-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Алена Воробьева
|
| Феникс. Стихи
-------
Феникс
Стихи
Алена Воробьева
© Алена Воробьева, 2016
Редактор Алена Воробьева
Корректор Елена Герцог
ISBN 978-5-4483-2135-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие от автора
Поэт на своем творческом пути держится, как древний мир, на трех китах. Или чуть большем количестве – тех основных элементах его мироздания, на которых он создает поэзию. Поэтому многие стихотворения не только цикличны, но и запараллелены – через годы его человеческой биографии. Стихи-предчувствия дополняются стихами-осознаниями. Увидеть эту картину полностью можно только хорошо зная творчество автора. В 2002 году я, находясь под впечатлением пьесы Уайльда и одноименной оперы по его пьесе, за одну ночь написала мини-поэму «Саломея». Это произведение опубликовано в девятом выпуске Православной антологии «Отчее слово» и в моей третьей книге «Обратная сторона солнца» – наряду с еще одним образным стихом, написанным тремя годами позже, в день моего 25-летия – «Улыбнувшись Ироду улыбкой Саломеи…». Позже мне пришлось вновь возвратиться к этому роковому библейскому образу «дочери Лилит» – но уже по-новому переосмысливая его. Вообще библейские сюжеты – это целый мир моей поэзии, как, например, неотвязный образ Ноева ковчега. Это как параллельная модель нашей Вселенной – микросхема в мозге человека и постоянное сравнение Создателя с тем, кто создан по Его образу и подобию.
И еще одна взаимосвязь человека и Богочеловека – вера в то, что Христос пришел на землю Спасителем каждого из нас, живущих и будущих. В книге «Феникс» стихотворение «Неузнаваемый – иерусалимский пророк…», написанное в память об отце, перекликается с более ранним, тоже опубликованным в «Обратной стороне солнца» – «В одеяле – грязном, засаленном, старом…» – человек своей жизнью повторяет крестный путь Христа, расплачиваясь за грехи смертью, такой же уравнивающей и бесславной, как казнь Спасителя наряду с злодеями и разбойниками – и надежда человечества на чудо Воскресения. Это и есть величие человека и его победа над собственным тленом – как тела, так и растления души. И – путь ко спасению.
Алена Воробьева
«От Саломеи до Суламифи…»
Пожалуй, мало найдётся сегодня авторов, умеющих с таким мастерством отобразить то пространство, в котором сплетено прошлое и настоящее, современное и вечное.
В стихах Алены Воробьевой жизнь обретает конкретный образ. Она завораживает нас. Как танец Саломеи, манящий и опасный. И кажется, нет спасения от её губительного кружения.
И совершается предназначенное…
Но, отрываясь от бескрылого тела, душа наполняется тайной небесной. И вслед за нею незримою тропою ведёт нас автор до назначенного рубежа.
И не случайно книга названа «Феникс».
Феникс – мифическая птица, которая, забирая с собой все страдания и ненависть людей, бросается в огонь, чтобы своей жизнью и красотой оплатить счастье на земле. А потом возрождается. В египетской мифологии феникс служил знаком первобытного Логоса – слова, промежуточного звена между замыслом Божьим и воплощением этого замысла в жизнь.
Феникс является также символом бессмертной души, вечной и чистой, как возлюбленная Суламифь. Путь от Саломеи до Суламифи – путь души от земного к небесному.
Саломея убивает мужчин не только в их физическом, но и в божественном воплощении, она – рок, демон, дочь Лилит. Суламифь – дочь Евы, сущное воплощение Любви, которая есть Бог (попробуйте заменить Слово у Иоанна Богослова в начале его Евангелия на разгадку этого слова – Любовь: вначале было Слово (Любовь), и Любовь была у Бога, и Любовь была Бог – иначе открывается смысл всего мироздания и его животворения), бескорыстия, а не расчета, благодарения, а не требования. Если Саломея – оружие Любви, то Суламифь – ее жертва, на жертвенном алтаре любви за грех Саломеи расплачивается Суламифь. И здесь не имеет значения хронология.
Изначально по замыслу автора книга эпиграфами делилась на две части – сплавляя воедино именно женское начало поэзии – небесный прообраз жар-птицы (бессмертной Алены, по Валентину Устинову) и земной опаленный феникс (взаимозаменяемость в птицах реальности и мифа, принадлежности к небу и земле, как путь к смертной Елене).
Соединение трагизма и творчества. Книга, которую Вы держите в руках, разделена на три части, эпиграфами она делится на три стадии феникса – горение, тление и воскресение. И неясно, какая из них – страшнее…
Но – «в любви помогает только любовь».
Феникс означает возрождение после разрушения – и каждый человек, переживший жизненную катастрофу, сравнивал себя с фениксом. Не случайно своей эмблемой символ изображения феникса выбирали христиане и смертные цари. По древнему преданию, феникс плыл в Ноевом ковчеге во время потопа, и Ной за добрые слова феникса пожелал ему жизнь вечную. В стихах Алены Воробьевой феникс – как предчувствие и осознание любви, которая опаляет. Встречается и ковчег – каждый раз это новый образ, иное толкование библейского сюжета, трижды это – человеческая пара: любящих мужа и жены, готовых к отплытию («Люблю тебя – до оцепененья, до гнева…»), затем – разочаровавшихся друг в друге потомков Каина, не попадающих на корабль («Подарки на свадьбу вышли из срока годности»), после – новых влюбленных, которым тоже не досталось места в ковчеге, плывущих вслед за Ноем в деревянном гробу («Ковчег уплыл. Мы ждем потом Всемирный…»), и наконец – это не двое, а один – человек, поэт, забытый Богом и людьми за его грехи, некогда свободно разговаривающий с ангелами на их языке (помните – «если я говорю языками человеческими и ангельскими»? ), оставляющий себя на погибель в ожидании знака свыше («Человек, с которым говорили светы…»).
В «Фениксе» Алены Воробьевой – стихи о любви (наверно, впервые за все предыдущие книги автора), стихи о смерти – осознание смертности себя и каждого из нас, ныне рядом живущих, стихи о возрождении человеческой души, небесном и земном ликовании – за свои мытарства, за радость жизни во всех ее ощущениях.
Надежда Вольская
Феникс
Четвертая книга стихов
I
Если Я сказал вам о земном – и вы не верите, как поверите, если буду говорить вам о небесном?
Евангелие от Иоанна, Гл. 3, 12.
«Сущность пера жар-птицы…»
Сущность пера жар-птицы
Птица феникс не разумеет:
Изумрудно-золотая метелка,
Глазок с маренговым бликом
И глубинно-фиолетовым зраком.
Перо, горящее вечно
Жаром несметных желаний,
Робким таинственным оком —
Разве может сравниться
С фениксовым опереньем,
Что воскресает из пепла,
Оставшегося от жар-птицы.
2000
«Высшая мера любви – безразмерна…»
Высшая мера любви – безразмерна.
2008
«Молиться за того, кто ангел сам? —…»
Молиться за того, кто ангел сам? —
Хоть и во плоть, как в ризы, облеченный.
Чей дух высокий знает небеса
И день седьмой, от мира сотворенный.
Просить пред светлым ликом за того,
Кто сам несет в себе его прощенье,
Ниспосылая истину из слов,
Что в этом мире – о любви ученье.
Любить того, кто любит и горит,
Как серафим, иконописным ликом,
Кто из темницы вновь освободит
И к свету душу развернет, как свиток.
Спасать – кто сам спасения глоток
И осеняет живоносной силой, —
Расцветший в сухом дереве цветок,
Который ляжет на мою могилу.
2007
«Замучить всех богов гаданьем —…»
Замучить всех богов гаданьем —
Просить о жребии судьбы.
Гадать по небу утром ранним
Пред битвой – по дымам волшбы.
Гадать – и возносить молитвы
О здравии и чудесах,
Спасении – во время битвы —
От превращения во прах.
Иль, если Бог рассудит строго
И заберет на небеса —
Молить, чтобы вели дорогой
Ее прекрасные глаза.
2007
«Ты идешь с опущенным забралом…»
Ты идешь с опущенным забралом
И не видишь красоты земной.
Грезишь ты – небесные хоралы
Явятся в лазури голубой.
Веришь ты – предназначенье выше
И светлее жизненных молитв,
И весну вдыхая, небом дышишь,
Ничего не зная о любви.
Небом ходишь – и, подняв забрало,
Смотришь на небесные поля.
Меч свой даришь пахарю – орало
Выкует он завтра для тебя.
Будешь сеять хлеб в небесной сини,
Будешь жить, доспехи спрятав с глаз,
И не вспомнишь, как сады красивы
На земле в весенний райский час.
Но приснится – опустив забрало,
Прячешь свои синие глаза,
И не видно – солнце в небе встало,
Или надвигается гроза? —
Да, приснится, – ведая о прошлом,
Как ты верил лишь в одну мечту,
И не видел красоты тревожной —
Ложной красоте не присягнул.
Потому тебе одна отрада —
Мук не зная и страстей любви —
Выходить к ограде райской сада
И смотреть на девушек земных.
И вдыхать, как воздух пахнет жарко
Золотом пшеничным на полях,
Любоваться чьим-то полушалком,
Слушать, как мелодии звенят.
Потому теперь тебе награда, —
Пряча свои синие глаза,
Ты выходишь за ворота сада,
Ничего о прошлом не сказав.
Ты идешь туда, где поле битвы
Еще пусто, и не ждет побед —
Как и крови. И твои молитвы
Падают на здесь растущий хлеб.
И вдруг видишь, как до капли выпьешь
Всю земную красоту любви
И вернешься, выпит сам и выжжен,
В рай искать ведущей колеи.
Как войдешь в открытые ворота
И вдохнешь небесные поля,
И привратник спросит: «Старец, кто ты?
Ты ли прилетел на журавлях?» —
И ответишь изумленно: «Что ты, —
Юношей я шел к своей мечте,
Но покинул райские ворота,
Присягнув девичьей красоте».
«А теперь никто тебя не помнит —
Пуст твой дом, доспехи ржавь взяла.
Проходи, селись в одну из комнат —
Завтра утром поле ждет тебя».
…И увидишь – над пшеничным хлебом
Безмятежны неба корабли.
И вернешься – и задышишь небом,
Ничего не зная о любви.
2004
«Проходящему по полю…»
Проходящему по полю,
Вдоль небесных поселений,
Мимо храмов, мимо кровель
Черепичных на домах,
Ощущая под подошвой
Прах земли и перегноя,
Неги, лени – и работы
В долгих будничных трудах.
Проходящему по небу
Вдоль простых земных окраин,
Вдоволь ищущему знаки
И отличия судьбы,
Все мерещатся гробы
В царственных порталах рая,
Отпечаток или слепок,
И обильные хлебы.
Проходящему по снегу,
Созданному между-между,
Небом для земли, прослойкой
Между хлебом и вином
Неба и земли, послойно,
Не просящему ночлега
На земле, – отверзнув вежды,
В снег нательным пасть крестом.
2007
«Вздох полнолуния. Луна большая…»
Вздох полнолуния. Луна большая.
Играет в прятки с солнцем. Побеждает.
Сквозь тучи тьме пытается светить.
И снег на землю белым урожаем
Несет зима, и землю украшает.
Снег вновь напомнил мне, что я живая,
Что чувствовать умею и любить.
Снег на карнизы лепится нелепо.
Как соль на хлеб, он сыплется с полнеба
На полземли – на черный каравай.
И светятся огни. Как мало света!
Под белым снегом не заметно меток.
Лишь утро, поседевшее заметно,
Откроет, что засыпаны пути.
И весточкой от умерших, садится
На ветки дерева заснеженного птица,
И сбрасывает снег.
И дерево немое оживает
И шепчет: «Снег…» —
На белом каравае.
И шар огромный неба и земли
Един по цвету облаков и снега
Как белый сумрак, морок, как победа
Картины белой над цветной, где небо
Похоже на балет —
Застывший в плохо освещенной пачке,
В па-де-труа, в безмузыкальной спячке —
Щелкунчика, Жизели, без раскачки
В поклоне ждет букет.
Из белых веток дерева, где птица
С землей, с родными прилетев проститься,
Ссыпала с листьев снег.
И розой из луны, что – как живая! —
Свой отломив кусок, для каравая
Свет преломляла в снег.
2006
Anno Regni
(В год царствования)
1
И все лица в полутьме – твое лицо.
И все спицы в колесе – твое крыло,
На котором я лечу в ночи,
И как свечи, фары горячи.
Мир бесстрастный страстью задышал.
Стала вдруг зияющей душа.
И в бездонный падаю полет.
И лечу. И встречи сердце ждет.
И гадает… И сжимает грудь
Новой тайной, что живая суть,
Новым чувством, что пришло за мной,
За моей неопытной душой.
Чувствую – твоя душа поет
Словно птица, и зовет в полет.
Лик твой ясен. Ангельская тишь.
Пропаду… Погубишь!
– Воскресишь!
2
Утром проснулась трезвой,
К ночи уснула пьяной.
Тысячеградусная твоя любовь
Выпита залпом. Огонь!
Сердце мое стало мишенью
В оптическом прицеле винтовки Амура.
Он стреляет без промаха, автоматически,
Руку набив на великих влюбленных.
У меня за спиной вырастают крылья,
Из моих глаз плещется солнце,
Рана кровоточит красиво,
Кровь, как гранатовый сок, струится.
Слава богам и богиням древним!
Розовощекий Амур ленивый
Знает судьбу своей каждой пули,
Что попадает на выбор спонтанный
В любое предсердие солнцем свинцовым.
Сердце не бьется? Сердце грохочет! —
Птицею в клетке, в тюрьме заключенным.
Освободи меня, освободитель! —
Дыхание Бога в моем дыханьи.
3
Надо научиться дышать ровно рядом с тобой,
Иначе дыхание перехватит от счастья
Просто сидеть с тобой рядом, смотреть на твое
Прекраснейшее – из смертных
и быстротечных – лицо,
И неземные отсветы видеть твоей души,
Как горит она огоньком бестелесным, заре
Рассветной подобна, пламени тихой свечи,
Что в молитвенном храме горит богомольно всю ночь.
Любовь к тебе – это пылинка на подошве твоей,
Единственный вдох воздуха, солнцем пронизанного
Жарким днем, когда во рту расцветают
бутоны цветов, —
Разве достойна твоего мира такая любовь?
Которая станет скромной частицей твоей души
И не обратит рассеянное твое внимание на себя
До поры, пока не настигнет тебя ее красота,
Застанет врасплох, и ты восхитишься ею,
словно Творец.
Только что делать, если вся душа твоя
соткана из любви,
Только что делать, если обожествляю тебя…
Нет мне имени в сердце твоем, в судьбу твою нет пути,
Так зачем дыхание еле перевожу от счастья.
4
Ты мне можешь поклясться на Библии и на Коране,
Что твоя любовь не имеет ко мне отношенья, —
Лишь тогда наши души и наши тела не изранят
Ангел бури священный и огненный ангел мщенья.
Потому что законы и долга и чести нарушив,
Лишь один исполняем закон, изреченный сердцем —
Быть человеком, творить любовь в падших душах,
Очищать ее жемчуг от частичек навоза и скверны.
Потому что выбора два – два конца у кольца
единого —
Или: земной любовью освежевать чувства.
Или – небесной кровью наполнить душу.
– Да возгорится огонь любви непотухший,
Неопалимый, огненной розой цветущий.
5
Что, если не простясь, простимся,
И станет выбеленным лист
Судьбы несбывшейся – летим
На небеса, без долгих виз.
Вдогонку радуге – мосту —
Бежим, творя восьмое чудо:
Мы держим за руку мечту —
Любви друг друга амплитуду.
Нам отворятся небеса…
В доспехах черных рыцарь светлый —
Златоволосый, словно ты —
Пронзит своим копьем поэта
Дракона жгучей красоты —
Любовь земную и соблазны
Мирские – будут воскресать
Без чуда Воскресенья, разно, —
Но голова слетит опять.
Смотри: кто любит – не постится.
Как в отчем хорошо саду…
И, если не простив, простимся —
Господь простит любовь в ладу.
6
Прятаться нечего. Мне все равно,
Что говорят на ладонях – линии.
Выжгу на сердце своем клеймо
Твоего несравненного имени.
Духа печать твоего – как герб,
Татуированный на моей душе.
Имя твое – преломленный хлеб
Тела Христова в цветном витраже.
Терпкого красного – вкус вина —
Вкус твоих губ, как Спасителя кровь.
И оживает смятенно зима
От твоих вещих, пророческих слов.
Храм красоты твоей – солнечный диск,
Луч золотого песка в часах.
На сокровенных застыли весах
Дух твой – и лик.
7
Вволю забыты. Обречены.
Чистой любовью отлучены.
Излуки разлуки
Полощут души
В миру послушников
Контрастным душем.
Страстного танго
Неслышная музыка
Ведет наши души
В покой незаслуженный.
И обрывает у ангелов крылья
Как лепестки ромашек —
И осыпаются, обессиленные,
Снегом на черные пашни.
8
Небесный огонь полыхает в моих глазах.
Я ангел с подъятой трубой, я агнец распятый.
Крылатой мучительной смерти восходит звезда
В зените чернильных небес как знаменье расплаты.
Как просто дар Божий отринуть, не зная его.
До дна пить кровавую, горькую, жадную чашу,
И верить – на дне ее плещет святое вино
Из крови земной, виноградной – любивших и павших.
Созвездия верят в причудливость строк или встреч
И взглядом с небес озаряют уснувшие пашни.
И вся красота, что щемит быстротечность сердец,
Уже увядает. И наша любовь – день вчерашний.
Но страшно смотреть было – ада отверзлись врата
И ровной дорогой багряных булыжников манят.
И рая врата облаков раскрывают крыла,
Впуская нас в гости, где мы – ангелица и ангел.
Но флаги опущены. Светом сияет труба
Средь туч грозовых – будто молния в грозном параде.
И буря стихает. Распятых снимают с креста.
Крылатый – воскреснет. Иным не уйти от распада.
2007
«Твои я напою уста…»
Твои я напою уста…
От масла розового душно.
Чья тень крылата у моста,
Кто ищет здесь другую душу?
Кто, задыхаясь от любви,
Едва переведя дыханье,
Скользнул в подъезд немого зданья
На зов неслышимый: «Приди!»
И разговор наш полуночный
Войдет в легенду или миф.
Возьми, смотри – вот оникс черный,
Гранат пьянящий, Суламифь.
Твоей любви будить не стану,
Доколе не проснешься ты.
В твоей душе пока туманы,
В бутонах алые цветы.
Но твоя шея, лик античный
Уже созрели для творца.
По глыбе мрамора привычно
Скользит движение резца.
И лик твой, грозный и прекрасный,
На нас, как солнце, устремлен.
Кто не был здесь в тебя влюблен,
Напрасно жил с душой бесстрастной.
И в воплощении твоем —
Что в женском, что в мужском обличьи —
Мой взгляд твою лишь душу ищет,
Когда останемся вдвоем.
Смотри, смотри же, Суламифь —
Я подарю тебе полнеба
И полземли. Что хочешь требуй
За дар единственный любви.
За тот ее глоток бесценный
И нежность бесконечных снов,
Когда я знаю – есть любовь
Сильнее смерти и Вселенной.
2008
«Умерло тело. Душа наблюдает…»
Умерло тело. Душа наблюдает,
Как обрывается последняя нить.
Но ради праздника – и гостей на празднике —
Умершему телу приказано жить.
И вот оно бездушное – глазами хлопает,
Улыбается, поздравленья принимает ненужные.
А душа витает вокруг да около,
Готовится в путь по другую душу.
По новое тело… Со старым прощается.
Праздник окончится – все лягут по ящикам.
До трубного дня лишь кости останутся.
Душа тело жалеет, трогает за щеку.
Целует – не пригодилось толком,
Никого не радовало, даже хозяина.
Тело на душу взирает холодно
Глазами бессмысленными без памяти.
Ах, в другое тело лететь пора – рождается!
Заново знакомый мир узнавать…
И все-таки грустно душе – и мается
От привычного тела вновь улетать.
Смотрит, смотрит на тело, как в зеркало —
А тело не видит уже ничего.
А душа летит, и снова – на землю,
И снова идет по земле малышом.
2006
«Неузнаваемый —…»
Неузнаваемый —
Иерусалимский пророк —
Ты умирал,
И в небо летела душа.
Отошла.
Ты остаться не мог.
И тело твое – высохшее —
Которое любили! —
Которое мамка в пеленки
Закутывала, —
Лежало на холодном столе
Бесчувственно,
Под лампой, беспощадно яркой,
В морге.
Как ты стал дорог!..
Но дух исторгнут.
Как примириться
С твоею смертью…
Сколько потом приснишься —
Воскресший,
Неумиравший,
Идущий к дому…
Птицей бездомной
Сбиваешься в стаю
Душ бесприютных,
В белом парящих.
Здесь тебя нет —
Как нет настоящего.
Всю свою жизнь
Ты прошел по краю.
Вот и сейчас – собираешь почести.
Крест твой несут на кладбищенский холмик.
И твое тело ложится долу
В тесную землю. Вокруг да около
Сыт чернозем. В эту минуту
Твоя душа в иных параллелях
Видит отца: «Ну, здравствуй, отче»,
– Добро пожаловать, сын смиренный.
И чернозем становится пухом.
Ты воскресаешь. Твой дух – нетленный.
2006
«Против течения не плыву —…»
Против течения не плыву —
Вниз по течению не спускаюсь —
Не барахтаюсь, не держусь на плаву,
Не тону – на берегу отдыхаю.
Ах, перерыв бы от реки жизни взять —
А потом обратно, в непенный вал —
Бороться, и пощады просить Отчизне, взгляды
Бросая на врагов у моста.
Веслами в них – светлыми брызгами ворох
Стрел – по воде пальнуть. Первым – главное!
Чтоб знали: не просочится ворог
Шеломами кровь зачерпнуть из раны.
Первым – весла поднять, кильватерной
Колонной лодок залечь в дрейф.
На абордаж готовы? – Расплаты
Враги убоялись. Отступают. Сдрейфили!
Ах, перерыв бы от реки жизни
После очередной битвы взять – до очередной…
На берегу – смородина осклизлая,
И дальше – дом. В нем семья – за спиной.
Но вот – готовится новая сеча.
Куда там, на роздых – раны б перевязать…
Гроза подступает. Всполохи недалече.
И вся река жизни – в материнских слезах.
2006
«Вы, умирающие в собственных постелях…»
Вы, умирающие в собственных постелях,
Окруженные заботой сердобольной родни,
Вспомните о тех, кто в жизненной метели
Умер внезапно, кто жил за двоих.
Жилы тянул, жар души растрачивая
На суету серых будничных дней,
В светлые праздники переиначивая
Все из заваленных вами затей.
Кто, вопреки лживым сказкам и фильмам,
Без – завещаний, наследств и напутствий,
Без – возвышенных цитат из Конфуция,
Без – рисования воли и силы.
Окруженный стенами больничной палаты,
Или – посадками, иль – палачами,
Бедный сумою и духом богатый,
Или капризной судьбой опечаленный.
Кто не дожил до постелей, напутствий,
Не причастился – но к смерти причастен,
Тот, кто уснул, чтоб уже не проснуться,
И не простился – прощен изначально.
…Сытые, благодушные, умирающие от старости,
Спокойно смотрящие в глаза смерти,
В привычном тепле, без страха беспамятства, —
Они на райском пороге вас встретят.
2006
«Вижу себя: иноком черным…»
Вижу себя: иноком черным
С безрадостными очами,
Отворяющим двери узорные
В темный храм с восковыми свечами.
Зажигая лампаду красную,
Наделяя свечи огнем,
Слышать крыл движение частое
Ангелов, дремлющих в нем.
В купол взлетающих коротко
Вдоль нерасписанных стен…
Чувствовать шеей и воротом
Шепот нездешних поэм.
Кровом крыл невещественной славы
Укрываться в ночной тишине
И тропою идти под дубравой
По оврагам к святой воде.
Драгоценные звезды все ниже!
Поднимусь и ладонью коснусь.
Знаю: путь мой никем не обижен,
Но обласкан – сказать не берусь.
Здесь, в полях, разнотравье и росы.
В небесах – разноцветие роз.
Никогда не смотреть мне на косы
Золотые девичьих заноз.
Никогда не почувствовать в сердце
Дрожь похмельную страстной любви.
И путем восковым страстотерпца
Не дано до небес мне дойти.
Только в избранном Богу посланье
Черным иноком душу нести
И молитву творить на закланье
Миру дольнему горней любви.
2007
«В перекрестии окна – тело тополя. Распятье…»
В перекрестии окна – тело тополя. Распятье.
И раскинутые ветки – как раскрытые объятья
На кресте Христовой муки, страстно жаждущие смерти,
Обессиленные руки с кипарисовою твердью.
2007
«Живой – значит больно…»
Живой – значит больно.
А мертвый – покойно.
Живому не верится
В то, что с косою
Приходит старуха
Костлявая в черном,
И мертвых – «Спокойной
Ночи!» – вычеркивает.
Что значит живому
Не думать о смерти? —
Не жить и бояться —
Придет и потребует
Уйти без сокровищ,
Без близких – во мрак
Неведенья, небытия —
За так.
2006
«Первый снег на Казанскую выпал…»
Первый снег на Казанскую выпал,
Божьей солью на мякиш земли.
И струение снега – как выдох
Бесконечной прозрачной зимы.
Сфокусировать взгляд на снежинке.
Сквозь нее – облетелость берез.
Ветки хрупкие, точно пружинки,
Держат небо на капельках слез.
И зима наступает украдкой,
Приоткрыв осторожно фату:
Дворик частный. Сараи. Лопаты.
И собачьи следы в конуру.
Снег на крыши ложится, на ветки.
Всем не хватит – жалеет зима
И кладет белоснежные метки
На сараи и крыши сама.
Все внимает звенящему снегу
И вдыхает, почти не дыша…
Мир земной и небесный ковчегом
Белоснежного ждет мятежа.
Он придет и покроет покровом
В городах и посадах дома.
Богородица платом пуховым
Завернет, как подарок, врата.
И закроет проход меж мирами —
Только снегу оставит пароль.
И помянет всех тех, кто не с нами,
Кто покинул земную юдоль.
2007
«Таинство евхаристии свершилось в моих стихах…»
Таинство евхаристии свершилось в моих стихах.
Новорожденный Христос кротко целует землю.
Полночь едет к рассвету в повозке на петухах.
И петушиные перья заре петушиной внемлют.
Долог был день. Но страшней ночь грядущая мраком.
Месяц безжизненным светом, обескровленный,
светит тьме,
Чтоб не споткнулась в сумраке, снимая льняную рубаху
С дня бестелесного, сонно носом клюя в тишине.
Ночь безразмерна. Размеренно тикают ходики в зале.
Щелкают стрелки, к рассвету меряя темный путь.
В тьме обезличенной трудно наощупь идти – и стали.
Двинулись снова. К рассвету выйдут куда-нибудь.
Вот она, ночь, в повязке на безглазом лице – Фемиды
Родная сестра. Как кони, несутся ее петухи.
Рассвету кричат во здравие. Ночи поют панихиду.
Новорожденный Младенец причащает кровью грехи.
2006
«Ангел плачет над чьим-то последним приютом…»
Ангел плачет над чьим-то последним приютом.
Серебряный ангел, смиренно сложивший руки.
Все застыло вокруг – только время идет по минутам,
Истончается струйкой песчаной – без боя, без стука.
Вечность листья золотые кладет в рот покойникам —
для Харона.
Все легенды и боги – придуманные ею задачи.
И не видно с ее непоколебимого трона —
Кто уснул здесь, о ком тихий ангел плачет.
Не о тебе ли, о путник, волочащий ноги
В ноябрьском тумане, сырыми дорогами дня,
Странник, живущий хлебом насущным, дроги
Пропускающий мимо – пропусти и меня.
Не обо мне ли? – Я тоже проеду мимо,
Край синего глаза скосив на его серебро,
Не ожидая от грустной его пантомимы,
Что она затронет собой и мое нутро.
Ангел, серебряный ангел, закланный от Бога,
Скорбно ладони сложив, оберегать чей-то прах.
До трубы Воскресения печалиться одиноко
Над нашим миром, пока не окончится чья-то игра.
Плачет ли на безнадежном сельском кладбище,
Понуром и в мокрую осень, в засушливый год,
Над помпезной могилой или чьим-то холмиком нищим,
Плачет дождиком, моросью, ливнем…
или снегом идет…
Поступью белой пройдет вдоль ненастных селений,
Всех пожалеет – тебя и меня, всех поймет,
Или вернется на свой пьедестал, и колени
Вновь преклонит перед волей Его… и уснет.
Так простоит целый век – век всего лишь! —
как память,
После исчезнет на нашей земле, но зато в небесах
Целым ангелом больше – серебряным ангелом! —
станет,
Молитвенно руки сложившим, стерегущим наш прах.
2006
«Через всю жизнь, вечерами расхристанными…»
Через всю жизнь, вечерами расхристанными,
В сверкании улиц, с лицом пилигрима,
Я пробегаю в своей пантомиме.
Я – не отсюда с мечтой бескорыстною.
Нашим иль вашим, плохая, хорошая,
Странствуя мимо с душою-шарманщиком,
Я все равно – воробьёныш взъерошенный,
Ангел-поэт, не родившийся мальчиком.
Как и пришла в этот мир – обнажённая,
Так и отсюда уйду – не разжившейся,
Светлой мечтой о любви опалённая,
И – окрылённая – жизнью приснившейся.
2011
«Время быстрее. За полчаса – полвечности…»
Время быстрее. За полчаса – полвечности.
Конвульсирует пульс. Обгоняю по встречной всех
В неадеквате – как водки выпила —
Не помню, что минуту назад выкинула.
Из точки А в точку Б несусь. Додж – черная линия —
Мной перечеркивает вены невинные:
Люди, как кровь по жилам, пульсируют
По дорогам шара земного – старинного
Глобуса – кровь пьет, питается плотью,
Мечтами, эмоциями, тем, что зовется – любовью,
Ее иллюзиями, тем, что их создают – люди.
В точке конечной – приду к бесконечности.
Там нет любви, там иллюзия вечности.
Всё = ничего (параллельные крайности
Знаком равно исключают случайности).
2011
«Сняли с лиц ювелирные маски…»
Сняли с лиц ювелирные маски.
День субботний. Покров. Красоты
Настоящей не видно за краской.
А без краски – безмолвные рты.
Осень серая. Бледность и тени,
Вечерея, наводят на мысль
О безвольных больных привиденьях
Безымянных бессвязных молений,
Параллельно взлетающих ввысь.
Не коснусь безмолитвенным вздохом
Таинств серой души вечеров,
Что смеркающимся смотрит оком,
Как зарей пламенеет любовь.
Как становится хрупкой и тонкой —
Как полоска закатной межи,
По которой ступает сторонкой
От земли незакатная жизнь.
За которой с косой лунносерпной
Смерть торжественный траур ведет,
И зияющей тьмой милосердно
Приближает воскресный восход.
Ты ли это, задувшая свечку,
Освещавшая сумраку путь,
Вдруг выводишь рассвет за уздечку,
Расписной, как пурпурная ртуть.
Ты ли в белых одеждах нетленных
Зажигаешь пасхальный рассвет
Красной свечкой во храме вселенной,
Предвещая заутрени свет.
Ты ли чистой прозрачной росою
Запиваешь вчерашний угар,
Умываешься божьей слезою,
И звездой занимаешь пожар.
Ты, Россия, внимаешь лишь слову,
Что сияет в грядущих годах,
Где воскресшее таинство снова
О небесных расскажет страдах.
Вот тогда и сольются все реки
Твоей пролитой крови в одну.
И снесут на пути все помехи
К светоносному новому дню.
2006
«Пот земли! Ее вспаханный лоб!»
Пот земли! Ее вспаханный лоб!
Зеленый травник волос…
Ослепительный гелиотроп
Раскрывает бутоны роз.
2006
«Тебя война поцеловала…»
Тебя война поцеловала
Холодным поцелуем в лоб.
И полувека было мало
Забыть предсмертный твой озноб.
О, сколько безымянных пало! —
В безмолвных паханных полях
Белеют кости, и провалом —
Войны глазницы в черепах.
И поцелуй ее бессчетен
И длится бесконечный век.
И во гробах, без лиц и плоти,
Один и тот же человек.
Многажды сваленных скелетов
Он обладатель, он зарыт
В одном, другом гробу, и в третьем…
Чей муж, чей сын здесь был убит?
Отдавший тело в мясорубку
Войны, шагающей по ним,
Он или ты – упал здесь в рубке,
И ладаном курился дым…
Теперь – перезахороненье.
И в кучу свалены в гробу
Те, кто последнее сраженье
Здесь вел в беспамятном году.
Тебя победа целовала,
Не зная имени, лица.
Смерть – зрячая. Любовь – слепая:
Целует душу мертвеца.
2007
«Пригоршней зачерпну песок…»
Пригоршней зачерпну песок,
Умою им лицо.
И – нет лица.
Лишь мертвеца
Пустыня пьет мой сок.
Песок я высыплю как пыль,
Разжав его в горсти.
И – нет меня.
И даже быль
Меня не воскресит.
2006
«Христос-романтик неисправимый…»
Христос-романтик неисправимый,
Господь с тобою пребудет ночью
Перед распятием, и многоточие
Поставят пером своим херувимы.
И время движется неумолимо
Твое: судьба – не Иуда продажный.
Рассветный час. Сменяется стража.
И чашу твою не проносят мимо.
Христос-страдалец неутолимый,
Крестовый твой жертвенник – тяжкой ношей.
Лампады гаснут. Наместник в ложе.
И час Воскресенья еще незримый.
2006
«До околицы, до поворота…»
До околицы, до поворота,
Где дорога уходит в поля,
Я увижу простые ворота
Лучезарного монастыря.
Вот кресты парят в воздухе тонко —
Как персты богословных святых.
Смотрит в небо лучистое око
Фресок и куполов золотых.
Вот лампада горит у иконы
Алым пламенем бедной свечи.
И плывут разноцветные звоны.
И под звоны плывут куличи.
Постучишься – ворота открыты.
Проходи, тихий странник, молись.
Чтоб открыли простые молитвы
Светлый путь в лучезарную высь.
Чтобы выстрогал в сне деревянном
Крест живой, что воскрес наяву,
И вознес его в день осиянный,
В золотую свою синеву.
2006
II
Алена!
Зеленые склоны
любви – преходящи и тленны,
как путь от бессмертной Алены
к прекрасной,
но смертной Елене.
Ты, однако, люби.
Валентин Устинов,
автограф на книге стихотворений «Сентиментальные деревья».
«Плоть в платье облечь, бесплотную душу – в плоть…»
Плоть в платье облечь, бесплотную душу – в плоть,
Беспочвенный дух земли в почву одеть, в чернозем.
Чтоб колосом хлеб пророс, в душе созревала рожь,
И полотняным парусом платье смотрелось на нем.
2006
«Люблю тебя – до оцепененья, до гнева —…»
Люблю тебя – до оцепененья, до гнева —
За то, что люблю, что сбросилась с неба —
На землю, за то, что каюк – без тебя мне,
За то, что каюта для нас в деревянном
Ковчеге, что Ной сколотил до рассвета —
Готова, люблю за то, что мы смертны,
За то, чтоб живые держать твои пальцы —
Своими живыми, что мы – не расстанемся.
2006
«Что остается от любви…»
Что остается от любви,
Которая казалась вечной,
Спиралью розы бесконечной,
Шедевром Спаса-на-Крови.
Что остается от потуг
От обывательских, попытки
Любовь вернуть, надев улыбки,
Презренья победив недуг.
Как в этом мире быстротечны
Слова любви, ее дела…
И быт земной, хоть и не вечен,
Да вырвет у любви крыла.
И, обессиленная, рухнет
На площадь мертвую камней.
Со струйкой крови жизнь потухнет,
Но станет на земле светлей.
И дух любви, бескрыл, но вечен,
Пойдет скитаться по земле,
Сердца людей – вочеловечит,
И опалит, кто спит – на ней.
Лишь в комнате – слепой, потухшей,
Ненужной – мертвых два крыла,
Как две спеленутые души,
Ждут Воскресенья и Суда.
2007
«Подарки на свадьбу вышли из срока годности…»
Подарки на свадьбу вышли из срока годности.
Прости, что меж нами так и не вышло любви.
Облегчить нашу агонию мне не хватает подлости.
Тебе – воскресить останки любви – не хватает души.
На лицо мое утром ложится свинцовая изморозь.
Словно маска на карнавале – морозный узор.
Сердце розой разрезал осколок каинского зеркала.
Кай – настоящий потомок Каина, убийца в любви,
но не вор.
Я – настоящий потомок Каина, как и ты.
И, как древние предки, строю акрополь на пепелище.
Ты просмолить пытаешься лодки дырявое днище,
Что разбилось о скучный, рутинный и будничный быт.
Праздника нам не хватает. Но праздники – выдумка.
Дни, в которые все легко веселиться должны,
Жить в гламуре и глянце – из сердца осколки
все вынуты,
И усыпана их бриллиантами усыпальница нашей души.
А с неба снежинками сыплется хрупкая вечность,
Разбитая вечность любви. В душу падает снег.
И времени нет – за воротами нашей беспечности
Каждой твари по паре Ной собирает в ковчег.
2007
«Ковчег уплыл. Мы ждем потоп всемирный…»
Ковчег уплыл. Мы ждем потоп всемирный,
Когда на нас обрушится поток.
Потомки Ноя спрятались в квартиры.
Для нас ковчегом будет свежий гроб.
В нем мертвою сосною пахнет живо,
И тесен узкий и последний кров.
Но как в мешке не сможешь спрятать шило,
Так мы с тобой несем в себе любовь.
И в теле гроба, в оболочке тела —
Двух тел – бессмертно спрятана душа, —
Душа любви, и дождевые стрелы
Ее не тронут лезвием ножа.
Разбухло древо. Смертное и в мертвом,
С живым дыханьем истинной любви,
Услышало: потопа звуки стерты.
Наш гроб причалил. Можно выходить.
Откинув крышку гроба к новой жизни,
Узрели голубиные крыла.
И на ладонь упала нам снежинка.
И веточка оливы расцвела.
2008
«Бабка Любовь… С лицом вне времени…»
Бабка Любовь… С лицом вне времени,
Но по возрасту – старшая из богов.
Подслеповатая – в душу верит,
Если в глаза прямо смотрит – любовь.
Считывает, как с цифрового носителя,
Жизненный опыт моей души,
Кто я – носитель мысли великой
Или обычной флешки зажим.
Дремлет, убогая, с улыбкой бесстрастной…
Ветхость в излучинах кротких морщин…
И антиподом – девушка красная
Смотрит на женщин, глядит на мужчин.
Тем, у кого молодые души —
Отсвет дается ее земной, —
Страстным намерением не нарушить
Древнего культа ее покой.
Богослужение – для посвященных,
Призванных свыше и видящих знак.
И не дано даже старым ученым,
Жизнь посвятивших теории, знать
Таинство древней религии слова,
Смертности тела, бессмертья души…
Та, что они называют любовью —
В печке огонь раздувает в глуши.
2008
«Мои глаза – расплесканное небо…»
Мои глаза – расплесканное небо,
В синь вылитая водка. Сколько грамм —
По пятьдесят, по сто – попало в левый,
И в правый – сколько недолили там?
Моя душа – а что она, родная, —
В нее всадили острый, свежий кол.
И долго в белом плакала, стеная,
Покуда тело подали на стол.
2008
«Я уже твоего лица не помню…»
Я уже твоего лица не помню.
Помню, как губы его касаются.
Знаю, что черти пляшут в омуте
Глаз моих синих, солнечных сальсу.
И по воде безмятежной – искры
Золотом вспыхивают, слепя,
Под музыку, что неизбежно их высечет
Копытцами прыгающих чертенят.
2008
«Звезды сорвались с ночного небосклона…»
Звезды сорвались с ночного небосклона.
Стало небо черным. Слышится окрест,
Как гортанно вороны стаями проворно
Налетают склевывать млечный звездный крест.
Каждому – по бусинке и по бриллианту
В звездный клюв достанется – унести с собой.
Сдернут плащаницу черную с заката,
И с рассвета снимут плащик голубой.
Обнажится тело вечное Вселенной.
Будут только звезды и луна сиять —
На распятых пальцах вечности нетленной,
Звездный кров с которой позабыли снять.
Только налетели вороны седые…
И теперь – воскреснет. Раньше, чем в три дня.
На дорогах вечности дремлют постовые.
Он пройдет, воскреснув. И найдет меня.
2008
«С Востока на Запад, влюбленно стихи читая…»
Бабушке – поэту Галине Григоренко
С Востока на Запад, влюбленно стихи читая
В российскую ширь, глубинную синь, окоем,
Идешь по России, лица ее не забывая,
Хоть видишь натруженных рук лишь ее чернозем.
Большой или малый вдруг город
мелькнет тебе древний,
С церковным стозвоном, базаром; где хлеб да уклад,
Иль выйдешь дорогой в красивую чью-то деревню,
Где в каждой избе серебрится иконы оклад.
Все взгляд примечает. На радость и сердце созвучно,
Все песни в душе расцветают торжественно в лад.
И вечером поздним горят огоньки, и не скучно
Идти на уютный их зов, как стемнеет закат.
Как солнце уйдет озарять незнакомые земли.
Лучом своим, как маяком, освещая пути,
Так сердце, в преддверьи зари,
без смущенья приемлет —
За ночью опять будет утро, и тьму – озарит.
2006
«В этом мире солнце всходит раньше всех…»
В этом мире солнце всходит раньше всех.
Всходы неба светлым ходом в рост идут —
парад планет.
Плотным телом, мимоходом, колосится солнца хлеб.
В этом мире жизнь восходит раньше всех.
2006
«Под твоим балконом песни…»
В сапогах бутылками…
А. Блок, «На Пасху».
Под твоим балконом песни
Буду петь я про отраду,
Про ее высокий терем,
Про закрытый – мне – подъезд.
Брошу в ящик твой почтовый
Я цветок до крови красный,
Расцарапанный шипами,
Словно сердце у меня.
Не молчи ты, не томи ты —
Доведешь меня до срыва,
И тогда тебя забуду —
Вдруг меня полюбишь ты?
2007
«Затаив дыханье…»
Затаив дыханье,
Зажав во рту,
Кувырком, на ходу,
Пуская слова,
Я увижу, почувствую – еле дыша,
Как дрожит твоя живая душа
На кончике языка-ножа,
Как лежит под небом живая душа,
Протянувшись без имени, без гроша,
Как душа отдыхает в казенном рву,
Поутру проснувшаяся с ни шиша.
Нищий – Ницше читает. Слова
Из уст Заратустры – едва-Е2 —
Е4 – и шах! – разбери – не поймет,
Как тучка в виде ведмедя – на мед.
И дрожит твоя живая душа
На острие карандаша.
И дрожит твоя живая душа,
Превращаясь в высокий полет.
2006
«Мои стихи – это раны на теле души…»
Мои стихи – это раны на теле души,
Нанесенные ножом и мечом —
Разбойника, рыцаря, в грозной тиши,
В поединке турнирным пред королевским двором.
Есть старые раны – не больно рубцам,
Когда их касается лен или шелк
Рубахи, пальцев твоих… я псам
Отдам растерзать их за новый стишок.
За тщательный, верный, разящий удар
Рукою достойного – режь меня, бей! —
Я к ране моей прикоснуться не дам
Ни окрику света, ни шипенью теней.
2007
«С деньгами мы живем гражданским браком…»
С деньгами мы живем гражданским браком:
Я загса жду, они идут к другим.
И я опять слоняюсь по баракам,
А за спиной – крылатый серафим.
Таскаю за собой его повсюду.
Мы делим все – снег и дождя ушат.
Из одного мы завтракаем блюда
И пьем вино, сплетясь, на брудершафт.
Похожи его крылья на стрекозьи —
Прозрачные, как невесомый тюль.
И корчим мы друг другу морды козьи,
Когда садимся за судьбинный руль.
Нет-нет, да промелькнет по бездорожью
Дороги серебристой гладкий щит.
И серафим наговорится с рожью,
Насмотрится, какой отсюда вид.
И вспомнит рай – а много ль ему нужно? —
Не век вино хлебать и хлеб свой есть.
И улетит. И мне поранит душу
Так, что деньгами не залечишь здесь.
2006
«Сапфо диктует мне по-русски…»
Сапфо диктует мне по-русски,
И не вмещается стих в узкий
Пролет из лестничных стихов.
Любовь широким океаном
Затопит землю утром рано,
Но солью лишь растравит раны
Пусть несодеянных – грехов.
2007
«И огоньки на елке лихорадит…»
И огоньки на елке лихорадит.
Январь приветлив. Белой стала грусть.
Меж нами – слово. Знаем наизусть.
Как шар земной, прозрачный – между нами.
И не дает приблизиться на миг,
Когда часы проносятся минутой.
Миг – вечен между нами, неделим
От сотворенья мира – помним смутно.
На шахматной доске – два короля
Не могут до конца окончить битву.
И между ними – гулкая ничья,
Как в небо не дошедшая молитва —
Коснуться твоих губ, твоей щеки
Любви небесной и бессмертной ради.
И словом стать в тепле твоей руки…
И светом засиять в твоей лампаде…
2008
«Жизнь тиха, как ночь, и не имеет смысла…»
Жизнь тиха, как ночь, и не имеет смысла.
Звезды-горностаи мантией горят.
Распростершись по небу, мантия нависла
Ночью над землею, утро сторожа.
О, как бледно небо! Край его так беден —
Из холстины грубой утренней зари.
Солнце выплывает павой, словно лебедь,
И без всякой мантии целый день царит.
Суету наводит, улыбаясь весело:
Всяк снует проворно по своим делам,
Пока ночь на небе звезды не развесила,
Все дела дневные взвесив на весах.
2006
«И вновь твоих очарований…»
И вновь твоих очарований
Знакомый шепот. Шелест тихий.
Твоя душа парит над книгой,
Врачуя будничные раны.
И я тетрадку со стихами
Открою для твоих созвучий.
Перо чернильное, как лучник,
Стреляет строчками-мечтами.
И от бумаги отсвет светлый
Мне на лицо ложится бликом.
Я андрогин, душой двуликий,
Лицом двудушный – лик поэта.
И ты меня не бойся, юный
Мой сон, привидевшийся явью:
В любви я малодушьем явлен,
В великодушие влюбленный.
2007
«Звезды…»
Звезды
Похожи на бриллиантовые пуссеты
В черном золоте вечернего неба.
Роза
Ветров в 16 веке напоминала солнце,
Раскрашенное вручную.
Проза
Жизни приводит к поэзии —
Не обязательно смерти.
Слезы,
В отличие от
Гроз,
Не составляют
Угрозы.
Бронза
Великого памятника позеленела.
2006
«Спасибо тебе за то, что был рядом…»
Спасибо тебе за то, что был рядом,
За то, что давал дышать лишь небесным,
За то, что с тобой мы по небу бродили
До грехопадения Адама и Евы.
За то, что давал мне гореть – а не гаснуть,
И что вдохновлял на стихи и поэмы,
Что в небе сияя – зияла я страстно
Обугленным сердцем – горелым – горела.
И тлела я телом земным сухопутным —
Тела разгорались небесные ярче.
И ночью в аду я сгорала, а утром
Душа закалялась и делалась старше.
И я на земле аромат источала
Диковинной розы, а в это же время
Душа фимиамом небесным дышала,
И в этот момент ты со мной был на небе.
И в этот момент ты со мной на земле был,
И вместе дышали пьянящим дурманом.
Тебя я любила как ангела света —
За вдохновение, за испытание.
2010
«Скудно, скучно жить, душой и телом…»
Скудно, скучно жить, душой и телом
Не стремясь в иные рубежи.
Вот и над тобою поседело
Небо, словно в майские дожди.
А душа-то стала птицей белой,
Фениксом из пепла и золы.
Полетела. Как бы я хотела
Вырвать твое тело у земли.
То, которым в смерти не владеешь,
И душа свободная летит
В солнечный и точечный зенит,
Пронизая лунные аллеи
Новой, неизведанной, земли…
2006
«Больное сердце все встречает…»
Больное сердце все встречает
Тревожней и острей ума.
И книг раскрытые тома,
Их запах пыльный, их страницы,
Чуть пожелтевшие с краев,
И в них – слова, что будут сниться,
Как предсказанье вещих снов.
2007
«И мать-сыра земля обрежет пуповину…»
И мать-сыра земля обрежет пуповину
Моей души, и вновь бессмертной стану я.
И полечу я в высь, а может быть, в низину,
Пером иль камнем белым в бытие небытия.
2008
«Спасибо телу за приют…»
Спасибо телу за приют,
Спасибо жизненным обманам,
Путям с лобзанием расстанным,
И судеб крестному жнивью.
2007
«Жизнь глаза завязала, подобно Фемиде…»
Жизнь глаза завязала, подобно Фемиде,
И на цыпочках мимо меня прошла.
В своей простенькой, черной и скромной хламиде
Прожила меня жизнь, будто я – не жила.
2007
«В начале было слово…»
В начале было слово.
В конце будет вздох.
2006
«От Саломеи до Суламифи…»
От Саломеи до Суламифи
Прошла дорогою неземной,
Держа в руках судьбоносные нити
Солнце и звезды связав с луной.
От нежеланной – к любимой, обратно —
К брошенной, и наконец-то – к живой,
Женщиной, ставшею неадекватной
Которой понятен и царь, и изгой.
Ставшая маленьким слепком из глины,
Дышащим через чужие уста,
Глиняной птицей для клетки мужчины
Пленною Евой из тлена ребра.
Я выдыхаю огонь и усталость
И, сотворенная заживо, жду —
Дашь ли мне, Господи, милость и малость —
Фениксом вновь засиять в Твоем лбу.
2009
III
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий.
И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.
Апостол Павел,
1 послание к коринфянам.
Ночь пройдет, и день воскресения воссияет
Святой Климент Римский
1 послание к коринфянам.
«Боялась раненых и убитых…»
Боялась раненых и убитых.
Боялась верить, боялась жить.
Боялась стать навсегда забытой.
Боялась чувствовать и любить.
Зато не боялась прицела рока
И пущенной наугад стрелы,
Желанья зимой умереть до срока
И исполненья его до весны.
Толпы, насмешек… Ворона белая —
Иль, может быть, стреляный воробей —
Она улетала в иные пределы,
Где судьбы – читаемы, души – взрослей.
Где страха нет за извечную плоскость
Тире словно минуса (жизненный миг!),
Вычитающего дыхания носкость
Из плоти рожденного – в плоть земли.
Отчаянья – чаять. Гореть – не сгорая.
Незримые в небе увидеть следы.
Идти на восток, чтоб проснуться у рая,
В ладони зажав луч сверхновой звезды.
Небесных сокровищ коснуться душою…
И по облакам, словно те – корабли,
Спуститься на землю вечерней тропою —
Отдать все за взор лучезарный любви.
2008
«Заснула однажды собой. Проснулась однажды собой…»
Заснула однажды собой. Проснулась однажды собой.
Мне снятся стихи. Я вижу – начинается в небе прибой.
Глаза прозревают тело, не узнавая черт.
Я чувствую новь. Я вижу – бессмысленный разлит свет.
Бесстрастный и отстраненный, сияет тебе и мне.
Бесчувственный – на влюбленных, как лампочка
льет в окне.
Такой же, как мое тело – лишь служит моей душе.
Носит ее за пазухой, в дышащем мираже.
Глаза прозревают тело, привыкая к новым чертам.
Глаза излучают душу, воздвигшую новый храм.
2009
«Солнце вечернее… С ласковой грустью…»
Солнце вечернее… С ласковой грустью
Светом лучей гладишь город уставший.
Пыльные крыши, творенья искусства,
Площади, реки, закатные башни.
Солнце вечернее… Отсвет румяный
На твоем лике не гаснет прекрасном.
Нежится лаской твоей несмеяна,
И улыбается даже несчастный.
Мир воскрешаешь своим поцелуем,
И заживают смертельные раны…
Солнце вечернее! В ласковых струях
Сердце мое избери своим станом.
2009
«Родственник – соловушка – поет…»
В тайник души проникла плесень.
А. Блок.
Родственник – соловушка – поет.
А в больничном парке – майский вечер.
Тишина. Каштановые свечи
Расцвели. Сирень почти цветет.
Дышит мир весною несравненной,
Незагубленным цветением весны.
Не разрушены еще ее творенья.
Не развенчаны влюбленные творцы.
Только майский полумрак вечерний
Проникает в тайники души…
И на остриях и звезд и терний
В соловьиной мается глуши.
2009
«Мир держится на любви…»
Мир держится на любви:
Кто-то – верит, а кто-то – вертит.
2009
«Осенью любовь умирает…»
Осенью любовь умирает…
Пустеет душа, как дерево в поле.
И листья золотые устало лежат
На черной земле обездоленно.
Воспринимаешь их знаки особенно.
Отстраненно следишь – как свитки, закручены.
Прожилки прозрачные – как письмена,
Слова о любви – прозвучали, отмучались.
Догорают на черном – узорами желтыми.
Разгадать их загадку – потерянный смысл:
Летом шумели зеленой и сочной
Листвой, без загадок откровением радуя.
2009
«Это не дождь…»
Это не дождь.
Это стук твоих пальцев
По клавиатуре.
Набираешь кому-то
Нежные тексты.
Это соседи
Водоворотом
Смывают бачки
По шумным трубам.
Это мои ссыхаются губы.
Это трещит по швам наизнанку
Живое сердце мое,
Тобой сшитое.
Это – изжитые наши стремленья.
Осень. Любовь умирает в агонии,
Как в предыдущем стихотворении.
Я уже не хочу:
а) ругаться;
б) устраивать сцены;
в) выслушивать сказки.
Я уже не воспринимаю
многоликость и многомерность маски,
которую ты меняешь часто,
что я иногда опасаюсь провала —
любви, отношений, лица – под нею,
провала в глазницы, прогала
тела – пропало.
А с ним и душа куда-то,
Которую видела вместо страсти.
Теперь и сама – не знаю, не рада,
Не счастлива, а —
Разрываюсь на части.
Я ловлю себя на:
1) том, что собираюсь
сделать вид спящей,
когда ты ляжешь
спать со мной рядом;
2) что настоящей —
хуже – живой
себя не ощущаю;
3) что я не несчастлива,
просто – не счастлива;
4) как вариант – я не чувствую боли —
бешенство. А потому опасаюсь —
живое ли сердце,
жива ли любовь моя.
Все бесполезно.
Скажи – отношения портят двое.
Скажи – отношения держат двое.
Скажи – мы воюем друг с другом?
С собою?
Надеяться нам
Или падать в бездну?
Надежда играет в смерть долгоиграюще.
Любовь умирает мгновенно.
Как пена. И круговорот любви в природе
Уже завершен, как и – совершенен.
Любовь по расчету?
Любовь по обмену?
Любовь нерасчетлива
И неразменна.
Но хуже всего – любовь
Одинока.
И смотрит – волком.
И воет – волком.
И катится – волоком,
Об который, послав, вытирают ноги.
Любовь никогда не уходит гордо.
Она уползает зализывать раны,
Глаза опустив, запрокинув голову.
Любовь никогда не бьет по карману.
Она всегда берет за живое.
Тебе – знакомо?
И мне – знакомо.
Как сердце в боль,
Любовь закована
В стереотипы псевдолюбовей.
Она отречется от этого мира.
Она остается мифом.
И мы выбираем ее заменитель
И остаемся с разбитым корытом.
Может, не надо? Квиты?!
2009
«Человек, в котором говорили светы…»
Человек, в котором говорили светы,
Ангелы крылом касались пола,
Стал забытым, перестал – поэтом,
И душе его настало – быть бесполой.
С равнодушьем мир воспринимая,
Ангелам не отряхая крылья,
Он несет в миру свое бессилье,
Обходя вокруг дозоров рая.
На груди – не ключ, а крест от входа —
И, как встарь, калитку не откроет,
Не войдет. И мыкаясь со сбродом,
Отвратится от призывов Ноя.
И пока ковчег готов к отплытью,
Будет ждать иные знаки свыше —
Когда светы спустятся в забытье,
Ангелы заговорят из ниши.
2010
«Бог – слово, я – слова. Поговори со мной…»
Бог – слово, я – слова. Поговори со мной.
На твой словопоток в обмен родится слово.
Я сущую любовь возьму первоосновой,
И в сути бытия вдруг зародится ток.
И сущность быта вновь отступит перед словом.
И в ритмике стиха, в рифмованности строк
Вдруг сотворится мир, что вновь на миг основан —
К погибели его ведет словоотток.
2010
«Пленником, птичкою райскою…»
Пленником, птичкою райскою
Ощущаю себя в твоей клетке.
Оперенье мое жаро-птицево
Глазам твоим встречно сияет.
И хотя говоришь, что милее
Тебе воробей невзрачный,
Улететь не могу – а кто же
В темноте сиять тебе будет?
2010
«Я, наверно, когда умру, почернею —…»
Я, наверно, когда умру, почернею —
От злости и зависти к здесь живущим.
И я, увы, уже не молодею —
А все прислушиваюсь к зовущим.
Пытаюсь всматриваться в отраженье —
Свое – ища свою уникальность,
И не обращать на других вниманья,
Видя в них только банальные тени.
Зная, что каждый един – как солнце! —
Зная при этом, что память – тщетна,
И сберегает людей ущербно —
Себя хочу на земле восполнить.
Звучащей в ветре, машин шуршании,
Счастливом голосе или крике —
Я ощущаю себя в изгнаньи
От этого мира – простых и великих.
Я наслаждаюсь любым мгновеньем,
И ощущаю его так остро,
Как одинокий исследует остров,
Радуясь новому – и спасенью.
Через ступеньку стою от рая,
На седьмом небе – за час от счастья —
Хочу оставить себя настоящей —
Любимой, живой – я верю и знаю,
Что я, с улыбкой летящей, мимо
Спешу, в разговорах о вечном с Богом,
Веками идти своею дорогой,
Рыцарем странствующим, пилигримом.
Хоть люди – те же, и небо – то же,
Меняется с замка на мегаполис
Пейзаж окрестный, меняется голос —
Иль остается, во мне ж воскреснув?
И ни о чем – ни жалеть, ни плакать —
Жить, только жить, и любить, и верить,
И, разбивая сердца и колени,
Снова вставать и идти на плаху.
Чтобы сложить не голову – душу,
Крыльев над ней сомкнув оперенье.
И воспарить над земным мгновеньем —
Там равновесия не нарушив.
2010
«Сквозь пыль на меня смотрит…»
Сквозь пыль на меня смотрит
Всевидящим Оком,
И я на него смотрю – злая:
– Ты, наверное, был в депрессии,
Этот мир создавая?
Иначе бы здесь не мучились,
Не гадали бы, не страдали.
Иначе бы здесь – не любили.
Любовь – не только слепая. —
Устало глядит и внимательней.
Око синеет грустью:
– Ты сама не в депрессии,
Мир создавая в искусстве?
Стих высекаешь новый —
Под руку чем попало.
Даже не остановит,
Если чернил станет мало.
Будешь шептать губами,
Пробовать стих наощупь.
Что, в нем не любят? – Не знаю.
– День отдели от ночи.
2010
«Тягостные, тягомотные дни…»
Тягостные, тягомотные дни.
И слезы такие горячие,
Когда из зажмуренных глаз брызжут.
У меня нет выхода. Смерть – сводне сродни —
Сватает, хвалит себя, невесту лысую.
Сманивает, смахивает на сторону —
Незачем жить.
Зачем – вот так да вот этак —
Коль все опротивело.
Бесит, не радует, кажется грязью во лжи,
А там – интереснее, там – с настоящим все именем.
Каждое дерево, каждый цветок, человек.
Здесь все – невнятные грезы, эскизы, иллюзии,
А настоящий – застывший в изломинах снег —
Небесной снежинки земное мгновенье за шлюзами.
А тут еще лодку увидела в сувенирном отделе —
Так и почудилось – поплыву
Ногами вперед, посреди реки
В ладье расписной, в благостной тишине
обезлюденной,
Чтоб надо мной не галдели
Безучастные родственники и сочувствующие воробьи.
И вот там-то начнется самое интересное…
Шлюзы откроются, там, впереди – две горы.
Легкий туман, вода мягко плещется, пресная,
Над ухом, о борт спотыкаясь, у самой кормы.
И больше не будет – мелочности, бытовухи.
Наконец-то не будет ничего раздражать.
Занимать мои мысли пустым, не стоящим духа,
Чем-то обыденным, мелким – не стоит писать.
И вот туда, к этим воротам в ущелье
Направится лодка моя. Станет легче туман.
Но дальше пока я не вижу.
Жизнь все-таки щемит.
Пытается предостеречь: может, это – обман.
И все настоящее, четкое – здесь,
Хочешь – можно потрогать,
Почувствовать – чувствами – всеми шестью —
Кроме чьих-нибудь чувств,
А впрочем, шестым можно все,
Но всего – понемногу,
Чего не дается почувствовать теми пятью.
Се – человек. Это – дерево, это – улыбка.
Это – сияние глаз того, кто любим.
Звуки в мелодию складывай – нету ошибки,
Если поешь от души здесь живущему – гимн.
Если поешь о любви…
2010
«Знаки вижу. Сердцем вижу…»
Знаки вижу. Сердцем вижу.
Леденцовые деревья.
Небо ранне-голубое,
Как шутихою – весна
Выступает, подбоченясь,
И ручьи, как бусы, нижет,
И они бегут гурьбою,
Снег толкая ото сна.
Ах, февраль – как недотепа,
Задержался в зимней сказке,
В замке Снежной Королевы
Вместо льдинок – грязный лед.
И зима – уже растрепой —
На санях сбегает тряских,
Не оглядываясь влево
Или вправо на народ.
А народу – нету дела
До какой-то замарашки,
Девки в юбках и без шапок —
Все на диво хороши!
Глаз замают – загляденье!
Эй, поэт, бросай бумажки,
Выходи, почувствуй запах
Расцветающей души.
2010
«Как по носу щелбан – полыни аромат…»
Как по носу щелбан – полыни аромат,
И запах чабреца, и жар земли прогретой.
С российских я полей, где василек – мой брат,
И синь в глазах моих – сапфирового цвета.
Которым небосвод под вечер полонен,
И кони – облака пасутся в синем поле…
С небесных я полей, и взгляд мой – окрылен
Простором тишины и несказанной волей.
И словно за спиной два выросли крыла.
И броситься в полет неведомый не трушу,
Поскольку на земле – смиренной не была,
И плесенью тоска мне разъедает душу.
Я вырву из крыла чуть теплое перо —
Из правого крыла оно ясней и тверже.
И свет моих полей мне ляжет на чело,
И отсвет красоты вечерней обнадежит.
На кончике пера, по букве из чернил
Сочатся строки – о зажарившейся грусти,
Потрескавшейся, как вдруг пересохший Нил,
Как мои губы без твоих – и их искусства.
Я ангел и поэт. И лопаются все
Запутанные и распутанные нити,
Когда в полете я вдруг восхожу к звезде,
И славлю я любовь и Господа в зените.
И точкой над землей, парящей в высоте,
Я падаю стремглав к распахнутым низинам,
И воздухом полей дышу я в синеве,
И синевой небес пишу в своей долине.
2010
«Мне очень больно уходить отсюда…»
Мне очень больно уходить отсюда.
Я на земле – отсчета точка чья-то,
Откуда нет ни в прошлое возврата,
Ни в будущее хода. Кто осудит?
Шаги мои касаются стаккато…
И голова твоя – опять на блюде…
Я здесь танцую. Я – движок в движеньи,
И двигаюсь я музыке не в такт,
И снова я любой нарушу пакт,
И вырвусь я из круга, пусть – в круженьи,
Но кружева плести не буду – факт —
Не кружевница – бью на пораженье.
Все краски мира пью, смешав, как яды.
Блеск солнца измеряю на караты,
Но чту иконы я не за оклады —
За чудеса, и верю, что когда-то
Я с наслаждением уйду отсюда,
И не оставит следа точка чья-то.
2010
«Только и живет…»
Только и живет,
Что хлебушком да небушком
Русский наш народ —
Набожный, грешный.
Только и слывет
Матушкой – родина,
А на деле – снег
Выпал на угодья.
И собачьи морды
Похожи на волчьи,
Человеческие лица
Встречных – не лучше,
И метет пургой
Новогодней
Ветер по земле.
Холодно. Скучно.
Белый с серым, крошки снега
По асфальту – полонез
В замке Снежной Королевы
И под сводами небес.
И одна шестая суши,
А быть может, три шестых
Превратились в снег, и тучи
Новый снег несут на них.
Королева Снежная —
Тучная баба.
На глазах тучнеет
Белыми хлебами.
Холодно с ней.
Неинтересно. Скучно —
До немилосердия —
С ледышками-глазами.
Весь ее гламур брильянтовый —
Снежинки,
Что весной растают
Прошлогодним снегом —
Много не допросишься.
Стало быть, фальшивки.
Стало быть, напросишься
От весны в брегеты.
Только бежать
От паршивки некуда —
Царствовать законно пришла,
Паскуда.
Завалила серебром
Города все и села,
Всё б собрать, да в лицо
Ей швырнуть, иуде.
Да бежать в теплый край,
Где солнце и море,
Только что там делать,
Если здесь моя родина.
Буду мерзнуть, словно волк
У новогодней елки,
Будем вместе пропадать
В радости и в горе.
2010
«Родиться, чтобы умереть…»
Родиться, чтобы умереть
На плахе гордо, иль в сраженьи —
И жить банально много лет,
Смиряясь перед пораженьем.
Родиться, чтобы прозвучать
Веселым именем, и ярко
Цвести, и даже – освещать
Во взгляде пламенем фиалки.
Родиться, чтобы быть собой —
И Боговой, и в этом свете
Смотреть, как небо пред тобой
Отводит щит, как движет ветер
Дыханьем – латы облаков,
Как обнажает сердцевину —
Всю синюю – молитв и снов,
И значит, жизнь наполовину
Уж пройдена, а все судьба
Не выкует ни щит, ни латы.
И, если без побед борьба,
То ждет нас плаха – для расплаты.
2010
«Минус на минус никак не плюсуется…»
Минус на минус никак не плюсуется
В случае, если замерзших два айсберга
Видят себя – или кто-то рисуется —
Островом райским с курортом и дайвингом.
То ли – Гаити с Гогеном подвыпившим,
То ли – Таити с Тулузом безвыигрышным,
То ли – беспроигрышная лотерея.
То ли – конец. И – лети, Лорелея.
Ходит Аленушка в небе над нами,
Из облаков, и сама – облаками.
Над головой вместо нимба – сердечко
Змеем воздушным, растаявшей свечкой.
Сказочная, в сарафане, с косицей,
Ленточкою из небесного ситца,
И в лапотках – по верхушкам деревьев,
Вслед за сердечком из ангельских перьев.
Знак или знамя – хоругвь неумерших,
Айсбергов стынущих в море замерзшем,
Стонущих чаек, остывшего чая,
Закономерной – ненужной – случайности:
Сбила приборы. (Голландец летучий
Вновь пожелает всего наилучшего).
И наконец– то – в отрыв от реальности.
То ли – случившейся. То ль – неслучавшейся.
2010
«Ни строчки не вспомню своей – это Ты подарил мне…»
Ни строчки не вспомню своей – это Ты подарил мне,
И вновь онемею, Твоей божьей дудкой представ.
Душа заволнуется, вытянув белые крылья,
Как прежде, когда проявлялись стихи из немого листа.
Все страсти утихли, гордыня роптать перестала,
И рядом с тобой благодать наполняет весь мир.
Как часть Твоих мук, склонюсь
пред Всевышним престолом,
Как часть Твоей радости, воспарю, слыша
ангельский пир.
2010
Складень
I
Червленый бесами, клейменный ими —
Какими ангелами тебя вынуть?
Как расстелить их мягкие крылья,
Чтобы спасти тебя от бессилья?
Как воскресить тебя в час урочный? —
Свои червоточины на тебе бес оставил,
Душу твою колупал когтями,
А тебе казалось – ты миром правил.
Плясал-зажигал под его дудку,
А он сыграл с тобой злую шутку —
Когда красоту из тебя вынул —
Стал ты пустой. Бес тебя – кинул.
И теперь тебе – с собой – скучно:
Ты ни Богу свечка, ни чертям – спичка,
И несешь в себе пустоту духа,
И не знаешь, что небо к тебе – не глухо.
Заживляет твои душевные раны
И, призрев на смиренье, тебя исцеляет,
Твою душу взыскует в числе погибших,
И на ангельских крыльях из ада достанет.
II
Червленая бесами, клейменная ими —
Какими ангелами меня вынуть?
Как расстелить их мягкие крылья,
Чтобы спасти меня от бессилья?
Как воскресить меня в час урочный? —
Свои червоточины на мне бес оставил,
Душу мою колупал когтями,
А мне казалось – что миром правила.
Плясала-зажигала под его дудку,
А он сыграл со мной злую шутку —
Когда красоту из меня вынул —
То стала пустой. Бес меня – кинул.
И теперь мне – с собой – скучно:
Я ни Богу свечка, ни чертям – спичка,
И несу в себе пустоту духа,
И не знаю, что небо ко мне – не глухо.
Заживляет мои душевные раны
И, призрев на смиренье, меня исцеляет,
Мою душу взыскует в числе погибших,
И на ангельских крыльях из ада достанет.
2010
«Срослись в единую мы плоть…»
Срослись в единую мы плоть,
Но не срослись в едину душу.
Дай мне ответ – что надо рушить —
Оплот наш или наш апломб?
Час третий. Снова со Христом
Ассоциирую – коль трижды
Ты отречешься, а потом
Петух зарю споет – и тризну.
И снова – сколько ни горька
Та обжигающая чаша
Любви – ее мы пьем сполна,
Боясь опустошить однажды.
2011
«Следов не оставляя на песке…»
Следов не оставляя на песке,
Бреду по кромке моря наугад…
Адам с зажатым яблоком в руке
И Ева, вся в змеиной чешуе,
Плодят народы. Светел райский сад.
И первородный грех еще не в моде.
А впрочем, лучше, при любой погоде,
Чтоб из окна был вид на вертоград.
Грехи плодятся. Человек стал ложью.
Но суть его раскрыта смертным страхом.
Его любовь и стыд – во славу Божью —
Парадная нательная рубаха.
В смирительном исподнем нараспашку
Душа стремится смертного – к живому.
И тело – шелуха, как и рубашка,
Боится смерти и взыскует Слово,
Чтобы воскреснуть – и не одиноко,
Грехи отбросив с чешуей змеиной,
Дышать одним дыханьем вместе с Богом
В Его раю, на берегу пустынном.
2011
«Кто прикасался к ангелам, знает —…»
Кто прикасался к ангелам, знает —
Они незапятнанны и чисты,
Пусть даже крыло продырявила злая
Пуля, пусть критики чьей-то листы
Дырявят душу, щекочут нервы…
Для Бога я – чистый и светлый поэт.
И не моя вина, что не первый —
Зато не последний, раз первых нет.
2011
«Кайфую от последнего тепла…»
Кайфую от последнего тепла
И наслаждаюсь теплыми полами.
Октябрьское солнце догорает,
Лучом цепляясь за полы, дотла.
И я цепляюсь. И мое дыханье
Прозрачное, как воздух. Воздух чист.
Тепло мое дотла горит стихами —
Как будто искры падают на лист.
2010—2011
«Гроб как ковчег. Корабль – тело —…»
Гроб как ковчег. Корабль – тело —
Для ищущей свой дом души.
Наформалиненное тело,
В котором нет уже души.
И с берега – на дальний берег
Чрез реку жизни, не дыша,
Плывет бездушно чье-то тело,
В котором некогда – душа
…вселилась,
Некогда – бесилась,
В котором некогда – без сил
Душа остывшая светилась
И воскресала, и молилась,
И поднималась из могил.
В котором – помните —
Конечном —
Душа —
Memento —
Бесконечна,
И вечность —
Mori —
Тело в венчик
Венчает —
В пустотелый склад.
А без души – безлики лица:
Кто был влюбленным, кто – убийцей,
Тела – как маски. Что им снится?
Все в прошлом – не вернуть назад.
И вот – безжизненное тело…
Что делать, если отлетело
Дыхание его души.
Дыханьем всякий славит Бога,
И жаль, что мы еще в дороге,
И доберемся понемногу,
Когда Он Сам за нас решит.
А телу без души – не верьте:
Оно пытается о смерти
Свидетельствовать.
Смерти нет.
Бессмертен каждый,
А мгновенье,
Что измеряет телом время —
Дает любовь.
Любовь есть Бог.
И время жизни быстротечно.
Любовь же озаряет вечность,
И наши души, словно свечи,
Свет переносят за порог.
И освещают тьму ночную.
И в свете их не одинок
Никто – не позабыт, не брошен,
Нет неутешенных – здесь все
Стоят у Бога одесную
Как звезды – тем, кто на земле.
2010
«Феникс воскрес. В пепле сожженных…»
Феникс воскрес. В пепле сожженных,
Тлеющих, дышащих жаром углей —
Феникс воскрес. И, еще опаленные,
Перья расправил в горящей золе.
Взгляд отрешен – отражает сияние
Пламени с отблеском жизни иной.
Новое тело – старое знание:
Солнце сияет опять надо мной.
Сам я – как солнце, горячий и смертный.
Новую жизнь освещает мой взор:
Вижу полеты, паденье, бессмертье —
И Воскресения грядущий костер.
2011