 года; а в этом году он был сделан уездным городом новооткрытого Пермского наместничества.
   1773 год памятен для здешнего края по своим ужасам. До сих пор сохраняется много преданий о страшном Пугачеве и его помощнике Белобородове, до сих пор старики со вздохом вспоминают ужасное время злодейств. Год возмущения сделался какой-то эрою в здешнем крае: старики обыкновенно говорят: «Я родился за столько-то лет до Пугачева года, это было в самый Пугачев год».
   Рассказы о Пугачеве, об его ненависти к дворянам, об его действиях достигли Кунгурского края еще в 1773 году. Волнение умов сделалось всеобщим: все зашумели, заговорили; крестьяне помещичьи не стали слушаться управителей. «Мы убьем вас, когда пожалует к нам великий государь», – говорили они. Татары также были готовы взбунтоваться – недоставало только прибытия мятежников. В январе 1774 явился в Кунгурском уезде тамошний уроженец Белобородов. Поселение этого клеврета самозванцева зажгло давно тлевшиеся искры возмущения. Множество крестьян пристало к его шайке; в деревнях били, резали, грабили тех, кто не нравился мятежникам. Башкирцы и кунгурские татары тоже взбунтовались и пошли на Кунгур. Город укрепили, жители вооружились. К ним на помощь пришел из казанского гарнизона майор Попов с рекрутской командой. С этими солдатами, с купцами и мещанами, вооруженными луками, копьями и ружьями, Попов не раз отражал бунтовщиков, намеревавшихся овладеть Кунгуром. При первом приступе к Кунгуру мятежников кунгурский воевода Н. И. Миллер, человек слабый и бесхарактерный, убежал, оставя город на произвол судьбы. Храбрый Попов принял начальство над городом и управлял им до самого того времени, как прислан был новый воевода – надворный советник Голубцов. Между тем мятежники снова сделали нападение на Кунгур. Попов и бывший при нем капитан Буткевич снова прогнали их от города, отбили у них пять пушек и сто сорок человек взяли в плен. После этого многие мятежники добровольно пришли с повинной головой, но Попов, находясь в крайних обстоятельствах, не дал, по словам Верхоланцева, им потачки. Возмущение этим не кончилось. Пугачев еще существовал, и мятеж не прекращался. Несколько шаек было разогнано Поповым и асессором Башмаковым, вооружившим крестьян Юговского завода; еще много других шаек ходили и разбойничали по Кунгурскому уезду.
   Мятежники в двадцатых числах января снова осадили Кунгур. Число их было так велико, что Попов уже решился умереть во время вылазки. К счастью, 25 января прибыл в Кунгур посланный туда с командой майор и кавалер Гагрин. Бунтовщики, узнав об этом, бросились прочь от осаждаемого города. Кунгур праздновал свое освобождение. Думали, что спокойствие восстановлено.
   Вдруг приходит страшная весть: мятежники в числе двух тысяч человек собрались в 27 верстах по Сибирской дороге от Кунгура, в селах Ордынском и Саборе. 29 января майоры Гагрин и Попов отправились к Ордынскому. У этого села произошло упорное сражение. Наконец мятежники были разбиты и рассеяны. Восемнадцать чугунных пушек со снарядами и 62 человека пленных были приведены победителями в Кунгур.
   Недели через три Гагрин узнал, что близ Красноуфимской крепости, у деревни Иванковой, мятежники расположились станом и имеют намерение снова идти к Кунгуру. Нисколько не медля, он бросился к Красноуфимску, нашел злодеев у Иванковой и, несмотря на превосходство их силы, разбил их, отнял две чугунные трехфунтовые пушки и несколько снарядов. Мятежники бежали и заперлись в Красноуфимске. Февраля 19-го Гагрин явился у этой крепости и за версту от нее встречен был многочисленной толпой мятежников. Он разбил ее, подошел к крепости и начал атаку с двух сторон.
   Долго и упорно защищались мятежники; наконец, доведенные до изнеможения, они бросились стремглав из крепости. Гагрин десять верст преследовал бегущих, у которых отбил три пушки. В крепости найдено пять пушек.
   Гагрин пошел к Екатеринбургу, в окрестностях которого бродили шайки Белобородова. Мятежники, находившиеся в Уткинском заводе г. Демидова, узнав о приближении Гагрина, немедленно укрепили завод снежным валом вышиной в полторы сажени; поставили сверху вала туры, обнесли, сверх того, завод рогатками, в четырех воротах его поставили пушки. Гагрин взял снеговую крепость и шесть верст преследовал бежавших мятежников. Лишь только он воротился в Уткинский завод, как получил известие, что к нему приближается сам Белобородов. Гагрин пошел на встречу мятежника. С ужасным криком и сильной пушечной пальбой встретил Гагрина Белобородов, но вскоре злодейская толпа рассеялась, оставя пушки. Тринадцать пушек и около 1000 человек было взято при этом случае Гагриным.
   Между тем, разбитый уже несколько раз, самозванец ослабевал в Оренбургском крае. Это обстоятельство заставило все толпы мятежников, бродившие и грабившие в уезде Кунгурском, идти к своему главному предводителю. Кунгур находился в безопасности.
   В июне месяце Пугачев, теснимый войсками императрицы, пошел к Каме. В это время он всей своей силой устремился было на Кунгур, но, отраженный Гагриным и Поповым, пошел к Красноуфимску, а оттуда в Осу и в Казань. В сентябре самозванец был схвачен, и возмущение окончилось, но долго еще смуты продолжались в уезде Кунгурском, долго не наступала совершенная тишина. Учреждение Пермского наместничества совершенно утвердило спокойствие здешнего края [235 - Здесь я изложил подробно действия против мятежников около Кунгура более потому, что А. С. Пушкин совершенно почти не говорит о них. Источниками мне служили «Прибавления к Санкт-Петербургским ведомостям» 1774 г., рассказ Верхоланцева и предания.].
   В воспоминание избавления Кунгура от мятежников до сих пор каждое воскресенье из соборной церкви выходят с иконами на площадь и служат молебен; каждый год 6-го августа ходят в крестном ходу из собора к старой башне, хранящейся как памятник года Пугачевского. В крестном ходу носят и то знамя, с которым ратовали кунгуряки и жители Юговского завода против мятежников…

   Статья первая. Саровская пустынь. – Илевский завод. – Мордва. – Ардатов. – Липня. – Выездное. – Арзамас. – Дорога к Нижнему. – Постоялый двор. – Анкудиновка.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки».1839. Т. VI. С. 55–75.

   Бутаково* – примечания со звездочками в тексте «Дорожных записок» сделаны автором. В отдельных случаях они подписаны «Соч.», что, очевидно, было связано с оценочным характером комментария.
   Тухтамыш, Невруз – ханы Золотой Орды.
   Сефевиды – династия шахов, правившая в Иране в 1501–1736 гг.
   …и каменный столб на берегу Сармы с ульем и оленем – герб Тамбовской губернии изображал серебряный улей на лазоревом щите с тремя пчелами, а герб Нижегородской губернии – идущего на серебряном поле оленя.
   Иоганн Людвиг Буркхардт (1784–1817) – швейцарский востоковед, путешественник. Автор дневниковых записей «Путешествия по Нубии» (1819), «Путешествие по Сирии и Святой земле» (1822), «Путешествия по Аравии» (1829).
   Сараклыч – по легенде, древняя татарская крепость, основанная во времена Золотой Орды и исчезнувшая после ее распада.
   Георг Бернард Деппинг (1784–1853) – французско-немецкий историограф. Ему принадлежит целый ряд географических и исторических сочинений на французском и немецком языках, в том числе исследование морских путешествий норманнов.
   Пилав (муж.) – плов, от турец. pilav.
   Пургас – мордовский князь начала XIII в., противостоял расширению власти русских князей в Среднем Поволжье. В 1229 г. во время безуспешной осады Нижнего Новгорода выжег его окрестности, в том числе Богородицкий монастырь.
   Аранши – имеется в виду Араб-шах Муззаффар, в древнерусских летописях известный как Арапша – хан Золотой Орды, разбил русское войско на реке Пьяне и разграбил Нижегородское княжество.
   Синильня – мастерская по окрашиванию тканей. Синильный промысел – традиционный крестьянский промысел.
   Вязниковские коробошники – офени, торговцы мелким товаром и лубочными картинками, которых еще называли ходебщиками и коробочниками. Вязниковский уезд традиционно был связан с развитием этого вида торговли, большая часть населения занималась этим промыслом.
   Калетовские свечи – стеариновые свечи, приготовлявшиеся некогда фабрикой Калета. Изобретены в 1825 г.
   «Je toujours m’assieds en maison, mais me elait gaiment» (фр.) – «Я был счастлив, счастлив быть здесь».
   Histoire Universelle переведена с английского языка на французский и издана в 1744 г. в Амстердаме и Лейпциге. Полное название книги переводится как «Универсальная история от возникновения мира до наших дней».
   Sic transit gloria mundi! (лат.) – Так проходит мирская слава!
   Ступинская школа (Арзамасская школа) – школа иконописи и живописи. Первая в России провинциальная частная художественная школа. Основана арзамасским художником А. В. Ступиным (1776–1861).
   Коринфский Михаил Петрович (настоящая фамилия Варенцов; 1788, Арзамас – 1851, Казань) – российский архитектор, представитель позднего классицизма. Родился в семье резчиков иконостасов, обучался в художественной школе А. В. Ступина. Окончил Петербургскую академию художеств, архитектурный класс А. Н. Воронихина. Практику проходил на строительстве Санкт-Петербургского Казанского собора, дома графа А. С. Строганова, дачи Зиновьева и др. В 1810 г. Совет Академии художеств одобрил представленные К. планы Воскресенского собора для Арзамаса, за этот проект архитектор получает первую серебряную медаль. Собор начали строить в 1814 г. В этом же году К. создает в Арзамасе художественное архитектурное училище. С 1813 по 1823 г. проектировал и строил здания в Нижегородской, Пензенской и Симбирской губерниях. В 1825 г. за проект Свято-Троицкого Симбирского кафедрального собора удостоен звания «назначенного» академика Академии художеств, а в 1830 г. утвержден в звании действительного академика. В 1833 г. Коринфский возглавил Особый строительный комитет в городе Казани. Он возводит по своим проектам здания обсерватории, анатомического театра для учебного комплекса Казанского университета, разрабатывает планы фасада Арзамасского уездного училища. Очевидно, Мельников не знал о двойной фамилии архитектора.
   Макарьевская ярмарка – крупнейшая в России ярмарка в XVII – начале XIX в. Располагалась на середине торгового Волжского пути (между устьями Оки и Камы). После пожара в 1816 г. была перенесена в Нижний Новгород, где получила название Нижегородской.
   Чуриков Федор Федорович (1791–1853) – живописец, график родом из дворян. В 1835 году открыл художественную школу в Воронежской губернии.
   Надежин Афанасий Дмитриевич (1799–1879) – выпускник Ступинской школы, академик, основатель школы рисования и живописи в г. Козлове Тамбовской губернии.
   Сказание о Мосохе и Кве – легенда о происхождении названия Москвы. Была записана в XVII в. Согласно ей, город основал библейский герой Мосох, сын Иафета, внук Ноя. Мосох, пришедший на новые земли, выбрал для поселения высокий берег над двумя реками. Одну реку он назвал в честь себя и своей любимой жены Квы – Москва, вторую – в честь сына Я и дочери Вузы Явузой.
   Шетнев Григорий Дмитриевич – был воеводой в Нижнем Новгороде в 1584–1586 гг.
   64 д. л. – -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

доля листа. Один из форматов в книгопечатании. В начале XIX в. в моду вошли миниатюрные книжные издания.
   Marion de Lorme (фр. «Марион Делорм») – романтическая трагедия в стихах Виктора Гюго, написана 26 июня 1829 г. Премьера состоялась в 1831 г. в парижском театре «Порт-Сен-Мартен». На русском языке была представлена только в 1890 г. в театре Гореловой.
   Форнарина (итал. La Fornarina – «Булочница») – возлюбленная и натурщица Рафаэля, настоящее имя которой было, как считается, Маргерита Лути (итал. Margherita Luti). Своим прозвищем Ф. была обязана профессии отца – булочника.
   Статья вторая. Нижний Новгород.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки», 1839. Т. VII. С. 1–26.

   Он был сторожевым городом от булгар… Волжская Булгария – историческое государство в Среднем Поволжье и бассейне Камы. В журнальной публикации «Дорожных записок» булгары и Булгария чаще всего напечатаны через О: болгары и Болгария. Такое написание использовалось в некоторых источниках. Исправлено в соответствии с современной нормой.
   Гость – название крупных купцов до введения купеческих гильдий.
   Мельников Авраам (Абрам) Иванович – русский архитектор, представитель позднего классицизма, академик (1812), ректор Императорской Академии художеств. Обелиск в честь Минина и Пожарского, спроектированный им, установлен в 1828 г. в Нижегородском кремле вместо первоначально планировавшегося памятника.
   «le beau monument en bronze eleve par i’empereur Alexandre, il represente Minine et Pojarski jurant de sauver la patrie» (фр.) – бронзовый памятник, воздвигнутый императором Александром, представляет Минина и Пожарского, пообещавших спасти отечество.
   Щипачов двор – в тексте «Дорожных записок» ошибочно напечатано «на Щипагове дворе». Один из современных районов города на Ильинской горе зовется Щипачёво.
   Строгановы – в тексте очерков используется двойное написание фамилии: Строганов и Строгонов (соответственно – строгановский и строгоновский). Все случаи упоминания фамилии приведены к единому написанию – Строганов (строгановский), что соответствует сложившейся норме.
   Панские бугры – земляные валы, где ополченцы под руководством князя Дмитрия Пожарского разбили и захоронили войска панов Заруцкого и Яцкого. Холмы были затоплены Волжским водохранилищем в 1955 г.
   …учреждения штатов… – имеется в виду учреждение монастырских штатов, введенное в ходе секуляризационной реформы 1764 г.
   Марк Изамбард Брюнель (сэр Брюнель, 1769–1849) – английский инженер французского происхождения. Самое известное его достижение – изобретение проходческого щита и постройка с его помощью тоннеля под Темзой (строился с 1825 по 1842 г.).

   Статья третья. Въезд в Пермскую губернию. – Дороги. – Городище. – Русло Камы. – Оханск и Кама. – Дорога в Пермь. – Встреча у заставы. – Начало Перми. – Пристань. – Характеристика пермского общества. – Монастырь и памятники. – Граль.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки». 1840. Т. IX, раздел VII. С. 1–12.

   …вот каменный столб с медведем и луком, мы в Пермской губернии.
   Герб Пермской губернии представляет собой изображение серебряного медведя, идущего вправо, помещенного на геральдическом щите, на его спине Евангелие в золотом окладе с изображением восьмиконечного креста. Герб Вятской губернии: в золотом поле выходящая вправо из лазоревых облаков в червленой одежде рука, держащая червленый же натянутый лук со стрелою.
   Бесермяне – малочисленный финно-угорский народ в России, проживающий на северо-западе Удмуртии.
   Ераны – исчезнувший народ, обитавший по соседству с вогулами и остяками на западном склоне Уральских гор, был оттеснен на восток и смешался с манси.
   Карл Федорович Модерах – пермский губернатор в 1796–1811 гг.
   Чудаки, чудь – собирательное древнерусское название ряда племен и народов, как правило прибалтийско-финской группы финно-угорской общности.
   Оханное (село) – так назывался Оханск до того, как указом Екатерины II «Об утверждении Пермского наместничества» от 27 января 1781 г. был возведен в ранг уездного города. В этом же году через Оханск было утверждено прохождение Сибирского тракта.
   торговый народ биармийцы – народ, возможно финского происхождения, проживавший в известной по сагам и летописям исторической области на севере Восточной Европы – Биармии. Автор использует одно из принятых на тот момент написаний Биармии – Бярмия и бярмийцы. При подготовке издания написание было приведено в соответствие со сложившимся употреблением этого имени (Биармия и биармийцы).
   Княгиня Бутеро – Варвара Петровна ди Бутера (1796–1870), урожденная княжна Шаховская. Одна из наследниц (по матери) строгановских имений.
   бостон с кадилями и колоннами по три четверти – карточная игра XVIII в., похожая на вист.
   де Геннин – Георг Вильгельм де Геннин (1676–1750), российский военный инженер немецкого (по некоторым источникам, голландского) происхождения, друг и соратник Петра Великого, специалист в области горного дела и металлургического производства, начальник Уральских горных заводов (1722–1743), основал несколько крупных металлургических заводов, в том числе Екатеринбургский и Егошихинский. Важное значение в историографии Урала имеет его книга «Описание уральских и сибирских заводов» (1735). В тексте первоисточника используется написание Дегенин, оно заменено на принятое де Геннин.
   Он¸р (франц. honneur, букв. «почет») – в некоторых карточных играх (винт, вист) козырная старшая карта, от десятки до туза.
   Роллен Шарль (1661–1741) – французский историк и педагог. Перевод «Древней истории» и «Римской истории» Ш. Роллена стал основным трудом В. К. Тредиаковского, занявшим 30 лет его жизни.
   Монастырь, находящийся в Перми, первоначально был построен в 1570 году на устье реки Пыскорки (около Соликамска) зажиточным человеком Максимом Строгановым… – основателем монастыря является Аникей (Иоанникий, Аника) Федорович Строганов, глава строгановской династии на Урале.

   Статья третья (окончание). – Ермаково оружие. – Дорога к устью Чусовой. – Чусовая. – Полазна. – Дорога к Новому Усолью. – Белая гора.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки». 1840. Т. IX, раздел VII. С. 41–49.

   Имение Всеволожских являлось одним из крупнейших горнозаводских хозяйств на Урале. Его основателем был Всеволод Алексеевич Всеволожский, активный участник переворота Екатерины II, купивший в 1774 г. у Строгановых Пожвинский завод с обширными угодьями и рудниками. С 1796 по 1836 г. управлением занимался его племянник Всеволод Андреевич Всеволожский, сумевший расширить и укрепить производство благодаря внедрению технических новшеств. При разделе имения в 1849 г. оно включало 6 заводов, золотые прииски и около 10 000 душ населения.
   Екатерининский канал – бывший судоходный канал, являлся частью так называемого Северо-Екатерининского водного пути. Назван в честь Екатерины II. Соединял реку Джурич, приток Южной Кельтмы, которая, в свою очередь, является притоком Камы, и реку Северную Кельтму, приток Вычегды. Канал строился 36 лет с перерывами, с 1785 по 1822 г., его протяженность составила 19 км. Не оправдал свое назначение, был заброшен.
   Род Лазаревых находится в одном ряду с фамилиями известных уральских промышленников Строгановых и Демидовых. Основатель уральского имения – Иван Лазаревич Лазарев (1735–1801), выходец из богатого армянского рода, был приближен ко двору императрицы Екатерины II, являлся советником Государственного банка. В 1771 г. взял в аренду уральское имение А. С. Строганова. С тех пор Лазаревы плотно обосновались на Урале, купив и построив множество заводов и предприятий.
   Ч¸рмозский завод – в тексте очерков используется написание «Чермаз» и «Чермазский». Здесь и далее оно приведено в соответствие с исторической и современной нормой – Чёрмоз и Чёрмозский.
   Полазненская выработка – здесь и далее написание «полазнинская» (и всех прилагательных, относящихся к Полазне), используемое в тексте, заменено на соответствующее принятой норме.
   Косьва – здесь и далее написание пермских рек Косва, Инва, Лысва, Зюзва и т. д., используемое в очерках, заменено на Косьва, Лысьва, Иньва, Зюзьва и т. д., соответствующие принятой норме.
   Станции Микулиной – скорее всего, Мельников имел в виду станцию или деревню Никулину.
   Пожвинский завод – здесь и далее написания «Пожевской», «Пожвенский» и «Пожевский», используемые в тексте, заменены на «Пожвинский», соответствующее принятой норме. Также по всему тексту заменено написание «Пожева» на «Пожву».
   Село Яйвинское – здесь и далее написание «Яйвенское» (и всех прилагательных, относящихся к Яйве), используемое в тексте, заменено на соответствующее принятой норме.
   Цейва – скорее всего, речь идет о реке Чаньве, известной своими пещерами, в которых до последнего времени находили следы древних капищ – кости животных, ритуальные камни.

   Статья четвертая. Дорога к Новому Усолью. – История соляных промыслов. – Производство соли.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки». 1840. Т. XI, раздел VII. С. 35–49.

   До 35 градусов и даже до 40 по Реомюру – это примерно 44–50 градусов по Цельсию (1 C = 0,8 R).
   Бечевник (бичевник, бечевая) – сухопутная дорога вдоль берега реки, предназначенная для буксирования бурлаками или лошадьми судов на канате, называемом бечевой или бичевой.
   Она, частию, напечатана Берхом. Речь идет о книге В. Берха «Путешествие в Чердынь и Соликамск для изыскания исторических древностей». СПб., 1821.
   Рассол 24 градуса по Ламберти. Ламберти – изобретатель ареометра для соли (солемера).
   Црен (м. р.), или црень (ж. р.), – «сковорода» (металлический ящик), на которой варят рассол.
   Огурдино (у Мельникова – Гурдино) – деревня в окрестностях Усолья. Написание было приведено к настоящему названию этой деревни.
   Сивков Александр Петрович (1771–1849) – шихтмейстер, бывший управляющий пермским имением графа Г. А. Строганова.
   Жан-Батист Пуадебар, в России известен был также как Иван Иванович Пуадебард, – французский инженер-механик, с 1810 г. работал по контракту на горных заводах уральских промышленников Всеволожских, где в 1811 г. изобрел специальный, приводимый в движение лошадьми ворот для подъема соляных судов против течения реки Камы.
   См. «Россия…», соч. Ф. Булгарина, ч. 2, стат. таблица 7-я, примечание I. Речь идет о книге: Булгарин Ф. Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношениях. Ручная книга для русских всех сословий: в 6 ч. СПб.: Тип. А. Плюшара, 1837.

   Статья четвертая (окончание). Производство соли. – Прокопьев день. – Рассказ старика.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки». 1840. Т. XII, раздел VII. С. 1–9.
   Перекопские соляные озера тянутся вдоль Перекопского перешейка. Большая часть из них произошла от заливов Сиваша.
   Озера Бурнас и Хаджи-Ибрагим входят в число основных соляных озер черноморского побережья.
   Писцовая книга Кайсарова Соли Камской 1579 г. Рукопись. Список 1877 г.
   Федот Алексеевич Вол-в – Волегов Федот Алексеевич (1790–1856), один из первых пермских краеведов, историк рода Строгановых. Выходец из крепостных, всю жизнь проработал в администрации строгановского имения. В 1836–1856 гг. – управляющий имением Строгановых в Новом Усолье.
   Якобо Франсиско Фитцджеймс Стюарт, герцог де Лириа-и-Херика (1696–1738) – внук английского короля Якова II, прародитель линии герцогов Альба, первый посол Испанского королевства в России (1727–1730).

   Статья пятая. Новое Усолье, Лёнва, Дедюхин и Пыскорский монастырь. – Соликамск. – История Соликамска. – Церкви и старинные дома. – Древности. – Поездка Камою. – Пожвинский завод.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки». 1840. Т. XII, раздел VII. С. 47–63.

   Пищалкин Андрей Андреевич (1809, с. Ильинское Перм. губ. – 1892, г. Санкт-Петербург) – художник-гравер, крепостной Строгановых. Графиня С. В. Строганова, заметив талант П. к рисованию, дала ему вольную (1829) и отправила за свой счет в Академию художеств (1830), где он учился в мастерской Н. И. Уткина. Прославился благодаря искусным гравюрам с картин великих мастеров – Рафаэля, Гвидо Рени, Карло Дольчи.
   «Описание коммерции…», I. Речь, очевидно, идет о книге: Чулков М. Д. Историческое описание российской коммерции при всех портах и границах от древних времян до ныне настоящаго и всех преимущественных узаконений по оной государя императора Петра Великаго и ныне благополучно царствующей государыни императрицы Екатерины Великiя. 7 т. в 22 кн. Санкт-Петербург, при Имп. Акад. наук, 1781–1788.
   Еx officio (лат.) – по обязанности.
   Деревня Питер существует до сих пор, пермский журналист и писатель B. Запольских упоминает ее в очерке «Паровой ковчег утонувшего завета» (Урал, 2003. № 1).
   Bisogna che tu muori per reviver (итал.) – «Вы должны умереть, чтобы встать». Мал¸нка – кадочка, используемая как мера для сыпучих веществ.
   «Th’one without t’other can do nothing» (англ., устар.) – «Без труда ничего не может быть сделано».
   «I tell the truth» (англ.) – «Я говорю правду».

   Статья шестая. Дорога к Чёрмозскому заводу. – Пермяки. – Объяснение названий некоторых рек.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки». 1840. Т. XIII, раздел VII. C. 85–95.
   Туис – пермяцкое слово. В коми-пермяцком языке «той» – «береста». Считается, что слово «туес» – это заимствование, произошедшее в северорусских говорах из древнепермского языка.
   Силаны – песни пермяков.
   Далин (Dalin) Улоф (1708–1763) – шведский писатель, критик, придворный историограф. В его «Истории Шведского государства» утверждалось, что имена многих русских князей, в том числе Рюрика, имеют шведское происхождение.
   Норманны – здесь и далее написание «нордманны», используемое в тексте очерков, заменено на устоявшееся «норманны».
   Путешествие Отера. Оттар из Холугаланда (Охтхере, Отер) – средневековый норвежский путешественник. Приблизительно в 890 г. Оттар прибыл в Англию, где по приказу короля Уэссекса Альфреда Великого его рассказ был записан. Об Оттаре известно из «Истории против язычников» Павла Орозия. Среди других Оттар рассказал о путешествиях по Белому морю и в Биармию.
   Леп¸хина «Путешествие…», III, 196 – Лепёхин И. И. Дневные записки путешествия доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лёпехина по разным провинциям Российского государства: в 4 т. СПб.: Тип. Императорской Академии наук, 1771–1805. 3-й том был издан в 1870 г.
   Перемь – в очерках используется двойное написание этого имени – Перемь и Перем. Все случаи приведены к единому написанию – Перемь.
   И. Г. Р. – Карамзин Н. М. История Государства Российского: в 12 т. СПб.: иждивением братьев Слепиных (тип. Н. Греча), 1818–1829.
   См. грамоту В. К. Дмитрия Иоанновича по ¹ 6 в I томе «Актов собр. арх. эксп.» – Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи археографической экспедицией Императорской академии наук. Дополнены и изданы Высочайше учрежденной комиссией. 4 т. – СПб.: Тип. II отделения Собственной Е. И. В. канцелярии, 1836.
   См. «Хоз. оп. Пер. губ.». III – 63. Попов Н. Хозяйственное описание Пермской губернии: в 3 т. СПб.: Императорская типография, 1811–1813.
   Иорнанда. Иордан (Jordanes) – готский историк VI в. Родился во Фракии. Один из самых известных его трудов – «О происхождении и деяниях гетов» (De origine actibusque Getarum, сокращенно Getica). Здесь излагается история готов от их легендарного переселения из Скандинавии и до войны остготов с Византией, рассказывается о племенах Центральной и Восточной Европы, о народах Кавказа, славянских племенах, гуннах. Словарь Брокгауза и Эфрона замечает, что использование имени «Иорнанд» является неправильным.
   Кегролою, Чакалою, Немьюгою и жителями у Пильих гор. Название поселений, находившихся на территории, получившей название Заволочье (от Северной Двины до Печоры). Исторически здесь проживали финно-угорские народы.
   См. Степ. книгу. Степенная книга – памятник русской исторической литературы XVII в. Охватывает время от княжения Владимира Святославича до царствования Ивана IV.
   Азбука Стефана Ярапа. Стефан Пермский – епископ Русской православной церкви. Проповедовал христианство среди зырян и коми-пермяков, создал для них алфавит и перевел на их язык основные церковные сочинения. В 1383 г. был поставлен первым епископом образованной в результате его миссионерской деятельности Пермской епархии. Почитается Русской православной церковью в лике святителей.
   См. Татищева «Историю Российскую», I, 262, прим. 9; ч. II, с. 373, прим. 77.
   История Российская с самых древнейших времен неусыпными трудами через тридцать лет собранная и описанная покойным тайным советником и астраханским губернатором, Василием Никитичем Татищевым: в 6 т. М.: Императорский Московский университет, 1768–1843.

   Статья седьмая. Чёрмозский завод. – Заготовление углей и руды. – Доменное и листокатальное производство.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки». 1841. Т. XV, раздел VII. С. 1–9.

   Nec plus ultra (лат. «дальше некуда») – изречение, ставшее устойчивым, по легенде, написано на Геркулесовых столбах как предостережение мореплавателям, знак достижения ими границы мира.
   Д. с. с. – действительный статский советник.
   Sans facons (фр.) – здесь, скорее, использовано в значении «без обиняков».
   Russlands gesammt Bevoelkerung im Jahre 1838 – название книги переводится как «Общее население России в 1838 году». Издана в Санкт-Петербурге в 1843 г.

   Статья седьмая (окончание). Доменное и листокатальное производство. – Вагранки. – Заводское поверье.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки». 1841. Т. XV, раздел VII. С. 69–78.

   Распар – в тексте очерков используется двойное написание – «роспор» и «распор».
   Здесь и далее они заменены на устоявшееся название этой части домны – «распар».
   La fonte noirgrise (фр.) – темно-серый чугун.
   La fonte blanche (фр.) – белый чугун.
   Сакунталы и Урвази – героини произведений знаменитого индийского драматурга и поэта Калидаса, переложившего сюжеты древнеиндийского эпоса «Махабхарата». Возницы в этих пьесах играли немаловажную роль, являясь наперсниками героев.
   Выражение Сайл аль-’арим означает «бурное наводнение» и связано с прорывом Марибской плотины, о котором упоминается в Коране. Народ сабе, живший в этих местах, отверг 13 посланных к нему пророков, за что и был наказан. Так, Бог заменил «их два сада двумя садами с горькими плодами, тамариском и несколькими лотосами».
   Волегов Василий Алексеевич (1807, с. Ильинское Перм. губ. – 1864, там же) – выходец из крепостных крестьян гр. Строгановых, окончил школу горнозаводских наук, прошел путь от смотрителя золотых приисков до главноуправляющего имением Строгановых, центр которого находился в селе Ильинском. Краевед, историк, археолог, этнограф. Им была собрана большая археологическая коллекция, она и сыграла ключевую роль в формировании знаменитой «чудской коллекции» Строгановых.

   Статья восьмая. Обва. – Биармийцы. – Пермские древности. – Кабинет г. Волегова.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки». 1841. Т. XVIII, раздел VII. С. 1–10.

   А la «Б. д. ч.» – «Библиотека для чтения», ежемесячный русский журнал универсального содержания, выходивший в Санкт-Петербурге в 1834–1865 гг.; первый многотиражный журнал в России.
   Бальби Андриано (1772, Венеция – 1848, Падуя) – итальянский географ, статистик. Самые известные его работы – «Этнографический атлас мира, или Классификация древних и современных народов по их языкам» (фр. Atlas ethnographique du globe, ou Classification des peuples anciens et modernes d’apres leurs langues, 1826) и «Краткий курс географии» (фр. Abrege de geographie, 1832), переведенный на множество европейских языков.
   Шафаржик (1795–1861) – словацкий и чешский славист. Окончил Йенский университет (1817). Впервые применил сравнительно-исторический метод в славистике. В своих основных трудах («Славянские древности», «Славянская этнография») предложил научно обоснованную теорию славянской общности и показал роль славянских народов в мировой истории.
   Паоло Джовио (итал. Paolo Giovio), Павел Иовий Новокомский (1483, Комо – 1552, Флоренция) – епископ Ночерский, итальянский ученый-гуманист, придворный врач римских пап, историк, биограф, географ, коллекционер. Опубликовал подробные сведения о России – в составе книги о посольстве Дмитрия Герасимова к папе Клименту VII в 1525 г.
   Агафемер – географ, предположительно IV в. от Р. X.
   Абд Еррашид Бен Салех, или Бакуй – арабский географ XV в.
   Имадуддин Абуль-Фида Исмаил ибн Али, известный как Абу-ль-Фида (1273, Дамаск – 1331, Хама) – арабский историк и географ из курдского рода Айюбидов, эмир Хамы (Сирия). Его летопись Historia anteislamica была издана в 1831 г. в Лейпциге. До этого в более полном объеме под заглавием Annales moslemici летописи Абульфида издавались в Копенгагене (1789–1794).
   Герберштейн Сигизмунд (1486–1566) – австрийский дипломат, писатель и историк. Наибольшую известность как в России, так и за ее пределами приобрел за свои обширные труды по географии, истории и внутреннему устройству Русского государства. Впервые «Записки о московских делах» (Rerum Moscoviticarum Commentarii, в русской литературе обычно издание называют «Записки о Московии») были опубликованы в 1549 г. на латинском языке и еще при жизни Г. выдержали несколько изданий.
   Абулгази (Абул-гази, Багадур-хан, Абульгази Багадырхан) (1603, Ургенч – 1664, Хива) – хивинский хан из потомков Чингисхана, историк и первый узбекский писатель. А. известен как автор двух исторических сочинений – «Родословная туркмен» и «Родословная тюрок». «Родословная тюрок» была введена в научный обиход пленным шведским офицером Таббертом фон Страленбергом в начале XVIII в. в Сибири. Она была переведена на русский, по другим данным – на немецкий язык, и так попала в Европу.
   Лерберг (Lehrberg), Христиан – историк (1770–1813). Учился в Дерпте, Йене и Геттингене. Был членом Императорской Академии наук. Фундаментальный труд Л. по древнерусской истории Untersuchungen fur Erlauterung der alteren Geschichte Russlands был издан уже после его смерти (СПб., 1816; пер. Д. Языкова, СПб., 1819) и получил признание научного сообщества.
   Роммель Дитрих Христофор (von Rommel, 1781–1859) – немецкий историк; был профессором в Марбурге и Геттингене, до 1814 г. в Харькове (на кафедре древних литератур), потом вернулся в Марбург. Статья Р. «О сходстве начертаний, найденных в Сибири на камнях, с таковыми же в Германии» (Göttingische gelehite Anzeigen, 1823, № 205) была переведена А. Х. Востоковым и опубликована в «Сибирском вестнике». 1824. Ч. I. С. 1–8.
   Григорий Иванович Спасский (1783, Егорьевск, Рязанская губерния – 1864, Москва) – русский историк, исследователь Сибири, член-корреспондент Петербургской академии наук (1810). Основатель первого в России краеведческого журнала «Сибирский вестник».
   Dr. Faustens Geister-Zwang, Anno 1509 – в своих дневниках Мельников писал, что по этой книге он вместе со своими гимназическими друзьями вызывал духов. Старинную рукопись принес один из товарищей Мельникова.
   Goth. Gelehrte Anzeigen – скорее всего, речь идет о журнале Gоttingischen Gelehrten Anzeigen («Геттингенские ученые записки»). Это старейший немецкоязычный научный и литературный журнал. Издается с 1739 г. в Геттингене.
   Филипп Иоганн (Юхан) Табберт фон Страленберг (1676, Штральзунд – 1747, Йетинге) – капитан шведской армии короля Карла XII в Северную войну. После сражения под Полтавой он был взят в плен, отправлен в Сибирь в Тобольск, где пробыл пленником 13 лет. Здесь он собрал богатые этнографические и картографические материалы, которые использовал при создании карты России и Великой Татарии 1730 г. и книги «Историко-географическое описание северной и восточной частей Европы и Азии», выпущенных в свет в Стокгольме в 1730 г.

   Статья восьмая (окончание). Обва. – Биармийцы. – Пермские древности. – Кабинет г. Волегова.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки». 1841. Т. XVIII, раздел VII. С. 61–66.
   Александр (Алессандро) Гваньини (1538, Верона – 1614, Краков) – итальянский дворянин, в качестве наемника участвовал в Северной семилетней войне, во время которой служил в польских войсках. В 1571 г. принял подданство Речи Посполитой, переселился в Польшу, участвовал в войнах с Россией. Г. был прекрасно образован, владел несколькими языками (латынью, немецким, польским, литовским и русским). Автор нескольких историко-географических сочинений. Речь идет о Rerum Polonicarum («История Польши») в 3 т. (Франкфурт, 1584).

   Статья девятая. Ильинское. – Завод Добрянский. – Полазненский завод. – Производство кричное, резное и шинное. – Завод Хохловский.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки». 1842. Т. XX, раздел VII. С. 53–65.

   Евлампий (Пятницкий Петр Никитич, 1794–1862), архиепископ Тобольский и Сибирский. 5 декабря 1833 г. Е. был назначен первым епископом только что учрежденного Екатеринбургского викариатства Пермской епархии. Вместе с Пермским архиепископом. Аркадием (Фёдоровым) заботился о воссоединении старообрядцев с православной церковью через единоверие, посетил все известные в то время места молитвенных собраний, состоял в переписке с купцами-старообрядцами и др. лицами. Составил записку «Опыты сличения разногласий, какие употребляются в книгах, принимаемых раскольниками, о перстосложении», а также «Опыт краткой истории российской церкви» (1838) для преподавания в заводских училищах Пермской губернии; одним из самых действенных миссионерских приемов считал совместное обучение детей старообрядцев с детьми православных под надзором духовных лиц, полагая, что старообрядчество рождено и поддерживается «единственно невежеством».
   «Собрание государственных грамот и договоров» – издание документов по русской истории архива Министерства иностранных дел, предпринятое Комиссией печатания государственных грамот и договоров. Опубликовано 5 частей (М., ч. 1–4, 1813–1828. Ч. 5, 1894), включающих 1037 документов.
   Salve, salve domine (лат.) – «Привет, привет».
   Ja, es ist wahr (нем.) – «Да, это правда».
   Вычеги – рукавицы, запон – кожаный передник.

   Статья десятая. Пермь. – Наружное устройство города. – Промышленность и торговля. – Просвещение. – Жизнь в Перми. – Образованность. – Воспоминание об Александре Благословенном и Александре Цесаревиче. – Заключение.
   Опубликована в журнале «Отечественные записки». 1842. Т. XXI, раздел VII. С. 1–15.

   Невеглас (устар.) – невежда.
   Лаж – превышение рыночных курсов денежных знаков, векселей, других ценных бумаг по сравнению с нарицательной стоимостью.
   Rucop. Kralodworsky в пьесе Ludise a Lubor – Вацлав Ганка. Краледворская рукопись. Собрание древних чешских эпических и лирических песен.
   Фалбора – оборка.
   Place parade (англ.) – место для парада.
   «Je parle en francaise avec les etrangers… qui ne peuvent parler en russem mais… mais parler en francaise avec les Russes…» (фр.) – «Я говорю по-французски с иностранцами… которые не могут говорить по-русски, но… не говорю по-французски с русскими…»
   В 1832 напечатана была книжка «Краткое статистическое обозрение Пермской губернии» – в Перми были изданы две книги с подобным названием: Краткое статистическое обозрение Пермской губернии 1832 года. Пермь: Тип. губ. правл., 1833; Краткое статистическое обозрение Пермской губернии 1837 года. Пермь: Тип. губ. правл., 1837. За подписью «Е. Никольский» текст «Краткого статистического обозрения Пермской губернии 1832 года» вышел в журнале «Русский вестник», 1841, кн. 8.
   Пельмени – в тексте очерков используется написание «перьмени». Здесь и далее оно заменено на устоявшееся название.

   Поездка в Кунгур (из «Дорожных записок»)
   Опубликована в журнале «Москвитянин». 1841. Ч. 3. № 5. С. 261–275.

   Ясащник (устар.) – сборщик ясака, ясачник.
   …по словам Верхоланцева – Дементий Васильевич Верхоланцев (1756–1833), писчик Билимбаевского завода, свидетель пугачевского восстания на Урале. Оставил записи воспоминаний, о них П. И. Мельников мог узнать от В. А. Волегова.

П. И. Мельников-Печерский Дорожные записки на пути из Тамбовской губернии в Сибирь