Р. Н. Галиахметов, Н. С. Дуреева
Философский анализ стандартов естественности российских и зарубежных обществ монография

Введение

   Актуальность монографии обусловлена целым рядом причин, связанных как с реалиями жизни современного российского общества, так и состоянием отечественной конфликтологии.
   К первой категории причин относится высокий уровень конфликтности социальных процессов российского общества. Одной из самых опасных тенденций современного развития России остается рост количества, остроты и деструктивности социальных конфликтов во всех сферах общества. Это объясняется тем, что начиная с 90-х годов ХХ века практически все стороны жизнедеятельности российского общества подверглись коренному переустройству. Основными причинами социальной напряженности в российском обществе по-прежнему остаются проблемы социального и экономического характера. Появление новых форм собственности и нового характера трудовых отношений способствовало значительному росту числа правовых и трудовых конфликтов. Управляющие предприятий тратят до четверти и более своего рабочего времени на урегулирование различного рода конфликтов и их последствий. Эта цифра увеличивается до 30 % для руководителей низшего звена.
   В ряде регионов России в результате деидеологизации и утраты традиционных нравственных ориентиров социальное недовольство населения приобретает экстремистскую, националистическую и религиозную окраску. Имеет место латентная эскалация национального и конфессионального противостояния. Как показывают события последних лет, межнациональные конфликты, сталкивая группы населения, провоцируют дезинтеграционные процессы, усиливают тенденции к сепаратизму. Важными причинами, обусловливающими актуальность исследования данной темы, являются общее состояние отечественной конфликтологии в целом, необходимость разработки методологии социально-философского анализа конфликта. В современных условиях российскому обществу не хватает методологических, фундаментальных и прикладных знаний об источниках, закономерностях возникновения, развития и завершения конфликтов, а также о наиболее приемлемых и адекватных способах их предупреждения и конструктивного разрешения. Однако в российской конфликтологии на сегодняшний день некоторые вопросы остаются нерешенными, так как число эмпирических исследований разного рода конфликтов в ней явно превышает количество социально-философских работ, направленных на создание общей теории конфликта. Только около 30 % диссертаций, защищенных по проблеме конфликтов с 1991 по 2005 год, были чисто теоретического плана, остальные 70 % работ имели прикладной характер. И лишь недавно стали появляться социально-философские аналитические работы, направленные на создание общей теории конфликта (А. Я. Анцупов, С. Л. Прошанов Российская конфликтология. Аналитический обзор 607 диссертаций. ХХ век. – М.: ЮНИТИ, 2004. С. 33).
   В российской конфликтологии по-прежнему остается неизученной роль национально-культурных факторов, традиций, идентичности социальных стандартов и их влияния на процесс разрешения конфликтов. Конфликтологи, активно изучающие способы разрешения конфликтов, не учитывают национальные и социально-культурные идентичности, которые определяют специфику как протекания, так и завершения конфликта. В результате сегодня в России заимствуются и применяются на практике созданные на Западе модели и способы разрешения конфликтов, которые в российских условиях далеко не всегда продуктивны и не дают ожидаемого эффекта. В связи с этим разработка и исследование отечественной традиции разрешения конфликтов, идентичной модели мира российского общества, становятся крайне актуальными.
   Применение методологического подхода, сформулированного в работах Н. М. Чуринова, к общей теории конфликта высветило новые, ранее неизученные её аспекты. Стало ясно, что выявление характерных для российской культуры стандартов социального поведения в конфликтной ситуации и способов ее успешного разрешения возможно в соответствии с определенной философской методологией – диалектической или метафизической, включающей в себя актуальную модель мира и соответствующую теорию познания репрезентации. Данный методологический подход социально-философского анализа конфликта имеет важное практическое значение и недостаточно разработан в современной конфликтологии.
   Конфликты как социальное явление, причины его возникновения и способы разрешения традиционно разрабатывается в западноевропейской науке. Социальным конфликтам посвящено много трудов известных европейских философов, социологов, политологов и психологов. Так, с точки зрения деления общества на классы или социальные группы, имеющие неравный доступ к материальным и социальным ресурсам, конфликт изучали К. Маркс, Ф. Энгельс, М. Вебер.
   В рамках социал-дарвинизма (Г. Спенсер) конфликт изучался как проявление всеобщего биологического закона борьбы за выживание. Это направление дало импульс для целой серии исследований этнических конфликтов и причин их возникновения (Л. Гумплович, У. Самнер, Д. Мацумото, М. Бруэр и Д. Кэмбелл).
   (В.А. Светлов. Введение в единую теорию анализа и разрешения конфликтов. Учебное пособие. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009).
   Впервые позитивные функции конфликта были исследованы в работах Г. Зиммеля. Среди последователей функционализма Г. Зиммеля были те, кто относился к конфликту как к социальной аномалии в жизни общества (Т. Парсонс, Р. Мертон), и тех, кто продолжал изучать позитивные функции конфликта (Л. Козер, Р. Дарендорф, К. Боулдинг). В рамках последнего направления были созданы системные теории конфликта, изучающие его как закономерное явление социальной жизни и оказывающие позитивное влияние на процесс развития общества. В работах западноевропейской социологии и политологии впервые появились разработки технологий урегулирования и разрешения конфликтов. Это было сделано в работах Р. Дарендорфа, Д. Аптера, Е. Нордлинжера, Дж. Бертона.
   В психологии ХХ века было создано множество теорий конфликтов, которые объясняли их возникновение и разрешение с точки зрения особенностей личности и проблем межличностных отношений. Это психоаналитическая (З. Фрейд, А. Адлер, К. Хорни, Э. Фромм, К. Г. Юнг); социотропная (У. Мак-Дугалл, С. Сигеле и др.), этологическая (К. Лоренц, Н. Тинберген), теория групповой динамики (К. Левин; Д. Креч, Л. Линдслей), фрустрационно-агрессивная (Л. Берковитц, Д. Доллард, Н. Миллер), поведенческая (А. Басс, А. Бандура, Р. Сирс); социометрическая (Д. Морено, Г. Гурвич, Э. Дженигс, С. Додд), интеракционистская (Д. Мид, Т. Шибутани, Д. Шпигель), теоретико-игровая (М. Дойч), теория организационных систем (Р. Блейк, Дж. Мутон), теория и практика переговорного процесса (Р. Фишер, Д. Прюитт, Д. Рубин, У. Юри).
   Отечественная конфликтология в силу объективных причин все еще проходит период становления. Однако необходимо отметить, что в течение всего ХХ века российские исследователи обращались к проблеме конфликтов. Первая волна таких исследований относится к 1920-м годам, когда отечественные социологи изучали забастовки, стачки, бунты, погромы, мятежи, характерные для этого времени (Я. Л. Юделевский, П. А. Сорокин, С. Звоницкая, М. И. Могилевский, Г. А. Каменецкий, П. Н. Авдеев, Л. Я. Гурин, А. В. Шмульян, А. М. Стопани). С начала 1930-х годов и в последующий период практически никаких исследований отечественными учеными-обществоведами в области социальных конфликтов не проводилось. С середины 1960-х годов до начала 1980-х годов их интерес к конфликтам возобновляется и направляется в основном на изучение трудовых и производственных конфликтов. Существенный вклад в исследование социальных конфликтов в это время внесли В. М. Шепель, Э. Я. Мозговая, Л. А. Семенова, В. О. Храмов, В. И. Поздняков, В. Н. Шаленко, Н. В. Малярова, Е. С. Дружинин, Л. А. Нечипоренко, Ф. М. Бородкин, Н. М. Коряк, В. Н. Ковалев и другие. В конце 1980-х годов большой вклад в развитие конфликтологии внес В. А. Светлов. С 1992 года началось становление российской конфликтологии. Это проявилось в резком увеличении количества работ российских исследователей, посвященных анализу явления конфликта, формированию понятийной базы конфликтологии, методологии анализа и методов разрешения конфликтов. Это было сделано в работах А. Я. Анцупова, Е. М. Бабосова, С. В. Баклановского, А. В. Дмитриева, А. К. Зайцева, Ю. Г. Запрудского, А. Г. Здравомыслова, Г. И. Козырева, В. А. Семенова, Э. А. Уткина, А. И. Шипилова. Психологическим причинам возникновения конфликтов и способам их разрешения посвящены работы отечественных психологов Е. Н. Богданова, Н. В. Гришиной, А. П. Ешдес, В. Г. Зазыкина, В. В. Ковалева, и др. В последние годы стали появляться работы, направленные на создание единой теории конфликта в отечественной науке, что нашло выражение в трудах С. Л. Прошанова и В. А. Светлова.
   На современном этапе отечественной философии активно разрабатываются методология и анализ стандартов социальности, естественности и соответствующих им теорий познания в трудах Н. М. Чуринова и его научной школы. Эти идеи получили развитие в работах Н. А. Князева, С. Ю. Пискорской, И. А. Пфаненштиля, где изучается влияние стандартов естественности на процессы познания и на организацию социальной жизни.
   Вместе с тем проблема взаимосвязи конфликтов и национально-культурных стандартов жизни общества, в частности стандартов естественности, остается практически неизученной. Все известные работы, затрагивающие проблему стандартов естественности, носят общефилософский характер и не исследуют влияние стандартов естественности на процесс возникновения и разрешения конфликтов в разных культурах. Анализ работ по данной теме показывает актуальность и необходимость социально-философского анализа конфликта и разработки эффективных путей решения, адекватных российскому типу общества и его стандартам.
   Теоретическую базу исследования составили положения классиков западной социологии конфликта: основателя диалектической теории конфликта К. Маркса, создателя конфликтного функционализма – Г. Зиммеля и его последователей – Л. Козера, Р. Дарендорфа, К. Боулдинга, кроме того, работы А. А. Богданова, Э. Ласло, У. Матураны и Ф. Варелы, Н. Н. Моисеева, И. Пригожина, А. А. Самарского и С. П. Курдюмова, Г. Хакена, М. Эйгена, У. Р. Эшби, изучающие принципы развития и самоорганизации живых систем. Особое место в этом ряду занимают труды В. А. Светлова, который на основе принципов самоорганизации систем создал единую теорию конфликта.
   В систему методов, положенных в основу исследования, вошли: историко-описательный, историко-сравнительный, историко-логический методы, библиографический и историографический анализ документальной информации. Также использовались общенаучные методы анализа, синтеза, индукции, дедукции, сравнения и обобщения.

Глава 1
Конфликт и его связь со стандартами естественности жизни общества

1.1. Понятие конфликта как процесса развития системы

   В латинском языке слово «конфликт» (conflictus) означает буквально «столкновение». В русском языке слово «конфликт» стало употребляться с ХIХ века. В классическом Толковом словаре живого великорусского языка Владимира Даля его еще нет. А современный Толковый словарь русского языка С. И. Ожегова не только содержит это слово, но и поясняет его примерами, из которых видно, что в ХХ веке оно имело очень широкую область применения. Здесь слово «конфликт» толкуется как столкновение, серьезное разногласие, спор [93; 287].
   Проблема конфликта стара как мир. О войне и мире, о противоречиях и гармонии в природе и обществе писали китайские философы Конфуций и Лао-Цзы, древнегреческие философы Гераклит Эфесский и Эпикур, христианские богословы Средневековья, Т. Гоббс, Ж.-Ж. Руссо, И. Кант в Новое время. Однако конфликты рассматривались ими лишь в самом общем плане как всеобщее свойство не только социального, но и природного бытия в связи с философскими категориями противоречий и борьбы, добра и зла.
   Представление о конфликте как социальном явлении впервые было сформулировано в работе Адама Смита «Исследования о природе и причинах богатства народов» в 1776 году. В ней была высказана мысль, что в основе конфликта лежат деление общества на классы и экономическое соперничество между ними, которые являются движущей силой развития общества. Эта идея получила свое дальнейшее развитие в работах К. Маркса, Ф. Энгельса и В. Ленина, которые стали основой социально-классовой точки зрения на природу конфликта.
   По К. Марксу [80; 81], конфликты свойственны всем уровням социальной жизни: политике, экономике, культуре. Он считал, что конфликт в обществе происходит из-за разделения людей на различные классы в соответствии с их положением в экономической системе. Причины появления классов экономические: развитие производства, товарного обмена, появление общественного разделения труда и прибавочного продукта, частной собственности и имущественного неравенства людей, разделившего всех на два класса – эксплуататоров и эксплуатируемых.
   Классовая теория усматривает источник конфликта в порочном устройстве самого общества, благодаря которому одни имеют возможность присваивать результаты труда других. Согласно этой точке зрения социальный конфликт воспроизводится обществами с классовой структурой. Конфликтность изначально заложена в таких обществах вследствие неравенства и различия положения социальных классов в системе общественного разделения труда. Главная борьба между ними ведется по поводу производства и отношений собственности. На этой базе утверждается политическая власть (государство) как машина подавления.
   Вся история до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов. Господство частной собственности и присвоение одними группами продуктов труда других групп людей является основой антагонистических общественно-экономических формаций. В коммунистическом обществе, основанном на общественной собственности, исчезнут антагонистические противоречия и конфликты классов. Тем самым будет окончена предыстория человечества и начнется его подлинная история.
   Надо признать, что в марксистской теории общие черты конфликта как феномена социальной жизни не исследовались. Было просто зафиксировано наличие противоречий и борьбы между различными социальными группами в обществе и указаны их причины. Однако изучение общества в этом направлении западноевропейской социальной философией было продолжено.
   Большой вклад в эту работу внес М. Вебер. Он также считал, что общество разделено на группы или слои, отличающиеся своим отношением к власти, собственностью, доходом, образом жизни, престижем и т. д. Все это является причиной возникновения конфликтов между ними.
   Теоретические позиции М. Вебера [20] имеют явно выраженную конфликтную направленность. Его исходная позиция состоит в том, что всякое общество можно понять как состоящее из позитивно и негативно привилегированных статусных групп. Они озабочены прежде всего тем, чтобы сохранить в неизменности или упрочить влияние ныне сложившегося «стиля жизни» путём установления социальной дистанции и исключительности, с одной стороны, и монополизации экономических возможностей – с другой. Чтобы разобраться в стабильности и динамике какого-либо общества, мы должны попытаться понять усилия этих групп в их соотношении с идеями и ценностями, распространёнными в обществе. С точки зрения Вебера, общество – это арена действия борющихся между собой статусных групп, каждая из которых имеет свои собственные экономические интересы, амбиции, понимание мира и других людей.
   Таким образом, в рамках социально-классового подхода конфликт определяется как борьба социальных групп людей за более выгодное экономическое и политическое положение в обществе.
   В это же время, во второй половине ХIХ века, появился социально-биологический подход к явлению конфликта. С этой точки зрения конфликт присущ человеку, как и всем животным. Исследователи этого направления опираются на теорию естественного отбора Ч. Дарвина и из нее выводят идею естественной агрессивности человека вообще. В своей теории биологической эволюции Ч. Дарвин утверждал, что развитие живой природы осуществляется в условиях постоянной борьбы за выживание, что и составляет естественный механизм отбора наиболее приспособленных видов. Вслед за Ч. Дарвином появился социальный дарвинизм как направление, сторонники которого стали объяснять эволюцию общественной жизни биологическими законами естественного отбора.
   Сторонники социал-дарвинизма относились к конфликту как к неизбежному явлению в истории человеческого общества. Для них конфликт – это социальная форма борьбы за существование, стимул и важнейший механизм общественного развития. Борьба за существование обусловлена стихийным стремлением людей к самосохранению и накоплению жизненных ресурсов. Отсюда делается вывод о естественном желании одних рас и народов подчинять себе другие и господствовать над ними, что является верховным законом естественной эволюции. Наиболее общий признак социального дарвинизма – понимание социальной жизни как арены непрерывной и повсеместной борьбы, конфликтов, столкновений между индивидами, группами, обществами, а также социальными движениями, институтами, обычаями, нравами, социальными и культурными типами и т. д.
   Герберт Спенсер [120] стал первым социальным дарвинистом в полном смысле этого слова. Он утверждал, что борьба за выживание, конфликты между индивидами и группами способствуют равновесию в обществе, обеспечивая процесс общественного развития. С позиции социал-дарвинизма общество может быть отождествлено с организмом, и тогда к нему применимы биологические закономерности, включая и борьбу за существование, коей в социуме становится конфликтное взаимодействие.
   Различая два главных типа общества: военный и промышленный, Спенсер видел существенное различие в двух типах борьбы за существование. В первом случае речь идет о военных конфликтах и истреблении или порабощении побежденного победителем, во втором – имеет место промышленная конкуренция, где побеждает сильнейший в отношении усердия, способностей, т. е. в области интеллектуальных и волевых качеств. Такого рода борьба благо для всего общества, а не только для победителя, так как в результате растет интеллектуальный и моральный уровень общества в целом, объем общественного богатства. И, наоборот, альтернативой такого естественного отбора является выживание и процветание слабейших, т. е. людей с низкими интеллектуально-моральными качествами, что ведет к деградации всего общества.
   Другой представитель этой школы, австрийский социолог Людвиг Гумплович, рассматривал общество как совокупность групп людей, беспощадно борющихся между собой за влияние, выживание и господство. Общество развивается строго закономерно, под действием социальных законов. Его главной движущей силой является стремление социальных групп к самосохранению и постоянному повышению своего благополучия. Это стремление, в свою очередь, «приводит к стремлению властвовать над другими социальными группами и их порабощению, – которое при столкновении с подобными же стремлениями других групп приводит к борьбе за власть над другими социальными группами» [32; 215].
   Вся история человеческого развития сплошная борьба социальных групп. Это борьба между ордами (т. е. группами, объединенными физико-антропологическими и этническими признаками), в результате которой возникают государство и нации. Объективные закономерные действия социальных групп ведут к созданию государства. Сначала происходит порабощение одной орды другой, одного племени другим, одной социальной группы другой. Для организации господства над порабощенными создаются соответствующие учреждения. «Каждое государство является совокупностью учреждений, имеющих целью господство одних над другими, и именно меньшинства над большинством. Поэтому государство есть организация господства меньшинства над большинством» [32; 218].
   Таким же путем происходило и образование наций. По мнению Л. Гумпловича, нации образовались не путем собственного роста племени или народности, а путем порабощения многих племен более могучими, иногда объединенными племенами. Поэтому в государственной форме объединения людей, как правило, есть несколько народностей и даже наций.
   Таким образом, борьба между этническими группами (ордами) в дальнейшем сменяется борьбой между государствами. Но внутри государств идет борьба между группами, классами, сословиями, политическими партиями. Следовательно, основным законом социального развития является стремление каждой социальной группы подчинять себе каждую другую социальную группу, встречающуюся на ее пути, стремление к ее порабощению и господству над ней.
   Опираясь на выведенный им «всеобщий высший закон» – закон самосохранения этнических групп, Л. Гумплович доказывал, что если для отношений внутри группы характерны сплоченность, солидарность, высокое уважение к выработанным внутри группы нравственным и эстетическим ценностям, то для отношений между группами, напротив, характерны враждебность, недоверие, взаимное презрение и т. п.
   Таким образом, конфликт для сторонников социально-биологического подхода – это борьба между отдельными людьми, а также между естественными объединениями людей (народами, нациями, расами) за жизненные ресурсы и господство над другими людьми или народами, что обеспечит им наилучшие условия выживание.
   С возникновением на рубеже ХIХ–ХХ веков социологии как конкретной, эмпирической науки появляется потребность и в более детальном, конкретном представлении о конфликте. Поэтому в рамках именно этой науки начинает формироваться собственно теория конфликта, которая получила название функционального подхода к изучению этого явления.
   По праву основателем функциональной теории конфликта считается Георг Зиммель. Конфликты чаще всего определяются им как борьба, спор. Центральным понятием социологии он считает «формы взаимодействия» – одинаковые способы отношений в различных по целям и назначению общественных группах, в каждой из которых обнаруживаются «господство и подчинение, конкуренция, подражание, разделение труда, образование партий, представительство, одновременность сомкнутости внутри и замкнутости извне» [48; 9].
   Г. Зиммель представляет общество как бесчисленное множество взаимодействий. Наиболее важной из них он считает борьбу. История культуры, по его мнению, может быть осмыслена как история конфликтов и примирений, сходств и различий между людьми и социальными группами. При этом большее практическое значение имеют различия.
   Согласно теории Г. Зиммеля, конфликты неизбежны. Их неизбежность заложена в самой природе человека. Один из основных источников возникновения и развития конфликтов – изначально присущая людям агрессивность, «априорный инстинкт борьбы», первичная потребность во враждебности. Формы проявления агрессивности ограничены общественными нормами. Как правило, она канализируется с помощью социальных эталонов и выражается в отстаивании групповых интересов. Не существует бесконфликтных обществ, так как принципиально невозможно устранить исходный конфликт – между формами индивидуализации и социализации, индивидом и культурой.
   Исследовав функции конфликта, Г. Зиммель предложил широко распространенную в настоящее время идею о его позитивном значении при наличии соответствующих условий. В конфликте отражаются два важнейших типа социальных связей: противостояние и объединение. Он пишет, что раскол и борьба влекут за собой много бед, но подобно тому, как космос нуждается в силах притяжения и отталкивания, в любви и ненависти, обществу необходима некая количественная пропорция между гармонией и дисгармонией, ассоциацией и конкуренцией, доброжелательностью и недоброжелательностью. Общество является результатом обоих типов взаимодействия, и оба выполняют позитивную функцию. То, что является негативным и неприятным для изолированных индивидов, может быть полезным для общества в целом.
   Г. Зиммель концентрирует внимание прежде всего на позитивных функциях конфликта, не отрицая его негативных последствий. Основной функцией конфликта следует считать то, что он содействует появлению и укреплению групповой идентичности и поддерживает границы с социальным окружением. Он подчеркивает объединяющие и структурирующие функции борьбы и спора, способствующие как образованию правил и структур регулирования, так и измерению потенциала, выяснению взаимных позиций участников, которые они не определили или определили неверно. В борьбе формируются интересы и определяется степень их единства.
   Многочисленные сторонники Г. Зиммеля разделились на тех, кто признавал позитивную функцию конфликта (диалектический функционализм), и тех, для кого он являлся дисфункцией общественной жизни (структурный функционализм). К последним можно отнести Т. Парсонса и Р. Мертона.
   Структурный функционализм как направление исследования конфликта был сформулирован и обоснован Талкоттом Парсонсом в работе «Структура социального действия», в которой конфликт определяется не как следствие, а как причина дестабилизации общества, социальная аномалия [95]. Поэтому главной задачей становится поддержание бесконфликтного существования общества. Для этого необходимо:
   ● удовлетворение основных биологических и психологических потребностей большей части общества;
   ● эффективная деятельность органов социального контроля, воспитывающих граждан в соответствии с принятыми в данном обществе нормами;
   ● совпадение индивидуальных мотиваций с общественными установками.
   Для поиска способов обеспечения последнего условия Т. Парсонс рассматривает схему действия субъекта. Схема действия, основанная на рациональном понимании субъектом своих собственных интересов, представляется ему недостаточной. Он считает, что кроме индивидуальных целей субъект должен ориентироваться на нормы поведения в обществе.
   Еще один представитель структурного функционализма Р. Мертон [85] также относился к конфликту как к нарушению нормального функционирования общества. Им была предложена теория социальной аномии – социологическая теория причин преступности в современном обществе. Р. Мертон использует в этой теории два основополагающих понятия: «аномия» и «социальная структура общества». При этом первое явление (аномия) выступает как следствие процессов, происходящих в рамках второго явления (социальная структура).
   Французским социологом Э. Дюркгеймом был выдвинут термин «аномия», который означает отсутствие норм в поведении, их недостаточность. Аномия мыслима в двух измерениях. Во-первых, состояние аномии может характеризовать общество, в котором нормативные стандарты поведения, а также существующие в нем убеждения либо серьезно ослаблены, либо отсутствуют, во-вторых, отдельное лицо, если оно социально дезориентировано, находится в состоянии тревоги и переживает чувство изолированности от общества.
   Понятие социальной структуры, по Мертону, не имеет ничего общего с классовой структурой общества (хотя он в ряде случаев говорит о классовой структуре современного американского общества). Для него социальная структура это не социальная, а социально-психологическая, а то и чисто психологическая категория. Образуется социальная структура из двух фаз. Первая состоит из тех существенных целей, которые ставят перед собой социальные группы общества (либо которые ставятся перед ними жизнью). Это так называемые жизненные устремления группы. Вторая – это те средства, которые употребляются в ходе достижения указанных целей для удовлетворения жизненных устремлений социальных групп общества. Сами эти средства, в свою очередь, двояки: их можно подразделить на предписываемые (законные) средства и наиболее эффективные, успешные, ведущие к результату кратчайшим путем. Для концепции Р. Мертона чрезвычайно важно указание на то, что законность и эффективность вовсе не обязательно совпадают применительно к избираемым средствам.
   Господствующее в данном обществе отношение к целям, стоящим перед его членами, и средствам, избираемым для их достижения, может быть неодинаковым. Так, все внимание может быть перенесено на цели, а к характеру средств может допускаться полное пренебрежение и наоборот. Р. Мертон выдвигает здесь свой главный тезис о том, что нарушение равновесия между целями и средствами как фазами социальной структуры служит основанием для возникновения состояния аномии.
   Все виды социального поведения, в том числе и отклоняющегося, в зависимости от того, принимает человек или нет культурные нормы, Р. Мертон делит на пять типов индивидуальной адаптации: конформизм, когда принимаются цели общества и способы их достижения; инновационность, когда принимаются только цели, но не способы их достижения; ритуализм – социальные цели не осмысливаются, а способы их достижения принимаются механически; ретритизм – отрицание и целей, и средств; мятеж, бунт – отказ и от целей, и от средств с одновременной заменой их новыми целями и новыми средствами. Только конформизм является тем типом поведения, который поддерживает социальную стабильность. Все остальные типы порождают конфликты в обществе. Они возникают в том случае, когда в обществе превозносятся определенные символы успеха, а социальная структура ограничивает или полностью устраняет доступ к законным средствам завладения этими символами. Соответственно, совершенствование общественной жизни должно привести к исчезновению конфликта как социального явления.
   К середине ХХ века критика структурного функционализма стала возрастать. Стало ясно, что устранить конфликт из жизни общества невозможно. Это обусловлено его особой ролью и предназначением. Вновь приобрело популярность позитивное отношение к теории конфликта Г. Зим-меля, развитие которой привело к возникновению диалектического функционализма. К этому направлению относят теории Л. Козера, Р. Дарендорфа и К. Боулдинга.
   Классическим произведением современной конфликтологии стала работа Льюиса Козера «Функции социального конфликта» [61]. Он определяет конфликт как процесс, который при определенных условиях может функционировать, чтобы сохранить социальный организм. Под ним он понимает борьбу за ценности и притязания на определенный статус, власть и ресурсы, в которой целями противника являются нейтрализация, нанесение ущерба или устранение соперника.
   Он считал, что в любой социальной системе возникает нарушение равновесия, вызванное напряженностью конфликтных отношений между ее элементами. Однако многие процессы, которые, как обычно считается, разрушают систему (например, насилие, разногласия, конфликты) при определенных условиях укрепляют интеграцию системы, а также ее «приспособляемость» к окружающим условиям.
   На основе сформированных подходов к конфликту Л. Козер развил целое теоретическое направление о его функциях. Он считал, конфликт выполняет интегративные и адаптивные функции в социальной системе. Так же как и Зиммель, Козер полагал, что конфликт содействует сохранению устойчивости и жизненности организации. Конфликт может содействовать более четкому разграничению между группами, способствовать централизации принятия решений, укреплять единство группы, усиливать социальный контроль. «Внутригрупповой конфликт, – пишет он, – может способствовать возникновению единства или восстановлению единства и сплоченности группы… Он дает возможность по-новому отрегулировать нормы и отношения власти внутри группы в соответствии с насущными потребностями ее индивидуальных членов или подгрупп» [61; 179].
   Л. Козер подробно описал, каким образом конфликт сохраняет и восстанавливает интеграцию системы и ее приспособляемость. Нарушение интеграции составных частей социальной системы приводит к вспышкам конфликтов между составными частями, что, в свою очередь, вызывает временную дезинтеграцию системы. Это делает социальную структуру более гибкой, следовательно, усиливает способность системы избавляться при помощи конфликта от грозящих ей в будущем нарушений равновесия. Это приводит к тому, что система обнаруживает высокий уровень приспособляемости к изменяющимся условиям.
   Однако он, подобно своим предшественникам, излагал односторонний подход к анализу этого явления. Он видел только позитивное влияние конфликта на развитие социальных систем и не обращал внимание на разрушительные последствия насильственного, неконструктивного конфликта.
   Если Л. Козер рассматривал разрешение конфликтов как фактор интеграции и стабильности социальных систем, то Р. Дарендорф предлагал совершить галилеевский переворот в мышлении социологов: окончательно отказаться от позитивистской методологии в форме структурно-функционального анализа. Он считал необходимым анализировать системы в состоянии их непрерывного изменения. Эти изменения происходят естественно и постоянно, если только какая-то сила их не задерживает.
   Социальные изменения могут приобретать различные формы, в том числе и конфликтные. Вся общественная жизнь является конфликтом, поскольку она изменчива. В человеческом обществе не существует постоянства, поскольку нет в нем ничего устойчивого. Поэтому именно в конфликте находится творческое ядро всяких сообществ и возможность свободы, а также вызов рациональному овладению и контролю над социальными проблемами.
   Р. Дарендорф [156] определяет социальный конфликт как «любое отношение между элементами, которое можно охарактеризовать через объективные (латентные) или субъективные (явные) противоположности» [121; 141]. При определении конфликта, во-первых, предполагается, что степень осознания противоречия не важна для характеристики отношений как конфликтных. На первом этапе конфликта противоположность может быть как осознанной, так и неосознанной. В ходе самого конфликта люди могут осознавать свои интересы и объединяться в группы с общими целями.
   Во-вторых, определение конфликта не включает в себя в качестве необходимого признака наличие открытой ожесточенной борьбы. Конфликтное взаимодействие имеет широкие границы. В-третьих, каждый конфликт сводится к отношениям двух элементов. Если в конфликте участвуют несколько групп, коалиции восстанавливают его биполярность.
   Общество представляет собой систему конфликтующих групп. Конфликты неизбежны, универсальны. Существует множество разновидностей конфликтов, в том числе внутриличностные, внутригрупповые, межличностные и межгрупповые, на уровне общества в целом, межгосударственные и др. Поэтому правильнее говорить не о разрешении конфликтов, а об их регулировании, поскольку полностью они никогда не исчезают.
   Существенный вклад в завершение формирования конфликтологии в качестве самостоятельной научной дисциплины внес еще один американский социолог – Кеннет Боулдинг. В книге «Конфликт и защита. Общая теория» [152] он попытался, опираясь на имеющиеся достижения в исследовании конфликтов, изложить общую теорию конфликтного взаимодействия.
   Исходной посылкой его концепции было признание того, что конфликтное поведение людей, их постоянная вражда с себе подобными представляют собой естественную для них форму поведения. Однако, высказывая столь пессимистическую оценку человеческой природы, он выражал надежду на то, что, опираясь на человеческий разум и моральные нормы, человека все же можно совершенствовать, смягчая формы конфликтного взаимодействия. Для этого нужно, прежде всего, уяснить общие элементы и образцы развития, присущие всем конфликтам.
   Конфликт определяется Боулдингом как конкурентная ситуация, в которой стороны стремятся занять позицию, не совместимую с желаниями другой стороны. Анализируя природу конфликта, он создает две его модели: статическую и динамическую.
   Статическая модель рассматривает конфликт как специфическую систему, первым элементом которой являются стороны (люди, животные, объекты, теории), а вторым – отношения между этими сторонами.
   Динамическая модель строится на известной современной психологической концепции бихевиоризма, или поведенческой психологии, согласно которой человек ведет себя по принципу «стимул – реакция», постоянно реагируя на импульсы окружающей среды. Динамика конфликта и есть одно из проявлений общих поведенческих реакций человека в условиях противоборства.
   Если возможности животных в конфликтной ситуации ограничены некоторым минимальным числом стереотипов (борьба из-за пищи, территории, места в иерархии), то природа человека столь пластична, что предполагает множество вариантов конфликтных действий. Специфика общественных конфликтов связана с оперированием большими объемами информации, знаков, символов, знаний о мире, себе и других людях. Даже те конфликты, которые на первый взгляд обусловлены только материальными причинами, в действительности имеют много других аспектов, будучи связаны также и с утверждением статуса, роли, престижа и т. п. Этим определяется сложный характер мотивов, вызывающих конфликт, наличие в них не только явных, но и скрытых моментов. Ключ к природе любой ситуации как раз и находится в самосознании сторон, будь то отдельные личности или социальные организации.
   Таким образом, для функционального подхода характерно определение конфликта как состояния противоречия и борьбы отдельных личностей, социальных групп и организаций, которое является неотъемлемым свойством жизни общества. В рамках структурного функционализма это свойство рассматривалось как негативное, разрушающее гармонию социальной жизни, но преодолимое в процессе совершенствования общественной жизни. Диалектический функционализм относился к конфликту как к непреодолимому явлению в жизни людей, но при этом несущему не только негативное, но и позитивное влияние. Впервые в рамках этого направления конфликт стал рассматриваться как способ изменения, развития социальной системы в сторону большей интеграции и адаптации социальных групп и отдельных личностей.
   Большой вклад в изучение явления конфликта в ХХ веке внесла психология. Ведь необходимой стороной социального конфликта являются не только выраженное во вне поведение людей, но и их внутренние установки, ценности, взгляды и чувства, потребности и интересы, т. е. их психология, индивидуальная и корпоративная. Поэтому со временем стало быстро увеличиваться число работ и по этой тематике.
   Родоначальником психологии конфликта, как и всей психологии в целом, считается Зигмунд Фрейд. Исследуя причины разнообразных психических расстройств, он пришел к выводу, что их главным источником является изначально присущий человеческой психике конфликт между сознательным и бессознательным, между смутными, инстинктивными влечениями и требованиями моральных и правовых норм. Именно эта дисгармония человеческой души служит главным источником всех социальных конфликтов.
   В течение всего ХХ века в психологии возникло множество самых разнообразных направлений в исследовании конфликта. Это психоаналитическое (З. Фрейд, А. Адлер, К. Хорни, Э. Фромм, К. Г. Юнг), социотропное (У. Мак-Дугалл, С. Сигеле и др.), этологическое (К. Лоренц, Н. Тинберген), а также теория групповой динамики (К. Левин, Д. Креч, Л. Линдслей), фрустрационно-агрессивное (Л. Берковитц, Д. Доллард, Н. Миллер), поведенческое (А. Басс, А. Бандура, Р. Сирс), социометрическое (Д. Морено, Г. Гурвич, Э. Дженигс, С. Додд), интеракционистское (Д. Мид, Т. Шибутани, Д. Шпигель), теоретико-игровое (М. Дойч) направления, теория организационных систем (Р. Блейк, Дж. Мутон), теория и практика переговорного процесса (Р. Фишер, Д. Прюитт, Д. Рубин, У. Юри).
   Далее приведены несколько определений конфликта наиболее выдающихся западноевропейских психологов ХХ века. Так, для З. Фрейда [133] конфликт – это борьба либидо против культуры общества, его моральных и правовых норм. Для К. Юнга [148] – это борьба биологического против духовного, архетипа против объекта, архетипа против ситуации, природного существа против духа – архетипа. Для А. Адлера – это стремление к превосходству (как компенсация) против комплекса неполноценности [3]. Для Э. Фромма конфликт – это борьба между динамическим взаимодействием врожденных потребностей против давления социальных норм и предписаний [135].
   Несмотря на различия в определении причин конфликта, для всех этих направлений характерно одно понимание самого конфликта как явления. В целом можно сказать, что для психологического подхода к явлению конфликта характерно его понимание как столкновение противоположных мотивов, взглядов, интересов, которые не могут быть удовлетворены одновременно. Испытываемые в подобных ситуациях чувства дискомфорта, тревоги могут стать настолько сильными, что превратятся в источник невроза или стресса. В конфликте могут сталкиваться мотивы и интересы не только разных людей или групп, но и одного человека. Поэтому в психологии конфликт рассматривается не только как межличностное и межгрупповое, но и как внутриличностное явление.
   Отечественная конфликтология как самостоятельная наука существует в России с начала 90-х годов ХХ века. За это время появилось немало интересных работ, посвященных явлению конфликта. Например, это работы А. Я. Анцупова и А. И. Шипилова, Н. В. Гришиной, А. В. Дмитриева, Ю. Г. Запрудского, А. Г. Здравомыслова, Ю. Ф. Лукина и др. Однако поскольку изучали конфликт в нашей стране в основном социологи, то большинство его определений в этих работах носит социологический характер. Их достоинство состоит в том, что авторы выделяют различные необходимые признаки социального конфликта, представленного многообразными формами противоборства между индивидами и социальными общностями, направленными на достижение определенных интересов и целей.
   Далее в качестве примера приведены некоторые из этих определений конфликта.
   «Итак, конфликт – это важнейшая сторона взаимодействия людей в обществе, своего рода клеточка социального бытия, – пишет А. Г. Здравомыслов. – Это форма отношений между потенциальными или актуальными субъектами социального действия, мотивация которых обусловлена противостоящими ценностями и нормами, интересами и потребностями»[47; 96].
   Ю. Г. Запрудский дает следующее определение конфликта: «Социальный конфликт – это явное или скрытое состояние противоборства объективно расходящихся интересов, целей и тенденций развития социальных объектов, прямое и косвенное столкновение социальных сил на почве противодействия существующему общественному порядку, особая форма исторического движения к новому социальному единству» [4; 54].
   «Под социальным конфликтом обычно понимается тот вид противостояния, – пишет А. В. Дмитриев, – при котором стороны стремятся захватить территорию либо ресурсы, угрожают оппозиционным индивидам или группам, их собственности или культуре таким образом, что борьба принимает форму атаки или обороны» [40; 54].
   «Конфликт … – наиболее деструктивный способ развития и завершения значимых противоречий, возникающих в процессе социального взаимодействия, а также борьба подструктур личности», – уточняют А. Я. Анцупов и А. И. Шипилов [9; 158].
   «Конфликт выступает как биполярное явление – противостояние двух начал, – дает определение того явления Н. В. Гришина, – проявляющее себя в активности сторон, направленной на преодоление противоречия, причем стороны конфликта представлены активным субъектом (субъектами)» [30; 17].
   «Что такое конфликт? – спрашивает Ю. Ф. Лукин. – Конфликт – это латинское conflictus, т. е. столкновение. Это и противоборство, и способ разрешения возникающих противоречий, и эмоционально окрашенный процесс социального взаимодействия» [75; 101].
   Несмотря на большое количество определений конфликта в отечественной науке, все они не отличаются особым разнообразием. Можно сказать, что все они рассматривают конфликт как определенное качество взаимодействия между людьми, которое выражается в противоборстве между ними. Такими сторонами взаимодействия могут выступать индивиды, социальные группы, общности и государства. В том случае, когда противоборство сторон осуществляется на уровне отдельного индивида, такими сторонами выступают различные мотивы личности, составляющие ее внутреннюю структуру. В любом конфликте люди преследуют те или иные цели и борются за утверждение своих интересов и эта борьба сопровождается, как правило, негативными эмоциями.
   Если объединить названные признаки конфликта в единое целое, то можно дать следующее определение: конфликт есть качество взаимодействия между людьми (или элементами внутренней структуры личности), выражающееся в противоборстве сторон ради достижения своих интересов и целей.
   В этой связи весьма интересной представляется точка зрения В. А. Светлова [105; 106; 107], который отказывается от такого традиционного понимания конфликта и рассматривает это явление с точки зрения теории самоорганизации систем, приобретающей все большую популярность, как в естественных, так и в социальных науках.
   Самоорганизация – в самом общем понимании означает самодвижение, самоструктурирование, самодетерминацию природных, естественных систем и процессов. В настоящее время к теориям самоорганизации относят тектологию А. А. Богданова [15], общую теорию систем У. Р. Эшби [147], синергетику Г. Хакена [136; 137; 138], теорию диссипативных структур И. Пригожина [98; 99; 100], универсальный эволюционизм Н. Н. Моисеева [87], автопоэзис У. Матураны и Ф. Варелы [82], теорию гиперцикла М. Эйгена [145; 146], единую трансдисциплинарную теорию Э. Ласло [68], теорию самоорганизации А. А. Самарского и С. П. Курдюмова [60; 61] и др. Комбинации различных идей и подходов к концепции самоорганизации формируют ядро так называемых наук о жизни (life sciences), которое известно и как теория сложности (science of complexity).
   Согласно теории самоорганизации, все существующее во Вселенной, включая ее саму, представляет собой системы различной степени сложности. Все эти системы, существующие в естественной природе, обладают общими, универсальными свойствами и едиными законами развития. К таким свойствам можно отнести:
   ● открытость, т. е. система обменивается со средой веществом, энергией или информацией;
   ● корпоративность, т. е. процессы, происходящие в ней, являются кооперативными, действия ее компонентов согласованы друг с другом;
   ● динамичность, т.е. находится в процессе движения, изменения;
   ● удалённость от состояния равновесия.
   Фундаментальным принципом самоорганизации служит возникновение нового порядка и усложнение систем через флуктуации (случайные отклонения) состояний их элементов и подсистем. Такие флуктуации обычно подавляются во всех динамически стабильных и адаптивных системах за счёт отрицательных обратных связей, обеспечивающих сохранение структуры и близкого к равновесию состояния системы. Но в более сложных открытых системах, благодаря притоку энергии извне и усилению неравновесности, отклонения со временем возрастают, накапливаются, вызывают эффект коллективного поведения элементов и подсистем и в конце концов приводят к «расшатыванию» прежнего порядка. Это относительно кратковременное хаотическое состояние системы приводит либо к разрушению прежней структуры, либо к возникновению нового порядка. Поскольку флуктуации носят случайный характер, то появление любых новаций в мире (эволюций, революций, катастроф) обусловлено действием суммы случайных факторов. Самоорганизация имеет своим исходом образование через этап хаоса нового порядка или новых структур.
   С точки зрения этой общей теории систем и законов их развития В. А. Светлов рассматривает явление конфликта. «Понятие системы – исходный пункт анализа конфликтов по одной единственной причине: конфликт вне взаимодействия систем невозможен. Все свойства конфликтов определяются в терминах свойств систем» [107; 28]. Все социальные группы и объединения, которые периодически вступают в состояние конфликта, а также отдельную личность необходимо рассматривать как систему, так как все они обладают главным системным качеством – способностью к самосохранению и самовоспроизведению.
   Как и все системы, они могут пребывать в состоянии стабильного сосуществования друг с другом или в процессе перехода из одного стабильного состояния в другое. «Соединение систем может иметь три различных формы – синергизм, антагонизм и конфликт. Из них синергизм и антагонизм как специфические формы бесконфликтного состояния и поведения систем вместе противоположны конфликту» [107; 11].
   Таким образом, к стабильным состояниям сосуществования систем В. А. Светлов относит синергизм и антагонизм. О синергизме в отношениях систем можно говорить в том случае, если усиление (ослабление) активности одной системы становится причиной усиления (ослабления) активности другой системы.
   Причем, как отмечает В. А. Светлов, антагонизм не является синонимом состояния конфликта. Антагонизм систем – это стабильное состояние, которое способствует усилению синергизма элементов внутри этих систем. «Если синергизм объединяет системы в одну общую и однородную систему, антагонизм также объединяет их в одну общую систему, но разделяя при этом их все на два (и только два) полюса (коалиции) таким образом, что элементы (системы) каждой из которых связаны друг с другом прямо пропорциональными, но с членами противоположной коалиции – обратно пропорциональными связями. Результатом развития антагонизма становится усиление одной из коалиций и ослабление другой вплоть до ее полного уничтожения» [107; 12]. Можно привести много примеров этому явлению в жизни, как природы, так и общества. Племена, народы, социальные группы достигают наибольшей степени сплоченности именно тогда, когда есть другое племя, народ или группа, от которых они себя отличают и с которыми находятся в состоянии противостояния.
   Синергизм и антагонизм – это такие стратегии поведения системы, которые характеризуются высокой степенью инерции, устойчивости и продолжительности существования. Однако эти стратегии не гарантируют выживание системы в изменяющихся условиях. «Рано или поздно любая система в силу внутренних и внешних ограничений на свой синергетический или антагонистический рост оказывается неспособной к адекватному ответу на внутренний и/или внешний вызов и в ней возникает особое состояние, называемое конфликтом. Конфликт – состояние взаимного подавления, торможения активностей элементов системы, возникновение которого провоцируется внешними и внутренними ограничениями» [107; 15].
   Таким образом, конфликт в терминах теории самоорганизации можно назвать «точкой бифуркации» или активным, спонтанным и достаточно быстрым процессом изменения отношений между системами или между элементами одной системы, в результате которого произойдет либо полная дезорганизация этих отношений, либо возникнет их новая, более продуктивная форма. «Конфликт выполняет две стратегические функции, – пишут по этому поводу В. А. Светлов. – Он служит симптомом потери эффективности системы вследствие достижения определенных ограничений, и он же, будучи продуктом системы, одновременно становится источником особого побуждения, драйва, необходимого для выхода системы из состояния самоподавления и тем самым поиска разрешения конфликта. Выражая эффект самоограничения активности элементов системы и вызванную этим ее потребность в инновациях, конфликт становится источником корректирующего поведения системы, спонтанного создания новых форм ее самоорганизации и адаптации. В реализации указанных функций следует видеть важнейшее эволюционное значение конфликта» [107; 16].
   Выводы
   Системный подход к пониманию явления конфликта является современным, обоснованным и продуктивным.
   Конфликт – процесс изменения отношений между элементами системы или между системами, в результате которого происходит либо полное разрушение этих отношений, либо кардинальная их перестройка, способствующая лучшему выживанию системы в окружающей среде.
   Структура конфликта с точки зрения системного подхода выглядит следующим образом:
   1) элементы системы – социальные группы, отдельные люди, а также отдельные аспекты личности человека, которые могут вступить между собой в конфликт;
   2) отношения между элементами системы, которые могут иметь позитивный или негативный характер. Отношения – представления участников конфликта о себе и противнике, их оценка друг друга, ожидания, эмоциональные реакции, а также действия, которые они предпринимают в отношении другой стороны;
   3) среда или более общая система, частью которой является система, находящаяся в состоянии конфликта. Эта среда оказывает влияние на конфликтующие стороны, причем часто оно является одной из причин конфликта. К влиянию среды относятся как природные факторы (ограничение жизненных ресурсов, территории, изменение климатических условий и т. д.), так и социальные (войны, смена политического строя, неэффективная экономика и т. д.).
   Функции конфликта имеют двойственный характер. Конфликт сопровождается целой серией деструктивных влияний на личность или группу. Это и чувство психологического дискомфорта и состояние депрессии или, наоборот, агрессия, нарушение нормальной коммуникации между членами группы, разрушение прежних ценностей, снижение уровня групповой сплоченности и т. д. Однако с точки зрения системного подхода уместно рассматривать все это как признаки временного состояния системы, находящейся в процессе серьезных и быстрых изменений. В долгосрочной перспективе конфликт всегда выполняет конструктивную функцию, так как способствует эволюционному развитию социальных организмов. Возникновение конфликта – симптом неэффективности работы системы и одновременно побуждение системы к изменению и повышению эффективности своего существования.

1.2. Философский анализ причин конфликта

   С самого начала возникновения философских, социологических и психологических теорий конфликта их авторы пытались решить вопрос, почему возникают конфликты. Целесообразно сохранить логику предыдущего параграфа и обозначить причины конфликтов с точки зрения сложившихся на сегодняшний день подходов к пониманию этого явления социальной жизни.
   Первый, социально-классовый подход к пониманию явления конфликта четко обозначил его социальные причины, коренящиеся в социальной структуре общества. К. Маркс, родоначальник этого подхода, констатирует тот факт, что общество разделено на классы, имеющие разный доступ к жизненным ресурсам, причем одни классы эксплуатируют труд других классов. Однако К. Маркс полагал, что такое положение обусловлено объективными факторами организации процесса производства материальных благ в обществе: развитием производительных сил и сложившейся формой производственных отношений. Главным источником социального конфликта является противоречие между уровнем производительных сил и характером производственных отношений. Их несоответствие на определенном этапе превращает производственные отношения в тормоз для развития производительных сил. Возникает конфликт между теми социальными группами, которые заинтересованы в сохранении старых производственных отношений, и теми, кто стремится к их изменению. Решение содержится в социальной революции. В «Критике политической экономии» К. Маркс пишет: «За пределами известного пункта развитие производительных сил становится для капитала преградой…. Достигая этого пункта, капитал, т. е. наемный труд, вступает в такое же отношение к развитию общественного богатства и производительных сил, в каком оказались цеховой строй, крепостничество, рабство, и как оковы сбрасывается с необходимостью…. Возрастающее несоответствие между производительным развитием общества и его наличными производственными отношениями находит себе выражение в резких противоречиях, кризисах, судорогах» [81; 63]. Любая социальная революция есть высший этап развития классовой борьбы.
   Многие ученые и мыслители ХIХ–ХХ веков, приняв некоторые постулаты К. Маркса, увидели в его концепции абсолютизацию экономических отношений в качестве главной причины конфликта между классами. Например, М. Вебер полагал, что возникновение конфликтов не сводится только к различиям бедности и богатства. Он вводит более широкие понятия – «социальный статус» и «социальная страта». Социальный статус – реальные притязания на позитивные или негативные привилегии в отношении социального престижа, если он основывается на одном или большем количестве следующих критериев: а) образ жизни, б) формальное образование, заключающееся в практическом или теоретическом обучении и усвоении соответствующего образа жизни, в) престиж рождения и профессии. …
   Социальная страта – это множество людей внутри большой группы, обладающих определенным видом и уровнем престижа, полученного благодаря своей позиции, а также возможности достичь особого рода монополии» [21; 182].
   Именно стремление повысить статус или сохранить свое прежнее положение, которое гарантирует определенный уровень благополучия, является источником конфликтов между группами. «Любое общество, где страты занимают важное место, в огромной степени контролируется условными (конвенциальными) правилами поведения. Они создаются экономически иррациональными условиями потребления и препятствуют развитию свободного рынка благодаря монополистическому присвоению и ограничению свободного перемещения экономических способностей индивидов» [21; 183.].
   С точки зрения Р. Дарендорфа, специфика социальных конфликтов также заключается в их обусловленности социальной структурой, а именно структурой социальных позиций и ролей, делением на правящих и управляемых в «императивно координированных ассоциациях», под которыми понимаются любые формы асимметричного распределения власти: государство, фирма, церковь, политическая партия, футбольный клуб и др. «Социальные конфликты вырастают из структуры обществ, являющихся союзами господства и имеющих тенденцию к постоянно кристаллизуемым столкновениям между организованными сторонами» [37; 143].
   Р. Дарендорф именно классы считал конфликтующими социальными группами, которые определяются на основании участия в господстве или исключении из него. Он утверждал также, что классовый конфликт определяется характером власти. Конфликт, по его мнению, вызывается обычно не экономическими отношениями между руководителями и подчиненными. Скорее его главной причиной является власть одних над другими. Не только власть предпринимателей над рабочими создает основу для конфликта; последний может возникнуть в любой организации (в больнице, военном батальоне, университете), где вообще существуют управляющие и подчиненные. Автор знаменитого труда «Общественные классы и классовый конфликт в индустриальном обществе» использовал многие теоретические положения К. Маркса для вывода о существовании объективных (скрытых) и осознанных (открытых) интересов. Классы, по его мнению, появляются лишь тогда, когда скрытые интересы становятся открытыми.
   Л. Козер также обращал внимание на зависимость конфликтов от социальной структуры. В социальной структуре любого типа, считает он, всегда имеется повод для конфликтной ситуации, поскольку время от времени в ней вспыхивает конкуренция отдельных индивидов или подгрупп по поводу дефицитных ресурсов, позиций престижа или отношений власти. Рассматривая причины конфликтов, Козер приходит к выводу, что они коренятся в таких условиях, когда существующей системе распределения дефицитных ресурсов начинают отказывать в законности. Это проявляется через снижение:
   ● возможности открыто выражать недовольство;
   ● уровня минимальной взаимной лояльности, необходимой для сохранения целостности системы;
   ● уровня допускаемой в системе мобильности;
   ● а также через увеличение обнищания и ограничений неимущих слоев общества [61].
   Таким образом, к социальным причинам конфликтов необходимо отнести противоречие интересов социальных групп или отдельных людей по поводу их доступа к жизненным ресурсам, от которого зависит уровень их материального благосостояния. Экономические и политические причины конфликтов являются следствием наличия этих противоречий. Желая изменить свой жизненный уровень, социальные группы и отдельные люди вступают в борьбу за собственность, денежные потоки, новые источники ресурсов (территории, полезные ископаемые, воду, лес и т. д.).
   Борьба за власть непосредственно связана с достижением этих целей. Эмпирическим выражением властных позиций являются государственные и негосударственные должности и позиции, позволяющие контролировать распределение ресурсов на основе права распоряжения, определять доступ к потокам значимой информации, участвовать в принятии решений. Поэтому обладание властью всегда является средством достижения вышеобозначенных экономических целей, а борьба за власть предшествует установлению экономического господства той или иной социальной группы.
   Борьба за изменение своего экономического положения часто выражается в борьбе за престиж. Реальным воплощением престижа являются известность и популярность личности, ее репутация и авторитет, сила влияния на принятие решений, демонстрируемое уважение к данному человеку и его потенциал. Богатство и власть как бы аккумулируются в престиже. Ни то, ни другое не может сохранить свое влияние, не получив поддержки со стороны общественного мнения. Поэтому борьба за власть и богатство может начинаться с конфликтов по поводу престижа – создания репутации или, наоборот, дискредитации той или иной персоны или группы людей в глазах общественного мнения.
   Таким образом, борьба за собственность, богатство и власть является следствием разделения общества на социальные группы, имеющие неравный доступ к жизненным ресурсам. Этот уровень причин возникновения конфликтов был, прежде всего, обозначен в философии и социологии. Однако более глубокие исследования явления конфликта показали, что нельзя сводить его возникновение только к борьбе за лучшие условия жизни.
   Социал-дарвинизм конца ХIХ века заложил основы для рассмотрения причин конфликтов с несколько иной точки зрения. Очевидно, что человечество разделено на группы не только по социально-классовому признаку. Все люди принадлежат к таким естественным группам, как расы, нации и народности, которые отличаются друг от друга биологическими и культурными признаками, обусловленными природными условиями жизни людей и их общей историей. Этот комплекс причин конфликтов называется национально-культурным.
   Родоначальником рассмотрения причин конфликтов с точки зрения расовой и национальной принадлежности людей был Людвиг Гумплович [33; 34]. Признавая, что всемирная история – это борьба рас за существование, он выводит сущность расовых различий не из природных, а из культурных закономерностей. Источники конфликта следует искать не только в природе человека, но и в социальных феноменах различных по своему типу культур. Отсюда и сам конфликт может приобретать разную окраску – от жесточайшей резни до парламентских дебатов, соответствуя особым потребностям конкретных культурных форм жизни.
   В работе «Расовая борьба» (1883) Л. Гумплович ввел понятие «этноцентризм», впоследствии вошедшее в понятийный аппарат современной социологии и политологии. Он определял этноцентризм как мотивы, исходя из которых каждый народ верит, что занимает самое высокое место не только среди современных народов и наций, но и в сравнении со всеми народами исторического пошлого.
   При объяснении источников этноцентризма и конфликтности между этногруппами он исходил из гипотезы полигенизма, предполагающей происхождение человека от множества биологически независимых друг от друга приматов, что обусловило первоначальное образование разнородных этнических групп. Родство и различие по крови находит соответствующее выражение в психике: в бессознательных чувствах взаимного тяготения сородичей и привязанности к своим, непримиримости и ненависти к чужакам. Сфера бессознательного сообщает этногруппам стихийные импульсы к самосохранению и увеличению собственного благосостояния и, как следствие, стремление к подчинению себе других групп и господству над ними. Из их взаимодействия, носящего, главным образом, характер непримиримой борьбы, и складывается всемирно-исторический процесс развития общества.
   В 1906 году термин «этноцентризм» используется У. Самнером в работе «Народные обычаи» [163]. Анализируя особенности внутри– и межгрупповых отношений в первобытных обществах, Самнер отмечал, что этноцентризм, проявляясь в чувстве превосходства над другими народами и завышенной оценке собственной группы, неизбежно порождает негативное отношение к чужим группам, что приводит к отчуждению, неприязни и враждебности в межгрупповых отношениях. С точки зрения Самнера, этноцентризм является универсальным, единственно возможным механизмом межэтнического взаимодействия: отношениям внутри группы изначально придается дух сотрудничества, солидарности и консолидации, а неизбежным атрибутом отношений с представителями чужих, внешних групп выступают проявления враждебности, неприятия, презрения, подозрительности и конкуренции.
   Американские психологи М. Бруэр и Д. Кэмпбелл [153] выделили основные показатели этноцентризма:
   ● восприятие элементов своей культуры (норм, ролей и ценностей) как естественных и правильных, а элементов других культур как неестественных и неправильных;
   ● рассмотрение обычаев своей группы в качестве универсальных;
   ● представление о том, что для человека естественно сотрудничать с членами своей группы, оказывать им помощь, предпочитать свою группу, гордиться ею и не доверять и даже враждовать с членами других групп.
   Последний из выделенных Бруэром и Кэмпбеллом критериев свидетельствует об этноцентризме индивида. Что касается первых двух, то некоторые этноцентричные люди признают, что другие культуры обладают своими ценностями, нормами и обычаями, но низшими в сравнении с традициями «их» культуры. Однако встречается и более наивная форма абсолютного этноцентризма, когда его носители убеждены, что их традиции и обычаи универсальны для всех людей на Земле.
   Однако в современной науке этноцентризм уже не рассматривается как универсальный конфликтогенный фактор. Отношения между представителями разных этнических групп могут носить характер взаимной толерантности и уважения при сохраняющейся тенденции более благоприятствовать собственной группе. В связи с этим понятие «этноцентризм» все реже используется для обозначения предубежденности и негативного отношения к иноэтническим группам и рассматривается прежде всего как тенденция предпочтения своей этногруппы и ее представителей другой. Возникло даже разделение этноцентризма на три вида:
   ● гибкий этноцентризм изначально не несет в себе враждебного отношения к другим группам и может сочетаться с терпимым отношением к межгрупповым различиям. Сравнение своей и чужих групп в этом случае происходит в форме сопоставления – миролюбивой нетождественности, по терминологии советского историка и психолога Б. Ф. Поршнева [97];
   ● противопоставление – межэтническое сравнение предполагает, по меньшей мере, предвзятость по отношению к другим группам. Индикатором такого сравнения являются полярные образы, когда члены этнической группы приписывают себе только позитивные качества, а чужакам – только негативные;
   ● воинственный этноцентризм выражается в ненависти, недоверии, страхе и обвинении других групп за собственные неудачи.
   Перерастание этноцентризма из своей толерантной формы в воинственную зависит не столько от особенностей самого этноса, сколько от возникновения угрозы разрушения привычного образа жизни, материальной и духовной культуры и т. п. Это вызывает противодействие со стороны этнической общности или ее отдельного представителя, так как отказ от привычных ценностей порождает чувство второсортности. Этническая группа или отдельный представитель этноса могут чувствовать себя дискриминированными как по духовным показателям (притесняют религию, ограничивают возможности использования языка, не уважают обычаи и традиции), так и по социально-политическим (бедность населения, ограниченный доступ к принятию решений). Все это с большой вероятностью может стать причиной конфликта, потому что этническая группа будет стремиться изменить свой статус. «Если возникает социальная ситуация, – пишут Анцупов А. Я. и Шипилов А. И. – обусловленная несовпадением интересов и целей отдельных этнических групп в рамках единого этнического пространства или этнической группы, с одной стороны, и государства – с другой, выражающаяся в стремлении этнической группы изменить свое положение в отношениях с другими этническими группами и государством, то возникает этнический конфликт» [8; 468].
   Таким образом, к национально-культурным причинам конфликта относятся различия культур разных этнических групп: религий, мировоззрений, языка, традиций, стереотипов поведения, сложившегося образа жизни и отношений друг с другом и представителями других групп. К этим же различиям относится и разный уровень этноцентризма, обусловленный разной историей того или иного народа и его сложившимися отношениями с другими народами. Однако надо отметить, что все эти различия становятся причинами возникновения конфликта только в том случае, если появляется угроза для выживания этноса, обеспечения его жизненно важными ресурсами, сохранения его территориальной и культурной целостности.
   Следующим крупным блоком причин являются социально-психологические:
   ● рост напряжения в отношениях между отдельной личностью и обществом, вызываемый противоречиями между потребностями личности и способами их удовлетворения, предлагаемыми обществом (концепция депривации);
   ● нарушение нормальной межличностной и межгрупповой коммуникации.
   В русле концепции депривации объясняли причины конфликта многие классики социологии и психологии. Например, уже Г. Зиммель писал, что источником социальных конфликтов служит противоречие между формами общественной жизни и индивидами, составляющими общество. Во-первых, общество «приобретает своих собственных носителей и органы, которые как чужая отдельному лицу сторона предъявляют ему свои требования для немедленного исполнения» [49; 52]. Формы социализации, образуемые индивидами для удовлетворения своих потребностей, затем создают угрозу единству личности. Этот конфликт Зиммель называет «социологической трагедией».
   Во-вторых, то, что сам человек рассматривает себя как общественное существо, часто ставит его во враждебное отношение к импульсам и интересам Я, лежащим вне общественной сферы. Индивид, стремясь к самоопределению и развитию своих способностей, независимо от потребности в них общества, вступает в противоречие с общественными требованиями, согласно которым он должен использовать силы на выполнение определенной функции. «Конфликт между обществом и отдельной личностью развертывается в самом индивиде в виде борьбы его сущностных элементов» [49; 53], то есть интересов, лежащих в рамках выполняемой общественной деятельности и вне их, в виде противоречия между внутренними импульсами и внешними силами. Формы социализации могут создавать угрозу личности, блокируя ее творческую энергию и заставляя наперекор собственной воле принимать логику культурных форм.
   Питирим Сорокин, рассматривая вопрос о причинах социальных конфликтов и революций, пишет: «Для наступления революции необходимо сильное «ущемление» самых важных инстинктов…. Ущемление у небольшой части общества существует всегда и ведет к единичным нарушениям порядка, носящим название «преступление». Когда же это ущемление становится массовым, оно ведет к массовому нарушению и низвержению порядка» [117; 311]. «Если потребность питания значительной части населения… ущемляется голодом, то налицо оказывается одна из причин волнений и революций. Если рефлексы индивидуального самосохранения ущемляются произвольными казнями, массовыми убийствами или кровавой войной, то налицо другая причина революций» [117; 309].
   Среди подавленных инстинктов, потребностей и рефлексов, которые вызывают социальное напряжение, взрыв и конфликт, П. Сорокин выявляет помимо перечисленных выше потребности коллективного самосохранения (семьи, религиозной секты, партии), в жилище, одежде и свободе, половой рефлекс, инстинкт самовыражения и интерес к соревновательности, творческой работе, приобретению разнообразного опыта. Многомерная неудовлетворенность потребностей и интересов, депривация значительных масс населения составляет, по Сорокину, главный источник революционных потрясений в обществе. Предотвращение революции, развитие общества по пути реформирования возможно тогда, когда власть предержащие отслеживают меру удовлетворения потребностей различных социальных слоев и находят средства для их компенсации, когда они не допускают кричащих антагонизмов в мере развития и удовлетворения потребностей, поддерживая социальное неравенство на уровне социальной нормы.
   З. Фрейд [134] также считал, что отношения между отдельной личностью и окружающей его культурной средой являются очень напряженными. Это обусловлено противоречием между базовыми инстинктами человека и культурными нормами, ограничивающими их, лежащим в основе психики каждого индивида. Между бессознательным Оно, содержанием которого являются инстинкты, и сознанием Я, в котором заключено знание норм поведения в обществе, существует постоянное напряжение, так как сознание ограничивает проявление и удовлетворение человеком инстинкта размножения.
   Однако, как указывал Фрейд, совершенно не обязательно, что данное напряжение перерастет в явный конфликт между личностью и обществом. В человеке постоянно происходит разрядка внутрипсихического напряжения. Эта разрядка может происходить двумя способами: посредством нормального полового общения или в процессе социальной активности.
   В начале ХХ века были популярны представления о том, что человек подобен животному и поэтому ему присущи инстинкты агрессивности, стадности, самоутверждения и т. п. Агрессия – постоянное состояние любого живого существа, в том числе, и человека, что и служит главной причиной конфликтов в человеческом обществе [74; 78; 125]. В середине и во второй половине прошлого века большее распространение получают теории, выделяющие социальные причины возникновения напряжения в отношениях индивида и общества, например нарушение равновесия в отношениях между индивидом и средой, произошедшее в результате неблагоприятного стиля деятельности лидера группы, нереалистичных мотивов поведения и т. д. [69; 70].
   Во второй половине ХХ века группа психологов Йельского университета (США) во главе с Д. Доллардом [4] предложила фрустрационно-агрессивную теорию возникновения конфликта. В этой теории интегрированы биологическая причина конфликтов – агрессивность индивида и социальная – фрустрация. Агрессия всегда следует за фрустрацией, а случаи агрессивного поведения обычно предполагают существование фрустрации. Эта теория стала основой концепции депривации, которая утвердилась сегодня в социальных науках.
   Депривация – это состояние фрустрации, вызванное явным расхождением между ожиданиями и возможностями их удовлетворения. Изменение уровня депривации зависит от того, в каком соотношении находятся ожидания, с одной стороны, и возможности их удовлетворения – с другой. Рост депривации может происходить, во-первых, при уменьшении возможностей уже сформировавшихся запросов. Ожидания многих в таких условиях определяются скромной формулой сохранения статус-кво: «лишь бы хуже не стало». Во-вторых, возможна ситуация, когда ожидания, запросы растут значительно быстрее, чем возможности их удовлетворения. Тогда также наблюдается усиление депривации, а следовательно, и вероятности возникновения конфликта.
   Сохранение стабильного уровня депривации или даже снижение его возможно либо при уменьшении уровня притязаний (ожиданий) при неизменном масштабе удовлетворения потребностей, либо при более быстром росте удовлетворения запросов по сравнению с ожиданиями. Это ведет, согласно этой концепции, к созданию психологических условий, способствующих стабилизации морально-психологической атмосферы в обществе, ослаблению напряженности.
   И наоборот, усиление депривации порождает агрессивные реакции на фрустрацию. Реакция на фрустрацию воплощается в выступлениях, направленных против источников разочарования, подлинных или придуманных виновников бедственного положения. «Она может реализоваться в поисках козлов отпущения, – пишет Е. Вятр, – которыми в одних случаях становятся национальные меньшинства, в других – лица, получающие несправедливо много за свой труд (в зависимости от ситуации это могут быть торговцы, кооператоры, частные предприниматели, «вообще начальники», ученые и т. д.), в третьих – органы власти и управления, функционеры и лидеры правящей партии. Иными словами, усиление депривации способствует росту социальной напряженности, возникновению открытых социальных, политических и этнических конфликтов» [24; 307].
   Как уже было отмечено, к социально-психологическим причинам конфликтов также относят проблемы, возникающие в процессе межличностной и межгрупповой коммуникации. Так, А. Я. Анцупов и А. И. Шипи-лов в «Словаре конфликтолога» [9] к этой категории причин относят: значительные потери и искажения информации в процессе межличностной и межгрупповой коммуникации; неправильное понимание людьми друг друга; несбалансированное ролевое взаимодействие двух людей; непонимание людьми того, что при обсуждении проблемы, особенно сложной, несовпадение позиций часто может быть вызвано не принципиальным расхождением во взглядах на одно и то же, а подходом к проблеме с различных сторон; выбор людьми различных способов оценки результатов деятельности и личности друг друга; напряженные межличностные отношения, сложившиеся между людьми в ходе предшествующего взаимодействия… К ним относятся также внутригрупповой фаворитизм, т. е. предпочтение членов своей группы представителям других социальных групп; присущий человеку конкурентный характер взаимодействия с другими людьми и группами; ограниченные способности человека к децентрации, т. е. изменению собственной позиции в результате сопоставления ее с позициями других людей и т. д.
   Если попытаться обобщить все эти причины, то можно сказать, что все проблемы во взаимоотношениях между личностями или группами сводятся к тому, что люди склонны оценивать ситуацию со своей позиции или точки зрения. Также сложно понять другого, а без понимания невозможно установить гармоничное общение и взаимодействие, что, кстати, тоже приводит к повышению напряжения в отношениях с окружающей социальной средой.
   Таким образом, под социально-психологическими причинами конфликта понимается несоответствие между желаниями и потребностями человека и возможностями их удовлетворения в социально-культурной среде, а также ожиданиями в отношении других людей и их реальным поведением, вызывающим психическое напряжение индивида и повышающее уровень его агрессивности в отношениях с обществом.
   Анализ межгрупповых и межличностных конфликтов показал, что есть еще один уровень причин возникновения конфликтов, обусловленный особенностями индивидуальности людей. Эти причины получили название личностные.
   К личностным причинам конфликта относят:
   ● психологическую несовместимость типов личности;
   ● индивидуально-психологические особенности, затрудняющие нормальное общение и взаимодействие людей.
   Психологами давно признан тот факт, что люди разделены на различные психологические типы личности, которые отличаются разным темпераментом, чертами характера, особенностями проявления эмоций, установками и ценностями, манерой поведения. Эти различия бывают порой столь существенны, что даже простое общение между такими разными людьми становится чрезвычайно затруднительным. Кроме того, у каждого типа личности есть чрезмерно выраженные черты, которые при столкновении с другим типом личности легко становятся причиной конфликта.
   Типологию чрезмерно выраженных черт личности или «акцентуации характера» дал К. Леонгард [71]. Из этой типологии хорошо видно, что конфликт практически неизбежен, если демонстративный тип личности, склонный активно общаться и демонстрировать себя, вступит во взаимодействие с тревожно-боязливым типом, неуверенным в себе и низкоконтактным. То же самое можно ожидать от столкновения гипертимического типа, активного, предприимчивого, не переносящего жесткую дисциплину и монотонную работу, с педантичным типом, не терпящим нарушения порядка, или дистимическим типом, медлительным, необщительным и молчаливым. И таких вариантов потенциально конфликтных взаимодействий может быть множество.
   Кроме особенностей типа личности психологи выделяют ряд индивидуально-психологических особенностей, затрудняющих нормальное взаимодействие людей. К ним относят:
   ● субъективную оценку поведения партнера как недопустимого.
   В процессе взаимодействия у человека существует определенный диапазон вариантов ожидаемого поведения со стороны партнера – желательное, допустимое, нежелательное, недопустимое. Если поведение партнера оценивается как недопустимое, возникает конфликт. В конкретной ситуации человек должен понимать или чувствовать, какое поведение с его стороны партнер может посчитать недопустимым, и учитывать это в начале взаимодействия;
   ● низкую конфликтоустойчивость. Человек не обладает достаточной психологической устойчивостью к отрицательному воздействию на психику стрессовых факторов социального взаимодействия;
   ● плохо развитую способность к эмпатии, т. е. пониманию эмоционального состояния другого человека, сопереживанию и сочувствию;
   ● неадекватный уровень притязаний. Завышенная самооценка обычно вызывает негативную реакцию со стороны окружающих; следствием заниженной самооценки являются повышенная тревожность, неуверенность в своих силах, стремление избежать ответственности и т. д.
   Можно сказать, что личностные причины конфликтов обусловлены различием психологических особенностей людей: темпераментов, мышления и выражения чувств, ценностей, установок и манеры поведения. Поскольку люди несовершенны, они далеко не всегда гармонично проявляют себя в отношениях с окружающими. Неумение понять и принять другого человека, нежелание учесть его ценности и интересы, склонность к проявлению эгоистичности часто становятся причинами конфликтов с другими людьми.
   Итак, был сделан обзор понимания причин конфликтов с точки зрения отношений между социальными и этническими группами, отдельным индивидом и обществом, между отдельными личностями. Целесообразно теперь рассмотреть возникновение конфликта с системной точки зрения, то есть общих законов существования и развития систем.
   В предыдущем параграфе был сделан вывод, что конфликт – это процесс изменения отношений между элементами системы или между системами, обусловленный необходимостью выживания системы в окружающей среде и приспособления к новым условиям. В связи с этим необходимо рассмотреть причины, приводящие к началу этого процесса.
   Все, о чем говорилось ранее, – общество в целом, социальная или этническая группа, трудовой коллектив, семья, отношения между двумя людьми и даже психика человека, – представляет собой систему, а именно «множество взаимодействующих элементов (систем более низкого уровня), общей целью активности которых является самовоспроизведение (самосохранение) ее главного качества» [107, 29]. Чтобы выжить, системы вступают со своим окружением в разнообразные связи, которые можно свести к двум принципиально возможным видам – положительным и отрицательным.
   Положительная связь – это связь, прямо пропорционально усиливающая или ослабляющая отношения между элементами. Например, увеличение температуры атмосферного воздуха повышает испарение воды в водоемах и, наоборот, понижение температуры воздуха уменьшает величину испаряющейся воды. Положительная связь способствует объединению взаимодействующих элементов системы или систем и уменьшению различий между ними.
   Отрицательная связь – это связь, обратно пропорционально усиливающая или ослабляющая отношения между элементами. Например, усиление (ослабление) иммунной системы ослабляет (усиливает) воздействие болезнетворных микроорганизмов. Отрицательная связь способствует разъединению взаимодействующих элементов или систем и усилению различий между ними. Чем сильнее такая связь, тем более разнородны системы.
   В синергетике давно признан тот факт, что положительные и отрицательные связи дополняют друг друга. Действие одних только положительных или одних только отрицательных связей приводит к разрушению системы. В первом случае системы потеряют свое отличие друг от друга, что приведет к их исчезновению; во втором – системы полностью разорвут связи друг с другом, перестанут взаимодействовать, что также приведет их к гибели. Только баланс между положительными и отрицательными связями обеспечивает нормальное функционирование и развитие систем.
   «Положительный и отрицательный виды связи являются дополнительными по отношению друг к другу. Ни один из них не существует без своей противоположности, необходимо порождая ее своим же собственным существованием. Ни одна положительная связь в живой природе, такая как любовь, милосердие, альтруизм и тому подобные чувства, сопутствующие процессу объединения индивидов в «своих» и сопровождающие его, не существует без некоторой границы – логической, эмоциональной и физической, отделяющей «своих» от «чужих», и тем самым без негативного отношения «своих» к «чужим» как естественному пределу своего действия. Точно так же ни одна отрицательная связь не существует без ограничивающей ее положительной связи: всякое разъединение на одном полюсе порождает объединение на другом» [107; 32].
   Взаимодействие систем в природе может быть только взаимно направленным, что обеспечивает ее бесконечное развитие и предотвращает вырождение. Поэтому все прямые связи в природе дополняются обратными связями. «Самым важным понятием, – отмечает крупнейший специалист в области системного анализа Дж. Форрестер, – при выяснении структуры системы является идея, что все изменения обусловливаются петлями обратной связи. Петля обратной связи – это замкнутая цепочка взаимодействия, которая связывает исходное действие с его результатом, изменяющим характеристики окружающих условий, которые, в свою очередь, являются «информацией», вызывающей дальнейшие изменения. Мы часто рассматриваем причину и следствие односторонне. Мы говорим, что действие А вызывает результат В. Но такое понимание неполно. Результат В представляет новое состояние системы, изменения которой в будущем повлияют на действие А». [130; 34].
   Обратные связи также бывают положительными и отрицательными. Петля положительной обратной связи образуется тогда, когда система достигает полезного с точки зрения ее выживания результата. В этом случае происходят поддержка, подкрепление выбранного способа поведения, что усиливает устойчивость поведения системы в избранном направлении. Поэтому этот вид обратной связи называют законом самоорганизации (самосохранения) системы. Надо отметить, что положительная обратная связь может устанавливаться с помощью подтверждения не только позитивного (взаимовыгодного) отношения элементов, но и негативного (невыгодного). Принципиально важно в этом случае, чтобы знаки отношений между элементами были одинаковыми (только позитивными или только негативными).
   Отрицательная обратная связь между элементами возникает в том случае, если система не достигает полезного для себя результата. Каждая такая связь побуждает систему к торможению, коррекции или полному уничтожению того способа поведения, который не оправдал себя. Поэтому отрицательные обратные связи называют законом самоторможения, саморегуляции или самодезорганизации активности системы. Для отрицательных обратных связей характерна разнородность характера отношений между элементами системы. Например, элемент А относится к элементу В позитивно, а В относится к А негативно. Это говорит о том, что равновесие в отношениях между элементами нарушено, система функционирует нестабильно, и это будет порождать изменения отношений между этими элементами.
   Таким образом, можно сказать, что положительные обратные связи характеризуют стабильное, бесконфликтное состояние системы, а отрицательные – нестабильное, конфликтное состояние. Однако, как справедливо отмечает В. А. Светлов, конфликт может возникать не только тогда, когда отношения между элементами системы становятся разнородными по содержанию. Конфликтное состояние может быть вызвано и разной степенью интенсивности отношений одного и того же содержания, например, когда в семье младшего ребенка любят больше, чем старшего. В данном случае дестабилизация семьи как системы вызвана разной интенсивностью проявления любви родителей к детям.
   В связи с этим В. А. Светлов расширяет понятие конфликта и рассматривает его как дисбаланс внутренних и/или внешних отношений системы, под которым понимается асимметричность этих отношений по направлению, качеству, знаку или степени интенсивности модальности. «Дисбаланс между собственными элементами системы, прежде всего ее причинными переменными, и между системой и внешней средой – основные эволюционно значимые разновидности конфликта. В первом случае говорят о внутреннем конфликте, во втором – о внешнем конфликте. Однако в действительности все внешние конфликты представляют проявление внутренних конфликтов как своих существенных причин. Наблюдаемая неустойчивость поведения системы однозначно свидетельствует о наличии внутреннего конфликта, тормозящего или парализующего ее нормальную внутреннюю и внешнюю активность. Но не только внутренние конфликты влияют на внешние. Последние, возникнув, начинают оказывать обратное влияние на формирование внутренних конфликтов, усиливая или ослабляя их, или делая и то и другое одновременно. В результате возникает порочный круг, который иногда невозможно разорвать. Так, человек с низкой самооценкой – типичным показателем внутриличностного конфликта – может специально искать или создавать ситуации для подтверждения чувства «собственного ничтожества», испытывая облегчение и одновременно усиливающееся страдание оттого, что созданная или спровоцированная им самим очередная конфликтная ситуации снова подтверждает его «худшие опасения» [107; 40–41].
   Выводы
   К системным причинам возникновения конфликта необходимо отнести нарушение баланса в отношениях между элементами системы или между системой и внешней средой. С этой точки зрения всё, о чем говорилось ранее, является примерами проявления этого дисбаланса:
   ● нарушение баланса доступа к жизненно важным ресурсам порождает конфликты между социальными группами;
   ● нарушение баланса в проявлении своей культуры и этнического своеобразия порождает конфликты между этническими группами;
   ● нарушение баланса между потребностями, желаниями и инстинктами отдельного человека и нормами и требования социальной среды порождает конфликт между личностью и обществом;
   ● нарушение баланса между целями, ценностями, мотивами, манерой поведения и т. д. отдельных людей порождает конфликт между ними.
   С системной точки зрения динамика конфликта будет выглядеть следующим образом:
   ● первая стадия – латентная (предконфликтная ситуация). На этой стадии начинают действовать причины конфликта, что приводит к росту числа отрицательных обратных связей в системе и их преобладанию над положительными связями (или к другим видам асимметрии положительных обратных связей). Баланс в отношениях между элементами системы или системы с внешней средой постепенно нарушается; функционирование системы становится все более нестабильным. Несмотря на все более частые сбои в отношениях, элементы системы (участники конфликта) еще не осознают назревающий конфликт и продолжают действовать «по старинке», не пытаясь что-то изменить, чем только усугубляют ситуацию;
   ● вторая стадия – открытый конфликт. Баланс в отношениях полностью нарушен. Система переживает состояние коллапса, полной дестабилизации своей деятельности. Элементы системы (участники конфликта) осознают произошедшие изменения и возникшие противоречия. Происходит смещение эмоциональной окраски в их отношениях друг к другу в сторону темного спектра. Возникают такие негативные чувства, как неприязнь, ненависть и т. п. Возрастает степень психической напряженности до уровня стрессовой ситуации. Вся совокупность действий участников конфликта на его открытой стадии характеризуется термином «эскалация», под которым понимаются интенсификация борьбы, нарастание разрушительных действий сторон друг против друга. На этой стадии элементы системы сталкиваются с реальностью возникшего дисбаланса, осознают его и эмоционально переживают его последствия, но пока еще не знают, что надо делать, чтобы исправить положение;
   ● третья стадия – разрешение конфликта. Это стадия восстановления баланса отношений и, как следствие, нормальной жизнедеятельности системы. Элементы системы (участники конфликта) начинают понимать, что надо что-то изменить в их отношениях друг с другом, и предпринимают для этого конкретные шаги. Если им удается установить новый, приемлемый для всех баланс отношений, то система восстанавливает свою стабильную жизнедеятельность. Если же этого сделать не удается, то связи между элементами все больше распадаются, и система в конце концов полностью разрушается. Исчезновение системы можно тоже рассматривать как способ разрешения конфликта. В этом случае связи между элементами являются настолько неэффективными, а сами элементы настолько неспособны установить сбалансированные отношения друг с другом, что более целесообразным для них является разрушение старой системы и установление связей с новыми элементами. Исчезновение старой системы всегда сопровождается образованием новой, которая более эффективно обеспечивает жизнь и развитие своих элементов.
   Таким образом, весь процесс протекания конфликта можно назвать процессом изменения взаимосвязей между элементами системы или системой и внешней средой, начинающимся с нарушения их сбалансированного равновесия и заканчивающимся восстановлением этого равновесия в новых условиях.

1.3. Конфликт и стандарты естественности жизни общества

   Понятие «стандарт естественности» слабо разработано в современной научной литературе. Оно используется некоторыми отечественными исследователями [96; 140] для характеристики культурных различий между западным и российским типом цивилизации. Причем это понятие рассматривается ими в основном в гносеологическом плане как стандарты, лежащие в основе методологии научного познания, связанные «со спецификой объективации «естественного состояния» человека и человечества, которое служит предпосылкой понимания естественного состояния природы» [96; 15].
   Из системного подхода к пониманию конфликта, как было сказано в предыдущем параграфе, следует, что основной причиной возникновения конфликтных ситуаций является нарушение баланса в отношениях между элементами системы или системой и внешней средой. Очевидно, что все живые системы и социальные системы в том числе, восстанавливая этот баланс для разрешения конфликта, действуют не произвольно. Как отдельный человек, так и группы людей каждый раз не создают новый способ разрешения конфликта. Они пользуются уже готовыми шаблонами или культурными стандартами, в которых зафиксированы как отношение к конфликту вообще, так и конкретные способы поведения в конфликтных ситуациях. Даже само понимание того, что является основанием для конфликта, а что – нет, может сильно отличаться у людей, принадлежащих к разным культурам.
   Сегодня в общественных науках принято считать, что основной структурой, обусловливающей и регулирующей поведение людей, является их ментальность. Несмотря на обилие определений этого понятия, сегодня в науке не сложилось единого мнения по поводу того, что такое ментальность. В качестве рабочего определения можно взять следующее толкование этого понятия: «Ментальность – совокупность этнокультурных, общественных навыков и духовных установок, стереотипов» [112]. Ментальность как коллективно-личностное образование представляет собой устойчивые духовные ценности, глубинные аксиологические установки, навыки, автоматизмы, латентные привычки, долговременные стереотипы, рассматриваемые в определенных пространственно-временных границах, являющиеся основой поведения, образа жизни и осознанного восприятия тех или иных явлений действительности.
   Общей характерной чертой ментальности в отличие от доктрин и идеологических конструкций, представляющих собой законченные и продуманные системы, является ее открытость, незавершенность, континуаль-ность, диффузная природа, «разлитость» в культуре и обыденном сознании. Ментальность выражает не столько индивидуальные установки каждого из людей, сколько внеличную сторону общественного сознания. Субъектом ментальности является не индивид, а социум. Она проявляется в словесном языке (вербальной культуре общества), языке жестов, в поведении, обычаях, традициях и верованиях.
   На все эти свойства ментальности, обусловливающие ее влияние на поведение больших групп людей, указывали многие отечественные и зарубежные исследователи этого феномена. Например, А. Я. Гуревич так характеризует ментальность: «Ментальность выражает повседневный облик коллективного сознания, не отрефлексированного и не систематизированного посредством целенаправленных умственных усилий мыслителей и теоретиков. Идеи на уровне ментальности – это не порожденные индивидуальным сознанием завершенные в себе духовные концепции, а восприятие такого рода идей определенной социальной средой, восприятие, которое их бессознательно и бесконтрольно видоизменяет, искажает и упрощает… Неосознанность или неполная осознанность – один их важнейших признаков ментальности» [35; 115; 116].
   Франтишк Граус считает, что менталитет – это «общий тонус» долговременных форм поведения и мнений индивидуумов в пределах групп. Менталитет никогда не монолитен, часто противоречив; он образует специфические «вживленные образы», стереотипы мнений и действий. Он проявляется в предрасположенности индивида к определенным типам реакций – собственно, он является их механизмом [84; 79].
   Аналогичную характеристику ментальности дают Вальтер Ламмерс и Юрген Митке. «Люди в пределах некой группы демонстрируют – как в повседневной жизни, так и в экстремальные моменты – более или менее единообразное, сравнительно постоянное отношение к жизненным обстоятельствам, которые являются своего рода «экзистенциональной конституцией истории. Привычки, реакции, решения, суждения, ценности членов групп во многих отношениях единообразны» [53; 82].
   «Менталитет – это самопонимание групп, о нем можно говорить только при исследовании группового поведения… Проявляется же этот групповой менталитет не в заметных поступках и индивидуально окрашенных представлениях, а в повседневном, полуавтоматическом поведении и мышлении. Речь идет о чем-то предшествующем личному сознанию. Объектом изучения, таким образом является тот общий “фон” или “подкладка”, на которой выступает индивидуальное» [53; 86].
   Таким образом, из всех приведенных характеристик ментальности следует, что, во-первых, это понятие правомерно применять только к групповому сознанию. Причем очевидно, что среди всех типов ментальности самым сильным по своему влиянию на поведение человека и самым стабильным во времени является национальная или этническая ментальность.
   Национальной ментальностью называются такие глубинные структуры сознания народа, которые определяют на протяжении длительного времени его этническое или национальное своеобразие. Как правило, черты, характеризующие ментальность того или иного народа, в отличие от идеологических, социально-политических, религиозно-конфессиональных и иных культуротворческих факторов, отличаются большой стабильностью и не изменяются столетиями. Более того, национальный менталитет, даже претерпевая некоторые изменения в ходе истории, все же остается в своей основе постоянным, что позволяет идентифицировать культуру на всем ее историческом пути.
   Во-вторых, ментальность всегда стереотипна, схематична. Она представляет собой набор клише, с помощью которых люди той или иной национальности понимают то, что с ними происходит, оценивают это и реагируют на это своим поведением. По сути, они представляют собой стандарты понимания и действия, сформировавшиеся в ходе истории данного народа и закрепившиеся в его культуре. Усваивая эти стандарты с детских лет, люди используют их в своей жизни автоматически, не задумываясь над тем, почему они думают и поступают именно таким образом.
   Итак, стандарт естественности является одним из таких клише, содержание которого связано с трактовкой естественного состояния природы и человека. Какими свойствами он обладает и для чего используется? Из вышеприведенной характеристики ментальности следует, что стандарт естественности прежде всего должен быть стереотипом. Что это значит?
   В социологии и психологии ХХ века явление стереотипа было изучено достаточно хорошо. Впервые термин «стереотип» был введен в общественные науки в США в 20-е годы ХХ века, когда возникла необходимость изучения и объяснения законов функционирования массового сознания. Основателем концепции стереотипного мышления и поведения стал американский ученый Уолтер Липпман. В своей работе «Общественное мнение» У. Липпман утверждал, что стереотипы – это упорядоченные, схематичные, детерминированные культурой «картинки мира» в голове человека, которые экономят его усилия при восприятии сложных социальных объектов и защищают его ценности, позиции и права [72].
   С тех пор было предложено огромное количество определений социального стереотипа. Так, Т. Шибутани определяет социальный стереотип как «популярное понятие, обозначающее приблизительную группировку людей, с точки зрения какого-то легко различимого признака, поддерживаемое широко распространенными представлениями относительно свойств этих людей»[144; 98].
   Питирим Сорокин, не используя термин «стереотип», считал, что в каждой группе имеется определенный порядок взаимоотношений… Этот официальный групповой шаблон поведения представляет как бы «костяк» группы, на котором дальше выводятся другие, более детальные узоры поведения [116; 21].
   В конце 1950-х годов в западной научной мысли наибольшую популярность получило определение, предложенное американским психологом и социологом Кимбаллом Юнгом. Стереотип понимался им как «ложная классификационная концепция, с которой, как правило, связаны какие-то социальные чувственно-эмоциональные тона сходства и различия, одобрения или осуждения другой группы [11; 12; 13]. После такого взгляда к стереотипам стали относиться как к чему-то заведомо ложному, неверному. Стереотип стал выступать синонимом ошибочной оценки или предвзятого мнения о явлениях или группах. Лишь с возникновением гипотезы О. Клайнберга стало распространяться суждение о наличии в стереотипах некоего «зерна истины» [124; 242].
   В отечественной науке также были предприняты попытки дать определение понятию «стереотип». В.А. Ядов под стереотипом понимал «чувственно окрашенные социальные образы» [149; 25]. И.С. Кон дает такое определение: «Стереотип – это предвзятое, то есть не основанное на свежей непосредственной оценке каждого явления, а выведенное из стандартизированных суждений и ожиданий, мнение о свойствах людей и явлений» [63; 188].
   Важно отметить, что все социальные стереотипы имеют два взаимосвязанных уровня: стереотипы поведения и стереотипы сознания. Стереотип поведения – это устойчивое, регулярно повторяющееся поведение социокультурной группы и принадлежащих к ней индивидов, которое зависит от функционирующей в этой группе ценностно-нормативной системы.
   Стереотип сознания фиксирует идеальные представления ценностно-нормативной системы и выступает основой для формирования стереотипа поведения. Стереотипы сознания создают модели поведения, стереотипы поведения внедряют эти модели в жизнь.
   Несмотря на то, что долгое время в науке к стереотипу относились отрицательно и рассматривали его как ложное мнение, которое формирует ошибочные представления людей о происходящем, деформирует процесс интерпретации и характер межличностного взаимодействия, сегодня признаны его позитивные функции в жизни общества. Без них, при отсутствии исчерпывающей информации о происходящем или наблюдаемом, невозможны были бы ни адекватные оценка, ни прогноз. Во-первых, стереотип позволяет резко сократить время реагирования на изменяющуюся реальность; во-вторых, ускорить процесс познания; в-третьих, предоставить хоть какое-то первичное основание для ориентировки в происходящем. Стереотипы облегчают понимание. Например, чем больше стереотипов в тексте, тем легче он понимается. «Несмотря на упрощение и схематизацию, стереотипы выполняют необходимую и полезную функцию в психологической регуляции процессов межличностного понимания. Это оказывается возможным потому, что в стереотипе объем истинных знаний нередко превышает объем ложных» [50; 107].
   Однако, кроме облегчения процессов понимания и ориентирования в окружающей среде, стереотипы выполняют еще одну очень важную функцию. Они являются основой социальной идентификации человека. По сути, социальная идентичность – это форма самоописания, самопрезентации. Это тот самый ярлычок, который человек навешивает на себя, оценивая свою отнесенность к внешнему миру. Она выступает, наряду с общечеловеческой и личностной идентичностью, в качестве когнитивной структуры, в которой причудливо соединены те связи, отношения, оценки, которые структурируют место данного конкретного индивида в социуме. И среди видов социальной идентичности неизбежно представлены те социальные группы, принадлежность к которым имеет ту или иную ценность для социума – половая (гендерная) идентичность, этническая, профессиональная.
   Д. Мацумото в своей книге «Человек, культура, психология» рассматривает стереотипы как совершенно естественный результат социализации человека и приобщения его к своей культуре. Он пишет: «Наши эмоции, атрибуции и процессы внимания в равной мере сконструированы так, чтобы помочь нам подкрепить культурные знания, которые мы усвоили за многие годы приобщения к культуре и социализации. Даже содержание наших стереотипов, вероятно, служит подкреплению нашего ощущения Я. Утверждая эти стереотипы, мы подкрепляем свою Я-концепцию. Таким образом, стереотипы – это неотъемлемая и важная часть полного набора психологических процессов, которые составляют наше ощущение Я и Я-концепт. Они тесно связаны с нашими эмоциями, ценностями и стержневым «Я» и, как таковые, с трудом поддаются изменениям, стоит нам их приобрести» [83, 122; 123].
   С этой точки зрения, как утверждает Д. Мацумото, все люди этноцентричны, т. к. с необходимостью формируют представление о себе с помощью этнических или национальных стереотипов. «Я определяю этноцентризм как тенденцию оценивать мир с помощью собственных культурных фильтров. Из этого определения и знания того, как мы приобретаем эти фильтры, следует, что буквально каждый человек в мире этноцентричен. То есть каждый усваивает определенную модель поведения и в процессе этого впитывает в себя определенный способ восприятия и интерпретации поведения других людей. Именно подобным образом мы впервые воспринимаем других и интерпретируем их действия, и это является нормальным следствием развития человека в обществе. В этом смысле этноцентризм сам по себе ни плох, ни хорош; он только отражает существующее положение вещей; то, что на всех нас надеты культурные фильтры, когда мы воспринимаем других людей» [83; 104].
   Таким образом, эти культурные фильтры или культурные стандарты, представленные в виде разного рода стереотипов, выполняют функции социализации и адаптации человека, прежде всего, к своей национальной культуре. Это обусловлено тем, что они являются квинтэссенцией опыта данного народа, отработанными в многовековой истории моделями понимания и поведения, которые уже доказали свою успешность. Поэтому они закрепляются в культуре и транслируются ей от поколения к поколению.
   Итак, на основании знаний о стереотипе, что можно сказать о стандарте естественности?
   Во-первых, стандарт естественности является стереотипом сознания или понимания, порождающим соответственно ряд стереотипов поведения.
   Во-вторых, поскольку это стереотип понимания, то стандарт естественности должен представлять упрощенное, схематичное представление о естественном состоянии природы и человека и о месте и роли в нем конфликта.
   В-третьих, это схематичное представление должно быть связано с системой ценностей и норм, которые фиксируют позитивное или негативное отношение к естественному состоянию вообще и его конфликтности в частности, а также формулируют нормы поведения в конфликтной ситуации.
   В-четвертых, стандарт естественности должен рассматриваться как один из культурных стандартов, сформировавшихся в ходе многовековой истории народа и «сфокусировавших» его наиболее удачный опыт в отношении конфликтов.
   На основании выше сделанных выводов целесообразно ответить на следующие вопросы:
   1) каковы источники упрощенных представлений о естественном состоянии природы и человека;
   2) какова роль стандарта естественности в процессе разрешения конфликтной ситуации?
   Итак, обратившись к истории культуры любого народа, можно увидеть два её взаимосвязанных уровня:
   ● уровень интеллектуальной элиты народа, которая оставляет в качестве результата своей деятельности философские, литературные, научные и религиозно-нравственные произведения;
   ● уровень народных масс, которые также оставляют в культуре результат своей деятельности, но не в виде законченных, рационально осмысленных и вербально выраженных произведений, а в виде жизненного опыта, верований, традиций и обычаев, передающихся от поколения к поколению.
   Эти два уровня национальной культуры, с одной стороны, взаимозависимы. Они взаимообогащают друг друга, так как элита обращается за опытом к народной культуре, а последняя, в свою очередь, «усваивает» и «перерабатывает» результаты деятельности интеллектуальной элиты.
   С другой стороны, они отличаются друг от друга средствами выражения своих знаний и опыта. Интеллектуальная элита выражает результаты своего познания рационально и создает систему понятий. Для понятия характерны жесткая определенность, как смысловая, так и словесная, и рациональная обоснованность. Понятие является результатом работы логического ума, поэтому оно не учитывает эмоции, ассоциации и другие нелогические процессы сознания человека.
   Народная культура гораздо менее логична. Она фиксирует жизненный опыт народа, приобретенный во всем богатстве жизненных проявлений человека. Именно в ее недрах формируется национальная ментальность, которая состоит не из жестко определенных понятий, а из системы смыслов или концептов.
   Понятие «концепт» сегодня очень популярно в культурологии и во многих других гуманитарных науках. Так, философы выделяют в концепте прежде всего абстрагирующие, универсальные моменты и модели. Социолог может рассуждать о концепте как «габитусе», то есть «системе устойчивых и переносимых диспозиций», «порождающих и организующих практики и представления…» индивидов и социальных групп [19, 17; 18].
   В этнологии концепты представляют собой ключевые компоненты этнической картины мира, составляющие «адаптивную систему народа» [76; 132]. Рассматривая концепты в контексте идей Л. Н. Гумилева, можно сказать, что в них воплощаются «стандарты поведения членов этнической системы, передающиеся путем сигнальной наследственности» [31; 609]. Следовательно, с точки зрения этногенеза концепты можно рассматривать как сигналы наследственности, восходящие к традиции и связанные с адаптацией членов этноса к окружающему миру. Свернутые в сжатую формулу или схему концепты определяют стереотипы поведения.
   «В культурологии под концептом понимается, – пишет в учебном пособии по межкультурной коммуникации В.Г. Зусман, – единица памяти в сфере культуры, интегрирующая информацию из разных областей под своим собственным углом зрения, обладающая смыслом и воздействующая на ментальность и стереотипы поведения членов данного этноса» [52; 51].
   Особенность концепта и отличие от понятия заключаются в том, что его значение не жестко зафиксировано. Оно текуче, подвижно и постоянно изменяется в процессе общения между создателем и потребителем того или иного понятия или представления. «Лишь в диалоге, благодаря действию прямых и обратных связей в системе «культура», концепт становится «генератором» смыслов. В структуре концепта заложены лакуны, свободные позиции, ненасыщенные места, которые заполняются в результате действия обратных связей. Потребитель усваивает, принимает, отрицает продукт культуры. При этом в процессе усвоения в его сознании возникает новый концепт с иной смысловой структурой, ориентированной на ядро концепта, созданного производителем. Однако в ходе коммуникации, в итоге обратной связи пробуждаются воспоминания, представления, ассоциации личного, индивидуального плана» [52; 46]. Таким образом, динамический потенциал концептов состоит в том, что они открыты для постоянных преобразований и изменений. Концепт приводит в смысловое движение «пучок» представлений, понятий, ассоциаций, переживаний, которые сопровождают слово, действие или жест [122; 40].
   Стандарт естественности как стереотип понимания имеет два источника своего формирования:
   1) религиозные, философские и научные взгляды на естественное состояние природы и человека, зафиксированные в трудах интеллектуальной элиты того или иного народа;
   2) комплекс концептов, связанных по своему содержанию с темой естественного состояния природы и человека, свойственный ментальности того или иного народа и зафиксированный в его народном фольклоре, обычаях и традициях (например, концепты «естественное состояние», «совершенный человек», «борьба», «конфликт» и т. д.).
   Перерабатывая информацию, получаемую из этих двух источников, человек создает упрощенные, схематичные представления о том, что естественно для жизни человека и общества, а что – нет, естественно ли состояние борьбы или конфликта и как вести себя в этих случаях. Это обусловлено целым рядом особенностей когнитивных и эмоциональных процессов в психике человека, что делает процесс формирования стереотипов понимания объективным и даже закономерным.
   Эти особенности достаточно хорошо изучены социологами и психологами [63; 72; 77; 83]. Сегодня в науке принято считать, что на формирование стереотипов влияют следующие когнитивные и эмоциональные процессы, свойственные сознанию человека:
   ● избирательное внимание – это процесс, посредством которого мы фильтруем многие из стимулов, бомбардирующих наши органы чувств, тем самым получая более содержательный, ограниченный набор информации, который можем затем обработать. Поскольку наша сенсорная и перцептивная системы обладают ограниченными возможностями, мы должны изыскать способы ограничения количества информации, которую мы фактически получаем и обрабатываем. Этому селективному процессу присущи определенные искажения» [83; 117];
   ● схематизация – нахождение в опыте соответствующей схемы. Схемы – ряд взаимосвязанных мыслей, представлений и социальных установок, дающих возможность быстрого распознания объектов при наличии ограниченных информационных ресурсов. В наиболее общем виде они представляют собой некоторые, основанные на индивидуальном опыте обобщенные представления в отношении объектов и ситуаций, применяемые к их быстрой оценке и прогнозированию возможного развития отношений;
   ● каузальная атрибуция – интерпретация субъектом межличностного восприятия причин и мотивов поведения других людей [67; 25]. В процессе атрибуции происходит приписывание причин поведения и достижений индивидов на основании групповой принадлежности (народу, социальному слою и т. п.). При этом свои успехи объясняются собственными внутренними качествами, а неудачи – внешними обстоятельствами. Напротив, успехи других чаще объясняются внешними факторами, а неудачи – внутренними качествами. Функция атрибуции состоит в защите положительной самооценки самыми разнообразными способами: от завышения своей самооценки до занижения оценки других;
   ● оценка – это процесс, посредством которого мы определяем релевантность стимулов с точки зрения их значения для нашей жизни. На основании процесса оценки у нас возникают эмоциональные реакции, а затем мы принимаем решения, касающиеся адекватных поведенческих откликов [83; 118];
   ● память, особенно семантическая, – особый тип долговременной памяти. Это память на слова и понятия, в ней хранятся правила, абстрактные идеи, общие понятия о мире, представления о других людях. «Семантическая память обычно основывается на обобщениях или образах, связанных с событиями, опытом и усвоенными знаниями. Семантическая память может быть также основана на вербальном знании, передаваемом от одного человека к другому, без какой-либо опоры на фактический опыт или интеракцию с объектом памяти. Она относится к знаниям, которые накоплены за долгий период времени и постоянно модифицируются или подкрепляются, когда индивид имеет дело с родственными фактами, событиями или опытом. Эти свойства семантической памяти делают ее особенно релевантной нашему пониманию стереотипов» [83; 85];
   ● особенности эмоциональной жизни, в частности стремление к вытеснению негативных эмоций, вызванных несоответствием реальных событий ожиданиям, обусловленные собственными культурными фильтрами. Стереотипное, упрощенное понимание того или иного события способствует вытеснению этих эмоций. Но стереотипы поддерживают позитивные эмоции, подкрепляющие собственное ощущение Я;
   ● фрустрация – психическое состояние, возникающее вследствие реальной или воображаемой помехи, препятствующей достижению цели [67; 381]. Блокирование достижения цели часто порождает враждебность, которую люди потом изливают на козлов отпущения и иногда направляют непосредственно на соперничающие с ними группы. В этих случаях происходит образование социальных стереотипов в крайней степени эмоциональности, то есть происходит формирование предрассудков;
   ● конформизм – тенденция человека изменять свое поведение под влиянием других людей таким образом, чтобы оно соответствовало мнениям окружающих, стремление приспособить его к их требованиям [67; 155]. Конформность играет важную роль в принятии людьми социальных стереотипов своей группы. Сформировавшись однажды, стереотип сохраняется преимущественно по инерции. Если он является социально приемлемым, многие люди пойдут по пути наименьшего сопротивления и будут сообразовывать свое поведение с этим стереотипом. Они будут действовать определенным образом в связи с потребностью нравиться и быть принятым в значимой для них группе.
   Таким образом, стандарт естественности как стереотип понимания является результатом «переработки» (упрощения, схематизации и, надо признать, иногда искажения) рациональной системы представлений о естественном состоянии человека, созданной интеллектуальной элитой, и концептуальной системы представлений об этом же, сформировавшейся в народной культуре. Это происходит естественно в сознании каждого человека, так как он просто не в состоянии справиться с огромным количеством информации по этому поводу и в силу обозначенных причин «упрощает дело». Поэтому обнаружить стереотип понимания в чистом виде очень сложно. Если рациональная система представлений отражена в религиозных, философских и научных трудах, концептуальная система – в народном фольклоре и традициях, то стереотипы понимания не зафиксированы нигде. Они находятся непосредственно в сознании людей, и обнаружить их можно только в связи с их действиями, реакцией на что-либо и поведением.
   Какую роль играет стандарт естественности в процессе разрешения конфликтных ситуациях?
   Как уже было сказано ранее, схематичное представление о чем-либо, лежащее в основе стереотипа, обязательно связано с системой ценностей. Она фиксирует определенное отношение к данному явлению и формулирует совокупность норм поведения, предпочтительных в ситуациях, связанных с ним.
   Словарь по психологии определяет ценность как «общественный идеал, как выработанное общественным сознанием… абстрактное представление об атрибутах должного в различных сферах общественной жизни» [104; 442]. Из этого определения видно, что настоящим субъектом ценностного сознания является не отдельный человек в качестве самодостаточной личности, а общество в его конкретных формах проявления (род, племя, группа, класс, нация и т. п.). Это обусловлено тем, что источником возникновения ценностей является социальный опыт. Каждой культуре свойственна своя шкала ценностей – результат условий ее жизни и исторического опыта.
   Отдельный индивид принимает те или иные ценности, свойственные его культуре. Зачем они ему нужны? С помощью ценностей человек производит оценку событий, которая, в свою очередь, становится основой для его дальнейшего поведения. Многие исследователи ценностей считают, что они представляют собой мотивы, побуждающие людей к тому или иному поведению.
   Например, К. Клакхон считает, что ценности – это аспект мотивации, соотносящийся с личными и культурными стандартами, не связанными исключительно с актуальным напряжением или сиюминутной ситуацией [160; 452]. А. В. Петровский и М. Г. Ярошевский полагают, что ценности – это аспект мотивации… Речь идет либо о достаточно абстрактно выраженных концепциях того, что наиболее желательно, эмоционально привлекательно,… либо о столь же глубоко эмоционально предпочитаемом модусе поведения [67; 436; 437]. «Социальные ценности, преломляясь через призму индивидуальной жизнедеятельности, входят в психологическую структуру личности в форме личностных ценностей, являющихся одним из источников мотивации ее поведения» [104; 442]. По мнению Н. Ф. Наумовой, ценности дают основание для выбора из имеющихся вариантов целей и средств, основание для порядка предпочтений, отбора и оценки этих альтернатив; они определяют «границы действия», то есть не только направляют, но и регулируют поведение [89].
   Таким образом, система ценностей задает общую направленность осуществления любых выборов, в том числе и в ситуациях разрешения конфликтов. Определяя, что хорошо, а что плохо, правильно и неправильно, естественно или нет, ценности фиксируют те образцы поведения, на которые надо ориентироваться, и те образцы, в отношении которых этого делать не стоит. Эти зафиксированные и позитивно оцененные образцы и становятся нормами, руководствуясь которыми люди создают модели поведения.
   Стандарт естественности как совокупность представлений о естественном состоянии природы и человека неизбежно порождает систему ценностей и норм поведения. Если естественное состояние трактуется как противоречие интересов, постоянная борьба и война всех против всех, то конфликт будет рассматриваться как позитивная ценность. Борьба и конфликт в этой системе представляют собой средства эволюционного развития природы, человека и общества. Их надо не избегать или устранять, а вводить в определенные культурные рамки с помощью государства, системы законов и т. д.
   Если же естественное состояние трактуется как состояние гармонии человека и природы, а также гармонии интересов людей в обществе, то конфликт будет относиться к разряду негативных ценностей. Борьба интересов рассматривается как искажение нормальных человеческих взаимоотношений, и ее следует преодолевать путем совершенствования как самого человека, так и организации общества.
   Таким образом, стандарты естественности, принятые в разных культурах, будут оказывать существенное влияние на отношение людей к конфликту как таковому, их поведение в конфликтной ситуации и применяемые ими способы разрешения конфликтов. Причем каждая национальная культура сохраняет и транслирует от поколения к поколению именно свой набор ценностей и норм поведения в отношении конфликта. Чем это обусловлено? Для ответа на этот вопрос целесообразно обратиться к системному представлению о конфликте, о котором говорилось в предыдущих параграфах.
   Необходимо вспомнить, что конфликт – процесс изменения отношений между элементами системы или системой и окружающей средой. Конфликт – это точка бифуркации, которая приведет либо к кардинальным изменениям в самой системе, либо к ее исчезновению и возникновению новой системы. При этом важно понимать, что любая живая система стремится, прежде всего, сохранить себя в своем стабильном состоянии. Она делает все возможное, чтобы восстановить баланс между элементами системы или системой и внешней средой в прежних рамках, чтобы не допустить разрушения системы.
   В системе человеческого общества такими стабилизирующими и предохраняющими от разрушения факторами как раз и являются культурные стандарты, системы ценностей и норм поведения. «Социальная проблема ценностей в широких пределах может связываться с нелинейностью, – пишет по этому поводу И. Пригожин. – Ценности – это коды, которые мы используем, чтобы удержать социальную систему на некоторой линии развития, которая выбрана историей. Системы ценностей всегда противостоят дестабилизирующим эффектам флуктуации, которые порождаются самой социальной системой, это и придает процессу в целом черты необратимости и непредсказуемости» [100; 36].
   Эта стабилизирующая роль культурных стандартов и ценностей в жизни общества объясняется, как уже говорилось, тем, что они являются квинтэссенцией исторического опыта жизни народа. Поэтому когда между элементами социальной системы любого уровня нарушается баланс отношений и она входит в состояние конфликта, эти элементы (участники конфликта) начинают использовать усвоенные ими культурные стандарты и ценности в качестве ориентира для восстановления нарушенного равновесия. Как правило, люди, принадлежащие к разным культурам, ориентируются на свои культурные стандарты, так как усваивают их с раннего детства и следуют им бессознательно, автоматически. Поэтому наиболее болезненны и эмоционально насыщенны конфликты, возникающие в результате ущемления ценностей этноса. Каждый этнос защищает свою систему стандартов и ценностей, утверждая, таким образом, значимость и успешность своего культурного опыта.
   Выводы
   Стандарт естественности является культурным стандартом, фиксирующим исторический опыт осознания тем или иным народом естественного состояния человека и роли в этом естественном состоянии борьбы и конфликтов.
   Стандарт естественности бытует в жизни народных масс как стереотип понимания или упрощенное, схематичное представление о том, что естественно для человека, а что – нет, естественно ли для человека состояние конфликта или нет.
   Кроме общего представления о естественности и конфликте стандарт естественности содержит систему ценностей и норм, которая обусловливает ту или иную оценку конфликта и мотивирует человека на определенные виды поведения.
   Стандарт естественности как стереотип понимания довольно сложно зафиксировать, так как люди, его носители, чаще всего его не осознают и используют автоматически. Но поскольку стереотипы понимания всегда порождают стереотипы поведения, то обнаружить стандарт естественности можно по моделям поведения, которые люди используют в конфликтных ситуациях.
   Стандарт естественности как схема или клише понимания берет свои истоки в культурной жизни народа. Таким образом, есть два главных источника представлений о естественном состоянии природы и человека: рациональный процесс познания, осуществляемый интеллектуальной элитой народа, и сохранение жизненного опыта в культурной традиции, осуществляемое народными массами.
   Чтобы определить содержание и характер стандарта естественности, свойственного той или иной национальной культуре, необходимо, во-первых, рассмотреть рациональные представления о естественном состоянии природы и человека, отраженные в религиозных, философских и научных произведениях, относящихся к определенной культурной традиции; во-вторых, выявить концепты «естественное состояние», «борьба», «конфликт» и др., свойственные национальной ментальности данного народа; в-третьих, используя историю данного народа, определить модели поведения, которые применяют его представители для разрешения конфликтных ситуаций.
   Стандарт естественности вместе с другими культурными стандартами осуществляет функцию поддержания стабильности социальной системы. Представления, оценки и нормы поведения, зафиксированные в стандарте естественности данной национальной культуры, будут служить тем параметром, образцом, а может даже, идеалом, на который будут ориентироваться представители этой культуры при разрешении конфликтных ситуаций.

Глава 2
Конфликт и стандарты естественности жизни обществ

2.1. Философский анализ конфликтов в стандартах естественности западных обществ

   В европейской религиозно-философской традиции было сформулировано два основных понятия, связанных с представлениями о естественности: «естественное право» и «естественное состояние». Первым еще в античной философии стало разрабатываться понятие «естественное право». В самой общей и первой по времени формулировке естественное право представляет собой высшее, божественное установление, которое служит мерилом правильности или неправильности не только отдельных человеческих поступков, но и правовых норм государства.
   В более узком смысле о естественном праве можно говорить, только начиная с противопоставления природы как естественного искусственному – человеческому обществу. Такое разделение того, что по природе, и того, что по закону, обычно возводят к софистам. Софисты утверждали существование справедливого по природе и справедливого по закону. Причем справедливое по закону – это то, что соответствует разуму. Впервые эти идеи встречаются у таких древнегреческих философов, как Ликофрон, Антифон, Алкидам и других в V–VI вв. до н.э. Они утверждали, что все люди равны от рождения и имеют одинаковые, обусловленные природой права. Само же государство Ликофрон трактовал как результат общественного договора. Старшие софисты говорили, что законы являются той высшей справедливостью, на которую не может претендовать ни один человек, каким бы мудрым и добродетельным он ни был. Закон есть выражение согласованной «взаимной справедливости» (Протагор), нечто вроде суммы индивидуальных добродетелей, договора граждан или народа. Таким образом, подчеркивался договорной характер происхождения государства и закона.
   Необходимо отметить, что в античной философии сложились разные подходы к естественному праву. Наряду с софистским подходом, который отличал и даже противопоставлял законы природы и законы общества, существовал еще и универсалистский подход, который настаивал на единых мировых законах, действующих как в природе, так и в обществе. Этой точки зрения придерживались Платон, а также школа стоиков. Они считали, что природа, космос управляются внутренним разумным законом. Цицерон называет этот закон вечным, соответствующим разуму, который не изменяется в разных странах и в различные времена. Если человек нарушит этот закон, он тем самым станет отрицать свою собственную природу. А Сенека пишет по этому поводу: «Все, что ты видишь, в чем заключено и божественное, и человеческое, – едино: мы – только члены огромного тела. Природа, из одного и того же нас сотворившая и к одному предназначившая, родила нас братьями. Она вложила в нас взаимную любовь, сделала нас общительными, она установила, что правильно и справедливо… Мы родились, чтобы жить вместе. И сообщество наше подобно своду, который потому и держится, что камни не дают друг другу упасть». [109; 286]. Универсальный этически правовой закон естественен, ибо является принципом сохранения социальности как части мирового целого, в котором только позитивное взаимодействие людей может обеспечить их индивидуальное существование.
   Однако первый подход к пониманию естественного права все же получил большую популярность в европейской культуре. Уже Аристотель, оказавший большое влияние на развитие европейской философии, различал естественное и условное, позитивное право, а также считал, что естественное право должно служить образцом для права условного, которое, в свою очередь, более изменчиво и является результатом деятельности властей и соглашений между людьми. Эта идея верховенства естественного права над законами государства получила свое развитие в современных теориях прав человека, в том числе в концепции правового государства.
   Понятие «естественное состояние» появляется в европейской культурной традиции гораздо позднее. Согласно определению из философской энциклопедии, естественное состояние – это понятие, характеризующее изначальное природное состояние человеческой жизни на Земле до того, как она приняла какие-либо организованные формы [66; 156]. Первая систематическая разработка этого понятия в Европе связана с христианской доктриной римско-католической церкви, в частности, ее учением о первородном грехе.
   Особенности католического богословия в учении о первородном грехе исходят прежде всего из его взгляда на природу человека как таковую, когда она находилась в «состоянии чистой естественности». Это естественное состояние было изначально противоречивым, ибо душа человека, созданная по образу и подобию Божию, устремлялась к Творцу, но вступала в столкновение с низменными побуждениями его физической природы.
   Естественная двойственность природы первых людей преодолевалась особым божественным воздействием, получившем название «благодати первозданной праведности», которая присутствовала в человеке наряду с образом и подобием Божием. Ее воздействие было призвано удерживать его духовную и телесную природу в сопряженном равновесии, не давая развиться изначально заложенной в творении противоречивости природы человека. Райское совершенство человеческой природы не было ее естественным состоянием, оно поддерживалось особым сверхъестественным воздействием «первозданной благодати».
   «Первый человек, – пишет кардинал, иезуит Беллярмин, – утратил первобытную правоту, которою, как бы некою уздою, удерживались страсти… Совершенства первого человека не были внедрены и вложены в его природу в качестве даров естественных; напротив, они были пришиты и приданы ему в качестве даров сверхъестественных, чисто внешним образом» [51; 38].
   Грехопадение лишило природу человека этого укрепляющего воздействия Божественной благодати, и она возвратилась в свое естественное состояние, подверженное борению духа и плоти. Благодать, пребывавшая чуждой природе человека, была изъята из нее, и в этом состоянии человек несет бремя гнева Божия за ее утрату, но само оно является совершенно естественным для его изначально безблагодатной природы.
   Основания для такого представления о первородном грехе были заложены еще блаженным Августином, но своего полного развития оно достигло в эпоху схоластики в трудах Ансельма Кентерберийского и в особенности Иоанна Дунс Скота. Завершил изложение учения о первородном грехе и первозданной праведности декрет Тридентского собора. Эти представления об изначально греховной природе человека пустили глубокие корни в европейской культуре и повлияли даже на нерелигиозную философию Нового времени.
   Дальнейшая эволюция европейских религиозных доктрин также оказала существенное влияние на формирование стандартов естественности. По мнению С. Кара-Мурзы, возникновение протестантизма в Западной Европе во многом способствовало формированию европейского индивидуализма. Он пишет: «На уровне религиозного сознания главное изменение в представлении о человеке на Западе произвела протестантская Реформация в Европе. Она отвергла идею коллективного спасения души, религиозное братство людей. Именно эта идея и соединяла ранее людей в христианстве: все люди – братья во Христе, он за всех нас пошел на крест. На Западе, напротив, появился религиозно обоснованный индивидуализм. Это общество возникло на идее предопределенности. Это значит, что люди изначально не равны, а делятся на меньшинство, избранное к спасению души, и тех, кому предназначено погибнуть в геенне, – отверженных. Вот фундаментальное утверждение кальвинистов (1609): “Хотя и говорят, что Бог послал сына своего для того, чтобы искупить грехи рода человеческого, но не такова была его цель: он хотел спасти от гибели лишь немногих. И я говорю вам, что Бог умер лишь для спасения избранных”» [55; 178].
   Формирование европейской науки в эпоху Возрождения и Новое время еще усилило эти индивидуалистические тенденции. Большую роль в этом сыграли атомистические представления об устройстве мира, зародившиеся еще в античности и реанимированные в XVII веке. «Эти представления, находившиеся в «дремлющем» состоянии в тени интеллектуальной истории, – пишет по этому поводу С. Кара-Мурза, – были выведены на авансцену именно идеологами – прежде всего в лице философа XVII в. Пьера Гассенди, великого реставратора атомизма. Уже затем атомистическая научная программа была развита естествоиспытателями – Бойлем, Гюйгенсом и Ньютоном. Атом, по Гассенди, – неизменное физическое тело, неуязвимое для удара и неспособное испытывать никакого воздействия. Атомы наделены энергией, благодаря которой движутся или постоянно стремятся к движению. Идеологическая потребность в атомизме связана с тенденцией к атомизации общества в XVII–XVIII веках. При возникновении современного общества в результате Реформации, Просвещения и буржуазных революций возникло новое представление о человеке – свободный индивид. Индивид – это перевод на латынь греческого слова «атом», что по-русски означает «неделимый». Человек стал атомом человечества – свободным, неделимым, в непрерывном движении и соударениях. При этом каждый имел в частной собственности свое тело. Оно стало самым исходным, первичным элементом частной собственности, и в обладании ею все были равны» [56; 89; 90]. Таким образом, распространение в Европе протестантизма и развитие науки положили начало формированию представления о людях как равных и независимых друг от друга частицах.
   Системное философское оформление эти идеи получают в XVIIXVIII веках. В это время в европейской философии возрождаются и получают новое развитие идеи естественного права и общественного договора. Этому посвящены труды многих выдающихся мыслителей либерализма и Просвещения – Локка, Гоббса, Монтескье, Руссо, Канта, Джефферсона, Смита, Милля, Бентама и др. Они по существу заложили краеугольные камни современного понимания прав человека: на жизнь, свободу и собственность, сопротивление угнетению и другие естественные императивы и нормы взаимоотношений между людьми и властью. Эта тема раскрыта в трудах двух наиболее крупных теоретиков в области естественного состояния и естественного права – Т. Гоббса и Дж. Локка.
   Т. Гоббс традиционно считается теоретиком природы государственной власти, поэтому его взгляды на естественное состояние и естественные права человека связаны с пониманием природы государства. В его главном труде о государстве «Левиафан» изучение природы государственного состояния человека начинается с простейшего элемента, а таковым, несомненно, является отдельный человек, причем взятый в своей непосредственности и сам по себе. В этом естественном состоянии, считает Гоббс, все люди равны, ибо «природа создала людей равными в отношении физических и умственных способностей» [27; 93].
   Гоббс предвидит возражение о неравенстве людей, но отводит его по двум основаниям. Первое состоит в том, что люди практически в равной степени способны причинить вред друг другу. Там, где один будет действовать посредством личной силы, другой возьмет преимущество хитростью, а третий сможет объединиться с несколькими другими в своей слабости и посредством этого стать сильнее того, кто ранее превосходил его своими физическими способностями. «Даже те, кто способен на самое большее – убить другого, могут лишь то, что равно могут и другие» [26; 288].
   Второй довод относится к тому моменту, когда люди пожелают оставить общественный договор. В этом случае они будут вынуждены признать равенство всех людей, поскольку если даже «природа сделала людей неравными, то равенство все же должно быть допущено, так как люди считают себя равными и вступят в мирный договор не иначе как на равных условиях» [27; 119].
   Итак, люди равны друг другу, но именно это изначальное равенство является истоком всеобщей вражды. Если люди равны, то они в равной степени могут притязать на одни и те же блага; если они равны, то нет естественных оснований для того, чтобы отдать преимущество одному или другому. Таким образом, «три основных причины изначальной вражды заложены в природе человека – соперничество, недоверие и жажда славы» [27; 95]. Следовательно, естественным состоянием будет состояние войны всех против всех, «ибо война есть не только сражение или военное действие, а промежуток времени, в течение которого явно сказывается воля к борьбе путем сражения» [27; 95].
   Естественное состояние вражды не является, однако, свидетельством злой природы человека. Напротив, основная мысль Гоббса в том, что естественное состояние именно как среда человеческого существования такова, что каждый человек – вне зависимости от того, добр он или зол, если только он стремится сохранить свое физическое существование, должен вести себя так, как если бы был врагом по отношению ко всем другим. «…Поскольку мы не в состоянии отличить хороших от дурных, то даже и перед людьми хорошими и скромными постоянно стоит необходимость не доверять другому, быть осторожным, предвосхищая действия другого, подчинять его себе, защищаться любым способом» [26; 279].
   На основании вышесказанного естественное право определяется Гоббсом как «свобода всякого человека использовать собственные силы по своему усмотрению для сохранения своей собственной природы, то есть собственной жизни, и, следовательно, свобода делать все то, что, по его суждению, является наиболее подходящим для этого» [27; 98].
   Естественное состояние лишено справедливости, однако оно не лишено естественных законов, – то есть предписаний разума, которыми «человеку запрещается делать то, что пагубно для его жизни или что лишает его средств к существованию, и пренебрегать тем, что он считает наилучшим средством для сохранения жизни» [27; 98]. Тем самым, естественные законы есть не нормативные явления, относящиеся к сфере непреложно должного, но правила разума, вытекающие из здравых соображений. Они, как и вообще все выводы разума, не достаются сами собой, но требуют определенных условий и усилий со стороны самого человека, которые, однако, вполне посильны каждому.
   Руководствуясь своим разумом, человек может вывести естественные законы, из которых два являются основными. Первый гласит: «Всякий человек должен добиваться мира, если у него есть надежда достигнуть его; если же он не может его достигнуть, то он может использовать любые средства, дающие преимущества на войне» [27; 99]. Из этого следует, во-первых, нужно искать мира и стремиться к нему; во-вторых, право защищать себя любыми (всеми возможными) средствами.
   Второй закон, вытекающий из самой природы разума, формулируется следующим образом: «В случае согласия на то других человек должен согласиться отказаться от права на все вещи в той мере, в какой это необходимо в интересах мира и самозащиты, и довольствоваться такой степенью свободы по отношению к другим людям, которую он допустил бы у других людей по отношению к себе» [27; 99]. Далее Гоббс формулирует еще семнадцать законов естественного права (законы справедливости, благодарности, взаимной уступчивости, беспристрастности и т. д.).
   Важным является уточнение Гоббса, касающееся силы естественных законов. В естественном состоянии основное положение естественного права – свобода делать все для сохранения своей собственной жизни – препятствует соблюдению иных естественных законов, «обязывающих совесть» [27; 122], но остающихся неэффективными без надежной гарантии их соблюдения. Таким образом, чаще всего в естественном состоянии большинство естественных законов обречено оставаться бездействующими, поскольку их применение оказывается приостановленным в силу второй части первого естественного закона, дающего право «использовать любые средства, дающие преимущества на войне» [27; 99].
   Для обеспечения гарантий выполнения этих естественных законов и возникает государство. Для защиты «от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу» возможен только один путь, а именно сосредоточение «всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю» [27; 132]. «И только государство, – подчеркивает Гоббс, – созданное в целях обеспечения мира и безопасности, в состоянии гарантировать соблюдение естественных законов, придавая им характер законов гражданских».
   Гражданские законы совпадают по своему содержанию с естественными законами и отличаются от них только тем, что опираются на силу государственной власти. Однако Гоббс не отождествляет их полностью. Естественные законы, считает мыслитель, не нуждаются ни в какой публикации, ибо они суть предписания разума и даны людям от природы. Поэтому естественные законы принадлежат к неписаным законам, тогда как гражданские законы могут быть как писаными, так и неписаными.
   Дж. Локк так же, как и Гоббс, различал естественное, природное состояние человека и его гражданское или общественное состояние. Локк использует понятие «естественное состояние» вовсе не для того, чтобы обращаться к туманному отдаленному прошлому. Речь идет в основном о том, что люди могут счесть и считают «подходящим для себя в границах закона природы, не испрашивая разрешения у какого-либо другого лица и не завися от чьей-либо воли» [73; 263].
   «Нет ничего более очевидного, что существа одной и той же породы и вида, при своем рождении без различия получая одинаковые природные преимущества и используя одни и те же способности, должны также быть равными между собой без какого-либо подчинения и подавления» [73; 263]. Так постулируется «природное равенство людей», ничем и никак не ограничиваемое, – первое в толковании Локка качество человека как части природы.
   Второе естественное качество человека – ничем не ограниченная свобода. «Естественная свобода человека заключается в том, что он свободен от какой бы то ни было стоящей выше его власти на земле и не подчиняется воле или законодательной власти другого человека, но руководствуется только законом природы» [73; 274].
   Третье, также природой обусловленное, свойство человека – собственность, присвоение. Основой права человека на собственность является его труд. «Мы можем сказать, что труд его тела и работа его рук по самому строгому счету принадлежит ему. Что бы тогда человек ни извлекал из того состояния, в котором природа этот предмет создала и сохранила, он сочетает его со своим трудом и присоединяет к нему нечто принадлежащее лично ему и тем самым делает его своей собственностью» [73; 277].
   Четвертое естественное качество человека – это безусловная власть защищать от всяких посягательств свое природное равенство, свободу и собственность. «Вполне здраво и справедливо, чтобы я обладал правом уничтожить то, что угрожает мне уничтожением. Ибо по основному закону природы нужно оберегать человека насколько возможно» [73; 271].
   Надо отметить, что Локк так же, как и Гоббс, полагает, что естественному состоянию людей свойственно состояние войны, потому что людям свойственно желание подчинять других своей власти и отнимать у них свободу. Так как в естественном состоянии отсутствует судья, регулирующий отношения между людьми, то состояние войны прекратить практически невозможно. «Когда возможности такого обращения нет (к судье), как это имеет место в естественном состоянии из-за отсутствия действующих законов и судей, … то однажды начавшееся состояние войны продолжается…» [73; 273].
   Для того чтобы прекратить войну и обеспечить состояние мира, люди образуют общество, что знаменует их переход из естественного состояния в гражданское. «Избежать этого состояния войны – вот главная причина того, что люди образуют общество и отказываются от естественного состояния. Ведь когда имеется какая-либо власть, какая-либо сила на земле, от которой можно получить помощь, если к ней обратиться, то продолжение состояния войны исключается и спор решается этой властью» [73; 273; 274].
   Естественные качества людей в условиях гражданского состояния будут уже несколько иными. «Свобода людей в условиях существования системы правления, – пишет Локк, – заключается в том, чтобы жить в соответствии с постоянным законом, общим для каждого в этом обществе и установленным законодательной властью, созданной в нем; это – свобода следовать моему собственному желанию во всех случаях, когда этого не запрещает закон, и не быть зависимым от неопределенной, неизвестной, самовластной воли другого человека, в то время как естественная свобода заключается в том, чтобы не быть ничем связанным, кроме закона природы» [73; 274; 275].
   Людям, которые не доверяют закону и видят его смысл исключительно в ограничении их свободы, Локк предлагает поразмыслить над хорошо известным историческим фактом: где нет закона, нет и свободы. Ведь свобода состоит в том, чтобы не испытывать ограничения и насилия со стороны других, а это не может быть осуществлено там, где нет закона. «Свобода человека в обществе, – разъясняет Локк, – отнюдь не свобода делать все, что людям заблагорассудится. Это ограниченная, не абсолютная и не беспредельная свобода. Но она, несмотря на ограничения, имеет довольно широкий диапазон: это свобода человека располагать и распоряжаться как ему угодно своей личностью, собственностью в границах закона; это свобода от деспотической воли и власти, от произвола, беззакония и насилия».
   Из различения естественного и гражданского состояний рождается и концепция общественного договора как способа перехода к гражданскому обществу. «Поскольку люди являются, как уже говорилось, по природе свободными, равными и независимыми, то никто не может быть выведен из этого состояния и подчинен политической власти другого без своего собственного согласия. Единственный путь, посредством которого кто-либо отказывается от своей естественной свободы и надевает на себя узы гражданского общества, – это соглашение с другими людьми об объединении в сообщество для того, чтобы удобно, благополучно и мирно совместно жить, пользуясь своей собственностью и находясь в большей безопасности, чем кто-либо не являющийся членом общества» [73; 317].
   Появление в XIX веке теории естественного отбора Ч. Дарвина предоставило естественнонаучное обоснование представлениям Гоббса и Локка о естественном состоянии человека. Представление о биологической эволюции как борьбе за выживание и победе сильнейшего или наиболее приспособленного поставило окончательную точку в формировании европейских стандартов естественности. Теперь «война всех против всех» рассматривалось не просто как изначальное состояние, которое было успешно преодолено состоянием общественным и государственным. Состояние борьбы теперь стало «законом природы», единственным способом эволюции вообще всех живых существ. Эти идеи получают развитие в теориях Спенсера, Мальтуса. А. Смита и др.
   П. Сорокин записал в 1915 г. в свой преподавательский конспект такую мысль (видимо, достаточно широко признанную в кругах тогдашней интеллигенции): «Человечество – новая сила мира. Сила эта все более и более растет; она определяет область существования его самого и все шире и шире раздвигает эту область. То, что „естественно“ вне его – „неестественно“ для него. „Естественный“ закон борьбы за существование, уничтожение слабых сильными, неприспособленных – приспособленными, человечество заменяет „искусственным“ законом взаимной помощи и солидарности» [118; 139].
   Таким образом, в XIX веке в Европе было завершено формирование основного комплекса представлений о естественном состоянии человека. Очевидно, что в этом состоянии человек далеко несовершенен, слаб перед своими желаниями и эгоистичен. Конфликт или война рассматриваются как естественное его состояние, обусловленное стремлением обладать собственностью и другими жизненными ресурсами. Поскольку каждый человек является независимым от других и свободным индивидом, то он вправе вступать в борьбу с другими индивидами за лучшие ресурсы и собственность. Все люди равны между собой в этом праве, так как борьба за выживание – естественный закон жизни природы вообще. Следовательно, конфликтность общества естественна и неизбежна. Единственный выход в этих условиях – научиться регулировать эти конфликты и таким образом сохранять мирное сосуществование людей.
   Наиболее удачным способом разрешения конфликтов в европейской культуре признан способ с участием посредника, третьего лица. Это опять же обусловлено слабой и эгоистичной по своей сути природой человека. Если нельзя надеяться на то, что человек сам уступит другому, то надо применить внешнюю силу. В качестве такого посредника и внешней силы выступает государство. Само его возникновение объяснялось желанием людей пожертвовать частью своей свободы в обмен на гарантии мирной жизни. Государство, выполняя свое предназначение, создает систему законов, опираясь на которые оно и разрешает споры между людьми.
   С полным правом можно сказать, что такие представления о естественности существуют не только в европейской религии и философии. Они имеют глубокие корни в европейском менталитете. Исследования межкультурной коммуникации выявили целый ряд аналогичных смысловых концептов, закрепившихся в европейских языках и отразившихся в образе жизни европейских народов. Причем наиболее распространенными в европейской ментальности являются концепты «свобода», «индивидуализм», с одной стороны, и «игра по разумным правилам», с другой.
   Например, для английской ментальности характерно сочетание концептов «свобода» и «частная жизнь» с такими концептами, как «здравый смысл» и «честная игра». «Английское представление о свободе сосредоточено на возможности делать то, что хочешь, и не делать того, чего не хочешь…. «Freedom» связано с личными правами индивида, личным пространством, личной независимостью, с приватностью – «privacy». …Для английского национального сознания частная жизнь, приватность (privacy) и свобода (freedom) определяются друг через друга, составляя единое смысловое целое» [141; 168].
   Таким образом, в пределах своего личного пространства человек может делать все, что хочет. Когда же он выходит за его пределы, он начинает играть по правилам. Основой этой игры в обществе является здравый смысл. Интересно, что концепт «здравый смысл» лишь частично связан с понятием «разум», понимаемым как «интеллектуальная способность к рассуждению и доказательству». Для англичан разум (reason) обозначает способность думать, понимать и формировать представления и суждения на основе фактов. Поэтому британская рациональность – это не построение абстрактных, рациональных схем. Скорее, это запоминание и обобщение фактов или прецедентов. Соответственно, здравый смысл – это знание правил или прецедентов, успешность действия которых проверена практикой. А здравомыслящий или благоразумный человек – это «человек, чье поведение строго регламентировано социальными предписаниями и принятыми в обществе моральным кодексом и правилами поведения» [141; 171].
   Такой человек является джентльменом, и он играет в честную игру. «В основе концепта fair play – свойство английской ментальности, которое можно назвать «gentleman's agreement» (джентльменское соглашение). Это устное соглашение, основанное на взаимном доверии. …Отношение к людям как к равным себе предполагает справедливое, открытое, честное в своих намерениях, «чистое» отношение» [141; 177; 178]. Именно благодаря честному соблюдению правил в игре, обеспечивается справедливость в общественных отношениях.
   Показательно, что понятие «справедливость» в английской ментальности – синоним понятия «законность». Справедливо то, что соответствует закону, принятому в данном обществе. Закон не может быть несправедливым, так как он основан на здравом смысле и прецедентах, проверенных практикой. «В английском понимании справедливо лишь то, что законно. Такую трактовку подтверждает и идиома fair and square, которая означает «честно, по правилам». Таким образом, в сознании британцев честным является то, что не противоречит здравому смыслу, правилам и закону» [141; 178].
   Во французской ментальности концепты свободы также соседствуют с концептами рациональности. Для французов характерно представление о свободе как природном праве человека. Поэтому во французском языке слова «права» и «свободы» являются синонимами. Человек обладает избирательными свободами (libertes politiques – избирательное право, свобода союзов и ассоциаций, мысли), личными (libertes personnelles – свобода частной жизни, передвижения и местожительства, вероисповедания), профессиональными и социальными (libertes professionnelles et sociales – право на труд, образование, социальное обеспечение, свободный выбор профессии).
   Концепт «индивидуализм» также является представлением о праве человека, в данном случае, о праве на отдельное существование. Всякий индивид имеет самостоятельное значение и его личные интересы не должны приноситься в жертву интересам общества. «Как синоним индивидуализма в положительном смысле употребляется «нонконформизм» (non-conformisme)…. Вместе с тем словари фиксируют в близком синонимическом ряду к индивидуализму эгоизм и даже эгоцентризм, антонимом выступает альтруизм» [58; 208].
   Свободолюбие и индивидуализм уравновешиваются во французской ментальности духом критицизма. Под духом критицизма понимают особый характер мировоззрения, склонного все подвергать рациональному анализу, критике и даже высмеиванию. Для человека с таким мировоззрением в буквальном смысле нет ничего святого, так как нет такого авторитета, которого нельзя было бы подвергнуть разумной критике. Таким образом, человеческий разум вновь становится главным авторитетом и мерилом истинности, правильности, справедливости. Соответственно, законы, являющиеся продуктом деятельности разума, рассматриваются как основа человеческого общежития.
   Итак, представления о свободных, равных индивидах, конкурирующих друг с другом за собственность и «личное пространство», являются традиционными для европейской ментальности. Они составляют «ядро» стандартов естественности и порождают наиболее типичную для европейской культуры модель разрешения конфликта. Как уже было сказано, она представляет собой способ разрешения конфликта с помощью внешней силы или третьего лица, которое опирается на разумные законы и разумное государственное устройство, способствующее достижению компромисса между конфликтующими сторонами. Эта модель на сегодняшний день представляет собой стереотип поведения и применяется в самых разных сферах жизни европейского общества.
   Например, в сфере регулирования конфликтов между рабочими и работодателями в Австрии проводится политика социального партнерства.
   Эта политика основана на создании специальных объединений, которые представляют интересы различных участников производственного процесса. Число этих объединений невелико. Специальные палаты представляют интересы работодателей и рабочих и служащих. Палаты ведут политику коллективных договоров, добиваясь паритетных отношений между различными сторонами. В результате все спорные вопросы решаются за закрытыми дверями, в ходе переговоров. Тем самым устраняются условия для проведения забастовок. В экономической сфере правительство лишь регистрирует решения, которые принимают представители работодателей и рабочих и служащих. В 1981–1989 годах лишь в Швейцарии бастовали меньше, чем в Австрии. Социальное партнерство представляет собой форму разрешения конфликтов путем переговоров через третье лицо (в данном случае, палату), в ходе которых достигается компромисс.
   Показательным является новый метод разрешения конфликтов, активно развивающийся в сфере европейского судопроизводства. Он получил название «медиация» (от лат. mediatio – посредничество). Это процесс, при котором независимый посредник помогает конфликтующим сторонам решить спор путем прямых переговоров между ними. В документах Европейской комиссии медиация определяется как «процесс, чаще всего формальный, посредством которого третье беспристрастное и компетентное лицо пытается за счет организации общения между сторонами позволить им сравнить их взаимные позиции и найти с его помощью приемлемое и прочное решение конфликту, который их противопоставляет» [101; 159].
   Внедрение этого способа разрешения конфликтов приписывают США. Там в начале 1990-х годов минувшего столетия, когда суды были слишком перегружены делами, а услуги адвокатов обходились сторонам слишком дорого, и была изобретена медиация. Этот способ предотвращения конфликтов приобрел такую популярность среди граждан и судебных органов, что для некоторых категорий споров на законодательном уровне было установлено обязательное проведение процедуры медиации. Прежде всего, это касается денежных исков, споров по поводу опеки и попечительства. Подобные способы разрешения споров сегодня весьма популярны и в Западной Европе. По международной статистике через медиацию проходят 25–50 % всех споров. При этом примирение достигается более чем в 80 % случаев. [115].
   Практика медиации сегодня активно внедряется в сферу разрешения семейных конфликтов. При этом необходимо отметить, что именно в западной культуре возник такой феномен, как заключение брачного договора между супругами. В этом явлении ярко отражены стандарты естественности европейского общества. Уже на стадии заключения брака супруги ожидают, что между ними могут возникнуть конфликты, и они заранее договариваются о своих имущественных и других отношениях в том случае, если эти конфликты не будут разрешены по обоюдному согласию. В этом европейцы не видят ничего странного и относятся к заключению брачного договора спокойно, как к простому определению правил игры.
   В последнее время к судебной форме разрешения семейных конфликтов на Западе присоединилась медиация, которая является абсолютно рациональным способом урегулирования конфликта с помощью третьего лица. Вот как выглядят основные этапы медиации в случае семейного конфликта:
   ● первый этап – посредник вместе с супругами или другими членами семьи разрабатывает стратегию и правила, по которым будет идти разбирательство и которые никому из участников конфликта нарушать нельзя;
   ● второй этап – формулируются взаимные претензии и требования. Задача посредника – добиться того, чтобы все претензии были четко сформулированы, выстроены в порядке значимости, и решить, над чем следует работать в первую очередь;
   ● третий этап – обсуждение с каждой стороной в отдельности ее конкретных притязаний, их анализ и выработка приемлемых для всех оснований для разрешения конфликта;
   ● четвертый этап посвящен непосредственно поиску компромисса. Все вместе предлагают разные варианты, обсуждают плюсы и минусы каждого, а после того, как выбран лучший, расписывают план дальнейших действий, в соответствии с которым отныне обязуются поступать;
   ● пятый этап – решение проходит окончательную проверку на «вменяемость»: выносится на суд экспертов – юристов, врачей, педагогов, либо просто близких родственников и друзей, более или менее беспристрастных. Если последние дают «добро», значит все сделано правильно.
   Таким образом, с помощью внешней силы – в данном случае посредника, а также рационального анализа ситуации в семье и достижения компромисса между супругами или другими членами семьи конфликт должен быть разрешен.
   Что касается вооруженных конфликтов, то не секрет, что с древнейших времен западная цивилизация вела себя достаточно агрессивно по отношению к своим соседям. Европейские государства всегда «страдали» имперскими амбициями и стремились к расширению своей территории за счет завоеваний. Примерами этого являются империя Александра Македонского, Римская империя, колониальные державы Испании и Великобритании, Австрийская империя, колонизация Америки, завоевательная политика Франции во времена Наполеона в ХIХ веке и фашистской Германии в ХХ веке. Кроме того, и сегодня самое мощное западное государство – Соединенные Штаты Америки – также проводит имперскую политику, осуществляя свое влияние разными способами, включая и вооруженные, далеко за пределами своей территории.
   С точки зрения европейских стандартов естественности такая внешняя политика является вполне закономерной. Так как отдельный свободный гражданин вправе бороться за лучшие условия жизни, расширение территории проживания, прибавление собственности и т. д., то государство как выразитель воли своих граждан обязано помогать им в осуществлении этих прав. А поскольку борьба признана естественным состоянием не только общества, но и природы вообще, то война рассматривается как обычное дело, проявление всеобщей борьбы за выживание.
   Однако надо признать, что в европейской внешней политике проявилась и вторая составляющая стандартов естественности – стремление рационально урегулировать конфликты между государствами. Действительно, именно европейская цивилизация впервые в истории создала системы международного права для урегулирования межгосударственных конфликтов и международных организаций, выступающих посредниками в процессе урегулирования. Это Организация Объединенных Наций, Международный комитет Красного Креста, Международный военный трибунал, Международный суд по правам человека и т. д. С конца ХIХ века и в течение всего ХХ века разрабатывалась система нормативно-правовых актов, которая служит правовой основой для работы всех этих организаций. Это Женевская конвенция «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях» (1864); гаагские конвенции (1899, 1907); Устав ООН; женевские конвенции о защите жертв войны (1949); Устав Международного военного трибунала в Нюрнберге; Конвенция ООН о беженцах (1951); Гаагская конвенция «О защите культурных ценностей в случае вооруженных конфликтов» (1954); дополнительные протоколы к женевским конвенциям (1977) и т. д.
   Эта двойственность европейской ментальности в отношении конфликтов с другими государствами определяет и современную внешнюю политику западных стран. После того как в связи с распадом СССР исчезла биполярная система международных отношений, основным видом вооруженного конфликта стал локально-региональный конфликт. Все конфликты такого рода, происходившие с начала 1990-х годов в разных регионах, не имели прямого отношения ни к Западной Европе, ни к США. Однако все эти конфликты носили комплексный характер, то есть представляли собой сочетание военных действий, массовых перемещений людей, резкого ухудшения эпидемиологической ситуации, голода, которое не могло не сопровождаться массовыми нарушениями прав человека. Поэтому они стали называться «комплексными гуманитарными чрезвычайными ситуациями», что согласно нормам международного права требовало вмешательства международного сообщества.
   Однако, выступая от лица международного сообщества, США и страны Западной Европы использовали ситуацию регулирования региональных конфликтов в своих интересах. Продемонстрированная в 1999 году в ходе войны против Союзной Республики Югославии, а позднее в ходе войны в Афганистане и Ираке готовность НАТО к массированному применению силы в нарушение государственного суверенитета показала, что основными характеристиками вмешательства международного сообщества являются преобладание неформальных, а именно вооруженных методов международного регулирования при сохранении достаточно слабого формального согласительного механизма. Кроме того, процесс регулирования конфликтов сопровождался ростом вмешательства со стороны группы ведущих стран мира во внутренние дела других государств под предлогом декларируемой защиты прав человека.
   «Сохраняющийся повышенный уровень локально-региональной конфликтности, – пишет по этому поводу Е. А. Степанова, – связан не только с объективными процессами глобального развития, но и с целенаправленным (субъективным) вмешательством в их ход со стороны международного сообщества. Так, тезис о том, что система международных отношений объективно заинтересована в ограничении масштабов конфликта и в его преодолении, урегулировании любыми доступными средствами, не вполне соответствует реалиям современного переходного периода. В отсутствие сдерживающего воздействия жесткой системы международных отношений так называемое международное сообщество, ядро которого составляет группа наиболее развитых стран мира во главе с США, заинтересовано в урегулировании далеко не каждого регионального конфликта и далеко не любыми доступными средствами. Например, в середине 1990-х годов при повышенном интересе международного сообщества к ситуации в Боснии им практически полностью игнорировались проблемы урегулирования конфликтов в Чаде, Кении, Перу, Сомали, турецком Курдистане и т. п.» [123; 132]. Такая избирательность международного вмешательства с очевидностью указывает на тот факт, что США и страны Западной Европы, принимая участие в урегулирование чужих конфликтов, руководствуются прежде всего собственными интересами, что в полной мере соответствует европейским стандартам естественности.
   Выводы
   Конфликт рассматривается в европейской культуре как нормальное, естественное состояние человека.
   Такое отношение к конфликту обусловлено,
   ● во-первых, представлением о несовершенной природе человека. Человек изначально эгоистичен, слаб и находится под гнетом своих чувств и желаний, что и обусловливает его конфликтность;
   ● и, во-вторых, представлением о свободе и природном равенстве людей. Каждый человек изначально независим от других людей, свободен от какого-либо принуждения, имеет целый ряд изначальных прав и в этом абсолютно равен всем другим людям. Это равенство и свобода дают всем людям одинаковые возможности в реализации своих желаний и достижении целей. Движимые своей эгоистичностью, они вступают в неизбежную борьбу за лучшие условия жизни.
   Несмотря на свою эгоистичность и конфликтность, люди заинтересованы в обеспечении мирной жизни. В европейской культурной традиции принято считать, что это можно сделать с помощью посредника (государственной власти, суда) и разумной системы законов, которой он будет руководствоваться при разрешении конфликтов.
   В результате исторической практики в Европе получила наибольшее распространение модель разрешения конфликтов с помощью третьего лица, в качестве которого может выступать судья, адвокат, медиатор, общественная, профсоюзная или международная организации. Третье лицо выступает в качестве посредника между конфликтующими сторонами. Его главной задачей является рациональный анализ ситуации, применение к ней существующих правовых норм и содействие разрешению конфликта путем достижения компромисса.

2.2. Философский анализ конфликтов в стандартах естественности общества России

   Изучение теоретических представлений о естественном состоянии природы и человека в российской религии, философии и науке необходимо начать с православной традиции, так как именно православие в течение длительного времени определяло особенности российского общества.
   Православие исходит из того факта, что первоначально человек создан Богом как существо совершеннейшее во всех отношениях, как по телесной, так и по духовной природе. Это состояние святые отцы называют естественным. В своем первозданном состоянии человек обладал великими преимуществами и благами. Первые люди не знали еще, что такое грех, и поэтому ум их был проницателен, чист и способен к быстрому восприятию всех Божественных истин. Воля была направлена к добру, то есть выполнению всех Божественных назначений и целей. Возлюбив человека и одарив его царственной властью над видимой природой, Господь предназначил ему быть посредником между созданием и Самим Собою, «между небом и землею». Но святость человека находилась только в зачаточном состоянии и требовала развития путем его личных усилий и благодатной помощи свыше. Необходимо было длительное упражнение в доброделании, чтобы этот навык добродетели смог стать природой нашей души.
   Грехопадение первых людей нарушило целостность природы человека и лишило его сил к достижению великого назначения – Богоуподобления. Многие православные отцы рисуют безрадостную картину состояния человека после грехопадения. Иоанн Дамаскин пишет об этом так: «Прежде всего, ум человека, отвлекшись от Бога, подвергся болезни и впал в мрачное неведение; говоря иначе, умное око человека покрылось тиною. Владычественное место ума заступила неразумная похоть, которая стала управлять разумной душою. Отягченное греховною праотчею печалью, сердце человеческое стало беспрестанно обуреваться нестерпимой душе-тленной бурей страстей, превратившихся в целое, неистово волнующееся море» [94; 90]. Святитель Григорий Богослов даже говорит о практической невозможности человека не совершать грехов вообще: «Знаем, что вовсе не грешить – действительно выше человека, и принадлежит одному Богу…» [28; 490].
   После грехопадения в человеке проявились страсти греховные: неправда, ложь, лукавство, нечистота, гордость, гнев, злоба, ненависть, зависть, сребролюбие, самолюбие, хищение, обжорство, лесть и т. п. Он стал любить все, что умножает его прихоти. Его свойством стало любить почитание, поклонение, похвалу. Он не заботится о ближнем. От других он не терпит обиды, укоризны, но сам других обидеть, осудить, оклеветать не стыдится. В человеке после грехопадения кроются грех, слепота и бесстыдство. Он весь свой разум стал употреблять на свою корысть или разорение ближнего.
   Таким образом, после грехопадения из естественного состояния человек пришел в состояние падшее, неестественное, которое характеризуется ростом его желаний,эгоизма и агрессивности. Однако православное учение уточняет, что переход человека в это состояние не был необходимостью. Скорее это зависело от воли и желания самого человека. П. В. Добросельский пишет, что человек грешит не потому, что в его природе заложена необходимость греха, а потому, что, несмотря на возможность преодоления греха, человек либо сам (по своей свободной воле) выбирает грешный поступок (мыслью, словом, действием), либо не понимает греховности совершаемого им поступка [41; 352].
   Протоирей М. Зноско-Боровский также уточняет суть православного учения по этому поводу: «Бог сотворил человека безгрешным по естеству и свободным по воле; безгрешным не потому, что он был недоступен для греха, ибо одно лишь Божество грешить не может; но потому, что согрешить зависело не от его природы, а от его свободной воли. При содействии благодати Божией, он мог быть и преуспевать в добре; при своей свободной воле, при попущении Божием, мог отвратиться от добра и быть во зле» [51; 37].
   Таким образом, если в основе грешной природы человека лежит его собственная воля, то, осознав свое неестественное положение, человек может направить свою волю на восстановление естественности, то есть на развитие в себе способности делать добро, быть честным, верным, справедливым и т. д. Православное учение утверждает, что человек способен это сделать, несмотря на свою слабость и подверженность страстям, так как Бог всегда готов помочь ему. Главное для человека – принять эту помощь. «Поскольку Бог всегда готов помочь человеку и стоит у дверей души его и ждет, пока Ему отворят (Отк. 3: 20), то именно в воле человека остается принять или отвергнуть эту помощь. Поэтому человек и ответственен за все свои грехи, даже с учетом невозможности их преодоления собственными силами, так как в возможности человека находится прибегнуть или нет к помощи Божией» [41; 355].
   Итак, с православной точки зрения естественное состояние человека – это состояние праведности, нравственности, честности и справедливости. Для человека естественно любить ближних и жить с ними в мире и согласии. Современное состояние людей, характеризующееся эгоистичностью и агрессивностью, которые побуждают их вступать в борьбу между собой, оценивается как неестественное. Тот факт, что большинство людей пребывают именно в этом неестественном состоянии объясняется прежде всего их собственной слабостью.
   В этом заключается принципиальное отличие православного учения о первородном грехе и спасении человека от римско-католического. Для католиков состояние греха – это естественное состояние человека, в которое он неминуемо переходит, как только исчезает сверхъестественное воздействие божественной благодати. Для православных же состояние греха ни в коем случае не является необходимостью и не рассматривается как результат промысла самого Бога или проявления врожденных особенностей природы человека. Оно обусловлено просто его слабостью: неумением понять свое предназначение, подверженностью желаниям, отсутствием навыка совершения добрых дел, слабостью воли. В этом случае неестественное состояние понимается как временное состояние, которое человеку вполне по силам преодолеть. И хотя многие православные мыслители указывают на силу греха в человеке и на невозможность самостоятельно преодолеть эту силу, все они утверждают, что, поверив в Бога и приняв его помощь, любой человек может вернуться в свое естественное состояние.
   Эта позиция обусловливала терпимое отношение Русской Православной Церкви к иноверцам, в частности мусульманам. Православное богословие, с одной стороны, подчеркивает уникальность Церкви, а с другой – допускает, что даже вне Церкви возможно постижение основных религиозных истин. Если католики утверждают, что вне Церкви нет спасения, то православные, как раньше, так и теперь, делают акцент на том, что Бог действует также и вне границ видимой Церкви. Не только христиане, но и нехристиане, неверующие и язычники могут стать сонаследниками и членами «одного тела и сопричастниками обетования Его [Бога] во Христе Иисусе» (Еф 3:6).
   Специфика православного взгляда на естественное в человеке нашла свое отражение в отечественной философии. Русская философская традиция породила особые представления о человеке, естественном состоянии и естественном праве, государстве и собственности, серьезно отличающиеся от подобных представлений в западной традиции. Основой этого является принципиально иное, чем на Западе, представление о человеке.
   Наследственной чертой всей русской философии является концепция всеединства, в русле которой сформировалось и представление о человеке. Концепция всеединства, особенно развитая в философии В. Соловьева, в качестве идейного центра включает представление об идеальном состоянии всего мира, состоянии, в котором преодолена раздробленность мира, отчужденность его отдельных элементов друг от друга. В этом всеедином состоянии в мире воцарилась бы абсолютная гармония и цельность, наделяющая каждый его мельчайший элемент неповторимым смыслом и неповторимой красотой. По отношению к этому идеальному состоянию наличное состояние мира необходимо признать глубоко ущербным, несовершенным, с одной стороны, отдалившимся от идеала, но, с другой – сохранившим некоторые существенные его черты. В концепции всеединства главный и единственный источник зла и несовершенства в мире – это разделение, отчуждение отдельных элементов от мирового, всеединого целого. И только за счет не вполне утраченных взаимосвязей отдельных вещей и явлений с мировым целым у них сохраняется какой-то смысл, какое-то непреходящее значение.
   Человек – это особый элемент несовершенного, распавшегося бытия, именно тот элемент, в котором с наибольшей полнотой сохраняется содержание идеального, полного всеединства. Человек – это как бы последний «оплот» всеединства внутри мира, распавшегося на отдельные несвязанные элементы. Сохраняя в себе мистическую взаимосвязь с идеальным всеединством, то есть с Богом, человек спасает весь земной мир, в котором он существует, от полного распада, хаоса. Претворяя в мире духовные идеалы добра, цельности, гармонии, которые он несет в себе, извлекает из своей мистической связи с Богом, человек ведет весь несовершенный мир к воссоединению с идеальным всеединством, к новой, высшей цельности и осмысленности, к соединению с Богом.
   Исходя из этого поистине великого предназначения человека, русские философы трактуют и его природу. В отличие от западной философии, где человек рассматривался как индивид, как отдельная и независимая от других индивидов личность, в русской философии утверждается представление о соборной личности, о человеке как части общественного организма. С. Н. Булгаков писал об индивидуальном и коллективном в человеке: «Человек неотделим от человечества, он есть настолько же индивидуальное, насколько и родовое существо, – род и индивид в нем нераздельны, сопряжены и соотносительны….Человечество существует как семья, как племя, как классы, как национальности, как расы, наконец, как единый человеческий род. Бесспорно одно, что оно определенным образом организовано, есть организм… Отдельный человеческий индивид есть не только самозамкнутый микрокосмос, но и часть целого, именно он входит в состав мистического человеческого организма…» [18; 344].
   Показательна концепция соборности С. Л. Франка. По мысли Франка, первичной категорией как личного, так и социального бытия человека является категория «Мы». Понятие «Мы» преодолевает противоположность и противоречия между Я и Ты. По Франку, эта изначальная общность людей и есть соборность. Такая соборность представляет собой внутреннюю, глубинную сторону общественной жизни в противовес внешнему, поверхностному ее слою – общественности. В этом поверхностном слое общественной жизни первичное единство Мы также присутствует, но выражено куда слабее, чем на глубинном уровне, поскольку на первый план выходят отношения противоборства. Но все-таки именно соборность лежит в основе любых отношений, даже если это конфликт или отношения господства и подчинения. Самые холодно-утилитарные общественные отношения немыслимы без чувства соборности.
   В качестве примера С. Франк анализирует отношения между капиталистом и рабочим. Казалось бы, здесь один человек служит для другого исключительно источником извлечения выгоды, но и такие отношения были бы абсолютно невозможны, если бы не опирались на минимальную внутреннюю связь. Он пишет: «…Без доверия к добросовестности рабочего – доверия, которое не может заменить никакой контроль, капиталист не мог бы поручить ему никакой работы, и при безусловно индифферентных и холодных отношениях возможен со стороны рабочего тот «саботаж», против которого бессильны все внешние меры» [131; 57].
   Таким образом, в основе всякого, даже самого утилитарного, внешнего общения между людьми, будь то договорные отношения, принуждение, властвование одних над другими, лежит их первичное внутреннее единство, являющееся одновременно началом непосредственного доверия и уважения человека к человеку. Следовательно, соборность представляет собой базовый механизм любого социального взаимодействия, без которого невозможно никакое общество.
   Подобные взгляды были широко распространены в русском обществе конца ХIХ – начале ХХ века. Идею соборности разрабатывали В. Соловьев, Н. Федоров, В. Розанов, В. Иванов, А. Белый, П. Флоренский. Остро ставили проблему столкновения личности с мировой гармонией В. Белинский и Ф. Достоевский. Коллективизм лежал в основе русского народничества как левого, так и правого, в том числе и в русского большевизма.
   Итак, очевидно, что естественное состояние человека для русских философов – это состояние коллективности, общественного взаимодействия, взаимного доверия, уважения и помощи друг другу. И хотя эти качества далеко не всегда проявляются в реальной жизни, русские мыслители верили, что духовное развитие человека и правильная организация жизни общества ограничат эгоизм и агрессивность людей и приведут их к состоянию всеединства.
   Вторым понятием, которое традиционно относят к стандартам естественности, является «естественное право». В русской философии это понятие стало разрабатываться довольно поздно, в конце ХIХ – начале ХХ века, такими видными философами и юристами, как И. А. Ильин [25], С. А. Котляревский [64], И. В. Михайловский [86], П. И. Новгородцев [91], Е. В. Спекторский [119], Е. Н. Трубецкой [126], С. Л. Франк [132], Б. Н. Чичерин [139] и др. Несмотря на заимствование самого понятия и переработку взглядов западноевропейских философов, русские мыслители увидели совершенно новый аспект в понимании проблемы естественного права.
   Например, П. И. Новгородцев [91] определял естественное право как основное и безусловное право каждого человека вести наполненную одухотворенную жизнь, сознавая ее самостоятельно и свободно. Он называет естественное право идеальным, имея в виду его идеалистическую философскую основу. Он утверждает, что естественно-правовые построения являются неотъемлемым свойством нашего духа и свидетельством его высшего призвания. Общество, которое перестало бы создавать идеальные построения, было бы мертвым обществом.
   Опираясь на философию Канта, П. Новгородцев полагал, что само естественное право возникает из априорного нравственного сознания. В этом контексте естественное право выступает как идеал, к которому общество должно стремиться, и критерий социально-правовой оценки действительности. Естественно-правовой идеал является неизбежным требованием должных социальных отношений, и поэтому он выступает как духовно-нравственный ориентир для позитивного права.
   Философ выделяет два ряда общих принципов, вытекающих из идеи естественного права: 1) свобода и самоцельность личности; 2) необходимость социальной организации общественной жизни. К первому ряду относятся требования равенства всех перед законом, охраны личности и ее прав, запрещение нарушать чужое право, необходимость соблюдать правила и общественные договоры. Второй ряд предполагает необходимость власти, стоящей на страже общего блага, и известных ограничений личной свободы для поддержания нормальной жизни общества.
   Таким образом, возникает безусловная необходимость оформления внешнего авторитета, который четко формулировал бы точные и обязательные для всех выводы из основных начал естественного права; создавал нормы в развитие этих выводов; обеспечил бы действие права целой системой формально-юридических санкций. В этом Новгородцев видит объективную необходимость положительного права и государства.
   Б. Н. Чичерин также в своей теории говорит о различении положительного и естественного права и их взаимодействии. «Положительное право, – пишет он, – развивается под влиянием теоретических норм, которые не имеют принудительного значения, но служат руководящим началом для законодателей и юристов. Отсюда рождается понятие о праве естественном в противоположность положительному праву. Это – не действующий, а потому принудительный закон, а система общих юридических норм, вытекающих из человеческого разума и долженствующих служить мерилом и руководством для положительного законодательства» [139; 87].
   Этим общим разумным естественноправовым началом, которое служит руководством как для установления закона, так и его осуществления, является правда или справедливость. «Само слово показывает, – пишет Чичерин, – что оба эти понятия, право и правда, проистекают из одного корня. И это было высказано уже римскими юристами: право получило свое название от правды. … Искони понятие о правде связывалось с началом равенства. Справедливым считается то, что одинаково прилагается ко всем. Это начало вытекает из самой природы человеческой личности: все люди суть разумно-свободные существа, все созданы по образу и подобию Божьему и как таковые равны между собою. Признание этого коренного равенства составляет высшее требование правды, которая с этой точки зрения носит название правды уравнивающей» [139, 87; 88].
   Таким образом, для русской философской традиции характерно понимание естественного права не как врожденных прав человека на свободу и собственность, а как норм и даже идеалов человеческого общежития, которым люди обязаны следовать в своей жизни. Очень показательны в этом плане высказывания С. Л. Франка на тему естественных прав человека. «Человек как отдельная личность, как природное существо не имеет и не может иметь никаких вообще прирожденных, неотъемлемых и священных прав. Нравственное самопознание ведет к признанию обязанностей, а не прав. Всякое субъективное право может быть нравственно оправдано сведением его к обязанности. В конечном счете человек имеет одно единственное и подлинно священное: право требовать, чтобы ему дана была возможность наилучшим образом исполнить его обязанность, чтобы никто не препятствовал ему в этом исполнении. Прямо или косвенно к этому единственному праву сводятся все человеческие «права» [132; 313].
   В этом же духе он высказывается и о праве собственности: «В абсолютном и первичном смысле никто на свете не является собственником какого-либо достояния. Человек – не собственник, а лишь управитель достояния, доверенного ему Богом, а потому обязан распоряжаться им не в своих интересах, а ради осуществления Божьей правды на земле. Эта очевидная религиозная истина, которую русский народ всегда сознавал и особенно остро в отношении основного материального блага – земли-кормилицы, решительно противоречит заимствованному из языческого римского мировоззрения началу “священной собственности человека”» [132; 314].
   Поэтому право с точки зрения Л. Франка должно рассматриваться не как средство удовлетворения потребностей и обеспечения мирного сосуществования людей, а как средство их нравственного воспитания и выполнения своего истинного предназначения. «Цель и смысл права – в установлении, путем давления на волю, внешнего общего порядка жизни, наиболее благоприятного для внутренней сущности – нравственной жизни человека. Человек, будучи внутренне «образом и подобием Божьим» и имея своим последним назначением взращивание в себе субстанционального Добра, врастание в него, «обожение», с другой стороны, фактически извне и изнутри подвержен действиям хаотических сил падшего земного бытия. Борьба с этими силами идет и необходимо должна идти сразу двумя путями: изнутри, путем вытеснения их самим Добром и подлинного их преодоления и растворения силою Добра, и извне, путем их обуздания и ограждения от них нравственной воли человека. Последнее и есть задача права» [132; 316].
   Подобная позиция прослеживается и во взглядах Н.А. Бердяева на государство и право. В работе «Философия неравенства» [14] он пишет, что государство есть объективная природная и историческая реальность, которая не может быть ни создаваема, ни разрушаема по человеческому произволу. Несмотря на то, что государство рождается в кровавых насилиях, что основано на неравенствах, на дифференциациях в строении общества, на различениях и расчленениях в народной стихии, в массе оно представляет собой также соединяющую, упорядочивающую и организующую силу.
   По мнению Бердяева, государство противится греховному хаосу, мешает окончательному распадению греховного мира, подчиняя его закону. Он ссылается на идею В. Соловьева о том, что государство существует не для того, чтобы превратить земную жизнь в рай, а для того, чтобы окончательно помешать ей превратиться в ад. Таким образом, и здесь государству отводятся воспитательные функции, обусловленные необходимостью не только ограничения греховной природы человека, но и развития его нравственности.
   После революции 1917 года в советской России стала развиваться марксистко-ленинская философия. Хотя она была построена на принципиально других основаниях, чем религиозная философия ХIХ – начала ХХ века, в ней сохранились присущие русской культуре стандарты естественности. Например, в марксистко-ленинской философии крайне негативно оценивались все общественно-экономические формации, основанные на частной собственности. Присущие им социальное неравенство людей, использование труда одних для обогащения других, наличие постоянных причин для борьбы между классами считалось неестественным состоянием людей, которое обязательно в силу объективных законов развития общества должно быть преодолено. Кроме того, в качестве образцов естественности марксизм-ленинизм устанавливал коллективную природу человека, общественную собственность, взаимопомощь, его высокие моральные качества и даже готовность пожертвовать личными интересами для общего блага.
   Коммунисты так же, как и русские философы, придавали большое значение государственной власти и считали, что установление правильной организации жизни общества может исправить людей. Так, в историческом материализме утверждалось, что переход от капиталистической общественно-экономической формации к коммунистической должен произойти через фазу социализма. Установление общественной собственности на средства производства и власти народа в виде Советов рабочих и крестьянских депутатов должно в конечном счёте привести к удовлетворению всех потребностей людей и исчезновению их частнособственнических интересов. И если при капитализме и даже при социализме еще возможна борьба классов, то при коммунизме ее уже не будет вообще, так как не останется ни одной причины для этого.
   С. Кара-Мурза, анализируя в своих работах советское общество, хорошо показывает, как проявились в нем ценности традиционного общества, в том числе ценность сакрализованного государства. Он пишет: «Единство общества всегда является идеалом и заботой государства традиционного типа. Источник его легитимности лежит не в победоносной гражданской войне, а именно в авторитете государя как отца. Единство – главная ценность семьи, поэтому во всех своих ритуалах это государство подчеркивает существование такого единства…. Наиболее распространенным вариантом государства традиционного общества является государство идеократическое. В нем источником благодати является набор идеалов, признаваемых за общепринятые и не подвергаемых проверке через диалог или выборы. Иногда хранителем таких идеалов выступает Церковь, иногда нет… Советская власть была типично идеократическим государством традиционного общества. Но набор идеалов, в котором заключалась благодать, придающая власти легитимность, выражался на языке «мечты пролетариата» о правде и справедливости» [57, 413; 414].
   Итак, можно сказать, что в трудах российской интеллектуальной элиты обнаружен следующий комплекс представлений о естественном состоянии человека. Русские мыслители всегда считали естественным для человека проявление его самых положительных качеств: доброты, справедливости, взаимопомощи, долга и даже жертвенности. Современное состояние человечества, которое указывает, скорее, на эгоистичность и агрессивность людей, они оценивали как неестественное и более того временное состояние.
   Если в западной традиции независимый индивид обладает естественными правами на свободу и собственность, то в русской традиции человек имеет естественные не права, а обязанности. Поскольку он рассматривается прежде всего как член коллектива (человечества, народа, общины, семьи), то он выполняет в нем определенную роль, как отдельная клетка в большом организме. От выполнения каждым человеком своих обязанностей зависит благо всего коллектива, что, в свою очередь, обусловливает благо отдельного человека. Даже право на собственность рассматривается только как право пользования природными дарами, принадлежащими всем людям.
   С этой точки зрения конфликт и борьба являются состояниями неестественными для человечества, порожденными либо слабостью людей перед грехом (с православной точки зрения), либо неправильной общественной организацией (с точки зрения марксизма-ленинизма).
   Что касается проблемы разрешения конфликтов, то можно сказать, что ее разработка вообще отсутствует в русской религиозно-философской традиции. Русская интеллектуальная элита была озабочена не разрешением конфликтов, а усовершенствованием человека и общества, что привело бы вообще к исчезновению борьбы между людьми. Это обусловлено тем, что все неестественные состояния человека считались преодолимыми. Для этого он должен проявлять свою волю, принимать помощь Бога, нравственно совершенствоваться, ориентировать жизнь общества на достижение общего блага. При выполнении этих условий жизнь человечества может преобразиться, и мы вновь вернемся к своему естественному состоянию, лишенному эгоистичности и борьбы друг с другом.
   Большую роль в процессе этого усовершенствования играет государство. Оно, опираясь на свою власть и авторитет, может организовать общественную жизнь на основе высших моральных принципов и содействовать совершенствованию отдельных людей. Русская традиция тоже рассматривает государство как посредника в разрешении споров. Но если на Западе обращение к государству – это обращение к авторитету закона, то в России – это обращение к авторитетному лицу. Лицо, наделенное государственной властью, всегда считается в России наделенным одновременно мудростью и опытом, которые позволяют ему выступать в качестве арбитра и принимать решения, способствующие разрешению конфликтов.
   Весь этот комплекс теоретических представлений нашел свое яркое выражение в русской национальной ментальности. За последние десятилетия в нашей стране резко вырос интерес к изучению национального менталитета, что привело к появлению большого количества работ на эту тему. На основе этих исследований можно выделить те черты нашей ментальности, в которых отразились сформулированные стандарты естественности.
   1. Высокий уровень коллективизма, который считается гарантией мира и согласия в обществе. «Дух соборности понимается как черта русской национальной личности расширительно, – пишет Верещагин. – Это артельность, чувство локтя, соединение личного и общего в преодолении трудностей, взаимная помощь. Семантические доли концепта “соборность” “протягивают” прочные нити к понятиям “артель”, “совет”, “мир”» [22; 324]. Быть членом общины – значило жить в миру (жить в мире, т. е. согласии), жить среди людей, вместе с людьми.
   Коллективизм русских людей повлиял на формирование у них своеобразного понимания свободы. Для русского человека свобода – это воля, не ограниченная какими-либо нормами. Для европейца свобода ассоциируется, скорее, с личными правами и личным пространством индивида. «Слово “свобода”, – пишет Г.П. Федотов, – до сих пор кажется переводом французского liberte…. Тем необходимее отдать себе отчет в различии воли и свободы для русского слуха. Воля есть, прежде всего, возможность жить по своей воле, не стесняясь никакими социальными узами. Воля торжествует или в уходе из общества, на степном просторе, или во власти над обществом, в насилии над людьми. Свобода личная немыслима без уважения к чужой свободе; воля – всегда для себя…. Так как воля, подобно анархии, невозможна в культурном общежитии, то русский идеал воли находит себе выражение в культе пустыни, дикой природы, кочевого быта… разгула, самозабвенной страсти, разбойничества, бунта и тирании» [129; 286].
   Эту же мысль подтверждает А. В. Сергеева в своем исследовании русского национального менталитета, говоря, что для русских свобода -это не столько реализация политических прав, сколько возможность вести жизнь «по душе», быть свободным в выборе решений, быть самому себе хозяином. «Одним из важных компонентов русского архетипа является любовь к свободе и высшему ее выражению – внутренней свободе, свободе духа» [110; 158].
   2. Другой особенностью российского менталитета является порядок. В силу этого большинство россиян чувствуют себя комфортно лишь в ситуации определенности, где существуют конкретные предписания, что и как делать. Н.А. Баранов указывает в своем исследовании: «Ситуация неопределенности, где разрешено все, что не запрещено, допускается свобода выбора и свобода действий, раздражает. Такая ситуация оценивается в российском обществе как непорядок. В российском обществе эти предписания наделяются еще и политическим смыслом: тот или иной способ жизнедеятельности должен быть разрешен сверху инструкциями, стандартами, законами и т. д. Поэтому в российском менталитете социальный порядок неразрывно связывается с государством, роль которого и состоит в упорядочении всех общественных отношений» [13; 226].
   3. Еще одна особенность нашей ментальности связывается с локализацией в ней добра и зла и порождаемым ею правовым нигилизмом. В российском политическом менталитете государство отождествляется с большой семьей. Отсюда вытекает понимание общенародного единства как духовного родства и стремление заменить бездушные правовые нормы нравственными ценностями. Для победы добра над злом используется не закон, воспринимаемый как сухое, бесчеловечное начало, а моральные принципы – милость, жертва, любовь. В одном из исследований морального и правового развития современной российской молодежи, проведенного в 1996 году, обсуждалась жизненная ситуация, в которой фигурировали мама с ребенком, занявшая чужое место за взятку проводнику, и женщина с билетом на это место. Все опрошенные не учитывали закон – право человека, купившего билет, а ожидали от него милосердия, сострадания и жалости, в противном случае считали его непорядочным.
   4. В российском менталитете доминирует определенный патерналистский образ государственной власти. Народ не столько поручает власти выполнение каких-либо функций, сколько вручает ей свою судьбу. Государственное попечительство рассматривается как «благо» и обязанность властей перед обществом (народом). «В качестве идеала государственной власти российский политический менталитет санкционирует в первую очередь власть единоличную (ответственную), сильную (авторитетную) и справедливую (нравственную), – пишет Н.А. Баранов – В силу этого в политическом менталитете сложилось двоякое отношение к авторитету. С одной стороны, – вера в авторитет, часто наделяемый харизматическими чертами, и, соответственно, ожидание от него «чуда», сопровождаемое постоянной готовностью подчиняться авторитету. С другой – убеждение в том, что авторитет сам должен служить «общему делу», национально-государственной идее. Отсюда направленность российского политического менталитета на контроль за деятельностью авторитета через постоянное соотнесение ее с “общим делом”, которое сообща переживается людьми. Если авторитет осуществляет деятельность вразрез с этими переживаниями, то его, как правило, свергают, а иногда и жестоко с ним расправляются» [13; 223].
   Неуважение закона в сочетании с таким особым отношением к государственной власти приводит к тому, что «государственная власть ставится выше закона, что формирует такую политическую установку, как неверие в закон в качестве воплощения справедливости и средства борьбы со злом. Большинство населения, понимая необходимость неких общих правил, готовы соблюдать законы, но только при условии соблюдения законов представителями органов власти» [13; 225].
   Своеобразие русской национальной ментальности определили своеобразие модели поведения, используемые русскими людьми в конфликтных ситуациях:
   ● так как конфликт считается в русской традиции неестественным состоянием человека, то его стараются как можно дольше избегать. Этим объясняется известное на весь мир долготерпение русского народа;
   ● если конфликт все-таки возник, то конфликтующие стороны сначала обращаются к моральным принципам, ожидая, что оппонент должен поступить как должно, как следует поступить по совести;
   ● традиционным для России является обращение за разрешением конфликта к авторитетному лицу. В качестве таких лиц в разное время выступали старые, умудренные опытом члены крестьянской общины, священники, чиновники, партийные лидеры. Конечно, самым авторитетным лицом всегда был глава государства. Он является последней инстанцией при разрешении конфликта. Как раньше люди обращались с последней просьбой о помощи к царю или генеральному секретарю ЦК КПСС, так сегодня они обращаются с ней к президенту Российской Федерации. Во всех случаях авторитетное лицо берет на себя всю полноту ответственности за исход конфликта. Если исход оказался неудачным, то обвиняют в этом именно данное лицо;
   ● обращение в суд является самым непопулярным способом разрешения конфликта. Это делают в самым крайних случаях. Нежелание обращаться в суд обусловлено неверием в справедливость судебного решения (в силу коррупционности судов) и эффективность его исполнения (в силу неисполнения законов). Кроме того, россияне не любят компромиссных решений. Удачное разрешение конфликта равнозначно для них собственной полной победе, а для достижения этой цели суд является самым неподходящим местом;
   ● если ничего не помогает и ожидания участников конфликта не оправдываются, то они чувствуют себя вправе прибегнуть к насилию. Причем оно рассматривается не просто как способ достичь желаемого силой, а как «праведный гнев», как проявление «борьбы со злом». Насилие в русской традиции всегда имеет моральное оправдание («зло должно быть наказано») и используется как последнее, но верное средство. Если учесть, что люди далеко не всегда следуют моральным принципам и не всегда удается найти авторитетное лицо, которое поможет разрешить конфликт, то насилие в этих условиях становится довольно распространенным средством урегулирования споров.
   Как действует эта модель в разных сферах жизни российского общества? Что касается семейного конфликта в России, то в русских семьях не принято «выносить сор из избы». Супруги долго могут «замалчивать» разногласия, делать вид, что все в порядке, до последнего ни у кого не просят помощи. Вместе с этим статистика говорит о том, что насилие является довольно распространенным способом разрешения конфликтов в российских семьях. В июле – декабре 2006 года Женским информационно-образовательным центром «Стимул» по инициативе Гендерной тематической группы организаций системы ООН при поддержке Фонда ООН в области народонаселения в России было проведено исследование проблем домашнего насилия. Согласно результатам этого исследования более 90 % женщин в России становятся жертвами семейного насилия. Такая чудовищная цифра получается благодаря калькуляции всех видов проявления насилия – от физического до экономического, включая психологическое давление. Ежегодно в России от побоев умирает от 9 до 14 тыс. женщин. Около 2 млн детей в возрасте до 14 лет ежегодно подвергаются избиениям родителей. Более 50 тыс. из них в течение года уходят из дома, спасаясь от собственных родителей [143].
   При этом важно отметить, что насилие в семье совершают нормальные, без каких-либо психических отклонений люди. На учете в органах МВД России состоят 4 млн человек, совершавших насилие в семье. Из них 205 тыс. – люди с неустойчивой нервной системой, 400 тыс. – алкоголики, 40 тыс. – психически больные. Остальные 3 млн 355 тыс. человек – абсолютно нормальные люди [88].
   Однако жертвами семейных конфликтов бывают не только женщины. В 2007 году депутат Госдумы В. Васильев сообщил, что более 50 % бомжей в России, подавляющее большинство из которых мужчины, имеют место проживания с пропиской. Многие из них оказались на улице по причине серьезных семейных конфликтов [65].
   При этом супруги в самую последнюю очередь обращаются за помощью в правоохранительные органы. В качестве авторитетных лиц привлекаются друзья, родители, священники, психологи, гадалки, экстрасенсы, но только не представители закона. А милиция часто сталкивается с тем, что женщины просят забрать заявление, так как «он ее муж, он исправится, он бывает хорошим, когда не пьет» и т. д.
   Традиционная для России модель поведения в конфликтных ситуациях используется и в трудовых конфликтах. Не секрет, что в России условия труда хуже, чем на Западе, и уровень благосостояния наемных работников ниже. При этом открытые конфликты в виде митингов, забастовок и голодовок возникают при самых крайних обстоятельствах (многомесячная задержка зарплаты, остановка производства, увольнение большого числа работников). Обращение в суд всегда считалось самой неэффективной мерой. Так, С. Смердов пишет про роль судов в разрешении трудовых споров в царской России: «Рабочий не располагал ни средствами, ни временем, для того, чтобы вести неравную тяжбу с фабрикантом…. Подача прошения, требовавшая обращения к адвокату, высокие судебные пошлины, длительные сроки рассмотрения дел, потеря заработка, связанная с отрывом от работы на время разбора дела в суде, бесконечное ожидание исхода дела в высших инстанциях – все это приводило к тому, что рабочие избегали обращения в суд» [113].
   Сегодня мало, что изменилось, поэтому от «стадии терпения» трудовой конфликт в России сразу переходит в «стадию протеста». И на этой стадии к разрешению конфликта привлекается авторитетное лицо, как правило, государственный чиновник. В самых острых случаях обращаются прямо к главе государства. Ярким примером подобной модели поведения является конфликт в г. Пикалево Ленинградской области. Конфликт в Пикалево, безработные жители которого перекрыли федеральную трассу, был улажен личным вмешательством председателя правительства РФ В.В. Путина. Премьер заставил собственников простаивавших предприятий запустить производство, использовав для этого знакомый инвесторам «кнут» – угрозу лишить собственности и традиционный премьерский «пряник» – обещание выделить деньги. Он публично отчитал собственников и руководителей региона, заставил владельцев предприятий подписать необходимый договор и до конца дня выплатить людям зарплату, что было быстро и беспрекословно исполнено. Таким образом, под давлением авторитетного лица конфликт был урегулирован. Классическим примером применения российской модели поведения в конфликтных ситуациях является внешняя политика России. Как известно, Россия всегда до последнего воздерживалась от участия в конфликтах с другими государствами. Ее участие в войнах чаще всего было ответом на внешнюю агрессию, когда российский народ вынужден был защищать свои интересы или малых народов, страдающих от более сильных соседей. И сегодня принцип мирного урегулирования конфликтов стоит во главе внешней политики РФ. «Применение силы в целях принуждения к миру должно быть исключительной мерой, к которой международное сообщество может прибегнуть в строгом соответствии с Уставом ООН, если все другие возможности урегулирования конфликта исчерпаны» [92; 10].
   Самым последним внешнеполитическим конфликтом России был конфликт с Грузией. На примере этой ситуации хорошо видна традиционная для российского менталитета модель поведения в ходе конфликта. В советский период в результате перераспределения, которое производил Сталин, Абхазия и Южная Осетия оказались в составе Грузии. После распада Советского Союза Абхазия и Южная Осетия отказались остаться в составе Грузии. Для этого были основания: закон СССР о выходе союзных республик, по которому все автономии, входившие в республику, должны были провести референдум, к ним не был применен. Поэтому фактически с момента развала СССР они объявили себя независимыми. Можно сказать, что как самостоятельные государства они существуют уже около 20 лет, а принадлежность их к Грузии была чисто формальной. Но Россия признавала их в составе Грузии, до последней возможности пыталась сохранять нейтралитет и помогала сохранять мир в этом регионе, посылая туда своих миротворцев. Однако когда Грузия откровенно вышла из правового поля, применив силу против российских миротворцев и мирных жителей, Россия ответила агрессору быстро и достойно. Показательно, что эта военная операция была названа «принуждением к миру» и в самой России рассматривалась как проявление «праведного гнева» по отношению к диктаторскому и марионеточному режиму Саакашвили. После этого стало ясно, что даже формальное нахождение в правовом поле с грузинским режимом никаких результатов не дает. Поэтому Россия для того чтобы спасти народы Абхазии и Южной Осетии и обеспечить их государственность, пошла на признание независимости этих республик. Показательно и то, что все решения, принятые в ходе этого конфликта «на самом верху», не вызвали возражений у абсолютного большинства населения России. Народ, привыкший доверять верховной власти, молчаливо поддержал авторитетное решение главы государства. Более того, в глазах многих россиян этот конфликт приобрел моральную окраску и к нему отнеслись как к борьбе за справедливость. Например, заместитель председателя Синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями игумен Савва (Молчанов) сказал по этому поводу следующее: «Как русскому человеку мне важно было увидеть и почувствовать, что Россия способна встать за справедливость. Я думаю, что для всего русского народа, прежде всего именно для русского народа, это событие очень важно» [38]. А руководитель службы коммуникации Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш) заявил: «Одним из важнейших последствий стал шаг к восстановлению российского национального сознания, осознания себя как нации. К великому сожалению сегодня это происходит в процессе военных действий» [38].
   Выводы
   Конфликт в российской культуре считается ненормальным и неестественным состоянием человека.
   Такое отношение к конфликту обусловлено представлением о том, что изначально человеку присущи доброта, взаимопомощь и сотрудничество. Человек не индивидуальное, независимое ни от кого существо, а существо коллективное, способное обеспечить свое существование только совместно с другими людьми, что объективно влияет на развитие у него вышеперечисленных качеств.
   Наличие большого числа конфликтов как в древней, так и в современной истории человечества объясняется слабостью людей перед своими желаниями и страстями, а также «неправильными» общественными условиями жизни. Вместо того чтобы ограничивать эгоистичность людей и способствовать их нравственному развитию и духовному совершенствованию, общественное устройство создает все условия для роста эгоизма, желаний, потребностей и в конечном счёте, агрессивности людей. С точки зрения российской ментальности, особенно этому способствует западная модель общественного устройства.
   Государство рассматривается как посредник в разрешении споров. Однако если на Западе государство выполняет эту функцию, так как является носителем закона, то в России государство обладает правом разрешать конфликты, то есть обладает высшим авторитетом. Это предполагает не просто следование закону, а наличие некоего особого права и необходимых властных полномочий, с помощью которых конфликты разрешаются быстро и весьма эффективно.
   В России сложилась своеобразная модель поведения в конфликтной ситуации, которая тоже использует принцип «обращения к третьему лицу». Но эта модель отличается от западной тем, что, во-первых, основными нормами, на которые ориентируются люди в ходе конфликта, являются не нормы права, а нормы морали. Во-вторых, в качестве третьего лица выступает не представитель закона, а авторитетное лицо, которое помогает либо мудрым советом, либо конкретными действиями, для осуществления которых оно обладает необходимыми финансовыми или политическим ресурсами и поэтому может действовать «в обход» закона.
   Многие конфликты в России разрешаются с помощью насилия и весьма далеки от достижения компромисса. История России отличается не только долготерпением народа, но и кровопролитными народными восстаниями, бунтами и революциями. Даже история современной России пестрит насильственными вариантами разрешения конфликтов в политической (расстрел Белого дома в 1993 г.), межнациональной (чеченские войны и продолжающиеся конфликты на Кавказе) и социально-экономической сферах (рейдерство на предприятиях). Это объясняется тем, что свойственная России модель разрешения конфликтов не всегда применяется на практике, так как:
   ● сильно зависит от субъективных факторов, например, от желания учитывать в ходе конфликта нравственные нормы поведения;
   ● российское общество, особенно в последнее время пытается использовать для разрешения конфликтов западную модель, что приводит к постепенной утрате у россиян не только навыков применения, но даже знания традиционной для России модели разрешения конфликтов.

2.3. Методы и технологии разрешения конфликтов

   В первой главе было указано, что разрешение конфликта – это стадия восстановления баланса отношений между элементами системы или системой и внешней средой. Если элементам системы (участникам конфликта) удается установить новый, приемлемый для всех баланс отношений, то система восстанавливает свою стабильную жизнедеятельность. Если же этого сделать не удается, то связи между элементами распадаются, и система полностью разрушается. Далее будет рассмотрено, каким образом могут восстанавливаться сбалансированные отношения между элементами системы.
   Внимание исследователей обращается к проблеме разрешения конфликтов только в ХХ веке. Вместе с появлением в западноевропейской философии идеи о позитивных функциях конфликта, его полезности для развития общества появляется и представление о возможности управления конфликтом таким образом, чтобы минимизировать его насильственный характер. Так Р. Дарендорф писал в своей работе «Элементы теории социального конфликта»: «То, что противоречие может быть подавлено, несомненно, является очень старым предположением руководящих инстанций… Однако подавление является не только аморальным, но и неэффективным способом обращения с социальными конфликтами. В той мере, в какой социальные конфликты пытаются подавить, возрастает их потенциальная злокачественность, вместе с этим стремятся к еще более насильственному подавлению, пока, наконец, ни одна сила на свете не будет более в состоянии подавить энергию конфликта: во всей истории человечества революции предоставляют горькие доказательства этого тезиса» [37; 145]. Л. Козер также отмечал в работе «Функции социального конфликта»: «Существует один механизм защиты против конфликта, и содержится он в самой социальной структуре: это институализация конфликта и терпимость по отношению к нему» [61; 179].
   В результате в течение всего ХХ и начале ХХI века социологи и политологи провели многочисленные исследования конфликтов и предложили различные способы их разрешения. Несмотря на пестроту определений и точек зрения, все эти исследования можно разделить на два основные теоретические направления:
   ● урегулирование конфликтов, направленное на снижение уровня враждебности в отношениях сторон и перевод конфликта в русло совместного поиска решения проблем;
   ● разрешение конфликтов, предполагающее устранение вызвавших их причин и формирование нового уровня взаимоотношений участников.
   Первое направление наиболее традиционно и потому лучше разработано в теоретическом плане. Оно нацелено на анализ возможностей ограничения открытого конфликта, прекращение конфликтных действий, снижения уровня противостояния сторон и враждебности в их отношениях. Авторы, работающие в этом направлении, делают акцент на процессе принятия решений в конфликтных ситуациях и разработке принципов поведения, направленных на мирное окончание конфликта. Важнейшим моментом здесь является ориентация на рациональные формы разрешения конфликта, причем основное внимание уделяется технологиям урегулирования, переговорам и посредничеству.
   К этому направлению относится классическая схема урегулирования конфликта Р. Дарендорфа. Он сформулировал в своих работах ряд условий, необходимых для успешного урегулирования конфликта. Во-первых, необходимо, «чтобы конфликты вообще, а также данные отдельные противоречия признавались всеми участниками как неизбежные и более того – как оправданные и целесообразные…. Необходимо осознать плодотворный, творческий принцип конфликтов. Это означает, что любое вмешательство в конфликты должно ограничиваться регулированием их проявлений и что нужно отказаться от бесполезных попыток устранения их причин» [37, 145; 146].
   Во-вторых, участники должны согласиться на определенные «правила игры», в соответствии с которыми они будут разрешать конфликты друг с другом. Эти правила должны быть зафиксированы в типовых соглашениях (конституциях, уставах, соглашениях и т. п.). «Все «правила игры» касаются способов, которыми контрагенты намереваются разрешать свои противоречия. К ним принадлежит ряд форм, которые могут применяться последовательно: 1. Переговоры, то есть создание органа, в котором конфликтующие стороны регулярно встречаются с целью ведения переговоров по всем острым темам, связанным с конфликтом, и принятия решений установленным способом…. Однако редко бывает достаточно только этой возможности: переговоры могут остаться безрезультатными. В такой ситуации рекомендуется привлечение «третьей стороны», то есть не участвующих в конфликте лиц или инстанций. 2. Наиболее мягкой формой участия третьей стороны является посредничество, то есть соглашение сторон от случая к случаю выслушивать посредника и рассматривать его предложения. Несмотря на кажущуюся необязательность этого образа действий, посредничество (например, Генерального секретаря ООН, федерального канцлера и т. д.) часто оказывается в высшей степени эффективным инструментом регулирования. 3. Тем не менее часто необходимо сделать следующий шаг к арбитражу, т.е. к тому, что в случае обращения к третьей стороне, исполнение ее решения является обязательным» [37; 146].
   Довольно популярной является теория урегулирования конфликтов Д. Аптера [150], одного из ведущих представителей англосаксонской политологии. Исходя из теории равновесия общества, он считает, что существует три степени развития общественных конфликтов:
   1) столкновение предпочтений (кооперация);
   2) столкновение интересов (конкуренция);
   3) столкновение основных ценностей (подлинный конфликт).
   По мнению Аптера, задача состоит в том, чтобы трансформировать конфликты ценностей в конфликты интересов или, еще лучше, – в столкновение предпочтений, то есть в конкуренцию или кооперацию. Для ее реализации используют различные методы: переговорный процесс, посредничество, разъединение сторон и др. При этом необходимо соблюдать ряд условий:
   ● согласовать о правилах ведения переговоров обязательно для обеих сторон;
   ● не идеологизировать конфликт;
   ● выявить реальные причины конфликта и найти более верный путь к его разрешению.
   К классическим теориям урегулирования конфликтов относится и теория Е. Нордлинжера [23]. Она содержит несколько правил, использование которых позволяет, с его точки зрения, если не полностью ликвидировать конфликт, то по крайней мере снизить степень его интенсивности:
   1. Необходимо выполнять следующие правила:
   ● стремиться к созданию активных коалиций;
   ● соблюдать принцип пропорциональности;
   ● максимально деполитизировать конфликта;
   ● взаимно признавать право вето;
   ● стремиться к компромиссу;
   ● быть готовым к уступкам (концессиям).
   2. Опора исключительно на институт большинства не только способствует урегулированию конфликта, а, напротив, обостряет его.
   3. Урегулирование конфликта посредством форсирования движения к национальной идентичности не приносит успеха и зачастую приводит к разгулу насилия
   4. Большая роль в урегулировании конфликта принадлежит лидерам конфликтующих сторон.
   5. Если элита начинает действовать с целью урегулирования конфликта, то необходимо наличие сильной мотивации, не ослабляющей, а, наоборот, усиливающей активность.
   Второе направление связано с проблемой разрешения конфликтов. В отличие от первого направления оно ориентировано не на изучение возможностей сглаживания противоречий и достижение компромиссного решения, а на анализ путей их полного разрешения. К. Митчелл [161] выделяет следующие параметры, на основе которых можно судить о том, что конфликт является действительно разрешенным:
   ● проблема исчезает с повестки дня;
   ● решение принимается всеми участниками конфликта как на уровне элит, так и на уровне масс;
   ● нет нужды в поддержании условий соглашения третьей стороной;
   ● решение принимается всеми участниками в соответствии с их собственными системами оценок как честное и справедливое;
   ● решение не является компромиссным, поскольку сторонам не пришлось довольствоваться лишь частичной реализацией своих целей;
   ● соглашение устанавливает новые, позитивные отношения между участниками конфликта;
   ● участники добровольно принимают условия соглашения без какого-либо давления извне.
   Видный отечественный конфликтолог А. Я. Анцупов [8] критериями конструктивного разрешения конфликта считает степень разрешения противоречия, лежащего в основе конфликта и победу в нем правого оппонента. Важно, чтобы при разрешении конфликта было найдено решение проблемы, из-за которой он возник. Чем полнее разрешено противоречие, тем больше шансов для нормализации отношений между участниками, меньше вероятность перерастания конфликта в новое противоборство. Не менее существенной является победа правой стороны. Утверждение истины, победа справедливости благоприятно сказываются на социально-психологическом климате в коллективе, эффективности совместной деятельности и, кроме того, служат предупреждением лицам, которые потенциально могут стремиться достичь с помощью конфликта сомнительной с правовой или нравственной точки зрения цели.
   К этому направлению необходимо отнести прежде всего теорию Дж. Бертона [10] и его последователей. Согласно их точки зрения, большинство конфликтов возникает в результате того, что одна из сторон не учитывает базисные потребности другой стороны. К таким потребностям Бертон относит и потребность в идентичности или осознании и ощущении своей «особости» (своих ценностей, понимания и отношения к миру). Ради удовлетворения своих материальных интересов обычный человек вряд ли станет сознательно рисковать жизнью. Во всяком случае возможный риск в условиях голода не будет иметь ничего общего по сравнению с таким видом риска, как жертвенность. Когда же речь идет о защите своих ценностей, веры, традиций или образа жизни, люди готовы вступать за них в непримиримую борьбу и нести жертвы.
   Согласно Бертону, разрешение конфликта должно основываться на изменении глубинных, психологических структур. Правильно организованное общение между социальными группами, находящимися в конфликте, является одним из центральных методов в данном подходе. Оно направлено на изменение характера восприятия, а также посредством этого на отношения сторон друг к другу. Бертон и его коллеги создали метод организации Т-групп, ориентированных на снятие ложной идентификации с группой только по национальному признаку, организовывали встречи и дискуссии между конфликтующими группами. В ходе этих встреч проводился детальный анализ интересов сторон. Сам по себе такой анализ способствует корректировке образа, но кроме него для этих целей используются имитационные игры. Участие в игре с позиции противоположной стороны позволяет лучше понять ее точку зрения, аргументы, а значит, и легче найти возможные варианты решения проблем. Кроме того, для повышения степени адекватности образов часто прибегают к помощи посредника, который может выступать в роли своеобразного «интерпретатора» поведения и восприятия участников конфликта.
   Важное место в процессе познания и управления конфликтом занимают психологические исследования, позволяющие вскрывать глубинные основы конфликтного поведения. В рамках этих исследований накоплены многочисленные данные о механизмах протекания и способах разрешения разных типов конфликтов. Наиболее широко использующимся достижением психологии в этой области является определение стилей конфликтного поведения людей, состоящих из сочетания стратегии и тактики достижения удовлетворения своих интересов.
   Стратегия – это набор макроскопических целей, которые желает достичь участник конфликта. В работах зарубежных психологов [111; 154; 157; 162] были выделены следующие стратегии конфликтного поведения:
   ● соперничество (борьба). В рамках этого стиля превалируют попытки заставить принять свою точку зрения любой ценой. Тот, кто выбирает данную стратегию поведения прежде всего исходит из оценки личных интересов в конфликте как высоких, а интересов своего соперника – как низких. Выбор в пользу борьбы отличается стилем поведения, характерным для деструктивной модели. При такой стратегии активно используются власть, сила закона, связи, авторитет и т. д.;
   ● уклонение (уход). Стратегия ухода отличается стремлением уйти от конфликта. Она характеризуется низким уровнем направленности на личные интересы соперника и свои личные и является взаимной. По сути, это взаимная уступка. Этот стиль используется, когда затрагиваемая проблема не столь важна и участники конфликта не хотят тратить время и силы на ее решение;
   ● приспособление (уступка). Человек, придерживающийся данной стратегии, также стремится уйти от конфликта. Но причины «ухода» в этом случае иные. Направленность на личные интересы здесь низкая, а оценка интересов соперника высокая, то есть человек, принимающий стратегию уступки, жертвует личными интересами в пользу интересов соперника;
   ● компромисс. Суть его заключается в том, что стороны стремятся урегулировать разногласия при взаимных уступках. Компромиссная стратегия поведения характеризуется балансом интересов конфликтующих сторон на среднем уровне. Стратегия компромисса не только не портит межличностные отношения, но и способствует их положительному развитию;
   ● сотрудничество. Этот стиль наиболее труден, так как он требует более продолжительной работы. Цель его применения – разработка долгосрочного взаимовыгодного решения. Стратегия сотрудничества характеризуется высоким уровнем направленности как на собственные интересы, так и на интересы соперника. Данная стратегия строится не только на основе баланса интересов, но и на признании ценности межличностных отношений. Особое место в выборе данной стратегии занимает предмет конфликта. Если предмет конфликта имеет жизненно важное значение для одного или обоих субъектов конфликтного взаимодействия, то о сотрудничестве не может быть и речи. В этом случае возможен лишь выбор борьбы, соперничества. Сотрудничество возможно лишь в том случае, когда сложный предмет конфликта допускает маневр интересов противоборствующих сторон, обеспечивая их сосуществование в рамках возникшей проблемы и развитие событий в благоприятном направлении.
   Тактики, используемые в конфликте, – это средства достижения стратегических целей. Одна и та же тактика может использоваться в рамках разных стратегий. Основными тактиками поведения в конфликте или как их еще называют тактиками воздействия [111; 159; 162] являются:
   ● рациональное убеждение – использование фактов и логики для подтверждения своей позиции и убеждения оппонента;
   ● давление – требования, приказы, угрозы;
   ● апелляция к власти, санкции – использование взысканий и вознаграждений;
   ● дружелюбное обращение, заискивание – создание у оппонента представления о наличии у него привлекательных качеств;
   ● коалиционная тактика – просьбы о поддержке, союзе;
   ● заключение сделок – взаимный обмен благами, обещания;
   ● введение оппонента в состояние волнения, некоторой спутанности, управление его вниманием, создание эффекта неожиданности;
   ● неотменяемые обязательства – одна из сторон осуществляет определенное действие (например, бессрочную голодовку) до тех пор, пока ее условия не будут приняты.
   Выбор стратегии поведения в конфликте определяется многими факторами ситуации. Важнейшим из них является ориентированность участников конфликта на свои или чужие интересы. От того, заинтересованы ли участники лишь в собственной выгоде или они учитывают также интересы другой стороны, зависит тип предпочитаемой стратегии. В результате их поведение может быть описано с помощью двух независимых параметров:
   1) настойчивости, определяемой как направленность на удовлетворение своих собственных интересов;
   2) кооперативности, т. е. учета в поведении интересов другой стороны.
   Основываясь на указанных представлениях, можно прогнозировать будущее поведение участников конфронтации, исходя из оценки их ориентированности на свои или чужие интересы. Когда учитываются и свои интересы, и интересы оппонента, то предпочтение отдается стратегии сотрудничества. Когда одна из сторон сильно ориентирована только на собственную выгоду, используется стратегия соперничества. Когда более выражен учет интересов оппонента, применяется стратегия уступки. При слабой заинтересованности в успешном исходе конфликта и для себя, и для оппонента применяется стратегия бездействия.
   Важным фактором, влияющим на выбор стратегии, является оценка участниками конфликта успешности применения стратегии для достижения собственных целей и ее «цены». Оценка осуществимости стратегии позволяет произвести адекватный ее выбор. Так, выбор в пользу стратегии сотрудничества достигается в том случае, когда
   ● существует уверенность в способности находить взаимоприемлемые решения;
   ● имеются предыдущие успехи по достижению согласия в данном конфликте;
   ● присутствует посредник;
   ● оценка готовности другой стороны к сотрудничеству позитивна;
   ● есть доверие к оппоненту, а именно уверенность в том, что оппонент беспокоится об интересах другой стороны.
   Стратегия соперничества будет использована при следующих условиях:
   ● одна из сторон высоко заинтересована в собственных результатах, но враждебна по отношению к другой;
   ● ее запросы высоки и не снижаются;
   ● готовность другой стороны к уступкам оценивается как высокая;
   ● отсутствует удовлетворяющее обе стороны решение;
   ● цена использования соперничающей стратегии считается приемлемой.
   Наличие достаточного количества времени благоприятствует использованию стратегии бездействия. В тех же ситуациях, когда выгода от продолжения конфликта становится ниже ранее установленного уровня, происходит уход из ситуации конфликта.
   Некоторые исследователи считают, что выбираемая стратегия – это относительно стабильный аспект личности, то есть существуют личности, демонстрирующие в ходе конфликта только сотрудничество или только соперничество. Однако данные, полученные в ряде исследований, заставляют усомниться в таком понимании. Доказано, что социальное поведение человека зависит от ситуации и может значительно меняться [151]. Между стилем конфликта и такими личностными характеристиками, как догматизм, уважение к людям, маккиавелизм (склонность манипулировать людьми), существует очень низкая корреляция [158]. Эти представления отчасти, может быть, и верны, но не в отношении всех людей, а скорее для так называемых акцентуированных личностей, чье поведение относительно мало корректируется факторами социальной ситуации.
   В отношении же основной массы успешно адаптируемых людей более адекватно рассматривать стратегии всего лишь как специфические типы поведения [155]. Стратегия соотносится с категориями поведения, а не с типом личности. Такое представление позволяет учитывать легкость изменения поведения в зависимости от ситуации, создает основу для тренировки навыков адекватного поведения в конфликте и вообще дает основания более оптимистично оценивать перспективы разрешения конфликтов.
   Системная теория конфликта также выдвигает несколько вариантов его урегулирования, при этом в случае только одного из них можно говорить именно о разрешении конфликта. «Стратегией управления конфликтом, обеспечивающей наибольшую стабильность, – пишет В. А. Светлов, – принято считать ту, согласно которой участники конфликта стремятся к исходу, лучшему для всех одновременно. Исходом, лучшим для всех участников одновременно, является тот, из которого ни один из них и никакое подмножество множества всех игроков не имеет одностороннего улучшения своего положения. Такой исход означает установление между элементами системы, обозначающими субъектов конфликта, позитивных прямых и обратных связей; только такой исход способствует стабильному росту и развитию системы» [107; 273].
   В.А. Светлов считает, что все возможные исходы разрешения конфликта можно свести к трем видам – антагонистическому, негативно-синергетическому и позитивно-синергетическому. Антагонистический исход заключается в достижении победы одного из участников конфликта над другим с помощью силы, угроз, власти и т. д. Его нельзя считать подлинным разрешением конфликта, так как не исчезает причина конфликта и поэтому такой исход является нестабильным во времени. «В случае антагонизма выигравший игрок решает все свои проблемы, проигравший только частично. Своим позитивным отношением к угрожающему будущему победитель силой заставляет побежденного признать свою позицию. Следовательно, антагонистический способ разрешения конфликтов неустойчив в длительной перспективе. Ослабление силы и угроз победителя всегда провоцирует проигравшую сторону на взятие реванша» [107; 279].
   Негативно-синергетический вариант исхода конфликта заключается во взаимном проигрыше игроков, который является результатом взаимного сдерживания, контроля, угнетения и подавления, основанного на недоверии и соблюдении паритета любой ценой. Главная цель участников конфликта – не допустить преимущества противоположной стороны. Данный исход также нельзя считать разрешением конфликта, потому что в конечном счёте он ведет к процессу взаимного самоуничтожения. «Проблема заключается в том, – пишет В. А. Светлов, – что оба игрока не могут остановиться в изобретении средств давления и контрдавления и вынуждены поддерживать паритет с каждым витком конфронтации на все более высоком уровне. Вынужденное внимание к взаимному контролю и сдерживанию настолько объединяет игроков, что обоих можно считать «товарищами по несчастью»…Несмотря на возможные высокие индивидуальные мотивы игроков, совместное поражение, все более превращающееся в процесс взаимного самоуничтожения – самый вероятный исход этого способа разрешения конфликтов» [107; 282].
   Только последний вариант исхода конфликта, позитивно-синергетический, можно считать подлинным разрешением конфликта. В этом случае игроки признают правомочность взаимных угроз и требований и решают выработать общую позицию по спорному вопросу. «Игроки А и В сначала оба отвергают угрожающее будущее, – описывает процесс такого исхода В. А. Светлов. – Значит оно для них обоих в равной степени наименее предпочтительно. Это влечет синергетическое разрешение диллемы сдерживания для обоих игроков, так как каждый из них начинает предпочитать позицию другого, но еще не в позитивном смысле. Затем, продолжая начатую тенденцию синергизма, каждый из них стремится к достижению единой позиции. Это дает им синергетическое решение диллем искушения. Ни один игрок не имеет из этого исхода одностороннего улучшения своей позиции» [107; 287].
   Таким образом, все исследователи проблемы разрешения конфликтов приходят к выводу, что самой продуктивной стратегией в этом процессе является стратегия сотрудничества. Только с помощью сотрудничества можно ликвидировать саму причину конфликта, что является основным условием для того, чтобы конфликт более не повторился. Кроме того, с точки зрения теории систем, преодолевая в процессе сотрудничества конфликтную ситуацию, элементы системы объединяются и совершенствуют свои взаимоотношения, что ведет к повышению стабильности системы.
   Второй по своей продуктивности является стратегия достижения компромисса. Она не приводит к полному разрешению конфликта, потому что взаимные уступки, осуществляемые конфликтующими сторонами, не приводят к устранению причины спора. Однако эта стратегия лучше, чем соперничество, уклонение от конфликта или приспособление, которые не только не устраняют предмета спора, но и сохраняют враждебность, непонимание и недоверие в отношениях между сторонами. Компромисс – это начало сотрудничества, так как предполагает взаимную заинтересованность сторон в мирном урегулировании спора. Достижение компромисса между элементами системы также повышает стабильность системы, но в отличие от случая с сотрудничеством это стабильность временная. При сохранении причины конфликта рано или поздно она будет нарушена его возобновлением.
   Исходя из проведенного анализа стандартов естественности, можно предположить, что большую роль при выборе стратегии разрешения конфликта помимо вышеперечисленных факторов играет модель поведения в конфликтной ситуации, зафиксированная в культурных стандартах того или иного общества. Поскольку эта модель является стереотипом поведения, то человек следует ей бессознательно, просто повторяя определенную схему действий, принятую в качестве образца в окружающей его социальной среде.
   Для западной культуры характерна ориентация на применение в процессе разрешения конфликтов стратегии компромисса. Это обусловлено следующими факторами:
   ● в западном обществе человек рассматривается как свободный и независимый индивид. Соответственно, частные интересы таких индивидов ставятся всегда выше коллективных интересов. В этом случае человеку сложно вступать в полноценное сотрудничество с другими, так как выработка единой позиции, выражающей общие интересы, может «поглотить» его частные интересы. Компромисс является более выгодной позицией в этом смысле, потому что взаимные уступки сохраняют наличие собственного интереса у каждой из сторон;
   ● в западной культуре традиционно важное место занимает «культ разума», а идеальным является рациональное поведение. Личные отношения, чувства и эмоции – фактор, препятствующий правильной, разумной оценке ситуации. Поэтому обращение к закону или к посреднику, который с помощью закона рационально проанализирует ситуацию и вынесет правильное решение, считается не только естественным, но и предпочтительным поведением;
   ● борьба между людьми признана в западных стандартах естественности нормальным состоянием. Поэтому и недолговечность компромисса, и постоянное возникновение новых конфликтов, требующих нового урегулирования, воспринимается в обществе как нормальное явление.
   Что касается российского общества, то оно больше ориентировано на стратегию сотрудничества. Это обусловлено:
   ● во-первых, высоким уровнем коллективизма россиян, большим значением общих интересов по сравнению с частными интересами. Это делает более легким процесс вступления в сотрудничество, потому что человек более заинтересован в общем согласии, чем в удовлетворении своих личных интересов;
   ● во-вторых, высокой значимостью межличностных отношений, ради сохранения которых человек может легко пойти на уступки в спорных вопросах. Русская культура известна своей иррациональностью и эмоциональностью. Для нас сохранение хороших отношений с человеком, возможность избежать причинения ему боли и страданий гораздо важнее соблюдения правил, записанных в законе. Это повышает готовность человека вступить в сотрудничество и ликвидировать конфликт;
   ● в-третьих, отношением к конфликту как ненормальному явлению в жизни общества и верой в то, что можно жить в мире и согласии со всеми людьми. Уверенность в том, что можно вообще обойтись без конфликтов, побуждает людей не просто идти на уступки, чтобы временно примирить спорящих, а стремиться искоренить причины спора и тем самым обеспечить мир и гармонию общественной жизни.
   В процессе разрешения конфликта необходимо учитывать особенности и стандарты той культуры, в которой участники конфликта родились и выросли. Помимо этого, взрослый человек может быть ориентирован на стандарты другой, неродной культуры в результате длительного проживания в другой культурной среде или сильной симпатии к этой культуре. В этом случае необходимо понять, на стандарты какой культуры ориентирован участник конфликта. В зависимости от этого необходимо выбирать стратегию поведения в конфликтной ситуации.
   Если участники конфликта воспитаны в духе западной культуры, длительно проживали на Западе и/или испытывают симпатию к западным ценностям и образу жизни, то следует в процессе разрешения конфликта ориентироваться на стратегию достижения компромисса. Для того чтобы участники конфликта стали следовать именно этой стратегии, а не какой-либо другой, целесообразно соблюдать следующие условия:
   ● первостепенное значение придавать удовлетворению частных интересов конфликтующих сторон, при этом, делая акцент на том, что легче всего этого достичь путем мирных переговоров;
   ● стараться не проявлять эмоций, не демонстрировать личного отношения к оппоненту или к обеим конфликтующим сторонам (в случае действий посредника);
   ● убедить оппонента или обоих участников конфликта рационально проанализировать ситуацию: определить главные причины конфликта, второстепенные факторы, возможные способы разрешения возникшего противоречия;
   ● апеллировать только к закону, рассматривая его как высший авторитет. Моральные нормы тоже надо учитывать, если в процессе конфликта была задета проблема нравственного поведения оппонентов. Но следование нормам морали не должно расходиться и тем более противоречить нормам права. Закон всегда должен стоять на первом месте;
   ● если стороны не могут договориться самостоятельно, то можно пригласить посредника. При этом он должен быть либо официальным представителем закона, либо человеком, хорошо знающим закон. В этом случае конфликтующие стороны признают его в качестве авторитета, и он сможет помочь им достигнуть компромисса.
   Если участники конфликта россияне или иностранцы, длительное время проживающие в России и с симпатией воспринимающие русскую культуру, то в процессе разрешения конфликта следует ориентироваться на стратегию сотрудничества. Чтобы эта стратегия стала приоритетной, необходимо также соблюдать ряд условий:
   ● определить и постараться ясно показать оппоненту или обоим участникам конфликта (в случае действий посредника) их общие интересы, удовлетворение которых приведет и к достижению их частных целей. Делать сильный акцент на этих общих интересах как на возможности достичь мира;
   ● не стесняться проявлять эмоции, даже если они имеют негативный характер. В русской традиции неэмоциональный человек воспринимается как «холодный», равнодушный, «себе на уме» и ему не доверяют еще больше;
   ● если отношения оппонентов испорчены только предметом конфликта, то необходимо всячески демонстрировать симпатию к противнику как к человеку; показывать, что сохранение хороших отношений с ним очень важно;
   ● апеллировать к нормам нравственности больше, чем к закону; ясно показывать, что соблюдение неписаных правил важнее, чем соблюдение закона;
   ● если оппоненты не могут договориться самостоятельно, то можно обратиться за помощью к посреднику, который должен быть авторитетом для обеих сторон, но не должен быть представителем закона. Его совет или конкретная помощь могут стать последним звеном, необходимым для начала сотрудничества между участниками конфликта.
   Самая сложная ситуация с выбором стратегии разрешения конфликта возникает тогда, когда оппоненты принадлежат к разным культурам и ориентированы на разные стандарты понимания и поведения. В случае столкновения оппонентов, принадлежащих к западной и российской культурам, выбор стратегии разрешения конфликта может иметь два варианта:
   1) легче всего в этом случае использовать стратегию достижения компромисса, так как оппоненту, ориентированному на западную модель разрешения конфликта, сложно вступать в полноценное сотрудничество с противником, а для оппонента, готового к сотрудничеству, нетрудно согласиться на компромисс;
   2) оппонент, ориентированный на российскую модель разрешения конфликтов, может остаться неудовлетворенным компромиссным решением. В этом случае он может все же попытаться вступить в сотрудничество с оппонентом и ликвидировать причину конфликта. Чтобы эта попытка завершилась успехом, необходимо использовать такие особенности западной модели поведения в конфликтной ситуации, как рациональность действий и их соответствие закону. Если россиянину удастся рационально доказать выгодность удовлетворения общих интересов и строгое соответствие закону средств этого удовлетворения, то оппоненты могут достичь взаимопонимания и вступить в сотрудничество по поводу разрешения конфликта.
   В заключение хотелось бы поставить вопрос о том, почему в российском обществе, стандарты естественности которого ориентированы на самый благоприятный вариант разрешения конфликтов, далеко не часто применяется стратегия сотрудничества и столь весома доля разрешения конфликтов с помощью насилия. Это объясняется той сложной культурной ситуацией, в которую попала Россия после падения Советского Союза. В течение последних двадцати лет российское общество пытается жить по несвойственным ему культурным образцам, заимствованным из западной культуры. Этот процесс сопровождает ростом индивидуализма и падением уровня коллективизма россиян, авторитета моральных норм при слабом росте авторитета закона, исчезновением механизмов привлечения авторитетных лиц к процессу разрешения конфликта, не очень успешными попытками, приучить граждан разрешать споры с помощью закона. В результате постепенно исчезают необходимые условия для применения традиционной для России модели разрешения конфликтов, что, в свою очередь, приводит к росту как числа конфликтов, так и случаев их разрешения с помощью насилия.
   Выводы
   Самой эффективной стратегией разрешения конфликта является стратегия сотрудничества или совместного поиска оппонентами возможностей устранить причину конфликта. С точки зрения теории систем эта эффективность обусловлена тем, что сотрудничество позволяет элементам системы сознательно и целенаправленно восстановить взаимовыгодный баланс в отношениях друг с другом и, тем самым, сохранить целостность системы.
   Стратегия достижения компромисса или осуществления взаимовыгодных уступок также способствует восстановлению баланса в отношениях между элементами системы. Однако ее эффективность меньше, чем у стратегии сотрудничества, так как компромисс сохраняет причину конфликта и поэтому только временно восстанавливает баланс отношений между элементами.
   На выбор стратегии разрешения конфликта, помимо особенностей личности участников и характера конфликтной ситуации, влияют культурные образцы понимания и поведения, в том числе стандарты естественности, которые используются оппонентами, как правило, бессознательно.
   Для европейцев, американцев, а также россиян, длительное время проживавших на Западе, при разрешении конфликта предпочтительной будет стратегия компромисса. Для того чтобы они стали придерживаться именно этой стратегии, необходимо учитывать в ходе конфликта особенности западноевропейских стандартов естественности.
   Для россиян, а также иностранцев, длительное время проживающих в России, при разрешении конфликта предпочтительной будет стратегия сотрудничества. Для того чтобы они стали придерживаться этой стратегии, также необходимо учитывать своеобразие российских стандартов естественности.
   Если в конфликт вступают представители разных культур, европейской и российской, то наиболее приемлемым вариантом разрешения их спора будет компромисс. Главная причина этого – несоответствие стратегии сотрудничества западноевропейским стандартам естественности, что делает эту стратегию очень трудной для европейцев. Однако если россияне будут учитывать особенности западноевропейской ментальности, то они могут перевести ход разрешения конфликта от компромисса к сотрудничеству.
   Для того чтобы в самой России конфликтов стало меньше, а возникающие противоречия разрешались путем сотрудничества оппонентов, необходимо возрождать традиционные для нашей культуры модели поведения в конфликтной ситуации. Для этого необходимо содействовать росту коллективизма в обществе, повышению значимости нравственного поведения и развитию нравственного воспитания, а также возрождению старых или созданию новых механизмов привлечения к разрешению конфликтов известных и авторитетных в обществе людей.

Заключение

   Наиболее методологически продуктивным является системный подход к исследованию конфликта. Он основан на самых современных представлениях о жизни и развитии живых систем, к которым, безусловно, относится и человеческое общество. К нему в полной мере относятся законы самоорганизации живых систем, одним из проявлений которых является конфликт.
   С системной точки зрения конфликт – это процесс изменения отношений между элементами системы, в результате которого происходит либо полное разрушение этих отношений, либо их кардинальная перестройка. Элементы системы – это социальные группы, отдельные люди, а также отдельные аспекты личности человека, которые могут вступить между собой в конфликт, а отношениями между элементами – представления участников конфликта о себе и противнике, их оценка друг друга, ожидания в отношении друг друга, эмоциональные реакции, действия, которые они предпринимают в отношении другой стороны.
   Конфликт выполняет в жизни систем позитивную, конструктивную функцию, так как способствует эволюционному развитию социальных организмов. Возникновение конфликта – симптом неэффективности работы системы и одновременно побуждение её к изменению отношений между элементами и повышению эффективности своего существования. Все деструктивные влияния конфликта на личность или группу с точки зрения теории систем необходимо рассматривать как временное явление, сопровождающее процесс перестройки жизни социального организма.
   Главной системной причиной возникновения конфликта является нарушение баланса в отношениях между элементами системы или системой и внешней средой. Это может проявляться в нарушении баланса:
   ● доступа к жизненно важным ресурсам разных социальных групп;
   ● этнического своеобразия разных народов;
   ● между удовлетворением потребностей и желаний отдельного человека и исполнением требований общества;
   ● между целями, ценностями, мотивами, манерой поведения и т. д. отдельных людей.
   Весь процесс протекания конфликта можно назвать процессом изменения взаимосвязей между элементами системы или системой и внешней средой. Этот процесс начинается с нарушения их сбалансированного равновесия и заканчивается восстановлением этого равновесия в новых условиях. Его можно разделить на три стадии:
   ● предконфликтная ситуация, характеризующаяся постепенным нарушением баланса в отношениях между элементами системы и ростом нестабильности в ее работе;
   ● открытый конфликт, когда полностью нарушается баланс отношений и дестабилизируется работа системы;
   ● разрешение конфликта, когда баланс отношений между элементами системы восстанавливается, но уже с учетом тех факторов, которые ранее вызвали его нарушение. В некоторых случаях этот баланс восстанавливается уже в новой системе.
   В социальных системах основным способом поддержания стабильности системы и восстановления нарушенного баланса отношений в случае возникновения конфликта является следование культурным стандартам поведения. Среди всех многочисленных культурных стандартов первостепенное влияние на процесс предотвращения и разрешения конфликтов оказывают стандарты естественности. Представления о конфликте, его оценке и модели конфликтного поведения, зафиксированные в стандарте естественности той или иной национальной культуры, являются тем образцом, на который ориентируются представители этой культуры при разрешении конфликтных ситуаций.
   Стандарт естественности является культурным стандартом, фиксирующим исторический опыт осознания тем или иным народом естественного состояния человека и роли в этом состоянии борьбы и конфликтов. Стандарт естественности бытует в жизни общества как стереотип понимания и стереотип поведения. Как стереотип понимания стандарт естественности содержит схематичное представление о том, естественно ли для человека состояние борьбы, а также систему ценностей и норм, которая обусловливает ту или иную оценку конфликта и мотивирует человека на определенные виды поведения в процессе его разрешения. Как стереотип поведения стандарт естественности содержит схему действий в конфликтной ситуации, которая признана в данном обществе наиболее успешной и используется всеми его членами для разрешения конфликтов.
   Изучив стандарты естественности западноевропейского общества, можно сделать вывод, что конфликт рассматривается в европейской культуре как нормальное, естественное состояние человека. Это обусловлено представлениями, во-первых, о несовершенной природе человека, его эгоистичности и зависимости от своих желаний; во-вторых, о свободе и природном равенстве людей. Каждый человек изначально независим от других людей, свободен от какого-либо принуждения, имеет целый ряд изначальных прав и в этом абсолютно равен всем другим людям. Это равенство и свобода дают всем людям одинаковые возможности в реализации своих желаний и достижении целей. Движимые своей эгоистичностью, они вступают в борьбу за лучшие условия жизни. Следовательно, конфликты в человеческом обществе – явление неизбежное.
   В европейской культурной традиции сложилась модель урегулирования конфликтных ситуаций, которая предполагает наличие разумной системы законов и третьего лица, выступающего посредником между конфликтующими сторонами. Третье лицо, в качестве которого могут выступать судья, адвокат, медиатор, общественная, профсоюзная или международная организации, осуществляет рациональный анализ ситуации, применяет к ней существующие правовые нормы и содействует разрешению конфликта путем достижения компромисса. Стратегия достижения компромисса способствует снятию напряжения в отношениях между оппонентами и предотвращает их насильственные действия по отношению друг к другу путем взаимовыгодных уступок. При этом причина конфликта сохраняется, и поэтому функционирование системы стабилизируется временно. Такая модель предполагает постоянное возобновление конфликтов, что соответствует свойственному европейской культуре представлению о естественном состоянии человека.
   В российской культуре конфликт считается ненормальным и неестественным состоянием человека. Такое отношение к конфликту обусловлено представлением о том, что изначально человеку свойственна доброта, взаимопомощь и сотрудничество. Человек не индивидуальное, независимое ни от кого существо, а существо коллективное, способное обеспечить свое существование только совместно с другими людьми, что объективно способствует развитию у него вышеперечисленных качеств. Однако человек слаб перед своими желаниями и страстями, а это ведёт к нарушению «правильных» условий общественной жизни. Вместо того чтобы ограничивать эгоистичность людей и способствовать их нравственному развитию и духовному совершенствованию, общественное устройство создает все условия для роста эгоизма, желаний, потребностей и в конечном счёте агрессивности людей.
   В российской культурной традиции сложилась модель разрешения конфликтов, которая предполагает:
   ● ориентацию в ходе конфликта на нормы морали;
   ● привлечение в качестве посредника авторитетного лица, которое, чаще всего не является представителем закона и приобретает уважение граждан за свою мудрость, опыт, финансовые или политические ресурсы;
   ● использование для разрешения конфликта стратегии сотрудничества или совместный поиск оппонентами возможностей устранить причину конфликта. Это более эффективная стратегия разрешения конфликта по сравнению с компромиссом, так как сотрудничество позволяет элементам системы сознательно и целенаправленно восстанавливать взаимовыгодный баланс в отношениях друг с другом, ликвидируя причину напряжения и сохраняя при этом целостность системы.
   На выбор стратегии разрешения конфликта помимо особенностей личности участников и характера конфликтной ситуации большое влияние оказывают выделенные выше стандарты естественности. Поскольку они усваиваются людьми в детстве или в течение длительного времени проживания взрослого человека в поле неродной культуры, то оппоненты практически бессознательно используют знакомые им клише оценок и схемы действий. Поэтому для европейцев, американцев, а также россиян, длительное время проживавших на Западе, при разрешении конфликта всегда предпочтительной будет стратегия компромисса, а для россиян и иностранцев, длительное время проживающих в России, – стратегия сотрудничества.
   Российское общество особенно в последнее время пытается использовать для разрешения конфликтов западную модель, что приводит к постепенной утрате у россиян не только навыков применения, но даже знания традиционной для России модели разрешения конфликтов. Поэтому необходимо возрождать традиционные для нашей культуры модели поведения в конфликтной ситуации. Для этого необходимо содействовать росту коллективизма в обществе, повышению значимости нравственного поведения и развитию нравственного воспитания, а также возрождению старых или созданию новых механизмов привлечения к разрешению конфликтов известных и авторитетных в обществе людей.

Список литературы

   1. Авдеев, П. Н. Трудовые конфликты в СССР / П. Н. Авдеев. – М. : Вопросы труда, 1928.
   2. Агеев, В. С. Межгрупповое взаимодействие. Социально-психологические проблемы / В. С. Агеев. – М. : МГУ им. М. В. Ломоносова, 1990.– 240 с.
   3. Адлер, А. Практика и теория индивидуальной психологии / А. Адлер. – М. : Фонд «За экономическую грамотность», 1995. – 296 с.
   4. Андреева, Г. М. Зарубежная социальная психология ХХ столетия: теоретические подходы : учеб. пособие для вузов / Г. М. Андреева, Н. П. Богомолова, Л. А. Петровская. – М. : Аспект Пресс, 2001. – 286 с.
   5. Анцупов, А. Я. Конфликтология в схемах и комментариях : учеб. пособие для студентов вузов / А. Я. Анцупов, С. В. Баклановский. – СПб. : Питер, 2005. – 288 с.
   6. Анцупов, А. Я. Социально-психологическая оценка персонала : учеб. пособие для студентов вузов / А. Я. Анцупов, В. В. Ковалев. – М. : ЮНИТИ, 2008. – 391 с.
   7. Анцупов, А. Я. Российская конфликтология. Аналитический обзор 607 диссертаций. ХХ век / А. Я. Анцупов, С. Л. Прошанов. – М. : ЮНИТИ, 2004. – 702 с.
   8. Анцупов, А. Я. Конфликтология / А. Я. Анцупов, А. И. Шипилов. – СПб. : Питер, 2007. – 490 с.
   9. Анцупов, А. Я. Словарь конфликтолога / А. Я. Анцупов, А. И. Шипилов. – СПб. : Питер, 2006. – 528 с.
   10. Анцупов, А. Я. Конфликтология: теория, история, библиография / А. Я. Анцупов, А. И. Шипилов. – М. : Дом Советов, 1996. – 450 с.
   11. Бабаева, А. В. Мужское и женское поведение в истории культуры / А. В. Бабаева. – Воронеж : Воронежский университет, 2000. – 78 с.
   12. Бабосов, Е. М. Конфликтология / Е. М. Бабосов. – Минск : Тетра-Системс, 2000.
   13. Баранов, Н. А. Демократия и российская ментальность // Ментальность этнических культур. Материалы международной научной конференции / Н. А. Баранов. – СПб. : БГТУ, 2005. С. 222–228.
   14. Бердяев, Н. А. Философия неравенства / Н. А. Бердяев. – М. : АСТ, 2006. – 349 с.
   15. Богданов А. А. Тектология. Всеобщая организационная наука. Кн. 1–2 / А. А. Богданов. – М. : Экономика, 1989 г. – 655 с.
   16. Богданов, Е. Н. Психология личности в конфликте : учеб. пособие / Е. Н. Богданов, В. Г. Зазыкин. – СПб. : Питер, 2004. – 221 с.
   17. Бородкин, Ф. М. Внимание: конфликт! / Ф. М. Бородкин, Н. М. Коряк. – Новосибирск : Наука, Сибирское отделение, 1983. – 141 с.
   18. Булгаков, С. Н. Свет невечерний: созерцание и умозрение / С. Н. Булгаков. – М. : Республика, 1994. – 415 с.
   19. Бурдье, П. Структуры, habitus, практики / П. Бурдье, Гидденс, Хабермас // Современная социальная теория. – Новосибирск : Изд-во Новосибирского ун-та, 1995. – С. 6–31.
   20. Вебер, М. Образ общества : пер. с нем. / М. Вебер. – М. : Юрист, 1994. – 704 с.
   21. Вебер, М. Основные понятия стратификации / М. Вебер // Социсс, 1994. – № 5. – С. 147–156.
   22. Верещагин, Е. М. Язык и культура / Е. М. Верещагин, В. Г. Костомаров. – М. : Индрик, 2005. – 1037 с.
   23. Вершинин, М. С. Конфликтология : конспект лекций / М. С. Верещагин. – СПб. : Михайлов, 2003. – 59 с.
   24. Вятр, Е. Социология политических отношений : пер. с польского / Е. Вятр. – М. : Прогресс,1979. – 463 с.
   25. Основы законоведения. Общее учение о праве и государстве и основные понятия русского государственного, гражданского и уголовного права. Общедоступные очерки / М. Н. Гернет, И. А. Ильин, И. Б. Новицкий, В. М. Устинов. – М., Петроград : Изд-во товарищества «В. В. Думнов, насл. бр. Салаевых», 1915. – 425 с.
   26. Гоббс, Т. Левиафан // Сочинения : в 2-х т. Т. 1 / Т. Гоббс. под общ. ред. В. В. Соколова. – М. : Мысль, 1989 – 1991 гг. – 624 с.
   27. Гоббс Т. Левиафан // Сочинения : в 2-х т. Т. 2 / Т. Гоббс. под общ. ред. В. В. Соколова. – М. : Мысль, 1989–1991. – 735 с.
   28. Григорий Богослов, патриарх Константинопольский. Избранные слова // Святитель Григорий Богослов. – М. : Православное братство святого апостола Иоанна Богослова, 2002. – 557 с.
   29. Гриффин, П. О. Трудовые конфликты и порядок их разрешения / П. О. Гриффин, М. И. Могилевский. – Пг: Губпрофсовет, 1924.
   30. Гришина, Н. В. Психология конфликта / Н. В. Гришина. – СПб., Москва, Харьков, Минск : Питер, 2002. – 464 с.
   31. Гумилев, Л. Н. Этногенез и биосфера Земли / Л. Н. Гумилев. – М. : Институт ДИ-ДИК, 1997. – 638 с.
   32. Гумплович, Л. Общее учение о государстве : пер. с нем. / Л. Гумплович. – СПб. : Тип. Тов-во «Общественная польза», 1910. – 516 с.
   33. Гумплович, Л. Национализм и интернационализм в ХIХ веке / Л. Гумплович. пер. с нем. – СПб. : Типолит. М.П. Прохорова, 1906. – 51 с.
   34. Гумплович, Л. Социология и политика : пер. с нем. / Л. Гумплович. – М. : Д. А. Бонч-Бруевич, 1895. – 124 с.
   35. Гуревич, А. Я. Смерть как проблема исторической антропологии: о новых направлениях в зарубежной историографии / А. Гуревич //Альманах «Одиссей». – М. : Наука, 1989. – С. 114–135.
   36. Гурин, Л. Я. Трудовые конфликты и их движение / Л. Я. Гурин, А. В. Шмульян. – М. : Вопросы труда, 1929.
   37. Дарендорф, Р. Элементы теории социального конфликта : пер. с нем. / Р. Дарендорф. В. М. Степаненковой. – Социсс, 1994. – № 5. – С. 142– 147.
   38. Действия России в тот момент были оправданы, оперативны и адекватны // Русская линия. Православное информационное агентство, 08.08.2009.
   39. Делевский, Ю. (Юделевский Я.Л.). Социальные антагонизмы и классовая борьба в истории / Ю. Делевский. – СПб. : Общественная польза, 1910. – 387 с.
   40. Дмитриев, А. В. Конфликтология / А. В. Дмитриев. – М. : Гардарики, 2001. – 318 с.
   41. Добросельский, П. В. О происхождении человека, первородном грехе и искусственном зарождении / П. В. Добросельский. – М. : Благовест, 2008. – 491 с.
   42. Дружинин, Е. С. О содержании понятия «конфликт» в марксистской социологии / Философские и социально-экономические проблемы управления / Е. С. Дружинин. – М. : Изд-во АНХ, 1984. – С. 39–40.
   43. Ешдес, А. П. Лабиринты общения, или как ладить с людьми / А. П. Едешес. – М. : АСТ – ПРЕСС, 2007.
   44. Зайцев, А. К. Социальный конфликт / А. К. Зайцев. – М. : Academia, 2000. – 461 с.
   45. Запрудский, Ю. Г. Социальный конфликт (политологический анализ) / Ю. Г. Запрудский. – Ростов н/Д. : Изд-во ун-та, 1992. – 120 с.
   46. Звоницкая, Агн. Опыт теоретической социологии. Т. 1. Социальная связь / А. Звоницкая. – Киев : Книгоиздательство И. И. Самоненко, 1914. – 294 с.
   47. Здравомыслов, А. Г. Социология конфликта. Россия на путях преодоления кризиса / А. Г. Здравомыслов. – М. : Аспект Пресс, 1994. – 317 с.
   48. Зиммель, Г. Социальная дифференциация: социологическое и психологическое исследование : пер. с нем. / Г. Зиммель. – Киев : Тип. И. И. Чоколова; Харьков : Ф. А. Иогансон, 1898. – 223 с.
   49. Зиммель, Г. Религия: социально-психологический этюд : пер. с нем. / Г. Зиммель. – М. : М. и С. Сабашниковы, 1909. – 82 с.
   50. Знаков, В. В. Психологическое исследование стереотипов понимания личности участников войны в Афганистане / В.В. Знаков // Вопросы психологии – 1990. – № 4. – С. 108–116.
   51. Зноско-Боровский, М. Православие, римо-католичество, протестантизм и сектантство. Сравнительное богословие / М. Зносско-Боровский. – Издание Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1992. – 207 с.
   52. Зусман, В. Г. Концепт в культурологическом аспекте / В. Г. Зинченко, В. Г. Зусман, З. И. Кирнозе // Межкультурная коммуникация: от системного подхода к синергетической парадигме. – М. : Флинта Наука, 2008. – С. 37–52.
   53. История ментальностей и историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. – М. : Рос. гос. гуманит. университет, 1996. – 254 с.
   54. Каменецкий, Г. А. Трудовые конфликты и профессиональные объединения / Г. А. Каменецкий. – Л. : Губпрофсовет, 1925.
   55. Кара-Мурза С. Г. История государства и права России / С. Г. Кара-Мурза, В.М. Курицын. – М. : Изд-во «Былина», 2001. – 524 с.
   56. Кара-Мурза, С. Г. Истмат и проблема Восток – Запад / Кара-Мурза С. Г. – М. : ЭКСМО; Алгоритм, 2002. – 255 с.
   57. Кара-Мурза, С. Г. Советская цивилизация. От начала до Великой Победы / Кара-Мурза С. Г. – М. : Алгоритм, ЭКСМО, 2004. – 637 с.
   58. Кирнозе, З. И. Французское // В. Г. Зинченко, В. Г. Зусман, З. И. Кирнозе // Межкультурная коммуникация: от системного подхода к синергетической парадигме. – М. : Флинта Наука, 2008. – С. 196–211.
   59. Князева, Е. Н. Основания синергетики. Режимы с обострением, самоорганизация, темпомиры / Е. Н. Князева, С. П. Курдюмов. – СПб. : Алетейя, 2002. – 414 с.
   60. Князева, Е. Н. Синергетика: нелинейность времени и ландшафты коэволюции / Е. Н. Князева, С. П. Курдюмов. – М. : УРСС; Комкнига, 2007. – 268 с.
   61. Козер, Л. Функции социального конфликта : пер. с англ. / Л. Козер. – М. : Идея-пресс; Дом интеллектуальной книги, 2000. – 205 с.
   62. Козырев, Г. И. Введение в конфликтологию : учеб. пособие / Г. И. Козырев. – М. : Владос, 1999. – 174 с.
   63. Кон, И. С. Психология предрассудка (о социально-психологических корнях этнических предубеждений) / И. С. Кон // Новый мир. 1966 г. – № 9. – С. 187–205.
   64. Котляревский, С. А. Конституционное государство. Юридические предпосылки русских Основных Законов / С. А. Котляревский. – М. : Зерцало, 2004. – 392 с.
   65. Красногорова, Т. Самый прямой путь в бомжи – семейный конфликт / Т. Красногорова // Новый регион – Москва, 27.07. 2007 г.
   66. Краткая философская энциклопедия. – М. : Изд. группа «Прогресс» – «Энциклопедия», 1994. – 576 с.
   67. Краткий психологический словарь/ под общ. ред. А. В. Петровского, М. Г. Ярошевского. – Ростов н/Д. : Изд-во «Феникс», 1998. – 512 с.
   68. Ласло, Э. Основания единой трансдисциплинарной теории / Э. Ласло// Вопросы философии 1997, № 3. – С. 80–84.
   69. Левин, К. Разрешение социальных конфликтов : пер. с англ. / К. Левин. – СПб. : Речь, 2000. – 407 с.
   70. Левин, К. Динамическая психология. Избранные труды / под общ. ред. Д. А. Леонтьева и Е. Ю. Патяевой. – М. : Смысл, 2001. – 572 с.
   71. Леонгард, К. Акцентуированные личности / К. Леонгард. пер. с нем. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2000. – 374 с.
   72. Липпман, У. Общественное мнение : пер. с англ. / У. Липпман, Т. В. Барчунова. – М. : Институт фонда «Общественное мнение», 2004. – 384 с.
   73. Локк, Дж. Два трактата о правлении // Сочинения : в 3-х т. Т. 3 / Дж. Локк. – М. : Мысль, 1988. – 668 с.
   74. Лоренц, К. Восемь смертных грехов цивилизованного человечества : пер. с нем. / К. Лоренц // Оборотная сторона зеркала. – М. : Республика, 1998 г. – 393 с.
   75. Лукин, Ю. Ф. Конфликтология: управление конфликтами : учеб. для студентов вузов / Ю. Ф. Лукин. – М.: Трикета: Академический Проект, 2007. – 798 с.
   76. Лурье, С. В. Историческая этнология / С. В. Лурье. – М. : Аспект Пресс, 1998. – 446 с.
   77. Майерс, Д. Социальная психология : пер. с англ. / Д. Майерс.– СПб. : Питер, 2000. – 684 с.
   78. Мак-Дугалл, У. Основные проблемы социальной психологии / У. Мак-Дугалл. – М. 1916. – 214 с.
   79. Мальтус, Т. Опыт о законе народонаселения // Шедевры мировой экономической мысли. Т. 4 / Т. Мальтус. – Петрозаводск : Петроком, 1993. – 139 с.
   80. Маркс, К Манифест коммунистической партии // К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин. О коммунистической общественной формации. Т. 1. – С. 258–290.
   81. Маркс, К. Критика политической экономии. (Рукопись 1857– 1858 гг.) // К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин. О коммунистической общественной формации. Т. 2. – С. 30–67.
   82. Матурана, У. Р. Древо познания. Биологические корни человеческого познания / У. Р. Матурана, Ф. Х. Варела. – М. : Прогресс – Традиция, 2001. – 223 с.
   83. Мацумото, Д. Человек, культура, психология. Удивительные загадки, исследования и открытия / Д. Мацумото. – СПб. : ПРАЙМ – ЕВРОЗНАК, 2008. – 668 с.
   84. Ментальности в средневековье: концепции и практика. Обзор // История ментальностей, историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. – М. : Рос. гос. гуманит. университет, 1996. – С. 79–96.
   85. Мертон, Р. Социальная теория и социальная структура. Социальная структура и аномия / Р. Мертон // Социологические исследования, 1992. – № 2–4.
   86. Михайловский, И. В. Очерки философии права : в 2-х т. / И. В. Михайловский. – Томск, 1914.
   87. Моисеев, Н. Н. Расставание с простотой / Н. Н. Моисеев. – М. : Аграф, 1998. – 473 с.
   88. Насилие в семье становится нормой URL. : http://www.gazeta.spb.ru
   89. Наумова, Н. Ф. Социологические и психологические аспекты целенаправленного поведения / Н. Ф. Наумова. – М. : Наука, 1988. – 199 с.
   90. Нечипоренко, Л. А. Социальный конфликт как социологическая категория / Л. А. Нечипоренко // Философские науки, 1977. – № 4. – С. 32–38.
   91. Новгородцев, П. И. Введение в философию права: кризис современного правосознания / П. И. Новгородцев. – СПб. : Лань; Санкт-Петербургский университет МВД России; Фонд «Университет», 2000. – 349 с.
   92. Обзор внешней политики Российской Федерации. – М. : МИД, 2009.
   93. Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. – М. : «АЗЪ». 1995. – 928 с.
   94. Пантелеимон, иеромонах. Антропология по творениям св. Иоанна Дамаскина // Святоотеческая христология и антропология : сб. статей. Вып. 1. – Пермь : ПО «Панагия», 2002. – С. 60–180.
   95. Парсонс, Т. О структуре социального действия / Т. О. Парсонс. – М. : Академический проект, 2002. – 879 с.
   96. Пискорская, С. Ю. Стили научного познания и их стандарты. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук / С. Ю. Пискорская. – Красноярск, 2007. – 33 с.
   97. Поршнев, Б. Ф. Социальная психология и история / Б. Ф. Поршнев. – М. : Наука, 1979. – 232 с.
   98. Пригожин, И. Р., Стенгерс И. Порядок из хаоса / И. Р. Пригожин, И. Стенгерс. – М. : URSS, 2008. – 294 с.
   99. Пригожин, И. Р. От существующего к возникающему: время и сложность в физических науках : пер. с англ. / И. Р. Пригожин. – М. : УРСС, 2006. – 291 с.
   100. Пригожин, И. Р. Природа, наука и новая рациональность / И. Р. Пригожин // Философия и жизнь. – 1991. – № 7. – С. 32–41.
   101. Проект Директивы Европейского парламента и Совета Евросоюза № 2004/0251 от 22.12.2004 г. «О некоторых аспектах медиации в гражданской и коммерческой сферах» // Третейский суд. – 2005. – № 5. – С. 159.
   102. Прошанов, С. Л. Социальный конфликт: теория и практика (монография) / С. Л. Прошанов. – М. : АПК и ППРО, 2006. – 162 с.
   103. Прошанов, С. Л. Становление социологии конфликта в России. Автореферат на соискание ученой степени доктора социологических наук / С. Л. Прошанов. – М. : РГСУ, 2007. – 45 с.
   104. Психология. Словарь / под общ. ред. А. В. Петровского, М. Г. Ярошевского. – М. : Политиздат, 1990. – 494 с.
   105. Светлов, В. А. Аналитика конфликта : учеб. пособие для студентов вузов / В. А. Светлов. – СПб. : Росток, 2001. – 511 с.
   106. Светлов, В. А. Управление конфликтом: новые технологии принятия решений в конфликтных ситуациях / В. А. Светлов. – СПб. : Росток, 2003. – 135 с.
   107. Светлов, В. А. Введение в единую теорию анализа и разрешения конфликтов : учеб. пособие / В. А. Светлов. – М. : Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. – 304 с.
   108. Семенов, В. А. Конфликтология: история, теория, методология : учеб. пособие / В. А. Семенов. – СПб. : СЗАГС, 2008. – 383 с.
   109. Сенека, Л. А. Нравственные письма к Луцилию / Л. А. Сенека. – Кемеровское книжное изд-во, 1986. – 464 с.
   110. Сергеева, А. В. Русские: стереотипы, поведение, традиции и ментальность / А. В. Сергеева. – М. : Флинта; Наука, 2007. – 320 с.
   111. Скотт, Дж. Конфликты. Пути из разрешения / Дж. Скотт. – Киев : Внешторгиздат, 1991. – 192 с.
   112. Словарь по общественным наукам. Глоссарий. ру. URL. : http://www.inspp.ru/
   113. Смердов, С. Машина времени / С. Смердов // Сайт консультативного совета региональных профсоюзных объединений. URL. : http://uraltradeunion.ru/partners.html
   114. Смит, А. Исследование о природе и причинах богатства народов / А. Смит. – М. : ЭКСМО, 2007. – 960 с.
   115. Создана ассоциация медиаторов // Экономическое обозрение, 2008. URL. : http: // www.dcenter.ru/eaes/archiv/2008
   116. Сорокин, П. Преступление и кара, подвиг и награда. Социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали / П. Сорокин ; пер. : Я. Г. Долбышев. – СПб., 1914. – 448 с.
   117. Сорокин, П. Социология революции / П. Сорокин. – М. : Астрель, 2008. – 784 с.
   118. Сорокин, П. Историческая необходимость / П. Сорокин // Социсс, 1989. – № 6. – С. 131–139.
   119. Спекторский, Е. В. Христианство и правовая культура // Русская философия права / Е. В. Спекторский. – СПб. : Алетейя, 1999. – С. 355–379.
   120. Спенсер, Г. Основания социологии // В. И. Добреньков, Л. П. Беленкова. Тексты по истории социологии ХIХ–ХХ вв. Хрестоматия. – М. : Наука, 1994. – С. 26–55.
   121. Степаненкова, В. М. Понятие социального конфликта в теории Р. Дарендорфа / В. М. Степанкова // Социсс. – 1994. – № 5. – С. 141–142.
   122. Степанов, Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования / Ю. С. Степанов. – М. : Языки русской культуры, 1997. – 824 с.
   123. Степанова, Е. А. Военно-гражданские отношения в операциях невоенного типа / Е. А. Степанова. – М. : Права человека, 2001. – 272 с.
   124. Стефаненко, Т. Г. Этнопсихология / Т. Г. Стефаненко. – Екатеринбург: Деловая книга; М. : Академический проект, 2000. – 320 с.
   125. Тинберген, Н. Поведение животных : пер. с англ. / Н. Тинберген. – М. : Мир, 1985. – 192 с.
   126. Трубецкой, Е. Н. Энциклопедия права / Е. Н. Трубецкой. – СПб. : Юридический институт, 1998. – 183 с.
   127. Трудовые конфликты: практическое руководство : сб. статей / под ред. А. М. Стопани. – М. : Вопросы труда, 1925.
   128. Уткин, Э. А. Конфликтология: теория и практика / Э. А. Уткин. – М. : ЭКСМОС, 2000. – 271 с.
   129. Федотов, Г. П. Россия и свобода // Судьба и грехи России: избранные статьи по философии русской истории и культуры. Т. 2. / Г. П. Федотов – СПб. : София, 1992. С. 276 – 303.
   130. Форрестер, Дж. Мировая динамика : пер. с англ. / Дж. Форрестер. – М. : Наука, 1978. – 167 с.
   131. Франк, С.Л. Духовные основы общества / С. Л. Франк // Духовные основы общества. – М.: Республика, 1992. – С. 13–147.
   132. Франк, С. Л. Собственность и социализм / С. Л. Франк // Русская философия собственности (ХVП – ХХ вв.). – СПб. : СП «Ганза», 1993. – С. 309–330.
   133. Фрейд, З. Введение в психоанализ : лекции / З. Фрейд. – М. : Наука, 1989. – 455 с.
   134. Фрейд, З. Тотем и табу. Сборник / З. Фрейд. – М. : Олимп; ООО «Изд-во АСТ – ЛТД», 1998. – 448 с.
   135. Фромм, Э. Иметь или быть? : пер. с англ. / Э. Фромм. – М. : «АСТ», 2000. – 238 с.
   136. Хакен, Г. Синергетика : пер. с англ. / Г. Хакен. – М. : Мир, 1980. – 406 с.
   137. Хакен, Г. Синергетика. Иерархия неустойчивостей в самоорганизующихся системах и устройствах : пер. с англ. / Г. Хакен. – М. : Мир, 1985. – 419 с.
   138. Хакен, Г. Тайны природы. Синергетика: учение о взаимодействии / Г. Хакен. пер. с нем. – Москва – Ижевск : Институт компьютерных исследований, 2003. – 319 с.
   139. Чичерин, Б. Н. Философия права / Б. Н. Чичерин. – СПб. : Наука, 1998. – 654 с.
   140. Чуринов, Н. М. Совершенство и свобода / Н. М. Чуринов. – Новосибирск : Изд-во СО РАН, 2006. – 712 с.
   141. Цветкова, М. В. Английское / В. Г. Зинченко, В. Г. Зусман, З. И. Кирнозе // Межкультурная коммуникация: от системного подхода к синергетической парадигме. – М. : Флинта Наука, 2008. – С. 157–181.
   142. Шепель, В.М. Руководитель и подчиненный. Конфликтные ситуации и их решение / В.М. Шепель. – М. : Моск. рабочий, 1972.
   143. Широков, А. Насилие в российском обществе / А. Широков // URL. : http://www.rodon.org/society-080317161027
   144. Шихарев, П. Н. Современная социальная психология в Западной Европе / П. Н. Шихарев. – М. : Наука, 1985. – 245 с.
   145. Эйген, М. Самоорганизация материи и эволюция биологических макромолекул : пер. с англ. / М. Эйген. – М. : Мир, 1973. – 216 с.
   146. Эйген, М. Гиперцикл. Принципы организации макромолекул / М. Эйген, П. Шустер. – М. : Мир, 1982. – 270 с.
   147. Эшби, У. Введение в кибернетику / У. Эшби. – М. : Изд-во иностранной литературы, 1959. – 431 с.
   148. Юнг, К. Г. Проблемы души нашего времени / К. Г. Юнг. – М. : Изд. группа «Прогресс», «Универс», 1994. – 336 с.
   149. Ядов, В. А. О диспозиционной регуляции социального поведения личности / В. А. Ядов // Методологические проблемы социальной психологии. Сборник статей. – М. : Наука, 1975. – С. 89–105.
   150. Apter, D. Political Change. Englewood Cliffs, 1973.
   151. Arnold, C. C., Bowers J.W. Handbook of rhetorical and communication theory. – Boston : Allyna. Bacon. 1984.
   152. Boulding, K. Conflict and Defense: A General Theory. – N.Y. 1963.
   153. Brewer M. B., Campbell D. T. Ethnocentrism and Intergroup Attitudes: East African Evidence. – N.Y., «Halsted / Wiley», 1976.
   154. Buunk B. P., Schaap C., Prevoo N. Conflict Resolution Styles Attributed to Self and Partner in Premarital Relations // Journal of Social Psychology, 1990, 130, 821–824.
   155. Cosier R. A., Ruble T. L. Research on Conflict Handling Behavior: An experimental approach // Academy of Management journal, 1981, 24, 816– 831.
   156. Darendorf, R. The modern social conflict. L. 1988.
   157. Esser J. K., Walker J. L., Kurtzweil P. L. Strategies for Oligopoly Negotiations Involving Multiple Issues // Journal of Applied Social Psychology, 1991, 21, 1473–1489.
   158. Jones K. E., Melcher B. H. Personality and Preference for Modes of Conflict Resolution // Human Relations, 1982, 35, 649–658.
   159. Kipnis D., Schmidt S.M., Wilkinson I. Intraorganisational Influence Tactics: Exploration in Getting One’s Way // Journal of Applied Psychology, 1980, 65, 440–452.
   160. Kluckhohn, C. Values and Value Orientations in the Theory of Action //Toward a General Theory of Action. – Cambridge: Harvard UP, 1951. – P. 388–433.
   161. Mitchell, Ch. R. The Structure of International Conflict. – N.Y., St. Martin’s Press, 1981.
   162. Pruitt, G. D., Rubin Z. Social Conflict, Escalation, Stalemate and Settlement. – N.Y. : Random House, 1986.
   163. Sumner W. Folkways. – New-York : Dover, Inc., 1959.

Р. Н. Галиахметов, Н. С. Дуреева Философский анализ стандартов естественности российских и зарубежных обществ монография