1824.

577.
Князь Вяземский Тургеневу.

   7-го января. [Москва].
   Поздравляю тебя, моя радость, с 1824-ю радостью по Рождестве Христове. Когда придет новая эра? Право, пора! А пока ожидаю коляски, которая все еще едет или не едет. Мы в Москве с детьми и порядочно устроились в своей хижине, светлой и чистой. Не будешь ли сюда, хоть к поре блинов? Или хочешь куличей? Тебя ведь в голодное время ждать нечего. Ты умеешь выбирать время. Меня скопцом вывели в «Полярной», не хуже Загряжского, и я остался при законной части. Да неужели было у меня: «Русский царь в шляпе»? Понять не могу и припомнить, когда доставил им эту песню, написанную мною тотчас после Двенадцатого года, когда это выражение было точно в народном употреблении. Не люблю ни писать задним числом, ни думать задним умом, ни чувствовать задним чувством. Всему свое время и свое место. Я сгорел, как прочел этот стих. Сделай милость, защищай меня от недоброжелателей. Очисти меня от хвостовщины и сбереги мою девственность. Кстати о девстве: рязанский Ржевский привез сюда на продажу дюжины две – (по крайней мере он ручается) и к тому же танцовщиц. они пляшут здесь на показ на итальянском театре: Россини и Россияда вместе! Хорошо, если купила бы их императорская дирекция. Все были бы они свободны, по крайней мере, столько же, сколько и мы.
   Что же обещанные книги? Если есть в тебе душа и совесть, сыщи Аннету Голицыну, варшавскую, дочь Ланского, по только тотчас и скажи ей, что я жду водевиль из театральной цензуры; что если найдется кое-что непозволительного, то пускай вымарают, а не задерживают и присылают то, что может быть сказано и пето, не оскорбляя Бога, царя и ослиных ушей, того и другого, и третьего, и четвертого, и пятого. Она знает, в чем дело. прости, моя душа! Вот афишка о Ржевском; афиши пишет Апраксина.
   Подари мне на новый год пакетов по образцу этого, только не скупись.

578.
Тургенев князю Вяземскому.

   11-го января. [Петербург].
   Елена Безобразова помолвлена третьего дня за гусарского полковника графа Апраксина, племянника графа Разумовского.
   Скоро ли напечатаете «Ключ»? Пришли тотчас экземпляров пять, и один или два получше.
   День бракосочетания еще неизвестен по нездоровью великого князя. Что ты замолк, соловушко? Тургенев.

579.
Тургенев князю Вяземскому.

   16-го января. [Петербург].
   Весь город плачет по смерти Чернышевой. Милое создание, которому улыбалось счастье, трое суток мучилось и успело только пережить дитя свое и проводить его в лучший мир. Муж в плерезе и был в жестоких обмороках. Старуха Козицкая и мать приняли последний вздох умирающей. Все семейство в горести ужасной. В том же доме, и за несколько дней перед тем, умерла родами же, за несколько же дней перед Чернышевой вышедшая замуж Козловская, урожденная княжна Мещерская. Когда ее выносили из дома, то пение надгробного хора доходило до слуха мучившейся уже родами Чернышевой.
   Государь болен лихорадкою и рожею на ноге. Сегодня, благодаря Богу, легче, но он ходить не. может и приехал из Царского Села больной. Неделя должна была быть бальная, а вышла больная. Татищева сбиралась дать бал; Елена её утопает б блаженстве. Третьего дня был я, после трехгодичной разлуки, у князя Serge Golitzin; застал там Юсупова вашего и излил перед ним всю желчь за продажу танцовщиц. Он защищал это и показал себя тем, что есть. Этом и шутить не позволено. Если князь Д[митрий] В[ладимирович] сюда не будет, то я намерен писать к нему, указав на продажу сию в его столице. Что же будут делать на Вятке? Слава Богу: там почти одна казенщина! Неужели Апраксина знает о сем и молчит? Доставь мне поболее подробностей. Я донесу на нее графине Строгоновой.
   Сказывают, что «Ключ», уже печатный, здесь, а я его еще не имею. Читал ли ты его «Русалку»? Если нет, то пришлю: старая пиеса, прелестная, неодобренная еще Тимк[овским].
   Водевиль твой пропущен без перемены и сегодня возвращается в Москву. Я сам говорил с Ланским. Доставь сюда, если напечатаешь.
   Читал ли в «Journal de Paris» 2 Janvier 1824 статью об «Антологии» Сен-Мора? Мейстер сбирается отвечать и оправдывать Крылова. Он посадил в котел Вольтера, а не Крылов. Умница наш был осторожнее. Впрочем, по делом. «Les morceaux les plus remarquables sous le rapport de l'originalité et de l'agrément des pensées sont «Swètlana», par m-r Joukoffsky, «Une épître» de m-r le comte de Kwastoff, «Les «deux pêcheurs» de Gneditch et «Le Tasse mourant» de Batuschkoff». Если последний прочтет это, то в другой раз с ума сойдет; да я опасаюсь и за радость графа Хвостова. Впрочем, тот же рецензент говорит, «que le peuple russe reèut son alphabet des mains de Pierre le Grand».

580.
Князь Вяземский Тургеневу.

   17-го января. [Москва].
   Не я замолк, а ты. Недавно писал я к тебе и, кажется, еще à la Galiaui, да и прислал множество писем Дашкову, Туркулю и пр., и пр.
   Наш водевиль возвратился из цензуры театральной, которая в нелепости не уступает сестре своей. В итальянской «Cendrillon» Dandini, глядя на сестер, поет к ним: «Son'tutte papa».
   Вчера был прекрасный бал у симбирского маркиза Киндякова. Им только Москва и держится, и движется.
   «Фонтан», а не «Ключ»: сколько раз я тебе говорил, а ты все свое несешь, уже печатается. Я готовлю к нему «Разговор между издателем и классиком с Выборгской стороны». Припечатаются и «Разбойники», ради составления книжечки.
   Узнай стороною, будет ли мне по старому присылать Греч «Сына» своего даром, а не то подпишись. Я не в милости у петербургских словесников: je perds ma popularité. Главное сердце на меня за Булгарина, литературного Фигаро (ум в сторону) и за Крылова, которого поставил я ниже Дмитриева.
   Трокадерский герой здесь и приехал, сказывают, – жениться на Комбурлеевой, которых я еще не встречал в обществе. Что же скажет твое сердечко на Черной Речке? Или ты утешишься тем, что останется при тебе кухарка. Неужели не будешь в Москву? 30-го готовится маскарад у Бобринской на весь город. Приезжай!
   Ваш Филарет запретил итальянцам давать «Моисея». Ты видишь, и у нас, как в Париже, и у нас своя Сорбонна. Дай срок, поболее образуемся, и заведется и своя инквизиция. Прощай, мой кандидат инквизиторства! Пушкина сейчас была здесь и тебе кланяется, и брату, которому готовится отвечать. Поздравь от меня Безобразову, если увидишь. Кланяйся Карамзиным, а писать им буду на следующей.

   На обороте: Его превосходительству, милостивому государю Александру Ивановичу Тургеневу. В доме Министерства просвещения. В С.-Петербурге.

581.
Князь Вяземский Тургеневу.

   21-го января. [Москва].
   Я и сам сердечно оплакиваю Чернышеву. Я узнал и полюбил эту милую малютку на Макарьевской ярмонке. Подите, разгадайте жизнь и хозяина её!
   Я хотел тебе много писать, но у меня Верстовский и Булахов, здешний певец отличный, но актер деревянный и беспамятный. В четверг идет водевиль, а он своей роли не знает. Втираем ее в него фрикциями, а иначе никак не проберет его. Если напечатается, то разумеется пришлю. А напечатать нужно будет, потому что ее верно убьют в игре.
   Будь покоен: «Фонтан» у тебя у первого будет. Об Ржевском замолкли: он куда-то уехал. Отдай афишу барышням Карамзиным: знай наших! Обнимаю тебя сердечно.
   Я газет никаких не читаю и потому и не знаю, что сказано в них о St.-Maure, который сущий мавр и араб. Пришли, что есть и что скажет Мейстер.
   Басня Крылова подлая и угождение нынешнему мнению. Она мне всегда была тошна.

   Приписка А. Я. Булгакова.
   Ну, где вам, петербургским, за нами угоняться! Посмотри, душа моя, подивись и прочти афишку, привезенную сейчас к Вяземскому Львовою-Синецкою-Кокошкиною с билетом на её бенефис. Не бумага, а атлас, не спектакль, а чудо! Все новые пиесы: «Обман за обманом», сочинение новое обманщика Вяземского; «Воспитание» – худо воспитанного Кокошкина; шарада, коей слово есть «баллада», сочинение Филарета, а разговор славянских пастухов, comme de raison, Шишкова. То-то будет лафа! То-то будем хлопать и всех вызывать названных и скрывающихся авторов, а может быть… все зависит от нашего каприза. А ты не очень горячись, да, сударь! Ржевского танцовщиц покупают; дорого просят: по 1000 рублей штуку кругом. Я, чаю, гладится. За одним стало: за деньгами и за гневом твоим. Ах, милый друг, зачем ты не с нами! Какие обеды, какие стерляди, спаржа, яблоки, пряники, балы, красавицы, спектакли! Мы обедали у Вяземского намедни и объедались. Вьельгорские оба пели: один пел «Черную шаль», а другой воспевал черный глаз.
   Пора ехать на концерт к Вьельгорскому. Обнимаю тебя.

582.
Тургенев князю Вяземскому.

22-го января. [Петербург].
Твоего «Ключа» не дождешься, а между тем у него поспевает новая поэма. Я получил от него милое письмо, исполненное прекрасных стихов и даже надежды на его исправление. Теперь оно у Жуковского, который сбирается отвечать ему на его эпиграмматическое воспоминание о нем. Здесь все еще в черном теле его держут; но я заставил приезжого чиновника, в присутствии его начальника, описывать П[ушкина] и надеюсь, что эта сцена подействуют на бездушных зрителей. С вашим князем объяснение имел и сказал все, что на душе было. Он защищается законом, а я нападал даже и не за человечество, а только за благоприличие. Прости! Писать некогда. Тургенев.

583
Тургенев князю Вяземскому.

29-го января. [Петербург].
Посылаю статью. Возврати, как скоро не нужна будет. Писать некогда. Десятая часть «Истории» вышла. Прости! Князь П. М. Волконский вчера приехал.

584.
Князь Вяземский Тургеневу.

   31-го [января. Москва].
   Хотел писать много, а напишу мало, то-есть, ничего. Сегодня в семь часов утра приехал с маскарада Бобринской. Было всего пропасть: и жандармы на лошадях, и петухи с обезьянами, и кадриль национальной гвардии, и прочее. Вот что мог вынести оттуда для твоего подвижного архива. Вчера познакомился с трокадерской Комбурлеевой: она ждет тебя сюда.
   Не слышно ли у вас каких-нибудь перемен в управлении деревень. покупаемых для Спаса? Говорят, что Витберг едет к водам. Нельзя ли как-нибудь через вас продать туда деревню на условия? Имеете ли вы влияние на эти дела, или делаются они здесь под шумок? Скажи мне подробно обо всем.
   Я на днях получил два экземпляра «Сына». Что за милость? Подписался ли ты, или издатель пожаловал? Дай знать: в последнем случае должно мне заплатить за учтивость и отплатиться стишками. Скажи или дай знать Воейкову, что у меня готовится оброк для него; прислал бы и сегодня, но некогда. Доставь прилагаемое барышням Карамзиным и скажи, что написал бы, по маскарад сидит еще на плечах.
   Что же мне делать, что ты не имеешь еще «Фонтана», когда Сергей Львович у вас и брызжет им встречного и поперечного! Я не виноват, а из печати еще не вышел. Прости!
   Вот песня из водевиля, которая очень поправилась нашим зевакам. Дай Карамзиным и Воейкову; только скажи именно, чтобы не выставлять моего имени, потому что, на вызов публики назвать авторов, остались мы неизвестными.

585.
Тургенев князю Вяземскому.

   5-го февраля. [Петербург].
   Письмо и афиши жандарма получил. Мы давно хлопочем о твоем деле. Карамзин писал к государыне. Я вчера был у В. С. Ланского, который уверил, что спросит относительно отсрочки у тверского губернатора о твоем имении. Так порядок требует. Он надеется, что губернатор скажет согласно с твоей пользой. Об имении для Коммиссии нужно взять справки. Если ты знаком с Кушниковым, то посоветуйся с ним. Он человек прямой и добрый и сделает, что можно, или даст верный совет: ему известны дела московской Коммиссии. Впрочем, я и здесь возьму справку и все, что можно, конечно, сделаю. Теперь некогда порядочно уведомить тебя о твоем деле. Я надеюсь, что или я, или Николай Михайлович напишет к тебе на следующей почте. Французских жандармов отдал вчера Марье Антоновне. Карамзиной старшей, то-есть, Катерине Андреевне прочел; детям отдать не успел. Стихи отдал вчера же Козлову для помещения в «Инвалиде», без имени.
   Скажи Комб[урлей], что желал бы их видеть и поздравить в Москве, но не знаю еще, удастся ли; хлопот много. В пятницу на сей неделе свадьба великого князя в комнатной церкви государя, потом бал и поздравление, а празднества будут после Святой. Посылаю еще одну книжку. «L'hermite en prison» читает брат. Пришлю на следующей почте. Вот и афиша нашего парижского Шишкова, то-есть, его сеида – Гульянова. Ковальков (юноша-писатель), что жил у Ивана Владимировича Лопухина, а теперь у H. Ф. Плещеевой, – камер-юнкер. Ваш князь Урусов будет сенатором (по секрету). Князь Волконский отказался от всех должностей. Дибич утверждается в должности.
   Кто писал статью о тверском пустыннике или о пустыне на Тверской? Тургенев.

586.
Князь Вяземский Тургеневу.

   Попедельник. [9-го февраля. Москва].
   Спасибо, что вы обо мне хлопочете. Попечения ваши принимаю к сердцу с живостью я признательностью. Дай Бог успеха! Тверскому губернатору нельзя знать о моих обстоятельствах; ему известно, что производство фабрики моей идет исправно, но неизвестно, что нет никакой выручки, что сукно лежит у меня в амбаре, и что я еще должен платить за шерсть, когда от фабрики, как от козла, нет ни шерсти, ни молока. Показание его может быть мне не в пользу неумышленно. Как я уже тебе писал, здесь с Спасом делать нечего: у вас дело может пойти прямее и успешнее, а здесь предстоят мытарства. У Кушникова я был, говорил с ним, по что прока? Кушников ведь председатель, и стало дело не им делается. К тому же, есть еще желающие здесь, а я тягаться не умею. Вы – мой Спас!
   Вчера был большой бал у Рахмановой. Я невесте сказал твое поручение. На первой неделе, кажется, возвращаются отие в Петербург. Скажи Жуковскому, что получил его палеологу и картины. Отвечать буду после. прости! Реши об «Сыне Отечества».

   На обороте: Его превосходительству Александру Ивановичу Тургеневу, в доме Министерства просвещения, в О.-Петербурге.

587.
Тургенев князю Вяземскому.

   12-го февраля. [Петербург].
   Кар[амзин] писал к тебе о твоем деле. От императрицы уже писано к Ланскому, и я говорил с ним.
   О покупке деревни переговори с Куш[никовым] и меня уведомь, что он скажет. Денег на сие осталось еще более полутора миллиона; он должен это знать; и твоя деревня недалеко от Москвы. Может ли он взять на себя предложить о сем? Я думаю – трудно, но ты сам поезжай к В[итбергу]. Предложений, несогласных с честию, не делай, ибо он усумнится и подумает, что я подослал тебя. Впрочем, делай с ним по лучшему твоему разумению. О другом писать некогда. Жалею о Жихареве. Кланяйся ему.

588.
Князь Вяземский Тургеневу.

   14-го [февраля. Москва].
   Карамзиным пишу я с Тимирязевым подробно о делах. Прочти у них мое письмо. Впрочем, оно повторение того, что писал тебе. Спасительская и спасительная продажа может только, если может, получить у вас движение прямое. Здесь ход её уже сбит: надобно было сначала пойти грязными переулками; а теперь, когда увидят, что я поворотил на них с большой улицы, то, будут меня опасаться и захотят выставить мною свою честность. Решите! Если возможность есть у вас дать направление, то скажите. Я умом, сердцем, помышлениями, тоскою – в делах, а между тем Булгарин лжет на меня, как на мертвого. Докажу ему, что лев, хотя и убит во многом, по еще: е околел.
   Обер-прокурор Лобанов женится на меньшой Киндяковой. Есть ли у вас «Письма» аббата Сюррюга о московском пожаре и выписка из парижского журнала «L'album» o Ростопчине? Волосы дыбом становятся. Пришлю список, если нет.
   Прости, мой Спас! Я все еще получаю два «Сына» и не знаю, плачу ли за один.

589.
Тургенев князю Вяземскому.

15-го февраля. [Петербург].
Письмо от понедельника получил. «Сына Отечества» я тебе не посылал и для тебя не подписывался. расспросить у издателя не успел. Получил ли «Прощальную песнь» Жуковского, не петую в Смольном монастыре? О деле твоем еще подумаю. Да что же «Ключ»? Пришли хоть первые листы.

590.
Князь Вяземский Тургеневу.

25-го февраля. Москва.
Чтобы сберечь твою совесть от искушения нарушить тайну письма, посылаю тебе мое письмо к Воейкову открытое, а ты приложи после оплатку. Киселевы завтра едут к вам. Писать некогда. Я только вчера возвратился из Остафьева и не успел изготовиться. Скажи это и Карамзину, которого благодарю за письмо от 18-го февраля. С Витбергом еще приступить к делу не могу, потому, что ожидаю нужные бумаги из деревни. Обнимаю. Дочь Ростопчина очень больна. Нечаев выходит из опасности.

591.
Тургенев князю Вяземскому.

   26-го февраля. [Петербург].
   Письмо сие будет полу-официальное, и для того прошу прочесть его со вниманием и исполнить, по содержанию оного, немедленно. На прошедшей неделе Карамзин говорил слегка государю о желании твоем продать тверскую деревню храму Спаса. Государь тотчас предложил ему сказать о сем князю Голицыну, и на другой же день государь сказал ему, упомянув и об отзыве Карамзина, что ты согласен и дешевле других уступить казне. Князь поручил мне немедленно написать к тебе, чтобы ты написал к нему официальное письмо и предложил к покупке для храма свою деревню, сказав, что за душу просишь, сколько в ней душ, как далеко отстоит от Москвы, какие заведения, угодья или фабрики имеет и выгоды, кой могла бы доставить Коммиссии храма. Но я в то же время отвечал князю, что ты менее 400 р. душу уступить не можешь, ибо эта цепа самая дешевая; что если другие помещики уступали дешевле, то многие могли делать сие потому, что им доплачивали свыше сей цены сами крестьяне, желая поступить в ведомство Коммиссии. Посылаю тебе справку об имениях сего рода, в Коммиссию купленных. В сем смысле ты должен написать к князю письмо и, под открытой печатью, прислать ко мне. Опиши выгоды своего имения, но согласно во всем с истиною. Мы, вероятно, пошлем это при предложении на рассмотрение Коммиссии. Скажи об этом одному Кушникову, но другим не разглашай; особливо о том, что Карамзин говорил о сем государю. Сделай сие поскорее. Покажи письмо твое к князю предварительно Сергею Сергеевичу. Пришли его на мое имя, по сделай сам пакет и адрес. Не худо, если бы ты на всякий случай прислал ко мне два бланка на большой бумаге. Я бы, может быть, переменил что-нибудь или прибавил в твоем письме, а твое удержал. Если в бланках нужды не будет, то я немедленно возвращу их тебе.
   Этот же доклад князя Г[олицына] был счастлив и для другого поэта – Боратынского; но еще дело не кончено, и я не смею писать к тебе более. Погоди!
   Рылеев ранен в пятку на дуэли, но легко, то-есть, безопасно.
   Письмо твое и ответ Бул[гарину] читал с Жуковским и слога и некоторых мыслей не одобрил. Препроводил на рассмотрение Блудова, и по общему приговору исполним или не исполним твое желание. Сейчас прочел напечатанное в Париже возражение Толстого на статью о Сен-Моровой «Антологии». Хорошо, но недостаточно. Вот записка Блудова. Послушаем и позабавимся на твой счет.
   Спасибо за Пушкина. Надобно вогнать цену его сочинений в байроновскую. Будут дороже – и покупать больше будут. Пожалуйста не говори никому о разговоре Карамзина с государем и о предложении тебе, сделанном чрез меня. Можно испортить сим дело. Ты должен написать о причинах, по коим не можешь продать ниже 400 рублей за душу, сказав, что и сия цена весьма умеренная, судя по достоинству имения, и что только желание освободиться вдруг от массы долгов и упрочить благосостояние крестьян продажею в казенное ведомство, решило тебя за сию цену продать имение. При сем прилагаю: записку, у меня составленную, о двух имениях. Ты только можешь слегка упомянуть об оных, сказав, что некоторые имения так куплены, как например, князя Долгорукого и Ступишина, и записку Витберга, с показанием выгод имения, предлагаемого к покупке, для примера тебе. Тургенев.

592.
Князь Вяземский Тургеневу.

   28-го [февраля. Москва].
   Вот тебе pour les mémoires du temps, или скандальной хроники нашей, письмо мое к Мерзлякову по случаю представленной мною прозаической статьи для «Бахчисарая», который выйдет на днях. Мерзляков уступил и написал мне ответ, в коем обнажается его добрая душа. Жаль, что он одурел в университетской духоте.
   Киселевы у вас; поклонись им от меня. Ты, модник, поищи мне в лавках или у портных красной ратины на подбивку плаща.
   Виделся ли ты с Байковым? Каков он в двух звездах? Здесь уверяют, что Новосильцов женится на вдове Платона Зубова. Есть ли у вас слухи? Прости, душа! Нечаеву лучше.
   Пишу Карамзиным о моих предположениях на продажу имения. Статочное ли оно дело, скажи?

593.
Тургенев князю Вяземскому.

   29-го февраля. [Петербург].
   Не замедли исполнить по последнему письму моему.
   Князь Оболенский, муж Нелединской, сделан или сделается на место Кривцова, который уже переведен в Воронеж.
   Что же «Ключ»? Как же ты продал, а сам печатаешь? Пиесу твою читали, но еще окончательная резолюция не последовала за разногласием.

594.
Князь Вяземский Тургеневу.

   3-го марта. [Москва].
   Да будет воля твоя, и да будет успех в твоей воле! Из письма к Карамзину увидишь, почему прежде недели не могу написать дельно министру. Но ты не давай месту остывать; пускай письмо мое придет на теплое место. Смерть Ростопчиной обдала меня уныньем. Несчастье отца примиряет меня с ним. Люди должны быть снисходительны там, где судьба так свирепа. Не нам быть обвинителями Эдипов: нам только жалеть о жертвах Промысла. Побережем негодование свое для счастливцев.
   Я получил большой пакет Туркуля. Ты смешон, что оставляешь мою пиесу потому, что не одобряешь моих мыслей. Да что ты за Красовский моих мыслей? Впрочем, от тебя все терплю и целую руку, которая меня карает и милует. Обнимаю сердечно.

595.
Тургенев князю Вяземскому.

   4-го марта. [Петербург].
   Письмо получил и красной ратины куплю и пришлю. Для «Сетования» заказал музыку князю Владимиру Голицыну; но вместо взорванной надобно сказать порванной, ибо первое не то значит…
   С Байковым вчера обедал у Лукулла-Лазарева. Он уехал вчера же в Варшаву. Новосильцов не женится. У графини Зубовой умерла дочь, и наследники Зубова отдохнули. Статья еще у Жуковского. Он очень занят Батюшковым, который всех и сестру подозревает. Третьего дня подтвердил мне Нессельроде обещание отправить его в Зонненштейн на казенный счет. Мы уже имеем удовлетворительный ответ от Ханыкова.
   Скажи Булг[акову], что о Федорове справлюсь и что можно сделаю. Третьего дня, в ночь на третье, скончалась герцогиня Виртембергская к общему горю. Завтра выносят из дворца в церковь, а в субботу хоронят в Анненской лютеранской церкви, что на Сергиевской. Вся императорская фамилия опечалена.
   Нельзя ли вместо:

   её уж нет – Уж нет её?

596.
Князь Вяземский Тургеневу.

   6-го марта. [Москва].
   Я не дождался положительных сведений из деревни, а составил записку по планам из Межевой и собственным ведомостям. Кажется, хорошо; также и письмо; на всякий случай вот тебе два бланка. Довольно ли крупно написал я Христа? Я нарочно не означил, что уступлю, потому что Карамзин пишет уступить, а ты – не уступать. Во всяком случае нельзя спустить более 15 или 20 рублей с души. Уладь это сам. Дай Бог вам успеха. Карамзиных обнимаю. У меня рука устала от официальной переписки и от скуки писать по линейкам. Обнимаю тебя. С кем дрался Рылеев, и что за Ахиллесова рана?

   Приписка княгини В. Ф. Вяземской.
   Ради Бога, постарайтесь повыгоднее продать. Il me parait que 400 roubles est déjà trop bon marché; rappelez-vous que nous avons beaucoup à payer, et tachez de nous arranger cela de la manière la plus avantageuse possible.

597.
Тургенев князю Вяземскому.

   11-го марта. [Петербург].
   Я получил письмо твое вчера ввечеру, а сегодня показывал его князю, который нашел, что твой почерк похож на барона Штакельберга, то-есть, на его почерк, и велел мне заготовить предложение Коммиссии храма с предложением приступить к осмотру сего имения и к донесению по освидетельствовании. Я хотел переменить письмо и выпустить согласие на уступку, но Карамзин отсоветовал; да и дело, ибо и государь сказал о сем князю. Впрочем, я подумаю, как бы избежать сего или уступить безделицу. Предложение заготовлю сегодня; но не знаю, удастся ли завтра на тяжелой почте отправить, а во вторник непременно. Ни времени, ни выгод не потеряю, поелику возможно. Je prie madame la princesse d'être persuadée du contenu des ces dernières lignes et je la remercie de tout mon coeur poulies siennes. J'aurai donné la moitié de ma fortune pour sauver celle de mes amis. Il ne me reste que cela dans cette vie.
   Я еще не видал Киселева. Побываю сегодня перед обедом у канцлера, где я обедаю с Карамзиным, с Блудовым, Дашковым, а Жуковский отказался для Батюшкова.
   Если видаешь князя Гагарина, камергера, женатого на Бобр[инской], то скажи ему, что сбираются списки камергерам и камер-юнкерам с показанием, кто где служит, и что, вероятно, будут выключены нигде неслужащие. Я слышу, что он ни к какому ведомству не приписан. Хочет ли он не носить ключа? Впрочем, беда не велика, но предварить его, кажется, нужно.
   Завтра обедаем у отца поэта Пушкина. Каков дядя? Что же «Фонтаном» по сию пору на нас не брызжешь? Не забудь прислать получше экземпляр для и[мператрицы].
   Булгарин просит меня напечатать твою статью в его журнале.

598.
Князь Вяземский Тургеневу.

   11-го марта. [Москва].
   Посылаю тебе пять экземпляров «Фонтана». Отдай из них три Сергею Львовичу. Не шипу более, потому что я еще на постели: не очень здоров и ставил ноги в воду. Обнимаю.

   На обороте: Его превосходительству, милостивому государю Александру Ивановичу Тургеневу. В доме Министерства просвещения. В С.-Петербурге.

599.
Князь Вяземский Тургеневу.

   13-го марта. [Москва].
   Здравствуй, голубчик! Получил ли ты «Фонтаны» и отдал ли из них три живобьющему фонтану, то-есть, вечно плюющему Сергею Львовичу? Я и так было у себя переменил взорванный и сказал порванный. Хорошо, если так поставили в печатном. её уж пет – Как-то живее, грустнее.
   Вся Москва наполнена и напучена толками о концерте благородном (целью и действующими лицами), который затеял Вьельгорский для искупления из Куракинского плена отличного скрипача Семенова. Все взвыло! Концерт однако же идет и дойдет; только не разглашай о том, ибо многие отсюда писали к Куракину, чтобы восставить его против Вьельгорского; и Апраксина, верно, уже барабанит у вас об этом. Куракин – человек горячий и честолюбивый и с сердцов может отказаться и от денег, и от слова. Теперь, как сказывают, назначает он деньги, вырученные за свободу Семенова, на приданое какой-то побочной дочери дяди своего в Париже. Здесь так много раскричались об этом концерте, что дамы: Рахманова, графиня Риччи, княжна Агриппина Трубецкая, обещавшие прежде играть и петь в этом концерте, отказались. Вся наша дворянская подлость видна в этих толках. Иные, чтобы повредить успеху, распускают слухи, что у этого Семенова сорок тысяч лежит в ломбарде, когда все деньги его в пальцах, как у поденщика; что он развратный и пьяница, когда он поведения беспорочного; что государь дурно примет это дело и прочее, и прочее. Грустно, тошно и горячительно! Что за плюгавцы! Пожалуй, не одобряй намерения и средств, но как решиться на клеветы! Как вооружиться – с ног до головы, чтобы повредить успеху дела доброго и, по крайней мере, невинного!
   Что дело моих Семеновых? Двое из них были у меня, и я изложил им пользу этого дела для них. Ожидаю с нетерпением вашего ответа, чтобы встряхнуть голову и освежиться. прощай! Обними за меня Карамзиных. Не пишу к ним от Дмитриева, который просидел у меня целое утро, а теперь хочется воспользоваться прекрасною погодою.
   Что слышно о просьбе моей императрице по Опекунскому совету? Здесь тверской губернатор, но он не получал письма моего за отсутствием и потому не давал еще никакого отзыва.
   Попроси Дашкова отщелкать Каченовского за Жуковского. Но он, дурак, лезет с своим Фоссом? Жуковского перевод дурен или хорош по себе, но не по тому, что в том или другом месте не сходствует с переводом Фосса. Этим Велизариям нужен всегда вожатый.

600.
Тургенев князю Вяземскому.

   14-го марта. [Петербург].
   Посылаю тебе копию с предложения нашего Коммиссии, которое сегодня же отправится в Москву. Нарочно обратился к Коммиссии, а не к Витбергу, так как сие прежде бывало, чтобы дать повод С. С. Кушникову принять участие в сем деле. Об уступке в предложении не упомянуто, но прошение и записка посылаются в копиях. Уступай не более 10 рублей, и то по необходимости. Торгуйся и представь выгоды имения; словом, не только достигни успеха, но и полного, а потом не согрешай впредь.
   Посылаю и музыку на твои слова, вчера привезенную мне автором её. А «Фонтана» все нет, как нет! В предложении есть du vague: это лучше.
   Нанял дачу на Черной Речке – тот дом, где жил Греч. Мы будем вдвоем с Сергеем, ибо Николай поедет в Карлсбад. Удастся ли прожить и по прошлогоднему – не знаю. Кажется, всякое настоящее несносно, а когда оно в прошедшем, так и о нем жалеешь. Читаю третью часть «Galerie» de Segur: портрет Потемкина. Знаешь ли Chopin «Sur l'état actuel de la Russie», 1822 года?
   На Семеновском мосту только и встречаешь, что навьюченных томами Карамзина «Истории». Уж 900 экземпляров в три дни продано.
   Заставлял И. М. Муравьева петь твои слова, но заикнулся и в музыке. Попрошу Башмакову – Суворову.
   Еду хлопотать за Плещеева. Он забыл записаться в службу и может быть исключен сегодня, если не успеем исправить его небрежности о себе. Тургенев.
   Сейчас от Ланского: принимает Плещеева.

601.
Тургенев князю Вяземскому.

   18-го марта. [Петербург].
   Письмо твое от 13-го марта получил вчера, а «Фонтан» получу сегодня. Вот ответ Карамзина на запрос твой о твоем деле по Опекунскому совету. Мы, кажется, подробно тебя обо всем уведомляли. Впрочем, я еще выправлюсь у Ланского: писали ли, когда и нет ли ответа?
   Дашков взял твою рукопись для надлежащего исправления и сам будет отвечать тебе. Сегодня я к нему сбираюсь; он с флюсом. Катенька Кар[амзина] все больна. Вот бюллетень сего дня.
   Посылаю сейчас твой романс с музыкой к Софье Д[митриевне] Нарышкиной. Обедаю у твоих Смирновых. Прости! Хлопотно по делам, по родным, но, в высшей мерзости, вашему музыканту-узнику. Поступаю с величайшею осторожностью, бью челом перед силою в пользу слабого; держусь одного закона, который не всегда в пользу одной невинности, а все страшусь, и право не за себя, а только за неудачу: быть праздным зрителем – есть преступление; вступиться за несчастного – часто и для него большая гибель. Жить в этой душной неизвестности – тяжко. Самый ничтожный чиновник, явный мерзавец, часто парализирует лучшее, самое чистое намерение. Здесь господствует какой-то страх неподкупной честности, какое-то безверие к чистым побуждениям, к бескорыстному жару к добру и ко рвению в спасении от взяточников и утеснителей. Прости!
   Получил пять экземпляров; три велишь отдать отцу, но один следует императрице. Что же мне останется? Высылайте поскорее экземпляры для распродажи.

602.
Князь Вяземский Тургеневу.

   20-го марта. [Москва].
   Спасибо за письмо вчерашнее и копию с предложения. Я вчера был у Кушникова, по ему еще нет сообщения. Он, прочитав, сказал, что это еще первый пример такого хода этим делам. Посмотрим, будет ли мне в прок!
   Благодари князя Владимира за музыку и за то, что он не умер, потому что Москва его уже отпела. Я говорил Николаю Гагарину, но, кажется, он ни на что не решился, а благодарит за предварение.
   Не знаю книги про Россию, о которой ты мне говоришь, да и не мог разобрать в письме твоем имени автора. Пришли ее на минуточку: ты знаешь, как я исправно возвращаю. Найди мне в Петербурге новые «Messéniennes» в которых «Le voyageur», «Napoléon» и прочее.
   Что же красной ратины? У нас вторая зима, и мы опять принялись за сани и медведя. Куда, как мило!
   Скажи Голицыоу, чтобы он прислал мне несколько экземпляров романса; и зачем романс, а не «Сетование», как у меня сказано? Хочу это название вывесть в люди.
   Здесь все еще полно будущим концертом. Деньги между тем почти все собраны. Это главное. Я получил не этому случаю замечательный ответ отказный от Мамонова: исторический документ pour les mémoires du temps. Все, и он между прочими, говорят: «Зачем выкупать Семенова, когда миллионы в его положении? «Во первых, не делать частного добра, потому что нельзя делать общего, – худая отговорка; во вторых, в образованном быту нельзя поставить на одну доску отличного художника и пьяного конюха; если уважать аристократию, то уважьте и ту, которого определила сама природа, выставя одного из тысячи; в третьих, кто вам мешает сколько можно выкупать, отпускать, освобождать с своей стороны. Неужели, отпустив на волю трех из заслуженных людей, мне подвластных, согрешил я против других, которые остались в прежнем положении? Все это парадоксы подлости, трусости и сожаления выдать 50 рублей, когда каждый вечер проигрываются сотни и тысячи за карточными столами. Вот тебе программа концерта, из коей ты увидишь и при случае докажешь, что избежали всякой личности и указания.
   Прости! Благодари Николая Михайловича за подарок двух томов, за которые я жадно принялся. Буду писать к ним в понедельник.
   Пуще всего старайся, чтобы не раздражали Куракина. Первое дело – успеть, а потом уже казнить. Отдай приложенное Воейкову для напечатания, только без моего имени. Не идеологствуй много, поправь, если я где проболтался; только не задерживай долго.

603.
Тургенев князю Вяземскому.

   21-го марта. [Петербург].
   На сих днях Батюшков читал новое издание Жуковского сочинений, и когда он пришел к нему, то он сказал, что и сам написал стихи. Вот они:

     Ты знаешь, что изрек,
     Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?
     Рабом родится человек,
     Рабом в могилу ляжет,
     И смерть ему едва ли скажет,
     Зачем он шел долиной чудной слез,
     Страдал, рыдал, терпел, исчез.

   Записка о нем готова. Мы надеемся скоро отправить его в Зонненштейн. С ним поедет и нежная сестра.
   «Фонтан» здесь и продается с успехом. В одно время: два тома «Истории» Карамзина, три – нового издания Жуковского и «Бахчисарайский фонтан», да еще и духовная пнижка Кочетова, также очень хорошая в своем роде. Это хоть бы и не у нас!
   Пиесу твою пересматривает Дашков, а потом напечатаем. Катенька Карамзина все еще нездорова. Прости!

604.
Князь Вяземский Тургеневу.

   24-го марта. [Москва].
   Получил письмо твое от 18-го марта, но многого в нем не понял во второй половине и даже не разобрал. Не знаю даже, что ты думаешь о концерте нашем. Неужели не одобряешь? У тебя, кажется, много иносказательного или недосказательного. Объяснись!
   Вчера дан был концерт: собрано 10000 слишком. Все и в музыке, и в действующих лицах, и в слушателях, и в зале имело какое-то доброгласие и, кроме цели исключительно русской, все прочее было на европейскую стать. Слава Богу, что победили все козни глупости и низости. Даже Юсупов и княгиня Татьяна Васильевна с дочерью присутствовали: вот кляп для бригадирских ртов. Один Апраксин отстоял свое мнение и не был. Теперь должно надеяться, что зловредное наитие не подействовало на Куракина; впрочем, надобно положиться и на прелесть 10000 рублей. Их прелесть красноречивее всех витийств Апраксиной и даже к[нягини] Нат[альи] Пет[ровны].
   Зачем же дал ты Сергею Львовичу, то-есть, фонтану-отцу, четыре «Фонтана» сына? Ему назначено от меня только три, а тебе два. Теперь они должны быть уже в продаже у вас. Я вчера получил письмо от Пушкина из Одессы: цена заплаченная за «Фонтан», прибодрила его, и он говорит мне, что начинает почитать русских книгопродавцев.
   Как довольны вы моим «Разговором»? Я дал волю своему перу, да к тому же и не боялся вас, идеологов.
   Сейчас был у меня Вьельгорский: от Куракина есть ответ. Он дает свободу Семенову, а деньги велит отдать в здешнюю больницу Куракинскую.
   Вы требуете от меня тайны в деле Спаса, а между тем посторонния письма и приезжие из Петербурга о том говорят. От Кушникова все еще не имею вести. Что Катенька? Обнимаю! Есть ли, или нет красной ратины? Пришли жене все, что есть для фортепиано из оперы «Der Freischütz»: вальсы, марши, увертюру и прочее.

605.
Тургенев князю Вяземскому.

   24-го марта. [Петербург].
   Дашков, сегодня или завтра отсюда отправляющийся чрез вас в свою деревню, будет вам живою от нас грамотою. Не зная, увижу ли я его еще, спешу пересказать о Бор[атынском]. Закр[евский] говорил и просил: обещано, или почти обещано, но еще ничего не сделано, а велено доложить чрез Диб[ича]. На этого третьего дня напустил я князя Гол[ицына]; потом принялся сам объяснять ему дело и человека. Большой надежды он мне не подал, но обещал доложить в течение дней всеобщего искупления. Между тем, узнав от него, что он думает, что Бор[атынский] отдан, а не охотой пошел в солдаты, я клялся ему в противном, просил справиться и, занемогши сам в тот же день, вчера призывал Муханова, просил его упросить Закревского объяснить Диб[ичу] это обстоятельство: оно важно и должно более других обратить гнев на милость. Страшусь отказа за Боратынского, ибо он устал страдать и терять надежду; но, авось! Или, лучше, я почти уверен, что простят; но дело в том – когда? Отсрочка трудная и тяжелая для страдальческой души Боратынского: c'est bien là le cas de dire:

     ….on désespère
     Alors qu'on espère toujours.

   Повторяю просьбу: не объявлять нигде его имени под стихами. Я забыл порадовать милую княгиню известием о приезде сюда Ломопосова, который скоро отправляется к вам, а от вас, чрез Варшаву, опять в Париж. Он привез сюда несколько новых книг, которые роздал для чтения модным приятелям и приятельницам. Между новостями – два тома записок madame Genlis, один том записок старика Сегюра и прочее.
   Я болен и не мог выправиться у Козлова о стихах. Пошлю спросить сегодня или завтра. Жуковский получил письмо твое и сбирается отвечать. Новости третьего дня были следующие: графиня Эльмт – Екатерининской дамой; Давыдова, внука графа Орлова и еще одна, а кто, не помню – фрейлины. Графу Литта велено исправлять должность обер-камергера.
   Переведи мне четыре стиха, которые я нашел эпиграфом у Сегюра, но переведи верно и так же грустно-хорошо, хотя и может выкинуть le remplissage: présent céleste. Вот они:

     Le souvenir, présent céleste,
     Ombre des biens que l'on n'a plus,
     Est encore un plaisir qui reste
     Après tous ceux qu'on a perdu.

   Воейкову передам твое поручение чрез Жуковского, ибо я сам не выезжаю или почти не выезжаю. По вечерам бываю у Карамзиных, а весь день читаю и думаю памятью и горюю, что не в Москве встречу веселый, но на меня уныние и грусть наводящий, праздник.
   Помешал Федоров чтением продолжения своего «Курбскаго». Право, хороши писано, и все подробности почерпнуты из хроник. Карамзину и императрице Елисавете очень понравилось. Она видит в нем начало нашего Вальтера-Скотта. Прости! Обними детей, поцелуй ручку у жены и скажите за меня друг другу: «Христос воскресе!» в первую минуту первого часа Светлой недели.

606.
Тургенев князю Вяземскому.

   25-го марта. [Петербург].
   Письмо и афишу получил. За «Сетованием» послал к к[нязю] Влад[имиру] и, если пришлет, доставлю сегодня. Новых же «Мессеньен» у меня и здесь нет. Я только читал одну оду на смерть Наполеона, в которой много прекрасного. Фонтене обещал мне книжку на два дни. Посылаю за ней сейчас же. Если будет здесь в продаже, то пришлю к тебе. Объявление напечатаю, но не хотел прочесть его Карамзину вчера, потому что (между нами) он очень огорчен холодным разбором его двух томов и в досаде говорил, что перестанет писать «Историю». Вообрази себе, что по четыре, по пяти экземпляров в день разбирают. Вчера взяли семь на простой бумаге. Он принужден уступать на срок книгопродавцам. Ожидаю большего рвения и патриотизма от русской России: чухонская равнодушна к славе отечества. Здесь многие почти ежедневно у Карамзина и не взяли его «Истории»! Другие просят прочесть. А ты хвалишь русских за покупку стиха за шесть рублей! Так, и тому долл;по радоваться. Но где же любовь к полезному и славному? Не говори другим о грязном разборе «Истории», да не возрадуются клевреты Каченовского!
   Соловей-Хвостов недавно воспел Ломоносова следующим стихом:

     В болоте родился великий Ломоносов.

   Софья Дмитриевна Нарышкина очень больна. Федор Петрович Уваров опасно болен и проживет недолго. Статью отдам Воейкову. Но для чего не Гречу? Он на нее больше имеет право.
   Вероятно, буду у вас к 1-му мая. Я люблю видеть Москву в праздничном кафтане и слушать Ивана, гудящего с товарищами. Для того и приезжал часто к Святой; а теперь не удастся отделаться так скоро и постараюсь приехать на немецкие станы.
   Мой секретарь пишет на твое предисловие замечания и напечатает у Измайлова.
   Я боюсь, что и Жуковского сочинения не скоро разойдутся. Не посоветуешься ли с Пономаревым и прочими, или не написать ли мне к Антонскому? он у меня теперь в надежде на звезду и верно расположен к добру.
   Ни жены, ни мужа Киселевых еще не видал, но в четверг обедаю с ними у графа Мейстера.
   Сейчас получил и «Мессеньены», но еще не успел прочесть.

607.
Тургенев князю Вяземскому.

   28-го марта. [Петербург].
   Еще от 14-го февраля послано отсюда отношение Ланского по твоему делу к тверскому губернатору. Справься! Как скоро ответ будет, я тебя уведомлю.
   Ратины красной нет, а есть байка красная, но слишком теплая для теперешней погоды. Еще поищу в русских лавках ратины. Прости!

608.
Князь Вяземский Тургеневу.

   31-го [марта. Москва].
   Война, опять война! Читал по ты в пятом «Вестнике Европы» «Второй разговор» на меня? Вот первый ответ. Напечатай его, где хочешь: у Греча или Воейкова, но только без перемены. Здесь он уже вышел невредим из горнила цеосуры и полез в дамский б – Шаликова. Что же делать? В одном этом журнальном б – можно – свободно на Каченовского. И Шаликов, и ценсор Снегирев – души не робкия и враги отъявленные Каченовскому. Я должен был воспользоваться этим стечением обстоятельств в страхе, что у вас ценсура еще и заупрямится. Сделай одолжение, только напечатайте скорее и скажите, что московская ценсура уже пропустила. Лучше, если у Греча. «Истории» два тома продают здесь по 25 рублей у Глазунова. Как идет продажа? Но ведь в города мало еще послано. Благодарю Голицына за музыку. Вчера пела здесь вторая Каталани. Голос большой, но мало искусства и приятности.

     Приезжай хоть к немецким –,
     Когда быть не можешь ты к русским –,

   то-есть, яичкам Светлого праздника. Обнимаю.

609.
Тургенев князю Вяземскому.

   1-го апреля. [Петербург],
   В прошедшую пятницу граф Аракчеев призвал брата Николая и показал ему два указа. Одним пожалован он в действительные статские советники, другим отпущен с жалованьем бессрочно в чужие краи, и велено выдать 1000 червонцев на дорогу. Словесно – много приятного и лестного. Это нас очень порадовало и тем более, что неожиданно.
   Жихареву – статского советника. Брат отправляется в среду на Святой неделе в дилижансе на Ригу. Жуковскому еще перстень от Марии Федоровны, кажется, за сочинения. В Тулу губернатор не князь Оболенский, а бывший в Архангельске.

610.
Князь Вяземский Тургеневу.

   3-го апреля. [Москва].
   Поздравляю от всего сердца его превосходительство. Теперь дело стало за Сергеем Ивановичем. Булгаков ездил сказывать о том вашей матушке. Когда едет новый действительный статский советник и не заедет ли сюда прежде?
   Я уже два раза писал к Всеположскому, но он был в отлучке; теперь должно ждать скоро ответа. Предложение Снасу будет рассмотрено после праздников.
   Пощечина Каченовскому будет заявлена в дамском б – в середу на Светлой неделе. Вот отчет всем делам моим. Прости! Благодари Карамзина за уведомление о справке моего дела опекунского. Катеньке, видно, лучше, что ни ты, ни он ни слова о ней не сказали. Скажи ей, что я, а верно и ты, предпочитаем крапивные щи крапивной лихорадке. Всем добрым людям поклон.
   Сделай одолжение, справься в Министерстве просвещения, что делается с просьбою Раича из Москвы о издавании журнала, и дай тотчас знать.

611.
Тургенев князю Вяземскому.

   4-го апреля. [Петербург].
   Письма твои получил и разослал. Спасибо за концерт. Я никогда не осуждал тебя за сие, но описывал здешния неудачи во многом подобном; впрочем, многое и удается. Оперу «Фрейшюц», то-есть, музыку постараюсь отыскать и прислать княгине.
   Катеньке лучше, по все еще пальцы пухнут, и она выходит только в гостиную и выезжает прогуливаться.
   Вот перевод Кокошкина «Запоздалого листа» Пушкина:

     Tendres désirs, rêves d'amour,
     De la vie aimables chimères!
     Le temps sur les ailes légères
     Vous emporte, hélas! sans retour.
     Avec une âme indifférente,
     Un coeur brisé par la douleur,
     Je vois sans ami. sans amante
     S'écouler des jours sans bonheur,
     Semblable à la feuille flétrie,
     Par le souffle des ouragans
     Qui sur la tige dégarnie
     S'agite seule au bruit des vents!

   Нева прошла вчера.

612.
Князь Вяземский Тургеневу.

   7-го апреля. [Москва].
   Христос воскрес, мой христолюбивый, мой пасхолюбивый камергер! Не перепало ли тебе каких-нибудь всемилостивейших крупиц? Москва вместо красного яичка получила из Петербурга красный кафтан Кашкина. В нем отличено московское бригадирство. Между тем замечают, что он разве с год как произведен был в действительные статские советники; за то поседел в партии Екат[ерины] Влад[имировны].
   Скажи Жуковскому, что я получил его три экземпляра. Дал Дмитриеву и Антонскому. Ожидаю назначенных на продажу. Между тем пускай присылает два веленевые, которые от меня требуют.
   У меня руки, плеча болят. от простуды. Писать больно, а руки между тем чешутся на Каченовского. Прости! Обнимаю тебя.
   Спроси от меня у Бутурлина за «Campagne de 1812», которую хвалят в «Journal de Paris». Здесь говорят, что будто свадьба его расстроена. Правда ли?
   Меня Василий Львович мучит именем Сергея Львовича, будто не получившего экземпляра «Фонтана», Что за вздор! Отблагодарит ли чем-нибудь императрица? Надоумь Карамзина. Чем же «Полярная Звезда» лучше?

613.
Князь Вяземский Тургеневу.

   10-го апреля. [Москва].
   Спасибо за 1-е и 4-е апреля. Помилуй, что это ничего моего не печатается? Вы меня делаете совершенно горчишником после ужина. У вас на руках три мои пиесы раскаленные, которые никуда годиться не будут, когда простынут. Найди в 7-м дамском б – мое – . Я хорошо сделал, что обратил распрю напрямки. Этот подлый народишка любит кидать каменьями и грязью из-за угла.
   Я получил ответ от тверского Всеволожского. Он пишет ко мне, что отвечал министру согласно моему желанию.
   Радуюсь за Николая Ивановича. Куда и надолго ли он поехал? Ты хорошо сделал, что не приехал к нашей Пасхе: она холодна, снежна, грязна, скучна.
   Я имею «Наполеона» Lavigne. Итак, не присылай списка, а разве печатанного, если найдешь. Не нужно также и «Freischütz», который здесь есть Проси у Бутурлина книгу, хоть за деньги, если продается.
   За Каченовского ополчился на меня Дмитриев-племянник. По крайней мере таков общий голос. Celui-lа ne chasse pas de race. Вот раскаленная эпиграмма. Прошу ее дать ей остывать и отправить сей же час Гречу.

Эпиграмма

     Клеврет журнальный, Аноним,
     Помощник презренный ничтожного бессилья,
     Хвалю тебя за то, что под враньем твоим
     Утаена твоя фамилья.
     С бесстыдством страх стыда желая согласить,
     Ты доказал, вдвойне кривнув душою,
     Что если рад себя бесчестить под рукою,
     То именем своим умеешь дорожить.

Вяземский.
   Прошу сей же час напечатать. Обнимаю.

614.
Князь Вяземский Тургеневу.

   14-го [апреля. Москва].
   Поздравляю с Фомою. Встретил ли ты Фому? А Жуковский? Я еще не видал Фаддея после окрещения своего, но благодарю Дашкова и за взятый труд, и за милое письмо, на которое буду отвечать в четверг.
   Скажи Жуковскому, что по всем справкам моим узнал я, что один петербургский Глазунов в состоянии купить его издание гуртом. Глазунов-сын будет отцу писать о том отсюда. Пускай Жуковский снесется с ним.
   Последние дни праздников были великолепны. Подновинское на эти дни точно в Европе: движение кипящее, смешение званий, отвержение всякого бригадирства!
   Не жди от меня ничего путного сегодня: сердце в трауре, а голова с похмелья от уличной жизни.

     Таков, Тургенев, я развратен,
     Но на меня и ты похож.

   Завтра примусь за дело, а теперь все еще в ушах бубны гремят.
   Печатайте скорее мою эпиграмму. Сделай одолжение, справься скорее о журнале Раича и похлопочи о нем как, где и сколько можешь. Раич один литератор в Москве, скажу смело.

615.
Тургенев князю Вяземскому.

   15-го апреля. [Петербург].
   Письма и от 7-го, и от 10-го получил и «Эпиграмму» отослал вчера же Гречу, по Крас[овский] не пропускает то, что впустил в себя дамский б – . Впрочем, довольно и одного и – ния.
   Гр[афиня] Разум[овская] послала ко мне «Урику» герцогини Дюрас, но я еще не получал книжек. Я любопытен читать ее и потому, что полагаю влияние на сию книгу и Свечиной, друга автора. Объявление Кузеня об издании Декарта получил. С французскою легкостию и самонадежностию, по блистательно написано.
   Об отношении Всев[оложскаго] у Лавского выправлюсь и дам скорый ход делу. К Жуковскому поручение исполню только сегодня: забыл. Пушкиным экземпляр отдал или по крайней мере отдавал. Не помню, взяли ли они. Сергей Уваров впутался не в свое дело и отдал императрице экземпляр «Фонтана» прежде Карамзина и все испортил. Сидел бы за своим сукном. Он перещеголял Козодавлева и на счету ему подобных в публике, если не хуже. Всех кормилиц у Канкриной знает и детям дает кашку.
   Брат уехал в дилижансе в среду на Святой неделе. Вот, брат, репутация! Не нашей чета! Не первый ли пример в его категории? И Свиньин не смеет завидовать, оглушаемый общим отголоском публики; а брат не выходил из кабинета и из Английского клуба.
   Четыре дни сряду таскался под качелями и вел жизнь твоей подобную. Сегодня иду на армянскую вечеринку, если не к Пашковым на бал.

616.
Тургенев князю Вяземскому.

18-го апреля. [Петербург].
Что у вас за Павлов, и для чего вы его не удержали от сумасбродного поступка, если это тот, что пишет в журнале? (Между нами покамест). Прости! Требуют на службу, а ночи не сплю на балах с горя разнородного. Что же Коммиссия? Тургенев.

617.
Князь Вяземский Тургеневу.

   21-го апреля. [Москва].
   Я все еще в грязи кулачного боя. Но что же делать? Раз пустившись в эту полемику, нельзя отстать, пока бой не решен. Самому досадно и скучно, и гадко связываться с народом, который так поодаль от меня, когда сам не спускаюсь в их омут. Буду осторожнее вперед; но пока, на прощанье, изобью их в кровь. На днях пришлю мое второе возражение, которое здешний цензор также пропустил. Дай Бог ему здоровья! А между тем вот несколько листков первого моего ответа для раздачи. Да разве Воейков по праву корсарства своего не может перепечатать у себя напечатанное в другом журнале, не прося нового разрешения от цензуры? Скажи ему. «Дамский Журнал» читают

     две-три набожные лани,
     Зверишки бедные, без связей, без подпор,

   а «Вестник Европы» имеет какое то популярство. Таким образом выходит, что меня бранят всенародно, а я отбраниваюсь приватно. Пособи и войди в мое сиротное положение.
   С Спасом, кажется, дело идет на лад. Предложение министра читано, и согласились купить мое имение; только Витберг, основываясь на словах министра, требует от меня уступки 20000 рублей. Хочу, с согласия Кушникова, предложить половину. Завтра, веролтно, получу от него ответ. Я с совета Кушникова был у Витберга после заседания. Он говорил о тебе: «Мы с ним не сошлись. Александр Иванович старается мне вредить; хочет, чтобы я искал в нем, но мне искать нет нужды», и прочее. Сперва я заступался; но после, как готовился горячиться, подумал, что я не с тем к нему приехал, чтобы за тебя рыцарствовать, а рыцарствовать за свои выгоды, и потому, признаюсь, подло поджал хвост и оставил тебя ему на съедение. Он уже заранее, мимо Коммиссии и до предложения министерского, по одним предварительным словам Кушникова о желании моем продать имение тверское, посылал чиновника рассматривать его. Тут что-нибудь да кроется. Впрочем, я из деревни своей еще не получал донесения о приезде туда чиновника. И это все странно! Бог с ними! Только удалось бы мне все кончить на славу имени Божия. Скажи обо всем Карамзиным, которым сегодня не пишу. Не буду писать и Дашкову, но благодарю очень за напечатание фаддейщины; я поправками доволен.
   Хочется приняться мне за какую-нибудь работу успокоительную, чтобы очистить душу, которая, право, как в болоте, с той поры, что вожусь в драме. Полемические распри хороши в Европе: там и противники, и зритель, и судии друг друга достойны.

     В победе чести нет, когда бесчестен бой.

   Бот эпигрнымы Грибоедова по случаю, или по поводу нашего калмыцкого балета. Прости! Вчера видел я вашу матушку на большом бале у Апраксина по случаю свадьбы племянника Талызина на Зубовой. Матушка очень обрадована хорошими известиями о Николае Ивановиче. Будешь ли к первому мая?
   Что о журнале Раича? Дай эпиграммы Воейкову, чтобы пустить их по рукам.

618.
Тургенев князю Вяземскому.

   22-го апреля. [Петербург].
   Письмо твое получил и Жуковскому сообщил о Глазунове. Ответ по делу твоему получил от тверского губернатора, и предложено Совету в Москве рассмотреть просьбу. Карамзин уведомит тебя о письме к нему Новосильцова. Теперь хлопочи сам чрез Кушникова. Что же ответ Коммиссии на наше предложение?
   Вчера был на бале во дворце, а завтра буду у соседки Пашковой, где празднуют свадьбу племянника с графинею Моден. Будет и великая княгиня.
   О Раиче не помнят здесь ибо, вероятно, бумага отдана князю Оболенскому. По порядку нужно от него иметь отзыв. Спроси у князя Оболенского, не прислал ли ему князь его просьбы, а я еще здесь поразведаю; но в Департамент князь точно не сдавал его просьбы.
   Если у Николеньки точно корь, то эта болезнь может долго задержать Карамзиных в Петербурге, ибо у Катеньки её не было.
   От Николая получил известие из Риги. Он едет приятно, и в будущем для него здоровье и веселье.
   Я познакомился здесь с Велеурским, бывшим адъютантом великого князя и будущим зятем Шадурского. Он тебя знает. Кажется, весельчак?
   Точно на тебя был похож всю неделю: с мутною душою жил в чаду принужденного рассеяния.

619.
Князь Вяземский Тургеневу.

   24-го апреля. [Москва].
   Витберг сказал мне словесно, что согласен принять уступку мою в 12000 рублей, и должен был прислать мне ответ письменный, но еще нет его. Отвечал ли он министру?
   Павлов, о котором ты пишешь, не журнальный, а другой и, кажется, сумасшедший. Так мне сказывал Иван Иванович, к которому приносил он свою комедию. Я говорил о том вчера Данзасу, который назначен производит над ним следствие. Нужно его лечить, а не наказывать.
   Вот второй мой ответ Дмитриеву. Отдай его в «Сын Отечества». Неужели ваша цензура и этого не пропустит? Уж подлинно наша бригадирша Москва не республика ли, потому что можно в ней ездить цугом в карете, ходить, как Ираклий Морков, в патриотическом шлафроке, по выражению Ростопчина? и отвечать «Вестнику Европы»? Читал ли ты в 7-м номере новую брань Дмитриева на меня. На нее должно было бы отвечать палками, но я предпочел отвечать хладнокровным официальным письмом к Каченовскому через Антонского, которое, если успею, сообщу тебе завтра через тяжелую почту.
   А тут и баста! Ругай они меня, как хотят, а в – отбраниваться не пойду. Я и так уже провонял –.
   Скажи сейчас Жуковскому, чтобы он высылал скорее другие экземпляры свои. Вчера, в особом объявлении к номеру 33-му «Московских Ведомостей», извещаю о продаже его книг, и вчера же все десять экземпляров присланные проданы. Хороша у него ошибка во втором томе, на заглавном листе: Жуховского.
   Прости! Обними за меня Караызиных. Когда их превосходительства переезжают в Царское Село? Как идет продажа его «Истории»?
   Сделай милость, поработай, чтобы разбор мой был напечатан у Греча или Воейкова.

620.
Тургенев князю Вяземскому.

   29-го апреля. [Петербург].
   От В[итберга] мы еще ничего не получали. исполним, как скоро получим. Карамзин Николенька в кори; но вчера вдруг застрадал чрезвычайно и прокричал часов восемь от боли в разных местах. Вероятно, ревматизм. Пиесу получил. Но здесь и думать нельзя о печатании ваших перепалок. Пора перестать. Теперь ты, вероятно, и с Булг[ариным] свяжешься. Бируков – ценсор в беде. Госнер, католический священник, известный проповедник, выслан за-границу; и Гречу – типографщику грозила беда. Но я боюсь только за Бирукова, а вы все на ценсоров нападаете.
   В прошедшую ночь, на понедельник, было в городе большое – : семь свадеб вдруг! Бутурлина, графа Апраксина, доктора Мюллера и пр., и пр. Пашкова, наконец, выходит за Левашова. 1-го мая сбираются в новоотделанный Екатерингоф.
   Напомни Жихареву о деле крестьянина, у которого отняли жену. Здесь ему не выдают вида, и ему и не чем, и не с чем идти в Москву и здесь жить.
   В «Инвалиде», 26-го марта, напечатана мистификация из Кишинева. Гор…, подписанный под статьей, значит по молдавски: большой… И всех сих воздушных явлений и происшествий там не бывало.

621.
Князь Вяземский Тургеневу.

   1-го мая. [Москва].
   Вот мое последнее слово. Напечатай его у Греча или Воейкова, где сподручнее. Но непременно нужно статье быть в петербургском журнале.

     Что матушки Москвы и краше и милее?

   Ну, не прелесть ли этот пригласительный билет! Этот царевич женился на Оболонской, дочери рязанского откупщика, у которого, говорят, несколько миллионов за пазухою. Дом прекрасный, бал великолепный. У Оболонского есть еще оболонка; приезжай скорее: породним тебя с грузинским престолом. Вот и первое маия, а ты сделал из него первое апреля: не дождались тебя. На днях едем в Остафьево, а в половине месяца жена отправится в Одессу.
   Отошли письмо Воейкову; оно не интересное и потому запечатано. Пишу ему о споре, возникающем между книгопродавцами за «Бахчисарайский фонтан», источник толиких браней. Спроси у Воейкова эпиграммы на меня и Грибоедова. Узнай стороною, получено ли Гречем возражение Полевого на Дмитриева, и будет ли оно напечатано. Впрочем, вот тебе все эпиграммы Дмитриева и Писарева; легко узнать, которые на меня и которые на Грибоедова. А у Воейкова возьми мой ответ. Какая низость припутать тут Варшаву! С хорошим народцем я связался! Это послужит мне уроком. Слышу, что и у Булгарина есть какая-то плоская грубость на меня. «Ma vie est un combat», могу сказать с Beaumarchais. За то летом напишу славность стихами или прозою о полемических распрях.
   В будущий вторник должно быть заседание в Спасительной коммиссии. Прости! Погода скверная: ветер, холод, и гулянье 1-го маия к чорту. Кланяйся Дашкову. Когда же будет Блудов?

622.
Тургенев князю Вяземскому.

   2-го мая. [Петербург].
   Мы еще ничего не получали из Коммиссии. Желаю полного успеха, но, ради Бога, не давай обедов на счет будущих благ. Здесь уже кто-то об этом проболтался (точно ли это было?). Обязанность твоя – заплатить долги и сберечь кусок хлеба жене и детям. Говорю строгим языком чистой и горячей с тебе дружбы. Ты покроешься стыдом, если, прежде нежели все не заплатишь, истратишь хотя рубль на прихоть, хотя и самую полезную или приятную. Здесь все узнают и донесут. Но что до других! Была бы чиста совесть твоя пред детьми и друзьями, и пред тобою. Дай им отчет после верный в употреблении вырученной суммы и не бери из ней ничего для своего ежедневного обихода. Поручи уплату всего другому, например, князю Оболенскому. Вот тебе проповедь преданного тебе сердца. Карамзины боятся за тебя, то-есть, за употребление тобою сумм. Я ручаюсь, что ты будешь честен во всем строгом европейском смысле этого слова.
   Вчера я был на пасмурном гулянье. Отделка оного графом Милорадовичем не совсем поспела, но уже дороги и приюты веселящимся были полуготовы. Будет хорошо к будущему маю, но все холодно и пасмурно. Мы приехали туда водой обедать, а оттуда возвратился я пешком вечерять к графу Мейстеру. Граф Хвостов прислал к моему секретарю стихи, посвященные графу Милорадовичу на вчерашнее гулянье. Прелесть! Давно он так сам себя не выражал в своих произведениях, как в сей прогулке воображения. Пришлю, если успею, несколько счастливых стихов. «Отечественные Записки», вероятно, сберегут это сокровище вполне.
   Второй ответ твой всем читал, но печатать нельзя. Боюсь, если бы здесь пропустили, чтобы и вашим ценсорам за сии личности не досталось.
   Пушкин-поэт дрался на дуэли, но противник не хотел стрелять в него. Так я слышал. Боюсь для него неприятных последствий, ибо граф Воронцов устанет или может устать отвращать от него постоянное внимание на него правительства.
   Выписку из гр[афа] Х[востова] прошу представить от меня И. И. Дмитриеву при засвидетельствовании моего высокопочитания.

623.
Князь Вяземский Тургеневу.

   5-го мая. [Москва].
   Завтра будет заседание у Спаса, и дело мое предложится, а в четверг, вероятно, к вам отправится для заключения.
   Надеюсь, у вас оно не залежится.
   Жихареву говорил: он хлопочет, но толку добиться не может; надеется, что крестьянина успокоют в старости, но свободы доставить ему не обещается. Да и трудное дело, по словам его: свободный, он потребует жены и детей её. И у нас здесь в Москве завязывается грустное дело: старик Куракин, раздраженный сплетнями московских баб обоего пола, отказывается дать свободу Семенову и велит возвратить Вьельгорскому деньги, уже отданные (по предварительному извещению сына) в странноприимный Куракинский дом. Сын все обнадеживает, что смягчит отца, но будущее – дело темное. Не имеешь ли способа как-нибудь умеренно и осторожно, но решительно подействовать на старика через министра князя Голицина или графа Аракчеева? Жаль, что Николая Ивановича нет! Подумай, что и как сделать и дай мне знать.
   За кого ты меня принимаешь, полагая, что я свяжусь с Булгариным? Я и с Дмитриевым связался потому, что почел его Каченовским, а Каченовский все имеет же какой-нибудь голос в литературе нашей и господствует над заднею частью нашей публичной публики. Связавшись, надобно было развязаться, и – завязалось. Булгарин и в литературе то, что в народах: заяц, который бежит между двух неприятельских станов. Ответ его на мое изобличение его во лжи в отношении биографии Дмитриева ничего не значит. По его мнению, о Дмитриеве нельзя говорить потому, что заслуги его слишком велики: да о ком же говорить, как не о людях, достойных внимания? Неужели же говорить об одних Хвостовых, да Булгариных?
   Жалею о Бирукове, когда он в беде; по не менее того презираю его, когда он в должности. Чем дело кончилось?
   Скажи Плещееву, что его protégée, певица St.-Brice, дает концерт в четверг; что рад за нее стараться, но худо падеюсь на успех. Мы только что начинаем отдыхать от концертов, да и к тому же множество людей уже разъехалось по деревням.
   По твоим словам я отыскал «Инвалид» 26-го марта. Нет никакой соли в этой мистификации. Не станут ли еще разыскивать творца?
   Кланяйся Карамзиным. Радуюсь сердечно, что Николеньке лучше.
   Найди в Петербурге французский перевод сочинений Шлегеля: «Ueber dramatisclie Kunst und Litteratur* и пришли мне его поскорее.
   Прощай! Отошли приложение к Воейкову. Дмитриев в ответах своих Хвостову на присылку новых произведений, никогда не называет стихов его стихами и всегда ищет какого-нибудь иносказания, например, как следующего: «Благодарю вас за письмо и за приложение, и прочее. На днях застал я Василия Львовича, проповедующего своему знаменитому камердинеру Игнатию твердость и великодушие в пренесении рогов, которые всадила ему жена. «Чем же я тебя хуже», говорил он ему, «а и я был рогоносец». «Не жалуй меня в майоры», отвечал Игнатий, «да не». Сцена была бесподобная!
   Василий Львович утешал его от доброй души; представь себе притом, что вся его дворня была свидетельницею увещаний, и ты постигнешь всю патриархальность этой сцены. Скажи об этом Дашкову: ему коротко знаком Игнатий, и мы с ним праздновали на его свадьбе. Василий Львович, забывши тогда, что гостиная его усажена лакеями и прачками, подходил к нам, потирая свои руки, и спрашивал: «N'est-ce pas, qu'on se trouve assez bien chez moi?»

624.
Тургенев князю Вяземскому.

   6-го мая. [Петербург].
   Письмо твое и последнее слово посылаю к В[оейкову] и Ж[уковскому]. Не знаю, напечатают ли? Теперь ценсорам не до личностей, но до собственного лица; да и без сомнения, им может быть новая беда от подобных перебранков; ибо тут и слово честь замешано, то-есть, письменная пощечина. Впрочем, я не помешаю, во и содействовать не буду; ибо теперь не до того по этой части. Пожалуйста, перестань вздорить. C'est indigne de vous et je ne vous reconnais pas dans tout ce fatras polémique. Искры твоего ума нет во всем споре.

     Где прежний ты, кипящий, соли полный?

   Сегодня везет Жуковский Батюшкова в Дерпт, а уже не в Дрезден. Крылову дано десять тысяч рублей единовременно.
   Пред глазами моими приготовление к параду всего гвардейского корпуса в четверг. Теперь одна кавалерия несется на Марсовомь поле,
   И рад бы, вырвался отсюда, во нет возможности. Однако ж летом верно буду с вами, хоть и грустно будет расстаться с Черной Речкой.
   Спасибо за царский билет. Прости! Карамзину Николаю лучше, и это не корь была.
   Уведомь тотчас о последствии спасительного заседания сегодня.

625.
Князь Вяземский Тургеневу.

   12-го мая. [Москва].
   Сегодня Кушников дал мне знать, что определение по моему делу записано в журнале; вероятно, оно или пошло сегодня к министру, или пойдет в четверг. Теперь твое дело.
   Что за глупая – эта старая Москва! Какие даю обеды на счет будущих благ? Охота им врать, а тебе или вам охота верить! Угадываю, что дело идет о том, что князь Дмитрий Владимирович обедал у нас сам-пять или сам-семь, напрашивавшись к жене во всю зиму. Куда ни обернись – все Михайлы Дмитриевы разных мастей, все глупцы, сплетники, подлецы! Могу ли я решиться мытарить деньги истинно кровные или кровавые? За кого вы меня принимаете? Право, досадно!
   Воля твоя, ты слишком строго засудил мою полемику. Разумеется, глупо было втянуться в эту глупость, но глупость была ведена довольно умно. Открытие и закрытие кампании состоит из одних хладнокровных грубостей и не требовали затей остроумия; в промежутках была партизанская выходка в разборе второго «Разговора» и в этой выходке, что ни говори, много забавного. Вступление совсем неглупо; впоследствии некоторые удары нанесены удачно. Вся Москва исполнена нашей брани. Весь Английский клуб научили читать по моей милости. Есть здесь один князь Гундоров, охотник до лошадей и сам мерен преисправный, к тому же какой-то поклонник Каченовского. Читая в газетной мою первую статью, останавливается он на выражений бедные читатели и каким-то глухим басом, ему свойственным, спрашивает, обращаясь к присутствующим: «Это что значит? Почему же князь Вяземский почитает нас всех бедными: может быть, в числе читателей его найдутся и богатые. Что за дерзость!» Иван Иванович был свидетелем этой выходки и представлял мне ее в лицах. Он племянника своего уже не принимает к себе и говорит: «Пусть будет он племянником моего села, а не моим». Мне хочется предложить ему, чтобы напротив: оставил он его своим племянником, а меня признал бы за племянника наследства своего. Одна вышла польза из нашей перебранки: у бедного Шаликова прибыло с того времени 15 подписчиков.
   Завтра Елена Григорьевна Пушкина отправляется. Дирекция театральная русская купила калмыцкий балет Ржевского. Предвидишь ли успех в стараниях о Семенове? Нельзя ли как-нибудь употребить тут прекрасную Юлию? К какому времени будешь в Москву? Предвари меня заране, потому что мне предстоят многие поездки, и не случилось бы нам разъехаться. Слал ли ты эпиграммы Воейкову? Жена, кажется, поедет на той неделе; в конце этой переезжаем в Остафьево. Лета все еще у нас нет. Дожди, холодные ветры. Прости!

     У Каченовского в лакейской
     Он храбро петушится вслух:
     Быть так! Но если он петух,
     То верно уж петух индейской.

   Не забудь французского Шлегеля.

626.
Тургенев князю Вяземскому.

   16-го мая. [Петербург].
   Ни от тебя, ни от Коммиссии ни слова об имении. От Николая получил письмо из Берлина, куда он попал неожиданно, проплавав две недели на бурном море и не пристав к Копенгагену, но сперва к Борнгольму, а потом к Рюгену, где и вышли на берег. В Берлине советовался он с Гуфеландом, который утвердил план его лечения; ходил за университетские лекции и желал увлечь с собою и Боричку Юсупова.
   Посылаю тебе стихи, которые содержанием, вкусом и слогом выражают состояние нашей словесности.
   Мы готовимся к большим переменам.
   В субботу Жуковский увез Батюшкова в Дерпт; и он охотно поехал, сказав, что Дерпт ему когда-то и своею наружностью понравился.
   Дашков был очень болен, теперь лучше. Рибопьер причислен к Министерству иностранных дел. Сергей Ланской отставлен. Карамзины переехали в Царское Село третьего дня.

627.
Князь Вяземский Тургеневу.

   20-го мая. [Москва].
   Завтра отправляемся в Остафьево, а оттуда жена отправляется в Одессу в конце недели.
   У нас такая погода, что грязь на душу ложится. Боже мой, что за земля! Где вознаграждения? Я давно, то-есть, с неделю, не получал от тебя весточки. Скажи же, к которому времени будешь в Москву, чтобы мне не прогулять тебя.
   Имеете ли что от Спаса обо мне? На днях обедали мы у Дмитриева, и Жихарев угощал нас острогом: роскошь деспотизма! Все чисто, все блестит, аптека с позолотами, по пет роскоши человечества и нравственности. Десятилетние мальчики, таскавшиеся по миру без вида, сидят по месяцам в школе разврата и злодейства с закоренелыми разбойниками! Пустые справки задерживают по году людей только подозреваемых! Что за хаос! Прости!
   Кланяйся Карамзиным, а писать им буду после: теперь заели хлопоты отъезда.
   Уймите, ради Бога, Булгарина; пусть его ругает меня, но не позволяйте ему объявлять свое благоволение Жуковскому. Ведь теперь не то время, чтобы поляки могли наложить нам самозванца! Ради Бога, уймите, а то право я хлыну.

     Михаил Дмитриев! Теперь ты вовсе чист:
     Клеврет твой – Писарев и Каченовский – барин,
     А похвалой своей тебе позорной лист
     Скрепил Фаддей Булгарин.

628.
Тургенев князю Вяземскому.

   21-го мая. [Петербург].
   Мы получили представление Коммиссии в день моей отставки а на третий день отставки князя. Я просил его написать к государю и просить о разрешении сего дела, ибо он сам уже не мог утверждать представления Коммиссии. Вчера написал князь и вчера получил обратно свою записку с высочайшим утверждением. Сейчас пишу о сем к Карамзиным, которых видел вчера в Царском Селе. Давно не был я так счастлив, как теперь, и этим чувством обязан Карамзиным. Я снова ощутил веру в людей, давно во мне погасшую. Я не воображал, чтобы можно было меня так любить, как Карамзины меня любят.
   О случившемся со мною теперь одно слово. Я – жертва лжи и клеветы самой гнусной, почти невероятной. Тебе признался бы я во всем; но говорю искренно, что и тени правды пет во всех обвинениях, митрополитом формально, лично государю, на меня особенно принесенных. Я уверен, что истина восторжествует и, может быть, очень скоро. Наши иезуиты неискусны и, в радости торжества своего, забывают и самые обыкновенные правила интриги. Вот указ обо мне. Теперь переезжаю на дачу, но скоро надеюсь быть с вами.
   Накануне отставки узнал о гневе на меня государя и был спокоен; но теперь так счастлив, как давно не бывал, и этим обязан душе Карамзина. прости!
   Вот письмо В[итбергу], которое вчера забыл отправить. Мое дело – не секрет, и приятелям можешь говорить о нем, но так, чтобы не дошло до матушки, которая знает об отставке, но не причину оной – et pas la manière dont cela a été fait. Не показывай Вит[бергу] бумаги.
   К письму Тургенева приложена следующая копия с записки князя Голицына:
   Ваше величество поручили мне купить имение князя Вяземского для сооружения храма во имя Христа Спасителя по просьбе, принесенной Вам Николаем Михайловичем Карамзиным. Ныне поступило представление ко мне из Коммиссии, здесь прилагаемое, о покупке сего имения, которое я утвердил бы, но не считаю себя вправе по воспоследовании указа о моем увольнении от министерства духовных дел; а как отделение греческого исповедания сего департамента еще не вошло ни в чье ведение, то не угодно ли будет вашему величеству утвердить записку сию для приведения в надлежащее исполнение. Подлинную подписал князь Александр Голицын. С.-Петербург, 20-го мая 1824 г.
   На подлинной написано собственною его императорского величества рукою тако: «Быть по сему». Царское Село, мая 20-го 1824 года».

629.
Тургенев князю Вяземскому.

   23-го мая. Черная Речка.
   Прекрасное утро и спокойная совесть! Сейчас был у меня князь Мещерский. Первый вопрос: отправит ли он сегодня высочайше утвержденную записку о покупке твоего имения? Он отвечал, что должен дни два повременить, ибо не знает, может ли и как сноситься с лицами и местами, от Синода не зависящими. Но на сих днях все сие решится, и повеления государева переменить нельзя. Будь спокоен: все уже сделано.
   Вчера переехал я сюда к обеду и нашел уже Сережу в нашем домике (где жил Греч, подле нашего прежнего) и с хорошим обедом. Это настроило мою душу так счастливо, что только одно письмо Карамзина, полное сильной и прекрасной дружбы, могло увеличить и еще более усладить чувство нравственного бытия моего. Давно я не бывал в таком расположении духа. Вера в дружбу возвратилась, и о прошедшем только уже грустно, а не больно. Заеду к St.-Florent и если найду французского Шлегеля, то пришлю сегодня же.
   Во вторник был я в Царском Селе и провел день с мудрецом-другом. Я не воображал, чтобы меня можно было так любить, Теперь и я скажу: «Ах, что бы ни было – я знаю, где бы мне убежище найти, и где нежнейшее хранится участие к судьбе моей!» Прости! Надеюсь скоро с вами свидеться, но еще спишусь прежде. Ведь ты покуда далее подмосковной не уедешь?

630.
Князь Вяземский Тургеневу.

   26-го мая. [Москва].

     Конец благополучну бегу!
     Спускайте, други, паруса!

   Третьего дня был для меня день сильных впечатлений. проводив утром жену из Остафьева, поторопился я ускакать в город от нервической и сердечной тоски, которая меня давила. Приезжаю и узнаю одно вслед за другим в Английском клубе: смерть Бейрона – из проклятого «Conservateur», и вашу катастрофу от Жихарева, который начал говорить мне о ней мимоходом, полагая, что она уже мне известна. Последнее впечатление неприятное скоро уступило силе благоразумия, но первые два все еще лежат на мне. Я очень смутен и черен. Разлука – та же смерть, потому что и смерть не иное что, как разлука; и вот от чего жена и Бейрон слились во мне в одно горестное чувство. Какая поэтическая смерть, – смерть Бейрона! Он предчувствовал, что прах его примет земля возрождающаяся к свободе, и убежал от темницы европейской. Завидую певцам, которые достойно воспоют его кончину. Вот случай Жуковскому! Если он им не воспользуется, то дело кончено: знать пламенник его погас. Греция древняя, Греция наших дней и Бейрон мертвый – это океан поэзии! Надеюсь и на Пушкина.
   Я читал в письме к Дмитриеву относительное ко мне. Кажется, мне нечего бояться, что катастрофа ваша оборвется и на меня; а разве затянется? Дай поскорее знать, что будет и что должно будет делать, если делать нужно. Правда ли, что Шихматов назначен на твое место? Сделай милость, не забудь собрать все мои письма и обрывки писем из тех, которые готовились на известное употребление, и даже те, которые уже были в употреблении: осторожность не лишняя. Прощай, мой милый! Ты, говорят, скоро будешь сюда. Сделай милость, поспеши.
   Булгарин в своей книжке сравнивает нас как-то с телеграфами, следующими данному движению первого. Вот ответ:

     Ты прав! Равны у нас движенья:
     При виде низкого и злого дурака
     У каждого с сердцов подъемлется рука
     И опускается с презренья.

   Сегодня обедаю у Ивана Ивановича с глаза на глаз или, правильнее, с глазами на глаз. Что было с Дашковым и каков он?
   На обороте: Милостивому государю моему (прошла пора, когда он был милостивый государь) Александру Ивановичу Тургеневу. (Нарочно написано нечетко, чтобы, в случае нужды, отпереться от переписки с ним). О жительстве его справиться поосторожнее в Синоде или в полиции.

631.
Тургенев князю Вяземскому.

   27-го мая. [Черная Речка].
   Не беспокойся, что не послал по сие время утверждения представления в Коммиссию. Причиною тому только то, что не установлен еще порядок сношений по сим делам, и князь Мещерский не имеет права объявлять высочайшие повеления. На сих днях все устроится, и твое дело будет немедленно исполнено, ибо переделать его уже нельзя: есть «Быть по сему».
   Сейчас, после легкого обеда, еду к Карамзиным с Сережей и Плещеевым. О Батюшкове плохия известия: он ушел, и всю ночь его найти не могли; наконец, поутру, на другой день, проезжий сказал молодому Плещееву, что видел верст за 12 от Дерпта человека, спящего на дороге. По описанию, это был Батюшков; Жуковский с Плещеевым поехали и нашли его спящего. Едва уговорили возвратиться с ними в Дерпт.
   Жуковский еще не приехал. Прости! Что у вас о нас толкуют? Пиши больше, но осторожнее, ибо клевета не оставляет меня. Новые мерзости выдуманы на меня, так что едва и злодеи верят. Но, к счастию, пробалтываются, и источник открывается почти в одно время с тем, что из него истекает. Я спокоен и весел, как давно не бывал.
   Читаю философию Михаила Ивановича Полетики и обнял недавно и Северина.

     Männerstolz vor Königsthronen,
     Wahrheit gegen Freund und Feind,

   а у меня нашлись друзья, каких немного и не в наше время бывало.
   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому, в Москве.
   Булгакову: Отправь это письмо. Я еду в Царское Село. Сегодня возвращусь; здесь ночую, а завтра буду в Совете и потом – на реку забвенья всего, но только не любви.

632.
Тургенев князю Вяземскому.

   29-го мая. [Черная Речка].
   Сегодня получил князь Мещерский разрешение принять дела по первому отделению бывшего моего департамента, и сейчас я просил его отправить завтра же в Москву предложение по твоему делу, а к тебе или ко мне в Царское Село, куда я на завтра еду, прислать копию с предложения, что он, верно, и исполнит.
   Жуковский возвратился. Батюшкова повезли в Зонненштейн, ибо в Дерпте нельзя его лечить. Провожает его хороший доктор. Туда же поехала, но не вместе с ним, сестра его.
   Я сбирался сегодня в Царское Село ехать вместе с Севериным, но смерть маленького робенка графа Нессельроде помешала ему, и я еду один, то-есть, завтра, ибо пишу 29-го мая. На Черной Речке холодно и еще не людно, но скоро закипит здесь народом. Прости! А. Тургенев.

633.
Тургенев князю Вяземскому.

   3-го июня. [Черная Речка].
   Получил письмо твое от 26-го мая с описанием сильных впечатлений и с сильной эпиграммой на Булгарина, напомнившей тебя прежнего. Прочту ему самому.
   Жуковский узнал о смерти Бейрона, имея на руках русского сумасшедшего поэта. Бейрон умер вполовину давно уже для поэзии, ибо последние его сочинения ниже его репутации, но смерть его в виду всей возрождающейся Греции, конечно, завидная и поэтическая. Пушкин, верно, схватит момент сей и воспользуется случаем.
   Я не знаю еще, когда приеду в Москву. Между нами: моя участь не решена еще. Государь велел министру финансов прислать указ о сохранении мне всего жалованья и другой, сказывают, дан о квартире, но «не o хлебе едином жив будет человек». Я могу остаться только на условиях чести и с полным блеском невинности. Черная клевета не должна радоваться своею жертвою, когда клевета признана клеветою. беспрерывно она варит яд, который должен отравить меня или, по крайней мере, обессилить надолго. Новые выдумки хуже старых. Один голос публики весь за меня, но это вряд ли не более повредить мне.
   Я получил письмо от И. И. Дмитриева об Измайлове, но письмо сие – загадка, которую должен разгадать мне Карамзин. Не ожидая сего, я просил вчера уезжавшего в Царское Село князя Голицына доложить государю о Измайлове по старой записке о нем, мною ему снова отданной. Авось!
   Брат пишет из Дрездена: путешествует счастливо и весело. прости! Ветрено и холодно. Копия с предложения к тебе послана.

634.
Тургенев князю Вяземскому.

   4-го июня. [Черная Речка].
   Сейчас еду с Плещеевым в Царское Село; обедаю у Карамзина; оттуда в Павловск ночевать, с Жуковским («Honni soit qui mal y pense»), и потом в Царское Село работать с князем Голициным и во-свояси. Писать к тебе не имею времени, хотя и получил эпиграмматическое письмо твое. Первой не читал никому, чтобы не дошло до сердитого Ж[уковскаго]. У него готовы примечания, и переписана на-бело твоя пиеса. Сегодня, вероятно, и письмо напишет; по крайней мере требовать буду.
   В Москве умерла одна из твоих знакомых, с которой я танцовал на твоем бале – сестра Каверина, что за Олсуфьевым. Брат здесь и по своему горюет. Муж – иначе, ибо знал счастие любви также иначе.
   Романса графа Вьельгорского отыскать не мог. Вчера уехали они в деревню и пробудут более года. Я недавно с ними познакомился и очень коротко; полюбил их, и жалею, что едут. прости! Торопят. А. Тургенев.

635.
Князь Вяземский Тургеневу.

   8-го июня. Остафьево.
   Спасибо за все твои дружеские, сердечные хлопоты по моему делу. Коммиссия уведомила меня о получении повеления Царского. На днях приступят к совершению купчей. Витберг едет в Петербург.
   Когда же ты будешь к нам? Смерть тошно и на душе, и на уме! Ужасная нравственная – охлаждает меня всего. В одном письме к тебе недавно говорил я о счетах моих с Жуковским: отыщи его, да покажи ему; также и то, где говорю о нем и о Бейроне.
   На днях говорили мне в Москве, что ты в чистой отставке с чином тайного советника. Сейчас приехали ко мне Четвертинский и не дают разболтаться с тобою,
   Пришли же мне Шлегеля французского!
   На обороте: Александру Ивановичу Тургеневу.

636.
Князь Вяземский Тургеневу.

   11-го [июня]. Остафьево.
   Спасибо за грамотку 3-го июня. Как мне хотелось бы ясно разглядеть твои дела! Я и догадаться не умею о том, что могли наклепать на тебя. Разве, что ты обижал просвирен и церковных старост в храмовые праздники излишним потреблением за духовными трапезами.
   У нас сегодня первый красный день, да и тот, того и смотри, что к чорту полетит от ужасного ветра. Не знало, старость ли физическая, или успокоение нравственное, душевная трезвость после пьянства страстей тому причиною, но хорошая погода делается для меня необходимостью. Дышать на солнце, впивать в себя благорастворенный воздух есть уже наслаждение. О счастливых жителях благодатного климата можно сказать с Крыловым:

     Бывает грустно им, а скучно никогда.

   Мне, по крайней мере, на чистом, открытом воздухе никогда скучно не бывает. В лоне свежей воды я все забываю. Купание есть для меня такое наслаждение, которое еще никогда не притуплялось. Когда я подумаю о полуденных сторонах, то готов бы сбросить с себя оружие, кинуть пост свой, где стою на часах, и убежать от всего настоящего и будущего, как швейцарец, встревоженный песнями родины. Что за жизнь паша здесь, где небо пасмурное, а земля еще пасмурнее, где нельзя греть ни брюха на солнце физическом, ни сердца на солнце нравственном!
   Неужели Жуковский не воспоет Бейрона? Какого же еще ждать ему вдохновения? Эта смерть, как солнце, должна ударить в гений его окаменевший и пробудить в нем спящие звуки! Или дело копченное? Пусть же он просится в камер-юнкеры или в вице-губернаторы.
   Кто будет в Москву куратором? Говорят, Бунина. Правда ли? Теперь не жаль заплатить тебе почталиону за письмо: живот твой расколыхался от смеха, и я доволен; мое дело сделано! Но этого недовольно: сейчас пишу к Жихареву о Буниной, чтобы он распустил этот слух до Антонского. Это золото!
   Не от того ли держат тебя в черном теле, что ты жил прошлого лета на Черной Речке?

637.
Тургенев князю Вяземскому.

   17-го июня. [Черная Речка].
   Письмо твое от 11-го получил. То, что на меня наклепано, так гадко и глупо, что едва ли и на словах пересказать духу достанет. Писать не хочу, да и скучно. Я вознагражден общим мнением, но всего более дружбою Карамзина. Мысль о сем унесу с собою всюду и на всю жизнь. У других слезы навертываются, когда говорят о доказательствах его дружбы ко мне. Что же должен чувствовать я? Я, разучившийся верить дружбе.
   Третьего дня обедали у нас на Черной Речке: Жуковский, Блудов, Дашков, слепой Козлов, а потом пришли Греч, Боратынский и Дельвиг. Боратынский читал прекрасное послание к Богдановичу. Дашков прочел нам (не всем) твое письмо к нему.
   Сейчас еду в Царское Село и буду обедать у Карамзиных с Севериным. Вот тебе одни имена и журнал съестного провождения времени; но писать духу нет иначе, как о съестном с тех пор. Как мне возвратили столовые деньги и жалованье, всего 6000 рублей директорских, из Государственного казначейства. Это, вероятно, возбудит новые клеветы Фотия с товарищами, по не надолго. Я помню, что «не о хлебе едином жив будет человек». Прости!
   Сергей Уваров – тайный советник. И на его счет есть также общее мнение. Затмил Козод[авлева] и Сабл[укова].
   Вчера прислал ко мне Грибоедов письмо твое и обещал побывать у меня. Сегодня скажу Жуковскому твое поручение об экземплярах.
   От брата Николая получил письмо из Карлсбада. Он начал лечиться; но думает, что для будущего нужно ему приготовить теплый климат и жизнь более беззаботную, и помышляет о Крыме, ибо в Петербурге может опять засорить печенку и сердце.

638.
Князь Вяземский Тургеневу.

   22-го [июня]. Остафьево.
   Воля ваша, мы за твои грехи страдаем, или небо мстит нам за то, что ты пострадал. Вся Россия молится о ведрах или о дожде. Другие сохнут, мы мокнем, как лягушки. Да покайся скорее или прости своим гонителям и, так или сяк, разочтись с небом, да и полно! Дай нам отдохнуть!
   Когда же ты будешь? Мне смерть хочется знать твою историю. Боголюбов, которого я видел на минутку в Москве, рассказывал мне кое-что о тебе, но я знаю его рассеянность и потому все еще ничего не знаю. Денис Давыдов говорит о нем: «Как не съели его в этом новооткрытом обществе петербургском?»
   Я сейчас получаю твое письмо от 17-го. Хорошо делаешь, что хвалишь Карамзина, но дурно делаешь, что бранишь других. Какое право имел ты разучитья верить дружбе? Тут пет личности, то-есть, не о себе говорю, потому что моя дружба не имела случая быть испытана тобою, но, например, Жуковский? Уж, конечно, по чувствам он исповедует дружбу православно и безгрешно. Ты любишь экзальтироваться. Туг есть и добро, и зло; mais avant de s'entousiasmer pour quelques uns, il faut être juste envers tous. В нашем быту, то-есть, в отделении de l'entrevue Arzamas, только и есть хорошего, что мы исповедуем дружбу словом и делом. Не гневи Бога неблагодарностью!
   Познакомьтесь с Грибоедовым: он с большими дарованиями и пылом. Пришлите мне послание Боратынского. Что его дело? Денис писал о нем несколько раз к Закревскому. Долго ли будут у нас поступать с ребятами, как с взрослыми, а с взрослыми, как с ребятами? Как вечно наказывать того, который не достиг еще до законного возраста? Какое затмение, чтобы не сказать: какое варварство!
   Прости, мой милый расстрига! Обнимаю тебя сердечно.
   На обороте: А. И. Тургеневу.

639.
Тургенев князю Вяземскому.

   1-го июля. [Петербург].
   Вчера, в день всех апостолов, следовательно, и твоего Петра, ездил с Севериным пить за твое здоровье шампанское в Царское Село с Карамзиным. Провел с ними весь день и получил от них твое письмо от 22-го. Не знаю, когда буду, но верно не в июле, а позже.
   Мне ли не верить дружбе после всех доказательств Карамзиных и ваших? Если иногда и отзовется в душе прошедшим безверием, то, при воспоминании едва или еще и не совсем прошедшего, все успокоивается.
   Граф Воронцов прислал представление об увольнении Пушкина. Желая, coûte qui coûte, оставить его при нем, я ездил к Нессельроде, но узнал от него, что это уже не возможно; что уже несколько раз, и давно, граф Воронцов представлял о сем, et pour cause; что надобно искать другого мецената-начальника. Долго вчера толковал я о сем с Сенервным, и мысль наша остановилась на Паулуччи, тем более, что П[ушкин] и псковский помещик. Виноват один П[ушкин]. Графиня его отличала, отличает, как заслуживает талант его, но он рвется в беду свою. Больно и досадно! Куда с ним деваться?
   Грибоедова еще не видел.

640.
Князь Вяземский Тургеневу.

   7-го июля. Остафьево.
   Сейчас получил я твой лоскуток письма от 1-го поля. Я уж думал, что ты, навыворот других, стал спесив в опале и перестал вовсе писать ко мне.
   Мне жена уже кое-что о деле Пушкина писала, по не совсем так, как ты. Вот её слова: «И1 vient de faire de nouvelles farces, à la suite des quelles il a demandé son congé; tous les torts sont de son coté. Je sais de bonne part qu'il ne Varna point. Il me peine véritablement, mais jamais je n'ai rencontré autant d'étourderie et de penchant à la médisance comme en lui; avec cela je lui crois bon coeur et beaucoup de misanthropie, non point qu'il fuit la société, mais c'est les hommes qu'il craint; c'est peut-être l'effet du malheur et les torts de ses parents qui l'ont rendu ainsi».
   Разумеется, будь осторожен с этими выписками. Но, видно, дело так повернули, что не он просится: это неясно! Грешно, если над ним уже промышляют и лукавят. Сделай одолжение, попроси Северина устроить, что можно, к лучшему. Он его, кажется, не очень любит: тем более должен стараться спасти его; к тому же, верно, уважает его дарование, а дарование не только держава, по и добродетель.
   Спасибо за вашу царскосельскую поездку в Петров день. Не будешь ли ты к нам хоть в день своего ангела, наш ангел? Жуковского ли стихи на смерть Нарышкиной в «Сыне»? Скажи мне что-нибудь в письме своем о Марии Антоновне. Четвертинские очень огорчены её горем и ничего о ней не знают.
   Сейчас еду в Москву совершить купчую и судьбу. Не знаю, как доеду: дороги непроездимы. На днях я того и смотрел, что закажут мне ковчег для спасения и велят взять по паре всяких тварей. Ты уж был у меня в списке, но не знал, где найти твою двойчатку. А мне Ноем быть можно: si lui a planté la vigue, moi je cultive celle du Seigneur.
   Кланяйся Дашкову и скажи ему, что письмо его к Пушкиной отправлено к мужу. Обнимаю!
   Сделай милость, извещай меня о судьбе Пушкина. Что слышно о Батюшкове? Что за бедственность такая душит Россию? Что делает Новосильцов? Зачем приехал? Каков он? А Байков?

641.
Тургенев князю Вяземскому.

   15-го июля. [Петербург].
   Письмо твое от 7-го поля получил. О Пуш[кине] ничего еще не знаю, ибо не видел ни Нес[сельроде], ни Сев[ерина]. Последний совершенно отказался принимать участие в его деле, да ему и делать нечего. Решит, вероятно, сам государь; Нессельроде может только надоумить. Спрошу его при первом свидании. Вчера пронесся здесь слух, что Пуш[кин] застрелился; но из Одессы этого с вчерашней почтой не пишут; да и ты бы от жены лучше знал.
   Стихи не Жуковского на смерть Н[арышкиной], а, кажется, Лобанова. Вчера обедали мы у Дашкова в Екатерингофе.
   Батюшков в Зоннешитейне, и помещен уже. Из Дрездена он опять ушел, но его поймали. Нового известия о нем еще нет. Сестра еще не писала из Дрездена.
   Вчера же был я с Новос[ильцовым] и Байковым на закладке Университета у Рунича, где был и новый министр. Приехал за делом, особливо университетским. Был с государем в колониях, но, кажется, еще не работал. Он все тот же, только поздоровел. Байков с ним по старому.
   Бетанкур умирает, если уже не умер. Оставляет семейство без куска хлеба. Государь дал рескрипт, успокоивающий его на счет его семейства.
   О времени моего приезда в Москву ничего еще не могу сказать верного. Я сказал бы, что я еще между страхом и надеждою, если бы чего-нибудь страшился или надеялся. Мое дело не кончено, и развязка не так верна, как думают.
   Читаю Бенжамена Констана «Sur la religion» и «Возрождение Греции» Пукевиля, и стансы Масса на смерть Бейрона, послание к Ламартину и к Грекам, перевод стансов Моора на Бейрона же.
   Самойлов женится на Юлии Пален; князь Андрей Михайлович Голицын – на красавице Балк; Сухозанет – на княжне Белосельской. Саблукова вышла в воскресенье за Мадатова со всею азиатскою пышностью.
   М. А. Нар[ышкина] скоро едет в чужие краи, и с ней Кологривов и жених милой Софьи. Она плачет и слезами облегчает горесть. Вот все, что мы знаем. Прости!
   Софье Н[иколаевне] лучше, но все еще болит больное место. Она напугала нас кровотечением, 12 часов продолжавшимся от пиявки.

642.
Князь Вяземский Тургеневу.

   25-го июля. Остафьево.
   Спасибо за грамотку от 15-го июля. Твои письма редки, как здравый смысл на Руси, как летний день летом на Руси. Да приезжай скорее сюда очиститься, омыться! Мое дело кончено: деньги получены, теперь идет расплата. Старые грехи прорвали плотину и несутся через меня. Теперь займусь, окончив бюджет прошедшего, составлением бюджета будущего. Хочу решительно взяться за ум, если можно назвать умом: положить жизнь на цифры; по делать нечего, а не то жизнь то в цифрах будет нуль. Я не просил состояния; я умел бы обойтись его. Я не просил быть русским; я умел бы быть и другим. Больно, досадно, тошно! Конечно, только тот благоразумен и по истине человек, кто на каждом месте может быть на своем месте, разумеется, не говоря о местных дарованиях; например, первым скрипачем в оркестре нельзя быть тому, кто не рожден быть первым скрипачем; но в житейском быту – дело другое. Каждый может справиться с своим рулем. Я не умел и дал промах почти везде! Отчего? Реши! Вот тебе задача для поучительного казания, мой униат-разстрига! Тут и себя можешь задеть, потому что и в твоей партии начтется несколько важных киксов.

   26-го.
   Знаешь ли, что я читал вчера? Находку для меня совершенно новую: критику твою на Карамзина. Шаря в своей библиотеке, напал я на «Северный Вестник» 1804 года, месяц июнь: «Критические примечания, касающиеся до древней славяно-русской истории». Хоть бы Каченовскому! Так и душишь латынью, да и грекам спуска не даешь. Я читал тебя с большим удовольствием. Тут есть жар и душа. Знал ли ты в Геттингене, что критикуешь Карамзина? Послушай, брат, как Шатобриан в опале, примись опять за перо и пиши для журналов! Только вот беда: ты, я думаю, всю науку свою заел просфирами. Сердится ли на меня Жуковский, что я Лобанова принял за него? Хорошо, что еще не Ростовского. Но, воля его, в этих стихах есть и хорошее, и худое Жуковского. Только и меня мучило, что Жуковский в восьми стихах не мог избегнуть и вот, которое у него точно то же, что в картинах Теньера человек, который – , то-есть, неминуемая подпись его. А теперь я вижу, что Лобанов по – , чтобы подделаться Жуковскому. Скажи ему, то-есть, настоящему за – , а не поддельному, что по приезде моем в Москву, то-есть, на той неделе, разочтусь с ним и пришлю ему деньги.
   О Пушкине, верно, вздор, то-есть, что застрелился? Сейчас получаю письмо от жены от 21-го, где она мне говорит о нем. Спроси у Карамзина: что? Это дело очень неясно. Я и здесь то же слышал. Я получил от него письмо после катастрофы, где он мне о ней говорит, но совсем не в Вертеровском духе. Жена его поминутно видит и бранит; сказывает, что он очень занят своим «Онегиным». Ежечасно ожидаю еще от них писем через княгиню Софию Волконскую, которая должна проехать Остафьево, ехавши к князю Петру Михайловичу в Суханово, в 10-ти верстах от меня. Жена мне чудеса говорит о княгнее Алине. Не был ли ты шафером у Мадатова? Знаешь ли, едва ли не решено, что мы зиму проживем в Одессе. Ступай служить к Воронцову! Жена меня очень подбивает надеть хомут. Теперь одно могло бы меня вовлечь в службу: такое жалованье, которое позволило бы мне откладывать две трети своего дохода; и то лет на пять! Заложил бы я (всячески заложил: и в заклад, и в упряжку, и камнем) ум свой и сердце и пошел бы в машины мыслительные, пишущие, как говорили о Стурдзе. Разумеется, и тут с условием не быть une machine infernale, то-есть, не злодействующей, а такой, как ты был, как вы все: бессильной для добра, по и не потребительной для зла, в роде palliatif в людях. Знаешь ли, что мудрено ужиться бы и с таким смиренномудрым расположением духа? Можно закабалить на время свой энтузиазм и умерить свои требования на блого: тут еще не унизишься, а только сожмешься. Но вот беда, если притупишь и остудить свое негодование; а как не наложить на него руки, когда делаешься орудием вопреки ему? Для избежания терний, неминуемых на таком поприще, надобно чрезвычайно ограничить круг своего действия; пользоваться средствами только теми, которые непосредственно от тебя зависят. Можно решительно в пользу ближнего употребить пять рублей на осязательные его потребности; по не всегда удастся так же полезно во всех отношениях употребить тысячу рублей или сто, потому что действия и последствия убегают из-под влияния руки вашей и минуты. То же самое бывает и в службе.
   Сделай одолжение, пришли мне В. Constant: «Sur la religion» и все, что имеешь или имеется в Петербурге о смерти Бейрона. А я и сам скоро отплачу: я писал в Лондон и в Париж, чтобы прислали мне все, что появилось о нем. Я сам брюхат смертью Бейрона, прозою, но ожидаю инструментов, чтобы вернее сделать операцию. Пришли же, что имеешь. Ты знаешь, что у меня не твои руки: все возвращу исправно.
   Итак, мы, видно, с тобой здесь не. увидимся. Я только хотел бы звать твое дело, а там и чорт с тобой!
   Читал ли ты Ourika? Прелесть! Отчего у нас и такой безделицы никто не в состоянии написать? Читал ли ты Кюхельбекериаду во второй «Мнемозине»? Я говорю, что это упоение пивное, тяжелое. Каково отделал он Жуковского и Батюшкова, да и Горация, да и Бейрона, да и Шиллера? Чтобы врать, как он врет, нужно иметь язык звонкий, речистый, прыткий, а уж ничего нет хуже, как мямлить, картавить и заикаться в вранье: даешь время слушателям одуматься и надуматься, что ты дурак. Что у нас за литература? М-me Stäel говорила о творениях m-me Souza, que c'était de la littérature de colibri, а у нас c'est de la littérature de corbeau.

   31-го. Москва.
   Ты от Константина Булгакова получить 6500 рублей ассигнациями. Из них отдай Карамзину 4310 рублей; 80 червонцев золотом лучших и бумажками, сколько придется за лучшие по петербургскому настоящему курсу, Николаю Николаевичу Новосильцову при письме моем и спроси у него, как платить: золотом или ассигнациями. Не понимаю, как до сей поры залежался у меня этот долг. 1200 рублей дай Жуковскому; а рассчеты ему наши пришлю на следующей неделе. Что останется из денег, оставь пока у себя. Пока прощай! Я в расплатах по горло! Спроси у Северина, что я ему должен за парижские книги и заплати ему.
   Если с Новосильцовым есть Журковский, то спроси, нет ли у него росписки моей в получении этих червонцев, которые он мне дал при отъезде моем в Москву из денег Николая Николаевича, и точно ли 80 должен я; или спроси о том у Гомзина.

643.
Тургенев князю Вяземскому.

   5-го августа. [Черная Речка]. Утро.
   Сию минуту получаю письмо твое, предваренный о нем Булгаковым вчера еще. Распрощался сейчас с Боратынским, которого отпустил в возвратный поход на финский север с надеждою и, проводив от себя Жуковского на Елагин остров к педагогической должности его, спешу отвечать тебе, но не знаю, успею ли послать письмо сегодня*
   Приняв деньги от Б[улгакова], расплачусь со всеми и пришлю от всех росписки. Карамзина уведомил о четырех тысячах теперь же. С Нов[осильцовым] и с Гомзин[ым] повидаюсь, но Юрковского, кажется, с ними нет. Будь верен себе и нам и, расплачиваясь, не откладывай ничего на прихоти. В числе их – все несущественно нужное для пропитания себя и детей, Это одно может нас успокоить. Часто заглядываю в будущность твою и Карамзиных и ужасаюсь за детей; но дети Карамзина имеют великое наследство: «Историю», и не всегда же Главное училищ правление будет по экземпляру на губернию подписываться на славу отечества. Недоимку взнесут детям, и это спасет их от голодной смерти, а Русь от стыда; но ты еще не нажил из этого наследства. Наживай, а между тем сохрани развалины отцовского. Мысль о детях часто погружает Карамзина в ужасную грусть, смягчаемую только верою в Провидение, которая в нем сильна по-своему. Он чаще прежнего страшится за их будущее, особливо при беспорядках в его имении, с которого ничего не получает. Я предлагал ему туда ехать немедленно и при помощи дельного приятеля при вести в повиновение крестьян его, но он не принял моего предложения. Из Москвы, куда сбираюсь вскоре после 16-го сего месяца, может быть и слетаю в нижегородскую его деревню. Авось, мне удастся дать ему некоторое спокойствие, хотя за крестьян его, и заплатить безделицею часть неуплатимой благодарности, к дружбе его питаемой.
   Кстати о нем. Статью свою из Гет[тингена] я писал, точно зная, что пишу против Карамзина. В ней виден школьник с жаром к добру, по школьник во всем пространстве этого слова. Знаешь ли, что заставило меня написать сию статью? Я в этом и Карамзину давно признался. В Геттингене узнал я о смерти брата Андрея. Несколько недель, не смотря на поездку верхом в Пирмонт, часто на заглушение пуншем, которого прежде пить не мог, сильного чувства горести, я приходил в отчаяние и в злобу на людей, имея тогда мало веры и много чувства. Желал приняться за чтение, и первая книга попалась мне журнал Карамзина и в нем пиеса его, помнится, прогулка по островам, в которой он одного пылкого молодого человека заставляет говорить, что всякое нежное чувство, всякая сильная горесть, которую мы почитаем вечною, не вечна в нашем сердце, что все утихает со временем. Эта психологическая истина возмутила мою душу и меня против Карамзина. Я видал в нем изверга, который не рожден любить вечно, и вздумал мстить ему после чем бы то ни было. Хотелось и выказать свету и батюшке свою ученость, и я написал эту пиесу, исполненную цитатов и напоминающую эпиграмму Шиллера:

     Was wir heute gelernt, wollen wir morgen sclion lehren.

   Я образумился уже в Москве, снова познакомившись с Карамзиным и прочитав часть его «Истории». Из Москвы начал образумливать и других. то-есть, друга моего Андрея Кайсарова и Шлецера и навлек на себя негодование первого. Смерть брата имела еще и другое важное действие на мою душу: в первый раз я постигнул бессмертие души и душою поверил ему. Без сей веры я точно бы не перенес жизни без него. Еще и теперь сердце порывается на Невское кладбище.
   За минуту перед тем, как получил письменный совет твой приняться за перо, Жуковский, ходя по нашей галлерее с сигаркою и приготовляя себя к важнейшему делу его утра, советовал мне также писать Мысли, а потом Записки, то-есть, Mémoires. Отвечать на этот совет грустно. После двадцатилетней моей жизни я еще не соберу свои обыкновенные мысли, не совладею с расслабленными силами ума и не могу читать одну книгу сряду и со вниманием не развлеченным. Душа даже спокойнее головы. Чувствую, что в умственных занятиях надобно иметь цель, а между тем в одно время читаю Клопштока и «Благонамереннаго», Bernardin de St.-Pierre и Гердера (в сих много сходства: «Harmonies de la Nature» всегда напоминали мне «Ideen zu einer Geschichte der Menschheit»), Benjamin Constant и графа Мейстера, Ламене и французский отчет о библейских обществах, классический в своем роде; часто голова горит, если не мыслями, то чем-то похожим на мысли и на чувства, а за перо приняться не могу, ибо для него нужна ясность души и тишина в сердце, которых у меня нет. Довольствуюсь выписками в двухгодичный album, который привезу показать тебе. До ноября подожду решения моей участи, а там туда, где буду часто горевать, а может быть и жалеть о прошедшем, но где скорее могут устроиться голова и затянуться, но не зажить, раны сердца.
   Кстати о голове и сердце. Брат Сергей получил интересное письмо от Елены Григорьевны Пушкиной о Батюшкове. Она видела и долго, и много беседовала о нем с его доктором и с женою доктора. Вот, между прочим, что она пишет: «J'ai aussi été malade à Dresde: j'ai gardé le lit vingt quatre heures, ce qui est bien fort pour une santé aussi robuste que la mienne. Ce fut à la suite.de mon entrevue avec la soeur de Batuschkoff. J'avais trop pris sur moi, j'avais trop compté sur mes forces, et mes forces m'avaient abandonné… En allant aux eaux, je me suis arrêtée chez cette excellente mademoiselle Batuschkoff, à laquelle j'ai voué un attachement bien sincère. Sonneustein était en face. Je pouvais distinguer la croisée de la chambre, qu'occupe maintenant ce trop malheureux ami. Quel spectacle!.. Au milieu de tant de douleur, une phrase de ce pauvre Constantin, que sa soeur me répétait, a mis le comble à mes regret», и пр., и пр. Содержание фразы то, что она, Пушкина, поехала бы за ним в Крым, если бы детей не имела. Далее: «Le médecin de Sonnenstein donne beaucoup d'espérance. Sa femme, cette femme sublime, qui se dévoue aux soins de son mari, répond aussi de la prochaine guérison de ce pauvre Constantin. Elle est frappée de son esprit, qui perce malgré sa folie, de sa sensibilité, et surtout de cet organe si doux, qui fait supposer un coeur si aimant. Sa soeur a voulu que j'écrivisse à la femme du docteur et que je lui fisse le portrait du caractère de son frère. «Moi, me disait-elle, je n'en ai pas la force!» Je l'ai fait! Et mademoiselle Batuschkoff a été tellement frappée de la connaissance, que j'avais acquise de l'âme de notre cher malade, qu'elle m'avait démandé ce que j'avais fait pour le connaître aussi bien»… Рука устала, но хотелось бы и больше выписать.
   Теперь к сумасшедшему другого рода. Ты уже знаешь, что Пушкин отставлен; ему велено жить в псковской деревне отца его под надзором Паулуччи. Это не по одному представлению графа Воронцова, а по другому делу, о котором скажу после на словах. О приезде его туда еще ничего не слышно, и не знаю еще приехал ли?
   Желал бы теперь обратиться к твоему проекту служить в Одессе. На какое жалованье ты считать можешь? И уживешься ли ты там? Не проживешь ли. остальное? Знаешь ли ты Воронцова? Могла ли узнать его княгиня? Не увлекается ли она в сем случае приятностию сей жизни и тамошнего общества? Но надежно ли оно? И на долго ли? Жизнь дороже московской, то-есть, в ваших отношениях к Москве, по соседству Остафьева. Я не успел этого порядочно обдумать, хотя давно знаю о вашем проекте. Первая мысль, при первых соображениях и при знании Воронцова (лучше, нежели ты и жена твоя его знаете), была совершенно противна сему проекту. Карамзины и Сергей – также.
   Жуковский не успел прочесть твоего письма, но велел на всякий случай поцеловать тебя. Прочтем тебя за обедом на закуску.
   Княжна Алина точно прелестная и по уму, и по всему. Дай Бог уцелеть ей во всем и сохранить себя для милого будущего, а не для постылого. Страшусь рассчетов Фортуны, то-есть, её любителей; а она бы заслуживала быть счастливою, хотя на минуту, и в сей жизни.
   Benjamin Constant теперь у Карамзина. Скоро пришлю, то-есть, первый том, ибо другие два еще не вышли. О смерти Байрона возьму брошюры у графа Строгонова и тебе пришлю по первой почте. Между тем вот несколько стихов из пиесы слепого Козлова:

     Среди Альбиона туманных холмов,
     ……………………………………….
     В наследственном замке, под тенью дубов,
     Певец возрастал вдохновенный.
     И царская кровь в его жилах текла;
     ……………………………………….
     Но юноша гордый, прелестный,
     Высокого сана светлее душой,
     Казну его знают вдова с сиротой,
     И глас его арфы – чудесный.

   (В оригинале звуки, но глас, кажется, лучше).

     ……………………………………….
     Встревожен дух юный; без горя печаль
     За призраком дальным влечет его в даль, –
     И волны под ним зашумели;
     Он арфу хватает дрожащей рукой,
     Он жмет ее к сердцу со рьяной тоской:
     Таинственно струны звенели.

   (Смысл последних стихов для меня также тайна).

     Скитался он долго в восточных краях
     И чудную славил природу;
     Под радостным небом, в душистых лесах
     Он пел угнетенных свободу.
     Любовных страданий палящий певец,
     Он высказал сердцу все тайны сердец,
     Все буйных страстей упоенья;
     То радугой блещет, то в мраке ночном
     Сзывает он тени волшебным жезлом,
     И грозно-прелестны виденья.
     ……………………………………….
     …Песни……………
     Но мрака с чела не согнали,
     Уныло он смотрит на свет и людей;
     Он бурно жизнь отжил весною своей;
     Надеждам он верить страшится;
     Дум тяжких, глубоких в нем видны черты;
     Кипучая бездна огни и мечты,
     Душа его с горем дружится.
     ……………………………………….

   О нем и о жене его, то-есть, о ссоре с нею и о прежнем их согласии:

     Так светлые воды красуясь текут
     И ясность небес отражают;
     Но, встретя вдруг камень, мутятся, ревут
     ……………………………………….
     И шумно свой ток разделяют.
     И снова он мчится по грозным волнам;
     Он бросил магнит путеводный,
     С убитой душой но лесам, по горам,
     Скитаясь, как странник безродный.
     Он смотрит, он внемлет, как вихри свистят,
     Как молнии вьются, утесы трещат,
     Как громы в горах умирают.
     «О вихри, о громы, скажите вы мне:
     «В какой же высокой, безвестной стране
     «Душевные бури стихают?»
     ……………………………………….
     ……………………………………….
     И слава воскресла, и вспыхнула месть,
     Кровавое зарево рдеет.
     Цари равнодушны, – он прежде царей
     С мечами, с казною и с арфой своей
     Летит довершать избавленье;
     Он там, он поддержит в борьбе роковой
     Великое дело великой душой –
     Святое Эллады спасенье.
     ……………………………………….

   Доволен ли? То-есть, моею рукою, если не стихами; но и в стихах есть жар и сила. Выписал бы несколько стихов и из «Звезды» Боратынского, но боюсь, чтобы письмо мое не перебило у моего соседа Греча. Вот одна строфа:

     И с милой звездочки своей
     Не сводим мы очес,
     И провожаем мы ее
     На небо и с небес.

   Я просил его свести со второго стиха очеса и заменить их очами, но жаль прекрасных небес.
   Я, верно, к концу августа буду в Москве и проживу, вероятно, до возвращения государя в Петербург, то-есть, до начала октября (государь возвратится к 22-му). Я бы желал поскитаться в окрестностях Московской губернии, например, в Нижегородской ярмарке, и побывать в деревне Карамзина.
   «Урику» читал: c'est joli, mais c'est peu de chose. Кюхельбекера читал, и с досадою; утешил он меня только певинностью своего рассказа о разговоре его с Тиком о Новалисе. Он признался ему, что не понял Новалиса, а Тик добродушно отвечал ему: «А я понял». Довольно для Кюхельбекера, но зачем же признаваться в глупости? Для этого довольно и «Мнемозины». Недозрелый Шиллер и классический Шихматов! Первый эпитет принадлежит не Кюхельбекеру, а Тику. C'est à peu près son idée sur Schiller, потому что он гетенианец. Давно такого враля не бывало. Это – Бестужев (младший), побывавший в ученой и многомыслящей Германии и подслушавший, но не понявший её литераторов. Впрочем, и в Бестужеве есть талант, но старший брат его пишет лучше.
   Николай из Карлсбада снова отправился в Дрездеп посоветоваться с Крейсигом и возвратится опять в Карлсбад, а оттуда в Италию. Надежда к излечению есть, но идет оно, как и всегда, туго.
   Крылов купался в ревельском море и перепугал рыб своею массою и, вероятно, еще больше своим аппетитом. Новые басни его прелестны.
   Что делает Иван Иванович? Скажи ему мое душевное почитание. Если бы письмо это было не такое беспутное, то можно бы его прочесть ему для выписок из чужих писем– Как хочешь. Софья Безобразова здесь.

644.
Тургенев князю Вяземскому.

   8-го августа. [Черная Речка].
   Вчера получил деньги от Бул[гакова] и дал ему росписку. Был у Новос[ильцова] и застал его садящимся в карету, по он прочел письмо; я сказал ему, что деньги у меня готовы и червонцами лучшими, и ассигнациями. Он и забыл о них; поручил Гомзину принять, и я досылаю к нему их сегодня по 11 р. 80 к. червонец, по курсу. Получу росписку и тебе доставлю. Юрковского нет. О росписке сказал Байкову и Гомзину. Если есть, то пришлют из Варшавы. Жуковскому 1200 рублей отдал вчера же, но он не знает, за что эти деньги. От Строгонова ответа о брошюрах не получил. Пришлю, если пришлет. У Сен-Флорана нет ничего о Байроне. а будет скоро одна, вероятно та же, что и у Строгонова.
   Посылаю элегию Лобанова; а напечатанные стихи в «Сыне Отечестве» не его, а Плетнева. Впрочем, и вот есть и в этих. Жуковский вчера прочел письмо твое. Северипа спрашивал о книгах, но еще не получил. Заплачу тотчас, как скоро уведомит. Карамзин был нездоров маленькою лихорадкою, но теперь хорошо. Прости! Какое интересное письмо!
   Сию минуту получаю письмо от брата Николая. Он видел Батюшкова. Вот слова брата: «Войдя в ворота, первый, попавшийся мне на встречу, был Батюшков: лицо мрачное; он шел по другой стороне и меня не узнал. Лекарь после сказал мне, что я хорошо сделал, и не свел меня с ним. Он говорит, что теперь ему немного лучше. Прежде он воображал, что он в тюрьме, но Ханыков написал ему, что он в Maison de sauté, и он стал спокойнее. Был у его сестры; она его еще не видала, но лекарь надеется их скоро свесть». Распечатал нарочно письмо к тебе, чтобы вписать это. Брат возвратится уже не в Карлсбад, а в Мариенбад пить воды. Карлсбадские худо действовали, но доктор Крейсиг обещает выздоровление после второго курса и после винограда в Италии. В третий раз распечатал и две брошюры от Строгонова посылаю; третью пришлю после. Возврати немедленно по прочтении.

645.
Тургенев князю Вяземскому.

   12-го августа. [Черная Речка].
   Деньги Нов[осильцову] отданы, и вот росписка. Северин отвечал мне, что на днях будет в Москве и сам с тобою разочтется. Карамзину деньги отданы. Я буду в Москве к 30-му августа. Вероятно, выеду в дилижансе 23-го отсюда.
   Вот еще брошюра о Байроне, Мура: это лучшая. Возврати по прочтении. Еду сейчас в Царское Село.
   Третьего дня обедали у вас на Червой Речке Жуковский, Крылов, Гведич, СабурсвоС, Дашков, Греч, граф Мейстер и прочие. Козлов (слепой) и Крылов читал свои новые басни. Есть между ними прелестные; скоро выдут.
   Теперь (ночь) кончилась серенада, которую давал граф Бобринский на Червой Речке, и началась мазурка; а я ложусь спать, чтобы завтра поспеть к Карамзиным. Прости!

646.
Тургенев князю Вяземскому.

   13-го августа. [Черная Речка].
   Уведомь меня с первою почтою, где ты живешь в Москве, то-есть, где твой дом, на какой улице и под каким номером, дабы мне можно било в случае, если я приеду в дилижансе, придти к тебе прежде, нежели я пойду к матушке; ибо если я приеду ночью, то пойду к ней по-утру, а ночь проведу у тебя. Если же днем, то прямо к ней. Да напиши, если знаешь, и квартиру матушки, то-есть, на какой улице и чей дом. Да поскорее, ибо только остается десять дней до моего отъезда, или оставь записку в конторе дилижансов.
   Вчера были мы в Царском Селе, и Северин читал нам прекрасный ответ Лавинья Ламартину. Он едет отсюда 19-го в Москву, а там в Пензу.

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому, в Москве.
   Приписка А. Я. Булгакова.
   Изменившему вчера итальянской опере.

647.
Князь Вяземский Тургеневу.

   13-го августа. Остафьево.
   Благодарю сердечно за доброе письмище от 5-го августа и спасибо за донесение о текущих делах моих от 8-го. Сказал ли что Новосильцов обо мне при этом случае? Говорил ли ты с ним о моей варшавской катастрофе, и можно ли еще говорить с ним о чем-нибудь путном? Если можно, то при случае заведи разговор и побереги его в памяти своей до нашего свидания, потому что я все еще истинного зерна загадки не раскусил. Я Новосильцова люблю; его Польша доехала, но под дрожжами было у него что-то такое хорошего. Я точно приехал к его разрушению: при мне начал он расклеиваться. Впрочем, трудно было уцелеть на его месте; надобно было оставить место; но, остававшись на нем, должно было неминуемо рости в землю и заживо погребстись. Так и было! Я никогда не забуду, что у него узнал я, что такое истинный ростбиф и истинный рейнвейн Иоаннисберга, который поганят теперь недостойные рыла Меттерниха и Татищева. Легкомысленные и неблагодарные желудки не поймут меня, но ты оценишь эту черту признательности. Варшаву также я люблю: в ней родилась и погасла эпоха деятельности моего ума. Все интеллектуальные поры мои были растворены; я точно жид душою и умом. Теперь половина меня заглохла и отнялась. Я не умею жить посреди смерти: мне должно заимствовать жизнь. А здесь где ее взять тому, у кого нет в себе ключа живой воды? Мне скажут: Карамзин! Конечно, он всех живущее у нас; он один истинно живущий; но так ли бы он жил еще в другой сфере, под другими градусами? Умнейшие из нас, дельнейшие из нас, более или менее, а все вывихнуты: у кого рука, у кого язык, у кого душа, у кого голова в лубках.
   Твое письмище точно и мне дает мысль, что ты должен бы писать свои воспоминания. Я всегда замечал, что твое перо умеет залучить к себе и мысль, и чувства твои удачнее языка, на котором они не держутся. Ты такой обжора, что глотаешь и мысли свои, и чувства; шутки в сторону: ты редко договариваешь. Впрочем, и со мною то же: перо развязывает у меня язык ума и сердца. Причина этому, вероятно, та, что мы не имеем привычки говорить. И где могли бы мы наторить свой язык? Арзамас рассеян по лицу земли, или, правильнее, но – земли, а в обществах халдейских разве может откликнуться ум души?
   Последнее письмо жены моей наполнено сетованиями о жребии несчастного Пушкина. Он от неё отправился в свою ссылку; она оплакивает его, как брата. Они до сей поры не знают причины его несчастья. Как можно такими крутыми мерами поддразнивать и вызывать отчаяние человека! Кто творец этого бесчеловечного убийства? Или не убийство – заточить пылкого, кипучего юношу в деревне русской? Правительство верно было обольщено ложными сплетнями. Да и что такое за наказание за вины, которые не подходят ни под какое право? Неужели в столицах нет людей более виновных Пушкина? Сколько вижу из них обрызганных грязью и кровью! А тут за необдуманное слово, за неосторожный стих предают человека на жертву. Это напоминает басню «Мор зверей». Только там глупость. в виде быка, платит за чужие грехи, а здесь – ум и дарование Да и постигают ли те, которые вовлекли власть в эту меру, что есть ссылка в деревне на Руси? Должно точно быть богатырем духовным, чтобы устоять против этой пытки. Страшусь за Пушкина! В его лета, с его душою, которая также кипучая бездна огня (прекрасное выражение Козлова о Бейроне), нельзя надеяться, чтобы одно занятие, одна деятельность мыслей удовольствовали бы его. Тут поневоле примешься за твое геттингенское лекарство: не писать против Карамзина, а пить пунш. Признаюсь, я не иначе смотрю на ссылку Пушкина, как на coup de grâce, что нанесли ему. Не предвижу для него исхода из этой бездны. Неужели не могли вы отвлечь этот удар? Да зачем не позволит ему ехать в чужие краи? Издание его сочинений окупит будущее его на несколько лет. Скажите, ради Бога, как дубине Петра Великого, которая не сошла с ним во гроб, бояться прозы и стишков какого-нибудь молокососа? Никакие вирши (tout vers qu'ils sont) не проточат её! Она, православная матушка наша, зеленеет и дебилеет себе так, что любо! Хоть приди Орфей возмутительных песней, так никто с места не тронется! Как правительству этого не знать? Как ему не чувствовать своей силы? Все поэты, хоть будь они тризевные, надсадят себе горло, а никому на уши ничего не напоют. Мне кажется, власти у нас так же смешно отгрызаться, как нашему брату – шавке смешно свалить зубы. Во Франции, в других землях, – дело другое, on en vient aux mains avec l'autorité; в подобной схватке все увечье! У нас необозримое, мало того что непроходимое, расстояние разделяет власть от нас. Elle est non seulement inviolable de droit, comme partout, mais elle l'est aussi de fait. De sa nature elle est hors de toute atteinte. Я уверен, что если государю представить это дело в том виде, в каком я его вижу, то пленение Пушкина тотчас бы разрешилось. Les Titans n'ont pas chansonné les dieux, quand ils ont voulu les chasser du ciel.
   Эпиграмма может пронять нашего брата, как ни будь он окован в звезды и препоясан лентами, но «сатиры и эпиграммы должны преклонить колена» (как говорил Максим Невзоров в «Друге Юношества» о наших эпиграммах на Боброва) перед неуязвляемостью власти. У меня в голове проскакивает глупая шутка, но так и быть: вот она. Я вспомнил о неуязвляемости Ахиллеса. Про него можно сказать, что душа у него была в пятках, даром, что он был не трус. Сообщи это Екатерине Николаевне, музе моих глупостей. Какой скачек от политической метафизики до лубочной шутки! Да, впрочем, пора мне было соскочить: я ходил по скользкому месту,
   Я видел Волконских, мать и дочь, и с первого раза полюбил их сердечно. Мать везет тебе книгу. Завтра хочу к ним ехать в Суханово и повезу твои брошюры. Я что-то сомневаюсь в законности произведения Moor'а: я думаю, это парижский подкидыш. Стихи Masson также неважны; у меня есть ответ Casimir La vigne Ламартину гораздо превосходнейший. Волконская дала мне читать Пукевиля «La régénération de la Grèce». Это эпопея, то-есть, по содержанию своему, а не по силе эпопейщика, хотя есть в нем жар и живопись. Что говорит об этой книге Дашков? Можно ли во всем верить Пукевилю? Жаль, что должен прочесть его наскоро: голова кружится от собственных имен людей, городов, чинов. Что за диавол этот Али-паша? Есть ли перевод надгробной речи патриарху, убитому в Царьграде, говоренной в Одессе? Дай мне ее!
   Лобанова элегия пахнет перстоньком. В восьми стихах Плетнева во сто раз более поэзии. Читал ли ты глупое известие Греча об этой элегии в 31-м номере? Я люблю, что Лобанов в утешение Шувалову говорит ему: стенаю и я! пришли «Звезду» Боратынского! И конечно: очес – не хорошо. Да что же делать с нашим языком, может быть, поэтическим, но вовсе не стихотворческим. Русскими стихами (то-есть, с рифмами) не может изъясняться свободно ни ум, ни душа. Вот отчего все поэты наши детски лепетали. Озабоченные побеждением трудностей, мы не даем воли ни мыслям, ни чувствам Связанный богатырь не может действовать мечем. Неужели Дмитриев не во сто раз умнее своих стихов? Пушкин, Жуковский, Батюшков в тайнике души не гораздо сочнее, плодовитее, чем в произрастениях своих? –
   Что скажешь ты он этом письме? Оно превосходно! Это пиндарическая ода! Чего хочешь, того просишь. Это в своем роде Child-Harold, «volcan tari qui ne lanèait plus que des laves brulantes ou des cendres amères» (Thomas Moore). Ан, я и в самом деле volcan tari!
   Ты разве не понял письма моего о службе? Я точно согласен с тобою. Где мне служить? Я говорил тебе, что мог бы служить за деньги, но что знаю, что денег мне не дадут, да и не за что. Ты разве забыл, что я узнал Воронцова летом в Петербурге? Такое знакомство один раз навсегда. Если не было бы поздно, то я выписал бы тебе из письма жены то, что относится до образа жизни в Одессе. О веселиях и приятностях общежития и в помине нет; напротив, она мне настоятельно говорит, чтобы, ехавши туда, отказался бы я от помышления о светских развлечениях, которых там нет. Но там есть солнце и море, а душа моя их жаждет. Может быть, там она оживет. Москва меня сушит: я не должен в ней жить! Я не властен в ней жить! Я не буду в ней жить! А, кроме Москвы и юга, я на Руси не знаю доступного угла. Итак, ты скоро сюда будешь. Радуюсь заранее. Куда ты это собираешься на Макарьевскую ярмонку из Москвы? Разве для тебя сызнова начнут? Ведь это не обедня. Да и обедня то уже для тебя отошла. Прости, мой милый расстрига! Покажи это письмо Жуковскому; 1200 рублей – за виды Павловского и за проданные экземпляры его сочинений: я тебе толковито писал. Счеты ему пришлю после.

648.
Тургенев князю Вяземскому.

   18-го августа. [Черная Речка].
   Письмо твое получил, отвечать не успею, ибо теперь уже за-полночь, а завтра я еду в Царское Село. Выеду, вероятно, 29-го августа, ибо 23-го не успею. У Новосильцова был сегодня, но он завтра едет и сегодня был в бане. Я видел его только при других и при неотступном Байкове, и ни разу не удалось завести речи о тебе, сколько ни желал.
   Я хотел послать тебе ответ Лавинья. Северин уезжает завтра и тебя увидит.
   Новосильцову знаки Александра, 50000 и попечителем на место Лаваля. А Лаваль пишет ко мне из Карлсбада и сбирается управлять просвещением литовско-гродненским и для этого жертвует своим хилым здоровьем, не желая остаться на другой курс. Авось, этот удар спасет его от явной гибели и от…. [1 - Точки в подлиннике.]? но спасет ли от Сената?
   Пришлю или привезу ответ на твою вылазку за П[ушкина]Завтра прочту Жуковскому письмо твое.

649.
Князь Вяземский (с С. П. Жихаревым) Тургеневу.

   18-го августа. [Москва].
   Рукою Жихарева: Матугика просит вас, а мы молим, чтобы вы взъехали к нам по приезде вашем в Москву. «Приезд нечаянный Александра чрезвычайно меня растревожит», говорит она. Ей хочется, чтобы ее предуведомили. Впрочем, да будет воля ваша. Мое дело – написать, что приказано. Еще просила меня напомнить вам, чтобы вы ее забыли взять с собою мундира.
   Рукою князя Вяземского: и шпагу. Да, сделай милость, и звезды не забудь; да нельзя ли формата побольше, а то нельзя тебе будет и глаз показать москвичам.
   Рукою Жихарева: Это уже я не знаю для чего. Живем мы под Новинским, против церкви Иоанна Предтечи, в Кречетниках, в доме Воейковой. Скоро ли то вас дождемся? Приезд ваш, нелицемерно сказать, для нас праздник. Сергея обнимаю. Верный и преданный С. Жихарев.
   Рукою князя Вяземского: Сейчас получил письмо от жены. Одесские наши планы, кажется, переменились, и в сентябре возвратится она с детьми сюда. Смерть семилетней дочери Гурьевой, которая умерла жертвою невежества одесских докторов, не понявших её болезни и лечивших ее от другой, напугала жену, тем более, что доктор Воронцовых, искусный и ученый, может быть, не возвратится на зиму в Одессу. Сообщи это все Карамзиным. Я приехал сюда на минуточку. В Остафьеве у меня здорово.
   На обороте рукою Жихарева: Его превосходительству, милостивому государю Александру Ивановичу Тургеневу. В С.-Петербурге.

650.
Тургенев князю Вяземскому.

   22-го августа. [Черная Речка].
   Я все еще не знаю, выеду ли 29-го августа или 2-го сентября. Переезд на другую квартиру удерживает меня, да и Карамзины желают, чтобы 30-е. августа провел я с ними в Царском Селе, а как отказать им в возможном? Впрочем, все еще думаю и надеюсь выехать 29-го, отправив 26-го балы у всех Наталий на Черной Речке, на островах и в городе у князя Ал[ексея] Куракина.
   Письмо твое прочел во вторник Жуковскому и Карамзиным; смеялись тому, что для меня отошла обедня так, что Софья Н[иколаевна] едва не захлебнулась от смеха. Посылаю «Звезду», самим автором написанную. Дело его все еще длится. Хлопочу и в Финляндии, и здесь, и в пути, но не знаю еще, будет ли путь в хлопотах наших. Надежда однако ж есть.
   Измайлову выпросил Карамзин пенсию (1200). Хлопочу об указе, по еще не получил.
   Пукевиль у меня есть и достать могу. У меня осталось твоих 45 рублей, а это точно цена ему. Хочешь ли? Или что другое? Пришлю счет всему, или вот он:

   1200 – Жуковскому
   945 – Новосильцову
   4310 – Карамзину
   6455

   а получил от тебя 6500, следовательно 45 в остатке,
   Дашков читал книгу. Вот его мнение и тех, кто знает дела, как-то: Катакази и брат. Все, что об островах, о Греции внутренней, – почта все справедливо; о происшествиях и о лицах в самом Царьграде – много ложного, ибо Пукевилю не могло быть все известно, что там происходило. Отыми декламации – и книга прекрасная, по писана скверно. Нужно многое исправить.
   Пришлю тебе надгробную речь с переводом, очень хорошим, Феофила. Неужели я в свое время не послал тебе? Мы напечатали ее в Синоде и от Синода.
   В «Онегине», жалуясь на жестокость петербургских дам, Пушкин говорит:

     И на бровях их надпись ада:
     «Оставь надежду навсегда».

   Остальное при свидании. Впрочем, ты видел уже теперь Северина, и он все объяснит тебе.
   Новосильцов уехал, и я не мог и проститься с ним, ибо в этот день был в Царском Селе, а накануне не застал его. Он будет попечителем Виленского университета. Это убьет Лаваля; разве

     Утешит свет звезды
     расставшихся друзей?

   Напиши мне еще что-нибудь о княгине Софье и об Алине, когда и где ждать их? Или найду их еще в Москве?
   Сегодня граф Потоцкий, младший брат Ольги, дает нам фейерверк в 3000 рублей, с двумя букетами: дороже Шереметевского.
   Знаешь ли ты по-немецки, то-есть, можешь ли понимать хотя прозу возвышенную? Мне пришло на мысль выписать хоть кому-нибудь прекрасную страницу Гердера о языке. Брат в городе, я один в кабинете и прочесть не кому, а прелесть! Чувствую правду стиха:

     Желаешь для себя, а ищешь разделить.

   Да ты, верно, не разделишь со мною немецкого наслаждения! И соседа Греча пет, он также в городе

     Блаженствует в отставке под судом

   (стих Измайлова) вместе с Поповым, Бируковым, Яковкиным и еще другими, отданными за книгу Госпера в Уголовную палату. Для чего нет у нас русской академии, ибо собрание корнекопателей, переводчиков Тита Ливия и прочее я не называю академией для исследования философии и для умножения богатства языка? Написал бы речь о природном, то-есть, не только русском, но о даре слова, которое наши бессловесные все смешивают с результатом оного. Не знаю богатее и обильнее предмета, давно любимого моего. В нем вся история и вся её философия. Всякий раз, когда передумываю об этом предмете, бросаюсь на те же книги и всякий раз загораюсь от них, чтобы через час потухнуть.
   Писал бы еще, но ни одно перо не пишет, а это останавливает и ход мыслей.
   И Блудов пишет, что Батюшкову лучше. Он также видел его доктора. Выеду, вероятно, 2-го сентября.

651.
Тургенев князю Вяземскому.

25-го августа. [Черная Речка].
Еду 4-го или 6-го сентября отсюда, не прежде, ибо хлопот без числа. Вчера был у Кар[амзина] с Дашковым.

652.
Князь Вяземский Тургеневу.

   28-го [августа. Москва].
   Да купи мне Пукевиля! Кн[ягиня] Софья Волконская едет сегодня в Петербург, по по дороге заедет к Тутолминой. Нессельроде с компанией выехал.
   Показывал ли Карамзину мои строчки в письме Жихарева, и знают ли, что мы в Одессу уже не едем? Обнимаю и ожидаю.

653.
Тургенев князю Вяземскому.

   2-го сентября. [Петербург].
   Пукевиля для тебя купил. В субботу, то-есть, 6-го сентября, непременно выезжаю. Оставь мне записку в конторе дилижансов, где ты живешь; если княгини еще нет с тобою, то я взъеду к тебе на одну ночь или, если до обеда приеду, то на один вечер, чтобы, увидев прежде матушку, к пей переехать; а если у тебя места нет, или тебя не будет в городе, то взъеду в трактир. Скажи только, в который?
   Карамзиным сказывал об Одессе. Я провел с ними 30-е; спектакль и бал в китайской ротонде. Дети прекрасно играли. Прости!

654.
Князь Вяземский Тургеневу.

   Пятница, 10 часов утра. [12-го сентября. Москва].
   Я тебя ждал до десяти часов и сейчас сажусь в коляску спать, потому что я еще спать не ложился.

     Таков, Тургенев, я развратен,
     Но на меня и ты похож!

   Если сегодня жена в Остафьеве не будет, то завтра отправляюсь с ней на встречу до Тулы или далее, потому что и обуреваем нетерпением и беспокойствием. Впрочем, 17-го будем, вероятно, уже соединены; кроме кааого-нибудь несчастья, не предвижу причины, которая могла бы замедлить её приезд. В случае её прибытия надеюсь и на тебя к 17-му числу; впрочем, мы до 17-го обошлемся или обозримся. Обнимаю.
   Вот тебе твои две бумаги, а «Messéniennes» отдай подателю, чтобы ее списать.

655.
Князь Вяземский Тургеневу.

   15-го [сентября]. Остафьево.
   Жена здесь, стало и вы здесь 17-го, не так ли? То-есть, ты и Жихарев. Сделай одолжение, повидайся с Иваном Ивановичем Дмитриевым и скажи ему, что жена приехала. Не смею звать его; не смею даже и напомнить обещание приехать в Остафьево на именины жены, но, разумеется, будем ему черезмерно рады и; почтем его посещение за особенное благоволение, за особенное удовольствие. Скажи и Булгакову, если будешь.
   Прощай! Сейчас возвращаюсь из Тулы, где встретился с женою. Сообщи Ивану Ивановичу одесский гостинец.

   На трагедию графа Хвостова, изданную с портретом актрисы Колосовой.

     Подобный жребий для поэта
     И для красавицы готов:
     Стихи отводят от портрета,
     Портрет отводит от стихов.

   Не забудь, что 17-е в среду.

   На обороте: Александру Ивановичу Тургеневу. Рукою Тургенева прибавлено: С. П. Жихареву. Нужное.

656.
Князь Вяземский Тургеневу.

   Понедельник. [Конец сентября. Москва].
   Не поедешь ли к Серебрякову сегодня утром? Он живет на Солянке, в доме Свиньина, где Комитет суконных дел, проехав Воспитательный дом, налево, в переулке, Я подал прошение 1-го сентября на 30000 аршин: половину отделанного сукна, половину суровья. Во все прежния поставки я всегда был исправен; ныне я еще усовершенствовал свою фабрику значительными издержками. Всегда получал назначение самое малое, то-есть, малую поставку, несоразмерную с количеством сукна, у меня выделываемого. Попроси, чтобы нынешний раз вознаградили меня за прежния и дали хорошую поставку.
   Что же, берешь ли ты меня с собою обедать? Я рад ехать с вами. Что делаешь утром? Сойдемся около второго часу или двух часов в Кремлевском саду. Говорят, там много гуляют.

   На обороте: А. И. Тургеневу.

657.
Тургенев князю Вяземскому.

   20-го октябрл. [Петербург].
   Я узнал здесь, что назначение значительнейшего количества сукна поставщику зависит не столько от Сер[ебрякова], как от департамента здешнего и потому просил бывшего директора Карпеева уговорить Михаила Кайсарова увеличить число аршин на твою поставку. Он обещал мне немедленно похлопотать о сем. Между тем не худо бы узнать в Москве, послано ли сюда распределение и сколько тебе назначено. Я не знаю, в Москве ли ты, и для того пишу сие письмо на имя княгини. Я писал уже два раза Дмитриеву и сообщил ему кой-какие литературные произведения и сплетни и просил его сообщить тебе сие письмо, если ты еще в Москве. Письма твои князю Волконскому, Жуковскому и Грибоедову доставил.
   Я живу покуда в Итальянской слободке, в доме Путятина, в комнатах, в коих некогда, то есть, за 14 лет, беспечно зябнул, не имея часто дров, и угощал бывших приятелей – Уварова и еще настоящих – Булгакова и прочих, и прочих чаем в стаканах, за неимением чашек. Это напомнило мне все прежнее и переходчивость времени. Не придется ли и опять в Тургенево, на пепелище отцовское возвратиться или в Геттинген? Впрочем, квартиру мою в Коммиссии отделывают, но прежде четырех или шести недель я не надеюсь там поселиться, а укорениться еще не думаю и долее.
   Благодарю княгиню за дружбу и за её ласки. Поручил Жихареву поцеловать вашу милую ручку.
   Что же вы думаете в пользу Четвер[тинскаго]? Если вам нужны справки, то я в ваших повелениях.
   Каковы больные дети? Поцелуйте толстенку, по не того, который женат на Калашниковой, а вашего милого и на Вяземского похожого.
   Кар[амзины] не могли от меня никакого толку добиться, ибо я от вас никакого сам не могу добиться.
   Жуковского еще не видел. Он в Гатчине. Что Василий Львович? С сестрою ли еще или по ней плачет? Кланяйтесь Тимирязеву.

   21-го октября.
   Сейчас еду в Царское Село. Простите и не забывайте меня в ваших вечерних беседах.

   На обороте: её сиятельству милостивой государыне княгине Вере Федоровне Вяземской, в Чернышевом переулке, в собственном доме, в Москве.

658.
Князь Вяземский Тургеневу.

   27-го [октября. Москва].
   Карамзины не могли добиться от тебя толка, потому что ты от нас добиться толка не мог? Да какого хотите толка? Разве не сказывал я тебе, что на мне остается 150000 казенного долга, что я решился новых долгов не наживать; разве ты не видал детей и невозможности жить с ними в деревне, потому что им необходимо нужен непосредственный надзор доктора; разве в дилижансе не говорил я тебе, на каких условиях соглашаюсь пойти в кабалу? Чего же больше хотите от меня? Я еще не сенатор Кашкин и не умею пускать слов в сам-пятьсот. Ты хотел, чтобы сущность трех слов развел я в изустном in-folio. Того ли хотел ты от меня? Охота же!
   В Петербург уже доставлена роспись назначенным по суконной поставке. Там скорее и вернее узнаете; здесь все таят. Я просил всего 30000 аршин. Это и так немного. Пускай дадут 25 или 20.
   Где этот «Courrier de Londres», из которого выписаны статьи о Дмитриеве и Жуковском? Между нами: скажи Жуковскому, чтобы он не очень спесивился европейскою известностью своею. Тот ли «Courrier», что издает Pelletier, бывший издатель «L'Ambigu»? И как это в «Courrier»: извлечением ли из другого журнала, или в числе сообщенных статей от корреспондента? Мне любопытно знать все это наверное: расскажи.
   Воля твоя, у Воейкова честному человеку печататься нельзя: прочти его «Астрахань». Он не завидует тем, которые видели Байрона, Benjamin Constant, потому что надевал на лицо свое сетку, дегтем обмазанную. Карамзина выставил обжорою! За одно спасибо: назвал Каченовского извергом. Воронцов у него – любимцем русского народа!
   Совершенная беспутица не дает мне ехать в Кострому. Вероятно, должно будет дождаться первого снега. У тебя мои парижские брошюры: возврати. Дмитриев сообщил мне два твой письма к нему. Отдай приложенную записку Никите Волконскому да скажи ему, чтобы он скорее возвратился к нам: тоскую по нем и по его наемной карете.
   На днях видел я феномен на русской сцене: девицу Колосову. Европейская актриса во всей силе слова! Я не полагаю в ней возвышенного дарования; она не создаст роли, во образованностью своею она точно создание на русской сцене комической. Мы видели ее только в Селимене «Мизантропа»; завтра увидим в Аменаиде. Итальянской оперы еще не имеем. Прости!
   Ты говоришь о наших вечерних беседах: они прекратились с тобою или с вами. Обыкновенно из ложи переходим в ложе, то-есть, из театра в постель. Сегодня бал у князя Дмитрия Владимировича. Обнимаю тебя. Каков Сергей Иванович? Что слышно о Батюшкове? Не забудь моего сукна.
   Я сейчас получил письмо от поэта Пушкина. Он жалуется на грабительство Ольдекопа и просит меня вступиться в это дело. Научи, что делать, к нему писать: к Милорадовичу ли, Шишкову? А лучше всего сам похлопочи, только поскорее. Теперь у Пушкина только и осталось, что деревенька на Парнассе, а если и ее разорять станут, то что придется ему делать? Вот письмо и от Сергея Львовича. которое растолкует тебе всю сущность дела. Неужели нет у нас законной управы на такое грабительство? Остановить продажу мало: надобно, чтоб Ольдекоп возвратил уже вырученные деньги за проданные экземпляры. Например, знаю, что он московским книгопродавцам продал до двухсот. Повидайся с Дельвигом, который также знает это дело, и пускай напишет он Пушкину, что оно к тебе перешло.
   Пушкин прислал мне прелестные стихи: «Прощание с морем». Жена их спишет для тебя, хотя ты того и не стоишь, умничая со мною. Пока она тебе кланяется. Вчера видел я твою матушку у Голицыных. Бал был блестящий.
   Сделай милость, управься скорее и решительнее с Ольдекопом. Что Безобразова? Проедет ли она через Москву? Кланяйся ей.

659.
Тургенев князю Вяземскому.

   31-го октября. [Петербург].
   Узнав вчера, что Серебряков здесь, я был сегодня у него и повторил ему просьбу об увеличении поставки сукна с твоей фабрики, поручив вчера же и Дружинину просить его о том же, равно и Кайсарова, от которого теперь это более зависит. Авось, общая просьба удастся.
   Карамзины еще в Царском Селе и будут сюда, вероятно, к 10-му ноября.
   Сию минуту приносят твое письмо. Как жаль, что не имел его за два часа пред сим. Зная уже количество сукна, тебе нужное, иначе бы говорил с Серебряковым. Побываю еще у Дружинина. Пошлю за Дельвигом и спрошу его, что сделано уже против Ольдекопа; хотя мне и неловко хлопотать против него, ибо был вечным, но неудачным его протектором против нищеты, но постараюсь унять его, если буду иметь к тому средство.
   Жаль, очень жаль, что не знал сегодня по утру, что ты еще в Москве. князя Никиту увижу завтра у сестры его. Что за умная прелесть Алина, его племянница! Я повадился к ним снова ездить и с одним умным австрийцем Гумельауером восхищаюсь умом и просвещением, и добродушием Алины. Ее прямо можно послать посольшею в Париж, и лицом в грязь не ударит.
   Статьи я списал из газеты, как нашел их. Безобр[азова] здесь еще. Через Москву поедет, вероятью, по первому пути; впрочем, кто знает?
   О Батюшкове от сестры получено грустное известие, по какое, еще не знаю. Увижу Мураньеву и тебе скажу. Брошюры послал вчера.
   Не Карамзина, а меня выставил Воейков обжорою. Да на то время и не ошибся. Я ему давал письмо к Гаию. То ли он сбирался написать? Впрочем, я знаю его пиесу только по его словам. Прочту. Здешние журналисты огадились совершению. Нельзя откровеннее ругать, как я ругал приятеля Булгарина, а ему – все Божья роса. Клевещет на Федорова, трусит полиции, подтруживается Шишкову, храбрится перед Боейковым, и всь это на счет читателей, коим угрожает обратиться к лицу того, кто усомнится etc. Плоское и подлое подражание твоему Толстому, и все это мы читать и терпеть должны, а сердиться на него невозможно.
   Приложенной записки к Ник[ите] Волк[онскому] ты не приложил, а только письма Сергея П[ушкина].
   А мы и не будем иметь итальянской оперы. Не хотели певицы замерзнуть за те же деньги у нас, за которые могут греться в Вене. Сережа выздоровел и ходит без костыля. Я был болен, но исправился. Пришли поскорее пиесу Пушкина и поцелуй милую ручку у милой жены. Обними детей.
   Парижские новости: «Qu'est-ce qu'où a vu sous Charles X ce qu'on n'a jamais vu sous Louis XVIII?» – Un cheval. – Les franèais ne s'entendront plus: ils ont perdu Louis.– Le commerce sera protégé: le roi est marchant(d)» и пр., и пр.
   Старина: Finot dit que la plaine la plus haute qu'il connaisse est la pleine lune.– Une jeune et jolie fille demandait de la bierre à un garèon du café. Celui-ci répondit: «Jt; n'en ai pas, mademoiselle, niais si vous voulez que je vous embrasse».
   – Un joueur qui venait de perdre au tric-trac, dit en se levant avec dépit: «Laissons la Medée et Jason».– Notre choix l'a fait maire, et l'amour l'a fait père. Quel triomphe en un jour de se voir père et mère!
   – M-r Taxe dit à Barbe que la lettre charmante, qu'elle lui a écrite, sera toujours gravée au fond de son coeur. Barbe lui répond: «Je m'y croyais gravée avant la lettre».-On dit que les journalistes doivent craindre l'automne, parce que c'est dans cette saison que les feuilles tombent.

660.
Тургенев князю Вяземскому.

   1-го ноября. [Петербург].
   «Votre lettre est venu trop tard» pour communiquer au docteur Pinitz l'observation de madame Mouravieff. La maladie de peau est enfin inoculée. Grand Dieu! Quel en sera le résultat? On avait voulu que j'écrivisse à mon malheureux ami; je l'ai fait: il a reèu ma lettre, et fixant l'écriture il a cherché aussi h fixer un souvenir. Puis il a mis ma lettre de côté, disant: «Qu'est ее que Von me veut?» Ensuite il l'a reprise, il l' lue. mais hélas! il n'y a point répondu; Tout ce temps il a été calme, ce cher malade. 11 faut attendre u présent l'effet du remède, qu'on vient d'employer. J'attends sa soeur après-demain; bonne et excellente créature! Sa 'santé s'en va, elle souffre surtout de ne recevoir aucune nouvelle de son pays. Quand elle est avec moi, nous parlons et nous pleurons ensemble; mais enfin je parviens à la distraire et vers– la fin de la journée elle se sent infiniment plus calme. Si elle pouvait se décider à loger avec moi à Dresde! mais elle n'entend pas raison là-dessus. Sans le lui dire, je la conèois. Dresde. 30 octobre.
   Вот что пишет Пушкина к брату о Батюшкове в ответ на его письмо, в котором брат остерегал ее от прививания Батюшкову чесотки; ибо он и здесь опасно страдал от сей болезни.
   Сейчас был у мени Дельвиг. Он опять поедет к Ольдекопу и будет требовать вознаграждения. Я поручил ему постращать его жалобою начальству, если он где служит и если он, хотя экземплярами, не согласится заплатить за убыток. Ольдекоп сам нищий. Что с него взять? Я велел сказать ему, что буду на него жаловаться. Авось страх подействует там, где молчит совесть.
   В «Северных Цветах» будет много прекрасного и любопытного. Один северный цветок, и прекраснейший, вчера сорван графом Завадовским. Баронесса Строганова умирает или умерла в Дрездене. Два сына, граф и барон Александр, третьего дня туда поскакали. Прости! Я сегодня писал уже к тебе.

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Москве, в Чернышевом переулке, в собственном доме.

661.
Тургенев княгине В. Ф. Вяземской.

   Le 6 novembre, midi. [Петербург].
   Je n'ai pas le temps de répondre en bonnes et dues formes à votre charmante lettre, encore moins d'exhaler tonte ma furie contre la répartition égale des tendresses entre Sev[erine] et moi! Je laisse cela pour de moments calmes, car j'ai a peine celui de vous dire que j'arrive à l'instant même au Conseil, que j'y trouve Miloradovitch avec le comte Araktcheieff, que je prends le premier de côté, que je lui parle à la hâte sur Tchert. A peine je l'ai nommé, qu'il me demande: «Какой это?» Je lui réponds: «Votre compagnon d'armes et père de 9 enfants et mari d'un ange de douceur et de conduite». Il s'écrie: «Ah, это мой друг! Знаю, все знаю; он хочет быть при почте?» – «Нет», отвечаю я, «хочет служить для того, чтобы не жить в праздности и воспитывать детей, коих теперь едва питать может». – «Сделайте мне записку; я покажу государю, буду просить на коленях» etc., etc.– tout cela en fuyant et en cherchant les regards du c[omteJ Ar[ak-tcheieff] qui nous fixait et peut-être nous entendait. Je finis de mon mieux en lui promettant de lui apporter la note! Mais je ne sais, si je trouverai son послужпой список. Je ferai mon possible, et cela sans le moindre délai.
   Je suis pressé. On m'attend au Conseil. Je baise vos deux jolies mains et j'embrasse votre mari. Ah! quels vers!
   Глубок, могущ и мрачен… неукротим!
   Adieu, après-demain je vais avec Sev[erine] à, Zarskoé-Selo. Adieu!
   Каковы дети? Для чего ни слова о них? Я разве не люблю вас всех?

   На обороте: её сиятельству милостивой государыне княгине Мере Федоровне Вяземской. В Москве, в Чернышевом переулке, в собственном доме.

662.
Тургенев княгине В. Ф. Вяземской.

   7-го ноября 1824 г. С.-Петербург.
   Всеподданнейший отчет её сиятельству княгине Вере Федоровне Вяземской, урожденной княжне Гагариной, от верноподданного Алексашки Тургенева.
   Отправив к вашему сиятельству наскоро и под шумок Государственной канцелярии, в Зимнем дворце его императорского величества писанное донесение, я к вечеру начал обдумывать план новой атаки на генерала графа Милорадовича, и вследствие принятой мною резолюции составил я прилагаемую у сего в черновой копии, краткую и терпению его сиятельства сообразную записку, которую и намерен был сегодня поутру вручить ему. Из Итальянской слободки отправился я по образу пешего хождения в Морскую или на Мойку к его сиятельству, но уж выходя из Литейной на Фонтанку, остановлен был разлившейся из берегов своих Фонтанкой, а переправившись чрез Симеоновский мост, принужден был взять Ивана извощика и доплыть на дрожках до графа Нессельроде, ибо вся набережная по обеим сторонам, улица перед Михайловским садом и Садовая залиты водою, и от шумящего сильного ветра наводнение и теперь ежеминутно умножается. Но ни ветры («Honni soit qui mal y pense!»), ни волны не могли остановить стремления моего в исполнении предписаний вашего сиятельства, и я снова от одного графа начал перебираться поверх залитых водою погребов к другому, как вдруг узнаю, что и Морская, место его жительства, и набережная Мойки наводнены, и что нельзя иначе, как на ходулях или на лодке добраться до его сиятельства. Сие противоборствие и волнение матери-природы не остановило меня. Через наводневную уже Невскую перспективу и Литейную побрел я домой за экипажем, но и тут новое дьявольское навождение, которое доказало, впрочем, что

     Ни вихрь, ни ветр не сломит быстротечный,
     Ни кирпичей полет меня не сокрушит.

   От дома В. С. Шереметева вдруг сорвало (с кровли или с трубы, в точности донести не умею) груду кирпичей, кои, ударившись об мою шляпу (к счастью она была поношеная), то-есть, о конец оной, нагнули ее на мои красные очи, и потом ингерманландский зефир, в ту минуту неосторожно подувший, свеял ее в черную грязь (не в ту, что близ Белокаменной и следовательно Чернышева переулка: тогда бы я ей позавидовал), но в ту, что в Литейной, и заставил меня бежать за нею до самого будущего законодательного жилища моего, пред которым и ветр, и шляпа остановились, как труды самой Коммиссии. Смиренно очистив грязь с шляпы и остерегая народ, как волны стремившийся смотреть другие волны, от кирпичей Шереметева или его соседа, я опять побрел на свой бивуак в Итальянской слободке. Но здесь, или еще дорогой, узнал, не скажу как и чрез кого, что домогательство наше об одесском градоначальстве должно пока отложить, а искать кое-чего другого, о чем в течение сего дня и буду стараться, для чего и открою чрез час новую кампанию, а вам буду иметь честь о последствии оной донести.
   Помня правило пословицы: «Мешай дело с бездельем» и привычку моего почтенного начальника не писать и записки без пословицы, честь имею вследствие оной приложить у сего для вашего супружника две пиесы слепца-поэта: первое, посвящение «Черпеца» его, которого Жуковский называет прекрасным, жене своей, и исправленную его же «Ирландскую песню». А. Тургенев.

   2½ часа по-полудни.
   Вода усиливается. Апичковский мост залит. В Литейной из нижних этажей убираются. Нельзя доехать и до Английского клоба: к счастью, у людей моих славные щи! Не знаю, как отправить и это письмо, ибо венецианских гондолей не успели завести, а иначе, то-есть, по сухому пути, до почты не доберешься.
   Князь Никита Волконский три дни уже как уехал в Киев. Недель через пять будет в Москве.
   В Михайловском замке, ci-devant, лошади едва выплыли; едва ли не было хуже. Но я пишу еще из своего ковчега в Итальянской слободке и знаю чужую беду только еще но слуху.

   Четыре часа по-полудни.
   Сейчас возвратился от Аничковского моста. Далее ни на лошади, ни пешком нельзя, и только две или три лодки плавают вдоль по перспективе, совершенно покрытой водою. Будку и караульню у Аничковского дворца снесло. По Фонтанке, на набережной, и перил не видео. Нижние этажи все залиты. По Фонтанке и по перспективе плавают дрова, овес, и ловят яйца с барок. Сказывают, что во дворце дошло до второго этажа. Теперь направление ветра переменилось, и оттого мы дошли до моста, но прежде и он, и за ним было в воде. Отважные мореходцы пускались по тротуарам перспективы, но не всегда удачно. Увы, какой обед в Английском клобе, и я должен довольствоваться из Невской ресторации! Это письмо пойдет к вам, вероятно, уже завтра я о последствии потопа, так как и о голубе с масличною ветвью, узнаете уже вы от других. Нижний этаж прежнего моего жилища потоплен. Издали Фонтанка с набережными кажется Невою. Екатерина Федоровна Муравьева также в воде. И сколько водяных разговоров и у нас, и у вас после сего потопа! Et pourtant on ne fera que de l'eau clair и после.

1825.

663.
Тургенев князю Вяземскому.

   17-го февраля. [Петербург].
   Третьего дня, в седьмом часу вечера, приехали мы сюда, следовательно, менее, нежели в трое суток. Ввечеру в тот же день был я у Жуковского и пил чай у Карамзиных. Главным предметом беседы нашей были вы. Вчера уговорились мы с Севериным и приехали к Карамзину по утру толковать о предмете письма моего к нему. С[еверин] не едет никуда, да и речи о сем не было. Поручат поздравление, вероятно, Штакельбергу. Сестра его сказывала мне вчера же, что он будет скоро в Москву. Вообще о службе в Иностранной коллегии говорили много. О сем после более. Ввечеру опять речь была о тебе же. Карамзин хочет сам писать к тебе. Он готов всех и одного просить, но надобно чтобы ты решил, чего желать и домогаться. Мы разбирали многое, ни на чем остановиться не могли.
   Подумай сам и пиши ко мне или к Карамзину. Других поручений твоих еще не успел исполнить. Постараюсь сегодня, хотя спешу в Совет и к Олен[ину], которого вчера не видел. Передо мною рукопись «Онегина». Брат поэта сказывал мне, что завтра будет он весь отпечатан. Пришлю. Ко мне есть письмо старое. Сегодня получу.
   Беру с собою твою памятную записку и в среду надеюсь уведомить, что сделал и кого видел.
   О князе Четв[ертинском] спрашивал князя Гол[ицына]. Ему еще ничего о сем неизвестно, но вероятно, что пойдет прочь, ибо К. Д. на него жаловался особым письмом к государю за его отлучку из Москвы без позволения К. Д. (между нами). Если увижу Мил[орадовича], то переговорю с ним, не говоря о том, что слышал в Москве, а как бы желая наведаться по прежней моей просьбе.
   Здесь Евгений. На место князя Якова Лобанова президентом моего департамента – Пашков, а Лобанов просто член общего собрания et pour cause.
   Княгине свидетельствую душевную привязанность и благодарю за приятные минуты в Москве, особливо в первую половину нашего там житья.
   Софье Н[иколаевне] говорил о платье: ношеное оно еще для неё дороже – вот ответ.
   Детей обнимаю братски и Павлуху целую во всю его милую рожицу.
   Брат будет писать к вам после. Кланяйся Велгурскому; доставь записку Дмитриеву, также Тимирязеву, графу Толстому, Пушкину (Сергей Львович едет завтра в Москву) и Давыдовым и всем, кто вспомнит, и княгине Зенаиде. Прости! Грустно по Москве, особливо, когда думаю о вас:

     Не там ли я в былые годы
     Провел в бездействии, в тиши,
     Мои счастливейшие дни.

(«Онегин»)
   Читал ли «Наводнение» Хвостова? Стариной тряхнул.
//-- С. И. Тургенев княгине В. Ф. Вяземской. --//
   Le 18 février 1825. Moscou.
   Madame, je m'empresse de vous rendre compte des commissions dont vous avez bien voulu me charger. La première et la plus importante a manqué complètement! La demoiselle de l'Institut de 1812 s'est engagée à entrer chez madame Karamsine, par autorisation spéciale de l'impératrice. Je tiens ceci de Еватерина Апдрееиша elle même. Quant à d'autres demoiselles du même Institut. il n'en sortira que dans un an d'ici. Ce n'est donc qu'alors que l'on pourra s'occuper de cette affaire. Je crois devoir vous prévenir cependant, qu'il doit y avoir bientôt une sortie des demoiselles du Couvent Smolnol et que l'on pourrait peut-être en trouver une qui vous convienne. Je regrette infiniment d'avoir été dans l'impossibilité de contribuer à vous faire avoir une gouvernante; ce qui me tranquillise pour mon compte – c'est que la chose ne dépendait pas de moi. Passons aux commissions, que je pouvais faire à moi seul. Hier j'ai remis au banquier Molvo la somme de 1500 roubles pour être envoyée à m-r votre frère, ensemble avec votre petite lettre pour lui. J'en ai pris un reèu que je garderai chez moi. Je ferai également partir ces jours-ci votre lettre pour m-me Pouschkine. Les touffes sont aussi commandées à Charles et seront prêtes pour samedi prochain. Je vous les enverrai lundi. Je finie, madame, par vous prier d'agréer mes remercîments les plus sincères pour la bonté dont vous avez bien voulu m'honorer pendant mon dernier séjour à Moscou; leur souvenir ne s'effacera jamais de mon coeur reconnaissant. Veuillez également les offrir de ma part au prince, dont l'amitié sera toujours pour moi Tun de mes biens les plus précieux. Il n'y aura pas d'indiscrétion non plus, je crois, à vous supplier de me rappeler au souvenir de votre aimable société, et particulièrement à celui de monsieur le comte Michel Welehorsky. Je regarde comme une véritable conquête la connaissance, que j'ai faite de cet homme éminemment distingué sous tous les rapports. Recevez, madame, l'hommage de mes respects et de' mon entier dévouement S. Tourgueneff.

664.
Тургенев князю Вяземскому.

   20-го февраля. [Петербург],
   Третьего дня видел я Закревского и говорил о Каменском. Он знает о его положении во всей подробности; с чувством говорил о нем, по теперь не может помочь ему; несколько раз сбирался просить за него, по никак не мог приступить; получая о нем регулярно известие и зная о приговоре, судом над ним сделанном, он хотел прибегнуть к разным средствам, но ни на какое не мог решиться. Не в доброй воле и не в сердечном расположении недостаток: «Tempora mutatautur»!
   О Боратынском несет он сам записку и будет усиленнейшим и убедительнейшим образом просить за него. Нельзя более быть расположенным в его пользу. В этом я какую-то имею теперь надежду на успех. Пишу к Боратынскому сегодня и прошу стихов для «Телеграфа». Дельвиг уехал к П[ушкину]. Не печатай в нем восьми стихов Жуковского, кой тебе прежде доставил: он никак не хочет; пришлет другие. Он мне дал вчера два послания: одно к Тутолмину о карете, а другое к фрейлине графине Комаровской, которая нарочно захромала, чтобы освободить больную мать от поездки с нею на бал.

     Et garde-toi de rire à ce grave sujet!

   Я на днях подаю в отставку от службы, то-есть, от всех мест, и верно не удержат. Здесь никому, кроме Карамзина, о сем не говорю. Карамзин старается отговорить, но Екатерина Андреевна напротив. Довольно: я исполнил раз долг дружбы и дождался покой неприятности. Je demande le congé, sans phrases, то-есть, без предварительного письма. Не говори об этом никому.

   Два часа по полудни.
   Сию минуту получаю писано ваше по делу князя Гагарина. Готовь исполнять все ваши поручения, но к этому и приступить со умею. Кто такой Э[льнерт]? Через кого дать знать ему о моем предложении? Ума не приложу. Сам я никогда в этих делах не обращался; и как сказать человеку прямо в лицо, чтобы он взял менее, нежели ему по закону следует? Не знаю еще с кем и посоветоваться в этом деле! не придумаю ни одного знакомого лица в сем училище, кроме графа Сиверса, начальника оного, но ему и говорить о сем деле нельзя. Поеду на всякий случай в Английский клуб. Не найду ли там кого? Буду действовать скоро, но не отвечаю за успех. К княгине самой писать теперь некогда. Буду отвечать, когда сделаю что-нибудь по делу. Детей обнимаю.

665.
Тургенев князю Вяземскому.

   26-го февраля 1825 г. [Петербург].
   Письмо Булгакова огорчило и испугало меня тобою. Я надеюсь, что тебе уже лучше. Карамзиным не сказывал о твоей болезни, а скажу, когда получу удостоверение о выздоровлении. Побереги себя первые дни, по крайней мере, и слушайся княгини. Ожидаю с нетерпением вести о тебе, или хотя строчки от тебя.
   Вчера родилась у великой княгини Елены Павловны, в десять часов вечера, дочь, и вчера же приехала великая княгиня Алексаедра Федоровна. При сем вспомнили, что и Елена Павловна приехала в день родин Александры Федоровны, но только тогда она выкинула.
   Жуковский получил от возвратившейся своей ученицы прекрасный экран с победоносцем Георгием, а от брата её, кронпринца, портфель великолепный с дружескою надписью… Приезжих с нею, как-то любезной Варвары Павловны Ушаковой, еще не успел видеть.
   Два раза уже слышал «Цыган» Пушкина и два раза восхищался ими. Не мне одному кажется, что это лучшее его произведение. С брата, который читает их наизусть, взял автор честное слово, что он списывать ни для кого не будет; иначе бы и тебя побаловал и прислал бы тебе «Цыган» его вместо крепкого бульона на тощий, если уже не больной, желудок. Боратынский прислал мне свою «Эду». Прекрасная повесть! Я выписал несколько стихов в письме к Жихареву, которые можешь прочесть. Вот еще. Когда гусар-обольститель оставил бедную финку в добычу грусти и отчаяния, она:

     Очнувшись, долго грустный взор
     Кругом себя она водила:
     Не утешительный позор!
     За летом осень наступила:
     Тяжелая, седая мгла
     Нагия скалы обвила.
     Все мертво было;
     Лист дубравный
     Крутил уж вихорь своенравный
     С природой вместе расцвела
     Ты для любви, младая дева!
     Жила в её восторгах ты:
     Вся отлетела, как со древа
     Летят поблеклые листы!
     Жестоко сердце обманула
     Любви коварная мечта!
     Как дней весенных красота,
     Тебе на миг она блеснула:
     Исчезло все – земля пуста!
     Сил на роптанье не имея,
     Вошла бедняжка в угол свой
     И зрит письмо перед собой,
     Письмо от милого злодея.
     «Прости», несчастный пишет ей,
     «Прости! Быть может, сон мятежный,
     Что ты была в любви своей,
     А не казалась прямо нежной;
     Что с Эдой счастлив был бы я,
     Когда б умел я в счастье верить…
     Бог нам обоим судия!
     Ваш пол умеет лицемерлть!
     Меня зовет кровавый бой:
     Не знаю сам, куда судьбой
     Я увлечем отселе буду;
     Но ты была любима мной,
     Но ввек тебя я не забуду.
     Забудь меня; в душе своей
     Любовь другую возлелей.
     Всяк будет пленником послушным
     Твоей цветущей красоты.
     Легко воспользуешься ты
     Моим советом добродушным
     Легко… но если из очей
     Слезу уронишь в самом деле
     Ты на листок заветный сей,
     Утешься: жребий мой тяжеле
     Судьбины бедственной твоей».

   Кто из нас, тяжеле или легче, не вздохнет с грустным воспоминанием и с укором совести при этом окончании! Оно мне нравится, ибо я нахожу в нем был, а не сказку.
   Теперь опять к прозе. Я нашел, наконец, умного человека, который взялся побывать у Эльнерта. Он просил у меня на эту негосияцию два или три дни. Ожидаю сегодня или завтра ответа и тогда уведомлю княгиню о последствии предложения.
   У Булгакова вчера кончалась и, вероятно, скончалась тетка, Мавра Ивановна Приклонская, да и сам он с глазной болезнью и ставит пиявки к ушам. Поклонись его брату и поблагодари за уведомление. Буду писать к нему.
   Брат посылает княгине кудри её и просит подробнее известить его о Алексее Михайловиче Пушкине.
   С Дашковым вчера обедал у графа Сергея Петровича Румянцева, но забыл выпросить прозы или стихов для «Телеграфа». У Жуковского ничего готового нет.
   Пошли сказать Мерзлякову от меня, что Шишков докладывал о его книге государю, и что его величество принимает посвящение. Жуковский также сбирался писать к нему, но теперь его замыкают в первые дни приезда одной ученицы и разрешения от бремени другой.
   Участь Московского университета еще не решена, хотя, кажется, и была речь об отставке к[нязя] О[боленскаго].
   Кланяйся приятелям и приятельницам и перецелуй детей и почтительно пожми пухлую ручку у княгини. Поскорее пиши о себе.

666.
Тургенев князю Вяземскому.

   З-го марта. [Петербург].
   Только вчера, в десять часов вечера, были мы спокойны и в полной радости. Я уже был и на почте, и у Булг[акова] и возвратился домой, куда пришел ко мне за вестьми о тебе и Жуковский с грустью и с нетерпением, как вдруг приносят письма от доброго Велеурского и Давыдова. Катерина Андреевна за мной уже присылала. Я догадался, что она узнала о твоей болезни, и ждал почты, а к ней не пошел, Получив письма, поскакал к Карамзиным съг Жуковским и на дороге увидел великолепный пожар театра, перевезенного из Петергофа, освещавший всю перспективу и Михайловский замок, на котором ярко отсвечивались золотые буквы фронтона. Мы поздравили и успокоили Карамзиных, но не совсем. За час перед тем они получили письмо княгини и теперь и за нее беспокоятся. Я все прочел им, и Катерина Андреевна с чувством и со слезами на глазах поручила мне благодарить Давыдова и Велеурского за письма их. Катенька не могла долго успокоиться и все жалела, что не с вами. Я скрывал от них все с величайшею осторожностью и хорошо делал: они занемогли бы от беспокойства и без пользы. Теперь мы плаваем в радости. Давно так тяжело не было. Я передавал Жуковскому и другим черные вести, и сам ежедневно два раза ездил за ними к Булгакову. Спасибо и Александру. На ту беду и Константин занемог глазами и не мог читать московских писем, да и тетка его занемогла смертью и скончалась. Я вру от радости, а завтра, то-есть, сегодня посылаю тебе апельсинов в благодарность за то, что ты выздоровел. Брат также грустил, страшился и болел за тебя. Я уж и досадовал, что уехал из Москвы; ругал Скюдери (да простит он мне) и верно бы остался ухаживать за тобою, если бы знал, что ты без меня окушаешься. Завтра и Муханову (Александру Алексеевичу) дам знать о твоем здоровье. Он сокрушался со мною по тебе вчера.
   Теперь к делу. Эльнерт отыскивается, но только не в Инженерном корпусе, а еще не знаю где. Целую ручки у княгини. Спасибо за службу тебе верой, правдой и любовью. Авось, и ты ее потешишь воздержностью, хотя до Страстной недели, мой кормилец. Спасибо и за каламбур, во-время сказанный. Закажу стихи на твое выздоровление, да не знаю еще кому заказать. Разве Хвостову? – да ты вперед не выздоровеешь. Ивану Ивановичу посылаю портрет Вольтера в честь твоего здоровья. Хочется писать к Давыдову и Велеурскому и выразить им, как умею, мою благодарность за добрую весть. Но я теперь сам в горячке и прошу их подождать, а между тем прочесть сии строки в доказательство, что я никак не могу писать к ним. Надеюсь, что Давыдов уже выспался.
   Детей обнимаю от всего сердца, за них трепетавшего.

667.
Тургенев князю Вяземскому.

   11-го марта. [Петербург].
   Скажу тебе только два слова: мы счастливы твоим выздоровлением и еще не нарадуемся каждым о тебе добрым известием. И здесь, как у вас в доброй Москве, участие было сердечное и общее. Строки о тебе графини Велеурской в письме к Вилламову меня утешили. Спасибо Жихареву за ежедневное уведомление.
   Приезжай, когда хочешь, но укрепившись совершенно. Жить будешь у меня покойно в большой комнате, но заставленной книгами. Если и Жихарев будет, то разделю вас в той же комнате шкафами. Приемная будет у нас общая, и будем принимать всех, кроме журналистов. Кстати: я читал твою статью в четвертом «Телеграфе» и посмеялся до сыта. Спасибо и за Жуковского. Он тронут твоим вниманием; но говорит, что не надобно было связываться. На сей раз я не совсем так думаю. Карамзины здоровы, но все еще желают получать о тебе верные и ежедневные бюллетени. Обними княгиню; мы и за нее страдали. Скажи Ивану Ивановичу Дмитриеву, что сегодня везет к нему Вольтера от меня московский профессор Давыдов. Брат не пишет, потому что давно страдает сильным флюсом; но больше страдал за тебя.
   Петр Новос[ильцов], которого опять видел у Карамзина, с чувством велел мне благодарить тебя за доставленное знакомство с Карамзиным; il en est enchanté et cela lui fait honneur.

668.
Тургенев князю Вяземскому.

   [Первая половина марта. Петербург],
   Скажи Дмитрию Дав[ыдову], что дело его поступило; что производитель находит его правым по существу дела; что он полагает также и С. неправым, что задумал ему делать выговор, но что ничто еще и нигде не размотрено. Я поручил его особенному вниманию производителя и после займусь им сам. Изорви это непременно, а В[асилию] Л[ьвовичу] отдай росписку в шали. Я получил мерзкое письмо со вложением от племянника. Прости! Писал к тебе рано по-утру. Прости! Все изорви непременно. Княгине низко кланяюсь.

   На обороте: Его сиятельству князю П. А. Вяземскому.

669.
Тургенев княгине и князю Вяземским.

   15-го марта, то-есть, воскресенье. [Петербург].
   Письмо ваше и незаслуженный выговор получил; но на радостях выздоровления и развеселения все вам прощаю и позволяю и впредь журить меня, сколько душе угодно. Спасибо и за ваше горе, и за ваш страх. То же и нам скажите.
   Присылайте сюда Вяземского, по не иного, как совершенно выздоровевшего и укрепившагося. Спешить теперь не для чего. До отъезда государя говорить уже не будут иметь случая, да и не должно, а почему – скажу при свидании; а к началу июня успеем все обдумать, обговорить и решиться. Мысли и проекты у нас за вас разные. Сам Вяземский должен решить, хотя мы и не очень надеемся на его решительность. Я и сам сбираюсь с братом в Москву и далее, то-есть, в Нижний летом. Здесь оставаться не Для чего. Плетью обуха – не переломишь, а лучше ловить жизнь там, где она приятнее, то-есть, с вами и на большой дороге. привезу к вам Вяземского отсюда в целости. Так мечтаю: не знаю, сбудется ли?
   Северин женится на графине Мольтке. Маленькая, пригожая немочка, с умом и с любезностью, живущая во дворце в категории фрейлин и приехавшая сюда с Еленой Павловной. Жаль, что не богата; но Северин прокормит и ее, и себя, и потомство, если будет. Сестра его выходит за Лелли, чиновника цареградской миссии, сына бывшего нашего контр-адмирала из греков, с небольшим достатком.
   Граф Шувалов, гусар, женится на княжне Софье Ал[ександровне] Салтыковой. Сейчас входит офицер Сабуров. Нет, не офицер, а полковник, брат московского франта. Ушел.

   Князю:
   Читал ли «Некрологию» Уварова, Бехтеевым сочиненную? Прелесть! Автор теперь в Коллегии иностранных дел и, сказывают, находит перевод грамот Блудова неисправным. Мы читали твою пиесу в 4-м «Телеграфе». И Карамзину очень поправилась. Англичанку отыщу сегодня и передам твое поручение.
   Сережа все еще не выходит из комнаты от бывшего флюса. Тебя обнимает. Скажи Велеурскому, что вчера восхищал нас Ромберг, и дочь его пела арию графа Михаила. Его оглушили рукоплесканиями. Скажи Дмитрию Давыдову, что письмо и приложения его получил. Дело еще не рассмотрено, хотя и поступило. Я уже просил, кого надобно, а объяснения его завтра доставлю. Отвечать буду после.
   Скоро вышлем к вам «Черпеца», сочинение Козлова, который издаем по подписке. Гнедич отпущен на Кавказ на четыре месяца.
   Пожалуйста, уйми «Телеграфа» и запрети печатать имя или буквы из имени Бор[атынскаго]. Как им не совестно губить его из одного любостяжания! Я уже писал об этом. Ни в скобках, ни под пиесой, ни под титлами, ни in-extenso имени его подписывать не должно. Скоро может решиться его участь.
   Возвратился ли Американец? Получил ли Иван Иванович Вольтера с Давыдовым. Жуковский обнимает тебя. Он, право, сделался великим педагогом. Сколько прочел детских и учебных книг! Сколько написал планов и сам обдумал некоторые! Выучился географии, истории и даже арифметике. Шутки в сторону: он вложил свою душу даже в грамматику и свое небо перенес в систему мира, которую объясняет своему малютке. Он сделал из себя какого-то детского Аристотеля и знает теперь все, чему прежде учился; по знает по-своему и передает сии знания также по особенным, им изобретенным или найденным в других, методам. Я собираюсь учиться у него, между прочим, астрономии.

   16-го марта.
   У нас снова зима. Простите! Пора в Совет. От брата Николая не пмеем ни слова из Сицилии. Последнее известие о нем получил еще в Москве, и то только об отъезде его в Сицилию. Сию минуту получил письмо от Ивана Ивановича с прелестно-каррикатурным описанием заседания Общества любителей словесности.

670.
Князь Вяземский Тургеневу.

   17-го [марта. Москва].
   В самом пылу болезни моей получил я от тебя какие-то стихи, кажется, твоего Козлова и, кажется, для моего «Телеграфа»; теперь их не отыщу: пришли же новый список и пришли еще что-нибудь Боратынского, Языкова. Сейчас нашел балладу «Разбойник» и отдам в «Телеграф». Не так ли? А не то беру на свою совесть разбойничий или Воейковский грех. Ради Бога, упроси его, чтобы он моего старья не перепечатывал. Ведь, право, терпенья нет!
   Мне лучше, но все еще нехорошо; только, чтобы не сбылась поговорка: «Le mieux est l'ennemi du bien». У меня три горячки были на шее; вот новое доказательство, что Бог Троицу любит. Обнимаю вас всех, немногих.
   Что скажешь ты o том, как в Москве проводят и убивают время? Неужели и это злодейство будет утушено ради некоторых уважений? Неужели у нас одни Катенины и Пушкины будут служить неминуемыми целями для ударов карающей власти? Вообрази, что здешния бабы обоего пола впутали в эту историю и в анекдот Лаваля и Толстого, который в оба эти похода был в Могилеве. Немудрено, чтобы эти слухи дошли и до Петербурга, то сделай одолжение, зажимай рот клеветникам вольным и невольным. По многим вероятным соображениям должно полагать, что губка начальства смоет кровавые пятна этого душегубства. Но по крайней мере общественное мнение. сильно вопиет о мести. Я замечал во время болезни, что ни одно радостное, сердцеутетительное, благорастворяющее известие не доходило до моего слуха, а все одни вести о сумасбродствах, подлостях и преступлениях собратий моих по Адаму или Иисусу Христу и, право, с унынием и совершенным упадком духа смотрел на возвращение свое к жизни. Это чувство меня тяготило.

   Приписка Е. Н. Карамзиной.
   Maman vous demande excuse de son indiscrétion: elle a décacheté votre lettre pour savoir un peu plus de détails que ceux que Wiasemsky nous donne. Comment va la santé de m-r votre frère? Dites-nous, je vous prie, quelques mots là-dessus. C. Karamsine.

   На обороте: А. И. Тургеневу.

671.
Тургенев князю Вяземскому.

   21-го марта, суббота. [Петербург].
   Сию минуту получил твое письмо. Не помню, для «Телеграфа» ли прислал я тебе стихи Козлова. Справлюсь сегодня и после завтра напишу к тебе. Подожди отдавать в журнал.
   О деле графа Федора Толстого спроси у него самого. Он все подробно знает, что здесь о нем происходило, но, ради Бога, никому более не сказывай: можешь повредить. Скажи ему, что и к тебе я не писал о сем, но что ты спросил у меня, и я тебе сослался на него. Игроков уймут.
   Муханов, адъютант Закревского, у меня. Дело Бор[атынскаго] еще не совсем удалось. Очень тяжело и грустно, но впрочем авось! Отдай письмо Жихареву. Завтра крестины великой княжны. Прости! Должен спешить. Брат все еще болен, но Николай пишет из Неаполя, что ему гораздо лучше.

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому, в Чернышевом переулке, в собственном доме, в Москве.

672.
Князь Вяземский Тургеневу.

23-го марта. [Москва].
Сделай одолжение, доставь это нужное письмо служащему при английской миссии Bankhead; а если он уже уехал, то поручи судьбу письма кому-нибудь из его товарищей. Мне лучше. Я начинаю по утрам прокатываться. Обними Карамзиных и всех немногих. Каков твой брат? Писать опоздал. Да пиши же чаще!

673.
Князь Вяземский Тургеневу.

   25-го [марта. Москва].
   Прошу вручить Жуковскому прилагаемое. Ты, говорят, на воды едешь. Не верю! Как тебе расстаться с Черною Речкою, с Булгариным и прочим? В «Дамском Журнале» напечатаны стихи:

     Хвостов на Пинде – соловей,
     В Сенате – истины блюститель
     В семействе – гений-покровитель
     И нежный всюду друг ушей.

   Вот как я их вчера переделал при Дмитриеве:

     Хвостов на Пинде – соловей,
     Но только соловей-разбойник,
     В Сенате он живой покойник,
     И дух нечистый средь людей,

   то-есть, вонючий.
   Что сказала княгиня Софья Волконская о газетах? Потерял ли я несколько номеров или пет? Lisez-moi la chose au clair. Сегодня получил я твое письмо и отослал приложенное Жихареву, который каждый вечер говорит у меня по целым часам Хвостовскими стихами. Дай Бог успеху Закревскому!
   Прости, простите!
   Алексею Михайловичу лучше, но Скюдери все еще не уверен в будущем.

674.
Князь Вяземский Тургеневу.

   Четверг на Фоминой. [9-го апреля. Москва].
   «Pends-toi, brave Crillou!» Сегодня был у тетки Викентьевой; и я туда зван, вероятно, потому, что ты за нею волочился. Ты знаешь или не знаешь, что обер-прокурор Лобанов женат на Киндяковой, но что она, говорят, не замужем. На днях он получил 3-го Владимира и посылает теще своей сказать: «Поздравьте меня: я кавалер!» «Слава Богу», восклицает она, «стало и дочь моя будет дама!» C'est un mot charmant! Я перенес бы еще пять горячек, чтобы быть творцом этой прелести! Алексей Пушкин, когда сказали ему, что Сонцов дородству своему обязан за ключ, сказал: «Он взял его брюхом», а Неелов положил эту мысль на стихи:

     Чрез деда, брата или друга
     Иной по службе даст прыжок;
     Иного вытащит сестра или подруга,
     А он так камергер чрез собственный пушок.

   Я, говоря, что Сонцову ключ очень к лицу, прибавил, что он не только сановит, но и слоновит. Но венец всему есть Анна Гедеоновская. Нашли способ воскресить ее. Она так была затаскана, что уже никто и не говорил об Анне: теперь только и речей, что об ней. Два раза нашли случай обратить на нее общее внимание: в первый, когда надели ее на Карамзина, во второй – на Гедеонова. Довольно ли с тебя кумовства? Перейдем к другому.
   Выписка из письма: «По моложавости и малому росту забракован в академики и даже не удостоен экзамена Михайло Доримедонтович Быковский», который к тебе явится от моего лица. Рекомендуй его Оленину или кому следует. Он сведущ в архитектуре а лучший ученик лучшего московского архитектора Жиларди. Если ты с Олениным не очень нежен, то попроси Карамзина или Гнедича, или Крылова, или кого хочешь, только не упусти случая сделать доброе дело.
   Скажи Жуковскому, что я получил его грозное письмо и, несмотря на его христоманию, буду бить его именем и всяким другим, когда придет охота, Булгарина и всех, на кого рука зачешется. Я вовсе не рыцарствовал из дружбы, а говорил о нем, потому что автор.

     Как – , в том спора нет, есть общее именье.

   Утешь его однако же тем, что отвечать не буду на обещанный ответ Булгарина и в спор связываться не буду, а просто буду бить от времени до времени. Ударю, да и полно, а они мне в след пускай мечут ругательства.
   Прости! Обедаю сегодня с Дашковым у подагрика Пушкина. Обними Карамзиных. Поезжай со мною в Ревель, или пожалуй я поеду с тобою в Карлсбад. Пришли мне конвертов четвероугольных. Что же стихов Козлова для «Телеграфа»?

675.
Тургенев князю Вяземскому.

   10-го апреля. [Петербург.].
   Вчера ввечеру только принес ко мне Барбери письмо твое и 1125 рублей, которые отослал сегодня Жуковскому. Вот и записка его. Княгиня Софья Григорьевна ничего не говорила мне о номерах газеты, следовательно и потери пет.
   На водах Черной Речки я в это лето не буду: или в Москве, или в дороге проведу его. Я точно еду в водам, по еще не знаю когда. Мое путешествие зависит от увольнения Сергея, а его просьба доложится в Варшаве. Он просится к водам. Если бы мы оба вдруг просились, то почли бы за стачку, и моя просьба повредила бы Сережиной. Так как ни ему, ни мне нельзя выехать, не устроив дел в Москве, то я и решился отложить просьбу об увольнении до возвращения государя, а там подам непременно, и если не пустят или сделают новую неприятность, то и в чистую. Мы надеялись до приезда государя побывать в Москве, по болезнь моя да и брата помешала. После того узнали мы о предложении брату Николаю директорства по высочайшему повелению и o том, что далее поздней осени Канкрин ждать его не будет, и это опять привело нас в раздумье на счет времени отъезда. Николай сбирался еще два лета провести у вод, а мы к нему сбирались; по если он сюда будет осенью, что еще весьма неверно, то может быть надобно подождать его. Но твердое намерение Сергея – не быть здесь ни осенью, ни зимою, а мое – и никогда, если можно. Мне также надобно пополоскать себя. И Реман то же советует. Вот тебе моя исповедь. Брату Николаю предлагают быть директором мануфактур и торговли с тем, чтобы и по особым поручениям министра финансов заниматься, а государь потребовал, чтобы он оставался и в Совете. Министр сам писал к нему, и мы послали письмо. Это не секрет, но я бы не желал, чтобы от моего имени о сем разглашали. Мы получили от него письмо из Палермо и Неаполя. Он объехал Сицилию и чувствует себя совершенно здоровым, как во время оно. Давно он нас так не радовал. Тем страшнее принять место, которое снова закабалит его на сидячую жизнь и не позволит довершить третьего курса.
   Алексей Перовский получил место куратора Харькова, как, узнаем после. Вчера был у меня кандидат на все места Лаваль и брызжет негодованием.
   Жаль, что я не догадался послать к тебе и нашу переделку того же катрена графа Хвостова. Мы втроем с Жуковским, прочитав Дамский Журнал», переделали тоже.
   Я привожу теперь в порядок или только еще разбирало на досуге старые бумаги мои. Сколько сокровищ, сколько для меня воспоминаний! Какая наука жить и ценить людей и вещи! Сколько приятелей, друзей, коих почерки забыты! Какая очистка совести! Сколько стихов, прозы и особливо посланий! Какая бы покормка для тебя! Если будешь здесь, то попотчиваю тебя несколькими кипами, но только oculis, non manibus.
   Вообрази себе, что по сию пору не имею никакого сведения об успехе дела Бор[атынскаго], Муханов, адъютант Закр[евскаго], также болен. Дибич уехал, а я уже три недели не выезжаю. Многому повредила моя сидячая трехнедельная жизнь. После 25-го я ни строки от тебя не получил.
   Брат вчера в первый раз выехал к княгине Зенеиде и к графу Воронцову. Первая скоро сбирается выехать отсюда; по я не думаю, чтобы дело её скоро могло кончиться.
   Хочется мне послать вместо красного яичка Ивану Ивановичу Дмитриеву красного Тальму в одном слепке с Наполеоном. Оба похожи, но еще жаль расстаться. Что княгиня? Что дети? Поздравь Жихарева с превосходительством.

676.
Тургенев князю Вяземскому.

   15-го апреля. [Петербург].
   Любезную твою грамотку получил вчера и что мог вчера же сообщил Карамзиным, у которых провел вечер, и Жуковскому, который провел у меня пол вечера. Но выезды мои еще не далее Карамзиных: возвращаюсь, как расслабленный. Шутишь или нет Редюлем? И когда, и чрез Петербург ли едешь? Девицы Карамзины не велят мне ездить за тобою, а тебя зовут скорее сюда. Сделай же так, чтобы мы не разъехались. Вероятно, к половине мая мне можно будет выехать в Москву; прежде не смогу, а после не могу; ибо к половине июня должно быть здесь, чтобы проситься в большой отпуск; но и не устроив дел в Москве и не поклонившись праху прошедшего и вам всем настоящим и прошедшим, также грустно будет уехать надолго. Разочти и скажи, что сделаешь.
   Быковского еще не получал; вероятно, он не больше президента и, следовательно, не должен бы огорчать его своим ростом. Примусь за него, как за брошюру. Буду всех просить за него, кого надобно, не исключая и Оленина, ибо мы с ним ни дурно, ни хорошо. Дам ему слова два и к академическому унтер-штабу. Жуковский не советует тебе отбраниваться, разве эпиграммами и письмами, например, ко мне или к нему; но в печать не отдавайся.
   Был. ли у тетушки на бале? Замолвил ли за меня слово? Ах, болезнь! Давно бы таскался с тобою по Москве! Подари племяннице от меня, «Чернеца», экземпляр, Козлова.
   Вы нашутите мне шутку брюхом Сонцова. Он подумает, что я разгласил об условии его камергерства, и что было ключом к ключу его.
   Жуковский прислал мне для тебя 50 экземпляров «Чернеца». Не знаю, сколько пошлю сегодня; вероятно, не больше десяти и одиннадцатый, от меня, В[икентьевой]. Предисловие – Жуковского, и сам же себя он и цитует. Не худо бы в «Телеграфе» порядочно разобрать, то-есть, похвалить поэта. Она – после Светланы, – княгиня Голицына, урожденная Суворова, которая певала и утешала певца некогда, когда еще он был в моде только у Жуковского и у меня. Теперь он бывает у графа Строганова, часто у Муравьева И[вана] Матв[еевича], у Оленина, и рой литераторов около его постели кружится». Прости, моя радость, прежняя и настоящая; не знаю, надолго ли и будущая. Слышал ли о французском издании Крылова 82-мя славнейшими литераторами Франции и с портретом? И для Библии Птоломеи нашли только 70 толковников. Каков граф Орлов! Каков некогда Гриша, ныне автор, меценат, издатель и писатель, но все ли едва ли и читатель! Он, слышно, у вас? Поклонись ему от меня в таком случае, если обещает экземпляр французского Крылова; а должен он мне за то, что я был пересыльщиком листов его «Неапольской истории», некогда из Мобёжа в Петербург посылавшейся.
   Совестно послать более шести экземпляров; то-есть, для тебя только пять.

677.
Князь Вяземский Тургеневу.

   22-го [апреля. Москва].
   Я восхищаюсь «Чернецом»: в нем красоты глубокия, и скажу тебе на ухо – более чувства, более размышления, чем в поэмах Пушкина. С удовольствием написал я о нем журнальную статью для «Телеграфа», которая выйдет в восьмом номере. Викентиевой отослал, но не имею еще ответа. Присылай скорее поболее экземпляров для подписчиков: со всех сторон просят.
   И, разумеется, не буду отвечать Булгарину. Что за ералаш он намолол! Денису Давыдову говорят, que le prince André Gortschakoff а maigri; «Non», dit-il, «mais il s'est rabougri».
   Сделай милость, возьми у Полетики записки Genlis и Ségur, привезенные Ломоносовым, и доставь их мне. Ос просит их для меня. А Байрона английского, принадлежащего Полетике, отдал я Ломоносову для доставления. Жена внесла Жихареву 1500 рублей, должные Сергею Ивановичу. Она поехала в сестре Четвертинской, которая родила десятого.
   Прости! Обнимаю вас малую толику. Дмитриев ждет Тальма без ума. Обойми Карамзиных. Сейчас сбирался к ним писать, и навязалось дело.

678.
Тургенев князю Вяземскому.

   23-го апреля. [Петербург].
   Отдай приложенную табатерку Мерзлякову. Ты замолчал, и моя арфа не бренчит или только вполголоса. Будешь ли сюда? Мы сбираемся к половине мая быть у вас, но не знаем еще, как это устроить. К половине июня должны возвратиться сюда или даже еще к десятому. Где же встретимся?
   Сергей уже отпущен в чужие краи. Я ожидаю возвращения государя, чтобы просить увольнения в отпуск. Хочется успеть в августе напиться вод или накупаться и прокатиться по Рейну; в туманную Швейцарию будет уже поздно на этот год. Проберемся в местечко Париж или в Италию, а там опять или к водам, или прежде в Швейцарию.
   Вчера кончил разбор твоих писем, стихов, прозы; нагрузил ими три портфеля, кроме того, что хранится в тихвинском уезде; там главное. Лучшее твое бессмертие в моих руках. В печати ты сам себя не стоишь. Портфель с письмами Карамзина, Дмитриева, Батюшкова, Жуковского также vaut son pesant d'or. Со временем издам «Manuel du style épistolaire». Жаль, что нельзя взять этого с собою! Боюсь зажиться там, а грустно без дружбы и любви скитаться по земли.
   Напиши похвалу старости: вчера видел в первый раз князя Лопухина, и следов горести не осталось: и её, как дочери, как будто не бывало.

679.
Тургенев князю Вяземскому.

26-го апреля. [Петербург].
Письмецо твое получил и Козлову твое мнение сообщил. Он в восхищении от успеха «Чернеца». И денег Жуковский собрал кучу. Перстень, табатерку, по 500 рублей от государыни и великих князей получил, и даже Уваров подписался на сто экземпляров. Я сколько посещений дамских! И даже святой отец Магницкий пришел, но с критикою на смерть Чернеца. Желая отомстить ему, Козлов начал хвалить меня, но не тут-то было. Магницкий перещеголял его дружбу в похвалах: и он не знает ничего в сравнении со мною! Между тем, сказывают, уезжает в Казань. Экземпляров нет уже ни одного: довольствуйся тем, что имеешь. У Полетики возьму книги, если отдаст. От брата получил еще письмо из Неаполя: он переменил вегетабильную диэту на другую, и здоровье опять несколько переменилось на худшее, и он опять принялся за зелень. Вот как неверно выздоровление, и, следовательно, скорое его возвращение сюда. Нет, скорее «Dahin, dahin, wo die Citronen und die (Josimdheit blühen»! Выедем отсюда, вероятно, 5-го мая, но может быть и позже. Прости, до завтра! Отдай Ивану Ивановичу приложение и полюбуйся скромностью директора Ассигнационного банка на конце диссертации. Дрянь и в душе, да и в уме. Получили ли письмо брата к Ломоносову?

680.
Тургенев князю Вяземскому.

   28-го апреля. [Петербург],
   «Waesemsky lias the force of proverbe in most of bis compositions. He has had the boldness to create, and the success to introduce many new words and new forme of language» («The Westminster Review», № 1, 1824 г., стр. 98). Вот что о тебе, благодаря «Полярной Звезде» прошедшего года, пишут в Англии.
   Мы сбираемся отсюда к вам 5-го или 6-го мая, но это еще не так верно, как то, что Булгарин – паяц литературы. Видел ли ты, чего он требует. от историографа? Вынь да положь великих людей в старой России! Карамзин не сердится и не может на него сердиться, но за публику нашу огорчается; по поляк этого знать не должен. Ему то и на руку.
   Я читаю пять или шесть англинских Review. Много о России, но все прадтствуют, все страшат нами; один только догадался и хотя много врет в суждениях, но заключение о могуществе России довольно справедливо.
   Очень ты меня обрадовал строками о стихах Козлова, и и тотчас ему их передал; но с тобой несогласен. В них, конечно, много глубокого чувства, но разве это не трое в одном, то-есть, Жуковский, Пушкин и Байрон в Козлове, или лучше он из них, а те самостоятельны. Замечание сие не мешает Козлову иметь гораздо больше истинной чувствительности и души, нежели в Пушкине, но воображения меньше. Те творят; он кроит из готового, то-есть, из них, хотя с примесом, и большим, своего. Похвалив талант Пушкина, я не меньше, особливо с некоторого времени, чувствую омерзение к лицу его. В нем нет никакого благородства. По душе он для меня хуже Булгарина. Этот поляк безмозглый, да и только; чего от него требовать, и почему Карамзин должен быть для него священ? Чем более возвышает он собою Россию, тем более должен бесить польского паяца. Но Пушкин учился читать по страницам Карамзина, но Пушкин плакал, и не раз, за столом его, но Карамзин за него рыцарствовал. Я ни слова не сказал о Карамзине, просветителе России в некотором смысле; ибо Пушкин щеголяет не русским чувством и думает, что сердце у него не лежит к России. Ему хочется быть и в этом Байроном, но и Байрон имел друзей в Англии; он любил Мура, а Пушкин поднял руку на отца по крови и на отца Карамзина. Все это между нами совершенно: вырвалось из души, которой не вижу ни в стихах, ни в душе Пушкина.
   Хотелось бы вырваться поскорее к вам, но думу думаю, а какую? – Вашу и нашу, и сим заключу законодательное мое поприще, устроив огромную, по распавшуюся храмину купечества, как сказал Петр I о своем городовом положении.
   К Полетике напишу сейчас о книгах. Прости! Получил ли с Волконским табатерку для Мерзлякова?
   Вот заглавие рукописи, которое я нашел в каталоге рукописей графа Воронцова, в Одессе находящихся: «Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях» («Без подписи, но по содержанию видно, что Фонвизина, без конца»). Это замечание сделано тем, кто делал каталог; кажется, Туманским молодым, что при графе Воронцове. Можешь чрез графиню выпросить рукопись, то-есть, копию. О Боратынском Дибич взял доклад в Варшаву. Вот ответ Полетики.
   Сию минуту узнаю о гневе на нас княгини и придумать не можем, чем его заслужили. Пожалуйста, объясни. Какою-то сухостию брата Сергея? Да он никогда и ни с кем иначе не бывает по наружности, а в душе не менее моего любит княгиню; а я, право, люблю ее и даже в мыслях не думал ее оскорблять. Пусть оправдывается Сережа, а мне и грустно, и смешно, и некогда оправдываться. L'amitié que je lui parte rend mes torts imaginaires, impossibles. Не кумовство ли уж какое? Оно меня и от Москвы отучит.

681.
Князь Вяземский Тургеневу.

   29-го [апреля, Москва].
   Начнем с важнейшего: Викентьева велела поблагодарить тебя за «Чернеца», бо благодарность её была словесная, и потому доношу о ней только письменно, а не фактом. Теперь, как нашему Гримму, сообщаю тебе наши московские редкости – ордера Степана Степановича Апраксина. Я люблю, что глупость никогда не оставляет нас в торжественных случаях. Апраксин не что иное в настоящем деле, как дворецкий Благородного собрания, избранный членами для домашнего порядка, понукает сенаторами и прочее.
   Что же «Чернеца»? Меня, наконец, почтут за черняка, потому что я со многих взял деньги, а книги не даю. В следующем «Телеграфе» будет моя рецензия, а между тем и объявления, что книга у меня продается: со всех сторон нахлынут, а у меня ничего нет. Поторопитесь! Да что же Козлов ничего не присылает в «Телеграф»? А ты не вытащишь ли чего-нибудь из котомки своей годного для журнала? Давай!
   Прощай, душа! Поедем в Ревель, в Либаву, куда-нибудь, где есть соленая вода; ты скажешь: «Зачем? Нам и здесь солоно». Это так, не спорю, по все поедем. Сергею Ивановичу мой дружеский поклон. Он отпущен?
   Непременно благоволи (апраксинский слог) попросить сенатора Полетику, чтобы он непременно благоволил мне прислать для прочтения книги, привезенные Ломоносиком. У меня его, то-есть, Полетики, «Разговоры» Байрона в целости и возвращены ему будут исправно. Александр Пушкин пишет мне, что он велел Льву-брату выслать стихи ко мне; благоволи непременно напомнить ему о том и сказать, что жду не дождусь.

682.
Тургенев князю Вяземскому.

   2-го мая. [Петербург].
   Читал твое письмо к Карамзину, вчера полученное, и старо-французское к княгине Софье Григорьевне. Перестань переписываться с Пушкиным: и себе, и ему повредить можешь. Он не унимается: и сродникам и приятелям – всем достается от него. Прислал вторую часть «Онегина». Говорят, лучше первой.
   Вот что пишет о тебе Боратынский в письме к -: [2 - Фамилии не означено.]. «Всего досаднее Вяземский. Он образовался в беспокойные времена междоусобий Карамзина с Шишковым, и военный дух не покидает его и ныне.

     Войной журнальною бесчестит без причины
     Он дарования свои.
     Не так ли славный вождь и друг Екатерины –
     Орлов еще любил кулачные бои?

   Это – impromptu. «Чернеца» нет, Объявили о втором издании, но не спросясь автора и издателей.
   Надеемся выехать после завтра в ночь или во вторник. Вчера в Сенате судили Попова; граф Хвостов пристал к мнению Сумарокова, исчадию невежества, глупости, подлости, и у нас неслыханных. К Муравьеву пристало большинстве.
   Если княгиня перестала на нас гневаться, то поцелуй у ней нежно ручку; если же нет, то прости.

683.
Князь Вяземский Тургеневу.

   2-го мая. [Москва].
   Хороши вы будете, если оставите меня без «Чернеца». Ведь я писал Жуковскому, чтобы он доставил мне сто экземпляров, по крайней мере. У меня на столько есть подписчиков, да и часть денег уже у меня. Как хотите, выводите меня скорее из беды. Например, Уваров подписался, как ты говоришь, на сто экземпляров: дайте ему теперь пятьдесят, а остальные мне; таким образом отберите и у других. Мне непременно нужно экземпляров до шестидесяти. Не стыдно ли Жуковскому так ветреничать! Поди, после связывайся с ним! Благодари Сергея Ивановича за письмо: все сделано.
   Вся Москва на ногах, а многие из бояр и на брюхе; нашлись бы и женщины, которые уж мысленно – . Вчера утром на Пресненских прудах князь татарский давал принцу праздник в нашем роде: цыганки восплясывали и воспевали. Гулянье вечером было пыльное и холодное, но многочисленное, потому что

     Герой от росских чресл во век не оскудеет.

   Сегодня музыкальная вечеринка у княгини Зенеиды. Получила ли княгиня Софья мое письмо? Обними Карамзиных и спроси у него, получил ли он письмо от Набокова от 2-го марта? Мне нужно это знать. Табатерку отдал Мерзлякову. Зачем не кубок? Он табаку не нюхает. Пришли мне пакетов покроя поболее.

684.
Тургенев князю Вяземскому.

   4-го мая. [Петербург].
   Боратынский – офицер: вчера получил варшавский приказ от 21-го апреля. Давно так счастлив не был. С ним и Абаза. В том же приказе и князь Голицын за непристойный отзыв корпусному генералу отставлен. Письмо и афиши получил. Полетике выписку о книгах сообщил. Жуковский печатает второе издание «Чернеца» и тебе экземпляры доставит.
   Пушкин написал вторую часть «Онегина», которую сегодня буду слушать. Гнев мой на него смягчился, ибо я узнал, что стихи, за кои я на него сердился, написаны за пять или шесть лет пред сим, если не прежде. Пришлю его сравнение в стихах Байрона с графом Хвостовым: прелесть! Льву скажу сегодня твое поручение, Козлов пришлет отрывок из «Абидосской невесты» для «Телеграфа». Вчера был на освящении дома и церкви в Женском патриотическом обществе. Государыни Елизавета была с нами, ласкала детей и угостила нас завтраком. Давно я не видел ее и был поражен худобою лица её, между тем, как другие радовались, что ей лучше с некоторого времени. Что же было, думал я. На лице осталась только прежняя ангельская улыбка доброты; остальное изменилось. В душе моей осталось впечатление от этой перемены. Она подарила нам запрестольную картину «Снятия со креста», Егорова. Лицо юного Иоанна, смотрящего на своего Друга-Наставника, прозрачно умилением и горестию; Мария падает в обморок; другие не плачут, но поражены страдальческим сокрушением. Вдали город, в котором скоро камени рассядутся и завесы церковные раздерутся. Дом наш отделан просто, но удобно и с наблюдением всей роскоши благотворения. Он обязан бытием своим славным бедствиям отечества. и я всегда называл его учреждением 1813-го года. В нем нашли приют наши круглые сироты, которых судьба в то время из разоренных провинций забросила к нам. Княгиня Репнина прежде всех вздумала призреть их.
   Я все еще не знаю, когда еду и даже еду ли? Дело за делом и хлопоты отнимают время и сокращают дни, назначенные московским приятелям. Пиши ко мне сюда. Если и без меня получится, то коллекции писем твоих не минет. И твой приезд сюда погружает меня в раздумье. Прости!
   Сию минуту получаю письма от И. И. Дмитриева и Алексея Михайловича Пушкина. Отвечать сегодня не успею. Скажи последнему, что справлюсь и попрошу.

685.
Тургенев князю Вяземскому.

   6-го мая, вторник. [Петербург].
   Увы, я в Москве не буду! Приезжай сюда скорее утешать меня. Грустно и досадно! Но тронуться отсюда не могу по разным причинам. Брат едет в субботу в дилижансе. Карамзины переезжают через неделю, то-есть, во вторник; но ты должен приехать прямо ко мне и жить в комнате брата. Будем ездить, сколько угодно, в Царское Село. Сию минуту получаю твое письмо от 2-го мая. Посылаю пакетов, а к Карамзину за ответом о письме Набокова. Мы давно о нем здесь хлопотали, и Булг[аков] писал к Рушк[овскому], и получен ответ, и Карамзин, кажется, отвечал ему или писал к Руш[ковскому]; но вряд ли и Набоков знает, о чем мы хлопочем.
   «Чернеца» нового скоро пришлют, но вряд ли до твоего отъезда. Поручи другому и приезжай ко мне, Грустно, тошно по Москве! Уваров подписался на сто, но получил только десять экземпляров.
   Пушкину о стихах, тебе принадлежащих, говорил. Он все тебя сюда дожидался; я сказал, чтобы. непременно прислал к тебе. Но кто принудит эту невзнузданную молодежь!
   О письме кн[ягине] Вол[конской] я писал к тебе. Мы обедали у Воронцова. Глаза его худо поправляются, но стол и вино от этого не хуже. Он отправляется в воскресенье, если глаза позволят. Кланяйся Зенеиде и скажи, что люблю ее очень.

686.
Тургенев князю Вяземскому.

   8-го мая. [Петербург].
   Завтра, то-есть, в субботу, брат отправляется к вам. Грустно, что и я не с ним! Здесь душно. Приезжай скорее! Вторую часть «Онегина» хотел Дельвиг и Лев Пушкин послать к тебе с братом. Не знаю, успеют ли? Лучше первой. Тут же получишь и оду на графа Хв[остова], и Бейрона с примечаниями. «Чернеца» печатают. Через две недели будет готов»
   Вчера слушал у княгини Голицыной (Измайловой) комедию Грибоедова. Всем вам досталось. Много остроты в некоторых стихах, особливо в негодовании Чацкого, но пиеса нехороша и интрига подлая. Есть сатирические черты и верные портреты московских оригиналов, но нет комедии. Княгиня бесила меня вздорными замечаниями своими на пиесу и на стихи. коих не понимала. Небесная физика совсем исказила ум её и даже небесное её личико. Все говорит о точке, о протяжении, о движении. а ум при ней и от её слушателей ни с места. Не только тяжело, по и грустно ее слышать. С мужем была бы она иначе.
   Волконская писала к тебе. Приезжай же! Лаваль в деревне застрелился. Скажи Жихареву об отъезде Сергея.

687.
Князь Вяземский Тургеневу.

Понедельник. [11-го мая. Мосвква].
Спасибо за Хвостовщину; все передал Ивану Ивановичу, яко великому канцлеру подобных грамот. пришли какие-нибудь стихи. Спасибо за «Чернеца». Буду писать тебе более завтра или после завтра и Карамзиным: теперь нет времени. В течение мая, то-есть, к концу, буду в Петербурге и поеду в Ревель купаться в море, чтобы посолить в прок свои нервы: дураки на них имеют бедственное влияние. Вчера обедал я у Жихарева с нашим губернатором и должен был поздравить его с звездою.

688.
Тургенев князю Вяземскому.

   13-го мая. [Петербург].
   Накуралесил ты мне стихами Козлова в «Телеграфе»! Они им отданы были Дельвигу, а напечатаны не только без его позволения, но и не смотря на запрещение. Я тебе писал, что он пришлет другое; вымарал в твоей копии посвящение и указал двусмысленность смешную, а тебе все надобно было отдать их «Телеграфу». Вперед буду осторожнее.
   Видел вчера графа Лаваля: глубоко грустен, но не без рассеяния. Мать больше убита, как сказывают. Бабка не знает, как умер.
   Я получил письмо от Боратынского, и до слез прошибла меня его радость и выражение этой радости. Совестно послать письмо, по не совестно похвалить себя за другое/ Вчера ввечеру Карамзин сказывает мне, что граф Федор Анд[реевич] Толстой был у него, и что он делает спой портрет в 4000 руб» лей, с мехом; но просил совета, не в мундире ли написаться?
   Я на это отвечал ему: «Все-таки портрет будет смехом». Каков? Сообщи это племянничку при моем поклоне.
   Статьи твоей еще не читал. Прочту сегодня. Карамзины переезжают после завтра, и я останусь круглым сиротою. приезжай скорее. Скажи княгине, что я читал её ответ Сереже. Он похож на нашу весну: холоден, особливо для меня. Пора к Совет, на обед и на биржу. Прости! Речи польские – в нашей французской газете.
   Потешить ли тебя двумя строфами из второй части «Онегина»? Но вся песнь тебе принадлежит, а добиться не мог. Если же получил, то пришли сюда: у меня нет. И ода гр[афу] Хвос[тову] + лорд Бейрон для тебя же им списаны.

689.
Тургенев князю Вяземскому.

   18-го мая. [Петербург].
   Два письма твои получил. Княгиня Голицына велела тебе сказать (ибо от твоего имени было послано), что ей немного лучше. О Ревеле расспрашивал Ал[ексея] Ал[ексеевича] Оленина, который там был и купался. Надобно ехать в начале июня, но можно и позже, хотя чем ранее начнешь, тем лучше, ибо надобно выгадать шесть недель на купанье; в последних числах августа уже поздно, хотя и можно еще купаться. Располагай по сему и выезжай скорее. Впрочем, можно и позже. Булг[аков] писал, что ты едешь скоро с Вел[гурским] и князем Щербатовым. Правда ли?
   Гоголя знаю и просить буду или сам, или чрез других. К выпуску назначены были многие, но Дибич при докладе переменил и убавил число офицеров. Многие лишились чрез сего чинов, коих надеялись, и сшили уже мундиры. Вероятно, и граф Вас[ильев] подпал сей же участи. Впрочем, узнаю и уведомлю.
   Козлов доволен твоим рассмотрением, исключая одного замечания, о котором после: теперь некогда. Приехал поздно от французского посла, где бал был блистательный освещением, туалетами и цветами. У каждой дамы по букету у куверта. Жаль, что не накануне бала: они могли бы на сих цветах уронить слезки три, зевая, слушая молебен.
   Письмо Вол[конской] отдал. Вчера был и на гулянье. Многих не было, известных по экипажам своим; например, Ал[ексей] Орлов с графиней Орловой – на освящении храма при штабе военных поселений; там же: Татищев, Левашов, Сперанский и еще некоторые приглашенные. Освящал Фотий.

690.
Тургенев князю Вяземскому.

   21-го мая. [Петербург].
   Я справлялся о пажах у директора Бибикова лично, и вот ответ его: никто не виноват, что мало выпущено. Сам государь отмечал и назначил только тех, которые имели не меньше шаров против самого меньшего количества выпущенных в прошлом годе; но те, кто имели равное с выпущенными, имевшими самое меньшее число шаров, выпущены. Даже родственник Дибича остался в корпусе. Государь сам расчисляет. И это сущая правда, да и справедливо; так было и при князе Голицыне; я это помню.
   Возвратился сегодня из Царского Села, где все цветет. Соврал: липы и дубы черны как… [3 - Точки в подлиннике.] Прости! Спешу обедать к Воронцову. Скажи графу Толстому, что завтра буду писать о швейцарке для его дочери.

   22-го мая.
   Не успел отправить вчера письма. «Чернец» дни через четыре будет готов. На твое ли имя присылать экземпляры для Москвы и сколько? От кого получать деньги? Жуковский требует ответа на сии пункты. Французская статья о «Чернеце» в «Gazette de Pétersbourg» – Улыбышева.
   Сегоднz надеюсь выправиться в самом корпусе о графе Васил[ьеве]. Но, без сомнения, до следующего года нельзя думать о производстве. Впрочем, узнаю подробно и тебя уведомлю. Кутузов в Варшаве.

   На обороте: Князю Вяземскому.

691.
Тургенев князю Вяземскому.

   22-го мая. [Петербург].
   Я узнал себя в Бабослужкине, и этим почетным ругательством обязан тебе, вот почему: получив от тебя поручение вытолкать в письмо Булгарина, я не мог этого исполнить, ибо он у меня не был; но, встретив его на Полицейском мосту и обесчещенный в присутствии брата его дружескими ласками, я вспомнил на ту минуту похвалы его Шишкову и ругательства Карамзину и сказал ему, что он подлец, что он обесчестил и Греча своим товариществом (все это он сам после пересказал Жуковскому), и что я удивляюсь его бесстыдству и храбрости Греча. Я часто говаривал ему подобное, по на этот раз он разгорячился и с жаром отвечал: «Вы мне этого в другой раз не скажете», а я ему: «Будет и одного» – и уехал. Прочитав статью его и вспомнив его поступок, и сказал: «Конечно, я Бабослужкин; я и тебе, подлец, служил.» Не в укор будь мне сказано, было время, что Булгарин надоедал мне своим ласкательством письменно и словесно и душил меня письмами, записками и комплиментами. Например, говоря об нас, он беспрестанно повторял: «Это прекрасная книга в трех частях» и пр. Я служил ему по сенатскому делу и прочим и, следовательно, заслужил имя его, но не заслуживаю быть в одной категории с Карамзиным и Жуковским. И Булгарин прав, и мне по-делом! Но как Иван Иванович Дмитриев может тешиться, как слышу, мерзкою эпиграммою на чистого и чувствительного Жуковского! Зачем доставляет он торжество врагам всего прекрасного, изящного и высокого! К чему довела его страсть ко всему мелкому! Желаю, чтобы слышанное мною здесь было неправда. Иначе, хоть с горем пополам, но расстанусь с насмешником над Жуковским. У нас немного ему подобных, и если друзья Карамзина будут радоваться мнимым поруганиям Жуковского, то что же останется для Воейкова, который также с торжеством поспешил первый прочесть эту эпиграмму Жуковскому за то, что он первый упросил Карамзина сохранить ему «Инвалида» и следовательно кусок хлеба. Но если слухи ложные, то и я не перестану любить и уважать Дмитриева: si non-non.
   Сен-Флоран прислал ко мне две части, tome 6-me et 7-me, с картинами особо, des «Mille et une nuits». Я не помню, для кого я их брал. Кажется, для тебя. Деньги давно уже заплачены и за сии части. Если же не для тебя, то спроси у брата, для кого? Пришлю, как скоро уведомишь. Алина получила от отца кое-что новое, например, Мартиновы стихи о Бейроне, но отдала по рукам, и ко мне дойдет разве завтра. Козлов сбирается писать к тебе и благодарить за рецензию; французская – Улыбышева. Мы предлагаем ему, по желанию посла, перевести самому на французский; напечатали бы в Париже в его пользу. Дельвиг обещал послать стихи: напомню ему. Он сегодня возвратился только из Царского Села.
   С нежностью целую ручку у милой сестры милосердия и жалею, что был в водяной прежде, нежели знаком с нею.

692.
Князь Вяземский Тургеневу.

   27-го [мая. Москва].
   Благодарю тебя, усердный исполнитель, за пажеские сведения; ожидаю дальнейших и индивидуальных.
   Можете прислать смело сто экземпляров «Чернеца» в мой дом, на имя коммиссионера моего Андрея Иванова. Деньги привезу с собою, а если соберу, то и прежде. Бояться нечего.
   Добрый и любезный наш Пушкин скончался третьего дня вечером тихо и без страдания. По настоящему, умер он за десять дней до кончины своей. Сердечно его жаль и за него лично, и за окружающих. В тот же день умер и муж сестры Клены Григорьевны, Бибиков, который из бедности был исправником и оставил семь детей.
   Что же стихи Пушкина? книгу Полетике отправил я с полярным Бестужевым. Обнимаю! Дашков здесь.

693.
Тургенев князю Вяземскому.

   28-го мая. [Петербург].
   Записку мною получил и письмо Bankhead'у доставил: вот и росписка. Курьер, полагая, что письмо от Карамзина, назвал его вместо тебя. Сам я не видел его, ибо не выезжаю за болезнию и только поздний вечер провожу у Карамзина. Брат также все еще с подвязкой ходит, то-есть, с флюсом. Не услышу завтра и громкого: «Христос воскресе» во дворце. Вчера обедал у нас Жуковский, и мы выпили за мое почти сорокалетнее здоровье, которое однако же нездорово.
   Теперь уже верно ты получил «Полярную Звезду?» Каков Бестужев? Смешнее прошлогоднего. Строки о Грибоедове прелестны. И, описав наше ничтожество, уверяет, что вряд ли журналы наши уступают иностранным, и что немцы живут одним Ольдекопом: далее нельзя. Из французских журналов назвал он сносным только один, и именно несносный своею мелочною литературою, своими бездушными исчислениямя всех мелкотравчатых авторов во всех языцех. Но наши звездочеты и литераторы-журналисты знают кому повадить. Здесь скажет словцо-другое Булгарин, там «Revue» впишет в число светил северных. И я должен был прочесть этот приговор немцам в такую минуту, когда предо мною лежат классические их журналы с глубокомысленными и блистательными рассуждениями о всех предметах словесности и просвещения вообще.
   Не успеваю выписывать то, что поражает меня истиною, тонкостью и смелостью замечаний, и радуюсь заранее, что подышу скоро тамошней атмосферой. Я бы мог указать ему на любую журнальную немецкую статью, в которой больше ума и даже вкуса, нежели во всех отечественных наших бреднях и хвастовствах. Приговор, который Бестужев делает Полевому, можно справедливее отнести к приговаривающему: «Неровный слог, самоуверенность в суждениях» и пр., и пр. Но разве слог его, то-есть, Бестужева только неровен? Это галиматья двойная, в которой, однако же, иногда есть что-то похожее на мысль или даже на правду. Впрочем, нельзя не сказать и спасибо вообще за эту книжку: в стихах и в прозе много есть прекрасного. Номенклатура участников блистательная: отрывки Пушкина, несколько страниц Жуковского, твой третий куплет из стихов «Гр[афиням] Черныш[евым]», Боратынский, Глинка, проза другого Бестужева, анекдот о Петре I, стихи Козлова и Нечаева – украсили бы и европейский журнал, и, наконец, – басни наших ветеранов! Я очень доволен стихами Нечаева: они полны мыслей и чувства. Язык чистый и благозвучный, как говорят наши профессоры. Сколько из благодарности за письмо издателей, столько и за экземпляры подаренные, я отвечал им похвалою вообще за издание, сказав что «Звезда» их становится с каждым годом блистательнее; что надобно желать, чтобы она долго еще разливала приятный свет свой на горизонте нашей словесности и что немерцающая слава трех звездочек (И. И. Дмитриев) и некоторых других светил верною порукою в успехе и прочее. Личных комплиментов не мог послать; хотя уважаю Рылеева, как автора и человека, по пиеса Бестужева сковала мне руки, взорвав досадою за немцев и даже за французских журналистов.
   Каков Булгарин в новой выходке на Карамзина! Мы читали эту статью вместе, то-есть, с Карамзиным, а не с Булгариным, ибо я исполнил слишком верно твое завещание на счет последнего, и Карамзин радуется его критикою, особливо там, где он сомневается в чистой нравственности историографа. Неужели и Ивана Ивановича это не потешит?
   Дашков уже в дороге; поклонись ему от нас; я извинил его пред Карамзиным.
   Аренда, данная Северину в 1000 рублей серебром, но могущая приносить 2500 рублей серебром, оставлена у Северина с тем, что до получения оной он будет получать 2500 рублей серебром из Казначейства. Он надеется иметь всего до 25000 годового дохода. Матусевичу – 2-го Владимира.

     Шуми же ты, шуми, огромный океан!
     Развалины на прахе строит
     Минутный человек, сей суетный тиран,
     Но море чем себе присвоит!
     Трудися, созидай громады кораблей…

   Вот отрывок из стихов Батюшкова, который сохранился в памяти Блудова. Батюшков опять стал исправно лечиться, и есть надежда к улучшению.

694.
Тургенев князю Вяземскому.

   7-го июля. Вторник. С.-Петербург.
   Третьего дня ввечеру поехал я с Жуковским в Царское Село, ночевал там и вчера провел весь день. Павлуша здоров, мил и весел. К тебе ничего не хотел. приказать, потому что ты не в Петербурге. Все тебе кланяются. Катенька вчера учила чему-то Павлушу. Я расстался с Карамзиными, как с родными, самыми близкими сердцу. Не могу думать о них без грусти и благодарности. В них нашел я верную дружбу за последние минуты.
   Я получил записку от княгини о бедном мальчике, которого ей хотелось бы поместить в гимназию на казенное содержание; но этого содержания там нет, и теперь уже князь
   Голицын ничего не может. К отцу вашей дамы посылал и писал к нему; просил, чтобы дал о себе знать дочери; но еще ответа не имею.
   Завтра выезжаем. Надеемся в Риг найти от тебя письмо. Все тебя обнимают. Прости!

695.
Тургенев князю Вяземскому.

12-го июля. Рига.
Сегодня, в четвертом часу утра, мы сюда приехали. Чиним коляску, устраиваем денежные дела и пишем в Петербург, а во втором часу отправляемся в путь. Из Мемеля в Кенигсберг поедем водою, во здесь запаслись вином. Письмо твое развеселило на минуту грусть мою. Спасибо! Авось, где-нибудь свидимся. Я давно так не грустил по тебе, как проводив из Петербурга. Пиши к Жуковскому и к жене и скажи им все, что бог дружбы тебе на сердце положит. Был сегодня у двух русских и у немецкой обедни. Брат обнимает тебя. Книг пришлю, если случай будет. Из Дрездена напишу.

696.
Тургенев князю Вяземскому.

   10-го ноября/29-го октября 1825 г. Париж.
   Сию минуту узнал от посла об отъезде курьера, но не фельдъегеря, в Петербург и смешу хоть несколькими строками напомнить вам о себе, молчаливые друзья мои, и послать тебе, некогда велеречивый друг мой, новейшее сочинение в прозе и новейшее в стихах. Последнее для тебя очень кстати. Ив. Ив. Дмитриеву посылаю листок, сорванный вчера с могилы Лафонтена, а графу Федору Толстому – карту обедов и завтраков за два и за полтора франка, то-есть, менее двух рублей с персоны. Suum cuique! Больше ничего послать нельзя, ибо этот курьер везти не возьмется. Книги сии посылаю чрез Карамзина. Два раза отыскивал князя Федора Гагарина и не отыскал; наконец, вчера встретил его в Palais Royal с другим князем, Ник[олаем] Гагариным и узнал номер дома (улицу давно знал). Обещали друг другу видеться. Я пойду к нему; не знаю, сдержит ли он слово? Его напугали моими ранними выходами. В этом есть и правда: вот месяц ровно, как я в Париже, и еще не успел образумиться.
   Я описывал Карамзиным мои похождения по тюрьмам, богадельням и больницам, прибавлю – и по бойням Парижа, ибо вчера видел первую бойню в свете, первым мясником в мире, блаженным Наполеоном, устроенную: 1200 быков, 250 коров, 4, 500 овец и пр., и пр. в неделю! Обществ здешних, кроме Гизо и Cuvier, еще не знаю. Едва поспеваю два или три раза в неделю к Тальме и в итальянскую оперу, и то усталый. Из русских бываю иногда у графини Бобринской и княгини Гагариной. С последней ездил к обеду церемониальному короля и видел все великолепие здешнего двора, уступающее нашему; но народный праздник шумнее и многолюднее нашего подновинского, хотя в сем году в день св. Карла и мало оказывали веселья и любви к королю, который угащивал народ колбасами и хлебом, и вином, из двенадцати домиков лившимся в Елисейских полях и, наконец, всеми театрами Парижа, куда безденежно пускали всю публику. Я шатался целый день по гуляньям и во дворце; везде видел толпы народа; но даже и при появлении короля у окна в Тюльери едва слабый «Vive le roi» услышали мы в разных пунктах сада, вероятно, наемными радующимися уставленного. В письме к Карамзину описал я мое здешнее житье-бытье: вытребуй, если желаешь, и прочти; повторять не хочется. Мы, то-есть, брат Николай и я осматриваем все и проводим все утро большею частию в местах ужаса и страдания. Редко удается отдохнуть, например, на кладбище Лашеза, где возвышаются кипарисы и памятники маршалам или скромные урны над современниками Лудвига XIV и славы его. Население кладбища не уступает парижскому; все усеяно гробами, а гробы – цветами и гирляндами: прекрасный обычай, который нам перенять трудно. На сих днях начну ходить в Palais de Justice слушать адвокатов и судей и учиться практической юриспруденции. Сегодня был там в первый раз, по не пустили в Уголовный суд, ибо судили за прелюбодеяние и, следовательно, не публично; но я видел отправляемых в загородные тюрьмы преступников: их сажают в фуры на рессорах и запирают, без цепей, с одним проводником. Тюрьмы, впрочем, немного лучше наших: богадельни и больницы под смлтрением орденских женщин («Soeur de la charité», «Les visitandiues», «Les filles de St.-Thomas») прекрасны. Все чисто и человеколюбиво. Часто, очень часто думаю о тебе и желаю, чтобы ты попал сюда, то-есть, не в тюрьму, а в Париж, хотя, впрочем, неимоверная рассеянность вряд ли бы даже и тебе понравилась. Без плана занятий здесь ничего не увидишь порядочно и не узнаешь Парижа. Это – малый мир, и одна часть света часто не знает о другой. Тальма, Тальма! Вот твое наслаждение! Но и он часто слишком играет в пиесах Soumet и Arnault; сегодня – в «Fille d'honneur»; но я зван к переводчику Шекспира – Гизо, коего и жена автор, на вечер и увижу там в хозяине дома бедность и благородство души. Русских мало вижу; с С. П. Свечиной, уехавшей до января в деревню, переписываюсь. Она приезжала сюда для меня недели на две и возвратилась к madame Ségur. Вероятно, вместо Англии, с братом Николаем я поеду в Италию к Сергею, ибо чувствую, что я еще не созрел для Англии, а в Италии нужны только глаза, воспоминания и Винкельман. Григорий Гагарин приглашает меня жить с себе (жена его уехала в Сиэнну), но я буду жить с братом Сергеем, на сих днях из Лозанны в Париж отправившимся– Из Италии – опять сюда и потом, уже соединившись в южной Франции с обоими братьями, в Англию.

697.
Тургенев князю Вяземскому.

   20/8-го ноября 1825 г., после обеда. [Париж].
   По приглашению Жюльена, мы были в годичном собрании Филотехнического общества. Секретарь оного, Villeneuve, прочел историю прошедшего года, которая могла бы быть короче. С утомительною подробностию исчислял он труды каждого члена Общества, между коими есть уже и умершие, не только труды но и надежды; например, желая уколоть Монморанси, который занял, вопреки справедливости, академические кресла, над чем все газеты смеются, секретарь сказал об одном из синих сочленов: «Он бы занял место в Академии, если бы Монморанси не предупредил его»; объявил о путешествии в Италию Лавинья и об издании графом Орловым басен Крылова и пр. Я почти ничего не удержал из его отчета, кроме того, что ос сказал о моральном характере Гельвеция. «Ses actions avaient refuté son livre», и стихи Жюльена:

     Le pouvoir absolu n'est jamais légitime.

   Febré читал три басни: «La girouette et le paratonnerre», «Le menteur et le faux monnayeur» и «L'ignorance conduite par l'habitude, ou Les deux vieilles». Две последние очень замысловаты и хорошо написаны. Японский самодержец из двух преступников, из коих он может простить только одному, прощает не лгуну, а делателю фальшивой монеты; ибо лгун-ласкатель искажает нравственность людей и особенно царей, между тем, как другой лишает их только того, что легко приобресть можно. Мысль напоминает басню Крылова о Вольтере.

     Courtisans, n'allez pas à la cour de Japon,

   кончит автор. Басня о кривой и слепой старухе – самая либеральная; и кривая представляет собою тех, кто преследует всякое новое открытие, новое усовершенствование старых метод, как она мешает слепой старухе прозреть с помощию искусного оператора. Французы на словах иногда очень либеральничают, но хвастают еще больше. Не раз слышали мы в этом заседание, что Франция à la tête de la civilisation! Где же Англия? Lenoir, gardien des tombeaux de St.-Dénis, où les pierres sont des souvenirs et le marbre de l'histoire, читал описание египетских древностей, недавно привезенных сюда par m-r Passalaqua. Я еще не успел видеть сии древности, хотя они, как уверяют, очень примечательны. Naudet читал элегию «Le dissipateur mourant», гладкими, но не резкими стихами писанную, и один только я запомнил:

     Sur cette terre de passage je fus riche un moment;

   виноват, вспомнил и другой:

     Seul au monde – il est temps d'en sortir.

   Президент общества, de-Ladoucette, хотел прочесть две басни, но не успел. За то Naudet прочел свой «Le Cerf aux abois et le Juge du village». Деревенскому судье предлагают наказать того, который смеется над его глупостью, а он возражает: «Если мы так строги будем к тем,

     qui dénoncent nos sottises,
     Nous, comment nous punira-t-on?

   Bouilly, автор детских сказок, которого книги и в Москве во всех лавках, прочел длинную сказку о царевиче Богдане (Dieudonné), которого он воспитывает. Длина и плоскость сказки напомнили мне чтение в некотором царстве, к некотором государстве и в некоторой Императорской Публичной Библиотеке. Она войдет во вторую часть, то-есть, сказка, а не библиотека, des «Contes aux enfants de France». Баюкает он славно. Villeneuve прочел заключение похвального слова его недавно от оспы умершему Ласепеду, которое также напомнило мне некоторую Российскую Академию. Примечательнейшее в жизни и в смерти его то, что, когда Ласепед был академиком, у него было три рубашки; а когда его сделали президентом, то он сшил себе еще три. Сим заключил автор панегирик и доказал, что предок его был родственник славному другу бедных, St.-Vincent de Paul. М-r Vienuet прочел песнь из «Филиппиды», поэмы в стихах. Ни хорошо, ни худо, но есть описание сражений и пожара блистательное. Сбирались читать главу из романа, но время не позволило, и принялись за музыку, от которой я, однако ж ушел в Palais Royal обедать.
   Спросите у Ив. Ив. Дмитриева, какой портрет ему нужен? Я бы постарался прислать, хотя возможность отправления и редко случается. Здесь беспрестанно выходят новые портреты: теперь в моде гантского депутата. Поздравьте вдовушку-невесту, если дело уже в шляпе, да, пожалуйста, пишите ко мне чаще. Если случай будет, то пришлю вам и продолжение процесса contre le «Constitutionnel» и другой contre le «Courrier», который, как полагают, не так легко отшутится. Я сдружился с адвокатами, подписался на их газету. Между ними есть возникающие таланты; но они дети в сравнении с английскими говорунами.

1826.

698.
Тургенев князю Вяземскому

   29-го марта. С.-Петербург.
   Не думая еще ехать из Лондона, я получил от Шимановской для доставления в тебе письмо; до отъезда моего не мог отправить и взял с собою, но забыл в первые дни отправить его отсюда. Благодарю за твои три письма. Я все получил и на одно постараюсь отвечать при случае.
   Карамзины едут в чужие краи, но как – еще неизвестно. Жуковский, вероятно, также поедет к водам. По моему мнению, это для него необходимо. Я останусь круглою сиротою в Петербурге. Две книги послал к тебе с Воейковым, сыном того, что живет в доме князя Долгорукова, игрока: справься! Прости, мой милый! У княгини целую ручки.
   Ни другой день приезда моего сюда узнал я, что Сев[ерин] послал князю Вас[илию] 3000; о четвертой тысяче не слыхал. В Париже трудно найти денег; я нашел 4000 на приезд сюда, но и то с трудом, посредством одного приятеля, в которому писать теперь не должен и ответа не получу. Один князь Ник[олай] Гагарин с деньгами; напишите к нему, объяснив средства и срок платежа: иначе вряд ли даст. Я не решился к нему обратиться, хотя он и хотел за меня поручиться. Князь Василий Гагарин, кажется, не мотает, да и нельзя: ему не до мотовства. Я уговаривал его и меньше книг посылать тебе, и не дорогих; например, на что тебе описание Парижа в 18-ти томах? Если обстоятельства наши поправятся, то я со временем куплю у тебя эту книгу. Еще мысль: напишите к графине Бобринской. Повторяю: я писать не должен, хотя они и они все ожидают моих писем о своих. Из Парижа не успел ничего почти взять с собою, кроме того, что попалось в день отъезда в Palais-Royal. Оставил множество материалов там и в Лондоне. Но куда с ними? И здесь нашел библиотеку в подвале. Жаль мне себя! Путешествие могло сделать меня путным человеком. В первый раз вспомнил о себе и то думая о том, о котором еще и плакать не могу. Обнимаю нежно Жихарева. Письма, чай и деньги получил. Сюда вы не должны ездить. Простите, малые!

699.
Тургенев князю Вяземскому.

3-го мая. [Петербург]. № 1.
Письмо твое получил и отдал Карамзиным, которые также твое получили. Я писал уже к тебе чрез Жихарева, что Николай Михайлович едет на фрегате «Елена», который готов будет к 15-му мая или немного позже. Назначить времени отъезда нельзя; но им бы хотелось в конце мая или в начале июня, если тепло установится, и силы его несколько утвердятся. Но по сию пору он не подает большой надежды, чтобы так скоро силы его возвратились: какой-то род лихорадочки продолжается, и с кашлем выходит материя. Ему лучше с тех пор, как начал выезжать в карете, но в сем положении он не может еще пуститься в путь дальний, и Мюллер не говорит еще решительно, когда можно будет выехать из Петербурга. Май должен решить срок отъезда и самый отъезд, хотя Карамзины и не сомневаются в выезде и все продают, и все готовят. Не пишу к ним о моих сомнениях. Дети обрадовались твоему намерению провожать их, но Катерина Андреевна не сказала почти ни слова, когда я намекал ей об этом от себя, и думает, кажется, что тебе не надобно оставлять своих. Жуковский, так же, как и я, одобряет мысль твою, тем более, что им нужен бы был кто-нибудь в пути на всякий случай и кроме Тибо. Но этого без тебя решить нельзя. Приезжай сюда сам и реши. Приезжай, если можешь приехать, не расстраивая дел твоих. Сегодня переезжают они в Тавриду. Если Сергей мой не приедет, то ты можешь жить у меня; если приедет, то у них. Комнат во дворце множество. Здесь удобнее будет решить, можно ли тебе провожать их. На фрегате места довольно, и из Бордо он возвратится прямо сюда. Можно дать чувствовать другим (что и справедливо будет), что ты едешь для Карамзиных, как необходимый провожатый их. Все это устроится, когда здесь сам будешь. Жуковский уедет прежде. День отъезда его неизвестен. Сейчас иду к Штиглицу хлопотать об американском корабле для него. Завтра уведомлю, что. сделаю. О себе не говорю: я стараюсь поддерживать себя и забываться; но есть ночь и минуты, в которые невозможно рассеяние. Прости! О Сереже справься у Жихарева. Я не виноват, что он не получил бумаг Н[иколая]. Он переменил маршрут. Князь Ал[ексей] Щербатов давно уехал отсюда. Когда брат его приедет из Парижа, то скажи ему, что не отвечал потому, что не мог, а хлопотал по делам его.

700.
Тургенев князю Вяземскому.

   3-го мая. [Петербург]. № 2,
   Воспользовавшись светлым утром и телесною крепостью Николая Mиxaйлoвича, я говорил с ним о твоем желании провожать его. Он с удовольствием принял это. Мы рассуждали о средствах приступить к исполнению. Он думает, что ему надобно переговорить с капитаном корабля Епанчиным, который должен снестись с Моллером, а сей с государем. Опасается затруднения в последней инстанции; но я сказал Николаю Михайловичу, что надобно тебя предложить к поездке, как о необходимом провожатом для него и семейства. Эта мысль ему понравилась, и он исполнит ее. Катерина Андреевна также не противоречит. После того я виделся с чиновником Морского министерства, объяснил ему дело; он думает, что сам Моллер может разрешить твою поездку; обещал обо всем справиться и меня уведомить, а я письмо его покажу Николаю Михайловичу для убеждения. Во всяком случае тебе нужно объявить себя в газетах; но это можно будет сделать здесь, ибо только нужно полторы недели на публикацию. Прости! сегодня переедут в Тавриду, ибо погода хотя и свежая, но солнце блестит и греет.

   На обороте: Его сиятельству Князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Москве, в Чернышевом переулке, в собственном доме.

701.
Тургенев князю Вяземскому.

   13-го мая. Утро. [Петербург].
   Вчера получил письмо твое и читал его Карамзиным. Они с нетерпением тебя ожидают; да и я также и советую и прошу спешить, если это не расстроит снова твоего здоровья. Ты будешь жить у них во дворце, в большой комнате, с частию детей, окнами в сад. Пожалуйста, поспеши! И для меня здесь ты нужен будешь. Я получил и от Жуковского из Кронштадта несколько строк с завещанием; между прочим говорит и он: «Напиши от меня и от себя к Вяземскому, чтобы спешил в Петербург». Он вчера же, рано поутру, в девять часов, пустился из Кронштадта в открытое море. Калмык его, у меня служащий, провожал его глазами. Ветер был попутный. Провожая его на пароходе, я смотрел на него и на спасительное море с чувством неизъяснимым, но понятным. Не одного Жуковского вверил я ему.
   Статью 52-го номера давно читал, и сердце отлегло несколько. Но каково находить в этом утешение!
   Сейчас возвратился от Карамзина о был у него в спальней, в минуту его вставания с постели и одевания с помощью твердой, но беспокойной Катерины Андреевны. Потом виделся с Мюллером. Что сказать тебе? Приезжай! О средствах ехать с ними подумаем здесь: тут поспешность не нужна. В настоящем положении он выехать не может. От Бога зависит будущее. Прости, мой милый! Надеюсь скоро обнять тебя.
   Кончина императрицы более тронула, нежели поразила его. Он говорил о ней с чувством умиления, по слабость спасла его от сильного потрясения. Прости!

702.
Тургенев князю Вяземскому.

   Суббота. [Конец мая. Петербург].
   В записках же Сергея черновых о том, что прислать ему, стоит и твой портрет. Желал бы показать тебе все это, но когда и как? Что из русских книг взять с собою? Запиши и пришли записку. Если Бог устроит судьбу нашу, то мы долго не воротимся, а на чужбине и дым отечества приятен. Получил милое письмо от Свечиной. Молодая Бобринская умирает. Мать графа Бобринского ездила с ней из Парижа в Женеву.
   Если будешь писать к брату в*ь Дрезден, то пиши о себе, о Карамзиных и дай ему подробное описание, как они переносят свое несчастие и как умирал незабвенный. Успокоивай его и насчет брата Николая, сказав, что не так дурно кончится, как предполагали; в общих выражениях, что надобно еще лучшего ожидать от будущего, в коем слабеют предубеждения, и виновность уменьшается. Нужно, чтобы его душа была спокойнее. Опасаюсь действия печатных бумаг и окончания суда.

703.
Тургенев княгине В. Ф. Вяземской.

   Le 14 juin. St.-Péterebourg.
   Je vous envoie une lettre de Wiazemsky. II est parti avec les Karâmsine hier à quatre heures après midi. Je les ai accompagné jusqu'à la porte de la ville. Mercredi ils pourront être à Reval. Je suis resté seul ici, et Pétersbourg pour moi est pire qu'un désert, car on ne voit personne sans un deuil et je vois ici tant de monde qui me rappelle mou malheur.
   Je yous enverrai les étoffes par la première poste et par la première occasion sûre. Adieu! Que Dieu vous conserve ainsi seule.
   Votre А. T.
   На обороте: её сиятельству княгине Вере Федоровне Вяземской.

704.
Князь Вяземский Тургеневу.

   10-го июля. [Москва].
   Твои вчерашния письма сильно огорчили нас, любезный друг. Не разгадываю их тайны, но догадываюсь. Повторяю одно: в жизни должно ценить и хорошее, и худое по сравнению. В самом горе найдешь ты побуждения к утешению, и многие должны еще завидовать тебе. Не романизируй в своей печали. Мы все изгнанники и на родине. Кто из нас более или менее не пария? А лучше же быть парией под солнцем, чем под дождем и снегом.
   Жаль мне, что на такую разлуку не удается мне проститься с тобою, и не мог я быть при тебе. Был сердцем и помышлениями, а иногда и досадою, что ты на прозаическую беду смотришь поэтическими глазами. Надобно иметь для всего свое мерило, а не общее. Как наш академик – не академик. и так далее, так и то, что сокрушает тебя, было бы истинным бедствием не у нас, а где-нибудь виде. Успокойся духом; радоваться нечему, но цени, я сказал бы, свое неудовольствие, но ты скажешь: свое несчастие, по цене его существенной, а не вымышленной, не придаточной. Такое несчастие – ассигнация: оно имеет ход дома, но заграницами теряет всю свою цену и делается белою бумагою.
   Пуще всего, застань брата Сергея здоровым; соединитесь вместе, и жизнь может вам принести еще несколько вкусных плодов. Плодов волшебных ждать уже нечего: пора их прошла. Драконы существенности поели все гесперидские яблоки нашей старины, и мы остаемся при одном яблоке, початом Евою, и, которого по сию пору не переварил еще желудок человеческого рода.
   Встретишься ли ты где-нибудь с Жуковским? Обойми его сердечно за меня. Как и куда писать ему? Я все поджидаю письма, которое он, вероятно, напишет к Карамзиным. Надолго ли ос поехал?
   Соберемся ли опять когда-нибудь вместе до общего сборного места? Но и тут радость встречи помрачится печалью поминок. Уж, я думаю, лучше не встречаться! Как мало единства, полноты во всех наших жизнях по одиночке и в товариществе! Мы все прожили и живем кое-как, клочками, урывками: пет общего центра. Посмотришь, в других землях в другие времена все были лучи одного светлого круга. Мы все разбросаны, и как жиды держимся только одною внутреннею верою, темными преданиями и каким-то чужестранством, чужеязычием в толпе, которая нас только что терпит; впрочем, вероятно, от того, что мы ее терпеть не можем.
   Прощай, мой странствующий жид и брат по обрезанию! Желал бы где-нибудь и когда-нибудь встретить тебя, хотя прежде и отказывался от встречи, хотя и не на иорданских берегах, а где поближе: на берегах Сены или Темзы. Обними братьев за меня, когда соединишься. Я не писал, потому что писать было нечего, да и не на чем. при случае и в добрый или нужный час не откажусь. Прощай, любезный друг! Пускай целебный воздух, спокойствие и время замечать раны твоего сердца.
   Люби и помни навсегда и всею душою тебе преданного Вяземского,

   Приписка Е. Н. Карамзиной.
   C'est du fond de mon coeur que je répète les voeux, que mon oncle forme ici, et quand tant de coeurs, pleins de vive et de sincère affection pour vous les adressent au ciel, cher monsieur Tourgueneff, espérant qu'ils seront exaucés, et qu'après toutes les épreuves que vous avez subies pendant votre séjour a Paris, vous goûterez encore de bien douces jouissances: une fois réuni à vos frères, éloignez le passé, ne fut ce que pour quelques instants, et donnez-vous tout entier au bonheur du revoir sur cette terre! C'en est un bien grand! Nous qui l'avons perdu, nous pouvons vous le dire.
   Adieu, cher et bon monsieur Tourgueneff, en oubliant vos peines (si vous le pouvez) pensez toujours à celles qui les partagent sincèrement et qui sont impatientes de vous savoir plus tranquille, plus heureux. C. Karamsin.

705.
Тургенев князю Вяземскому.

   26-го июля. [Петербург].
   Не могу найти Норова; и сундук, и пакетец твои еще у меня. Где он? О колясках сегодня велю выправиться. Журналов оставить у тебя не могу. В них документы для моего журнала, в котором беспрестанные на них ссылки; ибо они заключают все время моего пребывания в Париже и Лондоне. Отошли их к Жихареву. Может быть возьму их и с собою, ибо собрать их и в Париже невозможно. А кто знает, может быть и я еще оживу для прошедшего. Пожалуйста, не затеряй! Прочти и скорее пришли!
   Прости! Что-то не можется и писать нет духа. Пусть Жихарев сам пишет к тебе о деле твоем касательно выдачи денег на строение дома в Москве. Пиши к Сереже и к Николаю. Я в последнему не писал ровно месяц.

1827.

706.
Тургенев князю Вяземскому.

   10-го марта 1827 г. Дрезден.
   Письмо твое от 6-го января получил, но без приложений; они пришлются после. Я давно начал к тебе письмо, которое могло служить оправданием на твой, впрочем справедливый, упрек в безмолвии нашем о Карамзине. Я написал защиту его, против лейпцигского рецензента восьми частей немецкого перевода «Истории Государства Российскаго», в котором переводчик сделал анахронизм восьми столетий. Рецензент приписал оный автору. Я доказал по оригиналу, что соврал переводчик, но что историограф не только не мог ошибиться так грубо, но и с величайшею подробностью объяснил эпоху, в незнании коей его обвиняют. Отвечал и на некоторые другие замечания рецензента. Хотел дослать все в немецкую «Литературную газету», но, получив твое письмо, передумал, желая напечатать ответ мой прежде у тебя. С тех пор – горе и хлопоты и беспокойство от неполучения ни строки от Жихарева, о коем не знаю даже приехал ли в Петербург, ибо только от Федора Дмитриевича получил письмо о его выезде из Москвы. Сережино положение лишает меня духа заниматься серьозно чем либо иным, кроме моего несчастья. беспокойство мое менее за Сережу, нежели за Николая, который, в счастию, ни о чем не знает. Недель через пять отсюда выедем, вероятно вместе с Жуковским, на Лейпциг в Париж; оттуда еще не знаю куда, но постараемся укрыться от жаров и не быть в уединении, которое без Жуковского будет опасно. Его присутствие для нас благодетельно; без него одному мне тяжело будет. Поблагодари милую княгиню за письмо её к Пушкиной. Я всегда знал и чувствовал, что вы меня любите; по новое уверение всегда как-то приятно, а в моем положении и утешительно. Напрасно пеняет за письма: разве то, что пишу и посылаю к Жихареву не для вас так же, как и для него? У меня давно и для княгини книжки, но посылаю только возможное. И теперь разделил на два пакетца: в одном это письмо и две тетрадки, в другом два тома Огинского, из коего много можно взять для журнала. С твоею оказиею пришлю для детей того же автора, что послал к Жихареву.
   Близь Голицын получил вчера письмо от князя Василия Гагарина из Италии. Мое письмо везет граф Хвостов. Не знаю, все ли возьмет и не смею и не могу теперь послать, ибо вчерне написано, с попутчиком, хотя бы и кстати было, письма на рецензию немецкую; пришлю после, выкинув ученость, неуместную для русского журнала; для немецкого – иное дело! Но имени нигде не должно быть.
   Сию минуту прочел в «Morning Chrouicle», от 27-го февраля, статью, которую бы желал целиком перенести для тебя. Выписываю существенное; употреби в дело, если не поздно будет. Наконец Вальтер Скотт объявил себя автором своих сочинений, единственным – «total and undivided author» – в статье «Утренней Хроники»: «Interesting theatrical diuner», под особым заглавием: «Public avowal by sir Walter Scott of being author of the Waverley Novels». Известие сие взято сокращенным образом из «Эдинбургской Газеты», но и в сокращении оно занимает полторы колонны длинной английской газеты. Все происходило за первым годичным обедом эдинбургского театрального фонда, то-есть, вероятно, суммы, на которую содержится эдинбургский театр. Walter Scott председательствовал за обедом, то-есть, был Chairman, который обыкновенно для возглашения тостов (здоровья) выбирается на весь обед. Это называется быть на кафедре, to be in the chaire. The cloth being removed, то-есть, когда скатерть со стола снята, и дамы удаляются, а остается на столе одно вино и рюмки, и за самою полною чашею, так как предложил Walter Scott, восхвалял он драматическое искусство. По словам Walter Scott'а оно было первым наслаждением его детства, и любовь к сему искусству росла вместе с ним, and even in the decline of life, nothing amused so much as when а common taie is well told. Walter Scott пробежал вкратце в речи своей историю драматического искусства у древних и новейших народов; осуждал века, в которые оно было презираемо и в гонении, даже и от законодателей; но это, по его мнению, было тогда же, когда и духовенству запрещено было жениться, а мирянам читать Библию. Упомянул о каждой блистательной для театра эпохе, в особенности и о том, чем и кем каждая отличалась, и кончил тостом за «theatrical found». Гости (convives) отвечали троекратным и трижды повторенным криком: «With three times three!» Когда присутствовавший за сим же обедом лорд Meadowbank, желая отплатить Вальтер Скотту за тост в честь театральной компании, провозгласил здоровье «of the great unknown», как обыкновенно Свотта называют, он сказал в речи своей между прочим, что он предлагает тост «for the great unknown, the mighty magician, the miustrel of our country (в сию минуту восклицания и ашлийское ура огласили всю залу) who had coujured up not the fantoms of departed вges, but realities», и кто «now stands revealed before the eyes and affections of liis country». Вальтер Скотт отвечал ему и между прочим сказал:
   «He was now before the bar of his couutry, and might lie understood to be on trial before lord Meadowbank as an offender; yet lie was sure, that every impartial jury would bring in а verdict of uot proven. He did not now necessary to enter into the reasous of his long silence. Perhaps lie might have acted from caprice. He had now to say, howewer, that the merite of these works, if they had any, and their faults, were entirely imputable to himself (long and lound cheering). He was afraid to think on what he had done; «Look on't again, I dare not».
   «Не had thus far unbosomed himself, and he knew that it would be reported to the public. He meant, when he said, that lie was the author, that he was the total and undivided author. With the exception of quotations, there was not а single word that was not derived from himself, or suggested in the course of his reading. The wand was now broken, and the rod buried», – все это слова Вальтер Скотта. Теперь будут его называть и провозгласили: The great known. Вели себе изъяснить выражения: trial (допрос пред судом), not proven и т. п., и цитату: Look оп't и т. д. и переведи хорошенько. Жалею, что не успел более выписать.
   Узнав, что граф Хвостов поедет отсюда на долгих или, по крайней мере, долго пробудет в дорогах, пошлю письмо по почте, а книжки с ним. Жаль, что не вместе, ибо брошюра о Тальме и афишка и билет, приглашающий тебя в благотворительный здешний спектакль, было бы кстати к обеду театральной компании.
   У меня было много проектов писем к тебе; например, о лекции Гассе, с посылкою целой лекции о следствиях христианской религии и о вступлении из древней в новую историю. Перепишу и пришлю с оказией; но ответ на рецензию занял меня, а горе и беспокойство отвлекли и от него. На свет Божий, который у нас опять расцвел, смотреть не хочется. Описал бы и пари здешних модников. Один бился об заклад, что проедет час по улицам в санях (NB у нас лето или весна) с помпою зимнею, но пробил. Другой, первый дрезденский fashionable, барон Мальцан, бился за сто луидоров, что один месяц и один день будет ходить всюду в розовом платье, в розовых сапогах и в розовой шляпе или какого другого цвета по назначению противной стороны. Завтра выезжает в свет в сем наряде, но жена его, англичанка, не очень довольна сим нарядом. Будет на всех вечеринках и у себя всех принимать в сем наряде, и даже шлафрок розовый. Все наряды его на счет другой партии, если он условленное время выносит, не надевая ни платка другого цвета.
   Сережа хотел написать для тебя статью о Вальтер Скотте; начал, по не успел кончить и приложит к книгам. Голова его еще слаба. Не могу смотреть и думать о нем без тяжелой грусти. Один он меня беспокоит за будущее; в другом отношении спокоен, как– праведник. Верьте мне, я спокоен, и вы бы были на моем месте. Но чем возвратят нам здоровье?
   Уведомьте поскорее о Жихареве. Для дел это великую разницу нам составляет; но об этом я не думаю, лишь бы он был здоров. Не постигаю его молчания. Дай ему знать о моем беспокойстве и скажи, что и от княгини Репниной ни слова, а деньги её нужны тому, у кого она заняла их и в какое время: неаккуратность!
   Книги вытребуй от Булгакова. Я все посылаю на твое имя, надписав твое имя на книгах, а на пакете его адрес. Напиши я к Карамзиным. Почему не пишу к ним? Грустно, но думаю о них беспрестанно. Пусть прочтут мою любовь с ним и к незабвенному в моем ответе на рецензию. В какие минуты я думал о его исторической безгрешности: когда вся душа паполнена была страхом, и я трепетал не за себя, не получая долго ни откуда писем и по сию пору от Жихарева. Простите! Кланяйся И. И. Дмитриеву.
   Брат не посылает своей статьи, ибо не успел кончить ее. Жуковский здоров, но теперь занят, Батюшкову не лучше. В морозы наши было ему хуже. Пушкина будет отвечать сама. Попроси Карамзноых, чтобы писали ко мне. Обнимаю тебя, княгиню и детей. Дайте знать обо мне Жихареву и о моем мучительном беспокойстве, а чрез них и Нефедьевой. Давно ни от кого ни слова; только парижские приятельницы не забывают меня. Дайте знать Жихареву, когда выезжаем из Дрездена: через пять недель. Напишу ему о присылке денег может быть прямо в Париж, если прежде ничего не получу от него. Граф Хвостов не взял Огинского, а только брошюры.
   Выпишу еще, что успею, из статьи о Вальтер Скотте. После тоста первого, в честь короля и второго, герцогу Кларенскому, the chairman Walter Scott предложил тост оплакиваемому всеми Иоркскому герцогу, «which he wished to be drank iu solemn silence»; он уделял досуг свой театру; в память его выпито в торжественном молчании. Потом уже Walter Scott предложил: «That gentleman would fill a bumper as full as it would hold», и тут говорил ос о театре во все времена. Pendant к сей речи можно разве найти в прологе Шиллера, напечатанном перед «Валленштейном», об искусстве мимики и в предисловии Тальмы к Левеню. Лорд Meadowbank, в исчислении заслуг «Walter Scott'а, сказал: «It lias been left for him by his writings to give his country an imperishable name. He had done more for his country by illuminating his aimais, by illustrating the deeds of its warriors and statesmen, than any man that ever existed or was produced, within its territory. He lias opened up the peculiar beauties of this country to the eyes of foreigners. He has exhibited the deeds of those patriots and statesmen, to whom we owe» etc.
   Не знаю, разберешь ли все, что я в заключении письма выписал о Вальтер Скотте в пополнение статьи; но все это русские могут, должны сказать о Карамзине, и я сказал.

   На обороте: А monsieur, monsieur le prince Pierre Wiazemsky, à Moscou (Russie). Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Москве, в Чернышевом переулке, в собственном доме.

707.
Тургенев князю Вяземскому.

   [Конец марта] 1827 г. Дрезден.
   «Наконец и ты прав, Вяземский, и негодование твое справедливо. Вот уже скоро год, как не стало Карамзина, и никто не напомнил русским, чем он был для них. Журналисты наши, исчислив кратко, впрочем не безошибочно, труды его и лета жизни, возвестив России, что наставника, дееписателя, мудреца её не стало, исполнили долг современных неврологов, но не умели или не хотели воспользоваться правом своим возбуждать народное внимание, народное чувство к важным событиям в государстве. Конечно, в числе особенностей нашей словесности можно поставить и судьбу её преобразователя, единственного полного представителя не нашего, как ты полагаешь, но европейского просвещения в России, соединенного в нем с познанием всего отечественного, с познанием, коему можно уподобить только одну любовь его к отечеству. И сей великий сын России, любивший судьбу её и в первом мерцании нашей славы воинской при Игоре и Святославе, и в годину искушения при Ольговичах и татарах, и в эпоху внутренних преобразований при Годунове и Петре, и в лучезарный век Екатерины и Александра, и, наконец, умиравший с любовию в сердце и с верою в будущее постепенное возрождение империи, Карамзин не имеет еще ценителя ни главного труда его, ни других, бессмертных его заслуг, оказанных России и языку её. По сию пору один государь, представитель народной благодарности, указал Карамзину место его в храме славы и бессмертия. Между тем как во Франции часть населения Парижа подвиглась на погребение генерала-оратора; в Англии, в журналах оппозиции и министерских, ежедневно извещают публику (письмо сие писано во время болезни Каннинга) об успехах выздоровления министра, у нас кто толпился за гробом Карамзина по пустынным улицам Петербурга? Кто по сию пору прервал гробовое о нем молчание? Кто из нас положил цветок на уединенную могилу его? Мы, жившие его жизнью, страдавшие его страданиями, мы, одолженные ему лучшими благами души и сердца, что мы сделали? Опустили его в могилу, бросили горсть земли на землю его и смолили, как умершие. Ты обвинял меня в бездействии в самое то время, когда я сбирался послать в немецкия ученые ведомости написанное мною возражение на одну рецензию, в «Лейпцигской ученой газете» напечатанную, в которой Карамзина хвалили за его «Историю» и хулили за чужия ошибки. Жалею о Карамзине и о друзьях славы его, что не им, а мне досталось защищать его. Уступил бы им охотно и суму крохобора и остался бы при единственном сокровище, которого у меня, как у Карамзина славы, никто не отнимет: остался бы при моей любви к его памяти, при моей к нему благодарности, при воспоминании о последней, тихой минуте его жизни…»

   5-го мая. Лейпциг.
   По сии точки ты можешь напечатать письмо мое, которое написано давно, в Дрездене, в минуты, в которые я в силах был опомниться в моем положении. Самую рецензию или ответ на рецензию и пришлю тебе с Скуратовым, а если не успею, то из Парижа. Теперь не в силах и не имею минуты свободной. И душа, и сердце страдают при виде Сережи и при мысли о другом. Но пришлю непременно, и тогда напечатай все с письмом моим к тебе. Часть моего возражения переводится теперь на немецкий и, вероятно, здесь напечатается. И письмо, и рецензия были пространны, но Жуковский в письме вымарал все выпалки на лужницких выходцов и все Карамзина недостойное. Да святится память его и в каждом движении пагаего сердца, и в каждой строке о нем! Чем иным можем доказать нашу любовь к нему, как не жизнью, его достойною, как не чувствами, подобными тем, кои сам питал он и к друзьям, и к недругам, ненавидя порок, но любя и прощая всех.
   Жуковский, прочитав эти строки, велел тебе сказать, что он написал бы к тебе то же и просит принять это мнение от нас обоих. Это товарищество легко поможет забыть злобные насмешки и критику, которые отбросил я, по желанию товарища в любви к Карамзину и в дружбе к тебе, в счастии и в несчастии моей жизни, товарища в нежных попечениях о брате, который теперь сидит подле меня, но без участия в излияниях сердца, ибо всякое движение души ему опасно. Мы все почти должны скрывать от него, даже и то, что могло бы его живо обрадовать. Прости! Я не могу ни о чем ином ни думать, ни писать. Обними жену и детей и кланяйся всем, кто нас вспомнит.
   Сказывают или, лучше сказать, писали в Дрезден, что ты много пустого, незначущего напечатал из писем моих и поставил: Э. А. Из Петербурга писали, что это значит «Эолова Арфа». Печатай только то, что достойно печати, а не всякий вздор.
   Если бы Уваров, вопреки моему совету, не употребил во зло некогда эпиграфа к его брошюре о Моро: Intaminatis fulget, honoribus, то хорошо бы его поставить к жизни Карамзина. О Моро именно нельзя и неловко сказать intaminatis, ибо он запятнал себя своею кровию, французским ядром пролитою, а Карамзин жил чистою, единственною в России жизнию и умер, как жил.

   7-го мая. Лейпциг.
   Выписываю для тебя совет, который мне писали из Лейпцига, когда я сообщил твое требование от меня записок о Карамзине. Может употребить его в пользу, ибо я, в заботах дорожных и в хлопотах о братьях, не могу им теперь воспользоваться, хотя бы и хотел. Знаю книгу Босвеля о Джонсоне и точно думаю, что в сем роде и о Карамзине нам написать можно.
   «Знаете ли вы книгу Босвеля (Bosswell) o Джонсоне? Это весьма известная книга, и, конечно, самая лучшая из всех биографий, Босвель был несколько лет приятелем Джонсона; записывал все, что он говорил о различных предметах, так что книга представляет теперь, кроме множества. весьма умных, замечательных рассуждений, разговоров, кроме полного изображения характера Джонсона, также и характер времени, в которое они жили. Эту книгу желал бы я дать теперь в руки всем приятелям Карамзина. Едва ли кто-либо вел постоянный журнал разговоров Карамзина, но многое может быть сохранено: один вспомнит одно, другой другое. Память Блудова будет тут очень полезна. Я не вижу иного средства передать потомству что-либо о Карамзине, достойное Карамзина. Биографии порядочной никто у нас написать не в состоянии; да и что лучше такой Босвелевской, живой биографии? Не знаю, почему Вяземский называет Карамзина представителем нашего времени в России?..» Пользуйся советом, но не печатай его.
   Вчера получено здесь известие о кончине короля Саксонского. Здесь начинается ярмарка. Все в движении, и я ни на одном лице и ни на одном кафтане не заметил траура. Все гуляет и толкует о торговле по прежнему. Читают холодный манифест нового короля Антона и отходят, не почтив ни вздохом, ни словом память усопшего, 58 лет управлявшего мудро Саксонией и в бурное время Семилетней войны ее сохранившего, и утраты 1814 года перенесшего с христианскою твердостию. Старший из королей, и пример царственной мудрости! Не смотря на строгий католицизм свой, он духом и делом наблюдал терпимость, и его Schwanusgesang было постановление о правах взаимных католического и протестантского исповеданий, изданное в прошедшем месяце, как бы в предчувствие близкой смерти и опасаясь, может быть, что фанатизм брата его Антона и духовника его не позволит обеспечить протестантов государственным актом в правах их, коих равенство с правами католиков утверждено окончательно Венским конгрессом. Прежде протестанты имели гораздо более прав, и католическая придворная церковь, не смотря на исповедание королем католической религии, не имела колоколов до 1807 или 1808 года. Я читал акт, в прошедшем месяце изданный, и нашел в нем постановление, единственное в своем роде в европейских законодательствах. вероятно, и другие государства последуют оному. Честь и королю, и венец бессмертия в том мире, и честь министру его, графу Эйнзиделю и моему безногому приятелю, редактору Титману. Мне грустно видеть равнодушие здешних немцев к смерти короля их. Директор театра поскакал вчера в Дрезден хлопотать о позволении продолжать спектакль, ибо с каждым вечером, по случаю ярмарки, ему от закрытия театра 800 талеров убытка. Горные или заводские музыканты и другие ходячие кудесники и разносчики народных увеселений приуныли и без куска хлеба. Музыка везде и за столом в трактирах, и у африканских пришельцов: львов, тигров, обезьян и прочих смолкла. Один Fido-savant, собака, продолжает играть в карты и читать по складам немецким и итальянским, но народ гуляет по валу, и купцы торгуют по прежнему.
   Манифест мне не поправился. Антон ни слова не сказал о 58-летнем благодетельном царствовании брата своего и ни слова о горести народной; не обещает царствовать в духе брата – по правилам мудрой терпимости и строгой экономии государственной. Это бы утешило или успокоило народ. Новый король говорит, что впредь до усмотрения остается все по прежнему в присутственных местах и во всем управлении, как бы намекая, что после предпримет перемены и нововведения. А мудрость усопшего в том более и состояла, что он хранил старые уставы, приступал к переменам осторожно и не спешил коверкать старое, а исправлял, совершенствовал. И в самом законодательстве, чувствуя нужду в исправлении, в пополнении оного, шел осторожно; покупал законодателей и поручал рассмотрение новых проектов людям испытанного благоразумия и просвещенным. Два законника, Стюбель и Титман, с коими я в Дрездене коротко познакомился, трудящиеся над проектами уголовных законов, весьма несовершенных и устаревших в Саксонии, уверяли меня, что нельзя быть благоразумнее, благонамереннее и более готову на все доброе и полезное, как был король. Ave, sancta anima! Девизом его была невинность и надежда, и символом надежды в невинности избрал он два цвета для герба государственного: белый в зеленом, после раздробления 1815 года. Кстати о гербе. Единственный акт, коим король Антон ознаменовал первый день правления в своем манифесте, есть объявление в оном, что государственная печать остается та же, пока новая не сделается.
   Посылаю тебе листик из здешней газеты, вчера вышедшей. Каково приноровление черной розы на платьях к розам садовым! Если бы и дочь короля, от чего, Боже, сохрани, скончалась, то и тогда. о росе думать не время. А король? Er ist schon längst eutblättert… и годами, и Венским конгрессом! Говорят, что непосредственный по закону наследник Антона, второй брат короля умершего, Максимилиан, откажется от престола в пользу сына своего Фридриха. Мы познакомились с обоими сыновьями его, Фридрихом и Иоанном, и обедали у последнего в Дрездене. Оба нам очень понравились умом и образованностью своею. Оба служат в важных государственных местах и деятельно, и занятия государственной службы не мешают им заниматься литературой, сочинять стихи и искусствами. Супруга Иоанна – милая, умная женщина, сестра умного короля Баварского. Престол не без надежды, ибо скипетр должен перейти к Фридриху, и братья очень дружны. Я знал профессора, который занимался с ними юриспруденциею и прошел полный курс оной. Кстати о королях. Мне не удалось видеть полковника Густавсона, живущего здесь в бедном загородном трактире «Die golden Sage» («Золотая Пила») и ежедневно там же и обедающим за шесть грошей в день, в бедном платье и без слуги, но с усами и с физиогномией Карла XII. Северный король приехал сюда на козлах дилижанса и отморозил себе пальцы. Жуковский видел его читающего. «Лейпцигскую газету». Желая войти с ним в разговор, он попросил у него газету. Отставной король подал ему ее, но Жуковский спросил его, не нужна ли ему она? Он отвечал сухо: «Если бы она мне нужна была, то я бы вам ее не дал», и этим прекратил разговор. У него остался капитал, составляющий все его достояние, с коего получает он 700 или 800 талеров в год, и в том весь доход его. Он никого не видит, кроме живущих в трактире, за столом. Во время ярмарки редко сходит в общую комнату из своей, во втором этаже, и иногда встречают его на валу городском. Странно, что там, где решилась судьба Густава-Адольфа и Германии, там пришлось влачить жизнь другому Шведскому королю, и как! Не знаю, бывает ли он близ Люцена?
   Сегодня Сережа спал ночь хорошо. Сердце отлегло, и я расписался, по прошу не печатать меня, а если хочешь, то составляй свои статьи о том, что пишу.
   Я посылаю отсюда чрез Скуратова первое замечание на объявление о переводе Карамзинской «Истории». Других не успею послать. Напечатай, если желаешь, с чернового моего brouillon. Поправьте в слоге, что хотите. Посылаю и немецкую газету, на которую пишу. Другие примечания будут на замечания рецензента о Винете. Сущность в том, что Карамзин не мог знать сомнений немецких критиков об историческом бытии Винеты, ибо сии сомнения начались с Румором, в 1816 году изданном, когда и Карамзин писал и печатал свою «Историю». Прежде никто не сомневался в существовании Винеты, и Иоанн Миллер блистательно описал её падение и поглощение развалин её волнами морскими. Постарайся, чтобы не знали автора сих замечаний, ибо мне не до авторской славы, и если бы я печатал с именем, то писал бы иначе. Посылаю тебе еще несколько номеров «Blätter für litterarische Unterbaltung». Отсюда можешь брать многое для журнала, а меня щади. Я хотел послать к тебе два тома Мартенса (молодого), печатающихся у Брокгаузена, актов дипломатических: «Causes célèbres du droit des gens», rédigées par le baron Charles de Martens, 2 vol., gr. 8®, Leipzig, но еще не отпечатано. Я видел в листах, в типографии Брокгаузена, и нашел то, что ожидал, то-есть, редкое и любопытное собрание актов дипломатических дяди его, бывшего нашего профессора Мартенса в Гёттингене и раштадтского негоциатора. Постарайся достать эту книгу, ибо, вероятно, запрещена не будет, и выбери из неё все, что относится до России, например, акты о Матвееве в Лондоне и прочее. Ты первый можешь познакомить и нашу публику, и наших молодых дипломатов, а может быть и старых, с сею полезною компиляциею. Племянник Мартенс щетится оборышами после дяди, но собрание его любопытно по многим отношениям.
   Переписка Гёте с Шиллером, объявленная в лейпцигском каталоге, еще не вышла, а переписка германского Платона-Якоби, в двух частях, с первыми литераторами и философами Германии, слишком толста для посылки. Не худо из неё выбирать письма для журнала: есть прелестные. Вся жизнь, нравственная и умственная, немцев отражается в сих двух томах. В Париже вышли «Les veillées russes», новый сбор и переводы отрывками из вас всех.
   С вами ли Карамзины или еще в дороге или в деревне? Мысленно и всею душою обнимаю их. Скажите им все, что о нас знаете. Прошу их писать со мне в Париж или в Эмс. Жуковский везет им цветов Арнольда, а в Париже отыщет и краски. Не проходит дня, в который я бы о них не думал. Вчера оно приснились мне, и мне не хотелось расстаться с мечтою, но ни они, ни сон, не возвратились, и я удовольствовался снова одним воспоминанием страшного прошедшего года. Страшусь подумать об эпохе свидания! Где, как найду их, когда? Андрюшу и всю малую братию целую нежно и братски. Милую твою княгиню благодарю за воспоминание, а княжен ваших и богатыря Павла прошу не забывать их старого друга. Жалею о Веневитинове. Из тетрадей и книжек твоих еще ничего не получал. Может быть, в Париж легче будет прислать из Петербурга. Знайте, что в конце июня, нового стиля, мы уже в Эмсе. Здесь удалось услышать, хоть по-гречески, «Христос воскресе». Сегодня приезжают сюда русские из Дрездена: граф Головкин, княгиня Голицына (Суворова), которая все просит тебе о чем-то напомнить. Офросимовы были и, нагруженные товарами, возвратились родить в Дрезден, а оттуда в Карлсбад.

     И дым отечества приятен!

   Пушкина пишет нам, что Батюшкову гораздо лучше, и он спокойнее. Кланяйся И. И. Дмитриеву и скажи, что я вспомнил его в жилище Геллерта и гуляя но цветущим садам Лейпцига и его окрестностей. Мы живем в саду Рейхеля, окруженные более нежели шестью тысячами вишневых деревьев, яблонями, грушами, и все в цвету и благоухает! Не будучи эгоистом, для меня плодовитые деревья нравятся и… надеждою.

     Un parterre me plaît lorsque mon oeil surpris
     Y peut entre les fleures découvrir-quelques fruits.

   При случае пошлите это письмо Козлову одному. Не успею отвечать ему.

   8-го мая.
   Может быть, удастся послать тебе и манифест нового и биографическую статью о старом короле, но короли на ум не идут: брат опять провел худо ночь. Я послал вчера в Дрезден к Скуратову книги и начало замечаний о Карамзине. Не успел ни выправить, ни сократить. Не знаю, разберете ли. Остальные пришлю из Парижа, если болезнь брата позволит.
   Милый Жихарев, отошли книги отмеченные к Дяд.; остальные сохрани для меня и отдай нужные Вяземскому; книжки Линднера сохрани: это истинный мудрец в христианстве, глубокого ума и глубоких сведений с простотою евангельскою; не скрывает света, по действует, им озаряемый, как педагог и профессор; за то здешние книжники и фарисеи лишили его кафедры в гимназии и привязались к тому, что об проповедывал любящим его детям слово Христа: «Оставьте отца и мать и по мне идите». Это не понравилось. Вы видите, что и в просвещенной Саксонии не без греха! Я был некогда, по должности, в сношении с Линднером, но и не подозревал в нем того мудреца-христианина, которого нашел и беседою коего насладился в уютном садике, где он окружен цветами и ульями. Улыбка его значительная, и вся физиономия выражает добродушие с глубокомыслием и тонкою проницательностью. Ясность в идеях и в выражении оных необыкновенная; оттого и дети его любят и понимают, и профессора, философы, разумеется беспристрастные, находят его глубокомысленным. Это человек по моему сердцу: скромен, но говорит охотно и свободно.
   Сию минуту получил письмо от Пушкиной. Крейсиг, наш доктор, ухаживая за королем и осиротевшею королевою, и сам занемог опасно и не может отвечать мне на здешнюю консультацию. Что будет – не знаю.

708.
Князь Вяземский Тургеневу.

   10-го мая. [Москва].
   Посылаю вам, милые мои парижане, русского и турецкого гостинца: «Ces deux mots ne hurlent pas de se trouver ensemble»; хотел послать и китайского кстати, но боялся обременить мою коммиссионерку. На днях послал я вам через наше министерство и «Цыганов» при письме. Получили ли вы? Получаете ли исправно журналы? Я вчера получил от вас листов «Conversations-Lexicon» и воспользуюсь им с благодарностью. Не грешно ли тебе, Арфа, ленивая Марфа, не прислать мне ответа немецкому журналисту? Долго ли переписать, а для меня клад.
   Булгарин издал свои творения с посвящением читающей русской публике в знак уважения и признательности. Какая глупость и наглость! Для кого же пишет автор, как не для читающей публики? К чему же эта особенность для Булгарина? Что за книга Ancelot? Пускай поколотит его Жуковский. Простите, некогда более писать. Обнимаю вас всех, моих милых. Мое сердечное почтение Светиной. Посылаю два фунта.

   На обороте: Жуковскому или Александру Тургеневу, в местечке Париже.

709.
Князь Вяземский Тургеневу.

   6-го июня 1827 г., Остафьево.
   Давно ли ты в переписке с Булгариным? А то кто, кроме его, мог написать тебе, что я много пустого, незначущего напечатал из твоих писем. Правда, что я под извлечениями подписываю Э. А., как и я сам под некоторыми своими статьями подписываю Ас. Но кто же не узнал бы тебя и без подписи из знающих тебя и русскую грамоту? А прочий генералитет и с этими буквами не разгадает. Извлечения из твоих писем всеми приемлются с отменным одобрением. Привожу тебе свидетельство «Московского Вестника», который назвал их истинно европейскими, Дмитриева, Александра Пушкина. Вот что Плетнев писал мне на днях о том: «Поверите ли, что, взявши новый номер «Телеграфа», я стараюсь остаться долее один и, перебирая листы, чувствую, будто я по старому провожу вечер то у Жуковского, то у Козлова, где всегда встречал дрезденскую Эолову Арфу. Как занимательны его к вам письма! Вот, кто бы у нас мог быть истинно европейским литератором!» Да за что же и меня считаешь ты уже таким пошлым дураком или бессовестным Воейковым? Пойду ли я кормить журнал твоею пудретою! Уж не криво ли ты перетолковал слова Жихарева, который просил тебя ему особенно писать по делам вашим, а мне особенно по делам европейским, а не все перемешивая одно с другим, так что мы хоть драться за твои письма, как за чересполосное владение. Сделай милость, верь мне и не слушайся петербургских сплетней. Говорю искренно, а не из журнальных барышей: письма твои были бы замечательны везде, а не только у нас, где понятия, литература с компанией, все еще азбучно. Нет мне счастья с твоими присылками. Только письмо твое по губам помажет, да и полно. Нет ни католика, ни Огинского, ни многого кое-чего и кое-кого. Одна надежда была на Василья Перовского, да и тот что-то притаился. Да и вы не получаете моих посылок «Телеграфа* и «Московского Вестника», а я уже всего послал вам около двадцати книжек. А прежде еще прошлогоднего «Телеграфа» послал много статей, своих особенно. Уж так и быть, пропадало бы мое, к вам отправляемое, но больно мне за ваше. На днях получил я из Парижа от Гагариной книгу Ancelot. Пишу ей благодарное письмо, но и ты за меня поблагодари ее. Я написал кое-какие замечания на книгу и доставлю их, когда отпечатаются. Книга просто глупая, а не злая. Напротив, есть какое-то добродушие, но вовсе нет головы.
   Мы в Остафьеве поджидаем Карамзиных, которые должны были выехать из Ревеля 25-го; в Петербурге станут искать дом на зиму. Сердце замирает за первые впечатления его при виде Остафьева, Каподистрия в Петербурге. Я читал его прекрасное письмо к Александру Булгакову: он, кажется, душевно доволен своим приездом и приветствием. Что делает Жуковский в Париже? Вот русского судьба! Были в Париже Авдотья Сильвестровна Небольсина, Василий Петрович Титов, Василий Андреевич Жуковский, а меня не было, да и верно не будет; а не то не было бы у нас морозов летом, оттепелей зимою, пословицы: «Не суйся, середа, прежде четверга», Петра Великого и Михайла Трофимовича Каченовского, роговой музыки и фишетки Бартеневой и того, и другого, и третьего, и десятого. Будь я в Париже, и не бывай в нем Небольсяпа и Жуковский, и вся Россия сделалась бы андер-фигур нона комедия. Я, не видавший Парижа и умерший, как Моисей, не зревший обетованной земли, – одна из необходимостей старого завета нашего. А продолжения впредь мне не дождаться и Парижа не видать, вот те Христос: я в этом уверен, Жуковский, посмотри на него за меня хорошенько вдоль и поперек, спереди и сзади. – Сохрани свято и ненарушимо натуральный запах парижский и окури меня им, мой благодетель! – Тургенев, сделай милость, если это письмо застанет тебя еще в Париже, прочти ее morceau écrit de veuve графине Бобринской и Гагариной и переведи, чего они не поймут, по-русски: это потешит их.
   Простите, мои милые! Пишите ко мне, ради самого Создателя: и годному, и негодному для печати буду доволен. Мой дружеский поклон брату. Каков он? Ломоносика не холмогорской породы выдери за меня за виски: он ничего ко мне не присылает. Свечиной мое сердечное почтение. Не забудьте мне сыскать корреспондента парижского для «Телеграфа», разумеется, за деньги: Геро, или кого другого. Я писал тебе в двух письмах об этом и довольно подробно. Надеюсь, что ты получил их, также табак и чай, посланные на имя Ломоносика через m-me Latreille. Александр Пушкин поехал в Петербург, Кажется, сам еще не знает, что из себя сделает. Я и рецензии твоей или ответа на рецензию не получал. Написанное тобою мне о Карамзине и биография Козлова будет напечатано на днях. Простите, друзья, дальние и близкие!

   Приписка С. П. Жихарева.
   7-го июня.
   Я писал к вам, мои милые: писал о неудачной посылке денег, об их возвращении, о приказания моем отдать их без умничанья Стиглицу и отправить таким же образом, как и первые. Не сердитесь на меня за жесткость письма моего: оно писано в минуту самую для меня неприятную, в пылу справедливого гнева и негодования. К счастию моему, что все поправить можно без дальних убытков или, лучше, с выигрышем, ибо курс далеко лучше, нежели был.
   Жена живет в деревне; очень слаба, похудела, нервы совсем расстроены. Надеюсь на свежий воздух, купанье и тихую, беззаботную от домашних попечений жизнь. Я езжу к ней два и три раза в неделю; субботу и воскресенье целые дни провожу вместе. Дети, благодарение Богу, здоровы, но у Вареньки шея изуродована золотухою.
   Говорят, что по времени останутся только малые знаки, но это еще не решено; доктора утешают иногда без основания: им надобны деньги. Домом своим мы очень довольны, ибо это чистый капитал; будем жить в нем до времени: дадут хороший барыш, отдалим, пожалуй. Только грустно будет расстаться с надеждою жить в нем всем вместе, а комнаты для вас прекрасные; в них теперь живет Иона сторожем вашего добра. Не знаю, когда Бог принесет вас сюда: мне хотелось бы расположить все ваши вещи для вас споручнее. Я не раскрывал наших ящиков: вы сделаете это сами. С каким-то отрадным чувством думаем о вашем возвращении, добрые, милые. Жить вам надобно в Москве, в одной только Москве, особенно Сергею. Надеемся, что покамест он не сыщет себе подруги, не оставит нашего крова, который будет собственным его. Уживется ли Алексаш на одном месте, это еще Бог знает. У него есть и еще обязанности: он здоров и должен жить для двух. Но Сергея нам, нам непременно, до тех пор, покамест окрепнут душа и тело, и покамест не повеет на него прежним счастьем. Пусть пройдут годы испытаний в нашей семье; когда же Фортуна обернется к нему лицом, мы сами толкнем его в её объятия. Простите, милые! Александра Ильинишна довольно здорова и думает сделать пелеринаж в Ростов. Бог с ней! Ей нужно необходимо рассеяние.

   На обороте: A son excellence monsieur Alexandre de Tourgueneff, à Ems. Poste restante. Его превосходительству Александру Ивановичу Тургеневу, в Эмсе.

710.
Тургенев князю Вяземскому.

20-го августа 1827 г. Дрезден.
Пробежал сегодня акафист Иванчина-Писарева нашему историографу: и за намерение отдать справедливость спасибо. Но долго ли нам умничать и в словах, и полумыслями? Жаль, что не могу сообщить несколько строк сравнения Карамзина с историей Вальтер Скотта и изъяснение преимуществ пред последним. Они перевесили бы многословие оратора. Но спасибо издателю за золотые строки Карамзина о дружбе, а Ивану Ивановичу – за выдачу письма его. Я как будто слышу его, вижу его говорящего: «Чтобы чувствовать всю сладость жизни» и прочее. Одно чувство и нами исключительно владеет: нетерпение смерти. Кажется, только у могилы Сережиной может умериться это нетерпение, этот беспрестанный порыв с нему. Ожидать, и ожидать одному, в разлуке с другим, тяжело и почти нестерпимо. Ищу рассеяния, на минуту нахожу его, но тщета всего беспрерывно от всего отводит, ко всему делает равнодушным. Одно желание смерти, то-есть, свидание, все поглощает. Вижу то же и в письмах другого, но еще сильнее, безотраднее. Приглашение Екатерины Андреевны возвратиться огорчило, почти оскорбило меня. Или вы меня не знаете, или вы ничего не знаете? И отдаленный вас о том же просит. Теперь у него только часы его. Он смотрит на них и ждет. Недавно писал, что больно будет расстаться с ними умирая. Вот слова его из письма его в Париже к графини Разумовской: «C'est ma douleur, c'est mon découragement qui vous ont fait prendre la résolution de venir. Eh bien! avez-vous vu quelquefois dans les petites maisons de ces gens, qui, ayant l'esprit dérangé, sont accablés de mélancolie, restent toujours seuls, ne veulent voir personne, ne veulent parler à personne. Les médecins pour les guérir, font-ils venir leurs parents, leurs amis? Non, on les laisse comme ils sont, seuls avec leur maladies.» Это не удержало, а решило ее ехать к нему.

711.
Князь Вяземский Тургеневу.

   12-го ноября 1827 г. Остафьево.
   Видно, любезный друг, с письмами моими к тебе та же участь, что с твоими посылками ко мне: посылаются, да не доходят. Я читал у Жихарева два письма твои из Парижа и вижу, что ты удивляешься моему молчанию. Надеюсь, ты по нем не разгадываешь дружбы моей к тебе. Горесть твоя, отражающаяся в твоих письмах, сокрушает друзей твоих. Тяжелее всего, что нечем утешить и нечего присоветовать. По крайней мере, признаюсь за себя: решительно не знаю, какой дать бы тебе совет. Следуй внушениям сердца, но, между тем, не отвергай и благоразумия, а как поступать, куда ехать – того со стороны подсказать тебе нельзя. Время свое возьмет, а пока ничего не придумаешь.
   Я все еще в Москве по скучным делам с Гражданскою палатою или, как назвал я, с гражданским вертепом. Между тем другое дело: с Сутерланда хотел полицмейстер Рылеев содрать кожу и набить чучелу; с меня казна, но какой-то претензии Сутерланда на отце моем, после сорока лет спохватилась и также хочет содрать кожу, или и того дороже – 8000 рублей. Где топко, тут и рвется. Здесь же, в Остафьеве, узнал я из письма жены из пензенской деревни, что Павлуша в кори; ему лучше, но теперь, вероятно, и другие дети занемогли тем же. И страшно за них, и больно за бедную жену, которая одна измучится за себя, детей и меня. Грустно и тошно!
   Карамзины обживаются в Петербурге. Впрочем, они верно к тебе пишут, и мне нечего тебе говорить о них. Ты спрашиваешь о «Телеграфе»: я еще недавно послал его книжек двенадцать на имя Héreau с молодым Lebour; узнай о нем у Ломоносика. Пока ты в Париже, если ты решительно не хочешь переломить себя и заняться журналиством, то заставляй Толстого писать, под руководством своим или надзором, письма для «Телеграфа». Редакция «Телеграфа» охотно даст ему то, что просил Héreau, то-есть, франков по сто за полновесное письмо. Только надоумь его, как составлять эти письма, чем наполнять их; а ты от себя придавай им европейский колорит, который наведет твой ум и твой слог. Я хотел бы, кроме журнала, издавать «Современник» по третям года, соединяющий качества «Qaarterly Review» и «Annuaire historique». Я пустил это предложение в Петербург к Жуковскому, Пушкину, Дашкову. Не знаю, что будет; дальнейшие толки об этом отложены до приезда моего в Петербург в январе. Но вряд пойдет дело на лад: у нас, в цехе авторском, или деятельные дураки, или бездейственные умники. Жуковский решительно отказывается от пера. Не понимаю, отчего обязанности его настоящего звания кажутся ему несовместными с литературными занятиями в круге возвышенном и на европейскую стать. Я на днях написал ему длинное письмо об этом и, по обыкновению своему, немного поругался. Уговариваю его, если он почитает, что при месте его, как в папской капелле, нужно непременно быть авторским кастрато, чтобы, по крайней мере, стал он главою какого-нибудь обширного литературного предприятия; например, завести фабрику переводов всех лучших иностранных творений, новых и старых, и издать их à l'usage du Залуский. Правда ли, что мысль хороша и совершенно по исполнению подлежит ведомству его? Как такое предприятие обогатило бы вдруг наш книжный неурожай! Сколько рук занялось бы с пользою! И никто, кроме Жуковского, не может осуществить ce rêve d'un homme de bien. Но я уверен, что он из предложения моего ничего не сделает. А правительство наше ныне подалось бы на такое предложение. Тут есть что-то Петровское.
   Здесь Шимановска, и альбом её, исписанный руками Benjamin Constant, Humboldt, Томаса Мура, Гёте, – пуще прежнего растравил тоску мою по чужбине. Я – европейское растение: мне в Азии смертельно. В Азии и лучше меня живут – не спорю, да я жить не могу: черви меня заедают.

   18-го. Москва.
   Возвратившись в Москву, нашел я от жены успокоительное письмо о детях. Скажи Толстому, что я только на днях получил письмо его от 31-го августа и, в роде предварительного, письмо от Геро, совсем не геройское. Мало уповаю на следующее и пуще прежнего желаю, чтобы Толстой, под твоим руководством, а не Геро, был корреспондентом «Телеграфа». Геро отказать решительно не нужно: пускай и напишет он одно письмо, за которое заплатят ему; но он, по видимому, ленив и неаккуратен, следовательно сам собою отстанет и избавит нас от неприятности сказать человеку: «Поди вон!» Сделай одолжение, негосьируй это дело с Толстым и уговори его получат деньги за труды, тем более, что тут предстоят ему и расходи на покупку книг, подписку на журналы и прочее. Более всего нужны нам факты, выписки из новых книг; более материальности, чем рассуждений. Толстой, кажется, из патриотизма вдается в какой-то антигаллицизм, неуместный и не в пору. Все это хорошо было прежде, а теперь отцвело. К тому же, ругая французов, невольно задеваешь и дело образованности; тем более у нас, где не дают обнажить всю мысль наголо. Для избежания кривых толков, лучше не вдаваться в эту народную и политическую полемику. Впрочем, слог Толстого исправен; попроси у него разрешения на некоторые перемены в письмах его, смотря по обстоятельствам.
   Я хлопочу о журнале, а между тем, вероятно, мое журналистическое и авторское поприще кончится с нынешним годом. Здесь дан нам в цензоры Аксаков, который воевал против меня под знаменами Каченовского, а ныне греется под театральными юбками Кокошкина, Загоскина и всей кулиспой сволочи, явно восстающей против меня и «Телеграфа». Если не заставят Аксакова образумиться, то положу перо: делать нечего. Lebour, с которым я послал «Телеграф» на имя Héreau, живет Hôtel Richelieu.
   Пишу Жуковскому, чтобы он послал тебе стихотворения Боратынского и третью часть «Онегина». Скажи Толстому, что «Борис Годунов» еще не напечатан, а что рукописи он из рук не выпускает. Отрывки из старого письма Толстого о Villemain и о записках современницы напечатаны в «Телеграфе.»
   Мне сказывали, что князь Григорий Гагарин желает иметь при детях своих русского наставника, и что это место предлагали Раичу. Сделай одолжение, напиши от себя и от меня князю в Рим, что он лучше человека этого не найдет: знаю его с весьма хорошей стороны и по нравственным, и по литературным отношениям. Он несколько лет жил в этой должности у Рахмановой-Волковой, и они были отлично им довольны. Для Гагарина и тем он хорош, что знает итальянский язык и преимущественно занимается латинскою и итальянскою литературами. Он известен переводом «Георгик» и ныне печатающимся «Освобожденным Иерусалимом». Теперь занимает он место при Пансиоге университетском; но любовь к Италии все превозмогает, и он охотно желал бы приняться к князю. Возьмись за это дело: оно будет добром и для Гагарина, и для Раича.
   Прости, мой милый друг! Обнимаю тебя от всей души. Скажи мое нежное почтение Свечиной и благодари Гагарину за обещанную посылку.

712.
Князь Вяземский Тургеневу.

   11-го декабря 1827 г. Москва.
   Вижу из писем твоих к другим, что ты моих не получаешь. Это меня сокрушает. Я писал к тебе через Жихарева и через Жуковского. Неужели можешь подозревать меня в холодности или небрежении? Я этому не верю, но не менее того досадую на судьбу моих писем. После двухмесячного ежедневного отъезда еду сегодня в ночь к жене в Пензенскую губернию. В конце января думаю быть в Петербурге; дай Бог узнать там что-нибудь о тебе хорошего. Повторяю одно: боюсь за тебя петербургского многолюдства, но боюсь и континентального одиночества. Сердце не знает, что придумать за тебя, чего пожелать тебе в настоящем положении! Оно только желает и пламенно за тебя молит, оставляя Провидению надписать желание, куда следует. Поблагодари Гагарину за микроскопический гостинец, а еще более за письмо её и дружеское внимание. Буду отвечать ей из пензенских степей для большего контраста, тем более, что Москва начинает немного походить на Париж с тех пор, как стреляли на улице из пистолета в Сергея Корсакова, меньшего сына Марии Ивановны, и что немецкий актер играет на театре нашем «Жоко» и, за неимением у нас Jardin des plantes, учится роже физиономии обезьяны по лицу Кокошкина. К тебе также буду писать из Пензы, а теперь утопаю и вязну в сборах. Кланяйся от меня нашему литературному генеральному консулу Толстому. Всей душою и всем помышлением обнимаю тебя, друг любезный.
   Жуковский, обнимаю тебя перед отъездом и прошу тебя отправить это письмо к Александру Тургеневу.

713.
Тургенев князю Вяземскому.

[Конец 1827 г. Париж].
Вот план мой, если не переменю его до января месяца. Чувствую, что и в Париже должно мне пробыть долее и поучиться, ибо я едва мимоходом успел взглянуть на сокровища Королевской библиотеки и на рукописи Вольтера, Корнеля, Расина, Монтескье, Февелова, Боссюэта и прочих и только один раз ходил с Гумбольдтом (может быть, первым ученым писателем и, конечно, первым путешественником в Европе) в Академию наук; но в этот день читали о чуме и о желтой лихорадке, следовательно, не для меня. В других академиях не был еще. Вильмень, автор посылаемой тебе книги, болен глазами, и книга его слаба, хотя историческая половина и не без интереса для нас. Познакомился с переводчиком Платона и издателем Декарта, Cousin, но все превосходные таланты здесь в загоне: господствует варварство в лице Фресиноса. Даже и святой аббат Николь, наш одесский, в числе либералов и потому удален от ректорства, а остался просто Лавалем здешнего главного училищ правления. Я был у него в Сорбонне, где ему, в память учредителя Ришелье, оставили квартиру, и мы, comme deux grands débris, утешали друг друга. Кто бы подумал, что иезуиты, за коих я с ним вечно ссорился, выгонят его из злачной Сорбонны! Но он еще действует по части издания классических книг и ездит во дворец, наполненный духовными. Публичные курсы в академиях на сей неделе начнутся; но я не знаю, куда попаду. Много хлопот и без них; я же и по-англински учусь. A propos: книгопродавец сказал мне, что князь Федор взял вторую часть Belloc, почему я и оставил ее у себя. От него получишь. Впрочем, уведомь. Многое желал бы переслать в Москву, по нет оказий. Первого курьера завалил произведениями m-r Baton. Попутчики ничего не берут, да и редки. Я еще не принимался закупать книги, ибо возвращусь сюда летом и главное закуплю пред отъездом. Можно хорошее и дешево купить, но некогда об этом думать. Редко удается мне бродить без цели, а это всего приятнее. Ты и Ив. Ив. Дмитриев жили бы здесь припеваючи: сколько букинистов, картинных и гравюрных продавцов; но не надобно спешить. Писем из Петербурга я не получаю; одно, где ты писал, от Кар[амзиных], да от Булг[акова] – вот и все. По Москве часто тоскую; скажи это княгине, Жихаревым, хотя я и пишу к ним, и всем, кто вспомнит. Карту Richard отдай графу Ф. Толстому; я часто у него обедаю, по часто и у лучшего, драгоценнейшего Rivet. Все чисто и хорошо, и везде ежедневно все набито. Я иногда удивляюсь памяти des garèons: помнят, какие блюда кто спросил, и не ошибаются. Был два раза у графа Брея; у нашего посла обедал раз с доктором Галлем и раз со всеми русскими. Грустно! Буду представлен duchesse Duras, Récamier и княгине Багратион. Ломоносовым очень доволен и прошу извинения у княгини. Он ведет себя хорошо и здесь почти в моде в некоторых салопах. Прости! Пора кончить письма к другим и одеваться к Гизо. Расцелуй ручки у княгини и у детей. Пиши ко мне хоть через Северина и говори больше о себе и о своих. Кланяйся Ив. Ив. Дмитриеву. Будь осторожнее с книгою Вильменя: иначе и тебе, и мне достанется. Отошли тотчас письмо к Жихареву.

1828.

714.
Князь Вяземский Тургеневу.

   1-го января 1828 г. Мещерское.
   D'autres flattent le grand, c'est à toi que j'écris.
   В тот день, в который кадят новым счастливцам, и суета сует мучит в городах лошадей, лакеев и совести, посылаю тебе, любезный друг, сердечное приветствие из саратовской степи в Париж. Впрочем, хвастать мне нечем: здесь ни вельмож, ни счастливцев нет, и мое великодушное смирение не очень назидательно. Шутки в сторону: сердцу моему нужно было побеседовать с тобою в этот день. Вчера или сегодня, когда двенадцать часов пробили рождение нового года, за рюмкою шампанского, выпитою в кругу семейном, сердечною мыслью помянул я тебя и то, что тебе всего дороже. Повторяю: не знаю, что пожелать тебе, кроме главного, вероятно, несбыточного, и потому желанием ненареченным молюсь о тебе Промыслу. Подаю Провидению просьбу бланкетную. Я уже дней двадцать оставил МосЕву и с той поры ничего о тебе не знаю. Перед самым отъездом писал я к тебе через Жуковского. Ты, надеюсь, получил письмо мое и несколько прежних моих писем. Мне больно было видеть из твоих к Жихареву, что ты удивляешься моему молчанию. Неужели ты сомневался в моем сердечном участии? Я тебя любил счастливого: каково же должен я любить несчастного? За одним только могуществом и торжеством волочиться я и умею: несчастья. Прошусь к нему в службу охотою и тем более должен служить ему верою и правдою там, где записан к нему дружбою. Жаль только, что не могу сказать по пословице о молитве и службе моей, что они не пропадают. Слава Богу, нашел я здесь своих хорошо пристроенными, но с самого приезда моего припадки простуды у жены и детей не давали мне вполне наслаждаться сближением с ними. Теперь все приходит в прежний порядок, да за то я скоро уеду. В конце месяца думаю быть в Петербурге и провести там месяц поболее, а весною опять буду здесь и посвящу летнее время на разъезды по окрестным сторонам. Побываю в Сарепте, в Астрахани. Может быть, поеду из Нижнего в Астрахань на пароходе. Мне хотелось весною прокатиться на пароходе в Англию, но отложу свое намерение до будущего года, если, впрочем, судьба не отложит оное в длинный ящик или, может быть, и меня в короткий. Поездка в Лондон теперь соблазнительна. В два месяца можно легко съездить обратно и побывать еще в Париже недели на две. Был бы товарищ, я и нынешним годом пустился бы на эту проказу. Жена мне дает свое благословение. Нынешним годом издам свои сочинения и что выручу, то и проезжу. Мне в таком случае можно будет сказать, что выезжаю на Хвостове, на Булгарине и на других дураках, которых я запряг в свои рифмы. Как мне любить ценсуру? Она отпрягает у меня моих лошадей. Нынешний год отпускаю лошадей в поле на траву, и журнальной гоньбы у меня не будет: я отказался от деятельного участия в «Телеграфе» и только иногда прокатываться буду на вольных. Между тем я все-таки остаюсь патроном «Телеграфа», и если что у тебя будет под рукою, то доставляй мне с Толстым или Геро, которого героиды или гемороиды многого не обещают; условие остается ненарушимо. Полевой просил меня о продолжении посредничества моего между ним и ими. Скажи о том нашему генеральному консулу по русской литературе. Неужели нельзя узнать решительно, кто русский барич, который Бальби дал бабьи толки про нас? В Москве готовится французский журнал, в котором хотят выводить на свежую воду нелепость иностранцев в их суждениях и известиях о России. Мысль хорошая, но исполнение, вероятно, не будет ей соответствовать. Французские писатели Кузнецкого моста очень ненадежны. Князь Дмитрий Владимирович – один из основателей сего журнала, то-есть, дает деньги на первоначальные издержки. Невежество французов во всем, что до России касается, всеобъемлющее. Fain в своем «Манускрипте 1812 года» называет Кутузова Рымникским или Италийским, не помню. В словаре Boiste, dans le «Vocabulaire des personnes remarquables» находится «Iwan, princesse russe». За то спасибо про Чернышева. Что это сказано и у Walter Scott? Когда была Неаполитанская королева в Петербурге в царствование Павла? Я никогда не слыхал о том. И кто этот «Lewinshoff, grand veneur de Russie, qui fut hargé des négociations en faveur de la cour de Naples»? Я не всего Вальтера Скотта прочел, но первая половина творения его не в равновесии с предметом только вопреки законам физическим. Она гораздо ниже, хотя и гораздо маловеснее. Видно, что он не писал из души и даже не из ума, а разве из денег. Нельзя сказать, чтобы в его обозрениях, суждениях было пристрастие, неприязненное предубеждение против Наполеона; нет, тут есть что-то Херасковское, похожее на

     Пою от варваров Россию свобожденну,
     Попранну власть татар и гордость низложенну.

   Он пишет, как Херасков пел: без лихорадки. В его обозрении французской революции нет ни одного нового указания, ни одной новой гипотезы для разгадания событий. Уж если в жизни Наполеона нет составов эпических и драматических, так где же их искать? Он писал, описывал хладнокровно: и читаешь, и смотришь хладнокровно. Жизнеописателю Наполеона нужно было увлечься предметом и не бояться энтузиасма; а после, в заключение всего, оценить всю его жизнь, все деяния и подвергнуть его строгому приговору человечества, которое он предал, ибо не хотел посвятить огромные, единственные средства свои на его блого. А он, то-есть, Вальтер Скот, нигде не обольщается Наполеоном. Сперва опиши он его, как любовник в упоении страсти, и уже после суди о нем, как муж протрезвившийся. А у него везде трезвость или, лучше сказать, везде тошнота похмелья. В его книге не видать того Бонапарта, который окрилил мир за собою. Была же поэзия в нем: одною прозою и арпеметикою ума не вывел бы он такого итога. Были же когда-нибудь эти глаза, зажигавшие столько страстей в толпе поклонников, без синих полос под ними; были щеки без морщин, грудь без рыхлости. А ты, холодный и сонный живописец, представил нам изображение красавицы, которая всех с ума сводила в свое время; занимаешь краски у существенности, когда время красоты уже прошло. Вальтер Скотт в своем последнем творении похож на волшебника, коего прут волшебный был разочарован враждебным и более могучим чародеем. Он тот же, но в явлениях его уже нет волшебства. В прежних романах он делал из истории какую-то живую фантасмагорию; здесь он не оживил праха, а напротив, остудил живое. Я не нашел у него еще ни одной страницы пламенной, яркой. Лучше дал бы он разгуляться более своей национальной желчи и писал при пламеннике ненависти: а то он писал водицей при каких-то сумерках, «entre chien et loup»; j'aurais mieux aimé qu'il fut chien et loup et qu'il eut déchiré en lambeaux l'objet de sa haine. Il y aurai eu plus de vie dans ce spectacle. Mais c'est qu'il n'était pas de force a attaquer le tigre. Еще не читав книги, написал я о ней заочное суждение и вижу теперь, что гадательное мое заключение о ней было во многих отношениях справедливо. Глупец Аксаков, le Philoctète est-се vous, не пропустил моей статьи. Я пришлю ее тебе при случае. Она любопытна и особливо же может быть любопытною в Париже, потому что я за глаза описываю в ней осажей, жирафу, Вальтер Скоттово творение и основание английского театра в Париже. Ну, может ли быть тут место злонамеренности и чему-нибудь противного ценсурному уставу? Если можно, сделай одолжение. собери все рецензии, написанные на историю Наполеона, французские, английские и немецкия, и побереги их для меня. Хотя я уже и недействительный журналист, а при случае награждай меня литературными новинками. Господь с ним, куда скучен ваш Viennet! Он должен быть честный и весьма благомыслящий человек; и будь я французский избиратель, я охотно предложил бы его в депутаты, но, между тем, отсоветовал бы ему и мыслить о стихах. Он в нашем мещерском эрмитаже заступает должность в роде Тредиаковского. Когда жена моя грустит, что я на такое короткое время к пей приехал, я отучаю ее от себя, читая ей вслух «Les épitres» de Viennet, и тогда она рада меня прогнать тут же с места. Хорош он, мой голубчик, когда по примеру Вольтера начнет писать к королям, которые его не читают, et pour cause: не те времена. Теперь почты неисправны, и письма по надписям не доходят; боюсь, что и мое не дойдет, хотя ты не король и, слава Богу, я не Viennet. Обнимаю тебя, любезный друг! Напиши мне в Петербург. Скажи мое нежное почтение графине Бобринской, Гагариной, которой будем писать, и Свечиной. Получил ли ты письмо мое, в котором говорю тебе о Раиче для Гагариных римских. Устрой это доброе дело. Обнимаю тебя.

   Приписка княгини В. Ф. Вяземской.
   Quoique je n'aie pour le renouvellement de l'année que de stériles voeux a vous offrir, recevez les avec amitié: ils partent d'un coeur qui vous est tendrement et sincèrement attaché; nous vous aimons comme un frère chéri et gémissent souvent en pensant à la distance qui nous sépare et au peu d'espoir que nous avons de vous revoir. Pensez toujours à nous comme à des amis qui vous sont dévoués de coeur et d'âme. Adieu, très cher, que le bon Dieu veille sur vous et tout ce qui vous est cher!

715.
Князь Вяземский Тургеневу.

   [Первая половина октября. Село Мещерское].
   Я очень обрадован был, любезный друг, твоею мертвою граматою, а еще более живою – Эльфинстоном, которая была полнее первой и удовлетворительнее в ответах на вопросы участия и дружбы о твоем здоровье, житье-бытье и прочем; только по несчастию и живая-то грамата не очень расевает рот. Ос, кажется, молодой человек с познаниями и образованностью, но не свободно изъясняется на французском языке. Тебе хорошо! Ты, говорят, так и режешь на английском диалекте: то ли дело сидеть на рост-бифе. Эльфинстон нечаянно застал меня в Москве. Вперед рекомендуй мне своих европейцев в степи: высылай мне их в Тамбов, в Пензу, в Саратов. Разве ты забыл, что я живу в тех краях, в деревне у Кологривовых? Я здесь теперь по делам на короткое время. Собирался было уже ехати, обратно, но со второй станции должен был возвратиться, переломив два экипажа, потому что по нашим дорогам нет человеческой езды. Ты видишь, что на святой Руси все по старому: святость неизменная, мощи нетленные. Я твоим англичанам не показывал шапки Мономаховой, а показывал цыганок: это более по моей части. Впрочем, они все видели здесь, что можно видеть.
   Что сказать тебе об нас закадышного? Все вяло, холодно, бледно. И война, которая могла придать жизни и поэзии нашему быту, обратилась в довольно гнусную прозу. Она наводит на всех большое уныние: удачи что-то неудачны, а неудачи действительны. Россия не нуждается в военной славе; могут нуждаться в ней некоторые лица, но народу и отечеству прибыли от того не будет. У нас нет взаимности и между массою и верхушками. А между тем и этой славы нет: Румянцевы и Суворовы не так дрались с турками; теперь только что нас не бьют наповал, а баснословных успехов нет. Вот что говорят единогласно, и я никогда, едва ли даже и в 1812 год, видел такое общее уныние, остудение, как ныне. Замечательно также, что, кроме Хвостова и Шаликова, нет певцов на газетные победы. Будущий Иоанн Миллер должен будет означить это в истории нашего времени.
   Об отдаленных также ничего утешительного не слыхать, кроме того, что некоторые, выслужив свои каторжные года, переведены на поселение: например, Чернышев, Кривцов, о места поселения назначены им невыгодные. Пущину, Коковницыну, разжалованным в солдаты, возвращены офицерские чины в армии Паскевича. Кстати: мне давно Е. Ф. Муравьева дала поручение для тебя; со слезами на глазах просила она меня уведомить тебя, что Никита, уже после суда, клялся ей, что он никогда ничего не доносил на брата твоего, как о том сказано в отчете Следственной коммиссии. Ее душила эта ложь, и несколько раз умоляла она меня обнаружить ее тебе при первой возможности.
   Несчастный Батюшков здесь, и все в том-же положении. Я хотел его видеть и, с согласия его доктора, написал ему предварительно записку; но он кинул ее на пол и сказал, что он никакого Вяземского не знает и никого не знает, потому что он сто лет уже умер. Он и на доктора своего сердит и не говорит с ним. Екатерина Федоровна присылала к нему на днях священника: он прогнал его и проклинал. Говорят, что в Петербурге заводится на Петергофской дороге дом для сумасшедших под ведомством вдовствующей государыни. Должно надеяться, что это заведение получит хорошее образование, и тогда думают поместить Батюшкова туда. Доктор, который теперь при нем и привез его из Дрездена, вероятно, далее года оставаться не захочет. Кому же тогда поручить его? Из хороших врачей здесь никто не пойдет в караульщики, а дюжинному доверить нельзя. Из числа несчастных сибиряков помешался князьФедор Шаховской, поселенный.
   Получил ли ты мое письмо, писанное весною в Петербурге, с французским содержанием по французскому журналу? Нельзя ли как-нибудь прислать сюда этот журнал? Ведь он, кажется, не политический; следовательно, вероятно, пропустят. Теперь ценсура и внутренняя, и внешняя немного поотошла. О Дашкове, главном создателе ценсурного устава, ничего не слыхать. Он все при главной квартире, по существование его нигде не пробивается. Официальные бумаги им не пахнут, и его имя нигде не упоминается.

   15-го октября.
   Вчера пришедшее известие о занятии Варны нашими войсками немного поуспокоило умы; подробности еще неизвестны. Много лент, награждений;. но может ли быть что-нибудь для русского честолюбия в Андреевской ленте Дибича или в Владимирской Бенкендорфа? Ce sont les Suisses de Louis XVI. Единодушно жалеют о ране Меньшикова, которая не дозволила ему доварить Варны и передала ее Воронцову. О Воронцове скандалезеое известие: ос жаловался государю на Александра Раевского, сына Николая Николаевича, – и Раевского вывезли из Одессы с жандармом в Полтаву для прожития под присмотром. Подробности не достоверны, но сущность дела несомнительна. – .Так ли поступают у вас в Англии? Тимковский, бывши губернатором в Бессарабии, говорил, что он так уважает графа, что всегда жалеет, зачем нет его в английском парламенте.
   О литературе сказать нечего. Она вся заключается в двух или трех журналах и в альманахах. Пушкин, сказывают, поехал в деревню; теперь самое время случки его с музою: глубокая осень. Целое лето кружился он в вихре петербургской жизни, воспевал Закревскую; вот четыре стиха, которые дошли до меня:
   И мимо всех условий света Стремится до утраты сил, Как беззаконная комета В кругу рассчисленном светил.
   Еще написал он народную балладу «Утопленник», где много силы:

     И в опухнувшее тело
     Раки черные впились.

   Вероятно, все это будет в «Северных Цветах»; будет много и моего и прекрасно рассказанная сказка Боратыеского, который кончил также и свой «Бальный вечер». Чем более вижусь с Боратынским, тем более люблю его за чувства, за ум, удивительно тонкий и глубокий, раздробительный. Возьми его врасплох, как хочешь: везде и всегда найдешь его с новою своею мыслью, с собственным воззрением на предмет. Сегодня разговорились мы с ним о Филарете, к которому возит его тесть Энгельгардт. Он говорит, что ему Филарет и вообще наши монахи сановные напоминают всегда что-то женское: рясы, как юбка, и в обращении какое-то кокетство, игра затверженной роли и прочее. Мне кажется, это замечание удивительно верно. Филарет критиковал в «Борисе Годунове» сцену кельи отца Пимена, в которой лежит на полу Гришка Отрепьев, во-первых, потому, что в монастырях монахи не спят по двое; положим, это так; но далее: зачем заставлять Отрепьева валяться на полу? «Взойдите», говорит он, «в любой монастырь, в любую келью: вы найдете у каждого монаха какую ни есть постелитку, не богатую, но по крайней мере чистую». Каково это тебе покажется, господин филофиларет? И не правду ли отгадал я в своем поэте, когда заставил его сказать:

     И что я в умники попал –
     Не знаю, как случилось.

   Наконец, Безобразова кончила свои вдовьи похождения, и неделю тому обвенчали мы ее с Тимирязевым, тебе знакомым. Он снова вступил в службу в Варшаву, и недели через две они туда отправятся. Кривцовы живут в деревне на неопределенные времена, в нашем соседстве, то-есть, по степному, верст около ста; по мы видимся изредка: это все таки хорошо, чтобы выполоскать себе рот свежими речами, а то засохнет во рту от домашних разговоров. Я называю свой край «la Saratovie pétrée», от Петра Александровича Кологривова, и говорю, que je m'у suis empêtré, по той же этимологии. Впрочем, думаю, что у нас теперь в провинции можно жить: материальные материалы существуют, а интеллектуальных немногим менее, чем в Москве. В России – один Петербург, где можно найти все удобства жизни; но как там жить, не продав души, подобно Громобою? Надобно непременно приписать душу свою в крепость, а не то – в крепость…
   Денис Давыдов называет победы Паскевича: «des pasquinades». Врасплох заставляют меня кончить письмо. Я в него напичкал все, что мог, кроме ума, потому что ума, право, нет. Я, очевидно, здесь деревенею. Шутки в сторону: мне этого интеллектуального заточения не выдержать, и того смотри, что экспатрируюсь. А твой брат о том горюет. Я его не понимаю. Неужели можно честному русскому быть русским в России? Разумеется, нельзя; так о чем же жалеть? Русский патриотизм может заключаться в одной ненависти России, такой, как она нам представляется. Этот патриотизм весьма переносчик. Другой любви к отечеству у нас не понимаю. Скажи это брату и обними его за меня. Он может быть еще хорошим русским: пускай пишет о России без желчи, по с строгою истиною. Я не люблю малодушие, которое он показывает: любовь к России, заключающаяся в желании жить в России, есть химера, недостойная возвышенного человека. Россию можно любить как – , которую любишь со всеми её недостатками, проказами, но нельзя любить, как жену, потому что в любви к жене должна быть примесь уважения, а настоящую Россию уважать нельзя. Dixi. Обнимаю тебя нежно.

716.
Князь Вяземский Тургеневу.

   14-го ноября 1828 г. Москва.
   Недавно писал я, тебе с твоим англичанином, теперь пишу с своим Charnier, морским капитаном; он прожил с нами несколько недель и расскажет тебе о Москве. Смерть императрицы захватила все веселия в самую минуту их распускания. Она очень всех огорчила; и в самом деле, потеря важная по многим отношениям. Она была наш лучший администратор, и места, ей подведомственные, расстроятся без неё. Она была и последнею связью с прошедшим. Теперь новая эра, новое поколение: как ни говори, elle couservait les traditions d'un meilleur temps, по крайней мере в формах вежливости, которая также род цивилизации. Теперь что-то холодно, мороз по коже подирает. Как бы мне хотелось прочь убраться лет на десять, пока Павлуше можно еще быть отлученным из России. Я для России уже пропал и мог бы экспатрироваться без большего огорчения; признаюсь, и за Павлушу не поморщилась бы душа, а за дочерей и говорить нечего. Я не понимаю романической любви к отечеству. Я не согласен на то, что где хорошо, там и отечество, но и на то не согласен: «Vive la patrie quand même», или по крайней мере: «Vis dans ta patrie quand même!» Сделай одолжение, отыщи мне родственников моих в Ирландии: моя мать была из фамилии O'Reilly. Она прежде была замужем за французом и развелась с ним, чтобы выйти замуж за моего отца, который тогда путешествовал. Сошлись они, кажется, во Франции и едва ли не в Бордо. Жаль мне, что переписка их, бумаги развода и другие теперь в Остафьеве, а то я мог бы дать тебе более подробностей. Может быть, и придется мне искать гражданского гостеприимства в Ирландии. Еще лучше, если бы нашелся богатый дядя или богатая тетка для моих детей. Вот славное приключение романическое! Будь Вальтер Скоттом нашего романа.
   Пушкин, сказывают, написал поэму «Мазепа», в трех песнях, кончающуюся Полтавской битвой. Ему всегда было досадно, что Байрон взялся за него и не доделал. У нас довольно или очень странное явление» в литературе. Муравьев, статс-секретарь, издал свои сочинения под названием: «Некоторые из забав отдохновения Н. И. Муравьева, статс-секретаря е. и. и., тайного советника, сенатора и проч.» Этому статс-секретарю, государственному редактору, «Московский Вестник» доказывает, что он без логики, без грамматики и без человеческого смысла. Тут выводится заключение: если таково его отдохновение, то какова его работа? Жаль, что у меня нет книжки «Московского Вестника» для выписок. «Телеграф» говорит о книге или «Забавах»: «Читая их, видим, что автор создал себе особенный род сочинений, слога, мыслей и даже слов». У нас для развлечения скуки проскакивают явления довольно потешные. За то какая и мерзость в «Московском Вестнике»: ругательная критика Арцыбашева на «Историю» Карамзина! В глазах его и заглавие неправильно; «Надобно», говорит он, «сказать: История о государстве Российском, а «История государства Российскаго» не по-русски». Вся критика в этой силе. Я не утерпел и отпустил в «Телеграф» сказку на этих мерзавцев и дураков. Дмитриев точно растревожен гнусностью этих подлецов. В этом холодном человеке и, по многим приметам, эгоисте страстная дружба к Карамзину умилительна и совершенно с ним примирительна. Друзьям Карамзина нельзя не прилепиться к Дмитриеву: в нем горит петленное чувство.
   Прости, любезный друг! На днях еду во-свояси, то -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

есть, в саратовские степи. Когда увидимся? Да помолись же европейскому Богу, чтобы он призвал меня на свое лоно, на свой просвещенный континент! Я, право, здесь, как несчастный Робинсон, брошенный на острове, окруженном океаном варварства и скуки. Здесь у меня и есть Пятница, по беда в том, что здесь семь пятниц на неделе, а воскресения нет. Обнимаю тебя от всей души. Скажи мое почтение и дружбу брату. Ради Бога, перетащите меня в Ирландию!
   Я сейчас распечатал пакет Жихарева, чтобы вложить мое письмо, и узнаю, что он говорит тебе о том, что я ее хотел тебе говорить: мне не хотелось огорчить твою дружбу ко мне до времени. Дело в том, что по поводу какого-то журнала, о котором я понятия не имел, сказали государю, что я собираюсь издавать журнал под чужим именем, а он велел мне через князя Дмитрия Владимировича Голицына объявить, что запрещается мне издавать оную газету, потому что ему известна моя развратная жизнь, недостойная образованного человека, и многие фразы, подобные этой. Я прошу следствия и суда; не знаю, чем это кончится, но если не дадут мне полного и блестящего удовлетворения, то я покину Россию. Вот ключ к моим ирландским изысканиям. Я уверен, что удовлетворения мне не дадут, потому что и теперь уже слышно, что сбиваются на какое то письмо мое, которое должно било мне повредить. Эпиграмма – не преступление и не разврат. При первом случае постараюсь тебе доставить мою и обо мне официальную переписку.

1830.

717.
Тургенев князю Вяземскому.

   Апрель. Париж.
   Вот тебе первая лекция марсельского Вильменя – Ампера, моего приятеля, уважаемого и Нестором Германии – Гёте и, что всего лучше, обожателя милой вдовы Рекамье. Вероятно, вложу в пакет и речи Ламартина, Кювье и стихи Лебрена, в коих найдеть несколько стихов, напоминающих твои, не помню откуда. Я был на приеме Ламартина. Он кадил всем и каждому и не похвалил только Дарю, коего хвалить был обязан. Cuvier – гигант и в безделицах! Если бы сердце было на месте, то описал бы тебе его беседы субботния и буйные вечеринки поэта-литератора, коего назвать тебе не смею, но вся эта мелочная литература только мимоходом занимает меня. Я живу в других идеях и полон иным чувством. Я бы должен был уступить тебе мои здешния знакомства и отношения к некоторым; ты бы лучше выжал из них сок, который не питает, не оживляет твоего Тургенева; увы, «где прежний я»? Где прежний Гримм? Обними Карамзиных. Встретимся ли в Европе? Даже и о них мало думаю, хотя и нередко.
   Посылаю и несколько прелестных куплетов моего немецкого поэта. Прочти их Козлову, если ты читаешь по-немецки, и обними его и весь круг его милых ближних. Скажи ему, что я здесь вижу часто его приятельницу, графиню Шувалову. Все три сестры здесь, и я люблю эту милую троицу, особливо Потоцкую, которая не одним острым носиком и томными глазками здесь нравится.
   Скоро будет новый прием в Академии – графа Сегюра, автора «Французской войны в России». Теперь еще ваканция, и кандидаты бессмертия, по обыкновению, разъезжают с визитами по 39-ти бессмертным в надежде избрания. «Фигаро» предлагал тринадцати кандидатам нанять для сих разъездов один omnibus, à six sols par immortel. Cousin, Ancelot, Pongerville – главные претенденты, но Cousin, по таланту и трудам, – достойнейший. Понжервиль – переводчик Лукреция: c'est tout dire. Да еще и какой: желая не одному чорту свечку ставить, он нашел в нем догмат бессмертия души! Кстати о бессмертии: Рекамье, за неделю перед сим овдовевшая, сблизила меня с Шатобрианом, и я имею право встречать его иногда у ней en tête à tête (моя голова не в суете) и наслаждаться их беседою. Скоро он выдает первые томы своей «Французской истории», которую депутат левой стороны – Гизо освещает теперь иным светом.
   Сын бывшего подольского губернатора, ныне пэра Франции, St.-Priest, пишет историю Петра Великого. Он известен по сию пору только переводом русских трагиков и собственною трагедиею, которую только еще здесь слушают на вечеринках, а не читают, и статьею о Гишпании в «Revue franèaise», где много оригинальных замечаний и новых о сей старой монархии. Что же ты ничего не прислал для «Revue»? Она – все лучшее периодическое издание; и новая жена Гизо – также писательница, и доставляет статьи в «Revue». Но лучшие, по моему мнению, – дюка Броглио, обнимающего не одну французскую ученость, но я немецкую философию, идеи метафизические германцев с практическою политикою Франции и Англии. Жена его – дочь madame Staёl. Я люблю её милую и строгую рожицу и ум методический, и религиозность методистов. Есть я еще умная и некогда слабая и прелестная женщина – St.-Aulair, жена пэра-писателя, с милыми и умными дочерьми, с коими слушаю я курс истории естественных наук Cuvier и болтаю о немецкой и английской поэзии; а они могли бы болтать и о греческой, если бы я звал по-гречески, как они. Все бы это для тебя по зубам, а еще более по душе и, конечно, не уступили бы в любезности твоим княжнам, фавориткам Чернышевского переулка.
   Третьего дня Соболевский, который месяца четыре был здесь в числе fashionables и в туфлях ездил на вторники madame Ancelot, уехал чрез Брюссель и Голландию в Лондон. Он желал что-то послать к тебе, но не знаю, удалось ли?
   Сверчкова, урожденная Гурьева, сказывала мне, что у ней есть остаток денег, тебе принадлежащий. Она точно не знала тогда сколько, но обещала счесть и сказать мне и просила спросить тебя, что с ними делать. Кажется, около или немного более ста франков, оставшихся по уплате долга за князя Федора Гагарина. Если хочешь, я получу с неё эти деньги и, по рассчету, скажу Жихареву, чтобы он выдал тебе. Ожидаю разрешения. Прислать на них ничего нельзя, ибо ничего не берут курьеры, а других оказий нет. Не знаю, и речи примут ли? Пиши ко мне. Я желал победить тоску и беспокойство письмом к тебе, но в голове бродит иная, все поглощающая мысль, и мыслям посторонним места нет. Какая веселая зелень в Тюлери! Как все цветет на гробах Пэр-Лашеза, как тихо на могиле моего Сережи! И под нею шумный и туманный Париж. Разъезжал в блестящем экипаже и шатался пешком в Longchamps. Заметь, добрый повеса, что религии обязан народ не только великими утешениями за гробом, но и простыми увеселениями здешней жизни. Некогда таскались знатные в монастырь Lougchamps на поклонение; теперь гуляет там народ вместе с пэрами.
   Дай знать Жихареву, что получил его краткое письмо, возвещающее длинное, с князем Щербатовым. Роздай книгопродавцам объявления о Балаеше и о «Mercure des salons». Первый – мой приятель и penseur, второго протежирует князь Долгоруков. Отошли письмо Полетике.

718.
Князь Вяземский Тургеневу.

   1-го января 1830 г. [Москва].
   Здравствуй и на 1830-й год, любезный друг! Чего тебе желать?

     Покою, мой Капнист, покою,
     Которого нельзя купить
     Казной серебряной, златою,
     Ни багряницей заменить.

   Я хотел бы только заменить в этих стихах слово Капнист, потому что он в стихотворцах выше тебя, а в поэтах гораздо ниже, а для меня поэзия и бессловесная гораздо выше стихотворчества самого словесного. В тебе именно нет покоя, а он именно тебе необходим. Положение твое очень сносное; только, родившись белокурым или поседевший, не бейся головою в стену с досады, что ты не черноволос. Как ни умничай, как ни горячись духом, но нет в природе убедительного доказательства, что беда быть белокурым. Твои письма раздирают мое сердце, но вместе и досаждают. Чего ты ждешь? Чего ты можешь ждать? Ты для меня похож на людей, которые ожидают от Полевого историй лучшей истории Карамзина.

   21-го апреля. [Петербург].
   Вот, мой милый друг, что писал я к тебе из Москвы в самый новый год и что подтверждаю тебе по совести и по душе из Петербурга, около четырех месяцев спустя. Ничто не переменилось, а хуже всего то, что ты не переменился, не утих душою, все еще волнуешься волнением без цели. Ты жил между нами; ты нас знаешь и строишь на нас воздушные замки; говоришь о Кушникове, требуешь от Кушникова героизма, мученичества за истину, ему чуждую. Верю, что, по мягкости сердца своего, он с теплотою и живостью принимал впечатления, которые ты вдавал ему; но, по той же мягкости головы, правил, обычаев, он не в состоянии сохранить эти впечатления, перенести их сюда и отпечатывать на других. И какое средство у нас законным образом противодействовать тому, что законом уже решено и совершено, совершено кем же? Верховным судом, против коего нет апелляции, разве пред одним судом потомства и Бога. Можно ли нарядить новый суд для исследования одного осуждения? Где избрать судей? Не прежние ли явятся с новыми предубеждениями, с новым упрямством, ибо тут должно им будет судить и себя, судить свой прежний суд; положим и не свой, но суд двоюродных братьев, дядей, одним словом, своих. С того времени нет еще у нас нового поколения, новой эры: мы все при тех же и при том же. Как дотронуться до одного осуждения, не расшевелив всех осуждений, не подъяв со дна Сибири всего дела, не повернув мертвых без гробов, не поразив ста семейств, которые в праве были бы требовать: «Пересмотрите дела и наших: наши еще несчастливее!» Верно и между ними есть невинные, и много таких, которые наказаны не по мере преступления. Ты можешь желать помилования, по и помилование невозможно, ибо оно было бы несправедливостью для других; и если миловать, так миловать скорее из тех, которые наказаны de fait, которых жизнь – какая-то живая смерть, не политическая, не умозрительная, но положительная смерть, которая родит живую смерть, как у Муравьева, Трубецкого и других, наживших или приживших детей, для коих нет будущего. Да и захочет ли помилования тот, qui est à la hauteur de son iufortuue, который не захочет сойти с неё; перейти – дело другое, перейти на степень себя достойную; но этот переход у нас невозможен. У нас выражение: «требовать суда» – неологизм. Как мог ты так скоро отстать от православных обычаев языка нашего, забыть их и замещать новизнами! Вся беда от того, что ты прицепился к ложному началу. Ты говоришь себе; «Был бы он в России, приезжай он в Россию в то время, и он был бы совершенно оправдан». Сбыточное ли это дело? Можно ли минуту сомневаться в неотразимой истине, что он был бы осужден наравне с другими? Не был бы он в первых категориях, охотно верю; но неминуемо был бы в одной из последних. Наказание нравственное – тоже политическая смерть. Но ведь мы не одно создание духовное, а судя о применении наказания, глядя на брата там, где он теперь и что он теперь, можешь ли не выплакать всех благодарных слез души своей за спасение его? Он бывал в Обществе, он знал о существовании Общества – у нас довольно: он государственный преступник; и, верно, брат твой не из тех, которых желали бы эскамотировать у суда. Ты знаешь предубеждения всех сильнее против него. Многие, без сомнения, не были виновнее его, а они там. И ты можешь быть в отчаянии! Неблагодарно и неблагоразумно! Да и положим несбыточное: он возвратился, и возвращены ему права его. Какое существование пересоздаст он себе из материалов прошедшего? А материалов этих уничтожить нельзя. Да и прежняя жизнь его, еще не омраченная грянувшею над нею грозою, была ли для него очень сладка? Чем она разразилась? Болезнями, вынудившими его искать другое небо. Теперь приедет он под старое, ждать чего? Новых болезней, чтобы снова иметь потребность ехать отдохнуть. И ты хлопочешь, ты рвешься – из чего? Чтобы кое-как, противоестественно, сколотить ему из обломков новую жизнь на старый лад; жизнь, для него невозможную, которой сто раз предпочтительнее нынешняя смерть; жизнь, лишенную нравственного и физического охранения, одним словом, необходимого благосостояния. И все это почему? Потому, что ты не хочешь видеть непреложность, неотвратимость, неизменяемость в событии, которое облечено сими тремя свойствами. Тебе все кажется, что люди могут переменить то, что совершила судьба, и судьба не случай, mais le destin, в истинном смысле древнего, в смысле необходимости. Ты хочешь, чтобы душонки и душечки Кушниковские и другие пошли против души России, то-есть, против того, что составляет её нравственное бытие; то, чем она именно Россия, а не Англия, не Франция. Переделайся жребий брата твоего, и Россия не была бы Россиею; тут нет увеличения, а строгая истина. Это раскрыло бы в ней новые элементы, которых мы не видим, которые дали бы ей совершенно новый образ. Вот мои мысли; мне нужно было излить их пред тобою. они справедливы, следовательно, должны быть убедительны. Но есть нечто убедительнее самой справедливости: это скорбь прекрасной, чувствительной души, и потому не надеюсь пересилить ее в тебе. Но, во всяком случае, умоляю тебя: покорись, résignez-vous! Не трать сил своих в напрасном искательстве, в душевной хлопотливости; предавайся всей скорби своей, но в спокойствии духа, без этих, так сказать, телодвижений духа; не стучи цепями: ты ничего не пробьешь ими, никого не выкликаешь. Вокруг тебя, пред тобою судьба; тут людям нет доступа; они с священным ужасом, с холодным, болезненным стеснением души проходят мимо, чувствуя все бессилие свое, всю ничтожность упований своих. Карамзин писал к Дмитриеву о впечатлениях своих в 14-е декабря: «Для меня опасность существует вдали, вдали беспокоит; вблизи она уже – судьба: смиряюсь». Так сказал он или почти так, но таков смысл его слов. Понимаю, что твое беспокойство раздражается мученическим, верховным спокойствием жертвы: ты перенес бы вопли его, роптания, но не выносишь молчания; ты возмущаешься покорством его. Все это так, все это в свойстве души; во, уступая природе, надели законною частью и рассудок. Смотри в этом случае на Россию, как на кладбище: плачь на нем, но не требуй от него то, что оно возвратить не в силах, Не ворочай надгробным камнем, не раздирай земли: ты только измучишься в насилиях безумной скорби, отроешь одни кости; но кладбище не возвратит жизни, которую оно пожрало; не возвратит минувшего, которое уже и не в нем, а в Боге. К тому же я убежден, что ты должен покоить себя не ради себя одного, а ради и его. Ты нарушаешь величие его несчастья своими житейскими волнениями; ты возмущаешь его перерождение, его успение, видами, надеждами, сожалениями, qui pour lui ne sont plus de son monde; ты не даешь ему закалить себя в новой стихии его, обжиться в новом мире, потому что он на тебе видит отражение, видит зыблющиеся тени другого мира, от которого, верно, отказался бы он легко один, но который ему еще мерещится в тебе, тобою и твоими усилиями. Твоим спокойствием ли, по крайней мере, успокоением, еще более усовершенствуется, пополнится, отделится его спокойствие. Вот настоящее, единственное пожертвование, которое ты можешь привести ему. Братья по природе и по душе, вы теперь близнецы по обстоятельствам, ибо ты несчастием его прирос к нему. Скрывай же от него то, чем он поразил тебя; делись с ним бедою его, но учись у него переносить ее; ибо то, что ты у него займешь, ты же возвратишь ему с лихвою. Он же будет сильнее силою, которую сообщил тебе. Тебя беспокоит здоровье его и вредный для него климат Англии? Был ли он здоров в России, в климате Совета, когда, повидимому, был он один из счастливцев мира сего, на чреде блестящей, в сфере деятельности и пользы? Был ли бы теперь он здоровее в Чите? Вот точка зрения, с которой должен ты смотреть на положение свое и его, если хочешь видеть истину, а не то, что бы тебе хотелось видеть.
   Моя участь почти решена. Ты знаешь, что все это время был я целью доносов, предубеждений и прочего. Приехав сюда, увидел я, что никто не может помочь мне: один Бенкендорф имеет доступ, а этот Бенкендорф, по месту своему, именно источник и проточник, через который пробивался прилив и отлив неблагоприятных впечатлений для меня. Как же ожидать от него противодействия в собственном деле (и вот твое заблуждение)? Все, что мог я от него надеяться, это – прекращение враждебного действия, несколько слов слабых и неподсказанных внутренним убеждением, и все это до первого доноса Булгарина или другого нашего Видока. Ничего не мог основать я прочного на таких пособиях и решился написать прямо к государю письмо, в котором говорил, что я был оклеветав перед ним; что можно обвинить меня было в легкомыслии, даже в своеволии мнений, но не в поступках, и прочее. Государю мое письмо понравилось; он велел мне сказать что принимает меня в службу обеими руками и хотел, чтобы я определился по Министерству финансов. Таким образом я при Канкрине чиновником по особым поручениям; ибо я не захотел вице-губернаторского места, не осмотревшись прежде, не ознакомившись с делом и людьми. Я просился к Дашкову, то-есть, намекал Бенкендорфу, что если выбирать мне службу, то предпочитаю службу по Министерству юстиции. Дашков также просил меня сначала у государя, но без успеха. Увидим, что будет; но приходило так, что непременно должно было мне или в службу, или вон из России.
   Спасибо за письмо и книжки. Ты бессовестен: присылаешь, Бог весть что, а между тем не присылаешь «Hernani». Ты просишь от меня статьи о литературе нашей. Постараюсь доставить тебе мое введение к биографии Фонвизина. Вот все, что я знаю о русской литературе. Переведи и тисни. На деньги, приходящиеся мне от Сверчковой, возьми мне билеты лотерейные, только поумнее; например так, чтобы числа били в некотором соответствии с именами детей моих, с числом букв их имен: Маша, Пашенька, Павлуша, Наденька; на это употреби 75 франков, а остальное дай какой-нибудь бедной сироте. Лотерейные билеты запиши на имя каждого из детей моих.
   Дельвиг сейчас был у меня и тебе кланяется и посылает свою «Газету». В ней найдешь статью Пушкина на Булгарина под именем Видока. Видок-Булгарин бранил его в своих журналах на чем свет стоит за то, что почитал рецензию «Дмитрия Самозванца» писанною им, а она Дельвига. Пушкин теперь в Москве; здесь все говорят, что он женится, но, вероятно, это вздор.
   Прости, мой милый друг! Карамзины здоровы, Вяземские также; они теперь в Остафьеве. Не знаю еще, как устроить свое будущее: здесь дорого жить всем домом, а розно жить тяжело. Обнимаю тебя от всей души.

719.
Князь Вяземский Тургеневу.

   25-го апреля. [Петербург].
   Посылаю тебе, любезнейший друг, от Дельвига его «Газету» и седьмую песню «Онегина». В «Газете» означил я имена авторов над некоторыми статьями. Ты удивишься на странице 94-й стихам Пушкина к Филарету: он был задран стихами его преосвященства, который пародировал или, лучше сказать, палинодировал стихи Пушкина о жизни, которые нашел он у общей их приятельницы, Элизы Хитровой, пылающей к одному христианскою, а к другому языческою любовью. В статье о Видоке, на странице 162-й, ты узнаешь Видока-Булгарина. Она написана Пушкиным в ответ на пакостную статейку Булгарина в «Северной Пчеле», где Пушкин (под видом французского писателя, а Булгарин – Гофмана французского) назван картежником, пьяницею, вольнодумцем пред чернью и подлецом пред сильными. И все это потому, что Булгарин принял критику Дельвига на роман его за критику Пушкина и рассердился, что его называют поляком, а, вероятно, еще более за то, что обвиняют его в напрасной клевете на «Самозванца», которого он представляет шпионом. Вот еще ответ Пушкина:

     Не то беда, что ты поляк:
     Косцюшко – лях, Мицкевич – лях;
     Пожалуй, будь себе татарин,
     И тут не вижу я стыда;
     Будь жид, и это не беда;
     Беда, что ты Фаддей Булгарин.

   Вот тебе литературные сплетни, тебе, некогда маленькому Гримму. Я читал «Hernani» и им довольно недоволен. Тут вижу я романтизм в одних ломаных стихах и в мокром плаще. Люблю Гюго, как лирика, и то, разумеется, не везде, а драматик он плохой. Более всего нравится мне 4-й акт, а любовь дон-Карлоса, Гомеза, Гернани и самой дона-Соль солона, то-есть. подсыпана солью французского остроумия. Эти je te suivrai хороши для игры актрисы, но в природе они приторны. Они хороши в собрании мозаических образцов du sublime на ряду с moi qu'il mourut и проч., но души в них нет. Я люблю французов в романтической прозе: «La conspiratiou de Mallet», из «Soirées de Neuilly» «Les états de Blois», виноват: даже и в «L'аne mort et la Femme guillotinée», в «Fragoletta», но в стихах их романтизм несносен. Как они ни делай, а Александрийский стих должен быть стих расиновский, плавный, звучный, полный.
   Я писал к тебе на днях, то-есть, дописал старое письмо; Жуковский послал его, кажется, с Матушевичем. Теперь писать некогда: иду смотреть наше романтическое представление: парад всей гвардии на Царицыном лугу. Прости. Обнимаю тебя от всей души. Пиши литературные письма для «Газеты» нашей и присылай ко мне; пиши, хотя не письма, а так, кидай на бумагу свои литературные впечатления и пересылай ко мне, а мы здесь это сошьем, надобно же оживлять «Газету», чтобы морить «Пчелу»-пиявку, чтобы поддержать хотя один честный журнал в России.

   Приписка Е. А. Карамзиной.
   Avec quelle peine de coeur j'ai lu le peu de mots qui nous concernaient dans votre dernière lettre à Wiazemsky: «я и об них мало думаю». Tout ce que je puis vous assurer, mon cher m-r Tourgueneff, c'est que pour nous c'est tout le contraire par rapport à vous: combien souvent nous pensons, nous parlons de vous, et toujours avec l'accent de la plus vive amitié et du plus profond intérêt. Depuis quelque temps votre souvenir se présente plus égoïstement à mon esprit; pour vous expliquer cette phrase, il faut que vous sachiez que dans un an j'ai le projet de conduire mes enfants, pour une couple d'années, dans une des universités d'Allemagne pour y finir et perfectionner leurs études, d'après les idées constantes de leur père à ce sujet, et c'est cette idée qui me fait penser que personne, mieux que vous, ne pourrait me guider dans cette entreprise très grave pour mes fils par ses résultats, bons ou mauvais pour eux, pénible pour moi, vu mon caractère apathique et qui dans la situation de mon Ame le devient toujours davantage. Vivre clans une position stationnaire et monotone est ce qui convient le mieux à mon coeur fatigué: mais ayant des devoirs sacrés à remplir, je tache de les faire de mon mieux, en y apportant tous les sacrifices nécessaires. Je compte donc sur vous, mon bon Tourgueneff) malgré votre froideur apparente: elle ne peut exister dans votre coeur pour les enfants de celui dont la mémoire vous est chère et sacrée et qui de là haut peut-être se réunit à sa malheureuse amie pour vous le demander! Venez donc à mon secours avec vos avis, vos connaissances des localités, vous mettant à même de savoir ce qu'il y a de mieux à choisir; en un mot, soyez ma providence visible, avec l'aide de la bénédiction céleste. Prenez encore des renseignements et envoyez-moi une petite note, par laquelle des universités faudrait-il commencer et par laquelle finir, pour que les enfants ne perdent pas un moment de ces deux années, consacrées uniquement à l'étude sans distraction. En cas que vous nie répondiez, je vous donnerai plus de détails sur mon plan et sur le résultat que j'en attend ou plutôt que je désire. Répondêz-moi par une occassion silre et non par la poste.
   Nous allons encore passer l'été à Rêvai; là aussi j'ai attendu ime réponse à ma lettre et à l'envoi que je vous ai l'ait par Joukovvsky du 12-e volume: hélas! un an s'est écoulé, et je n'ai pas eu an mot do vous. Après de terribles maladies et inquiétudes, maintenant, grâce au ciel, nies enfants se portent assez bien, il n'y a que nia santé qui cette année s'est détraquée. Savez-vous que je suis grand'mère d'un charmant petit-fils Nicolas»? Adieu, mon cher et bon monsieur Tourgueneff, que la bonté du ciel veille sur vous et adoucisse votre existance: ce sont les voeux constants de celle qui vous aime et vous est dévouée de coeur. Les enfants vous présentent leurs tendres respects et vous embrassent connue ils savent– le faire.

   Приписка княгини Е. И. Мещерской.
   Et moi, cher et bon monsieur Tourgueneff, je ne sais pas résister à la tentation de vous dire, combien le souvenir que je vous conserve est tendre, combien les voeux que je forme pour votre bien-être personnel et relatif sont constants et sincères, et combien je saurais apprécier quelque expression nouvelle de cette amitié, sur laquelle j'ai appris à compter depuis que mon coeur a appris à sentir et à rendre les plus douces affections. Procurez-moi donc la satisfaction de me voir dire ce que je vous dis maintenant du fond de l'âme: c'est que vous n'avez pas d'amie plus sincère et plus dévouée que Catherine Mestcherski.

   Приписка C. H. Карамзиной.
   Moi aussi je vous en veux, notre bien cher ami, de n'avoir pas répondu un mot d'amitié à mes deux lettres, et cependant j'espère que l'impression seule a manqué à des sentiments trop vrais et trop affectueux de mon côté pour ne pas être payés de retour, quand vous trouvez-le loisir d'y penser. Que Dieu vous bénisse et vous console, c'est la prière fervente de votre dévouée de coeur Sophie Karamsine.

   Продолжение письма князя Вяземского.
   Сделай одолжение, переведи мое введение к биографии Фонвизина. Я не умею сказать ничего полнее о нашей литературе, которая полна отсутствием. Если встречаешь где-нибудь Benjamin Constant, скажи ему, что он скоро получит от меня перевод мой «Адольфа» его. Перевод кончен и переписывается. Извими меня перед m-me Récamier, что я адресую письмо к тебе на имя её. Je m'autoriserai de cette inconvenance pour me présenter à elle, si jamais le bon Dieu m'amène à Paris. Алексей Михайлович Пушкин уверял, что лучшие стихи Василия Львовича те, которые он к ней написал. Василий Львович и рад похвале. «Какие-же это стихи», спрашивают его, и Алексей Михайлович отвечает:

     Madame Récamier.
     Que vous me semblez belle!
     Que n'êtes – vous tourterelle
     Et moi ramier!

   Разумеется, и стихи сочинения Алексея Михайловича.

720.
Тургенев князю Вяземскому.

   23-го мая 1830 г., Париж.
   Письмо твое, милый Вяземский, было для меня истинным утешением, хотя я не раз улыбался, видя, как ты преувеличиваешь мое чувство, мои понятия о моем несчастии. Нет, с нашею совестию я не могу быть так несчастлив. С Жуковским, с тобою и еще с немногими я не могу и на людей роптать. Я желал суда и оправдания, хлопотал за брата, потому что почитал это своею обязанностию; но не я решил брата на поездку: он сам на нее решился к моему ужасному страху и беспокойству. Судьба решила иначе, и теперь я спокоен, ибо вижу ясно свое будущее, и оно решено навсегда. Послал брату все письмо твое: и его оно утешит и порадует. Он всегда любил тебя; но искренность твоего участия, душа, коею полны твои строки, должны и его порадовать. Жалею, что долго уже, может быть, не будет случая переслать к тебе то, что он ко мне на твое письмо ко мне напишет. Утешайся и ты, что в самую тяжелую минуту жизни ты умел пробудить во мне чувство старой, закаленной дружбы к тебе, хотя, впрочем, письма ваши не имели того действия, какого вы ожидали от них. Напротив, у меня гора с плеч свалилась; я точно дышу свободнее с тех пор: честь приложена, а от беды Бог избавил. Но полно: не услышишь о сем более ни слова.
   Ты пеняешь, что я не прислал «Гернани»; именно его то и послать собрался, но нет возможности. Перед мною груды брошюр и книг для тебя и Козлова и даже для Гнедича за Гомера, нарядов для жен и детей ваших и всякая всячина для тебя и для многих на Москве и в Питере; но все это возвратится во свояси, то-есть, в Пале-Рояль, в эту миниатурную вселенную, где недостает только одного – тебя. Не возвратятся только мои наряды, коими и с тобой хотел поделиться и заранее повторял Василья Львовича:

     Всему новейшие фасоны!

   На образец пришлю хоть застежку. Между тем, посылаю «Гернани» и «Racine enfoncé». В Англии иначе бы вступились за Шекспира и в карикатурах. Посылаю послание из тюрьмы, еще трепещущее новостию появления. Козлову отдай в первый том первые две части Мура; другие две еще не вышли и вряд ли еще и написаны, хотя и печатаются; ибо лорд Лансловн, его сосед и покровитель, недавно здесь сказывал мне, что он их дописывает. «Les harmonies sacrées» Ламартина выдут к 10-му июня. Я даже в типографию посылал за листами, чтобы послать вам их, но и он дописывает; а между тем возит свою жену, англичанку, по магазинам и готовится быть представителем двора французского у греческого.
   Сверчкова уехала, не заплатив мне двести с чем-то франков за тебя, ибо недоставало у ней денег на дорогу: обещала немедленно заплатить тебе в Петербурге. Она там будет к августу, а прежде в Карлсбаде.
   «Газеты» Дельвига, о коей ты пишешь, я не получал. Отдал ли ты ее Матус[евичу]? Неужели Булгаков не уведомляет тебя о курьерах? Похлопочи о сем и присылай, что под руку попадет. Теперь, когда нет надежды к возвращению, еще сильнее захотелось русского духу, но не в России, а из России только.
   Поблагодари Гнедича за Гомера и скажи, что я недавно, во время моей душевной смуты, получил его и оттого не отвечал; но уже говорил с первым переводчиком Гомера, Монбелем, о его предисловии, и если бы я достоин был быть хотя предисловия переводчиком и у меня был досуг, то и до отъезда на юг была бы уже статья в «Дебатах» и в «Глобе» или в одной из «Revue» о его бессмертии. Но как успеть? А сам я о Гомере знаю только по наслышке. Нет, виноват: давно я и его прочел, и мое классическое невежество только останется в шутках. Я и Библию прочел, когда перестал о ней ораторствовать в Таврическом дворце. Доберусь и до «Телемака», а недавно видел и Расинову «Гофолию», которой Лафон угощал здесь Неапольского короля; но Тальмы нет, и толстая Гофолия – Paradol не заменяет mademoiselle Georges, которая еще поддерживает и себя, и Одеон в Христинах и пр.
   Присылай биографию Фонвизина, но за перевод не ручаюсь, хотя и обещал твою статью Бюшону, издателю de la «Revue trimestrielle», недавно ожившей после годичного усыпления.
   Скоро оторвусь я и от здешних литераторов, с коими везде встречался. Италия займет меня совершенно и, после Германии, Франции, Англии, Шотландии и Бельгии, где я осмотрелся, Италия для меня будет совершенно новым занятием. Я найду там приятелей, коих отсюда заготовят мне; но всего лучше – я найду там небо ясное в октябре и развалины и утешусь великим утешением Иоанна Мюллера: погружусь в прошедшее, auf dass ich meine Zeit vergessen kann.
   Обними Карамзиных. Встречу ли их в Европе? Вот уже шесть недель, как я ни о чем более не писал к брату, как о том, о чем уже писать ни к кому не буду, и гриммские письма мои прекратились и к нему. Но я переплел старый год, и если бы не было в нем адресов и кое-каких русских комеражей, то я бы отправил их к тебе. Это мне недавно пришло на мысль, ибо не опасаюсь ни за себя, а еще менее за брата гласности; но как выписать оттуда все, в чем может встретиться надобность? Письма братнины были бы для тебя интереснее и наставительнее, ибо он пишет результат жизни, чтения, мыслей и опытов души; но с ними не расстанусь. Мои – тешили только Козловского, а брат читал их, как газеты. Для вас и старые газеты могут быть не без интереса.
   Поклонись жене и детям от их нежного и верного друга и обними за меня себя. Княгиня Гагарина (Соймонова) и Свечина нежно тебе кланяются и повторяли о сем неоднократно.
   Спокоен ли я? И мудрено ли, что спокоен? Я на горе высокой, и ажитации жизни под ногами моими.

721.
Тургенев князю Вяземскому.

   24-го мая 1830 г. Париж. [№ 1].
   Вот вам, милые друзья, еще несколько брошюр. Вяземскому карикатуры: всего пять. К Даниловой принадлежит картинка с костюмами. Не знаю, Темира или Козлов желали иметь мелодрам. Посылаю ей три, а англинских альманахов пришлю после, и ей прежде всех других, если сегодня не успею, и если комедии не она желала иметь. Я выбрал из новейших лучшие, по совету драматического печатника в Palais Royal – Barba. Скоро выйдет новая книга Manzoni.
   Жаль, что все делается на-скоро и вдруг и что, получив сию минуту письмо из Чельтенгама, думаю о другом; по и вами было полно сердце, когда прощался с Ивановой. Сбирал для Вяземского записочки Вильменя, Арно, Дежерандо, Шатобриана, Жомара, Эйнара и пр., и пр. – и подарил Потоцкой. Скоро будет другая коллекция, ибо эпистолярные мои сношения иногда не уступают прежним.
   Киселева кланяется Вяземскому. Она мила, и второй том Бобринской по любви к забавам. Целые дни и ночи просиживала в Palais de Justice, слушая суд над отравителем двух жен и дочери, оправданным присяжными (Bouquet). Я люблю под деревьями Тюлери болтать с нею о прошлом и знакомить с знаменитостями Парижа, кой мимо нас проходят. Сбираемся в Со на bal champêtre и в Charnier на бал и обед. Она оживила круг наш, опустевший с тех пор, как русские Коринны разъехались по водам. Что княгиня Софья Григорьевна Волконская? Скажите Алине, что здесь теперь madame de Serre для королевы Неаполитанской. Напишите мне все о первых двух.

   На обороте: Жуковскому или Козлову, или Вяземскому.

722.
Тургенев князю Вяземскому.

   24-го мая [Париж]. № 2. Вяземскому.
   При «Гернани» посылаю тебе и две пародии. Другие, кажется, не напечатаны, да и не стоют печатного бессмертия, но в сих много смешного, и надобно видеть или прочесть прежде «Гернани», чтобы вкусить всю соль пародий. Я видел их и сквозь слезы смеялся. При «Racine enfoncé» посылаю тебе, яко главе романтиков, и костюмы их. Совсем не смешно, и англичане потешили бы иначе, но в словесной остроте и игре слов французы не уступают им.
   Сбирался послать все, что вышло от имени записных прелестниц, коим полиция запретила являться в сумерки на улицах и останавливать прохожих; они исчезли с тротуаров, и одно шиканье их вспомогательниц нарушает благонравную тишину парижского сумрака. Рекламации их против префекта смешны и жалки, но я удержался отправлением во уважение той, которая везет это письмо.
   В Монпелье намерен я пробыть несколько дней, если Фориэль успеет туда приехать. Он назначен профессором литературы в Женеву и начнет лекции в октябре, но прежде поживет в Монпелье и кончит большое свое творение о влиянии юга Франции на Францию и Гишпанию и Италию, а чрез них и на остальную Европу. Мысль совершенно новая, и результаты его изысканий, его исторических соображений, Ansicliten, разительны и любопытны. Прочту его или хотя часть прежде вояжа в Италию.
   В записках Мура о Бейроне найдете, что Шеридан что-то сказал Бейрону о театре и Рекамье, но загадка не объяснена. Рекамье рассказала мне с прелестною простотою весь случай. В приезд её в Лондон толпа обожателей окружила ее, но мать стерегла свое нетронутое сокровище и обороняла ее от неугомонных поклонников. Шеридан был тогда au pinacle парламентарной и театральной славы своей, и герцогиня Девонширская назначила ему место в своей ложе, чтобы представить его парижской красавице. Но вот беда: английский оратор не умел сказать двух слов по-французски; изъяснялся чрез переводчика с красавицей, но, обвороженный её милым лицом, схватил платок её и спросил у переводчика, как сказать: «For ever»?– «Pour toujours», отвечал он. Он поцеловал платок страстно и спрятал его, повторив ей слова: «Pour toujours». Этот анекдот пересказали, вероятно, Бейрону.
   В горах Овернских увижу Montlosier, с коим сближает меня дружба его к моим приятелям.
   Пожалуйста, милый Вяземский, понаведайся о книжках и листочках, посланных мною в нескольких пакетах с Матусевичем в первый его поезд отсюда в Петербург, кажется, в январе или в декабре. Жихарев ничего не получал, а все адресовано было на имя Булгакова и Жуковского. Также и о шлафроке, с фельдъегерем из Берлина посланном. Устрой эти выправки и уведомь меня. Я обо всем писал уже прежде. Справься у Жуковского или Булгакова.

723.
Тургенев князю Вяземскому.

   2-го июня 1830 г. Париж.
   В ответ на первое письмо твое, в продолжение целой трети года писанное, отвечал я тебе с Ивановой, которую найдешь у Козлова. С тех пор madame Récamier прислала ко мне письма твои и Карамз[иных], «Литературную Газету» и седьмую часть «Онегина». За все спасибо, а особливо за письма. Отвечаю особо Карамзиным. Поблагодари Дельвига за журнал. Право, давно не читал такой занимательной газеты. В ней столько оригинальных статей: твои, Пушкина, Дельвига и другие можно прочесть и перечесть, хотя во многом я и не согласен с тобою. Как много знаете вы о нас, европейцах! Как умно многое судите или как дельно по крайней мере о многом намекаете! «Газета» Дельвига – петербургский «Globe». Кто таков Киреевский? Пришлите мне скорее его обозреели в «Деннице». Не сын ли он приятельницы Жуковского? Не он ли будет жить или уже живет в Мюнхене? Высылайте его скорее в Европу: дайте ему дозреть! Я уже люблю его за Новикова и сообщил бы ему записку Карамзина о нем и о больной его дочери, если бы мой архив был со мною. Я всегда досадовал, что никто в истории нашего просвещения ни слова не сказал о Новикове, а он точно и просветитель, и мученик. Вольные типографии им созданы в России, хотя вольного в них были только одни шрифты, а не то, что ими печаталось. Но он прожился и прожил других на них. Не забудьте и Походяшина, и типографии Лопухина и их товарищей. Новиков был часто их орудием и употреблял и их, как орудие. Переспросите у Дмитриева, как хаживали поэты и литераторы-переводчики к Новикову и получали не одно одобрение. Впоследствии дарил несчастных он чем только мог – слезою. Я видел его в нищете, видел его прежде, при выпуске из крепости Павлом, в бороде. Россия или её словесные представители не должны забывать этой бороды: она отпущена в шестилетнем заточении за издание Иоанна Арндта, за «Лексикон», конфискованный в Москве профессором Геймом, издателем «Лексикона». Эти случаи принадлежат истории, ибо образуют, характеризуют эпоху и принадлежат именно к истории нашей словесности. Замечательно и то, что сколько ни хлопотали мы о вознаграждении Новикова, он умер сам и оставил дочь и кажется, сына без куска хлеба, с ужасною болезнию, следствием мученических страданий отца и шестилетнего сиротства её. Еще раз спасибо Киреевскому, хотя в мнении о втором ценсурном уставе я и не согласеп с ним: начала те же, что и в предшествующем: оставлен произвол и вымарана прекрасная статья 1803-го года; но после бесчестного варварства Шишкова он, конечно, должен казаться памятником государственной мудрости. В нем нет наказания за одобренное, за позволенное законом. Еще раз: присылайте Киреевского, в лицах или в «Деннице». Я прочту ему и переписку нашу о двенадцатом томе «Истории Государства Российскаго», которой сообщить не могу.
   На сих днях я нарочно познакомился на бале у Орлеанского с молодым St.-Priest, чтобы предложить ему перевод статьи твоей о Фонвизине. Он берется. обеими руками, и сегодня мы свидимся, чтобы переговорить о ней. Он отдает ее в «Revue Franèaise» для Гизо, которому я давно обещал и на сих днях подтвердил обещание прислать статью твою о русской литературе вообще, и твое введение к Фонвизину может заменить ее. Жаль, что подробности статьи о московских журналах не могут быть любопытны и даже понятны для здешних читателей, но и в статье о Фонвизине сделал бы я кой-какие перемены, хотя в слоге. Ты слишком вольничаешь; ты уже не письма ко мне пишешь и должен говорить и договаривать и особенно не слишком щеголять смелостью выражений. Конечно, «смелым Бог владеет», и я в твоем слоге люблю самые недостатки, неправильности его, но публика составлена не из приятелей, и не все угадают тебя. Мысли твои об официальной нашей поэзии так верны и справедливы, и вероятно ты сказал бы еще более, если бы не обязан был восхищаться с Киреевским превосходством ценсурного устава. Двор в нашей поэзии отразился еще более, нежели блеск оружия: ты говоришь противное, но перечитай Державина, которого я недавно прочел от доски до– доски в Лондоне. Чем более видел в нем великого поэта, тем более мерзился мне в нем русский царедворец, пока, наконец, не стошнилось мне от описания его семейственного препровождения времени с Пленирой, с которой он искал в голове не мыслей, а… В описании «банных строений» Лужницкого старца это было бы у места, но в поэтической жизни поэта-царедворца! Весь тогдашний век отразился в этой строфе Державина. Хвалебное же направление нашей литературы заметно даже – в ком бы ты думал? – И в тебе, хотя ты часто и цветами колешь, но я не смею приводить доказательств. Твою пиесу надобно не только перенести, но для иностранцев объяснить и примечаниями. В ней точно много ума и правды и, следовательно, беспристрастия. Я заметил только в одном месте какое-то непонятное в тебе пристрастие к русскому дворянскому воспитанию (стр. 134). Впрочем, твоя похвала так неопределительна, и я не знаю, хвалишь ли ты или бранишь, говоря, что воспитание действовало более в народном смысле. Где же этот смысл, да еще и народный? И почему нынешнее воспитание более отвлеченное? Вся эта фраза отличается той темнотою, которую иногда встречаю в твоем слоге. Но тут есть и несправедливость, неблагодарность, несогласная с твоим сердцем и, конечно, с твоим мнением. Неужели Вяземский искренно думает, что коренное основание воспитания – в Часослове и сожалеет о детях другого поколения, учившихся по Лафонтену? Впоследствии ты сам себе противоречишь. Мы встретились с тобою в цитате. Недавно прочел я здесь все путешествие Карамзина и слова: Главное дело быть людьми а не славянами так поразили, обрадовали меня, что я выписал все в письме к брату и жалею, что не могу теперь отыскать в его письмах ответа его. Эти слова, в молодости Карамзиным сказанные (я нашел их в его путешествии), доказывают (по вашему надобно бы сказать: обличают), что ум его угадывал прекрасное, ибо тогда еще и в Европе немногие так думали, и лакейский патриотизм господствовал. Жаль, что это же чувство не выразилось и в его «Истории»: там он иногда несправедлив и к массам, и к индивидуумам и судит некоторые исторические явления не своею душою, но по впечатлениям внешним, посторонним, ему чуждым. Не хочу приводить доказательств, но русская история не оправдывает прекрасной, истинно христианской, в душе Карамзина почерпнутой мысли: главное быть людьми. В ней иногда я вижу адвоката; вижу также иногда и русского Бога: он и в стихах уродство, и в истории! «Злодей-растрига»! Нет! Кто знает Карамзина только по его «Истории» – не знает его! Если бы я был писатель, имел «красноречие души», я бы, закрыв его «Историю,» написал его биографию со слов его, с его физиогномии, со всей его прекрасной жизни, с ангельской, добродушной его улыбки и эпиграфом взял бы слова: «Главное дело быть людьми». Пожалуйста, не толкуйте меня криво: я люблю Карамзина ежедневно более. Согласите это с моим мнением о его «Истории». Но ты не дописал Карамзинского текста. Он, помнится, прибавляет: «Что хорошо для людей вообще, то не может быть дурно для русских». Как ты думаешь об этом, мой милый Кутейкин? Примени это золотое правило к твоему пристрастию к Часослову.

   3-го июня.
   Вчера провел я с St.-Priest часа два в разговоре о нашей словесности, о политике, о планах новых его сочинений и он взял Дельвигову «Газету», чтобы перенести для Гизо статью твою и дочесть остальное. Я указал ему и на другие статьи твои и Пушкина, кой познакомят его с нашею новейшею литературою или, по крайней мере, с журналистикою. Он почти все читал, что вышло. Сестра его присылает новейшие книги и брошюры. Я надеюсь, что перевод его тебе понравится, хотя, вероятно, он многое и не примет, а иное объяснит не по твоему. В слоге его есть какое-то сходство с твоим; в доказательство посылаю или пошлю к тебе его отрывок о Гишпании от его имени. Он желал сказать слова два и об авторе статьи.
   Я уже заявил Бенжамену Констасу о твоем намерении прислать ему перевод его романа. Я видел его на великолепном празднике в Palais-Royal, у Орлеанского, угощавшего королей и либералов и, желая показать его Киселевой, которую знакомил с достопримечательностями Парижа в лицах, нарочно заговорил с Констаном. Гуляя с Киселевой, я еще чаще вспоминаю о тебе: она любит жить по твоему, à quelque exceptions près pourtant, и мне нравится её веселость. Недавно проводила она целые дни в Palais de Justice; теперь рыскает по окрестностям Парижа, и третьего дня мы провели вечер в Тиволи. Но жена брата её, графиня Потоцкая, урожденная Салтыкова, милейшее создание в здешнем русском мире: она всех обворожила. Хотелось бы проводить их в Англию, но там будет иное на уме. Я почти дал слово Рекамье: приехать к ней в. Dieppe в то время, как там будет Шатобриан. На сих днях провели мы с ним часа два в жарком разговоре о политических следствиях протестантизма. В новом своем сочинении о французской истории, которое издаст, вероятно, в конце года, он утверждает, вопреки почти общего мнения, что протестантизм не благоприятствует представительному образу правления; что во всей Германии протестантской нет сего правления, и что англинская конституция изобретена и образована во время католицизма. Эту мысль развивает он в своей истории, почитая ее новою. Увидим, не перемеенит ли он отчасти свое мнение по прочтении того, чего ты читать не будешь, и для того лучше помолчать. Поверишь ли, что вчера, наедине с Рекамье, вспоминая слова и размышления Шатобриана, я заслушался ее, может быть, более, нежели его. Она и душою, и образованным умом все постигает. А жизнь, обращение её с лучшими и умнейшими людьми её века познакомили ее с каждою новою идеею, почти с каждою новою формою, в которой отливались идеи века. Ей ничто не чуждо, а там, где, как часто случается, душа источник мысли, например, в сфере религии, там я ей более верю, нежели автору «Духа христианства»; и она разобрала его мнения, его исторические парадоксы умом просвещенным, хотя и не совсем свободным от уз церковных, то-есть, от закоснелых догматов римской церкви, но я видел, что ум и душа доступны в ней и понятиям высшей сердечной, духовной религии, религии не для людей на земле, но для людей бесплотных готовимой; готовимой не здесь, но там, где и вера не нужна, кольми паче церковь, где будет духовный дуализм не человека с натурою, но человека с Творцом её. Эта мысль, это мнение не исключаеть необходимости привести, в этой ненадежной бездне, привести ум не только в послушание веры, по слову апостола, но даже и в послушание церкви, до слову графов Мейстеров всех исповеданий; и в сем смысле я согласен, не помню с кем, а кажется с Мейстером же, что догмат есть: une verité loi.

   1-го июня.
   Сию минуту узнаю, что курьер наш едет в Варшаву (Хитров), и что оттуда посылаются два раза в неделю курьеры в Петербург. Не успею кончить письма, в котором хотелось дать тебе понятие о некоторых авторах и авторшах, и книгах, и проектах, кой теперь занимают меня, и отблагодарить Дельвига за «Газету» отчетом о всем том, что вижу, слышу я в Париже. И к Козлову не успею написать, но вы теперь вместе и вместе прочтете, что написалось. Сегодня ожидаю к себе и St.-Priest с мнением о, а может быть уже и с переводом твоей пиесы. Но я вчера встретил и здешнего собирателя древностей исторических и литературных – Бюшола, издателя de la «Revue trimestrielle», недавно воскресшей. Он давно просил меня сообщить в его «Revue» кое-что о русской литературе. Я указал ему на вашу журналистику, из материалов коей можно бы составить статью: «Sur l'état présent de la littérature russe». Но Rio переведет? «Revue» его делается опять любопытною.
   Обними друга Жуковского и приятелей. Скажи Козлову о посылках вам с Ивановой. Темире, вместо альманахов, послал, хотя in 16®, но классика-моралиста английского, – Пался, который имел великое влияние на всю юность англинскую и шотландскую. Курьер, кроме писем, ничего не берет. Не знаю, удастся ли послать и брошюру St.-Priest. Во всяком случае пошлю особо на имя Булгакова.

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому, при министре финансов, в Петербурге.

724.
Князь Вяземский Тургеневу.

   25-го июня. [Петербург].
   Сердечное спасибо за милое и длинное письмо твое от 2-го и 3-го июня и 4-го. Жалею, что нет времени отвечать на него обстоятельно. Сейчас сказывают мне, что есть оказия и что через час её уже не будет. Итак, вот ответ sommaire'ный: Киреевский «Денницы» – именно сын Елагиной (ныне), приятельницы Жуковского, но не мюнхенский: тот брат ему. Оба теперь в Европе учатся. Денницын, кажется, пока в Берлине, но будет в Париже и верно тебя отыщет. Статья его зелена слогом, а иногда и мыслями, по эта зелень – цвет надежды, Дурацкие журналы наши поймали несколько подобных выражений: «Душегрейка новейшего уныния», и доселе еще катаются на них.
   Напрасно записываешь ты меня в пономари. Я не говорю: должно исключительно держаться Часослова; но напоминаю, что часословное воспитание давало нам Паниных, Румянцевых, Орловых, Храповицких, Фонвизиных; а ныне лафонтеновское дает нам кого бы назвать? Во множестве не знаешь, кого избрать. Представляю тебе весь Петербург на ладони. Бери, кого хочешь. Не забывай, что мы говорит, то-есть, выговаривать не можем, а только заикаться. Меня более другого должно читать междустрочно. В белых пропусках есть или пополнение, или изъяснение, или разгадка. Да в этом случае, замеченном тобою, кажется, ты совершенно не прав. Я все договорил или оговорил. Впрочем, ты сам, отец твой – часословные ученики; это не помешало вам быть европейцами, а только сохранило в вас русское начало. Где же набраться нам русского духа, как не в детских? В обществе нет его, в службе и не бывало. Если не запасешься им от нянюшек, дядюшек, бабушек, то дело конченное, и выдеть Тюфякин или Нессельроде, который, по городским слухам, живой покойник и замещен лондонским Ливеном. Благодари графа St.-Priest за подарок его и за лестное обещание перенести статью мою. Его о Гишпании читал я с большим удовольствием и хочу составить из неё извлечение для «Газеты», которую посылаю тебе. Нет ли lacunes между первым отправлением и нынешним? Этот транспорт не так хорош. Дельвиг ленив и ничего не пишет; Пушкин женится. Жуковский посылает тебе роман Алексея Перовского, другой роман Загоскина, которым он, двор и город восхищаются, а я вовсе нет: по мне – это плоскость, разумеется, в европейском смысле, а не русском, потому что наши плоскости ровнее всякой степи; «Северные Цветы».
   Я получил «Hernani», каррикатуры и пародии. Попробуй пересылать ко мне что-нибудь книжного через Матушевича, разумеется, чисто литературного, такого, от чего и Красовский не поморщился бы. В «Деннице», на странице 121-й, найдешь ты стихи девицы, за которые московский Глинка, ценсор, просидел неделю на гауптвахте с ценсурным уставом. В самом деле, он говорил: «Не я взят под караул, а устав» и нес его через улицу в сопровождении полицейского офицера Это стихи на смерть какого~то студента утопившагося, а им дали политическое перетолкование. Прости! Обнимаю тебя от всей души. Жалею, что меня застали врасплох и не дали расписаться.

725.
Тургенев князю Вяземскому.

   [Конец года. Париж].
   On s'entretient beaucoup à Paris du départ soudain de m-r le comte Pahlen. Quelques journaux disent, que m-r l'ambassadeur de Russie a demandé un congé. D'autres prétendent, que l'empereur Nicolas est curieux de recueillir de sa bouche des détails intimes sur les hommes qui composent le gouvernement franèais. Ces deux versions sont aussi peu exactes, l'une que l'autre. M-r le comte Pahlen n'a pas demandé du congé, par la raison qu'il aimerait mieux, si l'on consultait ses goûts, passer l'hiver à Paris qu'à St.-Péters-bourg. Ajoutons, que m-r l'ambassadeur de Russie commit trop peu les hommes et les choses en France, pour donner à son souverain les renseignements que celui-ci pourrait désirer. L'empereur Nicolas a des correspondants a Paris, qui font mieux cette besogne, et qui ne lui laissent rien à désirer.
   Le véritable motif de l'ordre tout-à-fait imprévu qui rappelle m-r le comte de Pahlen à St.-Pétersbourg est d'une autre nature. Il prend sa source dans des antipathies personnelles bien plus que dans la raison politique. L'empereur Nicolas fait profession d'une haute estime pour la France et les franèais, mais il affiche en même temps une haine puérile pour la dynastie [4 - Писано рукою Л. Н. Леонтьевой, а далее – рукою Тургенева.], élue en juillet. S'il mande en ce moment auprès de lui son ambassadeur à Paris, c'est de peur que l'absence de m-r le comte d'Appony n'oblige m-r de Pahlen à porter la parole au nom du corps diplomatique dans la cérémonie du 1-er janvier (но Поццо уже ораторствовал не раз). Voilà un caprice que l'on voudrait bien faire passer pour un événement politique. Mais l'opinion publique ne prendra pas le change. Tout ce qu'elle y verra, c'est le supplice infligé à ce pauvre m-r de Pahlen qui va parcourir 800 lieux pour éluder la responsabilité d'un compliment, et qui aura le voyage h faire pour venir reprendre ses fonctions.

1832.

726.
Князь Вяземский Тургеневу.

   31-го октября 1832 г. Петербург.
   Я получил письмо твое посланное через Москву, и письма с Гагариным. Принадлежности роздал и разослал, кому следует, кроме коробочки Нефедьевой, которую перешлю по оказии. Спасибо за милые письма, которые так и высасывают слюнки на губы, а ты еще хандришь, да умничаеть. Запускай себе несколько аршинов макаронов в горло каждый раз, что дурь будет находить на тебя: лучшего лекарства не знаю для тебя. Право, дуришь, и тебя хоть бить! Ты из несчастных самый счастливый человек на свете; лучше же, нежели из счастливцев быть самым несчастным, а третьего выбора пет. Все люди, умеющие горячо чувствовать, и принадлежат к одному из двух разрядов. Все прочие – животные. А ты еще имеешь способность быть и животным: трескать и храпеть для тебя сладострастие. Перестань Бога гневить! Ты испытан несчастиями, и то в пользу тебе. Провидение помазало чело твое мѵром испытаний, и за то чело твое светлеет между простонародными лбами площадной братии. Хорош бы ты был без этого помазания! Ты оплыл бы, отек бы дурацким счастием и самодовольством, и светлелись бы только на губах твоих говяжий жир и коровье масло. А мы здесь сколько настрадались! Голубушка Смирниха напугала нас ужасно. Роды её были самые бедственные: делали ей несколько операций, промучилась она 45 часов, и, наконец, должны были раздавить в ней голову робенка и вытащить его мертвого. Теперь она спасена, и ей лучше. По крайней мере, жизнь спасена, а с здоровьем Бог знает, что будет. Как скоро можно будет, ее довезут в Берлин; может быть, еще и в конце нынешнего года. Голубушка выдержала все мучения, все истязания с ангельским терпением и с геройским мужеством. Доктора говорят, что никогда не видали они ничего подобного, и что спасена она твердостью своею и присутствием духа. Не могу выразить тебе, каким умилением и благоговением был я исполнен в ней во всю эту эпоху ожиданий, страха и надежды! Удивительно, как во все это предпоследнее время возмужала она умом и укротилась правом.
   И со мной совершились преобразования, но, слава Богу, не столь бедственные. Имею честь объявить, что я уже 15 дней как женат и отец семейства. Я рассылал о том известительные билеты по знакомым своим, то-есть, знакомкам, но однако же без черной опушки. Мысленно ищи нас теперь на Неве, у Гагаринской пристани, в доме Баташева, бывшем Масальского, третий дом от Прачешного моста. Покой довольно хороши, поместительны и благопристойны. Как мы жалеем, что здесь нет ни тебя, ни Жуковского, чтобы на первые поры заселить и обживить вечерний чайный стол! Начала здесь довольно туги. Все так друг к другу примерзло, что ничто не раздается и не растворяется, чтобы выустить в ледовитое лоно свое кого и что-нибудь со стороны. Пока сам не начнешь остывать и не заимеешь, то некуда прильнуть. Надобно обсосульничаться, и тогда приминешь к общему обвалу. Впрочем, жена моя и Маша кое-где уже дебютировали и, слава Богу, довольно порядочно.
   Другое превращение мое в том заключается, что я назначен исправляющим должность вице-директора Департамента внешней торговли, при Бибикове, который остался на своем месте. Завтра, с первого числа, начну вице-директорствовать. Отслужи молебствие за мое вице-директорство и моли Господа о ниспослании на мою голову благословения внутреннего и внешнего, так чтобы не остался я навсегда внешним по делам и новым обязанностям моим.
   Ты всегда присылаешь мне, Бог знает, что за книги. Уж если есть случай, так присылай хорошее и стоющее;

     А то, в Италии на солнце пузу грея,
     Ты подогретого мне присылаешь Грея.

   Добро бы еще, если к этим многоязычным образцам припечатал бы ты и образец Жуковского. Вперед прошу присылать сочных книг, а не то стану отсылать их тебе на твой счет. Смерть досадно: обрадуешься толстому пакету и вытащишь какую-нибудь макулатуру. Прошу теперь присылать мне книги по части коммерции на каком языке бы ни было, только замечательные, но особенно же французские и немецкия. И книги сего рода можешь отдавать нашим консулам или министрам, с означением, именно какие книги для доставления в департамент на мое имя, то-есть, имя исправляющего должность вице-директора. А поелику ты энциклопедический паровик, то прошу составить мне записку о лучших сочинениях сего рода, вышедших в последних годах или и ранее, но мало известных, и о журналах, периодических изданиях, товарных лексиконах, энциклопедиях, выходящих ныне по сей части и частям, к ней непосредственно примыкающим, и прислать мне поскорее; а если сам не сможешь, то посоветуйся в Париже и в Лондоне. Мне хочется составить библиотечку для обихода департамента нашего, для перевода на русский язык нужнейших и лучших книг по сему предмету и для приучения себя грешного. Сделай одолжение, займись этим con amore и вышли поскорее что можно из книг и записку, особенно с поименованием журналов, на которые следовало бы подписаться на будущий год. Италия – земля не слишком благорастворенная для подобных изысканий, но именно во Флоренции есть, кажется, хорошая журнальная библиотека, да и к тому же не даром ведь Шатобриан провозгласил тебя во услышании вселенны homme de toute sorte de savoir. Прошу же теперь расплачиваться за славу свою. А я, хотя и не числюсь по всем сортам de savoir, но трусь также около некоторых сортов.
   Буду говорить тебе о Дубенской, которая также больна, но, слава Богу, не так же, как Смирнова. Твои письма давал я читать молодой Толстой, фрейлине великой княгини, с которою ездила она по Италии. Фикельмонтша также просила меня прочесть ей твои, письма. Смотри же, не слишком завирайся и не неси – . Вот тебе письмо от австрийской красавицы. Она извиняется перед тобою, что пишет мало и наскоро, жалуясь на меня, что я торопил ее. Скажи княгине Гагариной, что с удовольствием займусь поручением её и соберу, что могу. Приятно мне было видеть сыновей её, особенно одного, который ее напоминает. Что знаешь о Жуковском? Обойми его, если где встретишь. Карамзины в Дерпте, здоровы; хочется зимою взглянуть на них. Получил ли ты письмо мое, посланное в Мюнхен? Завадовской не видать. Она в трауре по старушке Вяземской, которая села в гроб: положить ее, вероятно, нельзя было. Где графиня Болеслас-Потоцка? Надеюсь, что ты влюбишься в нее, а между тем отдай ей эти стихи, написанные в ответ на цитованные ею из Батюшкова. Видел ли Киселеву или увидишь ли? И ей мой сердечный поклон. Что делает она и навсегда ли она для нас пропала? Скажи ей, что я душевно ее люблю и душевно ей предан и готов бы на старости лет душевно влюбиться в нее, если бы она была на глазах.
   Здесь веселия еще не оперились. Вероятно, оперятся не прежде шестинеделия императрицы. Теперь идет музыка. Сегодня едем слушать madame Caradori-Allan. Обещали, было, Паганини на зиму, но что-то не едет. Пришли его. Боюсь упустить все знаменитости. Наполеона, Байрона прогулял; того смотри, что и Паганини свалится. Хорошо, что я успел тебя узнать.
   Жена и дети тебе кланяются и кивают сердцем. Прости, мой Паганини, моя Эоловая Арфа, мои самородные гусли! Обнимаю тебя от всей души и желаю тебе благоразумия, то-есть, менее ажитации.

727.
Князь Вяземский Тургеневу.

   30-го января 1833 г. [Петербург].
   Воля твоя, ты блажишь и ребячишься и еще просишь советов. Что можно тебе присоветовать, когда ты хочешь поступать не по рассудку, а по прихоти! Все это дело было уже бито и перебито. Нового ничего нет; все осталось по старому. О чем же ты хлопочешь? Париж запрещен русским; если и есть исключения, то тебе ли просить исключения? Говорившим о тебе Нессельроду он отвечал: «Я просил, я умолял Тургенева не заводить речи о Париже, оставаться в покое несколько времени, не напоминать о себе». То же скажет он и теперь. Все твои здешние приятели того же мнения и уверены, что всякая попытка о разрешении тебе ехать в Париж останется без успеха на настоящее время и только повредит тебе в будущем. Князя Александра Николаевича я не видал еще; при первом случае переговорю с ним, но, по собственному убеждению и по уверению Булгакова, заранее знаю, что это ни к чему не послужит. Да и никто из принимающих участие в тебе не захочет входить с представлением по этому делу, в уверении, что кроме вреда, то-есть, кроме новых неблагоприятных впечатлений, ничего из того не будет. Оно ясно, как дважды два четыре, и охота тебе chercher midi à quatorze heures! Ты знаешь, что к тебе не благоволят; знаешь, что общая мера принята, запрещающая русским въезд в Париж; знаешь, что эта мера более политическая, нежели иная и, разумеется, должна иметь в виду людей именно подпавших предубеждениям и неблаговолению правительства. По какому же поводу полагаешь ты, что правительство разрешит тебе, что запрещает другим, когда ты предпочтительно один из тех, pour qui ou inventerait la loi, si elle n'existait pas. По какому поводу? Потому ли, что в Париже брат твой, который в неприязненном положении против правительства? рассуди сам и убедишься в несообразности своих требований. Да и что тебе делать в Париже? Я уверен, что твое тамошнее пребывание по возможности вредит даже и брату твоему, пробуждая внимание на него. Один – он отрезанный ломоть от России, и, без сомнения, мало и помышляют о нем и наконец забудут; при тебе рана его не может затянуться и остается открытая. Наблюдения за тобою падают неминуемо и на него. Предубеждения против него усиливаются предубеждениями против тебя. Ты даешь им присутствием своим тело, образ, жизнь и действие, ибо ты сохраняешь сношения свои с Россиею и, живучи с ним, ты как будто и его tacitement вводишь в эти сношения. Блого, что он там, и оставляют его в покое.

     Не заводи о прежнем слова,
     И, друг заботливый, больнова
     В его дремоте не тревожь!

   Один он там в безопасности, ибо дело его кончено: он умер для России и правительства. Сам-друг с тобою он оживает в тебе, ибо ты, хоть и еле жив, но все еще дышешь, и, следовательно, la loi a prise sur vous. При настоящих делах во Франции нельзя ручаться за будущее. Поляков ведь выслали же из Парижа. Без тебя, я уверен, что брата твоего никогда не вышлют и не сделают ему ни малейшей неприятности, ибо, повторяю, дело его кончено. Но при тебе положение его может перемениться, и легко может он пострадать за тебя. Да и что за нетерпение! Погоди, так ли, сяк ли, дела развяжутся, и Франция растворится. Помилуй, Шельда и шире тебя, да и она заперта, и вот более двух лет хлопочут, как бы отпереть ее, да все не удается. Покорись и ты необходимости и поставь себя в число европейских вопросов, которые ожидают развязки от времени и обстоятельств. Конференции наши о тебе, как и все конференции, только что более запутают дело. Окончательно: просить за тебя ни к чему не ведет, а может подвергнуть тебя исключению в будущем, когда всем разрешится Париж; ибо просить не во время и не кстати есть повод не только к отказу, но и к дальнейшим неприятностям. При нынешнем положении дел во Франции, при неверности, зыбкости всего и всех, присутствие твое в Париже, сближение твое с братом, который без тебя мертвец, а при тебе оживает, вредно не только тебе, но может быть опасно и для него. Ехать тебе без позволения и вопреки запрещению, разумеется, зависит от тебя, как и всякое сумасбродство; но предстоит ли такая крайность, что ты должен всем жертвовать и будущим своим, чтобы избавить себя от хандры, которую развлечь можешь иначе; а особливо же можешь угомонить сознанием, что ты поступаешь благоразумно и исполняешь обязанность свою. Одно средство имеешь ты ехать или съездить в Париж: постарайся, чтобы при случае посланник русский отправил тебя с депешами.
   Кажется, все высказано, что было на уме, на сердце и на совести, Прости теперь. Я получил твои письма и книжки от князя Голицына. Буду отвечать на все в другой раз. А на этот – спасибо и за финансово-ученое розыскание. Обнимаю тебя. Все мои сердечно тебе кланяются.
   Вот что Дмитриев отвечал мне на твое поручение: «Маленькому Гримму можете при случае сказать, что я был е есмь все тот же; по он сам хотел казаться не тем же: заглядывал к нам только из благопристойности. Мы, конечно, не Балланши, не Шатобрианы, но все-таки были бы ему паристее, нежели красивые девушки, в беседе которых он только и находил удовольствие. Прибавлю еще, что я теперь люблю его по прежнему и не перестану желать, чтоб он скорее возвратился и способности свои посвятил на полезную службу отечеству».

728.
Князь Вяземский Тургеневу.

   6-го февраля 1833 г. С.-Петербург.
   Я вчера был у князя Александра Николаевича: он мне читал письмо твое к нему; сказывал, что говорил о нем, с. кем подобает, и хотел тебе отвечать сам лично. Между тем предваряю, что он не одобряет твоих путешественных планов; что никто их здесь не одобряет, и не иметь тебе разрешения на то. Если в самом деле нужно тебе проехаться – съезди в Англию для устройства своих денежных дел, свидания и переговоров, с кем следует. Сердись иль нет, а все приятелям твоим говорить тебе нечего, как одно: успокойся, не ажитируйся, не пень тоски своей; пускай она отсядет. Разумеется, есть тебе о чем тосковать, но именно потому и не зачем тебе искать новых огорчений. Желать невозможного, желать в свою пользу исключений от общего правила есть напрашиваться на неудачу, следовательно, на неудовольствия. Голицын сказывал мне, что не писал тебе за незнанием, куда писать, ибо ты никогда не давал ему адреса своего. Ос мне говаривал это несколько раз и прежде при наших встречах; и, между прочим, раз прислал ты мне через него какую-то брошюрку без письма, но с надписью и выговором, что по такое-то число не имел еще ты ни одного письма от меня; и он мне на это сказал, что он это принимает косвенным выговором и на себя. Ты напрасно ищешь посылки моей в мюнхенском почтамте; ищи ее в нашей миссия, то-есть, у Потемкина, куда она отдана, по словам здешнего баварского посланника графа Леркенфельда. Кажется, мудрено ей пропасть, а разве где-нибудь она залежалась. Я говорил Гагарину о продаже книги его в Риме попечениями Деликати. Ты через него также должен получить деликатность от меня.
   Я сегодня с похорон Гнедича. Гриппа доканала его. Он умер тихо и приготовившись. Жуковского калмык закрыл глаза ему. Он все свое земное совершил: перевел и напечатал Илиаду; не задолго перед сям выдал том своих стихотворений. Вообрази, что Хвостов на погребении раздавал стихи, какую-то торжественную оду ко Христу. Вчера похоронили мы Долгорукову-Гагарину, жену князя Василия. А между тем вот и блинная неделя, и мы с бала на бал катимся, как по маслу. Сегодня бал австрийский для царской фамилии; после завтра маскарада в Уделах. Готовятся кадрили – императрица и двор красавиц: Завадовская, Радзивиллова-Урусова, наша птичка-Дубенская и многие другие. Другая кадриль составляется под предводительством графини Долля. Я тебе напакостил с Дубенской: сказал ей, что в последних письмах нет ни слова о ней. Смирнова должна быть теперь в Берлине. Твои коробочки и прочее послано в Москву к Нефедьевой.

   7-го.
   Вчера на бале австрийском говорил я пернатке-Дубенской, что в письме, вчера же от тебя полученном, было словцо и о ней, Она благодарит тебя, а потом буду кормить ее твоими скоромными письмами. Теперь у всех у них головы и ноги вертятся, и, как мой испанец в притче à la Chwostoff,

     Все пляшет,
     Ногами, головой, руками, брюхом машет.

   Говорил я с тобою на бале же и с Долгорукодою, сестрою флорентинской Потоцкой, которая, слава Богу, по крайней мере не вальсирует и не танцует мазурки и к которой между французскими кадрилями можно, следовательно, присоседиться на бале и променять несколько идей и слов. Она также очень мила, не фантастически, как сестра её Потоцкая, по рационально, и вообще разговор с нею на бале очень хороший рацион для голодных ума и сердца, натощак изнемогающих посреди роскошных пиршеств наших. В самом деле, на балах наших точно мучение Танталово: много лакомых прелестей; хочешь прильнуть к ним мыслью, закусить их чувством, не тут то было: вихрь вальса давно умчал их, и остаешься, разинув рот, и только-что закусишь губы.
   Спасибо за ученые твои указания. Воспользуюсь ими и выпишу книги, тобою назначенные. Спасибо, что ты мне напомнил и о Мейендорфе; он у меня совсем вышел из головы, а кому же лучше, как не ему, присылать нам книги по части департамента нашего и моей газеты. В Москве, сказывают, скучают: нет балов. Одни Чистые пруды запрудились и кое-как мелят, а в прочем везде засуха. Здесь погода ужасная: грязная и пасмурная оттепель. Горы и катания – к чорту или в воду. Здесь московская красавица наша, представительница Чистых прудов, Булгакова: приехала с матерью; и она действует в царицыных кадрилях. Она все очень хороша, хотя несколько грубовата в чертах. Алексей Оленин женится на Долгоруковой, сестре князя Илии. Люблю очень Оленина за холостым обедом, но не понимаю, как решиться принять его в брачное ложе; видно уж некого. А она довольно мила. Князь Григорий Гагарин хочет предложить Рожалину ехать с ним в Мюнхен и заняться воспитанием детей его. Пишет ли что-нибудь Рожалин? Ведь это скучно, что все вы ездите по белому свету, и никто ничего нам не рассказываете, ни, коим от Господа Бога, не в пример другим, грамота далась. Читаем же мы с жадностью сплетни других путешественников; еще жаднее читали бы мы ваши Сейчас получаю письмо из Москвы от Боратынского, который объявляет мне от своего имени и имени московской литературной братии о предполагаемом. ими альманахе к Светлому Воскресению. Подари их римским красным ничком, а не то я состряпаю из твоих писем яичницу и поднесу им. Если что изготовишь, пошли им прямо в Москву. «Les beaux esprits se rencontrent»: мы также с Пушкиным затеивали альманах к весне, чтобы содрать с публики посильный могарыч. Поэзия очень хороша, но хороши и деньги. Глупо все на других работать без платы. Альманашники жиреют от меня, а мне от того ни гроша; только и барыша, что журналисты наколотят бока. Перовский кончил или кончает свою «Монастырку». То, что я прочел из второй части, – прелесть. Вот настоящий, единственный романист у нас! Удивительная натуральность и un laisser aller, которого нигде и ни у кого из наших не найдешь. К тому же, много верности в характеристических съемках, и веселость не вымышленная, не подготовленная. Он очень хорошо передает себя в слоге своем, да и мастер брать деньги: Смирдин дал ему 9000 рублей за «Монастырку», в двух маленьких частях. Конечно, это не парижская, не лондонская плата, но, по нашей малочисленной и исключительно русской публике, должно дивиться развитию книжной промышленности у нас. Давно ли Карамзин продавал все сочинения свои тысяч за десять не с большим; Батюшков все свои – за две тысячи рублей? А теперь Смирдин за второе издание их предлагает семь или восемь тысяч рублей. Стало, Русь начинает книжки читать, и грамота и у нас на что-нибудь да годится. Можно головою прокормить брюхо: слава те, Господи!
   На днях было достопамятно-историческое заседание в Совете: Сперанский представлял оконченный Свод законов наших. Государь присутствовал на сем заседании и говорил, сказывают, много и очень хорошо; изложил исторически весь ход этого дела и все намерения и попытки предшественников его совершить сие предприятие. Были некоторые прения о том, что можно ли облечь безусловно и с первого раза Свод сей законною силою или подвергнуть его предварительному испытанию. Наконец, решили, и в манифесте так сказано: «Свод имеет восприять законную свою силу и действие с 1-го января 1835 года. Законная сила Свода имеет тогда состоять в приложении и в приведении статей его в делах правительственных и судебных и, вследствие того, во всех тех случаях, где прилагаются и приводятся законы и где или составляются из них особые выписки, или же указуется токмо их содержание, вместо того прилагать, приводить и делать указания и ссылки на статьи Свода, делу приличные. Как Свод законов ничего не изменяет в силе и действии их, но приводит их токмо в единообразие и порядок, то, как в случае неясности самого закона в существе его, так и. в случае недостатка или неполноты его, порядок пояснения и дополнения остается тот же, какой существовал доныне». Свода я еще не видал и потому ничего не могу сказать о системе, которой следовали при составлении его. Вот, что сказано о том в манифесте: «Все законы, начиная от уложения 1649 года по 1-е января 1832 года, в течение 183-х лет изданные и при разнообразных изменениях времени сохранившие поныне силу их и действие, быв разобраны по родам их и отделены от всего, что силою последующих узаконений отменено, все, исключая постановлений военных и морских и некоторых других, ниже сего поименованных, сведены в единообразный состав, соединены в одно целое, распределены в книге по главным предметам дел правительственных и судебных. Все, что после 1-го января 1832– года состоялось или что, по общему движению законодательства, впредь состоится, будет по порядку тех же книг и с указанием на их статьи распределяемо в ежегодном Свода продолжении, и, таким образом, состав законов, единожды устроенный, сохранится всегда в полноте его и единстве. Сего требовали первые существенные нужды государства: правосудие и порядок управления. Сим удостоверяется сила и действие законов в настоящем и полагается твердое, основание к постепенному их усовершению в будущем. Сим исполняются желания предков наших, в течение ста двадесяти шести лет почти непрерывно продолжавшияся».
   Вот исключения упомянутые: «Приводить также непосредственно (то-есть, не довольствуясь ссылками на Свод, как сказано было прежде): 1-е, все местные законы, где они действуют, доколь по принятым для сего мерам не будут они составлены в особые Своды; 2-е, узаконения, принадлежавшие к управлению народного просвещения и государственного контроля, коих уставы, по предназначенному в сих частях преобразованию, не могли быть еще окончены; 3-е, узаконения, к управлению иностранных исповеданий принадлежащия». Я делал извлечение не по порядку и часто снизу вверх, но представил главное. Государь в самое заседание отколол с себя Андреевскую звезду и надел на Сперанского. Все участвовавшие в этом труде получили большие награждения; -Балугьянский – белого Орла, деньги единовременно, значительную аренду.
   Здесь князь Дмитрий Владимирович Голицын, но мало его видно. Он в трауре по кончине тещи, а старуха Вольдемар и в ус не дует. Сказывал ли. я тебе, почему князь Дмитрий Владимирович не носит усов, вопреки общему положению: потому, что он еще не отделенный сын. Вчера на бале увидел я Николая Щербатова: он бел, как лунь или как брат его. M-me Bravura верно писала тебе о жене его, которая в Москве. Сказывают, их дочь – красавица редкая.
   Сделай милость, поцелуй ручку у милой княгини Зенеиды и благодари за письмо. При первом случае напишу ей, а между тем забочусь о её делах таможенных и надеюсь все устроить? как она желает. Иные ящики её уже доставлены. По книгам нам делать нечего: умственная таможенная часть, то-есть, ценсура, не в наших руках. Впрочем, я сказал князю Александру, где ему справиться. Князь Александр и здесь нравится; но он диковат, и мы никак не можем залучить или приручить его к себе, как ни стараемся и как ни упрашиваем. Сыновья Гагарина также очень милые ребята; эти бывают у нас часто и живут в больших ладах с своими кузинами. Какое отличное дарование в живописи у старшего! На первой неделе едут они в Москву, и я дам им письмо к нашей римской красавице. Кланяйся от меня графу Риччи и благодари его за память обо мне; и моя верна ему. Что голос его, здравствует ли? Дай Бог ему здоровие! Я обязан ему многими сладостными минутами. А что голос княгини Зененды? Сохранила ли она его посреди болезней своих? Здесь нет такого музыкального мира, как бывало у неё, в Москве. Там музыка входила всеми порами, on était saturé d'harmonie. Здесь также есть много отличных дарований, но времени, досуга нет. – Все числятся по особым поручениям по тысяче других интересов: не до музыки! Даже и Вьельегорский не все звучен, как бывала княгиня Зенсида. Дом её был как волшебный замок музыкальной феи: ногою ступишь на порог, раздаются созвучия; до чего ни дотронешься, тысяча слов гармонических откликнется. Там стены пели; там мысли, чувства, разговор, движения, все было пение. А я мнения Рафаэля Гаруччи:

     La poésie.
     Voyez-vous'? c'est bien; mais la musique, c'est mieux.
     La langue sans gosier n'est rien. Voyez le Dante:
     Son séraphin doré ne parle pas, il chante!
     C'est la musique, moi, qui m'a fait croire en Dieu!

   Ты знаешь ли эти «Contes d'Espagne et d'Italie», par Alfred Musset и его самого не знавал ли в Париже? Он большой пострел; много дурачится, но дарование удивительно-оригинальное и замечательное!
   От Карамзиных получаю часто письма из Дерпта. Поживают они довольно хорошо. Студенты выдержали экзамен с успехом. Жена моя и две дочери едут погостить у них постом. Что знаешь о Жуковском? Сделай одолжение, в каждом письме говори мне о нем. Он сюда ни к кому не пишет.
   Я посылал за Татариновым; он велел сказать, что будет завтра, а почта сегодня отправляется. Переговорю с ним о твоих деревенских делах и скажу ему, чтобы он потузил дядюшку своего. Ты счастлив в выборах своих. Да, кстати: имею честь поздравить с 3-м Владимиром Жихарева. Довольно ли я наплел тебе всякой всячины?
   Еще раз спасибо тебе в пояс за письма твои и библиографические указания. То ли дело расшевелить тебя: Бог знает, что откуда берется! И прав Шатобриан: «Le comte Tourgueiieff est un homme de toutes sortes de savoir». Жаль, que le seul savoir. qui lui manque, soit celui de se résigner a sa destinée, de tirer partie de sa position, qui n'est pas riante, car elle l'isole des personnes, qui lui sont chères, mais'qui cependant n'est pas désespérée et offre, si ce n'est de jouissance a l'âme, du moins des distractions à l'esprit et une existence matérielle, intelectuelle et sociale, riche en ressources et en compensations.. Вот тебе проповедь, а там еще будет деликатная проповедь еще менее деликатная. Да с тобою делать нечего: надобно журить тебя, как робенка, потому что ты ребячиться.

   8-го.
   Сейчас скушал я два блинка за твое здоровье. То ли дело московские блины! Иростии! Мои тебе вседушно кланяются, а я тебя обнимаю и желаю тебе здоровья телу, сердцу и рассудку. Аббату Мезофанти пришлю наш петербургский «Cent et un», как скоро он выйдет. Где Киселева? Что знаешь о ней? Что знает Зенеида о поэте Мицкевиче?

   На обороте: А son excellence, monsieur Alexandre Tourguenetп, chambellan de s. m. l'empereur de Russie etc., etc., par Memel а'Rome. Poste restante.

729.
Князь Вяземский Тургеневу.

   15-го февраля 1833 г. С.-Петербург,
   Comme tous chemins mènent à Rome, я пишу к тебе через Берлин и Швейцарию, то-есть, через Смирнову, Северина и Жуковского. Авось, дойдет, а когда – Бог весть; но едет курьер в Берлин: посылаю книгу Смирновой и при сей верной оказии хочу и тебе сказать несколько слов, хотя сердце теперь и не словоохотно. Я в ужасном беспокойствии о Карамзиных: у них сын Николай отчаянно болен d'une hémorragie des poumons. Кажется, доктора мало надеются. В последнем письме было известие несколько успокоительное, а с того времени ни слова; вероятно, за вскрытием рек, почта, которая должна была прийти уже 12-го числа, не пришла еще и сегодня. Страшно и подумать о бедной Екатерине Андреевне. Недаром сердце у неё так не лежало к Дерпту. Господи, помилуй ее и нас!
   Сегодня получил я твое письмо и книжонки от Демидова. Письмо к Нефедьевой послал я сегодня же в Москву. Татаринов твой был у меня; Я передал ему говоренное тобою о молчании Арженитинова. Он отвечал мне, что сам переслал он тебе во Флоренцию post restante письма от него. Впрочем, хотел он опять писать ему о твоих делах и отвечать тебе сам в Рим. Бог знает, что делается с письмами с тебе; право, отбивает охоту и писать! Булгаков сказывал мне, что писал тебе. Князь Александр Николаевич и он, и получа свидетельство от Гурьева, будет теперь исправно пересылать тебе казенные деньги. Я писал к тебе недавно по почте. Хотелось мне поговорить тебе о праздниках наших, о кадрилях de la lampe merveilleuse, o баядерке-Дубенской, но бедные Карамзины не дают мыслить об ином. Вот тебе вместо моих рассказов рассказы Норова о Москве. Каково ему будет? Кажется, отца присудили к очистительной присяге под звон московских колоколов по делу с стариком Гагариным, которое, вероятно, известно тебе. Вчера говорили мы про тебя с графинею Вьельгорскою; она очень тебя любит и принимает живое участие в тебе. Но вот беда: как ни принимай в тебе участие, а пособить тебе нечем.

   Не скажешь: «Будь!» тому, что было;
   или
   «Не будь!» тому, что есть.

   Кроме тебя самого, никто поправить дела твоя или, лучше сказать, расположение твое не может. Стоит только покориться необходимости: легко сказать! Я согласен, но я ты согласиться должен, что другого исхода нет тебе, чтобы выпутаться из мытарства тоски, ажитаций, препятствий, невозможностей, об которые ты бьешься, как рыба об лед, когда мог бы ты плавать себе, если не совсем сколько душе и где душе угодно, то все-таки довольно сносно. Кому из нас судьба не отмежевала заповедных вод, куда и хотелось бы, да грехи не пускают! Мера и оценка всему определяется по сравнению: сравни себя со многими и не гневи Господа Бога.
   Старик Мятлев умер сегодня. Он давно уже был полумертв. Язык не повиновался ему, и он говорил всегда не то, что хотел, и сам это чувствовал.
   Посылаю Жуковскому Смирдинское «Новоселие» и напишу ему, чтобы он поделился с тобою, а между тем по первой оказии пришлю и тебе экземпляр для Мезофанти. Это книга животных, в которой вся наша братия наповал, и некоторые даже в лицах: Греч, Булгарин, Крылов, Пушкин, Хвостов. Тут тоже, как у Мятлева: если не язык, то перо многим не повинуется, с тою только разницею, что они того не чувствуют. Из Москвы пишут, что там довольно вяло и бледно: нас нет с тобою. Одна певица Корадори привела в движение уши и карманы москвичей и сердце Александра Булгакова. Жена и дочь его еще здесь. Прости пока.

   16-го февраля.
   Все еще нет письма из Дерпта, и сердце не на месте. Княгине Зенеиде дружеское почтение. Думал я писать и к пей сегодня, но не пишется. Все мои тебе кланяются. При сем письмо от Норова.

730.
Князь Вяземский Тургеневу.

   26-го марта 1833 г. С.-Петербург.
   Уж я собирался писать тебе:

   Умолк соловушко. Конечно, бедный болен (то-есть, обкушался),
   Или не мною ль недоволен?

   Я, кажется, не за что. Я писал к тебе несколько раз и чрез все пути, держась пословицы, que tous chemins mènent à Rome, но, кажется, с тех пор, что ты в Риме, то и Рим сбился с пути. Между тем, нечаянным образом попалось мне твое письмо от 12-го февраля и при нем книга «De l'administration commerciale», par Ferrier и вот как: однажды в четверг или в понедельник (или правильнее в пятницу или во вторник, потому что являюсь всегда за полночь) Булгаков дает мне прочесть письмо твое к нему и говорит, что он многого в нем не понимает и не знает, к чему прислал ты ему книгу будто по его части, но в которой, однако же, нет ни слова о почтовом управлении. Что же вышло? – Ты на имя его надписал письмо ко мне. Смотри, ты пожалуй так светреничаешь и с любовным письмом! Как бы ни было, спасибо за письмо и книгу. Мы все это время провели в жестоком беспокойствии о Николеньке Карамзине, но Бог помиловал, и последние вести были уже очень успокоительны. Бедная Екатерина Андреевна недели две была прикована к кровати больного без пищи и сна. Кажется, Мойер очень хорошо попал на болезнь. Они им очень довольны.
   Что сказать тебе нового? Разве то, что князь Ливен пошел в отставку, а Уваров вступил в управление министерства по званию товарища. Он на днях читал в Академии наук на французском языке статью о Гёте и, по замечанию злоречивых, нашел способ по поводу «Фауста» сказать, что он министр. Я на заседании не был и потому прошу не мне приписывать. Козлова и Языкова стихотворения вышли, два антипода, но тут не по шерсти им дано, и забодает не Козлов. Оба издания очень красивы; при оказии доставлю тебе. Мы здесь как в раю: поют да и полно. Каждый день концерты, с тою разницею, что в раю ноют даром, а здесь давай каждый раз красненькую бумажку. Слава Богу, вот Страстная неделя, которая искупит нас не только от всех грехов, по и от всех концертов. Гагарин с сыновьями еще в Москве. Скажи пожалуйста княгине Зенеиде, что сын её нас очень дурно трактует и ни разу у нас не был, как я ни зазывал его; он не в маменьку и меня не жалует. Булгаков сказывал нам, что он отправил тебе все твои деньги. Татаринова твоего я давно не видал, а теперь не успею послать за ним; но в последнее свидание наше обещал он прямо писать тебе по почте о делах твоих деревенских и уверял, что родственник твой симбирский несколько раз писал к тебе и давал отчеты по управлению своему. Графу Гурьеву говорил я, но он от брата ничего еще не получал о покупке имения твоего. У Завадовского умер благодетельный двоюродный брат и оставил ему 600000 чистых денег, да сынку тысячу двести душ. Вот как умирают! Я чаю, Завадовская очень похорошела с того времени. Жаль, что нашей птичке-Дубенской не свалится с неба подобная животворительная смерть. Она все очень мила, по вижу ее редко. Я устарел и осовел. В последний раз видел ее в каруселе. Она и на коне сидит такою же птичкою, как на ветке кокетства. Смерть Завадовского имела и на литературу нашу благодетельное влияние: он оставил Шаликову 25000 рублей; авось, перестанет писать. Он был ему родня по матери. Чтобы очистить некрологическую статью, довожу до сведения твоего и о смерти Голицына, женатого на Апраксиной, и графа Куруты. Конец животы окажет. Он перед смертью бредил все по-гречески и принял все греческие ухватки. А вот сейчас сообщенное мне от Екатерины Андреевны известие также по части смерти, но очень европейское. Ай да симбиряки ваши: они просят позволения воздвигнуть памятник земляку своему Карамзину! Не даром еще в биографии Дмитриева отметил я Симбирскую губернию светлою краскою, а еще не знал я тогда, что симбирское дворянство отправляло из среды своей уполномоченного для закупки французских вин на месте их происхождения. Не даром и Киндяковское семейство из Симбирска. Все одно к одному. Жаль, что Шатобриан в предисловии своем не сказал: «Homme de toute sorte de savoir et pomeschik du gouvernement de Simbirsk». Впрочем, он не силен в географии. Я читал письмо его к Мери Голицыной, в котором, жалея, что она не в Париже, говорит ей: «Au reste, étant à Mittau, vous êtes encore parmi nous, car les polonais et les franèais ont toujours été compatriotes». Кстати o том: София Лаваль помолвлена за Борха, и старик Лаваль не стоит на ногах от радости, а зыблется. Вчера во дворце у всенощной, с вербою и свечою в руке, il avait l'au d'un feu follet. Других свадеб не предвидится. Закревская родила, но впрочем это не по части супружеской, а особ-статья, и никто не знает, под какое именование подвести ее. Здесь и в Москве было много воспалительных болезней и корей, между и взрослыми, и в числе прочих была в сильной кори и опасно больна Долгорукова, сестра Потоцкой, но теперь ей гораздо лучше. Что и где Потоцкая? Прошу передать ей мое сердцеколенопреклонение, когда ты встретишься с нею где-нибудь на солнечном пути. Была здесь Тимашева: привезла сыновей для отдачи в военную школу. В Москве все по старому, кроме двух новых финляндских звезд: Пушкиной и сестры её Авроры, воспетой Боратынским и мною. Сказывают, что все светила побледнели пред ними, и московский Ришелье – Норов все так и норовит, чтобы быть при них. В самом деле, они замечательно милы внутренно и внешне. Не воротиться ли тебе в Москву? Le bureau d'esprit et de poésie все еще держится под председательством Свербеевой. Альманах Боратынского упал в воду. Загосвин готовит новый роман и читал здесь отрывки, но я не слыхал. Свиньин читает главы из истории Петра I. Лучите писать бы ему историю Лже-Дмитрия. Устрялов издал первую часть «Сказаний князя Курбскаго» в самом подлиннике, и потому не легко читается: язык тяжелый и не всегда или не всем понятный. Есть еще несколько новых романов: «Камчадалка» автора «Дочери купца Жолобова», сибирского романа; «Последний Новик», который очень хвалят; повести Бестужева Александра, на которые большой расход. При открытии навигации можно будет все это отправить к тебе на баластовом судне, чтобы прочел ты, хотя сидя на судне, потому что тогда только и есть время тебе читать, как Дмитриев говорил, что Василий Львович только и сочиняет, что в карете. Наконец, дошла ли до тебя моя мюнхенская посылка? Право, скучно писать к тебе в неуверенности, что попадется ли выстрел в тебя. Того и смотри, что метишь в ворону, а попадешь в корову. Знал бы, сидел на одном месте, а то чорт носит тебя, как угорелого, и не только письмами, да и собаками не отыщешь тебя. Пока прости, мой странствующий рыцарь, мой скитающийся жид, моя моркотная молоденька, моя всемирная трясогузка, мой старец Ueberall und niergends. Да угомонись же, проклятый! Дай отдых старым костям! При сем бравурная ария и поклон от всех моих. Бог с тобою и с нами!

731.
Князь Вяземский Тургеневу.

   9-го или на полночь 10-го мая 1833 г. [Петербург].
   И радость по времени может быть скорбью: приехала к нам Мещерская со всею своею семьею проездом в Дерпт и не знает, что она там найдет брата уже в могиле. Мы оставили ее в этом неведении, и муж скажет ей о несчастья, только подъезжая к Дерпту. «C'est autant de pris sur l'ennemi». Ей нужны силы для дороги; а силы поддерживает в ней одна надежда, что она брата еще застанет, хотя и знает, что он отчаянно болен. Больно смотреть на нее, хотя и грустную, но не безнадежную, и больно лукавить с нею. Она в удивительном ослеплении; кажется, и посторонняя могла бы десять раз догадаться по многим приметам, что удар уже совершился, а она, которая – вся чувство, вся любовь, ничего не понимает; как будто природа её, по какому-то инстинкту, отталкивает истину. Жену мою она здесь уже не застала. Она тотчас по получении печального известия поскакала туда. Несчастная мать приняла свой новый крест с удивительною твердостью и покорностью; но и тут чувствует, как сердце её глубоко и страдательно уязвлено. Бедный Николай скончался 21-го апреля тихо и не догадываясь о своей кончине. Мать с самого начала болезни не надеялась на выздоровление, за исключением нескольких дней, нескольких часов. Письма её чрезвычайно трогательны. «Il s'est endormi doucement dans le sein de.son père qu'il trouvera sûrement aux pieds de l'Eternel; plaigniez-moi, mais sans trop d'amertume». Можно было надеяться, что после всех утрат, испытанных ею, она уже в пристани, и что Провидение даст ей сберечь до конца оставшееся при ней. Это новое несчастие должно быть еще чувствительнее в Дерпте, где и то жизнь была для неё испытанием и пожертвованием. Каково же оставаться после в этом чулане, где скорби, так сказать, негде рассеяться и выдохнуться, и где она будет с глаза на глаз со смертью сына и с страхом за других, потому что, как ни хороши дерптские врачи, а все невольно скорбь будет искать себе пищи и в том, что в Петербурге она сохранила бы его. Хорошо, что Катенька едет к ней на все лето, а может быть, и на зиму. Мне прежде сентября никак и думать нельзя быть у них потому что занятия мои по службе временно удвоились, Жена теперь поехала одна, но в продолжение лета, вероятно, еще съездит к ним с старшими дочерьми.
   Вчера получил я твое длинное письмо из Рима от 13-19-го апреля; на-днях получил прежнее, также и приписку в Булгаковском письме. Вероятно, и все письма твои дошли до меня исправно; но теперь некогда сделать им перекличку, потому что глубокая ночь и спешу (или, лучше сказать, поверхностное утро) писать к тебе. Днем за приезжею гостьею не успевал писать, потому что все был на-стороже, чтобы как-нибудь кто-нибудь не проговорился; а завтра отправляется Гагарин на пароходе, и надобно рано утром доставить ему письмо. Я ему уже отдал для тебя тяжелое отправление, заключающееся в «Онегине», новое полное издание; в «Новоселии», для выходца из Вавилонской башни; в почтовой бумаге, с видами московскими и петербургскими; с письмом ко мне Александра Булгакова, которое, как щи и бок с кашею, обдаст тебя Москвою; с «Философическими письмами», которые, по просьбе Бравурши, взялся я доставить к тебе, но на которые отвечайте прямо, а не через меня, потому что боюсь тяжести и страховых издержек философической переписки. Твоих писем к князю Александру Николаевичу Голицыну я не видал и не знаю, когда увижу; но заранее скажу тебе, что остаюсь при своем мнение. Не зачем и не должно тебе ехать во Францию, пока обстоятельства не умирятся. Просить тебе в свою пользу исключения также не кстати. Мудрец ищет его во время бури. Живи там, где никакая щепка не может задеть тебя; где твои поступки, твои речи перетолкованы быть не могут; где газеты, болтливее и лживее всех московских и петербургских сплетниц, не могут тебя ни к селу ни к городу компрометировать и навалить на тебя всякую небывальщину. Comme le juste milieu, attendez le désarmement généra. Особливо теперь, по женитьбе брата, еще менее нужно тебе ехать: он не один; поздравляю. А чтобы утешить тебя и подсластить горечь моих слов, скажу тебе, что Свербеева едет в Эмс; что, кажется, Бравурта едет за границу; по крайней мере в последнем письме говорит мне о поездке, которая даст ей случай увидеть меня в Петербурге; и, наконец, скажу тебе, что наша Суткова помолвлена за молодого графа Ростопчина второго, который еще не был в объятиях святой Нелагеи и, следовательно, еще не разорен. Говорят, что от этой свадьбы все московские матушки рвут и мечут; Сушкова совсем обворожила старуху Ростопчину, которая сначала не хотела дать согласия и призвала ее к себе, чтобы представить ей все опасности этого брака, основанные на молодости, на шалостях, на непостоянстве сына. Но не робкую душу Бог вложил в Суткову: она отвечала, что грядет на вольную смерть и, наконец, так понравилась будущей теще, что та говорит, что не могла никогда угадать лучшего счастья для сына. Боюсь, не обязалась ли Сушкова обратить в римскую веру старуху Пагикову и в придачу нашего Норова: иначе мудрено растолковать нежность Ростопчиной, заслуженную уж верно не стихами.
   Я получил роспись посылаемых тобою вещей. Все будет отдано по принадлежности. Татаринова здесь нет; по возвращении его из Симбирска дам ему твои письма и велю списать для сестры твоей. Вьельгорскому читал я сегодня утром отрывки из твоего последнего письма. Он очень хорошо характеризировал их, сказав, что в них много individualité. И в самом деле, и там, где ты педантствуеть или списываешь какой-нибудь itinéraire, все выпечатается что-то Тургеневское. Ты был бы клад и Провидение для журнала: так бы целиком и чебурахтать тебя. Не даром судьба свела тебя с Стендалем: в вас есть много сходства, но тебя не станет написать «Rouge et noir», один из замечательнейших романов, одно из замечательнейших произведений нашего времени. Того и смотри, что ты не читал его. Я Стенлаля полюбил с «Жизни Россини», в которой так много огня и кипятка, как в самой музыке героя.
   Завтра, то-есть, ныне большой парад на Царицыном лугу. Жаль, что тебя нет: можно было бы маневрировать пред фрейлинскою каретою. После завтра, то-есть, опять завтра, открывается выставка; и тут можно было бы кое-чем промышлять Скажи Жуковскому, что послал ему чрез Северина «Пестрые сказки» Одоевского, а Гагарину отдал для него мешок с турецким табаком, три фунта. Не пишу потому, что не знаю, куда писать, да и все тебе выписал; а ты расскажи ему мое письмо вкратце. «Большой выход у сатаны» и «Незнакомка» – Сенковского, ориенталиста, ценсора и прочего, теперь, но вступлении Уварова, уже не ценсора. Когда будет к нам министерша и министершенька просвещения? Киселевой, Потоцкой, Зенеиде – сердечное приветствие. Вот тебе для любезничания еще несколько листков бумаги. Прощай! Четыре часа утра, а в восемь надобно встать. Обнимаю тебя.

732.
Князь Вяземский Тургеневу.

   16-го мая 1833 г. С.-Петербург.
   Не имея времени писать, а имея случай, пересылаю к тебе несколько книжных гостинцев. Обозрение писано, сказывают, Сперанским. Жена моя все еще в Дерпте. Ты, вероятно, уже знаешь о печальной смерти бедного Николеньки. Мещерская также теперь в Дерпте. Екатерина Андреевна здорова и переносит скорбь свою с твердостью и кротким смирением. Жена пишет мне, что она удивительно трогательна. Я писал к тебе по первому пароходу с Григорием Гагариным и много кое-чего переслал. Писал я прежде через него и к Деликати. Моден умер, и смерть его была, сказывают, прекрасная, по присутствию духа, спокойствию и, так сказать, хозяйской распорядительности, с которою все придумал и для себя, то-есть, для трупа своего, и для будущего всей семьи своей.
   Свербеева приехала с мужем из Москвы сегодня и дней через 15 отправляется на пароходе и будет в Эмсе, куда и тебя приглашает. А Бравурша, сказывают, будет на лето в Ревель. Не в Ревель ли и тебе ехать? Птичка-Дубенская велела тебе кланяться и сказать, что весна напоминает ей прошлогоднюю весну и тебя. Вижу ее редко; она для меня, то-есть, в глазах моих, немного полиняла. Погода у нас ужасная, и Елагин пустеет. Прости! Обнимаю тебя и обнимаю Жуковского письменно или своеручно и поцелуй его чернильно или слюнно.
   Государь угощал обедом во дворце всю выставку, всех православных бородачей, ремесленников, более 400 человек. Он и императрица представляли им детей своих, и обласкали их, как более нельзя.

733.
Князь Вяземский Тургеневу.

   2-го июнея 1833 г. С-Петербург.

     Узнай, и с зависти растрескаешься шкурой:
     Пишу с Свербеевой и остаюсь с Бравурой.

   Так, сегодня Свербеева и Бравура еще здесь, но не надолго. Завтра одна отправляется в вашу сторону, то-есть, в Эмс, а другая едет в середу в Ревель. Одну может увидеть во всяком-случае, потому что она едет на год и, вероятно, будет в Женеве. Подарки, то-есть, часть твоих подарков, сюда дошла моим дочерям и Татариновой; но Татаринов еще не возвратился из Симбирска, и подарки ждут его. Жена возвратилась из грустного своего дерптского пилигримства. Оставшиеся, слава Богу, здоровы; в том удостоверяют и письма, после её возвращения уже полученные. Екатерина Андреевна в недоумении: оставаться ли в Дерпте или нет. По всем соображениям, она не нашла там, чего искала; не нашла той стихии, той атмосферы учености, научительности, любознания, которой надеялась найти. «Tutto il mondo è fatto comme la nostra famiglia». Кажется, и Дерпт не лучше или не многим лучите других наших университетов. Впрочем, дело не в профессорах. Карлсбадские воды в худом климате не могут производить того действия. Главное не в лекарствах, которые везде равно достаточны, но в пище, в воздухе, в испарениях почвы, которые глотаешь, и проникают все поры: вот что укрепляет организм человека. А между тем и больно видеть бедную Екатерину Андреевну, прикованную на кладбище и к надгробному камню сына. Как ни вертись она, а все этот камень в глазах. Тяжело, а если бесполезно, то еще тягостнее. Увидим, что скажет осень.
   Теперь поговорим о свадьбах. Михаил Алексеевич Обресков женился на какой-то вдове полковнице, которая, впрочем, перешла все чины, или в которую – ; по крайней мере такова слава о ней, но мое вицедиректорство ничего о том не ведает. Здесь и в Москве уверяют, что Ивап Иваеович Днитриев тайно женился на вдове Севериной, но я тому не верю. Мария Осиповна идет замуж за конно-гвардейского Бреверна. Бравура меня уверяла, что известная султанша полагала, что ты на ней женишься. Жаль, что не совершилось бракосочетание французского кухмистерства с русскою кухнею, союз d'un pâté de Pérïgord (виноват, de foiegras) с православною кулебякою. То-то спали бы вы! Ты часто всхрапываешь, а она всегда сопит. Удивительно скучная особа!
   Я пишу к тебе настоящим отцом семейства. В одном ухе скрыпка или волынка, по которой медвеженок мой Павлуша, пляшет с m-r Beaulier; в другом – солфежио Полины, которая учится петь с Рубини. Сегодня или через несколько часов минет моему Павлу тринадцать лет. Более грустно и страшно, нежели радостно. Бог с нами и с тобою, и с вами!
   Дубенская была у нас недавно вечером; порхала, головку в перья завертывала, ворковала, миловалась и прочее, и прочее. Она всегда говорит о тебе, и не только слышно, но и видно, что помнит, – в чем большая разница. Свербеева может дать тебе живой отчет о ней…
   Знаешь ли, что Чадаев надел черный галстук? C'est tout dire. Он в Москве кажется сен-симонствует. Впрочем, и здесь та же посылка от меня: «Voyez m-me Sverbéeff», которая рассказывает много забавного о нем.
   Я послал к тебе недавно каталог выставки, сочинение Сперанского: все в-Женеву. Багреева отправилась на последнем пароходе, также и Огарева, Caniche Saltickoff с племянницами Долгоруковыми, Сторх, Соллогубша с племянницею, которую рекомендую вашей милости: это резеда, да стоит птички. Завтра отправляется графиня Полье со всем семейством. Меня этот пароход в жар кидает. А ты, – сын, еще жалуешься на свою участь! Неблагодарное животное, да перестань гневить Господа Бога! Ведь и он начальник: разгневаться может и заставит тебя дежурить в департаменте без выхода.
   Вчера получил я твое старое письмо от 7-го марта в ответ на мое старейшее прошлогоднее письмо мюнхенское. Прошу непременно велеть снять свою рожицу, а литографии мы не хотим.
   Во вчерашнем письме из Дерпта рассказывают нам о приеме Уварова студентами со всею университето-рыцарскою торжественностью: депутациями пешими и конными, факелами и виватами. Андрей Карамзин был представителем русской стороны. Уваров был, говорят, очень доволен и очень тронут этою встречею. Вот что София пишет о матери: «Elle est toujours bien triste; depuis quelques jours cependant ш us la trouvons -mieux; elle a l'air moins abattu et elle pleure souvent», чего прежде не было. Посылаю тебе с Свербеевой «La notice sur Goethe», Уварова; в ней, кажется, много заимствовано из Клейна; по крайней мере, судя по прежним выпискам твоим из него; по только выведено у него противоположное заключение. В строфах Боратынского более идеи, истины, нежели в брошюрке, в которой, впрочем, встречаются блестящие фразы шатобрианские, но вообще много легкомыслия и поверхности, что не очень идет к лицу президента Академии наук и министра просвещения в России, которой именно не нужно красноглаголания, а нужны мысли или и мысль. Переведи, хотя на немецкую прозу, стихи Боратынского и дай им известность в журналах. Их перевел стихами саксонский посланник Люцероде, хороший наш приятель, который в несколько месяцев пребывания своего здесь выучился очень хорошо по-русски и два раза прочел «Ивана Выжигина», и русский язык ему не огадился: испытание победительное. Австрийская красавица очень желала, по твоей рекомендации, увидеть нашу тибромоскворедкую красавицу, но я не мог сблизить ее с нею или к ней приблизить в Елагинском театре; она видела ее только издали и то не в авантажном виде: на ней была какая-то головная уборка, затеняющая ее. И здесь та же ссылка: «Voyez m-me Sverbéeff». Дочери мои хотели письменно благодарить тебя за подарки, но вчера, за празднованием новорожденного, засиделись поздно, а сегодня должно мне рано отвезти письмо к Свербеевой. Итак, до другого раза. Пиши иногда к Карамзиным: им будет очень отрадно получать письма от тебя. Может писать им через меня, а иногда мне через них. Вот тебе русский анекдот о выставке: кто-то на ней шумел несколько непристойно; чиновник подходит к нему и просит быть потише, говоря: «Ведь здесь не кабак». – «Не кабак, а выставка», отвечает тот.
   Твое последнее свежее письмо – из Неаполя от 9-го мая. Письмо из Чивитта-Веккиа также здесь. Ожидают сюда Софию Волконскую 7-го числа, то-есть, чрез четыре дня. Додо Сушкова теперь уже графиня Ростопчина. В Москве эта свадьба сделала ужасную тревогу. Нахожу под рукою одно из стихотворений её и посылаю его тебе вместе с письмом Норова. Теперь прости! Обнимаю тебя. Вьельгорский, Бобринский тебе кланяются. До свидания!
   Я писал Северину о воспитателе и воспитательнице для детей моих. Сделай милость, снесись с ним по этому и постарайтесь сообща.
   Смирнова, описывая мне свои похождения, говорит: «Nous avons fait, comme Tourgueneff: après ces excursions покушали рыбки и спать легли».

734.
Князь Вяземский Тургеневу.

   8-го июня. [Петербург].
   Подательница сих строк – кузина моя, Свербеева, и муж её, которых рекомендую дружбе твоей. Они тебе везут письмо и от Елагиной; следовательно, мне прибавлять нечего.
   Что ты? Каков ты? Твержу одно: не спеши сюда, хотя и к должности, более, – хотя и к душевной обязанности. Но не забудь теперь, что ты откомандирован и прикомандирован к здоровью своему также по службе; следовательно, будь у него в повиновении.
   Из Дерпта вести довольно отрадные. Екатерина Андреевна начала плакать, и ей легче. Там встречали нового министра со всеми проделками германского студенчества, и он, сказывают, был очень доволен и тронут. В депутации Андрей Карамзин был представителем русской стороны. Да вот тебе письмо живьем Софии, а самому писать некогда. Свербеева отплывает на пароходе: спешу застать ее. Здесь все тихо; лето одно бурлит; холод и ветер. Обнимаю тебя за себя и за всех своих. Свербеев даст тебе турецкого табачку, а я послал тебе с Григорием Гагариным и чрез Шамбо. Будь здоров и не приезжай сюда прежде будущего года. Пиши же!

735.
Князь Вяземский Тургеневу.

   15-го июня 1833 г. С.-Петербург.
   Имею честь вашему превосходительству отрапортовать, что г-жа Бравура благополучно, а для нас злополучно, изволила отбыть из С.-Петербурга в прошедшую среду, то-есть, вчера неделя тому, по тракту в Ревель или в море; что она здесь оправдала в полной мере вкус вашего превосходительства, особенно по дипломатическому корпусу, коего корпусы приходили в движение по встрече с нею, при разъезде в театре и так далее. Мне жаль было разлучаться с нею. Не имею еще вестей от неё из Ревеля.

   25-го.
   Имею, и две имею, и одну для тебя. Я все поджидал приезда княгини Софии Волконской и прибытия обещанных мест, которые теперь прибыли, за исключением картин для Булгаковой, идущих с остальным имуществом Волконской. Вчера я отправил в Москву с Мещерским на имя Нефедьевой все бусы, запонки, колечки etc., etc. для доставления по принадлежности. Татаринова здесь нет, и не знают, когда он возвратится из Симбирска. Потому и решился я при сей верной оказии отправить все Нефедьевой при накладной твоей руки. Так ли, ваше превосходительство? Мещерский был проездом здесь из Дерпта в Москву, куда он поехал дней на десять, а там опять в Дерпт, где он оставил жену, детей и Карамзиных здоровыми, а Екатерину Андреевну покойнее духом и начинающую отдыхать от грозы, разразившейся над нею. На зиму все они переезжают в Петербург. Сей оборот прежнего плана решен многими причинами, а между прочим и тою, что пребывание дерптское не оправдало вовсе предполагаемых надежд и не обещает плодов, которые ожидали. Учение идет там довольно безуспешно. Средства учиться есть, без сомнения, но те же, с некоторыми изменениями, можно найти и здесь; а побудительного к учению, что должно быть главное, нет там ни в атмосфере, ни в нравах, ни в обычаях, ни в житье-бытье профессоров и студентов. Между тем, Андрей и Александр хотят решительно быть военными, а военные науки там не процветают. Андрею будет на днях 19 лет. К чему же олицетворять в себе пословицу: «Все люди, как люди, один чорт в колпаке». Тем более, что ни в том, ни в другом нет господствующей страсти к учению. Жена и дети поедут к ним недель на шесть пользоваться красным летом, вместо дачи на островах. Хорош ты с своею посылкою à la Niagara! Я получил ее на даче, ехавши к Шуваловой; положил в карман и, гуляя в саду с графинею, хотел раскрыть ее и показать ей итальянский гостинец. Не знаю, что-то помешало. От неё поехал к австрийской красавице на вечер; по счастию, подсел не к женскому столу, по обыкновению своему, а к мужскому с Пушкиным, Мейендорфом, Кутайсовым и, вспомня, что у меня в кармане не раскрытая посылочка, вынул ее, развязал и нашел твою зубочистку. Ах, ты греховодник! Ну, если я раскрыл бы ее при дамах, что весьма легко могло случиться! Добро бы еще при madame mère, нашей благодетельной Элизе! – Кажется мне, и Кутайсов посмотрел на него с презрением, подумав: «На что это годится».
   Здесь Дмитриев проездом в чужие краи, то-есть, в Дерпт, Ригу и Ревель; может быть, будет и на Балдонских водах, по это еще неверно. Он очень мил, бодр и деятелен. Я спрашивал его, что делает в Москве М. А. Салтыков?– «Все вздыхает об изменении французского языка». Знаешь ли, что Дмитриева здесь и в Москве женили было на вдове Севериной; а здесь того и смотри, что женят его на Плюсковой, у которой просиживает он целые вечера за полночь. Кстати о фрейлине Плюсковой. Я отдал фрейлине Дубенской твой подарок; Шереметевой отдам при первом свидании; Дубенская велела тебя очень благодарить и жалеет о прошедшем лете. На днях отвозили мы ее от Бобринской с острова и задержаны были мостом; переехали Неву в лодке и таким образом расстались только при восхождении солнца. Погода у нас баснословная: дни горячие, ночи теплые. Сегодня праздник на Елагине, то-есть, для нас, черного народа, а белый или пестрый народ – в Петергофе. 1-го поля, сказывают, будет великолепный праздник петергофский. Мя туда отправляемся семейно и остановимся в комнатах Михаила Вьельгорского. Жена его уехала и, вероятно, будет скоро в Женеве. Найдите же мне в Женеве или в другом месте Швейцарии мусье и мадаму или мамзелю! Я писал о том обстоятельно Северину.
   Вот тебе перечень московских вестей из последнего письма Булгакова: Норов бедный смутен (ты знаешь, что отец его приговорен к очистительной присяге при звоне колоколов по делу с покойным Гагариным, который для него весьма беспокойный). Я бы на это время удалился, а он всюду показывает свою амбарасированную рожу, на коей как будто написано: «Говорите мне обо всем, кроме об отце». В Петровском (далеко тебе, кулику, до Петрова дня) множество бывает у Пашковых и Киндяковых, но дамы скучают: некому за ними волочиться. Тургенев, чего зевать!

     Pourquoi vous gênez-vous?
     Покинь-ка Женеву,
     Да дерни в Петровское,
     В раздолье московское.

   В Москве умер Волков жандармский; он был очень любим, и множество народа было на похоронах его. Старик Спечинский, стоя возле Лесовского (преемника Волкова), оплакивая и расхваливая покойника, сказал Лесовскому: «Дай Бог и вашему превосходительству такие похороны». Бедная Скарятина-Озерова плоха.
   Великая княгиня отправилась в Москву пить воды; вероятно, и великий князь поедет скоро. Окликнулся ли ты с Свербеевой, с Смирновою? Я всех их растерял по европейской карте. На днях отправились Лаваль и Закревская. Закревский также едет, но остался доучиться вокабулы. У нас здесь мюнхенская красавица Крюднерша. Она очень мила, жива и красива, но меня еще не задрала: что-то слишком белокура лицом, духом, разговором и кокетством; все это молочного цвета и вкуса, а вашему брату, старику, нужен кумыс или водка.
   Я на днях спас Дмитриева и публику от фисташкового цвета панталон, которые он готов был заказать. Удивительно, как он цветист в своем убранстве: начиная от парика до панталон, все краски радуги сливаются в нем. Ты ведь хотел что-то прислать ему из Италии, но у меня ничего не оказалось: разве зубочистку в рот, да и ту скорее нареченной его Севериной; –. Не понимаю, что значит в письме твоем из Неаполя от 12-13-го мая приписка: «Возвратить письмо от князя Александра Николаевича Голицына к тебе». У меня нет этого письма. Спрашивал я вчера Булгакова: и у него нет. Булгаков перешлет тебе на днях деньги твои. Графиня Долли тебе кланяется. Я передал ей все твои итальянские листы. Иван Матвеевич гадок мне с своим ученым сором и напудренною любезностью. прости! Обнимаю тебя. Сорви ветку резеды, положи в бумажку, в пакет и отправь в Карлсбад на имя m-elle la comtesse Sollohoub.

736.
Князь Вяземский Тургеневу.

   19-го июля 1833 г. С.-Петербург.
   Что же мне с тобою делать? Ты мечешься из угла в угол по белому свету, как угорелый кот, к которому под хвост подвязали бы колокольчик или хлопушки, и удивляешься, что не получаешь писем. Какая тут, чорт, poste restante! Надобно бы найти почту, qui aurait le diable au corps comme vous, чтобы поймать тебя. Тут и камчадальская почта не помогла бы, потому что тебя и с собаками не отыщешь. Разве прибегнуть к «Адской Почте» Федора Эмина? Имей здесь банкира, который пересылал бы письма к тебе в какой-нибудь европейский дом, и ты тогда увидишь, что письма станут приходить. Я писал к тебе много раз чрез всюду, чрез все и чрез всех; посылал тебе книги, письма из Москвы. Отыскивай их. Письма твоего из Турина я де получал, а получил письмо твое из Женевы от 9-го поля с женевским видом, а ты получил ли мою ландшафтную бумагу? Вот и в этом последнем письме пишешь: «Пиши poste restante», а сам – драла! Не посидится на месте! Весело писать на ветер! Булгаков сказывал мне, что послал к тебе недавно денег. Получаешь ли хоть деньги, высылаемые на твое имя? Знаешь ли, что вы, симбиряки, просили дозволения соорудить памятник Карамзину в Сныбирске, и что государь очень одобрил сей проект? Знаешь ли ты, что и ты в числе зачинщиков этого дела, и что Арженитинов по доверенности подписал за тебя. На днях Вьельгорские братья, Пушкин и я давали обед Дмитриеву, и после заздравного и прощального тоста ему (потому что он уехал в Дерпт и оттуда прямо проедет на Москву) Блудов предложил тост за благополучное окончание предприятия, задуманного симбирскими дворянами и, заметив, что никто не имеет столько права начать открывающуюся по сему предмету подписку, как Дмитриев, который начал вместе с бессмертным другом своим великое дело преобразования нашего языка, подал лист бумаги Дмитриеву, который подписал 500 рублей; Кушников 1000, Уваров, Блудов по 500, так что от двадцати человек. бывших на обеде сем, собрано 4525 рублей. Тут и 50 рублей Хвостова, который, пронюхав, что дается обед. назвался на него. Ай да симбиряки! Спасибо! Вот циркуляр Блудова о сооружении памятника: «Некоторые из дворян Симбирской губернии, желая почтить память российского историографа Карамзина, уроженца сей губернии, изъявили желание воздвигнуть ему памятник в г. Симбирске; по всеподданнейшему докладу моему о сем государю императору, его величество благоволил изъявить совершенное согласие свое на приведение в действо сего предположения и высочайше повелел открыть для сего повсеместную подписку, а для составления проектов сделать в Императорской Академии Художеств особый конкурс, дабы сей монумент был во всех отношениях достоин памяти первого из наших историков. Вследствие сего поручаю вашему превосходительству объявить о сей высочайшей воле по вверенной управлению вашему губернии, открыть под собственным вашим руководством подписку на добровольные приношения для сооружения памятника Карамзину, и вносимые на сие деньги» и прочее, и прочее. «Я не сомневаюсь, что ваше превосходительство, как и все имеющие истинное чувство изящного, почитая память мужа, бессмертного своими заслугами в нашей словесности и истории, будете способствовать всеми зависящими от вас средствами исполнению предположения симбирских дворян, как некому знаку общего уважения к людям, кой достоинствами и трудами своими содействовали утверждению благоденствия или возвышению славы отечества».
   А ты возвратись на святую Русь и на родину свою к открытию памятника и у подножия его примирись с прошедшим, с врагами своими и с собою. А ведь славно! Вот третий памятник на русских степях: Ломоносову, Державину, Карамзину.
   Смирнова в Пирмоне, но скоро возвращается сюда; здоровье её совершенно поправилось и, впрочем, не было никогда так худо, как полагали наши доктора тан-пиры, или просто вампиры, потому что удивительно, как приговоры болезням приезжающих из России на европейских консультациях противоречат здешним.
   У меня в Женеве крестник или крестница, сын или дочь Галифе, который жил в России в мою молодость, часто бывал у нас, то-есть, еще у Карамзиных и в Остафьеве. Он женевский помещик. Отыщи его и познакомься с ним моим именем; он очень добрый и любезный человек и меня в старину очень любил; надеюсь, любит и ныне, если сужу по себе.
   Сейчас заходил со мне Татаринов. Спрашивал я, не имеет ли что особенного сообщить тебе о делах твоих. Не имеет. Я вербую его в сотрудники на «Коммерческую Газету». Здесь открывается довольно важное литературное предприятие: журнал Смирдина на будущий год – первый пример книгопродавца, издающего журнал. От Бравурши часто получаю письма из Ревеля. Слышно, qu'elle fait fureur, но она жалуется на худое здоровье и худую погоду, которая не позволяет пользоваться купаниями. В первых числах августа она будет здесь. Она просит тебя не забыть о лаве, которую ожидает с нетерпением. Если Жуковский у тебя еще на виду, дай знать ему, что предписано всем таможням пропустить его свободно, то-есть, не рассматривая вещей его, а только запломбировав их; я не пишу к нему, потому что не знаю, куда писать и чрез какую таможню он проедет. Перекликаешься ли с Свербеевой? Где она и что её здоровье? Я теперь осиротел Все мои поехали в Дерпт, вероятно, до сентября. Что ты жеманишься? Как тебе сомневаться, что Карамзиным будет приятно иметь твою харю? Что ты педанствуешь и доктринируешь? Почему Жуковскому, больному, слабому, отдыхающему от трудов, не писать бы воспоминаний о Карамзине? Воспоминания о Карамзине для коротко знавшего его сливаются с современными воспоминаниями о всех важных событиях русских и всемирных, потому что не было ничего чуждого Карамзину: все имело отголосок в сердце его и отблеск в уме. Карамзин был Россия: она около его сосредоточивалась, по крайней мере, отражением своим. Этот труд был бы благорастворительным для Жуковского; следовательно, я не враг, указывая ему на него, как на деятельное и полное души отдохновение. А врете вы, ваше превосходительство, не кстати умничая, умствуя et voulant toujours chercher midi à quatorze heures. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» Другой раз не задирай доктринерством своим! На мировую что сказать тебе о Дубевской? Сто лет не видал её и не слыхал о ней. Теперь нора маневров, и никого не видишь. Прощай! Будь здоров, обнимаю тебя и ожидаю Жуковского.
   Если видишь Марию Антоновну Нарышкину, скажи ей мое почтение, и что Четвертинские в Москве здоровы. Голицыной-Суворовой также мой усердный поклон; что пение её? Владимир Апраксин умер в Курске; герой Казарский – в Николаеве.

737.
Князь Вяземский Тургеневу.

   4-го августа 1833 г. [Петербург].
   Душевно благодарю тебя, любезный друг, за твои живые, деятельные заботы по моему поручению. Я очень доволен всеми твоими сведениями; по я теперь половина, а без другой половины решиться не могу. Посылаю сегодня письмо твое в Дерпт к жене с полномочием писать к тебе и передать тебе полномочие на заключение с m-me Sautter, ибо, кажется, на ней должен остановиться выбор наш. Он, вероятно, наименее блистательный в числе прочих, но по другим отношениям благонадежнейший. Большой науки в ней я не предвижу, сколько помню ее и сколько знаю мать; но при учителях или при учителе в доме для Павлуши можно обойтись без обширных сведений. На две тысячи рублей, кажется, согласиться можно; о других условиях мудрено говорить заранее. Как нам звать, что должно дать денег на дорогу? Если жена решится, то сделай одолжение, уж выдай деньги от себя для сокращения времени и устрой отъезд её как можно выгоднее. На первый случай можем обязаться обеспечить ей возвратный путь, если мы откажем ей. На сколько времени берем ее – также трудно определить. на всякий случай, для Наденьки может она пригодиться лет на шесть и более. Да и после не будет в доме лишняя, если проживем это время в согласии и довольные друг другом. О награждении по окончании воспитания также решительного сказать не можно. Будем в состоянии, то разумеется изъявим достойную благодарность; не будем, то откуда взять? О воспитателе будем говорить после, а теперь спешу отвечать тебе, а тут дело важнее. Конечно, было бы дешевле выписать за одно и воспитателя, и воспитательиицу; но я старый греховодник и знаю, что не долго до греха: дорогою разопреешься, кровь разогреется, и попадешь в соблазн. Лучше выписать по одиночке: вернее. Из назначенных тобою учителей мне все нравятся. Павлуше желаю дать именно то, чего нет во мне: положительные знания в какой-нибудь части; кусок хлеба не только для желудка, если обстоятельства принудят заработывать его, но и кусок хлеба интеллектуальный, дающий здоровую, сытную пищу уму и сердцу, после битых сливок и диаболинов жизни светской, суетной, каторжно-фэшьонэбельной, каторжно-честолюбивой. Дай Бог переродиться мне в Павлуше во втором издании, исправленном! Еще раз благодарю за все и прошу милости вперед. Письмо жены моей придет к тебе, вероятью, в одно время с моим, и отвечай нам вместе, но на мое имя. Сколько помнится, я послал к тебе книги, тобою неполученные, с молодым Malortin, адъютантом ганноверского посланника Dornberg. А где он – Бог весть: отыщи. Я в один день получил твои два восьми-страничных письма из Женевы. С Татариновым составим инвентарий твоих писем и присланных тобою вещей и представим тебе. Счастливая бестия! Мне так завидно смотреть на тебя, что хоть бы прибить; я только что успел прочесть в «Revue de deux mondes» o Василии Галиче, а ты уже пьешь с ним и высасываешь из уст его Вальтер Скотта! Совсем в так: тебе бы читать его, а мне бы пить с ним. Я вчера читал твои строки австрийской красавице у мюнхенской красавицы; и первая помнит тебя на этом бале и очень благодарит за память, и вторая помнит тебя на вечере у Потемкина. Он здесь и с женою англичанкою, очень милою и словоохотною, с которою я с первого раза познакомился, как будто искони. Два аршина и семь вершков слишком, и такой бюст, что можно сделать из него une statue équestre! Великолепие! Прости! Обнимаю тебя.
   Спешу отвечать и потому не могу отвечать на все, но главное сказал. Не замедлю написать другое письмо, пожирнее. Постарайся выслать переписку Бонстетена и первому попавшемуся нашему консулу дай для пересылки в департамент повести экономико-политические. Ожидаю, прости!
   На обороте: А son excellence, monsieur Alexandre de Tourgueneff, chambellan de s. m. l'empereur de toute la Russie, à Genève. Poste restante.

738.
Князь Вяземский Тургеневу.

   20-го августа 1833 г. С– Петербург.
   Ответ жены моей по нашей негоциации не очень удовлетворителен. Она помнит m-me Sautter и знает ее за добрую, но довольно посредственную и пустую женщину. Впрочем, и ты сомневаешься в способностях её: стало, прошу опять приняться за работу. Спешить нечего, хотя нечего и мешкать. Между тем, я получил письмо твое от 2-6-го августа и видел у Булгакова письмо, в котором говоришь о приезде Вьельгорской. Я передал мужу известие твое, для него еще новое. Он очень рад, что ты мог ей чичеронствовать. Отдал также письмо твое Бравуре, которая еще здесь дней на десять. Передам все письма твои Татаринову, который составил выписку о вещах, тобою присланных. Кажется, все дошло, и во всяком случае все дошедшее до меня в точности передано по принадлежности. Я помаленьку вербую Татаринова в «Коммерческую Газету», а там со временем и совсем в департамент; но не советую круто разрывать ему с Вигелем, который отзывался мне о нем с похвалою и сказывал, что хочет подвинуть его вперед; хорошо, что не взад. На мою опору надеяться много нечего, а недоброжелательство Вигеля шутка плохая. Следовательно, лучше вести дело осторожно и выжидать благоприятный случай. А между тем, занятия по «Газете» могут быть и не вовсе безвыгодны в денежном отношении.

   27-го.
   А у нас опять беды в Дерпте. Второй сынок Мещерской очень болен, так что жена моя в последнем письме своем совершенно отчаивается. Какая несчастная судьба! Дочь приезжает к матери утешить ее, и сама наравне с матерью имеет нужду в утешении! Фатальный Дерпт! Между тем, жду письма и не дождусь, и это меня беспокоит. Я еще получил от тебя письмо, не знаю от которого, потому что передал его Бравурше, оторвав листок для Татаринова. Ты хорош! Пересылая тебе философическое письмо, в котором, впрочем, никакой философии не вижу, я именно просил тебя не впутывать меня в эту философию. Я рад сводничать тебе по фрейлинской и литературной части; но что мне за охота платить весовые деньги и драть глаза себе, чтобы разбирать твою мушиную грамоту (в надежде, что между строками нет ли чего и по моей части, потому что письма твои такой винегрет, что чего хочешь, того просишь), за целые страницы совсем для меня постороннего предмета. Я не дам шиллинга за всего вашего Шеллинга, не потому, что не уважаю его, – уважаю всякое действующее лицо в сфере умственной деятельности; но потому, что не понимаю его и слишком стар, чтобы учиться понимать. Еще несколько лет потерпеть, и само собою сравняемся с ним в знании. Шутки в сторону или дело в сторону: ты досадил мне своею немчурностью. Я и так не очень хотел переслать тебе письмо, опасаясь, что это заварит ученую кашу, которой расхлебывать не умею; но предварил тебя, да идет чаша сия мимо меня, а ты весь этот бир-суп так мне на голову и хватил. Спасибо, что по крайней мере подлил после этой пивной окачки вина от виноградного праздника. Это меня несколько оживило. В твоих письмах швейцарцы очень хороши, а куда они надоели в газетах, хотя теперь идет дело не о буре в стакане, как сказал император Павел, а в целой лохани. Вот уж с жира бесятся! Точно черви развозились в швейцарском сыре; есть бы им, да и полно, тихомолком себе на здоровье и сыру на славу! Нет, надобно тревогу поднять, чтобы кошки проведали и дали себя знать им и сыру. Они, швейцарцы, да португальские братцы так мне надоели, что меня тошнит от них в газетах. Уж один бы конец, и Бог с ними!
   Я очень рад, что все мои книги: «Новоселье», выставка и прочее дошло до тебя. Во многом соглашаюсь с твоею критикою; но все хорошо, что дело сделано. Настоящее время имеет также свои текущие потребности, удовлетворение коих не мешает думать о будущем. Сажай жолуди и жди дубовой рощи, но в ожидании не худо иметь и «Новоселье», хотя из старого леса выстроенное, но по крайней мере порядочно и довольно светло расположенное, так что не нужно и в полдень ходить со свечою. Вековые дубы – творение рук Божиих и садовника Божьего, – времени; его не перегонишь, какие теплицы ни затевай, а наше человеческое дело – строить лачужки, «Новоселия», где рядом с Жуковским – Хвостов; где я профилем, а Булгарин во всю харю; где мед с дегтем, но и деготь с медом; где все новое только заново подкрашено, а выделано из старого. Ты слишком исключителен и исступителен или выступителен в своих критиках. Ты похож на Полевого, который в критике своей на «Новоселье» говорит обо мне: «Шесть стихотворений князя Вяземского все на одну стать: во всех он шутит тяжело, и через сорок лет все тот же». И ты все тот же. Лета научают терпимости и снисходительности, entendons-nous: не равнодушию и не потворству, которые злоупотребления первых. Лета научают строгости в отношении к себе: видя, как мы сами далеки от того, чем должны быть, как мы неполно оправдали обеты, упования молодости своей, мы уже не можем строго судить других. Рука руку моет в этом отношении; но в хорошем или, по крайней мере, в утешительном смысле этого слова, а не указывает на чужия пятна. Кто из нас чист не в глазах света, а в своих глазах? В летах молодости и мы должны иметь жар, запальчивость, резкость, односторонность, исключительность газеты; в летах опыта – хладнокровие, самопознание, суд, по и бесстрастность истории. И в том и в другом случае есть истина, но она различно выражается. Вот и я, пеняя тебе, что ты заставляешь меня платить весовые деньги за философию твою, ввожу тебя в тот же убыток, и моя философия придется тебе не по вкусу и не по желудку. Итак, перестанем говорить о пустяках и обратимся к делу; да та беда, что дела нет. Давно не видал я птички и прочих дел. Погода была такая, что крылья были опущены. Салопы расстроились и заперты. Фикельмонт уехал в Австрию, и австрийская красавица не принимает. Мюнхенская красавица на днях едет обратно. Двор из Петергофа переехал в Царское Село. Буря 17-го числа некоторых напугала и выбросила с островов на континент. Все в каком-то расстройстве. Один мороз скрепит распавшиеся части и даст душу, хотя и хладную, целому. До зимы ни то, ни ее, ни рыба, ни мясо. On est entre deux chaises, le c – par terre, entre la ville et la campagne. Ну, начиналась потеха 17-го числа! Бешеная Нева, пена у рта, корячилась, вскакивала на дыбы, лягала, кусала берега, ржала, ревела, коробила мосты, сбивала барки с ног; но, по счастью, сидел на ней не самый лютый ездок заморский, а какой-то побочный ездок, который гнал ее не прямо, а как-то с бока, и мы уцелели; а то при продолжительном напоре, да если бы на хребте Невы сидел ветр 7-го ноября, то еще было бы больше бед, нежели в то время.
   Вдовец Скарятин отправился на последнем пароходе, но не знаю куда. Спасибо за ветку резеды, которая дошла до Карлсбада и очень интриговала. Теперь все ждем попутных ветров и припутчиков. Смирнова должна приехать сегодня с пароходом; скоро будут Соллогубовы; Жуковского ожидаю с каждым днем. Это немножко подсвежит, подновит, подцветит опыленную и полинявшую жизнь нашу. В Москве зашевелилась холера, не такая, как была, но все-таки есть. Впрочем, и лето было таковское: то знойное, то вдруг холодное и сырое; плоды не дозрели, а жадность все-таки есть. И здесь было много кое-каких поносов, но теперь утихли. Вообще год крутой: почти повсеместный неурожай и безтравие. У вас в Симбирске, кажется, благополучнее.

   30-го.
   Имею честь поздравить ваше превосходительство с тезоименитством вашим. Рости здоров и умен и будь счастлив, то-есть, не будь несчастлив, а особенно же не корчи несчастья. У тебя в письменном слоге много индивидуальности и личности: это прекрасно; но за то и в жизни, и в оценке обстоятельств у тебя слишком много персональности. Ты похож на меня, когда я в дороге. Надобно знать, что в дороге со мною делается страшное преобразование, и из флегматика а становлюсь почти бешеным: я готов богохульствовать за каждый ухаб, за каждую каплю дождя и попрекаю Богу каждый толчек, как личное оскорбление и умышленно им мне нанесенное. Шутки в сторону, так, Ты не за Бога принимаеться, как я, а за людей, когда дело идет о событиях и о судьбе. Ты не гневаеться на людей; пожалуй даже им прощаешь, но все видишь имена там, где перст Божий или безыменный рок, и где люди только мухи, сидящие на рогах этого вола, который взрывает и перепахивает житейскую ниву. Отчего большая часть недоразумений, волнений, обмолвок, недочетов? Все оттого, что у всех мерещатся в глазах и в уме имена и лица. Тут увлекаешься нетерпением; думаешь, что так легко переменить ход вещей, переменив извозчика, заместив Веллингтона Греем, Лафита Казимиром Нерье. Переменишь, и все еще не так едешь, как хотелось бы. В ином люди, разумеется, главные действователи, но le libre arbitre дан нам только для домашнего обихода, а за этою чертою куда слаб наш произвол. Все это к тому, что напрасно крикнул ты на меня, когда я приглашал тебя у подножия памятника Карамзина совершить мировую с прошедшим. Думаешь ли, что подобная мировая была бы в духе Карамзина, и приятное было бы ему жертвоприношение? Без сомнения – да! Следовательно, мое предложение не было недостойным тебя, ибо если персонализировать понятия и жизнь, то Карамзин есть для нас чистая нравственность, ибо чище этой не найдешь на земле.

1834.

739.
Князь Вяземский Тургеневу.

   4-го января 1834 г. С.-Петербург.
   Ну, одолжил меня ты географическим письмом своим, в Симбирск присланным на мое имя и ни слова до меня не заключающим! Я заплатил за него десять рублей, да десять часов мучил глаза свои, разбирая твои мушиные испражнения, все в ожидании, что мимолетом капнет что-нибудь на мою долю. Не тут то было! Уж проклинал я тебя во всю мочь! Сегодня Булгаков сообщил мне, что в письме твоем к нему до меня касается. Радуюсь, что наконец письмо мое дошло до тебя. Переезжай скорее в Симбирск: легче и дешевле будет переписываться, да и письма твои будут интереснее, потому что будут более ты, а теперь ты канальствуешь: вместо писем пишешь итинерерные отметки, и вместо тебя получаешь выписки из новейших Рейхардов. И все это с мыслью, что пригодится тебе к возвращению твоему: отберешь письма свои и сошьешь их журналом. Поздравляю тебя с наступлением нового года нашего, разродившагося – знаешь чем? Вечно не отгадаешь! – Камер-юнкерством Пушкина! Он возвратился из степной поездки своей и навез много стихов, которых я еще не читал, в ожидании чтения у Жуковского. Скажи Свербеевой, что я, полюбовавшись образом её и приложившись к нему с коленопреклонением, благоговением и подобострастием, отправил его в дальнейший путь к назначению своему с Жанбоном Оболенским. Не пишу я к ней потому, что, вследствие приказания её, ожидаю от неё письма из Рима. Старик Пашков на днях умер. Пашкова-Киндякова ехала сюда на веселье, а теперь приедет на траур; Киндяковы также будут сюда и много московок. Я передал твое или, лучше сказать, княгини Голицыной поручение княгине Гагариной, которая благодарит за честь, а от убытков избавляется. Да кому же лучше купить эту рукопись, как не царствующему воспитаннику. Смирдина журнал вышел и дородством своим превосходит все журналы; добротою – бог весть. В нем куралесит барон Брамбеус, сиречь Сенковский, и куралесит à la Jeanin, с тою разницею, что тот рассыпается ртутью и мелким бесом, а наш свинцом и косолапым мишкою. Но публике нашей он очень правится и следовательно он прав, потому что платит публика. Есть новый роман Загоскина «Аскольдова могила», но об нем успеешь еще понаведаться в симбирской деревне. Братья Карамзины уже обмундировались, и поныне все обстоит благополучно. Они молодцы, и Андрей всех выше ростом в своей батарее. Я говорил Мещерской о твоем соболезновании её несчастию. Умер меньший из сыновей её; старший очень мил и умен. Весною собираются они в чужие краи и, вероятно, с Софиею Карамзиной. Зима ваша расплясалась. Не пляшет одна австрийская красавица, которая обожгла себе ногу кувшином с горячею водою и лежит на оттоманке своей уже с недели две. Она тебе кланяется, также как и молодой Литта. На днях умер здесь Соловой, брат кавалергардского. Сестры здесь и еще застали его. Умерла также и вдова Столыпина, дочь Мордвинова, женщина весьма достойная и мать большего семейства, совершенно без вся осиротевшего. Наша черненькая опять принялась за старое и ходит с брюшком. Дай Бог ей в добрый час! Она очень хотела иметь твой портрет, но у меня все они вышли. Здесь долго говорили о странном явлении в доме конюшни придворной, в комнатах одного из чиновников стулья, столы плясали, кувыркались, рюмки, налитые вином, кидались в потолок; призывали свидетелей, священника со святою водою, но бал не унимался. Не знаю, чем бал кончился; но дело в том, что рассказы не пустые, а точно что-то было: дьявольское ли наводнение (sic) или людское, неизвестно. Эта история сменилась несчастною историею молодых и новобрачных Безобразовых. Тут также не узнаешь, что действовало: дьявольское ли или людское наводнение, но принуждены были разлучить их. Она отправилась в Москву к брату своему, генералу; он посылается на Кавказ. Бешеная ревность овладела им с первого дня брака, а, говорят, и до брака, так что он готов был на все неистовства и преступления. Бог знает, каких причин не выдумывают тому в городе, но и ничего не вижу в этом, кроме мономании его. Жаль ее сердечно. Свербеева будет также, верно, о ней сожалеть с живейшим участием. Вот все жаловались у нас на плоскую прозу нашего житья-бытья; ан, напротив: романтическая поэзия воочию совершается и такая, что за пояс заткнет Гюго и Дюма. Ревность, кинжал, преступная любовь, все это теперь ходячею монетою нашего гостинного разговора, и все знакомые лица и вчерашния обстоятельства. Кто бы подумал, что бедная Люба Хилкова, холодная, благоразумная, мерная, образцовая лединка Зимнего дворца будет героинею подобной трагической повести! Вот те и браки по любви! Теперь никто из девушек не посмеет выдти замуж по любви. Денег ни гроша, и всего на все кинжал. Нет, брак по рассчету вернее.

   12-го января.
   Сегодня у Жуковского живые сцены старого завета. Древний Плещеев читает сцены древнего «L'avocat Patelin»,

     Et ces deux grands débris se consolent entr'eux.

   Завтра на немецком театре первое представление de la «Muette de Portici». Вьельгорский видел репетицию и доволен исполнением, то-есть, в сравнении с прочими. На петербургском небосклоне загорелась новая звезда: княжна Леонида Барятинская, звезда не жгучая, несколько холодная, но всеобъемлющая ресницами – лучами. Приедеть и запутается в них. Вообрази, что Лиза Патикова здесь, и я ее еще не видал. Соседка моя, Тимашева, больна желчною горячкою, но ей лучше. Я и ее почти вовсе не вижу; я никого не вижу, а и хуже того: никого видеть не хочется. По преданию, по привычке приволочишься к кому-нибудь, да и сядешь или попятишься назад. Нет, брат, я уж ее Вышний Волочек, а просто волокнистое существо. Нева имеет надо мною свое обыкновенное действие: слабит. Вигель в звезде Станислава и рад, как андреевский кавалер. Он мне опять хвалил недавно Татаринова («Honni soit, qui mal y pense»). Александр Строгонов – товарищ министра внутренних дел. Скажи Кривцову, что его брат здесь с женою и с дочерью и с возобновленною на 12 лет двенадцатитысячною арендою. Он будет жить под нами, но арендою своею гораздо нас выше. Поцелуй ручку за меня у графини Потоцкой и спиши у неё мои стихи к ней, которых у меня нет. Я полагаю, что сестра её, Долгорукова, последует скоро её примеру и поедет искать солнца. Наше погребное небо не годится им, южным растениям, ошибкою природы здесь распустившимся. Итак, вот вероятно последнее письмо к тебе за границу. В добрый час помолчать, а в худой молвить. Милости просим! Все мои, Карамзины, и все общие наши кланяются тебе. Во всяком случае, летом, Бог даст, увидимся в Москве на Трех горах, а, может быть, к тому времени подоспеет и четвертая гора, и еще огнедышущая. Москва тем хороша, что была бы охота, а горы найдутся. До свидания, у подножия, или у под – пия какой-нибудь благодетельной горы.

740.
Князь Вяземский Тургеневу.

   28-го марта 1834 г. С.-Петербург.
   Имею честь донести вашему превосходительству в ответ на почтеннейшее отношение ваше, что от департамента послано предписание радзивилловской таможне не осматривать имущества вашего, а только приложить к нему пломбы, которые вы должны в сохранности и в целости представить московской таможне.
   А сей будет дано особое предписание освидетельствовать то, что есть, и донести о том, нет ли каких-нибудь пакостей запрещенных и прочего того сего такого или чего иного. По приезде вашем в Москву, вы извольте немедленно представить все запломбированное в таможню, а между тем написать письмо к директору Департамента внешней торговли, а отнюдь не к вице-директору оного, который по сим делам, да и по всему иному прочему ничего не значит или так мало, что и совестно подумать о том и не стоит рук марать писать к нему. В сем письме вы потрудитесь объяснить какого рода вещицы находятся в вашем сердечном багаже и сентиментальном чемодане, а именно: сувенирчики, сентиментики, амурчики, предметы учености и художеств, – и все то не для вашего… Ах, извините: и все то для вашего собственного употребления. Что же касается до вашего любского отправления, то *буду ждать решительного извещения вашего, а во всяком случае лучше всего было бы надписать все то на имя Булгакова или какого-нибудь здешнего коммерческого дома и уведомить меня о том. За сим прощайте, в надежде сказать вам скоро: «здравствуйте», хотя и заочно. Во всяком случае, мое семейство насладится лицезрением вашего превосходительства, Жена и дочери едут в Москву в начале мая; я с Павлом остаемся здесь. Не знаю, удастся ли куда-нибудь летом дернуть или прядется просто – и просидеть на месте. Впрочем, теперь, что вашего превосходительства уже не будет в Европе, мне будет там местечко, а обоим нам тесно. Обнимаю тебя. Милости просим в добрый час! Да примет тебя на границе русский Бог под православную руку свою!
   Не пугайся, птичка еще не посажена в клетку, ждет тебя, а Смирниха, нечего греха таить, – и переваливается с брюшком.

   На обороте: A son excellence monsieur Alexandre de Tourgueneff à Vienne. Recommandé aux soins obligeants de monsieur le prince de Gortschakoff, attaché à l'ambassade de Russie.

741.
Князь Вяземский Тургеневу.

   22-го июня. [Петербург].
   Voici, mon prince, la petite envoi pour m-r Tourgueneff que je confie â votre obligeance, en vous priant de vouloir bien me rappeler à son souvenir.
   Veuillez agréer, mon prince, l'assurance de mes sentiments les plus distingués. Comte Potocki.
   Ce samedi.

   Рукою князя Вяземского: Потоцкий привез несколько экземпляров твоей возлюбленной хари. Что прикажешь из неё делать? Куда прикажет девать ее? Не разослать ли по галлереям портретов, где висят

     Султан Селим, Вольтер и Фридерик Второй.

   На долго ли ты в Симбирске? Авось, съедемся в Петровском. Жуковский здесь на минуту; он будет писать к тебе. Он сказывал мне, что князь Александр Николаевич Голицын очень к тебе хорошо расположен. Знаешь ли, что наша Смирниха благополучно родила двух дочерей? Каков богатырь Смирнов! Хорошо, что на этот раз он раздвоил силы свои. Бабочку видел издали. Твою бабочку ей отослал. Если увидишь поэта Языкова, обними его за меня и спроси, получил ли он мое послание, с глупыми ошибками, напечатанное в «Новоселии», и посоветуй ему отказаться от «Библиотеки» письмом к Смирдину, как я и Хомяков отказались. Глупо закабалить себя Сенковскому. Прости! Обнимаю тебя. До свидания!

   На обороте рукою Потоцкого: А monsieur monsieur le prince Wiazemsky. Ci joint un paquet.
   Рукою князя Вяземского:

     Симбирскому Ловеласу,
     Который всех девиц приводит ко Геласу (Hélas);
     Рад трюфлям, луку рад, шампанскому и квасу
     И всякой юбке рад, хоть с ситцу, хоть с атласу.

742.
Тургенев князю Вяземскому.

   23-го октября 1834 г. С.-Петербург.
   Сию минуту прочел письмо твое к Булгаковым из Ганау от 7-19-го октября, и я ожил от радости и надежды за Полину. Сердце мое разрывалось от горя и беспокойства за вас, и я почувствовал, что люблю вас только по боли моей за тебя. Всякое известие искал с мучительным нетерпением, и твое письмецо к Павлуше было первою моею отрадою. Надеюсь, что климат довершит старания Коппа; от сердца полюбил более и моего Жуковского, который его выкопал. И в Тургеневе, и в Москве, и здесь жалел, что я не с вами и спешил к вам; но здесь, кружась в большом свете, я нашел нечаянную препону к скорому отъезду из Петербурга: ушиб кость ноги под коленом, садясь в коляску и вот уже четвертый день, изнуряемый пиявками и скукою, лежу в постели. Бог знает, когда удастся стать на ноги и поехать вслед за вами. Тебе, мой верный доброхот, должен отчетом о том, что со мною делается. Ты знаешь, что я представлял о приобретении Ватиканских рукописей. Из Москвы, устроив прекрасно деревенские дела мои и не продав ни души (хотя и клепала на меня молва противное), я прискакал справиться о моем представлении в Петербург, но уже князь Голицын писал ко мне в Москву и послал и отношение графа Нессельроде. Все для меня сделано, и лучше, нежели я ожидал: рукописи найдены заслуживающими внимания; проект мой также; начальнику папского архива дана 2-я Анна; на писцов велено, по моему распоряжению, выдать 5000 рублей. Чиампи-профессор подчинен мне по сему делу, и флорентинская и римская миссии наши о сем уже предварены. Я могу ехать в Рим и довершать начатое. Сбираю здесь и собрал много сведений и повезу все в Рим, заехав за коляской, книгами и бумагами в Москву. Поспешил бы, но распутица мешала, а теперь и нога. Как скоро выздоровлю, выеду из этой новой для меня Капуи. Я залюбезничался в Петербурге и нашел везде и всех ко мне любезными; но вижу более дам, как и во время оно, чем мужчин; беспрестанно вспоминаю о тебе и жалею, что или тебя нет здесь, или меня с вами. Я бы не был вам лишний ни на берегах Майна и Рейна, ни за Апеннинами. Если найду еще твоих в Риме, то отдам себя в полное их распоряжение, если они этого пожелают. Я надеюсь ехать или на Вену, или на Минхен и потом прямо во Флоренцию и Рим, ибо далее конца мая в Италии не останусь, а дела у меня в Риме много будет. Здесь нашел я ящик с видами и расплатился с Боненблустом. Не попадайся в такой просак и не отправляй ничего без нужды; впрочем, во Флоренции можешь употреблять Великанова: он всему горазд и, кажется, честен; но предвари его, что посылка стала всего слишком в 200 рублей. Других фезёров там не бери: дорого станут. Когда будешь в Риме, то постарайся взять в банкиры Валентини: он честный и добрый; сошлись на меня и им доволен будешь. Отнюдь не бери Торлония и не пересылай через него и не вели к себе адресовать чрез него писем: дорог бессовестно. Пользуйся его балами, но не конторой. Познакомься с Буссеном, Жуковского и моим именем, и отдайся в его распоряжение; он слыхал часто от нас о тебе; редкое семейстию, и она – умная и добрейшая женщина. Он покажет тебе и Рим на ладонке из своих окон, и познакомит с ним ученым образом. Скажи ему, как мы его любим и помним. У гр[афа] Гур[ьева] обедай: и стол, и хозяин отличные в своем роде. Фурман малый умный и услужливый. Кривцова Нессельроде ожидает сюда и отправит скоро обратно. Я досадую, что вывез сюда все мои книги об Италии: теперь везу назад; они бы и тебе пригодились. Портретов, привезенных графом Потоцким, здесь не нашел, ни Орлова: разъехались. Следовательно, не знаю, где и им привезенные вещи. У Павлуши был и доволен его пансионом. Когда по тебе сгрустится, то буду ходить к нему: вылитый и налитый ты. У Карамзиных бывал почти ежедневно; ибо Катерина Андреевна опять догадалась, кажется, что вернее меня в дружбе нет. Читаю письма к ней милых путешественниц: прелесть! Хоть бы с ними встретиться под розовым небом! Здесь Пушкин и его три красавицы; я с ними сдружился еще в Москве. Во Флоренции познакомься с князем Михаилом Голицыным: умен и любезен, и просвещен. Брат его в Риме – добрый и рассеянный аристократ. Отобедай у него, ибо это первый стол в Италии. Не связывайся с Чиампи: надоест. Познакомься с Гор[ацием] Верне, для дочери, которой поклонись от меня; она в роде птички Дубенской, и в салоне их найдешь весь зимний римский мир. Скажи графине Потоцкой-Салтыковой, чтобы непременно возвратилась сюда, не для старой обезьяны, то-есть, не для дедушки, а для сестры своей: она оживет её приездом, а в случае продолжительной еще разлуки может она и не найти ее. Это намек и к[нязя] Ильи Д[олгорукова]. Но я сам чувствую за нее необходимость исполнить долг сестры-друга; ибо тяжело носить в сердце укор за милых ближних, когда их лишишься. Если хотя мало здоровье её позволяет, то приехать она должна. Княгиня опять была больна, и тоска по сестрам ранее угасит это любящее сердце. Хоть напиши к ней это от меня. Свечина здесь, и с нею я по старому; но как она переменилась физически с 1830-то года! Больно и тяжело смотреть на нее, а слушать все приятно! И чужия дела удалось здесь прекрасно устроить: твой знакомый, молодой Татаринов, взят в начальники отделения к Перовскому. Оклад большой и квартира, да и звание лестное в его чине. Он этого и стоит по уму, и по качествам. Познакомился с девицами Опочиниными и Толстой, и очень они мне нравятся. Милая посольша мила по прежнему. О Завад[овской] писал в Москву: «она хоть в опале, но блестит, как бриллиант». Птичка вспорхнула до моего приезда. Смирнушка и её два котеночка здравствуют. Она щебечет обо всем с прежнею прелестью и часто кормит. меня и поит материально и умственно.

   24-го октября.
   Ноге легче, но все еще пишу лежа, а «лежачего не бьют», и потому не взыщи. Если желаешь тотчас отвечать мне, то напиши чрез Петербург в Москву; ибо, вероятно, нога и климат не позволят выехать прежде шести или семи недель из России. Если же позже сберешься, то пиши уже чрез князя Гагарина на Миних: он будет знать, где-я; и если не проеду чрез Миних, то перешлет письмо в Вену, где также не заживусь, в надежде застать твоих или Карамзиных в Италии. Если мне к вам и не по дороге будет, и если твои и в Нисе будут, то заеду к ним. Сегодня или завтра ожидают сюда государя: он выехал из Москвы с цесаревичем 22-го ночью, то-есть, третьего дня. Жуковский не провожал наследника, а только князь Ливен и Кавел[ин]. Авось, и Жуковского буду видать чаще. Пушкин вчера навестил меня. Поэма его о наводнении превосходна, но исчерчена и потому не печатается. Пугачевщина уже напечатана и выходит, В области российской словесности нового не знаю, а Борис Федоров, мне теперь собеседующий, также ничего не знает нового. Не зная резеды-Соллогуб, я провел с нею весь вечер и удивился после, что она слывет красавицею: здесь многие превосходят ее в красоте. Любезности её не заметил, ибо она молчала и слушала болтовню мою. Второго свидания за болезнию не имел. Одна из Одочининых мила, как и кузина её, Толстая. Посольша читает роман «Луиза Строцци», Циркурше посвященный; находит скучным, то-есть, длинным. Не забудь познакомиться с madame Circourt и с мужем её; на больших путях Италии верно встретишь ее. Она мила, умна, добра, несмотря на голубые чулки свои; муж также, и редко утомителен даже и своим всеведением. Никто лучше и охотнее их не познакомит тебя с движениями Италии во всех отношениях и во всех дирекциях. Он всех, все и обо всем знает; так же и она: c'est vraimeut le couple de toute espиce de savoirl В них много и добродушие, несмотря на жадность к большому свету, к большому кругу в области наук, искусств и людей. Скажи ей, что брат её, Хлюстин, здесь служит при Бл[удове] и смотрит вдаль, но еще несколько педантовать, хотя умен и не без европейского просвещения. Сбирается печатать мистику московского графа Мейстера. Я был и у её маменьки в Москве. Хлюстиной, которая обожает дочку по прежнему. Во Флоренции познакомься с экс-полковником, учителем итальянского языка и писателем – Пепе: благородный и умный, и добрый неаполитанец. Если в Риме для детей нужен будет итальянский учитель, то возьми моего: я не встречал в жизни лучшего, и очень дешев; а справиться о нем можешь у княгини Зенеиды. Он служит в Ватиканской библиотеке; имя забыл. Четыре паола за час, и ни минуты потерянной; знает по-французски и по-немецки и объясняет особенности и красоты итальянского языка и грамматики прекрасно. Настоящий наставник! И Пепе не дурен, но уступает римскому. Впрочем, он и литератор, и верный приятель, а во Флоренции нужно иметь указателя на многое. Между книгами, кой привезены сюда и кой я большею частью здесь оставляю, найдешь ты многие об Италии, то-есть, нужные для путешествия: описания городов Швейцарии и прочее. Ты найдешь их всегда у Татар[инова], и следовательбо, забирать с собой тебе их сюда не нужно. Прости! Рука и голова устали от того, что ноге больна, да и мешают посетители и просители, забывая, что я уже не прежний я в Петербурге, «цветущий, жизни полный». Обнимаю детей и целую ручку у княгини. Бог да хранит вас!

   На обороте: Allemagne. A monsieur Markeloff, secrétaire de la mission russe à Francfort sur le Main, pour l'omettre au prince Pierre Wiazemsky, ibi – ubi.

1835.

743.
Тургенев князю Вяземскому.

   10-го июня 1835 г. Париж.
   В час отъезда моего из Рима я читал письмо твое к Кривцову о моих посылках в Вене и получил уведомление об оных и от князя Горчакова, во посылок еще не получал и намерен хлопотать отсюда.
   Дорогу мою из Рима до Вавилона описал я вам в письме с князем Мещерскил на другой день приезда. Везде и всегда о тебе думаю и жалею, что не имею никакого известия из Рима, и не знаю, где теперь твое семейство. Я здесь ожил мысленно; мало-по-малу сон души проходит, и деятельность ума возвращается: ни минуты с раннего утра за полночь нет незанятой; не успеваю означать летящего бытия в моем журнале. Работаю в архиве Библиотеки почти ежедневно; выписываю многое, справляюсь, нахожу сокровища для русской истории, но еще не нашел хороших писцов для копий. Проповеди, театры, камеры, салоны, кабинеты чтения – ничто не забыто; обедаю и завтракаю дома, семейно; даже не тянет в Café aux 1000 соlonnes; просыпаясь, вижу улыбку племянницы. Но душа здесь, а сердце иногда и на Москве! Перебираю старые бумаги: сколько сокровищ для воспоминаний и даже для истории! Все нашел нетронутым. Уставил в порядок все томы моего журнала параллельно с письмами к брату: одно дополняет другое; можно бы, кажется, составить что-нибудь целое, хотя и фрагментарное. Кстати о письмах: перешли все те, кой в 1832 и 1833 годах писал к тебе из Италии и Женевы, – к Свербеевой, но с строгим предписанием возвратить их сестре, А. И Нефедьевой для хранения. Если же почтешь, что к Свербеевой посылать не нужно, то отправь к Нефедьевой для хранения. Я от Свербеевой et compagnie не получал ни слова и, вероятно, письма. еще у англичанина, который нигде не встречал меня и взял из Москвы ко мне письма. Прости, милый друг! Передай дамам твоим и петербургским мое нежное воспоминание; позаботься обо мне вместе с Жуковским и откликнись на мое письмо поскорее; уведомь о себе и о твоих обстоятельно. Видаю Мортемар у графини Шуваловой (Салтыковой). Здесь я проснулся, и она не узнает меня. Муж и жена зовут меня к себе в деревню, на берег моря; если придется ехать в Англию, то может быть проеду новой дорогой и заеду к ним, О тебе речь часто. Посылаю тебе копию с письма ко мне Ламартина об одной молодой чете, которую он чрезвычайно хвалит, ручаясь за все. Он желал бы найти им, то-есть, мужу и жене, вместе или розно – все равно, место в Петербурге или в Москве, или хотя и в других обитаемых частях России. Кажется, эта чета была бы находкою для хорошего семейства. Требования очень умеренны, по словам Ламартина. Я еще сам не успел познакомиться с мужем, но надеюсь сойтись с ним и, если найду способным, то, употребив его для сличения моих рукописей, для копий и прочего, увижу поближе и своими глазами его нравственные и педагогические достоинства. Между тем и на Ламартина положиться можно; это не греческая статуя: он лучше может обсудить живого. Не нужна ли дама Лизе Карамзиной, а муж твоему Павлуше? Я бы уладил дешево. Во всяком случае откликнись о сем деле, и на французском, дабы я мог показать Ламартину.

744.
Князь Вяземский Тургеневу.

   30-го июня/12-го июля 1835 г. С.-Петербург.
   Булгаков передал мне твои два письма, и письмо к Нефедьевой отправлено в. Москву. Булгаков хотел отвечать тебе на твои запросы, а мне отвечать нечего, потому что никого не видал и не вижу, даже и Жуковского, который в Петергофе. О житье-бытье своем сказать также нечего. Живу пока у Карамзиной, которая думала провести лето в Таицах, но, за худым устройством дома и за приготовлением Владмиира к университетским лекциям, возвратилась опять в город. Павлуша пока со мною на вакантное время. Утро провожу в департаменте, наипаче теперь, за болезнью Бибикона; брожу по улицам; изредка заезжаю к Бобринским, у которых сын был при смерти болен, но теперь ему гораздо лучше; еще реже того бываю у Булгакова: вот и все, а прочее время дома. Мыслью и душею я все еще в Риме. Не только не могу еще привыкнуть к своему горю, но и не могу еще опомниться от него, и одно желание – остаться в этом расположении душевном: иначе – было бы для меня упасть душою, если не упасть духом. Одно дороже другого.
   Жена и дочери в Генуе: вероятно, купаются теперь в море. По расчислению, в сентябре будут они здесь, если Копп, которого они увидят проездом в Ганау, не скажет решительно, что Наденьке нужно остаться на юге. В таком случае увидим, что делать и как устроить судьбу свою. Мещерских также ожидаем в сентябре: они теперь в Пирмонте. О твоем Lacroix не знаю, что сказать. Уж не «Jacob le Bibliophile» ли? Подумаю и поговорю. Теперь большие встречаются затруднения для определения в дом заграничного наставника, в особенности из Франции; справься в русской миссии: там верно есть предписания о сем. Признаюсь, мне не очень нравится и то, что он согласен исполнять les fonctions de secrétaire ou d'intendant, – следовательно нет решительной вокации и готовности к педагогии, а только между прочим мог бы он заняться и ею; а если кто даст ему лишнюю тысячу рублей, чтобы заведывать буфетом или скотным двором, то он и от этого не прочь и отойдет от своих воспитанников. Вскоре после твоего письма получил я письмо и от m-me Mortemart; отвечал я ей на днях, передав письмо во французскую миссию барону д'Андре. Полагая, что она уже не в Париже, а в деревне, опасаюсь, чтобы письмо не затерялось, тем более, что другое, писанное из Вены и адресованное в Рим, кажется, имело эту участь. Какими судьбами Шувалова-Салтыкова еще в Париже, а Потоцкая в Oleggio, где видели ее Мещерские? Тройственный союз сестер должен был иметь свой конгресс где-нибудь на водах германских; отчего это расстроилось? Пушкин собирается на три года в деревню. Я его почти не видал, а её и вовсе с приезда моего. Они жили в доме, из которого мы выехали, отправляясь за границу, и я не имел духа войти в него. Странное дело: в Риме я дорожил всеми впечатлениями, которые действовали прямо на рану мою, искал их; а здесь, напротив, боюсь их, или как-то сердце не лежит к ним, хотя и беспрестанно занято своим горем. У них еще родился сын, которого окрестил Жуковский. Жалею очень, что нет здесь Смирновой: ее видал бы я охотно. Она уехала на год и более; здоровье её, сказывают, поправилось, а ocoбенно расположение духа, которое было очень мрачно: она все боялась сойти с ума. На зиму, вероятно, поедет она в Италию. Аврора в Москве и в пребывание там императорское выкатилась на небо балов и с большим блеском. Вот все, что знаю о ней. Екатерина Булгакова будет завтра в Москве супругою толстого гусара Соломирского и едет в Сибирь на медовую луну, а там – на житье сюда.
   Вот все мои вести. Прощай! Обнимаю тебя, До свидания, где, как и когда? Для меня все путешествие мое – как страшный сон, который лег на душу мою или, лучше сказать, вся прочая жизнь была сон, а она, как свинцовая действительность, обложила душу отныне и до воскресения мертвых.

   8-го сентября.
   Это письмо, отданное Сербиновичем вместе с «Журналом», залежалось в Канцелярии иностранной. Я выручил его, а «Журнал» будет. доставлен после Твои письма, по мере получения их, читаются здесь и отправляются в Москву. Жена приехала с неделю. Свидание, разумеется, было очень тяжелое и грустное. До этого все было как будто недокончено, хотя и нечего было ждать радостного конца, но теперь концы с концами сведены, и пустое место виднее Жена писала тебе из-Генуи в Лондон. Письмо твое с приложениями отдано Вейдеменеровой. У нас гостил здесь недели с три Дмитриев: бодр, любезен и оригинален по прежнему. Часто говорили о тебе. Он тебя очень любит. Николашка его, «парика и книг его рачитель», напился пьян, пропадал целые сутки и возвращен был к нему со съезжей с разбитым лицом. «А еще литератор», говорит о нем Дмитриев с горестью и негодованием, «знает всю русскую литературу, все литераторские и журнальные сплетни, даже иногда и имя Шатобриана вылетает из его поганых уст!» Передай это Шатобриану для его записок. О Шаликове говорит он, что он так выщипал все седые волоса свои, что у него на голове желтеют проталины. Жуковский все в Царском и только на несколько часов приезжал сюда для свидания с Дмитриевым. Вообще, в городе пусто; все еще почти на дачах, и до нынешнего дня осень стояла прекрасная. В прочем нового ничего нет. Пушкин поехал вчера в деревню на три месяца; вероятно, на беременные месяца, чтобы чем-нибудь разрешиться. По литературе вашей – нулью-нуль. Говорят о новом романе Лажечникова «Ледяной дом», с картиной довольно резкою времен Бироновых; но говорят и то, что скучен. Еще есть «Постоялый дворъ* Степанова, бывшего губернатора, но я ничего не читал. Твой Федоров выдает диковинки нашей литературы; в первой тетрадке досталось Бальзаву и, кажется, Сенковскому, переводчику его, за «Père Goriot», который, не во гнев будь сказано нравственному Федорову, очень замечателен, и одно из лучших произведений последней французской нагой литературы. Так от него и несет потом действительности; так все мозоли, все болячки общественного тела и выставлены в нем на показ. Кто бы мог написать суждения о России по случаю постановления 17-го апреля? Читавшие их говорят, что по многому должно полагать, что русский; по другому, проскакивают промахи иностранца. Не какой ли нибудь гувернер, долго живший в России и благонамеренный. Прости, обнимаю тебя.

   На обороте: А monsieur, monsieur Alexandre de Tourguerieff, chambellan de s. m. l'empereur de toutes les Russies. Paris.

745.
Тургенев княгине В. Ф. Вяземской.

   Ее 18 juillet 1835. Paris.
   Au lieu de m'écrire, vous m'enlevez mon valet de chambre. Pourtant depuis que je le sais chez vous je suis moins. furieux contre lui, car voyager avec une calèche à soi sans domestique de Rome jusqu'à Paris, ou au moins de Lausanne jusqu'ici m'a coûté très cher et bien des désagréments. J'ai manqué me casser le col à la lettre près de Chatillon, et je dois payer beaucoup pour, refaire la calèche: toat cela ne me serait pas arrivé avec un domestique et puis n'en avoir pas eu un ici était encore bien embarrassant et bien désagréable. Il m'avait promis de ne pas me quitter sans raison, et je crois qu'il a dû être content de moi. Dites-lui tout cela, je vous prie, et en même temps assurez-le, que je suis prêt à le recevoir comme de paravent, que j'ai reèu ce matin sa lettre de Gênes et que je pars demain par Rouen, le Havre et Dieppe pour l'Angleterre' pour y attendre les ordres de l'empereur à mon égard. Lorsque sa majesté a appris que j'étais ici,(avant de recevoir mon rapport sur mes occupations et sur les immenses travaux, qne j'ai entrepris aux archives de la Bibliothèque royale et du Ministère des affaires étrangères, qui m'ont été. ouvert avec une libéralité toute européenne) il a été surpris de mon arrivée ici, sans avoir des raisons plausibles et m'a prescrit de quitter Paris dans le plus court délai. Il y a quinze jours, que je le sais, aussi demain je pars, mais tou-jours conservant l'espérance, qu'on me permettra de revenir ici pour finir mon travail ou du moins pour l'ébaucher! Car, la main sur le coeur, je suis occupé toute la matinée aux archives étrangères à passer eu revue le grand et l'horrible règne de Pierre I, dont l'histoire serait vraiment incomplète, si la diplomatie franèaise ne fournissait ses nombreux matériaux sur son règne. Je ne puis me détacher de ces in-folio, dont je viens d'achever le 13-me à l'année 1722. Il m'en reste plus de 100 à examiner. Je n'ai marqué que les choses piquantes et importantes, mais je n'ai pas eu le temps de les copier. Il faut un autre que moi pour cette rude besogne; mes yeux s'y refusent, car la plupart des dépêches sont chiffrées et fatiguent la vue.
   Je pars donc demain; mon frère est déjà parti avec sa famille pour Genève pour six semaines. Je reste seul dans cette Babylone; je viens de voir partir la chaîne des condamnés de.Bycêtre pour Breste. Ce n'est pas fort amusant, mais je suis un peu éveillé à Paris; les salons, où Ton cause, les parlements, où l'on dit des sottises aux pairs de France, les théâtres, où les tragédies font rire et la comédie pleurer, les douces rêveries, que m'inspirent le Bois de Boulogne, les Tuilleries et le Père Lachaise – tout cela a agi sur mon âme et je suis redevenu le vieux fashionable.

     Какие фраки, панталоны,
     Всему новейшие фасоны!

   et le plus assidu dans le salon de m-me Récamier, qui m'attend à Dieppe avec Balanche, Ampère et Chateaubriand; mais revenons à l'affaire. Veuillez dire à m-r Portelli (Ignace) que je suis prêt à le reprendre, que je vous écrirai de Londres dans quel endroit il doit venir, je pense que c'est toujours à Paris, que j'oublierai ses torts de l'inexactitude à se rendre à Rome ou ici, qu'aussitôt qu'il a su, qu'il arrivera ici, il aura de moi les mêmes appointements, qu'il aura un logement même dans mon absence ici 48, rue Neuve, St. Augustin, dans celui de mon frère, où une économe (fort jolie) et un domestique très honnête sont restés et sont prévenus par moi de son arrivée et de lui donner un logement. Il peut m'attendre ici, ou c'est moi qui l'attendrai quelque temps; car dans le cas qu'on me permette de revenir à Paris j'y resterai le temps, qu on m'accordera; si non, je reviendrai ici pour quelques jours dans 5 ou 6 semaines prendre mes papiers, habits, linges, livres et ma calèche, que j'ai laissé ici. Il doit en avoir soin. Vous quittez Gênes le 20 août, vous aurez donc le temps et lui aussi de m'écrire u Londres poste-restante ou par l'ambassade. Il faut qu'il m'informe de sou arrivée ici, car en cas qu'il ne vienne pas, je dois chercher un autre, ne pouvant voyager sans domestique qu'en Angleterre. Dites-lui qu'il n'est pas impossible que je retourne à Moscou, où ma cousine vient de perdre plus de 30 mille roubles. Bce градом побило!
   Personne ne m'écrit, mais contre personne je n'ai autant d'humeur que contre vous, chère princesse! Заставьте хоть Наденьку написать ко мне. Не прощу Маше, что она со мной не простилась и не написала о Вяземском ни слова. Знаю о нем по письму Булгакова. Куда и когда вы сбираетесь? Мортемарша y моря, но не ждет никого, разве меня, ибо я обещал заехать в их замок по пути в Диепп; но, вероятно, не заеду, потому что я опять беспутный. Простите! Кланяйтесь Закревской и нашему. почтенному Гейдекеру.

   19 juillet.
   J'ai écrit à'Krivzoff en le priant de m'envoyer un paqueî que Kokoschkin a expédié à Florence. Je n'ai pas eu de réponse du diplomate. Si vous lui écrivez, dites lui cela et mille choses aimables de ma part a votre soeur de Moscou. Elle m'a promis de m'écrire par vous. Je voudrai bien en recevoir un mot; dites lui cela. Je pars ce soir pour Rouen.
   La saison n'étant pas celle des bals et par conséquent des toilettes, je ne puis rendre compte à la princesse Marie des brillantes bagatelles que la mode impose pour le moment. Les soirées de quelques ministres, que je fréquente, n'offrent point des modeles sous ce rapport. Rien de plus simple dans leur mise que la duchesse Broglio et sa charmante fille (petite-fille de m-me de Staël. Je n'ai vu qu'une seule robe en foulard à m-me de Broglio, depuis deux mois que je la rencontre chez elle et ailleurs. Nous assistons aux prières au même temple du culte Reformé non salarié tous les dimanches. C'est un modèle de vertu.
   Et l'horrible La Routière? Qu'en dites-vous, chère maman? Votre coeur maternel ne tremble-t-il pas?

   На обороте: L'Italie. A madame, madame la princesse Wiasemsky. A Gênes, à l'Hôtel des quatre nations.

746.
Князь Вяземский Тургеневу.

   1/13-го августа 1835 г. С.-Петербург.
   Вот тебе два письма от Козлова и Вейдемейеровой. Получил ли ты наше письмо, то-есть, Жуковского с моею приписью и мое при «Журнале Министерства Просвещения»? Не сердись на меня, что питу редко; право, не пишется, да и не о чем писать. Никого не вижу, нигде не бываю, ничего нет живого в сердце и в жизни, также и в уме. Вот однако же печальная новость: Гагарина-Бобринская скончалась третьего дня, почти скоропостижно, то-есть, вследствие незначительной болезни, на которую не обращали внимания. Я еще никого не видал из семейства, но иать должна быть убита. Завтра отпевают ее в Нейском могастыре. Отдал я Лодомирскому, который привозил сюда сына для определения в пансион Мюральта, Ламартиновскую рекомендацию. Ос хотел переговорить с женою, а если не решатся они взять их, то передадут письмо Свербеевым, о которых ничего не знаю, равно как и о всех москвичах, потому что ни с кем решительно не переписываюсь, даже и не с Александром Булгаковым, c'est tout dire. С Жуковским виделся я на днях. Двор приезжал сюда на несколько дней. «Сегодня, кажется, отправляются они из Петергофа; а наследник и, следовательно Жуковский, на время отсутствия императора и императрицы, переезжают в Царское Село. Жуковский здоров и довольно бодрствует. Здесь мюнхенский Гагарин, приехавший по своим делам и, кажется, порядочно обделавший или обделывающий их. Он собирается в Москву и, вероятно, не прежде поздней осени возвратится в Мюнхен. Последние вести, мною полученные от моих, все еще из Генуи; но теперь надеюсь, что они уже выехали, и чрез месяц ожидаю их сюда. Там окружает их холера, если уже не ворвалась в Геную. Мещерские еще десять лишних дней остаются в Пирмонте, но все же в начале сентября должны быть здесь. От Смирновой вести хороши; она разъезжает по разным бадам: Карлс, Марием и так далее. У дармстадтской птички родилась пташка Мария. Я читал у Софии Бобринской письмо Лагрене, трепещущее радостью и любовью. В литературном нашем мире (мир в деревенском смысле: мирская сходка мужиков) ровно ничего не делается. «Московский Наблюдатель» слаб и тощ; только и есть дельного, что письма какой-то Эоловой Арфы, да критики Шевырева, который очень подобрел и сложился умственно. Другие, вероятно, все наблюдают, да ничего не пишут, потому-то Зубков и прозвал журнал «Московский Надуватель». Письма Эоловой Арфы хороши, но кое-что в них и лишнее; да и к чему, когда письмо подписано Эолова Арфа, печатать в заглавии: «Письмо А. И. Тургенева». Тут нет смысла. Вообще, в журнале этом мало сноровки и такта. Жаль! Вероятно, он не удержится. Посылаю по этой оказии письмо, казанские туфли и presse-papier к m-me Mortemart. Все отправляется с графом Sercey, братом нашего, то-есть, здешнего поверенного в делах. Если увидишься с нею, справься, получила ли она так же, как письмо из Вены, и ответ мой на письмо её, переданный à la baronne d'André, матери нашего Андрюши, который отпускал все «sacristi» у Смирновой, иначе не приветствовавшей его, как: «Bonjour, m-r le baron Sacristi!»
   Жена пишет мне, что я, наконец, проиграл мой римский процесс; но не знаю еще, на каком основании, то-есть, с каким убытком. Надеюсь, что не заставят ничего приплачивать к оставленным мною 250 пиастрам. Хорошо еще, если наше посольство не вздумает расплачиваться за меня. Теперь нет им другого дела, как препроводить бы тяжбу и претензию его сюда, к месту жительства моего, или потребовать меня туда, а заочно располагать моими деньгами, кажется, невозможно. Но, впрочем, весь этот процесс так шел, что чего доброго придется еще платить, что монсиньорам угодно.

   2-го.
   Прости! Бедную Гагарину опустили мы сегодня в своды Невского монастыря. Обнимаю. Не знаешь ли, где и что Мария Потоцкая? Если банкир твой будет брать деньги за это письмо, не давай, потому что оно отправляется с графом Серсе.

747.
Князь Вяземский Тургеневу.

   25-го октября 1835 г. [Петербург].
   Что сказать тебе о Булгакове? Хорошего нечего. Доктора, отвратив от него первоначально удар, спасли его от скоропостижной смерти, но к сожалению не спасли его, вероятно, от медлительной кончины: он не только не оправляется, а напротив, с каждым днем слабеет; лихорадка томит и истощает его. Повидимому, сами доктора худо понимают его болезнь. Грустно! Мало было людей на свете, которые имели обширнейший круг деятельности в пользу частную; более одолжали, не говоря уже о семействе его, которое в нем лишится земного провидения своего; подчиненных, которым он был точно благотворитель; но он сверх того был какое-то средоточие, к которому стекались повсеместные просьбы; он так многим служил посредником, ходатаем по всем делам; по связям своим со всеми, он и сам был связью всем. Я говорю о нем, как будто уже о покойнике. Желаю, чтобы отпел я его заблаговременно; но почти с самого начала болезни или, по крайней мере, с той поры, как болезнь затянулась, я как-то упал духом за него.
   Твои письма получены и, подобно папским благословениям, разосланы urbi et orbi. Даже и m-me Circourt читала их Я с нею здесь познакомился, и она мне очень понравилась. Кажется, к новому году будет она в Париже, а здесь пробыла недолго. Жуковский все еще в Царском Селе, до приезда царя, то-есть, до первых чисел ноября. Я переслал к нему и последние письма твои, прося его отвечать тебе и передать, что скажет князь Голицын о занятиях твоих и о возможности продолжать их. С нынешнею оказиею Жуковскому нельзя будет писать к тебе, потому что я только сегодня утром узнал об отъезде завтра барона д'Андре и, следовательно, не успел уведомить его. Но, кажется, на днях отправится курьер в Париж, и тогда уже обещаю тебе письмо от него. Ты должен был получить теперь старое мое письмо, которому судьба так долго перечила. Я выручил его из Иностранного министерства, где пролежало оно, не знаю сколько времени, под тяжестью «Журнала Просвещения», а там отдал я его Булгакову за несколько часов до болезни; и пролежало оно у него в городском кабинете все время, которое он пролежал на даче. Не знаю, дошел ли до тебя журнал Сербиновича, а «Наблюдателя» для тебя я и не видал; да и мы его худо видим. Впрочем, жаловаться тебе не следует. Если мы, туземцы, имеем до сего времени только июль, то немудрено, что вы, иноземцы, не дошли еще и до января. Жаль, а «Наблюдатель» не жилец, то-есть, жаль потому, что была надежда иметь вам хотя один честный журнал, хотя и приходилось сказать: «К чорту и честь, как нечего есть!» А в иной книжке, право, бывало не во что зуб вонзить.
   Мы с тобою в чтении сошлись, и я пробегаю «Les mélanges» de Barante. Мне они нравятся; во-первых потому, что это несколько в моем роде, и я охотник критико-биографизировать, а во-вторых потому, что Barante отзывается несколько старою школою, которая, по крайней мере в отношении к критике, благоразумнее нынешней, особенно у Баранта, которого ум согрет теплотою чувства, неизвестною энциклопедистам и последователям их, и просторнее раздвинут на все четыре стороны сообщением с иностранными литературами, тогда как у французов допотопных ум все жался и колотился в один угол. Правда и то, что он пробил этот угол насквозь; что он из этого и бился, и что пробоем его сделалось светлее. Стариков обижать не надобно: они дело свое делали и сделали. Je suis pour le juste milieu en littérature représenté en France par Villemain, Barante et voilà tout, car il n'en est pas même trois. Я очень желаю познакомиться здесь с Barante. Дай ему письмо ко мне или выпроси от кого-нибудь. Мне приятно будет с ним политературничать и пользоваться от него свежими книгами. Я без письма не знаю, как сойтись с ним. Я никуда не езжу и нынешнею зимою ездить не хочу; да если бы и ездил, все-таки в наших раутах не снюхаешься по этой части.
   Скажи мой сердечный поклон Киселевой. Si je ne lui ai pas écrit jusqu' à présent pour la remercier du bon accueil qu'elle m'a fait à Vienne, c'est que je desirais et désire encore lui envoyer quelques romances russes, qu'elle voulait avoir, et que je ne puis pas parvenir à me procurer. Жена моя очень жалеет, что нигде не удалось им съехаться. Получил ли ты письмо от жепы, которое она тебе писала на другой день по получении твоего и отправила, кажется, в Лондон.
   Бока пишу к тебе, у Карамзиных пляшут, празднуя совершеннолетие Андрея. О Петербурге не скажу ничего. Впрочем, наш барончик будет тебе живою грамотою, а я мертвая буква и потому ограничусь известием о смерти Хвостова и Бартеневой. Недаром смерть сблизила эти два плодородия. Странная участь Бартеневой, которая весь век рожала в Москве и приехала умереть в Петербург, как будто с тем, чтобы сдать всех детей своих императрице, которая призрела их! Вот тебе письмо от Козлова. Желая хоть косвенным образом потереться около знаменитости, я приписал на пакете, а еще и с тем, что мой почерк несколько подходит к шатобриановскому. Извини, что я не написал «comte Tourgueneff». В Париже ли m-me Mortemart? Mettez-moi à ses pieds et u mes pantouf-fles, si elle m'est, ou du moins si elle leur est fidèle. Et rappelez-lui, je vous prie, qu'elle a promis son portrait à Marie qui me l'a promis à son tour. Знаком ли ты с графинею Шуваловой, бывшею княгиней Зубовой? Что здоровье её? Нежно поклонись ей от меня. Нам обещают Потоцкую; Долгорукова уже приехала, также и графиня Фикельмонт, но я её еще не видал – c'est tout dire и доказательство тебе, что никого не вижу. Ты ведь знаком с семейством Гёте; постарайся достать мне портрет сына, который погребен в Риме. Вьельгорская также здесь, но все не очень здорова. Смирнова на зиму будет в Берлине, испугавшись итальянской холеры. Здесь, было, пронесся лживый слух о смерти богача Шереметева, который в Воронеже. В Комитете министров кто-то сказал qu'il avait la fièvre scarlatine. «Et vous, vous avez la fièvre de l'attente», сказал громогласным голосом своим Литта, оборотившись к Уварову, который один из наследников Шереметева. Уж прямо как из пушки выпалило. Кстати о богачах: Мария Долгорукова, дочь князя Василия, отказала Павлу Демидову, который сватался за нее. J'espère, que c'est une belle abdication. Каковы русские девицы! Прощай! Обнимаю тебя. Не сердись, если не часто пишу; а ты пиши: тебе есть о чем и чем.

748.
Тургенев князю Вяземскому.

   18/6-го ноября 1835 г. [Париж].
   Сию минуту узнал, что через два часа едет курьер, а вчера поразило меня известие о близкой кончине старейшего после Жуковского друга моего, Булгакова. Не хочется верить, и мысль и горе ни на минуту из головы не выходят. Я ему многим и много обязан. Почти сорокалетняя верная дружба! Ни в каком положении не забывал он меня. Сердце его всегда меня помнило. Я полагаю, что его уже пет на свете. Все оставляет нас. Я в нем лишаюсь верной опоры, а иногда заступника.
   Я пишу к Татаринову подробно о делах. Если нужно, помогите ему в справках по моим бумагам и делам, у Булгакова находившимися. У него все это было в шкафе близ стола, в особом ящике.
   С Барантом, который едет после завтра, но с неделю пробудет и с женою в Берлине, получите семь писем в одном пакете и два особые пакета с книгами для Татаринова и Арженитинова, и прочее.
   Посылаю теперь тебе три волюма Баранта. Киселева посылает через Баранта тебе (чрез мужа) «Crépuscule» Гуго. Переговорите обо мне с князем А[лександром] Н[иколаевичем] по случаю бумаг моих и дел, оставшихся у Булгакова. Вероятно, будет комиссия наряжена для разбора дел. Простите! Очень грустно! Милый Жуковский, ты у меня один остался с Москвы и до гроба, – дай Бог, до моего! Откликнитесь поскорее! Уведомьте о семействе Булгакова. Но С[офья] К[онстантиновна]? Что дети? Сохраою им вечную привязанность и готов быть для них тем, чем Булгаков был для меня, если бы мог когда либо заменить его. Очень тяжело. Простите! Весь ваш.

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В С.-Петербурге. Г. вице-директору Департамента внешней торговли. При сем три книги (Сочинения Баранта).

749.
Князь Вяземский Тургеневу.

   30-го ноября 1835 г. С.-Петербург.
   Недаром в последнем письме моем готовил я тебя к печальной утрате. Несколько дней потом Булгаков оправдал мои горестные предчувствия и опасения. Ломоносов расскажет тебе все, что было, и все, что есть с семейством его. Не забудь спросить и о прекрасном поступке преемника его, Прянишникова: вот анекдоты, которые иностранным журналам следовало бы сообщать о России. В письме Жуковского найдешь ты, вероятно, все нужные сведения о том, что князь Александр Николаевич приказал сделать по делам твоим. Кажется, лучше и приличнее всего передать доверенность, бывшую у Булгакова, Татаринову. Я посылал его к Пфелеру, чтобы расспросить о положении твоих дел и пересылке денег твоих. Сейчас узнаю, что Ломоносов едет сейчас и потому не успею перевидаться с ними для отобрания того, что сделано. Но Пфелер говорил мне, что он не задолго до кончины Булгакова писал к тебе по его поручению, дал отчет в деньгах твоих и переслал, что было на лицо. Не поверишь, как грустно и дико теперь быть в доме Булгакова; все видеть по прежнему, все лица, что бывало видел, а не видать его одного. Мария Константиновна и Александр Булгаков уверены в твоем живом и глубоком сочувствии их горю.
   Спасибо за книги Баранта. Ожидаем самого книжника, теперь едва ли не чернокнижника после ужасных заклинаний «Journal de débats». Живу и живем по старому. Маша за нас дежурит на балах. Я никуда ни ногою. Сегодня Маша на бале у графини Léon Razoumowski, которая освещает и освящает свой дом. Я еду к Жуковскому, который принимает меньшую литераторскую братью по субботам. У нас проявился новый поэт, Бенедиктов. Не знаю, успею ли отправить его к тебе. Замечательное, живое, свежее, самобытное явление. Здесь Козловский, – все еще на костылях и вообще, кажется, ковыляет, по крайней мере доныне. О себе еще ничего не знает. Все твои письма и печатное тряпье переслано в Москву, как следует.
   Если возвратится сюда Андре, бывший при здешнем посольстве, пришли с ним что-нибудь путное из литературных новинок, а то, право, часто присылаешь афишки, рецепты от зубной боли и прочее, и прочее со Вшивого и Толкучего рынков. Благодари Киселеву за ожидаемую книгу Hugo. Если я не пересылаю ей русские романсы, то виноват Вьельгорский и другие меломаны, к которым пристаю, но все без пользы. Глинка пишет новую оперу, то-есть, Глинка-музыкант, русскую национальную оперу: «Ивана Сусанина». Поэму пишет барон росен, но не кавказский и даже не наш неапольский товарищ, которого здесь почти не видаем, а ревельско-русский поэт с талантом. Где наша римская красавица-виконтесса? Présentez-lui, je vous prie, mes hommages, et dites-lui, que je ne finirai pas mon année sans lui écrire. Si je me tais, c'est crainte de la fatiguer par mes lettres et par l'obligation qu'elle croit devoir l'imposer d'y répondre coup sur coup. Прощай! Обнимаю тебя от всего сердца. Все мои тебе кланяются. Получил ли ты, наконец, письмо жены моей, писанное из Генуи?
   Графине Шуваловой-Зубовой передай мой сердечный поклон. Что её здоровье? Прочти ей от меня несколько стихотворений Бенедиктова.

750.
Князь Вяземский Тургеневу.

   29-го декабря 1835 г. [Петербург].
   Благодарю за возвращаемое при сем письмо Тургенева: оно любопытно, а статья о брате меня тронула; впрочем, теперь все отзывы об нем не что иное, как похвальные и, право, не льстивые речи, а Тургенев имел и время, и случай его узнать. Довольно мы с ним и пожили, да и поплакали. Право, не соберусь с духом писать к нему. Обними его за меня. Он знает, что и моя дружба была всегда неизменна, а ему надобно меня продолжать любить за меня и за незабвенного моего брата. Я непременно тебя увижу до отъезда моего. Обнимаю тебя душевно, а за портрет пока благодарю. А. Б. [5 - Эти строки принадлежат А. Я. Булгакову. Далее идет письмо князя Вяземского.].
   Вот тебе доказательство, что письмо твое с Гомзиным дошло и читано было Булгаковым, который на днях отправился в Москву. Приложения также отданы по принадлежности исправно, и Татаринов, сейчас от меня вышедший, сказал мне, что на днях отправляются в Симбирск с красноносым Столыпиным галантерейности твои к верноподанницам. Доволен ли ты точностью донесения моего? Не дай Бог, когда воплощенная беспорядочность задумает быть порядочною! Ты с аккуратностью своею и с педантическими требовашими так и давишь. Довольно, когда скажут тебе, что письма твои получены, поручения исполнены; нет, отдавай ему еще все эти отчеты за номером; скажи, в какую минуту что получено и в какую минуту что передано! La petite moralité tue la grande et les petites formalités d'ordre et de ponctualité étouffent et dévorent Tordre de tous les jours par exigences du moment. У московского Потемкина, поглотившего миллионы и до конца разорившагося, каждый грош издержки собственноручно записан в книгу, разграфированую не хуже книги Jullien sur l'emploi du temps, в которую, между прочим, убьешь всю жизнь, записывая каждую минуту дня, подобно тому, как некий Тургенев, который никогда не знает, что он за час делал, что он сейчас говорит и куда через минуту пойдет, а посмотри на журнал его – не проронена ни четверть секунды: хоть сейчас в протокол страшного суда. Несмотря на то, и на меня будь покоен: шарлатанить не люблю, да и не умею, а есть добросовестность, которая стоит аккуратности. Я читал твое письмо в субботу у Жуковского, который сзывает но субботам литераторскую братью на свой олимпический чердак. Тут Крылов, Пушкин, Одоевский, Плетнев, баром росен etc., etc. Все в один голос закричали: «Жаль, что нет журнала, куда бы выливать весь этот кипяток, сочный бульон из животрепещущей утробы настоящего!» «Паблюдатель» чорт знает что делает, и Шевырев швыряет в нас Тассовыми октавами, в коих нет ни ладу, ни складу. Оно и не по-русски, и не по-итальянски, а разве по-Тредиаковски-Мерзляковски. А чванства пропасть: думает, что пересоздает русскую поэзию; говорит в введении своем, что доныне русский стих заметен был одною монотонностью своею и, исключая из списка живых Державина, Жуковского, Пушкина, выезжает к нам для водворения креста новой поэзии с подобными стихами:

     Так душу воина ненасытимо
     О чести, о любви забота гложет.
     Меж тем Аргант кипит неустрашимо,
     И пуха мягкого он мять не может;
     Так ненавидит мир неистощимо,
     Так жажда крови, слава дух тревожит,
     Что раны в нем еще горят страданьем,
     А день шестой торопит он желаньем.

   Ну, не чистая ли это тредиаковщина? И октава эта еще не на выбор взята, а попалась мне первая на первой странице. Нет ни музыки, ни живописи, ни логической точности в выражении! И думать, развешивая из окна «Наблюдателя» измятую такую тряпку в виде знамени, что наша старина рушится пред нею! Жаль Шевырева, то-есть, жаль за него, что он пошел на такое дурачество и еще при барабанном бое нахальной самонадеянности и безумного самохвальства. У этих людей, то-есть, у наших литераторов, нет никакого такта. На что в Шевыреве ум, дарования, сведения, европейская образованность, когда они не спасают его от глупости, которая, разумеется, дана в известной степени каждому человеку; но в том и дело, чтобы уметь показывать ее только в профиль, с одного конца; а наши так и выпятят ее, так что подумаешь, что глупость хозяйка в доме, а все прочее прислуга.
   Вчерашней субботы не было: Жуковский поехал на праздник в Дерпт. Мы чуть было все не замерзли: около двух недель трещал мороз от 25 до 30 градусов, а в Москве, сказывают, и более, так что рынки были закрыты. А жена моя в самый этот ужас поехала к матушке в Москву! Сегодня ожидаю ее обратно, и отгадай с кем? Забилось ли сердце сильнее? – с Авророю! Пушкины едут на несколько лет в деревню. Муж, сказывают, в пух проигрался. Да кстати: здесь Наденька Трубецкая-Четвертинская; муж её служит по министерству финансов. Я расспрашивал ее о твоей московской катастрофе. Кажется, она знает истину, но скромничает и говорит, что одному тебе могла бы высказать, в чем заключается тайна. Козловский очень разъездился и доволен своим пребыванием; еженедельно по нескольку раз обедает у великого князя. На днях витийствовал он у меня за полночь. Как он похож на Василия Львовича с костылями своими, но очень мил и забавен. Барант приехал и прислал мне книги и письма. Ну, не шут и не злодей ли ты? Какже не воспользоваться таким случаем, чтобы прислать литературные новинки! Даже и обещанного «Crépuscule» нет, а есть Maltus, напечатанный в двадцатом году, и который можно купить здесь на всех толкучих рынках. право, я тебе по тяжелой почте пришлю двадцать томов сочинений Шишкова! Ты не понимаешь, что за досада получать из Парижа огромную посылку, с трепетом жадным кидаться на нее, рвать печати, задыхаясь от нетерпения, и найти в ней дрянь ни на что негодную! А все проклятое шарлатанство твое. Велика нужда пересылать в «Наблюдатель» в надписью листочки, коими он не пользуется; в Симбирск – к Арженитинову, в Общество историческое: так и кидает. Разумеется, твои письма лучше, свежее, жирнее всяких брошюрок, но если прикладывать к ним балласта, то уж давай такой, чтобы пригодился к чему-нибудь.

   31-го.
   Несколько раз кончал я год письмом к тебе. Удалось и в этот. Но прежния письма были от живого, а ныне письмо des Verstorbenen. Ничего не умею желать ни себе, ни другому, потому что не понимаю (concevoir – в смысле библейском) желаний.
   Жена возвратилась вчера; не это тебе интересно, – а с Авророю, которая именно предстала Авророю с пробуждением дни и моим. Она взята во дворец, но прежде едет в Финляндию на несколько дней. Обнимаю!

1836.

751.
Князь Вяземский Тургеневу.

   19-го января 1836 г. С.-Петербург.
   Твои письма так и попадают в субботы Жуковского. Вчера начал я читать у него твое последнее от 2/14-го января при Бенедиктове, и в первых строках похвала ему, которою он был очень доволен. Радуюсь, что он понравился и графине Шуваловой; не даром полюбил я ее за её поэтическое чувство, которое не охладело и не увяло на петербургском холоде. У меня нет теперь под глазами Бенедиктова, и потому не могу ни признать, ни отвергнуть эпиграф, выбранный ею для моего сердца. Впрочем, если она судит о моем сердце по старому изданию, то может и ошибиться. Старая эдиция вся вышла, но однако же нежное и преданное чувство к ней сохранено в новом издании. В самом деле, при моем совершенном отчуждении от общества, когда мне никуда и ни к кому ехать не хочется, а хотелось бы съуметь хотеть к кому-нибудь съездить, мне часто приходит в голову и в сердце, что будь она здесь, то ее мог бы я видеть с сердечною отрадою. Мы с ней светски ссорились, но я всегда сохранял отменное уважение и симпатию к ней за многие милые и редкие качества её. Что в ней хорошего и привлекательного, то все природное: она родилась розою без шипов, а если и есть, то-есть, бывают шипы, то приставшие от петербургских репейников, да и те не держатся на ней. Когда я еще писал стихи и был на Рейне, я начал было балладу про развалины замков die Brüder, и в героине баллады моей написал я её портрет. Только это и помню, а все стихи забыл, и в бумагах моих не осталось написанного. Теперь жалею, потому что послал бы их тебе в свидетельство моей сердечной памяти, которая лучше головной.
   Вчера Гоголь читал нам новую комедию «Ревизор»: петербургский департаментский шалопай, который заезжает в уездный город и не имеет чем выехать в то самое время, когда городничий ожидает из Петербурга ревизора. С испуга принимает он проезжого за ожидаемого ревизора, дает ему денег взаймы, думая, что подкупает его взятками и прочее. Весь этот быт описан очень забавно, и вообще неистощимая веселость; но действия мало, как и во всех произведениях его. Читает мастерски и возбуждает un feu roulant d'éclats de rire dans l'auditoire. Не знаю, не потеряет ли пиеса на сцене, ибо не все актеры сыграют, как он читает. Он удивительно живо и верно, хотя и карикатурно, описывает наши moeurs administratives. Вигель его терпеть не может за то, что он где-то отозвался о подлой роже директора департамента. У нас он тем замечательнее, что, за исключением Фонвизина, никто из наших авторов не имел истинной веселости. Он от избытка веселости часто завирается, и вот чем веселость его прилипчива. Русская веселость, например, веселость Алексея Орлова и тому подобная, застывает под русским пером. Форма убивает дух. Один Жуковский может хохотать на бумаге и обдавать смехом других, да и то в одних стенах Арзамаса. Дмитриев тот ли письменно, что изустно? Я один, может быть, исключение, то-есть, был прежде исключение из этого правила: я задорнее письменно, нежели словесно, да и то именно письменно (у меня чернила, как хмель, забирают голову), а не печатно. Когда готовлюсь к печати, то и я уже умничаю, а не завираюсь, и для меня печатный станок есть та же Прокрустова кровать. И тут дело идет не о ценсуре: ценсура сама по себе, а просто рука сжимается и пальцы холодеют, не так, как у старика Белосельского, про которого старик Мятлев говаривал, что он очень умный человек в разговоре, но жаль, что у него горячка в трех пальцах правой руки. Вот еще убедительный пример: Алексей Михайлович Пушкин. На словах он был водопад веселости, оригинальности: так и заглушит, так и захлещет, забрызжеть бурными волнами веселости своей, так и подымает; начнет писать, – и все это сольется в ручей, который тут же и замерзает.
   Странный ты человек, что ты все хлопочешь о службе моей. Да чорт ли тебе в моем вице-директорстве? Знал бы ты про своего Humann: выдержит ли министерство его предложение о сбавке процентов; вот это так. А нечего делать, надо от тебя отделаться как-нибудь. Ну, слушай: «Сверх того министр финансов приемлет долг свидетельствовать, что вице-директор Департамента внешней торговли, статский советник князь Вяземский, шесть месяцов управлял департаментом с отличным усердием и не по какому либо неудовольствию не назначается в директоры департамента, а потому, что полагалось избрать такового из военных генералов по причине управления значительного корпуса пограничной стражи, почему осмеливается убедительнейше ходатайствовать о награждении его арендою, при чем он будет иметь его в виду при открытии другой приличной вакансии». Записка была утверждена, назначена мне аренда в 1200 рублей серебром, не в пример другим, и я остаюсь вице-директором в ожидании. Все, что могу сказать о Языкове на первые поры, это то, что он со мною очень учтив и обходителен, как следует порядочному человеку. Ну, доволен ли ты теперь, что узнал и это, homme de toutes sortes de savoir.
   Пушкину дано разрешение выдавать журнал, род «Quarterly Review». Прошу принять это не только к сведению, по и к исполнению и писать свои субботния письма почище и получше; только с тем, что ты не последуешь русскому обычаю вышереченному, то-есть, «тех же щей, да пожиже»; нет, «тех же щей, да побольше», потому что мы намерены расходовать тебя на здоровье журналу и читателям. Пушкин надеется на тебя.
   Римского-Гурьева здесь нет: ожидают к весне. Баранта, сказывают, приняли очень хорошо, и вообще он и она правятся и отличены. Я еще не видался с ним. а на днях увижусь. Не пишу тебе о Петербурге, потому что вести мои были бы заочные, и к тому же русская колония верно обо всем извещается, особливо же графиня Шувалова, из писем Вьельгорского. Козловский продолжает у меня по временам перожировать, когда нет где бала или маскарада в городе, потому что его всюду носит. Любезность его не истощается здесь и не застывает, хотя и боится он, что станет его только на несколько месяцов, а там обветшает, и никто на него смотреть, – это бы еще не беда, – а никто слушать не будет [6 - В эти дни я заметил, что он очень глохнет: вот еще сходство с Василием Львовичем.].

   24-го.
   Знаешь ли, что ваши клички de doctrinaire, tien parti, gauche dynastique, puritain etc., etc. так же, наконец, смешны и нелепы, как наши: коллежский ассесор, статский советник и прочия. Ведь и у вас, спроси о человеке: никто не скажет, умен ли, глуп ли, стар, молод, черноволос, белокур, а скажут под каким разрядом записан он. И у нас: спроси у отца, за кого он дочь выдает замуж; он скажет: за чиновника 8-го класса; и ты, и он будут довольны ответом. Кажется, это было с молодым Jarmouth. Он где-то был в гостях и хотел уехать. На убеждения остаться на вечер он отвечал, что никак невозможно, потому qu'on avait promis de lui amener une dame de la sixième classe. Непременно должно тебе издать твой «Portofolio». Я уверен, что князь Александр Николаевич пособит тебе в этом деле, тем более, что la publicité rétrospective, по некоторым примерам, у нас довольно разрешается. В моем Фонвизине, который вышел из ценсуры, довольно любопытного, и завтра еду к князю Александру Николаевичу просить его дать мне присланную тобою переписку французского министра о Панине и времени его. Славное занятие будет для тебя в Москве приводить в порядок и печатать твои драгоценности! Да ты этим купить себе вечное местечко в потомстве и получишь штатное место в истории русского народа, хотя и не Полевого. Шутки в сторону: это будет подвиг жизни твоей, а там хоть трава не рости. Хотелось бы мне послать тебе какие-нибудь книжечки, хотя и не для чтения, но право не знаю что. Есть перевод писем англичанки в царствование Анны, но что тебе в переводе? Разве первый том «Истории поэзии» нашего Вильмена, Шевырева? Изволь.
   В «Северной Пчеле» публикован список пособий пострадавшим при масленичном пожаре. Роздано около 45000 рублей, и распределение очень хорошее, то-есть, обдуманно-благотворительное. Кому временное пособие, кому пенсион, кому из оставшихся малолетних отданы деньги в ломбард по 300 и 500 рублей. Один кантонист, брат погибшего крестьянина, уволен от службы. Вошли в переговоры с помещиками о выкупе на волю из семейств пострадавших.
   Составилась компания для устроения железной дороги из Петербурга в Царское Село и Павловское, где будут разные увеселительные заведения. К будущему октябрю дорога должна быть готова. Между тем очень помышляют о железной дороге до Москвы, по есть оппозиция. Я и сам полагаю, что в России. еще много можно сделать материального добра до железных дорог. Но ведь мы и так уже с легкой руки и с здорового кулака Петра пошли; росли не годами, а днями, то-есть, не мерным шагом, а скачками, что видно так на роду написано. Лучше же скакать, нежели прирости – к лежанке. Нет хлеба, так давай пироги; все же это пища и варение желудку; не совсем благонадежная, дает кислоты, расслабляет – так, но не умирать же от голодной смерти ради правильной диэтетики. Других новостей пет под рукою.
   Козловского вижу реже. Il prend tous les soirs un lavement à onze heures, Какая-то старуха взялась вылечить его. Великий князь все очень хорошо расположен к нему, и он ораторствует у него раза три в неделю. Козловский сердится на Баранта, что не умеет жить по-петербургски. В самом деле, все говорят, что обеды его плохие, мещанские, доктринерские, а вина в рот взять нельзя. К тому же он не говорлив, низкопоклонен, человек кабинетный, то-есть, учено-кабинетный, да и то знают это здесь но книгам, а изустно он себя никому не показывает или не выказывает. Дургам в огорчении по смерти дочери, и также никто его не видит. Таким образом эта дипломатика, которая шумна и бойка в ваших палатах, у нас лежит на полатях, и никто о ней и не догадывается. Фикельмонт также болен, а прежде она была больна, и зима их прошла смирнехонько.

   23-го.
   Письмо давно лежит в ожидании обещанного курьера. Андрюша приехал и привез книги. Теперь все отправленное тобою здесь и роздано по принадлежности. Шевырева не посылаю, а вместо «Истории поэзии» вот настоящая поэзия: Кольцов – воронежский мещанин, торгующий скотом, до десяти лет учившийся грамоте в училище и с того времени пасущий и гонящий стала свои в степяхъ* Он здесь по делам отца своего. Дитя природы, скромный, простосердечный! Прочти стихотворение «Великая тайна», переведи и передай его Ламартину в ожидании стихов Пушкина, да не забудь сказать, que c'est un bouvier. Каюсь пред Ламартином и пред Свечиной. В «Jocelyn» много прекрасного, и поэзия его возвысилась, хотя вообще о таланте или, лучше сказать, о манере его остаюсь при прежнем мнении. Подбей его перенести «Великую тайну» и посвятить свой перевод Жуковскому. Я в восторге от «L'enfant du siècle». Немного сбивается на «Адольфа», но это не беда. Которая же из них m-me Dudevant? Альфред Мюссе решительно головою выше в современной фаланге французских литераторов. Познакомься с ним и скажи ему, что мы с Пушкиным угадали в нем великого поэта, когда он еще шалил и faisait ses farces dans «Les contes espagnols» и говорил: «Or si par hasard l'on s'enquête, que m'a valu cette conquête? C'est l'allure de mon cheval, des compliments sur sa mantille, puis des bonbons à la vanille, par un beau soir de carnaval» он совершенно вырос и выравнялся. Его маленькия драмы dans «La revue de deux mondes» замечательно хороши. Все это сочное и ядреное. Из записки ко мне Пушкина увидишь ты, что ценсура тебя сечет и рубит. Статья Козловского об «Annuaire du bureau des longitudes» очень хороша. Я езжу по вечерам смотреть на Козловского в ванне. Неимоверно, что тут за чудеса раскрываются пред взорами естествонаблюдателя! Не хуже Гершелевых чудес, открытых в луне. Это что-то допотопное. А все бедняжка не лучше ходит.
   Нева же сегодня прошла; давно уже она разрешалась от бремени. Удивительно ранняя весна! Из Москвы пишут, что там уже пыль, следовательно – наше лето. А перед тем волк вбежал в город и перекусал много людей, которые теперь взбесились; человек с двадцать еще ожидают этой участи. Везде есть свой Фиэски: где люди его не выпускают из себя, там природа спускает из лесов. А там легче ли жертвам, что двуногого засудят в палате пэров, а про четвероногого скажут, что воля Божья? Что ни говорите и ни проповедуйте, а все что-нибудь да не так. Есть великая тайна, конечно, но не то, что вы думаете, или не так, как вы думаете. Ума не приложу, да и сердца также.
   Вот уж минул год с приезда твоего в Рим. Этот год ничего мне не изъяснил, ничего не залечил. Голова, может быть, посвежее, и только; но сердце так же завяло и побито морозом скорби, которая во мне не есть начало перерождения, а, напротив, духовной смерти. Новостей никаких не имеем: все тихо. Разве со Страстною неделей начнутся крестоносные и чиноносные страдания в ожидании Светлого праздника и красных яичек на шею, чрез плечо, на – и прочее, и прочее, куда попало. Не поподчивать ли тебя стишками а l'eau de rose приятеля твоего Воейкова. Это отрывки из его Дома сумасшедшаго». Так Русью и пахнет. Вот и эти стихи дать бы Ламартину перенести:

     Вот наш Греч, нахал в натуре,
     Из чужих лоскутьев сшит;
     Он цыган в литературе,
     В книжной он торговле жид.
     Вспоминая о прошедшем,
     Я дивлюся одному:
     Почему он в сумасшедшем,
     Не в смирительном дому?
     Здесь кто? – Гречева собака
     Забежала как-то с ним:
     Так, Булгарин-забияка
     С рылом мосьичьим своим,
     С шпагой в петле; а французской
     Крест ужел он вздеть забыл?
     Ведь его он кровью русской
     И предательством купил.
     Что он делает здесь? Лает,
     Брызжет пена из брылей;
     Мечется, рычит, кусает
     И друзей, и не друзей.
     Да на чем он стал помешан?
     Совесть ум свихнула в нем:
     Все боится быть повешен
     Или высечен кнутом.
     Вот в порожней бочке винной
     Целовальник Полевой,
     беспортошный и бесчинной…
     Сталось что с его башкой?
     Снесь с корыстью в ней столкнулись,
     И от натиска сего
     Ум и сердце повернулись
     Вверх ногами у него.
     Подл, как раб, надут, как барин
     И, чтоб словом кончить речь:
     Благороден, как Булгарин,
     бескорыстен так, как Греч.

   Брамбеус, то-есть, Сенковский:

     То исполнен низкой лести,
     То ругает без конца;
     Нет ни совести, ни чести
     У барона-подлеца.
     Что без пользы тарабарить?
     Не зажать словами рта;
     Лучше шельму приударить
     В три действительных кнута.

   La pointe у est. Вот верный очерк нашей литературы. Как нравится тебе? Не знаю, полезу ли я для тебя в огонь и воду, но что полезу для тебя в г – , ты имеешь тому доказательство в этом усердном приношении. Говорят, Смирниха будет в Париж; она хотела писать к тебе. Мы не имеем твоего парижского адреса, и я всегда вынужден писать чрез чужия руки и сегодня также чрез прекрасные руки римской красавицы, у которой проси извинения за меня и за себя. Вот тебе новая монета; другую передай графине Шуваловой и скажи ей, что если она в Париже играет в вист, как в Петербурге, то я пришлю ей еще три штучки для маркировки. Скажи ей, что все это подчеркнуто в письме моем, следовательно зарублено и в памяти у меня. Прости! Обнимаю тебя.

752.
Князь Вяземский Тургеневу.

Le 8/20 février 1836 г. [Петербург].
J'ai remis la note de m-r Dégérando à in-r Prianischnikoff, un des directeurs de la Société philantropiques et philantrope lui-même, comme vous le savez, car vous connaissez son généreux procédé envers la famille Boulgakoff. Il a promis de me donner les renseignements demandés, et je m'empresserai de vous le communiquer une fois, qu'ils seront mis à ma disposition.

Последний цвет

   «J'avais pourtant quelque chose lа!» difr-il en же frappant le front».
«Mort d'André Chénier».

     Не дам тебе увянуть одиноким,
     Последний цвет безжизненных полей!
     Не пропадет в безвестноcти степей
     Твой аромат; тебя крылом жестоким
     Не унесет холодный ветр ночей!

     Я напою с заботливым стараньем
     Тебя, мой гость, студеною водой;
     Я нагляжусь, нарадуюсь тобой;
     Ты отцветешь, и с нежным состраданьем
     Вложу тебя в псалтырь сопутный мой.

     Но я, мой цвет, в безвестности пустыни
     Увяну я… И мысли тщетный дар,
     И смелый дух, и вдохновенья жар,
     Кто их поймет?.. Кто узрит луч святыни,
     Когда его скрывает утра пар?

     Поэзия – она благоуханье,
     И фимиам восторженной души;
     Но должно ей гореть и цвесть в тиши,
     Но не дано на языке изгнанья
     Ей высказать все таинства свои.

     И много дум, и много чувств прекрасных
     Не имут слов, глагола не найдут
     И на душу обратно западут…
     И больно мне, что в проблесках напрасных
     Порывы их на век со мной умрут.

     Мне суждено под схимою молчанья
     Святой мечты все лучшее стаить,
     Знать свет в душе… и мрак в очах носить.
     Цветок полей, забытый без вниманья,
     Себя с тобой могу ли не сравнить?

Октябрь 1835 г.
   Каковы стихи? Ты думаешь Бенедиктова? Могла бы быть Жуковского, Пушкина, Боратынского; уж верно не отказались бы они от них. Нет, сударь! И неужели сердце твое не забилось радостью Петровского и Чистых прудов, и не узнал ты голоса некогда Додо Сушковой, а ныне графини Ростопчиной? Не завидую мужу, который служит вдохновением подобным стихам, а нельзя не радоваться стихам. Какое глубокое чувство, какая простота и сила в выражении и, между тем, сколько женского! Они напечатаны в последнем «Наблюдателе».
   Ты, верно, уже знаешь о несчастном происшествии, коим открылась наша масленица в первое воскресенье: пожар балагана Лемана, в котором сгорело более 125 человек по полицейским известиям, а может быть и более. Ужасы рассказывают: мучения ада, огнь, плач и скрежет зубов в буквальном значении. Будь этот пожар несколькими днями позже, и половина петербургского общества была бы в трауре; но в первый день масленицы была одна чернь, лавочники, сидельцы. Ни одного знакомого имени нет в жертвах. По человечеству не легче, а по человечности все-таки род отрады. Сказывают, что тут была картина под пару «Последнему дню Помпеи», когда одна из разгоревшихся стен обрушилась, и посреди пламени открылись на местах неподвижные задохшиеся зрители, черные обгорелые лица, группы трупов, группы семейные, захваченные пламенем в ту минуту, когда муж спасал жену на плечах своих, матери детей; кто без руки, кто без ноги, то одно туловище без головы. Я нечаянно попал на пожар и минут десять стоял пред ним, любуясь как декорациею, и ни мне, ни толпе, окружавшей меня, не приходило в голову, что это не пожар, а человеческий костер. Сам государь стоял тут возле самого балагана и приказывал делать распоряжения для спасения загорающагося рядом Губернского правления, не зная, что за ужас тут происходил, car les cris avaient cessés. Наконец, когда кто-то выбежал из этого ада и объявил о том, что тут делается, государь так и зарыдал и остался тут на месте, пока не вытащили до последней жертвы, до последнего трупа, до последней человеческой головни. Много было поступков, действий прекрасных, самоотвержения, мужества, чадолюбия, но у нас все это пропадает без вести. «Северная Пчела» умела и тут сделаться или остаться петербургскою свиньею. В рассказе своем об этом бедствии она только что не отдает под суд несчастных жертв, обвиняя их совершенно в несчастии, что они не умели, не хотели спастись; что тотчас по вспышке объявили зрителям, чтобы они выходили; что растворили пред ними восемь дверей; что полиция сейчас прискакала и приняла все меры к спасению и действовала, как нельзя лучше. Все ложь, бесчеловечная ложь! Дело в том, что спасение в подобных случаях вещь трудная, почти невозможная, по крайней мере, спасение умышленное; тут спасает один случай; спасает та же рука, которая и губит; что балаган в десять минут разгорелся, как стог сена, что давка заперла все отверстия, все истоки, что каждый, себя спасая или спасая друг друга, все мешали друг другу; но очевидцы сказывают, что при самом начале было средство к спасению, и что народ с улицы хотел разломать наружные стены, то-есть, разобрать доски; что тут были даже рядом плотники с топорами, которые хотели броситься на сломку, но что жандармы и полицейская команда отогнали народ для избежания нарушения порядка и велели ждать пожарную команду. На другой день трупы и обломки лежали в Обуховской больнице, куда стекались родные и знакомые отыскивать своих. Это стоит вашего Фиэски, и адский балаган не хуже адской машины. Между тем Леман Фиэски продолжает в другом месте свои представления и имеет зрителей. Это какая-то бесчеловечная наглость с той и другой стороны. У нас нет еще de pudeur publique, которая и везде по большей части наружная и нарядная, но не менее того благонравственная. Нет никакой нравственности в черной одежде, которую надеваешь на себя по смерти ближнего; но решительно была бы безнравственность, если в подобном случае показаться в люди в цветном фраке и в пестром жилете. На одном публичном бале в новом Дворянском собрании была складка в пользу погоревших или, по несчастию, ближе, – обгоревших семейств, и собрано 10000 рублей. Что скажешь о Провидении в подобных бедствиях? Уж тут действует не воля, как в злодействе Фиэски, хотя я и не вижу благовидной причины в этой воле, которая дает волю извергу залпом 24-х ружей истребить целые семейства; нет, тут уж не воля, а провидение, которое в лице Лемана то же делает, что Фиэски. Поди, пойми это и довольствуйся законными объяснениями. Признаюсь, для меня они вовсе не объяснительны и не удовлетворительны. Я никого еще не видал из выходцев ада, а любопытно иметь верное понятие об этих ужасных минутах. Впрочем, я думаю, каждый и спасшийся был вне себя и в беспамятии. Сказывают, что один отец выдрался, выломался из пламени и толпы с мальчиком на руках и упал на улицу в изнеможении и в бесчувствии; очнувшись, смотрит он на робёнка и узнает, что спас он не своего сына. Вилламов видел в больнице человека, у которого прогорел череп, выгорели обе ноги, обе руки, и эта головня прострадала еще трое суток. Вытащили одну беременную женщину, у которой прогорел бок, и выгорели в глазах её муж и двое детей. Один муж вытерт был толпою на улицу и, видя что жены его нет с ним, кинулся опять в огненную бездну, вытащил жену, выпихнул ее на улицу и в ту самую минуту оттерт был толпою от дверей и погиб.

   11-го.
   Для развлечения ужаса и отдыха воображению твоему перейдем к другому петербургскому событию, приезду сюда на масленицу московской красавицы Киреевой. Когда она в первый раз показалась в собраний, сказывают, поднялась такая возня, что не приведи Боже: бегали за нею, толпились, окружали ее, смотрели в глаза, лазали на стулья, на окна

   Et tout Paris charmé se leva pour la voir.

   Пошли сравнения с Завадовскою, с Пушкиною; только и разговоров, что о ней. Вот смена здешних разговоров: стихи «На выздоровление Лукулла»; поглотил их пожар Лемана, а появление Кереевой затмило пожар. Я был у неё. Она в самом деле очень хороша, хотя, кажется, несколько и потучнела; говорила о тебе и кланяется. Впрочем, приезд её не совсем удачен: болезнь императрицы расстроила масленичные балы. Тяжел, кажется, муж её; не дает ей слова выговорить и поминутно перебивает разговор с нею.
   А теперь ваша министерская передряга перебьет разговор о ней. Мне очень жаль доктринеров и досадно на ваших болтунов. Неужто в правду должно согласиться с теми, которые уверяют, что французы не дозрели для английских форм; что у них всегда за слово, за полумнение готовы принести на жертву настоящее и будущее? Досадно и больно было бы согласиться; креплюсь до нельзя, а иногда приходит жутко стоять за них: того и смотри, сто они же в дураки посадят. В Броглио и Гизо было много благонадежности, много ручательства за будущее. Старая Европа могла иногда коситься на этих новичков, но видела в них

     Царей и царств земных ограду

   и воплощенный порядок. Тиерс на пристяжке у них был также очень хорош: бесился, топал, исподтишка лягался, но все-таки вез колесницу по столбовой дороге. А теперь чуть ли не прав Капефиг в пророчествах своих: так и привалит по пятам двух или трех министерств, калифатов на час, такое министерство, что только и будет кричать: Держи лево!» и все и всех перебьет. А французы не то, что англичане: желудок английского богатыря переварит и О'Коннелля; только что отрыжки пойдут, да забурчит в кишках; а французский подавится и лопнет от Одилон-Баро. Хотелось бы послушать, что говорит Барант, но едва ли говорит. Я был у него однажды: очень учтив, но сух, холоден, бесцветен, беззвучен, и со всеми и везде, говорят, так же. Вот уж ни мало не похож он ни на француза, ни на автора, ни на парламентского оратора, ни на посла: тише воды, ниже травы. Впрочем, сказывают, обходятся с ним хорошо. Жена более нравится.
   Что то ты замолк, субботний соловей? Что с тобою? Если пришлешь мне «Revue rétrospective», то присылай только 34-й и 35-й год, а 33-й я и здесь нашел. Вот издай подобную книгу из своих парижских материалов. Потребуй от Гагарина из Мюнхена одну литографию мою и передай ее римской красавице, которой жена моя обещала мою рожу. Авось, и она будет отвечать личностью на личность.
   Андрей Карамзин выздоровел и представлен в офицеры. Все семейство здорово и живет по старому. Я что-то давно не видал Козловского. Он измасленичался: не пропускает ни одного бала и огорчается, когда пропустят его приглашением. Удивительная смесь мыслящей силы и пустого ребячества! Погни его в одну сторону – государственный ум; погни в другую – только что не шут. Но с обоих концов много доброты и мягкости, и простосердечия. Прощай! Кажется, все высказал. Мой сердечный поклон нашим дамам. Я недавно писал к тебе через Франкфурт. Обнимаю. М-me Bravura тебе кланяется; она здесь. Муж лишился петергофского места и ждет другое. Кажется, она худо разочла, что оставила Москву. Вижу по журналам, что лорд Англез в Париже; узнай, получила ли леди Мери письмо от Машеныси, посланное с Ломоносовым.

753.
Тургенев Жуковскому, Вяземскому и Татаринову.

   22/10-го февраля 1836 г. Париж.
   Не зная, когда поедет д'Андре, с коим посылаю вам страниц двадцать, если не более, моего маравия, я решился и с попутчиком, Лебуром, сегодня или завтра в Москву едущим, предуведомить вас, что д'Андре не мог взять от меня всех книг и брошюр, о коих я просил его, и что часть оных отдал я (чрез madame Julvécourt-Всеволожскую) г. Лебуру, надписав все на имя А. Я. Булгакова, и именно: для Арженитинова – все брошюры академические, «Bureau des lougitudes», панораму Москвы, письмо к издателю Дебатов» (один экземпляр), «Dictioimaires des coulisses», план Камеры пэров с пятью портретами, портрет Фиэски особо и пять портретов на особом листе и книгу (поэму) Quinet o Наполеоне; в этом же пакете для Вяземского, и надписал на имя его: речи Вильменя и Скриба и на одном большом листе пять портретов Фиэски и прочих. Я дослал все это к Булгакову при письме с реестром. Д'Андре, доказав мне очевидностью, что невозможно ни одного пакета уложить ни в сумки, ни в ящики, берет, однако же, те книги мои, кои можно будет взять ему с собою для чтения в коляске и кроме пакета на имя князя Голицына. Вот что я намерен отдать ему, обвернув в бумажку, для князя Вяземского: 1) «Napoléon», par Quinet (2-ой экземпляр); 2) Второй том mistress Trollope; 3) три номера «Portofolio» (o четвертом ты переговори с ним на словах); «Fleurs du midi» – Вяземскому, но не для него. Вероятно, сегодня выдут две части Ламартина, то и их пошлю с ним для вас же. Для Татаринова: две части Токевиля о демокрации в Америке. Не думаю, чтобы д'Андре согласился взять еще том Гюго «Crépuscule» для Боратынской-Абамелек; но если его получишь, то отдай ей. Если удастся, то пошлю для Чадаева 2-me livraison de l'Université catholique», где для любителей католицизма примечательная статья Монталамбера о святой Елисавете Венгерской; цель его – биографиями святых характеризовать века, в коих они просияли. Какая бы ни была цель его, но талант автора привлекает внимание. Другая статья: «Introduction au cours d'Ecriture Sainte», аббата Женуда, издание de la «Gazette de France» – также не для вас. Это письмо только для уведомления о тетради, которую посылаю к вам с д'Андре. Пожалуйста, не гневайтесь, если найдете в ней много обветшалого и для вас уже не нового и слишком на-скоро написанного. Я начал, думая первым листом и заключить письмо и на другой день отправить, но д'Андре зажился, а я записался. Простите! Третьего дня приехал курьер и привез мне только книжку «Журнала Просвещения». Не стыдно ли!

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому в С.-Петербурге. Или В. А. Жуковскому. Прошу любезного Александра Яковлевича переслать поскорее. Тургенев. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

-го февраля 1836 г.

754.
Князь Вяземский Тургеневу.

   14-го февраля 1836 г. С.-Петербург.
   Сейчас узнаю, что отправляется курьер, и не хочу пропустить сию верную оказию без словечка к тебе, хотя решительно писать нечего, как ни чеши себе голову и руку. Да и давно от тебя ничего нет. Субботы голодают без тебя. Ты должен был получить одно письмо мое чрез римскую красавицу, потом посылку с книгою чрез франкфуртского Маркелова на имя парижского Киселева и такую же на тот же адрес чрез берлинскую Смирнову. Все ли дошло до тебя? Не ведаю, а проведать желаю. Между тем говею. Бедный Козловский пережрался и изъездился. Теперь сидит с лихорадкою, пыхтит и сопит, как курящаяся огнедышащая гора.
   Городские слухи: Барант со второй недели будет принимать три раза в неделю от 8 до 10 часов вечера. Бутера только что успел дать славный бал до получения известия о смерти своей королевы. Все дни Великого поста разобраны раутами и полу-раутами или полу-ротами, не считая суббот Жуковского, которые одни до меня касаются. Брюллова честили и праздновали в Одессе обедами и тостами; теперь празднуют его в Москве. Ожидают его сюда; каково будут праздновать здесь Оленин и прочее начальство? После Рима, я чаю, холодно будет ему здесь! Жуковский перекладывает на русские гексаметры «Ундину». Я браню, что не стихами с рифмами; что он Ундину сажает в озеро, а ей надобно резвиться, плескаться, журчать в сребристой речке.
   А мне писать некогда, потому что должно садиться в ванну, омыть плоть пред омытием духа исповедью и причастием. Досадно, что не знал я прежде об отъезде курьера! Бог знает, когда дойдет до тебя берлинское отправление с прелестными стихами графини Ростопчиной. Вот тебе пища для шарлатанства: передай извлечение из моей газеты в «Archive du commerce». Есть чем поживиться из статей об отпускной и привозной торговле: №№ 7, 8 и 15 и 16 – с некоторыми пояснениями. Могу по крайней [мере] похвалиться, что моя газета благовиднейшая из русских газет наружностью. Впрочем, ты ничего не сделаешь, а передай это от меня Якову Толстому: оно ему пригодится для журнальной статейки. Прощай! Обнимаю тебя, не яко Ииуд, а яко кающийся грешник. Прошу также выпросить мне христианское прощение у графини Шуваловой и у виконтессы Мортемар, которая должна получить два письма мои.

755.
Тургенев князю Вяземскому.

   29-го февраля, вечер. Париж.
   Вчера в полночь расстался я на вечеринке у баронессы Мейендорф с д'Андре, и он ничего не знал о своем отъезде. Сейчас сказали мне, что он едет в ночь, и я от Шуваловой, где обедал с St.-Félix, зашел к Свечиной, чтобы написать к вам несколько строк для того только, чтобы сказать вам, что с курьером послано два пакета с книгами, брошюрами и длинными письмами, а другие два с Минье не посланы. Д'Андре везет книги и вещи и реестр оным,
   Что сказать вам на скоро? Вчера провел я первый вечер у Ламартина. Он просит у меня стихов Пушкина в прозе; стихов переводных не хочет. Я заказал сегодня графу Шувалову перенести, но еще не остановился на выборе пиесы. Кончил вечер у Менендорфши, которая собрала фэшионэбельный миниятурный роут: дюшессы, Берье, Eugène Sue. Delphine Girardin и отставной генерал-майор Шеппинг. Третьего дня обедал я у m-me Lebrun с m-me Bauer, вдовой русского Бауера, сына инженерного генерала. Она была за Сен-Симоном, учредителем секты, который на неделю ссужал ее математику Poirson для того, чтобы через девять месяцев поверить наблюдения свои над результатом от умной женщины и от гения-математика. Потом развелся с женою, и она вышла за Вауера. Я знал ее как авторшу разных романов и повестей, коими она живет, но совсем не подозревал, что она та самая, которую отдавал муж на подержание гению-математику, и спросил ее говоря о Пуарсоне: «Правда ли?..», но не кончил вопроса, потому что черноглазая племянница m-me Lebrun начала щипать меня под столом. Сначала я принял это щипанье за кое-что иное, но наконец смекнул и замолчал. Ввечеру узнал все о другой моей соседке.
   Вчера слышал я в другой раз Лавордера и в третий Кера. Первый углублялся в таинство жертвоприношения, объяснил универсальность оного, характер священства и жертвы; позволял себя выражения смелые и мысли дерзкия в политике, но римские по части религии. Notre-Dame была полнее прежнего: религия точно оживает. On a dit que Chateaubriand par son «Génie du christianisme» avait baptisé la France; с тех пор она опять осквернена была Сен-Симонистами, Шателем, Озу и прочими. Lacordaire la rebaptisera. J'espérais pour vous envoyer les numéros de «L'univers religieux», où vient de paraître sa première conférence, mais je ne l'aurai que demaiu, et le courrier part cette nuit; pour vous en dédommager, voilà des vers de St.-Félix. Que vous écrirez à celle que je ne connais pas, mais qui vous devinerez peut-être:

     Comme au temps d'Holopherne
     C'est la plus belle juive, assise à son miroir;
     Dans Peau de la citerne
     C'est l'étoile du soir;
     Sa voix adoucirait l'aigle et le crocodile
     Et le peuple en rumeur, tigre du Carrefour,
     Virgile sur sa grâce eut écrit une idylle,
     Raphaël de ses yeux eut rêvé tout un jour.

   Простите, Баланш за дверьми, пора болтать.
   Вот прекрасная черта Гизо. Король, желая его сблизить с новым министерством, пригласил их. Гизо молчал. Талейран начал предлагать и доказывать, что Гизо следует посольство я прочее. Гизо прервал его: «Mon prince, vous oubliez que je suis pauvre». Каков! То-есть, другому можно принять, но обо мне скажут: «Я принял по бедности».

   На обороте: A monsieur monsieur le prince Pierre Wiazemsky, vice-directeur du commerce, à St.-Pétersbourg.

756.
Тургенев князю Вяземскому.

   29-го февраля 1836 г. Париж. Полночь.
   Отдав за час пред сим письмецо на твое имя, в салоне Свечиной написанное, я нашел у себя два письма от одного бедного немца, кой обещал я отправить с д'Андре, полагая, что он за день предуведомит меня о своем отъезде. Пишу письмо на удачу, чтобы завтра снести его к д'Андре; но если он уедет ночью, то письмо пролежит до следующей оказии. Очень досадно, что я не заготовил того, что думал послать вам и князю А[лександру] Н[иколаевичу]. Первая проповедь Лакордера кое-как подслушана и напечатана. Вчерашняя была еще примечательнее; он, приняв, что церковь или религия состоит из науки, или ведения и веры: science et foi – разбирал предание, tradition, в смысле церкви; потом перешел к жертвоприношению, sacrifice, которое разложил на три главные элемента или существенные части оного: le prêtre, la victime et l'autel. Мысли, образы, уподобления теснились в голове его и, казалось, мешали слову или словам, ибо они не успевали облекать собою летучия, живые, сильно потрясающие мысли: дар слова не успевал служить слову. Он иногда прибегал даже к выражениям поэтическим и площадным; привел стих поэта, переменив одно слово, говоря о предании:

   Le moment où Dieu parle est déjà loin de nous.
   Dieu a parlé une fois; à l'instant l'ange de la tradition s'est emparé de cette parole, substantielle, éternelle. La tradition c'est présentée là pour la saisir. Il y a dans le temps une puissance, qui fait la chaîne, le lieu de l'humanité – c'est la tradition». И потом, говоря о действии слова во времени, сильным движением обратился к нам и произвел какое-то всеобщее потрясение: «Qui de vous dira ce qu'il sera à la fin de ma parole?» В самом деле, кто знает: из тысяч, кой его слушали, нет ли пораженного острием слова – меча его? Тайну народов – жертвоприношение находил он в Гомере и в Овидии. «Dieu s'est ôté la vie pour la redonner à l'homme. Chez les nations ancieunes comme chez les nations présentes, partout le prêtre est à l'autel et il immole la victime; il est dans Homère et dans Ovide». Но нигде он так не красноречив, как в характеристике du prêtre (священство). Сославшись на слова св. Павла о священнике, он показывает его в главной его сущности: «Ce qui fait le prêtre – c'est de tuer la victime». «Le prêtre est un officier de morale, comme disait le XVIII siècle. Hè bien! Voyez Rewbelle avec sa corbeille de fleurs comme encens à la divinité a Notre-Dame, quand on voulait rétablir le culte. Rewbelle a succombé sous le ridicule. Tous les souverains de l'univers se réuniraient pour créer un prêtre – on lui cracherait dessus!» (ipsissima verba). «Le sacrifice n'est pas un oeuvre raisonnable» (также) – он хотел сказать: de la raison. «Un peuple fut établi pour conserver la tradition; elle a eu trois époques: primitive, juive, chrétienne. Elle s'est partagée en deux branches, celle d'Isaak et celle d'Ismaël (от последпего-Магомет с един-ством Бога, по преданию). La tradition a la valeur d'un fait; le fait c'est l'élément scientifique par excellence; l'intelligence ne le produit pas; il subsiste, malgré les sophistes; un fait est une personnalité vivante. Lacordaire a rendu justice a cette occasion à Bacon, comme le restaurateur de l'examen des faits dans l'homme et dans la nature: «La science d'aujourd'hui date de Bacon, qui a dit: «C'est assez de rêves!» Voilà le temple de la Nature, entrez et connaissez. Le sacrifice est un fait universel et perpétuel; c'est donc une loi divine, qui a le caractère de l'universalité et de la perpétuité; elle est constante; autre est la loi humaine. Elle jette des empires, elle sacre des têtes et les jette encore; c'est une loi humaine!» В этом Слове мы увидели, что он, по исповеданию веры политической, не отстал от Ламенэ, а только по исповеданию церкви римской. Лакордер – Боссюэт XIX века, следовательно, не скажет по случаю вончнеы цриицессы: «Dieu seul est grand, mes frères.» Он ее занимается земным и вперяет взор туда, куда не смел взирать орел мосский (de Meaux), отец Галликанской церкви. Лакордер по сию пору – по двум проповедям – принадлежит миру христианскому. Увидим, как он перейдет в мир римский и втеснит свой гений в стены Ватикана. Не знаю, получите ли вы хотя слабое понятие о нем по этим несвязным обрывкам? Но связь в них есть, по крайней мере для меня. Вчера же слышал я после него у Успенья (только не на Могильцах) в третий раз аббата Кера; но я так был занят Лакордером, что едва Кер мог привлечь меня к своей превосходной проповеди.
   Сегодня в первый раз был в Королевском Архиве, Archives du Royaume, коего главным архивистом известный Дону («известный Cuvier», сказал где-то директор Просвещения) со времен Наполеона. Он разбирал тогда и добычу из Ватикана, в Рим возвращенную. Опишу после сей архив, где мне выложат на стол все, относящееся до России. Не ожидаю много любопытного. Историк Michelet – начальником исторического отделения архива. Я рад с ним познакомиться. Этот архив в квартале старого Парижа – Le Marais и далеко от меня, но l'histoire de Russie avant tout.
   Прочтите посланного с d'André Токевиля, а для убеждения вашего вот что сказал ему Royer-Collard, при первом свидании: «Montesquieu n'aurait pas désavouer votre livre, m-r, et peut-être ne l'aurait il pas fait». И этому Монтескье ХИХ-го столетия двадцать пятый год! Вот вам листок из исторического бюллетеня, который послан и с другими, то-есть, с перепискою Вержена и Верака.

757.
Князь Вяземский Тургеневу.

   7-го марта 1836 г. С.-Петербург.
   Твое бриареевское письмо, le boeuf gras de notre correspondance, la rose à cent feuilles des jardins de votre muse épistolaire, les cent voix de la renommée parisienne, получено исправно, прочтено с благодарностью и с жадным вниманием, отдано переписывать для «Современника» и скоро будет напечатано во всезрение вселенны. Шутки в сторону: тысячу раз спасибо за жирное, длинное, широкое письмо и за все приложения. Аппетит только-что разгорелся и ожидает Андрюшу с раскрытою и слюноточивою пастью. Сперва прочел я про себя. votre lettre monstre; на другой день зазвал к себе обедать Жуковского и Пушкина и снова прочел письмо им вслух. То-то, я думаю икалось тебе не хуже, нежели после обеда Тюфякина, даже рыгалось, я думаю, если и не – симпатически. Между нами решено, что со временем, когда приступим к изданию журнала как следует, и будет у нас подписчиков, сколько следует, мы посылаем тебя в Париж в качестве нашего корреспондента и даем тебе 15000 рублей годового жалованья. После обеда приехал ко мне и Киселев, хотя и не будущий мой начальник, и также слушал. При твоих нравственных выходках на безнравственеость выставки Нины Киселев сказал, что хозяин кофейного дома именно для тебя и выставил ее, зная, что, не смотря на твою нравственность, ты из первых пройдешь пять раз мимо глаза её. С ума вы все там сошли с вашим Фиэски. Какой мог он возбудить особенный интерес? Наемный злодей без убеждения в святости (passez-moi l'expression) злодейства своего и без раскаяния; враль, расточающий пустословие философическое, не умевший дать отчет людям в престунном замысле и не готовившийся дать отчет Богу. Впрочем, ты его прекрасно характеризовал: фарсёр и браво, вот и все. Помнить ли ты нашего Батонди или слыхал ли про него? Род полоумного, угоревшего и опьяневшего на попойке революции, приятеля и сподвижника Анахарсиса Клоца, отголоска Жака, фаталиста и отца Дюшена и со всем этим доброго человека. Он, то-есть, Фиэски, в своих речах и письмах очень мне напоминает Батонди, который также очень любил исписывать философическою галиматьею лоскутки бумаг; был la petite pièce наших вечеров у отца моего и у Карамзиных; выдерживал полемические поединки с Ростопчиным; забавлял Нелединского, Жуковского, Батюшкова и морил до слез Карамзина. Вообще, никогда фразеология не имела такой силы и влияния, как ныне. Вся Франция двигается, восстает и падает от готовых фраз. Это – самодержавие слов. Доктринеры пали, потому что журналисты нашептали хмельной Франции, как жиды-корчмари пьяным мужикам, слово: доктринеры, которое сыысла не имеет, а система министерства осталась та же. La chose est restée moins l'habileté et la loyauté des hommes, qui– soutenaient le principe. На что это похоже? В Ашлии мнения, системы министерства ярко обозначены. Там шекспировские драмы с характерами en relief; у вас du marivaudage politique parlementaire, constitutionnel, и вы хотите, чтобы вас уважали и давали вес вашим словам! Tout ce que vous dites, c'est comme si vous chantiez. Право, больно, и как ни стой за вас, а вы сами сажаете своих приверженцев впросак и предаете их осмеянию противников, qui rient bien, car ils rient toujours les derniers. Неужель и в правду французы не способны к представительному правлению, потому что они слишком падки к театральному представлению и понимают la représentation nationale, как понимал ее Тальма и понимает m-lie Mars; у них это дело литературное, сценическое, а не политическое. Они представляют по правилам Лагарпа и очень довольны собою. Да вы что-то и глупеете. Как журнал «Des Débats» не умеет порядочно зажать рот своим обвинителям? Они говорят ему: «Pourquoi pleurez-vous la chute du ministère, quand vous avouez vous-même que le système est resté intact? Vous tenez donc plus aux personnes, qu'aux principes». «Non», отве-чать ему должео: «pas plus, mais également, car en fait de gouvernement les principes ne sont pas une chose abstraite. Les principes ne sont rien sans ceux, qui les représentent et les font marcher. Supposons par exemple que nous voulussions la guerre. Pourrait-il nous être indifférent de voir l'armée commandée par tel, ou tel autre? Non, pardieu, car ce que nous voulons dans la guerre c'est la victoire et pour l'obtenir nous demandons que l'armée soit commandée par un capitaine qui aye notre confiance». У меня иногда так рука и чешется, видя, как слабо и неосязательно защищают они свои мнения! Да и ты заражаешься фразеологиею. Что ты там распеваешь про хвастовство нашего министерства о своем золоте и серебре? О каком золоте и серебре говоришь ты? Если о привозном, то чем этот товар хуже другого, и как же ввозится оно? Разумеется, в уплату другого товара, который от нас покупают и вывозят. Если о доморощенном, то чем же этот продукт хуже другого, хуже пеньки и хлеба? Ты боишься, что бы оно не завалило нас; чтобы мы, подобно Испании, не задохлись под ним. Нет, еще опасаться нечего: до того времени успеем выучиться Сея наизусть. Все эти готовые науки для России не годятся, разумеется, если пялить их на Россию безусловно: хоть лопни, да полезай. Козловский говорит, что с тех пор, как он здесь, то все теории его распадаются в прах, и оно точно так быть должно. Прошу не давать моим словам превратного, то-есть, неограниченного смысла. Многое у нас делается худо, но не потому, что не по книжкам и не так, как у других; с одними книжками и с чужими выкройками толку не доберешься. Не забывай, что Россия не государство, а мир; мир же управляется не безусловною системою, а Провидением; не наукою, которая один раз навсегда, а мыслью творческою и вечно творящею. Наука нам нужна, но не та, которая говорит: «Знаю», а русская, которая говорит: «Век живи, век учись!» Но ни говори, а во Франция французы, в Англии англичане, даже и в Немеции немцы, а в России – калмыки и курляндцы, Дерпт и Кяхта, Кола и Одесса. Там все не только единоутробники, но все сверстники, близнецы, твои сиамцы, а здесь воспитательный дом: не перечтешь матерей, а отцов и подавно; кому год, а кому сто лет; одних корми молоком, а другим зажарь быка, так и того съедят; с одним говори по-немецки, с другим по-чувашски, а с третьим ни по-каковски, потому что и этих довольно. Подожди! Булгарин все это объяснит тебе в книге своей: «Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношениях», и прочее. Он напечатал в «Сыне Отечества» толки о сем сочинении, то-есть, свои, потому что никто не толкует о ней, а что всего хуже для него, никто не толчется в книжных лавках, чтобы подписываться на нее, и он объявляет, что «если не будет достаточного числа подписчиков, я преспокойно приостановлю дело до благоприятнейших обстоятельств, и труд мой издам на немецком языке. Впрочем, дай Бог, чтобы не дошло до этого». В сих толках он говорит, что «долг отечеству (можно спросить: какому?) и совесть повелевают ему писать историю после Карамзина»; что «наша история, подобно кораблю, совершила блистательную кампанию под начальством Карамзина по ландкарте Шлецера и его школы; что «эта экспедиция описала превосходно все то, что показано было на карте, но не сделала никаких важных открытий»; что он, Булгарин, «долго разъезжал по Шлецеровскому морю; потом, благословясь, пустился в противоположную сторону и наткнулся на настоящую историческую Россию». «Не подумайте, однако же», прибавляет он, «чтобы я почитал себя Христофором Коломбом. Нет, он на столько выше меня, на сколько Тацит выше г. Полевого». Что он не Христофор Коломб, этому поверить можно; но что он участвует в открытиях Александра Христофоровича, этого также отнять у него нельзя. Тут же говорит он публике: «Успокойтесь! История мне не чужое дело. Я любил ее от детства». Митрофанушка также, по словам Простаковой, «был еще сызмала к историям охотник».
   Отражая твои нападки на наше золото и серебро, я хотел подкрепить себя словом С. П. Свечиной, сказанным мне в Варшаве и, заговорившись, забыл. Мы осматривали дворец и, глядя на комнату, убранную золотом и красными обоями, она сказала: «Il у а de l'hypocrisie à lie pas aimer l'or et le rouge». Так и ты: vous faites l'hypocrite de la science. Между тем, кстатя, скажи мое сердечное почтение Софии Петровне. Но воля её, s'il n'y a pas d'hypocrisie dans son fait, il y a du moins beaucoup d'humilité et de charité chrétienne à faire l'éloge de «Joce-lyn» et surtout à le lire d'un bout à l'autre, si la chose est humainement possible. Как не умер он от скуки, писавши его? Я давно характеризовал поэзию Ламартина бесконечным «Господии, помилуй!», которое само по себе прекрасно и лучшее выражение немощи нашей; но не менее того наводит тоску на душу, когда повторяется сорок раз сряду однозвучным и сонным напевом приходского дьячка. Пролог хорош, да и то не весь. Хваленый отрывок Вильменем Оссиана не имеет ни смысла, ни связи. Везде выбиваются хорошие, то-есть, свежие и звучные стихи, но изредка. Из прочтенного понравилось мне место, или глава, начинающаяся:

     Voilà ce que j'ai dit à ma mère aujourd'hui (page 46).

   Только дюшесса Броглио права: к чему за jette à Dieu? Поэзия Ламартина тоже какой-то род мариводажа о Боге, о бессмертии, об ангелах и о мистических сплетнях неба. Нет тут истинной религии, нет души, то-есть, одним словом, нет истины. То, что я прочел из «Fleurs du midi», мне гораздо более правится и Жуковскому также: более простоты и верности. Ламартин похож часто на ваятелей, которые золотили и раскрашивали мрамор. Поднесу «южные цветы» северной Авроре. Мать привозила ее из Финляндии, и все это время была она с нею, так что мы вовсе её почти и не видали. Боратынской переслал я письмо и листки. Все прочия поручения исполнены с религиозною точностью. Будь покоен.

   9-го.
   Вчера вечером видел я Аврору у Мещерских: стройна, свежа, блистательна по прежнему. Сказывал я ей, что есть «цветы» для неё: велела благодарить за них и за прежшя приношения. Начал я читать «Наполеона» Арженитинова, а моего еще нет: Лебур здесь, а Андрюша еще не приехал. Кажется, много вздора! Мысль хороша – в наш век не эпический составить поэму из разных рассказов, в роде баллад, возвышающихся иногда до оды. Наполеона станет на Эдгарда Кине, но Кине не стало на Наполеона. Что за сумбур врет он о madame Létitia, что она алебастровая чаша, и которую он еще видит

     …. dans la plaine;
     ………………….
     Non, c'est une vigne en son clos,
     Un aigle et ses petits éclos.
     Non, non, ce n'est pas une vigne
     Mariée à l'acacia:
     Sous son voile blanc comme un cygne,
     C'est madame Létitia.

   Ведь это хвостовщина, только в чистой и тонкой рубашке! Уж если на то пошло, то мое иносказание о ней лучше. Увидев ее в Риме, я сказал que j'avais vu la louve qui avait allaité Romulus et plus d'un Remus. Французам простота никак не дается. Они чувствуют необходимость этой стихии в поэзии, но язык ли, нравы ли, или чорт знает что, противится этому. Формы простее, но выражение так же натянуто и чопорно. Едва ли Расин не прав, и стих его – единственно возможный стих во французском языке: в нем французская поэзия хозяйкою дома; в других она подкидыш. А может быть и вообще форма века Людвига XIV есть единственно возможная форма для Франции. Верно то, что, выбившись из неё, она делала только попытки республики, империи или императории, монархии конституционной, и нельзя поручиться, что через год не попадет она в первую или другую «moins l'empereur», как прекрасно было сказано, а в первую moins les victoires, вероятно.

758.
Князь Вяземский Тургеневу.

   25-го марта 1836 г. [Петербург].
   Я послал к тебе на днях через французского курьера и на имя римской красавицы книги, ноты, портрет, деньги etc. Теперь пишу только так, для извещения, для Благовещения (25-го марта), для очистки совести, а писать, право, нечего. Впрочем, у тебя должны были скопиться мои письма. Пушкин ожидает твоих для «Современника». От Прянишникова нет еще ответа, о котором я писал тебе на запросы Дежерандо. Третьего дня была у нас весна, вчера какая-то грязная веснушка, а сегодня опять на санях ездят. Решено, что Андрей Карамзин отправляется в чужие краи. Я очень рад. Теперь еще можно надеяться, что будет польза: после могло бы быть поздно. Екатерина Андреевна, кажется, не едет с ним; тяжело ей, бедной, разорваться на две части. Владимиру также нужна она здесь: оставить одного невозможно; в Петербурге менее, нежели где бы то ни было.

     О, небо! И детей ужасно нам желать!

   Правду сказал Дмитриев. Вчера вечером была у нас Аврора; с каждым днем более и более аврорствует. После этого сказать мне тебе более нечего. Лучшего не придумаю и лучше на твой вкус и на твое сердце не потрафлю. Не так ли? Итак, прощай!

   На обороте: A son excellence monsieur Alexandre de Tourgueneff, chambellan de s. m. l'empereur de toute la Russie. Paris.

759.
Князь Вяземский Тургеневу.

   8-го апреля 1836 г. С.-Петербург.
   У тебя несколько моих писем; сколько именно – не упомню: кажется, два через Берлин на имя Киселева, одно на имя римской красавицы, одно чрез Лондон на имя Бенкгаузена, и все это с книгами, с нотами и даже целковиками тебе на водку. Ни на одно еще нет ответа. Последнее твое привезено Валладом. Пушкин просит тебя, Христа и публики ради, быть отцом-кормилицею его «Современника» и давать ему сосать твои полные и млекоточивые груди, которые будут для него слаще птичьего молока. Выставляй их с небрежностью и с б – откровенностью, как хочешь. Здесь будет наше дело сжимать их в корсет, завешивать платочком, а ты только тешь молодцов и вываливай прелести свои, как вываливает их графиня Лаваль, на народное позорище. Пушкин не пишет к тебе теперь, потому что умерла мать его; что все это время был он в печальных заботах, а сегодня отправился в псковскую деревню, где будет погребена его мать. Жаль, что не успею отправить к тебе первую книжку «Современника»: она выйдет в субботу, а курьер едет завтра, в четверг. Твои – тут сидят несколько сжаты ценсурным корсетом, но все еще задора довольно. Разумеется, пуще всего нужно литературности и невинной уличной и салонной жизни. Политика, то-есть, газетная политика, не годится, или умеренно, потому что дозволен только журнал литературный; но историческую политику милости просим. Впрочем, что тут толковать: давай, что есть, а там, что к чтению пригодится, то прочтется; что к напечатанию, то отпечатается!
   Поблагодари князя Мещерского за гостинец. Что за книги о России du comte de Viel-Castel, Toussenel, Paul de-Julvécourt, o коих он упоминает? Не верится мне, чтобы они были хороши. Лучшие умы сбиваются с пахвей, говоря о России. Послушайте, что толкуют на французских и английских трибунах: уши вянут, а у говорунов ростут. Нет ни одного положительного сведения, а все наугад, все хотят судить по аналогии. Приятели еще хуже врагов: берутся говорить о том, о чем говорить не следует. Мало ли делается такого, чего объяснять не должно, потому что не можно.

   9-го.
   Вчера вечером думал я поболтать с тобою. Жена и Машенька поехали в Аничков, а я остался дома один, но не тут то было: приехал ко мне мой варшавский Нессельроде; там с бала, в первом часу, явился Жуковский, и мы за сигарами и за приятными разговорами просидели до двух часов. А теперь нужно скоро отослать письмо. Да, впрочем, и сказать то много нечего. Василий Кутузов женится на старшей Рибопьер; свадьба будет в Берлине. Кажется, он там и останется: ведь он в отставке. Пушкин-Брюс умер; ему отрезали ногу, и он умер от истощения; и Гритти опасно болен. Странная игра Провидения! Дрались за золото, которое может быть никому из них не достанется. Но, по крайней мере, они дали доказательство, что у вас есть правосудие, не взирающее на лица. Этот процесс очень замечателен в сем отношении. Андрей Карамзин едет весною в чужие краи года на полтора или на два. Я очень этому рад. Путешествие теперь в самую пору, как мера в запас и предохранительная. Субботы Жуковского процветают, но давно без писем твоих. Один Гоголь. которого Жуковский называет Гоголек (никто не равняется с Жуковским в перековеркании имен; помнишь ли, когда он звал Дашкова Дашенькою?) оживляет их своими рассказами. В последнюю субботу читал он нам повесть об носе; который пропал с лица неожиданно у какого-то коллежского ассесора и очутился после в Казанском соборе в мундире Министерства просвещения. Уморительно смешно! Много настоящего humour. Коллежский ассесор, встретясь с носом своим, говорит ему: «Удивляюсь, что нахожу вас здесь; вам, кажется, должно бы знать свое место». И чтобы и мое письмо не пропало, а попало к своему месту, то-есть, тебе под нос, а я не остался бы с носом, кончаю и отправляю письмо б Министерство иностранное. Обнимаю тебя. Вашим дамам мое сердечное коленопреклонение. Но римская красавица? Скажи ей, qu'elle n'use pas, mais qu'elle abuse de ma permission, au reste, si elle ne m'écrit pas, parce qu'elle n'en a pas le temps, occupée d'autre chose, qui vaut mieux, je me résigne à son silence non sans peine, mais avec générosité.
   Что портрет сына Гёте? Говори в письмах своих и о немецкой литературе.

760.
Князь Вяземский Тургеневу.

   24-го апреля/6-го мая 1836 г. [Петербург].
   Виконт д'Аршиак приехал, навьюченный твоими письмами и прочими приложениями. Его я еще не видал, а вьюк получил и разобрал, и роздал по рукам. Пишу к тебе на всякий случай и страх, не полагая, что письмо застанет тебя в Париже, если впрочем верить твоим исчислениям. Для того, чтобы не быть задержанным на пограничной таможне, надобно просить директора, генерала Дмитрия Семеновича Языкова, чтобы на таможне (именуя чрез которую проедешь) наложили на вещи твои (ненужные тебе в дороге) пломбы, а досмотр был бы произведен в Москве. Напиши скорее письмо в таком смысле и пришли его к директору. Если же не успеешь написать, или не успеют вслед за письмом твоим дать предписание таможне, то, чрез какую бы таможню ты не проезжал, попроси начальника, а еще лучше, если он тут будет, начальника таможенного округа, чтобы на вещи твои, подлежащие запрещению, наложили печати (можешь приложить и свою) и оставили бы их до разрешения высшего начальства; и можешь тут же оставить письмо на имя директора департамента, при реестре задержанных вещей, прося его о содействии и изъявляя, в случае затруднений, готовность заплатить за ныне запрещенные вещи по тарифу 1819 года. Тут же оставь письмецо уведомительное и ко мне и попроси все это переслать в Петербург. Охоты нет писать к тебе, думая, что ты уже не в Париже, да признаться и писать нечего. Были у нас дни польские и даже ночи; грозы с великолепными молниями, которые освещали последнюю субботу Жуковского, а теперь опять холод; вчера валило с неба, кто говорит, град, кто снег, кто крупа, но что бы ни было, а гадость. Ты из Парижа, а Смирниха в Париж! На днях послано ей разрешение.
   «Похвальное слово Екатерине» послать немудрено. Французское обозрение Сперанского о ходе нашего законодательства было мною тебе доставлено в свое время, то-есть, года два тому, а можно послать еще. Не верится Сегюру. Он, за неимением фактов и за неумением понимать Екатерину и Россию, будет умничать и сегюрничать. Впрочем, собери, что сказано о ней дедом его, принцем де-Линьем, Вольтером; и напиши он умно брошюрку об этом, и то в наше время будет новинка после блевотины старой – д'Абрантес, которая,

     Вся провонявшая и чесноком, и водкой,

   пакостит собою и звание писателя, и женский пол. Не требую идолопоклонства; напротив, истин строгих и суровых, но истин. ибо в истине сливаются свет и тени, а в пачканье дурного маляра все красно или все черно.
   «Современник» вышел, но ты познакомишься с ним на Руси или разве в Берлине у Смирновой, если там ее еще застанешь. И себя там увидишь, не во весь рост, то-есть, не во все брюхо, но однако же и не Лавалем. Великая княгиня спрашивала меня, когда ты успеваешь писать такие громады; спрашивала также, как идут твои исторические сполиации, и надеешься ли ты показать их свету. Я только на днях начал показываться, и то по должности, а в большой свет не пускаюсь и не пущусь, да большего света теперь и нет. Двор отправляется на днях в Царское Село.
   «Ревизор» сыгран и отпечатан. Посылаю его также в Берлин. Успех был блистательный и замечательный. Толков много. У Озерова в Берлине найдешь его и записочку к тебе о том, что следует тебе делать на таможне. Удивляюсь, как ты не получал письма моего чрез Мортемаршу; видео, и она моих писем не получала. Передал я Жуковскому твои записки о бывшем академике, но ни в твоей, ни в его нет имени его: как же тут хлопотать? Князь Дмитрий Владимирович едет с женою за границу. Они будут в Ганау консультировать Конна: она очень больна. Прости! Обнимаю тебя. Когда и где увидимся?
   Если будут наложены пломбы на твои вещи, то не снимай их сам, а снять должна таможня, куда ты обяжешься представить их.

761.
Князь Вяземский Тургеневу.

   8-го мая 1836 г. [Петербург].
   Итак, ты еще в Париже. В добрый час! Я получил от князя Голицына твое письмо от 17-го апреля со всяческими приложениями и все роздал по принадлежности. Не бойся, ничего не растеряно, и ничто не растеряется; по возвращении твоем, все найдешь в исправности и в целости. Как приедешь в Москву, поезжай тотчас в Остафьево заплатить визит за прилагаемую у сего карточку. Ты, вероятно, знаешь Валуева. Во всех нравственных отношениях, кроме отлично хорошего, сказать о нем нечего. В одном житейском отношении худо, что состояние его ограничено, а нам Машеньке дать много нельзя. Я им все это представлял при свете прозаической истины. Но они готовы покориться необходимости и лишениям средней и умеренной жизни, отказываясь от выгод светской, которой им уже стало довольно. Свадьба, если Бог даст, совершится еще в нынешнем месяце, и в тот же день отправляются они на четыре месяца в Остафьево. Минуты для меня тяжелые. Эти новые впечатления, чувства, заботы и опасения о милом будущем надают на свежия римские раны. Радоваться я ничему не умею и не могу. Струны радости порваны на моем сердце, но еще много живых, чувствительных и сильно потрясающих струн.
   Вот тебе «Современник» и «Ревизор». Прочти «Ревизора» и заключи, сколько толков раздаются о нем. Tout le monde se pique d'être plus royaliste que le roi, и все гневаются, что позволили играть эту пиесу, которая, впрочем, имела блистательный и полный успех на сцене, хотя не успех общего одобрения. Неимоверно, что за глупые суждения слышать о ней, особенно в высшем ряду общества! «Как будто есть такой город в России?» Во-первых, вероятно, и есть, а во-вторых, мог бы быть, и для коника довольно и этой возможности. Комик не историк, не статистик нравов. Комик в некотором отношении каррикатурный живописец нравов, Гогарт общества и только. «Как не представить хотя одного честного, порядочного человека? Будто их нет в России?» Разумеется, есть. но честный человек не входит в объем плана, который расчертил пред собою автор. Вы требуете фасада, а он хотел показать вам один угол, чтобы тем сильнее сосредоточить les effets de lumière и внимание ваше. «c'est le gouvernement qui en a autorisé la représentation, car il ne se reconnaît pas dans ce tableau, admet l'existence de ces abus, plus au moins inhérent à la nature humaine, les reprime quand ils parviennent à la connaissance et la preuve en est dans le titre de la pièce «Ревизор», et veut en inspirer le dégoût eu les immolant au ridicule et au mépris sur la scène». Кажется, после этого падобно бы замолчать? Куда. кричат пуще прежнего! Козловский один из малого числа ратоборцев за пиесу, Жуковский, да я, не говоря уже о государе, который читал ее в рукописи.
   Я готовлю для «Современника» разбор комедии, а еще более разбор зрителей.
   Жена поедет с Наденькою в Нордернэй в первых числах июня. Не встретитесь ли где-нибудь? Андрей Карамзин также отправляется около того времени, но на какие воды – еще неизвестно, а вероятно будет ни Берлине. Князь Дмитрий Владимирович с женою едут в Ганау к Коппу. Графиня Вьельгорская также.
   Я писал к тебе в Париж о таможенном твоем вопросе; в Берлине также ожидает тебя ответ на это.
   Теперь прости! Обнимаю тебя от всего сердца. Жуковский поехал сегодня в Царское Село.

762.
Тургенев князю Вяземскому.

   З-го поля 1836 г. Москва.
   Вчера поутру, ровно чрез месяц по выезде из Парижа, приехал я сперва в подмосковную сестрицы, а потом сюда. Здесь нашел два пакета с журналами и несколько старых вещиц; но посланных сюда больших пакетов с книгами, портфелем и бумагами, о коих не успел еще выправиться по журналу моему, нет; также нет и писем моих, о пересылке коих в Москву писал и просил неоднократно. Я здесь пробуду недели две или три и должен спешить в Симбирск, потому что иначе Волга перепускать часто чрез себя в Тургенево не будет; я бы желал ехать в Нижний Новгород на ярмарку, и скорее; но, не имея ни книг, ни бумаг, с коими должен ехать и заниматься здесь, я не знаю, как мне быть. Множество послано было с курьерами и с дилижансами барона Мейендорфа и прочими, но всего более беспокоят меня четыре большие пакета с рукописями французскими, с Демидова курьером посланные. Прошу тебя уведомить меня о них поскорее и переслать все немедленно, особливо письма. Ты, вероятно, уже прочел письма, с Мейендорфом посланные, и знаешь мое намерение о них; с того времени еще более причин не печатать ничего. Я уехал от больших неприятностей в Париже за «Хронику». Булгарин пощадил меня; он бы мог более выставить, но полно об этом: не Булгарина слова беспокоят меня.
   Письмо твое в Дрездене получил, но не воспользовался им, а велел осмотреть себя в Бресте. Не менее спасибо, ибо, вероятно, предписание подействовало. Я привез только пакет с запечатанными книгами, самыми невинными, и представлю его здесь в ценсуру. Приехал ли князь Волконский с остальными книгами и вещами?
   В Веймаре пробыл шесть суток. Великая княгиня осыпала меня ласками, также и дочь её и дочери королевы Виртембергской. Обещал им приехать в Стутгарт. Там не нашел я гравированного портрета сына Гёте, но заказал живописцу, который для отца Гёте писал всех его приятелей и самого сына. Он принес ко мне в минуту отъезда сверток с портретом Гёте-сына, и я еще не видал его; и он готов для тебя. Прислать ли? Или должен ожидать тебя здесь? Жена Гёте присылала мне другой, маленький, посмотреть, но уверяют, что мой большой лучше. Я осматривал Гётевы сокровища и списал письмо к нему Вальтера Скотта, но все… [7 - Точки в подлиннике.].
   В Варшаве пробыл три дня, расспрашивал о тебе графа Нессельроде, по чрезвычайно тронут обращением Старынк[евича] со мною. Он усладил мне варшавское пребывание.
   Твоих нет в Остафьеве. Вчера привез Четвертинской письмо от сына.
   Еще повторяю просьбу и требование переслать все письма, книги и бумаги поскорее. Где Mignet, портфель? Все ли получил чрез дилижанс Мейендорфа? Татар[инов] едет скоро: если так, то отправь с ним или найми.
   В Дрездене узнал, что Карамзин был уже в Ганау, когда я проезжал его ночью. Я бы остановился и пожил с ним. Досадно! Что сказал Копп? С Смирновой разъехались. Хорошо, если б вещи, с князем Волконскнаи посланные, получить здесь скорее: нечего везти в деревню.
   Что Жуковский? Сегодня уведомляю князя А[лександра] Н[иколаевича] о приезде. Дождусь ли я тебя здесь?
   В Варшаве представлялся я в мундире фельдмаршалу. Он подошел ко мне, кивнул головою – и ни слова на мои слова: «Я почел долгом представиться вашему сиятельству», и ушел в кабинет, и с тех пор не слыхал я о нем. Радуюсь за Козловского.
   Грустно было расставаться с Дрезденом: так мне там приятно было. Нашел Вагнера в казарме, en garde national, и провел с ним на гулянье целый день с милыми англичанками и трансильванками.
   Обедаю у Ивана Ивановича. Не напишет ли ко мне Жуковский? Дай ему знать о моем приезде. Поздравь Аврору от меня. Скажи Жуковскому, что весь Веймар, а из Дрездена Тик, коего слышал в переводе Шекспира, и дряхлый, но все еще поэт Тидге, ему кланяются.
   Так как Валуева здесь, то ты можешь, не распечатывая, прислать пакет с вещами, с князем Волконским посланный, прямо сюда; к Булгаковой можно переслать отсюда, или и ты можешь вынуть надписанные на её имя, с траурным платьем и лентами.

763.
Князь Вяземский Тургеневу.

   7-го июля. [Петербург].
   Поздравляю тебя с приездом в Москву и обнимаю под кремлевским колоколом или на Ивановской колокольне, или у Сухаревой башни, или в Петровском, или у чорта на куличках, где отыщешь тебя собаками, а я не угонюсь за тобою. К первым дням августа буду в Москве. Ты непременно дождись меня! Что тебе делать в Симбирске? Целый век людей морочишь. Только и поедешь, что развращать баб и девок французскими гостинцами, а пользы никакой не будет: крестьяне как раз пронюхают, что ты в хозяйстве толку не знаешь, и потеряют должное уважение к святыне господина. Поживи в Москве, а на зиму приезжай сюда. Четыре большие пакета здесь. Не отправил я их потому, что не с кем было отправить. Думая, что ты не скоро попадешь в Москву, я хотел и пакеты, и все прочее привезти с собою. Послал узнать, когда и едет ли Татаринов в Москву. В таком случае отправлю с ним; не то буду по частям пересылать к Булгакову, если он позволит. Только не хлопочи, не суетись: все в целости, и все будет исправно доставлено.
   У тебя такой беспорядок порядка, что мочи нет! А я, право, рад, что ты в Москве; после симбирского письма твоего из Парижа, то-есть, симбирско-бригадирского, я боялся, что проездом чрез Дрезден тебя запрут в Зонненштейне. Ну, если мы одолжили тебя напечатанием «Хроники», одолжил ты и нас хроническою горячкою письма твоего. И не стыдно тебе на старости лет дурачиться и бить себя по бокам, чтобы надуться и метаться, как угорелый? Ну, какой вред могло тебе сделать в Париже напечатание отрывков из писем твоих? Кто читает русские журналы в Париже и кто говорит и помышляет о них? Кого испугаешь в Париже публичностью, сплетнями там, где на все есть тысяча глаз, тысяча ушей и тысяча трещеток? Все сказанное тобою было двадцать раз сказано во всех парижских журналах, и est-ce clair? и все прочее. Вольно же тебе, живучи в Париже, не читать журналов и говорить на ухо соседу то, что накануне прокричали на площади при барабанном бое. Я еще раз, после филиппики твоей, прочел «Хронику» со вниманием и не нашел ни одного слова, которое, по совести головы и сердца, следовало бы выключить; не нашел ни одной строки, которую с охотою не скрепил бы я своим именем. Пушкин, Сербинович совершенно согласны со мною. Следовательно, мы не умышленно и даже не по легкомыслью компрометировали тебя, если есть тут компрометация, но её нет. Пушкин уверяет, что твоя чадолюбивая раздражительность оскорбилась опечатками. Полно, не так ли? Здесь эта «Хроника» имела полный и весьма лестный успех. Баронесса Мейендорф первая очень мило шутит над тем, что ты назвал ее любезною ветренницею, и также не понимает испуга твоего от напечатания «Хроники». Вот она европейка, обстреленная публичностью, а ты настоящий симбиряк: боишься шороха листов печатных! Впрочем, нет: ты не боишься, а напускаешь на себя дурь. Знаешь ли, что этот случай дал мне ключ с разгадке многих других, важнейших случаев в твоей жизни. Во второй книжке «Современникеа» есть оправдание тебе от редакции. А вот ответ Булгарину. Передай его в «Наблюдатель»:

   Синонимы: гостиная, салон.

     Недоумением напрасно ты смущен:
     Гостиная – одно, другое есть салон.
     Гостиную найдещь в порядочном трактире,
     Гостиную найдешь и на твоей квартире,
     Салоны ж созданы для избранных людей.
     Гостиные видал и ты, Видок-Фиглярин,
     В гостиной можешь быть и ты какой-то барин,
     Но уж в салоне ты решительно лакей!

   Жуковский уехал недель на шесть, кажется так, к Протасовой, близ Дерпта, пить воды и писать «Ундину». Карамзины в Царском Селе.
   Возвращаю тебе письмо к Викулину. Его здесь нет. Он должен быть в Воронежской губернии. Лёв-Веймар и Элим Мещерский едут скоро в Москву. Много народа к вам собирается. Прощай! Пей побольше холодной, трехгорной воды и составь сам хронику для третьей книжки. Во второй уж был отпечатан большой отрывок, и ради горячки твоей должно было исключить его. Стоит ли так баловать сумасшедших!

764.
Тургенев князю Вяземскому.

   14-го июля 1836 г. Москва.
   Прочитав статью во второй книжке, я тронут был благодарностию к незаслуженной похвале и за скорое исполнение моей просьбы; сбирался сегодня же писать к вам и предоставить опять печатанию всякой всячины из писем моих, с тем, однако ж, что для избежания неприятностей или привязок можно бы доставлять мне в Москву или в Симбирск на предварительное рассмотрение и пополнение приготовленных с печати отрывков. Твое письмо опять раздосадовало меня. Ты спрашиваешь: «Кто читает русские журналы?» – Знающий по русски. Андрюша Б – у, а он передает всякую всячину Т – у. Сверх того или графиня Н., или княгиня Г – а Свечиной. При свидании объясню тебе все словесно. Досадно и не за типографические ошибки, а за бессмыслицу; стр. 259: Д[юпес] – первый министр юстиции! Стр. 260, о Mignet, – все лишнее; стр. 263 в конце; стр. 265 до стр. 266: очень, очень не понравилось, и какой вздор! 11-го февраля – пустота непростительная! 12-го февраля: «Для меня было бы» и пр. Стр. 267: опять имя! Стр. 269: «Поболтав» и прочее «у [Мортемар]ши» – перемешаны лица; «Chateauvieux – сотрудник Токевиля» и пр.! Стр. 270: «я проболтал, – Thécla» – какой вздор! 271 – вся. Неужели ты воображаешь, что приятно, особливо начинающему, видеть себя в этих страницах! 272! Я не смел показать их брату и все вырезал из книжки. А Буонаротти! 277: неужели ты думаешь, что Андрюша мог пропустить такое признание? И какой интерес в этом для публики? И далее – поклоны! А 22-е февраля, а 288 в конце! Впрочем, я и сам стал теперь похладнокровнее, начитавшись другого вздора в других журналах. Извините и простите, если озаботил вас требованием не печатать ничего в следующих книжках. Если Пушкин может взять на себя пересмотр и исправление писем моих, то пусть печатает, что ему угодно, но предварительно пусть доставит и письма, и выборку из них для печати на мое рассмотрение.
   Какой же ты ключ нашел в этом к другим, важнейшим случаям моей жизни? Пожалуйста, объясни или хотя намекни; я признаюсь в психологической верности или неверности твоего наблюдения, ибо сам к себе стал равнодушен, во неравнодушен был с тому, что может затруднить мое пребывание в Париже.
   Я еду дней через шесть в Симбирск и сам не знаю за чем. Твое замечание справедливо, но ты не совсем отгадал меня. Меня рвет туда какою-то гражданскою, помещичьею совестию и слабою, темною, совершенно неосновательною надеждою – возобновить то, что уничтожил письмом, из Белева в 1835 году в припадке патриотической грусти и сильного чувства помещичьей обязанности написанного. (Я запретил продавать за 412000 деревни и возвратил 100000 задатка). Позже ехать туда нельзя, ибо Волга не перепустит, а я должен еженедельно переезжать ее. Там я надеялся заниматься, но вряд ли: какая-то одеревенелость и в уме, и в сердце, даже в пальцах. Здесь первый день провел с сестрами, второй обедал у Ивана Ивановича и вечер у Пашковых, а в третий не знал куда деваться! Как же дожить до августа! Возвращусь в начале сентября, если дела в деревне не задержат.
   Видел милую Валуеву на минуту, а пожелал ей от сердца счастья на всю жизнь. Высылай поскорее все. Татаринова ожидаю завтра. Если привезет письмо, то пришлите то, что хотели напечатать: просмотрю, убавлю, прибавлю и возвращу. «Синонимы» пошлю издателю Павлову. Спешу в деревню к сестре. поспеши отвечать мне, чтобы письмо застало. Поклонись Верне, Андрюше, Баранту и прочим. Вероятно, не увижу их уже здесь и не поспею на ярмарку на возвратном пути. Кого они здесь найдут? Совершенная пустота, и во всех отношениях! Свадьба Хомякова заняла для меня два вечера, а приезд Свербеевых – три; но и Свербеевых опять нет. Жаль, что князь Волконский не подъехал: мне нужды оставленные у него бумаги и книги, и безделки здесь и в Симбирске. Вышли скорее по приезде. Взял ли ты денег у Татаринова на отправление, или не выдать ли мне здесь кому-нибудь того, что ты на все истратил? Пожалуйста, не деликаться! От Татаринова я еще не имел ни слова; вероятно, писал с отцом. Я получил от князя А[лександра] Н[иколаевича] ответ о моем приезде. Где мой экземпляр «Современника», вторая книжка? Я оставлю здесь для тебя портрет сына Гёте. Перед отъездом или и теперь поговори обо мне с князем А[лександром] Н[иколаевичем]. Отпустят ли опять? Что делать с бумагами? Труды мои дают ли мне надежду и право снова трудиться в Париже? О трудах моих и, следовательно, о праве на парижские архивы могут судить по письмам к князю.

765.
Князь Вяземский Тургеневу.

   18-го июля. [Петербург].
   А la bonne heure! Ты винишься, и я тебя прощаю! Ты обещаешь новые хроники, и я тебя целую! Все письма у тебя: вели их переписать и выбери, что хочешь. От тебя «всякое даяние блого и всяк дар совершен». Григорий Волконский приехал, но пакетов твоих еще не имею. Не дурачься и дождись меня в Москве, а там поезжай на ярмонку и оттуда в Симбирск. Что ты сказки рассказываешь о Волге? Разве теперь весна, и боишься разлива? Пока прости!

   На обороте: Александру Ивановичу Тургеневу.

766.
Тургенев князю Вяземскому.

   21-го июля 1836 г. Москва.
   Я получил твою записку от 7-го июля и два пакета с письмами и с брошюрами, и все посланное с Татариновым и читал твою записку к Булгакову. Спасибо за присланное, но досадно, что к отъезду в Симбирск (26-го июля, в субботу, тотчас по возвращении с дачи князя Четвертинского, где проведу 25-е) не буду иметь ни Miguet «Испанию», которая должна мне служить образцом для составления некоторых бумаг, ни рапортов Гизо, кой также нужны мне для образца, ни многих других книг, посланных Арженитинову. Мне нельзя будет делом заняться в Симбирске, а здесь невозможно и думать о деле по возвращении. По присылаемым пакетам вижу, что все в беспорядке, и что ничто не было сюда доставляемо. Так и быть! Но, пожалуйста, вышли, что можно и что успеешь. Не имея всего вместе, не имею духа приступить к необходимой работе. Брат послал мне с французским курьером, 15-го июля нового стиля, «Мильтона» Шатобриана; доставь также сюда, да дай ответ Бутовскому: он пристает ко мне; или перешли сюда для «Наблюдателя» – До беспорядочного получения твоих пакетов, я хотел, в замену взятого у вас, послать к вам письмо Валътера Скотта к Гёте, которое дала мне madame Гёте, и хоть кратко описать кабинет и сокровища гётевские; но ты ни слова на мое предложение в прежнем письме. Высылать ли опять письма? Обещаетесь ли быть осторожнее? Сам я никогда здесь не примусь за них. Просят в «Наблюдателя», по я дал на пересмотр поэту Языкову, и если он одобрит, то может быть отошлю к вам. Знаешь ли, как меня встретил Филарет?– «Я надеюсь, что мы уже надолго будем иметь удовольствие вас видеть, ибо после письма вашего из Парижа, вам нельзя будет туда возвратиться». Он судил совершенно согласно со мною. Но пора это позабыть и быть впредь умнее. Статья ваша меня тронула, и если б письмо Вальтера Скотта было тогда переписано, то я бы тогда же выслал: оно интересно.
   Дождаться здесь тебя не могу, ибо не поспею к приезду государя в Симбирск, где он будет в конце августа, а мне нужно прежде побывать за Волгой. Являться ли мне вместе с другими помещиками? Я полагаю – должно. Не откликнешься ли на это? А что Жуковский? Вчера провел утро на Воробьевых горах, в остроге, из коего отсылают в Сибирь. Видел цепи и слезы, но и дух христианского милосердия в докторе Гаазе, коему обязан трогательным и спасительным для души поучением. И Гааз – ученик Шеллинга, именем коего он со мной познакомился. Ввечеру видел Ермолова на простом коне, любующагося хороводами в деревне сестры моей. Мы поболтали о книгах и о времени. сегодня в первый раз увижу «Ревизора». Пиши скорее в Симбирск, хоть чрез Булгакова, и высылай, что можешь. Не прогневайся, что пакет разорван.

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В С.-Петербурге.

767.
Тургенев князю Вяземскому.

   23-го июля. [Москва].
   Получаю сейчас записку от 18-го июля, Как же мне тебя дождаться, когда я уже и лошадей вперед заказал; да и по записке твоей к Деметду не видно, чтобы ты в поле приехал, а я к Успенью, и прежде, должен быть уже на празднике в Тургеневе, и прежде погостить в Криушах, в Дрынке и в Симбирске. Я и в Нижний, вероятно, не буду, ибо боюсь опоздать. Еду в субботу, 25-го, в ночь на воскресенье, если что не задержит. Письма получил, но книг нужнейших нет, а они мне необходимы в деревне и для чтения – от скуки (может быть и долго пробуду), и для образца (Mignet лекции стенографические и прочее), и для пополнения писем. Присылай все на имя Булгакова, а он обещается все переслать ко мне; но, ради Бога, скорее отбери от князя Волконского пакеты с бумагами и вещами, без коих мне никуда явиться нельзя. Перешли их сюда, а Булгаков перешлет в Симбирск, где они мне очень нужны, необходимы. Сейчас отдал я Языкову толстейшую связку, где все твои прежния письма, стихи и проза, в подмосковной хранившиеся. Он свезет их в деревню, и там мы разберем их с поэтом Языковым, и я привезу их в порядке обратно.
   С своими письмами мне нечего делать. Кому переписывать? Когда мне их перечитывать? Павлов просит, но он bon-vivant, и ему недосуг, хотя он и уверяет, и заклинает, что займется ими. Если обещаете, что все рассмотрите, исправите и мне покажете, то возьми обратно и отвечай мне. Я немедленно возвращу все из Симбирска или здесь оставлю; я пробежал их и давал поэту Языкову и брату его: уверяют, что много любопытного, и что жизнь заменяет неполноту известий; но должно или издавать в журнале скоро, или издать все вместе особо (на что мне трудно решиться), а первое от вас зависит. Я обещал Павлову отдать на время отсутствия из Москвы парижские бумаги, а Погодину и Веленеву римские; разобрал их для каждого, но первый гуляка и ленив, а второй, то-есть, Веленев – неграмотен, как я заметил из его болгарской брошюры. Не знаю, что делать, и сокровища мои меня обременяют чрезвычайно. Не знаю, найдется ли кто в Петербурге для описания оных в особых статьях, из коих я бы мог составить рапорт мой, коим трудно будет заняться в Симбирске или Тургеневе от беспрестанных переездов и от недостатка в документах. Присылай же Минье и прочее! Завтра еду к князю Четвертинскому.
   Для чего же ты не прислал то, что для второго номера напечатано или заготовлено было? Брат пишет, что послал мне с французским курьером четыре части «Мильтона» Шатобриана; высылай их поскорее: в Симбирске очень пригодятся. Там многие более вас голодают. Где Жуковский?
   Вот брошюрка Келеру, что в Эрмитаже живет: отошли. Пиши ко мне сюда и в Симбирск. Да переговори с Пушкиным, возьмется ли он издать порядочно мои письма. Жаль, если свежесть оных пропадет, а журналу его она нужна; на Дуровой не далеко уедешь: нужно более интересу европейского. Что же вторую книжку не прислали? Да что же ответ Бутовскому? Он мучит меня. Отвечайте прямо и дайте мне знать, что напишете,

   Приписка А. Я. Булгакова.
   Оба великие мужа у меня сошлись: Муромцов и Тургенев; первому отдал я письмо твое к нему, а другое к Валуевым. Толковал я с ними: письма не пропадали и пропасть не могли, car je suis infaillible comme le pape, а получила М[арья] П[етровна] два письма вдруг в один раз. Тургенев менее, нежели в десять минут, намарал тебе экую пропасть! О Влохах я тебе писал; каялся тебе, что не мужу её завидовал, а другому лицу, но прочь соблазн от меня, человека женатого! Что тебе сказать? Тургенев делает вдруг три вопроса и, не ожидая ответа, начинает четвертый, ходит по всем углам, ищет, нет ли где яблока или куска чего-нибудь съестного, и все говорит. Прошу писать! Наконец, колокол кремлевский надает из столетней его тюрьмы. Монферан прежде бы взялся за ум, прежде бы употребил для поднятия 12000 пуд силу, нужную для 40000; тогда бы и канаты не лопнули, и бревна не проломились. Операция совершена в четыре часа утра. Почему так рано? Разве боялся еще неудачи, и что народ его поколотит? В народе негодование на него за то, что в Петербурге, на вопрос приятеля: куда и зачем он едет, Монферан отвечал: «Так, ничего: еду в Москву колокольчик поднимать!» «Ах, он нехристь», говорит народ, «как он смел святой колокол в 12000 пуд назвать колокольчиком!» Я ехал давеча мимо Кремля. Колокол стоит величественно, четыре аршина выше земли, и сделалось гулянье. Барыни так и рыскают около колокола – . Обнимаю и тороплюсь.

768.
Князь Вяземский Тургеневу.

27-го июля. [Петербург].
Вот что было уже отпечатано из твоих писем и что еще готовилось. Пересмотри, вымарай, переправь и возврати все скорее с прочими письмами и с перепискою Вальтера Скотта Гёте или прямо ко мне в Москву, или Пушкину в Петербург, адресуя в дом Баташева, у Гагаринской пристани. Эк тебя дернуло в Симбирск! Не мог дождаться меня. Будто нет еще много времени впереди до зимы! Я непременно буду в Москву к 7-му августа на месяц, а может быть и более. Мейендорфша говорит, что Бутовский – набитый дурак; что она, например, спросит у него про что-нибудь: «Comment cela vous а-t-il plu?» – Молчит. Она заговорит с другими про другое и через десять минут слышит от него: «Assez». Я передам бумаги его и его самого наблюдателям, когда буду в Москве. Он был бы хорош разве только для доставления новых книг, но станет-ли доставлять? Если доставлял бы натурою, то хорошо, а неравно будет присылать свое пищеварение, то куда с ним деваться? Денег же Пушкин давать много не станет, да и не может; следовательно, пользы ему будет мало. Отвечай ему, что до будущего года, то-есть, до осадки «Современника» на каком-нибудь прочном основании, Пушкин ни в какие обязательства входить не может. Теперь у меня только твой Miguet и отчеты de la justice criminelle; последних пересылать, кажется, не к чему, тем более, что жениха Ольденбургского здесь нет, и ему теперь не до них. А Mignet привезу с собою, если не будет до меня оказии. Барант и прочие французы отложили на время свой отъезд в Москву и в Нижний. Вероятно, ожидают курьера вследствие следствий следствия над Алибо. Ох, уж эти французы! И себе, и другим все пакостят! Впрочем, и ярмонка, вероятно, не продолжится долее обыкновенного, в ожидании государя, который, как слышно, едет отсюда 7-го. Жуковского здесь еще нет; он, вероятно, приедет до отъезда царя. Кланяйся поэту Языкову и благодари его за яблоки. Обнимаю.

769.
Тургенев князю Вяземскому.

   6-го октября 1836 г. Москва.
   Я здесь со вчера. Пакет с изодранными романами и с классическою книгою – выпискою Mignet, которую твое варварство называет дрянью, получил, но многого не получил. Досадно! Поищи кой-чего еще в своем омуте. Да где же «Мильтон?» Мой Арженитипов давно тоскует по нем. Получил и пакет с рукописями из Парижа. Разве не было и письма? Обними и Жуковского, и своих, то-есть, тех, коих мне обнять позволяется. Я доволен своей поездкою. Много начал и надеюсь хорошо кончить. Жил с каторжными больше, нежели кто приговаривает на каторгу, и слава Богу! Нельзя ли при досуге понаведаться у Лонгинова о письме моем, которое сегодня посылаю? Получил ли из Тургенева мою парижскую рукопись? Что скажешь о ней и что с ней сделаете? Разве Жуковский решился не писать никогда со мне? Отвечай на последнее письмо. Оторви и отошли к Татаринову. Где твои приморские? Еще и Норова не видал. Привез обратно твои письма и стихи. Много интересного в этой котомке. Издам в Париже или в Лейпциге.

   Приписка А. Я. Булгакова.
   Этот ветренник ввалился ко мне, завладел всем у меня: столом, пером, бумагою, чернилами, временем и начал писать, Твое письмо ко мне от 2-го утащил с собою, съевши предварительно грушу, лежавшую у меня на столе. Quelle activité prodigieuse et inutile! Завтра буду тебе отвечать, а покуда вот пакет от Демида. Обнимаю.

770.
Тургенев князю Вяземскому.

   14-го октября 1836 г. Москва.
   В числе посланных в последнее время из Парижа книг были четыре тонкия in-folio, в синей бумажке, на английском языке, об исправлении уголовных законов и другие рапорты Законодательной коммиссии, кой я намеревался представить князю Александру Николаевичу для Юридического института, а другой экземпляр (их было два) сохранить для себя. Это редкость и в Англии и дана мне англинским Сперанским. Теперь я хочу заняться письмом в князю, присовокупя к сему и другие приношения, уже полученные, но сих книг нет. Пожалуйста, поищи у себя! Булгаков прислал мне в чемодане несколько книг и брошюр, но англинских не было. Сия неисправность мешает мне приняться за дело. Очень досадно!
   Вчера сидел вечер у князя Четвертинского и расспрашивал о вас. Дней через десять они совсем переезжают сюда. Не видаешь ли Петра Михайловича Языкова? Будет ли он сюда? Брат ничего не пишет оттого, что ожидает его возврата и своего отъезда в Симбирск.
   Лёв-Веймар вчера был еще здесь, следовательно, ты успеешь отдать ему письмо мое или поручить его Андрюше и испросить позволение переслать через него термоламу для Клары. Не прислать ли ее?
   низко кланяюсь дамам, сожительницам твоим, и радуюсь сердечно, что северной купальнице лучше. Скажи слова два о приезжих с Нордерсе. Точно ли помогло море? Простите! Не знаю, когда удастся приехать к вам: прежде ли, или гораздо после нового года? Я должен соображаться с симбирским главным делом, коего последний акт должен разыграться в здешнем Опекунском совете.
   Брат собрал в своем саду винограда на 650 бутылок белого легкого вина и Chasselas-Fontainebleau на еду до зимы. Только basse-cour его поражен в курах: они умирают, только не со смеху, а от какого-то поветрия.
   Суматоха в Португалии, и в Гишпании понизила наши фонды, и мы, капиталисты, проклинаем ваше беспутное либеральство. Правда ли, что Жуковский – помещик в Курляндии? Спасибо, что за ум взялся.

   На обороте: Его сиятельству князю П. А. Вяземскому. В С.-Петербурге. В Департамент внешней торговли.

771.
Тургенев князю Вяземскому.

   18-го октября 1836 г. Вечер. [Москва].
   Вчера поздно получил письмо твое от 12-го октября со вторым нумером «Современника» и не успел отвечать. Завтра рано еду в острог, на Воробьевы горы, и должен заготовить ответ с вечера. Сейчас возвратился от Пашковых, куда заглянул на минуту, чтобы устроить поручение твое по книгам Козлова. Поместил уже пять экземпляров по 10 рублей ассигнациями и надеюсь разместить и остальные, всего 14, ибо 15-й, кажется, два экземпляра одной части. Я видел их у Норова и поручаю ему отправить их завтра к Пашковым, а сам во вторник свезу к Орлову, Раевскому, Киндяковым. Деньги перешлю немедленно. Жаль, что у меня теперь нет готовых в Петербурге; иначе, ты мог получить их от Татаринова. Я устрою это дни в два или три.
   Для твоего альманаха я дам все, что ты возьмешь. Выбирай сам. Между тем я поручил Свербееву, который просматривает и читает теперь мои бумаги (дипломатические etc.), отобрать для тебя то, что удобонапечатано быть может. Он думает – Меньшикова, ибо другие депеши и статьи весьма затруднительны. Я полагал бы поместит в твою «Старину» и литературную мистификацию времен Екатерины I или Анны над Хвостовым того времени, а для «Новизны» возьми письмо Вальтера Скотта к Гёте и слова два о кабинете Гёте, мною описанном; но работать мне самому некогда: хлопот много, да я опять как-то и сам одурел в Москве. Ни к чему не позывает; хандры нет, а одеревенелость ко всему. Свербеева родила сына, я мужу досуг избирать, но он во всем находит ценсурное затруднение. Иван Иванович Дмитриев еще не читал письма твоего; вероятно, не откажет выписками из записок; но как же мне из слов его составлять повесть о Карамзине? Не лучше ли прямо списать из его записок его рассказ о Карамзине?
   Здесь большие толки о статье Чаадаева; ожидают грозы от вас, по авось ответы патриотов спасут ценсора.
   Что же ты не прислал второго нумера «Современника»? Я не получал его. За что разжаловала меня современница? Разве я чем либо прослужился?
   Ожидаю книг моих с нетерпением. Чаадаев не возвратил еще «Dominicale»; у Норова нет ничего, а от Булгакова получил, что прислал, и ошибкою в Симбирск послал и роман князю Федору Гагарину, который выпишу оттуда и ему доставлю. Твои бумаги в некотором порядке, но я так завален ими и всякой всячиной, что отобрать трудно не напечатанное; да я же и не знаю, что известно публике и что нет; а не худо бы из прозы твоей взять кое-что. Есть послания примечательные, но они и по предмету, и по адресу непозволительны. Помнишь ли «Послание из Варшавы в Петербург по случаю табатерки»? Поблагодари великую княгиню за добрую память. Если она говорила о статье Ганца (описание салона Гекамье, переведенного и на русский с французского, но без упоминания обо мне, как о прописном), то это берлинский профессор Ганц, коего книга: «История наследственного права» обнимает всю историю средних веков и могла бы осветить и ум Цаадаева. Мы с ним у ней встречались и в разных салонах Парижа, а в Берлоне слушал я его исторические лекции и бражничал у него с знаменитым, уже усопшим философом Гегелем, коего он ученик, наперсник, товарищ, комментатор и издатель. Другой Ганц был двусмысленным журналистом и анти-либералом в Риме; но мы не сходились, а только встречались.
   Завтра прочту любопытную критику на Шатобрианова «Мильтона» в английском «Athenaeum»: досталось приятелю! Присылай его и другие книги скорее, да уведомь, как доставлены? От неполучения первого пакета брат ничего не посылал после. Досадно на вас. Где «История Франции» Michelet, в двух in 8®, с надписью автора?
   «Барклай» – прелесть! От Лобанова я ничего иного и не ожидал, особливо со времен всех оподляющего Уварова. Спасибо за скромный ответ, по сила в самом воздержании. Найду ли я сотрудников для обозрения моих историческо-дипломатических материалов в Петербурге? Здесь решительно не на кого положиться. У вас люд нужный, должностной; здесь все люд пустой, обещающий и не исполняющий обещания. Не съехать ли нам вместе в Мариенбад и на месте вспомнить двух милых для меня усопших: Сережу и Жуковского? Да нет! Далеко от Веймара и Стутгарда и не по дороге в Champrosay! Лучше освежиться братским вином, чем богемскими водами! Да что же у тебя за болесть? Пожалуйста, скажи обстоятельнее. В Стутгарде я должен быть в конце сентября, по обещанию; не знаю еще, как все уладить. Путешествие утомительно: я ежедневно это чувствую, особливо на пути из Старой Конюшенной к Чистым Прудам.

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В С.-Петербурге.

772.
Князь Вяземский Тургеневу.

   23-го октября. [Петербург].
   Вот еще твоя книга. Других нет, других нет, других нет! Слышишь ли, что нет, нет, нет! Говорю тебе нет голосом Литты, чтобы убедить тебя. Ведь много присланных тобою книг передано мною Татаринову: справься у него. Давай Меньшикова, давай Вальтера Скотта в письме его и в кабинете, дай себя на судне, если хочешь! Милости просим! За все буду благодарен. О ценсуре заранее думать нечего: «Довлеет дневи злоба его». Здешние ценсоры еще, слава Богу, белены не объелись, как ваши. Впрочем, для исторических документов, в случае сомнения, есть высшая. управа. Для печатания твоих документов -здесь, вероятно, найдутся люди. Есть, например, Краевский, сотрудник Сербиновича в «Журнале министерства Просвещения». Во всяком случае должно представить твое собрание здесь и получить на печатание его высшее разрешение. Следовательно, приезжай и привози.
   Поздравь Свербееву от меня. Кланяйся всему женскому причету. Бравурша ожидает письма от тебя. Она рядом живет со мною, но вижу ее весьма редко. Проси для меня стихов от Языкова, Боратынского, Хомякова. Буду сам писать к ним с нижайшею просьбою, но ты предвари. У вас ли графиня Ростопчина? Проси и от неё стихов коленопреклоненно. Не совестно ли ей метать свой бисер в свиной хлев Сенковского?
   Прости! Видел Льва, но не видал еще львицы Веймарской. Лев что-то осовел. По моему, он сделал дурачество, а я не понимаю его. Разве в самом деле влюбился без ума? Жуковского не вижу. Они в Царском Селе, вероятно, до 7-го ноября. Кулик-Голицын, муж Адели Строгоновой, умер в Париже. Я и сам не знаю, как прошел твой Шатобриан. Из денег, что выручишь за Козлова, купи для себя Шатобриана, а я здесь свои выдам. Мейендорфша не берет твоей посылки: боится французской таможни и того, что твой подарок назначен кому-нибудь au sixième.

773.
Тургенев князю Вяземскому.

   24-го октября 1836 г. Москва.
   Павлов просил меня доставить тебе для «Старины и Новизны» его романс, не пропущенный здешнею ценсурою за что-то небесное. Он просит напечатать и выноску о сочинителе музыки.
   Вчера сидел у меня все утро (я болен) И. И. Дмитриев и взял для прочтения литературную мистификацию 1726 г. из моих рукописей, Увидим, понравится ли ему? Во всяком случае нужно сократить ее. Ввечеру Свербеев, Орлов, Чаадаев спорили у меня так, что голова моя, и без того опустевшая, сильнее разболелась. Что же ты ни слова о статье Чаадаева? Боратынский пишет опровержение. Здесь остервенение продолжается, и паче молва бывает. Чаадаев сам против себя пишет и отвечает себе языком и мнениями Орлова. Увидим, будет ли ему такой же успех в…; но чтобы и мне не провраться с больной головой моей! Чаадаев обещал мне письмо к Бравуре, которое пошлю чрез тебя. Скажи ей, что я нездоров и телом, и духом, и что лучшее лекарство было бы письмо от неё, на которое буду отвечать по старому, ибо все люблю ее по старому.

   На обороте: Князю Вяземскому.

774.
Тургенев князю Вяземскому.

   26-го октября 1886 г. Москва.
   Третьего дня я получил письмо твое с парижскими приложениями, от Засецкого присланными. Это продолжение академических курсов, коих первые лекции я привез с собою или переслал сюда. С досадою смотрю на эту новую присылку, ибо не нахожу тех тетрадей, в двух экземплярах, с коим нужно присоединить новополученные. Не найдутся ли некоторые у вас, например, лекции Лерминье, Géruzez, Rossi? Как больно видеть это следствие вашей непростительной небрежности! Да и читать нечего. Экземпляра Мильтона не покупай: у меня уже был здесь другой; но пришли мне облитый маслом, особливо, если на нем надпись Шатобриана. Также Michelct «Histoire de France» и прочее. Англинских юридических книг не мог отыскать, но они, кажется, были уже здесь; за то отыскал в своем портфельном хаосе снимки с реймских: Евангелия славянского и со слов о великой княжне Анне Ярославне. Неимоверно обрадовался находке.
   Письмо твое о письме многим чрезвычайно поправилось; я читал его и Чаадаеву, который называет тебя русским отпечатком ХVIII столетия; я выражаю мысль его по своему, и мне многое в нем понравилось; но с досадою увидел я после святой терпимости – равнодушие. Ты все этим изгадил, ибо терпимость есть фенелоновская добродетель, а равнодушие – ад эгоиста. Ежедневно, с утра до шумного вечера, (который проводят у меня в сильном и громогласном споре Чаадаев, Орлов, Свербеев, Павлов и прочие), оглашаем я прениями собственными и сообщаемыми из других салонов об этой филиппике. Я еще не очень здоров и не буду повторять все, что слышу, но вот ответ репрезентанта XVIII столетия в России – И. И. Дмитриева, коему вчера сообщил я твои письма (от 12-го и 19-го октября): «С большою благодарностию возвращаю вашему превосходительству две грамотки нашего умницы. Жаль только, что по связному почерку его – бегло, вопреки моему нетерпению, и даже не все мог разобрать. Но очень разобрал и понял, что зрелость духовная, то-есть, ум и душа есть терпимость или равнодушие. Эта мысль заставила меня улыбнуться от удовольствия. Я очень люблю Вяземского, а прочтя это, как будто с ним сроднился и полюбил еще более». Вот как отозвалось в душе доброго эгоиста твое падение с терпимости на равнодушие! Это торжество для Чаадаева! Но твоя мысль ясно отсвечивается во всей фразе твоей и явно противоречит ей твоя не у места поставленная амплификация выражений: равнодушие!
   Посылая к Ивану Ивановичу записки твои, я напомнил ему опять о просьбе твоей для твоего альманаха, но он ни слова в ответ на это. Вероятно, приедет сказать на словах то, что намерен сделать для тебя или отказать.
   Вчера, перебирая бумаги, я нашел книгу с 386-ю письмами и записками Н. М. Карамзина ко мне, которую я везде вожу с собою. Мне пришло на мысль напечатать сии письма и записки особо: в них из эпохи 1803-1809 годов много любопытного и в отношении к российской истории, а для меня и в последних все важно и свято; во мне разгорелась в чистое пламя любви к нему непотухавшая никогда искра в сердце. Испроси заранее позволение у Екатерины Андреевны, а я сам ей говорить о сем буду. Нужны будут от издателя или от меня комментарии, но и в сих комментариях может быть интерес для публики. Есть строки прекрасные, как душа его. Тебе из этого собрания ничего не дам; разве ты напиши сам статью об этих письмах, прочитав их, для своей книжки. Успею ли я написать с милою барошнею в Париж и прислать в тебе письмо? Если нет, то отдай ей хоть письмо мое к брату, к тебе для Лёв-Веймара посланное. Уехали ли они? А жаль, что Клара будет без термоламского сарафана! Скажи графине Хрептович, урожденной Нессельроде, что я весьма сожалею, что болезнь помешала мне видеть ее у князя Гагарина; что мне бы хотелось расспросить ее о Свечиной огорченной кончиной нашей милой Надины Сегюр; что я прошу передать ей мою душевную и благодарную в ней привязанность. Если же ты не в связях с графиней Хрептович, то передай ей все это чрез князя Ивана Сергеевича Гагарина. Спроси его: правда ли, что путешественник Норов писал к здешнему домоседу Норову, что Шеллинг не будет издавать своей книги; он обещал сообщить ему и причины; я что-то этому не верю, ибо имел от Шеллинга в Париже другие вести. Cette lumière du monde ne doit pas disparaître sans l'avoir éclairé.
   Вот два письмеца и к «красавице с раздумьем на лице». Мое написано вслед за Ч[аадаевым]. Передай ей оба поскорее и доставь ответы.
   Помешали писать. Отвечай мне по пунктам. Обними Жуковского. Я все хлопочу о его protégé полицейском; но успех труден там, где публично говорят, не возбуждая ни в ком негодования: «На восьмидесятых розгах признался».

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому.

775.
Тургенев князю Вяземскому.

   28-го октября 1836 г. [Москва].
   Вчера к ночи получил письмо твое с историческим конгрессом. Поручения все исполню, как скоро выезжать буду. Графини Ростопчиной здесь еще нет. Прочих увижу и предварю: вероятно, никто не откажет. А Michelet, Nodier и все, чего не упомню? Следовательно, не-нет! В Michelet – статья об Архиве Королевском. Для сей статьи я его выслал сюда из Парижа, ибо она мне нужна. Здесь его нет и в лавках. (За Шатобриана денег не надо: ты – скотина!). Что же ты ни слова об участи «Телескопа» и… Он запрещен, Болдырев отрешен от ценсуры, и велено явиться к государю для объяснения.
   На запрос в письме о Брав[уре] ответ послан третьего дня.
   Жаль Куличка! Я с ним роспил бутылочку шампанского на булеваре за обедом, за несколько дней до моего отъезда. Жаль графа С[троганова] и жену его. Напрасно и просил Мейендорфшу о термоламе. Муж зажурил бы ее, не за sixième, mais pour le premier. Он в Лондоне бывал у нас ежедневно и говаривал (слова его): «Qu'il faut être un»…. чтобы отказаться от знакомства; а в Париже совсем иное, в виду…» [8 - Точки в подлиннике.]. За то и у него нога моя не была; но ноги и сердце и полуголовы часто у милой баронессы. Напиши чрез нее к Бутовскому, в ответ на его предложение, и уведомь что ты напишешь. Она несправедлива к нему за его нефэшионэбельность.
   Где Боби Потоцкая? Шувалова, сестра её? Где твоя Шувалова, которая никогда моей не будет?
   Спасибо за уведомление о способных сотрудниках в историческом деле.

776.
Тургенев князю Вяземскому.

   28-го октября. Москва.
   Оправдание Лашмана меня оживило. Я приехал на почту, чтобы послать в Симбирск уведомление; он в тюремной больнице.
   Я привез из Симбирска отрывок из записок Ростопчина: «Последний день царствования Екатерины II и первый день Павла I». Довольно любопытно, но не очень, и кажется, à quelques personnalités près, удобопечатаемо. Хочешь ли? «Un coup de lorgnette» его – у меня в подмосковной трудно добыть.

   Приписка А. Я. Булгакова.
   «Coup de lorgnette» оригинальный, рукопись графа, у меня взял Глинка Сергей: тогда и зачитал. У меня кипа писем и всякой всячины его руки, но в подмосковной, куда я, однако же, посылаю нарочного, ибо нужно мне иметь и все томы братниных писем, ибо занимаюсь его биографиею для «Энциклопедического лексикона». Граф написал жизнь свою в XVI главах, во всякой главе строчек по шести и не более десяти. Очень остро, так, как и все, истекавшее из его пера. Хочешь и это? Ты на манер разбойников говоришь мне: «Ей, мусье, пошарь у себя в карманах!» M-r le voleur, ma bource et ma vie sont à vos ordres. Тургенев читал мне мнение твое о Чаадаевской статье: и просто, и убедительно, и справедливо. Обнимаю!

777.
Князь Вяземский Тургеневу.

   28-го октября. [Петербург].
   Вот тебе, нашему Гримму и моему альманашному своднику, два письма, которые прошу передать по надписям. Приложи с ним и собственное свое красноречие и выпроси у почтеннейших господ, ради почтеннейшей публики, малую толику от их щедрот. Съезди и к Киреевскому женатому: нет ли у него чего, от холостой жизни оставшагося, или не соблаговолит ли тряхнуть стариною? Какие-нибудь замечания на замечательную книгу, нечто о ничем, или о нашей словесности, что Бог на ум пошлет и в сердце вложит; две-три страницы, – и то будет хорошо! Совещусь просить у Павлова: у него свой журнал на руках..-. А не то и дома не скажешься. Лёв-Веймар еще здесь. Кажется, завтра едут.
   Пришли мне по оказии, что будет и сообщи по оказии несколько московских коммеражей, чтобы сличить их с здешними. Грустно, а сами виноваты, до непростительности виноваты! Точно лунатики: живут в луне и не знают, как подобает жить на земле. Никого не уверишь здесь, что нет тут преступной неблагонамеренности и обдуманного замысла. Впрочем, со стороны оно так и кажется. Зная лица, знаешь, что тут всего на все с одной стороны – непомерное самолюбие, раздраженная жажда театральной эфектности и большая неясность, зыбкость и туманность в понятиях; а с другой стороны – какая-то закоснелая тупость, бесчуткость, особенно свойственная нашим литераторам и журналистам, а может быть и коммерческий рассчет умножить расход на журнал; но и тут пробивается та же глупость и неведение того, что можно и чего нельзя. Самоотвержения, мученичества тут, разумеется, нет; не говорю уже о том, что и вольная страсть была бы в этом случае нелепость, потому что ни к чему приложить бы ее нельзя. Что за глупость пророчествовать о прошедшем? Пророков и о будущем сажают в желтый дом, когда они предсказывают преставление света, а тут досказание о бывшем преставлении народа. Это верх безумия! И думать, что народ скажет за это спасибо за то, что выводят по старым счетам из него не то что ложное число, а просто нуль! Такого рода парадоксы хороши у камина для оживления разговора, но далее пускать их нельзя, особенно же у нас, где умы не приготовлены и не обдержаны прениями противоположных мнений. Даже и опровергать их нельзя, потому что опровержение было бы обвинением, доносом. Тут вышел бы спор не об отвлеченном предмете, а бой рукопашный за свою кровь, за прах отцов, за все свое и за всех своих. Как же можно вызывать на такой бой, заводить такой спор?
   Кланяйся от меня Наденьке Трубецкой и скажи ей, чтобы она не забывала меня.

778.
Тургенев князю Вяземскому.

   29-го октября 1836 г. Москва.
   Вчера, отправив к тебе от Булгакова письмо, я заезжал к Дмитриову, прочел ему твою последнюю записочку и, развеселив его его же стихом, кстати воспомянутым, опять спросил, есть ли надежда для тебя на отрывок из его «Записок». Улыбаясь, отвечал ос: «Да что такое? Сам он не пишет об этом, как же?» Я немедленно возразил, что мне поручен только предварительный вопрос, а что ты сам намерен писать и просить; следовательно, пиши к нему сам, и успех, кажется, не сомнителен.
   «Лорньетка» графа Ростопчина у меня есть, mais c'est peu de chose, разве для имени; но что за имя: в литературе, да и в истории освещает его один «Пожар».
   Что ты ни слова о нашем философе? Ректор-цензор едет явиться к государю. Все возражения также запрещены.
   Жаль, что Жуковский долго не будет в Петербурге: мне нужно было его пребывание в Петербурге. Пожалуйста, не теряй из виду кандидатов для моего исторического труда, а приехать, не знаю, скоро ли удастся. Жуковский скорее меня узнает, когда мне должно будет приехать. Отошли повернее письмецо.
   Вчера просидел вечер и любезничал у красавицы Киреевой, а кончил у графа Гудовича. Lucie спрашивает тебя, получил ли от сестры книгу, ею посланную? Я люблю эту Лучинку: она одна из милых девушек и существенно мила. Жаль, что ее так высушили; авось, снова расцветет!
   Обнимаю, то-есть, не обнимаю, а душевно и низко кланяюсь твоим дамам и Карамзиным. Что Андрюша?

   На обороте: Его сиятельству князю П. А. Вяземскому, в С.-Петербург.

779.
Тургенев князю Вяземскому.

   30-го октября, вечер. Москва.
   (Изорви). Я видел сегодня Чаадаева и нашел его спокойным по совести, но встревоженным по своему положению. У него отобрали вчера все бумаги; вспомнив, что у писца и у одной дамы оставались еще какие-то две статьи его, он вытребовал и куда-то доставил их официально. Очень хлопочет о том, что ему не возвратят бумаг, в коих, вероятно, найдут более оправдательного, чем обвинительного. Общие бреды – и только! Он сказал, что с бумагами взяли у него и портрет мой, Брюллова, с известною надписью: «Без боязни обличаху», из летописей Авраамия Лалицына об осаде Сергиева монастыря, слова летописца о Плещееве и предке моем, Петре Тургеневе, кой «без боязни обличаху» Гришку Отрепьева в самозванстве. Если спросят, то объясните. Простите! Я роюсь в старых бумагах и любезничаю с молодыми красотками. Тургенев. Дал письмецо к тебе и Жуковскому, Болдыреву, но в них только два слова о его промахе! Он, как некоторый сенатор, читал, да хуже. Что с него взыскивать?

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В С.-Петербург, в собственные руки.

780.
Тургенев князю Вяземскому.

   30-го октября, 10 часов вечера. Москва.
   Я писал к тебе, что у Чаадаева взяли все бумаги. Теперь я вспомнил, что из Парижа я послал к нему (писем моих у него нет, кажется, ни одного; ибо я не к нему писал их, а только к вам, поручая их прочитывать ему, как и другим; но все от него кто-то взял их по его прочтении) записку ко мне философа Баланша, в коей он хвалил его письмо. Но это не письмо ко мне, и не к даме; помнится – в возражение моего мнения о Риме и о папизме. Он сильно восставал на меня за то, что я не нахожу в Риме того, что история и века на нем оставили. В этом письме много прекрасных и красноречивых фраз, напоминающих страницы Баланша и по образу мыслей, и по слогу: потому я и казал ему их и послал к Чаадаеву его одобрительную записку. Письмо у меня цело, но не здесь, ибо я не привез сюда парижских бумаг; но на всякий случай отыскать его всегда могу. Я писал к вам, что у него с бумагами взяли и портрет мой.

   Приписка Е. А. Свербеевой.
   Je vous remercie de votre souvenir, mon aimable cousin; quand vous a urez un instant de libre, donnez-moi de vos nouvelles. Nous sommes très inquiets ici pour Tchaadaeff – que lui arrivera-t-il? Je suis bien aise du séjour de Tourgueneff ici; il parait qu'il nous restera pour tout l'hiver. Il va tous les jours chez madame Kireeff, ce qui n'arrange pas du tout monsieur Orloff. Demandez-lui qu'il vous conte l'histoire des poires. Je fais attendre ces lignes – à une autre fois. E. Sverbejeff.

   На обороте рукою Свербеевой: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В С.-Петербурге.

781.
Тургенев князю Вяземскому.

   1-го ноября 1836 г. Москва.
   Вчера поздно получил я письмо твое от 28-го октября с приложениями, кои роздам по адресам, и буду понукать поэтов.
   Я совершенно согласен с тобою во мнении о Ч[аадаеве] и, узнав по приезде из Симбирска, что он отдал в печать (и уже было напечатано) письмо его, прочитав его, долго не видался с ним и при первом свидании я так сильно напал на него за суетность авторского самолюбия, что он не на шутку на меня рассердился и долго у меня не был. Он навестил меня больного, и споры продолжались с ним, и весьма жаркие. Теперь он жалок, но сохраняет довольно sang-froid и принял объявленное ему решение о его помешательстве с чувством признательности и растроган. Я был у него не раз после отобрания бумаг, но после объявления не видал его. В числе бумаг его взяли у него и портрет мой, Брюллова, а на нем известная надпись и девиз Тургеневых, давно нами принятый: «Без боязни обличаху», слова Троицкого летописца о Петре Тургеневе и Плещееве после обличения ими Димитрия в самозванстве. Это были русские легитимисты того времени. Если будут толки о сем портрете, то предупредите их объяснением надписи и слов истории.
   Вероятно, в бумагах Ч[аадаева] найдут и записку ко мне Баланша, в коей он благодарит меня за доставление ему для прочтения отрывков из письма Ч[аадаева]. Это письмо о Риме в ответ на мое об Италии и о папе. В нем есть две страницы красноречивые о Риме, о его вечности, о значении историческом папства и прочем. Чаадаев был взбешен моею картиною Италии и папства в письмах моих к вам и к нему, кой я всегда, как вы знаете, велел отдавать сестрице, и они у меня. Он отвечал уже мне в Париж, и я видел, что он кокетствовал со мною слогом и общими историческими видами на Италию и на папу и желал, чтобы Шатобриан или Баланш прочли его. Я потешил его и послал ему записку Баланша на отрывок из его письма, ему, помнится, сообщенный. Но это не известное письмо к даме. Я могу показать все мой письма. К Чаадаеву, кажется, не было особых, но я к нему обращался во многих письмах, кой у него долго лежали, хотя я всегда в них требовал, чтобы они возвращены были для хранения у сестрицы. Вот вам объяснение на всякий случай.
   Посылаю 70 рублей для Козлова. Об остальных после. Когда посланные к Пушкину из Симбирска печатные и рукописные письма не будут нужны, возвратите и не затеряйте их.

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В С.-Петербурге.

782.
Князь Вяземский Тургеневу.

   2-го ноября. [Петербург].
   Какой-то архиерей спрашивал у Бирона: «Avez-vous lu mon mandement?» – «Et vous, monseigneur?» отвечал он. Так и я могу отвечать тебе, когда ты пристаешь ко мне дозарезу, чтобы я поискал у себя Michelet и Nodier. Да искал ли ты у себя? Все ли получил от Булгакова? У меня все теперь на чистоту выведено; я на новой квартире и все перебрал: как же тут не найти? Мой кабинет еще не успел засориться, как твой желудок. Порой у себя в одном из отделений пузы твоей: в симбирском, деревенском, московском, и мало ли их еще!
   Вчера Жуковский был в городе. Вечером Пушкин читал у меня новый роман: «Капитанская дочь», повесть из времен пугачевщины. Много интереса, движения и простоты. Он будет весь напечатан в 4-м «Современнике».
   Отчего вздумалось тебе и вам, что «Kennst du das Land» писано к Бравурше? Я знаю, что она не знает das Land, да и цифры в «Современнике» не мои. Чудак ты, право: все спрашиваешь меня о том, что делается в Москве. Да нам почему знать? Здесь только скука и толки, а ждем от вас доскональности. Ожидаю с нетерпением Елисавету Петровну Пашкову и потому, что я ее люблю, и потому, что она будет живая грамата от вас.
   Скажи прекрасной Лучинке, от которой загорелась не одна Москва, но тлеет и уголок петербургский, что я книгу получил, но, к сожалению, сестры её еще не видал, хотя она была у нас, а я у неё. Прошу передать мой поклон всему семейству, а в особенности графине Люси, хотя маменька и гневается на меня за эту особенность, но маменька играет в вист, а дочка мило разговаривает. Я и маменьку, и все семейство очень люблю, но графиня Люси имеет в себе в самом деле невыразимую прелесть. Зачем они сюда не едут на зиму? Папенька вербовал бы в Дмитриеве, а дочки в Петербурге; папенька забривал бы лбы, а дочки сердца.
   Давай мне отрывок из записок Ростопчина и «Coup de lorgnette»; хотя это и не coup de géuie, но нам годится. Каково бы есть, а все-таки имя: в обществе анонимов и то хорошо. Я уж и в биографии Фонвизина вывез на пере своем комедию его: «Живой убитый». Прочти ее: много веселости и довольно фонвизинщины. Да присылай же все, что мне дать хочешь! Надобно переписать, рассортировать, представить в ценсуру: время уходит. Сербиновичу передал я твое поручение или предварительное приглашение. Он будет тебе отвечать; да, верно, он твой помощник? Федорову же ничего не сказал и не скажу, потому что, если ты с ума сошел, то я еще пока на уме стою. Екатерине Андреевне говорил о твоем собрании писем; разумеется, она не воспротивится напечатанию их, а Жуковский и очень одобряет твое намерение. Привези письма сюда. А не худо бы тебе дать два или три письма в мою котомку из исторических, а я сказал бы, что собрание писем к тебе будет скоро напечатано.
   Андрей в Германии; был на свадьбе Наденьки Соллогуб в Стутгарде. Здоровье его, кажется, довольно удовлетворительно. Он бодро исходил все ледовитые моря и скалы швейцарские: хороший знак.
   Нашу Потоцкую все ждут, но мне сдается, что она не будет. О твоей Шуваловой ничего не ведаю; моя больна и остается зимовать в своем курляндском замке. За что ты на нее вдруг рассердился? Я уверен, впрочем, что ты виноват. В ней много милого и доброго; есть темные места, но в ком их нет? Не было бы красных мест на лице, о коих здесь говорили.
   Вьельгорский ожидает жену на днях, имея от неё уже известие из Шуваловского замка.
   Хрептовичевой я еще не видал, но передал твои слова мужу. Он сказывал мне, что, встретясь с тобою на улице в Москве, посылали они искать тебя до всем трактирам.
   Козловский говорил, что tout le monde à Pétersbourg était marteau, ou enclume, et qu'à la manière d'entrer dans un salon on pouvait reconnaître chacun pour l'un ou l'autre, h l'exception d'un seul homme,– et c'était Chreptowicz.
   Ты что-то врешь о моем выражении: равнодушие. Не помню фразы своей, но, во всяком случае, решительно не вывожу равнодушие надлежащим или желанным результатом зрелости, а разве фактом. Не говорю, что оно должно быть так, а разве, что оно есть. Может быть и то, что говорил о равнодушии к формам! Пока дух зелен и соки в нем кипят, придаешь большую важность такому то образу мыслей или другому; после, когда дух созреет, убедишься, что все это оттенки, а настоящий цвет жизни – чувство. Нет ни одного безусловного, непреложного мнения: все слова е звуки, которые переливаются из пустого в порожнее. У меня, например, душу прет от прений французских журналов, которые я прежде читал с верою и страхом. Впрочем, говорю о себе: меня к этому равнодушию привела, может быть, и скорбь.
   Кажется, отвечал я на все твои запросные пункты. Прости!

783.
Тургенев князю Вяземскому.

   2-го ноября 1836 г. Москва.
   Вчера отдал я письмо к тебе Бенедиктову с 70-ю рублями для Козлова: и самое письмо для меня важно, и я буду ожидать на него ответа. Вчера же видел я Боратынского и отдал ему письмо. Он обещал исполнить твое желание. Видел и Кир[еевскаго]: и он также почитает долгом содействовать успеху твоей книжицы. Всех я торопил. Может быть и от Павлова еще что-нибудь получишь. К Языкову еще не ездил и не посылал стихов, ибо он переменяет квартиру, и я не знаю, где он. Справлюсь и письмо доставлю, и понукать буду.

   8-го ноября.
   Сказывают, что Чаадаев сильно потрясен постигшим его наказанием; отпустил лошадей, сидит дона, похудел вдруг страшно и какие-то пятна на лице. Его кузины навещали его и сильно поражены его положением. Доктор приезжает наведываться о его официальной болезни. Он должен был совершить какой-то раздел с братом: сумасшедший этого не может.
   Знаешь ли, что я теперь читаю? Девятнадцать связок писем оригинальных Н. М. Карамзина к брату его Василию Михайловичу. Письма начинаются с конца XVIII-го столетия, то-есть, с 178. г. и продолжаются до его кончины. Как узнаешь милого ангела-человека, а иногда и писателя! Сколько знакомых имен встретишь, а иногда и мое имя мелькнет в строках его! Как он нежно любил своих! Как часто и как сердечно говорил о Катерине Андреевне, о Сонюшке, в её детстве. Иногда с политическими вестями о Европе из Москвы попадаются и его пророческие суждения. Может быть, удастся списать некоторые письма. Все переномерованы. они принадлежат Погодину.
   В прошедшую субботу в Университете, в Историческом Обществе, Шевырев представлял отчет в выписках о моих итальянских бумагах, в коих много нашол важного, исторического, а я на словах познакомил вкратце с моими парижскими и реймскими приобретениями и показывал снимки с известия об Анне Ярославне и с Евангелия реймского на славянском языке. Слушателей было немного, да и из тех многие болтали, например, Снегирев. Были и внимательные. Я не дам ничего напечатать и из экстрактов: прежде нужно представить официальный отчет.
   Сегодня бал у Раевских. Я мало выезжаю, а вечера у Свербеевой. Она уже принимает до 11 часов, и мы болтаем очень мило. В ней что-то есть задушевное и возвышенное, и при пей можно мыслить вслух.
   Что же ты мне ни слова о Карамзиных? Хоть об Андрюше уведомь. Княгини Трубецкой еще не встречал. Четвертинские переехали. Надеюсь увидеть их сегодня. Поклонись своим милым.
   Англинскую статью о Мильтоне Шатобриана поручил переписать и доставлю.
   Сию минуту получаю письмо от Жуковского от 29-го октября. Особо отвечать не успею, но дай ему прочесть это письмо. Мойер отыскан, и я дышу свободнее. Для успокоения Елагиной посылаю записку о Мойере к ней. Скажи Жуковскому, что А. М. Тургенев в деревне. Слышу о нем от Свербеевых, коих он сосед. Он овдовел, остался робёнок. Я вчера только узнал, что он был женат.
   Г-жа Циммерман в Царском Селе. её муж – доктор или о-то похожее. Посылка от Свечивой, с портретом, княгине Гагариной. «Сочинений* и «Ундины» ожидаю.
   Простите! Переговорите друг с другом по письмам моим о портрете и о записке Б[аланта] и уведомьте меня. Доставь поскорее Татаринову.

   На оборопе: Его сиятельству князю П. А. Вяземскому.

784.
Тургенев князю Вяземскому.

   4-го ноября 1836 г. Москва.
   Перебирая вчера бумаги, кой попали в мой парижский портфель, я нашел письмо Чаадаева, о коем упоминает Баланш в своей ко мне записке. Посылаю письмо в оригинале, но убедительнейше прошу не затерять его и возвратить ко мне, если оно вам не нужно будет. Эта выходка о Риме очень поправилась Баланшу, по записка его писана из учтивости, дабы потешить Чаадаева и сделать мне удовольствие. Помнится, что он говорят в ней, что он симпатизирует с Чаадаевым. Эта симпатия – за Рим, и ни за что иное. Впрочем, и Баланш, автор «Антигоны» (то-есть, дюшессы Беррийской) – легитимист и в религии. Глубок, хотя по католически, и неправославен. Это добрый старик, ухаживающий за Рекамье и посвятивший себя ей и окончанию своей «Палингенезии». Впрочем, я не мог не тешить Чаадаева (хотя к нему почти и не писал, а все писал к нему в письмах к другим, как вы знаете), ибо я никогда не забуду, что когда брат мой Сережа приехал в Дрездес в ужасно-разстроенном здоровье, то один он ухаживал за ним в болезни его до той пори, пока другой ангел-хранитель, в лице Пушкиной, не принял участия в положении и в болезни брата. Такие случаи в жизни редки и в сердце моем вечно памятны. Я не забуду никогда, чем обязан Чаадаеву в это время. Вот что изъясняет мою о нем заботливость. Теперь он для меня только страдалец, и его несчастие сливается в сердце моем с благодарностию за брата, уже вознагражденного за бедствия этой жизни. Простите! Поручаю себя вашей дружбе.
   Вчера или, лучше, сегодня, на бале у Раевских, исполнил я твое поручение княгине Трубецкой. Бабушка-матушка вальсировала с детками, кой милы по прежнему. Красоток было много; в числе первоклассных – Абаза оловянноокая и Бороздина черноокая. Подпрыгивала и поэт-Яниш и относилась к поэту, нашему знакомому, который и к ней относился. Я предвижу в этом отношений слияние поэзий довольно прозаическое.

785.
Тургенев князю Вяземскому.

   7-го ноября 1836 г. Москва. [№ 1].
   Вчера видел я князя Д. В. Голицына и очень обрадовался его приезду. От тебя давно ни слова. Не сердись, но вот еще два слова о книгах, кой мне необходимы для представления с моим отчетом в пользу Юридического института в Петербурге.
   В письме моем к тебе от 12-го июня из Парижа, то есть, в последнем, в реестре посланных книг показаны:
   1 часть «Criminal law», first report, folio; 1 часть «Statute law» (в голубой бумажке). «La Sacra Scrittura» du Lanci две части, in folio. Эту последнюю книгу, запрещенную в Риме, велел мне выдать из архива сам папа. Ее достать невозможно. Книги сии были посланы с рапортами французскому министру юстиции, кои я получил. Куда же девались другие? Береги мои письма, из Симбирска посланные, и просмотри их.
   Еду на похороны генерала Энгельгардта, тестя Боратынского. Отпевают его на Козихе, а вместе с ним и понедельники Боратынского, коими я еще ни одного раза не воспользовался. Языкова отыскал только сегодня и перешлю ему письмо твое.
   Доктор ежедневно навещает Чаадаева. Он никуда из дома не выходит. Боюсь, чтобы он и в самом деле не помешался. В Москве толки умолкают. Что-то у вас?
   Хорошо бы не отдавать письма соседке. Обнимаю вас. Дочитываю письма Карамзина к брату Василию Михайловичу.
   Вчера у именинницы Киреевой встретил петербургского выходца Толстого; он дал мне весть о тебе. Вечер – у Соймонова; слышал розу-соловья Абаза, а по утру любовался её портретом в бывшем твоем доме. Она живет в кабинете Николая Михайловича. Я узнал некоторые комнаты, в коих не бывал с того времени, как вы там жили при старом князе; и я чуть не влюбился в сестру твою, которая оставила во мне неизгладимое впечатление. В письмах Николая Михайловича читаю много об этой эпохе.
   Обнимаю Жуковского и напоминаю ему об «Ундине» для меня и для Арженитинова с надписью и о «Сочинениях» его, о коих он упоминает в последнем письме ко мне.

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому.

786.
Тургенев князю Вяземскому.

   7-го ноября 1836 г. Москва. № 2.
   Сейчас получил, то-есть, на похоронах, в церкви Спиридония на Козихе, прочел письмо твое от 2-го ноября. Тут были и Дмитриев, который ожидает меня к себе с письмом твоим, и Боратынский, который плакал по бопере и прочие, и прочие, и, следовательно, я не мог передать ему твоего поручения, а передам после; но он еще вполне ничего не написал, а пишет. Был и у Языкова: он пришлет тебе кучу стихов, а я просил хороших. Своего привезу, но разбирать не имею времени, ни средств. Я завален бумагами; хлопочу ежедневно, но дело худо подвигается, а между тем, как не заглядывать и к красоткам? Книг у Булгакова нет; у него пишу.
   Погодин согласен дать письма из своей коллекции Карамзина для печати, вероятно, и для твоей котомки; и я дам письма два. Но когда мне к вам приехать и спешить ли? Ожидаю от тебя и от Жуковского разрешения по двум делам. Лучинке все передам. Я о ней также думаю. Как я рад за Андрюшу Карамзина! Попроси Жуковского, чтобы он скорее отвечал мне.

787.
Тургенев князю Вяземскому.

   9-го ноября 1836 г. Москва.
   Вчера, после завтрака у приходского попа и нескольких именинных визитов, был я у Чадааева и нашол его довольно твердым, хотя образ наказания и сильно поразил и возмутил душу его. Он надеется, что отобранные бумаги содействуют к его оправданию или, по крайней мере, к отстранению того мнения, которое, слышно, имеют о нем в Петербурге. Ос уже давно своих мнений сам не имеет и изменил их существенно, и я это заметил во многом и удивился появлению письма, столь обильного бреднями. Но чего же опасаться, если все, особливо приятели его, так сильно восстали на него?
   Вчера передал слова твои Лизе Пашковой. Она еще не скоро едет и, вероятно, ты меня скорее увидишь. В честь твою и мою она взяла у меня еще один экземпляр Козлова. Надеюсь собрать еще 50 рублей.
   По письму Сербиновича сбираюсь к вам скоро выехать, но ожидаю сегодня письма и из Симбирска, от коего также отъезд мой зависит. Выеду в дилижансе, но многое вышлю прежде.
   Да за что ты так на Федорова ощетинился? Я знаю в нем только беспутные мнения, а сердце и талант у него есть.
   Не назначаю дня выезда, и ты продолжай писать сюда. Иван Иванович также получил соблаговолительное письмо твое, казенным пером писанное. Вероятно, он не откажет в содействии. Языков обещает кучу стихов. От Боратынского ответа еще не имею, но и он обещает.
   Письма Карамзина привезу с собою, и одно или два дам, а ты огласишь появление многих. Сегодня передам Лучинке строки твои.
   Посылаю тебе «Последний и первый день жизни Е[катерины] и П[авла] И», но прошу, по напечатании или по отброшении, возвратить мне сей список. За оглашение отвечай сам. «Лорньетки», вероятно, не найду здесь: она в подмосковной с бумагами Серегки, которому дал сам автор. Дай от меня или предложи прочесть отрывок графа Ростопчина князю А. H. Голицыну, если он не читал его. Я для него списал его в Симбирске. Отошли письмо к Сербиновичу и Татаринову.

788.
Князь Вяземский Тургеневу.

   9-го ноября 1836 г. [Петербург].
   Что же вы в альманах ничего не высылаете? Ноябрь уплывает и новый год приближается. Времени не много осталось.
   О твоем портрете, как о твоем Michelet и о прочих книгах, которыми ты меня давишь, как домовой, и колотишь бока, как русалка, я ничего не знаю, да и узнать ничего не могу. Жуковский переехал в город, да и он ничего не знает и знать не может. Ты такой москвич замоскворецкий, что мочи нет: потому что мы в Петербурге живем, так уж мы все и знаем!
   Как бы не так! Я отдал Пушкину твои заметки на замечания московского пешехода, да и он прав. Дом, о котором упоминается, мог быть Репнина, но после был он и Щербатова, и мне также грустно памятный. Туда сестра моя ездила невестою. Это был дом родителей князя Алексея.
   Как это письма Карамзина попались к Погодину? Помнится, они принадлежали поэту Языкову. Это дело другое: они были бы в хороших руках. А то Погодин будет искать в них доказательств, почему Карамзин не понимал русской истории, как он, Погодин, и прочие мыслители ее понимают, то-есть, никак, потому что ни один из них не в состоянии ничего создать, а только крохоборничать. Эта сволочь русских ученых меня бесит! Прежде, нежели ловить ошибки в труде Карамзина, оцените сей труд, потому что он еще не довольно оценен и постигнут в народе. Это то же, что начать стратегически критиковать полководца, который спас отечество, не возблагодарив прежде за совершенный им подвиг. Есть всему время; время критики придет и должно прийти, да вы то, дурачье, не суйтесь вперед, чтобы выказывать свои полузнания, полумысли, полудогадки! Карамзин – наш Кутузов Двенадцатого года: он спас Россию от нашествия забвения, воззвал ее к жизни, показал нам, что у нас отечество есть, как многие узнали о том в Двенадцатом годе. Ваши мышления, с– дети (лучше бы сказать: мышачьи дети – учтивее и притом по системе Шишвова: мышь – мышление [9 - Приписка неизвестной руки.] ваши замечания не заставят народ полюбить свою историю, а без этой любви кому нужда и в ваших критических воззрениях, будь они и справедливы, и светозарны. Напишите другую историю – это так, если вы в силах превзойти Карамзина, но не отгоняйте малого числа читателей, которое она имеет, критикуя ее в хвост и в голову, особенно в хвост, потому что до головы вам далеко и высоко. Здесь Устрялов написал тоже какую-то критику на Карамзина; я её еще не видал, но заранее знаю, что она нелепость, ибо нельзя критиковать теперь Карамзина. Все, что не во время, все то нелепо.
   Лубяновская и Веневитинов приехали. Марию Потоцкую ожидают; Мейендорфша едет, кажется, сегодня. Давай же стихов и прозы!

   На обороте: Александре Ивановне Тургеневой, покой привилегированной бабке повивальной и завиральной.

789.
Тургенев князю Вяземскому.

   11-го ноября 1836 г. Москва. № 1.
   Молчание твое несколько беспокоит меня: пора бы отвечать на некоторые письма. Сегодня Лучинка прочтет твои строки о ней и о них. Я передал любовь твою её матери вчера, на бале у Раевских.
   Вот что пишет ко мне Боратынский, коему напоминал твое поручение: «Возражение мое далеко не приведено в порядок, а теперь, посреди разных положительных забот, вы можете себе представить, как мне трудно за него приняться. При первом досуге приложу к нему последнюю руку и попрошу вас доставить его князю Вяземскому».
   Языкову опять напоминал: обещает прислать; но он и сам с Павловым издает альманах.
   Я видел у князя Четвертинского портрет Полины. Как тебе не совестно и мне не прислать его! Я так искренно любил ее! Не сердись за грустное и тяжкое напоминание, но пришли или приготовь для меня экземпляр и её кроткого образа, и своей рожицы, такой же, какую вижу у Булгакова.
   Здесь толки о Ч[аадаеве] умолкают, хотя недавно отобрали бумаги у Над[еждина], «Белинского и какого-то переводчика статьи, коего имя не упомню. Этот шум заменен другим – о приезде к князю Михаилу Оболенскому (издателю архивных актов, женившемуся на купеческом миллионе) другой жены из Варшавы, которую, однако ж, как слышно, удалось ему отстранить 200 тысячами.
   Слышали ли о деле Кобылинского? Если нет, то распросите у Данзаса: он производил разбор его, По предложению секретаря какого-то присутственного места, осужденного на что-то Кобылинского положено пока, на основании законов, посадить в острог, а он козыряет со всеми московскими аристократками. Я давно слыхал о нем.
   Я сбираюсь к вам в начале будущей недели, то-есть, вероятно, через неделю, и поеду в дилижансе; остановлюсь, вероятно, в трактире у Обуховского моста, но прежде вышлю несколько пакетов с бумагами, книгами и вещами. Если на почте или в конторе транспортов пакеты сии могут безопасно пролежать до моего приезда, то я велю их там оставить; если же нет, то, вероятно, адресую на имя Татаринова. Скучны и тягостны эти перевозки, да что же мне делать! Застану ли и милую голландскую баронессу в Петербурге?

   Прочти без сердца следующее:
   12-го ноября.
   Я начал укладываться и для сего снова разбираю мои бумаги и книги, следующие к представлению государю. Иередо мною каталог, по коему высылал я сам бумаги и книги из Парижа. Вот что в нем сказано: «Отдано г. Бутовскому (через него пересылал я через баропа Мейендорфа книги и бумаги, из коих большую часть получил, но отдельно и не в связи, то-есть, не по пакетам): 1) «La Sacra Scrittura illustrata» etc., du Lanci, 2 volumi, in folio. Один из волюмов содержит гравюры. Это та книга, которую так трудно было мне выпросить у самого павы, и кардинал статс-секретарь дал мне свой экземпляр. Она запрещена папою. В синем бумажном переплете. В том же пакете через Бутовского: 2) «First report froin his majestys commissioners on criminal law». Dated 1834 (folio в голубой бумажке); 3) «Report of the commissioners appointed to inquire into the consolidation of the Statute law». 1835, folio в голубой бумажке. Сверх того не нахожу я большего манускрипта, вместе с сим посланного, под названием: 4) «Traduction des manuscrits du Vatican». Это связка бумаг, большею частию русских, рукою покойного Вельяминова и других писанных. Она содержит перевод почти всех ватиканских прежних рукописей, коими пользовался Карамзин. Другой копии у меня нет, и, следовательно, потеря невозвратная. Посуди, каково мне! Я ни за что приняться не могу. Прочия книги и бумаги, через Бутовского посланные в тех же пакетах, получены, следовательно и те, коих недостает, должны быть в России, но где? Булгаков прислал мне книги в открытом чемодане. Я, право, не знаю, что мне делать? Особливо потеря Вельямивовского перевода для меня чувствительна. Это парализирует все мои начинания и все мои надежды для оригинала. Конечно, у тебя их нет, но справься там, где получались сии бумаги и книги. От кого принимали их? Как они к тебе доставлены, и кому отдавал ты их у Булгакова? Сии предварительные справки нужны будут я для того, чтобы я, в случае если твои розыски будут безуспешны, мог сам везде выправиться, когда приеду в Петербург, ибо, не имея сих книг и перевода, мне ни к чему приступить нельзя, и я должен перемарывать буду свои рапорты. Имея здесь все во время и под рукою, я бы мог давно здесь же все и приготовить и не заживаться в Петербурге. Сегодня же буду писать через Владимира Скарятина. Не сердись, милый, на меня, но прими слово ласковое; право, мне не до шутки пришлись эти бумажные и книжные хлопоты! Вперед ни за что никаких пересылок делать не буду: у меня желчь от них.

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В С.-Петербурге.

790.
Тургенев князю Вяземскому.

   12-го ноября 1836 г. Москва. 6 часов вечера. [№ 2].
   Сегодня я писал с тебе и по почте. Петербургская еще не пришла, и я не знаю, есть ли от тебя письма; а пора бы! Сегодня же прошли здесь слухи, что будто бы велено или посадить Чаадаева в сумасшедший дом, если он сумасшедший, или сослать куда-то, если признают его здоровым. Я что-то не верю этому, но не менее за него беспокоюсь: это бы довершило его. Я был у него сегодня и нашел его более в ажитации, нежели прежде. Посещение доктора очень больно ему. Он писал третьего дня к графу Строганову и послал ему книгу Ястребцова, где о нем и почти его словами говорится, и в выноске сказано: «П. Я. Ч.» и все в пользу России и в надежде её быстрого усовершенствования, как бы и в опровержение того, что ему приписывают по первой статье Не знаю, что сделает Строганов с сим письмом, но статья была бы в его пользу, если бы беспристрастно сии, также года за четыре писанные, страницы рассмотрены были. Другие статьи его были одобрены, как он сказывал, духовною здешнею ценсурою. Все это могло бы смягчить к нему теперешних судей его, а еще более то мнение, которое о нем теперь здесь господствует, ибо все знают о его визите и о его словах графу Строганову. Он мне сказал также, что в бумагах, у него взятых, найдут и старое письмо к нему брата Н[иколая], за несколько лет до несчастья писанное, которое могло бы оправдать брата, ибо он говорит в нем решительно, что ни о чем более не думает, как об уничтожении рабства. Из письма ясно видно, что никогда ничто иное не занимало его. Все это хорошо для брата, если бы оно ему теперь на что-нибудь нужно было, но Чаадаеву полезно ли, что он был приятелем брату? Кто его судить будет?
   Я полагаю выехать дней через пять или шесть, то-есть, во вторник, в среду или в четверг, но желал бы прежде иметь ответ на мои письма к тебе. Вероятно, ты ожидаешь оказии и для того молчишь.
   Возражение, которое хотели напечатать в «Наблюдателе», я надеюсь прислать тебе, но оно слабо.

   На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В С.-Петербурге.

791.
Тургенев князю Вяземскому.

   16-го ноября 1836 г. Москва.
   Письмецо твое, ничего не удовлетворяющее, получил; другое сам отдал Свербеевой, которая и теперь еще помирает от него со смеха. Первое сообщил Ивану Ивановичу, и вот ответ его: «В мыслях поцеловал князя Вяземского. Он говорит свято» (о Карамзине и его критиках), «только что в том прибыли? Все, кой от православных наших читателей внесены в лик святых, только сокрушаются сердцем, бормочут между собою и безмолвствуют, будто кротости ради и подражая будто покойному Карамзину. Для чего бы не говорить велегласно и не усовещевать наших ученых молокососов посредством типографского типа. Перед Вяземским вчера очистил себя и послал ему кое-что старины». А я для того только и посылал к нему твою записку: следовательно, это исполнено. К Языкову сам заезжал. Он обещал сегодня прислать кое-что для тебя. (Исполнено).
   Вчера на бале у Пашковых (малютке Лизы Пашковой лучше, и бал не отложили) встретил я графа Ростопчина и сказал ему, что сообщил тебе отрывок. Он не противоречил, а сказывал, что все бумаги отца отобраны были у него правительством. К жене его подвела меня дочь-хозяйка. Поэт Эльборуса сказала мне милый комплимент, который почти тронул меня. Поболтали и о тебе. еду к ней передать то, что ты писал мне о стихах её. В «Библиотеке» вышло что-то новое: попеняю ей, что льет в у – то, что должно бы благоухать на жертвеннике богов.
   Письма Карамзина взял у меня Погодин. Я не знал, что и он писал против него, а думал, что только принимал умничанье Арцыбашева. Вчера объявил мне Павлов, что женится на собрате-поэте или на сестре поэзии, Яниш. Я давно это предвидел, трунил над ним и чуть ли не накликал эту свадьбу. Сорок тысяч дохода с талантом необыкновенным, но и с кипою французских стихов с немецкого!
   Брат пишет, что книга Ламене о папе возбудила против него весь католический мир во Франции. Он не послал ее, ибо думает, что не дошла первая посылка, о коей я его поздно уведомил. Скажи Жуковскому, что письмецо его от 12-го ноября вчера я получил, но вряд ли дождусь другого, ибо хотелось бы уехать отсюда на этой неделе к вам; но писать продолжайте, ибо не знаю еще, успею ли собраться.
   Третьего дня Английский клоб праздновал возвращение княза Д[митрия] В[ладимировича]. Ив. Ив. Дмитриев пишет о себе, что он «вел себя и возвратился домой, кажется, благопристойно, но почти всю ночь не спал». Жихарев, под именем «старого бригадира и члена м[осковскаго] Английского клоба», воспел градоначальника; умел соединить обыкновенную плоскость с кражею из Жуковского: «Благодарим, благодарим», но скажет ли ему за это спасибо воспетый и Жуковский? Другой поэт – актер Ленский, а Толстой написал музыку. Изъявления усердия были весьма, как слышно, шумные, громогласные; шампанского – разливанное море. Сегодня обедаю у графа Броглио, завтра у Ивана Ивановича. Не можешь ли ты доставять от моего имени воспетой некогда тобою Вере Анеенковой прилагаемую у сего записку? Я не знаю её адреса и не знаю, где отец её, с коим бы мне нужно было списаться. Не узнаешь ли?
   Сейчас Шевырев прислал мне свои лекция о словесности, а я только лишь измарал своими замечаниями первые 15 страниц другого экземпляра. Какая небрежность в слоге и в изысканиях: забыл Бутервека! Сколько полумыслей, сколько неясностей! Но и за то спасибо: книга сия может возбудить к чтению других, лучших в этом роде, а критическими замечаниями на слог и на упущения автор может воспользоваться.
   Выслал уже пять пакетов в Петербург. Прости! Устал от душного острога. Пора в девичью. Повивальная и повиральная Александра.
   Письма Карамзина куплены Погодиным, вероятно, у самого миротворца, который переномеровал их. Он давал их Языкову давно, и Языков сделал из них извлечение; но после, кажется, продал их, и теперь все они собственность Погодина. Вряд ли он даст мне списать? Разве некоторые.
   Посылаю тебе предварительно для перевода копию с письма Вальтер Скотта к Гёте, которое я сам списал с оригинала в Веймаре. В Петербурге составлю я предисловьице к сему письму из моего журнала и из брошюр о Гёте. Не печатай без этих предварительных слов.
   Я привезу с собою все твои грехи в стихах и в прозе: ужаснешься! Но, если хотя строка будет взята без моего ведома, то раскаешься. Сейчас получил прилагаемую тетрадь от Языкова. Испугавшись «Серого волка», я просил у него еще какой-нибудь блестящей безделки для твоего альманаха. Письмо Вальтер Скотта, вероятно, пришлю завтра, а может быть успею и сегодня.

   Приписка А. Я. Булгакова.
   Я отыскал, наконец. Хочется оставить у себя копию, а потому завтра токмо перешлю тебе биографию графа Ростопчина, им самим писанную, и скажу тебе, как она составилась. Чтобы письмо мое же было совершенно пустое, посылаю тебе куплеты, петые вчера в Английском клубе в честь нашего доброго Голицына. Бригадир – это Жихарев, а другие куплеты – Ленского, актера; музыка Теофила Толстого. У меня все глаза болят и пишу с трудом. Жуковского целую. Письмо его вчера получил. Обнимаю тебя.

792.
Тургенев князю Вяземскому.

   17-го ноября 1836 г. Москва. [№ 1].
   Посылаю Вальтер Скотта, коего не отыскал вчера, для предварительного перевода. Приложение напишу в Петербурге. Иван Иванович, с коим вчера обедал у графа Броглио, и сегодня обедаю у него, сказал мне, что всего даст тебе три выписки из своей биографии: о Петрове уже послал; еще будет о Новикове и о Карамзине; о втором у меня есть записка Карамзина, собственноручная, и пойдет в мою котомку, если она состоится, о чем вы теперь лучше меня предполагать можете.
   Прости! Я сбираюсь, но не спешу сборами, ожидая от вас словца, хотя ты и думаешь, что в Москве лучше все знают.
   Малютке Пашковой лучше, и сегодня пир горой у Раевских, где Москва и святую великомученицу 24-го праздновать будет, ибо графиня Гудович уезжает к мужу на рекрутский набор, в Бронницу, где будет гореть в уездном мраке и наша Лучинка. Обними за меня всех Екатерин, если я этого сделать не успею. Хомяков все еще в деревне, и оттого ничего от него не мог вытребовать для альманаха.

793.
Тургенев князю Вяземскому.

17-го ноября 1836 г. Москва. [№ 2].
Постарайтесь провести в ясность дело о сборе приношений для памятника Карамзина в Симбирске. У вас, то-есть, в Петербурге, был первый обед, на коем подписались многие, и итог подписки оказался довольно обильный; но тогда же не было собрано всей суммы, и из 4000 с чем-то только 1200 р. à peu près доставлены в симбирскую кассу. Губернаторы, а особливо Загряжский, не смели напоминать подписавшимся министрамъи прочим знатным обоего или одного пола особам; и по сие время, как я слышал от достоверных людей, подписавшие более других не внесли ничего; а симбирские патриоты молчат, дабы и о них не было сказано в будущем Карамзине: «Без боязни обличаху». Надеюсь достать любопытную граматку здешнего экс-губернского предводителя дворянства Обольянинова на предложение подписаться для сооружения памятника Карамзину; он исписал целую страницу, желая доказать, что Карамзин не заслужил сей почести; и в самом деле, экс-генерал-прокурор и предводитель не учился у него, вместе со всею Россиею, русской грамоте. Оригинал сего отзыва хранится в Симбирске. Его бы нужно было отпечатать вместе с двумя отношениями того же экс-генерал-прокурора к бывшему обер-прокурору Св. Синода графу Хвостову, рукою Сперанского писанными, о биении кнутом бесщадно двух каких-то болтовнею провинившихся священников. Чтобы не провиниться и мне, простите!

Примечания

577. Князь Вяземский Тургеневу. 7-го январи [1824 г. Москва].

   В Полярной Звезде на 1824 год были напечатаны следующие стихотворения князя Вяземского: 1) Молоток и гвоздь, басня; 2) Воли не давай рукам; 3) В шляпе дело; 4) Петербург. Отрывок. 1818; 5) Данным давно (с музыкою гр. М. Ю. Виельгорского). – Все эти произведения, без всяких перемен, вошли в Полное собрание сочинений князя П. А. Вяземского.
   Говоря о выражении: «Русский царь в шляпе», князь Вяземский имел в виду последнюю строфу из пиесы «В шляпе дело»:

     Когда везло Наполеону,
     За колесницей вел он свет;
     Но русский царь взял жезл побед
     И сшиб с чела его корону.
     Теперь, припомня прежний сон,
     Как все в глаза ему глядело:
     «Имел», вздыхая скажет он,
     «Я в шляпе дело».

   По поводу Полярной Звезды князь Вяземский писал из Москвы А. А. Бестужеву 20-го января 1824 г.: «Здесь одному Загряжскому отрезали шесть седьмых благороднейшего…… и Неелов говорит, что жене его оставлена часть седьмая. И я также вышел из рук цензоров с одною законною частью. Но вы поступили со иною беззаконно, выпустив меня на позор несчастным скопцом. Я писал Жуковскому, что для выгоды книжки вашей и моей предпочел бы я, если ничего моего не напечатали бы вы, а сказали в особенном замечании, что из присланного князем Вяземским ничего в этой книжке не печатается по некоторым обстоятельствам. Таковое замечание сделало бы фортуну мою и вашей книжки. Тем более жалею, что ни у меня похитили случай ополчиться на брань и ругательство. А я уж так было и зубы навострил» (Русская Старина, 1886 г., т. 60, стрр. 323-324).
   Относительно Загряжского заметим только, что в Москве в это время проживал камер-юнкер, коллежский советник Борис Михайлович Загряжский, состоявший при генерал-губернаторе (Придворный месяцеслов на 1825 г., ч. I, стр. LXVI). Он родился 5-го июля 1785 г., умер в июле 1825. Был женат на Анастасии Ивановне Бибитинской.
   Ржевский – Григорий Павлович (род. 18-го октября 1763 г., ум. в Петебурге 11-го мая 1830), богатый Рязанский помещик, сын генерал-поручика Павла Матвеевича Ржевского (род. в 1734 г., ум. в 1793) и Прасковьи Григорьевны, рожд. княжны Мещерской, близкий свойственник князя Ив. Мих. Долгорукова (И. М. Долгоруков). Капище моего сердца. М. 1890, стр. 292). Ржевский с 26-го января 1773 г. по 1-е января 1792 служил в Семеновском полку, выйдя в отставку с чином капитана. В 1793 г. (17-го июня) он, благодаря князю Юрию Владимировичу Долгорукову, был определен командиром 4-го батальона Лифляндского егерьского корпуса, с переименованием в подполковники (Сочинение подполковника Ржевского о частных должностях в полку. М. 1793), а 24-го апреля 1796 г., по болезни, снова оставил службу. С этого времени по 1802 г. он был Пронским уездным предводителем дворянства. Пожалованный в камергеры (14-го сентября 1802 г.), Ржевский с 6-го июня 1806 г. по 12-е июня 1809 был вице-губернатором в Рязани; но болезнь опять принудила его оставить эту должность, и он был причислен к Герольдии. В октябре 1811 г., в силу указа 3-го апреля 1809 г., он, как не занимавший определенного места, был лишен звания камергера. В 1816-1819 гг. состоял Спасским уездным предводителем дворянства (из формуляра). Он был женат на гр. Марии Михайловне Каменской, дочери гр. Михаила Федотовича и гр. Анны Павловны, рожд. ни. Щербатовой, которая находилась в большой дружбе с Екатериною Николаевною Блудовой, матерью Дмитрия Николаевича. Брак этот, по свидетельству гр. А. Д. Блудовой, был несчастен (Русский Архив 1889 г., ни. I, стр. 87). Ржевский слыл большим любителем театра и составил из своих крепостных хорошую балетную труппу, которая в 1824 году была приобретена в казну Московскою театральною дирекцией (Записки князя Ник. Серг. Голицын – в Русской Старине 1881 г., т. 30, стр. 41). На свои театральные затеи Ржевский, по выражению А. Я. Булгакова, «пробухал четыре тысячи душ» (Русский Архив 1901 г., кн. II, стр. 27).
   Ржевский занимался литературой, но повидимому не мог проникнуть ни в одно из периодических изданий. кроме захудалого Дамекого Журнала. В 1827 году он напечатал в Петербурге свои «Новые басни и разные стихотворения». В этот сборник, кроме басен, вошли экспромпты, эпитафии, стихи в альбомы, романсы, песни, сказки, шуточная поэма Кулюшка, а также переводные пиесы из Вольтера, Ламартина и других французских писателей. К торжественной лирике Ржевский не имел призвания. Лира его «не строилась» ни для «героев», ни для «счастливцев» и только однажды прозвучала «Одою министру полиции Балашеву» (М. 1812). При полном отсутствии стихотворной техники, в сочинениях Ржевского не замечается и тени дарования. Все написанное им бессодержательно и носит на себе печать безвкусия, а местами и пошлости.
   Ржевский, подобно гр. Хвостову, был назойливым стихоплетом. Он заводил знакомства с литературными знаменитостями и старался сближаться с ними. Особенно надоедал он Гнедичу, Батюшкову (Соч. Батюшкова, т. III, стрр. 183, 192, 425) и Пушкину, когда последний находился на Кавказе (Стихотворения Ржевского, стр. 43). Из письма Батюшкова к князю Вяземскому от 10-го мая 1812 г. видно, что Вяземский познакомился с Ржевским еще в первый период своего пребывания в Москве (Соч. Батюшкова, т. III, стр. 183).
   Об Анне Васильевне Голицыной и Василии Сергеевиче Ланском см. тт. I и II.
   Водевиль – «Кто брат? кто сестра» (см. т. II).
   Апраксина – Екатерина Владимировна, жена Ст. Ст. Апраксина (см. т. I).

578. Тургенев князю Вяземскому. 11-го января [1824 г. Петербург].

Об Елене Николаевне Безобразовой и будущем муже её, графе Александре Петровиче Апраксине, родном племяннике по матери гр. Андрея Кирилловича Разумовского, см. т. II.
Великий князь – Михаил Павлович.

579. Тургенев князю Вяземскому. 15-го января [1824 г. Петербург].

   Чернышева – Елизавета Александровна (род. 23-го сентября 1803 г., ум. 12-го января 1824), дочь князя Александра Михайловича Белосельского-Белозерского от второго брака его с Анною Григорьевною Козицкой (см. т. I), вторая жена генерал-адъютанта Ал. Ив. Чернышева. Умерла в родах. Она, по отзыву Б. Я. Булгакова, «была мила, умна, скромна, добра» (Русский Архив 1903 г., ни. И, стр. 63).
   Старуха Козицкая – Екатерина Ивановна (см. т. I), бабушка гр. Чернышевой.
   Козловская – Варвара Степановна, жена тайного советника Михаила Тимофеевича Козловского (род. в 1774 г., ум. 1-го марта 1853). Она родилась 29-го ноября 1804 г., умерла 9го января 1824.
   Татищева – Юлия Александровна (см. т. II). Елена – дочь её от брака с H. А. Безобразовым (св. там же).
   Голицын – почетный опекун Московского опекунского совета князь Сергей Михайлович (род. в 1774 г., ум. 7-го февраля 1859), муж «Princesse Nocturne» (см. т. I).
   Юсупов – князь Николай Борисовин (см. т. II).
   Князь Дмитрий Владимирович – Голицин.
   Строганова – графиня Софья Владимировна (см. т. II).
   Пушкинская «Русалка» («Над озером, в глухих дубровах») появилась впервые в издании стихотворений Пушкина 1826 г.
   Тимковский – Иван Осипович (о нем см. тт. I и II).
   – (Стр– 3). Journal de Paris издавался с 1777 г. по 1811, когда был преобразован в Journal de Paris politique, commercial et litteraire, выходивший до июня 1827 r., и снова был переименован – в Nouveau Journal de Paris et des Departements. Переменив еще несколько названий, издание это в 1837 году снова обратилось в Journal de Paris и в 1840 году окончательно прекратилось. Позднейшие журналы, носившие такое же заглавие, не имели с ним ничего общего.
   В «Русской Антологии» Сент-Мора, изданной в 1823 году (см. т. I), находится и басня Крылова «Сочинитель и разбойник», впервые читанная Крыловым в торжественном собрании Императорской публичной библиотеки 2-го января 1817 г. и переведенной на французский язык гр. Ксавье де-Местром. В указанном номере Journal de Paris появилась критика на «Антологию» Сент-Мора, автором которой был Baoui-Lormian (см. т. II), который разбранил, между прочим, и Крылова за то, что он вод сочинителем разумел в своей басне Вольтера. Таким образом B.-Lormian повторил то утвердившееся в России мнение о названной басне Крылова, которое в печати было высказано Гречем еще в 1819 году (Сын Отечества, ч. 54, № 22, стрр. 136-137). Защитником Крылова явился Яков Николаевич Толстой, напечатавший в 1824 году в Париже брошюру: «Quelques pages sur l'Anthologie russe pour servir de réponse à une critique de cet ouvrage, insérée dans le Journal de Paris». Автор делает следующее возражение французскому критику: «Да позволено мне будет спросить г. критика, где он взял доказательство тому, что эта басня написана была против Фернейского философа? Г. Крылов говорит об авторе, который, посеяв своими сочинениями опасные принципы в обществе, получает в аду возмездие за то зло, которое вызвали его сочинения. Но ведь Вольтер не единственный писатель, который в своих сочинениях нападал на духовных лиц и особенно на злоупотребления могуществом и силою религии». А так как, говорит Толстой, басня написана по русски и для русских, то «нельзя ли предположить с большею вероятностью, что и стрелы её направлены на какого-нибудь русского философа или даже не имеют в виду отдельного лица?» (В. Л. Модзалевский. Я. Н. Толстой. С.-Пб. 1899, стр. 26). Последнее предположение Толстого сходно с мнением Гоголя, высказанным в «Выбранных местах из переписки с друзьями» (Сочинения Н. В. Гоголя, изд. 10-е, т. IV. М. 1889, стр. 196).

580. Князь Вяземский Тургеневу. 17-го января [1824 г. Москва].

   Об аббате Галиани см. т. I.
   Под итальянской «Cendrillon» князь Вяземский разумеет оперу Россини «Ченерентолу» (см. т. II), сюжет которой заимствовав из волшебной сказки Шарля Перро (род. в 1628 г., ум. в 1703), известного противника французского классицизма. В 1697 году Perrault издам сборник «Contes de fées, ou Contes de la mère l'Oie», доставивший ему громкую известность. В него вошли, кроме «Cendrillon» (Золушка), «Краская шапочка», «Синяя борода», «Спящая красавица», «Кот в сапогах», «Мальчик с пальчик» и другие сказки,
   По поводу «Ченерентолы» князь Вяземский написал в 1823 году стихотворение «Шутка» (Полн. собр. соч., т. III, стрр. 335-336).
   Киндяков-генерал-маиор Петр Васильевич (см. т. 11).
   «Братья разбойники» не были «припечатаны» в изданию «Бахчисарайского фонтана».
   Трокадерский герой – Дм. Петр. Бутурлин, женившийся в 1824 году на Елиз. Мих. Комбурлей (см. тт. I и И).
   Графиня Бобринская – Анна Владимировна (см. т. I).
   Филарет – Дроздов, в то время архиепископ Московский.
   «Моисей» – опера Россини (см. т. II).
   Пушкина – Елена Григорьевна (см. т. II).

581. Князь Вяземский Тургеневу. 21-го января [1824 г. Москва].

   Верстовский – Алексей Николаевич (род. в Тамбовской деревне Ново-Михайловской 18-го февраля 1799 г., ум. в Москве 5-го ноября 1862), известный впоследствии композитор, служивший тогда в Канцелярии Московского генерал-губернатора, с 11-го сентября 1825 г. занимавший должность инспектора музыки при Московском театре, с 1-го июня 1830 г. – инспектор репертуарной части, с 23-го хая 1848 – управляющий Конторою московских театров. До 1828 г., когда на сцене Петровского театра появилась опера «Пан Твардовский», Верстовский был известен многочисленными романсами и музыкою к водевилям (Формуляр. – Н. Ф. А. Н. Верстовский. С.-Пб. 1890. – Музыкальная Старина. Выпуск I. С.-Пб. 1903).
   Булахов – Петр Александрович (ум. в Москве 30-го октября 1835 г.), известный тенор, находившийся прежде на домашнем театре графа Петра Борисовича Шереметева (Драматический альбом. Изд. П. Н. Арапова и Августа Роппольта. М. 1850, стр. LXXXV. М. Кублицкий. История оперы в лучших её представителях. М. 1874, Стр. 248).
   Марья Дмитриевна Львова-Синецкая (род. в 1796 г., ум. в Москве 5-го декабря 1875) находилась на московской сцене до 1859 года, когда оставила службу. Исполняла первые роли в трагедии, драме и комедии. Она была умная и развитая артистка (Драматический альбом Арапова, стрр. 47-52. – Московские Ведомости 1875 г., № 327. – Русский Мир 1876 г., № 13).
   В бенефис Львовой-Синецкой (24-го января), кроме пиесы князя Вяземского (см. т. II, примечание к стр. 367-и), музыку к которой писал Верстовский, и комедии в 4-х действиях, в стихах, Ф. Ф. Кокошкина, была поставлена еще «Шарада в действии, представление совершенно в новом роде, для коего избрано слово, имеющее в составе своем три различных значения, с принадлежащими к оному хорами, танцами и полетами; музыка соч. А. H. Верстовского и г. Маурера, танцы г. Глушковского, полеты и машины г. Иванова». Первая часть состояла из различных танцев. Вторая заключала в себе Эклогу или Разговор славенских пастухов, в стихах, соч. Ф. Н. Глинки. В третьей части Львова-Синецкая, представлявшая символическое лицо, декламировала балладу Жуковского Светлана.
   В заключение представлены были «совокупно все три значения Шарады» (Московские Ведомости 1824 г., № 6, стр. 186). Об этом спектакле см. также письмо А. Я. Булгакова к брату от 25-го января 1824 г. (Русский Архив 1901 г., кн. II, стрр. 34-35).
   Виельгорские – Михаил и Матвей Юрьевичи (см. тт. I и II).
   Музыка к романсу Пушкина «Черная шаль» была написана Верстовским. По этому поводу князь В. О. Одоевский напечатал в Вестнике Европы 1824 г. (№ 1, стрр. 64-69) хвалебную статью: «Несколько слов о кантатах г. Верстовскаго».

582. Тургенев князю Вяземскому. 22-го января [1824 г. Петербуг].

Новая поэма Пушкина – «Евгений Онегин». О ней упоминает он в письме к Л. И. Тургеневу от 1-го декабря 1823. Это самое письмо Тургенев и называет «милым».
Князь – Николай Борисович Юсупов.

584. Князь Вяземский Тургеневу. 31-го [января 1824 г. Москва].

Витберг – Александр Лаврентьевич (род. в Петербурге 15-го января 1787 г., ум. 12-го января 1855 в Петербурге же), автор гениального проекта храма Христа Спасителя, в Москве, закладка которого совершилась 12-го октября 1817 года. В Коммиссии о сооружении в Москве храма во имя Христа Спасителя Витберг носил звание непременного члена, директора строения и экономической части. Первенствующими членами Коммиссии были: архиепископ Московский Филарет Дроздов. генерал-губернатор князь Д. В. Голицын и сенатор Сергей Сергеевич Кушников (М. Мостовский Историческое описание храма во имя Христа Спасителя в Москве. М. 1883).
Песня из водевиля – «Песня зеваки», напечатанная без имени автора в Новостях литературы 1824 г., кн. VII, No VI, стр. 94, а не в Дамском Журнале 1823 г., как сказано в III-м томе Полного собрания сочинений князя П. А. Вяземского.

585. Тургенев князю Вяземскому. 5-го февраля [1824 г. Петербург].

   О С. С. Кушникове см. т. II.
   Тверской губернатор – Н. С. Всеволожский (см. т. I).
   Марья Антоновна – Нарышкина (см. т. I).
   Стихи – «Песня зеваки».
   Козлов – Василий Иванович (род. в Москве в 1793 г., ум. в Петербурге 11-го мая 1825). Отец его, Иван Кузьмич Козлов, московский купец, был одним из учредителей Коммерческой практической академии, в которой сын его прошел один курс, выучась хорошо французскому и немецкому языкам. Из академии он поступил в Московский университет, но после 1812 г. вынужден был искать службы в Петербурге, так как отец его совершенно разорился. Службы Козлов не нашел, но в 1814 году, познакомившись с Пезаровиусом, получил занятия в редакции Русского Инвалида, а также сделался сотрудником этой газеты и Вестника Европы. С 1822 г. Козлов вместе с А. Ф. Воейковым издавал Новости Литературы, а в год своей кончины был приглашен сотрудничать в Северную Пчелу. Козлов умер от чахотки в доме князя Николая Борисовича Голицына, который ему покровительствовал. У своих современников Козлов слыл за человека благородного, кроткого и услужливого. Он был принят в лучших домах Петербурга, что находилось в связи с его смешным тяготением в большому свету (Северная Пчела 1826 г., № 58). Козлов был в приятельских отношениях с князем П. И. Шаликовым и состоял сотрудником его Дамского Журнала. В 25-й, 27-31-й, 33-й и 36-й частях этого издания за 1829-1831 гг. напечатаны письма Козлова к М. Н. Макарову и князю Шаликову, имеющие некоторый историко-литературный интерес.
   Бракосочетание великого князя Михаила Павловича с Еленою Павловной совершилось 8-го февраля в походной церкви Зимнего дворца.
   «Les Ilermites en prison, ou Consolation de sainte Pélagie» было напечатано в Париже в 1823 году и тогда же выдержало пять изданий. Это сочинение было написано Виктором Жозефом Jouy (род. в 1764 г., ум. в 1846) в сотрудничестве с Антуаном Jay (род. в 1770 г., ум. в 1854). «Les Hermites en prison», является как бы продолжением «Hermite de la Chaussée d'Antin (1812 г.), доставившего литературную известность Жуи, который получил прозвище французского Аддиссона. Новое сочинение, подобно своему предшественнику, представляет собою такой же изящный и остроумный очерк современных нравов, не отличающийся однако ни особенною глубиной мысли, ни точностию в изображении общества.
   Гульянов – Иван Александрович (род. в 1789 г., ум. в Ницце 23-го декабря 1841 г.), известный в России и в Европе египтолог, опровергавший систему Жана-Франциска Шамполлиона младшего (род. в 1790 г., ум. в 1832), сын бывшего Молдавского господаря Александра Маврокордато, проживавшего в Москве и запечатлевшагося в детских воспоминаниях князя П. А. Вяземского (Полн. собр. соч., т. VII, стр. 396). Не получив систематического образования, Гульянов с 16-ти лет поступил на службу в Коллегию иностранных дел и перебывал в разных местах при русских миссиях в Турции, Италии, Германии, Голландии, Франции. В 1821 г. Гульянов, напечатавший в Петербурге «Речь о образовании и существе языков», по предложению А. С. Шишкова, за «отличные упражнения в исследовании начал и правил как российского, так и других языков» был избран в члены Российской академии (М. И. Сухомлинов. История Российской академии. вып. VII. С.-Пб. 1885, стр. 469), а в 1827 году причислен к Министерству народного просвещения и отправлен за границу для продолжения занятий по филологии, археологии и палеографии (П. А. Плетнев. Отчеты Академии наук по отделению русского языка и словесности С.-Пб. 1852).
   T. H. Грановский, познакомившийся с Гульяновым в 1838 году, оставил такой отзыв о нем: «Гульянов мне чрезвычайно понравился. Странности его, немного мелкое самолюбие и уважение к чинам заметны тотчас; но за этим столько любви к науке, столько сведений, что можно бы извинить гораздо большие недостатки» (Русский Архив 1873 г., кн. I, стр. 0479),
   Имя Гульянова связано до некоторой степени с именем Пушкина. Когда 6-го мая 1830 г. состоялась помолвка Александра Сергеевича с Н. Н. Гончаровой, Гульянов, находившийся тогда в Москве, прислал поэту анонимное послание («Олимпа девы встрепенулись»), которое не отличалось литературными достоинствами, но было проникнуто искренним доброжелательством и приветливостью. Послание Гульянова напечатано в Москвитянине 1842 г., ч. II, № 3, стрр. 151-152. Известный же «Ответ» Пушкина появился в Северных Цветах на 1831 год.
   О Гульянове и его ученых трудах, кроме Словаря Геннади, см. Маяк 1843 г., т. IX, Смесь, стр. 54; Полн. собр. соч. кн. П. А. Вяземского, т. I; Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. И. Погодина, кн. III, IV.
   Ковальков – Александр Иванович, родной племянник Матрены Ефимовны Лопухиной, жены известного масонского деятеля и писателя Ивана Владимировича Лопухина (ум. в 1816 г.), который любил Ковалькова как сына и дал ему образование. Умирая, он поручил его князю А. H. Голицыну, который и взял Ковалькова под свое покровительство (Русский Архив 1870 г., ст. 1121; 1884 г., кя. I, стр. 152; Письма Жуковского к Тургеневу, стрр. 164, 165, 166).
   Находясь вод сильным влиянием Лопухина, Ковальков в равной молодости был уже сотрудником Друга Юношества и в период 1810-1815 гг. написал несколько мистических сочинений, которые были напечатаны Лопухиным частию в Москве, частию в Орле (селе Ретяжах), где под конец жизни пребывал (в селе Ретяжах) Лопухин с своим питомцем.
   При одном из сочинений Ковалькова: «Плод сердца, полюбившего истину» (М. 1811) Лопухин приложил портрет автора с надписью: «Юноша – писатель. Р. 8-го июля 1794».
   По кончине Лопухина, Ковальков не пускал в печать своих сочинений, но не оставлял излюбленных литературных занятий. В 1841 г. И. И. Сахаров видел более десяти томов его рукописных сочинений (Русский Архив 1873 г., кн. I, стр. 962).
   Ковальковь, начавший службу с 1810 г., в 1824 году имел чин титулярного советника и состоял при Департаменте народного просвещения (Русский Инвалид 1824 г., № 35). Впоследствии он был камергером (с 1831 г.), директором Особой канцелярии при главноуправляющем над Почтовым департаментом и, наконец, тайным советником и товарищем управляющего первым отделением Собственной его величества канцелярии (Месяцесловы). Умер Ковальков в Петербурге 20-го декабря 1852 года.
   Плещеева – Наталья Федотовна (род. в 1768 г., ум. 6-го февраля 1855), дочь члена Военной коллегии Федота Михайловича Веригина, вдова (с 23-го февраля 1802 г.) д. т. советника Сергея Ивановича Плещеева, который был другом И. В. Лопухина. До своего замужества Наталья Федотовна была фрейлиной великой княгини Марии Федоровны и одно время пользовалась большим вниманием императора Навла, что сильно огорчало Е. И. Нелидову. С 22-го августа.1826 г. Плещеева была статс-дамою (Русская Старина 1871 г., т. III, стр. 279. – Русский Архив 1873 г., ни. I, стр. 975).
   Урусов – князь Александр Михайлович (род. 12-го ноября 1706 г., ум. в Москве 25-14) декабря 1853). Он начал службу в Преображенском полку (31-го января 1782 г.), с 9-го января 1802 г. был присутствующим в Экспедиции кремлевского строения в Москве, с 19-го июля 1812 г. состоял членом Мастерской оружейной палаты. Впоследствии был обер-гофмейстером, сенатором, д. т. советником и с 6-го декабря 1842 г. членом Государственного совета (из формуляра. – Ведомости Московской Городской Полиции 1854 г., № 1). Урусов был женат на Екатерине Павловне Татищевой, сестре известного дипломата.
   Волконский – князь Петр Михайлович (см. т. I), генерал от инфантерии, член Государственного совета, бывший начальником Главного штаба, управляющим квартирмейстерскою частью. С 1826 г. во смерть – министр двора.
   Генерал-адъютант, член Государственного совета, барон Иван Иванович Дибич 6-го апреля был утвержден в должности начальника Главного штаба.

586. Князь Вяземский Тургеневу. [9-го февраля 1824 г. Москва].

   Рахманова – Екатерина Аполлоновна, жена сенатора Григория Николаевича Рахманова, дочь сенатора Аполлона Андреевича Волкова от брака его с Маргаритою Александровною Кошелевой. «Екатерина Апполлоновна была прелестной красоты и отличная пианистка. Многие… заглядывались… на голубые глаза её, на золотистые, белокурые локоны и заслушивались её оживленной, блестящей и твердой игрой. Не одно сердце трепетало при встрече с нею и заплатило дань красоте ея» (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. VII, стр. 380)
   Под «Палеологой» разумеется та бедная гречанка, о приезде которой из Петербурга в Москву упоминает А. Я. Булгаков в письме к своему брату от 4-го февраля 1824 г. (Русский Архив 1901 г., № 5, стр. 37). В другом письме, от 5-го марта того же года, Булгаков говорит: «Мы снаряжаем теперь бедную Палеолог, возвращающуюся к мужу в Крым. С Вяземским набрали мы до 800 р.» (там же, стр. 48). В письме к Воейкову от 25-го февраля 1824 г. князь Вяземский говорит о том же снаряжении (Собр. соч. князя П. А. Вяземского. С.-Пб. 1893, стр. 497).
   Картины – «Шесть видов Павловска» (см. там же и примечание к 76-й странице).

588. Князь Вяземский Тургеневу. 14-го [февраля 1834 г. Москва].

   Тимирязев – Иван Семенович (род. 16-го декабря 1790 г., ум. 15-го декабря 1867). Получив домашнее образование, он 1-го сентября 1807 г. поступил юнкером в л. – гв. Егерский полк, а в следующем году переведен в Конный полк, в котором дослужился до чина полковника, участвуя в походах 1812-1815 гг. В 1819 году (2-го октября) Тимирязев вышел в отставку, а 17-го декабря 1827 г. снова поступил на службу в Гродненский гусарский полк и 12-го мая 1829 г. был назначен флигель-адъютантом. За штурм Варшавы награжден чином генерал-маиора (6-го октября 1831 г.), с зачислением в свиту его величества. С 12-го июня 1834 г. но 2-е мая 1844 был Астраханским военным губернатором и управляющим гражданскою частью. В 1846 г. (17-го ноября) уволен от службы, будучи генерал-лейтенантом (с 6-го декабря 1840 г.). В 1853 г. (24-го октября) назначен сенатором, с зачислением по кавалерии и в 1861 г. (1-го января) переименован в д. т. советники. Тимирязев был дружен с князем П. А. Вяземским и пользовался большим расположением Карамзина, с семейством которого сохранил близкия связи до конца своей жизни. О Тимирязеве см. «Страницы прошлаго», Ф. И. Тимирязева – в Русском Архиве 1884 г., кн. I. стрр. 155-180, 298-330.
   Говоря о Булгарине, князь Вяземский разумеет напечатанную во 2-м номере Литературных Листков за 1824 год критику на 6-е издание «Стихотворений» И. И. Дмитриева, при котором приложено было «Известие о жизни и стихотворениях» его, написанное князем Вяземским. Последнее то и вызвало следующие замечания Булгарина: 1) «Необыкновенная острота ума, глубокое познание света и много полезных истин, изложенных с живостию и красноречием, – вот отличительные черты сего Известия. Но состав или план сей статьи вам кажется несколько расторгнут множеством отступлений и эпизодов, которые не всегда имеют связь с жизнию знаменитого поэта и с его произведениями»… 2) «Мы полагаем также, что для похвалы отличного поэта, блестящего собственным неоспоримым достоинством, не надлежало бы унижать дарований его предшественников или современников, писавших в одном с ним роде»… 3) «Князь П. А. Вяземский слишком строго и смело назвал всех прочих поэтов, стоящих за И. И. Дмитриевым, гаерами… Что касается до мнения автора о заслугах и дарованиях И. А. Крылова. то мы осмеливаемся сказать, что находим оное слишком строгим и даже пристрастным… Крылова мы должны только благодарить за то, что он дерзнул бороться с И. И. Дмитриевым и осмелился подражать ему. Но где это подражание? Слог И. А. Крылова совершенно различный; рассказ ни мало не сходствует; план басен Крылова оригинальный, а язык его есть, так сказать, возвышенное простонародное наречие, неподражаемое в своем роде, и столь же понятное и милое для русского вельможи, как и для крестьянина. Прибавим с тому вымысел, печать гения, и мы решительно можем сказать, что И. А. Крылов есть первый оригинальный русский баснописец по изобретению, языку и слогу».
   «Басни И. И. Дмитриева прелестны, но они не народные русские. Главнейшее их достоинство есть чистота слога… Если бы в И. А. Крылове не было другого достоинства, кроме того, что он часто творец содержания прекраснейших своих басен, то и сего одного было бы много; во он также творец своего слога, который, хотя вовсе не похож на слог его предместника, во имеет необыкновенную прелесть для того, кто знает русский народ не в одних только гостиных. Слог басен И. И. Дмитриева, по нашему мнению, есть язык образованного светского человека; слог И. А. Крылова изображает простодушие и вместе с тем замысловатость русского народа. Это – русский ум, народный русский язык, облагороженный философиею и светскими приличиями. Содержание его басен представляет галлерею русских нравов, во только не в роде Тенгера, а в роде возвышенной исторической живописи, принадлежащей к русской народной школе»…
   На критику Булгарина князь Вяземский отвечал статьею «Несколько вынужденных слов», напечатанною в Сыне Отечества 1824 г., ч. 92, № 14, стрр. 306-312. Полемика закончилась следующею заметкою Булгарина: «Из уважения в пиитическим дарованиям и государственным заслугам достопочтеннейшего И. И. Дмитриева я совершенно прекращаю спор, возникший с сочинителем статьи под заглавием: Известия о жизни и стихотворениях И. И. Дмитриева, припечатанной в сочинениям сего знаменитого писателя, коего имя должно произноситься с благоговением на русском Парнассе и не упоминаться по пустому в статьях, выходящих за пределы ученой критики» (Литературные Листки 1824 г., ч. II, No VII, стр. 277).
   Лобанов – князь Иван Александрович Лобанов-Ростовский (род… в 1789 г., ум. 23-го апреля 1869). Он начал службу с 15-го августа 1802 г. в Коллегии иностранных дел, откуда в 1809 г. перешел сначала в Министерство внутренних дел, а потом в Канцелярию принца Георгия Ольденбургского. С 1812 по 1819 г. служил в Военном министерстве, а потом в Сенате. В 1823 г. (31-го декабря) утвержден в должности обер-прокурора 1-го отделения 6-го департамента, с производством в д. е. советники. В 1833 г. (1-го января) произведен в тайные советники. В 1839 г. (15-го февраля) назначен сенатором. В 1853 г. (1-го января) получил чин д. т. советника, а 14-го апреля следующего года назначен почетным опекувон и присутствующим в московском Опекунском совете. С 30-го августа 1863 г. был обер-гофмейстером (из формуляра).
   Лобанов-Ростовский был женат на Елизавете Петровне Киндяковой, с которой развелся в 1828 году (В. В. Руммел и В. В. Голубцов. Родословный сборник, т. I. С.-Пб. 1886, стр. 559) и которая вышла замуж за Александра Васильевича Пашкова. Князь Лобанов был умен и отличался бескорыстием и прямотою характера.
   Аббат Адриен Сюррюг (род. в 1752 г., ум. 21-го декабря 1812), воспитанник института св. Варвары, доктор богословия Сарбоннской школы, принципал Королевской коллегии в Тулузе, в 1792 г. эмигрировал в Россию. Поселившись в Москве, он поступил учителем в дом графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, а потом был назначен каноником Пильтенского коллегиала в Виленском округе и настоятелем римско-католической церкви св. Людовика в Москве, на Малой Лубянке. Сюррюг был человек умный, скромный и очень добрый. В Москве он пользовался всеобщим уважением. Сам граф Ф. В. Растопчин оказывал ему большое доверие и находился с ним в переписке. Сюррюг умер в Москве от тифозной горячки, сделавшись жертвою самоотверженного служения больным (Русский Архив 1869 г., стт. 1450-1452; 1882 г., кн. II, стрр. 191-194).
   Упоминаемая книга Сюррюга, напечатанная в Париже в 1823 году двумя изданиями, носит следующее заглавие: «Lettres sur l'incendie de Moscou, écrites de cette ville au père Bouvet».
   О пожаре Москвы Сюррюг рассказывает еще в письме к своему другу, аббату Николю, от 10-го ноября 1812 г. (Русский Архив 1882 г., кн. II, стрр. 196-204).
   L' Album, journal des arts, de la littérature, des moeurs et des théâtres выходил с 19-го июля 1821 no 25-е марта 1823 г. Издателями его были: Franèois Grille и Jean-Denis Magalon. Журнал этот, прекращенный за резкость тона, возобновился в 1828 году под заглавием: Ancien Album, но 5-го марта 1820 г. окончательно прекратил свое существование. Журнала L'Album не оказалось в Императорской публичной библиотеке.

589. Тургенев князю Вяземскому. 15-го февраля [1824 г. Петербург].

Пиеса Жуковского: «Прощальная песнь, петая воспитанницами Общества благородных девиц при выпуске 1824 года» была напечатана в 91-й части Сына Отечества за 1824 г., № 7, стрр. 334-336, и повторена в Новостях Литературы, ч. VIII, № 13, стрр. 13-15.

590. Князь Вяземский Тургеневу. 25-го февраля [1824 г.]. Москва.

   Письма князя Вяземского к Воейкову в печати не появлялось.
   Киселевы – Павел Дмитриевич я Софья Станиславовна. Они прибыли 4-го февраля из Тульчина в Москву, где прожили до 27-го числа этого месяца. В Петербург явились 2-го марта, были обласканы императором и 10-го мая выехали за границу (А. П. Заблоцкий-Десятовский. Граф П. Д. Киселев и его время, т. I. С.-Пб. 1882, стрр. 193, 194, 196).
   Письмо Карамзина к князю Вяземскому напечатано в сборнике Старина и Новизна, кн. I, стр. 150.
   Дочь Ростопчина – графиня Елизавета Федоровна (род. в 1807 г., ум. 1-го марта 1824). Она была очень хороша собою. Умерла от чахотки. Не смотря на все старания матери, желавшей совратить ее в католичество, она осталась православною (Д. Д. Благово. рассказы бабушки. С.-Пб. 1885, стр. 407). Описание её болезни и смерти находится в письмах Ростопчина к гр. С. Р. Воронцову (Архив князя Воронцова, кн. VIII). О ней см. также в письмах А. Я. Булгакова к брату (Русский Архив 1901 г., № 5).
   Степан Дмитриевич Нечаев (род. 18-го июля 1792 г., ум. 5-го сентября 18G0), сын Данковского предводителя дворянства Дмитрия Степановича Нечаева и Анны Ивановны, рожд. Сиверс (Русский Архив 1893 г., кн. I, стр. 42), получил домашнее образование и 16-го января 1811 г. поступил на службу в Коллегию иностранных дел актуариусом, представив аттестат, выданный из Московского университета «об учиненном ему испытании в науках, на основании указа 6-го августа 1809 года». В 1811 г. (1-го апреля) Нечаев был определен в Канцелярию Рижского военного губернатора кн. Я. И. Лобанова-Ростовского, при котором находился до 12-го декабря 1812 г. В 1814 г. (8-го октября) Нечаев был назначен почетным смотрителем Скопинского училища, а с 18-го сентября 1817 г. по 15-е октября 1823 состоял директором училищ Тульской губернии. В Туле «этот ревностный любитель наук и просвещения» открыл Ланкастерскую школу, четыре пансиона и несколько других училищ (Благонамеренный 1823 г., ч. XXI, № 2, стрр. 145-148). Находясь при Московском военном генерал-губернаторе князе Д. В. Голицыне по особым поручениям (с 9-го января 1824 г.), Нечаев много работал для различных благотворительных учреждений Москвы, а также и по Комитету для рассмотрении прошений, подаваемых на высочайшее имя. В 1826 г. (28-го сентября) он был откомандирован в помощь флигель-адъютанту гр. А. Г. Строганову, которому поручено было расследование раскола в Пермской губернии. Любопытный обзор этой экспедиции, составленный по документам Нечаевского архива, напечатав в Братском Слове 1893 г., №№ 7-10. В 1827 г. (13-го июля) Нечаев был причислен в Собственной его величества канцелярии. Пользуясь покровительством князя А. Н. Голицына и родного дяди своей жены князя Петра Сергеевича Мещерского, бывшего синодальным обер-прокурором, Нечаев 1-го декабря 1828 г. определился в Синод, за обер-прокурорский стол и 6-го апреля следующего года назначен членом Коллегии духовных училищ. С этого времени начинаются его сношения с Московским митрополитом Филаретом, замечательная «Переписка» которого с Нечаевым издана в 1895 году С. Г. Рункевичем. Произведенный 8-го декабря 1831 г. в д. с. советники, Нечаев 2-го апреля 1833 определен обер-прокурором Синода. Он занимал эту должность до 25-го июня 1836 г. «Не смотря на кратковременное пребывание в должности синодального обер-прокурора, Нечаев успел оказать довольно важные услуги интересам обер-прокурорской власти и в значительной степени усилил её влияние на разнообразные стороны церковной жизни». В феврале 1836 г. Нечаев взял четырехмесячный отпуск и уехал в Крым к умиравшей жене своей. Его «продолжительное отсутствие позволило сильно нелюбившим Нечаева синодальным членам, при содействий чиновника за обер-прокурорским столом Муравьева, решиться на смелый шаг, чтобы избавиться от неудобного представителя государственной власти в церковном управлении… Был составлен всеподданнейший доклад, где Синод просил государя дать Нечаеву, как человеку обширных государственных способностей, другое, более высокое назначение, а обер-прокурором назначить графа Протасова». Просьба Синода была удовлетворена: Нечаев произведен в тайные советники и назначен сенатором, сперва во 2-е отделение 6-го департамента, а потом (19-го декабря 1841 г.) в 8-й департамент. С 26-го декабря 1847 г. по 1857 он был первоприсутствующим в 1-м отделении 6-го департамента и кроме того занимал различные почетные должности во многих благотворительных учреждениях Москвы. В 1856 г. (26-го августа) Нечаев получил чин д. т. советника» а 30-го ноября следующего года вышел по болезни в отставку (из формуляра. – И. Я. Чистович. Руководящие деятели духовного просвещения в России. С.-Пб. 1894. – Ф. В. Блаювидов. Обер-прокуроры Синода. Изд. 2-е. Казань. 1900).
   По отзыву графа М. В. Толстого, Нечаев, «весьма приятный и обязательный в сношениях с людьми посторонними, был весьма строгим и взыскательным начальником по службе (Русский Архив 1881 г., кн. II, стр. 98).
   В 1828 году Нечаев женился на дочери корнета Софье Сергеевне Мальцевой, которая умерла в 1836 году на южном берегу Крыма, оставив двух сыновей и двух дочерей. Сам Нечаев скончался в своем селе Сторожевая Слобода, Данковского уезда, Рязанской губернии. Похоронен вместе с женою в московском Новодевичьем монастыре. Младший сын Нечаева, Юрий Степанович (род. 11-го октябри 1834 г.), получив в наследство имущество своего родного дяди Ивана Сергеевича Мальцева, стал называться Нечаевым Мальцевым.
   В молодости Нечаев занимался литературой, был членом различных литературных обществ и печатал (начиная с 1816 г.) свои прозаические статьи и главным образом лирические стихотворения в Русском Вестнике, Трудах московского Общества любителей российской словесности, Вестнике Европы, Сыне Отечества, Дамском Журнале, Московском Телеграфе и в некоторых альманахах. Из отдельно изданных трудов Нечаева нам известен только перевод Виландовых «Пифагорейских жен». М. 1817. – В Русском Архиве напечатано послание его в стихах к С. А. Соболевскому, написанное 7-го сентября 1845 г. (1894 г., кн. II, стрр. 117-118), а также шуточное послание в прозе в И. С. Мальцеву и С. А. Соболенскому (1904 г., кн. II, стр. 615).
   В 9-й книге Старины и Новизны напечатаны «Выписки из Нечаевского архива», с предисловием и примечаниями Н. И. Барсукова.

591. Тургенев князю Вяземскому. 26-го февраля [1824 г. Петербург].

   Сергей Сергеевич – Кушников (см. т. II).
   Евгений Абрамович Боратынский (род. 19-го февраля 1800 г., ум. 29-го июня 1844) был воспитанником Пажеского корпуса, куда поступил в 1812 году, а 15-го апреля 1816 за кражу был исключен, с правом поступить на службу только в солдаты. В 1819 году он определился рядовым в л. – гв. Егерский полк. Произведенный в 1820 году в унтер-офицеры, Боратынский был переведен в Нейшлотский полк, стоявший в Финляндии. После этого начальство неоднократно представляло его к офицерскому чину, но безуспешно. Только весною 1825 г. князь А. H. Голицын исходатайствовал ему, по просьбам Тургенева и Жуковского, чин прапорщика. О Боратынском см. Критико-биографический словарь С. А. Венгерова, т. II. С.-Пб. 1891.
   Объяснением дуэли К. Ф. Рылеева служат следующие строки из письма А. А. Бестужева в Я. Н. Толстому от 3-го марта 1824 г.: «Рылеев десять дней тому назад дрался на дуэли с князем Ш., офицером финляндской гвардии; князь III. свел связь с побочною сестрою Рылеева, у него воспитанною, и что всего хуже, осмелился надписывать в ней письма на имя Рылеевой. Сначала он было отказался, но когда Рылеев плюнул ему в лицо – он решился. Стрелялись без барьера. С первого выстрела Рылееву пробило… навылет, но он хотел драться до повалу, – и поверите ли, что на трех шагах оба раза пули встречали пистолет противника. Мы развели их. Теперь он не опасен, и рана его идет очень хорошо» (Русская Старина 1880 г., т. 64, стрр. 375-376).
   Ш.– прапорщик, князь Константин Яковлевич Шаховской. Побочная сестра Рылеева, девушка уже не молодая, но легкомысленная, называлась Александрою Федоровной (Русский Архив 1890 г., кн. II, стр. 159).
   «Бахчисарайский Фонтан» продавался по 6 рублей за экземпляр на белой бумаге и по 7 рублей на веленевой.

592. Князь Вяземский Тургеневу. 28-го [февраля 1824 г. Москва].

   Переписка князя Вяземского с Мерзляковым в печати не появилась.
   О Л. С. Байкове см. тт. I и II. В это время они получил орден св. Анны 1-й степени при рескрипте от 16-го февраля.
   Княгиня Текла Игнатьевна Зубова, рожд. Валентинович (род. 24-го сентября 1801 г., ум. 25-го октября 1873), вдова светлейшего князя Платона Александровича Зубова (род. 15-го ноября 1767 г., ум. 7-го апреля 1822), во втором браке была за гр. Андреем Петровичем Шуваловым (Русская Старина 1876 г. т. XVI, отр. 593). Она отличалась красотою (Письма В. И. Туманского. Чернигов. 1891, стр. 74).

593. Тургенев князю Вяземскому. 20-го февраля [1824 г. Петербург].

   Князь Александр Петрович Оболенский (род. 31-го декабря 1782 г., ум. 18-го апреля 1855) был назначен губернатором не в Тулу, где находился Н. И. Кривцов, а в Калугу. Он был женат на Аграфене Юрьевне Нелединской-Мелецкой (род. в 1789 г., ум. 15-го февраля 1828). Она «не была красавица, роста небольшего, довольно плотная, но глаза и улыбка её были отменно и сочувственно выразительны; в них было много чувства и ума, вообще было много в ней женственной прелести. В уме её было сходство с отцом: смесь простосердечия и веселости, несколько насмешливой» (Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского, т. VII, стрр. 491-492). «Умственные и нравственные качества княгини Оболенской привлекли к ней любовь и уважение всех слоев губернского общества. Влияние её на общество было так сильно, что она в короткое время успела согласить и примирить все разнородные слои его. Изгнав всякую роскошь в одежде, пище и во всей домашней обстановке, княгиня умела уровнять, так сказать, все состояния и упростить все сложные условия провинциального этикета. В основании всех её действий была безграничная любовь, которой заражались все к ней приближавшиеся» (Хроника недавней старины. С.-Пб. 1876, стрр. 290-291). В 1846 г. Гоголь, в своем письме к А. О. Смирновой, посвятил княгине Агрaфене Юрьевне следующие строки: «Княгиня Оболенская… не завела никаких заведений, ни приютов, не прошумела нигде дальше своего города, не имела даже никакого влияния на своего мужа и не входила ни во что, собственно правительственное и официальное; а между тем доныне никто в городе не может о ней вспомнить без слез, и всяк, начиная от купца до последнего бобыля, до сих вор еще повторяет: «Нет, не будет другой никогда княгини Оболенской» (Сочинения Н. В. Гоголя. Изд. 10-е, т. IV. М. 1889, стрр. 104-105).
   Княгиня А. Ю. Оболенская была воспета в стихах Жуковским (Стихотворения. Изд. 9-е, т. II. С.-Пб. 1895, стрр. 123-131).
   Перевод Кривцова в Воронеж состоялся 26-го февраля. О нем см. т. I и статью Як. Ив. Сабурова в Русской Старине 1888 г., т. 60, стрр. 721-730.

594. Князь Вяземский Тургеневу. 3-го марта [1824 г. Москва].

Министр – князь А. H. Голицын.
Об А. И. Красовском см. т. II.

595. Тургенев князю Вяземскому. 4-го марта [1824 г. Петербург].

   Ноты для «Сетования» вод заглавием: «Романс» были приложены в Дамскому Журналу 1824 г., ч. VII, № 13. Самый текст появился в Новостях литературы 1824 г., кн. VII, № 9. Граф Михаил Виельгорский также написал музыку для «Сетования». Она приложена во 2-й части Мнемозины.
   Князь Владимир Сергеевич Голицын (род. в Москве 20-го марта 1794 г., ум. там же 9-го января 1861) был сын князя Сергея Федоровича (род. в 1749 г., ум. в 1810) и княгини Варвары Васильевны, рожд. Энгельгардт (род. в 1761 г., ум. в 1815), племянницы князя Потемкина. В доме их жил некоторое время И. А. Крылов, у которого молодой Голицын учился русскому языку. Он начал службу в гвардии, находился при взятии Парижа, с 1817 по 1825 г. состоял флигель-адъютантом Александра I, а с 1837 г. пребывал на Кавказе. Он дослужился до чина генерал-маиора, вышел в отставку и был переименован в тайные советники. Поселившись в Москве, Голицын вел роскошно-причудливый образ жизни, отличался большою щедростью и много помогал бедным. Голицын окружил себя писателями, артистами и сам занимался литературой и музыкой. Некоторые его стихотворения, водевили и музыкальные пиесы печатались в 40-х и в 50-х годах XIX столетия (Князь Н. Н. Голицын. Материалы для полной родословной росписи князей Голицыных. Киев. 1880, стрр. 149-150; его же: Род князей Голицыных. С.-Пб. 1892, стр. 183; Русский Архив 1887 г., кн. II, стрр. 364-370).
   Князь Вяземский, близко знавший Голицына, говорит, что «он был очень остер, краснобай, мастер играть словами и веселый рассказчик» (Полн. собр. соч., т. IX, стрр. 261-262).
   Лазарев – Иван Иоакимович (род. 1-го февраля 1787 г., ум. 6-го февраля 1858), богач, меценат и благотворитель. Он получил образование в Московском университетском благородном пансионе и с 1801 г. начал службу в Коллегии иностранных дел, где пробыл до 1817 г., когда получил назначение состоять при Петербургском военном генерал-губернаторе. С 1823 по 1826 г. он служил в Азиатском департаменте, а потом был чиновником особых поручений при Московском военном генерал-губернаторе. В 1836 г. Лазарев пожалован в камергеры, в следующем году произведен в д. е. советники, а в 1839 перешел на службу в Министерство финансов, нося звание попечителя Лазаревского института восточных языков, который в 1815 году был открыт на средства, завещанные его дядею, графом Иваном Лазаревичем Лазаревым.
   Иван Иоакимович был женат на дочери сенатора Наталии Богдановне Гернес, но развелся с нею. Он умер в Петербурге и похоронен в армянской церкви на Смоленском кладбище. О Лазареве см. брошюру: «Памяти благотворительного попечителя Лазаревского института восточных языков… И. I. Лазарева». М. 1858.
   «Иван Иоакимович был долгое время коренным москвичем, известный своим простодушием и хлебосольством. Он любил задавать на славу обеды Андреевским и Александровским кавалерам и прочим предержащим властям, пребывающим в Москве и проезжающин чрез Москву. К чести его должно прибавить, что он известен в Москве и щедрою заботливостью об Институте восточных языков» (Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского, т. VIII, стр. 81).
   (Стр. 15). Дочь Зубовой – княжна Александра Платоновна (род. 1-го мая 1822 г., ум. 24-го февраля 1824). Похоронена в Троицко-Сергиевой приморской пустыни (Русская Старина 1885 г., 47, стр. 173).
   Батюшков тогда же был отправлен в Зонненштейн (в Саксонии) и помещен в частной психиатрической лечебнице доктора Пирница, где и провел четыре года, после чего был перевезен в Россию. На поездку в Зонненштейн император Александр пожаловал Батюшкову 500 червонцев и приказал сохранить за ним получаемое содержание (Л. Н. Майков. Батюшков. Изд. 2-е. С.-Пб. 1896, стрр. 229, 230).
   (Стр. 15). Хаников – Василий Васильевич (род. в 1759 г., ум. в Дрездене 12-го апреля 1829). Он начал службу в Преображенском полку, в котором находился с 1773 по 1796 г., когда был переведен в Провиантский департамент. С 1802 г. до своей кончины занимал пост чрезвычайного посланника и полномочного министра в Саксонии, а с 1815 г., кроме того, был представителен России при Ганноверском, Веймарском, Ольденбургском и Мекленбургском дворах (Русский Биографический словарь).
   Ханыков находился в дружеских отношениях с Михаилом Никитичем Муравьевым, который рисует его в своих записках человеком выдающимся, с смелой, возвышенной душой и вспоминает о нем с любовию и признательностию (Соч. М. H. Муравьева, т. II. С.-Пб. 1856, стрр. 305, 321, 334).
   Вот как изображает Ханыкова граф П. X. Граббе, видевший его в 1810 году: «Небольшего росту, сгорбленный, может быть летами, рябой и неприятного выражения лица, он с успехом находил в разговоре не только приличное, даже отборное слово, но искал его и в это время языком шевелил передние поддельные свои зубы. Вежливость его была постоянна, но чрезмерностью своею затруднительна… Ханыков любил и знал хорошо не только иностранную, но и русскую литературу, и сам писал удачные стихи на русском языке. Он показал мне впоследствии свой перевод стихов Шиллера «Die Statuen in Paris», очень хороший (Русский Архив 1873 г., кн. I, стт. 847-848). Ханыков и в молодости отличался светскою любезностью и остроумием, на что указывает князь Вяземский (Полн. собр. соч., т. VII, стр. 96), Д. И. Свербеев (Записки, т. II. М. 1899, стрр. 12-13) и что подтверждается следующею эпиграммою неизвестного автора:

     Пуд самолюбия, полфунта острых слов –
     Вот все, чем славится Василий Ханыков

(Русская Старина 1897 г., т. 92, стр. 496).
   Стихи Ханыкова в печати почти не встречаются; исключение составляют: «Эпиграмма на Григория Аполлоновича Хомутова» (Русская Старина 1897 г., т. 92, стр. 496) и стансы «На смерть брата» (Аониды 1798 г., кн. III); упоминают же о стихах Ханыкова не только Граббе, но и А. П. Бутенев (Русский Архив 1881 г., кн. III. стр. 57), который называет при этом перевод Шиллерова «Колокола», кн. П. А. Вяземский (Полн. собр. соч., т. VIII, стрр. 402, 489) и Свербеев. Последний говорит только о французских стихотворениях Ханыкова, равно как и А. И. Тургенев, который 29-го августа 1827 г. писал из Дрездена своему брату Николаю: «Был у Ханыкова. Он читал мне свое послание на французском к какой-то даме об изящных художествах, коими теперь услаждается жизнь его. Стихи хороши; во грустно видеть старика, отжившего век на стихах» (Письма А. И. Тургенева к Н. И. Тургеневу. Лейпциг. 1872, стр. 87). Заметим, что Ханыков услаждался не одними стихами. В Трудах Императорской Российской Академии 1840 г., ч. III, напечатана статья Ханыкова: «О рукописях, относящихся до русской истории, хранящихся в Дрезденской королевской библиотеке. Письмо к гр. Н. И. Румянцову из Дрездена, от 19/31-го марта 1823 года».
   Федоров – Борис Михайлович.
   Антония-Эрнестина-Амалия, принцесса Саксен-Зальфельд-Йобургская, родилась 19-го августа 1779 г.; вступила в брак с герцогом Александром-Фридрихом-Карлом Виртембергским, братом Марии Федоровны, 17-го ноября 1798 года.

597. Тургенев князю Вяземскому. 11-го марта [1824 г. Петербург].

   Штакельберг – барон, а потом граф Оттон-Магнус (род. 7-го февраля 1736 г -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

ум. 7-го ноября 1800), известный дипломат, посол в Польше и Швеции
   Кисилев – Павел Дмитриевич (см. тт. I и II).
   Гагарин – князь Николай Сергеевич (род. 19-го июля 1786 г., ум. 25-го июля 1842), впоследствии гофмейстер высочайшего двора. Он был женат на графине Марии Алексеевне Бобринской (род. 30-го января 1798 г., ум. 30-го июля 1835).

599. Князь Вяземский Тургеневу. 13-го марта [1824 г. Москва].

   Виельгорский – граф Михаил Юрьевич (см. т. I).
   Концерт состоялся 23-го марта, с участием лиц из великосветского общества Москвы (Русский Архив 1901 г., № 5, стрр. 48, 50; 1903 г., кн. II, стр. 58).
   Куракин – князь Алексей Борисович (см. т. II).
   Апраксина – Екатерина Владимировна (см. т. 11).
   Рахмавова – Екатерина Аполлоновна.
   Графиня Риччи – Екатерина Петровна, рожд. Лунина, дочь генерал-лейтенанта Петра Михайловича Лунина (см. т. I) от брака его с Евдокией Семеновной Хвостовой. Сохранилось известие, что Екатерина Петровна, будучи еще девицей, «за отличие в пении коронована была в римском Капитолии между 1814-1817 годами». Она была ученицею знаменитого певца Мускети, поселившагося в Москве с конца XVIII столетия (Ф. А. Кони. Русский певец и композитор И. А. Рупини – Пантеон 1850 г., ч. II, кн. IV, Отд. III, стр. 26). В Рине она вышла замуж за графа Риччи, отличавшагося красотою. Граф М. Д. Бутурлин, видевший супругов Риччи в 1824 году в московском салоне княгини З. А. Волконской, сообщает о них следующее: «Графиня Риччи… в мое время была уже далеко не молода, и артистическая её звезда померкла: голос, хотя еще обширный, высказывался еще визгливостию и был не всегда верной интонации».
   «Граф Риччи, десятью, если не более, годами положе жены, был флорентинец без всякого состояния. Певал и он с большим вкусом и методом, но басовый голос его был не ясен и не силен, от чего нельзя было ему пускаться на сцену и на публичные концерты. Был он превосходный комнатный певец и особенно хорошо певал французские своего сочинения романсы, тогда бывшие в ходу в Москве… Супруги Риччи жили довольно открыто в своем доме, у верхней части Тверского бульвара, на углу Ситниковского переулка и Бронной. В средине 1827 года они разъехались; граф возвратился в Италию, и о нем более я ничего не слыхал ни в России. ни в Италии, где я жил позднее» (Русский Архив 1897 г., кн. II, стрр. 178-179). Граф Риччи был поэт и занимался, между прочим, переводами на итальянский язык русских писателей. По свидетельству С. П. Шевырева, Риччи «весьма удачно» перевел «На смерть князя Мещерскаго», Державина, «Светлану», Жуковского, «Демон» и «Пророк», Пушкина. «Переводчик умел сочетать удивительную близость в подлиннику с изяществом выражения» (Московский Вестникь 1828 г., ч. X, стр. 6).
   Графиня Риччи умерла «в глубочайшей старости в селе Ромевском, у князя А. Ф. Голицына-Прозоровскаго» (Русский Архив 1901 г., № 1, стр. 78).
   Княжна Агриппина Трубецкая (ум. 26-го ноября 1861. г.) – дочь князя Ивана Дмитриевича (ум. 1-го марта 1827 г.) от брака его с Екатериною Александровной Мансуровой (ум. 20-го октября 1831 г.); 12-го ноября 1826 г. она вышла замуж за своего двоюродного брата, Александра Павловича Мансурова (Н. П. Барсуков. Жизнь и труди М. П. Погодина. Книга II. С.-П6. 1889, стр. 60).
   «Мои Семеновы» – крестьяне князя Вяземского, которых он вместе с имением собирался продать в казну.
   В Вестнике Европы Каченовского, ч. 133, №№ 1-4, был помещен подробный, но неоконченный разбор отрывка из II-й песни Энеиды в переводе Жуковского, напечатанного в Полярной Звезде на 1824 год. Критик, указывая на то, что этот отрывок «переложен дактило-хореическими стихами, несколько похожими на героические гекзаметры подлинника», делает следующее замечание: «Соглашаемся, что он может быть допущен в ваше стихотворство; во желаем, чтобы, доколе нет еще правил общих, каждый из господ стихотворцев ваших предположил для себя собственные и уже соблюдал бы их в целой пиесе, которую сочиняет или переводит. Ибо по какому закону в отрывке, например, из Виргилия ставятся смешанно стопы трехсложные с двусложными? Какое правило уполномочивает протягивать слог, ни протяжением, ни ударением не отличаемый в выговоре?» Дав, таким образом, не совсем лестный отзыв о русском гекзаметре Жуковского, критик еще с большим неодобрением отнесся к внутренней стороне перевода. Сравнивая его с подлинником и в особенности с переводом германского филолога Фосса (см. т. II), он укоряет Жуковского в ошибках, «безнужных» вставках, произвольных сокращениях и главным образом в отсутствии определенности.

600. Тургенев князю Вяземскому. 14-го марта [1824 г. Петербург].

   Третья часть (в 3-м издании) «Galerie morale et politique» графа Людовика-Филинна де-Сегюр (род. в 1753 г., ум. в 1830), бывшего французским посланником в России с марта 1785 по 11-е октября 1789 г., была напечатана в Париже в 1824 году. «Portrait du prince Potemkin, favori, général et ministre de l'impératrice Catherine II» находится на 259-281 страницах указанного тома. А. Я. Булгаков, во время пребывания своего в Париже, познакомился у графа Ростопчина с Сегюром, который читал ему выдержки из своих записок «и просил объяснения многие касательно Москвы, пребывания государева там в Двенадцатом году и пр.» (Русский Архив 1901 г., № 6, стр. 177). Необходимым дополнением к этому «Портрету» служат письма Сегюра к князю Потемкину, напечатанные в Историческом Вестнике 1880 г., т. III, стрр. 193-198.
   Jean-Marie Chopin, долгое время был библиотекарем и секретарем у князя Александра Борисовича Куракина (род. в 1752 г., ум. в 1818), а впоследствии, вероятно по смерти князя, возвратился во Францию; мать же его осталась в России и в конце 20-х годов проживала в Пензе, где содержала модный магазин (Полн. собр. соч. кн. Вяземского, т. IX, стр. 75). Во французских энциклопедиях этого Шопена смешивают с Иваном Ивановичем Шопеном, автором многочисленных сочинений по истории, географии, филологии а сельскому хозяйству, состоявшим с 1813 г. в русской государственной службе и умершим в Петербурге в глубокой старости 5-го августа 1870 г.
   J.-М. Chopin писал иногда французские стихи и занимался переводами с русского языка. В 1814 году он напечатал в Петербурге «Hommage d'un Franèais a Alexandre I», а в 1824 году, в Париже, – «Dithyrambe sur l'inondation de St.-Pétersbourg». В 1821 году Шопен издал в Париже анонимно книгу: ««Coup d'oeil sur Pétersbourg», которая в следующем году была переиздана под заглавием: «De l'état actuel de la Russie, ou observations sur ses moeurs, son influence politique et la littérature; suivies de poésies traduites du russe». Эта небольшая, но любопытная книга заключает в себе не мало верных наблюдений и метких замечаний Шопена, который хотя и симпатизировал во многом России, но в своих отзывах о ней не выходил из роли беспристрастного наблюдателя. К числу темных сторон русской жизни Шопен относил крепостное право и образ правления.
   В конце книги, кроме своих стихотворений, оригинальных и подражательных, Шопен приложил еще следующие переводы с русского: «Callisthène», Фонвизина, «Ode à Dieu», Державина и его же «Les grâces». Последние две пиесы переведены стихами.
   В 1826 году Шопен издал в Париже свой плохой перевод в стихах «Бахчисарайского Фонтана» под заглавием: «Li Fontaine des fleurs» (см. B. Шульц. А. C. Пушкин в переводе французских писателей – Древняя и Новая Россия 1880 г., т. XVII, № 6, стрр. 307-310). Хвалебная рецензия E. Hérau на этот перевод помещена в Revue Encyclopédique (1826 г., июнь, стрр. 819-821), в котором он и сам сотрудничал: так, в томе 45 этого журнала помещены рецензии Шопена на «Братьев-Разбойников», Пушкина и на «Смерть Байрона», В. К. Кюхельбекера.
   Шопен переводил «Цыган», принимался за «Кавказского Пленника», «Евгения Онегина», и вообще намеревался знакомить Францию со всеми выдающимися произведениями русской литературы (Московский Телеграфь 1826 г., ч. XI, № 17, стрр. 74 – 78; 1828 г., ч. XIX, № 2, январь, Смесь, стрр. 279-280).
   Под Семеновским мостом Тургенев разумеет Симеоновский, близ которого, на Моховой, жил Карамзин, выпустивший тогда X и XI томы своей Истории.
   Башмакова-Суворова – Варвара Аркадиевна, дочь князя Аркадия Александровича Суворова (род. в 1780 г., ум. в 1811) и княгини Елены Александровны, рожд. Нарышкиной (род. в 1785 г., ум. в 1855). Варвара Аркадьевна в первом браке была за известным красавцем (Письма В. И. Туманского. Чернигов. 1891, стр. 59), кавалергардским офицером, впоследствии д. ст. советником, Дмитрием Евлампиевичем Башмаковым (ум. в Симферополе 5-го января 1835 г.), а во втором – за генералом от инфантерии князем Андреем Ивановичем Горчаковым (ум. в Москве 11-го февраля 1855 г.). По свидетельству Вигеля, «Варвара Аркадиевна была не хороша и не дурна собою, но скорее последнее; только на тогдашнее петербургское высшее общество, столь пристойное, столь воздержанное в речах, она совсем не походила, любила молоть вздор и делать сплетни» (Записки, ч. VI, стр. 188). Она была большою приятельницей братьев Булгаковых (Русский Архив 1901 г., № 5, стр. 63).
   Плещеев – Александр Алексеевич. Ланской – Василий Сергеевич, управлявший Министерством внутренних дел.

601. Тургенев князю Вяземскому. 18-го марта [1824 г. Петербург].

   Рукопись – статья князя Вяземского: «Несколько вынужденных слов» (см. примечание к 10-й странице).
   Софья Днитриевна Нарышкина (род. в 1808 г., ум. в июне 1824), была дочь обер-егермейстера Дмитрия Львовича Нарышкина (род. в 1764 г… ум. в 1838) и Марии Антоновны, рожд. княжны Четвертинской (род. в 1779 г., ум. в 1854). Софья Дмитриевна была помолвлена за графа Андрея Петровича Шувалова. М. E. Лобанов, учивший Нарышкину русскому языку, написал на её кончину «Элегию», которая тогда же была напечатана отдельным изданием (см. Сын Отечества 1814 г., ч. 95, № 31, стр. 226).
   О Смирновых см. т. II, примечание к 373-му письму.

602. Князь Вяземский Тургеневу. 20-го марта [1824 г. Москва].

   В*ь 1824 году в Париже были напечатаны в двух томах десятым изданием «Messéniennes et poésies diverses» Казимира Делавиня. Названные князем Вяземским произведения находятся в первом тоне.
   О графе М. А. Дмитриеве-Мамонове св. т. II, примечание к 553-му письму.
   Под «приложенным Воейкову для напечатания» следует разуметь статью князя Вяземского: «О Бакчисарайском Фонтане не в литературном отношении». Эта статья напечатана без имени автора в VIII-й книжке Новостей литературы за 1824 год с следующим примечанием издателей: «Сочинение весьма известного и много уважаемого писателя, которому не нужно подписывать своего имени. Зрелые мысли, благонамеренность и остроумие обличат его».
   Сообщение князя Вяземского на столько любопытно, что мы позволяем себе перепечатать его целиком, тем более, что оно не вошло в полное собрание сочинений князя.
   «Появление Бакчисарайского Фонтана достойно внимания не одних любителей поэзии, но и наблюдателей успехов наших в умственной промышленности, которая также, не во гнев будь сказано, содействует, как и другая, благосостоянию государства. Рукопись маленькой поэмы Пушкина была заплачена три тысячи рублей: в ней нет шести сот стихов; итак, стих (и еще какой же! заметим для биржевых оценщиков – мелкий четырестопный стих) обошелся в пять рублей с излишком. Стих Бейрона, Казимира Лавиня, строчка Вальтера Скотта приносит процент еще значительнейший: это правда! Но вспомним и то, что иноземные капиталисты взыскивают проценты со всех образованных потребителей на земном шаре, а наши капиталы обращаются в тесном и домашнем кругу. Как бы то ни было: за стихи Бакчисарайского Фонтана заплачено столько, сколько еще ни за какие русские стихи заплачено не было. пример, данный книгопродавцем Пономаревым, купившим манускрипт поэмы, заслуживает, чтобы имя его, доселе еще не громкое в списке наших книгопродавцев, сделалось известным: он обратил на себя признательное уважение друзей просвещения, оценив труд ума не на меру и не на вес. К удовольствию нашему можем также прибавить, что он не ошибся в расчетах и уже вознагражден прибылью за смелое покушение торговли. Дай Бог, с легкой руки! Пускай опыт его послужит примером ободрительным и законом для прочих его товарищей. Собственная выгода их от того зависит, не говоря уже, что для образованного книгопродавца должно быть приятно способствовать пользе писателей и действовать с ними за одно, а не про себя исключительно. Ибо нет сомнения, что при других обстоятельствах писатели отличные перестанут к ним прибегать и начнут промышлять сами своим товаром; а на часть книгопродавцев останутся одни наемники и книжные поденщики.
   Радуемся сей оценке Бакчисарайского Фонтана и потому, что она утверждает нас во мнении, что никакое истинно-изящное произведение литературное не остается у нас в небрежении. и что не справедливо жалуются иные на равнодушие ко всему отечественному. Еще недавно издание Полярной Звезды, к изумлению и горести астрономов-критиков, разошлось с быстрым и блистательным успехом. Кажется, напротив, просвещенное внимание ко всем дарованиям, ко всем усилиям, споспешествующим успехам литературы, возрастает более и более. Если вкус становится разборчивее, требования взыскательнее и не все то хорошо, что только русское, то и тут найдем мы повод к удовольствию. Многие жалуются на употребление французского языка и на сих жалобах основывают систему какого-то мнимого подогретого патриотизма. Приписывая французскому языку упадок русского, напоминают они фабрикантов внутренних, проповедующих запретительные меры против внешней торговли, чтобы пустить в ход домашния изделия. Они расчитывают: еслиб не было французских книг, то по неволе стали бы нас читать. Заключение ложное! Чтение не есть потребность необходимая: оно роскошь, оно лакомство! Хотя бы и не было никаких книг, кроме вашей доморощеной, то все не читали бы вас, милостивые государи. Пишите по-европейски, и тогда соперничество европейское не будет вам опасно, читатели европейские присвоют вас себе.
   Авторы, жалующиеся на неблагодарность сограждан; актеры – на своенравие и холодность публики; старики – на скуку настоящего времени; женщины с недостатком в прелестях или избытком в летах – на утрату вежливости и любезной приветливости в молодежи; все это – уловки истертые, все это – загадки, давно разгаданные!»
   В Благонамеренном (ч. XXVI, № 9, стрр. 175-178) из Дамском Журнале (ч. VI, № 9. стрр. 119-123) появилась статья: «Еще несколько слов о Бахчисарайском Фонтане не в литературном отношении», с подписью: И. П-г. Автор этой статьи, являясь защитником книгопродавцев от нападок публики и писателей, делает следующие поправки к сообщению князя Вяземского: «Бахчисарайский Фонтан» был куплен не Пономаревым, а книгопродавцем А. С. Ширяевым; Пономарев же был только посредником между ним и князем Вяземским, за что и получил 500 рублей. Ширяев купил рукопись за 3000 р., приняв на свой счет печатание (500 р.) и плату Пононареву за посредничество. Таким образом, каждый стих Пушкинской поэмы обошелся ему не в пять, а почти в восемь рублей.

603. Тургенев князю Вяземскому. 21-го марта [1824 г. Петербург].

   В 1824 году вышло в Петербурге 3-е издание «Стихотворений» Жуковского, в трех частях.
   приведенное стихотворение Батюшкова вошло в собрание его сочинений, изд. 1887 г., но, на основании автографа, отнесено к 1821 году.
   «Нежная сестра» Батюшкова – Александра Николаевна.
   Духовная книжка Кочетова – «Черты деятельного учения веры. Из уроков Императорского Царскосельского лицея и учрежденного при нем благородного пансиона», где в то время Иоаким Семенович Кочетов (род. в 1790 г., ум. в 1854) был законоучителем. За этот опыт нравственного богословия, выдержавший пять изданий, автор получил степень доктора богословия.

604. Князь Вяземский Тургеневу. 24-го марта [1824 г. Москва].

   Юсупов – князь Николай Борисович. Княгиня Татьяна Васильевна – его жена (см. т. I).
   Дочь Т. Б. Юсуповой (от брака с Михаилом Сергеевичем Потемкиным, умершим 14-го декабря 1791 г.) – Екатерина Михайловна (род. 15-го июня 1788 г., ум. 2-го февраля 1872), бывшая замужем за обер-камергером графом Александром Ивановичем Рибопьерон (уи. 24-го мая 1865 г.).
   Апраксин – Степан Степанович (см. т. I и II).
   Апраксина – Екатерина Владимировна, жена Степана Степановича (см. т. I).
   Княгиня Наталья Петровна – Голицына (см. т. I).
   «Разговор между издателем и классиком с Выборгской стороны или с Васильевского острова» был приложен к «Бахчисарайскому Фонтану».
   Виельгорский – граф Михаил Юрьевич.
   Куракинская больница (церковь и дом для призрения отставных солдат) была основана в 1741 году князем Александром Борисовичем Куракиным.
   «Der Freischütz» – романтическая опера в 3-х действиях Карла-Марии Бебера, представленная впервые в Дрездене в 1819 году.

605. Тургенев князю Вяземскому. 24-го марта [1824 г. Петербург].

   Деревня Д. В. Дашкова находилась в Спасском уезде Рязанской губернии (П. И. Иванов. Опыт биографий генерал-прокуроров и министров юстиции. С.-ПБ. 1863, стр. 153).
   Муханов – Павел Александрович (род. 14 декабря 1797 г., ум. 16-го декабря 1871 в Вюрцбурге, в Баварии). Он получил образование в Московском университете и в Институте Колоновожатых. Начал службу по квартирмейстерской части в 1815 году и оставался колоновожатым до 1819 г., находясь под начальством князя П. М. Волконского и А. А. Закревского, когда перешел в Первый украинский полк и назначен адъютантом при командире пятого армейского корпуса графе Петре Александровиче Толстом. В 1823 году Муханов был переведен в л. – гв. Драгунский полк и в 1829 г. прикомандирован в главнокомандующему 2-й армией Дибичу, при котором состоял и в 1831 году, участвуя в штурме Варшавы. В 1832 г. Муханов, уже полковник, был назначен директором варшавской Квартирной коммиссии, а в 1834 г. вышел в отставку. Женившись на вдове, баронессе Жозефине Осиповне Моренгейм, рожд. графине Мостовской, он поселился в Москве и предался своим любимым занятием русской историей, русской археологией, палеографией, картографией, а отчасти и сельским хозяйством. В 1842 году Муханов снова поступил на службу вице президентом Совета народного просвещения в царстве Польском а, кроме того, председательствующим в Комитете частных учебных заведений и в варшавском Цензурном комитете. В следующем году он был переименован в в д. ст. советники. С 1851 по 1861 г. Муханов состоял попечителем Варшавского учебного округа и с 1856 г. главным директором Правительственной коммиссии внутренних и духовных дел царства Польского. В 1861 г. Муханов был сделан членом Государственного совета и переселился в Петербург; в 1867 г. произведен в д. т. советники, а в 1869 назначен председателем Археографической коммиссии (Формуляр. – А. Д. Ивановский. Русские деятели. I. И. А. Муханов. С.-ПБ. 1872;– Русская Старина 1872 г., т. V;– Русский Архив 1878 г., кн. I, стр. 328),
   Во втором браке Муханов был женат на вдове сенатора, графине Марии Казимировне Лубенской.
   О С, Г. Ломоносове см. т. II.
   «Mémoires» Stéphanie-Félicité Ducres de Saint-Aubin, comtesse de Genlis (род. в 1746 г., ум. в 1830) изданы в восьми томах и представляют богатый исторический и бытовой материал.
   Под записками Сегюра разумеется его «Галлерея» (см. 600-е письмо).
   Козлов – Василий Иванович.
   Писем князя Вяземского к Жуковскому в печати не появлялось.
   Эльмит – графиня Анна Ивановна (род. 20-го июля 1777 г., ум. в Риме 10-го июня 1845), рожд. фон-Баранов, по первому нужу фон-Будберг. Во втором браке была за генерал-лейтенантом графом Филиппом Ивановичем Эльмот (ум. 8-го июня 1818 г. на 55 году). Сообщил В. В. Руммель.
   Эльмит была гофмейстериной великой княгини Елевы Павловны.
   Давыдова – Елизавета Петровна (род. 29-го сентября 1805 г., ум. 18*го сентября 1878), дочь гофмейстера Петра Львовича Давыдова (ум. в 1842 г.) от брака его с гр. Натальей Владимировной Орловой (род. в 1782 г., ум. в 1819), дочерью генерал-поручика, директора Академии наук графа Владимира Григорьевича Орлова (род. 8-го июля 1743 г., ум. 28-го февраля 1831). Е. И. Давыдова была замужем за д. ст. сов., Воронежским губернатором князем Юрием Алексеевичем Долгоруковым (род. 12-го февраля 1807 г., ум. 6-го марта 1882).
   Федоров – Борис Михайлович (см. т. II). «Князь Курбский, исторический роман из событий XVI века» был издан в Петербурге в 1843 году, в четырех частях, с посвящением «памяти княгини Т. В. Юсуповой, H. М. Карамзина и А. С. Шишкова, благотворивших сочинителю». Каждая часть сопровождалась историческими примечаниями. В предисловии автор говорит между прочим следующее: «Многие знаменитые литераторы и любители словесности одобряли труд мой, в котором видели начатки русского исторического романа». По поводу этих слов Белинский сказал: «Вот куда метнул почтеннейший Борис Михайлович! Начатки русского исторического романа – шутка! И в чем же эти начатки? В неверном и пошлом до невероятности пересказе некоторых исторических событий, с примесью пустяков собственного изделия сочинителя» (Сочинения, ч. VIL М. 1883, стр. 307).
   Отрывки из «Курбскаго» печатались в Отечественных Записках 1825 г. и в некоторых других журналах и альманахах.

606. Тургенев князю Вяземскому. 25-го марта [1824 г. Петербург].

   Стих Хвостова взят из его «Надписи месту рождения великого Ломоносова», напечатанной в Благонамеренномь 1824 г., ч. 25, № 6, стр. 430, с следующими любопытными примечаниями автора и издателя: «Валериан Николаевич Никонов, путешествуя на своем иждивении по Архангельской губернии для открытия древностей, сказывал мне, что селение, где родился Ломоносов, называется болото».
   «Примечание к примечанию. Как удачно воспользовался сим счастливым открытием вдохновенный певец Кубры».
   – (Стр. 26), О Ф. П. Уварове см. тт. I и II, и письма К. Я. Булгакова к брату (Русский Аржив 1903 г., кн. II, стрр. 58, 78, 79-81).
   Секретарь – Б. М. Федоров. «Замечания» его – вероятно, «Письма в Тамбов о новостях русской словесности», напечатанные в Благонамеренном (ч. ХXVI, №№ 7 и 8, стрр. 53-67, 95-106) без окончания и без имени автора. «Письма» эти трактуют вообще «о победах школы романтической над здравым смыслом и в частности о «Бахчисарайском Фонтане», при чем критик, «отдавая справедливость гению Пушкина», замечает, что он «мало заботился о повествовательной части своей поэмы, обращая весь дар свой на часть описательную».
   Пономарев – Никита Степанович, московский 3-й гильдии купец, открывший книжную торговлю в 1807 году. Умер 21-го июня 1831 г. О нем см. «Глас благодарных сердец, или воспоминание о почтенном московском книгопродавце Н. С. Пономареве». М. 1831.
   А. А. Прокопович-Антовский (см. т. I) был ректором Московского университета. Звезду получил только в 1846 году.
   Мейстер – граф Есаверий Ксаверьевич Местр, брат Сардинского посланника в Петербурге гр. Жозефа де-Местр. Он родился в 1764 году в Cbambéry, в Савойе, где отец его был президентом Севата. Молодой Местр служил в сардинской пехоте, но по присоединении Савойи в Франции переселился в Россию и 5-го января 1800 г. был принят в русскую службу капитаном. Местр обладал дарованием в живописи и для доставления средств к жизни занимался писанием портретов, между прочим князя Андрея Ивановича Вяземского с семьей (Полн. собр. соч. кн. Вяземского, т. I, стр. XI). В 1802 г., (22-го января)он вышел в отставку, с чином маиора, а 4-го апреля 1805 г., по высочайшему повелению, был определен почетным членом Адмиралтейского департамента и директором музея. Дослужившись до чина полковника, Местр 8-го июля 1810 г. переведен в свиту его величества по квартирмейстерской части и тогда же был командирован на Кавказ, где и пробыл до января 1812 г., с отличием участвуя в различных сражениях. По приезде в Петербург, Местр был назначен в 3-го западную армию; за усердие и храбрость был произведен, 6-го ноября 1813 г., в генерал-маиоры, а 15-го марта 1816 г. назначен состоять при начальнике 21-й пехотной дивизии. В тон же году, 29-го июня, он за болезнию был уволен от службы (формуляр.– Pierre Larousse. Grand dictionnaire universel du XIX Siècle. – А. C. Шишков. Записки, т. I, Берлин. 1870 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

стр. 97).
   В 1817 году Местр женился на Софье Ивановне Загряжской (род. 28-го января 1778 г., ум. 18-го августа 1851), дочери генерал-лейтенанта Ивана Александровича Загряжского (ум. 19-го декабря 1807 г.) и племянницы Николая Александровича Загряжского, женатого на графине Наталье Кирилловне Разумовской. Софья Ивановна была родная сестра Натальи Ивановны Гончаровой, тещи А. С. Пушкина.
   Граф Местр умер в Петербурге 1-го июня 1852 г. (С.-Петербургская Ведомости 1852 г., № 130). По свидетельству князя Вяземского, он «до самой кончины своей сохранил блеск, живость и свежесть ума и всю прелесть тонкой и добродушной общежительности» (Русский Архив 1868 г., ст. 439).
   Из сочинений Местра наибольшею известностью пользовался его роман: «Voyage autour de ma chambre» (1794 r.) и «La jeune Sibérienne» (1815 г.), известный рассказ о Прасковье Лупаловой, похождения которой были уже описаны madame Sophie Cottin в романе: «Elisabeth ou Exilés de Sibérie» (Paris. 1806). рассказом де-Местра, переведенным на русский язык А. Поповым (С.-Пб. 1840), воспользовался Н. А. Полевой для своей «Параши Сибирячки», которая была в первый раз представлена на сцене Александринского театра 17-го января 1840 года.
   Кроме того, гр. де-Местру принадлежат: 1) Le lépreux de la cité d'Aoste». St-Pétersbuurg. 1812. На русский язык переведено H. И. Виноградовым: «Прокаженный города Аосты». М. 1895; 2) «Les prisonniers du Caucase». Paris. 1828. Переведено на русский язык тем же переводчиком: «Пленники Кавказа». М. 1894; 3) «Expédition nocturne autour de ma chambre». Paris. 1825.
   Местр писал и стихи. Одна из его элегия на французском языке напечатана в Русском Архиве 1885 г., ни. III, стр. 52, а пиеса «Le prisonnier et le papillon», переведена B. А. Жуковским: «Узник к мотыльку, влетевшему в его темницу»; Жуковского же перевод переложен в итальянскую прозу профессором философии Туринского университета Иосифом-Филиппом Баруффя и напечатан в книге последнего: «Da Torino а S. Pietroborgo e Mosca passeggiata etraordinaria». Torino. 1854, стрр. 225-226.
   В «Anthologie russe» Дюпре де-Сен-Мора (см. т. I) Местр поместил французский перевод двух бесен Крылова: «L'auteur et le voleur» и «L'amitié des chiens».
   В изданиях Туринской академии Местр напечатал несколько статей по химии и оставил рукописное «Разсуждение о красках». Вероятно, не попало в печать и сочинение его «О причинах водоворотов и водяных столпов», которое он читал в торжественном собрании Петербургского Минералогического Общества 10-го января 1822 г. (Московские Ведомости 1822 г., № 18, стр. 559).
   Сочинения Местра, говорит князь Вяземский, «по их оригинальности, свежести чувства и красок, имели большой успех как во Франции, так и в России. Когда, по долгом отсутствии, приехал он в Париж, все книгопродавцы кинулись к нему и просили нового «Путешествия вокруг комнаты» и новых повестей» (Русский Архив 1868 г., ст. 439).

607. Тургенев князю Вяземскому. 28-го марта [1824 г. Петербург].

Тверской губернатор – Н. С. Всеволожский (см. т. I).

608. Князь Вяземский Тургеневу. 31-го [марта 1824 г. Москва].

   В 5-м номере Вестника Европы (стрр. 47-62) был напечатан, с подписью: N, «Второй разговор между классиком и издателем Бахчисарайского фонтана». Автор этого «Разговора» был Михаил Александрович Дмитриев (род. 23-го мая 1790 г., ум. 5-го сентября 1866), племянник И. И. Дмитриева, только что выступавший тогда на литературное поприще. В своей критической статье Дмитриев осмеял романтизм и князя Вяземского, но о «Бахчисарайском фовтаве» дал следующий отзыв: «Стихотворение прекрасное, исполненное чувств живых, картин верных и пленительных; и все это облечено в слог цветущий, невольно привлекающий свежестию и разнообразием. Короче, в последних двух поэмах Пушкина заметно, что этот романтик похож во многом на классика».
   Князь Вяземский отвечал Дмитриеву следующею статьей: «О литературных мистификациях, по случаю напечатанного в 5-й книжке Вестника Европы второго и подложного разговора между классиком и издателем Бахчисарайского фонтана», появившеюся в Дамском Журнале (ч. VI, № 7, стрр. 33-39), но не в Сыне Отечества и не в Новостях Литературы.
   Перепечатываем статью князя Вяземского, так как она не вошла в Полное собрание его сочинений:
   «С некоторого времени мистификации вошли в моду в кругу нашей литературы, и бедные читатели, сущие жертвы авторских проказ, не знают, кому и чему верить. Созии расплодились! Господин Н. Д. (см. в Вестнике Европы «Московские записки»), прославившийся на поприще театральной критики готовности говорить о драматическом искусстве, и который между тем в ожидании вдохновения, следуя пословице, просидел на посуле, как на стуле или, правильнее, на креслах театральных, напоминающих нам на этот раз усыпительную силу кресел Французской академии [10 - Пирон в одной эпиграмме говорил:En France on fait par un plais ant mouenTaire un auteur, quand d'écrit il assomme.Dans un fauteuil d'académicienLui quarantième on fait asseoir mon homme.Lors il s'endort et ne fait plus qu'um Somme.………………………………], брался несколько раз быть Созием Жофруа, но не собрался с силами; там Аристотелид затейливо разыграл роль Н. Д. Но Н. Д. вступился за лицо свое и с аттическим остроумием, ему свойственным, обличил дерзновенного Созия; но в слепоте гнева не распознал его и ввел читателей в обман, принеся на жертву негодованию своему невинного вместо виноватого. Зрителями ожидается еще развязка этой шутки, как вдруг «Вестник Европы», также порядочный мистификатор в своем роде, выводит на сцену новую мистификацию, нарядив кого-то в издатели «Бахчисарайского фонтана» и пустив его в разговор с классиком, себе сподручным.
   За обязанность поставляю вывести из заблуждения легковерных читателей, удостоверив их, что я нижеподписавшийся, законный и единственный издатель «Бахчисарайского фонтава», не имел никогда разговора, подобного напечатанному в 5-й книжке «Вестника Европы», и от роду иметь не мог, да и впредь иметь не могу, потому что я свойства нетерпеливого.
   Признаюсь откровенно, что с первых приемов мнимого моего собеседника поворотился бы я к нему спиною, оставя дальнейшие возражения, ибо не умею выносить хладнокровно пустословия, в особенности же того, которое даже и не облечено в вежливость общежительной образованности.
   Для большего удостоверения в подлоге того разговора замечу, что классиков, каковы классик моего предисловия и классик «Вестника Европы», везде много; что классик – имя нарицательное; что не определено у меня, с которым из них входил я в речь; но что издатель Бахчисарайского фонтана есть лицо определенное, и следовательно в отношении к нему не может быть недогадки. Впрочем, если захотеть, то можно бы легко и к лицу без образа «Вестника Европы» применить черты знакомые. Оное классическое лицо укоряет меня в молодости: это давняя замашка! Уже не в первый раз, за недостатком лучших возражений, называли своих противников недоучившимися студентами, детьми, не задолго пред сим вышедшими из-под ферулы. Что ни говори, а подобные упреки живо отзываются бессильною злобой и желчью пожилого педагога, который гневается, что ученики переросли учителей, и что дарования первых процветают, когда слава других, как баснословное предание, ветшает с каждым днем. Наш новый мистификатор в прозорливом всеведении своем знает и то, что я не учился ни в каком университете. Учиться в университетах – хорошо, но не довольно; можно не только учившис ничему не выучиться, но мы видим примеры, что можно даже и учит, ничего не зная основательно.
   Главным и единственным побуждением моим было изобличить подлог разговора, напечатанного в «Вестнике Европы», а потому не войду в исследование всех несообразностей, сказанных и классиком, и мнимым издателем. Мое дело было только отклонить от себя худую славу; но предоставляю пользоваться ею безмятежно, кому принадлежит она по праву. К тому же, зачем указывать на то, что явно и что так торжественно оправдывает мнение, изложенное в предисловии к «Бахчисарайскому фонтану», что если из всею сказанного и пересказанного в журналах наших на счет романтических опытов выключить грубые личности и пошлые насмешки, то без сомнения каждый легко уверится, что мой собеседник под-пару своим журнальным клевретам. Кстати однако же приходятся здесь заметить невинное призвание классика «Вестника Европы» и приятелей его (ибо у него нет приятелей), что классик моего предисловия – совсем не классик. Слава Богу, что догадались! А конечно он не классик в истинном значении, достойный уважения, во классик в превратном смысле, достойный осмеяния. И потому-то портрет похож на свои подлинники, и потому-то у одного из подлинников, который, как видно, подогадливее или пооткровеннее других, вырвалось невольное призвание: «Да это я!» То ли дело попасть на людей понятных и прозорливых! Они постигают вас на лету. Позволяю себе еще одно замечание. Классик «Вестника Европы* уверяет, что для моего «Разговора» публика долго ждала «Бахчисарайскаю фонтана». Жаль, что издатель «Вестника Европы», ординарный профессор Московского университета Михаил Трофимович Каченовский, не был третьим при этом втором разговоре: с благородною откровенностью, свойственною честному человеку, он лучше другого мог бы изъяснить своему классику истинные причины, несколько замедлившие появление моего разговора, а с ним и «Бахчисарайского фонтана».
   Не желая с своей стороны подавать новых поводов к продолжению мистификаций и между тем почитая обязанностию человека с честию оградить себя от неприятного принуждения отвечать иногда не так, как бы следовало; одним словом, боясь под щитом анонима неустрашимой храбрости безыменных противников, принужденным нахожусь объявить себя издателем «Бахчисарайского фонтана» Князь Вяземский. Москва. 27-го марта. 1824 года».
   Своей заметке князь Вяземский предпослал следующие строки: «Знаю, что прилагаемая у сего статья по содержанию своему не принадлежит Дамскому Журналу»; но знаете и вы, милостивый государь, как ограничены ваши способы в возражениям. В надежде на вашу беспристрастную независимость прошу покорнейше уделить, хотя и не у места, во по крайней мере в вору, несколько страниц в первой книжке журнала вашего на следующую мою «апелляцию».
   Снегирев – Иван Михайлович (род. в Москве 23-го апреля 1793 г., ум. в Петербурге 9-го декабря 1868), известный археолог, с 16-го ноября 1828 г. цензор Московского цензурного комитета.
   Глазунов – Иван Петровичь. О нем см. далее.
   Голицин – князь Владимир Сергеевич (см. выше).
   Двадцатитрехлетняя певица Аделина Каталавн была невесткой знаменитой Анжелики Каталани, которая считалась её первой наставницей в пении. Концерты Каталани давались в зале Благородного собрания. См. статью князя П. И. Шаликова: «О концертах Аделины Каталани» – в Русском Инвалиде 1824 г., № 99.

609. Тургенев князю Вяземскому. 1-го апреля [1824 г. Петербург.]

Аракчеев, при свидании с Н. И. Тургеневым, сказал между прочим, что император Александр советует ему, не как государь, а как христианин, остерегаться сближения с заграничными революционерами (La Russie et les russes, t. II, pp. 169-170).
Оболенский – князь Александр Петрович (см. примечание к 593-му письму). – В Тулу был переведен Архангельский губернатор, ст. сои. Николай Сергеевич Тухачевский (род. в 1764 г., ум. в 1832).

610. Князь Вяземский Тургеневу. 5-го апреля [1824 г. Москва].

Всеволожский – Николай Сергеевич, Тверской губернатор.
Семен Егорович Раич (род. в 1792 г., ум. в Москве 23-го октября 1855 г.) начал издавать еженедельный журнал Галатею только с 1829 года. В это же время шли толки о другом журнале, который еще в 1823 году был проектирован членами Раичевского кружка. Журнал этот не состоялся (В память о князе В. Ф. Одоевском. М. 1869, стр. 49).

611. Тургенев князю Вяземскому. 4-го апреля [1824 г. Петербург].

– Стр. 29). Кокошкин – Федор Федорович (см. т. I). «Запоздалый лист» – «Я пережил свои желанья», элегия, написанная 22-го февраля 1821 г. и напечатанная в Новостях Литературы 1823 г., кн. VI, № 48, стр. 144.

612. Князь Вяземский Тургеневу. 7-го апреля [1824 г. Москва].

   Кашкин – Николай Евгениевич, сын генерал-аншефа Евгения Петровича Кашкина (ум. в 1796 г.). Он начал службу в Коллегии иностранных дел, где пробыл с 30-го октября 1777 по 25-е июля 1785 г., когда поступил в Семеновский полк прапорщиком. В 1796 г. он был пожалован бригадиром для определения к статским делам, но 18-го марта 1800 г., по высочайшему повелению, отставлен от службы. В 1812-1813 гг. он находился в ополчении, а 8-го октября 1819 г. поступил судьею в московский Совестный суд. Произведенный 21-го ноября 1821 г. в д. ст. советники, он 2-го января 1823 г. был вторично избран дворянством в судьи, а 24-го марта 1824 г. произведен в тайные советники и назначен сенатором в 1-е отделение 6-го департамента (формуляр).
   Кашкин, по свидетельству князя Вяземского (Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 396), был всеобщим любимцем. «Гостеприимный и всюду въезжий москвич, приятель Карамзина, всю Москву принимал у себя Николай Евгениевич, увлекаясь светскою жизнью» (Известия Русского генеалогическаю общества. вып. I. С.-ПБ. 1900, стрр. 40-41, статья Ник. Ник. Кашкина). – Он родился 2-го сентября 1769 г., умер 18-го мая 1827 г. Был женат на дочери генерал-маиора Анне Гавриловне Бахметевой, которая умерла 30-го января 1825 г., прожив 47 лет.
   Екатерина Владимировна – Апраксина (см. т. I).
   Дм. Петр. Бутурлин (См. т. I) издал в 1824 году «Histoire militaire de la campagne de Russie en 1812». Vols. 1-2. Parie et St.-Pétersbourg. 8® Atlas in-folio.
   Императрица Елизавета Алексеевна ничем не отблагодарила Пушкина за поднесенный экземпляр «Бахчисарайского фонтана», а «Полярная Звезда» на 1824 год, поднесенная обеим иѵператрицам, «удостоилась высочайшего внимания». К. Ф. Рылеев получил два бриллиантовые перстня, а А. А. Бестужев – золотую прекрасной работы табакерку и бриллиантовый перстень». «Полярная Звезда», продававшаяся по 10 рублей, была раскуплена в три недели в количестве 1500 экземпляров (Литературные Листки 1824 г., ч. I, № 1, стр. 27; № 2, стр. 64). Ни одна русская книга не пользовалась таким успехом, за исключением «Истории Государства Российскаго».

613. Князь Вяземский Тургеневу. 10-хо апреля [1824 г. Москва].

«Эпиграмма» напечатана в Новостях Литературы 1825 г., ч. III No XI стр. 91. В Полном собрании сочинений кн. Вяземского (т. III, стр. 361) отнесена к 1825 году.

614. Князь Вяземский Тургеневу. 14-го [апреля 1824 г. Москва].

   Упоминая о Фаддее, князь Вяземский намевает на Булгарина, которому отвечал на критику его статьею: «Несколько вынужденных слов» (см. примечание к 10-й странице). Д. В. Дашков просматривал статью князя Вяземского (см. 601-е письмо).
   Ответ князя Вяземского Дашкову в печати не появлялся.
   Петербургский Глазунов – Иван Петрович (род. 8-го февраля 1762 г., ум. 4-го июля 1831). Начал торговать в Петербурге с 1788 г., а в Москве с 1808 г. С 1811 г. водворился в Москве старший сын Глазунова, Петр Иванович, превративший книжную торговлю в 1854 году (Краткий обзор книжной торговли и издательской деятельности Глазуновых за сто лет. С-Пб. 1882, стрр. 4, 23, 60, 90).
   В приведенном двустишии князь Вяземский пародирует Державина («Фелица», 11-я строфа).
   С. Е. Раич, сделавшийся центром литературного кружка, основавшагося в 1823 году, где собирались И. В. и П. В. Киреевские, князь В. Ф. Одоевский, Д. П. Ознобишин, А. И. Писарев, М. П. Погодин, С. П. Шевырев и другие, был «человек ученый и вместе вполне литературный, отличный знаток классической древней и иностранной словесности… Это был человек в высшей степени оригинальный, бескорыстный, чистый, вечно пребывавший в мире идиллических мечтаний, сам олицетворенная буколика, соединивший солидность ученого с каким-то девственным поэтическим пылом и младенческим незлобием» (И. С. Аксаков. Биография Ф. И. Тютчева. М. 1886, стрр. 12, 13).

615. Тургенев князю Вяземскому. 1б-го апреля [1824 г. Петербург].

   «Эпиграмма» князя Вяземского не была напечатана в Сыне Отечества.
   О графине Генриетте Разумовской см. т. I.
   Claire de Duras (род. в 1778 г., ум. в 1829), жена герцога Амедея Дюра, рожд. гр. de Kersaint, была другом m-me Stäel и славилась в обществе остроумием. Салон её в царствование Людовика XVIII считался одним из самых блестящих. В 1824 году она, по настоянию друзей, напечатала в Париже свои изящный и чувствительный роман «Ourika», основанный на истинном происшествии. В нем изображены страдания негритянки-невольницы, воспитанной в аристократическом семействе и влюбленной в молодого человека, который по своему общественному положению не мог жениться на ней. «Урика» была переведена на многие языки. Русский перевод её, В. С. Филимонова, напечатан в Новой Библиотеке для чтения (служившей приложением ж Сыну Отечества) 1824 г., ч. III, стрр. 3-58, и отдельно. Переделанная в драматическую пиесу, «Урика» была представлена с большим успехом на всех парижских театрах. В следующем году появился в Париже новый роман герцогини Дюра: «Edouard». Оба напечатаны анонимно. «О ней см. «Etudes littéraires et historiques par М. le baron de Barante». Paris. 1859, pp. 405-408, и книгу А. Барду: «La duchesse de Duras». Paris. 1898.
   О С. П. Свечиной см. t. I.
   Известный французский философ Victor Cousin (род. в 1792 г., ум. в 1867) издал в II томах «Oeuvres complètes de Descartes». Paris. 1824-1826.
   Об О. П. Козодавлеве см. t. I.
   Канкрина – Екатерина Захарьевна (род. 15-го октября 1795 г., ум. 10-го сентября 1849), рожд. Муравьева, в 1816 году вышедшая замуж за Е. Ф. Канкрина, в 1823 году занявшего пост министра финансов. О них см. статью П. А. Плетнева (Соч., т. II, стрр. 223-231).
   Свиньин – Петр Петрович (ум. 12-го декабря 1841), ст. советник, бывший, как и Н. И. Тургенев, помощником статс-секретаря в Департаменте законов, с 19-го мая 1833 г. тайный советник и сенатор. Он начал службу в Коллегии иностранных дел (13-го марта 1805 г.).
   О Василии Александровиче и Екатерине Александровне Пашковых, см. т. II.

616. Тургенев князю Вяземскому. 18-го апреля [1824 г. Петербург].

О Павловых см. примечание в 36-й странице.

617. Князь Вяземский Тургеневу. 21-го апреля [1824 г. Москва].

   Статья князя Вяземского «О литературных мистификациях» (см. примечание к 27-й странице) вызвала «Ответ» М. А. Дмитриева, напечатанный в форме разговора в Вестнике Европы, № 7, стрр. 196-211. Со стороны князя Вяземского последовал «Разбор Второго разговора, напечатанного в 7-в номере Вестника Европы». Этот «Разбор» появился в VI-й части Дамского Журнала (№ 8, стрр. 63-82), с следующим эпиграфом из Вольтера: «On voit que ce folliculaire parlait à tort et à travers des choses les plus aisées à savoir, et dont il ne savait rien».
   Перепечатываем «Разбор» князя Вяземского, не вошедший в Полное собрание его сочинений:
   «Много было разговоров но случаю «Разговора», вылившагося из Бахчисарайского фонтана. Не мудрено! Одна искра взрывает громаду пороха, а самолюбие меньших братьев в авторстве – такое горючее вещество, что и порох в сравнении с ним несгараем. В оном «Разговоре» задраны слегка журнальные клевреты и некоторые прозаические поэты Вестника Европы. Разрыв ждать себя не заставил. Второй «Разговор» раздался в Вестнике Европы: блеска в выпале было мало; но зато разостлалось облако густого дыма, под коим много кое-чего осталось скрытым. Обиженные дело свое сделали; я сделал свое, отклоня от себя неприятность сражаться во тьме и подобно Аяксу в Илиаде, хотя и по другим причинам, вызвал ратоборцев в битве на дневном свете. Этого не довольно: словесные меньшие братья меньших братьев письменных, клевреты журнальных клевретов говорят, что ответ мой – не ответ; что я не отразил ни одного нападения Второго Классика; что самые стрелы, брошенные мною, не попали в настоящую цель и потому остаются недействительными. Нельзя на всех угодить; иные верно меня поняли; постараюсь удовлетворить требованиям и других. У меня нет микроскопа, посредством коего Ривароль составил свой забавный «Маленький словарь великих людей». Кто отыщет, например, Второго Классика в толпе литературных Мирмидонов? Да и какая польза и что за необходимость? В общине Мирмидонов царствует дух взаимности редкой: троньте одного, и вы тронули всех; а тем более, если коснулись до главы единочувственного племени. И, вспомня того же Ривароля, который говорил о венцах: qu'ils se fottisent pour compendre un bon mot, знаю также, что у вас меньшие братья в авторстве складываются, чтобы написать нелепость. Кто после возьмет на себя головоломный труд отыскивать в этих журнальных мозаиках вкладчину каждого? Гораздо короче и благоразумнее расплатиться напрямки с собирателем, или составителем мозаики, предоставляя ему расчесться с своими поставщиками и воздать каждому свое. Я так и сделал. На литературную часть второго «Разговора» не отвечал я литературно, потому что почел ее, во немецкому выражению, unter aller Kritike, хотя по всенародному объявлению Второго Классика я по-немецки и не знаю. Но за этим дело не станет. Если угодно, то я берусь не оставить в целости ни одного из литературных предложений, выставленных во втором «Разговоре», напечатанном в Вестнике Европы. Он изобилует погрешностями. Стоит только вытаскивать их напоказ. Желая поступить обстоятельно, начну с начала и кончу с концом. Труд будет не на моей стороне, а на стороне посторонних читателей, если будут они иметь терпение следовать за мною в этой ловитве. По крайней мере, надеюсь, взыскательные после того не скажут, что мой настоящий ответ – не настоящий ответ.
   Второй Классик [11 - Прошу покорнейше посторонних читателей, если решатся они прочесть мою статью, взять на себя труд прежде прочесть или перечесть второй «Разговор», напечатанными в 5-в номере Вестника Европы; ибо я не всегда приводил места, на которые отвечаю, и потому иные из возражений моих могли бы показаться темными. Впрочем, как жертва, ныне приносимая мною, посвящается единственно журнальным клевретам, которые словом или делом участвовали в этой полемической сшибке, то признаюсь откровенно, что не подосадую на посторонних читателей, если не разделит со мною скуки следить Второго Классика в его бесчисленных заблуждениях. К. В.] начинает с того, что отвергает достоверность «Разговора», напечатанного вместо предисловия к «Бахчисарайскому фонтану». Что же значит второй разговор, если не было первого? Вот неловкость первого приступа.
   Классик первого «Разговора» – безыменный. Во втором «Разговоре» является r. N., выдающий себя за классика; он говорит, что издатель «Бахчисарайского фонтана» не имел с ним разговора. Но с кем с ним? Кто он? Г. N. мог сказать: «речь идет не обо мне! я не классик!» Тогда бы – дело другое. И тут с первого приступа видим, что г. N. впутался не в свое дело. Чем далее пойдем, тем более в том удостоверимся.
   Классик второго «Разговора» говорят, что классик первого – не классик. И да, и нет. Не классик по званию и вследствие глубокого учения, но классик охотою, самоучкою, классик по недоброжелательству своему к чужим успехам, точно такой же, каков классик второго «Разговора»; одним словом, комическое лицо, которое таким и выведено в драматическом предисловии, подобно как Diafoirus у Мольера не есть врач ученый, но каррикатура врачей невежд. Не понимаю, кому пришла охота олицетворять в себе творенье вымышленное,
   Несколько классических произведений поэтов образцовых, законы: Ломоносов, Дмитриев [12 - О котором Дмитриеве говорит Второй Классик? Есть Дмитриев, который написал, между прочим, «Ермака»; есть другой Дмитриев, который сказал, между прочим:Свежо и прохладноПод тенью густой.Второй Классик так своенравен, особливо в своих мнениях, что не угадаешь, которые из двух считается образцовым.], Озеров, Батюшков (упомянутый во втором «Разговоре») не составляют еще классической литературы. Несколько ранних плодов, созревших весною, не составляют еще лета; полдюжина томов не образует литературы. Там существует литература классическая, где все отрасли её достигли до совершенной зрелости; у нас же многие еще и не показываются, другие только-что развиваются. Неудивительно, что Второй Классикь того не знает; но жаль, что журнал, некогда издаваемый писателями, каковы Карамзин и Жуковский, повторяет пустословные суждения классика самозванца.
   Насмешки на природных рецензентов не кстати. И конечно, для звания рецензента нужны природные дарования, которые не в школах добываются: ум открытый, взгляд сметливый, верный, чутье изящного, правила благородные, независимость характера. Грубо ошибаются те, кои полагают, что для звания критика потребны только ученый чин и диплом; еще непростительнее поступают те, кои пускаются на поприще критики для отмщения мелкой своей личности или для удовлетворения раздраженным страстям почетного Зоила. Побуждения полемического писателя должны быть всегда чисты и откровенны; он не должен быть двуличным; не должен в глаза искать ласки того, которого готовится унижать под рукою: иначе его криводушие отразится и в кривых его суждениях. Фрерон не от того прибил имя свое в позорному столпу в литературе, что был критиком безжалостным; но от того, что был критиком бесчестным.
   Озерова нельзя ставить в образец чистоты и правильности языка вместе с Дмитриевым, Карамзиным, Батюшковым.
   Ломоносов нейдет в образец вкуса. Такое смешение имен, принадлежащих поэтам свойств различных, доказывает, что, например, в вашем рецензенте мало природного, и что его тупое зрение не умеет отличать тонких оттенков.
   Что значит соединение быстроты рассказа с неподвижностью действия, будто служащее отличительным признаком новой нашей школы? О чем же идет рассказ, если не о действии? Где прекращается действие, там превращается и рассказ. Мы видим в «Теории изящной словесности «профессора Мерзлякова» определение пиитического рассказа, который составляется из представления истинных или вымышленных происшествий и деяний. Можно сказать, что слог повествования не соответствует действию; но антитеза, выведенная Вторым Классиком, есть именно то, что англичане называют nonsense. Сюда принадлежит также и соединение пылкости страстей с холодностию характеров. Есть ли тут здравый смысл? Из чего же составляется характер? Как могут страсти не действовать на характер? Можно подумать, что Второй Классик в двух определениях хотел оправдать собственными примерами упомянутое им изречение Фонтенеля: «Il у а des mots qui hurlent de surprise et d'effroi de же trouver unis ensemble». И в таком случае он совершенно успел. Если правда, как сказал он, что несовместное соединение слов принадлежит новой школе, то его по справедливости можно назвать ультра-романтиком, или классическим романтиком, ибо у самого виконта Дарленкура не найдешь примеров подобного сочетания слов и понятии несочетаваемых.
   Непростительно и ученику сказать, что в одах мы превосходим почти все другие народы европейские. Мы имеем великих лириков, но весьма мало хороших од.
   Сказав, что Ломоносов заимствовал у немцев одно стихосложение, будто в опровержение сказанного, что Ломоносов следовал в своем нововводимом стихосложении формам германским, Второй Класик доказывает, что не понимает ни того, на что отвечает, ни того, что отвечает. Его опровержение в этом случае совершенно согласно с предложением.
   Ломоносов в ходѣ он своих никогда не был подражателем древних. У него нет ничего Горацианского; в движениях найдешь то, что обыкновенно называют пиндарическим, но нигде нет расположения он Пиндаровых. Наружная форма он Ломоносова очевидно не та, что у Ж Б. Руссо, который наблюдал в своих гораздо более разнообразия в покрое строф и мерах стихов. Любопытные могут видеть в письме Ломоносова О правилах российского стихотворства мнение его о французской поэзии. Советуем и Второму Классику прочесть это место, чтобы очистить понятия свои о Ломоносове, который, кажется, знаком ему более по наслышке.
   Вот как судим мы по школьному! провозглашает с чопорным самодовольствием маленького педагога наш Второй Классик, выпустив несколько погрешных определений касательно Ломоносова. Оставляется теперь на рассмотрение: хорошо ли судить по школьному? Да и то не по школьному, а разве по школьнически.
   Ломоносов не следовал Гинтеру, говорит решительно Второй Классикь; а после сам же прибавляет, что у Ломоносова много найдется общего с Гинтером. Если трудно согласить Второго Классика с ним самим, то по крайней мере в противоречиях своих иногда соглашается он со мною.
   Второй Классик говорит, что словом разница открываю много несообразностей и на этом упреке основывает воздушный замок своих умствований. Да какое же понятие и может заключать в себе слово разница, как не понятие о несобразностях одного предмета в сравнении с другим предметом? Неужели Второму Класеику никогда не случалось слышать, что разница есть противуположность сходства? И добродушный Второй Классик называет это оружием, которое подаю на себя!! Разве оружием о двух остриях, из коих одно для меня безвредно, а другое весьма язвительно для того, который хватается за него необдуманно и неловко.
   Одна нечаянность изумила меня в речах Второго Классика: верное определение Германской школы и оригинальности, которую немецкая литература получила от Лессинга, как от критика, и от Гёте, как от поэта. «Как мог», говорил я сам себе, «попасть так метко на литературную истину тот, который в прочем решительно все знает на оборот?» Я уже начинал думать, что и для критиков есть иногда счастливая выдержка; но вскоре отыскал разрешение загадки, вспомня, что определение Второго Классика не иное что, как перевод слов г-жи Сталь, которая сказала, что «Lessing dans la critique et Goethe dans la poésie fondèrent une véritable école allemand».
   В первом «Разговоре» сказано, что наши поэты современные следуют движению, данному Ломоносовым. Что значит следовать! Идти далее, а не сидеть сиднем, как некоторые запоздалые в ограниченном круге старых понятий, забытых предразсудков и преданий. Итак, современники наши, следуя движению, данному Ломоносовым, должны были сойтись с Шиллером и Гёте, как то и сказано, и должны были участвовать в изменениях, последовавших в Германской школе, коей принадлежали они по движению, данному отцем нашей поэзии. Если бы Лононосов образовал свое стихосложение по образцам италианским, имел-бы, например, нечто общее с Метастазием, и мы следовали бы движению, данному им, то поэзия наша современная была бы подражательницею поэзии Алфиери, Касти, Монти. Вот понятия, которые естественно извлекаются из определений издателя «Бахчисарайского Фонтана».
   В первом «Разговоре» сказано, что эпоха преобразования русской прозы, сделанного Карамзиным (а не сделанная, как повторяет оное Второй Классикь, для коего каждая опечатка есть лакомая пожива), носит отпечаток германский. Второй Классик опровергает кто мнение тем, что Карамзин обращал более внимания на французских прозаиков. Оставя рассмотрение запроса, точно ли следовал Карамзин иностранным прозаикам в преобразовании русской прозы, или просто оценив свойства языка отечественного, он постиг дух его и следовал собственному откровению, заметим, что в выражении: «эпоха носит отпечаток германский» заключается смысл, совершенно противный тому, который хотели ему насильственно присвоить. Дело в том, что Карамзин обратил внимание наше на немецкую и английскую словесности, на сих двух соперниц, стремящихся к одной мете, как видим в оде Клопштока: «Die beiden Musen». Хотя Ломоносов и был питомцем германских муз, но непосредственно последовавшие за ним писатели наши забыли о них, и литература немецкая была до Карамзина для нас чуждая и мертвая. И это, кажется, должно быть ясно для всех, разве за исключением Второго Классики.
   Где же тут доказательство, что издатель «Бахчисарайского Фонтана» совсем не знает немецкой литературы? Знает ли он или нет, во приговоры Второго Классика всегда гадательные. Дело другое, если доказать кому-нибудь ясными уликами, что он давал ошибочные определения о Ломоносове, Озерове, Ж. Б. Руссо, древних лириках и применения немецкой литературы в русской:

     La raison dit Virgile et la rime Quinault.

   Объявим же и ему за тайну, что всякий переводчик, переводя стихотворца, всегда хочет присвоить языку отечественному стихи подлинника и что вследствие того не мудрено, если в переводе «Второй сатиры» Депрео находит он стихи, напоминающие стих «Второй сатиры» Депрео. Впрочем, перевод на перевод не придется. Просим покорнейше Второго Классика, как он ни догадлив и ни скор на соображения, обличить подобные присвоения чужого добра, например, в переводах поэмы Вальтера-Скотта – с вольского языка. Второй Классик, видно, придерживается совестливых переводчиков, которые, из уважения к праву собственности, почитают за грех воспользоваться драгоценностями подлинника.
   Смешение уподоблений с анатомиею, клеймами, испытаниями совершенно принадлежит Второму Классику. У издателя каждое уподобление на своем месте. Резец (скальпель) не есть орудие пытки, и следовательно напрасно Второй Классик видел в своем растревоженном воображении, что пытают Бейрона, Мура, Анакреона, Овидия. Жаль, что не посоветовался он с словарем, который успокоил бы жестокия сновидения его добровольного испуга!
   В предисловии сказано, что цветы яркой поэзии (упомянутых поэтов) закоптятся от лампадного чада комментаторов. Сие выражение кажется спешным Второму Классику, которому, виден, понятен один буквальный смысл. В припадке веселости вырываются у него энергическии: «Ха, ха, ха!» Такой смех не без эха, и многие посмеялись насмешнику.
   «Вы шутите над читателями, почтенный г. издатель!» говорит Второй Классик. Уж полно, не забавляется ли над ними и почтенный г. издатель «Вестника Европы», выпустив на сцену, без всякой оговорки от себя, Классика, которого не худо было бы отослать в классы. Всему виною излишнее доброе сердце и вследствие того радушное гостеприимство издателей журналов. Иной редактор, озабоченный множеством посторонних дел, не имеет ни досуга, ни способов писать от себя. Что же он делает? Растворяет журнал свой настежь; отказом обидеть никого не хочется:

     И выдет наконец, что в обществе орлов
     ………………………………

(Хемницер).
   Что значат упреки в молодости? К чему в полемическом споре ссылки на метрические книги? Есть юношество возмужавшее; есть дряхлость ребяческая; есть посредственность, не имеющая возраста.
   Второй Классик сознается, что новое стихотворение Пушкина невольно привлекает его. Сознание бесценное! Как в этом слове: «невольно», выразившемся невольно из тайника сердечного, изменяет себе присяга, данная Вторыми Классиками и дюженными их клевретами, не признавать дарований отличных и воевать их единодушно! Но будем справедливы. Чем невольнее победа над собою, тем более заслуживает она уважения. В этом отношении и второй «Разговор» есть точно торжество. Когда вспомним, где он напечатан, то найдем в нем несколько разительных примеров сего благородного и великодушного насилия. Второй Классик, хотя и сбивчиво и не по актерски, но по крайней мере с уважением говорит о писателях уваженных, там где привыкли слушать суждения о них, совершенно другим языком излагаемые. Не изыскивая скрытых побуждений, порадуемся гласному действию. Может статься, нужен был только перелом, и отныне настанет общая амнистия писателям, провинившимся возвышенностью дарований и характеров, утверждением за собою славы европейской, пристрастием публики и другими подобными преступлениями.
   Второй Классик начав неловкостию или тем, что запросто называется absence d'esprit, кончает так же. Зачем, думаете вы, напечатал он «Разговор» свой в «Вестнике Европы?»
   Затем, чтобы не подумали, будто он руководствуется мнениями «Вестника Европы». Да разве мнения журнала не составляются из мнений писателей, в нем участвующих? Разве журнал может сам собою мыслить, говорить, судить? Как можно браться за перо, когда бываем подвержены подобным рассеянностям!
   Кажется, урок мой неполнен, и меньшие братья должны быть довольны моею прилежностью: признаюсь, часто усталость и скука готовы были взять верх над терпением моим и желанием угодить вполне судиям взыскательным; но наконец я все превозмог! Все погрешности Второго Классика выведены на свежую воду из сонной и вялой прозы, которою они были заглушены. Из всех литературных мнений его только одно остается чистым – мнение о Лессинге и Гёте, и то доказано, что оно не его, а буквальный перевод слов г-жи Сталь и еще не кстати приведенный и не доказывающий того, что хотел он доказать.
   После того, скажите, если правда, что Второй Классик есть один из обиженных мимолетным замечанием о прозаических стихотворениях «Вестника Европы», то стоило ли для удовлетворения слегка уколонного самолюбия пуститься на шестнадцать страниц погрешностей, доказывающих только, что можно быть в одно время и прозаическим поэтом, и неискусным прозаиком, и критиком не литератором. О самолюбие!

     Souvent notre ainour-prôprc éteint notre bon sens!

   Князь Вяземский. Москва. 12-го апреля 1824.

   Приведенное двустишие взято из басни Дмитриева: «Лиса– проповедница».
   Фаддейщина – статья князя Вяземского: «Несколько вынужденных слов» (см. примечание к 10-й странице).
   Стих – из 14-й строфы пиесы князя Вяземского: «Уныние».
   Эпиграммы Грибоедова на балетную труппу Г. П. Ржевского (см. примечание к 1-й странице) в печати не появлялись.
   Апраксин – Степан Степанович (см. тт. I и II). – Талызин – Александр Степанович (род. 22-го марта 1795 г., ум. 22-го марта 1858), штабс-ротмистр л. – гв. Гусарского волка, адъютант князь Д. В. Голицына. Дед Талызина, тайный советник Александр Федорович Талызин (род. в 1734 г., ум. в 1787), был женат на Марье Степановне Апраксиной (род. 20-го мая 1741 г., уи. 10-го декабря 1796 г.), сестре Степана Степановича. А. С. Талызин женился на графине Ольге Николаенне Зубовой 16-го апреля 1824 года. Она родилась 5-го мая 1803 и умерла 3-го июля 1882 г.

618. Тургенев князю Вяземскому. 22-го апреля [1824 г. Петербург].

   Пашкова – Екатерина Александровна (см. т. II). Племянник её (по мужу) – Андрей Иванович Пашков (род. 21-го марта 1793 г., ум. 5-го февраля 1850), полковник л. – гв. Гусарского полка, впоследствии (с 1826 г.) генерал-маиор и егермейстер, известный магнитизер. В первом браке он был женат на графине Екатерине Дмитриевне Зубовой (род. 25-го февраля 1801 г., ум. 27-го апреля 1821), а во втором – на графине Аделаиде Гавриловне Моден (род. 23-го сентября 1803 г., ум. 8-го мая 1844). О нем св. «Русский биографический словарь».
   Великая княгиня – Александра Федоровна.
   Оболенский – князь Андрей Петрович, попечитель Московского учебного округа (см. тт. I и II).
   Велеурский – граф Густав-Александр-Михаил-Адольф (род. в Варшаве 20-го октября 1799 г.), сын генерала польских войск, графа Михаила Виельгорского. В 1839 году он был отставным капитаном польских войск (следовательно, мог быть адъютантом только великого князя Константина Павловича) и Люцинским (Витебской губ.) уездным предводителем дворянства. Граф Густав Виельгорский был женат в первом браке на Клотильде Осиповне Шадурской, дочери польского камергера, а в 1835-1838 гг. Витебского губернского предводителя дворянства. (Сообщение В. В. Руммеля).

619. Князь Вяземский Тургеневу. 24-го апреля [1824 х. Москва].

   Под «журнальным» Павловым разумеется Николай Филлиппович (ум. 29-го марта 1864 г.), о котором князь Вяземский дал впоследствии такой отзыв: «Павлов… при остром и легкопостигающем уме мог бы сделаться лучшим и первым журналистом нашим и полемическим писателем, если бы одарен был способностью прилежать в труду, а не довольствоваться редкими и случайными взрывами, показывая, как много таилось и глухо кипело в нем дарований и зиждительных сил» (Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 290). Н. Ф. Павлов в это время только начинал свою литературную деятельность, печатая стихотворения в Трудах Общества любителей Российской словесности 1823 г. и в Мнемозине 1824 г. О нем см. «Материалы для истории русской литературы. Н. Ф. Павлов», С. И. Пономарева. С.-Пб. 1889.
   О «другом» Павлове и его «сумасбродном поступке» мне ничего не известно. Замечу только, что Современником Николая Филипповича был Андрей Павлов, студент Московского университета, который в 1823 году напечатал в Москве переведенную им с французского языка драму в одном действии: «Отставка».
   Данзас – Борис Карлович (род. 19-го октября 1799 г., ум. 18-го октября 1868), брат Константина Карловича (ум. 3-го февраля 1870), секунданта А. С. Пушкина, лицеист 2-го выпуска, произведенный 5-го мая 1820 г. в титулярные советники, с причислением к Министерству финансов. С 26-го апреля 1821 г. он служил чиновником особых поручений при Московском генерал-губернаторе, а с 27-го ноября 1822 г. был советником Губернского правления. После кратковременной отставки (26-го апреля 1828 г.), Данзас вновь поступил (24-го октября 1829 г.) к князю Д. В. Голицыну и находился при нем до 11-го мая 1835 г., когда определился за обер-прокурорский стол в 1-е отделение 5-го департамента Сената. В 1838 году (25-го августа) он был произведен в д. ст. советники и назначен обер-прокурором 2-го департамента а в следующем году (2-го апреля) получил должность директора департамента Министерства юстиции. С 1-го января 1845 по 13-е сентября 1851 г. он состоял обер-прокурором 1-го департамента, а после того был назначен сенаторов. В 1866 г. (1-го января) Данзас был произведен в д. т. советники и с 30-го марта 1867 г. состоял первоприсутствующим в Уголовном кассационном департаменте Сената (формуляр).
   «Второй ответ» – Разбор» князя Вяземского, перепечатанный в примечаниях к 6 и 7-му письму.
   .– (Стр. 36). Генерал-лейтенант граф Ираклий Иванович Морков (род. 2-го ноября 1753 г., ум. 26-го марта 1829), сподвижник Суворова, «с воинскими способностями, с мужеством беззаветным сочетал благороднейшее сердце, характер прямой, бескорыстный и был истым витязем без страха и без упрека» (Князь П. В. Долгоруков. Российская родословная книга, ч. III. С.-Пб. 1856, стр. 200). В 1812 году он командовал московским ополчением. По окончании войны, Марков продолжал носить мундир ополченца. «Ростопчин говорил, что он воспользовался войной, чтобы не выходить из патриотического халата» (Полн. собр. соч. кн. П. А. Вяземского, т. VIII, стр. 80).
   «Новая брань» М. А. Дмитриева – его «Возражения на Разбор Второго Разговора», напечатанные не в 7-м, а в 8-м номере Вестника Европы (стрр. 271-301). За это. ю статьей последовало «Мое последнее слово» князя Вяземского, также не вошедшее в Полное собрание его сочинений, но напечатанное в Дамском Журнале 1824 г., ч. VI, № 9, стрр. 115-118. Вот оно:
   «В 7-м номере Вестника Европы напечатан ответ на мою статью: «О литературных мистификациях». Почитаю его совершенно удовлетворительным. Главным побуждением моим, когда я писал упомянутую статью, было сначала отклонить от себя худую славу и подозрение, что Второй Классик мог иметь с издателем «Бахчисарайского фонтана» разговор, подобный тому, который напечатан в 5-м номере Вестника Европы: они отклонены признанием сочинителя Второго разговора, что он им вымышлен (Вестник Европы, № 7, стр. 199). Вторым побуждением моим было принудить сочинителя-анонима к молчанию или объявлению своего имени. Он избрал труднейшее из двух предстоящих средств (Вестник Европы, № 7, стр. 211): жертва достаточная! Без сомнения, не легко было решиться сочинителю Второго разговора и Ответа приписать к двум последним произведениям своим прозаическим (здесь говорю уже чисто и буквально о его прозе) имя, почтенное у нас как в государственном, так и в литературном отношении – имя, которое обязывает преемника его носить оное с достоинством и честью. Наконец, сочинитель, бывший г. N., что ныне Михаил Дмитриев, сознается в Postecriptum перед читателями своими (в числе коих и я по несчастию своему), что он был неправ в некоторых своих выражениях (Вестник Европы, № 7, стр. 210). Мне нужно было обличить безыменного сочинителя, который заставлял меня будто бы говорить не так, как я говорить привык, и будто бы слушать то, чего я слушать не должен. И я достиг своей цели. Повторяю уже сказанное мною, но в этом заключается вся сущность дела: издатель книги названной есть имя личное, точно так же как автор книги определенной, как хозяин дома означенного; итак, вводить перед публикою человека известного и определенного в разговор небывалый и несбыточный есть злоупотребление нетерпимое и преступающее за границы дозволенного. Границы полемических монологов гораздо пространнее, и потому не останавливаю сочинителя Ответа в новом его похождении. Преимущества писателей, ему подобных, известны; известно также и право человека, себя уважающего. Он не обязав входить в полемическую распрю, в которой и самая победа его не обещает ему ни чести, ни удовольствия. Вследствие сего, крепкий собственным убеждением и мнением людей, на коих с гордою доверенностью указать могу пред лицом отечества, я в праве, я в обязанности не дорожить суждением о себе человека, мне совершенно чуждого и ни чувствам, и во образу мыслей.
   Что же касается до неведения, объявленного г. Редактором Вестника Европы (№ 7, стр. 208) о препятствиях, встретившихся при печатании поэмы г. Пушкина, то долгом своим поставляю сказать следующее: призывая свидетельство г. редактора, показал я, что он, как член Ценсурного московского комитета, должен был звать о переменах, требованных ценсурою в поэме, по которым принужден я был войти в переписку с автором, находящимся в Одессе, и о переменах в предисловии моем, которое я старался защищать.
   Вот все, что оставалось досказать в сказанному мною прежде в отношении личной сущности предлежащей тяжбы; что же касается до сущности литературной, то, кажется, в «Разборе второго разговора», (напечатанном в 8-м номере Дамского Журнала) достаточно доказано, что мне неприлично и неспоручно входить в литературные рассуждения с классиком, каков Михаил Дмитриев.
   Сим заключаю возражения свои на прошедшие и будущие прения журнальных клевретов, говоря с Шенье:

     Je réclame leur haine, et non pas leurs suffrages,
     Je leur demande encor d'honorables outrages.
     Contre moi réunis, qu'ils me lancent d'en bas
     Des traite empoisonnés, qui ne m'atteindront pas.»

   Князь Вяземский.
   Москва. Апреля 23.

   В 33-м номере Московских Ведомостей (от 23-го апреля) напечатано следующее объявление: «Спешим уведомить любителей отечественной поэзии, что 3-е, исправленное и дополненное издание Стихотворений В. А. Жуковского вышло из печати и поступило в продажу. (В дохе князя П. А. Вяземского, в Чернышевском переулке, у коммиссионера Андрея Иванова, по 25 рублей экземпляр). Сие издание в типографическом отношении едва ли не превосходит все, доныне напечатанное в России. Бумага, формат, литеры, исправность и чистота набора – все соответствует одно другому и приносит особенную честь типографии Департамента народного просвещения и почтенному фактору оной г. Гюэту, истинному художнику в своем роде.
   Сочинитель имел счастие подвести экземпляр сего нового издания государыне императрице Елизавете Алексеевне и получить от её величества драгоценный бриллиантовый перстень».
   Карамзин был произведен в д. е. советники 6-го апреля 1824 г. «в воздаяние за ревностные труды его» (С.-Петербургские Ведомости 1824 г., № 31).

620. Тургенев князю Вяземскому. 29-го апреля [1824 г., Петербург].

   Об А. C. Бирукове см. т. II.
   Иоганн Госнер (род. в 1773 г., ум. в 1858) был священником сперва в Мюнхене, а потом в Дюссельдорфе и принадлежал к секте католических пиэтистов, известных под именем «Пробужденных». Религиозные верования Госнера, близко подходившие в учению Моравских братьев (Герригутеров), навлекли на него гонения со стороны католического духовенства, и он вынужден был оставить Германию. Как деятельный член Библейского Общества, Госнер находился в сношениях с русским Комитетом. Благодаря этим связям, он получил приглашение приехать в Петербург, куда и явился в июне 1820 г. Избранный тогда же в число директоров петербургского Комитета Библейского Общества, Госнер, славившийся своим красноречием, был назначен проповедником. Вскоре он приобрел большую популярность среди всех христианских вероисповеданий столицы. В первый же год своего пребывания в Петербурге Госнер напечатал в типографии Карла Крайя книгу: «Geist des Lebens und der Lehre Jesu Christi, iu Betrachtungen uod Bemerkungen über das ganze Neue Testament. Erster Band. Matthäus und Marcus». Книга эта была одобрена цензором Карлом Карловичем фон-Ноль, большим поклонником Госнера, занимавшим также должность помощника секретаря в комитете Российского Библейского Общества. Другой почитатель его, отставной инженер-генерал-маиор Александр Максимович Брискорн, задумал перенести книгу Госнера на русский язык в сотрудничестве с бывшим профессором Казанского университета Ильею Федоровичем Яковкиным и чиновником 5-го класса Трескинским. В конце 1823 г. Брискорн умер. Госнер принял на себя продолжение издания, а директор Департамента народного просвещения Василий Михайлович Попов взялся за окончание перевода, который должен был появиться в 1824 году, под следующим заглавием: «Дух жизни и учения Иисуса Христова в Новом Завете. Часть I. Отделение первое, содержащее Евангелие от Матфея». Печатание книги производилось в типографии Н. И. Греча. Цензурное одобрение было подписано Бируковым еще 24-го мая 1823 года. Известно, как Аракчеев и его союзники, в лице Магницкого, Фотия и митрополита Серафима, ловко воспользовались «еретическою» и «революционною» книгой Госнера, чтобы свергнуть ненавистного им князя Голицына. Госнер же, еще до удалении последнего, был выслав за границу; книга его сожжена, а переводчики, два цензора и типографщики отданы под суд. Дело это тянулось до 1828 года, и все подсудимые в конце концов были оправданы. Между тем Госнер поселился в Берлине, перешел в протестантизм и на ряду с проповедничеством занимался основанием различных школ и благотворительных обществ (А. Н. Пыпин. Российское Библейское Общество – в Вестнике Европы 1868 г., № 9, стрр. 276-279; № 11, стрр. 260-283. – Записки А. С. Шишкова. Прага. 1870. – Записки Я. И. Греча. С.-Пб. 1886. – Библиографические Записки 1892 г., №№ 3 – 5, 9, 10: Ив. Мих. Остроглазов. История одной редкой и замечательной книги).
   О Д. П. Бутурлине, женатом на Елизавете Михайловне Комбурлей, см. тт. I и II.
   Апраксин – граф Александр Петрович (род. в 1784 г., ум. в 1840), в первом браке женатый на Александре Васильевне Давыдовой, а во втором на Елене Николаевне Безобразовой (см. т. II, стр. 603).
   Мюллер – лейб-медик Карл Яковлевич Миллер.
   Пашкова – Евдокия Васильевна (род. 2-го октября 1796 г., ум. 23-го мая 1868), дочь обер-егермейстера В. А. Пашкова (см. т. II).
   О Bac. Bac. Левашеве см. тт. I и II.
   В 76-м номере Русского Инвалида (от 26-го марта) напечатано следующее известие из Кишинева от 23-го февраля: «С неделю наслаждались мы прекраснейшею весеннею погодой; небольшой снег, покрывавший землю, совершенно исчез, и трава начинала уже показываться на полях, как 21-го сего месяца внезапная и странная перемена атмосферы сию благоприятно начинавшуюся весну снова превратила в зиму. Утро сего числа было весьма пасмурное: темные облака, беспрестанно скопляясь, образовали, особливо с северной стороны, густые тучи, которые и разразились около двенадцатого часа с ужасным громом и сильным блеском молний. Вскоре десять сильных и восемь слабых ударов последовали один за другим, в продолжении полутора часа, сопровождаемые проливным дождем. Гроза сия не причинила в городе никакого несчастья. Около второго часа по-полудни оная утихла; но место дождя заступил сильный град, коего большие зерна, величиною с грецкий орех, разбили множество стекол в домах. Град сей, конечно, мог бы сделать еще больший вред, если бы продолжался долее. Но к счастию в третьему часу погода переменилась: небольшой мороз начал скреплять землю, и град превратился в снег, падавший правильными осьмигранными звездочками. Ночью продолжалась ужасная нетель, а к утру следующего дня увидели мы землю, покрытую снегом более чем на одну четверть. Утро 22-го числа било, впрочем, прекрасное; холод простирался до шести градусов. Погода до сих пор стоит здесь хорошая, и продолжающиеся морозы произвели прекрасный зимний путь. Находясь более сорока лет в Молдавии, мне никогда еще не случилось видеть столь странное явление природы. Самые старожилы уверяют, что они никогда не бывали свидетелями таковых феноменов. Столь ранний и сильный гром, столь быстрая перемена времени года возбуждают всеобщее любопытство к узнанию причины оных. Впрочем, старики питают надежду, что сие должно послужить к совершенному истреблению падшей на землю саранчи и предзнаменует особенно плодородное лето. Желая, чтобы сие исполнилось и имея хутор в Буджаке, я знаю только, что сие чрезвычайно вредно для рогатого и мелкого скота: если погода сия продолжится еще несколько времени, то много буйволов и мериносов во недостатку пищи и от холода сделаются жертвами оной. Гор. Марепулл».
   Екатерингоф, основанный в 1711 году Петром Великим, после его смерти приходил в постепенный упадок, пока в 1823 году не был заново реставрирован Петербургским генерал-губернатором графом М. А. Милорадовичем, обратившим на него свое внимание (И. И. Пушкарев. Описание Санктпетербурга, ч. III. С.-Пб. 1841, стрр. 157-160). См. также статью Булгарина: «Прогулка в Екатерингоф» (Литературные Листки 1824 г., ч. II, No VIII, стрр. 291-312).

621. Князь Вяземский Тургеневу. 1-го мая [1824 г. Москва].

   О «Последнем слове» князя Вяземского см. в примечании к 37-й странице.
   Приведенный стих взят из «Причудницы» И. И. Дмитриева.
   Настасья Григорьевна Оболонская 27-го апреля вышла замуж за Грузинского царевича Илию Георгиевича (род. в 1792 г., ум. 18-го июля 1854), сына последнего Грузинского царя Георгия XIII. О богатстве Оболонских см. Русский Архив 1901 г., № 5, стрр. 54, 56. Другая дочь Оболонского. Анна Григорьевна (ум. 24-го июня 1852 г.), была замужем за генерал-маиором Петром Николаевичем Ермоловым (род. 8-го октября 1787 г., ум. 20-го июня 1844), двоюродным братом Алексея Петровича Ермолова.
   Упоминаемое письмо князя Вяземского в А. Ф. Воейкову, относящееся к 1-му мая 1824 г., напечатано И. А. Бычковым в СХVИИ-м томе Русской Старины за 1904 г., январь, стрр. 117– 122.
   Александр Иванович Писарев (род. 14-го июля 1803 г., ум. 15-го марта 1828), воспитанник Московского университетского благородного пансиона (выпуска 1821 г.), талантливый водевилист и сатирик, принадлежал в кружку московских писателей старой школы. группировавшихся в Обществе любителей российской словесности, членом которого состоял и Писарев. Наиболее близкими приятелями его были: князь И. М. Долгоруков, М. H. Загоскин, Ф. Ф. Кокошкин, князь А. А. Шаховской; к ним примыкали также С. Т. Аксаков и М. А. Дмитриев. В своих литературных воззрениях Писарев отличался едва ли не большею нетерпимостью и пристрастием, чем все остальные члены кружка, в котором он вращался. Нетерпимость эта с особенною резкостью проявлялась в его злых, но под час остроумных нападках на Грибоедова, князя Вяземского и Полевого. Вообще, в полемической литературе двадцатых годов прошлого столетия, в особенности рукописной, имя Писарева занимало довольно видное место. Экспромпты, эпиграммы, пародии и сатиры Писарева, большею частью оставшиеся не изданными, пользовались у современников такою же известностью, как и его водевили. Последние все почти являются переделками с французского, но вставленные в них куплеты представляют собою оригинальное достояние Писарева, полны сатирических намеков на различные явления общественной жизни и нередко содержат в себе желчные выходки против литературных деятелей враждебной автору партии. Так, в водевиле «Учитель и ученик, или в чужом пиру похмелье», представленном впервые 24-го апреля 1824 г., задет князь Вяземский в следующем куплете:

     Известный журналист Графов
     Задел Мишурского разбором;
     Мишурской, не теряя слов,
     На критику ответил вздором.
     Пошли писатели шуметь,
     Кричат, бранятся от безделья,
     А публике за что-ж терпеть
     В чужом пиру похмелье.

   Подробности об этом см. в Полном собрании сочинений князя Вяземского, т. VII, стрр. 338-340.
   Позднее князь Вяземский был осмеян в водевиле «Хлопотун или дело мастера боится», представленном 4-го ноября 1824 г., и в сатире «Певец на биваках у подошвы Парнасса» (Библиографические Записки 1859 г., № 20).
   Главным источником для биографии Писарева служат воспоминания С. Т. Аксакова (Полн. собр. соч., т. IV), но его восторженные отзывы о талантах рано умершего друга не отличаются беспристрастием. Верно оценил Писарева Белинский, который в 1842 году дал о нем такой отзыв: «Покойный Писарев принадлежал в числу тех дарований, которые очень сильны в мелочах – обстоятельство, которое, вероятно, и причиною того, что он теперь забыт. Не смотря на это, все наши теперешние водевилисты, вместе взятые, не стоят одного Писарева. Вот как ненадежно на Руси бессмертие водевилиста» (Соч., изд. 4-е, ч. VI. М. 1882, стр. 654).
   О Писареве см. статью С И. Пономарева в Еженедельном Новом Времени 1879 г., т. I, стт. 342-357.
   Знакомство князя Вяземского с Грибоедовым состоялось, по всей вероятности, в апреле 1823 г., когда Грибоедов, находясь в отпуску, проживал в Москве (Полн. собр. соч. А. С– Грибоедова, изд. под редакцией И. А. Шляпкина, т. I. С.-Пб. 1889, стрр. XVII-ХVIII; Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского, т. VII, стр. 338).
   «Ответ» князя Вяземского находятся в указанном уже письме его к Воейкову. Здесь же приведена и следующая эпиграмма на князя Петра Андреевича, как образец «низости и глупости близнецов», то-есть, А. И. Писарева и М. А. Дмитриева:

     Я, веря слухам, был в надежде,
     Что он Варшавой проучен;
     Знать ложен слух! Как был и прежде,
     Все тот же неуч он.

   «Плоская грубость» заключается в заметке Булгарина, появившейся в Литературных Листках 1824 г., No VII, стрр. 280-282 и касающейся анонимной статьи князя Вяземского «О Бахчисарайском фонтане не в литературном отношении» (см. примечание в 22-й странице), напечатанной в Новостях Литературы, кн. VIII, No XIII. Вот заметка Булгарина:
   «Издатель Русского инвалида говорит в примечании, что автору сей статьи не нужно подписывать своего имени, потому что зрелые мысли и остроумие обличат его. Прочитав со вниманием эту статью, мы, к сожалению вашему, не нашли обличения зрелых мыслей и остроумия, не догадались даже об имени сочинителя, но усмотрели обличение его в совершенном незнании не литературных отношений «Бахчисарайского фонтана». Нам кажется, что г. сочинителю статьи, прежде выпуска свой в свет, надлежало бы посоветоваться с почтенным издателем поэмы, князем П. А. Вяземским, которому известны все подробности свой в нелитературном отношении. Тогда бы оказались совершенно неуместными похвалы Московскому книгопродавцу Пономареву, который, как сочинитель статьи говорит, заслуживает за покупку манускрипта, чтобы имя его, доселе еще негромкое в списке ваших книгопродавцев, соделалось известным, ибо он обратил на себя признательное уважение друзей просвещения, оценив труд ума не на меру и не на вес. Voilа comme on écrit l'histoire! – Удивительно, что г. сочинитель не узнал прежде, что поэму купили гг. книгопродавцы Александр Сергеевич Ширяев и Александр Филиппович Смирдин, а г. Пономарев имел только поручение окончательного торга от вышеупомянутых книгопродавцев. Вот доказательство верности заключений гг. сочинителей, которые смотрят на вещи чрез цельные стекла гостиных и во слухам пишут о России и русских сочинениях. Остроумие, отысканное г. издателем Русского Инвалида в сей статье, состоит в переводе французской фразы le patriotisme rechaufé, подогретого патриотизма, и в заимствовании из комедии князя А. А. Шаховского «Полубарские затеи» слова: доморощеной, весьма не кстати примененного к книге. В комедии говорится об арапах доморощеных; это на своем месте весьма остро и забавно, но доморощеная книга ничего не значит. Гораздо приличнее было бы сказать о доморощеных сочинителях, поэтах, издателях и т. п. Что же касается выходки г. сочинителя статьи на счет скорой продажи так названных им русских европейских сочинений, что он подкрепляет примерами Полярной Звезды и Бахчисарайского фонтана, то мы советовали бы г. сочинителю, для удостоверения его в противном, прочесть номер 5-й Северного Архива и 1-й номер Литературных Листков на 1823 год, где исчислены отличные русские сочинения, поныне не распроданные первым изданием. Для примера скажем о сочинениях первоклассного русского поэта Батюшкова, изданных в 1817 году и поныне не проданных. Но лучше всего, чтобы г. сочинитель статьи для опыта издал свои собственные сочинения: тогда бы сладкое его очарованье исчезло,

     Как обман, как упоенье! и проч.

(Св. «Песню», соч. князя 11. А. Вяземского).
   Г. сочинитель статьи тогда бы поверил Вестнику Европы, что гораздо легче прослыть великим писателем в кругу друзей и родных, под покровом журнальных примечаний, нежели на литературном поприще в давках хладнокровных книгопродавцев и в публике.
   «Ma vie est un combat» – выражение Вольтера (см. т. II, стр. 577).

622. Тургенев князю Вяземскому. 2-го мая [1824 г. Петербург].

   Оболенский – князь Андрей Петрович (см. т. I).
   Мейстер – граф Ксаверий Местр.
   Секретарь – Б. М. Федоров (см. т. II).
   Стихи графа Хвостова – «Майское гулянье в Екатерингофе 1824 года. Графу Милорадовичу». Они напечатаны в «Полном собрании стихотворений» Хвостова, т. II. С.-Пб. 1829, с следующим примечанием автора: «Стихотворение «Майское гулянье» сочинено в 1824 году, по желанию графа М. А. Милорадовича. Оно при первом появлении отдельно было напечатано иждивением И. В. Слёнина и оглашено с похвалою в отечественных журналах. См. разбор оного в Украинском Вестнике и также выписки на немецком языке во многих журналах. См. «Дрезденскую Вечернюю Газету».
   П. П. Свиньин (см. т. I), издатель Отечественных Записок, в своих патриотических увлечениях часто доходил до смешных крайностей и пропагандировал таких лиц, которые вовсе не обладали талантами.
   Пушкин прожил в Одессе, находясь на службе в Канцелярии Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора графа М. С. Воронцова, с начала поля 1823 г. по 30-е июля 1824 г., когда, по высочайшему повелению, был выслан в Псковскую губернию, с исключением из службы.

623. Князь Вяземский Тургеневу. 5-го мая [1824 г. Москва].

   Сын князя Алексея Борисовича Куракина – князь Борис Алексеевич (род. в 1783 г., ум. 2-го октября 1850). Он был зачислен на службу в Сенат 2-го января 1797 г., а в 1801 г. (15-го сентября) пожаловав камер-юнкером 5-го класса. В следующем году причислен к Малороссийскому генерал-губернатору. В 1804 г. (20-го июля) назначен действительным камергером. С 7-го декабря 1807 по 27-е января 1811 г. находился на службе в Министерстве внутренних дел, а потом в Министерстве финансов. С 13-го января 1822 по 4-е марта 1833 г. был сенатором. Умер в отставке.
   О полемике князя Вяземского с Булгариным см. примечание в 10-й странице.
   О St.-Brice см. т. I.
   Шлегель на французском языке вышел в 3-х томах под заглавием: «Cours de littérature dramatique». Paris. 1814. Имени переводчика не обозначено, но перевод сделан двоюродною сестрой г-жи Стааль, Альбертиною-Адриенною Неккер, рожд. Соссюр (род. в 1766 г., ум. в 1841). Первое издание напечатано было в Женеве в 1804 году.

624. Тургенев князю Вяземскому. 6-го мая [1824 г. Петербург].

   Приведенный стих – пародия стиха из послания Жуковского «Александру Ивановичу Тургеневу, в ответ на его письмо» (Стихотворения, изд. 9-е, т. I, стр. 292).
   Жуковский проводил Батюшкова до Дерпта, но пристроить там больного не удалось, и он был отправлен в Зонненштейн (Л. Н. Майков. Батюшков, его жизнь и сочинения. Изд. 2-е. С-Пб. 1896, стр. 229).
   Царский билет – пригласительный билет, о котором упоминается в 621-м письме.
   О Николае Карамзине см. т. I.

625. Князь Вяземский Тургеневу. 12-го мая [1834 г. Москва].

   Дмитрий Владимирович – князь Голицын, Московский генерал-губернатор.
   Гундоров – быть может, князь Дмитрий Андреевич (А. Б. Лобанов-Ростовский, князь. Русская родословная книга, изд. 2-е, т. I, стр. 173). О. П. Жихарев дает такой отзыв о Гуздорове: «Этот князь считается одним из лучших наездников на рысаках… Он также известен и неугомонностию своего аппетита, которому однако же не всегда расположена служить его натура, несмотря на свою солидность: случается, под конец обеда или ужина, что, наложив себе верхом тарелку какого-нибудь кушанья и приготовясь наслаждаться им, он вдруг с глубоким вздохом отталкивает его от себя, с досадою промолвив: «не могу!» (Записки. М. 1890, стр. 109).
   Племянник И. И. Дмитриева – М. А. Дмитриев.
   Об Е. Г. Пушкиной см. т. II.
   Прекрасная Юлия – Татищева, Юлия Александровна. О ней см. т. II.

626. Тургенев князю Вяземскому. 16-го мая [1824 г. Петербург].

   О К. В. Гуфеланде см. т. I.
   Князь Борис Николаевич Юсупов (род. 9-го июля 1794 г., ум. 25-го октября 1849), обучавшийся в пансионе аббата Николя и выдержавший экзамен в Педагогическом институте, с 1815 г. служил в Министерстве иностранных дел. В 1824 году он взял заграничный отпуск я полтора года путешествовал по Европе. Впоследствии был гофмейстером и почетным опекуном (Князь Николай Юсупов. О роде князей Юсуповых, ч. I. С.-Пб. 1867, стрр. 179-184).
   Тайный советник граф Александр Иванович Рибопьер (о нем см. т. I) с 16-го августа 1817 по 10-е августа 1823 г. состоял управляющим Государственным Коммерческим банком, а с 13-го мая 1824 г. был зачислен в ведомство Государственной коллегия иностранных дел (формуляр).
   О Сергее Степановиче Ланском см. тт. I и II.

627. Князь Вяземский Тургеневу. 20-го [мая 1824 г. Москва].

   Говоря о Булгаринской ругани, князь Вяземский разумеет, между прочим, и следующие строки из рецензии на «Сочинения» В. А. Озерова, изданные под наблюдением А. E. Измайлова: «Мы не знаем, кого благодарить за исправление весьма важной ошибки, находящейся в издании 1817 года, в статье: «О жизни и сочинениях В. А. Озерова», соч. князя П. А. Вяземского. Сочинитель сей статьи, желая озарить оную блеском древних греческих классиков, говорит: «В Поликсене взята обильная дань с Илиады, и в этом смысле можно, по выражению Эсхила, назвать ее барельефом пиршеств Гомера» (см. стр. XLV). Очевидно, что князь П. А. Вяземский почерпнул это выражение Эехила не из греческого подлинника, но из французского автора и вместо: reliefs des festins d'Homиre, то-есть, крохи или остатки от пиров Гомеровых перевел: барельефы пиршеств Гомера (!!). Впрочем, и новая поправка не весьма удачна. В новом издании сочинений Озерова сказано (стр. LIV): Новым пиршеством из остатков от пиршеств Гомеровых. Какое может быть новое пиршество из крох или остатков пиршеств! Сочинитель статьи, сделавший первую ошибку, и поправивиший оную, вероятно, не поняли, что Эсхил говорил в насмешку. Они шуточное выражение его употребили в похвалу Озерову! Краткия сии замечания мы заключаем сожалением об участи всех писателей, которые всегда более претерпевают от знаменитых своих друзей, нежели от мнимых врагов, и повторяем стих Крылова:

     Избави, Бог, и вас от этаких судей!

   (Литературные Листки 1824 г., ч. II, No VIII, стрр. 318-319).
   Вслед за этой «руганью» помещен «Маленькии разговор о новостях литературы», касающийся полемики князя Вяземского с М. А. Дмитриевым, с явным сочувствием последнему, а на страницах 321-322, выражено и упомянутое в письме «благоволение»: «Прошу извинения у почтенного В. А. Жуковского в неумышленном проступке: в 7-м нумере Литературных Листков, в статье «О прелести», на стр. 249, в строке 27, по небрежности переписчика и моей неосмотрительности в корректуре пропущено имя г. Жуковского при исчислении поэтов, обворожающих читателей прелестью своих произведений. Ручаюсь честью моею, что это произошло без умысла. С самого вступления моего на литературное поприще я всегда старался быть по возможности беспристрастным, не обращая внимания на посторонния отношения. И если бы когда-нибудь увлекся какою-нибудь страстью, то верно не в отношения к В. А. Жуковскому, которого уважаю как человека, люблю как поэта, хотя имею свой собственный образ мыслей на счет русской литературы. Sapere aude!»
   Похвала Булгарина М. А. Дмитриеву выражена в следующих строках вышеупомянутой статьи «Маленький разговор о новостях литературы»: «На поприще русской словесности появился новый критик, разбирающий предметы основательно, глубокомысленно, с веселостью и игривостью ума, критик, знающий язык и словесность. Скажу по совести, что Михаил Дмитриев обещает много. Дай Бог, чтобы он продолжал трудиться в этом роде!»

628. Тургенев князю Вяземскому. 21-го мая [1824 г. Петербург].

Князь Голицын имел сильного врага в лице Аракчеева, который не мог равнодушно смотреть на близость его к императору Александру и давно уже искал случая свергнуть ненавистного ему государева любимца. Воспользовавшись религиозными увлечениями последнего, несогласными с православием, Аракчеев, с помощию митрополита Серафима, Фотия и Магницкого, добился отставки Голицына, которая состоялась 15-го мая, а 17-го числа того же месяца был смещен и Тургенев, правая рука павшего министра, также слывший за «нетвердого в православии» (И. А. Чистович. Руководящие деятели духовного просвещения в России. С.-Пб. 1894, стр. 186). Неизвестно, в чем собственно обвинялся Тургенев, но остается несомненным, что митрополит Серафин действовал, находясь под сильным давлением дикого изувера Фотия, который был непримиримым врагом Тургенева, считая его «еретиком и развратителем церкви» (Русский Архив 1863 г., изд. 2-е, ст. 851). По поводу отставки Тургенева А. Я. Булгаков писал своему брату: «Мне очень жаль Тургенева, Нет сомнения, что он малый честный, благонамеренный и много делал добра. Про него, не ругая однако же, как князя, говорят: Дуда и дорога, – мартинист! Пора их всех истребить!» Общее мнение столь поражено карбонарами, что все секты относят к ним. По крайней мере сим обнаруживается благонамеренный дух вашей старой столицы» (Русский Архив 1901 г., № 5, стрр. 59-60).

629. Тургенев князю Вяземскому. 23-го мая [1824 г.]. Черная Речка.

   – (см. 47). Мещерский – князь Петр Сергеевич (род. в 1778 г., ум. 31-го декабря 1856). Он получил домашнее образование и начал службу в Семеновском полку, в котором находился по 8-е сентября 1798 г., когда, по прошению, был уволен в отставку с числом подпоручика. Пожалованный камер-юнкером 5-го класса, Мещерский 5-го декабря 1805 г. был определен членом Конторы опекунства новороссийских иностранных поселенцев, а 18-го февраля 1808 г. назначен Херсонским гражданским губернатором. С 8-го июня 1809 по 17-е октября 1817 г. исправлял должность обер-прокурора во 2-м отделении 5-го департамента Сената, после чего был определен в Главное правление училищ и 24-го ноября 1817 г. назначен обер-прокурором Синода, имея чин д. ст. советника (с 4-го января 1810 г.). В 1823 г. (21-го апреля) Мещерский был, кроме того, сделан членом Коммиссии духовных училищ, а в следующем году (22-го июня) – помощником главного попечителя Человеколюбивого общества. С уничтожением Министерства духовных дел власть Мещерского значительно возвысилась, потому что он стал во главе 1-го отделения бывшего Департамента духовных дел, переименованного в Отделение духовных дел греко-российского исповедания. «А так как в 1-м отделении… сосредоточивалась вся министерская деятельность Голицына по отношению к синодальному ведомству, то и передача отделения в ведение обер-прокурора фактически ставила Мещерского почти в такие же отношения к Синоду, в каких находился к нему министр духовных дел». В 1826 г. (22-го августа) Мещерский получил чин тайного советника. В 1833 (2-го апреля) ему повелено присутствовать в Сенате, с увольнением от должности обер-прокурора Синода и с сохранением всех получаемых окладов. В 1843 г. (27-го декабря) Мещерский был произведен в д. т. советники (Формуляр. – И. А. Чистович. Руководящие деятели духовного просвещения в России. С.-Пб. 1894. – Ф. В. Благовидов. Обер-прокуроры Святейшего Синода. Казань. 1900).
   Князь Мещерский, вместе с Тургеневым, принадлежал к числу видных деятелей Библейского общества с самого основания его в Петербурге (6-го декабря 1812 г.). Первый из них бил директором, а второй секретарем. В Комитете опекунства израильских христиан, основанном 25-го марта 1817 г. (Чистович, стр. 168), Мещерский также был директором.
   Мещерский в первом браке был женат на Екатерине Ивановне Чернышевой, сестре Ал. Ив. Чернышева (см. о нем тт. I и II), а во втором – на Прасковье Егоровне Поповой. Сын его, князь Элим Петрович (род. в 1808 г., ум. 2-го ноября 1844), был женат на Варваре Степановне Жихаревой, дочери известного Арзамасца.
   Относящиеся ко времени отставки Тургенева письма к нему Карамзина (Русская Старина 1899 г., т. 97, март; т. 98, апрель) отличаются необыкновенною сердечностью и теплотою чувств. К одному из них, от 18-го мая, Тургенев сделал впоследствии следующее замечание: «Различие в летах между им и мною давало ему право не называть меня в своих письмах другом, не смотря на его дружбу ко мне. Но с той минуты, как я был уволен от должности, все его письма начинаются словом друг. Это не простая случайность, а может объясниться лишь редким благородством характера, – благородством, в котором вся жизнь Карамзина служит одним непрерывным свидетельством». Остается заметить, что и сам любвеобильный Александр Иванович может служить высоким образцом душевной чистоты, благородства и гражданской доблести.
   S.-Florent– придворный книгопродавец. Вот какие сведения о нем находим в Литературных Листках Булгарина: «Отец г. Сен-Флорана, французский дворянин, выехал в Роосию во время ужасов французской революции, а сам он, по страсти к книгам и литературе, избрал для себя звание книгопродавца, в котором он отличается вежливостью образованного светского человека, благородными приемами старого дворянина и честностью негоцианта, помышляющего более о своей доброй славе, нежели о временных выгодах» (ч. I, 1824 г., No VI, стр. 219).
   Мудрец-друг – Карамзин.

630. Князь Вяземский Тургеневу. 26-го мая [1824 г. Москва].

   Приведенное двустишие взято из стихотворения И. И. Дмитриева: «К Волге».
   Байрон умер 19-го апреля 1824 г.
   Шихнатов – князь Платон Александрович Ширинский-Шихматов (род. 18-го ноября 1790 г., ум. 5-го мая 1853). Он получил образование в Морском корпусе, в котором находился с 1804 по 1807 г.; служил первоначально во флоте; в начале 1816 г. вышел в отставку с чином капитана-лейтенанта; с 1820 г. был начальником 2-го отделения Инженерного департамента, а с 16-го ноября 1824 – директором канцелярии Министерства народного просвещения, но директором департамента духовных дел никогда не был. С 20-го февраля 1842 г. до 27-го января 1850 занимал должность товарища министра народного просвещения, а затем был министром. Он, как и его старший брат, князь Сергей Александрович, был любимцем А. С. Шишкова и принадлежал к школе последнего. О нем, его ученой и литературной деятельности см. книгу Е. В. Елахина: «Очерк жизни князя П. А. Ширинского-Шихматова». С.-Пб. 1855, а также «Материалы для истории русской богословской мысли тридцатых годов текущего столетия», священника Василия Жмакина. С.-Пб. 1890.
   Книжка Булгарина – Литературные Листки 1824 г., где напечатан (ч. II, No VIII, стрр. 322-323) «Маленький разговор о новостях литературы», происходящий между двумя голосами, при чем второй голос открыто высказывает свое одобрение М. А. Дмитриеву, как критику «Бахчисарайского фонтана», после чего первый голос замечает: «Потише, потише! Если знаменитые мой друзья услышат твои суждения, то назовут тебя невеждою, безграмотным, педантом желчным и… всем, что есть дурного в мире». Тогда второй голос говорит: «Итак, в кругу ваших друзей нельзя иметь своего собственного мнения?» А первый голос отвечает: «Нет! Мы, точно как телеграфы, только повторяем слова и движения первого из нас, который подает голос».

631. Тургенев князю Вяземскому. 27-го мая [1824 г. Черная Речка].

   Молодой Плещеев – вероятно, Петр Александрович (род. 6-го апреля 1805 г., ум. около 1859), сын Арзамасца, бывший в 1824 году на камеральном факультете Дерптского университета, впоследствии помещик Болховского уезда Орловской губернии (А. Hasselblatt und G. Otto. Album academicum der Kais. Univereität Dorpat. 1889, стр. 134, № 1897).
   Мих. Ив. Полетика (род. 17-го сентября 1768 г., ум. 5-го декабря 1824), родной брат Петра Ивановича Полетики, известного дипломата и члена Арзамасского общества, получил образование в Первом кадетском корпусе. По смерти Екатерины II занимал должность секретаря при императрице Марии, а 26-го февраля 1807 г., будучи уже д. ст. советником, вышел в отставку, с оставлением секретарем ордена св. Екатерины. При этом, кроме пенсии в 1500 р. из Кабинета, он получил такую же от Марии Федоровны, табакерку с вензелевым изображением её имени и орден св. Анны 1-й степени. Полетика был женат (с 1800 г.) на Елизавете Михайловне Мордвиновой, умершей 2-го февраля 1802 года (Русский Архив 1885 г., кн. III, стрр. 307, 318, 322, 324; И. Я. Селезнев. Пятидесятилетие IV отделения собственной е. и. в. канцелярии. С.-Пб. 1878, стр. 41; Рукописные материалы, собранные Дан. Ив. Шлуном и находившиеся у В. В. Руммеля; архив IV-го Отделения собственной его императорского величества-канцелярии).
   Полетике принадлежит следующее анонимное метафизическое сочинение: «Essais philosophiques sur l'homme, ses principaux rapports et sa destinée, fondés sur l'expérience et la raison, suivis d'observations sur le Beau». Halle. 1818. Издателем, как значится на заглавном листе, был профессор Людвиг-Генрих Якоб (о нем см. т. II «Остафьевского Архива, стрр. 383-384). Второе издание напечатано в Петербурге в 1822 году, в типографии Плюшара. Весьма лестный отзыв о сочинении Полетики появился в Allgenieine Litteratur-Zeitung 1819 r., №№ 234-236. Карамзин, в письме к князю П. А. Вяземскому от 17-го декабря 1819 г., говорил: «Знаете ли вы французское сочинение одного Россиянина: «Essais philosophiquis sur l'homme»? Еще Русские так не писывали. Знаю автора и полюбил его. Жаль что у нас такие люди не всем известны!» (Старина и Новизна. кн. I. С.-Пб. 1897, стр. 92).
   Полетика, судя по отзывам современников, принадлежал в числу образованнейших людей своего времени и отличался высокими нравственными качествами (св. некрологи его в Allgemeine Litteratur-Zeitung 1825 г., № 96, и в Русском Инвалиде 1824 г., № 293; Письма Карамзина к Дмитриеву, стр. 385). Карамзин, в письме к А. И. Тургеневу от 8-го декабря 1824 г., так отозвался о нем: «Завтра погребают умного, доброго М. И. Полетику. 5-го декабря, за обедом, встал и скончался. Таких людей не много в России. Жалею об нем вдвое: он был искренний мой благоприятель» (Русская Старина 1899 г., т. 98, стр. 228). «Вчера мы похоронили еще одного доброго человека», писал К. Я. Булгаков А. А. Закревскому 10-го декабря 1824 г., «жаль очень, был честен и умен» (Сборникь Импер. Русск. Истор. Общества, т. 78, стр. 382).
   Двустишие взято из Шиллера (Schiller's Sämintliche Schriften. Xenien. № 330, Geschwindschreiber. Herausgegeben von Karl Goedeke, t. XI. Stuttgart. 1871, стр. 141).

632. Тургенев князю Вяземскому. 29-го мая [1824 г. Черная Речка].

«Хороший доктор» – Эдуард Бауман (род. 24-го марта 1793 г. в Лондоне, ум. в 1830), бывший студент Дерптского университета, со 2-го ноября 1823 г. – доктор медицины. Впоследствии был врачем в Колпине (см. Соч. Жуковского, изд. 7-е, т. VI, стр. 477; Соч. Батюшкова, т. I). О Баумане см. Lexicon Recke u. Napiersky, т. I, стрр. 77 и дополнительный том, стрр. 37-38.

633. Тургенев князю Вяземскому. 3-го июня [1824 г. Черная Речка].

   Указанное письмо И. И. Дмитриева в Тургеневу в печати не появлялось.
   Измайлов – Владимир Васильевич, которому Карамзин выхлопотал пенсию из Кабинета в 1200 рублей (Письма Карамзина к Дмитриеву, стрр. 372, 373, 376, 377, 379, 381, 382, 383, 384).
   Письмо Н. И. Тургенева из Дрездена в печати не появлялось.

634. Тургенев князю Вяземскому. 4-го июня [1824 г. Черпая Речка].

   Это письмо должно быть отнесено к 1819 году.
   Пиеса князя Вяземского – «О новых письмах Вольтера» (см. т. I).
   Каверин – Петр Павлович (род. в 1794 г., ум. в 1855), сын сенатора Павла Никитича Каверина (род. в 1763 г. ум. 31-го июля 1827 г.), который был приятелем графа Ростопчина, Карамзина, Дмитриева и считался близким человеком в доне князя Андрея Ивановича Вяземского. Молодой Каверин начал службу с 1812 г. и находился сперва в московском ополчении, а потом в Ольвиопольском гусарском полку, участвуя в заграничных походах 1813-1814 гг. В 1816 г., вместе с Чаадаевым, переведен в л. – гв. Гусарский полк, в котором оставался до 17-го марта 1819 г., когда перешел в Павлоградский гусарский полк. В 1823 г. Каверин вышел в отставку, но в 1828 г. снова определился в армию, принимал участие в турецких кампаниях 1828 и 1829 гг., в усмирении Польского мятежа и кончил служебную карьеру в пограничной страже (К. Н. Манзей. История л. – гв. Госурского его величества полка, ч. III. С.-Пб. 1859, стр. 81. – Полн. собр. соч. кн. П. А. Вяземского, т. VII, стрр. 98, 395. – Сочинения Пушкина. Изд. 2-е Академии наук. т. I. С.-Пб. 1900, стрр. 374-375).
   Вот какой отзыв о Каверине дает князь П. А. Вяземский: «Петр Павлович, бывший гетингенский студент и гусарский офицер, в том и другом звании известен был проказами своими и скифскою жаждою. Но он был в свое время известен и благородством характера и любезным обхождением. Он был любим и уважаем сослуживцами своими» (Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 436).
   Пребывание Каверина в Гетингенском университете относится к 1810-1811 гг., когда там находились С. И. Тургенев и А. И. Михайловский-Данилевский, который и сохранил о том известие в своем дневнике (Соч. Пушкина, стрр. 375-376).
   Из писем Каверина в его товарищу по Павлоградскому полку, В. Г. Теплякову, относящихся к 1823-1825 гг., видно, что Петр Павлович принадлежал к числу таких людей, которые живо интересуются литературою и зорко следят за явлениями общественной жизни (см. Русскую Старину 1896 г., т. 85, стрр. 425-430).
   В лицейскую пору своей жизни Пушкин разделял с Кавериным «безумные шалости» и «проказы». Он внес его имя в «Молитву лейб-гусарских офицеров», в 1-го главу «Евгения Онегина» (XVI, XXV строфы), написал к нему известное послание и надпись в его портрету.
   Сестра Каверина – Мария Павловна, бывшая замужем за Александром Дмитриевичем Олсуфьевым (ум. 31-го марта 1853 г.). Она родилась 28-го мая 1795 г., умерла 26-го мая 1819.

635. Князь Вяземский Тургеневу. 8-го июня [1824 t.]. Остафьево.

О князьях Четвертинских см. т. I, стр. 524.

636. Князь Вяземский Тургеневу. 11-го [июня 1824 г.]. Остафьево.

   Приведенный стих взят из басни «Два голубя».
   Куратором Московского университета был (с 1-го января 1817 г.) князь Андрей Петрович Оболенский (см. т. I), который вышел в отставку в июле 1825 г. Его заменял Александр Александрович Писарев. Князь Оболенский «оставил по себе добрую и честную память в Московском обществе и даже в Московском университете, хотя ни приготовительные условия, ни самые личные склонности и желания не предназначали его на подобное звание» (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. VII, стр. 496).
   Об А. П. Буниной, см. т. 1.

637. Тургенев князю Вяземскому. 17-го июня [1824 г. Черная Речка].

   Послание «Богдановичу» напечатано в Северных Цветах на 1827 год. В «Сочинениях» Боратынского отнесено к этому году.
   Письмо князя Вяземского к Д. В. Дашкову в печати не появлялось.
   Об О. П. Козодавлеве см. тт. I и II. Тургенев разумеет его искательность (см. 33-го страницу настоящего тона).
   Саблуков – Александр Александрович, д. т. советник, член Государственного совета. сенатор, почетный опекун Петербургского Опекунского совета. Он родился 11-го февраля 1749 г., умер 7-го мая 1828. Саблуков был женат на Екатерине Андреевне Волковой (ум. 11-го апреля 1820 г.).
   А. С. Грибоедов, состоявший секретарем по иностранной части при главноуправляющем в Грузии, в начале мая, по представлению А. П. Ермолова, получил разрешение ехать за границу для излечения болезни. Пробыв в Москве до конца мая, Грибоедов явился в Петербург, в котором прожил целый год (Полн. собр. соч. А. С. Грибоедова, изд. под редакциею И. Л. Шляпкина, т. I. С.-Пб. 1889, стрр. XVIII, XXVII).
   Указанное письмо Н. И. Тургенева в печати не появлялось.

638. Князь Вяземский Тургеневу. 22-го [июня 1824 г.]. Остафьево.

О. В. Ф. Боголюбова см. т. II.
О Боратынском см. примечание к 12-й странице. – Д. В. Давыдов в одном из своих писем (6-го марта 1824 г.) к А. А. Закревскому, бывшему тогда генерал-губернатором в Финляндии и командующим отдельным Финляндским корпусом, писал: «Сделай милость, постарайся за Баратынского, разжалованного в солдаты; он у тебя в корпусе. Гнет этот он несет около восьми лет или более. Неужели не умилосердятся? Сделай милость, друг любезный, этот молодой человек с большим дарованием и верно будет полезен. Я приму старание твое, а еще более успех в сем деле за собственное мне благодеяние» (Сборник импер. Русск. Истор. Общества, т. 73, стр. 536).

639. Тургенев князю Вяземскому. 1-го июля [1824 г. Петербург].

   Представление графа М. С. Воронцова Нессельроде об удалении Пушкина из Одессы последовало еще 23-го марта (П. В. Анненков. А. C. Пушкин в Александровскую эпоху. С.-Пб. 1874, стр. 258).
   В письме к князю Вяземскому из Одессы от 13-го – 14-го июня 1824 г. Пушкин говорит: «Я поссорился с Воронцовын и завел с ним полемическую переписку, которая кончилась с моей стороны просьбою в отставку. Но чем кончат власти, еще неизвестно».
   Тургеневу Пушкин писал 14-го июля: «Не странно ли, что я поладил с Инзовым, а не мог ужиться с Воронцовым. Дело в том, что он начал вдруг обходиться со мною с непристойным неуважением; я мог дождаться больших неприятностей и своей просьбой предупредил его желания. Воронцов – вандал, придворный хам и мелкий эгоист. Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое».
   Об отношениях Пушкина к графине Б. К. Воронцовой (св. т. I) дает понятие следующий рассказ П. В. Анненкова: «Сестра поэта, О. С. Павлищева, говорила нам, что когда приходило из Одессы письмо с печатью, изукрашенною точно такими же кабалистическими знаками, какие находились и на перстне её брата, последний запирался в своей комнате, никуда не выходил и никого не принимал к себе. Памятником его благоговейного настроения при таких случаях осталось в его произведениях стихотворение «Сожженное письмо» (А. С. Пушкин в Александровскую эпоху, стр. 283). Пиесы «Ангел» и «Талисман» также относятся к графине Воронцовой, которая «до конца своей долгой жизни сохранила о Пушкине теплое воспоминание и ежедневно читала его сочинения. Когда зрение совсем ей изменило, она приказывала читать их себе в слух, и при том сподряд, так что когда кончались все томы, чтение возобновлялось с первого тома» (П. И. Бартенев. А. С. Пушкин. II. М. 1885, стр. 98).
   Генерал-адъютант, генерал-лейтенант маркиз Филипп Осипович Паулуччи (род. в 1779 г. в Модене, ум. в Ницце 25-го января и. е. 1849 г.) с 1812 г. по 31-е декабря 1829 бил Рижским военным, Псковским, Лифляндским, Эстляндскик и Курляндским генерал-губернатором. О нем св. Северную Пчелу 1849 г., № 67.
   Псковская губерния была присоединена к Остзейским в 1823 году (указ от 9-го августа). После Паулуччи, удалившагося в Сардинию, снова отделилась.

640. Князь Вяземский Тургеневу. 7-го июля [1824 г.]. Остафьево.

   Пушкин поссорился с Д. П. Севериным, когда последний находился в Одессе в 1823 году (Соч. Пушкина, изд. под ред. П. А. Ефремова, С.-Пб. 1903, т. III, стр. 79).
   В Сыне Отечества, ч. 94, № 25, стр. 229, напечатано стихотворение «На смерть девицы Н.», без подписи, но с датою: «13 июня, 1824». Автором был П. А. Плетвев (см. его Сочинения, т. III. С.-Пб. 1885, стр. 305).
   Марья Антоновна – Нарышкива, рожд. княжна Четвертинская (см. т. I), у которой в это время умерла дочь, Софья Дмитриевна (Русский Архив 1903 г., кн. II, стр. 63).
   Французское выражение взято из Вольтера (см. т. I, стр. 577).
   Пушкина – Елена Григорьевна, жена Алексея Михайловича (см. т. II).
   О Л. С. Байкове см. т. I.

641. Тургенев князю Вяземскому. 15-го июля [1824 г. Петербург].

   По поводу слухов о самоубийстве Пушкина К. Л. Булгаков писал своему брату 25-го июля 1824 г.: «Я не верил с самого начала самоубийству Пушкина. Он, может быть, душу свою погубит, а тело никогда. Я слышал, что он исключен из списков служащих, и велено жить в деревне у отца. Вот и таланты без поведения плохое дело. Я думаю, ему лет 25, а карьеру свою кончил не весьма лестным образом. Подлинно, кто с Воронцовым не ужился, тот вряд с кем уживется» (Русский Архив 1903 г., кн. II, стрр. 65-66).
   М. E. Лобанову (см. т. I) принадлежит «Элегия на кончину С. Д. Нарышкиной». С.-Пб. 1824. (См. рецензию на пиесу Лобанова в Сыне Отечества, ч. 95, № 31, стр. 226.
   14-го июля происходила закладка нового здания для Благородного пансиона при Петербургском университете. Тогда же происходил и публичный выпускной экзамен (С-Петербургские Ведомости 1824 г., № 60).
   А. C. Шишков был назначен министром народного просвещения 15-го мая.
   Под «колониями» разумеются, вероятно, военные поселения по Волхову. Шишков был в Грузине с 5-го до 8-го июня, но без императора (А. C. Шишков. Записки, т. II. Прага. 1870, стр. 172).
   Августин Августинович Бетанкур (род. 2-го февраля 1758 г., ум. 14-го июля 1824), француз по происхождению, пользовавшийся европейскою известностию, как ученый механик и инженер, в 1808 году был принят в русскую службу с чином генерал-маиора, а в следующем году произведен в генерал-лейтенанты и назначен начальником (инспектором) учрежденного тогда, но его мысли, Института инженеров путей сообщения. С 8-го апреля 1819 г. он состоял главным директором корпуса инженеров путей сообщения, но 2-го августа 1822 г., по расстроенному здоровью, был уволен от этой должности, с оставлением инспектором Института.
   В ведомстве путей сообщения Бетанкур оставил по себе память «как о ревностном деятеле, обладавшем глубокими и обширными познаниями, умевшем ценить достоинства и способности воспитанных им молодых русских инженеров» (С. М. Житков. Институт инженеров путей сообщения императора Александра I. С.-Пб. 1899, стр. 46). – О Бетанкуре и его семействе сообщает довольно много сведений Ф. Ф. Вигель в своих записках. См. отзыв о нем А. Я. Булгакова в Русском Архиве 1903 г., кн. II, стр. 64.
   Сочинение Б. Констана носило следующее заглавие: «De la religion considérée dans sa source, ses formes et ses développements». Оно было издано в 5-ти томах и печаталось в Париже с 1824 по 1830 г. В 1824 году вышел только первый тон. Над этим сочинением, трактующим о нравственности, общественном благе, назначении человека и тому подобных высоких темах, Констан работал долго и с большою любовью.
   Franèois-Charles-Hugues-Laurent Pouqueville (род. в 1770 г., ум. в 1838), бывший долгое время вонсулом на Востоке, известен как горячий сторонник и пропагандист независимости Греции. Из многочисленных сочинений его, посвященных изучению этой страны, главнейшим является: «Histoire de la régénération de la Grèce, comprenant le précis des événemens depuis 1740 jusqu'en 1824». Quatre volumes. Paris. 1824.
   Под стансами на смерть Байрона Тургенев разумел следующие произведения: 1) Deux odes sur la Grèce, suivies de vers à M. de La Martin, au sujet de sa lettre à M. Casimir Delavigne, insérée dans les derniers journaux. Par M. Charles Massas. Lyon et Paris. 1824. 2) Stances sur la mort de Lord Byron. Par son ami sir Thomas Moore; traduit de l'anglais. Paris. 1824. En prose.
   Самойлов – граф Николай Александрович (ум. 23-го июля 1842 г.), последний в роде. Был женат на графине Юлии Павловне фон-дер-Пален, вступившей во второй брак с доктором Перри (ум. в 1846 г.), a в третий – с графом Карлом де-Морнэ.
   Князь А. М. Голицын (род. 6-го апреля 1792 г., ум. 18-го мая 1863) был в то время флигель адъютантом и обер-квартирмейстером резервного кавалерийского корпуса, впоследствии Витебский, Moгилевский и Смоленский генерал-губернатор (с 1846 г.) и сенатор (с 1853 г.). Он был женат (со 2-го сентября 1824 г.) на фрейлине Софье Петровне Балк-Полевой (род. в 1806 г., ум. в Париже 10-го февраля 1888 г.), с 1873 г. бывшей замужем за графом Эдуардом Гейнингер д'Эрисвиль и Гудневиль (ум. в 1886 г.).
   Сухозанет – Иван Онуфриевич (см. т. II). Он был женат на княжне Екатерине Александровне Белосельской-Белозерской, дочери князя Александра Михайловича от брава его с Анною Григорьевной Козицкой.
   Саблукова – Софья Александровна (род. 21-го ноября 1787 г., ум. 4-го сентября 1875), фрейлина Елизаветы Алексеевны, дочь члена Государственного Совета А. А. Саблукова (см. выше). Она вышла замуж за генерал-лейтенанта князя Валериана Григорьевича Мадатова (род. 18-го мая 1782 г., ум. 4-го сентября 1829), прославившагося своими геройскими подвигами на Кавказе. О нем см. книгу: «Жизнь генерал-лейтенанта князя Мадатова». С.-Пб. 1875. В Русской Старине 1884 г., т. XLIV, стрр. 381-388, напечатаны в переводе с французского воспоминания княгини Мадатовой об императрице Елизавете Алексеевне. 15-го июля 1824 г. К. Я. Булгаков писал своему брату: «Мы в воскресенье на свадебном ужине у Мадатова. Это походило немного на тысячу и одну ночь. Улица и двор весь наполнены были любопытными, лестница цветами и музыкантами; в первых дверях Арап и Персиянин в богатых одеждах, в гостиной все Грузинские цари и царицы в нарядных платьях, везде освещение ужасное. Ужин был славный, играла музыка, пили Шампанское и разъехались, взяв по фунту конфект» (Русский Архив 1903 г., кн. II, стр. 64).
   Кологривов – Петр Александрович (см. т. I). – Нарышкина – Марья Антоновна (см. тт. I и II). – Женихом С. Д. Нарышкиной (см. о ней выше) был граф Андрей Петрович Шувалов (ум. 23-го июля 1873 г.). впоследствии обер-гофмаршал и член Государственного Совета (Князь А. Б. Лобанов-Ростовский. Русская родословная книга, т. II, стр. 14).
   Софья Николаевна – Карамзина.

642. Князь Вяземский Тургеневу. 25-го июля [1824 г.]. Остафьево.

   Статья Тургенева, напечатанная во ИИ-й части Северного Вестника (стрр. 267-293), была написана еще в нарте 1804 г., когда автор находился в Гёттингене и слушал лекции знаменитого Шлёцера (Соч. К. Н. Батюшкова, т. I, стр. 357). Она являлась как бы ответом на анонимную статью Карамзина «О случаях и характерах в Российской истории, которые могут быть предметом художеств», помещенную в Вестнике Европы 1802 г., ч. VII, № 24.
   Соглашаясь с положением автора, что «таланту русскому всего ближе и любезнее прославлять русское», Тургенев замечает: «Предметы, выбранные им для художников, большею частию прекрасны не только по одному интересу, который они будут иметь для всякого Русского, но и потому, что они показывают нам, некоторым образом, вить, хотя не везде беспрерывную, и важнейшие эпохи нашей истории. Жаль только, что некоторые между ними не могут устоять против правила» автором же принятого: не изображать ничего баснословного. И в самом деле, разве История наша суха и не довольно богата историческими характерами и произшествиями, чтобы мы имели нужду прибегать в басням, которые наши летописцы, не исключая и Нестора, или заимствовали из других, или выдумывали из ложного патриотизма?»
   Разбирая исторические моменты для художников, указанные Карамзиным, Тургенев пришел к тому заключению, что от критического обработывания вашей Истории и сами художники не останутся в накладе и вряд ли еще не выиграют».
   «В наше же время», продолжает Тургенев, «когда те, кой лучшую часть деятельной жизни своей посвятили критической Русской Истории, ободряются в полезных для России трудах своих, когда Александр с величественного трона своего бросает милостивый взор на труды бессмертного Шлёцера, сего первого критического издателя отца Русской Истории – Нестора;– в наше время, говорю я, можно ли опасаться, что Историческая Критика, сия по видимому сухая предшественница всякой прагматической Истории, останется в России в таком же забвении, в каком она была доселе; и неужели Болтин был первым и последним из Русских, который чувствовал в полной силе истину сего правила: prima Иех hisioriae, ne quid falsi dicat?»
   Статью свою Тургенев заканчивает такими словами: «Поэту представлять баснословные сцены позволено, так как и художнику, коего главное намерение состоит только в том, чтоб тронуть зрителя или возбудить в нем чувства изящного; но не тому, который кистию своею хочет увековечить для нас дела предков наших, в галерее картин открыть пред нами ряд веков протекших – и с красотою соединить истину. В сем случае делается и художник, некоторым образом, Историком и принимает на себя великия его обязанности; а Историк, как частного человека, так и целый народ, должен изображать беспристрастно и характер того и другого представлять в истинном виде, собирая для сего материалы не как нибудь, но с критическим разбором; пропуская сквозь чистилище критики каждое сказанное слово, каждое историческое известие, застарелое ли или новое, не полагаясь на Авторитет славного писателя, должен сам доходить до источников, и не прежде выдавать что нибудь за был, как по точном исследовании. Наконец, он должен стараться вникнуть в дух того народа, коего он хочет быть Историком, или – что все равно – строгим судиею предков его пред современниками и потомством».
   Об опале Шатобриана см. т. II, стр. 437.
   Упоминаемое письмо Пушкина к князю Вяземскому см. в академическом Издании «Переписки» Пушкина, т. I. С.-Пб. 1906, Я 82.
   Лобанов-Ростовский – вероятно, князь Иван Александрович.
   Волконская – княгиня Софья Григорьевна (ум. 26-го марта 1868 г.), дочь князя Григория Семеновича Волконского (род. 25-го января 1742 г., ум. 17-го июля 1824) от брава его с княжной Александрою Николаевною Репниной (род. в 1757 г., ум. 23-го декабря 1834). Княгиня С. Г. Волконская была женою князя Петра Михайловича Волконского, о котором см. в I тоне «Остафьевского Архива» (Княгиня Е. Г. Волконская. Род князей Волконских. С.-Пб. 1900, стр. 754). Княгиня Софья Григорьевна, по выражению А. О. Смирновой, представляла собою олицетворенную оригинальность» (Записки. Ч. I. С.-Пб. 1895, стр. 35). Об её оригинальности рассказывает в своих записках и граф М. Д. Бутурлин (Русский Архив 1901 г., кн. III, стрр. 419-420).
   Княжна Алина – её дочь, Александра Петровна (род. 7-го июня 1804 г., ум. 1-го июня 1859), вышедшая впоследствии замуж за шталмейстера Павла Дмитриевича Дурново (род. 6-го марта 1804 г., ум. 12-го марта 1864). Она также отличалась оригинальностью и была «женщина в высшей степени умная и образованная». С нею были дружны Гоголь и Жуковский, который в письне в И. И. Козлову из Эмса от 8/20-го августа 1827 г. дал такой отзыв о ней: «Алина – прелестное, милое, доброе, умное создание. Она стоит счастья и авось будет иметь его. Я рад, что судьба меня с ней познакомила, хотя на короткое время» (Записки А. О. Смирновой, ч. I, стр. 35; ч. II С.-Пб. 1897, стр. 83. Соч. В. А. Жуковского. Изд. 7 е, т. VI, стр. 469).
   Стурдза – Александр Скарлатович (см. т. I).
   О романе «Ourika» см. примечание к 33-й странице.
   Во ИИ-й части Мнемозины, стрр. 29-44, напечатана статья Кюхельбекера: «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие»,
   Автор, поставив своею обязанностью «смело высказать истину», начинает с того, что исчисляет «предводителей мощного племени» русских лириков, к которым относит Ломоносова, Петрова, Державина, Дмитриева, Капниста, «некоторым образом» Боброва, Востокова и князя С. А. Ширинского-Шихматова, «заслуживающего занять одно из первых мест на русском Парнассе».
   Указав на то, что элегия и послание вытеснили у нас оду, которая «одна совершенно заслуживает названия поэзии лирической», Кюхельбекер приступает к рассмотрению «качеств сих трех родов», определяя и «степень их поэтического достоинства». Затем, останавливаясь на вопросе: «Выиграли ли мы, променяв оду на элегию и послание», Кюхельбекер говорит: «Жуковский первый у нас стал подражать новейшим Немцам, преимущественно Шиллеру. Современно ему Батюшков взял себе в образец двух пигмеев французской словесности – Парни и Мильвуа. Жуковский и Батюшков на время стали корифеями ваших стихотворцев и особенно той школы, которую ныне выдают нам за романтическую. Но что такое поэзия романтическая? Она родилась в Провансе и воспитала Данта, который дал ей жизнь, силу и смелость, отважно сверг с себя иго рабского подражания Римлянам, которые сани были единственно подражателями Греков, и решился бороться с ними. В последствии в Европе всякую поэзию свободную, народную стали называть романтическою. Существует ли в сем смысле романтическая поэзия между Немцами?
   Дав отрицательный ответ, Кюхельбекер обращается к русским романтикам и говорить: «Изучением природы, силою, избытком и разнообразием чувств, картин, языка и мыслей, народностию своих творений великие поэты Греции, Востока и Британии неизгладимо врезали имена свои на скрижалях бессмертия. Уже ли смеем надеяться, что сравнимся с ними во пути, во которому идем теперь? Переводчиков никто, кроме наших дюжинных переводчиков, не переводит. Подражатель не знает вдохновения: он говорит не из глубины собственной души, а принуждает себя пересказать чужия понятия и ощущения. Сила? Где найдем ее в большей части своих мутных, ничего не определяющих, изнеженных, бесцветных произведениях?.. Богатство и разнообразие? Прочитав любую элегию Жуковского, Пушкина или Баратынского, знаешь все. Чувств у нас уже давно нет: чувство уныния поглотило все прочия. Все мы в запуски тоскуем о своей погибшей молодости; до бесконечности жуем и пережевываем эту тоску и за перерыв щеголяем своим малодушием в периодических изданиях. Если бы сия грусть не была просто реторическою фигурою, иной. судя по нашим Чайльдам-Гарольдам, едва вышедшим из пелен, мог бы подумать, что у нас на Руси поэты уже рождаются стариками… Печатью народности ознаменованы какие нибудь 80 стихов в «Светлане» и в «Послании к Воейкову» Жуковского, некоторые мелкие стихотворения Катенина, два или три места в «Руслане и Людмиле» Пушкина».
   Строго осудив французский ложно-классицизм, Кюхельбекер замечает: «Не те же ли повторения наши младости и радости, уныния и сладострастия и те безымявные, отжившие для всего брюзги, которые даже у самого Байрона (Child-Harold), надеюсь, далеко не стоят не только Ахилла Гомерова, ниже Ариостова Роланда, ни Тассова Танкреда, ни славного Сервантесова витязя печального образа, которые слабы и не дорисованы в «Пленнике» и в элегиях Пушкина, несносны, смешны под пером его Переписчиков. Будем благодарны Жуковскому, что он освободил вас из-под ига французской словесности и от управления нами по законам Лагарпова «Лицея» и Баттёева «Курса»; но не позволим ни ему, ни кому другому, если бы он владел и в десятеро большим перед ним дарованием, наложить на вас оковы немецкого или английского владычества. Всего лучше иметь поэзию народную», во «если уже подражать, не худо знать, кто из иностранных писателей прямо достоин подражания. Между тем ваши живые каталоги, коих взгляды, разборы, рассуждения беспрестанно встречает в «Сыне Отечества», «Соревнователе просвещения и благотворения», «Благонамеренном» и «Вестнике Евровы», обыкновенно ставят на одну доску: словесности греческую и латинскую, английскую и немецкую, великого Гёте и – недозревшего Шиллера, исполина между исполинами Гомера и – ученика его Виргилия; роскошного, громкого Пиндара и – прозаического стихотворителя Горация; достойного наследника древних трагиков Расина и – Вольтера, который чужд был истинной поэзии; огромного Шекспира и – однообразного Байрона»…
   «Но не довольно присвоить себе сокровища иноплеменников…. Ставен надеяться, что наконец ваши писатели, из коих особенно некоторые молодые одарены прямым талантом, сбросят с себя неносные цепи немецкия и захотят быть Русскими. Здесь особенно имею в виду В. Пушкина, которого три поэмы, особенно первая, подают великия надежды. – Я не обинулся смело сказать свое мнение на счет и его недостатков: не смотря на то, уверен, что он предпочтет оное громким похвалам г. издателя «Северного Архива». – Публике мало нужды, что я друг Пушкина, но сия дружба дает мне право думать, что он, равно как и Баратынский, достойный его товарищ, не усомнятся, что никто в России более меня не порадуется их успехам».
   Французская писательница маркиза Аделаида-Мария-Эмилия Souza-Botelho (род. в 1751 г., ум. в 1836) была известна своими романами. Сочинения её изданы в 6-ти томах в 1822 году.
   Об А. Г. Гомзине см. т. I.

643. Тургенев князю Вяземскому. 5-го августа [1824 г. Черная Речка].

   Андрей Иванович Тургенев умер в Петербурге 8-го июля 1803.
   Пиеса Карамзина, о которой говорит Тургенев напечатана в Вестнике Европы 1802 г., ч. VI, № 22, стрр. 108-116, под заглавием: «Анекдот», и с подписью: Р. Я.
   Здесь изображен пылкий юноша Лиодор, который, схоронив невесту и друга, впал в такое отчаяние, что удалился в монастырь, откуда, по прошествии трех лет, был «выгнан за неиристойные поступки».
   Психологическая истина, возмутившая душу Тургенева, выражена Карамзиным в следующих заключительных словах его рассказа: «Молодые люди, в нещастиях и в потерях своих не обманывайте себя мыслью, что рана ваша неизцелима: нет! юное сердце, пылая жизнию, излечается от горестей собственною внутреннею силою – и сие выздоровление обновляет его чувствительность к удовольствиям жизни».
   Приведенный стих из Шиллера см. в его «Die Sonntagekinder».
   Андрей Сергеевич Кайсаров (род. в 1782 г., ум. 15-го мая 1813) получил образование в Московском университетском благородном пансионе и вместе с Тургеневым, Мерзляковым и Жуковским участвовал в основании литературного общества, учрежденного в 1801 году. С 1-го января 1796 по 29-е декабря 1799 г. Кайсаров находился в военной службе. Выйдя в отставку, он отправился за границу и в Гёттингене получил докторскую степень за напечатанную там в 1806 году диссертацию «De manumitendis per Russiam servis». Книгу эту Тургенев, чрез H. H. Новосильцова, поднес императору Александру, который наградил автора бриллиантовым перстнем. В 1811 г. Кайсаров занял кафедру русского языка и словесности в Дерптском университете, а в следующем году снова поступил в военную службу и был убит в сражении при Гайнау.
   В своей «Хронике Русского в Гернании* Тургенев, упоминая о слышанной им исторической лекции иенского профессора, Генриха Лудена (род. в 1780 г., ум. в 1847), говорит: «Эта лекция напомнила мне путешествие по Гарцу с… А. Кайсаровым… Возвратившись с Гарца, с высот Брокена, прославленного ведьмами и стихами Гёте, и познакомившись с классическими местами славянской и германской языческой древности, он написал «Опыт Славянской мифологии», не первый на русском (ибо Михайла Попов, отец моего товарища по службе Василья Попова, издал прежде его Славянскую мифологию), но примечательный тем, что автор, после годичного пребывания своего в Гетингене, прилежно посещавший профессорские лекции, при весьма слабом знании сначала немецкого языка, мог сделаться немецким автором… В последствии немец Аллер перевел его книжку на русский язык! Я всегда жалел, что не мог еще бросить цветка на гроб моего Агатона! Жизнь его прошла в сильных впечатлениях и в грустных предчувствиях сперва в Москве, потом вместе со мною в Гетингене, на Гарце, в землях Славянских и в Венгрии, и в Венеции. Мы расстались в Вене; я возвратился на родину, потеряв брата, друга его, Кайсаров – в Гетинген. Кончив там академический курс, он поехал в Англию; в Шотландии сделали его гражданином города Думфриса, в России профессором русской словесности в Дерпте. Отсюда, вопреки моему предчувствию, неодолимое влечение, в самом пылу народной войны, умчало его от тихих муз в став воинский, где Кутузов, во его предложению, устроил походную типографию. Но перу еще не было дела в стане русских воинов; в Андрее Кайсарове снова загорелся дух воинский, и в отряде брата взлетел он на воздух с пороховым ящиком! Мир рассеянному праху твоему, мой милый, ранний, незабвенный друг» (Современник 1841 г., т. XXI, стр. 51).
   Тот же Тургенев в письме из Парижа к К. С. Сербиновичу от 25-го марта 1844 г., прося передать благодарность А. B. Старчевскому за его реценцию на «Monumenta Historica Russiae» (C.-Пб. 1841-1842), замечает: «Я бы желал кое что оговорить в примечании: некоторые из актов на английском языке приобретены не мною, а списаны другом моим, покойным А. С. Кайсаровым… Он в Англии отыскивал русскую старину и списал несколько актов, кой мне достались, а я передал их вам. Желал бы передать и еще кое что из его бумаг, относящихся до славянских древностей… Он был один из первых славянофилов, и мы вместе учились у Шлецера, работали для его «Нестора», вместе жили и собирали рукописи славянские и книги в Карловце (в Сармии славянской), у митрополита всего славяно-сербского и Валахийского народа, главы всего православного духовенства в Венгрия, Стефана Стратимировича, коему Шлецер посвятил одну часть своего Нестора» (Русская Старина 1882 г., т. XXXIV, стр. 449).
   О Кайсарове су. статью М. И. Сухомлинова в Известиях Отделения русского языка и словесности Академии наук 1897 г., т. II, кн. 1, и статью Е. В. Петухова: Кафедра русского языка и словесности в Юрьевском университете. Юрьев. 1900.
   Названное сочинение Жана-Бернардена де Сен-Пьера (род. в 1737 г., ум. в 1814), служившее продолжением его известных «Etudes de la nature» (1784 г.), напечатано в Париже в 1815 году.
   Знаменитое историко-философское сочинение Иоганна-Готфрида Гердера (род. в 1744 г., ум. в 1803) носило следующее заглавие: «Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menschheit». Оно было напечатано в Риге в 1785-1792 гг.
   Письмо Е. Г. Пушкиной в печати не появлялось.
   У Е. Г. Пушкиной (ум. в марте 1833 г.) били следующие дети: сын Иван и дочери: Прасковья, Наталья (за А. А. Челищевым), Фаина (за Д. П. Скуратовым), Ольга (за Орфано). См. Московские Ведомости 1833 г., № 23, стрр. 1082-1083.
   «Другое дело» – без сомнения, известное письмо Пушкина об атеизме (Академическое издание «Переписки», Пушкина, т. I, № 70). Подробности см. в книге П. В. Анненкова: А. С. Пупткин в Александровскую эпоху, стрр. 260-263, и в статье графа П. И. Капниста: «К эпизоду о высылке Пушкина из Одессы в его имение Псковской губернии» (Русская Старина 1899 г., т. 98, стрр. 241-245).
   Упоминая о Констане, Тургенев разумеет его «De la religion considérée dans sa source, ses formes et ses développe-mens». В 1824 году в Париже был напечатав первый том этого сочинения.
   Строгонов – граф Сергей Григорьевич, в то время полковник л. ги. Гусарского полка, флигель-адъютант. О нем см. исследование великого князя Николая Михайловича: «Граф Павел Александрович Строганов», т. II. С.-Пб. 1903.
   Пиеса И. И. Козлова – «Бейрон», с посвящением А. С. Пушкину, напечатанная в Новостях Литературы 1824 г., кн. XII, стрр. 86-90.
   О жене И. И. Козлова см. примечание к стр. 93-й.
   Стихотворение Боратынского, под заглавием «Звездочка», датированное 24 сентября 1825 г., напечатано в Северных Цветах на 1825 г., стрр. 313-314.
   Людвиг Тик (род. в 1773 г., ум. в 1855) – глава романтической школы в Гернании.
   Георгь-Фридрих Гарденберг (род. в 1772 г., ум. в 1801), известный более под именем Новалиса, – один из даровитых романтиков с религиозно-мистическим направлением.
   Кюхельбекер в одном из своих дрезденских писем, от 20-го октября 1820 г., говорит: «У Тика я был сегодня поутру; он человек чрезвычайно занимательный и достойный примечания по своему образу мыслей. С начала я упомянул о сочинениях покойного Новалиса, Тиком изданных, и жалел. что Новалис при большом даровании, при необыкновенно пылком воображении, не старался быть ясным и совершенно утонул в мистических тонкостях. Тик спокойно и тихо объявил мне, что Новалис ясен и не счел нужным подтвердить то доказательствами» (Мнемозина, ч. II, стр. 61).
   Шахматов – князь Сергей Александрович (о нем см. тт. I и II).
   Бестужев младший – Марлинский, Александр Александрович (род. 23-го октября 1797 г., убит на Кавказе 7-го июня 1837 г.), сотрудничавший в Сыне Отечества, Благонамеренном, Соревнователе просвещения и благотворения, Литературных Листках, Невском Зрителе.
   Бестужев старший – Николай Александрович (род. 13-го апреля 1791 г., ум. в Селенгинске 14-го мая 1855), сотрудник Сына Отечества и Соревнователя. О нем см. статью М. И. Семевекого в журнале Заря 1869 г., № 7. Сочинения H. А. Бестужева были изданы в 1860 году в Москве, вод заглавием; «Разсказы и повести старого моряка Н. Бестужева».
   Известный врач и ученый Фридрих-Людвиг Крейсиг (род. в 1770 г., ум. 4-го июня 1839) проживал в Дрездене с 1803 года, когда был приглашен в качестве лейб-медика ко двору Фридриха-Августа Саксонского.
   Новые басни Крылова – вероятно, «Муха и Пчела», «Богач и Поэт», «Прихожанин», напечатанные в Северных Цветах на 1825 год.
   О С. Ф. Безобразовой см. т. II.

644. Тургенев князю Вяземскому. 8-го августа [1824 г. Черная Речка].

Ханыков – Василия Васильевич (см. примечание к 15-й странице).

645. Тургенев князю Вяземскому. 12-го августа [1824 г. Черная Речка].

   Сабуренок – быть может, Василий Васильевич Сабуров, который родился (по сообщению В. В. Руммеля) в 1805 году, умер в Пензе 8-го декабря 1879 г.; он был братом Пушкинского приятеля, лейб-гусара Якова Васильевича Сабурова. Другой брат последнего, Дмитрий Васильевич (род. в 1795 г.), был в это время корнетом л. – гв. Гусарского полка.
   Бобринский – граф Алексей Алексеевич (род. 6-го января 1800 г., ух 4-го октября 1868), известный агроном и общественный деятель.
   О нем см. статью князя П. А. Вяземского (Полн. собр. соч., т. VII, стрр. 214-230).

646. Тургенев князю Вяземскому. 13-го августа [1824 г. Черная Речка].

Ответ Делавиня носил следующее заглавие: «Epitrc à М. А. de Lamartine». Напечатано в 54-м номере Feuilleton Litteraire 1824, и отдельно. Делавинь отвечал на следующую брошюру: «Lettre de М. Alphonse de Lamartine à М. Casimir Delavigne, qui lui avait envoyé son «Ecole des vieillards». Напечатано в 38-м номере Feuilleton Litteraire 1824, и отдельно.

647. Князь Вяземский Тургеневу. 13-го августа [1824 г.]. Остафьево.

   Татищев – Дмитрий Павлович, находившийся тогда в Вене по особенным поручениям. О нем см. т. I.
   «Мор зверей» – басня Лафонтена, переведенная на русский язык Княжниным, Хвостоком и Крыловым. Последний напечатал свой перевод в издании басен 1809 года.
   Выражение Козлова см. в 643-м письме.
   О С. С. Боброве (ум. 21-го марта 1810) и эпиграммах на него писателей Карамзинской школы см. во II-м томе «Остафьевского Архива».
   Приведенное выражение Невзорова встречается в статье его: «Живописные и философские отрывки из сочинений г. Боброва». Возмущаясь эпиграммами, написанными на последнего князем Вяземским, автор замечает: «Он пел Екатерину. Павла, Александра, пел Румянцова, Суворова, Чичагова, Грейга и победы российские на сушах севера и юга и на водах Балта и Черноморских; пел дела и творения Божия; пел природу во всех её видах и пел истинно языком богов, ежели так говорят о хороших стихотворцах, языком, который всяк разумеет и которого сладостию всяк пленяется и восхищается. Ах! Сатиры и эпиграммы должны преклонить колена пред поэзиею г. Боброва!» (Друг Просвещения 1810 г., кн. VI, июнь, стрр. 111-112).
   Екатерина Николаевна – Карамзина (см. т. I).
   Об Али-паше см. т. II.
   О надгробной речи патриарху Григорию V см. т. II, стрр. 501-502. О Константинопольской резне 10-го апреля 1821 г. св. статью В. И. Жмакина: «Погребение Константинопольского патриарха Григория V в Одессе» (Русская Старина 1894 г., т. 82, декабрь, стрр. 198-213).
   Вот «глупое известие» Греча: «Мы не имели счастья знать той, которой преждевременная, неожиданная кончина подала повод в сочинению сей Элегии: общее сетование о потере её свидетельствует, что она одарена была прекрасными душевными качествами и была в сем мире редким явлением добронравия, кротости и всех христианских добродетелей, – Г. Лобанов, известный в литературе нашей переводами «Ифигении» и «Федры», имел сугубое право исполнить священную обязанность воспоминания об усопшей: во-первых, по своему отличному таланту, во-вторых, но участию, которое он принимал в её образовании, преподавая ей правила русского языка. – Стихи его дышат тем истинным, глубоким чувством, которое рождается в душе при помышлении о тленности всего прекрасного в сем мире» (Сын Отечества 1824 г., ч. 95, № 31, стр. 226).
   Шувалов – граф Андрей Петрович (Князь А. Б. Лобанов-Ростовский. Русская родословная книга, т. II. С.-Пб. 1895, стр. 14). Он начал службу в Коллегии иностранных дел, где находился с 10 го поля 1823 г. по 7-е апреля 1838. До 1826 г. Шувалов числился при Неаполитанской и Венской миссиях, затем состоял при Коллегии, а с 1829 г. служил в Азиатском департаменте. С 5-го апреля 1824 г. был камер-юнкером, с 30-го июня 1850 г. обер-гофмаршалом и президентом Придворной конторы, с 8-го сентября 1859 г. – членом Государственного совета, с 20-го мая 1868 – обер-камергером (Отчет по Государственному Совету за 1873 год. С.-Пб. 1875, приложение ИИ-е). Граф Шувалов был женат (с 12-го ноября 1826 г., в Лейпциге) на княгине Текле Игнатьевне Зубовой, рожд. Валентинович (см. примечание в 13-й. странице). Он родился 30-го августа 1802 г. умер в Карлсбаде 26-го июня 1873 г. Оба похоронены в церкви села Вартемяки, Петербургского уезда (сообщил В. В. Руммель).
   Под «видами Павловскаго* разумеется следующее издание: «Шесть видов Павловска, срисованных с натуры В. Ж., окончанных и выгравированных Кларою (в Дерпте). С.-ИИ. 1824. 4®: 1) Ворота сада, 2) Семейственная роща, 3) Ферма, 4) Розовый павильон, 5) Дом Б. И. Нелидовой, 6) Развалины Аполлонова храма.

648. Тургенев князю Вяземскому. 18-го августа [1824 г. Черная Речка].

Н. Н. Новосильцев получил алмазные знаки ордена св. Александра Невского при рескрипте от 14-го августа, а 1-го сентября назначен попечителем Виленского учебного округа, вместо графа Лаваля; последнему же повелено быть «по прежнему членом главного правления училищ» (С.-Петербургские Ведомости 1824 г., № 81).

650. Тургенев князю Вяземскому. 22-го августа [1824 г. Черная Речха].

   Гурьева – графиня Авдотья Петровна, дочь графа Петра Александровича Толстого, жена генерал-маиора графа Александра Дмитриевича Гурьева, который занимал в Одессе должность градоначальника. Она била известна своею эксцентричностью. О ней рассказывает в своих записках граф М. Д. Бутурлин (Русский архив 1897 г., кн. II, стрр. 571-572).
   О князе А. Б. Куракине см. т. II.
   Софья Николаевна – Карамзина.
   Катакази – Гавриил Антонович (род. 17-го июля 1794 г., ум. 25-го апреля 1867). Он происходил из Валахских бояр, в 1816 г. определен в Коллегию иностранных дел и состоял при Константинопольской миссии; с 1818 по 1821 г. был её вторым секретарем. Служа в Министерстве иностранных дел и исполняя различные поручения, Катавази был послан, 5-го августа 1833 г., чрезвычайным посланником в Грецию, где и пробыл до 16-го октября 1843 г. В 1847 г. (20-го июля) назначен сенатором (формуляр).
   Брат – С. И. Тургенев.
   Под Феофилом разумеется, без сомнения, архимандрит Феофан Фиников (род. в 1787 г., ум. в 1869), воспитанник Московской славяно-греко-латинской академии, любимец князя А. Н. Голицына, бывший в то время настоятелем Ростовского Борисоглебского мовастыря и законоучителем Ришельевского лицея. С отставкой князя Голицына изменилось и положение Феофила, который всю остальную долгую жизнь свою провел в невольных скитальчествах из одного монастыря в другой, находясь большею частью на послушании «для усмирения и исправления в нравственности». По отзывам современников, Феофил был человек умный, во властолюбивый, вспыльчивый и отличался уже слишком большою склонностью к светским удовольствиям. Он умер, находясь на покое в Городецком Федоровском монастыре (И. Л. Чистович. История перевода Библии на русский язык. Изд. 2-е. С.-Пб. 1899, стрр. 78-83; Н. Д. Мурзакевич. Автобиография. С.-Пб. 1886, стр. 73; Русский Архив 1876 г., кн. III, стрр. 171-172).
   Приведенное двустишие взято из 3-й главы «Евгения Онегина», строфа 22-я.
   Двустишие взято из «Звездочки» Боратынского.
   Потоцкии – граф Мечислав Станиславович, камер-юнкер, родной брат О. С. Нарышкиной.
   Шереметев – граф Дмитрий Николаевич (род. 3-го февраля 1803 г., ум. 12-го сентября 1871), в то время корнет Кавалергардского полка.
   Говоря о Гердере, Тургенев имел в виду сочинение последнего: «Abbandlimg über den Ursprung der Sprache». Berlin. 1772.
   Приведенный вслед за этим стих взят из басни Дмитриева: «Чижик и Зяблица».
   О Госнеровском деле и лицах, причастных к нему см. примечание к 620-му письму, а также книгу священника Н. Стеллецкого: «Князь А. Н. Голицын и его церковно-государственная деятельность. Киев. 1901.

652. Князь Вяземский Тургеневу. 28-го [августа 1824 г. Москва].

Тутолмина – Софья Петровна (род. 18-го октября 1772 г., ум. 22-го мая 1833), жена члена Государственного совета Ив. Bac. Тутолмина (см. о нем т. I), дочь графа Петра Ивановича Панина (род. в 1721 г., ум. в 1789) от второго брака его с Марией Родионовной Ведель (ум. в* 1775 г.).

654. Князь Вяземский Тургеневу. [12-го сентября 1824 г. Москва].

   Двустишие – пародия Державинской «Фелицы» (см. 11-го строфу).
   Колосова – Александра Михайловна (род. 4-го февраля 1802 г., ум. 7-го марта 1880), одна из талантливейших драматических актрис, 10-го апреля 1827 г. вышедшая замуж за известного трагика В. А. Каратыгина (см. её воспоминания, напечатанные в Русском Вестнике 1881 г., №№ 4, 5).
   Портрет Колосовой, в роли Гермионы, был приложен к 5-му изданию (1821 г.) Расиновой «Андромахи» в переводе графа Д. И. Хвостова, а также в Полном собрании стихотворений его, ч. IV, С.-Пб. 1822.

656. Князь Вяземский Тургеневу. [Конец сентября 1824 г. Москва].

Д. ст. советник, впоследствии тайный советник, Дмитрий Семенович Серебряков (ум. 6-го января 1834, на 73 г.) занимал должность председателя в Комитете, учрежденном в Москве для снабжения войск сукнами. По словам Вигеля, Серебряков был «добрый человек, Екатерининских времен приказная строка»… «Он родом был с Дону, из казаков; но никто не мог о том догадаться, судя по миниатюрной его фигурке, по приятному голоску, по его кротости и добродушной улыбке» (Записки Ф. Ф. Вигеля, ч. II, стрр. 57, 59). Серебряков был товарищем по университету А. М. Грибовского, который называет его в своих записках человеком умным, деловым и хитрецом (Русский Архив 1899 г., кн. I, стр. 128).
Свиньин – Павел Петрович (см. т. I).

657. Тургенев князю Вяземскому. 20-го октября [1824 г. Петербург].

   Карнеев – Егор Васильевич (см. т. II).
   Михаил Сергеевич Кайсаров (род. 30-го июня 1780 г., ум. в Петербурге 9-го марта 1825), брат Андрея Сергеевича (св. выше), приятель Жуковского и Тургенева, воспитывался в Московском университетском благородном пансионе и окончил образование дома, под руководством лучших профессоров того времени. С 15-летнего возраста Кайсаров был записан в Преображенский полк, а затем перешел в армию. В военной службе он находился до 1802 г., когда поступил в Коллегию иностранных дел, а с 1809 г. служил в министерствах внутренних дел, полиции и наконец финансов. По своему образованию Кайсаров занимал выдающееся место между современниками. Он превосходно владел французским, немецким и английским языками, знал итальянский и имел обширные сведения в политической экономии и технологии. Ко времени пребывания Кайсарова в Коллегии иностранных дел относится путешествие его по некоторым губерниям России с целью изучения промышленности её. Это путешествие било предпринято известным английским политикоэкономом и сельским хозяином Артуром Юнгом (род. в 1741 г., ум. в 1820), а Кайсарову было вменено в обязанность сопровождать его. Кайсаров с полным успехом выполнил данное ему поручение и представил в 1808 году блестящий отчет, обнаруживший его глубокия познания в политической экономии. Тогда же, вероятно, была составлена им и та Записка о духоборцах, по поводу которой В. С. Иконников напечатал «Заметку о Кайсаровых» во 2-й книжке Русского Архива за 1902 год.
   В молодости Кайсаров занимался и изящною словесностью, печатая оригинальные и переводные стихотворения в Приятном и полезном препровождении времени 1797-1798 гг., Утренней Заре 1800 г. и Иппокрене 1801 г. Кроме того, ему принадлежит очень хороший перевод Стернова сочинения: «Жизнь и мнения Тристрама Шанди», 6 частей. С.-Пб. 1804-1807.
   С 16-го августа 1824 г. Кайсаров, будучи статским советником, исполнял должность директора Департамента мануфактур и внутренней торговли.
   О Кайсарове см. статью Булгарина в Северной Пчеле 1825 г., № 36.
   Указанные письма Тургенева к Дмитриеву в печати не появлялись.
   Волконский – князь Петр Михайлович. – Булгаков – Константин Яковлевич (см. т. I).
   Четвертинский – князь Борис Антонович (см. т. I). Он получил образование в Первом кадетском корпусе, начал службу в Преображенском полку (1792 г.), продолжал ее с некоторыми перерывами в уланском полку имени великого князя Константина Павловича (1801-1803) и в л. – гв. Гусарском (1805-1810); с 1827 г. шталмейстер, и 1856 – обер-шталмейстер высочайшего двора. С 1809 г. был женат на княжне Надежде Федоровне Гагариной, от которой имел двух сыновей (Борис, Владимир) и шесть дочерей (Надежда, Прасковья, Елизавета, Наталья, Мария, Вера) (формуляр. – Русские портреты XVIII и XIX столетия. Издание великого князя Николая Михайловича, т. I, вып. 2. С.-П6. 1905). Князь Четвертинский отличался благородством характера. Д. В. Давыдов считал его рыцарем без страха и упрека (св. Русскую Старину 1871 г» т. III, стрр. 791-792; 1872 г., т. V, стрр. 630-631).
   «Толстенок, на Вяземского похожий» – вероятно, князь Павел Петрович (см. т. II).
   Сестра – Анна Львовна Пушкина (род. 20-го марта 1769 г.), скончавшаяся 14-го октября 1824 г. – А. С. Пушкин написал на смерть её шуточную элегию; В. Л. Пушкин – пиесу «К ней» (Сочинения, изд. 1893 г., стрр. 97-98); князь П. И. Шаликов – «К В. Л. Пушкину. На кончину сестры его, А. Л. Пушкиной» (Дамский Журнал 1824 г., ч. VIII, № 22, ноябрь, стрр. 128-1.30).
   Тимирязев – Иван Семенович (см. о нем выше).

658. Князь Вяземский Тургеневу. 27-го [октября 1824 г. Москва].

   О Ник. Евг. Кашкине см. выше.
   В Courrier de Londres 1814 г., № 49. в отделе «Nouvelles étrangères», в корреспонденции из Петербурга от 25-го мая, напечатана следующая занетка. взятая из какого-то парижского журнала: «La littérature russe s'honore maintenant de deux poètes d'un talent distingué: ce sont M. M. Dériubin (т.-е. Державин) et Dmitriew. Le premier réussit dans le genre épique et lyrique; le second dans la poésie légère. M. Dmitriew joint à ce talent des connoiesances étendues, et il s'est appliqué en particulier à l'étude du droit de la législation. Il a été nommé depuis piu ministre de la justice». O Жуковском же ничего нет.
   Jean-Gabriel Peltier (ум. в 1825), известный памфлетист, приверженец Бурбонов, в 1792 г. бежал в Лондон, где издавал в 1794 – 1795 гг. Courrier de l'Europe et Courrier de Londres, а в 1803 – 1818 гг. L'Ambigu, variétés atroces ce amusantos, journal dans le genre égyptien, в котором прямо писал о необходимости убить Наполеона. За свою преданность Peltier ничего не получил от Людовика XVIII и умер в нищете.
   Антиреволюционный журнал Courrier de Londres издавался с конца XVIII столетия по 1826 г. включительно. С 1795 по 1800 г. редактором его был граф Франсуа Монлозье (род. в 1755 г., ум. в 1838), впоследствии сделавшийся сторонником либеральной монархии.
   «Астрахань. Из дорожных записок одного путешественника» – статья самого Воейкова, напечатанная в его Новостях Литературы 1824 г., кн. IX, август, стрр. 49-76.
   Приводим те отрывки из Воейковской статьи, которые имел в виду князь Вяземский:
   «Не завидую тем из моих соотечественников, которые были знакомы с лордом Бейроном. беседовали с Бенжамен-Констаном, слышали споры ораторов нижнего парламента, пили шампанское в Шампании, Бургонское в Бургони, с жадностью Скифа срывали янтарный виноград на холмах Рейна и ступали по снежным хребтам великолепных гор Альпийских. Много наслаждений для жителя холодного Севера, но какая польза для России? К тому же, об Италии все сказано;… а o России? Страны, описанные Палласом и Лепехиным, переменились: пустыни заселены, города перестроены по новому чертежу, просвещение сделало шаги исполинские. Дождусь ли исполнения сладчайших надежд моих? Увижу ли еще раз величественный Кавказ и славного полководца Ермолова? Посещу ли цветущую Одессу и буду ли там беседовать с любимцем Русского народа – генералом Воронцовым?… Обойму ли там певца Бакчи-Сарайского фонтана, которого талант, может быть, теперь есть первый пиитический талант в Европе?»
   Описывая дорогу от Сарепты до Астрахани, Воейков говорит: «Она несносна для людей от оводов, комаров и мошек… Не любя курить табак, я должен был беспрестанно держать трубку во рту; на лицо надевать сетку, дегтем обмазанную».
   Говоря о нравах и обычаях астраханцев, Воейков замечает: «Петербургские богачи никогда не видят у себя на столе таких роскошных блюд, как здесь люди самого посредственного состояния. С архиепископу Гаию имел я рекомендательное письмо от А. И. Т[ургене]ва: он принял меня весьма благосклонно. Сей достопочтенный архипастырь родом из Грузии, высок, осанист, имеет прекрасные черные волосы на голове и бороде. Он был очень любим князем Потемкиным и в отличной милости у Екатерины II, от которой получил богато рубинами осыпанную панагию. Гаий ведет строгую монашескую жизнь и неусыпно печется о духовной пастве. Любит ученых… Первый мой обед был у архиепископа. Не могу не описать вам сего простого вседневного стола, из домашних запасов изготовленного, который вы, жители холодного Севера, почтете за пир великолепный и дорого стоющий. Надобно вас предупредить, сказав, что здешние архиереи имеют свою рыбную ловлю, виноградные и плодовитые сады.

     Карамзина бранят голодные Зоилы
     За то,
     Что путешественник наш милый
     рассказывая то и сё,
     Описывал свои обеды.
     Я не смеюсь над ним:
     Он Руской – и его на руской лад беседы!
     Попить, поесть любили наши деды;
     И крепкое вино, и жирные обеды,
     Как воздух были нужны им,
     Или как слава и победы.
     Конечно до моих вседневных мелких дел,
     Таких, как например, где спал, что пил, что ел
     По справедливости читателю нет нужды;
     Но сердцу доброму и чуждые не чужды.
     Кто протащился по пескам,
     Сыпучим, хоть российским,
     Добыча солнечным сжигающим лучам,
     Измучен жаждою, как будто по степям
     За караваном шел Ливийским,
     Под тучей комаров, слепней,
     Не видя десять, двадцать дней
     Ни одного трактира;
     Тому простительно, мне кажется, ей ей,
     Сказать словца два-три о вкусных винах пира
     И об ухе из стерлядей:
     Ведь радости полна сама играет лира!

   Скатерть, усыпанная цветами и виноградными листьями; холодное из живой белой рыбицы; уха из аршинных стерлядей, как янтарем подернутая; икра из распластанного осетра, только что вынутая и слегка посоленая; шахмая; пудовой арбуз, золотая Наурская дыня, виноград осми родов, рассыпные дули, ароматные абрикосы: от всего этого растаяло бы сердечко и у А. И., разгорелись бы глазки и у А. Л.».
   Что касается Каченовского, то Воейков называет извергом не Михаила Трофимовича, как можно заключить из слов князя Вяземского, а его однофамильца, козака из шайки Стеньки Разина.
   В костромском уезде Костромской губернии у князя Вяземского было имение, заключавшее в себе более тысячи душ.
   Князь Никита Григорьевич Волконский (см. т. I), сын члена Государственного Совета князя Григория Семеновича (род. 25-го января 1842 г., ум. 17-го июля 1824) и княжны Александры Николаевны Репниной (род. в 1757 г., ум. 23-го декабря 1834), начал службу в Измайловском полку, участвонал в Турецкой кампании 1806 г. и в походах 1812-1814 гг.; с 1807 г. был флигель-адъютантом, с 1813 – генерал-маиором, состоя, сверх штата при Неаполитанской миссии; в царствование Николая I – егермейстером. Женитьба его на знаменитой впоследствии княжне З. А. Белосельской-Белозерской состоялась 3-го февраля 1811 г. Он умер в местечке Ассизе, но в 1859 году тело его было перевезено в Рим и положено в церкви свв. Викентия и Анастасии. Здесь же впоследствии была погребена и жена его (княгиня Е. Г. Волконская. Род князей Волконских. С.-Пб. 1900. Записки С. Г. Волконского. С.-Пб. 1901).
   Мольеровский «Мизантроп» был переведен на русский язык Ф. Ф. Кокошкиным.
   Аменаида – действующее лицо в трагедии Вольтера «Танкред». Переведена на русский язык Гнедичем.
   Подписка на годовой абоненент, не менее 80-ти спектаклей, была открыта еще 4-го октября. Цены были следующие:

     Ложи 1-го яруса – 2400 р. асс.
     Ложи 2-го яруса – 1000 р. асс.
     Бенуары – 1600 p. acс.
     Кресла: с № 1 по 48 – 600 р. асс.
     Кресла: № 49 по 96 – 400 р. асс.
     Кресла: № 97 по 150 – 300 р. асс.

   См. «Объявление» в № 80 Московских Ведомостей 1824 г. от Конторы Московского Итальянского театра, в доме генерала от кавалерии Апраксина.
   Князь Дмитрий Владимирович – Голицын. – Сергей Иванович – Тургенев.
   Указанное письмо Пушкина и ответ князя Вяземского см. в академическом издании «Переписки» Пушкина, т. I, №№ 98, 106.
   Е. И. Ольдекоп (см. т. II) напечатал в Петербурге, без дозволения Пушкина, «Кавказского пленника», присоединив к русскому тексту немецкий перевод А. E. Вульферта, изданный (без его имени) еще в 1823 году, также в Петербурге и признанный журнальною критикой неудачным (Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, т. III. С.-Пб. 1896, стр. 378; Московский Телеграфь 1825 г., ч. 1, № 1, стр. 85). «Грабительство» Ольдекопа осталось безнаказанным и в 1824 году, и в 1827, когда Пушкин возобновил это дело. Подробности см. в письмах Пушкина и в Русской Старине 1874 г., т. X, стрр. 699-700.
   «Прощание с морем», то-есть, «К морю» напечатано в Мнемозине 1824 г., ч. IV, стрр. 102-104, куда доставил его князь Вяземский, который 6-го ноября того же года писал Пушкину: «Твое Море прелестно! Я затвердил его наизусть тот час, а это по мне великая примета. Вообще стихи потеряли для меня это очарование, это ачаровательство невыразимое. Прежде стихи действовали на меня почти физически, щекотали чувства, les sens; теперь надобно им задеть струны моего ума и сокровенные струны души, чтобы отозваться во мне. Ты играешь на мне на старый лад. Спасибо, мой милый виртуоз! Пожалуйста, почаще брянчи, чтобы я не вовсе рассохся» (Академическое издание «Переписки» Пушкина, т. Т, № 106).
   Голицыны – князь Дмитрий Владимирович и его жена, княгиня Татиана Васильевна (см. тт. I и II). – Безобразова – Софья Федоровна (см. тт. I и II).

659. Тургенев князю Вяземскому. 31-го октября [1824 г. Петербург].

   Дружинин – Яков Александрович (род. в Петербурге 4-го октября 1771 г., ум. 27-го февраля 1849). Получив образование в немецком училище св. Петра, он начал службу с 1-го сентября 1788 г. в Кабинете её величества. С 1-го октября 1801 г. служил в Канцелярии H. H. Новосильцева и, кроме того, был референдарием в Коммиссии составления законов, правителем дел Лифляндского, Эстляндского и Еврейского комитетов. В 1802 г. Дружинин находился в свите Александра I во время его путешествия в Пруссию, а в 1805-1807 гг. – в заграничных походах. С июля 1810 г. до самой смерти Дружинин служил в Министерстве финансов: с 1811 по 1830 и. занимал должность директора Канцелярии министра, с 1830 по 15-е февраля 1848 управлял Департаментом мануфактур и внутренней торговли, а затем был членом министерского Совета.
   Дружинин обладал светлым умом, быстрым соображением и отличался большою находчивостью. Благодаря этим то качествам, он и составил себе репутацию образцового чиновника (Северные Пчела 1849 г., № 73).
   В молодости Дружинин занимался переводами с французского и немецкого языков, но в печати имени его почти не встречается, хотя, по отзывам современников, он излагал свои мысли точным и замечательно правильным языком (П. А. Плетнев. Отчеты Академии наук но отделению русского языка и словесности. С.-Пб. 1852, стр. 246). С 1800 г. Дружинин был членом Российской Академии (М. И. Сухомлинов. История Российской Академии, вып. VII. С.-Пб. 1885, стр. 455), а с 1811 г. членом Беседы любителей русского слова, по ИV-му разряду, где председательствовал И. М. Муравьев-Апостол (Соч. Державина, т. VIII, стр. 907).
   Имя Дружинина связано с «Остромировым Евангелием», которое, по смерти Екатерины II, было найдено им в комнатах императрицы и в 1806 году поднесено императору Александру. Последний и передал этот драгоценный памятник в Императорскую Публичную Библиотеку (см. предисловие в «Остромирову Евангелию» в издании Востовова).
   Сестра князя Никиты – княгиня Софья Григорьевна Волконская (см. выше). Алина – княжна Александра Петровна. её дочь.
   Муравьева – Екатерина Федоровна.
   Гаий Такаов, будучи архимандритом, находился в Молдавии (с 1789 г.) при Амвросии Серебренникове, архиепископе Екатеринославском, местоблюстителе Молдо-Влахийской экзархии; с 1793 г. – епископ Моздовский, с 1799 – саратовский, с 1803 – пензенский, с 1808 – архиеписком Астраханский. Умер 20-го февраля 1821 (Списки архиереев иерархии Всероссийской. С.-Пб. 1896, стрр. 16-17).
   Булгарин в своих Литературных Листках неоднократно помещал задорные критические статьи, направленные на Воейкова и в особенности на Б. М. Федорова (о нем см. т. II). К Шишкову же предусмотрительный издатель относился с почтением и, в видах сохранения чистоты русского языка, советовал «всем гг. литераторам и переводчикам читать как можно чаще» известное сочинение «О старом и новом слоге» (Литературные Листки 1824 г., ч. III, июль, No XIII и XIV, стр. 43).
   Толстой – граф Федор Иванович (см. о нем т. I).

660. Тургенев князю Вяземскому. 1-го ноября [1824 г. Петербург].

   Доктор Ernst-Gottlob Pienitz (род. 20-го августа 1777 г., ум. 30-го мая 1853) был директором Зонненштейнского дома умалишенных.
   Пушкина – Елена Григорьевна (О ней см. т. II).
   «Северный цветок» – Елена Михайловна Влодек (ум. 22-го марта 1874 г.), известная в то время красавица, дочь генерал-адъютанта, а впоследствии генерала от кавалерия, сенатора в царстве Польском, Михаила Федоровича Влодек (род. в 1780 г., ум. в Варшаве 26-го мая 1849) от брака его с графиней Александрою Дмитриевной Толстой (род. 20-го октября 1785 г., ум. 22-го августа 1847).
   Завадовский – граф Василий Петрович (род. 15-го июля 1798 г., ум. 10-го октября 1855), сын графа Петра Васильевича (ук. 10 го января 1812 г.) и графини Веры Николаевны, рожд. графини Апраксиной (ум. 22-го ноября 1845 г.). Он начал службу в Коммиссии составления законов (1810 г.), с 1818 по 1822 г. был лейб-гусаром, с 17-го апреля 1823 г. – чиновником по особым поручениям в Министерстве внутренних дел. В 1827 г. перешел в Министерство юстиции. С 13-го апреля 1840 г. был сенатором.
   У Завадовских был единственный сын Петр, умерший 14-ти лет в Неаполе 20-го декабря 1842 г.
   Баронесса Строганова – Анна Сергеевна (род. 8-го мая 1765 г., ум. в Дрездене 21-го октября 1824 г.), первая жена состоявшего в ведомстве Коллегии иностранных дел, камергера, д. т. советника барона, а с 1826 г. графа Григория Александровича Строганова (род. 13-го сентября 1770 г., ум. 7-го января 1857).
   Два сына её: флигель-адъютант, полковник л. – гв. Гусарского полка, граф Сергей Григорьевич (род. 8-го ноября 1794 г., ум. 27-го марта 1882), женатый на своей троюродной сестре, дочери гр. Павла Александровича (род. 7-го июня 1774 г., ум. 10-го июня 1817), гр. Наталье Павловне (род. 7-го мая 1796 г., ум. 7-го октября 1872), и получивший графский титул своего тестя, не оставившего мужского потомства.
   Другой сын – барон Александр Григорьевич (род. в 1796 г., ум. 2-го августа 1891), флигель-адъютант, капитан Цреображевского полка, впоследствии также граф, по пожаловании этого титула его отцу.

661. Тургенев княгине В. Ф. Вяземской. 6-го ноября [1824 г. Петербург]

Tchert. (sic) – князь В. А. Четвертинский (ср. 663-е письмо).
Стих – из Пушкинского стихотворения «К морю» (12-я строфа).

662. Тургенев княгине В. Ф. Вяземской. 7-го ноября 1824 г. Петербург.

   В 1826 г., в Петербурге, Самуил Аллер издал книгу: «Описание наводнения, бывшего в Санктпетербурге 7 числа ноября 1824 года». Тогда же вышла и брошюра В. Н. Берха: «Подробное историческое описание о всех наводнениях, бывших в Санктпетербурге».
   См. также письма К. Я. Булгакова к брату – в Русском Архиве 1903 г., кн. II, № 5.
   В приведенном двустишии пародируются стихи из Державинского «Памятника».
   Шереметев – Василий Сергеевич (род. 20-го февраля 1762 г., ум. 8-го февраля 1831).
   Поэма И. И. Козлова «Чернец» била издана в 1825 году. Отрывок из неё, под заглавием «Возвращение на родину», был напечатан еще в 1823 году, в Новостях Литературы, кн. VI, № 47.
   С 1809 года Козлов был женат на Софье Андреевне Давыдовой (ум. в Гельсингфорсе летом 1864 г.), дочери бригадира Андрея Ивановича Давыдова от брава его с княжной Александрой Павловной Голицыной (р. 16 апреля 1766 + 22 апреля 1804). См. статью К. Я. Грота К биографии И. И. Козлова – Известия 2-го Отделения Академии наук 1904 г., т. IX, кн. 2, и отдельно. Посвящение ей «Чернеца» было написано еще в 1822 году, но в вышеуказанном издании поэмы выставлена следующая дата: «17 сентября 1824».
   – (Стр. 93. Под «Ирландской песней» разумеется, вероятно, «Ирландская мелодия» (Луч ясный играет), напечатанная в Северных Цветах на 1825 год.

663. Тургенев князю Вяземскому. 17-го февраля [1825 г. Петербург].

   Д. т. советник граф Густав Оттонович Стакельберг (род. 5-го июня 1766 г., ум. 6-го апреля 1850), младший сын графа Отто-Магнуса (род. 7-го февраля 1736 г., ум. 28-го октября 1800), бывшего представителем России в Польше (см. т. I), занимал в 1825 году пост чрезвычайного посланника и полномочного министра в Неаполе.
   Поздравление относится, без сомнения, в королю Обеих Сицилий Франциску I, который наследовал своему отцу Фердинанду I, скончавшемуся 5-го января 1825 г. н. ст.
   Сестра Стакельберга – Елизавета-Иоганна (род. 1-го июля 1760 г., ум. 6-го ноября 1837), с 1778 г. бывшая замужем за бароном Эрнестом Шеппингом, пожалованным, по присоединении Курляндии к России, в русские тайные советники (Axel von Gernet. Archiv der Familie von Stackelberg, I. Band. St-Petersburg. 1898.
   В 1825 году была издана 1-я глава «Евгения Онегина», с посвящением Л. С. Пушкину.
   К. Д.– князь Дмитрий Владимирович Голицын.
   Евгений – Болховитинов, митрополит Киевский и член Синода (см. т. II).
   Лобанов – князь Яков Иванович (см. т. I).
   Пашков – Василий Александрович (см. т. II), член Государственного совета в Департаменте государственной экономии.
   Софья Николаевна – Карамзина. – Павлуха – князь Павел Петрович Вяземский.
   Велгурский – граф Матвей Юрьевич (см. т. II), который, между прочим, участвовал в благотворительном концерте в пользу пострадавших от наводнения, данном 7-го декабря 1824 г. в доме Благородного собрания. Он играл на виолончеля и пел. Кроме него, в концерте принимали участие и другие знатные москвичи (см. статью князя П. И. Шаликова в Московских Ведомостях 1824 г., № 100).
   Тимирязев – Иван Семенович. – Толстой – граф Федор Иванович. Пушкин – Василий Львович. Давыдовы – Денис Васильевич и Дмитрий Александрович (св. т. I). княгиня Зенаида – Волконская (см. тт. I и II).
   Из «Евгения Онегина» приведены три последние стиха из LV-й строфы И-й главы.
   Граф Д. И. Хвостов напечатал «Послание к N. N. о наводнении Петрополя, бывшем 1824 года, ноября 7. С.-Пб. 1825. В 4-ку. С немецким переводом.
   Молво – вероятно, Яков Николаевич, коммерция советник, известный сахаровар, петербургский городской голова и первый председатель Биржевого Комитета, умерший 21-го мая 1826 г. (Северная Пчела 1826 г., № 62).
   Он был хорошим знакомым К. Я. Булгакова, который отзывался о нем с большой похвалой (Русский Архив 1903 г., № 7, стрр. 433, 434).
   Брат – князь Федор Федорович Гагарин (см. тт. I и II).
   Пушкина – Елена Григорьевна (см. т. II).

664. Тургенев князю Вяземскому. 20-го февраля [1825 г. Петербург].

   Каменский – Петр Михайлович (см. т. II, стрр. 606-607).
   Об Ив. Bac. Тутолмине см. т. I. – О гр. А. E. Комаровской и её матери см. т. II. Послания к ним Жуковского в печати не появлялись.
   Приведенный стих взят из пиесы Буало: «Le Lutrin», песнь I, стих 16.
   Сиверс – граф Егор Карлович (род. 16-го августа 1779 г., ум. 18-го июня 1827), инженер генерал-маиор, начальник главного инженерного училища. О нем су. Северную Пчелу 1827 г., № 79.

665. Тургенев князю Вяземскому. 26-го февраля 1825 г. [Петербург].

   У великой княгини Елены Павловны (см. т. II), супруги великого князя Михаила Павловича, родилась дочь Мария, скончавшаяся в Вене 7-го ноября 1846 г. и 13-го декабря того же года погребенная в Петербурге, в Петропавловском соборе.
   Брат великой княгини Александры Федоровны – Фридрих-Вильгельм (род. 15-го октября 1795 г., ум. 1-по января 1861), наследный принц Прусский, сын короля Фридриха-Вильгельма III и королевы Луизы, 7-го июня 1840 г. вступивший на престол под именем Фридриха-Вильгельма IV.
   О В. П. Ушаковой см. т. II.
   «Эда», вместе с поэмой «Пиры», были напечатаны отдельным изданием в 1826 году.
   М. И. Приклонская, вдова ст. советника Василия Андреевича Приклонского (род. 21-го июля 1746 г., ум. 26-го октября 1789), была родною сестрой Я. А. Булгакова, отца Александра и Константина Булгаковых.
   C. И. Румянцов (род. 17-го марта 1755 г., ум. 24-го января 1838) был третий сын фельдмаршала графа Петра Александровича (род. в 1725 г., ум. в 1796) от брака его с княжною Екатериною Михайловною Голицыной (род. в 1724 г., ум. в 1779). Он получил по обыкновению французское образование, находясь под наблюдением матери, которая отличалась большою заботливостью к детям. Но образование графа Сергея Петровича, по собственному его признанию, оказалось плохим, и только сам он «приобрел по охоте своей к познаниям то, чего французские тогдашние учителя доставить ему не могли». В 1772 г. Румянцов был назначен камер-юнкером и, находясь при дворе, сблизился с известным корреспондентом Екатерины II бароном Фридрихом-Мельхиором Гриммон (род. в 1723 г… ум. в 1807), который, по просьбе Екатерины Михайловны, взялся отвезти сыновей её в Лейденский университет, где они пробыли с 1774 по 27-е сентября 1775 г., изучая право и всеобщую историю. Из Лейдена братья Румянцовы (Николай и Сергей), сопровождаемые Гриммом, отправились в Париж, посетили Женеву с неизбежным Вольтером и побывали в Италии. Возвращаясь на родину, они проехали через Венецию, Берлин и в 1777 г. явились в Петербург. Гримм до конца своей жизни находился в дружеских отношениях с Румянцовыми, в особенности с Сергеем Петровичем, и в течение 30 лет вел с ними переписку (1774-1804), извлечения из которой напечатаны в LXI томе Русской Старины за 1889 год (Русский Архив 1869 г., стт. 842-845. – Д. П. Пекарский. Материалы для истории журнальной и литературной деятельности Екатерины II. С.-Пб. 1863, стрр. 33-34. – Русская Старина 1894 г., т. LXXXI, февраль, стр. 71). В 1779 г. Румянцов был сделан камергером. На следующий год, удрученный смертью матери, он отправился путешествовать и посетил Швецию, Данию, Голландию, Англию, Францию. В Париже Румянцов намеревался долго прожить. «Приятная жизнь», говорит он в своей автобиографии, «которую я там вел, и отличие, которым во многих случаях я пользовался, не позволяли мне и думать о выезде». Но, по требованию императрицы, он принужден был вернуться в Россию. 27-го апреля 1783 г. Румянцов выехал из Парижа, а в июне того же года прибыл в Петербург и, после долгих ожиданий, был назначен в апреле 1785 г. посланником в Баварию. Приняв с большим неудовольствием это назначение, Румянцов поехал в Малороссию проститься с отцом, но по возвращении в Петербург (ноябрь 1785 г.) узнал, что Бавария была заменена ему Пруссией. 19-го мая 1786 г. Румянцов выехал в Берлин, где и пробыл только до августа 1788, так как императрица не одобряла его политики. Вернувшись в Петербург, Румянцов весь погрузился в удовольствия столично-придворной жизни, мало смущаясь своей неудачной миссией. В 1794-1795 гг. он занимал щекотливый в то время пост русского посла в Стокгольме, и так же неудачно, как в Берлине; потом, с 14-го ноября 1796 г., состоял членом Коллегии иностранных дел, а 9-го сентября 1798 г. произведен в д. т. советники и назначен сенатором; в следующем году был уволен в отставку, но в 1800 снова принят на службу, которую оставил в 1802. С 1805 по 1814 заседал в Государственном Совете, а затем уже окончательно удалился от дел (Русский Архив 1869 г., стт. 845-854; 1897 г., кн. II. стр. 269; 1898 г., кн. II, стр. 43. – Сборник И. Р. И. Общества, т. IX, стрр. 205, 211. – Русская Старина 1874 г., т. IX, стрр. 281 – 282. – Архив князя Воронцова, т. XII, стр. 269; XXIX, стр. 481, 482. – Старина и Новизна, кн. III, стр. 185; кн. IV, стр. 370). Похоронен С. И. Румянцов в своей подмосковной, селе Братцове, или Троицком-Кайнарджи (Русский Архив 1897 г., кн. III, стр. 371).
   Румянцов, как видно из его автобиографии, напечатанной в Русском Архиве 1869 г., и из отзывов современных ему деятелей (графа П. В. Завадовского – Архив князя Воронцова, кн. XII, стрр. 135, 258; Старина и Новизна, кн. IV, стрр. 288, 289, 292; Карамзина – Письма к Дмитриеву; Лубяновского – Русский Архив 1872 г., ст. 466; графа Ф. В. Ростопчина – Русский Архив 1876 г., стрр. 96, 401, 414; Девятнадцатый Век, кн. II, стрр. 80, 92, и других современников – Соч. Державина, т. VI, стр. 762) обладал богато одаренною натурой. Это был человек оригинальный, с большим умом и остроумием, отличавшийся живостью характера, благородством чувств, имевший горячий темперамент и необыкновенно доброе сердце. Кроме всего этого, он обладал замечательным даром слова, огромною начитанностию и разносторонним образованием, при котором легко уживались не только история с литературой, но и математика с поэзией. Эти привлекательные качества умалялись до известной степени неуживчивым характером Румянцова, большим самомнением и честолюбием, заставлявшим его даже на склоне лет предаваться неудовлетворенным мечтам о государственной деятельности и придворной жизни.
   В науке граф Румянцов не оставил никакого следа, хотя и не совсем был чужд её интересов, что видно из переписки его с А. X. Востоковым (Сборник Отделения русского языка и словесности, т. V, вып. 2), из записок К. Ф. Калайдовича (Летописи русской литературы и древности, т. III. М. 1861) и из «Переписки графа Н. И. Румянцова с московскими учеными». М. 1882. В 1810 г. (14-го марта) граф С. П. Румянцов был даже избран в почетные члены Академии наук.
   Что касается литературной деятельности Румянцова, то она началась рано. Уже в юношеском возрасте он сочинял французские, большею частью «мизантропическия» стихи (см. автобиографию), провербы, о которых говорит в своих записках граф Е. Ф. Комаровский (Восемнадцатый Век, кн. I, стр. 335) и «остроумныя», по выражению Карамзина, басни на русском языке, рукописная тетрадь которых сохранилась до сего времени (Русский Архив 1896 г., ст. 598). Кроме того, по приглашению княгиня Е. Р. Дашковой, он сделался сотрудником Собеседника любителей русского слова 1783 г., поместив в нем (кнн. III и VII) несколько критико-полемических статей, направленных против Екатерины II, которая отнеслась в ним пристрастно и осмеяла автора, не умевшего будто бы выражать свои мысли на родном языке (Русский Архив 1869 г., стт. 842-851. – Соч. Державина, т. VIII, стрр. 332-333). Затем, в июльской книжке Растущего Винонограда за 1786 г., с подписью Правдубаева, Румянцов поместил статью против мартинистов, которых печатно осмеивала и сама императрица (Русский Архив 1869 г., стт. 852-854). Наконец, ему принадлежит малоизвестная, но многознаменательная «Записка о вольных земледельцах», поданная Александру I в ноябре 1802 г. и вызвавшая известный указ (20 февраля 1803 г.) о вольных хлебопашцах, первое практическое применение которого взял на себя воронежский помещик Петрово-Соловово, а за ним Румянцов, отпустивший на волю с наделом землею своих вологодских, ярославских и рязанских крестьян (там же, стт. 1953-1964). Таким образом Румянцов является одним из ранних поборников великой государственной реформы, или «шальным спасителем рода человеческаго», говоря устами графа С. Р. Воронцова и графа Ф. В. Ростопчина, мнение которых разделяли и другие современники Румянцова, в том числе Державин и граф П. В. Завадовский, также разочаровавшийся в своем прежнем любимце. Озлобленные крепостники обвиняли Румянцова в тон, что посредством своего проекта он хотел только «подбиться любимою материей» к императору с целью занять видное служебное положение или получить Андреевскую ленту (Девятнадцатый Век, кн. II, стрр. 4, 6. – Русский Архив 1879 г., кн. I, стр. 463. – Соч. Державина, т. VIII, стр. 822. – Архив князя Воронцова, ни. XII, стрр. 258, 273. – В. И. Семевский. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. Т. I. С.-Пб. 1888, стрр. 252-261). Гораздо позднее, именно летом 1834 г., Румянцов воздвигнул монумент в принадлежавшем ему селе Тарутине (Калужской губернии, Боровского уезда) в память победы, одержанной над французами 5-го октября 1812 г. Монумент был сооружен на деньги, полученные Румянцовым за освобожденных крестьян этого села (до 1000 душ), сделавшихся вольными хлебопашцами (Русский Архив 1897 г., кн. II, стр. 429).
   По своему общественному положению и связям Румянцов имел, конечно, обширные знакомства. Наиболее же близкими приятелями его были: Карамзин, находившийся с ним в переписке Русский Архив 1869 г., стт. 587-599), И. И. Дмитриев, Д. Н. Блудов, Н. И. Кривцов, А. И. Тургенев, князь П. А. Вяземский, в котором Румянцов ценил особенно ум и талант (Письма Карамзина к Дмитриеву, стрр. 225, 284, 349, 389. – Старина и Новизна, ни. I, стр. 17). Здесь кстати будет упомянуть, что князь Вяземский, говоря в своей «Старой записной книжке» о страсти различных выдающихся лиц к картежной игре, делает следующее замечание: «Богатый граф С. П. Румянцов, блестящий вельможа времен Екатерины, человек отменного ума, большой образованности, любознатель по всем отраслям науки, был до глубокой старости подвержен этой страсти, которой предавался, так сказать, запоем. Он запирался иногда дома на несколько дней с игроками, проигрывал им баснословные суммы и переставал играть впредь до нового запоя» (Полн. собр. соч., т. VIII, стрр. 95-96).
   Граф С. П. Румянцов не был женат, но находился в близких отношениях с Настасьей Николаевной Нелединской-Мелецкой, рожд. графиней Головиной (род. в 1754 г., ум. в 1803), которая была второю женой Александра Юрьевича Нелединского (род. в 1729 г., ум. в 1804), отца писателя, и до замужества жила с князем Н. В. Репниным (Архив князя Воронцова, кн. XII, стр. 28). Граф Ростопчин, упоминая о связи Румянцова, в письме к графу С. Р. Воронцову от 5-го ноября 1796 г., говорит: «Привязанность графа Сергея заслуживает уважения, ибо в этой женщине нет ничего привлекательного для мущины, не говоря уже о прежнем её поведении. Она исполнена пороков и недостатков; но дети обеспечивают ей верность отца» (Русский Архив 1876 г., кн. I, стр. 414). Румянцов имел от Нелединской трех дочерей, носивших сперва фамилию Сергеевых, а потом Кагульских: 1) Варвару Сергеевну (род. в 1794 г., ук. в 1875), вдову князя Павла Алексеевича Голицына (род. в 1782 г., ум. в 1848); 2) Зинаиду Сергеевну (род. 28-го августа 1811 г., ум. 13-го апрель 1879), бывшую замужем за Николаем Андриановичем Дивовым (род. в 1781 г., ум. в 1869); 3) Екатерину Сергеевну, первую жену князя Петра Ивановича Мещерского (род. в 1802 г., ум. в 1876).
   Переписка графа С. И. Румянцова, ожидающего своей биографии, его дневник за 1805-1814 гг. и записки, относящиеся в 1807-1830 гг., хранятся частию в И. П. Библиотеке (см. Отчет за 1876 г., стр. 172; за 1888 г., стрр. 18-37; за 1897 г., стрр. 167-168; за 1898 г., стрр. 98-200), частию в Румянцовском Музее (см. Отчет за 1892-1894 гг., стр. 51 и др.).
   Оболенский – князь Андрей Петрович (см. выше).
   Книга Мерзлякова – «Подражание и переводы из греческих и латинских стихотворцев. Ч. I. М. 1825. Ч. II. М. 1826. Посвящена «Александру I, Августейшему мудрому покровителю общеполезных познаний и наук изящных».

666. Тургенев князю Вяземскому. 3-го марта [1825 г. Петербург].

   Велеурский – граф Матвей Юрьевич. Давыдов – Дмитрий Александрович. О нем см. дальше.
   Сгоревший и уже не возобновленный деревянный театр находился у Чернышева моста, на земле, принадлежавшей Департаменту народного просвещения. Он был построен в одно лето архитектором С. А. Шустовым и открыт для публики 1-го января 1825 г. Большая часть материала, употребленного на его постройку, была взята из уничтоженного театра в Ораниенбауме. Театр сгоревший был очень удобен, освещался газом и имел прекрасный резонанс (Северная Пчела 1825 г., №№ 2, 14, 28).
   Катенька – дочь Карамзина (см. тт. I и II).
   О П. А. Скюдери см. т. II.
   Александр Алексеевич Муханов (род. в Москве в 1802 г., ум. в 1834), сын сенатора Алексея Ильича Муханова (ум. в 1836 г.) от брака его с княжною Варварой Николаевной Трубецкой (Русский Архив 1878 г., кн. I, стр. 327). Он начал службу с 1819 г. в Измайловском полку и, произведенный в корнеты Оренбургского уланского полка, в 1822 г. переведен в л. – гв. Уланский полк и с 1823 по 1825 г. состоял адъютантом командира Финляндского корпуса А. А. Закревского, а с 1826 г. главнокомандующего 2-го армией графа II. X. Витгенштейна. Совершив еще несколько переходов, Муханов с 1828 г. находился к Семеновском полку, участвовал в Турецкой войне 1828-1829 гг. и, дослужившись до капитанского чина, в 1830 г. оставил военную службу. Был камергером (Сборник Импер. Русск. Истор. Общества, т. 78, стр. 145; Русский Архив 1899 г., кн. III, стрр. 295-298; Щукинский Сборник, вып. III. М. 1904, стрр. 208-210; вып. IV. М. 1905, стр. 159).
   По словам К. Я. Булгакова, весьма расположенного к Муханову, он был «душевно предан» Закревскому, что однако не помешало последнему дать такой отзыв о своем почитателе в письме в П. Д. Киселеву от 27-го ноября 1826 г.: «Любит новости и сплетни, ленив и на дело неспособен, но ко всему способен примениться (Сборник Импер. Русск. Истор. Общества, т. 78, стрр. 295, 412). Не смотря на это, Закревский поручал Муханову и довольно важные дела, в роде секретного надзора за поведением студентов Абовской академии (Сборник старинных бумаг, хранящихся в музее П. И. Щукина, ч. VI. М. 1900, стрр. 53-55).
   В начале 30-х годов Муханов проживал уже в Петербурге. Он умер в чине полковника, за несколько дней до своего бракосочетания с Авророй Карловной Шернваль, которая впоследствие вышла замуж за И. Н. Демидова, а во втором браке была за Андреем Николаевичем Карамзиным.
   Муханов был приятелем Е. А. Боратынского, H. B. Путяты, князя П. А. Вяземского, Пушкина и находился в большой дружбе с А. С. Хомяковым (Русский Архив 1867 г.; ст. 266; 1895 г., кн. III, стр. 125).
   Литературная деятельность Муханова выразилась только критикой на книгу «Les dix années d'exil», напечатанной в Сыне Отечества 1825 г., (ч. CI. No X, стрр. 148-157), под заглавием: «Отрывки г-жи Сталь о Финляндии, с замечаниями» и с подписью; «А. М-в. С.-Петербург. 20-го апреля 1825».
   Известно, что на резкую статью Муханова последовала не менее резкая статья Пушкина: «О Г-же Сталь и о Г. А. М-в», напечатанная в Московском Телеграфе 1825 г., ч. III, Л» 12, июнь, стрр. 255-259, с подписью: «Ст[арый] Ар[замасец]. 9 июня 1825».
   Н. В. Путята в одном из своих писем к Муханову дал такой отзыв о его критической статье: «Пробегая журналы наши, видел я, что статья твоя о Финляндии наделала несколько шума. Дамской Журнал, en chevalier galant, вступился за честь женщин; но дай им Бог более таких защитников, и тогда нам нечего будет опасаться о проигрыше процесса; другой противник, в Телеграфе, с большим искусством нападает на легкомысленное и оскорбительное суждение твое о Г-же Сталь, и признаюсь откровенно, я согласен с его мнением. Не любя вообще, по какому-то предубеждению, женщин писательниц, исключаю из этого числа Г-жу Сталь, которая в сочинениях своих возвысилась над обыкновенным кругом деятельности я ума женского, обращающагося в тесной сфере наблюдений над характерами, и мелочными пружинами, двигающими светское общество, и, отбросив равно приторную плаксивость и притворную любовь в природе многих из них силою своих мыслей и глубиною чувств стала на ряду с величайшими мужами нашего века. Замечания твои на счет ложного её понятия о Финляндии справедливы, но не надобно было слишком увлекаться негодованием (Сборник П. И. Щукина, т. X. М. 1902, стрр. 418-419).
   В Сборнике П. И. Щукина напечатано несколько писем Муханова к родным (тт. VI, VII, IX), а также любопытные письма к нему князя П. А. Вяземского, относящиеся к 1827-1832 гг. (тт. IX, X). В III-м и ИV-м выпусках указанного Сборника (М. 1904-1905) напечатаны дневник и письма к братьям Муханова.

667. Тургенев князю Вяземскому. 11-го марта [1825 г. Петербург].

   Давыдов – Дмитрий Александрович.
   Велеурская – графиня Луиза Карловна, жена графа Михаила Виельгорского. О ней см. т. II.
   Тайный советник Григорий Иванович Вилламов (см. т. II) был в это время секретарем императрицы Марии. С 26-го октября 1828 г. – член Государственного совета.
   Статья князя Вяземского носила следующее заглавие: «Жуковский. – Пушкин. – О новой пиитике басен» и была напечатана в И-й части Московского Телеграфа, февраль, No IV, стрр. 346-353. В ней автор является, между прочим, защитником Жуковского против тех критиков, которые находили в произведениях последнего однообразие, при отсутствии оригинальности. На статью князя Вяземского появилась в Сыне Отечества, ч. 100, № 7, стрр. 280-299, антикритика, за подписью: Д. P. K.
   Давыдов – Иван Иванович (род. 15-го июня 1794 г., ум. 15-го ноября 1863), питомец Московского университета, читавший там с 1817 по 1847 г. латинскую словесность, философию, математику и наконец русскую литературу. С 1847 г. был директором главного педагогического института, а по закрытии его в 1858 году назначен сенатором. В 1841 г. получил звание ординарного академика Академии наук, а с 1851 состоял председательствующим Второго отделения. Превосходную характеристику этого безнравственного честолюбца дал в своих записках С. М. Соловьев (Вестникь Европы 1907 г., № 4).
   Петр Петрович Новосильцев (род. 9-го декабря 1797 г., ум. в Москве 27-го сентября 1869 г.), богатый орловский помещик, был сын сенатора Петра Ивановича (ум. 14-го декабря 1805 г.) Новосильцева и Екатерины Александровны, рожд. Торсуковой (род. 2-го ноября 1755 г., ум. 8-го июня 1842). Из формуляра Новосильцева видно, что служба его началась в департаменте Министерства внутренних дел, куда он 18-го октября 1810 г. поступил коллегии юнкером. В 1812 г. он был причислен в Канцелярии министра, а в следующем году определен в Канцелярию Эстляндского комитета. В 1815 г. Новосильцев вышел в отставку, имея чин титулярного советника, а 4-го апреля 1816 г. снова поступил на службу, в свиту его величества по квартирмейстерской части колоновожатым и в 1817 г. произведен в прапорщики. В следующем году он вторично бросил службу, но в 1820 г. определился корнетом в л. – гв. Кирасирский полк и был назначен адъютантом к генералу от кавалерии князю Дм. Вл. Голицыну. В 1823 г. Новосильцев перевелся в Кавалергардский полк, оставаясь по прежнему адъютантом Голицына. С 5-го февраля 1838 г. по 5-е сентября 1851 г. он занимал должность Московского вице-губернатора, нося звание камергера (с 31-го марта 1842 г.), а затем, по 8-е февраля 1858 г., был Рязанским гражданским губернатором. Уволенный от этой должности, Новосильцев до 1866 г. состоял при Министерстве внутренних дел.
   О Новосильцеве и особенно о пребывании его в Рязани сохранилось много любопытных подробностей в записках графа М. Д. Бутурлина (Русский Архив 1898 г.), служившего некоторое время под его начальством. В изображении последнего Новосильцев является человеком светски образованным, деликатным, добродушным, но без твердых убеждений и крайне легкомысленным, который никому не делал зла, но имел много врагов. Москвичи, судя по отзывам того же Бутурлина, А. Я. Булгакова, А. С. Хомякова, К. Н. Лебедева, не любили Новосильцева и дали ему прозвище Casse-noisette за безобразное лицо, с сильно выдающимся подбородком, на подобие орангутанга.
   Новосильцев не занимался литературой, но, говоря словами Гоголя, «был знаком всем нашим литераторам» (Письма Н. В. Гоголя. Редакция В. И. Шенрока, т. II, стр. 464) и вращался в их кругу (Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кнн. I, VIII, X; Исторический Вестник 1900 г., т. 79, стр. 67; Сочинения А. С. Хомякова, т. VIII. М. 1900, стрр. 111, 112, 252).
   Новосильцев был дважды женат. В первом браке на Анастасии Павловне Мансуровой (род. 12-го сентября 1789 г., ум. 21-го августа 1830), от которой имел сына Ивана (шталмейстер, любимец императора Александра III) и дочь Екатерину, бывшую замужем за князем Николаем Сергеевичем Вяземским. Во втором – на Меропе Александровне Беринг (ум. 3-го марта 1880 г.). От неё родилась дочь Софья, вышедшая впоследствии замуж за французского офицера де-Шангран (Фет. А. Ранние годы моей жизни. М. 1893, стр. 206. – Загоскин, С. М. Воспоминания – Исторический Вестник 1900 г., т. 79, стр. 67. – Русский Архив 1898 г., кн. II, стр. 12.– Hoвое Время 1880 г., № 1478).

668. Тургенев князю Вяземскому. [Первая половина марта 1825 г. Петербург].

   Дмитрий Александрович Давыдов (см. т. II), приятель князя Вяземского (Полн. собр. соч., т. VII, стр. 230), «первый ваш сахаровар, принимавший участие во всех увеселениях Москвы» (Записки Ив. Дм. Якушкина. М. 1905, стр. 57. – Русский Архив 1902 г., № 4, стр. 585), когда-то блестящий и храбрый офицер, находился в то время в гражданской службе, имел чин коллежского советника и состоял по особым поручениям при Московском генерал-губернаторе. Давыдов умер 11-го мая 1851 г. (Русский Архив 1889 г., кн. I, стрр. 490, 508).
   Под шалью разумеется вероятно «Le Schâle Noir» – вольный перевод стихами известного стихотворения А. C. Пушкина, сделанный В. Л. Пушкиным и напечатанный в Bulleten du Nord 1828 г., № 1.
   Указанное Тургеневым письмо А. С Пушкина до нас не дошло.

669. Тургенев княгине и князю Вяземским. 15-го марта [1825 г. Петербург].

   Северина – Софья Федоровна, рожд. баронесса Мольтке, с 30-го августа 1847 г. кавалерственная дама ордена св. Екатерины меньшего креста. Умерла 26-го апреля 1882 г. (Архив Капитула орденов).
   Константин Федорович Лелли начал службу с 1813 г. в одесском Коммерческом суде; в 1816 г. переведен в Канцелярию Херсонского военного губернатора; с 1817 г. определен в Коллегию иностранных дел переводчиком, с причислением к Константинопольской миссии; в 1820 г. назначен помощником секретаря этой миссии; в 1826 г. отправлен консулом в Яссы; с 1829 по 1833 г. включительно находился при Константинопольской миссии и при министерстве. В 1834 г. был консулом в Кандии; в 1838– старшим секретарем при миссии в Греции; в 1842 – вторым драгоманом Азиатского департамента; с 1843 по 1859 г. управлял дипломатическою канцелярией главноуправляющего в Грузии, после чего назначен чиновником IV-го класса при наместнике Кавказском. В 1866 г., имея чин д. ст. советника, уволен от службы по расстроенному здоровью (Акты Кавказской Археографической Коммиссии» т. X, стр. ХXIV). Отец Константина Федоровича, Федор Пантелеевич Лелли, был воспитанником Греческого корпуса, куда поступил 15-го августа 1775 г. Служил во флоте с 1782 г.; произведен в контр-адмиралы 8-го января 1809 г. В 1814 г. уволен от службы, с причислением к герольдии (Общий морской список, ч. IV. С.-Пб. 1890, стрр, 231-232),
   Шувалов – граф Григорий Петрович (см. т. II), сын графа Петра Андреевича (род. в 1771 г., ум. в 1808) от брава его с светлейшею княжной Софьей Григорьевной Щербатовой. Сын его, граф Петр Григорьевич, умерший в Петербурге, и дочь, Елена Григорьевна (род. 7-го декабря 1830 г., ум. в Москве 19-го сентября 1884) также были совращены в католичество; но последняя, выйдя замуж за гофмейстера Александра Яковлевича Скарятина (род. 9-го апреля 1815 г., ум. 18-го сентября 1884, в Москве), возвратилась в православие (Русский Архив 1897 г., кн. III, стр. 376).
   Сабуров – вероятно, Иван Иванович 1-й, подполковник л. – гв. Гренадерского полка. Брат его – вероятно, Яков Иванович, о котором Б. Н. Чичерин в своих воспоминаниях говорит следующее: «Весьма не глупый, образованный, все читавший, с разнообразными сведениями, хотя несколько шаткими мыслями и характером, он состоял в близких сношениях и с высшими петербургскими сферами, и с литературным миром» (Русский Архив 1890 г., кн. I, стр. 514). Князь П. А. Вяземский, хорошо знавший Я. И, Сабурова, называл его умным, добрым и благородным (там же, 1900 г., кн. I, стр. 193).
   Об А. А. Бехтееве и «Некрологии» Ф. П. Уварова см. т. II, стр. 447. – Бехтеев был в то время коллежским советником, в звании камергера и состоял при Коллегии иностранных дел. 28-го ноября 1824 г. К. Я. Булгаков писал своему брату: «Бехтеев себя и тут показал тем, что он есть: забыв свою невесту, он все дни опасности и до самой смерти ни днем, ни ночью не оставлял своего благодетеля» (Русский Архив 1903 г., кн. II, стр. 80).
   Под «граматами» Блудова разумеются «Документы для истории дипломатических сношений России с западными державами европейскими от заключения всеобщего мира в 1814 до конгресса в Вероне в 1822 году», изданные Министерством иностранных дел. Издание это было предпринято по воле императора Александра, который «хотел обнародованием важнейших политических актов и инструкций своим уполномоченным разрушить те обвинения, которые возводили на него в каких-то тайных замыслах против независимости и целости Европы. Кроме того, он желал сделать их вполне доступными для всех русских, которые могли бы судить о действиях по документам, а не по журнальным выдержкам и слухам… Государь высказал также желание положить начало введения русского языка в дипломатической переписке». С этой целью и решено было собранные акты напечатать с русским переводом. Исполнителен сего труда был назначен Д. Н. Блудов, а главным сотрудником последнего – Д. В. Дашков. Выбором же дипломатических актов, нот, трактатов, конвенций, деклараций, протоколов и т. п. занимался граф Капо д'Истриа. «Блудовь говорил, что ему в начале было довольно трудно бороться с некоторыми оборотами, так легко укладывающимися в выработанную дипломатическую французскую фразу, и что он не раз советовался в этом случае с Карамзиным и много толковал с Жуковским». Первый том был напечатан в 1823 году; второй, приготовленный также Блудовым, за отъездом его, выпущен Дашковым в 1825 году (Е. П. Ковалевский. Граф Блудов и его время. С.-Пб. 1866, стрр. 128, 129, 130).
   В 4-м номере (февраль) Московского Телеграфа напечатана статья князя Вяземского: «Жуковский. – Пушкин. – О новой пиитике басен».
   Бернгард-Ромберг (род. 11-го ноября 1767 г., ум. в Гамбурге 13-го августа 1841 г.), знаменитый виолончелист и композитор, еще в 1807 году приезжал в Россию и прожил до весны 1813 г. Во второй свой приезд он первоначально появился в Москве и дал первый концерт в зале Благородного Собрания 18-го января. Восторженный отзыв о нем тогда же напечатан в Московском Телеграфе, № 2, Прибавление, стрр. 28, 29. С таким же восторгов отозвалась и Северная Пчела по поводу концерта 14-го марта (№ 33). Дочь артиста, Бернардина Ромберг, пела арию из «Фигаро» Россини и «La Sentinelle», романс графа Михаила Виельгорского (там же).
   Князь Вяземский написал на «Чернеца» рецензию, которая напечатана в Московском Телеграфе, ч. II, № 8, апрель, стрр. 312-320 Склад издания находился в Москве, у коммиссионера Андрея Иванова, в доме князя П. А. Вяземского, в Чернышевском переулке, № 22. Продавался по 5 р. асс. за экземпляр.
   Гнедич, по совету докторов, ездил на Кавказские минеральные воды, но возвратился еще с большим расстройством здоровья. Он прожил на Кавказе с 1-го мая по 1-е сентября (П. Н. Тихонов. Н. И. Гнедич. С.-Пб. 1884, стрр. 19, 80).
   Имя Боратынского, как автора различных произведений, упоминается в И-й части Московского Телеграфа на 86, 333, 335 и 336 страницах; на страницах же 310-311 напечатано стихотворение его «Веселье и горе», с подписью: «Бар-ский».
   Американец – граф Ф. И. Толстой (см. т. II).
   Упоминаемое письмо И. И. Дмитриева в А. И. Тургеневу в печати не появлялось. В нем описывалось 75-е обыкновенное заседание Общества любителей российской словесности, происходившее 9-го марта. Здесь читались стихотворения Дмитриева, который и сам присутствовал, И. И. Полугарского, Мерзлякова, В. В. Капниста, Н. Д. Иванчина-Писарева, Шевырева, Д. П. Ознобишина, А. C. Норова, А. А. Волкова, С. Д. Нечаева, а также статьи И. М. Снигирева и П. Ф. Калайдовича (Труды Общества, ч. VI. М. 1826, стрр. 277-281).

670. Князь Вяземский Тургеневу. 17-го [марта 1825 г. Москва].

   Баллада «Разбойник», переведенная И. И. Козловым из В. Скотта и посвященная Александре Андреевне Воейковой, напечатана без имени переводчика в Московском Телеграфе 1825 г., ч. II, № 8, стрр. 276-279.
   В Воейковских Новостях Литературы за 1825 г., кн. XI и XII, напечатано «Сетование Араба», с подписью князя Вяземского, и еще семь стихотворений, с подписью: «Кн. В-ой». Последние не вошли в полное собрание сочинений князя.
   Толстой – граф Федор Иванович (Американец).

671. Тургенев князю Вяземскому. 21-го марта [1825 г. Петербург].

Великая княгиня – Мария Михайловна (см. выше).

673. Князь Вяземский Тургеневу. 25-го [марта 1825 г. Москва].

В Дамском Журнале, ч. X, № 7, стр. 28, напечатана «Надпись к портрету гр. Д. И. Хвостова», с подписью: «Е. Лялин». В последней строке этого четверостишие князь Вяземский заменил слово «людей» словом «ушей».
Алексей Михайлович – Пушкин.

674. Князь Вяземский Тургеневу. [9-го апреля 1825 г. Москва].

   Это письмо начинается известными словами французского короля Генриха IV (см. т. I, стр. 602).
   Лобанов – князь Иван Александрович. О нем см. примечание в 10-й странице. – О Киндяковых см. т. II.
   Матвей Михайлович Сонцов (род. 11-го июня 1779 г., ум. 10-го ноября 1847) начал службу в л. – гв. Конном полку и 11-го января 1800 г., будучи корнетом, вышел в отставку (Полный список шефов, полковых командиров и офицеров л. – гв. Конного полка. С.-Пб. 1886, стр. 187). Поступив в гражданскую службу, он занимал должности переводчика в Коллегии иностранных дел, непременного члена Мастерской Оружейной Палаты и чиновника для особых поручений при министре юстиции (Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции, кн. VI. М. 1889, стр. 145). В 1825 году Сонцов, имея чин надворного советника, по ходатайству А. И. Тургенева, был представлен главноуправляющим Оружейной Палаты в камергеры. «В Петербурге нашли, что по чину его достаточно ему и звания камер-юнкера. Но Сонцов, кроме того, что уже был в степенных летах, пользовался еще вдоль и поперек таким объемистым туловищем, что юношеское звание камер-юнкерства никак не подходило ни к лицу его, ни к росту. Князь Н. Б. Юсупов сделал новое представление на основании физических уважений, которое и было утверждено» (Полн. собр. соч. кн. Вяземского, т. VIII, стр. 159. Русский Архив 1867 г., стт. 667-669;– Русский Инвалид 1825 г., № 82). Сонцов дослужился до чина д. ст. советника. Он был женат на Елизавете Львовне Пушкиной (род. 13-го августа 1776 г., ум. 27-го сентября 1848), тетке А. С. Пушкина, и имел от вся двух дочерей, из которых Екатерина Матвеевна умерла 4-го января 1864 г., а Ольга Матвеевна – 21-го января 1880 г. Все похоронены в Донскон монастыре.
   По свидетельству И. А. Арсеньева, толстый, постоянно пыхтевший и вечно всем недовольный Сонцов отличался чванством и напыщенностию (Воспоминания – в Историческом Вестнике 1887 г., т. XXVII, стр. 79). Он же говорит, что известное сатирическое стихотворение А. Ф. Воейкова «Цапли» (напечатанное в № 6 Литературных Прибавлений к Русскому Инвалиду за 1831 г. под заглавием: «Быль», автором которого считали то А. С. Пушкина, то Боратынского, было написано на Сонцова. См. статью Ф. А. Витберга: «Кто автор стихотворения Цапли» (Литературный Вестник 1903 т., кн. 7-8).
   Сонцов вращался в московских литературных кружках и был знаком почти со всеми выдающимися писателями своего времени, но сам мало занимался литературой. Ему принадлежит следующий перевод с французского: «Кавдидамантор, или греческий путешественник. Повесть, содержащая в себе редкие и любопытные приключения». М. 1796.– Barbier и Quérard называют автором этого анонимного сочинения Harny de Guerville, который в 1766 году напечатал в Париже «Candidamentor, ou le voyage grec, histoire contenant les événement singuliers et intéressants». Кроме того, Сонцов, вместе с Алевхавдром и Андреем Тургеневыми, участвовал в следующем, не вышедшем в свет издании: «Собрание дипломатических статей из всеобщего Робиветова Словаря, переведенных при Московской Коллегии Иностранных Дел Архиве служащими благородными юношами в 1802-1805 годах под надзиранием Статского Советника Алексея Малиновскаго» (Отчет И. И. Библиотеки за 1861 год. С.-Пб. 1862, стр. 65).
   О C. А. Неелове см. т. II. – Приведенное четверостишие напечатано в Полн. собр. соч. кн. Вяземского, т. VIII, стр. 159.
   Д. ст. сои. Александр Михайлович Гедеонов (см. т. II), занимавший тогда должность присутствующего в Экспедиции кремлевского строения, «в награду усердной и ревностной службы», был награжден орденом св. Анны 1-й степени (Русский Инвалид 1825 г., № 92).
   М. Д. Быковский (род. 29-го октября 1801 г., ум. 9-го ноября 1885), академик архитектуры, начал службу с 15-го мая 1833 г., поступив учителем перспектив и пейзажей в дворцовое Архитектурное училище, находившееся в Москве. Кроме того, с 14-го декабря 1834 г. он был определен чиновником для особых поручений при Московском генерал-губернаторе. С 16-го октября 1836 г. по 8-е февраля 1842 занимал должность директора Архитектурного училища, в котором устроил библиотеку, завел коллекции слепков, сделанных с оригиналов античной скульптуры, и архитектурных фрагментов, и довел преподавание в области искусств до небывалой прежде полноты. Впоследствии Быковский был старшим архитектором в Попечительном совете заведений общественного призрения, дослужился до чина д. ст. советника и умер в Москве в глубокой старости.
   Быковский много путешествовал по западной Европе, изучая памятники Ренессанса и античного искусства. В 40-х и 50-х годах он был известен, как первостепенный художник-архитектор, реставратор памятников древне-русской старины и, кроме того, как замечательный акварелист. Он состоял почетным членом петербургской Академии художеств. миланской Академии изящных искусств и московского Архитектурного общества, которого был учредителем и первым председателем (формуляр. – П. Н. Петров. Сборник материалов для истории Академии художеств, ч. III. С.-Пб. 1866, стр. 402. – Московские Ведомости 1885 г., №№ 313 и 318. – Русский Художественный Архив 1892 г., вып. 1, 2. – Торжественное чествование 29-го октября 1901 г. столетней годовщины со дня рождения академика-архитектуры М. Д. Быковского. Изд. московского Архитектурного общества. М. 1903).
   Быковский имел некоторое отношение и в литературе. В 1834 году в Москве была напечатана им «Речь о неосновательности мнения, что архитектура греческая или греко-римская может быть всеобщею». Речь эту Быковский произносил 8-го мая 1834 г. на торжественном акте Архитектурного училища, как член конференции его. В ранней молодости он пробовал свои силы и в поэзии: в Сыне Отечества 1819 г., ч. 58, № 47, стр. 33, напечатано с его именем стихотворение «К надежде», написанное тогда же в Петергофе. – Быковский оставил записки, которые в печати не появлялись.
   Жилярди – Дементий Иванович (ум. в 30-х годах XIX ст.), архитектор в Опекунском совете, талантливый представитель ложно-классического стиля (Русский Художественный архив 1892 г., вып. I, стр. 4).
   Упомянутое «грозное письмо» Жуковского к князю Вяземскому в печати не появлялось.
   Приведенный стих взят из сатиры В. Л. Пушкина: «Опасный сосед».

675. Тургенев князю Вяземскому. 10-го апреля [1825 г. Петербург].

   Барбери (Барбиери) – итальянский живописец, который управлял домом и делами княгини З. А. Волконской, а также был наставником её сына. Граф М. Д. Бутурлин называет Барбиери талантливым и приятным в обществе человеком (Русский Архив 1897 г., ни. I, стр. 641). М. А. Волкова в письме к В. А. Ланской от 22-го октября 1817 г., приводя «отрывок из скандалезной хроники» Москвы, замечает: «Кн. З. В. компрометировала себя, потом уехала в Одессу с синьором Барбери; все, даже сам государь, советовали ей остаться. Признаюсь, хороших барынь присылаете вы к нам» (Вестник Европы 1875 г., № 8, стр. 679).
   Об О. О. Ремане и А. А. Перовском, см. тт. I и II.
   Дибич, бывший начальником главного штаба, сокровождал императора Александра, который 4-го апреля выехал в Варшаву.
   Воронцов – граф Михаил Семенович (см. тт. I и II).
   О Тальма см. т. I.

676. Тургенев князю Вяземскому. 15-го апреля [1825 г. Петербург].

   Президеятом Академии художеств был А. H. Оленин (с 17-го апреля 1817 г.). – Под «академическим унтер-штабом» разумеется известный археолог Александр Иванович Ермолаев (род. в 1780 г., ум. в 1828), исправлявший должность конференц-секретаря.
   Голицына – княгиня Мария Аркадиевна (род. 26-го февраля 1802 г., ум. в Швейцарии 16/28-го февраля 1870), дочь князя Аркадия Александровича Суворова-Рымникского (род. 4 августа 1780 г., ум. 13-го апреля 1811) от брака его с Бленою Александровною Нарышкиной (род. в 1785 г., ум. 3-го декабря 1855). Она была замужем (с 9-го мая 1820 г.) за князем Мих. Мих. Голицыным (род. 4-го февраля 1793 г., ум. 21-го мая 1856 г.).
   Княгиня Голицына вдохновляла и Пушкина, который также воспевал ее в стихах.
   Строганов – граф Сергей Григорьевич. – Об И. М. Муравьеве-Апостоле св. тт. I и II.
   Орлов – граф Григорий Владимирович. О нем см. т. II. Срав. Сборник старинных бумаг, хранящихся в музее П. И. Щукина, ч. X. М. 1902, стр. 408).
   Издание графа Орлова вышло в 1825 г. Париже под следующим заглавием: «Fables russes, tirées de Recueil de M-r Kriloff et imitées en vers franèais et italiens par divers auteurs; précédées d'une introduction franèaise de M-r Lémontey, et d'une préface italienne de M-r Salfi. Publiées par M-r le comte Orloff. Ornées du portrait de M-r Kriloff et de cinq gravures». Deux vol. Imprim. par. F. Didot.
   В это собрание вошло 86 оригинальных басен Крылова на русском языке, с французскими и итальянскими переводами, исполненными различными французскими и итальянскими учеными и литераторами с французского прозаического перевода, который был приготовлен Ив. Федор. Эйнерлингом. Подробности см. в статье А. Ф. Бычкова: «О баснях Крылова в переводах на иностранные языки» (Сборник статей, читанных в Отделении русского языка и словесности Императорской Академии наук, т. VI. С.-Пб. 1869).
   Под «Неапольской историей» разумеется «Mémoires historiques, politiques et littéraires sur le royaume de Naples», 5 vol. Paris. 1819-1821.

677. Князь Вяземский Тургеневу. 22 [апреля 1825 г. Москва].

   О князе Андрее Ивановиче Горчакове см. примечание к 19-й странице.
   О П. И. Полетике см. тт. I и IL – о С. Г. Ломоносове см. т. II. – Записки Жанлис вышли в 8-ми томах под следующим заглавием: «Mémoires inédits de madame la comtesse de Gen-lis sur le XVIII siècle et la révolution franèaise, depuis 1756 jusqu'à nos jours». Paris. 1825.
   Тогда же, в Париже, были напечатаны вторым изданием «Mémoires, ou souvenirs et anecdotes. Par M. le comte de Ségur, de l'académie franèaise, pair de France».
   O княгине H. Ф. Святополк-Четвертинской, см. т. I.

678. Тургенев князю Вяземскому. 23-хо апреля [1825 г. Петербург].

Лопухин – князь Петр Васильевич (см. т. I). – Дочь его – княгиня Софья Петровна Лобанова-Ростовская, о– которой см. т. I и Северную Пчелу 1825 г., № 42.

679. Тургенев князю Вяземскому. 26-го апреля [1825 г. Петербург].

   В своем «Дневнике» Козлов дал такой отзыв о Тургеневе: «Приехал милый Александр Тургенев, этот старый истинный друг, всегда верный, преданная душа, ум пленительный, полный литературных интересов» (Дневник И. И. Козлова. С.-Пб. 1906, стр. 23).
   – (Стр. 116), Знаменитый М. Л. Магницкий с 8-го июня 1819 г. состоял попечителем Казанского учебного округа. Постоянное местопребывание его было в Петербурге.
   Под «директором Ассигнационного банка» разумеется, без сомнения, С. С. Уваров. Но он был управляющим (с 10-го августа 1823 г.) Государственного заемного и коммерческого банка.
   «Dahio, dahin, wo die Citronen und die Geswndheit blühen – пародия стиха Гете (см. т. I, примечание к 287-й странице).

680. Тургенев князю Вяземскому. 28-го [апреля 1825 г. Петербург].

   В Полярной Звезде на 1824 г. было напечатано много стихотворений князя Вяземского (см. примечание к 1-й странице), и Бестужев в своем «Взгляде на русскую словесность в течение 1823 года» дал похвальный отзыв о нем.
   В Северном Архиве 1825 г., тт. XIII–XIV, напечатана не оконченная статья Булгарина: «Критический взгляд на X и XI томи Истории Государства Российского, сочиненной H. М. Карамзиным». Автор, высказывая свой образ мыслей на «Историю» Карамзина, замечает: «На столь обширном поприще не вижу ни одного человека, которого можно было бы взять за образец гражданской и политической жизни… Россия заключала выгодные союзы, побеждала и устрашала врагов, процветала в богатстве и неужели не имела великих мужей, содействовавших своими дарованиями и мудростью видам отеческого правительства? Один Годунов не мог делать все и быть везде; он имел помощников, коих мы знаем только по именам; но не видим полного очертания их характеров, исчисления их подвигов… У трона были бескорыстные предстатели, в судах верные исполнители законов, в войске строгая дисциплина. Кто же сии мужи, достойные благословения благодарного потомства? Имена русских бояр и князей появляются в «История», по большей части, в придворных интригах, или в в безусловном исполнении воли Годунова» (ч. XIV, № 8, стрр. 370-371).
   О Доминике Прадте см. т. I.
   Фраза: «Пушкин поднял руку на отца-Карамзина», вероятно, заключает в себе намек на Пушкинскую эпиграмму, за которую упрекал его и князь Вяземский. Оправдание Пушкина высказано в письме его в последнему от 10-го июля 1826 г.
   Полетика – Петр Иванович. – Волновский – князь Петр Михайлович.
   Мерзляков получил табакерку за поднесенные императору «Подражания и переводы» (см. примечание в 101-й странице).
   Приведенное выражение Петра великого находится в именном указе Сенату от 13-го февраля 1720 г. Князю Юрию Юрьевичу Трубецкому, назначенному обер-президентом магистратов, объявлялось, «чтоб он ведал всех купецких людей судом и о их делах доносил в Сенат и рассыпанную сию храмину паки собрал» (Полн. собр. законов, т. VI, №№ 3520, 3708).
   «Чистосердечное признание» било напечатано первоначально в С.-Петербургском Журнале 1798 г., а в более полном виде, но также без конца – в полном собрании сочинений Фонвизина, изданных в 1830 году П. П. Бекетовым.
   Туманский – Василий Иванович (род. 28-го февраля 1800 г. в е. Черторигах, Глуховского уезда Черниговской губернии, ум. 23-го марта 1860 г. в с. Апанасовке, Галицкого уезда Полтавской губернии). Он учился первоначально в Харьковской гимназии, а по смерти матери, последовавшей 14-го августа 1814 г., был перевезен в Петербург и помещен в Петропавловское училище, где кончил курс в 1818 году (Namens-Verzeichnise der Schiller und Schülerinnen der Deutschen Hauptschule St. Petri, alphabetisch und chronologiech geordnet zur Saecularfeier am 1 October 1862. St. Petersburg. 1862, стр. 185); довершил свое образование в Collège de France. В Париже Туманский прожил до 1821 г., когда вернулся на родину; в начале 1822 г. был в Петербурге, а в половине 1823 переселился в Одессу, поступив на службу в Канцелярию Новороссийского генерал-губернатора графа М. С. Воронцова (Письма В. И. Туманского и неизданные его стихотворения. Чернигов 1891). С 1828 по 1840 г. он служил в Министерстве иностранных дел, сперва состоящим при председателе диванов Молдавии и Валахии, а с 1836 г. секретарем посольства в Константинополе; затем, до 1850 г. был помощником статс-секретаря в Государственном совете. К этому времени относится его «Опыт истории Государственного совета в России», напечатанный в ИХ-й книжке Русского Архива за 1903 г. Выйдя в отставку с чином д. ст. советника, он поселился в своей Апанасовке и впоследствии заявил себя деятельнейшим, гуманнейшим членом Комитета по улучшению быта помещичьих крестьян Полтавской губернии (Стихотворения В. И. Туманского. С.-Пб. 1881, стрр. XX–XXVI. – С. Н. Брайловский. В. И. Туманский. Биографический и историко-литературный очерк. Изд. журнала Нангпеон Житературы. C.-Пб. 1890).
   Начало литературной деятельности Туманского относится в 1817 году, когда в Сыне Omeчecmвa (ч. 42, № 50) была напечатана, без имени автора, его элегия «Поле Бородинского сражения», написанная в подражании Тидге. Затем он является сотрудником всех выдающихся журналов и альманахов 20-х и 30-х годов.
   Туманский принадлежал к младшему поколению второстепенных поэтов Пушкинской эпохи. По своим теоретическим взглядам на поэта и поэзию он являлся последователем Пушкива; в произведениях же Туманского, написанных «звучными» стихами, нет ни провозглашенной им «отважной проповеди», ни «глубоких вымыслов», а преобладает субъективное элегическое чувство, почему Белинский и называл его «отголоском музы Жуковскаго» (Сочинения, изд. 4-е, т. IX, стр. 257; т. XII., стр. 269).
   Туманский назван молодым в отличии от старого, советника правления Ассигнационного банка, д. ст. сов. Михаила Васильевича Туманского, умершего на 73-м году 8-го декабря 1827 г.

681. Князь Вяземский Тургеневу. 29-го [апреля 1825 г. Москва].

   Гримм – прозвище Тургенева (см. т. I, стр. 422).
   С. С. Апраксин (см. т. I) был старшиною в Московском Благородном Собрании.
   Ломоносов – С. Г. Ломоносов (см. т. II).
   «Разговоры» Байрона были напечатаны под следующим заглавием: «Journal of the conversations of lord Byron. Noted during a residence with his lordship at Pisa, in the years 1821 and 1822. By Thomas Medwin». Paris. 1824. – В 1825 году «Разговоры» были изданы в Париже на французском языке.
   Стихи Пушкина – 2-я глава «Евгения Онегина» (см. академическое издание Переписки Пушкина. С.-Пб. 1906, №№ 153, 156.

682. Тургенев князю Вяземскому. 2-го мая [1825 г. Петербург].

   Софья Григорьевна – княгиня Волконская (см. т. II).
   Орлов – князь Алексей Григорьевич (род. 24-го сентября 1735 г., ум. 24-го декабря 1807).
   Попов – Василий Михайлович, причастный в Госнеровскому делу (см. т. II, примеч. в стрр. 37 и 80). – Сумароков – Павел Иванович (о нем св. т. II). Он называл книгу Госнера «пагубным сочинением», наполненным «превратными богомерзкими толкованиямя», написанным с очевидною целью «низложения христианства». Попова же считал единомышленником Госнера и видел в нем «если не преступника, то по крайней мере опасного фанатика, которого усмирить, воздержать потребно», для чего и предлагал сослать его в один из монастырей («Мнение сенатора Сумарокова по делу д. с. с. Попова» – Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете 1859 г., кн. IV, Смесь, стрр. 43-48). Защитник Попова, сенатор Ив. Матв. Муравьев-Апостол (о нем см. тт. I и II), в противоположность Сумарокову, находил, что «закон воспрещает признать в г. Попове умышленного преступника. Что же касается до поступка его, то-есть, собственно до поправления им перевода Госнеровой книги, то, «не приемля в уважение господствовавшего тогда духа в нашей литературе», Муравьев признавал, «что директор Департамента народного просвещения, занимавшийся поправлением такого рода книги, чрез то одно уже обличает себя человеком, совершенно неспособным к тому месту, которое он занимал» (Чтения 1859 г., кн. IV, Смесь, стрр. 37-42). Подробное рассмотрение Госнеровского дела см. в статье А. H. Пыпина: «Российское Библейское Общество» (Вестник Европы 1868 r., № 11).

683. Князь Вяземский Тургеневу. 2-го мая [1825 г. Москва].

   Принц – Вильгельм Оранский (см. т. II), прибывший в Москву 24-го апреля. – Татарский князь – Ник. Бор. Юсупов (см. т. II). О пребывании принца Оранского в Москве см. Северную Пчелу 1825 г., №№ 54, 56, 61.
   Княгиня Зенеида – Волновская (су. тт. I и II). Княгиня Софья – Волконская.
   Набоков – Иван Семенович, ст. сов., газетный цензор, при московском Почтамте, приятель Карамзина (Письма Карамзина к Дмитриеву, стр. 0143), с детства известный князю Вяземскому (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. I, стр. XI).

684. Тургенев князю Вяземскому. 4-го мая [1825 г. Петербург.].

   Приказ о производстве в прапорщики, за отличие по службе, унтер-офицеров Нейшлотского пехотного полка Боратынского и Абазы напечатан в Русском Инвалиде, № 104.
   Абаза – Савва Васильевич (род. 5-го декабря 1800). Он начал службу 14-го августа 1813 г., поступив кадетом в Дворянский полк. В 1816 г. (10-го августа) «за буйственные поступки, причинение побоев инвалидному унтер-офицеру, грубости квартальному офицеру, обругание его, объявление баталионному командиру, что он все сие делал для того, чтобы быть выписанным в солдаты», по высочайшему повелению, разжалован в рядовые, с определением в Петровский пехотный полк. В Нейшлотский полк переведен 9-го апреля 1822 г., а в следующем году, 10-го августа, произведен по высочайшему повелению в унтер-офицеры. С 18 мая 1826 г., произведенный в подпоручики, находился в 46-м Егерьсвом полку, а 12-го января 1827 г. вышел в отставку по домашним обстоятельствам (из архива Департамента герольдии).
   Абаза был женат на Варваре Сергеевне Цуриковой, которая умерла 78 лет 25-го января 1889 г. и погребена в Орловском женском монастыре. Муж её был Орловским помещиком.
   Под «сравнением Байрона с Хвостовым» разумеется «Ода его сиятельству графу Дм. Ив. Хвостову», относимая обыкновенно в 1824 году.
   Егоров – Алексей Егорович (род. в 1776 г., ум. 10-го сентября 1851), исторический живописец, с 1812 г., профессор, пользовавшийся в свое время большою известностью и как художник, и как преподаватель. Он написал множество картин религиозного содержания. Егоров был учителем императрицы Елизаветы Алексеевны (А. Сомов. Картинная галлерея Императорской Академии художеств. I. Каталог оригинальных произведений русской живописи. С.-Пб. 1872. стрр. 165-166).
   Репнина – княгиня Варвава Алексеевна (ум. 9-го октября 1864 г., на 94 году), дочь графа Алексея Кирилловича Разумовского (род. в 1748 г., ум. в 1822) от брака его с графиней Варварою Петровною Шереметевой (род. в 1750 г., ум. в 1824), с 1802 г. жена князя Николая Григорьевича Репнина-Волконского (род. в 1778 г., ум. 6-го января 1845). Княгиня Репнина, известная своею добротою и делами милосердия, была первою председательницею «Петербургского патриотического общества дам», основанного 29-го декабря 1812 г. Она много потрудилась при устройстве «Училища для воспитания благородных девиц, лишившихся родителей в войну 1812 года» (с 1827 г. Патриотический институт) и была создательницею Полтавского института, открытого 12-го декабря 1818 г. По смерти мужа, она в конце сороковых годов переселилась из Малороссии в Одессу, а после 1856 г. водворилась в Москве, где и умерла. Погребена в Малороссии, в соборной церкви Троицкого Густинского монастыря, рядом с могилою мужа (Л. А. Василъчиков. Семейство Разумовских, т. II. С.-Пб. 1880, стрр. 140-145. Лихачева, Е. Материалы для истории женского образования в России (1796-1828). С.-Пб. 1893).
   Сестра княгини, графиня Екатерина Алексеевна (род. 5-го января 1781 г., ум. 14-го июля 1849) была замужем за С. С. Уваровым (с 1811 г.).
   Названных писем Дмитриева и А. М. Пушкина в печати не появлялось.

686. Тургенев князю Вяземскому. 8-го мая [1825 г. Петербург].

О княгине Авд. Ив. Голицыной см. т. I. – Волконская – княгиня Софья Петровна.
Лаваль – граф Владииир Иванович (род. в 1804 г., ум. 20-го апреля 1825), корнет л. – гв. Конного полка, единственный сын графа Ивана Степановича и графини Александры Григорьевны Лаваль (Князь А. Б. Лобанов-Ростовский. Русская родословная книга. Изд. 2-е. т. II. С.-Пб. 1895, стр. 287). По поводу его кончины К. Я. Булгаков писал А. А. Закревскому 13-го мая 1825 г.: «Тебе известна, верно уже, смерть несчастного сына Лаваля, который застрелился. Излишняя строгость родителей также не всегда хороша» (Сборник И. Русск. Историч. Общетеа, т. LXXVIII, стр. 384).

687. Князь Вяземский Тургеневу. [11-го мая 1825 г. Москва].

Губернатор – Григ. Мих. Безобразов (см. т. II). Он получил Анну И-й степени при рескрипте от 3-го апреля (Русский Инвалид, № 96).

688. Тургенев князю Вяземскому. 13-го мая [1825 г. Петербург].

   Стихи Козлова – баллада «Разбойник» (см. примечание к 107-й странице).
   Лаваль – граф Иван Степанович. – Мать – графиня Александра Григорьевна Лаваль. – Бабка – Екатерина Ивановна Козицкая. О них св. тт. I и II.
   Печатаем письмо Боратынского по автографу, хранящемуся в Императорской Публичной Библиотеке, в бумагах В. А. Жуковского:

   Ваше Превосходительство
   Милостивый Государь
   Александр Иванович!
   Ежели б я не был глубоко тронут великодушным вашим участием я не имел бы сердца. Не скажу ни слова более о моей признательности: ни ни на кого не похожы; нет такого человеконенавистника который не помирился бы с людьми встретя вас между ними. Многое бы мог я прибавить; но мое дело не судить, а чувствовать.
   Арсений Андреевичь прав желая повременить представлением: настоящая тому причина решительна. На последней докладной записке обо мне, рукой милосердого монарха было отмечено тако: не представлять впредь до повеления. Вот почему я и не был представлен в Петербурге. Вы видите что после такого разрешения, Арсения Андреевичь, иначе как на словах, не может обо мне ходатайствовать; и что он подвергается почти верному отказу ежели войдет с писменным представлением. Едва ли не лучше подождать: два месяца пройдут не приметно; а я привык уже к терпению.
   Хотя Ваше Превосходительство сами удостоиваете осведомляться о поэтических моих занятиях, может быть я поступлю нескромно ежели скажу вам что я написал небольшую Поэму и ежели попрошу у вас позволения доставить вам с нее список. Стихи все мое добро и это приношение было бы лептом вдовицы.
   С истинным почтением и совершенною преданностию честь имею быть Вашего Превосходительства Милостивый Государь покорнейший слуга Б. Баратынский.

   Гельвингфорс.
   Октября 31 дня.
   – (Смр. 134). О графе Ф. А. Толстом св. т. I.
   Речи императора Александра и графа Ф. Мостовского (см. о нем т. II), произнесенные на сейме 1/13-го мая, напечатаны в 57-м номере Journal de St.-Pétersbourg.

689. Тургенев князю Вяземскому. 18-го мая [1825 г. Петербург].

   Голицына – княгиня Авдотья Ивановна.
   А. А. Оленин (род. 30-го мая 1798 г., ум. 25-го декабря 1855), сын Ал. Ник. Оленина. Он был женат на княжне Александре Андреевне Долгоруковой (ум. 18-го ноября 1859).
   Булгаков – Александр Яковлевич. – Вельгурский – граф Матвей Юрьевич (см. стр. 96-ю). – Щербатов – князь Алексей Григорьевич (см. т. I).
   Гогель – Иван Григорьевич (род. 11-го ноября 1773 г., ум» 22-го ноября 1834), генерал-маиор, впоследствии генерал-от артиллерии, директор Пажеского корпуса, известный учеными трудами по артиллерии.
   Васильев – граф Алексей Владимирович (род. 4-го мая 1808 г.)» сын графа Владимира Федоровича (род. в 1782 г., ум. в 1859) от брака его с графиней Марией Ивановной Кутайсовой (род. в 1785 г., ум. в 1870), выпущенный из Пажеского корпуса в 1826 году прапорщиком в Тираспольский конно-егерский полк. Впоследствии служил в л. – гв. Гусарском полку, откуда и уволен поручиком 12-го января 1837 г. (Графь Г. Л. Милорадович. Материалы для истории Пажеского корпуса. Киев. 1876, стр. 171).
   Французский посол – граф Лаферонне (см. т. II).
   Волконская – княгиня Софья Григорьевна.
   Об А. Ф. Орлове см. тт. I и II. – О графине А. А. Орловой см. т. II. – Татищев – Дмитрий Павлович (тт. I и II):– Левашов – Василий Васильевич (тт. I и II).

690. Тургенев князю Вяземскому. 21-го мая [1825 г. Петербург].

   Никто из Бибиковых не был директором Пажеского корпуса. Здесь кроется какая-нибудь ошибка. Директорскую должность занимал в то время Иван Григорьевич Гогель.
   Голицын – князь Александр Николаевич. – Воронцов – граф Михаил Семенович. – Толстой – граф Оедор Иванович, у которого было две дочери (св. т. 1). Вероятно, речь идет о Сарре Федоровне.
   Статья о «Чернеце» напечатана в 61-м номере Journal de St.-Pétersbourg за 1825 год.
   Улыбышев – Александр Дмитриевич (род. 2-го апреля 1794 г., ум. в Нижнем-Новгороде 24-го января 1858). Он до 16 лет воспитывался в Германии, а по возвращении в Россию поступил на службу в Министерство финансов (20-го августа 1812 г.); с 31-го августа 1813 г. по 29-е февраля 1816 находился в Департаменте горных и соляных дел, а затем служил в Коллегии иностранных дел до 22-го ноября 1830 г., когда вышел в отставку с чином д. ст. советника, женился на Варваре Александровне Олсуфьевой и поселился в родовом нижегородском имении, с. Лукине, где и прожил до 1841 г., а потом переехал в Нижний-Новгород. Улыбышев жил на широкую ногу, давая гастрономические обеды, устраивая музыкальные вечера и домашние спектакли, на которые съезжался почти весь город. Особенно радушным приемом пользовались в доме Улыбышева артисты, художники и писатели.
   Улыбышев сам занимался музыкой и литературой. Ему принадлежат следующие сочинения: 1) Nouvelle biographie de Mozart suivi d'uu aperèu sur l'histoire générale de la musique et de l'analyse des principales oeuvres de Mozart. Moscou. 1841-1843. 3 volumes; 2) Béethoven, ses critiques et ses glossateurs. Leipzig et Paris. 1857. Оба переведены на немецкий язык. Первый труд доставил автору почетную известность, а второй, в котором развенчивался Бетговен, испортил репутацию Улыбышева, как музыкального критика.
   Кроме того, Улыбышев помещал свои критические статьи в Journat de St.-Pétersbourg 1812-1830 гг., редакциею которого заведывал, в Репертуаре 1844 г. и в Северной Пчеле 1850-1854 гг.
   Он пробовал свои силы и в изящной словесности: в сороковых и пятидесятых годах писал сатиры, драмы и комедии в обличительном духе, но не пускал их в печать; некоторые же комедии давал на сцене своего домашнего театра.
   Историко-бытовая драма «Раскольники», написанная им в 1850 году, напечатана в Русском Архиве 1886 г., кн. I, как приложение к биографическому очерку Улыбышева, составленному А. C Гациским.
   Улыбышев оставил дневник, который достался сестре его, Екатерине Дмитриевне Пановой, но в настоящее время неизвестно где находится.
   Об Улыбышеве, кроме статьи Гациского, см. Северную Пчелу 1858 г., №№ 24, 25, 35 и Воспоминания Юрия Карловича Арнольда, выпуск III. М. 1893, стрр. 108-109, 116-118, а также в I и III томах Собрания сочинений В. В. Стасова. С.-Пб. 1894.
   Кутузов. – Павел Васильевич Голенищев-Кутузов (род. в 1773 г., ум. 1-го ноября 1843, похоронен в с. Шубине, Корчевского уезда, Тверской губернии), генерал-адъютант, с 1823 по декабрь 1826 – главный директор Пажеского и кадетских корпусов, а также Царскосельского лицея, с 1832 г. – граф. Он был женат на Екатерине Петровне Неклюдовой (род. 15-го октября 1781 г., ум. 5-го октября 1832). О нем см. Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений 1849 г., т. 79, № 316, стрр. 337-357.

691. Тургенев князю Вяземскому. 22-го мая [1825 г., Петербург].

   Бабослужкин – одно из действующих лиц в романе Булгарина «Иван Выжигин». Отрывов из этого «нравственно-сатирическаго», романа появился впервые в Северном Архиве 1825 г., ч. XV, № 9, стрр. 67-88. Вот как изображен здесь Бабослужкин, в котором Тургенев признал себя: «Я отправился сначала к Г. Бабослужкину, которого вежливость, доброту сердца и услужливость выхваляла мне многократно моя тетка. Он воспитывался в Москве и у многих тамошних женщин оставил по себе приятные воспоминания. Хозяин мой, портной, сказывал мне, что он слыхал, как некоторые называли Г. Бабослужкина гордым, эгоистом, но я не верил ему… В восемь часов утра я уже был у него в доме. Чрез темную переднюю меня ввели в комнату, где было несколько шкафов с книгами, и велели подождать. В комнате сидела какая-то старая женщина, как я после узнал, просительница, и какой-то прислужник. Не имея охоты заводить с ними разговоры, я занялся рассматриванием заглавий книг чрез стекло шкафов. Эти заглавия подали мне высокое мнение о премудрости хозяина. Латинские и Греческие Классики старинных изданий, комментарии, теологические сочинения и т. п. стояли в порядке на полках. – Чрез полчаса лакей вышел из кабинета и спросил у женщины, чего она хочет. – «Я прислана от графини N. N.», отвечала она. Слуга возвратился в кабинет и тотчас позвал туда старушку. Чрез полуотворенную дверь я услышал следующий разговор: «Ваш сын, сударыня… не из лучших….я хотел… но, по просьбе графини N. N., представлю его к повышению чина и награждению». – «Благодарю Вас!» воскликнула старушка. «Благодарите не меня, а Графиню, подите к ней, упадите в ноги и расскажите, что я для все делаю – прощайте!» Старушка вышла с радостным лицом, и меня позвали в кабинет.
   Г. Бабослужкин, выкормленный человек лет под сорок, довольно приятной наружности, сидел в Бухарском халате, перед столиком со множеством бумаг. Перед ним стоял кофе на подносе и множество сухарей я булок, которые он глотал весьма проворно и с большим аппетитом. Он едва удостоил меня взглядом, и увидев, что я вынимаю письмо из бокового кармана, спросил: «От кого это?» – «От тетушки моей, Дискантовой, из Москвы», отвечал я. – «А, помню! – я думаю, она очень постарела.» – «Да-с.» – «И не поет более?» – «Лета изменили голос.» – Между тем Г. Бабослужкин пробежал письмо, продолжая глотать сухари и булки, и имея полный рот, говорил что-то столь невнятно, что я ничего не мог понять, кроме слов: нет места, я занят, не могу, какое мне дело, и т. п. В это время он хотел прихлебнуть кофе и проглотил муху; поперхнулся, закашлялся, забрызгал, начал звонить, вбежал слуга, сделалась суматоха, и Г. Бабослужкин, среди кашля и харканья, успел однако-ж сказать мне: «извольте итти домой, я ничего не могу для вас сделать».
   Товарищество Булгарина с Гречем выражалось в соиздательстве Северного архива, Сына Отечества и Северной Пчелы.
   Под «мерзкою эпиграммой» Тургенев разумеет ту, которая начинается стихом:

     Из савана оделся он в ливрею.

   Эпиграмма эта приписывалась и Булгарину, и Воейкову, и даже Пушкину (Н. И. Греч. Записки о моей жизни. С.-Пб. 1886, стр. 493. – Стихотворения А. С Пушкина, изд. Р. Вагнером под редакциею Н. В. Гербеля. Берлин. 1861, стрр. 105, 232).
   Воейков редактировал Русский Инвалид с 1821 г. по день своей кончины, 16-го июня 1839 г. Место редактора этой газеты доставил ему Жуковский. Греч рассказывает в своих записках, что «Воейков, желая показать превосходство Русского Инвалида над Сыном Отечества, выставил в нем, что на Сын Отечества 750 подписчиков, а на Русский Инвалид – 1700. Булгарин воспользовался этим и подал в Комитет 18-го августа прошение об отдаче ему в аренду издания этой газеты, обязуясь платить вдвое против того, сколько получают от Воейкова, и в обеспечение исправной уплаты представлял в залог пятьсот душ. Комитет, имея целью умножение доходов с газеты, не мог не принять во внимание этого предложения. Семейство Воейкова пришло в ужас» (стрр. 492-493). Но и на этот раз Жуковский спас Воейкова.
   Книгопродавец Сен-Флоран прислал Тургеневу следующее издание: «Les Mille et une nuits, contes arabes, traduits en franèais par М. Galland». Paris. 1825. 8 vol.
   Алина – княжна Александра Петровна Волконская (см. примечание к 116-й странице).
   Мартиновы стихи – «Le dernier Chant du pélerinage d'Harold. Par Alphonse La Martine. Paris. 1825. – В этом году вышло пять изданий.

692. Князь Вяземский Тургеневу. 27-го [мая 1825 г. Москва].

Пушкин – Алексей Михайлович. – Елена Григорьевна – его жена. См. о них тт. I и II.
Бибиков – Николай Васильевич, надворный советник, исправник в г. Александрове, Владимирской губернии (Месяцеслов на 1825 г., ч. П, стр. 106).

693. Тургенев князю Вяземскому. 28-го марта [1825 г. Петербург].

   В тексте это письмо отнесено к маю, как в рукописном подлиннике, но из содержания видно, что это ошибка Тургенева.
   А. А. Бестужев в своей статье «Взгляд на Русскую Словесность в течении 1824 и начале 1825 годов», напечатанной в Полярной Звезде на 1825 год, дал такой отзыв о рукописной комедии Грибоедова: «Горе от ума – феномен, какого не видали мы от времен Недоросля. Толпа характеров, обрисованных смело и резко, живая картина Московских нравов, душа в чувствованиях, ум и остроумие в речах, невиданная доселе беглость и природа разговорного Русского языка в стихах. Все это завлекает, поражает, приковывает внимание. Человек с сердцем не прочтет ее не смеявшись, не тронувшись до слез. Люди, привычные даже забавляться по французской систематике, или оскорбленные зеркальностию сцен, говорят, что в ней нет завязки, что автор не по правилам нравится; но пусть они говорят, что им угодно: предразсудки рассеются, и будущее оценит достойно сию Комедию и поставит ее в число первых творений народных».
   Русскую журналистику Бестужев охарактеризовал следующими чертами: «Журналы по прежнему шли своим чередом, т.-е. все кружились по одной дороге: ибо у нас нет разделения работы, мнений и предметов. Инвалид наполнял свои листки и Новости Литературы лежалою прозою и перепечатанными стихами. Заметим, что с некоторого времени закралась в Издателям некоторых журналов привычка помещать чужия произведения без спросу и пользоваться чужими трудами безответно. Вестник Европы толковал о старине и заржавленным циркулем измерял новое. Подобно прочим журналам, он особенно в прошлом году изобиловал критическою перебранкою; критика на предисловие к «Бахчисараискому фонтану» с её последствиями достойна порицания, если не по предмету, то по изложению… У нас недоставало газеты для насущных новостей, которая соединяла бы к себе Политические и Литературные вести: Гг. Гречь и Булгарин дали нам ее – это Северная Пчела. Разнообразием содержания, быстротою сообщения новизны, черезденным выходом и самою формою – она вполне удовлетворяет цели. Каждое состояние, каждый возраст находит там что-нибудь по себе. Между многими любопытными и хорошими статьями заметил я о романах Г. Сомова и нравы Булгарина. Жаль, что Г. Булгарин не имеет времени отделывать свои произведения. В них даже что-то есть недосказанное, но с его наблюдательным взором, с его забавным сгибом ума он мог бы достичь прочнейшей славы. Северный Архив и Сын Отечества приняли в свой состав повести; этот вавилонизм не очень понравится ученым, но публика любит такое смешение. За чистоту языка всех трех журналов обязаны мы Г. Гречу – ибо он заведывает Грамматическою Полициею. В Петербурге на сей год издается вновь журнал Библиорафические листки Г. Кеппеном. Это необходимый указатель источником всего писанного о России. В Москве явился двухнедельный журнал Телеграф, изд. Г. Полевым. Он заключает в себе все; извещает и судит обо всем, начиная от бесконечно малых в Математике до петушьих гребешков в соусе или до бантиков на новомодных башмачках. Неровный слог, самоуверенность в суждениях, резкий тон в приговорах, везде охота учить и частое пристрастие – вот знаки сего Телеграфа, а смелым владеет Бог – его девиз.
   Журналы наши не так однако-ж дурны, как утверждают некоторые умники и вряд ли уступают Иностранным. Назовите мне хоть один сносный Литературный Журнал во Франции, кроме Revue Encyclopédique? Немцы уже давно живут только переводами из журнала Г. Ольдекопа, у которого, не к славе здешних Немцев, едва есть тридцать подпищиков, и одни только Англичане поддерживают во всей чистоте славу ума человеческаго».
   Пушкин поместил в Полярной Звезде отрывки из «Цыган», «Братьев разбойников» и «Послание к Алексееву»; Жуковский – «Отрывки из письма о Швейцарии», князь Вяземский – «Графиням С. I. и С. I. Чернышевым, в проезде их через Москву» (написанное 8-го декабря 1824 г.); Боратынский (с подписью: Б) – «Елисейские поля», «Девушке, которой имя было Аврора», «Дельвигу», «Л-ой», «Стансы», «Зима. Отрывов из повести: Эда»; Ф. Н. Глинка – «Минутное посещение», «К Глицерии», «Темное воспоминание»; H. А. Бестужесь – «Гибралтар. Письма»; А. О. Корнилович – «3а Богом молитва, а за Царем служба не пропадают. Исторический анекдот»; И. И. Козлос – «Вевециавская ночь. Фантазия»; С. Д. Нечаев – «Восоомивания. Посвящается Bac. Фед. Тимвовскому»; И. К Дмитриев – «Слепец, собака его и швольвив»; И. А. Крылов – «Мельник», «Ворона».
   «Новая выходка» Булгарина – Продолжение критической статьи на X и XI томы «Истории Государства Российскаго», напечатанное в XIV-й части Северного Архива, No VII, стрр. 176-197. Вот то место, в котором Булгарин «сомневается в чистой нравственности» Карамзина: во поводу описанного историографом представления Борису Годунову послов Казы-Гирея Булгарин говорит: «Далее описано действие, противное правилам нравственности и всем законам, а именно грубый обман Бориса, который, исполняя требования Ханского Посла в рассуждении присяги, вместо того, чтоб присягнуть на Евангелии, взял в руки книгу (без сомнения не Евангелие) я сказал: «обещаю искреннее дружество Казы-Гирею: вот моя большая присяга!» не хотел ни целовать креста, ни показать сей книги Челибею (послу Хана). Легковерного Татарина уверили, что этот обряд показывает особенное расположение Русского Царя к Хану. Мы надеялись, что сей поступок будет сильно охужден Историографом, впрочем не весьма благоприятствующим Борису, но удивились, когда нашли извинение сего дела».
   Об А. Ф. Матушевиче см. т. I.
   Приведенный отрывок – часть стихотворения Батюшкова: «Есть наслаждение и в дикости лесов» – перевод из Байрона (см. Соч. Батюшкова, т. I, стр. 293).

694. Тургенев князю Вяземскому. 7-го июля [1825 г.]. Петербург.

Павлуша – князь Павел Петрович Вяземский (см. т. II.). – Катенька – Екатерина Николаевна Карамзина (см. тт. I и II).

696. Тургенев князю Вяземскому. 10-го ноября 1825 г. Париж.

   До Парижа Тургенев посетил Берлин, Дрезден, Карлсбад, откуда и переписывался с Карамзиным (см. письмо его к Тургеневу от 6-го сентября 1825 г. – Русская Старина 1899 г., т. 98, апрель, стр. 229; здесь же и приписка князя Вяземского, находившагося тогда в Петербурге).
   Посол – граф К. О. Поццо-ди-Борго (см. т. I). – Толстой – граф Федор Иванович. – Гагарин – князь Федор Федорович (см. т. I).
   Дмитриев много переводил из Лафонтева. «Я читал и перечитывал прекрасные ваши басни, все до одной, с равным удовольствием», писал ему А. X. Востоков в 1806 году «Позвольте мне объявить свое мнение: из всех подражателей Лафонтеновых (на Русском языке – иностранных я не знаю) Вы в своих баснях наиболее умели сохранить простоту его и любезность; и все те качества, коими французы в своем Баснописце восхищаются, дали Вы почувствовать Русским, с лучшим успехом, нежели Ваши предшественники. Они не имели Вашей приятности в слоге. Ни в ком из них не видно и во уму и вкусу столько сходства с Лафонтеном, как в Вас» (Сборник Отд. русск. яз. и словесности, т. V, вып. 2, стр. XIX).
   Гагарин – князь Николай Сергеевич (см. примечание к 16-й странице).
   О Тальма см. т. I.
   Бобринская – графиня Анна Владимировна (см. тт. I и И). – Гагарина – княгиня Мария Алексеевна, рожд. графиня Бобринская, дочь графа Алексея Григорьевича (род. 11-го апреля 1762 г., ум. 20-го июня 1813) и графини Анны Владимировны Бобринских, жена князя Н. С. Гагарина (см. выше).
   Alexandre Soumet (род. в 1788 г., ум. в 1845) известен главным образом как драматург, хотя писал также оды и поэмы. Он причисляется к романтикам, но произведения его не могут считаться вполне свободными от влияния псевдо-классической школы.
   В 1840 году Суме издал свою поэму «La divine épopée», o которой князь Вяземский, в письме в С. П. Шевыреву от 25-го июня 1841 г., дал следующий любопытный отзыв: «Что за нелепое творение выдал вам евангелист Суме! Всего забавнее, что он еще имет притязание на православие и убежден, что он был совершенно в праве исправить и пополнить откровение и дело Божие, по его мнению, за недосугом недоконченное. Я не имел духа прочесть всего. Удивительно скучно и однообразно натянуто. Подымай выше, да и только. Не слыхать ни одного верного, живого звука. Нет никакой истины. Французские романтики не догадываются, что и в вымыслах должно быть убеждение истины. рассказ может быть невероятен, но расскащик должен быть правдив, а тут видишь, что и сам поэт не верит ни себе, ни тому, что ему мерещится» (И. А. Бычков. Из собрания автографов Императорской Публичной Библиотеки. С.-П. 1898, стрр. 95-96).
   Arnault – Antoine-Vincent (о нем см. т. I).
   «La fille d'honner» – комедия в 5-ти действиях, в стихах, представленная впервые в Париже 30-го декабря 1818 г. Автором этой пиесы был Александр Дюваль (род. в 1767 г., ум. в 1842), актер и любимый публикою театральный писатель.
   Сочинения Шекспира, изданные под редакциею Гизо, вышли в Париже в 1821 году, в 13-ти томах, под следующим заглавием «Oeuvres complètes de Shakspeare, traduites de l'anglais par Letourneur. Nouvelle édition revue et corrigée par F. Guizot et A. Pichot, traducteur de lord Byron; précédée d'une notice biographique et littéraire sur Shakspeare, par F. Guizot».
   Князь Вяземский, позднее Тургенева познакомившийся с Гизо, дает ему такую характеристику: «Гизо был человек мысли, убеждения и труда: не рябил в глаза блестками французского убранства. Он был серьезен, степенен, протестант вероисповеданием и всем своим умственным и нравственным складом. Первоначальное образование свое получил он в Женеве. Земляк его по городу Ниму, известный булочник и замечательный и сочувственный поэт Ребуль, говорил мне: «И по слогу Гизо видно, что он прошел чрез Женеву». Гизо был человек возвышенных воззрений и стремлений, светлой и строгой нравственности и религиозности» (Полн. собр. соч., т. VII, стр. 473).
   Первая жена Гизо, Elisabeth-Charlotté-Pauline de-Meulan (род. в 1773 г., ум. 1-го августа н. с. 1827 г.) писала посредственные романы и известна более своими педагогическими сочинениями. Она вышла замуж в 1812 году и была на 14 лет старше мужа. М-me Guzot находилась в большой дружбе с графиней Генриеттой Разумовской (см. т. I), приятельницей братьев Тургеневых, проживавшей с 1816 г. в Париже.
   О С. П. Свечиной см. тт. I и II.
   Madame Ségur – графиня София Федоровна (род. в 1798 г., ум. 29-го января (10-го февраля) 1814), жена (с 1819 г.) графа Евгения Сегюр, который приходился внуком Людовику-Филиппу Сегюр, представителю Франции при Русском дворе в 1785-1789 гг. Графиня София Федоровна была вторая дочь графа Федора Васильевича Ростопчина (род. в 1765 г., ум. в 1826) от брака его с Екатериною Петровною Протасовой (род. в 1775 г., ум. в 1856). И мать, и дочь были католичками. В Литературном мире мадам Сегюр известна своими педагогическими сочинениями на французском языке. Некоторые из них переведены на русский язык. О ней см. князь H. H. Голицын. Библиографический словарь русских писательниц. С.-Пб. 1889, стрр. 303-304.
   Иоганн-Иоахим Винкельман (род. в 1717 г., ум. в 1768) – знаменитый археолог и историк древнего искусства, главный смотритель над всеми древностями Рима и его окрестностей. Собрание его сочинений напечатано в Дрездене в 1818-1820 гг., в 8 томах, с 5-го тетрадями рисунков.
   О князе Григ. Ив. и княгине Ек. Петр. Гагариных см. тт. I и II.

697. Тургенев князю Вяземскому. 20/8-го ноября 1825 г. [Париж].

   Жюльен – Marc-Antoine Jullien de Paris (см. т. I), род. в 1775 г., ум. в 1848, публицист и политический деятель, всегдашний защитник народной свободы. В литературе он был известен главным образом своими педагогическими сочинениями, но писал и стихи.
   Société Philotechnique основано в Париже около 1795 г. Оно разделялось на три отдела: литературный, наук физических и моральных и изящных искусств. Издавало Ежегодники и Отчеты. Секретарем этого общества, был Вильнев, вероятно, Фердинанд (род. в 1799 г., ум. в 1858), довольно известный драматург.
   Matthieu-Felicité duc de Montmorency-Laval (род. в 1767 г., ум. в 1826) был врагом монархии, но после убийства герцога Беррийского сделался её приверженцем и занимал министерский пост. Хотя он и мало писал, напечатав всего несколько статей в ультра-монтанском журнале Mémorial Catholique, но в 1825 году был избран в члены Французской академии, что послужило поводом к сочинению множества эпиграмм.
   Приведенный стих взят из пиесы Jullien de Paris: «La France en 1825, ou mes regrets et mes espérances», напечатанной в собрании его стихотворений, изданных под тем же заглавием. Seconde édition. Paris. Août. 1825, p. 20.
   Между французскими писателями нет Febré. Следует, вероятно, разуметь Marie-Joseph-Victorien Fabre (род. в 1785 r., ум. в 1831), сочинения которого изданы в Париже в 1844-1845 гг. в 4-х-томах. В петербургских книгохранилищах их не оказалось.
   Басня Крылова – «Сочинитель и Разбойник», напечатанная впервые в 1817 году. Греч первый применил ее, но только применил, в Вольтеру (Сын Отечества 1819 г., ч. 54, № 22, стрр. 136-137); в публике же мало-по-малу вкоренилось убеждение, что Крылов изобразил его в своей басне под именем сочинителя. Когда Французы узнали об этом, то в Journal de Paris 1824 г. (номер от 2-го января) появилась бранная статья против Крылова, написанная Baour Lormian'ом (см. т. I). В защиту-же нашего баснописца выступил Яков Николаевич Толстой, напечатавший брошюру: «Quelques pages sur l'anthologie russe; pour servir de réponse à une critique de cet ouvrage, insérée dans le «Journal de Paris». Paris 1824. Подробности см. в VI-м томе Сборника Второго отделения Академии наук и в статье Б. Л. Модзалевского: «Я. Н. Толстой» (Русская Старина 1899 г., т. 99, стрр. 609 – 610).
   Marie-Alexandre-Lenoir (род. в 1762 г., ум. в 1839) – археолог и художник, особенно занимавшийся церковною археологией, основатель «Musée des monuments franèais» (1795 r.), а с 1800 г. и директор его. В 1816 г. Lenoir был назначен директором тогда же учрежденного Музея памятников церкви Saint-Dénis. Он написал множество сочинений по археологии.
   Пассалаква был коллекционером (Вестник Европы 1827 г., март и апрель, стр. 79).
   Joseph Naudet (род. в 1786 г., ум. в 1878) известен более как историк. Он был, между прочим, профессором латинской словесности в Collège de France, а также членом Академии надписей *и изящной литературы. Его «Fables» изданы в Париже в 1829 году. Здесь и находятся упоминаемые Тургеневым басня: «Le Cerf aux abois» и «Le Juge de village».
   Jeau-Charles-Franèois baron de Ladoucette (род. в 1770 r., у m. в 1848) известен как администратор, беллетрист и археолог. Басни его изданы в Париже в 1826 году.
   Jean-Nicolas Bouilly (род. в 1763 г., ум. в 1842), драматург, за свою преувеличенную чувствительность был прозван слезливым поэтом. Его «Contes offerte aux enfants de France» были изданы в 2-х частях в Париже, в 1824-1825 гг.
   Под чтением в Императорской Публичной Библиотеке Тургенев разумеет те сочинения, которые были читаны при торжественном открытии Библиотеки 2-го января 1814 г. и напечатаны в «Описании» этого открытия. С.-Пб. 1814.
   Bernard-Germain-Etienne de Laville, comte de Laccépède (род. в 1756 г.), знаменитый натуралист, умер 6-го октября н. с. 1825 г.
   Saint-Vincent de Paul (род. в 1576 r., ум. в 1660) – добродетельный священник, основатель Общества для поднятии нравственности крестьян (1625 г.) и Общества сестер милосердия (1634 г.).
   Jean-Pons-Guillaume Viennet (род. в 1777 г., ум. в 1868), член Французской академии, писал поэмы, трагедии и мелкие пиесы. Его поэма «La Phillipide», героем которой является Филипп-Август, состоит из 24 песен. Она была напечатана в Париже в 1828 году, в двух томах.
   Остров Гаити, открытый в 1492 году Колумбом, принадлежал частию Испании, частию Франции. В 1822 году там образовалась республика, независимость которой была признана Францией в 1825 году на следующих условиях: 1) Чтобы французские гавани были открыты для торговли всех наций; 2) Пошлины, собираемые в этих гаванях с приходящих и выходящих судов и товаров, должны быть равные для всех флагов, исключая французских, который платит только половину тех пошлин; 3) Жители французского участка обязаны уплатить Франции в пять равных годовых сроков 150000000 франков, для удовлетворения бывших колонистов.
   Эти условия были приняты Гаитским правительством, и в 20-х числах сентября 1825 г. в Париж явились три Гаитские депутата, с поручением совершить заем для уплаты вышеуказанной суммы. Депутатф эти были были: Роаннез, сенатор Доме (Daumec) и полковник Френон. Двое первых были мулаты, а последний – негр. В конце года Доме умер. Вероятно, его-то портрет и появился в Париже (Северная Пчела 1824 г., №№ 100, 108, 109, 112; Вестник Европы 1825 г., №№ 23 и 24, стрр. 305, 306; Journal de débais 1825 г. No от 26-го сентября). См. также «Histoire d'Hanti (ile de Saint-Domingue), depuis sa decouverte jusqu'en 1824». Par М. Charles Malo. Paris. 1825.
   Вдовушка-невеста – Софья Федоровна Безобразова. О ней см. т. II.
   Издатели журналов: Constitutionnel и Courrier Franèais, обвиненные королевским прокурором в намерении оскорбить господствующую во Франции религию, были преданы суду. Прокурор находил нужных запретить Constitutionnel на один месяц, а Courrier Franèais на три месяца. Однако суд не признал подсудимых виновными в оскорблении религии и освободил их от всякого наказания, рекомендуя на будущее время осторожность в выражениях (Северная Пчела 1825 г., №№ 104, 149).

698. Тургенев князю Вяземскому. 29-го марта [1826 г.] Петербург.

   А. И. и Н. И. Тургеневы находились в Англии в начале 1826 года. Когда, по письмам из России, стало известно, что имя Николая Ивановича замешано в деле декабристов, то Александр Иванович поспешил возвратиться на родину, с целью выяснить дошедшие до них слухи (Письма А. И. Тургенева к Н. И. Тургеневу. Лейпциг. 1872, стр. X).
   О Шимановской см. т. II.
   Князь Василий – Гагарин (см. т. I), родной брат княгини В. Ф. Вяземской.
   Под описанием Парижа разумеется следующее издание, начавшее выходить в Париже с 1820 года: «Histoire physique civile et morale de Paris, depuis les premiers temps historiques Jusqu'à nos jours; contenant, par ordre chronologique, la description des accroissemens successifs de cette ville et de ses monumens anciens et modernes; la notice de toutes ses institutions, tant civiles que religieuses; et, à chaque période, le tableau des moeurs, des usages et des progrès de la civilisation; ornée de gravures représentant divers plans de Paris, et ses monumens et édifices principaux. Par J. A. Dulaure».
   Бобринская – графиня Анна Владимировна.

699. Тургенев князю Вяземскому. 3-го мая [1826 г. Петербург] № 1.

   Елена – 44-пушечный фрегат, участвовавший в Наваринском сражении (А. Кротков. Повседневная запись замечательных событий в русском флоте. С.-Пб. 1893).
   Мюллер – Карл Яковлевич, лейб-медик (т. II).
   Тибо – воспитатель у Карамзиных, о котором упоминается также в письме Жуковского к Тургеневу от 10-го января 1828 г. (Письма Жуковского к Тургеневу, стр. 236).
   Таврида – Таврический дворец.
   Штиглиц – Людвиг Иванович (род. в 1779 г., ум. 6-го марта 1843 г.), основатель банкирского дома в Петербурге, с 22-го августа 1826 г. – барон.
   О князе Алексее Григорьевиче Щербатове см. тт. I и II.
   У князя А. Г. Щербатова было два брата: генерал-маиор князь Николай Григорьевич (род. 23-го июня 1778 г., ум. в 1845) и д. т. с. князь Сергей Григорьевич (род. 20-го июля 1779 г., ум. в Петербурге 27-го марта 1855).

700. Тургенев князю Вяземскому. 3-го мая [1826 г. Петербург]. № 2.

Епанчин – Николай Петрович (род. 23-го апреля 1787 г., ум. 26-го ноября 1872), тогда капитан-лейтенант, с 1856 г. адмирал (Общий морской список, ч. VII. С.-Пб. 1893).
Моллер – Антон Васильевич (род. в Лифляндии 5-го февраля 1764 г., ум. в Петербурге 5-го октября 1848), вице-адмирал, член Государственного совета, с 25-го ноября 1821 г. бывший начальником Морского штаба и управляющим Морским министерством. С 1-го января 1828 по 5-е февраля 1836 занимал пост министра. Произведен в адмиралы 1-го января 1829 г. (Морской Сборник, т. II, за 1849 год, стрр. 76-82).

701. Тургенев князю Вяземскому. 13-го мая [1826 г. Петербург].

Императрица Елизавета Алексеевна скончалась в г. Белеве 4-го мая 1826 г.

702. Тургенев князю Вяземскому. [Конец мая 1826 г. Петербург].

   Молодая Бобринская – графиня Лидия Алексеевна (род. 10-го июня 1807 г., ум. 22-го мая 1826), дочь князя Алексея Ивановича Горчакова (род. в 1769 г., ум. в 1807) от брака его с княжною Варварою Юрьенною Долгоруковой (род. в 1774 г., ум. в 1828), первая жена графа Василия Алексеевича Бобринского (род. 13-го января 1804 г., ум. в Москве 2-го сентября 1874 г.). Оба похоронены в селе Бобриках, Тульской губернии (Русская Старина 1890 г. т. 66, стр. 223).
   Мать Бобринского – графиня Анна Владимирова.
   Как относился сам Н. Тургенев к своему обвинению в государственной измене, видно из его писем к братьям в 1826-1827 гг. (Письма эти, с некоторыми сокращениями, напечатаны во II-й книжке Русского Архива за 1895 год.
   По поводу смерти Карамзина князь Вяземский писал Жуковскому: «Чувство, которое имели к Карамзину живому, остается теперь без употребления. Не к кому из земных приложить его. Любим, уважаем иных, но все нет той полноты чувства. Он был каким-то животворным, лучезарным средоточием круга нашего, всего отечества. Смерть Наполеона в современной истории, смерть Байрона в мире поэзии, смерть Карамзина в русском быту оставила по себе бездну пустоты, которую нам завалить уже не придется. Странное сличение, но для меня истинное и не изысканное! При каждой из трех смертей у меня как будто что-то отпало от нравственного бытия моего и как-то пустее стало в жизни. Разумеется, говорю здесь, как человек, – часть общего семейства человеческого, не применяя к последней потере частных чувств своих. Смерть друга, каков был Карамзин каждому из нас, есть уже само по себе бедствие, которое отзовется на всю жизнь, но в его смерти, как смерти человека, гражданина, писателя русского, есть несметное число кругов, все более и более расширяющихся и поглотивших столько прекрасных ожиданий, столько светлых мыслей» (Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского, т. IX, стрр. 89-90).

704. Князь Вяземский Тургеневу. 10-го июля 1826 г.

Это письмо писано не из Москвы, а из Ревеля, где князь Вяземский находился с Карамзиными.

705. Тургенев князю Вяземскому. 26-го поля [1826 г. Петербург].

   Норов – Авраам Сергеевич, находившиеся тогда в отставке (см. т. II). О нем см. статью А. В. Никитенка: «А. C. Норов» (Сборник 2-го Отделения Академии наук, т. VII). Князь Вяземский любил и уважал Норова, но не считал его подготовленным к управлению Министерством народного просвещения (Полн. собр. соч., т. X, стр. 145). В своем письме к В. И. Тятову от 1-го сентября 1855 г. он дал такой отзыв о Норове: «Норов очень благонамеренный человек, любит и понимает просвещение и довольно настойчив и тверд в своем направлении. Он, может быть, не имеет блестящих способностей Уварова, но имеет гораздо более любви и теплоты, чище и благороднее душою и тверже на одной ноге своей, нежели был тот на двух… В этом отношении а душевно рад быть товарищем Норову и уверен, что а с ним не оцарапаю своей совести» (там же, стр. 160).
   Во время своих путешествий по Европе и России, Тургенев, начиная с 1803 г., вел ежедневный журнал, которого накопилось десять портфелей. Отрывки из этого обширного журнала, касающиеся западной Европы, печатались: 1) в Московском Телеграфе 1827 г., ч. XIII, № 1, стрр. 90-98; № 2, стрр. 162-165; № 4, стрр. 341 – 350; ч. XIV, № 6, стрр. 150-155; ч. XV, № 9, стрр. 67-73. На экземпляре Московского Телеграфа, принадлежащем И. П. Библиотеке, сохранились собственноручные пометки князя П. А. Вяземского о принадлежности этих отрывков Тургеневу, что, впрочем, видно и из содержания их. 2) в Европейце 1832 г., № 2, стрр. 278-280: Письмо из Парижа, без подписи, но, по свидетельству М. А. Максимовича, принадлежащее Тургеневу (Полн. собр. соч. И. В. Киреевского, т. I. М. 1861, стрр. 79, 81). 3) в Московском Наблюдателе 1835 г., ч. I, стрр. 296-327, 529-550; ч. IV, стрр. 624-633; ч. V, стрр. 251-264, с подписью: «Эолова Арфа». 4) в Современнике 1836 г., т. I, стрр. 258-295; т. IV, стрр. 234-266; 1837 г… т. V, стрр. 22-51; стрр. 294-310; 1838 г., т. IX, стрр. 1-56; т. X, стрр. 1-88; 1839 г., т. XV, стрр. 1-17; т. XVI, стрр. 1-30; 1841 г., т. XXI, стрр. 1-51; т. XXIV, стрр. 1-14; т. XXV, стрр. 1-14. 1842 г., т. ХХVIII, стрр. 98-102. 5) в Москвитянине 1845 г., ч. I, № 1. Смесь, стрр. 1-9; № 2, стрр. 21-23, 59-66; ч. II, № 4, стрр. 1 – 23, 59-90.
   Но большая часть Тургеневского журнала и все, относящееся до России, осталось неизданным. Вот как отзывался Н. И. Тургенев о журнале своего брата: «Журнал свой он вел, как видно, исключительно для себя самого, записывая ежедневно всякую всячину, и важное, и незначительное, и интересное, достойное обнародования и такое, что могло интересовать только его самого. От того небрежность в редакции и даже в почерке. Не легко было бы выбрать из этого огромного журнала пятую или даже десятую часть и напечатать. Но этот труд издания был бы достаточно вознагражден интересом для читателей. Между прочим, я нашел в журнале брата весьма дельные, беспристрастные и часто трогательные замечания и наблюдения относительно положения вашего простого народа, наблюдения, деланные в его различных странствиях по России» (Письма А. И. Тургенева к Н. И. Тургеневу. Лейпциг. 1872, стрр. X–XI).

706. Тургенев князю Вяземскому. 10-го марта 1827 г. Дрезден.

   В 22-м номере Leipziger Literatur-Zeituog за 1827 год была напечатана рецензия, с подписью: L. L. Z., на немецкий перевод 8 томов «Истории Государства Российскаго», вышедший в Риге в 1820-1827 гг… Переводчиком первых шести тонов был Федор Матвеевич Гауеншильд, директор Благородного пансионе при Царскосельском лицее; 7-й и 8-й томы были переведены Василием Андреевичем Эртелем, учителем немецкого языка в том же пансионе. Свое возражение на вышеупомянутую рецензию Тургенев поместил в Blätter für literarische Unterhaltung 1827 г., № 156 (св. Письма А. И. Тургенева к Н. И. Тургеневу, стрр. 18 и 40). Русский перевод обеих статей появился в Московском Телеграфе того же года, ч. XVIII, № 23, стрр. 207-220, под заглавием: «Спор в немецких журналах об Истории Государства Российскаго».
   Федор Дмитриевич – вероятно, барон Шепинг (ум. в 1855 г.)» С 1799 г. он служил в л. – гв. Конном полку, был адъютантом графа А. П. Тормасова, потом великого князя Константина Павловича; в конце 1804 г. вышел в отставку с чином полковника, а 5 апреля 1G05 г. был сделан камергером. Он состоял чиновником для особых поручений при министре финансов. Дослужился до чина тайного советника. Был женат на графине Доротее Карловне Медем (Князь П. В. Долгоруков. Российская родословная книга, ч. III;– Полный список шефов, полковых командиров и офицеров л. – гв. Конного полка. С.-Пб. 1886).
   Пушкина – Елена Григорьевна.
   Огинский – князь Михаил (род. в 1765 г., ум. в 1833), литовский уроженец и польский патриот, мечтавший о восстановлении Польши. В 1810 г. он поступил на русскую службу, получил чин тайного советника и звание сенатора. Огинский пользовался доверием и расположением императора Александра. С 1815 г. жил во Флоренции. Он оставил любопытные воспоминания, которые впервые были напечатаны в Париже, в 1826-1827 годах, в 4-х томах, под следующим заглавием: «Mémoires de Michel Ogin-ski sur la Pologne et les Polonais depuis 1788 jusqu'à la fin de 1815». Отрывки из этих мемуаров, в переводе на русский язык, приведены в статье А. О. Подвысоцкого: «Граф Михаил Огинский и его отношения к императору Александру Павловичу. 1807-1815» (Русский Архив 1874 г., кн. I). Первый и второй томы мемуаров Огинского вышли в 1826 году. Их то, без сомнения, и посылал Тургенев князю Вяземскому.
   Хвостов – граф Александр Дмитриевич (см. т. I).
   Morning Chronide – ежедневная утренняя политическая газета, основанная в 1769 году William'ом Woodfall'ем. – Тургеневскими выписками князь Вяземский охотно воспользовался, напечатав их в Московском Телеграфе 1827 г., ч. XV, № 6, стрр. 150– 155: «Письмо из Дрездена», с подписью: Э. А. (то-есть, Эолова Арфа).
   Alexander Maconochie, впоследствии Maconochie-Welwood, lord Meadowbank (род. в 1777 г., ум. в 1861) – шотландский судья, бывший прежде адвокатом, известный оратор.
   Брошюра о Тальме – «Notice sur Talma, lue à l'Académie franèaise dans sa séance particulière du mardi 3 juillet 1827». Paris. 1827. Автором этой брошюры был Louis-Jean-Népomucène Lemercier (род. в 1771 г., ум. в 1840).
   Историк Фридрих-Христиан-Август Гассе (род. в 1773 г., ум. в 1848) профессорствовал сперва в Дрездене, а в 1828 г. переселился в Лейпциг. Некоторое время он был секретарем у барона, а впоследствии графа Гр. Ал. Строганова, с которым в 1805 году совершил путешествие по Европе. Тургенев был знаком с Гассе и посещал его литературные вечера (Письма А. Я. Тургенева к Н. И. Тургеневу, стр. 9).
   Репнина – княгиня Варвара Алексеевна.
   Об А. И. Нефельевой см. т. II.
   Король – Георг IV (см. т. II). – Герцог Кларенский – Вильгельм-Генрих (род. 1765 г., ум. в 1837), брат Георга IV, вступивший на престол в 1830 году под именем Вильгельма IV. – Герцог Иоркский – Фридрих (род. в 1763 г., ум. 5-го января 1827). старший брат Георга IV.
   Henri-Louis Lekain – знаменитый французский трагик (род. в 1729 г., ум. 1778), оставивший любопытные «Mémoires», которые Тальма напечатал в 1825 году в Париже, с приложением своей статьи: «Quelques réflexions sur Lekain et sur l'art théâtral». Русский перевод этой статьи напечатан в Московском Телеграфе 1827 г., ч. XVII, № 17, стрр. 5-23; № 19, стрр. 149-182, без имени переводчика.

707. Тургенев князю Вяземскому. [Конец марта] 1837 г. Дрезден.

   Обширные выписки из этого письма напечатаны в Московском Телеграфе 1827 г., ч. XV, № 9, стрр. 67-73.
   Под генералом-оратором Тургенев разумеет, вероятно, Максимилиана Фуа (ум. 30-го ноября 1825), на погребении которого присутствовали более ста тысяч человек. О нем см. т. II. – Погребение Фуа красноречиво описано К. Делавинем в его новых «Messéniennes», вышедших в 1827 году.
   Знаменитый государственный деятель Джордж Кавнивг (род. в 1770 г.) только в апреле 1827 г. сделался первым министром, а 8-го августа того же года умер. – Князь Вяземский напечатал в Московском Телеграфе 1827 г., ч. XVIII, № 24, стрр. 319-330, свой «Отрывок из биографии Каннинга».
   Под «сумой крохобора» разумеется богатейший рукописный архив Тургенева, который «любил, а иногда и с грехом пополам, присвоивать себе, натурою или списываньем, все возможные бумажные редкости и драгоценности. Не даром говорили в Арзамасе, что он не только Эолова Арфа (прозвание, данное ему, с позволения сказать, по обычному бурчанию в животе его), но что он и Две огромные руки как сказано в одной из баллад Жуковского. В самом деле, это не две, а сотни бриарейских рук захватывали на право и на лево, вверху и внизу, все мало-мальски замечательные рукописи, исторические, политические, административные, литературные и т. д. В архиве его, или в архивах (потому что многое перевезено им к брату в Париж, а многое осталось в России) должны храниться сокровища, достойные любопытства и внимания всех просвещенных людей» (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. VIII, стрр. 282-283).
   Скуратов – вероятно, Дмитрий Петрович (род. в 1802 г… ум. 14-го мая 1885), писатель политико-эконом. О нем см. «Обзор жизни и трудов покойных русских писателей», Д. Д. Языкова. Выпуск У. С.-Пб. 1888. Он был женат на Фавне Алексеевне Пушкиной, дочери известного остряка, Алексея Михайловича Пушкина.
   Под «лужницкими выходцами» Тургенев разумеет литературных врагов Карамзина во главе с М. T. Каченовским, писавшим иногда под псевдонимом: «Лужницкий старец».
   Моро – Жан-Виктор (род. в 1763 г.), знаменитый французский генерал, республиканец, враг Наполеона I. В 1813 г. Моро находился в свите императора Александра и 15/27-го августа присутствовал в сражении при Дрездене, где ему оторвало пушечным ядром обе ноги. Через 5 дней он умер. Погребен в Петербурге.
   Брошюра С. С. Уварова с указанным эпиграфом, напечатанная без имени автора, вышла под следующим заглавием: «Éloge funèbre de Moreau». St.-Pétersbonrg de l'imprimerie de Pluchart et comp. 1813. 8®. Стр. 43. Цензурное одобрение подписано 8 ноября 1813. И. О. Тимковским.
   И. И. Дмитриев в письме к А. И. Тургеневу от 17-го января 1814 г. дал такой отзыв о брошюре Уварова: «Я читал с большим удовольствием его произведение. Если можно чего пожелать, к большему его совершенству, так разве только подробнейшего изложения воинских подвигов прославляемого полководца; впрочем, все условия оратора исполнены» (с подлинника. Ср. Соч. Дмитриева, т. II, стр. 220).
   Джемс Босвелль (род. в 1740 г., ум. в 1795), адвокат, автор исследований о Корсике и Гебридских островах, писавший также стихотворения, юридические статьи и политические памфлеты, составил подробнейшую биографию своего друга Самуила Джонсона, напечатанную в 1791 г. в двух томах, под заглавием: «The Life of Samuel Johnson». В 1793 г. вышли отдельным изданием дополнения и исправления к этому труду.
   В собрании сочинений А. В. Дружинина, т. VI (С.-Пб. 1865) есть статья: «Джонсон и Босвель», представляющая собою обширное извлечение из труда Босвелля.
   Самуил Джонсон (род. в 1707 г., ум. в 1784) – известный английский поэт, критик, филолог и журналист прославившийся составлением словаря английского языка: «А Dictоonary with а Grammar and History of the English Language» (1755 г.), выдержавшего множество изданий, и биографическими монографиями: «Lives of the English Poets» (1783 r.)'
   Нравоучительный роман Джонсона «Rasselas, the Prince of Abyssinia» (1759 r.) дважды переведен на русский язык: 1) Расселас, принц Абиссинский, восточная повесть. Сочинение славного доктора Джонсова. Пер. с английского. В 2-х частях. М. 1795; 2) История Расселаса, принца Абиссинского. Пер. с английского Я – и Б – вой. С.-Пб. 1875.
   Отрывок в письме Тургенева о книге Босвелля, заключенный в ковычки, принадлежит Н. И. Тургеневу, что видно из письма к нему Александра Ивановича из Дрездена, от 29-го марта 1827 г.: «Я не читал книги Босвеля, но читал о ней. Отыщу непременно и напишу к Вяземскому, чтобы он соображался с ней в записках о Карамзине. Но, кажется, он только вам советует писать, а сам не сбирается. Я, до получения письма твоего, отвечал ему, что Карамзин представитель не нашего, во европейского просвещения в России, хотя замечание твое о мнении его относительно рабства и справедливо»… (Письма А. И. Тургенева к Н. И. Тургеневу, стр. 24).
   Король Саксонский – Фридрих-Август I, родился в 1750 г., вступил на престол в 1763 г., умер 24-го апреля 1827.
   Брат его, Антон-Клеменс-Теодор, родился в 1755 г., умер в 1837.
   Фридрих Эйнзидель (род. в 1750 г., ум. в 1828) пользовался влиянием и у короля Антона. Он сохранил министерский портфель и принял президентство в Библейском Обществе (Письма А. И. Тургенева к Н. И. Тургеневу, стр. 73). Эйнзидель был знатоком театра и истории искусств, занимался литературой; получил известность как переводчик Теренция, Плавта и Кальдерона.
   Карл-Август Титман (род. в 1775 г., ум. в 1834) – криминалист, автор многих исследований по уголовному и торговому праву.
   Стюбель – Христоф-Карл (род. в 1764 г., ум. в 1828), также криминалист, главный редактор проекта уголовного уложения для Саксонии. Он осуждал рапорт Следственной коммиссии по делу декабристов и все производство дела (Письма А. И. Тургенева к Н. И. Тургеневу, стр. 17).
   Дочь Саксонского короля – Мария-Августа (род. в 1782 г., ум. в 1863). – Максимилиан (род. в 1759 г., ум. в 1836) 13-го сентября 1830 г. отказался от своих прав на престол в пользу старшего сына Фридриха-Августа (род. в 1797 г., ум. в 1854), который был председателем Государственного совета и, по смерти короля Антона, царствовал под именем, Фридриха-Августа II. Другой сын Максимилиана, Иоанн (род. в 1801 г., ум. 1873), председателем Департамента финансов и по смерти брата наследовал Саксонский престол. Он был женат (с 21-го ноября 1822 г.) на Амалии-Августе (род. в 1801 г., уу. в 1877), дочери короля Баварского Максимилиана-Иосифа, сестре Людвига I, вступившего на престол в 1825 году. О сыновьях Максимилиана Тургенев так же сочувственно отзывается и в своем письме к брату Николаю (стр. 25).
   Полковник Густавсон – Шведский король Густав IV Адольф (род. в 1778 г., ум. в Швейцарии в 1837), сын Густава III. Он вступил на престол в 1792 г., отрекся от престола в декабре 1809 г. В 1810 г. он развелся с женою, Фредерикою-Вильгельминою Баденской, и под именем полковника Густавсона проживал в Германии и Швейцарии.
   В это же время Жуковский, находясь в Лейпциге, встретился в одном маленьком трактире с Густавом IV и в своем письме к Е. Г. Пушкиной от 20-го апреля – 2-го мая 1827 г. описал подробно эту встречу (Соч. Жуковского, изд. 7-е, т. VI, стр. 484. – И. А. Бычков. Дневники В. А. Жуковского. С.-Пб. 1903. стр. 194).
   Густав II Адольф, известный своими победами в Германии, был убит под Люценом 6-го ноября 1632 г.
   Немецкий критик неосновательно обвинял Карамзина в том, что он в своей «Истории» (т. I, гл. 3) повторил баснословные известия Гельмольда («Chronica Slavorum», кн. I, гл. 2) о Винете, которая, по описанию последнего, находилась при впадении Одера в Балтийское море, занимала в средние века первенствующее место среди торговых городов Балтийского побережья и погибла от наводнения. Последующие хроникеры все более и более развивали легенду о роскошной Винете, так что в XVIII столетии вопрос о её географическом и политическом существовании был уже окончательно решен. Даже в начале XIX столетия некоторые историки верили еще в бытие Винеты. К ним принадлежал и знаменитый Иоганн Мюллер (род. в 1752 г., ум. в 1809), который описал гибель Винеты в сочинении: «Vier und zwanzig Bücher Allgemeiner Geschichte», 3 тома. Тюбинген. 1810.
   Карл-Фридрих-Людвиг Румор (род. в 1785 г., ум. в 1843 г.) историк, антикварий и поэт, высказал впервые свои сомнения относительно Винеты в сочинении: «Sammlung für Kunst und Historie», напечатанном в Гамбурге в 1816 году.
   Указанное издание Карла Мартенса (род. в 1790 г., ум. в 1863), занимавшагося международным правом, тогда же вышло в Лейпциге и Париже, с посвящением императору Николаю I. Оно являлось как бы пособием для дипломатов.
   Матвеев – Андрей Артемонович (род. 15-го августа 1666 г., ум. 16-го сентября 1728). Он пользовался особенною доверенностью Петра I. В 1699-1712 гг. был послом в Голландии, а с 1712 по 1715 г. – при дворе императора Карла VI, который даровал ему графское достоинство Римской империи. Впоследствии Матвеев был сенатором и президентом Юстиц-коллегии (Д. Н. Бантыш-Каменский. Словарь достопамятных людей Русской земли, ч. III. М. 1836).
   Во 2-й главе И-й части сборника Мартенса описывается дело об оскорблении Матвеева, нанесенном ему в Лондоне. В 1707 году (14-го апреля) он отправился из Гааги в Ашлию с дипломатическою миссией, кончившеюся неудачей. 18-го июля 1708 г. Матвеев был на прощальной аудиенции у королевы Анны и уже начал сбираться к выезду из Лондона в Гагу, как вечером 21-го июля был схвачен на улице полицейскими чиновниками, позволившими себе употребить грубое насилие, и посажен под арест за долг каким-то купцам около 50 фунтов стерлингов. Выпущенный немедленно на поруки, Матвеев потребовал строжайшего наказания виновных в оскорблении представителя Русского государя и немедленно выехал из Лондона, не дождавшись отзывных грамот и обычного подарка от Английского двора. Дело кончилось тем, что королева поручила своему резиденту в Петербурге, Ч. Витворту принести торжественное извинение пред Петром I, который после этого признал себя удовлетворенным (В. Н. Александренко. Дело об оскорблении русского посла в Лондоне А. А. Матвеева – Журнал Министерства Народного Просвещения 1893 г., т. 289).
   Дядя Мартонса – Георг-Фридрих Мартенс (род. в 1756 г., ум. в 1821), профессор Геттингенского университета, известный юрист, автор многих сочинений по международному праву.
   Брокгаузен – известная книгопродавческая и издательская фирма в Германии, основанная в 1805 году Фридрихом-Арнольдом Брокгауз (род. в 1772 г., ум. в 1823).
   Briefwechsel zwischen Schiller und Göthe in den Iahren 1794 bis 1805 напечатана в Штутгардте, в 1828-1829 гг., 6 частей.
   Якоби – Фридрих-Гейнрих (род. в 1743 г., ум. в 1819), противник Канта и Шеллинга. Его «Auserlesener Briefwechsel» изданы в 1825-1827 гг., в 2-х тонах, в Лейпциге».
   Издателем «Les veillées russes» был Héguin de Guérie. Вся книжка – в 247 страниц, из которых первые сорок страниц заняты кратким и хвалебным очерком истории русской литературы. Здесь упоминаются: Ломоносов, Сумароков, Фонвизин, Херасков, Державин, Костров, Богданович, Хемницер, Дмитревский, Озеров, Дмитриев, Крылов, Карамзин, Пушкин, Жуковский, Козлов, Батюшков, Гнедич, Шаховской, Мерзляков, князь Вяземский, Раич, Панаев, А. Измайлов, Боратынский, Языков, Хоняков, Рылеев, Бестужевы.
   Далее помещены следующие переводы и подражания: 1) Le bois de Marie, nouvelle imitée librement de М. Joukovsky; 2) La harpe éolienne, poème ossianique, imité de М. Joukovsky, в стихах; 3) Influence des impressions de l'enfance sur le génie du poète. Epitre de М. Batiouschkoff (послание И. М. Муравьеву-Апостолу, в прозе; 4) Ode sur la mort du prince Mechtchersky, par Derjavinn, в стихах; 5) L'aurore boréale, ode de Lomonossoff, в прозе; 6) Le tzar et les deux bergers, conte qui n'en est pas un, imité de Dmitrieff, в стихах; 7) Zelpha, ou la jeune Madianite, élégie de М. Alexis Khamécoff, в стихах; 8) Le Cimetière, traduit de Karamsin, в прозе; 9) L'umbre d'un ami, élégie de М. Batiouschkoff, в прозе; 10) L'aquilon et le Zéphyr, fable de Khemnitzer, в стихах; 11) L'amour et l'amitié, imitation de Neledinsky; 12) L'automne, élégie de М. Karamsin, в прозе; 13) Le chêne et le chèvre-feuille, fable de Khemnitzer, в стихах; 14) Svetlana, ballade de М. Joukovsky, в прозе.
   В Московском Телеграфе 1827 г., ч. XIV, № 7, стрр. 147-149, напечатан отзыв об этой книге.
   «Цветы Арнольда» имеют, вероятно, отношение в Самуилу Арнольду (род. в 1744 г., ум. в 1817), художнику при Саксонском дворе.
   Андрюша – А. Н. Карамзин (см. т. I). княжны – Мария Петровна (см. т. I), Прасковия Петровна (см. т. I) и Надежда Петровна (см. т. II).
   Веневитинов – Дмитрий Владимирович (род. 14-го сентября 1805 г., ум. в Петербурге 15-го марта 1827). Перевезен в Москву и похоронен в Симоновом монастыре. И. И. Дмитриев написал на кончину его эпитафию, которая напечатана, без имени автора, в Московском Телеграфе 1827 г., ч. XIV, № 8, стр. 157: «На вончину ***». – О смерти Веневитинова Тургеневу сообщил И. И. Козлов (св. письма А. И. Тургенева в Л. И. Тургеневу, стр. 28). Во ИИ-й части Московского Вестника за 1827 г., № 7, напечатана элегия Веневитинова «Поэт и друг», в которой встречаются следующие знаменательные стихи:

     Душа сказала мне давно:
     «Ты в мире молнией промчишься
     «Тебе все чувствовать дано,
     «Но жизнью ты не насладишься».

   Заканчивается элегия так:

     Сбылись пророчества Поэта,
     И друг в слезах с началом лета
     Его могилу посетил.
     Как знал он жизнь!
     Как мало жил!

   Стихотворение Веневитинова сопровождается следующим примечанием редактора: «Горькими слезами омочили мы сие стихотворение. Незабвенный друг наш чудесным образом предрек свою судьбу. Чрез неделю после отправления к нам из Петербурга Элегии, он (на 22 году от роду) занемог нервическою горячкою, которая в восемь дней низвела его в могилу.

     Как знал он жизнь! Как мало жил!

   Оставшиеся сочинения его показывают, чего ожидать от него должны были науки и Отечество.

     Друзьям его – не иметь уже полного счастия».

   Головкин – граф Юрий Александрович (род. 4-го декабря 1762 г., ум. 21-го января 1846), сын графа Александра Александровича (ум. во Франции около 1782 г.) от брака его с баронессою Вильгельминой-Юстиной фон-Мосгейм (ум. в 1824). Граф Юрий Головкин родился в Лозанне и был крещен в протестантизм. Явившись в Россию, он поступил на службу в Преображенский полк и 6-го августа 1782 г. произведен в прапорщики. В 1784 г. пожалован камер-юнкером, а в 1792 камергером высочайшего двора. Затем он находился некоторое время посланником в Неаполе, а со вступлением на престол Павла I назначен сенатором в Межевой департамент, с производством в тайные советники. В 1800 г. (15-го января) был сделав президентом Коммерц-коллегии и обер-церемониймейстером (в последнем звании оставался во 13-е января 1820 г.). В 1804 г. (27-го февраля) произведен в д. т. советники, а в 1805 командировав чрезвычайным и полномочным послом в Китай. Предприятие это, любопытные подробности о котором сообщает в своих записках Вигель, кончилось полнейшею неудачей, и Головкин возвратился в Россию, не видав Пекина. В 1807 г. (29-го августа) он получил увольнение от должности президента Коммерц-коллегии и причислен к Коллегии иностранных дел, с дозволением отправиться за границу для излечения болезни. С 5-го декабря 1814 по 22-е января 1818 Головкин занимал пост чрезвычайного посланника и полномочного министра при Виртембергском дворе, а затем, по 16-е сентября 1822 – при Венском дворе. В 1826 г. был членом Верховного уголовного суда, учрежденного по делу декабристов. В 1831 г. пожалован в обер-камергеры, с отчислением из ведомства Иностранной коллегии. В следующем году, 1-го января, назначен членом Государственного совета, в Департамент законов. С 1834 г., вплоть до своей кончины, состоял попечителем Харьковского учебного округа. С 1840 г. проживал большею частью за границей, пользуясь бессрочным отпуском. Умер в Харькове (из формуляра). Некоторые документы из архива Головкина напечатаны во ИИ-й книжке сборника Старина и Новизна. С.-Пб. 1898.
   Одновременно с Головкиным в Эмсе находился и знаменитый барон Штейн. По этому поводу А. И. Тургенев писал брату 20 июля 1827 г.: «Вчера был у него один из судей твоих, гр. Головкин, и ему он тебя описывал и не мог от него добиться толку о вине твоей. Слова гр. Головкина еще более утвердили его в мнении его о суде и о твоей невинности. С презрением называл он Головкина пустым, ничтожным человеком, что он и в самом деле, прикрывающим ничтожность и подлость свою фразами» (Письма к Н. И. Тургеневу, стр. 48. Ср. стр. 67).
   О княгине М. А. Голицыной св. выше, примечание в стр. 114-й.
   Офросимовы – кто-нибудь из детей Павла Афанасьевича и Настасьи Дмитриевны Офросимовых (св. т. I).
   Приведенный стих взят из стихотворения Державина: «Арфа». (Соч., 1-е академическое издание, т. II, стр. 192).
   Пушкина – Елена Григорьевна.
   Христиан Геллерт (род. в 1715 г., ум. в 1769), прославившийся своими баснями и повестями, с 1751 г. был профессором красноречия в Лейпцигском университете.
   Рейхель – домовладелец, у которого Тургеневы нанимали «прекрасную квартиру» (Письма А. И. Тургенева к Н. И. Тургеневу, стр. 26).
   Дяд. – быть может, Иустин Евдовимовить Дядьковский (род. 1-го июня 1784 г… ум. 22-го июля 1841), известный врач, талантливый профессор Московского университета.
   Линднер – Фридрих-Вильгельм (род. 11-го декабря 1779 г., ум. 4-го ноября 1864), профессор Лейпцигского университета (Pierers Konversations-Lexikon. В. VIII. Stutgart. 1891). Вот что говорит о нем Тургенев в письме в брату из Лейпцига от 2-го мая 1827 г.: «Здесь познакомились мы со многими; но лучшее знакомство с Линднером, автором «Мак-Бенака».. – Мы насладились, но недовольно, его беседою. Он принимает участие во всех обществах, христианскую цель имеющих: Библейском, Миссионерском и пр.» (стрр. 27, 28). Из числа многих сочинений Лииднера по педагогическим, богословским и церковно-историческим вопросам назовем следующие: 1) «Мас-Benac. Ег lebet im Sohne, oder das Positive der Freumaurereо. Zum Gedächtniss der durch Luther wiedererkämpften evangel. Freiheit». Leipzig. 1818, два издания; 2) «Die Lehre vom Abendmahle, nach d. Schrift. Ein exeget.-histor.-dogmat. Versuch». Leipzig. 1831; 3) -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

De finibus et praesidiis artis paedagogicae, secundum principia doctrinae christianae. Dissertatio theologico-paedagogica». Leipzig. 1826; 4) «Die wichtigen Tatbeachen und Urtheile fur und gegen Missions und Bibelgesellschaften». Leipzig. 1825.
   Королева – Мария-Амалия-Августа, дочь Фридриха, герцога Пфальц-Цвейбрюккского, родилась 10-го мая 1752 г., вышла замуж 17-го января 1769 г., умерла 15-го ноября 1828.
   «Neuestes Conversations-Lexicon», в 7-ми томах, был издан в Вене в 1825-1827 годах.
   В 1827 году вышли I и II томы «Сочинений» Булгарина, заключающие в себе четыре части; остальные три тома, состоящие из шести частей, вышли в 1828 году.
   Jacques-Arsènc-Franèois-Polycarpe Ancelot (род. в Гавре 9-го февраля 1794 г., ум. 8-го сентября 1854), стихотворец, по выражению князя Вяземского, «слогом и напевом своим приближавшийся к школе Ламартина», был одним из плодовитых французских драматургов. Его литературная известность, создавшаяся главным образом среди роялистов, началась трагедией «Louis IX», представленной 5-го ноября 1819 г., за которую автор получил пенсию в*ь 2000 франков. Из последующих трагедий его укажем на «Le Maire du palais», представленную 16-го апреля 1823 г., «Fiesque» (представлена 5-го ноября 1824), сюжет которой был навеян Шиллеровой трагедией, и на «Olga, ou l'orpheline moscovitte» (представлена 15-го сентября 1828). Из других сочинений Ансело наиболее известны: поэма в 6-ти песнях «Marie de Brabant» (1825), мелодраматический роман в 4-х частях «L'homme du monde» (1827) и сборник сатирических стихотворений, напечатанный под заглавием: «Les familiers. Epitre en yers». Paris. 1843. Июльская революция лишила Ансело места, которое он имел в морском ведомстве, и пенсии, после чего он стал усиленно заниматься драматической литературой и написал множество посредственных драм, комедий, водевилей, один и в сотрудничестве с другими писателями. В 1841 г. он был избран в члены Французской академии.
   В 1826 г., на коронацию императора Николая, приехал в Россию маршал Auguste-Frédéric-Louis Viesse de Marmont, герцог Рагузский (род. в 1774 г., ум. в 1852), а вслед за ним явился и Ансело, который побывал в обеих столицах, напечатал в Москве коронационную кантату и оду, а по возвращении на родину издал в Париже в 1827 году книгу под заглавием: «Six mois en Russie. Lettres écrites а М. X. B. Saintines, en 1826, а l'époque du couronnement de S. М. l'Empereur». Эту-то книгу и имел в виду князь Вяземский, поместивший в Московском Телеграфе 1827 г., ч. XV, № 11, обстоятельную рецензию на нее, из которой приводим следующие характерные строки: «Первые пять писем заключают в себе поверхностный отчет в поездке автора от Парижа до Митавы… От седьмого письма, из Петербурга, начинаются именно русские письма… Большая часть из них посвящена местным описаниям и, так сказать, статистико-топографико-живописным подробностям… Все это, должно признаться, за исключением некоторых погрешностей, неуместных замашек учености, умничанья и либерализма, тем более неуместного, что автор дома совсем не в рядах оппозиции, а либеральничает только в гостях, все это описано довольно верно, прибавим NB, – для путешественника и для Француза; но все бесцветно и по крайней мере для нас Русских нинало не зааимательно и не любопытно. Остальное содержание писем, политическое и нравственное, еще жиже и менее лакомо. Нельзя сказать, чтобы автор, как многие из собратий его, был движим каким-нибудь недоброжелательством к Русскому народу и увлечен предубеждениями против России; но зрение его слабо и близоруко. Говоря о злоупотреблениях, о недостатках наших (и какой же народ не подвержен им?), он нередко кружится около истины, но не настигает её и не в силах за нее ухватиться. Россия, может быть, отчасти и видна в его книге, но видна как в зеркале тусклом и к тому же с пятнами».
   Другим критиком Ансело, и более строгим, чем князь Вяземский, был Яков Николаевич Толстой, проживавший тогда в Париже и напечатавший в 1827 году брошюру: «Six mois suffisent-ils pour connaоtre un pays, ou observations sur l'ouvrage de М. Ancelot, intitulé Six mois en Russie», по поводу которой князь Вяземский написал вторую статью об Ансело и напечатал ее также в Московском Телеграфе 1827 г., ч. XVI, № 14.
   Наконец, в том же году и в том же журнале, ч. XVIII, № 21, появилась заметка Павла Петровича Свиньина, под заглавием: «Легкий способ составлять в Париже книги о России». В этой заметке документально выяснено, что все топографические и исторические сведения о Петербурге списаны Ансело из сочинения Свиньина, напечатанного на русском и французском языках: «Достопамятности С.-Петербурга и его окрестностей», без малейшего упоминания о заимствовании.

709. Князь Вяземский Тургеневу. 6-го июня 1827 г. Остафьево.

   Э. А., то-есть, Эолова Арфа, Арзамасское прозвище Тургенева.
   Ас. – Асмодей, Арзамасское прозвище князя Вяземского.
   Приведенный отзыв из Московского Вестника о письмах Тургенева принадлежит М. П. Погодину и напечатан во ИИ-й части журнала, № 6, стр. 214.
   Письмо П. А. Плетнева к князю Вяземскому, из которого последний приводит выдержку, относится в 5-му мая 1827 г. и напечатано в III-м томе «Сочинений и переписки» Плетнева. С.-Пб. 1885, стрр. 387-389.
   Под католиком должно разуметь Le Catholique, ouvrage périodique dans lequel on traite de Vuniversalité des connaissances humaines sous le point de vue de l'unité de doctrine. Издавался под редакцией барона Фердинанда Экштейна в 1826-1828 гг. Вышло 8 томов.
   О В. А. Перовском см. тт. I и II.
   Гагарина – княгиня Мария Алексеевна.
   B. П. Титов – «известный подвигами храбрости в Варшаве, Цюрихе и Прейсиш-Эйлау» (А. B. Селиванов. Род дворян Титовых. Рязань. 1893, стр. 11), «памятный Москве оригинал» (Полн. Собр. соч. кн. П А. Вяземского, т. VIII, сто 470). В 1807 г. был генерал-маиором и 8-го апреля того же года награжден орденом св. Георгия 3-й степени (В. О. Степанов и Н. И. Григорьев. В память столетнего юбилея ордена св. Георгия. С.-Пб. 1869). Умер 16-го июня 1821 г. (Московские Ведомости 1821 г., стр. 1818).
   А. С. Небольсина, рожд. Муромцова, (род. около 1763 г., ум. после 1830), большая приятельница графа Ф. В. Ростопчина и княгини Е. Р. Дашковой, была замужем за д. ст. сов. Василием Александрович Небольсиным (роя 15-го марта 1744 г., ум. 6-го декабря 1803). Она приходилась теткою Николаю Андреевичу Небольсину, который в 1828-1836 гг. был Московским губернатором, а впоследствии сенатором (Русский Архив, 1868 г., ст. 1889; 1873 г., кн. II, ст. 1843; 1901 г., кн. III, стрр. 482, 530; Девятнадцатый Век, кн. П, М. 1872, стрр. 30, 37, 47, 49, 75). О Небольсиной С. П. Жихарев отметил в своих записках под 1805 годом следующее: «28 февраля, Вторник. Завтра именинница А. С. Небольсина. Вероятно весь город, по обыкновению, будет у ней. Нельзя не поздравить хорошую, ласковую соседку, которая в такой связи со всеми боярами… 2 марта, Четверг. Вчерашним утром ездил с поздравлением к имениннице, но она не прноимала, а швейцар объявил, что покорнейше просят на вечер. – «А много у вас будет гостей?» – «Да приглашают всех, кто приедет утром, а званых нет: тихой бал назначен». Нечего сказать, тихой бал! Вся Поварская в буквальном смысле запружена была экипажами, которые по обеим сторонам улицы тянулись до самых Арбатских ворот. Кажется, весь город втиснут был в гостинные А. С. Чужая душа потемки, но принимать гостей мастерица. Всем одинаковый поклон, знатному и незнатному; всем равное ласковое слово и приглашение на полную свободу. Играй, разговаривай, молчи, ходи, сиди, словом, делай, что хочешь; только не спорь слишком громогласно и с запальчивостию: этого хозяйка боится. Кого тут не было, начиная с главнокомандующего до нашего брата студента, от альфы до омеги?» (Записки. М. 1890, стрр. 23-24).
   Бартенева – Фелосья Ивановна (род. 31-го января 1790 г., ум. 22-го октября 1835), рожд. Бутурлина, жена ст. сов. Арсения Ивановича Бартенева (род. 8-го апреля 1780 г., ум. 21-го июля 1861), мать известной певицы, камер-фрейлины Прасковьи Арсеньевны Бартеневой, и сама певица, ученица Мускети (Пантеон 1850 г., т. П, кн. IV, Отд. III, стр. 26). – О Фишеньке Бартеневой упоминается в письмах А. Я. Булгакова к брату (Русский Архив 1901 г., кн. I, стрр. 605-606; кн. III, стрр. 284, 496).
   Бобринская – графиня Анна Владимировна. – Гагарина – княгиня Мария Алексеевна.
   Ломоносик – Сергей Григорьевич Ломоносов (см. т. II).
   Edme-Ioachim Héreau (род. в 1791 г., ум. в 1836) – малоизвестный французский стихотворец и прозаик, преимущественно же критик. С 1809 во 1819 г. он прожил в России, находясь на частной службе и занимаясь в Петербурге преподаванием французского языка. В этот период времени Геро настолько изучил русский язык, что мог заниматься переводами с него и довольно основательно познакомился с историей русской литературы. Возвратившись на родину, Геро исключительно посвятил себя литературным занятиям. Он сотрудничал во многих периодических изданиях и затевал различные литературные предприятия, всегда кончавшиеся неудачей. Обремененный большим семейством, угнетенный нуждою, Геро знал наконец в отчаяние и повесился.
   Геро принадлежал к числу деятельных сотрудников Revue Encyclopédique и в 1824-1825 гг. был главным секретарем этого журнала. Он напечатал в нем много статей, преимущественно критических, касающихся русской литературы, между представителями которой отводил видное место Крылову. Геро был первым переводчиком его басен на французский язык и печатал свои переводы в Revue Encyclopé;dique и других журналах и сборниках. В 1825 г. он явился критиком издания басен Крылова, предпринятого графом Г. В. Орловым (см. примечание к стр. 114-и). Рецензия Геро, напечатанная в 26-м томе Revue Encyclopédique, была переведена на русский язык и помещена в Московском Телеграфе того же года, ч. V, № 18. Она вызвала «Некоторые замечания» неизвестного автора, появившиеся в Сыне Отечества 1825 г., ч. 104, № 23, ответ на которые последовал со стороны Геро только в 1827 году, в апрельской книжке Revue Encyclopédique. Русский перевод этого ответа напечатан в Московском Телеграфе того же года, ч. XVI, № 14, Смесь, стрр. 47 – 50 (Pierre Larousse. Grand dictionnaire universel du XIX siècle, t. IX. – Сборникь 2-гo Отделения Академии наук, т. VI. – Сын Отечества 1821 г., ч. 73, № 42, стр. 69).
   О рецензии Тургенева см. примечание к 706-му письму. – Статья Тургенева о Карамзине напечатана в XV-й части Московского Телеграфа, № 9, стрр. 67-69: Иностранная переписка. – Биография И. И. Козлова появилась там же, № 11, стрр. 258-263, в отделе Библиографии, с следующим предисловием: «Недавно сообщена была нам из Дрездена биография Козлова, которую напечатали в новом «Conversations Lexicon». Переводим ее для наших читателей, ибо она хорошо знакомит с жизнию поэта, показывая в то же время внимание Германцев к нашей словесности».
   Жена С. П. Жихарева – Феодосия Дмитриевна, рожд. Нечаева (см. т. I). Варенька – Варвара Степановна, вышедшая замуж за князя Элима Петровича Мещерского.
   Александра Ильинична – Нефедьева (см. т. II), двоюродная сестра Тургеневых.

710. Тургенев князю Вяземскому. 20-го августа 1837 г. Дрезден.

   Напечатано в Полном собрании сочинений князя П. А. Вяземского, т. IX, стрр. 92-93.
   Под акафистом разумеется следующая книга Н. Д. Иванчина-Писарева, напечатанная с посвящением И. И. Дмитриеву: «Дух Карамзина, или избранные мысли и чувствования сего писателя. С прибавлением некоторых обозрений и исторических характеров», 2 части. М. 1827.
   Первая часть этой книги, составленной еще при жизни Карамзина, «заключает в себе мысли философа, патриота, литератора». Вторая – «мысли дееписателя, обозрение и характеры главнейших исторических лиц».
   Книга Иванчина-Писарева является безтолковым, бессвязным панегириком, преисполненным одними благоговейными восторгами. Верная оценка её дана Полевым в Московском Телеграфе 1827 г., ч. XVI, № 13, стрр. 79-81, а также «Первым Зоилом» в Московском Вестнике того же года, ч. V, № 18, стрр. 176-183.
   Под «золотыми строками Карамзина о дружбе» Тургенев разумеет следующие строки, написанные в альбоме И. И. Дмитриева и впервые напечатанные Иванчиным-Писаревым: «Вернейшая, приятнейшая спутница жизни для сердца благородного, чувствительного от колыбели до могилы, есть Дружба. С нею играем цветами в детстве; с нею делим восторги юношества и любви; ей в летах мужества поверяем великодушные намерения славолюбия, важные опыты и мысли сокровенные. В то время, когда все иные утехи, склонности, страсти оставляют вас, когда любовь гаснет в сердце и в воображении, когда честолюбие, насыщенное или обманутое, засыпает в душе утомленной; когда самая надежда отлетает от угрюмой старости: Дружба и тогда еще стоит за нами с кроткою улыбкою приветствия, готовая внимать последним нашим беседам о жизни и мире, утешать, ободрять нас именем Провидения, Вечности и Добродетели» (ч. I, стрр. 28-29).
   Письмо Карамзина в Дмитриеву – от 22-го октября 1825 г. Из него Иванчин-Писарев взял только отрывок. Приведенная Тургеневым фраза Карамзина заимствована из этого же письма (см. Письма Карамзина к Дмитриеву. № 350).
   Графиня Генриетта Разумовская была искренним и нежным другом братьев Тургеневых. Их отношения лучше всего выясняются в письмах её 1827 г. в А. И. Тургеневу из Лондона в Париж. Эти замечательные письма напечатаны во ИИ-й книжке Русского Архива за 1895 год.

711. Князь Вяземский Тургеневу. 12-го ноября 1827 г. Остафьево.

   Никита Иванович Рылеев, находившийся на службе с 1760 г., в 1783 г. был назначен полицеймейстером, а в 1788 г. обер-полицеймейстером в Петербурге; со 2-го сентября 1793 г. занимал должность петербургского губернатора; 7-го января 1797 г. переименовав из генерал-поручиков в тайные советники и 9-го июня того же года вышел в отставку (Князь Л. Туркестанов. Губернский служебник. С.-Пб. 1869, стрр. 71, 118-119; Русская Старина 1888 г., т. 57, стр. 791; Памятная книжка С.-Петербургской губернии на 1899 г., стр. XV). Рылеев умер 22-го февраля 1808 г. (В. А. Бильбасов. Архив графов Мордвиновых, т. V. С.-Пб. 1902, стр. 146). А. М. Тургенев замечает в своих записках, что Рылеев отличался «превыспреннейшею глупостию своею» (Русская Старина 1887 г., т. 53, стр. 87).
   Сутерланд – Ричард Александрович (ум. 4-го октября 1791 г.), английский купец, с 14-го июля 1785 г. придворный банкир, получивший 7-го июля 1788 г. баронское достоинство, а 27-го марта 1791 г. пожалованный в статские советники. Он, как «посредник правительства при заключении заграничных займов и других сделок», пользовался некоторым влиянием. «Но главною тайною значения Сутерланда при дворе, было то, что он, вместо отсылки по назначению сумм, которые поверялись ему для перевода в чужие краи, выдавал их в ссуду влиятельным людям… Сутерланд оказался виновным в растрате огромных сумм…» он вынужден был объявить себя банкротом и, не дождавшись суда, отравился (Соч. Держафина, т. V, стр. 719; т. VIII, стрр. 546-547; Русская Старина 1888 г., т. 57, стр. 791).
   Молодой Lebour – вероятно, сын того «красноносого, плутоватого француза», который торговал в Москве модными товарами (Записки С. П. Жихарева. М. 1890, стр. 62).
   Толстой – Яков Николаевич (род. в 1791 г., ум. в Париже 15/27 февраля 1867), стихотворец и прозаик, писавший на русском и французском языках, член общества Зеленой Лампы, один из ранних приятелей Пушкина, сперва блестящий гвардеец, имевший некоторое прикосновение к заговору декабристов, а впоследствии (с 1837 г.) корреспондент Министерства народного просвещения в Париже, числившийся вместе с тем чиновником но особым поручениям при III-м отделении собственной его величества канцелярии. С 1823 г. Толстой проживал в Париже и занимался литературой, помещая свои критические я полемические статьи в Revue Encyclopédique и других французских журналах, а также и в русских периодических изданиях. Литературная деятельность Толстого, в силу его верноподданнического патриотизма, находившагося в большой зависимости от событий 14-го декабря, главным образом была обращена на защиту отечества от нападок французской печати. Такова, между прочим, его статья на книгу Ансело (см. примечание к стр. 161-й).
   Князь Вяземский с одобрением относился к энергической деятельности Толстого, которого называл «генеральным консулом по русской литературе» (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. I, стр. 246), и успел привлечь к сотрудничеству в Московском Телеграфе.
   О Толстом см. брошюру Б. Л. Модзалевского «Я. Н. Толстой. С.-Пб. 1899. (Оттиск из №№ 9 и 10 Русской Старины 1899 г.).
   Quartcrly Review (см. t. И) начал издаваться под покровительством Каннинга и при деятельном участии В. Свотта.
   Annuaire historique universel – сборник, издававшийся Charles-Louis Lesur (род. в 1770 г., ум. в 1849) в подражание английскому Annual Register. Печатался в Париже в 1827 и 1828 гг.
   Залуский – Иосиф-Андрей (род. в 1701 г., ум. в 1774), польский государственный деятель (см. т. I), издававший в Варшаве в 1754 году «Bibliotheca poetarum polonorum qui patrio sermone scripserunt», а также «Miscellanea polonica, hoc est scriptorum rerum polonicarum et pvus collectio» (3 тома, Варшава и Данциг 1753).
   О Марии Шимановской и её альбоме см. т. II.
   – (Сигр. 168). Аксаков – Сергей Тимофеевич (род. в Уфе 20-го сентября 1791 г., ум. в Москве 30-го апреля 1859), находившийся в дружеских отношениях с Загоскиным, Кокошкиным А. И. Писаревым, князем А. А. Шаховским, которые были литературными врагами Полевого. Слабохарактерный Аксаков, подпавший влиянию друзей, также начал преследовать Полевого и его журнальных сотрудников, сперва критическими статьями, а потом цензурными строгостями. С князем Вяземским Аксаков имел столкновение еще в 1821 году, когда напечатал в Вестнике Европы свое послание к нему, в котором заявил себя стороннивом Каченовского (см. т. II, примечание к 375-му письму).
   В 1827 году было издано в Москве первое собрание стихотворений Боратынского; тогда же появилась и 3-я глава «Евгения Онегина».
   Письмо Я. Н. Толстого, разделенное на две части, напечатано в 17-й части Московского Телеграфа 1827 г., отд. II, № 17, стрр. 52-54, и № 18, стрр. 106-111.
   Под записками современницы разумеются изданные в Париже «Mémoires d'une contemporaine, ou souvenirs d'une femme sur les principaux personnages de la République, du Consulat, de l'Empire etc». Толстой в своем письме дает следующий отвыв об этих записках: «Какая-то женщина, бывшая, по словам её, свидетельницею значительнейших событий вашего века, с ребяческим чистосердечием рассказывает все свои любовные и другие похождения, называя по именам всех людей, с которыми она была в тесных связях; многие из них ныне устарели и занимают первые места в государстве; современница без жалости открывает заблуждения и шалости их молодости. Хотя она и утверждает, что пером её управляла истина, но я не очень верю её рассказам; более же всего возбуждает мое сомнение описание её происхождения»… По словам же мемуаристки отцом её был Леопольд-Фердинанд Толстой, родом венгерец, сын Самуила-Леопольда Толстого, герцога Кремницкого, поселившийся в Голландии, женившийся на девице Van-Ayl*** и принявший фамилию своей жены. Эти генеалогические данные вполне оправдывают сомнения Толстого.
   В «Nouveau Dictionnaire des ouvrages anonymes et pseudonymes» De-Mann'и (Lyon. 1868, p. 236, № 2553) автором указанных записок названа Elzelina Van-Ayl de Jonghe. более известная под именем Ida Saint-Lime, сообщившая свои мемуары P. F. Malitourne'у (род. в 1797 г., ум. в 1866), который привел их в порядок и обнародовал.
   О князе Г. И. Гагарине см. тт. I и II. Поступление к нему Раича не состоялось.
   Об Е. А. Рахмановой см. примечание в 9-й странице.
   Виргилиевы «Георгики» в переводе Раича напечатаны в Москве в 1821 году. – Четыре части «Освобожденного Иерусалима» изданы там же в 1828 году. Отрывов из этого перевода появился, между прочим, в Московском Вестнике 1827 г. ч. III, № 10. – О Раиче см. исследование Я. П. Барсукова: Жизнь и труды М. П. Погодина.

712. Князь Вяземский Тургеневу. 11-го декабря 1827 г. Москва.

   Гагарина – княгиня Еватерина Петровна, жена князя Григория Ивановича (см. тт. I и II).
   М. И. Римская-Корсакова, рожд. Наумова, вдова камергера Александра Яковлевича Римского-Корсавова, одна из видных представительниц старой хлебосольной, гостеприимной Москвы, «была тип московской барыни в хорошем и лучшем значении этого слова. В ней отзывались и русские предания Екатерининских времен и выражались понятия и обычаи нового общежития. В старых, очень старых воспоминаниях Москвы долго хранилась молва о мастерской игре её в роли Еремеевны в комедии Фонвизина, которую играли где-то на домашнем театре. Позднее мама Митрофанушки любовалась в Париже игрою m-elle Mars. Все эти разнородные впечатления, старый век и новый век, сливались в ней в разнообразной стройности и придавали личности её особенное и привлекательное значение» (Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского, т. VII, стр. 170). Такой же сочувственный отзыв о Корсаковой дает и А. C. Пушкин, лично знавший ее (Соч. изд. под редакцией П. А. Ефремова. С.-Пб. 1903, т. VII, стр. 273).
   Одна из пяти дочерей её, Софья Александровна (род. 21-го октября 1787 г., ум. 18-го октября 1868), была замужем за Александром Александровичем Волковым, приятелем братьев Булгаковых (см. т. I).
   Младший сын её – Сергей Александрович (ум. в Москве 1-го июня 1883, на 85 году), который «в 1845-1851 гг., живя в своем доме, напротив Страстного монастыря, веселил Москву своими многолюдными и блестящими праздниками, и можно сказать, что он был последним московским хлебосолом» (Д. Д. Благово. рассказы бабушки. С.-Пб. 1885, стр. 187). Римский-Корсаков был женат на Софье Алексеевне Грибоедовой (ум. в Москве 21-го января 1886, на 81 году).
   В 1824 г., в Париже, Marie-Charles-Joseph Pougens (род. в 1755 г., ум. в 1833) издал книжку: «Jocko, anecdote détachée des lettres inédites sur l'instinct des animaux», заключавшую в себе трогательный и в высшей степени занимательный рассказ о необыкновенно умной обезьяне Жоко, которую приобрел в Америке один европеец. Книжка эта выдержала два издания и дала повод гг. Габриелю и Едмону написать следующую пиесу: «Jocko ou le singe du Brésil, drame en deux actes à grand spectacle, mêlé de musique, de danses et des pantomimes». Пиеса эта, впервые представленная на театре Porte-Saint-Martin 16-го марта 1825 г., выдержала до 200 представлений и дала 1000000 франков дохода. Тогда же была напечатана и быстро разошлась в нескольких изданиях.
   На русской сцене пиеса эта появилась впервые в Москве 4-го декабря 1827 г. По этому поводу находим в Московских Ведомостях этого года, № 97, следующее любопытное объявление: «На Большом театре российскими актерами в первый раз представлена будет «Жоко, бразильская обезьяна», новая мелодрама в трех действиях, с пением, пантомимою, танцами и машинами, переведенная с французского Р. М. Зотовым, в коей представляется наружность корабля, действие на палубе, качка, разбитие и погружение оного в море и разлитие воды до аван-сцены, музыка соч. Эльтера, танцы г. Глушковского… Роль обезьяны Жоко будет занимать прибывший в здешнюю столицу иностранец Шпрингер, заслуживший одобрение во многих столицах и городах Европы отличным его искусством в представлении сей роли. Новые декорации г. Брауна; разлив моря, разбитие корабля и погружение оного в волнах, а равно механическая змея устроены машинистом г. Шрейдером… Г. Яковлев будет петь песню, сочиненную об обезьяне Жоко. Кордебалет составлен из негров и бразильских жителей».
   Последний спектакль, в пользу Шпрингера, состоялся 29-го декабря. Перед мелодрамой дан был пролог «История Жоко», большая пантомима в одном действии, поставленная Шпрингером, с музыкою Карла-Марии Вебера (Московские Ведомости, 1827 г., №№ 103, 104).
   Фигура Ф. Ф. Кокошкина (см. т. I), по словам графа В. А. Соллогуба, «отличалась необыкновенно оригинальностью. Он был малого роста, в рыжем парике, с большой головой и нарумяненными щеками. Носил он длинные чулки в башмаках с пряжками и атласную culotte courte черного, а иногда розового цвета. Он казался олицетворением важности, пафоса и самодовольствия» (Воспоминания. С.-Пб. 1887, стр. 5).

713. Тургенев князю Вяземскому. [Конец 1837 г. Париж].

   Вильмень – известный писатель и политический деятель Abel-Franèois Villemain, (род. в 1790 г., ум. в 1870). Книга его – «Mélanges historiques et littéraires». Paris. 1827. Три тома.
   Опасения Тургенева касательно книги Вильменя, высказанные в конце письма, объясняются тем, что во II-й части «Mélanges», посвященной исключительно Греции, автор рассматривает отношения к ней русского правительства и находит, что виновницею всех страданий Греции была Россия, вобуждавшая ее на борьбу с Турками, а потом бросившая на произвол судьбы.
   Victor Cousin (см. t. I) в 1822-1840 гг. напечатал в Париже, в 13 томах, свой перевод «Oeuvres de Platon», а в 1824-1826 гг. издал 11 томов «Oeuvres complètes de Descartes».
   Епископ Denis Frayssinous (род. в 1765 г., ум. в 1841), писатель апологист, известный еще во времена Наполеона своими религиозными беседами, в которых предавал анафеме всех деятелей революции, в царствование Людовика XVIII был назначен министром духовных дел и избран в члены Французской академии. После июльской революции он удалился из Франции и состоял воспитателем герцога Бордосского.
   Об аббате Николе см. т. L – об И. С. Лавале см. тт. I и II. – Сорбонна была основана в 1253 г. Робертом Сорбонном (ум. в 1274 г.), духовником Людовика IX. Знаменитый же кардинал Ришелье реформировал ее.
   Князь Федор – Гагарин, брат княгини В. Ф. Вяземский (см. т. I).
   Anne-Louise Belloc, рожд. Swanton (род. в 1796 г., ум. в 1881), жена художника Jean-Hilaire Belloc, получила известность своими переводами на французский язык Байрона, Томаса Мура, Диккенса и других английских писателей. В 1821-1822 гг. она издавала Bibliothèque de famille и сотрудничала во многих французских журналах.
   Тургенев разумеет следующий перевод Belloc: «Education familière, ou série de lectures pour les enfuns, depuis le premier âge jusqu'à l'adolescence. Par miss Edgeworth». Paris. 1828. Deux volumes.
   Batton – Désiré-Alexandre (род. в 1797 г., ум. в 1855), композитор, автор комических овер, с 1842 г. главный ивсвектор музыкальных школ.
   О графе де-Брё см. т. I.
   Наш посол – граф Поццо ли-Борго (см. т. I).
   Галль – Франц-Иосиф (род. в Бадене в 1758 г., ум. в Париже в 1828), знаменитый врач и физиолог, автор многих сочинений во физиологии и анатомии.
   О Duras см. примечание к 33-й странице.
   Знакомство Тургенева с знаменитою Жанною-Францизскою-Юлиею-Аделиною Рекамье (род. в Лиове 4то декабря 1777 г., ум. в Париже 11-го мая 1849), прозванною парижанами «belle et bonne», могло состояться чрез С. П. Свечину, которая была большою приятельницей и Тургенева, и Рекамье. В письме в брату Николаю от 16-го декабря 1827 г. Тургенев говорит: «Я был дна раза сегодня у Свечиной и кончил вечер у Рекамье, ибо привязан к обеим и обе показывают какое-то дружеское, милое участие». (Письма к Н. И. Тургеневу, стр. 307). Радушно принятый г. Рекамье (там же, стр. 256), Александр Иванович сделался частым посетителем её салона, где и сблизился с Шатобрианом, который в предисловии к своему сочинению: «Etudes ou discours historique sur la chute de l'empire Romain, la naissance et les progrès du christianisme, et l'invasion des barbares» (Paris. 1845), стр. 100, посвятил Тургеневу следующие строки: «M. le comte de Tourgueneff, ancien ministre de l'instruction publique en Russie, homme de toutes sortes de savoir, a bien voulu me communiquer des renseignements sur les historiens de la Pologne, de la Russie et de l'Allemagne». По свидетельству князя П. А. Вяземского, Д. Н. Блудов, прочитав эти строки, наметил: «Угораздился же Шатобриан выразить в нескольких словах три неправды и три нелепости: Тургенев не граф, не бывал никогда министром просвещения и далеко не всеведущ» (Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского, т. VIII, стр. 279).
   Тургенев до конца жизни находился под обаянием г. Рекамье, этой, говоря его словами, «знаменитой европейской красавицы, цветущей душою и сердцем и умом, блестящим и образованным, освежаемым всеми приливами европейского общества» (Современник 1841 г., т. XXI, стрр. 34-35).
   В 1839 году, князь П. А. Вяземский, находившие в Париже, посещал г. Рекамье (Полн. собр. соч., т. IX, стрр. 190-191).
   – (Стр.171). Княгиня Багратион – Екатерина Павловна (ум. в Париже 21-го мая 1857 г.), дочь графа Павла Мартыновича Скавронского (род. в 1757 г., ум. 1793) от брака его с Ек. Bac. Энгельгардт (род. в 1761 г., ум. в 1829), в 1798 г. вышедшею замуж за графа Юлия Помпеевича Литта (ум. в 1830 r.). E. И. Скавронская в первом браке была за известным полководцем, князем Петром Ивановичем Багратионом (род. в 1765 г., ум. 1812), но «брак этот не был счастлив. Вскоре супруги разъехались. Княгиня жила постоянно за границею: славилась в европейских столицах красотою, алебастровою белизною своею, причудами, всегда не только простительными, но особенно обольстительными в прекрасной женщине, романическими приключениями и уменьем держать салон, как говорят французы». Во втором браке она была за бароном Джоном Гоуденом (род. в 1799 г., ум. в 1873). Находясь в связи с знаменитым Меттернихом, она имела от него дочь Клементину (ум. 7-го мая 1829 г.), носившую фамилию Багратион и в 1828 году вышедшую замуж за австрийского графа Оттона Бломе (Русская родословная книга, изд. 2-е. Т. II; Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского, т. VIII, стрр. 171-172).

714. Князь Вяземский Тургеневу. 1-го января 1828 г. Мещерское.

   Венецианец Адриан Бальби (род. в 1782 г., ум. в 1848), профессор физики и географии, проживавший некоторое время в Париже, издал там в 1826 году следующее сочинение, посвященное императору Александру: «Atlas ethnographique du globe, ou classification des peuples anciens et modernes d'après leurs langues». Этот «Атлас» сопровождается введением, состоящим из книги в 558 страниц, под заглавием: «Introduction à l'atlas ethnographique du globe, contenant un discours sur l'utilité et coup d'oeil sur l'histoire de la langue slave et sur la marche progressive de la civilisation et de la littérature en Russie».
   Восьмая глава введения заключает в себе очерк истории русской литературы, наполненный ошибками и дающий о ней совершенно превратное понятие. Достаточно заметить, что между современными автору русскими поэтами первое место отводится не Пушкиму, который назвав однообразным, а князю А. А. Шаховскому вкупе с Катенивым.
   Издатели журнала Bibliothèque Universelle (т. 34, отд. I, стр. 242) автором очерка называют какого-то юного русского писателя; Полевой же, упоминая в своем разборе книги Бальби о г. Л. Н., напечатавшем в Mercure du XIX siècle (77 livrais, p. 505) критику на «Anthologie russe» (1823 r.), Dupré de Saint-Maure, замечает: «Кто мог написать это обозрение русской литературы? Сличив статью г-на Л. Н. (о которой упоминали мы на стр. 30 Телеграфа), ясно видим в обеих статьях удивительное сходство мнений, расположения, даже сходство самых выражений. Неужели один и тот же сочинитель работал и для Меркурия XIX века и для «Этнографического атласа»? Неужели первый опыт не отнял у него охоты?» (Московский Телеграф 1827 г., ч. XVII, № 18, стр. 127).
   Дополнения к упомянутому очерку истории русской литературы даны Пьером Лемонте, Андре Ферюссаком, Геро и Нейенкирхеном, немецким литератором, жившим в Петербурге.
   Тургенев в письме к брату Николаю от 11-го января 1828 г. говорит: «Вчера был у меня Бальби, итальянец и автор о литературе всех народов. Я давно замечал, что он большой шарлатан, что пишет о том, чего сам не знает, или, лучше, заставляет других писать, как например, о русской литературе. Но вчера я его прижал во многом и увидел доказательства его невежества в языках, о коих он, по его словам, написал превосходные диссертации. Впрочем, он многое и знает» («Письма», стрр. 348-349).
   Генеральный консул по русской литературе – Я. Н. Толстой.
   Французский журнал – Bulletin du Nord. Journal scientifique et littéraire, contenant: des mémoires et notices, des analyses et extraits d'ouvrages nouveaux; des variétés et mélanges, des annonces bibliographiques. Издателем этого ежемесячного журнала, выходившего в 1828-1829 гг., был секретарь иностранного отдела Общества испытателей природы G. Le Cointe de Laveau (Егор Иванович Лаво). Bulletin du Nord был предпринят с целью знакомить иностранцев с русскою литературою и наукою, служа посредником между Россиею и западною Европой. Сотрудниками, кроме самого издателя, были: Феликс Валерио, Ахилл Лестрелен, профессор Франциск Шарнуа, член Общества академик Иосиф Гамель, князь Н. Б. Голидын, С. И. Жихарев, А. Д. Улыбышев, С. Н. Глинка, бывший и цензором журнала, В. Л. Пушкин, Мориц Аллар, Ипполит Масиле и др.
   В «Смеси» встречаются прозаические и стихотворные переводы их сочинений, А. Пушкина, князя П. А. Вяземского, Жуковского, Батюшкова, Боратынского, Девиса Давыдова, И. Козлова, княгини Зинаиды Волконской, Булгарина, Карамзина, Кантемира, И. М. Снегирева, Слепушкина, М. Суханова.
   Князь Дмитрий Владимирович – Голицын, Московский генерал-губернатор.
   Барон Agathon-Jean-Franèois Fain (род. в 1778 г., ум. в 1837) с 1806 г. был секретарем Наполеона и заведывал его архивом. Он оставил несколько исторических сочинений, из которых названное князем Вяземским носило следующее заглавие: «Manuscrit de mil huit cent douze, contenant le précis des événements de cette année pour servir à l'histoire de l'empereur Napoléon», 2 vol. Paris. 1827.
   Pierre-Claude-Victoire Boiste (род. в 1765 г., ум. в 1824), лексикограф, известен главным образом следующим трудом, который и имел в виду князь Вяземский: «Dictionnaire universel de la langue franèaise, avec le latin et les étymologies… Manuel encyclopédique de grammaire, d'orthographe, de vieux langage, de néologie», первое издание которого вышло в 1800 году. К Словарю приложены различные справочники, и между ними список замечательных лиц всего мира.
   Я пользовался 8-м изданием Словаря, вышедшем в 1836 г., под редакциею Шарля Нодье. Здесь уже исправлена ошибка, указанная князем Вяземским, а Чернышев, вероятно, Захар Григорьевич) назван «aventurier russe, ХVIII-е siècle».
   В. Скотт издал в 1827 г. в Эдинбурге «The Life of Napoleon Buonaparte, Emperor of the French. With а preliminary view of tbe French Revolution», 9 vols. Тогда же вышел в Париже французский перевод, который и читал князь Вяземский.
   Неаполитанская королева – Мария-Каролина (род. в 1752 г., ум. в 1814), дочь Австрийского императора Франца I, с 1768 г. жена Фердинанда IV, отличавшаяся властолюбием и жестокостью. её благосклонностию пользовался князь Андрей Кириллович Разумовский, бывший в 1777-1784 гг. посланником в Неаполе, а с 1801 г. послом в Вене. Мария-Каролина, искавшая у Павла I защиты от насилий Наполеона, в Петербург тогда не приезжала, а посылала к императору Неаполитанского дипломата князя Бельмонте-Пиньятелли (А. А. Васильчиков. Семейство Разумовских, тт. III, IV, V.– Frh. Helfert. Maria-Karolina von Oesterrdch Königin von Neapel und Sicilien. Wien. 1884. – Сборник Импер. Русск. Истор. Общества, т. 70).
   В царствование же Александра I она была в России, о чем сохранилось известие в записках А. О. Смирновой под 1814 годом: «Меньшего брата моего, Александра, крестила Неаполитанская королева Каролина. Она искала убежища в России и должна была подвергнуться карантину, что исполнено было со всеми возможными удобствами и присмотром, достойным её несчастного и высокого звания. Отец мой, как инспектор карантина, был в беспрестанных сношениях с королевой и её штатом. Матушка в это время родила; королева сана предложила быть крестной матерью и тем выразила аттенцию отцу моему с условием, что брата назовут Карлом. её место заменила г-жа де-Рибас, жена генуэзского матроса, который у нас дослужился до чина адмирала. Помню этот день. Де-Рибас была в розовом атласном платье, и тюник весь кружевной. Королева написала собственноручное письмо и прислала брату брильянтовый крест, а маменьке то, что называли тогда склаважем, то-есть цепочки, связанные вензелевым шифром из крупных брильянтов. Я помню лицо королевы; нас возили в ней в карантин. Она была невысокого роста, в зеленом бархатном платье, нарумяненая, покрыта брильянтами, и возле неё стояли две нарядные дамы» (Русский Архив 1895 г. кн. II, стрр. 24-25).
   Lewinshoff – Василий Иванович Левашов (род. в 1740 г., ум. в 1804), генерал от инфантерии, обер-егермейстер, ездивший в 1800 году в Неаполь для поднесения русских орденов Фердинанду IV. Бантыш-Камевский говорит, что он был «осторожен и ловок на придворных паркетах в продолжение трех царствований» (Словарь достопамятных людей Русской земли, ч. II. С.-Пб. 1847).
   Приведенными стихами начинается «Россияда» Хераскова.
   22-го ноября 1827 г. князь П. А. Вяземский писал Пушкину: «У нас здесь Аксаков, глупейший из современников, с которым ничего писать нельзя. Он поступает с вами, как поступил с «Филоктетом» Лагарпа, то-есть бьет лежачих» (Собр. соч. князя П. П. Вяземского, стр. 513). Неудачный перевод С. Т. Аксакова был напечатан в 1816 году. Позднее князь Вяземский говорит, что «Аксаков под старость просветлел и ободрился силою и свежестью прелестного дарования» (Полн. собр. соч., т. VIII, стрр. 289-290).
   Статья князя Вяземского, не пропущенная Аксаковым, напечатана во П томе Полного собрания сочинений, под заглавием: «Поживки французских журналов в 1827 году» и ошибочно отнесена к 1828 году.
   Осажи – краснокожие индейцы, населявшие местность в югу от Рио-де-ли Платты. В 1827 г. несколько осажей явилось в Париж. Они, в качестве диковинок, показывались публике, которая награждала их деньгами, не исключая самого Короля, подарившего им 2000 франков. 9-го октября осажи, в сопровождении переводчика, присутствовали на обычном банкете, который ежемесячно устраивался группою литераторов, издававших Revue Encyclopédique, и пели свои песни. Публике раздавалась брошюра: «Histoire de la tribu des osages» (Revue Encyclop3;dique 1827, t. XXXVI, pp. 255-261).
   В 1827 г. наша Египетский Мехмет-Али, по совету французского консула, прислал в Париж двух молодых жираф из Сеннаара, представлявших собою новый вид этого животного, отличавшийся от известного дотоле вида южно африканских жираф.
   Легкомысленные парижане с восторгом отнеслись к появившимся новинкам. Князь Вяземский, в указанной выше статье своей, справедливо замечает, что в ним «бросились науки, искусства, промышленность, праздность, любопытство, корыстолюбие и улаживали их в свою пользу. Журналы, Академии, ресторации, театры, модные лавки праздновали их бланоденственное прибытие, все по своему и по обрядам, приличным каждому отделению» (Полн. собр. соч., т. II, стр. 68).
   Jean Pons-Guillaume Viennet (род. в 1777 г., ум. в 1868), плодовитый писатель и политический деятель, с 1830 г. член Французской академии, служил первоначально в морской артиллерии, участвовал в Наполеоновских войнах, под Лейпцигом был взят в плен; в 1815 г. вернулся во Францию, сделался приверженцев Бурбонов и с этого времени стал издавать свои многочисленные «Epîtres», проникнутые духом монархизма, напр., «Epître à l'Empereur Alexandre», 1815 г., «Epître à l'Empereur Nicolas, en faveur des Grecs», 1826 г. и др. Кроме того, он писал драматические пиесы, надписи, поэмы, сатиры, исторические исследования.
   Бобринская – графиня Анна Владимировна; Гагарина – княгиня Мария Алексеевна.

715. Князь Вяземский Тургеневу. [Первая половина октября 1828 г. Село Мещерское].

   Отрывок из этого письма напечатан в Собрании сочинений князя П. П. Вяземского. Изд. графа С. Д. Шереметева. С.-Пб. 1893, стрр. 517-518.
   Эльфинстон – лицо мне неизвестное; вероятно, потомок контр-адмирала Джона Эльфинстона, в 1769 году принятого из английской в русскую службу (Общий морской список, ч. V. С-Пб. 1890».
   Кологривовы – Петр Александрович и Прасковья Юрьевна (см. т. I).
   Чернышев – граф Захар Григорьевич (род. 14-го декабря 1797, ум. в мае 1862), сын обер-шенка графа Григория Ивановича (род. в 1762 г., ум. в 1831) и графини Елизаветы Петровны, рожд. Квашниной-Самариной (род. в 1773 г., ум. в 1828), ротмистр Кавалергардского полка, декабрист, член Северного Общества. Отнесенный к 7-му разряду государственных преступников, он был приговорен (10-го июля 1826 г.) Верховным уголовным судом к ссылке в каторжные работы на четыре года и потом на поселение, но император смягчил приговор, заменив четырехлетнюю каторгу двухлетнею; 22-го августа 1826 г., по случаю коронация, срок каторги был уменьшен до одного года (Розен, А. E. Записки декабриста. Лейпциг, 1870, стр. 161; Русский Архив 1903 г., кн. I, стр. 285). Осуждению Чернышева иного способствовал генерал-адъютант Ал. Ив. Чернышев, впоследствии военный министр, выставлявший себя родственником подсудимого и желавший воспользоваться богатейшим маиоратом, который, по смерти вдовы фельдмаршала Захара Григорьевича Чернышева (род. в 1722 г., ум. в 1784), должен был перейти в соименнику последнего. По отбытии каторги в Читинском остроге, Чернышев, в апреле 1828 г., был поселен в Якутске, а в конце февраля 1829 г. переведен рядовым на Кавказ, и не позже 1834 г. произведен в офицеры. Получив отставку, Чернышев с 1840 г. поселился в селе Тагине, Орловской губернии, уступленном ему сестрою Софьею Григорьевною (род. в 1799 г., ум. в 1847), бывшею замужем за Иваном Гавриловичем Кругликовым (род. в 1787 г., ум. в 1847); она, по смерти графини Анны Иродионовны Чернышевой (род. в 1744 г., ум. 9-го июля 1830), и наследовала Чернышевский маиорат; муж же её получил графский титул и в своей фамилии присоединил фамилию жены. Самому Захару Григорьевичу графское достоинство было возращено указом 26-го августа 1856 г., а вместе с этим предоставлено свободное проживание в столицах и выезд за границу (Русский Архив 1880 г., кн. III, стрр. 289, 436, 437; 1885 г., кн. III, стр. 554; 1903 г., кн. I, стр. 615; Девятнадцашый Век, кн. I. М. 1872, стр. 137). Чернышев был женат (с конца августа 1884 г.) на Екатерине Алексеевне Тепловой, племяннице И. Г. Кругликова, но потомства не оставил (Русский Архив 1894 г., кн. III, стр. 180). Последние годы жизни он с женою провел в Италии и умер в Риме (Русский Архив 1903 г., кн. I, стр. 142).
   Судя по отзывам современников, Чернышев получил хорошее образование и отличался превосходным знанием английского и итальянского языков (Русский Архив 1886 г., кн. II, стр. 265; 1880 г., кн. III, стр. 444). О Чернышеве см. в издании М. М. Зензинова. Декабристы. М. 1906.
   Кривцов – Сергей Иванович (род. в 1801 г., ум. в Орле 5-го мая 1864), младший брат Николая Ивановича Кривцова. Он получил образование в Московском университетском благородном пансионе и докончил его в Швейцарии, в знаменитом учебно-воспитательном заведении Фелленберга (см. т. I). Службу начал с 1821 г., в л. – гв Конной артиллерии и дослужился до чина подпоручика. Он, как и Чернышев, принадлежал к Северному обществу и понес такое же наказание. Отбыв каторгу в Чите и поселение в Минусинске, Кривцов был переведен на Кавказ, в пешую артиллерийскую бригаду. Вот как отзывается о нем И. Р. Фон-дер-Ховен, познакомившийся с ним в это время: «Высокий ростом, плечистый, с черныни кудрявыми волосами, с широким лицом и приплюснутым носом, он представлял собою тип чистой славянской расы. Умный в разговоре, приятный в обществе и храбрый в деле, он невольно обращал на себя внимание своих сослуживцев».
   Получив офицерский чин, Кривцов вышел в отставку, поселился в Орловском имении, купленном им от братьев, и занялся хозяйством. Благодаря уму, образованию и высоким нравственным качествам, Кривцов всегда и везде пользовался общею любовью и уважением. В 1861 г. он был избран в члены Губернского по крестьянским делам присутствия. При своем просвещенном взгляде на реформу, он и на этом поприще оставил по себе добрую память (Орловские Губернские Ведомости 1864 г., № 19, стр. 183; Записки А. E. росена; Древняя и Новая Россия 1877 г., т. I, стр. 222; Из дневных записок В. А. Муханова – Русский Архив 1896 г., кн. III, стрр. 166-168).
   Кривцов был женат (с сентября 1857 г.) на Анне Валериановне Сафонович (род. в 1837 г.), дочери Орловского губернатора Вал. Ив. Сафоновича, автора воспоминаний, печатавшихся в Русском Архиве 1903 г. (Русская Старина 1888 г., т. 60, стр. 728; Русский Архив 1903 г., № 6, стр. 299). По смерти Кривцова, она вышла замуж за Николая Саввича Абазу (род. в 1837 г., ум. в 1901).
   Пущин – Михаил Иванович (род. в 1800 г., ум. 25-го мая 1869), брат известного Ивана Ивановича Пущина. Он получил образовании в Первом кадетском корпусе и в 1816 г. поступил прапорщиком в 1-й саперный баталион; в 1824 г. был уже капитаном и командовал гвардейским конно-пионерным эскадроном. В 1826 г., как член Северного общества, отнесенный к 10-му разряду государственных преступников, был разжалован в рядовые, с выслугою и отправлен в один из сибирских гарнизонов. Переведенный вскоре на Кавказ, он дослужился до поручика и в 1831 г. вышел в отставку с чином гвардии капитана. Пущин принимал участие в Персидской войне 1827 r., а также в Турецкой кампании 1828-1829 гг., отличаясь, по выражению самого Паскевича, «безпримерным мужеством и спокойствием духа». Главнокомандующий относился в Пущину с особенным вниманием, дорожил им и в январе 1829 г. представил его к Георгиевскому кресту 4-й степени. Представление Паскевича было отклонено императором Николаем, но Александр II, принимавший большое участие в Пущине, 17-го декабря 1858 г. пожаловал ему эту запоздавшую награду. Впоследствии Пущин служил по гражданскому ведомству, был попечителем сельских школ и членом Минского губернского комитета по крестьянским делам. В 1865 г., переименованный из д. ст. советников в генерал-маиоры, он был назначен комеедантом Бобруйской крепости (Ежеюдникь русской армии на 1870 г., ч. II. С.-Пб. 1870, стр. 74. – Записки А. Е. росена – А. Л. Гизетти. Сборник сведений о георгиевских кавалерах и боевых знаках отличий Кавказских войск. Тифлис. 1901, стрр. 38-39).
   Барон А. Б. росен, вполне признавая боевые заслуги Пущина, говорит, что «он был нрава тихого, спокойнаго» и «не одобрял намерений и действий декабристов» (Русская Старина 1884 г., т. 41, стрр. 305-306), на что, между прочим, указывал и князь А. М. Горчаков (там же, 1883 г., т. 40, стр. 167). Граф Л. Н. Толстой, лично знавший Пущина, называл его «прелестным и добродушнын человеком» (Л. Н. Майков. Пушкин. С.-Пб. 1899, стр. 387).
   Пущин оставил записки, отрывов из которых, относящийся в пребыванию его на Кавказе в 1826-1830 гг., напечатан А. Б. росеном в 41-м томе Русской Старины за 1884 г Другой отрывок, касающийся дружеских сношений Пущина с А. С. Пушкиным в 1829 году, напечатан впервые Л. Н. Майковым в Русском Вестнике 1892 r., № 9 и вошел в его книгу: «Пушкин». Полный текст «Записок» (С-Пб. 1907) издан В. Е. Якушкиным.
   О знакомстве Пущина с князем П. А. Вяземским упоминает в своих воспоминаниях А. П. Беляев (Русская Старина 1881 г., т. XXX, стр. 25).
   Пущин был женат на Марье Яковлевне Подкользиной, но потомства не оставил.
   Коновницын – граф Петр Петрович, сын графа Петра Петровича (род. в 1764 г., ум. в 1822) и графини Анны Ивановны, рожд. Корсаковой (род. в 1769 г., ум. в 1843), подпоручик гвардейского Генерального штаба, член Северного общества. Отнесенный в 9-му разряду преступников, он был лишен чинов и дворянства, записан рядовым в один из сибирских гарнизонов, а затем переведен на Кавказ в 8-й пионерный баталион. Умер холостым, от холеры, находясь проездом во Владикавказе, где и похоронен (Записки А. Е. росена. – Русская Старина 1870 г., т. I, стр. 425; 1872 г., т. VI, стр. 261; 1884 г., т. XLI, стр. 306). Год смерти его в точности неизвестен: М. И. Семенский говорит, что Коновницын умер 3-го сентября 1830 г., а барон росен относит кончину его к 1834 году. Вернее, что Коновницын умер в 1832 г., когда холера свирепствовала. Этим годом помечено и стихотворение «На смерть графа П. П. Коновницына», написанное его товарищем по ссылке князем А. И. Одоевским.
   В Донесении следственной коммиссий» сказано, что Никита Михайлович Муравьев назвал Н. И. Тургенева одним из главных основателей или возобновителей «Союза убежденных», который был отделением Петербургского или Северного общества.
   Батюшков находился на попечении доктора Антона Дитриха, который наблюдал за ним в Зонненштейне с марта 1828 г., привез его в Россию и прожил в Москве до весны 1829 г. (Л. Н. Майков. Батюшков, его жизнь и сочинения. Изд. 2-е. С.-Пб. 1896, стрр. 230-231).
   Дом для сумасшедших или больница Всех Скорбящих, основанная во мысли императрицы Марии Федоровны, была открыта в 1832 году. Она находилась на 7-й версте от Петербурга, ро Петергофсеой дороге (И. Пушкарев. Описание Санктпетербурга, ч. II. С.-Пб. 1839, стр. 359).
   Шаховсхой – князь Федор Петрович (род. в 1797 г., ум. в 1834), сын князя Петра Ивановича (ум. в 1827 г.) и княгини Анны Федоровны, рожд. княжны Щербатовой (ум. в 1824 г.), отставной маиор, член Северного общества. В «Донесение следственной коммиссии» сказано, что вначале Шаховской «изъявлял готовность на ужаснейшие преступления», но «впоследствии отстал от Общества». С. Н. Муравьев-Апостол «не иначе называл его, как le tigre» (Русский Архив 1881 г., кн. И.стр. 282). Шаховской, как преступник 8-го разряда, был лишен чинов, дворянства и сослан без срока на поселение в отдаленный Туруханский край, на севере Енисейской губернии, во указом Сенату от 22-го августа 1826 г. бессрочное поселений было заменено двадцатилетним, а в следующем году Шаховской был переведен в Красноярск «с тем, чтобы он отнюдь ни в чем не терпел». Во время пребывания своего в Туруханском крае Шаховской пользовался расположением туземцев, которых он оделял деньгами, лечил, занимался обучением детей их грамоте и вообще принимал участие в улучшении быта жителей этой дикой местности (Д. Лазарев. Политические ссыльные в Туруханском крае – Исторический Вестник 1896 г., т. 63, стрр. 337-338). Шаховской был женат на княжне Наталье Дмитриевне Щербатовой. Умер в Спасо-Евфимиевом Суздальском монастыре, находясь в состоянии религиозного помешательства (Декабристы. Изд. М. М. Зензинова. М. 1906).
   Д. В. Дашков, бывший уже статс-секретарем и товарищем министра внутренних дел, в 1828 году назначен был состоящим при главной квартире действующей армии и следовал за государем (П. И. Иванов. Опыт биографий генерал-прокуроров и министров юстиции. С.-Пб. 1863, стр. 155). С 1826 г. он состоял членом комитета, который первоначально рассматривал устав только для иностранной цензуры, составленный в Министерстве внутренних дел; рассмотрение это продолжалось до конца 1827 г., когда явилась потребность в новом цензурном уставе, который и появился в 1828 году. Одним из оснований его было соединение внутренней и иностранной цензуры в ведении министра народного просвещения (Исторические сведения о цензуре в России. С.-Пб. 1862, стрр. 35-36).
   Дтбич находился тогда под начальством графа Витгенштейна, во 9-го февраля 1829 г. был назначен вместо него главнокомандующим 2-й армии.
   Бенкендорф – Александр Христофорович (см. том I).
   Князь А. С. Меньшиков (св. тт. I и II), осаждавший Варну, был контужен в обе ноги и не мог продолжать осады. Его заменил граф М. С. Воронцов, с 1823 г. бывший Новороссийским генерал-губернатором. Он прибыл под Варну 17-го августа, а 29-го сентября она сдалась, и Воронцов возвратился в месту своего прежнего служения (М. П. Щербинин. Биография. М. С. Воронцов. С-Пб. 1858, стрр. 175-176, 188-189).
   Александр Николаевич Раевский, старший сын знаменитого генерала Николая Николаевича Раевского (род. в 1771 г., ум. в 1829) от брака его с Софьей Алексеевной Константиновой (ум. в Риме 16-го декабря 1844 г.), внукою М. В. Ломоносова, правнук Марии Александровны Самойловой, родной сестры князя Потемкина, родился в Новогеоргиевской крепости, на Кавказе, в 1795 году; образование получил в Московском университетском пансионе (Речь, разговор и стихи, читанные в публичном акте, бывшем в Университетском благородном пансионе декабря 22 дня 1806 г. М. 1806. 4®; Утренняя Заря, ч. VI. М. 1808, стрр. 137-141; Е. В. Сушков. Московский университетский благородный пансион. М. 1858, приложения, стр. 89); службу начал в 5-м Егерском полку, откуда, 5-го января 1813 г. переведен в л. – гв. Егерский полк; 17-го мая 1817 г. он был произведен в полковники, с переводом в Ряжский пехотный полк (История лиги. Егерского полка. С.-Пб. 1896. Список чинам, стр. 25); в 1820 г. вышел в отставку (Русапй Архив 1868 г., ст. 1319). Раевский, одна из сестер которого, Мария Николаевна (род. в 1806 г., ум. 10-го августа 1863), была замужем за князем Сергеем Григорьевичем Волконским, а другая, Екатерина Николаевна (ум. 22-го января 1885 г.), за Михаилом Федоровичем Орловым, был заподозрен в прикосновении в делу декабристов. Граф М. С. Воронцов писал из Одессы 8-го января 1826 г. А. А. Закревскому: «Из окрестностей Тульчина отправили порядочную партию мудрецов 2-й армии; при них есть и отставные, между коими Александр Раевский. Сожалею о нем и еще более об отце его; но не удивляюсь, ибо в последнее время я столько в нем заметил странного и нехорошего, что перестал почти с ним и говорить» (Сборник Импер. Русск. Истор. Общества, т. 73, стр. 506). По прибытии в Петербург, Раевский был заключен в Петропавловскую крепость, но через два дня освобожден и пожалован в камергеры (П. И. Бартенев. А. С. Пушкин. I. М. 1881, стр. 75; Русская Старина 1884 г., т. 42, стр. 439). С 30-х годов Раевский поселился в Москве, а умер в Ницце 23-октября 1868 г. (Записки С. Г. Волконского. С.-Пб. 1901, стрр. 479, 499). Он был женат на Екатерине Петровне Киндяковой и оставил дочь, Александру Александровну, бывшую замужем за графом Иваном Григорьевичем Ностицем.
   Причиною высылки Раевского, состоявшего по особым поручениям при графе М. С. Воронцове, были его отношения в жене последнего. Дело дошло до того, что графиня Елизавета Ксаверьевна публично, на улице, была оскорблена Раевским (см. Письма А. Я. Булгакова к брату – Русский Архив 1901 г., кн. III, стрр. 185, 187. – Щукинский Сборник, вып. IV. М. 1905, стрр. 296, 297, 208).
   С. Г. Волхонский не без оснований называет Раевского человеком умным, хитрым и осторожным (Записки, стр. 410).
   Тимковский – Василий Федорович (род. в 1781 г., в 10-ти верстах от г. Золотоноши, Полтавской губернии, ум. в 1832 г. в Петербурге), один из пяти сыновей Федора Назарьевича Тимковского (ум. 29-го августа 1790 г.) от брака его с Анной Савишной Терлецкой. Он получил образование в Киевской духовной академии и в Московском университете; в 1810 г. поступил на службу в Канцелярию Государственного совета и состоял при Н. С. Мордвинове, председателе Департамента государственной экономии; с 1812 г. служил при А. С. Шишкове в бытность его государственным секретарем; затем был правителем Канцелярии наместника Бессарабской области А. Н. Бахметева; начальником обоих отделений Азиатского департамента; председателем Оренбургской пограничной Коммиссии; с 1823 г. чиновником особых поручений в Грузии при А. Н. Ермолове, а с 1826 по 1828 г. Бессарабским губернатором (Русский Архив 1871 г., № 12, ст. 2118; 1888 г., кн. III, стр. 25; Киевская Старина 1891 г., т. XXXIV, стрр. 214-215; В. А. Бильбасов. Архив графов Мордвиновых, т. IV. С.-Пб. 1902, стр. 434).
   В молодости Тимковский занимался литературой. Несколько стихотворений его напечатано в книге: «Радостные чувствования муз». Киев. 1796. Кроме того, ему принадлежат следующие переводы с немецкого: 1) Путешествие Г-на Морица по Англии. В письмах, 2 ч. М. 1804, без имени переводчика и 2) Жизнь графа Миниха, Императорского Российского Генерал-Фельдмаршала. Соч. Г-на Галема, 2 ч. М. 1806. – В 1816 г. Тимковский написал «Историю Бессарабии», но рукопись погибла во время петербургского наводнения. Неизвестно, сохранилось ли и другое его сочинение: «Князь Курбский», а также путевые записки и записки о Кавказе (Киевская Старина 1891 г., т. XXXIV, стр. 216).
   Природа щедро наградила Тимковского разнообразными талантами. Он был необыкновенно умен, остроумен, отличался неподдельным юмором, хорошо писал и обладал чарующим даром слова. Качества эти, в связи с солидным образованием, переходящим даже в ученость (он считался знатоком латинской и немецкой литературы), делали его одним из выдающихся людей своего времени. Чуждый тщеславия, незлобивый, веселый и со всеми приветливый, Тимковский скоро приобретал расположение окружающих, но с течением времени люди, очарованные им, начинали замечать, что в глубине души он презирает их и, сознавая свое превосходство, относится к ним с оскорбительным снисхождением. Ясно, что подобное отношение в людям не могло остаться безнаказанным, и не даром М. А. Максимович называл Тимковского «одним из гениальнейших людей, но несчастливо протекшим путь своей земной жизни» (Русский Архив 1882 г., кн. III, стр. 85). В числе лиц, враждебно смотревших на Тимковского, оказался и Ф. Ф. Вигель, который хотя и не знал его лично, но счел своим долгом собрать «некоторые сведения, чтобы представить характеристику и биографию сего странного человека», сделавшагося в конце концов «горьким пьяницей» (Записки Ф. Ф. Вигеля, ч. VII. М. 1892, стрр. 54, 56). Биограф, как благонамеренный и благочестявый чиновник, строго осудил Тимковского за «чрезвычайную леность» по отношению к службе и за либерализм, зфсечая при этом, что «он не верил ни в Бога, ни в добродетель», но тут же прибавляя:.Честь была единственнын верованием, которое как-то в нем уцелело' (там же). Но это верование было так сильно в Тимковском, что даже Вигель не мог пройти его молчанием, не говоря уже о таких людях, как князь П. В. Вяземский, называвший Тимковского Батоном (Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 131).
   Тимковский был родным племянником известного ученого, Мих. Алеке. Максимовича, отец которого, Александр Иванович (род. в 1782 г., ум. в 1850), был женат на сестре Тимковского, Гликерии Федоровне (род. в 1788 г., ум. в 1809).
   – (Стр» 179). Закревская – Аграфена Федоровна (род. в 1800 г., ум. в 1789), дочь графа Федора Андреевича Толстого (род. в 1758 г., ум. в 1849) от брака его со Степанидою Алексеенною Дурасовой (ум. 22-го сентября 1821 г.), с 27-го сентября 1818 г. жена Арсения Андреевича Закревского (род. в 1786 г., ум. в 1865). Оба похоронены в своем имении Гальчето, близ Прато, в Тоскане (Русский Архив 1907 г., № 7, стрр. 406-409).
   «Она была женщина умная, бойкая и имевшая не мало приключений, которым была обязана, как говорили, своей красоте» (Воспоминания князя Александра Васильевича Мегцерскаю. М. 1901, стр. 135). Закревская восрета Пушкиным в стихотворении «Портрет», напечатанном в Северных Цветах на 1829 год.
   «Утопленник» появился в Московском Вестнике 1829 г., ч. I, стрр. 80-83.
   В Северных Цветах на 1829 год напечатаны следующие стихотворения князя Вяземского: 1) Послание в А. А. Бестужеву, 2) Предостережение, 3) Стансы А. И. Готовцовой, 4) эпиграмма: «Неустрашимый самохвал», 5) Эпиграмма: «Двуличен он! избави, Боже!», 6) Простоволосая головка, 7) Ирландская мелодия.
   Здесь же напечатана и сказка Боратынского: «Переселения душ». Его поэма: «Бальный вечер» или «Бал» появилась тогда же в брошюре: Две повести в стихах: Бал и граф Нулин». СПб. 1828. Отрывков из неё напечатан в Московском Телеграфе 1827 г., ч. XIII, № 1 Отд. 2, стрр. 3-5.
   Филарет – Дроздов, с 22-го августа 1826 г. митрополит Московский.
   Энгельгардт – генерал-маиор Лев Николаевич (род. 10-го февраля 1766 г. в деревне Зайцове, Смоленской губ., Духовского уезда, ум. 4-го ноября 1833 г. в Москве), автор известных записок, с 1799 г. женатый на Екатерине Петровне Татищеной (ум. 13-го ноября 1821 г.). Боратынский был женат (с 9-го июня 1826 г.) на их старшей дочери, Анастасии Львовне (род. 26-го октября 1804 г., ум. 15-го марта 1860).
   С. Ф. Безобразова была обвенчена с И. С. Тимирязевым 7-го октября 1828 г., а не 1827, как сказано в ИИ-м томе «Остафьевского Архива» (Письма А. Я. Булгакова к брату – Русский Архив 1901 г., кн. III, стр. 187).
   Кривцовы – Николай Иванович и Екатерина Федоровна. Кривцов, занимавший с 12-го сентября 1829 г. пост Нижегородского губернатора, 3-го апреля 1827 г. был причислен к герольдии «за его строптивый и запальчивый характер и крайне предосудительную опрометчивость» – После этого он поселился в женином имении, селе Любичах, Кирсановского уезда, Тамбовской губернии, на границе Саратовской и из голой степи сделал цветущий уголок (Русская Старина 1888 г., т. 60, стр. 729;– Русский Архив 1890 г., кн. I, стр. 505).
   Громобой – первая часть баллады Жуковского «Двенадцать спящих дев», написанная в 1810 году.
   Командир отдельного Кавказского корпуса граф Иван Федорович Пасвевич (род. 8-го мая 1782 г., ум. 20-го января 1856), только что разгромивший Персию, столь же успешно действовал тогда в Азии и против Туров. – Д. В. Давыдов, как видно из его переписки с разными лицами, не любил Паскевича и не признавал в вен воинских дарований.

716. Князь Вяземский Тургеневу. 14-го ноября 1828 г. Москва.

   Императрица Мария Федоровна скончалась 24-го октября 1828 г.
   Евгения Ивановна Орелльи, по первому мужу Quine, получив развод, вышла замуж за князя Андрея Ивановича Вяземского (род. в 1754 г., ум. в 1817) в 1786 году (Архив князя Вяземского. Изд. графа С. Д. Шереметева. С.-Пб. 1881, стрр. 111, XXII).
   Мазепа – то-есть «Полтава», написанная в 1828 году и напечатанная отдельным изданием в Петербурге в 1829 году. Пушкин около 12 декабря 1828 г. приехал в Москву и привез с собой поэму (Собр. соч. князя П. П. Вяземского, стр. 518).
   Муравьев – Николай Назарьевич, отец графа Н. Н. Муравьева-Амурского. Он родился 14-го октября 1775 г. в окрестностях Новгорода, в селе Малых Теребонях. Первоначальное образование получил дома под руководством пономаря, а в 1785 г. поступил в Горный корпус и в то же время был зачислен на службу сержантом в Измайловский полк. 1-го января 1789 г., имея чин капитана ос, по желанию отца, отправился служить в Нерчинский горный баталлион, но в 1792 г. переведен во флот, в котором находился до 4-го февраля 1803 г., когда вышел в отставку с чином капитана 1-го ранга. В том же году он поступил старшим письмоводителем к своему дальнему родственнику М. H. Муравьеву, который был тогда попечителем Московского университета, а 19-го августа 1805 г., кроме того, занял должность экспедитора в Департаменте народного просвещения. 14-го мая 1810 г. вышел в отставку и поселился в своем новгородском имении. В то время Новгородским губернатором был Павел Иванович Сумароков, находившийся в неприязненных отношениях с Аракчеевым. Муравьев, по ходатайству Сумарокова, 10-го декабря 1812 г. был назначен вице-губернатором в Новгороде; здесь он сблизился с Аракчеевым и начал интриговать против Сумарокова, место которого и занял 8-го августа 1815 г. В следующем году (12-го декабря) произведен в д. с. советники, а в 1818 (26-го августа) назначен статс-секретарем. С 31-го января 1826 по 2-е ноября 1831 г. управлял I отделением собственной его величества канцелярии; в 1826 году (22-го августа) произведен в тайные советники; с 25-го июня 1827 г. был сенатором, а 5-го января 1832 г. уволен, по прошению, в отставку с пенсиею по 15000 р. асс. в год. Оставив службу, он поселился в своем селе Покровском, на левом берегу Невы, по Шлиссельбургской дороге. Здесь он деятельно занимался сельским хозяйством и устроил сахарный завод. Умер 23-го января 1845 года (Формуляр. – Сочинения К. И. Батюшкова, т. III. С.-Пб. 1886, стрр. 628-632).
   Н. Н. Муравьев, которого современники называли Хвостовым в прозе, довольно много занимался литературой. В 1805 году он поместил в Северном Вестнике несколько небольших оригинальных и переводных статей, затем напечатал несколько сочинений разнообразного содержания отдельными книжками, а в 1828 г. начал издавать в Петербурге собрание своих сочинений, под заглавием «Некоторые из забав отдохновения, с 1805 года, Николая Наз. Муравьева, Статс-Секретаря Е. И. В. Тайн. Совет. Сенат. Почетн. Чл. Императорских, Росс. Академии и Университетов: Москов. и Вилен., и Москон. Учен. Обществ: Истории и Испытател. природы». В 1828 г. вышло три части его сочинений, но все собрание состоит из 14-ти частей (последняя выпущена уже по смерти автора, в 1851 г., но отпечатана много ранее того) и посвящено второй жене Муравьева, Елизавете Антоновне, рожд. фон-Моллер (род. 12-го мая 1807 г., yм. 17-го июня 1877), с которою он вступил в брак в 1823 году (В память графа М. М. Сперанского. С.-Пб. 1872, стр. 608). Сборник сочинений Муравьева, заключающих в себе массу автобиографичесхих сведений, отличается большим разнообразием содержания; в нем находятся статьи по философии, истории, археология, правоведению, политической экономии, промышленности, торговли, естествознанию, астрономии, физике, живописи; в литературном отделе главное место занимает повесть «Всеволод и Велеслава» – явное подражание «Новой Элоизе» Руссо, и находится не мало уродливых стихотворений, напоминающих вирши Тредиаковского.
   Муравьев был высокого мнения о себе и своих сочинениях, в которых возвещал «то, чего нигде инде и никем другим не постигнуто и не говорено?» Признавая за собою важные заслуги, оказанные русскому просвещению во «всех ветвях человеческих знаний» (предуведомление к Х-й части сборника, ч. XIII, стр. 221), он мало ценил труды других соотечественников, кроме Ломоносова, которого называл «солнцем нашего просвещения и русского смысла (Сборник, ч. XIII, стр. 219). Говоря о судьбах русской исторической науки, Муравьев вскользь упоминает о Щербатове, Татищеве (там же, стр. 220) и останавливается на Карамзине, которому изрекает следующий суровый приговор: «Г. Карамзин наш, наглядевшись иноземщины, надивившись чужестранному, не одаренный особенным гением ума, но обладавший гением песни, краснословия, пустился по следам славы Гюма и особенно Гибона, уже состаревшагося… Г. Карамзин перед моими глазами, так сказать, сделал начало своей «Истории», которую он обещал, и которую от него ожидали потому, что русский слог его писаний находили приятным, намерения его – любезными, добрыми. Он из журналиста, переводчика, легкого стихотворца стал вдруг историком, для которого у него не доставало надлежащей меры: и просвещения, и хладнокровия, и внимательности, и знаний, и государственности, и любви различать истину от небылицы, и беспристрастия, и меткого суждения, и твердости, и возвышения правды. Судя во содержанию его введения в его «Истории», должно полагать, что он, приступая «писать ее, за это и не брался: было бы только красно и приятно» (Сборник, ч. X, стр. 66). Но Полевого Муравьев ценил; также и Каченовского, которого называл «истинным историком, не речью, но делом цели своей ищущаго» (там же, стр. 225; ч. XIV, стр. 507).
   Пространная рецензия на «Некоторые из забав отдохновения», напечатанная в ХИ-й части Московского Вестника (стрр. 344-357), принадлежала С. С. Шевыреву; в Московском Телеграфе (ч. XXIII, № 18, стрр. 227-228) появилась только краткая заметка на первые три книги сочинений Муравьева.
   Жуковский – письмо свое в А. И. Тургеневу от 28-го декабря 1828 г. заканчивает следующими ироническими строками: «Посылаю тебе… для особенного наслаждения сочинения Муравьева, Николая Назарьевича. Полюбуйся и порадуйся» (Письма к А. И. Тургеневу, стр. 248).
   «Ругательная критика Арцыбашева» на 2-е издание «Истории» Карамзина напечатана в ХИ-й части Московского Вестника, стрр. 285-318, и в XII-й части, стрр. 62-91, 254-285.
   «Замечаниям» Арцыбашева Погодин предпослал следующую как бы оправдательную редакционную заметку: «История Государства Российского заключает в себе еще множество предметов, которые требуют подробнейшего рассмотрения, объяснения, исследования. По времени, в которое она писана, когда материалы не были приготовлены критически, – не возможно и требовать, чтоб было иначе. Еще много, много лет пройдет, пока нам нельзя будет иметь совершенной Истории в таких пределах, какие положил себе Карамзин, хотя бы родился человек, имеющий все способности, нужные для этого подвига. Смотря на Историю Карамзина в отношении в Исторической критике, ее можно в некотором смысле назвать указательницею задач, которых разрешение необходимо для будущей Истории. Друзья истины и науки должны желать, чтоб задачи сии разрешались более и более, и чтоб мы таким образом скорее узнали великое свое отечество. С сею целью просил и у H. С. Арцыбышева замечаний на сочинение Историографа. Кто имеет право делать такие замечания более человека, который двадцать пять лет, отшельником, занимается Российскою Историею и так коротко знаком с нашими летописями [13 - Мы слышали также, что Г. Каченовский занимается приведением в порядок своих замечаний на Историю Карамзина.]. Я приношу ему здесь усердную мою благодарность за исполнение моей просьбы. – Безусловные почитатели Карамзина вознегодуют на меня за помещение замечаний. Вот мой ответ: никому на свете не уступлю я в почтении в незабвенному нашему писателю, в признательности в великим, полезным трудам его; но самым лучшим доказательством таких чувствований, как журналист, почитаю распространение суждений об его Истории, основанных на основательном изучении, суждений, которые, и непосредственно и посредственно, могут расширять пределы науки, указывать соотечественникам новые стороны, с которых они должны смотреть на важное творение.
   Еще одно слово: в предлагаемых замечаниях есть несколько выходок, лично относящихся к Карамзину, писанных как будто бы не с хладнокровием, – они мне не нравятся: я почитаю обязанностию сказать это также откровенно, как и все вышепредложенное».
   Почитатели Карамзина действительно вознегодовали на Погодина, и в Московском Вестнике началась по этому поводу полемика (см. ч. XII, стрр. 186-190; 325-344; 378-389; 389-395) между ними и Погодиным, сторону которого принял, между прочим, П. М. Строев.
   Сказка князя Вяземского, под заглавием «Быль», появилась в ХХИИИ-й части Московского Телеграфа, № 19, стрр. 271-272, с следующим предисловием автора: «Сия быль написана лет за десять и лежала забытая в моих бумагах: 19-й и 20-й No Московского Вестника привел мне ее на память, и дает ей ныне цену новости и уместной случайности. Критика, подобная критике Г-на Арцыбашева; Московский Вестник, который с коленопреклонением принимает ее и молит, как даяния достойного себя; торжественное известие, сообщенное Московским Вестником, что наконец и Г-н Каченовский собрался с силами и готовится идти по следам Г-на Арцыбашева; Г-н Арцыбашев, критикующий слог и язык Карамзина; Московский Вестник, признающийся, что критика Г-на Арцыбашева написана с выходками, лично относящимися к Карамзину, и писанными не с хладнокровием, но не смотря на то, или, может быть, именно смотря на то, открывающий ей радушные объятия; союз, смешение и заговор сих имен в виду имени, заслуг и славы Карамзина, все это явление более смешное, нежели прискорбное для вашей литтературной и народной чести. Тут нет повода в рассуждениям, к исследованиям. в ответам систематическим: тут один повод в осмеянию».
   В этой «Были» изображен «зодчий, причастный вечной славы», перестроивший древний, заброшенный храм,

     Обитель сов, унынья и молчанья,

   в художественный «чертог»; во в «семействе сов» нашлись враги, и

     Совиный их, ночной ареопаг
     Труд зодчего позорит дерзким криком.

   Князь Д. В. Голицын – Московский генерал-губернатор (см. тт. I и II), объявивший князю Вяземскому о высочайшем запрещении издавать ему Утреннюю Газету, которую он будто бы хотел выпускать под чужим именем. Возникшая по этому поводу оффициальная переписка напечатана в IX томе Полного собрания сочинений князя Вяземского (стрр. 99-114), который так объясняет дело: «Оказалось, что эта Утренняя Газета, о которой не имел я ни малейшего понятия, была предположение самого князя Голицына (долго после приведенное в действие под именем Полицейской Газеты) и что должен был издавать ее один из его чиновников… Я никогда не имел случая положительно разведать, что могло подать повод к этому непонятному и глупому оскорблению, мне нанесенному. Известно только, что во время Турецкой кампании был прислан в главную квартиру донос на меня. Но всем догадкам, это была Булгаринская штука. Узнав, что в Москве предполагают издавать газету, которая может отнять несколько подписчиков у Северной Пчелы, и думая, что буду в ней участвовать, он нанес мне удар из за угла. Я не мог иметь иных неприятелей, кроме литтературных, и по ходу дела видно, что все это не что иное, как литтературная интрига» (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. IX, стрр. 102-103). – Более подробное изложение дела находится в «Моей исповеди» князя Вяземского (там же, т. II) и в его письмах к Жуковскому (Русский Архив 1900 г., кн. I, Np 2). Необходимым дополнением к этому служит письмо князя Вяземского к императору Николаю от 9-го февраля 1829 г., напечатанное в Русском Архиве 1890 г., кн. II, стр. 279).

717. Тургенев князю Вяземскому. [Апрель 1830 г. Париж].

   Ампер – Жан-Жак-Антуан (род. в 1800 г., ум. в 1864), сын знаменитого математика Андрея Ампера (род. в 1775 г., ум. в 1836), историк литературы, считавший необходимым на месте знакомиться с тени физическими условиями, при которых развивалась изучаемая литература того или другого народа. Этим взглядом и объясняются многочисленные путешествия Ампера по Европе, Азии и Америке. В 20-х годах он был введен Балланшем в кружок г-жи Рекамье и принял участие в оппозиционных журналах Globe и Revue Franèaise, основанных Гизо. В 1830 г. он читал лекции в Атенее в Марсели, и с этого времени установилась его учено-литературная репутация. Тогда же и была напечатана в Париже первая лекция его под заглавием: «De l'histoire de la poésie. Discours prononcé à l'Athénée de Marseille pour l'ouverture du cours de littérature». В 1831 и 1832 гг. он замещал временно в Сорбонне Форвеля и Вильмена, а в 1833 г. занял кафедру истории французской литературы в Collège de France. Читанные им здесь лекции были изданы позднее в 3-х томах под заглавием: «Histoire littéraire de la France avant le XII siècle» (Paris. 1839-1840), а в 1841 r. появились «Introduction à l'histoire de la littérature franèaise au moyen âge». Важнейшими трудами Ампера считаются: 1) Littérature et voyages. Paris. 1833; 2) La Grèce, Rome et Dante. Etudes littéraires d'après nature. Paris. 1848; 3) L'histoire romaine à Rome. Paris. 1856. Ампер писал и стихи, но не имел поэтического дара. С 1847 г. он был членом Французской академии.
   Тургенев хотел «вложить в пакет» следующую книжку: «Discours prononcés dans la eéance publique tenue par l'académie franèaise pour la réception de M. de Lamartine le 1-er avril 1830». Paris. 1830. 4®.
   Здесь, кроме речи Ламартина и ответа Кювье, находятся также «Stances sur le ciel d'Athènes et une Ode faite en visitant en Grèce le ' mont Liakoura, par M. Lebrun».
   Ламартин был принят в Академию на место Дарю 1-го апреля 1830 г.
   Pierre-Antoine-Noël-Malthieur-Bruno Daru (род. в 1767 r., ум. в 1829), военный министр во время Ста дней, а с 1819 г. пэр Франции, принадлежавший к партии умеренных либералов, сделался членом Академии в 1806 г. Он с молодых лет был поклонником классической поэзии и занимался стихотворством, являясь в своих произведениях большею частию подражателем Катулла, Теренция и Горация. Сочинения последнего он перевел стихами и напечатал в 1798 году. Кроме того, Дарю написал дидактическую поэму в 6 песнях. «L'Astronomie» (Paris. 1820) и много статей по общественным, юридическим и политическим вопросам. Ему же принадлежит «Histoire de la république de Venise», 7 vol. Paris. 1819 и «Histoire de Bretagne», 3 vol. Paris. 1826.
   Pierre-Antoine Lebrun (род. в 1785 г., ум. в 1873), пэр Франции (1839), сенатор (1848), член Французской Академия (1828), известен мелкими стихотворениями и драмами; между последними особенным успехом пользовалась «Мария Стюарт», представленная впервые 6-го марта 1820 г.
   Выражение «Где прежний я» взято из послания Жуковского к Тургеневу (В. А. Жуковский. Сочинения. Изд. 10-е. С.-Пб. 1901, стр. 90).
   Графиня Шувалова – Софья Александровна. О ней и её сестрах см. т. II, стр. 576. – Одной из них, графине М. А. Потоцкой Козлов посвятил стихотворение «Первое свидание», напечатанное в XXI томе Библиотеки для чтения за 1837 год. Восторженный отзыв о Потоцкой находится в «Дневнике» И. И. Козлова. С.-П6. 1906, стр. 23.
   Граф Филипп-Павел Сегюр (род. в 1780 г., ум. в 1873), поэт и историк, сын французского посланника в Петербурге графа Людовика-Филиппа Сегюр (род. в 1758 г., ум. в 1830), с 1800 г. находился в военной службе. Участвуя в Аустерлицком сражении, он попался в плен в русским и был препровожден в Вологду, где прожил до 1807 г. Получив свободу, он продолжал военную службу и участвовал в кампании 1812 года. С возвращением Бурбонов Сегюр оставил военное поприще и предался историческим занятиям. Восемь лет собирал он материалы для истории похода Наполеона в Россию и в 1824 году напечатал в Париже, в двух томах, «Histoire de Napoléon et de la grande armée pendant Tannée 1812». Книга эта, не отличающаяся достоверностью сообщаемых сведений, имела огромный успех, благодаря поэтическому и красноречивому изображению бедствий великой армии Наполеона.
   При Людовике-Филиппе Сегюр был сделан маршалом и пэром Франции.
   Под Figaro разумеется Le Figaro, journal non politique, который начал выходить с 15-го января 1826 г. и прекратился в 1833 году.
   О Викторе Кузене см. т. II. – О Жаке Ансело см. примечание в 161-й странице.
   Jean-Baptiste-Aimé Sanson de-Pongerville (род. в 1792 г., ум. в 1870), переводчик и стихотворец, был тогда же избран в члены Академии. В 1823 г. он издал в Париже «Lu-crèce. De la Nature des choses»; перевод был сделан стихами; в 1829 г. вышло исправленное издание, в прозаическом переводе.
   Под «французскою историей» Шатобриана разумеется «Etudes on discours historiques sur la chute de l'empire romain, la naissance et les progrès du christianisme et l'invasion des Barbares; suivis d'une analyse raisonnée de l'Histoire de France», 4 vol. Paris. 1831.
   О Подольском губернаторе графе К. Ф. Сен-При см. т. I.
   Сын – его граф Алексей Сен-При. Он родился в Петербурге 30-го апреля 1805 г. и жил в России до 17-летнего возраста, получив образование в Ришельевском лицее. С возвращением Бурбонов Сен-При вместе с отцом уехал во Францию и начал службу по дипломатической части. Он был посланником в Бразилии (1833 г.), в Португалии (1835 г.) и в Дании (1838 г.). В 1841 г. получил звание пэра. Удалившись от дел, Сен-При предался занятиям литературою и преимущественно историею. В 1849 он был избран в члены Французской академии. Из многочисленных сочинений Сен-При укажем на следующие: 1) Les ruines franèaises, suivies du voyageur à la Trappe, essais poétiques. Paris. 1823; 2) Athénais, ou Pouvoir d'une femme, comédie en un acte et en prose. Paris. 1826; 3) Le présent et le passé, epltre a un détracteur de l'époque actuelle. Paris. 1828; 4) L'Espagne. Fragment d'un voyage inséré dans la Revue Franèaise. Paris. 1830; 5) Histoire de la royauté considérée dans ses origines, jusqu'à la formation des principales monarchies de l'Europe. Paris. 1842. (Обстоятельная рецензия на этот труд была помещена в Москвитянине 1843 г., 11); 6) Histoire de la chute dès jésuites au dix-huitieme siècle (1750-1782). Parie. 1844; 7) Histoire de la conquête de Naples par Charles d'Anjou, 4 vol. Paris. 1847-1848; 8) Etude diplomatiques et littéraires, 2 vol. Paris. 1850. Упоминаемая Typreневым «История Петра I» и какая-то трагедия сохранились, вероятно, в рукописях Сен-При, но в печати не появлялись. О его переводах русских трагиков см. т. II, примечание к стр. 239-й.
   В 1851 г. Сен-При приехал в Россию во делам своим и 15-го сентября того же года умер в Москве от тифа. О нем см. Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского, т. VIII;– Москвитянин 1851 г., кн. 1 и 2, № 19 и 20, стрр. 211-212; Отеч. Записки 1852 г., т. 83, отд. VII, стрр. 74-77. Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. XI. С.-Пб. 1897, стрр. 241-245;– Ришельевский лицей и Императорский Новороссийский университет. Сборник, издаваемый бывшими воспитанниками лицея и университета. Ч. I. Одесса. 1898.
   Исторический и литературный журнал Revue Franèaise, основанный Гизо и др., начал выходить с января 1828 г. и прекратился в сентябре 1830. Принадлежал к числу передовых журналов.
   Вторая жена Гизо, Marguerite-Andrée-Elisa Dillon (род. в 1804 г., ум. в 1833), приходилась племянницею первой жены Гизо; она также занималась литературою и сотрудничала в Revue Franèaise. Собрание сочинений её вышло в 1834 году.
   Дюк Броглио (Брольи) – Achille-Charles-Léonce-Victor de Broglie (род. в 1785 г., ум. в 1870), известный государственный деятель, принадлежавший первоначально в партии Гизо, с 1856 г. член Французской академии.
   С 1816 г. он был женат на Альбертине Сталь (род. около 1797 г., ум. в 1836), дочери известной г-жи Сталь. По отзывам многих современников, Альбертина Брольи была миловидная, любезная, добрая женщина, обладавшая умом, благородством характера и высокими нравственными качествами. её салон охотно посещался не только родовою аристократией, но и аристократиею ума и таланта м различных его проявлениях. Герцогиня Брольи занималась литературою. Сочинения её были изданы под следующим заглавием: «Fragmente sur divers sujets de religion et de morale». Paris. 1840.
   Сочувственный отзыв о ней находится, между прочим, в воспоминаниях графини А. Д. Блудовой (Русский Архив 1879 г., кн. III, стр. 483).
   О г-же St-Aulair с большим сочувствием отзывается Тургенев в письме к брату, от 22-го ноября 1827 г. Он называет ее «прекрасной, добродетельной, милой женщиной» (Письма в Н. И. Тургеневу, стр. 270).
   Муж её, историк Louis-Clair de Beaupoil, граф de Sainte-Aulair (род. в 1778 г., ум. в 1854), с 1829 г. – пэр Франции, был послом в Риме (1831 – 1833), в Вене (1833-1841) и в Лондоне (1841-1848). Сент-Олер принадлежал к той художественной школе историков, главою которых был Огюстен Тьерри. С 1841 г. был членом Французской академии. Наибольшею известностью пользуется его «Histoire de la Fronde» (1827 г.).
   Соболевский – Сергей Александрович, один из основателей «Московского Вестника», известный впоследствии библиофил и ученый библиограф, автор многих сатирических стихотворений и эпиграмм на русском, французском и немецком языках, сын богатого московского помещика Александра Николаевича Соймонова (ум. в 1856) и вдовы камергера Анны Ивановны Лобвовой, рожд. Игнатьева, умершей в 1827 г. Он родился в Риге 10-го сентября 1803 г., но детство провел в Москве. Получив хорошую домашнюю подготовку, Соболевский был помещен (1818 г.) в Благородный пансион при Петербургском университете, где и кончил курс в 1821 году (Д. Н. Соловьев. Пятидесятилетие С.-Петербургской I гимназии. С.-Пб. 1880, стрр. 378, 385). В числе его пансионских товарищей находились М. И. Глинка и Лев Серг. Пушкин, чрез которого Соболевский сблизился с Александром Пушкиным и его литературными друзьями. По окончании курса учения, Соболевский 18-го апреля 1822 г. поступил на службу в Московский архив Министерства иностранных дел, в котором находился по 23-е октября 1829 г., когда «за болезнию» был уволен в отставку, с чином коллежского секретаря. Имея заграничный паспорт еще с 19-го сентября 1828 г., Соболевский уехал в чужие края и только через несколько лет возвратился на родину. В компания с своим товарищем по Архиву, Ив. Серг. Мальцовым, он основал в 1838 г. в Петербурге бумагопрядильную фабрику, известную под именем Сампсониевской мануфактуры, которая упрочила его благосостояние. В конце сороковых годов фабрика эта сгорела. С того времени Соболевский проживал то за границею, то в Петербурге, то в Москве, а с 1852 г. окончательно поселился в ней. Умер от удара 6-го октября 1870 г. (Русский Архив 1870 г., № 11; Я. Ф. Березин-Ширяев. С. А. Соболевский. С.-Пб. 1892. Изд. редакции журнала Библиограф; Аттестат из Коллегии иностранных дел от 31 января 1830 г. – Выписки из писем И. С. Мальцова к С. А. Соболевскому – Старина и Но» визна. кн. УII. С.-Пб. 1904). О Соболевском см. также в исследовании Н. П– Барсукова: «Жизнь и труды М. П. Погодина» и в «Биографии Ал. Ив. Кошелева», составленной Н. Колюпановым, т. I, ни. 2. М. 1889, стрр. 127-130. В Русском Архиве 1906 г., кн. III, напечатаны письма Соболевского к А. П. Елагиной и И. В. Киреевскому, 1829 г.
   Маргарита-Луиза-Виргиния Ансело (ум. в Париже 22-го марта 1875 г.), рожд. Шардон, была женою Якова Ансело (см. примечание к стр. 161-и), за которого вышла замуж около 1818 г. Она занималась литературою и написала много драматических пиес и романов.
   В изображении Ансело Тургенев, познакомивший ее с Карамзиными, С. А. Соболевским, князем Эл. Петр. Мещерским и многими другими, является человеком добрым, живым, остроумным и в высшей степени любознательным (Madame Ancelot. Un salon de Paris 1824 а 1864. Paris. 1866, pp. 96-98.
   Сверчкова – Елена Дмитриевна (см. t. И), дочь графа Д. А. Гурьева.
   Longchamps – аббатство, основанное в XIII в. Изабеллою Французской, сестрою Людовика IX, находившееся на правом берегу Севы, по соседству с Булонским лесом. Уничтоженное во время революции, оно сделалось местом прогулок парижан.
   Щербатов – князь Алексей Григорьевич (см. тт. I и II).
   Под «объявлением о Балланше» разумеется изданный тогда prospectas o печатании собрания сочинений его. – Петр-Симон Балланш (род. в 1776 г., ум. в 1847) – поэт, историк и мыслитель, автор многих религиозно-мистических сочинений, в которых он развивал свою излюбленную мысль о том, что род человеческий, посредством искупления и очищения, постепенно должен придти в божественному состоянию. Балланш, монархист по убеждению, бил человек кроткий, добродушный, чистосердечный и с молодых лет отличался большою наблюдательностью в связи с наклонностью к созерцательной жизни. В 1812 году он познакомился в Лионе, где у него была типография, с г-жею Рекамье, очаровавшей его своим умом. В 1813 г., отчасти по её желанию, отчасти побуждаемый чувством дружбы к Шатобриану, с которым сошелся еще в 1804 г., он переселился в Париж, сделавшись постоянным членом салона Рекамье, где, без сомнения, и познакомился с Тургеневым.
   Первые литературные опыты Балланша относятся к 1801 году, а известность начинается с 1814, когда появилась в печати его поэма в прозе «Антигона». Важнейшим же сочинением Балланша, о котором с похвалою отзывался Тургенев (Письма к А. И. Турченеву, стр. 379), считается неоконченная философия истории «Essai sur la palingénésie sociale» (1828 г.). В предисловии к этой книге находятся восторженные отзывы автора о г-же Рекамье.
   В 1830 году вышло собрание сочинений Балланша в 4-х томах, а в 1833 – в 6-ти томах. Второй prospectus, напечатанный в 1829 году, носил следующее заглавие: «Le Mercure des salons, choix des meilleurs articles des écrits périodiques franèais et étrangers et des plus jolis dessins des journaux de modes». Начал выходить с января 1830 r.
   Долгоруков – князь Александр Иванович (род. в 1783 г., ум. в Москве 7-го декабря 1868), московский старожил, сын известного писателя князя Ив. Мих. Долгорукова (род. в 1764 г. ум. в 1823) от брака его с Евгенией Сергеевной Смирвой (род. в 1770 г., ум. в 1804). Получив образование в Геттингенском университете, он поступил в гражданскую службу, затем перешел в военную, участвовал в кампании 1812 г. и вышел в отставку с чином корнета. Чрез некоторое время он снова определился в гражданскую службу, в которой пробыл 16 лет, достигнув только 8-го класса. Он много путешествовал и с любовью занимался литературой, хотя, по собственному признанию, и не обладал писательским талантом. Сочинения его, состоящие из лирических стихотворений и прозаических рассказов, изданы в 1859 году (Москва, 3 части).
   Долгоруков в первом браке был женат на Елене Ивановне Колошиной (ум. 10-го октября 1850), а во втором на баронессе Анне Львовне Боде (род. в 1793 г., ум. в 1868).
   Весьма сочувственный отзыв о нем, как о человеке истинно добром, простом и общительном, дав в некрологе его, напечатанном в Современной Летописи 1868 p., № 44.
   Полетика – Петр Иванович.

718. Князь Вяземский Тургеневу. 21-го апреля 1830 г. [Петербрг].

   Четверостишие взято из пиесы Державина: «Капнисту», 2-я строфа (Сочинения, т. II, стр. 107).
   О. С. С. Кушникове см. т. II.
   Муравьев – Никита Михайлович (см. тт. I и II). – Трубецкой – князь Сергей Петрович (св. т. I).
   Взгляд на Верховный уголовный суд и критическая оценка действий его высказаны князем Вяземсеим в «Старой записной ввижве» (Полн. собр. соч., т. IX, стрр. 87-88).
   Карамзин высказал свои впечатления о событиях 14-го декабря в своем письме в Дмитриеву от 19-го декабря 1825 г.
   Franèois-Eugène Vidocq (род. в 1775 г., ум. в 1857) был начальником сыскной полиции в Париже. Его именем Пушкин называл Булгарина.
   Князь Вяземский, по высочайшему повелению, определен чиновником по особым поручениям при Канкрине (см. о нем т. II) 18-го апреля 1830 года.
   Драма В. Гюго: «Hernani, ou l'honneur castillan» в первый раз была представлена на сцене «Théâtre-Franèais» 25-го февраля 1830 г. и тогда же напечатана в Париже.
   «Отрывок из жизнеописания фон-Визина» появился в Литературной Газете 1830 г., № 17.
   Статья Пушкина: «О записках Видока» напечатана в 20-м номере Литературной Газеты. Пушкин хотел поместить ее в Московском Вестнике, но Погодин не согласился (Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. И. Погодина, кн. III, стр. 17).
   Рецензия Дельвига на роман Булгарина «Димитрий Самозванец» напечатана в 14-м номере Литературной Гaзеты за 1830 год.

719. Князь Вяземский Тургеневу. 25-го апреля 1830 г. [Петербург].

   Отрывок из этого письма напечатан в «Сочинениях» князя П. А. Вяземского, стрр. 522-523.
   Стихи Пушкина – «Станцы» (В часы забав иль праздной скуки), напечатанные в 12-м номере Литературной Газеты. Они служили ответом на стихотворение Московского митрополита Филарета Дроздова, появившееся в печати только в 1848 году, в 10-м номере журнала Звездочка (см. Сочинения и письма А. C Пушкина, изд. под редакциею П. О. Морозова, т. II., С.-Пб. 1903 стрр. 435-436).
   Об Б. М. Хитрово см. т. II.
   «Пакостная статейка Булгарина* – «Анекдот», напечатанная в 30-м номере Северной Пчелы. К Пушкину здесь относятся следующие строки: «Являлся какой-то стихотворец, который долго морочил публику передразниванием Байрона и Шиллера (хотя не понимал их в подлиннике), наконец упал в общем мнении, от стихов хватился за критику и разбранил новое сочинение Гофмана самым бесстыдным образом».
   Об эпиграмме Пушкина см. «Сочинения и письма», изд. под редакциею П. О. Морозова, т. II. С.-Пб. 1903, стрр. 482-483.
   Вот подлинное заглавие первого издания, названного князем Вяземским, и состоящего из семи драматических произведений: «Les soirées de Neuilly, esquisses dramatiques et historiques, publiées par М. de Foncerai ornées d'un portrait de l'éditeur et d'un facsimilé de son écriture». Paris. 1827. Два тома. Выдержало несколько изданий.
   Под псевдонимом Fongeray скрылись два писателя, сотрудники журнала Globe: Adolphe Dittmer (род. в 1795 г., ум. в 1846), публицист и Edmond-Ludovic-Auguste Cave (род. в 1794 г., ум. в 1852), драматург.
   «Malet, ou une conspiration sous l'Empire» – историческая драма, полная движения и интереса, вошедшая во II том «Soirées de Neuilly» (стрр. 5-228). Действие происходит в конце 1812 года. Князь Вяземский называл эту пиесу «жемчугом» (Полн. собр. соч., т. IX, стр. 127)
   Портрет, факсимиле и биография – вымышленные, при чем последняя написана в юмористическом духе, на подобие «Биографических сведений о Козьме Пруткове».
   Автором исторических сцен «Les Etats de Bloie, ou la mort de М. М. de Guise» (Париж. 1827, два издания) был Ludovic Vitet (род. в 1802 г., ум. в 1873), член Французской академии (с 1840 г.), знаток старой французской истории и искусства. оставивший различные труды по этим отраслям и писавший исторические сцены, которые доставили ему известность в науке и в литературе. Кроме сцен, указанных выше, ему принадлежат: «Les Barricades» (1826), «La Mort de Henri III (1829) и др.
   – (Стр. 139) «L'âne mort et la Femme guillotinée» – двухтомный роман Jules-Gabriel Janin (род. в 1804 г., ум. в 1874), напечатанный в 1829 году и доставивший автору литературную известность. Некоторые критики видят в нем сатиру на мелодраматическое направление французской литературы. Пушкин находил роман Janin одним из замечательнейших произведений того времени (Соч., ред. П. А. Ефремовым, т. VII. С.-Пб. 1903, стр. 345).
   «Fragoletta» – двухтомный роман, вышедший в 1829 году, автором которого был Hyacinthe-Joseph-Alexandre Thobaud, известный под именем Henri de Latouche (род. в 1785 г., ум. в 1851). Роман, наполненный картинами грубого разврата, заключает в себе описание неаполитанской революции 1799 г. Героем является гермофродит.
   Об А. Ф. Матушевиче см. тт. I и II.
   Сыновья Карамзиной – Андрей Николаевич (род. 24-го октября 1814 г., ум. 23-го мая 1854) и Александр Николаевич (род. 31-го декабря 1815 г., ум. 9-го июля 1888). Оба поступили V в Дерптский университет и пробыли там 1832-1833 гг. (Waldmann. Russ. Dichter und Schiftsteller in Livland. Riga. 1893, стр. 39).
   Внук E. А. Карамзиной – князь Николай Петрович Мещерский (род. 7-го декабря 1829 г., ум. 19-го января 1901 г., в селе Дугине, Смоленской губ., где и погребен), сын князя Петра Ивановича Мещерского (род. 26-го мая 1802 г., ум. 15-го апреля 1876), от брака его с Екатериною Николаевною Карамзиной (род. 22-го сентября 1805 г., ум. 10-го ноября 1867). Он получил образование на юридическом факультете Петербургского университета, служил по Министерству народного просвещения, с 1870 по 1874 г. занимая должность помощника попечителя Московского учебного округа, а с 1874 по 1888 попечителя там же. Он был убежденным приверженцем классицизма и деятельным сотрудником графа Д. А. Толстого, вместе с которым и оставил службу в Министерстве народного просвещения. Князь Мещерский состоял гофмейстером высочайшего двора. Был женат на графине Марии Александровне Папиной (ум. в с. Дугине 30-го сентября 1903 г.), внуке графа Никиты Петровича Панина. Князь Мещерский писал стихи, которые печатались в Московских Ведомостях и Русском Вестнике. О нем см. Новое Время 1901 г., №№ 8945 и 8947.

720. Тургенев князю Вяземскому. 23-го мая 1830 г. Париж.

   – (Стр. 197) Приведенный стих взят из шуточного произведения И. И. Дмитриева: «Путешествие NN в Париж и Лондон! писанное за три дни до путешествия». М. 1808. В нем изображен В. Л. Пушкин.
   Книги, носящей заглавие «Racine enfoncé», не было, но в 1830 г. в Париже появилось следующее издание, на которое, быть может, и намекал Тургенев: Les Romantiques. Satyre composée en 1828, publiée en 1830. Par Gabriel Gandois». – Заметим, что существует описание каррикатур на романтиков в книге J. Grand-Carteret «Les moeurs et la caricature en France». Paris 1888, но в описании этом нет никаких намеков на Расина.
   Послание из тюрьмы – книга, напечатанная в Париже в 1830 году: «La traite des blancs, ou le Cri de désespoir d'un détenu pour dettes contre la contrainte par corps, par J. B. P. Brunel, ancien avocat-avoué, dédiée aux amis de l'humanité; et suivie de poésies sur le même sujet et sur la liberté, par Nestor de Lamarque».
   Брюнель, сидевший за долги под арестом, восставал в своем сочинении против закона о личном задержании неисправных должников, требуя уничтожения его. Выпуском названной книги он хотел повлиять на Палату депутатов, которая в скором времени должна была заняться рассмотрением проекта закона об уничтожении личного задержания за долги. – В таком же духе и с такою же целью было написано и стихотворение Ламарка.
   Томас Мур, уничтоживший записки Байрона, в 1830 г. напечатал в Лондоне «Letters and journals of lord Byron, with notices of his life». – Тогда же появился в Париже и французский перевод Луизы Беллок (см. примеч. к 170-й странице): «Mémoires de lord Byron, publiés par Thomas Moore».
   Лорд Генрих Лансдоун (род. в 1780 г., ум. в 1863) – государственный деятель, виг, отличавшийся светлым умом, справедливостью, благородством и твердостью своих убеждений.
   «Harmonies poétiqus et religieuses» Ланартина вышли в свет, в двух тонах, перед намеченным уже отъездом его в Грецию в качестве полномочного министра Франции, но вспыхнувшая июльская революция заставила Ламартина, как приверженца Карла X, хотя и оффициального только, отказаться от этого поста. Ламартин был женат, с 6-го июня 1820 г., на англичанке Маршанке-Элизе Бёрч (Birch), принявшей католичество.
   Князь Вяземский, называвший Ламартина поэтом без воображения и творчества, познакомился с ним в конце тридцатых годов прошедшего столетия и вынес о нем впечатление как о человеке сухом, холодном, чопорном. Позднее он называл Ламартина гармоническим пустомелей (Полн. собр. соч., т. II, стрр. 135, 137; т. VII, стр. 474; т. IX, стр. 283).
   В 1829 г. Гнедич издал в Петербурге свой перевод «Илиады» в 2-х частях.
   Французский эллинист Jean-Baptiste Dugas-Montbel (род. в 1776 г., ум. в 1834) прославился своим переводом «Илиады», вышедшем в 1815 г., и «Одиссеи» – в 1818. Тот и другой были переизданы в 1828-1834 гг.
   Journal des Débats, основанный в 1789 г. для обнародования протоколов законодательных собраний, с течением времени сделался одним из влиятельнейших органов. Он находился в оппозиции к правительству Карла X.
   Globe, начавший выходить с 15-го сентября 1824 г., был основав П. Леру и М. Дюбуа с целью распространения философских, религиозных и эстетических идей. Во время спора классиков с романтиками Globe держал сторону последних. В последние годы правления Бурбонов он пользовался большим влиянием. Превратился в 1831 году.
   Тургенев был деятельным членом и секретарем Библейского общества с самого основания его (6-го декабря 1812 г.) вплоть до падения министерства князя А. H. Голицына (15-го мая 1824 г.). Отчеты этого общества, большею частью, составлялись Тургеневым, который и читал их в Таврическом дворце, где происходили заседания Библейского общества. И. И. Дмитриев в своих письмах к Тургеневу называет речи его, произносимые там, «прекрасным произведением чувствительного и притом искуского литератора, даже оратора» и по этому поводу замечает: «Не могу, однакож, скрыть моего сожаления, что вы, будучи одарены всеми способностями автора, посвятили их единственно библейской зале. Победите лень свою и будьте для вас вдвое любезнее» (с подлинника. Ср. Соч. Дмитриева, изд. под ред. А. Л. Флоридова, т. II, С.-Пб. 1893, стрр. 225, 227, 234, 237).
   Pierre Lafon – известный трагик (род. в 1773 г., ум. в 1846), оставивший сцену в 1830 году, любимец публики.
   Неапольский король – Франциск I, родился 19-го августа 1777 г., вступил на престол 4-го января 1825 г., умер 19-го ноября 1830.
   Anne-Catherine Paradol (род. в 1798 г., ум. в 1843), по мужу Prévost, была певицей, а затем перешла в 1819 г. на комедии и трагедии. Оставила сцену в 1838 году.
   Marguerite-Joséphine Wemmer, известная под именем m-lle Georges (род. в 1787 г., ум. в 1867) – знаменитая трагическая актриса, начавшая свою артистическую деятельность в Амиене. В 1802 г. она дебютировала с блестящим успехом в роли Клитемнестры («Ифигения в Авлиде») на сцене театра «Comédie Franèaise», а с 1818 г. играла в «Théâtre Franèais». В «Théâtre de l'Odéon (основ. в 1782 г.) она подвизалась с 1821 по 1831 г., а затем в театре «Porte-Saint-Martin* и «Gaité» и снова в Одеоне. Оставила сцену в 1855 году.
   В 1808 г. Жорж вместе с сестрою (танцовщицею) и собственною труппой приехала в Россию и дебютировала в Петербурге 15-го июля 1808 г., а затем в Москве 4-го ноября 1809. Здесь она провела 1810, 1811 и начало 1812 г. (Сочинения К Н. Батюшкова, т. II, стрр. 392-393, 560-561; т. III, стр. 607).
   Князь Вяземский, познакомившийся с Жорж в первый же год её пребывания в Москве, дал о ней следующий отзыв: «Я совершенно был очарован величеством красоты её и не менее величественною игрою художницы в ролях Семираниды и Федры. Я до того времени никогда еще не видел олицетворения искусства в подобном блеске и подобной величавости. Греческий, ваяльный, царственный облив её и стан поразили меня и волновали… Лет тридцать спустя, в Париже, захотелось мне подвергнуть испытанию мой прежния юношеские ощущения и сочувствия. Девица Жорж уже не царствовала на первой французской сцене, сцене Корнеля, Расина и Вольтера: она спустилась на другую сцену, мещанско-мелодраматическую. Я отправился к ней. Увидя ее, я внутренно ахнул… Теперь предстала предо мною какая-то старая баба-яга, плотно оштукатуренная белилами и румянами, пестро и будто заново подмалеванная древняя развалина, обезображенный памятник, изуродованный временем обломок здания, некогда красивого и величественнаго» (Полн. собр. соч., т. VIII, стрр. 252, 253-254).
   В 1840 г. Жорж опять явилась с своею прекрасно составленною труппою в Россию и давала представления в Одессе, где в то время находилась Елизавета Алексеевна Карлгоф, которая в записках своих говорит о Жорж следующее: «По тому что мы видели нельзя было судить о том, какова она была прежде… Она казалась семидесятилетнею старухой, с дребезжащим голосом, с тяжелою походкой, с неповоротливыми движениями. Классические пиесы Расина и Корнеля, произносимые на распев, по правилам старинной декламации и такою безобразною престарелою актрисой, производили неприятное впечатление, так что против злополучной m-lle Жорж образовалась кабаль и ее освистали» (Жизнь прожить ни поле перейти. Записки неизвестной – Русский Вестник 1881 г., № 11, стр. 240).
   В 1841 г. Жорж посетила также и Киев (Н. И. Николаев. Драматический театр в г. Киеве. Киев. 1898, стр. 26).
   Под «Христинами» разумеются следующие пиесы: «Christine à Fontainebleau», историческая драма в 5 д. в стихах, соч. Фредерика Сулье, представленная в первый раз в Одеоне 13-го октября 1829 г., и «Christine, ou Stockholm, Fontaineblau et Rome», трилогия-драма в 5 д., в стихах, соч. А. Дюма-сына, в первый раз представленная в Одеоне 30-го марта 1830 г.
   Jean-Alexandre Buchon (род. в 1791 г., ум. в 1846) – литератор, историк и архивист, сотрудник либеральных журналов.
   Revue Trimestrielle издавалось в 1828 г. и, по мнению Тургенева, заключала в себе «много любопытнаго» (Письма к Н. И. Тургеневу, стр. 373). В числе сотрудников находился Гизо.
   Козловский – князь Петр Борисович, сын князя Бориса Петровича (род. в 1754 г., ум. в 1809) от брака его с Анною Николаевною Бологовской (род. в-1762 г., ум. в 1811). Он родился в Москве в декабре 1783 г. и получил домашнее образование в доме своего отца, любившего окружать себя просвещенными иностранцами, между которыми первое место занимали, конечно, французские эмигранты. Образование молодого князя сводилось главным образом в изучению французского, немецкого и английского языков. В 1801 г. Козловский поступил на службу в Архив Коллегии иностранных дел, где товарищами его оказались, между прочим, Ал. Ив. Тургенев и Вигель. Последний изобразил в своих мемуарах те особенности, которыми отличался новый «архивный юноша»: «Толщина не по летам, в голосе и походке натуральная важность, а на лице удивительное сходство с портретами Бурбонов старшей линии заставили сначала самого г. Бантыша-Каменского принять его с некоторым уважением; разглядев же его пристальнее, узнали мы в нем совсем не педанта, но доброго малого, сообщительного, веселого и даже легкомысленного. Способностей в нем било много, учености никакой, даже познаний весьма мало; но он славно говорил по-французски и порядочно писал русские стихи. Откормленный, румяный, он всегда смеялся и смешил; имел, однако же, искусство не давать себя осмеивать, не смотря на свое обжорство и умышленный цинизм в наряде, коим прикрывал он бедность или скупость родителей» (Записки, ч. I, стр. 175).
   В следующем году князь Козловский был причислен к Сардинской миссии и, находясь в Риме, познакомился чрез нашего посла, Иоакина Григорьевича Лизакевича, с французским иезуитом Лами. Желая пополнить свое образование, Козловский стал заниматься с ним латинским языком, историею и математическими науками. Конечным результатом этих занятий был тайный переход Козловского в католичество. Есть даже известие, что он сделался иезуитом (М. Морошкин. Иезуиты в России, ч. II, С.-Пб. 1870 стр. 507). Когда князь Александр Борисович Куракин был назначен посломе в Вену (18-го июля 1806 г.)» Козловский, вместе с С. С. Уваровым, находился при нем. В 1812 г. он состоял при Главной квартире в Вильне, был пожаловав в камергеры и назначен чрезвычайным посланником в Сардинию; в 1814 г. присутствовал на Венском конгрессе; с 1818 ни 1820 был представителем России в Виртемберге и Бадене; затем состоял при Коллегии иностранных дел, а в 1821 г. отставлен от службы за «неосновательность поступков», как выразился в своих записках Вигель. С этого времени, в течение 13-ти лет, он путешествовал по Европе, посетив Англию, Германию, Голландию и Францию. В 1834 г. Козловский отправился в Россию и, прибыв в Варшаву для свидания с другом своим, князем И. Ф. Паскевичем, занимавшим тогда пост наместника царства Польского, прожил здесь целый год. В 1835 г. он явился в Петербург, а в 1836 вторично поступил на службу в Министерство иностранных дел, с назначением состоят при князь Паскевиче. Князь Козловский, дослужившись до чина д. ст. советника, умер холостым в Баден-Бадене 14/26-го октября 1840 г., где и похоронен.
   Пушкин в своем червовом письме в Чаадаеву, от 19-го октября 1836 г., говорил: «Козловский serait ma providence, s'il voulait une bonne fois devenir homme de lettre». Но присяжным писателем Козловский не сделался, не смотря на то, что еще с юношеских лет сотрудничал в приятном и полезном препровождении времени 1798 г., в Ипокрене 1799 г., напечатал «Чувствования Россиянина при чтении милостивых манифестов, изданных Александром I 2-го апреля 1801 года. М. 1801, «Стихи на выздоровление благодетеля» (князя Ал-дра Бор. Куракина). С.-Пб. 1802 и пробовал заниматься переводами из Гёте. Гораздо позже, во время своих заграничных скитаний, Козловский иногда и принимался за перо, выпуская в свет брошюры политического характера, а возвратившись в Россию, случайно, по настоянию князя П. А. Вяземского, поместил в Современнике 1836-1837 гг. три ценные статьи по математическим наукам (И. А. Бычков. Из собрания автографов Императорской Публичной Библиотеки. С.-Пб. 1898, стрр. 66, 81). Козловский сам говорил князю П. А. Вяземскому, «что письменный процесс для него тягостен и ненавистен», во «что прямое призвание его есть живая устная речь» (Полн. собр. соч., т. VII, стр. 241).
   Князь Козловский вел записки, отрывки из которых напечатаны в книге Вильгельма Дорова: «Fürst Kosloffsky». Lepzig. 1846, в Полном собраний сочинений князя П. А. Вяземскало, т. VII, стрр. 252-254 и в Русской Старине 1896 г., т. 86, стрр. 456-457.
   Вигель, давая характеристику Козловского, старался представить его космополитом, презирающим Россию и в то же время пользующимся ею для своих личных целей. На отсутствие патриотизма в Козловском указывал и Тургенев, считавший его человеком умным, идейным, красноречивым, но потерянным, бесполезным для отечества и народа. Заметим для характеристики самого Тургенева, что он порицал Козловского за его равнодушие к родине в то время, когда последний, обсуждая дело его нежно-любимого брата, вполне сочувствовал ему, считал правым, но обвинял не судей, а Россию, «где случается то, что случилось» (Письма к Н. И. Тургеневу, стрр. 52, 53, 56, 57).
   Князь Вяземский, познакомившийся с князем Козловским в 1834 г. в Ганау, мастерски характеризует его следующими чертами: «Ум его был проницательный и восприимчивый. Он мог я углубляться в предметы и вместе с тем слегка и приятно скользить по одной их опушке. В словах его были и достоинство ценности, и красивость отделки: то-есть, мысль и выражение. Вспомогательные средства были также обильны, большая начитанность, тесное знакомство со всеми европейскими знаменитостями и память удивительная. Ко всему этому прибавьте: смелость своих мнений… Дар слова был в нем такое же орудие, такое хе могущество, как дар поэзии в поэте, дар творчества в художнике… Он был оратором ежедневным, ежеминутным, всегда готовым, всегда послушным внутреннему или внешнему призванию, всегда повелительным над вниманием своих собеседников… Необыкновенная доброта, простодушие, мягкость в приемах, вежливость аттическая и совершенно аристократическая, всегда умеряли речь его пламенную, своевольную, только-что не заносчивую… Он был классик по многим убеждениям своим, правилам, сочувствиям и верованиям и особенно строгий классик в литературном отношении. Латинский язык, латинские писатели были ему свои. Особенно любил он Ювенала… В отношении литературных мнений он был не только строгий классик, но едва ли не закоснелый старовер. За исключением сочинений исторических, политических и сочинений до точных наук относящихся, мало того, что он не уважал литературы новейшей, но и отказывался от неё и не признавал её, разве только два из новейших поэтов были изъяты им из сего остракизма: Байрон и Пушкин… В характере его была смесь резких противоположностей. Но они так мягко и стройно сливались оттенками своими, что пестрота частей не разрушала гармонии целого. Он был простосердечен, доверчив до легковерности, во вместе с тем звал людей и свет, судил их строго, остроумно и часто приговоры его были колкия эпиграммы. Сердцем был он ребенок, часто малодушный; умом – муж, испытанный людьми и судьбою. В самом интеллектуальном образовании его перемешивались странные сцепления. Поэт чувством и воображением, дипломат по склонности и обычаю, жадный собиратель кабинетных тайн до сплетней включительно, был он вместе с тем страстен и к наукам естественным, точным и особенно математическим» (Полн. собр. соч., т. II, стрр. 286, 287, 289, 291). В собрании сочинений князя Вяземского (т. VII) есть целая статья о князе Козловском.
   Гагарина – княгиня Екатерина Петровна (см. тт. I и II).

721. Тургенев князю Вяземскому. 24-го мая 1830 г. Париж. No l.

   Данилова – быть может, танцовщица Мария Перфильева, по театру Данилова (род. в 1793 г., ум. 8-го января 1810 г.), любимая ученица балетмейстера Дидло, отличавшаяся красотою и грацией, любимица петербургской публики, воспетая Батюшковым, Гнедичем и другими русскими поэтами. О ней см. Соч. Батюшкова, т. I.
   Темира – Татьяна Семеновна Вейдеменер, жена д. с. советника Владимира Ивановича Вейдеменер (ум. 24-го марта 1828 г.), рожд. княжна Херхеулидзева, приятельница Жуковского и Козлова (Соч. В. А. Жуковского, изд. 7-е, т. VI, стрр. 468, 469; Стихотворение И. И. Козлова, изд. А. Ф. Маркса. С.-Пб. 1892, стр. 201). Она отличалась красотою, умом, с большим интересом следила за литературою и была большою поклонницей Байрона (Полн. собр. стихотворений графа Д. И. Хвостова, т. V. С.-Пб. 1830, стр. 355). Воейков в своем «Доме сумасшедших» так охарактеризовал ее:

     Вот Темира: вкруг разбросан
     Перьев пук, тряпиц, газет;
     Ангел дьяконом причесан
     И чертовкою одет.
     Карлица и великанша,
     Смесь с юродством красоты;
     По талантам – генеральша,
     По причудам – прачка ты!

   Если верить В. П. Бурнашеву, то А. C. Пушкин считал Темиру, которая была давнишнею приятельницей его сестры, «оригинальною и очень доброю личностью» («Мое знакомство с Воейковым в 1830 году» – Русский Вестник 1871 г., № 11, стр. 201).
   Сестра Т. Е. Вейдеменер, Александра Семеновна (род. в 1802 г., ум. 21-го ноября 1848 г.), была замужем за статс-секретарем, сенатором Александром Николаевичем Мордвиновым (род. 5 июня 1792 г., ум. ЗИ-го января 1869).
   Gustave Barba (род. в 1804 г., ум. в 1867) – книгопродавец-издатель. Его некролог находится в Journal général de la librairie 1867, Chronique, p. 90.
   Александр Манцони (род. в 1784 г., ум. в 1873) – лирик, драматург и романист, представитель итальянских романтиков, автор трагедии «Il conte di Carmagnola» (1820 г.), вооружившей против него всех писателей старой школы. Литературная известность Манцони основана, главным образом, на его романе «I promessi sposi» (1827 г.), переведенном на многие европейские языки. Первый русский перевод этого романа с итальянского принадлежит Н. И. Павлищеву и появился в Литературной Газете (1831 г.) затем, с итальянского «Обрученные» переведены В. С. Межевичем (М. 1854) и Е. С. Некрасовой (С.-Пб. 1899). Князь Вяземский, познакомившийся с Манцони в 1835 году (Полн. собр. соч., т. X, стрр. 102, 241), говорил, что «трудно найти роман, полнее этого по твердости создания и по богатству содержания» (там же, т. VIII, стр. 32). Манцони принадлежит также несколько сочинений по филологии и истории.
   Из русских писателей Манцони знал еще И. И. Козлова и Жуковского, который в письме к Козлову из Венеции от 4/16-го ноября 1838 г. подробно рассказывает о своем знакомстве с Манцони и дает о нем восторженный отзыв, как о человеке с высокими стремлениями и чистой душой. Разговор с Манцони напомнил Жуковскому те времена, когда он беседовал с Карамзинын, «при котором душа всегда согревалась и яснее понимала на что она на свете» (Соч. Жуковского, изд. 7-е, т. VI, стрр. 474-476).
   Новая книга, упоминаемая Тургеневым, – «Tragédie ed altre poésie. Parigi. 1830.
   Иванова – воспитанница графа Ксаверия Местра и его жены, графини Софьи Ивановны, рожд. Загряжской (см. выше, примечание к стр. 27-й). В сороковых годах Иванова была уже замужем и проживала за границей. Жуковский написал ей в альбом свою пиесу, напечатанную в Северных Цветах на 1829 год, под следующим заглавием: «Мотылек и цветы. Стихи, написанные в альбом Н. И. И, на рисунок, представляющий бабочку, сидящую на букете из pensées и незабудок» (Переписка Я. К. Грота с Д. А. Плетневым, т. I. С.-Пб. 1896, стр. 469).
   О Вильмене см. тт. I и II. – Арно – Antoine-Vincent (см. т. I).
   Барон Иосиф-Мария Дежерандо (de-Gérando), род. в 1772 г., ум. в 1842, известен как философ, публицист и общественный деятель. Он был государственным советником, а с 1837 г. пэром. Деятельно занимался введением во Франции Ланкастерской системы обучения. Оставил много сочинений по философии, педагогике, юридическим наукам и социальным вопросам. Дежерандо был сторонником сенсуализма. Он первый во Франции сделал серьезную попытку написать историю философии, которая и вышла в 1804 г., в 3-х томах. под следующим заглавием: «Histoire comparée des systèmes de philosophie relativement aux principes des connaissances humaines».
   Дежерандо находился в дружеских отношениях с С. П. Свечиной (Falhux. Madame Swetchine, sa vie et ses oeuvres, t. I. Paris. 1862, p. 208), чрез которую, вероятно, и познакомился с братьями Тургеневыми. 21-го декабря 1827 г. Александр Иванович писал брату Николаю: «Вечер провел у Свечиной с Дежерандо, который поручил тебе кланяться. Он был друг Сен-Мартена и написал о нем биографическую статью, которую я прочту; ибо люблю не только талант или лучше гений, но и нравственный характер Сен-Мартена, и Дежерандо подтверждает о нем все слышанное мною: он был друг людей и творил добро» (Письма А. И. Тургенева к Н. И. Тургеневу, стр. 314). Дежерандо был знаком и с Жуковским. По свидетельству князя Вяяекского, знакомство Василия Андреевича с этим «философом и скромным, но прекрасно-деятельным филантропом» состоялось в 1827 году, во время пребывания Жуковского в Париже (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. VII, стр. 473). Свое посещение Дежерандо Жуковской подробно рассказал в Дневнике за 1827 год (там же, стрр. 476-477).
   Одно из сочинений Дежерандо было переведено на русский язык Александром Худяковым и напечатано под следующим заглавием: «Нормальный курс для первоначальных наставников, или руководство в физическому, нравственному и умственному воспитанию в первоначальных школах». С.-Пб. 1838. Книга посвящена С. С. Уварову.
   Edme-Franèois Jomard (род. в 1777 г., ум. в 1862), участник Египетской экспедиции Наполеона, с 1818 г. член Академии надписей, был автором многих сочинений по географии и археологии, а также по педагогике и социологии.
   Тургенев, посещавший в 1827 г. ученые рауты Жомара, говорит, что круг деятельности его можно означить, сказав, «что он академик, управляющий в Сенском департаменте, под Шабролем, всеми учебными заведениями, и член всех учебных обществ, в коих участвует друг его Дежерандо: le centre est nulle part et la circonférence est partout» (Письма Тургенева к брату, стр. 321).
   – (Стр. 199) Jean-Gabriel Eynard (род. в 1776 г., ум. в 1863) – один из деятельнейших и убежденных поборников освобождения Греции, доставлявший ей путем пожертвований и займов огромные суммы для ведения борьбы с турками. Ему принадлежит, между прочим, следующее сочинение, изданное в Париже в 1831 году: «Lettres et documens officiels relatifs aux derniers événemens de la Grèce, qui ont précédé et suivi la mort du comte Capo d'Istrias, jusqu'au 31 octobre 1831».
   Потоцкая – Мария Александровна (см. выше, стр. 185 и т. II).
   Киселева – Софья Станиславовна (см. тт. I и II). – Бобринская – Анна Владимировна (см. тт. I и II).
   В NoNo Journal des débats от 13 – 19-го мая 1830 г. помещено описание процесса в Cour d'assises de la Seine, в Париже: «Affaire de Jean-Charles Bouquet, accusé du triple empoisonnement sur la personne de ses deux femmes et d'un enfant de huit mois».
   Bouquet – уроженец Реймса, 58 лет; имел капитал и жил в Париже. Он был оправдан.
   Со (Sceaux) – город к югу от Парижа, в 12 киломстрах от него, с прекрасным парком, служащим для прогулок Парижан.
   О княгине Софье Григорьевне и её дочери Александре Петровне Волконских см. выше, примечание в стр. 61-й.
   Madame de Serre, рожд. баронесса Huart, – жена графа Pierre-Franèois-Hercule de Serre (род. в 1776 г., ум. в 1824), который был министром юстиции, а с 1822 г. послом в Неаполе. Он сопровождал Фердинанда IV на Веронский конгресс.
   О madame de Serre и её муже неоднократно упоминает Тургенев в своих письмах в брату Николаю (стрр. 300, 317, 324, 346-348, 356, 358, 370, 372, 377, 386).
   Королева Неаполитанская – вторая жена Франциска I, Мария-Изабелла, дочь короля Испанского Карла IV. Она родилась 6-го июля 1789 г., вышла замуж 6-го октября 1802 г., умерла 13-го сентября 1848 г.

722. Тургенев князю Вяземскому. 24-го мая [1830 г. Париж]. № 2.

   В 1830 г. были напечатаны три пародии на «Эрнани»:
   1) Harnali, ou la Contrainte par cor, parodie en 5 tableaux et en vers. Par М. Auguste de Lauzanne. Paris. Représentée sur le théâtre du Vaudeville le 23 mars 1830.
   2) Oh! qu'nenni, ou le Mirliton fatal, parodie d'Hernani, en 5 tableaux. Par М. М. Brasier et Carmouche. Paris. Représentée sur le théâtre de la Gaоté le 16 mars 1830.
   3) Fanfan le troubadour а la représentation de Hernani, potpourri en 5 actes. Paris.
   Пародии эти указаны в книге: Life of Victor Hugo by Frank T. Marzials. London. 1888. Bibliography by John Anderson, p. XIX.
   – (Стр. 200) Claude Fauriel (род. в 1772 г., ум. в 1844) – французский историк, филолог и критик, сторонник эклектизма в философии и романтизма в литературе, с 1836 г. член Академии надписей, пользовавшийся в ученом мире большим значением. Достаточно сказать, что во Франции Вилльмен, Тьерри, Гизо и другие славные представители науки считали Фориэля своим учителем; Стааль и Б. Констав находились вод сильным его влиянием. В Италии он, как историк литературы, имел огромный авторитет; А. Манцони (св. выше), посвятивший ему свою известную трагедию «Il conte di Carmagnola», был учеником Фориэля. В Германии Фридрих Шлегель вполне признавал авторитет его в санскрите.
   Упоминаемое Тургеневым «большое творение» Фориэля – «Histoire de la Gaule méridionale sous la domination des conquérans germains», вышедшее только в 1836 году. в 4-х томах.
   Richard Brinsley Shrridan (род. в 1751 г., ум. в 1816) – государственный деятель, автор знаменитой комедии «Школа злословия» (1777 г.). – О записках Мура см. примечание к стр. 197-й.
   Мать Рекамье – Юлия Бервар, рожд. Маттон.
   Герцогиня Георгина Девонширская, рожд. графиня Спенсер (род. в 1757 г., ум. в 1806), была первою женой Вильяма Кавендиша, герцога Девонширского (род. в 1748 г., ум. в 1811), принадлежавшего к партии вигов. герцогиня Девонширская, отличавшаяся умом, красотою и поэтическим талантом, принимала большое участие в политических делах своего отечества.
   Franèois Dominique Reynaud, comte de Montlosier (род. в Клермон-Оверне 1775 г., ум. в 1838), историк и публицист, был истинный католик и легитимист, но не ладил с духовенством и не сочувствовал Бурбонам. После польской революции получил звание пэра. Ненависть к Монлозье духовенства сказалась, между прочим, в том, что при погребении его оно отказалось совершить церковный обряд.

723. Тургенев князю Вяземскому. 2-го июня 1830 г. Париж.

   Киреевский – Иван Васильевич (род. в Москве 22-го марта 1806 г., ум. в Петербурге 12-го июня 1856 г., похоронен в Козельской Введенской Оптиной пустыни), старший сын Долбинского помещика Василия Ивановича Киреевского (ум. в Орле 1-го ноября 1812 г.) от брака его (13-го января 1805 г.) с племянницей В. А. Жуковского, Авдотьей Петровной Юшковой (род. 11-го января 1789 г. в селе Петрищеве, Белевского уезда Тульской губ., ум. 17-го июня 1877 г. в Дерпте), бывшей во втором браке за Алексеем Андреевичем Благивым (ук. в 1846 г.).
   В Мюнхене находились в это время оба брата Киреевские, ездившие за границу для слушания лекций в германских университетах. Первый уехал Петр Васильевич (род. в Долбине 11-го февраля 1808 г. ум. 25-го октября 1856 г.), в июне 1829 г. Иван Васильевич отправился из Москвы в начале января 1830 г., приехал в Петербург 11-го числа, а 21-го отправился в Берлин, побывал в Дрездене и 5-го апреля явился в Мюнхен. В Москву он вернулся 16-го ноября, а через неделю приехал и Петр Васильевич (Полн. собр. соч. И. В. Киреевского, т. I. М. 1861. стрр. 4, 18, 19, 26, 79; Братья Киреевские, Валерия Лясковского С.-Пб. 1899, стр. 69).
   Денница – альманах на 1830 год, изданный в Москве М. А. Максимовичем. В нем и была напечатана, выражаясь словами Пушкина, «красноречивая и полная мыслей статья Киреевскаго»: «Обозрение русской словесности за 1829 год».
   Киреевский изобразил Новикова человеком, создавшим на Руси «любовь в наукам и охоту к чтению», человеком, который «подвинул на полвека образованность нашего народа» и всю свою жизнь употребил «во блого отечества».
   «Записка о Н. И. Новикове», датированная 20 декабря 1818 г. и напечатанная в «Неизданных сочинениях» Карамзина (С.-Пб. 1862) и в книге Лонгинова о Новикове, была составлена Карамзиным для того, чтобы обратить внимание императора Александра на бедственное положение детей Новикова, из которых сын Иван (род. в 1782 г.) и дочь Варвара (род. в 1783 г.) страдали эпилепсией, а младшая дочь, Вера (род. в 1787 г.), хотя и не была подвержена этой болезни, во имела очень слабое здоровье (М. Н. Лонгинов. Новиков и московские мартинисты. М. 1867, стр. 379). Тогда же обращалась к императору Александру с просьбою о вспомоществовании и Вера Николаевна Новикова, и записка её, исправленная Карамзиным, напечатана в Летописях русской литературы и древности, изд. Н. С. Тихонравовым, т. IV. М. 1862. Из письма В. Н. Новиковой к А. И. Тургеневу, относящагося к тому же времени и напечатанного в том же томе Лептописей, видно, что Тургенев также принимал участие в Новиковых.
   Походяшин – Григорий Максимович (род. около 1760 г., ум. в первой половине ноября 1820), второй сын известного, своим богатством Верхотурского 1-й гильдии купца Максина Михайловича Походяшина (ум. в 1781 г.), откупщика и горнопромышленника. В 1774 г. Григорий Походяшин поступил в Преображенский полк, в 1786 г. был капитаном, вскоре затем вышел в отставку с чином премьер-маиора и переименовав впоследствии в надворные советники. Еще в бытность свою на службе он был принят в масонскую ложу, основанную в начале 70-х годов бароном Рейхелем. В 1785 г., во время пребывания своего в Москве, Походяшин познакомился с Н. И. Новиковым и сделался ревностным почитателем его и членом «Дружеского ученого общества». Бросив службу, он поселился в Москве. В 1787 г., когда в России свирепствовал голод, мартинисты с живым сочувствием отнеслись в народному бедствию и часто устраивали собрания с целью изыскать средства для помощи голодающим. В одном из подобных собраний Новиков так красноречиво и трогательно описал страдания бедняков, так горячо взывал о спасении их от голодной смерти. что все присутствовавшие были потрясены. С этого момента Походяшин, бывший в собрании, весь отдался на служение человечеству. Он немедленно вручил Новикову 300000, которые и были истрачены на покупку хлеба и бесплатную раздачу его голодающим. Остальная часть огромного состояния Походяшина также была употреблена на благотворительные дела и народное просвещение. Сам он, как и М. И. Невзоров, умер в нищете, до последней минуты сохраняя благоговейной воспоминание о покойном уже Новикове (Лонгинов. Новиков и московские мартинисты. М. 1867. – С.-Петербургские Ведомости 1820 г., № 92, стр. 1116).
   С. П. Жихарев, видевший Походяшина в 1806 г., так описывает его: «Это человек тихий, скромный и молчаливый, живет более жизнию созерцательной, однако же не забывает исполнять и некоторые светские обязанности в своем кружку; ростом не мал, худощав и физиономию имеет бесстрастную… Походяшин никогда не говорит иначе, как вдвоем или втроем; при лишних людях он дичится, молчит и кажется человеком очень ограниченным, за какого мне его и выдавали» (Записки. М. 1890, стрр. 134, 135).
   О Походяшине см. статью Е. М. Гаршина: «Мартинисть и филантроп прошлого века» (Исторический Вестник 1887 г., т. XXIX) и Русский Архив 1891 г., кн. I, стрр. 425-429.
   Типография И. В. Лопухина была учреждена в 1783 г., вслед за указом о вольных типографиях, обнародованным 15-го января того же года. В 1786 г. она слилась с Компанейской типографией и существовала до ноября 1791 г., когда Типографическая компания была уничтожена самими членами её (М. Н. Лонгинов. Новиков и московские мартинисты, стрр. 205, 217, 271, 310).
   Новиков, сидевший в Шлиссельбургской крепости с конца мая 1792 г., был освобожден Павлом I в ноябре 1796 г.
   «Дарил несчастных он – чем только мог – слезою» – стих из 34-й строфы элегии Грея «Сельское кладбище» в переводе Жуковского.
   Иоанн Арндт (род. в 1555 г., ум. в 1621) – один из популярнейших немецких мистиков, давший лютеранам в своих сочинениях образец сближения религии с жизнью. Известнейшим из подобных сочинений было «Vom wahren Christenthum» (1605-1609), переведенное отцом Ал. Ив. Тургенева, Иваном Петровичем Тургеневым и напечатанное в 1784 г. в вольной типографии И. В. Лопухина под следующим заглавием: «Иоанна Арндта о истинном христианстве шесть книг, с присовокуплением Райского Вертограда и других некоторых мелких сочинений сего писателя».
   Гейм – Иван Андреевич (род. в 1758 г., ум. в 1821), с 1781 г. лектор немецкого языка и классических древностей в Московском университете, а с 1786 ординарный профессор всемирной истории, статистики я географии, составитель русско-французско-немецких словарей.
   Первый цензурный устав, утвержденный 9-го июля 1804 г. (а не 1803 г., как говорит Тургенев) слыл у современников либеральным. В нем говорилось, между прочим, что «цензура в запрещении печатания или пропуска книг и сочинений руководствуется благоразумным снисхождением, удаляясь всякого пристрастного толкования сочинений или мест в оных, которые по каким-либо мнимым причинам кажутся подлежащими запрещению. Когда место, подверженное сомнению, имеет двоякий смысл, в таком случае лучше истолковать оное выгоднейшим для сочинителя образом, нежели его преследовать» (статья 21-я). Еще более симпатичною являлась 22-я статья устава, гласившая, что «скромное и благоразумное исследование всякой истины, относящейся до веры, человечества, гражданского состояния, законоположения, управления государственного или какой бы то ни было отрасли правления, не только не подлежит и самой умеренной строгости цензуры, но пользуется совершенною свободою тиснения, возвышающею успехи просвещения».
   Второй цензурный устав, названный С. Н. Глинкою чугунным (Записки. С.-Пб. 1895, стр. 349), был составлен А. С. Шишковым вместе с князем П. А. Ширинским-Шихматовым и утвержден 10-го июня 1826 г. Он просуществовал около двух лет. Его заменил устав 22-го апреля 1828 г., о котором И. В. Киреевский дал такой отзыв: «Я прошу просвещенных читателей обратить внимание на сочинение, которое, хотя вышло ранее 29-года, но имело влияние на его текущую словесность; которое должно иметь еще большее действие на будущую жизнь нашей литературы; которое успешнее всех других произведений русского пера должно очистить нам дорогу в просвещению европейскому; которым мы можем гордиться перед всеми государствами, где только выходят сочинения такого рода; которого издание (выключая, может быть, учреждение Ланкастерских школ) было самым важным событием для блага России в течение многих лет и важнее ваших блистательных побед за Дунаем и Араратом, важнее взятия Эрзерума и той славной тени, которую бросили русские знамена на стены Царьградсвия. Эта книга – читатель уже назвал – Цензурный устав».
   Дальнейшие обстоятельства показали, что Тургенев был прав в своем несогласии с мнением Киреевского об уставе 1828 г., который в своем регрессивном развитии постепенно дошел до знаменитого в летописях цензуры и общества «Комитета 2-го апреля 1848 года».
   Названная Тургеневым переписка в печати не появлялась.
   Орлеанский – герцог Людовик-Филипп (род. в 1773 г., ум. в 1850), вступивший на Французский престол 9-го августа 1830 г., по изгнании Карла X.
   Молодой St. Priost – граф Алексей (см. примечание к 185-й странице). Перевод его статьи князя Вяземского о Фонвизине, кажется, в печати не появлялся. Полного экземпляра Revue Franèaise мы не могли найти в петербургских книгохранилищах.
   Плеинра – первая жена Г. Р. Державина, Екатерина Яковлевна (род. 8-го ноября 1760 г., ум. 15-го июля 1794), рожд. Бастидов. Вышла замуж 18-го апреля 1778 года.
   Говоря о «семейственном препровождении времени» Державина, Тургенев имел в виду следующие строки из 10-й строфы «Феляцы»:

     Иль, сидя дома, я прокажу,
     Играя в дураки с женой;
     То с ней на голубятню лажу,
     То в жмурки резвимся порой,
     То в свайку с нею веселюся,
     То ею в голове ищуся.

   Лужницкий старец – псевдоним М. T. Каченовского, который поместил в Вестнике Европы 1810 г. (ч. 49, № 1) свою критику на книгу Алексея Ивановича Мартоса, напечатанную без имени автора: «Изследование банного строения, о котором повествует летописец Нестор» (С.-Пб. 1809), а в 1812 году (ч. 65, № 17) свою статью: «Еще несколько слов о банном строении».
   Выражения Карамзина: «Главное дело быть людьми, а не славянами»; «Что хорошо для людей, то не может быть дурно для русских» находятся в «Письмах Русского путешественника». Письмо из Парижа, от мая 1790 г. (Сочинения Карамзина, изд. А. Ф. Смирдина, т. II, С.-Пб. 1848, стр. 515).
   Говоря о русском Боге, Тургенев намекает на стихотворение князя Вяземского с таким же заглавием. Оно вошло в III-й том «Полного собрания сочинений» его и отнесено к 1827 году.
   Сестра графа Алексея Сен-При – графиня Ольга Карловна срод. в 1807 г., ум. 16-го сентября 1851), причисленная вместе с братом к русскому дворянству указом 10-го марта 1825 г. Она была замужем за генерал-адъютантом, генералом от кавалерии князем Василием Андреевичем Долгоруковым (род. 24-го февраля 1804 г., ум. 6-го января 1868), который был военным министром (1852-1856), членом Государственного совета (в 1853 г.), шефом Корпуса жандармов (1862-1866) и обер-камергером (с 17-го апреля 1866 г.).
   Об «Отрывке о Гишпаний» см. примечание к стр. 185-й.
   Роман Б. Констана – «Адольф».
   Киселева – Софья Станиславовна, рожд. графиня Потоцкая, жена Павла Дмитриевича. О ней св. тт. I и II. – О М. А. Потоцкой, рожд. княжне Салтыковой и её муже, графе Болеславе Потоцком, см. т. II.
   Новое сочинение Шатобриана – «Etudes ou discours historiques sur la chute de l'empire Romain, la naissance et les progrès du christianisme et l'invasion des Barbes; suivis d'une analyse raisonnée de l'Histoire de France», 4 vol. Paris. 1831.
   Мейстер – известный граф Joseph-Marie de Maistre (род. в 1754 г., ум. в 1821), пребывавший в России, в качестве Сардинского посланника, с 1803 г. по 1819.
   Хитров – вероятно, Захар Алексеевич (род. в 1807 г., ум. в 1876), камер-юнкер, состоявший в ведомстве министерства иностранных дел (Месяцослов на 1831 г., ч. I, стр. 15), впоследствии обер-церемонийнейстер.
   Английский писатель William Paley (род. в 1743 г., ум. в 1605), кроме специальных сочинений по теологии и философии, известен еще и такими, в которых защищал гражданскую свободу родины и восставал против торговли неграми. Полное собрание сочинений его издано в 1848 году (Лондон, 4 тома).
   Булгаков – Константин Яковлевич.
   Князь Вяземский 18-го апреля 1830 г. определен, по Высочайшему повелению, чиновником особых поручений при Министерстве финансов.

724. Князь Вяземский Тургеневу. 25-го июля [1830 г. Петербург].

   Киреевский в своем «Обозрении русской словесности за 1829 год», написанном по настоянию М. А. Максимовича, говорит о подражаниях Дельвига древним и выражается, между прочим, так: «Его Муза была в Греции; она воспиталась под теплым небом Аттики; она наслушалась там простых и полных, естественных, светлых и правильных звуков лиры Греческой; но её нежная краса не вынесла бы холода мрачного Севера, еслибы поэт не прикрыл ее вашею народною одеждою; еслибы на её классические формы он не набросил душегрейку новейшего уныния: и не в лицу ли Гречанке наш северный наряд?».
   В 11 и 12 номерах Северной Пчелы за 1830 год была помещена придирчивая рецензия на Денницу вообще и на «Обозрение русской словесности за 1829 год» в особенности. Рецензентом, скрывшимся под псевдонимом «Порфирия Ушегрейкина, был, вероятно, сам Булгарин, о романе («Иван Выжигин») которого Киреевский дал резко-неодобрительный отзыв. Рецензент с озлоблением напал на «призванного критика», который «одним словом дал бессмертие всем своим приятелям и поразил ядром мысленности и картечью осветительного прикосновения всех, которые не нравятся его приятелям». Тщательно выбирая неудачные выражения Киреевского, рецензент не мог, конечно, оставить без внимания и отзыва о Дельвиге: «Греческая Муза в душегрейке новейшего уныния!» восклицает он. «Не правда ли, что это мило до крайности? При первом маскараде закажем себе эту душегрейку новейшего уныния, под которой верно не озябнет здравый смысл, но согреется, раскалится до того, что надобно будет кровопускание. Хвалите, читатели! А если не станете хвалить, то вскоре услышите похвалы этой душегрейке в других журналах, а себе – брань».
   Н. М. Языков собирался в это время издавать альманах. Оскорбленный за Киреевского, он хотел назвать свой альманах «Душегрейкой». По этому поводу Киреевский писал родным: «Конечно, это было бы величайший знак дружбы, который писатель может оказать другому писателю, так открыто одобрить то, на что всего больше нападают. Но благоразумно ли это? Не смотря на то, что он Языков, он Языков только для понимающих. Для Булгариных он просто цель повыше других. Пусть их грязь не долетит до этой цели, во покуда летит, она заслоняет цель от взоров тех, кто внизу, а эти-то низкие и дороги для альманаха. Отсоветуйте ему рыцарствовать… Уверьте его, что мне довольно знать его одобрение, чтобы быть вознаграждену за критики всех возможных Полевых» (Полн. собр. соч. И. В. Киреевского, т. I. М. 1861, стрр. 65-66).
   Как отнесся Пушкин в начинающему писателю видно из следующей заметки о нем поэта: «Молодой Киреевский, в краспоречивом и полном мыслей обозрении нашей словесности, говоря о Дельвиге, употребил сие изысканное выражение: «Древняя муза его покрывается иногда душегрейкою новейшего уныния». Выражение, конечно, смешное. Зачем не сказать было просто: в стихах Дельвига отзывается иногда уныние новейшей поэзии. Журналисты наши, о которых г. Киреевский отзывался довольно непочтительно, обрадовались, подхватили эту душегрейку, разорвали на мелкие лоскутки и вот уже год, как ими щеголяют, стараясь насмешить свою публику. Положим, все та же шутка каждый раз им и удается. Но какая им от того прибыль? Публике почти дела нет до литературы, а малое число любителей верит наконец не шутке, беспрестанно повторяемой, но постоянно, хотя и медленно, пробивающимся мнениям здоровой критики и беспристрастия» (Сочинения А. С Пушкин, изд. под ред. П. А. Ефремова, т. V, С.-Пб. 1903, стрр. 518-519).
   Тюфякин – гофмейстер князь Петр Иванович (св. т. II), совоспитанник императора Александра и князя А. Н. Голицына, с 1812 г. вице-директор, а с 1816 директор императорских театров, в 1821 году уволенный от этой должности. Он был женат на Екатерине Осиповне Хорват (род. в 1777 г., ум. 6-го марта 1802), но детей не имел. С ним превратился род князей Тюфякиных, происходивший от Рюрика. Тюфякин, еще до поступления в театральную дирекцию, много путешествовал и долго жил в Париже (П. Н. Арапов. Летопись русского театра, стр. 213.– P. М. Зотов. Записки – Исторический Вестник, 1896 г., т. 65, стр. 38; т. 66, стр. 46). После своей неожиданной отставки, он окончательно поселился там, «являлся всюду с подругой своей, m-lle Irma, одной из парижских актрис, и был предметом постоянных печатных насмешкв в мелких парижских журналах; там окрестили его князем Tout-faquin. Как он ни жаловался по судам на злоупотребление прессы его именем, ему всегда отказывали в удовлетворении» (Записки Д. И. Свербеева, т. I. М. 1899, стрр. 356-357). «Когда Русским приказано было выехать из Парижа, Поццо-ли-Борго исходатайствовал у императора Николая позволение ему оставаться в нем, по причине болезни. Впрочем, он был в самом деле здоровья очень плохого. Посол приглашает его однажды на обед. Князь находит под салфеткою прибора своего высланное из Петербурга разрешение оставаться бессрочно в Париже. Князь так и вскочил со стула от удивления и радости.
   Дом его парижский был очень гостеприимен для туземцев и для заезжих земляков» (Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского, т. VIII, стр. 261). Для характеристики князя Тюфякина любопытен рассказ о том, как даже в день своей смерти он не мог забыть балета и с большим трудом спросил: «А Плоншет танцует-ли сегодня?» (Там же, стр. 260). О Тюфякине см. записки Вигеля и П. А. Каратыгина.
   – (Стр. 208) Нессельроде – граф Карл Васильевич (род. 2-го декабря 1780 г., ум. 11-го марта 1862), сын тайного советника русской службы, графа Максимилиана Нессельроде (род. 24-го октября 1724 г., ум. 24-го февраля 1810) от брака его с еврейкою Луизою Гонтар (ум. 25-го августа 1785 г.), находившийся в русской службе с 1796 г., вице-канцлер с 1828 г. и канцлер с 1845. Слухи о замене его послом в Лопдоне, князем Христофором Андреевичем Ливеном (род. в 1777 г., ум. 29-го декабря 1838) оказались ложными.
   Князь Вяземский, говоря в своей «Старой записной книжке», под 23-25 сентября 1853 г., о русской дипломатии, вверенной «совершенно антирусским началам», замечает: «У Нессельроде, хотя и нельзя сказать Нессельрода, есть по крайней мере русские мериносы на Святой Руси. Стало быть он прикреплен к Русской земле» (Полн. собр. соч., т. X, стр. 20).
   Нессельроде был женат (с января 1812 г.) на дочери министра финансов, Марии Дмитриевне Гурьевой (род. 2-го июня 1786 г., ум. 6-го августа 1849).
   Извлечения из статьи графа А. Сен-При князь Вяземский не сделал.
   А. С. Пушкин женился на Наталии Николаевне Гончаровой (род. 26-го августа 1812 г., ум. 26-го ноября 1863) 18 го февраля 1831 г.
   Роман Алексея Перовского – «Монастырка», ч. I, С.-Пб. 1830; ч. II. С.-Пб. 1833. – Роман Загоскина – «Юрий Милославский», М. 1830.
   Красовский – Александр Иванонич, цензор (см. о нем выше и т. II).
   В Деннице было напечатано следующее стихотворение, под заглавием: «К ***» и с подписью: «С-ма Т-ва»:

     Слезами горькими, тоскою
     Твоя погибель почтена,
     О, верь, о, верь, что над тобою
     Стон скорби слышала волна!
     О, верь, что над тобой почило
     Прощенье, мир, а не укор;
     Что не страшна твоя могила
     И не постыден твой позор!

   Направление в этой элегии, за напечатание которой С. Н. Глинка поплатился арестом, признано было «неблагонравным» (Щукинский сборник. Выпуск I. М. 1902, стр. 297), так как явилось подозрение, что в ней оплакан Рылеев или кто-нибудь из его товарищей-декабристов. – Арест Глинки Москва встретила с негодованием и запротестовала. М. А. Дмитриев рассказывает, что у Сергея Николаевича в три-четыре дня перебывало с визитом человек 300, и одним из первых явился Ив. Ив. Дмитриев (Киевская Старина 1882 г., т. I, стр. 162. – М. А. Дмитриев. Мелочи из запаса моей памяти. М. 1869, стр. 109).
   Автором злополучной элегии была Серафима Сергеевна Теплова. Она происходила из зажиточной купеческой семьи; детство и раннюю молодость провела в Москве у родителей, которые дали ей хорошее образование. В 1827 г. она и старшая сестра её, Надежда Сергеевна (род. 19-го марта 1814 г., ум. 16-го июня 1848), познакомились с М. А. Максимовичем, который и сделался руководителем обеих сестер в их литературных занятиях (М. Н. Лонгинов. Письмо в редактору – Современная Летопись 1861 г., № 20). В 1832 г. или несколько ранее Теплова вышла замуж за Дмитрия Федоровича Пельского (Стихотворения П. Тепловой. М. 1860, стр. 31), который был чиновником московского Почтамта, а в сороковых годах занимал должность почтмейстера в Дмитрове. Серафима Сергеевна умерла после 1861 года.
   Хотя Теплова и постоянно занималась литературою, но почти ничего не печатала. Кроме указанной выше элегии, нам известно еще стихотворение: «К сестре в альбом», помещенное в Северных Цветах на 1832 год. В альбоме М. А. Максимовича, напечатанном в И-м томе Киевской Старины 1882 г., находится пиеса: «Ex ungue leonem», относящаяся в 1829 году. Из письма С. С. Пельской в Погодину, от 1849 г., видно, что она писала оригинальные повести, и некоторые из них предлагала напечатать в Москвитянине, но редактор журнала не воспользовался её предложением (Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. X. С.-Пб. 1896, стрр. 312-314).
   H. М Языков в своем послании в С. С. Тепловой (Телескоп 1832 г., ч, VII) изображает ее женщиною с чуткою поэтическою душой, которая способна понимать «чем поэзия жива» и умеет «мыслью своею»

     Чужую мысль далеко увлекать
     И, праведно господствуя над нею,
     Ее смирять и возвышать.

725. Тургенев князю Вяземскому. [Конец года. Париж].

   Письмо это должно быть отнесено к ноябрю 1841 г. – Граф
   Петр Петрович Пален (род. в 1778 г., ум. 19-го апреля 1864) был русским послом в Париже с 11-го марта 1835 г. по 8-е апреля 1851 г. Вызванный на время в Петербург, он отбыл из Парижа 30-го октября 1841 г. (Н. П. Павлов-Сильванский. Очерк истории Министерства иностранных дел. С.-Пб. 1902. Приложения, стр. 17).
   Аппони – венгерский граф Антуан-Рудольф (род. в 1782 г., ум. 17-го октября 1852), некогда секретарь Австрийского посольства в Петербурге, более 20-ти лет бывший послом в Париже (до 1849 г.), дипломат школы Меттерниха. Аппони был женат на дочери графа А. X. Бенкендорфа, графиня Анне Александровне.

726. Князь Вяземский Тургеневу. 31-го октября 1832 г. Петербург.

   Гагарин – князь Григорий Иванович (см. выше и тт. I, II).
   – (Стр. 211) Нефедьева – Александра Ильинична (см. выше).
   – (Стр. 211), Смирниха – Александра Осиповна Смирнова, одна из даровитейших и образованнейших русских женщин высшего круга; салон её был центром, в который стекались литературные и общественные деятели времен Николая I. Смирнова родилась в Одессе 6-го марта 1809 г. Родителями её были: французский эмигрант Joseph de Rosset (род. в Дофинэ в 1760 г., ум. в Одессе 11-го декабря 1813) и Надежда Ивановна Лорер (ум. в царствование Александра I), голшитинка французского происхождения, мать которой, Екатерина Евсеевна, была рожденная княжна Цицианова, родственница последнего Грузинского царя Георгия XIII. Лореры пользовались благоволением Александра I, который заочно крестил Александру Осиповну. Отец последней, называвшийся Осипом Ивановичем, находился в русской службе, во флоте, с 29-го марта 1788 г. по 23-е октября 1797 г., когда вышел в отставку, имея чин капитан-лейтенанта и Георгиевский крест 4-й степени, полученный 11-го мая 1791 г. С 12-го декабря 1802 г. он снова поступил на службу и, переименованный в надворные советники, был назначен инспектором Одесского портового карантина; эту должность он занимал до своей смерти. Вскоре по кончине его, Надежда Ивановна вступила во второй брак с генерал-лейтенантом, впоследствии сенатором, Иваном Карловичем Арнольди (род. 27-го декабря 1780 г., ум. 11-го октября 1860) и сыновей своих: Аркадия, Клементия, Осипа, Александра отправила к бабушке, Екатерине Евсеевне Лорер, проживавшей в Херсонской губернии, близ Николаева, в своем имении Громоклея-Водино, а также и семилетнюю Александру Осиповну, которая впоследствии отдана била в Екатерининский институт, и как раз в то время, когда П. А. Плетнев преподавал там русскую словесность. Он сделался другом своей талантливой ученицы. Россет кончила курс в институте 20-го февраля 1826 г., при выпуске получила медаль средней величины и в марте того же года была назначена фрейлиной в императрице Марии, своей крестной матери, а по кончине её (24-го октября 1828 г.) к императрице Александре Федоровне, при которой состояла до своего замужества. В этот период времени молодая фрейлина познакомилась со вдовою историографа, Екатериною Андреевной Карамзиной, а чрез нее с Жуковским, А. И. Тургеневым, князем П. А. Вяземским, А. Пушкиным и многими другими членами литературного кружка, группировавшагося около Карамзиных, салон которых Александра Осиповна с свойственным ей остроумием называла «ковчегом Арзамаса». Наконец, и сама Россет начала устраивать литературные вечера, памятные между прочим тем, что на них читали свои произведения Пушкин, Гоголь, а позднее И. С. Тургенев. В доме Карамзиных Александра Осиповна познакомилась с одним из приятелей Пушкина камер-юнкером Николаем Михайловичем Смирновым (род. в 1809 г., ум. 4-го марта 1870), который состоял при Азиатском департаменте, и в январе 1832 г. вышла за него замуж. Впоследствии Смирнов занимал должность гражданского губернатора в Калуге (1845-1851) и в Петербурге (1855– 1861), после чего был сенатором, а в 1867 г. уволен, по прошению, в отставку. А. О. Смирнова умерла в Париже 7-го июля 1882 г., а похоронена 9-го сентября в Москве, в Донском монастыре, где погребем и её муж (Записки А. О. Смирновой. Ч. I. С.-Пб. 1895. – Русская Старина 1888 г., т. 58, стрр. 32-72. – Формуляр О. И. Россет. – Н. С Карнов. Несколько фактов из жизни С.-Петербургского училища ордена св. Екатерины. С.-Пб. 1898, стр. 52. – Формуляр Н. М. Смирнова. – Московские Ведомости 1870 г., № 51; 1882 г., № 248).
   Благодаря своему уму, прямодушному характеру и «своеобразной миловидности», Смирнова пользовалась всеобщим расположением. При дворе ее любили и ласкали, в обществе же боготворили, преклонялись перед нею, в особенности поэты, которые, воспевая Смирнову в стихах, давали ей различные прозвища. Так, Жуковский называл Александру Осиповну Небесным дьяволенком, Девушкой-чернавушкой, Всегдашней принцессой своего сердца; князь Вяземский называл ее Donna Sol (действующее лицо в драме Гюго «Эрнани»), Madame Фонвизин, Madame de Sévigné, Notre dame de bon secours des poètes russes en détresse.
   Пушкин дал ей прозвища: Венера Невы, Славянская Лафорэ (служанка Мольера, которой последний читал свои комедии), Южная ласточка, Смугло-румяная красота наша и т. п. (Записки А. О. Смирновой, т. I. С.-Пб. 1895, стр. 22. – Русская Старина 1888 г., т. 58, стрр. 37, 41. – Русский Архив 1883 г., кн. I, стрр. 334, 339. Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского, т. VIII, стр. 233. – Соч. Пушкина, изд. под ред. П. О. Морозова, т. IV, стр. 224).
   Смирнова вела записки, отрывки из которых печатались в Русском Архиве: 1) Из записок дамы, 1845 год (1882 г., кн. I). 2) Из записной книжки (1890 г., кн. II, № 6). Отдельное, полное издание (редакции Северного Вестника), в переводе с французкого; вышло в двух частях, под заглавием: «Записки А. О Смирновой. Из записных книжек 1826-1845 гг.» С.-Пб. 1895-1897.
   Кроме того, в Русском Архиве 1895 г., кнн. I–III, напечатаны русские записки Смирновой, подлинная рукопись которых принадлежит П. И. Щукину и служит дополнением к французскому оригиналу, а также «Воспоминания» о Жукоиском (1871 г., No XI).
   Наиболее удачную характеристику А. О. Смирновой дал И. С. Аксаков в её некрологе, напечатанном в 37-м номере Руси за 1882 год: «Ея красота, столько раз воспетая поэтами, не величавая и блестящая красота форм (она была очень невысокого роста), а южная красота тонких, правильных линий смуглого лица и черных, бодрых, проницательных глаз, вся оживленная блеском острой мысли, её пытливый, свободный ум и искреннее влечение в интересам высшего строя – искусства, поэзии, знания – скоро создали ей при дворе и в свете исключительное положение. Дружба с Плетневым и Жуковским свела ее с Пушкиным, и скромная фрейлинская келья на 4-м этаже Зимнего дворца сделалась местом постоянного сборища всех знаменитостей тогдашнего литературного мира… Она и пред лицом императора Николая, который очень ценил и любил её беседу, являлась, так сказать, представительницею, а иногда и смелой защитницей лучших в ту пору стремлений русского общества и своих не придворных друзей. Зная её дружеские отношения с Пушкиным, государь Николай Павлович нередко через все получал от Пушкина и передавал ему обратно рукописи его произведений. У вас хранится конверт, подаренный нам Александрой Осиповною, в котором самодержавный царь отослал в ней для возвращения Пушкину с своими собственноручными поправками (по сознанию самого Пушкина вполне удачными) рукопись «Графа Нулина» (см. Записки А. О. Смирновой, ч. I. С.-Пб. 1895, стр. 3), надписав на конверте: «Ея превосходительству А. О. Россет» – красивым, тонким, чуть не женским почерком, но впрочем с очень энергическими и внушительными росчерками.
   И выйдя замуж на Н. М. Смирнова, Александра Осиповна не прекратила сношений с своими друзьями (она вообще была верный друг); напротив, ее гостиная или лучше сказать она сама была долго и долго притягательным центром для всех выдающихся художников, писателей, мыслящих деятелей. Со многими из них она вела обширную переписку. Известна её дружба с Гоголем, которого, конечно, не всякая дама «большего света и двора», особенно той эпохи, была бы способна так понять, оценить и привязать к себе душою. Вообще не только в России, но и за границей она была знакома со всеми более или менее замечательными людьми, искала беседы с ними, и при её необычайной памяти, при её начитанности, при её житейской опытности, её разговор, её рассказ, даром которого она владела мастерски, представлял неотразимую занимательность и прелесть…
   Лучше всего охарактеризовал Александру Осиповну в своих стихах Пушкин…. «В тревоге пестрой и бесплодной» (см. Сочинения и письма А. С– Пушкина под ред. П. О. Морозова, т. II, С.-Пб. 1903, стрр. 164-165). Александра Осиповна очень дорожила этими стихами, но особенно стихом:

     И как дитя была добра.

   И это была правда». О Смирновой см. также в книге H. Koлюпанова: «Биография А. И. Кошелева», т. I, кн. 2. С.-Пб. 1889.
   21-го октября 1832 г. князь Вяземский был назначен исправляющим должность вице-директора Департамента внешней торговли. По этому поводу он писал Жуковскому 11-го декабря 1832 г.: «А со мной без тебя сколько превращений! Я сделан вице-директором вашего департамента и из вице-мужа стал действительный муж и отец семейства. Все мои здесь на житье. Как я и они жалеют, что тебя здесь нет… Жену и Машу приняли в обществе довольно гостеприимно и милостиво, но все это сухо и холодно, как все и вся. Нет теплого человека, около которого можно было бы погреться, и в этом отношении у нас семейственная тоска по тебе» (Русский Архив 1900 г., кн. I, стр. 364).
   Бибиков – Дмитрий Гаврилович (род. 18-го марта 1791 г., ум. 22-го февраля 1870). Он был природный москвич; получил домашнее образование и с 15-летнего возраста поступил в военную службу. Находясь в Московской милиции, Бибиков в 1808 г. был переведен в Белорусский гусарский полк корнетом; в 1809 г. участвовал в войне с турками, а в 1812 г., будучи поручиком л. – гв. Драгунского полка, – в Бородинской битве, вместе с князем П. А. Вяземским, где и лишился левой руки; в 1819 г., числясь по кавалерии, он был переименован из полковников в колежские советники и назначен Владимирским вице-губернатором; в 1820 г. занимал такую же должность в Саратове, а в 1821 г. в Москве; в 1824 г., имея чин д. ст. советника, назначен директором Департамента внешней торговли; в 1835 г. отчислен, по расстроенному здоровью, от этой должности, в 1837 сделан сенатором и, 29-го ноября того же года переименованный из тайных советников в генерал-лейтенанты, назначен Киевским военным губернатором и генерал-губернатором Подольским и Волынским; в 1843 г. Бибиков получил звание генерал-адъютанта и чин генерала-от-инфантерии; в 1848 г. назначен членом Государственного совета; с 30 августа 1852 по 30-е августа 1855 занимал пост министра внутренних дел, а 7-го сентября того же года вышел в отставку (Русский Инвалид 1870 г., № 55). О нем см. Русский Архив, 1897 г., кн. III, стрр. 139-143. Князь Вяземский посвятил ему свое стихотворение «Поминки по Бородинской битве» (Полн. собр. сот., т. XII), где изобразил и самого Бибикова, своего «старинного доброхота».
   Бибиков был женат на Софье Сергеевне Кушниковой.
   Грей – Томас (род. в 1716 г., ум. в 1771), английский поэт, автор элегии «Сельское кладбище» (1749 г.), за которую он получил прозвище «Английского Пиндара». Тургенев посылал князю Вяземскому вероятно следующее издание: «The poetical works of T. Gray». London. 1821.
   Шатобриан в своем сочинении, упоминаемом на 206-й странице настоящего издания, так отозвался о Тургеневе: «М. le comte de Tourguéneff, ancien ministre de l'instruction publique en Russie, homme de toutes sortes de savoir, a bien voulu me communiquer des renseignements sur les historiens de la Pologne, de la Russie et de l'Allemagne» (Etudes…. t. I. Paris. 1831. Préface, p. CLVIII. Об этом отзыве Шатобриана упоминает князь Вяземский (Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 274) и Н. А. Мельгунов (Русская Старина 1898 г., т. 96, стр. 317).
   Дубенская – Варвара Ивановна, любимая фрейлина великой княжны Марии Николаевны (Записки А. О. Смирновой, ч. I. С.-Пб. 1895, стр. 35). В 1833 г. Жуковский писал Тургеневу: «Дубенская не шутя вздыхает по тебе, взяла твой портрет и жаждет твоего возвращения» (Письма Жуковского в Тургеневу. М. 1895, стр. 281); а в сентябре 1834 она уже вышла замуж за Thédose-Marie-Melchior-Joseph de Lagrené (род. в 1800 г., ум. в 1862), который в 1823-1825 гг. и в 1828-1830 находился при французском посольстве в Петербурге, а затем в Дармштадте, а с 1835 по 1843 г. занимал пост министра-резидента в Греции.
   По поводу предстоявшего брака Лагрена с Дубенской К. Я. Булгаков писал своему брату: «Она мила и умна, но ничего не имеет, а у него всего тысяч 40 дохода» (Русский Архив 1904 г., № 3, стр. 430; см. также стрр. 433, 434).
   Жуковский, находясь в Дармштадте, писал А. С. Хомякову 12/24 го сентября 1847 г.: «С Лагрене видаюсь я редко; он умен и любезен – но этот французский, все персифлирующий бессовестный ум, проникнутый каким-то общим всякому французу, и умному и глупому, остроумием, как халат немецкого профессора табачным дымом, мне не понутру; при нем как-то сам тупеешь и холодеешь, и сердечное убеждение не участвует в тон, что уста глаголют» (Сочинения В. А. Жуковского, изд. 7-е, т. VI. С.-Пб. 1878, стрр. 639-640).
   Молодая Толстая – Анна Матвеевна (род. в Петербурге 9-го января 1809 г., ум. там же 19-го января 1897), дочь сенатора Матвея Федоровича (род. в 1772 г., ум. в 1815) Толстого от брака его со старшей дочерью князя Смоленского, Прасковьей Михайловной Голенищевой-Кутузовой (род. в 1777 г., ум. в 1844), фрейлина великой княгини Елены Павловны. С 31-го января 1838 г. она была замужем за камергером князем Леонидом Михайловичем Голицынын (род. 15-го февраля 1806 г., ум. 23-го февраля 1860). Оба похоронены в московском Донском монастыре (Князь H. B. Голицын. Род князей Голицыных, т. I. С.-Пб. 1892, стрр. 197-198. – Русские Ведомости 1897 г., № 21).
   Фикельмонтша – графиня Дарья Федоровна Тизенгаузен (см. т. II, стр. 595), жена графа Людовика Фикельмом, Австрийского посланника в Петербурге (см. т. II, стр. 484). Графиня Долли Фикельмон, воспетая И. И. Козловым в русских, английских и итальянских стихах, «была красива и отличалась очаровательною добротой» (Записки А. О. Смирновой, ч. I, стр. 238). В её салоне, как и в салоне её матери, Е. М. Хитрово (по первому мужу графини Тизенгаузен), «имела верные отголоски вся животрепещущая жизнь европейская и русская, политическая, литературная и общественная (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. VII, стр. 493). Салон графини Фикельмон был, по выражению князя Вяземского, «европейско-русским. В нем и дипломаты и Пушкин были дома» (там же, т. VII, стр. 226).
   Гагарина – княгиня Екатерина Петровна, рожд. Соймонова (см. тт. I и II). Она имела пятерых сыновей.
   Завадовская – графиня Елена Михайловна, рожд. Влодек (св. примечание к 90-й странице). – Ее воспевали в стихах И. И. Козлов (Стихотворения, изд. под ред. Арс. Ив. Введенского. С.-Пб. 1892, стр. 221) и князь Вяземский (Полн. собр. соч., т. IV, стр. 149).
   (Стр. 214). Старушка Вяземская – княгиня Елена Никитична (род. 27-го декабря 1745 г., ум. 14-го октября 1832 вдова генерал-прокурора князя Александра Алексеевича Вяземского (род. 3-го августа 1727 г., ум. 8-го января 1793), дочь фельдмаршала князя Никиты Юрьевича Трубецкого (род. в 1700 г… ум. в 1768) от второго брака его с Анною Даниловною Херасковой, рожд. княжной Друцкой. – Некролог княгини Е. Н. Вяземской напечатав в Московских Ведомостях 1832 г., № 87, стр. 3844).
   Болеслав-Потоцкая – графиня Мария Александровна, рожд. княжна Салтыкова-Головкина (св. т. II, стр. 576).
   Киселева – Софья Станиславовна, рожд. графиня Потоцкая (см. тт. I и II).
   Императрица Александра Федоровна разрешилась от бремени великим князем Михайлом 13-го октября 1832 г.
   Rosalbina de Munck, по мужу Allan-Caradori (род. в Милане в 1800 г.), – дочь французского полковника, известная певица, преимущественно концертная, совершавшая артистические путешествия во Европе. Около 1835 г. она поселилась в Англии и почти не появлялась перед публикою, но в 1838 г. совершила поездку в Северную Америку (Н. И. Греч. Путевые письма из Англии, Германии и Франции, ч. I. С.-Пб. 1839, стр. 181). Зимою 1833 г. она давала концерты в Москве (Московские Ведомости 1833 г., №№ 5 и 13).
   Паганини – Николай (род. в 1784 г., ум. в 1840) – знаменитый итальянский скрипач. В 1829 г. он давал концерты в Варшаве, но в Петербург не приезжал.

727. Князь Вяземский Тургеневу. З0-го января 1833 г. [Петербург].

   Князь Александр Николаевич – Голицын.
   Приведенные стихи взяты из пиесы Боратинского: «Разуверение» (1821 г.).
   Голландцы более ста лет пользовались исключительных правом судоходства во реке Шельде (Escaut), орошающей, кроме Голландии, Францию и Бельгию. После французской революции Шельда была открыта для судов всех наций. Свободное плавание по ней, подтвержденное и Венским конгрессом, было окончательно признано вскоре после отпадения от Нидерландов Бельгии, провозглашенной в 1831 году независимым королевством под властию принца Саксен-Кобургского Леопольда.
   Голицын – князь Александр Николаевич.
   Упоминаемое письмо И. И. Дмитриева к князю Вяземскому (от 5-го января 1833 г.) напечатано во ИИ-й книге исторического сборника Старина и Новизна. С.-Пб. 1898, стрр. 169-171.

728. Князь Вяземский Тургеневу. 6-го февраля 1833 г. С.-Петербург.

   Потемкин – Иван Алексеевич (род. в 1778 г., ум. в Неаполе 26-го октября 1849 г.), сын егермейстера Алексея Яковлевича Потемкина (род. в 1741 г., ум. в 1810) от брака его с княжною Анною Богдановной Друцкой-Соколинской (род. в 1751 г., ум. в 1798). Он начал службу в 1782 г., поступив сержантом в Преображенский полк; в 1789 г. переведен в Измайловский полк, а в 1796 г. в Смоленский драгунский волк с чином капитана. В 1798 и. (23-го октября) уволен из военной службы для определения в гражданскую с чином коллежского ассессора. В 1799 г. (5-го мая) поступил в Коллегию иностранных дел. С 1811 и. (4-го июня) он состоял при Дрезденской миссии; в 1812 г. (30-го сентября) был секретарем посольства в Кальяри; в 1813 (9-го июня) пожалован в камергеры; с 14-го марта 1816 г. по 12-е декабря 1819 бил секретарем миссии в Мадрите, временно (с 12-го января 1818 во 9 ноября того же года) находясь поверенным в делах в Штутгардте; с 28-го июля 1822 по 25-е марта 1828 г. состоял при Коллегии, произведенный 22-го августа 1826 г. в д. ст. советники; затем, по 9-е апреля 1832 г. состоял посланником в Баварии; по 16-е марта 1837 г. – в Голландии; до 27-е апреля 1843 г. – в Папской области и вместе с тем в Тоскане (формуляр).
   Лерхенфельд – барон Максимилиан (род. в 1779 г., ум. в 1843), министр финансов в Баварии, а потом посланник при Германском союзе, в России и наконец посол в Веке. Он принадлежал в либеральной партии.
   Гагарин – князь Григорий Иванович (см. тт. I и II), с 9-го апреля 1832 г. по 12-е февраля 1837 г. бивший посланником в Баварии.
   Гнедич скончался 3-го февраля 1833 г., похоронен на Тихвинском кладбище Александроневской лавры.
   «Илиада» вышла в 1829 г., а «Стихотворения» в 1832.
   Под одой графа Хвостова разумеется «Размышление о Спасителе мира», написанное в 1832 году (Стихотворения, ч. VII. С.-Пб. 1834, стрр. 3-8). Были отдельные листки, напечатанные в типографии Министерства народного просвещения, под заглавием «Гимн Иисусу Христу».
   Князь Вяземский в письме к Жуковскому от 29-го января 1833 г. говорил: «Хвостов написал оду к Иисусу Христу, вероятно в пику Аполлону, который благословил его левшею. Я еще не сподобился прочесть эту оду (Русский Архив 1900 г., кн. I, стр. 369).
   Долгорукова – княгиня Варвара Сергеевна (род. в 1793 г., ум. 31-го января 1833), дочь гофмейстера князя Сергея Сергеевича Гагарина (род. в 1745 г., ум. в 1798) от брака его с княжной Варварой Николаевной Голицыной (род. в 1762 г., ум. в 1802), жена д. т. советника, обер-шталмейстера князя Василия Васильевича Долгорукова (род. 26-го марта 1787 г., ум. 12-го декабря 1858). О княгине В. С. Долгоруковой, известной своею благотворительностью, см. статью в Северной Пчеле 1833 г., № 31.
   Завадовская – графиня Елена Михайловна (см. выше).
   Радзивиллова-Урусова – княгиня Софья Александровна (род. 20-го мая 1806 г. н. с., ум. 29-го июля 1889 н. с.), дочь обер-камергера князя Александра Михайловича Урусова (род. в 1766 г., ум. в 1853) и княгини Екатерины Павловны, рожд. Татищеной. В 1833 г. (28-го января е. е.) княжна Урусова вышла замуж за князя Леона-Людвига Радзивилла (род. 10-го марта 1808 г., ум. 8-го января 1885), сына князя Людвига-Николая (род. 14-го августа 1773 г., ум. 3-го декабря 1830) и княгини Марии (ум. 1823 г.), рожд. Водзинской, в первом браке Валевской (Русский Вестник 1869 г., т. 84, стрр. 81, 82.– Almanach de Gotha 1891 г. – Русский Архив, 1900 г., кн. I, стр. 369).
   Красота княжны С. А. Урусовой засвидетельствована и Пушкиным, который, подражая Вольтеру, написал ей в 1827 году известное четверостишие.
   Долли – графиня Дарья Федоровна Фикельмов (см. выше, стр. 214).
   Нефедьева – Александра Ильиничва (см. выше).
   Притча à la Chwostoff – одна из пародий князя Вяземского, напечатанная в Русском Архиве 1866 г. (стт. 483-488) под заглавием «Танцовщик».
   «Эти притчи», говорит князь Вяземский в предисловии к ним, «писаны в подражание, и сказать можно без хвастовства, довольно удачно, притчам гр. Хвостова, особенно тем, которые заключаются в первом издании» (1802 г.)… Эта книга была нашею настольною и потешною книгою в Арзамасе. Жуковский всегда держал ее при себе я черпал в ней нередко свои Арзамазские вдохновения. Она послужила ему и темою для вступительной речи, при назначении его членом Арзамазского Общества».
   Долгорукова – княгиня Екатерина Александровна (род. в 1803 г., ум. 2-го марта 1852), жена генерал-адъютанта князя Ильи Андреевича Долгорукова (род. 6-го ноября 1797 г., ум. 7-го октября 1848), дочь князя Александра Николаевича Салтыкова (род. в 1775 г., ум. в 1837) от брака его с графиней Наталией Юрьевной Головкиной.
   Сестра Долгоруковой – Мария Александровна (род. в 1806 г., ум. 9-го января 1845), жена церемониймейстера Болеслана Станиславовича Потоцкого (род. в 1806 г., ум. в 1875), воспетая Козловым. Она была родною сестрой жены П. Д. Киселева.
   Мейендорф – барон Александр Казимирович (род. 25-го марта 1798 г., ум. в январе 1865) из немцев, переселившихся в ХП и. в Ливонию, по прозванию Рыжий, сын генерала от инфантерии Казимира Ивановича (род. 15-го октября 1749 г., ум. 1-го марта 1823) от брака его с Анною-Екатериною Фегезак (род. 25-го октября 1771 г., ум. в октябре 1840). Мейендорф начал службу 1-го сентября 1812 г. в Институте корпуса инженеров путей сообщения и 23-го декабря следующего года произведен в прапорщики. В 1816 г. (6-го марта) он перевелся в свиту государя по квартирмейстерской части, а 12-го августа 1817 г. – в гвардейский Генеральный штаб. В 1820 г. Мейендорф, по приказанию начальника Главного штаба и управляющего квартирмейстерскою частью князя П. М. Волконского, подвергся военному суду за дерзость, сказанную начальнику штаба отдельного гвардейского корпуса генерал-маиору А. X. Бенкендорфу, но по ходатайству последнего был прощен императором. После этого Мейендорф подал просьбу об увольнении его в отставку. По этому поводу князь Волконский писал командиру Гвардейского корпуса Ил. Bac. Васильчикову 6/18-го января 1821 г. из Лайбаха: «Я представил на благоусмотрение его величества просьбу штабс-капитана Гвардейского генерального штаба Мейендорфа 2-го об увольнении его в отставку. Его величество находит, что очень неделикатно с его стороны просить об увольнении после милости, оказанной ему вследствие военного суда, которому он подвергся; напротив, он должен бы был ревностью к службе доказать, что он не недостоин милостей, оказанных ему государем. Я буду ожидать ответа вашего; я желал бы, чтобы вы его вразумили: на этот счет; жаль было бы потерять в нем те способности, которые он высказывает; современем может быть полезен отечеству, тогда как, оставив службу, он потеряет навсегда свое достоинство». Получив ответ от Васильчикова, князь Волконский писал ему 24-го марта 1821 г. «Так как войска идут в поход, не время теперь выходить в отставку, и потому советую ему снова приняться за службу. Современем я посмотрю, что можно будет сделать для перевода его в армию, как он того желает». Наконец, 2-го февраля 1824 г. Мейендорф был уволен от службы «за болезнию», получив при отставке чин полковника. В 1829 г. он вновь поступил на службу, но по гражданскому ведомству и 9-го августа был определен, по высочайшему повелению, в Департамент мануфактур и внутренней торговли агентом во Францию по части мануфактурной промышленности и торговли вообще, но еще до своего отправления был командирован в Московскую и Владимирскую губернии для обозрения фабрик. Командировка эта продолжалась с 19-го декабря 1829 г. по 21-е апреля 1830, после чего Мейендорф немедленно уехал во Францию, за месяц перед тем получив звание камергера, с переименованием в коллежские советники. В 1839 г. произведен в д. ст. советники. В 1840-1841 гг. Мейендорф, по поручению Министерства финансов, занимался изучением промышленности и торговли в центральной России. Командировка его совпала с геологическим путешествием по России знаменитого английского геолога Родерика Мурчисона (род. в 1792 г., ум. в 1871) в сообществе с французским палеонтологом Филиппом-Эдуардом Вернелем – Verneuil (род. в 1805 г., ум. в 1873). По просьбе Мейендорфа, обладавшего некоторыми познаниями в геологии, они присоединились к нему, но не надолго: ученые цели не согласовались с практическими целями Мейендорфа, и они должны были разъединиться. В конце 1841 г. Мейендорф был назначен членом Совета министра финансов, 8-го мая 1842 – председателем в Москве двух отделений Советов: Мануфактурного и Коммерческого, а 23-ro апреля 1843 – попечителем Первой и Второй рисовальных школ в Москве (Строгановское училище). Ему «пришлось управлять школами, не имея ни необходимых денег, ни подходящих людей, притом в эпоху, когда общие условия мало благоприятствовали правильному развитию художественно-промышленного образования. Понятно, что на его долю выпало не столько управлять, сколько быть управляемым теми течениями, которые его окружали» (Гартвиг, А. Семидесятилетие Строгановского училища. М. 1901, стр. 249). Справиться же с этими течениями Мейендорф не мог, потому что отличался непрактичностью. Как человек предприимчивый, он выказывал большую склонность к реформаторским проектам, но проекты его по большей части оказывались неудачными. Ко всему этому присоединились еще внутренния неурядицы. Мейендорф бросил свое попечительство и в 1849 г. уехал на Кавказ, получив командировку по мануфактурным делам. Здесь дела пошли удачнее. Он принял деятельное участие в основании Кавказского Общества сельского хозяйства, устав которого был утвержден 27-го февраля 1850 г. По проекту Мейендорфа, была устроена в залах Тифлисской гимназии первая выставка естественных и мануфактурных произведений края, открытая 6-го марта 1850 г. По его же почину приглашен был 06ществон сортировщик табаку и учреждена в местечке Хони, Кутаисской губерния, табачная ярмарка; приглашен сортировщик шерсти и классификатор стал; Мейендорф заботился об улучшении разных отраслей хозяйства в крае, особенно о распространении культуры торговых и мануфактурных растений. Дальнейшее прохождение службы Мейендорфа, получившего в 1853 г. чин тайного советника не представляет уже никакого интереса.
   Мейендорф занимался литературой по различным специальным вопросам, находившимся в связи с его служебною деятельностью. Так, он поместил в Московском Телеграфе статью «О пронышленности в России» (1833, ч. 51, № 10, стрр. 181-196); в Земледельческом Журнале 1835, 1837, 1842 гг. несколько статей о мареве, сахаре и кружевах, также и в Журнале Овцеводства за 1833-1834 гг. – Из отдельно Изданных трудов его нам известны следующие: 1) Речь, произнесенная при вступлении в звание председателя московского отделения российских Мануфактурного и Коммерческого советов октября 27 дня 1842 г. М. 1842; 2) Опыт прикладной геологии преимущественно северного бассейна европейской России, напечатанной по приказанию министра финансов. С.-Пб. 1849; 3) Елисаветполь (Ганжа) и его окрестности. Отрывов из промышленного путешествия по Кавказу. М. 1851 (из № 111 Московских Ведомостей); 4) Ler finances de la Russie. Lettre a M. Wolowski, de l'Institut en réponse a un article sur cette matière, inséré par lui dans la Revue des deux monde. Paris. 1864.
   Мейендорф был женат на Елизавете Васильенне Гоггер (ум. после 1870 г.), дочери барона Вильгельма (Василия Даниловича) Hogguer, Нидерландского посланника в Петербурге, причисленного в 1800 г. в русскому дворянству, бившего в царствование Александра I Курляндским губернатором, от брака его с Анною Александровной Полянской, дочерью Александра Ивановича Полянского (ум. в 1818 г.) и Елизаветы Романовны, рожд. графини Воронцовой, умершей в 1792 году (Маслов, С. А. Историческое обозрение действий и трудов Московского Общества сельского хозяйства. М. 1846, стрр. 84, 153, 183, 184, 227, 264;– князь Долгоруков, П. В. Российская родословная книга, ч. III, С.-Пб. 1866, стр. 340; – Северная Почта 1865 г., № 28; – Ситовский, Н. П. Двадцатипятилетие Кавказского общества сельского хозяйства. Тифлис. 1875;– Записки Д. Н– Свербеева, ч. I. М. 1899, стрр. 329– 330; – Гартвиг, А. Семидесятипятилетие Строгановского училища. М. 1901; – Русский Архив 1885 г., кн. III, стр. 15; 1891 г., кн. III, стр. 491; 1892 г., кн. I, стрр. 81-85; 1897 г., кн. I, стрр. 438-439; 1901 г., кн. III, стр. 221;– Русская Старина 1886 г., т. 52, стрр. 380– 390; 1890 г., т. 66, стрр. 11 – 12, 261, 507; 1891 г., т. 70, стрр. 339, 345, 603).
   Графиня А. Д. Блудова в своих воспоминаниях за 1831 г. дает такую характеристику Мейендорфу и его жене: «Они были довольно молоды, довольно привлекательной наружности; он, со всегда поднятой головой, comme s'il humait l'air, с особенной походкой как-то немножко раскачиваясь, с добродушною улыбкою, с готовностью всякому протянуть руку помощи, если не дружбы. Любознательные, деятельный и веселый, он всюду собирал новости и щедро расточал их потом, не справляясь о их истине, так что никто, кажется, больше его не рассказывал небывальщины, хотя он не лгал и не выдумывал. Он был добрый и приветливый до бесконечности… Баронесса Мейендорф была гораздо умнее мужа и одарена замечательным талантом живописи. Она была скорее дурна, нежели хороша; но черные, оживленные, смеющиеся глаза, роскошные волосы, уменье одеваться к лицу составляли все вместе наружность более привлекательную, нежели ивой холодной и чопорной красавицы. Она имела большой успех в модном свете. Хотя отец её был Голландец, однако она была совершенно Русская и по душе, и по воспитанию» (Русский Архив 1873 г., кн. II, стт. 2078-2079).
   Болтливость Мейендорфа, на которую указывает графиня Блудова, а также и граф П. А. Валуев (Русская Старина 1891 г., т. 70, стрр. 339, 345, 603), дала повод С. А. Соболевскому написать на него несколько эпиграмм, отличающихся резкостью выражений. они напечатаны в Русском Архиве 1884 г., кн. I, стр. 242; кн. III, стрр. 350-351.
   Булгакова – Екатерина Александровна (род. 1-го марта 1811 г.), старшая дочь Александра Яковлевича, с 1-го января 1840 г. фрейлина Высочайшего двора, вышедшая замуж за сына графа Дм. Павл. Татищева, полковника л. – гв. Гусарского полка Павла Дмитриевича Солонирского 1-го июля 1835 г., а не в конце 1831, как ошибочно сказано на 541-й стр. II тома (Русский Архив 1900 г., кн. I, стр. 503; 1903 г., кн. III, стр. 411; Остафьевский Архив, т. III, стр. 267). Она, по свидетельству графа М. Д. Бутурлина, была очень хороша собой, «нечто в роде греческого типа, с блестящим цветом лица» (Русский Архив 1897 г., кн. II, стр. 206). Князь Вяземский часто называл ее «ушком», потому что при смущении у неё краснело не лицо, а одно из ушей, отличавшихся вообще особенною прелестью (там же, 1879 г., кн. II, стр. 110; 1902 г., кн. I, стр. 294).
   Мать Булгаковой – Наталья Васильевна (см. т. II), дочь сенатора князя Bac. Алекс. Хованского (сх. т. II) от первого брака его с Ек. Петр. Нарышкиной. Она, по словам Вигеля, также отличалась в молодости «оригинально-привлекательною» наружностью (Записки, ч. I, стр. 52).
   Оленин – Алексей Алексеевич (род. 30-го мая 1798, ум. 25-го декабря 1854), третий сын Алексея Николаевича (род. в 1763, ум. в 1843) от брака его с Елизаветой Марковной Полторацкой (род. в 1768, ум. в 1838), в то время коллежский советник, состоявший ори Министерстве иностранных дел, впоследствии д. ст. советник. Оленин действительно женился на княжне Александре Андреевне Долгоруковой (ум. 18-го ноября 1859 г.), брат которой, князь Илья Андреевич (род. 6-го ноября 1797, ум. 7-го октября 1848), некогда адъютант графа Аракчеева, был в это время полковником л. – гв. первой артиллерийской бригады, адъютантом великого князя Михаила Павловича и исправлял должность начальника штаба во фельдцейхмейстерской части, а впоследствии генерал-адъютантом. Он был женат на княжне Екатерине Александровне Салтыковой (род. в 1803, ум. 2-го марта 1852).
   Д. Н. Свербеев, лично знавший Оленина, изображает его веселым собеседником, гастрономом, страстным любителем вина и называет краснословом-циником, умевших тонко подмечать слабые стороны людей и выставлять их потом в злой каррикатуре (Записки, т. II. М. 1899, стрр. 307, 313-315).
   Рожалин – Николай Матвеевич. О нем сохранилось мало биографических сведений. Родился он в Москве 30 марта 1805 г.; образование получил в Московском университете, где кончил курс кандидатом во словесному отделению в 1824 г. (Краткая история Московского университета с 4 июля 1823 во 4 июля 1824 г., стр. 12), и был сын легкомысленного статского советника и доктора медицины Матвея Кузьмича Рожалина, собиравшагося, не смотря на свой преклонный возраст, вступить во второй брак с распутною цыганкой (С. П. Шевырев. История Московского университета. М. 1855, стр. 462. – Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. III. С.-Пб. 1890, стр. 309. – Архив Департамента герольдии). Рожалин искренно любил науку, но не стремился к занятию университетской кафедры, находясь под гнетом царившего в русском обществе мнения о «низости ученого звания» для дворян, и только не задолго до смерти мог отрешиться от этого нелепого предразсудка (Русский Архив 1882 г., кн. III, стр. 198. – Барсуков, кн. IV, стр. 93). По окончании курса в университете, Рожалин жил некоторое время в Москве, не занимая никакого оффициального. положения и трудясь над изучением древне-классических литератур. Он был знатоком античного мира и большим поклонником Германии, её литературы и философии, но самих немцев не любил, точно так же как ненавидел англичан, но преклонялся пред Шекспиром. Англичан он называл Каиновым племенем, годным только на одни изобретения (Московский Вестник 1830 г., ч. I, № 1, стр. 118. – Полн. собр. соч. Д. В. Веневитинова. С.-Пб. 1862, стр. 17. – Русский Архив, 1894 г., кн. III, стр. 214. – Русская Старина 1901 г., т. 105, стрр. 322-323). Время от времени Рожалин посещал общество, и даже аристократическое, как, например, дом князя Ив. Дм. Трубецкого, и при своем знании французского языка, изяществе манер и костюма был там не лишним (Барсуков, кн. I, стр. 281; IV, стр. 94). Но настоящий, полный отдых от своих трудов Рожалин находил в доме умной и высокопросвещенной Авдотьи Петровны Елагиной, а дом её, как известно, служил центром умственной и художественной жизни Москвы; сама же хозяйка «необыкновенно как умела оживлять общество своим неподдельным участием во всему живому и даровитому, во всякому благородному начинанию и сердечному высокому порыву» (Русский Архив 1877 г., кн. II, стр. 492). Елагина называла Рожалина «сыном своего сердца» и принимала самое теплое участие в его судьбе (см. «Уткинский Сборник». М. 1904). К этому времени относится и знакомство Рожалина с княгинею З. А. Волконскою, которая с осени 1824 г. поселилась в Москве и открыла свой знаменитый салон, вмещавший в себе всю родовитую Москву и лучших представителей науки, литературы и искусства в разнообразных его видах (Исторический Вестник 1897 г., т. 67, стрр. 954 – 958). Но как ученый по призванию, Рожалин более всего стремился к общению с людьми науки. Прежде всего он примкнул к кружку С. Е. Раича, преследовавшему исключительно литературные цели (Записки К. А. Полевого. С.-Пб. 1888, стр. 102); по приглашению Погодина, сделался членом основанного им в 1825 г. Общества переводчиков (Барсуков, кн. I, стр. 314), а затем уже вошел всем существом своим в философский кружок, известный под именем Общества любомудрия, душою которого был Д. В. Веневитинов, друг Рожалина, находившийся первоначально под благотворным влиянием его. Председательствовал в этом кружке князь В. Ф. Одоевский, а членами, кроме Веневитинова и Рожалина, были: Ив. Bac. Киреевский, также находившийся в тесных дружеских отношениях с Рожалиным, А. И. Кошелев, Шевырев, В. П. Титов, Н. А. Мельгунов, С. А. Соболевский, М. А. Максимович и некоторые другие (Полн. собр. соч. Веневитинова, стрр. 17-18; 82-83; 91-94: Послания в Рожалину. – Записки А. И. Кошелева. Берлин. 1884, стр. 12). В 1826 г., когда подготовлялось издание «Московского Вестника», Рожалин назначен был одним из помощников редактора, но в первый же год (1827) существования журнала прекратил редакционные занятия, оставив за собою только сотрудничество (Барсуков, кн. II, стрр. 46-47). В этом направлении деятельность его выразилась помещением в «Московском Вестнике» нескольких переводов и рецензий, перечисленных в книге Н. Колюпанова: «Биография А. И. Кошелева», т. I, кн. 2. М. 1889, стр. 322, я следующих статей: 1) О Рамайяне, индейской поэме. Из Геерена (1827 г., ч. I, № 4; 2) О древней торговле. Из Геерена (1827 г., ч. IV, № 15); 3) О Магабарате, индейской поэме. Из Геерена (1827 г. ч. IV, № 16); 4) Вот где был предатель! Эпизод из Гетева романа: «Странствования Вильгельма Мейстера» (1827 г., ч. II, № 5 и 6); 5) Сравнение романов китайских с европейскими. Из предисловия г. Абель-Ремюза к роману «Ю-Киао-ли или двоюродные сестры» (1827 г., ч. III, № 9); 6) О нынешней славе России в чужих краях (1830 г., ч. I, № 1, без подписи); 7) Нечто о споре по поводу Онегина (Вестник Европы 1825 г., ч. 144, № 17). Кроме того, Рожалин перевел из Гёте «Страдания Вертера». Этот перевод, изданный А. А. Елагиным без имени переводчика, был напечатан отдельным изданием в Москве, ч. I – 1828 г., ч. II – 1829 (см. Колюпанов, т. I, кн. 2, стр. 121).
   Рожалин тяготился журнальною работой, что видно из следующих слов его письма в А. И. Кошелеву: «Журнальные занятия совсем мне не по вкусу: они слышном разнородны, и все – к сроку, наскоро. По-моему, это останавливает образование сериозное и образует только шарлатанов» (Колюпанов, т. I, кн. 2, стрр. 120-121).
   С 1828 г. Рожалин, в качестве воспитателя детей генерала Паисия Сергеевича Кайсарова, жил в Дрездене (Русский Архив 1894 г., кн. III, стр. 213). Весною следующего года его навестили проездом в Италию княгиня 3. А. Волконская и Шевырев, который по этому поводу писал А. И. Благиной из Флоренции: «В Веймаре я расстался с нашим другом… Теперь, повидимому, он, слава Богу, спокоен и доволен настоящим; одна неизвестность будущего его тревожит. В Россию ему пока не хочется ни за что, и потому его место на два, на три года непременно чужие края. Теперь он весь живет в мире Греческом и Латинском, сонершенно с любовью предан своему предмету и, судя по настоящим занятиям, обещает нам Винкельмана и Гейне Русскаго» (Русский Архив 1879 г., кн. 1, стрр. 138– 139; ср. там же, 1905 г., № 5: П. В. Киреевский). В половине августа Рожалина посетил в Дрездене П. В. Киреевский (там же, 1894 г., кн. III, стр. 213), а в апреле 1830 г. его брат Иван, давший о своем друге такой отзыв в письме в матери: «Рожалин совершенно тот же, выключая длинных волос (которые, однако, он сегодня остриг), после двух лет уединенной жизни. Он занимается много и дельно; привык к сухому, не потеряв нисколько внутренней теплоты. Выучился по Английски и по Польски, последний язык особенно знает он прекрасно; читал с выбором и никогда не терял из виду главного предмета своих занятий: филологии и древностей. Круг его знакомства не широкий, но выбор делает честь его характеру. Вообще, однако, можно сказать, что во все это время он был почти один; это, однако, не имело невыгодного влияния на его обыкновенное расположение духа и дало его образу мыслей и выражениям большую оригинальность, без односторонности. Завидное качество, так как и вообще его поведение в отношении ко. внешним обстоятельствам его целой жизни» (Полн. собр. соч. И. В. Киреевского, т. I. М. 1861, стрр. 51-52).
   Вскоре после свидания с своим другом Рожалин оставил дом Кайсаровых и отправился с братьями Киреевскими путешествовать по Германии (там же, стрр. 70, 73-75. – Русский Архив 1894 г., кн. III, стрр. 218, 220, 224; 1907 г., кн. I, стрр. 76-103). В 1831 г. Рожалин, при содействии Шевырева, был приглашен княгинею З. А. Волконскою в Рим для занятий с её сыном и прожил там около трех лет. Наконец, в 1834 г. он вернулся на родину, но на другой день своего приезда скончался от чахотки. Бумаги же его, присланные в Москву, сгорели в повторе дилижансов (Барсукось, кн. V, стр. 240). В дневнике Погодина, пораженного этою роковой случайностью, находим следующую запись; «Боже мой! Этот человек как бы не существовал на земле! У него было необузданное самолюбие и стыдился представить что-нибудь несовершенное, так что самые близкие друзья не звали, что он делает. И вот теперь пропали все семилетние труды его, переписанные и приготовленные к печати!» (там же, кн. IV, стрр. 248-249). Во 2-й книжке Русского Архива за 1906 г. напечатаны любопытные для характеристики Рожалина письма его в С. П. Шевыреву.
   Указанное письмо Е. А. Боратынского в печати не появлялось. Издание названных альманахов не состоялось.
   «Монастырка» А. А. Перовского была издана в Петербурге и печаталась в типографии Н. И. Греча. Первая часть вышла в 1830 г., а вторая в 1833.
   Александр Филиппович Смирдин (род. в Москве 21-го января 1795 г., ум. в Петербурге 16-го сентября 1857) был не только опытный книгопродавец-издатель, 50 лет занимавшийся этим делом, но любитель литературы и библиограф. Удешевление книг, оценка литературных произведений, как капитала, и упрочение связи между литературой и книжной торговлей – вот его крупные заслуги.
   Второе издание сочинений Батюшкова было выпущено И. И. Глазуновым в 1834 г. Смирдину же принадлежит третье издание, 1850 г., входящее в серию «Полного собрания сочинений русских авторов».
   Упоминаемое заседание Государственного совета происходило 19-го января 1833 г. Подробности св в исследовании графа М. А. Корфа: «Жизнь графа Сперанскаго», т. II. С-Пб. 1861.
   Статс-секретарь, т. е. Михаил Андреевич Калугьянский (см. т. II), занимавший тогда должность начальника канцелярии ИИ-го отделения собственной е. и. в. канцелярии, кроме ордена Белого Орла, получил еще единовременно 25000 ас. и аренду на 50 лет по 3500 р. ежегодно с продолжением аренды 1830 г. (по 2000 р. в год) тоже на 50 лет (П. Баранов. М. А. Калугьянский. С.-Пб. 1882).
   Московский генерал-губернатор князь Д. В. Голицын (см. тт. I и II) был женат (с 1827 г.) на Татьяне Васильевне Васильчиковой (род. в 1782 г., ум. 28 января 1841), дочери бригадира Василия Алексеевича Васильчикова от брака его с Екатериною Илларионовной Овцыной, умершей в 1832 году, – О «старухе Вольдемар», то-есть матери князя Д. В. Голицына, княгине Наталье Петровне, см. тт. I и II).
   Щербатов – князь Николай Александрович (род. 10-го марта 1800 f 5-го февраля 1863), тайный советник, сперва Московский уездный предводитель дворянства, а потом Московский гражданский губернатор, женатый на княжне Зинаиде Павловне Голицыной (род. 5 февраля 1813 f 9 мая 1866). Брат Щербатова – князь Сергей Александрович, женатый на княжне Прасковье Борисовне Четвертинской, родной племяннице княгине В. Ф. Вяземской.
   У князя Н. А. Шербатова было две дочери: Мария, впоследствии жена графа Bac. Bac. Гудовича, и Варвара, девица. Вероятно, речь идет о первой.
   M-me Бравура – без сомнения, та образованная и красивая дама, жившая в 1834 г. в Москве, о которой упоминает в своих записках М. И. Глинка (С.-Пб. 1887, стр. 96), познакомившийся с ней в доме Александра Ермолаевича Мельгунова, отца известного литератора 30-х и 40-х годов.
   Князь Александр – единственный сын егермейстера князя Никиты Григорьевича (см. тт. I и II) и княгини Зинанды Александровны. Он родился в Петербурге 18-го ноября 1811 г. Обучением его занималась сама умная, даровитая и высокообразованная княгиня. В начале 1829 г. она переселилась из Москвы в Рим и упросила ехать с нею С. П. Шевырева, который должен был закончить образование её сына. Шевырев прожил в Риме до второй половины 1832 г. и вернулся в Москву вместе с своим питомцем, который в 1833 г. сдал выпускной экзамен в Московском университете и начал действительную службу в Министерстве иностранных дел, где уже числился с 18-тя летнего возраста. Сперва он был чиновником особых поручений в Варшаве при князе И. Ф. Паскевиче, затем советником посольства в Вене (1856), посланником в Дрездене (1858), в Неаполе (1860), в Мадрите (1862-1870), а потом состоял при Министерстве иностранных дел. Умер в Риме 2-го апреля 1878 г., побывав предварительно в своем Веневскон селе Урусове и в Москве. Похоронен, по православному обряду, на кладбище Кампо Верано, вместе с своей женой, Луизой Леопольдовной, рожд. баронессой фон-Лилиен, скончавшейся 1-го февраля 1871 г. (Русский Архив 1878 г., кн. III, стрр. 251-254; 1895 г., же. I, стрр. 495-496; Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. II, стр. 302; Биографический словарь профессоров Московского университета, ч. II. М. 1855, стр. 608; Княгиня Е. Г. Волконская. Род князей Волконских. С.-Пб. 1900, стр. 722).
   Получив обширное литературно-эстетическое образование, Волконский полюбил литературу и сам стремился к этого рода деятельности. Одним из первых опытов его в этом направлении было стихотворение «Ангелы», написанное 3-го декабря 1828 г., в день рождения матери, и напечатанное в Литературных Прибавлениях к Русскому Инвалиду 1838 г., № 45. Затем следует ряд статей, помещенных в Современнике (1837 г., т. V), Московском Наблюдателе (1837 г., т. XI, кн. 2) и Москвитянине (1841 г., ч. II, № 4), вошедших в его неудачную компиляцию: «Рим и Италия средних и новейших времен в историческом, нравственном и художественном отношениях», 2 ч. М. 1845. Кроме того, Волконскому принадлежат. еще следующие труды: 1) «Conseil de philosophie pratique». Paris. 1851; 2) Воспоминания о г. Бари и о перенесении честных мощей святителя Николая чудотворца, архиепископа Мирликийского. М. 1673; 3) Поездка Флигель-адъютанта князя Никиты Григорьевича Волконского к Наполеону в 1803 году. Из семейных воспоминаний (Русский Архив 1874 г., кн. I); 4) Село Большое Мурашкино, Нижегородской губернии, княгининского уезда (там же, 1875 г., кн. I); 5) Etudes sur l'Italie contemporaine. Paris. 1872.
   Ко всем снисходительный, добрый и со всеми ласковый, Волконский обладал замечательно ровным характером, не допускавшим никаких резких проявлений в отношениях в людям. За эти-то качества он и «нравился» многим.
   Гагарин – князь Григорий Иванович, в то время чрезвычайный посланник и полномочный министр в Мюнхене (о нем см. тт. I и II), имевший нескольких сыновей. Здесь идет речь о двух старших: Григорие и Евгение, состоявших тогда при посольстве в Париже.
   Князь Григорий Григорьевич (род. 29-го апреля 1810, ум. 18-го января 1893), впоследствии обер – гофмаршал, начал службу в 1829 г. в Коллегии иностранных дел, с причислением к Русскому посольству в Париже, что дало Гагарину возможность расширить свой умственный кругозор слушанием университетских лекций по математике, филологии, философии, истории, а также по юридическим наукам. В 1841 г., переименованый из камер-юнкеров в поручики, он поступил в л. – гв. Гусарский полк, в 1843 сделав флигель-адъютантом, с 1855 состоял при президенте Академии художеств великой княгине Марии Николаевне, в 1858 произведен в генерал-маиоры, с зачислением в свиту его величества, с 1859 по 1872 г. был вице-президентом Академии художеств, для упрочения внутреннего благоустройства которой прилагал большие старания. Умер во Франция, в Шательро и похоронен в своем имении Карачарове, при церкви села Сучкова, Корчевского уезда, Тверской губернии (Правительственный Вестник 1893 г., № 16. – Новое Время 1893 г., № 6073).
   Гагарин известен как основатель Музея христианских древностей и как неутомными исследователь византийской живописи и архитектуры. Он с любовию занимался изучением византийского стиля в применении его в православно-церковному искусству и, работая в этом направлении до конца жизни, оставил не мало печатных трудов, хронологический список которых приложен в статье о нем его сына, князя Григория Григорьевича, появившейся в Новом Времени 1893 г., № 6088.
   О князе Евг. Григ. Гагарине см. т. II.
   Римская красавица – мать Гагариных, княгиня Екатерина Петровна (см. тт. I и II).
   Кузины – дочери князя П. А. Вяземского и княгини Веры Федоровны, рожд. княжны Гагариной.
   О Риччи см. выше, стр. 18.
   Вьельгорский – граф Михаил Юрьевич.
   Р. Гаруччи – действующее лицо в произведении Alfred'а de Musset (род. в 1810 г., ум. в 1857): «Contes d'Espagne et d'Italie» (Paris. 1830), именно, в сказке: «Les marrons du feu», scène V.
   Приведенные стихи встречаются и в «Старой записной книжке» князя Вяземского, под 25 августа 1830 г., с следующим его замечанием: «Мне также приходило в голову утверждать превосходство музыки над живописью тем, что ангелы не живописуют, а воспевают славу Всевышнего. В этом сказано иного бюрлескного, много шалостей, но много и прелестного, совершенно новаго».
   Студенты – Андрей Николаевич Карамзин (род. 24-го октября 1814 г., ум. в Валахии 23-го мая 1854) и брат его Александр (род. 31-го декабря 1816 г., ум. 9-го июля 1888, в своем имении Нижегородской губернии, Ардатовского уезда), находившиеся в Дерптском университете в 1832-1833 гг. (Waldmann. Rues. Dichter und Schriftsteller in Livland. Riga. 1893, стр. 39). Андрей Карамзин сдал экзамен «блистательно» (Русский Архив 1900 г., кн. I, стр. 370).
   Жуковский находился тогда в Швейцарии.
   Татаринов – Александр Николаевич (род. 20-го января 1810 г., ум. около 1862), сын богатого Симбирского помещика ст. сов. Николая Ильича и Анны Семеновны, рожд. Арженитиновой (см. т. II, стр. 568), бывший питомец Дерптского университета по Камеральному факультету, находившийся там в 1826-1829 гг. и кончивший курс действительным студентом, надворный советник и начальник 1-го отделения в Департаменте уделов, начавший службу 28-го июня 1830 канцелярским чиновником в департаменте главного управления духовных дел, с 1838 г. служивший в Министерстве внутренних дел и тогда же вышедший в отставку, впоследствии член Комитета по освобождению крестьян, в Симбирске и в Петербурге (Архив департамента герольдии.– Waldmann. Russ. Dichter und Schriftsteller in Livland. Riga. 1893, стр. 25. – А. E. Бобров. Мелочи из истории русской литературы. Варшава. 1905, стрр. 1-2). Существует послание к нему Н. М. Языкова (см. Стихотворения его, т. I. С.-Пб. 1898, стрр. 131-132), с которым он находился в дружеских отношениях. С 9-го июля 1839 г. был женат на Софье Николаевне Бекетовой, дочери Николая Ивановича Бекетова (ум. в 1844 г.). Татаринов отличался либеральным образом мыслей.
   Дядюшка Татаринова – отставной маиор Иван Семенович Арженитинов (ум. в 1848 г.), также Симбирский помещик (Архив Капитула орденов. Списки кавалеров ордена св. Владимира 4-й степени, кн. 2, стр. 283), сын Семена Владимировича и Харитины Петровны, рожд. Тургеневой, родной тетки Ал. Ив. Тургенева. По смерти своего родного брата Петра Семеновича, умершего 10-го сентября 1827 г. (Московские Ведомости 1827 г., № 93, стрр. 3812-3813), Иван Семенович остался единственным его наследником и последним представителем мужской линии рода Арженитиновых. С его смертью имение перешло к детям Анны Семеновны Татариновой, его родной сестры (Архив Департамента герольдии).
   Об отзыве Шатобриана см. примечание к стр. 213-й.
   Аббат Иосиф Меццофанти (род. в 1774 г» ум. 15-го марта 1849), профессор персидской и арабской словесности в Болонском университете, впоследствии кардинал и хранитель Ватиканской библиотеки, был знаменитый полиглот, изучивший до 60 языков с их наречиями, некоторые практически. В это число входил и русский язык, на котором он не только правильно говорил, но с живым интересом следил за литературою его и мог писать даже стихи, хотя и неуклюжие. В Московском Наблюдателе 1835 г., ч. I, стрр. 454-455, напечатаны следующие два стихотворения его:
//-- I. --//

     Ах! что светь!
     Все в нем тленно,
     Все пременно;
     Мира нет. Я в себе
     беспокоен.
     Где покоен
     Буду Боже?
     Где? – В Тебе.

   Иосиф Меззофанти Александру Тургеневу, Рим. Феы. 12-го 1834 года.
//-- II. --//
   Князю П. А. Вяземскому, по случаю присылки 1-го тома Новоселья.

     Хоть Русских славных муз я слышу с удивленьем,
     Могу ли подражать я, иностранец, пеньем?
     И вами хоть теперь дана мне бирюза,
     Как ваши, нежные стихи писать нельзя.
     Не только то: совсем стихи писать не можно;
     А вас благодарить за вашу книгу должно.
     Что делать? Сердца дал простой и верный знак;
     Дан благодарности знак: да как бы не так.

   «Бирюза» и «Да как бы не так» – стихотворения князя Вяземского, напечатанные в 1-м томе «Новоселья».
   Тургенев познакомился с Меццофанти во время путешествия своего по Италии. 6-го января 1833 г., по приглашению последнего, он присутствовал на празднестве в Collegio de propaganda fide, где Меццофанти заведывал учебною частью. Знакомство же его с князем Вяземским состоялось в Риме. С 1843 г. Меццофанти был почетным членом петербургской Академии наук.
   Некоторые сведения о Меццофанти находятся в книге Н. С. Всеволожского (см. o нем т. 1): «Путешествие чрез южную Россию, Крым и Одессу в Константинополь, Малую Азию, северную Африку, Мальту, Сицилию, Италию, южную Францию и Париж в 1836-1837 годах», т. II. М. 1839, стрр. 123-129. Из русских туристов, посещавших Меццофанти, можно еще назвать графа Александра Григорьевича Кушелева-Безбородно (род. в 1800 г., ум. в 1855), который в 1819 г. посетил Болонью (Гимназия высших наук и Лицей князя Безбородко. С.-Пб. 1881, стрр. 170-171); Елизавету Алексеевну, Карлгоф, по второму нужу Драшусову (ум. 25-го августа 1884), которая в 1842 г. была в Риме и познакомилась с Меццофанти, написавшему ей также русские стихи, но более правильные и осмысленные, чем приведенные выше («Жизнь прожить – не поле перейти» – в Русском Вестнике 1882 г., № 5, стрр. 292-293) и Гоголя, который любил Меццофанти «и отдавал справедливость удивительной способности кардинала схватывать отношения частей речи друг к другу в чуждом диалекте» (П. В. Анненков. Воспоминания и критические очерки. Отдел I. С.-Пб 1877, стр. 212). См. также «Письма H. B. Гоголя». Изд. А. Ф. Маркса. Редакция Д И. Шенрока. Том I, стр. 495.
   «Cent et un» – десятитомный литературный сборник, выходивший в Париже в 1831-1833 гг. под следующим заглавием: «Paris ou le livre des cent et un». Петербургский «Cent et un» – сборник «Новоселье», поводом к изданию которого А. Ф. Смирдиным послужило перемещение его книжного магазина и библиотеки для чтения от Синего моста на Невский проспект, в дом Петропавловской церкви. Смирдин праздновал свое новоселье 19-го февраля 1832 г., что доставило ему случай видеть у себя почти всех известных писателей русских. По предложению В. А. Жуковского, каждый из них одарил радушного хозяина каким-нибудь произведением своего пера. Из этих-то подношений и составились две первые книжки «Новоселья», изданные в 1833 и 1834 гг. К ним в 1846 г. была присоединена и третья книга.
   Киселева – Софья Станиславовна (см. тт. I и II).
   Мицкевич, после выезда своего в 1829 г. из Петербурга, побывал в Германии, Швейцарии, Италии; в Риме встретился с княгинею З. А. Волконскою, а с 1832 г. находился в Париже.

729. Князь Вяземский Тургеневу. 15-го февраля 1833 г. С.-Петербург.

   Смирнова – Александра Осиповна, оправлявшаяся от последствий неблагополучных родов (см. стрр. 211-212). Князь Вяземский писал по этому поводу Жуковскому 11-го декабря 1832 г.: «Ты верно знаешь о бедственном приключении нашей милой Смирнихи. Теперь ей лучше, и она уже начинает ходить по комнате. В начале января собираются они ехать в Берлин, а там куда велят доктора. Может быть, вас Бог и сведет где-нибудь. Удивительно, как в этой малютке созрели ум и характер в это время испытаний и мучений. Точно, нельзя мыслить о ней без благоговения и умиления» (Русский Архив 1900 г., кн. I, стрр. 364-365). На отъезд Смирновой князь Вяземский написал 17-го января 1833 г. стихотворение «Прощате», напечатанное в И-в тоне «Новоселья».
   Д. П. Северин с 2-го мая 1827 г. по 7-е апреля 1836 был поверенным в делах при Швейцарском союзе.
   О Николае Карамзине см. т. I, стрр. 452, 601.
   Демидов – вероятно, Николай Петрович, отставной д. ст. советник, бивший артиллерийский полковник, живший то в Петербурге, то в Москве и проводивший целые годы за-границей, автор многочисленных брошюр (1826-1847 гг.) на русском и французском языках по юридическим, политическим и финансовым вопросам, написавший, между прочим, «Некоторые замечания на Опыт теории налогов, изданный г. Тургеневым». С.-Пб. 1830. – О Демидове см. Словарь Геннади; Записки H. B. Сушкова (Вестник Европы 1867 г., т. II, № 6, стрр. 185-186; Записки К. А. Полевого. С.-Пб. 1888).
   Александр Николаевич – князь Голицын.
   Гурьев – граф Николай Дмитриевич, с 9-го апреля 1832 г. посланник в Риме (см. т. II).
   Норов – Александр Николаевич, отставной полковник л. – гв. Конного полка, двоюродный брат Абрама Сергеевича Норова, упоминаемый в письмах А. Я. Булгакова в брату (Русский Архив 1902 г., кн. I, стрр. 280, 529, 540, 597). Очистительной присяге и подвергся его отец, Николай Александрович (ум. в 1847 г.), маиор, помещик Сердобского уезда, который выманил у князя Петра Ивановича Гагарина (см. т. II) 287000 и не возвратил их. Общественное мнение было против него, но он, не смотря на двукратные публичные увещевания, не признал себя виновным и 7-го июня принял в церкви Казанской Богоматери очистительную присягу. «Норов стоял весьма хладнокровно и бравировал устремленные на него глаза всех бывших в церкви. Он говорил: «Да разразит меня Господь, да падут на меня и племя мое все несчастья, да не буду иметь покоя в сем мире, ни блаженства в будущем, если клятва ноя преступна; я отдал деньги моему сопернику» и пр. Тут его изобличать стали доводами присутственных мест. Он отвечал, что все это было ему уже говорено, что он пришел не оправдываться, будучи невинен, а присягать и клясться. Священник приводил ему Иуду в пример, говоря, что он губит все свое потомство, что, вместо примера добродетели детям своим, он им оставит стыд, поношение, что благословение его над ними не будет им отрадою, ни Всевышним услышано, что на смертном одре не будет он иметь никакого утешения etc. Заставляли его читать заповедь о имени Господеви всуе, были толкования… Все были тронуты, кроме Норова» (Русский Архив 1902 г., кн. I, стрр. 526, 530, 531-532).
   Вьельгорская – графиня Луиза Карловна, жена графа Михаила Юрьевича (см. т. II).
   Мятлев – Петр Васильевич (см. т. II), сенатор, отец Ивана Петровича Мятлева, известного юмористического писателя.
   На виньетке заглавного листа «Новоселья» изображены названные писатели, помещенные на видном месте; вдали заметны неясные облики других, присутствовавших у Смирдина.
   О Корадори см. выше, стр. 214.

730. Князь Вяземский Тургеневу. 26-го марта 1833 г. С.-Петербург.

   Книги Ferrier (Franèois-Louis-Auguste, род. в 1777 г., ум. в 1861) под приведенным заглавием не выходило. Вероятно, князь Вяземский разумеет «De l'Impôt» (P. 1833).
   Норов – Абрам Сергеевич, который, имея чин д. ст. советника, состоял тогда для особых поручений при Канцелярии министра внутренних дел.
   Мойер – Iohaon-Christian Moier, по русски Иван Филиппович (род. в Ревеле 10-го марта 1786, ум. в селе Бунине 1-го апреля 1858), сын ревельского супер-интендента, родом голландца, известный в свое время хирург, получивший богословское образование в Дерптском университете (1803-1805), а медицинское в Геттингене, в Павии, у знаменитого хирурга Антония Скарпы, в Милане и в Вене у Руста, в 1813 г. получивший докторскую степень в России, с 1814 г. состоявший ординарным профессором хирургии в Дерптском университете, бывший в 1834-1836 гг. ректором этого университета. 9-го марта 1836 г. Мойер оставил службу и поселился в своей Орловской деревне Бунине, посвятив свободное время изучению агрономии и занятиям музыкой. Не задолго до своей кончины он принял православие (Биографический словарь профессоров Дерптского университета, т. II. Юрьев. 1903).
   Мойер был женат (с 14-го января 1817 г.) на Марье Андреевне Протасовой (род. в 1793 г., ум. 19-го марта 1823), любимой племяннице Жуковского, и имел от неё единственную дочь Екатерину Ивановну (род. 19-го октября 1820 г.), в 1846 г. вышедшую замуж за своего внучатного брата Василия Алексеевича Елагина.
   Вот как характеризует Мойера его знаменитый ученик и преемник, Н. И. Пирогов: «Это была личность замечательная и высокоталантливая… Речь его была всегда ясна, отчетлива, выразительна. Лекции отличались простотою, ясностью и пластичною наглядностью изложения… Как оператор, Мойер владел истинно хирургическою ловкостью, неспешной и негрубой… Как врач, Мойер терпеть не мог ни лечить, ни лечиться и к лекарствам не имел доверия… Характер Мойера нельзя было определить одним словом; вообще же можно сказать, что кто был талантливый ленивец… Талант в музыке был у Мойера необыкновенный, его игру на фортепиано – и особливо пьес Бетховена – можно было слушать целые часы с наслаждением» (Сочинения Н. П. Пирогова, т. II. Изд. 2-е. С.-Пб. 1900, стрр. 338, 339, 340).
   О Мойере см. также воспоминания его дочери, Б. И. Благиной (Русский Архив 1902 г., кн. I).
   Ливен – министр народного просвещения, светлейший князь Карл Андреевич (см. тт. I и II).
   Статья С. С. Уварова: «Notice sur Goethe lu à la Séance général de l'Académie Impériale des sciences de Saint-Pétersbourg le 22 mare 1833». S.-Pétersbourg. 1833. На русский язык переведена И. И. Давидовым и напечатана в Записках Московского университета 1833 г., № 1.
   «Собрание стихотворений» И. И. Козлова, в 2-х частях и «Стихотворения» Н. М. Языкова были напечатаны в Петербурге.
   Родственник симбирский – И. С. Арженитинов (см. выше).
   Гурьев – граф Александр Дмитриевич (см. т. I).
   Завадовский – граф Василий Петрович (род. 15 июля 1798 г., ум. 10-го октября 1855), в это время обер-провурор в 4-м департаменте Сената и церемониймейстер (см. т. II и выше, стр. 90), женатый на Елене Михайловне Влодек (см. выше и т. II), воспетой князем Вяземским.
   Двоюродный брат его – д. ст. советник, камергер, граф Иван Яковлевич Завадовский (род. 7 мая 1785 f 6 марта 1833).
   Сынок – граф Петр Васильевич (см. выше, примечание к стр. 90-и).
   Мать умершего графа Ивана Яковлевича Завадовского, жена Новгород-Северского губернатора, графа Якова Васильевича Завадовского, графиня Елизавета Павловна, рожд. Семенова, была дочь Марфы Дмитриевны Шаликовой, родной сестры князя Ивана Дмитриевича Шаликова, отца слезливого стихотворца (Русский Архив 1902 г., кн. I, стр. 614).
   Подробности о наследстве Завадовского см. в Русском Архиве 1904 г., кн. I, стр. 251.
   Голицын – князь Сергей Сергеевич (род. 17-го февраля 1783 г., ум. в Петербурге 14-го марта 1833), сын генерал-поручика князя Сергея Федоровича (р. в 1749 г., ум. в 1810) я княгини Варвары Васильевны, рожд. Энгельгардт (род. в 1761 г., ум. в 1815), генерал-маиор и егермейстер, женатый на Наталье Степановне Апраксиной (род. в 1794 г., ум. в 1890).
   О графе Дм. Дм. Курута см. т. I.
   Мысль о постановке в Симбирске памятника Карамзину возникла впервые в домах Петра Михайловича Языкова (род. в 1798 г., ум. в 1851), его брата Александра Михайловича (р. 1799 г., ум. 1874) и князя Юрия Сергеевича Хованского. Мало-по-малу мысль эта проникла и укоренилась в просвещенных слоях симбирского дворянства, которое и решилось ходатайствовать перед правительством об открытии подписки на сооружение памятника. Ходатайство было уважено. В 1833 г. открылась подписка, а 23-го августа 1845 г. последовало освящение монумента (Сборник исторических материалов о Симбирской губернии. Симбирск. 1868, стр. 201). Начало было положено на обеде, данном И. И. Дмитриеву 14-го июля 1833 г., по случаю отъезда его из Петербурга в Москву, когда было собрано с присутствовавших 20 человек 4525 р. (Северная Пчела 1833 r., №№ 162, 165). В том же году Российская академия приняла участие в расходах по сооружению надгробного памятника Карамзину, ассигновав на это 5000 р. (Труды Императорской Российской Академии, ч. I. С.-Пб. 1840, стр. 89).
   Про родину Караизина князь Вяземский выразился так в своей биографии И. И. Днитриева: «Симбирск отличался всегда пред прочими губернскими городами успехами в общежитии и светской образованности» (Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского, т. I, стр. 115).
   О Киндяковых см. т. И и письма А. Я. Булгакова к брату (Русский Архив 1902 г.).
   Голицина – княгиня Мария Аркадиевна (см. выше).
   Младшая дочь графа И. С. Лаваль (см. выше и тт. I, II), графиня Софья Ивановна (род. 11-го мая 1809 г., ум. 8-го октября 1871), была замужем за графом Александром Михайловичем Борх (род. 7 го февраля 1804 г., ум. 29-го июля 1867), добрым, во ограниченным человеком, в то время камергером, находившимся на службе в Коллегии иностранных дел, а впоследствии обер-церемониймейстером и с 1863 г. директором Императорских театров. Графиня Борх находилась в дружбе с А. О. Смирновой (см. Записки последней, ч. I. С.-Пб. 1895, стр. 36). Она состояла вице-президентом совета детских приютов в Петербурге.
   Закревская – Аграфева Федоровна (о ней см. выше).
   В родословных показана только дочь её, Лидия Арсесьевна, родившаяся 18-го июня 1826 г. Умерла в 1884.
   Долгорукова – княгиня Екатерина Александровна. Потоцкая – графиня Мария Александровна. О них см. выше.
   Тимашева – Екатерина Александровна (род. 25-го июля 1798 г., ум. в Москве 4-го марта 1881), рожд. Загряжская, жена Егора Николаевича Тимашева, наказного атамана Оренбургского казачьего войска, красавица, воспетая Боратынским, князем Вяземским, Пушкиным, графиней Ростопчиной (альманах на 1838 г., стр. 289), Языковым.
   У неё было два сына, отданных в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров: Николай Егорович (род. 22-го января 1816 г., ум. 20-го августа 1875), надворный советник, выпущенный в 1836 г. подпрапорщиком в Измайловский полк, и Александр Егорович, (род. 3-го апреля 1818 г., ум. 20-го января 1893), выпущенный в 1837 г. подпрапорщиком в Гренадерский полк, будущий министр, внутренних дел (с 9-го марта 1868 по 27-е ноября 1878 г.).
   Финляндские звезды – дочери Выборгского губернатора Карла-Иоганна Шернваль, Эмилия Карловна (род. 29-го января 1810 г., ум. 17-го ноября 1846, в селе Борисоглебе, Моложском имении мужа) и Аврора Карловна (род. в Биернеборге 28-го июля 1813 г., ум. 30-го апреля – 13-го мая 1902, в Гельсингфорсе, где и похоронена). Обе они получили хорошее образование и отличались необыкновенною красотой. Трудно было решить, которая из сестер лучше. Графиня Эмилия Карловна, сравненная Лермонтовым с белою лилией, казалась обаятельнее смуглой брюнетки Авроры, но красота последней была пластичнее я строже. Первая из них вышла замуж за графа Владимира Алексеевича Мусина-Пушкина (род. 1798 г., ум. в 1854), сына известного собирателя рукописей. Она находилась в дружеских отношениях с князем П. А. Вяземским и вела с ним переписку (см. Русский Архив 1900 г., кн. I, стрр. 391-399).
   Жизнь второй, Авроры Карловны, замечательна тем, что постоянно омрачалась утратами близких сердцу людей. По выходе замуж сестры, переселившейся в Москву, она жила в Финляндии и уже готовилась вступить в брак с каким-то соотечественником, но жених её неожиданно умер. После этого она уехала к сестре и провела в Москве несколько лет. Второй её жених, Александр Алексеевич Муханов (см. выше, стр. 102) также умер до свадьбы, уже назначенной (Щукинский Сборник, вып. IV. М. 1905, стр. 158). Наконец, в 1836 г. она вышла замуж за известного богача и мецената, егермейстера Павла Николаевича Демидова, который 25-го марта 1840 г. скончался, оставив сына Павла (род. 9-го октября 1839 г.), будущего князя Сан-Донато. По случаю кончины Демидова Владимир Алексеевич Муханов, брат бывшего жениха Авроры Карловны, сделал такую запись в своем дневнике: «Я только что прочел в газетах о смерти Павла Демидова в Майнце. Я думаю, что жена его, не смотря на все то, что рассказывалось о чудачествах её мужа, должна быть удручена этим событием. Едва минуло шесть лет, как она потеряла своего жениха в то самое время, как должна была соединиться с ним завсегда. Она могла не любить своего мужа и, выходя за него, переносить свои думы в прошлое; но тяжело сознавать, что достаточно соединить свою судьбу с другим, чтобы увидать его похищенным. Эта женщина совершенство; она, кажется, обладает всем для счастья: умна, добра, чиста сердцем, красива, богата. Дай Бог ей со всеми этими преимуществами найти человека достойного её и который сделал бы ее счастливою; она этого вполне заслуживает» (Русский Архив 1897 г., кн. I, стр. 273). В 1846 г. (7-го июля) Аврора Карловна вступила во второй брак с Андреем Николаевичем Карамзиным, старшим сыном историографа. По этому поводу князь Вяземский писал Жуковскому: «В семействе очень довольны этим браком, потому что она хотя несколькими годами и постарее его, но во многих и во всех других отношениях она совершенно милая, добрая женщина и была и будет примерною женою. Зато весь город восстает против этой свадьбы и удивляется, как Демидова может решиться сойти с какого-то своего класса при дворе и, бывши тайною советницею, идти в поручицы. Родные также не мирволят и распускают разные глупости и клеветы. Но любовь восторжествует над сопротивною силою» (Русская Старина 1902 г., т. 112, стр. 206). Любовь действительно восторжествовала, во счастие их продолжалось не долго: 23-го мая 1854 г– Карамзин, находившийся в Дунайской армии, был убит. За смертью любимого мужа последовала в 1868 г. смерть молодой жены её сына, Марии Элимовны, рожд. княжны Мещерской, а в 1885 г. скончался и сам П. П. Демидов.
   Высочайшим указом, данным 22-го июля 1898 г. на имя министра Двора, вдова полковника Андрея Карамзина была пожалована в статс-дамы в императрицам.
   Об А. К. Карамзиной см. Воспоминания графа В. А. Соллогуба. С.-Пб. 1887. – Переписку Я. К. Грота с П. А. Плетневым, тт. I и III. С.-Пб. 1896. – Русский Архив 1897 г., кн. II, стрр. 536-537, – Воспоминания князя А. В. Мещерского. М. 1901. – Новое Время 1902 г., и 9395, 9397.
   Норов – Александр Николаевич.
   Свербеева – Екатерина Александровна (ум. в Москве 25-го октября 1892 г.), жена Дмитрия Николаевича Свербеева (род. 8-го сентября 1799 г., ум. 13-го февраля 1874), высокопросвещенного автора известных записок, дочь шталмейстера князя Александра Федоровича Щербатова (род. в 1778 г., ум. в 1817) и княгини Варвары Петровны, рожд. княжны Оболенской (род. в 1774 г., ум. в 1843), вышедшая замуж 4-го февраля 1827 г., имея 18 лет от роду. Она приходилась дальней родственницей А. С. Хомякову, по его матери, Марьи Алексеевне, рожд. Киреевской. В честь Свербеевой писали стихи Боратынский и Языков. Дом Свербеевых был одним из культурных московских уголков, где охотно собирались просвещенные деятели разных направлений.
   Новый роман Загоскина – «Аскольдова могила». М. 1833. Вышел осенью. Отрывок из него был напечатав в 16-части Телескопа за 1833 г.
   Павел Петрович Свиньин (св. т. I) составлял историю Петра I, о чем печатно заявил в своем письме в А. И. Михайловскому-Данилевскому (Северная Пчела 1831 г., № 276). Отрывки из этой истории печатались в Отечественных Записках 1839 г., т. III и в Северной Пчеле 1837 г., №№ 18-22. Рукопись её, состоящая из двух томов, поступила в 1868 г. в Чертковскую библиотеку (Русский Архив 1869 г., ст. 040).
   Первая часть «Сказаний» заключает в себе историю Иоанна Грозного, вторая – переписку князя А. М. Курбского с Иоанном и различные приложения. Обе вышли в 1833 г. в Петербурге и были изданы тщательно и красиво.
   Автором «Дочери купца Жолобова» был Иван Тимофеевич Калашников (род. в Иркутске 22-го октября 1797 г., ум. в Петербурге 8-го сентября 1863), сын чиновника-сибиряка (воспоминания которого напечатаны в III-й книжке Русского Архива за 1904 г.), воспитанник местной гимназии, начавший службу с 1808 г. в Иркутске, продолжавший с 1822 г. в Тобольске и кончивший ее в 1859 г. в Петербурге (где поселился с 1823 г.) тайным советником и членом Комитета государственного коннозаводства (сообщено Б. Л. Модзалевским).
   Калашников был первый русский романист, начавший брать сюжеты для своих произведений из сибирской жизни, и «Дочь купца Жолобова», выдержавшая три издания (1831, 1832, 1842) и переведенная на немецкий язык (1832) – первым его романом, доставившим автору некоторую литературную известность. Находясь под сильным влиянием могучего таланта В. Скотта, Калашников, не обладавший даром поэтического творчества, вздумал, подобно многим другим, подражать знаменитому романисту и своего первенца написал «по образцу бессмертного шотландца». Но образец оказался недосягаемым. Формы были соблюдены, но вместо поэтического создания, полного жизни и действия, получился слабый во всех отношениях роман, но занимательный, полезный сборник бытовых и этнографических материалов для изучения Иркутской губернии. Русская критика встретила роман Калашникова доброжелательно, но отнеслась в нему серьезно и строго (см. Московский Телеграф 1832 г., ч. 43; Телескоп 1832 г., ч. VII); только Северная Пчела (1832 г., № 41) воздала неумеренные похвалы автору и своему сотруднику, который был сотрудником и родственного ей Сына Отечества.
   Белинский в своей рецензии на третье издание «Дочери купца Жолобова» говорил: «Гораздо лучше бы поступил г. Калашников, еслиб, вместо плохого романа, составил что-нибудь в роде записок о Сибири… Смеем уверить г. Калашникова, что его книга имела бы большой успех… Г. Калашников, как видно из его романа, хорошо знает Сибирь и любит ее. Описания его часто бывают увлекательны и живы: звав, что он мог бы написать хорошую книгу в том роде, о котором мы говорим» (Полн. собр. соч. В. Г. Белинского. Под ред. С. А. Вениерова, т. II. С.-Пб. 1904, стрр. 452– 453). Только под конец своей жизни Калашников внял этому благоразумному совету и стал писать «Записки Иркутского жителя», оставшиеся не изданными. Рукописный экземпляр их хранится в Императорской Публичной Библиотеке.
   «Камчадалка», выдержавшая два издания (1833 г., 1842 г.), была вторым романом Калашникова, тоже из сибирской жизни и отличалась теми же достоинствами и недостатками как и «Дочь купца Жолобова» (см. рецензии в Московском Телеграфе 1833 г., ч. 50 и в Отечественных Записках 1833 г., т. 26, отд. VI, стр. 17, а также Е. А. Бобров. Мелочи из истории русской литературы. Варшава. 1905, стр. 6). В. К. Кюхельбекер сделал в своем дневнике такую заметку об этом романе: «В Камчадалке слишком пересолено: ужасам конца нет. Но все же это роман не без достоинства» (Русская Старина 1891 г., т. 72, стр. 89). За «Камчадалкою» следовали еще менее удачные романы из сибирской жизни: «Изгнанники» (C.-Пб. 1834) и «Автонат» (С.-Пб. 1841).
   О Калашникове см. записки Б. А. Инсарского (Русский Архив 1873 г. и его же «Половодье», С.-Пб. 1875, а также «Записки и дневник» А. B. Никитенко. С.-Пб. 1904.
   Исторический роман Ив. Ив. Лажечникова: «Последний новик или завоевание Лифляндии в царствование Петра Великаго» (4 ч. М. 1831-1833) действительно обратил на себя общее внимание. Оставляя в стороне чрезмерные похвалы Белинского произведению «первого русского романиста» (Полн. собр. соч., изд. вод ред. С. А. Венгерова, т. I, стрр. 388-389), достаточно будет указать на умеренную рецензию Московского Телеграфа (1833 г., ч. 51), в которой, на ряду с слабыми сторонами романа (неудачное и неестественное изображение некоторых характеров, раздвоенность и отсутствие внутренней силы между частями) исчисляются и его достоинства: «Главное: в нем есть жизнь, есть поэтическое одушевление, и лица его, законы бы ни были они, являются не куклами, вместо которых говорит автор, а живыми, одушевленными созданиями. рассказ автора почти везде правдоподобен и верен истине в самых мелких подробностях. Мы разумеем здесь истину не историческую, а так сказать описательную… Не оставляя в душе читателя полноты чувства, сочинение его однако-ж награждает множеством ощущений приятных: доказательство, что не входя в разряд созданий великих, которые восхищают человека от земли и уносят к идеалу, изображенному автором, «Последний Новик» исполнен красот отдельных. В самом деле, это сочинение не ровное: в нем есть места, где – скажем откровенно – внимание скучает и утомляется; но зато есть и такие места, где увлекаетесь и совершенно поддаетесь Автору».
   По поводу выхода в свет «Русских повестей и рассказов» А. А. Бестужева (ч. I–VI. С.-П. 1832-1834) Белинский писал: «Это один из самых примечательнейших наших литераторов. Он теперь безусловно пользуется самым огромным авторитетом: теперь перед ним все на коленах; если еще не все в один голос называют его «Русским Бальзаком», то потому только, что боятся унизить его этим и ожидают, чтобы Французы назвали Бальзака «Французским Марлинским». В ожидании, пока совершится это чудо, мы похладнокровнее рассмотрим его права на такой громадный авторитет» (Полн. собр. соч. В. Г. Белинского, изд. под ред. С. А. Венгерова, т. I, стр. 374). рассмотрение это кончилось тем, что Бестужев окончательно и навсегда был низведен с своего пьедестала, заняв подобающее ему место среди второстепенных писателей «не без таланта».

731. Князь Вяземский Тургеневу. 9 или за полночь 10-го мая 1833 г. [Петербург].

   Мещерская – княгиня Екатерина Николаевна (п. I).
   Муж – князь Петр Иванович Мещерский (род. 26-го мая 1802 г., ум. 15-го апреля 1876), гвардейский подполковник в отставке, в 1828 г. вступивший во второй брак с Е. Н. Карамзиной.
   Гагарин – князь Григорий Иванович.
   Выходец из Вавилонской башни – Меццофанти.
   «Философические письма» Чаадаева, писанные на французском языке в 1828-1829 гг. и напечатанные в «Oeuvres choisies de Pierre Tchadaieff» (Paris. 1862), изданных его приятелем князем Ив. Серг. Гагариным, распространялись в рукописях. Только одно из них, переведенное на русский язык Н. X. Кетчером, было напечатано в Телескопе 1836 г. (т. ХХXIV, № 15). Это письмо перепечатано в VI-й внижне Полярной Звезды. Лондон. 1861. Оно вошло также в русский перевод «Философических писем» изд. под редакцией Вл. Н. Ивановского. Казань. 1906.
   Женою Н. И. Тургенева (с осени 1833 г.) была Clara de Viaris (род. в 1814 г., ум. в 1890), дочь шемонтского изгнанника, маркиза Виарис, храброго генерала Наполеоновской армии. Свадьба Тургенева состоялась в Женеве (И. С. Тургенев. Н. И. Тургенев. Некролог – Вестникь Европы 1871 г., № 12, стр. 915. – Записки Д. H. Свербеева, т. I. М. 1899, стр. 477). От этого брака родились: 1) Фанни-Александрина (род. 12-го февраля 1835 г., ум. 8-го февраля 1890). Отличаясь высоким умственным развитием, постоянно вращалась в ученом и литературном мире Парижа. её философские и богословские статьи печатались в различных периодических изданиях. Замужем не была и жила постоянно с отцом; 2) Альберт-Александр (род. в Париже 21-го июля 1843 г., ум. в Vert-Bois, близ Парижа 13-го января 1892). Он получил прекрасное образование под руководством отца и блестяще сдал экзамен в Ecole de Droits. Был талантливый живописец и занимался преимущественно историею искусств. Любил тихую, кабинетную жизнь, которую проводил в своей мастерской, среди книг и эстампов. Отличался необыкновенною любовью к родителям; П. А. Плетнев, в письме к князю П. А. Вяземскому из Парижа, от 19-го апреля 1857 г., говоря о намерении Н. И. Тургенева приехать в Россию, замечает: «Сын его только и во сне видит, чтобы сделаться вполне русским по православию, языку и службе. Посоветуйте отцу оставить сына для окончания воспитания в Москве или Петербурге. Из Альберта выйдет чудный Александр Тургенев», а в следующем письме (от 25-го мая) прибавляет: «Альберт в душе до того русский, что уже заранее объявил матери о непременном желании своем присоединяться в числу православных» (Сочинения П. А. Плетнева, т. III, стрр. 454-455, 456); 3) Екатерина. Родилась в Париже в 1847 г. и вскоре затем умерла; 4) Петр, родился в Париже 2-го апреля 1853 г., скульптор, ученик Fremiet, получивший несколько наград на Парижских выставках и почетную медаль на русской выставке 1889 г., с 1897 г. кавалер ордена Почетного Легиона; 5) Анна-Мария (род. в Париже в 1855 г., ум. там же в 1857), любимая дочь Николая Ивановича, смерть которой тяжело отразилась на нем.
   Сведения эти сообщены мне летом 1901 г. Петром Николаевичем Тургеневым, последним представителем в мужском колене этого доблестного, высококультурного семейства.
   Сушкова – Евдокия Петровна (род. в Москве 23-го декабря 1811 г., ум. в Москве 3-го декабря 1858), дочь директора Оренбургского таможенного округа Петра Васильевича Сушкова (род. в 1783 г., ум. в 1855) от брака его с Дарьей Ивановной Пашковой (род. в 1790 г., ум. в 1817), известная впоследствии поэтесса. Она жила у своего деда и бабки, Ивана Александровича (род. в 1758 г., ум. в 1828) и Евдокии Николаевны (род. в 1770 г., ум. в 1838) Пашковых, дом которых посещали князь Вяземский и Тургенев. О Ростопчиной см. статью Е. С. Некрасовой (Вестник Европы 1885 г., № 3) и биографический очерк при «Сочинениях» её, изданных С. П. Сушковым, 2 т. С.-Пб. 1890.
   Первый Ростопчин – граф Сергеи Федорович (род. в 1796 г., ум. в Москве 4-го апреля 1836 г.), отставной штабс-ротмистр Кавалергардского полка, женатый на княжне de-Croy-Solges (ум. 27-го октября 1838 г.), промотавший все свое состояние.
   Второй Ростопчин – граф Андрей Федорович (род. 13-го октября 1813 г., ум. в Петербурге 24-го ноября 1892), любимый сын графа Федора Васильевича, паж выпуска 1830 г., отставной поручик л. – гв. Кирасирского её величества полка, впоследствии отставной штабс-ротмистр Гусарского герцога Лейхтенбергского полка, шталмейстер, тайный советник, с 1858 г. почетный член Императорской Публичной Библиотеки. Свадьба его состоялась 26-го мая 1833 г. (Русский Архив 1902 г., кн. I, стр. 528). Ростопчин, как несовершеннолетний, находился под опекой. Опекуном его был Адам Фомич Бровер (там же, стр. 269 и др.), друг графа Федора Васильевича Ростопчина.
   Андрей Ростопчин занимался литературой. Из трудов его мне известны следующие: 1) Histoire universelle, 2 у. Moscou 1844; 2) Histoire universelle, 2 ѵ. Moscou 1844; 2) Les Elzevir de la Bibliothèque Impériale Publique de St.-Pétersbourg, S.-Pétersbourg. 1862; 3) Gensiskhana: Catalogue anecdotique, bibliographique. et facétieux des livres de la bibliothèque du comte André Rastapchine. Bruxelles. 1862; 4) Matériaux en grande partie inédits pour la biographie future du comte Théodore Rastopchine. Bruxelles. 1864; 5) Russie anecdotique, bibliographique, biographique, géographique, historique, littéraire, statistique et contrairement à l'ordinaire, véridique. Bruxelles. 1874. 1874. Кроме того, он напечатал в Русском Архиве (1871 г., 1872 г., 1878 г.) некоторые материялы для биографии своего отца и статью о С. А. Соболевском.
   Святая Пелагея – Prison St-Pélagie – основана в 1665 г. и служила в Париже убежищем для падших женщин, желавших исправиться; с 1792 г. – тюрьма для политических преступников; с 14-го марта 1797 по январь 1834 г. – место заключения несостоятельных должников. В St.-Pélagie успел уже побывать старший Ростопчин, как это видно из писем А. Я. Булгакова в брату.
   Старуха Ростопчина – графиня Екатерина Петровна, вдова графа Федора Васильевича (род. 12 марта 1765 г., ум. 18-го января 1826), дочь сенатора Петра Степановича Протасова (род. в 1730 г., ум. в 1794) от брака его с Александрою Ивановною Протасовой (род. в 1750 г., ум. в 1782), бывшая фрейлина Екатерины П, вышедшая замуж в 1793 г., в 1806 г. перешедшая в католичество. Она родилась 30-го ноября 1775 г., ум. в Москве 16-го сентября 1859 г. и похоронена на иноверческом кладбище, на Введенских горах, около могил католических священников. В литературе Ростопчина известна следующими трудами: 1) Recueil de preuves sur la vérité de la religion. M. 1810; 2) Album Allégorique. М. 1829 (см. Les écrivains franco-russes, par G. Ghennady. Dresde. 1874). О ней см. «Правда о моей бабушке». Отрывок из воспоминаний графини Л. А. Ростопчиной (Исторический Вестник 1904 г., №№ 1-4).
   Старуха Пашкова – Евдокия Николаевна (см. выше). Норов – Абрам Сергеевич. – Сестра – А. И. Нефедьева. Виельгорский – граф Михаил Юрьевич.
   Стендаль – псевдоним Генриха Бейля (род. в 1783 г., ум. в 1842), французского романиста и историка искусств, одного из первых представителей реальной школы, предшественника Бальзака. Его роман «Le rouge et le noire, chronique du XIX siècle», основанный на действительном уголовном процессе, был издан в Париже в 1831 г., а «Vie de Rossini», в которой итальянская музыка ставилась выше французской, появилась в 1823 г. Оба сочинения имели большой успех. «Le rouge et le noire» переведен на русский язык А. H. Плещеевым (Отечественные Записки 1874 г.) и Н. И. Чуйко: Красное и черное. С.-П. 1893. Переводы других сочинений Бейля указаны в книге Н. А. Рубакина: Библиографический указатель переводной беллетристики в связи с историей литературы и критики С.-Пб. 1897.
   11-го мая действительно была открыта выставка российских мануфактурных изделий, помещавшаяся на Васильевском острову, в зданиях петербургской таможни. 9-го мая ее посетил император Николай, 13-го мая все участники выставки обедали в Зимнем дворце, а 31-го мая выставка была закрыта (С.-Петербургские Ведомости 1833 г., №№ 109-110, стр. 983; № 111, стр. 430; № 114, стр. 1031. – Северная Пчела 1833 г., №№ 95, 96, 108, 111– 112, 114, 115, 116, 121).
   Юмористические и фантастические очерки князя В. Ф. Одоевского появились в Петербурге в 1833 г. под следующим заглавием: «Пестрые сказки с красным словцом, собранные Иринеем Модестовичем Гомозейкою, магистром философии и членом разных ученых обществ, изданные В. Безгласным». Князь Вяземский, в письме к Жуковскому, по поводу выхода «Пестрых сказок» говорил: «Я еще не видал их, но издание, сказывают, очень красивое, кокетное и фантастическое. Кажется, род Одоевского не фантастический, то-есть в смысле Гофмановском. У него ум более наблюдательный и мыслящий, а воображение вовсе не своевравное и не игривое» (Русский Архив 1900 г., кн. I, стр. 373).
   «Большой выход у сатаны» и «Незнакомка» О. И. Сенковского (род. 19 марта 1800 г., ум. 4 марта 1858) были напечатаны в альманахе «Новоселье», с подписью: «Барон Брамбеус». В первом произведении (сатира на нравы и события 1830 г.) автор подражал Бальзаку («La comédie du diable»), во втором (История сатиры в России) – Жюлю Жанену («Asmodée»).
   Министерша – Екатерина Алексеевна Уварова (род. 5-го января 1781 г., ум. 14-го июля 1849), рожд. графиня Разумовская, младшая дочь графа Алексея Кирилловича (род. в 1748 г., ум. в 1822) от брака его с графиней Варварою Петровной Шереметевой (род. в 1750 г., ум. в 1824). В 1811 г. она вышла замуж за С. С. Уварова (род. 5-го августа 1788 г., ум. 4-го сентября 1855). У неё было две дочери: Александра Сергеевна (род. в 1814 г., ум. в 1865), жена генерал-адъютанта князя Павла Александровича Урусова (ум. 18-го января 1886), и Наталья Сергеевна (род. в 1820 г., ум. 13-го января 1843), жена Ивана Петровича Балабива.
   Киселева – Софья Станиславовна. Потоцкая – графиня Мария Александровна. Зинаида – княгиня Волконская.

732. Князь Вяземский Тургеневу. 16-го мая 1833 г. С-Петербург.

   Сперанскому принадлежит «Обозрение исторических сведений о Своде законов, составленное из актов, хранящихся во II Отделении собственной Е. И. В. канцелярии». С.-Пб, 1833. Изд. 2-е. С. Пб. 1837.
   Моден – Гавриил-Карл-Людовик-Франциск de Raimond-Mormoiron, comte de Modène (род. 17-го октября 1774 г., ум. 11-го мая 1833), французский эмигрант, находившийся в русской службе с конца 1793 г. Он состоял при графе В. А. Зубове и участвовал в Персидском походе; с 1798 г. был адъютантом у графа И. П. Салтыкова; при коронации Александра I был сделан камер-юнкером, а с 1817 г. находился гофмейстером при дворе великого князя Николая Павловича; со вступлением же его на престол пожалован в обер-егермейстеры и назначен состоять при императрице (Северная Пчела 1833 г., № 108).
   Моден был женат на Елизавете Николаевне Салтыковой (род. в 1773 г., ум. 8-го марта 1852), дочери Николая Глебовича Салтыкова (ум. 1775) от брака его с графиней Анастасией Федоровной Головиной (род. в 1753 г., ум. в 1818). У них было четыре дочери: 1) графиня Аделаида Гавриловна (род. в 1803 г., ум. в 1844), замужем за егермейстером Андреем Ивановичем Пашковым (род. в 1792 г., ум. в 1850); 2) графиня Александра Гавриловна (род. в 1807 г., ум. в 1839), замужем за графом Николаем Дмитриевичем Зубовым (род. в 1801 г., ум. в 1871); 3) графиня Софья Гавриловна (род. в 1804 г., ум. в 1884), замужем за ст. сов. князем Валентином Михайловичем Шаховским (род. в 1801 г., ум. в 1850); 4) графиня Марья Гавриловва, замужем за генерал-маиором Иосифом Францевичем Дайнезе.

733. Князь Вяземский Тургеневу. 2-го июня 1833 г. С.-Петербург.

   Татарянов – Александр Николаевич. Татаринова – Анна Семеновна (см. выше и т. II).
   Михаил Алексеевич Обресков (род. 8-го октября 1764 г., ум. в Москве 25-го ноября 1842), сын Константинопольского резидента Алексея Михайловича (род. в 1720 г., ум. в 1787) от первого брака его с ирландкою Аббот; начал службу в Коллегии иностранных дел, где находился с 1772 по 1781 г.; с 1782 г. служил во Владимирском нехотнон полку, Астраханском драгунском, Елизаветградском егерьском, Переяславском конноегерьском, л. – гв. Кирасирском его величества, Нарвском драгунском, л. – гв. Кирасирском её величества и 10-го февраля 1799 г., будучи уже генерал-маиором, уволен в отставку по высочайшему повелению. принятый вновь на службу в 1801 г., с зачислением по армии, получил в 1805 г. место генерал-кригс-коммиссара, в 1806 г. произведен в генерал-лейтенанты, а в 1807 отрешен от должности и предан суду за злоупотребления по службе. Оправданный в 1809 г. и снова зачисленный в армию, в 1810 г. (12-го июля) он был назначен директором Государственной коммиссии погашения долгов и сенатором; в последнем звании оставался до смерти, переименованный в 1828 г. в д. т. советники; с 1811 по 1823 состоял директором Департамента внешней торговли (формуляр).
   Вигель в своих записках изображает Обрескова человеком умным, светски образованным, но безнравственным во всех отношениях и величайшим эгоистом. Вигель познакомился с Обресковым, когда последнему было за сорок лет. «Страсть его к женскому полу и желание ему нравиться тогда уже начинали его делать смешным… Он был небольшего роста, тонок, строев и чрезвычайно ловко танцовал; искусственная белизна его лица спорила с искусственною чернотой его волос, и яркий искусственный румянец покрывал его щеки; но раннее употребление косметических средств повредило его коже: она уже тогда казалась выкрашенною подошвой. Ничто не могло быть совершеннее механизма его наряда, и в изобретении его непременно должен был участвовать какой-нибудь скульптор: так было все пропорционально, так все хорошо пригнато, где дополнено, где убавлено; везде шнурование, там винт, там пружина; и в этой броне, в которой выступал он против спокойствия женских сердец, все телодвижения его были так свободны, что никто не мог бы подозревать тут чего-нибудь поддельного… В звании сенатора сохранял он военный чин и мундир и продолжал в нем тянуться и пялиться; под конец с размалеванной рожей казался он даже страшен. Но когда производство в д. т. советники лишило его эполетов, то с отчаяния умыл он лицо, бросил шнуровки и парики, обнажил седины свои и принял человеческий вид… Тот, который всю жизнь прельщениями и деньгами соблазнял невинность и кучу жертв принес своему сластолюбию, на старости пал безоружен в сети, расставленные распутницей, которая без большего искусства умела превратить их в брачные узы. Мгновенно прежний мир исчез перед ним: знакомые, родные, даже дети его оставили. Сим последним должен был он отдать родовое имение первой жены, а награбленное скоро похитила у него вторая» (Записки, ч. II, стрр. 96, 97). Обресков был осмеяв в современных ему сатирах (Русский Архив 1896 г., кн. II, стр. 404; Русская Старина 1873 г., т. VIII, стр. 112).
   В первом браке Обресков был женат на Екатерине Александровне Талызиной, от которой имел четырех сыновей и дочь, а во втором на Наталье Федоровне Зееланд (род. в 1813 г., ум. 20-го января 1875).
   Старший сын Обрескова, Алексей Михайлович (род. в 1788 г., ум. в 1810), погибший при осаде Рущука, был пансионским товарищем князя Вяземского, который находил в натуре его «что-то благородное, мыслящее и степенное» (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. I, стр. XIX).
   Северин – Петр Иванович (ум. в Москве 5-го октября 1830 г., 73-х лет), сперва гвардеец, дослужившийся до генеральского чина, товарищ И. И. Дмитриева по Семеновскому полку, затем Белорусский губернатор (1797-1800), а с 1822 г. сенатор 8-го департамента (формуляр). Первой женой Северина была Анна Григорьевна Брагина, дочь дворового человека, воспитанница баронессы Строгоновой, одной из теток князя Ив. Мих. Долгорукова, отличавшаяся умом, образованием, любовью к литературе и искусствам (Князь И. М. Долгоруков. Капище моего сердца. – Изд. 2-е. М. 1890. – Соч. И. И. Дмитриева, изд. под ред. А. А. Флоридова, ч. I, стр. 113). От этого брака происходил известный дипломат и Арзамасец Дм. Петр. Северин, родившийся в 1791 г. и пользовавшийся нежною привязанностию и покровительством И. И. Дмитриева (Соч. К. И. Батюшкова, т. III, стр. 691).
   Во втором браке Северин был женат на Волчковой, родной сестре известной красавицы, Елизаветы Семеновны Волчковой (ум. в 1856 г.), впоследствии княгини Хилковой (Русский Архив 1901 г., кн. I, стрр. 547, 549, 551).
   Третьей женой, о которой и идет речь, была Авдотья Николаевна, по первому мужу Фокина, имевшая от него двух сыновей: дворянина Николая Николаевича и прапорщика Алексея Николаевича Фокиных (Русский Архив 1902 г., кн. I, стр. 525. – Московские Ведомоcти 1833 г., № 52, стр. 2354).
   Мария Осиповна – быть может, Смирнова, одна из сестер подпоручика Семеновского полка Владимира Осиповича Смирнова (род. 15-го ноября 1796 г., ум. 21-го ноября 1815), на кончину которого князь Вяземский написал эпитафию.
   Бреверн – Алексей Иванович, полковник, с 1835 г. флигель-адъютант, с 1839 командир Финляндского драгунского полка (Полный список шефов, полковых командиров и офицеров л. – гв. Конного полка. С.-Пб. 1886, стрр. 275-276).
   Под Рубини князь Вяземский разумел не славного итальянского тенора (род. в 1795 г., ум. в 1854), посетившего Россию только в 1843 г., а Ивана Алексеевича Руаини (род. в 1797 г., ум. в Петербурге 22 го марта 1850), проще Рупина; крепостного, господином которого был известный в свое время любитель музыки я оения Петр Иванович Юшков (род. в 1771 г., ум. в 1847). Рупин, обладавший превосходным альтом, перешедшим потом в тенор, по желанию своего барина, обучался пению у Мускети, некогда знаменитого певца, проживавшего в десятых годах XIX ст. в Москве. Он то и переделал фамилию своего ученика на итальянский лад, чтобы обратить на него большее внимание слушателей. В Москве успехи Рубина ограничивались только церковным пением; по переезде же в Петербург он начал вести свое музыкальное образование в светском духе и вскоре прославился здесь исполнением русских песен, которые в 1831-1836 гг. были положены им на музыку и изданы. В Петербурге Рупин познакомился с Пушкиным, В. И. Туманским, Дельвигом и многими другими писателями, произведения которых он также с большим искуссством перелагал на музыку, в особенности песни барона Дельвига.
   Рупин приобрел известность не только как певец и композитор, но и как учитель пения. Весь Петербург обращался к нему с предложениями, так что все время поглощалось уроками. Артистическая деятельность его мало-по-малу отходила на второй план и заменилась исключительно педагогической. Со смертью жены (1840 г.) Рупин впал в совершенную апатию, нравственно опустился и стал пренебрегать уроками, число которых постепенно сокращалось. Наконец, настала нужда, которая и заставила его поступить в театр учителем хора итальянской оперы. Умер Рупин в бедности, забытый, конечно, публикою (А. Ф. Кони. Русский певец и композитор И. А. Рупини – Пантеон и Репертуар русской сцены 1850 г., т. II, кн. 4).
   Багреева – Елизавета Михайловна Фролова-Багреева (род. в Петербурге 5-го сентября 1799 г., ум. в Вене 23-го марта 1857), единственная дочь Сперанского от брака его с Елизаветою Стивенс (ум. в Петербурге в начале октября 1799 г.), с 16-го августа 1822 г. жена Александра Алексеевича Фролова-Багреева (род. в 1785 г., ум. 11-го сентября 1845), в то время Черниговского губернатора, а с 1834 г. сенатора, родного племянника князя В. П. Кочубея. О ней и её литературной деятельности, известной более за границей, чем в России, см. «Русский биографический словарь». С.-Пб. 1901.
   Огарева – Елизавета Сергеевна (см. тт. I и II), Она отправлялась за границу с своею дочерью Александрою Николаевной (С.-Петербургские Ведомости 1833 г., № 112, стр. 1019).
   Салтыкова – светлейшая княгиня Екатерина Васильевна (род. в 1791 г., ум. в декабре 1862), дочь д. т. е. князя Василия Васильевича Долгорукова (род. в 1752 г., ум. в 1812) и княгини Екатерины Федоровны, рожд. княжны Барятинской (род. в 1769 г., ум. в 1849), вдова члена Государственного совета, светлейшего князя Сергея Николаевича Салтыкова (род. в 1776 г., ум. в 1828). Была фрейлиной с 22-го июля 1808 г., статс-дамой с 30-го июня 1835 г., кавалерственною дамой ордена св. Екатерины 1-го класса с 28-го августа 1856 г. (Русская Старина 1871 г., т. III, стр. 457).
   Племянницы её – дочери её брата, князя Василия Васильевича Долгорукова (род. в 1787 г., ум. в 1858) от брака его с княжною Варварою Сергеевною Гагариной (род. в 1793 г., ум. в 1833): 1) княжна Варвара Васильевна, впоследствии супруга князя Владимира Андреевича Долгорукова (род. в 1810 г., ум. в 1891), бывшего с 1865 г. Московским генерал-губернатором;
   2) Княжна Марьи Васильевна (род. 19-го авреля 1814 г., ум. 7-го декабря 1869), впоследствии супруга д. ст. советника Льва Кирилловича Нарышкина (род. в 1809 г., ум. в 1855).
   Шторх – Андрей Карлович (род. в Риге 18-го февраля 1766 г., ум. в Петербурге 31-го октября 1835), с 1796 член-корреспондент Академии наук, с 1-го февраля 1804 г. ординарный академик политической экономии и статистики, с 8-го ноября 1830 по 7-е марта 1835 вице-президент (см. С-Петербургские Ведомости 1833 г., № 124, стр. 483).
   Соллогубша – графиня Софья Ивановна (род. 13-го марта 1791 г., ум. 30-го июля 1854), дочь Московского военного губернатора, генерала от инфантерии Ивана Петровича Архарова (род. в 1744 г., ум. в 1815) от брака его с Екатериною Александровною Римской-Корсаковой (род. в 1755 г., ум. в 1836), жена церемониймейстера графа Александра Ивановича Соллогуба (род. 22-го ноября 1787 г., ум. 16-го апреля 1843).
   Племянница её (по мужу) – графиня Надежда Львовна Соллогуб (ум. 13-го января 1903 г.), дочь графа Льва Ивановича от брака его с княжною Ааною Михайловною Горчаковою, фрейлина великой княгини Елены Павловны, впоследствии жена Алексея Николаевича Свистунова (род. в 1808 г., ум. в 1872), директора Департамента личного состава Министерства иностранных дел. По свидетельству графа В. А. Соллогуба, она «была замечательно хороша собою» (Воспоминания. С.-Пб. 1887, стр. 95.-См. С-Петербурижия Ведомости 1833 г., № 115, стр. 1051).
   Графиня Полье – Варвара Петровна, дочь д. ст. советника князя Петра Федоровича Шаховского (род. в 1773 г., ум. в 1841) от первого брака его в княжною Елизаветою Борисовною Шаховской (род. в 1773 г., ум. в 1796); она была в первом браке за генерал-лейтенантом графом Павлом Андреевичем Шуваловым (род. 21-го мая 1776 г., ум. 1-го декабря 1823), во втором – за церемониймейстером, графом Адольфом Александровичем Полье (род. 18-го июня 1795 г., ум. 10-го марта 1830), в третьем за Георгием Вильдингом, князем де-Бутера и ли-Радали (ум. в 1841 г.), Неаполитанским посланником (см. Дневник А. С. Пушкина под 17 марта 1834 г.).
   Графиню Бутера все уважали и любили за её доброту, широкое гостеприимство и радушие. Обладая огромным богатством, она удовлетворяла всех, кто обращался в ней с просьбою о вспомоществовании. Протоиерей Ив. Ив. Базаров говорит в своих воспоминаниях, что в 1854 г., во время пребывания графини Бутера в Стутгарте, в ней обращались за пособием даже молодые офицеры, прося на первоначальное обзаведение. Графиня давала кому 500, кому 1000 гульденов (Русская Старина 1901 г., т. СV, март, стрр. 556-557; т. CVII, май, стр. 305).
   С графиней Полье ехали за границу два её сына: граф Андрей Павлович Шувалов (род. в 1816 г., ум. 14-го апреля 1876), впоследствии предводитель дворянства Петербургской губернии (с 18-го апреля 1872 по смерть); граф Петр Павлович Шувалов (род. в 1819 г., ум. в Ницце 30-го апреля 1900), также предводитель дворянства Петербургской губернии (с 24-го марта 1854 г., по 29-е марта 1863), и дочь статского советника Юлия Карловна Кюхельбекер (С.-Петербургские Ведомости 1833 г., №№ 118 и 119, стр. 1084), сестра декабриста.
   Строфы Боратынского – «На смерть Гёте». Напечатано в И-й части Новоселья.
   Барон Карл-Теодор Люцероде, генерал-адъютант Саксонского короля, был посланником в Петербурге с 1833 г. по 1842. Судя по отзывам многих современников, он интересовался Россиею, с особенною любовью изучал русский язык, русскую литературу и с просвещенным уважением относился к её представителям. Уважение это выразилось, между прочим, в том, что он, иностранец, чествовал вместе с другими Дмитриева на обеде 14-го июля (см. выше) и был одним из первых участников в открытой подписке на памятник Карамзину (Северная Пчела 1833 г., № 162: Письмо П. А. Плетнева от 15-го июля). Люцероде переводил на немецкий язык Пушкина («Капитанская дочка»), Бенедиктова и Кольцова. Перевод «Великой тайны» последнего напечатан в сочинении Н. И. Греча: «Путевые письма из Англии, Германии и Франции». Ч. I. С.-Пб. 1839, стрр. 5-6). По поводу пребывания Люцероде в Москве, куда он выехал 1-го августа 1833 г. (С.-Петербургские Ведомоcти 1833 г., № 181, стр. 711), князь Вяземский в письме к Дмитриеву от 1-го октября 1833 г. говорил: «Собеседник наш барон Люцероде не нахвалится Москвою и благосклонным приемом вашим. Вообще, он очень доволен путешествием своим по России и смотрел на нее главами доброжелательного и образованного иностранца, что встречается весьма редко в отношении к нам. К сожалению нашему, он нас оставляет на время и едет на зиму в себе в Дрезден (Русский Архив 1868 г., ст. 634). Москвичи не менее Люцероде остались довольны им. Дмитриев письменно благодарил князя Вяземского за доставленное знакомство с ним (Старина и Новизна, ни. П. С.-Пб. 1898, стр. 175), а А. Я. Булгаков сообщал своему брату: «Я Люцероде просил сблизиться с тобою; ты верно будешь доволен его знакомством: милый, кроткий, скромный и добрый человек. Все его здесь полюбили, и я очень благодарю Вяземского за это знакомство. Он в восхищении от нашей белокаменной. Как он хорошо по-русски говорит!» (Русский Архив 1902 г., кн. I, стр. 604). В Германии Люцероде слыл знатоком русского языка. Таков отзыв о нем Варнгагена фон-Энзе (Русская Старина 1878 г., т. XXIII, стр. 147).
   Сын Люцероде, барон Эрнест (род. в 1824 г., ум. в 1862), был женат (с 31-го января 1858 г.) на Софье Петровне Норовой (род. 10-го июля 1833), дочери тайного советника Петра Дмитриевича Норова (ум. около 1860 г.) от брака его с Татьяною Семеновною Викулиной, скончавшейся 10-го декабря 1880 (В. В. Руммел и В. В. Голубцов. Родословный сборник, т. II, стр. 175. – Русский Архив 1896 г., ни. П, стр. 224; 1898 г., кн. I, стр. 251; кн. П, стр. 432). Софья Петровна пережила своего мужа и осталась жить за границею.
   «Иван Выжигин» – известный роман Булгарина, появившийся в 1829 г., выдержавший три издания и имевший в замысле и отдельных эпизодах сходство с «Мертвыми душами» Гоголя (см. Русский Архив 1902 г., кн. П, стрр. 596-603).
   Австрийская красавица – графиня Дарья Федоровна Фикельмонт (см. выше). Тибромоскворецкая – княгиня Екатерина Петровна Гагарина (см. выше и т. I и II).
   На острове Благине театра не было, но по соседству, на Каменном острове, театр существовал. Он был построен в 1827 г. и действовал только в летнее время.
   Новорожденый – князь Павел Петровить Вяземский (см. т. II).
   Волконская – княгиня Софья Григорьевна (см. выше).
   Виельгорский – граф Михаил Юрьевич. Бобринский – граф Алексей Алексеевич (см. выше). Смирнова – Александра Осиповна.

734. Князь Вяземский Тургеневу. 3-го июня [1833 г. Петербург].

   Об А. П. Елагиной см. выше, статью П. И. Бартенева в Русском Архиве 1877 г., кн. II, статью К. Д. Кавелина – Собр. соч. его, т. III. С.-Пб. 1904 и «Уткинский Сборник». М. 1904.
   Д. Н. Свербеев, тогда отставной коллежский ассессор, с женою и малолетним сыном Николаем, выехал за границу в мае (С.-Петербургские Ведомости 1883 г., № 115, стр. 1050).
   Свербеев, богатый помещик Серпуховского, Новосильского и Семеновского уездов Московской губернии, служил в канцелярии Московского гражданского губернатора (1810-1817); в канцелярии статс-секретаря Кикина (1817 – 1821); в Коллегии иностранных дел и при миссии в Швейцарии (1823-1826); при Московском архиве (1827-1829); был главным смотрителем в Коммиссии печатания государственных грамот и договоров (1831-1833) и Серпуховским уездным предводителем дворянства (1835-1838).
   Шамбо – Иван Павлович (род. в 1783 г., ум. в Петергофе в июне 1848 г.), управляющий Собственною её величества канцелярией, секретарь императрицы Александры Федоровны, числившийся по Департаменту уделов, тайный советник, почетный член Демидовского дома призрения трудящихся и почетный вольный общник Академии художеств (Адрес-Календарь на 1847 г. – Петров П. Л. Сборник материалов для истории Академии художеств, ч. II. С.-Пб. 1865, стр. 289). Он происходил из французской гугенотской фамилии, переселившейся в Пруссию, и состоял наставником при детях короля Прусского Фридриха-Вильгельма III, а в Россию приехал в 1817 г., сопровождая принцессу Шарлотту, невесту великого князя Николая Павловича (Записки А. О. Смирновой. Ч. I. С.-Пб. 1895, стрр. 55, 168; Русский Архив 1895 г., кн. III, стр– 89). С 1828 по 1832 г. преподавал немецкий язык великому князю Александру Николаевичу (Сборник И. Р. И. Общества, т. 30, стрр. XV, XXI). Судя по отзывам Плетнева и О. Н. Смирновой, Шамбо был добрый, прекрасный, всеми уважаемый человек (Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, т. III, стр. 265).

735. Князь Вяземский Тургеневу. 15-го июня 1833 г. С.-Петербург.

   Булгакова – Наталья Васильевна (см. выше и т. II). – Мещерский – князь Петр Петрович. Татаринов – Александр Николаевич.
   Шувалова – графиня Софья Александровна (см. выше). Австрийская красавица – графиня Д. Ф. Фикельмонт. Пушкин – Александр Сергеевич. Мейендорф – барон Александр Казимирович.
   Кутайсов – граф Павел Иванович (см. т. 1), сын известного любимца Павла I, графа Ивана Павловича (ум. 9-го января 1834) от брака его с Анною Петровною Резвою (ум. в 1848), сенатор, гофмейстер, вице-президент Гоф-интендантской конторы.
   Элиза – Е. М. Хитрово (см. т. II).
   Балдон – казенное селение в Курляндской губернии, Митавского уезда, Бауского стана. В пяти верстах от ceления находится источник, получивший известность с 1795 года. – князь Вяземский написал, между прочим, комедию водевиль в 1 д. «Бальдонские воды*, впервые представленную 10-го сентября 1825 г. (Арапов. Летопись русского театра, стр. 373). Повидимому, пьеса эта не имела успеха, так как А. И. Писарев в своей сатире «Певец на биваках у подошвы Парнаса» сказал про князя Вяземского, что он нашел

     В «Водах Бальдонских», – Лету

   (Библиографические Записки 1859 г., ст. 619).
   Михаил Александрович Салтыков (род. 10-го июня 1767 г., ум. в Москве 6-го октября 1851) был сын секунд-маиора, конференц секретаря Академии художеств Александра Михайловича Салтыкова от брака его с Марьей Сергеевной Волчковой (род. в 1752 г., ум. это февраля 1805 г.), которая во смерти первого мужа вышла замуж в 1796 г. за Петра Богдановича Пассека (род. в 1736 г., ум. в 1804). Салтыков-отец, по отзыву своего приятеля А. Т. Болотова, был человек «отменно доброго сердца, хорошего расположения ума и во всем изящного характера» (П. Н. Петров. Сборник материалов для истории Академии художеств, ч. I. С.-Пб. 1864, стрр. 101, 187-192. – Жизнь и приключения Андрея Болотова, т. III. С.-П. 1872, стр. 390). Он занимался литературою и свои переводы с французского печатал в 60-х годах XVIII ст. Его младший брат Борис Михайлович (род. в 1723 г., ум. в 1808), бойкий, хитрый, «имевший ум острый и проницательный» (Болотов), один из лучших питомцев Московского университета, докончивший свое образование в Женеве, также занимался литературой и оставил несколько педагогических сочинений. Борис Салтыков был любимцем И. И. Шувалова и состоял его заграничным корреспондентом; живя в Женеве и в Фернее, он доставлял Вольтеру материалы для истории Петра великого (С. П. Шевырев. История Московского университета, стрр. 28, 48, 85, 118, 441). Такова была среда, в которой рос Михаил Салтыков до поступления своего в Шляхетный кадетский корпус, находившийся под управлением (1786-1794) знаменитого графа Ангальта. Несомненно, что пример отца и дяди повлиял на Салтыкова в смысле развития в нем любви к литературе вообще и в французской в частности; в корпусе же, где литература стояла во главе всех учебных предметов, где воспитанники, поощряемые начальством, завели свое общество любителей словесности и театр, любовь эта должна была не только усилиться, но и окрепнуть. В конце концов из него выработался тот Салтыков, верную хотя и одностороннюю характеристику которого дал Д. Н. Свербеев, познакомившийся с ним в 1822 году, когда Михаилу Александровичу было уже 55 лет: «Замечательный умом и основательным образованием, не бывав никогда за границей, он превосходно владел французским языком, усвоил себе всех французских классиков, публицистов и философов, сам разделял мнения энциклопедистов и, приехав в первый раз в Париж, по книгам и по планам так уже звал все подробности этого города, что изумлял этим французов. Салтыков, одним словом, был типом знатного и просвещенного русского, образовавшагося на французской литературе, с тем только различием, что он превосходно знал и русский язык» (Записки, т. I. М. 1899, стрр. 358-359). Это знание родного языка соединялось, без сомнения, со знанием его литературы, которою Салтыков занимался для собственного удовольствия, писал комедии, переводил с французского, но ничего не печатал (Н. Н. Булич. Из первых лет Казанского университета, ч. II. Казань. 1891, стр. 682), сознавая, вероятно, отсутствие в себе авторских дарований. Салтыков пользовался любовью и уважением в кругу писателей Карамзинского направления, состоял почетным или «природным» членом Арзамаса и слыл за «умнейшего Арзамасца» (Отчет И. П. Библиотеки за 1884 г., приложение I, стр. 159). – Сочинения К. Н. Батюшкова, т. III, стрр. 200, 210, 510. – Русская Старина 1899 г., т. 98, стр. 350. – Сочинения Пушкина, изд. под ред. П. А. Ефремова, т. VII. С.-Пб., стр. 232). Даже желчный и недоброжелательный Вигель, познакомившийся с Салтыковым в 1809 г., говорил, что он был у других молодых бояр целым поколением впереди» (Записки, кн. III, стр. 59).
   Салтыков хотя и имел ограниченные материальные средства, но, благодаря природному уму, блестящему образованию и красивой наружности, обратил на себя внимание высшего общества и двора. В 1787 г., выпущенный из корпуса поручиком, он поступил в армию, находился при всемогущем князе Потемкине и участвовал во 2-й Турецкой войне. В 1795 г. он был уже полковником С.-Петербургского драгунского полка и состоял при президенте Военной коллегии графе Ник. Ив. Салтыкове. Казалось, ему предстояла блестящая карьера, тем более, что уже в 1794 г. он попал «в случай» и был помещен во дворце, в комнатах Платона Зубова, перешедшего в бывшие покои Потемкина (Русский Архив 1876 г., кн. III, стр. 385). Но Салтыков не успел, а быть может и не сумел извлечь никаких выгод из своего положения, скорее повредил себе. По кончине императрицы, он был немедленно уволен от службы (29-го ноября 1796 г.) и во все время царствования Павла I оставался не у дел. С восшествием на престол Александра I он хотя и был назначен камергером, с причислением к Коллегии иностранных дел (7-го апреля 1801), но не пользовался никаким влиянием ни в это, ни в последующее царствование и во службе далеко не вошел, тогда как некоторые из его сверстников и товарищей достигли видных государственных постов. Причиною такой неудачи могли быть та «причудлявость» и «дурной нрав», которые, по словам Греча, «заставляли забывать многие его добрые качества» (Записки, стр. XLVII). С 16-го сентября 1812 по 4-е августа 1818 г. Салтыков управлял Казанским учебным округом. При нем и состоялось открытие университета (5-го июля 1814 г.), основанного еще в 1805 году. Булич, характеризуя деятельность Салтыкова, как попечителя, говорит: «Это был человек добрый и вместе с тем слабый. Отсюда его повидимому полное равнодушие в вверенному ему делу… По всем данным и по изученным нами документам, Салтыков сам работал мало. Управление имело канцелярский, совершенно равнодушный характер. Салтыков разгорячался только в тех случаях, когда, казалось ему, на деле или на бумаге, задевали его самолюбие» (Из первых лет Казанского университета, ч. II, стрр. 702, 797). Близко в сердцу принимал он также внешния стороны университетской жизни и религиозный вопрос. Любопытно, что, преклоняясь перед энциклопедистами вообще и перед Руссо в особенности и составив себе репутацию человека свободномыслящего, он в первый же год своего попечительства стал усиленно хлопотать о введении обязательного преподавания Закона Божия не только в гимназиях своего округа, но и во всех средне-учебных заведениях Министерства народного просвещения Ходатайство, конечно, было уважено. «Коренным и неизменным правилом постановлено во всех учебных заведениях военного и гражданского ведомства, не изъемля из того и состоящие под управлением иностранного духовенства, как обучать юношество Закону Божию, так и при ежегодных публичных испытаниях, всегда начинать экзамен с сего предмета, яко заключающего в себе главную и существенную цель образования. Притом поставить в непременную обязанность начальникам училищ приглашать на сей экзамен, в особо назначаемый для того день, почетное духовенство, а где существует архиерейская кафедра, то и самых местных архиереев» (А. А. Василъчиков. Семейство Разумовских, т. II. С.-Пб. 1830, стр. 85). С приближением памятной в истории русского просвещения ревизии Магницкого Салтыков поспешил подать в отставку. Получив ее, он продолжал числиться на службе в Коллегии иностранных дел; в 1828 г. произведен был в тайные советники и назначен сенатором 6-го департамента; с 1830 г. состоял почетным опекуном московского Опекунского совета и, кроме того, был членом совета при московском Училище ордена св. Екатерины, обер-директором московского Коммерческого училища, начальствующим в Ремесленном учебном заведении и в Ортопедическом институте; в 1849 г. окончательно оставил службу (формуляр).
   Со времени выезда своего из Казани Салтыков поселился в Москве, только изредка наезжая в Петербург (Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, т. II, стр. 674), и с первых же лет своего пребывания в ней стал вращаться преимущественно в литературных сферах древней столицы. В позднейшее время он, по свидетельству Д. H. Свербеева, посещал и знаменитый салон Авдотьи Петровны Елагиной (Русский Архив 1870 г., ст. 675).
   В начале царствования Александра I Салтыков женился на швейцарской француженке Елизавете Францовне Ришар (ум. в Казаки 4-го ноября 1814 г.), мать которой, Марья Христиановна Ришар, вдова профессора, содержала известный в Петербурге пансион (Булич, II, 679. – Записки Н. И. Греча; стрр. 196-197). От этого брака Салтыков имел сына Михаила и дочь Софья (род. в 1806 г., ум. 4 го марта 1888), которая 30-го октября 1825 г. вышла замуж за барона Антона Антоновича Дельвига, а по смерти его вступила во второй брак с Сергеем Абрамовичем Боратынским, род. в 1807 г., ум. в 1866 (В. П. Гаевский. Дельвиг – Современник 1854 г., № 9, отд. III, стр. 4, 6), кончившим курс в Московском университете по медицинскому факультету, никогда нигде не служившим, но занимавшимся обширною безвозмездною практикою в Тамбовской и Саратовской губерниях (Русский Вестник 1888 г., № 9, стр. 430).
   О Н. Я. Плюсковой, по матери своей происходившей будто бы от императрицы Елизаветы Петровны (Русский Архив 1900 г., кн. I, стр. 382), см. т. I.
   Шереметева – Анна Сергеевна (род. 8-го мая 1810 г., ум. 11-го июня 1849), фрейлина, дочь Сергия Васильевича Шереметева (род. 7-го сентября 1786 г., ум. 25-го декабря 1834) от брака его с Варварой Петровной Алмазовой (род. 8-го июля 1786 г., ум. 11-го февраля 1857), первая супруга графа Дмитрия Николаевича Щереметева (род. 3-го февраля 1803 г., ум. 12-го сентября 1871).
   Бобринская – графиня Софья Александровна. – Виельгорская – графиня Луиза Карловна. – Булгаков – Александр Яковлевич. – Норов – Александр Николаевич. – Гагарин – князь Петр Иванович.
   Пашковы – генерал-маиор Александр Васильевич (род. 1-го января 1792 г., ум. в 1868) и Елизавета Петровна (см. выше). – О Киндяковых см. т. II.
   Петровское простиралось от Тверской заставы до Петровского дворца, модная в то время загородная местность, где А. А. Башилов, один из местных и самых крупных землевладельцев, устроил вокзал, в котором давались различные празднества с неизбежными в то время цыганами и фейерверками.
   Волков – Александр Александрович (род. 17-го апреля 1778 г., ум. 16-го июня 1833), генерал-лейтенант, с 1826 г. начальник 2-го округа Корпуса жандармов. Его образованием занимался первоначально известный вице-адмирал Сергей Иванович Плещеев; докончено же оно было в иезуитском пансионе аббата Николя. Волков начал службу в Семеновском полку, был ранен под Аустерлицом (1805), после чего определен полициймейстером в Москву, а в 1816 г. назначен комендантом её и занимал эту должность до 1826 г. (А. Я. Булгаков. Биография А. А. Волкова. М. 1833).
   Волков был женат на Софье Александровне Римской-Корсаковой (род. 21-го октября 1787 г., ум. в Москве 18-го октября 1868), дочери камергера Александра Яковлевича. Она была «красива, по-московски бойка и по-французски речиста безукоризненно» (Записки Д. Н. Свербеева, т. II, стр. 228).
   А. Л. Булгаков, говоря о похоронах Волкова в письме к брату, замечает: «Как вспомнишь, что этот человек был 13 лет полицеймейстером, 9 лет комендантом и 7 лет жандармским начальником, должности, в коих главное основание строгость и где столько можно вредить, он не только никому не сделал зла, но напротив оказывал беспрестанные услуги, одолжения, благодеяния» (Русский Архив 1902, кн. I, стр. 537).
   Спечинский – Федор Никитич (род. 13-ич» апреля 1762 г., уу. в*ь Москве 9-го декабря 1841), премиер-маиор, бывший гвардеец, сын статского советника, члена Вотчинной коллегии Никиты Федоровича Спечинского (род. в 1726 г., ум. в 1773) и Пелагеи Васильевны, рожд. Муромцовой (род. в 1733 г., ум. в 1784). Спечинский с 1789 г. был женат на фрейлине Екатерине Михайловне Азанчевской, род. в 1767 г., ум. 1-го ноября 1792 (Русская Старина 1871 г., т. IV, стр. 396; т. ХVИ (1876 г.), стр. 421).
   Степан Иванович Лесовский был незаконный сын князя Ник. Bac. Репнина (род. в 1734 г., ум. в 1801). Он служил некоторое время (1802 г.) членом управления Огинским каналом (Русский Архив 1891 г., кн. I, стр. 295), участвовал в войне 1812 г., находясь в Мариупольском гусарском полку, и заграничном походе, командовал Кинбурнским драгунским полком и принадлежал в Мобежской ложе св. Георгия (там же, 1865 г., стр. 1095). С 1827 по 17-е апреля 1830 г. Лесовский был Курским губернатором; переименованным из д. ст. советников в генерал-маиоры, он занимал должность начальника 4-го округа корпуса жандармов, в 1831 г. произведен в генерал-лейтенанты, а затем уже переведен во 2-й жандармский округ; с 1834 г. был сенатором 5-го департамента (Князь Н. Туркистанов. Губернаторские списки. М. 1894, стр. 25. – Московские Ведомости, 1830 г., № 40, стр. 1818. – Список высшим чинам 1835 г., стр. 16). Лесовский, по отзыву Герцена, «был не злой и не дурной человек» (Былое и думы, ч. I. Лондон. 1861, стр. 189). Он умер 11-го ноября 1839 г. и похоронен в черниговском Елецком монастыре (Календарь Черниговской епархии на 1891 г., стр. 240).
   И. П. Липраици, говоря в своих «Замечаниях на воспоминания Ф. Ф. Вигеля» (М. 1873) о Лесовском, как об одном из главных деятелей, способствовавших упрочению славы Мариупольского полка в Отечественную войну, прибавляет: «Многие отношения связывали меня в 1812 году с Степаном Ивановичем; чрез три года служба свела нас опять. Человек этот, в моих понятиях, стоял очень высоко и очень может быть, что если бы жил он лет тридцать позже, то был бы одним из замечательнейших лиц. Здесь я не в силах был умолчать о тех чувствах, которые я питал с 1812 по 1819 год, когда мы были неразлучны» (стрр. 73, 97, 103-104).
   Скарятина – Екатерина Петровна (род. 16-го июля 1807 г., ум. 13-го июля 1833), жена (с 22-го мая 1832 г.) Федора Яковлевича Скарятина (род. 3-го апреля 1806 г., ум. 11-го апреля 1836).
   Скарятина, умершая от чахотки (Русский Архив 1902 г. кн. I, стрр. 581, 613), была дочь члена Государственного совета Петра Ивановича Озерова (род. в 1775 г., ум. в Москве 1-го мая 1843) от брака его с дочерью А. А. Волкова (см. выше), Мариею Александровной (ум. в 1823 г.). См. «Некрологию д. т. с. П. И. Озерова». М. 1843.
   Ф. Я. Скарятин был одним из основателей московского Художественного класса и душою этого учреждения. Директор класса, Михаил Федорович Орлов, считал утрату Скарятина незаменимою и в своем отчете за 1834-1835 г. называл его, между прочим, «артистом зрелостью дарования и поэтом силою воображения» (Московский Наблюдатель 1835 г., ч. II, май, кн. 2, стрр. 171-172).
   Великая княгиня – Елена Павловна, с 8-го февраля 1824 г. супруга великого князя Михаила Павловича.
   Лаваль – графиня Александра Григорьевна (см. тт. I и II). Закревская – Аграфена Федоровна.
   Крюднерша – баронесса Амалия Максимилиановна, жена барона Александра Сергеевича Крюдвер, первого секретаря Русского посольства в Мюнхене, дочь княгини Турн и Таксис и побочная сестра императрицы Александры Федоровны, до замужества носившая фамилию графини фон-Лерхенфельд-Кеферинг, бывшая во втором браке за Финляндским генерал-губернатором (1866-1881), членом Государственного совета, графом Николаем Владимировичем Адлербергом (род. 19 го мая 1819 г., ум. в Мюнхене 13-го декабря 1892). Графиня Адлерберг известна, между прочим, как основательница в Симферополе детского приюта, открытого в то время, когда муж её был там военным губернатором (с 1854 г.). В графиню Амалию Максимилиановну был влюблен Ф. И. Тютчев, познакомившийся с нею в Мюнхене. Отголоском этой любви служит стихотворение его «Я помню время золотое», написанное между 1822 и 1826 гг. (Русский Архив 1903 г., кн. III, стрр. 489, 496, 647;– 1897 г.; кн. II, стр. 292; Записки Д. Н. Свербеева, т. II, стр. 142; Сочинения Тютчева, изд. 2-е. С.-Пб. 1900, стрр. 26-27).
   Булгаков – Константин Яковлевич. – Долли – графиня Д. Ф. Фикельмонт.
   Иван Матвеевич – Муравьев-Апостол (см. выше, а также тт. I и II). О нем см. прекрасные статьи И. А. Кубасова: «И. М. Муравьев Апостол, автор «Писем из Москвы в Нижний-Новгород» (Русская Старина 1902 г., т. 112) и «Драматические опыты И. М. Муравьева-Апостола» (Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук 1904 г., т. VIII, кн. IV, и отдельно).
   Соллогуб – графиня Надежда Львовна (см. выше, примечание в стр. 236-й).

736. Князь Вяземский Тургеневу. 19-го июля 1833 г. С-Петербург.

   Ежемесячный сатирический журнал Адская Почта, или переписка хромоногого беса с кривым издавался в Петербурге в 1769 году Федором Александровичем Эминым (роя около 1735 г., ум. в 1770), известным, в свое время переводчиком, романистом, историком и журналистом. О нем см. статью М. H. Лонгинова в Русской Старине 1873 г., т. VII и Очерки из истории русской литературы XVII и ХVIII столетий, Л. Н. Майкова. С.-Пб. 1889, а также «Киев» В. И. Аскоченского, ч. II. КЁев. 1856.
   Арженитинов – Иван Семенович. – О С. С. Кушникове см. выше и т. II.
   Памятник Ломоносову в Архангельске был открыт 25-го июня 1832 г., а Державину в Казани – 23-го августа 1847 г.
   Смирнова – Александра Осиповна.
   Упоминаемый Галифе был также приятелем Северина и Батюшкова, который и говорит об нем в письмах в князю Вяземскому от 1812-1813 гг.
   Татаринов – Александр Николаевич.
   Коммерческая Газета, основанная Е. Ф. Канкриным и выходившая от двух до четырех раз в неделю, издавалась в 1825-1860 гг. при Департаменте внешней торговли, где князь Вяземский, ведавший ее некоторое время, служил с 8-го августа 1830 г. по 25-е. октября 1846, занимая первоначально должность члена общего присутствия, а с 21-го октября 1832 г. вице-директора. Князь Вяземский в письмах в директору Костромской гимназии Ю. Н. Бартеневу от 2-го июля 1832 г. и от 23-го февраля 1833 говорит: «Если хотите читать мою поэзию и мою прозу, читайте Коммерческую Газету об отшедших и пришедших кораблях, цену соли и проч…» «Позвольте мне заметить вам, что в ней много поучительного для юношества и много также сведений, необходимых для желающих и обязанных звать Россию, которых вы не найдете нигде, как в газете нашей. А между тем отыщите мне в дирекции вашей корреспондента для газеты, или в каком другом месте, который доставлял бы раза три или четыре в год сведения о ценах на главнейшие произведения Костромской губернии, о движении торговли и промышленности, о судоходстве но Волге, даже о подробностях сельского хозяйства, разумеется, когда они выходят из обыкновенного круга, например о льняном промысле, и одним словом, доставлял бы сведения обо всем, что по Костромской губернии относится до торговли, промышленности, сельского хозяйства на улучшенной степени и вообще до народного благосостояния, основанного на правилах политической экономии. Я забыл упомянуть и о коммерческо-статистических сведениях, которые также идут к делу» (Русский Архив 1897 г., кн. III, стрр. 284, 286).
   Журнал Смирдина – Библиотека для чтения, основанная в 1834 году О. И. Сенковским и выходившая ежемесячно. Прекратилась в 1865 году.
   О М. А. Нарышкиной см. выше тт. I и IL– O княгине Марье Аркадьевне Голицыной, рожд. Суворовой см. выше. – О В. С. Апраксине см. т. II.
   Александр Иванович Казарский (род. в 1797 г., ум. 16-го июня 1833) начал службу в 1811 г. волонтером в Черноморском флоте, в 1814 г. произведен в мичманы, в 1819 г. в лейтенанты, в 1828 – в капитан-лейтенанты за отличие при взятии Анапы и награжден золотым оружием также за отличие, оказанное при взятии Варны. В 1829 г., командуя бригом Меркурий, он принужден был выдержать бой с двумя турецкими кораблями, из которых один был 110-тя пушечный, а другой 74-х пушечный, и заставил их отступить. За этот необыкновенный подвиг Казарский был произведен в капитаны 2-го ранга, получил Георгия 4-й степени, звание флигель-адъютанта и пожизненную вместе со всем экипажем пенсию в размере двойного жалованья. Бриг Меркурий пожалован был Георгиевским флагом «и повелено по приходе брига в ветхость заменить его новым, продолжая сие до времен позднейших, дабы память знаменитых заслуг команды брига Меркурия и его имя во флоте никогда не исчезали и, переходя из рода в род на вечные времена, служили примером потомству». В 1831 г. Казарский был произведен в капитаны 1-го ранга и назначен состоять при императоре. Умер, производя ревизию Черноморского флота. В Севастополе, в 1834 г., ему поставлен памятник, с надписью: «Казарскому. Потомству в пример.» О Казарском см. Русский биографический словарь. С.-Пб. 1897. – Общий морской список, ч. VII. С.-Пб. 1893.

737. Князь Вяземский Тургеневу. 4-го августа 1833 г. [Петербург].

   В Revue des deux mondes 1833 г. (т. III, стрр. 231-237), основанном в 1829 г. и продолжающемся до сего времени, в отделе критики, есть статья: «Fragments of voyages and travels, by captain Basil Hall». Автор этой статьи, отзываясь с большою похвалой о всем сочинении (вышедшем в 1831-1833 гг., в 3-х томах), особенно останавливается на рассказе Голля о В. Скотте и его путешествии по Италии. рассказы эти ценны тем, что сообщают многие любопытные подробности о частной жизни знаменитого романиста.
   Basil Hall (род. в 1838 г., ум. в 1844) – ученый мореплаватель, путешествовавший по Корее, Китаю, северной и южной Америке. Его-то и следует разуметь под Василием Галичем, но почему он так назван князем Вяземским, остается непонятным. Вероятно, играло роль одно созвучие, тем более, что, сколько нам известно, Василия Галича и не существовало.
   Австрийская красавица – графиня Д. Ф. Фикельмонт; Мюнхенская – баронесса А. М. Крюднер. – Потемкин – Иван Алексеевич (су. выше).
   Карл-Виктор Констеттен (род. в Берне 3-го сентября 1745 г., ум. в Женеве 3-го февраля 1832), поклонник Руссо, друг Вольтера, Карла Бонне и Фридриха Маттисона; известен своими сочинениями по литературе, политике и философии, написанными частию на немецком языке, частию на французском. Под «перепиской» его следует разуметь следующие сочинения: 1) Briefe an Matthisson. Zurich. 1792; изд. 2-е, 1824; 2) Briefe an Matthisson fon 1795 bis 1827. Zurich. 1827; 3) Briefe an Friederika Brun. Frankfurt am Main. – О нем см. Steinlen, А.- Charles-Victor de Boustetten. Lausanne. 1860.
   Тургенев, по собственному его свидетельству, находился в переписке с Констеттеном и В. Скоттом (Современник 1837 г., т. V, стр. 299).

738. Князь Вяземский Тургеневу. 20-го августа 1833 г. С.-Петербург.

   Вигель – Филипп Филиппович (род. 12-го ноября 1786 г. в селе Симбухине, Пензенской губ., ум. в Москве 20-го марта 1856), директор Департамента духовных дел иностранных исповеданий, начавший службу в Архиве министерства иностранных дел, товарищ Тургенева, который находился там в 1800-1805 гг., и которого Вигель в записках своих изобразил «так недоброжелательно и неверно», говоря словами князя Вяземского. Последний, хорошо знавший Вигеля, дал ему и его запискам следующую тонкую и верную характеристику: «Записки Вигеля любопытное и драгоценное приобретение для нашей народной и общежитейской литературы. они писаны умно и местами довольно художественно. Есть живость и увлекательность в рассказе, в картинах и портретах, нередко бойкою кистью схваченных. Вот хорошая, лицевая сторона этих записок. Но есть в них и важный недостаток; должно читать их, следует доверять им с большою осторожностью. Вигель сам не принадлежал к числу деятелей эпохи, им описываемой; за некоторыми исключениями не был он с ними ни в связи, ни в сношении. Одним словом, был он вне действующей и влиятельной среды. Многое рассказано им во городским слухам» сплетням, кривым толкам судей, не призванных и мало сведущих. Ничего у него не проверено, не исследовано критически. Автор имел замечательный природный и даже довольно образованный ум. Скажу более, я убежден, что он имел даже и мягкое, доброе сердце; во раздражительный, щекотливый прав его портил в нем дары природы. Во многих отношениях узкость понятий, мелкое чиновничество, доводившее самолюбие его до малодушие, затмевали светлый ум его. Способный любить и уважать достойных людей, он был злопамятен в безделицах и за безделицы. Он не прощал, если не отплатят ему тот час же визита его, если нарушат в нем права местничества, то-есть посадят его за столом не на место, которое он считал подобающим чину его, если при посещении продолжаешь курить сигарку, которой не выносили его слабые и причудливые нервы. Все это вносилось им в книгу расчетов и обязательств, во которым он рано или поздно производил свои взыскания и накладывал пени на провинившихся пред ним. В течении жизни он неоднократно ссорился не только с отдельными лицами, но с целыми семействами, с городами, областями и народами. Не претерпевший никогда особенного несчастья, он был несчастлив сам во себе и сам от себя. Можно сказать, что, при обстоятельствах довольно благоприятных, он болезненно прошел жизнь свою, беспрестанно уязвляемый иглистыми терниями и булавками, которыми он сам осыпал дорогу свою. Все это отражается в записках его и лишает их того здравого и внушающего доверенность характера, который составляет прямое и главное достоинство исторических и личных запасов» (Русский Архив 1866 г. стт. 219-220).
   В дополнение к этой характеристике Вигеля заметим, что в 1836 г. он, «как верный сын отечества и православной церкви», счел своею обязанностью письменно обратить пастырское внимание митрополита Серафима на «богомерзкое» Философическое Письмо, напечатанное анонимно в 34-й части Телескопа, при чем, находясь под влиянием чувства негодования, отчаяния и тревоги за отечество и веру, открыл имя «злосчастного, слепотствующего, неистоваго» гонителя России, категорически заявил о переходе сего «изверга» в католичество и старательно подчеркнул вину издателя журнала и цензуры. Письмо свое Вигель закончил следующими религиозно-патриотическими, прочувственными строками: «Сама святая и соборная апостольская церковь вопиет к вам о защите: при её священном гласе моления мои ничто. Вам, вам предстоит обязанность объяснить правительству пагубные последствия, которые проистекут от дальнейшей снисходительности, и указать средства к обузданию толиких дерзостей» (Русская Старина 1870 г., т. I, стр. 164). Но Главное управление цензуры, как теперь стало известным, предупредило донос Вигеля, приняв энергические меры к наказанию виновных (М. К. Лемке. Чаадаев и Надеждим – Мир Божий 1905 г., № 10, стрр. 141-156).
   Нам неизвестно имя второго сына княгини Е. Н. Мещерской. В дневнике Жуковского под 4 сентября 1833 г., отмечено, погребение малютки Мещерскаго» в Дерпте (стр. 313).
   По поводу швейцарцев в «Старой записной книжке» замечено: «При Павле, тогда еще Великом Князе, толковали много о Женевских возмущениях: да перестаньте, сказал он, говорить о буре в стакане волы. Павел мерил на свой аршин» (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. IX, стр. 14).
   Под влиянием Июльской революции в Швейцарии шла борьба между старой аристократически-федеративной республикой и представителями новой системы правления, стремившейся к демократической централизации с равноправностию граждан. Последняя и одержала победу.
   Португалия страдала от религиозных волнений, междоусобиц чисто династического характера и от политической борьбы между конституционалистами, которых было большинство, республиканцами и абсолютистами.
   Критика Полевого появилась в Московском Teлеграфе 1833 г., ч. 50, № 5, март, стрр. 98-109.
   В I тоне Новоселья напечатаны следующие стихотворения князя Вяземского: 1) Да как бы не так, 2) Сновидение, 3) К старому гусару, 4) Разговор 7-го апреля, 5) Бирюза, 6) Прощание (А. О. Смирновой), помеченное 17 января 1833 г.
   О графе Карле-Людвиге Фикельмонт и его жене см. выше и т. II. Мюнхенская красавица – баронесса Крюднер (св. выше). – Соллогубовы – графиня Софья Ивановна и Надежда Львовна (см. выше).
   Артур-Коллей Веллеслей, герцог Веллингтов (род. в 1769 г., ум. в 1852) в 1828 г. сделался главою торийского министерства, но в 1830 г. принужден был выйти в отставку, уступив место вигам; в 1834-1835 он снова сделался министром иностранных дел. Карл Говик, граф Грей (род. в 1764 г., ум. в 1845), первые лорд казначейства, был политическим противником Веллингтона и вел постоянную борьбу с тори.
   Jocques Laffite (род. в 1767 г., ум. в 1844) и Casimir Périer (род. в 1777 г., ум. в 1832), финансисты и государственные деятели, принимали живое участие в Июльской революции. С восшествием на престол Людовика-Филиппа Орлеанского первый из них был назначен в 1830 г. министром финансов и председателем Совета, а второй – министром без портфеля. Но в следующем же году Лафит, не угодивший ни правой, ни левой, должен был уступить свое место в Совете Казимиру Перье, который тогда же занял и пост министра внутренних дел.

739. Князь Вяземский Тургеневу. 4-го января 1834 г. С.-Петербург.

   Христиан-Готлиб Рейхард (род. в 1758 г., ум. в 1837) известен как немецкий картограф и географ, составитель «Карманного атласа», выдержавшего множество изданий.
   Пушкин был пожалован в камер-юнкеры 30-го декабря 1833 г. Он находился в четырехмесячном отпуску с 12-го августа 1833 г. и посетил Нижний-Новгород, Казань, Симбирск, Оренбург и Уральск. Возвратился в Петербург из Болдина около 20-го ноября 1833 г.
   Оболенский – вероятно, князь Иван Петрович, один из многочисленных членов того «Московского семейства старого быта», которое описал князь Вяземский (см. т. VII его Полного собрания сочинений).
   Пашков – Василий Александрович (см. о нем выше). Пашкова – Елизавета Петровна (ум. 1-го ноября 1854), рожд. Киндякова, жена генерал-маиора Александра Васильевича Пашкова, сына предыдущего (см. выше и т. II).
   Журнал Смирдина – Библиотека для чтения (см. выше).
   Janin – Jules-Gabriel (см. примечание к стр. 193-й), начавший свою литературную деятельность в сатирическом листве Figaro 1825 г., с 1830 г. бывший оффициальным критиком Journal des Débats, автор рассказов во вкусе Эрнеста Гофмана, изданных под заглавием: «Contes fantastiques et contes littéraires», 4 vol. P. 1832, и «Contes nouveaux», 4 vol. P. 1833. – Русские переводы из него печатались в Библиотеке для чтения 1834-1839 гг. Отдельно изданы «Фантазии», ч. I. С.-Пб. 1834.
   «Аскольдова могила* напечатана в 1833 году (Москва, 3 части). По поводу этого «плохого романа» А. B. Никитенко записал в своем дневнике под 10 февраля 1834 г. следующие любопытные строки: «Московские цензора нашли в ней что-то о Владимире Равноапостольном и решили, что этот роман подлежит рассмотру духовной цензуры. Отправили. Она в конец растерзала бедную книгу. Загоскин обратился в Бенкендорфу, и ему как-то удалось исходатайствовать позволение на напечатание её с исключением некоторых мест. Но я на днях был у министра и видел бумагу к нему от обер-прокурора Святейшего Синода с жалобою на богомерзкий роман Загоскина» (Записки, изд. 2-е, т I, стр. 237).
   Старший Мещерский – князь Николай Петрович (св. выше).
   Молодой Литта – вероятно, внебрачный сын графа Юлия Помпеевича Литта (св. т. II), впоследствии провинциальный актер Аттил. Ю. П. Литта от брака с графинею Ев. Bac. Скавронской, рожд. Энгельгардт, детей не имел (Скоропадская, А. Граф Ю. П. Литта. С.-Пб. 1904).
   Соловой – Николай Федорович Петрово-Соловово (род. 29-го марта 1812 г., ум. в Петербурге 7-го января 1834), чиновник XII кл., брат поручика Кавалергардского полка Григория Федоровича Петрово-Соловово (род. 2-го ноября 1806 г., ум. 3-го мая 1879), впоследствии камергера, сын полковника Федора Николаевича Петрово-Соловово (род. 2-го ноября 1763 т., ум. 12-го апреля 1826) и Анны Григорьевны, рожд. княжны Щербатовой (ум. 13-го сентября 1821). У него было три сестры. Наталья, за Александром Петровичем Ланским, Ольга (род. 17-го 1816 г., ум. в Москве 5-го октября 1893), за известным публицистом Александром Ивановичем Кошелевым (род. 9-го мая 1806 г., ум. 12-го ноября 1883); Анастасия (род. 10-го апреля 1808 г., ум. в Пизе 12-го декабря 1870), с 19-го октября 1836 г. за флигель-адъютантом, ротмистром л. гв. Уланского полка, князем Иосифом Карловичем Вреде, с 1845 г. полковником в отставке.
   Столыпина – Вера Николаевна (род. 15-го декабря 1790 г., ум. в Петербурге 4-го января 1834), дочь известного адмирала, графа Николая Семеновича Мордвинова (род. в 1754 г., ум. в 1845) от брака его с Генриеттой Александровной Коблей (род. в 1764 г., ум. в 1843), вдова сенатора Аркадия Алексеевича Столыпина (род. в 1778 г., ум. в 1825).
   Черненькая – Александра Осиповна Смирнова.
   Безобразов – Сергей Дмитриевич (род. 22-го августа 1801 г. ум. 6-го декабря 1879), штабс-ротмистр л. – гв. Кирасирского полка, флигель-адъютант (с 1831 г.). Он начал службу в 1818 г., был адъютантом великого князя Константина Павловича, командиром Нижегородского драгунского и Кавалергардского полков, начальником 7-й кавалерийской дивизии, генерал-адъютантом (с 1860 г.), командиром 4-го корпуса, генералом от кавалерии (с 1861 г.) и членом Александровского комитета о раненых (Русский Инвалид 1879 г. № 267). Он был женат на фрейлине, княжне Любови Александровне Хилковой (род. 17-го августа 1811, ум. 28-го ноября 1859), дочери князя Александра Яковлевича (род. в 1755 г., ум. в 1819), от которой имел дочь. Брат Хилковой – генерал-лейтенант князь Степан Александрович (род. в 1786 г., ум. 10-го октября 1854), женатый на Елизавете Семеновне Волчковой (ум. в Москве 2-го июля 1856, прожив 81 год), вдове сенатора Петра Алексеевича Обрескова (см. т. I). О семейной трагедии Безобразовых упоминает и Пушкин в своем дневнике (Сочинения, под ред. П. А. Ефремова, т. V. С.-Пб. 1903, стрр. 637, 638). О Безобразовых см. также книгу Александра и Михаила Федоровичей Мирковичей: «Федор Яковлевич Миркович», т. I, С.-Пб. 1889, стрр. 6-7.
   Плещеев – Александр Алексеевич. Следовательно, он умер не в 1827 году, как считалось до сего времени.
   Автором комедии в 3 д., в прозе «L'avocat Patelin» (представлена впервые 6-го июня 1706 г.) был драматический писатель Augustin-David de Brueys (род. в 1640 г., ум. в 1723).
   Опера «La muette de Portici» была представлена на Александринском театре под именем «Фенеллы». На русской сцене она появилась только в 1857 году (А. И. Вольфь. Хроника петербургских театров с конца 1855 до начала 1881 г. С. Пб. 1884, стр. 110) и пользовалась большим успехом. Музыка принадлежит французскому композитору Пьеру-Франсуа Оберу (род. в 1763 г., ум. в 1830). В Париже была впервые представлена 29-го февраля 1828 г.
   Княжна Барятинская – Леонила Ивановна (род. 9-го мая 1816 г.), фрейлина, дочь тайн. сов. князя Ивана Ивановича Барятинского (ум. в 1825 г.) от 2-го брака его с графиней Мариею Федоровною Келлер (род. 29-го сентября 1792 г., ум. 11-го февраля 1858). 23-го октября 1834 г., она вышла замуж за вдовца, светлейшего князя Людовика-Адольфа-Фридриха (Лев Петрович) Сайн-Витгенштейн-Берлебург (род. 18-го июня 1799 г., ум. 20-го июня 1866), сына русского фельдмаршала князя Людовика-Адольфа-Петра (Петра Христиановича, род. в 1769 г., ум. в 1848) от брака его с дочерью польского дворянина Антуанеттою-Станиславовной Снарской (род. в 1779 г., ум. в 1855). князь Лев Петрович был женат в первом браке (с 14-го апреля 1828 г.) на княжне Стефании Доминиковне Радзивилл (род. в 1809 г., ум. в 1832). За год до своей кончины князь Лев Петрович сошел с ума и умер в Канне; жена же его приняла католичество. «Так кончилась», замечает А. О. Смирнова, «эта супружеская жизнь, начатая притворною любовью, перешедшая на короткое время в indiffirence, а потом в дружбу» (Русский Архив 1895 г., кн. I, стр. 110; кн. II, стрр. 193, 194, 196, 337-340).
   Пашкова – Елизавета Петровна, рожд. Киндякова. – Тимашева – Екатерина Александровна (св. выше).
   Пушкин в своем дневнике, под 7 января 1834 г., записал: «Вигель получил звезду и очень ею доволен. Вчера был он у меня. Я люблю его разговор: он занимателен и делен; но всегда кончается толками о мужеложетве» (Рукопись).
   Строгонов – граф Александр Григорьевич (см. т. II). Он получил назначение по представлению самого министра, графа Д. Н. Блудова. К. Я. Булгаков называл Строговова «человеком умным, благородным и расположенным к добру» (Русский Архив 1904 г., кн. I, стр. 407).
   Кривцов – Павел Иванович (ум. 12-го августа 1844 г.), воспитывавшийся в Швейцарии, у знаменитого Фелленберга, второй секретарь Русской миссии в Риме, камер-юнкер, впоследствии д. ст. советник и камергер. Был женат на княжне Елизавете Николаевне Репниной (род. в 1817 г., ум. в 1855), дочери князя Николая Григорьевича Репнина-Волконского (род. в 1778 г., ум. в 1844) от брака его с графинею Варварою Алексеевною Разумовской (род. в 1778 г., ум. в 1864).
   Брат его – Николай Иванович Кривцов (см. выше и тт. I, II), 7-го августа 1832 г. снова поступивший на службу, с оставлением «на испытании» при министерстве внутренних дел, но в 1836 г. окончательно бросивший ее (Русская Старина 1888 г., т. 60, ст. 730). Жена его – Екатерина Федоровна, рожд. Вадковская; дочь – Софья Николаевна (ум. в Москве 29-го декабря 1901 г.), с 1846 жена Помпея Николаевича Батюшкова (св. т. II). О последней см. «Виленский календарь» на 1903 год.
   Потоцкая – графиня Мария Александровна. – Долгорукова – княгиня Екатерина Александровна (см. выше и т. II). Под своим стихотворением князь Вяземский разумеет, вероятно, пиесу «Роза и Кипарис», посвященную графине М. А. Потоцкой и напечатанную в Полном собрании сочинений под 1835 годом (т. IV, стр. 197).

740. Князь Вяземский Тургеневу. 28-го марта 1834 г. С.-Петербург.

Смирниха – Александра Осиповна Смирнова.
Горчаков – князь Александр Михайлович (род. в Ревеле 4-го июля 1798 г., ум. в Баден-Бадене 27-го февраля 1883), камергер, советник русского посольства в Вене, с 1856 г., министр иностранных дел, с 1863 г. – канцлер, с 1871 – светлейший князь.

741. Князь Вяземский Тургеневу. 22-го июня [1834 г. Петербург].

   Потоцкий – вероятно, граф Болеслав Станиславович (см. т. II), камер-юнкер, причисленный в Департаменту уделов, муж графини Мария Александровны, рожд. Салтыковой.
   Стих взят из «Опасного соседа» В. Л. Пушкина.
   Одною из новорожденных дочерей А. О. Смирновой была Ольга Николаевна (род. 18-го июня 1834 г., ум. в Париже 13-го декабря 1893), фрейлина, написавшая обширное предисловие и примечания к запискам своей матери, изданным в 1895-1897 гг. Другая умерла, вероятно, вскоре после рождения своего.
   Второю дочерью Смирновой была Софья Николаевна (род. 2-го августа 1836 г.), вышедшая замуж за церемониймейстера князя Андрея Васильевича Трубецкого (род. в 1824 г., ум. в 1881).
   Третья дочь, надежда Николаевна (род. 3-го августа 1840 г., ум. 7-го мая 1899), была замужем за англичанином Сорен.
   О H. М. Смирнове см. примечание к стр. 211-й.
   Во 2-й части Новоселья (1834 г.) напечатано стихотворение князя Вяземского «К Языкову» (Я у тебя в гостях, Языков!), с датою: «Дерпт. Сентября 1833». – На это послание Языков отвечал князю Вяземскому только в 1844 году, тоже посланием, напечатанным в т. 35-м Современника. – С весны 1833 г. до весны 1838 Языков проживал в своем родовом селе Языкове, Корсунского уезда Симбирской губернии, в 65-ти верстах от Симбирсва. – Князь Вяземский познакомился с Языковым в Москве (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. II, стр. 308), где последний проживал в 1829– 1833 гг.
   Ни Языков, ни А. С. Хомяков сотрудниками Библиотека для чтения не были. Тем не менее последний писал Алексею Владимировичу Веневитинову: «Сходи к Смирдину… и скажи следующее: Чтобы ему ни оисали обо мне, он не должен верить. Отказываться от сотрудничества для Библиотеки я не думаю, ибо никакой не имею причины отказываться, и если мне удастся что-нибудь написать, то я к нему пошлю, а его уже дело будет печатать или нет. Пожалуй, передай это ему, а для тебя объяснение: прочитав критику на моего Самозванца, батюшка в деревне так рассердился (он болен, следовательно, это извинительно, хотя смешненько), что написал к Смирдину без моего ведома, что я и не хочу, и не могу более быть участником в журнале. Ты, зная меня, легко поверишь, что я про это ничего не знал и как мне досадно было узнать про это письмо. Исполни же мое поручение: этим выведешь меня из ложного и смешного положения» (Сочинения А. С. Хомякова, т. VIII. М. 1900, стрр. 37-88).

742. Тургенев князю Вяземскому. 23-го октября 1834 г. С.-Петербург.

   Булгаковы – Константин Яковлевич и жена его Мария Константиновна. – Полина – княжна Прасковья Петровна Вяземская.
   Кооп – Иоганн-Генрих (род. в 1777 г., ум. в 1858), известный в то время доктор. У этого «маленького, косого человечка с живым умом» лечился и Жуковский в 1832 году, когда жил в Германии (Дневники Жуковского. С.-Пб. 1903, стр. 231).
   Упоминаемые Тургеневым ватиканские рукописи и другие иностранные документы, касающиеся русской истории, были Изданы под заглавием: «Акты исторические, относящиеся в России, извлеченные из иностранных архивов и библиотек А. И. Тургеневым». Два тома. С.-Пб. 1841-1842. Это собрание заключает в себе выписки на латинском, итальянском, французском, английском и польском языках из Ватиканского тайного архива и из других римских библиотек и архивов, с 1075 по 1719 год; выписки оттуда же, относящиеся до других славянских земель, с 1231 по 1308 год, а также из архивов и библиотек Англии и Франции, с 1557 по 1679 год.
   Началом Тургеневскому собранию послужили выписки, сделанные по желанию Польского короля Станислава-Августа аббатом Жаном-Батистом Альбертранди (род. в 1731 г., ум. в 1808) из Ватиканской и других римских библиотек для польского историка Нарушевича. Экземпляр их, писанный рукою самого Альбертранди, был подарен Станиславом-Августом тогдашнему русскому посланнику в Варшаве Я. И. Булгакову, от которого впоследствии перешел к Ал. Ив. Тургеневу, о чем последний и упоминает в одном из своих примечаний к письмам Карамзина к нему (Русская Старина 1899 г., т. 97, стр. 466). Тургенев, во время своих путешествий по Германии, Италии, Франции, Англии, Дании и Швеция, продолжал деятельно собирать в иностранных книгохранилищах материалы для истории России. В одном Риме удалось ему составить коллекцию богаче Альбертрандиевой. При содействии начальника Ватиканского тайного архива графа Марино-Марини он извлек из него более 400 актов (Современник 1837 г., т. V, стрр. 22-51: «Хроника Русскаго»). В 1837 и 1839 гг., чрез посредство князя А. И. Голицына, приобретенные Тургеневым исторические материалы были поднесены императору Николаю и во его повелению переданы в Археографическую коммиссию для издания. Она было поручено А. X. Востокову, работою которого Тургенев был очень недоволен (Русская Старина 1881 г., т. XXXII, стр. 349. – Протоколы заседаний Археографической Коммиссии. Выпуск I. С.-Пб. 1885, стрр. 497-499, 522-623, 534-535, 606). В конце 1840 г. Тургенев уехал в Париж, поручив надзор за изданием К. С. Сербиновичу (Русская Старина 1882 г., т. XXXIV, стр. 178). По выходе первого тона «Актов» П. А. Полевой поместил в т. V Русского Вестника за 1842 г. одобрительную рецензию, в которой говорит, что самая мысль и даже план издания принадлежат ему. По этому поводу Тургенев, в письме в Сербиновичу, называет Полевого лжецом-самохвалом и прибавляет: «Право, бесстыдна такая ложь и досадно такое равнодушие журналистов к клевете товарища на добросовестного сборника» (там же, стр. 444). Кроме того, А. В. Старчевский, познакомившийся с Тургеневым в Берлине летом 1842 г. (Исторический Вестник 1886 г., т. XXVI, стр. 64), также поместил рецензию на «Акты* XLI-й части Журнала Министерства Народного Просвещения. По поводу этой рецензия Тургенев писал Сербиновичу: «Поблагодарите Старчевского за статью, но я бы желал кое-что оговорить в примечании: некоторые из актов на английском языке приобретены не мною, а списаны другом моим, покойным А. С. Кайсаровым (Русская Старина 1882 г., т. XXXIV, стр. 449). Тургенев поднес свои «Акты», чрез Александра Гумбольдта, прусскому королю Фридриху-Вильгельму IV, который при этом случае отвечал Александру Ивановичу письмом от 11-го июня 1844 г., напечатанном в Русском Архиве 1873 г., кн. II, стт. 1525-1527.
   Себастиан Чиампи (род. в 1769 г., ум. в 1847) – итальянский ученый, доктор гражданского и церковного права, с 1803 г. профессор классических литератур в Пизанском университете, занимавший с 1818 по 1822 г. ту же кафедру в Варшавском университете. Со времени пребывания своего в Варшаве он стал заниматься историею России и Польши. Результатом этих занятий явились следующие его труды: 1) Notizie dei secoli XV. е XVI. Sull'ltalia, Polonia e Russia. Firenze. 1833; 2) Bibliografia critica delle antiche reciproche corrispondooze politiche, ecclesiastiche… artistiche deiritalia colla Russia, colla Polonia ed altre parti Settentrionali. Vols. I–III. Firenze. 1834-1842.
   Иван Ильич великанов (ум. 21-го апреля 1874 г.), купец 1-я гильдии и коммерции советник, первоначально был крепостным князя Bac. Серг. Трубецкого (род. в 1776 г., ум. в 1841). В 1820 г. или около этого времени последний находился во Флоренции. Великанов, состоявший при нем в качестве камердинера, воспользовался юридическим правом превращения крепостной зависимости русских людей, находившихся за границею и отошел от своего господина, который впоследствии добровольно выдал ему отпускную. Женившись на француженке, великанов открыл во Флоренции сперва модный магазин, потом стал торговать кяхтинским чаем и торжковскими сафьянными изделиями, а в 30-х годах сделался уже коммиссионером; несколько позднее он занялся ломкою мрамора и имел в Карраре собственную каменноломню, поставляя свои изделия в Россию, куда время от времени я наезжал. О нем см. в записках графа М. Д. Бутурлина (Русский Архив 1897 г., кн. I, стрр. 616-617).
   Торлония – Марино (род. в 1796 г., ум. в 1865), банкир, сын знаменитого Джиованни Торлония (род. в 1754 г., ум. в 1829), также банкира, купившего в 1809 г. герцогство Браччиано.
   Бунсен – Христиан-Карл (род. в 1791 г., ум. в 1860), дипломат и многосторонний ученый, изучавший историю в Геттингене под руководством Гереена, а арабский и персидский языки в Париже под руководством Сильвестра де-Саси. Броме того, Бунсен занимался философиею языка, юриспруденциею и богословскими науками. В 1815 г. он приехал в Берлин, чтобы познакомиться с Нибуром, который был прусским поверенным в делах при папском дворе По совету я желанию последнего Бунсен в следующем году отправился в Рим на должность секретаря Прусского посольства. В 1817 году он женился в Риме на англичанке Фрэнсис Ваддингтон (род. в 1791 г., ум. в 1876). По отъезде Нибура в Бонн, Бунсен занял его место, а впоследствии был министром-резидентом в Риме, где прожил 20 лет и основал в 1829 г. Археологический институт. С 1839 г. Бунсен занимал должность поверенного в делах в Берне, а затем был назначен посланником в Лондон и пробыл там до 1854 года.
   Жуковский познакомился с Бунсеном, вероятно, в 1833 году, во время пребывания своего в Риме (Дневники Жуковского, стрр. 290-292).
   Гурьев – граф Николай Дмитриевич, посланник в Риме. – Фурман – Федор Федорович, первый секретарь Русской миссии. – Кривцов – Павел Иванович. – Потоцкий – граф Болеслав Станиславович. – Орлов – Алексей Федорович.
   Милые путешественницы – Софья Николаевна Карамзина и сестра её, княгиня Екатерина Николаевна Мещерская, отправившиеся путешествовать по Европе. они выехали из Петербурга 26-го мая 1834 г. (Письма Карамзина к Дмитриеву, стр. 439).
   Три красавицы – Наталья Николаевна Пушкина (род. 26-го августа 1812 г., ум. 26-го ноября 1863), вышедшая замуж за Александра Сергеевича 18-го февраля 1831 г., во втором браке (с поля 1844 г.) за генерал-адъютантом, генералом от кавалерии Петром Петровичем Ланским (род. 13-го марта 1799 г., ум. 6-го мая 1877); её старшая сестра Александра Николаевна Гончарова, фрейлина, впоследствии баронесса Фразенгоф. и младшая Екатерина, Николаевна, также фрейлина, 10-го января 1837 г. вышедшая замуж за поручика Кавалергардского полка Жоржа-Карла (Егора Осиповича) Дантеса, барона де-Геккерна (род. в 1811 г., ум. 23-го октября 1895), впоследствии сенатора второй империи.
   Голицин – князь Михаил Александрович (род. в Москве 25-го мая 1804 г., ум. в Монпелье 18/30 марта. 1860), известный библиофил, сын гофмейстера князя Александра Михайловича Голицына (род. 8-го сентября 1772 г., ум. в Париже 19-го июля 1821) от брака его с княжною Натальей Федоровной Шаховской (род. 25-го ноября 1779 г., ум. 9-го августа 1807), камер-юнкер, состоявший сверх штата при Русской миссии в Тоскане, с 1856 г. посол в Испании, женатый (с 1842 г.) на княжне Марии Ильиничне Долгоруковой.
   Брат его – князь Федор Александрович Голицын (род. 16-го августа 1805 г., ум. 28-го июня – 9-го июля 1848), камер-юнкер, состоявший сверх штата при Русской миссии в Рине.
   Оба брата, похороненные в Болонье, были католики; последний состоял волонтером папской армии и членом Иезуитского ордена. В 1845 г. он заочно был лишен всех прав состояния, со ссылкою в каторжные работы (князь H. Н. Голицын. Род князей Голицыных. Т. I. С.-Пб. 1892, стрр. 171-172).
   Орас Верне (род. с 1789 г., ум. в 1863), сын известного художника Шарля Верне (род. в 1758 г., ум. в 1835), занимал первенствующее место среди французских батальных живописцев, но писал также исторические картины и портреты. В 1822– 1825 гг. жил с отцом в Италии, с 1828 по 1834 находился в Риме, занимая должность директора французской художественной Академии, а затем поселился в Париже. В 1842-1848 гг. Верне, по желанию императора Николая, провел в России и, кроме Петербурга, был в Москве, Новгороде, Курске, Елизаветграде и Варшаве. За это время он, по завазу императора, написал несколько батальных картин (Lettres intimes de М. Horace Vernet de l'institut pendant son voyage en Russie. Paris. 1856).
   Единственная дочь Верне была замужем за известным французским живописцем Полем Деларош (род. в 1797 г., ум. в 1856). Она умерла около 1846 г.
   Потоцкая – графиня Мария Александровна. Сестра её – княгиня Екатерина Александровна Долгорукова, жена князя Ильи Андреевича. Другая сестра – графиня Софья Александровна Шувалова, жена графа Григория Петровича (см. выше).
   Дедушка их – обер-камергер, член Государственного совета, граф Юрий Александрович Головкин (см. выше).
   Татаринов – Александр Николаевич (см. выше), тит. советник, исправляющий должность начальника 1-го отделения Департамента уделов, вице-президентом которого был гофмейстер, сенатор Межевого департамента Лев Алексеевич Перовский (род. 9-го сентября 1792 г., ум. 9-го ноября 1856), питомец Московского университета, министр внутренних дел (1839-1852), граф (1849), министр уделов (1852-1856). Он был сын Марии Михайловны Соболевской и графа Алексея Кирилловича Разумовского (род. в 1748 г., ум. в 1822).
   Опочинины – фрейлина Александра Федоровна (род. 4-го июня 1814 г., ум. 5-го октября 1868) и Мария Федоровна (род. в 1817 г.), дочери шталмейстера, впоследствии обер-гофмейстера и члена Государственного совета Федора Петровича Опочинина (18-го мая 1779 г., ум. 20-го декабря 1852) от брака его с дочерью князя Смоленского Дарьей Михайловной Голенищеной Кутузовой (род. 22-го декабря 1788 г., ум. 5-го апреля 1854). А. Ф. Опочинина вышла впоследствии замуж за генерал-лейтенанта Михаила Ивановича Туманского (род. 27-го августа 1803 г., ум. 3-го марта 1866). – Князь Вяземский сошелся с Ф. П. Опочининым, вероятно, в 1826 году, во время пребывания своего в Ревеле (Полн. собр. соч., т. VIII, стрр. 293-295).
   Толстая – фрейлина Анна Матвеевна (см. выше).
   Посольша – графиня Д. Ф. Фикельмонт.
   Завадовская – графиня Елена Михайловна. Птичка – Варвара Ивановна Дубенская.
   Гагарин – князь Григорий Иванович.
   Ливен – светлейший князь Христофор Андреевич (род. 6-го мая 1774 г., ум. в Риме 29-го декабря 1838), сын барона Отто-Генриха (род. 11-го октября 1726 г., ум. 4-го февраля 1781) и баронессы Шарлотты Карловны, рожд. Ооссе (род. в 1743 г., ум. 24-го февраля 1828), возведенной в 1826 г. в княжеское достоинство с титулом светлости, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, член Государственного совета, попечитель при великом князе Александре Николаевиче, бывший посланник в Пруссии (с 2-го января 1810 но 18-е сентября 1812) и посол в Великобритании (с 18-го сентября 1812 по 22-е мая 1834). Был женат на Дарии Христофоровне Бенкендорф (род. в 1786 г., ум. 27-го января 1857), родной сестре известного шефа жандармов.
   Кавелин – Александр Александрович (род. 1-го июля 1793 г., ум. в Гатчиве 4-го ноября 1850), сын тульского помещика, советника Казенной палаты, генерал-адъютант, воспитатель (1834-1841) при великом князе Александре Николаевиче, впоследствии сенатор (1841), Петербургский военный генерал-губернатор (1842-1846), член Государственного совета (с 8-го декабря 1842), генерал от инфантерии (с 3-го октября 1843). Женат (с января 1828) на фрейлине Марии Павловне Чихачевой (Некролог А. А. Кавелина. С.-Пб. 1850. Из №№ 272-273 Русского Инвалида).
   В Русской Старине 1904 г., № 3, напечатаны письма (1836– 1850 гг.) великого князя Александра Николаевича в Кавелину и его жене. Письма эти проникнуты чувствами признательности, истинной дружбы и любви к Кавелину.
   Поэма Пушкина – «Медный Всадник», напечатанная впервые без пропусков и переделок Жуковского в «Сочинениях» Пушкина, изданных под редакциею П. О. Морозова, т. IV. С.-Пб. 1904. При жизни поэта был напечатан только отрывов, под заглавием «Петербург», в Библиотеке для чтения 1834 г., т. VII, стрр. 117-119.
   О Б. М. Федорове см. т. II.
   Соллогуб – графиня Надежда Львовва (см. выше). Посольша – графиня Д. Ф. Фикельмонт.
   Автором исторического романа «Луиза Строцци» (1834 г.) был Джиованни Розини (род. в 1776 г., ум. в 1855), изобразивший в своем произведении политическое и социальное положение Флоренции при герцоге Александре Медичи (ум. в 1537 г.).
   Циркурша – графиня Анастасия Семеновна Circourt, жена французского публициста графа Адольфа де Сиркур (род. в 1801 г., ум. 15-го ноября 1879), рожд. Хлюстина, старшая из детей Калужского помещика штабс-ротмистра л. гв. Уланского полка Семена Антоновича Хлюстина (Щукинский сборник. Выпуск II. М. 1903, стрр. 163, 168) от брака его с графиней Верою Ивановною Толстой, сестрою графа Ф. И. Толстого (Американца). Анастасия Семеновна вышла замуж в 1830 году, в время пребывания своего в Швейцарии, где находился, в качестве путешественника, и граф Сиркур, побывавший в Италии, Германии, а в начале 40-х годов и в России, уже вместе с женою. Вот какими чертами характеризует супругов Сиркур академик Николай Иванович Кошкаров, посетивший Париж в 1842 году: «Графиня Сиркур… постоянно жила в Париже, сделалась почти француженкой, а под конец своей жизни даже перешла в католичество. Она была высокого роста, стройна и вовсе не хороша собой, но по своему уму, такту и элегантности достигла того, что весь образованный Париж преклонялся перед нею. Многие называли ее «Коринной севера». В её аристократической гостиной собирались лучшие представители аристократии, знаменитости науки, литературы и искусств. Графиня Сиркур жила по близости Елисейских полей, в небольшой квартире третьего этажа, rue de Saussés, № 11; но эта квартира была убрана с большим вкусом и даже некоторою роскошью. Графиня принимала каждый день утром, от трех до шести часов, а по четвергам у ней был вечерний раут, на который собиралось избранное французское общество, несколько знатных русских дам, представители русского и других посольств. На этих раутах неизменно присутствовал хозяин дома, граф Сиркур, который представлял собою довольно своеобразный тип ученого, отличаясь необыкновенною памятью и знанием генеалогии, исторических и географических фактов» (Русская Старина 1890 г., т. 66, стрр. 263-264).
   Графиня Сиркур занималась литературою. В Bibliothèque Universelle напечатано без имени автора: «Etat actuel de la littérature russe» и отдельно: Genève. 1829, а также несколько русских стихотворений в переводе на французский язык (G. Ghennady Les écrivains franco-russes. Dresde. 1874, p. 8).
   Граф Сиркур сотрудничал между, прочим, в литературно-философском журнале Le Semeur, где и поместил обстоятельный и в высшей степени сочувственный невролог А. И. Тургенева (1846 г. No от 14-го января). Этот, без сомнения, некролог и пересылал Жуковский А. Л. Булгакову при письме от 5/17-го декабря 1846 г. (Сочинения Жуковского. Изд. 7-е, т. VII, стр. 570). Сиркур был знаком с обоими (см. Дневники Жуковского. С.-Пб 1903, стр. 262), равно как и с Чаадаевым, письма которого к нему напечатаны в Вестнике Европы 1871 г., № 11, стрр. 85-86, 91-95; cp. там-же, 1900 г., № 12, стрр. 465-476.
   О Сиркурах существует книга, которой не оказалось в петербургских книгохранилищах: Hubert Baladin. Le comte de Circourt, son temps, ses écrits; m-me de Circourt, son salon, ses correspondances. Paris. 1881.
   Брат графини Сиркур – Семен Семенович Хлюстин (род. 26-го ноября 1810 г., ум. 28-го марта 1844), младший сын Семена Антоновича Хлюстина. Он получил образование за границею, начал службу в С.-Петербургском уланском полку (Московские Ведомости 1829 г., № 7, стр. 322), участвовал в Турецкой войне 1828-1829 гг., вышел в отставку с чином поручика и в 1834 году, одновременно с Л. С. Пушкиным, поступил чиновником для особых поручений по Министерству внутренних дел (Русский Архив 1884 г., кн. II, стр. 445. Месяцеслов на 1834 г., ч. I. Прибавление, стр. ХXVI). Есть известие, что Хлюстин, человек образованный и независимый по своим средствам, служил, подобно И. И. Пущину, в московском Надворном суде. Но этот «гражданский подвиг» совершен не им, а его однофамильцем или родственником, коллежским регистратором Семеном Васильевичем Хлюстиным (Месяцеслов на 1841 г., ч. II. стр. 14). Хлюстин умер в Кенигсберге, а похоронен в московском Алексеевском женском монастыре. Он был действительным членом Общества испытателей природы и членом-сотрудником Общества любителей словесности (Московские Ведомости 1828 г., № 26, стр. 1159), состоявших при Московском университете. Одно время он находился в приятельских отношениях с М. Ф. Орловым и перевел на французский язык сочинение последнего: «О государственном кредите» (М. 1833), но, поссорившись с ним, сжег свой перевод (Русская Старина 1892 г., т. 74, стр. 224). О ссоре Хлюстина с А. С. Пушкиным см. Бартенев, П. И. – Пушкин. вып. II. М. 1885, стрр. 73-84.
   Хлюстин был женат на Любови Григорьевне Текутьевой (ум. 30-го июля 1886 г.).
   Мейстер – очевидно, граф Жозеф де Местр (см. примечание к стр. 206-й). Под его мистикой Тургенев разумеет, быть может, «Examen de la philosophie de Bacon où l'un traite différentes questions de philosophie rationnelle», изд. в 2-х томах в Париже в 1836 г., уже по смерти автора. Хлюстин же ничего не издал.
   Полковник Габриэль Пепе (род. в 1781 г., ум. в 1850), начавший службу в франко-неаполитанской армии (1799 г.), продолжавший ее при Неаполитанском короле Иосифе (1806-1808) и Фердинанде IV, в 1820 г. депутат Неаполитанского парламента, в 1821 г., после уничтожения конституции при помощи австрийцев, был сослан в Грац, а через два года поселился во Флоренции, где занимался уроками. В 1843 г., в царствование короля Обеих Сицилий Фердинанда II, Пепе возвратился в Неаполь и жил частным человеком до революции 1848 г., когда снова сделался депутатом парламента и начальником национальной гвардии. Но вслед затем наступила суровая реакция, и Пепе, видя, что родина его сделалась жертвою абсолютизма, умер от огорчения.
   «Цветущий, жизни полный» – стих из пиесы Жуковского: «Ал. Ив. Тургеневу, в ответ на его письмо».
   Маркелов – Иван Иванович, надворный советник, первый секретарь миссии.

743. Тургенев князю Вязмскому. 10-го июня 1835 г. Париж.

   Кривцов – Павел Иванович. Горчаков – князь Александр Михайлович. Мещерский – князь Петр Иванович.
   Племянница – Фанни-Александрина, дочь Николая Ивановича (см. примечание в стр. 232-й).
   – (Стр. 264-265). В начале 1826 г. А. И. Тургенев находился с братом Николаем в Англии. Узнав, что имя последнего замешано в деле декабристов, Ал. Ив. поспешил вернуться в Петербург для выяснения дошедших слухов. С этого времени начинается его переписка с братом, продолжавшаяся до самой смерти. Часть писем Александра Ивановича, относящихся в 1826-1828 гг., издана Н. И. Тургеневым: «Письма А. И. Тургенева в Н. И. Тургеневу». Лейпциг. 1872. Из предисловия издателя видно, что вся корреспонденция составляет десять портфелей; напечатанные же письма представляют собою выборку, и притом отрывками, только из первого портфеля. Обзор изданных писем А. И. Тургенева, представляющих большой исторический интерес, сделав А. Н. Пыпиным в статье: «Русский путешественник в двадцатых годах» (Вестник Европы 1872 г., № 8).
   Из предисловия в вышеназванной книге (стрр. X–XI) видно, что после Александра Ивановича осталось также десять портфелей его журнала, о котором Н. И. Тургенев отзывается так: «Журнал свой он вел, как видно, исключительно для себя самого, записывая ежедневно всякую всячину, и важное, и незначительное, и интересное, достойное обнародования, и такое, что могло интересовать только его самого. От того небрежность в редакции и даже в почерке. Не легко было бы выбрать из этого огромного журнала пятую или даже десятую часть и напечатать. Но этот труд издания был бы достаточно вознагражден интересом для читателей. Между прочим я нашел в журнале брата весьма дельные, беспристрастные и часто трогательные замечания и наблюдения относительно положения нашего простого народа, наблюдения, деланные в его различных странствиях по России».
   Писем Тургенева из Италии и Швейцарии, к сожалению, не оказалось в Остафьевском архиве.
   Мортемар – Casimir-Louis-Victurnien de Rochechouart, prince de Toimay-Charente, duc de Mortemart (род. в 1787 r., ум. в 1875), французский генерал и дипломат, бывший в 1828-1830 и в 1831-1833 гг. посланником в Петербурге. О нем упоминает в своих записках А. О. Смирнова (ч. I, стр. 36).
   Шувалова – графиня Софья Александровна (см. о ней выше).

744. Князь Вяземский Тургеневу. 30-го июня 1835 г. С.-Петербург.

   О Д. Г. Бибикове см. выше.
   Бобринские – граф Алексей Алексеевич и графиня Софья Александровна (см. выше и тт. I, II). Сын их – граф Александр Алексеевич (род. 17-го мая 1823 г., ум. 24-го февраля 1903), впоследствии член Госуиарственного совета, обер-гофмейстер.
   Jacob le bibliophile – псевдоним плодовитого французского литератора и ученого Поля Лавруа (род. в 1806 г., ум. в 1884). Он занимался историей, библиографией, писал комедии, исторические романы, повести, переводил и компилировал, сотрудничая во многих периодических изданиях. Некоторые повести его в тридцатых годах были переведены на русский язык.
   (Стр. 267). Барон д'Андре – секретарь Французского посольства, занимавший свой пост с 1833 по 1844 г. Он любил Россию и приобрел в ней много друзей, в которым принадлежала и А. О. Смирнова (см. её записки, ч. II, стрр. 61, 85, 86).
   Шувалова – графиня Софья Александровна. Потоцкая – графиня Мария Александровна. Третья сестра – княгиня Екатерина Александровна Долгорукова (св. т. II).
   Пушкины жили (с 10-го августа 1834 г.)на Дворцовой набережной, у Прачешного моста, в доме Баташева, в той квартире, которую занимали Вяземские до своего отъезда за границу (И. А. Шляпкин. Из неизданных бумаг А. С. Пушкина, С.-Пб. 1903, стр. 207). – Сын их – Григорий Александрович, родившийся 14-го мая 1835 г., умерший 15-го августа 1905, в имении Маркутье, при г. Вильне. О нем см. статью Ю. М. Шокальского в повременном издании: Пушкин и его современники. Выпуск IV. С.-Пб. 1906.
   – (Стр. 26t). Аврора – Шернваль (см. выше).
   Соломирский – Павел Дмитриевич, сын Дмитрия Павловича Татищева и Натальи Алексеевны Колтовской (см. т. II, стр. 541), служивший в л. – гв. Гусарском полку с 1816 по 4-е декабря 1839 г., дослужившийся до чина полковника и уволенный от службы статским советником для определения в гражданское ведомство (К. Манзей. История л. – гв. Гусарского Его Величества полка, ч. III, С.-Пб. 1859. стр. 86). О свадьбе его см. Русский Архив 1904 г., кн. I, стрр. 571-574, 576, 581, 583.
   Дочь Соломирских, Наталья Павловна (род. в 1847 г., ум. в 1893), была замужем за Таврическим губернатором Андреем Никитичем Всеволожским (род. в 1840 г. ум. в 1893).
   Константин Степанович Сербинович (род. в Западном крае 9-го мая 1796 г., ум. в Петербурге 18-го февраля 1874) получил образование в Полоцкой иезуитской коллегии, впоследствии академии и начал службу с 1818 г. (15-го мая) в Коллегии иностранных дел актуариусом, без жалованья. В первой половине ноября этого года Сербинович познакомился с Карамзиным. Знакомство это состоялось чрез Сен-Тома, который, задавшись целью перенести на французский язык «Историю Государства Российскаго», прежде всего озаботился приобретением буквального перевода её, поручив эту работу Сербиновичу (см. т. I). Он выполнил ее успешно, чем обратил на себя внимание историографа; последний приблизил его с себе, стал давать различные поручения и работы научного характера. В 1820 году (6-го мая) Карамзин познакомил Сербиновича с А. И. Тургеневым, который тогда же перевел его к себе в департамент. К этому времени (14-го мая) относится и знакомство Сербиновича с князем Вяземским, который в рекомендательном письме к И. И. Дмитриеву, от 10-го мая 1833 г., отозвался так о Сербиновиче: «Он без сомнения давно известен вам по имени, по преданности его к семейству Карамзиных и по доверенности и уважению к нему покойного Николая Михайловича, при котором находился он чиновником, так сказать по особым поручениям историческим» (Русский Архив 1868 г., ст. 629). Деятельный, предприимчивый, находчивый, Сербинович в государственной службе, как и в частной жизни, оказался весьма пригодным к исполнению всевозможных поручений и в 1824 г. занял уже оффициальную должность чиновника особых поручений при министре народного просвещения и главноуправляющем духовными делами иностранных исповеданий А. C. Шишкове. В 1826 г. Сербинович, по выбору товарища министра народного просвещения Д. Н. Блудова, председательствовавшего в Следственной коммиссии по делу декабристов, был приглашен туда и усиленно работал с 24-го апреля до 2-го июля 1826. Утверждают, что известный доклад коммиссии был составлен им и только редактирован Блудовым. 4-го августа того же года Сербинович был назначен цензором Главного цензурного комитета, с 5-го июля 1830 г. начальником 3-го а затем 2-го отделения (с 19-го сентября 1831 г.) Департамента народного просвещения. С 28-го апреля 1833 по 1856 г. он состоял редактором «Журнала Министерства Народного Просвещения», а с 28-го декабря 1834 по 24-е декабря 1836 гг. членом Археографической коммиссии. Ко всему этому следует прибавить еще многочисленные командировки с административными и научными целями. С 17-го октября 1836 г. начинается служба Сербиновича в Синоде, когда пост обер-прокурора занимал граф Николай Александрович Протасов (формуляр. – Русская Старина 1874 г., т. XI: Н. М. Карамзин. Воспоминания Е. С. Сербиновича). «Сербинович был фактотумом графа Протасова, исполнял массы делаемых ему поручений, а сам придумывал их еще больше. Как только открывалось какое видное место во учреждениям духовного ведомства или при участии лиц духовного ведомства, он непременно занимал это место. Начав с должности директора канцелярии обер-прокурора, он занимал последовательно должности директора хозяйственного управления и духовно-учебного правления, но, считаясь директором этих двух последних учреждений, он и не вступал в управление ими, оставаясь по особым поручениям при графе Протасове. Он составлял проекты всех преобразований в учреждениях духовного ведомства; вел, по поручениям графа, переговоры по выдающимся текущим делам с С.-Петербургским митрополитом и присутствующими в Синоде архиереями и командируем был в Москву для таких же совещаний с митрополитом Филаретом; заведывал сношениями обер-прокурора с начальством и учреждениями других ведомств, выбирал и назначал священников в заграничные посольства и миссии и проч.; во был еще предмет, на котором он сосредоточивал особенное внимание, именно высшее заведывание духовною цензурою по званию члена учрежденного в 1851 г. при Синоде секретного цензурного комитета для наблюдения за действиями духовной цензуры… Но при многих достоинствах исполнительного чиновника, Сербинович был в канцелярских делах и в личных сношениях формален до педантизма, до мелочности. В наследство чиновникам он оставил «Сборник наиболее удачных фраз» для обер-прокурорской переписки с архиереями и министрами» (И. А. Чистович. Руководящие деятели духовного просвещения в России. С.-Пб. 1894, стрр. 355, 356, 357).
   С 1859 г. Сербинович был членом Коммиссии прошений, приносимых на высочайшее имя. Умер в чине тайного советника и похоронен на Смоленском кладбище, рядом со своею третьей женой, Надеждою Карловной (род. 18-го мая 1822 г., ум. 5-го августа 1888).
   По свидетельству Н. Н. Терпигорева, служившего под начальством Сербиновича, последний был человек «хитрый, придирчивый, раздражительный и до крайности мелочной, а как начальник – невыносимый» (Исторический Вестник 1890 г., т. XLI, стр. 340). Не менее любопытен и следующий отзыв о нем Погодина: «Наружность Сербиновича и вообще обращение носило следы Полоцкого иезуитского воспитания, которое и помогало ему держаться при всех начальниках, самых противоположных… Умеренность и осторожность, исправность, благоразумие – его достоинства, и он представлял тип петербургского чиновника в хорошем смысле. Резких суждений, порицаний ни лиц, ни вещей от него нельзя было услышать никогда» (Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. IV. О.-Пб. 1891, стр. 149). Он обладал солидным образованием, даже ученостию, с 1841 г. был почетным членом Второго отделения Академии наук, но почти ничего не печатал. Известно, между прочим, что он составлял, под наблюдением Д. Н. Блудова, примечания к XII тому «История Государства Российскаго», вышедшему в 1829 году, и писал текст к «Памятникам старины в западных губерниях империи», изд. П. Н. Батюшковым (С.-Пб. 1868, два выпуска). Кроме того, в Русской Старине 1872 г. (т. V), 1874 г. (т. XI), 1896 г. (т. LXXXVII) напечатаны статьи его о Карамзине и В. С. Шишкове.
   По смерти Сербиновича, обширный архив его вместе с дневником был приобретен князем Павлом Петровичем Вяземским, а в настоящее время принадлежит графу С. Д. Шереметеву.
   Тургенев очень ценил «просвещенное трудолюбие» Сербиновича и его «уменье в хаос вносить порядок». Во время пребывания своего за границею он находился в постоянной переписке с ним. Письма Тургенева к Сербиновичу за 1826, 1831, 1835, 1837, 1838, 1840-1842 гг. напечатаны в Русской Старине 1881 г., тт. XXXI, XXXII; 1882 г., т. ХХXIV, с объяснительными примечаниями Н. П. Барсукова.
   О Т. С. Вейдеменер см. выше.
   «Ледяной Дом» был напечатав в Москве, в 4-х частях. Белинский отзывался о романе Лажечникова, как об одном из замечательнейших произведений русской литературы (Полн. собр. соч., изд. под редакциею С. А. Венгерова, т. II, стрр. 159-16; т. IV, стрр. 29-40.
   Степанов – Александр Петрович (род. в с. Зеновке, Мещовского уезда, Калужской губернии 4-го мая 1781 г., ум. в Петербурге 25-го ноября 1837), сын Петра Семеновича, городничего г. Мещевска (род. в 1739, ум. в 1782), и Пелагеи Степановны, рожд. Кашталинской (род. в 1752 г., ум. в 1826). Он получил образование в пансионе Шадена и в Московском университетском пансионе, но курса не кончил, потому что, числясь в Преображенском полку, бил потребован в 1796 г. на действительную службу. В следующем году Степанов был произведен в прапорщики Московского гренадерского полка и находился в нем до 20-го октября 1799 г., состоя в штабе Суворова и пользуясь особенным его распоряжением. За участие в Итальянском походе Степанов получил орден св. Анны 4-й и 2-й степени, командорский крест св. Иоанна Иерусалимского и через чин произведен в поручики, с переводом в Старооскольский мушкатерский полк. Вскоре он женился на дочери шефа этого полка, Екатерине Феодоровне Быковой (ум. 15-го февраля 1827 г.) и 5-го декабря 1801 г. вышел в отставку штабс-капитаном. В следующем же году (5-го декабря), переименованный в титулярные советники, он определился в департамент Министерства юстиции, во главе которого стоял И. И. Дмитриев. С 1-го августа 1804 по 29-е августа 1812 Степанов занимал должность губернского прокурора в Калуге и во время нашествия французов состоял при Калужском губернаторе Павле Никитиче Каверине, который заведывал продовольствием армии и приведением в порядок опустошенных местностей. По выходе в отставку, Степанов поселился в своем селе Ловати, Жиздренского уезда и прожил там десять лет. В 1815 г. Степанов, стремясь к нравственному усовершенствованию, поступил в масонскую ложу «Les amis remue», но пришел в полное разочарование, ибо нашел здесь, выражаясь его словами, «людей, смеющихся над всем, что их там окружает; людей, которым целью не служит даже связь дружества; людей, предающихся буйству в часы пиршества и стремящихся к наружному между ними возвышению» (Русская Старина 1870 г., т. I, стрр. 150-155). Стесненные обстоятельства заставили его вновь искать службы. По ходатайству своих прежних сослуживцев: С. С. Кушникова, князя В. П. Кочубея и графа М. А. Милорадовича, Степанов получил место губернатора в открывавшуюся Енисейскую губернию (24-го июля 1822 г.), которою и управлял по 1832 год. Он оказался деятельным, заботливым начальником края, заслужившим всеобщее уважение и благосклонность императора Николая, который 13-го августа 1825 г. наградил его чином д. ст. советника. Семейные обстоятельства принудили Степанова оставить на время службу и поселиться в селе Троицком, бывшем имении своей матери, завещанном сыновьям его. В Троицком прожил он до осени 1834 г., в начале 1835 приехал в Петербург, 5-го декабря 1836 получил губернаторство в Саратове, а 17-го марта 1837 был отрешен от должности за чрезмерное усердие в деле искоренения раскола, но причислен в Министерству внутренних дел, с назначением членом Статистического комитета и даже с сохранением всего содержания (князь А. Б. Лобанов-Ростовский. Русская родословная книга, т. II, изд. 2-е. С.-Пб. 1893, стр. 255. Формуляр. – Из воспоминаний А. П. Степанова – Русская Школа 1891, № 1. – Собр. соч. А. В. Дружинина, т. VII. С.-Пб. 1866, стрр. 714-766).
   Степанов, которого Суворов называл маленьким Демосфеном и которому поручал писать ответы на оды, посылаемые главнокомандующему, рано проявил свои литературные наклонности, развитию которых, без сомнения, много способствовало пребывание в Университетском пансионе, а также знакомство с Дмитриевым и Державиным. Едва ли не первым произведением молодого стихотворца, появившимся в печати, была «Песнь победы спасителем отечества» (М. 1813), посвященная П. Н. Каверину; за нею следовали другие мелкие стихотворения и наконец лирическая поэма «Суворов» (М. 1821), начатая еще в Калуге и неимевшая никакого успеха. Но автор, говоря его словами, «не мог отвыкнуть чирикать по воробьиному» и продолжал свои излюбленные занятия, изредка появляясь в печати. Так, он участвовал в «Калужских Вечерах» (М. 1825), изданных А. А. Писаревым, и в «Енисейском Альманахе» на 1828 год, который был составлен под руководством Степанова и в котором, кроме стихотворений его, было напечатано «Путешествие в Кяхту», отличавшееся хорошим слогом, живостью рассказа и большою наблюдательностью. Тавями же качествами, в связи с чисто научными достоинствами, отличается его историко-этнографическо-статистическое обозрение, изданное под заглавием: «Енисейская губерния» (2 части. С.-Пб, 1835). Император Няволай, которому было посвящено это сочинение, наградил автора подарком по чину и 10000 р. асс. С переселением в Петербург, Степанов, постоянно нуждавшийся в деньгах, сделался сотрудником Библиотеки для чтения, в которой и напечатал несколько заурядных повестей: «Блистательное воспитание» (т. VIII), «Прихоть» (т. X), «Ветошник Алеша» (т. XII), «Чертовы салазки» (т. XVI).
   Литературная известность Степанова основана почти исключительно на его автобиографическом романе: «Постоялый двор. Записки покойного Горянова, изданные его другом Н. П. Маловым», 4 части. С.-Пб. 1835. При выходе в свет этого произведения, русская критика, в главных своих представителях, отнеслась к нему частию дружественно, частию враждебно, но в обоих случаях пристрастно. С одной стороны появилась неумеренно-хвалебная статья Сенковского (Библиотека для чтения, т. XII), с другой – задорная, но довольно бессодержательная рецензия Белинского (Молва 1836 г., № 1), который, не найдя никаких литературных достоинств в романе, наградил его эпитетами «убийственно-скучного, безтолкового, безграмотного и непристойнаго». Позднее, в Московском Наблюдателе 1838 г. (т. XVI), он снова подтвердил первоначальный отзыв о нем, заметив при этом, что «Постоялый дворъ* представляет из себя «чрезвычайно странное подражание Поль-де-Коку и г-же Жанлис вместе, какое-то насильственное соединение разгульного цинизма первого и приторного резонерства второй» (Полн. собр. соч. В. Г. Белинского, изд. под редакциею С. А. Венгерова, т. II, стрр. 384-397; т. III, стр. 299). Но поводу этого романа (а не «Тайны») Белинский писал И. И. Панаеву: «Роман Степанова разругаю, потому что мерзость безнравственная – яд провинциальной молодежи, которая все читает жадно. Если бы это было только плохое литературное произведение, а не гнусное в нравственном смысле, то я уважал бы пословицу – de mortuis aut bene aut nihil» (А. H. Пыпин. Белинский, т. I. С.-Пб. 1876, стр. 262).
   Настоящая же оценка «Постоялого двора» была дана в 1857 году А. В. Дружининым, который, представив подробный анализ романа, охарактеризовал его следующим образом: «Постоялый двор с точки зрения современной изобилует странными мыслями, страницами, не имеющими художественного значения, наконец моральной дидактикой старых годов, с которой теперь трудно мириться. Но точка зрения современности не есть еще истинная точка, с которой все предметы должны казаться в самом настоящем свете. Еслиб Степанов захотел подлаживаться в идеям и стремлениям младшей части публики, при его сильном уме и понимании людских слабостей ему было бы легко избегнуть недостатков или, лучше сказать, того, что вам кажется недостатками в его романе. Этого он не сделал и не желал сделать во своей честности и правдивости. Он высказался нам тем, чем был в самом деле – благородным мыслителем старого поколения, художником старого поколения, даже дидактиком старого поколения. Полный искренности и смелости, он умел быть самим собою. Он не побоялся положить всю свою душу на свое любимое произведение, и от того в нем сосредоточились, в художественном и оригинально-художественном виде, все мысли, все страсти, все стремления, все радости, все мечтания, даже фантазии и причуды людей старого вежа… Книга писана не юношей, не литератором, долгим развитием дошедшим до известной ступени творчества: она есть ряд поэтических фантазий человека деятельного, доброго и сильного, почти кончившего свою жизненную деятельность и отдыхающего от мирских тревог посреди мира, населенного созданиями его могучей, неправильной, не остывшей еще фантазии. В этой книге – поэзия и миросозерцание отцов ваших, в ней – жизнь и нравы перед-предшествовавшего нам поколения, в ней – светлые воздушные замки старцев былого времени, то-есть возвышенная кротость духа, честность натуры и чистота направления. Книги, подобные «Постоялому двору», никогда не могут иметь невнимательных читателей: они или откидываются прочь с первых страниц, или читаются с наслаждением во нескольку раз сряду. Натурам, не искусившимся жизнию и не разочарованным новизною, они почти что противны; людям, много видевшим и добывшим себе широкую терпимость воззрения, они будут всегда милы» (Собрание сочинений, т. VII. С-Пб. 1866, стрр. 715-716).
   Степанов умер от хронического воспаления печени и похоронен в селе Троицком. У него было три дочери и семь сыновей. В числе последних находился и известный каррикатурист, редактор Искры и Будильника, Николай Александрович Степанов (род. 21-го апреля 1807 г., ум. 23-го ноября 1877).
   Уже по смерти автора «Постоялого двора» вышли отдельным изданием его «Повести и путешествие в Маймачень» (2 части. С.-Пб. 1838) и новый роман «Тайна» (4 части. С.-Пб. 1838) – такое же слабое произведение, как и переизданные повести, к которым следует отвести также «Легенду о том, как покойный Бурмилов сорок лет собирался строить себе новый дом в деревне, как он наконец себе выстроил и что после того случилось» (Библиотека для чтения 1838 г., т. XXVI).
   О Б. М. Федорове см. выше и т. II. Издание его «диковинок», вероятно, не состоялось. Тургенев во поводу их писал 2/14-го новбря 1835 г. из Парижа К. С. Сербиновичу: «Передайте дружеский поклон Б. М. Федорову. Слышу о каких-то диковинках нашей литературы; а здесь встречаю, хотя и редко, жертву его: Бальзака… в Бальзаке много ума и воображения, но и странностей: он заглядывает в самые сокровенные, едва приметные для других, щелки человеческого сердца и вашей искони прокаженной натуры. Он физиолог и анатом души: его ли вина, что душа часто без души? а кое-где еще и с крепостными душами? (что хуже всякого бездушия») (Русская Старина 1881 г., т. XXXI, стр. 202).
   «Старик Горио» Бальзака была напечатан в VIII и IX тт. Библиотеки для чтения за 1835 год.
   Под «суждениями о России» разумеется следующее сочинение незвестного автора, жившего в России более 20 лет: «Quelques observations sur la Russie au sujet de l'oukase du 17 avril 1834». Paris. 1835. Это – строгая критика названного указа, далеко не в пользу его, но с похвальными отзывами об императоре Николае. Последнее обстоятельство и дало повод князю Вяземскому назвать автора благонамеренным. Приводим вполне указ 17-го апреля 1834 г., как один из любопытнейших памятников Николаевской эпохи:
   «Указом Нашим, в 18-й день февраля 1831 года Правительствующему Сенату данным, положив преграду чужеземному воспитанию Российского юношества, Мы признали нужным в последствии обратить внимание и вообще на пребывание Российских подданных за границею.
   Законами Нашими разрешены, как дворянству, так и всем свободным состояниям, отлучки за границу с установленными паспортами; но никогда не было разрешаемо оставление отечества и произвольное в чужих краях водворение.
   Между тем из сведений, Нам представленных, открывается, что были и ныне есть примеры и случаи, в коих лица, получившие паспорты на отлучку за границу, остаются там на жительстве на неопределенное время, и тем самым дозволенную им отлучку произвольно превращают в переселение. Последствием сего есть расстройство их имуществ, расточение доходов вне Государства, обременение долгами их наследств, отчуждение от родственных и отечественных союзов.
   В пресечение зла, столь очевидного, признали Мы нужным постановить на будущее время, согласно мнению Государственного Совета, следующие на заграничные отлучки правила:
   1) Кто, отлучась за границу с узаконенным паспортом, останется там на жительстве далее срока, ниже сего в статье 6-й определенного, тот к виду Правительства считается безвестно отсутствующим.
   2) Наличное имущество лица, безвестно отсутствующего, берется после сего в опеку. Доходы, с него собираемые, за уплатою долгов и за назначением приличного, по усмотрению опеки, содержания жене и детям, в России пребывающим, отсылаются в Кредитные установления.
   3) Вместе с учреждением опеки объявляется в ведомостях обеих столиц и в ведомостях: в Одессе, Вильне и Немецких в Санктпетербурге и Риге издаваемых, чтоб безвестно отсутствующий явился в отечество: пребывающий в Европе в шестимесячный, а пребывающий в других частях Света в восмьнадцатимесячный срок с последнего пропечатания сего объявления в ведомостях.
   4) Это по объявлению сему явится, тому имение возвращать и с доходами, в опеке состоящими; кто же по объявлению не явится, того считать оставившим отечество, и в следствии того имущество его остается по смерть его в опекунском управления, на основании 2-й статьи сего указа.
   5) Ежели отсутствующий, возвратясь в Россию, представит законные доказательства, что он не мог в определенный срок явиться, по препятствиям непредвиденным и непреодолимым. тогда имущество его, в опеке находящееся, возвращается ему и с доходами; в противном же случае имение остается в опеке по самую смерть его, а потом поступает к законным его наследникам установленным порядком.
   6) Срок дозволенного пребывания за границею с узаконенным паспортом постановляется: 1) Для Дворян пятилетний. 2) Для всех прочих состояний трехлетний.
   7) Срок, в предыдущей статье назначенный для несовершеннолетних, под властию родительскою состоящих, считается со времени совершеннолетия, а именно, когда они достигнут 21 года своего возраста.
   8) Сроки и правила, выше сего означенные, суть обязательны для всех Российских подданных, как мужского, так и женского пола, исключая тех лиц, кой на дальнейшее их пребывание за границею получат особенное Наше разрешение или отсрочку. Прошения об отсрочке должны быть обращаемы к Министру Внутренних Дел.
   9) Само собою разумеется, что лицо женского пола, вступившее в законный брак с иностранцем, несостоящим ни в службе России, ни в подданстве, следует состоянию и месту жительства своего мужа. Но оставляя по браку отечество и вступая по мужу в чужеземное подданство, жена не может уже владеть в России недвижимым имуществом, а обязана при выезде продать оное в срок, общим законом установленный, а именно в полгода. С денежных капиталов, вывозимых ею, удерживается десятая часть в Государственный доход. Из правила о продаже и вычете изъемлется тот случай, когда б находились дети, от прежнего брака с Российским подданным прижитые. В сем случае предоставляется матери право упрочить в пользу их все или часть имения, но её усмотрению, и тогда имение сие, буде дети малолетны, поступает до совершеннолетия их в опеку на общем основании.
   10) Правило о продаже и вычете, в предъидущей статье, означенное, не распространяется на замужества, прежде состояния сего указа совершившиеся. В сем случае жене предоставляется и в отсутствии её за границею владеть и пользоваться недвижимым её имуществом на прежнем основании.
   11) Правила, выше сего постановленные, имеют восприять волную силу и действие для пребывающих ныне за границею: в Европе чрез год, а в других частях Света чрез два года от издания сего указа. Срок дозволенного им пребывания за границею имеет быть счисляем с того времени, как они отлучились за границу.
   12) Правила, существующие для переездов так называемых обоюдных подданных (Sujets mixtes), равно и востановления о взаимных сообщениях пограничных обывателей, а также и для отдаленных морских путешествий, остаются в своей силе.
   13) Остаются равномерно в своей силе особенные правила, уголовными законами постановленные, об укрывательстве за границею в случае преступлений или бегства за границу из пограничных Губерний во время возмущения» (Санкпетербургские Сенатские Ведомости на 1834 год, стрр. 638-641).

745. Тургенев княгине В. Ф. Вяземской. 18-го июля 1835 г. Париж.

   По ходатайству князя А. H. Голицына, Тургеневу позволено было остаться в Париже до окончания работы (Письма В. А. Жуковского к А. И. Тургеневу. М. 1895, стр. 288). В парижских архивах Тургенев отыскал донесения Французских посланников и тайных агентов о России, относящиеся ко времени Петра I, Екатерины, Анны, Елизаветы и Екатерины II. Извлечения из этих документов, в русском переводе, были напечатавы Б. М. Федоровым в Журнале Министерства Народного Просвещения 1843 г., ч. XXXVII; 1844 г., ч. XLI, и Н. И. Тургеневым в его сочинении: «La Russie et les Russes». Paris. 1847, t. II. По этим же материалам П. П. Пекарский издал в 1862 году книгу: «Маркиз де-ля-Шетарди в России». Содержание этой книги представляет собою перевод Тургеневских копий с донесений Французского посланника Иоакима-Якова Тротти, маркиза де-ля-Шетарди (род. в 1705 г., ум. в 1759) своему правительству за 1740 – 1742 гг. – Известная книга: «La cour de Russie il y a cent ans 1725-1783», напечатанная в Берлине и выдержавшая три издания (два в 1858 г., третье в 1860), составлена также на основании собранных Тургеневым донесений французских и английских посланников. Все же тургеневское собрание дипломатических донесений, найденное в различных архивах Европы, хранится в Государственном архиве.
   Двустишие взято из стихотворной шутки И. И. Дмитриева: «Путешествие NN в Париж и Лондон, писанное за три дня до путешествия».
   Cousine – А. И. Нефедьева.
   Закревская – Аграфена Федоровна.
   Д. ст. советник Карл Егорович Гейдекен был генеральным консулом в Генуе и на материке Сардинского королевства.
   Кривцов – Павел Иванович.
   Д. ст. советник, камергер Николай Александрович Кокошкин (ум. 15-го января 1873 г.), был посланником в Тоскане (1833-1836), Сардинии (1839-1853), королевстве Обеих Сицилий (1853-1860) и в Саксонии (1860-1864).
   Сестра княгини В. Ф. Вяземской – княгиня Надежда Федоровна Святополк-Четвертинская (см. выше и тт. I, II).
   О герцогине Альбертине Броглио см. выше.
   Уланский поручик Emile de-La-Roncière Le Nury (род. в 1804 г., ум. после 1870) – герой скандального процесса, разбиравшагося в Анжерском суде. Сущность дела состояла в том, что Ронсьер, проживавший в Сомюре и принятый в доме своего начальника, генерала Морелл, затеял какую-то таинственную интригу не то с женою последнего, не то с его шестнадцатилетнею дочерью, писал им оскорбительные, угрожающие письма и наконец кончил тем, что однажды ночью, проникнув чрез разбитое окно в спальню девицы Марии Моррель, избил ее. Привлеченный в суду, Ронсьер старался выставить себя жертвою интриги, веденной девицею Морелль с целью скрыть свою преступную связь с другим лицом. Судебное следствие восстановило доброе имя потерпевшей, но вместе с тем экспертиза доказала, что из анонимных пасквилей неизвестной руки 19 писаны самою Мариею Морелль. Ронсьер был приговорен 4-го июля 1835 г. в десятилетнему тюремному заключению. При Наполеоне III он вновь поступил на государственную службу. А Мария Морелль составила себе блестящую партию, выйдя замуж за маркиза d'Eyragues.

746. Князь Вяземский Тургеневу. 1/13-го августа 1835 г. С.-Петербург.

   Письмо Жуковского (от 3/15-го июля 1835 г.) с припискою князя Вяземского напечатано в собрании писем Жуковского в Тургеневу (М. 1895), стрр. 288-290.
   Гагарина – княгиня Мария Алексеевна (см. выше). Мать её – графиня Анна Владимировна Бобринская (см. выше).
   Лодомирский (Ладомирский) – Василий Николаевич (ум. в 1848 г.), сын Екатерининского фаворита, Ивана Николаевича Римского-Корсакова (род. в 1754 г., ум. 16-го февраля 1831) и графини Екатерины Петровны Строгановой, рожд. княжны Трубецкой (род. в 1744 г., ум. 20-го ноября 1815), отставной полковник, участник Отечественной войны, служивший в Семеновском полку, камергер, Московский уездный предводитель дворянства, а в 1838-1847 гг. Черниговский губернский. Он был женат на сестре княгини В. Ф. Вяземской, княжне Софье Федоровне Гагариной (ум. в августе 1855 г.). Сын его – вероятно, Василий Васильевич (Русская Старина 1887 г., т. LIII, стр. 598).
   Иоганн Муральт (род. в Швейцарии 10-го сентября 1780 г., ум. в Петербурге 16-го февраля 1850), получившие образование в Цюрихском университете и слушавший лекции в Галле, был учеником и ближайшим сотрудником знаменитого Песталоцци. В 1810 г. Муральт прибыл в Россию и занял должность пастора Реформатской церкви в Петербурге, а в следующем году открыл частный пансион, просуществовавший около 35 лет. По свидетельству К. И. Арсеньева, бывшего там преподавателем русского языка, пансион этот пользовался «необыкновенным уважением и предпочитаем был всем подобным заведениям. Он вполне был достоин своей славы по превосходному устройству и внешнему и внутреннему, по отличной методе педагогической, по счастливому выбору наставников и воспитателей и по неусыпной деятельности, ловкости и благородному характеру содержателя. Муральт привез в Россию много новых, светлых идей по предмету воспитания юношества и счастливо осуществлял их в своем заведении» (Сборник Отд. русск. яз. и словесности Ак. наук, т. IX, стрр. 12-13). Пансион Муральта, в котором воспитывались, большею частью, дети иностранных негоциантов и остзейских дворян, помещался в 10-й линии Васильевского острова, в доме, принадлежащем теперь Патриотическому институту. Муральт был и основателем Реформатского училища в Петербурге, открытого 11-го марта 1818 г. (А. И. Лященко. Пастор Муральт и первые годы Реформатского училища. С.-Пб. 1901).
   Мещерские – князь Петр Иванович и его семья.
   Дармштадтская птичка – Варвара Ивановна Лагрене, рожд. Дубенская. О ней и её муже см. примечание к стр. 214-й.
   Московский Наблюдатель, задавшийся целью следить за всем, что являлось выдающагося в России и за границею по части науки литературы, искусства, сельской, технической, торговой промышленности, мод и новостей всякого рода, начал выходить с 1-го марта 1835 г., по две книжки ежемесячно, под редакциею Василия Петровича Андросова (род. в 1803 г., ум. в 1841); издателями были: Боратынский, Гоголь, М. А. Дмитриев, П. В. Киреевский, H. А. Мельгунов, князь В. Ф. Одоевский, Н. Ф. Павлов, Погодин, Хомяков, Н. М. Языков, С. П. Шевырев и некоторые другие; они же били объявлены и постоянными сотрудниками. Шевырев, кроме того, заведывал литературною частью журнала, являясь вместе с тем и критиком его. С весны 1838 г. издателем Московского Наблюдателя сделался типографщик H. С. Степанов, а негласным редактором Белинский, который привлек к сотрудничеству кружок Станкевича. Но как при старой, так и при новой редакции дела журнала шли плохо, и в 1840 году он должен был прекратиться. Причины неудач журнала, в первый период его существования лучше всего выясняются из следующего отзыва о нем Надеждина: «Московский Наблюдатель, поддерживаемый участием всех лучших московских и петербургских литераторов, скуден вообще критическою частью… Должно отдать ему справедливость, что он никогда не унижается до полемических схваток, остерегается запальчивости и увлечения, не любит шума, всегда холоден, хотя и не всегда чужд пристрастия… Наблюдатель судит по старому кодексу французского классического вкуса, по обветшалым понятиям Ватто и Лагарпа, хотя и скрывает их под новыми выражениями, излагает новым, нынешним языком. Среди жалкого безначалия нашей словесности он проповедует род литературной реставрации не потому, чтобы возвращал ее к минувшим своенародным образцам, а потому, что предписывает ей искать спасения в каком-то аристократическом изяществе, в утонченной отборности и спесивом этикете языка, точь-в-точь как бывало во французской литературе XVIII ст. По мнению Наблюдателя, литература должна говорить языком высшего общества, держаться паркетного тона, быть эхом гостиных; и в этом отношении он простирает до фанатизма свою нетерпимость во всему уличному, мещанскому, чисто-народному. Вот почему, всегда вежливый, всегда уклончивый, всегда в белых перчатках и с мерною, величавою поступью, он забывает свою изученную холодность, рассчитанное подобострастие и со всем возможным для него жаром ожесточения преследует, например, г. Загоскина, самого народного из наших писателей… Зато поэзия г. Бенедиктова, вся из отборных, блестящих фраз, в которых, конечно, нельзя не признать относительного достоинства, кажется ему чудом совершенства» (Телескоп 1836 г., ч. XXXI, стрр. 215-216). К отсутствию в журнале эстетической критики, основанной на ясном понимании искусства и поэзии, следует присоединить еще и отсутствие в нем определенного направления. Последнее обстоятельство ставило Московский Наблюдатель, ниже той самой Библиотеки для чтения, вредное влияние которой он намеревался парализовать. Все это вместе взятое, находящееся в связи с постоянными нападками на немецкую философию, излюбленную кружном Белинского, вооружило последнего против Шевырева, и он написал известную статью «О критике и литературных мнениях Moсковского Наблюдателя» (Телескоп 1836 г., т. XXXII), которою совершенно уничтожил своего не в меру самолюбивого и высокомерного собрата по оружию. Библиотека для чтения в свою очередь беспощадно глумилась над своим соперником, казавшимся ей некогда опасным. Белинский, сделавшись редактором Московского Наблюдателя, немедленно приступил в реформе его, находя сильную поддержку в своих друзьях-единомышленниках, которые сделались главными сотрудниками журнала, получившего вполне определенное направление, как орган русских гегелианцев, ставивших себе целью распространение в русском образованном обществе правильных понятий о литературе и искусстве. Сам Белинский сознавал, однако, что направление, данное им журналу, могло быть во плечу только «аристократии читающей публики», а не большинству её, но, к сожалению, этой аристократии оказалось очень мало, что неминуемо должно было отразиться и на числе подписчиков; когда же Белинский, находясь под влиянием Гегеля, с своею обычною страстностью стал развивать в журнале идею о разумности всего существующего не только в литературе и искусстве, во и в жизни, то и среди аристократии ума нашлось не мало людей, которые, скептически относясь в примирительному настроению Белинского, называли его статьи «гадкими» и «гнусными», хотя у самого автора их, обладавшего чистой, но увлекающейся натурой, могли быть только чистейшие побуждения. Неуспеху Наблюдателя много способствовало однообразное содержание книг его, по своему отвлеченному характеру мало занимательное для обыкновенных читателей. Белинский, весь погруженный в теорию искусства для искусства, и его молодые сотрудники писали только о том, что согласовалось с их воззрениями на литературу и искусство. Все, что шло в разрез с этим, для них как бы не существовало, в том числе и французская литература, за немногими исключениями, в которой Белинский относился с презрением, считая французскую нацию лишенной «мирового созерцания» и «чувства изящнаго».
   Цензурные стеснения, безтолковость, небрежность издателя, недостаток денежных средств, тяжело отражавшийся на Белинском, который за свой редакционный труд получал всего около 80 р. асс. в месяц и не мог пригласить посторонних сотрудников, пользуясь только даровым трудом своих друзей, окончательно погубили орган русских гегелианцев, среди которых уже начинался тогда внутренний разлад. В сентябре 1840 г. вышла последняя книжка Московского Наблюдателя, и уже не под редакциею Белинского, который вынужден был от вся отказаться. – О Московском Наблюдателе см. 5-го главу 1-го тома книги А. Н. Пыпина: «Белинский, его жизнь и переписка». С.-Пб. 1876, 5-го книгу исследования Н. П. Барсукова: «Жизнь и труды М. П. Погодина». С.-Пб. 1892 и «Очерки Гоголевского периода русской литературы», Н. Г. Чернышевского. С.-Пб. 1892.
   – (Стр. 373), Под «письмами Эоловой Арфы» разумеется Тургеневское «Письмо из Флоренции в Симбирск», напечатанное в первых двух книгах 1-й части Наблюдателя за 1835 г.; в ИV-й и V-й частях напечатаны «Отрывки из заграничной переписки» (из Лондона и Парижа).
   Князь Вяземский, печатая в 1-м томе Современника рецензию на Гоголевского «Ревизора» (1836), сделал, между прочим, следующую заметку о Московском Наблюдателе вообще и о Шевыреве в частности: «Нельзя не желать для пользы литературы нашей и распространения здравых понятий о ней, чтобы сей журнал сделался у вас более и более известным. Особенно критика его замечательно хороша. Не выгодно подпасть под удары её, но по крайней мере оружие её и нападения всегда благородны и добросовестны (Полн. собр. соч., т. II, стр. 260). Поклонником Шевырева, как критика, князь Вяземский оставался до конца жизни; поклонников же Белинского называл «петыми дураками» (там же, т. X, стрр. 265-266).
   Василий Петрович Зубков (род. 14-го мая 1798 г., ум. в Москве 12-го апреля 1862), богатый помещик Ярославской и Московской губерний, получил домашнее образование, которое закончил в Учебном заведении для колонновожатых, основанном в Москве Ник. Ник. Муравьевым (род. в 1768 г., ум. в 1840); в 1816 г. Зубков, кончив курс, получил первый офицерский чин, а в 1819 г. вышел в отставку подпоручиком; затем он служил в Коллегии иностранных дел (1821-1822), в канцелярии Московского генерал-губернатора (1822-1823), а с 1824 г. в Министерстве юстиции, занимая в Москве различные судебные должности и только временами удаляясь от дел. В один из таких перерывов Зубков состоял директором ярославского Демидовского лицея и училищ Ярославской губернии, занимая эту должность менее полугода (с 7-го июля 1838 г. во 15-е декабря того же года). Назначенный в 1851 г. (2-го октября) обер-прокурором 1-го департамента Сената, он должен был переселиться из Москвы в Петербург. В 1855 г. (8-го января) Зубков был произведен в тайные советники и сделан сенатором Департамента герольдия, но через четыре месяца, по болезни, вышел в отставку и возвратился в Москву.
   В. П. Зубков принадлежал к числу просвещенных и дельных администраторов своего времени. Он обладал многосторонним образованием и с особенною любовью занимался естественными науками. Находясь в дружеских отношениях с князем Вяземским, князем В. Ф. Одоевским, Пушкиным, Пущиным, он имел некоторое прикосновение и к кружку декабристов (Русский Архив 1901 г., кн. II, стрр. 233, 342), за что поплатился в 1826 году (с 7-го октября этого года по 6-е мая 1829 он находился в отставке) шестинедельным заключением в Петропавловской крепости, без дальнейших для себя последствий. Сохранились относящиеся к этому времени мемуары его, бытового и исторического характера, писавшие на французском языке и обнародованные Б. Л. Модзалевским.
   В 1831 г., во время холеры, Зубков состоял помощником начальствовавшего над Якиманскою частью, сенатора Bac. Ив. Брозина и тогда же издал в Москве брошюру «О незаразительности холеры».
   Зубков был женат, вероятно, с 1823 г. (Русский Архив 1901 г. кн. I, стр. 468), на Анне Федоровне Пушкиной (род. 25-го июля 1803 г., ум. 15-го марта 1889), бедной девушке, воспитывавшейся у Екатерины Владимировны Апраксиной, рожд. княжны Голициной (род. в 1767 г., ум. в 1854). – О Зубкове см. статьи: К П. Победоносцева – в Русском Архиве 1904 г., кн. I, № 2 и А. Ф. Кони – в Известиях Отд. русск. языка и словесности Ак. наук 1905 г., т. X, кн. I: Страничка из жизни Пушкина, а также статью Б. Л. Модзалевского – в издании: Пушкин и его современники, выпуск IV. С.-Пб. 1906.

747. Князь Вяземский Тургеневу. 25-го октября 1835 г. [Петербург].

   Булгаков – Константин Яковлевич.
   Голицын – князь Александр Николаевич.
   Барант – барон Амабль-Гильом-Проспер-Брюжьер (род. 10-го июня 1782 г., ум. 23-го ноября 1866), член Французской академии, государственный деятель и известный историк, начавший гражданскую службу при Наполеоне, в 1819 г. бывший пэром Франции, с 1830 г. посланник в Турине, а с сентября 1835 во август 1841 занимавший такой же пост в Петербурге. Барант был сторонником Июльской монархии. Революция 1848 г. заставила его удалиться от дел.
   Кроме исторических трудов, среди которых первое место занимает «Histoire des ducs de Bourgogne de la maison de Valois, 13 tt. Paris. 1824-1826 (отрывки в русском переводе печатались в Московском Телеграфе 1825 г.), Барант занимался критикой, публицистикой, написал «Tableau de la littérature fransaise au XVIII siècle». Paris 1806. (Русский перевод Ф. Молдинского: «Французская литература в течение XVIII столетия». С.-Пб. 1837) и переводил Лессинга, Шекспира, Шиллера. Его «Mélanges historiques et littéraires», три тома, были изданы в Париже в 1835 году.
   После Баранта остались «Воспоминания» («Souvenirs»). Париж 1890-1900, 8 томов. Сюда же входят его депеши и переписка. Извлечения из них см. в Русском Архиве 1896, 1890, 1891 гг. и в Историческом Вестнике 1900 г., т. 81.
   Барант был женат (с 1811 г.) на графине Цезарине Гудето. Один из сыновей его, барон Эрнест, дрался на дуэли с Лермонтовым в 1840 году.
   Киселева – Софья Станиславовна. – Хвостов – граф Дмитрий Иванович (см. тт. I и II).
   Бартенева – Федосья Ивановна (см. выше). Она имела восемь человек детей.
   Шувалова – графиня Текла Игнатьевна (см. выше). – Потоцкая – графиня Мария Александровна. – Долгорукова – княгиня Екатерина Александровна. – Фикельмонт – графиня Дария Федоровна.
   Камергер Август фон-Гёте, единственный сын великого писателя, умер в Риме 20-го октября 1830 г. в цветущем возрасте. «Сын Гёте бил страстный энтузиаст Наполеона; он сбирал все его портреты» (А. И. Тургенев. Отрывок из записной книжки путешественника – Современник 1837 г., т. V, стр. 300).
   Виельгорская – графиня Луиза Карловна.
   Смирнова – Александра Осиповна.
   – (Стр, 277). Шереметев – граф Дмитрий Николаевич (см. выше), родная тетка которого, графиня Варвара Петровна (род. 2-го января 1759 г., ум. 27-го мая 1824), была замужем за графом Алексеем Кирилловичем Разумовским (см. т. II). С. С. Уваров был женат на их дочери, графини Екатерине Алексеевне (род. 5-го января 1781 г., ум. 14-го июля 1849) и таким образом, по жене приходился родственником графа Д. Н. Шереметева. Известно, что болезнь последнего и дала Пушкину повод написать стихотворение «На выздоровление Лукулла», которое било переведено на французский язык бывшим профессором Казанского университета Альфонсом Жобаром и посвящено Уварову.
   Литта – граф Юлий Помпеевич (см. выше). – О княжне Марии Васильевне Долгоруковой су. выше. – О её отце, князе Василии Васильевиче, см. т. I.
   Демидов – Павел Николаевич (род. 6-го августа 1798 г., ум. 25-го марта 1840), сын тайн. сов. Николая Никитича Демидова (род. в 1773 г., ум. в 1828) от брака его с баронессою Елизаветою Александровною Строгановой (ум. 7-го апреля 1818), егермейстер, известный благотворитель и меценат, в 1831-1834 гг. занимавший пост Курского губернатора. В 1836 г. он женился на А. K. Шернваль (см. выше).

748. Тургенев князю Вяземскому. 6-го ноября 1835 г. [Париж].

   Булгаков – Константин Яковлевич. – Татаринов – Александр Николаевич. О жене Баранта см. примечание к 275-й странице. – Арженитинов – Иван Семенович.
   Три волюма Баранта – его «Mélanges historiques et littéraires». (см. выше).
   Киселева – Софья Станиславовна.
   «Les chants du crépuscule» Виктора Гюго тогда только что появились в печати.
   Вдова Е. Я. Булгакова, Мария Константиновна (см. т. II), получила пенсию в 6000 р. и аренду на 24 года по 3000 в год (Письма Жуковского к Тургеневу, стр. 290). У неё были дети: сын Александр (род. 18-го ноября 1816 г., ум. 7-го марта 1878), тогда корнет Кавалергардского полка, впоследствии генерал-маиор; дочери: Софья (ум. 25-го января 1902 г.), по смерти отца назначенная во фрейлины, впоследствии жена графа Бориса Алексеевича Перовского (род. в 1814 г., ум. в 1881); Мария (род. 28-го апреля 1823 г., ум. 8-го июля 1848), фрейлина, умершая девицею, и Екатерина.

749. Князь Вяземский Тургеневу. 30-го ноября 1835 г. С.-Петербург.

   Ломоносов – Сергей Григорьевич (см. выше).
   Прянишников – Федор Иванович (род. в Пержи 2-го февраля 1793 г., ум. в Петербурге 28-го апреля 1867), сын председателя пермской Гражданской палаты, питомец Московского университетского пансиона. Он начал службу с 1804 г. в Министерстве финансов и продолжал ее с 1819 г. в Министерстве народного просвещения, а с 1824 г. в почтовом ведомстве. В 1827 г. Прянишников был командирован князем А. Н. Голициным в Англию для изучения почтового дела и по возвращении оттуда представил просит реформ почтового управления в России, чем обратил на себя особенное внимание императора Николая. В 1831 г. Прянишников был назначен помощником петербургского почт-директора, в 1835 г. – директором, в 1854 – членом Государственного совета, в 1857 – главноначальствующим Почтового департамента. Кроме того, он состоял членом Совета Человеколюбивого общества, главного совета женских учебных заведений и почетным опекуном петербургского Опекунского совета.
   Прянишников был большим любителем и знатоком картин и книг. Собранная им замечательная картинная галлерея, состоявшая из произведений русских художников, еще при его жизни была куплена императором Николаем и передана в Румянцевский музей. – А богатое книжное и рукописное собрание было пожертвовано вдовою его частию в тот же музей, частию в библиотеку Одесского университета, частию в симбирскую (Карамзинскую) библиотеку, частию в Белевскую, имени Жуковского, а также в Белградскую публичную. Императорская Публичная Библиотека, которой Прянишников с 1852 г. был почетным членом, получила в дар, кроме различных иллюстрированных изданий, драгоценную коллекцию масонских рукописей. (Формуляр. – Сушков, Н. В. Московский университетский благородный пансион, стр. 33. – А. Д. Ивановский. Ф. И. Прянишников и его картинная галлерея. С.-Пб. 1870. – Отчет И. П. Библиотеки за 1869 г.).
   Прянишников был женат (с ноября 1818 г.) на Вере Александровне Леонрод (ум. 24-го апреля 1872 г., на 67 г.), воспитаннице Александры Петровны Хвостовой, рожд. Херасковой, поклоннице Лабзина, в ложе которого «Умирающий Сфинкс», основанной в 1800 году, Прянишников долгое время был членом и секретарем (Воспоминания А. Е. Лабзиной. С предисловием и примечаниями Б. Л. Модзалевского. С.-Пб. 1903, стр. 129).
   Коллежский ассессор Владимир Филиппович Пфеллер состоял при VI-й экспедиции петербургского Почтамта, как «чиновник, знающий иностранные языки»; впоследствии он служил в Министерстве внутренних дел а в 1857-1862 гг. был Подольским губернатором. Умер в конце 1885 или в начале 1886 г. (Архив Капитула орденов). Пфеллер был сын страсбургского уроженца Филиппа-Фридриха Пфеллер, который состоял доктором при лазарете московского Почтамта.
   Булгаков – Александр Константинович (см. примечание в стр. 278-и).
   Разумовская – графиня Марья Григорьевна, жена графа Льва Кирилловича. О них см. т. I и Полн. собр. соч. князя П. А. Вяземского, т. VII, стрр. 100-101.
   Владимир Григорьевич Бенедиктов (род. в Петербурге 5-го ноября 1807 г., ум. 4-го апреля 1873), воспитанник Петрозаводской гимназии (1817-1821) и 2-го кадетского корпуса (1821-1827), сперва офицер Измайловского полка (1827-1832), а затем чиновник Министерства финансов (1832-1860), дослужившийся до чина д. ст. советника, только что выпустил тогда книжку своих стихотворений, изданную его приятелем, В. И. Карлгофом (род. в 1796 г., ум. в 1841), вдова которого, Елизавета Алексеевна, по второму мужу Драшусова, сообщает в своих мемуарах следующие любопытные известия о первых литературных шагах Бенедиктова: «3нали, что он писал стихи, но он никому их не показывал; наконец мы упросили его прочесть и были в восторге. Мой муж, как и я, страстно любил поэзию и был увлечен стихами Бенедиктова; он носился в ними, как с неожиданно найденным сокровищем, прочитал их многим литераторам, которым они также чрезвычайно понравились, и все радовались появлению в русской литературе нового поэта с таким выдающимся дарованием. Не смотря на огромный успех, который имели в гостиных стихотворения Бенедиктова, он не решался печатать их, тем более, что находился тогда в довольно стесненных обстоятельствах и не имел на это средств. Мой муж взялся напечатать на свой счет… Томик его стихотворений скоро был раскуплен, и они имели необыкновенный успех. О них везде говорили, их клали на музыку, учили наизусть» («Жизнь прожить – не поле перейти» – Русский Вестник 1881 г., № 9, стрр. 141-142). И. И. Панаев рассказывает, что петербургские чиновники и литераторы, включая сюда и Жуковского, приходили в совершенный экстаз от стихов Бенедиктова, Только один Пушкин оставался хладнокровным к восходившему светилу (Литературные воспоминания. Изд. 3-е. С.-Пб. 1888, стр. 77). Журналистика не отстала от публики. В Московском Наблюдателе, в Библиотеке для чтения, в Литературных Прибавлениях к Русскому Инвалиду и в Северной Пчеле появились в высшей степени хвалебные отзывы о стихотворениях Бенедиктова. Только Телескоп в лице Белинского и отчасти Сын Отечества в лице Н. А. Полевого нарушили общественный гипноз, по милости которого Бенедиктов из заурядных гиперболических стихотворцев с оттенком пошлости и цинизма был возведен в первоклассные поэты. Замечательно, что теоретическим предшественником Белинского в деле уничтожения литературного авторитета Бенедиктова был глава того кружка, в которому принадлежал наш знаменитый критик. Вот что писал Станкевич Я. М. Неверову 10-го ноября 1835, еще до появления в печати первой статьи Белинского: «Бенедиктова я читал и не соглашусь с тобою. Он не поет или пока заглушает в себе поэзию. Из всех его стихотворений мне нравятся два: «Полярная звезда» и «Два видения». Во всех других одни блестки, мишура. Увлекая тремя-четырьмя счастливыми стихами, он вдруг холодит тебя каким-нибудь вычурным словом, которое он считает за прелесть! Что не стих, то фигура; ходули беспрестанные. Чувство выражается просто. Ни в одном стихотворении Пушкина нет вычурного слова, необыкновенного размера, – а он поэту Бенедиктов блестят яркими, холодными фразами, звучными, но бессмысленными или натянутыми стихами. Набор слов самых звучных, образов самых ярких, сравнений самых странных – души нет!» (П. В. Аненнков. Н. В. Станкевич. М. 1857. Переписка Станкевича, стрр. 156-156).
   Козловский – князь Петр Борисович. О нем см. выше. – Киселева – Софья Станиславовна. – Виельгорский – граф Михаил Юрьевич.
   Мысль о создании национальной оперы явилась у Глянки во время пребывания его в Италии (1830-1833). В 1834 г., по возвращении на родину, Глинка объявил о своем намерении Жуковскому. Последний, говорит Глинка в своих мемуарах, «искренно одобрил мое намерение и предложил мне сюжет Ивана Сусанина. Сцена в лесу глубоко врезалась в моем воображении; я находил в ней много оригинального, характерно-русского. Жуковский хотел сам писать слова и для пробы сочинил известные стихи: «Ах, не мне бедному, ветру буйному» (из трио с хором, в эпилоге). Занятия не позволили ему исполнить своего намерения, и он сдал меня в этом деле на руки барона росена, усердного литератора из немцев… Ему предстояло не мало труда; большая часть не только тем, но и разработки пьес были сделаны, и ему надлежало подделывать слова под музыку, требовавшую иногда самых странных размеров. Барон росен был на это холодец: закажешь, бывало, столько-то стихов, такого-то размера, двух, трех сложного и даже небывалого – ему все равно; придешь через день, уж и готово… Когда же размер и мысль не подходили к музыке и согласовались с ходом драмы, тогда являлось в моем пиите необыкновенное упрямство. Он каждый свой стих защищал с стоическим геройством» (Записки М. И. Глинки. С.-Пб. 1887, стрр. 101, 102, 103). Глинка свысока относившийся к либреттисту, остался недоволен неуклюжими, писанными под его деспотическую диктовку стихами росена, но сам автор, как видно из письма его в А. С. Пушкину от 13-го декабря 1836 г. (К. Я. Грот. Страничка из прошлого. Из истории оперы «Жизнь за царя». С-Пб. 1904. Оттиски из №№ 69 и 70 Правительственного Вестника. – Дневник Н. В. Кукольника – в журнале Баян, 1888, № 10, стр. 89), не смотря на насмешки Современников, был высокого мнения о своем произведении и гордился им (см. статью росена: «О странном похищении авторства» – в Северной Пчеле 1854 г., № 137. – И. C. Усов. Из моих воспоминаний – Исторический Вестник 1882 г., т. VII, стрр. 121-123). Первое представление «Жизни за царя» состоялось 27-го ноября 1836 г. на сцене возобновленного Большего театра (см. Северную Пчелу 1836 г., №№ 277, стрр. 280, 287-288, 291-292. – Московский Наблюдатель 1836 г., ч. IX, октябрь, кн. I, стрр. 374-384).
   Барон Георгий Федорович росен родился в Ревеле 16-го декабря 1800 и получил солидное домашнее образование, в основу которого было положено изучение древних классиков. Особенно хорошо владел он латинским языком; на этом языке он писал даже стихи («Забытый писатель», статья М-е в газете Новое Время 1901 г., № 8986). По свидетельству Ю. К. Арнольда, лично знавшего росена, последний «имел глубоко-основательные познания в истории, в этнографии и в науке о древностях и был знаком с философскими учениями не только древнего мира, но и более новых и новейших эпох от Декарта и Спинозы до Канта и Фихте включительно. А что касалось начитанности его в сфере европейской литературы, в особенности немецкой и русской, то она была изумительна, как и память его» (Воспоминания Юрия Арнольда. Выпуск II. М. 1892, стр. 182). В 1819 г. росен поступил в Елизаветградский гусарский полк и, прослужив девять лет, вышел в отставку; но в 1831 году снова определился в военную службу, с назначением состоять при дежурном генерале главного штаба. В 1835 г. росен, переименованный в коллежские ассессоры, был, по ходатайству В. А. Жуковского, назначен секретарем в великому князю Александру Николаевичу, которого и сопровождал в заграничном путешествии 1838-1839 гг.; но в 1840 г., по болезни, вышел в отставку с чином надворного советника и с пенсиею в 400 рублей (Месяцеслов на 1832 год, ч. I, стр. 94;– росен, Л. Е. Очерк фамильной истории баронов фон-Розен. С.-Пб. 1876, стрр. 79-80;– Русский Архив 1878 г., кн. II, стр. 47; 1883 г., кн. II, стрр. XXXIV–XL: Письма Жуковского в Александру II). Он купил небольшой дом в Палюстрове, близ Бушелевского сада, и поселился в нем, женившись на своей экономке. Ведя затворнический образ жизни, росен занимался изящною литературой, лингвистическими, философскими работами, а также воспитанием детей своего брата и собственных. Умер он в Петербурге 23-го февраля 1860 г. Почти все оставшиеся рукописи росена, как ненужный хлам, были уничтожены братом его, бароном Павлом Федоровичем (Арнольд, стр. 184;– Новое Время 1900 г., № 8913: М. Иванов. Музыкальные наброски; 1901 г., № 8986; Северная Пчела 1860 г., № 46).
   Из автобиографии росена, приложенной в немецкому переводу его трагедии «Дочь Иоанна III» (С.-Пб. 1841), а также из некоторых произведений его, имеющих автобиографическое значение: «Розалия», повесть, «А. Н. Дьяконову», стихотворение, «Константин Левен» (альманахи: Царское Село, 1830 г. и Альциона на 1831 г.), видно, что в нем рано пробудилась страсть к поэзии. «Моими первыми любимейшими поэтами, говорит он, «были Вергилий и Гораций; они жили со мною на берегах Дона и Волги, когда я начал служить в гусарах… Я убедился, что без поэзии дышать не мог, и оставалось мне только одно средство – вступить в тайную любовную связь с поэзией». При поступлении на службу росен плохо владел русским языком и потому стал усердно изучать грамматику, версификацию и главным образом заниматься переводами на немецкий язык лучших русских писателей, начав с современных и кончив старинными. После семилетнего упорного труда он настолько освоился с русским языком, что ногъ' довольно правильно, хота и тяжелым слогом, писать на нем. Достигнув таких результатов, росен не только выступил в печать, но вскоре стал считать себя даже знатоком русской речи, которой, выражаясь его словами, придал небывалый дотоле «блеск и колорит». «Известнейшие наши литераторы», поясняет росен в своей автобиографии, «часто выражали мне свое удивление, каким образом я, с трудом научившись русскому языку в манеже и на службе, так глубоко мог вникнуть в дух русской народности, как о том свидетельствовали первые мои драмы. Ответ был не труден. Быв совершенно отлучен от немецкого духа и от немецкой жизни, и в таком возрасте, когда сердце стремится в даль, в образованный мир, я должен был довольствоваться русскою национальностью. Первые мои любовные излияния должны были выражаться на русском языке. Часто приходилось мне с гусарами стоять в степной деревне, в ста верстах от полкового штаба, идиллически принимать участие в играх деревенской молодежи, слушать старинные сказки от краснобаев, веселые и унылые песни парней и девушек, одним словом – участвовать во всех отношениях народной жизни, и я неприметным образом всею душою обжился с духом национальным. Могу сказать положительно – и мое суждение будет беспристрастно – что в действительной жизни моей я ничего не встретил привлекательнее русской народной жизни, как мы находим ее вдали от столбовой дороги, в природном состоянии». Среди остзейских немцев росен представляет вообще редкое явление: живя в России, он полюбил ее и не только охладел в своей родине, но даже относился в ней иронически, что видно, между прочим, из стихотворения его: «Два ночлега» (Новое Время 1901 г., № 8986).
   Первые литературные опыты росена появились в Дамском Журнале 1825 г. и в Московском Телеграфе 1826 г. Затем он сотрудничал в Северной Пчеле, Московском Вестнике, Русском Зрителе, Сыне Отечества, Литературной Газете, Северном Меркурии, Гирлянде, С.-Петербургском Вестнике, Библиотеке для чтения, Литературных Прибавлениях к Русскому Инвалиду, Современнике, Москвитянине, Отечественных Записках. Многочисленные произведения росена в стихах и в прозе печатались также в альманахах 30-х годов. Кроме Альционы (С.-Пб. 1831-1832-1833 гг.), издававшейся им самим, и Царского Села (С.-Пб. 1830), изданного сообща с Н. М. Коншиным, пиесы росена встречаются еще в следующих альманахах: Подснежнике 1829 г., Северных Цветах 1829, 1830, 1832 гг., Эвтерпе 1831 г., Венере 1831 г., росе Граций 1831 г., Невском Альманахе 1832 г., Новоселье 1833 г., Комете Белы 1833 г., Сборнике на 1838 год. Приведенный перечень журналов и альманахов, в которых сотрудничал росен, указывает на то, что он вращался в самых разнообразных литературных сферах обеих столиц. Между прочим известно, что в период усиленного развития своей литературной деятельности он посещал собрания, происходившие у А. Ф. Воейкова, Греча, Краевского, Кони, И. И. Панаева (В. Д. Бурнашов. Мое знакомство с Воейковым в 1830 году – Русский Вестник 1871 г., №№ 9-11. Его же: Из воспоминаний петербургского старожила – «Памятники новой русской истории». Сборник, изд. В. Кашпиревым, т. II. С.-Пб. 1872, стр. 77; Литературные воспоминания И. И. Панаева. С.-Пб. 1888, стр. 68; Воспоминания Юрия Арнольда. Выпуск II. М. 1892, стр. 176). Не смотря на свою беспартийность, росен оказывал однако явное тяготение к Жуковскому и в особенности к Пушкину, своим литературным покровителям. Старые же связи с Москвою он поддерживал через Шевырева и Погодина, с которыми находился в переписке. Из отдельно изданных произведений росена известны: 1) Три стихотворения. М. 1828; 2) Дева семи ангелов и тайна. С.-Пб. 1829; 3) Рождение Иоанна Грозного, поэма. С.-Пб. 1830; 4) Россия и Баторий. Историческая драма в 5 д., в стихах. С.-Пб. 1833. 5) Осада Пскова, трагедия в 5 д., в стихах. С.-Пб. 1834. Представлена в первый раз на Александринском театре 1-го октября 1834 г.; 6) Петр Баскаков, трагедия в 5 д., в стихах. С.-Пб. 1835; 7) Дочь Иоанна III, трагедия в 5 д., в стихах. С.-Пб. 1835; 8) князья Курбские (переделанная «Осада Пскова»); трагедия в 5 д., в стихах. С.-Пб. 1857.
   Из всех трагедий росена только «Осада Пскова» появилась на театральной сцене, но и та не имела успеха. Патриотическая трагедии «Россия и Баторий» очень нравилась императору Николаю, который желал даже видеть ее на сцене, во потребовал некоторых перемен. Трудолюбивый автор не замедлил, с помощию Жуковского, перекроить свою пьесу, но на сцену она все таки не попала (Русский Архив 1868 г., ст. 636. – Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. IV. С-116. 1891, стрр. 155-156). От этой драмы хотят, чтобы она произвела хорошее впечатление на дух народный», записал в своем дневнике А. В. Никитенко («Моя повесть о самом себе», т. I. С.-Пб. 1904, стр. 234).
   росен был поклонником классицизма, но это не мешало ему признавать заслуги романтизма, который «связал нас с прошедшею жизнию образованного мира, передал нам то, от чего, вследствие исторических судеб, мы были отделены, именно – век рыцарства доблести этих героев креста, Ахиллов христианского мира, их высокие понятия о чести, о личности, их благородное служение во имя красоты и любви». Случалось, что росен и осмеивал русских романтиков, но только запоздалых (кроме однако Марлинского), а не эпохи Жуковского, к которому относился с глубоким уважением, как к инициатору «новых нравственных начал, пробудителю высокого чувства и великодушных увлечений» (Рецензия росена на «Новые Стихотворения Жуковскаго» – Отечественные Записки 1849 г., т. LXII, отд. VI, стр. 8).
   В литературной деятельности росена, отличавшейся большою производительностью и разнообразием, отчетливо выделяются три главные ступени: лирика, драма и критика.
   Хотя некоторые из современников росена и называли его «отличным лирическим поэтом», хотя сам поэт и говорил, что Пушкин признавал в нем поэтическое дарование («Ссылка на мертвых», статья росена в Сыне Отечества 1847 г., кн. VI, отд. III, стр. 12), в действительности же росен был одним из заурядных стихотворцев своего времени, пиесы которого ни по своему содержанию, ни по внешней форме не представляли ничего замечательного.
   Из воспоминаний современников росена и собственных его отзывов видно, что он считал себя не только знатоком драматического искусства, но и выдающимся русским драматургом. Такая высокая самооценка объясняется болезненно-развитым самолюбием автора, поощряемого дружески-одобрительными отзывами о нем Жуковского, князя Вяземского и Пушкина, хотя отзывы их и отличались вообще сдержанностью, даже уклончивостью, чего, конечно, не замечал самоочарованный драматург (Сын Отечества 1847 г., кн. VII, отд. III, стр. 11; Сочинения Пушкина, изд. под ред. П. О. Морозова, т. VII, стр. 552; Письма князя П. А. Вяземского к И. И. Дмитриеву – Русский Архив 1868 г., ст. 636; Литературные воспоминания И. И. Панаева. С.-Пб. 1888, стрр. 68-69). Замечательно верную оценку ему дал Булгарин в своем «Панорамическом взгляде на современное состояние театров в С.-Петербурге»: росен «до сих пор не создал ничего истинно-драматического, то-есть такого, что бы имело жизнь и движение на сцене… В драмах его есть создание, то-есть завязка, потому что он поэт, то-есть человек с воображением; во в частностях нет вовсе драмы. Это просто романы или повести в драматической оболочке – и эти романы или повести также не выдержаны. Барон росен начал поздно изучать русский язык, и он до сих пор принимает весьма многие слова и обороты в ином, неверном значении, обманываясь созвучием или не замечая во фразе оттенков. Кажется, что он преимущественно любит слог русских летописей, потому что выбирает из них беспрестанно устарелые, неупотребительные слова и перемешивает их с словами новыми или самодельными. Из этого выходит ужасная путаница в слоге» (Репертуар русского театра, на 1840 г., т. I, кн. III, стр. 20).
   Признавая в себе «способность сделаться порядочным критиком» (Сын Отечества 1847 г., кн. VI, Отд. III, стр. 10), росен начал развивать в себе эту способность на сочинениях Пушкина (рецензии: 1) на «Бориса Годунова» – в Литературной Газете 1831 г., №№ 1, 2; 2) на «Стихотворения», изд. 1832 г. – в Северной Пчеле 1832 г., № 81; 3) «Мнение о драме Пушкина Борис Годунов» – в Литературных Прибавлениях к Русскому Инвалиду 1834 г., №№ 2, 3; 4) критические статьи на «Историю Пугачевского бунта» – в Северной Пчеле 1834 г., № 295; 1835 г., № 38), сделавшись впоследствии присяжным рецензентом Сына Отечества, и помещая время от времени критические статьи в других периодических изданиях. Есть известие, что росен был редактором Сына Отечества, одновременно с К. П. Масальским, который редактировал названный журнал в 1842-1851 гг. (В. Р. Зотов. Петербург в сороковых годах – Исторический Вестник 1890 г., т. XL, стр. 558. – Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, т. III. С.-Пб. 1896, стр. 79). Однако, старания трудолюбивого критика не увенчались успехом, так как он был лишен того эстетического чутья, без которого критик делается неспособным правильно понимать новые литературные течения и беспристрастно относиться к вин. Таким образом «Ревизор» и «Мертвые души», по понятиям росена, враждебно относившагося в Гоголю (см. статью: «Поэма H. B. Гоголя об Одиссее» – Северная Пчела 1846 г., № 181), явились образцами безвкусия, а сам автор их – «не более как забавный рисовальщих каррикатур»; истинным призванием Гоголя росен считал духовное писательство (Сын Отечества 1847 г., кн. VI, Отд. III, стр. 40; кн. IV, Отд. VI, стр. 12; 1848 г., кн. VII, отд. VI, стр. 31); Марлинского он называл «грандиозным, гениальнейшим из русских писателей» и, сопоставляя его с Лермонтовым, давал последнему такую оценку: «Произведения Лермонтова, при всей несостоятельности своей перед судом истинной критики, заслуживают внимания и, вероятно, понравятся еще молодым людям будущего поколения, в тот период жизни. когда дикое и отрицательное производит на людей какое-то прельстительное впечатление; но никто из нас, блюстителей русского Парнасса, в звании журнальных рецензентов, не должен сожалеть о том, что пресеклось столь нехудожественное, столь горькое направление поэзии; и самая поэзия эта, сколь ни замечательна при отдельном рассматривании её, теряет всякое значение в русской поэзии вообще, как проявление несозревшего дарования, не отличавшагося самобытностью и бывшего только подражательным» (там же, 1849 г., кн. I, Отд. VI, стр. 3); про Московский Телеграф, лучший из русских журналов своего времени, росен отзывался так: «Московский Телеграф только разрушал, ничего не созидая, и в добавок завещал своему журнальному потомству дурной пример, что можно приняться за журнал без всяких приготовительных сведений* (там же, 1848 г., кн. VI, Отд. VI, стр. 1. См. также статью росена: «Нечто о Московском Телеграфе» – Сын Omeчecmвa 1832 г., ч. 148).
   В своей брошюре: «Вторая неудача Уваровских наград» (оттиск из Северной Пчелы, 1859 г., № 7) росен, коснувшись вопроса о современной ему критике, высказал следующий о ней взгляд, любопытный по отношению в Белинскому: «Мусульманское его, без сомнения, много повредило России в нравственном отношении; напоследок исламизм пробрался и в нашу журнальную критику: Осип Сенковский судил и рядил, как как Татарский, вслед за ним, столь же мало понимая изящное, Виссарион Белинский довершил Татарщину Русской критики. Странно, что сии два главные развратителя вкуса публики составляли самый резкий между собою контраст: один – учен и умен, но холоден, бездушен, истый Мефистофель! Другой – пламенный невежда, т.-е. без всякого образования; многошумный Koрибант в своих критических бреднях, безтолков, безразсуден до такой степени, что принимался ниспровергать своим кулаком вековой порядок эстетического мира». К наиболее существенным критическим статьям росена, кроме указанных уже, следует отвести еще следующие рецензии, напечатанные в Сыне Отечества: на сочинения Булгарина (1847 г., кн. III, IV; 1848 г., кн. XI), князя П. А. Вяземского (1848 г., кн. VI), Е. П. Гребенки (1848 г., кн. III), В. А. Жуковского (1844 г., № 2; 1849, кн. I), Ф. Б. Миллера (1849 г. кн. X), К. К. Павловой (1848 г., ни. V).
   Не ограничиваясь лирикой, драмой и критикой, росен писал еще поэмы, повести, большею частью мистического характера, «без складу во складам, без толку по толкам», как выражался А. В. Бестужев (Письма в Полевым – Русский Вестник 1861 г., т. XXXII, стр. 327), легкие историко-географические очерки в форме путешественных записок и статьи, посвященные некоторым специальным вопросам. Между последними следует упомянуть статью «О рифме» (Современник 1839 г., кн. I), в которой автор проводит ту мысль, что «рифма не нужна для истинной, классической поэзии», и брошюру: «Отъезжия поля» (С.-Пб. 1857), представляющую попытку доказать происхождение русских от скифов.
   Из переписки росена напечатаны письма его в Булгарину, 1848, 1853 гг. (Русская Старина 1901 г., т. СV, стрр. 387-392); к В. А. Жуковскому, 1834 г., (там же, 1903 г., т. CXV, стрр. 455-456; к А. С. Пушкину, 1831, 1833, 1836 гг. (В. Я. Брюсов. Письма Пушкина и к Пушкину. М. 1903), к С. П. Шевыреву, 1831, 1832, 1833 гг. (Русский Архив, 1878 г., кн. П, стрр. 47-48). Отрывки из писем в Погодину находятся в исследовании Н. П. Барсукова: Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. IV. С.-Пб. 1891, стрр. 14, 15, 19, 156, 156.
   Кавказский росен – сын генерал-поручика барона Владимира Ивановича росена (ум. в 1792 г.) и баронессы Олимпиады Федоровны, рожд. Раевской, барон Григорий Владимирович (род. 30-го сентября 1782 f в Москве 6-го августа 1841), генерал-адъютант, генерал от инфантерии, с 1831 г. командир отдельного Кавказского корпуса, главноуправляющий гражданскою частью я пограничными делами в Грузии, Армянской и Кавказской областях, с 1837 г. сенатор. росен был женат (с 12-го февраля 1812 г.) на фрейлине, графине Елизавете Дмитриевне Зубовой (ум. в Москве 9-го февраля 1862 г., на 72 г.). 7 них была дочь, баронесса Прасковья Григорьевна (род. в Москве 15-го ноября 1825, ум. там же 12-го августа 1899), известная впоследствии игумения Митрофания, основательница Покровской общины сестер милосердия (А. Е. росен. Записки декабриста. Лейпциг. 1870 и его же; «Очерк фамильной истории баронов фон-Розен». С.-Пб. 1876. – Русская Старина 1902 г., тт. СИХ-СХИИ).
   Римская красавица-виконтесса – Мортемар, жена французского дипломата (см. примечание в 265-й странице).
   О графине Т. П. Шуваловой см. выше.

750. Князь Вяземский Тургеневу. 29-го декабря 1835 г. [Петербург].

   А. Я. Булгаков, указывая на тронувшую его статью о брате, разумеет, вероятно, краткую, но в высшей степени сочувственную заметку о Константине Яковлевиче, напечатанную без имени автора в Московских Ведомостях 1836 г., № 90, стр. 4426.
   Об А. Г. Гонзине св. т. I. – Татаринов – Александр Николаевич.
   Столыпин – вероятно, Николай Аркадьевич (род. 27-го июня 1814 г., ум. 1-го февраля 1884), один иль сыновей сенатора А. А. Столыпина (см. тт. I и II) и Веры Николаевны, рожд. Мордвиновой, старший брат Лермонтовского красавца-Монго. Впоследствии H. А. Столыпин был посланником в Виртемберге (1865-1871) и в Голландии (1871-1884).
   Потемкин – граф Сергей Павлович (род. 25-го декабря 1787 г., ум. 25-го февраля 1858), второй сын генерал-аншефа и писателя графа Павла Сергеевича (род. 27-го июня 1743 г., ум. 29-го марта 1796) от брака его с Прасковьей Андреевной Закревской (род. в 1763 г., ум. в 1816), внучатный племянник и крестник князя Таврического. Потемкин при самом рождении был записав подполковником артиллерии, но Павел I приказал его, вместе с другими малолетними, исключить из службы; со вступлением же на престол Александра I он был зачислен в Преображенский полк прапорщиком (29-го марта 1801 г.). Потемкин, получивший образование в иезуитском пансионе аббата Николя, отличался большими способностями, но, как часто бывает в подобных случаях, учился плохо. По желанию своей взбалмошной и безнравственной матери, Потемкин пробыл в пансионе до 18 лет, после чего начале действительную службу в Преображенском полку, дослужился до чина поручика и 23-го ноября 1809 г. вышел в отставку. Он долгое время жил в Москве, частию в своей курской деревне Глушково, а с 1841 г. поселился в Петербурге, где и умер. Потемкин был женать на княжне Елизавете Петровне Трубецкой, бывшей во втором браке за Ив. Ив. Подчаским (см. т. I), во детей не имел. С ним прекратилась графская ветвь рода Потемкиных (Московские Ведомости 1858 г., № 29, статья М. H. Лониинова; История л. – гвардии Преображенского полка, т. IV. С.-Пб. 1883, стр. 175).
   Наделенный от природы умом, в высшей степени беспечный и расточительный, Потемкин принадлежал к числу тех даровитых, но испорченных воспитанием людей, которые под влиянием житейской обстановки не редко размениваются на мелочь. Однако ж широкая натура Потемкина, промотавшего все свое состояние на лукулловские пиры, театры и разные строительные затеи, уравновешивалась до некоторой степени образованием и инстинктивным стремлением ко всему изящному. Как эстетик в душе, он любил литературу, музыку, архитектуру и в особенности драматическое искусство, которого считался тонким ценителем и сам был хорошим актером. Страсть Потемкина к мотовству, начавшая проявляться еще в пансионский период жизни, не оставляла его до самой смерти. Один из близких товарищей его, Аркадий Васильевич Кочубей, говорит, что Потемкин «не смотря на лета и на плохое состояние своих дел, ни мало не изменился: по прежнему каждый день бывал в театре и всегда поклонником какой-нибудь танцовщицы. Его всегда можно было видеть в первых рядах кресел, иногда спящим, а по временам даже храпящим; но привычкам своим он никогда не изменял. Случатся у него деньги – сейчас задает обед, для которого ему приходилось нанимать даже мебель. На таких обедах у него было самое разнообразное общество» (Семейная Хроника. С.-Пб. 1890, стрр. 80-31). По своему характеру Потемкин был добрым, великодушным и необыкновенно услужливым человеком – привлекательные качества, отмеченные С. П. Жихаревым (С.-Петербургские Ведомости, 1858 г., № 60, фельетон), который познакомился с Потемкиным в Петербурге в 1807 году, участвуя на литературных вечерах последнего, а позднее встречаясь с ним на заседаниях Беседы любителей русского слова, где Потемкин состоял с 1811 г. членом-сотрудником по 3-му разряду (Чтения в Беседе, кн. I. С.-Пб. 1811, стр. XI).
   Из литературных трудов Потемкина, издавна занимавшагося стихотворством, известны следующие: 1) «Душенька», опера в 3 д., в стихах, переделанная из поэмы Богдановича. С.-Пб. 1808. В переделке принимал участие А. В. Кочубей (см. его «Семейную хронику», стр. 21); 2) Перевод Расиновой «Гофолии», в сотрудничестве с П. Ф. Шапошниковым. Была представлена 24-го октября 1810 (П. H. Арапов. Летопись русского театра, стр. 506); 3) «Британик», трагедия Расина, переведенная также с Шапошниковым. Представлена 12-го февраля 1812 г. (там же, стр. 214); 4) «И мои мечтания», стихотворение (Чтение в Беседе любителей русского слова, ки. VII; «К прошлому 1812 и наступившему 1813 годам», стихотворение (там же, – кн. XI); 5) Размышления при гробнице князя М. Голенищева-Кутузова-Смоленского. С.-Пб. 1813; 6) переводная комедия в 1 д. «Час отлучки», представленная 30-го декабря 1815 г. (Арапов. стр. 245); 7) «Пажик», комическая опера в 1 д. Перевод с французского. Представлена 7-го февраля 1816 г. (там же, стр. 246); 8) «Последняя песнь лебедя», оригинальный водевиль, представленный 18-го февраля 1853 г., в прощальный бенефис В. В. Самойловой. Кроме того, есть известие, что Потемкин перевел два действия Расиновой «Федры» и написал несколько статей о драматическом искусстве (Северная Пчела 1857 г., № 65, стр. 307).
   Marc-Antoine Jullien de Parie (род. в 1775 г., ум. в 1848), публицист и общественный деятель, один из основателей Constitutionnel и Revue Encyclopédique, был известен также и своими педагогическими сочинениями. Упоминаемая князем Вяземским книга носила следующее заглавие: «Essai sur une méthode qui a pour objet de bien régler remploi du temps» (Paris. 1818).
   В Московском Наблюдателе 1835 r., ч. III, кн. 1 и 2, напечатав Шевыревым перевод октавами VII-й песни «Освобожденного Иерусалима». Но еще в Телескопе 1831 г. (№№ 11, 12) была помещена его статья «О возможности ввести италиянскую октаву в русское стихосложение», с приложением нескольких строф из VII-й песни «Освобожденного Иерусалима», переведенных октавами. – Мерзляков также переводил эту поэму Тасса (М. 1828, две части), но Александрийскими стихами. Его неуклюжий перевод напоминал уродливые (хотя и тонические) стихи Тредиаковского.
   Мать княгиня В. Ф. Вяземской – Пр. Юр. Кологривова (см. выше и тт. I, II). – Аврора – Шернваль (см. выше). – Пушкины – Александр Сергеевич и Наталья Николаевна.
   Княгиня Надежда Борисовна Трубецкая (род. 21-го октября 1815 г.), жена камергера князя Алексея Ивановича Трубецкого (род. в 1806 г., ум. в 1855), была дочь князя Бориса Антоновича Святополк-Четвертинского (род. в 1781 г., ум. 23-го января 1865) от брака его с княжною Надеждою Федоровною Гагариной (см. т. I).
   Великий князь – Михаил Павлович.
   Говоря о Томасе-Роберте Мальтусе, князь Вяземский разумеет следующее его сочинение: «Principes d'économie politique considérée sous le rapport de leur application pratique. Traduits de l'anglais par М. Francisco-Solano Constancio. Paris. 1820. Deux volumes.
   Собрание сочинений и переводов А. С. Шишкова было издано в 17 частях. С.-Пб. 1818-1834.
   В Московском Наблюдателе Тургенев напечатал: 1) Письмо из Флоренции в Симбирск (ч. I, стрр. 296-327; 529-550); 2) Отрывки из заграничной переписки, из Лондона и Парижа (ч. IV, стрр. 624-633; ч. V, стрр. 251-264).
   Арженитинов – Иван Семенович (см. выше).
   Общество историческое – основанное при Московском университете в 1804 году.

751. Князь Вяземский-Тургеневу. 19-го января 1836 г. С-Петербург.

   Шувалова – графиня Текла Игнатьевна.
   Князь Вяземский, упоминая о своей «сердечной памяти», имеет в виду стихотворение Батюшкова «Мой гений» (1815 г.), которое начинается так:

     О память сердца, ты сильней
     рассудка памяти печальной.

   Вигель в это время занимал должность директора Департамента духовных дел иностранных исповеданий.
   Орлов – Алексей Федоровач (см. выше и тт. I, II).
   Белосельский – князь Александр Михайлович (род. в 1752 г., ум. в Петербурге 26-го декабря 1809 г.), сын генерал-кригс коммиссара русского флота князя Михаила Андреевича Белосельского (род. в 1702 г., ум. в 1755) и княгини Наталии Григорьевны (род. в 1711 г., ум. в 1760), рожд. графини Чернышевой, в царствование Екатерины посланник в Дрездене (с 1778) и Турине (1789-1793), при Александре – д. т. советник, сенатор, обер-шенк. Белосельский получил дома блестящее и вместе с тем основательное образование, усовершенствованное еще путешествием по Европе. Не говоря уже о французском языке, он в совершенстве знал немецкий, итальянский и мог читать древних классиков. Он приобрел обширные литературно-художественные связи в Европе и находился в дружеских отношениях с Вольтером, аббатом Делилем, Лагарпом и Мармонтелем, которые неоднократно приветствовали его стихотворными посланиями. Среди русских писателей Белосельский нашел себе друзей в Карамзине и Дмитриеве, который почтил смерть князя эпитафиею, вырезанною на надгробном памятнике его (Д. Н. Бантыш-Каменский. Словарь, ч. I. М. 1836). Белосельский, отличавшийся даром слова и живостью рассказа (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. VIII, стр. 132), был страстным любителем музыки, живописи, ваяния и литературы. Он писал почти исключительно на французском языке и, кроме многих стихотворений, напечатанных в различных иностранных журналах, оставил еще следующие труды, указанные в Словаре Г. Н. Геннади: 1) De la musique en Italie. Haye. 1778; 2) Circé. Cantate. Dresde. 1787; 3) Poésies franèaises d'un prince étranger. Epître aux Franèais, aux Anglais et aux Républicains de Saint-Marin. Parie. 1789; 4) Dianyologie ou tableau philosophique de l'entendement. Dresde. 1789. Londre. 1791; 5) Epître aux franèais. Pétersbourg. 1802. Из русских произведений Белосельского известны только: несохранившаяся трагедия «Лжедимитрий», осмеянная в 1794 году Державиным (Сочинения, т. III, стр. 355), оду которого «На восшествие на престол Александра I» Белосельский перевел на французский язык (там же, т. II, стр. 356) и опера в 2-х действиях «Олинька или первоначальная любовь» (Село Ясное. 1796 и М. 1797), которая в своей основной редакции, измененной для печати Карамзиным, отличалась эротическими вольностями, переходившими границы приличий. Князь Вяземский в своей статье: «Допотопная или допожарная Москва» описывает первое представление «Олиньки» на домашнем театре Алексея Афанасьевича Столыпина (ср. Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. VIII, стрр. 393-394) и, останавливаясь на личности автора её, который был приятелем князя Андрея Ивановича Вяземского, посвящает Белосельскому следующие строки: «Человек умный, до высшей степени любезный, ума образованного, но одержимый недугом метромании; он прославился своими эксцентрическими французскими стихами Князь Белосельский был нравственною физиологическою загадкою. И до него, и при нем, и после него видали умных людей и вместе с тем плохих стихотворцев; но у него, по известному выражению П. В. Мятлева, первые три пальца правой руки одержимы были горячкою, когда он брался за перо. Мне сказывали, что в раннем детстве моем я был с ним в переписке, и что он называл меня своим поэтом. Это для меня предание доисторическое. Но помню, что он всегда был ко мне очень ласков» (Полн. собр. соч., т. VII, стрр. 96, 97; ср. там же, т. VIII, стрр. 270-271).
   Белосельский был почетным любителем Академии художеств, с 28-го августа.1809 г. (П. Н. Петров. Сборник материалов для истории Академии художеств, ч. I. С.-Пб. 1864, стр. 536) и состоял членом Российской академии, с 3-го ноября 1800 г. (М. И. Сухомлинов. История Российской академии. вып. VII, стр. 457), Булонского института, Нансийской академии словесности и Кассельской академия древностей (В. И. Саитов. Петербургский некрополь. М. 1883).
   Белосельский был дважды женат: на Варваре Лвовлевне Татищевой (род. в 1764 г., ум. в Турине 25-го ноября 1792 г.) и с 1795 г. на Анне Григорьевне Козицкой (род. в 1773 г., ум. в 1846). Он имел дух сыновей и четырех дочерей, из которых знаменитая княгиня Зинаида Волконская происходила от первого брака.
   О П. В. Мятлеве см. выше и тт. I, II.
   Humann – Jean-Georges (род. в 1780 г., ум. в 1842), французский финансист и государственный деятель, дважды занимавший пост министра финансов: с 1832 по 1836 и с 29 октября 1840 по смерть.
   Министр финансов – Е. Ф. Канкрин.
   Языков – Дмитрий Семенович, генерал-маиор, с 23-го ноября 1835 г. директор Департамента внешней торговли, впоследствии тайный советник и член Совета министра финансов. Умер в Петербурге 15-го марта 1856 г., на 67 г. (Северная Пчела 1856 г., № 63).
   О Современнике Пушкина, первая книжка которого вышла 11-го апреля 1836 г., св. статью Б. В. Глинского «Загробный журнал Пушкина» (Исторический Вестник 1897 г., т. LXVII). – О Quarterly Review см. выше.
   Гурьев – граф Николай Дмитриевич (см. выше и т. II).
   Шувалова – графиня Текла Игнатьевна. Виельгорский – граф Михаил Юрьевич.
   Лорд Ярмут был в Петербурге и Москве в двадцатых годах прошлого столетия (см. Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. VIII, стр. 342).
   Упоминаемый князем Вяземским сборник носил следующее заглавие: «The Portfolio; or а collection of state papere, illustrative of the history of our tiraes». In six volumes. London. 1836-1837. Происхождение этого, наделавшего шума издания было следующее: в царствование Александра I все важные дела, касающиеся как внутренней, так и внешней политики России, сообщались, частию в извлечениях, частию в копиях, великому князю Константину Павловичу. В 1830 г., когда в Варшаве вспыхнуло восстание, эти исторические документы были похищены и, доставленные князем Адамом Чарторыжским в Лондон, поступили на хранение в Министерство иностранных дел. Они было изданы в свет анонимно, вероятно с тайного согласия лорда Пальмерстона, секретарем Английского посольства в Константинополе Давидом Урквартом (Urquhart), род. в 1805 г., ум. в 1877, автором многих сочинений о России, писавшим вообще по вопросам международной политики.
   Составление биографии Фонвизина было предпринято князем Вяземским по просьбе Платона Петровича Бекетова, который намеревался приложить ее к предпринимаемому им изданию сочинений Фонвизина. Оно было приготовлено Бекетовым в печати, но за недостатком средств передано московскому книгопродавцу И. Г. Салаеву, который в 1830 г. и выпустил четырехтомное собрание сочинений Фонвизина, но без биографического очерка, обещанного Бекетову князем Вяземским, подготовлявшаяся статья которого разрослась между тем в целую книгу. В 1830 г. она была процензурована П. А. Корсаковым, но вышла в свет только в 1848 г., одобренная к печати А. В. Никитенком. До этого времени исследование князя Вяземского отдельными частями печаталось в различных журналах и сборниках (см. Современник 1837 г., т. VII, стрр. 373-375: «Объяснение», князя Вяземского).
   Панин – граф Никита Иванович (род. 15-го сентября 1718 г. ум. 31-го марта 1783), с 1763 г. управлявший Коллегиею иностранных дел. Переписку о нем вели: министр Charles Gravier, comte de Vergennee (род. в 1717 г., ум. в 1787) и посланник в Петербурге (1779-1784 гг.) Charles-Olivier de Saint-Georges, marquis de Vérac (род. в 1743 г., ум. в 1828). Тургенев в своей «Хронике Русскаго» (Париж, июль 1835 г.) говорит об этой переписке следующее: «Поспешая теперь оставить Париж, я оставляю до другого времени уведомление о найденной мною здесь, в частных руках, переписке бывшего французского министра иностранных дел Бержена с Французским послом при Российском дворе, маркизом Верраном, во время министерства графа Панина. Эпоха сия весьма любопытна в истории нашей дипломатики. Донесение Веррака об отъезде в чужие краи, из Царского Села, 1781 5 октября, Великого Князя Павла Петровича и Великой княгини Марии Феодоровны и письмо к нему Вержена, от 23 июля 1782, о пребыванию Их Императорских Высочеств в Париже, заключает любопытные подробности» (Современник 1837 г., т. V, стрр. 35-36).
   В той же «Хронике», от 1-го февраля 1836 г., из Парижа, Тургенев писал: «У одного из здешних ученых собирателей рукописей, г. Монмерке, находится оригинальная переписка бывшего Французского министра иностранных дел Вержена с тогдашним послом при нашем дворе, маркизом Верраном, найденная им в бумагах секретаря посольства в Петербурге Кальяра, умершего здесь в 1807 году. – Так как г. Монмерке намерен был напечатать любопытнейшую часть сей переписки в одном из исторических современных изданий, то я и не домогался о приобретении рукописей покупкою. Недавно он доставил мне листы, содержащие сию переписку. Из депешей Вержена и Веррана ясно видно какое влияние имело министерство графа Панина на дела в Европе и каким уважением пользовалось оно в главных Европейских кабинетах. Это была эпоха вооруженного неутралитета – система, созданная Петербургским кабинетом для обуздания могущества Англия на морях. В этой переписке есть и другие предметы, на кои тогдашние дипломаты обращали внимание, напр. виды на восток Императрицы Екатерины II при рождении Великого Князя Константина Павловича; падение кредита графа Никиты Ивановича Панина при дворе, характеристика его управления министерством и преемника его графа Остермана; отъезд Великого Князя Павла Петровича и Великой Княгини Мария Феодоровны из Царского Села в чужие края и пребывание их в Париже.
   В Bulletin de la Société de l'histoire de France напечатано несколько писем Веррака и Вержена о России.
   Я постараюсь, чтобы г. Монмерке показал мне и остальные бумаги, приобретенные им по смерти Кальяра, и если найду в них любопытные для Русской истории акты, то употреблю все зависящие от меня средства для приобретения оных. Бумаги сии, не помещенные в Исторический Бюлетень, не имеют, может быть, довольно исторической важности для Французских ученых, но для нас «и дым отечества приятен» (там же, стрр. 48-49).
   Англичанка в царствование Анны – леди Рондо (род. в 1699 г., ум. в Англии 7-го сентября 1783), жена (с 1732 г.) Английского резидента при Русском дворе (с ноября 173й г.) лорда Клавдия Рондо (ум. в Петербурге 5-го октября 1739 г.), первым мужем которой был Английский генеральный консул в России Вард, а третьим – квакер Виллиам Вигор. В 1775 г., в Лондоне, леди Рондо напечатала свои Letters from а lady who resided some years in Russia to ber friend in England. With historical notes». «Письма» эти, сокращенно и неудачно переведенные с английского на русский язык Мих. Ив. Касторским, были изданы в Петербурге в 1836 году. Другой, полный перевод «Писем», сделанный Е. П. Карновичем и изданный Я. А. Исаковым под редакциею С. Н. Шубинского, с предисловием Е. Н. Бестужева-Рюмина, появился в 1874 году.
   Письма Рондо, которая отличалась умом, образованием и веселым характером, заключают в себе легкие очерки русских нравов, анекдоты, сплетни и характеристики, не всегда верные, некоторых исторических деятелей ХVIII века и лиц высшего русского общества. «Немного страниц дает историку леди Рондо», говорит Бестужев-Рюмин, «но оттенки, которые она дает для изображения эпохи, делают её книгу неоцененною для каждого любителя старины».
   В XXI томе Русской Старины за 1878 год напечатаны критические примечания к «Письмам» Рондо, написанные неизвестным лицом около 1776 или 1777 г. и служащие им существенным дополнением.
   В 1835 году, в Москве, Шевырев напечатал первый том «Истории поэзии», заключающий в себе историю поэзии индейцев и евреев, с приложением двух вступительных чтений о характере образования и поэзии главных народов Западной Европы. За свою книгу Шевырев получил половинную Демидовскую премию.
   Статья: «О пособии пострадавшим при пожаре 2-го февраля сего года» напечатана в №№ 52, 53, 54 Северной Пчелы, от 4-го, 5-го и 6-го марта. Следовательно, и вторая половина письма князя Вяземского относится в 24 марта. О самом пожаре говорится в № 28 Северной Пчелы.
   Предложение русскому правительству о постройке Царскосельской железной дороги, сделанное 9-го марта 1835 г., исходило от профессора геометрии и землемерного искусства в венском Политехническом институте Франца-Антона фон-Герстнер (род. в 1793 г., ум. в 1843), который в 1834 г. был приглашен и жил в России для ознакомления с деятельностью Уральских горных заводов. Герстнер составил компанию, членами которой были: граф А. А. Бобринский и негоцианты: Венедикт Брамер и Иван Плит, и с дозволения императора издал брошюру: «О выгодах построения железной дороги из С.-Петербурга в Царское Село и Павловск высочайше привилегированною Е. И. В. компаниею». С.-Пб. 1836. Положение об учреждения этой акционерной компании было окончательно утверждено 21-го марта 1836, к производству работ приступлено 1-го мая того же года, а торжественное открытие дороги состоялось 30-го октября 1837 г.
   Тот же Герстнер, 6-го января 1835 г., представил императору Николаю докладную записку о необходимости сооружения железной дороги между Петербургом, Москвою, Нижним-Новгородом и Казанью, но встретил сильную оппозицию со стороны главноуправляющего путями сообщения графа Б. Ф. Толя, министра финансов Канкрина и некоторых частных лиц. Предложение Герстнера не было принято. В 1838 г. он переселился в Америку, где и умер. Только в 1842 г. решено было соорудить железную дорогу между Петербургом и Москвою, но не на частные средства, а на казенные. 19-го августа 1850 г. выехал первый императорский поезд в Москву, а 1-го ноября 1851 г. открылось движение поездов для публики (Салов, В. В. Начало железнодорожного дела в России – Вестник Европы 1899 г., № 3). См. статью: «Чугунная дорога из С.-Петербурга в Царское Село и в Павловск» (Северная Пчела 1836 г., №№ 71, 72, 79-82); см. также №№ 170-175.
   Великий князь – Михаил Павлович.
   John-George Lambton, first Earl of Durham (род. в 1792 г., ум. в 1840) был послом в Петербурге с 5-го июля 1835 до весны 1837 г. Первою женой его была miss Harriet Cholmondeley (ум. в 1815). От этого брака он имел трех дочерей, из которых одна, Франциска-Шарлотта, умерла 24-го декабря 1835, 23-х лет. Во втором браке (с 1816 г.) Дургам находился с лэди Луизою-Елизаветою Грей, от которой имел двух сыновей и трех дочерей.
   Андрюша – барон д'Андре (см. выше).
   Кольцов в начале 1836 г. совершил свою первую поездку в Петербург. В это время он и познакомился с князем Вяземским, который отнесся к Кольцову с полным вниманием и радушием. Последний в письме в князю В. Ф. Одоевскому, от 15-го февраля 1839 г., говорил между прочим: «Если были когда-нибудь в моей жизни прекрасные минуты, которые завсегда остались памятными мне, то все они даны мне вами, князем Вяземским и Жуковским». В Петербург Кольцов приезжал по тяжебным делам своего отца, Василия Петровича (род. в 1775 г., ум. 20-го июля 1852). «Великая тайна» была написана в 1833 г. и впервые напечатана в 26-й части Телескопа за 1835 год. Переведена на немецкий язык Люцероде (см. примечание о нем).
   «Jocelyn. Episode. Journal trouvé chez un curé de village» был напечатан в Париже в 1836 г., в 2-х томах. «Я хотел сделать эту поэму», говорит Тургенев в своей «Хронике Русскаго», «предметом целого письма и сообщить, вместе с выписками из первоклассных журналов, например из Semeur etc., и толки салонов, и нападки проповедников. Поэма объяснила бы Париж и салоны, а салоны объяснили бы поэму и самого Ламартина. Теперь ограничусь доставлением одних журналов и указанием на те стихи, кои наиболее возбудили против поэта-католика, а ныне пантеиста, негодование тех, кои ошиблись в нем и в его катехизисе» (Современник 1836 г., т. IV, стр. 245).
   Упоминаемый роман Мюссе носил следующее заглавие: «La confession d'un enfant du siècle». Paris. 1836. – В этом романе Аврора Дюдеван (Жорж Санд) выведена под именем Бригитты.
   «Le spectacle dans un fauteuil» – сборник поэтических произведений Мюссе, вышедший в Париже в 1833 году.
   В Revue de deux mondes за 1833-1837 гг. печатались драматические произведения Мюссе, составившие потом сборник: «Comédies et proverbes». Paris. 1840.
   Записка Пушкина в князю Вяземскому не сохранилась. Дело идет о «Хрониках» Тургенева, печатавшихся в Современнике.
   – (Стр, 290). В I тоне Современника князь Козловский напечатал «Разбор парижского математического ежегодника на 1836 год», на что и указывает князь Вяземский.
   Гершель – Джон, астровом (род. в 1792 г., ум. в 1871), сын знаменитого английского астронома Вильяма Гершеля (род. в 1738 г., ум. в 1822). «Гершелевы чудеса» объясняются книгою, вышедшею тогда в Гамбурге под заглавием: «Астрономические открытия сира Джона Гершеля». В этой книге говорится, что Гершель, производивший свои наблюдения посредством чудовищного телескопа и гидрооксигенного микроскопа, разглядел в луне не только горы, долины, леса и реки, но даже три храма, из которых один, отличающийся великолепием, описан со всеми подробностями, включая сюда и стаи диких голубей, сидевших на карнизах его (Молва 1836 г., при ХХХИ-й части Телескопа, стр. 75).
   Корсиканец Жозеф Фиэски (род. в 1790 г.), казнен в феврале 1836) 28-го июля 1835 г. совершил в Париже неудачное покушение на жизнь Людовика-Филиппа и других членов королевской фамилии посредством адской машины.
   Сатира А. Ф. Воейкова «Дом сумасшедших» напечатана в IX и XII тт. Русской Старины. См. также т. LXII, стрр. 468-470.
   Римская красавица – виконтесса Мортемар (см. стр. 279). – Шувалова – графиня Текла Игнатьевна.

752. Князь Вяземский Тургеневу. 8-го февраля 1836 г. [Петербург.].

   Стихотворение «Последний цвет» напечатано в Московском Наблюдателе 1835 г., ч. IV, октябрь, кн. I, стрр. 377-380, с подписью: «Гр. А… Р…а».
   «Последний день Помпеи» – картина Брюллова (см. ниже).
   Вилламов – Григорий Иванович (св. т. II), статс-секретарь, член Государственного совета в Департаменте государственной экономии.
   Киреева – Александра Васильевна (род. 6-го ноября 1812 г., ум. весною 1891), жена Алексея Николаевича Киреева, дочь помещика Вологодской и Владимирской губерний Василия Федоровича Алябьева от брака его (30-го января 1811 г.) с Екатериною Ивановной Селифонтовой (род. 6-го августа 1784 г.). Александра Васильевна была воспитана в строго-религиозных, нравственных правилах и получила хорошее образование, основой которому послужило основательное изучение иностранных языков. В 1832 г. она вышла замуж, в 1849 овдовела. Посвятив себя воспитанию детей, она привила им «глубокий патриотизм, с детства развивая в них чувство долга и сознательное к нему отношение». – В московском доме идейной четы Киреевых собирался цвет тогдашнего культурного общества, в особенности корифеи славянофильства. «Детьми». говорит старший сын Киреевых, «мы привыкли прислушиваться в их чистому, убежденному слову; оно запало глубоко в наши детские души».
   Александра Васильевна славилась своею блестящею, по выражению князя Вяземского, классическою красотой (Русский Архив 1879 г., кн. II, стр. 484). Кирееву воспевали Пушкин («К вельможе») и Языков. Последний восхищался ею как «чудом красоты» и вместе с тем преклонялся пред её заветною любовью к

     Родной, славянской стороне

   (Стихотворения H. М. Языкова. Изд. А. С. Суворина. С.-Пб. 1898, стрр. 827, 328, 338).
   Алексей Николаевич Киреев (ум. в Москве 9-го марта 1849 г., 37 л.) происходил из древнего рода первоначально тульских, а впоследствии московских дворян, владевших имениями в Тульской губернии, пожалованными царем Алексеем Михайловичем. Отец его, умерший в начале 20-х годов прошлого столетия, служил по выборам и занимался сельским хозяйством, к которому применял новейшие усовершенствования того времени. Он был женат на Варваре Петровне Щепотьевой, которая умерла в Москве 10-го августа 1853, 66 л. и похоронена вместе с сыном под Успенскою церковью Новодевичьего монастыря.
   Молодой Киреев получил солидное классическое образование под руководством юриста и знатока классических языков, англичанина Бакстера, приехавшего в Россию в начале 20-х годов прошлого столетия. В 1829-1830 гг. Киреев находился в Саксовии и в Бачарии, одновременно с П. В. Киреевским и Рожалиним; состоял короткое время при Русском посольстве в Дрездене, но уже в 1830 г. возвратился на родину, поступил в Ольвиопольский гусарский полк и за участие в подавлении Польского восстания получил Георгиевский крест. Вскоре после этого он вышел в отставку и занялся устройством своих имений. В начале 40-х годов подавал проект освобождения крестьян с землею.
   У Киреевых было трое детей. Замечательно, что все они оказались благородными идеалистами, получившими в наследство от родителей стойкость убеждений и любовь в родине.
   Старший, Александр Алексеевич (род. в 1833 г.), готовился в университет, но по приказанию императора Николая был отдав в Пажеский корпус. Выпущенный корнетом в л. – гвардию Конный полк (1863), он немедленно поступил вольнослушателем в Петербургский университет, в котором и пробыл три года. Оставаясь в военной службе, А. А. Киреев, ныне генерал от кавалерии, принимал деятельное участие в московском земстве (1864– 1869). В настоящее время состоит членом Предсоборной коммиссии, занимается богословием и публицистикой, являясь убежденным славянофилом.
   Ольга Алексеевна (род. в 1840 г.), вдова Ивана Петровича Новикова, попечителя Петербургского округа, известна как политический деятель и писательница-патриотка, имевшая благотворное влияние на политику Англии во время славяно-турецкой войны. Живет в Лондоне. Пишет на английском языке о России и об англо-русских отношениях.
   Николай Алексеевич (род. 10-го августа 1841 г., ум. 6-го июля 1876), также воспитанник Пажеского корпуса и офицер Конвой гвардии, доброволец, убитый во главе сербо-болгарского отряда в Болгарии, при селении Раковице, смерть которого имела огромное влияние на прилив добровольцев в сербскую армию. «Выросши в богатой и блистательной обстановке», говорит П. И. Бартенев, «Киреев не давал ей цены, и его всегда тянуло куда-то, на какое-то высшее служение. Его сердоболию и любви к людям не было пределов. Отдать все деньги, какие имелись, бедному било для него самым обыкновенным делом. Подвиг свой он скрыл от самых близких людей и уехал в Сербию в качестве деятеля Красного Креста. Вскоре по всему миру разнеслись рассказы о необыкновенной отваге Хаджи-Гирея (имя, которое он принял в Сербии). В сражениях, для одушевления сподвижников, он нарочно одевался в белое. Что-то светлое и благородное было в этом человеке» (Русский Архив 1879 г., кн. II, стр. 341).
   Сведения о высоко-культурной семье Киреевых я получил от представителя этой семьи, Александра Алексеевича Киреева.
   Герцог Брольи (см. примечание в стр. 185-и) после Июльской революции получил портфель министра внутренних дел, но вскоре должен был уступить его Гизо, заняв пост министра народного просвещения, на котором также не удержался. Затем, в 1832 г., он сделался министром иностранных дел, а в 1835 назначен председателем Совета министров. Брольи, убежденный католик, был главою консервативной партии и пользовался влиянием во все время царствования Людовика-Филиппа.
   Приведенный стих взят из оды Ломоносова «На день восшествия на всероссийский престол императрицы Елизаветы Петровны», 1747 г.
   Известный историк Louis-Adolphe Tbiers (род. в 1797 г., ум. в 1877) в 1832-1834 гг. был министром внутренних дел, затем находился в отставке, а в 1836 г. (22-го февраля) сделался министром иностранных дел и председателем Совета министров. С этого времени он вступает в ожесточенную борьбу с Гизо.
   Jean-Baptiste-Honoré-Raymond Capefigue (род. в 1802 г., ум. в 1872) – известный публицист, роялист по убеждениям, сотрудник различных монархических газет и автор многих исторических сочинений, не отличающихся глубиною мысли.
   Даниил О'Коннель (род. в 1775 г., ум. в 1847) – знаменитый английский политический деятель, борец за блого своей родины – Ирландии, прозванный великим ирландским агитатором (см. Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. IX, стр. 178).
   Camille-Hyacinthe-Odilon Barrot (род. в 1791 г., ум. в 1873) – политический деятель, стоявший во главе умеренной левой. Он энергически боролся со всеми министерствами, бившими после Тьера, с которым находился в ладах.
   О Баранте и его жене см. выше.
   Многотомный и весьма ценный в историческом отношении сборник «Revue rétrospective, ou bibliothèque historique contenant des mémoires et documents authentiques, inédits et originaux, pour servir à l'histoire proprement dite, à la biographie, à l'hisioire de la littérature et des arts» издавался в 1833-1837 гг. Жюлеж-Антуаном Ташеро (Taschereau).
   Гагарин – князь Григорий Иванович. – Римская красавица – виконтесса Мортемар. – Козловский – князь Петр Борисович.
   О m-me Бравура и её муже см. выше и т. II.
   Машенька – дочь князя Вяземского.
   Лорд Вильям-Генрих Неджет, маркиз Энглези (род. в 1768 г., ум. в 1854), пэр Англии, известен своими военными подвигами в войне с французами. При Ватерлоо он лишился ноги, командуя английскою, бельгийскою и ганноверскою конвою артиллериею. За участие в этом сражении он получил от Английского короля титул маркиза, а от Русского императора орден Георгия 2-й степени (6-го августа 1815 г.). С 1828 по 1832 г. был вице-королем Ирландии, а до того начальником всей артиллерии.
   Ломоносов – Сергей Григорьевич.

753. Тургенев Жуковскоиу, Вяземскому и Татаринову. 10/22-го февраля 1836 г. Париж.

   О Лебуре см. примечание к странице 166-й.
   Жюльвекур-Всеволожская – Лидия Николаевна (род. в 1805 г., ум. в Москве 20-го декабря 1881), жена французского писателя графа Paul de Julvécourt, дочь Николая Сергеевича Всеволожского (см. т. I), бывшая в первом браке за полковником Кожиным. Вот как отзывается князь Александр Васильевич Мещерский о madame Julvécourt, находившейся в дружеских отношениях с его матерью, княгинею Шарлоттою Борисовной (ум. 1841): «Трудно было встретить более кроткую и приветливую личность. Она под самою скромною наружностью скрывала всестороннее образование и редкие в женщине солидные познания. Правда, что её любезность напоминала любезность лиц аристократического французского общества прошлого времени, но речь её исходила из собственного своего ключа и затем текла невозмутимо, как струя чистой зеркальной воды. Дружба графини к моей матери была чуть ли не преобладающая в её жизни привязанность. Она на много лет пережила обожаемую мою мать и, овдовевши во второй раз, поселилась и проживала в большом одиночестве в Москве, где я ее часто посещал… Я любил беседовать с этой милой и умной старушкой» (Воспоминания князя А. В. Мещерского. М. 1901, стр. 104).
   Арженитинов – Иван Семенович.
   Bureau des longitudes, высшее учреждение для занятий астрономией, было основано в 1795 году.
   Под «Dictionnaires des coulisses» разумеется, вероятно, брошюра: «Petit dictionnaire des coulisses». Publié par Jacques le Souffleur. Paris. 1838 (Bibliothèque dramatique de monsieur de Solenne, t. V. Paris. 1844).
   Панорама Москвы – вероятно, «Panorama de la bataille de la Moscowa». Par Ch. Langlois. Paris. 1835.
   Edgar Quinet (род. в 1803 г., ум. в 1875), поэт, историк, философ и политический деятель, в 1836 г. издал в Париже поэму «Napolйon», написанную Александрийскими стихами. Князь Вяземский написал на нее критику, которая была напечатана в первой книжке Современника за 1836 год.
   Augustin-Eugène Scribe (род. в 1791 г., ум. в 1861), плодовитейший французский драматург, в 1836 г. был избран в члены Французской академии. Здесь и разумеются академические речи Скриба и секретаря академии Вильменя, напечатанные в переводе на русский язык в Современике 1836 г., т. II. Одну из пиес Скриба – комедию-водевиль в двух действиях «Chut», представленную впервые 26-го марта 1836 г. и тогда-же напечатанную, Тургенев видел на сцене «Théâtre du Gymnase». В своей парижской хронике он отзывается о ней так: «В «Chut» вы видите на сцене Потемкина, поляка Станислава и действие в Эрмитаже. Скриб хотел изобразить Потемкина и двор Екатерины; но без клеветы и без невероятностей не обошлось, как и везде, где дело идет о Русских и о России. Портрет Потемкина набросан в нескольких чертах довольно удачно и особенно в контрастах, из коих был составлен нравственный и политический его характер: смесь Азиатской пышности, Азиатских замашек с Европейскою утонченностию XVIII века (не далее). Костюмы двора Екатерины также верны, как и анекдоты о ней. Потемкин в усах, в треугольной шляпе! Нигде не виден «Великолепный князь Тавриды»! Историческая истина только в шароварах князя Потемкина, кои, говорят, он сам нашивал и надел на всю армию» (Современник 1836 г., т. IV, стр. 250).
   Мистрисс Фрэнсис Троллоп (род. в 1791 г., ум. в 1863) – популярная английская романистка.
   О Portofolio см. выше.
   «Fleure du midi» – сборник стихотворений Louise Colet (род. в 1808 г., ум. в 1876), вышедший в 1836 году.
   Под «двумя частями Ламартина» разумеется поэма последнего «Jocelyn», одно из лучших его произведений.
   Alexis-Charles-Henri Clerel, comte de Tocqueville (род. в 1805 г., ум. в 1859), государственный деятель и публицист, был автором двухтомного классического сочинения: «De la démocratie eu Amérique» (1834), четвертое издание которого вышло в 1836 году.
   Боратынская – Анна Давыдовна (род. в 1816 г., ум. в Петербурге 13-го февраля 1889 г.), дочь князя Давыда Семеновича Абамелик от брака его с Марфою Иоакимовною Лазаревой, фрейлина высочайшего двора (с 1832 г.), с 1835 г. жена генерал-лейтенанта, сенатора Ираклия Абрамовича Боратынского (род. в 1802 г., ум. в 1859), бывшего в 1846-1859 гг. Казанским губернатором (И. В. Хрущов. Одна из воспетых Пушкиным. Харьков. 1900. – С. Н. Глинка. Собрание актов, относящихся к обозрению истории Армянского народа. ч. III. М. 1838, стрр. 412-413. – Князь Н. Туркистанов. Губернаторские списки. М. 1894. – Русский Архив 1896 г., кн. I, стр. 287).
   Боратынская, обладавшая большим умом, получила солидное, преимущественно литературное образование, несомненно повлиявшее на развитие в ней природных эстетических наклонностей, сказавшихся, между прочим, и в стремлении к литературным занятиям. Анна Давыдовна в совершенстве звала английский, немецкий, французский языки, а впоследствии, углубившись в чтение священного писания и отцов церкви, выучилась даже греческому языку. Она не написала ни одного оригинального произведения, но занималась исключительно переводами, которые со стороны языка и стиха отличались не малыми достоинствами. Из напечатанных переводов Боратынской известны: 1) Le moine, poème de Kosloff, inlitulé Чернец. Traduit en prose. М. 1831; 2) Le Talisman. Romance russe. Paroles par А. Pouschkine, mises en musique par Titoff, traduite en franèais par mademoiselle la princesse Anne Abameleck. S. 1. et а. 4®; 3) Переводы немецких, английских и французских стихотворений. Баден Баден. 1876-1877. Сюда вошли переводы из Гейне, Т. Мура, мисс Проктери, Ф. Гиманс, Лонгфелло, Б. Ля-Мот-Фуке, Луизы Штольберг, Гейбеля и др.; 4) Translations from russian and german poets by a russian lady. Baden-Baden. 1875-1878. Заключает в себе переводы произведений Апухтина, Лермонтова, Некрасова, Пушкина, графа А. К. Толстого, Ф. А. Тумавского, Тютчева; 5) Вольный перевод из Шиллера (Résignation). Карлсруэ. 1878.
   А. Д. Боратынская была одною из замечательнейших красавиц своего времени. Ее воспевали: Пушкин (Сочинения, изд. под ред. П. О. Морозова, т. II, стр. 169), князь П. А. Вяземский (Полн. собр. соч., т. IV, стр. 176), И. И. Козлов (Стихотворения, изд. под ред. Арс. Ив. Введенского. С.-Пб. 1892, стр. 243), И. П. Мятлев (Татевский сборник С. А. Рачинского. С.-Пб. 1899, стрр. 63-64).
   О Боратынской см. «Обзор жизни и трудов покойных русских писателей», Д. Д. Языкова. Выпуск IX. М. 1905.
   «L'université catholique. Recueil religieux, philosophique, scientifique et littéraire» появился в Париже в 1836 году. Кроме указанной статьи о святой Елизавете Венгерской (род. в 1207 г., ум. 1231), вышла тогда же и книга Монталамбера, выдержавшая несколько изданий: «Histoire de sainte Elisabeth de Hongrie, duchesse de Thuringe».
   Charles Forbes, comte de Montalembert (род. в 1810 г., ум. в 1870) публицист, оратор и политический деятель, хотя и принадлежал к католической партии, но не признавал папской непогрешимости.
   Antoine-Engиne Genoude (род. в 1792 г., ум. в 1849) – известный писатель-публицист, сперва вольтерьянец, а потом ревностный католик, с 1835 г. сделавшийся священником; легитимист, напоследок враждебно относившийся даже к Орлеанам, основатель (1821 г.) Gazette de France.

754. Князь Вяземский Тургеневу. 14-го февраля 1836 г. Петербург.

   Римская красавица – виконтесса Мортенар. – Маркелов – Иван Иванович (см. примечание к странице 263-й).
   Киселев – Николай Дмитриевич (см. тт. I и II), начавший службу в Коллегии иностранных дел с 15-го марта 1824 г., товарищ Н. М. Языкова по Дерптскому университету, приятель Пушкина и графа В. А. Соллогуба, бывший с 21 апреля 1828 г. третьим, а с 3-го декабря 1832 г. вторым секретарем Русского посольства в Париже, затем советник посольства в Лондоне (с 16-го марта 1837 г.), в Париже (с 24-го февраля 1840 г.), исправляющий должность поверенного в делах там же (1841-1851), управляющий Парижским посольством (1851-1853) и наконец посланник (1853-18 декабря 1854). После этого, в 1855-1859 он находился посланником во Флоренции, с 1855 по 1864 – в Риме и со 2-го августа 1864 по кончину снова во Флоренции. Киселев родился 24-го апреля 1802 г., умер в чине д. тайн. советника 25-го ноября 1869. Погребен в Донском монастыре, в Москве (Формуляр. – Очерк истории министерства иностранных дел. С.-Пб. 1902. – Русский Архив 1892 г., кн. I, стр. 260. – Записки Д. Н. Свербеева, т. I. М. 1899, стрр. 268-269).
   Бутера – Неаполитанский посланник (см. примечание в странице 236-й о графине В. П. Полье).
   Королева – Мария-Христина (род. 14-го ноября 1812 f 31-го января 1836), дочь Сардинского короля Виктора-Эммануила, жена Фердинанда II.
   Брюллов – Карл Павлович (род. в Петербурге 12-го декабря 1799 г., ум. в местечке Марчиано, близ Рима, 11-го июня 1852 г.), известный исторический живописец, портретист и жанрист. По окончании курса в Академии художеств (1821 г.), он был отправлен в Италию, где и прожил до 1834 года. В 1833 г. он окончил здесь свою знаменитую картину «Последний день Помпеи», начатую в 1830 году (она в настоящее время находится в Русском музее императора Александра III) по заказу Анатолия Николаевича Демидова (о нем см. ниже). Вызванный в Петербург для занятия профессорской кафедры в Академии художеств, Брюллов проездом посетил Одессу, где его чествовал обедом сам Новороссийский генерал-губернатор князь Мих. Сем. Воронцов, 26-го декабря 1835 г. приехал в Москву, а в июне 1836 явился в Петербург. Академия художеств во главе с своим президентом, Алексеем Николаевичем Олениным, праздновала возвращение Брюллова торжественным обедом, состоявшимся 11-го июня.
   Князь Вяземский считал Брюллова «великим живописцем» (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. VIII, стр. 459).
   Газета князя Вяземского – Коммерческая Газета (см. примечание в странице 244-и). – Относительно Archive du Commerce Typгенев в своей «Хронике Русскаго» замечает: «Вчера (то-есть, 30-го марта 1836 г.) был у меня Гейнрихс, издатель Коммерческого Архива. Я показывал ему русскую Коммерческую Газету; подарил ему английские приложения и предлагал и самую газету. Гейнрихс постарается приискать кого-нибудь для перевода любопытнейших сведений, а между тем просит присылать к нему хоть в литтеральном переводе на французском или хотя на немецком статьи из вашего журнала, кои могут иметь общий интерес для европейской или всехирвой торговли. Он с благодарностию помещать их будет» (Современник 1836 г., т. IV, стр. 258).
   Толстой – Явов Николаевич (О нем см. выше). – Шувалова – графиня Текла Игнатьевна.

755. Тургенев князю Вяземскому. 29-го февраля 1836 г. Париж.

   Мейендорф – баронесса Елизавета Васильевна (см. примечание к стр. 220-й, о бароне А. К. Мейендорфе). – Шувалова – графиня Текла Игнатьевеа.
   Félix d'Amoreux, известный под ныенем Jules de Saint-Félix (род. в 1806 г., ум. в 1874) – плодовитый песатель, выступивший в 1830 году с сборником: «Poésies romaines», автор многочисленных романов.
   Известный французский историк Franèois-Auguste Mignet (род. в 1796 г., ум. в 1884) издал в 1836 году следующее двухтомное исследование: «Négociations relatives à la succession d'Espagne sous Louis XIV, ou correspondances, mémoires et actes diplomatiques concernant les prétentions et l'avènement de la maison de Bourbon au trône d'Espagne».
   Шувалов – вероятно, граф Андрей Петрович (св. примечание к стр. 75-й), муж графини Теклы Игнатьевны.
   Берье – Pierre-Antoine Berryer (род. в 1790 г., ум. в 1868), знаменитый адвокат-оратор и политический деятель. Его «Discours parlementaires» изданы в пяти томах Париж. 1872-1874. В своей «Хронике Русскаго» Тургенев дает о нем такой отзыв: «Он любит жить и любит жизнь в большом свете и с Артистами; страстен в Итальянской музыке и в связи с Россини и проч., но охотник говорить и о делах государственных; не смотря на Легитимизм, видит его с высока, так как и все вещи и людей, имеющих влияние на били и небылицы века сего» (Современник 1836 г., т. I, стр. 284).
   Eugène Sue (род. в 1804 г., ум. в 1857) – автор многочисленных романов из морской жизни, исторических и социальных, сторонник учений Прудона, Сен-Симона, Фурье.
   Delphine Girardin (род. в 1805 г., ум. в 1855), дочь романистки Софии Гэ (Gay), жена известного публициста Emile de Girardin, писала стихи, романы, трагедии, комедии и занималась даже журналистикой.
   Шеппинг – барон Оттон – Густав, Дмитрий Андреевич (род. в 1790 г., ум. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

января 1874 в Висбадене), получивший образование в пансионе аббата Николя, бывший кавалергард, флигель-адъютант (с 1-го августа 1815), уволенный от службы генерал-маиором 28 ноября 1824 г. Он был женат (с 22-го сентября 1822 г.), на Марье Дмитриевне Чертвовой (род. в 1800 г., ум. в 1874), дочери богатого помещика и Воронежского губернского предводителя дворянства (Месяцослов на 1820 г., стрр. 109, 249. – Граф Г. А. Милорадович. Список лиц свиты их величеств. Киев. 1886, стр. 103. – А. Е. росен. Записки декабриста. Лейпциг. 1870, стр. 27. – Русский Архив 1897 г., кн. II, стр, 188; 1903 г., кн. I, стрр. 296, 308). По выходе в отставку, Шеппинг поселился в Москве, а последние 20 лет своей жизни проводил большею частию за границей, преимущественно в Париже.
   А. О. Смирнова говорит в своих записках, что Шеппинг, живя в Париже, «только и звал, что сплетничалъ* (Русский Архив 1895 г., кн. II, стр. 197). – О Шеппинге см. «Сборник биографий кавалергардов. 1801-1826». С.-Пб. 1906.
   Lebrun – Marie-Anne-Elisabeth (род. 16-го апреля 1755 г., ум. 30-го марта 1842), дочь живописца Louis Vigée (род. в 1727 г., ум. в 1767), жена писателя Charles-Franèois Lebrun, duc de Plaisance (род. в 1739 г., ум. в 1824), знаменитая портретистка, написавшая около 700 портретов, между которыми находятся и портреты русских исторических лиц.
   Революция заставила г-жу Lebrun покинуть Францию в 1789 году. Побывав в Швейцарии, Италии и Германии, она 25-го июля 1795 г. приехала в Петербург. Во время своего, шестилетнего пребывания в России г-жа Lebrun пользовалась большим вниманием двора и постоянно вращалась в высшем русском обществе. С октября 1800 по март 1801 г. она прожила в Москве, а затем, возвратившись в Петербург, 13-го марта окончательно оставила Россию, которую с признательностью называла своим вторым отечеством.
   В 1800 г. (18-го июня) г-жа Lebrun, согласно её желанию, была принята в почетные вольные общники Академии художеств. В своем духовном завещании она назначила по сто франков ежегодно на выбитие золотой медали для награждения одного из учеников Академия по классу живописи (П. Н. Петров. Сборник материалов для история Академии художеств, т. I. С.-Пб. 1864, стр. 413; ч. II, стр. 451).
   Г-жа Лебрён оставила записки, изданные под заглавием «Souvenirs de Madame Vigée Le Brun» (Paris. 1869, 2 vols.), в которых 11 глав посвящены описанию жизни её в России (см. статью: «Госпожа Виже-Лебрен в России – Древняя и Новая Россия» 1876 г., т. III и «Историю Екатерины Второй», В. А. Бильбасова, т. XII, ч. 2).
   Bauer – Alexandrine-Sophie de Bawr, рожд. Coury de Champgrand (род. в Стутгардте в 1773 г., ум. в Париже в конце декабря 1860). Во время революции она некоторое время сидела в тюрьме, где сошлась с герцогом Роганом, также заключенным, который намеревался жениться на ней, но погиб на гильотине. Во времена директории она вышла замуж за известного социалистического реформатора, графа Клода-Генриха Сен-Симона (род. в 1760 г., ум. в 1825), который вступил с нею в брак по совету своего приятеля, известного геометра Siméon-Denis Poisson (род. в 1781 г., ум. в 1840), а не Poirson, как сообщает Тургенев. Сен-Симон женился на ней, определив срок совместной жизни в три года, по прошествии которых и развелся в 1801 году, растратив все женино состояние на осуществление своих утопических идей. В 1806 г. ех-графиня Сен-Синон вышла замуж за Бауера, бывшего русского подданного, сына известного инженер-генерала Федора Вилимовича Бауер (род. в 1731 г., ум. в 1783). Но молодой Бауер, отличавшийся благородством характера и необыкновенною доверчивостью, прожил с нею не долго: 9-го февраля 1810 г. он был раздавлен упавшею на него телегою с камнями.
   М-me Bawr с молодых лет занималась литературой, чем и поддерживала свое существование. Она принадлежала к числу плодовитых французских писательниц и сочиняла комедии, мелодрамы, пользовавшиеся успехом на сцене, а также повести, романы, популярные исторические очерки. – О m-me Bawr см. книгу m-me Ancelot: «Un salon de Paris 1824 à 1864». Paris. 1866.
   Племянница m-me Lebrun – m-me Lefranc, портретистка. её мастерскую посещал Тургенев (Современник 1836, т. I, стр. 276).
   Lacordaire – Jean-Baptiste-Henri (род. в 1802 г., ум. в 1661), знаменитый проповедник, которого Тургенев слышал в первый раз 21-го февраля, в соборе Notre Dame. Вот как записал он свои впечатления: «Лакордер проповедывал, или лучше сказать импровизировал с необыкновенным красноречием, с чувством не притворным и с верою истинною и внутреннею… В час вся церковь, огромная и пространная, с хорами и переходами, наполнилась большей частию молодежью; на хорах были и даны. Парижский Архиерей с причетом и четверо других Епископов прибыли к проповеди. Лакордер, хотя слабый грудью и расстроенный потерею недавно матери, говорил час с искренним, сильным убеждением. Я еще ничего подобного в французских церквах не слыхал. В Берлине слыхал я часто Шлейермахера, в Англии и в Шотландии других знаменитых проповедников; но Католического, сильного Оратора слышу я в первый раз, и какого же? Не подражателя другим образцовым Французским ораторам; а самобытного, оригинального. В Лакордере есть много Боссюэтовского, но это Боссюет, прочитавший Ламене и знающий умственные буйства нашего века, Рационализм и Мистицизм Германии, Сеи-Симовистов и прочих. Иногда он удивляет глубокомыслием, как Паскаль, и смелыми, оригинальными оборотами и выражениями, кои в другом показались бы площадными. Он приводил слушателей в какой-то энтузиазм и точно поражал их словом своим. С каким глубоким званием натуры и характера некоторых систем философских обозрел он их хотя бегло, но достаточно для убеждения слушателей! Он характеризовал Рационалистов и Мистиков. Первых находит уже в веке Августа, а потом за три столетия до нас. Последних доводит он до самого пункта, где они прикосновенны, так сказать, самой Церкви, и здесь остановился он в сей блистательной и верной характеристике до следующего Воскресенья. Были движения истинно Ораторския»… (Современник 1836 г., т. I. стрр. 285-286).
   С. П. Свечина, жившая в Париже, находилась вод сильным влиянием Лакордера, с которым вела переписку (см. книгу Falloux. «Madame Swetchine, sa vie et ses oeuvres». Paris. 1862).
   Pierre-Louis Coeur (род. в 1805 г., ум. в 1860) – также духовный оратор, проповедывавший в модной аристократической церкви Успения Богородицы, принявший священство в 1829 г., с 1848 г. – епископ в Труа. В своей «Хронике» Тургенев так отозвался о нем: «Он говорит с неприятным напевом, но с такою возвышенностию в мыслях, с такою силою и определительностию выражений, что многие – но не я – ставят его выше Лакордера» (Современник 1836 г., т. I, стр. 289).
   Châtel – Ferdinand-Franèois (род. в 1795 г., ум. в 1857), сперва аббат, а потом торговец бакалейными товарами, известный своими реформаторскими стремлениями в делах церкви, отвергавший сложную иерархию ее, безбрачие духовенства, поклонник женской эмансипации, пользовавшийся большими симпатиями социалистов.
   Аббат Louis-Napoléon Auzou (род. в 1806 г.), ревностный сторонник и сотрудник Шателя, изгнанный правительством, во в 1839 г. вступивший в ряды господствующей церкви.
   Под L'univers religieux разумеется религиозный журнал L'univers, основанный в 1835 году, сотрудником которого был Лакордер.
   Гизо, во время министерского кризиса, утратил министерский портфель (22-го февраля 1836 г.), по поводу чего Тургенев замечает в своей «Хронике»: «Министерство просвещения конечно потеряет в Гизо знаменитого, блестящего представителя не только Французской учености, но и Европейского всеобщего просвещения. Он редкое явление во Франции: Гизо не чужды ни одна из словесностей, ни одна из цивилизаций, коими Европа сделалась Европою. Он знает Немцев и их общие идеи, их теории; он историк Англии, он оратор и министр Франции; он выписал для неё из Италии Росси, зная, что ей нужна первая государственная наука нашего времени: политическая экономия, нужна и философия права, которой шарлатан Лерминье Французов не научит; Гизо наконец дал новую жизнь тлевшим Французским хартиям: он учредил исторические общества, кои уже дали плод свой в короткое время их существования» (Современник 1836 г., ч. IV, стр. 256).
   Charles-Maurice de Talleyrand-Perigord, prince de Bénévent (род. в 1754 г., ум. в 1838), с 1834 г. находился не удел.

756. Тургенев князю Вяземскому. 29-го февраля 1836 г. Париж.

   Приведенный стих перефразирован из Буало: Epitre III. А monsieur Arnauld, docteur de Sorbonne, стих 48-й, который читается так:

     Le moment où je parle est déjà loin de moi.

   Знаменитый духовный оратор Jacques-Bénigne Bossuet (род. в 1627 г., ум. в 1704), с 1681 г. епископ Моский, за свое величественное красноречие, полное воодушевления, поэзии и веры, бил прозван «Aigle de Meaux».
   Приведенное выражение находится в его «Oraison funèbre de Henriette-Anne d'Angleterre, duchesse d'Orléans», произнесенное в 1670 году и тогда же напечатанное.
   Названная принцесса (род. в 1644 г.) была дочь Карла I Стюарта от брака его с Генриеттой-Марией Французской, дочерью Генриха IV Бурбона, жена (с 1661 г.) герцога Филиппа Орлеанского (род. в 1640 г., ум. в 1701), брата Людовика XIV.
   Rewbelle – Jean-Franèois (род. в 1747 г., ум. в 1807), французский политический деятель, сторонник революции, член крайней левой, обладавший открытым, честным характером.
   Церковь Успения на Могильцах находится в Москве, в местности, называемой Божедомкою. Построена в 1653 году.
   Pierre-Claude-Franèois Daunou (род. в 1761 г., ум. в 1840), государственный деятель, публицист, ученый, профессор истории и философии в Collège de France, до 1792 г. был священником, а потом членом Национального конвента, Палаты депутатов и пэров. Он был умеренным либералом и ревностным поборником народного образования. Дому заведывал Государственным архивом с 1804 г.; при Людовике ХVIII лишился своего места, но при Людовике-Филиппе снова получил его.
   Знаменитый историк Jules Michelet (род. в 1798 г., ум. в 1874) с 1830 г. занимал должность начальника исторического отдела в Государственном архиве.
   Pierre-Paul Royer-Collard (род. в 1763 г., ум. в 1845) – публицист, философ-эклектик, политический деятель, отличавшийся умеренностию, член Французской академии (с 1827 г.), под конец жизни принявший сторону иезуитов в их борьбе с университетом.
   О переписке Верженя и Верака см. приѵечание к странице 287-й.

757. Князь Вяземский Тургеневу. 7-го марта 1836 г. Петербург.

   Бриареевское письмо Тургенева и послужило материалом. для его «Хроники», напечатанной в первом томе Современника. – Бриарей – один из трех сторуких сыновей Урана и Геи.
   Тюфякин – князь Петр Иванович (см. примечание к стр. 208-й). – Киселев – Павел Дмитриевич.
   «Выставка Нины» объясняется следующими строками парижской хроники Тургенева: «Знаете ли, кого я видел сейчас? кривую Нину (Ласав), любовницу и предательницу Фиэски. Вообразите себе, что в новом Café de la Renaissance, близ биржи, богато убранном, взяли, comme demoiselle de comptoir, Нину, посадили ее за бюро, вместе с другой хозяйкой – и говорят, что она получает за эту выставку самой себя 1000 фр. в месяц! За вход в Café платят по 1 фр. с особы, – «sans compter la consommation» кричат негодующие habitués du Café. Вчера была у входа такая толпа, что принуждены были приставить трех караульных. Уверяют, что многие, особливо Англичане, говорили колкости Нине, осматривая пристально черты её и кривой глаз, и будто бы ей сделалось дурно, так, что ее должно было на полчаса вывести из конторки её. Сегодня только один караульный у входа. Без билета не впускают; любопытные толпились, и я с ними. Мне как-то совестно было смотреть ей прямо в глаза, или в глаз, ибо один почти совсем закрыт. Она красива и румянец во всю щеку, но, кажется, не стыдливостя. Одета нарядно, в шелковом кофейном платье. Она смотрит на всех довольно скромно, не нахально. Я прошел раз пять мимо её; как-то стало жалко за нее, что такое бесстыдство в красивой и румяной молодости! Но что сказать о тех, кои основывают своя расчеты на этом бесстыдстве и проводят, в таком тесном соседстве, весь день с девкой, которая за пять дней пред сим расставалась с отсеченною головою) Все это материалы для будущего Тацита-христианина» (Современник 1836 г., т. I, стрр. 292-293). К посещению Тургеневым Нины Лассак весьма неодобрительно отнеслась А. О. Смирнова. В письме к князю Вяземскому из Берлина, от 4-го мая 1836 г., она говорит: «…Бегать, чтобы поглядеть на Nina Lassave, на кривую, наглую, грязную Нину – это из рук вон; нравственное чувство немцев оскорбляется этим и здесь не продают ни одного портрета, а в Париже она собрала массу денег» (Собр. соч. князя П. П. Вяземского, стр. 650).
   Ротонд Батонди – старый итальянец, живший у князя Вяземского и умерший в 1812 году. «Батонди», говорит князь Вяземский, «был большой чудак и вероятно несколько тронутый. В течение нескольких лет, которые провел у вас, мы не могли дознаться происхождения его и обстоятельств его жизни. Он или умышленно скрывал, или вследствие какой-нибудь болезни, или крупного переворота в жизни, утратил сознание о себе. Одним словом, отшибло память ему. Мы всегда подозревали, что он играл некоторую роль во Французской революции. По крайней мере, ее единственно звал он, хотя ошибочно и смутно и в разговоре своем усвоил себе её фразеологию. Впрочем, чтобы ни было прежде в жизни его, в настоящей был он очень добр, кроток и всему нашему семейству предан. Даже был он любим домашнею прислугою нашею и Остафьевскими крестьянами, хотя Русское простонародие не очень жалует и любит чужеземных приживалок обоего пола на хлебах у барина. Был он большой охотник читать газеты и занимался политикой по своему, или лучше сказать, по обычаю многих, которые слепо верят своей газете и вкривь и вкось судят о событиях и слухах… Он не имел ни малейшего понятия о ни о природе, ни о мире его окружающем. Карамзин удивлялся и часто смеялся его всеобщему неведению; он не знал имени ни единого дерева, ни единого растения… Между тем он вовсе был не глуп и даже имел некоторую проницательность и оригинальность в понятиях и в способе их выражения. Он был роста высокого, очень толст, с чертами в лице довольно правильными и выразительными. Разумеется, он не знал и лет своих; но повидимому был он лет 60. Бывало перед самым ужином выходил он из своей комнаты и являлся в столовую с красной скуфейкой на голове… и с зажженною копеечной свечкою в руке. Явившись, снимал он скуфейку, гасил свечку и обыкновенно пред собравшимися гостями начинал читать собственные философические, а иногда о современной политике рассуждения, набросанные на лоскутке бумаги. Что была за философия, что за изложение, что за слог, о том и говорить нечего. Но все было оригинально, часто нелепо и всегда забавно. Карамзин вообще не был хохотлив, но не редко и он заливался веселым и добродушным смехом при выходках его изустного и письменного витийства. За ужином Батонди был разумеется мишенью всяких шуток и мистификаций… Травля иногда были беспощадная… Пред вступлением неприятеля в Москву, спустя уже несколько лет по кончине отца моего, отправил я его в вашу подмосковную, село Остафьево. Он пробыл там все время пребывания Французов в Москве. Вскоре затем он там и умер, угорев ночью в своей комнате» (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. VII, (стрр. 107-109). 12-го декабря 1812 г. Карамзин писал князю Вяземскому из Нижнего Новгорода: «Вести Остафьевские нас крайне огорчили. Любезный Батонди скончался, как всегда желал, ударом. Бедный! Он не имел утешения рассказать нам о своих приключениях. Я плакал об нем искренно. Мир его праху. Надеюсь побывать у него в гостях на могиле» (Русский Архив 1866 г., ст. 234). Карамзин и впоследствии неоднократно вспоминал о Батонди, отчасти с сочувствием, отчасти с иронией (Письма Карамзина к Дмитриеву, стр. 294. – Старина и Новизна. Книга I, стрр. 83, 99).
   Jean-Baptiste Cloots, барон Val-de-Grace, немец по происхождению, родился в Пруссии в 1776 г., получил образование во Франции. Он много путешествовал, был хорошо знаком с Франклином и со всеми выдающимися энциклопедистами. Революционер-энтузиаст, проповедник всемирной республики, Клоц страстно любил Францию и принимал живейшее участие в её освобождении, благодаря чему приобрел огромную популярность. Отрекшись от своего титула и даже имени, он принял имя Анахарскса, полумифического скифского философа, путешествовавшего с образовательною целью по Греции в конце VI ст. до Р. X. Клоц погиб на эшафоте 24-го марта 1794 г. О нем см. Georges Avenel. Anacharsis Cloots, l'orateur du genre humain. Paris. 1865, 2 vol.
   По характеру очень походил на него Кюхельбекер, которого Пушкин и называл сумасбродом, Анахарсисон Клоцом.
   Жак фаталист – действующее лицо в романе Denis Diderot: «Jacques le fataliste et son mâitre», написанном в 1774 г., во время пребывания знаменитого автора в Гаге и в Петербурге. Во Франции был напечатан только в 1796 г. Ранее, в переводе на немецкий язык, появился в Германии: отрывов – в 1785 г., в переводе Шиллера; полный – в 1792 г., в переводе Милиуса. В своем романе Дидро осмеивает фаталистов.
   Отец Дюшен (Ducbesne) – тип болтуна и энтузиаста. Прозвище это – неизвестного происхождения и появилось во Франции еще до революции.
   О Франсуа Тальма см. т. I.
   Anne-Franèaise-Hippolyte Boutet (род. в 1779 г., уы, в 1837), известная под именем М-lle Mars – знаменитая французская актриса.
   Jean-Franèois Delharpe ou de La Harpe (род. в 1739 г., ум. в 1803) – известный критик и профессор литературы, прозванный французским Квинтилианом. Его «Lyceé ou cour de littérature ancienne et moderne», появяишийся только в 1805 году, был переведен на русский язык и издан Российскою академией под заглавием: «Ликей, или круг словесности древней и новой», 5 частей. С.-Пб. 1810-1814.
   Jean-Baptiste Say (род. в 1767 г… ум. в 1832) – известный французский экономист, учением которого князь Вяземский видимо интересовался (см. Полн. собр. соч., т. IX, стр. 41); с 26-го июня 1816 г. почетный член петербургской Академии наук.
   Сианцы – Энг и Шанг Бункер, родившиеся 29-го апреля 1811 г. в Сиаме, дети китайского переселенца, сросшиеся, соединенные между собою валиком, шедшим от одной надбрюшной области к другой. Рано лишившись отца, они занимались первоначально торговлею, но потом решились извлекать выгоду из своего патологического уродства. Преследуя эту цель, братья Бункер в 1829 году посетили Америку, побывали в Англии, а в 1835 г. предприняли путешествие в Париж, в Голландию. Вернувшись в Америку, они купили имение в Северной Каролине и женились (1856 г.) на двух сестрах англичанках, с которыми прижили 22 человека детей! Потеряв в неудачных спекуляциях состояние, они снова начали демонстрироваться и в 1870 году были, между прочим, в России. Умерли в своем имении 17-го января 1874, сперва Шанг, а через два часа и Энг.
   «Я ожидал найти», говорит Тургенев в своей «Хронике», «двух сросшихся уродов, но нашел двух хорошо и опрятно одетых мальчиков, 24-х лет, хотя по росту и лицу им этих лет и нельзя дать; куртка, панталоны; белье с модными запонками. Черноволосые и сбиваются на Китайские или Калмыцкия физиономии; довольно смуглые. Они встретили меня Английским приветом и подошли ко мне; я взял их за руки; но, признаюсь, долго не мог решиться пристально смотреть на кожанный, живой рукав, который на половине бока связывает тела их… М-r Boit, служащий им дядькою и объяснителем для публики, рассказывал нам свои наблюдения, уверяя, что в психологическом отношении это явление труднее объяснить, чем в физиологическом. Они любят друг друга братски; с самого младенчества привычки, пища, сон, все было им общее; они просыпаются и засыпают в один момент; принимают одну и ту же пищу и в одно время; вкусы их одинаковы, как физические, так и интеллектуальные, в одно время развернулись их способности, зажглась в них искра божества: ум. Они оба любят лучше читать поэтов, чем прозаиков – Шекспира, Байрона. Выучились языкам: Английскому и Французскому, с одинаковым успехом… Сверх того знают по Китайски и по Сиамски… Они почти всегда веселы и во взаимной любви находят источник наслаждений»… (Современник 1836 г., т. I, стрр. 278-279).
   На мартовской книжке Сына Отечества за 1836 г. (ч. CLXXVI, № 9, стрр. 90-108) Булгарин напечатал «Толки о сочинении: Россия в историческом, статистическом и литературном отношениях и проч. Письмо автора к К. Т. Хлебникову, сочинителю Жизни Баранова и статьи в С. О.: Взгляд на полвека моей жизни».
   Александр Христофорович – граф Бенкендорф, с 1826 г. главный начальник знаменитого Третьего отделения собственной его величества канцелярии.
   Эпизод об Оссиане находится в поэме Ламартина «Jocelyn» (см. выше). Ср. «Хронику» Тургенева (Современника, 1836 г., т. I, стр. 293).
   Северная Аврора – Аврора Карловна Шернваль (см. примечание в странице 229-й).
   Мать А. К. Шернваль, рожд. Гассер, во втором браке баронессу Валлен, Я. К. Грот в письме к П. А. Плетневу от 12-го июля 1848 г. называет дамой, «которой мало подобных, не столько по приятной наружности, сколько по восхитительному обращению и младенческой ласковости со всеми» (Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, т. III, стр. 278).
   Мещерские – семья князя Петра Ивановича.
   Létitia – мать Наполеона I. Она родилась в 1750 г., умерла в 1836. Князь Вяземский в своем разборе поэмы Кине, между прочим, замечает: «Я видел в Риме мать Наполеона, не задолго до её смерти: развалину в городе вековечных развалин. В уединенном палаце её, на конце Corso, обремененная летами, бедствиями и недугами, слепая, безногая, прикованная к креслам своим… она доживала век свой одинокая» (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. II, стрр. 249-250). Князь Вяземский познакомился с нею чрез дочь её, экс-королеву Неаполитанскую Каролину, которой в конце 1834 г. был представлен во Флоренции Н. А. Кокошкивым, русским поверенным в делах. Когда королева Каролина узнала, что князь Вяземский едет в Рим, то дала ему письмо к матери. «Это было особенное свидетельство благорасположения ко мне», продолжает князь Вяземский, «потому что… экс-императрица уже не допускала к себе путешественников. Не знаю, как держалась она в лице императрицы; но тут мне показалось, что первобытная натура её всплыла из-под обломков её бывшего величия. Нужно было особенное усилие воображения, чтобы отыскать в ней царственную волчицу, которая вскормила Ромула и около полдюжины второстепенных Ромульчиков. В ней не видать было следа прежнего величества. Предо иною была старая Итальянка, даже не аристократического происхождения: ничего не было отборного, возвышенного. По французски говорила она плохо, и с итальянским выговором… Все эти внешние признаки, вся окружающая обстановка была не в пользу императрицы-матери: тут, казалось, нет доступа ни поэзии, ни даже истории. Но внутреннее чувство порабощалось впечатлениями минувшаго» (там же, стр. 255).

758. Князь Вяземский Тургеневу. 25-го марта 1836 г. [Петербург].

Римская красавица – Мортенар. Прянишников – Федор Иванович. – О Дежерандо см. выше. – В. Н. Карамзин был в то время студентом Петербургского университета (см. т. I).
Приведенный стих взят из «Эпитафии» (Соч. И. И. Дмитриева, изд. под редакцией А. А. Флоридова. Т. I. C.-Пб. 1893, стр. 174).

759. Князь Вяземский Тургеневу. 8-го апреля 1836 г. Петербург.

   Это письмо почти целиком напечатано в Собрании сочинений князя П. П. Вяземского. С.-Пб. 1893, стрр. 550-552.
   Киселев – Николай Дмитриевич.
   Бенкгаузен – Егор Карлович, русский генеральный консул в Лондоне. Он умер в Мариенбаде 28-го августа – 9-го сентября 1844 г., 57 лет.
   Валад (Valade, Hugoes) – французский вице-консул, управлявший канцеляриею посольства,
   Лаваль – графиня Александра Григорьевна (см. выше и тт. I. II).
   Надежда Осиповна Пушкина умерла 29-го марта 1836 г.
   Мещерский – князь Элим Петрович, камергер, поэт-романтик, писавший исключительно на французском языке, член-корреспондент Лионской академии. Он был сын обер-прокурора Синода, д. т. советника князя Петра Сергеевича Мещерского (род. в 1779 г., ум. 31-го декабря 1856) от брака его с Екатериной Ивановной Чернышевой (род. 25-го мая 1782 г., ум. 22-го декабря 1851); родился в Петербурге 7-го ноября 1808 г. и получил блестящее образование, завершенное путешествием по западной Европе, преимущественно же по Франции. Мещерский служил в Министерстве иностранных дел, находясь при Русских миссиях, первоначально в Дрездене (1828– 1830), затем в Турине (1831-1833), все же остальное время в Париже (Nouvelle biographie général. Par MM. Firmin Didot frères, sous la direction de М. Le D'Hoffer. T. XXXIV. Paris. 1865. – Месяцословы на 1827-1837 rr.). Кроме того, с июля 1833 по 26-е апреля 1840 г. он состоял в должности корреспондента Министерства народного просвещения для собиравия сведений «о ходе и направлении современного просвещения во Франции» (Б. Л. Модзалевский. Я. Н. Толстой. С.-Пб. 1899, стр. 43). Мещерский умер в Париже 2/14 ноября 1844 г., а похоронен в Царском Селе, в кладбищенской церкви Казанской Божией матери. Он был женат на Варваре Степановне Жихаревой (род. в 1819 г.), дочери известного приятеля А. И. Тургенева, но потомства не оставил.
   Мещерский, много лет живший во Франции, очень любил эту страну и в совершенстве знал её язык и литературу, представители которой относились к нему с большою симпатией. Кроме общности интересов, этому способствовали и личные качества Мещерского, отличавшагося оригинальным, живым умом и благородством характера. Однако, любовь с Франции не могла заглушить в Мещерском врожденного патриотизма и приверженности в православию, доказательством чему служит литературная деятельность его, обращенная, почти исключительно, на ознакомление Франции с Россией и на распространение во французском обществе правильных понятий о вашем отечестве.
   Из отдельно изданных трудов князя Мещерского известны:
   1) De la littérature russe. Discours prononcé a L'Athénée de Marseille dans la séance du 26 Juin 1830. Marseille. 1830. Было напечатано в Révue de Provence 1830. Это – краткий очерк истории русской литературы, разделенный на два периода: старый (классический) и новый (романтический), от Кантемира до Пушкина включительно. Мещерский, желая познакомить французскую публику с борьбою, происходившею в России между классиками и романтиками, привел в извлечении статью князя П. А. Вяземского: «Разговор между издателем и классиком с Выборгской стороны или с Васильевского острова», приложенную в первому изданию (1824 г.) «Бахчисарайского Фонтана». В Литературной Газете 1830 г. (№ 64) напечатана хвалебная статья в переводе с французского из № 767 журнала Le Sémaphore de Marseille o лекции князя Мещерского. В той же Газете за 1831 г. (№№ 6 и 7) появилась и русская критика.
   2) Lettres d'un Busse, adressées à mm. les rédacteurs de La Revue Européenne, ci-devant du Correspondant. Nice. 1882. Без имени автора. Сочинение это, написанное с целью опровержения ложных сообщений о России, появившихся в Correspondant, печаталось первоначально в этом журнале (1831 г., № 10) и в Revue Européenne, а затем уже появилось в отдельном издании, с эпиграфом из комедии князя А. А. Шаховского «Пустодомы» (1819 г.). Этим воспользовался Шаховской, также большой патриот, и, по совету Ф. Ф. Вигеля, вступил в переписку с князем Мещерским, который «своими сочинениями уничтожал чужеземное злословие и обнаруживал древнюю тайну нынешнего нашего могущества» (Исторический Вестник 1883 г., т. XIII, стрр. 164-173). Книжка князя Мещерского, состоящая из шести писем, из которых иные печатались в первый раз, трактует об отношениях России в Польше, о русской литературе, преимущественно о Пушкине, о баснях Крылова в переводе Ипполита Масиле, о М. Н. Загоскине, о русском солдате, о нравах и обычаях русского народа.
   Князь Вяземский, посылая И. И. Дмитриеву «Lettres d'un Russe», говорил в письме к нему от 19-го июля 1832 г.: «Это – письма молодого кн. Мещерского, сына синодального и письма несколько синодские, а с другой стороны много ребяческого жара и болтовни, много самохвальства, не только патриотического, которое извинительно и даже увлекательно, когда оно поддержано дарованием, во иного самохвальства личного и вовсе не приличного. Признаюсь, излишний патриотизм и в самом эпиграфе. Выходя на бой с Европою, смешно взять Шаховского герольдом своим, смешно иметь союзником себе и М-r Maeclet. С ними далеко не уйдешь и никого не испугаешь. Впрочем, книгу все прочесть можно с любопытством и с желанием автору более зрелости в мыслях, ибо благонамеренность одна в подобных случаях недостаточна» (Русский Архив 1868 г., стт. 621– 622). На это Дмитриев отвечал: «Отчасти соглашаюсь с вами на счет присланной вами брошюрки, однакож я не без удовольствия читал ее: люблю, когда ваш вступается за наших. Сыны новой Франции столько же не доброхотны, и еще более невежды, как и их деды, когда им доводится говорить о России, не смотря на то, что и прежде, и ныне они копышутся в ней как домашние» (Старина и Новизна, кн. II, стр. 167).
   3) Les boréales. Paris. 1839. Состоит из трех частей: а) послания к французскому поэту Emile Deschamps de Saint-Amand (род. в 1791 г., ум. в 1874); б) Le livre d'amour – сборника оригинальных стихотворений князя Мещерского, скрывшагося под псевдонимом барона де-G; и) Etudes russes – переводы в стихах из сочинений Боратынского, Бенедиктова, князя П. А. Вяземского («графине Е. М. Завадовской»), Жуковского, Козлова, Кольцова, H. B. Кукольника, В. С. Пушкина, графини Ростопчиной, А. В. Тимофеева, Хомякова, Языкова. 4) Artémon Matvéief. Tableau-scène. Cusset. 1843. 5) А LL. AA. Impériales et Royales Madame la Grande-Duchesse Marie et Messeigneure le Grand-Duc et le Prince héréditaire de Saxe-Wcimar, а Toccassion de la naissance du prince Charles Auguste. Paris. 1844. 6) Les roses noires. Paris. 1845. В первой части находятся дражатические пиесы, во второй – лирические. 7) Les poètes russes traduite en vers franèais, 2 tt. Paris. 1846. Первый том, начинающийся рядом французских стихотворений, посвященных князю Мещерскому, заключает в себе «Речь» его, произнесенную в марсельском Атенее, краткия, бессодержательные заметки о русских стихотворцах ХVIII и XIX стт. и переводы в стихах некоторых произведений следующих русских писателей, занимающих собою и второй том: Батюшкова, Боратынского, Бенедиктова, Н. И. Бутырского, Веневитинова, Воейкова, княгини З. А. Волконской, Востокова, князя П. А. Вяземского, А. П. Глинки, Е. П. Рребенки, Грибоедова, Д. В. Давыдова, М. Д. Деларю, Дельвига, Державина, И. И. Дмитриева, П. П. Ершова, В. А. Жуковского, А. Д. Илличевского, В. В. Капниста, Карамзина, Козлова, Кольцова, Н. В. Кукольника, Лермонтова, Ломоносова, Мерзлякова, И. П. Мятлева, Ю. А. Нелединского-Мелецкого, В. П. Петрова, А. И. Подолинского, А. С. Пушкина, Г. Ф. росена, К. М. росена (Ай-Булат), графини Е. П. Ростопчиной, Ф. Н. Слепушкина, В. И. Соколовского, Михаила Суханова, H. С. Тепловой, В. Г. Теплякова, А. B. Тинофеева, B. И. Туманского, Ф. И. Тютчева, Хераскова, Хомякова, Ф. С. Чернышева, Языкова, Л. А. Якубовича. В конце второго тома помещены две басни Крылова («Дерево», «Осел и Соловей»), переведенные А. Суме и Э. Дешан, три пиесы И. П. Мятлева, «Воздушный корабль» Лермонтова в переводе того же Дешана. Кроме исчисленных трудов, на обложке «Lettre d'un Russe» указан еще следующий: «De la foi dans la science, aparèu de la réaction philosophique qui se manifeste en Europe en faveur du christianisme», а на обложке «Lee boréales», как приготовляющийся к выходу: «Les chants de l'Aurore, poésies russes, traduites en vers».
   Из журнальных статей и стихотворений Мещерского известны следующие: 1) De la satire en Russie, aux diverses époques de la société russe (Le Panorama Littéraire d'Europe 1834); 2) Poésies cosaques (там же); 3) Weimar (Révue Universelle 1835); 4) La jeune mère. Ballade (France Littéraire 1836. Перепечатано в Cыне Отечества 1837 г., т. 187).
   Восторженные отзывы французских писателей о князе Мещерском приведены между прочим, в статьях: «Суждение французской писательницы (Anaïs Ségalas) о князе Э. П. Мещерском» (Русский Инвалид 1845 г., № 105), «Русский-французский поэт князь Е. П. Мещерский» (Иллюстрация 1847 г., т. V, № 111), в предисловии к «Les poètes russes» и в полуроманической книге Paulin Niboyek «Elim. Histoire d'un poètes russe». Paris. 1852, tt. 1-2.
   Charles-Louis-Gaspard-Gabriel de Salviac, baron de Viel-Castel (род. в 1800 г., ум. в 1887), историк и администратор, служивший по дипломатической части, приверженец Бурбонов, написал «Историю реставрации», в 20 томах (Париж, 1860-1870). Здесь находятся любопытные сведения о сношениях Франции с Россиею в 1821-1830 гг.
   Toussenel было двое: Alphonse (род. в 1803 г., ум. в 1885), историк, журналист, естествоиспытатель, и Théodore (род. в 1806 г., ум. в 1885), также историк, журналист, переводчик Гите, Гофмана. Кто из них писал о России, и писал-ли мне не известно.
   Граф Paul de Julvécourt – путешественник, легитимист, в тридцатых годах приехавший в Россию и женившийся на Лидии Николаевне Кожиной, рожд. Всеволожской (см. примечание к стр. 298-й). По словам графа М. Д. Бутурлина, Жюльвекур был «человек весьма приятный в обществе». Он умер от аневризма к Москве, в конце сороковых годов, оставив дочь Ольгу, род. в Париже 24 декабря 1836, ум. в Москве 11 августа 1854 (Русский Архив 1897 г., кн. II, стрр. 551-552; кн. III, стр. 326). Жюльвекур занимался литературой. Из сочинений его мне удалось розыскать следующие: 1) Pèlerinage (сообща с Jules de Saint-Félix). Paris. 1833; 2) Autour du monde (сообща с Jules de Saint-Félix). Paris. 1834; 3) Loys. De Nantes à Prague. Paris. 1836; 4) Nastasie ou le faubourg Saint-Germain moscovite. Paris. 1842 (роман). Кроме того, Жюльвекур перевел отчасти стихами, отчасти прозою и издал «La balalayka. Chants populaires russes et autres morceaux de poésie. Paris. 1337. Из характерного для личности Жюльвекура предисловия в этой роскошно изданной книге, украшенной английскими гравюрами на стали, видно, что он был вполне очаровав Россией, которая представлялась ему государством, нисколько не уступающим Европе ни в образованности, ни в гражданственности, ни в промышленности, ни в торговле. Эта, по его словам, юная, чуждая хищнического или республиканского безначалия страна, особенно была привлекательна тем, что просвещение её находилось не в людских руках, а в Божиих; во главе же правительства стоял не roi-citoyen, а самодержец-отец, обожаемый Россиею, которая, вопреки существовавшему в Европе мнению, совсем не страдала от рабства, во пользовалась даже большею свободою, чем конституционные государства.
   «Балалайка» заключает в себе народные песни, извлеченные Жюльвекуром из старинных песенников, рукописных сборников, и стихотворения Батюшкова, Бенедиктова, Боратынского, Ф. Н. Глинки, Дениса Давыдова, Державина, И. И. Дмитриева, Жуковского, Козлова, Мерзлякова, Пушкина, Ростопчиной, Рылеева.
   Неизвестно, какую книгу о России разумел князь Э. П. Мещерский. Быть может: «Naplee et Moscou», о предстоящем выходе которой (в октябре 1836 г.) публиковано на обертке «Loys. De Nantes à Pragne». Можно предположить, что Мещерский имел в виду и тот обширный труд о России, который Жюльвекур приготовлял к печати и о котором упоминал в предисловии к «Балалайке».
   Нессельроде – граф Федор Карлович (см. т. II).
   – (Сто 313). Кутузов – граф Василий Павлович Голенищев-Кутузов (род. в 1803 г., ум. в Берлине 12/24 мая 1873), сын графа Павла Васильевича Голенищева-Кутузова (род. в 1772 г., ум. в 1843), Петербургского генерал-губернатора, и графини Екатерины Петровны, рожд. Неклюдовой (род. в 1781 г., ум. в 1832). Он начал службу колоновожатым в 1820 г., с 1824 по 1829 служил в л. – гвардии Подольском кирасирском полку, состоя адъютантом великого князя Константина Павловича, а затем вышел в отставку поручиком. С 1831 по 1835 г. служил в Кавалергардском полку, участвовал в усмирении Польского восстания, был флигель-адъютантом и снова вышел в отставку. В марте 1855 г. он поступил в Киевские гусарский полк, в 1856 г. назначен флигель-адъютантом и командиром этого полка, в 1861 г. произведен в генерал-маиоры, с назначением в свиту его величества, а со 2-го мая 1866 г. состоял военным агентом при короле Прусском, с 5-го июня 1867 г. – генерал-адъютант (Русский Инвалид 1873 г., № 111). Он был женат на графине Софье Александровне Рибопьер.
   Пушкин – граф Василий Валентинович Мусин-Пушкин-Брюс (род. 19-го ноября 1773 г., ум. 5-го апреля 1836), сын фельдмаршала графа Валентина Платоновича Мусина-Пушкина (род. в 1735 г., ум. в 1804) и графини Анастасии Васильевны, рожд. княжны Долгоруковой (род. в 1754 г., ум. в 1826), гросмейстер директориальной ложи Владимира, обер-шенк, женатый с 1793 г. на графине Екатерине Яковлевне Брюс, род. в 1776 г., ум. в Париже 25-го января 1829 (Соч. Державина, т. IX, стр. 319. – А. Н. Пътин. Материали для истории масонских лож – Бестник Европы 1872 г., № 2. – Архив графов Мордвиновых, т. VIII. С.П-б. 1903, стр. 525), дочери графа Якова Александровича Брюс (род. в 1732 г., ум. в 1791) и графини Прасковья Александровны, рожд. графини Румянцевой (род. в 1829 г., ум. в 1786). По указу Навла I, от 18-го ноября 1796 г., он присоединил к своей фамилии фамилию тестя. Умер бездетным. С ним превратилась старшая ветвь графов Мусиных-Пушкиных.
   П. А. Каратыгин, познакомившийся с графом Василием Валентиновичем в начале 1830 г., характеризует его такими чертами: «Граф В. В. Мусин-Пушкин жил открыто и роскошно; он был известный гастроном; круг его знакомых состоял из наших знатнейших вельмож, знаменитых артистов, художников и литераторов. В числе последних я встречал у него И. А. Крылова, Н. И. Гнедича, В. А. Жуковского, А. С. Пушкина; из художников: Варнека, Венецианова и др. Граф, человек светлого ума, добрейшей души и высокого образования, имел полное право на прозвище мецената. Его взгляд на литературу, художества и сценическое искусство отличался правдивостью и беспристрастием» (Записки П. А. Каратыгина. С.-Пб. 1880, стр. 219).
   Гритти – Камилл-Викентий, венецианский дворянин, с которым находилась в связи графиня Е. Я. Мусина-Пушкина и прижила с ним двух сыновей, Камилла и Александра; им она и завещала еще в 1818 г. свои имения и капитал, находившийся в петербургских, парижских и итальянских банках и у разных банкиров. По смерти графини, один из братьев, граф Камилл Гритти, приехал в 1830 г. в Петербург и стал хлопотать об утверждении себя с братом в правах наследства. Петербургская Гражданская палата утвердила духовное завещание покойной, но её троюродный брат, отставной полковник граф Иван Яковлевич Стенбок-Фермор и троюродная сестра, полковница Сарра Яковлевна Куломзина, а также муж начали оспаривать законность той части завещания, в которой шла речь об имуществе, находившемся в России. Муж основывал свои притязания на том, что графиня, умершая бездетною, не имела благоприобретенного имущества, а получила все от своего отца, фамилию которого он носил. Претендентом на наследство графини Мусиной-Пушкиной-Брюс явился еще, в 1834 году, Адам Брюс, камергер Шведского короля, правнучатный брат покойной. Дело дошло до Государственного совета. Общее собрание, 18-го ноября 1835 г., большинством голосов присоединилось в решению Палаты. Однако, император Николай, бывший на стороне меньшинства, приказал передать дело Гритти на рассмотрение особой коммиссии, председателем которой был великий князь Михаил Павлович, а членами: Сперанский, граф Алексей Федорович Орлов, князь Василий Сергеевич Трубецкой и товарищ министра юстиции граф В. Н. Панин. Коммиссия дала заключение в пользу Гритти, и император утвердил это заключение. Дело о наследстве графини Мусиной-Пушкиной-Брюс тянулось с 17-го ноября 1830 г. по 21-е февраля 1836 г.
   Незадолго до окончания процесса, Гритти опасно заболел и даже был осужден докторами на смерть, но поправился, женился на какой-то пользе и, получив наследство, уехал в Италию.
   Камилл Гритти «был красивый мужчина, притом с великосветскими манерами, в коих проглядывали заносчивость и даже фанфаронство, обличающие богатого выскочку, вкравшагося в аристократическую среду. Это не мешало ему, впрочем, иметь большие успехи в свете. В течение двух или более лет продолжения его процесса, он был петербургским львом. Он имел прекрасный тенор и пел с чистой итальянской методой, почему и участвовал но всех публичных концертах, душею которых был князь Григорий Волконский и которые давались лицами высшего петербургского общества с благотворительною целью» (Дело 4-го департамента Сената, № 34. – Воспоминания О. А. Пржецлавского – Русская Старина 1875 г., т. XIII, стр. 399. – Архив графов Мордвиновых, т. VII. С.-Пб. 1903, стрр. 177-181; т. VIII, стрр. 525-529).
   Повесть Гоголя «Нос» была напечатана в III томе Современника за 1836 год.
   Римская красавица – Мортемар.
   О Гёте-сыне см. примечание в стр. 276-й.

760. Князь Вяземский Тургеневу. 24-го апреля – 6 мая 1836 г. [Петербург].

   Аршиак – секретарь Французского посольства. Он, по словам графа В. А. Соллогуба, «был необыкновенно симпатичной личностью… Умер насильственною смертью на охоте» (Воспоминания графа В. А. Соллогуба. С.-Пб. 1887, стр. 183).
   «Похвальное слово Екатерине* – вероятно, Карамзина, напечатанное в Москве в 1802 году.
   Французское обозрение Сперанского – «Précis des notions historiques sur la formation du corps des lois russes». St-Pétersbourg. 1833 (см. примечание к стр. 234-й).
   Сегюр – граф Филипп-Павел (см. примечание к стр. 185-й).
   Князь Вяземский говорит о каком-то неизданном сочинении Сегюра, который о Екатерине II ничего не печатал.
   Принц де-Линь – Charles-Joseph de-Ligne (род. в 1735 г., ум. в 1814), писатель, тактик, дипломат, австрийский фельдмаршал, автор известных «Lettres et pensées» (Paris. 1809), переведенных на русский язык С. А. Немировым и М. И. Снегиревым: «Письма, мысли и избранные творения», 10 частей. М. 1809-1810. См. статью В. Л. Бильбасова: «Князь де-Линь в России в 1780 и 1787-1788 гг.» (Русская Старина 1892 г., тт. 73 и 74).
   Louise-Adelaide-Constance de Permon Comnéne, duchesse d'Abrantés (род. в Монпелье 6-го ноября 1784 г., ум. в Париже 7-го июня 1838) 16-ти лет вышла замуж за одного из сподвижников Наполеона, генерала Andoche Junot (род. в 1771 г., ум. в 1813), получившего за занятие Португалии титул герцога Абрантес, бывшего впоследствии Парижским губернатором. По смерти мужа, промотавшего все свое огромное состояние, герцогиня осталась в бедности и существовала только субсидиями, получаемыми от королевской фамилии, но с изгнанием Бурбонов лишилась и этого. Тогда она принялась за литературный труд и стала писать повести, романы, усердно переводившиеся на русский язык, исторические сочинения, касающиеся большею частию России, и воспоминания.
   Таковы: 1) её статьи в Revue de Paris; 2) Catherine II. Paris. 1835. В этом сочинении, выдержавшем четыре издания, «нет ни новых фактов, ни оригинальных освещений; события и годы перепутаны, дела искажены, личности изуродованы» (В. Л. Бильбасов. История Екатерины II, т. XII, ч. 2, стрр. 199-200). Его-то и имел в виду князь Вяземский, так жестоко бранивший в письме старуху-герцогиню, которая и в печати нашла яростного порицателя в виде заказного патриота Я. Н. Толстого, тогда же издавшего в Париже брошюру: «Lettre d'un russe à un russe. Simple réponse au pamphlet de m-me la duchesse d'Abrantés, intutilé Catherine II» (см. Б. Л. Модзалевского: «Я. H. Толстой». С.-Пб. 1899, стрр. 39-41); 3) Mémoires, ou souvenirs historiques sur Napoléon, la révolution, le directoire, le consulat, l'empire et la restauration. P. 1835–1836, 18 tt. Тогда же появился и русский перевод «Записок», сделанный К. Н. Полевым, 16 томов. М. 1835-1839; 4) Mémoires sur la restauration, ou souvenirs historiques sur cette époque, la révolution de juillet et des premières années du regue de Louis-Philippe. P. 1837; 5) Histoire des salons des Paris, 2 tt. P. 1837; 6) Souvenirs d'une ambassade et d'un séjour en Espagne et en Portugal, de 1808 а 1811. P. 1837.
   Преследуемая кредиторами, продавшими всю её движимость, герцогиня Абрантес принуждена была поселиться за небольшую плату в госпитале для бедных, где вскоре и умерла, приняв с отчаяния яд. Похоронена на кладбище Лашеза. В 1841 году, на могиле герцогини был воздвигнут памятник на средства Е. А. Клингер (см. о ней т. 1, стр. 495), которая была большою почитательницей её литературного дарования.
   Н. И. Греч, познакомившийся с Абрантес в 1837 г., говорил, что она была «женщина здоровая, дородная, смугловатая, с греческим носом и французскими глазами, приветливая, в обращении простая и очень веселая» (Путевые письма из Англии, Германии и Франции Николая Греча, ч. II. С.-Пб. 1839, стрр. 120-122. – Парижские письма Н. Греча. С.-Пб. 1847, стрр. 573-575). К этому можно прибавить и отзыв Тургенева, который в марте 1836 г. видел Абрантес в любительском спектакле и нашел, что она «играла хорошо», но была «жалка своими претензиями на молодость» (Современник 1836 г., т. IV, стр. 241). Стих, примененный князем Вяземским к герцогине Абрантес, взят из известного произведения В. Л. Пушкина: «Опасный сосед».
   Лаваль – граф Иван Степанович, отличавшийся маленьким ростом своим. – Великая княгиня – Елена Павловна.
   Первое представление «Ревизора» состоялось на сцене Александринского театра 22-го апреля. Одобрительная статья о нем появилась в Литературных Прибавлениях к Русскому Инвалиду (№№ 59 и 60), а бранная – в Северной Пчеле (№№ 97 и 98). беспристрастный разбор «Ревизора» напечатал князь Вяземский во II-й книжке Современника за 1836 год, с подписью: В.
   Озеров – Иван Петрович (ум. 6/18-го мая 1880 г.), первый секретарь посольства, впоследствии поверенный в делах в Бадене (1846-1854), посланник в Португалии (1854-1863) и в Баварии (1863-1880).
   Князь Дмитрий Владимирович – Голицын. Его жена – княгиня Татиана Васильевна. – О I. Г. Коппе см. выше.

761. Князь Вяземский Тургеневу. 8-го мая 1836 г. [Петербург].

   Князь Голицын – Александр Николаевич.
   Валуев – Петр Александрович (род. 22-го сентября 1815 г., ум. 27-го января 1880), тогда коллежский регистраторь, младший чиновник в 1-м отделении Собственной е. и. и. канцелярии, камер-юнкер. Свадьба его с княжной М. П. Вяземской состоялась 22-го мая 1836 г.
   Римские раны – смерть княжны Прасковьи Петровны, которая родилась в Москве 21-го февраля 1817 г., а умерла в Риме 11-го марта 1835 г.
   Вильям Гогарт (род. в 1697 г., ум. в 1764) – знаменитый каррикатурист, гравер, и живописец английский.
   Графиня Виельгорская – Луиза Карловна.

762. Тургенев князю Вяземскому. 3-го июля 1836 г. Москва.

   Сестрица – А. И. Нефедьева. – Мейендорф – барон Александр Казимирович.
   Демидов – Анатолий Николаевич (род. в 1812 г. во Флоренции, ум. 16-го апреля 1870 в Париже), путешественник, известный меценат, обладавший состоянием, приносившим ему 2000000 дохода. Он носил титул князя Сан-Донато, по имени своей великолепной виллы, близ Флоренции; во титул этот, полученный им от Итальянского правительства за благотворительность, не был признан в России. Только племяннику его и наследнику, Павлу Павловичу Демидову, в 1872 г. разрешено было именоваться князем Сан-Донато. А. Н. Демидов, умерший в чине д. ст. советника, служил в Министерстве иностранных дел и в 1836 г. был камер-юнкером, состоя при Русской миссии в Париже. Он был женат (с 21-го октября 1841 г.) на графине Матильде де-Монфор (род. 27-го мая 1820 г., ум. 20-го декабря ст. стили 1903), дочери Жерома Бонапарта, бывшего короля Вестфальского, по уже в 1845 г. развелся с нею (К. Д. Головщиков. Род дворян Демидовых. Ярославль. 1881, стрр. 238-241).
   – (Стр. 319), Разбирая первую книжку Современника, Булгарин дал следующий отзыв о «Хронике Русского в Париже»: «Не мистификация ли это? Неужели ныне так говорят по-русски? Русский хронист: «нашел салоны и прихожия, полные посетителей у гг. Тьера и Гизо». Приятель Г. хрониста называет академические тетради тряпьем. Русский язык XVIII в. перемешав в этой статье с французским, или, как сказал Грибоедов: смесь Французского с Нижегородским, а в существе, это не что иное, как несвязная болтовня, усыпляющая читателей. Сущий образчик наших копий – маркизов XVIII вв. Если эта статья составлена в Петербурге, и есть не что иное как сатира на нравы прошлого века, то она хороша. Но если эта статья не мистификация, то она феномен, стоящий того, чтоб из все сделать водевиль, если не комедию» («Мнение о литературном журнале Современник, издаваемом А. С. Пушкиным, на 1836 год». Статья 2-я – Северная пчела 1836 г., № 129, стр. 516).
   – (Стр. 319) – Волконский – светлейший князь Григорий Петрович (род. 28-го марта 1808 г., ум. в Ницце 26-го апреля 1882), сын министра двора, светлейшего князя Петра Михайловича Волковского (род. в 1776 г., ум. в 1852) от брака его с княжною Софьей Григорьевной Волконской (ум. в 1868 г.). В 1818 г. он был отдан в только что открытый Ришельевский лицей (Русский Архив 1870 г., ст. 1210; 1897 г., кн. II, стрр. 13, 488), но в 1820 г. вышел из него по желанию отца, который был крайне недоволен постановкою учебного дела в лицее и решил отправить сына в Париж, где тот и докончил свое образование (Сборник И. Р. И. Общества, т. LXXIII, стр. 16). По возвращении из-за границы, Волконский в 1822 г. был определен в Коллегию иностранных дел студентом; в 1828 причислен в Русской миссии в Неаполе; в 1829 сделав камер-юнкером; с 1830 г. состоял при Азиатском департаменте; в 1835 назначен секретарем при уполномоченных ликвидационной коммисии по бывшему герцогству Варшавскому и пожалован в камергеры; с 1838 г. Волконский служил в Министерстве народного просвещения, сперва чиновником для особых поручений, с 9-го января 1839 по 18-е ноября 1840 помощником попечителя Петербургского округа, затем вице-президентом Совета народного просвещения в царстве Польском, а с 7-го мая 1842 по 16-е февраля 1845 попечителем Петербургского округа, но по интригам министра, С. С. Уварова, неожиданно был переведен на тот же пост в Одессу. Никитенко, со слов самого Волконского, так рассказывает об этом: «Князь уже два года, как просил министра дать ему помощника, в котором он особенно стал нуждаться последнее время: у него хворала жена и ему приходилось, ради вся, по нескольку месяцев отлучаться из Петербурга на юг. Но министр, под разными предлогами, до сих пор отказывал ему. Между тем, государь лично предоставил князю самому выбрать себе помощника, и лично же, помимо министра, сделать о том ему, государю, представление. Значит, Волконский мог действовать в этом деле совсем самостоятельно, но воздерживался только из деликатности. Но вот болезнь княгини до того усилилась, что явилась уже неотложная потребность везти ее на юг. Тогда Григорий Петрович стал подумывать о перемещении своем попечителем в Одессу, полагая, что климат этого города будет достаточно хорош для его жены. Но он решался на это только в последней крайности. Между тем, князь Воронцов, который любит Григория Петровича и давно желает его переселения в себе в Одессу, намекнул о намерении князя Уварову. Тот стал еще больше затруднять назначение помощника попечителя и, наконец, вынудил у последнего заявление о намерении его, в крайнем случае, переселиться в Одессу. Этим заявлением он недобросовестно поспешил воспользоваться, сделал доклад государю, и назначение князя Волконского попечителем в Одессу было решено и подписано. Следствием этого было сильное неудовольствие отца князя Волконского, который рассердился на сына зато, что тот не посоветовался предварительно с ним о своем перемещении. Это с одной стороны, а с другой – доктора объявили, что климат Одессы вовсе не годится для княгини и ее надо везти за границу, в Германию. Григория Петровича, таким образом, обошли: он в большом затруднении теперь и негодует на министра, который сыграл с ним грубую шутку («Моя повесть о самом себе», т. I, стрр. 358-259. Ср. рассказ А. О. Смирновой – Русский Архив 1882 г., ни, I, стр. 211). Волконский в Одессу не поехал, но остался членом главного правления училищ. В 1847 г. он перешел на службу в Министерство иностранных дел, был произведен в д. ст. советники и причислен к Русской миссии в Риме. Здесь он заведывал Археологическою коммиссиею, учрежденной для разыскания древностей, и состоял попечителем над проживавшими в Риме русскими художниками. Умер в звании гофмейстера. Похоронен в Аккермане, вместе с матерью (Формуляр. – Русская Старина 1898 г., т. ХСИV, стрр. 208-209. – Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, т. II, стрр. 407, 452. – П. Н. Петров. Сборник материалов дли истории Академии художеств, ч. III, С.-Пб. 1866, стрр. 151, 239. – Записки С. Г. Волконского. С.-Пб. 1901, стр. 502).
   Князь Волконский обладал художественною натурой, отличался высоким образованием и гуманностию, которая проявлялась в его отношениях к окружающим. Достаточно сказать, что занимая пост куратора и соединенную с ним должность председателя цензурного комитета в то тяжелое время, когда всюду господствовал бездушный формализм и царила солдатчина, он умел поставить себя так, что приобрел уважение и любовь всех, кому дорого было истинное просвещение. Не случайным является то обстоятельство, что когда оскорбленный Волконский оставил должность попечителя (25-го апреля 1845), Петербургский университет немедленно избрал его своим почетным членом (утверждение состоялось 18-го мая). Позднее (25-го сентября 1850) он удостоился подобного же отличия и от Академии художеств «в уважение любви к художествам и одобрения отечественных художников» (Д. Н. Петров сборник материалов для истории Академии художеств, ч. III, стр. 142). По поводу вынужденной отставки Волконского Никитенко записал в своем дневнике: «Мы много теряем. Князь не был усердным администратором, но он человек вполне благородный, просвещенный, с европейским образом мыслей, а положение его при дворе таково, что он незаменим во всех затруднительных случаях по университету и по цензуре. Сколько раз отвращал он от них беду своим влиянием. Вот хоть бы последнее происшествие о тайных сходках студентов, которое, единственно благодаря ему, окончилось без шума. Теперь мы со страхом ожидаем нового попечителя. В последнем заседании цензурного Комитета Плетнев, заступивший на время место председателя, уже поднял вопрос об усилении строгости и бдительности цензуры, так как она лишалась своего покровителя и защитника. Между тем, эта несчастная цензура и при князе Волконском висела на волоске. Он сам мне сегодня сказал, что намеревался сильно хлопотать о выделении на из круга обязанностей своих, как попечителя. Вообще князь назывался ею очень неохотно и подчас выказывал презрение даже ко всему тому, что называется русскою литературою» (т. I, стр. 359).
   В 1842 г., когда цензоры А. В. Никитенко и С. С. Куторга подверглись аресту на пропуск совершенно невинной повести, оскорбившей, по мнению графа П. А. Клейнмихеля, чинов ведомства путей сообщения. Цензурный комитет не решался выпустить в свет напечатанное уже собрание сочинений Гоголя, которые могли вызвать гораздо больший гнев со стороны всевозможных учреждений. В представлении по этому поводу князь Волконский с ловкостью прирожденного дипломата сумел высказать свой просвещенный взгляд на цензуру, не расходясь с основными положениями внутренней политики русского правительства, которое, как известно, преследовало малейшее проявление самостоятельной мысли, стараясь на всех и на все наложить тяжелую опеку. Волковский самым решительным образом заявил о необходимости дать цензорам «какое-нибудь определенное наставление о том, в каком духе они должны действовать. В противном случае, они будут находиться всегда в величайшем затруднении и в опасности навлечь на себя тяжкую ответственность, которая, сокрушая дух их, лишит их той моральной силы, какая в столь многосложном и разнообразном деле, как наблюдение за мыслью человеческою, необходима. Цензура должна стараться не стеснять вообще развития отечественной литературы: этого требует величайшая из государственных нужд – развитие нашей народности. Ибо, во-первых, с успехами литературы сопряжены успехи языка, который должен, согласно высочайшей воле и величию империи, сделаться господствующих в ней повсюду, а этого он иначе достигнуть не может, как укореняясь в умах своими красотами и богатствами. Во-вторых, при той легкости, с какою распространено у нас изучение иностранных языков, а, следовательно, и возможности читать все, что выходит в иностранных литературах, единственное средство ослабить влияние сих последних на умы и дух общества есть наибольшее развитие литературы отечественной, охраняемой и в то же время руководимой просвещенною волею правительства» (М. И. Сухомлинов. исследования и статьи по русской литературе и просвещению, т. II. С.-Пб. 1889, стрр. 332-833).
   Само собою разумеется, что Волконский и по своему происхождению, и во своему общественному положению был принят в высших кругах Петербурга и Москвы, во особенно дорожил он литературно-артистическим домом князя В. Ф. Одоевского и салоном К. Я. Булгакова, где общество состояло большею частью из высшей бюрократии и дипломатов. У Одоевского и Булгакова Волконский считался своим человеком (Русский Архив 1878 г., кн. I, стрр. 439, 442). Он был большой любитель пения и славился как замечательный певец, и которого basso profondo не имел подобного себе в Европе» (Русская Старина 1874 г., т. XI, стр. 462). Он пел иногда во дворце и был душою всех любительских концертов с благотворительною целью (Русский Архив 1884 г., кн. II, стр. 246; 1901 г., кн. III, стр. 443; 1902 г., кн. I, стр. 145).
   Князь Волконский был женат (с 12-го января 1838 г.) на дочери известного шефа жандармов, графине Марии Александровне Бенкендорф (род. 24-го мая 1820 г., ум. в Риме 4-го ноября 1880), а во втором браке на Лидии Александровне Ваксель (Я. И. Лудмер. Княжеские, графские и баронские фамилия прибалтийских губерний. Выпуск I. Митава. 1902, стр. 66).
   Великая княгиня – Мария Павловна (род. в Петербурге 4-го февраля 1786 г., ум. 11-го июня 1859), с 22-го июля 1804 г. жена Карла-Фридриха, великого герцога Саксен-Веймарского (ум. в 1853 г.). У них было две дочери: 1) Мария-Луиза-Александрина (род. 3-го февраля 1808 г.), жена принца Фридриха-Карла-Александра Прусского, 2) Мария-Луиза-Августа-Екатерина (род. 30-го сентября 1811 г.), жена принца Фридриха-Вильгельма-Людвига Прусского.
   Королева Виртембергская – Екатерина Павловна (см. т. I). Дочери её от второго брака – принцессы: Мария-Фридерина-Шарлотта (род. 30-го октября 1816 г.) и София-Фридерика-Матильда (род. 17-го июня 1818 г.).
   Осматривая дом Гете, Тургенев напал на собрание писем его корреспондентов; в числе их находился и В. Скотт, об упомиваемом письме которого (от 9-го июля 1827 г.) Тургенев слышал еще в 1828 г., когда в начале августа посетил в Абботсфорде В. Скотта. Последний рассказывал ему историю своего заочного знакомства с Готе. Письмо В. Скотта в Гёте в переводе Тургенева напечатано в статье его: «Отрывок из записной книжки путешественника» (Современник 1837 г., т. V, стрр. 307-310).
   Нессельроде – граф Федор Карлович.
   Старынкевич – Николай Александрович. О нем см. т. II и «Записки» Вигеля, ч. V, стрр. 121-123.
   Четвертинская – княгиня Надежда Федоровна (см. т. I).
   Мейендорф – барон Александр Казимирович. – Татаринов – Александр Николаевич. – Карамзин – Андрей Николаевич. – Смирнова – Александра Осиповна.
   Волконский – князь Григорий Петрович. – Князь Александр Николаевич – Голицын.
   Фельдмаршал – князь Иван Федорович Варшавский, граф Паскевич-Эриванский, наместник царства Польского.
   – (Стр. 320), Вагнер – быть может, Александр Иванович, служивший некогда в кавалерии, помещик Тарусского уезда, Калужской губернии, о котором упоминает в своих записках граф М. Д. Бутурлин (Русский Архив 1898 г., кн. I, стр. 143).
   Иван Иванович – Дмитриев. – Аврора – Шернваль, вышедшая в этом году замуж за П. Н. Демидова (см. примечание в стр. 229-й).
   Людвиг Тик (род. в 1773 г., ум. в 1863), известный поэт-романтик, знаменитый чтец, знаток английской и испанской литератур, особенно занимался изучением Шекспира, которого переводил на немецкий язык. О вечерах Тика, славившихся во всей Германии его чтением, говорит, между прочим, Н. И Греч, посещавший Тика в 1837 году (Н. И. Греч. Путевые письма из Англии, Германии и Франции, ч. II. С.-Пб. 1839, стрр. 259-264). Тургенев называл Тика вторым Лессингом «по драматургическим его сочинениям» и вторым Плещеевым «по его мимическому искусству читать театральные пиесы» (Письма А. И. Тургенева к Н. И. Тургеневу. Лейпциг. 1872, стр. 24).
   – (Стр. 320), Христофор-Август Тидге (род. в 1752 г., ум. в 1841), которого лично знал Тургенев (письма его к брату, стрр. 13-15), был старым знакомцем Греча. Последний виделся с вин в 1837 году и дал о нем такой отзыв: «Ему восемьдесят пятый год от роду, но в движениях своих, в беседе он еще бодр и свеж… К сожалению, он еще пяшет стихи… В Тидге видно еще новое доказательство давиншней нстивы, что очень часто сочанитель вовсе не походит на свои сочинения. В жизни он веселый, забавный, практический старичек, а в стихотворениях своих плаксив до чрезвычайности» (Путевые письма, ч. II, стрр. 264, 265).
   Булгакова – Мария Константиновна (см. т. II), вдова Константина Яковлевича Булгакова.

763. Князь Вяземский Тургеневу. 7-го июля 1836 г. [Петербург].

   Татаринов – Александр Николаевич. Булгаков – Александр Яковлевич.
   Мейендорф – баронесса Елизавета Васильевна (см. о ней выше).
   «Оправдание от редакции» состояло в следующей заметке: «Для очистки совести вашей и для предупреждения всех возможных толков и недоразумений вольных и невольных, почитаем обязанностью сознаться, что напечатание в 1-й книжке журнала вашего Хроники Русского в Париже, есть не что иное как следствие вашей нескромности, что сии отрывки из дружеских писем, или лучше сказать домашнего журнала, никогда не были предназначены к печати, особенно в том виде, в каком они представлены публике. Глубокомыслие, остроумие, верность и тонкая наблюдательность, оригинальность и индивидуальность слога полного жизни и движения, которые везде пробиваются сквозь небрежность и беглость выражения, служат лучшим доказательством того, чего можно было бы ожидать от пера, писавшего таким образом про себя, когда следовало бы ему писать про других. Мы имели случай стороною подслушать этот aparté, подсмотреть эти ежедневные, ежеминутные отметки, и поторопились, как водится ныне в эпоху разоблачения всех тайн, поделиться удовольствием и свежими современными новинками с читателями «Современника». Можно было бы, и по некоторым отношениям следовало бы для порядка дать этим разбросанным чертам стройное единство, облачить в литтературную форсу. Но мы предпочли сохранить в нем живый, теплый, внезапный отпечаток мыслей, чувств, впечатлений, городских вестей, бульварных, академических, салонных, кабинетных движений, так сказать стенографировать эти горячие следы, эту лихорадку Парижской жизни; впрочем, кажется, мы и не ошиблись в своем предпочтении. По всем отзывам образованных и просвещенных людей, Парижская хроника возбудила живейшее любопытство и внимание. Даже и тупые печатные замечания подтвердили нас в убеждении, что способ, нами избранный, едва ли не лучший. Вкус иных людей может служить всегда надежным и неизменным руководством: стоит только выворотить вкус их наизнанку. То, чего они оценить не могли, что показалось им неприличным, неуместным, то без сомнения, имеет внутреннее многоценное достоинство, следовательно не их имеем в виду в настоящем объяснении. Но мы желали только по обязанности редакторской принять на себя всю ответственность за произвольное напечатание помянутых выписок, отклонить ее от того, который писал их забывая, что есть книгопечатание на белом свете».
   Ответ Булгарину на его критику Хроники Русского в Париже» (см. примечание в стр. 319-й) в Московском Наблюдателе не появлялся.
   Протасова – Екатерина Афанасьевна (род. в 1771 г., ум. в 1848). рожд. Бунина, единокровная сестра В. В. Жуковского, который и провел с нею лето на мызе Эллистфер, близ Дерпта. Жуковский пил в это время вейльбургские воды и занимался окончательною обработкой своего стихотворного переложения «Ундины», известной романтической поэмы барона Фридриха-Генриха-Карла де ля Мотт Фуке, писанной прозою и напечатанной в 1813 году. Жуковский начал переложение «Ундныы» еще в 1817 году. Напечатана была в 1837 г. (К. К. Зейдлиц. Жизнь и поэзия В. А. Жуковского. С-Пб. 1883, стрр. 166-157. – Уткинский сборник. М. 1904, стр. 112).
   Викулин – Сергей Алексеевич (род. 28-го июля 1800 г., ум. 1-го января 1848), сын богатого воронежского помещика, Алексея Федоровича Викулина (ум. 17-го марта 1823 г.) от второго брака его с княжною Татьяною Григорьевной Кугушевой (ум. 6-го апреля 1848). Он считался на службе с 1809 г., когда был записан в Экспедицию о государственных доходах. В июле 1817 г. Викулин вышел в отставку с чином коллежского секретаря, а в октябре того же года поступил юнкером в гвардейскую конную артиллерию, откуда в 1820 г. был переведен сперва в Конноегерьский короля Виртембергского полк, а чрез несколько месяцев в л. гвардии Драгунский. В следующем году он был назначен адъютантом в командиру 5-го резервного кавалерийского корпуса, графу Карлу Осиповичу Ланберту, но в 1826 г., за болезнию, оставил службу. В 1835 г. он определился в Семеновский полк, состоял адъютантом при генерал-кригс-коммиссаре Военного министерства Сергее Павловиче Шипове, а в 1841 вышел в отставку с чином полковника (сообщено внуком Сергея Алексеевича, Александром Николаевичем Викулиным).
   Даровитый от природы, Викулин получил солидное домашнее образование, отличался прекрасным знанием французского, немецкого, английского, итальянского языков и обладал замечательным даром слова (барон Б. А. Фитингоф-Шел. Мировые знаменитости. C.-Пб. 1899, стр. 97).
   Из рукописного дневника Викулина, сообщенного мне внуком его, видно, что Сергей Алексеевич, начиная с двадцатых годов прошлого столетия, часто разъезжал по Европе. Это объясняется не только любознательностию его, но и плохим состоянием здоровья, требовавшего постоянного лечения минеральными водами. Во время своих вольных и невольных разъездов Викулин побывал в Англии, Голландии, Франции и Германии, которую посещал неоднократно. Дневник не представляет ни общественного, ни литературного интереса, но дает ценный материал для характеристики автора, личность которого является не совсем заурядною. Викулин был глубоко религиозным человеком, для которого Библия служила настольною книгой, но религиозность эта не мешала ему относиться с живым вниманием к литературе и науке. Он много и серьозно читал, делая выписки, из которых можно вывести то заключение, что в научной области он предпочтительно интересовался историею. Что же касается литературы, то влечение к ней было вполне естественным, так как сам Викулин занимался стихотворством, хотя и ничего не печатал, за исключением двух мистико-патриотических стихотворений, появившихся в Друге Юношества 1813 г. (т. I, стр. 140; т. II, стрр. 75-77), когда автору их было всего 13 лет. – Вопрос о самоусовершенствовании занимал видное место в жизни Викулина, который выражал постоянное недовольство собою и своими отношениями к людям. Много размышляя над этим жгучим вопросом, он употреблял все силы на то, чтобы смягчать свой мрачный, брюзгливый, порывистый характер, стараясь в то же время усиливать самообразовательную деятельность с целью извлечения из вся наибольшей пользы для ума и сердца. Однако, разочарование собою не прекращалось. «Тяжело видеть себя», читаем мы в дневнике 1828 г., «не улучшающимися; болезнь души или, лучше сказать, головы лишает меня средств к мышлению. Идея итти на войну оживила несколько душу, во борение любви сыновней с долгом гражданина омрачила ее».
   Болезненное душевное состояние Викулина кончилось сумасшествием, ближайшим поводом к которому послужила идеальная любовь его к какой-то мисс Maclean. Еще в 1832 г. он ездил в ней в Шотландию, как к своей невесте (Письма А. И. Тургенева к В. А. Жуковскому, стрр. 268, 302), а в 1844 отправился в Девоншир с целью жениться на ней; но свадьба не состоялась, и Викулин окончательно сошел съума. Через четыре года он умер. Похоронен в Тюнинском женском монастыре, Воронежской губерния, около г. Задонска.
   Неизвестно в точности, когда Тургенев и князь Вяземский познакомились с Викулиным, но с достоверностью можно сказать, что в 1827 г. он уже был знаком с братьями Тургеневыми, а в 1826 знал их общего приятеля Жуковского (Русский Архив 1895 г., кн. II, стрр. 480, 493, 502; кн. III, стр. 54. – Девятнадцатый Век, кн. I, стр. 412. – Дневники В. А. Жуковского. С.-Пб. 1903, стр. 192). С последним он находился также в переписке (Русский Архив 1883 г… кн. I, стр. V). Чрез Жуковского состоялось, быть может, и знакомство его с Гоголем, который заботливо относился к Викулину во время его тяжкой болезни (Записки А. О. Смирновой. Ч. П. С.-Пб. 1897, стр. 74. – Письма Н. В. Гоголя. Изд. А. Ф. Маркса, т. II, стр. 446).
   Барон Franèois-Adolphe Loéve-Veimars (род. в Париже в 1801 г., ум. там же в 1854) был родом еврей, родители которого жили первоначально в Париже, во в 1814 г. переселились в Гамбург. Леве-Веймар недолго прожил там. Приняв христианство, он возвратился в Париж и занялся литературным трудом. Он обладал хорошим образованием и превосходным званием многих иностранных языков, почему вскоре и занял видное место в литературных кружках Парижа, сделавшись сотрудником Figaro, Révue de Paris, Revue Encyclopédique, Temps, Révue des Deux Mondes, Journal des Débats. Кроме больших исторических и историко-литературных исследований, вышедших отдельными книгами, Леве-Веймар печатал в периодических изданиях рассказы, повести, критические, политические статьи, этюды о театре, биографические очерки современных деятелей и усердно переводил из Виланда, Гейне, Вильгельма Гауффа, Эрнста Гофмана, Франца Фан-дер-Фельде, Иоганна Цшокке и др. немецких писателей, поставив себе задачею знакомить французскую публику с литературою Германии. На русский язык был переведен с французского С. М. Строевым отрывок из Истории немецкой литературы Леве-Веймара: «Последний блеск и падение древней романтической поэзии в Германии» и напечатан в 142-й части Сына Отечества за 1831 год.
   С 1841 по 1848 г. Леве-Веймар состоял генеральным консулом в Багдаде, потом занимал ту же должность в Каракасе и наконец был поверенным в делах при Венецуэльской республике.
   Леве-Веймар, судя по отзывам некоторых, близко знавших его современников (Louis Véron, Jules Janin), обладал блестящим, но не глубоким умом, что сказывалось иногда в его учено-литературных трудах. Он до страсти любил роскошь со всеми её эстетическими причудами и постоянно вращался в светском обществе, стараясь во внешнем блеске и изяществе не отставать от других. Не даром князь Вяземский и называл его Львом Веймарским.
   В первой половине июня 1836 г., Леве-Веймар приехал в Петербург (Северная Пчела 1836 г., № 140, от 22-го июня). Цель его приезда объясняется следующими строками из депеши Тьера от 30 июня 1836 г. к Французскому посланнику в Петербурге, барону Баранту (о нем см. примечание к стр. 275-й): «У вас в Петербурге г. Леве-Веймар. Знайте, что ему не дано никакого поручения, не проговоритесь и устройте, чтоб о том не писали в Париж. Дело его предпринять что-либо в политической литературе. Это сотрудник очень умный, очень способный, и полезно держать его на лучшем пути. Прошу вас хорошо с ним обращаться и выразить, что вам о том писали отсюда, но в сношениях с ним будьте весьма осмотрительны. Мы посылаем ему орден, и вы отдалите ему грамоту на него» (Русский Архив 1896 г., кн. I, стр. 140). В дневнике H. B. Кукольника находим следующую любопытную заметку: «В Петербург приехал Луи-Веймар, издатель Révue des deux Mondes. Русь танцует около него; литераторы просятся в Révue, кланяются о литературной славе в Европе: очень нужно!» (Баян, 1888 г., № 10, стр. 90). Хотя в Петербурге Леве-Веймар пробыл и очень короткое время, но успел однако познакомиться с князем Вяземским (Русский Архив 1900 г., кн. I, стр. 380) и с Пушкиным, который перевел для него на французский язык 11 русских народных песен (там же, 1885 г., кн. I, стрр. 451-460. – Памяти А. С. Пушкина. Сборник Петербургского университета. С-Пб. 1900, статья Н. Н– Трубицына: «О русских народных песнях, переведенных Пушкиным на французский язык). Из Петербурга Леве-Веймар отправился в Москву, где прожил до конца октября, успев побывать в Нижнем-Новгороде и в Казаки (письмо князя П. А. Вяземского к жене, от 24-го августа 1836 г.). В это время он женился (11-го октября) на Ольге Викентьевне Голынской, внучке воспитателя императора Николая, генерал-лейтенанта Павла Ивановича Арсеньева (Русский архив 1902 г., кн. III, стрр. 179, 182, 183).
   По поводу приезда князя Э. П. Мещерского H. B. Кукольник говорит в своем дневнике: «Мещерский приехал из Парижа и затевает в Петербурге Revue русских произведении для русских во французских переводах!! Очень кстати! Неужели он надеется, что в Европе будут читать его статьи. Нет, не надеемся. Там, в России? да! Наши вельможи не могут читать по-русски; не варит желудок». (Баян 1888 г., № 10, стр. 90).
   Трехгорная вода – вода Трехгорного колодца, которым пользовались москвичи до открытия в 1804 году Мытищинского водопровода.
   «Хроника» Тургенева появилась в IV-й книжке Современника.

764. Тургенев князю Вяземскому. 14-го июля 1836 г. Москва.

   Статья во II-й книжке Современника – редакционная заметка о «Хронике» Тургенева, приведенная вами выше.
   Андрюша – барон д'Андрэ.
   Из трех братьев Dupin в министры юстиции прочили André-Marie-Jean-Jacques (род. в 1783 г., ум. в 1865), известного под именем Dupinaine, который с 1832 г. был президентом Палаты депутатов, во министерского поста не получил.
   Восклицая: «Опять имя!» Тургенев разумеет С. П. Свечину, имя которой раскрыто в его «Хронике».– Chateauvieux – местечко, а не лицо, какого и не существовало.
   Михаил Буонаротти (род. в Пизе 1761 г. ум. к Париже 1837), потомок знаменитого итальянского скульптора, убежденный демократ, один из ревностных деятелей французской революции, участник заговора Франциска Бабефа (род. в 1764 г., ум. в 1797), отца французского коммунизма, стремившагося низвергнуть Директорию с целью замены ее неограниченною охлократией. Заговор Бабефа не удался. Сам он погиб на эшафоте, а сообщники его, в том числе и Буонаротти, подверглись ссылке. После 1814 г. Буонаротти освободился от всяких преследований. Тургенев, лично знавший его, говорит, что он «скитался в бедности, жил трудами и не принимал помощи ни от богатого сына, ни от приятелей» (Современник 1836 г., т. I, стрр. 275-276). Умер в совершенной неизвестности. Ему принадлежит сочинение: «Histoire de la conspiration pour l'égalité, dite de Babeuf (1828).
   Сестры – вероятно, дочери Петра Петровича Тургенева, родного дяди Александра Ивановича. – Иван Иванович – Дмитриев. – Пашковы – Александр Васильевич и Елизавета Петровна. – Валуева – Марья Петровна. – Татаринов – Александр Николаевич.
   Павлов – Николай Филиппович (о нем см. примечание в стр. 36-й), который участвовал в издании Московского Наблюдателя, начавшего выходить с конца 1835 г. (Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. IV. С.-Пб. 1891, стр. 232). «Синонимы» – стихотворение князя Вяземского, приведенное в предыдущем письме.
   Сестра – Александра Ильинична Нефедьева.
   Об Орасе Верне см. примечание в стр. 261-й. Он приехал из Парижа в Петербург во второй половине июня (Северная Пчела 1836 г., № 140, от 22-го июня).
   Хомяков – Алексей Степанович (род. 1-го мая 1804 г., ум. 23-го сентября 1860), который 5-го июля 1836 г. женился на Екатерине Михайловне Языковой (род. 15-го июля 1817 г., ум. 26-го января 1852), сестре поэта (В. З. Завитневич. А. С. Хомяков, т. I, кн. 1. Киев 1902, стр. 224.
   Свербеевы – Дмитрий Николаевич и Екатерина Александровна. – Волконский – князь Григорий Петрович (см. выше).
   Князь Александр Николаевич – Голицин.

766. Тургенев князю Вяземскому. 21-го июля 1836 г. Москва.

   Булгаков – Александр Яковлевич.
   Четвертинский – князь Борис Антонович.
   Об «Испании» Минье св. примечание к стр. 301-й.
   Арженитинов – Иван Семенович.
   Перевод Шатобриана «Le Paradis perdu» вышел в Париже в 1836 году, два тома. Пушкин написал о нем статью.
   Бутовский – Иван Григорьевич (род. в 1785 г., ум. после 1872) двоюродный брат Надежды Андреевны Дуровой, записки которой были изданы им под заглавием: «Кавалерист-девица. Происшествие в России». С.-Пб. 1836. Две части.
   Бутовский, как видно из его автобиографических показаний в брошюре о князе Кутузове, получил домашнее образование и в 1798 г., по желанию матери, определился на службу в киевское Губернское правление; в 1803 г., будучи коллежским регистратором, он поступил подпрапорщиком в Московский мушкетерский полк; участвовал в первой войне с Наполеоном (1805 г.), впоследствии же снова перешел в гражданское ведомство и дослужился до чана коллежского советника. Выйдя в отставку, он поселился в селе Пронозовке, близ Кременчуга, где, вероятно, и умер в глубокой старости (Русский Архив 1872 г., ст. 200). В двадцатых годах прошлого столетия он жил в Петербурге и состоял членом кружка известной сектантки Е. Ф. Татариновой (Русская Старина 1895 г., т. LXXXIV, октябрь, стрр. 45, 48). Из литературных трудов Бутовского известны: 1) Разговоры в царстве мертвых древних и новейших лиц, Фонтенеля. Пер. с фр. С.-Пб. 1821. С посвящением Арс. Андр. Закревскому; 2) Об открытии памятника императору Александру I. С.-Пб. 1834; 3) История Крестовых походов, Мишо. Пер. с фр. 5 частей. С.-Пб. 1822 – 1836. С посвящением Ал. Петр. Ермолову и барону Григ. Влад. росену. Изд. 2-е, испр. С.-Пб. 1841; 4) Мысли, Паскаля. Пер. с фр. С.-Пб. 1843. С посвящением принцу Петру Георгиевичу Ольденбургскому; 5) Фельдмаршал князь Кутузов при конце и начале своего боевого поприща. Первая война императора Александра I с Наполеоном в 1805 году. (Из №№ 64-69 Русского Инвалида за 1858 год). В Новостях Литературы 1824 г. встречаются его переводы с французского.
   О письме В. Скотта к Гете см. примечание в стр. 319-й.
   В Московском Наблюдателе 1836 г. не печатались «Письма» Тургенева; но в том же журнале за 1835 г. встречаются: 1) Письмо из Флоренции в Симбирск (ч. I, стрр. 296-337; 529-550. 2) Отрывки из заграничной переписки из Лондона и Парижа (ч. IV, стрр. 624-633; ч. V, стрр. 251-264).
   «Статья ваша» – редакционная заметка во ИИ-й книжке Современника (см. примечание в стр. 322-и).
   Император Николай 8-го августа выехал в Москву, 15-го посетил Нижегородскую ярмарку, 20-го был в Казани, 22-го в Симбирске, а 23-го, в 7 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

часов вечера, выехал в Пензу. 26-го августа, при переезде из Пензы в Тамбов, не доезжая 5 верст до Чембар, в час по-полуночи, закрытая коляска, в которой сидел император, опрокинулась, и он переломил при падении левую ключицу. В Чембарах Николай I прожил до 8-го сентября и 17-го того же месяца возвратился в Царское Село (Северная Пчела 1836 г., №№ 192, стр. 767; № 195, стр. 777; № 199, стр. 793; № 210, стр. 639; № 213, стр. 849).
   Гааз – Фридрих-Иосиф (Федор Петрович), род. 24-го августа 1780, близ Кельна, ум. 16-го августа 1853, в Москве, в которой жил с 1802 г., главный врач московских тюремных больниц, «человек цельный и страстно-деятельный, восторженный представитель коренных начал человеколюбия». О нем св. превосходную монографию А. Ф. Кони: «Ф. П. Гааз». Изд. 2-е. С.-Пб. 1901 г.
   Ермолов – Алексей Петрович (см. т. II), в то время член Государственного совета. Сестра его – Анна Петровна (род. в 1777 ум. 1-го апреля 1846), бывшая замужем за Алексеем Александровичем Павловым.

767. Тургенев князю Вяземскому. 22-го поля 1836 г. Москва.

   Волконский – князь Григорий Петрович.
   Языков – Петр Михайлович (род. 3-го июля 1798 г., ум. 17-го июня 1851), геолог, старший брат поэта.
   Павлов – Николай Филиппович.
   Под Веленевым разумеется известный карпаторосс, историк и этнограф Юрий Иванович Венелин (род. в 1802 г., ум. 26-го марта 1839), сотрудник Московского Вестника, Телескопа, Московского Наблюдателя. На памятнике его, сооруженном в Даниловом монастыре одесскими болгарами, вырезана следующая знаменательная надпись: «Напомнил свету о забытом, но некогда славном, могущественном племени Болгар и пламенно желал видеть его возрождение. Боже всемогущий, услыши политву раба твоего».
   Четвертинский – князь Борис Антонович.
   Келер – Генрих-Карл-Эрнст (род. 13-го августа 1765 в Саксонии, ум. 27-го декабря 1837 в Петербурге), археолог, пользовавшийся большою известностью в Европе, с 1817 г. академик. С 1790 г. он находился в России, а с 1795 служил в Эрмитаже.
   Дурова – Надежда Андреевна (род. в 1783 г., ум. в Елабуге 23-го марта 1866), дочь ротмистра Андрея Васильевича Дурова (ум. 10-го июня 1826, 73 л.) и Марфы Тимофевны, рожд. Александрович (ум. в 1807 г), 25-го октября 1801 г. вышедшая замуж за заседателя Нижнего земского сарапульского суда Василия Степановича Чернова, с 31-го декабря 1807 г. бывшая в военной службе, сперва под именем Александра Васильевича Соколова, а потом корнета Александрова, автор различных повестей и записок, отрывки из которых Пушкин напечатал во II томе Современника. О ней см. статью Е. С. Некрасовой в Историческом Вестнике 1890 г., т. XLI.
   Муромцов – Матвей Матвеевич (см. т. II). Валуевы – Петр Александрович и Мария Петровна.
   (Стр. 329). Колокол кремлевский – «Царь-колокол», вылитый еще по заказу Бориса Годунова. После нескольких перелитий, вес его определился в 12327 п. 19 ф. Во время пожара, бывшего 29-го мая 1737 г., он упал с обгоревших подмостков, приготовленный для поднятия на колокольню Ивана Великого. При падении край колокола отломился, а уцелевшая часть ушла в землю. В 1836. г. Николай I приказал вырыть его и поставить на гранитном пьедестале подле колокольни Ивана Великого.
   Французский архитектор Auguste Ricard, по прозванию de Monferrand (род. в 1786 г., ум. в Петербурге 28-го июня 1868), рекомендованный князю П. М. Волконскому, в 1816 г. приехал в Петербург и получил место архитектора при Кабинете его величества. Он был строителем Исакиевского собора.

768. Князь Вяземский Тургеневу. 27-го июня 1836 г. [Петербург].

   Мейендорфша – баронесса Елизавета Васильевна (св. выше).
   «Наблюдателями*, то-есть издателями Московского Наблюдателия, были: В. П. Андросов, Е. А. Боратынский, Гоголь, М. А. Дмитриев, И. В. Киреевский, Н. А. Мельгунов, князь В. Ф. Одоевский, Н. Ф. Павлов, Погодин, Хомяков, Шевырев и Языков (Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, ч. IV. С.-Пб. 1891, стр. 232).
   Жених Ольденбургский – принц Петр Георгиевич (род. в Ярославле 14-го августа 1812 г., ум. в Петербурге 2-го мая 1881), сын Тверского, Новгородского и Ярославского генерал-губернатора, главного директора путей сообщения, принца Петра-Фридриха-Георга (род. в 1784 г., ум. 15-го декабря 1812) от брака его (с 18-го апреля 1809) с дочерью императора Павла, великою княжной Екатериной (род. 10-го мая 1788 г., ум. 29-го декабря 1818), впоследствии королевою Виртембергской.
   Принц Петр Георгиевич Ольденбургский был женат (с 11-го апреля 1837 г.) на Терезии-Вильгельмине-Фридерике-Изабелле-Шарлотте, принцессе Нассау-Вейльбургской (род. 17-го апреля 1817 г., ум. 26-го ноября 1871). Еще с 1834 г. принц был занят составлением проекта об основания Училища правоведения, которое и было открыто 5-го декабря 1835 г. Принц, потративший более миллиона на устройство нового училища, был назначен его попечителем. (А. Папков. Жизнь и труди принца Петра Георгиевича Ольденбургского. С.-Пб. 1885).
   Louis Alibaud (род. 2-го мая 1810 г., ум. 11-го июля 1836), убежденный республиканец, действовавший самостоятельно, покушался застрелить короля Людовика-Филиппа, когда последний, 25-го июня 1836 г., выезжал из Тюильри. Алибо был казнен.
   Жуковский находился тогда в Дерпте.

769. Тургенев князю Вяземскому. 6-го октября 1836 г. Москва.

   Арженитинов – Иван Семенович.
   Лонгинов – Николай Михайлович (см. т. I), статс-секретарь у принятия прошений, приносимых на высочайшее имя.
   Татаринов – Александр Николаевич. – Норов – Александр Николаевич (см. выше).

770. Тургенев князю Вяземскому. 14-го октября 1836 г. Москва.

   О книгах, посланных Тургеневым из Парижа, см. стрр. 352, 358, а также его «Хронику», напечатанную в V томе Современнике за 1837 г., стр. 37, – Под английским Сперанским разумеется известный юрист и парламентский деятель Charles-Henry-Bellenden Ker (род. в 1785 г., ум. в 1871), о котором Тургенев и упоминает в своей «Хронике».
   Александр Николаевич – князь Голицын. – Булгаков – Александр Яковлевич.
   Четвертинский – князь Борис Антонович. – Клара – жена Н. И. Тургенева. О ней см. примечание в стр. 232-й.
   Приезжие с Нордерсе – семья князя П. А. Вяземского.
   В Лиссабоне вспыхнула революция 8-го сентября 1836 г. Была провозглашена конституция 1820 г., с некоторыми изменениями, и королева Мария II (род. в 1819 г., ум. в 1853), дочь Педро I, принуждена была признать ее.
   В Испании в это время царствовала дочь Фердинанда VII Изабелла II (род. 10-го октября 1830 г. вступила на престол 29-го сентября 1833 г., изгнана 18-го сентября 1868 г., умерла 10-го апреля 1904 г.). Регентшей была её мать, королева Христина. В это же время Дон-Карлос, брат Фердинанда VII, поднял восстание, объявив себя королем. В 1836 г. возмутившиеся испанцы заставили правительство признать конституцию 1812 года. Карлистское восстание превратилось 1840 году.
   Жуковский, желая обеспечить своих родственников, приобрел в 1836 году мызы Менерсгоф и Унвипихт, находившиеся в Дерптском уезде, Лифляндской губернии, принадлежавшие графу Залускому и конфискованные в казну за участие последнего в восстании 1831 г. Пользуясь расположением императора Николая, Жуковский купил это имение на самих льготных условиях, а в 1841 г. продал его за 115000 К. К. Зейдлицу (Исторические материалы из архива Министерства государственных имуществ. Выпуск I. С.-Пб. 1891. – К. К. Зейдлиц. Жизнь и поэзия Жуковского. С.-Пб. 1883, стрр. 173-174).

771. Тургенев князю Вяземскому. 18-го октября 1836 г. [Москва].

   Пашковы – Александр Васильевич и Елизавета Петровна.
   Книги Козлова – «Собрание стихотворений», 2 части. С.-Пб. 1833. – Норов – Александр Николаевич. – Орлов – Михаил Федорович. – Раевский – Александр Николаевич (св. выше). – Киндяковы – семья Петра Васильевича (см. выше). – Татаринов – Александр Николаевич.
   Альманах – Старина и Новизна, Исторический и литературный сборник, несостоявшееся издание князя П. А. Вяземского, на подобие исторического и литературного сборника В. Г. Рубана, выходившего под таким же заглавием в 1772-1773 гг. Об этом сборнике появилась заметка Пушкина в ИV-й книжке Современника за 1837 г. Возродившаяся в наше время Старина и Новизна является органом Общества ревнителей русского исторического просвещения в память императора Александра III. Предложение об издании этого сборника последовало со стороны председателя Общества, графа G. Д. Шереметева. Первая книга вышла в 1897 году.
   Хвостов времен Анны – В. К. Тредиаковский.
   Свербеев – Дмитрий Николаевич (см. выше). Сын его – Владимир Дмитриевич, родившийся 14-го октября 1836 г.
   Меньшиков – князь Александр Данилович (род. в 1673 г., ум. в 1729) – «русский Мазарин», как называл его князь Вяземский, – «голова государственная, а дух корыстолюбивый и жадный власти до безграничности» (Полн. собр. соч., т. VIII, стр. 31).
   О письме В. Скотта и о кабинете Гете см. примечание к стр. 319-й.
   Свербеева – Екатерина Александровна (см. выше).
   Под статьею Чаадаева разумеются «Философические письма к г-же ***. Письмо 1, напечатанное в 15-й книжке Телескопа за 1836 год (см. статью М. К. Лемке: «Чаадаев и Надеждин» – Мир Божий 1905 г., № 10).
   Норов – Александр Николаевич. Гагарин – князь Федор Федорович.
   «Послание из Варшавы в Петербург» в печати не появлялось.
   Великая княгиня – Елена Павловна.
   Ганц – Эдуард (род. 1798 г., ум. в 1839), известный немецкий юрист, с 1826 г. профессор Берлинского университета. В 1830 и 1835 гг., находясь в Париже, был принят в салоне г-жи Рекамье и вращался в либеральных кружках. Его «История наследственного права» вышла в 1823-1829 гг., три тома.
   Английский Athenaeum, издававшийся с 1828 г., отводил много места критике сочинений писателей всяких национальностей.
   «Барклай – стихотворение Пушкина «Полководец», написанное 7-го апреля 1835 г. и напечатанное в Современнике 1836 г., т. III, без имени автора.
   Говоря о М. Е. Лобанове (см. тт. I. И), Тургенев имел в виду его знаменитые «Мнения о духе и словесности, как иностранной, так и отечественной», читанные в Российской академии 18-го января 1836 г. и напечатанные в III-й части Трудовь её.
   Русская литература, находившаяся, по мнению Лобанова, под влиянием «кощунственных и разрушительных помыслов» Запада, перестала служить «назиданием», «невинным занятием читателя», утверждая его в добродетелях, а начала проявлять «в теориях наук – сбивчивость, непроницаемую тьму и хаос несвязных мыслей; в приговорах литературных – совершенную безотчетность, бессовестность, наглость и даже буйство. Приличие, уважение, здравый ум отвергнуты, забыты, уничтожены. Романтизм, слово до сих пор неопределенное, но слово магическое, сделался для многих эгидою совершенной безотчетности и литературного сумасбродства. Критика, сия кроткая наставница и добросовестная подруга словесности, ныне обратилась в площадное гаерство, в литературное пиратство, в способ добывать себе поживу из кармана слабоумия дерзкими и буйными выходками, нередко даже против мужей государственных, знаменитых и гражданскими, и литературными заслугами. Ни сан, ни ум, ни талант, ни лета, ни что не уважается». Придя к тому выводу, что «новейшие писатели безотчетно омрачают разум неопытной юности и ведут к совершенному упадку и нравственность и словесность», Лобанов напоминает Российской академии, «сему высочайше утвержденному сословию», её долг, состоявший в тон, чтобы, находясь в союзе с цензурою, «неослабно обнаруживать, поражать и разрушать зло, где бы оно ни встретилось на поприще словесности, стараясь «проникнуть все ухищрения пишущих».
   «Скромный ответ» последовал со стороны Пушкина, который напечатал его в III-й книжке Современника.

772. Князь Вяземский Тургеневу. 23-го октября 1836 г. [Петербург].

   Литта – граф Юлий Помпеевич (см. выше), который, по словам Вигеля, «уже в старости был еще красивым Геркулесом, с голосом стентора» (Записки, ч. VII. М. 1892, стр. 130).
   Краевский – Андрей Александрович (род. 5-го февраля 1810 г. в Москве, ум. 8-го августа 1889 в Павловске), кандидат Московского университета, с 1834 г. помощник редактора Журнала Министерства Народного Просвещения, занимавшийся русскою историей, впоследствии известный журналист и публицист. В 1836 г. он заведывал корректурою Пушкинского Современника (Русский Архив 1892 г., кн. II, стр. 489). – О К. С. Сербиновиче см. выше.
   Свиной хлев Сенковского – Библиотека для Чтения, где графиня Ростопчина напечатала только три стихотворения (тт. XVIII и XXII). Князь Вяземский ценил талант Ростопчиной и еще в 1831 г. напечатал в Северных Цветах, без её согласия, стихотворение «Талисман» (Сочинения графини Е. П. Ростопчиной, т. I. С.-Пб. 1890, стр. VI).
   О Голицыных см. т. II, стр. 464. – Князь Василий Сергеевич Голицын (из экстернов Училища колонновожатых) был сын Елизаветы Васильевны Приклонской, двоюродной сестры братьев Булгаковых.

773. Тургенев князю Вяземскому. 24-го октября 1836 г. Москва.

Опровержение Б. А. Боратынского в печати не появлялось.

774. Тургенев князю Вяземскому. 26-го октября 1836 г. Москва.

   Засецкий – вероятно, Михаил Дмитриевич, любитель пения и музыки, который содержал в Москве певческий хор, славившийся в 30-х годах прошлого столетия. Засецкий, говорит граф М. Д. Бутурлин, «был фанатик вокальной музыки, следил в Париже за итальянской оперой, но теноровый его голос был не из сильных и не из весьма звучных» (Русский Архив 1897 г., кн. II, стр. 549: ср. стрр. 338, 427; кн. III, стр, 259).
   Jean-Louis-Eugène Lerminier (род. в 1803 г., ум. в 1857) – публицист, доктор прав и адвокат, с 1831 г. занимавший профессорскую кафедру в Colège de France, где он читал лекции по философии права и сравнительному законодательству. В начале своей деятельности Лерминье составил себе известность, как красноречивый проповедник либеральных идей, но с конца 30-х годов он резко повернул в сторону консерватизма, и слава его быстро угасла.
   Тургенев, как видно из «Хроники», был невысокого мнения о Лерминье, которого называл болтуном (Современник 1836 г., т. IV, стр. 263).
   Eugène Geruzez (род. 1799 г., ум. в 1865), профессор Парижского университета, был автором многих ученых трудов, между прочим: «Cours de philosophie» (1833) и «Histoire de l'éloquence politique et religieuse en France aux XIV, XV et XVI siècles» (1837-1838).
   Граф Пеллегрино Росси (род. в 1787 г., ум. в 1848), итальянец по происхождению, либерал по убеждениям, с 1833 г. был профессором политической экономии в Collиge de France и занимал выдающееся положение среди современных ему экономистов. В 40-х годах Росси уехал в Италию, бил первым министром при Пие IX и ввел конституционное правление в Риме.
   Реймское Евангелие, относящееся к 1395 году и писанное частью кириллицей, частью глаголицей, хранилось в Реймсе с 1574. На нем присягали при вступлении на престол французские короли. Об этом драгоценном памятнике славянской письменности см. статью Вл. Францева: «К истории изданий Реймского Евангелия» (Журнал Министерства Народного Просвещения 1900 г., № 7). О своей находке, сделанной еще в 1835 году, Тургенев говорит в письмах в К. С. Сербиновичу (Русская Старина 1881 г., т. XXXII, стрр. 337-340).
   Анна Ярославна, дочь Ярослава I, била второю женой Французского короля Генриха I, который царствовал с 1031 по 1060. Анна явилась во Францию в 1044 или в 1051 г. Год смерти её неизвестен.
   Князь Вяземский неоднократно получал от И. И. Дмитриева материалы для задуманного сборника (Письма Дмитриева к князю Вяземскому – Старина и Новизна, кн. II. С.-Пб. 1898, стрр. 191-195).
   Мысль Тургенева о напечатании писем к нему Карамзина была поддержана Жуковским, но не была одобрена С. Н. Карамзиной, успевшей склонить на свою сторону и Екатерину Андреевну, которая в начале сочувственно отнеслась в предприятию Тургенева. Последний, не ожидая серьезных препятствий от Карамзиных, приготовил в печати свой сборник и представил его в Цензурный комитет, который передал его в 1837 г. на рассмотрение в Главное управление цензуры, но председатель, С. С. Уваров, признал не своевременным печатание рукописи Тургенева. Дальнейшие хлопоты Александра Ивановича, в которых принимал участие князь А. H. Голицын, остались без результата. Только по смерти Тургенева часть его сборника била напечатана Погодиным в Москвитянине 1855 г., но с пропусками, искажающими иногда смысл написанного, без соблюдения хронологического порядка, с неточностями и ошибками, зависевшими главным образом от самого редактора.
   Из 386 писем Карамзина к Тургеневу до сего времени известны только 69. Они составляют особый переплетенный сборник, который вместе с другими бумагами драгоценного Тургеневского архива принесен в дар Академии наук Петром Николаевичем Тургеневым, последним представителем славной семьи Тургеневых. Указанные письма Карамзина в А. И. Тургеневу напечатаны иною с подлинников в Русской Старине 1899 г., тт. 97 и 98.
   Баронша – Ольга Викентьевна Лёве-Веймар (см. выше).
   Хрептович – графиня Елена Карловна (род. 31 марта 1813), рожд. графиня Нессельроде, дочь государственного канцлера, жена графа Михаила Иринеевича Хрептовича (род. в 1809 г., ум. в Париже -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

февраля 1892), третьего секретаря посольства в Лондоне, впоследствии посланника в Бельгии, Великобритании, в королевстве Обеих Сицилий и обер-камергера.
   Гагарин – князь Иван Сергеевич (род. 20-го июля 1814 г. ум. -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

июля 1882, в Париже), сын обер-гофмаршала князя Сергея Ивановича Гагарина и княгини Варвары Михайловны, рожд. Пушкиной (св. т. II). Он служил с 1833 г. при Мюнхенской миссии, где дядя его, князь Григорий Иванович Гагарин, бил посланником; с конца 1835 г. состоял при Департаменте внешних сношений (Русский Архив 1879 г., кн. II, стр, 118), потом при Русской миссии в Париже и наконец был младшим секретарем её. Живя в Париже, Гагарин часто посещал знаменитый салон С. И. Свечиной, которая приходилась ему родственницей, так как сестра её, Ек. Петр. Соймонова (род. в 1790 г., ум. в 1873), была женою его родного дяди, князя Григория Ивановича Гагарина (род. в 1782 г., ум. в 1837). Высокопросвещенная хозяйка салона, привлекавшая в себе политических и литературных известностей того времени, служила также центром, около которого группировались окатоличенные соотечественники её. Подпав под влияние Свечиной, Гагарин мало по малу стал проникаться духом католицизма, господствовавшим в её салоне и наконец, 7-го апреля 1842 г., формально перешел в католичество, а 31-го июля 1843 поступил в новициат ордена иезуитов, в Ахеоланскую обитель (местечко Saint-Acheul находится в 2 верстах от r. Amiens), где оставался до сентября 1845 г. (Русская Старина 1900 г., т. CIV, ст. 410. – Русский Архив 1865 г., ст. 1244). Здесь навещал его Тургенев. Последние в письмах в К. С. Сербиновичу из Champrosay, от -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

октября 1844 г. говорит: «Я был два раза в L'acheul и спорил с послушником Иваном-Ксаверием. Не он во всем виноват, а мы, т.-е. вы, я, Филарет, Муравьев и весь летаргизм нашего православия… Дайте волю думать и верить (не действуя в отношении к другим), и вы сохраните многих отступников: образумятся, просветятся и останутся в лоне матери-церкви, или христианства» (Русская Старина 1882 г., т. XXXIV, стрр. 454-455). Гагарин, по словам князя Вяземского, «говорил Тургеневу в Saint-Acheul (сентябрь 1844), что между прочими причинами, довершившими его направление в Римской церкви, главнейшие: полемические и апологетические сочинения преосвященного Филарета и книга Андрея Муравьева: Правда вселенской церкви о римской и прочих патриарших кафедрах. С.-Пб. 1841, на которую он написал замечания по её появлении, сообщенные Тургеневу еще в 1842 году, а потом про себя подробное опровержение» (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. IX, стр. 208). По выходе из Saint-Acheul, Гагарин поселился в Париже и получил сан священника ордена Иисусова.
   Гагарин с детства находился в дружеских отношениях с Ю. Ф. Самариным, который в 1842 г. вел с ним деятельную полемическую переписку по поводу перехода в католицизм (Русский Архив 1880 г., кн. II, стр. 283). Большим приятелем Гагарина был также Ф. И. Тютчев, с которым он сблизился в Мюнхене, в период совместной службы при Русской миссии. Гагарин первый оценил поэтический талант Тютчева и бережно хранил его автографы, относившиеся к ранней поре творчества. По приезде в Петербург Гагарин представил стихотворения Тютчева на суд князя Вяземского, Жуковского, Пушкина, которые отзывались об них с большим сочувствием, и начал хлопотать об издании сборника произведений своего друга. Однако, предприятие это не осуществилось; только Пушкин поместил в Современнике (тт. III и IV) 23 пиесы начинавшего поэта (Русский Архив 1879 г., кн. II, стрр. 118-123). К числу друзей Гагарина следует отнести еще А. О. Смирнову, её брата К. О. Россет (Русская Старина 1888 г., т. LVIII, стрр. 599-600) и П. Я. Чаадаева избранные сочинения которого на французском языке Гагарин издал в 1862 году.
   Гагарин много писал по вопросу о разногласии церквей (список его сочинений, писанных на французском языке, св в книге Г. Н. Геннади: «Les écrivains franco-russes''. Dresde 1874), занимался историею, археологиею и принимал живое участие в устройстве «Musée Slave» – славянской библиотеки в Париже с русским отделом (Современные Известия 1882 г., № 262;– Исторический Вестник 1882 г., т. IX, стр. 679).
   На Гагарине лежит тяжкое, но не доказанное обвинение в том, что он принимал участие в низкой интриге, погубившей Пушкина. Н. С. Лесков, за год до кончины Гагарина беседовавший с ним об этом трагическом событии, пришел к тому убеждению, «что дело смерти Пушкина тяготило и мучило Гагарина ужасно; что он почитал себя жестоко оклеветанным; что опровержений своих он не почитал достаточно сильными для ниспровержения всей этой клеветы, и что он был убежден в существовании более сильного и неопровержимого доказательства его правоты, каковое доказательство и есть во Франции» (Исторический Вестник 1886 г. т. XXV, стр. 273).
   Тот же Лесков дал следующую характеристику Гагарина: «Он совсем не отвечал общепринятому вульгарному представлению об иезуитах. В Гагарине до конца жизни неизгладимо сохранялось много русского простодушие и барственности, соединенной с тою особою кадетскою легкомысленностию, которую часто можно замечать во многих русских великосветских людях… Гагарин был положительно добр, очень восприимчив и чувствителен. Он был хорошо образован и имел нежное сердце… Он не был ни хитрец, ни человек скрытный и выдержанный, что можно было заключить по тому, как относились к нему некоторые из лиц его братства, в котором он, по чьему-то удачному выражению, не состоял иезуитом, а при них содержался» (там же).
   Надина Сегюр – приемная дочь С. П. Свечиной, в девицах Staeline, жена политического деятеля, графа Раймунда-Павла Сегюр-Дагессо (род. в 1803 г., ум. в 1889), племянника графа Филиппа-Павла Сегюр, о котором см. примечание в стр. 185-й (Русская Старина 1900 г., т. СИV, стрр. 156, 157, 159).
   Путешественник Норов – Абрам Сергеевич. – Домосед Норов – Александр Николаевич (см. выше).
   «Красавица с раздумьем на челе» – Вера Ивановна Анненкова (род. в Рязани в 1812 г., ум. в Петербурге 9-го мая 1902), дочь Рязанского губернатора, а затем сенатора Ивана Яковлевича Бухарина (род. в 1772 г., ум. в 1858) от брака его с Елизаветой Федоровной Полторацкой (род. в 1789 г., ум. 3-го января 1828), жена Николая Николаевича Анненкова (род. в 1799 г., ум. 25-го ноября 1865), генерал-маиора свиты его величества, командующего Измайловским полком, впоследствии генерала от инфантерии, Киевского, Волынского и Подольского генерал-губернатора.
   Раннее детство Веры Бухариной протекло в имении отца, Боброво, Харьковской губернии, находившемся по соседству с имением Bac. Bac. Капниста, у которого она и начала учиться русской грамоте, а дальнейшее образование получила в Смольном институте. По выпуске из него, Вера Ивановна поселилась в Москве с отцом, который в 1830 г. был назначен сенатором 7-го департамента. Под руководством этого умного, высокопросвещенного человека, страстно любившего музыку, живопись и поэзию, она докончила свое образование, усердно занимаясь чтением русских писателей. К этому времени относится знакомство В. И. Бухариной с князем Вяземским, Пушкиным, Тургеневым, Лермонтовым и многими другими представителями лучшего московского общества.
   «Вера Ивановна не была красавицей в полном смысле этого понятия….но высокая, стройная, с правильными чертами, большими карими глазами и цветом лица лилейной белизны, она грацией движений, скромностью походки, взоров и речей привлекала общее внимание и симпатии». 29-го июля 1832 г. она вышла замуж за H. H. Анненкова, с которым познакомилась в Москве год тому назад. Венчание происходило в Боброве. Достойный избранник Веры Ивановны в течение всей своей жизни пользовался её безграничною любовью, переходившею в какое-то обожание.
   «Одаренная необыкновенным умом и обширным литературным образованием, обладающая феноменальною памятью и редкою наблюдательностью, она до последнего дня своего долгого века сохранила интерес в жизни, и до конца все человеческое ей было дорого и близко. Эта высоко даровитая женщина награждена была провидением таким чутким, отзывчивым на все доброе сердцем и столь прекрасной, благородной душой, что в течение своей долгой жизни она и больше видела и более уразумела, а следовательно и больше испытала, чем другие, разные с ней во летам. Оттого все знавшие Веру Ивановну в нору молодости и во дни самой глубокой её старости не могли противостоять обаянию этой личности и, раз узнавши ее, всецело поддавались её чарующему влиянию.
   «Вера Ивановна оставила после себя интереснейшие записки, которым однако не скоро придется сделаться общественным достоянием, в виду крайней прямолинейности и строгости, внесенных ею в анализ характера многих известных сановников и оценки многих событий» (М. Н. Лонгинов. И. Я. Бухарин. М. 1858. – Генерал-адъютант Н. Н. Анненков. С.-Пб. 1862. – Памяти В. И. Анненковой. – Новое Время 1902 г., № 9435. – Н. Л. Мердер. Воспоминания о В. И. Анненковой. – Исторический Вестник 1902 г., т. ХС, № 10).
   Тургенев, говоря о «красавице с раздумьем на челе», разумел Бухарину, так как стих:

     С младым раздумьем на челе,

   находящийся в пиесе князя Вяземского: «Вера и София» (Полн. собр. соч., т. IV, стр. 145), относится именно к Вере Ивановне.
   Книга Шеллинга – вероятно «Die Philosophie der Mythologie und der Offenbarung», напечатанная только по смерти автора, в 1857 году (т. II собрания его сочинений). Лекции по философии мифологии Шеллинг читал в Мюнхене в 1831 году (Письмо Н. М. Рожалина к С. П. Шевыреву – Русский Архив 1906 г., кн. I, стр. 250).

775. Тургенев князю Вяземскому. 28-го октября 1836 г. [Москва].

   О Шарле Нодье, романтическом поэте, филологе, авторе многих фантастических рассказов и повестей, см. т. I.
   Болдырев – Алексей Васильевич (род. 16-го марта 1784 г., ум. 17-го августа 1842), профессор восточной словесности Московского университета, ректор и цензор. За пропуск статьи Чаадаева был отрешен от всех должностей. Болдырев с Надеждиным прибыли в Петербург 6-го ноября (М. К. Лемке. Чаадаев и Надеждин – Мир Божий 1905 г., № 11, стр. 137).
   Страница начинается опечаткою. Следует читать: «Жаль графиню Строгонову и жену его», то-есть, графиню Софью Владимировну, вдову графа Павла Александровича, и дочь их княгиню Аделаиду Павловну, вдову «Куличка» (см. т. II, стр. 464).
   О Марье Александровне Потоцкой и Софье Александровне Шуваловой см. выше и т. II. Другая Шувалова – графиня Текла Игнатьевна.

776. Тургенев князю Вяземскому. 28-го октября 1836 г. Москва.

   Названный отрывов из записок граф Ф. В. Ростопчина напечатан впервые в V томе Русского Заграничного Сборника. Лейпциг. 1858, а затем в Чтениях Общества истории и древностей российских при Московском университете 1860, кн. 3 и 1864, кн. 2. Этот отрывов, по выражению князя Вяземского, представляет «яркую, живую, глубоко и выпукло вырезанную на меди историческую страницу» (Полн. собр. соч., т. VII, стр. 504).
   «Un coup de lorgnette» в печати не появлялся.
   А. Я. Булгаков собирал материалы для биографии графа Ростопчина. Эта биография напечатана в Отечественных Записках 1826 г., т. XXVI.
   Упоминаемая «Жизнь» Ростопчина – «Mes mémoires, on moi au naturel, écrits en dix inimités», впервые напечатанные в журнале Le Temps (16-го апреля 1839), и отдельно, а затем уже в Сыне Отечества 1839 г., т. ХП и в Смирдинском издании сочинений графа Ростопчина (С.-Пб. 1853). Это юмористическое произведение было написано в 1823 году, по просьбе графини Анны Владимировны Бобринской. Самый полный и верный текст дан С. Д. Полторацким в его книге: «Le comte Rostopschine». Hombourg. 1854.
   Что касается русских переводов «Mes mémoires», то их было три: 1) Северная Пчела 1839 г., № 108; 2) Листок для светских людей 1844 г., № 3; 3) Новое Время 1886 г., № 3833. Все отличаются неточностью, неверностью или искажением текста.
   В «Экциклопедическом Лексиконе», который издавался Адольфом Александровичен Плюшаром, т. I–XVII (1835-1841), биография К. Я. Булгакова нет. Она вышла отдельным изданием: «Биография тайного советника, директора Почтового Департамента, С.-Петербургского почт-директора, разных орденов кавалера К. Я. Булгакова». М. 1838. 4®. С посвящением племяннику, л. гвардии Кавалергардского полка корнету Александру Константиновичу Булгакову, и с следующим эпиграфом, взятым из «Послания в другу», П. П. Ершова:

     И он угас во цвете силы,
     И с ним угасла жизнь моя!
     И в мраке братния могилы
     Зарыл заветное все я.

   Мнение свое о Чаадаевской статье князь Вяземский высказал, между прочим, в проектированном письме в С. С. Уварову: «Письмо Чаадаева не что иное, в сущности своей, как отрицание той России, которую с подлинника списал Карамзин. Тут никакого умысла и помысла политического не было. Было одно желание блеснуть новостию воззрений, парадоксами и попытать силы свои в упражнениях по части искажения Русской Истории… Перечтите со вниманием и без предубеждения все, что писано било у вас против Истории Государства Российского и самого Карамзина, сообразите направление, мнение и дух нового исторического учения, противопоставленного учению Карамзина, и из соображений ваших неминуемым итогом выйдет известное письмо, которое так дорого обошлось бедному Чаадаеву» (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. II, стрр. 221, 222).

777. Князь Вяземский Тургеневу. 28-го октября 1836 г. [Петербург].

Киреевский – Иван Васильевич (см. выше), который с 29-го апреля 1834 г. был женат на своей троюродной сестре, Наталье Петровне Арбеневой (Полн. собр. соч. И. В. Киреевского, т. I. М. 1861, стр. 84).
Трубецкая – княгиня Надежда Борисовна (см. выше).

778. Тургенев князю Вяземскому. 29-го октября 1836 г. Москва.

   По поводу толков о сожжении Москвы граф Ростопчин издал бришюру: «La vérité sur l'incendie de Moscou». Paris. 1823. Князя Вяземский относил это сочинение к разряду тех, в которых Ростопчин «авторствовал», то-есть терял свойственную ему оригинальность в языке и слоге (Полн. собр. соч. князя Вяземского, т. VII, стр. 503).
   Ректор-цензор – Ал. Bac. Болдырев.
   Гудович – граф Андрей Иванович (ум. в 1869 г.), тайный советник, губернский предводитель дворянства в Москве (1832-1841), впоследствии обер-егермейстер, почетный опекун московского Опекунского совета с 1849 по 28 октября 1859. Он был женат на графине Екатерине Николаевне Цёге-фон-Мантейфель, рожд. Залесской, которая от первого брака с генерал-маиором графом Готтлибом-Иоганном Иосифом Цёге фон-Мантейфель (род. в 1781 г., ум. в 1813) имела двух дочерей: Эрнестину (род. 13-го августа 1810 г., ум. в Москве 2-го января 1856), с 30-го августа 1836 г. бывшую замужем за Сергеем Дмитриевичем Дохтуровым (род. 25-го июня 1809 г.), и Люцию, впоследствии вышедшую замуж за полковника графа Эдуарда Павловича Тизенгаузен (род. 15-го февраля 1809 г.).
   Андрюша – Андрей Николаевич Карамзин.

779. Тургенев князю Вяземскому. 30-го октября 1836 г. Москва.

Выражение: «Без боязви того обличаху» относится к Петру Никитичу Тургеневу и Федору Колачнику, казненным в Москве в 1606 году. Плещеева же, Ивана, Палицын называет единомышленником Дмитрия («Сказание о осаде Троицкого Сергиева монастыря от Поляков и Литвы и о бывших потом в России мятежах, сочиненное оного же Троицкого монастыря келарем Авраамием Палицыным». Изд. 2-е. М. 1822, стрр. 24, 261).

780. Тургенев князю Вяземскому. 30-го октября 1836 г. Москва.

Орлов – Михаил Федорович. В дополнение к предыдущему см. о нем статью: «Семья декабристов» (Былое 1906 г., № 10).

781. Тургенев князю Вяземскому. 1-го ноября 1836 г. Москва.

– (стр. 345). Поэты – Боратынский и Н. Ф. Павлов.
Сестрица – А. И. Нефедьева.

782. Князь Вяземский Тургеневу. 2-го ноября 1836 г. [Петербург].

   Стихотворение князя Вяземского «Kennst du das Land» напечатано в 3-й книжке Современника, с подписью: К. В. *
   О комедии Ростопчина «Вести, или убитой живой» (М. 1808) князь Вяземский в своей биографии Фонвизина отозвался так: «В ней нет изящной отделки, нет искусства, в ней не пробивается рука художника, но есть Русская веселость и довольно верная съемка природы. Не понимаю, почему не имела она успеха на сцене и совершенно упала в первое представление» (Полн. собрание соч., т. V, стр. 145).
   О Н. Л. Соллогуб см. примечание в стр. 236-й. – Потоцкая – графиня Мария Александровна. – Шуваловы – графиня Софья Александровна и Текла Игнатьевна. – Виельгорский – граф Михаил Юрьевич. Жена его – графиня Луиза Карловна.

783. Тургенев князю Вяземскому. 2-го ноября 1836. Москва.

   Павлов – Николай Филиппович. Яныков – Николай Михайлович.
   Кузины Чаадаева – вероятно, княжны Наталья и Елизавета Дмитриевны Щербатовы, дочери его дяди с материнской стороны, князя Днятрия Михайловича Щербатова (род. в 1760 г., ум. в 1839).
   Раздел между братьями Чаадаевыми состоялся позднее, при чем Петр Яковлевич, пользовавшийся постоянно поддержкой великодушного Михаила Яковлевича, получил большую часть (Жихарев, М. – П. Я. Чаадаев – Вестник Европы 1871 г., № 9, стрр. 9-11).
   Письма Карамзина в его старшему брату впервые были напечатаны в Московском литературном и ученом сборнике на 1847 г. (отрывки из семидесяти одного письма 1796-1825 гг.); затем, Е. Я. Колбасис напечатал в Атенее 1858 г., чч. III, IV, 178 писем, относящихся в 1799-1826 гг., но с пропусками и ошибками; наконец, в Записках Академии Наук 1894 г., т. LXXV, напечатано четыре письма 1795 – 1796 гг. – Подлинники почти всех указанных писем Карамзина хранятся в Императорской Публичной Библиотеке.
   В заседании Общества истории и древностей, происходившем 31-го октября 1836 г., «действительный член А. И. Тургенев изустно передал Обществу краткий отчет о собранных им в чужих краях материалах для русской истории, преимущественно же о найденных им актах в секретном Ватиканском архиве в Риме, в библиотеках Флоренции, в Реймсе и в Париже в Библиотеке Королевской, в Архяве иностранных дел и в Главном Королевском архиве. При сем Тургенев показал Обществу снимок с одного листа Реймской славянской рукописи, также снимок с известия, в Реймской же библиотеке находящагося, о браке Анны Ярославны с королем Французским Генрихом I» (Русский Исторический Сборник, изд. Обществом истории и древностей российских, т. I, кн. 1, стр. 122).
   И. М. Снегирев, уволенный от должности профессора (1-го января 1836) с оставлением в должности цензора, с 1827 г. состоял действительным членом Общества истории и древностей российских.
   Раевские – Александр Николаевич и его жена Екатерина Петровна. Трубецкая – княгиня Надежда Борисовна.
   Четвертинские – князь Борис Антонович и княгиня Надежда Федоровна.
   Письмо Жуковского к Тургеневу от 29-го октября 1836 не вошло в собрание его писем, изданных Русским Архивом (М. 1895).
   Мойер (о нем см. выше) перед своим отъездом из Дерпта отправился в Бунино (Орловской губ.), где и прожил несколько месяцев, никому не сообщая о себе (Уткинский Сборник. М. 1904, стр. 113).
   Елагина – Авдотья Петровна (см. выше).
   Об Александре Михайловиче Тургеневе см. т. II. – Он был женат (с 17-го апреля 1835 г.) на Паулине (Пелагее Христиановне) Литке (род. в Петербурге 4-го октября 1807 г., ум. в Москве 11-го февраля 1836). Дочь их Ольга (род. 28-го января 1836 г.) была замужем за Сергеем Н. Сомовым.
   В сообщенному о Тургеневе во II томе «Остафьевского Архива» можно прибавить, что записки его появились еще в 83 и 84 томах Русской Старины за 1895 г., а также рассказы об Екатерине И и Николае I (там же, 1897 г., тт. 89, 92).
   Для характеристики отношений Тургенева к Жуковскому см. переписку их, напечатанную в Русской Старине 1885, т. XLVIII; 1892 г., т. LXXVI; 1893 г., т. LXXVII.
   Гагарина – княгиня Екатерина Петровна, сестра Свечиной (см. выше).

784. Тургенев князю Вяземскому. 4-го ноября 1836 г. Москва.

   «Antigone» (P. 1814) – символическая поэма, написанная в Риме под наблюдением г-жи Рекамье. В характере дочери Эдипа современники видели портрет дочери Людовика XVI, Марии-Терезии-Шарлотты (род. в 1778 г., ум. в 1851), герцогини Ангулемской, а не Беррийской.
   О «Палингенезии» св. примечание к странице 186-й.
   Пушкина – Елена Григорьевна.
   – (Стр. 351), Бабушка-матушка – вероятно, Софья Алексеевна Раевская, мать Александра Николаевича (см. примечание в стр. 179-и).
   Абаза – Прасковья Аггеевна, 6-го ноября 1838 г вышедшая замуж за известного композитора, обер-гофмаршала Алексея Федоровича Львова (род. в 1798 г., ум. в 1870). Граф М. Д. Бутурлин занес ее также в список московских красавиц (Русский Архив 1897 г., кн. II, стр. 537).
   Яниш – Каролина Карловна (род. в Ярославе 10-го июля 1807 г., ум. в деревне Гостервице, близ Дрездена, 2-го декабря 1893), в 1837 году вышедшая замуж за Н. Ф. Павлова (см. примечание к стр. 36-й), отличавшагося практическим взглядом на жизнь, в противоположность жене, которая обладала натурою увлекающейся, восторженной. По своим политическим убеждениям она, не смотря на немецкое происхождение, примыкала в славянофилам; муж же её предпочитал западников. Несходство характеров и убеждений, а также развратный образ жизни Павлова привели к тому, что в 1852 г. супруги разошлись. Королина Карловна отправилась путешествовать по Европе, а с 1861 г. окончательно поселилась в Дрездене.
   Отзывы современников о поэтическом дарования Павловой были крайне разноречивы, что объясняется духом литературной партийности того времени. Славянофилы относились к Павловой с каким-то восторженным поклонением; западники – напротив, не придавали никакого значения её поэтическому творчеству и даже осмеивали его. Оставляя в стороне эти крайния мнения, можно с уверенностию сказать, что Павлова пользовалась в свое время некоторою известностью как поэтесса, хорошо владевшая техникой стиха, и гораздо большею известностью как талантливая переводчица, имя которой раздавалось иногда и за пределами России.
   Русская критика сороковых годов в лице Белинского дала такой отзыв о Каролине Карловне: «Г-жа Павлова обладает необыкновенным даром переводить стихами с одного языка на другой; с равным успехом переводит она с английского, немецкого и французского языков на русский и с русского языка на немецкий и французский. Жаль только, что этому превосходному таланту г-жи Павловой переводить не соответствует её талант выбирать пиесы для перевода» (Сочинения В. Белинского. Изд. 4-е, ч. VII. М. 1883. стр. 165). О Павловой см. обстоятельную статью В. Я. Брюсова: «Каролина Павлова» – Ежемесячные Сочинения 1903 г., № 11-12.

785. Тургенев князю Вяземскому. 7-го ноября 1836 г. Москва.

   Lanzi (а не Lanci) – вероятно, Luigi (род. в 1732 г., ум. в 1810), аббат, археолог, известный своими сочинениями по истории живописи. Он занимался также изучением Священного писания, отцов церкви и разными вопросами, касающимися католицизма. В списке его трудов «La Sacra scrittura» не указана.
   Папа – Григорий XVI, род. 18-го сентября 1765 г., ум. 1-го июня 1846 г. Вступил на папский престол 2-го февраля 1831 г.
   Лев Николаевич Энгельгардт (см. о нем выше) похоронен в Симоновом монастыре. Его дочь Анастасия Львовна (род. 26-го октября 1804 г., ум. 13-го марта 1860) с 9-го июня 1826 г. была замужем за Евг. Абр. Боратынским.
   Толстой – Феофил Матвеевич (род. 6-го июня 1810 г., ум. в Петербурге 20-го февраля 1881), сын сенатора Матвея Федоровича Толстого (род. в 1772 г., ум. в 1815) от брака его со старшею дочерью князя Смоленского, Прасковьей Михайловной Голенищевой-Кутузовой (род. в 1777 г., ум. в 1844), паж выпуска 1827 г., впоследствии гофмейстер высочайшего двора, композитор, драматург, музыкальный критик и романист. Толстой, писавший часто под псевдонимом «Ростислав» и сотрудничавший в Современнике 1852-1853 гг., Пантеоне (1863 г.), Северной Пчеле (1853-1863 гг.), Русском Художественномь Листке (1856 г.), Московских Ведомостях 1863-1878 гг., Голосе 1865-1870 гг., С-Петербургских Ведомостях (с 1856 г.), Journal de St.-Pétersbourg 1878-1880 гг., вполне основательно не придавал значения своим драматическим опытам и композиторству, выразившемуся в сочинении множества романсов, танцев и нескольких опер. Что же касается его музыкальной критики, весьма чуткой во всякому новому явлению в области этого искусства, то она отличалась знанием дела, большим критическим тактом и полнейшим беспристрастием. Толстой был поклонником Глинки, Даргомыжского и Серова («Подробный разбор оперы Жизнь за царя». С.-Пб. 1854. – «Юдиф, опера Серова». С.-Пб. 1863. – «Разбор оперы Юдиф». С.-Пб. 1871. – «Музыкальный разбор Рогнеды». С.-Пб. 1870. – «Новая опера А. H. Серова: Вражья сила». С.-Пб. 1871). – В литературе Толстой приобрел себе некоторую известность романом «Болезни воли», который появился в Русском Вестнике 1859 г., вошел в собрания его сочинений (С.-Пб. 1866 и 1871) и был переиздан в 1900 году (С.-Пб., 2 части). Это произведение, как психиатрический очерк с содержанием, преобладающим над формою, был своевременно замечен и одобрен Д. И. Писаревым (см. Сочинения его, изд. Ф. Павленкова, т. VI. С.-Пб. 1894, стрр. 222-283). – О Толстом св. его воспоминания, напечатанные в III, V и IX тт. Русской Старины. – Записки М. И. Глинки. С.-Пб. 1871. – Новое Время 1881 г., № 1972. – Московские Ведомости 1881 г., № 60. – Исторический Вестник 1882 г., т. VII: Воспоминания П. С Усова. – Воспоминания Ю. К. Арнольда. вып. II. М. 1892, стрр. 203-210.
   Соймонов – Алексаедр Николаевич (род. 18-го апреля 1780 г., ум. в Москве 31-го октября 1856), женатый на Мария Александровне Левашевой (род. 28-го января 1794 г., ум. 15-го апреля 1869), отец С. А. Соболевского (см. примечание к стр. 186-и). Он жил открыто и любил устраивать у себя музыкальные вечера, которые охотно посещались русскими и иностранными артистами. Соймонов был человек общительный, добрый и радушный (о нем см. заметку П. Н. Арапова в Северной Пчеле 1856 г., № 249).
   Сестра Вяземского – княжна Екатерина Андреевна, по мужу княгиня Щербатова (см. тт. I и II).

788. Князь Вяземский Тургеневу. 9-го ноября 1836 г. [Петербург].

   Репнин – князь Николай Васильевич (род. 11-го марта 1734 г., ум. 12-го мая 1801), фельдмаршал, последний в роде.
   Родители князя Алексея Щербатова – князь Григорий Алексеевич (род. в 1735 г., ум. в 1810) и княгиня Анастасия Николаевна (ум. в 1810 г.), рожд. княжна Долгорукова.
   Шишков – Александр Семенович (род. в 1754 г., ум. в 1841), известный писатель и президент Российской Академии, прославившийся своими нелепыми филологическими толкованиями.
   Николай Герасимович Устрялов (род. 4-го мая 1805 г., ум. 8-го июля 1870), экстраординарный профессор Петербургского университета, издал тогда свою докторскую диссертацию «О системе прагматической русской истории» (С.-Пб. 1836), которая вызвала со стороны князя Вяземского письмо в министру народного просвещения С. С. Уварову, появившееся в печати только в 1879 году (Полн. собр. соч., т. II). Радея о том, чтобы народное образование, согласно взглядам правительства, развивалось на началах православия, самодержавия и народности, князь Вяземский указывает на «Историю Государства Российскаго» как на единственную в России книгу, в которой начала эти «облечены в положительную действительность, освященную силою исторических преданий и силою высокого таланта» и скорбит о том, что книга эта «служит постоянною целью обвинений и ругательств, устремленных на нее с учебных кафедр и из журналов». Затем, обращаясь к Устрялову и его рассуждению, Вяземский говорит; «В чем же заключается оно? В необдуманном, сбивчивом повторении пустословных обвинений Телеграфа, Телескопа с братиею! Историческая критика не подвинулась в нем ни на шаг, не положила основания ни одной новой истине, но перебрала с любовью груду обломков, взгроможденным черною шайкою наших исторических ломщиков, и, любуясь ими, в заключение провозгласила: нет у нас истории! Или другими словами: юноши, отложите попечение изучать историю народа своего, проникнуть себя любовью в настоящему, воспитав ее любовью к прошедшему! Творение, по которому могли бы вы учиться истории вашей, многим даже не взыскательным читателямь стало казаться неудовлетворительным, – говорят, что при всей красоте повествования оно наполняет ум какими-то несвязными картинами, часто образами без лик, еще более неправильными очерками, одним словом, все говорят в один голос, что Россия еще не имеет своей истории… Мысли г. Устрялова сбиваются на ту же теорию, которая, проповедуемая историческою оппозициею нашею, получила, наконец, практическое применение в известном письме Телескопа. Оба мнения подкрепляют друг друга и сливаются вместе. Одно различие в том, что в журнальном письме более безумия и таланта, а в университетском рассуждении более нелепости и менее искусства…
   Можно ли ожидать от наших учебных мест удовлетворительного действия на народное образование, если ничтожная брошюра г. Устрялова может быть признана университетом за удовлетворительное право на степень учености? Исполненная противоречий, необдуманностей, ибо каждая похвала Истории Карамзина имеет тут же готовое параллельное порицание, каждое положение автора собственное его отречение, брошюра сия ничто иное, как незрелый плод опрометчивого ученика. Незрелость г. Устрялова обнаружилась еще более на диспуте… Диспут сей был общим посмешищем для всех присутствующих. Несостоятельный диспутант не мог поддержать ни одного положения своего, не умел, хотя уловками блестящих пародоксов, избежать ни одного удара, на него нанесенного орудиями, взятыми из собственного его арсенала. К стыду классического учения, коего университет должен быть стражем, г. Устрялов не усомнился вывести на одну доску Карамзина и Полевого: стройное творение одного и хаотический недоносок другого! И столь двусмысленно, или просто сбивчиво опутал собственное мнение свое оговорками, пошлыми фразами и перифразами, что по истине не знаешь, кому из двух отдает он преимущество!»
   Лубяновская – Александра Яковлевна (род. 1-го августа 1782 г., ум. 28-го марта 1863), рожд. Мерлина, жена известного масона, сенатора Федора Петровича Лубяновского, который женился на ней в начале 1809 года.
   Веневитинов – Алексей Владимирович (род. в Москве 2-го декабря 1806 г., ум. в Петербурге 14-го января 1872), брат поэта, друг Хомякова, служивший первоначально в Московском архиве министерства иностранных дел, а с 1829 г. состоявший чиновником для особых поручений в Канцелярии министра внутренних дел. Впоследствии был сенатором. Женат (с 10-го февраля 1843) на дочери графа М. Ю. Виельгорского, графине Аполлинарии Михайловне (род. 15-го октября 1818 г., ум. 4-го сентября 1884).
   Потоцкая – графиня Мария Александровна. – Мейендорфша – баронесса Елизавета Васильевна.

789. Тургенев князю Вяземскому. 11-го ноября 1836 г. Москва.

   Возражение – критика на статью Чаадаева (св. стр. 336).
   Издание альманаха не состоялось.
   Четвертинский – князь Борис Антонович. – Нолива – княжна Прасковья Петровна Вяземская.
   Переводчиком статьи Чаадаева был Николай Христофорович Кетчер (род. в 1806 г., ум. в Москве 12-го октября 1886), принадлежавший к кружку Ник. Влад. Станкевича, впоследствии, известный переводчик Шекспира, врач по профессии.
   Оболенский, – князь Михаил Андреевич (род. в 1806 г., ум. в Петербурге 12-го января 1873), сын князя Андрея Петровича Оболенского, двоюродного дяди князя Вяземского, женатый на Аделаиде Петровне Шелашниковой (род. 7-го ноября 1817 г., ум. 18-го марта 1895). По окончании курса в Пажеском корпусе (1825 г.), Оболенский поступил в л. – гвардии Финляндский полк, участвовал в Турецкой кампании 1828 г. и в Польской войне 1831 г. В 1832 г. он перешел в гражданскую службу; состоял при наместнике царства Польского князе Паскевиче; в 1833 г. причислен в Московскому главному архиву Министерства иностранных дел; в 1836 г. был главным смотрителем состоявшей при Архиве Коммиссии печатания государственных грамот и договоров; с 1840 – директором Архива. Оболенский известен своими историческими и археологическими изданиями, а также мелкими исследованиями, печатавшимися в разных исторических журналах и сборниках. Краткий обзор его многолетней полезной ученой деятельности сделан Н. И. Костомаровым (Русский Архив 1873 г., кн. I) и М. И. Семевским (Русская Старина 1873 г., т. III).
   Кобылинский – быть может, Александр Павлович, казначей в Экспедиции о воспитанниках обоего пола московского Воспитательного дома, обычный посетитель дома А. Я. Булгакова (Русский Архив 1901 г., кн. II, стр. 380; кн. III, стрр. 141, 289, 533; 1902 г., кн. I, стр. 597), или же Василий Павлович, чиновник для особых поручений при Московском гражданском губернаторе (Месяцеслов на 1836 г., ч. II, стр. 15).
   О Б. К. Данзасе см. примечание к стр. 36-й.
   Голландская. баронесса – Ел. Bac. Мейендорф (см. присечание к странице 220-й, об её муже).
   Вельяминов – Владимир Федорович Вельяминов-Зернов (род. в Москве 7-го июля 1784, ум. в Петербурге 18-го января 1831), товарищ Тургенева по Московскому университету и по Коммиссии составления законов, впоследствии старший чиновник Второго отделения собственной е. и. канцелярии, известный в свое время законовед, автор книги: «Опыт начертания российского частного гражданского права», 2 части. С-Пб. 1815-1821.
   Скорятин – Владимир Яковлевич (род. в 1812 г., ум. 29-го декабря 1870), в звании камер-юнкера, младший чиновник Первого отделения собственной е. и. Канцелярии, впоследствии Орловский губернский предводитель дворянства (1848-1856), Новгородский губернатор, гофмаршал двора наследника-цесаревича, егермейстер, нечаянно убитый на охоте обер-егермейстером графом Павлом Карловичем Ферзеном (М. Н. Баженов. Убийство В. Я. Скарятина – Исторический Вестник 1884 г., т. XVI). Скарятин был женат (с 11-го января 1844 г.) на княжне Марии Павловне Голицыной (род. в 1826 г., ум. в 1881). Он находился в дружеских отношениях с П. А. Валуевым (Русский Архив 1897 г., кн. II, стр. 552).

790. Тургенев князю Вяземскому. 12-го ноября 1836 г. Москва.

   Строганов – граф Сергей Григорьевич, председатель московского цензурного комитета. О Строганове см. выше).
   Ястребцов – Иван Максимович, доктор медицины, разносторонне образованный человек, хорошо звавший классическую и новую европейскую литературы. Он жил преимущественно умственною жизнию и увлекался самыми разнообразными научными вопросами. Из его «Исповеди или собрания рассуждений» (С.-Пб. 1841), приготовленной в печати еще в Гродне в 1839 году, видно, что он интересовался физиологией, геологией, историей, политической экономией, философией, психологией, педагогикой, эстетикой, религией и даже орфографическими вопросами. Статьи Ястребцова печатались в Московском Телеграфе 1829-1833 гг., Библиотеке для Чтения 30-х годов, Московском Наблюдателе 1835 г., Литературных Прибавлениях к Русскому Инвалиду 1837 г., Сыне Отечества 1838 г., Отечественных Записках 1839 г., Москвитянине 1841 г., Маяке 1841-1842 гг., Энциклопедическом Лексиконе Плюшара. Наиболее ценным трудом Ястребцова, за второе издание которого он получил половинную Демидовскую премию, является книга «О умственном воспитании детского возраста» (М. 1831), в переработанном виде напечатанная под заглавием: «О системе наук, приличных в наше время детям, назначаемым к образованнейшему классу общества» (М. 1833). В этой-то книге автор и упоминает о «П. Я. Ч.» (стр. 201), основными мыслями которого пользуется при исследовании вопроса о роли России во всемирной истории.
   Ястребцов родился около 1797 г. и происходил из духовного звания. В 1816 г. он поступил в Московский университет; в 1825 г. получил степень доктора медицины; в 1834 (10-го мая) зачислился в Канцелярию попечителя Петербургского учебного округа и в тот же год назначен инспектором Новгородской гимназии (12-го июля), директором училищ Гродненской губернии (17-го сентября), а в 1842 г. директором Динабургской гимназии. Оставался в последней должности не менее как до 1849 г. (Формуляр). Дальнейшая судьба его мне неизвестна.
   Л. Ф. Змеев (Русские врачи писатели. Тетрадь 2-я. С.-Пб. 1886) смешивает Ястребцова с его однофамильцем, Иваном Ивановичем, членом Российской академии, умершим в 1839 году.
   Возражение – Боратынского (см. примечание к странице 356-й).

791. Тургенев князю Вяземскому. 16-го ноября 1836 г. Москва.

   Пашковы – Александр Васильевич и Елизавета Петровна, которые имели двух дочерей: Екатерину Александровну, бывшую замужем (с 10-го ноября 1848 г.) за Александром Егоровичем Тимашевым, министром внутренних дел, и Ольгу Александровну, жену генерала от кавалерии графа Александра Ивановича Мусина-Пушкина.
   Ростопчин – граф Андрей Федорович. Его жена – Евдокия Петровна. О них см. выше. – Стихотворение Ростопчиной «Эльбрус и я» написано ею в октябре 1836 г., во время пребывания в селе Анна, Воронежской губернии. Оно вошло в первое издание её «Стихотворений» (С-Пб. 1841) и в два последующие (1856 и 1857 гг.).
   Погодин не только «принимал умничанье Арцыбашева», но и написал в 1823 г. статью: «Нечто против мнения Н. М. Карамзина о начале Российского государства», напечатанную в 4-м номере Московского Вестника за 1828 год.
   Книга Ламене – «Affaires de Borne» (P. 1836), служившая как бы ответом папе на осуждение «Paroles d'un croyant» (P. 1834) за проповедь свободы и равенства.
   князь Дмитрий Владимирович – Голицын.
   Ленский – Дмитрий Тимофеевич (род. в 1805 г., ум. в Москве 9-го декабря 1860 г.), которого настоящая фамилия была Воробьев, актер, хороший переводчик, автор множества водевилей и стихотворений, отличавшийся необыкновенным даром находчивости, известный всей Москве своими экспромтами и импровизациями. О Ленском см. статьи: Н. В. Гербеля – в Древней и Новой России 1879 г., № 5, и М. Н. Мазаева – в Историческом Вестнике 1894 г., № 8.
   Толстой – Феофил Матвеевич.
   В подлинном письме Тургенева говорится: «Сегодня обедаю у гр. (а не графа) Броглио». Здесь речь идет не о графе, а о графине Анне Петровне, рожд. Левашевой, бывшей в первом браке за князем Александром Юрьевичем Трубецким (род. в 1765 г., ум. в 1805), братом Прасковьи Юрьевны Кологривовой. Эта «бойrая особа», как называет графиню Брольо А. Я. Булгаков (Русский Архив 1899 г., кн. III, стр. 69) «была долго слишком известна целой Москве. В ней примечательны были не красота её, совсем не изумительная, ни даже кокетство, а нечто более: она изменяла первому мужу, бросила второго и осталась верна одному только другу» (Записки Ф. Ф. Вигеля, ч. VI. М. 1892, стр. 30), то-есть Фердинанду Кристину (см. его переписку с княжной В. И. Туркестаной – в Русском Архиве 1882-1883 гг.). Император Александр I оказывал графине Брольо некоторое внимание: в 1816 г., во время пребывания своего в Москве, он неоднократно танцовал с нею на балах. По этому поводу М. А. Волкова писала В. И. Ланской 13-го сентября: «Тебе не отгадать, которая из дам имела более успеха на последних праздниках. Представь, это г-жа Бролио. Она некрасива, ведет себя прескверно, речи её похожи на богохульство. Вообрази, что она удостоилась чести танцовать с его величеством… несколько раз… Досадно, что обращают на себя внимание особы, имевшие с дюжину скандальных историй» (Вестник Европы 1875 г., № 3, стр. 255).
   Князь Ив. Мих. Долгоруков, один из поклонников графини Брольо, говорит, что она очень любила театр, «была хороша, видного роста и приятного обращения» (Капище моего сердца. Изд. 2-е. Ы.1890). Мужа её он называет эмигрантом-генералом. Долгоруков изобразил графиню Брольо в своем произведении: «Низовая повесть. Ана» (Сочинения. Изд. А. Смирдина, т. I. С.-Пб. 1849, стрр. 325-337) и написал ей любовные стансы (т. II, стрр. 124-125).
   Что касается мужа г-жи Брольо, то мне известно только, что обеды этого «молодого голыша», жившего в Москве, посещали в 1807-1808 гг. Я. И. Булгаков и его сын Александр Яковлевич (Русский Архив 1898 г., кн. I, стр. 218; 1899 г., кн. III, стр. 69).
   О В. И. Анненковой см. примечание к выражению: «красавица с раздумьем на челе», на странице 339-й. Отец её – Иван Яковлевич Бухарин. Записанный с 1784 г. в Преображенский полк, он в 1791 г. был произведен в капитаны армии, с назначением во флигель-адьютаяты мичманского ранга к адмиралу Петру Ивановичу Пущину, деду своему; в 1797 г., переименованный в капитан-лейтенанты, был назначен генеральс-адъютантом к нему же; в 1801 г. (15-го сентября), по прошению уволен от службы с чином капитана 1-го ранга. С 1804 г. начинается долговременная гражданская служба Бухарина сперва советником астраханской Казенной палаты, а затем вице-губернатором Кавказской губернии (1804) и Выборгской (1806); губернатором Финляндским (1808), Рязанским (1811). Оклеветанный врагами, он в 1814 г. был уволен от должности, но в начале 1819 г. награжден Анненской лентой и назначен губернатором в Астрахань; с 1820 по 1822 был Киевских губернатором. Болезнь заставила его пробыть в отставке до 1827 г., в конце которого он был определен губернатором в Архангельск, откуда в 1829 г. перечислен в герольдию, а в 1830 произведен в тайные советники и назначен сенатором в Москву. Наконец, 13-го декабря 1832 г. Бухарин завсегда покинул службу и окончательно поселился в Москве.
   М. Н. Лонгинов, лично звавший Бухарина, дает ему следующую характеристику: «Трудно найти в ком-нибудь такое соединение искреннего радушие, очаровательной любезности и простоты в обращении с истинным достоинством в каждом слове и поступке, которое однако никого собою не связывало и не смущало. Светлый ум покойного, сохранившийся во всем своем блеске до самой его кончины, память, никогда ему не изменявшая, обширные сведения, все это делало беседу его в высшей степени привлекательною. Характеристическою чертой его личности была печать какого-то неизъяснимого изящества, наложенная на его ум и чувства как бы самою природой, которая одарила его так счастливо и внешностью, соответвенною наклонностям души его. Иван Яковлевич был художник в душе: он страстно любил музыку, живопись, хорошие стихи, которые превосходно читал, благоговел перед всем прекрасным, был жарким поклонником женственной красоты, не прикрывая своего восхищения личиною притворства» (И. Я. Бухарин. Невролог. М. 1858, стрр. 6-7). Однако, излишнее поклонение женственной красоте привело Бухарина к тому, что он расстроил свое состояние, а кроткую, самоотверженную и любящую жену довел до самоубийства. Последнее обстоятельство отрезвило наконец легкомысленного отца семейства, который со смерти жены весь отдался заботам о детях (Н. И. Мердер. Люди былого времени – Русский Архив 1906 г., кн. I, стрр. 109-111).
   С. П. Шевырев, тогда адьюнкт, читал в 1836/7 академическом году теорию поэзии в историческом развитии у древних и новых народов. Лекции эти, изданные в 1836 г. под таким же заглавием, доставили Шевыреву докторскую степень.
   Фридрих Бутервек (род. в 1766 г., ум. в 1828) был профессором философии в Геттингене с 1796 г. Он не создал собственной системы, но обладал замечательною способностью популяризировать самые темные и сложные философские системы. Известен как автор «Aesthetik» (Лейпциг. 1806 и 1824, 2 тона) и в особенности классической «Geschicte der neueren Poesie and Bereitsamkeit». Геттинген. 1801-1819, 12 томов. В начале своей деятельности занимался литературой, но безуспешно.
   Языков – Николай Михайлович.
   О письме В. Скотта в Гёте см. примечание в стр. 319-й.
   Под «Серым Волком» разумеется «Отрывок из русской сказки: «Жар-Птица», напечатанный H, М. Языковым в Московском Наблюдателе 1836 г., ч. VIII, август, кн. I, стрр. 273-285.

792. Тургенев князю Вяземскому. 17-го ноября 1836 г. Москва.

   Броглио – не граф, а графиня (см. о ней выше).
   Петров – Василий Петрович (род. в 1736 г., ум. в 1799), известный лирический стихотворец.
   Записка Карамзина о Н. И. Новикове, написанная в 1818 году, напечатана в «Неизданных сочинениях» Карамзина. С.-Пб. 1862.
   Малютка Пашковой – вероятно, Ольга, дочь Александра Васильевича и Елизаветы Петровны, рожд. Киндяковой, сестра которой, Екатерины Петровна, была женою Ал. Ник. Раевского.
   Лучинка – графиня Люция Ивановна Цете фон-Мантейфель (см. выше).
   У Хомякова имения находились в Тульской, Смоленской и Рязанской губерниях. Чаще всего он проводил лето в Боучарове, близ Тулы. Как страстный охотник, он старался прожить в деревне осень.

793. Тургенев князю Вяземскому. 17-го ноября 1836 г. Москва.

   О Карамзинском памятнике см. примечание к странице 229-й, а также записки Ив. Степ. Жиркевича, который объясняет беспорядки губернаторской канцелярии, отразившиеся на деле устройства памятника Карамзину (Русская Старина 1890 г., т. LXVII, стрр. 74-75).
   Загряжский – Александр Михайлович (род. в 1798 г., ум. после 1878 г.), начавший службу в Одесском пехотном полку (1811) и продолжавший ее в Преображенском полку до 1826 г., когда перешел в гражданское ведомство с переименованием в коллежские советники. Симбирским губернатором был со 2-го июля 1831 по 5-го марта 1835. С 1863 г. состоял до Министерству внутренних дел. В 1867 г. вышел в отставку с чином тайного советника (Русская Старина 1879 г., т. XXIV, стрр. 171-175).
   Дочь Загряжского, Елизавета Александровна, была замужем за Львом Сергеевичем Пушкиным.
   В Русской Старине 1874 г., тт. IX и X, напечатаны два рассказа, записанные со слов Загряжского Н. П. Кичеевым: 1) Разговор Наполеона I с князем А. H. Голицыным в 1808 году; 2) Судьбы V-й главы «Евгения Онегина».
   О Загряжском см. «Воспоминания» И. А. Гончарова, который изобразил его под именем Льва Михайловича Углицкого (Полн. собр. соч. И. А. Гончарова, т. IX. С.-Пб. 1889). Ср. Вестник Европы 1907 г., № 2, стрр. 573-574).
   О Петре Хрисанфовиче Обольянинове см. т. II.
   Граф Д. И. Хвостов был обер-прокурором с 1799 по 31-е декабря 1802 года.

1824.

577. Князь Вяземский Тургеневу.

578. Тургенев князю Вяземскому.

579. Тургенев князю Вяземскому.

580. Князь Вяземский Тургеневу.

581. Князь Вяземский Тургеневу.

582. Тургенев князю Вяземскому.

583 Тургенев князю Вяземскому.

584. Князь Вяземский Тургеневу.

585. Тургенев князю Вяземскому.

586. Князь Вяземский Тургеневу.

587. Тургенев князю Вяземскому.

588. Князь Вяземский Тургеневу.

589. Тургенев князю Вяземскому.

590. Князь Вяземский Тургеневу.

591. Тургенев князю Вяземскому.

592. Князь Вяземский Тургеневу.

593. Тургенев князю Вяземскому.

594. Князь Вяземский Тургеневу.

595. Тургенев князю Вяземскому.

596. Князь Вяземский Тургеневу.

597. Тургенев князю Вяземскому.

598. Князь Вяземский Тургеневу.

599. Князь Вяземский Тургеневу.

600. Тургенев князю Вяземскому.

601. Тургенев князю Вяземскому.

602. Князь Вяземский Тургеневу.

603. Тургенев князю Вяземскому.

604. Князь Вяземский Тургеневу.

605. Тургенев князю Вяземскому.

606. Тургенев князю Вяземскому.

607. Тургенев князю Вяземскому.

608. Князь Вяземский Тургеневу.

609. Тургенев князю Вяземскому.

610. Князь Вяземский Тургеневу.

611. Тургенев князю Вяземскому.

612. Князь Вяземский Тургеневу.

613. Князь Вяземский Тургеневу.

Эпиграмма

614. Князь Вяземский Тургеневу.

615. Тургенев князю Вяземскому.

616. Тургенев князю Вяземскому.

617. Князь Вяземский Тургеневу.

618. Тургенев князю Вяземскому.

619. Князь Вяземский Тургеневу.

620. Тургенев князю Вяземскому.

621. Князь Вяземский Тургеневу.

622. Тургенев князю Вяземскому.

623. Князь Вяземский Тургеневу.

624. Тургенев князю Вяземскому.

625. Князь Вяземский Тургеневу.

626. Тургенев князю Вяземскому.

627. Князь Вяземский Тургеневу.

628. Тургенев князю Вяземскому.

629. Тургенев князю Вяземскому.

630. Князь Вяземский Тургеневу.

631. Тургенев князю Вяземскому.

632. Тургенев князю Вяземскому.

633. Тургенев князю Вяземскому.

634. Тургенев князю Вяземскому.

635. Князь Вяземский Тургеневу.

636. Князь Вяземский Тургеневу.

637. Тургенев князю Вяземскому.

638. Князь Вяземский Тургеневу.

639. Тургенев князю Вяземскому.

640. Князь Вяземский Тургеневу.

641. Тургенев князю Вяземскому.

642. Князь Вяземский Тургеневу.

643. Тургенев князю Вяземскому.

644. Тургенев князю Вяземскому.

645. Тургенев князю Вяземскому.

646. Тургенев князю Вяземскому.

647. Князь Вяземский Тургеневу.

648. Тургенев князю Вяземскому.

649. Князь Вяземский (с С. П. Жихаревым) Тургеневу.

650. Тургенев князю Вяземскому.

651. Тургенев князю Вяземскому.

652. Князь Вяземский Тургеневу.

653. Тургенев князю Вяземскому.

654. Князь Вяземский Тургеневу.