Российский колокол. Выпуск № 4

Рамиз Аббаслы

   «Родился 1 июля 1948 года в селе Паправенд Агдамского района Азербайджанской Республики. Учился в сельской школе. Очень любил точные науки – математику, физику, химию. Большой интерес проявлял к музыке, рисовал, читал художественную литературу: азербайджанские сказки, дастаны; особенно понравился ему эпос «Кер-оглы». Учился в Бакинском государственном университете.
   Пишу на азербайджанском и русском языках: двуязычный азербайджанский писатель. Художественную литературу перевожу с английского, немецкого и русского языков. Автор пяти книг («Школа семи деревень» – 1996 г., «Мираж» – 2000 г., «Темные ночи» – 2008 г., «Имя самого вора» – 2015 г., «Химера» – 2018 г.), многочисленных статей и переводов».
   От автора.

Девятое место
Рассказ

   Я проснулся среди ночи. Поезд идет. Слышно его монотонное тарахтение: так-тарак, так-тарак… Очень шумно. У нас в метро тоже шумно, разговор с сидящим рядом человеком не получается. Лучше сидеть и молчать. Если кто-нибудь звонит по мобильному телефону, я сразу говорю: «Алло, я еду на метро, здесь такой шум, ничего не слышно. Я перезвоню вам позже».
   Я думал, так должно быть. Но, когда ездил в Германию, увидел другую картину: в вагонах шума почти нет. Но эта громадина движется с большой скоростью, ее сопровождают гул и свист. Внутри вагонов же тихо. А поезда у них какие! Локомотив похож на авиалайнер. Кабина машиниста чистая и аккуратная, как кабинет главврача частной больницы. Когда я впервые увидел это, просто обалдел; стоял как вкопанный и смотрел. Заметив меня, машинист смутился: мол, зачем этот чужак так смотрит?
   Если смуглый человек в Европе ведет себя чуть-чуть не так, это сразу вызывает подозрения, не террорист ли он. А в Германии надо быть очень осторожным: там процветает исламофобия, ПЕГИДА не унимается. Немецкий машинист тоже подозревал что-то. Заметив это, я сразу понял, что попался. Чтобы рассеять его сомнение, я сказал: «Я впервые вижу такой локомотив. Очень красивый…» Молодой рыжий немец снисходительно улыбнулся. Инцидент был исчерпан, меня не задержали.
   В наших вагонах много шума. Поэтому когда я еду на поезде ночью, плохо сплю, а после поездки голова болит. На этот раз тоже так получилось – проснулся среди ночи и не могу заснуть. Я еду в вагоне СВ. В купе нас двое: я и какая-то женщина; молодая – на вид лет тридцати пяти, очень симпатичная. Она спит напротив меня. Я ее не знаю, увидел только вчера вечером. Она стояла у входа вагона. Там были кондуктор и еще несколько человек. Кондуктор взял мой билет, повернул туда-сюда, посмотрел и сказал:
   – Девятое. Займите свое место. Отправка будет через пять минут.
   Я зашел в вагон. Нашел свое купе и место. Вещи положил под сиденье. Сел ближе к окну, раздвинув шторы, посмотрел на перрон. В это время у двери собралась целая толпа; это были те люди, которые толпились у входа в вагон: Один из них спросил, куда я еду. «Какое ему дело?» – подумал я недовольно. Но совершенно спокойно сказал, куда еду.
   – Она тоже поедет с вами, – сказал тот же человек и показал на одну из двух женщин; это была та, которая спит напротив меня.
   Бросив мимолетный взгляд на женщину, я сказал: «Очень хорошо». Вся толпа – человек пять-шесть – стояла у двери. Все смотрели на меня; кто-то с интересом, кто-то с улыбкой на лице. Наконец, пожелав счастливого пути, толпа удалилась. Эта женщина тоже ушла с ними, а вернулась, когда поезд тронулся с места.
   Уже стемнело. Я включил свет. Освещение плохое. Наверху, у самого потолка, горит одна малюсенькая лампочка. В слабо освещенном купе напротив меня сидит чужая, совершенно незнакомая женщина. Ехать с такой дамой, конечно, радость. Надо было заводить разговор. Я спросил, куда она едет. Она назвала какое-то село одного из северо-западных районов Азербайджана.
   – А вы живете в Баку? – спросил я.
   – Да, я живу в Баку. Иногда езжу к своим родителям, родственникам. Те, которые меня сопровождали, тоже родственники.
   Постепенно набирая скорость, поезд едет. Начался бой между колесами и рельсами. Перестрелка между воюющими сторонами усиливается: так-тарак, так-тарак; так, так, так, тарак-так… А мы в купе спокойно сидим и разговариваем. Иногда она, прервав разговор, встает, высунув голову из-за двери, смотрит в коридор. «Наверно, она кого-то ищет или ждет…» – говорю я про себя. Она опять встала. Но на этот раз просто вышла из купе и пошла в сторону главного входа вагона. А через две-три минуты вернулась. Следом за ней в купе зашла кондуктор (женщина лет пятидесяти), проверила наши билеты, уточнила, кто на какой станции будет выходить, а уходя, спросила:
   – Чай пить будете?
   Я в поезде чай не пью. Но в купе я не один.
   – Вы хотите чаю? – спросил я у моей спутницы.
   Нет, она не хочет. «И я не хочу», – как бы извиняясь, сказал я кондуктору. Кондуктор ушел, а мы продолжали наш разговор.
   – В нашем селе живут в основном авары. Я сама аварка. Но, как ни странно, многие думают, что авары – это лезгины, – сказала женщина. На ее лице появилась улыбка, выражающая иронию и сожаление. – Это неправильно. Авары – тюрки.
   Она окончила бывший АЗИ, работает в научно-производственном объединении. Грамотный человек. Я с интересом слушал ее. И надо же, вдруг она опять прервала свой рассказ, опять встала, опять высунула голову из-за двери… Не знаю почему, но на этот раз она пояснила, зачем так делает:
   – Я кондуктору, вот этой женщине, сказала, чтобы она нашла мне другое место. Вроде обещает. Конечно, не даром: за это ей надо платить десять манатов. Я согласна. Но она почему-то долго тянет.
   «Она не хочет ночевать здесь. С кондуктором ведет переговоры, ищет другое место. За это еще платить надо…» – подумал я. Но этот вопрос с ней не обсуждал. И так все ясно: молодая женщина не хочет ночевать в двухместном купе с чужим мужчиной. Потом кому что докажешь? Выключили свет, двери закрыли… Никто не поверит. Пожалуй, она права. Но это ее проблема, и она сама довольно-таки энергично взялась за дело.
   Несмотря на щекотливость ситуации, мы все же продолжали нашу дружескую беседу. Мы уже два часа едем. Другие пассажиры легли спать. А мы не спим – сидим и разговариваем. «Было бы лучше, если бы мы до утра вот так сидели и разговаривали», – думал я про себя. Но ей ничего не сказал. Вдруг она опять встала и cказала:
   – Уже поздно. Я пойду узнаю, нашла ли она место.
   Я не хотел вмешиваться в это дело. Но вдруг неожиданно даже для себя сказал:
   – А зачем это?.. Не надо. За это еще деньги платить… Зачем? Не надо. Ложитесь и спите здесь. Да…
   Она молча смотрела на меня. Я говорил отрывисто. Выражался короткими предложениями, лексикон был ограничен, часто повторял: «Не надо. Зачем?» И все-таки с помощью этих «Не надо. Зачем?» я сумел переубедить ее. Она вернулась в купе и села. Мы молча смотрели друг другу в глаза. Мне стало стыдно, я отвел взгляд. После небольшой паузы она встала и стала стелить простыню. Я вышел из купе, чтобы она могла свободно работать.
   Через десять минут я вернулся в купе. Выключив свет, накрывшись одеялом, она легла спать.
//-- * * * --//
   Я проснулся среди ночи. Молодая женщина в двухместном купе лежит спиной ко мне и спит. Сейчас ее зад выглядит больше. Вообще-то когда женщина спит на боку, ее зад кажется больше. Но это всего лишь иллюзия. На самом деле размеры всех частей тела остаются неизменными.
   Лежа на боку, я смотрел на женщину, любовался ее красотой. А вдруг она проснется, повернувшись, увидит меня и наверняка скажет: «Зачем не спите? Зачем так смотрите? Но вы же обещали…» Мне стало совестно; повернулся на спину, глаза закрыл.
   Хочу отключиться от реальности, все забыть, спать до утра. Не получается. А я не отступаюсь: глаза закрыл и не открываю. Иногда впадаю в какое-то туманное состояние. Но этот полусон продолжается недолго. Я опять просыпаюсь. Поезд едет и едет… Ночь не кончается.
   Интересно, который час. Мои наручные часы лежат на раскладном столике. Женщина тоже что-то положила туда. Чтобы достать часы, я должен чуть-чуть привстать, протянуть руку в сторону женщины. Я правша, левой рукой орудую не очень-то умело. С другой стороны, ночь и в темноте непременно промахнусь, что-нибудь упадет со стола. Женщина проснется.
   – Что за шум? Что вы делаете? – встревоженно спросит она. – Ну дайте же спать!
   Очень трудно будет уверить ее в том, что у меня никакой черной мысли не было. Но все равно молчать тоже нельзя, и я скажу:
   – Я хотел достать свои часы со стола. В темноте промахнулся, их уронил. Извините за беспокойство.
   – Зачем вам часы? Даже без них понятно, что глубокая ночь, люди спят. Если вам не спится, лежите спокойно, дайте людям отдохнуть, – скажет женщина – и будет права.
//-- * * * --//
   Уже стало рассветать. Я открыл глаза. Повернув голову, посмотрел на женщину. Ее поза изменилась: повернувшись ко мне лицом, она лежит на правом боку. Лицо и шея открыты. Увидев ее в светлеющих сумерках, я поразился. Какая она красавица! И она ехала всю ночь со мной в двухместном купе, при выключенном свете и закрытых дверях спала рядом со мной. Если не считать то, что было до рассвета… Ведь было же… Вот так это было: я наконец-то перешел границы – залез под одеяло… Как ни странно, она не спала и, обняв меня, сказала: «Вы долго колебались… Зачем? Не надо было…» Да, так было. Но только мысленно. Если не считать этого, я не прикоснулся к ней, даже пальцем не тронул. Только смотрел и любовался. А теперь смотрю и восхищаюсь.
   Она красиво спит. Дыхание ровное. Лицо выражает безмятежное спокойствие. Она абсолютно уверена, что никто не будет ее беспокоить: я обещал ей это. Зачем я это сделал? И зачем она довела меня до этого? Не грех ли это?
   Таких случайностей не бывает. Мне просто повезло. Получилось так, что я ехал ночью в двухместном купе с очень красивой женщиной. Но прежде чем лечь спать, она заколдовала меня, и я твердо обещал не беспокоить ее, не приставать к ней. Не надо было… Зачем? Поезд едет. Колдунья красиво лежит, спокойно спит; ей нет дела до моих сожалений.

Мальчик без имени
Рассказ

   – У тебя в роду есть диабетики? – спросила моя дочь, когда училась на третьем курсе мединститута.
   – Точно не могу сказать, – немного подумав, сказал я.
   Дочка с сожалением пожала плечами. Но в последующие дни она несколько раз повторяла этот вопрос. Я насторожился – наверно, она обнаружила какие-то признаки диабета у меня – и спросил:
   – А зачем тебе это?
   Выяснилось, что они, будущие врачи, уже проходили сахарный диабет, а дочка в учебнике читала, что эта болезнь передается в основном генетически – по наследству. Теперь она хочет знать, не грозит ли ей опасность с отцовской стороны.
   Человек беспокоится, надо помочь. Я начал думать. Вспомнил, от чего умерли мои родители, бабушки и дедушки, их братья и сестры, кого я застал в живых. Подытожив все это, сказал:
   – Я на девяносто пять процентов уверяю тебя, что в моем роду диабетиков не было. С другой стороны, я твой отец и мне уже за пятьдесят. А у меня сахара нет. Кстати, ты со своими вопросами меня насторожила, и я уже на работе ходил в медсанчасть, сдал кровь на анализ. Сахар в норме. Болезней у меня достаточно, но, слава Богу, сахарным диабетом не болею.
   Дочка поблагодарила за исчерпывающий ответ. Я сам тоже был доволен, чувствовал прилив жизненной энергии. Но спустя несколько лет все изменилось. Это случилось в городке для беженцев, куда я ездил на похороны близкого родственника.
   Все мои родственники – беженцы. Большинство из них живут где попало – на окраине какого-то села, в полуразрушенном здании колхозной фермы советских времен… А некоторые живут в городках для беженцев. Там условия жизни относительно лучше. Но в этих городках я чувствую себя неловко и часто говорю себе: «Это же настоящий лабиринт…» Да, действительно, городок для беженцев очень похож на лабиринт: все улицы, дома и их крыши, земельные участки, их планировка и размеры… буквально все, даже туалеты одинаковы. Я очень удивляюсь: при таком однообразии как беженцы ориентируются там?
   В античные времена лабиринт использовали и в качестве тюрьмы для особо опасных преступников. Заключенных там не охраняли, потому что при всем желании все равно они не могли бы вырваться на свободу: это было невозможно. Итак, попав в лабиринт, эти несчастные люди оставались там до конца жизни.
   Лабиринт – опасное место. Но надо было ездить туда. И я съездил. Там увидел своих односельчан, в том числе и родственников. Муж моей старшей тети тоже там был. По окончании похоронной церемонии этот мужик пригласил меня к себе домой, то есть в свою келью. Безусловно, он не знает моих правил: без серьезных причин в лабиринт нельзя ходить, там нельзя бездельничать и праздно шататься, больше положенного времени задерживаться тоже нельзя. Исходя из этих правил, я сказал:
   – Сейчас у меня мало времени. Как-нибудь в другой раз…
   Мужик обиделся и, не скрывая своего разочарования, сказал:
   – Тетя сколько лет тебя не видит! Она знает, что ты приехал, и хотела тебя видеть. Но она больная, еле ходит. Очень просила меня передать тебе…
   Я был тронут. Пришлось посетить их дом – энную келью лабиринта. Вид тети меня очень огорчил: когда-то цветущая женщина согнулась, стала похожа на букву «г», с костылем еле-еле ходила. Но ей нет семидесяти лет. У нее сахарный диабет в острой форме – а я думал, в моем роду нет диабетиков.
   Через год тетя умерла. А спустя некоторое время умер младший дядя; у него тоже был диабет в острой форме. Я встревожился, опять заходил в медсанчасть, сдал кровь на анализ. Результат успокаивал: сахар в норме. Но одно дело лабораторные анализы, а другое дело факты. Я стал долго и тщательно анализировать этот вопрос, как шахматист анализирует отложенную партию.
   У моих теток и дядей с материнской стороны есть диабет в острой форме. Они умирают, не дожив до семидесяти лет. Но их мать – моя бабушка – диабетом не болела; дожив до глубокой старости, она умерла от старческой немощи. И у моей матери диабета не было. Те родственники, которые умирают от сахарного диабета, они от другой ветви – от второго брака моей бабушки – и эту болезнь унаследовали от своих отцов. Анализ «отложенной партии» дал такие результаты. Но в этой партии одна фигура не поддается анализу – это мой старший дядя. По логике, он должен был умереть первым. Но он, будучи старше своих братьев и сестер, проводил их всех на тот свет, а сам продолжает жить; ему больше восьмидесяти лет. Меня это заинтересовало. Старший дядя стал предметом моих дум. Он не поселился в городке для беженцев, живет на окраине какого-то села Бардинского района. При первой возможности я расспрашивал людей, кто его знает и видит. Я хотел узнать, как он там.
   – Нормально, – говорили люди. И казалось, вопрос исчерпан. Но я продолжал свой допрос:
   – Не болеет?
   – Нет, не болеет. Заядлый курильщик, но старик крепкий.
   «Почему он не умирает? Диабет скосил его братьев и сестер, а он живет себе как ни в чем не бывало, и скоро ему девяносто лет», – говорил я про себя. Одновременно мне стало стыдно от этой мысли: это же некрасиво, даже грех. Но, несмотря на это, вопрос был очень интригующим, и я не мог об этом не думать.
   Все же надо ехать к дяде. Вообще-то почему я до сих пор к нему не поехал? После того как началась оккупация и мои родные стали беженцами, я побывал у всех дядей и теток. Но к старшему дяде ни разу не приехал. Надо исправить эту ошибку. Правда, он угрюм, но человек положительный, провинциальный интеллигент – педагог, преподавал литературу в сельской школе. Пожалуй, надо найти время и поехать к нему. Конечно, будут упреки.
   – Сколько лет я скиталец. Смотри, где я живу… А ты ни разу не заходил и не интересовался, как живет твой аксакал дядя… – скажет он.
   – Да, вы правы. Но у русских есть поговорка: говорят, лучше поздно, чем никогда. Я тоже, хоть и поздно, хочу исправить свою ошибку, – скажу я. И по-моему, неплохо сказано. А тем временем он уже переменит тему.
   – Ну принесите же чаю. – Дядя окликнет своих. Услышав обнадеживающий ответ, что чай заваривается, он из кармана вытащит пачку дешевых сигарет. А на этот раз, обращаясь ко мне, скажет:
   – Ты не куришь? Нет? Ты молодец, русские поговорки знаешь и не куришь. А я в день две пачки курю.
   – Две пачки! – с удивлением скажу я. – Это очень много.
   – Конечно много. Но я привык к этому проклятому яду.
   Да, я поеду к дяде. Вопрос уже решен. Но вдруг, совершенно неожиданно пришлось отменить этот план.
   Я вспомнил… И все это было связано с одним воспоминанием.
   Я часто думал о дяде и как-то вспомнил одну очень интересную историю, связанную с ним. Ее рассказывала мне, вернее не только мне одному, а всем своим детям, моя мама. Давно, в то время мне было десять лет. Мать рассказывала эту историю очень убедительно, а начиная со слов «я была большой девочкой и все видела своими глазами» словно заколдовывала меня, и мне казалось, что я сам тоже все это видел своими глазами. Но эта история будет непонятной человеку, если он не знает, что было до этого.
   Дело в том, что когда родилась моя мама, ее отец погиб в результате несчастного случая. А через год ее мать вышла замуж вторично. Но по требованию нового мужа она не взяла с собой девочку – годовалого ребенка, а оставила ее на попечении своих сестер. Тетя – не мать. А тети этой девочки были не родные, и у каждой из этих двоюродных теток были свои родные дети. При такой обстановке бедной девочке было очень трудно: она все время плакала, ждала свою маму. А ее мама жила в другом месте, и ей было запрещено взять свою дочку к себе, в дом нового мужа. Вопрос был поставлен так жестко, что никто не осмеливался обсуждать его заново и вносить какие-либо изменения.
   Между тем у бабушки родились дети от второго брака. Но они умирали, не дожив до трех месяцев. Муж и жена были в тревоге. Несмотря на это, бабушка успела забеременеть уже в четвертый раз. Всем было ясно, что и четвертого ребенка ждет такая же участь. Что делать? Как быть? Недолго думая муж и жена обратились к гадальщику.
   Далеко от нашего села жил известный гадальщик. Они ездили к нему. Бабушка со слезами на глазах рассказывала гадальщику – пожилому и умному мужику, какое у нее горе: четыре года она замужем, родились трое детей, но все они умерли; в семье нет детей.
   – Вы говорите, у вас детей нет, – сказал гадальщик. – А я здесь вижу, что у вас есть ребенок.
   Я не могу сказать, как гадальщик определил, что у бабушки есть ребенок, и, говоря «я здесь вижу», что он имел в виду, куда в тот момент смотрел, что видел. Но он угадал точно. Бабушка покраснела, стала заикаться. А ее муж смущался.
   – Чтобы я мог вам помочь, – сказал гадальщик, – вы должны сказать правду.
   Бабушка вынуждена была рассказать и о маленькой девочке. Но при этом, говоря «мы решили оставить девочку у моих сестер», часть вины своего мужа она взяла на себя.
   – Понятно, – сказал гадальщик. – Несчастье в вашем доме связано с этой девочкой. Вы очень жестоко поступили с ней. Годовалого ребенка оставили на попечении двоюродных теток. Они не уделяют ей должного внимания, скорее всего, никакого внимания не уделяют. Девочке очень трудно, она все время плачет, зовет свою маму. Ее плач дошел до самого Бога, Он разозлился и проклял вас. Вы с вашим мужем прокляты и попали в ад; переполнили чашу терпения, поэтому в ад попали не посмертно, а при жизни.
   Бабушка горько заплакала. Ее муж, опустив голову, молча сидел. А гадальщик молча смотрел на них и наконец сказал:
   – Я вижу, вы беременны. – Бабушка была на шестом месяце беременности, и не заметить это было невозможно. – Но, к сожалению, судьба этого ребенка будет такой же: по вашей вине он тоже проклят…
   Бабушка не смогла совладать с собой и стала плакать громко. Ее муж встревожился.
   – Слушай, хватит! – сказал он жене. – Опомнись, мы же при посторонних людях! Стыдно.
   Бабушка затихла, стала плакать беззвучно.
   – А как нам быть? – после некоторой паузы спросил ее муж у гадальщика.
   А гадальщик молча сидел и качал головой, и это означало «я не могу ответить на этот вопрос».
   – Очень сложный вопрос, – наконец-то сказал гадальщик. – Для начала мать должна взять девочку к себе. Пусть ребенок живет рядом с матерью и радуется. Вы оба должны быть очень внимательны к ней. Бог всемогущ: все видит, все знает; он непременно заметит и перемену в вашей семье.
//-- * * * --//
   Вернувшись домой, мать сразу же девочку взяла к себе; она то и дело обнимала ее, целовала, говорила ласковые слова. Отчим тоже с ней был очень ласков. Какая радость! Девочка перестала плакать, она была счастлива. А через три месяца у ее матери родился четвертый ребенок от второго брака; это был красивый здоровый мальчик. Но жаль, что он умрет через три месяца. Мальчику даже имя не давали. Мать кормила его грудью и плакала. Девочка спрашивала:
   – Мама, почему ты плачешь? – Она так говорила и сама тоже плакала. А ее вопрос остался безответным.
   В этом доме все покрыто мраком; это не место для человеческого жилья, это ад. К вечеру муж тоже возвращается в ад. Однажды муж сказал жене: – Как ты думаешь, может, еще раз съездить к гадальщику? – Ты так думаешь? – сказала жена. – А почему нет?
   – Да?
   – Да…
   – Я не против. Но пусть исполнится сороковой день с рождения ребенка. Подождем еще одну неделю, потом поговорим.
   Через неделю муж и жена съездили к гадальщику. Очень рано встали, чтобы успеть к вечеру вернуться домой. Девочку и мальчика без имени – зачем ему имя? – взяли с собой.
//-- * * * --//
   Гадальщик сразу догадался: родители хотят спасти ребенка. Они знают, что это невозможно, но все равно хотят что-то изменить. Мать умоляет, просит о помощи. Люди в отчаянии. Гадальщик очень хочет им помочь, но это невозможно. Но, как ни странно, гадальщик тоже начал думать: он ломает голову, ищет выход из безвыходного положения.
   Уже полдень. Гости и семейство гадальщика сидят за столом. Они пьют чай. И кушать можно – стол накрыт, все есть: сыр, каймак, мед, разные фрукты, соленые огурцы, помидоры, лаваш, тандыр-чурек… Гости голодны, а еда застревает в горле. Девочка взяла кусочек сыра, положила в лаваш, потом откусила – ой, как вкусно! Но как только увидела мрачное лицо матери, аппетит сразу пропал – ей уже не хотелось кушать, она хотела плакать. Несчастные люди превратили в ад и очаг гадальщика. Чтобы успокоить их, трудно найти подходящие слова. Излучая мрак, как демоны, молча сидят муж и жена. Мрак сгущается. В такой обстановке нельзя кушать: еда, как яд, может отравить человека.
   Трапеза закончилась. Гости скоро уедут. Пока женщины о чем-то говорят, шушукаются, гадальщик вместе с гостем выходит во двор. Человек живет в достатке. У него есть и небольшой сад, а там такие деревья! На какое-то время забывая все, мужики говорят по-хозяйски.
   – Видите, какие яблоки! – сказал гадальщик. – В нашем селе, даже в соседних селах ни у кого таких яблок нет.
   Мужики отошли от дома, их голоса уже никто не услышит. Но все равно гадальщик говорит шепотом. А гость, затаив дыхание, внимательно слушает.
   – О нашем разговоре никто не должен знать, – сказал гадальщик. – Вы все это видели во сне. Вам приснилось, понятно?
   – Да, понятно, – сказал гость.
   – Так вот, никому ничего не объясняя, молча делайте то, что я вам сказал.
   – Хорошо, – сказал гость.
//-- * * * --//
   Дальше что было, девочка видела своими глазами. И спустя много лет рассказывала нам – своим детям. Было зимнее время, мы толпились вокруг теплой печи. Вот тогда мать подробно рассказывала об этом. Свой рассказ она начала словами: «Я была большой девочкой и все видела своими глазами» – в то время ей было пять лет.
   – Резали скотину. Принесли весы. Ребенка – вот этого, моего младшего брата – положили на одну чашу весов, а на другую чашу стали класть мясо скотины до тех пор, пока те не уравновесились. Мясо завернули в простыни. Потом несколько человек, плача и рыдая, ходили на кладбище с этим мясом. Завернутое в простыни мясо положили в маленькую могилу и засыпали землей. А потом домой вернулись. В тот же день мальчику дали имя. – Моя мама рассказывала нам то, что сама видела своими глазами. В результате этой инсценировки смерти малыша мой старший дядя был спасен. Люди отчаялись, не знали, что делать; дошли до того, что стали играть с огнем: обвели вокруг пальца Азраиля – ангела смерти.
   После старшего дяди у бабушки родились четверо детей от второго брака. Дожив до семидесяти лет, все они умерли от сахарного диабета. Среди них старший дядя стоит особняком. Он человек особый: был зачат в аду, родился в особых условиях и должен был умереть трехмесячным малышом. Но в результате «спецоперации» был спасен и до сих пор живет, скоро ему девяносто лет. Ни одна болезнь, даже сахарный диабет в острой форме, ему не опасна. Потому что в его «жизненно важных документах» неразбериха. По «документам» он якобы умер в детстве…
   Вообще-то какое мое дело, кому сколько лет, кто чем болеет и кто кого перехитрил? В такие дела нельзя вмешиваться: это очень опасно. И я постараюсь забыть то, что слышал в детстве; об этом не буду даже думать.

Ольга Бахарева

«Родилась 31 марта 1981 год в поселке Колышлей Пензенской области. Поэзия и проза позволяет мне точно выразить свои чувства, мысли и эмоции. Кандидат Интернационального Союза писателей. Имею два диплома ИСП «За творческую индивидуальность».
От автора.

Капкан жизни

   Афганистан, девяносто первый год. Роман Измайлов, лет двадцати, проходил службу в седьмой роте. Он был весьма красивым парнем, с голубыми как небо глазами, с определенными сухими чертами лица. Ростом выше среднего атлетического телосложения. Волосы светлые.
   Ему оставалось служить всего две недели. За годы службы парень стал совсем другим человеком, у которого жизнь в суровых условиях изменила мировоззрение: Роман теперь четко чувствовал грань дозволенного и не так доверял незнакомым людям, как раньше, когда он был совсем мальчишкой. С каждым днем истощалось его терпение. Не хотел вступать в спор с другими солдатами: боялся, что его спровоцируют на драку и, не дай Бог, еще придется остаться здесь.
   Шла последняя неделя августа. Стояла палящая жара, солнце так и жгло. Острые вершины раскаленных гор казалось тоже изнемогали от зноя. Там за горизонтом, где кусочек земли сливался с облаками, великий могучий караван гор тонул в безмятежном небе, словно тем самым спасаясь от жары.
   Седьмая рота в полном составе осела в густой чаще небольшого леса, недалеко от высоких глубоких пещер, в которых обычно скрывались враги. Всего в роте находилось пятнадцать военнослужащих. Сегодня, двадцать пятого числа, вместо однообразия и скуки в составе явно царило оживление: утром, к девяти часам, ждали новобранцев из десяти человек. Роман не раз видел испуганные глаза новичков. Он понимал: не все из них попали в горячую точку по собственной воле. Старший сержант предупредил накануне вечером, после тренировок: завтра на разведку пойдут двое – один новобранец, а другой солдат, заканчивающий службу. Измайлов знал: сержант выберет его. Он не раз уже ходил в горячую точку. Однажды чуть не попал в плен, чудом спасся – накрыв себя плащом глубокой темной ночью.
   Рано утром, когда только что стало светать, солдат уже был готов и ждал своего напарника. Немного погодя он пришел в сопровождении сержанта. Парень – полная противоположность Роману, восемнадцать лет. Напарника звали Дима, фамилия у него была Байкулов. Как и многие новички, худощавого телосложения, с худыми и правильными чертами лица, с темными волнистыми волосами. Светло-карие глаза, усталые от бессонницы и волнения, выражали испуг и грусть. Рост новобранца ничем не отличался от роста Измайлова. Одеты бойцы были в утепленные костюмы цвета хаки, как, впрочем, и все солдаты.
   Старший сержант лет тридцати пяти, ростом чуть ниже среднего, с круглым жирным лицом, с полными губами, с маленькими серыми глазками, в которых постоянно виднелся страх за себя и своих солдат. Ходов Вадим Вадимович был доброжелательным, сдержанным, по натуре человеком, умел рисковать и ради жизни своих подопечных и ради своей Родины. Он, как русский мужик, не мог упустить шанс взять врага живьем, проявив при этом максимум терпения, осторожности и выдержки.
   Вот и сейчас он стоял перед отважным, закаленным Измайловым, которого он искренне уважал как хорошего бойца с железной волей, любил его, как преданного друга. Он был для него больше единомышленником, чем просто солдатом. Закурив не спеша сигарету, сержант пристально посмотрел Роману в глаза, подвел к нему скованного от напряжения и холода Байкулова, сказав им:
   – Это будет самая сложная и опасная разведка. Вы должны будете узнать, сколько человек в засаде. Сколько у них оружия? Самое главное, – сказал Вадим Вадимович, – количество и месторасположение бойцов, чтобы потом можно было составить план нашей атаки. Все ясно? Вопросы есть?
   – У меня нет, товарищ сержант, – твердо ответил Роман.
   – У меня тоже, товарищ сержант, – тихо ответил Дмитрий.
   – Ну вот и хорошо. Тогда, пожалуй, в путь. Учтите: мы пойдем за вами, если будет стрельба, то пошлешь его, – сказал Ходов, глядя на Байкулова.
   – Смотрите! Будьте осторожны, – проговорил Ходов, докуривая сигарету.
   – Так точно, Вадим Вадимович, – произнес Роман.
   – Ни пуха, ни пера, – тихо сказал Ходов. А потом подумал: «А вернутся ли? Буду надеяться, что живы останутся! Хотя эти твари немало ребят уложили!» – думал он, возвращаясь в роту.
   Солдаты тем временем уже скрылись в чаще леса, идя по тропинке, которая вела в гору, в которой их ждало еще много неизвестного, таящего в себе мало хорошего. Бойцы шли молча, рассматривая мокрую от утренней росы траву. Каждый думал о своем.
   Вот и кончился лес. Перед ними раскинулась широкая, заваленная камнями длинная дорога, ведущая через пещеру в тыл врага. Ребята прошли половина пути, вдруг что-то черное мелькнуло на дороге. «Неужели опередили?!» – подумал Роман. Дав спутнику знак замедлить шаг, тихонько, медленно приблизился к черному пятну, увидел двух сплетшихся друг с другом черных, как смола, спящих змей. Роман облегченно вздохнул и шепотом позвал напарника:
   – Да не бойся, Дим, это всего лишь змеи.
   Дмитрий не спеша направился к Роману споткнулся нечаянно, задев ногой камушек, который скатился на тропинку. В этот момент одна из змей зашевелилась, повернув голову в сторону шума.
   – А может, прибьем их? – дрожа от страха, тихо проговорил новобранец.
   – Да зачем? Пусть живут, они нас не трогают, – с дрожью в голосе прошептал Роман.
   Не отрывая от шипящего клубка напряженного взгляда, Измайлов машинально нашел в кармане куртки горсть шоколадных конфет: угостили новобранцы. «Змеи любят сладкое», – промелькнуло у него в голове, стал быстро развертывать лакомство, медленно дрожащей рукой положил гостинцы на большой камень со змеями. Они окончательно проснулись: чужой запах и еле слышный шум и шепот отогнали прочь легкую дремоту. Попутчики еще немного постояли. От страха сковало все тело. Наконец недовольное шипение змей прекратилось.
   Бойцы пошли дальше. Пройдя несколько шагов, недалеко от пещеры вдруг услышали три мощных выстрела! Солдаты остановились «Следят, гады», – подумал Дима. Отойдя с напарником чуть назад, скрывшись за громадными грудами камней, сели на корточки, сидели минуту, глядя друг на друга, тяжело дыша. В воздухе повис один короткий выстрел, затем еще несколько пуль пролетело у каждого над головой, с двух сторон. Байкулов глянул на Измайлова и в его глазах прочел вопрос. «Мы в плену?! А может, как-нибудь скроемся? И тайком успеем к своим проскочить незамеченными?» – кричали глаза новобранца. Измайлов молча выдержал испуганный взгляд. Прошептал:
   – Я пойду с тобой! Слишком опасно возвращаться одному! Иди за мной медленно, старайся в горах ползти, если камни мелкие. В густых кустарниках иди ближе к лесу!
   – Понял.
   Солдаты отправились в обратный путь той же дорогой. Новобранец с раздражением думал: «В первый раз надо же так круто попасть!» Они двигались осторожно и тихо, смотря под ноги, чтобы не споткнуться: малейший шорох будет стоить жизни. Дойдя до места, где три часа назад случайно встретили и угостили змей, ребята остановились, снова присели на корточки передохнуть и решить, куда дальше лучше держать путь.
   Измайлов вдруг почувствовал, как что-то живое и теплое прижалось к его ногам. «Паук», – подумал он, вставая, ощутил – что-то со страшной силой связало ноги! «Паук», – опять подумал и посмотрел вниз – и у него перехватило дыхание! В глазах, потемневших от ужаса, стоял страх! Те самые две змеи, которых он угостил, спасаясь от ядовитого укуса. Они быстро связали парня, как канатом, своими гладкими гибкими телами. Байкулов с изумлением и удивлением наблюдал за своим недавнем спутником. Он в последний раз с отчаянием посмотрел на него, а потом тихонько, все еще оглядываясь, вышел из небольшой пещеры, в которой находился «пленник», и осторожно направился вперед.
   Роман стоял уже несколько часов. Сколько именно? Он не мог знать, овладевший им ужас был так велик, что стер границы времени и реальности. От солдата сейчас остался, пожалуй, только один сжатый комок! Даже глаза сделались неживые и неподвижные, как у покойника. Осколки разных мыслей лихорадочно, словно короткие молнии, мелькали в голове! «Какая глупая нелепая смерть! – мысль словно пуля пронзила его. – Лучше бы убили!» Напряжение и неподвижность лишали его сил. В этот миг сознание на какое-то время вернулось к нему. Он начал молиться. Сначала про себя, а потом шепотом, чтобы хоть как-то размять мышцы лица, повторял молитву «Отче наш». Постепенно спокойствие вернулось к нему. Он успокаивал себе тем, что все-таки жив. Солдат слышал только ласковое тихое шипение своих захватчиц и стук замирающего сердца. Время от времени раздавалась стрельба, но пленник не слышал ее, ему казалось, выстрелы – быстрый стук его сердца.
   Новобранец с трудом преодолел половину сложного пути. Ему в данный момент было особенно страшно: он полз среди редких кустарников и мелких камушков, не сумевших спрятать его от метких злых пуль врагов. В мозгу эхом бешеного сердца как молоток стучала мысль: «Господи! Хоть бы пронесло!» Он почти прошел весь путь, осталось только в лес проскочить быстро и незаметно. Дима присел, притаился в кустах, на тропинке, ведущей в лес, отдышался немного. «Заметить не должны! Это очень густой участок, – успокоил он самого себя. – Кажется пронесло! Я живой!» Он не успел встать на ноги: резкая боль стрелой пронзила молодое тело. Сзади раздался еще один негромкий выстрел, похожий на хлопок, окончательно разорвав его на части. Он не чувствовал ног. «За что, Господи?! Я даже не жил! Я ничего не успел!» – последняя мысль Байкулова так и осталась незаконченной: огромная серая бездна почти поглотила его, но он пока еще был жив. Солдат держался из последних сил! В сознание жила слабая надежда на то, что, может быть, он все-таки прорвется! Его сочтут мертвым и не добьют! Дай-то Бог! Дмитрий почти поверил в свою счастливую звезду… Мощный короткий выстрел разорвал натянутую глухую тишину и потушил счастливую звезду новобранца.
   Наконец-то пленник почувствовал: хватка ослабла, обитатели горячего песка спустились вниз. Пещера, в которой находился заложник, была небольшой, с обоих сторон проем, от него исходил мерцающий яркий свет. Измайлов с тупой болью во всем теле опустил голову. Его захватчицы стояли перед ним, как перед героем, и кланялись, слегка наклоняя головы вперед, тем самым благодаря за угощение. «Может, это все страшный сон?!» – спросил он самого себя. Обитатели гор и пещер опустились вниз и быстро поползли к выходу, обгоняя друг друга. Роман какое-то время постоял, желая убедиться, что действительно свободен и жив. Поднял ружье и рюкзак, пошел, по-иному рассуждая о смысле жизни и о себе самом. Бывший заложник осознавал и понимал, что плен, в который ему довелось попасть, кроме боли, ужаса и страха открыл для него новое незнакомое ранее ощущение: солдат теперь человек. Знал и чувствовал Роман, какие тяжелые моральные и физические испытания перенес, чтобы по-настоящему оценить каждый миг своей жизни.
   Был уже поздний вечер, когда считавшийся убитым солдат вернулся в роту. Все, слушая рассказ «убитого», молчали.
   – Повезло же тебе, парень, – тихо промолвил сержант.
   – Я шел впереди. Был уже полдень. Часть батальона послал вперед. Двадцать человек взяли. Мне доложили о том, что Байкулов лежит убитым на дороге. Ком подступил у меня к горлу, но надо было сходить посмотреть. – На усталые глаза сержанта навернулись слезы, когда увидел он окровавленное тело.
   – Была такая боль! Такая грусть, что у приветствующих душа разрывалась от жгучей боли на части! Жаль мальчишку, совсем не служил, – закончил свою печальную историю сержант, нервно докуривая сигарету.
   Стояла глубокая темная ночь, когда Роман лег спать, но заснуть так и не мог: мысль, терзавшая его, лишила его сна. «Меня бы могло не быть, как Байкулова!» – подумал он, засыпая.
   Утром Измайлов в зеркале увидел свои седые волосы и почувствовал, как он повзрослел.
   Колышлей, август 2005 г.

По дороге домой
Рассказ

   Июль, две тысячи десятый год. В Поволжье наступило долгожданное лето. В Пензе стояла аномальная жара. Город, раскинувшийся на просторах реки Суры, изнемогал от зноя. Мегаполис, как навозный жук, живет и дышит по своим законам, быстрым, стремительным и жестоким. Пенза не исключение. Разноцветная толпа прохожих на тротуарах, шныряющих туда-сюда, была похожа на муравейник.
   Сергей приехал из Кузнецка в Пензу недавно – три года назад. Путь по карьерной лестнице был долог и тернист. Связей у него не было, богатых родственников тоже, приходилось парню рассчитывать только на себя.
   Мать Вера Ивановна и отец Николай Семенович всю жизнь проработали на заводе. Тут в начале девяностых, когда Сергею исполнилось десять лет, грянула перестройка. Завод закрыли. Денег на хлеб не хватало, не говоря уже о карманных расходах. Парень по натуре заводила. Обладал волей и харизмой. Умел, как говорится, «сколотить команду». Не любил спиртное. Да и от наркотиков держался подальше. Хватило отцовской пьянки, горьких слез матери, бесконечных скандалов. Учился хорошо. Участвовал в КВН, в соревнованиях по боксу. Неоднократно становился чемпионом области. Не раз ему предлагали сделать спортивную карьеру, но Сергей отказывался. Он не собирался посвятить свою жизнь большому спорту.
   Однажды дома во время очередной разборки одним ударом свалил отца на пол.
   – Еще раз мать тронешь – шею сверну!
   С тех пор отец орал на мать, но кулаки не распускал – боялся Сережкиной руки.
   Был у Сергея друг, одноклассник. Грошев Ванька. Носил рыжую шевелюру до плеч. Был хорошо сложен. Лицо усыпано веснушками. Сын «нового русского». Мать Маргарита Васильевна работала в банке. Отец Петр Петрович оставил военную службу, взял в долг у друзей и открыл сеть магазинов одежды в Кузнецке. Через полгода денежки потекли. Жить как-то легче стало. Но сладкая жизнь через пять лет закончилась.
   Конкуренция в то время на рынке была огромная. Вскоре прибыль упала на треть. Пришлось экономить на всем. Сергей видел, в чем проблема, но ждал удобного случая. Спустя месяц шанс выпал. Ванька после очередной дискотеки в ночном клубе с больной с похмелья головой открыл старому другу душу. Отец серьезно болен. Рак желудка. Вот-вот умрет. Бизнес кому оставить?
   У Грошева одна страсть – компьютеры, казино и девушки. Да, наркота в городе процветала. Новая форма развлечений, молодежного досуга. Как уж тут Ваньке устоять! Не до магазина ему было.
   В последний год учебы в школе, кроме подготовки к экзаменам, Шилов работал в магазине. Покупал модные вещи для молодежи – известных марок, накручивал в два раза цену и продавал. Он умел не только находить нужных людей, но и убеждать их. Магазин процветал. Ванька подсчитывал прибыль, от всей души благодарил старого преданного друга, похоронив отца, пытался вернуться к нормальной жизни.
   Приятная внешность и высокий рост удачно скрывали его возраст. Окружающие давали парню лет восемнадцать – двадцать. Девушки преследовали его повсюду. Он дарил им короткую любовь. Спорить с телом трудно: кровь в жилах бушевала, гормоны брали свое.
   После измены Иры в одиннадцатом классе не верил в любовь с первого взгляда. Одна из самых красивых девушек школы выбрала парня из более состоятельной семьи. Удар по самолюбию был равносилен шоковой терапии. Сидя на крыше десятиэтажного небоскреба, глотая капли горьких соленых слез, пришел к выводу: жизнь все-таки прекрасна несмотря ни на что! Любовь в обществе воспринимается иначе, чем раньше. Вместо конфетно-букетных отношений пришли толстые кошельки, рестораны, различные заграничные туры.
   Серьезных отношений не строил. Где жить-то? В квартире с отцом– алкоголиком? Это не жизнь.
   Кроме финансовой независимости юноша приобретал опыт. С первого раза поступил в вуз в Пензе по специальности «менеджмент». Ванька пошел учиться на программиста, но свободная, полная развлечений и соблазнов жизнь большого города, быстро захлестнула Грошева, и через год он по неуспеваемости покинул стены института. Сидел у матери на шее, пока «белая смерть» не привела его на скамью подсудимых на десять лет. Он не только употреблял опий и гашиш, но и распространял, на чем и попался.
   В студенческие годы неспокойная, бурная жизнь общаги обошла Шилова стороной. Работая у друга в магазине, накопил приличную сумму денег. Это позволило ему снять квартиру сроком на пять лет. Схоронить отца – умер от цирроза печени. Сделать ремонт у матери в квартире.
   Удачно стажировался в одной крупной коммерческой фирме. Закончив с красным дипломом вуз, пришел туда работать, сначала младшим менеджером, постепенно дослужился до менеджера старшего звена. Если хочешь выжить в джунглях большого города, играй по правилам. Вот Сергей и играл по правилам общества. Работал, помогал матери, развлекался с друзьями. Имидж и статус обязывал иметь любовницу. Он ее нашел. Познакомились на кооперативе. Утонченная, с модельной внешностью блондинка с зелеными глазами сразу приглянулась ему. Два месяца они встречались. Потом стали жить вместе в квартире Шилова. Со стороны Марина и Сергей выглядели идеальной парой. Оба занимали высокооплачиваемые должности, (Марина работала дизайнером интерьера), делали карьеру, официально оформлять отношения не спешили. Еще успеем.
   Но эта была не любовь, а скорее привязанность друг к другу. Большая взаимная любовь? А кому она сейчас нужна? Это была придуманная любовь. Боясь, что Марина своими расспросами докопается до истины, Сергей допоздна задерживался в офисе.
   У водителя был тяжелый день. Командировка, на которую он претендовал, досталась другому сотруднику. Сергей надеялся получить поддержку у Марины, с которой жил полгода. Марина ушла от него: не в силах больше терпеть его круглосуточную занятость на работе.
   Вечером, в понедельник, в шестом часу, к супермаркету подъехал черный «Мерседес». Водитель вышел из салона автомобиля и направился в магазин. Минут через пятнадцать авто менеджера коммерческой фирмы стало объектом внимания прохожих. Толпа зевак моментально разрасталась. Возле машины лежал труп кошки черно-белой масти. Как бедняжка оказалась под колесами железного коня? Увы, это теперь было неважно. Серый кот, жалобно мяукая, оглядывался по сторонам.
   Спустя какое-то время начал аккуратно массировать лапками сердце любимой. Надежда таяла, как мороженое под теплыми лучами солнца! Кот Васька, роняя крупные слезы, несколько раз слегка, укусил ее за шею. Может быть, Маша просто крепко спит?! Когда он понял, что она мертва, свернулся клубочком, лег рядом, положив на остановившее сердечко мордочку, залитую слезами. Больше не бегать с Машкой наперегонки, не гонять голубей, не половить воробушков. Не попить из одной миски теплого парного молока!
   – Это надо же! Жалко беднягу! Прямо как в песне «Лебединая верность»! – прошептала одна женщина.
   Вернулся владелец авто. Картина, представшая перед глазами, сильно потрясла Шилова. С трудом сдерживая вдруг внезапно нахлынувшие слезы, подумал: «Как же я так мог? Задавить кошку?» – сел в машину и уехал.
   Толпа, оставляя позади эхо голосов, постепенно расходилась. У каждого были свои дела. Только Васька, не обращая никакого внимания на ночную жизнь города, дремал до зари на трупе Машки, пытаясь оживить ее своим горячим дыханием.
   Рано утром дворник, мужчина лет пятидесяти, убирал улицу. Небрежно и брезгливо поднял труп кошки, запихнул в мешок. Пополнил им большой груз мусора. Васька шипел на него, вцепился когтями в руку мужчине, оставляя ссадины на кисти руки.
   – Да пошел ты! – прошептал дворник. Швырнул его на тротуар.
   Мусорщик загрузил мусор и повез на окраину города сжигать. Васька бежал вслед за КАМАЗом, пока хватало сил, до места назначения. Когда труп Машки бросили в огонь, кинулся за ней.
   – Ух ты! Какой верный! А люди сейчас так могут любить?! – тихо сказал мужчина самому себе, почесывая затылок.
   Наталья Петровна одинокая женщина, лет шестидесяти, пенсионерка. Всю жизнь проработала на заводе во вредных условиях. Дети с внуками давно разъехались и лишь изредка навещали старушку. Женщина долго ждала Ваську и Машку – и молока полную миску налила, и мясо отварила, и «Вискас» насыпала, и не дождалась, уснула на старом скрипучем диване. Через неделю соседка принесла Натальи Петровне двоих пушистых котят. Они скрасили угнетающее одиночество доброй старушки.
   В тот злополучный вечер Сергей вернулся в шикарную квартиру и впервые за все время дал полную волю слезам, упав на пол. Летняя ночь разделила с ним горькие минуты одиночества.

Второе рождение
Повесть

   Давно это было.
   Декабрь тысяча девятьсот девяностый год. Мне девять лет, детдом.
   Нас было шесть человек. По воле судьбы или по воле Божьей, кто как понимает, мы были вырваны из теплой, уютной среды. По наставлению невропатологов и озабоченных родственников первого сентября приехали в город Н… в Пензенской области. В школу-интернат, с родителями в первый класс. Лена Нестерова, Мещерякова Олеся и я. Носили на себе клеймо «домашние». Отношение со стороны детдомовцев – Канищевой Алены, Клячкиной Иры и Шабалкиной Анны носило враждебный характер. Их бросили родители по своим каким-то причинам. Самый важный аргумент: «Не смогу воспитать этого ребенка! Я совсем одна! Кто мне поможет?!» Хотя лично у меня до сих пор не укладывается в голове: «КАК МОЖНО БРОСИТЬ НА ПРОИЗВОЛ СУДЬБЫ РЕБЕНКА, КОТОРОГО ТЫ НОСИЛА ПОД СЕРДЦЕМ?!» Простите, мамы! Не понимаю!
   Комната, в которой нам довелось жить, была довольно большой и светлой, чем-то похожей на больничную палату. Находилась на первом этаже, в первом отделении. Два огромных окна смотрели в наш яблоневый сад. В ясную погоду на сером пыльном стекле танцевали солнечные блики, а в проливной дождь капли через трещины стекали на подоконник.
   Мрачность темно-голубых стен, грязь окон скрывали красивые цветы в горшочках. Маленькие и большие, они стояли по пять-шесть штук. Днем радовали глаз, а ночью под микроскопом детского воображения, превращались в чудовище наподобие Крюгера. Серебряный свет луны предавал некую таинственность ночным обитателям нашей комнаты. Мы, покрытые потом, укрывались одеялом, тряслись от ужаса и страха до тех пор, пока не засыпали.
   Напротив окон, отделенные тремя кроватями, размещались ниши (шкафы, сделанные в стене) с правой и с левой стороны. В середине комнаты – входная дверь, покрытая белой краской. Перед ней стол и небольшое зеркало, прибитое к стене. Между коек темно-коричневые тумбочки. Деревянный скрипучий пол с облупившийся краской дополнял не совсем комфортный интерьер казенного дома.
   По семейным обстоятельствам меня привезли после первого сентября. Хорошие кровати у стен и посередине комнаты уже были заняты. Пустовала одна кровать у окна, с левой стороны, на нее меня и положили. Ночью холодный ветер проскальзывал в узкие щели, дул мне в спину. Даже неподъемное казенное одеяло не всегда спасало от сквозняков.
   Алену привез родной брат, не помню, как его звали. Жила она в Омской области, в селе Быструха. Алена и Ира Клячкина старались держаться с нами на равных: помогали убирать постель первое время, успокаивали, когда от тоски мы плакали день и ночь. Нам, «домашним», по-своему было жаль их. Когда объявляли отбой, мы делились гостинцами с девочками, раздавая их в темноте. В наши окна падал бледный свет луны, рассеивая тьму ночи.
   Анька сразу дала понять, кто здесь правит балом! Даже своих она шпыняла из-за дружбы с нами. Могла отлупить, наорать, закрыть в «нише». Весь этот кошмар прекращался в двух случаях: при приходе воспитателей, а еще лучше, когда староста успокаивалась. У нее просыпалась совесть, она просила прощения. Тишина и спокойствие воцарялись в комнате номер семь. Но жить так осталось недолго.
   Уходил с Земли еще один день. Ничего особенного в этот день не произошло. Было спокойно и тихо. Наконец-то можно было залезть под одеяло, накрыться с головой и подумать о своем: о приближавшихся новогодних каникулах, о любимой бабушке, о ее вкусных, душистых пирожках, о маме, с которой все-таки виделась иногда. Как стук дятла, голову долбила мысль: «Господи! Зачем я здесь?!» Постель мне служила своеобразным коконом, в котором я пряталась от надоевшей суеты.
   – Оль, подай мне тапочки!
   Писклявый голос «старшей» прервал нить мыслей. «Да пошла ты!» – ответила ей мысленно. И снова о своем: «Да, мамочка. Неужели такой судьбы ты для меня хотела? Конечно же, нет! Просто привыкла слушать людей в белых халатах». Резкий толчок в бок вернул меня к реальности. Ира Клячкина тихо прошептала:
   – Оль, сделай так, как она просит! Не отстанет!
   Я молчала.
   «Умру, но не подам!» – думала я.
   – Клячкина! Ты чего там шепчешь?!
   Соседку как ветром сдуло.
   – Оля, последний раз тебя прошу! Подай мои любимые тапочки! По-жа-луйс-та!
   Сжимая волю в кулак, негромко ответила:
   – Подать тебе тапочки?! Любимые?! Я не лакей! Лакеи жили в восемнадцатом веке!
   В воздухе повисла гробовая тишина. Тело помимо моей воли сжалось. Староста подлетела к кровати, отбросила одеяло, вцепилась в меня. Это были не руки – это были железные клещи! Я цеплялась, упиралась, но они силой стащили с теплой кровати на ледяной пол.
   – Кто позволит ей подняться, ляжет рядом!
   В Доме малютки инстинкт самосохранения подсказал Шабалкиной: чтобы выжить, необходимо прогибаться под каждого. Воспитатели доверяли ей детей. Следить за выполнением распорядка дня входило в обязанности старосты. И порядок этот Анька поддерживала исходя из своих принципов. Особенно ее забавляли, так сказать, «домашние» дети. Именно их сирота лепила под себя. Ей нравилось, когда ее боялись. Она ощущала сладкий вкус власти. К ним у нее был иной подход. К быту «домашние детки», как она выражалась, не приученные. Например, во время уборки комнаты могла специально разлить грязную воду. Наливала в таз чистой воды, следила, как мы стираем пыль с подоконников и поливаем цветы. Говоря при этом: «Изнежились под мамином крылышком! Как без мамы-то жить будете? Вы на меня, пожалуйста, дорогие мои, не обижайтесь. Я вас к будущему готовлю!» Мы жили словно под дулом пистолета!
   А была ли в ней частичка доброты? Да. Все-таки была. Но не такая доброта, которая свойственна обычным людям. Если играешь по ее правилам, она будет доброй. Могла разделить с нами последний кусочек черствого черного хлеба. Иногда мы голодали. И грызли по ночам сухари, украденные из столовой. Игрок, игравший не по ее правилам, никогда не был для нее своим!
   Анька молча вернулась на свою кровать, села и начала качаться вперед-назад на кровати. Привычка, оставшаяся после дома малютки. Всегда спасала ее от нервного срыва. За громкий плач можно было получить подзатыльник. А если будешь реветь во весь голос, ночь в ледяной ванной тебе обеспечена. А качаться, выплескивая весь негатив, можно: за это не били. Староста плакала. Только тишина и собственная тень от луны видели ее слезы – следы от невысказанных слов. Она никогда не показывала их. Считала слезы «мокрым делом». Проявлением слабости. Эти слезы, словно капли дождя по стеклу, катились по щекам. Она не била соседку по комнате. Просто не могла допустить, чтобы ее маленький мирок, построенный с большим трудом, в одночасье рухнул.
   Она не думала, что перегнет палку. Если соседка умрет, то ей придется очень даже несладко. Она не собиралась бить бедную девочку. Просто хотела поставить на место. И доигралась. Я раздражала своей стойкостью. Был во мне, как сейчас говорят, внутренний стержень, которой невозможно было выбить ничем. Это и бесило, злило и не давало спокойно жить. А кто она? Сирота. Мать? Где-то есть. Она ее никогда не видела. А отец? Она о нем никогда не слышала.
   Шабалкина качалась не только когда ей плохо, но и когда смотрели телевизор. Мы чаще всего, усевшись кучкой на холодном полу, смотрели очередную серию мексиканской новеллы – сначала «Богатые тоже плачут», а затем «Просто Марии». Анька всегда садилась на мягкий стул. Он стоял у окна почти рядом с «ящиком». Никто из детей не садился на ее «трон»: истерика старосты лишала нас просмотра.
   А видеть до тошноты надоевшие, облупившиеся стены комнат никому не хотелось.
   Во время просмотра телевизора мы ненадолго отвлекались от жестокой реальности. По мановению волшебной палочки переносились в яркий красочный мир киногероев, плакали и радовались вместе с ними. Анька, спасаясь от действительности, уходила в построенный собственными силами мир. Качалась сначала медленно, затем все быстрее до тех пор, пока не заканчивалась очередная серия «мыльной оперы».
   Один раз Нина Ивановна, воспитатель со стажем, одинокая пожилая женщина лет пятидесяти, решила взять сиротку на выходные к себе погостить. Жила она в небольшой уютной двухкомнатной квартирке на первом этаже десятиэтажного небоскреба.
   Гостья ощущала себя не в своей тарелке в домашней уютной обстановке. С открытым ртом и широко распахнутыми глазами бродила Анька из комнаты в комнату, делая новые и неожиданные открытия для себя. Объектом ее внимания были, на первый взгляд казалось, привычные для нас вещи. Кастрюльки на газовой плите, мягкие и чистые ковры. И главное – тишина. Было жутко дико!
   Как известно, аппетит приходит во время еды. Нигде она еще не видела такое количество вкусной пищи! Больше всего Аньке понравились настоящие домашние котлеты. Это не то, что в детдоме! Не котлета, а резина – не разжуешь. В первый раз в жизни Анька наелась до отвала. Болел живот. Ну, ничего! Это не на всю жизнь!
   Запах чистого белоснежного белья вызвал у нее дрожь. Мертвая тишина пугала ее. Не было привычного шепота, суеты и скрипа заржавевшей кровати. Гостья привычно качалась, сидя на большой широкой постели. Целая палитра разнообразных чувств волной захлестнула ее! Громкий отчаянный плач пронзил тишину! Нина Ивановна, немного шокированная поведением своей воспитанницы, сидела рядом, пыталась ее обнять. Как раненный зверь, вырывалась Шабалкина из теплых, материнских рук, глотая горькие слезы, кричала: «Не могу я здесь больше! Не могу!» Напоив сироту чаем с успокаивающей микстурой, Нина Ивановна не спала. «Бедняжка!» – думала женщина.
   В понедельник откровение Нины Ивановны стало предметом обсуждения. Говорили все, особенно врачи в медпункте.

   Острая боль пронзила меня. Вернуться в постель не могла – не пускали. Сколько так пролежала? Не помню, полчаса, может час.
   Вдруг послышались твердые, быстрые шаги. Все бросились по койкам врассыпную. Полоса света стремительно расширилась, обняла и, казалось, согрела меня. Уборщица включила свет. Он на миг ослепил.
   – Да батюшки, да ты что! О Господи! Кто ж тебя так? Сволочи!
   На следующий день, помню, было воскресенье с острой болью в животе меня увезли на «скорой». Поликлиника находилась от нас недалеко – через дорогу. Новый декабрьский день девяностого года встречала в больничной палате. Открыла глаза. Желтые стены больничной палаты мрачно смотрели на меня. Белый халат. Молодая женщина приятной внешности склонилась надо мной. Странный разговор: родить сможет или не сможет. Недоумевала, как связаны острая боль внизу живота и роды. Как потом выяснилось, цистит.
   Этот день Анька Шабалкина не выходила из палаты, не слезала с постели. Целый день она сидела и плакала. Первый раз на людях плакала навзрыд. Окружающие шокировали ее слезы: староста раскололась. Ее ничуть не удивило, что эти убогие, эти маменькины дочки все свалят на нее и припомнят все-все-все обиды. Иного она от них не ожидала, но воспитатели!.. Если они воспитатели, они же должны были понять, что кто-то должен был приучить этих убогих к порядку, кто-то должен научить их, как сделать так, чтобы тебя любили. Она их учила, и даже любила – тех, что были послушными…
   Сколько дней провела в стенах больницы, не помню. Все они были долгими и скучными, как очередь в магазине. Врачи и больные словно призраки слонялись по темному коридору. Я плакала день и ночь. Опасаясь за мой рассудок, врачи кололи снотворное. После укола куда-то «улетала». Сколько времени умещалось в провалы памяти – дни или часы?..
   Отец приехал на машине, забирать домой на зимние каникулы. Его не пустили. Через маленькое окошечко в железной двери я первый раз увидели его слезы! Два года прошло с тех пор, как папы не стало. Царство ему Небесное! Слезы мужчины всегда трогают до глубины души! С опаской оглядываясь по сторонам, я тихо сказала:
   – Не плачь! Лучше забери меня отсюда! От противных уколов голова трещит!
   Отец, ощущая на губах, дрожащих от холода, солоноватый вкус собственных слез, прошептал:
   – Лапочка моя! Я вытащу тебя из этого кошмара!
   Через полчаса после очередного укола сидела в теплой машине, на заднем сиденье. Папа взял меня под расписку домой. И тихо падал пушистый белый снег, укрывая крыши лечебных корпусов. Меня провожали яркие новогодние огни небольшого городка. Серебряный лунный свет освещал ночную дорогу.

Последнее дежурство

   В юности было у меня увлечение – собирать интересные истории в газетах. Вырезки из журналов и газет лежали в отдельной белой папке. В студенческие годы мы продали в небольшом поселке двухкомнатную квартиру и переехали в частный дом, который постепенно достраивали. Папка с историями, к сожалению, потерялась, но некоторые истории мне особенно запомнились своим необычным сюжетом и концом. Одной такой историей мне, дорогие читатели, хочется с вами поделиться.
   Виктор Сергеевич Курчев работал сторожем в морге местной больнице небольшого городка Алтайского края. Сегодня у него была особенная ночь, во-первых, есть возможность посмотреть по телевизору чемпионат Европы и поболеть за Россию, во-вторых, это его последние ночное дежурство. Завтра он наконец-то уйдет на пенсию. Займется рыбалкой. Обещал научить внука рыбачить!
   На часах давно уже было за полночь, сторож увлеченно смотрел футбол и не заметил, как за спиной мужской голос спросил:
   – Ты чего тут сидишь, пиво пьешь? Футбол смотришь! Где моя одежда? Почему я голый?
   От страха Виктор Сергеевич сразу протрезвел. Спрятался под стол, на котором стоял телевизор.
   – От меня не уйдешь! Еще раз спрашиваю, где моя одежда?
   «Покойник» сел на корточки и глядел сторожу прямо в глаза.
   И тут Виктор Сергеевич выполз из-под стола и с разбегу выломал входную дверь. Мужчины бегали вокруг елок на территории городской больницы. Сторож бежал из последних сил. Луна лениво освещала дорогу. Труп, накинувший простынь на тело, словно античный бог, тоже не отставал. Медсестра задремала, проверяя карточки пациентов, когда проснулась, долго не могла понять то ли ей это снится, то ли и правда покойники иногда возвращаются с того света.
   Целый час нарезали круги вокруг елок, пока Виктор Сергеевич, задыхаясь, прибежал в больницу. Вслед за ним и молодой человек. Медсестра уже окончательно проснулась, стояла на пороге. Когда она увидела живого больного, которого при ней обследовал врач, упала в обморок.
   – Почему она потеряла сознание при виде меня?
   Он опустил глаза и увидел на маленьком пальце левой ноги свой порядковый номер. Он начал смеяться, а потом у него перехватило дыхание, и он отключился.
   Очнулся молодой человек на больничной койке. Рядом сидела та самая медсестра, блондинка с голубыми глазами. Он посмотрел на Лидию Николаевну и поблагодарил ее за помощь.
   – Как вас зовут?
   – Руслан Хохлов, по профессии электрик. Друзья зовут меня Хохол. Я из деревни в город учиться приехал. После учебы работал на заводе. У начальника в бане нужно было свет проверить. Обещал хорошо заплатить. В субботу после работы мы поехали к нему. Зашел в баню. Отключил электричество, тут из парной его дочь выходит, завернутая в полотенце. Пока она шла к выходу, задела его за ручку двери, оно упало на пол. Тут у меня дыхание перехватило от неожиданности и желания! Девушка покраснела и быстро подняла полотенце, извинилась и убежала. Я взял в руки концы провода и хотел соединить – и тут почувствовал сильный удар током и отключился.
   Лидия Николаевна слушала пациента, не перебивая.
   – Очнулся на металлическом столе, накрытой простыней. Мне вдруг стало холодно. Рядом тоже лежали люди без одежды. Вдруг я услышал бормотание телевизора, в соседней комнате мужской голос кричал: «Гол!» Я завернулся в простыню и решил узнать, где я и куда подевалась моя одежда?
   Я осторожно подошел к сторожу и задал вопрос. Вместо ответа увидел в его глазах страх. Долго я за ним бегал, когда воскрес! Я не хотел его напугать, я хотел знать, где мои вещи. Когда я увидел ваши голубые глаза, мне захотелось произвести на вас хорошее впечатление, а тут я посмотрел вниз, увидел на левой ноге. Я начал нервно хохотать, а потом почувствовал боль в сердце. И потерял сознание!
   – Руслан, у вас случился сердечный приступ. Вы два дня лежали в реанимации, а потом вам стало лучше. Врач на «скорой» не до конца обследовал вас. Думал, вы умерли, поэтому и отправили в морг. Его уже уволили из больницы. Я очень рада, что вы живы!
   Тут главный врач зашел в комнату. Обследовал пациента:
   – Сердце теперь работает как у космонавта!
   – Спасибо вам, действительно с того света вытащили!
   К концу недели Руслана выписали из больницы. Он часто вспоминал, сидя вечерами в холостяцкой квартире, голубые как небо глаза Лидии Николаевны. Один раз купил букет белых роз. Два часа прождал ее на улице с ночного дежурства. Она ответила взаимностью. Через полгода Руслан повез ее в деревню знакомить с матерью. Отец умер от инсульта, не дожив до шестидесятипятилетнего юбилея несколько дней. Летом Руслан и Лида сыграли свадьбу. Спустя год супруга родила дочь.
   Виктора Сергеевича коллектив больницы проводил на заслуженный отдых. Подарили ему удочку и набор рыболовных крючков. Летом на даче на рыбалке рассказывает внукам и рыбакам историю своего последнего ночного дежурства.
   Аромат летних цветов дурманил влюбленных на улицах города. История с «покойником» быстро распространилась в Алтайском крае и за его пределами. Многие туристы приезжают сфотографироваться на фоне мрачного серого здания морга.
   Дочь начальника завода, на котором работал Руслан, выиграла городской конкурс красоты. Уехала учиться на косметолога в столицу. Через пять лет по контракту улетела во Францию. Сейчас разрабатывает инновационные косметические средства по уходу за кожей лица и тела. Ее косметика пользуется большой популярностью не только в Париже, но и в мире.
   Как-то справились подруги у Вики под хруст французской булки в кафе, как ей, простой девушке из России, удалось завоевать с помощью косметики сердца миллионов людей на планете. Директор косметической компании, немного смущаясь, рассказала интересную историю своей юности. Ей было семнадцать лет. Вика была в парной. Отец предупредил о приходе электрика, но то, что у нее нечаянно с тела соскользнет полотенце, девушка даже предположить не могла. Ей стало стыдно и досадно от того, что неизвестный мужчина случайно увидел все прелести ее тела. Понизив голос до шепота Вика поведала подругам о страхе от удара током электрика. Перед сном девушка вдруг осознала, что известной моделью она быть не хочет. Этого папа очень хочет, но не Вика!
   Утром девушка уехала к бабушке в деревню. Помогать собрать в лесу травы. Ее Анна Степановна была известной в селе травницей. Люди к ней приезжали из многих российских городов, и никому она не отказывала. Деньги за свой труд никогда не брала. Продукты питания, если приносили, не отказывалась. Бабушка делала не только отвары, но и лечебную косметику. Изготовляла мыло и шампуни по собственному рецепту, который перед смертью передала внучке.
   Тут Вику осенило, вот она, детская мечта – изготавливать и продавать лечебную косметику и делать людей красивыми и счастливыми! Папа денег на столичный вуз не дал, пришлось участвовать в конкурсе красоты. Денег на дорогу и учебу в Москве хватило.
   Подруги похвалили Вику за смелость и целеустремленность, а она улыбалась и про себя подумала: «Важно суметь осуществить свою, а не чужую мечту!»

Кража
(Быль)

   Витя Шмылев с трудом сдерживал радость. Четвертый класс на неделю отпустили на каникулы. Главное – не показать маме, как он доволен, а то передумает идти обратно в магазин за солью. Наконец-то мама, одеваясь у двери, сказала:
   – Через полчаса приду! Чужим дверь не открывай!
   – Хорошо!
   Закрыв за ней дверь, мальчик вернулся в свою комнату. Надо бы успеть поиграть в компьютерную игру, пока родителей нет дома. Папа сантехник. Его в выходной день вызвали срочно на работу. Мама домохозяйка. Мальчик включил планшет. Нашел папку «Игры», «Сокровище пиратов», и тонкие ловкие пальцы, кажется, сами нажимали на нужные кнопки. Время остановилось!
   В дверь позвонили. Мальчик нажал на паузу в игре. «Мама не может так быстро вернуться! В магазине в воскресенье большая очередь», – подумал он, подходя к двери. Он помнил о своем обещании не открывать чужим людям дверь, но любопытство оказалось сильнее него.
   – Кто там?
   – Собирай все самое ценное в квартире и передай мне! Жду!
   Кот Барсик сладко спал в кресле в спальне, игрушечный «КАМАЗ», подаренный папой на день рождения и плитка любимого молочного шоколада «Аленка» лежали рядом. Витя быстро сунул машину и «Аленку» в большой черный пакет, который нашел в кладовой. Осторожно взял на руки рыжего кота. Положил полусонное животное в пакет, открыл дверь и передал мужчине. Захлопнув ее, повернул ключ, вытащил из замка и положил на тумбочку.
   Витя Шмылев вернулся в игру. Спустя пятнадцать минут мама вернулась из магазина. Игрок вышел из игры и положил планшет в ящик стола. Мама посолила суп, накрыла на стол. Осталось только дождаться папы. Он позвонил маме, сказал, что уже подъезжает к дому. В квартире раздался звонок. Женщина пошла, открывать дверь со словами: «А вот и папа с работы вернулся!». Папа действительно вернулся. Он разделся. Ушел в ванную мыть руки. Тут снова раздался звонок. Мама открыла дверь: на пороге стоял участковый, держа в руках рыжего кота. Барсик громко и жалобно мяукал, раздирая пакет острыми когтями, привлекая внимание людей. Вора задержали у магазина.
   Телевидение города показали репортаж о мальчике, который помог полиции поймать грабителя с двадцатипятилетним стажем.

Рашид Гурбанов

   «Родился 29 октября 1963 года в городе БАКУ, тогда еще СОВЕТСКАЯ РЕСПУБЛИКА АЗЕРБАЙДЖАН. Окончил там первый класс школы, и мы переехали по направлению отца от института в г. ЧИМКЕНТ, РЕСПУБЛИКА КАЗАХСТАН, и прожили там до 1995 года. Женился, родились там же двое детей, девочка и мальчик. В 1995 году вместе со своей семьей переехал в г. АККО, что на севере ИЗРАИЛЯ, в 15 минут от границы с ЛИВАНОМ.
   Устроился на завод и до 2010 года работал на нем. Потом решился открыть свой небольшой бизнес – книжный и сувенирный магазин и до сих пор работаю в нем. Писать начал в 2018 г., а именно 13 июня выложил на сайте в интернете стихи. ру первый свой стих. И каждый день строчки новых стихов увеличивались, пока не дошел до первой своей фантастической поэмы в стихах «ВОЙНА РАЗВЕДОК». И сразу же напечатал небольшим тиражом в 100 шт. в МОСКВЕ в ИПЦ МАСКА и продолжил писать стихи. Потом вдруг пришла идея написания исторической поэмы «КАТАЛОНЕЦ». Первый том из трех. Потом пошли опять стихи малых форм. Первый том в таком же формате напечатал в том же издательстве. Сейчас у меня уже написан, но еще не напечатан второй том и также к изданию готово больше 80 стихотворений. Я продолжаю писать и каждый день выдаю по одному стихотворению. Готовлюсь начать третий, заключительный том «КАТАЛОНЦА». И в проекте продолжение поэмы «ВОЙНА РАЗВЕДОК».
   От автора.

Муслиму Магомаеву

     Я не знаю, почему сказали
     Мне, что надо о тебе писать.
     Тебя, твои все песни, голос твой
     Люблю я просто слушать, петь.
     С тобою мы не связаны никак.
     Меня не знаешь ты, но я тебя,
     Насколько помню я себя, люблю.
     Пел ты на любую тему, и знаю
     я, что голос твой, манера петь
     не повторятся больше на земле.
     Теперь ушел ты в мир иной,
     и сейчас тебя нет с нами.
     Но знай ты наверху, что
     тебя нам сильно не хватает.
     Когда я слушаю тебя, то
     непроизвольно начинаю плакать.
     (Потоком слезы льются сами).
     Из опер арии, эстрады песни
     и на языке родном, с которым
     ты родился, азербайджанском.
     Тем горд я, что когда-то
     родился в государстве том,
     откуда ты и голос твой, по миру
     с успехом стал он разливаться.
     Театры оперы Италии и всей
     Европы тебе рукоплескали
     И у них остаться предлагали.
     Но ты вернулся в отчий дом,
     И тогда во всех городах Союза
     Твой голос зазвучал. В концертных
     Залах, в театрах оперных, и даже
     В фильмах тебя мы слышали. И вдруг
     На пике славы сцену ты покинул, но
     Дверь за собой ты не захлопнул,
     И молодому поколенью весь опыт
     Свой и знания свои стал ты посвящать.
     Композитор и народный ты певец,
     Солистам молодым на сцене ты отец.
     Тебя мы любим, и всегда ты будешь
     Сейчас и навсегда в сердцах ты наших.
     А всем читателям своим скажу, что
     МУСЛИМА МАГОМАЕВА считаю
     Своим я лучшим другом, старшим братом

Района и Алаоис
Древнеирландская сага

     Рассказ, что я поведаю, похож
     Немного на «РОМЕО И ДЖУЛЬЕТТУ».
     Поверьте мне, что воровать не стану.
     Он ведь чуть-чуть похож на тот рассказ.
     Его я получил, когда вошел
     Я в медитацию и в миг один перед
     Глазами все проплыло.
     Когда-то в древности, еще до нашей эры,
     На севере ИРЛАНДИИ деревни две существовали,
     И расстояние меж ними небольшое, километров
     Так пять, сейчас сказать могли бы мы.
     Хоть расстояние и небольшое, вражда меж ними
     Велась уже немало сотен лет.
     За землю, за место, рыбу где ловить и где охотиться.
     В одной деревне, имен я не скажу их, жила семья одна
     Не бедная, имела двор большой, скотину и работников
     Немало. И рать своя, которая угодья охраняла.
     И был в семье той мальчик, еще юнец, лет десяти,
     Не балованный родительским богатством.
     Трудиться сам любил он, не лентяй был,
     Сам рыбу добывал, силком зверей ловил,
     И стрелами он хорошо стрелял, и на коне
     Свободно он сидел, мечом владел он маленьким,
     В соседней же деревне, что враждебною была,
     Жила одна семья, и не сказать что бедная, но
     И богатством не блистала, и домик небольшой,
     И живности немного, с охоты и рыбалки семье
     Отец вдруг пищу принесет. Жила в том доме
     Девочка одна, лет чуть меньше десяти,
     По дому хлопотала и маме по хозяйству помогала,
     Возилась с маленьким братишкой и на реку гулять ходила
     И все бы хорошо, но судьба-злодейка подарок обоим принесла,
     Однажды на реке свела их вместе, ведь могли б они подраться,
     Иль просто по деревням своим им разбежаться. Но нет,
     Не тут все было, хоть и дети симпатию к друг другу обрели
     АЛАОИС – так звали мальчика. РАЙОНА – девочку так звали
     И стали, незаметно убегая, потихонечку встречаться дети
     То на рыбалке на реке, а может, на охоте.
     И боги были благосклонны к ним и прятали их так,
     Что дружбу их и встречи их никто не мог увидеть.
     Ловили вместе рыбу, за дичью охотились на коне одном
     Что наловили и поймали, что по очереди домой несли.
     Кто больше, а кто меньше, не догадался чтоб никто.
     Так длилось долго, и не год один, все новости своей
     Деревни ведали они друг другу, радости и горести свои,
     Что были дома, о родителях своих, о братьях, сестрах.
     И так тихонько и незаметно они взрослели.
     Алаоис возмужал, на коне был он ас, из лука
     Он стрелял в деревне лучше всех, мечом
     Владел он мастерски и воином отменным был.
     Района же – красавица с шикарною фигурою,
     Красивее ее в деревне не было девчат. Хозяйкою
     Отменною была и эль на всю деревню
     Лучше всех варила. В доме чистота, всегда с улыбкой.
     Из этих деревень никто и знать не знал
     О дружбе крепкой этой, но дружба потихоньку
     Перерастать вдруг стала в чистую любовь.
     Не видя много дней друг друга, скучали сильно.
     Друг друга издалека завидев, волновались.
     В один прекрасный день, когда они сидели
     У реки и, обнявшись, ворковали, увидел парень
     Их один из той деревни, где жила РАЙОНА.
     А он ей женихом названым считался.
     И побежал к родителям ее, все рассказал.
     Поднялся бунт на всю деревню.
     Району спрятали в чулан и под замок закрыли.
     К АЛАОИСУ к родителям в деревня вся пошла.
     И, чтоб между деревнями война не началась,
     Отец АЛАОИСА решил отправить сына куда
     Подальше, в страну другую, когда скандалы
     Улеглись, невесту стал искать ему, среди таких же,
     Как они, семей богатых именитых. Родители
     Всегда в те времена искали детям пару.
     Немало времени прошло с событий тех.
     Району замуж взял кузнец, а Алаоис
     Со знатной дамой повенчался. И жизнь
     Пошла у каждого из них чередом своим.
     Но все ж украдкой иногда на место то,
     Что у реки, проведывать приходили,
     И встретиться никак не получалось.
     АЛАОИС верен был жене, и все секреты
     Доверял ей, и всю историю он рассказал.
     Жена его все с пониманием приняла и
     Даже в некоторых местах поплакать
     Не стеснялась. Жизнь потихоньку продолжалась.
     В один прекрасный день РАЙОНА мужу родила ребенка.
     РАГНАРОМ они назвали мальчика того. Здоровым
     И веселым, немного пухлым на свет он появился.
     А у АЛАОИСА никак с детьми не получалось все.
     И кто виновником тут был, никто не знает.
     Придя на реку как-то раз, чтоб детство вспомнить,
     С маленьким младенцем, увидела его, он тоже
     Там сидел, скучал и что-то вспоминал. И сколько
     Радости там было, сколько слез – не передать все.
     Района с гордостью младенца показала. Сказала,
     Что в глазах младенца всегда его почему-то видит.
     Все вспоминали детство, охоту и рыбалку.
     Каждый рассказал их жизни после расставанья.
     Сидели долго в обнимку, как и в детстве.
     Счастливы, наверно, были, пока на месте том.
     Застал их муж РАЙОНЫ. И ничего не говоря,
     Воткнул ей прямо в сердце нож, и, чтобы
     Позором на всю свою деревню не прослыть,
     Себя он тоже в сердце заколол и принял смерть
     Мгновенно, оставив лишь в живых ребенка.
     Теперь пред ним лежат два тела у реки,
     И, делать что, на тот момент совсем не знает.
     Сел возле тел, взял на руки младенца.
     И вдруг так сердце защемило. Аль от
     Мертвого любимой тела, аль от младенца
     На руках, который на него смотрел как на родного.
     Решение пришло мгновенно. Тела обоих,
     Мести не боясь, в деревню он повез и честно
     Рассказал, как все произошло. Сам без оружия
     Он был и даже, если что, готов принять был смерть
     Что дальше произошло, назовем мы чудом.
     Родители ее ведь тоже люди. Поняли они, что
     До сих пор РАЙОНУ любит он. Сжалились над ним,
     Младенца отдали ему на воспитанье. Одно
     Условие, чтоб имени другого не давал он.
     АЛАОИС человеком был щедрым, немалое богатство
     Родителям РАЙОНЫ посулил. Домой с ребенком
     Он вернулся. Жене все рассказал, и, бедная, она
     От счастья, радости концы чуть не отдала
     И приняла ребенка как сына своего. Любила сильно.
     И дальше продолжались чудеса. Немного времени
     Прошло, после ребенка этого в семье еще две
     Девочки и мальчик с отрывом небольшим в семье
     Той народились. Но чудеса все продолжались.
     Деревни наконец-то подружились, поставив камень
     В память молодых и стали меж собой родниться.
     На этой новости хорошей закончить мог бы я.
     Но нет, не просто так я вам поведал сагу эту.
     Мне автор мой все рассказал. Хранители
     Все подтвердили, что парнем тем на веру всем
     Был я. В своем одном из воплощений и
     Девушку ту знаю я, но не хочу вам говорить
     Ни имени ее и ни фамилии. Ей тоже я историю
     Поведал. И если честно, не знаю, поверила ли она.
     Что для меня, не сильно важно, да, видимся мы иногда.
     У каждого своя сейчас судьба и жизнь своя. Меня
     Вдруг осенило – что ж получается, ведь мир
     Большой и тесен этот мир, что по происшествии
     Немалых лет встречаемся мы вновь и вновь.
     Мудрецы когда-то и ученые умы сейчас сказали:
     – Люди, не бойтесь смерти, ведь, умирая, мы
     Продолжаем жить и чудеса там на небесах творить.
     Душа у человека вечна, и, когда нам время подойдет
     СОЗДАТЕЛЬ наш отправит вновь на землю
     Нас, в совсем другое тело.

Времена года – зима

     Три месяца, которые я люблю, относятся к зиме.
     И это время года, когда вокруг бело, свежо и чисто,
     Снег застилает землю. Земля впадает в спячку,
     Хотя и холодно во многих странах на земле в это
     Время, болеют меньше люди. Микробы, что в человеке
     Накопились за год, просто вымирают от холода они.
     Добрый, мягкий, для детей веселье. Каток зальют,
     Чтоб на коньках кататься. Сразиться, может быть, в хоккей.
     Любителям на лыжах покататься или с горы на саночках
     Скатиться. А можно просто поиграть в снежки и бабу
     Снежную слепить. Детям раздолье. Но есть и та зима,
     Которая опасна для взрослых, кто едет за рулем
     Автомашины. Пешком идет он по дороге скользкой.
     Все произойти с ним может в этот миг. Осторожным
     Надо быть, специальную обувку всем надевать приходится,
     Есть страны, где зима как время года похожа на весну
     Начало иль осени конец. Где чудо – это снег. И ждут его
     Как чуда, как раз в такой стране и я живу. Поэтому,
     Наверно, люблю я зиму, люблю я снег и в нем валяться.
     Его всегда мне не хватает, друзья мои, любите зиму,
     Как любое время года, которым наделила нас природа.

Времена года – весна

     Все знают на земле и стар и млад,
     Что природа землю наделила – четыре
     Есть сезона, каждый из которых по-своему
     Богатый. Год начинаем мы с зимы, ну а
     Затем прекрасная пора приходит ей
     На смену. И называем мы ее весна.
     С весной снег покидает нас. Становится
     Теплей. Журчат ручьи, в горах в снегу себе
     Дорогу пробьет подснежник. Он весны
     Предвестник, а на деревьях набухают
     Почки. Трава, цветы, все пробивается
     Потихоньку из земли. И с каждым днем
     Земля становится красивой и цветущей.
     Весна, она пора любви. Душа петь вдруг
     Начинает у людей, зверей, насекомых, птиц.
     Весной все больше молодых семейных пар
     Появится, а это значит, в будущем много
     Детских душ к нам спустится на землю.
     Ей посвящений много написано уже, стихов,
     Картин и музыки, рассказы, и ваш слуга, что
     Начал вдруг писать, пройти не смог я этой
     Темы. Нет, не для галочки, что выполнил
     Работу, а потому что тоже человек, как
     И все, я чувствую прелести земные.

Времена года – лето

     Вслед за весной приходит лето.
     А это жаркая пора, ведь в это время
     Солнце светит очень ярко. И светит
     Солнце больше, чем луна, намного,
     И долго длится день, но люди ждут.
     Ведь время это. Время отпусков.
     Когда поехать можно к морю иль к
     Океану. К бабушке в деревню детей
     Отправить сможем, чтоб отдохнули.
     Воздуха там свежего вдохнули, от
     Городов больших и пыльных. Иль в
     Лагерь детский, где также отдохнут
     И новые знакомства обретут. Но лето
     Время на полях посевов в садах и на
     Плантациях работа, чтобы потом смогли
     Весь урожай собрать. Ведь летом все
     Готовят все на целый год вперед. Мы
     Летом загораем и телом отдыхаем.
     Мы солнечные ванны принимаем.
     А женщины прекрасны в это время.
     Все прелести – и телом, и одеждой
     Увидеть сможем мы, а мужчины свои
     Все мускулы покажут, а кто пивную
     Бочку. Прекрасны люди летом. Есть
     Страны, континент, где лето круглый
     Год и ждать его не надо им. Я честно
     Вам скажу, мне их очень жаль. Ведь
     Люди эти почувствовать не могут всей
     Прелести, что нам дает природа-мать.

Времена года – Осень

     Год закрываем временем, которое зовем
     Мы осень, пора дождей и листопадов. Пора,
     Когда на улицах в лесах и парках так много
     Красок разных увидеть можем. Пора, когда
     Все школьники вернутся к партам, а кто-то
     В первый класс с огромной радостью пойдет,
     Чтоб навсегда свой садик позабыть. Осенью.
     Студенческая жизнь начнет свою работу.
     Сессии и семинары, зачеты и экзамены.
     В полях страда, закончат то, что летом не
     Успели все собрать. В садах сбор фруктов,
     И все плантации свой урожай давать начнут.
     Веселая пора, скажу я вам, начнется. Писал
     Нам кто-то, что унылая пора, с чем я не
     Соглашусь, наверно. Ведь осенью из отпусков
     Вернутся. И каждый с впечатлением своим.
     Пора, когда спадет жара. Под зонтики мы
     Встанем, по лужам шлепать мы начнем. За
     Теплыми одеждами мы в шифоньер полезем.
     И начнем к зиме готовиться мы все, а знаете,
     Друзья, я осень, как и зиму, люблю. А потому,
     Что есть осадки, которых в стране, в которой
     Я живу, нам очень не хватает. Еще люблю я
     Под дождем в машине тихо ехать. Не знаю,
     Почему мне так хорошо, когда есть дождик
     И даже снег. Ведь это неба дар. Его Отец
     Небесный для радости нам посылает.

Москва

     Гуляя по Москве, я осознал, что был
     Когда-то здесь, и не сейчас, и не в этой
     Жизни. И есть места, что сильно мне
     Знакомы, как будто я уже гулял здесь
     В прошлых жизнях, пройдясь по ее
     Старым улочкам, я что-то вспомнил
     Вдруг, по Красной площади гуляя.
     Я подошел к МИНИНУ с ПОЖАРСКИМ,
     Отлитые нынче в бронзе. Услышал я
     Знакомый голос их. «Тебя приветствуем, —
     Сказал ПОЖАРСКИЙ. – И рады, что ты
     К нам в гости вновь пришел, как когда-то
     Приходил с товаром к нам». Немало
     Удивился я, услышав это, и сколько
     Простоял я там, не помню, счастливым
     Я ушел от них. В МОСКВЕ свою я детскую
     Мечту осуществил. В ЛЕНИНСКУЮ сходил
     Я библиотеку, на ВДНХ сходил, АРБАТ
     Меня порадовал своею новизной.
     С огромной радостью и как ребенок я
     Покатался на трамвае, в метро поездил,
     В величественные храмы я сходил, где
     Получил заряд и поговорил с иконами,
     Но главное, я встретился с друзьями,
     С кем познакомился недавно, но ощущения,
     Что много-много лет я их всех знал.
     В других мы жизнях, и не раз встречались,
     И все такими мне родными стали, что с ними
     Я готов не раз еще встречаться. Рекламу
     Книге первой своей сделал, что напечаталась
     В МОСКВЕ. Большой, красивый, добрый стал
     Он, город. И народ здесь изменился. Добрей,
     Чем тридцать лет назад, все больше встретишь
     Ты людей с улыбкой, которые помогут во всем
     Тебе, если попросишь. Теперь я понимать
     Вдруг стал, за что вы любите свою столицу.
     МОСКВА, тебе еще немало лет вперед,
     Всех радовать ты будешь красотой своей

Просто Альпы

     Люблю я горы, а АЛЬПЫ больше всех.
     Когда на них приехал и увидел их, я в
     Этой жизни в первый раз почувствовал —
     Домой вернулся, к своим родным местам.
     Здесь будто каждый уголок, или камень
     Тут любой, или скала огромная знакомы
     Были мне. Наверно, немало прошлых
     Жизней провел я здесь. Во сне я видел,
     Как будто наяву с оружием прощался
     Я в АЛЬПАХ и дал обет в руки не брать
     Оружия я больше. И также видел, как уходил
     из деревушки небольшой у озера
     на склоне АЛЬП. Там домик стоял
     наш небольшой, где я родился. Вот из
     него, сказав прощальные слова своим
     родителям, ушел я на войну. Сюда же я
     вернулся по истеченье многих лет. Но не
     застал уже в живых их, вновь покинул АЛЬПЫ,
     Но вновь вернулся я уж не один – с своей
     подругой верною. И сколько здесь прожил, уже не
     Знаю. И сколько уж веков прошло, уж с той
     Поры не знаю тоже. И есть это место там, и смогу
     Ли я, опять увидев, вспомнить, не знаю. Но знаю,
     Что не раз вы родиной моею, Альпы, были.
     Бывают горы разные, высокие и нет, со снегом,
     С лесонасаждением или просто камни там голые
     Стоят. И все они с историей своей. И мало кто
     Поверит, что у гор характер тоже есть. Поверьте
     Мне, они живые и любят нас и помнят нас всегда
     Поэтому меня вы АЛЬПЫ тоже вспомнили, когда
     С улыбкой встретили меня. Люблю я горы, но из
     Всех тебя я, АЛЬПЫ, больше всех любил, люблю.

Попутчик

     Кто такой попутчик и что за слово
     Дивное такое? И каждый человек его
     По-своему воспринимает. Для кого
     Попутчик – это тот, кто в дороге, вместе
     Он с тобой иль путешествует, а может,
     Просто рядом он идет с тобой, плывет,
     Летит. Еще понятие «попутчик» – это тот,
     Кто рядом жизнь с тобой живет, все
     Горести и радости с тобою делит
     Пополам, а есть попутчик, что по прошлым
     Жизням не раз вместе с ним ты был.
     И, встретившись опять, ты понял, что
     Родной тебе он, хоть ты знаком ты в
     Этой жизни только день, такого тоже
     Человека в этой жизни встретил я. Во
     Многих жизнях был мне очень близким,
     Семейной половинкой, другом, верным
     Мне помощником не раз он был. Все
     Больше с ним общаясь, все понимаешь,
     Что дорог он тебе сейчас, не меньше, чем
     И в прошлых жизнях. Не видя много дней,
     По нем скучать вдруг начинаешь. Его всегда
     Рядом чувствуешь, всегда. Хотелось бы, чтоб
     Связь была надолго и чтоб при встрече,
     Независимой какой, на радость было только
     Друзья мои, вам пожелаю всем по жизни
     Иметь попутчиков таких, чтоб доверяли
     Вы им так, как себе вы доверяете всегда,
     Как доверяю я своему попутчику сейчас.

Николай Иванов

   «Родился на прииске, участке № 34 Башзолото, ныне город Сибай в Башкирии. С самого рождения дюжие караванщики катали на конях, верблюдах, ишаках, псах алабаях, охранявших путешествующих торговцев. Когда взрослые отвлекались своими делами, кормил, играл, трепал животных, которые знали, если что-то плохое будет с мальчишкой, их просто прирежут, поэтому терпели все. По жизни никогда не боялся скотины. Участвовал в конных скачках (на сабантуях), водил тройки на свадьбах. После 8 класса, в четырнадцать лет пошел работать на пилораму катать бревна, перекидывать распил (доски, брус, горбыли). В шестнадцать лет пошел учиться на слесаря (ГПТУ – 19 староста группы, знаменосец училища), вечернюю школу (ШРМ – № 1), занялся спортом: парашютная секция, бокс (тренер В. Тарраш, затем В. Столяров), ходил на яхте матросом, подготовка скалолаза (тренер В. Миронов – снежный барс), легкая атлетика (бег на средние и длинные дистанции), футбол (полузащита справа), пробовал заняться вольной борьбой (оставил, однако успел получить разряд), есть прыжки с большого трамплина. Проходил практику и работал на участке механизации – отдел гл. конструктора ММК – внедрение новинок и разработок по всем цехам и производствам. Ездил в командировки на другие металлургические комбинаты Урала, по приглашению СК «Металлург» остался в г. Новотроицке, Оренбургской обл. 1973–1975 гг. служба в армии, сержант (командир отличного отделения, трижды поощрялся отпуском на Родину). С 17 июля 1975 г. – по 24 апреля 2004 г. строитель трубопроводов. Карьера от слесаря 3 разряда до руководителя отдела контроля качества и главного сварщика строительного комплекса большой компании (прошел все ступени: звеньевой, бригадир, мастер, начальник участка, начальник лаборатории контроля и диагностики и далее). Аттестации: МВТУ Баумана, НПО «Спектр», УПИ (институт сварки), а\ц УроРАН). Отказов, аварий, рекламаций за годы работы нет. Довелось работать: в Каракумах, Кызылкумах, на Памире, Карпатах, Кавказе, в Молдавии (газификация), Прибалтике, на Крайнем Севере с 1976 г.), в степях Оренбурга и Казахстана. Дети – три сына и дочь, все получили высшее образование (некоторые два), имеют собственное жилье, старший – ведущий маркшейдер горно-рудной компании, средний – начальник отдела (лаборатории контроля и диагностики), младший сын – эксперт определения остаточного ресурса объектов нефтегазового хозяйства, все отслужили в армии (ракетчик РВСН, сапер-минер управляемого минирования, легкий водолаз, Качинская школа ЧФ). Дочь детский медработник. По жизни повезло встретить лучших людей эпохи: Высоцкий, Магомаев, Салманов, Черномырдин, Чирсков, Денсков, Аракелян, Клюк, Рощаховский, Шмаль, Волошин и много-много других, видеть и слушать людей – свидетелей революций 1917 г., участников Первой и Второй мировой войны, людей, общавшихся с Маяковским, Есениным, Коллонтай (лидер движения «Долой стыд!»), пленными немцами – оставшимися в России, настоятелем Троице-Сергиевой лавры, главным муфтием России. Омыть ноги в Черном, Азовском, Каспийском, Балтийском, Аральском морях; реках: Урал, Дон, Волга, Обь, Иртыш, Пур, Айваседа, Нева, Клязьма, Угра, Истра, Днестр, Терек, Белая, Сакмара и великом множестве речек и ручьев. Если б можно – прошел этот путь еще раз, лучше работал, больше любил и берег близких».
   От автора.
   Произведения издаются в авторской редакции.

Анастасия

   Николай Павлович после многократных попыток отковать дочь начал искать колдуна, чтобы помог исполнить мечту всей жизни. Долго ли, коротко ли шли поиски, однако терпение и настойчивость всегда приносят результат. Получив адрес, отправился на очень важную и нужную консультацию. Войдя в вагончик поздоровался. Хозяин работал за верстаком (заваленном чертежами, схемами, инструментами и бог знает чем), поворачивая голову в сторону вошедшего, ответил:
   – И вам не хворать, – затем, вскочив, кинулся к Николаю Павловичу. – Наконец ты здесь, проходи, я очень рад.
   Усадив гостя в почетное кресло, начал открывать дверцы тумбочек, шкафчиков, выдвигать ящики – демонстрируя запасы огненной воды (чача, горилка, текила, армянский домашний коньяк, виски, «Посольская», какие-то вина), еду и закуски.
   – Ну как считаешь, на вечер хватит или что-то добавить?
   Николай Павлович ошарашенно таращил глаза:
   – Ну и ну! А с чего это мне такая честь?
   – Я Леонид Михайлович, ну как же, разве не помнишь, шел дождь, вы с друзьями двигались по улице Ленина, а я подошел и попросил кассету с нужной мне песней, ты отключил магнитолу, достал кассету и отдал. Даже не представляешь, как помог мне, я твой вечный должник, спасибо. Теперь к столу, угостимся чем бог послал.
   Николай Павлович:
   – Извини, однако кассета всего лишь кассета, песня только песня, не более того.
   – Нет, это ты извини за задержку, представь, как изменилась моя семейная жизнь в лучшую сторону, прекратились диеты, голодания, всякие ЗОЖ, нервные срывы, перестали ходить умные неудачники, супруга, прослушав песню, поняла – ее любят такой, какая есть, и у нас снова полная гармония. И нет на свете греха хуже неблагодарности, а я уже немолод, нельзя грузить себя непростительными грехами, пожалуйста, к столу, это от нашей семьи, не отказывай.
   Николай Павлович:
   – Не могу отказать, у меня тоже проблема.
   Хозяин:
   – Сначала к столу, отведай все, а о проблемах потом.
   Когда собеседники уважают друг друга, застолье превращается в очень приятный обоим момент общения, нет споров – взгляды совпадают, темы – не противоречат, правда профессии разные, однако в этом тоже изюминка. Посиделки затягивались, Николай Павлович взглянул в окно и произнес:
   – Скоро утро, двигаться на дальнюю группу месторождений, давай учи – как отковать дочь?
   Хозяин установил на верстак кульман, прикрепил лист ватмана и начал чертить: круг, линии, зигзаги, пунктиры, ставить какие-то знаки и спрашивать:
   – Даты рождения супругов, даты рождения четырех сыновей, даты рождения дедушек и бабушек.
   Даты рождения дедушек и бабушек Николай Павлович назвать не смог, не помнил.
   Хозяин достал еще лист ватмана, разложив на верстаке, принялся за подсчеты-расчеты, где-то через час сообщил – есть результат, давай к столу – обмоем подарок Всевышнего. Слушай, у тебя единственный шанс за всю жизнь иметь дочь (звезды сойдутся – начало марта через год).
   Достойно поблагодарив Бога, расстались.
   Череда дел и работа закружили Николая Павловича, находясь в командировке на промыслах Нового Уренгоя – вспомнил о своей миссии, надо домой. Как мог быстро прибыл к начальнику УренгойГазДобычи с просьбой отпустить домой ненадолго, тот, обведя рукой пространство, ответил – смотри сколько работы, непочатый край. Николай Павлович начал:
   – У меня единственный шанс в жизни отковать дочь, не успею в срок – никогда не будет дочери.
   Шеф:
   – А в крестные возьмешь?
   Ответ:
   – А куда я денусь, конечно да.
   Шеф:
   – Ладно, ехай, дни поставлю.
   Николай Павлович бегом на вертолетку к диспетчеру:
   – Когда первый борт на юг?
   – Да вы что, с завтрашнего дня выходные, полеты не заказывали, на сегодня полетное время кончилось.
   Николай Павлович:
   – Что совсем ничего-ничего? Понимаешь, дочку надо отковать, больше шансов по жизни нет.
   Диспетчер:
   – Ну и дела! Московский экипаж должен лететь в Сургут на замену, уговоришь – твое счастье.
   Николай Павлович бегом двинулся в гостиницу пилотов, в общем, уговорил лететь, несмотря на вечер. Вертолетчики доставили Николая Павловича до родного города, приспустились, дав возможность пассажиру скатиться в снег, и, помахав-покачав пропеллером, ушли на юг.
   Все получилось как нельзя лучше, в назначенное время родилась дочь, за ней родился еще сын. Папаша обтирал лицо снегом от перегрева и накала чувств. Ай да колдун, ай да молодца! Прошли годы, дети выросли. Анастасия вила веревки из братьев и отца, после школы окончила медучилище, уверенно поступила в фармакадемию, вышла замуж, растит деток, работает в детском отделении – к ней как магнитом тянет и своих и чужих деток, на улице редкий пес не ткнется в ноги или не прижмется плечом. Видно, есть в душе божественно-звездное тепло.

Истории любви

Любая девушка, будь то золушка или принцесса, с одного взгляда, слова, касания – знает кто этот мужчина, что представляет, что от него ждать, к чему готовиться, завязывать отношения или нет, принимать и давать какие-то обязательства – или пусть идет своей дорогой. Видит или не видит в нем энергию, позитив, упругость, надежность, стойкость держать удары судьбы, волю и стремление к победе и успеху, способность дарить любовь на короткий срок или всю жизнь. Хочет и будет ли иметь от него детей. Почему и за что матушка природа и Всевышний подарили эту способность лучшей половине человечества, остается только гадать. Многие ученые мужи исписали горы книг о женщинах, их способностях, переменах общественных формаций из-за женщин, муках и страданиях, революциях, войнах и государственных переворотах, совершенных по причине великой любви. Множество тысячелетий человечество наступает на одни и те же грабли, и возможных перемен близко не видно. Слабый пол по-прежнему диктует правила жизни, рулит и управляет сильной половиной человечества, невзирая на сословия, национальность, вероисповедание или расовую принадлежность.

Согдианка

   Случившаяся история произошла в Средней Азии. Молодой человек, назовем его Коля – Коля – Николай (сиди дома не гуляй; дразнилка), сержант в запасе, прибыл в Самарканд, навестить и проведать сослуживцев – однополчан. Еще на вокзале собрались все побратимы, теплая дружеская встреча с первого взгляда, с первой встречи прояснила – здесь собрались и общаются братья, одного поля ягоды. Еще до приезда были согласованы земляками очередность и время приема дорогого гостя. Друзьям всегда показывают самое интересное, лучшее, особенное, дорогое сердцу. Походы по музеям, дегустация национальных блюд и яств, дегустация напитков, экскурсии по городу (махалля, Брлик, Регистан и много чего еще) – в столице Тамерлана, посещения древних бань (работающих с до нашей эры), поездки в пустыню смотреть цветение саксаула, катание на лодках, водяных велосипедах, скутерах на озерах зоны отдыха, гонки – скачки на ишаках с палочкой управления в холке, катание на верблюдах, походы на дискотеку, концерт ансамбля «Ялла» вживую. Друг Рустам однажды отозвав в сторонку, спросил: «Ты видел мою сестру Гулю?» – ответ: «Такую девушку только слепой не увидит».
   Природа и родители щедро наградили ее красотой и прелестями, умом и талантами, умением петь песни и понимать музыку, сочинять стихи и улыбаться – тепло, загадочно, восхитительно.
   – Так вот, она сказала матери, мать передала отцу, отец с дедом говорили со мной о тебе и поручили спросить – готов ли ты взять ее в жены?
   Сказать, что Николай был ошарашен, сбит с толку, – ничего не сказать, голова шла кругом от восторга девушкой и жизнью, однако в висках застучали молоточки – слова бабушки: «Внук, не порть никому жизнь, живи сам и не мешай жить другим, руби дерево по себе, в нашем роду – хуже халявы ничего нет, запомни на всю жизнь».
   Обняв друга за плечи, Николай тепло поблагодарил за оказанное уважение, за веру, что он способен составить счастье его сестры, и напомнил.
   – Ты же помнишь – мы после службы, а я беден, как смогу обеспечить достойную жизнь твоей бесконечно прекрасной сестре?
   Рустам ответил:
   – Богатство не главное, главное любовь и вера друг в друга. Кстати, родители предполагали такое положение дел и предлагают устроить тебя на работу таксистом.
   Рустам:
   – Да какой из меня таксист, в моем роду слуг и обслуги никогда не было, да и водительских прав нет.
   Рустам очень удивленно произнес:
   – Коля, зачем вообще таксисту права, поработаешь и привыкнешь, да и мы все время будем рядом, а когда твои родители познакомятся с твоей женой и моей сестрой – сам увидишь, все будет хорошо.
   Николай крепко задумался, но принять какое-либо решение не успел – пришла срочная телеграмма из треста «Союзмонтажгаз» с грифом «правительственная»:
   «Немедленно прибыть строительный участок газопровода «Азия – Центр», вас ждут».
   Пришлось срочно лететь самолетом на Ургенч – где ждала машина. После окончания строительством объекта самых упертых включили в отряд освоенцев и отправили на Крайний Север строить газопроводы: Уренгой – Челябинск; Уренгой – Помары – Ужгород; и многие другие системы трубопроводов, обустраивать месторождения и объекты – жить и работать в пионерных условиях.
   Прошли многие годы. Николай постоянно просил и просит Всевышнего не оставлять заботами друзей и прекрасных людей, встреченных на жизненном пути, всех тех, кому сам не смог при жизни подарить любовь, заботу, передать тепло своей души и сердца.

Олеся

   Молодая семья, назовем союз Олеси и Алеши, в расцвете лет, жила и работала на трассе – обслуживали радиорелейную вышку, невзирая на погоду, в любое время года. Иногда Алексей выезжал в город за продуктами и необходимыми товарами. Шло время, трубопроводы «Уренгой – Челябинск», первую и вторую «нитку», законченные строительством, сдали в эксплуатацию, семья росла, однако чувства не остывали. В любых событиях наступает перелом – так произошло и в этой истории. Дети подросли, надо было определять сыночков-погодков в начальную школу, руководство Газпрома пошло навстречу и выделило святому семейству квартиру по улице 40 лет ПОБЕДЫ в Ноябрьске. Справили новоселье, обустроились, оформили регистрацию по месту жительства, прописались. Молодая мама повела сыночков в детскую поликлинику, школе были нужны справки о состоянии здоровья малышей. Войдя в здание, увидела на стене указатели: район – участок – кабинет – доктор-педиатр. Заняв живую очередь, постепенно придвигалась к заветной двери, мысленно прикидывая – во что бюджету семьи обойдется этот визит в царство медицины. Олеся с детьми войдя в кабинет, увидела приятную женщину в возрасте, в белом халате, которая что-то писала правой рукой, а левую протянула в сторону вошедшей, чуть пошевеливая пальцами. Олеся быстро достала кошелек и стала шуршать купюрами, прикидывая, сколько дать, доктор услышала. Подняв голову, гневно произнесла:
   – Женщина, что вы себе позволяете, как не стыдно!
   У Олеси душа ушла в пятки, она опешила и растерялась. Однако долг, ответственность перед сыновьями заставили собраться, она тихо произнесла:
   – Но вы протянули руку, и я не знаю, что вам надо.
   Доктор подышала, успокоившись, произнесла:
   – Я протянула руку за карточками на детей.
   Олеся, затравленно озираясь, молвила:
   – У нас нет карточек.
   Услышав эти слова, педиатр грозным тоном произнесла:
   – Вы где рожали?
   Последовал тихий ответ:
   – На трассе.
   Врач еще более строгим голосом произнесла:
   – Т-а-а-к, кто роды принимал?
   Олеся, сгорая от стыда и смущения прошептала:
   – Муж.
   Докторша растерялась, все-таки в возрасте, много чего и всякого повидала, но такое из ряда вон выходящее впервые. Наступила тишина. В кабинет вошла медицинская сестра, юное прекрасное созданье в белом халатике. Сыночки-грибочки, дружно улыбаясь, подергали матушку за юбку:
   – Мам, мам, смотри, снегурочка пришла!
   Обстановка мгновенно разрядилась, «снегурочка» с документами отправилась заводить карточки, докторша вскочив бережно усадила молодую мамашу поудобнее на кушетку. Начала доброжелательно, внимательно, с участием расспрашивать, как все это было, как росли детки, как жили, чем кормили, слушать, как круглый год пользовались бассейном и баней, построенными отцом семейства, как устраивали праздники, как играли и гуляли в ближнем перелеске, как учились ловить рыбок в речушке с труднопроизносимым хантыйским названьем, как собирали и заготавливали дикоросы. После обстоятельнейшего опроса очень внимательно осмотрела малышей, весьма удивляясь случаю – дети здоровячки, никогда ничем не болели, ни одной прививки, ни одного укола, доктора увидели впервые в жизни, придя за справками, которые тотчас были оформлены. У нас на Тюменских Северах достаточно часто и много встречается людей с кристальной чистоты душой, считающие своим долгом: у наших деток, потомства должно быть все – любовь, забота, сказка, романтика, родительская ответственность, будущее – а иначе зачем и для чего жить. Это, похоже, ямальский синдром отношений, притяжения, шлифовки, отбора, преемственности, оставшийся в наследство от первопроходцев. Тюменцы, ямальцы и выходцы из этого края в любых местах, любых условиях – очень быстро находят друг друга, их общение уважительно, содержательно, неповторимо и насыщенно. Что частенько будит зависть окружающих, жителей других территорий – их главная составляющая жизни – «лень и зависть», хотя могут очень многое, поэтому – пусть терпят, учатся, перенимают. Со временем их жизнь тоже может стать сочной и яркой, как все цвета радуги или как у нас северное сияние.
   Возможное совпадение имен в этой истории, совершенно случайно, тем более – детки выросли, родители пенсионерствуют на «большой земле» – в общем, другие времена, другие условия.

Анатолий Мерзлов

   Родился в солнечном Батуми. Дом, где родился, где прошло детство и юношество, стоял на самом берегу Черного моря. Это морской прибой с самого рождения нашептал мне тайны своих глубин. Романтическое начало, возможно, и зародилось на этих откровениях. Писал в стол со школьной скамьи. Многие рукописи родились в период работы в Новороссийском морском пароходстве в качестве судового механика дальнего плавания. В 90-е годы почувствовал моральное право для открытых суждений и самовыражения. В начале нулевых издательство «Советская Кубань» выпустило в свет первые и самые дорогие мне книги: «Платановая аллея», «Здравствуй, Геленджик», «Счастливчик», «На пути в никуда», «35-й день осени», «Код доступности», «Эта страсть навсегда». В поисках совершенства вступил в Интернациональный Союз писателей. Издательство «Современники и классики» дало свет сборнику повестей и рассказов «России ивовая ржавь», роман «Русское счастье». Издан роман «Не американская трагедия». В альманахе «Российский колокол» печатается подборка рассказов. Дипломант литературных конкурсов.
   А материала в душе еще так много – невысказанного и, на мой взгляд, очень нужного для обделенного временем поколения. Россия – моя Родина! Россия – моя любовь! Россия – мой вдохновитель! Россия и моя боль…
   От автора.
   Произведение издается в авторской редакции.

Нулечка

//-- Глава 1 --//
   Разноликий контингент стрип-клуба тонул в клубах одуряющего сизого смога. Задобренные содержимым кальянов, из балконных ниш пялились похотливые прищуры инкогнито ловеласов, определенно с сомнительным прошлым. Освещенный изжелта-красно, в стиле ретро подиум закручивал в вихре обильно сгорающее масло восточных благовоний. Обнаженные, еще не растраченные сочные тела молодых красавиц поочередно, в завершающем апогее страсти пожирались теми, что сверху обладали ими под приправой чадящих кальянов, и другими, что в упор дожевывали их под булькающие в разгоряченных глотках энергетические напитки. В воздухе наслаждений парили блестевшие от пота крутые бедра искусительниц. Рождался сонм эротических фантазий, страсти пухли рельефностью узких брюк.
   Примитивность нынешних достижений рождает поиск, ищет отдушину в низменных пристрастиях, и оправдание действует до поры, пока картина не принимает завершенный смысл. Эта категория посетителей прочно застолбила за собой место в будущем «прогресса». Честь им и хвала уже за то, что не мешают другим и находят утеху без насилия в легальном калейдоскопе развлечений.
   Духота ночи подходит к концу. Невооруженным взглядом сегодняшний блиц выглядит вполне цивильно. За право обладать мелькают пограничные жесты. Количество и достоинство денег решает, кому обладать в качестве.
   Дымили кальяны, сверлили смог благовоний похотливые борзые взоры. Из балконных ниш, дающих основные сборы заведению, на подиум пялились свинячьи глазки властных откормышей. В полумраке зала вскидывались донышки бодрящих баночек. По частоте взлетов донышек и интенсивности задымленности можно судить о достигающих апогея животных страстях. У столба в свете мигающего юпитера ярко-красным атласом отливал ее купальник. Три фосфоресцирующие желтые звезды тремя прелестными принадлежностями кидали в сумрак зала новое созвездие. Вторым посещением пристало судить: накал страстей происходил с ее выходом. Совершенство фигуры и художественный замысел танца плели сюжетную канву для определенно страстной, мятежной, пытливой души. Ее очаровательная ножка взлетела с легкостью крыла птицы, оставив мыслям простор для сокровенных желаний. Ничего двусмысленного из попутной вязи откровенных намеков. Ее глаза бессмысленно упирались в стену смога, без малейшей попытки покинуть пределы своего загадочного ареала. Синхронно с ее судорожным движением по телу прокатилась неудержимая дрожь. Фон аудитории поглотился бесшумными движениями тела – он пропал: ни стона, ни намека. Борзые сами стали дымом, охватывающим в похотливой утехе материальные прелести. Луч прожектора метался, выхватывая места откровенных наслаждений, но примитивный замысел режиссера безнадежно рассыпался в сказке телодвижений. В песне тела главной оставалась она.
   Словно поняв это, луч остановился, оставляя возможность созерцать без ограничений, создав четкие границы света и тьмы. В какое-то мгновение луч опустел, и из тьмы, будто из подземелья, ввинтилась в столб мясистая самка, повторяя танец совокупления. Зал загудел обычным своим присутствием. Взметнулись кверху бодрящие донышки партера – верхние ярусы выбросили обильные клубы сизого образования. Ночная жизнь заканчивалась тягучим смакованием обыденного как обязательного гарнира в «кухне» заведения.
   Приближается утро – наступает момент истины. Красотки играючи, томно ныряют в разветвления коридорчиков со множеством гримерных, чтобы через какое-то время продефилировать в экстравагантных шелках у подъезда, сопровождаемые одуревшими от ночной атмосферы, чрезмерно суетливыми малыми. Империя утех и легких денег, похоже, поглотила и тех и других без остатка.
   Эта вышла одна, пружиня независимой походкой. До судороги знакомой манерностью: гребенкой пальцев откинула с лица пряди светлых, с отливом волос. Если упразднить составляющую встречи – до яркости узнаваема внешне. В лице и фигуре отложилось две тени, две реальности, отбрасывающие на светлеющем асфальте тротуара одну нереальную тень.
   – Нуля, как хорошо, что вы одна!..
   Упав за руль автомобиля, она измерила меня ЕГО недоуменным взглядом, одарила ЕГО интонацией:
   – Нуля? Мы знакомы?
   Взгляд ее сменился шутовской поволокой, дополняемый до боли знакомой манерностью. Мысли в голове засуетились: «Надо что-то такое сказать, что заставило бы ее снять ногу с акселератора».
   – Я знаю вас с очень юного возраста.
   Ее высокомерие сделалось совсем неподдельной тоской.
   – Вам не сказали? Дополнительных услуг я не отпускаю!
   Ее красивая, налитая, услаждающая грудь при неловком движении распахнулась – в лицо брызнуло золотом медальона. Она не удостоила меня следующим вниманием. Мое существо отскочило от нее, как брызги от раскаленной сковороды. Она манерно вскинула прядь и ловко захлопнула дверь японского утиля. И совсем не свойственно внешней вальяжности, резво, как при отмашке стартового флажка, юзом рванула с места на автостраду. Повидавший немало, я опешил стремительностью пролетевшего, как вихрь среди ясного неба, сумбура. Я понял главное: мне помешала засевшая под спудом текущего времени мысль о вседоступности, если хотите, вседозволенности, где деньги решают все. А возможно, лежавший в кармане адрес с желанием оттянуть предполагаемый финал. И все же в негодовании я сорвал ненавистную «бабочку», остановил первого попавшегося «бомбилу», в резких тонах приказал ему высадить меня у одинокой, традиционной скалы, всегда упорядочивающей грусть.
   Оттуда открывался вид на уходящее за горизонт море. Перед глазами, сцепив за спиной руки, стоял Он – нескладный и изможденный. Засвистевший в ушах ветерок вызвал дрожь: его посвист был схож с его голосом:
   – Помоги моей Нулечке…
   Он казался морально сломленным. Все ли я сделал, чтобы улучшить его участь? Деньги, данные начальнику подразделения в помощь ему, вряд ли послужили существенным подспорьем в его беде. Мысли буравчиком сверлили разгоряченную голову. Природа даровала нам разум – не для того ли, чтобы в итоге бичевать себя от собственного бессилия? Только сильные мира сего могут позволить себе манипулировать достояниями чести.
   Серьезная статья, поломавшая ему жизнь, железные путы тогда – сегодня, в обозримых десятилетиях, кажутся такой малой шалостью. Я его не мог не понять и не стал более напоминать посещениями о другом, не ограниченном колючей проволокой пространстве, хотя и полном несовершенства. Как я узнал позже, он не умер физически – выкарабкался вопреки увиденной мной безысходности, растворился в глуши поселений староверов. В круговерти национальной мясорубки исчезла из поля зрения и его семья.
//-- Глава 2 --//
   Порывами то усиливался, то отпускал морской свежак. Бирюзовые барашки волн с завидной последовательностью катили к бесстрастной береговой черте, сбивая ритм конвейера мыслей. Извилистая тропка манила сбежать к морю – там умирающие ламинарии томились зыбким отвалом среди прочей бессмыслицы штормового безумства. «Я нашел Нулечку!» Напоенная родным запахом, голова полнилась картиной следующей встречи. Под ногами обрушилась груда щебня, потревожив невидимое гнездовище красногрудого кустарничка. Его надрывный крик и всполошенный вид заставили извиниться за непрошеное вторжение и отказаться от спуска вниз. Машины проносились по шоссе без претензий и предложений. Решил возвращаться назад, не огибая щель горного рельефа, сократить путь. Наметившаяся было тропка пропала, чертополох подлеска с засильем держи-дерева сменился уходящим под уклон плато, поросшим свечками туй вперемежку с можжевельником. Малейшие ложбинки щетинились прошлогодним сухостоем, сквозь него стремились к свету струйки ядовито-зеленой травки. Солнечный взгорок с выемкой супеси окутался сиреневой дымкой крокусов. Изворачиваясь на сыпняке, вслепую приобнял жирующую, не в пример унылому держидереву, туйку. За ней что-то всполошилось, ухнуло устрашающим рыком – на меня уставилось ощетинившееся сурло дикого кабана. Стремительный перепляс вокруг деревца продлился мгновения, но оставил надолго бьющееся в агонии сердце. В какую-то секунду я осознал: кабан спал и, как и я, не жаждал этой встречи. Я ухнул ответно – зверюга почти неуловимо ввинтился в породу на сто восемьдесят градусов и в смешном прыжке сиганул в сторону, разметая копытцами щебень. Переведя дух, я присел на валун – в воздухе в смеси с запахом потревоженной хвои повисла энергия чужого сильного присутствия.
   «Посланник параллельного мира или тривиальная случайность?»
   Оглянулся вокруг: вполне мирно заигрывал теплый ветерок, все так же дичились друг друга свечки туек, напрягалась в последних усилиях тяжелая головка крокуса – молчала непробиваемой стойкостью стена серого подлеска. Ни малейшая подсказка не принесла ответа. Лишь всепобеждающий воздух подкрадывающейся весны заполнял содержимое открытой души знакомым букетом ощущений.
   На окраине города, на границе света и тьмы остановился в попытке привязать ночную вакханалию к краскам окружающей природы. С ужасом для себя, возможно, впервые открыл замаскированную закономерность наступающего мракобесия.
   «…Высоко в небе светило солнце, а горы зноем дышали в небо».
   – Как силен Максим Горький в простоте и силе слога! – сказал, отвлекшись от рассказа, мой дед.
   Откроюсь вам: в рассказе я моментами забывал размеренно дышать. Понимая мой недуг, дед ворохнул под собой мешок свежескошенного сена – я задохнулся его ароматом. Вдохнул глубоко – не надышался, а в голове сделался непредвиденный коллапс. Этот дед – он все подмечал.
   – Впечатлительный ты очень, дай твой пульс. Не считая, ошибусь ненамного – под девяносто шпарит. Это хорошо: ты такой чувствительный – не сожги себя дотла, прежде чем выделишь нужное другим тепло. Я тоже только внешне сдержан. Человечек, о котором идет речь, – его дочь, и он и она оставили неизгладимый архитектурный след в моем мироздании. Благодаря этому следу я где-то стал добрее, где-то снисходительнее к окружению, где-то с большим почитанием к Богу. Природа толкала меня на грань ошибок, чужими примерами охраняя от катастрофы.
   Гляди, синицы подпортили наш последний батон. Всеядные шельмовки – хотят разнообразия, как и мы. Хотим кто исподволь, а кто до жадности откровенно. Кроме хлеба насущного дай нам зрелищ. Отдышался? Скоро коснусь главной интриги рассказа.
//-- Глава 3 --//
   С обострением от утреннего диалога сознание подогревалось предстоящим логическим концом. Адрес с заманчивым звучанием «Изумрудная» отпечатался в памяти нестираемым клеймом. Вычурно ухоженные палисадники раскинулись роскошью двориков. Обстановка располагала к спокойному течению мыслей. Заветный № 22 неизбежно приближался. В воротца прелестного домика с зеленой крышей ткнулась носом старенькая «Хонда». В отличие от преобладающих в округе цветниковых клумб, перед этим домиком равными квадратами расположились две умиляющие взор земляничные полянки. Лианы гледичии толстыми жгутами стволов очертили границы владения. Собственные шаги в охваченном мертвой тишиной пространстве казались кощунством. Даже калитка не издала ни малейшего звука. В мирной уютности дворика охватила оторопь между «позвать» и «постучать». Спас положение звонок, отозвавшийся в глубине веранды звоном атакующего комара. Бросился в глаза идеальный порядок: ни единая вещь, даже такая, как тряпичный шут, не противоречила гармонии убранства. Кусты роз смотрелись в небо веселым одеянием этого шута: розовыми, малиновыми, желтыми, красными и еще неведомого сочетания цветов лепестками поднимались из сплошного ковра мелкоцветного волошка. Бесшумно всколыхнулась шелковая занавеска. В проеме в назидательной позе выросла женская фигурка. Огонь ее глаз прожигал. Она узнала меня, с виду явно не удивившись моей вопиющей наглости. Запахнутый в спешке халат японского содержания нежно оголял красивые белые ноги до разумных пределов. На груди блистал зеркалом известный профиль. Хотелось что-то сказать, но мысли спутались царственным изваянием. Она стояла, уподобившись скульптуре тонко чувствующего мастера. На что я решился наконец – это ткнуть себя в грудь, показывая в ее сторону. Снисходительно, едва заметно, она кивнула в ответ. В этом эпизоде она не блистала свойственным ей напором. Я, с позволения, присел на пыхнувший воздухом пуфик. Как напроказивший школяр образца семидесятых, сложил на сдвинутых коленях руки, пытаясь поймать подходящий тон. Ее обезоруживающий, откровенно ждущий взгляд не раздевал, более того, он высвечивал твою скрытую под личиной условности сущность. И эта суть менялась в крайностях давней памяти в ореоле ее очарования.
   «Что избрать своим приоритетом? Как не нарушить ее внутренний покой? Как заставить ее сердце биться ровно, не мешая последовательности предстоящей пытки?»
   Если человек нестандартен, он нестандартен во всем. Предположим, незнакомый мужик грубо домогается вас. Какие ваши противодействия в подавляющем большинстве случаев? Хамство и грубость в нашем многоликом обществе – обязательные атрибуты, с ними непреходящее напряжение может привести к серьезной болезни, и приводит многих с разными сроками, в зависимости от лотереи концентрации, но значительно раньше физиологической крайности. Она, в отличие от подавляющего большинства, сделала мимику, от которой захотелось любить весь только что попираемый мир.
   – Я могу предложить вам чай – не тонизирующий, но расслабляющий. У вас невероятное напряжение в лице. От свежих ватрушек с творогом еще никто не отказывался. Несколько мгновений – и я готова слушать вас. Утром я была уставшей и не очень учтивой с вами.
   Она воздушно, как все в этом доме, просочилась сквозь тюль занавески. А мне стало невесомо и уютно на моем дышащем пуфике, еще до приятной мне идиллии чаепития. Легкий сквознячок втянул вместе с занавеской знакомый до безумия, но неведомый аромат. От ее неожиданного голоса я вздрогнул. Она вошла вместе с ароматом цветущего растения – с ним мои мысли отвлеклись поиском аналогов.
   – Цветы боярышника и лесного жасмина, собранные мной в лесу, – мигом разрешила она все мои сомнения, – надо правильно сушить. Ешьте ватрушки. В творог добавляю чуточку, чтобы без горечи, мяты перечной. Оцените.
   Она подала пример – откусила ватрушку и запила чаем, как я понял, давая мне возможность снять скованность. Белая крошка творога украсила ее верхнюю губку – она, нарушая ее напускную взрослость, топорщилась юной невинностью. Я не смог не задержать на ней взгляд.
   То состояние наступившего покоя хочется передать всем. Мне оставалось чуть-чуть – я ощутил это по легкому надлому ее брови.
   – Спасибо за необыкновенный чай. Он действует, и мне хорошо.
   Она посмотрела на меня так, что понять по-иному ее посыл стало невозможно: даже в полудреме рядом с ней мне находиться осталось лишь миг.
   – Нуля, ваша Нефертити не дает мне покоя!
   Она нервно вздрогнула, больно сцепила руки перед собой – расправила плечи. Медальон на ее мраморной груди блеснул страстью Его безумного взгляда.
   Дед хитро придержал мои руки.
   – Замечаю: диктофон мнешь в руках временами, мой лирический монолог хочешь застолбить? Оставь журналистские замашки. Не интервью даю тебе – сокровенное открываю, душу. Постарайся выстрадать со мной вместе, с семьей нашей. Страдания изольются на бумаге криком души. Читаешь порой откровения, а видишь материальные сопли, размазанные по бумаге. Кроме жалости за березу, из которой она произведена, других ощущений не возникает. В писательском деле я от тебя должен был получить качественный толчок к развитию, ан не могу пока воспользоваться – не увижу удовлетворения. От живой сущности отрываетесь, от главного ее элемента – матушки-природы. В правде ваших откровений – откровенный цинизм. Мне это так видится. Да ладно, мой друг, окстись: Богу – Богово, кесарю – кесарево.

Алексей Попов

   «Биография самая обычная: родился, учился, женился, служил, работал; не имею, не состоял, не привлекался. Имею склонность к написанию рассказов и повестей, иногда стихов.
   Литературной деятельностью смог заняться лишь выйдя на пенсию, поэтому и творческий результат пока весьма скромен. Около четырех лет состою в городском ЛИТО «Жемчуга». Стихи печатались в альманахах «Оленегорские жемчуга». В 2014 году вышел сборник фантастических рассказов «Однажды в будущем», в 2017 году – повесть «Возмездие», в 2018 – повесть «Ледниковый период», сборник рассказов «Первая рыбалка».
   От автора.

«Шапочное» знакомство

   Несмотря на ранний час, южное солнце уже припекало. В высоком голубом небе звенел трелями невидимый жаворонок. Вдоль шоссе пышно зеленели кроны деревьев, припудренные дорожной пылью. Над кустами роз порхали разноцветные бабочки, в воздухе стоял смешанный запах цветов и морской гнили. Совсем рядом дышал синей спокойной волной утренний Каспий. А впереди, сразу же за виднеющимися домами, нависали над местностью крутые горные хребты, один из которых так напоминал профиль великого поэта. Дагестан, «стан гор» – картина, достойная кисти художника.
   По извилистой шоссейной дороге от туристической базы «Дружба» в сторону города, совсем не замечая окружающей красоты, тяжело брели два пешехода-курортника. Впереди шел Федор, мужчина средних лет, высокий и худой интеллигент, в шортах, соломенной шляпе и в очках. Его спутник Василий, несколько моложе, пониже и поупитаннее, тоже в легком курортном одеянии, вяло тащился вслед. Пешеходы, несмотря на разницу в возрасте, чувствовали себя одинаково скверно.
   Идти по размякшему асфальту обоим ходокам было довольно трудно: сандалии то и дело прилипали к дорожному покрытию, от дороги шел неприятный тяжелый запах разогретого битума, вызывавший тошноту. Зной ясного дня набирал силу, пот градом катился по лицам идущих. Короткий и знакомый путь до городка, не раз хоженный путниками прежде, впервые казался таким длинным. И совсем неудивительно – после вчерашнего…
   Пешеходы, изнывая от жары, периодически оборачивались в сторону турбазы в надежде увидеть попутную машину. Увы, попутки не было.
   – …Говорил же тебе, Вася: надо заказать такси. А ты: «Тут же близко, быстрей дойдем сами!» – передразнивая напарника, выговаривал ему долговязый Федя. – Это на трезвую голову близко, а с бодуна – очень даже далеко… А теперь вот иди по жаре, мучайся…
   Невысокий Вася молча плелся за Федей, понуро опустив голову в белой панаме. По такой жаре ни возражать, ни соглашаться не было никакого желания. В голове под панамой засела только одна-единственная мысль: скорей бы спрятаться от жары, сесть куда-нибудь в тенек и глотнуть холодного пивка. Вот в поисках этого спасительного напитка приятели и отправились в дорогу.
   Как же начавшийся день не был похож на предыдущий вечер, когда всем было так здорово и очень весело. Как сказал классик: «И так все было хорошо, все кончилось печально»…
   Время пребывания по туристической путевке в солнечном Дагестане подходило к концу. Мужчины в группе уже давно хотели «пообщаться», устроить себе «праздник для души», да затяжные плановые экскурсии мешали осуществить навязчивую идею. Лишь в самом конце регламентированного отдыха появился просвет. А тут еще у Васи случился день рождения – ну чем не повод? Событие, достойное всеобщего праздника для туристов, измотанных в автобусных поездках по извилистым горным дорогам, утомленных и обгоревших под южным солнцем.
   Дождавшись прохладного вечера – кто ж днем днем пьет, в жару! – Вася «проставился»: принес пару бутылок хорошего коньяка семилетней выдержки, фруктов и огромную браконьерскую севрюгу с местного рынка. Гулять так гулять! Чтобы исключить возможные неприятности со стороны администрации базы в связи с проведением банкета на морском берегу, пригласили и «администрацию» – Ашота, инструктора по туризму, обычно сопровождающего отдыхающих в экскурсиях по историческим местам. И встреча прошла «в теплой и дружеской обстановке»…
   Ашот не подвел – быстро подсуетился, приволок на морской берег дров, мангал с шампурами, ножи для разделки рыбы. Он точными уверенными движениями шустро разделал крупную рыбину до нужной кондиции, быстро нанизал ее куски на шампуры. Видно, сказалась многолетняя инструкторская практика.
   В сгустившихся южных сумерках ярко заполыхал костер и через каких-нибудь полчаса запах шашлыка из деликатесной рыбы прямо-таки перекрывал дыхание, вызывая у окружающих обильное слюноотделение в предвкушении праздника живота.
   Под шорох каспийской волны и под красивый восточный тост инструктора по туризму накатили по первой за здоровье «новорожденного». Рыбный шашлычок под местный коньячок оказался восхитительной, прямо божественной закусью.
   На огонек костра, как мотыльки на свет, быстро сориентировавшись, подтянулись и другие, уже отужинавшие отдыхающие мужчины. Узнав о внеплановой вечерней сходке, кое-кто из них поспешил обратно в свой номер, чтобы вернуться, торжественно неся в руках хранимую всю поездку посудину – через день уезжать, не везти же такой дефицит обратно! Каждая новая принесенная бутылка встречала бодрое оживление всего пьющего коллектива, а ее хозяин получал свободный доступ на дегустацию «пищи богов».
   Праздник закончился глубокой ночью. Когда точно, Вася вспомнить не мог. Помнил только, что бутылки были все выпиты, а закуска еще оставалась… Но такого дисбаланса в свой день рождения Василий никак не мог позволить. Забыв, что время позднее и уже «не дают», он рвался идти в магазин, требовал продолжения банкета… В конце концов они с инструктором поехали на проходную винзавода, где быстро и просто за совсем небольшую цену друзья Ашота выдали им коньяку. Правда, недозревшего, бренди, но зато целую канистру! И праздник продолжился…
   Ну как после такого нечаянного счастья наутро не болеть голове?..
   …Вот уже и городская улица: жилые дома, первая забегаловка под названием «Кафе» – открывается с девяти утра и пиво всегда в наличии. Местный пьющий люд сидит там постоянно, с открытия. Но для приезжих, «чужих», заведение еще закрыто. Для них прилеплено другое, рукописное объявление: «Сегодня работаем с 12». Бумажка висит уже две недели. Поэтому курортники с «горящими трубами», имевшие уже печальный отказной опыт, проходят мимо кафе, недоступного для них в этот час.
   – Может, и стоило бы разобраться с этим заведением… – ворчливо философствовал на предмет такого дискриминационного ограничения Федор. – Да кто ж его знает: со своим уставом и в чужой монастырь… в сложный период перестройки? Здесь не Москва! Качать права – себе дороже! Проще и здоровее: отдыхать без подобных заморочек, не осложняя жизнь наведением порядка в местном общепите.
   – Это заведение – не «для белых»… – единогласное мнение сложилось у туристов после безуспешных попыток попасть туда с утра.
   Вот и сегодня, завидев знакомую бумажку поверх расписания работы, отдыхающие шли по улице мимо, даже не заворачивая к двери здания.
   А оттуда уже слышались громкие голоса и звучала восточная музыка. Там, как всегда в это время, веселился местный народ.
   – Мафия резвится… – прошептал Федя и нахмурился. Неприятно, когда нет справедливости. Везде, почти в каждой газете, кричат о равенстве всех людей перед советским законом, а на деле…
   Перед входом в кафе, на широкой скамейке, уютно развалились двое пьяных кавказцев, сладко дремавших на воздухе в тени кизилового дерева. Один из аборигенов, заслышав шаги, приоткрыл глаза, лениво зевнул и уставился на проходивших мимо курортников.
   – Ассаламуг ялайкум… – вяло поздоровался он с ними на своем языке и снова закрыл глаза.
   Тут Василий стряхнул с себя дремотное состояние, приободрился. Он любил путешествовать, уже изрядно поколесил по родному Союзу и считал, что самые простые слова вежливости и приветствия в любой республике нужно озвучивать на языке местных жителей. Вот и сейчас он не забыл свое правило и поработал над произношением:
   – Ваг ялайкум ассалам!
   Дальше произошло что-то непонятное. Джигиты, как по команде, резко поднялись, широко открыли глаза и несколько секунд молча смотрели на источник ответного приветствия. Затем, разом протрезвев, бодро вскочили со скамьи и заключили оторопевшего Василия в свои крепкие объятия.
   – Юлдаш, дарагой! – Незнакомые мужчины, дыша в лицо перегаром, радостно тискали совсем непохожего на них парня, пытались расцеловать, как будто он был их близким, долго отсутствовавшим родственником. Не сговариваясь, они легко подняли Васю, усадили на скамейку рядом.
   – Ми тут нэделю сидим… Ми паспорили: ни адин русский нэ сумэит правильно здороваться по-даргински… Ты – первый! Ты харашо сказал! Пошли, дарагой, мы угощаем…
   И горцы, не дожидаясь ответа, с победным кличем мигом вознесли онемевшего Василия вверх по ступенькам в неприступное кафе.
   Внутри заведения было немноголюдно и прохладно. Лишь в дальнем углу, у окна, несколько столиков были сдвинуты в один общий. Этот стол просто ломился от разнокалиберных бутылок, шашлыка, свежих овощей, фруктов и зелени. Над всем этим великолепием висело плотное облако табачного дыма. За столом сидело несколько мужчин разного возраста. Они пили, ели, говорили, курили. На смуглых лицах сидевших людей вдохновленно блестели глаза и сквозь темный загар пробивался румянец от выпитого алкоголя.
   С шумом вошедшая троица сразу обратила на себя внимание. Все разом стихло, даже музыка. Один из сопровождающих лиц что-то эмоционально объяснил на своем языке, обращаясь к сидевшему в центре плотному мужчине средних лет с золотой цепью на шее, и показал на Василия. Его товарищ, в подтверждение сказанных слов, согласно закивал бородатой головой.
   Взоры всех мужчин пересеклись на Васе, как будто от него чего-то ждали. Тот встревоженно озирался, почувствовав к себе настороженное внимание: с десяток пар глаз смотрели на него с острым любопытством.
   – Ассаламуг аллейкум… – тихо, в растерянности произнес Василий.
   – Ваг ялейкум ассалам! – послышались в ответ отовсюду из-за стола.
   Раздались восторженные возгласы: и на чужом языке, и по-русски. Сразу спало напряжение, на лицах сидящих появились улыбки. Стул для туриста Васи был тут же пододвинут к столу.
   – Садись, дарагой! Хароший гость – хозяину в почет… Ты – наш гость сегодня! – с мягким восточным акцентом сказал владелец золотой цепи, властный вид и пронизывающий взгляд которого позволяли судить о его главенстве над остальными. – Садись, кушай с нами!
   – Спасибо… – Вася с изумлением смотрел на стол с винными бутылками, бутербродами с черной икрой и красной рыбой и другими изысканными закусками. Подобного изобилия он давно нигде не видел, тем более в столовой турбазы.
   «А на еду здесь денег не жалеют… Да, такими деликатесами на талоны не отоваривают… Прав был Федя: мафия!.. – шустро забегали мысли в Васиной голове. – И где только они все это берут?..»
   – Что хочешь, скажи. Коньяк, водка, вино…
   – Если можно, пива, пожалуйста… – чувствуя, что сухость в горле все увеличивается, попросил нечаянный гость.
   – Пачему нэт? – усмехнулся главный и оглянулся на бармена. – Принэси гостю пиво!
   Тут же появилась кружка с холодным пивом.
   – Но коньяк все же лючшэ… – добавил командир застолья.
   Сидевшие за столом согласно закивали головами, молча наблюдая за новичком.
   – Дэркаб! – напрягая до максимума память, Василий вспомнил наконец тост на даргинском. Тост моментально был оценен: люди радостно подняли свои стопки над столом и, повторив вслух уже произнесенное слово, дружно влили их содержимое в свои глотки.
   Только сделав спасительный глоток ячменного напитка, Вася вспомнил о приятеле:
   – Вы меня извините, но я тут с товарищем… – Василий кивнул головой на входную дверь.
   – Завите ево, таварища! За общим сталом еда вкуснее, – распорядился главный, сверкнув в лучике солнца золотой цепью.
   Через минуту изумленный и встревоженный Федя уже сидел за столом рядом с Васей. Робко глотнув пива, он шепнул ему в ухо:
   – Ты чего, разве их знаешь?..
   – Нет… Откуда?.. – так же шепотом ответил Василий.
   – Тогда пошли отсюда, пока мы трезвые… А то мало ли что…
   – Нет, так здесь не принято – кавказское гостеприимство… Мы – гости! Нельзя отказываться, нанесешь хозяевам глубокую обиду… Терпи, Федя!
   И они оба «терпели» еще около часа. В результате этого «долготерпения» плавно перешли к вину. Затем попробовали и знаменитый дагестанский коньяк под вкуснейший шашлык из молодого барашка. Звучавшая восточная музыка, ранее непривычная и не слишком желанная для европейского уха, вдруг показалась органичной и даже приятной.
   Федины тревоги в процессе застолья тоже постепенно рассеялись. Неожиданно он поднялся и сам попросил тишины. А дождавшись ее, с чувством прочитал стихи дагестанского поэта Расула Гамзатова, чем поразил не только завсегдатаев кафе, но даже Васю, не подозревавшего в своем приятеле таких талантов. Сидящие за столом эмоционально поощрили подвыпившего декламатора бурными аплодисментами.
   – Слушай! Какие они все замечательные и гостеприимные люди!.. – делился своими восторгами Федор с приятелем.
   Заметив, что тот собирается уходить, напарник уже сам попробовал отдалить этот момент.
   – А давай еще посидим… Тут так классно! – теперь уже захмелевший и расхрабрившийся Федя просил Васю остаться.
   – Нет, пора! Сейчас – самое время! Мы же тут совершенно нечаянно оказались… Здесь, видно, у них как мужской клуб: местные отдыхают, обсуждают какие-то свои дела… Зачем им мешать? Пора и честь знать…
   Вася решительно поднялся:
   – Большое спасибо за кавказское гостеприимство! Мы очень тронуты и тепло ваших сердец увезем на свою родину. Еще раз огромное спасибо! Баркаллаг!.. – Василий вспомнил еще одно местное слово.
   Приятели, очень довольные неожиданной встречей и общением с местными жителями, вышли из кафе и осторожно спустились вниз по ступенькам лестницы.
   На скамье под кизиловым деревом по-прежнему дремали двое джигитов. Те же самые, только еще более пьяные. При звуке хлопнувшей двери один из них встрепенулся – очевидно, какая-то навязчивая мысль не давала ему покоя. Горец приподнялся, сел на скамейке и знаками поманил к себе вышедших из кафе отдыхающих:
   – Друг! Хачу спрасить…
   – Пожалуйста, говори… – Василий остановился.
   – Ты аткуда приехал?..
   – Север, Заполярье, – прозвучал ответ.
   – О, как харашо! Я тоже там был! А где, какой город, брат? – нетерпеливо допытывался крепко выпивший собеседник.
   – Мурманск…
   – Мурманск?! – Абориген даже подскочил на скамейке, придя в неописуемый восторг от услышанного. – Я тоже там был! Меня зовут Аслан! А твой имя, брат?
   – Вася, – ответил Вася.
   – Дарагой друг! Зэмляк! Я беру атсюда тавар и везу продавать Мурманск! Хароший тавар, теплый мехавой шапка! О, друг Вася!.. Давай, брат, выпьем! Я угащаю!.. – И Аслан, схватив Васю за руку, попытался вернуть последнего обратно в кафе. Однако изрядно проспиртованное тело джигита уже отяжелело и плохо слушалось своего хозяина.
   Федя с Васей переглянулись. Они без слов поняли друг друга: не стоит наступать на те же грабли. Уже повеселились, опохмелились… Кстати, за чужой счет! А наглеть-то зачем?
   Но горец оказался настойчивым.
   – Друг Вася! Ты хочешь Аслана обидеть?! – В глазах дагестанца сверкнула молния.
   – Нет, дорогой Аслан! Мы ведь уже пообщались за столом… Извини, много дел… Нам скоро ехать, пора идти.
   – Ми нэ далжны так расстаться… – Мужчина, оставив попытку очередного захода в кафе, достал из кармана авторучку. – Пиши адрэс! Буду Мурманск – зайду тэбе в гости.
   Все порылись в карманах в поисках бумаги, но ни клочка не нашли.
   «Сходить, что ли, в кафе за салфеткой? – подумал Василий. – Да неудобно как-то: уже попрощались… К тому же там уж точно не отбиться от нового угощения…»
   Тем временем Аслан, достав из кармана свой паспорт, ни секунды не колеблясь, раскрыл его:
   – Пиши адрэс! Здэс пиши!..
   – Да ты что? Это же паспорт!..
   – Я так хачу – пиши здэс! – горячо настаивал горец. В его черных глазах заблестели гневные искорки.
   – Вась, напиши… Видишь, он не в себе… – шепнул товарищу на ухо осторожный Федя, с опаской поглядывая на разгоряченного джигита.
   Вася увидел, как заходили желваки под смуглой кожей на лице собеседника, заметил нехороший блеск в глазах, тяжело вздохнул и… удовлетворил просьбу.
   На следующий день отдыхающие, собрав свои вещи и бросив монетку в ласковую волну теплого моря, разъезжались. Приобретя южный загар и свежие курортные впечатления, туристы вернулись к своим домам и больше ни с кем из этих гостеприимных кавказцев не встречались.
   …Прошло несколько лет. Однажды, придя с работы, Василий обнаружил в почтовом ящике письмо. На конверте корявым почерком был написан его домашний адрес.
   – Странно, из Дагестана… Я там вроде никого не знаю…
   Вася вскрыл конверт и начал читать:

   Дарагой друг!
   Прашу миня извэнить… Мой паспарт имэет твой адрэс… Никто нэ знает пачэму. Я тоже нэ знаю… пачэму он там! Всэ смеются надо мной… Это так обыдно! Я плохо сплю, все думаю: пачэму так?
   Дарагой нэзнакомый друг! Если ты что-то знаешь аб этом, напиши!.. Обязатэлно напиши! Я уже давно нэ пью – три года! С тэх пор, как увидел в сваем паспарте этот адрэс… Очинь надэюсь на атвет.
Аслан.

   Дочитав письмо до конца, Василий просто зашелся продолжительным смехом: «Выходит, не только русские мужики попадают в дурацкое положение по пьяни…»
   Окончив смеяться, он проявил мужскую солидарность: тут же сел писать ответ в далекий солнечный Дагестан.

Анатолий Райтаровский

Краткая творческая биография. В ХХ веке сотрудничал с «Кабачком 13 стульев» в качестве автора реприз, публиковал «Фразы» в газетах и журналах, в ХХI веке перешел на крупноформатные формы литературы, Итог – 2 романа и 5 повестей, сборник афоризмов. Почти все нашли своих читателей в Самиздате.

Мемуар младенца Евгения

//-- Изначалие --//
   Два обстоятельства огорчали меня во время войны: к ее началу я не достиг пионерского возраста и не остался на оккупированной территории. Выполнение этих условий, несомненно, позволило бы мне совершить славные подвиги – пионерский возраст представлялся для этого наиболее подходящим. Однако так уж сложилось помимо моей воли, что и военные действия, за исключением редких случаев, происходили на значительном от меня удалении.
   Родился я в городе Киеве в 1937 году, том самом, приснопамятном. К моему рождению родители тщательно готовились и даже за полтора года сделали прикидку, выпустив на свет старшего брата Юрку. И все же были допущены кое-какие просчеты. Так, не исполнилось мне и месяца, как батька был исключен из партии и уволен с работы за «утрату политической бдительности». Работал он проректором по учебной части Киевского сельскохозяйственного института. Ректор института академик Богорад был обвинен в национализме и арестован, а батька обвинен в том, что не рассмотрел своевременно и не донес. По этой причине у матери пропало молоко и кончились деньги. А дворничиха не допускала в нашу квартиру молочницу Ганну. Если бы не Ганины настойчивость и бескорыстие, это могло бы иметь лично для меня долговременные тяжелые последствия.
   Ганна, отлаиваясь от дворничихи, прорывалась к нам и оставляла молоко, не требуя оплаты. Тем не менее орал я достаточно громко, и батьку в конце концов оправдали. Но на проректорскую должность он не согласился вернуться, доцентировал.
   К середине 1941 года долговременной памятью я еще почти не пользовался, но несколько приятных фрагментов в ней были записаны.
   Фрагмент первый. Я в больнице по поводу скарлатины. Чего приятного? Так саму скарлатину я не помню, а было весело. За окнами больницы – не то учения, не то война с финнами. По темному небу машут лучами прожекторы. Мы с одним таким же смышленым скарлатинщиком по очереди командуем:
   – Ховайсь! – и прячемся под одеяло.
   Фрагмент второй. Канун Нового года. Меня демонстрируют гостям, поставив на табуретку. Читаю недавно усвоенный стих:

     Я – аленький цветочек,
     Я – юный пионер,
     Я – Ленина сыночек,
     Защитник СССР!

   Награждаюсь аплодисментами и конфетами.
   Фрагмент третий. День моего рождения. Как это сладкое воспоминание терзало меня в годы войны! На низеньком столе лежат разные вкусности. Но отвлекают они нас с Юркой нечасто. Мы заняты основными подарками – пушкой, стреляющей стальными шариками, и деревянным конем на колесах. Потом, в войну, нам казалось, что мы не доели эти вкусности, и раскаяние наше никогда не было более чистосердечным.
   В середине июня 1941 г. у отца начался отпуск, и всей семьей мы поехали на его родину в Винницкую область, село Сербы. Судя по названию, объяснял батька, село возникло как одно из поселений сербов, покинувших родину при турецком нашествии (упоминается в «Фаворите» Пикуля как Сербово).
   В Сербах и окрестных хуторах проживала несчетная батькина родня. И в те годы, и теперь я не взялся бы за труд по ее систематизации. Вопрос был настолько запутанным, что в десятилетнем возрасте нам с братом представили нашего полугодовалого внука и заодно нашего трехмесячного двоюродного брата, тоже дедушку старшего на три месяца внука. Дедушка и внук лежали рядышком в пеленках, чмокая сосками. Помню испытанное тогда жутковатое чувство. Если сорокалетним дедушкам бывает не по себе, то каково стать дедом в десять!
   Хорошо еще не по прямой линии!
   Путаница в ветвях генеалогического дерева произошла из-за того, что батька родился в семье десятым. Разница между ним, последышем, и первенцем достигала двадцати лет. К тому же старшие сестры широко пользовались укоренившимся в Украине обычаем выходить замуж шестнадцати лет. И братья недолго заставляли невест ждать венца.
   Отец же не пошел исхоженным путем и дотянул холостяцкую лямку до тридцати двух лет, чем поставил нас с братом в описанное неловкое положение перед двоюродными внуками и великовозрастными племянниками.
   Симпатии наши среди родни мы отдавали в первую очередь дяде Андрею. Родился он еще в девятнадцатом веке. Роста и сложения был среднего, но силой обладал редкой. Одним из радостных его воспоминаний в старости был рассказ, как он еще с двумя парнями ходил «парубкувать» по соседним селам, никого не опасаясь. И когда в одном из них местные парни решили проучить чужаков, втроем они обратили толпу в бегство.
   Еще до Первой мировой Андрей был призван на флот и служил на броненосце «Ростислав», которым ранее командовал А. В. Колчак. С тех пор и пристала к родне нынешняя фамилия.
   Дед мой по отцу, Онуфрий, был незаконнорожденным сыном дворянина и горничной и в церковной книге записан под двойной фамилией Влекомский-Боднарь. Офицер, производивший в экипаже перекличку, спросил:
   – Фамилия?
   – Влекомский-Боднарь!
   – Губерния?
   – Каменец-Подольская!
   – Уезд?
   – Могилев-Подольский!
   – Волость?
   – Беляно-Шаргородская!
   – Ты что, пьяный? – возмутился офицер. – Почему у тебя все двоится?
   – Так зробылось, ваше благородие!
   – Зробылось! – передразнил офицер. – Сделалось! Получилось! А двойные фамилии всемилостивейшее даруются государем только дворянам! Может, прикажешь тебя в офицеры или в гардемарины записать? – И разгневанное благородие вычеркнуло из фамилии «Боднарь».
   На «Ростиславе» дядя Андрей встретил революцию. Матросом он был видимо, справным – и не только потому, что победил в поднятии двухпудовки. Поспешил домой делить землю по-новому. За эту активную общественную деятельность по ходатайству пана Ракузы и заможных селян, немцы, оккупировавшие Украину в начале 1918 года… нет, не вручили ему почетную грамоту – сожгли Боднареву хату.
   Тогда Андрей сумел скрыться. Но через полтора года попал в руки петлюровцев.
   – До Федира пиду! – крикнула, плача, мать, когда его уводили.
   – Нэ ходы! – грозно обернулся Андрей. – Я сам бы його стрилыв, як бы трапылось!
   Федор был любимым братом отца, на пару лет младше Андрея. В Первую мировую выслужился до унтера, заслужил Георгия, потом окончил школу прапорщиков и стал офицером, получив право на личное дворянство. Теперь он служил у Петлюры.
   Отвезти связанного Андрея в штаб в Беляны, на верный расстрел, велели моему будущему батьке, пацану Мефодию. Самообслуживание, как видно, было известно с давних времен. На телегу, кроме них, уселись двое петлюровцев.
   Выехали на шлях, и вдруг вокруг стали рваться снаряды. Конвойные сиганули с телеги в канаву, батька с Андреем – по другую сторону шляха. Кобыла продолжила движение вперед. Батька стал развязывать Андрея. Петлюровец высунулся из канавы и замахал рукой:
   – Ходы сюды!
   Батько покачал головой. Руки Андрея удалось освободить.
   – Тикаем! У хлиб! – скомандовал Андрей. Хозяйственный пацан, батько снова замотал головой:
   – А кобыла?
   Петлюровцы поползли в одну сторону от шляха, Андрей – в противоположную, Мефодий – по канаве вслед за кобылой, перенесшей обстрел весьма спокойно. Видимо, долгая жизнь и бурные события того времени приучили ее ничему не удивляться.
   В конце концов он ее настиг. Развернул и поехал домой. Навстречу неслась кавалерия. На него не обратили внимания. Потом медленно, давая остыть коню, проехал богатырски сбитый командир в красных галифе. Открыв рот, выворачивая шею, батько провожал взглядом красные штаны.
   – Макитру звэрнэш! Котовського нэ бачыв?! – крикнули ему.
   О Котовском в тех местах были наслышаны, но сильней, чем его слава, батьку сразили красные галифе.
   До призывного возраста батька дальше Могилева-Подольского не выезжал. После армии решил пойти на рабфак и двинул в Харьков.
   Прибыв утром на вокзал, закинул на плечо вещмешок и зашагал в сельскохозяйственный институт. Когда сзади раздался грохот и трезвон, не растерялся – в армии слышал о трамваях, догадался, с чем имеет дело, и проголосовал трамваю, как делал на шляху с машинами. После того за одиннадцать лет прошел путь от голосующего трамваю солдата до кандидата экономических наук и доцента, умело пользующегося городским транспортом.
   Приехали мы в Сербы всем семейством числа 20 июня. Остановились у батькиной сестры тети Оли. Она, вдова, теперь была старшей в роду. По нашему с братцем мнению, тетя Оля обладала существенной особенностью: глаза ее были разного цвета, один – карий, другой – голубой. Именно этим она объясняла установившуюся на селе репутацию хорошей гадалки. К ней обращались не только по личным делам, прибежала и работница молочной фермы с вопросом, куда подевалась головка сепаратора. Раскинув картишки, тетя Оля дала четкий ответ: «Лэжить у ями». Заинтересованные лица обрыскали канавы возле фермы и в одной нашли искомую головку.
   В недавнем прошлом тетин дар по-лженаучному называли ясновидением, а по-научному – просто нехорошим словом. А неискушенные в научных спорах земляки не задумываясь поставили его на службу обществу. Одного только до сих пор не пойму: как с таким даром можно приглашать в гости родственников накануне войны. Видимо, не один только вождь утратил в то время дар предвидения.
   Для нас с Юркой этот приезд в Сербы был первым более-менее сознательным свиданием с селом.
   – Дывысь, пташка! – орали мы и бросались ловить на улице кур. Эмоции наши зашкалили, когда в тетином сарае мы увидели молодое кошачье семейство и немедленно запустили руки в его гущу. Тут же были наказаны шипением, царапинами и собственным испугом. Кошачья некоммуникабельность так шокировала нас, что к вечеру мы имели температуру по 37,8 на брата.
   На фоне таких важных и интересных событий сообщение о начавшейся войне не произвело на нас сколько-нибудь сильного впечатления.
   Удивленные переменой настроения родителей, мы, как послушные и не очень здоровые мальчики, забрались на подводу и двинулись на Вапнярку, не подозревая. что это начало пути в Сибирь.
   В Вапнярке пришлось долго ждать – поезда шли по направлению к границе. Мы с Юркой глазели на солдат и технику, теребили отца вопросами. Мне лично понравился миниатюрный танк с коротким пулеметным носиком, именуемый красивым словом «танкетка». Потом на вокзальной площади я заметил грузовик, у которого за кабиной приделана печка, в которую из кузова солдат закладывал чурки. А если к нашей плите приделать колеса, она тоже поедет? Мои рационализаторские мысли были прерваны материнским шлепком:
   – Ты как сбежал? А если бомба упадет? Убьет!
   Я недоуменно посмотрел на маму. До сих пор мне казалось, она говорила достаточно разумные вещи. Но сейчас что-то путала. Разве могут нас убивать на нашей земле? Да еще ни за что ни про что? Да еще в такой прекрасный день? Да еще меня!
   Мама дернула меня за руку:
   – Пошли!
   С моей головы упала тюбетейка.
   – Подними! – скомандовала мама.
   – Я ее не ронял! Сама упала – сама пускай и поднимается! – возразил я.
   Мама строго глянула на меня и неожиданно улыбнулась впервые за сегодняшний день.

   Наконец какой-то поезд довез нас до Жмеринки. Там было много нервных людей и мало пищи. Зато мы встретили знакомую – жену папиного сослуживца тетю Клаву с дочкой Демирой и большой куклой. Тетя Клава очень обрадовалась, а Демка ничем, кроме куклы, не интересовалась.
   Отец куда-то надолго отлучился, а появившись, потащил всех нас к поезду, стоявшему на дальних путях. Проводница подтвердила, что он пойдет в Киев. Отец погрузил нас и тетю Клаву с Демкой. Не добив шись к тому моменту нужного результата от мамы, я обратился к нему на предмет поесть.
   – Может, тебе марципанов подать? – буркнул отец.
   Обиженный его тоном, я не стал уточнять, что это за съедобность. Отложенный вопрос прояснился более чем через десять лет.
   Отец обернулся к матери:
   – Ну, теперь должны добраться! А я в военкомат пойду, Наташенька!
   Мать смотрела на него во все глаза и молчала. Он перецеловал нас и ушел. Стало грустно. Зато судьба войны для нас с Юркой окончательно прояснилась: раз папа взялся за дело, немцам несдобровать!
   Поезд тащился медленно. Однажды остановился прямо в поле, все стали выпрыгивать из вагонов, прятаться в пшеницу. В небе раздавался назойливый гул. В голове поезда громыхнуло, что-то загорелось.
   – Самолеты! – крикнули рядом. Сверху донесся нарастающий вой. Я поднял голову. Но рука мамы непривычно жестко рванула к земле. Упав лицом вниз, я глотнул пыли. Пытался встать, но мать навалилась сверху. Рядом, тоже подмятый, барахтался и хныкал Юрка. От обиды на мать я тоже захныкал, выплевывая пыль. Мимо нас проскочило что-то чмокающее, выбрасывая фонтанчики земли. Кто-то вскрикнул, потом закричал истошным голосом. Я перестал соображать. Когда вой в небе стих, мама потащила нас к поезду. Среди смятой пшеницы лежала ничком тетя Клава, рядом сидела Демка и валялась разбитая кукла.
   – Мам, у меня кукла разбилась! – хныкала Демка.
   Тетя Клава молчала. Мама схватила Демку:
   – Пойдем, деточка! Мама позже придет!
   Поезд двинулся дальше нескоро, но тетя Клава так и не пришла. В вагоне было тихо, только раздавались вздохи. Мама разговаривала с Демкой, почти не обращая на нас внимания. Мы с Юркой играли оловянными солдатиками и быстро поссорились.
   – Отдай командира! – потребовал Юрка.
   – Н-не от-т-дам! – пробормотал я.
   – Маме скажу! – пригрозил Юрка.
   – Яб-б-беда! – отвечал я.
   – Мама! – раздался Юркин громкий голос и в мрачном вагоне прозвенел его ликующий смех. – Женька-то как разговаривает! Заикается!
//-- Первое письмо --//
   Каждое папино письмо состояло из двух частей: первая адресовалась маме, вторая – нам с Юркой. Мама сперва читала вслух вторую часть, потом молча первую. Отвечали каждый в меру своей умелости. Мама мельчила на двух сторонах листа. Юрка, хоть ему идти в школу только на будущий год, уже в состоянии заполнить печатными буквами пол-листа, а я рисовал иллюстрации остатками цветных карандашей. Мама складывала все листки в один конверт и писала адрес: Полевая почта 1616.
   Весной писем от папы не было целых два месяца. Глаза у мамы запали и сделались неподвижными. Однажды, когда ее не было дома, Юрка задумчиво сказал:
   – А если папу убьют?..
   У меня на эту тему сомнений никогда не возникало. Это случается со слабыми и неловкими. Папа не такой! Я недоуменно покосился на Юрку:
   – Ты дурак, что ли?
   И вопрос был решен. Юрка даже обрадовался что тревога у него от такой пустяшной причины. Слово, конечно, нехорошее, хуже только «ябеда». Было еще несколько слов, о значении которых трудно было догадаться. Слова эти переполняли речь ребят из соседних бараков, с ними она становилась малопонятной и будоражащей. После резкого обогащения нашего лексикона мама велела нам спрашивать разрешения на употребление новых слов, услышанных на улице. Но опыт показал, что это бесполезно – ни одного нового слова не позволила употреблять. Даже «жопа», такое яркое и понятное слово!
   Объяснил мамины запреты Игорь. Он жил с бабушкой Марьей Игнатьевной, шустроглазой сухонькой старушкой, в смежной комнате, был взрослый – целых пятнадцать лет, закончил семь классов и работал на заводе. Нас с мамой подселили к ним как эвакуированных, в порядке уплотнения. А Демку в Киеве забрала ее тетя.
   – Мамаша потому вам запрещает, что эти слова – синонимы! Понятно? – объяснил Игорь.
   – Понятно! – закивали мы.
   – А что это такое? – уточнил Юрка.
   – Это слово все плохие слова означает! Хуже него и нет! Только никому не говорите! – потребовал Игорь.
   – Крест на пузе! – поклялись мы недавно выученной страшной клятвой.
   На той неделе пришло наконец письмо от папы и в нем фотокарточка. Отец был худой, осунувшийся, замученный.
   – Будто хлебные карточки потерял! – грустно сказал Юрка.
   – Папа полтора месяца в окружении был! (потом мы узнали – в Мясном Бору, с Второй Ударной армией Власова). И гордо добавила:
   – Но он вывел свой батальон!
   Мне прямо-таки нестерпимо захотелось написать письмо папе. Самостоятельно. Я уже умел читать по складам, знал цифры. а вот писать… И тогда я засел за кубики с алфавитом. Отныне по утрам, позавтракав оставленным мамой тонким кусочком хлеба, намазанным очень тонким слоем маргарина и присыпанным совсем тонким слоем сахара, со стаканом остывшего чая я принимался водить карандашом по бумаге, срисовывая буквы, составляя слова. И вот сейчас буквы получились аккуратными, красивыми и стояли в ровных рядах.
   Услыхав шорох, еще не открыв глаза, я понял, что красивые ряды слов мне приснились, и расстроился. Открывать глаза не хотелось. Но шорох повторился, и я слегка разлепил веки.
   Возле тумбочки стояла Марья Игнатьевна и длинным бледным языком слизывала сахар с маминых бутербродов. Я снова закрыл глаза. И даже когда старушка ушла, долго не открывал их. Странно, сахара было не так уж жалко. Было противно и стыдно. А потом стало жалко Игореву бабушку. Наверное потому, что я и за собой знал один стыдный поступок.
   Неделю назад Юрка болел, мама совсем запарилась и не получила хлеб по карточкам. Игорь собирался в магазин за куревом, и мама получить хлеб попросила его.
   – Я из магазина в город иду, – сказал Игорь. – Пусть вон Женька со мной пойдет. Я получу, а он принесет. Карточки у меня будут.
   Мама вздохнула и стала давать мне необходимые указания. Несколько раз повторила:
   – Гляди, чтобы не отобрали хлеб на улице! – Словно это могло добавить сил.
   – Такого пацаненка как раз не тронут! – успокоил Игорь.
   Выйдя из магазина, он щелкнул меня по макушке и сказал:
   – Ну, топай живо, а я пошел!
   Приподымая авоську, чтоб не волочилась, я засеменил к дому. Возле одного из бараков сидела женщина с ребенком, закутанным в тряпки и оравшим во все горло. Ее глаза с тоской остановились на мне:
   – Сыночек! Дай хлеба немного! Молоко пропало, кормить не могу! – Она сказала это тихо и просто, как взрослому.
   Но в тот момент я только понял, что она просит хлеба. А мама предупреждала… Я стоял, не зная, что делать:
   – Сейчас я нож вынесу, ладно, сынок? Кусочек?! – сказала женщина и пошла в барак.
   Что-то ужасное было в словах женщины «молоко пропало», и эти слова удерживали меня на месте. Не знал я тогда, что с мамой при моем рождении было то же самое, и про Ганну не знал. И когда снова вспомнил мамино напутствие, бросился бежать к дому.
   – Молодец, Женьчик! Ты мой помощник! Папе обязательно напишу! – похвалила мама. Но воспоминание о бегстве отравляло гордость за исполненное поручение. А неловкость не позволяла спросить о «пропавшем молоке». Спросил Игоря. Он заржал, отвесил уже привычный щелобан и пояснил:
   – Это молоко у тебя на губах не обсохло!
   Вот я и не обижался на Марью Игнатьевну. Ей потом тоже стыдно станет. Тихо, чтобы не разбудить Юрку, слез с постели, соскоблил ножом остатки маргарина и с сожалением обтер нож полотенцем. За завтраком Юрка удивлялся, как это мама забыла намазать и напудрить хлеб, но его отвлек Игорь. Сегодня у Игоря была новая тема просветительной беседы – национальный вопрос.
   – Так кто вы все же будете по национальности? – сев на стул и поставив нас перед собой, вопросил он.
   – Мы не будем! – заверил я.
   – Как это не будете? – сурово переспросил Игорь. – Каждый человек обязан иметь какую-нибудь национальность: русский, украинец, еврей или, скажем, немец! А вы кто?
   – А мы не знаем, – сознался я.
   – Мы украинцы! – сказал догадливый Юрка. – Мы из Киева приехали, с Украины!
   – Подумаешь, приехали с Украины! Не в том дело, откуда приехал, а в том, кто у тебя отец, мать, как твое фамилие! Вот у тебя фамилие Влекомский. Кем ты можешь быть?
   – Я летчиком буду, – высказал я заветную мечту.
   – Не о том речь! Это специальность, а не национальность, – внушительно пояснил Игорь. – При такой фамилие русским ты быть не можешь, украинцем – вряд ли, поляком – возможно, а скорее всего – евреем. Но не исключено, что родители у вас разной национальности, тогда – выбирай какую хочешь!
   – У нас папа – украинец, мама – поляка, а мы с братиком Юрой – евреи! – выбрал я.
   – Га-га-га! Вот болван! – загоготал Игорь.
   Несмотря на глубокое почтение к его солидному возрасту, я обиделся и запальчиво крикнул:
   – А твоя бабушка наш сахар слизывает!
   – Кто слизывает?! Ты что треплешь?! Гляди, не заговаривайся! – заорал Игорь. – А ну становись в угол! – Он знал, что это самое жестокое наказание, применяемое мамой. – И ты становись! – приказал он молчавшему Юрке. Признавая власть старших, я стал в угол. Юрка заревел, но занял другой. Игорь не только отводил душу, но и желал, видимо получить удовольствие. Постоят, потом Юрка проявит сознательность: «Я больше не бу…» – а я, по упрямству, только закончу: «… ду!» – вроде и не извинялся. Простенько, но весело. На это Игорь и рассчитывал. Но спектакль не получился. Юрка не чувствовал себя виноватым и, поревев для порядка, разозлился и умолк. Я, привыкший к его запевам, помалкивал.
   Игорю пришла пора уходить, и он, желая соблюсти честь мундира, сказал:
   – Постояли? То-то! Думайте, прежде чем болтать! А то матери скажу!
   Оставшись одни, мы сразу почувствовали голод. Мама прибегала на обед в половине второго, а Игорь ушел в двенадцать. Как долго еще ждать!
   – Давай, отрежем по маленькому кусочку в счет обеда! – предложил Юрка.
   – Маме мало останется! – засомневался я.
   – Мы ей скажем, что взяли по кусочку и чтоб нам меньше дала! – ответил рассудительный Юрка.
   Прецеденты уже были – мама все равно давала нам обычные порции, а себе сокращала, напомнил я Юрке.
   – Ну и что? У нее и так руки толстые! – заявил он. Юрка всегда находил убедительные доводы.
   Не имея что сказать по существу, я предложил:
   – Давай подождем!
   – Давай! – вздохнул Юрка и вытащил свой ящик с железками, собранными на улице.
   Я достал бумагу, карандаши, кубики, залез с коленками на табуретку и принялся за первое письмо к папе. Начало не вызывало никаких затруднений, кроме чисто технических – все письма начинаются одинаково. Папа пишет: «Дорогие сыночки Юрочка, Женечка!» Значит, и ему надо писать так же. На вступительное приветствие и представление ушло полчаса. Теперь надо о главном. Что было самое интересное? Позавчера, в выходной, мама водила нас на речку Иню. Около плотины сидели ребята с удочками. И я своими глазами увидел, как один резко дернул удилище вверх и на солнце сверкнула рыба с красными плавниками. Это было удивительно: сидит пацан с палочкой, к которой привязана леска, к которой привязан крючок, на который насажен червяк, потом рыба глотает червяка, пацан дергает за палочку – и она вылетает на берег, настоящая живая рыба, только что обитавшая совсем в другом мире.
   Минут через двадцать письмо, занявшее четверть страницы, было закончено. Я устал, но решил дополнить его иллюстрациями – изобразил ловлю рыбы в пропорциях, достойных рыбака с довоенным стажем, – рыба величиной в пол-удилища.
   – Молодец! – одобрил Юрка. – Может, съедим по кусочку?
   – Давай! – Юрка полез в тумбочку. Распахнулась дверь, мама торопливо вбежала в комнату, держа в руках авоську и газету.
   – Мам! Я папе письмо написал! – немедленно доложил я.
   – Ты? Сам?! – изумилась мама. – Покажи!
   – Сейчас прочитаю! – заявил я и продекламировал: – «Дорогой сынок папочка Пишет тебе твой сынок Женя Мы видели как ловят рыбку Бей немцев целую Женя».
   – Как?! Как?! – смеясь, переспросила мама и взяла у меня письмо, бросив на стол авоську и газету. Из газеты выскользнул светлый конверт. В глаза бросились знакомые цифры:1616.
   – От папы письмо! – заорал я, подхватывая конверт, оказавшийся необычайно легким.
   Мама оторвалась от моего письма, радостно улыбаясь, но тут же в ее глазах появился ужас, и улыбка, не успев сойти с лица, превратилась в гримасу.
   – Нет! Нет! – заслоняясь от конверта моим письмом, прошептала она.
//-- Весенние сны --//
   Странные сны стали сниться мне на рассвете в ту весну. Не поймешь, то ли снится он тебе сам, то ли ты его придумываешь. А во снах встречаются люди, которые никогда не встретились бы иначе и делают такое, что им самим и не приснилось бы. Только загвоздку такого сна никак не решить, дойдешь до нее – и с добрым утром! – просыпаешься. Сегодня Игорь и дед Малахов объединились с Джорджем из «Динки-Джаза». Дед Малахов и не подозревал, в какую аферу я его вовлек, но вел себя с честью, как и подобает георгиевскому кавалеру.
   Каждое воскресенье дед Малахов с георгиевскими крестами на груди, с расчесанными усами и бородой шествовал к молельному дому, недавно открытому на нашей улице в двухэтажном здании. Нас, глазеющих на его кресты, он вообще не замечал, как и не обратил внимания в моем сне на веселого Джорджа из веселого американского фильма о веселой мировой войне. А я свел их для изобличения коварной эстрадной шпионки, отбивающей на кастаньетах азбукой Морзе совсекретные сведения.
   Деду Малахову не потребовалось для этого попадать в смешные и глупые положения, достаточно оказалось цепкого взгляда из-под рыжих бровей – и шпионка растерялась. Но здесь дело чуть не испортил Игорь, попавший в зал, где она танцевала, и влюбившийся в нее после первой же рюмки.
   … Игорь действительно расслаблялся быстро и от девушек, и от рюмок.
   В начале апреля он вернулся из госпиталя без правой руки. А уходил на фронт в середине сорок четвертого. Прибежал тогда домой радостный:
   – Отпустили! Уломал!
   – Игоречек! А бронь?! У тебя же бронь на заводе! – растерянно забормотала Марья Игнатьевна.
   – Броня крепка, но мы не лыком шиты! – пропел в ответ Игорь.
   Он уехал, а Марья Игнатьевна стала сохнуть. Невозможно представить, что еще могло в ней усыхать, но Игорь за пять месяцев прислал всего три письма, и результат был заметен. Правда, иногда заходила Зоя. Ей Игорь писал чаще, и она забегала к Марье Игнатьевне сообщить новости. Зоя была круглолицая, кареглазая и вообще какая-то такая, что на нее приятно было смотреть.
   А в начале февраля пришло еще одно письмо от Игоря, из госпиталя. Марья Игнатьевна начала читать, заплакала и дала продолжать чтение Юрке. Юрка читал громко, визгливо, волновался, что ли. «…Отняли руку правую», – торжественно зачитал он, и я удивился вслух:
   – Кто отнял? Как отняли? – и тут же устыдился своей глупости. Можно было бы догадаться, хотя впервые услышал такое деликатное выражение, а то все – оторвало, отрезали.
   Игорь приехал с заткнутым за пояс шинели рукавом. Марья Игнатьевна плакала, обнимала его и повторяла:
   – Живой! Живой!
   А мы таращились и ждали момента задать наиболее волнующие вопросы. Наконец я не выдержал:
   – Дядя Игорь, а сколько немцев ты убил?
   Он посмотрел на меня долгим взглядом:
   – Ты уже учишься?
   – Учусь! Первый класс заканчиваю! – похвастался я.
   – Тогда сосчитай, сколько приходится на одного немца, если на троих я потратил две гранаты и полдиска автомата, тридцать шесть патронов.
   – Столько всего на троих немцев? – удивился я.
   – В кино меньше тратят? – усмехнулся Игорь.
   – А орден тебе дали? – еще надеясь не разочароваться, спросил я.
   – Ляпнул! Орден! – вклинился Юрка. – За трех фашистов и медали не дадут!
   – Здорово вы, ребята, поумнели за истекший промежуток времени! – грустно сказал Игорь. И неожиданно добавил: – А я вам подарки привез! Получайте! – Он зажал меж колен вещмешок, ловко развязал его левой рукой и вытащил сверток. В нем оказались две пары длинных белых носков с резинками. – Эх, забыл, как называются! Гофры вроде, – улыбнулся Игорь.
   – Хорошие носки, длинные, в них тепло будет, – сказала Марья Игнатьевна.
   – Это гольфы. Такие с короткими штанишками носят. Но у нас их нет, – вздохнула мама.
   – Вот еще одна штука, стереоскоп называется. Это я запомнил. С картинками. Полюбуйтесь, вся свора здесь! – пригласил Игорь.
   Картинок, двойных фотографий, было штук пятнадцать, почти на всех – немецкие парады.
   – Это Геринг, – разъяснял Игорь. – А это Геббельс. А вот сам Гитлер.
   Все столпились вокруг Игоря, ничего нельзя было увидеть. Потом по очереди стали молча смотреть в окуляры стереоскопа. Ни у кого не находилось немедленных слов. Моя очередь оказалась последней. Не могу точно сказать, что я ожидал увидеть, но уж во всяком случае, не лощеных, благодушно улыбавшихся типов в отлично сшитой форме. Геринг на площади о чем-то приятном беседует с генералами. Изображение объемное, будто Геринг вошел в нашу комнату и нагло ухмыляется толстой рожей, выпятив стянутое широким ремнем пузо.
   – Старые фотографии! – сказала в этот момент мама. – Думаю, эти господа уже года полтора не улыбались!
   И все зашумели, у каждого нашлось наконец нужное слово. Юрка твердил:
   – Ух, гады сытые!
   А я рассматривал следующую фотографию. Гитлер обращается с трибуны к рядам аккуратных мальчиков в коротеньких штанишках и… гольфах! Это уж было слишком! Я отбросил стереоскоп, схватил Игорев подарок и стал тыкать ему:
   – Забирай! Не стану носить их! Пусть их фашистики носят!
   Игорь оторопело посмотрел на меня. Потом засмеялся, одной рукой свернул гольфы в комок и, не вставая со стула, точно попал ими в мусорное ведро у двери.
   С первых же дней Игорь дома не сидел, приходил поздно, почти всегда навеселе, иногда не ночевал. Прибегала Зоя, не заставала его, стала появляться все реже, хотя Марья Игнатьевна упрашивала ее заходить.
   Марья Игнатьевна осмелела, стала наставлять Игоря:
   – Женись на Зое! Погляди, какая невеста!
   Игорь хмуро отмахивался:
   – Нужен я ей такой! Скоро целенькие вернутся!
   Я его не понимал. Лично я готов был жениться на Зое немедленно. И доказал это. На Первое мая Зоя зашла поздравить с праздником. Мы пили сообща праздничный чай, Игорь – с водкой. Марья Игнатьевна усадила Зою за стол. Игорь не глядел на нее. Она потускнела, стала теребить косу.
   Я встал из-за стола, достал из портфеля тетрадь, карандаш, вырвал лист и написал на нем крупно: ЗОЯ, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ. Сложил лист и положил его перед Зоей. Она развернула его. Посмотрела изумленно на лист, на меня и засмеялась тихо и, честное слово, счастливо.
   …А Игорь до чего дошел – влюбился в шпионку, и теперь вся операция висела на волоске. Беда! Бе-да! Бе-да! – подхватил кто-то мою мысль и, крича, приближался издалека. В комнате раздался шум. Я вскочил, услышал крик наяву и увидел в окно такое, что и мне не могло присниться.
   По улице в исподнем бежал дед Малахов и, задыхаясь, кричал по складам:
   – ПО-БЕ-ДА!!!

Александр Скуридин

   Родился в г. Телави (Груз. ССР) в семье военнослужащего, в 1943 г. 9 лет прожил в таежном поселке под г. Советская Гавань. С 1958 г. живет в г. Севастополь.
   Служил в авиации механиком по электрооборудованию.
   Учился в Индустриальном институте (г. Ухта, Коми) по специальности «Геология и разведка нефтяных и газовых месторождений». Работал заместителем начальника отряда геофизиков в Большеземельской тундре.
   Член Союза Писателей России с 1998 г.
   Автор четырех книг прозы. Рассказы и повести печатались в крымских альманахах: «Чайка», «Золотой Пегас», в коллективном сборнике «Писатели Юга Украины».
   В 2009 г. издательство «ЭРА» (Москва) опубликовала мой роман «Мария. Визитер из будущего».
   Пьеса «Корабль дураков» в 2014 г. завоевала диплом всероссийского конкурса «Творим мир своими руками».
   В 2018 году ИСП издал мой роман «Операция «Мальборо» (серия «Современники и классики»).
   В том же году, я стал лауреатом конкурса В. Набокова с вручением медали.
   В конце 2019 года в издательстве ИСП будет опубликован мой роман «Охота на «Баргузина» (продолжение романа «Операция «Мальборо».
   От автора.
   Произведение издается в авторской редакции.

Зомби приглашает на танец
Главы из романа

//-- Глава 8 --//
   Из Соединенных Штатов Америки пришло важное и своевременное донесение: «Сотрудники секретной части в Форт-Майере, майор Арчибальд Готлиб и сержант Бетси Гордон вылетели в Индию. Оттуда они последуют в Китай, в Тибет». Оно давало хорошую пищу для размышлений.
   Дмитрий Быстров и Витя Котов известие, о приостановке столь важных экспериментов, восприняли несколько болезненно. Они прекрасно понимали, откуда ветер дует. Все здравомыслящие офицеры хорошо знали характер Угря и его патологическую нерешительность в важных, но не совсем ему понятных вопросах. В таких случаях срабатывала извечная «родная» подстраховка: как бы чего не вышло…
   Но заместитель начальника ГРУ был, в прошлом боевым офицером, проверенным в воинских трудностях и сложностях, имел ранение. Это нивелировало все зигзаги Угря в сознании подчиненных. Свой он, как ни крути…
   К тому же приказы начальства не обсуждаются. То, что Игорь Иванович назвал свое решение рекомендацией, ничего не меняло. Но предусмотрительный генерал Ларин не посвящал друзей во все эти семантические тонкости.
   Да и тонкости натуры заместителя главы ГРУ в «системе» не очень-то обсуждались. Так. иногда, кто-нибудь слегка иронично отзывался о том, о сем. Но не более, так как «более» подрывало авторитет конкретного, руководящего лица. А такое своемыслие бросало тень и на все руководство в целом.
   К тому же, как известно, «пути и действия начальства неисповедимы» и порой совершенно неясны для подчиненных. «Сверху», и козе понятно, все видится в ином свете.
   Управленческие «верха» закрывали глаза на особенности характера Игоря Ивановича. Да и в наше сложное время как раз и стоило иметь такого осторожного руководителя. Нынче легко сделать неверный шаг и…
   При любой трудности или патовой ситуации возникает эффект предводителя волчьей стаи Акеллы. Это – памятный персонаж из мультипликационного фильма «Маугли». Недаром пакостник-шакал радостно вопит: «Акелла промахнулся!.. Акелла промахнулся!..»
   Игорь Иванович никогда «не промахивался», разумеется, по-крупному. По мелочам были у него незначительные проколы, но они никак не влияли на общий положительный исход дела. И вышестоящее начальство поэтому ценило и уважало генерал-лейтенанта.
   Но, когда, надо было детально разобраться в вопросе, «нужном для Родины», заместитель начальника Управления делал это быстро и напористо. Тогда вся его изворотливость отбрасывалась. «Зам» в любой нештатной ситуации действовал с изрядной долей методичной и мелочной въедливости, особенно когда это было угодно начальству.
   Вот и сейчас Игорь Иванович с самого утра вызвал генерала Ларина и полковника Бурлака в свой кабинет.
   На этот раз он заговорил по-деловому:
   – Вы уже прекрасно знаете текст полученного нами разведдонесения, и поэтому обойдемся без всяких предисловий. Мною принято решение – послать пару наилучших офицеров в Китай. Мы не только должны опередить в данном вопросе Штаты, но и досконально узнать, что они собираются выведать в Тибете. У вас, Леонид Михайлович, имеются надлежащие кандидатуры?
   – Да. Игорь Иванович! – встрепенулся полковник, как стреноженный до этого конь, у которого вдруг исчезли сдерживающие путы. – Самые наилучшие специалисты в вверенной мне части – подполковник Быстров и капитан Котов!
   – А… астральные бойцы! – улыбнулся заместитель начальника ГРУ, демонстрируя белые и ровные зубы.
   – Они не только сильны в астральной науке, но и отлично владеют единоборствами. Дмитрий Быстров, например, в совершенстве изучил технику бесконтактного боя! – подхватил настрой куратора Сергей Петрович, весьма довольный таким бурным развитием событий, в позитивную сторону.
   – Нам астральных поединков там, в Китае, как раз и не хватало! Хотя… могли бы мы, кое в чем, и знаменитый монастырь Шаолинь посрамить, – назидательно заметил заместитель начальника Управления ГРУ, однако, не разжевывая своих слов. Он понимал, что ушлые спецназовцы схватят его рекомендации: не ввязываться, ни в какие «драки», на лету.
   Это была хорошая, знаковая беседа.
   Правда, Сергей Петрович ожидал, что хозяин кабинета мимолетом напомнит, что Быстров – зять его, Ларина.
   Но владелец изящных, тонких очков деликатно промолчал. Уж он-то знает наверняка о родстве подполковника и генерал-лейтенанта. В личном деле каждого «фигуранта» об этом детально сказано. А изучение этих дел – прямая обязанность Игоря Ивановича. Выражение «Начальство, надо знать в лицо» имеет и обратную направленность…
   – Готовьте, полковник, ваших уникальных спецов к очередной зарубежной командировке, – веско произнес Игорь Иванович.
   Он бодро встал из-за стола, еще не успевший располнеть от сидячей работы. Подчиненные вскочили.
   – Разрешите идти, товарищ генерал-лейтенант? – спросил, вытягиваясь по-уставному, Ларин.
   – Да! Идите!.. Выполнение задания целиком и полностью под вашей ответственностью, Сергей Петрович, – наставительно произнес в спину «аналитика» Игорь Иванович.
//-- Глава 9 --//
   Беседа Генри Вуда и конгрессмена проходила в уютном «уголке». Джимми Скотт поинтересовался у командира части кругом обязанностей подчиненных. Подполковник начал вдохновенно описывать их достижения.
   По его словам, выходило, что боевые маги намного превосходят специалистов аналогичного подразделения главного потенциального противника – России.
   – Мы контролируем все основные секреты русских. Пентагон доволен раскрываемостью, достигающей девяносто двух процентов! – с пафосом, провозгласил Вуд.
   – Хороший процент, – подтвердил конгрессмен. Он сделал паузу и внушительно произнес: – Но нам, комитету по спецоперациям, требуется большее – непосредственное участие ваших людей в наших зарубежных акциях.
   – Как это участие? – забеспокоился подполковник. – У нас совсем другая специфика!
   Он хорошо понимал пагубность привлечения магов непосредственно для обеспечения спецопераций. Если сенситивы будут участвовать в них наподобие простых секретных агентов…
   О! Тогда личный состав уникального подразделения скоро уменьшится от боевых потерь, и от него ничего не останется! Нет, такому безрассудному решению надо всецело противиться. Воевать магам надо всего лишь виртуально, не более!
   – Вы меня не так поняли, дорогой Генри, – примирительно сказал Скотт. – Вы думаете, что спецоперации сопряжены только со стрельбой и взрывами? Нет, их диапазон намного шире. Меня больше волнуют те секреты, которые можно получить, переместившись… в прошлое. Скажем, в нацистскую Германию.
   – Нацисты сильно продвинулись и в чисто магических дисциплинах! – подхватил Вуд.
   Конгрессмен, кивнув массивным подбородком, продолжил:
   – Подселение к индивидууму – хорошо. Но переселение, обмен сознания одного человека с другим, и вовсе – супер! В архивах ЦРУ, добытых из поверженного Третьего Рейха, есть упоминание об этой уникальной методике. И именно вы, Генри Вуд, должны настроить своих людей, находящихся сейчас в Индии, чтобы они по прибытию в Тибет, занялись именно данной тематикой. Под нее мой комитет выбьет столько денег, что вам, мой дорогой подполковник, и не снилось. И вы обязательно станете генералом!
   – Да, да, хорошо… Я срочно встречусь с майором Готлибом и сержантом Гордон и настрою их соответствующим образом, – поспешил заверить высокого гостя подполковник Вуд.
   Перспектива стать генералом его очень даже вдохновила.
   После отъезда Джимми Скотта Генри молодцевато прошелся по учебным классам, вдохновляя боевых магов на новые свершения во имя истинной демократии во всем мире. Затем он собрал преподавателей, «элиту», как он называл, своей войсковой части. Вуд поставил перед «элитой» задачу: помочь Арчибальду Готлибу и мисс Гордон выйти на нужных людей и выведать все те секреты, которые могут возвеличить Америку.
   Помощь заключалась в энергетической подпитке вышеупомянутых лиц, находящихся на передовой линии борьбы с Россией, Китаем и всеми теми странами, которые до сих пор не подчиняются Соединенным Штатам.
   И, ввиду изменившихся задач подразделения, Генри Вуд срочно заказал билет на самолет в Пекин.
//-- Глава 10 --//
   Быстров «принял к сведению и беспрекословному выполнению» приказ управленческого генерал-лейтенанта. Он и Витя Котов, приступили к подготовке очередной, очень специфичной командировки.
   Подготовка включает в себя беседу с теми ребятами, которые привезли в Россию методику переноса сознания. Их трое. Но, в общем-то, нового экстрасенсорные разведчики ничего не сообщили. Просто они еще раз рассказали, как на них в самый последний день пребывания в Лхасе вышел тибетец, назвавшийся Вангьялом.
   Уличный торговец подошел к троим русским, сидящим за столиком во внутреннем дворе отеля. Он предложил купить у него древнюю рукопись.
   Переговоры Вангъял вел с Валькой-моряком, капитан-лейтенантом из разведпункта черноморского флота. Валентин, старший группы, развернул свиток и спросил о его стоимости. Торговец на чистом английском ответил:
   – Всего один доллар.
   Когда сухопутный морячок удивился такой дешевизне, Вангъял тихо прошептал ему на ухо:
   – Меня совершенно не интересуют деньги.
   Когда странная сделка состоялась, тибетец-бессребреник, игнорирующий в большом количестве доллары и юани, вновь наклонился к уху Вальки:
   – Передайте Дмитрию это. – Он вручил старшему группы оберег-медальон.
   – Какому еще Дмитрию? – выдавил Моряк, изумленно вытаращивая глаза.
   – Вашему, разумеется… – последовал ответ.
   И Вангъял, подхватив свой лоток, шагнул к выходу из патио.
   Нет, он не вышел и не выскочил! Тибетец растворился в воздухе!
   Был человек – и нет его!..
   Потом, уже в холле отеля, все трое внимательно разглядывали свиток. Правда, они в этих странных буквах ничего не смыслили.
   Кое-что группа заимела, хотя никаких выдающихся секретов им никто так и не раскрыл. А тут – рукопись!..
   Амулет вызвал у туристов-разведчиков неподдельное восхищение. Он был выполнен из бронзы в виде круга, символизирующего бесконечность. В круге размером в восемь с половиной сантиметров имеется горельефное изображение Будды, сидящего в позе «лотоса». К кругу крепится изящная цепочка для ношения оберега на шее.
   По возвращении в Москву Валька-моряк предоставил руководству, подробный отчет.
   Свиток был передан в институт востоковедения, где и был произведен надлежащий перевод. Текст тибетских мудрецов дал многое в понимании проблемы. Но кое-что осталось «за кадром».
   Вся фишка заключалась в том, что перципиент мог войти в сознание реципиента, но не мог управлять последним. И это был весомый пробел, устранение которого давало широкое поле парапсихологической деятельности. Если научиться «командовать парадом», то можно бы, в каких-то разумных пределах легко менять прошлое, а значит, и будущее. И именно эти две задачи были не просто актуальны, но, воистину, глобальны…
   Полковник Бурлак распорядился передать тибетский оберег его законному владельцу: «Тибетец Вангъял явно имел в виду нашего подполковника».
   Теперь Дмитрий постоянно носил амулет на шее, точнее, на груди.
//-- * * * --//
   Быстров совсем бессознательно, скорее, инстинктивно потер крохотную голову амулетного Будды, и… на «внутреннем экране» он увидел фигуру в оранжевом одеянии.
   «Как джинн в сказке об Аладдине…» – мелькнула у Дмитрия мысль.
   «Я не джинн, – «сказал» человек в буддийском монашеском одеянии. – Я тот, кто назвался твоим друзьям, Вангъялом».
   «Вы… существуете?..» – сделал внутренний посыл Быстров. «Еще, как! – засмеялся монах. – И ты не случайно потер лоб Будды. Это – твой родовой оберег».
   «Родовой?..»
   «Ну, да. Ты носил его, когда был монахом, моим лучшим учеником в прошлой жизни».
   «Я увижу вас?» – с затаенной надеждой спросил Дмитрий. Он уже начал смутно вспоминать, того, кто был ему в прежнем воплощении, ближе родного отца.
   «Да, в монастыре Гандэн…» – последовал ответ.
   И фигура Вангъяла начала таять.
   Что это было? Да и была ли на самом деле эта «встреча»? Не плод ли она воображения? Неужели я нашел… своего, прежнего гуру, о существовании которого давно догадывался?..
   Когда-нибудь найдется ответ на эти вопросы. Нет, не «когда-нибудь», а вполне скоро: уже завтра предстоит ему, Дмитрию, и Вите Котову полет в Китай.
   Быстров сидел в своем кабинете, рассуждая о превратностях судьбы. Получалось в жизни Дмитрия довольно интересное сочетание: в настоящем – офицер-спецназовец ГРУ и… монах-буддист в прошлом!
   Но ощущения, которые Быстров испытал при виде далекого монаха, были истинными. В этом не было ни малейшей тени сомнения. Учитель, которого он иногда, совсем мимолетно видел в своих неясных сновидениях, действительно существовал. То, что казалось плодом воображения, было реальным. И сердце Дмитрия завибрировало в сладком предчувствии очень важной для него грядущей встречи.
   Затем, усилием воли, успокоившись, он включил компьютер и начал просматривать сведения, касающиеся контактов России и Тибета.
   И вот, что выяснилось.
   Еще в далеком 1893 году врач-бурят Петр Бадмаев предложил императору Александру III план перехода под юрисдикцию России некоторых областей Китая, куда входили бы Внешняя, Внутренняя Монголия и Тибет. После смерти Александра III Бадмаев становится личным врачом Николая II, который, однако, не проявил должной инициативы в тибетском вопросе.
   За его решение взялся бурятский монах Агван Доржиев.
   Доржиев заявил Далай-ламе, что Россия – это и есть северное царство Шамбала, легендарная страна правды. Он обосновывал свое утверждение тем, что царь покровительствует традиции именно гелуг, которой придерживались входившие в состав Российской империи буряты, калмыки и тувинцы.
   Агван Доржиев добился аудиенции у царя. Казалось бы, тибетский вопрос вот-вот разрешится. Все утрясется наилучшим способом, и «белый царь» возьмет эту мистическую страну под свою могучую длань. Но Николай II неожиданно проявил недальновидность и нерешительность.
   А тут как раз и разразилась русско-японская война…
//-- Глава 12 --//
   В Пекине друзья долго не задержались. Переночевав в отеле при аэропорту, они рано утром сели в «Боинг». Вскоре самолет приземлился в легендарной Лхасе.
   В тот же день, они побывали на экскурсии в дворце Потала. Друзья побродили с группой русских туристов, по многочисленным залам грандиозного храмового комплекса. Как ни был, скептически настроен Дмитрий ко всем этим «ахам», но и его захватило очарование этого великолепного музея. К тому же он почувствовал в нем нечто знакомое. Да! Он бывал уже когда-то здесь!.. Котова Потала интересовала чисто с познавательной стороны. Он с удивлением посматривал на своего старшего товарища. Быстров даже менялся в лице при переходе из одного зала в другой!
   – Что с тобой, Дима? – не выдержав, спросил Виктор.
   – Кое-что вспоминаю…
   – Это, как понять? Насколько я знаю, ты еще ни разу не был в Лхасе.
   – Был, Витя! В прошлом своем земном воплощении.
   Котов поинтересовался:
   – Ты расскажешь мне, что-нибудь, об этом?
   – Куда от тебя деться? – засмеялся Быстров.
   Уже в отеле, Дмитрий рассказал о необычных свойствах своего амулета, о мысленном разговоре с высокопоставленным тибетским монахом.
   – А та, прежняя инкарнация? – нетерпеливо спросил Витя. – Ты ее помнишь?
   – Пока нет. Но… мой Учитель, надеюсь, поможет мне восстановить утраченную память.
   – Она не утрачена. Она у всех нас, еще не достигших должного уровня, блокируется. Я читал об этом в книгах по эзотерике.
   – Какой ты, Витек, умный у нас… – насмешливо протянул Быстров и скомандовал: – Все! Разговор окончен, приступаем к делу.
   Друзья начали готовиться к выполнению задания.
   Оно не было сложным. Это обычный контроль над мини-группой американских антагонистов: Арчибальдом Готлибом и Бетси Гордон.
   Дмитрий и Виктор около получаса занимались дыхательными упражнениями. Когда уровень энергетики в теле существенно повысился, Дмитрий вышел из физического тела. Он «пронзил» потолок гостиничного номера.
   Затем Быстров вылетел в темное, звенящее свой первозданностью небо. Он медленно продефилировал по Лхасе.
   Примерно в пяти километрах от города, сияет огнями древний монастырь Сера, что в переводе означает «Дикая роза». Ночь тиха относительно. С улиц Лхасы доносятся шумы автомобильных двигателей, музыка и голосов крикливых, китайских туристов, которые все никак не могут угомониться.
   Но сейчас Быстрова интересуют другие туристы – американские.
   Мысль-намерение притянула астрального Дмитрия к отелю «Шамбала».
   Точно! Здесь обитают искомые ребятки. Вот они!..
   Немного побарражировав над отелем, «летающий разведчик» проник в номер, где проживали американцы.
   Он сел в кресло и начал внимательно разглядывать разыгрываемое перед ним действо.
   Мисс Гордон нервно ходила по номеру и с визгливыми нотами в голосе упрекала Готлиба… в холодности. Пару раз она сделала предположение, что Арчибальд, наверное, и не мужчина.
   Арчи хранил напряженное молчание. «Держит оборону от не в меру сексуально озабоченной дамочки…» – подумал Быстров.
   Он осторожно проник в ауры Готлиба и Гордон, просканировав мысли «супружеской пары из Вашингтона», как официально представлялись «миру и городу» туристы-штатники.
   Из двух «мозаик» ауры Дмитрий сложил занимательную картину.
   Арчибальд и Бетси, свое движение в Тибет начали с посещения Индии.
   Арчи и Бетси приехали в штат Восточная Бенгалия, в захолустную деревушку Манпура. Здесь, по отзывам американцев-тантристов, практиковалось «настоящее» поклонение Шакти [1 - Космическая энергия, богиня, заключенная в каждой женщине.].
   Заплатив приличные деньги, Готлиб и Гордон были допущены к ритуалу. Поклонение Шакти и Шиве было красочным и волнующим. Но когда дело дошло до его финала – к майтхуне [2 - Майтхуна – ритуальное совокупление мужчины и женщины.], в последнюю минуту доблестный майор спасовал. Не то, чтобы мисс Бетси была неаппетитной, напротив, сержант Гордон имела довольно пышные формы. Но, хотя формально Готлиб и девушка считались супругами, близость с ней пугала сэра Арчибальда.
   Арчи боялся непредсказуемости мисс Бетси.
   Она обязательно начнет преследовать его и дома, в Америке. Разразится скандал, и вся карьера майора может пойти, что называется, под откос. Вместо уютного кабинета в Форт-Майере он мог заиметь, для прохождения дальнейшей службы, душную, жаркую комнатенку где-нибудь в пригороде Гонолулу. Или, что еще хуже, майор мог иметь холодный кабинет – на Алеутских островах.
   Самое удивительное, что заморские маги совсем не замечали постороннего астрального лица.

Сергей Слободчиков

   Родился в селе Богородское, Ульчского р-на на Дальнем Востоке 1980 г.
   Пишу книги, музыку, делаю компьютерные игры, рисую, делаю выставки. Живу. Сейчас еще учусь. Иногда бываю на ТВ и радио (если это поможет делу). Книги в основном о жизни бродяг, бомжей, проституток, алкашей и т. п.
   От автора.
   Произведение издается в авторской редакции.

Крыса

   Мать принесла домой две пачки черного листового чая, одну банку сгущенки и булку хлеба. Все это она аккуратно достала из пакета и убрала в кухонный шкаф. Тяжело вздохнула и сказала:
   – Это вместо зарплаты.
   Булка хлеба, чай, тем более целая банка сгущенки – это почти праздник.
   На самом деле зарплату никто и не ждал. Примерно раз в неделю мать говорила, что вот-вот будут деньги. Первые три месяца мы с сестрами верили ей, потом эта фраза перестала вызывать у них радостное возбуждение.
   Мать работала прачкой, отец – в милиции. И каждый раз, приходя с работы, он спрашивал у нее:
   – Ну что у тебя?
   – Ничего, – отвечала она.
   – И у меня ничего.
   Они даже не ругались. У них, наверное, не было сил на взаимные упреки. Оба испытывали одинаковое глухое раздражение от собственной слабости.
   В тихой грусти они ложились спать и, едва закрыв глаза, засыпали от усталости с единственной мыслью – может быть, завтра повезет, денег не дадут, так подвернется какой кусок. Может, дадут зарплату продуктами, как бывало уже не раз.
   Они засыпали, накрывшись пледом, слушая детские разговоры. Мы сидели у телевизора и щебетали как птахи совсем не о детских делах. Сквозь сон родители узнавали о том, что сегодня ограбили еще две квартиры в их доме. И о том, что грабители наверняка попадутся, они же просто малолетки, которые не сдали часть награбленного на общак. Не только воры, но и милиция такого не прощали.
   Дверь открыли отверткой, так как грабили стариков, у которых еще с советских времен стояли замки-«копейки». «Копейкой» называли железный круг на двери, за которым прятался замочный механизм. Такие замки вскрывали только малолетки, взрослые не полезут в такую квартиру, там нечего брать. Каждый, кому исполнялось лет по четырнадцать, знал об этом.
   Еще родители узнавали о том, что завтра будут показывать мультфильмы, и смотреть их лучше у соседей – там есть цветной телевизор.
   Отец не раздражался на мать, но часто срывал зло на нас, как будто подсознательно ругая за бессмысленное существование. Мы – упрек в его слабости, напоминание о том, что нас так тяжело прокормить. Отец ставил нас по углам, и тогда его глухая злость утихала, мы переставали щебетать, становилось тихо и спокойно. Как только он засыпал, мы украдкой подходили к нему, всматриваясь в спящее лицо, от которого исходила немая угроза. Но чаще мы сбегали на улицу и играли, купаясь в осенней листве.
   Утром мать аккуратно вскрыла пачку чая, заварила его в фарфоровом чайнике. Потом сняла с батареи мешок с сухарями, положила их на сковородку, залила водой и поджарила. Булку свежего хлеба хотелось оставить на ужин, как и банку сгущенки. Этот небольшой запас согревал ей сердце: сегодня все будет в порядке.
   Отец уходил на работу раньше всех. Он не спеша успевал позавтракать, пока жена гладила ему брюки. Телевизор будил меня и сестер, которых ждала школа. Мать собрала нас в школу, накормив размоченными в воде сухарями, и уже обувалась, когда вдруг вспомнила, как неделю назад, стирая чужие наволочки и простыни, прямо в белье нашла десять рублей. Вот бы и сегодня найти что-нибудь!
   Только прачкам известно, сколько всего ценного люди порой забывают в своих простынях и наволочках – от вставных зубов и носовых платков до денег и дорогих украшений. Как-то одна из прачек нашла золотые серьги из турецкого золота. Сама не поняв, чего испугалась, она отдала их начальству и потом целый день ревела у стиральной машины, закрыв руками глаза. А бригадир, проходя мимо, злобно прошипела: «Дура!»
   Мать часто говорила – у других детей отниму, своих накормлю. Если бы ей достались эти серьги, уж она-то не отнесла бы их начальству!
   Целый день на работе она стирала чужое белье. Порошок разъедал ей руки. Огромные стиральные машины громко шумели в цеху. Когда проходил цикл стирки, белье автоматически отжималось центрифугой и отправлялось в гладильный цех. При таком шуме особенно и не поговоришь. Люди, которые изо дня в день работают на такой работе, привыкают к молчанию, лица их становятся угрюмы. Лишь на обеде в раздевалке они перекидывались редкими, часто ничего не значащими фразами, делились едой. Чаще же просто курили вместо обеда, развалившись на деревянных стульях. Те, кто не ел, говорили, что они на диете. Врали, что не голодны или приболели и кусок в горло не лезет.
   Женщины, что работали здесь, были в чем-то похожи друг на друга. У всех широкие лица и плотные тела. Почти все имели проблемы с кожей, возможно даже не подозревая, что виной тому стиральный порошок и прочие химикаты. Редко встретишь миниатюрную, стройную рабочую женщину.
   Только уборщица, беззубая мерзкая старуха, походила на высохший скелет. Она сверлила злобным взглядом каждого проходящего мимо человека, за которым ей приходилось мыть пол. Еще она ненавидела курильщиков, которые имели привычку разбрасывать бычки. От этой старухи всегда дурно пахло. В отличие от прачек, она собирала бутылки и сдавала их и потому находилась в более выгодном финансовом положении, чем они. На вырученные деньги она покупала гидролизный спирт. Еда ее совсем не интересовала.
   Многие тоже пили и не стеснялись этого. Они позволяли себе выпивку после работы прямо в раздевалке. Но мать не пила. Возможно, трое детей удерживали ее от этого. Она знала – чем тяжелее работа, тем быстрее спиваешься. Она не раз видела, как это происходит с людьми.
   Вон у Екатерины муж пил, как все мужики. Накопив жалкие гроши, семья сдала его в больницу на лечение, но оттуда его вернули обратно с диагнозом – энцефалопатия мозга. Мозг настолько деградировал, что человек уже даже в трезвом состоянии вел себя как пьяный. Мозга-то и нет уже совсем, а желание выпить еще есть…
   Белье подвозили большими телегами прямо с железнодорожного склада. Тощий как прут разнорабочий с лысой головой оставлял все это у свободной стиральной машины и исчезал в чреве цеха. Мать своими крепкими руками закидывала в голодную пасть машины килограммы старых наволочек и простыней и выставляла таймер. Пока стиралась одна партия, она успевала отвезти другую, уже постиранную, в гладильный цех. Иногда, урвав свободную минутку, она успевала прочесть несколько страниц какой-нибудь книги. Эти книги были старыми и засаленными, так как ходили из рук в руки по всему цеху, прежде чем отправиться в туалет.
   Если привыкнуть, работа не казалась такой уж сложной. Раздражало только то, что время от времени обжигаешься горячей водой или паром.
   Иногда в цех забегал тощий местный кобель с облезлой шерстью и изгрызенными боками. Своим костлявым видом, своим от природы жалобным взглядом и скулежом он молил женщин об объедках. Его отпихивали ногами в сторону, и он терпел это. Но на улице у самого цеха он сам кидался на проходящих людей, норовя цапнуть их за ногу.
   В этот день в обед бригадир сообщила, что грядет сокращение. Всем рабочим нужно подойти в бухгалтерию. Слово «бухгалтерия» вселяло надежду. А вдруг зарплата или хотя бы ее часть?!
   Мать недолго блуждала по серым бетонным лабиринтам завода, прежде чем нашла заветную дверь. Окно для выдачи денег было закрыто. Она постучалась в дверь, и та свободно распахнулась. Нестерпимый свет ударил в глаза. Невольно она поднесла руку к лицу.
   Бухгалтер – женщина с сухим лицом, похожим на старую сливу, и мрачным, вечно недовольным выражением выдала какие-то бумаги и попросила их подписать.
   – Там все написано, читайте, – едва слышно произнесла она, увидев измученное вопросительное выражение лица матери.
   В бумаге говорилось, что деньги теперь будут выплачивать через суд, так как предприятие объявило себя банкротом. Рабочие ставят свои подписи, потом еще месяц надо ждать решение суда.
   Тот, кто был одинок, был свободен и мог бросить все ради нового начала. Но только не она. Ей придется работать дальше, даже если за кровно заработанные деньги придется драться в суде. Ради детей – придется. Ничего, ведь дома есть немного еды. Хлеб, сгущенка – значит, будет еще день завтра.
   Вечером она вместе с остальными женщинами возвращалась домой. И тогда она узнала, что муж ее коллеги собирается ехать на незаконную рыбалку. Он знает отличное место. Конечно, мать сразу решила предложить своего мужа ему в компаньоны. В хорошие годы, бывало, за один улов они набирали по несколько пакетов верхоглядов, речных касаток и маленьких сомов. Эту рыбу можно было менять у соседей на крупу, соль, сахар или жарить самим. Надо было только уговорить мужа сразу после работы не заваливаться спать, а поехать на ночную рыбалку. А утром, оставив дома улов, снова отправляться на дежурство.
   Осчастливленная этой мыслью, она вернулась домой. Переоделась, умылась – она знала, что у нее есть еще полчаса до возвращения мужа. За это время можно было заварить чай, нарезать хлеб и открыть банку со сгущенкой. Будут сыты и дети, и их отец.
   Женщина зашла на кухню, привычным жестом зажгла газ. Потом, нагнувшись, полезла в кухонный шкафчик в поисках продуктов. В полутемном чреве шкафа в свете электрической лампы поблескивали пустые стеклянные банки, но сгущенки и хлеба не было. Немного растерявшись, она полезла в соседний шкаф, но и там ничего не оказалось. Мать обшарила все шкафы и ящики, не нашла припасов и позвала нас.
   – Куда вы дели продукты? – грозно посмотрела она нам в глаза.
   Мы с недоумением поглядели на свою мать, которая уже начинала сердиться. Потом стали отнекиваться, что не видели в глаза никаких продуктов. Все знали, что в шкафу есть заначка, но никто не знал, что она пропала и тем более куда. Сначала женщина подумала, что кто-то из нас не выдержал и все съел в одиночестве, ни с кем не поделившись. Но потом пришло недоумение: если дети съели всю сгущенку, это еще понять можно, но куда они дели чай? Не съели же они целую пачку!
   Хорошенько покричав на нас, она увидела, что угрозы ее канули в пустоту. Никто не мог объяснить таинственного исчезновения продуктов. С какой-то смутной и немного глупой надеждой женщина заглянула в мусорное ведро, как заправский детектив. Она мечтала увидеть там пустую банку из-под сгущенки, это многое бы объяснило. Но помойное ведро было пусто. Тогда она открыла стол и достала все ножи, которыми мы могли бы открыть банку. Все они были чистыми, никаких следов.
   – Пошли вон отсюда! – крикнула она в отчаянии на нас, и мы испуганно разбежались.
   Придет злой и голодный отец, и будем мы сурово наказаны. На этот раз за дело. Мать не станет нас защищать. Она села у окна, закрыла как раненая птица голову руками и тихо заплакала, чтобы никто этого не видел и не слышал. На собственный голод ей было плевать. Потом, собравшись с силами, она встала со своего места и с красными, невысохшими глазами принялась размачивать сухари в воде. Что бы ни произошло с продуктами, а мужа надо накормить.
   Чуть позже пришел отец, он разулся, снял милицейскую фуражку. На нем осталась форма: пиджак и брюки, опоясанные армейской кожаной портупеей с железной пряжкой, которая внушала нам ужас. В ожидании наказания мы совсем притихли, пытаясь сделаться невидимыми. Так замирает природа в ожидании бури, так затихают животные в ожидании грозы.
   По его взгляду мать поняла, что на работе ничего не выгорело. Все обстоит так же, как вчера, и лучше его не спрашивать, как дела. Умывшись и вытерев лицо полотенцем, он уселся за стол. Мать поставила перед ним сухари и вчерашний, вторично заваренный чай. Отец недоуменно посмотрел на нее. Как будто прочитав все в ее взгляде, он побагровел и резко поднялся со своего места.
   Каждый раз, когда мы должны были быть справедливо наказаны, мать думала, что достанется нам за дело, но каждый раз, как дело доходило до рукоприкладства, сердце ее не выдерживало, и она кидалась прикрывать своих детей. Вот и на этот раз она остановила мужа и с мольбой во взгляде воскликнула:
   – Это я съела, я все съела! Они тут ни при чем. Я была так голодна!
   Отцу не нужно было ничего объяснять, он грубо оттолкнул мать в сторону и ушел в комнату. Он закрыл ее на кухне, чтобы не мешала. Скрип снимаемой портупеи уже стал символом ужаса для нас, вот оно – грозное оружие, способное умертвить душу ребенка. Тело заживет, но душа – нет.
   Позже, в школе на собрании, учитель даст совет матери, как надо воспитывать детей:
   – Пусть отец иногда даст им ремня!
   – Я боюсь, – отвечала она. – Вдруг убьет.
   – Своих-то не убьет, – со знанием дела утешал учитель женщину.
   Но даже портупея не возымела должного эффекта: мы не признались, кто и куда дел продукты. Они исчезли бесследно. От такой досады отец не стал есть сухари, только выпил стакан чая и сразу же уснул, едва сняв с себя форму. Одно было хорошо – он согласился сразу после работы завтра поехать на рыбалку. Значит, будет рыба и будет еда.
   До поры историю с пропажей забыли. Все шло своим чередом. Отец действительно привез целый мешок рыбы, он еще долго хвастался перед матушкой, как их остановила милиция и хотела сдать рыбнадзору и какое магическое действие произвела его ксива. Этот документ обладал той же славой и таким же романтическим ореолом, что и медный щит или меч великого мастера, сделанный специально для какого-нибудь крестоносца. А милицейская «девятка» была сродни черному коню в попоне.
   Часть рыбы они поменяли у соседей на мешок груш, которые те украли в колхозном саду. Более половины груш просто сложили в китайскую пластмассовую бочку. В крышке прожгли дырку, чтобы выходили газы, образующиеся при брожении, залили фрукты водой, кинули дрожжи и спрятали бочку на балконе. Через семь дней получилась отличная грушовка.
   Во дворе жило еще двое детей, про которых мать, вздыхая, говорила: «Нищие!» От этих слов ей самой становилось легче. Это они нищие – а мы нормальные. Однажды тайком от всех мать отсыпала пакет гречневой крупы и принесла его им. Этой жертвой она нарушала принцип, в котором постоянно себя убеждала, – «у других отниму, своих детей накормлю». Она часто так делала – но никто не мог ее поймать за этим занятием. Этих чужих детей было двое, они целыми днями играли на улице. Мальчик и девочка, оба загорелые и оба тощие, как скелеты, их мамаша меняла мужей и постоянно напивалась. Однако ради детей продолжала работать дворником.
   Этих детей понемногу подкармливал весь двор, в то же время брезгливо пряча от них своих детей – вдруг подцепят блох или еще какую заразу? Их мать частенько ходила по соседям, выпрашивая для них еды. Она отлично знала, к кому можно обратиться, а кого лучше обойти стороной. Иногда, подметая дворы, она находила брошенные игрушки и много других интересных вещей, которые дарила своим детям. Так у самых бедных и самых жалких детей во дворе появилась самая роскошная кукла Барби, такой больше ни у кого не было.
   Как-то с работы отец принес домой целую кучу ментовских шерстяных носков. Они были совсем новенькими, только что с завода. Их спрятали в шифоньер до лучших времен. Эти носки то ли он украл на складе, то ли их украл сам кладовщик и поделился с сотрудниками, замаливая свой грех. Тем не менее отец рассчитывал их удачно продать.
   И надо было такому случиться в первый же выходной, как только отец нашел покупателя и уже решил с ним встретиться, что носки пропали! Обыскали все шкафы и ничего не нашли. Тогда стало ясно, что в доме завелась «крыса». И снова мать умоляюще посмотрела в глаза отцу. Но он был тверд, как гранитная скала.
   Он взял портупею, собрал нас в одной комнате, потом взял младшую сестру и увел ее за собой в соседнюю комнату. На этот раз ему надо было во что бы то ни стало заставить нас сознаться в содеянном. Отец всегда говорил так: украл у своих один раз – будешь красть и дальше. Это нужно было предотвратить.
   При первых криках из соседней комнаты мы сжались в комок, как птицы на осенней стуже. После двух ударов сестренка созналась, что видела, как я лазал в шкафу вчера вечером, прежде чем пошел куда-то на улицу. Этого было достаточно, чтобы отец прекратил свою воспитательную экзекуцию. Заплаканную сестру он выкинул из комнаты вон и затащил туда виновного.
   Я во всем сознался. Сказал, что это я украл носки, чтобы продать их каким-то знакомым, а деньги потратил в городе с друзьями.
   – А чай и сгущенка? Это тоже твоих рук дело? – спросил меня строго отец.
   Я кивнул головой.
   Вот и нашлась крыса. Вот кто все это время воровал последнее в доме!
   – Значит, ты захотел жрать, – со злой досадой произнес сквозь зубы отец. – И решил, что можешь отнять все у своих близких? Ты голодный, а мы все, значит, нет? – Он был возмущен таким эгоизмом. – То-то я смотрю, рожа у тебя сытая и довольная! Куда хоть деньги истратил?
   – На жвачку.
   Отец схватил портупею и принялся за дело. В этот момент он был почти воином света, который изгоняет беса из мальчика. Не словом, а делом он наставлял меня на путь истинный. В какой-то момент я вырвался и спрятался под кровать, но и оттуда отец меня достал и на этот раз уже бил ногами, так как пришел в неимоверную ярость от того, что его сын бежит от справедливого наказания.
   В тот день крыса была повержена.
   После снова настали будние дни. Мы ходили в школу, мать и отец – на работу. Стояла поздняя осень. Деревья облетели, было холодно. В этот год в школе для многодетных семей была введена специальная программа. Если в семье три и более ребенка, то этим детям полагалось бесплатно обедать в школе. Эти обеды стали лучиком света в душе многих родителей. Учителя были полны оптимизма, который, однако, через несколько дней куда-то исчез. Повара говорили, что дети не едят в столовой. Должно быть, все и так сыты. А продукты просто пропадают в никуда. Программу немного сократили, и теперь еду просто так не ставили на столы, а ждали прихода детей. Учителей заставляли контролировать этот процесс. Они должны были чуть ли не силой тащить в столовую учеников из многодетных семей. Но удивительное дело – те отказывались от еды под любым предлогом. Устав от своих бессмысленных действий, школьное руководство про эту гуманитарную помощь забыло.
   На деле же происходило следующее: многие дети завидовали своим сверстникам, которые бесплатно обедали в школе, их ловили и били на улице. И стало проще отказаться от дармовой еды, чем терпеть унижения и побои. Но взрослые про это, разумеется, ничего не знали.

   Через неделю матери дали зарплату за апрель. Прошло почти полгода, как суд постановил выплатить деньги за один месяц. Разумеется, на заводе этот день был объявлен большим праздником. Еще с утра кто-то пустил слух, что будут деньги. И вся атмосфера рабочего дня была схожа с новогодней, когда ждешь какого-то чуда. Начальство получило деньги сразу после обеда и, разумеется, тут же покинуло работу. Можно было выключать все машины, заканчивать смену и дальше делать, чего душа пожелает. Женщины первым делом побежали за водкой. А мужчины почти все уже были пьяны, когда стояли в очереди у кассы, еще не получив денег.
   Праздничный день закончился страшным беспорядком в бытовках и тяжелым утром для уборщицы, которой предстояло отмывать заблеванные унитазы.
   Мать с работы пришла рано, так как сама не решилась разделить со всеми великое веселье, когда дома ее ждали голодные дети. В тот день наша семья еще успела съездить на дешевый китайский рынок, чтобы основательно затариться необходимым.
   Было закуплено: пара новых курток, штаны, шарфы на зиму, около десяти килограмм соевого мяса, мешок рожек и всякой разной крупы, несколько банок тушенки, полмешка муки и сахару. В этот день дома все были сыты и довольны. Мать рассчитывала деньги таким образом, чтобы хватило еще раздать долги и оставалось немного на хлеб и на проезд в транспорте.
   Отец и мать взяли также сладкую настойку на спирту и в тот же день ее выпили за общим столом. Нам, конечно, не дали попробовать, только старшей сестре налили настойки в чай.
   Ночь прошла мирно и тихо. А утром, когда надо было идти на работу, родители обнаружили, что кто-то вытащил из кошелька пару червонцев.
   – Опять завелась крыса! – взревел отец.
   Он уже знал, кого наказывать. Но я убежал раньше всех в школу. Такой наглости отец не ожидал. Ведь не просто так он меня хлестал, да еще с такой силой, что кожа от ударов портупеей трещала. И это наказание не принесло толку. Тогда, пиная меня, отец даже на миг испугался, а не убьет ли.
   – Надо было все-таки убить, – в сердцах вымолвил он.
   Часы напомнили ему, что следует бежать на работу. Но он будет упорно ждать вечера, чтобы на этот раз устроить что-то ужасное, что раз и навсегда отучит меня от воровства. Со злостью хлопнул он дверью. Мать схватилась за сердце.
   Дежуря в каталажке, отец весь день грубо затаскивал пьяных на шконки. С этой публикой он не церемонился. Едва он вспоминал утренний случай, как сердце его начинало бешено колотиться. Он ждал окончания работы как манны небесной, чтобы скорее вернуться домой. Но сын-воришка, который всегда очень рано возвращался из школы, домой не пришел. «Ничего, – скрежетал он зубами. – Жрать захочет – вернется!»
   На улице стемнело, но я домой не возвращался. Тогда отец решил меня поискать. Он облазил все дворы, долго расспрашивал шпану. Но никто ничего не видел и не слышал. В школе сказали, что я даже не появлялся. В эту ночь я домой не вернулся. В сильной тревоге отец сумел уснуть лишь под утро, но просыпался от каждого скрипа, ему даже приснился сон про то, как он вершит свой грозный суд.
   И я действительно прогулял в этот день школу. Впрочем, в школе это никого не удивило – бывали и такие, которые умудрились прогулять сразу два года, восьмой и девятый класс. Их отсутствия просто не замечали, им даже ставили оценки в четверти без их участия. Делали это учителя для того, чтобы поскорее избавиться от таких детей – не оставлять же на второй год.

   То памятное утро крысы началось с того, что вместо школы я пошел к смотрящему за районом. Я отдал ему деньги и только после этого со спокойной душой отправился гулять. Всем мальчикам, кому исполнялось хотя бы лет тринадцать-четырнадцать, нужно было вступать в «общак». Сводилось это к тому, что нужно было ходить на «стрелки» с взрослой шпаной, участвовать в чужих непонятных разборках. Или пить с общаковцами пиво и щелкать семечки. Иногда я вместе со своими приятелем ходил на рынок и заставлял людей, торгующих картошкой, платить «дань». Если те отказывались, то через какое-то время проходящий мимо тринадцатилетний пацан как бы нечаянно переворачивал прилавок из ящиков – и товар рассыпался по земле. Малолеткам серьезных дел пока не предлагали, но зато их непременной обязанностью было скидываться на общак.
   Сначала надо было таскать чай, носки, сгущенку, тушенку и спички. Взрослая шпана говорила, что все это идет на зону в помощь. После этого становилось мало, и на общак надо было уже таскать деньги. Просили немного, но деньги, тем не менее, нужно было регулярно доставать. За это общак сулил защиту от чужой шпаны. Кроме того, любой подросток знал, что, если ты не состоишь в общаке, ты сильно рискуешь не только своей репутацией, но и здоровьем.
   В общаке было три районных школы. Тех, кто не состоял в этом, как они говорили, дурдоме, можно было легко узнать по унылому, добродушному лицу с вечно затравленным взглядом дикой лани. Их не били, над ними скорее издевались. Они обходили стороной стрелки, которые проходили по вечерам на территориях школ и детских садиков. Они часто прогуливали школу, имея при этом огромную жажду к учебе. Они с содроганием проходили мимо сидящей на корточках школьной шпаны.
   Состоять в общаке было солидно. Если тебя останавливали на улице незнакомые подростки, то разговор почти всегда был примерно такой:
   – Ты общаешься?
   – Общаюсь.
   – Кто у вас смотрящий?
   – Серега Черный.
   – Понятно. Кто ты по жизни?
   – «Не гадство, не б. дство».
   И тогда подростки уважительно кивали друг другу. Чем больше зоновских слов ты знаешь, тем больше у тебя авторитета.
   И нескончаемым потоком на общак лился чай, носки, конфеты, сгущенка, деньги.
   Портупея отца не вызывала столько ужаса, сколько вызывали его те подростки, которых все презрительно называли «черти». Уж лучше быть поближе к общаку.
   Пиная ногами собачьи головы и отрубленные лапы, я быстро шел к мосту. Эти останки – все, что оставалось от собак после того, как их вылавливали, убивали и разделывали на мясо бомжи, – не вызывали у меня никаких чувств, они были частью серой обыденности. Лишь однажды что-то кольнуло меня в сердце, когда я увидел голову собаки, которую весь двор звал Белкой. Она жила у тех самых нищих детей, которым моя мать иногда давала гречневую крупу. Возможно, они сами ее и съели. Отец часто говорил, что собаку без поводка отпускать на улицу одну нельзя, поводок – признак принадлежности кому-то, защищает собаку от верной гибели.
   Под мостом я решил тогда заночевать, чтобы, выждав, когда у отца уляжется злоба, снова вернуться домой.
   В который раз я зарекался не красть дома продукты и деньги, но красть у чужих мне не хватало совести.

Ольга Черниенко

   «По образованию музыковед. Долгие годы проработала старшим научным сотрудником ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Руководила творческим объединением «Диалог». Автор книг о современной музыке.
   Прозу – рассказы о животных пишу с 2012 года. Все они основаны на реальных событиях. В человеческом обществе животные не имеют прав, не могут рассказать о себе. Я пытаюсь сделать это за них.
   Член Российского союза писателей. Кандидат в члены Интернационального Союза писателей.
   Лауреат национальной литературной премии «Наследие-2016».
   Лауреат премии имени святых Бориса и Глеба (2018 г.).
   Лауреат премии имени Сент-Экзюпери (2018 г.)
   Лауреат премии имени Владимира Набокова (2018 г.).
   Номинант на национальные литературные премии «Писатель года – 2015» «Писатель года – 2016», «Писатель года – 2017», Наследие-2017» «Русь моя – 2017».
   Дипломант международных литературных конкурсов «Новые имена», «Вся королевская рать», «Просто о жизни».
   Номинант Литературного конкурса на премию МСП «Новый Современник» «Чаша таланта – 2017».
   Официальный участник Парижского книжного салона – 2017.
   Номинант на Международную лондонскую премию – 2019.
   Библиография:
   Книги:
   «По следам знаменитой ищейки и другие рассказы о животных». Изд. Российского союза писателей. 2017 г.
   «С любовью ко всему живому». Изд. Интернационального Союза писателей. 2017 г.»
   От автора.

Пес, который любил смотреть в окно

   Его приход в этот мир ознаменовался слабым щенячьим писком. Шершавый язычок мамы нежно облизал глазки, ушки, мордочку, и он впервые почувствовал вкус теплого грудного молочка. Мама для щенка, как и для всех живых существ на Земле, – тепло, нежность, уют и безопасность.
   А еще возможность после сытного обеда беззаботно спать, уткнувшись носиком в ее шерстяной бок, ощущая рядом сопение, причмокивание родных братишек-сестренок.
   И не страшен пронизывающий ветер, проливной дождь, крепкий мороз…

   Лохматая, теплая мама не появлялась уже несколько дней. Мучительный голод заставил щенка покинуть теплое убежище под продуктовым киоском.
   – Замерз, малыш? Иди сюда, согрею. – Руки незнакомца осторожно подхватили плачущего собачьего карапуза, сунули за ворот пальто, и щенок почувствовал удары человеческого сердца.
   – Откуда ты, прекрасное дитя?
   От человека пахло табаком и еще чем-то вкусным – белым хлебом, как узнал позже. Такие крошки малыш находил рядом со скамейкой, в мусоре.
   – Где твоя мамка? Бросила? Вряд ли… собаки не бросают свое потомство… наверное, погибла… И теперь тебе – маленькому, беспомощному, одинокому, очень страшно!
   – Знаешь, я тоже одинок – мне тоже страшно. – И, прижав щенка к шершавой щеке, предложил:
   – Давай вместе бояться!
   Каждое утро они гуляли возле дома. Хозяин садился на лавочку, а щенок с веселым тявканьем носился за яркими желто-красными листьями, взлетающими в воздух под напором осеннего ветра. Человек счастливо улыбался – есть с кем перемолвиться словом, разделить ужин, скоротать вечерок у телевизора, уютно устроившись в обнимку на диване, – малыш стал отрадой для исстрадавшейся за долгую жизнь одинокой души.
   Щенок же больше не мучился от голода, не мерз, перестал бояться всего на свете, узнал настоящую любовь.
   Но в момент наивысшего веселья песик вдруг резко останавливал игру, бросался к хозяину, подпрыгивал, ставил лапы на грудь, неистово лизал любимые лицо и руки, заглядывал в глаза. Как будто чувствовал – счастье будет недолгим.
   Иногда хозяин засиживался на лавочке допоздна. Утомленный малыш засыпал у него на руках и сквозь усталую дрему слышал печальный голос:
   – Ну вот, опять сын не пришел, хоть и обещал…
   В холодные дни гуляли мало: хозяин сажал щенка на подоконник, и они все время проводили у окна. Песик с любопытством разглядывал суетящиеся фигурки людей, потоки машин, настораживал ушки при виде собак, кошек, тявкал на ворон, ловил полусонных мух.
   Он смутно ощущал тоскливую тревогу, снедающую любимого человека.
   Стараясь успокоить, щенок жался к груди, искал носом руку, пытался лизнуть в лицо. Ради своего хозяина, за их общее счастье малыш готов был сразиться с самой страшной и зубастой на свете собакой! Порвал бы на кусочки любого…

   В конце октября хозяина увезла машина скорой помощи, и вскоре в квартире появился долгожданный сын. Снял ошейник с пса, вытолкал из дома. И вот щенок на улице, бездомный и очень одинокий, посреди огромного, страшного города, где его преследуют с рычанием и визгом ужасные железные коробки на колесах и ноги в туфлях, сапогах, кроссовках спотыкаются, пинают…
   От удара ботинка с железной подковой песик долго не мог вздохнуть и, перевернувшись на спину, бессильно болтал лапками в воздухе.
   Сколько может прожить голодный щенок на морозе? Шесть, восемь, десять часов? Испуганный малыш жался к стене рядом с подъездом многоэтажного дома. Песику удалось провести прошлую ночь в тепле, под дверью квартиры, несмотря на то, что где-то там, в глубине, угрожающе порыкивала незнакомая собака. Утром проходящий мимо мужчина вытолкал несчастного на мороз.
   Леденящий ветер давно уже пробил насквозь щенячью шкурку – казалось, все косточки собачьего скелета стонут под его напором.
   Закоченели лапки, нос, а кончик хвостика, спрятанный под впалым животом, уже потерял чувствительность.
   Когда совсем стемнело и несчастный стал превращаться в ледяную сосульку, когда смертельная дрема уже овладевала всеми его членами, мягкая варежка коснулась носа:
   – Бедный малыш! Проснись, милый! Пойдем со мной! – Кто-то нежно гладил его по спине.
   Пес приоткрыл глаза, ожидая увидеть хозяина, но неожиданно очутился в объятиях теплого доброго существа – ангела, посланного Богом во спасение.
   Вихрем налетела мохнатая упитанная собака. Тщательно обнюхала, фыркнула:
   – Фи, плохо пахнет… бродяга!
   – А мы его постираем, накормим – будет как новенький! Посмотри, Маня, малыш похож на медвежонка. Назовем его Орик!
   Девушка, которую щенок принял сначала за ангела, оказалась такой же уютной, как и первый хозяин, правда, пахло от нее вкуснее – чем-то сладким и ароматным.
   – Какой же ты красивый, душистый мальчик! – приговаривала спасительница, насухо вытирая его полотенцем после купания. И даже брезгливая Маня лизнула малыша в нос – признала!

   Так щенок поселился в маленькой, уютной, но бедной квартирке, где было много доброты и очень много любви.
   Утром девушка уходила на работу, а собаки ждали ее весь день у окна.
   Под подоконником стоял диван, и, если на него забраться, можно весело провести время, наблюдая за людьми, машинами, животными. Окно для собак было чем-то вроде телевизора для людей. Ближе к вечеру, знакомая фигурка девушки выпрыгивала из маршрутного такси. Раздавался топот каблучков в подъезде, и собаки с нетерпением скулили, толкались у входной двери. Наконец поворот ключа в замочной скважине, и любимый человек на пороге! Радостная возня, игры, прогулки…
   Иногда, посреди веселья, Орик чувствовал на себе тревожный взгляд девушки, пытался понять ее слова:
   – Надо искать Орику хорошие ручки… Мы не можем его здесь оставить – двух собак на съемной квартире держать не разрешат.
   И однажды за щенком пришли незнакомцы.
   – Они добрые, будут любить тебя, малыш! Я обязательно приеду навестить, прости! – обнимала его на прощание девушка.

   Как же она ошиблась! Новые хозяева оказались совсем не добрыми.
   И щенка не любили. Похоже, они вообще не знали, что такое любовь. И зачем им понадобился пес? Ради удовлетворения жажды безграничной власти над слабым и беззащитным созданием?
   Мужчина и женщина постоянно ругались, кричали друг на друга…
   От страха Орик дрожал, даже иногда писался. Его не баловали регулярными прогулками, но за подобные «преступления» немилосердно били.
   У малыша менялись молочные зубы, постоянно хотелось что-то грызть, но игрушек в доме не было, и приходилось чесать зубы о мебель, стулья, обувь…
   Жестокие наказания за попорченные вещи следовали незамедлительно: били поводком по спине, морде, лапам – иногда несчастный хромал несколько дней.
   Чувствуя свою никчемность в этой семье, малыш совсем перестал слушаться: не выполнял команды, не хотел возвращаться с прогулки.
   И мечтал вернуться домой, туда, где его любили и переживали за его судьбу. Он всегда знал об этом, даже на расстоянии.
   И однажды летом ему повезло – новые хозяева просто «забыли» песика на улице…
   Теперь он был свободен и мог пуститься на поиски своего настоящего дома.
   Жарко! Днем Орик страдал от жажды, ночью не мог уснуть от голода.
   Где найти пищу бездомному псу? По запаху пришел к магазину, откуда люди все время выносили сумки с едой.
   Если добрый человек заметит твой жалобный взгляд, обязательно бросит кусочек булочки, пирожок или даже сосиску…
   Более щедры на угощение дети – всегда дадут конфетку, пряник, кусочек колбаски. А если нечем угостить, погладят, пожалеют – ведь от малейшей ласки у любой бездомной собаки становится на душе теплее.
   Вскоре пес подружился с постоянными покупателями, знал, кого и когда ждать у входа, кого опасаться. Большая гематома на лапе еще долго напоминала ему о злобной бабке, дыхнувшей над ним как-то водочным перегаром:
   – Что разлегся, скотина?
   И сильный удар костылем.
   С тех пор пес опасался пьяных и старался держаться подальше от подобных «творений Бога».
   Место для ночлега нашел в окрестном парке, неподалеку от павильонов с шашлыками, где всегда много объедков.
   И в первый же вечер познакомился с двумя хвостатыми бедолагами.
   Большая старая овчарка когда-то служила в полиции, но с возрастом потеряла рабочие качества. Тратиться на корм и лечение ветерана начальству не хотелось, и повелели ее застрелить. Приказ выполнен не был – некто «сжалился» над хвостатым напарником и слепую, беспомощную лохматую старушку с изувеченной в боевой операции лапой выбросил на произвол судьбы у городского парка. Хромая, с прогнувшейся спиной, без зубов, собака мучилась от голода – найти пищу себе не могла.
   Большую часть времени она лежала в тени под деревом, дремала на солнце. При ней всегда находился друг – пес-инвалид: бывший хозяин в пьяном угаре отрубил ему заднюю лапу. Пес шустро бегал на трех, но уставал быстро. Кормился на помойках, рылся в урнах, просить, как Орик, не мог – испытывал дикий ужас перед людьми.
   – Нет существа страшнее человека! Найти бы место, где людей нет вообще… – мечтал инвалид.
   – Не повезло тебе! На свете много добрых и ласковых! Ты обязательно найдешь такого!
   Но инвалид не верил, люди в его представлении – это злые, пьяные рожи, мат и побои…
   Орик же, хоть не раз получал тумаки, продолжал верить в человечество.
   Друзья каждый вечер с нетерпением ждали его возвращения. Никогда не забывал Орик принести им что-нибудь съестное – кусочек булочки, косточку или даже рыбий хвост.
   – Спасибо, друг мой, – урчала довольно старушка-овчарка, – ты добрый малый…
   Промчалось жаркое лето, наступила осень. Орик не терял надежды найти девушку.
   Помнил: каждое утро она садилась в маршрутку. Пес видел это собственными глазами – из окна.
   И однажды, учуяв знакомый аромат духов, побежал по следу, покрутился на остановке, залез в маршрутку, притаился, спрятавшись за большой сумкой на задней площадке.
   А когда народу стало меньше и места освободились, прыгнул на сиденье, устремил взор в окно: а там – люди куда-то бегут, дома уплывают, машины проносятся…
   Если долго смотреть, рано или поздно девушка обязательно появится – так было всегда, когда собаки ждали ее возвращения.
   Маршрутка затормозила, и в открытую дверь вновь повеяло знакомыми духами. Пес выскочил из машины, помчался по следу. Еще немного, чуть-чуть – и он догонит, обнимет лапами, оближет родное лицо!
   Вот и худенькая фигурка в знакомом пальто. Орик бросается на грудь:
   – Здравствуй! Я вернулся!
   – Пошел отсюда! Брысь! Напугал, поганый пес! – визжит и топает ногами незнакомая женщина.
   – Обознался! – поджав хвост, пес испуганно кидается в сторону.
   Навстречу бегут ребятишки:
   – Собачка! Можно тебя погладить? Здорово ты напугал нашу училку!
   – Дети! Гладить бродячих собак нельзя! – взвизгивает возмущенный педагог. – Он больной, заразный, бешеный! Да, да, бешеный!
   – Нет, не заразный, не бешеный! Добрый! – кричат ребята. – Беги за нами, дружок!
   И пес устремляется за стайкой ребят.
   – Есть хочешь? Возьми бутерброд!
   Орик жадно хватает хлеб, сыр, колбасу и даже кусочки яблока.
   – Да ты настоящий обжора! Жорик! Обжорик!
   Пес прыгает от радости: дети знают его кличку – он же Орик!
   – Опять с собаками возишься! – раздается женский голос. – Вдруг укусит!
   – Не укусит, мама! Давай возьмем его домой, – просит девчушка, – пусть с нами живет! Жалко его!
   – Заработаешь – тогда и заводи. А мне дармоеды не нужны! Денег и на тебя-то не особо хватает! Марш домой! И руки помой! С мылом!

   Каждый день Орик ждал ребятишек у школы. Рядом с ними он вновь ощущал себя щенком – хотелось резвиться, радоваться жизни!
   А когда ребята разбегались по домам, песик понуро брел на остановку маршрутки. Вместе с другими пассажирами садился в машину, занимал заднюю скамейку и смотрел в окно.
   – Водитель! Собака зайцем едет!
   – Развели псин, даже в общественном транспорте некуда деться, гоните собаку!
   – Пса не обижать! – раздался голос водителя. – Он же хозяина разыскивает! Друг верный!
   Орик не знал, что шофер маршрутки взял над ним шефство и теперь он хотя бы на время поездки находится в полной безопасности.
   Опасаясь проехать нужную остановку, пес подходит к кабине водителя, становится на задние лапы, внимательно смотрит вперед.
   – Боишься заблудиться? Тебе вроде здесь! Выходи!
   Пес благодарно вильнул хвостом, выскочил.
   – Приходи еще – покатаю!
   С тех пор каждое утро Орик неизменно ждал маршрутку на остановке, садился в машину дяди Миши и, удивляя пассажиров, разъезжал по городу, внимательно разглядывал все происходящее за окном. Вечером с благодарностью уминал лакомый кусок, приготовленный заботливым шофером на ужин.
   – Взял бы тебя домой, – дядя Миша гладил Орика по спине, – да не могу – жена собак не любит … видать, ты верный друг. Счастлив, должно быть, человек, у которого такая собака.
   – Колбаску-то куда понес, Жорик?! – Но пес уже бежал к друзьям, на ночлег, под теплый бок овчарки.
   Зима в тот год была суровой. В убежище под павильоном прижавшиеся друг к другу хвостатые друзья согревались, спасаясь от жестоких морозов и сквозного ветра. Порой морозы бывали настолько сильными, что не хотелось вылезать на улицу. Зарывшись носом в шерстяной бок друга, пес чувствовал себя комфортно, как когда-то в далеком детстве.
   Но голод побеждал, и Орик, поджимая мерзнущие лапки, спешил на остановку. Киоски в парке закрылись – старым собакам найти еду было нелегко, и он стал единственным источником пропитания для своих друзей, ведь его подкармливали все – водитель, пассажиры, школьники…
   Овчарка за зиму совсем сдала: шерсть висела клочьями, глаза гноились. Она с нетерпением ждала прихода весны: вылезет травка – витамины и лекарство, можно будет подлечиться и прожить еще хотя бы лето.
   А когда вокруг зазеленело и запели птицы, старушка выползала на солнце прогреть старые косточки. Скоро в парке откроются киоски, и безлапый сможет находить в помойках остатки мяса.
   Вот и пережили зиму!

   Прошло девять месяцев, как Алла начала искать Орика.
   Однажды, решив навестить щенка в новой семье, она с ужасом узнала – малыш «потерян»… И хозяева даже не думают его искать.
   Плакаты с приметами собаки девушка разместила в газетах, расклеила на столбах, в зоомагазинах и даже на остановках транспорта. Но поиски результата не дали – надежда найти Орика постепенно слабела.
   Надвигались холода. Сможет ли пережить домашний когда-то пес суровую зиму?
   Уберегут ли его ее молитвы от равнодушия и человеческой жестокости?
   А когда уже казалось, что пес потерян навсегда, увидела фотографию в газете и заметку:
   «Сегодня такой пассажир катался на 123-м маршруте!
   Ехала сегодня в маршрутке с улицы Композиторов до Озерков. На улице Асафьева залезает этот пассажир. С деловым видом выбрал себе место и совершенно без зазрения совести или доли смущения доехал до Озерков и там вышел».
   На фото был Орик, никаких сомнений. Алла тут же выехала на поиски.
   Водители маршрутных такси посоветовали ей обратиться к дяде Мише, но вести его оказались неутешительными – Орик не появлялся несколько дней…
   – Не нравится мне этот пес, все время здесь вертится. Укусит кого из детей, а нам отвечать! – жаловалась директору школы учительница, так невзлюбившая Орика. – Надо бы отлов вызвать!
   Близились майские праздники, и для муниципальных властей они всегда были поводом для «зачистки» города от бродячих животных. Уже в начале апреля началась традиционная жестокая и кровавая бойня.
   В тот вечер, как всегда, с куском булки в зубах Орик возвращался в парк, к друзьям. Не доходя до убежища, почуял неладное – тишина, собак не слышно. Друзей под павильоном не оказалось, зато везде: на земле, асфальте, траве – пятна свежей крови… Ее запах привел пса к дороге – здесь тела собак погрузили в машину, далее лишь следы колес…
   Воздух пропитан страданием и болью. Надо бежать отсюда – убийцы могут вернуться!
   Несколько дней Орик прятался на территории заброшенной базы.
   И не мог свыкнуться с мыслью: никогда более не увидит он, как радуется старая овчарка теплому солнышку, никогда не убедит он калеку в том, что мир не так уж плох, а люди не все злые…
   Не довелось встретить инвалиду доброго человека. Прожил жизнь в ужасе и принял смерть мученическую.
   Нет существа страшнее человека! Найти бы место, где нет их вообще…
   А как же его первый хозяин, добрая девушка, дядя Миша? Дети, которые его так любили? Вот кто защитит его! Надо бежать к ним!
   Алла сразу заметила припаркованный у школы светлый микроавтобус. Многие владельцы собак в Петербурге знали, какому страшному и безжалостному извергу принадлежит эта машина. А вот и он, рядом, высокий костлявый живодер – символ ужаса и боли…
   Неужели отлов вызван на Орика? Господи, спаси и сохрани малыша!
   Садист всегда ездит с напарником, значит, он где-то рядом, высматривает жертву…
   – Жорик вернулся! – раздались детские возгласы.
   – Жорик, иди к нам!
   Навстречу бежал Орик, улыбался, вилял хвостом, сиял от счастья.
   И вдруг движение в кустах, ствол ружья и человек, прицелившийся в бегущую собаку…
   – Малыш! Орик! Ко мне! – в отчаянии Алла бросилась наперерез – закрыть собой от ядовитого дротика.
   Пес развернулся, кинулся в объятия. Девушка! Его любимая! Не зря он так долго смотрел в окно!
   – Тетя, это ваша собака? – окружили дети.
   – Ребята! Жорик нашелся!!! – Толпа школьников росла.
   Крепко обхватив руками пса, Алла видела, как удалялся светлый фургон.
   А Орик был счастлив: скулил, подпрыгивал, пытаясь облизать, расцеловать, обнять… Он знал, он чувствовал – здесь его спасение, ведь на свете добрых людей больше, чем злых!
   P.S.
   Орик наконец нашел свой постоянный дом: вместе с Аллой и Маней он и сейчас живет в Петербурге и все так же любит смотреть в окно…

Юрий Шестопал

   Родился на Украине в семье служащих. Окончил машиностроительный техникум, политехнический институт, аспирантуру. Работал на заводе «Пензхиммаш» после окончания техникума. После окончания института – в Пензенском государственном университете профессором, завкафедрой, деканом. С 1982 г. – проректором завода – втуза.
   Был членом методического Совета Министерства высшего и среднего специального образования СССР, членом редколлегии союзного журнала «Двигателестроение», председателем Всесоюзной научно-практической конференции по компьютерным системам автоматизированного проектирования.
   Тяга к литературе родилась в детстве, когда он ползал между пыльными книжными полками в библиотеке, где работала мать. Это был очень интересный отрезок его жизни, когда он воочию увидел все богатство литературы. Гоголя с его «Вечерами на хуторе близ Диканьки». Приходилось читать поздно ночью с фонариком в руках, так как были перебои с электричеством, а интерес сдержать было невозможно. «Декамерон» Боккаччо читал с друзьями, сидя под партой, на уроке французского языка. Это было чрезвычайно интересно еще и потому, что это не задавали учителя, а интересное они выбирали сами. С 5 по 7 класс был старостой литературного кружка, когда были написаны первые стихи. Учителя прочили ему Литературный институт. Однако жизнь была суровой, и после 7 класса надо было получать специальность и идти в самостоятельную жизнь. Поэтому был техникум, затем – институт, и мечты о литературе пришлось отложить на десятки лет.
   Второй приход к стихам произошел, когда надо было обеспечивать «сольники» на кафедре иностранных языков Политеха, где работала его жена. Но после ее смерти опять был глубокий застой.
   Третий приход произошел 10 лет назад, когда он, избавившись от многих административных должностей, работал профессором и свободного времени стало больше. За это время было опубликовано 5 книг стихов на самые разнообразные темы. Такой «взрыв» стал возможен благодаря большому научному опыту в таких отраслях знаний, как интеллектуальные системы компьютерного проектирования, системы управления качеством, системы стратегического менеджмента, технологические системы и др. По этим научным направлениям было издано 10 книг и опубликовано более 350 научных работ. Такой научный багаж стал весомым фундаментом в поэтическом творчестве. Он позволил писать стихи не только в наиболее распространенных жанрах любовной, гражданской и природной поэзии, но и в философском, ироничном и других жанрах.
   Сейчас проводится презентация 6-й книги, которая в электронном виде вышла в конце 2017 г., а в бумажном – только сейчас. В настоящее время в г. Москве готовится к изданию его 7-я книга.
   Имеет больше 20 публикаций стихов в центральных журналах «Российский колокол», «Литературная столица», в Энциклопедии «Поэты XXI века», в журнале «Сура» и многих альманахах.
   Всего опубликовано свыше 1500 стихотворений, сонетов, венков сонетов, поэм и рубаи.
   Номинант литературных премий:
   «Поэт года – 2013»,
   «Поэт года – 2014»,
   «Поэт года – 2015»,
   «Поэт года – 2016»,
   «Юмор-2016»,
   «Поэт года – 2017»,
   Вице-лауреат (2 место) «Российской литературной премии – 2018» в номинации «Лирическая поэзия».
   Литературной премии «Наследие-2015»,
   Литературной премии «Наследие-2017»,
   Литературной премии имени Сергея Есенина «Русь моя».
   Юрий Терентьевич является членом Интернационального Союза писателей, который оказывает ему помощь в публикации стихов и других книг.

Уж больше века нет поэта…

     Уж больше века нет поэта,
     Но память мы о нем храним.
     Стихи читая до рассвета,
     Мы с ним о жизни говорим.

     За что же любим мы поэта,
     За что в веках читаем, чтим?
     Пошел он против мнений света,
     За что, как Пушкин, был гоним.

     Его стихи «На смерть поэта»
     Словно пощечина была.
     Сверкнул впервые, как комета,
     И дальше жизнь в борьбе прошла.

     Да, были ссылки и гоненья,
     Но правде он не изменял.
     В душе бунтарь, он гнал сомненья,
     В стихах Россию защищал.

     Он не убит, коль молвить строго.
     Убийцы были все плохи…
     Когда в душе страданий много,
     Нас лечат гения стихи.

Из прошлого летят года…

     Из прошлого летят года,
     Но Лермонтов нам навсегда
     Будет примером для поэтов,
     Заветным гением, воспетым
     В романсах, музыке, стихах,
     Что Бог хранит на небесах.

     В душе застенчив был всегда,
     Но в острых стычках иногда
     Давал отпор вельможам, свету,
     За что все ссылки для поэта
     Были судьбой определены
     И дни в искусстве сочтены.

     Кавказ, чечены, Валерик —
     В боях дух воинский постиг.
     Всем доказал, что и поэты
     Могут быть смелы и воспеты
     Не только в повестях, стихах,
     Но в битвах, где витает страх.

     Был очень кратким его век,
     Но сколько создал человек!
     В стихах и повестях, поэмах
     С талантом погружался в темы.
     В расцвете рок настиг поэта,
     Что не услышал мнений света.

Ностальгия

     Молча судьбу перебираю,
     Тасуя стопку своих книг.
     Страницы прошлого листаю
     И вижу все, чего достиг.

     Набоков – наш российский гений
     Писал в Британии для нас.
     С России веточка сирени
     Легла на грудь в последний час.

     Читаю Блока, Мандельштама,
     В них красота ушедших лет.
     Там и любовь, природа, драма,
     Из них всегда найдешь ответ.

     Грущу с Цветаевой о сыне,
     Что был любимым до конца.
     Она прекрасна и доныне
     В шипах тернового венца.

     По комнате блуждают тени,
     Словно друзья ко мне пришли.
     Привстав, я ощутил смятенье,
     Но тени скрылися вдали.

Из альбома…

     Из альбома старых фотографий
     Смотрит твое милое лицо.
     Гибкий стан на валике кровати,
     На руке красивое кольцо.

     Что же нас с тобою разлучило?
     Почему нас развела судьба?
     Ведь я видел, что меня любила,
     И читал признанья на губах.

     Да, характер был у нас нелегкий,
     Словно два клинка и брызги искр,
     Глаз огонь, краснеющие щеки,
     Иногда им помогал каприз.

     Все забыв, клинки опять скрестились,
     За рубеж уехала она,
     Словно две судьбы разъединились
     И вокруг повисла тишина.

     Я грущу, альбом перебирая,
     Глажу пальцем милое лицо.
     Ты теперь, наверное, другая,
     Но все то же на руке кольцо.

Сад в сияньи лунном

     Сад в сияньи лунном,
     Стол под кроной слив.
     Музыки бездумной
     Слышится мотив.

     Пятна под листвою,
     Бледный круг в ночи.
     Мечется под ветром
     Язычок свечи.

     На столе лист белый,
     В черных строчках стих.
     Ветер, их читая,
     Словно бы притих.

     Ночь рождает тени,
     Рука – трепет строк,
     А с листвы сирени
     Тянется цветок.

     Выложив, что пело,
     Лунный свет погас.
     Небо потускнело
     В этот поздний час.

Тарханы

     На лоне пензенской природы
     Тарханы – заповедный край.
     Здесь нет капризов у погоды
     И для поэтов просто рай.

     Церковь, притихшая у дома
     Среди деревьев вековых.
     Эти дворянские хоромы —
     Память времен уже седых.

     Пруды, на берегу русалки,
     Что полюбить себя зовут.
     Они, как древние весталки,
     На дно в объятьях унесут.

     Здесь Лермонтов среди природы
     Задумал строки, что писал.
     Создал картины в эти годы,
     Грустя, на скрипке он играл.

     Себя в Тарханах он готовил
     К своей писательской судьбе.
     Но вот характер прекословил —
     И жизнь его прошла в борьбе.

     Сюда, в Тарханы, мы приходим,
     Чтобы с поэтом помечтать.
     Здесь в тишине себя находим,
     Желая дань любви отдать.

Добрый демон

   По мотивам поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон»

     Устав от глупости, страстей,
     Он вольной птицею несется.
     Как добрый демон для людей,
     Он верит: совесть их проснется.
     Да, есть добро, но много зла,
     Когда погрязли все во власти.
     Словно змея в них заползла,
     И сердце их терзают страсти.
     Он как провидец, над Землей,
     Увидев правду – все расскажет,
     И в жизни грешной, роковой
     Он путь к спасению подскажет.
     Вихрь в Индонезии, цунами,
     Волны сметают все дома.
     Небо разверзлося над нами
     Сверкают молнии и… тьма.
     Вот Африка. В войне народы —
     Не поделили землю, власть.
     Мотив – лишили их свободы,
     Желая нефть у них украсть.
     Йеллоустоун, как Везувий,
     Над кратером витает смерть.
     Уходят звери от безумья,
     Чтобы в огне не умереть.
     Кавказ как чудо неземное —
     Демон присел на край скалы.
     Смотрит на небо голубое,
     Там письмена ему видны:
     Ты не терзайся, все пустое —
     Ведь не послушают тебя.
     Нужна всем истина простая —
     Как уберечься от огня!

Ночная тишина

     Ты счастлива,
     все получив сполна.
     Душа спокойна,
     горести забыты.
     И лунный свет
     струится из окна.
     Твои глаза
     ресницами прикрыты.

     Любуюсь я
     разрезом твоих глаз.
     Качается твой локон
     словно ветка.
     В тени листвы
     чернеет напоказ
     на голове
     чуть видимая сетка.

     Глухая ночь,
     какая тишина!
     Возле окна
     прошелестела птица.
     Мир и любовь
     обнялись и молчат.
     Одна мечта —
     ночной росы напиться.

Терек все помнит…

     В глубоком ущелье Дарьяла,
     Где роется Терек во мгле,
     Высокая башня стояла,
     Чернея на черной скале.

М. Ю. Лермонтов

     Умчались в прошлое года,
     Но так же мрачен лик Дарьяла,
     Там, где влюбленных навсегда
     Тамара в пропасть провожала.

     Терек все помнит и расскажет,
     Как ограждал их от любви.
     Но был бессилен он на страже,
     Когда горит огонь в крови.

     Царица бродит в мрачной башне,
     Пытаясь прошлое вернуть.
     Она прекрасна, в руке чаша,
     Чтоб вновь кого-то обмануть.

     Но не горит огонь в ночи,
     На тризну ближних призывая.
     Словно потеряны ключи
     К заманчивым чертогам рая.

     Лишь Терек в темноте гремит,
     Сон скал привычно нарушая.
     Он верность прошлому хранит,
     В любви насилье проклиная.

Элегия

     Помню зеленые дорожки
     Среди надгробий и крестов.
     Шагаю грустно от сторожки
     Туда, где спряталась любовь.
     Красивы польские надгробья,
     В них души прошлые людей.
     Одних по жизни я запомнил,
     Другие – память давних дней.
     Здесь тишиною все объято,
     Здесь вечный сон всегда царит.
     В воспоминаниях вы святы,
     И память в них свечой горит.
     А вот костел с фасадом строгим,
     Колоны стройные внутри.
     Здесь остановка у дороги,
     Чтоб к Деве с верою дойти.
     Чуть дальше купола сверкают,
     Там христиан святой приют.
     Врата неспешно открывают,
     Крещеных благостно зовут.
     К Марии Деве шел католик,
     К Христу шел с верою другой.
     Но все они по Божьей воле
     В одной земле нашли покой.