-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Алексей Васильевич Кольцов
|
|  Песня. Стихотворения
 -------

   Алексей Кольцов
   Песня. Стихотворения


   © ООО ТД «Белый город», 2019
 //-- * * * --// 


   1827


   Сирота


     Не прельщайте, не маните,
     Пылкой юности мечты!
     Удалитесь, улетите
     От бездомной сироты!


     Что ж вы, злые, что вы вьётесь
     Над усталой головой?
     Что вы с ветром не несётесь
     В край неведомый, чужой?


     Были дни – и я любила
     Сны о радости земной;
     Но надежда изменила;
     Радость – сон в судьбе моей.


     Наяву же – в облегченье
     Только слёзы проливать,
     И не верить в обольщенье,
     И покоя не вкушать.


     Не прельщайте ж, не маните,
     Светлой радости мечты!
     Унеситесь, улетите
     От бездомной сироты!



   Ровеснику


     О чём, ровесник молодой,
     Горюешь и вздыхаешь?
     О чём серебряной струей
     Ты слёзы проливаешь?
     О чём бессменная печаль
     И частые стенанья?
     Страшна ли жизни тёмна даль
     И с юностью прощанье?
     Или нежданная беда
     Явилась и сразила?
     Житейская ль тебя нужда
     Так рано посетила?
     Иль сердца тайная любовь
     Раскрыла в нём желанья
     И юным пламенем вся кровь
     Зажглась без упованья?
     Я вижу думу на челе,
     Без слов, без выраженья;
     Но есть во взорах, как в стекле,
     Востока отраженье —
     Заметное волненье.
     Ах, то любовь, любовь!..
     Она В твоей душе играет;
     Она в пиру, на ложе сна
     Покой твой разрушает.
     Я отгадал. Дай руку мне!
     Ты не один, кипя душою,
     Горишь и гаснешь в тишине:
     Прошу тебя, будь друг со мною.



   Песня


     Если встречусь с тобой
     Иль увижу тебя, —
     Что за трепет-огонь
     Разольётся в душе!


     Если взглянешь, душа, —
     Я горю и дрожу,
     И бесчуствен и нем
     Пред тобою стою!


     Если молвишь мне что,
     Я на речи твои,
     На приветы твои,
     Что сказать, не сыщу.


     А лобзаньям твоим,
     А восторгам живым
     На земле, у людей,
     Выражения нет!


     Дева – радость души,
     Это жизнь – мы живём!
     Не хочу я другой
     Жизни в жизни моей!




   1828


   Размолвка


     Теперь ясней
     Уж вижу я:
     Огонь любви
     Давно потух
     В груди твоей.
     Бывало, ты —
     Сестра и друг;
     Бывало, ты —
     Совсем не та!
     А нынче – грех
     И вымолвить,
     Как ты со мной
     Суха, дика
     И сумрачна!
     Незваный гость,
     Долой с двора!
     Немилый друг,
     Не знай меня!
     Ах, рад не рад —
     Пришлось и мне
     Сказать с слезой:
     Прости-прощай,
     Любезный друг
     И недруг мой!



   Спящему младенцу


     О всеблагое провиденье,
     Храни его успокоенье!


     Еще не знает он, что́ скука,
     Что́ беспредельная любовь,
     И как тяжка любви разлука,
     И как хладеет в сердце кровь;
     Не знает жизненной заботы,
     Тяжелых снов и страшных бед,
     И мира гибельных сует,
     И дней безжизненной дремоты,
     Коварства света и людей,
     Надежд, желаний и страстей.
     Теперь он ре́звится, играет,
     Незрелый ум мечтой питает.
     Во сне испуг его не будит,
     Нужда до солнца встать не нудит,
     Печаль у ложа не стоит:
     Священным сном невинность спит…
     Но эти дни как тень проходят,
     Прекрасный мир с собой уводят…


     О всеблагое провиденье,
     Храни его успокоенье!



   Красавице


     Ах, кто ты, дева-красота?
     Твои уста, твои ланиты
     Такою прелестью покрыты!
     И в ком чудесная мечта
     Груди б младой не взволновала,
     Когда б ты на скале крутой,
     Одна, над бездною морской,
     Как дева Пушкина, стояла
     Под белой дымкой покрывала?..
     И вкруг тебя одеждой снежной
     Зефир приветливо б играл;
     По сгибу плеч, по шее нежной
     Свитые кудри развивал?..
     Когда б, качаяся, дремало
     Перо на шляпке голубой,
     И грудь лебяжая вздыхала
     Любовью девственной, святой?..
     Тогда б, в сердечном упоенье
     Склонив колена пред тобой,
     В немом и сладостном забвенье,
     Сгорел бы весь, как огнь степной!..



   Путник


     Сгустились тучи, ветер веет,
     Трава пустынная шумит;
     Как чёрный полог, ночь висит,
     И даль пространная чернеет;
     Лишь там, в дали степи обширной,
     Как тайный луч звезды призывной,
     Зажжён случайною рукою,
     Горит огонь во тьме ночной.
     Унылый путник запоздалый,
     Один среди глухих степей,
     Плетусь к ночлегу; на своей
     Клячонке тощей и усталой
     Держу я путь к тому огню;
     Ему я рад, как счастья дню.
     И кто так пристально средь ночи
     Вперял на деву страстны очи,
     Кто, не смыкая зорких глаз,
     Кто так стерёг условный час,
     Как я, с походною торбою,
     Трясясь на кляче чуть живой,
     Встречал огонь во тьме ночной?
     То наш очаг горит звездою,
     То спеет каша степняка
     Под песнь родную чумака!..

   Август


   Ночлег чумаков


     Вблизи дороги столбовой
     Ночует табор кочевой
     Сынов Украины привольной.
     В степи и пасмурно и тёмно:
     Ни звёзд блестящих, ни луны
     На небе нет; и тишины
     Ночной никто не нарушает;
     Порой проезжий лишь играет,
     И колокольчик почтовой,
     Звеня над тройкой удалой,
     На миг молчанье прерывает.
     Между возов огонь горит;
     На тагане котёл висит;
     Чумак раздетый, бородатый,
     Поджавшись на ногах, сидит
     И кашу с салом кипятит.
     За табором невдалеке
     Волы усталые пасутся;
     Они никем не стерегутся.
     Беспечно пред огнём в кружке
     Хохлы чумазые, седые,
     С усами хлопцы молодые,
     Простершись на траве, лежат
     И вдаль невесело глядят.
     Чем чумаков прогнать дремоту?
     Давно ль утратили охоту
     Они петь песни старины?
     Чем ныне так развлечены?
     Бывало, часто, ночью тёмной
     Я с ними время разделял
     И помню, песням их внимал
     С какой-то радостью невольной…
     Но вот во тьме игра свирели,
     И тихо под свирель запели
     Они про жизнь своих дедов,
     Украйны вольныя сынов…
     И как те песни сердцу милы,
     Как выразительны, унылы,
     Протяжны, звучны и полны
     Преданьями родной страны!..



   Песня


     Очи, очи голубые,
     Мне вас боле не встречать!
     Девы, девы молодые,
     Вам меня уж не ласкать!


     Побывали, унеслися
     Дни моей златой весны;
     В сердце опытном слилися
     Лишь отзывы старины.


     Ах, на что же оживили
     Предо мной мои мечты
     Сердцу сладостные были,
     Ласки юной красоты?


     Мне ль приветливым казаться,
     С хладным сердцем вновь любить?
     Мне ль надеждой обольщаться?
     Беспробудно друг мой спит.

   12 ноября



   Осень


     Настала осень; непогоды
     Несутся в тучах от морей;
     Угрюмеет лицо природы,
     Не весел вид нагих полей;
     Леса оделись синей тьмою,
     Туман гуляет над землёю
     И омрачает свет очей.
     Всё умирает, охладело;
     Пространство дали почернело;
     Нахмурил брови белый день;
     Дожди бессменные полились;
     К людям в соседки поселились
     Тоска и сон, хандра и лень.
     Так точно немочь старца скучна;
     Так точно тоже для меня
     Всегда водяна и докучна
     Глупца пустая болтовня.

   23 ноября


   Послание молодой вдове


     Напрасно думаешь слезами
     Тоску от сердца ты прогнать:
     Всевышним Богом – не людями
     Тебе назначено страдать.
     Конечно, сердцу нестерпимо
     Расстаться с тем, что так любимо;
     Что мило – больно потерять:
     Нельзя не плакать, не вздыхать.
     Так, верно, верно: ты несчастна;
     Твоей души супруг прекрасный
     Так скоро отказался жить.
     Он жертва смерти, он зарыт.
     Но что? ужель весну младую
     Слезам ты хочешь посвятить?
     Ужели юность золотую
     В тоске ты хочешь проводить?
     Ужель утрата роковая
     Пребудет памятна всегда?
     Ужель, что было, забывая,
     Не улыбнёшься? Милая! слезами
     Тоски от сердца не прогнать:
     Всевышним Богом, а не нами
     Тебе положено страдать.

   27 декабря



   «Я был у ней; она сказала…»


     Я был у ней; она сказала:
     «Люблю тебя, мой милый друг!»
     Но эту тайну от подруг
     Хранить мне строго завещала.


     Я был у ней; на прелесть злата
     Клялась меня не променять;
     Ко мне лишь страстию пылать,
     Меня любить, любить, как брата.


     Я был у ней; я с уст прелестной
     Счастливое забвенье пил
     И всё земное позабыл
     У девичьей груди прелестной.


     Я был у ней; я вечно буду
     С ее душой душою жить;
     Пускай она мне изменит —
     Но я изменником не буду.

   7 января


   Уныние


     На что мне, Боже сильный,
     Дал жизнь и бытие,
     Когда в стране изгнанья
     Прямого счастья нет?
     Когда в ней вихри, бури
     И веют и шумят,
     И серые туманы
     Скрывают солнца свет?
     Я мнил, что в мире люди
     Как ангелы живут
     И дружбою прямою
     Крепят сердец союз;
     Я мнил, что в сердце, в мыслях
     Один у них закон:
     К Тебе, Отец Небесный,
     Любовью пламенеть
     И ближним неимущим
     С веселием души,
     Чем можешь, чем богат,
     При крайности помочь.
     Но нет, – не то мне опыт
     В стране сей показал:
     Все люди, будто звери,
     Друг друга не щадят,
     Друг друга уязвляют
     Нетрепетной рукой!..
     Надменность, гордость, слава —
     Молебный их кумир,
     Сокровища ж и злато —
     Владыка их и бог!
     А истина святая
     Забыта навсегда,
     Любовь и добродетель
     Чужда понятью их.
     И Ты, Отец Небесный,
     Создавший сих людей,
     Не престаёшь с улыбкой
     Щедроты лить на них!..
     Итак, внемли ж молитву
     Мою, Всезрящий Царь!
     Прерви печальной жизни
     Печально бытие
     И в мир иной, чудесный
     Пересели мой дух.

   26 января


   Ответ на вопрос о моей жизни


     Вся жизнь моя – как сине море,
     С ветрами буйными в раздоре —
     Бушует, пенится, кипит,
     Волнами плещет и шумит.
     Уступят ветры – и оно
     Сравняется, как полотно.
     Иной порою, в дни ненастья,
     Всё в мире душу тяготит;
     Порою улыбнётся счастье,
     Ответно жизнь заговорит;
     Со всех сторон печаль порою
     Нависнет тучей надо мною,
     И, словно чёрная волна,
     Душа в то время холодна;
     То мигом ясная година
     Опять настанет – и душа
     Пьёт радость, радостью дыша!
     Ей снова всё тогда прекрасно,
     Тепло, спокойно, живо, ясно,
     Как вод волшебное стекло, —
     И горя будто не было…

   17 марта


   Приди ко мне


     Приди ко мне, когда зефир
     Колышет рощами лениво,
     Когда и луг, и степь – весь мир
     Оденется в покров сонливый.


     Приди ко мне, когда луна
     Из облак в облака ныряет,
     Иль с неба чистого она
     Так пышно воды озлащает.


     Приди ко мне, когда весь я
     В любовны думы погружаюсь,
     Когда, красавица, тебя
     Нетерпеливо дожидаюсь.


     Приди ко мне, когда любовь
     Восторги пылкие рождает,
     Когда моя младая кровь
     Кипит, волнуется, играет.


     Приди ко мне; вдвойне с тобой
     Хочу я жизнью наслаждаться,
     Хочу к твоей груди младой
     Со всею страстию прижаться…



   «По-над Доном сад цветёт…»


     По-над Доном сад цветёт,
     Во саду дорожка;
     На неё б я всё глядел,
     Сидя, из окошка.


     Там с кувшином за водой
     Маша проходила,
     Томный взор потупив свой,
     Со мной говорила.


     «Маша, Маша! – молвил я. —
     Будь моей сестрою!
     Я люблю. любим ли я,
     Милая, тобою?»


     Не забыть мне никогда,
     Как она глядела!
     Как с улыбкою любви
     Весело краснела!


     Не забыть мне, как она
     Сладко отвечала,
     Из кувшина, в забытьи,
     Воду проливала.


     Сплю и вижу всё её
     Платье голубое,
     Страстный взгляд, косы кольцо,
     Лентой первитое.


     Сладкий миг мой, возвратись!
     С Доном я прощаюсь.
     Ах, нигде уж, никогда
     С ней не повстречаюсь!..



   Разуверение


     Да! жизнь не то, что говорили
     Мои мне книги и мечты;
     Её недаром заклеймили
     Печатью зла и суеты.
     Сначала искренно встречая
     И утро дня благословляя,
     Я в мире всё благословлял…


     Дитя! я ласки расточал,
     Я простирал мои объятья
     Ко всем с любовию, как братьям!
     Пришла пора, узнал и я
     Совсем не то, что прежде снилось,
     Чем сердце юное пленилось,
     О чём так сладко думал я…


     Узнал родных, к родству холодных;
     В друзьях – предателей притворных;
     В толпах людей – толпы невежд;
     Обманчивость земных надежд;
     В обетах – лживые обманы;
     В невинном взгляде – хитрый взор;
     В умах возвышенных – туманы,
     Надутой глупости позор…


     Бог с ними! Я страну земную
     С упрёком тайным разлюбил;
     Душой постигнул жизнь другую,
     В ту жизнь мечты переселил:
     И странствую без дальних нужд,
     Земли жилец, земного чужд.



   «Не мне внимать напев волшебный…»


     Не мне внимать напев волшебный
     В тенистой роще соловья;
     Мне грустен листьев шум прибрежный
     И говор светлого ручья.


     Прошла пора! Но в дни былые
     Я слушал Филомены глас;
     Тогда-то в сумраки густые
     Веселья огнь во мне не гас.


     Тогда с Анютой милой, нежной
     Часов полёта не видал;
     Тогда, надеждой обольщённый,
     Я праздник жизни пировал.


     Теперь же, о друзья! со мною
     Анюты скромной боле нет…
     С другим она… и я с тоскою
     Встречаю дня огнистый свет.


     Так мне ль внимать напев волшебный
     В тенистой роще соловья?
     Мне грустен листьев шум прибрежный
     И говор светлого ручья…



   Мщение (Отрывок)


     Скажи: какие возраженья
     Рассеют новые сомненья,
     Какую снова хочешь лесть
     В защиту чести произнесть?
     Молчи и слов не трать напрасно;
     Я знаю всё – и знаю ясно,
     Когда… и где… и как… кто он…
     Но ты, ты скажешь: это сон
     Развил неверное виденье,
     Чтоб поселить меж нас сомненье…
     Напротив, слушай – я скажу.
     Вчера бьёт полночь, я лежу,
     Не сплю, но спящим притворился
     И чутким сном как бы забылся;
     Вдруг слышу: робко ты меня
     Своей рукой пошевеля,
     Тихонько встала – и потом
     Исчезла в сумраке ночном;
     Я встал, гляжу: тебя уж нет.
     Схватил кинжал, пустился вслед.
     Но я не видел, как ты с ним
     Дышала воздухом одним
     И как в объятьях ты его
     Пылала, млела и сгорала,
     Как жарко друга своего
     При расставанье целовала…
     Забывши страх, закон, себя,
     Кровавым мщением горя,
     Ужасным гневом пламенея,
     Бегу… Нечаянно злодея,
     Как тень могильную, схватил
     И в грудь кинжал ему вонзил…
     Где вы, любви моей мечты?
     И кто довёл?.. Теперь и ты
     Страшись меня, как грешник ада;
     Не то – подобная награда!..



   Песнь русалки


     Давайте, подруги,
     Весёлой толпой
     Мы выйдем сегодня
     На берег крутой;


     И песнию громкой
     Луга огласим,
     Леса молчаливы
     И даль усыпим.


     Нарвём мы цветочков,
     Венки мы сплетём,
     Любимую песню
     Царицы споём;


     А с утром, подруги,
     Одна за другой
     Сокроемся в волны
     Падучей звездой.



   На отъезд Д. А. Кашкина в Одессу


     Что груди тяжельше?
     Что сердцу больнее?
     Что конь мой удалый
     Споткнулся не раз?
     Иль заяц трусливый
     Мой путь перебёг?
     Уж видны мне кровли
     Родных и друзей
     И храма святого
     Сияющий крест.
     О чём же ты грустном
     Пророчишь, душа?
     Уж обнял с восторгом
     Счастливец семью.
     Но где ж, о родные,
     Бесценный мой друг?
     Он отбыл надолго
     В низовы края…
     Недаром же конь мой
     Споткнулся не раз,
     Недаром же сердце
     Вещало печаль!..
     Когда ж возвратишься
     В родную страну?
     Дождусь ли в унынье
     Тебя, друг, назад?

   2 августа


   к М…


     Вы милы всем, вы очень скромны;
     Не спорю я, ваш кроток нрав,
     Но я узнал, что он притворный,
     Что он с природы так лукав.
     В вас нет капризов, нет и чванства,
     Но только много шарлатанства;
     К тому ж ваш вежливый язык
     И уверять, и льстить привык.
     К свиданьям тайным вы согласны,
     Но те свиданья мне опасны,
     Затем что в них сокрыт обман
     Иль вновь затеянный роман.
     В весёлый хоть час вы твердите:
     «Забудьте прежнее – любите!» —
     Да как, скажите, вас любить,
     Как непорочность обольстить?
     О нет, такие мне оковы
     Немилы, как венок терновый,
     Притом же хладная любовь
     В объятиях застудит кровь.
     Сказать велите ль откровенно:
     Вовек такой, как вы, презренной,
     Затем не соглашусь любить,
     Чтобы осмеянным не быть.

   6 октября


   А. Д. Вельяминову

   Милостивый государь
   Александр Дмитриевич!

     В селе, при первой встрече нашей,
     Для вас и для супруги вашей
     Я, помню, обещал прислать
     Торквата милое творенье,
     Певца любви и вдохновенья;
     И слова данного сдержать
     Не мог донынь, затем что прежде
     Обманут был в своей надежде.
     Но обещанью изменить
     За стыд, за низость я считаю —
     И вот, успел лишь получить
     Две книги, вам их посылаю.
     Мне лестно вам угодным быть.
     Так – незначительный мечтатель —
     Я вашим мненьем дорожу,
     И восхищусь, коль заслужу
     Вниманье ваше… Обожатель
     Всего прекрасного…

   Вам покорнейший
   мещанин Алексей Кольцов
   9 октября


   К подруге моей юности


     Зачем ты, дева, не желаешь
     Со мною быть наедине?
     Скажи, скажи: зачем при мне
     Ты так робеешь, так скучаешь?
     Ужель со мной опасно быть?
     Ужель тебе кажусь я страшен?
     О, верь мне, верь: я не опасен!
     Я весь перед тобой открыт,
     И в сердце лишь любовь горит.
     Ты помнишь, друг мой, с юных лет
     С тобою мы росли, резвились,
     И что на мысли не придёт,
     Мы всем доверчиво делились.
     А нынь, не знаю почему,
     Меня ты, дева, презираешь,
     И средь людей, и одному
     Невинных чувств не доверяешь.
     Оставь, красавица, свой стыд,
     Не будь ко мне ты равнодушна;
     Будь так, как прежде, простодушна,
     Как прежде, будем братски жить.

   25 октября


   к М…


     Подобных Маше очень мало.
     И в мире равных не бывало:
     Лицо, движенья, речь и взгляд
     Стальное сердце распалят.
     Любить ее и я бы рад,
     Когда б в груди не скрылось жало,
     Когда б в любви её – не яд.

   12 октября


   Повесть моей любви

   Посвящаю воронежским девушкам


     Красавицы-девушки,
     Одноземки-душеньки,
     Вам хочу я, милые,
     На досуге кое-как
     Исповедать таинство,
     Таинство чудесное.
     И у нас в Воронеже
     Никому до этих пор
     Не хотел открыть его;
     Но для вас, для вас одних
     Я его поведаю,
     И так, как по грамотке,
     Как хитрец по карточкам,
     Расскажу по-дружески
     Повесть о самом себе.
     Скучно и нерадостно
     Я провел век юности:
     В суетных занятиях
     Не видал я красных дней;
     Жил в степях с коровами,
     Грусть в лугах разгуливал,
     По полям с лошадкою
     Один горе мыкивал.
     От дождя в шалашике
     Находил убежище,
     Дикарем, степникою
     Я в Воронеж езживал
     За харчами, деньгами,
     Чаще – за отцовскими
     Мудрыми советами.
     И в таких занятиях
     Мне пробило двадцать лет;
     Но, клянусь вам совестью,
     Я еще не знал любви.
     В городах все девушки
     Как-то мне не нравились,
     В слободах, в селениях
     Всеми брезгал-брезговал.
     Раз один в Воронеже,
     Где, не помню, встретилась
     Со мной одна девушка.
     Смазливеньким личиком,
     Умильными глазками,
     Осанкою, поступью,
     Речью лебединою
     Вспламенила молодца.
     Вдруг сердечко пылкое
     Зажглось, раскалилося,
     Забилось и искрами
     По груди запрядало.
     Я тогда не в силах был
     Удержать порыв страстей —
     И в ее объятиях
     Уснул очарованный,
     Упившись любовию;
     И с тех пор той девушки
     Стал я вечным пленником.
     «Кто ж она?» – вы спросите,
     Одноземки милые.
     Не скажу… но если вы
     По весельям ездите,
     На гульбах бываете,
     Там, поверьте мне,
     Вы ее увидите:
     Всех скромней, красивее,
     Всех простей и ласковей,
     Откровенней, радостней.



   Песня


     Увижу ль я девушку,
     Увижу ль я красную —
     Забьётся неволею
     Сердечко удалое —
     Любовью сердечною.


     «Полюбишь ли, девушка,
     Полюбишь ли, красная,
     Без модной учтивости
     Любовию верною
     Удалова молодца?


     Ах, что же ты, девушка,
     Ах, что же ты, красная,
     Стыдишься? Аль, милая,
     Любить не намерена
     Удалова молодца?» —


     «Любила б я молодца,
     Любила б удалова;
     Но мне ли, сироточке,
     Бескровной и бедненькой,
     Ласкаться любовию?


     Желаю ль я, девушка,
     Желаю ль я, красная,
     Палат раззолоченных,
     Искусством украшенных,
     И блесков обманчивых?» —


     «Люблю тебя, милую,
     Люблю тебя, юную,
     За характер добренький,
     За стыдливость детскую,
     Всем девицам сродную».

   16 ноября



   Терем


     Там, где терем тот стоит,
     Я люблю всегда ходить
     Ночью тихой, ночью ясной,
     В благовонный май прекрасный!


     Чем же терем этот мил?
     Чем меня он так пленил?
     Он не пышный, он не новый,
     Он бревенчатый – дубовый!


     Ах, в том тереме простом
     Есть с раскрашенным окном
     Разубранная светлица!
     В ней живёт душа-девица.


     Как-то встретился я с ней —
     Не свожу с тех пор очей;
     Красна ж девица не знает,
     По ком грудь моя вздыхает.


     Разрывайся, грудь моя!
     Буду суженым не я —
     Тот богатый, я без хаты —
     Целый мир мои палаты!


     Вещун-сердце говорит:
     «Жить тебе, детинке, жить
     Не с женою молодою —
     С чужой-дальней стороною…»

   16 ноября


   Люди добрые, скажите


     Люди добрые, скажите,
     Люди добрые, не скройте:
     Где мой милый? вы молчите!
     Злую ль тайну вы храните?


     За далёкими ль горами
     Он живёт один, тоскуя?
     За степями ль, за морями
     Счастлив с новыми друзьями?


     Вспоминает ли порою,
     Чья любовь к нему до гроба?
     Иль, забыв меня, с другою
     Связан клятвой вековою?


     Иль уж ранняя могила
     Приняла его в объятья?
     Чья ж слеза её кропила?
     Чья душа о нём грустила?


     Люди добрые, скажите,
     Люди добрые, не скройте:
     Где мой милый? Вы молчите!
     Злую тайну вы храните!

   21 ноября 1829


   Маленькому брату


     Расти счастливо, брат мой милый,
     Под кровом Вышнего Творца,
     На груди матушки родимой,
     В объятьях нежного отца.
     Будь добродетелен душою,
     Велик и знатен простотою;
     На сцену света ты взойдёшь
     Любимцем ли слепой фортуны,
     Или, как я, полюбишь струны
     И посох бедный понесёшь, —
     В высоком звании пред бедным
     Счастливой долей не гордись!
     Но с ним – чем Бог послал – последним,
     Как с родным братом поделись.
     Суму дадут, – не спорь с судьбою;
     У Бога мы равны; пред Ним
     Смирися с детской простотою —
     И с сердца грусть слетит, как дым.
     Пробудишь струны – пой без лести!
     Будь неподкупен в деле чести;
     Люби Творца, своих владык
     И будь в ничтожестве велик.

   23 ноября


   Письмо к Д. А. Кашкину


     Давно, за суетой бессрочной,
     К тебе я, милый, не писал
     И в тихий край земли полночной
     Докучных строк не посылал;
     Давно на лире я для друга
     В часы свободы и досуга
     Сердечных чувств не изливал.
     Теперь, освободясь душою
     От беспрерывных бурь мирских
     И от забот и дел моих,
     Хочу порадовать игрою


     Тебя, о милый друг! И ты,
     В замену хладной пустоты,
     С улыбкой, дружеству пристойной,
     Глас лиры тихой и нестройной
     Прочтёшь и скажешь про себя:
     «Его трудов – виновник я!»
     Так точно, друг, мечты младые,
     И незавидливый фиал,
     И чувств волненье ты впервые
     Во мне, как ангел, разгадал,
     Ты, помнишь, раз сказал: «Рассей
     С души туман непросвященья
     И на крылах воображенья
     Лети к Парнасу поскорей!»
     Совету милого послушный,
     Я дух изящностью питал;
     Потом, с подругою воздушной
     Нашедши лиру, петь начал;
     Потом в час лени молчаливой
     Я рано полюбил покой,
     Приют избушки некрасивой
     И разноцветный садик мой,
     Где я свободой упиваюсь
     Иль славой гибельной горю,
     Где долго в думы погружаюсь
     И, друг, тебя благодарю
     За те нельстивые советы,
     Какими хвалятся поэты.

   5 декабря


   Сестре

   При посылке ей моих песен


     Сестра! Вот были чудных снов,
     Вот звуки самодельной лиры,
     Мои мечты, мои кумиры,
     Моя душа, моя любовь!
     Сестра! земная жизнь – мгновенье,
     Судьбы ж кто знает назначенье?
     Быть может, раньше я других
     Не окажусь в семье живых.
     Пройдёт год-два, – за суетою,
     За лживой радостью мирскою —
     Забудешь ты меня; но вмиг
     Когда-нибудь прочтёшь мой стих,
     Вспомянешь брата – и вздохнёшь,
     И сладких слёз поток прольёшь.

   11 декабря


   Мещанская любовь


     Итак, вчерашний разговор
     Свершил нежданный приговор.
     Не нужны тёмные намёки,
     Ни ясный, ни лукавый взор,
     Где в честь за поцелуй – упрёки,
     За ласки – дерзостный укор,
     За шутку скромную – презренье
     Платить обратно в награжденье
     И доводить враждой до слёз.
     Что взгляд последний произнёс?
     Вы думали, меня смутите?
     Нет, я не стану возражать,
     Ни кланяться, ни умолять.
     По-моему: любить – любите,
     А нет – прощайте! Что вздыхать?
     Я не дитя: я не заплачу,
     Не потужу я, что утрачу
     Для новых благ одну тебя.
     Лишь ты, немилая моя,
     Забудь презренного скорей;
     А я найду, поверь, другую
     Себе красавку городскую,
     Тебя моложе и милей.

   19 декабря


   А. П. Сребрянскому


     Не посуди: чем я богат,
     Последним поделиться рад;
     Вот мой досуг; в нём ум твой строгий
     Найдёт ошибок слишком много;
     Здесь каждый стих, чай, грешный бред.
     Что ж делать: я такой поэт,
     Что на Руси смешнее нет!
     Но не щади ты недостатки,
     Заметь, что требует поправки…
     Когда б свобода, время, чин,
     Когда б, примерно, господин
     Я был такой, что б только с трубкой
     Сидеть день целый и зевать,
     Роскошно жить, беспечно спать, —
     Тогда, клянусь тебе, не шуткой
     Я б вышел в люди, вышел в свет.
     Теперь я сам собой поэт,
     Теперь мой гений… Но довольно!
     Душа грустит моя невольно.
     Я чувствую, мой милый друг,
     С издетских лет какой-то дух
     Владеет ею ненапрасно!
     Нет! я недаром сладострастно
     Люблю богиню красоты,
     Уединенье и мечты!





   1830


   Молодой чете


     Сбылось, что вы желали тайно,
     Сбылось! настал желанный час:
     Любовь благословила вас,
     И скоро перстень обручальный
     На вашей ручке заблестит,
     И пастырь вас соединит.
     И жизнь счастливая польётся,
     Как серебристый ручеёк
     Через муравчатый лужок,
     Журча, игривой струйкой вьётся.
     Судьба вас счастьем наградила,
     И будет луч его светить
     Весь век над ним и над тобой
     Неизменимою звездой.
     Но если вас – избави, Боже! —
     Когда день чёрный навестит,
     Любовь всё может усладить!
     Любовь и дружба! Ты дороже
     Всего на свете, ты одна
     В несчастье, в счастии равна.
     Надежды, радости земные,
     Мгновенья жизни дорогие
     Изменчивы для нас всегда;
     Прямая ж дружба – никогда!

   4 января


   «О, не кажи улыбки страстной!..»


     О, не кажи улыбки страстной!
     Не мучь надеждою напрасно;
     Прошу, так нежно не гляди;
     Со мной речей не заводи;
     Будь больше недовольна,
     Будь равнодушна, хладнокровна,
     Как недругом пренебрегай!
     В беседах с злобою немою
     Со мною встречи убегай.
     Ах, ты неправдою такою
     Меня, быть может, охладишь
     И, к счастью, счастия лишишь!..



   Утешение


     Внимай, мой друг, как здесь прелестно
     Журчит серебряный ручей,
     Как свищет соловей чудесно.
     А ты – один, в тоске своей.
     Смотри: какой красой в пустыне
     Цветы пестреются, цветут,
     Льют ароматы по долине
     И влагу рос прохладных пьют,
     Вдали там тихо и приятно
     Раскинулась берёзы тень,
     И светит небосклон отрадно,
     И тихо всходит Божий день.
     Там вешний резвый ветерок
     Играет, плещется с водами,
     Приветно шепчется с листами
     И дарит ласками цветок.
     Смотри: на разноцветном поле
     Гостит у жизни рой детей
     В беспечной радости на воле;
     Лишь ты, мой друг, с тоской своей…
     Развеселись!.. Проснись душою
     С проснувшейся для нас весною;
     Хоть юность счастью посвятим!
     Ах! долго ль в жизни мы гостим!..



   Песня


     Утратив то, что было мило,
     Напрасно вновь к себе зову;
     Напрасно тень подруги милой
     Хочу я видеть наяву.
     Теперь с тобой одно свиданье
     Какой ценою б ни купил;
     Я за твоё существованье
     Земною б жизнью заплатил!
     За нежный поцелуй, за встречу,
     За блеск приветливых очей,
     За жар любви, за звук речей
     Я б голову понёс на сечу.
     Но нет, вовек не возвратить,
     Что было так душой любимо!
     Вовек и тень с страны незримой
     К призывам друга не слетит.
     О, лейтесь, лейтесь же ручьями,
     Горючи слёзы из очей!
     Без ней нет жизни меж людями —
     Нет сердцу радостей без ней.

   26 мая, Лебедянь


   К другу


     Развеселись, забудь что было!
     Чего уж нет – не будет вновь!
     Всё ль нам на свете изменило?
     И всё ль взяла с собой любовь?
     Ещё отрад у жизни много,
     У ней мы снова погостим:
     С одним развёл нас опыт строгий,
     Поладим, может быть с другим!
     И что мы в жизни потеряли,
     У жизни снова мы найдём!
     Что нам мгновенные печали?
     Мы ль их с тобою не снесём?
     Что грусть земли? ужель за гробом
     Ни жизни, ни награды нет?
     Ужели там, за синим сводом,
     Ничтожество и тьма живёт?
     Ax, нет! кто мучится душою,
     Кто в мире заживо умрёт,
     Тот там, за дальней синевою,
     Награды верные найдёт!
     Не верь истления кумиру,
     Не верь себе, не верь людям,
     Не верь пророчащему миру,
     Но веруй, веруй небесам!
     И пусть меня людская злоба
     Всего отрадного лишит,
     Пусть с колыбели и до гроба
     Лишь злом и мучит, и страшит, —
     Пред ней душою не унижусь,
     В мечтах не разуверюсь я;
     Могильной тенью в прах низринусь
     Но скорби не отдам себя!..

   11 июля, полночь


   К ней


     Ах! для чего мне пламенеть
     Любовью сердца безнадежной?
     Мой кроткий ангел, друг мой нежный,
     Не мой удел тобой владеть!
     Но я любим, любим тобою!
     О, для чего же нам судьбою
     Здесь не даны в удел благой,
     Назло надменности людской,
     Иль счастье, иль одна могила!
     Ты жизнь моя, моя ты сила!..
     Горю огнём любви святым,
     Доверься ж, хоть на миг моим
     Обьятиям! Я не нарушу
     Священных клятв – их грудь хранит,
     И верь, страдальческую душу
     Преступное не тяготит…

   19 июля


   Послание Н… П…


     И вы на нас грозой хотите?
     И вы, и вы кинжал острите
     Отцу на старческую грудь!
     Накажет Бог когда-нибудь!
     Припомните, что прежде были.
     Притом не вы ль мне говорили:
     «Я б мог давно – но не хочу;
     Нет, я и извергу не мщу,
     Нет, я не с варварской душою, —
     За зло плачу я добротою».
     Враги ль мы вам? Пусть Бог сразит,
     Кто чёрный замысел таит!
     Злодеи ль мы? За что хотите
     Полуубитого добить?
     Его старайтесь защитить!..
     Я знаю: сильному удобно
     Невинных ранить, – даже сродно…
     Но тот не человек – злодей!
     Вы ж покровитель, друг людей, —
     Держите ж слово – и не мстите,
     Прошу, кинжала не острите
     Отцу на старческую грудь:
     Ей время в жизни отдохнуть.

   25 июля


   Элегия


     В твои обьятья, гроб холодный,
     Как к другу милому, лечу,
     В твоей обители укромной
     Сокрыться от людей хочу.
     Скорее, смерть, сверкни косою
     Над юною моей главою!
     Немного лет я в мире жил…
     И чем сей мир повеселил?
     И кто с улыбкой мне отрадной
     От сердца нежно руку жал?
     Со мной кто радостью желанной
     Делил веселье и печаль?
     Никто! Но в сей стране пустынной
     Один лишь был мне верен друг,
     И тот, как песни звук отзывный,
     Как огнь мгновенный, надмогильный,
     На утренней заре потух.
     Одна звезда меня пленяла
     Ещё на небе голубом
     И в чёрном сумраке густом
     Надеждой тайной грудь питала;
     Но скрылася она – с тех пор
     Приветных звёзд не видит взор.
     Без ней, как сирота безродный,
     Влачусь один в толпе людей,
     С душою мрачной и холодной,
     Как нераскаянный злодей.
     С людями, братьями моими,
     Ещё хотел я жизнь делить;
     По-прежнему хотел меж ними
     Я друга по сердцу найтить.
     Но люди взорами немыми
     С презреньем на меня глядят
     И душу хладную мертвят.
     К тебе от них, о гроб холодный,
     Как к другу милому, лечу,
     В твоей обители укромной
     Покоя тихого ищу.
     О смерть! сомкни скорей мне вежды!
     Верни загробные надежды.

   30 июля


   К реке Гайдари


     Стою, зловещей думы полн,
     При шёпоте, при плеске волн…
     Гайдарь! всё теми ж ты волнами
     Катишься вдаль, как и всегда,
     Такими ж светлыми водами;
     Поишь людей, поишь стада;
     И те ж в тебе глядятся горы
     И корни моются лесов;
     Всё те ж кругом поля, озёры,
     Всё так же ночью вдоль брегов
     На лодке, лёгкой и качливой,
     Плывёт веселый рыболов;
     По влаге сонной, прихотливой
     Кидает сеть он – и вперёд
     Веслом размашисто гребёт,
     И песнь Украйны для забавы,
     Без мыслей, без желаний славы,
     Напевом прадеда поёт!
     Катись, Гайдарь, и пой водою
     Брега, счастливые тобою!
     Твой век тебе не изменил;
     А я, старик, всю жизнь прожил…
     Где ж вы, благие упованья,
     Где ты, священный сердца жар?..
     Катися, светлая Гайдарь,
     Неси с собой мои стенанья!



   Совет старца


     Скучно с жизнью старческой,
     Скучно, други, в мире жить;
     Грустно среди пиршества
     О могиле взгадывать
     И с седою мудростью
     К ней, наморщась, двигаться.
     Поспешайте ж, юноши,
     Наслаждаться жизнию!
     Отпируйте в радости
     Праздник вашей юности!
     Много ль раз роскошная
     В год весна является?
     Много ль раз долинушку
     Убирает зеленью,
     Муравою бархатной,
     Парчой раззолоченной?
     Не одно ль мгновение
     И весне, и юности?

   1 августа



   Веселый час


     Дайте бокалы!
     Дайте вина!
     Радость – мгновенье.
     Пейте до дна!
     Громкие песни
     Гряньте, друзья!
     Пусть нас весёлых
     Видит заря!
     Ныне пируем —
     Юность на час —
     Нынче веселье,
     Радость у нас!
     Завтра что будет,
     Знаю ль, друзья?
     Пусть нас весёлых
     Видит заря!
     Шумно, разгульно
     Пойте, друзья!
     Лейте в бокалы
     Больше вина!
     Ну-те ж все разом
     Выпьем до дна!
     Пусть нас весёлых
     Видит заря!



   к Ж***


     Не мучь, красавица моя,
     Не мучь напрасным ожиданьем;
     И так уже измучен я,
     И так томительным страданьем
     Душа влюблённая убита;
     Она давно тоской покрыта.
     К чему ж незажитые раны
     Ты хочешь боле растравлять?
     Скажи: придут ли дни желанны
     Иль нам их вечно не видать?
     Иль ты с притворною душою
     Смеёшься, шутишь надо мною?
     Теперь – увы! – в последний раз
     Я жду любезного привета.
     Жестокая! прощальный час!
     Порадуй ласкою ответа!
     Скажи, скажи! Но – дикий взор!..
     Где сила снесть сей приговор!

   8 августа


   Вечер


     Уж рощей лиственная сень
     Росой коралльною дымится,
     И чуть заметливая тень
     На долы, на поля ложится;
     Ленивый ветерок, порхая
     И поминутно утихая,
     Природу клонит в сладкий сон;
     Уж с нею засыпает он.
     Один я в тёмной тишине,
     Оставив свой семейный круг,
     С раздумьем сердца в глубине,
     Иду на освежённый луг;
     На нем я с новою отрадой
     Дышу вечернею прохладой,
     И с новой радостью земной
     Веду беседы я с луной:
     О смерти, вечности, о жизни,
     О нашей будущей отчизне,
     О наших будущих мирах
     И преселенцах-мертвецах,
     Которые, как мы, здесь жили
     И дух горе переселили.
     Ах, что на их там стороне?
     Видна ли тайна назначений?
     Что не постиг здесь гордый гений —
     То там постигнуто ль вполне?
     О, для чего с земли судьбою
     Живым в удел не дано нам
     Туда к ним улетать душою?
     Я б, с ними привитая там,
     Учился б жить с самим собою;
     Но я веригою земной,
     Как цепию невольник злой,
     Надолго связан и окован —
     Мой дух неволей очарован
     И дольним счастием прельщён.
     В земных он таинствах теряясь
     И для небесных омрачён,
     Бескрыльной думой окрыляясь,
     Туда напрасно рвётся он…
     Луна! ты житель горних стран,
     Ты беспредельный океан
     Без утомленья протекаешь;
     Луна! быть может, ты бываешь
     И в тех странах, – поведай мне
     О тайнах их… Но в тишине
     Ты, ход урочный совершая
     И молчаливо озаряя
     Кладбище смерти, крест и гроб,
     И отдалённый неба свод,
     Лишь светишь нам, как все те звезды,
     В знак доброй для людей надежды.

   20 августа, Старобельск


   Земное счастие


     Не тот счастлив, кто кучи злата
     Сбирает жадною рукой
     И – за корысть – родного брата
     Тревожит радостный покой;
     Не тот, кто с буйными страстями
     В кругу прелестниц век живёт,
     В пирах с ничтожными глупцами
     Беседы глупые ведёт
     И с ними ценит лишь словами
     Святую истину, добро,
     А нажитое серебро
     Хранит, не дремля, под замками.
     Не тот счастлив, не тот, кто давит
     Народ мучительным ярмом
     И кто своё величье ставит
     На полразрушенном другом!
     Он пренебрёг земли законы,
     Он, презирая вопль и стоны,
     И бедной, горестной мольбе
     Смеётся вперекор судьбе!..
     Он Бога гнев, он кары Неба
     Считает за ничтожный страх;
     Суму, кусок последний хлеба
     Отнял у ближнего – и прав!
     Не он! – Но только тот блажен,
     Но тот счастлив и тот почтен,
     Кого природа одарила
     Душой, и чувством, и умом,
     Кого фортуна наградила
     Любовью – истинным добром.
     Всегда пред Богом он с слезою
     Молитвы чистые творит,
     Доволен жизнию земною,
     Закон Небес боготворит,
     Открытой грудию стоит
     Пред казнью, злобою людскою,
     И за царя, за отчий кров
     Собой пожертвовать готов.
     Он, и немногое имея,
     Всегда делиться рад душой;
     На помощь бедных, не жалея,
     Всё щедрой раздаёт рукой!

   20 августа, Старобельск


   Первая любовь


     Что душу юности пленило,
     Что сердце в первый раз
     Так пламенно, так нежно полюбило —
     И полюбило не на час, —
     То всё я силюся придать забвенью,
     И сердцу пылкому и страстному томленью
     Хочу другую цель найтить,
     Хочу другое также полюбить!
     Напрасно всё: тень прежней милой
     Нельзя забыть!
     Уснёшь – непостижимой силой
     Она тихонько к ложу льнёт,
     Печально руку мне даёт,
     И сладкою мечтою вновь сердце очарует,
     И очи тёмные к моим очам прикует!..
     И вновь любви приветный глас
     Я внемлю страждущей душою…
     Когда ж ударит час
     Забвенья о тебе, иль вечности с тобою?..

   21 августа, близ Мур-могилы.



   Мука


     Осиротелый и унылый,
     Ищу подруги в свете милой, —
     Ищу – и всем «люблю» твержу, —
     Любви ж ни в ком не нахожу.
     На что ж природа нам дала
     И прелести и розы мая?
     На что рука твоя святая
     Им сердце гордым создала?
     Ужель на то, чтоб в первый раз
     Пленить любовию священной,
     Потом упорностью надменной
     Сушить и мучить вечно нас?
     Ужель на то, чтоб радость рая
     В их взоре видя на земли,
     Мы наслаждаться не могли,
     В любови муки познавая?..
     Но ты, земная красота,
     Не стоишь моего страданья!
     Развейся ж, грешная мечта,
     Проси от неба воздаянья!

   27 августа



   Сирота


     Когда мне шёл двадцатый год,
     Я жил звериной ловлей
     И был укрыт от непогод
     Родительскою кровлей.
     Отец мой всех был богатей,
     Всяк знался с нашей хатой,
     Обширен был наш круг полей, —
     Был хлеб, был скот рогатый…
     Моя богатая семья
     Копейкой не нуждалась;
     Такому счастию родня
     С досадой улыбалась.
     И кто б подумать прежде мог,
     Что после с нами стало:
     Прогневался на грешных Бог —
     Что было – всё пропало.
     Два года не рожался хлеб,
     Иссохнула долина,
     Утратилась скотина, —
     Нужда на двор – и денег нет!
     Травою заросло гумно,
     Кошары опустели,
     С последним нищим заодно
     И в праздник мы говели.
     Ещё б мой жребий сносен был,
     Но с бесталанной доли
     Я всю семью похоронил…
     От скорби и от боли
     Без них для горького меня
     И радости скончались;
     Чуждалась бедного родня,
     Соседи удалялись.
     Пришлось с могилою родных
     Навеки распроститься
     И горевать среди чужих
     С пустой сумой пуститься.
     И люди мирных деревень,
     Живя без нужд, не знают,
     Что вся мне жизнь есть чёрный день
     Иль, зная, забывают.

   4 сентября, Кокенское поле


   Песня


     На что ты, сердце нежное,
     Любовию горишь?
     На что вы, чувства пылкие,
     Волнуетесь в груди?
     Напрасно, девы милые,
     Цветёте красотой,
     Напрасно добрых юношей
     Пленяете собой, —
     Когда обычьи строгие
     Любить вас не велят,
     Когда сердца холодные
     Смеются, други, вам.
     Любовь, любовь чистейшая,
     Богиня нежных душ!
     Не ты ль собою всех людей
     Чаруешь и живишь?
     Сердца, сердца холодные,
     Не смейтеся любви!
     Она – и дев, и юношей
     Святыня и кумир.

   5 сентября, близ Славяносербска


   Кольцо


     Я затеплю свечу
     Воска ярова,
     Распаяю кольцо
     Друга милова.


     Загорись, разгорись,
     Роковой огонь,
     Распаяй, растопи
     Чисто золото.


     Без него для меня
     Ты ненадобно;
     Без него на руке —
     Камень на сердце.


     Что взгляну, то вздохну,
     Затоскуюся,
     И зальются глаза
     Горьким горем слёз.


     Возвратиться ли он?
     Или весточкой
     Оживит ли меня,
     Безутешную?


     Нет надежды в душе…
     Ты рассыпься же
     Золотою слезой,
     Память милова!


     Невредимо, черно,
     На огне кольцо,
     И звенит по столу
     Память вечную.

   20 сентября


   Крестьянская пирушка


     Ворота тесовы
     Растворилися,
     На конях, на санях,
     Гости въехали;
     Им хозяин с женой
     Низко кланялись,
     Со двора повели
     В светлу горенку.
     Перед Спасом Святым
     Гости молятся;
     За дубовы столы,
     За набранные,
     На сосновых скамьях
     Сели званые.
     На столах кур, гусей
     Много жареных,
     Пирогов, ветчины
     Блюда полные.
     Бахромой, кисеёй
     Принаряжена,
     Молодая жена,
     Чернобровая,
     Обходила подруг
     С поцелуями,
     Разносила гостям
     Чашу горькова;
     Сам хозяин за ней
     Брагой хмельною
     Из ковшей вырезных
     Родных потчует;
     А хозяйская дочь
     Мёдом сыченым
     Обносила кругом
     С лаской девичьей.
     Гости пьют и едят,
     Речи гуторят:
     Про хлеба, про покос,
     Про старинушку;
     Как-то Бог и Господь
     Хлеб уродит нам?
     Как-то сено в степи
     Будет зелено?
     Гости пьют и едят,
     Забавляются
     От вечерней зари
     До полуночи.
     По селу петухи
     Перекликнулись;
     Призатих говор, шум
     В тёмной горенке;
     От ворот поворот
     Виден по снегу.

   21 сентября


   Песня старика


     Оседлаю коня,
     Коня быстрого,
     Я помчусь, полечу
     Легче сокола.


     Чрез поля, за моря,
     В дальню сторону —
     Догоню, ворочу
     Мою молодость!


     Приберусь и явлюсь
     Прежним молодцем,
     И приглянусь опять
     Красным девицам!


     Но, увы, нет дорог
     К невозвратному!
     Никогда не взойдет
     Солнце с запада!

   21 сентября



   Вздох на могиле Веневитинова


     Какие думы в глубине
     Его души таились, зрели?
     Когда б они сказалися вполне,
     Кого б мы в нём, друзья, узрели?
     Но он, наш северный поэт,
     Как юный лебедь величавый,
     Средь волн тоскуя, песню славы
     Едва начал – и стих средь юных лет!

   30 октября


   Что значу я?


     Что, крошка мелкая, я значу?
     Живу, заботливо тружусь,
     В желанье счастья время трачу
     И, вечно недовольный, плачу!
     Чего ж ищу? к чему стремлюсь?
     В какой стране, на что гожусь?
     Есть люди: до смерти желают
     Вопросы эти разгадать.
     Но что до них! Пусть как хотят
     О всём серьёзно рассуждают.
     Я недоросль, я не мудрец,
     И мне нужнее знать немного;
     Шероховатою дорогой
     Иду шажком я, как слепец;
     С смешным сойдусь ли – посмеюсь;
     С прекрасным встречусь – им пленюсь;
     С несчастным от души поплачу,
     И не стараюсь знать – что значу.

   УТЕШЕНИЕ
   Как жаль, что счастия звезда
   На небе вашем закатилась!
   Но разве горесть навсегда
   С судьбою вашей породнилась?
   Беда – глупа, взведёт на счастье.
   Всяк провиденью доверяй:
   Оно нас ценит без пристрастья.
   Пусть кто доволен здесь неправо
   Или неправо кто гоним…
   Земные радости – с отравой,
   Отрава – с счастием земным.
   Всё постоянно – лишь за морем,
   И потому, что нас там нет;
   А между тем кто минут горем?
   Никто… таков уж белый свет!..





   1831


   «Мой друг, мой ангел милый…»


     Мой друг, мой ангел милый,
     Тебя ли я с такою силой,
     Так нежно, пламенно лобзал
     И к нежной груди прижимал?
     Или в минуту исступленья,
     В жару сердечного волненья,
     Я обнимал одну мечту,
     Твою рисуя красоту?
     Как упоителен душе влюблённой
     Живой твой взор полусмущённый,
     Твой жгучий, страстный поцелуй! —
     Приди же вновь! страдальца поцелуй!
     Тобой любимым быть прекрасно!
     Прекраснее – тебя любить!
     Что муки мне? душою страстной
     О милой сладко мне грустить!



   Соловей (Подражание Пушкину)


     Пленившись розой, соловей
     И день и ночь поёт над ней;
     Но роза молча песням внемлет,
     Невинный сон её объемлет.
     На лире так певец иной
     Поёт для девы молодой;
     Он страстью пламенной сгорает,
     А дева милая не знает —
     Кому поёт он? отчего
     Печальны песни так его?..



   Наяда


     Взгрустнулось как-то мне в степи однообразной.
     Я слёг
     Под стог,
     И, дремля в скуке праздной,
     Уснул; уснул – и вижу сон:
     На берегу морском, под дремлющей сосною,
     С унылою душою,
     Сижу один; передо мною
     Со всех сторон
     Безбрежность вод и небо голубое —
     Всё в сладостном ночном покое,
     На всё навеян лёгкий сон.
     Казалось, море – небеса другие,
     Казались морем небеса:
     И там и здесь – одни светила золотые,
     Одна лазурь, одна краса
     В объятьях дружбы дремлет.
     Но кто вдали, нарушив тишину
     Уснувшую волну
     Подъемлет и колеблет?
     Прелестная, нагая
     Богиня синих вод —
     Наяда молодая;
     Она плывёт,
     Она манит, она зовёт
     К себе на грудь мои объятия и очи…
     Как сладострастный гений ночи,
     Она с девичьей красотой,
     Являлась вся сверх волн нагой
     И обнималася с волной!..
     Я с берегов, я к ней… И – чудо! – достигаю.
     Плыву ль, стою ль, не потопаю.
     Я с ней! – её я обнимаю,
     С боязнью детскою ловлю
     Её приветливые взгляды;
     Сжимаю стан Наяды,
     Целую и шепчу «Люблю!».
     Она так ласково ко мне главу склонила;
     Она сама меня так тихо обнажила,
     И рубище моё пошло ко дну морей…
     Я чувствовал, в душе моей
     Рождалась новая, невидимая сила,
     И счастлив был я у её грудей…
     То от меня притворно вырываясь,
     Она, как дым сгибаясь, разгибаясь,
     Со мной тихонько в даль плыла;
     То тихо отклонив она меня руками,
     Невидима была;
     То долго под водами
     Напевом чудным песнь поёт;
     То, охватив меня рукою,
     Шалит ленивою водою
     И страстный поцелуй даёт;
     То вдруг, одетые в покров туманной мглы
     Идём мы в воздухе до дремлющей скалы,
     С вершины – вновь в морскую глубину!
     По ней кружимся, в ней играем,
     Друг друга, нежась, прижимаем
     И предаёмся будто сну…
     Но вспыхнула во мне вся кровь,
     Пожаром разлилась любовь;
     С воспламенённою душою —
     Я всю её объемлю, всю обвил…
     Но миг – и я от ужаса остыл:
     Наяда, как мечта, мгновенно исчезает;
     Коварное мне море изменяет —
     Я тяжелею, я тону
     И страсть безумную кляну;
     Я силюсь всплыть, но надо мною
     Со всех сторон валы встают стеною;
     Разлился мрак, и с мрачною душою
     Я поглощён бездонной глубиной…


     Проснулся: пот холодный
     Обдал меня…
     «Поэзия! – подумал я, —
     Твой жрец – душа святая,
     И чистая, и неземная!»



   Песня пахаря

   Ну! тащися, сивка,
   Пашней, десятиной,
   Выбелим железо
   О сырую землю.
   Красавица зорька
   В небе загорелась,
   Из большого леса
   Солнышко выходит.
   Весело на пашне.
   Ну, тащися, сивка!
   Я сам-друг с тобою,
   Слуга и хозяин.
   Весело я лажу
   Борону и соху,
   Телегу готовлю,
   Зерна насыпаю.
   Весело гляжу я
   На гумно, на скирды,
   Молочу и вею…
   Ну! тащися, сивка!
   Пашенку мы рано
   С сивкою распашем,
   Зёрнышку сготовим
   Колыбель святую.
   Его вспоит, вскормит
   Мать-земля сырая;
   Выйдет в поле травка –
   Ну! тащися, сивка!
   Выйдет в поле травка –
   Вырастет и колос,
   Станет спеть, рядиться
   В золотые ткани.
   Заблестит наш серп здесь,
   Зазвенят здесь косы;
   Сладок будет отдых
   На снопах тяжёлых!
   Ну! тащися, сивка!
   Накормлю досыта,
   Напою водою,
   Водой ключевою.
   С тихою молитвой
   Я вспашу, посею.
   Уроди мне, Боже,
   Хлеб – моё богатство!
   26 ноября





   1832


   Дом лесника


     В тёмном лесе, за рекой
     Стоит домик небольшой,
     С двумя светлыми окнами,
     С распашными воротами.
     Под замком те ворота,
     И калитка заперта —
     Чтоб не вшёл туда рогатый,
     Леший страшный и косматый;
     Чтоб не вшёл туда упырь,
     Ни проезжий богатырь.
     Кто ж живёт тут одиноко,
     От жилья кругом далёко?
     Рыболов ли небогатый?
     Иль разбойник бородатый
     В нём спасается мольбой,
     С сундуками и казной?
     Лесной староста с женою,
     С третьей дочкой молодою.
     Он живёт здесь с давних пор,
     Караулит царский бор.
     И для ней старик седой
     Замыкает домик свой, —
     Чтобы в каменны палаты
     Не увёз купец богатый;
     Чтоб боярин окружной
     Не прильнул бы к молодой
     Безотвязной повиликой, —
     Чтоб не быть ей горемыкой.



   Исступление


     Духи неба, дайте мне
     Крылья сокола скорей!
     Я в полночной тишине
     Полечу в объятья к ней!
     Сладострастными руками
     Кругом шеи обовьюсь,
     Её чёрными глазами
     Залюбуюсь, загляжусь!
     Беззаботно к груди полной,
     Как пчела к цветку, прильну,
     Сладострастьем усыплённый,
     Беспробудно я засну.



   Песня


     Ты не пой, соловей,
     Под моим окном;
     Улети в леса
     Моей родины!


     Полюби ты окно
     Души-девицы.
     Прощебечь нежно ей
     Про мою тоску;


     Ты скажи, как без ней
     Сохну, вяну я,
     Что трава на степи
     Перед осенью.


     Без неё ночью мне
     Месяц сумрачен;
     Среди дня без огня
     Ходит солнышко.


     Без неё кто меня
     Примет ласково?
     На чью грудь отдохнуть
     Склоню голову?


     Без неё на чью речь
     Улыбнуся я?
     Чью мне песнь, чей привет
     Будет по сердцу?


     Что ж поёшь, соловей,
     Под моим окном?
     Улетай, улетай
     К душе-девице!



   Размышления поселянина


     На восьмой десяток
     Пять лет перегнулось;
     Как одну я песню,
     Песню молодую
     Пою, запеваю
     Старою погудкой;
     Как одну я лямку
     Тяну без подмоги!
     Ровесникам детки
     Давно помогают,
     Только мне на свете
     Перемены нету.
     Сын пошёл на службу,
     А другой в могилу;
     Две вдовы – невестки;
     У них детей кучи —
     Все мал-мала меньше;
     Задной головою
     Ничего не знают.
     Где пахать, что сеять,
     Позабыли думать.
     Богу, знать, угодно
     Наказать под старость
     Меня, горемыку,
     Такой тяготою.
     Меня, горемыку,
     Такой тяготою.
     Сбыть с двора невесток,
     Пустить сирот в люди! —
     Старики на сходке
     Про Кузьму что́ скажут?
     Нет, мой згад, уж лучше,
     Доколь мочь и сила,
     Доколь душа в теле,
     Буду я трудиться;
     Кто у Бога просит
     Да работать любит,
     Тому невидимо
     Господь посылает.
     Посмотришь: один я
     Батрак и хозяин;
     А живу чем хуже
     Людей семьянистых?
     Лиха-беда, в землю
     Кормилицу-ржицу
     Мужичку закинуть,
     А там Бог уродит,
     Микола подсобит
     Собрать хлебец с поля;
     Так его достанет
     Год семью пробавить,
     Посбыть подать с шеи,
     И нужды поправить,
     И лишней копейкой
     Божий праздник встретить.




   1833


   Поэт и няня


     «Няня, няня! правда ль это,
     Что здесь сказано поэтом?
     Будто мне не век играть;
     Что достанется узнать
     Девушке девичье горе,
     Своенравное, как море;
     И что́ мне теперь так мило,
     Будет горестно, постыло;
     Что привыкну тосковать
     И украдкою вздыхать…
     День ли весело проснётся —
     Дева дню не улыбнётся,
     Выйдет с грустью на крыльцо
     Освежить своё лицо.
     Поглядит ли на дубравы,
     На невинные забавы,
     На шелковые луга,
     На зелёные брега —
     Всё под твердью голубою
     Дышит радостью земною;
     Ей лишь скучно, и слеза
     Оросит её глаза…» —
     «И!.. Не верь, моё дитя,
     Они гуторят шутя;
     Их ты сказкам не внимай,
     Плюнь на книжку! пой, играй!..»



   Удалец


     Мне ли, молодцу
     Разудалому,
     Зиму-зимскую
     Жить за печкою?


     Мне ль поля пахать?
     Мне ль траву косить?
     Затоплять овин?
     Молотить овёс?


     Мне поля – не друг,
     Коса – мачеха,
     Люди добрые —
     Не соседи мне.


     Если б молодцу
     Ночь да добрый конь,
     Да булатный нож,
     Да тёмны леса!


     Снаряжу коня,
     Наточу булат,
     Затяну чекмень,
     Полечу в леса!


     Стану в тех лесах
     Вольной волей жить,
     Удалой башкой
     В околотке слыть.


     С кем дорогою
     Сойдусь, съедусь ли, —
     Всякий молодцу
     Шапку до земли!


     Оберу купца,
     Убью барина,
     Мужика-глупца
     За железный грош!


     Но не грех ли мне
     Будет от Бога —
     Обижать людей
     За их доброе?


     В церкви поп Иван
     Миру гуторит,
     Что душой за кровь
     Злодей поплатится…


     Лучше ж воином
     За царёв закон,
     За крещёный мир
     Сложить голову!..



   Великая тайна (Дума)


     Тучи носят воду,
     Вода поит землю,
     Земля плод приносит;
     Бездна звёзд на небе,
     Бездна жизни в мире;
     То мрачна, то светла
     Чудная природа…


     Стареясь в сомненьях
     О великих тайнах,
     Идут невозвратно
     Веки за веками;
     У каждого века
     Вечность вопрошает:
     «Чем кончилось дело?» —
     «Вопроси другова», —
     Каждый отвечает.


     Смелый ум с мольбою
     Мчится к провиденью.
     Ты поведай мыслям
     Тайну сих созданий!
     Шлют ответ, вновь тайный,
     Чудеса природы,
     Тишиной и бурей
     Мысли изумляя…


     Что же совершится
     В будущем с природой?..


     О, гори, лампада,
     Ярче пред Распятьем!
     Тяжелы мне думы,
     Сладостна молитва!





   1834


   Не шуми ты, рожь


     Не шуми ты, рожь,
     Спелым колосом!
     Ты не пой, косарь,
     Про широку степь!


     Мне не для чего
     Собирать добро,
     Мне не для чего
     Богатеть теперь!


     Прочил молодец,
     Прочил доброе
     Не своей душе —
     Душе-девице.


     Сладко было мне
     Глядеть в очи ей,
     В очи, полные
     Полюбовных дум!


     И те ясные
     Очи стухнули,
     Спит могильным сном
     Красна девица!


     Тяжелей горы,
     Темней полночи
     Легла на сердце
     Дума чёрная!




   1835


   Урожай


     Красным полымем
     Заря вспыхнула;
     По лицу земли
     Туман стелется;


     Разгорелся день
     Огнём солнечным,
     Подобрал туман
     Выше темя гор;


     Нагустил его
     В тучу чёрную;
     Туча чёрная
     Понахмурилась,


     Понахмурилась,
     Что задумалась,
     Словно вспомнила
     Свою родину…


     Понесут её
     Ветры буйные
     Во все стороны
     Света белова.


     Ополчается
     Громом-бурею,
     Огнём-молнией,
     Дугой-радугой;


     Ополчилася
     И расширилась,
     И ударила,
     И пролилася


     Слезой крупною —
     Проливным дождём
     На земную грудь,
     На широкую.


     И с горы небес
     Глядит солнышко,
     Напилась воды
     Земля до́сыта;


     На поля, сады,
     На зелёные
     Люди сельские
     Не насмотрятся.


     Люди сельские
     Божьей милости
     Ждали с трепетом
     И молитвою;


     Заодно с весной
     Пробуждаются
     Их заветные
     Думы мирные.


     Дума первая:
     Хлеб из за́крома
     Насыпать мешки,
     Убирать воза;


     А вторая их
     Была думушка:
     Из села гужом
     В пору выехать.


     Третью думушку
     Как задумали, —
     Богу-Господу
     Помолилися.


     Чем свет по полю
     Все разъехались —
     И пошли гулять
     Друг за дружкою,


     Горстью полною
     Хлеб раскидывать;
     И давай пахать
     Землю плугами,


     Да кривой сохой
     Перепахивать,
     Бороны зубьём
     Порасчёсывать.


     Посмотрю пойду,
     Полюбуюся,
     Что послал Господь
     За труды людям:


     Выше пояса
     Рожь зернистая
     Дремит колосом
     Почти до́ земи,


     Словно Божий гость,
     На все стороны
     Дню весёлому
     Улыбается.


     Ветерок по ней
     Плывёт-лоснится,
     Золотой волной
     Разбегается.


     Люди семьями
     Принялися жать,
     Косить под корень
     Рожь высокую.


     В копны частые
     Снопы сложены;
     От возов всю ночь
     Скрыпит музыка.


     На гумнах везде,
     Как князья, скирды
     Широко сидят,
     Подняв головы.


     Видит солнышко —
     Жатва кончена:
     Холодней оно
     Пошло к осени;


     Но жарка свеча
     Поселянина
     Пред иконою
     Божьей Матери.



   Глаза


     Погубили меня
     Твои чёрны глаза,
     В них огонь неземной
     Жарче солнца горит!


     Омрачитесь, глаза,
     Охладейте ко мне!
     Ваша радость, глаза,
     Не моя, не моя!..


     Не глядите же так!
     О, не мучьте меня!
     В вас страшнее грозы
     Блещут искры любви.


     Нет, прогляньте, глаза,
     Загоритесь, глаза!
     И огнём неземным
     Сердце жгите моё!


     Мучьте жаждой любви!
     Я горю – и в жару
     Бесконечно хочу
     Оживать, умирать,


     Чтобы, чёрны глаза,
     Вас с любовью встречать
     И опять и опять
     Горевать и страдать.




   1836


   Женитьба Павла


     Павел девушку любил,
     Ей подарков надарил:
     Два аршина касандрики,
     Да платок, да черевики,


     Да китаечки конец,
     Да золоченый венец;
     Она стала щеголиха,
     Как богатая купчиха.


     Плясать в улицу пойдёт —
     Распотешит весь народ;
     Песнь ль на голос заводит —
     Словно зельями обводит.


     Одаль мо́лодцы стоят,
     Меж собою говорят:
     «Все мы ходим за тобою;
     Чьей-то будешь ты женою?»


     Говорите. Сам-третей,
     Запряг Павел лошадей,
     Везть товары подрядился,
     Кой-где зиму волочился.


     И, разгорившись казной,
     К весне едет он домой;
     В гости ро́дных созывает,
     Свахой тётку наряжает…


     Большой выкуп дал отцу;
     Клад достался молодцу.
     Свадьбу весело играли:
     Две недели пировали.



   Молодая жница


     Высоко стоит
     Солнце на небе,
     Горячо печёт
     Землю-матушку.


     Душно девице,
     Грустно на поле,
     Нет охоты жать
     Колосистой ржи.


     Всю сожгло её
     Поле жаркое,
     Горит-горма всё
     Лицо белое.


     Голова со плеч
     На грудь клонится,
     Колос срезаный
     Из рук валится…


     Не с проста ума
     Жница жнёт-не жнёт,
     Глядит в сторону,
     Забывается.


     Ох, болит у ней
     Сердце бедное,
     Заронилось в нём —
     Небывалое!


     Она шла вчера
     Нерабочим днём,
     Лесом шла себе
     По малинушку.


     Повстречался ей
     Добрый молодец;
     Уж не в первый раз
     Повстречался он.


     Разминётся с ней
     Будто нехотя
     И стоит, глядит
     Как-то жалобно.


     Он вздохнул, запел
     Песню грустную;
     Далеко в лесу
     Раздалась та песнь.


     Глубоко в душе
     Красной девицы
     Озвалась она
     И запала в ней…


     Душно, жарко ей,
     Грустно на поле,
     Нет охоты жать
     Колосистой ржи…



   Косарь


     Не возьму я в толк.
     Не придумаю.
     Отчего же так —
     Не возьму я в толк?
     Ох, в несчастный день,
     В бесталанный час,
     Без сорочки я
     Родился на свет.
     У меня ль плечо —
     Шире дедова,
     Грудь высокая —
     Моей матушки.
     На лице моём
     Кровь отцовская
     В молоке зажгла
     Зорю красную.
     Кудри чёрные
     Лежат скобкою;
     Что́ работаю —
     Всё мне спорится!
     Да в несчастный день,
     В бесталанный час,
     Без сорочки я
     Родился на свет!
     Прошлой осенью
     Я за Грунюшку,
     Дочку старосты,
     Долго сватался;
     А он, старый хрен,
     Заупрямился!
     За кого же он
     Выдаст Грунюшку?
     Не возьму я в толк,
     Не придумаю…
     Я ль за тем гонюсь,
     Что отец её
     Богачом слывёт?
     Пускай дом его —
     Чаша полная!
     Я её хочу,
     Я по ней крушусь:
     Лицо белое —
     Заря алая,
     Щёки полные,
     Глаза тёмные
     Свели молодца
     С ума-разума…
     Ах, вчера по мне
     Ты так плакала;
     Наотрез старик
     Отказал вчера…
     Ох, не свыкнуться
     С этой горестью…
     Я куплю себе
     Косу новую;
     Отобью её,
     Наточу её, —
     И прости-прощай,
     Село ро́дное!
     Не плачь, Грунюшка,
     Косой вострою
     Не подрежусь я…
     Ты прости, село,
     Прости, староста, —
     В края дальние
     Пойдёт молодец —
     Что вниз по́ Дону,
     По набе́режью,
     Хороши стоят
     Там слободушки!
     Степь раздольная
     Далеко вокруг,


     Широко лежит,
     Ковылём-травой
     Расстилается!..
     Ах ты, степь моя,
     Степь привольная,
     Широко ты, степь,
     Пораскинулась,
     К морю Чёрному
     Понадвинулась!
     В гости я к тебе
     Не один пришёл:
     Я пришёл сам-друг
     С косой вострою;
     Мне давно гулять
     По траве степной
     Вдоль и поперек
     С ней хотелося…
     Раззудись, плечо!
     Размахнись, рука!
     Ты пахни в лицо,
     Ветер с по́лудня!
     Освежи, взволнуй
     Степь просторную!
     Зажужжи, коса,
     Как пчелиный рой!
     Молоньёй, коса,
     Засверкай кругом!
     Зашуми, трава,
     Подкошёная;
     Поклонись, цветы,
     Головой земле!
     Наряду с травой
     Вы засохните,
     Как по Груне я
     Сохну, молодец!
     Нагребу копён,
     Намечу стогов;
     Даст казачка мне
     Денег пригоршни.
     Я зашью казну,
     Сберегу казну;
     Ворочусь в село —
     Прямо к старосте;
     Не разжалобил
     Его бедностью —
     Так разжалоблю
     Золотой казной!..

   Москва


   Божий мир (Дума)


     Отец света – вечность;
     Сын вечности – сила;
     Дух силы есть жизнь;
     Мир жизнью кипит.
     Везде Триединый,
     Воззвавший всё к жизни!
     Нет века Ему,
     Нет места Ему!
     С величества трона,
     С престола чудес
     Божий образ – солнце
     К нам с неба глядит
     И днём поверяет
     Всемирную жизнь.
     В другом месте неба
     Оно отразилось —
     И месяцем землю
     Всю ночь сторожит.
     Тьма, на лоне ночи
     И живой прохлады,
     Все стихии мира
     Сном благословляет.
     Свет даёт им силу,
     Возрождает душу.
     В царстве Божьей воли,
     В переливах жизни —
     Нет бессильной смерти,
     Нет бездушной жизни!

   Воронеж



   Неразгаданная истина (Дума)


     Целый век я рылся
     В таинствах вселенной,
     До седин учился
     Мудрости священной.


     Все века былые
     С новыми поверил;
     Чудеса земные
     Опытом измерил.


     Мелкие причины
     Тешились людями;
     Карлы-властелины
     Двигали мирами.


     Райские долины
     Кровью обливались;
     Карлы-властелины
     В бездну низвергались.


     Где пройдёт коварство
     С злобою людскою, —
     Там, в обломках, царство
     Зарастёт травою…


     Племена другие
     На них поселятся;
     Города большие
     Людьми разродятся.


     Сторона пустая
     Снова зацарюет,
     И жизнь молодая
     Шумно запирует!


     Подсеку ж я крылья
     Дерзкому сомненью,
     Прокляну усилья
     К тайнам провиденья!


     Ум наш не шагает
     Мира за границу;
     Наобум мешает
     С былью небылицу.



   Человек (Дума)


     Все творенья в Божьем мире
     Так прекрасны, хороши!
     Но прекрасней человека
     Ничего нет на земле!


     То себя он ненавидит;
     То собой он дорожит;
     То полюбит, то разлюбит;
     За миг жизни век дрожит…


     Даст желаньям ли свободу —
     Землю кровью напоит;
     Буйной воле даст ли волю —
     Под ним море закипит.


     Но изменятся стремленья,
     Озарится светом ум —
     И своей он красотою
     Всё на свете помрачит…

   15 июня, Воронеж


   Умолкший поэт (дума)


     С душою пророка,
     С печатью величья
     На гордом челе,
     Родился младенец
     На диво земле.
     Земные богини,
     Как хитрые девы,
     Манили младенца
     Роскошной мечтой;
     Притворною лаской
     Любовь обманули,
     Сожгли поцелуем
     Румянец лица,
     Сорвали улыбку —
     Сиянье души.
     Напрасно таил он,
     Напрасно берёг
     Дары вдохновений
     От горнего мира
     Для жизни земной;
     Напрасно он райской
     И звучною песней
     Родимые дебри,
     Поля оглашал:
     Пустыня молчала…
     Толпа отступилась
     От взоров пророка!
     Высокое чувство
     И жар вдохновенья,
     И творчества силу
     Толпа не признала:
     Смешны ей и радость
     И горе поэта…
     Сгорит он в пожаре
     Презренных страстей, —
     Она, как вакханка,
     Его зацелует
     И братским восторгом,
     Нечистым, постыдным,
     Навек заклеймит…


     Очарован утром,
     Обманутый полднем,
     Одетый вечерним
     Туманом и тенью
     Загадочной жизни, —
     Глядит равнодушно
     Безмолвный поэт…
     Ты думаешь: пал он?..
     Нет, ты не заметил
     Высокую думу,
     Огонь благодатный
     Во взоре его…



   Великое слово (Дума)

   В.А. Жуковскому


     Глубокая вечность
     Огласилась словом.
     То слово – «да будет!»,
     «Ничто» воплотилось
     В тьму ночи и свет;
     Могучие силы
     Сомкнуло в миры,
     И чудной, прекрасной
     Повеяло жизнью.
     Земля красовалась
     Роскошным эдемом,
     И дух воплощённый —
     Владетель земли —
     С челом вечно юным,
     Высоким и стройным,
     С ответом свободы
     И мысли во взоре,
     На светлое небо,
     Как ангел, глядел…


     Свобода, свобода!..
     Где ж рай твой весёлый?
     Следы твои страшны,
     Отмечены кровью
     На пёстрой странице
     Широкой земли!
     И лютое горе
     Её залило,
     Ту дивную землю,
     Бесславную землю!..


     Но слово «да будет!» —
     То вечное слово
     Не мимо идёт:
     В хаосе печали,
     В полуночном мраке
     Надземных судеб —
     Божественной мыслью
     На древе Креста
     Сияет и светит
     Терновый венец…


     И горькие слёзы,
     Раскаянья слёзы,
     На бледных ланитах
     Земнова царя
     Зажглись упованьем
     Высоким и светлым,
     И дух вдохновляет
     Мятежную душу,
     И сладко ей горе,
     Понятно ей горе:
     Оно – искупленье
     Прекрасного рая…


     «Да будет!» – и было,
     И видим – и будет…
     Всегда – без конца.
     Кто ж Он, Всемогуший?
     И где обитает?..
     Нет Богу вопроса,
     Нет меры ему!..

   Степь гр. Орловой


   Молитва (Дума)


     Спаситель, Спаситель!
     Чиста моя вера,
     Как пламя молитвы!
     Но, Боже, и вере
     Могила темна!
     Что́ слух мой заменит?
     Потухшие очи?
     Глубокое чувство
     Остывшего сердца?
     Что́ будет жизнь духа
     Без этого сердца?


     На крест, на могилу,
     На небо, на землю,
     На точку начала
     И цели творений,
     Творец всемогущий
     Накинул завесу,
     Нало́жил печать:
     Печать та на веки,
     Её не расторгнуть
     Миры, разрушаясь,
     Огонь не растопит,
     Не смоет вода!…


     Прости ж мне, Спаситель!
     Слезу моей грешной
     Вечерней молитвы:
     Во тьме она светит
     Любовью к Тебе…

   Степь гр. Орловой



   Могила (Дума)


     Чья это могила
     Тиха, одинока?
     И крест тростниковый
     И насыпь свежа?
     И чистое поле
     Кругом без дорог?
     Чья жизнь отжилася?
     Чей кончился путь?
     Татарин ли дикий
     Свершил здесь убийство
     В ночной темноте,
     И свежею кровью,
     Горячею брызнул
     На русскую быль?…
     Или молодая
     Жница-поселянка,
     Ангела-младенца
     На руках лелея,
     Оплакала горько
     Кончину его, —
     И под ясным небом
     В поле, на просторе,
     В цветах васильковых,
     Положен дитя?…
     Веет над могилой,
     Веет буйный ветер,
     Катит через ниву,
     Мимо той могилы,
     Сухую былинку,
     Перекати-поле;
     Будит вольный ветер,
     Будит, не пробудит,
     Дикую пустыню,
     Тихий сон могилы!…

   Воронеж



   Цветок


     Природы милое творенье,
     Цветок, долины украшенье,
     На миг взлелеянный весной,
     Безвестен ты в степи глухой!


     Скажи: зачем ты так алеешь,
     Росой заискрясь, пламенеешь
     И дышишь чем-то, как живым,
     Благоуханным и святым?


     Ты для кого в степи широкой,
     Ты для кого от сел далёко?
     Не для крылатых ли друзей,
     Поющих в воздухе степей?


     Для них ли, в роскоши, семьями,
     Румяной ягодой, цветами
     И обаяньем для души,
     Вы, травы, зреете в тиши?


     О, пой, косарь! зови певицу,
     Подругу, красную девицу,
     Пока ещё, шумя косой,
     Не тронул ты травы степной!



   Песня


     Перстенёчек золотой,
     Ненаглядный, дорогой!
     Светлой памяти любви
     В очи чёрные гляди.


     Если грустно будет ей,
     Ты потускни, почерней;
     Если радость – изменись,
     Весь алмазом разгорись!


     День забвенья ли придёт,
     Душа чувство проживёт —
     Тогда, перстень золотой,
     Ты рассыпься сам собой!




   1837


   Раздумье селянина


     Сяду я за стол —
     Да подумаю:
     Как на свете жить
     Одинокому?


     Нет у молодца
     Молодой жены,
     Нет у молодца
     Друга вернова,


     Золотой казны,
     Угла тёплова,
     Бороны-сохи,
     Коня-пахаря…


     Вместе с бедностью
     Дал мне батюшка
     Лишь один талант —
     Силу крепкую;


     Да и ту как раз
     Нужда горькая
     По чужим людям
     Всю истратила.


     Сяду я за стол —
     Да подумаю:
     Как на свете жить
     Одинокому?

   9 апреля, Москва


   Пора любви


     Весною степь зелёная
     Цветами вся разубрана,
     Вся птичками летучими —
     Певучими полным-полна;
     Поют они и день и ночь.
     То песенки чудесные!
     Их слушает красавица
     И смысла в них не ведает,
     В душе своей не чувствует,
     Что песни те волшебные:
     В них сила есть любовная;
     Любовь – огонь; с огня – пожар…
     Не слушай их, красавица!
     Пока твой сон – сон девичий —
     Спокоен, тих до утра дня;
     Как раз беду наслушаешь:
     В цвету краса загубится,
     Лицо твоё румяное
     Скорей платка износится.


     Стоит она, задумалась,
     Дыханьем чар овеяна;
     Запала в грудь любовь-тоска,
     Нейдёт с души тяжёлый вздох;
     Грудь белая волнуется,
     Что реченька глубокая —
     Песку со дна не выкинет;
     В лице огонь, в глазах туман…
     Смеркает степь; горит заря…


     Весной в реке при месяце
     Поит коня детинушка;
     Сам думает он думушку
     Про девицу заветную:
     «Четвёртый год, как я люблю
     Меньшую дочь соседскую…
     Пойдёшь за ней на улицу,
     Затеешь речь сторонкою —
     Так нет, куда! сидит, молчит…
     Пошлёшь к отцу посвататься —
     Седой старик спесивится:


     – Нельзя никак – жди череду.
     Болит моя головушка,
     Щемит в груди ретивое,
     Печаль моя всесветная,
     Пришла беда незваная;
     Как с плеч свалить не знаю сам.
     И сила есть – да воли нет;
     Наружи клад – да взять нельзя,
     Заклял его обычай наш;
     Ходи, гляди, да мучайся,
     Толкуй с башкою прежнею…


     Возьму ж я ржи две четверти,
     Поеду ж я на мельницу;
     Про мельника слух носится,
     Что мастер он присушивать.
     Скажу ему: «Иван Кузьмич!
     К тебе нужда есть кровная:
     Возьми с меня, что хочешь ты,
     Лишь сделай мне по-своему».


     В селе весной, при месяце,
     Спокойно спит крещёный мир;
     Вдоль улицы наш молодец
     Идёт сам-друг с соседкою,
     Промеж себя ведут они
     О чём-то речь хорошую.
     Даёт он ей с руки кольцо —
     У ней берёт себе в обмен;
     А не был он на мельнице,
     Иван Кузьмич не грешен тут.
     Ах, степь ты, степь зелёная,
     Вы пташечки певучие,
     Разнежили вы девицу,
     Отбили хлеб у мельника.
     У вас весной присуха есть
     Сильней присух нашёптанных…



   Лес (Посвящено памяти А.С. Пушкина)


     Что, дремучий лес,
     Призадумался,
     Грустью тёмною
     Затуманился?


     Что Бова-силач
     Заколдованный,
     С непокрытою
     Головой в бою, —


     Ты стоишь-поник,
     И не ратуешь
     С мимолётною
     Тучей-бурею.


     Густолиственный
     Твой зелёный шлем
     Буйный вихрь сорвал —
     И развеял в прах.


     Плащ упал к ногам
     И рассыпался…
     Ты стоишь – поник
     И не ратуешь.


     Где ж девалася
     Речь высокая,
     Сила гордая,
     Доблесть царская?


     У тебя ль, было́,
     В ночь безмолвную
     Заливная песнь
     Соловьиная…


     У тебя ль, было́,
     Дни – роскошество,
     Друг и недруг твой
     Прохлаждаются…


     У тебя ль, было́,
     Поздно вечером
     Грозно с бурею
     Разговор пойдёт;


     Распахнёт она
     Тучу чёрную,
     Обоймёт тебя
     Ветром-холодом.


     И ты молвишь ей
     Шумным голосом:
     «Вороти назад!
     Держи около!»


     Закружит она,
     Разыграется…
     Дрогнет грудь твоя,
     Зашатаешься;


     Встрепенувшися,
     Разбушуешься:
     Только свист кругом,
     Голоса и гул…


     Буря всплачется
     Лешим, ведьмою, —
     И несёт свои
     Тучи за море.


     Где ж теперь твоя
     Мочь зелёная?
     Почернел ты весь,
     Затуманился…


     Одичал, замолк…
     Только в непогодь
     Воешь жалобу
     На безвременье.


     Так-то, тёмный лес,
     Богатырь-Бова!
     Ты всю жизнь свою
     Маял битвами.


     Не осилили
     Тебя сильные,
     Так дорезала
     Осень чёрная.


     Знать, во время сна
     К безоружному
     Силы вражие
     Понахлынули.


     С богатырских плеч
     Сняли голову —
     Не большой горой,
     А соломинкой…



   «Ура»


     Ходит оклик по горам,
     По долинам, по морям:
     Едет белый русский царь,
     Православный государь
     Вдоль по царству-государству…
     Русь шумит ему: «Ура!»
     Ходит оклик по горам,
     По долинам, по морям:
     Свет-царица в путь идёт —
     Лаской жаловать народ…
     Ей навстречу, на дорогу,
     Русь валит, шумит: «Ура!»
     Ходит оклик по горам,
     По долинам, по морям:
     Князь наследный, сын царя,
     Дня румяная заря,
     Едет Русь святую видеть…
     Русь кипит, шумит: «Ура!»


     Мысль народа, звук души,
     Всероссийское «ура!».
     Ты – во всём царю ответ;
     Лучшей песни в мире нет.
     Исполин, царю послушный
     Всё сомкнул в своём «ура!».
     Это – пыл любви живой,
     Сильной, вечной и святой
     К коронованным главам;
     Это – страх, гроза врагам;
     Это – посвист богатырский —
     Вот что русское «ура»!

   Июль


   Первая песня Лихача Кудрявича


     С радости-веселья
     Хмелем кудри вьются;
     Ни с какой заботы
     Они не секутся.


     Их не гребень чешет —
     Золотая доля,
     Завивает в кольцы
     Молодецка удаль.


     Не родись богатым,
     А родись кудрявым:
     По щучьему веленью
     Всё тебе готово.


     Чего душа хочет —
     Из земли родится;
     Со всех сторон прибыль
     Ползёт и валится.


     Что шутя задумал —
     Пошла шутка в дело;
     А тряхнул кудрями —
     В один миг поспело.


     Не возьмут где лоском,
     Возьмут кудри силой;
     И что худо – смотришь,
     По воде поплыло!


     Любо жить на свете
     Молодцу с кудрями,
     Весело, на белом,
     С чёрными бровями.


     Вовремя да в пору
     Мёдом речи льются;
     И с утра до ночи
     Песенки поются.


     Про те речи-песни
     Девушки все знают;
     И о кудрях зиму
     Ночь не спят, гадают.


     Честь и слава кудрям!
     Пусть их волос вьётся;
     С ними всё на свете
     Ловко удаётся!


     Не под шапку горе
     Голове кудрявой!
     Разливайтесь песни!
     Ходи, парень, браво!



   Вторая песня Лихача Кудрявича


     В золотое время
     Хмелем кудри вьются;
     С горести-печали
     Русые секутся.


     Ах, секутся кудри!
     Любит их забота;
     Полюбит забота —
     Не чешет и гребень.


     Не родись в сорочке,
     Не родись талантлив —
     Родись терпеливым
     И на всё готовым.


     Век прожить – не поле
     Пройти за сохою;
     Кручину, что тучу,
     Не уносит ветром.


     Зла беда – не буря —
     Горами качает,
     Ходит невидимкой,
     Губит без разбору.


     От её напасти
     Не уйти на лыжах;
     В чистом поле найдет,
     В тёмном лесе сыщет.


     Чуешь только сердцем:
     Придёт, сядет рядом,
     Об руку с тобою
     Пойдёт и поедет…


     И щемит и ноет,
     Болит ретивое —
     Всё – из рук вон плохо,
     Нет ни в чём удачи.


     То – скосило градом,
     То – сняло пожаром…
     Чист кругом и лёгок;
     Никому не нужен…


     К старикам на сходку
     Выйти приневолят, —
     Старые лаптишки
     Без онучь обуешь;


     Кафтанишко рваный
     На плечи натянешь;
     Бороду вскосматишь,
     Шапку нахлобучишь…


     Тихомолком станешь
     За чужие плечи…
     Пусть не видят люди
     Прожитова счастья.



   Горькая доля


     Соловьём залётным
     Юность пролетела,
     Волной в непогоду
     Радость прошумела.


     Пора золотая
     Была, да сокрылась;
     Сила молодая
     С телом износилась.


     От кручины-думы
     В сердце кровь застыла;
     Что любил, как душу, —
     И то изменило.


     Как былинку, ветер
     Молодца шатает;
     Зима лицо знобит,
     Солнце – сожигает.


     До поры, до время
     Всем я весь изжился;
     И кафтан мой синий
     С плеч долой свалился!


     Без любви, без счастья
     По миру скитаюсь:
     Разойдусь с бедою —
     С горем повстречаюсь!


     На крутой горе
     Рос зелёный дуб,
     Под горой теперь
     Он лежит, гниёт…

   4 августа


   Два прощания


     «Как ты, моя
     Красавица,
     Лишилась вдруг
     Двух молодцев.
     Скажи же мне,
     Как с первым ты
     Рассталася,
     Прощалася?» —


     «Рассталась с ним
     Я весело;
     Прощалася —
     Смеялася…
     А он ко мне,
     Бедняжечка,
     Припал на грудь
     Головушкой;
     И долго так
     Лежал, молчал;
     Смочил платок
     Горючими…
     – Ну, Бог с тобой, —
     Промолвил мне.
     Схватил коня,
     Поехал в путь,
     В чужих краях
     Коро́тать век». —


     «И ты над ним
     Смеялася?
     Его слезам
     Не верила?
     Скажи ж теперь,
     Мудрёная,
     Как ты с другим
     Прощалася?» —


     «Другой не то…
     Не плакал он,
     Но и теперь
     Всё плачу я.
     Ах, обнял он
     Так холодно;
     Так сухо речь
     Повёл со мной:


     – Я еду, вишь,
     Ненадолго;
     Ещё с тобой
     Увидимся
     И вволющку
     Наплачемся. —
     По сердцу ли
     Такой привет?
     Махнул рукой,
     Не кланяясь,
     В моё лицо
     Не смотрючи,
     Пустил коня —
     И был таков». —


     «Кто ж памятней
     Останется
     Душе твоей,
     Красавица?» —
     «Мне первого,
     Конечно, жаль;
     Но я люблю
     Последнего».

   18 сентября


   Вопрос (Дума)


     Как ты можешь
     Кликнуть солнцу:
     «Слушай, солнце!
     Стань, ни с места!
     Чтоб ты в небе
     Не ходило,
     Чтоб на землю
     Не светило!»


     Стань на берег,
     Глянь на море:
     Что ты можешь
     Сделать морю,
     Чтоб вода в нём
     Охладела,
     Чтобы камнем
     Затвердела?
     Какой силой
     Богатырской
     Шар вселенной
     Остановишь,
     Чтоб не шёл он,
     Не кружился?
     Как же быть мне
     В этом мире,
     При движеньи —
     Без желанья?
     Что ж мне делать
     С буйной волей,
     С грешной мыслью,
     С пылкой страстью?
     В эту глыбу
     Земляную
     Сила неба
     Жизнь вложила
     И живёт в ней,
     Как царица!
     С колыбели —
     До могилы
     Дух с землёю
     Ведут брани:
     Земь не хочет
     Быть рабою —
     И нет мочи
     Скинуть бремя;
     Духу ж неба
     Невозможно
     С этой глыбой
     Породниться…
     Много ль время
     Пролетело?
     Много ль время
     Есть впере́ди?
     Когда будет
     Конец брани?
     За кем поле?
     Бог их знает!
     В этой сказке
     Цель сокрыта;
     В моём толке
     Смысла нету,
     Чтоб провидеть
     Дела Божьи…


     За могилой
     Речь безмолвна;
     Вечной тьмою
     Даль одета…
     Буду ль жить я
     В бездне моря?
     Буду ль жить я
     В дальнем небе?
     Буду ль помнить,
     Где был прежде?
     Что я думал
     Человеком?..


     Иль за гробом
     Всё забуду,
     Смысл и память
     Потеряю?..
     Что ж со мною
     Тогда будет,
     Творец мира,
     Царь природы?..

   20 сентября


   Человеческая мудрость (Дума)


     Что ты значишь в этом мире,
     Дух премудрый человека?
     Как ты можешь кликнуть солнцу:
     «Слушай, солнце! Стань, ни с места!
     Чтоб ты в небе не ходило!
     Чтоб на землю не светило!»
     Выдь на берег, глянь на море —
     Что ты можешь сделать морю,
     Чтоб вода в нём охладела,
     Чтобы камнем затвердела?
     Чем, какою тайной силой
     Шар вселенной остановишь,
     Чтоб не шёл он, не кружился?..
     Перестрой же всю природу!
     Мир прекрасен… Ты не хочешь…
     Нет, премудрый, ты не можешь!
     Да, не можешь, раб пространства,
     Лет и времени невольник.
     Будь ты бездна сил, идей,
     Сам собой наполни небо,
     Будь ты всем, один и всюду,
     Будь ты Бог – и слово – дело!..
     Но когда уж это Всё,
     Бесконечно и одно,
     Есть пред нами в ризе света, —
     То другой уж власти нет…
     Всё, что есть, – всё это Божье;
     И премудрость наша – Божья.

   20 сентября



   Две жизни (Дума)


     Две жизни в мире есть.
     Одна светла, горит она, как солнце;
     В её очах небесный тихий день;
     В сиянии – святая мысль и чувство;
     Её живая сила так роскошно
     Звучит свободной и разумной речью.
     И это – жизнь земнова духа;
     Долга она, как Божья вечность…


     Другая жизнь темна;
     В её очах – земная грусть и ночь;
     И спит она сном крепким и мятежным,
     Таится мысль в её цветистых формах,
     Но не звучит свободной речью;
     Наклоннее во тьме она к молчанью.
     И это – жизнь земнова праха;
     Кратка она, как блеск звезды падучей.



   Царство мысли (Дума)

   Горит огнём и вечной мыслью солнце;
   Осенены всё той же тайной думой,
   Блистают звёзды в беспредельном небе;
   И одинокий, молчаливый месяц
   Глядит на нашу землю светлым оком.
   В тьме ночи возникает мысль созданья;
   Во свете дня она уже одета,
   И крепнет в веянье живой прохлады,
   И спеет в неге теплоты и зноя.
   Повсюду мысль одна, одна идея,
   Она живёт и в пепле и в пожаре;
   Она и там – в огне, в раскатах грома;
   В сокрытой тьме бездонной глубины;
   И там, в безмолвии лесов дремучих;
   В прозрачном и плавучем царстве вод глубоких,
   В их зеркале и в шумной битве волн;
   И в тишине безмолвного кладбища;
   На высях гор безлюдных и пустынных;
   В печальном завыванье бурь и ветра;
   В глубоком сне недвижимого камня;
   В дыхании былинки молчаливой;
   В полёте к облаку орлиных крылий;
   В судьбе народов, царств, ума и чувств, всюду —
   Она одна – царица бытия!





   1838


   Измена суженой


     Жарко в небе солнце летнее,
     Да не греет меня, молодца;
     Сердце замерло от холода,
     От измены моей суженой.


     Пала грусть-тоска тяжёлая
     На кручинную головушку;
     Мучит душу мука смертная,
     Вон из тела душа просится.


     Я пошёл к людям за помочью, —
     Люди с смехом отвернулися;
     На могилу к отцу, матери, —
     Не встают они на голос мой.


     Замутился свет в глазах моих,
     Я упал в траву без памяти…
     В ночь глухую буря страшная
     На могиле подняла меня.


     В ночь, под бурей, я коня седлал;
     Без дороги в путь отправился —
     Горе мыкать, жизнью тешиться,
     С злою долей переведаться.

   20 января, Москва


   К милой


     Давно расстались мы с тобою.
     Быть может, ты теперь не та;
     Быть может, уж другой
     Тебя от сладкого забвенья
     Для новой жизни пробудил,
     И в тех же снах другие сновиденья,
     Роскошнее моих, твою лелеют душу.
     Хорош ли он? Вполне ли заменил
     Огонь любви моей могучей,
     И силу страстного лобзанья,
     И наслажденья без конца?
     Что, если он своею волей
     Сумел любовь пересоздать
     И на разрушенных обломках
     Построить мир другой —
     Подобье дня под небесами?
     И в этот мир волшебной силой
     Прелестные мечты без образов собрал,
     Кругом тебя рассыпал,
     Преобразил в живые лица,
     Святой любовью прояснил
     И власть тебе он дал
     Их бесконечно ощущать?..
     Ах, если так, то ты счастлива!
     Среди духов небесных
     Нет духа счастливей тебя!..
     Что ж я? – ненужное созданье?
     Приди ко мне, моя богиня,
     Во время сна, в покровах ночи,
     Возьми к себе в его прекрасный мир,
     И с ним в одно созданье слей!

   1 февраля, Москва


   Песня


     Ах, зачем меня
     Силой выдали
     За немилова —
     Мужа старова?


     Небось весело
     Теперь матушке
     Утирать мои
     Слёзы горькие;


     Небось весело
     Глядеть батюшке
     На житьё-бытьё
     Горемышное!


     Небось сердце в них
     Разрывается,
     Как приду одна
     На великий день;


     От дружка дары
     Принесу с собой:
     На лице – печаль,
     На душе – тоску.


     Поздно, родные,
     Обвинять судьбу,
     Ворожить, гадать,
     Сулить радости!


     Пусть из-за моря
     Корабли плывут;
     Пущай золото
     На пол сыпется;


     Не расти траве
     После осени;
     Не цвести цветам
     Зимой по снегу!

   5 апреля, Москва


   Последний поцелуй


     Обойми, поцелуй,
     Приголубь, приласкай,
     Ещё раз – поскорей —
     Поцелуй горячей.
     Что печально глядишь?
     Что на сердце таишь?
     Не тоскуй, не горюй,
     Из очей слёз не лей;
     Мне не надобно их,
     Мне не нужно тоски…


     На полгода всего
     Мы расстаться должны;
     Есть за Волгой село
     На крутом берегу:
     Там отец мой живёт,
     Там родимая мать
     Сына в гости зовёт;
     Я поеду к отцу,
     Поклонюся родной —
     И согласье возьму
     Обвенчаться с тобой.


     Мучит душу мою
     Твой печальный убор,
     Для чего ты в него
     Нарядила себя?
     Разрядись: уберись
     В свой наряд голубой
     И на плечи накинь
     Шаль с каймой расписной;
     Пусть пылает лицо,
     Как поутру заря,
     Пусть сияет любовь
     На устах у тебя!


     Как мне мило теперь
     Любоваться тобой!
     Как весна, хороша
     Ты, невеста моя!
     Обойми ж, поцелуй,
     Приголубь, приласкай,
     Ещё раз – поскорей —
     Поцелуй горячей!

   12 апреля, Москва


   Деревенская беда


     На селе своём жил молодец,
     Ничего не знал, не ведывал,
     Со друзьями гулял, бражничал,
     По всему селу роскошничал.


     В день воскресный, с утра до ночи,
     В хороводе песни игрывал;
     Вместе с девицей-красавицей
     Пляски новые выдумывал.


     Полюбил я эту девушку:
     Что душою – больше разумом,
     Больше поступью павлиною,
     Да что речью соловьиною…


     Как, бывало, летом с улицы
     Мы пойдём с ней рука об руку
     До двора её богатова,
     До крыльца её высокова.


     Да как гляну, против зорюшки,
     На её глаза – бровь чёрную,
     На её лицо – грудь белую,
     Всю монистами покрытую, —


     Аль ни пот с лица посыплется,
     Аль ни в грудь душа застукает,
     Месяц в облака закроется,
     Звёзды мелкие попрячутся…


     Так, за полночь с нею сидючи,
     По душе мы речь затеяли:
     Поцелуями помолвились,
     Друг за другом быть условились.


     На погибель мою староста
     За сынка вперёд посватался;
     И его казна несметная
     Повернула всё по-своему.


     Тошно, грустно было на сердце,
     Как из церкви мою милую
     При народе взял он за руку,
     С похвальбою поклонился мне.


     Тошно, грустно было на сердце,
     Как он с нею вдоль по улице
     Что есть духу проскакал – злодей! —
     К своему двору широкому.


     Я стоял, глядел, задумался;
     Снявши шапку, хватил об землю.
     И пошёл себе загуменьем —
     Под его окошки красные.


     Там огни горят; там девушки
     Поют песни, там товарищи
     Пьют, играют, забавляются,
     С молодыми всё целуются.


     Вот приходит полночь мёртвая,
     Разошлися гости пьяные,
     Добры молодцы разъехались,
     И ворота затворилися…


     В эту пору для приятеля
     Заварил я брагу хмельную,
     Заиграл я свадьбу новую,
     Что беседу небывалую;


     Аль ни дым пошёл под облаки,
     Аль ни пламя закрутилося,
     По соседям – через улицу —
     На мою избушку бросилось.


     Где стоял его богатый дом,
     Где была избушка бедная, —
     Утром всё с землёй сровнялося —
     Только уголья чернелися…


     С той поры я с горем-нуждою
     По чужим углам скитаюся,
     За дневной кусок работаю,
     Кровным потом умываюся…

   14 мая, Москва


   Примирение


     На пир сердечных наслаждений,
     На светлый пир любви младой
     С судьбою грозной злые люди
     Напали буйною толпой.
     И я, в бездомном исступленьи,
     Из мира девственной любви
     К моим врагам на праздник шумный
     С челом открытым гордо вышел,
     На злобу – злобой ополчился;
     И на беду – с бедой пошёл;
     Против людей я грудью стал,
     На смертный бой судьбу я вызвал!
     И где ж она?.. где злые люди?..
     Где сила их, оружье, власть?..
     Их зло на них же обратилось;
     И всё кругом меня безмолвно
     В одно мгновенье покорилось;
     А я стоял, глядел на небо —
     И улыбнулось небо мне…
     Не небо – нет! Её прекрасный,
     Приветный взор я встретил там…


     Теперь, лукавый соблазнитель,
     Ты, демон гибнущей души,
     Оставь меня. Ни прелестью порока,
     Ни буйной страстью грешных наслаждений
     Не увлечёшь меня ты больше;
     Не для тебя – для ней одной
     Я жизнью пламенной живу.
     И вот уж нет пространства между нами;
     И вот уж нет в пространстве пустоты;
     Она и я – различные два мира —
     В одну гармонию слились,
     Одною жизнию живём!
     Но что за грустные сомненья
     Порой ещё мою волнуют грудь?
     Ужель, души моей надежды,
     Есть за могилой вам конец?
     Ужель все истины на свете —
     Одна лишь выдумка ума?
     Ужель и ты, святая вера чувств,
     Людских страстей пустая тень?..
     Нет, нет! не для того на небе солнце ходит,
     Чтоб белый день покрылся тьмой…

   20 июня


   Мир музыки


     В стройных звуках льются песни
     Гармонической волной;
     По душе волшебно ходят
     И проходят с быстротой.


     Полечу я вслед за ними;
     Покружуся в них душой;
     В очарованном забвенье
     Позабуду мир земной.


     Сколько звуков, сколько песен
     Раздалося вновь во мне!
     Сколько образов чудесных
     Оживилось в вышине!


     Между них она, младая,
     Заблистала красотой!
     Чистой пламенной любовью
     Озарился мир земной…


     Улетайте ж в небо звуки,
     Сокрывайтеся вдали!
     Здесь я с нею, здесь я счастлив,
     Любо жить мне на земле!

   20 июня, Москва, музыкальный вечер у Боткина


   Песня


     В поле ветер веет,
     Травку колыхает,
     Путь, мою дорогу
     Пылью покрывает.


     Выходи ж ты, туча,
     С страшною грозою,
     Обойди свет белый,
     Закрой темнотою.


     Молодец удалый
     Соловьём засвищет!
     Без пути – без света
     Свою долю сыщет.


     Что́ ему дорога!
     Тучи громовые!
     Как придут по сердцу —
     Очи голубые!


     Что́ ему на свете
     Доля не людская,
     Когда его любит —
     Она, молодая!

   10 июля, утро, 12 часов, Москва



   Последняя борьба


     Надо мною буря выла,
     Гром по небу грохотал,
     Слабый ум судьба страшила,
     Холод в душу проникал.


     Но не пал я от страданья,
     Гордо выдержал удар,
     Сохранил в душе желанья,
     В теле – силу, в сердце – жар!


     Что погибель! что спасенье!
     Будь что будет – всё равно!
     На Святое Провиденье
     Положился я давно!


     В этой вере нет сомненья,
     Ею жизнь моя полна!
     Бесконечно в ней стремленье!..
     В ней покой и тишина…


     Не грози ж ты мне бедою,
     Не зови, судьба, на бой:
     Готов биться я с тобою,
     Но не сладишь ты со мной!


     У меня в душе есть сила,
     У меня есть в сердце кровь,
     Под крестом моя могила;
     На кресте моя любовь!

   20 сентября


   Песня разбойника (Памяти друга, А.П. Сребрянского)


     Не страшна мне, добру молодцу,
     Волга-матушка широкая,
     Леса тёмные, дремучие,
     Вьюги зимние-крещенские…


     Уж как было: по тёмным лесам
     Пировал я зимы круглые;
     По чужим краям, на свой талант,
     Погулял я, поохотился.


     А по Волге, моей матушке,
     По родимой, по кормилице,
     Вместью с братьями за до́бычью
     На край света летал соколом.


     Но не Волга, леса тёмные,
     Вьюги зимние-крещенские
     Погубили мою голову,
     Сокрушили мочь железную…


     В некрещёном славном городе,
     На крутом высоком острове
     Живёт девушка-красавица,
     Дочка гостя новгородского…


     Она в тереме, что зорюшка,
     Под окном сидит растворенным,
     Поёт песни задушевные,
     Наши братские-отцовские.


     «Ах, душа ль моя ты, душенька!
     Что сидишь ты? Что ты думаешь?
     Али речи мои не по сердцу?
     Али батюшка спесивится?..


     Не сиди, не плачь; ты кинь отца;
     Ты беги ко мне из терема;
     Мы с тобою, птицы вольные,
     Жить поедем в Москву красную».


     Отвечает ему девица:
     «За любовь твою, мой милый друг,
     Рада кинуть отца с матерью;
     Но боюсь суда я страшного!»


     Забушуй же непогодушка,
     Разгуляйся Волга-матушка!
     Ты возьми мою кручинушку,
     Размечи волной по бережку…

   15 октября


   Бедный призрак


     Убил я жизнь, искавши счастья,
     Сгубил себя – а счастья нет;
     Пойду к друзьям на пир старинный,
     И заживу я с ними вновь.
     «Против меня восстали люди;
     Судьба карает день и ночь;
     На свете жить несносно, горько;
     Страдальцу дайте отдохнуть».
     Ответа нет. Друзья-счастливцы
     На бедность холодно глядят;
     Со мною встречи избегают
     И «нету дома» говорят.
     Как будто я, недобрый гость,
     Пришёл богатство их присвоить;
     Печалью радость отравить,
     Своё им горе навязать.
     И вот дожил на старость лет,
     Что не с кем слово перемолвить;
     Сердечной скуки разделить,
     Кому б «ночь добрую» сказать.
     О ночь! приди хоть ты…
     Но с этой мыслью
     Вся повесть прежних дней
     Из глубины души выходит
     И тенью страшною стоит.
     И грустно мне смотреть
     Весной на плуг зелёный,
     На плод любимых яблонь
     И на пожатый колос нив…

   20 октября



   Бегство


     Уж как гляну я на поле —
     Поле чистое дрогнёт,
     Нагустит свои туманы,
     В них оденется на ночь.


     Я из поля в лес дремучий:
     Леший по лесу шумит;
     Про любовь свою к русалке
     С быстрой речкой говорит.


     Крикну лесу, топну в берег —
     Леший за гору уйдёт;
     С тихим трепетом русалка
     В берегах своих уснёт.


     Я чрез реку, огородом,
     Всю слободку обойду,
     С тёмной полночью глухою
     К дому барскому приду.


     Свистну… в тереме высоком
     Вмиг растворится окно;
     Под окном душа-девица
     Дожидается давно.


     «Скучно в тереме весною
     Одинокой горевать;
     То ли дело – на просторе
     Друга к сердцу прижимать!»


     Поднимайся, туча-буря
     С полуночною грозой!
     Зашатайся, лес дремучий,
     Страшным голосом завой —


     Чтоб погони злой боярин
     Вслед за нами не послал;
     Чтоб я с милою до света
     На Украйну прискакал.


     Там всего у нас довольно;
     Будет где нам отдохнуть.
     От боярина сокроют,
     Хату славную дадут.


     Будем жить с тобой по-пански…
     Эти люди – нам друзья;
     Что душе твоей угодно,
     Всё добуду с ними я!


     Будут платья дорогие,
     Ожерелья с жемчугом!
     Наряжайся, одевайся
     Хоть парчою с серебром!

   31 декабря


   Товарищу


     Что ты ходишь с нуждой
     По чужим по людям;
     Веруй силам души
     Да могучим плечам.


     На заботы ж свои
     Чуть заря поднимись,
     И один во весь день
     Что есть мочи трудись.


     Неудача, беда? —
     С грустью дома сиди;
     А с зарёю опять
     К новым нуждам иди.


     И так бейся, пока
     Случай счастья найдёт
     И на славу твою
     Жить с тобою начнёт.


     Та же сила тогда
     Другой голос возьмёт:
     И чудно и смешно,
     Всех к тебе прикуёт.


     И те ж люди – враги,
     Что чуждались тебя,
     Бог уж ведает как,
     Назовутся в друзья.


     Ты не сердись на них;
     Но спокойно, в тиши,
     Жизнь горою пируй
     По желаньям души.





   1839


   Я дома


     Опять в глуши, опять досуг
     Страдать и телом и душою,
     И одиночества недуг
     Кормить привязчивой тоскою.
     Ох, этот корм! Как горек он!
     С него душа не пополнеет,
     Не вспыхнет кровь, а смертный сон
     Скорей крылом на жизнь повеет!
     Но я, в укор моей судьбе,
     Судьбе, враждующей со мною,
     Томясь с злосчастием в борьбе,
     Не отравлён ещё тоскою.
     Ещё я верю, что минёт
     Година горьких испытаний
     И снова солнышко взойдёт
     И сгонит с сердца мглу страданий!
     Что нужды, если срок уйдёт, —
     Жизнь на закате рассветлеет;
     Нас в полдень солнце очень жжёт,
     А под вечер отрадно греет.

   5 января


   Перед образом Спасителя


     Пред Тобою, мой Бог,
     Я свечу погасил,
     Премудрую Книгу
     Пред Тобою закрыл.


     Твой небесный огонь
     Негасимо горит;
     Бесконечный Твой мир
     Пред очами раскрыт;


     Я с любовью к Тебе
     Погружаюся в нём;
     Со слезами стою
     Перед светлым Лицом.


     И напрасно весь мир
     На Тебя восставал,
     И напрасно на смерть
     Он Тебя осуждал:


     На кресте, под венцом,
     И спокоен, и тих,
     До конца Ты молил
     За злодеев Своих.

   20 февраля


   Путь


     Путь широкий давно
     Предо мною лежит;
     Да нельзя мне по нём
     Ни летать, ни ходить…


     Кто же держит меня?
     И что кинуть мне жаль?
     И зачем до сих пор
     Не стремлюся я в даль?


     Или доля моя
     Сиротой родилась!
     Иль со счастьем слепым
     Без ума разошлась!


     По летам и кудрям
     Не старик ещё я:
     Много дум в голове,
     Много в сердце огня!


     Много слуг и казны
     Под замками лежит;
     И лихой вороной
     Уж оседлан стоит.


     Да на путь – по душе —
     Крепкой воли мне нет,
     Чтоб в чужой стороне
     На людей поглядеть;


     Чтоб порой пред бедой
     За себя постоять;
     Под грозой роковой
     Назад шагу не дать;


     И чтоб с горем в пиру
     Быть с весёлым лицом;
     На погибель идти —
     Песни петь соловьём!

   10 марта


   Песня


     В непогоду ветер
     Воет, завывает;
     Буйную головку
     Злая грусть терзает,


     Горемышной доле
     Нет нигде привета:
     До седых волос любовью
     Душа не согрета.


     Нету сил; устал я
     С этим горем биться,
     А на свет посмотришь —
     Жалко с ним проститься!


     Доля ж, моя доля!
     Где ты запропала?
     До поры до время
     Камнем в воду пала?


     Поднимись – что силы
     Размахни крылами:
     Может, наша радость
     Живёт за горами.


     Если нет, у моря
     Сядем да дождёмся;
     Без любви и с горем
     Жизнью наживёмся!

   5 августа


   Тоска по воле


     Загрустила, запечалилась
     Моя буйная головушка;
     Ясны очи соколиные
     Не хотят смотреть на белый свет.


     Тяжело жить дома с бедностью;
     Даром хлеб сбирать под окнами;
     Тяжелей того в чужих людях
     Быть в неволе, в одиночестве.


     Дни проходят здесь без солнушка;
     Ночи тёмные – без месяца;
     Бури страшные, громовые,
     Удалой души не радуют.


     Где ж друзья мои – товарищи?
     Куда делись? разлетелися?
     Иль не хочут дать мне помочи?
     Или голос мой разносит ветр?


     Знать, забыли время прежнее —
     Как, бывало, в полночь мёртвую
     Крикну, свистну им из-за леса:
     Аль ни тёмный лес шелохнется…


     И они, мои товарищи,
     Соколья, орлы могучие,
     Все в один круг собираются,
     Погулять ночь – пороскошничать.


     А теперь, как крылья быстрые
     Судьба злая мне подрезала,
     И друзья, мои товарищи,
     Одного меня все кинули…


     Гой ты, сила пододонная!
     От тебя я службы требую —
     Дай мне волю, волю прежнюю!
     А душой тебе я кланяюсь…

   2 сентября


   Хуторок


     За рекой, на горе,
     Лес зелёный шумит;
     Под горой, за рекой,
     Хуторочек стоит.


     В том лесу соловей
     Громко песни поёт;
     Молодая вдова
     В хуторочке живёт.


     В эту ночь-полуночь
     Удалой молодец
     Хотел быть, навестить
     Молодую вдову…


     На реке рыболов
     Поздно рыбу ловил;
     Погулять, ночевать
     В хуторочек приплыл.


     «Рыболов мой, душа!
     Не ночуй у меня:
     Свёкор дома сидит, —
     Он не любит тебя…


     Не сердися, плыви
     В свой рыбачий курень;
     Завтра ж, друг мой, с тобой
     Гулять рада весь день». —


     «Сильный ветер подул…
     А ночь будет темна!..
     Лучше здесь, на реке,
     Я просплю до утра».


     Опознился купец
     На дороге большой;
     Он свернул ночевать
     Ко вдове молодой.


     «Милый купчик-душа!
     Чем тебя мне принять…
     Не топила избы,
     Нету сена, овса.


     Лучше к куму в село
     Поскорее ступай;
     Только завтра, смотри,
     Погостить заезжай!» —


     «До села далеко;
     Конь устал мой совсем;
     Есть свой корм у меня, —
     Не печалься о нём.


     Я вчера в городке
     Долго был – всё купил;
     Вот подарок тебе,
     Что давно посулил». —


     «Не хочу я его!..
     Боль головушку всю
     Разломила насмерть;
     Ступай к куму в село». —


     «Эта боль – пустяки!..
     Средство есть у меня:
     Слова два – заживёт
     Вся головка твоя».


     Засветился огонь,
     Закурилась изба;
     Для гостей дорогих
     Стол готовит вдова.


     За столом с рыбаком
     Уж гуляет купец…
     (А в окошко глядит
     Удалой молодец)…


     «Ты, рыбак, пей вино!
     Мне с сестрой наливай!
     Если мастер плясать —
     Петь мы песни давай!


     Я с людями люблю
     По-приятельски жить;
     Ваше дело – поймать,
     Наше дело – купить…


     Так со мною, прошу,
     Без чинов – по рукам;
     Одну басню твержу
     Я всем добрым людям:


     Горе есть – не горюй,
     Дело есть – работай;
     А под случай попал —
     На здоровье гуляй!»


     И пошёл с рыбаком
     Купец песни играть,
     Молодую вдову
     Обнимать, целовать.


     Не стерпел удалой,
     Загорелсь душа!
     И – как глазом моргнуть —
     Растворилась изба…


     И с тех пор в хуторке
     Никого не живёт;
     Лишь один соловей
     Громко песню поёт…

   5 сентября



   К ***


     Ты в путь иной отправилась одна,
     И для преступных наслаждений,
     Для сладострастья без любви
     Других любимцев избрала…
     Ну что ж, далёко ль этот путь пройдён?
     Какие впечатленья
     В твоей душе оставил он?
     Из всей толпы избранников твоих
     С тобой остался ль хоть один?
     И для спасенья твоего
     Готов ли жертвовать собой?
     Где ж он? Дай мне его обнять,
     Обоих вас благословить
     На бесконечный жизни путь!
     Но ты одна – над страшной бездной,
     Одна, несчастная, стоишь!
     В безумном исступленье
     Врагов на помощь ты зовёшь
     И с безнадёжною тоскою
     На гибель верную идёшь.
     Дай руку мне: ещё есть время
     Тебя от гибели спасти…
     Как холодна твоя рука!
     Как тяжело нам проходить
     Перед язвительной толпой!
     Но я решился, я пойду,
     И до конца тебя не брошу,
     И вновь я выведу тебя
     Из бездны страшного греха…
     И вновь ты будешь у меня
     На прежнем небе ликовать,
     И трудный путь судьбы моей
     Звездою светлой озарять!..

   10 сентября


   «Не разливай волшебных звуков!..»


     Не разливай волшебных звуков!
     Не уноси ты в свой прекрасный мир!
     Твоя душа – как Божий ангел!
     Вся жизнь твоя – как светлый день!


     Ты можешь силой дивной песни
     Созвать невидимых духов:
     Они всю прелесть дивной жизни
     В твоих виденьях разольют;


     Мятежный мир в мечтах сокроют,
     С печалью радость съединят
     Коснётся ль грусть – на душу снидет
     Всесильной жизни благодать!


     А предо мной – лишь прошлых дней
     Все образы страстей безумных
     Из глубины души поднимут
     Во всей их страшной наготе.


     И если ты, мой милый друг,
     Не озаришь меня своим сияньем,
     Не дашь руки, «люблю» не скажешь,
     Со мною вместе не пойдёшь, —


     Тогда погиб я навсегда!
     Тогда, страдалец одинокий,
     Ни для земли, ни для небес
     Я не воскресну никогда!

   15 сентября



   «Что ты спишь, мужичок?..»


     Что ты спишь, мужичок?
     Ведь весна на дворе;
     Ведь соседи твои
     Работают давно.


     Встань, проснись, подымись,
     На себя погляди:
     Что́ ты был? и что́ стал?
     И что́ есть у тебя?


     На гумне – ни снопа;
     В закромах – ни зерна;
     На дворе, по траве —
     Хоть шаром покати.


     Из клетей домовой
     Сор метлою посмёл;
     И лошадок за долг
     По соседям развёл.


     И под лавкой сундук
     Опрокинут лежит;
     И, погнувшись, изба,
     Как старушка, стоит.


     Вспомни время своё,
     Как катилось оно
     По полям, по лугам
     Золотою рекой!


     Со двора и гумна
     По дорожке большой
     По селам, городам,
     По торговым людям!


     И как двери ему
     Растворяли везде,
     И в почётном угле
     Было место твоё!


     А теперь под окном
     Ты с нуждою сидишь
     И весь день на печи
     Без просыпу лежишь.


     А в полях сиротой
     Хлеб не скошен стоит.
     Ветер точит зерно!
     Птица клю́ет его!


     Что ты спишь, мужичок?
     Ведь уж лето прошло,
     Ведь уж осень на двор
     Через прясло глядит.


     Вслед за нею зима
     В тёплой шубе идёт,
     Путь снежком порошит,
     Под санями хрустит.


     Все соседи на них
     Хлеб везут, продают,
     Собирают казну,
     Бражку ковшиком пьют.

   25 сентября


   Песня


     Говорил мне друг, прощаючись:
     «Не грусти, не плачь ты попусту,
     Не печаль лица ты белова,
     Не гаси румянца алова.


     Ты ведь знаешь, моя милая,
     Что иду я не охотою:
     Но судьба велит, нужда несёт, —
     Отец силой просит дома жить.


     Я пойду, скажу: «Вот, батюшка,
     Мой избыток весь – возьми себе;
     Но в твоём дому родительском
     Не жилец я, не кормилец твой!


     Не держи ж, пусти, дай волюшку
     Там опять мне жить, где хочется,
     Без талана – где таланится
     Молодым кудрям счастливится…»


     Говорил так друг, прощаючись,
     А в душе его был замысел:
     Не к отцу идти – в ином селе
     Замуж взять вдову богатую…


     Ну, Господь с тобой, мой милый друг,
     Я за твой обман не сержуся…
     Хоть и женишься – раскаешься,
     Ко мне, может быть, воротишься.

   2 ноября



   Лес (Дума)


     О чём шумит сосновый лес?
     Какие в нём сокрыты думы?
     Ужель в его холодном царстве
     Затаена живая мысль?..


     Коня скорей! Как сокол быстрый,
     На нём весь лес изъезжу я:
     Везде глубокий сон, шум ветра,
     И дикая краса угрюмо спит…


     Когда-нибудь его стихия
     Рвалася землю всю покрыть,
     Но, в сон невольно погрузившись,
     В одном движении стоит.


     Порой, во тьме пустынной ночи,
     Былых веков живые тени
     Из глубины его выходят —
     И на людей наводят страх.


     С приходом дня уходят тени,
     Следов их нет; лишь на вершинах
     Один туман, да в тёмной грусти
     Ночь безрассветная лежит…


     Какая ж тайна в диком лесе
     Так безотчётно нас влечёт,
     В забвенье погружает душу
     И мысли новые рождает в ней?..


     Ужели в нас дух вечной жизни
     Так бессознательно живёт,
     Что может лишь в пределах смерти
     Своё величье сознавать?..

   10 ноября


   Песня


     Без ума, без разума
     Меня замуж выдали,
     Золотой век девичий
     Силой укорстали.


     Для того ли молодость
     Соблюдали, нежили,
     За стеклом от солнушка
     Красоту лелеяли,


     Чтоб я век свой замужем
     Горевала, плакала,
     Без любви, без радости
     Сокрушалась, мучилась?


     Говорят родимые:
     «Поживётся – слюбится;
     И по сердцу выберешь —
     Да горчее придется».


     Хорошо, состарившись,
     Рассуждать, советовать
     И с собою молодость
     Без расчёта сравнивать!

   15 ноября


   Послание (В.Г. Белинскому)


     Будь человек, терпи!
     Тебе даны все силы,
     Какими жизнь живёт
     И мир вселенной движет.
     Не так природа-мать,
     Но по закону воли
     Свои дары здесь раздаёт
     Для царства бытия!
     Когда ж над ней есть воля, —
     Без воли миг – и что она? —
     Так как же могут люди
     Твоей душою управлять?..
     Пущай они восстанут,
     Проти́в тебя пойдут,
     В твою главу ударят
     Всей силою земной, —
     Не пяться, друг! стой прямо!
     Главы пред ними не склоняй!
     Но смело в бой неравный —
     На битву Божию ступай!
     Не уничтожить им
     Твоей могучей воли;
     Пока в грудях дыханье —
     До тех пор бейся с ними ты…


     Громада гор земля —
     Земля песчинка лишь одна;
     И океан безбрежных вод —
     Что капля утренней росы.
     У духа жизни веса нет
     У воли духа нет границ,
     Везде одна святая сила,
     И часть её есть сила та ж.
     Одним лучом огонь небес
     Осветит тьму, согреет лёд,
     Но тьма и холод в небе
     Другова солнца не зажжёт.
     Зачем же долго медлить?
     Другую мочь откуда ждать?
     Когда с презреньем люди
     Зовут тебя на брань,
     Ступай во имя Бога,
     Воюй за правду, честь,
     Умри на поле брани;
     Но не беги с него назад.
     И где война – там дело
     Великой жизни бытия!
     В её борьбе – паденье смерти
     И новой мысли торжество!

   16 ноября





   1840


   Дума сокола (В.П. Боткину)


     Долго ль буду я
     Сиднем дома жить,
     Мою молодость
     Ни за что губить?


     Долго ль буду я
     Под окном сидеть,
     По дорожке вдаль
     День и ночь глядеть?


     Иль у сокола
     Крылья связаны,
     Иль пути ему
     Все заказаны?


     Иль боится он
     В чужих людях быть,
     С судьбой-мачехой
     Сам собою жить?


     Для чего ж на свет
     Глядеть хочется,
     Облететь его
     Душа просится?


     Иль зачем она,
     Моя милая,
     Здесь сидит со мной,
     Слёзы льёт рекой;


     От меня летит,
     Песню мне поёт;
     Всё рукой манит!
     Всё с собой зовёт!


     Нет, уж полно мне
     Дома век сидеть,
     По дорожке вдаль
     День и ночь глядеть!


     Со двора пойду,
     Куда путь лежит,
     А жить стану там,
     Где уж Бог велит!

   15 января


   Песня


     Светит солнышко,
     Да осенью;
     Цветут цветики —
     Да не в пору.


     А весной была
     Степь желтая,
     Тучки плавали
     Без дождика.


     По ночам роса
     Где падала —
     По утру трава
     Там сохнула.


     И те пташечки,
     Касаточки,
     Пели грустно так
     И жалобно,


     Что, их слушая,
     Кровь стынула,
     По душе лилась
     Боль смертная.


     Так прошла моя
     Вся молодость —
     Без любви-души,
     Без радости.



   Песня


     Не скажу никому,
     Отчего я весной
     По полям и лугам
     Не сбираю цветов.


     Та весна далеко,
     Те завяли цветы,
     Из которых я с ним
     Завивала венки!


     И тех нет уж и дней,
     Что летели стрелой,
     Что любовью нас жгли,
     Что палили огнём!


     Всё прошло уж давно…
     Не воротишь назад!
     Для чего ж без него
     Цветы стану я рвать?


     Не скажу никому,
     Отчего у меня
     Тяжело на груди
     Злая грусть налегла…

   26 февраля


   Вопль страдания


     Напрасно я молю святое провиденье
     Отвесть удар карающей судьбы,
     Укрыть меня от бурь мятежной жизни
     И облегчить тяжёлый жребий мой;


     Иль, слабому, ничтожному творенью,
     Дать силу мне, терпенье, веру,
     Чтоб мог я равнодушно пережить
     Земных страстей безумное волненье.


     Пощады нет! Душевную молитву
     Разносит ветр во тьме пустынной,
     И вопли смертного страданья
     Без отзыва вдали глубокой тонут.


     Ужель во цвете лет, под тяжестью лишений,
     Я должен пасть, не насладившись днём
     Прекрасной жизни, досыта не упившись
     Очаровательным дыханием весны?

   6 марта


   Благодетелю моей родины (Д.Н. Бегичеву)


     Есть люди: меж людей они
     Стоят на ступенях высоких,
     Кругом их блеск и слава
     Далёко свой бросают свет;
     Они ж с ходулей недоступных
     С безумной глупостью глядят,
     В страстях, пороках утопают
     И глупо так проводят век.
     И люди мимо их смиренно
     С лицом боязненным проходят,
     Взглянуть на них боятся,
     Колена гнут, целуют платья;
     А в глубине души своей безмолвно
     Плюют и презирают их.
     Другие люди есть: они от Бога
     Поставлены на тех же ступенях;
     И так же блеск, величье, слава
     Кругом их свет бросают свой.
     Но люди те – всю жизнь свою
     Делам народа посвятили
     И искренно, для пользы государства,
     И день и ночь работают свой век…
     Кругом же их с почтеньем люди
     Колена гнут, снимают шапки,
     Молитвы чистые творят…
     О, много раз – несчастных, бедных
     Вас окружала пёстрая толпа.
     Когда вы всем, по силе-мочи,
     С любовью помогали им,
     Тогда с благоговеньем тайным
     Любил глядеть я молча,
     Как чудно благодатным светом
     Сияло ваше светлое лицо.
     14 марта



   Песня


     То ли дело – вдвоём
     Над рекою сидеть,
     На зелёную степь,
     На цветочки глядеть!


     То ли дело – вдвоём
     Зимню ночь коротать,
     Друга жаркой рукой
     Ко груди прижимать;


     Поутру, на заре,
     Обнимать-провожать,
     Вечерком у ворот
     Его вновь поджидать!

   1 апреля


   Разлука


     На заре туманной юности
     Всей душой любил я милую;
     Был у ней в глазах небесный свет,
     На лице горел любви огонь.


     Что пред ней ты, утро майское,
     Ты, дуброва-мать зелёная,
     Степь-трава – парча шелковая,
     Заря-вечер – ночь волшебница!


     Хороши вы – когда нет её,
     Когда с вами делишь грусть-тоску,
     А при ней вас – хоть бы не было;
     С ней зима – весна, ночь – ясный день!


     Не забыть мне, как в последний раз
     Я сказал ей: «Прости, милая!
     Так, знать, Бог велел – расстанемся,
     Но когда-нибудь увидимся.»


     Вмиг огнём лицо всё вспыхнуло,
     Белым снегом перекрылося, —
     И, рыдая, как безумная,
     На груди моей повиснула.


     «Не ходи, постой! дай время мне
     Задушить грусть, печаль выплакать,
     На тебя, на ясна сокола.»
     Занялся дух – слово замерло.

   21 мая



   Песня


     Не на радость, не на счастие,
     Знать, с тобой мы, друг мой, встретились;
     Знать, на горе горемычное
     Так сжились мы, так слюбилися.


     Жил один я, в одиночестве —
     Холостая жизнь наскучила;
     Полюбил тебя, безродную,
     Полюбивши – весь измучился.


     Где ты, время, где ты, времечко,
     Как одно я только думывал:
     Где ты, как с тобой увидеться,
     Одним словом перемолвится.


     Тогда было – иду, еду ли,
     Ты всегда со мной, с ума нейдёшь;
     На грудь полную ручкой белою
     Ты во сне меня всю ночь зовёшь…


     А теперь другая думушка
     Грызёт сердце, крушит голову:
     Как в чужом угле с тобой нам жить,
     Как свою казну трудом нажить?


     Но куда умом не кинуся —
     Мои мысли врозь расходятся,
     Без следа вдали теряются,
     Чёрной тучей покрываются…


     Погубить себя? – не хочется!
     Разойтиться? – нету волюшки!
     Обмануть, своею бедностью
     Красоту сгубить? – жаль до смерти!

   12 июня, Бобров


   Перепутье


     До чего ты моя молодость,
     Довела меня, домыкала,
     Что уж шагу ступить некуда,
     В свете белом стало тесно мне!


     Что ж теперь с тобой, удалая,
     Пригадаем мы, придумаем?
     В чужих людях век домаять ли?
     Сидя дома ли состариться?


     По людям ходить, за море плыть —
     Надо кровь опять горячую,
     Надо силу, силу прежнюю,
     Надо волю безотменную.


     А у нас с тобой давно их нет;
     Мы, гуляя, всё потратили,
     Молодую жизнь до времени
     Как попало – так и прожили!


     Сидеть дома, болеть, стариться,
     С стариком отцом вновь ссориться,
     Работа́ть, с женой хозяйничать,
     Ребятишкам сказки сказывать…


     Хоть не так оно – не выгодно,
     Но, положим, делать нечего:


     В непогоду – не до плаванья,
     За большим в нужде не гонятся.


     Но вот тут скажи, как придется
     По душе спросить, по совести:
     Кто пойдёт за нас? где будем жить?
     Где избыток мой зарыт лежит?..


     Куда глянешь – всюду наша степь;
     На горах – леса, сады, дома;
     На дне моря – груды золота;
     Облака идут – наряд несут!..

   11 июля, Бобров


   Песня


     Дуют ветры,
     Ветры буйные,
     Ходят тучи,
     Тучи тёмные.


     Не видать в них
     Света белова;
     Не видать в них
     Солнца краснова.


     Во сырой мгле,
     За туманами,
     Только ночка
     Лишь чернеется…


     В эту пору
     Непогожую
     Одному жить —
     Сердцу холодно.


     Грудь другую
     Ему надобно:
     Огонь-душу —
     Красну девицу!


     С ней зимою —
     Лето тёплое;
     При бездолье —
     Горе – не́ горе!

   14 августа


   Военная песня (Посвящена князю П.А. Вяземскому)


     Затрубили трубы бранные,
     Собралася рать могучая,
     Стала грудью против недруга —
     За царя, за кров, за родину.


     Ты прости теперь, отец и мать,
     Ты прости теперь, мой милый друг,
     Ты прости теперь, и степь и лес,
     Дорогая жизнь, весь белый свет!


     Гей, товарищ мой, железный штык!
     Послужи ж ты мне по-старому:
     Как служил ты при Суворове
     Силачу-отцу, деду-воину.


     Гей, сестра, ты сабля острая!
     Попируем мы у недруга,
     Погуляем, с ним потешимся,
     Выпьем браги бусурманския!..


     Уж когда мне, добру молодцу,
     Присудил Бог сложить голову, —
     Не на землю ж я сложу её!
     А сложить сложу – на груду тел…


     Труба бранная, военная!
     Что молчишь? Труби, дай волю мне:
     В груди сердце богатырское
     Закипело, расходилося!

   22 августа



   Всякому свой талант


     Как женился я, раскаялся;
     Да уж поздно, делать нечего:
     Обвенчавшись – не разженишься;
     Наказал Господь, так мучайся.


     Хоть бы взял её я силою,
     Иль обманут был злой хитростью;
     А то волей своей доброю,
     Где задумал, там сосватался.


     Было кроме много девушек,
     И хороших и талантливых;
     Да ни с чем взять – видишь, совестно
     От своей родни, товарищей.


     Вот и выбрал по их разуму,
     По обычаю – как водится:
     И с роднёю, и с породою,
     Именитую-почётную.


     И живём с ней – только ссоримся,
     Да роднёю похваляемся;
     Да проживши всё добро своё,
     В долги стали неоплатные…


     «Теперь придет время тесное:
     Что нам делать, жена, надобно?» —
     «Как, скажите, люди добрые,
     Научу я мужа глупова?» —


     «Ах, жена моя, боярыня!
     Когда умной ты родилася,
     Так зачем же мою голову
     Ты сгубила, змея лютая?


     Придёт время, время грозное,
     Кто поможет? куда денемся?» —
     «Сам прожился мой безумный муж,
     Да у бабы ума требует».

   28 августа


   Песня


     Где вы, дни мои,
     Дни весенние,
     Ночи летние,
     Благодатные?


     Где ты, жизнь моя,
     Радость милая!
     Пылкой юности
     Заря красная?


     С какой гордостью
     Я смотрел тогда
     На туманную
     Даль волшебную!


     Там светился свет
     Голубых очей;
     Там мечтам моим
     Конца не было!


     Но, среди весны,
     В цвете юности,
     Я сгубил твою
     Душу чистую…


     Без тебя, один,
     Я с тоской гляжу,
     Как ночная тьма
     Покрывает день…

   3 декабря, Москва


   Поэт (Дума)


     В душе человека
     Возникают мысли,
     Как в дали туманной
     Небесные звёзды…


     Мир есть тайна Бога,
     Бог есть тайна жизни;
     Целая природа —
     В душе человека.


     Проникнуты чувством,
     Согреты любовью,
     Из неё все силы
     В образах выходят…


     Властелин-художник
     Создаёт картину —
     Великую драму,
     Историю царства.


     В них дух вечной жизни,
     Сам себя сознавши,
     В видах бесконечных
     Себя проявляет.


     И живёт столетья,
     Ум ваш поражая,
     Над бездушной смертью
     Вечно торжествуя.


     Дивные созданья
     Мысли всемогущей!
     Весь мир перед вами
     Со мной исчезает…

   7 декабря, Москва


   Дума двенадцатая


     Не может быть, чтобы мои идеи
     Влиянья не имели на природу.
     Волнение страстей, волнение ума,
     Волненье чувств в народе —
     Всё той же проявленье мысли.
     Небесный свет перерождает воздух,
     Организует и живит элементы
     И движет всем – по произволу Духа.



   Песня


     Много есть у меня
     Теремов и садов,
     И раздольных полей,
     И дремучих лесов.


     Много есть у меня
     Деревень и людей,
     И знакомых бояр,
     И надёжных друзей.


     Много есть у меня
     Жемчугов и мехов,
     Драгоценных одежд,
     Разноцветных ковров.


     Много есть у меня
     Для пиров – серебра,
     Для бесед – красных слов,
     Для веселья – вина!


     Но я знаю, на что́
     Трав волшебных ищу;
     Но я знаю, о чём
     Сам с собою грущу…

   8 декабря, Москва



   Расчет с жизнью (Посвящено В.Г. Белинскому)


     Жизнь! зачем ты собой
     Обольщаешь меня?
     Почти век я прожил,
     Никого не любя.


     В душе страсти огонь
     Разгорался не раз,
     Но в бесплодной тоске
     Он сгорел и погас.


     Моя юность цвела
     Под туманом густым —
     И, что ждало меня,
     Я не видел за ним.


     Только тешилась мной
     Злая ведьма-судьба;
     Только силу мою
     Сокрушила борьба;


     Только зимней порой
     Меня холод знобил;
     Только волос седой
     Мои кудри развил;


     Да румянец лица
     Печаль рано сожгла,
     Да морщины на нём
     Ядом слёз провела.


     Жизнь! зачем же собой
     Обольщаешь меня?
     Если б силу Бог дал —
     Я разбил бы тебя!..

   9 декабря, Москва


   Грусть девушки


     Отчего, скажи,
     Мой любимый серп,
     Почернел ты весь —
     Что коса моя?


     Иль обрызган ты
     В скуке-горести
     По милу дружку
     Слезой девичьей?


     В широких степях
     Дона тихова
     Зелена трава
     Давно скошена;


     На селе косцы
     Давно женятся;
     Только нет его,
     Ясна сокола!


     Иль он бросил дом,
     Разлюбил меня,
     И не придет уж
     К своей девице?..


     Ах, не птица там
     Летит по небу:
     То печальный слух
     Об нём носится…


     Не к добру ж тоска
     Давит белу грудь,
     Нет, не к радости
     Плакать хочется.

   10 декабря, Москва


   Ночь (Князю В.Ф. Одоевскому)


     Не смотря в лицо,
     Она пела мне,
     Как ревнивый муж
     Бил жену свою.


     А в окно луна
     Тихо свет лила,
     Сладострастных снов
     Была ночь полна!


     Лишь зелёный сад
     Под горой чернел;
     Мрачный образ к нам
     Из него глядел.


     Улыбаясь, он
     Зуб о зуб стучал;
     Жгучей искрою
     Его глаз сверкал.


     Вот он к нам идёт,
     Словно дуб большой…
     И тот призрак был —
     Её муж лихой…


     По костям моим
     Пробежал мороз;
     Сам не знаю как,
     К полу я прирос.


     Но лишь только он
     Рукой за дверь взял,
     Я схватился с ним —
     И он мёртвый пал.


     «Что ж ты, милая,
     Вся, как лист, дрожишь?
     С детским ужасом
     На него глядишь?


     Уж не будет он
     Караулить нас;
     Не придёт теперь
     В полуночный час!..» —


     «Ах, не то, чтоб я…
     Ум мешается…
     Всё два мужа мне
     Представляются:


     На полу один
     Весь в крови лежит;
     А другой – смотри —
     Вон в саду стоит!..»

   11 декабря


   Поминки (Памяти Н.В. Станкевича)


     Под тенью роскошной
     Кудрявых берёз
     Гуляют, пируют
     Младые друзья!


     Могучая сила
     В душе их кипит;
     На бледных ланитах
     Румянец горит.


     Их очи, как звёзды
     По небу, блестят;
     Их думы – как тучи;
     Их речи – горят.


     Давайте веселья!
     Давайте печаль!
     Давно их не манит
     Волшебница даль.


     И с мира, и с время
     Покровы сняты;
     Загадочной жизни
     Прожиты мечты.


     Шумна их беседа,
     Разумно идёт;
     Роскошная младость
     Здоровьем цветёт.


     Но вот к ним приходит
     Неведомый гость
     И молча садится,
     Как тёмная ночь.


     Лицо его мрачно,
     А взгляды – что яд.
     И весь на нём странен
     Печальный наряд.


     И лучшему другу
     Он руку пожал;
     И взгляд его чёрный
     Огнём засверкал.


     Вмиг юноша вздрогнул,
     И очи закрыл,
     И чёрные кудри
     На грудь опустил.


     Прозрачно как мрамор
     Застыло лицо, —
     Уснул он надолго!
     Уснул глубоко!..


     Под тенью роскошной
     Кудрявых берёз
     Гуляют, пируют
     Младые друзья!


     Их так же, как прежде,
     Беседа шумна;
     Но часто невольно
     Печаль в ней видна.

   12 декабря




   1841


   Доля бедняка


     У чужих людей
     Горек белый хлеб,
     Брага хмельная —
     Неразборчива!


     Речи вольные —
     Всё как связаны;
     Чувства жаркие
     Мрут без отзыва…


     Из души ль порой
     Радость вырвется —
     Злой насмешкою
     Вмиг отравится.


     И бел-ясен день
     Затуманится;
     Грустью чёрною
     Мир оденется.


     И сидишь, глядишь,
     Улыбаючись;
     А в душе клянёшь
     Долю горькую!

   1 апреля, Воронеж


   Песня


     Ты прости-прощай,
     Сыр-дремучий бор,
     С летней волею,
     С зимней вьюгою!


     Одному с тобой
     Надоело жить,
     Под дорогою
     До зари ходить!


     Поднимусь, пойду
     В свою хижину,
     На житьё-бытьё
     На домашнее.


     Там возьму себе
     Молоду жену;
     И начну с ней жить —
     Припеваючи…

   25 апреля


   Песня


     Не весна тогда
     Жизнью веяла,
     Не трава в полях
     Зеленелася;


     Не заря с небес
     Красовалася,
     Не луна на нас
     Любовалася!


     Нет! под холодом,
     Под туманами,
     Ты в обьятьях жгла —
     Поцелуями!


     Ночи тёмные,
     Ночи бурные
     Шли как облачки,
     Мимо солнушка.


     Вьюги зимние,
     Вьюги шумные
     Напевали нам
     Песни чудные;


     Наводили сны,
     Сны волшебные,
     Уносили в край —
     Заколдованный!

   2 мая



   Звезда


     Где бы ни был я, – всегда,
     До утренней зари, алмазная звезда
     Против меня стоит
     И в очи мне язвительно глядит…
     При ней когда-то час разлуки был…
     Но я давно её и час тот позабыл!
     Один лишь этот луч неотразим,
     И я никак не свыкнусь с ним!
     Порою он приводит в умиленье,
     Порой в восторг и исступленье,
     Порою в горькую печаль…
     И мне её, погибшую, всё жаль!

   5 мая


   Песня


     Расступитесь, леса тёмные;
     Разойдитесь, реки быстрые;
     Запылись ты, путь-дороженька;
     Дай мне вестку, моя пташечка!


     Я рекой пойду по бережку,
     Полечу горой за облаком,
     На край света, на край белова —
     Искать стану друга милова…


     Я найду его, где бы ни был он,
     Я скажу ему: «Стыдно, совестно
     Бросить дом свой, отца старова
     Да Бог весть куда завихриться».


     Как завьёт он кудри чёрные,
     Как наденет кафтан бархатный,
     Подпояшет кушак шёлковый,
     Поцелует, скажет ласково:


     «Нет, душа моя, ошиблась ты,
     Я не в поле вихрем веялся;
     По людям ходил, деньгу копил,
     В своё время счастье пробовал.


     Моя доля здесь счастливая:
     Я нажил себе два терема,
     Лисиц, шёлку, много золота, —
     Станет век прожить боярами».


     Ах вы, душеньки-подруженьки!
     Не от горя плачу – с радости;
     На душе она огнём горит,
     А нет силы, слов души открыть!..

   10 мая



   Песня


     Как здоров да молод,
     Без веселья – весел;
     Без призыва – счастье
     И валит, и едет.


     В непогоду ветер —
     Шапка на макушке;
     Проходи, поп, барин, —
     Волоска не тронем!


     Только дум, заботы
     У царя-головки:
     Погулять по свету,
     Пожить нараспашке;


     Свою удаль-силку
     Попытать на людях, —
     Чтоб не стыдно вспомнить
     Молодое время!..

   15 мая


   Старая песня


     Из лесов дремучих, северных
     Поднялась не тучка тёмная;
     А рать сильная, могучая —
     Царя грознова, Московскова.


     Словно птица быстролётная
     Пролетела море синее…
     Перешла так сила русская
     Степь пустую, непроходную.


     И пришла она, незваная,
     К царству славному, Казанскому,
     К бусурману – хану лютому,
     К свому недругу заклятому.


     И куда ещё – спит зорюшка,
     А уж бьётся Русь с татарином, —
     Стены крепкие разрушила —
     И пошла гулять по городу;


     Воеводы, рати храбрые
     Ездят, бьют татар по улицам;
     А на башне с русским знаменем
     Юный царь стоит – как солнышко!

   17 октября


   Еще старая песня


     В Александровской слободке
     Пьют, гуляют молодцы,
     Все опричники лихие,
     Молодые чернецы.
     Посреди их царь-святоша
     В рясе бархатной сидит;
     Распевает тихо псалмы,
     Жезлом по полу стучит.
     Сам из кубка золотова
     Вина, мёду много пьёт;
     Поднимается, как туча
     На всю слободу ревёт:
     «Враги царские не дремлют;
     Я ж, как соня здесь живу…
     На коней скорей садитесь,
     Да поедемте в Москву!
     Что за мёд здесь, что за брага?
     Опротивел хлеб сухой;
     На московской на площадке
     Мы сготовим пир другой!
     Наедимся там досы́та
     Человечины сырой,
     Перепьёмся мы допья́на
     Крови женской и мужской!
     Бедный раб, я – царь наследный
     Над моими над людьми:
     На кого сурово взглянем —
     Того скушаем с детьми!»
     Царь-ханжа летит как вихорь,
     С саранчою удальцов
     Москву-матушку пилатить —
     Кушать мясо и пить кровь!

   16 октября


   Эпитафия

   Ивану Гордеевичу Козлову


     Он жил – и был здесь всем чужой;
     Но все душой его любили
     И сожаленьем, и слезой,
     Прощаясь, прах его почтили.

   18 октября



   Жизнь


     Умом легко нам свет обнять;
     В нём мыслью вольной мы летаем:
     Что не дано нам понимать —
     Мы всё как будто понимаем.


     И резко судим обо всём,
     С веков покрова не снимая;
     Дошло – что людям нипочём
     Сказать: вот тайна мировая.


     Как свет стоит, до этих пор,
     Всего мы много пережили:
     Страстей мы видели напор;
     За царством царство схоронили.


     Живя, проникли глубоко
     В тайник природы чудотворной;
     Одни познанья взяли мы легко,
     Другие – силою упорной…


     Но всё ж успех наш невелик.
     Что до преданий? – мы не знаем.
     Вперёд что́ будет – кто проник?
     Что́ мы теперь? – не разгадаем.


     Один лишь опыт говорит,
     Что прежде нас здесь люди жили —
     И мы живём – и будут жить.
     Вот каковы все наши были!..

   18 октября


   «Не время ль нам оставить…»

   Князю П.А. Вяземскому


     Не время ль нам оставить
     Про высоты мечтать,
     Земную жизнь бесславить,
     Что есть – иль нет, желать?


     Легко, конечно, строить
     Воздушные миры
     И уверять, и спорить:
     Как в них-то важны мы!


     Но от души ль порою
     В нас чувство говорит,
     Что жизнию земною
     Нет нужды дорожить?..


     Темна, страшна могила;
     За далью – мрак густой;
     Ни вести, ни отзыва
     На вопль наш роковой!


     А тут дары земные,
     Дыхание цветов,
     Дни, ночи золотые,
     Разгульный шум лесов;


     И сердца жизнь живая,
     И чувства огнь святой,
     И дева молодая
     Блистает красотой!

   18 декабря


   Песня


     Я любила его
     Жарче дня и огня,
     Как другим не любить
     Никогда, никогда!


     Только с ним лишь одним
     Я на свете жила;
     Ему душу мою,
     Ему жизнь отдала!


     Что за ночь, за луна,
     Когда друга я жду!
     И бледна, холодна,
     Замираю, дрожу!


     Вот идет он, поёт:
     «Где ты зорька моя?»
     Вот он руку берёт,
     Вот целует меня!


     «Милый друг, погаси
     Поцелуи твои!
     И без них при тебе
     Огнь пылает в крови;


     И без них при тебе
     Жжёт румянец лицо,
     И волнуется грудь
     И блистают глаза
     Словно в небе звезда!»

   20 декабря




   1842


   На новый 1842 год


     Прожитый год, тебя я встретил шумно,
     В кругу знакомых и друзей;
     Широко, вольно и безумно,
     При звуках бешеных речей.


     Тогда, забывшись на мгновенье,
     Вперёд всяк дерзостно глядел,
     Своих страстей невольное стремленье
     Истолковать пророчески хотел.


     В ком сила есть на радость, на страданье,
     В том дух огнём восторженным горит,
     Тот о своём загадочном призванье
     Свободно, смело говорит.


     Так, до зари беседа наша
     Была торжественно-шумна!
     Веселья круговая чаша
     Всю ночь не осушала дна!


     Но год прошёл: одним звездою ясной,
     Другим он молнией мелькнул;
     Меня ж год, встреченный прекрасно, —
     Как друг, как демон – обманул!


     Он за таинственным покровом
     Мученья горькие скрывал;
     И в этом свете бестолковом
     Меня вполне рок грозный испытал.


     Тяжёлый год, тебя уж нет, а я ещё живу,
     И новый тихо, без друзей, один встречаю,
     Один в его заманчивую тьму
     Свои я взоры потопляю…


     Что в ней таится для меня?
     Ужели новые страданья?
     Ужель безвременно из мира выйду я,
     Не совершив и задушевного желанья?

   1 января, полночь


   Песня


     Что он ходит за мной,
     Всюду ищет меня
     И, встречаясь, глядит
     Так лукаво всегда?


     Что смешнова во мне —
     Я понять не могу;
     И за мною ходить —
     Кто дал право ему?


     Помню, как-то давно
     У знакомых был бал;
     Как безумный, всю ночь
     Он со мной танцевал!


     Слова нет – он хорош:
     Брови, нос и лицо,
     Но глаза… за глаза —
     Ненавижу его!


     Голубые они.
     И как жарко горят!
     Будто яда полны,
     Будто съесть вас хотят!..


     Нет, отстаньте прошу,
     Не следите меня;
     Ваших дьявольских глаз
     Я боюсь, как огня!..

   8 февраля


   «Когда есть жизнь другая там…»


     Когда есть жизнь другая там,
     Прощай! Счастливый путь!
     А нет – скорее к нам,
     Пока жить можно тут.



   Песня


     Нынче ночью к себе
     В гости друга я жду.
     «Без знакомых, один, —
     Сказал, – радость! приду.


     Месяц будь иль не будь, —
     Конь дорогу найдёт;
     Сам лукавый впотьмах
     С ней его не собьёт.


     И до ночи метель
     Снегом путь весь закрой —
     Без дороги, чутьём,
     Сыщет домик он твой!»


     Нынче ночью к себе
     В гости друга я жду;
     Он, прощаясь, сказал:
     «Хоть умру, а приду.


     Что́ мне крепкий замок,
     Караул, ворота? —
     Воеводская дверь
     Мне всегда расперта.


     Не любивши тебя,
     В сёлах слыл молодцом;
     А с тобою, мой друг,
     Города нипочём!»

   5 марта





   Приложение


   Примечания к стихотворениям

   СИРОТА (с. 5). Впервые появилось в издании 1846 г. [1 - Речь идет о первом посмертном собрании стихотворений Кольцова, подготовленном и отредактированном В.Г. Белинским в 1846 году. Здесь и далее прим. ред.] В рукописи дата: 1827 г., в рукописи, хранившейся у П.Я. Дашкова [2 - П.Я. Дашков (1849–1910) – известный российский коллекционер, библиограф. В его собрании хранились уникальные рукописи Пушкина и других выдающихся русских классиков. В его собрании хранилась значительная часть рукописей Кольцова, ссылка на которые при разночтении с изданием, подготовленным В.Г. Белинским, далее обозначена «Д».]: 1825 г.; последняя дата принята Белинским в издании 1846 г. Мы предпочитаем первую дату, принимая во внимание то, что стихотворения Кольцова в 1826–1827 гг. довольно слабы, тем слабее должны быть его опыты в 1825 г.
   2 [3 - Здесь и далее цифра в начале строки обозначает соответствующий номер стиха.] Прошлой юности мечты (Д).
   15 И не верить в обольщенье (Д).
   18 Прошлой радости мечты (Д).
   РОВЕСНИКУ (с. 6). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. В рукописи Дашкова дата: 1826 г., у Белинского: 1827 г.
   11 и 12, 9 и 10 – переставлены (Д).
   15 Горячим пламенем вся кровь
   25 Покоя не давает
   29 Прошу по-дружески со мною (Д).
   Другая редакция этого стихотворения, относящаяся к 1829 г., извлечена из черновых тетрадей Кольцова и была впервые опубликована в журнале «Отечественные записки» в 1867 г. Приводим варианты оттуда:
   5 Скажи, о чём твоя печаль
   6 И тяжкие стенанья
   7 Страшна ли будущего даль
   11 Ужель житейская нужда
   12 Так рано навестила
   14 Раскрыла мрак незнанья
   17 Я вижу: дума на челе,
   Без слов, без выраженья
   18 Но есть в лице, но есть в груди
   19 Приметное волненье
   После стиха 25 «Покой твой разрушает» следует совсем другой конец:
   26 Клянусь, когда-нибудь ты, друг,
   Волшебнице коварной Открыл души своей недуг С неразделимой тайной.
   30 И верно, верно думал ты
   С той девой съединиться
   И с ней в объятьях красоты Любовию упиться.
   Она ж, неверная, тебя
   35 Любила… но коварно; Обман и прелести любя, Забыла своенравно. Отмсти ж и ты! Забудь её, Когда она не любит,
   40 Пусть сердце юное твоё Изменницу забудет…
   Смотри, мой друг, как всё кругом
   И весело, и мило;
   Тебе ж в несчастии твоем
   45 Все мёртво и уныло.
   Внимай, как юноши поют,
   И девы веселятся,
   Как радости сердечны пьют,
   И как они резвятся.
   50 Лишь ты суров, угрюм и тих
   Меж юными друзьями;
   Лишь ты один глядишь на них
   Несветлыми очами…
   Невольник горести своей,
   55 Алкатель сладострастий!
   Забудь любовь, и плен сетей,
   И огненные страсти.
   Резвись; друзей в кругу простом
   Вновь вкусишь наслажденье,
   60 И в сём бокале круговом
   Потопишь огорченье!
   Поверь, замена всех утрат -
   Вино: ты им целися.
   О наш ровесник, друг и брат,
   65 Будь счастлив, веселися!
   11 января 1829

   Конец стихотворения свидетельствует о влиянии Пушкина.
   Белинский (в статье о Кольцове 1846 г.) высказывает предположение, что это стихотворение «написано Кольцовым, кажется, первому другу его юности», то есть сыну купца, Варгину. Можно усомниться в справедливости этого предположения, принимая во внимание, что мальчик Варгин, однолеток с Кольцовым, умер в 1824 году.
   ПЕСНЯ («Если встречусь с тобой…», с. 7). Впервые опубликовано в журнале «Московский наблюдатель» в 1839 г. с датировкой 1827 г. В рукописях Дашкова это стихотворение написано два раза (один раз в черновом виде). Датируется 1827 г. По свидетельству Белинского, это одно из стихотворений, относящихся к предмету первой любви поэта, Дуняше, любви, «которая всю жизнь не переставала вдохновлять Кольцова».
   РАЗМОЛВКА (с. 9). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. По другим рукописным вариантам стихотворение датировано 1828 г. Варианты:
   3 Что огнь любви
   После 5-го есть два стиха, в рукописи отчеркнутые красным карандашом:
   Но что виной,
   Могу ли знать?
   Те же варианты и в рукописи Дашкова. Из нее видно, что третий стих подвергся переделке: «Огонь» написано по карандашу рукою Белинского; пропущенные в издании стихи зачеркнуты.
   В Воронежских тетрадях Кольцова есть другая редакция этого стихотворения, под заглавием «Послание», с датой 28 марта [4 - Здесь и далее все даты приводятся по старому стилю.] 1829 г. Приводим варианты по публикации в «Отечественных записках» 1867 г.:
   3 Что дружбы огнь
   5 В груди твоей,
   Но что виной
   Могу ли знать?
   Бывало, ты -
   Мне друг и брат;
   10 А нынче -
   Грех и вымолвить,
   Как ты ко мне
   Суров, угрюм!
   Молчанье, взор,
   Движенье, вид
   Как бы твердят:
   15 Незваный гость.
   Остальное совпадает с обычным текстом.
   СПЯЩЕМУ МЛАДЕНЦУ (с. 10). Впервые опубликовано в «Литературной газете» в 1841 г. в первоначальной редакции, с вариантами:
   13 Теперь резвится он, играет
   После 14 стиха стояли два следующих:
   И меж своими, как дитя,
   Он силы пробует шутя.
   Изменения появились, по-видимому, под влиянием Белинского, так как об этом свидетельствует рукопись Дашкова. Первоначальное заглавие стихотворения в рукописи было «Спящий юноша». Быть может, на этом стихотворении сказалось влияние Жуковского, в частности его «Сиротки» (1813). Во всяком случае, оно по духу ближе к Жуковскому, чем к стихотворению И.И. Дмитриева (1792) «К младенцу».
   КРАСАВИЦЕ (с. 11). Впервые напечатано в журнале «Репертуар и Пантеон» в 1840 г. В рукописи Дашкова первоначальное заглавие «Прекрасной поселянке» было изменено рукою Белинского.
   «Как дева Пушкина, стояла» – здесь имеется в виду стихотворение Пушкина «Буря» (1825) и цитата из него: «Ты видел деву на скале…».
   ПУТНИК (с. 12). Впервые напечатано в первом и единственном прижизненном издании стихотворений Кольцова в 1835 г. Первоначальная редакция «Путника» находится в Воронежских тетрадях Кольцова, где она имеет дату (4 августа 1828 г.) и носит заглавие «Приватный огонёк». Впервые напечатано в «Отечественных записках» в 1867 г. Приводим ее:
   Сгустились тучи, ветер веет,
   Дубрава тёмная шумит;
   За вихрем буйным вихрь летит
   И даль пространная чернеет.
   5 Лишь там в дали степи обширной,
   Как тайный луч звезды призывной,
   Зажжённый тайною рукой
   Горит огонь во тьме ночной.
   Усталый странник, запоздалый,
   10 Один среди родных степей
   Спешит к ночлегу поскорей,
   И мчится конь под ним удалый.
   Пред ним и блещет, и горит
   Огонь вдали сквозь полог чёрный.
   15 Быть может, он его манит
   Под кров родных уединенный.
   Ему настанет счастья час,
   Там встретит он свою отраду;
   Там все его… Но мне погас
   20 Тот огнь, что мне сулил награду.
   К нему стремился я душой,
   Я с ним хотел здесь счастье встретить;
   Но он мне на земле не светит!
   И я один во тьме ночной
   25 Скитаюсь в мире сиротой.
   Я.М. Неверов [5 - Я.М. Неверов (1810–1893) – русский писатель, литературный критик, педагог. Состоял в переписке с И.С. Тургеневым.] отмечает в этом стихотворении влияние Жуковского (см. его статью «Поэт-прасол Кольцов»).
   НОЧЛЕГ ЧУМАКОВ (с. 13–14). Впервые было напечатано в журнале «Библиотека для чтения» в 1836 г., под заглавием «Сельские картины». Далее было напечатано в «Журнале военно-учебных заведений» в 1839 г. В «Библиотеке для чтения» и «Журнале военно-учебных заведений» находим следующие варианты:
   8 Вся степь роскошно почивает.
   Лишь у проезжих чумаков
   Огонь горит между возов.
   Старик раздетый, бородатый,
   Готовя ужин небогатый.
   Поджавшись, на ногах сидит.
   28 Какой заботою полны?
   32 С какой-то радостью невольной…
   Кто б ныне с горя петь начал?
   Вот разлилась игра свирели,
   Вот тихо под свирель запели
   35 Они про жизнь своих дедов,
   Украйны доблестной сынов.
   Кроме того, в журналах помещен следующий конец стихотворения:
   41 Но что, украинцы, они
   Все отзываются печалью?
   Давным-давно прошли те дни,
   Когда у вас, блистая сталью,
   45 Шумел раздора буйный глас,
   И кровь потоками лилась.
   Давно прошли те времена;
   Везде царюет тишина
   Под скиптром Русского правленья,
   50 И край ваш – край теперь веселья.
   Любимый, самородный труд
   Неужли давит вашу грудь?
   Вы чумакуете по воле:
   Чего ж ещё желать вам боле?
   55 Я познакомился со светом…
   И, если бы… да в добрый час!..
   Готов остаться я у вас!
   Готов чумаковать всё лето.
   Там, други, не живёт веселье,
   60 Где роскошь, золото, безделье.
   Где много слов про наслажденье,
   Там для него душа мертва,
   Как на сухой степи трава.
   Живал в больших я городах;
   65 Бывал на ваших хуторах;
   И замечал, где как живут,
   Что горем, что добром зовут;
   С какою целью век трудятся,
   К чему и те и те стремятся:
   70 Узнал, вздохнул… и для меня,
   Приятно в дождик обсушиться
   У вас под буркой, близ огня,
   Под возом от грозы укрыться;
   Приятно кашу есть сухую,
   75 Украйны слушать речь простую,
   Беспечно время проводить.
   На воле любо, братцы, жить!
   В степях я город забываю,
   Душой и сердцем отдыхаю.
   80 У вас все братски: хороша
   Беседа ваша, беспритворна.
   Где ты, прекрасная душа,
   Своей природе так покорна?..
   Что слободской ваш атаман,
   85 Что шитый шёлковый кафтан,
   Каморы полные без счету
   Снарядов разных, серебра, –
   Когда в них искры нет добра?
   Покиньте, братцы, вы охоту
   90 Меняться счастием своим,
   Меняться степию широкой
   И продовольствием простым:
   Блистает солнышко – далёко!..
   Тут речь уныла прервана
   95 Готовой кашею простой;
   Они в кружок; шумит страна;
   Уселись на траве густой.
   Луна из облак выплывает,
   Спокойный табор озаряет
   100 И светлых звёзд – не миллион –
   На них глядит со всех сторон.
   В «Ночлеге чумаков» чувствуется влияние Пушкина (ср. 254 «Цыганы»).
   ПЕСНЯ («Очи, очи голубые…», с. 14–16). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. Стихотворение представляет собой подражание «Песне» А.А. Дельвига [6 - А.А. Дельвиг (1798–1831) – русский поэт, друг А.С. Пушкина.] («Наяву и в сладком сне…»).
   ОСЕНЬ (с. 16). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. Рукописные варианты:
   5 Леса покрылись синей мглою
   12 К людям в соседи поселились
   15 И так же точно для меня.
   В «Отечественных записках» в 1867 г. была напечатана, по-видимому, первоначальная редакция этого стихотворения:
   Настала осень, непогоды
   Помчались с юга на восток,
   Затмилася краса природы,
   Уныл, осиротел лужок.
   5 Поля, леса оделись тьмою,
   Туман гуляет над землёю,
   И ветр порывный с быстротой
   Свистит, летит на край земной.
   Пространство дали почернело,
   10 Дожди всё льются день и ночь;
   Все будто в горе, помертвело,
   Забавы улетели прочь;
   К людям в соседки поселились
   Тоска, печаль, досуг и лень;
   15 Длиннее ночь, короче день,
   И солнце, и луна затмились.
   Но долго ль осени туманной
   Веселый край опустошать?
   И долго ль ветер непрестанный
   20 Уныло будет завывать?
   Придет весна, придет веселье,
   К людям забавы придут вновь,
   Лишь невозвратны наслажденье
   И прошлой юности любовь.
   23 ноября 1828 г.

   Я.М. Неверов видит и в этом стихотворении влияние Жуковского.
   ПОСЛАНИЕ МОЛОДОЙ ВДОВЕ (с. 17). Впервые напечатано в «Отечественных записках» в 1867 г.
   Я БЫЛ У НЕЙ… (с. 19). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. В «Отечественных записках» 1867 г. это стихотворение было напечатано по Воронежской рукописи с вариантами: 2 Живи со мною, милый друг,
   4 Хранить мне строго приказала.
   5 Я был у ней, на кучи злата
   5 Я был у ней; устами пил
   Забвенье с уст её прелестных
   И на грудях её чудесных
   20 Я все земное позабыл.
   Я был у ней, и вечно буду
   К ней в терем мыслью летать, —
   И если буду смертью взят,
   Ее и там не позабуду.
   УНЫНИЕ (с. 20). По Воронежской рукописи было напечатано в «Отечественных записках» в 1867 г. В рукописях Дашкова (озаглавлено «Плач») находим значительные варианты:
   2 Дал смысл и бытие
   4 Любви и братства нет?
   7 И черные туманы
   8 Скрывают правды свет
   9 Я думал, в мире люди
   11 Я думал в тайных мыслях —
   Один у них закон:
   К Тебе, Царю Небесный
   18 Без ропота души
   Последнюю копейку,
   20 Как братьям, уделять.
   А люди – те же звери, -
   И холодны, и злы,
   Мишурное величье – Молебный их кумир,
   25 И золото и низость – Защитник их и бог. И ты, Отец Небесный, Не престаешь вседневно Щедроты лить на них.
   80 О, просвети мне мысли -
   Не радостны они, -
   И мудрости светильник
   Зажги в моей душе.
   ОТВЕТ НА ВОПРОС МОЕЙ ЖИЗНИ (с. 21–22). Впервые было напечатано по Воронежской рукописи в «Отечественных записках» в 1867 г.
   ПРИДИ КО МНЕ (с. 22–23). Впервые было напечатано в «Листках из записной книжки» В. Сухачева [7 - При публикации Сухачев выдал стихотворение за свое.] в 1830 г. Профессор П.В. Владимиров [8 - П.В. Владимиров (1854–1902) – русский ученый, литературовед, профессор, специалист по древнерусской литературе.] видит здесь подражание стихотворению П.А. Вяземского [9 - П.А. Вяземский (1792–1878) – русский поэт, критик, близкий друг А.С. Пушкина.] «Я жду тебя». Также можно проследить отдаленное сходство с юношеским стихотворением Пушкина «К Делии» («О Делия, драгая»).
   ПО-НАД ДОНОМ САД ЦВЕТЁТ… (с. 23–24). Впервые было напечатано в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г.
   РАЗУВЕРЕНИЕ (с. 24–26). Впервые было опубликовано в «Литературной газете» в 1841 г. Рукопись Дашкова совпадает почти полностью с изданием 1846 г. и дает ту же дату: 1829 г. В других рукописях оно носит заглавие «Отшельник» и имеет дату и подпись: Воронеж, 1837 г. (Эта редакция впервые была напечатана в «Отчете Императорской публичной библиотеки в 1867 г.», изданном в 1868 г. Особую редакцию находим в тетради Маркса [10 - Речь идет о рукописях, хранившихся в собрании А.Ф. Маркса (1838–1904) – русского издателя, коллекционера.]. Здесь стихотворение имеет заглавие «Встреча с опытом» (исправлено другою рукою на «Знакомство с опытом»). Дата – 17 апреля 1830 г. Приводим начало этой редакции:
   Дитя беспечный и свободный
   С улыбкой кроткой, благородной,
   С живой и пламенной душой
   Пленялся жизнию земной
   5 И доли приторной людской
   В мечтах завидовать дерзая,
   Добро и зло благословляя,
   Я в мире всё благословлял!
   Но я младенец был, не знал
   10 Измен непостоянных счастья
   И смутных перемен ненастья
   Пришла пора, узнал и я
   Но уж не то, что прежде снилось
   (Совсем не то, как прежде снилось).
   Не приводим дальнейших вариантов; укажем только, что в этой редакции есть четыре заключительных стиха:
   Умолкли грешные порывы
   30 И буйство грешное страстей,
   Как молкнет ручеек игривый
   В оковах льдяных хрусталей.
   По духу и мыслям «Разуверение» близко к стихотворениям Д. Веневитинова [11 - Д.В. Веневитинов (1805–1827) – русский поэт-романтик, переводчик, философ.] «Жизнь» и «Послание к Р-ну».
   НЕ МНЕ ВНИМАТЬ НАПЕВ ВОЛШЕБНЫЙ… (с. 27). Впервые напечатано в «Листках» В. Сухачева [12 - Стихотворение также было присвоено Сухачевым.] в 1830 г.
   МЩЕНИЕ (с. 28–29). Впервые было напечатано в «Листках» В. Сухачева [13 - Это стихотворение также было присвоено Сухачевым.] в 1830 г. В этом стихотворении можно подметить влияние Козлова [14 - И.И. Козлов (1779–1840) – русский поэт-романтик, автор знаменитого перевода стихотворения Томаса Мура «Вечерний звон», ставшего народной песней.].
   ПЕСНЬ РУСАЛКИ (с. 29–30). Впервые было напечатано по Воронежской рукописи в «Отечественных записках» в 1867 г.
   НА ОТЪЕЗД Д.А. КАШКИНА В ОДЕССУ (с. 30–31). Впервые напечатано по Воронежской рукописи в «Отечественных записках» в 1867 г. Дмитрий Антонович Кашкин (1793–1862), воронежский книгопродавец, оказавший поддержку Кольцову в его литературных опытах и стремлении к самообразованию.
   К М… (2 стихотворения, с. 31–32; 34). Впервые напечатаны по Воронежской рукописи в «Отечественных записках» в 1867 г.
   А.Д. ВЕЛЬЯМИНОВУ (с. 32–33). Впервые напечатано в «Отечественных записках» в 1867 г.
   Александр Дмитриевич Вельяминов был с 1825 г. по 1833 г. профессором философии и физико-математических наук в Воронежской семинарии. Он познакомился с Кольцовым в августе 1829 г. Поэт приносил ему тетради своих стихотворений и пользовался его указаниями.
   К ПОДРУГЕ МОЕЙ ЮНОСТИ, с. 33–34. Впервые напечатано в «Отечественных записках» в 1867 г.
   ПОВЕСТЬ МОЕЙ ЛЮБВИ (с. 34–36). Впервые напечатано в «Отечественных записках» в 1867 г.; ранее часть стихотворения была опубликована в журнале «Русский архив» в 1864 г., где есть небольшие варианты. Отметим:
   27 Домой в город езживал
   28 За делами крайними
   38 Всеми брезгал-гребовал
   ПЕСНЯ («Увижу ль я девушку…», с. 38–39). Впервые напечатано в «Отечественных записках» в 1867 г.
   ТЕРЕМ; ЛЮДИ ДОБРЫЕ, СКАЖИТЕ… (с. 39–40). Впервые напечатаны в первом и единственном прижизненном издании стихотворений Кольцова в 1835 г. Я.М. Неверов видел в стихотворении «Терем» влияние поэзии Жуковского.
   МАЛЕНЬКОМУ БРАТУ (с. 41–42). Впервые напечатано в первом и единственном прижизненном издании стихотворений Кольцова в 1835 г. Стихотворение посвящено младшему брату поэта Владимиру, умершему в детстве.
   ПИСЬМО К Д.А. КАШКИНУ (с. 42–44). Впервые напечатано в «Отечественных записках» в 1867 г.
   СЕСТРЕ (с. 45). Посвящено сестре поэта, Анне Васильевне. Впервые напечатано в первом и единственном прижизненном издании стихотворений Кольцова в 1835 г. В этом стихотворении, как и в предыдущем, чувствуется влияние Пушкина.
   МЕЩАНСКАЯ ЛЮБОВЬ (с. 45–46). Впервые напечатано в «Отечественных записках» в 1867 г.
   А.П. СРЕБРЯНСКОМУ (с. 46–47). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. В Воронежской черновой рукописи это стихотворение названо «Посвящением Д. А. Кашкину». Андрей Порфирьевич Сребрянский [15 - А.П. Сребрянский (1810–1838) – друг А. Кольцова, которому поэт посвящал некоторые свои ранние стихи.] оказал значительное влияние на Кольцова.
   МОЛОДОЙ ЧЕТЕ (с. 49). Впервые напечатано в «Отечественных записках» в 1867 г. Если это стихотворение, как сообщает Малыхин [16 - П.В. Малыхин (1818–1867) – русский ученый, педагог, историк. Основал первую частную газету в Воронеже – «Воронежский листок».], написано по случаю бракосочетания сестры поэта, то во всяком случае не младшей – Анисьи, родившейся в 1820 г., а Анны Васильевны, по мужу Золотаревой (1814–1854), которой посвящено и стихотворение «Сестре».
   О НЕ КАЖИ УЛЫБКИ СТРАСТНОЙ (с. 50). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. В рукописях есть и другая редакция этого стихотворения, под заглавием: «Послание С… З…», с датой: 8 апреля 1830 года. Приводим ее:
   Когда в груди твоей булатной
   Хранится вместо сердца лед,
   Когда в нем искры чувства нет,
   Когда душе твоей приятно
   5 Так жалко надо мной шутить,
   Так много равнодушной быть, -
   То не кажи улыбки страстной,
   Не мучь надеждою напрасной
   И чувств моих не горячи;
   10 Прошу, молю! при мне молчи;
   Будь больше мною недовольна,
   Будь больше, больше хладнокровна;
   Прошу! так нежно не гляди,
   Со мной речей не заводи;
   15 В беседах, с злобою немою,
   Как недруга, пренебрегай,
   Меня порочь, меня ругай…
   И ты холодностью такою
   Меня, быть может, охладишь,
   20 И все надежды истребишь.
   УТЕШЕНИЕ («Внимай, мой друг…», с. 50–51). Впервые напечатано в издании сочинений Кольцова 1892 года по рукописи, в которой это заглавие заменено «К другу» не рукой Кольцова (по всей вероятности, рукой Сребрянского). Это стихотворение близко напоминает стихотворные опыты Сребрянского, отличающиеся меланхолическим настроением.
   ПЕСНЯ («Утратив то, что прежде было…», с. 51–52). Впервые напечатано в газете «Санкт-Петербургские Ведомости» в 1864 г.
   К ДРУГУ («Развеселись.», с. 52–53). Впервые напечатано в первом и единственном прижизненном издании стихотворений Кольцова в 1835 г.
   К НЕЙ (с. 53–54). Впервые было опубликовано в журнале «Листок» в 1831 г., под заглавием «Послание к А-ой»; потом в издании 1835 г. под заглавием «К N.» Стихотворение относится к Елизавете Григорьевне Огарковой, которой посвящено и «Послание к Е. Г. О.». Е.Г. Огаркова была девушка из купеческой семьи, чрезвычайно красивая собой. Кольцов впоследствии горячо полюбил ее сестру Варвару Григорьевну. Белинский (в статье о жизни и сочинениях Кольцова) полагал, что стихотворение это посвящено Дуняше – первой любви поэта.
   ПОСЛАНИЕ Н… П… (с. 54–55). Впервые напечатано в издании сочинений Кольцова 1892 года.
   ЭЛЕГИЯ (с. 55–56). Впервые напечатано в «Отечественных записках» в 1867 г.
   К РЕКЕ ГАЙДАРИ (с. 57). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г.
   СОВЕТ СТАРЦА (с. 58). Впервые напечатано в первом и единственном прижизненном издании стихотворений Кольцова в 1835 г.
   ВЕСЕЛЫЙ ЧАС (с. 58–60). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. Это стихотворение, как и предыдущее, относится к немногим анакреонтическим пьесам Кольцова, на которых сказалось несомненное влияние ранних произведений Пушкина. «Веселый час» написан тем же размером, что и стихотворение «Заздравный кубок» Пушкина (1816).
   К Ж *** (с. 60–61). Впервые напечатано в издании сочинений Кольцова 1892 года по рукописи, где заглавие стихотворения рукой не Кольцова изменено на «К ней же».
   ВЕЧЕР (с. 61–63). Впервые напечатано в издании сочинений Кольцова 1892 года. Некоторое влияние на это стихотворение могла оказать элегия Жуковского «Вечер» (1805).
   ЗЕМНОЕ СЧАСТИЕ (с. 63–64). Впервые напечатано в издании сочинений Кольцова 1892 года. Вопросу об истинно счастливом человеке посвящено и юношеское стихотворение Кольцова «Прямое счастье», сходное по мыслям с настоящим. Хотя и стихотворение 1830 г. слабо в художественном отношении, но оно все-таки свидетельствует о сильном росте таланта Кольцова, если сравнить «Земное счастье» со стихотворением на эту же тему 1827 г.
   ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ (с. 65). Впервые напечатано в первом и единственном прижизненном издании стихотворений Кольцова в 1835 г. В рукописи А.Ф. Маркса есть любопытные варианты:
   5 То все я тщусь предать забвенью
   8 Сулю ему я розы, рай,
   Красы заоблачного края, -
   И, к ним любовию сгорая,
   Лишь их желал бы я любить
   9 Но все вотще: тень прежней милой
   15 И взор к своим очам прикует
   16 Знать то, что в юности любил я в первый раз
   17 Во век не разлюбить душою.
   «Первая любовь» посвящена, несомненно, Дуняше.
   Я.М. Неверов отмечает влияние Жуковского на это стихотворение Кольцова; он имел в виду, по всей вероятности, «Воспоминание» и «Минувших дней очарованье» (оба стихотворения – 1816). Прекрасное стихотворение Жуковского «Ты предо мной стояла тихо» (1823) едва ли могло быть известно Кольцову.
   МУКА (с. 66). Впервые было напечатано в издании сочинений Кольцова 1892 года. Вариантов (поправок в рукописи) не приводим, так как все они, начиная с изменения заглавия на «Печаль сердца», сделаны рукою не Кольцова (вероятно, А.П. Сребрянским). Стихи 9-12 в рукописи зачеркнуты.
   СИРОТА (с. 67–68). Впервые было напечатано в издании сочинений Кольцова 1892 года. К заглавию в рукописи посторонней рукой приписано: «поселянин»; тою же рукою приписана 7-я строка.
   ПЕСНЯ («На что ты сердце нежное.», с. 68–69). Впервые было напечатано в издании сочинений Кольцова 1892 года.
   КОЛЬЦО (с. 69–70). Впервые было опубликовано в «Литературной газете» в 1831 г. под заглавием «Русская песня», с присоединением примечания редакции: «Песню сию издатель получил из Москвы при следующей записке: «Вот стихотворение самородного поэта г. Кольцова. Он Воронежский мещанин, и ему не более двадцати лет от роду; нигде не учился и, занятый торговыми делами по поручению отца, пишет часто дорогою, ночью, сидя верхом на лошади. Познакомьте читателей «Литературной газеты» с его талантом. Н. С-ч». Примечание принадлежит Н.В. Станкевичу [17 - Н.В. Станкевич (1813–1840) – русский поэт, публицист, философ, основатель знаменитого литературного кружка, куда входили В. Белинский, К. Аксаков и др.].
   Рукопись А.Ф. Маркса дает ту же редакцию, что и печатный текст «Литературной газеты», и имеет дату: 20 сентября 1830 г. Заглавие «Перстень. Песня». Варианты:
   4 Чисто золото
   8 Перстень милова
   10 Ты не надобен
   11 Растоскуюся
   15 Калены, горючи
   16 Слезы выроню
   18 Иль хоть весточкой
   24 Перстень горестный
   Стихи 25–28 отсутствуют.
   Издание 1846 г. и последующие дают вторую редакцию этой песни. Любопытно, что эта песня не вошла в издание 1835 года.
   КРЕСТЬЯНСКАЯ ПИРУШКА (с. 70–72). Впервые напечатано в первом и единственном прижизненном издании стихотворений Кольцова в 1835 г. В издании 1846 датировано 1834 годом; между тем в рукописной тетради А.Ф. Маркса стоит дата: 21 сентября 1830 г. В издании 1835 г. озаглавлено «Пирушка русских поселян». В тетради Маркса стоял заголовок «Сельская пирушка»; потом переделано рукой не Кольцова на «Пирушку русских поселян».
   Важнейшие варианты рукописи Маркса:
   26 Чашу радостей
   После 40: Как о святках зимой
   Долго иней был
   После 43: Говорил Пантелей
   Свату Якову
   После 50: На дворе не [же?] саней
   Въезжих не было
   51 От ворот тесовых
   След яснеется.
   Поправка последних стихов («От ворот поворот / Виден по снегу…») сделана не рукою Кольцова.
   Профессор П.В. Владимиров указывает на некоторую связь «Крестьянской пирушки» с «Сельской поэмой» Ф. Слепушкина [18 - Ф.Н. Слепушкин (1783–1848) – русский поэт-самоучка, выходец из крестьянской среды.]: «Четыре времени года русского поселянина». В доказательство приводятся им такие места из поэмы Слепушкина:
   Гостей старинушка ведёт,
   За стол дубовый их сажает,
   Друзей по лавкам, на скамье,
   И всем честит их, угощает,
   И сын приветлив молодой
   Их просит пивом жатвы новой.
   Вот старики заговорили:
   Кто сколько хлеба с поля снял и т. д.
   Если поэма Слепушкина и натолкнула Кольцова написать «Пирушку», то в ней он далеко оставил за собой «Сельскую поэму».
   ПЕСНЯ СТАРИКА (с. 72–73). Впервые было опубликовано в газете «Молва» в 1835 г. В издании 1846 года датировано 1831 годом. В рукописи А.Ф. Маркса – 21 сентября 1830 г. Принимаем последнюю, хотя за точность ее нельзя ручаться: она обозначена и под предыдущим стихотворением. Верно только то, что обе эти пьесы переписаны в тетрадь Кольцовым в 1830 г. в один день. В рукописи Маркса было заглавие «К молодости. Песня».
   ВЗДОХ НА МОГИЛЕ ВЕНЕВИТИНОВА (с. 73). Впервые опубликовано в журнале «Листок» в 1831 г.
   ЧТО ЗНАЧУ Я? (с. 74). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г.
   УТЕШЕНИЕ («Как жаль, что счастия звезда…», с. 74–75). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г.
   МОЙ ДРУГ, МОЙ АНГЕЛ МИЛЫЙ… (с. 77). Впервые было напечатано в журнале «Листок» в 1831 г. под заглавием «Послание к ***», в более распространенной редакции, которую приводим:
   Мой друг, мой ангел милый,
   Тебя ль я в тишине унылой
   Так страстно, пламенно лобзал,
   С таким восторгом руку жал?
   5 Иль был то сон, иль в исступленье
   Я обнимал одну мечту,
   В жару сердечного забвенья,
   В своей душе рисуя красоту?
   Твой вид, твой взор смущенный,
   10 Твой пламенный, горячий поцелуй
   Так упоительны душе влюбленной,
   Как изнуренному кристалл холодных струй.
   Ах! миг один я был с тобою, –
   И миг с тобой я счастлив был;
   15 И этот миг с твоею красотою
   Навек я в сердце затаил…
   Тобой любимым быть – прекрасно;
   Прекрасней же – тебя любить.
   Что муки мне? Душою страстной
   20 О милой мило мне грустить,
   С тобою чувствами меняться
   И на приветливый твой взгляд
   Ответным взором отвечать;
   С тобою плакать, забываться –
   25 Прекрасно, милая моя!..
   Счастлив, счастлив тобою я!..
   Пускай, пускай огнем тяжелым
   Лежит в груди моей любовь;
   Пусть сердце с чувством онемелым
   30 Мою иссушит кровь, –
   Как ворона о смерти предвещанье,
   Она не возмутит мне грудь:
   Любви мне сладостно страданье,
   Мне сладко о тебе вздохнуть!
   35 Пусть безнадежна страсть моя;
   Пусть гроб – любви моей награда!
   Но, милый друг мой! за тебя
   Снесу я муки ада.
   Что до меня?.. лишь ты спокойна будь
   40 И горе забывать старайся;
   Живи, и жизнью наслаждайся, –
   И бедного страдальца не забудь…
   СОЛОВЕЙ (с. 78). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. Близкое подражание стихотворению Пушкина «Соловей» (1827). Литературной истории этого стихотворения касается профессор Н. Сумцов [19 - Н.Ф. Сумцов (1854–1922) – русский ученый, литературовед, фольклорист.] в книге «Пушкин». (Харьков, 1900, с. 174–179).
   НАЯДА (с. 78–81). В прижизненном издании стихотворений 1835 года озаглавлено «Видение Наяды».
   ПЕСНЯ ПАХАРЯ (с. 81–83). Впервые напечатано в газете «Молва» в 1835 г.
   ДОМ ЛЕСНИКА (с. 85–86). Впервые опубликовано в журнале «Библиотека для чтения» в 1836 г. Последние 12 строк («Духи неба, дайте мне.») составляют отдельное стихотворение «Исступление». В издании 1846 года отнесено к 1832 году.
   ИССТУПЛЕНИЕ (с. 86). Впервые опубликовано в журнале «Библиотека для чтения» в 1836 г. Стихотворение было напечатано, вероятно, по ошибке, как конец стихотворения «Дом лесника».
   ПЕСНЯ («Ты не пой, соловей…», с. 87–88). Впервые напечатано в первом и единственном прижизненном издании стихотворений Кольцова в 1835 г.
   РАЗМЫШЛЕНИЯ ПОСЕЛЯНИНА (с. 88–89). Впервые напечатано в первом и единственном прижизненном издании стихотворений Кольцова в 1835 г. В издании 1846 года датировано 1831 годом, но это опечатка, потому что стихотворение поставлено после других произведений 1832 г.
   ПОЭТ И НЯНЯ (с. 91). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. В рукописях П.Я. Дашкова есть варианты; приводим главнейшие.
   После 10: Не прельстит меня природа,
   С скукой смолвится свобода,
   Улетит от ложа сон,
   Иль взволнует сердце он.
   25 Предсказаньям не внимай,
   Плюнь на книжку и играй.
   УДАЛЕЦ (с. 92–93). Впервые напечатано в первом и единственном прижизненном издании стихотворений Кольцова в 1835 г. В издании 1846 года, где стихотворение датировано 1838 годом, пропущены 8, 9, 10 строфы.
   ВЕЕЛИКАЯ ТАЙНА (с. 94–95). Впервые было опубликовано в журнале «Телескоп» в 1835 г. Также было включено в единственное прижизненное издание стихотворений Кольцова в 1835 г. В издании 1846 года датировано 1833 годом.
   Разбирая это стихотворение, Белинский видит в нем «удивительную глубину мысли, соединенную с удивительною простотою и благородством… Это дума Шиллера, переданная русским простолюдином, с русскою отчетливостью, ясностью и с простодушием младенческого ума» -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  
 -------


. Белинский, близко знавший Кольцова и влияния, при которых он работал, сделал ценное указание. В этой «Думе» несомненно влияние на Кольцова Н.В. Станкевича. Довольно перечитать переписку Станкевича, чтобы убедиться в том, как вопросы мироздания были ему близки.
   Очень высокого мнения о поэтических достоинствах «Великой тайны» был Я.М. Неверов, который также был членом кружка Станкевича, находившийся под теми же влияниями.
   НЕ ШУМИ ТЫ, РОЖЬ (с. 97–98). Впервые напечатано в первом и единственном прижизненном издании стихотворений Кольцова в 1835 г. В издании 1846 года датировано 1834 годом. Написано на смерть невесты Кольцова.
   УРОЖАЙ (с. 99-104). Впервые напечатано в журнале «Современник» в 1836 г. В издании 1846 года датировано 1835 годом.
   ГЛАЗА (с. 105). Впервые напечатано в «Сборнике» в 1838 г. под заглавием «Глаза. (Русская песня)». В издании 1846 года датировано 1835 годом.
   ЖЕНИТЬБА ПАВЛА (с. 107–108). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г., где датировано 1836 годом.
   МОЛОДАЯ ЖНИЦА (с. 108–110). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г., где датировано 1836 годом.
   Была другая редакция на рукописном листке из собрания П.Я. Дашкова:
   1 Рано в белый день
   2 Вышло солнушко
   5 Что-то грустно мне
   6 Одной на поле
   9 Всю сожгло меня
   После 12 стиха:
   Как седой туман,
   Роса – на землю,
   Пала на сердце
   Грусть тяжелая.
   Отчего, скажи,
   Мой любимый серп
   Не играешь ты
   Красным солнушком?
   Не блистаешь ты
   Чистым золотом,
   Иглой аглицкой
   Не щетинишься?
   Отчего, скажи,
   Почернел ты весь,
   Что коса моя,
   Коса чёрная.
   Отчего, мой серп,
   Черна бровь моя,
   В один жаркий день
   Изогнулся ты?
   Или солнушко
   Горячей огня
   Разожгло тебя
   И расправило?
   Или милый друг
   На чужой степи
   Косой вострою
   Вырыл гроб себе?
   С Дона тихова
   Не воротится,
   С края дальнева
   Не придет ко мне?
   Часто матушка
   Замечала мне:
   Когда выглянет
   Солнце из тучи, –
   То за ним как раз
   Либо буре быть,
   Либо дождичку
   Целый день итить.
   Иль ко мне, младой,
   Как к земле сырой,
   Того жди, придет
   Непогодушка.
   Этот вариант очень любопытен, так как из него позже выделились два стихотворения: «Молодая жница» (1836) и «Грусть девушки» (1840).
   КОСАРЬ (с. 110–115). Впервые напечатано в журнале «Телескоп» в 1835 г. В издании 1846 года датировано 1836 годом. В рукописи П.Я. Дашкова:
   после 95 стиха:
   Как пчелиный рой!
   Молоньей, коса
   БОЖИЙ МИР (с. 115–116). Впервые опубликовано в «Отечественных записках» в 1840 г. В издании 1846 года датировано 1836 годом; в рукописи также есть дата – 1836 г. и подпись «Воронеж»; в той же рукописи после 22 стиха следуют:
   Плоть их укрепляет,
   Свет дает им силу,
   Возрождает душу;
   Все изгибы жизни
   Творец Всемогущий
   Собой обнимает,
   Живит, сохраняет.
   Эти 7 строк отчеркнуты красным карандашом.
   В рукописи П.Я. Дашкова стоит дата – 1837 г. В публикации в «Отечественных записках» после 22 стиха следуют:
   Свет дает им силу
   Возрождает душу…
   Из писем Кольцова видно, что «Божий мир» 27 ноября 1836 г. был отдан Краевскому [20 - А.А. Краевский (1810–1889) – русский журналист, издатель журнала «Отечественные записки».] для «Современника», но не был помещен в этом журнале. В письме к Белинскому 20 февраля 1840 г. поэт объясняет это тем, что «Божий мир» – «не того…», то есть неудачен; 28 апреля 1840 г. «Божий мир» был послан Белинскому для «Отечественных Записок». Есть основание предполагать, что первоначальное заглавие этой думы было «Кольцо вечности».
   Мы остановились на подробностях, показывающих работу Кольцова над этим стихотворением потому, что оно принадлежит к числу тех, в создании которых значительная доля участия приписывается А.П. Сребрянскому. В.К. Ярмерштедт в статье «Миросозерцание кружка Станкевича и поэзия Кольцова» останавливается на «Думе» «Божий мир». Шеллингианство имело на нашего поэта особое влияние: он, народный поэт-реалист, в некоторых из своих «Дум», между прочим в «Божьем мире», является поэтом мистиком. «Трезвый ум, в связи с жизнерадостным настроением молодости, удержал нашего поэта от крайностей туманного мистицизма. Туманно-загадочными, или просто непонятными, являются только начальные строки думы «Божий мир». Можно догадываться, что здесь поэт намеревался выразить натурфилософскую теорию [21 - Речь идет об опубликованной в 1893 г. статье В.К. Ярмерштедта «Миросозерцание кружка Станкевича и поэзия Кольцова. Из истории литературно-философского движения в России».].
   НЕРАЗГАДАННАЯ ИСТИНА (с. 117–118). Впервые опубликовано в «Литературных прибавлениях к “Русскому Инвалиду”» в 1838 г. Есть незначительные варианты по сравнению с изданием 1846 года, где стихотворение датировано 1836, и с рукописью П.Я. Дашкова, где датировка отсутствует.
   ЧЕЛОВЕК (с. 118–119). Впервые было напечатано в «Литературной газете» в 1841 г. В рукописи Дашкова датировано 15 июня 1836 г., с подписью «Воронеж».
   УМОЛКШИЙ ПОЭТ (с. 119–121). Впервые напечатано в «Отечественных записках» в 1840 г. В издании 1846 года датировано 1836 годом. В рукописях Дашкова сохранился вариант, где после 48 стиха следуют:
   Тебе уступил,
   Раб случая? – Да,
   Жди, будет от скуки
   Он брататься с чернью
   И тешить ее!
   Жди этого, жди!
   Тебе незаметна
   50 Высокая дума,
   Огонь благодатный
   Во взоре его…
   В 4-й рукописи, кроме этих, есть еще три стиха:
   Возьми же, безумец,
   Возьми и мою
   Улыбку презренья.
   ВЕЛИКОЕ СЛОВО (с. 121–123). Впервые опубликовано в «Современнике» в 1838 г. В рукописях П.Я. Дашкова озаглавлена «Великая истина» с датой «1836 г.» и подписью «степь гр. Орловой»); в бумагах А.А. Кра– евского носит заглавие «Великая истина»; в ней после 49 стиха следует: Оно ее слава
   МОЛИТВА (с. 124–125). Впервые напечатано в «Сборнике на 1838 год». Первая редакция этого стихотворения «Слеза молитвы. Дума» находилась во II томе рукописей Дашкова, на отдельном листке; в нем дата – 1836 г., и подпись «Воронеж».
   Варианты:
   13 На небо и землю
   18 Положил печать
   25 Слезы моей грустной
   После 28 следуют еще 5 стихов, потом зачеркнутых:
   Холодное горе
   30 Ее отогрело
   Надеждой души
   И детским доверьем Святой Твоей воле.
   МОГИЛА (с. 125–126). Впервые напечатано в журнале «Московский наблюдатель» в 1838 г. Первая редакция этого стихотворения, без даты, хранилась в рукописях Дашкова на отдельном листе.
   Варианты:
   21 Что ж с твоей невинной,
   22 Чистою душою,
   23 Ангел мимолетный?..
   После 34 стиха следует еще продолжение:
   36 И встают виденья
   В душе одинокой,
   Заветные думы,
   Смутные мечты.
   Свяжите тот ветер!
   40 Окуйте неволей
   Тревожную душу!
   Напрасно! Блуждая,
   По долам, по горам, –
   Она в поднебесье
   45 От уз улетит…
   Не так ли, младенец,
   Свободною мыслью
   Уходишь ты в небо,
   Родное тебе…
   ЦВЕТОК (с. 127). Впервые напечатано в журнале «Сын Отечества» в 1838 г. В рукописях сохранилась первоначальная редакция «Цветка», отличающаяся от окончательной, начиная с 4-го стиха:
   4 Чудесной, милой красотой
   5 Как ты цветёшь, как ты алеешь,
   Росой заискрясь, пламенеешь
   И дышишь чем-то неземным! —
   Но для кого в степи широкой?..
   Конечно, девам молодым
   10 Здесь не найти тебя далеко;
   Быть может, мой же конь ногой
   Потопчет здесь тебя с травой!
   И я, с душою нежной, страстной,
   Сюда, вздыхая о прекрасной,
   15 В прохладе утренней приду -
   И уж тебя здесь не найду.
   О дева, цвет моей души!
   Так безмятежна ты в тиши
   Растёшь, цветёшь красой небесной…
   20 Но милый друг, мой друг прелестный,
   Я ль, с верной, пламенной душой,
   Путь жизни разделю с тобой?..
   Рукописи П.Я. Дашкова совпадают с печатным текстом, кроме:
   20 Не тронул ты степи своей
   «Цветок» представляет собой некоторое сходство со стихотворением Жуковского «Мотылёк и цветок» (1822); оно могло быть навеяно и «Цветком» Жуковского (1810).
   ПЕСНЯ («Перстенёчек золотой.», с. 128). Впервые было напечатано в «Отечественных записках» в 1841 г., с ошибочной датой 1840 г. В издании 1846 года датировано 1836 годом.
   РАЗДУМЬЕ СЕЛЯНИНА (с. 129–130). Впервые было напечатано в журнале «Московский наблюдатель» в 1838 г. под заглавием «Русская песня». Текст двух рукописей Дашкова совпадает с печатным.
   В статье о Кольцове (опубликованную в журнале «Сын Отечества» в 1852 г. В.Я. Стоюнин [22 - В.Я. Стоюнин (1826–1888) – русский ученый, педагог, поэт.] приводит для сравнения с «Раздумьем селянина» народные песни: одну, где говорится об раздумье доброго молодца над синим кувшином («Да спасибо же тебе, синему кувшину»), другую, начинающуюся словами: «Ой ты дума моя, думушка».
   ПОРА ЛЮБВИ (с. 130–132). Впервые напечатана в «Литературных прибавлениях к “Русскому Инвалиду”» в 1838 г. с датой – 1837 г.; та же дата в издании 1846 г.
   «Пора любви» близка к «Русской песне» Дельвига 1824 года («Скучно, девушки, весною жить одной…»).
   ЛЕС (с. 133–137). Впервые было напечатано в журнале «Сын Отечества» в 1838 г. Первым откликом Кольцова на смерть Пушкина было письмо от 13 марта 1837 г. к А.А. Краевскому, наполовину написанное стихами.
   УРА! (с. 137–138). Впервые напечатано в «Литературных прибавлениях к “Русскому Инвалиду”» в 1838 г.
   Редактор (А.А. Краевский) снабдил это стихотворение следующим примечанием: «Читатели наши верно уже слышали о даровании Кольцова, того простолюдина-поэта, который, будучи влеком благородной страстью к высокому искусству, сам образовал себя чтением лучших наших писателей (иностранных языков он не знает) при врожденном таланте, продолжает теперь упражняться на этом поприще, к которому предназначила его природа. Помещенное здесь стихотворение внушено ему было прибытием в Воронеж (место жительства Кольцова) Государя Императора, Государыни Императрицы и Государя Цесаревича, Наследника престола [23 - Речь идет о визите в Воронеж Николая I в 1832 году на церемонию открытия мощей святителя Митрофана Воронежского.]. В скором времени мы сообщим читателям еще несколько новейших стихотворений г. Кольцова. Заметно, что талант его развивается все более и более».
   В рукописях П.Я. Дашкова есть еще один перечеркнутый карандашом куплет, следующий после третьего:
   Ходит оклик по горам,
   По долинам, по морям;
   Трубы русские трубят,
   Браво ходит наш солдат
   Перед царскою семьёй —
   Он шумит, гремит: ура!
   ПЕСНИ ЛИХАЧА КУДРЯВИЧА (с. 138–142). Впервые напечатаны в сборнике «Утренняя заря» в 1839 г. В своих «Воспоминаниях» П.В. Анненков [24 - П.В. Анненков (1812–1887) – русский писатель, литературный критик, издатель.] отмечает, что в разгаре философского настроения у В.П. Боткина [25 - В.П. Боткин (1810–1869) – русский писатель, переводчик, критик.] шел идейный спор при радостном, оживленном подъеме. «Кольцов, не вполне разумевший основания восторженных речей своих друзей… сам просветлел и, удалившись в кабинет хозяина, сел за письменный его стол и возвратился через несколько минут к приятелям с бумажкою в руках. «А я написал песенку», – сказал он робко и прочел «Песнь Лихача Кудрявича», пьесу, в которой по-своему как бы отвечал и вторил шумной речи молодых московских энтузиастов».
   Если это так, то набросок первой песни явился в 1836 г.
   Белинский ставил эти песни выше всяких похвал. Сильная народная струя в них несомненна. В.Я. Стоюнин отмечает близкую по духу народную песню «Коли будет совет да любовь». Отметим пословицу «От радости кудри вьются, от горя секутся».
   ГОРЬКАЯ ДОЛЯ (с. 142–143). Впервые напечатано в журнале «Сын Отечества» в 1838 г.
   ДВА ПРОЩАНИЯ (с. 144–146). Впервые напечатано в «Литературных прибавлениях к “Русскому Инвалиду”» в 1838 г. Рукопись П.Я. Дашкова имеет дату (18 сентября 1837 г.) и почти совпадает с изданием 1846 г.
   ВОПРОС (с. 146–150). Впервые напечатано в журнале «Московский наблюдатель» в 1838 г. Рукопись Дашкова имеет дату (20 сентября 1837 г.) и совпадает с изданием 1846 г. Другая рукопись на листке, без даты, имеет только один вариант:
   75-76 Иль навеки всё забуду.
   В этой же рукописи два коротких стиха соединены в один, как в стихотворении «Человеческая мудрость».
   ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ МУДРОСТЬ (с. 150–151). Впервые напечатано в «Литературных прибавлениях к “Русскому Инвалиду”» в 1838 г. Это особая редакция предыдущей думы «Вопрос». Эта редакция напоминает стихотворение Шиллера «Das mennschliche Wissen» («Человеческое знание» – в русском переводе).
   ДВЕ ЖИЗНИ (с. 152). Впервые напечатано в «Литературных прибавлениях к “Русскому Инвалиду”» в 1838 г. В рукописях Дашкова датировано 1837 годом, совпадает с изданием 1846 г.
   ЦАРСТВО МЫСЛИ (с. 152–153). Впервые напечатано в «Современнике» в 1838 г. В рукописи Дашкова за 24-м следуют еще три зачеркнутые стиха: 277
   25 И как велик, как счастлив человек,
   Благоговейно, тихо созерцая
   Поэзию святую – Божьей мысли.
   Другая рукопись Дашкова имеет варианты, совпадающие с текстом в «Современнике»:
   20 В глубоком сне разряженного камня
   22 И в дикой силе львиной мышцы крепкой
   24 Всюду – она одна – идея бытия
   ИЗМЕНА СУЖЕНОЙ (с. 155). Впервые напечатано в журнале «Московский наблюдатель» в 1838 г. В.Я. Стоюнин приводит для сравнения народную песню о бесталанном молодце «Ах ты сердце, мое сердце».
   КМИЛОЙ (156–157). Впервые напечатано в журнале «Московский наблюдатель» в 1838 г. В рукописях Дашкова датировано 1 февраля 1838 года.
   ПЕСНЯ («Ах, зачем меня…», с. 157–158). Впервые напечатано в журнале «Московский наблюдатель» в 1838 г. Рукопись Дашкова сходна с изданием 1846 г. и имеет дату – 5 апреля 1838 г., подписана «Москва». После 2-й строфы следовали еще восемь стихов (потом перечеркнутых):
   Хорошо глядеть
   На цветистый сад,
   Хорошо гулять
   Летом по полю;
   Каково ж смотреть
   На немилова,
   Целый век с ним жить,
   Мукой мучиться?
   ПОСЛЕДНИЙ ПОЦЕЛУЙ (с. 158–160). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1839 г. В рукописях П.Я. Дашкова датировано 12 апреля 1838 года, подписано «Москва». После 10-го следовали еще два стиха:
   Не на смерть я иду,
   Не хоронишь меня
   В стихе 26 «разберись» переделано потом на «разрядись».
   ДЕРЕВЕНСКАЯ БЕДА (с. 160–163). Впервые напечатано в журнале «Московский наблюдатель» в 1839 г. под заглавием «Русская песня». В рукописи Дашкова подписана и датирована: «Москва, 1838, мая 14 дня, полночь»; стихи 25–28 перечеркнуты.
   ПРИМИРЕНИЕ (с. 163–164). Впервые напечатано в журнале «Московский наблюдатель» в 1838 г. Рукопись Дашкова имеет дату и подпись: «20 июня 1838 г., Москва». В «Московском наблюдателе» есть варианты первой редакции стихотворения, некоторые из которых появляются и в рукописи Дашкова, где они зачеркнуты и переделаны.
   11 На смертный бой судьбу я вызвал,
   12 Против гиганта грудью стал,
   Схватил его в объятьях мощных,
   И этот страшный призрак Упал, – и все кругом меня Склонилося безмолвно ниц.
   А я стоял, смотрел на небо После 23: Ни низкими дарами счастья
   34 и 35, 40 и 41 пропущены.
   В письме Белинскому (28 сентября 1838 г.) Кольцов пишет: «В «Примирении» я то место, что говорили, поправил и отметил черточками несколько стихов; не угодно ли будет выкинуть…» Поправки эти в рукописи Дашкова касаются вариантов, приведенных нами из «Московского наблюдателя»; стихи 29–33 отмечены черточками, которые потом зачеркнуты.
   Любопытно сравнить стих 33 с поговоркою «одною жизнью живут».
   МИР МУЗЫКИ (с. 165). Впервые напечатано в журнале «Московский наблюдатель» в 1839 г. В рукописях П.Я. Дашкова записаны первоначальный набросок стихотворения и окончательная его отделка, совпадающая с обычным текстом; последняя имеет дату и подпись: «Москва, 1838 г., музыкальный вечер у Боткина». В публикации в «Московском наблюдателе» были варианты:
   7 И в пространстве беспредельном
   15 Бесконечною любовью
   18 Исчезайте вы во мгле
   В «Литературных прибавлениях к “Русскому Инвалиду”» варианты:
   7 В тихом, сладостном забвенье
   16 Озарила мир земной.
   Некоторые из этих вариантов встречаются и в первоначальном наброске, имеющем заглавие «Песня». Из этого наброска видно, как работал над своими рукописями Кольцов. Ему удались сразу куплеты I, III, V; II же и IV подверглись значительной переработке; мы видим, как он подбирал образные выражения, будучи недоволен теми, которые явились первоначально. Так, мы найдем здесь: «очарованный мечтой, (упиваюся) наслаждаюся душой, обнимая мир собою, погружаюся мечтой, погрузился я душой», «в беспредельном наслажденье (забвенье), в царстве вечном наслажденья» и т. д.
   Текст другой рукописи Дашкова (листок без даты) совпадает с обычным.
   ПЕСНЯ («В поле ветер веет.», с. 166). Впервые напечатано в журнале «Московский наблюдатель» в 1839 г. Все рукописные варианты стихотворения имеют заглавие «Русская песня».
   ПОСЛЕДНЯЯ БОРЬБА (с. 168). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1841 г. В рукописях после второго куплета следовали еще два куплета, довольно слабые и потом зачеркнутые:
   (И теперь вот надо мною)
   Те же бури надо мною
   (Идут страшные опять)
   Так же идут и шумят.
   Но спасает под грозою
   Чистой веры благодать.
   С ней покойно я любуюсь
   (На их вечную вражду),
   На житейскую вражду;
   В мире бед земных волнуюсь -
   И погибели не жду.
   В письме к Белинскому (28 сентября 1838 г.) Кольцов писал: «Последняя борьба», может, пахнет Пушкиным, – не скрою; но в ней своя форма, свои следствия битвы». Кольцов разумел здесь «Предчувствие» Пушкина (1828), начинающееся стихом «Снова тучи надо мною.».
   ПЕСНЯ РАЗБОЙНИКА (с. 169–170). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1840 г. В рукописях П.Я. Дашкова датирована 15 октября 1838 года; первоначальное заглавие было «Стенька Разин», потом зачеркнутое. На полях карандашом приписан еще один куплет, который должен был следовать после куплета четвертого:
   Среди лета, среди Краснова
   Что ты грустно, поле чистое?
   После дождя благодатнова
   О чём воешь ты, дремучий лес?
   БЕДНЫЙ ПРИЗРАК (с. 170–171). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1841 г. Первоначальная редакция сохранилась на отдельном листке, на котором Белинский отметил только два хороших стиха. Приводим варианты этой первой редакции:
   1 В несчастии страдать о счастьи,
   2 До смерти больно – мочи нет
   14 Пришёл их счастие присвоить (разрушить)
   16 Свое им (насильно) горе передать
   17 И вот на старость лет
   18 Мне не с кем слова перемолвить
   20 И доброй ночи пожелать
   21 Приди хоть ты!.. (Придёшь ли ты?..) Но с этой мыслью
   24 И страшно мучает меня.
   «Бедный призрак» упоминается в письмах Кольцова к Белинскому.
   БЕГСТВО (с. 172–173). Впервые напечатано в журнале «Современник» в 1839 г. Текст публикации «Современника» близок к рукописи. Незначительные варианты:
   13 Я чрез реку огородом
   34 Есть где будет отдохнуть
   37 Будем жить с тобой мы пански
   «Бегство» имеет отдаленное сходство со стихотворением Пушкина «Козак» (1814). В Воронежской губернии есть поговорка «жить пан-паном».
   ТОВАРИЩУ (с. 174–175). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г., где датировано 1838 годом. Рукопись Дашкова дает черновой набросок, под заглавием «Старому товарищу», и окончательную редакцию, совпадающую с изданием 1846 г.
   Я ДОМА (с. 177). Впервые было опубликовано в журнале «Отечественные записки» в 1867 г. Первоначально появилось в «Литературных прибавлениях к “Русскому Инвалиду”» в 1839 г. с подписью «Лесник» и с примечанием: «Сообщено А.В. Кольцовым». Последнее обстоятельство вызывает некоторые сомнения в принадлежности стихотворения Кольцову, хотя по духу, стилю и даже по биографическим совпадениям оно может быть признано Кольцовским.
   ПЕРЕД ОБРАЗОМ СПАСИТЕЛЯ (с. 178). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. Текст рукописи П.Я. Дашкова (тетрадь V с датой: 20 февраля 1839 г.) и Публичной библиотеки (тетрадь Жуковского) без вариантов.
   ПУТЬ (с. 179–180). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1839 г.
   ПЕСНЯ («В непогоду ветер…», с. 180–181). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1839 г., где есть варианты; приводим важнейшие:
   1 Целый день на небе
   2 Солнышко сияет;
   3 Целый век мне душу
   4 Злая грусть терзает.
   7 Целый век любовью
   13 Где ж ты, моя душка, Разошлась со мною?
   15 Что ж ты, моя доля,
   Пала пред судьбою?
   Они находятся и на полях рукописи П.Я. Дашкова, рядом с обычным текстом.
   ТОСКА ПО ВОЛЕ (с. 181–182). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1841 г., датировано 2 сентября 1839 г.; та же дата в рукописи Дашкова. В этой рукописи стихотворение переделывалось под влиянием указаний Белинского.
   ХУТОРОК (с. 183–186). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1840 г. Варианты рукописей незначительны.
   К *** (с. 187–186). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. Первоначальная редакция с поправками сохранилась в рукописях Дашкова с датировкой 10 сентября 1839 г.; та же дата и под переписанным начисто стихотворением. Варианты последней рукописи:
   (перед 1 стихом):
   Ты не взяла меня с собою:
   5 Но этот путь далеко ль пройден?
   6 Но что? Какие впечатленья
   после 7:
   И чем вдали твои желанья
   Навеки будут обладать?
   16 Одна ты грустная стоишь
   17 Одна пред Сыном Божьим
   18 Рекой ты слезы льешь
   21 Постой: Дай руку мне: еще есть время.
   После 23:
   Как зябну я с тобой!
   И как нам тесно, тяжело
   На путь оставленный взойтить!
   Но я взялся, но я пойду
   Стихотворение посвящено В.Г. Лебедевой, о которой говорит поэт в письмах к сестре и к Белинскому.
   НЕ РАЗЛИВАЙ ВОЛШЕБНЫХ ЗВУКОВ!.. (с. 188–189). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1841 г. В издании 1846 года датировано 1839 годом. Варианты первой редакции:
   4 Твоя вся жизнь – как светлый день (так и в «Отечественных записках»)
   Вся жизнь твоя – как светлый день (написано рукой Белинского) 283
   Стихи 7 Они в твоих виденьях чудных
   8 До рая – неба возведут;
   изменены потом так, как читаются в издании 1846 г.; в стихе
   8 В твоих виденьях разовьют рукой Белинского исправлено на разольют.
   В 12 стихе два варианта: 1) «Святого Духа благодать» и 2) принятый в издании; последний предпочтен, по-видимому, под влиянием Белинского.
   ЧТО ТЫ СПИШЬ, МУЖИЧОК? (с. 189–191). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1841 г. Первоначальная редакция сохранилась в рукописях П.Я. Дашкова, датирована 25 сентября 1839 г., имела заглавие: «Русачку-землячку», «К соне земляку», «Ленивцу». В рукописи Дашкова после 20 стиха следовали еще восемь, потом перечеркнутых:
   Что ты спишь, мужичок?
   Что ты дурь напустил?
   Чем свой век вековать,
   Знать совсем позабыл:
   Или руки твои
   Работать не могут?
   Иль в пустой голове
   Нет ума ни на грош?
   ПЕСНЯ («Говорил мне друг…», с. 191). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1840 г.
   ЛЕС (с. 193–194). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1840 г. В первоначальной редакции в рукописи:
   2 Какие в нём чернеют думы?
   3 Ужель в его суровом царстве
   5 Коня скорей! Как сокол ясный,
   10 Хотели землю всю обнять…
   15 Из глубины своей выходят -
   20 Печаль глубокая лежит…
   23 В забвенье душу погружает,
   24 И воскрешает чувства в ней?
   25 Ужели в нас живая воля
   26 Такой свободою живёт,
   27 Что нужно ей в пределах смерти.
   Под влиянием указаний Белинского поэт пытался ее исправить.
   ПЕСНЯ («Без ума, без разума…», с. 194). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1840 г. В рукописи Дашкова датировано 15 ноября 1839 г. Стихотворение навеяно народными песнями.
   ПОСЛАНИЕ (с. 195–197). Напечатано впервые в издании 1893 г. по рукописям Дашкова. На этом «Послании» сказалось влияние стихотворения Н.В. Станкевича «Подвиг жизни».
   ДУМА СОКОЛА (с. 199–200). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1840 г. В рукописи стоит датировка 15 января 1840 г.
   ПЕСНЯ («Светит солнышко…», с. 200–201). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1840 г. В рукописях были еще восемь стихов:
   25 И пришла она
   К седым кудрям,
   А седым кудрям
   Что надобно?
   Меж друзей сижу,
   (На добро гляжу),
   30 Друзей ищу,
   По людям хожу,
   Душой грущу.
   ПЕСНЯ («Не скажу никому…», с. 201). Впервые напечатано в «Утренней заре» 1841 г. под заголовком «Русская песня». В рукописях датировано 26 февраля 1840 г. Варианты из ранних рукописей:
   7 Из которых я с ним
   8 Завивала венки
   Эти стихи изменены в рукописи П.Я. Дашкова рукой Белинского.
   ВОПЛЬ СТРАДАНИЯ (с. 202). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. В рукописях Дашкова датировано: 6 марта 1840 г., с заглавием «Последний вопль земных страданий».
   БЛАГОДЕТЕЛЮ МОЕЙ РОДИНЫ (с. 203–204). Впервые напечатано в журнале «Сын Отечества» в 1839 г. Это слабое стихотворение Кольцова подверглось редакционным переделкам и сокращениям Н.А. Полевого [26 - Н.А. Полевой (1796–1846) – русский писатель, литературный критик, издатель, драматург, редактор.] при его публикации в «Сыне Отечества».
   ПЕСНЯ («Так и рвётся душа…», с. 204–205). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1841 г. под заголовком «Русская песня». Во всех рукописях этого стихотворения есть пятый куплет:
   То ли дело – по нём
   В хороводе грустить,
   То ли дело – душой
   20 Мила друга любить.
   РАЗЛУКА (с. 205–206). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1840 г. Рукопись П.Я. Дашкова имеет варианты:
   10 Когда с вами делишь грусть свою
   15 Нам расстаться с тобой надобно
   16 Бог поможет, – вновь увидимся
   24 Замерла речь, – и задумалась.
   Некоторые другие поправки в этом стихотворении написаны рукой Белинского чернилами, на месте карандашных поправок Кольцова.
   ПЕСНЯ («Не на радость, не на счастие…», с. 206–207). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1840 г. В рукописях датируется 12 июня 1840 г. Во всех рукописях заглавие – «Русская песня». В рукописи Дашкова есть разночтения:
   4 Друг мы друга душой поняли
   19 Где мне взять дары? как будем жить?
   20 Как против людей поправиться?
   21 Но куда умом ни кидаю
   24 Смешать разум мой стараются.
   25 Кончить жизнь свою? – не хочется.
   ПЕРЕПУТЬЕ (с. 208–210). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1840 г. Первоначальное заглавие – «Разгульная головка»; датировано стихотворение 11 июля 1840 г.
   ПЕСНЯ («Дуют ветры…», с. 210–211). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1840 г. В рукописях Дашкова датировано 14 августа 1840 г. Заглавие в рукописи – «Русская песня».
   ВОЕННАЯ ПЕСНЯ (с. 211–212). Впервые напечатано в «Утренней заре» в 1842 г. Рукописи практически совпадают с принятым текстом. Первая редакция стихотворения имеет следующие отличия:
   2 Ополчилась рать могучая
   4 За царя, за дом, за родину
   12 Мому деду, храбру воину.
   16 Выпьем брагу басурманскую
   После 20 стиха:
   Труба бранная, военная,
   Затруби же ты в последний раз
   На врага-злодея глянувши,
   Я душой тебя послушаю.
   22 Не молчи, труба, дай волю мне!
   ВСЯКОМУ СВОЙ ТАЛАНТ (с. 212–213). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г.
   ПЕСНЯ («Где вы, дни мои…», с. 214–216). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1841 г. В рукописях Дашкова датировано 3 декабря 1841 года, с подписью «Москва» и с заглавием «Русская песня».
   ПОЭТ (с. 215–216). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. В рукописях из бумаг Белинского датировано 7 декабря 1840 г. и с подписью «Москва». По мнению В.К. Яр– мерштедта – идея стихотворения «целая природа в душе человека» господствовала в кружке Станкевича и совпадает с «Мыслями о музыке» Сребрянского.
   ДУМА ДВЕНАДЦАТАЯ (с. 216). Впервые напечатано в издании сочинений Кольцова 1892 года. Как слабое стихотворение, не вошло в издание 1846 г. В нем Кольцов пытался передать слышанные им в Москве суждения и позже сам признавал, что они заимствованы.
   ПЕСНЯ («Много есть у меня…», с. 217). Впервые напечатано вжур– нале «Отечественные записки» в 1841 г. В рукописи датировано 8 декабря 1840 г., подписано «Москва».
   РАСЧЕТ С ЖИЗНЬЮ (с. 218–220). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1841 г. Дата в рукописи Дашкова: 9 декабря 1840 г.
   ГРУСТЬ ДЕВУШКИ (с. 220–221). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1841 г. В рукописи Дашкова дата: 10 декабря 1840 г., подписано «Москва».
   НОЧЬ (с. 221–223). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1841 г. В рукописях Дашкова две редакции: черновая и чистовая, везде дата: 11 декабря 1840 г.
   В черновом наброске есть любопытные варианты:
   17 Из пригорка дуб
   Он схватил рукой,
   Бросил вверх его -
   2 Cловно прут какой.
   25 Сам не помню, что
   Мне старик сказал.
   Только долго труп
   Я в ногах топтал
   После 36 стиха:
   Её нет давно…
   И мой кончен путь…
   Но её слова
   40 Все с ума нейдут:
   «Не любила я
   Старика душой…
   Но мне стало жаль
   Головы седой.
   45 «Прости ж, мирный сон,
   Прости, старый муж!..
   Прежде ж всех прощай
   Ты, мой милый друг!
   На полу один
   50 Он убит лежит.
   За тобой – другой
   Весь в крови стоит…
   ПОМИНКИ (с. 223–225). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1842 г. В рукописи П.Я. Дашкова дата: 12 декабря 1840 г.
   ДОЛЯ БЕДНЯКА (с. 227). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1843 г. В этом стихотворении чувствуются народные мотивы. В.Я. Стоюнин приводит одну из народных песен («Добрый молодец – в свете белом сиротинушка»), разрабатывающих тот же сюжет, что и «Доля бедняка».
   ПЕСНЯ («Ты прости-прощай…», с. 228). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. В рукописи Дашкова названо «Русская песня», датировано 25 апреля 1841 г.
   ПЕСНЯ («Не весна тогда…», с. 228–229). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1842 г. В бумагах Белинского имеет заглавие «Русская песня» и дату: 2 мая 1841 г. В тетради были еще три куплета этой песни, потом зачеркнутые:
   25 Но и где ж они -
   Вьюги, ночи, сны?
   Иль в другой – с тобой
   Не придут они?
   Не придут, – придут, -
   30 Но я помню их…
   Та пора с души,
   Из ума нейдёт.
   Как тогда, теперь
   На меня всю ночь
   35 Ты сидишь-глядишь,
   Глаз не сводючи.
   ЗВЕЗДА (с. 230). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. В рукописи дата: 5 мая 1841 г. В стихотворении вспоминается образ Дуняши, невесты поэта.
   ПЕСНЯ («Расступитесь, леса тёмные…», с. 230–232). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1843 г. В рукописях имеет заглавие «Русская песня» и дату: 10 мая 1841 г. В первой публикации в «Отечественных записках» стихов 21–24 нет.
   ПЕСНЯ («Как здоров да молод….», с. 233). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1843 г. под заголовком «Сельская песня». В рукописях дата: 15 мая 1841 г.
   СТАРАЯ ПЕСНЯ (с. 233–234). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. В рукописях приведена дата: 17 октября 1841 г.
   ЕЩЕ СТАРАЯ ПЕСНЯ (с. 234–235). Впервые было опубликовано в журнале «Русский архив» в 1871 г. В рукописях Дашкова носит заглавие «Русская песня. Посвящаю В.П. Боткину». Варианты:
   7 Тихо псалмы распевает,
   8 Жезлом по полу стучит.
   28 Того скушаем с детьми.
   ЭПИТАФИЯ (с. 236). Напечатано впервые в журнале «Библиографические записки» в 1861 г. с примечанием: «Это не более, как экспромт, шутка, эпитафия, написанная по поводу смерти одного господина, известного по всему Воронежу возлияниями в честь Вакха». В рукописях П.Я. Дашкова озаглавлено «Ивану Гордеевичу Козлову».
   ЖИЗНЬ (с. 236–237). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. В рукописях дата: 18 октября 1841 и озаглавлено: «Жизнь. Дума. Посвящаю кн. П.А. Вяземскому». В рукописях есть еще одна строфа:
   25 И если б не было дано
   У духа чувства убежденья, -
   Так род людской бы весь давно
   Cебя сгубил без сожаленья.
   НЕ ВРЕМЯ ЛЬ НАМ ОСТАВИТЬ… (с. 237–238). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1843 г. В рукописях дата: 18 декабря 1841 г. и заглавие «Из Горация» изменено на «Дума» рукой Белинского.
   ПЕСНЯ («Я любила его…», с. 238–239). Впервые напечатано в журнале «Отечественные записки» в 1843 г. В рукописях имеет заглавие «Русская песня» и дату: 20 декабря 1841 г. В рукописях есть варианты:
   3 Как другие любить
   11 Не могут никогда
   4 Не смогут никогда («Отечественные записки»)
   11 И бледна, холодна
   24 И кипит горячо
   25 И блистают глаза
   Лучезарной звездой!..
   Я жила для него,
   28 Я любила душой…
   В рукописях Дашкова поправки этих вариантов, дающие чтение издания 1846 г., сделаны рукою Белинского.
   НА НОВЫЙ 1842 ГОД (с. 241–242). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г.
   ПЕСНЯ («Что он ходит за мной…», с. 242–243). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. В рукописях дата: 8 февраля 1842 г.
   КОГДА ЕСТЬ ЖИЗНЬ ДРУГАЯ ТАМ (с. 243). Напечатано впервые в издании 1893 г. по рукописям П.Я. Дашкова.
   ПЕСНЯ («Нынче ночью к себе…», с. 244). Впервые появилось в издании, подготовленном В.Г. Белинским в 1846 г. В рукописях датировано: 5 марта 1842 г. Профессор П.В. Владимиров сближает это стихотворение с «Хатой» Дельвига («Месяц свети, не свети…») 1815 года.


   Аркадий Иоакимович Лященко [27 - А.И. Лященко (1871–1931) – руский историк литературы, библиограф. Автор ряда исследований по древнерусской литературе и русской истории. Автор-составитель и редактор первого академического издания сочинений А.В. Кольцова с полным восстановленным текстом всех стихотворений поэта и комментариями к ним.]
   А В. Кольцов

   Алексей Васильевич Кольцов происходил из довольно зажиточной мещанской семьи города Воронежа. Отец его Василий Петрович был прасол [28 - Скупщик скота, мяса и рыбы для розничной перепродажи.], торговавший скотом в степной части Воронежской и соседних губерний. Незадолго до рождения сына дела его шли с особенной удачей; он сумел даже приобрести большой дом на лучшей улице города (Дворянской [29 - Позже называлась Большая Дворянская улица, затем – Проспект Революции. Центральная улица города.]). В городе он пользовался известностью. По родословию рода Кольцовых, составленному в 1803 году Василием и Алексеем Акимовичами Исаевыми (Исаевы и Кольцовы составляли две ветви одного рода), родной брат Василия Петровича, сын прасола, был крестьянским заседателем Коротоякского уездного суда; а Василий Петрович переехал из Коротоякского уезда в город Воронеж. Здесь он приписался в мещанство [30 - Ветвь рода Исаевых принадлежала к дворянам.]. Вскоре женился он на дочери прасола Переславцова, Прасковье Ивановне, женщине доброй, но необразованной (безграмотной). В этой семье и родился Алексей Васильевич 3 октября 1809 года.
   Условия детства были мало благоприятны для развития мальчика Кольцова. В семье, знавшей один закон, – закон владыки дома, только мать поэта, Прасковья Ивановна, умевшая ладить с мужем, могла оказать на мальчика более благотворное влияние. Главные заботы о мальчике лежали, по-видимому, на его няне, Федосье Павловой, ухаживавшей за ним и в последние дни его жизни, во время тяжелой болезни. Сверстников в семье Кольцов не имел: одна сестра была гораздо старше его, маленький брат Владимир, недолго притом и живший, и другие сестры не могли быть его сотоварищами в играх. «Первые годы детства поэта-прасола, – говорит его биограф Я.М. Неверов, – протекли мирно, в тиши семейства. Предоставленный самому себе, он в детских играх едва было на всю жизнь не расстроил своего здоровья: ходя босиком по болотам и лужам, Кольцов до того испортил свои ноги, что почти лишился способности ходить, и долгое время тяжко был болен».
   Учить мальчика грамоте начали, когда ему минуло 9 лет; для этого приглашен был семинарист. Первоначальные успехи в грамоте маленького Кольцова, по-видимому, были довольно удовлетворительны; по крайней мере, ему удалось, минуя приходское, поступить прямо в первый класс уездного училища (1818). Недолго, однако, пришлось Кольцову учиться здесь; он кончил первый, пробыл 4 месяца во втором классе – и был взят домой отцом, нашедшим полученные сыном сведения вполне достаточными для той жизни, к которой он его готовил, то есть к торговле скотом. Сведения эти были, однако, весьма незначительны. Первоначальные рукописные тетрадки Кольцова поражают своей безграмотностью. Правда, впоследствии, под конец жизни он научился, по крайней мере, отделять одно слово от другого; но знаки препинания и другие тонкости правописания остались недоступны для него навсегда. Нет сомнения, однако, что училище оставило известные следы в жизни Кольцова: он полюбил чтение и стихи. В одном письме к В.А. Жуковскому он припоминает: «Будучи мальчиком еще, уча наизусть ваши творения, душой сживаясь с ними, думал ли я в ту пору, что – придет время – увижу вас?..» Разумеется, что первые книги, прочитанные Кольцовым, были лубочные издания, сказки про Бову, про Еруслана Лазаревича и т. п.; эти книги добывались мальчиком на деньги, назначенные для лакомств и игрушек.
   Целый ряд следовавших одна за другой случайностей изменяли, и все к лучшему, направление Кольцова в чтении. Следующей за сказками стадией были романы; их доставлял Алексею Васильевичу Варгин -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  
 -------


, тоже сын купца. Особенно нравились Кольцову «Тысяча и одна ночь» и «Кадм и Гармония» Хераскова [31 - Речь идет о сказках М.М. Хераскова (1733–1807) – русского поэта, прозаика, драматурга, яркого представителя такого направления русской литературы, как классицизм.]. Дружба с Варгиным продолжалась три года; в 1824 году Варгин умер и оставил другу в наследство свою библиотеку, состоявшую из 70 томов.
   Нужно думать, что уже вскоре по выходе из училища Кольцов стал помогать отцу при его разъездах, преимущественно по Донским степям, которые начинались по Черкасскому тракту, уже в 40 верстах [32 - Старинная русская мера длины, равная приблизительно 1 006,781 м.] от Воронежа. Потом эти разъезды совершались и им одним. В одном стихотворении 1829 года поэт вспоминает о своей юношеской жизни:

     Скучно и нерадостно
     Я провёл век юности:
     В суетных занятиях
     Не видал я красных дней.
     Жил в степях с коровами,
     Грусть в лугах разгуливал,
     По полям с лошадкою
     Один горе мыкивал;
     От дождя в шалашике
     Находил убежище,
     Дикарём, степникою
     Я в Воронеж езживал
     За харчами, деньгами,
     Чаще – за отцовскими
     Мудрыми советами.
     И в таких занятиях
     Мне пробило двадцать лет.

   Степь сразу же оказала влияние на поэтическую душу Кольцова. К 1828 году относится описание ее в «Ночлеге чумаков [33 - Чумаки – украинские возчики, или торговцы, ездившие на волах к Черному или Азовскому морю за солью, рыбой. Занимались мелкой торговлей, доставкой различных товаров.]».
   До 1825 года, по-видимому, Кольцов был мало знаком с поэзией. Случайно, однако, ему попались стихотворения И.И. Дмитриева -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  
 -------


, которые произвели на душу юноши сильное впечатление. Уединившись в саду, он стал распевать произведения Дмитриева, и в особенности его «Ермака». Образец сильно повлиял на читавшего; ему самому захотелось создать свои стихи. Первым неуклюжим – по позднейшему признанию самого поэта – стихотворным его опытом были «Три видения», передававшие сон одного его приятеля. Кольцову было тогда 16 лет; следовательно, стихотворение написано в 1825 году. Это стихотворение Кольцов впоследствии истребил, как слишком неудачный опыт. «Но как ни плох был этот опыт, – говорит Белинский, – однако ж он навсегда решил поэтическое призвание Кольцова; после него он почувствовал решительную страсть к стихотворству. Ему хотелось и читать чужие стихи, и писать свои, так что с этих пор он уже неохотно читал прозу и стал покупать только книги, написанные стихами. Вскоре за тем произошло знакомство Кольцова с воронежским книгопродавцем Дмитрием Антоновичем Кашкиным. Кашкин обратил внимание на молодого человека, покупавшего у него сочинения Ломоносова, Богдановича, Державина, разговорился с ним. Узнав, что Кольцов сам пишет стихи, он посоветовал ему познакомиться с «Русской просодией», изданной в Москве в начале XIX века. Кашкин был, несомненно, довольно образованный человек; он мог на первое время дать полезные советы начинающему поэту. Тепло вспоминал Кольцов о Кашкине, человеке, оказавшем ему первую серьезную поддержку на литературном пути:

     Хочу порадовать игрою
     Тебя, о милый друг! И ты,
     В замену хладной пустоты,
     С улыбкой, дружеству пристойной,
     Глас лиры тихий и нестройный
     Прочтешь и скажешь про себя:
     «Его трудов виновник я!»
     Так точно, друг, мечты младые
     И чувств волненье ты впервые
     Во мне, как ангел, разгадал.
     Ты, помнишь, раз сказал: «Рассей
     С души туман непросвещенья,
     И на крылах воображенья
     Лети к Парнасу поскорей!»
     Совету милого послушный,
     Я дух изящностью питал,
     Потом, с подругою воздушной,
     Нашедши лиру, петь начал:
     Потом в час лени молчаливой
     Я рано полюбил покой,
     Приют избушки некрасивой
     И разноцветный садик мой…

   Кашкин оказал сильную поддержку Кольцову. В течение пяти лет (1825–1829) поэт пользовался правом безвозмездно брать книги из его библиотеки. В это время он познакомился с произведениями Жуковского, Дельвига, Козлова, Пушкина, которые произвели на него, несомненно, более сильное впечатление, чем поэты XVIII века. Тогда же сказалось и подражание Кольцова этим новым образцам.
   Стихи, однако, долго не давались Кольцову. Первые его опыты, 1826–1827 годов, напечатанные в настоящем издании в приложениях, поражают своей нескладицей, неправильностью языка, вычурностью образов, даже отсутствием логической связи. Это еще ученические тетради, слабое подражание Дмитриеву, Жуковскому. Тем не менее, иногда заметен в них проблеск мысли, образа, гладкий стих. Для изучения истории творчества Кольцова эти черновые тетради – источник важный. Но уже к тому же 1827 году относится прекрасное стихотворение «Сирота», вслед за которым написаны стихотворение «Ровеснику» и песня «Если встречусь с тобой». В последней из них поэт уже отступал от формы и содержания тогдашних романсов. Последняя, однако, была присуща ему всегда; никогда не мог отрешиться от нее Кольцов, сделаться исключительно изобразителем наблюдаемой им народной жизни, чуждой прикрас и розового освещения, свойственного романсу.
   К концу двадцатых годов относится также благотворное для поэта сближение с Андреем Порфирьевичем Сребрянским, воспитанником Воронежской семинарии и впоследствии студентом медико-хирургической академии. Сребрянский был личностью довольно выдающейся, целой головой стоявшей выше многих своих товарищей и имевшей огромное влияние на них. Он сам был поэт; правда, поэт не слишком хороший, поэт туманных фраз, неясных, искусственно созданных образов. Лучшей из пьес, принадлежащих ему, несомненно, была студенческая песня:

     Быстры, как волны, дни нашей жизни:
     Что час, то короче к могиле нам путь…
     Налейте янтарной струёю бокалы!
     И краток, и дорог веселый нам миг.
     Будущность темна, как осенние ночи,
     Прошедшее гибнет для нас навсегда;
     Ловите ж минуты, текущие быстро:
     Как знать, что осталось для нас впереди?

   Напечатанная в 1892 году, в Воронеже, его ода «Бессмертие» (известная раньше в отрывках) и другие его песни свидетельствуют о слабом таланте Сребрянского. То же, по-видимому, писал, уже по смерти Сребрянского, Кольцову Белинский, когда получал от него произведения его друга. Как бы то ни было, Кольцов не сомневался ранее этого отзыва Белинского в таланте и критическом чутье Сребрянского. Последнее, быть может, и было ему свойственно. Он безапелляционно решал, достойно ли печати или уничтожения то или другое стихотворение Кольцова, поправлял последнего; рифмой он владел недурно. В оставшейся тетради его стихотворений (среди бумаг Кольцова) большинство романсы: «К цветку», «На смерть незаменимого», «Могила прекрасной» и т. д., и только одна русская песня «К лучине»:

     Гори, гори, лучинушка,
     Гори, дубовая,
     Свети сердцу кручинному
     Счастьем миновалым…

   Мы можем допустить влияние Сребрянского на Кольцова только в отношении техники стиха; дать Кольцову тему, мотивы для разработки Сребрянский не мог. Кольцов не раз в письмах к Белинскому припоминал с благодарностью деятельное участие в нем Сребрянско– го, которому был обязан более строгим выбором чтения, знакомством с Шекспиром; припоминал беседы в «кружке» Сребрянского, носившие отчасти философский характер. Сребрянский был автором статьи «Мысли о музыке», о которой Белинский отзывался с большой похвалою. Статья свидетельствует о влиянии на него философии Шеллинга. Благодарный другу за его советы, Кольцов посвятил ему интересное в автобиографическом отношении стихотворение «А.П. Сребрянскому» (1829).
   Конец двадцатых годов был все еще школой для Кольцова. Приобретая известность в местном обществе, совершенствуя свой стих, Кольцов не выступал еще в печати. В это время им написаны: «Осень», «Ночлег чумаков», «Спящему младенцу», «Люди добрые, скажите» и др.
   К концу двадцатых годов относится первая любовь Кольцова, кончившаяся драматически. Поэт полюбил жившую в его семье крепостную девушку Дуняшу; та отвечала ему взаимностью. Любовь молодых людей не могла нравиться старику-отцу. Он поступил решительно: в одну из отлучек сына, Дуняша была продана на Дон; потом очутилась замужем за каким-то казаком. Поэт долго помнил свою первую идеальную любовь. Испытанное им потрясение повлияло и на его творчество. «В своем поэтическом призвании увидел он вознаграждение за тяжкое горе своей жизни и весь погрузился в море поэзии, читая и перечитывая любимых поэтов, и по их следам пробуя сам извлекать из своей души поэтические звуки, которыми она была переполнена» [34 - Цит. из статьи В.Г. Белинского «О жизни и сочинениях Кольцова». 1846 г.]. Наиболее сродной душе поэта в это время оказалась «нежная мечтательная поэзия русского Шиллера» [35 - Там же.], т. е. Жуковского.
   Под влиянием последнего написаны стихотворения «Первая любовь», «Путник», «Люди добрые, скажите…», «Уныние» и другие. Воспоминание о потерянном счастье вдохновляло Кольцова нередко и потом. Дуняше посвящено и одно из последних его стихотворений «Звезда».
   В 1829 году происходит знакомство и сближение Кольцова с профессором философии и физико-математических наук в Воронежской семинарии А.Д. Вельяминовым. Из послания, адресованного ему поэтом, видно, что сближение это произошло на почве литературных интересов. В том же году произошло событие, способствовавшее появлению в печати произведений Кольцова. Через Воронеж из Одессы (или Таганрога) в Москву проезжал «литератор» В.И. Сухачев. Кажется, по рекомендации Кашкина, он познакомился с Кольцовым; последний дал ему несколько своих стихотворений. Некоторые из них и издал Сухачев в Москве в 1830 году под своим именем. Таким образом, первые печатные произведения Кольцова относятся к 1830 году.
   Счастливые обстоятельства сблизили поэта в это время с человеком, давшим Кольцову не менее, чем Сребрянский. Это был блестящий по уму и способностям, хорошо образованный и влиятельный среди московской учащейся и мыслящей молодежи, Николай Владимирович Станкевич, сын Воронежского помещика. Знакомство с ним состоялось при оригинальных обстоятельствах, о которых рассказывал впоследствии, со слов самого Станкевича, его друг Я.М. Неверов. «Отец Станкевича имел винокуренный завод, куда местные торговцы скотом пригоняли свои гурты для корма бардою. Молодой Станкевич не имел никаких сношений с этими людьми. Однажды, ложась спать, он долго не мог найти своего камердинера, и когда последний явился, то, на замечание Станкевича, привел такое оправдание: что вновь прибывший прасол Кольцов за ужином читал им такие песни, что они все заслушались и не могли от него отстать. При этом камердинер сказал несколько оставшихся у него в памяти куплетов, которые и на Станкевича произвели такое впечатление, что он пожелал лично узнать от Кольцова, откуда он достал такие прекрасные стихи. На другой день он пригласил его к себе и, к удивлению своему, узнал, что автор этих стихов сам Кольцов. Разумеется, Станкевич попросил Кольцова передать ему все свои стихотворения» -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  
 -------


. С одним из них Станкевич решил познакомить читающую публику. В «Литературной газете» 1831 года он поместил одно стихотворение Кольцова при письме, рекомендующем публике «самородного поэта», вдохновляющегося часто в степи, «дорогою, ночью, верхом на лошади».
   В мае 1831 года Кольцов был отправлен отцом по делам торговым и тяжебным в Москву. Уже в эту первую поездку Кольцов завязал, благодаря Станкевичу, литературные знакомства, которые помогли ему увидеть некоторые из произведений своих в печати. В малоизвестном московском издании «Листок» в 1831 году Кольцов поместил «Вздох на могиле Веневитинова», «Послание к ***» и «Послание к А-ой» (Огарковой): «Опять тоску, опять любовь…». Тогда же состоялось его знакомство с Белинским.
   Поездки Кольцова в Москву и Санкт-Петербург, вызванные торговыми делами отца, сослужили большую службу в его развитии и самообразовании. Чрез Станкевича он познакомился с его кружком, с Белинским. Известность Кольцова как автора открыла ему доступ во все литературные кружки. Сначала Кольцов прислушивался к разговорам других, читал много по совету друзей, беседовал о прочитанном. Впоследствии, в письмах к Белинскому, – находясь, конечно, под сильным влиянием последнего, – он довольно толково судит о явлениях русской литературы. К сожалению, отсутствие первоначального общего образования сказывалось очень часто. Образованность Кольцова была чисто журнальная и потому часто поверхностная. Молодые друзья Кольцова, люди сильно увлекающиеся, хотели посвятить его во все интересы своей жизни, ознакомить даже с философскими вопросами. Хотя Кольцов очень интересовался этими вопросами, но часто они были ему не по силам; с полной искренностью он сознавался иногда в непонимании некоторых философских терминов и положений.
   На средства, собранные членами кружка Станкевича, была издана в 1835 году в Москве книжка «Стихотворений А. Кольцова», заключившая в себе 18 пьес, выбранных Станкевичем из довольно «увесистой» тетради. В нее вошли такие прекрасные произведения, как «Размышление поселянина», «Не шуми ты, рожь…», «Крестьянская пирушка» и другие. Белинский, принимавший сам деятельное участие в издании этой книжки, отнесся сочувственно к новому литературному деятелю, признавши в нем талант небольшой, но истинный.
   Отдаться всецело занятиям литературой Кольцов не мог. Ему мешало в этом постоянное участие в торговых делах отца, а главное – в его тяжбах. Даже поездки его в столицы (вторая – в Москву и Петербург – относится к 1836 году) вызывались именно этими тяжбами. Принятый довольно ласково во многих литературных кружках, Кольцов познакомился, помимо членов кружка Станкевича, с Ф.Н. Глинкой [36 - Ф.Н. Глинка (1786–1880) – брат писателя С.Н. Глинки. Русский поэт, автор цикла духовных стихов.], Шевыревым [37 - С.П. Шевырев (1806–1864) – русский критик, историк литературы, поэт.], Краевским, князем Вяземским, князем Одоевским [38 - В.Ф. Одоевский (1803–1869) – русский писатель, журналист, издатель музыковед.], Плетневым [39 - П.А. Плетнев (1792–1862) – русский литературный критик, издатель.], Панаевым [40 - И.И. Панаев (1812–1862) – русский писатель, журналист, беллетрист.] и другими. Он, однако, прекрасно понимал, искреннее ли участие, или выжидательная осторожность заставляли столичных литераторов принимать его у себя. Обстоятельства притом сложились так, что Кольцову приходилось во многих из них видеть не просто добрых знакомых, но и покровителей, могущих быть полезными в его тяжбах. Князья Вяземский, Одоевский, а также Жуковский и Краевский оказывали ему не раз сильную поддержку в его делах. По отзывам видевших его в то время лиц, Кольцов говорил в кружках мало, но прислушивался ко всему внимательно. Он был застенчив и робок, скромно оценивая свой литературный талант. Так, на одном вечере у Плетнева, воспоминание о котором оставил Тургенев, Кольцов никак не соглашался прочесть свою последнюю «Думу».
   – Что это я стал бы читать-с? Тут Александр Сергеевич только вышли, а я бы читать стал! Помилуйте-с! – говорил он.
   С Пушкиным Кольцов познакомился в 1836 году. К нему относился Кольцов постоянно с особенным уважением, даже благоговением; его памяти посвятил он свой «Лес».
   Кольцов производил большей частью на своих новых знакомых очень благоприятное впечатление. Князь П.А. Вяземский в письме к А.И. Тургеневу [41 - А.И. Тургенев (1785–1846) – русский историк, государственный деятель.], сейчас же после первого знакомства с поэтом, характеризует его: «Дитя природы, скромный, простосердечный!». Н.А. Полевой пишет брату (Ксенофонту): «Вручитель этих строк Кольцов. Позволь мне сказать тебе о нем, что это чистая, добрая душа, которую не надобно смешивать со Слепушкиным. О даровании его ни слова; но я полюбил в нем человека. Пожалуйста, приласкай, поговори с ним просто, и ты увидишь прекрасные проблески души и сердца, и полюбишь его. Может быть, оттого, что мне здесь холодно, как под полюсом, с Кольцовым грелся я, как будто у камина» [42 - О самом литературном таланте Кольцова Полевой был невысокого мнения.].
   И.И. Панаев отзывается о нем, как о человеке проницательном и осторожном, умевшем сдерживать себя. Этот удивительный русский самородок умел беседовать с европейски-образованным В.П. Боткиным и с блестящим по эрудиции М.Н. Катковым [43 - М.Н. Катков (1818–1887) – русский литературный критик, публицист, издатель.]. «Зашел я к нему на минуту вечером, – вспоминает Катков. – Он не хотел отпустить меня без чаю. Слово за слово, и ночи как не бывало. Часто захаживал он ко мне и, засидевшись, оставался ночевать» [44 - Цит. по: И.И. Панаев. «Литературные воспоминания». СПб., 1876.].
   Белинский отзывался о Кольцове прямо восторженно. В письме Боткину он пишет: «Когда приехал Кольцов, я всех тех забыл, как будто их и не было на свете. Я точно очутился в обществе нескольких чудеснейших людей… И вот опять никого со мною, опять я один – и пуста та комната, где еще так недавно мой милый Алексей Васильевич с утра до ночи упоевался чаем и меня поил!».
   Отец смотрел на знакомства сына доброжелательно; он чувствовал выгоду, извлекаемую сыном из этих знакомств с влиятельными людьми. Кольцов возвращался в Воронеж уже литературной известностью: его стихотворения печатались в лучших столичных журналах («Современник», «Московский наблюдатель», потом «Отечественные записки»); его привлекают к участию в альманахах. В Воронеже к нему стали относиться с некоторым любопытством.
   Увлечение философией, характеризовавшее кружок Станкевича, не прошло бесследно для Кольцова. Оно выразилось в его «Думах», в которых поэт старался поставить и разрешить мировые вопросы. Решения, конечно, он не находил; заданный вопрос оставался без ответа. На создании этих «Дум» отразилось влияние кружков А.П. Сребрянского и Н.В. Станкевича. Впрочем, нужно оговориться, что влияние это сказалось только на постановке вопроса; в развитии же идеи чувствуется свойственная Кольцову наивная простота, какая-то растерянность перед сложностью мировой жизни и ее тайн. «Думы» эти ставились Белинским гораздо ниже его песен; но и он находил некоторые из них прекрасными. Так, в «Великой тайне» он видел удивительную глубину мысли, соединенную с замечательной простотой и благородством. «Это – дума Шиллера, переданная русским простолюдином с русскою отчетливостью, ясностью и с простодушием младенческого ума». Влияние стихотворений Шиллера на «Думы» Кольцова довольно вероятно.
   В 1836 и 1837 годах, по возвращении из Петербурга и Москвы, Кольцов стал собирать, по совету А.А. Краевского народные песни и пословицы. Небольшой сборник пословиц, записанных им с соблюдением орфографических особенностей, напечатан в издании Императорской Академии наук (СПб., 1909); сборник песен, бывший в руках П.В. Киреевского [45 - П.В. Киреевский (1808–1856) – русский славянофил, историк и собиратель фольклора.], остается пока не разысканным.
   В июле 1837 года Воронеж посетил В.А. Жуковский, сопровождавший наследника-цесаревича в образовательной его поездке по России. Прием, оказанный маститым поэтом поэту-прасолу, удивил многих. Во время своего пребывания в Воронеже Жуковский виделся два раза с Кольцовым, который сопровождал его при осмотре достопримечательностей Воронежа. Весь город видел, как Жуковский «прогуливался пешком и в экипаже вместе с поэтом-прасолом». Свои впечатления по поводу поездки Жуковского Кольцов излил в письме к Краевскому (от 16 июля 1837 года): «Ах, любезный Андрей Александрович, как он меня принял и обласкал, что я не нахожу слов всего вам пересказать. Много, много, много, – и все хорошо, прекрасно! Едва ли ангел имеет столько доброты в душе, сколько Василий Андреевич. Он меня удивил до безумия. Я до сих пор думаю, что это все было со мной во сне, да иначе и думать невозможно. Жаль, что не могу всего рассказать вам подробно; словом, чудеса!.. Не только кой-какие купцы, и даже батинька не верил кой-чему; теперь уверились».
   Жуковский пытался сблизить местных педагогов с Кольцовым. Во второе, менее официальное, посещение гимназии он обратился к ним с речью о поэте. Он говорил об его общественном положении, о его стремлении к самообразованию и о трудностях, соединенных с этим; он советовал и даже просил воронежских педагогов, как людей просвещенных, «сблизиться с поэтом-прасолом». Этот призыв не остался без внимания. Молодые педагоги С.Я. Долинский, И.А. Добровольский старались сблизиться с Кольцовым; у первого из них стал бывать поэт.
   Но это сближение не было серьезным и сердечным. В общем, Кольцов жил в Воронеже одинокой жизнью, не имея друзей, особенно с 1838 года. В этом году умер Сребрянский, горько оплаканный нашим поэтом [46 - Речь идет о стихотворении Кольцова «Стенька Разин», написанном в год смерти Сребрянского и посвященном его памяти.]. С Кашкиным он разошелся.
   Во время поездки в Москву и Санкт-Петербург в 1838 году Кольцов особенно сблизился с Белинским; он вел в Петербурге переговоры о переезде Белинского туда из Москвы. С этого же времени начинается живой обмен между ними писем. Письма эти характеризуют самые дружеские отношения.
   В Петербурге в это время Кольцов изменил своей скромности и молчаливости. Сам он отметил это в письме к Белинскому в начале 1838 года: «Да, новость: я в этот раз вдвое поумнел противу прежнего; так славно толкую, говорю уверенно, спорю, вздорю, что беда. Риск – благородное дело. Я с важными, учеными людьми толкую, спорю, пускаюсь в суждения и убеждаю их на своем мнении. Виссарион Григорьевич, Михаил Александрович, как думаете? – ведь право смешно! Чего на свете нет! В первый раз я все больше разыгрывал молчанку, а теперь – дудки. Нет, братцы, лихо говорю; это правда, что оно посподручней; а мне, ей богу, что-то хочется и самому кой– кого из молодежи одурачить; пусть наши копыты помнют». Более решительно начинает он судить и о литературных явлениях. «Бернет прислал свою книгу, стихи, с тем, чтобы я ему сделал на нее беспристрастное суждение; только оно будет не в его пользу», – сообщал он Белинскому.
   В столицы приезжал Кольцов ради тяжебных дел отца. По приезде в столицы он начинал хлопотать, посещать влиятельных знакомых (В.А. Жуковского, князя П.А. Вяземского, князя В.Ф. Одоевского), выпрашивать у них рекомендательные письма. С этими письмами он обходил разные правительственные учреждения и настойчиво добивался благоприятного для себя и отца решения. Эта сторона отношений Кольцова к его столичным знакомым производит на читателя его просительных и благодарственных писем неприятное впечатление.
   В 1838 году Кольцов писал много. Этому благоприятствовало сближение с Белинским и другими литераторами. Сам поэт понимал это. В одном из писем 1840 года к Белинскому он пишет: «А что в 1838 году я в Москве написал так много и хорошо, – это потому, во– первых, что я был с вами и с людьми, которые собой меня каждый день настраивали; а во-вторых, я почти не делал ничего, был празден; тяготило до смерти одно дело, но одно дело – не больше. И я еще писал там весьма мало. А живя в Воронеже, кругом меня другой народ: татарин за татарином, жид на жиде; а дел беремя: торговля, стройка дома, которая кончилась с месяц, судебные дела, услуги, прислуги, угождения, посещения, счеты, расчеты, брани, ссоры. И я как еще пишу? И для чего пишу? Только для вас, для вас одних. А здесь я за писание терплю больше оскорблений, чем снисхождений.
   А что я пишу не все хорошо, вы об этом сказали правду тоже. Почему же у меня идут пьесы не все хороши? Они всегда шли так, но прежде был Сребрянский. Он дрянные рвал, а теперь они все идут к вам. Мне же писать все равно, что хорошие, что дурные – одно; и дрянь возьмет иногда больше времени. И я, наконец, добился, почему они выходят, что никуда не годятся. Иногда дурное дело дурно настроит душу, и хоть пройдет оно, а все-таки впечатление-то остается в душе. А еще большой недостаток, что негде у нас мне слушать хорошую музыку. Я до этих пор помню Лангера и тот вечер, и никогда его не забуду. И сам Питер, и Москва много своим величеством способствуют силам человека; а об театре уж и говорить нечего».
   Белинский стал для Кольцова единственным литературным судьей. Ему посылает поэт свои новые произведения, советуется о них, ему поверяет все свои горести и радости.
   Последних было, однако, очень немного. С воронежскими знакомыми поэт мало-помалу расходился. Они насмешливо отнеслись к его попыткам завести речь о том, что делают, о чем говорят в умственных центрах России. Кольцов мечтал быть в родном городе учителем, руководителем, и оказался «чижом-подражателем», как назвал его в своей сатире-басне один из местных стихотворцев, Волков. Кольцов, конечно, чувствовал неловкость своего положения в Воронеже. «С моими знакомыми расхожусь помаленьку, – писал он Белинскому. – Наскучили все они, разговоры пошлые. Я хотел с приезда уверить их, что они криво смотрят на вещи, ошибочно понимают; толковал и так и так. Они надо мной смеются, думают, что я несу им вздор. Я повернул от них себя на другую дорогу; хотел их научить – да ба! – и вот как с ними поладил: все их слушаю, думая сам про себя о другом; всех их хвалю во всю мочь; все они у меня люди ученые, прекрасные поэты, философы, музыканты, живописцы, образцовые чиновники, образцовые купцы, образцовые книгопродавцы; и они стали мною довольны; и я сам про себя смеюсь над ними от души».
   Как умный человек, Кольцов скоро стал хорошо сознавать разлад в своей жизни, разлад между запросами и действительностью: «Что я? Человек без лица, без слова, безо всего просто. Жалкое создание, несчастная тварь, которая годится лишь на одно: возить воду да таскать дрова, – вот и все. Торгаш, копеечник, жид, цыган, подлец я должен быть; вот мое значение. Вот в каких слоях я могу быть президент. Лишь в этих местах я гражданин. И что еще всего хуже: жить дома, в кругу купцов, решительно я теперь не могу; в других кругах тоже. Безрадостная самая будущность у меня впереди. Я, кажется, собой одно выполню во всей точности: ворону… И, ей богу, я ужасно похож на нее; остается лишь сказать: она к павам не попала, а от ворон отстала. Больше этого ко мне ничего нейдет».
   Зная положение Кольцова, его друзья звали его в Петербург, где предлагали или сделаться управляющим конторой А.А. Краевского, или начать самому книжную торговлю. Кольцов яснее своих друзей понимал непрактичность их советов. На торговлю, даже на книжную, он смотрел отрицательно, видел, что мало в ней идеального, честного, что заразительный пример окружающих не может не повлиять на самого честного человека. Приходилось жить в тяжелой семейной обстановке, сносить обиды и «терпеливо ждать конца».
   В сентябре 1840 года поэту снова пришлось уехать из Воронежа по делам отца. Новые встречи, беседы с Белинским, Боткиным немного подняли его дух. Новый 1841 год он встретил в Москве у Боткина вместе с Кетчером [47 - Н.Х. Кетчер (1809–1876) – русский переводчик Шекспира, член кружка Станкевича.], Грановским [48 - Т.Н. Грановский (1813–1855) – русский историк-медиевист, общественный деятель.] и другими. Одно дело отца Кольцов выиграл, другое проиграл; остался без денег в Москве. Отец не писал ему ни слова; положение было критическое. С грустью, на занятые деньги, покидал поэт Москву; тяжелые предчувствия не оставляли его. Отец переменился к сыну; быть может, он ошибся в расчете, что при помощи влиятельных людей всегда будет в состоянии счастливо кончать тяжебные дела. Разошелся Алексей Васильевич и с горячо любимой прежде младшей сестрой Анисьей. Он думал развить ее чтением книг, завел для нее обучение музыке, французскому языку. По приезде из Москвы застал он все это заброшенным. Сестра увлеклась одним воронежским мещанином, стала мечтать о замужестве с ним. Кольцов указывал на ничтожность души этого молодого человека, но безуспешно… Разговоры о приданом, выделении части сестры только породили большое неудовольствие и разлад между братом и сестрой.
   В это время Кольцов горячо полюбил Варвару Григорьевну Лебедеву, которой ранее посвятил стихотворение «Ты в путь иной отправилась одна.». Поэтизируя ее, Белинский говорит: «Страстною любовью озарился восход его жизни; пышным, багряным, но зловещим блеском страстной любви озарился и закат его жизни. Эта женщина была совершенно по нем – красавица, умна, образована, и ее характер вполне соответствовал его кипучей, огненной натуре. Нужда заставила ее расстаться с ним».
   Еще ранее разлуки с Лебедевой чувствовал Кольцов недомогание. Вскоре болезнь (чахотка [49 - Туберкулез.]) развилась с необычайной силой. Отец поэта не давал денег на лечение. Доктор И.А. Малышев принял личное участие в судьбе Кольцова; как мог, поддерживал его силы. Некоторое время больной прожил на даче своего родственника Башкирцева. Только одна мать да старуха няня ухаживали за больным. В последнее время жизни он писал очень мало, хотя продолжал читать и интересоваться литературой.
   29 октября 1842 года Кольцов умер от чахотки.
   Глубокой тоской и желанием жизни звучит одно из последних его стихотворений «На новый 1842 год»:

     Но год прошёл: одним – звездою ясной,
     Другим он молнией мелькнул;
     Меня ж год, встреченный прекрасно, —
     Как друг, как демон – обманул!


     Он, за таинственным покровом,
     Мученья горькие скрывал,
     И в этом свете бестолковом
     Меня вполне рок грозный испытал.


     Тяжёлый год, тебя уж нет, а я ещё живу,
     И новый тихо, без друзей, один встречаю,
     Один в его заманчивую тьму
     Свои я взоры потопляю.


     Что в ней таится для меня?
     Ужели новые страданья?
     Ужель безвременно из мира выйду я,
     Не совершив и задушевного желанья?

   Кольцов – поэт-лирик, с удивительным мастерством изображающий душевные настроения и оттенки. Его поэзия – отражение его богатой души, с ее серьезными запросами («Дума сокола», «Расчёт с жизнью»), радостями («Первая песня Лихача Кудрявича», «Мир музыки») и разочарованиями («Измена суженой», «Разлука»). Он был удивительный мастер находить для своих песен прекрасные образы, немногословные, но яркие. Эту особенность творчества Кольцова можно отметить уже в первых его стихотворениях, например, в «Песне» 1827 года («Если встречусь с тобой.»). С ростом таланта поэта развивается и его замечательный по образности и меткости язык, в таких, например, песнях, как: «Не шуми ты, рожь.», «Урожай», «Лес», «Молодая жница».
   Он не изобразил разлада, бывшего в душе крепостного крестьянина, его мечтаний и тяжелой действительности. Если и понимал Кольцов тяжесть положения крестьян, то не мог или не хотел изобразить ее в своих песнях. Мы думаем, однако, что поставить это в вину Кольцову нельзя. Правильного изображения отдельных сторон крестьянской жизни на Руси до Кольцова почти не было; его дал он один из первых по времени, первый по художественному таланту. На долю других уж выпало осветить эту жизнь разносторонне. Да и это делалось постепенно…
   Лучшие его произведения – это те, в которых изображается народная жизнь. Здесь Кольцов мастер вполне; он изображал жизнь, как ее видел, наблюдал и понимал. Ему знакомы: русская широкая удаль, сельские работы, любовь и печаль, пирушка, разлука, гаданье и т. д. Он заговорил о крестьянине без того сентиментального оттенка, который просвечивает у его предшественников в изображении народной жизни, как например, у Дельвига, Мерзлякова [50 - А.Ф. Мерзляков (1778–1830) – русский поэт, критик. Автор знаменитого стихотворения «Среди долины ровный…», ставшего народной песней.]. Мотивами его песен являются не только счастье и удаль, но и бедность, нужда, преследования судьбы.
   Белинский с полным основанием дал следующую характеристику лучших произведений Кольцова: «Кольцов знал и любил крестьянский быт так, как он есть на самом деле, не украшая и не поэтизируя его. Поэзию этого быта нашел он в самом этом быте, а не в риторике, не в пиитике, не в мечте, даже не в фантазии своей, которая давала ему только образы для выражения уже данного ему действительностью содержания. И потому, в его песни смело вошли и лапти, и рваные кафтаны, и всклоченные бороды, и старые онучи, – и вся эта грязь превратилась у него в чистое золото поэзии. Любовь играет в его песнях большую, но далеко не исключительную роль; нет, в них вошли и другие, может быть, еще более общие элементы, из которых слагается русский простонародный быт» [51 - Цит. из статьи В.Г. Белинского «О жизни и сочинениях Кольцова». 1846 г.].
   Писал Кольцов языком чисто русским, неподдельным, истинно народным. Форма стиха его песен также приближается к народной.
   Гораздо слабее стихотворения Кольцова, писанные общелитературным языком. Это в большинстве случаев подражания Пушкину, Жуковскому, Дельвигу, Козлову и другим поэтам.
   Взгляд на «Думы» Кольцова нельзя считать установившимся. До последнего времени критики обыкновенно ставили их ниже других произведений поэта; работы А. Волынского [52 - А. Волынский. «Борьба за идеализм». СПб., 1909.] и В. Ярмерштедта [53 - В. Ярмерштедт. «Миросозерцание кружка Станкевича и поэзия Кольцова. Из истории литературно-философского движения в России», 1893.] выдвигают их значение.
   А. Волынский настаивает на связи «Дум» с другими стихотворениями Кольцова. Он указывает на то, что в песнях Кольцова заметны «проблески религиозности», свет которой «струится в каждой строке дум». «Религиозность была в натуре Кольцова, была естественным свойством его характера, его всегда глубоких чувств, его непреходящей тоски по «небесной родине». Со стихотворениями о природе и песнями о любви эти «Думы» связаны органически. В них тот же общий взгляд, то же благородство понимания, но только в более откровенных, ясных выражениях» [54 - Цит. по: А. Волынский «Борьба за идеализм». СПб., 1909, с. 108–109.]. Во всяком случае, «Думы» свидетельствуют о серьезных запросах, волновавших умного и чуткого, но мало образованного человека.