Татьяна Яценко
Гражданско-правовая защита публичных интересов

О целях и задачах монографии Т.С. Яценко

   Предлагаемая вниманию читателя книга не традиционна для цивилистики. Она выбивается из многих аксиоматических представлений ученых-юристов о роли и месте в обществе гражданского права, его социальном и функциональном назначении. Причины и суть этой нетрадиционности весьма значимы и требуют развернутого пояснения.
   Почти каноническим постулатом для юридической науки стало суждение, что гражданское право призвано защищать частные интересы и что любой, даже государственный (публичный) интерес, выраженный в нормах гражданского права, – есть интерес частный. Если в этом контексте перефразировать известный тезис Г. Гегеля о том, что право есть царство реализованной свободы, то можно сказать, что гражданское право есть царство реализованной экономической свободы, свободы личностной и творческой, свободы, при которой наиболее полно реализуются частные интересы членов общества. Но, как известно, любая свобода имеет свои границы, а при их отсутствии превращается в произвол. Естественным образом возникает вопрос: а каковы правовые средства и способы демаркации (установления) таких границ и с какой целью они устанавливаются?
   Поиски ответа на данный вопрос приводят придирчивого исследователя к выводам, далеко не совпадающим с вышеприведенным, почти каноническим утверждением. Начнем с простых примеров.
   Никем не оспаривается, что нормы уголовного права суть явления публичного порядка, защищающие государственные и иные публичные интересы. Но если на уголовно-правовые предписания и запреты посмотреть с позиции простого человека, для защиты прав и свобод которого они созданы, то получаем более сложную иерархию интересов. Все нормы, описывающие составы преступлений против личности, защищают публичный интерес, но одновременно они защищают частные интересы, так как любой человек, будучи носителем этого интереса, не желает, чтобы против него было совершено какое-либо преступное деяние. Проведенная логическая операция дала бы максимально сходные результаты при обращении к иным составам, предусмотренным в особенной части любого уголовного кодекса. Следовательно, можно констатировать, что уголовное право, защищая публичные интересы, одновременно защищает и частные интересы.
   На первых курсах юридических вузов студенты знакомятся с таким интересным институтом, как майорат. «Майорат – система наследования, при которой имущество переходит нераздельно, в целом своем составе по принципу старшинства в роде или семье, простого (возраст) или в соединении с моментом близости по степени родства к наследодателю… Майорат является одною из форм концентрации земельной собственности, составляющей общее явление в средние века» [1 - Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза – И.А. Ефрона. Т. 8 (35). СПб., 1896. С. 386.]. Объясняя причины появления данной системы наследования, автор процитированной статьи пишет: «Причина ее (идеи майората. – В.Е.) возникновения лежит не в строго имущественных отношениях, а, вероятно, в способах наследования семейной власти, должностей и знаков достоинства, переходивших к старшему, как более могущественному, опытному и способному представлять достойным образом интересы семьи или общины» [2 - Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза – И.А. Ефрона. Т. 8 (35). СПб., 1896. С. 386.]. Совершенно очевидно, что майорат как система наследования защищал в первую очередь публичные цели, обеспечивая недопущение размывания (дробления) права собственности верховных сюзеренов – истинных собственников земли, а также сохранение неделимого земельного участка как основы социальной значимости сюзерена общины или семьи.
   Коль скоро мы коснулись наследственного права, вспомним дискуссии, которые имели место в недавнем советском прошлом. Все более или менее значимые научные труды советского периода по наследственному праву начинались с объяснений причин существования наследственного права в условиях социалистического общества [3 - См., например: Серебровский В.И. Очерки советского наследственного права. М.: Изд-во АН СССР, 1953. С. 11–16; Антимонов Б.С., Граве К.А. Советское наследственное право. М.: Госюриздат, 1955. С. 5–15.]. Трудность подобных объяснений проистекала из идеологических установок марксизма о социальном назначении наследственного права и его судьбе в будущем социалистическом обществе. В докладе Генерального совета I Интернационала Базельскому конгрессу в 1896 г. К. Маркс указывал: «Право наследования имеет социальное значение лишь постольку, поскольку оно оставляет за наследником ту власть, которой покойный обладал при жизни, а именно власть при помощи своей собственности присваивать продукты чужого труда» [4 - Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 13. Ч. I. С. 336.]. И далее: «Как и все гражданское право вообще, законы о наследовании являются не причиной, а следствием, юридическим выводом из существующей экономической организации общества, которая основана на частной собственности на средства производства… Исчезновение права наследования будет естественным результатом того социального переустройства, которое упразднит частную собственность на средства производства; но отмена права наследования никогда не может стать отправной точкой такого социального преобразования» [5 - Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 13. Ч. I. С. 336.].
   Советские авторы очень просто вышли из идеологического тупика, созданного классиками марксизма-ленинизма, в результате отрицания необходимости наследственного права при социализме. Они выработали рациональное, соответствующее действительности утверждение, согласно которому в социалистическом обществе социально-экономическая природа института наследования является принципиально иной, нежели в капиталистическом обществе. Если в капиталистическом обществе наследственное право закрепляет возможность из поколения в поколение эксплуатировать чужой труд благодаря наследованию частной собственности на орудия и средства производства, то при социализме по наследству переходят предметы потребительского характера. На базе этого утверждения резюмировалось, что советское наследственное право есть совокупность законодательных норм, регулирующих условия и порядок перехода по наследству права личной собственности граждан и других принадлежащих им имущественных прав [6 - См.: Серебровский В.И. Указ. соч. С. 13–14.].
   Но в наши дни нет отмеченных идеологических шор. Экономическая и правовая действительность современной России свидетельствует о справедливости слов К. Маркса о назначении наследственного права в обществе, покоящемся на капиталистических товарно-денежных отношениях. Иначе говоря, можно смело, без риска ошибиться, констатировать: наследственное право современной России обеспечивает сохранение и воспроизводство отношений собственности, порожденных капиталистическими товарно-денежными отношениями. А это и есть не что иное, как главный публичный интерес господствующих экономических, политических элит российского общества и государства. Особенно ярко функция защиты публичного интереса действующим наследственным правом видна в нормах, обеспечивающих порядок наследования прав, связанных с бизнесом – предпринимательской деятельностью наследодателя (ст. 1176–1179 ГК РФ). Установление особенностей наследования этих прав преследует главную публичную цель – поддержание наследуемого бизнеса в рабочем состоянии (на ходу), что необходимо для сохранения рабочих мест, налоговой базы государства, предотвращения диспропорций в экономическом обороте, которые могут возникнуть при потере унаследованным бизнесом такого состояния [7 - См. более подробно: Бегичев А.В. Наследование по закону предприятия как имущественного комплекса: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2001.].
   Для оспаривания почти канонического постулата о том, что гражданское право призвано защищать исключительно частные интересы, можно обратиться к нынешнему состоянию правовой регламентации отношений собственности. Специалисты утверждают: «На современной стадии развития значительно изменяется и правовой режим собственности. Этот процесс, объективно вызванный потребностями экономики и одновременно необходимостью усиления социального регулирования, выполнения государством социальных функций, протекает в нескольких направлениях. И, если ранее ограничения права собственности имели только внешнюю для этого права природу, в современном праве многие из них становятся элементом внутреннего содержания права собственности» [8 - См.: Гражданское и торговое право зарубежных стран / Отв. ред. проф. Е.А. Васильев, проф. А.С. Комаров. М.: Междунар. отношения, 2004. С. 337 (автор главы – проф. Е.А. Васильев). Более подробно о влиянии частного и публичного интереса на право собственности см.: Саурин А.А. Право собственности в Российской Федерации: конституционно-правовые пределы реализации и ограничения. М.: Статут, 2014.]. Для подтверждения справедливости процитированного достаточно обратиться к нормам, содержащимся в ст. 279–286 ГК РФ. В них речь идет о выкупе земельных участков для государственных и муниципальных нужд, об изъятии земельного участка, который не используется в соответствии с его целевым назначением, с нарушением законодательства или используется ненадлежаще. Название и содержание этих норм позволяет однозначно утверждать: они защищают публичные интересы государства и муниципальных образований в целях осуществления их социальных функций.
   В советский период в гражданском праве действовал принцип неограниченной виндикации объектов государственной собственности, в соответствии с которым государственное имущество могло быть истребовано от любого приобретателя, в том числе и добросовестного, и на такое истребование исковая давность не распространялась. Согласно ст. 153 ГК РСФСР 1964 г. государственное имущество, а также имущество колхозов и иных кооперативных и общественных организаций, неправомерно отчужденное каким бы то ни было способом, может быть истребовано соответствующими организациями от всякого приобретателя. В соответствии со ст. 90 того же Кодекса исковая давность не распространялась на требования государственных организаций о возврате имущества из незаконного владения колхозов и иных кооперативных и общественных организаций или граждан. Не зная истории цивилистики, можно было бы сказать, что это следствие публичного характера исключительно социалистического гражданского права.
   Однако есть исторические примеры, которые свидетельствуют о том, что нечто подобное уже было в истории права задолго до социалистического гражданского права.
   Профессор Л.Л. Кофанов, исследовав происхождение виндикационного иска в римском праве, резюмирует: «…не менее важной особенностью использования виндикации в римском публичном праве является принцип нераспространения приобретательной давности на государственную и муниципальную собственность, причем этот принцип распространялся в том числе и на владение добросовестного приобретателя. В то же время общая исковая давность была установлена на срок 30 лет, а в отношении государственной собственности, владение на которую было приобретено законно, исковая давность составляла 20 лет, однако должностное лицо, допустившее такой убыток государства, специальным иском возмещало причиненный ущерб. С этим принципом тесно связано деление римской государственной собственности на res extra commercium (или res in usu publico) и res in commercio (или res in aerario populi)» [9 - Кофанов Л.Л. Происхождение виндикационного иска в римском праве и его применение в практике Высшего Арбитражного Суда РФ // Древнее право. 2013. № 1 (26).C. 172–173. При этом автор апеллирует к D. 41.3.24 pr.: Pomponius libro vicensimo quarto ad Quintum Mucium. Ubi lex inhibet usucapionem, bona fdes possidenti nihil prodest (Помпоний в 24-й книге «Комментариев к Квинту Муцию». Там, где закон не допускает приобретения по давности владения, добросовестность не служит к выгоде владельца);D. 41.3.45: Papinianus libro decimo responsorum Praescriptio longae possessionis ad optinenda loca iuris gentium publica concedi non solet (Папиниан в 10-й книге «Ответов». Возражение ответчика со ссылкой на давность владения, (выдвинутое) для удержания за собой владения участками местности, (которые считаются) по праву народов публичными, обычно не допускается).].
   То есть еще в римском праве публичный интерес, совпадающий с частным интересом, подлежал гражданско-правовой защите.
   Давайте теперь задумаемся над такими традиционными для гражданского права понятиями, как объекты, изъятые из оборота, и объекты, ограниченные в обороте (ст. 129 ГК РФ). К первым, например, относятся земельные участки, находящиеся в федеральной собственности и занятые объектами, перечисленными в п. 4 ст. 27 Земельного кодекса РФ. В данном пункте указаны, например, такие объекты: государственные природные заповедники и национальные парки; здания, сооружения, в которых размещены для постоянной деятельности Вооруженные Силы Российской Федерации, другие войска, воинские формирования и органы; и др. К объектам, ограниченным в обороте, относятся сильнодействующие яды, оружие, валютные ценности, драгоценные металлы в ломе и т. д. Не мудрствуя лукаво, можно сразу сказать, что изъятие указанных земельных участков из оборота защищает публичный интерес Российской Федерации, ограничение в обороте сильнодействующих ядов и оружия имеет целью обеспечение общественной безопасности, а ограничение в обороте валютных ценностей и лома драгоценных металлов – обеспечение экономической безопасности государства. Иначе говоря, упомянутые нами традиционные гражданско-правовые понятия, закрепленные в соответствующих нормах гражданского законодательства, осуществляют функцию защиты публичных интересов.
   Для широты охвата аргументов в пользу того, что гражданское право может защищать публичные интересы, обратимся к институту специальной правосубъектности юридического лица. В современном ГК РФ правило о специальной правосубъктности сформулировано в абзаце третьем п. 1 ст. 49, и звучит оно так: «В случаях, предусмотренных законом, юридическое лицо может заниматься отдельными видами деятельности только на основании специального разрешения (лицензии), членства в саморегулируемой организации или выданного саморегулируемой организацией свидетельства о допуске к определенному виду работ».
   Специальная правосубъектность юридического лица есть продолжение народной мудрости: «Пироги должен печь пирожник, а сапоги тачать сапожник». Но и эта мудрость отражает лишь более очевидную сторону социального назначения специальной правосубъектности юридического лица. Есть и другая, менее очевидная, сторона. Возьмем, к примеру, специальную правосубъектность банковских организаций. Она очерчена в ст. 5 Федерального закона «О банках и банковской деятельности», устанавливающей перечень банковских операций, доступных банкам, и вводящей запрет для банков на осуществление производственной, торговой и страховой деятельности. Очевидно, что благодаря закрытому перечню банковских операций и запрету на осуществление производственной, торговой и страховой деятельности специальная правосубъектность банков обслуживает не только цель обеспечения интересов вкладчиков, а предназначена также для реализации не менее значимой публичной цели – обеспечения устойчивости финансовой системы страны.
   Современное гражданское законодательство России прямо апеллирует к понятию публичного интереса для установления критериев ничтожности сделок. В п. 2 ст. 168 ГК закреплено, что сделка, нарушающая требования закона или иного правового акта и при этом посягающая на публичные интересы либо на охраняемые законом интересы третьих лиц, ничтожна, если из закона не следует, что такая сделка оспорима или должны применяться другие последствия нарушения, не связанные с недействительностью сделки [10 - Более подробно о пределах действия этой нормы см.: Ем. В.С. О критериях ничтожности сделок в новейшем гражданском законодательстве России // Вестник гражданского права. 2014. № 6, т. 14. С. 140–165; Тузов Д.О. Ничтожность сделок, нарушающих требования закона или иного правового акта (некоторые размышления о новой редакции ст. 168 ГК) // Сборник научных статей памяти Е.А. Крашенинникова. Ярославль, 2014. С. 55–70.].
   Приведенные нами примеры (а их можно без труда увеличить до огромного множества) дают все основания предполагать, что в системе гражданского права реально существуют только ей имманентные способы и средства защиты публичных интересов. Но это предположение требует серьезного научного теоретического анализа, поиска доказательственной базы его верности в достижениях как отечественной, так и зарубежной юридической науки, в исторической науке, политэкономии, философии, социологии, деонтологии. Именно такому поиску посвящена монография Т.С. Яценко.
   В том, что именно Т.С. Яценко одной из первых среди юристов занялась проблематикой гражданско-правовой защиты публичных интересов, есть своя логика и даже предопределенность.
   В 2003 г. под моей редакцией издательство «Статут» выпустило в свет монографию Т.С. Яценко «Категория шиканы в гражданском праве: история и современность». Уже тогда, в процессе подготовки этой публикации, перед автором мною был поставлен вопрос: если злоупотребление правом – это одна из форм осуществления субъективного права в противоречии с его социальным назначением, то как определить те цели и интересы, которые преследует законодатель, наделяя субъектов теми или иными правами и обязанностями, устанавливая правовые принципы и запреты? Поиски ответа на этот вопрос привели к необходимости решения проблем, касающихся причин девиантного поведения субъектов гражданского права, природы нарушаемых таким поведением интересов, критериев разграничения этих интересов и т. д. Так, шаг за шагом, формировалась идея о самостоятельности проблемы защиты публичных интересов нормами гражданского права. Научный результат этой поистине титанической работы представлен в монографии Т.С. Яценко.
   Исследование Т.С. Яценко – целостное, внутренне непротиворечивое решение значимой научной проблемы. Впервые в нашей юридической литературе доказано, что объективные причины девиантного поведения субъектов коренятся помимо прочего в самих общественных отношениях, подвергающихся гражданско-правовому регулированию, и что именно из этого проистекает необходимость защиты публичных интересов средствами и способами гражданского права. Убедительно показано, что возрастание социальных функций современного государства диктует во многих случаях необходимость введения ограничений гражданских прав и свобод с целью защиты публичных интересов. Достаточно четко определены и иные причины, детерминирующие необходимость гражданско-правовой защиты публичных интересов.
   Корректность подхода к решению концептуальной проблемы видна и в том, что Т.С. Яценко сумела вычленить признаки публичности интересов, дать их градацию, показать формы и способы их закрепления в праве вообще и в гражданском праве в частности.
   Неординарность решаемых задач потребовала пересмотра некоторых положений о функциях гражданского права, доказывания того, что расширение функционального назначения гражданского права не противоречит разделению права на частное и публичное. Т.С. Яценко, по сути, нашла новые доказательства верности великой (но, к сожалению, мало известной современному читателю) научной формулы, выведенной выдающимся российским ученым юристом Л.И. Петражицким. В 1898 г. он писал: «…В нашем разграничении областей публичного и частного права с точки зрения централизации или децентрализации в системе удовлетворения потребностей заключается признак абсолютный и, с нашей точки зрения, переходных и сомнительных областей не существует. Тем не менее нельзя не указать на то, что в области частноправовых союзов (коллективных организаций), в том числе в особенности союза семейственного и акционерных компаний, а также в других, добровольно возникающих (частноправовых) юридических лиц – нормы гражданского права по своему характеру в значительной степени получают особую окраску, отличающую их от прочей массы гражданско-правовых норм и сообщающую им в некоторых отношениях черты, свойственные главным образом публично-правовым нормам. С другой стороны, нормы публичного права в области децентрализации в том относительном смысле, в каком это понятие употребляется обыкновенно в публицистике (например, по отношению к земствам, городам и т. п. единицам самоуправления или по отношению к усилению компетенции местных органов управления на счет центральных), приобретают в некоторых отношениях черты, напоминающие особенности частноправовых норм» [11 - Петражицкий Л. Акционерная компания. Акционерные злоупотребления и роль акционерных компаний в народном хозяйстве. По поводу предстоящей реформы акционерного права. СПб.: Тип. Министерства финансов, 1898. С. 31 (продолжение сноски 1 со с. 28).].
   Не менее сложной оказалась та часть научной работы, которая касается определения системы гражданско-правовых способов и средств защиты публичных интересов: принципов права, общих запретов, ограничений, специальных мер защиты и ответственности. Синтез традиционной цивилистической и нетрадиционной публично-правовой оценок важнейших гражданско-правовых институтов, включенных в данную систему, дал возможность совершенно по-иному посмотреть на них. Так случилось, например, с принципом доброй совести, с принципом свободы осуществления гражданских прав и иными принципами, которые как показано автором, являясь формой закрепления в нормах гражданского права основных социально-экономических принципов современного общества, имеют правотворческое и правоприменительное значение, а также синхронизируют процесс осуществления гражданских прав и исполнения обязанностей, включая право на защиту, тем самым несут публично-правовую нагрузку. В результате получила подтверждение еще одна научная юридическая аксиома, сформулированная Л.И. Петражицким, суть которой он изложил емко и красочно: «Именно принципы гражданского права являются фундаментом современного общежития и определяют самые существенные и жизненные общественные интересы» [12 - Петражицкий Л. Акционерная компания. Акционерные злоупотребления и роль акционерных компаний в народном хозяйстве. По поводу предстоящей реформы акционерного права. С. 32 (продолжение сноски 1 со с. 28). Данную аксиому Л.И. Петражицкий провозгласил в процессе защиты своей теории разграничения публичного и частного права по признаку централизации или децентрализации в общественной системе удовлетворения потребностей. При этом он указывал, что «самым распространенным является разграничение (имеется в виду разграничение частного и публичного права. – В.Е.) по свойству интересов, а именно нормы, существующие ради частных интересов граждан, по господствующему мнению (опирающемуся на авторитет римских юристов: publicum ius est quod ad statum rei Romanae spectat, privatum, quod ad singolorum utilitatem permit, и подкрепленному теорией Иеринга о значении интересов и их свойств для права), образуют частное право; нормы же публичного права имеют в виду общественные интересы. Но это мнение является самым неудачным и особенно затемняющим существо дела» (Там же. С. 32).].
   Уяснение социального назначения гражданского права через его детерминированность системой публичных интересов того или иного конкретного исторического периода существования общества позволило доказать возможность применения некоторых традиционных гражданско-правовых способов и средств для защиты публичных интересов и существование специальных гражданско-правовых способов и средств защиты данных интересов.
   Оценивая монографию Т.С. Яценко, я в известной мере субъективен. Настоящее исследование – во многом результат нашего с ней человеческого и научного общения на протяжении почти четырнадцати лет. Сейчас, после долгого пути, стало ясно, как ясен Божий день, что тема, затронутая в монографии, настолько многогранна и гносеологически неисчерпаема, что сделанное – лишь большой задел для новых изысканий. Были на этом пути и трудные минуты. В январе 2014 г., отдыхая с семьей на острове Маврикий, я после прочтения очередного варианта работы Т.С. Яценко поговорил с ней и почувствовал, что на мои замечания остро реагирует усталый, а может быть, и отчаявшийся человек. Но судьбе было угодно, чтобы я после этого разговора познакомился с выдающимся соотечественником, всемирно известным певцом Дмитрием Александровичем Хворостовским. И этот удивительно открытый и добрый русский человек, услышав мой рассказ о Татьяне Сергеевне, ее состоянии, написал на одном из листов ее работы: Татьяна! Держитесь! Все будет хорошо! Татьяна Сергеевна и я весьма благодарны Дмитрию Александровичу и желаем ему здоровья и еще раз здоровья. Его пожелание и автограф дали Татьяне Сергеевне мощный эмоциональный и духовный заряд, благодаря которому она смогла сделать то, что казалось невозможным.

Владимир Ем

Введение

   Общемировой тенденцией в последние годы стало падение интереса к общественным проблемам и общим позициям. Причина этого явления обнаруживается современными учеными в утрате социальными институтами своего значения в жизни человека. «Если граждане потребуют от своих руководителей восстановить прежние правила приличия и нормы справедливости, – пишет известный британский ученый З. Бауман, – правительства большинства стран вынуждены будут заявить, что не могут ничего сделать, ибо опасаются «отпугнуть инвесторов», тем самым поставив под угрозу рост валового продукта…» [13 - Бауман З. Индивидуализированное общество / Пер. с англ.; Под ред. В.Л. Иноземцева. М.: Логос, 2002. С. XXXVIII–LIV.]. По мнению ученого, государство умышленно потворствует и всячески содействует снижению интереса к общим делам, поскольку стремится передать как можно больше своих функций и обязанностей в сферу частных интересов [14 - Бауман З. Индивидуализированное общество / Пер. с англ.; Под ред. В.Л. Иноземцева. М.: Логос, 2002. С. LIV.]. Данный процесс имеет весьма ощутимое негативное последствие: при отсутствии внятной государственной политики, направленной на стимулирование социально полезного поведения, на сохранение и поддержание в обществе необходимого для его развития культурного и духовного уровня его членов, число действий против государства и общества с каждым годом возрастает. С этой проблемой столкнулся и современный гражданский оборот, оказавшись перед лицом активизации антисоциальной деятельности недобросовестных субъектов, для достижения своих целей создающих фирмы-однодневки, совершающих противозаконные сделки, инициирующих фиктивные банкротства и рейдерские захваты. Такая деятельность угрожает стабильности государства, не говоря уже о том, что она причиняет его экономике ущерб, исчисляемый миллиардами рублей [15 - По заявлениям официальных лиц, российский бюджет в результате деятельности только фирм-однодневок ежегодно недополучает от 500 млрд до 1 трлн руб. Одним из множества негативных последствий этого явления становится уменьшение финансирования важнейших социальных программ государства. См.: Синяева Ю. Фирмы-однодневки стоят бюджету триллион // РБК daily. 2013. 22 февр.]. С этой точки зрения охрана публичных интересов в гражданском обороте приобретает особую актуальность.
   Гражданское право, отражающее на всем протяжении своего существования основные закономерности общественного развития, удовлетворяет потребности современного имущественного оборота в правовом оформлении социально-экономических явлений, учитывая в том числе и названные угрозы. Это позволяет объяснить, почему число норм гражданского законодательства, прямо указывающих на свое предназначение охранять именно публичные интересы, с каждым годом неуклонно растает. Вместе с тем эти нормы являются лишь внешним проявлением роли гражданского права в обеспечении названных интересов, которая оказывается гораздо более глубокой и основательной, если проанализировать всю историю развития данной отрасли права. Констатация этого факта вовсе не делает очевидным ответ на вопрос о том, почему исследование гражданско-правовой охраны публичных интересов стало столь актуально сегодня. Ответ на данный вопрос составляют несколько тезисов.
   Во-первых, отражение в действующем гражданском законодательстве категории публичного интереса делает необходимым теоретическое осмысление его понятия. Такое теоретическое исследование имеет и большое практическое значение, поскольку отечественная судебная практика уже столкнулась с необходимостью толковать относительно новое для нее понятие при решении конкретных споров между участниками гражданского оборота.
   Во-вторых, закрепление в гражданском праве требований, которые субъекты должны соблюдать в публичных интересах, обусловливает важность осуществления теоретического анализа с целью обоснования гражданско-правовой системы мер охраны публичных интересов в целом. Это тем более важно сегодня, когда неотложного решения требуют и сугубо практические проблемы пресечения социально опасной деятельности участников гражданского оборота.
   В целом выводы настоящего исследования могут быть положены в основу решения и иных проблем как теоретического, так и практического свойства, остро стоящих сегодня перед отечественным гражданским правом.
   Здесь необходимо отметить, что до Октябрьской революции 1917 г. отдельные аспекты проблемы гражданско-правовой охраны публичных интересов анализировались русскими учеными А.А. Борзенко [16 - См.: Борзенко А.А. Личность, общественность, собственность. Очерки права. Ярославль, 1881.], Ю.С. Гамбаровым [17 - См.: Гамбаров Ю.С. Общественный интерес в гражданском праве (как введение к исследованию о добровольной и безвозмездной деятельности в чужом интересе) // Юридический вестник. 1879. Вып. 1. № 5. С. 673–721.], А. Евецким [18 - См.: Евецкий А. Критерий общественного интереса в гражданском праве. Харьков: Типография И.М. Варшавчика, 1881.], И.А. Покровским [19 - См.: Покровский И.А. Частная защита общественных интересов в Древнем Риме // Сборник статей по истории права, посвященный М.Ф. Владимирскому-Буданову его учениками и почитателями (под ред. М.Н. Ясинского). Киев: Типография С.Ф. Кульженко, 1904. С. 27–43.]. Вполне обоснованное повышение интереса к ее изучению имело место в советской гражданско-правовой науке. Данная проблема рассматривалась в работах С.С. Алексеева, С.И. Аскназия, С.Н. Братуся, Н.Г. Вавина, Н.В. Васевой, А.В. Венедиктова, П.П. Виткявичюса, Д.М. Генкина, А.Г. Гойхбарга, В.П. Грибанова, В.С. Ема, Т.И. Илларионовой, О.С. Иоффе, Я.А. Канторовича, О.А. Красавчикова, В.А. Ойгензихта, И.С. Перетерского, Н.В. Рабинович, В.К. Райхера, В.А. Рясенцева, Г.А. Свердлыка, Е.А. Суханова, Б.Б. Черепахина, В.П. Шахматова и др. В настоящее время отдельные вопросы, связанные с гражданско-правовой охраной публичных интересов, исследуются в России Ю.Н. Андреевым, Е.В. Вавилиным, В.В. Витрянским, В.С. Емом, И.А. Зениным, В.П. Камышанским, Н.В. Козловой, А.Я. Курбатовым, А.А. Маковской, А.Л. Маковским, А.И. Мурановым, Б.И. Пугинским, С.В. Сарбашем, К.И. Скловским, Е.А. Сухановым, Д.О. Тузовым, А.Е. Шерстобитовым, Л.В. Щенниковой, В.Ф. Яковлевым и др.
   За рубежом указанные вопросы освещаются в работах Г. Альпы (G. Alpa), Л. Дюги, В. Зено-Зенковича (V. Zeno-Zencovich), Й. Колера (J. Kohler), Е. Макдональда (E. McDonald), А. Макгехана (A. McGahan), Дж. Т. Махоуни (J.T. Mahoney), Д. Мейерсона (D. Meyerson), О. Моргана (O. Morgan), К. Пителиса (C. Pitelis), Ф.К. фон Савиньи, С. Уэддемса (S. Waddams), Дж. Харриса (J. Harris), М. ван Хука (M. van Hoecke) и др.
   Вместе с тем охрана публичных интересов как специальное направление гражданско-правового воздействия на регулируемые данной отраслью права имущественные и личные неимущественные отношения не получила комплексного исследования ни в отечественной, ни в зарубежной цивилистике. Такое исследование и стало целью настоящей работы. При этом комплексный характер темы обусловил необходимость изучения большого количества источников отечественной и зарубежной литературы – как юридической, так и философской, экономической, социологической и психологической. Проанализировано российское и иностранное гражданское законодательство, рассмотрена практика его применения, в том числе судебная.
   Предваряя исследование, хотелось бы отметить сложность и дискуссионность рассмотренных в нем проблем, что предопределяет безусловную необходимость дальнейшего их анализа отечественной цивилистикой.
   Автор выражает глубокую благодарность своему Учителю, научному редактору настоящей книги – кандидату юридических наук, доценту кафедры гражданского права юридического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова Владимиру Саурсеевичу Ему, замечательному ученому, чья преданность науке, помощь и поддержка сделали эту книгу возможной.
   Особую благодарность хотелось бы выразить заведующему кафедрой гражданского права юридического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, доктору юридических наук, профессору, заслуженному деятелю науки Российской Федерации Евгению Алексеевичу Суханову за ценные критические замечания и советы, высказанные в процессе подготовки данной монографии.
   Хотелось бы выразить искреннюю признательность рецензентам монографии – доктору юридических наук, профессору Наталии Владимировне Козловой, доктору юридических наук, профессору Андрею Евгеньевичу Шерстобитову.
   Кроме того, искреннюю благодарность хотелось бы выразить редактору монографии Дегатьковой Татьяне Борисовне и директору издательства «Статут» Долгову Александру Геннадьевичу.

Глава 1. Объективная детерминированность гражданско-правовой охраны публичных интересов

   Если придерживаться традиционного взгляда на назначение гражданского права и специфику его предмета, можно обнаружить целый ряд аргументов, позволяющих поставить под сомнение объективную обусловленность и возможность гражданско-правовой охраны публичных интересов.
   Во-первых, объективной причиной появления первых норм гражданского права стало развитие частных отношений, прежде всего отношений собственности. Эти нормы были призваны обеспечивать в первую очередь реализацию и охрану интересов участников именно данных отношений. Такому назначению гарантировать частные интересы полностью соответствует и гражданско-правовой метод правового регулирования, в большей степени диспозитивно-дозволительный.
   Во-вторых, обеспечение публичных интересов традиционно рассматривается в качестве задачи, стоящей преимущественно перед публичным правом, а потому признание охраны таких интересов в качестве элемента функции гражданского права на первый взгляд противоречит общепризнанной и всесторонне обоснованной концепции разделения права на публичное и частное.
   Наконец, постепенное включение в гражданское законодательство норм, упоминающих публичные интересы, создает впечатление, что этот процесс является реакцией лишь на отдельные возникающие в настоящий момент в гражданском обороте проблемы, а не носит системный характер и не обусловлен причинами, имеющими объективный, надысторический и внеправовой характер.
   Наряду с указанными могут быть высказаны и иные возражения против выдвинутого тезиса. Они позволяют определить основное содержание аргументации, которое заключается в обосновании гражданско-правовой охраны публичных интересов в качестве одного из специальных направлений гражданско-правового воздействия на общественные отношения, соответствующего назначению данной отрасли права [20 - Здесь уместно отметить, что в изученных автором работах, посвященных исследованию функций гражданского права, данное направление правового воздействия не упоминается. См., например: Алексеев С.С. Предмет советского социалистического гражданского права // Алексеев С.С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 1. М.: Статут, 2010; Яковлев В.Ф. О функциях гражданского права // Развитие основных идей Гражданского кодекса России в современном законодательстве и судебной практике: Сборник статей, посвященный 70-летию С.А. Хохлова / Исслед. центр частн. права; Ин-т частн. права; Отв. ред. С.С. Алексеев. М.: Статут, 2011. С. 96–105; Рыбаков В.А. О функциях гражданско-правового регулирования // Гражданское право. 2009. № 1. С. 17–20; Рыбаков В.А., Соловьев В.Н. О методологических подходах к понятию функции права // Гражданское право. 2012. № 1. С. 28–32 и др.].
   Для решения поставленной задачи и получения необходимого научного результата представляется уместным исследовать проблему в двух взаимосвязанных и взаимообусловленных направлениях – историческом и теоретическом. Первое позволит установить и описать основные подходы к охране публичных интересов, существовавшие на разных этапах эволюции гражданского права. Его результаты в свою очередь помогут в процессе теоретического исследования вскрыть закономерности эволюции гражданско-правового регулирования общественных отношений, позволяющие объяснить объективную детерминированность и обосновать необходимость и возможность гражданско-правовой охраны публичных интересов, а также раскрыть систему частноправовых и публично-правовых способов и средств, используемых гражданским правом с данной целью.
   Исследование сформулированной проблемы также требует уточнения некоторых понятий, используемых в настоящей работе. Прежде всего это касается понятия охраны законного интереса.
   Как известно, под охраной субъективных прав и законных интересов в научной литературе понимают совокупность организационных, технических, правовых и иных мер, направленных на обеспечение нормального хода реализации прав и интересов [21 - Более подробно см.: Андреев Ю.Н. Механизм гражданско-правовой защиты. М.: Норма; Инфра-М, 2010. С. 30–51.]. Речь, следовательно, идет о предупреждении нарушения интересов, которое возможно вне конкретных правоотношений [22 - См.: Сабикенов С. Некоторые вопросы охраны субъективных прав и законных интересов советских граждан // Проблемы государства и права на современном этапе. Труды научных сотрудников и аспирантов. Вып. 6. М., 1973. С. 53.], при отсутствии правонарушения [23 - См.: Витрук Н.В. Общая теория юридической ответственности. 2-е изд., испр. и доп. М.: НОРМА, 2009.]. В цивилистике встречается также и мнение, согласно которому охрана не исчерпывается предупреждением нарушений, но в качестве одной из форм включает в себя защиту прав и интересов, меры которой реализуются в случае состоявшегося нарушения [24 - Как отмечает А.Е. Шерстобитов, охрана в узком смысле слова представляет собой защиту нарушенных общественных отношений, а потому для ее обозначения в данном случае должен использоваться термин «защита». См.: Шерстобитов А.Е. Гражданско-правовая охрана прав потребителей: Дис. … докт. юрид. наук. М., 1992. С. 71.]. Таким образом, субъективные права и законные интересы являются объектом постоянной охраны, а меры защиты применяются только при их нарушении [25 - См.: Матузов Н.И. Правовая система и личность. Саратов, 1987. С. 131.].
   В процессе исследования роли гражданского права в охране публичных интересов понятие охраны в настоящей работе будет использоваться в широком его значении, включающем как предупреждение нарушения участниками оборота данных интересов, так и ликвидацию гражданско-правовыми мерами защиты и ответственности последствий причинения этим интересам вреда.
   Последний из названных аспектов гражданско-правовой охраны публичных интересов тесно связан с еще одним явлением, понятие которого для целей настоящей работы требует своего уточнения. Нарушающая публичные интересы деятельность участников гражданского оборота носит ярко выраженный антисоциальный характер, а потому и в юриспруденции для обозначения отдельных ее проявлений может применяться единый термин «антисоциальное поведение». В XIX в., например, он использовался учеными для характеристики шиканы как злостной формы осуществления права [26 - См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. 3-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001. С. 119; Доманжо В.П. Вопрос об ответственности за вред, причиненный при осуществлении права, в проекте нашего Гражданского уложения // Сборник статей по гражданскому и торговому праву памяти Г.Ф. Шершеневича. М., 1915. С. 333.]. Я.А. Канторович антисоциальным называл пользование субъективным правом в противоречии с его социально-хозяйственным назначением [27 - См.: Канторович Я.А. Основные идеи гражданского права. Харьков: Юрид. изд-во НКЮ УССР, 1928. С. 69–70.]. Позднее наукой был адаптирован термин «антисоциальная сделка», который стал использоваться для обозначения сделок, совершенных с целью, заведомо противной интересам государства и общества [28 - См., например: Васева Н.В. Антисоциальные сделки по советскому гражданскому праву: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Свердловск, 1978; Советское гражданское право: Учебник: В 2 т. Т. 1 / Под ред. О.А. Красавчикова. 3-е изд., испр. и доп. М.: Высш. шк., 1985. С. 241 (автор главы – О.А. Красавчиков) и др.]. Исходя из общепринятого понимания антисоциальным в настоящем исследовании будет называться такое поведение участников гражданского оборота, которое противоречит публичным интересам, причиняет им вред.

§ 1. Обусловленность гражданско-правовой охраны публичных интересов спецификой предмета гражданского права

   Первые нормы гражданского права возникли в период разложения первобытнообщинного строя, когда появилась потребность в регулировании новых общественных отношений, развивающихся в связи с вытеснением коллективной собственности индивидуальной.
   Как отмечает Е.А. Суханов, собственность как «определенное экономическое (фактическое) отношение» начинает складываться тогда, когда возникает необходимость общественного признания и закрепления присвоения человеком материальных благ, отвоеванных им у природы. Появление отношений собственности стало следствием «формирования рыночного хозяйства, основанного на товарно-денежном обмене» [29 - Маттеи У., Суханов Е.А. Основные положения права собственности. М.: Юристъ, 1999. С. 299.].
   При этом коллективная собственность общины, обрабатывавшей землю и защищавшей полученные блага совместными усилиями всех ее членов, была исторически первой формой собственности на землю [30 - Об этом более подробно см.: Суханов Е.А. Лекции о праве собственности. М.: Юрид. лит., 1991. С. 13.]. Как считают ученые, совершенствование орудий труда, в том числе переход к плужному земледелию, обеспечило утрату потребности в коллективной обработке земли и замену ее индивидуализацией труда, что в свою очередь изменило организацию производства. Коллективная форма хозяйствования постепенно вытеснялась индивидуальным хозяйствованием больших семей [31 - См.: Шилюк Н.Ф. Социальная структура раннеримского общества // Античная древность и Средние века. Вып. 22: Проблемы социального развития. Свердловск, 1985. С. 7–11. Развитие земледелия и приобретение им все более индивидуалистического характера вместе с тем еще долгое время не влекло за собой полной утраты им коллективного начала. См.: Kohler J. Philosophy of Law. New York: The Macmillan Company, 1921. P. 120–121.]. Совершенствование орудий труда, а позднее и возникновение частной собственности на землю позволили отдельной семье обеспечить свою выживаемость относительно независимо от общины, членом которой она являлась [32 - В научной литературе высказываются и иные мнения. Согласно одному из них индивидуальная собственность возникла раньше, чем общественная, а невозможность самостоятельного удовлетворения узкоэгоистического интереса обусловила сотрудничество между людьми, объединение их в группы. В соответствии с другим взглядом частная и коллективная собственность сосуществовали одновременно. См.: Грибовский В.М. Народ и власть в Византийском государстве. Опыт историко-догматического исследования. СПб., 1897. С. 19; Харузин Н.Н. Этнография: Лекции, читанные в Императорском Московском университете. Изд. посмертное; Под ред. В. Харузиной. Вып. III: Собственность и первобытное государство. СПб., 1903. С. 7–9, 38; Канторович Я.А. Основные идеи гражданского права. С. 10–11; Рулан Н. Юридическая антропология: Учебник для вузов / Пер. с фр.; Отв. ред. чл. – корр. РАН, докт. юрид. наук, проф. В.С. Нерсесянц. М.: НОРМА, 1999. С. 118.]. Не случайно поэтому собственность в цивилистике довольно часто рассматривается как причина проявления и развития человеческой индивидуальности. «Собственность не только обогащает, – писал дореволюционный ученый А.А. Борзенко, – но она создает независимого человека» [33 - Борзенко А.А. Личность, общественность, собственность. Очерки права. Ярославль, 1881. С. 3.].
   Два взаимосвязанных факта человеческой истории: появление частной собственности и как следствие ослабление зависимости человека от общины оказали существенное влияние на эволюцию поведения человека и наряду с иными последствиями обусловили его выживаемость вне общины, а, следовательно, и саму возможность его антисоциальной деятельности.
   Действительно, до тех пор, пока люди не могли выжить без помощи и поддержки себе подобных, совершение антиобщественных поступков было невозможно, поскольку действия против общества одновременно являлись действиями против себя самого. Как показывают научные исследования, жизнь первобытного человека была трудна: ему постоянно грозила смерть от голода, холода или нападения хищников, с которыми он не мог соперничать ни по скорости бега, ни по физической силе. Ученые делают вывод о том, что ископаемые люди смогли выжить и победить только потому, что с самого начала они выступали как коллектив [34 - См.: История Древнего мира: Учебник для педагогических институтов / Под ред. В.Н. Дьякова и С.И. Ковалева. М., 1956. С. 16. Как писал немецкий цивилист Г. Буркгард, индивид, опирающийся на свои слабые силы, беспомощен перед силами природы и другими людьми, но «его силы и безопасность исполински возрастают, если он соединяется с другими индивидами, если, из расчета или по внутреннему влечению, ставит для своего естественного эгоизма границы, научается принимать во внимание интересы других людей, служить их интересам, чтобы они помогали его собственным интересам». Цит. по: Суворов Н.С. Об юридических лицах по римскому праву. М.: Статут, 2000. С. 115.]. При этом, по замечанию одного из основателей российской этнографии историка и археолога Н.Н. Харузина, именно роль общины в обеспечении выживаемости отдельного человека объясняет естественность ограничения свободы такого лица в интересах группы [35 - Харузин Н.Н. Указ. соч. С. 7–9, 38.].
   Надо сказать, что поведение члена первобытной общины не было спонтанным или неосознанным, но подчинялось определенным правилам, природа которых до настоящего времени в науке имеет дискуссионный характер. Например, дореволюционные русские этнографы полагали, что такие правила составляли обычное право. В советское время считали неприемлемым использовать термин «право» в отношении правил поведения, принятых в доклассовом обществе, поэтому такие правила рассматривались как нормы морали. Позже распространение получило мнение, согласно которому нормы поведения первобытного человека не являлись чисто моральными, но обладали чертами, свойственными как морали, так и праву. Для их обозначения А.И. Першиц ввел в науку термин «мононорма» [36 - Обзор точек зрения на проблему см.: Семенов Ю.И. Формы общественной воли в доклассовом обществе: табуитет, мораль и обычное право // Этнографическое обозрение. 1997. № 4. С. 3–23.].
   Главной особенностью мононорм было то, что их соблюдение контролировалось общиной и обеспечивалось силой общественного мнения. При этом нарушение наиболее строгих правил поведения – табу влекло за собой применение жестких карательных мер к нарушителям [37 - Обзор точек зрения на проблему см.: Семенов Ю.И. Формы общественной воли в доклассовом обществе: табуитет, мораль и обычное право // Этнографическое обозрение. 1997. № 4. С. 3–23.]. Но в целом организация первобытной общины была такова, что общественного мнения было достаточно, чтобы сдерживать поведение ее членов, не допускать социально вредных отклонений. Данный вывод подтверждается и современными этнографическими исследованиями. Изучив австралийские первобытные общества, О.Ю. Артемова делает вывод о том, что в них существуют тесные связи между людьми, сильная взаимная зависимость. Аборигены всегда на виду друг у друга, все их поступки под пристальным вниманием других членов общины. Каждое действие быстро становится общеизвестным и широко обсуждается. Осуждение неправильных поступков высказывается открыто. Чувствительность к мнению других людей побуждает аборигена постоянно оценивать свое поведение с точки зрения их реакции на него. Как отмечает автор, боязнь общественного осуждения способствует тому, что поведение аборигенов, как правило, соответствует существующим в обществе требованиям [38 - Артемова О.Ю. Личность и социальные нормы в раннепервобытной общине (по австралийским этнографическим данным) / Отв. ред. В.Р. Кабо, А.И. Першиц. М.: Наука, 1987. С. 175–176.].
   Здесь уместно отметить, что сила общественного мнения еще длительное время после разложения первобытнообщинного строя являлась сдерживающим поведение человека фактором. Не случайно поэтому, что, например, в Древней Руси любой антиобщественный проступок выносился на суд всех и каждого при обсуждении его на вече, которое выступало как форма коллективного решения, в том числе и подобных проблем [39 - См.: Алексеев В.П. Народовластие в Древней Руси. Ростов н/Д: Типография товарищества «Донская Речь», 1904. С. 6, 8.].
   Таким образом, сильная взаимная зависимость первобытных людей, обусловленная борьбой за выживание, практически исключала их поведение, противоречащее интересам общины, а возможные единичные случаи подобного поведения не превращались в систему. Такая зависимость была настолько глубока, что силы общественного мнения было достаточно, чтобы обеспечить соблюдение членом общины интересов коллектива.
   Как отмечается в научной литературе, первобытный человек подчинялся правилам, которые являются по своей сути природосообразными, обусловленными борьбой за существование. Индивид же становится личностью через социальный механизм, включающий в себя взаимодействие между интересами, потребностями и целями. Как только появляется частная собственность, личность осознает свой собственный интерес и начинает отграничивать его от интереса общности. Такой социальный интерес, который приобрел форму личного интереса, изменяет мотивационную структуру поведения человека, который обнаруживает стремление к обособлению от общности, выступлению против безусловного подчинения ей, поскольку это уже не соответствует интересам его личности [40 - См.: Вичев В. Мораль и социальная психика / Общ. ред. и посл. Ю.А. Шерковина / Пер. с болг. Р.Е. Мельцера. М.: Прогресс, 1978. С. 111–112.]. В первобытном обществе начинается борьба двух тенденций: стремление к коллективизму и стремление «к индивидуальному присвоению продуктов труда, земли, скота» [41 - См.: Любашиц В.Я., Мордовцев А.Ю., Мамычев А.Ю. Теория государства и права: Учебник. 2-е изд., доп. и перераб. Ростов н/Д: Феникс, 2010. С. 56.]. Так зарождается процесс атомизации личности.
   В социологии под атомизацией понимается обособление людей друг от друга в результате распадения социальных и личностных отношений между ними. Сегодня социальная атомизация чаще всего происходит в периоды кризисов и катастроф, когда человек разочаровывается в общественной организации, и сопровождается резким увеличением числа антиобщественных поступков [42 - Это явление изучали Т. Гоббс, Г. Гегель, К. Маркс и другие мыслители. Эрих Фромм рассматривал социальную атомизацию в качестве одного из полюсов экзистенциальных дихотомий, которые неустранимы в современном обществе. См.: Социология: Энциклопедия / Сост. А.А. Грицанов, В.Л. Абушенко, Г.М. Евелькин, Г.Н. Соколова, О.В. Терещенко. Мн.: Книжный дом, 2003 (http://voluntary.ru/dictionary/568/word/socialnaja-atomizacia (дата обращения: 06.01.2016)).]. Однако в древности атомизация имела вполне естественные причины: переход от матриархата к патриархату, разделение труда и смена коллективного хозяйствования индивидуальным. Все это усилило обособление человека от общества, сделало возможным конфликт между ними, если, удовлетворяя свои потребности, индивид нарушал общие интересы. Конечно, процесс атомизации был достаточно длительным по времени и сложным по сути, но именно он стал одним из факторов, способствовавших росту числа антисоциальных действий в обществе.
   В основе данного процесса лежало развитие частной собственности, которое давало человеку «возможность независимо от чьей бы то ни было воли, исключительно по своему усмотрению использовать материальные блага (имущество) для собственных нужд» [43 - См.: Суханов Е.А. Лекции о праве собственности. С. 9.]. Собственность, по сути, гарантирует бóльшую свободу человека в выборе вариантов поведения, необходимого для удовлетворения его индивидуального интереса. И не всегда такой выбор отвечает общим интересам.
   Развитие средств индивидуального труда, производительной силы позволяло создавать избыточный в сравнении с потребностями поддержания жизни продукт, обеспечило прогресс первобытной общины. Возникло и получило развитие общественное разделение труда, сопровождавшееся имущественным неравенством [44 - См.: Суханов Е.А. Лекции о праве собственности. С. 13.]. На всем протяжении эволюции человечества имущественное неравенство и, как его результат – социальное расслоение общества, являлись теми негативными факторами, которые способствовали увеличению числа антисоциальных действий и как следствие угрожали безопасности государства [45 - В Древней Руси длительное время такой проблемы не существовало, поскольку не было сословий, а человек мог заниматься любой деятельностью. Перемена в его положении зависела от личных усилий. При этом «каждый в это время считал общественное дело своим, личным (разница между первым и вторым еще не обозначилась ясно) и понятно, каждый поэтому, будучи полноправным гражданином, шел на общественную сходку для обсуждения и решения своих дел». См.: Алексеев В. П. Указ. соч. С. 7–8.]. Например, в Древнем Риме распространение латифундий, увеличивающее разрыв между богатыми и бедными, привело к началу народных смут [46 - См.: Покровский И.А. История римского права. М.: Статут, 2004.]. Опасность этого явления осознавали и правители государств, которые с древнейших времен прилагали существенные усилия для устранения социальных конфликтов, порожденных имущественным неравенством [47 - См.: Булгаков С.Н. История экономических и социальных учений / Вступ. ст., сост. и примеч. В.В. Сапова. М.: Астрель, 2007. С. 43–46, 57.]. В древнеримском государстве, например, законодательно уменьшались или даже прекращались все долги, контролировалось перераспределение публичных земель. Законом Лициния предписывалось использовать определенное количество свободных людей для обработки земель, чтобы обеспечить их занятость и тем самым исключить их антиобщественную деятельность [48 - См.: Покровский И.А. История римского права. М.: Статут, 2004 (СПС «КонсультантПлюс»).]. В политических утопиях периода Афинской республики для решения проблемы предлагалось разделить собственность или приносимые ею доходы между людьми. Правда, предпринятая в 423 г. в Леонтинах попытка распределить землю между всеми гражданами оказалась неудачной [49 - См.: Булгаков С.Н. Указ. соч. С. 65.].
   В целом отмеченные выше социально-экономические факторы, сопровождавшие разложение первобытнообщинного строя, существенно повлияли на природу тех новых общественных отношений (а это были отношения собственности), которые начали складываться в данный период и составили в дальнейшем предмет регулирования гражданского права [50 - Общие вопросы отнесения тех или иных общественных отношений к предмету гражданского права в настоящем исследовании не рассматриваются. В отечественной цивилистике разрешению данных вопросов посвящено несколько фундаментальных научных работ. См., в частности: Аскназий С.И. Основные вопросы теории социалистического гражданского права. М.: Статут, 2008; Иоффе О.С. Правоотношение по советскому гражданскому праву / Отв. ред. С.И. Аскназий. Л.: Изд-во ЛУ, 1949; Братусь С.Н. Предмет и система советского гражданского права. М.: Госюриздат, 1963; Алексеев С.С. Предмет советского социалистического гражданского права // Алексеев С.С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 1. М.: Статут, 2010 и др.]. При этом с началом разложения первобытнообщинного строя эффективность присущих ему сдерживающих поведение человека механизмов снижается, а обеспеченное указанными факторами расширение свободы человека в выборе варианта поведения для удовлетворения собственного интереса и ослабление его зависимости от общины привело к тому, что изначально в данных общественных отношениях был заложен риск возможного антисоциального поведения их участников. Это, полагаем, составило специфику таких отношений, которая тесно связана с такими признаками общественных отношений, регулируемых гражданским правом, как имущественная самостоятельность и автономия воли их участников, более того, она во многом обусловлена ими при всем их, безусловно, положительном значении.
   Здесь нельзя не обратить внимание на то, что структура предмета гражданского права не остается неизменной на разных этапах развития государства и права и во многом зависит от состояния политического, общественного, экономического и социального строя. Данный вывод иллюстрируется общеизвестными примерами изменения подхода законодателя к определению предмета гражданско-правового регулирования. Личные неимущественные отношения были включены в предмет гражданского права Основами гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г. [51 - Закон СССР от 8 декабря 1961 г. «Об утверждении Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик» // Ведомости ВС СССР. 1961. № 50. Ст. 525.], Гражданским кодексом РСФСР 1964 г. (ст. 1) [52 - Ведомости ВС РСФСР. 1964. № 24. Ст. 407.]. Это стало результатом дискуссии о роли гражданского права, которая имела место в середине 50-х гг. XX в. и позволила теоретически обосновать расширение предмета гражданского права связью личных неимущественных отношений с имущественными [53 - Более подробно об этом см.: Бакаева И.В. Проблемы личных неимущественных отношений в системном изменении структуры предмета гражданско-правового регулирования // Цивилист. 2012. № 4. С. 7–8.]. Развитие современного гражданского оборота и усиление в нем роли новых субъектов права – корпораций стало объективной причиной необходимого включения в предмет гражданского права корпоративных отношений (п. 1 ст. 2 ГК РФ). Таким образом, состав имущественных и личных неимущественных отношений [54 - В научной литературе высказана точка зрения, согласно которой в «предмет гражданского права входят частные отношения независимо от их имущественного или неимущественного содержания… т. е. такие отношения, в которых участники руководствуются частными интересами в целях удовлетворения своих материальных или духовных потребностей» (Н.Д. Егорова). Более подробно см.: Егоров Н.Д. Понятие гражданского права // Вестник гражданского права. 2012. № 4. С. 42–65.], регулируемых гражданским правом, не остается постоянной величиной.
   Однако полагаем, что исходные признаки, позволяющие включить те или иные общественные отношения в предмет гражданского права, являются неизменными, поскольку обусловлены назначением гражданского права и не могут не соответствовать ему. Данная отрасль права в силу имеющегося у нее инструментария способна регулировать строго определенную группу общественных отношений, обладающую особенностями субъектного состава, объекта и содержания. Поэтому независимо от существующей в данный конкретный временной период структуры предмета гражданско-правового регулирования развитие составляющих его общественных отношений всегда сопровождается риском того, что их участники будут нарушать публичные интересы, если это покажется им необходимым для удовлетворения собственного интереса. Такая обусловленность антисоциального поведения участников гражданско-правовых отношений заложенной в природе данных отношений спецификой во многом объясняет неудачи, которые терпит законодатель, закрепляющий с целью охраны публичных интересов новые запреты и ограничения. Такие меры оказываются способными лишь смягчить негативные последствия антисоциальных действий, но не разрешить проблему полностью [55 - Н.И. Матузов назвал «правовым идеализмом» оторванное от реальности представление о широких возможностях права, его особой творческой роли, когда от принятия тех или иных нормативно-правовых актов можно ожидать решения сложных социальных проблем. См.: Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. С. 155 (автор главы – В.Н. Синюков).].
   Надо сказать, что с момента своего становления гражданское право, изначально враждебное, по замечанию С.А. Муромцева, родовому быту с присущим ему общинным началом [56 - См.: Муромцев С.А. Гражданское право Древнего Рима. М.: Статут, 2003. С. 64–65.], возникшее, как считал Р. Зом, с осознанием человеком своей индивидуальности [57 - См.: Покровский И.А. Абстрактный и конкретный человек перед лицом гражданского права // Вестник гражданского права. 1913. № 4. С. 50.], не могло не учитывать и не реагировать на риск возможного социально вредного поведения участников регулируемых им имущественных отношений. Именно поэтому гражданское право с древнейших времен предусматривало меры, устанавливавшие пределы поведения субъектов в публичных (общих) интересах. При этом содержание таких мер менялось в зависимости от этапа социального и культурно-исторического развития человечества.
   В целом объективная детерминированность гражданско-правовой охраны публичных интересов спецификой регулируемых гражданским правом общественных отношений, в которых как итог процесса атомизации человека был заложен риск его антисоциального поведения, объясняет, почему вопреки традиционному в цивилистике взгляду гражданское право на всем протяжении своего развития с необходимостью обеспечивало не только частные, но и публичные интересы. Последний вывод легко подтверждается с помощью даже небольшого экскурса в историю развития гражданского права.

§ 2. Влияние объективных факторов на эволюцию гражданско-правовой охраны публичных интересов

   Исследование разнообразных по времени принятия источников гражданского права позволяет сделать вывод о том, что данная отрасль права всегда находилась на страже публичных интересов. Постепенное развитие гражданского права привело к тому, что сегодня участники оборота могут осуществлять свои субъективные права только в социальных ограничениях. При этом последовательное появление в гражданском законодательстве норм, которые вводили такие ограничения, было предопределено особенностями социально-экономического состояния государства и общества в тот или иной исторический период. Именно поэтому на всем протяжении развития гражданского права состав закрепляемых им мер охраны публичных интересов не оставался неизменным, а их эволюция была обусловлена различными объективными факторами: политическим и экономическим строем государства, особенностями социальной структуры общества, спецификой общественных отношений, составлявших гражданский оборот в определенное историческое время, и даже уровнем культурного и духовного развития их участников.
   Изучение эволюции гражданского права позволяет для целей настоящего исследования выделить в ней два основных этапа, характеризующихся своеобразием в подходах к способам гражданско-правовой охраны публичных интересов.
   Отличительной особенностью гражданского права первого этапа, длившегося с момента появления первых гражданско-правовых норм вплоть до начала XIX в., являлось отсутствие в нем упоминаний о государственных или общественных интересах, а также прямых требований о необходимости соблюдения данных интересов участниками гражданского оборота. Исключение, пожалуй, составили Законы XII таблиц, которые разрешали членам коллегий и иных сообществ заключать между собой соглашения при условии, что такие соглашения не будут нарушать постановлений, касающихся общественного порядка [58 - Законы XII таблиц // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века) / Сост. докт. юрид. наук, проф. В.А. Томсинов. М.: ИКД ЗЕРЦАЛО-М, 2004. С. 122.].
   Вместе с тем границы поведения индивида в рассматриваемый исторический период были существенно сужены, а само поведение находилось под значительным контролем государства и общества. Ограничивая в определенной степени свободу человека в сфере оборота, правовое регулирование соответствующих отношений позволяло обеспечить публичный интерес. Например, в Древнем Риме pater familias довольно долго не мог свободно по своему усмотрению распоряжаться собственным имуществом. Завещание составлялось им только тогда, когда отсутствовал законный наследник [59 - См.: Бобин М.П. Индивидуализм римского права // Временник Демидовского юридического лицея. Кн. 85. Ярославль: Типография Губернского правления, 1902. С. 14.]. Кроме того, члены gens не были свободны в выборе собственных имен [60 - См.: Деларов П.В. Очерк истории личности в древнеримском гражданском праве. Историко-юридический опыт. СПб.: Издание книгопродавца Н.Г. Мартынова, 1895. С. 31.]. Длительное время законодательно ограничивались даже расходы на погребение [61 - См.: Таблица X Законов XII таблиц. С. 123.].
   Вообще идея контроля над поведением человека как средства предупреждения его социально вредной активности была весьма распространена с древнейших времен. Достаточно долго контроль над поведением наряду с суровым наказанием рассматривался людьми как эффективный способ предупреждения антисоциальной деятельности членов общества, как действенное средство охраны публичных интересов. Например, несмотря на то что в Древней Индии и Древнем Китае считалось, что путь к справедливости и добродетельному поведению лежит через внутреннюю работу человека над собой [62 - Общий нравственный критерий человека, обнаруживаемый в воззрениях Древнего Востока, заключается в необходимости совершать благие поступки и удерживаться от зла; противное же ведет к духовной гибели человека, к воздаянию за плохие поступки после смерти или во время жизни. В Дхармашастре Яджнавалкьи, в частности, говорится, что у доносчика появляется дурной запах изо рта, а укравший растительное масло станет тараканом, похитивший зерно в следующей жизни родится крысой, а одежды – прокаженным. См.: Дхармашастра Яджнавалкьи // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века) / Сост. докт. юрид наук, проф. В.А. Томсинов. С. 66.], большую роль приписывали контролю правителя над поведением своих подданных. «Поэтому, управляя страной, священномудрый делает сердца подданных пустыми, а желудки – полными. Его управление… постоянно стремится к тому, чтобы у народа не было знаний и страстей, а имеющие знания не смели бы действовать» [63 - Дао дэ Цзин. Книга пути и благодати. М.: Изд-во «Эксмо», 2004. С. 13.]. Если же кто-то нарушит запреты, то наказание не должно быть смягчено под влиянием ни знатности, ни прошлых заслуг или добродетелей провинившегося [64 - См.: Книга правителя области Шан // История политических и правовых учений. Ч. 1: Зарубежная политико-правовая мысль: Хрестоматия / Сост. В.В. Ячевский. Воронеж: Изд-во Воронежского гос. ун-та, 2000. С. 78–79, 90.]. Аналогичным образом философ-материалист Гераклит считал, что своевольное, т. е. противное закону, поведение «следует гасить скорее, чем пожар» [65 - Гераклит. О природе // История политических и правовых учений. Ч. 1. С. 97.].
   Особенно строго контролировалось пользование землей, которая являлась основой жизнедеятельности составлявших древнюю общину людей. Очевидно, что предусмотренная в древнейших источниках права ответственность за нерадивое использование земельных участков, которое приводило к ухудшению их свойств, устанавливалась прежде всего в общественных интересах. Например, Законами Хаммурапи ответственность была возложена на недобросовестного арендатора, который в течение трех лет не обрабатывал поле. Перед тем как вернуть поле хозяину, он должен был вспахать его, а также отмерить владельцу «по 10 туров зерна за каждый бур поля» [66 - Законы Хаммурапи // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века). С. 14.].
   В Средние века контроль над поведением человека осуществлялся с помощью обычаев, принятых в ремесленном цехе, общине, корпорации или тому подобной социальной общности, членом которой человек являлся. В частности, сделки по распоряжению землей он мог совершать только с согласия соответствующей общины [67 - См.: Гамбаров Ю.С. Гражданское право: Общая часть / Под ред. и с предисл. В.А. Томсинова. М.: Изд-во «Зерцало», 2003. С. 61–63.]. При этом в некоторых случаях такие сделки ограничивались или вообще запрещались. Например, в Англии конца IX – начала X в. были установлены пределы свободы собственника земли, который мог передавать ее, в том числе по наследству, только родственникам, но не третьим лицам [68 - См.: Правда (судебник) Альфреда // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века). С. 315.]. Устанавливались и другие ограничения его личной свободы. Это в некоторой степени препятствовало совершению социально вредных поступков, направленных против цеха, корпорации, союза, поскольку могло влечь за собой бесчестье и изгнание из общины. Антиобщественные поступки, например, в средневековой Германии ставили человека вне закона. Такое лицо приобретало состояние Friedlosigkeit, утрачивая свою правоспособность. Это означало прекращение семейного состояния и в некоторых случаях сопровождалось конфискацией имущества. Во Франции также существовал институт гражданской смерти, которая влекла утрату человеком статуса субъекта права [69 - Гамбаров Ю.С. Указ. соч. С. 470–471, 570–571.].
   Нужно обратить внимание на то, что в XIII в. влияние указанных союзов на личность стало уменьшаться, однако усилились ограничения, которые налагались на индивида государством [70 - См.: Груздев В.В. Человек и право: исторические, общетеоретические и цивилистические очерки: Монография. Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2010. С. 75.]. В XVII–XVIII вв. в период абсолютизма в Европе сложился тип полицейского государства, управлявшего обществом с помощью директив, приказов и команд, которые через деятельность чиновников тотально регламентировали поведение человека [71 - См.: Лейст О.Э. Сущность права. Проблемы теории и философии права. М.: ИКД «Зерцало-М», 2002. С. 41.].
   В это же время распространенным стало возложение на субъектов обязанностей в общественных интересах. Например, по германскому праву собственники смежных земельных участков обязаны были нести общие расходы на сооружение и содержание земляных укреплений, которые были предназначены для противодействия напору воды. Если кто-либо из собственников отказывался от исполнения данной обязанности, он мог быть лишен права собственности [72 - См.: Борзенко А. Указ. соч. С. 20.].
   Государство и общество направляли поведение субъекта в нужное русло посредством прежде всего запретов и позитивных обязываний. В частности, именно в публичных интересах ограничивалось или даже запрещалось ростовщичество [73 - В свое время Дж. Милль, который в целом был противником запрета ростовщичества как «вредного вмешательства в свободный ход промышленных дел», полагал, что такой запрет единственно может быть обоснован общественным интересом. См.: Милль Дж. Ст. Основания политической экономии с некоторыми применениями к общественной философии / Пер. Е.И. Остроградской; Под ред. О.И. Остроградского. Киев: Типография И.И. Чоколова, 1896. С. 818–819.], принимавшее в отдельные периоды крайние формы и нередко выступавшее катализатором настолько серьезных социальных конфликтов, что справедливо рассматривалось государством как фактор, создающий угрозу его безопасности [74 - Видимо, поэтому ограничение ростовщичества осуществлялось с помощью не только правовых норм, но и религиозных предписаний. Например, одна из заповедей, которая была дана евреям, заключалась в запрещении предоставлять деньги друг другу в рост. См.: Гроций Г. О праве войны и мира. М.: Госюриздат, 1956 (http://www.studfles.ru/preview/2265285 (дата обращения: 14.03.2010)). Взимание процентов полностью было запрещено каноническим правом. См.: Дернбург Г. Пандекты. Т. 2: Обязательственное право. 3-е изд. М., 1911. С. 47. Запрет ростовщичества, или рибы, в мусульманских странах, который существует и сегодня, объяснялся тем, что кредитор, не участвуя в качестве равноправного партнера в сделке, которая заключается должником с использованием предоставленных ему кредитором денежных средств, и устанавливая процент за пользование этими средствами, получает незаработанный доход, что противоречит религиозным воззрениям мусульман. См.: Беккин Р. Бизнес по-мусульмански // Восточный свет. 2005. № 2. С. 52.]. Поэтому не случайно, что уже в древнейшем памятнике правовой мысли – Законах Ману были предусмотрены ограничения в отношении размера взимаемых процентов, который не мог превышать удвоенной суммы долга. При этом «добавочный процент к установленному обычаем» признавался недействительным [75 - Законы Ману / Пер. С.Д. Эльмановича; Пров. и испр. Г.И. Ильиным. М.: Изд-во «ЭКСМО-Пресс», 2002. С. 292.]. Законы Хаммурапи освобождали должника от обязанности по уплате процентов, если в результате стихийного бедствия (града, наводнения, засухи) погибал урожай [76 - Законы Хаммурапи // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века). С. 15.]. Ограничивали размер процентов и древнеримские Законы XII таблиц. Позднее на их взимание был введен запрет, который через непродолжительное время был заменен ограничением процентов до 12 % годовых [77 - Покровский И.А. История римского права. М.: Статут, 2004.]. Надо сказать, что из-за злоупотреблений ростовщиков, приводивших к разорению целых поселений, подобные ограничения были установлены и в дореволюционной России с принятием в 1893 г. Закона о преследовании ростовщических действий [78 - Закон о ростовщичестве (24 мая 1893 г.). С изложением рассуждений, на коих он основан, с приложением относящихся к нему узаконений действующего законодательства и с разъяснениями по кассационным решениям Сената / Сост. А.К. Фон-Резон. СПб.: Издание Я. Канторовича, 1899. С. 5.].
   Государство четко очерчивало границы, в которых должны были действовать участники гражданского оборота. В Древнем Риме, например, претор обеспечивал охрану только тех договоров, которые были совершены «не вследствие злого умысла и не вопреки законам, плебисцитам, сенатусконсультам, декретам, эдиктам принцепсов и не в обход какого-либо из этих правил» [79 - Дигесты // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века). С. 195.].
   В целом обозначенные выше объективные условия жизни человека, обусловленные особенностями политического, экономического и социального устройства государства и общества, вплоть до начала XIX в. предопределяли специфику гражданско-правовой охраны публичных интересов, в основе которой лежали широкие запреты и ограничения как инструменты контроля над поведением человека.
   Второй этап в развитии гражданско-правовой охраны публичных интересов длится с начала XIX в. по настоящее время. Несмотря на то что данный этап не отличается однородностью, общим для составляющих его периодов является постепенное отражение в гражданском законодательстве разных стран мира специальных требований о соблюдении участниками оборота публичных интересов. Непосредственной причиной этому стали политические и экономические условия, сложившиеся в мире к началу XIX в., подготовившие почву для распространения разнообразных теорий, в которых публичные интересы рассматривались как главенствующие и требующие особой охраны, в том числе нормами частного права [80 - Об этом см., например: Борзенко А.А. Указ. соч. С. 19; Евецкий А.А. Критерий общественного интереса в гражданском праве. Харьков: Типография И.М. Варшавчика, 1881. С. 8–9; Иеринг Р. Цель в праве / Избранные труды. Самара: Самарская гос. эконом. акад., 2003. С. 181.].
   Одним из катализаторов данного процесса стал результат Великой французской революции 1789 г., которая, по замечанию Ш. Бедана, ослабила связи между индивидом и государством, открыв тем самым эру индивидуализма [81 - Бедан Ш. Право лица и государство. Воронеж: Типо-литография «Воронежского издательского т-ва», 1917. С. I.]. Революция содействовала провозглашению важных демократических ценностей, но в итоге принесла только разочарование в идее абсолютной свободы. Как следствие возникла потребность в том, чтобы установить границы поведения человека и создать тем самым условия для нормального развития гражданского оборота. И.А. Покровский писал по этому поводу, что гражданские уложения и кодексы XIX в. стали разрабатываться в период подъема и большого развития естественнонаучных течений в праве, а завершались в эпоху реакции, «когда жажда реформ сменилась тоской по самому элементарному порядку и спокойствию» [82 - См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 63–64.]. Поэтому не случайно, что именно в этот период времени в гражданском законодательстве стали появляться не свойственные ему ранее требования, обращенные к участникам оборота, соблюдать общественный (публичный) порядок, приводить свое поведение в соответствие с добрыми нравами. И вполне естественно, что впервые такие требования были закреплены во Французском Гражданском кодексе 1804 г. (Кодексе Наполеона), который, например, первым предусмотрел недействительность обязательства, имеющего недозволенное основание, т. е. запрещенное законом или противоречащее добрым нравам и публичному порядку [83 - Французский Гражданский Кодекс 1804 года. С позднейшими изменениями до 1939 г. / Пер. И.С. Перетерского. М.: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1941. С. 259.]. Позднее во французской литературе было дано пояснение, что именно охрана коллективных интересов составляет содержание публичного порядка [84 - См.: Морандьер де ла. Л.Ж. Гражданское право Франции. Т. 1 / Пер. с фр., вступ. статья докт. юрид. наук Е.А. Флейшиц. М.: Изд-во иностр. лит., 1958. С. 88.].
   Следует отметить, что до середины XX в. гражданско-правовые меры охраны публичных интересов могли применяться лишь в отдельных, строго установленных случаях. Современное гражданское право существенно расширило сферу их действия. Так, законодательство некоторых зарубежных стран предусматривает общее правило о недопустимости антисоциального поведения в целом, без указания на отдельные формы его проявления [85 - Например, в Великобритании действует множество нормативно-правовых актов, регламентирующих последствия такого поведения. Наряду с законами административно-территориальных единиц в каждом населенном пункте разрабатываются соглашения и стратегии по предупреждению антисоциального поведения. См., в частности: Anti-social Behaviour Act 2003, Antisocial Behaviour etc. (Scotland) Act 2004, Anti-Social Behaviour (Northern Ireland) Order 2004. Тексты законов опубликованы на официальном сайте Правительства Великобритании: www.legislation.gov.uk. См. также: Antisocial Behaviour Strategy for Edinburgh (2010–2013) (http://www.saferedinburgh.org.uk (дата обращения: 11.05.2012)); Darlington Community Safety Partnership Anti-social Behaviour Strategy 2011/2012 (http://www.darlington.gov.uk (дата обращения: 20.07.2013)) и др.]. Подобное правило предусмотрено, в частности, ст. 7 Гражданского кодекса Испании [86 - См.: Гражданские и торговые кодексы зарубежных стран: Сборник законодательства. Современное зарубежное частное право: Учебное пособие / Под ред. С.Н. Медведева, С.О. Звонок. Ставрополь, 1999. С. 180.], согласно которой лишается охраны антисоциальное осуществление субъективных прав, а на виновный субъект возлагается обязанность в полном объеме возместить причиненный третьим лицам ущерб. В Великобритании антисоциальным признается поведение, посягающее на общественные интересы, под которыми понимаются интересы жителей общины в обеспечении надлежащего качества их жизни. Как подчеркивается в научной литературе, это поведение, которое не отвечает признакам преступления, но рассматривается как опасное для общественного порядка [87 - См.: Millie A. Anti-Social Behaviour: Concerns of Minority and Marginalised Londoners // Internet Journal of Criminology, 2006 (www.internetjournalofcriminology.com (дата обращения: 11.03.2013)).]. Вместе с тем зарубежные ученые указывают на неясность понятия антисоциального поведения, на сложности, которые сопровождают любую попытку раскрыть его содержание [88 - См., например: Millie A., Jacobson J., McDonald E., Hough M. Anti-social behaviour strategies: Finding a balance. Southampton: Hobbs the Printers Ltd., 2005. P. 1–2.].
   Такие затруднения, по нашему мнению, вполне обоснованы, поскольку понятие антисоциального поведения носит метаюридический характер и исследуется как форма девиации [89 - Термин «девиантность» был введен в науку Э. Дюркгеймом, который создал основу для разработки специальной теории – социологии девиантного поведения. Данным термином обозначается склонность индивида «порождать внешне наблюдаемые отклонения от общепринятых норм». См.: Змановская Е.В., Рыбников В.Ю. Девиантное поведение личности и группы: Учебное пособие. СПб.: Питер, 2012. С. 14, 17.], прежде всего социологией и психологией. Данное поведение представляет собой отклонение от общепринятого порядка [90 - Более подробно см.: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда // Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии / Пер. с фр. и послесл. Л.Б. Гофмана. М.: Наука, 1990. С. 80–82; Касьянов В.В., Нечипуренко В.Н. Социология права. Ростов н/Д: Феникс, 2002. С. 341–342, 344.], под которым в социологии понимается «регулярное (непрерывное) самовоспроизводство ценностно-нормативного механизма, и прежде всего практических образцов поведения – норм, а также средств социального контроля» [91 - Общая социология: Учебное пособие / Под общ. ред. проф. А.Г. Эфендиева. М.: ИНФРА-М, 2005. С. 410 (автор раздела – А.Г. Эфендиев).]. Наиболее опасной формой девиации признается поведение, которое не только угрожает благополучию других людей или социального порядка в целом, но и нарушает действующие в государстве законы [92 - См.: Платонов Ю.П. Основы социальной психологии. СПб.: Речь, 2004. С. 245.]. Оно и называется антисоциальным [93 - В социальной психологии выделяется также асоциальное поведение, представляющее собой незначительное нарушение принятых в обществе норм. См. там же. С. 245–246.].
   Надо сказать, что современная зарубежная судебная практика все активнее использует критерий соответствия поведения публичным интересам для оценки тех или иных действий участников оборота. Более того, например, в англо-американской правовой доктрине обосновывается вывод, согласно которому при создании нового правила поведения или модификации старого для применения его к новой ситуации суды должны учитывать общественные интересы [94 - См.: Waddams S. Private Right and Public Interest // Private Law in Theory and Practice / Ed. by Michael Bryan. London; New York: Routledge-Cavendish, 2007. P. 8–10.]. Как подчеркивает С. Уэддемс, английские судьи сегодня очень редко принимают решения без учета публичных интересов, хотя еще в XIX в. в судебных решениях можно было встретить такую фразу: «мы полагаем, что не обладаем властью устанавливать в качестве правового предписания то, что, как нам кажется, составляет общественную пользу, и запрещать все то, что, как мы полагаем, такой пользе противоречит» [95 - Решение по делу Egerton v. Brownlow, 1853 г. (Ed. by Michael Bryan. London; New York: Routledge-Cavendish, 2007. P. 10)].
   Учет публичных интересов при разрешении частноправовых споров иногда приводит к курьезам. Так, в 1999 г. один из судов Канады рассматривал иск родственников ребенка к его матери. Будучи беременной, мать попала в дорожно-транспортное происшествие, в результате которого пострадал еще не родившийся ребенок. Позже он родился с отклонениями в физическом развитии. Виновной в дорожно-транспортном происшествии была признана мать ребенка. В иске содержалось требование привлечь мать к ответственности за причинение вреда ребенку и взыскать с нее соответствующую денежную компенсацию. При рассмотрении дела судья принял во внимание публичные интересы, которые, как он полагал, требовали наказания матери. Применение к ней мер гражданско-правовой ответственности стимулировало бы, по его мнению, вождение автомобиля в соответствии с установленными правилами, что, несомненно, составляет общую пользу. Однако при рассмотрении дела в Верховном суде Канады иск был отклонен, поскольку было признано, что с учетом публичной политики, напротив, недопустимо возлагать на беременных женщин правовую обязанность заботиться о еще не родившихся детях, необоснованно ограничивающую их свободу [96 - Ed. by Michael Bryan. London; New York: Routledge-Cavendish, 2007. P. 15–16.]. В приведенном примере обе судебные инстанции Канады при принятии своих решений учитывали публичный интерес, но толковали его содержание по-разному.
   В России рассматриваемый этап в гражданско-правовой охране публичных интересов начался с введения в дореволюционное гражданское законодательство под влиянием ст. 6 Кодекса Наполеона категории «общественный порядок» [97 - Брун М.И. Публичный порядок в международном частном праве // Журнал Министерства юстиции. 1916. № 1. С. 94.]. В частности, в ст. 1528 Свода законов Российской империи предусматривалось, что цель договора не должна противоречить законам, благочинию и общественному порядку. Однако, будучи заимствованной из зарубежных правопорядков, категория «общественный порядок» осталась неясной для дореволюционных ученых [98 - В разъяснениях, которые даны И.М. Тютрюмовым к ст. 1528 Свода, не раскрывается и понятие «благочиние». См.: Законы гражданские с разъяснениями Правительствующего Сената и комментариями русских юристов. Составил И.М. Тютрюмов. Книга четвертая. М.: Статут, 2004. (Классика российской цивилистики.).]. Причина, по-видимому, заключалась в том, что объективной потребности для применения данной категории в российских условиях в то время не было. Не случайно составители первого проекта Гражданского уложения дали не вполне ясное толкование понятия сделок, не соответствующих общественному порядку: по их мнению, это сделки, «которые не нарушают закона и которые нельзя считать безнравственными в общепринятом смысле этого слова, но которые не согласуются с условиями общественной жизни» [99 - См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 252.].
   Несмотря на известные трудности толкования, категория общественного порядка в редакции проекта Гражданского уложения Российской империи 1903 г. отражалась уже в нескольких статьях: ст. 94, 95, 1406, 2454, 2472. Речь шла о признании недействительными сделок (включая завещания) и прекращении юридических лиц, которые преследовали цели, противные общественному порядку или добрым нравам [100 - См.: Гражданское уложение. Проект Высочайше учрежденной Редакционной комиссии по составлению проекта Гражданского уложения. СПб., 1905.]. В пояснительной записке к проекту (1913 г.) говорилось, что целью введения подобных норм в законодательство являются предупреждение злоупотреблений, защита общего блага и общественного интереса [101 - См.: Перетерский И.С. Принудительные и диспозитивные нормы в обязательственном праве Гражданского кодекса // Советское право. 1924. № 4 (10). С. 71.].
   Отражение в советском гражданском законодательстве требований, обеспечивающих соблюдение публичных интересов, было уже осознанным и целенаправленным. Объективные условия развития Советского государства и общества, общепринятая идеология требовали возложения на граждан обязанности соблюдать общественные интересы [102 - Об этом свидетельствуют и слова Сталина, которые он сказал в беседе с Г. Уэллсом: «Непримиримого контраста между индивидуумом и коллективом, между интересами отдельной личности и интересами коллектива не имеется, не должно быть. Его не должно быть, так как коллективизм социализм не отрицает, а совмещает индивидуальные интересы с интересами коллектива». Цит. по: Генкин Д.М. Великая отечественная война и вопросы гражданского права // Ученые записки ВИЮН. Вып. III. 1944. С. 27.]. Такая обязанность предусматривалась прежде всего Конституциями СССР [103 - В соответствии со ст. 130 Конституции СССР 1936 г. от граждан требовалось «честно относиться к общественному долгу, уважать правила социалистического общежития», понимаемые советскими учеными как правила социалистической этики. Лица, которые покушались на общественную собственность, в ст. 131 объявлялись врагами народа. Статья 39 Конституции СССР 1977 г. закрепляла принцип, согласно которому осуществление прав и свобод «не должно наносить ущерб интересам общества и государства, правам других граждан». Тексты Конституций см.: Кукушкин Ю.С., Чистяков О.И. Очерк истории советской Конституции. М.: Политиздат, 1987.], которые задавали общее направление отраслевому законодательству. Как следствие гражданские законы того времени охрану субъективных прав ставили в зависимость от их осуществления в соответствии с социально-хозяйственным назначением (ст. 1 ГК РСФСР 1922 г.), требовали от граждан и организаций «уважать правила социалистического общежития и моральные принципы общества, строящего коммунизм» (ст. 5 ГК РСФСР 1964 г.), предусматривали недействительность совершенной к ущербу государства сделки (ст. 30 ГК РСФСР 1922 г., ст. 49 ГК РСФСР 1964 г.).
   В учебниках по советскому гражданскому праву среди основных его принципов назывался принцип сочетания общественных и личных интересов [104 - См.: Братусь С.Н. Принципы советского гражданского права // Правоведение. 1960. № 1. С. 47.]. Советские ученые полагали, что правом охраняется только такой личный интерес, который не противоречит интересу общественного целого или совпадает с ним [105 - См.: Мальцев Г.В. Соотношение субъективных прав, обязанностей и интересов советских граждан // Советское государство и право. 1965. № 10. С. 23.]. В научной литературе обосновывалась мысль о том, что участники хозяйственных договоров имеют обязанности не только перед своими контрагентами, но и перед государством по осуществлению цели договора и выполнению плана [106 - См.: Ойгензихт В.А. Имущественная ответственность в хозяйственных договорах: Учебное пособие. Душанбе, 1980. С. 15. Ранее Н.Г. Александров высказал точку зрения о том, что всякое правоотношение представляет собой трехстороннюю связь, в которой принимают участие не только сами непосредственные участники отношения, но и государство, с которым потенциально связан каждый из них. См.: Александров Н.Г. Юридическая норма и правоотношение: Сокращенная стенограмма доклада, прочитанного на научной сессии Московского юридического института 6 мая 1946 г. / Под ред. проф. И.Т. Голякова. М., 1947. С. 16.]. Эта идея была воспринята и судебной практикой. Например, Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР в одном из своих решений признала недействительным договор, заключенный между кооперативом и гражданином, убыточный для кооперации и приведший к неоправданному обогащению гражданина за ее счет. Кооператив не являлся государственным предприятием, но в данном случае, по мнению суда, серьезно могли пострадать интересы крестьян, защита которых составляла государственный интерес [107 - См.: Вавин Н.Г. Ничтожные сделки (статья 30 Гражд. Код. РСФСР и УССР и последствия ее нарушения). М.: Изд-во «Правовая защита», 1926. С. 13.].
   В целом признание приоритета государственных интересов перед частными оказывало сильное влияние на судебную практику по гражданским делам, особенно в первые годы после Октябрьской революции 1917 г. Так, Положение о разрешении имущественных споров между госучреждениями и госпредприятиями от 21 сентября 1922 г. предписывало арбитражным комиссиям руководствоваться при разрешении дел законом. Однако арбитражным комиссиям было дано право в случае необходимости принимать решения, учитывая исключительно государственные интересы (ст. 13 Положения). Комиссия могла, к примеру, освободить сторону от исполнения обязательства или гражданско-правовой ответственности даже вопреки требованиям законодательства, если того требовали интересы государства [108 - См.: Рубинштейн Б. Принцип социально-хозяйственного назначения права в гражданском кодексе РСФСР // Советское право. 1926. № 4. С. 80.].
   Современный подход отечественного законодателя к закреплению гражданско-правовых мер охраны публичных интересов отличается определенным своеобразием. Если проанализировать действующий Гражданский кодекс РФ на предмет закрепления в нем норм, упоминающих публичные интересы, то можно констатировать их увеличение по мере продвижения от части первой части к четвертой. Публичный интерес до 7 мая 2013 г. упоминался в части первой ГК РФ лишь четырежды: в п. 2 ст. 1, ст. 152.1 [109 - Эта статья появилась в ГК РФ в 2006 г. с принятием Федерального закона от 18 декабря 2006 г. № 231-ФЗ «О введении в действие части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).], ст. 242 и п. 4 ст. 451 ГК РФ. Это объясняется тем, что часть первая была принята в 1994 г., когда только закладывались основы частного права в постсоветской России. Как отмечает по этому поводу Е.А. Суханов, «необходимость масштабной модернизации действующего ГК РФ была вызвана не «просчетами и ошибками» разработчиков ГК, а более глубокими причинами, связанными с «незавершенностью перехода к новому общественному строю и сохраняющимся переходным характером гражданского законодательства» [110 - См.: Суханов Е.А. Проблемы модернизации Гражданского кодекса РФ // Studia Iuridica. T. 57. Prawo prywatne ponad granicami. Księga pamięci Profesora Gabriela Szerszeniewicza (w setną rocznicę śmierci). Warszawa: Wydawnictwa Uniwersytetu Warzawskiego, 2013. С. 29.]. Главная задача законодателя заключалась прежде всего в создании необходимых условий для эффективной деятельности физических и юридических лиц в сфере гражданского оборота. Механизм охраны публичных интересов, конечно, был закреплен, но не он составлял главную заботу создателей нового Гражданского кодекса РФ. Федеральным законом от 7 мая 2013 г. № 100-ФЗ [111 - Федеральный закон от 7 мая 2013 г. № 100-ФЗ «О внесении изменений в подразделы 4 и 5 раздела I части первой и статью 1153 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).] и Федеральным законом от 8 марта 2015 г. № 42-ФЗ [112 - Федеральный закон от 8 марта 2015 г. № 42-ФЗ «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).] в часть первую ГК РФ введены новые нормы, в которых содержится указание на публичные интересы, – п. 4 ст. 166, п. 2 ст. 168, п. 3 ст. 431.1. Учет этих интересов носит более явный характер. Это, по нашему мнению, обусловлено тем, что в течение последнего десятилетия наиболее ярко проявились проблемы правового регулирования, в том числе связанные с массовым распространением действий участников оборота, причиняющих вред публичным интересам. Как следствие в части четвертой ГК РФ, принятой гораздо позже, «общественные интересы», «государственные интересы», «иные публичные интересы» упоминаются чаще [113 - См., например, п. 3 ст. 1349, п. 1 ст. 1362, п. 4 ст. 1473, п. 2 ст. 1483, п. 2 ст. 1515, п. 1 ст. 1537 ГК РФ.]. И именно поэтому в Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации [114 - Подготовлена в соответствии с Указом Президента РФ от 18 июля 2008 г. № 1108 «О совершенствовании Гражданского кодекса Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).] был сформулирован новый взгляд на соотношение частных и публичных элементов в гражданском праве: предложено, с одной стороны, отказаться от излишних публичных элементов в частноправовом регулировании общественных отношений, с другой – усилить влияние государства на содержание и состояние гражданского правопорядка, ужесточить регулирование особенно в сфере вещного и корпоративного права, ограничить свободу усмотрения субъектов в интересах стабильности оборота [115 - Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации (одобрена решением Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства от 7 октября 2009 г.) // Вестник ВАС РФ. 2009. № 11.].
   В целом проведенное в настоящей главе исследование позволило установить, что гражданско-правовая охрана публичных интересов объективно обусловлена спецификой природы регулируемых гражданским правом общественных отношений, а также иными факторами общественного и государственного развития. Следовательно, гражданское право, воздействуя на поведение своих субъектов, с необходимостью должно учитывать возможный риск их антисоциального поведения. И действительно, соответствующие требования, направленные на обеспечение публичных интересов, предусматривались в нормах гражданского права на всем протяжении его развития. Констатация данного факта делает необходимым его соотнесение с назначением гражданского права и, следовательно, предопределяет постановку вопроса о самой возможности гражданско-правовой охраны публичных интересов с учетом особенностей метода данной отрасли права, а также специфики присущего ей инструментария.

Глава 2. Возможность гражданско-правовой охраны публичных интересов

§ 1. Гражданско-правовая охрана публичных интересов в контексте разграничения частного и публичного права

   Разрешение вопроса о том, насколько полноценно охрана публичных интересов в имущественном обороте может быть обеспечена средствами гражданского права, регулирующего общественные отношения на основе преимущественно диспозитивно-дозволительного метода, напрямую затрагивает проблему разграничения двух суперсистем права: частного и публичного.
   Дело в том, что в цивилистике весьма распространено мнение о том, что публичные интересы обеспечиваются публичным правом, тогда как призвание частного права составляет охрана частных интересов [116 - В настоящей работе не рассматриваются иные теории, объясняющие разграничение частного и публичного права, например, особенностями составляющих их норм или спецификой их субъектов. Анализ данных теорий см.: Иоффе О.С. Правоотношение по советскому гражданскому праву. С. 24–26.]. При этом и разграничение частного и публичного права многие ученые, в том числе и современные авторы, осуществляют именно по критерию интереса, защита которого обеспечивается соответствующей системой норм [117 - См., например: Голубцов В.Г. Сочетание публичных и частных начал в регулировании вещных отношений с участием государства. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Изд-во Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2005. С. 59; Михайлов С.В. Категория интереса в российском гражданском праве. М.: Статут, 2002. С. 54–81; Волкова И.А. Частноправовое и публично-правовое сотрудничество интересов в регулировании страховых правоотношений // Вестник Саратовской государственной академии права. 2011. № 1 (77). С. 65.]. Такой взгляд имеет сторонников и в числе выдающихся цивилистов прошлого, а наиболее полное обоснование он получил в немецкой юриспруденции XIX в.
   Так, Ф.К. фон Савиньи полагал, что целью публичного права является Целое, а частного – отдельный человек [118 - См.: Савиньи Ф.К. фон. Система современного римского права. Т. I / Пер. с нем. Г. Жигулина; Под ред. О. Кутателадзе, В. Зубаря. М.: Статут, 2011. С. 286–287.]. Критерий отнесения тех или иных норм к публичному или частному праву, по мнению другого немецкого ученого – Г. Дернбурга, прост: если норма служит интересам частных лиц – это норма частного права; если определяющим для нее является общественный интерес, то она есть принадлежность публичного права [119 - См.: Дернбург Г. Пандекты. Т. 1: Общая часть / Пер. Г. фон Рехенберга под рук. и ред. проф. П. Соколовского. М., 1906. С. 53.]. Обосновывая свои позиции, немецкие ученые ссылались на римское право, в частности на знаменитое высказывание римского юриста Ульпиана: публичное право «относится к положению римского государства», а частное – «к пользе отдельных лиц» [120 - Цит. по: Римское частное право: Учебник / Под ред. проф. И.Б. Новицкого и проф. И.С. Перетерского. М.: Юриспруденция, 1999. С. 3.].
   Однако еще в конце XIX – начале XX в. в научной литературе стали обращать внимание на то, что Ульпиан говорит вовсе не о делении права на публичное и частное, а о структурировании учебных дисциплин [121 - См., например: Гамбаров Ю.С. Гражданское право. Общая часть. С. 82. В современной литературе также обращается на это внимание. Н.М. Коршунов, в частности, отмечает, что в высказывании Ульпиана речь идет не «о разделении норм права, а о двух сторонах его изучения», а потому полагает разделение права на частное и публичное имеющим условное значение и необходимым лишь в учебных и практических целях. См.: Коршунов Н.М. Конвергенция частного и публичного права: проблемы теории и практики. М.: Норма: ИНФРА-М, 2011. С. 25–26.]. Ведь Ульпиан писал о том, что «изучение (курсив мой. – Т.Я.) права распадается на два положения: публичное и частное [право]» [122 - Дигесты Юстиниана. Т. 1. Кн. 1–4 / Пер. с лат.; Отв. ред. Л.Л. Кофанов. М.: Статут, 2002. С. 84.]. В действительности же римское частное право охраняло не только частные, но и публичные интересы [123 - Современный ученый Гарсиа Гарридо видит в высказывании Папиниана «публичное право не может быть изменяемо соглашениями частных лиц» приоритет, который отдавался в римском праве публичному благу перед частным. См.: Гарридо Гарсиа М.Х. Римское частное право: казусы, иски, институты / Пер. с исп.; Отв. ред. Л.Л. Кофанов. М.: Статут, 2005. С. 148.]. На это были направлены, в частности, actiones popularis, которые предъявлялись с целью предупреждения застройки общественных мест, преграждения рек, разорения могил, умышленного повреждения межевых камней [124 - См.: Муромцев С.А. Определение и основное разделение права / Вступ. ст., коммент. докт. юрид. наук, проф. Ю.И. Гревцова. 2-е изд., доп. СПб.: Изд. Дом СПбГУ; Изд-во юрид. факультета СПбГУ, 2004. С. 190.] и других аналогичных случаев неисполнения гражданином Рима особого рода обязанности, целью которой, как отмечал Р. фон Иеринг, являлось осуществление общего блага [125 - Иеринг Р. Цель в праве. С. 283.].
   Российские дореволюционные ученые находили и в других институтах римского частного права нормы, которые своим назначением имели охрану именно публичных интересов [126 - См., например: Бобин М.П. Указ. соч. С. 4; Гамбаров Ю.С. Добровольная и безвозмездная деятельность в чужом интересе. Выпуск второй. Социологическое основание института neg. gestio. М.: Типография А. Мамонтова и К°, 1880. С. 3; Деларов П.П. Указ. соч. С. 16, 77.]. Как полагал в этой связи П. Деларов, «римляне были проникнуты идеей тождества блага частного и блага коллективного организма их общества» [127 - Деларов П. Указ. соч. С. 16.]. Поэтому не случайно в Законах XII таблиц собственнику балок, вышедших из его обладания помимо его воли, было запрещено требовать их возвращения в натуре, если балки были использованы для возведения сооружения. Такой запрет, как полагал ученый, есть отражение общественного характера римского права собственности, а не индивидуалистического, который обычно ему приписывался. «Право собственности, по римскому юридическому взгляду, – писал П. Деларов, – существует не ради частного блага одного собственника, а исключительно ради частного интереса всех и потому должно быть ограничено всюду, где того требует этот интерес» [128 - Деларов П. Указ. соч. С. 77.].
   Ю.С. Гамбаров считал, что римская юриспруденция рассматривала в качестве основания добровольной и безвозмездной деятельности в чужом интересе «общий интерес отсутствующих хозяев, которому она придавала общегосударственное значение, защищала как общественный интерес» [129 - Гамбаров Ю.С. Указ. соч. С. 3.]. Гражданско-правовые нормы, обеспечивавшие частные интересы, имели свое основание, цель и меру в общественных интересах, а потому выражали именно эти интересы [130 - Гамбаров Ю.С. Указ. соч. С. 64–65.].
   В целом отрицательно к разграничению частного и публичного права по критерию охраняемого интереса относились и такие дореволюционные ученые, как В.И. Синайский, Д.Д. Гримм, С.А. Муромцев, Н.Л. Дювернуа. В понятии гражданского права и в структуре его институтов они обнаруживали «наряду с интересами индивидуализма и интересы социальные, общие, которые находят согласование или примирение в юридических нормах… цивильных систем» [131 - См.: Дювернуа Н.Л. Чтения по гражданскому праву. Т. 2: Учение о вещах. Учение о юридической сделке / Под ред. и с предисл. В.А. Томсинова. М.: Зерцало, 2004. С. 269–270.].
   В.И. Синайский, в частности, полагал, что «граница между частным и общим, публичным интересом весьма условна», подчеркивая, что «интересы, связанные, например, с семьей, частной собственностью, не только частные интересы, но в высшей степени затрагивают общественные интересы» [132 - Синайский В.И. Русское гражданское право. М.: Статут, 2002. С. 55.]. Л.Л. Герваген обращал внимание на то, что в некоторых случаях разница между частными и публичными интересами не имеет решающего значения, «ибо в правильной постановке как института собственности, семьи и гражданского оборота заинтересованы не только частные лица, но все, все государство» [133 - Герваген Л.Л. На чем основано разделение права на публичное и частное, гражданское? Пг.: Типография М.А. Александрова, 1915. С. 15.]. Неверно, по мнению Л.И. Петражицкого, считать, что частное право защищает личные интересы граждан, а публичное – общественные интересы. «Именно принципы гражданского права, – пишет ученый, – являются фундаментом современного строя общежития и определяют самые существенные и жизненные общественные интересы» [134 - См.: Петражицкий Л.И. Акционерная компания. Акционерные злоупотребления и роль акционерных компаний в народном хозяйстве. По поводу предстоящей реформы акционерного права. СПб.: Типография Министерства финансов (В. Киршбаума), 1898. С. 32.]. Д.Д. Гримм также обращал внимание на то, что институты гражданского права представляют огромный общественный интерес [135 - См.: Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. Серия «Мир культуры, истории и философии». СПб.: Изд-во «Лань», 2000. С. 568.]. В целом задачей государственного управления, по утверждению Н.Е. Чижова, должно стать «согласование частных интересов с общими, обеспечение их единства» [136 - Чижов Н.Е. Элементы понятия права. Варшава, 1880. С. 143.].
   Общий вывод о неверности разграничения публичного и частного права по критерию противоположности общего блага и частного интереса был сформулирован С.А. Муромцевым. «Все право служит общему благу» [137 - Муромцев С.А. Определение и основное разделение права. С. 172.], – полагает ученый. Цель гражданского права, следовательно, заключается в том, чтобы, обеспечивая интересы общежития, создать «мир индивидуальной самодеятельности и индивиду ального интереса» [138 - Муромцев С.А. Определение и основное разделение права. С. 178.].
   С учетом сказанного не вызывает вопросов выделение в дореволюционной научной литературе такого свойства гражданского права, как общественность [139 - Борзенко А. Указ. соч. С. 19.]. Здесь прослеживается несомненное влияние общественной теории Р. фон Иеринга, который полагал, что главная функция государства заключается в обеспечении интересов общества, защите их от угрожающих им частных интересов. Это и есть право – в противовес неправу, т. е. осуществлению частного интереса за счет общего. Ученый сформулировал собственную концепцию, согласно которой если интерес отдельного лица совпадает с интересом общества, то такое лицо служит обществу добровольно. Действовать в интересах общества в этих случаях человека побуждают мощные мотивы самосохранения: необходимость воспроизводства жизни, передачи ее другому, труда и гражданского оборота. Однако лицо, желая достичь собственной выгоды, может и неосознанно служить общему интересу. Такие действия немецкий ученый назвал рефлективными. Как следствие, «никто не думает о цели общества, а между тем последняя таким путем достигается, может быть, вернее и быстрее, нежели в том случае, когда бы преследовалась не косвенно, а непосредственно» [140 - Иеринг Р. Указ. соч. С. 36, 43,181, 267.]. В своих работах Р. Иеринг последовательно проводил идею приоритета общественных интересов перед частными, писал о том, что индивиду предоставляется мера свободы, отвечающая общественным интересам [141 - Иеринг Р. Указ. соч. С. 36, 43,181, 267.].
   Однако не все русские ученые соглашались с подобным взглядом на значение публичных интересов в механизме гражданско-правового регулирования. «Софическим заблуждением» считал дореволюционный ученый А.А. Евецкий теорию Р. Иеринга, отрицающую основной, по мысли автора, принцип гражданского права, согласно которому частный суверенитет личности и индивидуальная воля являются важнейшими основаниями установления субъективных прав. Главная задача гражданского права, по мнению А.А. Евецкого, заключается в том, чтобы обеспечивать не противоречащие общественному благу интересы частного лица. Ученый, отвергая взгляд Р. Иеринга о крайнем индивидуализме современного ему гражданского права, вместе с тем подчеркивал, что начала общественности не чужды частному праву и эффективно ограничивают индивидуальный произвол и частные интересы отдельной личности [142 - Евецкий А.А. Указ. соч. С. 4–5, 8–9.].
   С учетом сказанного очевидным является вывод, согласно которому ведущие отечественные цивилисты прошлого не разграничивали частное и публичное право по критерию охраняемого интереса, поскольку признавали значение гражданского права в обеспечении публичных интересов.
   Действительно, будучи направленной на обеспечение правопорядка в государстве, любая норма права в конечном счете имеет в виду публичный интерес. В противном случае правило поведения не было бы признано государством, обеспечено его защитой. Поэтому исторически одни нормы права отмирали, другие появлялись, что было обусловлено необходимостью регламентации вновь складывающихся общественных отношений и как следствие удовлетворения публичных интересов, содержание которых также не оставалось неизменным. С учетом сказанного относить гражданское право к отраслям частного права только по той причине, что оно охраняет преимущественно частные интересы, неверно.
   При решении поставленной проблемы нельзя не обратить внимание на то, что в науке предложен иной взгляд на критерий разграничения частного и публичного права, который в своей основе имеет самостоятельное направление цивилистической мысли, поддерживаемое научными исследованиями ведущих ученых как прошлого, так и современности. Свой источник данное направление обнаруживает в обоснованной Р. Штаммлером и Л.И. Петражицким концепции разграничения двух суперсистем права по критерию юридической централизации и децентрализации. Регулируемые публичным правом отношения, по мнению ученых, являются централизованными, поскольку они развиваются под контролем единого центра. «Другие области удовлетворения народных потребностей, в том числе насущнейших, например в хлебе и других предметах питания, в одежде, жилище и проч., находятся в сфере действия системы децентрализации с бесчисленными независимыми и по собственному усмотрению действующими хозяйственными центрами» [143 - Более подробно о критериях централизации и децентрализации см.: Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. Т. 2. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Тип. М. Меркушева, 1910. С. 647–673 и далее.]. В отечественной цивилистике данная концепция нашла поддержку в работах И.А. Покровского, который полагал, что гражданское право в отличие от публичного, «есть система юридической децентрализации: оно по самому своему существу предполагает для своего бытия наличность множества самоопределяющихся центров», а «государственная власть принципиально воздерживается от непосредственного и властного регулирования отношений» с участием таких маленьких центров [144 - См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 39–40.].
   В современной юридической науке данная концепция была уточнена и развита Е.А. Сухановым, по мнению которого «основной критерий деления права на частное и публичное состоит в характере и способах (методах) воздействия их норм на регулируемые отношения» [145 - Гражданское право России – частное право / Отв. ред. В.С. Ем. М.: Статут, 2008. С. 55 (автор – Е.А. Суханов).]. Иными словами, в основе такого деления оказывается метод правового регулирования, который действительно обладает существенной спецификой в праве частном в сравнении с правом публичным. С этой точки зрения фактически осуществляемая нормами гражданского права охрана публичных интересов не умаляет ее качеств как отрасли частного права, поскольку в основе такой охраны лежит гражданско-правовой метод воздействия на общественные отношения, составляющие предмет этой отрасли права.
   Данный вывод вместе с тем не может не повлечь за собой постановку вопроса об иерархии частных и публичных интересов в гражданском праве, ответ на который оказывается очевидным только на первый взгляд. Несомненно, что главное предназначение гражданского права заключается в таком правовом регулировании имущественных и личных неимущественных отношений, которое обеспечивает максимально благоприятные условия для реализации именно частных интересов участников оборота. Вместе с тем проблема антисоциального поведения, с которой столкнулся современный гражданский оборот, есть проблема удовлетворения частных интересов за счет умаления публичных, причинения им вреда. Отсюда обратная реакция: ослабление в результате этого устойчивости и стабильности гражданского оборота приводит к нарушению частных интересов добросовестных его участников. Следовательно, вопрос об иерархии частных и публичных интересов в гражданском праве не может быть решен однозначно. Именно этот факт объясняет то обстоятельство, что дискуссия по данному вопросу продолжается уже на протяжении нескольких тысячелетий.
   С древнейших времен соответствие поведения человека общественным интересам, общему благу рассматривалось мыслителями как обязательный признак добродетельного поведения. Человек в представлении, например, древнегреческих философов как самостоятельная единица как бы не существовал. Он признавался частью полиса [146 - См.: Груздев В.В. Указ. соч. С. 17.], а потому высшей ценностью человеческой жизни провозглашалось служение общему благу. По мысли Демокрита, «если кто-нибудь пренебрегает общественными делами, то он приобретает дурную репутацию, даже если он ничего не ворует и вообще не совершает никакой несправедливости» [147 - Фрагменты Демокрита. Свидетельства о нем // История политических и правовых учений. Хрестоматия. Ч. 1: Зарубежная политико-правовая мысль. С. 101.]. Древнегреческий философ полагал, что интересы государства дóлжно ставить выше всего остального, а потому не следует в личных интересах выступать против общего блага [148 - Фрагменты Демокрита. Свидетельства о нем // История политических и правовых учений. Хрестоматия. Ч. 1: Зарубежная политико-правовая мысль. С. 100.]. Особое внимание на необходимость служения общим интересам обращал в своих трактатах и Цицерон [149 - Цицерон. Об обязанностях // Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М.: Наука, 1974. С. 63.]. Римский император-философ Марк Аврелий Антонин был уверен, что единственной целью земной жизни является деятельность, соответствующая общему благу [150 - Марк Аврелий. Наедине с собой. Размышления // Готовому перейти Рубикон: В 3 т. Т. 3. М.: РИПОЛ классик, 2010. С. 34–35, 104, 108. Об этом позднее писал Р. фон Иеринг, назвав такие действия рефлективными.]. «Наше общество, – писал Сенека, – весьма подобно каменному своду: он рухнул бы, если бы камни не препятствовали друг другу падать, и этим он держится» [151 - Сенека. Письма Луциллию // Сенека. Марк Аврелий. Наедине с собой. Симферополь: Реноме, 2002. С. 9, 10.].
   Позднее Фома Аквинский обосновывал абсолютный приоритет общества перед человеком, который сам по себе, а также все то, что находится в его обладании, принадлежит обществу [152 - Фома Аквинский. Сумма теологии. Ч. II–I. Вопросы 90–114 / Пер., ред. и примеч. С.И. Еремеева. Киев: Ника-Центр, 2010. С. 75.].
   Мысль о необходимости соответствия поведения человека общему благу сохранила свое значение и в переходный период от Средневековья к Новому времени, несмотря на то, что большое распространение получила идея личности, которая обладает собственными интересами, отличными от интересов общества [153 - В частности, Лоренцо Валла полагал, что у человека на первом месте должны стоять его личные интересы, на втором – интересы его родителей и лишь на последнем – интересы родины и других людей. См.: Валла Л. О наслаждении как об истинном благе. Фрагменты / Пер. Н.В. Ревякиной // Антология мировой философии: В 4 т. Т. 2: Европейская философия от эпохи Возрождения по эпоху Просвещения / Ред. – сост. второго тома и авт. вступ. ст. В.В. Соколов. М.: Мысль, 1970. С. 79–83.]. Никколо Макиавелли, например, писал, что добродетельный гражданин обязан забыть о частных обидах, если этого требуют интересы государства [154 - См.: Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия // Макиавелли. Государь. Рассуждения на первые три книги Тита Ливия / Пер. с ит. Н. Курочкина. СПб.: Типография Тиблена и Кº, 1869. С. 498.]. В идеальном государстве, нарисованном Томасом Мором в «Утопии», живут люди, предпочитающие общественные интересы своим собственным [155 - More T. Utopia. London: Phoenix, 1996. P. 6–49.]. Все действия жителей утопического Города Солнца у Т. Кампанеллы должны совершаться к благу государства, а не отдельных лиц [156 - Кампанелла. Город Солнца / Пер. с лат. и коммент. Ф.А. Петровского; Вступ. ст. В.П. Волгина. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1947. С. 37, 39, 47, 57.]. О важности общих дел говорил и Жан Бодэн [157 - Боден Ж. Шесть книг о государстве. Фрагменты // Антология мировой философии: В 4 т. Т. 2: Европейская философия от эпохи Возрождения по эпоху Просвещения / Ред. – сост. 2 т. и авт. вступ. ст. В.В. Соколов. С. 146–147.]. Клод-Адриан Гельвеций считал, что «полное соглашение личного интереса с общественными задачами составляет явление, превышающее добродетель» [158 - Цит. по: Евецкий А.А. Указ. соч. С. 4.]. Франсуа де Ларошфуко полагал, что чрезмерная забота частных лиц о собственном благе и отсутствие заботы о благе общественном влекут верную гибель государства [159 - Ларошфуко Ф. де ла. Максимы и размышления / Пер. с фр. М.: Де Агостини, 2011. С. 192.]. Джон Локк отрицал несовместимость общечеловеческого блага и личной выгоды отдельного человека [160 - Локк Д. Опыты о законе природы // Локк Д. Сочинения: В 3 т. Т. 3 / Пер. с англ. и лат.; Ред. и сост., авт. примеч. А.Л. Субботин. М.: Мысль, 1988. С. 48–49.]. Он выделял в особую группу преступления, направленные против безопасности человечества, полагая, что наказание за подобное деяние к правонарушителю может применить любой человек, «чтобы воспрепятствовать его повторному совершению, по имеющемуся у него праву сохранения всего человечества» [161 - Локк Д. Два трактата о правлении // Там же. С. 267.]. Подчиненность человека общим интересам обосновывалась и Жан-Жаком Руссо. Суть Общественного договора, заключенного между людьми, он сводил к следующей формулировке: «Каждый из нас передает в общее достояние и ставит под высшее руководство общей воли свою личность и все свои силы, и в результате для нас всех вместе каждый член превращается в нераздельную часть целого» [162 - Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или принципы политического права / Пер. А.Д. Хаютина, В.С. Алексеева-Попова // Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М.: Наука, 1969. С. 161.].
   Иоганн Фихте аналогичным образом считал, что человек предназначен для того, чтобы жить в обществе, если же он живет изолированно, то такой человек противоречит сам себе [163 - См.: Фихте И. Несколько лекций о назначении ученого // Фихте И. Факты сознания. Назначение человека. Haукоучение: Пер. с нем. Мн.: Харвест; М.: АСТ, 2000. С. 738–740.]. Неверным признавал противопоставление частного блага всеобщему в лице государства и Гегель [164 - См.: Гегель Г.В.Ф. Философия права / Пер. с нем. Б.Г. Столпнера; Вступ. ст. В.С. Соловьева; Примеч. В.С. Нерсесянца. М.: Мир книги; Литература, 2009. С. 184.]. Порядок, при котором имеет место идеальное равновесие между личными стремлениями индивидуума и общественными требованиями, Г. Спенсер называет абсолютной этикой [165 - См.: Спенсер Г. Научные основания нравственности. Индукции этики. Этика индивидуальной жизни / Пер. с англ.; Примеч. А. Федорова. 2-е изд. М.: Изд-во ЛКИ, 2008. С. 13–14.]. Чарльз Дарвин рассматривал в качестве источника нравственных чувств общественные инстинкты, когда взаимные услуги, защита, привязанности членов рода осознаются как полезные для общества и закрепляются путем естественного отбора. «Никакое общество, – пишет ученый, – не ужилось бы вместе, если бы убийство, грабеж, измена и т. п. были распространены между его членами; вот почему эти преступления в пределах своего племени клеймятся вечным позором» [166 - Цит. по: Залеский В.Ф. Власть и право. Философия объективного права. Казань: Типография Б.Л. Домбровского, 1887. С. 28.]. Наконец, как полагал Адам Смит, «не может считаться хорошим гражданином и человек, не старающийся всеми зависящими от него способами содействовать счастью и благосостоянию всего общества» [167 - Смит А. Теория нравственных чувств / Вступ. ст. Б.В. Мееровского; Подгот. текста, коммент. А.Ф. Грязнова. М.: Республика, 1997. С. 31, 224–225, 228.].
   Таким образом, философская мысль на протяжении тысячелетий обосновывала как приоритет общих интересов перед частными, так и обязанность человека всеми силами содействовать общему благу. Не случайно Гуго Гроций писал о том, что «каждый гражданин несет ответственность сперва перед государством в общественных интересах, а затем уже перед своим кредитором» [168 - См.: Гроций Г. О праве войны и мира. М.: Госюриздат, 1956 (http://www.studfles.ru/preview/2265285 (дата обращения: 14.03.2010)).]. В целом несоответствие частных интересов общественным считалось недопустимым.
   Иной взгляд на проблему обнаруживается в современной научной литературе, в которой констатируется существование диалектического противоречия между общественными и личными интересами, устранить которое невозможно. Как подчеркивает В.В. Субочев, государство препятствует перерастанию указанного противоречия в социальный конфликт, направляя реализацию личных и общественных интересов в нужное русло [169 - См.: Субочев В.В. Законные интересы / Под ред. А.В. Малько. М.: Норма, 2011. С. 9.].
   Действительно, вопрос о защите публичных интересов в сфере гражданского оборота возникает именно тогда, когда их нарушение является следствием удовлетворения интересов частных лиц. Однако это вовсе не означает, что публичные и частные интересы не могут соответствовать друг другу, совпадать, что случается нередко. В такой ситуации гражданское право, охраняя частный интерес, одновременно обеспечивает и публичный, а лицо, удовлетворяя свой собственный интерес, способствует реализации и публичного интереса. Именно об этом писал Р. фон Иеринг, говоря о рефлективных действиях.
   Надо сказать, что данный аспект проблемы глубоко исследуется социологами и экономистами, выводы которых демонстрируют важность соблюдения публичных интересов членами общества, в том числе для более полного удовлетворения в долгосрочной перспективе их собственных индивидуальных интересов. Особенно ярко данные выводы иллюстрируются при помощи социальных дилемм. Согласно одной из них если каждый член общества для достижения своего узкоэгоистичного интереса будет действовать так, что общественные ресурсы прекратят свое существование, то последствия для него лично будут гораздо хуже, чем он ожидал. И напротив, в перспективе каждый получит больше выгоды, учитывая в своей деятельности общие интересы [170 - См.: Komorita S.S., Parks C.D. Interpersonal relations: Mixed-motive interaction // Annual Review of Psychology. 1995. No. 46. P. 183–207; Parks C.D., Sanna L.J., Berel S.R. Actions of Similar Others as Inducements to Cooperate in Social Dilemmas // Personality and social psychology bulletin. 2001. Vol. 27. No. 3. P. 345.]. К примеру, если пользоваться общинными владениями, т. е. пастбищами, водой и другими общими ограниченными ресурсами, умеренно, то они восстанавливаются с той же скоростью, с какой истощаются. «Представьте себе, – пишет Г. Хардин, – что вокруг выгона, способного прокормить 100 коров, располагаются 100 ферм. Сначала каждый фермер пасет там только одну корову, таким образом, общинное пастбище используется оптимальным образом. Но затем один из них призадумывается: «А не выпустить ли мне на выгон еще одну корову, тем самым я удвою свою выгоду, а, в общем, на выгоне коров будет больше всего лишь на 1 %». Сказано – сделано: фермер добавляет еще одну корову. И так поступает каждый из них. Каков неизбежный результат? Трагедия общинного владения – утоптанная площадка без единой травинки» [171 - Цит. по: Майерс Д. Изучаем социальную психологию (http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/meirs/23.php (дата обращения: 14.04.2010)).]. Анализируя этот общеизвестный пример, У. Маттеи полагает, что проиллюстрированная им «ограниченность ресурсов требует известного регулирования при принятии решений, а не неограниченной свободы» [172 - См.: Маттеи У., Суханов Е.А. Указ. соч. С. 19.].
   В экономической литературе достаточно обосновано мнение, согласно которому компании одной отрасли только тогда смогут повысить цены на свою продукцию, когда согласуют общие интересы и будут учитывать их в своей деятельности. По утверждению американского экономиста М. Олсона, отказ от учета общих интересов делает невозможной и реализацию частного интереса [173 - См.: Олсон М. Логика коллективных действий. Общественные блага и теория групп / Пер. с англ. М.: ФЭИ, 1995. С. 1–2, 7.]. Как в связи с этим не вспомнить слова римского императора-философа Марка Аврелия: «Не приносящее пользы улью не принесет ее и пчеле» [174 - Марк Аврелий. Наедине с собой. С. 113.].
   Более того, масштабный отказ индивидов от учета в своей деятельности общих интересов, как показывает история, может угрожать стабильности государства и общества в целом. Историческим примером такой ситуации является огораживание в Англии XV–XVI вв. До огораживания земельные участки использовались землевладельцами индивидуально вплоть до окончания сенокоса (примерно до половины июля), а затем луга поступали в общее пользование и становились общинными выгонами. Однако уже в царствование Генриха VII земледельцы стали жаловаться на то, что распространение пастбищного хозяйства, для которого потребовалось огораживание полей, привело к уменьшению пахотных земель. Как следствие жители стали покидать деревни, что вызвало социальную напряженность в стране. Поэтому во время правления Генриха VIII был принят закон, направленный на сдерживание огораживания. Законом, за некоторыми исключениями, было запрещено держать более 2000 овец. Однако принятые меры оказались неэффективными, и во второй половине XVI в. социальная напряженность, вызванная огораживанием, достигла крайних пределов: тысячи людей, бывших арендаторов земель, вынуждены были покинуть свои дома и отправиться по стране просить милостыню. «Где раньше было множество жилищ и их обитателей, там теперь овчар и его собака», – писал по этому поводу епископ Латимер [175 - См.: Нассе Е. О средневековом общинном землевладении и огораживании полей в Англии XVI века / Пер. под ред. Д. Азаревича. Ярославль: Типография Г.В. Фальк, 1878. С. 93–97.]. После смерти Генриха VIII была созвана чрезвычайная комиссия, задачей которой было собрать доказательства нарушения закона в наиболее пострадавших от огораживания графствах. В силу разных причин, включая сопротивление аристократии, задача эта не была выполнена. Позднее Джон Галес внес в парламент три законопроекта, которые предполагали охрану хлебопашества, ограничение торговли скотом, а также установление обязанности крупных овцеводов содержать ограниченное количество дойных коров. Однако и эти инициативы встретили мощное сопротивление аристократии, а потому законы так и не были приняты. Как следствие, в 1549 г. в восточных графствах вспыхнуло мощное крестьянское восстание, направленное на уничтожение огораживаний. И позднее такие восстания вспыхивали постоянно [176 - См.: Нассе Е. О средневековом общинном землевладении и огораживании полей в Англии XVI века / Пер. под ред. Д. Азаревича. Ярославль: Типография Г.В. Фальк, 1878. С. 5–6, 90–97.].
   В связи со сказанным заслуживающим внимания представляется вывод А.А. Богданова, согласно которому устойчивое состояние любой системы может быть достигнуто только путем уравновешивания противоположностей. Ученый сформулировал весьма важную закономерность, в соответствии с которой «устойчивость целого зависит от наименьших относительных сопротивлений всех его частей во всякий момент» [177 - Богданов А.А. Тектология (Всеобщая организационная наука): В 2 кн. Кн. 1 / Ред-кол. Л.И. Абалкин (отв. ред.) и др. М.: Экономика, 1989. С. 215–218.]. Эта закономерность справедлива и в отношении состояния гражданского оборота, который, с точки зрения теории систем, может быть устойчивым только тогда, когда имеет место уравновешивание противоречивых частных интересов между собой, а также частных и публичных интересов таким образом, чтобы уменьшить их несогласованность, но ни в коем случае не нивелировать их. По сути задачей права является обеспечение равновесия, которое без его вмешательства может нарушаться в результате разной направленности многообразных интересов. Не случайно поэтому в зарубежной юриспруденции большое внимание уделяется исследованию взаимной зависимости публичных и частных интересов [178 - См., например: Mahoney J.T., McGahan A., Pitelis C. The Interdependence of Private and Public Interests (August 6, 2009) (http://ssrn.com/abstract=1444874 (дата обращения: 11.02.2010)).].
   Вместе с тем такое равновесие в реальной действительности оказывается не всегда достижимым, поскольку правовые инструменты не обеспечивают во всех случаях эффективное согласование частного и публичного интереса в процессе их реализации.
   Для того чтобы гармонизировать частные и общественные интересы в научной литературе, было предложено закрепить в гражданском праве иерархию указанных интересов [179 - См.: Вавилин Е.В. Осуществление гражданских прав и исполнение обязанностей. Саратов: Изд-во ГОУ ВПО «Саратовская государственная академия права», 2008. С. 214.]. Представляется, однако, что в этом нет необходимости в силу уже названной ранее причины: обеспечение реализации частных интересов составляет главную задачу гражданского права. Отраслевой метод правового регулирования позволяет гарантировать участникам гражданского оборота максимальную свободу действий, защиту их интересов. Не случайно поэтому если удовлетворение публичных интересов влечет за собой умаление прав физических и юридических лиц, гражданское законодательство предусматривает возможность возмещения понесенных ими потерь. Так, согласно ст. 306 ГК РФ если право собственности прекращается на основании принятого Россией закона, то собственник наделяется правом на возмещение причиненных государством убытков.
   С учетом сказанного полагаем, что проблема иерархии частного и публичного интереса в гражданском праве не может быть решена абстрактно, без привязки к конкретной спорной ситуации. Вместе с тем, как показывает исторический опыт, совершенно очевидным является и то, что участники гражданского оборота, реализуя в каждом конкретном случае свои интересы, не должны нарушать публичные интересы, причинять им вред, иначе под угрозой оказывается стабильность и устойчивость гражданского оборота, а в глобальном масштабе и экономическое состояние государства.

§ 2. Обязанность субъектов гражданского права соблюдать публичные интересы

   Современное российское законодательство не требует от участников гражданского оборота соблюдать публичные интересы при осуществлении ими своих субъективных гражданских прав и исполнении юридических обязанностей, как это было ранее.
   Однако полагаем, что такая обязанность непосредственно вытекает из содержания общерегулятивного (общего) правоотношения [180 - Взгляд на понятие данного правоотношения остается в науке дискуссионным, а некоторые ученые вовсе отвергают его существование. Более подробно см.: Матузов Н.И. К вопросу о понятии субъективных прав // Развитие прав граждан СССР и усиление их охраны на современном этапе коммунистического строительства / Отв. ред. М.И. Байтин. Саратов, 1962. С. 102–107; Воеводин Л.Д. Теоретические вопросы правового положения личности в советском общенародном государстве // Советское государство и право. 1963. № 2. С. 12–22; Патюлин В.А. Государство и личность в СССР (Правовые аспекты взаимоотношений). М., 1974; Явич Л.С. Общая теория права. Л.: Изд-во ЛГУ, 1976. С. 209–210; Яковлев В.Ф. Структура гражданских правоотношений // Антология уральской цивилистики. 1925–1989: Сб. ст. М.: Статут, 2001. С. 385; Алексеев С.С. Проблемы теории права: Курс лекций // Алексеев С.С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 3. М.: Статут, 2010. С. 252–253.], возникающего между государством и субъектом [181 - На связанность гражданина и государства взаимными правами, обязанностями и ответственностью указывается и Конституционным Судом РФ. См. Постановление Конституционного Суда РФ от 20 декабря 1995 г. № 17-П «По делу о проверке конституционности ряда положений пункта «а» статьи 64 Уголовного кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В.А. Смирнова» (СПС «КонсультантПлюс»).]. По нашему мнению, не только граждане, но и юридические лица находятся в общем правоотношении с государством в силу того, что они наделяются правосубъектностью.
   В таком правоотношении гражданской правоспособности как праву общего типа [182 - С.Н. Братусь определяет правоспособность как абстрактную возможность иметь гражданские права и нести обязанности, как необходимое условие правообладания, как право быть субъектом прав и обязанностей. См.: Братусь С.Н. Субъекты гражданского права. М.: Госюриздат, 1950. С. 5–6. Хотя Н.Г. Александров считал, что именно правоспособность представляет собой длящееся правоотношение между лицом и государством. См.: Александров Н.Г. Юридическая норма и правоотношение. С. 17. По мнению С.С. Алексеева, правосубъектность является предпосылкой конкретных правоотношений, но одновременно выступает и как особое субъективное право в рамках общерегулятивного правоотношения. См.: Алексеев С.С. Проблемы теории права: Курс лекций. С. 274.] корреспондируют так называемые обязанности-принципы (обязанности пассивного типа), категория которых в гражданском праве разработана В.С. Емом [183 - См.: Ем В.С. Категория обязанности в советском гражданском праве (вопросы теории): Дис…. канд. юрид. наук. М., 1981.]. Сущность этих обязанностей заключается в необходимости воздерживаться от общественно вредных действий. К ним ученый относит обязанность каждого субъекта гражданского права не нарушать положений законодательства, уважать правила общежития и морали, не осуществлять субъективные гражданские права в противоречии с их назначением [184 - См.: Ем В.С. Категория обязанности в советском гражданском праве (вопросы теории): Дис…. канд. юрид. наук. М., 1981. С. 3, 12.].
   Говоря об обязанности участников общерегулятивного правоотношения соблюдать назначение субъективного права, необходимо отметить следующее. Само субъективное право, будучи формой выражения дозволений, есть не что иное, как очерченное законом пространство, которое имеет свои пределы и в рамках которого может действовать управомоченное лицо. Надо сказать, что еще основоположники доктрины естественного права рассматривали субъективное право как ограниченную область индивидуальной свободы [185 - См.: Гамбаров Ю.С. Гражданское право. Общая часть. С. 389.]. Как определенную меру поведения, обеспеченную законом и соответствующим поведением обязанных лиц, определял субъективное право С.Н. Братусь. Он полагал, что такое право не есть мера дозволенного, а именно мера возможного поведения [186 - См.: Братусь С.Н. Указ. соч. С. 11–13.].
   С этой точки зрения возможности управомоченного субъекта, связанные с выбором варианта поведения, уже ограничены содержанием субъективного права. При этом данное содержание само по себе во многом обусловлено теми социальными интересами, которые превалируют в обществе в конкретный исторический период.
   Вместе с тем, даже оставаясь в рамках тех возможностей, которые составляют содержание субъективного права, действия субъекта по его осуществлению не должны нарушать границ, четко установленных гражданским законодательством. В данном случае имеет значение не только как осуществляется субъективное право, но и с какой целью. Подобный подход обусловлен осознанием того факта, что каждое субъективное право имеет свое назначение. Пользование им в противоречии с таким назначением всегда нарушает публичный интерес, поскольку признание и закрепление в законе любого субъективного права осуществляется с учетом такого интереса.
   Вопрос о назначении субъективного права впервые был поставлен в цивилистике в XIX в. под влиянием теории социальной функции. Во французской научной литературе было высказано мнение о том, что управомоченный субъект только тогда свободен в пользовании своим правом, когда преследует цели, соответствующие социальному и экономическому назначению этого права [187 - См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 117.]. Понимание того, что у права и вещи есть свое назначение, а использование их в противоречии с таким назначением есть злоупотребление, можно встретить и в американской литературе XIX в. [188 - См., например: Black H.C. Dictionary of Law. St. Paul, Minn.: West Publishing Co., 1891. P. 12.]
   Наиболее полно данная идея была реализована в советском гражданском законодательстве. Соответствующее требование впервые было закреплено в ст. 1 ГК РСФСР 1922 г., согласно которой гражданские права лишались охраны, если они осуществлялись в противоречии с их социально-хозяйственным назначением. Позднее оно нашло отражение в ст. 5 ГК РСФСР 1964 г.
   Вместе с тем возлагать на субъекты юридическую обязанность использовать свои права в соответствии с их назначением можно было бы без особых сложностей только в том случае, если установление такого назначения не вызывало бы у правоприменителей множество вопросов. Однако это не так. И отечественная судебная практика советского периода с такой проблемой столкнулась.
   Для решения данной проблемы ученые-правоведы предложили использовать два основных подхода.
   Первый из них заключается в признании необходимым называть конкретные действия, которые противоречат назначению того или иного права. В частности, в советское время к таким действиям относили правопользование, которое имело место с целью причинения вреда другим лицам (шикану) [189 - См.: Канторович Я.А. Первая статья Гражданского кодекса // Право и жизнь. 1925. Кн. 2–3. С. 10; Рубинштейн Б. Указ. соч. С. 69.], либо было связано с бесхозяйственным содержанием вещей [190 - Агарков М.М. Проблема злоупотребления правом в советском гражданском праве // Известия Академии наук СССР. Отделение экономики и права. 1946. № 6. С. 434.], либо в целом противоречило задачам социалистического общества, политике Советского государства [191 - См.: Новицкий И.Б. Солидарность интересов в советском гражданском праве (отношения товарищеского сотрудничества и социалистической взаимопомощи). М.: Госюриздат, 1951. С. 113–114.]. В качестве примера в научной литературе приводились случаи, когда собственник мельницы вопреки хозяйственной необходимости не запускал ее или собственник жилого дома разрушал его, хотя дом был еще пригоден для проживания [192 - См.: Фарбштейн А. Статья 1 Гражданского кодекса и права госорганов по договорам // Еженедельник Советской юстиции. 1924. № 27. С. 623.]. Вместе с тем обращалось внимание на то, что норма права закрепляет субъективное право, но осуществляться оно может в разнообразных формах, а потому нельзя предусмотреть «мыслимые его извращения при практическом его осуществлении». Поэтому судья, опираясь на общую цель закона, должен был пресекать любые действия, которые противоречили этой цели [193 - См.: Гойхбарг А.Г. Хозяйственное право СССР. 3-е изд. С. 52–53. Цит. по: Агарков М.М. Указ. соч. С. 427.].
   Позднее советские ученые раскрывали назначение субъективных гражданских прав, опираясь на ст. 1 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г. и ст. 1 ГК РСФСР 1964 г. Считалось, что такие права служат созданию материально-технической базы коммунистического строя, а также наиболее полному удовлетворению материальных и духовных потребностей граждан. В качестве примера осуществления субъективных прав в противоречии с их назначением приводились случаи использования находящегося в личной собственности граждан имущества с целью извлечения нетрудовых доходов, что влекло за собой, согласно ст. 111 ГК РСФСР 1964 г., безвозмездное изъятие такого имущества у собственника [194 - См.: Советское гражданское право: Учебник. Ч. 1 / Отв. ред. В.А. Рясенцев. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Юрид. лит., 1986. С. 261–262.].
   Представители второго подхода полагают нужным формулировать общие критерии, которые позволяют выявлять назначение того или иного субъективного права в каждом конкретном случае. В свое время В.А. Рясенцев такие критерии увидел в ч. 2 ст. 5 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г., которая обязывала граждан и организации при осуществлении ими своих прав и обязанностей соблюдать законы, уважать правила человеческого общежития и моральные принципы общества [195 - См.: Рясенцев В.А. Условия и юридические последствия отказа в защите гражданских прав // Советская юстиция. 1962. № 9. С. 7, 10.]. Аналогичное мнение было высказано В.П. Грибановым и О.С. Иоффе [196 - См.: Иоффе О.С., Грибанов В.П. Пределы осуществления субъективных гражданских прав // Советское государство и право. 1964. № 7. С. 78.].
   В современных условиях при решении конкретной практической задачи более уместным представляется применение подхода, согласно которому назначение субъективного права можно выявить, установив цель, для достижения которой данное право предоставлено субъекту. Поскольку назначение субъективного права является категорией объективной, то и цель его осуществления не должна противоречить общим целям правового регулирования, обусловленным социально-экономическими условиями жизни общества. Цель правовой нормы и вытекающего из нее субъективного права можно установить путем толкования данной нормы, а также анализа тех общественных отношений, которые ею регулируются [197 - См.: Гражданское право: В 4 т. Т. 1: Общая часть / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Волтерс Клувер, 2010. С. 534–535 (автор главы – В.С. Ем). См. также: Иоффе О.С. Советское гражданское право. М.: Юрид. лит., 1967. С. 311–313.].
   Проиллюстрируем применение данного подхода. Согласно ст. 288 ГК РФ собственник обязан осуществлять правомочия в отношении принадлежащего ему жилого помещения в соответствии с назначением такого помещения, т. е. для проживания граждан. На основании ст. 17 Жилищного кодекса РФ не противоречит назначению жилого помещения его использование для «осуществления профессиональной деятельности или индивидуальной предпринимательской деятельности проживающими в нем на законных основаниях гражданами, если это не нарушает права и законные интересы других граждан, а также требования, которым должно отвечать жилое помещение». Таким образом, назначение субъективного права собственности на жилое помещение состоит в использовании такого помещения для проживания или осуществления деятельности (профессиональной или предпринимательской), не нарушающей интересы других лиц.
   В целом требование осуществления субъективных прав в соответствии с их социальным назначением является элементом обязанности, возлагаемой на участников общерегулятивного правоотношения в публичных интересах. Данное требование, как подчеркивает В.С. Ем, синхронизирует функционирование гражданско-правовой системы, стабилизирует правовой порядок в сфере гражданского оборота и может применяться в случаях, когда прямого запрета осуществлять субъективное право в законе нет, но такое осуществление противоречит социальному назначению права [198 - См.: Ем В.С. Обязанности-принципы и формы их проявления в гражданском праве // Проблемы развития частного права: Сборник статей к юбилею Владимира Саурсеевича Ема / Отв. ред. Е.А. Суханов, Н.В. Козлова. М.: Статут, 2011. С. 22–23, 26.]. Надо сказать, что действующее гражданское законодательство отказалось от закрепления указанного требования [199 - Вместе с тем данное требование отражено в законодательстве некоторых бывших советских республик СССР, ныне суверенных государств. Запрет на пользование правом в противоречии с его назначением предусматривается, в частности, в п. 5 ст. 8 Гражданского кодекса Республики Казахстан. См.: Гражданский кодекс Республики Казахстан (Общая часть) от 27 декабря 1994 года // Ведомости Парламента Республики Казахстан. 1995. № 2. Ст. 187. Кроме того, Семейный кодекс РФ охрану семейных прав ставит в зависимость от осуществления данных прав в соответствии с их назначением (п. 2 ст. 7). См.: Семейный кодекс Российской Федерации от 29 декабря 1995 г. № 223-ФЗ // Собрание законодательства РФ. 1996. № 1. Ст. 16.]. Однако нарушение назначения субъективного права по сути составляет содержание злоупотребления правом [200 - Осуществление гражданских прав в противоречии с их назначением в качестве одного из видов злоупотребления правом признается В.П. Грибановым. См.: Грибанов В.П. Пределы осуществления и защиты гражданских прав // Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав. 2-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001. С. 88.], которое законом запрещено (п. 1 ст. 10 ГК РФ).
   Государство в конечном счете обеспечивает публичные интересы любого уровня [201 - О многоуровневости публичного интереса речь пойдет далее.]. Поэтому другая сторона общерегулятивного правоотношения (правоспособный субъект) обязана осуществлением своих субъективных прав не причинять ущерб данным интересам. Эта обязанность не предполагает активных действий со стороны субъекта права, она требует воздержания от таких действий, которые могут быть социально опасными, и вытекает из содержания общего правоотношения. Отсюда можно сделать вывод о том, что недопущение нарушения публичных интересов является обязанностью любого физического или юридического лица, являющегося правоспособным. В данном случае речь идет об объективной обязанности как абстрактно-необходимом варианте поведения субъекта, которая соотносится с субъективной обязанностью в относительном правоотношении как возможное и действительное [202 - О понятии объективной и субъективной обязанности более подробно см.: Ем В.С. Категория обязанности в советском гражданском праве (вопросы теории): Дис…. канд. юрид. наук. С. 82.]. При этом данный абстрактно-необходимый вариант поведения определяется нормами гражданского права.
   Как известно, правила поведения отражаются в диспозициях гражданско-правовых норм путем запрещения или дозволения определенных действий (бездействия) либо возложения обязанностей вести себя необходимым образом. Следовательно, нормами права очерчивается некий стандарт поведения, ожидаемого от субъекта гражданского права и признаваемого правомерным.
   Исторически в разных государствах и обществах понимание одобряемого и отвергаемого поведения не оставалось неизменным. Одни и те же действия в разные времена могли запрещаться или, напротив, поощряться обществом. Например, дозволенное в древности убийство иноплеменника в более позднее время стало признаваться недопустимым. Следовательно, общим ориентиром, позволяющим говорить о конкретном поведении как нарушающем публичные интересы, т. е. антисоциальном, является противоречие его тому образцу, который в данный исторический период рассматривается как должное поведение.
   Такой вывод не является случайным, поскольку, как отмечает Н. Неновски, именно в должном находят свое отражение всеобщие потребности и интересы общества [203 - См.: Неновски Н. Право и ценности / Пер. с болг.; Вступ. ст. и пер. В.М. Сафронова; Под ред. В.Д. Зорькина. М.: Прогресс, 1987. С. 120.]. Поэтому представления о должном поведении первоначально формируются в обществе и лишь затем находят свое воплощение в нормах права. Такие представления постоянно меняются на протяжении всего периода развития человечества [204 - На это ученые обращали внимание и раньше. Например, Р. Салейль полагал, что с изменением социальных условий новые идеи постепенно проникают в сознание общества и их влияние не могут остановить даже противоречащие им интересы. См.: Покровский И.А. Гражданский суд и закон. Проблема их взаимоотношения // Вестник права. 1905. Кн. 1. С. 13. Как отмечает В.С. Нерсесянц, «в процессе исторического развития обновляется, обогащается и конкретизируется сам смысл правового долженствования, весь комплекс правовых целей – ценностей – требований, которым должны соответствовать наличные законы, власть, поведение субъектов права». См.: Нерсесянц В.С. Право как необходимая форма равенства, свободы и справедливости // Социологические исследования. 2001. № 10. С. 15.], отражая господствующий идеал человеческого поведения [205 - Джон Локк, в частности, полагал, что существует объективный закон природы, который определяет, что дóлжно, а что не дóлжно совершать, обязывая людей поступать определенным образом, запрещая «без причины оскорблять и подвергать насилию кого бы то ни было», обеспечивая соблюдение мира и сохранение всего человечества. См.: Локк Д. Опыты о законе природы. С. 3–8, 28; Он же. Два трактата о правлении. С. 265.]. При этом вопрос о сути должного, по замечанию А.Л. Маковского, является одним из главных вопросов философии вообще и философии права в частности. «От ответа на этот вопрос, – пишет ученый, – зависит и суть мировоззрения» [206 - См.: Маковский А.Л. Выпавшее звено / Вступ. ст. к кн.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. 3-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001. С. 18.].
   Так, с древнейших времен должное поведение ассоциировалось с добродетелью, в качестве которой признавалось соблюдение нравственных устоев и меры в поступках [207 - См.: Платон. Протагор // Платон. Апология Сократа, Критон, Ион, Протагор / Общ. ред. А.Ф. Лосева. М.: Мысль, 1999. С. 430–432. Правда, в эпоху Возрождения распространение получил взгляд, согласно которому полное развитие в одном человеке всех добродетелей, таких как мудрость, отвага, целомудрие, искренность, «невозможно и даже противно человеческой природе». См., например: Макиавелли Н. Государь // Макиавелли. Государь. Рассуждения на первые три книги Тита Ливия / Пер. с ит. Н. Курочкина. СПб.: Типография Тиблена и Кº, 1869. С. 65.]. Кроме того, от человека требовалось вести себя в соответствии как с общим благом [208 - См., в частности: Фрагменты Демокрита. С. 100; Марк Аврелий. Наедине с собой. Размышления. С. 34–35, 104, 108; Ларошфуко Ф. де ла. Максимы и размышления. С. 192 и др.], так и с законами, действующими в государстве [209 - Эпикур, рассматривая в качестве конечной цели всякого поведения удовольствие, советовал не нарушать законов, поскольку это всегда влечет за собой возникновение страха наказания и утрату внутреннего покоя. См.: Эпикур. Главные мысли // История политических и правовых учений. Ч. 1: Зарубежная политико-правовая мысль: Хрестоматия. С. 169. См. также: Целлер И. Очерк истории греческой философии / Пер. Н. Стрелкова; Под ред. Н.В. Самсонова. М.: Книгоиздательство «Творчество», 1913. С. 245–249.]. Особенно большое распространение такой взгляд получил в эпоху Просвещения [210 - См., например: Вольтер. Метафизический трактат // История политических и правовых учений. Ч. 1: Зарубежная политико-правовая мысль: Хрестоматия. С. 396; Монтескье. О духе законов (фрагменты) // Антология мировой философии: В 4 т. Т. 2: Европейская философия от эпохи Возрождения по эпоху Просвещения / Ред. – сост. второго тома и авт. вступ. ст. В.В. Соколов. М.: Мысль, 1970. С. 539.]. Анализируя понимание добродетели у философов данной эпохи, А. Камю обратил внимание на то, что в их трудах «всякое неповиновение закону обусловливается не его изъянами, что считалось невозможным, а недостатком добродетельности у строптивого гражданина» [211 - Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство / Пер. с фр. М.: Политиздат, 1990. С. 212–213.]. Поэтому греховно, по Т. Гоббсу, и само намерение нарушить закон, следовательно, бóльшими преступлениями будут являться те из них, которые основаны на презрении к законам [212 - См.: Гоббс Т. Левиафан. М.: Мысль, 2001. С. 199–203, 208–211.].
   При этом несоответствие фактического поведения идеалу добродетели объяснялось данной человеку от рождения предрасположенностью к определенному типу поступков [213 - Согласно одному из древнейших памятников индийской политико-правовой мысли – Законам Ману какое качество установил Творец «для каждого при сотворении – зловредность или безвредность, мягкость или жестокость, дхарму или адхарму, правду или ложь, – то само по себе проникло в него». См.: Законы Ману. С. 30.], которая влияет на качество совершаемых им действий [214 - См.: Аль-Фараби, Абу Наср Мухаммад. Афоризмы государственного деятеля // Аль-Фараби, Абу Наср Мухаммад. Социально-этические трактаты [Пер. с араб.] Алма-Ата: Наука, 1973. С. 179–181.], превращая их в добродетельные или порочные. Истоки социально вредного поведения обнаруживались мыслителями в присущих человеку качествах: превосходящей всякую меру жажде богатства [215 - См.: Бугай Д.В. Правовое мышление в архаической Греции. Dike у ранних элегиков // Вопросы философии. 2012. № 1. С. 79–88.], антагонизме между людьми [216 - См.: Целлер И. Указ. соч. С. 68.], зависти [217 - См.: Фрагменты Демокрита. С. 279–285, 347.], алчности [218 - См.: Цицерон. Об обязанностях // Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М.: Наука, 1974. С. 63–64.], иных неразумных понятиях и преступных желаниях [219 - См.: Эпиктет. В чем наше благо? // Готовому перейти Рубикон: В 3 т. Т. 3. М.: РИПОЛ классик, 2010. С. 271; Августин Аврелий. Исповедь / Пер. с лат. М.Е. Сергеенко. СПб.: Издательский дом «Азбука-классика», 2008. С. 38–39, 58–60.]. Ф. Бэкон, например, полагал, что зло никогда не совершается людьми ради него самого, но только ради получения личной выгоды или удовольствия [220 - См.: Бэкон Ф. Опыты, или наставления нравственные и политические // Бэкон Ф. Сочинения: В 2 т. Т. 2. 2-е изд., испр. и доп. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. А.Л. Субботина. М.: Мысль, 1978. С. 361.]. «Желая получить больше, а с другой стороны опасаясь лишиться того, что имеют, люди доходят до вражды и войны», – писал Макиавелли [221 - Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. С. 127, 185–186, 209.]. Причинами возникновения преступных желаний, приводящих к антиобщественному поведению, в философии называли частную собственность, влекущую имущественное неравенство, которое является основанием возникновения вражды между людьми [222 - См.: More T. Op. cit. P. 6–49; Кампанелла. Город Солнца. С. 80. Здесь проявляется очевидное влияние Платона, который в идеально устроенном государстве предлагал ввести общность имущества. См.: Платон. Указ. соч. С. 430–432.], а также праздность и невежество людей [223 - См.: Монтень М. Опыты / Пер. с фр.; Предисл. Л. Сумм. М.: Эксмо, 2009. С. 46–47; Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения: В 2 т. Т. 1. 2-е изд., испр. и доп. / Сост., общ. ред. и вступит. ст. А.Л. Субботина. М.: Мысль, 1977. С. 95.], иные недостатки их образа действий [224 - См.: Декарт Р. Первоначала философии // Декарт Р. Сочинения / Ред. – сост. Т.Г.; Пер. с фр. С.Я. Шейнман-Топштейн и др. Калининград: ОАО «Янтар. сказ», 2005. С. 112.]. В более поздний период поведение людей стало объясняться влиянием и иных факторов: общественного мнения [225 - Например, Ф. Ницше считал, что люди соблюдают правила поведения, поскольку боятся одиночества. Недовольство со стороны общества, порицание поступка другими людьми в этом случае страшны даже для очень сильного человека. См.: Ницше Ф. Веселая наука: Философская проза / Пер. с нем. А. Николаева; Литер. ред., избр. пер. и примеч. Р.В. Грищенкова. СПб.: ООО «Издательский Дом Кристалл», 2002. С. 73–74; Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов / Пер. С.Л. Франка // Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. Т. 1 / Сост., ред. изд., вступ. ст. и примеч. К.А. Свасьяна; Пер. с нем. М.: Мысль, 1996. С. 293.], климатических особенностей, рельефа местности [226 - См.: Вольтер. Метафизический трактат. С. 396.] и тому подобных условий жизни.
   К началу XIX в. в философии получает развитие другая идея, согласно которой уже не столько польза, которую поведение приносит обществу, сколько непричинение вреда другим рассматривается как свойство добродетельного поведения. Дж. Милль, например, считал, что единственным принципом, который должен управлять взаимоотношениями общества и личности, является предотвращение вреда, который может быть причинен одним лицом другому. Он полагал, что человек является ответственным за ту часть своего поведения, которая касается иных людей. «Любой акт, причиняющий без должного основания вред другим, – писал Дж. Милль, – может, а иногда и должен сдерживаться словом и, если нужно, активным вмешательством» [227 - См.: Милль Дж. О свободе / Пер. с англ. А. Фридмана // Наука и жизнь. 1993. № 12. С. 24, 26.]. Сходный взгляд можно обнаружить у А. Шопенгауэра, который считал, что «каждый имеет право делать все, что не наносит вреда другому» [228 - См.: Шопенгауэр А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 5: Parerga и Paralipomena: В 2 т. Т. 2: Paralipomena / Пер. с нем.; Общ. ред. и сост. А. Чанышева. M.: TEPPA – Книжный клуб; Республика, 2001. С. 187.]. Аналогичным образом думал и Р. Вагнер [229 - В одном из своих теоретических сочинений Р. Вагнер утверждал, что государство представляет собой лишь «контракт, посредством которого отдельные люди стремятся оградить себя от взаимного насилия, практикуя некоторое взаимное сдерживание». Цит. по: Кравцов Н.А. Апология Вагнера (сравнение вагнеризма и гитлеризма с точки зрения политики и эстетики). Ростов н/Д: Изд-во ЮФУ, 2007. С. 194. Однако позднее Р. Вагнер признал, что государственный интерес стоит выше частного, а самым совершенным законом будет тот, который обеспечивает стабильность государства. Однако его идеалом всегда оставалось «общество индивидуалистов». Как пишет по этому поводу Н.А. Кравцов, в этой краткой формуле гениально сочетаются два неустранимых идеала, без которых невозможно существование человека: индивидуальность и социальность. См. там же. С. 194, 199.].
   В современной западной философии понятие должного раскрывается через категории принудительной обязанности, необходимости [230 - См.: Радбрух Г. Философия права / Пер. с нем. М.: Междунар. отношения, 2004. С. 56, 92.]. В отечественной литературе такое понимание находит отражение во взгляде, согласно которому должное поведение обеспечивается государственным принуждением [231 - См.: Явич Л.С. Указ. соч. С. 254.].
   В самом обобщенном виде с философской точки зрения должным является такое поведение, которое отвечает общему благу и действующим в государстве законам, а также не причиняет без необходимости вреда другим лицам. Противоположное ему поведение по своей сути антисоциально.
   При этом философия акцентирует внимание на нравственном элементе в понятии должного. Наиболее четко это прослеживается в трудах И. Канта, который полагал, что метафизика как наука о нравственном в основе своей имеет синтетические априорные суждения чистого разума о должном поведении [232 - См.: Пионтковский А.А. Уголовно-правовые воззрения Канта, Л. Фейербаха и Фихте. М.: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1940. С. 25.]. У Канта категорический императив, согласно которому поступать нужно «только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом», является принципом нравственности [233 - Кант И. Основоположения метафизики нравов / Под общ. ред. проф. А.В. Гулыги // Кант И. Сочинения: В 8 т. Т. 4. М.: Чоро, 1994. С. 195, 219.].
   Правовой взгляд на должное поведение основан на общефилософском, этическом его понимании, которое, однако, адаптируется юриспруденцией в сжатом, сокращенном виде. Это обусловлено тем, что общеэтическая категория должного охватывает все требования, которые предъявляются социальными нормами к людям [234 - См.: Ем В.С. Категория обязанности в советском гражданском праве (вопросы теории): Дис…. канд. юрид. наук. С. 14.]. Например, Кант полагал, что единственным принципом всех моральных законов является автономия воли, что предполагает исполнение данных зако нов из уважения к ним, а не из страха наказания [235 - См.: Кант И. Критика практического разума / Под общ. ред. проф. А.В. Гулыги // Кант И. Сочинения: В 8 т. Т. 4. С. 409–413 и далее.]. При этом для права по общему правилу не имеют значения внутренние побудительные причины, приведшие к соблюдению субъектом требований должного. В этом различие понимания должного поведения в праве и этике. Согласно Канту, если соблюдение нравственного закона о должном поведении осуществляется ради него самого, то поступок является моральным, если по иным причинам – то легальным, относящимся к сфере права [236 - См.: Пионтковский А.А. Указ. соч. С. 37–38.].
   Таким образом, должное как общая этическая категория в области права приобретает значение такого одобряемого государством и обществом стандарта поведения [237 - В свое время Н.Г. Александров высказал мысль о том, что в качестве должного закрепляется поведение, которое соответствует интересам господствующего класса. См.: Александров Н.Г. Юридическая норма и правоотношение. С. 10–11.], который находит свое отражение в правовых нормах и соблюдение которого не просто ожидается от субъектов права, но обеспечивается специальными средствами, в том числе мерами государственного принуждения. «Должное» в данном аспекте не употребляется в качестве синонима обязанности. В сфере гражданского права, в которой преобладает дозволительный метод правового регулирования, стандарт поведения очерчен достаточно широко и указывает на обязательное, желательное и недопустимое поведение. При этом содержание закрепленного нормами права стандарта поведения объективно обусловлено целой совокупностью факторов, среди которых особое место занимает публичный интерес [238 - Согласно выработанной в зарубежной науке теории публичного интереса данный интерес оказывается определяющим при формировании любых требований к поведению субъектов права. Более подробно см.: Bilz K., Nadler J. Law, Psychology & Morality // Moral Cognition and Decision Making: the Psychology of Learning and Motivation / D. Medin, L. Skitka, C.W. Bauman, & D. Bartels, eds. Vol. 50. Academic Press, 2009. P. 101–131.]. В наиболее общем виде указание на данный стандарт можно обнаружить в нормах, закрепляющих принципы права.
   Здесь уместно отметить, что существующие в юриспруденции на понятие правовых принципов взгляды [239 - См., в частности: Братусь С.Н. Принципы советского гражданского права. С. 48; Алексеев С.С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве // Алексеев С.С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 2: Специальные вопросы правоведения. М.: Статут, 2010. С. 423; Свердлык Г.А. Принципы советского гражданского права. Красноярск: Изд-во Красноярского ун-та, 1985. С. 15–17, 31; Яковлев В.Ф. О функциях гражданского права. С. 98.] условно можно объединить в две группы. Представители первой из них выводят правовые принципы изнутри, из содержания отрасли права, рассматривают их как общее направление правового регулирования, как концентрированное отражение главной идеи, лежащей в основе данной отрасли, предопределяемой ее предметом и методом [240 - См., например: Шейндлин Б.В. Сущность советского права. Л.: Изд-во ЛГУ, 1959. С. 67.]. Иное понимание было сформулировано В.П. Грибановым, разработавшим новую для науки концепцию объективности принципов права [241 - См.: Суханов Е.А., Ем В.С. Профессор Московского университета Вениамин Петрович Грибанов (1921–1990) (краткий очерк жизни и деятельности) // Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав. 2-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001. С. 10–11.]. Согласно данной концепции правовые принципы есть социально-экономические принципы, переложенные на язык права [242 - Грибанов В.П. Принципы осуществления гражданских прав // Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав. 2-е изд., стереотип. С. 225.]. Иначе говоря, принципами права признаются такие идеи, которые первоначально формируются в обществе, отвечают его потребностям и становятся общепризнанными, а затем находят свое отражение в праве. В таком подходе, полагаем, обнаруживается ключ к пониманию процесса формулирования общих требований к поведению субъектов права, которые затем находят свое закрепление в законодательстве и влияют на содержание обязанности соблюдать публичные интересы.
   Действительно, анализируя принципы права, которые предусматривались в гражданском законодательстве в разные периоды истории, можно сделать вывод о том, что все они отражают обусловленное потребностями общественного развития представление о дозволяемом, необходимом или, напротив, недопустимом поведении субъектов права. Иными словами, именно они в концентрированном виде содержат в себе стандарт надлежащего поведения. Например, ГК РСФСР 1964 г. от граждан и организаций требовал осуществлять права и исполнять обязанности в соответствии с принципами законности, уважения правил социалистического общежития и моральных принципов общества (ст. 5). Данные принципы отвечали провозглашенной в Кодексе цели советского гражданского законодательства «активно содействовать разрешению задач строительства коммунизма», регулировать общественные отношения «в целях создания материально-технической базы коммунизма» (ст. 1). Новые условия развития Российского государства и общества предопределили закрепление в гражданском законодательстве принципов, которые своим источником имеют отраженные в Конституции РФ задачи общественного развития [243 - При этом конституционализация гражданского права позволяет гарантировать практическую реализацию положений Конституции РФ путем применения присущих именно гражданскому праву подходов к правовому регулированию общественных отношений. Здесь уместно отметить, что конституционализация отраслей права рассматривается в науке в нескольких аспектах. Так, в работах Н.С. Бондаря она представлена в контексте решений Конституционного Суда РФ. См.: Бондарь Н.С. Конституционализация социально-экономического развития российской государственности (в контексте решений Конституционного Суда РФ). М.: ООО «Викор-Медиа», 2006. С. 6–8. В.И. Крусс определяет конституционализацию как «конституционно-правовое позитивирование национального права и законодательства, адекватно производное от конституционного метатекста». См.: Крусс В.И. Доктринальные инновации в контексте конституционализации российской правовой системы // Конституционное и муниципальное право. 2013. № 4. С. 3.] и предусматривают соответствующие им требования к поведению участников оборота [244 - Данный вывод находит подтверждение, в частности, в ст. 1 ГК РФ, которая отражает положения первой главы Конституции РФ, закрепляющей основы конституционного строя России, составляющие содержание публичного интереса. Речь прежде всего идет о принципе единства экономического пространства, свободного перемещения товаров, услуг и финансовых средств, поддержки конкуренции и свободы экономической деятельности (п. 1 ст. 8 Конституции РФ), закрепленном в качестве начала гражданско-правового регулирования в п. 5 ст. 1 ГК РФ. Гражданско-правовые принципы равенства, неприкосновенности собственности, приобретения и осуществления субъективных прав своей волей и в своем интересе (п. 1, 2 ст. 1 ГК РФ) основаны на соответствующих конституционных принципах, закрепленных в ст. 19, 34, 35 Конституции РФ.].
   Очерчивая стандарт поведения, принципы гражданского права [245 - В данной работе мы придерживаемся системы принципов гражданского права, предложенной Е.А. Сухановым. См.: Российское гражданское право: Учебник: В 2 т. Т. 1: Общая часть. Вещное право. Наследственное право. Интеллектуальные права. Личные неимущественные права. 2-е изд., стереотип. / Отв. ред. Е.А. Суханов. М.: Статут, 2011. С. 74–78 (автор главы – Е.А. Суханов).] учитывают социальное назначение данной отрасли права. Это объясняет, почему целый ряд принципов своей целью имеют обеспечение автономии субъектов права, создание некой сферы, в рамках которой они будут свободно осуществлять свою деятельность. К таким принципам относятся принципы равенства участников гражданско-правовых отношений, необходимости беспрепятственного осуществления гражданских прав, свободы договора, обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты (п. 1 ст. 1 ГК РФ). Другие принципы, напротив, указывают на границы дозволенного поведения, нарушение которых влечет за собой негативные для нарушителя последствия, а также предусматривают критерии социально полезного поведения, ожидаемого от участников гражданского оборота [246 - С этой точки зрения заслуживающая внимания позиция А.Г. Братко, согласно которой функцией принципов права является указание на границы правомерного поведения, требует уточнения с учетом тех новых принципов права, которые были отражены в законодательстве в последние годы. См.: Братко А.Г. Запреты в советском праве / Под ред. проф. Н.И. Матузова. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1979. С. 13.]. Речь идет о принципах неприкосновенности собственности (п. 1 ст. 1 ГК РФ), недопустимости злоупотребления правом (п. 1 ст. 10 ГК РФ), запрещения произвольного вмешательства кого-либо в частные дела (п. 1 ст. 1 ГК РФ), принципе добросовестности (п. 3 ст. 1 ГК РФ). Нормы, закрепляющие данные принципы [247 - Более подробно об особенностях данных норм см.: Кузнецова О.А. Нормы-принципы российского гражданского права. М.: Статут, 2006.], налагают на субъектов принципиальные обязанности, которые адресованы всем и каждому и обеспечивают охрану гражданского оборота. Такие нормы имеют прямое действие на территории Российской Федерации и применяются отечественными судами при разрешении конкретных споров [248 - См., например, Постановление Федерального арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 9 сентября 2011 г. по делу № А53-26703/2010 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Здесь, однако, возникают определенные сложности, связанные с толкованием содержания принципов в правоприменительной деятельности. Такие сложности, безусловно, умаляют свойство определенности, которое должно быть присуще предусмотренному нормами права стандарту поведения, а потому затрудняют обеспечение соблюдения данного стандарта участниками гражданского оборота. Данный вывод хорошо иллюстрируется на примере принципа добросовестности [249 - В отечественное гражданское законодательство принцип добросовестности впервые был введен Федеральным законом от 30 декабря 2012 г. № 302-ФЗ «О внесении изменений в главы 1, 2, 3 и 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации». До этого момента предусматривалась лишь презумпция добросовестности (п. 3 ст. 10 ГК РФ в прежней редакции). Однако это не мешало судьям оценивать поведение сторон спора с точки зрения соблюдения ими принципа добросовестности. См., например, постановления Федерального арбитражного суда Московского округа от 14 декабря 2011 г. по делу № А40-83260/11-8-703; от 20 сентября 2012 г. по делу № А40-7547/11-86-22Б (СПС «КонсультантПлюс») и др.]. В соответствии с п. 3, 4 ст. 1 ГК РФ добросовестность является обязательным признаком надлежащего поведения участника гражданского оборота, на которого возлагается принципиальная обязанность осуществлять субъективные права добросовестно [250 - Мысль о том, что «право развивается путем применения старых принципов к новым обстоятельствам», в полной мере справедлива и в отношении требования добросовестности, которое предъявлялось к поведению человека с древнейших времен. См.: Waddams S. Op. cit. P. 7. В римском праве, например, существовала презумпция того, что контрагент по договору действовал как «добрый муж», понятие которого охватывало, по замечанию Д.В. Дождева, поведение порядочного человека. См.: Графский В.Г. Право и мораль в истории: проблемы ценностного подхода // Государство и право. 1998. № 8. С.118. В случае возникновения подозрения в неосновательности предъявления иска ответчик имел право просить истца присягнуть, что он действовал добросовестно – iusiurandum calumniae. См.: Римское частное право: Учебник / Под ред. проф. И.Б. Новицкого и проф. И.С. Перетерского. М.: Юриспруденция, 1999. C. 77.], а также избегать извлечения преимуществ из недобросовестных действий. Однако содержание данной обязанности оказывается неопределенным, поскольку категория добросовестности не получила ни в цивилистике, ни в судебной практике однозначного толкования [251 - Видимо, поэтому еще на стадии обсуждения вопроса о возможности закрепления в Гражданском кодексе РФ принципа добросовестности в научной литературе одни ученые высказывали сомнения в том, что это позволит укрепить нравственные начала правового регулирования. См., например: Андреев В. Соответствует ли Концепция развития гражданского законодательства потребностям российского общества и государства // Хозяйство и право. 2010. № 4. С. 28. Другие ученые, напротив, полагали, что усилится воспитательное воздействие гражданского права на общественные отношения, будет иметь место стимулирование ответственного отношения к своей собственности. См.: Мамаев А.М. Социальные функции российского гражданского права // Научный вестник Уральской академии государственной службы: политология, экономика, социология, право. 2010. № 2 (11). С. 81–86.].
   Здесь уместно отметить, что на трудность установления для нужд гражданского права содержания добросовестного поведения немецкие ученые обратили внимание еще в XIX в. П. Эртманн, в частности, писал, что сущность этой категории можно понять чувствами, но не сформулировать рассудком [252 - См.: Новицкий И.Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права // Вестник гражданского права. 1916. № 6. С. 58–59.]. Если выделить зерно в существующих на данный предмет взглядах в современной зарубежной цивилистике, то можно отметить преобладание той точки зрения, согласно которой добросовестное поведение есть обязанность субъекта, исполнение которой рассматривается в качестве критерия оценки правомерности его действий [253 - Обзор взглядов см.: Hesselink M. W. The Concept of Good Faith // Towards a European Civil Code /A.S. Hartkamp, E.H. Hondius, M.W. Hesselink, C.E. du Perron & M. Veldman, eds. The Hague, Boston & London: Kluwer Law International, 2004. P. 474.]. В качестве источника добросовестности зарубежные ученые видят идеологию [254 - См.: Hoecke M. Van. Law as Communication. – Oxford and Portland, Oregon: Hart Publishing, 2002. P. 51.] или религиозные представления [255 - См.: Kohler J. Op. cit. P. 138–140, 144–147.], что влияет на понимание ими содержания добросовестного поведения. Например, немецкими учеными добрая совесть отождествляется с моральным стандартом, рассматривается как морально-правовой принцип, который означает честность, порядочность и тому подобные свойства человеческого поведения [256 - Более подробно см.: Hesselink M. W. Op. cit. P. 472–473.]. Понимание в немецкой цивилистике добросовестности как честности в делах, умения надлежащим образом исполнять принятые на себя обязательства оказало влияние и на содержание гражданско-правовых норм о специальной заботливости «добропорядочного купца», «добропорядочного делового человека», «добропорядочного возчика», «добропорядочного кораблехозяина» [257 - См.: Канторович Я.А. Основные идеи гражданского права. С. 100.]. Параграф 242 Германского гражданского уложения возлагает на должника обязанность осуществлять исполнение обязательства добросовестно, «как этого требуют обычаи оборота» [258 - Гражданское уложение Германии: ввод. закон к Гражд. Уложению; Пер. с нем. / [В. Бергманн, введ., сост.]; Науч. ред. В. Бергманн и др. 3-е изд., перераб. М.: Волтерс Клувер, 2008. С. 121.]. При этом для обозначения «добросовестности» немецкие ученые используют термин Treu und Glauben, первая часть которого означает надежность, вторая – «осознание доверия и уверенности», а вместе «предполагает стандарт честного, верного и продуманного поведения, соблюдения интересов другой стороны, подразумевает и включает защиту разумного доверия» [259 - См.: Сорокина Е.А. Принцип добросовестности (Treu und Glauben) в доктрине и судебной практике Германии // Ежегодник сравнительного права. 2011 / Под ред. Д.В. Дож дева. М.: Статут, 2011. С. 104–105.]. Следовательно, в немецкой интерпретации добросовестность означает обязанность субъекта вести себя порядочно по отношению к другим участникам гражданского оборота, осуществлять разумную заботу о контрагенте. В целом немецкие судьи сформировали систему крайне специфичных обязанностей, запретов, правил и теорий, раскрывающих содержание добросовестности [260 - См.: Hesselink M.W. Op. cit. P. 475.].
   Взгляды немецких ученых на содержание добросовестного поведения оказали большое влияние на развитие представлений о понятии такого поведения в науке других европейских государств. Например, в итальянской цивилистической доктрине добросовестность есть честное, надлежащее поведение [261 - См.: Alpa G., Zeno-Zencovich V. Italian Private Law. New York: Routledge-Cavendish, 2007. P. 151.]. Чешские ученые полагают, что поступать добросовестно означает действовать честно, не допуская обмана. Дать более четкое определение понятию добросовестности, по их мнению, практически невозможно, поскольку оно наполняется содержанием применительно к каждому конкретному случаю [262 - См.: Černý F. Short Flight of the Phoenix: A Few Thoughts on Good Faith, the Abuse of Rights and Legality in Investment Arbitration // Czech Yearbook of International Law. 2012. Vol. III. Public Policy and Ordre Public / Ed. A.J. Bělohlávek, N. Rozehnalová. Praha, 2012. P. 18 4.].
   В американском праве не без влияния немецкой доктрины к концу XIX в. утвердилось понимание «доброй совести» (good faith) как честности намерений, а также отказа от совершения любых действий, направленных на приобретение необоснованных преимуществ перед контрагентом, даже с помощью правовых средств [263 - См.: Black H.C. Op. cit. P. 543.]. В отличие от европейского права, которое рассматривает добрую совесть как общий принцип частного права [264 - Вместе с тем в европейской научной литературе высказывается иное мнение, согласно которому нет нужды в едином европейском частном праве закреплять общий принцип добросовестности, поскольку это повлечет за собой только негативные последствия и «освободит суды от необходимости устанавливать норму, которую они применяют». См.: Hesselink M.W. Op. cit. P. 498.], современные американские ученые наполняют ее содержание в зависимости от природы тех общественных отношений, в которых она выступает мерилом надлежащего поведения. Например, понимание доброй совести в контрактном праве отличается от ее понимания в праве корпоративном [265 - См., например: Houh E. The Doctrine of Good Faith in Contract Law: A (Nearly) Empty Vessel? // Utah Law Review. 2005. Vol. 2005. P. 1–71; Nolan R., Conaglen M. Good faith: what does it mean for fduciaries, and what does it tell us about them? // Exploring Private Law / Ed. by E. Bant, M. Harding. Cambridge University Press, 2010. P. 319–342; Strine L.E., Hamermesh L.A., Balotti R.F., Gorris J.M. Loyalty’s Core Demand: The Defning Role of Good Faith in Corporation Law // Georgetown Law Journal. 2010. Vol. 93. P. 629–696.]. При этом ученые обращают внимание на неясность понятия «добросовестность», на невозможность дать такое его определение, которое имело бы универсальный характер. Подобная неопределенность рассматривается правоприменительной практикой в качестве серьезной проблемы. Так, например, добросовестность субъекта в установленных законодательством США случаях является основанием для освобождения его от ответственности. В частности, директор юридического лица несет имущественную ответственность за вред, причиненный акционерам в результате его деятельности по управлению компанией. Однако директор освобождается от ответственности, если будет доказано, что он действовал добросовестно. При этом, как подчеркивается в литературе, «трудно обязать директоров действовать добросовестно или установить последствия недобросовестного их поведения, если директорам не предложено дефиниции доброй совести». Кроме того, акционеры, желающие привлечь к ответственности директора корпорации и возместить за его счет причиненный им ущерб, при обращении к правилу о доброй совести сталкиваются с тем, что не могут обосновать свои требования, поскольку понятие добросовестности остается неясным и для них. Проблема приобрела масштабный характер в условиях, когда десятки тысяч акционеров пострадали от принятия неверных решений руководителями компаний, в том числе таких крупных, как Enron, Tyco, Adelphia, WorldCom, участники которых безуспешно пытались взыскать с директоров корпораций причиненные им убытки. В соответствии с американским корпоративным правом на директора компании возлагаются две обязанности: быть преданным компании (the duty of loyalty) и заботиться о ее благополучии (the duty of care). The duty of care, к примеру, означает «проявление такой степени заботы, которую предусмотрительный человек обыкновенно проявляет при аналогичных обстоятельствах». Неисполнение этих двух обязанностей, как полагают американские ученые, и должно означать недобросовестность директора компании [266 - См.: Nowicki E. The Unimportance of Being Earnest: Refections on Director Liability and Good Faith (http://ssrn.com/abstract=921668 (дата обращения: 11.01.2011)).].
   Аналогичные трудности с толкованием понятия «добросовестность» возникают в правоприменительной практике и других стран англоамериканской системы права. Так, в одном из решений Верховного суда Австралии было указано, что категории справедливости и добросовестности должны толковаться с учетом того обстоятельства, что они составляют предмет абстрактной нравственности [267 - См.: Barkehall-Thomas S. Change of position, good faith and unconscionability // Private Law in Theory and Practice / Ed. by Michael Bryan. London; New York: Routledge-Cavendish, 2007. P. 294.].
   Отечественное гражданское право разграничивает добросовестность в субъективном и объективном смысле [268 - С этой точки зрения добрая совесть исследовалась еще дореволюционными цивилистами. Обзор взглядов см.: Новицкий И.Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права. С. 57–76.]. Например, согласно п. 1 ст. 167 ГК РФ после признания сделки недействительной не считается действовавшим добросовестно субъект, который знал или должен был знать об основаниях недействительности оспоримой сделки. Здесь определяющим является субъективный момент, т. е. знание о факте. В соответствии с п. 5 ст. 166 ГК РФ причиной отказа в признании правового значения за заявлением о недействительности сделки является поведение, которое «после заключения сделки давало основание другим лицам полагаться на действительность сделки» [269 - Данное последствие является конкретным случаем реализации предусмотренного п. 4 ст. 1 ГК РФ принципа, согласно которому никто не имеет права извлекать преимущества из своего недобросовестного поведения.]. При установлении, исполнении обязательства и после его прекращения на его стороны возлагается обязанность «действовать добросовестно, учитывая права и законные интересы друг друга, взаимно оказывая необходимое содействие для достижения цели обязательства, а также предоставляя друг другу необходимую информацию» (п. 3 ст. 307 ГК РФ). В последних двух примерах вывод о добросовестности или недобросовестности субъекта может быть сделан на основании оценки внешнего его поведения. Таким образом, добросовестность здесь прежде всего объективное мерило.
   В целом ответ на вопрос о том, какой критерий, объективный или субъективный, должен учитываться при установлении в каждом конкретном случае добросовестности лица, содержится в законе. Однако ясность в этом вопросе полностью отсутствует применительно к общегражданскому принципу добросовестности, закрепленному в ст. 1 ГК РФ. Иначе говоря, из содержания данного законодательного требования о добросовестном поведении очевидным образом не следует, какой из названных критериев подлежит применению. Анализ отечественной судебной практики указывает на то, что, квалифицируя действия субъектов как недобросовестные, суды учитывают не только особенности их поведения, но и его заведомый характер [270 - См., например, постановления Федерального арбитражного суда Центрального округа от 13 октября 2011 г. по делу № А14-121-2006/1/7б; Федерального арбитражного суда Северо-Западного округа от 31 октября 2011 г. по делу № А21-3040/2010; от 2 ноября 2011 г. по делу № А56-10805/2010; Федерального арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 30 мая 2012 г. по делу № А27-10804/2011 (СПС «КонсультантПлюс») и др.]. Считается, что недобросовестное поведение предполагает осознание и допущение лицом своей недобросовестности. Например, в одном из споров суд посчитал, что генеральный директор общества с ограниченной ответственностью нарушил принцип добросовестности, поскольку устанавливал себе завышенные размеры вознаграждения, причинив тем самым обществу ущерб [271 - См. Постановление Федерального арбитражного суда Московского округа от 1 февраля 2012 г. по делу № А40-28626/11-45-252(СПС «КонсультантПлюс»).]. В другом случае не соответствующими указанному принципу и нецелесообразными были признаны действия арбитражного управляющего, который привлек для проведения финансового анализа должника специалиста, фактически выполнявшего обязанности управляющего [272 - См. Постановление Федерального арбитражного суда Дальневосточного округа от 28 мая 2012 г. № Ф03-1932/2012 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Следовательно, отечественные судьи, решая вопрос о добросовестности лица, оценивают его действия (бездействие) с точки зрения одновременно объективного и субъективного критериев, т. е. учитывают как внешнее его поведение, так и факт осознания им негативных последствий такого поведения.
   В современной российской научной литературе высказано мнение о том, что раскрыть понятие добросовестности можно, отразив сложившуюся в обществе систему представлений о нравственном поведении в законе либо сформулировав ее в виде обычая или легализовав ее судебной практикой. Ведь добросовестным следует считать только такое поведение, «которое согласуется с представлениями общества о нравственности» [273 - См.: Богданова Е. Добросовестность участников договорных отношений как условие защиты их субъективных гражданских прав // Хозяйство и право. 2010. № 2. С. 112.]. Автор, бесспорно, прав, указывая на связь «доброй совести» с нравственностью. Однако, как известно, нельзя определить понятие через другое понятие, которое само по себе неясно или спорно. Неясным в приведенном выше определении является понимание автором «сложившейся в обществе системы представлений о нравственном поведении». Кроме того, такая система представлений сама по себе неустойчива, а потому, будучи положена в основу определения понятия добросовестности, не сделает его более четким. Система господствующих в обществе нравственных представлений, безусловно, влияет на содержание правовых норм, но в полном своем объеме отражаться в них не может по объективным причинам.
   Полагаем, что если лицо надлежащим образом осуществляет свои права и исполняет обязанности, то оно добросовестно с точки зрения права. Добросовестность есть также радение, т. е. заботливость, проявляемая участником гражданского оборота в своих делах [274 - При этом нужно учитывать, что установленные законом требования к степени заботливости отличаются в зависимости от различных обстоятельств. Так, законом предусматривается повышенный спрос с субъекта, действующего в чужом интересе. Согласно п. 1 ст. 980 ГК РФ такой субъект должен учитывать очевидную выгоду или пользу, действительные или вероятные намерения заинтересованного лица, а также с учетом обстоятельств дела проявлять особую заботливость и осмотрительность. Особую степень заботливости обязаны проявлять лица, занимающиеся деятельностью, создающей повышенную опасность для окружающих. При причинении вреда другим субъектам они несут ответственность и при отсутствии вины (ст. 1079 ГК РФ). В соответствии с законом повышенная степень заботливости требуется и от субъекта, занимающегося предпринимательской деятельностью (ст. 22 ГК РФ). Об ответственности доверительного управляющего, не проявившего должной заботливости об интересах выгодоприобретателя или учредителя управления, говорится в п. 1 ст. 1022 ГК РФ.]. Кроме всего прочего добросовестность предполагает и честность, и порядочность в делах. М.М. Агарков, например, полагал, что добросовестность и есть честность в человеческих отношениях, без которой совершение договоров просто невозможно [275 - Агарков М.М. Проблема злоупотребления правом в советском гражданском праве. С. 432.].
   Обобщая сказанное, отметим, что добросовестность как принцип гражданского права характеризует такое поведение, которое отвечает необходимой степени заботливости и рачительности, требуемой от субъекта в данной конкретной ситуации и достаточной для соблюдения прав и законных интересов третьих лиц.
   Предусматривая принцип добросовестности, Гражданский кодекс РФ обеспечивает соответствующее ему социально полезное поведение участников оборота при помощи целого ряда специальных мер. Так, разнообразные гражданско-правовые нормы стимулируют исполнение обязанности добросовестного поведения. Например, добросовестность может стать основанием для освобождения субъекта от ответственности за причиненный третьим лицам вред. Так, согласно п. 4 ст. 10 Федерального закона от 26 октября 2002 г. № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» контролирующие должника лица солидарно несут субсидиарную ответственность по требованиям о возмещении вреда, причиненного должником кредиторам в результате исполнения указаний контролирующих лиц. Однако такие лица не отвечают за вред, если докажут, что они действовали добросовестно и разумно в интересах должника.
   Вместе с тем стимулирует добросовестность в первую очередь все же экономический интерес самого субъекта. Но, конечно, не только он. Недобросовестное поведение может повлечь за собой целый ряд негативных для лица последствий не только экономического, но и юридического свойства. Согласно общему правилу, предусмотренному п. 1 ст. 10 ГК РФ, заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав запрещено. Специальные гражданско-правовые последствия такого поведения закрепляются в нормах отдельных институтов гражданского права. Например, последствием недобросовестности арендатора является утрата им права на возмещение стоимости неотделимых улучшений арендованного имущества (ст. 662 ГК РФ), недобросовестное выполнение опекуном или попечителем своих обязанностей может влечь за собой применение к ним мер ответственности (п. 3 ст. 39 ГК РФ). Недобросовестное виновное поведение лица, задержавшего безнадзорных животных, и лица, которому они были переданы на содержание и в пользование, влечет за собой ответственность указанных лиц в пределах стоимости животных (п. 3 ст. 230 ГК РФ). Недобросовестное поведение другой стороны в сделке, связанной с распоряжением одним из участников совместной собственности общим имуществом при отсутствии соответствующих полномочий, может повлечь за собой признание сделки недействительной по требованию остальных участников совместной собственности (п. 3 ст. 253 ГК РФ). На сторону, которая недобросовестно ведет или прерывает переговоры о заключении договора, возлагается обязанность возместить другой стороне причиненные этим убытки (п. 3 ст. 434.1 ГК РФ). Недобросовестность субъекта в некоторых случаях рассматривается как обязательный элемент правонарушения. Например, в п. 2 ст. 179 ГК РФ недобросовестность признается критерием для установления признаков обмана, в качестве которого рассматривается в том числе «намеренное умолчание об обстоятельствах, о которых лицо должно было сообщить при той добросовестности, какая от него требовалась по условиям оборота».
   Кроме того, гражданское законодательство предусматривает меры, препятствующие недобросовестному поведению участников оборота. Например, уплата неустойки и возмещение убытков в случае ненадлежащего исполнения обязательства не освобождают должника от исполнения обязательства в натуре, если иное не предусмотрено законом или договором (п. 1 ст. 396 ГК РФ).
   В целом добросовестность характеризует нормальное поведение субъекта гражданского права. Именно в ней находят свое отражение нравственные ценности общества, которые, по замечанию Е.А. Суханова, являются «критерием (масштабом оценки) правомерности определенного поведения субъектов гражданского права и применения соответствующих правовых норм» [276 - Суханов Е.А. О диссертациях по гражданскому праву // Вестник гражданского права. 2006. № 1. Т. 6. С. 257.].
   Действительно, по мнению В.С. Ема, «должное поведение» в области права есть поведение, соответствующее требованиям норм права, т. е. правомерное поведение [277 - См.: Ем В.С. Категория обязанности в советском гражданском праве (вопросы теории): Дис…. канд. юрид. наук. С. 15; Он же. К вопросу о понятии, содержании и сущности правовых обязанностей // Проблемы развития частного права: Сборник статей к юбилею Владимира Саурсеевича Ема / Отв. ред. Е.А. Суханов, Н.В. Козлова. М.: Статут, 2011. С. 11–12.]. Последнее по своей сути и представляет собой реализованный в сфере сущего общепризнанный и закрепленный в праве стандарт поведения. При этом, как отмечается в научной литературе, правомерным следует считать поведение, в котором интересы общественные и личные находятся в единстве [278 - См.: Оксамытный В.В. Правомерное поведение личности. Киев: Наукова Думка, 1985. С. 23; Прусаков А.Д. Действие и бездействие как формы юридически значимого поведения: Дис. … канд. юрид. наук. Саратов, 2008. С. 38.].
   Надо сказать, что на содержание понятия должного поведения существенное влияние оказывает противоположное ему понятие поведения недолжного, в нашем случае нарушающего публичные интересы. Оба эти понятия являются взаимосвязанными. Эта связь обусловлена тем фактом, что в норме права с аксиологической точки зрения, абстрактно соединяющей в себе как должное, так и сущее, содержится не только модель поведения, но и указание на фактически существующие отношения, из-за которых и предписывается определенное поведение [279 - См.: Неновски Н. Указ. соч. С. 51–52.]. Например, признавая недействительность посягающей на публичные интересы сделки (п. 2 ст. 168 ГК РФ), законодательство учитывает распространенность подобных неправомерных действий в гражданском обороте. Кроме того, появление в обороте новых форм антисоциального поведения обусловливает изменения в правовом регулировании общественных отношений, составляющих предмет гражданского права. В частности, на предупреждение рейдерских захватов и создание фирм-однодневок направлена новелла ст. 51 ГК РФ о правилах регистрации юридических лиц [280 - Новая редакция ст. 51 введена в ГК РФ Федеральным законом от 28 июня 2013 г. № 134-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в части противодействия незаконным финансовым операциям» (СПС «КонсультантПлюс»). Она закрепляет принцип публичной достоверности данных Единого государственного реестра юридических лиц, предусматривает обязанность юридического лица возместить убытки, причиненные другим участникам гражданского оборота вследствие непредставления, несвоевременного представления или представления недостоверных данных о нем в ЕГРЮЛ.]. Новый способ пресечения антисоциального поведения отражен в правиле, позволяющем восстанавливать права по утраченной документарной ценной бумаге (ст. 148 ГК РФ) [281 - См. новую редакцию статьи в соответствии с Федеральным законом от 2 июля 2013 г. № 142-ФЗ «О внесении изменений в подраздел 3 раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Таким образом, предусматривая новые требования к участникам гражданского оборота, закон дополняет содержание стандарта поведения с учетом распространения в гражданском обороте определенных действий, очевидным образом противоречащих публичным интересам, и обеспечивает тем самым основу для соблюдения ими обязанности не нарушать данные интересы.
   Исполнение субъектами права этой обязанности обеспечивается разнообразными нормами гражданского права. Полагаем вместе с тем, что поведение участника гражданского оборота может быть признано противоречащим публичным интересам только в том случае, если оно нарушает требования, предусмотренные законом специально с целью охраны данных интересов. С этой точки зрения актуальным становится уточнение понятия публичного интереса, выступающего в качестве объекта гражданско-правовой охраны.

§ 3. Специфика гражданско-правового подхода к пониманию публичных интересов

   Существующие в юриспруденции взгляды на то, какие интересы называются публичными, условно можно объединить в несколько групп. Публичными одни ученые признают интересы государства [282 - См., например: Ромашов Р.А. Субъективный интерес как основание концепции частного права // Актуальные проблемы гражданского права и процесса: Сборник материалов Международной научно-практической конференции. Вып. 1 / Отв. ред. Д.Х. Валеев, М.Ю. Челышев. М.: Статут, 2006. С. 46; Ситдикова Р.И. Обеспечение частных, общественных и публичных интересов авторским правом. М.: Статут, 2013. С. 74.], другие – общества [283 - См., например: Гукасян Р.Е. Личные и общественные интересы в гражданском судопроизводстве // Сборник статей к 50-летию Е.А. Крашенинникова. Ярославль, 2001. С. 91; Бандуров Д.Н. Проблемы правового регулирования предпринимательства и государственной регистрации его субъектов: Автореф. дис…. канд. юрид. наук. Ставрополь, 2003. С. 3; Мисник Г.А., Мисник Н.Н. Публичные и частные интересы в экологическом праве // Государство и право. 2006. № 2. С. 30.]. Третьи рассматривают в качестве публичных универсальные, общезначимые индивидуальные интересы [284 - См.: Ильин И.А. Общее учение о праве и государстве. М.: АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2006. С. 136; Дедов Д.И. Реализация принципа соразмерности в правовом регулировании предпринимательской деятельности: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. М., 2005. С. 16.]. В.Ф. Яковлев публичными называет интересы всех граждан, образующих то или иное сообщество, выразителем которых является государство [285 - См.: Яковлев В.Ф. О частном и публичном праве в правовой системе России. Выступление на научной конференции в Институте государства и права Российской академии наук (Москва, 31 марта 2000 г.) // Яковлев В.Ф. Правовое государство: вопросы формирования. М.: Статут, 2012. С. 194. Аналогичная точка зрения ранее высказывалась М.В. Венециановым и А.Г. Здравомысловым. См.: Венецианов М.В. Экспроприация с точки зрения гражданского права. Казань: Типография Императорского Университета, 1891; Здравомыслов А.Г. Потребности. Интересы. Ценности. М.: Политиздат, 1986. С. 99.]. В рамках патримониальной концепции носителем публичного интереса признается лицо, осуществляющее публичную политическую власть [286 - См.: Ромашов Р.А. Указ. соч. С. 46–48.]. Наконец, Верховный Суд РФ предлагает под публичными понимать «интересы неопределенного круга лиц, обеспечение безопасности жизни и здоровья граждан, а также обороны и безопасности государства, охраны окружающей природной среды» [287 - См. п. 75 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Действующий Гражданский кодекс РФ упоминает общественные интересы (например, ст. 152.1, 451, 566, 663, 1065), государственные интересы (ст. 152.1), публичные интересы (ст. 166), иные публичные интересы. В частности, согласно п. 1 ст. 152.1 ГК РФ не требуется согласия гражданина на обнародование и дальнейшее использование его изображения, если такое использование «осуществляется в государственных, общественных или иных публичных интересах». Союз «или» указывает на то, что законодатель относит все указанные интересы к публичным.
   На первый взгляд кажется, что разграничение государственных и общественных интересов, объединяемых понятием «публичные», для гражданского права не имеет принципиального значения, такого как, например, для конституционного или муниципального права. Ведь действия участников гражданского оборота, нарушающие государственные интересы, негативно влияют на общество и наоборот. Тем более, как показывает анализ судебной практики, управомоченные законом на защиту публичных интересов лица, ссылаясь на нарушение хозяйствующим субъектом общественного интереса, нередко имеют в виду интерес государства [288 - См., например, постановления Федерального арбитражного суда Московского округа от 26 марта 2012 г. по делу № А40-65503/11-110-540; Федерального арбитражного суда Северо-Западного округа от 29 апреля 2013 г. по делу № А56-22423/2012 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Таким образом, на практике указанные интересы не всегда разделяются.
   Вместе с тем государственные и общественные интересы в действительности могут наполняться различным содержанием. Кроме того, в качестве субъектов, имеющих право инициировать защиту соответствующих интересов, могут выступать разные лица.
   Проанализируем с этой точки зрения государственные интересы. В свое время Б.Б. Черепахин обратил внимание на то, что общественные отношения, в которые вступает казна, относятся к частному праву, но нормы гражданского права здесь непосредственно защищают публичный интерес [289 - См.: Черепахин Б.Б. К вопросу о частном и публичном праве // Черепахин Б.Б. Труды по гражданскому праву. М.: Статут, 2001. С. 98.]. Этот вывод, по существу верный, требует сегодня своего уточнения. Согласно ст. 124 ГК Российская Федерация, субъекты РФ, муниципальные образования являются субъектами гражданского права и выступают в гражданско-правовых отношениях на равных началах с иными участниками этих отношений – гражданами и юридическими лицами. Интересы публичных образований, ради удовлетворения которых они вступают в гражданско-правовые отношения, можно назвать публичными по их принадлежности. Но эти интересы в сфере гражданского права приобретают специфичную частноправовую окраску, поскольку их реализация подчиняется единым правилам, установленным и для удовлетворения частных интересов. Например, являясь стороной контракта на поставку для государственных (муниципальных) нужд, публичный субъект утрачивает свои властные полномочия и подчиняется соответствующим нормам гражданского законодательства о поставке. Его интерес в данном случае должен индивидуализироваться и защищаться как принадлежащий определенному субъекту – его фактическому носителю. Не случайно поэтому в судебной практике до недавнего времени нарушение публичных интересов не усматривалось, если публичные образования участвовали в конкретном гражданско-правовом отношении и реализовывали свои интересы в качестве равноправных участников гражданского оборота [290 - См., например, постановление Федерального арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 12 апреля 2013 г. по делу № А03-10669/2012 (СПС «КонсультантПлюс»). Однако в 2014 г. судебная практика в данной сфере получила новое направление развития. Президиумом ВАС РФ было отмечено, что государственные или муниципальные контракты о размещении заказов «имеют публичную основу, преследуют публичный интерес и направлены на достижение результата, необходимого в публичных целях для удовлетворения публичных нужд, достигаемого за счет траты бюджетных средств». См. Постановление Президиума ВАС РФ от 28 января 2014 г. № 11535/13 по делу № А40-148581/12, А40-160147/12 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   В связи со сказанным необходимо обратить внимание на то, что гражданское право особым образом защищает прежде всего такие публичные интересы, которые не связаны с участием публичного образования в конкретном частноправовом отношении. В самом общем виде данные интересы состоят в сохранении конституционного строя, обеспечении безопасности государства, стабильности и устойчивости гражданского оборота [291 - В зарубежной научной литературе понятие публичного интереса охватывает обеспечение экономического благосостояния, защиту публичной безопасности и предупреждение преступности. См.: Meyerson D. Why Courts Should Not Balance Rights Against the Public Interest // Melbourne University Law Review. 2007. Vol. 31. P. 802.]. О том, что безопасность оборота составляет государственный интерес, поскольку она является экономическим условием жизни общества, неоднократно отмечалось в цивилистической литературе [292 - См., в частности: Иеринг Р. Цель в праве. С. 294; Рубинштейн Б. Указ. соч. С. 82–83. Обеспечение стабильности гражданского оборота Г.А. Гаджиев называет мегапринципом частного права. См.: Гаджиев Г.А. Конституционные основы современного права собственности // Журнал российского права. 2006. № 12. С. 30–41.]. Более того, принцип стабильности условий хозяйствования признается конституционным принципом [293 - См. п. 1.1 Постановления Конституционного Суда РФ от 26 мая 2011 г. № 10-П «По делу о проверке конституционности положений пункта 1 статьи 11 Гражданского кодекса Российской Федерации, пункта 2 статьи 1 Федерального закона «О третейских судах в Российской Федерации», статьи 28 Федерального закона «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним», пункта 1 статьи 33 и статьи 51 Федерального закона «Об ипотеке (залоге недвижимости)» в связи с запросом Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Сложнее определиться с содержанием общественных интересов. Само их название указывает на то, что носителем таких интересов, по-видимому, выступает общество. Но в сфере гражданского права оно лишено правового статуса [294 - С.А. Муромцев в свое время отмечал, что общество есть самостоятельная сила, которая не тождественна совокупности отдельных его членов, но обособляется от них. Такое обособление проявляется, по его мнению, и в том, что члены общества могут выступать вопреки общественным интересам. В таком случае общество вправе предпринимать меры для защиты своих нарушенных интересов. См.: Муромцев С.А. Определение и основное разделение права. С. 69–70.]. И это не случайно. Общество нельзя персонифицировать настолько, чтобы признать субъектом гражданского права и наделить в частноправовой сфере субъективными правами, которыми обладают другие публичные образования. Вместе с тем основания предоставления защиты общественным интересам предусмотрены, в частности, в ст. 152.1, п. 1 ст. 242, п. 4 ст. 451, ст. 566 ГК РФ. Здесь возникает имеющий практическое значение вопрос: о чьем интересе в данном случае идет речь и кто может инициировать защиту общественного интереса?
   Надо сказать, что термин «общественный интерес» был введен в социальные науки Альфредом Адлером, который определил его как относящийся к общему благу [295 - Pfeifer K. What is Social Interest for Children? Alfred Adler’s Psychological Teaching about a Sense of Community (http://interchildrelationships.suite101.com/article.cfm/what_is_social_interest_for_children (дата обращения: 23 сентября 2009 г.)).]. Потребность в изучении категории общего блага в юриспруденции возникла в XIX в. и была обусловлена влиянием социальной теории права и усилением внимания к вопросу о социальной функции права. Закрепление в гражданском законодательстве того периода категорий «общественного порядка» и «добрых нравов» сделало необходимым изучение понятия общего блага, с помощью которого раскрывалось их содержание. И.А. Покровский по этому поводу писал, что при существующем разнообразии интересов благо общим никогда быть не может. Благо для одних всегда есть зло для других. Понимание же общего блага как блага большинства может привести к тому, что ему в жертву будет принесено благо меньшинства [296 - См.: Покровский И.А. Государство и человечество. (Серия «Общественность и культура».) М., 1919. С. 19.]. Бессодержательным понятие «общее благо» считал и И.С. Перетерский [297 - См.: Перетерский И.С. Принудительные и диспозитивные нормы в обязательственном праве Гражданского кодекса. С. 69.].
   Современная правовая наука также не осталась в стороне от изучения категории общего блага. По мнению В.С. Нерсесянца, в общем благе отражается всеобщее правовое начало, т. е. «формальное единство различий, то общее, что объединяет различия» [298 - Нерсесянц В.С. Философия права: Учебник для вузов. М.: НОРМА, 2001. С. 70.]. Общее благо, следовательно, не означает отрицания различных интересов, оно, напротив, обеспечивает «общее условие их возможности» [299 - Нерсесянц В.С. Философия права: Учебник для вузов. М.: НОРМА, 2001. С. 70.]. Д.И. Дедов полагает, что интересы общего блага есть не общие, а универсальные интересы, которые присущи каждому человеку [300 - См.: Дедов Д.И. Указ. соч. С. 15.].
   В целом становится очевидным, что столь неоднозначно толкуемое, не вполне ясное понятие общего блага, вопреки мнению А. Адлера, не может стать элементом определения понятия общественного интереса, поскольку не позволяет раскрыть его в полной мере. В связи с этим необходимо обратить внимание на то, что в науке предложено несколько иных подходов к решению данной проблемы.
   Согласно первому подходу в общественном интересе находят свое воплощение интересы отдельных частных лиц. Например, И.А. Ильин общим считает тот интерес, который объединяет всех жителей государства, присущ как каждому человеку в отдельности, так и всем сообща и заключается в улучшении совместной жизни путем установления справедливого правопорядка [301 - См.: Ильин И.А. Указ. соч. С. 136.]. Общественный интерес, по мнению М.В. Венецианова, представляет собой совокупность интересов индивидов, составляющих общество [302 - См.: Венецианов М.В. Экспроприация с точки зрения гражданского права. Казань: Типография Императорского Университета, 1891 (СПС «Гарант»).]. Сходной точки зрения с некоторыми особенностями придерживается А.Г. Здравомыслов, который видит в общем интересе обобщение всех частных интересов [303 - См.: Здравомыслов А.Г. Указ. соч. С. 99.].
   Противоположную позицию занимает Г.А. Свердлык, который раскрывает содержание общественных интересов через их связь с объективными условиями существования общности людей, ее потребностями. Такие интересы, по утверждению ученого, не являются простой совокупностью коллективных и личных интересов. Их реализация означает «наиболее полное удовлетворение общественных потребностей и обеспечение всестороннего развития всех членов общества» [304 - См.: Свердлык Г.А. Гражданско-правовые способы сочетания общественных, коллективных и личных интересов: Учебное пособие. Свердловск: УрГУ, 1980. С. 16.].
   В науке отмечается влияние общественно-экономических условий на содержание общественных интересов [305 - См.: Курбатов А.Я. Теоретические основы сочетания частных и публичных интересов при правовом регулировании предпринимательской деятельности // Черные дыры в российском законодательстве. 2001. № 1 (http://www.cfn.ru/press/black/2001-1/03_01_kurbatof.shtml (дата обращения: 11.03.2012)).], которое включает в себя, по мнению Р.Е. Гукасяна, «сохранение и обеспечение прогресса общества» [306 - См.: Гукасян Р.Е. Указ. соч. С. 91.].
   Свой взгляд на понимание общественных интересов выработался и в судебной практике. Так, в одном из своих постановлений Верховный Суд РФ, говоря о праве средств массовой информации информировать граждан о составляющих общественный интерес вопросах, разъяснил, что под общественными интересами следует понимать «потребность общества в обнаружении и раскрытии угрозы демократическому правовому государству и гражданскому обществу, общественной безопасности, окружающей среде» [307 - Пункт 25 Постановления Пленума ВС РФ от 15 июня 2010 г. № 16 «О практике применения судами Закона Российской Федерации «О средствах массовой информации»» (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Объединяющим для обозначенных научных взглядов на содержание общественного интереса является то, что такой интерес в целом понимается как интерес общности людей в сохранении ее жизнедеятельности и удовлетворении наиболее важных ее потребностей. Правда, зарубежные ученые обращают внимание на эпистемологические трудности, возникающие в связи с данным пониманием общественного интереса. В частности, отмечается, что общество состоит из множества сообществ, каждое из которых претендует на то, чтобы его интересы рассматривались как общественные и подлежали приоритетной защите [308 - См.: Шайо А. Общественный интерес и изъятие имущества // Конституционно-правовые основы собственности и предпринимательства: проблемы реализации: Сб. докладов. М.: Ин-т права и публичной политики, 2010. С. 44.].
   Действительно, в некоторых странах носителями общественного интереса признаются определенные группы субъектов – например, потребители. Последние в европейской цивилистической доктрине называются слабой стороной в правоотношении. В США интересы потребителей представляют неправительственные организации, которые, кстати сказать, именуются организациями по защите общественных интересов [309 - См.: В защиту общественных интересов / Под ред. Рекоша Э., Бучко К., Терзиевой В., Шабельникова Д.; Пер. с англ. М.: Юристъ, 2004. С. 18.].
   Аналогичным образом и отечественная судебная практика в качестве общественных рассматривает интересы группы лиц. Так, в одном из споров суд признал обоснованными действия администрации муниципального образования, которая отклонила предложенный обществом с ограниченной ответственностью проект планировки территории под размещение торгового ряда, как противоречащий общественным интересам жителей трех близлежащих домов [310 - См. Постановление Федерального арбитражного суда Московского округа от 2 февраля 2012 г. по делу № А41-11731/11 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Таким образом, на практике применительно к конкретной ситуации носитель общественных интересов, как правило, персонифицируется. В качестве такого носителя выступает не общество в целом как некий абстрактный субъект, а вполне определенная группа лиц. Следовательно, общественным может признаваться интерес группы субъектов.
   В действительности подобная персонификация носителя общественных интересов оказывается необходимой для того, чтобы предупредить возможные злоупотребления в процессе защиты таких интересов. Ведь со ссылкой на общественный интерес, действуя в рамках нормативных предписаний, можно запрещать или ограничивать деятельность участников гражданского оборота тогда, когда в этом, по сути, нет иной необходимости, кроме личной заинтересованности того или иного чиновника, которому законом предоставлено право выступать в защиту указанных интересов. Не устанавливая четко субъекта, чей общественный интерес предполагается нарушенным, суды вполне могут отказывать в удовлетворении иска. На практике же суды просто указывают на то, что они не усматривают нарушение хозяйствующим субъектом общественного интереса.
   Проиллюстрируем сказанное примером из судебной практики. В соответствии с п. 2 ч. 3 ст. 1483 ГК РФ противоречие заявленного на регистрацию обозначения общественным интересам, принципам гуманности и морали является основанием для отказа в государственной регистрации товарного знака [311 - Как подчеркивается в Постановлении Пленумов ВС РФ и ВАС РФ от 26 марта 2009 г. № 5/29 г. «О некоторых вопросах, возникших в связи с введением в действие части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации», это самостоятельное основание для отказа в выдаче патента (СПС «КонсультантПлюс»).]. Такое противоречие устанавливается Роспатентом в процессе рассмотрения заявки на регистрацию товарного знака. Нарушение может заключаться, в частности, в неэтичном применении национальной и (или) государственной символики, антигосударственных лозунгах, словах и изображениях непристойного содержания, призывах антигуманного характера, оскорбляющих человеческое достоинство, религиозные чувства верующих, словах, написание которых нарушает правила орфографии [312 - См. абз. 5 п. 37 Приказа Минэкономразвития России от 20 июля 2015 г. № 482 «Об утверждении Правил составления, подачи и рассмотрения документов, являющихся основанием для совершения юридически значимых действий по государственной регистрации товарных знаков, знаков обслуживания, коллективных знаков, Требований к документам, содержащимся в заявке на государственную регистрацию товарного знака, знака обслуживания, коллективного знака, и прилагаемым к ней документам и их формам, Порядка преобразования заявки на государственную регистрацию коллективного знака в заявку на государственную регистрацию товарного знака, знака обслуживания и наоборот, Перечня сведений, указываемых в форме свидетельства на товарный знак (знак обслуживания), форме свидетельства на коллективный знак, формы свидетельства на товарный знак (знак обслуживания), формы свидетельства на коллективный знак» (http://www.pravo.gov.ru (дата обращения: 25.08.2015)).]. Со ссылкой на ст. 1483 ГК РФ Роспатент отказал в регистрации словесного обозначения «ВОЛОДЯ И МЕДВЕДИ», которое предполагалось использовать для маркирования алкогольной продукции, по мотивам противоречия указанного обозначения общественным интересам. Нарушение таких интересов орган государственной власти усмотрел в возможности ассоциативного восприятия российским потребителем указанного товарного знака как обыгрывания имени и фамилии первых лиц государства, что, по его мнению, могло способствовать формированию пренебрежительного отношения к власти, нанести ущерб имиджу и интересам государства. Однако суд посчитал, что Роспатентом не было доказано нарушение хозяйствующим субъектом общественных интересов [313 - См. абз. 5 п. 37 Приказа Минэкономразвития России от 20 июля 2015 г. № 482 «Об утверждении Правил составления, подачи и рассмотрения документов, являющихся основанием для совершения юридически значимых действий по государственной регистрации товарных знаков, знаков обслуживания, коллективных знаков, Требований к документам, содержащимся в заявке на государственную регистрацию товарного знака, знака обслуживания, коллективного знака, и прилагаемым к ней документам и их формам, Порядка преобразования заявки на государственную регистрацию коллективного знака в заявку на государственную регистрацию товарного знака, знака обслуживания и наоборот, Перечня сведений, указываемых в форме свидетельства на товарный знак (знак обслуживания), форме свидетельства на коллективный знак, формы свидетельства на товарный знак (знак обслуживания), формы свидетельства на коллективный знак» (http://www.pravo.gov.ru (дата обращения: 25.08.2015)).]. На самом деле суду не было ясно, чей общественный интерес был нарушен.
   Вместе с тем сводить общественный интерес к интересу определенной совокупности лиц на практике не всегда оказывается возможным. Это обусловлено тем, что общественный интерес как интерес общества в целом может выражаться публично-правовыми образованиями, которые в своей деятельности способствуют его удовлетворению. Например, местное самоуправление, реализуемое в рамках муниципальных образований, по сути представляет собой форму осуществления общественных интересов, поскольку выступает как «самостоятельное и под свою ответственность решение населением непосредственно и (или) через органы местного самоуправления вопросов местного значения исходя из интересов населения с учетом исторических и иных местных традиций» [314 - См. п. 2 ст. 1 Федерального закона от 6 октября 2003 г. № 131-ФЗ «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Наряду с государственными и общественными ГК РФ упоминает и иные публичные интересы. В научной литературе к ним относят интересы однородной категории лиц, в частности инвесторов и потребителей [315 - См.: Дедов Д.И. Указ. соч. С. 16–17. Иное мнение высказывается зарубежными цивилистами. Например, в современной итальянской научной литературе указывается, что интересы потребителей и инвесторов, защищаемые гражданским правом, нельзя назвать частными, но и в строгом смысле этого слова они не являются и публичными. См.: Alpa G., Zeno-Zencovich V. Op. cit. P. 5.]. Однако вовсе не однородность этих интересов, по нашему мнению, позволяет считать их публичными. В обществе множество групп, имеющих собственные однородные интересы, которые, однако, никогда не будут рассматриваться в качестве публичных, а могут, напротив, противоречить им. Публичными, по нашему мнению, следует признавать только такие интересы группы лиц, которые имеют особое значение в силу того, что их нарушение способно повлечь за собой негативные социальные последствия. Например, в одном из случаев суд удовлетворил требования прокурора, который просил признать недействительными условия договора теплоснабжения, установившие не предусмотренные законодательством основания для ограничения или прекращения подачи тепловой энергии государственному медицинскому учреждению. По мнению прокурора, такое условие нарушало права значительного числа граждан, а потому защищаемый интерес приобрел характер публичного [316 - См. Постановление Федерального арбитражного суда Северо-Западного округа от 29 апреля 2013 г. по делу № А56-22423/2012 (СПС «КонсультантПлюс»).]. В другой ситуации публичным был признан интерес значительного числа граждан, проживающих в одном жилом доме [317 - См. Постановление Федерального арбитражного суда Северо-Западного округа от 28 марта 2013 г. по делу № А56-29352/2012 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   При этом такие групповые интересы могут иметь разный уровень публичности, который зависит как от количества объединяемых в группу лиц, так и от того статуса, который приобретает группа в обществе. Так, интерес значительного количества обманутых акционеров (дольщиков, вкладчиков, потребителей) становится публичным в силу своего особого социального значения.
   Наконец, публичный интерес может объективироваться в частном интересе отдельного субъекта. Например, увеличение уставного капитала акционерного общества предопределяет возрастание интереса государства к такому обществу. Интерес одной из крупнейших энергетических компаний в мире ПАО «Газпром» является публичным из-за той роли, которую играет компания не только в российской, но и в мировой экономике [318 - Как отмечает В.Е. Чиркин, «социальную роль и общественное назначение некоторых коммерческих формирований можно проследить на примере публичной значимости Газпрома или РЖД, юридически являющихся коммерческими (акционерными) обществами». Более подробно об этом см.: Чиркин В.Е. Публичный и частный интересы юридических лиц, выполняющих публичные функции // Журнал российского права. 2013. № 1. С. 9–16.].
   Кроме того, публичными в законе признаются интересы и иных субъектов. В частности, п. 3 ст. 55.20 Градостроительного кодекса РФ предусматривает защиту общественных интересов саморегулируемых организаций, основанных на членстве лиц, выполняющих инженерные изыскания, осуществляющих подготовку проектной документации или строительство. В соответствии с законодательством о приватизации Правительством РФ формулируются предложения Президенту РФ о формировании перечня стратегических предприятий и акционерных обществ [319 - Такой перечень стратегических предприятий и акционерных обществ утвержден Указом Президента РФ от 4 августа 2004 г. № 1009 «Об утверждении Перечня стратегических предприятий и стратегических акционерных обществ» // Собрание законодательства РФ.2004. № 32. Ст. 3313.]. Такой перечень включает в себя федеральные государственные унитарные предприятия, которые осуществляют производство продукции, выполнение работ или оказание услуг, имеющих «стратегическое значение для обеспечения обороноспособности и безопасности государства, защиты нравственности, здоровья, прав и законных интересов граждан Российской Федерации» [320 - Подпункты 1–2 п. 1 ст. 6 Федерального закона от 21 декабря 2001 г. № 178-ФЗ «О приватизации государственного и муниципального имущества» (далее – Закон № 178-ФЗ) (СПС «КонсультантПлюс»).]. Кроме того, в указанный перечень включаются «акционерные общества, акции которых находятся в федеральной собственности и участие Российской Федерации в управлении которыми обеспечивает стратегические интересы государства, обороноспособность и безопасность государства, защиту нравственности, здоровья, прав и законных интересов граждан Российской Федерации» [321 - Подпункты 1–2 п. 1 ст. 6 Федерального закона от 21 декабря 2001 г. № 178-ФЗ «О приватизации государственного и муниципального имущества» (далее – Закон № 178-ФЗ) (СПС «КонсультантПлюс»).]. Такой перечень стратегических предприятий и акционерных обществ включает в себя, например, ПАО «Интер РАО», Российские железные дороги и другие организации. Очевидно, что интересы таких субъектов признаются государством публичными.
   В случае объективации в частном интересе публичного объектом охраны гражданского права выступает сложносоставной частно-публичный интерес [322 - См.: Гаджиев Г.А. Правовые позиции Конституционного Суда РФ о гарантиях права частной собственности при принудительном отчуждении имущества для государственных нужд // Законодательство. 2008. № 1. С. 40–49.]. Так, в Определении Конституционного Суда РФ от 3 июля 2007 г. № 681-О-П [323 - Определение Конституционного Суда РФ от 3 июля 2007 г. № 681-О-П «По жалобам граждан Ю.Ю. Колодкина и Ю.Н. Шадеева на нарушение их конституционных прав положениями статьи 84.8 Федерального закона «Об акционерных обществах» во взаимосвязи с частью 5 статьи 7 Федерального закона «О внесении изменений в Федеральный закон «Об акционерных обществах» и некоторые другие законодательные акты Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).] публичным был признан интерес акционерного общества. Речь шла о проверке конституционности ст. 84.8 Федерального закона от 26 декабря 1995 г. № 208-ФЗ «Об акционерных обществах», предусмотревшей право лица, владельца более 95 % общего количества обыкновенных и привилегированных акций открытого акционерного общества, в течение одного года с момента вступления в силу этой статьи принудительно выкупить принадлежащие иным лицам акции общества. Конституционный Суд РФ посчитал, что основанием отчуждения у таких лиц акций вопреки их желанию могут быть «интересы акционерного общества в целом – в той мере, в какой оно действует для достижения общего для акционерного общества блага». В Определении подчеркивалось, что такое отчуждение обеспечивает не только частный интерес акционера – владельца 95 % акций, но и публичный интерес, который заключается в поддержке преобладающего акционера-инвестора, имеющего намерение инвестировать в развитие и модернизацию производства, осваивать новую конкурентоспособную продукцию, обеспечить эффективное управление обществом [324 - Правда неясно, как может помешать такой модернизации производства владелец 5 % и менее акций.]. Именно поэтому, комментируя рассматриваемое Определение Конституционного Суда РФ, Г.А. Гаджиев квалифицирует подобное принудительное перераспределение акционерной собственности как отчуждение имущества миноритарных акционеров для государственных нужд, т. е. в публично-правовых целях согласно ч. 3 ст. 35 Конституции РФ. При этом в понятие «государственные нужды» включается понятие «общее для акционерного общества благо», которое рассматривается как специфический публичный интерес [325 - См.: Гаджиев Г.А. Указ. соч. С. 40–49.].
   Признавая интерес определенного субъекта публичным и наделяя его в связи с этим некоторыми привилегиями, следует все же учитывать основополагающие принципы гражданско-правового регулирования. В противном случае ущемление прав и интересов других участников оборота становится неизбежным. Как подчеркивает Е.А. Суханов, придание особого статуса государственным корпорациям, на которые в соответствии с законодательством не распространяются общие нормы о юридических лицах, уже влечет за собой подобные негативные последствия [326 - Суханов Е.А. О частных и публичных интересах в развитии корпоративного права // Журнал российского права. 2013. № 1. С. 8.].
   В целом проведенное исследование позволяет сделать вывод о том, что гражданское право защищает разные по уровню публичности интересы. Следовательно, публичными в гражданском праве следует признавать:
   – государственные интересы;
   – общественные интересы;
   – имеющие важное социальное значение интересы группы лиц;
   – интересы отдельных субъектов, приобретающих при определенных условиях особый социальный статус [327 - Следует отметить, что предложенная автором настоящего исследования концепция многоуровневости охраняемого гражданским правом публичного интереса уже апробирована в отечественной цивилистике и использована для обоснования новых критериев ничтожности сделок. См.: Ем В.С. О критериях ничтожности сделок в новейшем гражданском законодательстве России // Вестник гражданского права. 2014. № 6. С. 140–165; Он же. О новом законодательном взгляде на ничтожность и оспоримость сделок // Кодификация российского частного права. 2015 / Под ред. П.В. Крашенинникова. М.: Статут, 2015. С. 135–159.].
   Общим для указанных интересов является то, что их нарушение может оказать негативное влияние не только на состояние гражданского оборота, но и на безопасность государства и общества в целом, в том числе экономическую. Поэтому независимо от их вида публичные интересы охраняются нормами права и в конечном счете обеспечиваются государством в рамках общерегулятивного правоотношения.
   В целом объективная обусловленность и установленная в настоящем исследовании возможность гражданско-правовой охраны публичных интересов позволяют выдвинуть тезис о том, что такая охрана не только не противоречит социальному назначению гражданского права, но и составляет один из элементов его содержания.

Глава 3. Охрана публичных интересов как часть социального назначения гражданского права

§ 1. Социальное назначение гражданского права и охрана публичных интересов: пересечение научных проблем в цивилистике

   Право на всем протяжении своего существования решает разнообразные социальные задачи, что указывает на такое его свойство, как социальное назначение. При этом с древнейших времен право посредством различных способов и средств оберегало свое назначение и гарантировало соблюдение своими субъектами. Так, исследуя нормы римского частного права, Г. Дернбург выявил то обстоятельство, что действие некоторых запретов обеспечивалось не специальными мерами принуждения, а механизмами, которые были призваны препятствовать их нарушениям. Например, лица, которые вносили запись в метрические книги, обязаны были отказывать в регистрации брака опекуну и его подопечной, поскольку брак между ними законом был запрещен [328 - См.: Дернбург Г. Пандекты. Т. 1: Общая часть. С. 79–80.]. Кроме того, нарушение назначения правового института могло повлечь за собой определенные неблагоприятные последствия. Например, расторгая брак по причине прелюбодеяния жены, муж по общему правилу мог оставить себе все или часть приданого. В источниках описывается случай, когда Титиний женился на распутной женщине только для того, чтобы воспользоваться при первой удобной возможности этим правилом. Однако в суде была раскрыта истинная причина брака. Поэтому когда Титиний заявил свое требование, ему было отказано в иске [329 - См.: Муромцев С.А. Гражданское право Древнего Рима. С. 174.], полагаем, потому, что для судьи очевидным было противоречие действий истца назначению соответствующего правового института. На цели, для достижения которых предназначались те или иные институты права, указывали в своих работах и римские юристы. Например, Гай писал о том, что институт usucapio был «установлен в интересах общественного блага для того, чтобы право собственности на некоторые вещи не пребывало в продолжительной и почти постоянной неизвестности» [330 - Однако, как отмечает С.А. Муромцев, такого рода взгляды были редкими. См. там же. С. 456.].
   Правовая охрана назначения норм и институтов права вполне естественна. Таким образом право сохраняет себя, гарантирует свое значение как важнейшего социального регулятора общественных отношений, способствует решению существенных своих задач. С этой точки зрения очевидным является пересечение проблематик назначения права и правовой охраны публичных интересов, поскольку в сохранении роли права, отдельных его институтов и норм обнаруживаются глубинные потребности государственного и общественного развития. В этом заключается глобальный взгляд на соответствие охраны публичных интересов назначению права в целом и гражданского права в частности. Однако вопреки возможному первому впечатлению данное обстоятельство не исчерпывает содержания указанного соответствия: публичный интерес проявляет себя в социальном назначении гражданского права и в иных разнообразных и многочисленных формах.
   Во-первых, как известно, в основе любой социальной системы, будь то государство или общество, лежит механизм самосохранения и развития, обеспечивающий воспроизводство и эволюцию типичных для нее общественных отношений. Назначение данного механизма предопределяет и историческую необходимость задач, которые стоят перед отдельными элементами, в том числе перед правом. Выполняя такие задачи, право способствует реализации интереса соответствующей социальной системы (государства, общества). Данный интерес лежит в основе каждой нормы права, а объединение их в отрасли способствует более полному его удовлетворению. С этой точки зрения каждая отрасль права выполняет задачу обеспечения публичных интересов.
   Гражданское право, как и любая иная отрасль права, отражает потребности общественного развития, соответствующие конкретному этапу истории человечества. Его задачей является поддержание и развитие сферы самостоятельной и автономной деятельности человека, в которой он наиболее полно может проявить свои способности и реализовать собственные потребности. Ведь даже появление гражданского права исторически обусловлено процессом атомизации человека, обособлением его личности от общества.
   В самом общем виде назначение гражданского права заключается в установлении в процессе регулирования общественных отношений твердого публичного порядка с целью охраны прежде всего частных интересов. Создавая основу для удовлетворения частных интересов, гражданское право решает глобальные социально-экономические задачи. С этой точки зрения гражданско-правовое обеспечение частной сферы, имея непосредственной целью интересы человека, играет важную роль в развитии социальной системы в целом. Как показывает исторический опыт, заурегулированность данной сферы, активное вмешательство государства в хозяйственную и интеллектуальную деятельность индивида приводят лишь к застою и другим негативным для экономики страны последствиям. Поэтому преимущественно дозволительный метод, лежащий в основе гражданско-правового регулирования, стимулирует частную инициативу, предприимчивость и активность участников оборота. Это позволяет развивать гражданский оборот, сохранять его стабильность и устойчивость и обеспечивать тем самым публичный интерес, поскольку в таком развитии заинтересована любая нормально функционирующая социальная система. С этой точки зрения гражданское право, отдельные его институты, устанавливая правопорядок, охраняют и публичный (государственный и общественный) интерес.
   При этом публичный интерес обусловливает парадоксальность результатов гражданско-правового воздействия на поведение участников оборота, поскольку данный интерес обнаруживается и в предоставляемой им мере свободы, и в налагаемых на них ограничениях. Особенно четко эта дихотомия проявляется в правовом опосредовании правоспособности субъектов гражданского права. соответствии с п. 1 ст. 17 ГК РФ гражданская правоспособность признается в равной мере за всеми гражданами. При этом ее содержание по российскому законодательству является весьма широким (ст. 18 ГК РФ). Закон запрещает лишать гражданина правоспособности и дееспособности или ограничивать их иначе, как в установленном порядке (ст. 22 ГК РФ). Согласно абз. 2 п. 1 ст. 49 ГК РФ коммерческие организации за некоторыми исключениями «могут иметь гражданские права и нести гражданские обязанности, необходимые для осуществления любых видов деятельности, не запрещенных законом». Таким образом, закрепляется максимально возможная мера свободы, жизненно необходимая для нормального функционирования гражданского оборота, что полностью отвечает государственным и общественным интересам [331 - Данный подход отражает общемировую тенденцию к постепенному расширению содержания правоспособности физических и юридических лиц. См., например: Age of Legal Capacity (Scotland) Act 1991 (http://www.legislation.gov.uk/ukpga/1991/50/contents (дата обращения: 19.02.2016)); art. 31, 39 Companies Act 2006 (http://www.legislation.gov.uk/ukpga/2006/46/contents (дата обращения: 19.02.2016)).]. В связи с этим в зарубежной литературе отмечается триумф антиэтатизма, неолиберализма и антинормативизма в сфере правового регулирования статуса субъектов, особенно в области корпоративного права. На смену понимания корпорации как «сосуда», используемого для удовлетворения наиболее важных публичных интересов, которой предоставляются привилегии в виде признания самостоятельного статуса (separate personality), имущественной обособленности, возможности постоянного существования (perpetual existence) и других только потому, что юридическое лицо способствует развитию государства (экономическому в целом и индустриальному в частности), пришла идея, согласно которой корпоративные привилегии доступны сегодня и без выполнения обязательств перед государством и обществом [332 - См.: Hockett R.C., Omarova S.T. «Special», Vestigial, or Visionary? What Bank Regulation Tells Us about the Corporation – and Vice Versa // Seattle University Law Review. 2016. Vol. 39. Р. 459–460.].
   Одновременно и в России и в других государствах сохраняют свое значение ограничения, налагаемые на отдельных субъектов в публичных интересах. Данные интересы в определенных случаях требуют установления специальной правоспособности, которая сама по себе иллюстрирует противоположный полюс рассматриваемой дихотомии. Например, в Российской Федерации ограничение видов деятельности, которыми может заниматься кредитная организация, запрет осуществления ею производственной, торговой и страховой деятельности [333 - См. ст. 5 Федерального закона от 2 декабря 1990 г. № 395-I «О банках и банковской деятельности» (СПС «КонсультантПлюс»).] преследуют цель обеспечения устойчивости финансовой системы. По замечанию Н.Ю. Ерпылевой, «в целях защиты финансовой системы государства от возможных кризисов, истоки которых заложены в самой природе банковского бизнеса, именно государство принимает меры в виде жесткого банковского регулирования и тем самым объективно способствует повышению роли, а иногда и выдвижению на первый план организационных элементов банковских правоотношений» [334 - См.: Ерпылева Н.Ю. Международное банковское право: теория и практика применения. М.: Изд. дом ВШЭ, 2012. С. 9.]. Аналогичные ограничения известны и зарубежному законодательству [335 - См., в частности: Bank Holding Company Act of 1956 (https://fraser.stlouisfed.org/scribd/?title_id=984&flepath=/docs/historical/congressional/1956_bankholdact_publiclaw511.pdf#scribd-open (дата обращения: 21.02.2016)); Financial Services Modernization Act of 1999 (The Gramm-Leach-Bliley Act of 1999) (https://www.govtrack.us/congress/bills/106/s900 (дата обращения: 21.02.2016)).]. Как отмечается в иностранной научной литературе, исторически банки являлись объектом особого публичного контроля, а их деятельность подвергалась специальным публичным ограничениям потому, что они имели доступ к государственным финансам [336 - См.: Hockett R.C., Omarova S.T. Op. cit. P. 461. См. также: Ciancanelli P., Reyes-Gonzalez J.A. Corporate Governance in Banking: A Conceptual Framework (http://ssrn.com/abstract=253714 (дата обращения: 21.02.2016)).]. Социальная и экономическая безопасность гарантируется закреплением специальной правоспособности страховых организаций [337 - См. Закон РФ от 27 ноября 1992 г. № 4015-I «Об организации страхового дела в Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»). Законодательство некоторых государств также устанавливает специальные требования к деятельности страховых компаний. См., например: Financial Services and Markets Act 2000 (http://www.legislation.gov.uk/ukpga/2000/8/contents (дата обращения: 21.02.2016)); Finance Act 2012 (http://www.legislation.gov.uk/ukpga/2012/14/contents (дата обращения: 21.02.2016)).]. Особые ограничения, налагаемые на данные юридические лица, объясняются в зарубежной литературе в том числе историческим опытом, когда оппортунистическое поведение отдельных страховых компаний оказывало деструктивное влияние на общественное доверие, что в долгосрочной перспективе приводило к умалению интересов всех страховых компаний [338 - См.: Feinman J.M. The Insurance Relationship as Relational Contract and the «Fairly Debatable» Rule for First-Party Bad Faith // San Diego Law Review. 2009. Vol. 46. No. 3. Р. 564.] и в конечном счете экономическихинтересов государства [339 - Отечественные ученые причину ограничений прав страховых компаний и обременений их дополнительными обязанностями видят в том, что страховая деятельность, во-первых, приносит государству доход, во-вторых, позволяет ему снять с себя часть риска по различным страховым случаям. Наконец, государственный контроль обеспечивает защиту наиболее уязвимых участников страховых правоотношений. См.: Фетисова Е.М. Правовой статус страховых организаций в России во второй половине XIX – первой четверти ХХ в. (историко-правовое исследование): Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2011. С. 13.].
   Названные ограничения правоспособности, как и предоставляемая субъектам в этой сфере мера свободы, ярко иллюстрируют два полюса воздействия гражданского права на поведение своих субъектов, общим последствием которого в глобальном смысле оказывается обеспечение наиболее важных публичных интересов.
   Во-вторых, содействует реализации публичного интереса и способность гражданского права обеспечивать согласование противоположных частных интересов участников оборота. Большое влияние на то, что в XIX в. цивилистика обратила на данный аспект проблематики свое особое внимание, оказали теоретические исследования О. Конта [340 - См., например: Конт О. Дух позитивной философии: слово о положительном мышлении / Пер. с фр.; Предисл. М.М. Ковалевского. 2-е изд. М.: Книжный дом «Либроком», 2011.] и Э. Дюркгейма [341 - Дюркгейм Э. О разделении общественного труда / Пер. с фр. и послесл. Л.Б. Гофмана. М.: Наука, 1990.] о социальной солидарности, обусловленные сложившейся политической, экономической и социальной ситуацией в этот период времени, когда индивидуализм приобрел свои крайние, уже опасные для общества формы. По мнению О. Конта, социальное чувство становится в новых условиях «первым необходимым основанием всякой здоровой морали» [342 - Конт О. Указ. соч. С. 54.]. Человек своим развитием обязан обществу, а потому новая философия должна стремиться к развитию в людях чувства тесной социальной солидарности, к обнаружению связи «каждого со всеми», когда удовлетворение общего блага будет рассматриваться как «способ наиболее пригодный и обычный для обеспечения частного благополучия» [343 - Конт О. Указ. соч. С. 55–56.].
   Идея О. Конта о солидарности была воспринята в юриспруденции немецким юристом Отто Гирке, исследования которого, как и работы Леона Дюги, составили основу социальной теории права [344 - Эту теорию нужно отличать от теории «социального права», которую в России разрабатывал Г.Д. Гурвич. См.: Гольденвейзер А.А. В защиту права: Статьи и речи. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1952. С. 156.]. Сущность данной теории заключается в признании сотрудничества между людьми в качестве основного факта социальной жизни [345 - Данная идея находит активную поддержку у современных экономистов. Так, Е. Ясин полагает, что солидарность необходима для эффективного развития экономики. См.: Ясин Е. Экономика немеет без чести и совести // Комсомольская правда. 2008. 15 янв.]. Идея сотрудничества была близка и Р. Иерингу, который много писал о солидарности частноправовых взаимозависимых интересов [346 - См.: Иеринг Р. фон. Цель в праве. С. 226.]. Находила она отклик и у русских ученых. В частности, Ю.С. Гамбаров требованием социальной солидарности объяснял право государства устанавливать пределы субъективных прав и границы их осуществления [347 - См.: Гамбаров Ю.С. Гражданское право. Общая часть. С. 417.].
   Идея сотрудничества современными отечественными учеными обнаруживается, например, в гражданско-правовой обязанности сторон договора предпринимать меры по согласованию условий, по которым возникли разногласия, в требовании оказывать помощь друг другу в исполнении условий договора [348 - См.: Богданов С.В. Влияние научных взглядов Леона Дюги на развитие гражданского права // Журнал российского права. 2008. № 6. С. 21–38.]. В действительности данная идея нашла даже более широкое отражение в современном гражданском праве. Регулируя отношения между равноправными, автономными и экономически самостоятельными субъектами, гражданское право решает задачу согласования их интересов таким образом, чтобы, с одной стороны, обеспечить наиболее полное их удовлетворение, с другой – не допустить их нарушений. Не случайно поэтому международные унифицированные правила делового оборота прямо указывают на необходимость сотрудничества между участниками оборота. Например, согласно ст. 5.1.3 Принципов международных коммерческих договоров (Принципов УНИДРУА) [349 - Закон. 1995. № 12.] «каждая сторона должна сотрудничать с другой стороной, если такое сотрудничество можно разумно ожидать в связи с исполнением обязательств этой стороны». На обеспечение сотрудничества участников гражданского оборота направлены и Принципы, определения и модельные правила европейского частного права [350 - См.: Principles, Defnitions and Model Rules of European Private Law (Draft Common Frame of Reference – DCFR) (http://ec.europa.eu/justice/contract/cesl/background/index_en.htm (дата обращения: 15.09.2015)).], которые позволяют восполнить не согласованные сторонами договора условия и обеспечить тем самым безопасность в договорной сфере. В целом гражданское право разнообразными мерами способствует сотрудничеству своих субъектов, без которого нормальное развитие оборота было бы невозможным, и такая его задача является одним из элементов социального назначения данной отрасли права и полностью отвечает публичным интересам.
   В-третьих, данным интересам соответствует и значение гражданского права в охране конституционных прав и свобод человека, позволяющее решать важные социальные задачи. Одна из них заключается в том, что, определяя статус своих субъектов, гражданское право с древнейших времен в некоторой степени учитывает и их социальное и экономическое положение. Данный аспект назначения гражданского права, начиная с XIX в., исследуется целым рядом отечественных и зарубежных ученых [351 - См., к примеру: Гамбаров Ю.С. Указ. соч. С. 406; Покровский И.А. Гражданский суд и закон. С. 13; Синайский В.И. Указ. соч. С. 61; Трубецкой Е.Н. Лекции по энциклопедии права. М.: Т-во типографии А.И. Мамонтова, 1917. С. 47–48; Баринов Н.А. Проблемы предмета гражданского права в современных условиях // Основные проблемы частного права: Сборник статей к юбилею доктора юридических наук, профессора Александра Львовича Маковского / Отв. ред. В.В. Витрянский и Е.А. Суханов. М.: Статут, 2010. С. 65–66; Карташов В.Н. Введение в общую теорию правовой системы общества: Текст лекций. Ч. 1. Ярославль: Яросл. гос. ун-т, 1995. С. 91; Яковлев В.Ф. О функциях гражданского права. С. 100; Вавилин Е.В. Осуществление гражданских прав и исполнение обязанностей. Саратов: Изд-во ГОУ ВПО «Саратовская государственная академия права», 2008; Габрелян Э.В. О правовом и социальном государстве // Российская юстиция. 2011. № 5. С. 33 и др.], первоначальный интерес которых к нему был обусловлен вполне объективными причинами – особенностями развития капиталистических отношений в период с конца XVIII – начала XIX в., предопределившими рост социальных проблем и соответственно научный поиск путей их решения. Усиление в этот период социальной роли гражданского права немецкие цивилисты видели в отражении в его нормах мер против злоупотребления свободой, установленной в законодательстве XIX в. в отношении торговли, договоров и завещаний: в борьбе с шиканой, в запрете противонравственных сделок и пресечении недобросовестной конкуренции, а также в дополнительной защите экономически слабой стороны в правоотношении [352 - См.: Нольде А.Э. Очередные вопросы в литературе гражданского права // Вестник гражданского права. 1913. № 1. С. 138–140. После принятия Германского гражданского уложения (ГГУ), в котором были предусмотрены ничтожность сделки, противной добрым нравам (§ 138), а также возможность снижения слишком высокого размера неустойки (§ 343), немецкие ученые стали говорить о «социальном духе» Уложения, его «социальной окраске». Правда, такая оценка ГГУ критиковалась французскими и русскими учеными. Р. Салейль, а вслед за ним и И.А. Покровский полагали, что немецким законодателем были предприняты поверхностные шаги «якобы в целях социализации права», что «дает близорукому социальному взору приятно-щекочущее впечатление благополучно разрешенной социальной задачи». См.: Покровский И.А. Литературное обозрение. Р. Салейль. Введение в изучение германского гражданского права (Saleilles R. Introduction `a l’etude du droit civil allemande. Paris, 1904) // Вестник права. 1904. Кн. 4. С. 216–217.]. Весьма влиятельным стало мнение о том, что гражданское право «должно взять на себя задачу охранять слабого против сильного, благо общества против эгоизма частных лиц» [353 - Фраза принадлежит О. фон Гирке. Цит. по: Покровский И.А. Справедливость, усмотрение судьи и судебная опека. Дилеммы современного гражданского права в области договоров. Доклад члена Общества И.А. Покровского, читаный в собрании Общества 2 октября 1899 года (Приложение к протоколам собраний Киевского юридического общества за 1899 год). Киев: Тип. Имп. ун-та Св. Владимира, 1901. С. 3.]. Эта мысль была воспринята отечественной юриспруденцией и оказала определенное влияние на направление развития российского гражданского права. Как отмечал В.И. Синайский, «социальный принцип покровительства слабым в гражданском праве» отразился, например, в п. 5 ст. 1539 Свода Законов Российской империи, который при невозможности ясно толковать договор предпочтение отдавал толкованию его условий в интересах должника, но не кредитора [354 - См.: Синайский В.И. Указ. соч. С. 61, 319.]. Однако такие меры носили скорее случайный, нежели целенаправленный характер. Ситуацию было призвано исправить так и не ставшее законом Гражданское уложение Российской империи, разработчики которого в одной из пояснительных записок указали, что закон должен быть справедливым и ограждать интересы «всех слабых, беспомощных, словом, тех, кто по своему личному или имущественному положению нуждается в особой защите закона» [355 - Цит. по: Покровский И.А. Указ. соч. С. 7.]. Позднее уже гражданское законодательство советского периода требовало учитывать имущественное положение потерпевшего и причинителя вреда при определении размера возмещения вреда (ст. 403–405 ГК РСФСР 1922 г.) [356 - Т.Е. Новицкая, правда, отмечает, что в этих статьях нашло отражение своеобразное понимание законодателем классового подхода. См.: Новицкая Т.Е. Гражданский кодекс РСФСР 1922 года. М.: ИКД «Зерцало-М», 2002. С. 101–102, 174.]. Советские ученые видели защиту слабой стороны и в ст. 33 ГК РСФСР 1922 г., предусматривавшей недействительность кабальной сделки [357 - См.: Гойхбарг А.Г. Основы частного имущественного права. М.: Изд-во «Красная новь», 1924. С. 52; Канторович Я.А. Основные идеи гражданского права. С. 56.]. Я.А. Канторович полагал, что широкое понятие «социально-хозяйственное назначение» включает в себя целый комплекс требований, среди которых в том числе и защита экономически слабых лиц [358 - Канторович Я.А. Указ. соч. С. 69–70.].
   В настоящее время охрана слабой стороны правоотношения является одним из признанных направлений гражданско-правового воздействия на общественные отношения с целью решения важнейших социальных задач, что с политико-правовой точки зрения объясняется реальными изменениями в экономическом развитии современных государств и преобладанием доктрины государства всеобщего благосостояния [359 - См.: Карапетов А.Г. Экономические основания принципа свободы договора // Вестник гражданского права. 2012. № 3. С. 66–154 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Именно глобальные социальные и экономические задачи, стоящие сегодня перед государством, во многом объясняют закрепление в законе специальных мер охраны прав и интересов слабой стороны в правоотношении [360 - Отдельные современные экономические теории являются источником иного взгляда на охрану слабой стороны в правоотношении, формируемого под их влиянием в юриспруденции некоторых зарубежных государств. Так, в основе теории экономического анализа права, весьма влиятельного направления научного анализа в США и других государствах, лежит критерий эффективности, который, по мнению критиков данной теории, заменой «обязательств, вытекающих из правовой этики, вычислениями полезности, основанными на презумпции экономически рационального поведения человека» приводит к дискриминации «в отношении бедных, что в конечном итоге ведет к невозможности достижения целей социальной справедливости». См.: Грехениг К., Гелтер М. Трансатлантические различия в правовой мысли: американский экономический анализ права против немецкого доктринализма // Вестник гражданского права. 2010. № 6. Т. 10. С. 208–212.].
   Установить слабую сторону, по мнению Е.В. Вавилина, можно путем сопоставления имеющихся у сторон организационных, материальных и иных возможностей, способных оказать влияние на осуществление и защиту субъективных прав [361 - См.: Вавилин Е.В. Указ. соч. С. 84–85. В литературе встречается и иное мнение, согласно которому «при исследовании понятия и сущности слабой стороны необходимо исходить из того, что «слабость» данного субъекта является положением юридическим, а не экономическим». См.: Ульянов А.В. Юридическое обоснование защиты слабой стороны в договоре // Журнал российского права. 2013. № 8. С. 114–118.]. При этом в качестве слабой стороны традиционно признаются потребители, миноритарные акционеры [362 - На то, что миноритарные акционеры являются слабой стороной в корпоративном правоотношении, указывается в нескольких определениях КС РФ. См., например, определения КС РФ от 3 июля 2007 г. № 714-О-П «По жалобе гражданина Петрова Александра Федоровича на нарушение его конституционных прав положениями статьи 84.8 Федерального закона «Об акционерных обществах»» (Архив КС РФ. 2007); от 3 июля 2007 г. № 681-О-П «По жалобам граждан Ю.Ю. Колодкина и Ю.Н. Шадеева на нарушение их конституционных прав положениями статьи 84.8 Федерального закона «Об акционерных обществах» во взаимосвязи с частью 5 статьи 7 Федерального закона «О внесении изменений в Федеральный закон «Об акционерных обществах» и некоторые другие законодательные акты Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).] и тому подобные субъекты, которые в силу недостатков своего социально-экономического положения рассматриваются как неспособные самостоятельно, без вмешательства законодателя, обеспечивать свои права и законные интересы.
   Как подчеркивает Е.В. Вавилин, статусное или экономическое неравенство сторон гражданских правоотношений может ослабить действие механизма обеспечения свободного волеизъявления слабой стороны, а также затруднить реализацию принципов свободы договора, диспозитивности и правовой инициативы [363 - См.: Вавилин Е.В. Указ. соч. С. 84–85.]. С этой точки зрения гражданско-правовая охрана субъектов, отвечающих признакам слабой стороны, безусловно, имеет общественный и государственный интерес, поскольку позволяет сгладить социальную напряженность, возникающую из существенных различий в экономическом и социальном положении участников гражданского оборота, а также влияние экономического кризиса на жизнь людей и, таким образом, вносит свой вклад в обеспечение стабильности в государстве и как следствие его безопасности.
   Российское гражданское законодательство предусматривает разнообразные меры, обеспечивающие соблюдение интересов слабой стороны правоотношения. Соответствующие меры закрепляются, в частности, нормами ст. 426, 503, 518, 1252, 1282, 1488 ГК РФ. Например, согласно п. 1 ст. 426 ГК РФ на лицо, осуществляющее предпринимательскую или иную приносящую доход деятельность, возлагается обязанность «по продаже товаров, выполнению работ либо оказанию услуг, которые такое лицо по характеру своей деятельности должно осуществлять в отношении каждого, кто к нему обратится». Статья 503 ГК РФ предусматривает достаточно широкие права покупателя по договору розничной купли-продажи в случае продажи ему товара ненадлежащего качества, устанавливает гарантии соблюдения его прав продавцом. В частности, продавцу запрещено удерживать из возвращаемой им уплатившему за товар покупателю суммы сумму, «на которую понизилась стоимость товара из-за полного или частичного использования товара, потери им товарного вида или подобных обстоятельств» (абз. 2 п. 5 ст. 503 ГК РФ).
   Предусматриваются меры по охране интересов слабой стороны в правоотношении и специальным законодательством, в частности: Законом РФ от 7 февраля 1992 г. № 2300-I «О защите прав потребителей», Федеральным законом от 26 декабря 1995 г. № 208-ФЗ «Об акционерных обществах», Федеральным законом от 23 декабря 2003 г. № 177-ФЗ «О страховании вкладов физических лиц в банках Российской Федерации», Федеральным законом от 30 декабря 2004 г. № 214-ФЗ «Об участии в долевом строительстве многоквартирных домов и иных объектов недвижимости и о внесении изменений в некоторые законодательные акты Российской Федерации» и др.
   При этом соответствующие меры закрепляются исключительно императивными нормами [364 - На то, что «социализация» гражданского права влечет за собой рост таких норм, обращал внимание еще И.С. Перетерский. См.: Перетерский И.С. Принудительные и диспозитивные нормы в обязательственном праве гражданского кодекса. С. 69. В фактическом неравенстве участников имущественных отношений, в возможном подавлении интересов экономически слабой стороны видит причину введения публично-правовых элементов в частное право и В.Ф. Яковлев. См.: Яковлев В.Ф. О частном и публичном праве в правовой системе России. С. 195–196. С ним солидарен и В.Г. Голубцов. См.: Голубцов В.Г. Сочетание публичных и частных начал в регулировании вещных отношений с участием государства. С. 65.], применение которых детализируется в актах судебных органов [365 - См., например, определения КС РФ от 3 июля 2007 г. № 714-О-П «По жалобе гражданина Петрова Александра Федоровича на нарушение его конституционных прав положениями статьи 84.8 Федерального закона «Об акционерных обществах»»; от 3 июля 2007 г. № 681-О-П «По жалобам граждан Ю.Ю. Колодкина и Ю.Н. Шадеева на нарушение их конституционных прав положениями статьи 84.8 Федерального закона «Об акционерных обществах» во взаимосвязи с частью 5 статьи 7 Федерального закона «О внесении изменений в Федеральный закон «Об акционерных обществах» и некоторые другие законодательные акты Российской Федерации»; постановления Пленума ВС РФ от 14 марта 2014 г. № 16 «О свободе договора и ее пределах» (Вестник ВАС РФ. 2014. № 5); от 28 июня 2012 г. № 17 «О рассмотрении судами гражданских дел по спорам о защите прав потребителей» (СПС «КонсультантПлюс»); Информационное письмо Президиума ВАС РФ от 13 сентября 2011 г. № 146 «Обзор судебной практики по некоторым вопросам, связанным с применением к банкам административной ответственности за нарушение законодательства о защите прав потребителей при заключении кредитных договоров» (Вестник ВАС РФ. 2011. № 11).].
   Исследование этих мер в научной литературе приводит к неизбежной постановке вопросов о том, не противоречит ли специальная охрана слабой стороны принципу юридического равенства, а также является ли необходимым отступление от данного принципа при реализации указанных мер. Е.В. Вавилин полагает, что такое отступление возможно, если «одна из сторон является слабой по отношению к другой по безусловным объективным причинам» [366 - См.: Вавилин Е.В. Указ. соч. С. 99.]. В свое время сходный ответ был дан и Леоном Дюги, который полагал, что существование абсолютного равенства противоречит фактам реальной действительности. При этом и отношение к людям должно быть различным, а их юридическое состояние должно отличаться в зависимости от их особенностей. «Доктрина, логически приводящая к абсолютному, математическому равенству людей, тем самым противоречит действительности, – считал французский ученый, – и должна быть отвергнута» [367 - См.: Дюги Л. Конституционное право. Общая теория государства / С предисл. проф. П. Новгородцева. М.: Типография Т-ва И.Д. Сытина, 1908. С. 9.].
   Полагаем вместе с тем, что очевидного противоречия между принципом юридического равенства и гражданско-правовой охраной прав и законных интересов слабой стороны нет. С теоретической точки зрения это можно объяснить, основываясь на той мысли, что право учитывает особые интересы и притязания, но «оценивает их формально-равным, а потому одинаково справедливым для всех правовым мерилом» [368 - См.: Нерсесянц В.С. Право как необходимая форма равенства, свободы и справедливости. С. 8.], поэтому «хаос фактических различий преобразуется в правовой порядок равенств и неравенств, согласованных по единому масштабу и равной мере» [369 - См.: Нерсесянц В.С. Право как необходимая форма равенства, свободы и справедливости. С. 4–6, 8.]. Действительно, все субъекты гражданского права подчиняются единым правилам. Если такие правила учитывают особый статус некоторых из них, то все равно и в этом случае принцип юридического равенства продолжает действовать [370 - Вместе с тем в одном из своих постановлений Конституционный Суд РФ, обращаясь к законодателю, призвал его не «ограничиваться формальным признанием юридического равенства сторон и… предоставлять определенные преимущества экономически слабой и зависимой стороне». См. Постановление КС РФ от 23 февраля 1999 г. № 4-П «По делу о проверке конституционности положения части второй статьи 29 Федерального закона от 3 февраля 1996 года «О банках и банковской деятельности» в связи с жалобами граждан О.Ю. Веселяшкиной, А.Ю. Веселяшкина и Н.П. Лазаренко» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Иначе говоря, гражданско-правовые нормы, регулирующие общественные отношения, в которых участвуют субъекты, обладающие признаками слабой стороны, определяют особенности их правового положения на основе принципа юридического равенства, т. е. равным образом.
   Осуществляемая гражданским правом охрана слабой стороны правоотношения неизбежно влечет за собой ограничение другого гражданско-правового принципа – принципа свободы договора [371 - О том, что свобода договора таит в себе опасность нарушения интересов экономически и социально слабых субъектов, много писали немецкие цивилисты. См., например: Дернбург Г. Пандекты. Т. 2: Обязательственное право. С. 45.]. С экономической точки зрения свобода договора является важнейшим условием функционирования рыночной экономики [372 - Т. Моммзен полагал, что «Рим был обязан своим величием самым либеральным принципам в области свободы договоров». См.: Моммзен Т. История Рима. Т. 2. Кн. 4. М., 2001. С. 105.] и, по замечанию А.Г. Карапетова, современной зарубежной юриспруденцией анализируется с точки зрения утилитарных, этических и иных политико-правовых подходов, «т. е. с учетом ценностей и целей, которым право должно следовать как инструмент социального контроля и инженерии, механизм проведения в жизнь ценностей справедливости и иных доминирующих в обществе моральных установок, а также катализатор экономического прогресса» [373 - См.: Карапетов А.Г. Экономические основания принципа свободы договора // Вестник гражданского права. 2012. № 3 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Такие подходы обусловлены потребностями современного общественного развития и позволяют объяснить и обосновать возможность и необходимость ограничения свободы договора, в том числе с целью защиты слабой стороны правоотношения [374 - Надо сказать, что еще в XIX в. в противоположность мнению сторонников индивидуалистической концепции, согласно которой сделка может быть порождена абсолютно свободной волей ее участников, Й. Колер, А. Тон, С. Шлоссман и другие немецкие правоведы стали обосновывать тезис о том, что основанием сделки является объективное право, которое приводится в движение волей сторон. Юридические последствия сделки устанавливаются правом, а воля определяет лишь экономический ее результат. Это направление цивилистической мысли положило начало формированию теоретической основы для обоснования возможности ограничения договорной свободы в интересах слабой стороны в правоотношении. Обзор точек зрения на этот вопрос см.: Канторович Я.А. Основные идеи гражданского права. С. 52.].
   Согласно п. 2 ст. 1 ГК РФ субъекты гражданского права «свободны в установлении своих прав и обязанностей на основе договора и в определении любых не противоречащих законодательству условий договора». Данное принципиальное положение раскрывается в ст. 421 ГК РФ, согласно которой граждане и юридические лица по общему правилу самостоятельно решают, заключать или не заключать договор, наделяются правом заключения как поименованных в законе, так и непоименованных договоров, определения их условий. Ограничивающие данные субъективные права императивные по своей природе гражданско-правовые нормы в современном законодательстве довольно многочисленны и разнообразны по содержанию закрепляемых ими мер. Например, лицам, осуществляющим предпринимательскую или иную приносящую доход деятельность, запрещено отказываться от заключения публичного договора, если существует возможность предоставить потребителю соответствующие товары, оказать ему услуги или выполнить работы (п. 3 ст. 426 ГК РФ). Кредитной организации запрещено сокращать в одностороннем порядке срок действия кредитного договора, заключенного с заемщиком-гражданином, а также увеличивать размер процентов и изменять порядок их определения [375 - См. абз. 4 ст. 29 Федерального закона от 2 декабря 1990 г. № 395-I «О банках и банковской деятельности».]. Как отмечает А.М. Ширвиндт, нетипичное для договорного права в целом императивное закрепление в законе минимального состава прав потребителей и обязанностей предпринимателей является весьма распространенным средством защиты потребителей. Более того, в частности, в европейском законодательстве нередко предусматривается оговорка, которая не позволяет потребителю отказаться от предоставленного той или иной директивой права [376 - См.: Ширвиндт А.М. Ограничение свободы договора в целях защиты прав потребителей в российском и европейском частном праве / Под общ. ред. А.Л. Маковского; Исслед. центр частн. права. М.: Статут, 2014.]. В судебной практике иностранных государств (Австрии, Бельгии, Великобритании, Венгрии, Германии, Италии и др.) выработались правила косвенного контроля над несправедливыми стандартными условиями договоров с участием потребителей, целью которых является нивелирование неравенства возможностей при определении содержания договора [377 - См.: Клочков А.А. Стандартные условия в коммерческом обороте зарубежных стран: контроль над содержанием // Международное публичное и частное право. 2002. № 1. С. 31–40; Hermalin B.E., Katz A.W., Craswell R. The Law and Economics of Contracts // Columbia Law and Economics Working Paper. 2006. No. 296. P. 51.].
   В целом, закрепляя основания и способы защиты слабой стороны, гражданское право тем самым решает важные социальные задачи и, следовательно, обеспечивает правопорядок в гражданском обороте. Вместе с тем отечественные суды нередко не применяют дополнительные механизмы правовой защиты субъекта, отвечающего признакам слабой стороны [378 - См., например, Апелляционное определение Архангельского областного суда от 1 августа 2013 г. по делу № 33-4532/13 (СПС «КонсультантПлюс»).], что является основанием для отмены вышестоящими инстанциями решений нижестоящих судов [379 - См., например, определения Санкт-Петербургского городского суда от 26 декабря 2011 г. № 33-19257/11; Московского городского суда от 16 марта 2012 г. по делу № 33-5278, от 20 марта 2012 г. по делу № 33-8548, от 22 марта 2012 г. по делу № 33-6157 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Не случайно Конституционный Суд РФ в своих постановлениях неоднократно указывал на необходимость ограничения принципа свободы договора, если того требуют интересы слабой стороны [380 - В одном из постановлений было, например, отмечено, что, будучи стороной договора присоединения, условия которого в соответствии с п. 1 ст. 428 ГК РФ определяются банком в стандартных формах, граждане лишаются возможности повлиять на его содержание, что требует соответствующего правового ограничения свободы договора и в отношении другой стороны – банка. См. Постановление КС РФ от 23 февраля 1999 г. № 4-П «По делу о проверке конституционности положения части второй статьи 29 Федерального закона от 3 февраля 1996 года «О банках и банковской деятельности» в связи с жалобами граждан О.Ю. Веселяшкиной, А.Ю. Веселяшкина и Н.П. Лазаренко». Правовая позиция Конституционного Суда РФ по данному вопросу нашла свое применение в судебной практике. В одном из судебных определений, в частности, было указано, что законом «не исключается возможность ограничения принципа свободы договора в целях защиты интересов экономически слабой стороны правоотношений… поскольку потребитель, являясь стороной такого договора, лишен возможности влиять на его содержание, что по своей сути также является ограничением свободы договора и как таковое требует соблюдения принципа соразмерности». См. Определение Московского городского суда от 28 марта 2012 г. по делу № 33-9286 (СПС «КонсультантПлюс»).]. И, видимо, поэтому одно из последних значимых постановлений Высшего Арбитражного Суда РФ, посвященное свободе договора, много внимания уделяет вопросам судебной защиты прав и законных интересов слабой стороны правоотношения [381 - См. Постановление Пленума ВАС РФ от 14 марта 2014 г. № 16 «О свободе договора и ее пределах». Поскольку п. 4 ст. 1 ГК РФ закрепляет принцип недопустимости извлечения преимуществ из своего недобросовестного поведения, постольку у слабой стороны договора, по мнению ВАС РФ, возникает право требовать признания недопустимым применения несправедливых условий договора согласно ст. 10 ГК РФ либо ничтожными в соответствии со ст. 169 ГК РФ. Кроме того, судам было рекомендовано применять положения п. 2 ст. 428 ГК РФ о договорах присоединения и изменять или расторгать договор по требованию контрагента, для которого предложенные другой стороной условия являлись явно обременительными, существенно нарушающими баланс интересов сторон («несправедливые договорные условия»), если согласование иного содержания условий договора оказалось для данного контрагента затруднительным и в результате он оказался слабой стороной договора (п. 9). В соответствии с абз. 4 п. 5 Постановления в исключительных случаях к непоименованным договорам могут применяться по аналогии закона императивные нормы о поименованных договорах, если «исходя из целей законодательного регулирования ограничение свободы договора необходимо для защиты охраняемых законом интересов слабой стороны договора, третьих лиц, публичных интересов или недопущения грубого нарушения баланса интересов сторон».].
   Здесь уместно отметить, что нормы, ограничивающие свободу договора, предусматриваются гражданским законодательством и для обеспечения публичных интересов, не связанных с охраной слабой стороны в правоотношении. Такая возможность обосновывается прежде всего сторонниками теории экономического анализа права (Law and Economics [382 - Более подробно об этом направлении научной мысли см., например: Parisi F. Positive, Normative and Functional Schools in Law and Economics // European Journal of Law and Economics. 2004. Vol. 18. No. 3. P. 259–272; Korobkin R.B., Ulen T.S. Law and Behavioral Science: Removing the Rationality Assumption from Law and Economics // California Law Review. 2000. Vol. 88. No. 4. P. 1051–1144; Posner R.A. The Law and Economics of Contract Interpretation // John M. Olin Law & Economics Working Paper. 2004. No. 229. P. 1–51; Hermalin B. E., Katz A.W., Craswell R. Op. cit. Р. 143.]), по мнению которых недобросовестность одной из сторон контракта, приводящая к нарушению равновесия в отношениях между его участниками, может повлечь за собой самые негативные последствия, в том числе возложение на семью должника дополнительного финансового бремени или причинение вреда публичным интересам, если это приведет, например, к банкротству должника [383 - См.: Hermalin B.E., Katz A.W., Craswell R. Op. cit. P. 24, 51–52.]. Подобные соображения относительно возможности ограничения принципа свободы договора в публичных интересах дают направление американской судебной практике. Вопреки высказанному в современной научной литературе мнению о том, что принцип свободы договора находит свою основу в Конституции США, Верховный суд США в деле Ferguson v. Skrupa (1963 г.) пояснил, что четырнадцатая поправка к Конституции не имеет целью гарантировать принцип свободы договора, а потому «штаты обладают властью принимать законодательство, направленное против того, что может рассматриваться как вредоносные практики во внутренних коммерческих и бизнес делах» [384 - Цит. по: Bernstein D. Freedom of Contract // George Mason Law & Economics Research Paper. 2008. No. 08-51 (http://ssrn.com/abstract=1239749 (дата обращения: 24.10.2014)).].
   Ограничивается свобода договора в публичных интересах и в Российской Федерации при регламентации порядка заключения контрактов в сфере закупок товаров, работ и услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд [385 - См. ст. 525–534, 763–768 ГК РФ; ст. 72 Бюджетного кодекса РФ; Федеральный закон от 27 июля 2010 г. № 210-ФЗ «Об организации предоставления государственных и муниципальных услуг»; Федеральный закон от 18 июля 2011 г. № 223-ФЗ «О закупках товаров, работ, услуг отдельными видами юридических лиц»; Федеральный закон от 5 апреля 2013 г. № 44-ФЗ «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд»; Постановление Правительства РФ от 24 октября 2011 г. № 861 «О федеральных государственных информационных системах, обеспечивающих предоставление в электронной форме государственных и муниципальных услуг (осуществление функций)» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Участники возникающих из данных контрактов отношений лишены возможности свободного выбора контрагентов, который зависит от результатов проведения строго определенной процедуры закупки. В соответствии с п. 1 ст. 1 Федерального закона от 5 апреля 2013 г. № 44-ФЗ «О контрактной системе в сфере закупок товаров, работ, услуг для обеспечения государственных и муниципальных нужд» это обосновывается необходимостью «повышения эффективности, результативности осуществления закупок товаров, работ, услуг, обеспечения гласности и прозрачности осуществления таких закупок, предотвращения коррупции и других злоупотреблений в сфере таких закупок» [386 - К сожалению, современное нормативно-правовое регулирование в данной сфере не позволяет в необходимой мере обеспечить достижение указанных целей. Его несовершенство в первую очередь предопределяет невозможность наиболее полного удовлетворения публичных интересов, поскольку основной критерий отбора поставщика – снижение цены фактически сказывается на качестве товаров, работ и услуг. Кроме того, непроработанность механизма обжалования процедуры закупки и ее результатов зачастую приводит к приостановлению заключения государственного (муниципального) контракта или осложнению исполнения уже заключенного контракта. Как следствие удовлетворить государственные (муниципальные) нужды в тот момент, когда это необходимо, становится невозможно. Наконец, несовершенство российского законодательства в сфере закупок для государственных или муниципальных нужд, выступая фактором коррупциогенности, создает условия для многочисленных злоупотреблений, что само по себе причиняет значительный вред государственным и общественным интересам. Обозначенные проблемы обусловливают повышение научного интереса к их исследованию в отечественной цивилистике. См., например: Яровой А.В. Поставка товаров для государственных нужд: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2005; Михайлова А.А. Подрядные работы для государственных нужд: особенности правового регулирования: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. СПб., 2005; Заботина Н.Н. Правовая природа правоотношений, возникающих в связи с заключением контрактов на поставку товаров для государственных нужд: Дис…. канд. юрид. наук. Волгоград, 2006; Блинов В.Г. Правовое регулирование частных и публичных отношений при поставке товаров для государственных нужд: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Казань, 2009; Симагина О.В. Трактовка понятия «муниципальная услуга» в системе предоставления публичных услуг в Российской Федерации // Вестник Тюменского государственного университета. 2011. № 3. С. 111–115; Куличев Р.Б. Контроль в сфере подрядных работ для государственных нужд (виды, порядок и особенности осуществления) // Право и экономика. 2014. № 5. С. 19–24; Рубцова М.В. Типичные нарушения закона в сфере предоставления государственных и муниципальных услуг // Законность. 2015. № 11. С. 21–24.].
   Подводя итог сказанному, можно сделать вывод о том, что, решая многочисленные глобальные социальные задачи, гражданское право тем самым обеспечивает разноуровневые публичные интересы. Вместе с тем закрепление в гражданском законодательстве особых мер охраны государственных и общественных интересов, других видов публичных интересов требует изучения данного вопроса в иной плоскости научного анализа. Здесь соответствие назначению гражданского права специальной охраны публичных интересов оказывается не столь очевидным и требует дополнительного теоретического обоснования.

§ 2. Социальная функция институтов гражданского права как источник гражданско-правовой охраны публичных интересов

   Такое обоснование может быть обнаружено в самом гражданском праве как живой и динамично развивающейся системе, а также в выполняемой им в человеческом обществе социальной функции.
   Следует отметить, что понимание социальной функции права в наиболее полном и обоснованном виде в науке впервые было высказано более столетия назад французским ученым-правоведом Л. Дюги. Разработанная им теория, отразив свойственные времени ее создания объективные закономерности общественного развития, в итоге оказалась способной научно объяснить, почему субъект права в своей деятельности должен учитывать и общие интересы.
   Проанализировав состояние современного ему общества, Л. Дюги пришел к выводу о том, что объективные потребности делают необходимым отказ от понятия субъективного права и замену его понятием социальной функции, т. е. социальной обязанности, заключающейся в выполнении индивидом некоей миссии [387 - Дюги Л. Социальное право. Индивидуальное право. Преобразование государства / Пер. А. Либензона. СПб., 1909. С. 8.]. Ученый считал, что распространившаяся во Франции к концу XIX в. практика объективной ответственности за вред, причиненный вещами, связана с тем, что собственность перестала быть правом и становится социальной функцией, а потому элементом этой функции является собственник, который, «извлекая пользу из блага, держателем которого он является, должен нести риск вреда, причиненного этим благом» [388 - Дюги Л. Общие преобразования гражданского права со времени Кодекса Наполеона / Пер. с фр. М.М. Сиверс; Под ред. и с предисл. проф. А.Г. Гойхбарга. М., 1919. С. 88.]. Если же индивид откажется выполнять свою функцию, то в обществе произойдет беспорядок из-за того, что существенным общественным интересам будет причинен вред. Это объясняет, по мнению Л. Дюги, почему действия человека, не соответствующие лежащей на нем функции, подавляются обществом. Отказ от индивидуалистической доктрины субъективных прав и замена ее идеей социальной функции позволяют возлагать на человека обязанности особого рода – например, получать образование и трудиться, а кроме того, дают возможность ограничивать его действия в интересах коллектива [389 - Дюги Л. Общие преобразования гражданского права со времени Кодекса Наполеона / Пер. с фр. М.М. Сиверс; Под ред. и с предисл. проф. А.Г. Гойхбарга. М., 1919. С. 25–26.]. Столь критикуемая современниками ученого [390 - Критики теоретических взглядов Л. Дюги предрекали их недолговечность. Как писал отечественный ученый А.А. Жилин, триумф доктрины французского ученого будет непродолжительным, поскольку в ее основе лежат временные политические и общественные условия жизни исключительно Франции. См.: Жилин А.А. Новое направление во французской юриспруденции. Учение о государстве и праве проф. Л. Дюги. Киев, 1910. С. 2.], эта мысль позднее нашла свое воплощение в ст. 29 Всеобщей декларации прав человека ООН от 10 декабря 1948 г., согласно которой «каждый человек имеет обязанности перед обществом, в котором только и возможно свободное и полное развитие его личности».
   Надо сказать, что идея социальных обязанностей, т. е. обязанностей человека перед обществом, членом которого он является, возникла еще в древности и первоначальное обоснование получила в трудах основателя стоицизма Зенона [391 - См.: Стоики: фрагменты, свидетельства о них // История политических и правовых учений. Ч. 1: Зарубежная политико-правовая мысль: Хрестоматия. С. 173.]. Позднее она была развита Цицероном, который считал, что ни одна из сфер человеческой жизни (ни государственная, ни судебная, ни частная, ни домашняя) «не может быть свободна от обязанности», в служении которой проявляется «вся нравственная красота жизни», а «в пренебрежении к ней позор» [392 - Цицерон. Указ. соч. С. 59.]. Воплощена эта идея была в общественной жизни муниципий Древнего Рима, в которой существовал обычай, когда «гражданин ручался своей civitas, что израсходует определенную денежную сумму или выполнит какие-то работы в интересах общества» [393 - См.: Санфилиппо Ч. Курс римского частного права: Учебник / Под ред. Д.В. Дождева. М.: Изд-во БЕК, 2002. С. 261.].
   В XIX в. указанная идея приобрела новое значение, что было обусловлено сложившейся в то время кризисной ситуацией, когда негативные последствия развития капиталистических отношений можно было нивелировать, только ограничив свободу усмотрения индивида в интересах социального целого [394 - В настоящее время весьма существенное влияние данной идеи проявляется в концепции социальной ответственности бизнеса, сформулированной в 1953 г. Говардом Боуэном (Howard Bowen) и предопределившей развитие в этом направлении гражданского законодательства целого ряда стран мира. Еще в 1930-е гг. сначала в США, а потом и в других странах мира все более активную поддержку получала мысль о том, что профессиональные корпоративные менеджеры, управляющие крупными корпорациями, должны учитывать в своей деятельности публичный интерес, создавать условия для того, чтобы «частное юридическое лицо служило публичному интересу», вносило вклад «в улучшение общества и окружающей среды». См.: Hansmann H., Kraakman R.H. The End of History for Corporate Law // Yale Law School Working Paper. 2000. No. 235 (http://ssrn.com/abstract=204528 (дата обращения: 26.10.2013)); Franc P., Nezhyba J., Heydenreich C. Taking Corporate Social Responsibility Seriously. Brno: Ekologicky pravni servis – Environmental Law Service, 2006. P. 7–9. При этом публичный интерес в данном случае понимается достаточно широко и охватывает интересы целого ряда субъектов: от акционеров компании до жителей местности, в которой эта компания осуществляет свою деятельность. См.: Lynch Fannon I. Corporate Social Responsibility Movement and Law’s Empire: Is There a Confict? // Northern Ireland Legal Quarterly. 2007. Vol. 58. No. 1 (http://ssrn.com/abstract=988944 (дата обращения: 25.02.2015)). Идеи социальной ответственности нашли отражение в гражданском законодательстве некоторых государств мира. Например, в ст. 154 Закона Бразилии «Об акционерных обществах» 1976 г. речь идет о социальной роли корпорации (текст Закона см.: Рубеко Г.Л. Акционерное право: Учебное пособие. М.: Статут, 2012). Идеи социальной ответственности можно обнаружить и в нормах отечественного гражданского права, которое предусматривает меры повышенной защиты прав и интересов слабой стороны в правоотношении. В целом, как отмечает Н.С. Бондарь, для современных постиндустриальных обществ главное значение приобретает социализация экономической власти, которая означает в том числе преодоление социального отчуждения между бизнесом и обществом. См.: Бондарь Н.С. Судебный конституционализм: доктрина и практика: Монография. 2-е изд., перераб. М.: Норма: ИНФРА-М, 2015. С. 377–378.]. Именно поэтому идея социальных обязанностей обнаруживается в основе учений О. Конта и Э. Дюркгейма о социальной солидарности [395 - См., например: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда / Пер. с фр. и послесл. Л.Б. Гофмана. М.: Наука, 1990.].
   Понимание собственности как социальной функции также не является новым и ранее уже высказывалось, например, Фомой Аквинским, который полагал, что вещи в мире есть подарок Бога людям, а потому тот, кто обладает большим количеством вещей, должен делиться с теми, кто в этом нуждается. С этой точки зрения человек, будучи собственником имущества, обязан использовать свое имущество таким образом, чтобы выполнять социальную функцию, сочетая свой собственный интерес с общим интересом [396 - См.: Alpa G., Zeno-Zencovich V. Op. cit. P. 120–122.].
   Признание собственности в качестве социальной функции позволило Л. Дюги утверждать, что права собственника должны защищаться только тогда, когда он свою функцию осуществляет. Собственник, более того, может принуждаться к исполнению данной функции [397 - См.: Дюги Л. Указ. соч. С. 18–19.]. Критикуя это утверждение, противники рассматриваемой теории указывали на тот факт, что «ни одно законодательство не возлагает еще на собственника обязательства обрабатывать свое поле, содержать в исправности свои дома, пускать в оборот свои капиталы; а между тем таково было бы логически необходимое последствие понятия собственности-функции» [398 - См.: Дюги Л. Указ. соч. С. 89. Здесь уместно напомнить, что еще в Древнем Риме продолжительное неосуществление некоторых прав влекло за собой их утрату. См.: Барон Ю. Система римского частного права. Вып. 1. Кн. 1: Общая часть / Пер. с нем. Л. Петражицкого. СПб., 1898. С. 172.]. В связи с этим И.А. Покровский напоминал о существовании «мертворожденной», по его словам, нормы в прежнем Прусском земском уложении, которой закреплялась обязанность землевладельца культивировать свой участок, а также предусматривалась возможность его принуждения к этому мерами власти «в интересах удовлетворения общей нужды» [399 - Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 111.].
   Однако вопреки всем скептическим замечаниям подобные обязанности собственника постепенно нашли свое закрепление в гражданском законодательстве многих стран мира. Более того, в законах некоторых государств появилось указание на социальную функцию собственности. Например, ст. 153 Конституции Германии 1919 г. предусматривала, что «собственность обязывает…». В ст. 155, 156 Конституции подчеркивалось, что «обработка и эксплуатация земли является обязанностью землевладельца по отношению к обществу…» [400 - Цит. по: Канторович Я.А. Основные идеи гражданского права. С. 32.]. В Конституции ФРГ 1949 г. фраза «собственность обязывает» была дополнена указанием на то, что «пользование ею должно одновременно служить общему благу» [401 - См.: Кулагин М.И. Предпринимательство и право: опыт Запада / Избранные труды по акционерному и торговому праву. 2-е изд., испр. М.: Статут, 2004.]. Статья 680 Швейцарского гражданского уложения запретила устранение или изменение ограничений права собственности, которые были установлены в общественном интересе. За союзами, кантонами и общинами признавалось право ограничивать поземельную собственность в общественных интересах (ст. 702) [402 - Швейцарское гражданское уложение: Вещное право // Журнал Министерства Юстиции. 1908. № 8. С. 215.]. В Итальянском гражданском уложении (1938–1941 гг.) было предусмотрено право государственных органов в случае неотложной общественной потребности налагать на собственников дополнительные обязанности [403 - См.: Венедиктов А.В. Право государственной социалистической собственности // Вопросы советского гражданского прав: Сборник I / Под ред. проф. М.М. Агаркова. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1945. С. 86.]. Статья 42 действующей Конституции Италии гласит: «Социальное государство устанавливает пределы частной собственности с целью обеспечения ее социальной функции и доступности для всех» [404 - Цит. по: Габрелян Э.В. Указ. соч. С. 34.].
   Сегодня идея собственности как функции поддерживается даже либерально настроенными западноевропейскими учеными. Они рассматривают ее в тесной связи с концепцией гарантированных прав личности. Это позволяет, с одной стороны, признавать свободу собственника в осуществлении принадлежащего ему права, с другой – доказывать, что государство все же может устанавливать границы реализации этого права в общественных интересах [405 - См.: Alpa G., Zeno-Zencovich V. Op. cit. P. 120–122.].
   Отрицая существование субъективных прав, Л. Дюги отрицает и наличие субъекта права [406 - Надо сказать, что предложение Л. Дюги отказаться от категории субъекта права вызвало неоднозначную реакцию в научной среде. Например, А.Э. Нольде был возмущен тем, что у Л. Дюги субъект права получил статус должностного лица, состоящего на службе у социального целого, что, по мнению русского ученого, противоречило цивилистическому пониманию субъекта права. См.: Нольде А.Э. Указ. соч. С. 136. Однако А.Э. Нольде не учел, что французский правовед вовсе не стремился в своих выводах остаться в рамках классической теории. Его идеи во многом предвосхитили время и нашли свое подтверждение гораздо позднее, но многое он сумел увидеть именно в современных ему тенденциях развития правового регулирования.]. Право защищает не субъекта и не его права, а цель, предопределившую юридический акт коллектива, корпорации, человека [407 - Дюги Л. Общие преобразования гражданского права со времени Кодекса Наполеона. С. 43.]. В качестве примера того, что цель становится важнейшим элементом юридической квалификации действий индивида, французский ученый приводит договор займа. Согласно индивидуалистической концепции, которая нашла свое закрепление в Кодексе Наполеона 1804 г., если заемщику передан дозволенный предмет (деньги) и соблюдены иные условия, то договор займа считается действительным независимо от цели, ради которой он заключался. Однако в судебных решениях французских судов XIX в. договоры займа стали признаваться недействительными по мотивам того, что они совершались с целью, противоречащей общественному порядку или добрым нравам, если такая цель состояла, например, в использовании денег для строительства домов терпимости [408 - Дюги Л. Общие преобразования гражданского права со времени Кодекса Наполеона. С. 43, 56–57.].
   Здесь нужно обратить внимание на то, что абстрактный по своей правовой природе заем признавался вопреки этой природе недействительным потому, что цель, которую преследовали его стороны в приведенном примере, очевидным образом отвергалась обществом. По сути здесь явно обнаруживается понимание того, что каждый институт права имеет свое назначение и под угрозой применения мер ответственности не должен использоваться вопреки такому назначению, поскольку искажение назначения правового института в итоге негативно сказывается на общественных отношениях, регулируемых его нормами. Полагаем, что признание юриспруденцией непосредственной обусловленности безопасности гражданского оборота соблюдением его участниками назначения правовых институтов в некоторой степени повлияло на введение в гражданское законодательство таких категорий, как «добрая совесть», «добрые нравы», «общественный порядок». Эти категории были призваны стать дополнительными ориентирами социально правильного поведения, а также уточнить для субъектов назначение правовых институтов, которому они должны следовать в своей деятельности, как это имело место в приведенном примере с договором займа.
   Нельзя не отметить, что учение о социальной функции права Л. Дюги оказало большое влияние как на развитие дореволюционной правовой мысли, так и на содержание отдельных норм советского и современного российского гражданского законодательства. Наиболее ярким примером этого влияния оказывается ст. 1 ГК РСФСР 1922 г., согласно которой гражданские права лишались охраны, если они осуществлялись в противоречии с их социально-хозяйственным назначением. Комментируя данную статью, А.Г. Гойхбарг указывал на то, что введением новой экономической политики частной инициативе были сделаны уступки, однако на субъектов возлагается обязанность осуществлять предоставленные им права в соответствии с их социально-хозяйственным назначением, нарушение которого своим последствием имеет отказ в защите права. Потому, например, осуществление права пользования землей в противоречии с его назначением должно влечь за собой изъятие земельного участка [409 - См.: Канторович Я.А. Первая статья Гражданского кодекса. С. 9.]. Позднее А.Г. Гойхбарга, как и некоторых других отечественных ученых, придерживавшихся сходных взглядов, обвинили в дюгизме, что в то время представляло собой весьма негативную оценку [410 - Вместе с тем, как полагает А.С. Киндяшова, А.Г. Гойхбарг разрабатывал идею целевого назначения и социальной функции на основе марксистско-ленинской методологии, а потому взгляды этого ученого, по ее мнению, имеют совершенно иной источник, нежели доктрина Л. Дюги. См.: Киндяшова А.С. Анализ использования в советской юридической науке категории «функции права» // Вестник Томского государственного педагогического университета. 2007. Вып. 9 (72). С. 91.]. Несмотря на это, определенное влияние теоретических взглядов Л. Дюги обнаруживается в более поздних по времени создания работах отдельных советских правоведов, исследовавших проблему пределов осуществления гражданских прав [411 - См., например: Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав. 2-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001.].
   Закрепление в действующем российском законодательстве запрета злоупотребления правом (ст. 10 ГК РФ), возможности выкупа бесхозяйственно содержимых культурных ценностей, имеющих значение особо ценных и охраняемых государством (ст. 240 ГК РФ), а также требования целевого использования земли под угрозой изъятия участка и других аналогичных правил позволяет сделать вывод о том, что и современный российский законодатель придерживается идеи социальной функции. Это позволяет объяснить содержание тех обязанностей, которые налагаются на субъектов нормами гражданского права исключительно в публичных интересах. Ярким примером этого могут служить обязанности, возлагаемые на собственников земельных участков. Такие обязанности требуют от собственника не наносить вреда окружающей среде, обеспечивать охрану земель, лесов, водных объектов, своевременно использовать земельные участки, «не допускать загрязнение, захламление, деградацию и ухудшение плодородия почв на землях соответствующих категорий» (ст. 42 Земельного кодекса РФ [412 - Собрание законодательства РФ. 2001. № 44. Ст. 4147.]). При этом отказ собственника от осуществления принадлежащих ему прав на земельный участок не влечет прекращения указанных обязанностей (ст. 43 ЗК РФ).
   Кроме того, собственник определенных категорий земель может принуждаться к их использованию под угрозой изъятия земельного участка. В частности, согласно п. 4 ст. 6 Федерального закона от 24 июля 2002 г. № 101-ФЗ «Об обороте земель сельскохозяйственного назначения» [413 - СПС «КонсультантПлюс».] земельный участок сельскохозяйственного назначения может быть изъят у собственника, если он не используется по назначению, т. е. для ведения сельскохозяйственного производства. Неиспользование по назначению земельного участка, предназначенного для жилищного или иного строительства, в течение установленного законом времени, может повлечь за собой изъятие этого участка (ст. 284 ГК РФ). Такое же последствие может наступить и в результате грубого нарушения правил рационального использования земли, которое повлекло за собой, например, существенное снижение плодородия сельскохозяйственных земель (ст. 285 ГК РФ). Данные примеры наглядно иллюстрируют вывод о том, что признание и защита субъективных прав в гражданском праве могут ставиться в зависимость от исполнения управомоченным лицом определенных обязанностей как активного, так и пассивного типа, которые налагаются на него в публичных интересах. Неисполнение таких обязанностей способно в свою очередь привести к прекращению соответствующего субъективного права.
   Приведенные примеры свидетельствуют также о том, что и имущество рассматривается законодателем с точки зрения выполняемой им в гражданском обороте социальной функции, которая предопределяет особенности правового режима отдельных его видов. При этом и классификация вещей, и обеспечение публичности оборота недвижимости, который охраняется с помощью государственной регистрации прав на недвижимое имущество, и ограничение оборота отдельных видов вещей (например, валютных ценностей), и особая охрана некоторых видов объектов (например, нематериальных благ или объектов культурного наследия) составляют публичный экономический интерес [414 - В целом проблема охраны публичных интересов нормами, устанавливающими правовой режим объектов гражданских прав, может стать предметом самостоятельного научного исследования. Тем более что каждый из объектов гражданских прав, как подчеркивает автор посвященной данному вопросу фундаментальной монографии В.А. Лапач, «представляет собой самостоятельную проблему, в которую можно углубляться бесконечно». См.: Лапач В.А. Система объектов гражданских прав: теория и судебная практика. СПб.: Изд-во «Юридический Центр ПРЕСС», 2002. С. 7.]. Так, социальная функция имущества, образующего публичную собственность – государственную или муниципальную [415 - По мнению Е.А. Суханова, формы собственности можно выделять только как экономические понятия. С этой точки зрения можно говорить о существовании и публичной формы собственности. См.: Суханов Е.А. Современное развитие частного права. С. 40.], заключается в удовлетворении соответствующих публичных интересов в процессе его использования [416 - Как отмечает по этому поводу А.В. Винницкий, специфический правовой режим устанавливается в отношении определенных категорий имущества по причине, которая обнаруживается в сфере публичного права и «заключается в охране и обеспечении особых государственных (общественных) интересов, а также формировании и сохранении необходимой для этого имущественной базы». См.: Винницкий А.В. Публичная собственность. М.: Статут, 2013.]. Здесь уместно отметить, что законодательство некоторых зарубежных государств признает дуализм публичной собственности. Это означает, что определенная ее часть может использоваться только к публичной выгоде, не может отчуждаться, а возникающие по поводу нее споры рассматриваются в административных судах. Такое имущество изъято из оборота и никогда не может стать объектом частной собственности [417 - См.: Годэн Р.П. Взаимосвязь между публичной и частной собственностью в Канаде и Квебеке // Вестник гражданского права. 2006. № 2. Т. 6. С. 234–236.]. В российском законодательстве предусматривается сходный правовой режим для некоторых видов имущества, находящегося в публичной собственности. При этом установление в публичных интересах специального режима в отношении данного имущества на практике означает ограничение или полное запрещение гражданско-правовых сделок с ним. Так, изъятыми из оборота признаются являющиеся собственностью Российской Федерации и создаваемые за счет федерального бюджета космические аппараты и объекты наземной космической инфраструктуры, относящиеся к спутниковым навигационным системам [418 - См. п. 2 ст. 5 Федерального закона от 14 февраля 2009 г. № 22-ФЗ «О навигационной деятельности» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Согласно российскому законодательству не допускается отчуждение в частную собственность, а также передача в залог или в уставный капитал субъектов хозяйственной деятельности, находящихся в государственной или муниципальной собственности, объектов централизованных систем холодного водоснабжения и (или) водоотведения, нецентрализованных систем холодного водоснабжения и прав пользования ими [419 - См. п. 1 ст. 9 Федерального закона от 7 декабря 2011 г. № 416-ФЗ «О водоснабжении и водоотведении» (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Здесь, однако, нужно подчеркнуть, что реализация социальной функции публичной собственности в настоящий момент затруднена в связи с незавершенным процессом ее структурирования, что предопределяет невозможность действия гражданско-правовых механизмов отчуждения составляющего данную собственность имущества [420 - Более подробно см.: Гражданское право: Учебник: В 4 т. Т. 2: Вещное право. Наследственное право. Исключительные права. Личные неимущественные права / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Волтерс Клувер, 2008. С. 95–100 (автор главы – Е.А. Суханов).]. Как подчеркивает А.И. Бибиков, «объективные различия правовых форм государственной собственности, с точки зрения особенностей их материально-вещественного содержания, уровней общественного присвоения, предполагают выработку четкой политики в определении режима их функционирования, отражающего различия в мерах централизации и децентрализации присвоения, средствах управления, масштабах и путях разгосударствления, способах взаимодействия с другими формами собственности» [421 - Бибиков А.И. Правовые проблемы реализации государственной собственности. Иваново: Ивановский гос. ун-т, 1992. С. 53.]. По мнению ученого, выделяющего федеральный, региональный и муниципальный уровни, режим государственной собственности в каждом из ее структурных образований одинаковым быть не может, поскольку имеются «различия в отраслевой принадлежности объектов, уровне общественного разделения труда, социальных требованиях» [422 - Бибиков А.И. Правовые проблемы реализации государственной собственности. С. 52–54.]. В настоящее время обозначенная специфика в полном объеме законодательством не учитывается, а регулирование в данной сфере осуществляется не отвечающим потребностям оборота нормативно-правовым актом [423 - См. Постановление ВС РФ от 27 декабря 1991 г. № 3020-1 «О разграничении государственной собственности в Российской Федерации на федеральную собственность, государственную собственность республик в составе Российской Федерации, краев, областей, автономной области, автономных округов, городов Москвы и Санкт-Петербурга и муниципальную собственность» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Очевидно, что обозначенная проблема может быть решена с принятием специального федерального закона, который в соответствии с п. 5 ст. 214 ГК РФ должен урегулировать отнесение государственного имущества к федеральной собственности и к собственности субъектов Российской Федерации.
   Публичный интерес проявляется и в ограничениях оборотоспособности отдельных видов имущества. Например, с целью обеспечения экономической безопасности государства сделки с валютными ценностями подчиняются публичным ограничениям [424 - В научной литературе отмечается традиционность ограничения оборота, в частности, иностранной валюты. См.: Степанченко А.В. Особенности оборота иностранной валюты в Российской Федерации // Актуальные проблемы частного права: Сборник статей к юбилею Павла Владимировича Крашенинникова: Москва – Екатеринбург, 21 июня 2014 г. / Отв. ред. Б.М. Гонгало, В.С. Ем. М.: Статут, 2014. С. 205–226. По этому вопросу см. также: Узойкин Д.А. Сделки с валютными ценностями и проблемы их недействительности: Дис…. канд. юрид. наук. М., 2002.], а порядок совершения таких сделок определяется специальным законодательством (ст. 140, 141 ГК РФ) [425 - См. Федеральный закон от 10 декабря 2003 г. № 173-ФЗ «О валютном регулировании и валютном контроле» (СПС «КонсультантПлюс»).]. В частности, купля-продажа иностранной валюты в России осуществляется только через уполномоченные банки и в соответствии с требованиями, установленными Центральным банком РФ [426 - См. Федеральный закон от 10 декабря 2003 г. № 173-ФЗ. Ст. 11.]. Назначение данной нормы заключается в предотвращении «существенного сокращения золотовалютных резервов, резких колебаний курса валюты Российской Федерации», в поддержании устойчивости платежного баланса РФ [427 - См. Федеральный закон от 10 декабря 2003 г. № 173-ФЗ. Ст. 6.]. Законом в публичных интересах предусматриваются ограничения оборота оружия, драгоценных металлов, наркотических лекарственных средств и других видов имущества [428 - Например, ограничиваются в обороте «магистральные железнодорожные линии со всеми расположенными на них сооружениями, устройствами сигнализации, централизации и блокировки, энергоснабжения, технологической связи, предназначенной для внутрипроизводственной деятельности и управления технологическими процессами на железнодорожном транспорте» и другое аналогичное имущество. См. ст. 8 Федерального закона от 27 февраля 2003 г. № 29-ФЗ «Об особенностях управления и распоряжения имуществом железнодорожного транспорта» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Так, в соответствии со ст. 6 Федерального закона от 13 декабря 1996 г. № 150-ФЗ «Об оружии» [429 - СПС «КонсультантПлюс».] на территории России в качестве гражданского и служебного оружия запрещается оборот огнестрельного оружия, которое имеет форму, имитирующую другие предметы [430 - Более подробно об ограничениях оборота оружия см.: Шелковникова Е.Д. Старинное (антикварное) оружие в России: закон и правоприменительная практика // История государства и права. 2014. № 19. С. 59–64; Корецкий Д.А., Сасиков А.И. Обоснованность тенденций «антиоружейного» законодательства // Законность. 2015. № 2. С. 34–37.]. Законом устанавливается обязанность юридических лиц и индивидуальных предпринимателей представлять уполномоченному органу государственной власти сведения о совершаемых ими сделках с необработанными драгоценными камнями [431 - См. абз. 4 п. 4 ст. 22 Федерального закона от 26 марта 1998 г. № 41-ФЗ «О драгоценных металлах и драгоценных камнях» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Данные сделки подлежат обязательному государственному учету [432 - См. Приказ Министерства финансов РФ от 4 октября 2001 г. № 81н (ред. от 22 июля 2003 г.) «Об утверждении Инструкции по учету сделок, совершаемых с необработанными драгоценными камнями» (зарегистрирован в Минюсте РФ 15 октября 2001 г. № 2969) (СПС «КонсультантПлюс»). Об особенностях гражданско-правового регулирования оборота драгоценных металлов и драгоценных камней в России более подробно см.: Олимова Р.М. Гражданско-правовое регулирование оборота драгоценных металлов и драгоценных камней в Российской Федерации: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Казань, 2005.]. Наконец, розничная торговля наркотическими средствами и психотропными веществами, зарегистрированными в качестве лекарственных препаратов, лекарственными препаратами, содержащими наркотические средства и психотропные вещества, осуществляется в соответствии с правилами, установленными уполномоченным федеральным органом исполнительной власти [433 - См. п. 3 ст. 55 Федерального закона от 12 апреля 2010 г. № 61-ФЗ «Об обращении лекарственных средств» (СПС «КонсультантПлюс»).]. В целом ограничения оборотоспособности, предусмотренные в отношении отдельных видов объектов гражданских прав, своим предназначением имеют охрану правопорядка и в конечном счете играют важную роль в обеспечении экономического суверенитета государства.
   Взгляд на социальную функцию, которую выполняет имущество в гражданском обороте, позволяет, кроме того, выявить причину и объяснить возможность принудительного прекращения права частной собственности, основания которого оказываются обусловленными либо нарушением социальной функции имущества, либо необходимостью обеспечить наиболее полное ее осуществление. Например, принудительное изъятие имущества, которое в соответствии с законом не может принадлежать определенному лицу (п. 3 ст. 238 ГК РФ [434 - Согласно п. 3 ст. 238 ГК РФ «если в собственности гражданина или юридического лица по основаниям, допускаемым законом, окажется вещь, на приобретение которой необходимо особое разрешение, а в его выдаче собственнику отказано, эта вещь подлежит отчуждению в порядке, установленном для имущества, которое не может принадлежать данному собственнику».]), вполне объясняется невозможностью в силу некоторых причин реализации социальной функции имущества, если собственником останется данное лицо. Фактически именно нарушение социальной функции является основанием для того, чтобы земельный участок, используемый «с грубым нарушением правил рационального использования земли, установленных земельным законодательством», был у собственника изъят (ст. 285 ГК РФ). Аналогичным образом использование жилого помещения с нарушением его назначения, систематическое нарушение прав и интересов соседей, бесхозяйственное обращение с жильем, т. е. нарушения, приводящие к его разрушению, могут повлечь за собой в соответствии с судебным решением принудительную продажу жилого помещения с публичных торгов (ст. 293 ГК РФ).
   Нарушение той социальной функции, которую имущество должно выполнять в обществе, обнаруживается и в бесхозяйственном содержании культурных ценностей. Поэтому поведение собственника, которое грозит утратой своего назначения культурными ценностями, относимыми законом к особо ценным и охраняемым государством, может повлечь за собой необходимые гражданско-правовые последствия в виде принудительного его изъятия на основании судебного решения (ст. 240 ГК РФ). При этом изъятие вещи в данном случае является мерой охраны ее социальной функции, но не мерой ответственности за нарушение данной функции, поскольку согласно ст. 240 ГК РФ собственник в случае выкупа принадлежащей ему культурной ценности имеет право на возмещение ее стоимости, определяемой соглашением сторон, а при его недостижении – судом. В случае продажи объекта с публичных торгов собственник может претендовать на получение вырученной от продажи суммы, за вычетом расходов на проведение торгов. Аналогичным образом нарушение правил гуманного обращения с домашними животными может повлечь за собой их изъятие у собственника путем выкупа лицом, которое обратилось с соответствующим иском в суд (ст. 241 ГК РФ).
   Предусмотренная законом возможность изъятия имущества для государственной или общественной пользы является еще одним примером признания современным законодателем социальной функции собственности, хорошей иллюстрацией которого является, в частности, реквизиция. Данный институт предусматривается законодательством большинства стран мира и рассматривается как вынужденная мера при чрезвычайных ситуациях [435 - См.: Оболонкова Е.В. Вопросы реквизиции в гражданском законодательстве России // Журнал российского права. 2014. № 3. С. 17.]. Реквизиция представляет собой изъятие в порядке и на условиях, установленных законом, имущества в интересах общества при обстоятельствах, которые носят чрезвычайный характер (стихийные бедствия, эпидемии, эпизоотии и иные), по решению государственных органов с выплатой собственнику стоимости имущества (ст. 242 ГК РФ). В земельном законодательстве уточняется, что реквизиция земельного участка может иметь место «в целях защиты жизненно важных интересов граждан, общества и государства от возникающих в связи с этими чрезвычайными обстоятельствами угроз» (п. 1 ст. 51 ЗК РФ).
   Здесь уместно напомнить, что рассмотренная мера, а также экспроприация и иные способы принудительного прекращения права частной собственности в публичных интересах допускались правом с древнейших времен [436 - Вместе с тем экспроприация земельной собственности в интересах общественной пользы стала возможной в Древнем Риме только в постклассическую эпоху. До этого периода времени власти не смели изымать земельные участки, даже если того требовали неотложные общественные нужды. Это приводило к самым негативным последствиям. Например, в 181 г. до н. э. строительство акведука за государственный счет было сорвано лишь потому, что собственник одного из земельных участков запретил проводить работы на своем участке. Однако уже при Юстиниане возможность экспроприации была закреплена нормативно. См.: Дождев Д.В. Римское частное право: Учебник для вузов / Под ред. чл. – корр. РАН, проф. В.С. Нерсесянца. М.: Изд. группа Норма: Инфра-М, 1996. С. 343–344.]. Это указывает на то, что индивидуалистический взгляд на право собственности как право абсолютное и неограниченное, носитель которого автономен в осуществлении своего права и независим даже от государства, вопреки высказывавшемуся неоднократно мнению [437 - Вслед за некоторыми своими немецкими коллегами отдельные русские цивилисты отрицательно относились к самой возможности экспроприации. Как полагал А.М. Гуляев, такой способ прекращения права собственности не может найти свое оправдание в сущности данного субъективного права, вечного, потомственного, независимого от посторонних лиц и исключительного. См.: Гуляев А.М. Русское гражданское право. Обзор действующего законодательства, кассационной практики Прав. Сената и проекта Гражданского уложения (изд. 4-е, пересмотренное и дополненное). СПб., 1913. С. 138–139.], никогда не признавался правом. На всем протяжении своего существования и развития общество и государство полагали возможным не только ограничивать, но и прекращать право частной собственности, если того настоятельно требовала необходимость удовлетворения публичного интереса. Не случайно один из самых известных исследователей данного вопроса М.В. Венецианов особо отмечал, что «в основе института экспроприации лежит идея предпочтения общественного интереса интересам частных лиц» [438 - Венецианов М.В. Экспроприация с точки зрения гражданского права. Казань: Типография Императорского Университета, 1891 (СПС «Гарант»).]. Как институт, позволяющий совместить интересы общества с интересами собственников, рассматривал экспроприацию Р. Иеринг [439 - Ученый полагал, что без института экспроприации собственность способна превратиться в проклятие, лежащее тяжким бременем на обществе. См.: Иеринг Р. Цель в праве. С. 381–382.].
   В правовой регламентации принудительного изъятия имущества для государственной (общественной) пользы проявляется обозначенная ранее дихотомия гражданско-правового подхода к охране публичных интересов. Признавая необходимым данный «чрезвычайный, исключительный способ прекращения права частной собственности» [440 - См.: Гуляев А.М. Указ. соч. С. 138–139.] и отказываясь рассматривать его в качестве источника права на убытки [441 - См.: Законы гражданские с разъяснениями Правительствующего Сената и комментариями русских юристов. Составил И.М. Тютрюмов. Книга вторая. М.: Статут, 2004. (Классика российской цивилистики.).], еще дореволюционное законодательство предусмотрело необходимость выплаты «справедливого и приличного вознаграждения» в случае принудительного отчуждения недвижимого имущества (ст. 575 ч. 1 т. X Свода Законов). При этом в 1906 г. порядок изъятия недвижимого имущества в публичных интересах был усовершенствован с целью охраны интересов собственников. Прежде всего была сделана попытка определить пределы допустимого удовлетворения публичного интереса. Каждый случай изъятия имущества регламентировался именными высочайшими указами, которые принимались на основании представлений глав соответствующих ведомств. В представлении обосновывались общеполезный характер и необходимость принудительного отчуждения имущества. Например, при постройке железных дорог допустимым признавалось отчуждение земельных участков лишь в том размере, который был необходим для строительства рельсового пути и возведения железнодорожных сооружений [442 - См.: Законы гражданские с разъяснениями Правительствующего Сената и комментариями русских юристов. Составил И.М. Тютрюмов. Книга вторая. М.: Статут, 2004. (Классика российской цивилистики.).]. Таким образом, обеспечение публичных интересов сопровождалось максимальной защитой интересов частных собственников.
   Качественно новый этап развития института принудительного прекращения права частной собственности в публичных интересах начался после Октябрьской революции 1917 г., когда в законодательстве были отражены новые для отечественного гражданского права его способы – национализация [443 - Не вдаваясь в подробности дискуссии о соотношении терминов, обозначающих принудительное прекращение права собственности в случаях, когда этого требует публичный интерес, отметим только, что в науке существует точка зрения, разграничивающая экспроприацию и национализацию. Как полагают Д. Карро и П. Жюйар, экспроприация может иметь место только на основании административного акта, тогда как национализация осуществляется на основании закона. См.: Данельян А.А. Проблемы национализации и экспроприации иностранной собственности в международном праве // Юрист. 2014. № 6. С. 43. В соответствии со ст. 235 ГК РФ национализация, т. е. обращение в государственную собственность имущества, находящегося в частной собственности, осуществляется на основании закона «с возмещением стоимости этого имущества и других убытков». В ст. 11 Конвенции об учреждении Многостороннего агентства по гарантиям инвестиций 1985 г. экспроприация определяется как «любое законодательное действие или административное действие или бездействие, исходящее от принимающего правительства, в результате которого владелец гарантии лишается права собственности над своим капиталовложением, контроля над ним или существенного дохода от такого капиталовложения, за исключением общеприменимых мер недискриминационного характера, обычно принимаемых правительствами с целью регулирования экономической деятельности на своей территории». См.: Международно-правовые основы иностранных инвестиций в России: Сборник нормативных актов и документов. М.: Юрид. лит., 1995. С. 197–276.] и социализация. В понимании их назначения вновь обнаруживается идея социальной функции, которая должна была осуществляться в процессе использования соответствующего имущества в новых социально-экономических условиях. При этом содержание данной функции было предопределено прежде всего новой идеологией Советского государства. Национализация позволила изъять в государственную собственность наиболее ценное имущество: в соответствии со ст. 53 ГК РСФСР 1922 г. земля, недра, леса, воды, железные дороги общего пользования, их подвижной состав и летательные аппараты признавались исключительной собственностью государства. Социализация представляла собой изъятие имущества из частной собственности и обращение его в общенародное достояние, в собственность общества [444 - При этом, рассматривая правовые основы социализации, советские ученые в 20-е гг. прошлого века полагали, что раз общество организовано в государство, то имущество, составляющее общенародное достояние, становится государственной собственностью. См.: Экспроприация, конфискация, реквизиция, социализация, национализация, муниципализация. Систематизированное изложение декретов, постановлений, инструкций, циркуляров ВЦИК, СНК, НКВД, ГУКХ, ВСНХ / Сост. проф. А.С. Невзоров. Воронеж: Издание Воронежского Губернского отдела коммунального хозяйства, 1923. С. 14.].
   В настоящее время процедура изъятия имущества для государственной или общественной пользы детально регламентируется наряду с ГК РФ и ЗК РФ многочисленными специальными нормативно-правовыми актами [445 - См., например, Федеральный закон от 1 декабря 2007 г. № 310-ФЗ «Об организации и о проведении XXII Олимпийских зимних игр и XI Паралимпийских зимних игр 2014 года в городе Сочи, развитии города Сочи как горноклиматического курорта и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»); Федеральный закон от 8 мая 2009 г. № 93-ФЗ «Об организации проведения встречи глав государств и правительств стран – участников форума «Азиатско-тихоокеанское экономическое сотрудничество» в 2012 году, о развитии города Владивостока как центра международного сотрудничества в Азиатско-Тихоокеанском регионе и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»); Федеральный закон от 7 июня 2013 г. № 108-ФЗ «О подготовке и проведении в Российской Федерации чемпионата мира по футболу FIFA 2018 года, Кубка конфедераций FIFA 2017 года и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»); Постановление Правительства РФ от 6 мая 2015 г. № 442 «Об утверждении перечня организаций, имеющих право на обращение с ходатайством об изъятии земельных участков для федеральных нужд» (Собрание законодательства РФ. 2015. № 19. Ст. 2841).], а также поясняется в разъяснениях высших судебных инстанций [446 - См., например, Постановление Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 24 марта 2005 г. № 11 «О некоторых вопросах, связанных с применением земельного законодательства» // Вестник ВАС РФ. 2005. № 5.]. При этом цели, обоснование [447 - В зарубежных странах обоснованию возможности изъятия имущества у частных собственников уделяется особое внимание. Например, в США имущество может быть изъято для государственных и муниципальных нужд, только если имеется объективная публичная необходимость в этом. См.: Hermalin B.E., Katz A.W., Craswell R. Op. cit. P. 14.] и порядок изъятия земельных участков и (или) расположенных на них объектов недвижимости могут конкретизироваться в специальных законах [448 - Например, изъятие указанных объектов в целях размещения олимпийских объектов должно было сопровождаться предоставлением земельных участков и жилых помещений взамен взимаемых. См. п. 1 и 2 ст. 15 Федерального закона от 1 декабря 2007 г. № 310-ФЗ «Об организации и о проведении XXII Олимпийских зимних игр и XI Паралимпийских зимних игр 2014 года в городе Сочи, развитии города Сочи как горноклиматического курорта и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации».]. Вместе с тем такое избыточное нормативно-правовое регулирование порядка принудительного изъятия имущества для государственных (муниципальных) нужд не только не способствует преодолению возникающих в данной сфере проблем [449 - В частности, неопределенными остаются понятие государственных и муниципальных нужд и порядок их выявления. Противоречиво и правовое регулирование оснований изъятия имущества для удовлетворения указанных нужд. Более подробно о возникающих в данной сфере проблемах гражданско-правового регулирования см.: Оболонкова Е.В. Изъятие земельных участков для государственных (муниципальных) нужд // Законодательство и экономика. 2014. № 1. С. 33–43. Кроме того, как отмечает С.И. Архипов, недостаточными являются предусмотренные Конституцией РФ гарантии прав собственника при изъятии у него имущества, которые не позволяют защитить его от произвола государства, а потому необходимыми являются «специальные гарантии, процедуры, правовые механизмы, обеспечивающие охрану» указанных прав. См.: Архипов С.И. Проблема права собственности // Правоведение. 2007. № 1. С. 61. Согласно ст. 35 Конституции РФ названные гарантии заключаются в том, что, во-первых, «право частной собственности охраняется законом», во-вторых, «никто не может быть лишен своего имущества иначе, как по решению суда», в-третьих, отчуждение имущества вопреки воле его собственника для государственных нужд может иметь место только «при условии предварительного и равноценного возмещения».], но, напротив, существенно усложняет их решение, что негативно сказывается как на публичных, так и на частных интересах. Это, безусловно, затрудняет реализацию социальной функции рассматриваемого института и не позволяет в полной мере решать стоящие перед его нормами задачи. Сказанное свидетельствует также и о том, что, обеспечивая свою социальную функцию, нормы гражданского права должны предусматривать специальные гарантии соблюдения частных интересов участников гражданского оборота. Иное будет означать нарушение социального назначения гражданского права в целом.
   Данный вывод справедлив в отношении норм не только институтов вещного права, но и других гражданско-правовых институтов, которые сегодня также обеспечивают реализацию участниками оборота социальной функции соответствующих институтов. Эту задачу выполняют прежде всего институты общей части гражданского права: публичный интерес обнаруживается в регламентации гражданско-правового статуса физических и юридических лиц, публично-правовых образований, установлении правового режима объектов гражданских прав, регулировании представительства, сделок и исковой давности [450 - Как отмечает Конституционный Суд РФ, «институт исковой давности имеет целью упорядочить гражданский оборот, создать определенность и устойчивость правовых связей, дисциплинировать их участников, способствовать соблюдению договоров, обеспечить своевременную защиту прав и интересов субъектов гражданских правоотношений, поскольку отсутствие разумных временных ограничений для принудительной защиты нарушенных гражданских прав приводило бы к ущемлению охраняемых законом прав и интересов ответчиков и третьих лиц, которые не всегда могли бы заранее учесть необходимость собирания и сохранения значимых для рассмотрения дела сведений и фактов; применение судом по заявлению стороны в споре исковой давности защищает участников гражданского оборота от необоснованных притязаний и одновременно побуждает их своевременно заботиться об осуществлении и защите своих прав». См. Постановление КС РФ от 15 февраля 2016 г. № 3-П «По делу о проверке конституционности положений части 9 статьи 3 Федерального закона «О внесении изменений в подразделы 4 и 5 раздела I части первой и статью 1153 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации» в связи с жалобой гражданина Е.В. Потоцкого» (http://www.pravo.gov.ru (дата обращения: 18.02.2016)).].
   Необходимо подчеркнуть, что социальная функция выступает источником охраны публичных интересов, которую обеспечивают и нормы обязательственного права. Институты обязательственного права создают условия для реализации своей социальной функции путем закрепления мер, направленных на укрепление правопорядка в гражданском обороте и препятствующих недобросовестному поведению субъектов, угрожающему безопасности оборота. Задачу обеспечения стабильности в гражданском обороте решают, в частности, правила, согласно которым уплата неустойки и возмещение убытков в случае ненадлежащего исполнения обязательства не освобождают должника от исполнения обязательства в натуре, если иное не предусмотрено законом или договором (п. 1 ст. 396 ГК РФ). Окончание срока действия договора не освобождает стороны от ответственности за его нарушение (п. 4 ст. 425 ГК РФ). Достижению указанной цели содействует и установленная законом гражданско-правовая ответственность за недобросовестное ведение переговоров о заключении договора (ст. 434.1 ГК РФ) [451 - Институт преддоговорной ответственности своим источником имеет доктрину culpa in contrahendo, которая была разработана Рудольфом фон Иерингом с целью объяснить ответственность за действия, совершенные до заключения договора. Более подробно см.: Colombo S. The Present Diferences between the Civil Law and Common Law Worlds with Regard to Culpa in Contrahendo // Tilburg Foreign Law Review. 1993. Vol. 2. No. 4. Р. 349. Правовая природа данного института остается предметом дискуссии как в отечественной, так и в зарубежной цивилистике. См., в частности: Гницевич К.В. Преддоговорная ответственность в гражданском праве: Culpa in contrahendo: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. СПб., 2009; Мутай И.М. Развитие принципа добросовестности и института преддоговорной ответственности в свете реформы обязательственного законодательства Франции // Журнал российского права. 2014. № 2. С. 91–100; Hage-Chahine N. Culpa in Contrahendo in European Private International Law: Another Look at Article 12 of the Rome II Regulation // Northwestern Journal of International Law & Business. 2012. Vol. 32. No. 3. Р. 451–540.]. Публичный интерес обнаруживается учеными в регламентации отдельных договорных конструкций. Так, по мнению Ю.Б. Фогельсона, обеспечение публичного интереса гражданско-правовыми средствами является одной из важных целей правового регулирования договора страхования. Достижению данной цели содействуют принципы эквивалентности и наивысшей добросовестности. При этом «публичный интерес в договоре страхования требует от страховщика профессионализма в работе с рисками, стандартизации условий договора и процедуры его заключения» [452 - См.: Фогельсон Ю.Б. Договор страхования в российском гражданском праве: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. М.: 2005. С. 7. См. также: Косаренко Н.Н. Реализация государственных интересов в страховой деятельности (административно-правовой и финансово-правовой аспекты): Дис. … канд. юрид. наук. М., 2006.]. В.А. Белов полагает, что общественные отношения, вытекающие из договора аренды, могут затрагивать государственные интересы [453 - См.: Белов В.А. Государственные интересы, вытекающие из договора аренды // Актуальные проблемы российского права. 2015. № 9 (СПС «Гарант»).]. В целом задачу охраны публичных интересов выполняет, по нашему мнению, гражданско-правовое регулирование любых договоров, в которых в качестве одной из сторон выступают банки, страховые организации, организации связи, транспортные организации и тому подобные субъекты, продажа товаров, выполнение работ или оказание услуг которыми имеет массовый характер и затрагивает интересы большого числа потребителей. Как следствие такие договорные связи в совокупности приобретают социальную значимость, которой и обусловлена императивность большинства применяемых для их регламентации гражданско-правовых норм.
   Охрана конституционных прав и свобод составляет задачу гражданско-правовых норм о деликтных и кондикционных обязательствах. Не случайно Е.А. Флейшиц, анализируя социально-экономическое значение обязательств из причинения вреда, рассматривает их в качестве средства осуществления «важных политических, хозяйственных и культурно-воспитательных задач» [454 - См.: Флейшиц Е.А. Обязательства из причинения вреда и неосновательного обогащения. М.: Госюриздат, 1951. С. 8.]. Особое направление гражданско-правовой охраны публичных интересов составляет здесь установление ответственности за вред, причиненный физическим и юридическим лицам незаконной детальностью государственных органов, органов местного самоуправления и их должностных лиц, органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда. Такая деятельность посягает на правопорядок в сфере государственного и муниципального управления, правоохранительной деятельности и отправления правосудия, а потому угрожает основам конституционного строя государства. Именно поэтому вред, причиненный гражданину или юридическому лицу незаконными действиями органов государственной власти и местного самоуправления (ст. 1069 ГК РФ), причиненный гражданину незаконными действиями органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда, возмещается за счет соответствующей казны (ст. 1070 ГК РФ). Вместе с тем данные последствия вовсе не означают, что отношения по возмещению вреда, регулируемые ст. 1069, 1070 ГК РФ, имеют публично-правовую природу [455 - Такое мнение высказывается в научной литературе. Более подробно об этом см.: Михайленко О.В. Имущественная ответственность за вред, причиненный осуществлением публичной власти: теоретические аспекты и проблемы ее реализации на практике. М.: Волтерс Клувер, 2007. С. 95–97.]. Как справедливо отмечает О.В. Михайленко, эти отношения являются частноправовыми, что и позволяет мерами гражданского права осуществить реальное возмещение причиненного вреда [456 - Волтерс Клувер, 2007. С. 94, 103.]. Обеспечивает реализацию социальной функции институтов гражданского права и установление гражданско-правовых последствий неосновательного обогащения (ст. 1102 ГК РФ). Недопустимость неосновательного обогащения имеет не только глубинное нравственное основание, но и объективную невозможность признания правом перехода имущества от одного лица к другому без надлежащего основания, поскольку иное создает реальную угрозу правопорядку в целом [457 - Здесь уместно отметить, что в зарубежной научной литературе существуют особенности подхода к объяснению реакции права на неосновательное обогащение. Иностранные ученые ее источник обнаруживают в аристотелевском принципе справедливости, обеспечивающем, по их мнению, коррекцию несправедливого результата применения правовых норм. См.: Sherwin E.L. Restitution and Equity: An Analysis of the Principle of Unjust Enrichment // Texas Law Review. 2001. Vol. 79. No. 7 (http://dx.doi.org/10.2139/ssrn.285563 (дата обращения: 12.11.2014)). При этом, рассматривая недопустимость неосновательного обогащения в качестве принципа частного права, зарубежная юриспруденция отмечает его значение в обеспечении правопорядка в целом. См., например: Barker K. Understanding the Unjust Enrichment Principle in Private Law: A Study of the Concept and its Reasons // Understanding Unjust Enrichment / J. Neyers, M. McInnes, S. Pitel, eds. Oxford: Hart Publishing, 2004. P. 79–110.]. Это обстоятельство позволяет объяснить, почему невозможность возвратить в натуре неосновательно полученное или сбереженное имущество не освобождает приобретателя от обязанности возместить действительную стоимость имущества на момент его приобретения и убытки, если стоимость не была возмещена сразу, как только он узнал о неосновательном обогащении (ст. 1105 ГК РФ).
   Обобщая сказанное, следует подчеркнуть, что регулируемые нормами обязательственного права отношения относятся к той группе общественных отношений, в рамках которой осуществляется социально-экономическое развитие государства и общества, а потому правовое опосредование таких отношений прямо указывает на публичный (государственный и общественный) интерес.
   Далее, большинство отечественных ученых, занимающихся проблемами наследственного права, отмечают его роль в обеспечении публичных интересов [458 - Так, В.А. Белов полагает, что признание концепции перехода наследственной массы от наследодателя к наследнику в порядке универсального правопреемства было связано не с развитием капитализма, как это принято считать в научной литературе, но с обеспечением публичных интересов (интересов государства и общества). «Именно государству нужно иметь возможность во всякое время найти собственника имущества, обязанного заплатить с него налоги, – пишет ученый, – разумеется, ему же важно знать, с кого в случае чего можно спросить за вред, причиненный с использованием этого имущества; наконец, ему не менее важно точно понимать, с кого спрашивать исполнение обязательств перед казной и на что можно было бы обратить взыскание по недоимкам в казну». Более подробно см.: Белов В.А. Наследование и наследственное правопреемство: фактическое отношение и его правовая форма // Наследственное право. 2014. № 1. С. 6–16.]. Еще в дореволюционной цивилистике подчеркивалось, что «вопрос о судьбе имущества после смерти его субъекта – хозяина имеет огромное как личное, так и общественное значение», а борьба между индивидуальным началом и «началом общинным, родовым, семейным» оказывается важным фактором эволюции правовой регламентации наследования [459 - См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 296, 298–302.]. Заинтересованностью государства «в переходе ценностей от человека к другим лицам» объяснялось установление пределов наследования [460 - См.: Синайский В.И. Русское гражданское право. С. 548–550.]. Аналогичным образом в правовом регулировании наследования обнаруживали интерес государства и общества и советские ученые [461 - См., например: Никитюк П.С. Наследственное право и наследственный процесс (проблемы теории и практики). Кишинев: Штиинца, 1973; Чепига Т.Д. Наследование по завещанию в советском гражданском праве: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 1965; Моисеев А.Б. Институт наследования в советском праве как средство обеспечения экономических интересов государства (историко-правовое исследование): Дис. … канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2010.]. Данный взгляд поддерживается и современными авторами, которые указывают на то, что вопросы наследования всегда были связаны с важнейшими государственными интересами, «с экономической и политической безопасностью страны и потому не могли рассматриваться исходя исключительно из сугубо личных интересов наследодателя и наследников» [462 - См.: Айкянц А.М. Проблемы наследования по закону в Республике Армения // Нотариус. 2007. № 5. С. 35–37.].
   Действительно, содержание наследственного права во все времена определялось, по замечанию О.Ю. Шилохвоста, взаимодействием «социального (общественного) и индивидуального (личного) начал» [463 - См.: Шилохвост О.Ю. Проблемы правового регулирования наследования по закону в современном гражданском праве России: Дис. … докт. юрид. наук. М., 2006. С. 24.]. Этот взгляд находит свое подтверждение прежде всего в признаваемых с древнейших времен ограничениях свободы завещания. В Древнем Риме, например, до введения законодательных ограничений составление завещания контролировалось народным собранием и представителями отдельных родов. Причина этого, по мнению С.А. Муромцева, заключается в том, что древнейшее завещание в лице наследника обеспечивало продолжение семьи, а потому, «сохраняя государству семью, оно представляло также интерес для государства» [464 - См.: Муромцев С.А. Гражданское право Древнего Рима. С. 131–133.]. Сочетание общественного и личного начал обнаруживается учеными и в регламентации наследования по закону, порядок которого первоначально был обусловлен семейно-родовой организацией общества, а позднее – усилением роли государства, которое, «взяв на себя большую часть тех охранительных функций, которые ранее осуществлялись родовыми союзами», должно было заменить род в наследственных правоотношениях [465 - Анализ данной точки зрения см.: Шилохвост О.Ю. Указ. соч. С. 26–27.]. Не случайно поэтому в Германии в начале XX в. необходимость ограничивать круг законных наследников самыми близкими родственниками объяснялась возможностью восполнить расходы казны в условиях экономического кризиса и роста бюджетного дефицита [466 - Однако, как отмечает в этой связи О.Ю. Шилохвост, «стремление государства к разделу наследственного имущества наряду с кровными родственниками наследодателя в отсутствие завещания не может быть разумно объяснено и оправданно стремлением пополнить казну сколько-нибудь реальными доходами». См. там же. С. 28, 30.]. Публичное значение современного наследственного права обнаруживается учеными в общих положениях наследственного права и охране наследства [467 - См.: Ахметьянова З.А. Научные воззрения профессора Г.Ф. Шершеневича в современных условиях конвергенции частного и публичного права: Обзор выступлений на Международной научно-практической конференции // Гражданское право. 2013. № 4. С. 42–46.], в закреплении норм об обязательной доле (ст. 1149 ГК РФ), о завещании в чрезвычайных ситуациях (ст. 1129 ГК РФ), которые позволяют обеспечить нужный баланс частных и публичных интересов при наследовании [468 - См.: Самойлова М.В. Новеллы Юстиниана и основные понятия современного наследственного права // Наследственное право. 2013. № 3. С. 3–5.].
   Сказанное позволяет прийти к выводу о том, что институт наследования исторически призван обеспечивать не только частные, но и наиболее важные государственные и общественные интересы, которые во многом предопределяют направление развития наследственного права.
   Наконец, вопреки первому впечатлению, которое может возникнуть при изучении норм института интеллектуальной собственности, в охране прав на результаты интеллектуальной деятельности и средства индивидуализации обнаруживается не только частный, но и публичный интерес. Иностранные ученые в связи с этим отмечают, что одновременная охрана данных интересов составляет назначение институтов авторского и патентного права [469 - См.: Overwalle G.van. Human Rights’ Limitations in Patent Law // Intellectual Property and Human Rights: a Paradox / Willem Grosheide, ed. Edward Elgar Publishing, 2010. P. 236–271.]. При этом наперекор общему принципу возникновения авторских прав вне зависимости от любых формальностей (например, регистрации) в силу создания оригинального результата интеллектуальной деятельности, зафиксированного на материальном носителе, зарубежные суды отказываются признавать данные права на результат, если его содержание противоречит публичным интересам [470 - См.: Morgan O. Copyright, the Public Interest and Content Restrictions // Media and Arts Law Review. 2003. Vol. 8. No. 3. P. 215, 219.]. Особый подход к охране публичных интересов в сфере интеллектуальной деятельности обнаруживается и в отечественном гражданском законодательстве. Частное упоминание этих интересов в нормах именно части четвертой Гражданского кодекса РФ [471 - Это во многом обусловливает повышение интереса современных ученых к данной проблематике. См., например: Ситдикова Р.И. Обеспечение частных, общественных и публичных интересов авторским правом. М.: Статут, 2013.] указывает на заинтересованность государства в обеспечении в данной сфере твердого правопорядка. Например, не могут быть объектами патентных прав решения, противоречащие общественным интересам (подп. 4 п. 4 ст. 1349). В фирменное наименование не могут включаться обозначения, которые противоречат таким интересам (подп. 5 п. 4 ст. 1473 ГК РФ). В соответствии с подп. 2 п. 3 ст. 1483 ГК РФ запрещена государственная регистрация в качестве товарных знаков обозначений, которые представляют собой или содержат элементы, противоречащие публичным интересам. Надо сказать, что аналогичный подход существует и в зарубежных странах.
   Проведенное исследование в целом позволяет прийти к выводу о том, что каждый институт гражданского права выполняет определенную социальную функцию, которая является источником специального гражданско-правового воздействия на поведение участников оборота с целью охраны публичных интересов. При этом нормы соответствующих институтов, закрепляя особые меры, стремятся обеспечить соблюдение данной функции субъектами гражданского права, в том числе путем возложения на них обязанностей исключительно в публичных интересах.

§ 3. Гражданско-правовые последствия нарушения назначения институтов гражданского права

   Проведенное исследование социального назначения гражданского права и социальной функции, выполняемой его институтами, позволяет прийти к однозначному выводу о том, что нарушение участниками оборота такого назначения одновременно нарушает и публичные интересы. При этом гражданское право стремится обеспечить соблюдение участниками оборота социальной функции его институтов. Это стремление проявляется в закреплении особых мер, призванных направлять поведение субъектов таким образом, чтобы назначение соответствующего института гражданского права ими соблюдалось. С указанной целью, например, устанавливаются негативные последствия передачи покупателю по договору купли-продажи товара ненадлежащего качества (ст. 503 ГК РФ), закрепляется обязанность арендодателя предоставить арендатору имущество в состоянии, которое соответствует условиям договора аренды и назначению имущества (п. 1 ст. 611 ГК РФ), предусматривается право суда в случае наличия предположения, что экземпляры произведения являются контрафактными, запретить предполагаемому нарушителю авторских прав совершать действия (в том числе заключать договоры), которые позволяют ввести их в гражданский оборот (п. 1 ст. 1302 ГК РФ).
   Однако данные меры оказываются неспособными в полном объеме решить стоящую перед ними задачу, поскольку лишь косвенным образом указывают субъектам на их обязанность учитывать назначение гражданско-правовых институтов при осуществлении ими субъективных прав и исполнении юридических обязанностей. Очевидным образом такие указания обнаруживают свою недостаточность при применении соответствующих норм права судами. Данная проблема, по-видимому, осознается сегодня вышестоящими судебными инстанциями, все активнее ориентирующими суды на то, чтобы выяснять цели, которые преследовал законодатель при установлении того или иного правила поведения. Как отмечается в одном из последних постановлений ВАС РФ, «норма, определяющая права и обязанности сторон договора, толкуется судом исходя из ее существа и целей законодательного регулирования, т. е. суд принимает во внимание не только буквальное значение содержащихся в ней слов и выражений, но и те цели, которые преследовал законодатель, устанавливая данное правило» [472 - См. абз. 3 п. 1 Постановления Пленума ВАС РФ от 14 марта 2014 г. № 16 «О свободе договора и ее пределах».]. Согласно правовой позиции ВС РФ «договор, условия которого противоречат существу законодательного регулирования соответствующего вида обязательства, может быть квалифицирован как ничтожный полностью или в соответствующей части, даже если в законе не содержится прямого указания на его ничтожность» [473 - См. п. 74 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации».]. В качестве примера приводится ничтожное условие договора доверительного управления имуществом, которое предусматривает по истечении срока действия договора переход права собственности на переданное имущество доверительному управляющему. Кроме того, высшие судебные инстанции и непосредственно сами указывают на назначение отдельных гражданско-правовых институтов. Например, в Постановлении КС РФ от 18 июля 2003 г. № 14-П [474 - См. Постановление КС РФ от 18 июля 2003 г. № 14-П «По делу о проверке конституционности положений статьи 35 Федерального закона «Об акционерных обществах», статей 61 и 99 Гражданского кодекса Российской Федерации, статьи 31 Налогового кодекса Российской Федерации и статьи 14 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами гражданина А.Б. Борисова, ЗАО «Медиа-Мост» и ЗАО «Московская Независимая Вещательная Корпорация» (СПС «КонсультантПлюс»).] отмечается, что не соответствует предназначению акционерного общества как коммерческой организации, преследующей в качестве основной цели деятельности извлечение прибыли, «убыточная деятельность, а равно деятельность, в результате которой акционерное общество не способно выполнять свои обязательства перед акционерами и третьими лицами, а также налоговые обязанности и реально нести имущественную ответственность в случае их невыполнения» (п. 4).
   Подобными разъяснениями судебная практика восполняет очевидные недостатки законодательного механизма обеспечения соблюдения назначения институтов гражданского права его субъектами.
   Особую актуальность данная проблема приобретает в условиях, когда современной судебной практикой отмечается массовый характер нарушений назначения институтов гражданского права [475 - Это же обстоятельство предопределяет и возрастание интереса к изучению данной проблемы в отечественной цивилистике. См., например: Михалев К.А. Защита прав кредиторов хозяйственного общества от использования конструкции общества в противоречии с ее назначением: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2015.]. Такое поведение участников оборота подрывает механизм действия права, извращает его функции, существенно снижает эффективность правового регулирования. Регламентируя частные отношения, государство посредством гражданского права устанавливает определенный правопорядок. Поэтому постепенная утрата институтом права своего социального значения негативно сказывается на правопорядке в целом [476 - На это отечественные ученые обращают внимание на протяжении уже длительного периода времени. См., например: Карнер И. Социальные функции права / Пер. Л.В. Геркан; Под ред. проф. Я.А. Берман. М.; Пг.: Госиздат, 1923. С. 20–21; Кудрявцев В.Н., Кудрявцев Ю.В., Нерсесянц В.С. Социальные отклонения. Введение в общую теорию. М.: Юрид. лит., 1984. С. 165.], а институт перестает выполнять стоящие перед ним задачи.
   Проиллюстрировать сказанное можно при помощи следующего примера. Как известно, наиболее «востребованным» в схемах рейдерских захватов [477 - Термин «рейдерство» используется в научной литературе для обозначения внеэкономических, незаконных способов приобретения права собственности на имущество. При этом слово «рейдер» в России приобрело нарицательный характер. Об этом свидетельствует в том числе многочисленная судебная практика по рассмотрению исков о защите чести, достоинства и деловой репутации в связи с тем, что ответчики называли истцов рейдерами. См., например, постановления Федерального арбитражного суда Московского округа от 23 августа 2011 г. № КГ-А40/9230-11 по делу № А40-133643/10-137-1189; Федерального арбитражного суда Центрального округа от 19 января 2012 г. по делу № А68-1610/1; Федерального арбитражного суда Уральского округа от 17 апреля 2012 г. № Ф09-2013/12 по делу № А07-9379/2011; Семнадцатого арбитражного апелляционного суда от 30 марта 2016 г. № 17АП-1538/2016-ГК по делу № А60-41453/2015 (СПС «Консультант-Плюс»). Рейдерство является объектом многочисленных научных исследований, в которых затрагиваются прежде всего уголовно-правовые аспекты проблемы. См., например: Добровольский В.И. Ответственность рейдера по российскому законодательству. М.: Волтерс Клувер, 2010; Федоров А.Ю. Рейдерство и корпоративный шантаж (организационно-правовые меры противодействия): Монография. М.: Волтерс Клувер, 2010 и др. Это обусловлено, по замечанию С.В. Сарбаша, тем обстоятельством, что в основе рейдерства «нередко лежат деяния, имеющие признаки уголовного преступления, и поэтому гражданское право методологически в значительной степени объективно ограничено в возможностях разрешения этой проблемы». См.: Сарбаш С.В. Восстановление корпоративного контроля // Вестник гражданского права. 2008. Т. 8. № 4. С. 71. Вместе с тем гражданско-правовые аспекты незаконного завладения имуществом вопреки воле его собственника исследовались еще в дореволюционной литературе. См.: Баженов И. Присвоение недвижимых имений // Юридический вестник. 1879. Т. 1. С. 91–104.] институтом является сегодня гражданско-правовой институт добросовестного приобретения имущества, механизм использования которого в противоречии с его назначением весьма прост: сделки по отчуждению чужого имущества совершаются быстро, одна за другой, пока имущество не оказывается у субъекта, защищенного титулом добросовестного приобретателя [478 - Распространенной является ситуация, когда один из участников ООО незаконными действиями способствует утрате корпоративного контроля другим участником, затем назначает себя директором компании и заключает целый ряд сделок с подконтрольными ему юридическими лицами по продаже имущества ООО по заниженным ценам. В результате обществу причиняются значительные убытки, его финансово-хозяйственная деятельность прекращается, а само оно оказывается под угрозой ликвидации. См., например, Постановление Президиума ВАС РФ от 22 ноября 2011 г. № 17912/09 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Согласно ст. 302 ГК РФ в случае возмездного приобретения вещи добросовестным приобретателем собственник вправе истребовать эту вещь только тогда, «когда имущество утеряно собственником или лицом, которому имущество было передано собственником во владение, либо похищено у того или другого, либо выбыло из их владения иным путем помимо их воли» [479 - О применении этой статьи в судебной практике см. Постановление Пленумов ВС РФ и ВАС РФ от 29 апреля 2010 г. № 10/22 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Таким образом, выбытие вещи из владения собственника помимо его воли делает возможной виндикацию этой вещи у добросовестного приобретателя. Это положение имеет очень важное значение при решении вопроса о защите собственника вещи, утраченной им в результате рейдерского захвата. Однако возможность эта оказывается труднореализуемой, поскольку механизм рейдерского захвата, как правило, предусматривает лишение потерпевшей стороны корпоративного контроля в компании, а потому чтобы виндицировать вещь, сначала нужно восстановить такой контроль, доказав тем самым свои права на вещь и отсутствие воли юридического лица на ее отчуждение [480 - При этом согласно п. 39 Постановления Пленумов ВС РФ и ВАС РФ от 29 апреля 2010 г. № 10/22 сам по себе факт недействительности сделки, по которой было передано имущество, не свидетельствует об отсутствии воли собственника на отчуждение вещи.]. Такая схема значительно усложняет защиту прав собственника, делает ее весьма длительной по времени, а потому во многих случаях имущество так и не удается виндицировать. На практике нередкими являются и случаи, когда иллюзия добросовестности приобретения имущества, являющегося объектом рейдерского захвата, не может быть развеяна потерпевшей стороной, поскольку другая сторона представляет весомые доказательства того, что приобретатель действовал добросовестно.
   Как известно, начиная с древнейших времен общепризнанным являлся принцип, согласно которому никто не может передать другому больше прав, чем имеет. Как писал Гуго Гроций, «раз что-нибудь мне не принадлежит, то у меня нет права на отчуждение и его незначительной части» [481 - См.: Гроций Г. О праве войны и мира. М.: Госюриздат, 1956 (http://www.studfles.ru/preview/2265285 (дата обращения: 14.03.2010)).]. Кроме того, Кант сформулировал принцип, согласно которому «я не могу ничего приобретать нарушающим право (курсив мой. – Т. Я.) действием другого» [482 - Кант И. Метафизика нравов / Пер. С.Я. Шейнман-Топштейн, Ц.Г. Арзаканьян // Кант И. Сочинения: В 8 т. Т. 6. М.: Чоро, 1994. С. 297.].
   Однако уже в древнегерманском праве впервые было закреплено исключение из этого правила, согласно которому добросовестный покупатель приобретал право собственности от неуправомоченного отчуждателя, если собственник сам передал ему вещь. В этом случае собственник имел право лишь требовать стоимость вещи с лица, незаконно продавшего ее, но вернуть ее он не мог. Это древнегерманское правило было отражено во всех позднейших кодифицированных нормативных актах Западной Европы. Потребность защиты добросовестного приобретателя объяснялась необходимостью обеспечить стабильность оборота прежде всего движимых вещей, в отношении которых было трудно с достоверностью установить, кто является их собственником. Поэтому добросовестный приобретатель, покупая вещь у фактического владельца, вполне мог принять его за собственника [483 - См.: Васьковский Е.В. Учебник гражданского права. М.: Статут, 2003. С. 347–349.].
   С учетом сказанного неслучайным стало то, что в юриспруденции был поднят вопрос об установлении способа приобретения права собственности в данном случае. По мнению целого ряда ученых, он является первоначальным основанием, поскольку неуправомоченный отчуждатель не может передать добросовестному приобретателю право, которым не владел [484 - Этой точки зрения придерживался и Б.Б. Черепахин. Он рассматривал приобретение права собственности на вещь от неуправомоченного отчуждателя в качестве первоначального, а не производного способа, «поскольку право приобретателя не зависит от права отчуждателя (он его не имеет) и от права бывшего собственника (он его не отчуждает, и к тому же оно приобретается свободным от лежавших на нем вещных обременений)». См.: Черепахин Б.Б. Виндикационные иски в советском праве // Черепахин Б.Б. Труды по гражданскому праву. М.: Статут, 2001. С. 224.]. Немецкий цивилист А. Карлин такой способ назвал «квалифицированным овладением», поскольку приобретение права собственности на вещь требует соблюдения некоторых условий (по законодательству разных стран идентичных, с некоторыми особенностями): добросовестности, возмездности и т. п. При этом право собственника прекращается в момент возникновения права собственности на вещь у добросовестного приобретателя [485 - См.: Васьковский Е.В. Указ. соч. С. 350–351.]. Другие ученые полагают, что собственник сохраняет за собой право собственности, но лишается права виндицировать вещь от добросовестного приобретателя [486 - А.Э. Бардзкий, например, полагал, что раз добросовестный приобретатель не нарушал прав первоначального собственника, а свое право приобрел в соответствии с законом, то первоначальный собственник лишается права предъявлять виндикационный иск. См.: Бардзкий А.Э. О праве потерпевшего от преступления или проступка собственника движимого имущества на возвращение ему такового от третьего добросовестного приобретателя: Реферат, доложенный в заседании Екатеринославского юридического общества. Екатеринослав: Типография Л.М. Ротенберга, 1898. С. 15–16.]. Третья группа авторов считает, что право собственности переходит к добросовестному приобретателю на основании передачи вещи (даже если эта передача осуществлялась неуправомоченным субъектом). Наконец, существует мнение, что право собственности у добросовестного приобретателя возникает на основании давности, срок которой составляет мгновение, поэтому давность называется мгновенной [487 - См.: Васьковский Е.В. Указ. соч. С. 350; Черепахин Б.Б. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя // Черепахин Б.Б. Труды по гражданскому праву. М.: Статут, 2001. С. 235 и далее.].
   В современной науке была высказана точка зрения, которая нашла поддержку и в судебной практике, согласно которой если какой-либо из фактов сложного юридического состава отсутствует, то добросовестный приобретатель собственником не становится. Однако это обстоятельство не влияет на возможность приобретения права собственности другим добросовестным приобретателем по следующей по счету сделке, если будут соблюдены все необходимые условия [488 - См.: Рахмилович В.А. О праве собственности на вещь, отчужденную неуправомоченным лицом добросовестному приобретателю (К вопросу о приобретении права от неуправомоченного лица) // Проблемы современного гражданского права: Сб. статей. М.: Городец, 2000. С. 133.]. К таким условиям относят совершение сделки по отчуждению вещи, ее возмездный характер, фактическая передача вещи приобретателю, оборотоспособность вещи и добросовестность приобретателя. В.А. Рахмилович обращает внимание на то, что из этого состава исключен основной признак – управомоченность отчуждателя, во всем остальном такая сделка должна полностью отвечать требованиям закона [489 - Там же. Аналогичное понимание было высказано в Постановлении Пленумов ВС РФ и ВАС РФ от 29 апреля 2010 г. № 10/22. Приобретатель может быть признан добросовестным только при условии, если сделка по отчуждению имущества является действительной, «за исключением того, что она совершена неуправомоченным отчуждателем».]. Таким образом, если первая сделка по отчуждению имущества будет признана недействительной по любым основаниям, то это не станет основанием для отказа в признании добросовестным приобретателя по следующей сделке, отвечающей признакам действительности во всем, за исключением того, что она совершена неуправомоченным отчуждателем. Как подчеркивает в этой связи Г.А. Гаджиев, если имеет место цепь сделок после первой, совершенной неуправомоченным отчуждателем, «интересы добросовестного приобретателя начинают перевешивать право собственника, ибо в интересе приобретателя объективируется идея стабильности гражданского оборота» [490 - Более подробно см.: Гаджиев Г.А. Конституционные основы современного права собственности // Журнал российского права. 2006. № 12. С. 30–41.].
   Однако рейдерство несет более серьезную угрозу стабильности и устойчивости гражданского оборота, нежели нарушение интересов добросовестного приобретателя. Очевидно, что в современных условиях подходы к регулированию вопросов, связанных с добросовестным приобретением имущества, должны быть скорректированы. Не случайно в свое время к осторожности при применении правил о добросовестном приобретении призывали Л. Петражицкий и П. Соколовский, которые полагали, что признание права собственности на вещь за добросовестным приобретателем создает основу для всяческих злоупотреблений, «корыстных и бесчестных» [491 - См.: Черепахин Б.Б. Указ. соч. С. 240.]. На эту проблему обратил внимание и К.И. Скловский, по мнению которого правильным будет «допустить истребование у последующих приобретателей имущества, утраченного собственником помимо его воли, в том числе похищенного» [492 - См.: Скловский К. Защита права собственности и других вещных прав: вопросы практики // Хозяйство и право. 2010. № 6. С. 6.]. Соглашаясь с данным мнением, отметим, что в гражданском законодательстве должна быть отражена норма, позволяющая истребовать имущество, утраченное собственником вследствие обманных или иных незаконных действий третьих лиц, установленных вступившим в законную силу решением (приговором) суда. Данная норма в этом случае станет барьером, препятствующим использованию рассматриваемого института в противоречии с его назначением.
   В определенном аспекте некоторую функцию барьера в связи с этим может сыграть новый способ защиты корпоративных прав – восстановление корпоративного контроля. Несмотря на то что термин «корпоративный контроль» не упоминается в действующем российском гражданском законодательстве, он активно применяется в судебной практике, когда речь идет о сохранении корпоративного контроля [493 - См. Определение ВАС РФ от 19 июля 2012 г. № ВАС-6936/12 по делу № А5112302/2011; постановления Президиума ВАС РФ от 22 января 2013 г. № 10283/12 по делу № А70-8860/2010; Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 29 июля 2013 г. № 15АП-9813/2013 по делу № А53-3054/2013; Арбитражного суда Московского округа от 14 апреля 2016 г. № Ф05-1823/2016 по делу № А40-184731/2013 (СПС «КонсультантПлюс»).] либо о его восстановлении в случае утраты [494 - См. постановления Федерального арбитражного суда Северо-Западного округа от 20 сентября 2013 г. по делу № А21-5278/2010; Федерального арбитражного суда СевероКавказского округа от 23 сентября 2013 г. по делу № А53-26504/2011; Федерального арбитражного суда Московского округа от 26 сентября 2013 г. по делу № А41-25989/2010; Арбитражного суда Московского округа от 1 февраля 2016 г. № Ф05-18828/2015 по делу № А40-169360/13-104-1536; от 15 апреля 2016 г. № Ф05-4210/2016 по делу № А40-104982/12 (СПС «КонсультантПлюс»).]. В научной литературе сущность корпоративного контроля раскрывается через понятие экономической власти над корпорацией и другими ее участниками, позволяющей влиять на юридическое лицо [495 - См.: Степанов Д.И. Феномен корпоративного контроля // Вестник гражданского права. 2009. № 3. Т. 9. С. 156–157.]. С этой точки зрения контролирующий корпорацию субъект может предопределять принимаемые ее органами решения, в том числе связанные с распоряжением принадлежащим ей имуществом. Именно этот аспект корпоративного контроля становится объектом интереса недобросовестных участников гражданского оборота, поскольку завладение им позволяет получить доступ к имуществу юридического лица, а сам контроль превращается, таким образом, в инструмент рейдерского захвата [496 - Здесь уместно отметить, что переход прав контроля над юридическим лицом от одних субъектов к другим является нормальным для рыночной экономики явлением. Это происходит, например, вследствие экономической неэффективности действий менеджмента компании. См., в частности: Wiggins J. Cadbury prepares for fnal defense // Financial Times. 11.01.2010. При этом переход прав контроля не всегда осуществляется согласно воле участников корпорации и может стать следствием так называемых недружественных действий третьих лиц, что, однако, автоматически не превращает его в неправомерный. Например, на Западе действуют компании, основным видом деятельности которых является недружественное поглощение других юридических лиц. Один из самых известных холдингов в мире, который профессионально занимался скупкой компаний, – Berkshire Hathaway. См.: Larcker D.F., Tayan B. Berkshire Hathaway: The Role of Trust in Governance // Rock Center for Corporate Governance at Stanford University Closer Look Series: Topics, Issues and Controversies in Corporate Governance. 2010. No. CGRP-02. P. 2. Так, в зарубежных странах недружественные корпоративные поглощения (hostile takeovers) рассматриваются как законные, если их субъекты соблюдают предусмотренные специальным законодательством правила слияний и поглощений. Такие правила охраняют интересы участников корпорации на случай завладения корпоративным контролем вопреки их воле третьим лицом и заключаются, например, в детальной регламентации процедуры отчуждения ценных бумаг, удостоверяющих корпоративные права. При этом предупреждение нежелательных поглощений осуществляется через создание в юридических лицах системы внутреннего контроля над перемещением акций и долей, а также через внешние ограничивающие меры, предпринимаемые государством с целью защиты собственных экономических интересов. См.: Gompers P.A., Ishii J.L., Metrick A. Corporate Governance and Equity Prices // Quarterly Journal of Economics. 2003. Vol. 118. No. 1. P. 107–155.].
   Надо сказать, что российское законодательство предусматривает отдельные нормы, которые закрепляют меры охраны корпоративного контроля и имеют разную функциональную направленность. Речь прежде всего идет о нормах, призванных предупреждать утрату корпоративного контроля участником юридического лица вследствие незаконных действий третьих лиц. Данную функцию выполняет, например, возложение на налоговые органы обязанности заблаговременно сообщать заинтересованным лицам о предстоящем включении данных в Единый государственный реестр юридических лиц (ЕГРЮЛ) (п. 4 ст. 51 ГК РФ), а также размещать информацию о документах, представленных в налоговый орган для регистрации, на его официальном сайте в сети «Интернет» не позднее одного рабочего дня, следующего за днем их получения [497 - См. абз. 4 п. 3 ст. 9 Федерального закона от 8 августа 2001 г. № 129-ФЗ «О государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей».]. Поскольку отчуждение доли является основанием для внесения изменения в ЕГРЮЛ, данная мера способна стать дополнительной гарантией охраны прав владельца доли, так как позволяет ему узнать о действиях третьих лиц, направленных на незаконное завладение его долей в уставном капитале юридического лица. Подобную цель преследуют и нормы, предусмотренные п. 12 и 13 ст. 21 Федерального закона от 8 февраля 1998 г. № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью», согласно которым сделка по отчуждению доли подлежит обязательному нотариальному удостоверению, а на нотариуса возлагается обязанность проверять полномочие отчуждателя доли [498 - Однако названные меры не всегда являются действенными, потому что недобросовестные участники оборота нередко обходят требования закрепляющих их гражданско-правовых норм. Так, Т.С. Петровская и О.С. Петровская выделяют пять распространенных в отечественном обороте способов обхода требования закона об обязательном нотариальном удостоверении сделки по отчуждению доли в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью, которые, по мнению авторов, создают реальные риски как для самих сторон сделки, так и для третьих лиц. Более подробно см.: Петровская Т.С., Петровская О.С. Пять схем по обходу нотариальной формы сделок с долями в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью и их многократные риски // Нотариус. 2015. № 3. С. 31–35.].
   Вместе с тем в России система правовых мер предупреждения нежелательных с экономической и юридической точек зрения корпоративных поглощений только начинает складываться [499 - Особую озабоченность при этом вызывают поглощения, осуществляемые с применением незаконных средств, целью которых, как правило, является имущество поглощаемой корпорации. В результате таких поглощений эффективно действующие до недавнего времени юридические лица оказываются на грани банкротства или вовсе прекращают свое существование, что создает реальную угрозу экономической безопасности государства в целом и тем самым, безусловно, нарушает публичные интересы.]. Прежде всего постепенно реализуется высказанная в Концепции развития гражданского законодательства РФ идея о целесообразности отражения в законе специальных мер восстановления корпоративного контроля. По замечанию С.В. Сарбаша, «важной задачей развития данного направления является утверждение сбалансированной позиции: короткий путь восстановления нарушенных корпоративных прав не должен приводить к дестабилизации оборота и нарушению прав добросовестных его участников» [500 - Более подробно о проблемах развития системы мер защиты корпоративных прав в целом и такой меры, как восстановление корпоративного контроля, в частности, см.: Сарбаш С.В. Восстановление корпоративного контроля // Вестник гражданского права. 2008. № 4. Т. 8. С. 70–79.]. Пока указанные меры нормы располагаются в разных институтах гражданского права и не всегда четко согласуются между собой. Общее направление здесь, по-видимому, должна задавать норма, закрепленная в п. 3 ст. 65.2 ГК РФ, которая позволяет участнику коммерческой корпорации, утратившему помимо своей воли в результате неправомерных действий других лиц права участия в ней, требовать возвращения ему доли участия, а также возмещения убытков за счет виновных в этом лиц. Однако такой возврат становится невозможным, если он способен привести к «несправедливому лишению иных лиц их прав участия или повлечет крайне негативные социальные и другие публично значимые последствия». В таком случае утратившему свою долю участнику остается право на получение от виновных лиц справедливой компенсации. Поскольку критерии «справедливость» и «несправедливость» в данном случае являются весьма аморфными и всецело зависят от усмотрения судьи, то норма ст. 65.2 ГК РФ, по нашему мнению, таит в себе риски необоснованного отказа в удовлетворении требований участника юридического лица, лишившегося своей доли в результате незаконных действий третьих лиц [501 - Надо сказать, что основа для такого вывода обнаруживается в сложившейся к настоящему моменту судебной практике. До недавнего времени при отсутствии в законодательстве четких правил суды квалифицировали требования о признании права на долю в уставном капитале как восстановление корпоративного контроля. В соответствии с правовой позицией, выраженной в Постановлении Президиума ВАС РФ от 3 июня 2008 г. № 1176/08, арбитражные суды восстанавливали корпоративный контроль путем применения такого предусмотренного ст. 12 ГК РФ способа защиты нарушенного права, как восстановление положения, существовавшего до нарушения права. На основании данной статьи истцу присуждалась соответствующая доля участия «исходя из того, что он имеет право на такое участие в хозяйственном товариществе или обществе, которое он имел бы при соблюдении требований действующего законодательства» и с учетом добросовестности ответчиков. См. постановления Президиума ВАС РФ от 3 июня 2008 г. № 1176/08 по делу № А14-14857/2004-571/21 (Вестник ВАС РФ. 2008. № 10); от 10 июня 2008 г. № 5539/08 (СПС «КонсультантПлюс»); Информационное письмо Президиума ВАС РФ от 13 ноября 2008 г. № 126 «Обзор судебной практики по некоторым вопросам, связанным с истребованием имущества из чужого незаконного владения» (Вестник ВАС РФ. 2009. № 1); постановления Федерального арбитражного суда Московского округа от 6 марта 2012 г. по делу № А40-70743/08-57-536; Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 17 октября 2012 г. № 15АП-10041/2012 по делу № А32-21990/2011 (СПС «КонсультантПлюс»); Обзор правовых позиций Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ по вопросам частного права (Вестник ВАС РФ. 2012. № 8).]. Это, безусловно, может затруднить реализацию функции нового института по охране социального назначения гражданского права в целом, отдельных его институтов в частности и прежде всего института юридических лиц, проблема использования норм которого в противоречии с их назначением в современных условияхтакже приобрелаособую актуальность [502 - В настоящее время данная проблема носит наднациональный характер. Не случайно Организация экономического сотрудничества и развития, подчеркивая большую роль компаний в развитии международного рынка, отметила, что злоупотребления конструкцией юридического лица, заключающиеся в ее использовании недобросовестными лицами для достижения незаконных целей, приобретают сегодня массовый характер. Среди подобных целей называются отмывание денег, взяточничество, коррупция, сокрытие имущества от кредиторов, незаконные налоговые практики, недобросовестное перераспределение прав собственности, мошенничество на рынке, уклонение от раскрытия финансовой отчетности и многое другое. При этом только в странах Европейского союза через фирмы-однодневки ежегодно выплачиваются взятки в сумме 80 млрд дол. См.: Behind the Corporate Veil: using corporate entities for illicit purposes. OECD's report. Paris: OECD, 2001. По этому вопросу см. также: Griggs L., Lugten G. Veil over the nets (unravelling corporate liability for IUU fshing ofences) // Marine Policy. 2007. March. Vol. 31. Issue 2. Р. 159–168; Hawley S. Exporting Corruption: Privatisation, Multinationals and Bribery (http://www.globalpolicy.org/component/content/article/172-general/30003.html (дата обращения: 02.10.2010)); Former Siemens Managers Admit to Paying Bribes for Contracts (http://www.karlovy-vary.ru/article-249509-en.html (дата обращения: 22.11.2011)).].
   Причин сложившейся ситуации несколько.
   Во-первых, действующее в России законодательство о юридических лицах, несмотря на все усилия законодателя и отечественных ученых, пока еще довольно непоследовательно и противоречиво. Например, вопреки тому, что о проблеме так называемых фирм-однодневок постоянно говорится на самом высоком уровне, относительно недавно появилась новая организационно-правовая форма юридических лиц, которая в силу предъявляемых к ней требований достаточно легко может быть использована как прикрывающий незаконную деятельность «фасад». Речь идет о хозяйственных партнерствах [503 - См. Федеральный закон от 3 декабря 2011 г. № 380-ФЗ «О хозяйственных партнерствах» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Риски возможных злоупотреблений обнаруживаются в предусмотренной законом полной свободе внутренней организации партнерства, отсутствии у него учредительного документа, подлежащего государственной регистрации, и замене его «закрытым от посторонних глаз» корпоративным соглашением, а кроме того, в отказе «от принципа пропорциональности имущественных вкладов в капитал общества и участия в управлении им (а также возможных прибылях и убытках)» [504 - См.: Суханов Е.А. Хозяйственное партнерство или инвестиционная коммандита? (размышления над законопроектами) // Развитие основных идей Гражданского кодекса России в современном законодательстве и судебной практике: Сборник статей, посвященный 70-летию С.А. Хохлова / Исслед. центр частн. права; Ин-т частн. права; Отв. ред. С.С. Алексеев. М.: Статут, 2011. С. 175–176.]. Однако не только данная организационно-правовая форма юридического лица уязвима с точки зрения возможного ее использования для осуществления незаконной деятельности. Наиболее востребованной среди недобросовестных участников гражданского оборота в России остается форма общества с ограниченной ответственностью, создание которого требует соблюдения меньших формальностей, нежели, например, акционерного общества [505 - Е.А. Суханов обращает внимание на то, что в отечественном гражданском обороте в настоящее время участвует более миллиона фиктивных юридических лиц, образуемых, как правило, в форме обществ с ограниченной ответственностью. См.: Суханов Е.А. Уставный капитал хозяйственного общества в современном корпоративном праве // Вестник гражданского права. 2012. № 2. Т. 12. С. 8.]. Форма коммандитного товарищества также нередко используется, например, для прикрытия кредитного договора, когда полный товарищ фактически является кредитором, а вкладчик – должником, а также для уменьшения налогооблагаемой базы, размера таможенных платежей на импортные товары, которые ввозятся на территорию России в качестве вклада в уставный капитал коммандитного товарищества [506 - В этой связи Н.В. Козлова предложила полностью отказаться от такой организационно-правовой формы, как закрытое акционерное общество. Наряду с ужесточением контроля за процессом создания коммерческих юридических лиц это, по ее мнению, позволило бы сократить число фирм-однодневок. См.: Козлова Н.В. Понятие и сущность юридического лица. Очерк истории и теории: Учебное пособие. М.: Статут, 2003. С. 270. Данное предложение уже реализовано в законодательстве Российской Федерации. См. Федеральный закон от 5 мая 2014 г. № 99-ФЗ «О внесении изменений в главу 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации и о признании утратившими силу отдельных положений законодательных актов Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Как отмечает в связи с этим А.Л. Маковский, «обилие организационно-правовых форм юридических лиц с нечетко определенными законом статусом и условиями ответственности исключает возможность создать для ведения бизнеса доброкачественную среду» [507 - См.: Маковский А.Л. Об уроках реформирования Гражданского кодекса России // Вестник гражданского права. 2013. № 5.]. Следовательно, сама система юридических лиц, предусмотренная отечественным законодательством, должна развиваться с учетом существующих уже проблем [508 - Важный шаг в этом направлении был сделан с принятием Федерального закона от 5 мая 2014 г. № 99-ФЗ «О внесении изменений в главу 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации и о признании утратившими силу отдельных положений законодательных актов Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Во-вторых, непродуманным является подход законодателя к установлению минимального размера уставного капитала юридических лиц разных организационно-правовых форм. Невысокие требования к минимальному размеру уставного капитала подпитывают решимость недобросовестных лиц использовать конструкцию юридического лица для достижения собственных незаконных целей [509 - Как отмечают Е.А. Суханов и Г.Е. Авилов, императивно установленные требования к наличию у юридического лица определенного имущества (уставного или иного капитала) обусловлены тем, что «субъект права, не являющийся собственником, не должен быть и участником имущественного (гражданского) оборота, основанного на товарно-денежном обмене между частными собственниками-товаровладельцами». См.: Авилов Г.Е., Суханов Е.А. Юридические лица в современном российском гражданском праве // Вестник гражданского права. 2006. № 1. Т. 6. С. 18. Вместе с тем минимальный размер уставного капитала, предусмотренный для обществ с ограниченной ответственностью в 10 тыс. руб., не только не гарантирует прав кредиторов, но и не создает препятствия для использования конструкции ООО для достижения незаконных целей его фактическими учредителями. С этой точки зрения эффективной мерой предупреждения подобных действий могла бы стать реализация предложенного в Концепции развития гражданского законодательства увеличения минимального размера уставного капитала ООО до 1 млн руб., АО – до 2 млн руб., а также установление требования оплаты его значительной части в денежной форме до государственной регистрации юридического лица. Однако в процессе разработки законопроекта о внесении изменений в ГК РФ по данному вопросу возникла острая дискуссия между его разработчиками, с одной стороны, и представителями Министерства экономического развития и торговли РФ, а также Международного финансового центра – с другой. Представители Минэкономразвития РФ предложили отказаться от императивных требований к уставному капиталу, ссылаясь на правила англо-американского корпоративного права. Однако, как подчеркивает Е.С. Суханов, предложение это пошло далее «американских прототипов по пути полной «либерализации» гражданско-правового регулирования», что в современных условиях массовых злоупотреблений конструкцией юридического лица просто недопустимо. По справедливому замечанию ученого, «минимальный уставный капитал создает также «порог серьезности»… позволявший «отсекать» от создания компаний лиц, которые не хотели или были не в состоянии внести минимальный капитал, хотя бы отчасти препятствуя этим «легкомысленному или мошенническому учреждению» компаний». См.: Суханов Е.А. Уставный капитал хозяйственного общества в современном корпоративном праве. С. 6, 10. С этой точки зрения требование минимального размера уставного капитала, безусловно, должно быть сохранено, а сам размер увеличен.].
   В-третьих, причиной невысокой эффективности деятельности по пресечению злоупотреблений в рассматриваемой сфере является отсутствие действенных санкций за виновное поведение лиц, использующих конструкцию юридического лица в противоречии с ее назначением. В зарубежных странах эта проблема в определенной степени решается при помощи так называемого прокола корпоративной вуали [510 - «Piercing the corporate veil» или «lifting the corporate veil». Эти выражения разграничиваются в судебной практике, например, английских судов. Первое из них означает, что суд при наличии достаточных к тому оснований рассматривает права, обязанности и деятельность компании как права, обязанности и деятельность ее учредителей (участников). Второе выражение обозначает ситуацию, когда суд на время отказывается от признания юридической личности компании с тем, чтобы выявить лиц, реально осуществляющих контроль над ее деятельностью, и раскрыть механизм осуществления такого контроля. См.: Osmond M., Muqthi A. Piercing corporate veil under Indonesian law // INA magazine. 2009. Vol. XXI. № 1. P. 26–29; Ramsay I.M., Noakes D.B. Piercing the corporate veil in Australia // Company and Securities Law Journal. 2001. Vol. 19. P. 252–253.], когда установление в ходе судебного разбирательства факта использования учредителем конструкции юридического лица с целью исключения персональной ответственности за совершение правонарушения позволяет судье «снять вуаль» между компанией и ее учредителем и обязать его возместить причиненный третьим лицам ущерб [511 - Более подробно о доктрине «корпоративной вуали» см.: Суханов Е.А. Сравнительное корпоративное право. М.: Статут, 2014; Федчук В.Д. De facto зависимость de jure независимых юридических лиц: проникновение за корпоративный занавес в праве ведущих зарубежных стран. М.: Волтерс Клувер, 2008; Hargovan A., Harris J. Piercing the Corporate Veil in Canada: A Comparative Analysis // Company Lawyer. 2007. Vol. 28. No. 2. Р. 58; Sweeney М. Piercing the Corporate Veil in Ohio: the Need for a New Standard following Dombrovsky v. Wellpoint, Inc. // Cleveland State Law Review. 2009. Vol. 57:951. Р. 951.]. В Концепции развития гражданского законодательства было предложено п. 3 ст. 56 ГК РФ дополнить правилом о субсидиарной виновной имущественной ответственности учредителей, участников, выгодоприобретателей и иных лиц, которые имеют возможность определять решения юридического лица. Разработчики Концепции полагали, что речь идет именно о снятии корпоративных покровов. Однако законодатель отказался от этой меры, предусмотрев в ст. 53.1 ГК РФ [512 - Введена в гражданское законодательство Федеральным законом от 5 мая 2014 г. № 99-ФЗ «О внесении изменений в главу 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации и о признании утратившими силу отдельных положений законодательных актов Российской Федерации».] лишь правило, согласно которому лица, уполномоченные выступать от имени юридического лица, члены его коллегиальных органов и лица, определяющие действия юридического лица, несут ответственность за убытки, причиненные по их вине самому юридическому лицу. Следовательно, проблема ответственности за нарушение назначения института юридических лиц их учредителями (участниками) остается в отечественном гражданском праве нерешенной.
   Наконец, сохраняет свою актуальность проблема контроля над деятельностью офшорных компаний, нередко используемых их фактическими владельцами в качестве инструмента для достижения незаконных целей. В Концепции было предложено в качестве дополнительного условия признания российским правопорядком правоспособности офшорных компаний и основания предоставления им права осуществлять деятельность на территории Российской Федерации дополнительно регистрировать их в ЕГРЮЛ с обязательным раскрытием информации об учредителях (участниках) и выгодоприобретателях. В первой редакции Проекта изменений в ГК РФ предусматривалась обязательность депонирования в органах юстиции информации об учредителях офшорных компаний. В случае неисполнения этой обязанности лица, определяющие действия таких компаний, должны были бы нести солидарную ответственность по всем обязательствам юридического лица, возникшим в период с момента возникновения обязанности депонировать информацию до момента ее исполнения (п. 8 ст. 51, п. 6 ст. 53.1). Однако в обновленной редакции гл. 4 ГК РФ данные предложения так и не нашли своего отражения.
   Приведенные примеры являются иллюстрацией очевидной недостаточности законодательной регламентации мер обеспечения соблюдения назначения институтов гражданского права его субъектами. Данная проблема усугубляется тем обстоятельством, что в нормах самих гражданско-правовых институтов нередко заложена возможность их нарушения, использования вопреки их назначению. Например, закрепление в российском законодательстве критерия инкорпорации (места учреждения) юридического лица (ст. 1202 ГК РФ) как основания для установления его личного закона, по мнению ряда ученых, создало угрозу безопасности отечественного гражданского оборота, поскольку данное правило исключает решение обозначенной выше проблемы контроля над деятельностью «компаний почтового ящика», создаваемых в офшорных юрисдикциях, законодательство которых либо не предусматривает требования к минимальному размеру уставного капитала, либо устанавливает небольшой размер такого капитала, что, естественно, не может служить гарантией защиты интересов кредиторов компании на территории России. Как следствие становится необходимым прилагать особые усилия по охране внутреннего оборота от недобросовестных юридических лиц, зарегистрированных в офшоре [513 - См.: Аухатов А.Я. Перенесение местонахождения правления российского юридического лица за границу и иностранного юридического лица на территорию России // Бизнес, менеджмент и право. 2010. № 1 (20). С. 92–96.].
   Аналогичные просчеты обнаруживаются и в нормах, введенных в гражданское законодательство относительно недавно. В частности, возможность нарушения назначения института залога заложена в норме, предусмотренной подп. 2 п. 2 ст. 352 ГК РФ [514 - В редакции Федерального закона от 21 декабря 2013 г. № 367-ФЗ «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации и признании утратившими силу отдельных законодательных актов (положений законодательных актов) Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).], согласно которой основанием прекращения залога является возмездное приобретение заложенного имущества добросовестным приобретателем, т. е. лицом, которое не знало и не должно было знать, что данное имущество является предметом залога. На практике вполне реальной становится ситуация, когда субъект, который пожелает приобрести имущество, свободное от залога, обеспечит заключение через аффилированных лиц цепи сделок, защитив себя, таким образом, титулом добросовестного приобретателя, и прекратит залог на имущество.
   Являются ли подобные нормы результатом просчета или ошибки законодателя либо представляют собой вполне естественное явление, сопровождающее право на всем протяжении его развития? Последний вывод поддерживал, например, С.А. Муромцев, который полагал необходимым «заранее… примириться с той мыслью, что каждый институт может дать повод к злоупотреблениям» [515 - См.: Муромцев С.А. Определение и основное разделение права. С. 173.]. По нашему мнению, причины данной проблемы являются и объективными, поскольку обнаруживаются, в частности, в природе регулируемых гражданским правом общественных отношений, в которых изначально заложен риск антисоциального поведения их участников, и субъективными, так как могут быть выявлены в природе самого права. Не случайно К.И. Скловский указывает на искусственность строго рационального права [516 - См.: Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. 5-е изд., перераб. М.: Статут, 2010. С. 44.]. Действительно, право представляет собой живую, постоянно развивающуюся систему и, следовательно, не может быть идеальным, лишенным некоторой противоречивости. Надо учитывать и то, что право всегда реагирует на уже возникшие потребности общественного развития, а потому постоянно в той или иной степени отстает от этих потребностей.
   Для решения обозначенной проблемы полагаем необходимым по аналогии с принципом добросовестности, который дает общее направление гражданско-правовым требованиям к поведению участников оборота, предусмотреть в гражданском праве принципиальную обязанность его субъектов соблюдать назначение гражданско-правовых институтов. При этом если реализация принципа добросовестности обеспечивается гражданским правом в целом системно, гарантируется нормами всех основных институтов гражданского права [517 - См., например, п. 3 ст. 39, п. 3 ст. 230, п. 3 ст. 307, п. 2 ст. 335, ст. 662 ГК РФ и др.], то предусмотренные в гражданском законодательстве меры, направленные на обеспечение соблюдения участниками оборота назначения институтов права, носят, как показано ранее, бессистемный характер. Дать общее направление гражданско-правовому регулированию здесь не способна, например, норма ст. 10 ГК РФ, предусматривающая запрет злоупотребления правом и меры ответственности за его нарушение, поскольку данный запрет распространяется на осуществление субъективных прав в противоречии с их назначением, но не на поведение, противоречащее цели и назначению правового института, которое не всегда связано с осуществлением конкретных субъективных прав.
   С учетом сказанного полагаем возможным п. 4 ст. 1 ГК РФ дополнить абзацем вторым в следующей редакции: «Не допускается использование институтов гражданского права в противоречии с их назначением». Вопреки возможным возражениям относительно того, что установление назначения конкретного правового института может вызвать на практике определенные затруднения, полагаем, что такое назначение без особых трудностей может быть выведено из содержания составляющих данный институт правовых норм, закрепляющих дозволения, запреты, ограничения и позитивные обязывания, которые четко очерчивают границы поведения участников гражданского оборота.
   В целом обоснованный в настоящем исследовании специальный характер гражданско-правового воздействия на поведение участников оборота с целью обеспечения соблюдения ими публичных интересов обусловлен особенностями специфичного для гражданского права предмета охраны и проявляется в содержании применяемых для этого инструментов. Данное обстоятельство позволяет поставить вопрос о выделении охраны публичных интересов, осуществляемой нормами гражданского права, в качестве одного из направлений воздействия данной отрасли права на регулируемые ею общественные отношения и определении его места в системе функций гражданского права.

Глава 4. Охрана публичных интересов как элемент функциональной направленности гражданского права

§ 1. Общая характеристика функций гражданского права

   В теории государства и права функция права рассматривается как основное, наиболее существенное направление его воздействия на общественные отношения и (или) поведение [518 - Данное понимание функции права является дискуссионным, однако именно оно получило наиболее полное обоснование в научной литературе. Вместе с тем, как отмечает Б.И. Пугинский, суждения о направлениях воздействия права на общественные отношения без указания на конкретные объекты и результаты такого воздействия носят умозрительный характер и оказываются труднопроверяемыми. См.: Пугинский Б.И. Функции гражданско-правовых средств // Вестник МГУ. Сер. 11. Право. 1980. № 1. С. 13. При этом в юриспруденции вопрос об объекте правового воздействия, составляющего содержание функции права, также является спорным. См., в частности: Радько Т.Н. Понятие и виды функций социалистического права // Вопросы теории государства и права: Сб. статей. Саратов: Изд-во Сарат. юрид. ин-та, 1971. Вып. 2. С. 108; Байтин М.И. О принципах и функциях права: новые моменты // Правоведение. 2000. № 3. С. 12; Абрамов А.И. Понятие функции права // Журнал российского права. 2006. № 2. С. 71–83; Любашиц В.Я., Мордовцев А.Ю., Мамычев А.Ю. Теория государства и права: Учебник. 2-е изд., доп. и перераб. Ростов н/Д: Феникс, 2010. С. 377; Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова, А.В. Малько. М.: Юристъ, 1997. С. 154–155 (автор главы – В.Н. Синюков).]. По замечанию Т.Н. Радько, такое направление воздействия обусловлено социальным назначением права [519 - См.: Радько Т.Н. Методологические вопросы познания функций права. Волгоград: НИиРИО ВСШ МВД СССР, 1974. С. 13.]. Таким образом, в понятии функции права выделяются два аспекта: назначение права и соответствующее ему конкретное направление правового воздействия на общественные отношения.
   Обоснованный в настоящей работе вывод о соответствии охраны публичных интересов социальному назначению гражданского права, а также выявленная специфика гражданско-правового воздействия с этой целью на поведение субъектов указывают на то, что такое воздействие охватывается понятием функции права. Однако констатации данного факта недостаточно для определения места охраны публичных интересов в системе функций гражданского права, отличающихся очевидным своеобразием.
   Как известно, в юриспруденции предложены различные классификации функций права. Выделяются прежде всего регулятивная и охранительная функции права. Одновременно вопреки тому, что функция права определяется как основное направление его воздействия на общественные отношения [520 - См., например: Радько Т.Н. Понятие и виды функций социалистического права. С. 108.], в литературе наряду с основными называют и неосновные, производные [521 - О производных функциях см.: Кузьмина М.В. Компенсационная функция в системе функций права: теоретико-правовой аспект // Актуальные проблемы российского права. 2014. № 2. С. 174–179.] от них функции. Все это в целом позволяет ученым признавать функциями права, например, экономическую, политическую, воспитательную, компенсационную и тому подобные функции [522 - В частности, по мнению Т.Н. Радько, идеологическая функция права «предопределяется его сущностью и существует объективно как результат его деятельности в современном обществе». См.: Радько Т.Н. Об идеологической функции права // Вестник Саратовской государственной юридической академии. 2013. № 4 (93). С. 74.]. Отсюда неизбежно возникает вопрос, содержание какой из перечисленных функций составляет охрана публичных интересов, ответ на который является важным потому, что предопределяет пределы гражданско-правового воздействия на регулируемые этой отраслью права общественные отношения с целью охраны публичных интересов.
   Направление исследованию данного вопроса в цивилистике способно дать обращение к нормам публичных отраслей права, охрана публичных интересов которыми осуществляется в процессе реализации их регулятивной и охранительной функций, относимых теорией права к основным, собственно юридическим [523 - См.: Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. С. 157 (автор главы – В.Н. Синюков).].
   Регулятивная и охранительная функции исследуются в цивилистике с учетом существующих в теории права подходов к пониманию их сущности. Содержание регулятивной функции составляет, по мнению ученых, регулирование общественных отношений, т. е. фиксация субъектного состава правоотношений, установление круга юридических фактов, формирование прав и обязанностей участников правоотношений. При этом основу регулятивной функции образуют дозволяющие и обязывающие нормы права. Охранительная функция обеспечивает «вытеснение и ликвидацию отношений, опасных для человека» [524 - См.: Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. С. 157–158.], а в ее основе лежит «установление санкций и составов деяний, образующих основания для юридической ответственности», в том числе гражданско-правовой [525 - См.: Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. С. 157 (автор главы – В.Н. Синюков). С. 158.]. Таким образом, регулятивная функция реализуется через установление правил поведения субъектов права, а охранительная – через закрепление мер охраны (включая защиту) общественных отношений от посягательств.
   В научной литературе подчеркивается обусловленность регулятивной и охранительной функций гражданского права товарно-денежной формой [526 - См.: Рыбаков В.А. О функциях гражданско-правового регулирования // Гражданское право. 2009. № 1. С. 17–20.]. Как отмечает С.С. Алексеев, в условиях товарного производства, которое основано на частной собственности на средства производства, гражданско-правовое регулирование имеет пассивные функции, которые обеспечивают наиболее полную реализацию экономических законов. В условиях рыночной экономики гражданско-правовое регулирование не имеет активного характера: «гражданское право лишь санкционирует существующие, при данных обстоятельствах нормальные отношения между отдельными лицами» [527 - См.: Алексеев С.С. Предмет советского социалистического гражданского права. С. 165–166.]. При этом главную особенность регулятивной функции составляет инструментарий ее реализации, позволяющий субъектам гражданского права самостоятельно организовывать свою деятельность для достижения поставленных целей, т. е. обеспечивающий возможности для самоорганизации и саморегулирования [528 - Российское гражданское право: В 2 т. Т. 1: Общая часть. Вещное право. Наследственное право. Интеллектуальные права. Личные неимущественные права. 2-е изд., стереотип. / Отв. ред. Е.А. Суханов. М.: Статут, 2011. С. 73–74 (автор главы – Е.А. Суханов).]. Это объясняет минимальное количество запретов, но максимальное число дозволений, предусмотренных нормами гражданского права.
   Действительно, целью гражданско-правового регулирования является опосредование прежде всего нормальных общественных отношений. Это отражено и в Гражданском кодексе РФ. Так, в п. 1 ст. 2 ГК РФ указывается на то, что гражданское право «определяет правовое положение участников гражданского оборота, основания возникновения и порядок осуществления права собственности и других вещных прав, прав на результаты интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации (интеллектуальных прав), регулирует отношения, связанные с участием в корпоративных организациях или с управлением ими (корпоративные отношения), договорные и иные обязательства, а также другие имущественные и личные неимущественные отношения…». Кроме того, обозначенная цель гражданско-правового регулирования обнаруживается и в признании гражданским правом презумпции добросовестности участников гражданских правоотношений (п. 5 ст. 10 ГК РФ).
   Речь при этом идет об общественных отношениях, участники которых обладают достаточно широкой свободой в выборе вариантов поведения, необходимого для удовлетворения их частных интересов в гражданском обороте. При этом предоставляемые участникам оборота возможности саморегулирования основаны на признании их равенства, автономии воли и имущественной самостоятельности (п. 1 ст. 2 ГК РФ).
   Особенностью охранительной функции в гражданском праве является ее компенсаторно-восстановительный характер, а также направленность на «поддержание имущественного и неимущественного состояния (статуса) добросовестных субъектов в положении, существовавшем до нарушения их прав и интересов» [529 - Российское гражданское право: В 2 т. Т. 1: Общая часть. Вещное право. Наследственное право. Интеллектуальные права. Личные неимущественные права. 2-е изд., стереотип. / Отв. ред. Е.А. Суханов. М.: Статут, 2011. С. 73–74 (автор главы – Е.А. Суханов).]. Кроме того, как отмечается в литературе, реализация охранительной функции позволяет стимулировать поведение участников оборота, исключающее необоснованное нарушение интересов третьих лиц [530 - Российское гражданское право: В 2 т. Т. 1: Общая часть. Вещное право. Наследственное право. Интеллектуальные права. Личные неимущественные права. 2-е изд., стереотип. / Отв. ред. Е.А. Суханов. М.: Статут, 2011. С. 73–74 (автор главы – Е.А. Суханов).].
   Таким образом, регулятивная и охранительная функции гражданского права в полной мере отражают его основное назначение, а реализация данных функций позволяет обеспечить участникам оборота максимальные возможности для самостоятельной организации своей деятельности. Именно поэтому в их содержании на первый взгляд трудно обнаружить место для такого направления воздействия, как охрана публичных интересов.

§ 2. Охрана публичных интересов как элемент регулятивной и охранительной функций гражданского права

   В выделяемых в научной литературе особенностях регулятивной и охранительной функций гражданского права совершенно не отражена специфика его роли в охране публичных интересов, которая проявляется в используемых с этой целью способах и средствах воздействия на поведение участников оборота. Например, конфискация как мера ответственности за совершенное правонарушение в целом не типична для гражданского права, регулятивная функция которого обеспечивает ограниченное вмешательство в сферу самостоятельной активности субъектов. Природа данной меры такова, что в ней трудно обнаружить компенсаторно-восстановительный характер, присущий подавляющему числу охранительных мер гражданского права. Это обусловлено тем, что конфискация закреплена в гражданском законодательстве с целью наказания участников оборота, нарушивших публичные интересы. Например, конфискация контрафактных материальных носителей рассматривается как мера ответственности за нарушение исключительных прав (ст. 1252, 1515 ГК РФ). В случаях, предусмотренных законом, конфискация может применяться как последствие совершения антисоциальной сделки (ст. 169 ГК РФ). Как мера защиты публичных интересов конфискация выполняет особую, поражающе-предупредительную функцию. Отличаются своеобразием и иные меры гражданско-правовой защиты нарушенных публичных интересов [531 - Более подробно они будут рассмотрены далее.].
   Спецификой гражданско-правового воздействия на общественные отношения с целью охраны публичных интересов является и то, что наряду с классическим, частноправовым по своей сути, инструментарием [532 - Речь идет, например, о возмещении убытков, реституции как последствии антисоциальной сделки и тому подобных гражданско-правовых по своей природе мерах, которые обеспечивают охрану и публичных интересов.] гражданское законодательство предусматривает и иные средства [533 - Следует отметить, что понятие правового средства является в юриспруденции весьма дискуссионным и наполняется содержанием в зависимости от применяемого к его раскрытию подхода: догматического или деятельностного. Согласно первому из них правовые средства понимаются как нормы права и правовые институты. В соответствии с деятельностным подходом правовое средство представляет собой «комплекс юридически значимых действий, совершаемых субъектами с дозволительной степенью усмотрения и служащих достижению их целей (интересов), не противоречащих законодательству и интересам общества». См.: Пугинский Б.И. Гражданско-правовые средства в хозяйственных отношениях. М., 1984. С. 29–30. Деятельностный подход применен И.Б. Пугинским для решения и иных серьезных проблем цивилистики. См.: Пугинский Б.И. Основные проблемы теории гражданско-правовых средств: Дис. … докт. юрид. наук. М., 1985; Он же. Теория и практика договорного регулирования. М.: ИКД «Зерцало-М», 2008. Наконец, в литературе высказано мнение, согласно которому понятие правовых средств является собирательным и «не поддается определению в целом, поскольку невозможно установить специфические для него признаки». См.: Белых В.С. К вопросу о сущности права: теоретические проблемы правопонимания // Российский юридический журнал. 2012. № 3. С. 25–36. О понятии правового средства см. также: Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. М.: Юристъ, 1997. С. 621–622 (автор главы – А.В. Малько); Батурина Ю.Б. Правовая форма и правовое средство в системе понятий теории права: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2001. С. 6–7; Филиппова С.Ю. Инструментальный подход в науке частного права. М.: Статут, 2013; Лукьянова Е.Г. Состояние современной российской теории права в контексте развития // Юридическое образование и наука. 2014. № 1. С. 31–34.], которые выделяются благодаря своей особой, публично-правовой природе, а также своему назначению обеспечивать твердый правопорядок в сфере гражданского оборота. Такие публично-правовые средства охраны, как правило, реализуются в правоотношениях, складывающихся по принципу субординации, в которых субъекту гражданского права противостоит орган государственной власти или местного самоуправления либо лицо, наделенное особыми публичными полномочиями. Регулирование нормами гражданского законодательства общественных отношений, участники которых не находятся в равном положении, А.Л. Маковский считает исключением из общего правила о юридическом равенстве и в качестве примера таких гражданско-правовых норм приводит, в частности, нормы о регистрации юридических лиц, о признании и удостоверении государством прав на изобретения и др. [534 - См.: Маковский А.Л. Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик (Комментарий статей 1–4 главы 1 «Основные положения») // Маковский А.Л. О кодификации гражданского права (1922–2006). М.: Статут, 2010. С. 258–259.]
   Действительно, административный акт как публично-правовое средство охраны публичных интересов является разновидностью юридических фактов гражданского права [535 - Как подчеркивает О.А. Красавчиков, административные акты в гражданском праве должны рассматриваться исключительно с точки зрения их влияния на динамику гражданских правоотношений, что позволяет ученому разграничивать их на акты оперативного управления и акты государственного контроля. Последние являются «средством выражения государственного отношения к тем или другим гражданско-правовым связям, складывающимся вне инициативы данного органа управления, содержание которых определяется в соответствии с законом самими сторонами гражданского правоотношения». К актам государственного контроля ученый относит и акты регистрации. См.: Красавчиков О.А. Юридические факты в советском гражданском праве // Красавчиков О.А. Категории науки гражданского права / Избранные труды: В 2 т. Т. 2. М.: Статут, 2005. С. 178, 182–183.], порождающих гражданские правоотношения (п. 1 ст. 8 ГК РФ), и обозначает акты органов государственной власти и местного самоуправления, которые лишены нормативного характера и влекут возникновение прав и обязанностей у конкретного адресата [536 - См.: Российское гражданское право: Учебник: В 2 т. Т. 1: Общая часть. Вещное право. Наследственное право. Интеллектуальные права. Личные неимущественные права. 2-е изд., стереотип. / Отв. ред. Е.А. Суханов. М.: Статут, 2011. С. 333–339, 362-364 (автор главы – В.С. Ем).]. По замечанию В.С. Ема, снижение вмешательства государства в рыночные процессы усиливает роль административных актов как средств публичного контроля над гражданским оборотом, защиты публичных интересов. Такую функцию, в частности, выполняют акты государственной регистрации, акты об изъятии имущества, используемого с нарушением его назначения, акты о реквизиции и др. [537 - См. там же. Сюда же следует отнести и лицензирование, необходимость которого обусловлена тем, что осуществление отдельных видов деятельности может как затрагивать публичные интересы, так и создавать угрозу причинения вреда правам и частным интересам участников оборота, а потому требует получения лицензии, т. е. специального разрешения. В соответствии со ст. 12 Федерального закона от 4 мая 2011 г. № 99-ФЗ «О лицензировании отдельных видов деятельности» лицензированию подлежат, например, производство лекарственных средств, фармацевтическая деятельность, деятельность по перевозке пассажиров внутренним водным и морским транспортом.] При этом наиболее широко применяемым для охраны публичных интересов средством является, безусловно, государственная регистрация, требование которой распространяется на акты гражданского состояния, права на имущество, сделки, образование, реорганизацию и ликвидацию юридических лиц (п. 2 ст. 8.1, п. 3 ст. 49, п. 1 ст. 51 ГК РФ) [538 - Сама по себе природа государственной регистрации в настоящее время составляет предмет полемики в цивилистике. Спор, в частности, касается того, имеет ли регистрация правоустанавливающее значение либо нет. Так, по мнению А.А. Маковской, «сама по себе регистрация не порождает никаких гражданских прав и обязанностей в отношении недвижимого имущества», а «соответствующие права и обязанности возникают из того или иного гражданско-правового основания, но с момента их признания или подтверждения, осуществляемого посредством государственной регистрации». См.: Маковская А.А. Судебный акт как основание государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним // Вестник ВАС РФ. 2003. № 5. С. 80. Данная позиция является весьма спорной и не соответствует действующему законодательству. Как отмечает Е.А. Суханов, «поскольку сделки с недвижимостью по прямому указанию закона… подлежат обязательной государственной регистрации… именно факт такой регистрации, а не передача вещи или заключение договора порождает соответствующий юридический эффект в виде возникновения, изменения или прекращения вещных прав на недвижимость». См.: Суханов Е.А. О видах сделок в германском и в российском гражданском праве // Вестник гражданского права. 2006. № 2. Т. 6. С. 8. По замечанию В.С. Ема, «когда законом устанавливается обязательная государственная регистрация сделок, гражданско-правовые последствия, основанные на таких сделках, возникают в полном объеме только после факта их государственной регистрации». См.: Гражданское право: Учебник: В 4 т. Т. 1: Общая часть / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Волтерс Клувер, 2010. С. 474 (автор главы – В.С. Ем). Кроме того, справедливым и для иных сделок является высказанное В.С. Емом мнение о том, что «ипотека приобретает юридическое значение для третьих лиц лишь с момента ее государственной регистрации». См.: Организация ипотечного кредитования в дореволюционной России // Правовые проблемы организации рынка ипотечного кредитования в России / Под ред. В.С. Ема. М.: Статут, 1999. С. 86. В соответствии с действующим законодательством правовые последствия сделки, требующей государственной регистрации, наступают после такой регистрации (п. 1 ст. 164 ГК РФ). Юридическое лицо считается созданным с момента его государственной регистрации (п. 3 ст. 49, п. 1 ст. 51 ГК РФ), право на имущество, подлежащее государственной регистрации, возникает, изменяется и прекращается с момента регистрации (п. 2 ст. 8.1 ГК РФ). Вместе с тем государственная регистрация в некоторых случаях может иметь и правоподтверждающее значение. Например, согласно п. 4 ст. 218 ГК РФ «член жилищного, жилищно-строительного, дачного, гаражного или иного потребительского кооператива, другие лица, имеющие право на паенакопления, полностью внесшие свой паевой взнос за квартиру, дачу, гараж, иное помещение, предоставленное этим лицам кооперативом, приобретают право собственности на указанное имущество». В самом общем виде государственная регистрация рассматривается как государственная контрольно-надзорная функция, исполняемая соответствующими государственными органами. См., например, Постановление Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 21 декабря 2011 г. № 15АП-13492/2011 по делу № А32-32887/2011 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Государственная регистрация событий, действий и прав является публично-правовой мерой охраны не только публичных интересов, но и наиболее важных имущественных и личных неимущественных интересов участников гражданского оборота. Именно данное ее значение предопределило развитие систем регистрации прав в мире. Еще в начале XX в. как отсталая рассматривалась, например, французская система регистрации, несовершенство которой не позволяло обеспечить начало публичной достоверности, а следовательно, и твердый правопорядок в сфере оборота недвижимости. Более детальной регламентацией порядка регистрации характеризовалось Германское гражданское уложение. Однако «абсолютной обеспеченностью приобретенных прав на недвижимости» отличалась система Торренса, которая уже в момент своего возникновения представляла собой исчерпывающую вотчинную систему, исключавшую «всякое оспаривание приобретения с чьей-либо стороны и по каким-либо материальным основаниям», поскольку в основе построения данной системы регистрации лежал принцип, согласно которому «чего нет в вотчинной книге, того нет и в действительности» [539 - Более подробно см.: Базанов И.А. Происхождение современной ипотеки. Новейшие течения в вотчинном праве в связи с современным строем народного хозяйства. М.: Статут, 2004. С. 230–321, 509, 545–548; Ельяшевич В.Б. Очерк развития форм поземельного оборота на Западе. 2-е изд., перераб. СПб.: Типография «Правда», 1913. С. 35, 62. Современный взгляд на систему Торренса см.: Park M.M., Williamson I.P. An Englishman Looks at the Torrens System – Another Look 50 Years on // Australian Law Journal. 2003. Vol. 77. P. 117–125; Harris D.C., Mickelson K. Finding Nemo Dat in the Land Title Act: A Comment on Gill v. Bucholtz // UBC Law Review. 2012. Vol. 45. No. 1. Р. 205–222.].
   В современных условиях государственная регистрация по своему назначению призвана обеспечить публичность отражаемых в реестрах сведений, т. е. их юридическую силу для третьих лиц, а также достоверность таких сведений, позволяющую полагаться на них участникам оборота. Как отмечается по этому поводу в международных документах, «полезность государственного реестра прямо пропорциональна достоверности его содержания». Здесь же подчеркивается, что «достоверность государственного реестра имеет фундаментальную экономическую ценность как для частных лиц, так и для общества в целом» [540 - См.: Резолюция по теме II «Нотариальный акт на службе безопасности инвестиций, его эффективность при осуществлении государственной регистрации и его исполнительная сила». Принята на XXVI Международном конгрессе нотариата (Марракеш, октябрь 2010 г.) (http://old.notariat.ru/press_3749_23.aspx.htm (дата обращения: 23.02.2014)).]. С этой точки зрения, только обеспечив фактическую достоверность данных государственных реестров, можно гарантировать права и законные интересы участников гражданского оборота, создать основу для его стабильности и безопасности. Вместе с тем, по замечанию Е.Ю. Самойлова, «неверным будет понимание публичной достоверности как общего принципа гражданского права и универсального средства защиты прав добросовестных участников оборота», поскольку «пределы использования института обусловлены типом принятой конкретным правопорядком системы перехода вещных прав» [541 - Более подробно см.: Самойлов Е.Ю. Публичная достоверность в гражданском праве: теоретическая конструкция и условия использования института // Вестник гражданского права. 2007. № 4. Т. 7. С. 63–107.]. Полагаем, что данный вывод справедлив в отношении любых государственных реестров.
   Например, ЕГРЮЛ должен выполнять две важнейшие функции в механизме охраны публичных интересов. Во-первых, он выступает средством контроля над созданием и деятельностью юридических лиц. Во-вторых, реестр должен обеспечивать контрагентам юридического лица возможность получать актуальную информацию о таком лице. С этой точки зрения, как отмечает В.Ф. Яковлев, «реестр необходим, целесообразен и полезен лишь постольку, поскольку содержит информацию, ценную на сегодняшний день, а не дезиформацию» [542 - См.: Это не реестр – это фикция. О проблеме фирм-однодневок и особенностях расчистки реестра юридических лиц. Интервью журналу «Коммерсантъ Деньги» // Коммерсантъ Деньги. 2005. № 20 (525).]. Участники гражданского оборота, а также государственные органы и органы местного самоуправления обращаются к данным ЕГРЮЛ постоянно. Соответствующие сведения о юридическом лице необходимы, например, для участия в государственных и муниципальных контрактах, для того, чтобы открыть счет в банке, получить банковский кредит, банковскую гарантию или просто проверить статус своего контрагента, а также во множестве иных случаев. Поэтому если реестр содержит недостоверные сведения, то это может негативно сказаться на состоянии гражданского оборота в целом, подорвать его стабильность и устойчивость, а также снизить эффективность гражданско-правовой охраны прав и законных интересов добросовестных участников оборота [543 - Не случайно в литературе неоднократно указывалось на необходимость совершенствования российского законодательства о государственной регистрации юридических лиц, в том числе путем увеличения срока регистрации и введения правила об обязательной правовой экспертизе представляемых учредителями документов. См., например: Сарбаш С.В. Направления совершенствования законодательства о регистрации юридических лиц // Вестник гражданского права. 2006. № 1. Т. 6. С. 29; Покидова Е. Юридические лица: проблемы регистрации // Корпоративный юрист. 2007. № 7. С. 59–63; Бандуров Д.Н. Указ. соч. С. 16; Яценко Т.С. Проблема обеспечения достоверности сведений в Едином государственном реестре юридических лиц // Юрист. 2014. № 13. С. 13–16. Иное мнение высказано О.А. Поротиковой, которая полагает, что обязательность правовой экспертизы может привести к целому ряду негативных последствий: к необходимости увеличения численности сотрудников регистрирующего органа, получения ими юридического образования и т. п. См.: Поротикова О.А. Процесс создания юридического лица: в теории и на практике // Гражданское право. 2013. № 4. С. 27–30.]. Особенно опасны ситуации, когда ложные данные отражаются в реестре умышленно. Например, нередко в результате подкупа регистратора в реестр вносятся изменения в сведения о руководителе постоянно действующего исполнительного органа юридического лица на основании подложного протокола заседания общего собрания с целью незаконного приобретения прав на имущество юридического лица. Данные действия подпадают под состав преступления, предусмотренного ст. 170.1 Уголовного кодекса РФ, и направлены против установленного порядка, обеспечивающего достоверность сведений реестра [544 - См.: Соловьев О.Г. Спорные вопросы регламентации фальсификации Единого государственного реестра юридических лиц, реестра владельцев ценных бумаг или системы депозитарного учета (ст. 170.1 УК РФ) // Российский следователь. 2012. № 8. С. 20–22.].
   Осознавая сложность проблемы, законодатель с целью защиты прав и интересов добросовестных участников гражданского оборота закрепил в ГК РФ принцип публичной достоверности. Его содержание составляет презумпция достоверности сведений реестров прав (абз. 2 п. 1 ст. 8.1 ГК РФ [545 - Как отмечается в Постановлении Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации», «статья 8.1. ГК РФ содержит основополагающие правила государственной регистрации прав на имущество, подлежащие применению независимо от того, что является объектом регистрации (права на недвижимое имущество, доля в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью и др.)», данная норма распространяется на регистрацию в различных реестрах: Едином государственном реестре прав на недвижимое имущество и сделок с ним, Едином государственном реестре юридических лиц и т. д.».]) и юридических лиц (абз. 2 п. 2 ст. 51 ГК РФ). Так, согласно ст. 51 ГК РФ принцип публичной достоверности позволяет добросовестным участникам оборота рассматривать данные ЕГРЮЛ как соответствующие действительным обстоятельствам и полностью полагаться на них в своей деятельности. Вместе с тем, предусмотрев в действующем законодательстве принцип публичной достоверности, законодатель все риски фактической недостоверности сведений в реестре возложил на добросовестное лицо. Это связано с тем, что само юридическое лицо не несет ответственности перед таким субъектом, если недостоверные данные о компании внесены в реестр помимо ее воли, в том числе в результате неправомерных действий третьих лиц (абз. 2 п. 2 ст. 51 ГК РФ). Обязанность юридического лица возместить убытки, причиненные другим участникам оборота непредоставлением, несвоевременным предоставлением или предоставлением недостоверных данных о нем в реестр (абз. 3 п. 2 ст. 51 ГК РФ), также может быть неисполнима, если такое лицо является фирмой-однодневкой. С учетом сказанного повышается значение проверки регистраторами сведений о юридическом лице на предмет их достоверности, особенно на стадии образования нового субъекта права. Такая обязанность предусмотрена п. 3 ст. 51 ГК РФ. Определенной гарантией исполнения данной обязанности становится предусмотренная Федеральным законом от 8 августа 2001 г. № 129-ФЗ «О государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей» возможность дополнительной проверки сведений, включаемых или включенных в ЕГРЮЛ, если у регистрирующего органа возникают обоснованные сомнения в их достоверности (п. 4.2 ст. 9). При этом установленная недостоверность сведений является основанием для отказа в государственной регистрации или ее приостановления до дня окончания проведения проверки достоверности сведений (но не более чем на один месяц) (п. 4.4 ст. 9 Закона) [546 - Данные нормы введены Федеральным законом от 30 марта 2015 г. № 67-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в части обеспечения достоверности сведений, представляемых при государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей» (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Наряду с государственной регистрацией функцию предусмотренного гражданским законодательством публично-правового средства охраны публичных интересов выполняет нотариальный акт.
   Известно значение нотариата в обеспечении экономической безопасности государства, правовой надежности сделок, в предупреждении правонарушений в сфере оборота недвижимости, создания юридических лиц, а также правовых конфликтов, которые могут возникать в данных сферах. С этой точки зрения роль нотариальной деятельности в охране как частных, так и публичных интересов неоценима [547 - Об этом также см.: Медведев И.Г. Нотариальный акт на службе безопасности инвестиций, его эффективность при осуществлении государственной регистрации и его исполнительная сила (извлечения из выступления на XXVI Международном конгрессе нотариата и национального доклада) // Нотариальный вестник. 2010. № 12 (http://old.notariat.ru/press_3747_23.aspx.htm (дата обращения: 12.03.2014)).]. Именно нотариус способен верно идентифицировать стороны, установить волю сторон на совершение сделки, проверить существование и принадлежность права, обеспечить законность содержания сделки. На особое доверие, которое вызывает нотариус в качестве независимого эксперта как у сторон сделки, так и у государства, указывается в Резолюции по теме II «Нотариальный акт на службе безопасности инвестиций, его эффективность при осуществлении государственной регистрации и его исполнительная сила».
   Отнесение нотариального акта к публично-правовым средствам гражданско-правовой охраны публичных интересов обусловлено тем обстоятельством, что нотариусы совершают нотариальные действия от имени Российской Федерации и обеспечивают защиту прав и охраняемых законом интересов физических и юридических лиц [548 - См. абз. 1 ст. 1 Основ законодательства Российской Федерации о нотариате (СПС «КонсультантПлюс»).]. При этом обязательная нотариальная форма некоторых видов сделок предусматривается именно гражданским законодательством, а ее несоблюдение влечет ничтожность сделки (п. 3 ст. 163 ГК РФ). Например, в соответствии с п. 1 ст. 185.1 ГК РФ должна быть нотариально удостоверена доверенность на совершение требующих нотариальной формы сделок, на подачу заявления о государственной регистрации прав и сделок на распоряжение зарегистрированными в государственных реестрах правами. Обязательному нотариальному удостоверению подлежат договор ренты (ст. 584 ГК РФ), сделки по продаже земельной доли, доли в праве общей собственности постороннему лицу и др. [549 - Требование обязательного нотариального удостоверения данных сделок введено Федеральным законом от 29 декабря 2015 г. № 391-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).] Публичное значение нотариального акта объясняет, почему регистрирующий орган вправе, но не обязан проверять законность нотариально удостоверенной сделки (абз. 2 п. 5 ст. 8.1 ГК РФ). Более того, в соответствии с абз. 4 п. 1 ст. 31 Федерального закона от 21 июля 1997 г. № 122-ФЗ «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним» государственная регистрация прав на основании нотариально удостоверенной сделки освобождает регистрирующие органы от ответственности за законность сделки.
   Одной из основных функций нотариальной деятельности является поддержание стабильности гражданского оборота. Неслучайной поэтому является новелла гражданского законодательства, предусматривающая возможность подтверждения принятия общим собранием непубличного акционерного общества или общества с ограниченной ответственностью решения, а также состава присутствовавших при его принятии участников общества путем нотариального удостоверения (п. 3 ст. 67.1 ГК РФ [550 - Новое нотариальное действие было введено Федеральным законом от 5 мая 2014 г. № 99-ФЗ «О внесении изменений в главу 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации и о признании утратившими силу отдельных положений законодательных актов Российской Федерации».]). Причины нововведения очевидны: деятельность нотариуса в этой сфере способна предупредить всевозможные злоупотребления в области корпоративных отношений. Речь идет о таких незаконных действиях, как составление поддельных протоколов общего собрания, используемых в качестве средства последующего завладения корпоративным контролем над юридическим лицом или рейдерского захвата его имущества; включение в протокол вопросов, не являвшихся предметом голосования на общем собрании; подтасовка состава участников; нарушение правил подсчета голосов и тому подобном незаконном поведении недобросовестных лиц. Назначение нового института, следовательно, заключается в том, чтобы предупредить совершение указанных действий, укрепить, таким образом, правопорядок в гражданском обороте, обеспечив тем самым защиту как частных, так и публичных интересов. Кроме того, новое нотариальное действие в потенциале способно повысить достоверность данных государственных реестров, что сегодня является весьма актуальной проблемой [551 - См. об этом также: Яценко Т.С. Значение нотариального удостоверения корпоративных решений в системе гражданско-правовых мер охраны публичных интересов // Нотариус. 2014. № 7. С. 27–30.]. Однако формулировка п. 3 ст. 67.1 ГК РФ уже вызвала целый ряд вопросов у нотариального сообщества, поскольку остается неясным, должен ли нотариус ограничиться подтверждением факта принятия решения или все же проверить законность процедуры его принятия? [552 - В научной литературе высказывается, например, точка зрения, согласно которой «нотариус может лишь зафиксировать факт собрания и, вероятно, состав присутствующих лиц, но он не вправе проверять законность процедуры подготовки и проведения собрания, полномочия представителей, а тем более результаты голосования или принятые решения». Более подробно см.: Лысенко А.Н. Нотариальное удостоверение корпоративных решений // Проблемы регистрации прав, фиксации и удостоверения юридических фактов гражданского права: Сб. статей / А.Д. Батуева, Ю.В. Виниченко, С.А. Громов и др.; Отв. ред. М.А. Рожкова. М.: Статут, 2013. С. 173–192.] На первый взгляд ответ на данный вопрос зависит от понимания правовой природы решения общего собрания, которое в цивилистике является дискуссионным. Одни ученые рассматривают решение собрания как источник права, другие – как юридический факт особого рода, который порождает определенные правовые последствия, наконец, третьи полагают, что корпоративное решение представляет собой сделку, отличающуюся односторонне обязывающим характером [553 - См.: Иванишин П.З. Решение собрания как основание возникновения гражданских прав и обязанностей // Гражданское право. 2011. № 2. С. 8–12; Ганижев А.Я. Правовая природа и виды решения общего собрания хозяйственного общества // Журнал российского права. 2012. № 8. С. 112–120; Терентьева Н.С. К вопросу о правовой природе решения общего собрания участников общества с ограниченной ответственностью в свете реформирования гражданского законодательства // Юрист. 2013. № 9. С. 26–29.].
   Вместе с тем законодатель очевидным образом не рассматривает решение собрания как сделку в традиционном смысле [554 - Надо сказать, что сторонники точки зрения, согласно которой решение собрания есть сделка, отмечают, что в своих выводах они опираются не на классическое понимание сделки. Например, А.В. Егоров полагает, что «решения собрания акционеров являются особой разновидностью сделок, поскольку, отвечая общим признакам сделок, они отличаются от них тем, что при выработке общей позиции участников собрания решение может быть принято не только при полном совпадении воль (классическая сделка), но и большинством голосов. Этот постулат практически не оспаривается в стране, представители которой выступили родоначальниками теории сделок, – Германии». См.: Егоров А.В. Закон и практика: от борьбы к единству // эж-Юрист. 2004. № 3.], но как юридический факт особого рода, поскольку в соответствии с п. 2 ст. 181.1 ГК РФ такое решение порождает правовые последствия для всех лиц, которые имеют право участвовать в собрании, даже если они голосовали против него или вообще не принимали участие в собрании. Поэтому в случае совершения нотариального действия, предусмотренного п. 3 ст. 67.1 ГК РФ, п. 1 ст. 163 ГК РФ фактически не подлежит применению. Полагаем, однако, что с учетом назначения нового института обеспечивать правопорядок в сфере корпоративных отношений и охранять частные и публичные интересы рассматриваемое нотариальное действие не может быть сведено лишь к подтверждению факта принятия решения общим собранием и состава его участников. Очевидно, что социальное назначение новой нормы предполагает проверку нотариусом законности принятия соответствующего корпоративного решения. В противном случае норма п. 3 ст. 67.1 ГК РФ утрачивает свой смысл.
   В целом функция публично-правовых средств в гражданско-правовом механизме охраны публичных интересов заключается в предупреждении нарушения данных интересов. Они применяются по большей части в общественных отношениях, складывающихся по типу субординации в тех сферах, которые обладают повышенной экономической и социальной значимостью либо в силу определенных причин являются весьма уязвимыми для нарушений со стороны недобросовестных лиц, а потому требуют установления твердого правопорядка. Закрепляющие данные публично-правовые средства нормы гражданского законодательства предъявляют к поведению участников оборота специальные требования публичного характера, от соблюдения которых в установленных законом случаях зависит возникновение, изменение или прекращение отдельных субъективных прав и обязанностей.
   Обозначенные выше особенности мер охраны публичных интересов в целом позволяют прийти к выводу о том, что в отличие от общего направления воздействия гражданского права на регулируемые им общественные отношения осуществляемое с целью охраны публичных интересов воздействие весьма специфично и направлено на то, чтобы ограничить в данных интересах свободное усмотрение субъектов. При этом публичные интересы обеспечиваются не только частными по своей природе мерами охраны, но и публичными средствами, нашедшими свое закрепление в гражданском законодательстве. Вместе с тем следует учитывать, что в основе данного направления воздействия лежит классический метод частноправового регулирования, что позволяет рассматривать гражданско-правовую охрану публичных интересов в качестве элемента регулятивной и охранительной функций данной отрасли права, обладающего, однако, определенными особенностями.
   При этом содержание способов и средств охраны данных интересов в значительной степени обусловлено спецификой публичного интереса как объекта гражданско-правовой охраны, что предопределяет преимущественно императивное регулирование с этой целью образующих гражданский оборот общественных отношений.

§ 3. Объективная обусловленность императивных норм в гражданском праве

   Необходимость охраны публичных интересов предопределяет функциональное назначение императивных норм в гражданском праве, само существование которых здесь традиционно объясняется именно общественным интересом или общим благом [555 - См.: Перетерский И.С. Принудительные и диспозитивные нормы в обязательственном праве гражданского кодекса. С. 69.]. При этом само разграничение норм на диспозитивные и принудительные, по замечанию И.С. Перетерского, не есть вопрос юридической техники, «но непосредственно вытекает из хозяйственного строя общества» [556 - См.: Перетерский И.С. Принудительные и диспозитивные нормы в обязательственном праве гражданского кодекса. С. 70.]. Иначе говоря, императивное регулирование в гражданском праве оказывается детерминированным объективными социальными потребностями общественного развития, а именно необходимостью установления твердого правопорядка в определенных сферах гражданского оборота, когда запрещенным законом при дозволительном типе гражданско-правового регулирования оказывается в первую очередь поведение, противоречащее публичным интересам.
   Данное понимание значения императивных норм в гражданском праве поддерживается и современными учеными. Как отмечает Е.А. Суханов, частное право использует императивные правила, когда того требуют интересы отдельных групп субъектов (например, экономически более слабых) и всеобщие интересы [557 - См.: Гражданское право: Учебник: В 4 т. Т. 1: Общая часть / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Волтерс Клувер, 2010. С. 4 (автор главы – Е.А. Суханов).]. Императивное регулирование, по мнению Е.В. Грушевской, необходимо, если есть обусловленность природой гражданско-правовых отношений и технико-юридическая необходимость в том, чтобы раскрыть, в частности, значение категорий гражданского права или закрепить определенные процедуры [558 - Грушевская Е.В. Императивность в гражданском праве: понятие и правовая природа // Общество и право. 2008. № 1. С. 95–97.].
   Преимущественно императивное гражданско-правовое регулирование общественных отношений с целью охраны публичных интересов находит свое объяснение в правовой природе императивных норм, представляющих собой веления властного характера. В отличие от диспозитивных норм они предписывают строго обязательное поведение, отступление от которого или иная трактовка его содержания признаются недопустимыми. Императивные нормы исключают усмотрение субъектов, которые, таким образом, лишены возможности поступать иначе, чем это указано в норме [559 - См.: Любашиц В.Я., Мордовцев А.Ю., Мамычев А.Ю. Указ. соч. С. 464; Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. М.: Юристъ, 1997. С. 326 (автор главы – М.И. Байтин); Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства: Учебник. М.: Норма: Инфра-М, 2010. С. 399.]. Следовательно, особенностью императивных норм в гражданском праве является то, что они в определенной мере ограничивают инициативу и самостоятельность участников гражданско-правовых отношений [560 - См.: Гражданское право: Учебник: В 4 т. Т. 1: Общая часть / Отв. ред. проф. Е.А Суханов. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Волтерс Клувер, 2010. С. 4 (автор главы – Е.А. Суханов).], т. е. определяют границы диспозитивности [561 - О.А. Красавчиков отмечает, что целью ограничения диспозитивности является обеспечение интересов либо общества в целом либо отдельных лиц. При этом «закон категорически отвергает (императивное ограничение диспозитивности) возможность (свободу) совершения определенных юридических действий лицом по усмотрению последнего». См.: Красавчиков О.А. Диспозитивность в гражданско-правовом регулировании // Красавчиков О.А. Категории науки гражданского права / Избранные труды: В 2 т. Т. 1. М.: Статут, 2005. С. 69.]. Кроме того, сохраняя свою гражданско-правовую природу, императивные нормы «ввиду особой значимости регулируемых ими общественных отношений, присутствия публичного интереса в их урегулировании, в некоторой степени осложнены публичным элементом, который и придает им качественную специфику, выделяя их в общеправовом массиве» [562 - См.: Грушевская Е.В. Указ. соч. С. 95–97.]. Названные свойства императивных норм позволяют обеспечивать твердый правопорядок в тех сферах гражданско-правового регулирования, которые составляют публичный интерес. Они же предопределяют то обстоятельство, что гражданско-правовые отношения в определенных случаях фактически приобретают характер субординационных отношений [563 - Иное мнение высказано Е.В. Грушевской, по мнению которой императивное гражданско-правовое регулирование общественных отношений не превращает их в отношения власти и подчинения. См.: Грушевская Е.В. Указ. соч. С. 95–97.]. В качестве примера последних можно привести регулируемые гражданским правом общественные отношения, возникающие в связи с государственной регистрацией прав на имущество.
   Таким образом, обусловленность императивного гражданско-правового регулирования общественных отношений задачей охраны публичных интересов вполне очевидна. Однако неочевидным и потому дискуссионным является понимание пределов императивности гражданско-правового регулирования в сфере имущественного оборота [564 - См., например: Карапетов А.Г. Свобода договора и пределы императивности норм гражданского права // Вестник ВАС РФ. 2009. № 11. С. 100–133; Степанов Д.И. Диспозитивность норм договорного права // Вестник ВАС РФ. 2013. № 5. С. 6–59; Бородкин В.Г. Корпоративный договор в период реформирования Гражданского кодекса РФ // Закон. 2014. № 3. С. 160–174.].

§ 4. Проблема пределов императивности гражданско-правового регулирования в целях охраны публичных интересов

   Направленность современной законодательной политики в сфере гражданского права в концентрированном виде была сформулирована в Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации. Здесь, в частности, было указано на необходимость ужесточения правового регулирования по ряду направлений, придания ему большей императивности, в частности, в области корпоративного и вещного права. Причиной такого подхода законодателя послужило значительное увеличение числа злоупотреблений в гражданском обороте и соответственно важность укрепления здесь правопорядка.
   Надо сказать, что распределение императивных норм по институтам гражданского права не является однородным. В одних институтах гражданского права таких норм немного, в других они преобладают. Например, в институтах обязательственного права, регулирующих отдельные виды обязательств, основное значение приобретают диспозитивные нормы, тогда как часть четвертая Гражданского кодекса РФ на две трети состоит из императивных норм. Е.А. Суханов в связи с этим обращает внимание на то, что императивное регулирование затрагивает прежде всего правовой статус субъектов и правовой режим принадлежащих им имущественных прав, т. е. статику гражданско-правовых отношений. Именно в публичных интересах, как отмечает ученый, законом раскрывается содержание вещных, корпоративных и исключительных прав, определяется порядок образования и устанавливается исчерпывающий перечень видов юридических лиц, предусматривается требование государственной регистрации [565 - См.: Гражданское право: Учебник: В 4 т. Т. 1: Общая часть / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. С. 4 (автор главы – Е.А. Суханов).]. Нормы, опосредующие же динамику гражданско-правовых отношений, т. е. сам имущественный оборот, могут быть императивными в исключительных случаях. В качестве примера Е.А. Суханов приводит отступление от начал юридического равенства в случае особой защиты слабой стороны отдельных видов договоров [566 - См.: Гражданское право: Учебник: В 4 т. Т. 1: Общая часть / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. С. 4–5.].
   В целом императивные нормы применяются в сферах гражданско-правового воздействия, в которых, по мысли законодателя, публичный интерес требует особой охраны и которые образуют то, что С.С. Алексеев назвал зоной интенсивного правового регулирования. Особенностью таких зон является детальная регламентация поведения участников общественных отношений с помощью преимущественно императивных норм [567 - См.: Алексеев С.С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве. С. 283–284.].
   Действительно, императивные нормы преобладают прежде всего в институтах вещного права. Преимущественно императивное регулирование отличает наследственное право, что объясняется исключительно публичным интересом. При этом общий тон задает правило п. 1 ст. 1110 ГК РФ, согласно которому «при наследовании имущество умершего (наследство, наследственное имущество) переходит к другим лицам в порядке универсального правопреемства, то есть в неизменном виде как единое целое и в один и тот же момент». Императивными нормами определяются также основания наследования (ст. 1111 ГК РФ), открытие наследства (ст. 1113–1115 ГК РФ), форма завещания (ст. 1125, 1127 ГК РФ), наследование по закону и другие вопросы. Например, в соответствии с п. 1 ст. 1162 ГК РФ императивно установлено, что свидетельство о праве на наследство выдает по месту открытия наследства нотариус или уполномоченное в соответствии с законом должностное лицо. Императивно регулируется и наследование отдельных видов имущества. В частности, согласно ст. 1180 ГК РФ имеет особенности наследование ограниченно оборотоспособных вещей. При неполучении наследником специального разрешения на эти вещи право собственности на них подлежит прекращению в соответствии со ст. 238 ГК РФ.
   Преобладание императивных норм в названных институтах гражданского права практически не оспаривается в научной литературе, признается необходимым. Не так дело обстоит с корпоративным и договорным правом.
   Так, некоторые отечественные цивилисты критически относятся к преобладанию императивного регулирования в сфере корпоративного права. В частности, Д.И. Степанов полагает, что «законодательство о юридических лицах – часть гражданского законодательства, где главенствуют либеральные ценности («разрешено все, что не запрещено»), однако на деле никакого либерализма здесь не наблюдается, напротив, процветает махровый патернализм и общий ограничительный режим правового регулирования» [568 - Более подробно см.: Степанов Д. Соглашение акционеров в российской судебной практике // Корпоративный юрист. 2008. № 9. С. 54–58.]. Отмечая безусловную необходимость императивных норм в корпоративном праве, которые обеспечивают достижение публично значимых целей, например, В.Г. Бородкин считает, что «анализ действующего корпоративного законодательства порой не дает понимания, какие публично значимые цели могут быть достигнуты чрезмерным регулированием осуществления прав участников хозяйственных обществ» [569 - Бородкин В.Г. Указ. соч. С. 160–174.]. По мнению ученого, отечественное корпоративное право должно быть построено на преимущественно диспозитивных началах [570 - Бородкин В.Г. Указ. соч. С. 160–174.].
   Однако изучение истории развития института юридических лиц позволяет прийти к совершенно противоположному выводу.
   Известно, что древнее право не ограничивало свободу образования сообществ, которые существовали до тех пор, пока их деятельность не входила в противоречие с общественным порядком [571 - См.: Козлова Н.В. Понятие и сущность юридического лица. Очерк истории и теории: Учебное пособие. С. 56.]. Однако уже к концу республиканского периода вольные союзы в Древнем Риме стали использоваться для разжигания политических страстей и достижения преступных целей, включая грабеж и разбой, а потому были запрещены некоторые объединения, а позже, при христианских императорах, и языческие сакральные коллегии [572 - См.: Суворов Н.С. Указ. соч. С. 222–225, 279.]. Сенатусконсульт 64 г. предписал распустить все коллегии, которые могли причинить вред общественному порядку. И.А. Покровский в качестве примера приводит сообщества почитателей бога Вакха, которые под прикрытием отправления религиозного культа занимались безнравственной деятельностью и позднее были запрещены [573 - См.: Покровский И.А. История римского права. М.: Статут, 2004 (СПС «КонсультантПлюс»). Кроме того, Юлий Цезарь уничтожил все коллегии, кроме действовавших издревле. Аналогичные меры предпринял Август, который, как предполагают ученые, законом прекратил действие всех коллегий, за исключением тех, которые были основаны на древнем праве или законе. Это также было сделано с целью борьбы с преступными союзами. Ликвидация различных объединений не была единственным способом пресечения деятельности тех из них, которые были социально опасны. Создание новых союзов было усложнено. Как писал Гай, действовали специальные запретительные законы, сенатусконсульты и императорские конституции, которые требовали получения разрешения на учреждение каждого из них. При этом образование недозволенной коллегии наказывалось так же, как и захват публичного места или храма вооруженными людьми. Самовольно образованные коллегии распускались, имущество распределялось между их учредителями, а виновные привлекались к уголовной ответственности. См.: Муромцев С.А. Гражданское право Древнего Рима. С. 604.]. Однако, несмотря на все предпринимаемые меры, проблема окончательно так и не была решена.
   К началу XVIII в., например, в Англии насчитывалось около 400 компаний, которые из-за той легкости, с которой они создавались и прекращали свое существование, назвали мыльными пузырями – bubbles [574 - См.: Тарасов И.Т. Учение об акционерных компаниях. М.: Статут, 2000.]. В 1720 г. был принят знаменитый закон «О мыльных пузырях» (The Bubble Act) [575 - Официальное название этого акта – Royal Exchange and London Assurance Corporation Act 1719 (http://medlibrary.org/medwiki/Companies_Act (дата обращения: 18.09.2015)).], который предусмотрел возможность признания недействительной подписки на акции и все сделки с акциями некоторых компаний. Л.И. Петражицкий пишет о том, что это положение относилось к опасным и зловредным компаниям, совершавшим неправомерные действия [576 - См.: Петражицкий Л.И. Акционерная компания. Акционерные злоупотребления и роль акционерных компаний в народном хозяйстве. С. 5. Однако здесь нужно уточнить одно обстоятельство. Несмотря на то что причину принятия этого Закона отдельные авторы видят в необходимости борьбы с фиктивными юридическими лицами (которые в Англии назывались мыльными пузырями, а в других странах – тухлыми предприятиями), в зарубежной литературе, специально посвященной исследованию этого вопроса, можно встретить мнение, согласно которому рассматриваемый акт имел целью защитить от конкуренции Компанию южных морей (The South Sea Company). Впоследствии сама эта Компания оказалась одним из величайших «мыльных пузырей» в истории акционерного дела. Главная особенность The Bubble Act заключалась в том, что он запрещал все акционерные компании, которые не получили королевскую грамоту, разрешавшую их деятельность. См. более подробно: Harris R. The Bubble Act: Its Passage and Its Efects on Business Organization // The Journal of Economic History. 1994. Vol. 54. No. 3. P. 610–627; Shea G.S. Financial Market Analysis Can Go Mad (in the Search for Irrational Behaviour During the South Sea Bubble) // Centre for Dynamic Macroeconomic Analysis Working Paper. 2006. No. 0508. P. 1–67.]. В отчете комиссии английского Парламента, готовившей законопроект об акционерных обществах 1844 г., отдельные разделы были озаглавлены: «Способы и цели грабежа», «Безнаказанность грабителей», «Положение жертв». Массовые злоупотребления со стороны учредителей акционерных компаний имели место и в Австрии, и в Германии [577 - Но именно в Англии учредители компаний обманывали доверчивых акционеров наиболее причудливым образом. Макс Вирф приводит в качестве примера объявления в английских газетах XIX в. о «подписке на 2 миллиона для одного многообещающего предприятия, цель которого будет сообщена потом», о продаже акций компании, образованной для создания perpetuum mobile. Каждому покупателю акций другой компании было обещано выплачивать по 1000 фунтов ежегодно в случае, если он сделает взнос в размере 2 фунтов. Компании – «мыльные пузыри» являлись орудием совершения мошеннических действий в руках их учредителей, которые собирали деньги и исчезали вместе с ними. Как следствие в XIX в. слово «учредитель» стало нарицательным. В середине 70-х гг. XIX в. немецкий ученый Ю. Меллер даже счел нужным пояснить, что «учредительство» «по своему происхождению первоначально не было позорным промыслом». В Германии учредители привлекались к уголовной ответственности за причинение публике имущественного ущерба путем «сообщения ложных фактов и скрытия истинных». См.: Петражицкий Л.И. Указ. соч. С. 1–2, 5, 90, 99. Злоупотребления акционерной формой юридических лиц привели к тому, что в разных странах мира высказывались идеи о ее упразднении, невзирая даже на значение акционерных компаний для развития экономики. Противником акционерных обществ был и Р. Иеринг, который считал, что они превратились «в организованные сообщества с целью грабежа и обмана, в тайнах истории которых скрывается более подлости, бесчестности, мошенничества, чем в истории любой каторжной тюрьмы». Цит. по: Морозова Т.В. Гражданско-правовые проблемы реализации принципов корпоративного управления (на примере ОАО «Российские железные дороги»): Автореф. дис…. канд. юрид. наук. Волгоград, 2005. С. 3. Во Франции в 1838 г. был подготовлен законопроект о запрещении этих компаний, который, однако, не нашел своей поддержки. См.: Тарасов И.Т. Учение об акционерных компаниях. М.: Статут, 2000 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   В России к 30-м гг. XIX в., когда был принят первый нормативный акт об акционерных компаниях, было создано 10 обществ, а к концу века их уже было более тысячи [578 - См.: Петражицкий Л.И. Указ. соч. С. 1–2.]. Их учреждение требовало согласия государственных органов, регламентировалось императивными нормами и строго контролировалось во избежание всяческих злоупотреблений со стороны их учредителей [579 - В отдельных территориальных единицах Российской империи устанавливались дополнительные требования к созданию акционерных обществ. В частности, Область Войска Донского административно подчинялась военному ведомству, а потому учредители общества первоначально подавали прошение в Главное управление казачьих войск и военному министру и только после одобрения прошение передавалось на рассмотрение в Министерство финансов или Министерство торговли и промышленности. В заключении по прошению формулировались выводы о целесообразности учреждения общества, о необходимости внесения изменений в его устав, об ограничении участия в нем определенных категорий лиц – например, иудейского вероисповедания. Министерство внутренних дел проверяло благонадежность учредителей. Акционерная компания создавалась с разрешения императора. Вообще разрешительная (концессионная) система учреждения таких лиц впервые была отражена в Манифесте от 1 января 1807 г. «О дарованных купечеству новых выгодах, отличиях, преимуществах и новых способах к распространению и усиления торговых предприятий». Манифест рассматривал возможность создания акционерного общества как исключение из правил в целях решения особо важных государственных задач. При концессионной системе срок учреждения компаний составлял более одного года. Целью такого усиленного контроля над их созданием являлось желание не допустить злоупотреблений в сфере акционерного дела и ущемления публичных интересов. См.: Ерёменко А.А. Акционерное дело на Дону (1860-е – 1914 гг.). Ростов н/Д: Изд-во НМЦ «Логос», 2005. С. 10–11, 15, 20, 68.]. Такой слишком строгий подход к созданию акционерных обществ критикуется в современной литературе. Отмечается, в частности, что он губил всякую инициативу и ограничивал развитие оборота [580 - В отдельных территориальных единицах Российской империи устанавливались дополнительные требования к созданию акционерных обществ. В частности, Область Войска Донского административно подчинялась военному ведомству, а потому учредители общества первоначально подавали прошение в Главное управление казачьих войск и военному министру и только после одобрения прошение передавалось на рассмотрение в Министерство финансов или Министерство торговли и промышленности. В заключении по прошению формулировались выводы о целесообразности учреждения общества, о необходимости внесения изменений в его устав, об ограничении участия в нем определенных категорий лиц – например, иудейского вероисповедания. Министерство внутренних дел проверяло благонадежность учредителей. Акционерная компания создавалась с разрешения императора. Вообще разрешительная (концессионная) система учреждения таких лиц впервые была отражена в Манифесте от 1 января 1807 г. «О дарованных купечеству новых выгодах, отличиях, преимуществах и новых способах к распространению и усиления торговых предприятий». Манифест рассматривал возможность создания акционерного общества как исключение из правил в целях решения особо важных государственных задач. При концессионной системе срок учреждения компаний составлял более одного года. Целью такого усиленного контроля над их созданием являлось желание не допустить злоупотреблений в сфере акционерного дела и ущемления публичных интересов. См.: Ерёменко А.А. Акционерное дело на Дону (1860-е – 1914 гг.). Ростов н/Д: Изд-во НМЦ «Логос», 2005. С. 10–11, 15, 20, 68.]. Здесь, однако, можно возразить, поскольку в дореволюционной России, в отличие от зарубежных стран, «акционерные» скандалы не случались. Зная негативный зарубежный опыт в сфере создания и деятельности акционерных компаний, государство желало не допустить подобные негативные явления в России [581 - В стенограмме Высочайше учрежденной комиссии для пересмотра узаконений о биржах и акционерных компаниях Российской империи говорилось следующее: «На самом деле оказалось, что публика недостаточно подготовлена к тому, чтобы быть судьей солидности акционерных предприятий. На практике оказались возможными такие акционерные компании, как, например, компания, поставившая себе целью сочетать браком Африку с Америкой или задавшаяся целью смешения рас, или, наконец, объявившая такую цель, чтобы лить древесные опилки и этим способом приготовлять металлические изделия. Объявленная подписка акций последней компании покрыла весь капитал, но затем последовало объявление от лица учредителей, что подписка ими была открыта для того только, чтобы определить количество дураков в Лондоне». Цит. по: Петражицкий Л.И. Указ. соч. С. 89–90.]. Отмечая противоречивость российского акционерного законодательства XIX в., современники его принятия не отвергали необходимости строгого контроля над созданием акционерных компаний. Как подчеркивал П.П. Цитович, дозволяя создание такой компании, правительство дает гарантию ее серьезности, совместимости с «законами нравственности, с доброю верой в торговле, с общественным порядком, с интересами промышленности и казны и с правами третьих лиц» [582 - Цитович П.П. Труды по торговому и вексельному праву: Учебник торгового права: В 2 т. Т. 1: К вопросу о слиянии торгового права с гражданским. М.: Статут, 2005. (Классика российской цивилистики.)].
   В современной зарубежной научной литературе также отмечается необходимость преимущественно императивного регулирования в сфере создания и деятельности юридических лиц. По мнению иностранных ученых, целью корпоративного права, если дистанцироваться от его непосредственных функций определять статус корпорации и обеспечивать разрешение корпоративных конфликтов, является служение интересам общества в целом. Такое служение проявляется в обеспечении благосостояния всех лиц, затронутых деятельностью корпорации, в частности: ее акционеров, работников, поставщиков и клиентов, иных третьих лиц, а также местного сообщества, на территории которого корпорация действует. Речь, таким образом, идет о явлении, которое экономисты определяют как общую социальную эффективность. Поэтому в качестве причины императивного регулирования в корпоративной сфере зарубежные авторы называют предупреждение нарушения интересов менее информированных участников корпоративных отношений, причинения ущерба третьим лицам, а также принятия участниками корпораций неэффективных и несправедливых решений [583 - См.: Armour J., Hansmann H., Kraakman R. The Essential Elements of Corporate Law // Law Working Paper. 2009. № 134 (http://ssrn.com/abstract=1436551 (дата обращения: 27.08.2015)).].
   Надо сказать, что количество императивных норм в корпоративном праве зарубежных стран зависит от организационно-правовой формы юридического лица. Считается, что преобладание императивного регулирования той или иной формы сигнализирует кредиторам о надежности соответствующей компании. Например, в США правовое положение юридического лица в зависимости от его организационно-правовой формы определяется статутом о бизнес корпорации (general business corporation statute), статутом о закрытой корпорации (close corporation statute), статутом о компании с ограниченной ответственностью (a limited liability company statute), статутом о товариществе с ограниченной ответственностью (a limited liability partnership statute) и статутом о трастовой компании (a business trust statute). При этом количество императивных норм уменьшается от первого статута к последнему. Организационно-правовая форма бизнес-корпорации, таким образом, указывает кредиторам и иным третьим лицам на то, что ее статус строго определен и будет соответствовать императивным нормам до тех пор, пока не изменится регулирование [584 - См.: Armour J., Hansmann H., Kraakman R. The Essential Elements of Corporate Law // Law Working Paper. 2009. № 134 (http://ssrn.com/abstract=1436551 (дата обращения: 27.08.2015)).].
   Полагаем, что сохранение уровня императивности регулирования создания и деятельности юридических лиц в России в настоящее время обусловлено объективными причинами, которые, с одной стороны, обнаруживаются в обозначенной в настоящем исследовании специфике складывающихся в гражданском обороте общественных отношений и носят поэтому надысторический характер. С другой стороны, своим источником они имеют проблемы, возникающие сегодня в отечественном гражданском обороте и связанные прежде всего с названными выше разнообразными злоупотреблениями конструкцией юридического лица.
   Дискуссионным в отечественной цивилистике является вопрос о пределах императивного гражданско-правового регулирования и в сфере договорного права.
   В современной научной литературе высказано мнение, согласно которому необходимым в настоящее время является отказ от идеи о жесткой императивности норм договорного права. Как отмечает А.Г. Карапетов, если в зарубежном договорном праве данные нормы редки, то в России их преобладание уже породило целый ряд проблем. В качестве примера ученый приводит ст. 782 ГК РФ, согласно которой односторонний отказ от исполнения договора возмездного оказания услуг со стороны заказчика влечет за собой его обязанность возместить исполнителю фактически понесенные им расходы, со стороны исполнителя – полностью возместить заказчику убытки. По мнению А.Г. Карапетова, отсутствие в законе права сторон оговорить иное привело к тому, что суды отказывались признавать за сторонами право, например, предусматривать конкретные суммы за отказ от договора [585 - Более подробно см.: Карапетов А.Г. Принцип свободы договора. Что тормозит его применение при заключении сделок по российскому праву // Арбитражная практика. 2014. № 1. С. 118–125.].
   Проблема пределов императивности гражданско-правового регулирования в данной сфере усугубляется еще и тем обстоятельством, что императивные и диспозитивные нормы в гражданском праве оказываются недостаточно разграниченными [586 - Отсюда не разрешен в науке и вопрос о том, какая презумпция – императивности или диспозитивности должна лежать в основе толкования норм договорного права. Д.И. Степанов полагает необходимым презумпцию императивности («норма императивна, если иное не следует из явно выраженного указания на иное, содержащееся в самой норме») в договорном праве заменить на презумпцию диспозитивности. Автор считает, что это позволит нивелировать негативные последствия ошибок законодателя, которые, по его мнению, «легче не исправлять постфактум, а не допускать вовсе – через максимально широкое использование именно диспозитивных норм». «В таком случае, – отмечает Д.И. Степанов, – диспозитивность решает двуединую задачу: развивает подлинную свободу договора и повышает договорную дисциплину среди коммерсантов, а также позволяет проводить желаемую законодательную политику, ничего жестко не навязывая участникам оборота». Ученый очевидным образом сводит решение вопроса о выборе метода регулирования к субъективному моменту. Диспозитивность, по его мнению, способна решить проблему ошибки лиц, оказывающих влияние на законодательный процесс: политиков, правоведов-теоретиков, судей, юристов-практиков и др., иначе говоря – ошибки регулятора. Однако объективный момент, т. е. объективная обусловленность, социальная необходимость именно императивного регулирования, остается вне поля его зрения. Очевидным образом автору не хватает аргументации для того, чтобы обосновать нормативное закрепление принципа диспозитивности. Его аргументация сводится лишь к возможному нивелированию в данном случае ошибки законодателя. За пределами исследования Д.И. Степанова остаются проблемы развития отечественного гражданского оборота, которые сегодня усугубляются очевидным ослаблением правопорядка в данной сфере. Несмотря на критику соответствующих экономических учений, автор в итоге сводит свою аргументацию к обоснованию пользы преимущественно диспозитивного регулирования в договорной сфере указанием на его экономическую целесообразность, что приводит к забвению назначения права в качестве важнейшего социального регулятора общественных отношений, позволяющего обеспечить в той или иной степени справедливость. Такая аргументация исключает, следовательно, защиту слабой стороны правоотношения. Обходит она стороной и назначение императивных норм – обеспечивать правопорядок в гражданском обороте. См.: Степанов Д.И. Диспозитивность норм договорного права // Вестник ВАС РФ. 2013. № 5. С. 6–59.]. Так, по мнению некоторых ученых, в любой диспозитивной норме можно обнаружить императивное начало, а каждая «императивная норма содержит в себе определенную возможность свободного поведения, то есть диспозитивное начало» [587 - Это обусловлено тем обстоятельством, что, по мнению П.М. Филиппова и А.Ю. Белоножкина, предусмотренная диспозитивными нормами свобода поведения всегда ограничивается в праве требованием добросовестного и разумного поведения, запретом на злоупотребление субъективными правами. Одновременно императивные нормы чаще всего не содержат исчерпывающее описание необходимого поведения, поэтому, например, запрет злоупотребления правом не предусматривает перечня запрещенных действий, что предопределяет широкий выбор вариантов поведения управомоченным лицом; способ исполнения юридической обязанности также зависит от выбора обязанного лица. См.: Филиппов П.М., Белоножкин А.Ю. Диспозитивность в российском гражданском праве // Российская юстиция. 2014. № 3. С. 5–8.]. Вместе с тем четкая квалификация нормы в качестве диспозитивной или императивной имеет огромное значение как для лиц, реализующих данные нормы, так и для субъектов, применяющих их в своей деятельности, т. е. участников гражданского оборота и правоприменителей. Субъекты гражданского права должны четко понимать, когда определенное поведение для них является строго обязательным, а когда они могут его варьировать в зависимости от собственных потребностей. Это является необходимым прежде всего для обеспечения твердого правопорядка в сфере гражданского оборота, а также для гарантирования субъективных прав и законных интересов его участников. Однако в судебной практике неоднократно возникали вопросы в связи с квалификацией различных гражданско-правовых норм, предусмотренных, в частности, ст. 94 [588 - В п. 27 Постановления Пленумов ВС РФ и ВАС РФ от 1 июля 1996 г. № 6/8 «О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» судам при рассмотрении споров рекомендовано исходить из того, что «предусмотренное статьей 94 ГК РФ положение о праве участника общества с ограниченной ответственностью в любое время выйти из общества независимо от согласия других его участников является императивной нормой» (СПС «КонсультантПлюс»).], 190, 610, 614 ГК РФ [589 - Императивность данной нормы была разъяснена в п. 11 Информационного письма Президиума ВАС РФ от 11 января 2002 г. № 66 «Обзор практики разрешения споров, связанных с арендой» // Вестник ВАС РФ. 2002. № 3.], императивность или диспозитивность которых оставалась неясной и требовала разъяснения высших судебных инстанций.
   Как отмечает в этой связи О.Н. Садиков, толкование судьей в каждом конкретном случае правовой природы нормы является решением данной проблемы [590 - Садиков О.Н. Императивные и диспозитивные нормы в гражданском праве // Юридический мир. 2001. № 7. С. 4–9. Данная точка зрения находит свою поддержку и в новейших исследованиях проблемы. Например, Э.А. Евстигнеев полагает, что «решающую роль при определении императивной или диспозитивной принадлежности нормы договорного права необходимо отводить толкованию правовых предписаний». См.: Евстигнеев Э.А. Императивные и диспозитивные нормы в договорном праве: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2016. С. 10–11.]. По мнению А.Г. Карапетова, «предоставление судам функции квалифицировать нормы в качестве императивных или диспозитивных, в случае, если в тексте кодекса отсутствует прямое указание на то или иное решение, является консенсуальной позицией большинства стран» [591 - Карапетов А.Г. Свобода договора и пределы императивности норм гражданского права. С. 121.].
   Решить проблему попытался ВАС РФ в Постановлении от 14 марта 2014 г. № 16 «О свободе договора и ее пределах», согласно которому «норма, определяющая права и обязанности сторон договора, является императивной, если она содержит явно выраженный запрет на установление соглашением сторон условия договора, отличного от предусмотренного этой нормой правила» (п. 2). Судам рекомендовано при толковании императивных норм учитывать цели законодательного регулирования и в соответствии с этими целями толковать содержащийся в императивной норме запрет на соглашение сторон об ином ограничительно. Из тех примеров, которые приведены в Постановлении, очевидно, что судам фактически рекомендуется при решении данного вопроса выявлять назначение соответствующего института права. Так, в качестве императивной рассматривается норма п. 2 ст. 610 ГК РФ, которая наделяет сторону заключенного на неопределенный срок договора аренды немотивированно отказаться от него, предупредив в установленные сроки другую сторону. Такая квалификация нормы объясняется назначением аренды, которое заключается в передаче имущества во временное владение и пользование или во временное пользование (ст. 606 ГК РФ), а потому исключение права на отказ от договора может привести к тому, что передача имущества во владение и пользование фактически утратит временный характер. Полагаем, что данный подход полностью отвечает назначению гражданского права и способен обеспечить гибкость гражданско-правового воздействия на регулируемые им общественные отношения.
   Рассматриваемое Постановление однозначно решает вопрос о том, в каком случае приоритет должен быть отдан императивному правовому регулированию: если это необходимо «для защиты особо значимых охраняемых законом интересов», среди которых называются и публичные интересы [592 - Как полагает А.Г. Карапетов, для того чтобы судья при отсутствии в норме права определенности мог опровергнуть презумпцию диспозитивности и признать норму императивной, должны быть четкие политико-правовые основания. По мнению ученого, к таким основаниям следует отнести ценности, которые в конкретной ситуации оказываются более важными, чем свобода договора. См.: Карапетов А.Г. Указ. соч. С. 109–110.]. В таком случае императивность нормы презюмируется, а диспозитивные нормы могут толковаться ограничительно.
   Соглашаясь в целом с данной позицией, все же отметим, что усиление императивности гражданско-правового регулирования может быть обосновано в настоящее время исключительно публичным интересом. В противном случае инвестиционная привлекательность российской экономики, а соответственно и развитие отечественного гражданского оборота могут оказаться под угрозой. Вместе с тем состояние оборота сегодня настолько специфично и находится под влиянием целого ряда негативных факторов, что полный отказ от императивного регулирования может привести к ослаблению его устойчивости и стабильности. Не случайно поэтому нормы общей части обязательственного права в новой редакции [593 - Введены Федеральным законом от 8 марта 2015 г. № 42-ФЗ «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации».] усилили императивные требования к поведению участников обязательств, предусмотрев их обязанность вести себя добросовестно [594 - См., например, п. 3 ст. 307, п. 3 ст. 432 ГК РФ.] и установив негативные последствия недобросовестной их деятельности [595 - См., в частности, п. 1 ст. 308.3, п. 2, 3 ст. 434.1, п. 1 ст. 431.2 ГК РФ.]. Кроме того, назначение императивных норм гражданского права с учетом многоуровневости публичного интереса может быть истолковано достаточно широко: это и охрана интересов государственного развития, и защита слабой стороны в правоотношении, и обеспечение правопорядка в гражданском обороте, и предупреждение злоупотреблений и обходов закона. С учетом данного обстоятельства и должны определяться удельный вес императивных норм, а также соответствующие презумпции: диспозитивности или императивности. Кроме того, полагаем, что императивные нормы только тогда способны охранять социально значимые интересы, эффективно обеспечивать правопорядок в гражданском обороте, когда их воздействие на общественные отношения оказывается системным.

Глава 5. Гражданско-правовые способы регулирования общественных отношений в целях охраны публичных интересов

§ 1. Объективная обусловленность системы гражданско-правовых способов охраны публичных интересов

   Система способов гражданско-правового регулирования общественных отношений с целью охраны публичных интересов объективно детерминирована прежде всего спецификой данных отношений, в которых изначально заложен риск антисоциального поведения их участников. Эта специфика делает необходимым очерчивание в нормах гражданского права границ автономии субъектов путем указания на должное их поведение, а также установления пределов осуществления принадлежащих им субъективных прав. Издревле данную функцию в праве выполняют правовые запреты и ограничения.
   Действительно, гражданско-правовой запрет является тем способом регулирования [596 - Запреты наряду с дозволениями и позитивными обязываниями в качестве способов правового регулирования, необходимых элементов его системы рассматривает С.С. Алексеев. См.: Алексеев С.С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве. С. 264. Как отмечал в свое время И.А. Ильин, «право осуществляет свою цель и свое назначение именно посредством установления позволений, воспрещений и повелений». См.: Ильин И.А. Указ. соч. С. 102–105.], который позволяет решать задачу предупреждения нарушения публичных интересов посредством прямого указания в законе на недопустимое поведение. Запрет при этом выполняет прежде всего информативную функцию, поскольку уведомляет участников гражданского оборота о границах их свободного усмотрения, а также о том, какие действия (бездействие) они не должны допускать. Кроме того, гражданское законодательство предусматривает возможность ограничения федеральным законом субъективных прав в публичных интересах.
   Содержание данных способов гражданско-правового регулирования, осуществляемого с целью охраны публичных интересов, в свою очередь не является постоянной величиной и меняется сообразно реалиям политического, экономического, социального, культурного и духовного состояния человеческого общества на разных этапах его развития. Исследуя особенности такого развития сегодня, можно выделить целый ряд объективных факторов, существенно влияющих на содержание запретов и ограничений, отражаемых в современном гражданском законодательстве.
   Так, становление рыночной экономики, которая предполагает большую степень свободы хозяйствующих субъектов, обеспечивающей возможности для реализации их предприимчивости и творческого потенциала, сопровождается в России негативными факторами, во многом предопределяющими увеличение числа антисоциальных действий в отечественном гражданском обороте. К данным факторам следует отнести экономические и социальные проблемы, коррумпированность и бюрократизацию органов государственной власти, отсутствие внятной идеологии и положительных ценностных установок в обществе, несовершенство действующих в России законов, противоречивость и отставание от потребностей развития общества которых сегодня очевидно [597 - Как известно, большое количество законов свидетельствует о несовершенстве используемой законодательными органами государства юридической техники. Еще Лао-цзы указывал на то, что слишком много законов является опасным для государства. См.: Дао Дэ Дзин. Книга пути и благодати. С. 332. Рене Декарт подчеркивал, что «обилие законов нередко дает повод к оправданию пороков, и государство лучше управляется, если законов немного». См.: Декарт Р. Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках // Декарт Р. Сочинения / Ред. – сост. Т.Г.; Пер. с фр. С.Я. Шейнман-Топштейн и др. Калининград: ОАО «Янтар. сказ», 2005. С. 42.].
   Противоречивость законодательства, вызванная несогласованностью отдельных его норм, позволяет недобросовестным участникам гражданского оборота изыскивать альтернативы должному поведению и использовать для достижения незаконных целей разнообразные юридические институты. Нередко, например, сделки совершаются для обхода требований налогового законодательства, а институт банкротства служит целям незаконного завладения чужим имуществом [598 - См., например, постановления Федерального арбитражного суда Уральского округа от 27 апреля 2011 г. № Ф09-3711/07-С4 по делу № А60-27383/2006; Федерального арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 20 июня 2014 г. по делу № А45-1479/2013; Апелляционное определение Челябинского областного суда от 1 сентября 2014 г. по делу № 11-8460/2014; постановления Арбитражного суда Волго-Вятского округа от 19 октября 2015 г. № Ф01-4139/2015 по делу № А82-11133/2013; Девятого арбитражного апелляционного суда от 22 марта 2016 г. № 09АП-6736/2016 по делу № А40-103953/15 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Данный объективный фактор обусловил новеллу гражданского законодательства о запрете обхода закона (ст. 10 ГК РФ).
   В целом, причина «запутанности и нестабильности» российского гражданского законодательства, по замечанию А.Л. Маковского, обнаруживается в переходном характере российской экономики, а также в механическом привнесении в него понятий и институтов иностранного права. «Между тем общество, живущее в условиях рыночной экономики, как никакое другое нуждается в определенности и стабильности права», – подчеркивает ученый [599 - См.: Маковский А.Л. Концепция Гражданского кодекса России // Маковский А.Л. О кодификации гражданского права (1922–2006). М.: Статут, 2010. С. 297.].
   Особое значение среди названных выше факторов приобретают сегодня экономические факторы. При этом еще советские ученые обоснованно полагали, что именно экономические условия жизни определяют поведение людей. «В экономических отношениях, – писал Н.С. Малеин, – «заложены» основные, решающие причины и условия как социально-полезного, так и антисоциального образа мыслей и поведения» [600 - См.: Малеин Н.С. Правонарушение: понятие, причины, ответственность. М.: Юрид. лит., 1985. С. 89.]. Этот взгляд не утратил своей актуальности и сегодня. Например, различия в положении хозяйствующих субъектов в системе отношений собственности являются источником противоречий экономических интересов [601 - См.: Канапухин П.А. Закономерность эволюции экономических интересов и механизмы их реализации в экономике России: Автореф. дис. … докт. экон. наук. Воронеж, 2008. С. 8.]. Под экономическим интересом субъекта экономисты – представители неоклассической доктрины понимают такой интерес, который направлен «на сохранение (улучшение) его собственного социально-экономического положения, достигаемое посредством удовлетворения потребностей максимально оптимальным способом» [602 - См.: Канапухин П.А. Закономерность эволюции экономических интересов и механизмы их реализации в экономике России: Автореф. дис. … докт. экон. наук. Воронеж, 2008. С. 8.]. При этом в условиях ограниченности ресурсов [603 - Как отмечает И.И. Лукашук, в настоящее время имеет место кризис потребительского общества, ведущий к истощению мировых ресурсов, когда одна пятая часть населения Земли потребляет 80 % мировых ресурсов, а большинство населения находится в нищете. См.: Лукашук И.И. Мировой порядок XXI века // Международное публичное и частное право. 2002. № 1. С. 4.] максимально оптимальный способ реализации интересов не всегда является легитимным [604 - Например, неправовой характер приватизации, имевшей место с отступлением от фундаментального правового принципа формального равенства, породил, по мнению Председателя Конституционного Суда РФ В.Д. Зорькина, нелегитимность собственности, которая есть «в итоге главная причина неэффективности российской экономики». В нелигитимности собственности В.Д. Зорькин видит истоки рейдерства и других неправовых форм распределения собственности, коррупционных поборов с бизнеса, а также отсутствия общественной поддержки крупных отечественных предпринимателей. См.: Зорькин В.Д. Конституционно-правовое развитие России. М.: Норма: ИНФРА-М, 2011. С. 305–306. Таким образом, в России отсутствует уважение к чужой крупной собственности, в том числе и потому, что существуют сомнения в законности способов ее приобретения. Возможно поэтому, несмотря на принятие целого пакета нормативных актов антирейдерской направленности, отечественный гражданский оборот сегодня переживает новый всплеск активности рейдеров. См., например: Федеральный закон от 19 июля 2009 г. № 205-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации»; Федеральный закон от 1 июля 2010 г. № 147-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и в статью 151 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Действие рассмотренных выше негативных факторов в совокупности влечет за собой искажение механизма формирования потребностей у человека [605 - В научной литературе подчеркивается, что товарный фетишизм, мнимые и иллюзорные потребности своим истоком имеют исторически возникшую необходимость с помощью атрибутов и символов обозначать право владения землей и иными вещами. В качестве таких атрибутов могли выступать особый характер одежды, жилища, украшений, исполнения обрядов. Подобные символы власти и богатства постепенно сами превращаются в значимые и желанные для человека объекты потребностей. См.: Здравомыслов А.Г. Указ. соч. С. 21, 28. Здесь налицо подмена реальных потребностей иллюзорными. При этом, как отмечается в научной литературе, потребности можно корректировать. Например, Г.А. Свердлык обращает внимание на то, что законодатель с целью защиты как общих интересов, так и интересов самих субъектов ограничивает или вообще запрещает удовлетворение некоторых потребностей. См.: Свердлык Г.А. Гражданско-правовые способы сочетания общественных, коллективных и личных интересов. С. 30–31.]. При этом, как отмечается в научной литературе, человек, обладающий дисгармоничными потребностями, имеет бóльшую склонность к совершению противоправных поступков, нежели люди, потребности которых гармоничны. Именно из деформированных потребностей нередко вытекают антиобщественные цели [606 - См.: Кудрявцев В.Н. Правовое поведение: норма и патология. С. 161–162, 164.]. Данная мысль, однако, требует своего уточнения. По нашему мнению, в большинстве своем антисоциальные действия являются результатом деформации прежде всего ценностных установок человека и только затем его потребностей [607 - Феномен ценностей изучается и современной юриспруденцией. См., например: Бондарь Н.С. Конституционные ценности – категория действующего права (в контексте практики Конституционного Суда России) // Журнал конституционного правосудия. 2009. № 6. С. 1–11.].
   Анализируя социальные и культурные источники девиантности, выдающийся социолог XX в. Роберт Кинг Мертон обратил внимание на то, что при сильном акцентировании цели успеха, как это имеет место, например, в американском обществе, типом культурного приспособления индивидов становится инновация. Этот тип заключается в «использовании институционально запрещенных, но часто эффективных средств достижения хотя бы подобия успеха – богатства и власти» [608 - См.: Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М.: ACT: ACT МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2006. С. 256–257.]. К ним относится, в частности, применение силы и обмана, которые рассматриваются обществом как неприемлемые, но с точки зрения отдельных индивидов являются более эффективными для достижения поставленных целей [609 - См.: Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М.: ACT: ACT МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2006. С. 245.]. Как отмечает Р. Мертон, вся история крупных состояний в США свидетельствует о том, что предприниматели тяготели к использованию сомнительных с точки зрения закона инноваций для достижения успеха. При этом сама цель фактически освятила незаконные средства ее достижения, поскольку имело место восхищение «предприимчивыми и деловыми людьми» не только в узких кругах, но и на вполне официальном уровне [610 - См.: Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М.: ACT: ACT МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2006. С. 256–257.]. Культивирование идеи успеха как следствие приводит к тому, что общество оправдывает успешные по своему результату действия, даже если с точки зрения морали и права они достойны самого сурового осуждения [611 - См.: Дюркгейм Э. Указ. соч. С. 6.].
   Надо сказать, что такой взгляд на сущность «успешного» поведения не является новым. Его истоки можно обнаружить у представителей гедонистической и эвдемонистической этики, французских материалистов XVIII в. и английских утилитаристов XIX в., которые полагали, что добро есть то, что производит полезный эффект. Как справедливо отмечали критики данного взгляда, признание полезного результата как единственного критерия должного поведения позволило бы нравственными считать поступки, нарушающие, например, законы честности, но выгодные определенным лицам [612 - См.: Дробницкий О.Г. Мир оживших предметов. Проблема ценности и марксистская философия. М.: Политиздат, 1967. С. 26–27.].
   Нередко поведение недобросовестных участников гражданского оборота соответствует формуле: «максимум материальной выгоды любой ценой». При этом, поскольку такое поведение способствует достижению успеха в реализации целей, оно становится образцом для многих, даже несмотря на то, что его незаконность и недобросовестность являются для них очевидными. Тем самым происходит искажение механизма передачи навыков в обществе, так как приобретение таких навыков осуществляется путем имитации наиболее успешных примеров поведения окружающих лиц [613 - См.: Кузьминов Я.И. Рутины и ментальные модели (http://www.elitarium.ru/2012/09/07/rutiny_mentalnye_modeli.html (дата обращения: 11.11.2012 г.)).]. Как следствие деформируется процесс социализации человека [614 - Под социализацией понимается процесс усвоения индивидом правил поведения, системы убеждений и установок, необходимых ему для того, чтобы успешно действовать в качестве члена общества. См.: Хьюстон М., Штрёбе В. Введение в социальную психологию. Европейский подход: Учебник для студентов вузов / Пер. с англ. Г.Ю. Любимова; Под ред. проф. Т.Ю. Базарова. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2004. С. 49. Общество принимает меры для того, чтобы сформировать у его членов ценности, потребности и интересы, имеющие общественную значимость, а также научить индивидов действовать с учетом интересов как общества в целом, так и отдельных его членов. См.: Розум С.И. Психология социализации и социальной адаптации человека. СПб.: Речь, 2006. С. 15.], потому что признаваемые обществом ценности сами по себе становятся источником девиантного поведения. Как подчеркивает Р. Мертон, когда абсолютно девиантное, но «успешное» с точки зрения большинства членов общества поведение определенной социальной группы возрастает в своей частоте, это начинает влиять на состояние институциональных норм в обществе. Другие социальные группы осознают, что и они вправе не соблюдать указанные нормы [615 - См.: Мертон Р. Указ. соч. С. 305.]. В этом заключается негативное влияние неверных ценностных установок на поведение людей. Несоблюдение норм права начинает рассматриваться как вполне допустимое, если это в конечном счете позволяет эффективно удовлетворять потребности, достигать цели и не влечет за собой ответственности.
   Данное социальное явление вполне реально угрожает безопасности правопорядка в государстве, поэтому неслучайным является закрепление в российском гражданском законодательстве принципа добросовестности (ст. 1 ГК РФ) и запрета недобросовестного поведения (п. 1 ст. 10 ГК РФ), а также установление целого ряда иных гражданско-правовых запретов и ограничений. При этом результативность воздействия предусматривающих их норм на поведение человека зависит исключительно от того, насколько они учитывают отмеченные выше негативные факторы и отражают существующую в данный исторический момент социально значимую потребность в определенном поведении участников оборота.
   Анализ состояния отечественного гражданского оборота, а также вектор социально-экономического развития государства в современный исторический период, указывающий на трудности, с которыми сталкивается и в будущем еще может столкнуться экономика, свидетельствуют о необходимости усиления мер противодействия антисоциальной деятельности участников оборота. Развитие российского гражданского законодательства уже свидетельствует о тенденции к усилению охраны публичных интересов. Данная тенденция проявляется прежде всего в расширении системы гражданско-правовых мер, направленных на обеспечение стабильности гражданского оборота. На это указывают, в частности, уточнение системы юридических лиц [616 - Нормы института юридических лиц находятся в процессе постоянного совершенствования. Об этом свидетельствует в том числе ежегодное принятие федеральных законов, вносящих изменения и дополнения в данные нормы в связи со вновь возникающими потребностями практики. При этом в подавляющем большинстве случаев эти изменения преследуют цель укрепления правопорядка в гражданском обороте. См., например, Федеральный закон от 5 мая 2014 г. № 99-ФЗ «О внесении изменений в главу 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации и о признании утратившими силу отдельных положений законодательных актов Российской Федерации»; Федеральный закон от 31 января 2016 г. № 7-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).], применение новых подходов к регламентации сделок (например, закрепление принципа публичной достоверности государственной регистрации (ст. 8.1, 51 ГК РФ), изменение презумпции ничтожности на оспоримость сделок (ст. 168 ГК РФ), усиление требований к сделкам со стороны антимонопольного законодательства [617 - В Стратегии развития конкуренции и антимонопольного регулирования в Российской Федерации на период 2013–2024 гг. (утв. Президиумом Федеральной антимонопольной службы России 3 июля 2013 г.) одной из важнейших задач в данной сфере называется «внедрение эффективных институтов по предотвращению нарушений антимонопольного законодательства, таких как правила недискриминационного доступа, недискриминационные торговые политики доминирующих хозяйствующих субъектов, а также корпоративные институциональные механизмы, обеспечивающие соблюдение норм антимонопольного законодательства». О тенденциях развития антимонопольного законодательства см. также: Татаринова С.С. Современное антимонопольное регулирование: достижения и перспективы // Конкурентное право. 2013. № 3. С. 6–9; Середина Е.В. Регулирование имущественных отношений публично-правовых образований антимонопольным законодательством // Имущественные отношения в Российской Федерации. 2014. № 1. С. 46–52.]), активное внедрение в институты гражданского права требования добросовестности в качестве дополнительного критерия оценки поведения участников гражданских правоотношений [618 - См., в частности, ст. 1, 53.1, 307, 431.2, 434.1 ГК РФ.]. Общемировой тенденцией становится закрепление возможности осуществления собственниками своих прав только с учетом публичных ограничений. Например, Европейский суд основным критерием оценки справедливости ограничений права собственности признает «не индивидуальные интересы собственника, как это было ранее, но надлежащий баланс его (собственника) и публичных интересов» [619 - См.: Бондарь Н.С. Судебный конституционализм: доктрина и практика. С. 377–378, 380.]. Названная тенденция наблюдается и в развитии института залога, об усилении публичных начал которого свидетельствует включение в него норм о государственной регистрации и учете залога [620 - Анализ новелл также см.: Демкина А. Новеллы ГК РФ: правила об очередности удовлетворения требований унифицированы // эж-Юрист. 2014. № 20. С. 1, 3; Ахметьянова З.А. К вопросу о залоге недвижимости и его государственной регистрации // Нотариус. 2015. № 7. С. 14–17.]. Данная тенденция к усилению гражданско-правовой охраны публичных интересов, объективно обусловленная совокупностью социально-культурных и экономических причин, проявляется и в содержании отражаемых в законе пределов осуществления субъективных прав и их ограничений, а также гражданско-правовых запретов.

§ 2. Пределы осуществления субъективных гражданских прав и их ограничение в публичных интересах

   Установление в законодательстве пределов осуществления субъективных прав обусловлено признанием того факта, что правопользование не может быть безграничным. Несомненно, существование и развитие гражданского оборота немыслимо без наделения его участников достаточной степенью свободы в выборе вариантов поведения и способов достижения их законных целей. Признание индивидуалистического начала составляет основу гражданско-правового регулирования. Это проявляется, по мнению С.И. Аскназия, в особой охране обособленных интересов лица, в обеспечении возможности действовать в собственных интересах, в признании автономии воли и устранении препятствий к автономной деятельности [621 - См.: Аскназий С.И. Указ. соч. С. 101.]. Не случайно, что в современной научной литературе можно встретить мнение о том, что свобода субъектов частноправовых отношений составляет общий принцип гражданского права [622 - См.: Григорьева М.А. Понятие свободы в российском гражданском праве: Авто-реф. дис. … канд. юрид. наук. Краснодар, 2004. С. 6–7.]. Однако условия для удовлетворения потребностей и реализации интересов всех участников оборота не могут быть обеспечены, если не будут установлены четкие границы свободного усмотрения каждого из них.
   Следует отметить, что вопрос о пределах осуществления субъективных прав остается в литературе одним из самых дискуссионных [623 - Обзор мнений см.: Яценко Т.С. Пределы осуществления права собственности: понятие и проблемы определения // Юристъ-Правоведъ. 2005. № 4. С. 58–64.], несмотря на то что в действующем гражданском законодательстве появилась специальная норма, устанавливающая такие пределы (ст. 10 ГК РФ). С.Н. Братусь полагал, что определить пределы правопользования означает «установить критерий, которым следует руководствоваться при оценке правомерности тех или иных действий носителя этого права» [624 - Братусь С.Н. О пределах осуществления гражданских прав // Правоведение. 1967. № 3. С. 80–81.]. При этом сами пределы осуществления прав, по мнению В.П. Грибанова, заключаются в субъектных и временных границах, а также в требовании осуществления этих прав в соответствии с их назначением. Кроме того, такие пределы зависят от способа осуществления права, а также от характера и границ предоставляемых управомоченному субъекту средств принудительного осуществления субъективного права [625 - См.: Грибанов В.П. Пределы осуществления и защиты гражданских прав. С. 48–49.].
   Вопрос о пределах осуществления субъективного права в аспекте проблематики охраны публичных интересов широко обсуждался еще в дореволюционной цивилистике [626 - В частности, Ю.С. Гамбаров указывал на противоречие, возникающее между определением права собственности в современном ему законодательстве как полного, неограниченного и исключительного господства лица над физической вещью и установлением ограничений права собственности в законодательстве помимо воли собственника. Такое определение, по мнению ученого, привело ко многим негативным последствиям при реализации норм института права собственности. Во-первых, в обществе сформировалось неправильное представление о неограниченности господства человека над вещью, оказывающее влияние и на законодателя, которому «неизбежно приходится считаться с народным убеждением и жертвовать ему иногда самыми настоятельными потребностями общественной жизни». Во-вторых, любые ограничения права собственности рассматриваются в обществе как посягательство на основной принцип права собственности. См.: Гамбаров Ю.С. Общественный интерес в гражданском праве (как введение к исследованию о добровольной и безвозмездной деятельности в чужом интересе). С. 679–680. Здесь уместно отметить, что установленные законом ограничения права собственности на недвижимость в дореволюционной России исследовал и В.И. Курдиновский. См.: Курдиновский В.И. К учению о легальных ограничениях права собственности на недвижимость в России. Одесса: «Экономическая» типография, 1899.]. Так, Д.И. Мейер обращал внимание на то, что принадлежащие на праве собственности частным лицам земельные участки одновременно являются частью государственной территории, а потому господство над участком частного лица должно сочетаться с господством государства, что обусловливает необходимость ограничения права частного лица для общего блага. Кроме того, как полагал ученый, любое имущество в государстве хотя и предоставляется господству одного лица, но должно служить и целям государства, а потому право собственности может быть обременено, если того требуют общественные интересы [627 - См.: Мейер Д.И. Русское гражданское право (в 2 ч.). По исправленному и дополненному 8-му изд., 1902. 2-е изд., испр. М.: Статут, 2000. С. 23, 161–162.]. Аналогичным образом Г.Ф. Шершеневич считал, что предоставляемые собственнику широкие полномочия, ничем не стесненные, могут негативно сказаться на интересах как самого общества, так и отдельных его членов [628 - См.: Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. Т. 1. М.: Статут, 2005. (Классика российской цивилистики.)]. По мнению Ю.С. Гамбарова, субъективное право слагается из двух элементов: социального и индивидуального, а потому его осуществление должно происходить в границах, диктуемых требованием общественной солидарности [629 - См.: Гамбаров Ю.С. Курс гражданского права. С. 404, 407.]. В современной научной литературе, посвященной исследованию пределов осуществления права собственности в дореволюционном праве, обращается внимание на то, что основным критерием для установления таких пределов являлась польза социального интереса [630 - См.: Ганзлик Ю.И. Ограничения в праве собственности в России в конце XIX – начале XX в. // Юристъ-Правоведъ. 2008. № 2. С. 88.].
   Пределы осуществления субъективных гражданских прав с точки зрения охраны публичных интересов исследовались и советскими учеными, которые полагали, что на ограничение произвола частных собственников, помещения их поведения в разумные рамки направлены нормы гражданского законодательства об отказе в защите прав, осуществляемых в противоречии с их социально-хозяйственным назначением (ст. 1 ГК РСФСР 1922 г.); нормы, допускавшие государственное вмешательство в отношения между гражданами с целью недопущения кабальных сделок (ст. 33) [631 - См.: Гойхбарг А.Г. Основы частного имущественного права. С. 52. Кроме того, ст. 58 Гражданского кодекса РСФСР 1922 г. закрепляла принцип, согласно которому право владения, пользования и распоряжения имуществом принадлежит собственнику в пределах, установленных законом. При этом судебная практика толковала это положение следующим образом: собственник должен был так использовать свое имущество, чтобы не только не навредить обществу, но и максимально принести ему пользу. Как не отвечавшие интересам общества рассматривались уничтожение собственником своего дома, использование жилых помещений не по назначению и т. п. По одному из судебных решений не позаботившийся об обеспечении сохранности двигателя собственник был лишен права собственности на автомобиль, поскольку использовал свое имущество в противоречии с его хозяйственным назначением. См.: Новицкая Т.Е. Указ. соч. С. 80, 120.]. В целом в советской научной литературе подчеркивалось, что личный собственник должен осуществлять свои правомочия в соответствии с общественными интересами, поскольку личная собственность производна от социалистической, а личный интерес находится в тесной связи с общественным и подчиняется ему [632 - См.: Генкин Д.М. Право собственности в СССР. М.: Госюриздат, 1961. С. 61.].
   Современный отечественный законодатель использует двухуровневый подход к установлению границ свободного усмотрения субъектов гражданского права. Осуществление ими своих субъективных прав прежде всего не должно нарушать общих принципов гражданского права: добросовестности (п. 3 ст. 1 ГК РФ), разумности и недопустимости злоупотребления правом (ст. 10 ГК РФ) [633 - Как отмечает применительно к осуществлению права собственности В.П. Камышанский, «усмотрение в действиях собственника предполагает разумность и добросовестность при осуществлении права собственности». См.: Камышанский В.П. Право собственности: пределы и ограничения. М.: ЮНИТИ-ДАНА; Закон и право, 2000. С. 79. У. Маттеи разумное осуществление права собственности относит к основополагающим принципам права. Именно в силу данного принципа на собственника возлагается обязанность воздерживаться от использования своего имущества, если это причиняет существенный и необоснованный вред третьим лицам и обществу в целом. Такая общая обязанность закреплена, например, в § 823 Германского гражданского уложения, ст. 1382 Французского Гражданского кодекса, ст. 2043 Гражданского кодекса Италии. Нарушение данной обязанности охватывается понятием деликта о зловредности в странах англосаксонской правовой системы. См.: Маттеи У., Суханов Е.А. Указ. соч. С. 209–210.]. Такие общие принципы дополняются в законе специальными требованиями, составляющими второй уровень установления пределов правопользования. Так, предусмотренные в законодательстве пределы осуществления права собственности на жилое помещение заключаются в необходимости использования жилого помещения для проживания (ч. 1 ст. 17 ЖК РФ, п. 2 ст. 288 ГК РФ), поддержания его в надлежащем состоянии, недопущения бесхозяйственного обращения с ним, соблюдения прав и законных интересов соседей, правил пользования жилыми помещениями и общим имуществом собственников квартир в многоквартирном доме (ч. 4 ст. 30 ЖК РФ). Нарушение данных требований, например, в результате перепланировки и переустройства помещений в многоквартирном доме [634 - См., например, Апелляционное определение Верховного суда Республики Башкортостан от 19 августа 2014 г. по делу № 33-10423/14 (СПС «КонсультантПлюс»).] может повлечь за собой продажу жилого помещения с публичных торгов (ст. 293 ГК РФ) [635 - Анализ судебной практики позволяет сделать вывод о том, что, применяя данное последствие, суды учитывают систематичный характер нарушения указанных обязанностей. См., например, Апелляционное определение Самарского областного суда от 18 августа 2014 г. по делу № 33-8133 (СПС «КонсультантПлюс»). См. также: Постановление Пленума ВС РФ от 2 июля 2009 г. № 14 «О некоторых вопросах, возникших в судебной практике при применении Жилищного кодекса Российской Федерации» (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Сказанное позволяет сделать вывод о том, что пределы осуществления субъективных прав представляют собой предусмотренные законом постоянно действующие требования к поведению всех субъектов гражданского права, очерчивающие границы их свободного усмотрения при пользовании принадлежащими им правами.
   Наряду с пределами осуществления субъективных прав отечественное законодательство предусматривает возможность введения в публичных интересах их ограничений. Исследование данного способа гражданско-правового регулирования невозможно без уточнения содержания, которое вкладывается в понятие «ограничение» в цивилистике. В современной научной литературе данное понятие нередко отождествляется с понятием «пределы осуществления субъективных прав» [636 - См., например: Бородавкина Н.М. Ограничения и запреты в гражданском праве // Вестник Оренбургского государственного университета. 2014. № 4 (165). С. 237; Лужина А.Н. Ограничения прав по законодательству Франции // Антология научной мысли: К 10-летию Российской академии правосудия: Сб. статей / Отв. ред. В.В. Ершов, Н.А. Тузов. М.: Статут, 2008. С. 694–702. Как отмечает В.А. Микрюков, термин «ограничение» нередко смешивается и с термином «обременение», между которыми существуют серьезные различия, обусловленные правовой природой обозначаемых ими явлений. См.: Микрюков В.А. Ограничения и обременения гражданских прав. М.: Статут, 2007. С. 26.] и, кроме того, обращается внимание на то, что при лексическом толковании слов «предел» и «ограничение» происходит их смешение [637 - См.: Болвачева Н.Е. Ограничения как средство гражданско-правого регулирования (философско-теоретический аспект) // Актуальные проблемы гражданского права: Сб. статей. Вып. 7 / Под ред. О.Ю. Шилохвоста. М.: НОРМА, 2003. С. 2.]. В действительности же полагаем, что речь идет о разных способах правового регулирования общественных отношений, составляющих предмет гражданского права.
   Особенностью ограничений [638 - Следует подчеркнуть, что правовая природа ограничений субъективных прав является в юриспруденции дискуссионной. Согласно одному из взглядов правовое ограничение представляет собой широкое понятие, содержание которого составляет «правовое сдерживание противозаконного деяния, создающее условия для удовлетворения интересов контрсубъекта и общественных интересов в охране и защите», а потому и юридические обязанности, и запреты относятся сторонниками данного взгляда к правовым ограничениям. См.: Малько А.В. Стимулы и ограничения в праве // Правоведение. 1998. № 3. С. 134–147; Он же. Стимулы и ограничения в праве. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Юристъ, 2004. С. 84–109. Вместе с тем, как отмечает А.Г. Братко, «ограничивающая норма регулирует поведение, которое невозможно устранить с помощью прямых запретов… Данная разновидность правовых норм образуется в результате сочетания либо запретов и дозволений, либо дозволений и правоограничений в диспозиции правовой нормы». Запреты и ограничения ученый рассматривает в качестве двух различных способов правового регулирования общественных отношений. См.: Братко А.Г. Указ. соч. С. 17, 23. Действительно, содержание ограничений не всегда идентично содержанию запретов. Как отмечает В.П. Камышанский применительно к ограничениям права собственности, такие ограничения «стесняют, сдерживают собственника в осуществлении субъективного права», а с момента устранения таких ограничений «право собственности… восстанавливается в первоначальном объеме». Камышанский В.П. Указ. соч. С. 129.] является то, что сфера их применения строго очерчена. В отличие от требований законодательства, предусматривающих пределы осуществления субъективных прав, нормы, вводящие ограничения таких прав, адресованы строго определенным субъектам и касаются конкретных субъективных прав. Кроме того, правовые ограничения бывают обусловлены существующей в настоящее время социально значимой потребностью, полное удовлетворение которой может стать основанием для отмены ограничений. Не случайно поэтому ГК РФ предусматривает правило, согласно которому субъективные гражданские права могут ограничиваться «только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства» (абз. 2 п. 2 ст. 1 ГК РФ).
   Особенностью ограничений субъективных прав является и то, что они носят, как правило, срочный характер, т. е. действуют в течение определенного установленного законом периода времени и имеют начало и конец своего применения. Например, в соответствии с законодательством действие ограничений прав на земельные участки, введенных решением о резервировании земель для государственных или муниципальных нужд, может прекращаться в результате истечения срока резервирования, либо предоставления зарезервированного участка для целей, предусмотренных решением о резервировании, либо изъятия в установленном порядке такого участка для государственных или муниципальных нужд [639 - См. п. 10 Постановления Правительства РФ от 22 июля 2008 г. № 561 «О некоторых вопросах, связанных с резервированием земель для государственных или муниципальных нужд» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Вместе с тем ограничения могут носить и бессрочный характер. Так, в соответствии с п. 4 ст. 56 Земельного кодекса РФ ограничения прав на землю могут устанавливаться бессрочно.
   Толкование норм действующего законодательства позволяет сделать вывод о том, что ограничения дополнительно сужают пределы осуществления субъективных прав [640 - Например, Федеральный закон от 21 июля 1997 г. № 122-ФЗ «О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним» определяет ограничения как «наличие установленных законом или уполномоченными органами в предусмотренном законом порядке условий, запрещений, стесняющих правообладателя (курсив мой. – Т.Я.) при осуществлении права собственности либо иных вещных прав на конкретный объект недвижимого имущества (сервитута, ипотеки, доверительного управления, аренды, концессионного соглашения, ареста имущества и других)» (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Надо сказать, что ограничения как способ регулирования общественных отношений с целью охраны публичных интересов применяются в гражданском праве с древнейших времен. Ученые обращают внимание на то, что ограничения в интересах общества вводились еще римским частным правом с учетом приоритетных направлений государственной политики [641 - См.: Санфилиппо Ч. Указ. соч. С. 65.]. Однако только с середины XIX в. основания и условия таких ограничений стали предусматриваться в законодательстве [642 - Например, ст. 222 Саксонского гражданского уложения 1863 г. ограничением права собственности называла лишение тех или иных правомочий, составляющих содержание этого права, в целом или в части на основании закона или в силу приобретенных другими лицами прав. См.: Саксонское Гражданское уложение / Пер. с нем. А.Х. Гольмстен, А.И. Лыкошин, А.К. Рихтер под. общ. рук. А.А. Книрима. СПб., 1885. С. 49.]. Ограничения субъективных прав были известны и дореволюционному гражданскому праву. Их основанием могли служить, например, общественные нужды [643 - Отправление права в Российской империи чаще всего ограничивалось в интересах нравственности и общей пользы. См.: Гамбаров Ю.С. Гражданское право. Общая часть. С. 407.], но не всякие. В частности, Сенат ответил отрицательно на вопрос о праве устанавливать телефонные столбы на частной земле без согласия ее собственника, поскольку посчитал, что ограничения субъективных прав собственника в интересах общей пользы должны быть разумными и иметь определенные пределы [644 - См.: Законы гражданские с разъяснениями Правительствующего Сената и комментариями русских юристов. Составил И.М. Тютрюмов. Книга вторая. М.: Статут 2004. (Классика российской цивилистики.)].
   В настоящее время ограничения субъективных прав также признаются действенным средством охраны публичных интересов. Речь идет как об ограничениях, вводимых с целью предупреждения нарушения публичных интересов, так и ограничениях, которые установлены для обеспечения наиболее полного удовлетворения данных интересов в случаях, когда нарушение им не грозит [645 - На то, что ограничение прав может иметь место не только в охранительных, но и при отсутствии деликта в регулятивных правоотношениях, указывается Ю.Н. Андреевым. См.: Андреев Ю.Н. Ограничения в гражданском праве России. СПб.: Юридический центр Пресс, 2011.]. Примером может послужить выдача принудительной лицензии (ст. 1239 ГК РФ), которая ограничивает исключительные права правообладателя [646 - Правовая природа института принудительного лицензирования остается в науке дискуссионной. И.А. Зенин, например, полагает, что принудительная лицензия представляет собой бездоговорный способ приобретения права использования результата интеллектуальной деятельности. См.: Зенин И.А. Гражданское право: Учебник для вузов. М., 2009. С. 519. По мнению А.С. Касьянова, принудительная лицензия есть особый способ распоряжения исключительным правом на результат интеллектуальной деятельности, который осуществляется посредством принятия судебного акта. См.: Касьянов А.С. Договорные способы распоряжения исключительным правом: Дис. … канд. юрид. наук. М., 2011. С. 70–71.] с целью обеспечения публичных интересов, поскольку, как отмечает И.А. Зенин, назначение института принудительного лицензирования заключается в предупреждении воспрепятствования развитию научно-технического прогресса, а также в обеспечении разумного баланса общественных интересов и интересов правообладателя [647 - См.: Зенин И.А. Указ. соч. С. 519.].
   Современное российское законодательство допускает введение ограничений только федеральным законом (абз. 2 п. 2 ст. 1 ГК РФ). Данное положение основано на ст. 55 Конституции РФ. Поэтому ограничения субъективных прав не могут предусматриваться иными нормативными правовыми актами, а также закрепляться по соглашению сторон в договоре [648 - Кроме случаев, когда такая возможность предоставляется сторонам законом. Например, в соответствии с Гражданским кодексом РФ в агентский договор могут быть включены ограничения прав сторон, связанные с необходимостью воздерживаться от заключения аналогичных агентских договоров на определенной в договоре территории (подп. 1, 2 ст. 1007 ГК РФ).]. Введение ограничений субъективных прав в нарушение установленного порядка влечет за собой отмену соответствующего акта [649 - Высшие судебные инстанции отмечают, что если оспариваемый ненормативный или нормативный акт «не соответствует закону или иным правовым актам и ограничивает гражданские права и охраняемые законом интересы гражданина или юридического лица», то суд в соответствии со ст. 13 ГК РФ может признать такой акт недействительным. См. Постановление Пленумов ВС РФ и ВАС РФ от 1 июля 1996 г. № 6/8 «О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации».]. В российском законодательстве указывается на отдельные субъективные права, которые могут быть ограничены федеральным законом. К примеру, ограничения могут касаться стоимости и количества имущества, находящегося в собственности граждан и юридических лиц (п. 2 ст. 213 ГК РФ). В связи с совершенствованием гражданского законодательства предполагается урегулировать порядок введения в публичных интересах ограничений прав собственника земельного участка [650 - См. ст. 295, 295.2 Проекта федерального закона № 47538-6 «О внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (далее – Проект) (http://www.rg.ru/2011/09/14/gk-izm-site-dok.html (дата обращения: 20 сентяб ря 2011 г.)). Как указывается в абз. 2 ст. 295 Проекта, основания ограничений прав в публичных интересах определяются ГК РФ и иными законами. Вместе с тем полагаем, что данное положение противоречит абз. 2 п. 2 ст. 1 ГК РФ, согласно которому гражданские права могут ограничиваться на основании только федерального закона, а потому его содержание должно быть уточнено.].
   Кроме того, именно публичный интерес обусловливает необходимость отхода от принципа свободного усмотрения сторон, когда в определенных законом случаях цены (тарифы, расценки, ставки) устанавливаются или регулируются уполномоченными на то государственными органами или органами местного самоуправления (п. 1 ст. 424 ГК РФ). Это осуществляется с целью как решения важных социальных задач, так и удовлетворения вполне конкретных публичных нужд. Надо сказать, что такая практика не является новой и ее истоки обнаруживаются еще в праве Древнего Рима. Так, конституцией Диоклетиана предусматривалось правило о laesio enormis, согласно которому продавец недвижимости, получивший менее половины действительной стоимости вещи, мог требовать признания сделки недействительной [651 - Анализируя данное правило, И.А. Покровский делает вывод о том, что оно являлось одной из тех «наивных мер социальной политики, при помощи которых абсолютная монархия пыталась бороться с общим экономическим расстройством». См.: Покровский И.А. История римского права. М.: Статут, 2004 (СПС «КонсультантПлюс»).]. В настоящее время государственное регулирование цен осуществляется, например, на продукцию по государственному оборонному заказу. В соответствии со ст. 10 Федерального закона от 29 декабря 2012 г. № 275-ФЗ «О государственном оборонном заказе» оно имеет место путем установления правил определения начальной (максимальной) цены государственного контракта, если используются конкурентные способы определения поставщиков, или цены государственного контракта, если государственный оборонный заказ размещается у единственного поставщика.
   Публичным интересом обусловлено и ограничение гражданско-правовой ответственности участников оборота в установленных законом случаях. По сути государство, таким образом, охраняет особого субъекта, деятельность которого имеет важное социальное значение. Наиболее яркий пример – ограничение ответственности перевозчика за причиненный пассажиру, багажу, грузу ущерб [652 - Уместно отметить, что в научной литературе неоднозначно оценивается данный подход законодателя к определению размера ответственности организаций, осуществляющих перевозку. Так, Е.Г. Джиоева полагает, что с целью «восстановления принципа равенства субъектов гражданско-правовых отношений, а также унификации норм транспортного законодательства следует установить, что перевозчик, при наличии его вины в утрате или повреждении груза, лишается права на ограничение ответственности». См.: Джиоева Е.Г. Обязательство перевозки груза железнодорожным транспортом: особенности ответственности участников и перспективы ее оптимизации: Дис. … канд. юрид. наук. Ростов н/Д, 2010. С. 10.]. Так, в соответствии с п. 2 ст. 796 ГК РФ причиненный утратой или недостачей груза либо багажа ущерб возмещается перевозчиком в размере стоимости утраченного или недостающего груза или багажа. Согласно Воздушному кодексу РФ [653 - Собрание законодательства РФ. 1997. № 12. Ст. 1383.] ответственность воздушного перевозчика за просрочку доставки пассажира, багажа или груза не может превышать 50 % провозной платы (ст. 120). Подобные правила учитывают особенности деятельности перевозчиков, одной из которых является высокий риск причинения ущерба. Если бы за такой ущерб ответственность наступала в соответствии с общими положениями гражданского законодательства, то это со временем стало бы явным экономическим препятствием к осуществлению данной деятельности. Ограничение ответственности перевозчика в данном случае означает ограничение субъективного права на защиту его контрагента по договору перевозки.
   Примеры ограничения права на защиту субъективных прав и законных интересов обнаруживаются и в нормах гражданско-правового института охраны нематериальных благ [654 - В настоящей работе «нематериальное благо» используется как собирательное понятие. При этом, с учетом цели исследования, широко освещаемая в цивилистической литературе проблема разграничения понятий «благо», «нематериальные блага», «личные неимущественные права» не анализируется. Обзор мнений по данному вопросу см.: Бакаева И.В. Понятие и признаки нематериальных благ: законодательство, теория и практика // Законы России: опыт, анализ, практика. 2012. № 4. С. 9–13; Вешкурцева З.В. Структурные подходы к определению понятий «нематериальные блага» и «личные неимущественные права» // Актуальные проблемы российского права. 2014. № 2. С. 225–234.], который сам по себе отражает социальное значение гражданского права в обеспечении конституционных прав и свобод личности [655 - Этот аспект уже давно отмечается зарубежными учеными и является предметом их самостоятельных научных исследований. См., например: Overwalle G.van. Op. cit. P. 236–271.]. Возможность ограничения субъективного права гражданина на защиту его нематериальных благ является общепризнанной на международном уровне [656 - Общий подход к данному вопросу заложен в международных конвенциях. Так, согласно п. 2 ст. 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. реализация права свободно выражать свое мнение, получать и распространять информацию может быть обусловлена определенными формальностями, а также сопровождаться ограничениями и санкциями, которые признаются необходимыми в демократическом обществе «в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия». См.: Собрание законодательства РФ. 2001. № 2. Ст. 163. Кроме того, Principles, Defnitions and Model Rules of European Private Law (Draft Common Frame of Reference – DCFR) предусматривают правила, согласно которым правовая охрана частной жизни гражданина ограничивается, если того требует публичный интерес.]. Предусматривается она и отечественным законодательством. Так, не требуется согласие гражданина на использование его изображения в государственных, общественных или иных публичных интересах (подп. 1 п. 1 ст. 152.1 ГК РФ). Кроме того, не требуется согласие гражданина на сбор, хранение, распространение и использование информации о его частной жизни, если это имеет место в государственных, общественных или иных публичных интересах (абз. 2 п. 1 ст. 152.2 ГК РФ).
   Однако применение данных норм, как показывает анализ судебной практики, сопровождается определенными трудностями, обусловленными неоднозначным толкованием судами понятий государственного, общественного, иного публичного интереса, в некоторых случаях достаточно спорного. Например, в одном из случаев суд удовлетворил исковые требования, посчитав, что получение изображения даже в общественном месте не является основанием для опубликования его без согласия гражданина, если он не является публичной фигурой [657 - См. Определение Санкт-Петербургского городского суда от 23 июля 2013 г. № 33-10712/2013 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Такое решение, по нашему мнению, весьма спорно, поскольку суд выбрал слишком узкий подход к толкованию публичного интереса, связав его исключительно с фигурой публичного лица. При подобном подходе съемка, например, болельщиков, сидящих на трибунах во время футбольного матча, но не являющихся публичными лицами, требует получения их согласия, что, конечно же, технически весьма трудно осуществить. Именно поэтому судами нередко указывается, что на получение и распространение изображения согласия не требуется, если съемка проводилась на публичных мероприятиях или в местах, открытых для свободного посещения, например, собраниях, конференциях, концертах, спортивных соревнованиях и тому подобных мероприятиях [658 - См., например, апелляционные определения Саратовского областного суда от 24 апреля 2013 г. по делу № 33-2423; Московского городского суда от 14 июля 2014 г. по делу № 33-28185; Определение Пермского краевого суда от 5 августа 2014 г. по делу № 33-7106/2014 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Правовая позиция Верховного Суда РФ по данному вопросу заключается в том, что «изображение гражданина на фотографии, сделанной в публичном месте, не будет являться основным объектом использования, если в целом фотоснимок отображает информацию о проведенном публичном мероприятии, на котором он был сделан» [659 - См. п. 45 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации». Общественным, по мнению Верховного Суда РФ, в этом случае следует признавать не любой интерес, который проявляется аудиторией, а отражающий, например, «потребность общества в обнаружении и раскрытии угрозы демократическому правовому государству и гражданскому обществу, общественной безопасности, окружающей среде». См. п. 25 Постановления Пленума ВС РФ от 15 июня 2010 г. № 16 «О практике применения судами Закона Российской Федерации «О средствах массовой информации»». Таким образом, речь фактически идет об угрозах безопасности общества и государства. Например, в одном из случаев суд отказал в удовлетворении исковых требований гражданина, видеосъемка задержания которого сотрудниками полиции по подозрению в совершении квартирных краж была показана с комментариями по телевидению. Суд посчитал, что согласия истца на обнародование и распространение его изображения в данной ситуации не требовалось, поскольку видеосъемка была осуществлена в публичных интересах, которые заключались в информировании «об общественно значимой деятельности органов внутренних дел по пресечению преступлений». См. Апелляционное определение Красноярского краевого суда от 25 августа 2014 г. по делу № 33-8262/2014 (СПС «КонсультантПлюс»). Как отмечается по этому поводу Верховным Судом РФ, «не требуется согласия на обнародование и использование изображения гражданина, если оно необходимо в целях защиты правопорядка и государственной безопасности (например, в связи с розыском граждан, в том числе пропавших без вести либо являющихся участниками или очевидцами правонарушения)». См. п. 44 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации».].
   Кроме того, презумпция правомерности распространения изображения физического лица действует в том случае, если речь идет о публичных лицах. Надо сказать, что суды признают публичными фигурами, как правило, лиц, которые занимают государственные должности или играют «определенную роль в общественной жизни в области политики, экономики, искусства, социальной сфере, спорте» [660 - См. п. 45 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации». Общественным, по мнению Верховного Суда РФ, в этом случае следует признавать не любой интерес, который проявляется аудиторией, а отражающий, например, «потребность общества в обнаружении и раскрытии угрозы демократическому правовому государству и гражданскому обществу, общественной безопасности, окружающей среде». См. п. 25 Постановления Пленума ВС РФ от 15 июня 2010 г. № 16 «О практике применения судами Закона Российской Федерации «О средствах массовой информации»». Таким образом, речь фактически идет об угрозах безопасности общества и государства. Например, в одном из случаев суд отказал в удовлетворении исковых требований гражданина, видеосъемка задержания которого сотрудниками полиции по подозрению в совершении квартирных краж была показана с комментариями по телевидению. Суд посчитал, что согласия истца на обнародование и распространение его изображения в данной ситуации не требовалось, поскольку видеосъемка была осуществлена в публичных интересах, которые заключались в информировании «об общественно значимой деятельности органов внутренних дел по пресечению преступлений». См. Апелляционное определение Красноярского краевого суда от 25 августа 2014 г. по делу № 33-8262/2014 (СПС «КонсультантПлюс»). Как отмечается по этому поводу Верховным Судом РФ, «не требуется согласия на обнародование и использование изображения гражданина, если оно необходимо в целях защиты правопорядка и государственной безопасности (например, в связи с розыском граждан, в том числе пропавших без вести либо являющихся участниками или очевидцами правонарушения)». См. п. 44 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации».] и тому подобных сферах. Однако данный критерий, полагаем, должен учитываться судами в совокупности с оценкой необходимости в данном конкретном случае опубликования изображения такого лица именно в публичных интересах. Так, в одной из центральных газет для иллюстрации статьи авторы использовали изображение российского эстрадного певца, автора и композитора песен. Ответчик, редакция газеты, обосновывал правомерность опубликования изображения певца без его согласия его публичностью. Последняя доказывалась редакцией ссылкой на то обстоятельство, что этот певец известен в России, имеет официальный сайт, аккаунты в социальных сетях, где сам выкладывает свои фотографии. Однако суд посчитал, что опубликование его изображения в данном конкретном случае не имело публичного интереса [661 - См. Апелляционное определение Московского городского суда от 28 марта 2014 г. по делу № 33-10144 (СПС «КонсультантПлюс»).]. В другой ситуации, по мнению заявителя, в качестве которого выступал крупный предприниматель и одновременно депутат городского совета депутатов, публикация его фотографии в газете была незаконной, поскольку была осуществлена без его согласия. Суд вместе с тем посчитал, что «информация о деятельности крупной компании, возглавляемой истцом, представляет общественный интерес, поскольку избиратели вправе получать информацию о политических и общественных деятелях» [662 - См. Апелляционное определение Верховного суда Республики Бурятия от 4 апреля 2012 г. по делу № 33-797 (СПС «КонсультантПлюс»). В целом в судебных решениях указывается на отсутствие публичного интереса в опубликовании изображения лица, которое является публичной персоной, если в конкретной ситуации речь идет о его частной жизни, не связанной с профессиональной деятельностью. См. Апелляционное определение Московского городского суда от 28 ноября 2013 г. по делу № 11-38788 (СПС «КонсультантПлюс»). Эта позиция подтверждается Верховным Судом РФ, который считает, что согласие лица, являющегося публичной фигурой, необходимо, если единственной целью обнародования и использования его изображения «является удовлетворение обывательского интереса к его частной жизни либо извлечение прибыли». Кроме того, Верховный Суд РФ рекомендует судам разграничивать сообщения о спорных фактах, которые, однако, могут положительно влиять на обсуждение таких вопросов, как исполнение своих функций общественными деятелями и должностными лицами, и сообщения о частной жизни непубличных лиц. Как полагает высшая судебная инстанция, распространяя информацию в первом случае, средства массовой информации выполняют свой общественный долг по информированию граждан об общественно значимых вопросах. Во втором случае они не играют такой роли. См. п. 25, 44 Постановления Пленума ВС РФ от 15 июня 2010 г. № 16 «О практике применения судами Закона Российской Федерации «О средствах массовой информации»». См. также, например, апелляционные определения Тверского областного суда от 13 января 2015 г. № 33-60; Санкт-Петербургского городского суда от 9 июля 2015 г. № 33-11751/2015 по делу № 2-1510/2014 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Надо сказать, что аналогичный подход применяется и в зарубежной судебной практике. Так, до 1990-х гг. в Австралии и Великобритании считалось, что публикация определенной информации является законной, если она правдива и разумно обоснована [663 - См.: Kenyon A.T. Lange and Reynolds Qualifed Privilege: Australian and English Defamation Law and Practice // Melbourne University Law Review. 2004. Vol. 28. P. 414.]. Позднее этот подход судебной практикой был уточнен. Палата лордов Великобритании в деле Reynolds v. Times Newspapers Ltd отметила, что если того требуют публичные интересы, издатель несет юридическую, моральную и социальную обязанность опубликовать даже диффамационный по своей природе материал. При этом такая публикация в средствах массовой информации в силу ее значимости для общества должна охраняться [664 - См.: Bosland J.J. Republication of Defamation under the Doctrine of Reportage – The Evolution of Common Law Qualifed Privilege in England and Wales // UNSW Law Research Paper. 2010. No. 2010/20 (http://ssrn.com/abstract=1619735 (дата обращения: 30.05.2012)).]. Например, в деле Hyde Park Residence Ltd v. Yelland предметом спора между компанией, которая обеспечивала безопасность на вилле Виндзоров в Париже, в том числе путем видеонаблюдения, и британской газетой The Sun стали права на фотографии Дианы Спенсер и Доди аль Файеда, незаконно полученные в день их смерти с камер видеонаблюдения одним из сотрудников компании и переданные им за вознаграждение газете. Охранная компания – истец предъявила в суд иск о признании публикации незаконной. Ответчик защищался, указывая на осуществление публикации в публичных интересах. Суд поддержал эту точку зрения, посчитав, что публикация отвечала публичным интересам, а потому ограничение прав истца являлось законным [665 - См.: Morgan O. Op. cit. P. 221–222.].
   Публичный интерес в зарубежных странах в некоторых случаях является дополнительным аргументом в исках о защите чести и достоинства. Например, в Австралии истец по делу Grech v. Illawarra Newspaper Holdings Pty Ltd возражал против публикации, в которой были описаны подробности его травмы, не потому, что такая публикация была ложной, а потому, что в таком подробном изложении случившегося, по его мнению, отсутствовал публичный интерес [666 - Однако, как отмечается в специальной зарубежной литературе, публичный интерес в определенной степени утрачивает сегодня свое значение в качестве эффективного элемента стратегии защиты в диффамационных исках, а требование об учете средствами массовой информации публичных интересов при осуществлении публикаций не всегда учитывается СМИ при опубликовании той или иной информации. См.: Beverley-Smith H. The commercial appropriation of personality. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. P. 50; Rolph D. Preparing for a Full-Scale Invasion? Truth, Privacy and Defamation // Communications Law Bulletin. 2007. Vol. 25. No. 3/4. Р. 5–8.].
   В целом применение норм гражданского законодательства, ограничивающих в публичных интересах права граждан на защиту нематериальных благ, требует особого обоснования, а потому судебная практика должна быть наделена более четкими критериями, которые позволили бы ей распознавать публичный интерес при рассмотрении конкретного спора о защите изображения гражданина или охране его частной жизни. В качестве таких критериев, полагаем, могут быть признаны реально существующие угрозы политической, экономической, социальной безопасности государства, безопасности общественного порядка, а также необходимость распространения информации о лицах, чья профессиональная деятельность имеет большое публичное значение.
   В отличие от России в зарубежных странах установление ограничений субъективных прав может осуществляться и без принятия специального закона, т. е. на уровне решения суда. К примеру, английские, американские и австралийские суды могут самостоятельно ограничивать субъективные права в публичных интересах. Основой для принятия соответствующих решений являются весьма широкие формулировки зарубежных нормативных актов, которые, с одной стороны, провозглашают абсолютный характер прав личности, но, с другой стороны, содержат общую оговорку о возможности ограничения соответствующих прав с целью защиты национальной безопасности, публичного порядка и публичной морали [667 - См.: Meyerson D. Op. cit. P. 801–802, 807.]. Например, если осуществление субъективного права может повлечь за собой загрязнение окружающей среды, то считается допустимым в судебном порядке подвергнуть это право ограничению [668 - См.: Hoecke M. van. Op. cit. P. 70.]. Воспринимать такой опыт в России полагаем недопустимым, поскольку введение ограничений субъективных прав именно федеральным законом позволяет осуществлять общественный контроль над их необходимостью.
   Надо сказать, что основные принципы ограничений субъективных прав были сформулированы Конституционным Судом РФ [669 - См., в частности, постановления КС РФ от 1 апреля 2003 г. № 4-П «По делу о проверке конституционности положения пункта 2 статьи 7 Федерального закона «Об аудиторской деятельности» в связи с жалобой гражданки И.В. Выставкиной» (СПС «КонсультантПлюс»), от 21 апреля 2003 г. № 6-П «По делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 2 статьи 167 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан О.М. Мариничевой, А.В. Немировской, З.А. Скляновой, Р.М. Скляновой и В.М. Ширяева» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Такие ограничения должны соответствовать требованиям справедливости, адекватности, соразмерности и пропорциональности и не иметь обратной силы. Как отмечает Конституционный Суд, законодатель, вводя ограничения, «должен использовать не чрезмерные, а только необходимые и обусловленные конституционно признаваемыми целями таких ограничений меры» [670 - См. п. 3 Постановления КС РФ от 22 марта 2007 г. № 4-П «По делу о проверке конституционности положения части первой статьи 15 Федерального закона «О бюджете Фонда социального страхования Российской Федерации на 2002 год» в связи с жалобой гражданки Т.А. Баныкиной» (СПС «КонсультантПлюс»).]. При этом ограничения субъективных прав не должны приводить к посягательству на существо ограничиваемых прав или утрате ими своего реального содержания [671 - См. там же. Кроме того, ограничение некоторых прав Конституцией РФ запрещено. В соответствии с п. 2 ст. 55 Конституции РФ не допускается издание законов, которые отменяют или умаляют права и свободы человека и гражданина. Согласно п. 3 ст. 56 Конституции РФ не подлежат ограничению такие права и свободы, как право на жизнь, достоинство личности, право на неприкосновенность частной жизни, на личную и семейную тайну, на защиту своей чести и доброго имени, на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности, а также иные указанные в данной статье права. Речь идет, например, о праве на судебную защиту прав и свобод (ст. 46 Конституции). Как отметил Конституционный Суд РФ, «право на судебную защиту ни в каком случае не может вступить в противоречие с данными целями и, следовательно, не подлежит ограничению». См. Постановление КС РФ от 3 мая 1995 г. № 4-П «По делу о проверке конституционности статей 220.1 и 220.2 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В.А. Аветяна» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Соглашаясь в целом с позицией Конституционного Суда РФ по данному вопросу, отметим все же, что применение в публичных интересах ограничений субъективных прав и установление пределов пользования ими в сфере гражданского оборота прежде всего должно иметь своей мерой необходимость, а также быть обусловленным соответствующими Конституции РФ целями введения таких ограничений. В противном случае любые необоснованные ограничения субъективных гражданских прав могут лишь поколебать устойчивость имущественного оборота и вызвать противоположный эффект – нарушение частных и публичных интересов.

§ 3. Гражданско-правовой запрет как способ охраны публичных интересов

   Запрет [672 - Феномен запрета как способа правового регулирования общественных отношений получил широкое освещение в отечественной научной литературе. Поэтому в настоящей работе затрагиваются лишь те аспекты проблематики, которые отвечают цели и задачам данного исследования. О правовых запретах более подробно см., в частности: Алексеев С.С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве // Алексеев С.С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 2: Специальные вопросы правоведения. М.: Статут, 2010; Иванова З.Д. Запрещающие нормы в механизме правового регулирования // Советское государство и право. 1975. № 11. С. 108–112; Братко А.Г. Запреты в советском праве / Под ред. проф. Н.И. Матузова. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1979; Ем В.С. Категория обязанности в советском гражданском праве (вопросы теории): Дис…. канд. юрид. наук. М., 1981; Комарова Т.Е. Некоторые вопросы теории запретов в гражданском праве // Законодательство. 2007. № 12. С. 8–18; Она же. Функции запретов в механизме гражданско-правового регулирования: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2008; Яценко Т.С. Роль запретов в гражданско-правовом механизме охраны публичных интересов // Вестник юридического факультета Южного федерального университета. 2014. № 1. С. 69–74.] является исторически первой формой общественного воздействия на поведение членов общества с целью привести его в соответствие с интересами социального целого. По содержанию запретов ученые делают выводы о существовании и распространении в обществе в разные исторические периоды опасных для него типов поведения [673 - См.: Братко А.Г. Указ. соч. С. 7, 87.]. С этой точки зрения гражданско-правовые запреты независимо от их назначения, охранять ли непосредственно публичные интересы [674 - В научной литературе запреты, направленные на обеспечение повышенной защиты публичных интересов, выделяются в самостоятельную группу. См.: Комарова Т.Е. Функции запретов в механизме гражданско-правового регулирования. С. 9.] или гарантировать частные интересы участников оборота, в конечном счете имеют в виду предупреждение антисоциального поведения.
   Способность правового запрета вытеснять не соответствующие публичным интересам общественные отношения [675 - См.: Братко А.Г. Указ. соч. С. 7, 87. На то, что главной целью запретов является обеспечение публичных интересов, уже неоднократно указывалось в научной литературе. См., например: Кудрявцев В.Н. Указ. соч. С. 269. З.Д. Иванова, в частности, рассматривает запреты как способ устранения явлений, которые мешают развитию общества. См.: Иванова З.Д. Указ. соч. С. 108. В.С. Ем подчеркивает, что порождаемые запретами обязанности означают юридическую невозможность совершения действий, которые причиняют ущерб публичным интересам или интересам личности. См.: Ем В.С. Категория обязанности в советском гражданском праве (вопросы теории): Дис…. канд. юрид. наук. С. 70. Выделяя пять функций гражданско-правовых запретов, ученый называет относящиеся к обеспечению государственных интересов функции ограничения или исключения диспозитивности, установления пределов осуществления субъективных прав, обеспечения повышенной защиты государственной собственности. См.: Ем В.С. Категория обязанности в советском гражданском праве (вопросы теории): Автореф. дис…. канд. юрид. наук. С. 14.] предопределена его свойством воздействовать на поведение адресата с помощью содержащейся в нем информации о недопустимом действии (бездействии) и последствиях нарушения нормы права, содержащей запрет [676 - Реализуется правовой запрет в форме соблюдения, когда субъект воздерживается от совершения запрещенного действия. См.: Братко А.Г. Указ. соч. С. 10–11, 44, 68. С этой точки зрения запрет рассматривается в качестве самостоятельной формы закрепления обязанностей. См.: Ем В.С. Указ. соч. С. 14. Вместе с тем в литературе высказано мнение о том, что запрет не всегда означает требование пассивного поведения. Как полагает В.А. Ойгензихт, запрет означает существование широких возможностей выбора варианта поведения вне рамок запрета. См.: Ойгензихт В.А. Альтернатива в гражданском праве. Душанбе: ИРФОН, 1991. С. 72–73.]. При этом об адекватности запрета можно говорить только тогда, когда его отражение в норме права объективно обусловлено. В научной литературе не случайно подчеркивается, что, будучи детерминированными комплексом социально-экономических, идеологических, нравственных, политических и иных факторов, запреты «не могут устанавливаться по произвольному усмотрению законодателя» [677 - См.: Братко А.Г. Указ. соч. С. 87.]. Данный подход является особенно важным, когда речь идет о гражданском праве, нормы которого регулируют достаточно специфичную сферу общественных отношений, применение запретов в которой должно иметь меру, поскольку необоснованные препятствия нормальной деятельности добросовестных субъектов могут лишь ослабить гражданский оборот [678 - На необходимость сокращения правовых запретов обращает внимание и З.Д. Иванова, которая считает, что устанавливать их нужно только в том случае, если предупреждение опасных для общества действий невозможно путем применения иных правовых средств. См.: Иванова З.Д. Указ. соч. С. 112. Относясь негативно к гиперболизации запретов, В.А. Ойгензихт полагает, что четкое закрепление запретов все же предоставляет субъектам права больше возможностей в выборе альтернативных решений за рамками таких запретов, тем более что рамки дозволенного всегда уже. См.: Ойгензихт В.А. Указ. соч. С. 75.]. Неслучайно еще древние мыслители говорили, что «когда в стране много запретительных законов, народ становится бедным» [679 - См.: Дао дэ Цзин. Книга пути и благодати. С. 46.]. Именно поэтому неверно расширять понятие запрета и полагать, что любая норма права в конечном счете содержит запрет, предусматривая недопустимость иного, не закрепленного в норме поведения [680 - Данная точка зрения была высказана А.Г. Братко и критиковалась С.С. Алексеевым. См.: Алексеев С.С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве. С. 269.].
   В целом существование запретов в гражданском праве обосновано только тогда, когда запрещенная деятельность может причинить вред другим лицам, негативно сказаться на состоянии гражданского оборота, ущемить публичные интересы. Вместе с тем запреты становятся эффективно действующими и ограждают оборот от социально вредной активности отдельных его участников только в том случае, если они обеспечены эффективной санкцией за их несоблюдение. В литературе уже неоднократно обращалось внимание на то, что безнаказанность причинителей вреда всегда снижает регулирующую силу законодательства [681 - См., например: Иванова З.Д. Указ. соч. С. 110.]. Видимо, поэтому неэффективными и остаются нормы, препятствующие рейдерским захватам, созданию фиктивных юридических лиц и тому подобной антисоциальной деятельности [682 - Ульпиан по этому поводу писал так: «Совершенен такой закон, который запрещает что-либо делать, а если это сделано, считает недействительным… Несовершенен такой закон, который запрещает что-нибудь делать, и, если это сделано, не отменяет и не налагает наказания на того, кто поступил вопреки закону… Менее совершенен закон, который запрещает что-нибудь, а если сделано, не отменяет, но налагает на того, кто поступил вопреки закону… например… штраф». См.: Ульпиан Домиций. Фрагменты // Юлий Павел. Пять книг сентенций к сыну. Фрагменты Домиция Ульпиана / Пер. с лат. Е.М. Штаерман; Отв. ред. и сост. Л.Л. Кофанов (серия «Памятники римского права»). М.: Зерцало, 1998. С. 157.]. Кроме того, эффективность запретов может обеспечиваться и таким нормативным регулированием, которое препятствует совершению запрещенных действий.
   Следует подчеркнуть, что в юриспруденции предложено множество классификаций правовых запретов. Например, разграничивают всеобщие и специальные запреты. Первые возлагают на субъектов обязанность воздерживаться от определенных действий и должны соблюдаться постоянно. Специальные запреты рассчитаны на конкретную ситуацию и могут означать недопустимость не только действия, но и бездействия [683 - См.: Иоффе О.С. Юридические нормы и человеческие поступки // Иоффе О.С. Избранные труды: В 4 т. Т. IV / Отв. ред. Елисеев И.В., Козлихин И.Ю. СПб.: Изд-во Р. Ас ланова «Юридический центр Пресс», 2010. С. 87.]. По характеру и объему содержащейся в правовых запретах информации выделяют информативные и элементарные запреты. Соответственно первые указывают на недозволенное поведение, вторые или не содержат о нем никакой информации, или такая информация оказывается минимальной [684 - См.: Братко А.Г. Указ. соч. С. 35.]. Мнение о том, что любая норма права предполагает необходимость воздерживаться от ее нарушения, позволяет ученым выделять имплицитные запреты, которые могут предусматриваться, таким образом, и обязывающими и управомочивающими нормами. Их противоположность – запреты эксплицитные, которые представляют собой собственно запреты, предусмотренные запрещающей нормой [685 - Классификация предложена А.Г. Братко. См.: Братко А.Г. Указ. соч. С. 34. Обзор критических замечаний, высказанных отечественными учеными по поводу данной классификации, см.: Маркунцов С.А. К вопросу о видах уголовно-правовых запретов // Российская юстиция. 2013. № 9. С. 13–16.]. В науке выделяют и иные виды запретов [686 - Более подробно об этом см., например: Рыбушкин Н.Н. Запрещающие нормы в советском праве. Казань: Изд-во Казанского университета, 1990; Комарова Т.Е. Некоторые вопросы теории запретов в гражданском праве // Законодательство. 2007. № 12. С. 8–18.].
   Вместе с тем данные классификации запретов не позволяют решить сугубо практическую проблему выделения условий привлечения субъектов к гражданско-правовой ответственности за нарушение публичных интересов, которая обусловлена отсутствием в гражданском законодательстве четкой градации гражданско-правовых запретов, предусматривающих недопустимость отдельных видов антисоциального поведения. Данное обстоятельство исключает решение в полной мере вопросов гражданско-правовой ответственности за нарушение публичных интересов, поскольку обусловливает невозможность установления, когда и в каких случаях такое нарушение является противоправным. Это, с одной стороны, приводит к отсутствию необходимой негативной реакции гражданского права на антисоциальное поведение, что, безусловно, дестабилизирует гражданский оборот и угрожает экономической безопасности государства в целом. С другой стороны, исключает информирование участников оборота о недопустимом с точки зрения охраны публичных интересов поведении, а потому такое поведение становится фактически возможным [687 - Не случайно в Постановлении ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» указывается, что ничтожной как посягающей на публичные интересы является сделка, которая нарушает явно выраженный запрет. Поэтому и участники оборота должны четко понимать, в каких случаях совершаемые ими сделки могут являться ничтожными по данному основанию.]. Полагаем, что этот правовой вакуум можно заполнить, только теоретически обосновав систему гражданско-правовых запретов с учетом их значения в механизме предупреждения антисоциального поведения субъектов гражданского права. С этой целью полагаем возможным осуществить систематизацию закрепленных в законе гражданско-правовых запретов, объединив их в группы по критерию функции, осуществляемой различными запретами в механизме охраны публичных интересов. Такая систематизация, кроме того, позволяет обнаружить недостающие элементы системы в целом, т. е. запреты, отсутствие которых снижает эффективность гражданско-правовых мер предупреждения и пресечения антисоциальной деятельности участников гражданского оборота.
   Во-первых, следует выделить запреты, осуществляющие функцию обеспечения стабильности и безопасности гражданского оборота. Такие запреты многообразны по своему содержанию, находят свое закрепление в императивных нормах всех институтов гражданского права и обеспечивают твердый правопорядок в гражданском обороте. Данную задачу решают, например, запреты на односторонний отказ от исполнения обязательства и одностороннее изменение его условий (ст. 310 ГК РФ), соглашений об устранении или ограничении ответственности за умышленное нарушение обязательства (п. 4 ст. 401 ГК РФ) и др. Отличительной особенностью данных запретов является то, что они признают недопустимым поведение, не являющееся по своей природе социально опасным, но могущее поколебать устойчивость гражданского оборота, нарушить образующие его правовые связи. Это обстоятельство позволяет выдвинуть имеющий практическую значимость тезис о том, что нарушение данных запретов способно повлечь за собой применение преимущественно классических гражданско-правовых мер защиты и ответственности – например, возмещения убытков или уплаты неустойки, причем, как правило, по инициативе участника гражданского оборота, чей законный интерес был нарушен, и в рамках координационных правоотношений.
   Во-вторых, самостоятельное значение приобретают запреты, выполняющие функцию предупреждения антисоциального поведения. Например, недопустимыми признаются антисоциальные сделки, т. е. сделки, противоречащие требованиям закона и одновременно посягающие на публичные интересы (п. 2 ст. 168 ГК РФ), а также сделки, совершенные с заведомо противной основам правопорядка и нравственности целью (ст. 169 ГК РФ). Запрещена государственная регистрация в качестве товарных знаков обозначений, которые противоречат общественным интересам, принципам гуманности и морали (подп. 2 п. 3 ст. 1483 ГК РФ). Запрещено страхование противоправных интересов, а условия договоров, противоречащие этому запрету, являются ничтожными (п. 1, 4 ст. 928 ГК РФ). Выделение данной группы запретов также является теоретически и практически обоснованным, поскольку позволяет обозначить особо специфику гражданско-правовых последствий очевидно антисоциального поведения. Учитывая, что содержание данных запретов составляет недопустимость социально вредного поведения, то их нарушение может влечь за собой применение наряду с классическими специальных, публично-правовых по своей природе, мер, таких, например, как конфискация, реализуемых преимущественно в правоотношениях, обладающих отдельными чертами субординационных отношений.
   Выделение данной группы запретов сразу же обнаруживает бессистемный подход законодателя к решению проблемы предупреждения антисоциального поведения участников гражданского оборота, поскольку предпочтение отдается очень узкому пониманию, когда противоправными признаются отдельные виды такого поведения, а сами запреты не охватывают большинства действий, единодушно признаваемых сегодня опасными для гражданского оборота [688 - Речь идет, например, о разнообразных действиях, нарушающих назначение гражданско-правовых институтов.]. Зарубежное гражданское законодательство использует иной подход и в некоторых странах предусматривает общее правило о недопустимости антисоциального поведения [689 - Уже упоминалось, что подобное правило закреплено, в частности, в ст. 7 Гражданского кодекса Испании. Кроме того, запрет нарушения публичных интересов предусматривается в отдельных институтах зарубежного гражданского права. Речь идет, например, об институте интеллектуальной собственности. Действие правила о недопустимости осуществления интеллектуальных прав в противоречии с публичными интересами проявляется, в частности, в том, что зарубежные суды отказываются признавать авторские права на результат, если его содержание нарушает данные интересы. См.: Morgan O. Op. cit. P. 215, 219. Так, в соответствии с британским законодательством об авторском праве (Copyright, Designs and Patents Act 1988) такое последствие наступает, если результат интеллектуальной деятельности является «аморальным, скандальным или противоречащим семейной жизни», «причиняет вред общественной жизни, общественному здоровью и безопасности или отправлению правосудия» (Section 171(3): «(i) immoral, scandalous or contrary to family life; (ii) injurious to public life, public health and safety or the administration of justice»). Текст закона см. на официальном сайте Правительства Великобритании: http://www.legislation.gov.uk/ukpga/1988/48/contents (дата обращения: 12.08.2015). При этом, комментируя названное правило в деле Ashdown v. Telegraph (2001), британский Апелляционный суд отметил, что все разнообразные ситуации, когда публичный интерес «перевешивает» авторское право, не могут быть точно определены и классифицированы, а потому требуют судебного усмотрения. См.: Danay R.J. Copyright vs. Free Expression: the Case of Peer-to-Peer File-Sharing of Music in the United Kingdom // International Journal of Communications Law & Policy. 2005 (http://ssrn.com/abstract=847905 (дата обращения: 12.09.2012)).].
   Полагаем, что некую подобную роль в отечественном праве способен сыграть общий гражданско-правовой запрет злоупотребления правом [690 - Категория злоупотребления правом достаточно подробно исследована в цивилистике. См., в частности: Агарков М.М. Проблема злоупотребления правом в советском гражданском праве // Известия Академии наук СССР. Отделение экономики и права. 1946. № 6. С. 424–436; Бару М.И. О статье 1 Гражданского Кодекса // Советское государство и право. 1958. № 2. С. 117–120; Иоффе О.С., Грибанов В.П. Пределы осуществления субъективных гражданских прав // Советское государство и право. 1964. № 7. С. 76–85; Грибанов В.П. Пределы осуществления и защиты гражданских прав // Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав. 2-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001; Гражданское право: Учебник: В 2 т. Т. 1 / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. М., 1994. С. 379–408 (автор главы – В.С. Ем). Исследуется данная категория в целом ряде работ и современных авторов. См., например: Поротикова О.А. Проблема злоупотребления субъективным гражданским правом. М.: Волтерс Клувер, 2007; Волков А.В. Злоупотребление гражданскими правами. Проблемы теории и практики. М., 2009; Радченко С.Д. Злоупотребление правом в гражданском праве России. М.: Волтерс Клувер, 2010.]. Данный запрет, как известно, свой источник обнаруживает в понимании, что любое субъективное право имеет свое социальное назначение. Осуществление субъективного права в противоречии с таким назначением подрывает правопорядок в сфере гражданского оборота, а потому очевидным образом противоречит публичным интересам, является антисоциальным.
   Запрет злоупотребления правом, предусмотренный в п. 1 ст. 10 ГК РФ, наполнился новым содержанием с учетом сложившейся до 2012 г. судебной практики. До введения Федеральным законом от 30 декабря 2012 г. № 302-ФЗ «О внесении изменений в главы 1, 2, 3 и 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее – Закон № 302-ФЗ) новой редакции ст. 10 запрет распространялся на шикану и иные формы злоупотребления правом. При этом понятие «иные формы злоупотребления правом» так и осталось неясным для судебной практики [691 - Судебные решения, как правило, повторяли формулировку п. 1 ст. 10 ГК РФ и не раскрывали содержание «иных форм злоупотребления правом». См., например, постановления Президиума ВАС РФ от 1 декабря 2011 г. № 9646/11 по делу № А40-97868/10-21-538, от 21 февраля 2012 г. № 14321/11 по делу № А79-7483/2009 (СПС «КонсультантПлюс»); Определение ВС РФ от 6 марта 2012 г. № 5-В11-127 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Поэтому в обновленной редакции ст. 10 виды действий, которые могут квалифицироваться как злоупотребление правом, уточнены. К ним относятся шикана, действия в обход закона, совершаемые с противоправной целью, и «иное заведомо недобросовестное осуществление гражданских прав» [692 - Как полагает И.Е. Кабанова, все эти действия являются нарушением принципа добросовестности, но не все они противоправны. По мнению автора, противоправностью отличается лишь шикана, злоупотребление же правом и обход закона являются примерами недобросовестного использования субъективного гражданского права. Более подробно см.: Кабанова И.Е. Некоторые аспекты реализации принципа добросовестности и недопустимости злоупотребления правом в правоотношениях с участием органов публичной власти и их должностных лиц // Гражданское право. 2014. № 5. С. 23–26.].
   Несмотря на четкое обозначение в гражданском законодательстве форм злоупотребления правом, само их содержание требует уточнения применительно к конкретной ситуации и, следовательно, во многом зависит от усмотрения суда [693 - Данная проблема уже освещалась нами в ранее опубликованных работах. См., в частности: Яценко Т.С. Проблемы ответственности за злоупотребление правом по российскому гражданскому законодательству // Юрист. 2002. № 8. С. 8–11; Она же. Правовая категория злоупотребления правом в теории цивилистики // Философия прав. 2008. № 2. С. 45–50.], что не всегда можно оценить как положительное явление.
   То, что шикана в классическом ее варианте [694 - Действия, осуществляемые управомоченным субъектом исключительно с целью причинения вреда другому лицу.] встречается крайне редко, уже отмечалось нами ранее [695 - См.: Яценко Т.С. Категория шиканы в гражданском праве: история и современность. М.: Статут, 2003. С. 101. О признаках шиканы более подробно см. там же.]. Именно поэтому шиканой следует признавать «действия управомоченного субъекта по реализации принадлежащего ему права, осуществляемые как исключительно с намерением причинить вред другому лицу, так и с намерением причинения вреда, а также достижения иной цели» [696 - См.: Яценко Т.С. Категория шиканы в гражданском праве: история и современность. М.: Статут, 2003. 110.]. Данный взгляд подтверждается и судебной практикой, которая наряду с целью причинения вреда другому лицу нередко обнаруживает и иные цели недобросовестного поведения управомоченного субъекта [697 - См., например, Постановление Федерального арбитражного суда Волго-Вятского округа от 27 апреля 2012 г. по делу № А79-5165/2011; Определение ВС РФ от 3 декабря 2013 г. № 77-КГ13-11 (СПС «КонсультантПлюс»). В целом, как отмечается судами, злоупотребление правом «должно носить достаточно очевидный характер» и сопровождаться отсутствием добросовестных целей. См., в частности, Постановление Суда по интеллектуальным правам от 28 января 2016 г. № С01-1084/2015 по делу № А03-22533/2014 (СПС «КонсультантПлюс»). Так, в одном из случаев судом было установлено наличие в действиях сторон признаков злоупотребления правом, поскольку «операция по перечислению денежных средств на счет третьего лица путем совершения внутрибанковских проводок при фактической недостаточности у банка средств на корреспондентских счетах и последующем отзыве у банка лицензии на осуществление банковских операций» очевидным образом указывает на это. См. Постановление Арбитражного суда Московского округа от 27 января 2016 г. № Ф05-6179/2015 по делу № А40-88500/2014 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Кроме шиканы норма ст. 10 ГК РФ запрещает также и действия в обход закона с противоправной целью, рассматривая такие действия в качестве формы злоупотребления правом. Учитывая, что речь идет об обходе установленных в законодательстве императивных запретов, обход закона, безусловно, имеет антисоциальный характер.
   Действительно, в современных российских условиях обход закона превратился в один из мощнейших инструментов достижения участниками оборота антисоциальных целей, позволяя им фактически осуществлять хищения государственной, муниципальной и частной собственности, приобретать необоснованные преимущества при получении и расходовании бюджетных средств и совершать иные аналогичные действия. Речь идет об обходе требований законодательства о приватизации и государственных закупках, об использовании противоречий в праве для осуществления рейдерских захватов частной собственности и тому подобной незаконной деятельности. Вопрос об обходе закона нередко связывается с проблемой коррупции в России. При этом обход закона практикуется участниками гражданского оборота на всех уровнях: как при совершении незначительной с точки зрения цены сделки, так и при осуществлении крупных коммерческих операций.
   Таким образом, обход закона в современных условиях есть объективная реальность [698 - Еще недавно использование термина «обход закона» объяснялось в научной литературе «определенной традицией, эмоциональностью, стремлением облегчить понимание или, в конце концов, некоторым невниманием к терминологии». Обосновывался отказ от признания за данным термином правового значения. См.: Муранов А.И. К вопросу об «обходе закона» // Московский журнал международного права. 1997. № 3. С. 48–49. А.И. Муранов считает отражение в законе запрета обхода закона «глубоко ошибочным шагом», способным «перечеркнуть многие достижения российского гражданского права за последние 20 лет», поскольку, по его мнению, это должно привести к росту усмотрения судов и умалению стабильности оборота, а также создать серьезные риски того, что заключенная сделка может быть объявлена неправомерной. Более подробно см.: Муранов А.И. Попытка внедрения в Гражданский кодекс РФ понятия «обход закона» и российская адвокатура // Адвокат. 2011. № 4. С. 5–9. Обоснованный ответ на данное критическое замечание был дан А.В. Егоровым. См.: Егоров А.В. Обход закона: использование дозволенной правом формы ради запрещенной правом цели // Вестник Международного коммерческого арбитража. 2011. № 2 (4). С. 170–190.], а его распространение в отечественном гражданском обороте является проблемой [699 - Проблема эта существует с древнейших времен. Общеизвестными являются исторические сведения, согласно которым целые народы общим своим решением совершали обход закона. Например, лакедемоняне были известны своим строгим соблюдением законов. Закон запрещал вторичное избрание начальником флота одного и того же лица. Однако возникла настоятельная потребность вновь избрать Лисандра, который уже возглавлял флот ранее. Было решено ввести новую должность «главного распорядителя морских сил», которая фактически предполагала управление флотом. На нее и назначили Лисандра, а формальным начальником флота стал другой человек. См.: Монтень М. Указ. соч. С. 117. В России запрет обхода закона впервые нашел свое отражение в законодательстве после Октябрьской революции 1917 г. Сделки, совершенные в обход закона, признавались ничтожными в соответствии со ст. 30 ГК РСФСР 1922 г. В Циркуляре Наркомата юстиции РСФСР от 1 июля 1924 г. № 99 «О борьбе с обходами законодательства о труде» предусматривалось признание гражданско-правовых договоров недействительными в тех случаях, когда они заключались с целью обхода законодательства о труде для прикрытия фактических трудовых отношений, возникающих между предпринимателями и работниками. См.: Еженедельник советской юстиции. 1924. № 27. С. 645.], требующей скорейшего разрешения, поскольку в России вряд ли существует закон, схемы обхода норм которого активно не применялись бы участниками гражданского оборота [700 - На самые распространенные варианты обхода закона обращается внимание прежде всего в судебных обзорах. Например, в Обзоре практики разрешения судами споров, возникающих в связи с участием граждан в долевом строительстве многоквартирных домов и иных объектов недвижимости (утв. Президиумом Верховного Суда РФ 04.12.2013), указывается, что обход законодательства о долевом строительстве может осуществляться через использование таких схем, как целевой заем на постройку квартиры или заключение предварительного договора. См.: Бюллетень ВС РФ. 2014. № 3. Об этом также см.: Тарасова А.Е. Конкуренция технологий: обход закона при параллельности законодательства и правоприменительной практики // Закон. 2013. № 9. С. 50–59; Петровская Т.С., Петровская О.С. Пять схем по обходу нотариальной формы сделок с долями в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью и их многократные риски // Нотариус. 2015. № 3. С. 31–35.].
   Надо сказать, что до внесения запрета обхода закона в ст. 10 ГК РФ суды на протяжении достаточно длительного периода времени вынужденно вели фактическую борьбу с обходом законодательных требований, не имея при этом надлежащей нормативно-правовой базы. С этой точки зрения запрет обхода закона в гражданском праве должен ввести судебное усмотрение в определенные рамки, что позволит исключить применение по аналогии норм института, сходного с исследуемым, но не тождественного ему. Речь идет об институте злоупотребления правом.
   Следует подчеркнуть, что и до принятия Закона № 302-ФЗ, который признал обход закона формой злоупотребления правом, он нередко квалифицировался судами в качестве злоупотребления, а потому лицам, совершившим его, отказывалось в защите субъективных прав на основании ст. 10 ГК РФ [701 - См., в частности, определения ВАС РФ от 14 января 2009 г. № 8207/08 по делу № А40-48536/07-53-426, от 10 августа 2010 г. № ВАС-7580/10 по делу № А50-2691/2009, от 12 августа 2010 г. № ВАС-10044/10 по делу № А40-1345/09-73-2Б (СПС «КонсультантПлюс»).]. Например, в одном из случаев договор дарения акций, когда в качестве дарителя выступал акционер ЗАО, а одаряемый не был связан с ним родственными отношениями, был признан совершенным с целью обхода ограничений в отношении покупки акций лицами, не являющимися участниками ЗАО. Данные действия были квалифицированы как злоупотребление правом, а договор дарения в соответствии со ст. 10 и 168 ГК РФ признан недействительным [702 - См., в частности, постановления Федерального арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 6 мая 2004 г. № Ф08-1625/04 по делу № А63-1448/03-С2, от 29 ноября 2005 г. № Ф08-5602/2005 по делу № А63-546/2005-С2, от 29 ноября 2005 г. № Ф08-5600/2005 по делу № А63-547/2005-С2 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Вполне очевидно, что суды применяли норму ст. 10 ГК РФ о запрете злоупотребления правом к случаям обхода закона потому, что не обладали иным инструментом для его пресечения.
   Действительно, внешнее сходство обхода закона и злоупотребления правом заключается в том, что в их основе лежит нарушение социального назначения, но в первом случае речь идет о нарушении назначения института права, а во втором – назначения субъективного права. Запрет обхода закона представляет собой действенное средство охраны назначения институтов гражданского права. Различие злоупотребления правом и обхода закона здесь налицо: злоупотребление правом предполагает, что субъект недобросовестно осуществляет принадлежащее ему субъективное право, нарушает пределы правопользования; обход же закона нередко совершается потому, что субъективное право у лица отсутствует, но лицо желает его приобрести вопреки запрету, установленному императивной нормой. Поэтому, например, нельзя считать злоупотреблением правом предъявление требования о признании права собственности на нежилое помещение, являющееся на самом деле жилым [703 - Судебная практика рассматривает такие действия как совершенные с целью обхода нормы закона, закрепляющей порядок перевода жилого помещения в нежилое. См., например, Постановление Федерального арбитражного суда Дальневосточного округа от 31 мая 2010 г. № Ф03-3580/2010 по делу № А73-13425/2009; Определение Оренбургского областного суда от 25 января 2012 г. № 33-444/2012 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Здесь мы имеем дело с попыткой обхода закона. Сомнительна квалификация в качестве злоупотребления правом и поведения, направленного на признание права собственности на самовольную постройку, в частности, путем получения разрешения на строительство объекта, который фактически был уже построен [704 - Такие действия справедливо квалифицируются судами как обход законодательства о градостроительной деятельности и правил узаконения самовольной постройки. См., например, Постановление Федерального арбитражного суда Восточно-Сибирского округа от 26 ноября 2009 г. по делу № А78-3001/2009 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Вместе с тем такие действия, очевидно, представляют собой действия в обход закона. Следовательно, содержание понятий злоупотребления правом и обхода закона не совпадает.
   Противоположный подход законодателя, рассматривающего обход закона в качестве разновидности злоупотребления правом, может привести к тому, что запрет обхода закона на практике будет распространяться лишь на случаи нарушения пределов осуществления субъективных гражданских прав (это вполне возможно при буквальном толковании п. 3 ст. 10 ГК РФ: «злоупотребление правом выражается в совершении действий в обход закона»). Тогда как данный запрет в потенциале мог бы быть использован в качестве универсального способа предупреждения разнообразных нарушений назначения гражданско-правовых институтов со стороны участников оборота.
   Сказанное позволяет сделать вывод о том, что обход закона представляет собой самостоятельное правонарушение, обладающее собственными признаками, отличающими его от иных видов гражданских правонарушений, а его запрет, как отмечает Е.А. Суханов, традиционен для любого нормального правопорядка и основан на ключевом принципе гражданского права – добросовестности [705 - См.: Суханов Е.А. О частных и публичных интересах в развитии корпоративного права. С. 5–9.].
   Вместе с тем очевидно, что указание в п. 1 ст. 10 ГК РФ на такой признак обхода закона, как его противоправная цель, является явно недостаточным для квалификации данного вида правонарушения, которое обладает и иными отличительными признаками.
   Во-первых, особенностью обхода закона является внешняя его правомерность, являющаяся, однако, притворной. Как уже неоднократно указывалось в литературе, притворность есть черта любого действия в обход закона [706 - См., например: Мейер Д.И. О юридических вымыслах и предположениях, о скрытных и притворных действиях // Мейер Д.И. Избранные произведения по гражданскому праву. М.: АО «Центр ЮрИнфоР», 2003. С. 146; Новицкий И.Б. Сделки. Исковая давность. М., 1954. С. 87; Суворов Е.Д. Проблемы правовой квалификации сделок и иных действий, совершенных в обход закона: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2009. С. 5.], которая отличает его от иных нарушений императивных норм [707 - Надо сказать, что традиция отказа от отождествления действий в обход закона с иным незаконным поведением берет свое начало в римском праве. Древнеримский юрист Павел, например, полагал, что в обход закона действует тот, «кто, сохраняя слова закона, обходит его смысл». См.: Дигесты Юстиниана. Т. 1. Кн. 1–4 / Пер. с лат.; Отв. ред. Л.Л. Кофанов. М.: Статут, 2002. С. 191. «Обход закона, – писал Ульпиан, – совершается в тех случаях, когда делается то, чего закон не желает, чтобы было сделано, но не запрещает этих действий, и как отличается сказанное от мысли, так же отличается обход от того, что противозаконно». Цит. по: Перетерский И.С. Дигесты Юстиниана. Очерки по истории составления и общая характеристика. М.: Госюриздат, 1956. С. 108. Позднее в законодательстве некоторых европейских государств обход закона был приравнен в прямому нарушению закона. См., например, ст. 90 Саксонского Гражданского уложения.].
   Во-вторых, несмотря на внешнюю правомерность действия в обход закона, его результатом всегда является нарушение того или иного нормативного требования [708 - На это обратила внимание еще Н.В. Рабинович, по мнению которой «противозаконно… то, что нарушает закон, какими бы путями это нарушение ни осуществлялось – прямым ли несоблюдением императивного требования или запрета закона или же такой деятельностью, которая окольными путями приводит к результатам, противоречащим закону». См.: Рабинович Н.В. Недействительность сделок и ее последствия. Л.: Изд-во ЛУ, 1960. С. 22.]. При этом такое нарушение может заключаться не только в несоблюдении императивного запрета или неисполнении возлагаемой законом на субъект обязанности, но и в достижении такого результата, который явным образом противоречит назначению правового института, обход норм которого имел место [709 - Не случайно в дореволюционной цивилистике в качестве примера действий в обход закона приводился обход норм права, устанавливавших ограничения правоспособности отдельных категорий лиц. В частности, речь шла об обходе ограничений, которые предусматривались в отношении приобретения недвижимого имущества иностранцами, лицами иудейского вероисповедания и т. п. См.: Синайский В.И. Указ. соч. С. 167.]. При этом нужно учитывать, что если законом запрещено определенное поведение, то это означает, что недопустимым признается и его результат, даже если такой результат достигается действием, прямо законом не запрещенным [710 - См.: Егоров А.В. Указ. соч. С. 172. Аналогичное мнение высказано в заключении Института зарубежного и международного частного права имени Макса Планка. Здесь, в частности, отмечается, что понятием «обход закона» обозначается ситуация, когда поведение субъекта права не совпадает с запрещенными законом действиями, но приводит к результату, «на предотвращение которого данная норма направлена». См.: Шерстобитов А.Е. Злоупотребление правом (доктрина и практика) // Проблемы развития частного права: Сборник статей к юбилею Владимира Саурсеевича Ема / Отв. ред. Е.А. Суханов, Н.В. Козлова. М.: Статут, 2011. С. 466.].
   В-третьих, обход закона нередко совершается с помощью вполне легальных инструментов. Участники гражданского оборота для достижения своих противоправных целей используют правовые конструкции – например, сделки юридического лица. При отсутствии сдерживающих факторов гражданско-правовые конструкции становятся распространенным средством для эффективного обхода закона участниками оборота. Анализ судебной практики показывает, что нередко дробление вклада физическим лицом в преддверии банкротства банка осуществляется с целью обойти установленное законом ограничение размера компенсационных выплат [711 - См. постановления Федерального арбитражного суда Уральского округа от 24 марта 2010 г. № Ф09-984/10-С4 по делу № А50-2691/2009; Федерального арбитражного суда Московского округа от 19 апреля 2010 г. № КГ-А40/3180-10 по делу № А40-68202/08-88-182Б; Определение ВАС РФ от 10 августа 2010 г. № ВАС-7580/10 по делу № А50-2691/2009 (СПС «КонсультантПлюс»).], а передача в качестве доли в ООО закрепленного за муниципальным унитарным предприятием на праве хозяйственного ведения недвижимого имущества – для того, чтобы произвести отчуждение муниципального имущества в частную собственность в обход законодательства о приватизации [712 - См. постановления Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 5 сентября 2012 г. № 15АП-9069/2012 по делу № А32-43664/2011; Федерального арбитражного суда Уральского округа от 3 октября 2012 г. № Ф09-8105/12 по делу № А47-10793/2011; Арбитражного суда Московского округа от 11 апреля 2016 г. № Ф05-1231/2016 по делу № А40-154191/14 (СПС «КонсультантПлюс»).]. В одном из случаев при рассмотрении судом иска ООО к ЗАО о признании права собственности на часть офисного здания с подземной парковкой, полученного, по утверждению истца, от ответчика в качестве отступного, было установлено, что соглашение об отступном между истцом и ответчиком фактически имело целью обход условий создания объекта недвижимости, предусмотренных постановлением правительства Москвы [713 - См. Постановление Федерального арбитражного суда Московского округа от 21 июля 2011 г. № КГ-А40/5673-11 по делу № А40-87247/10-82-756 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Следовательно, соглашение об отступном стало для сторон инструментом обхода требований нормативно-правового акта.
   Таким образом, признаками действия в обход закона являются его притворный характер, противоправная цель, для достижения которой могут использоваться законные средства, а также результат соответствующего действия, прямо нарушающий императивное требование или противоречащий назначению правового института, обход норм которого совершается правонарушителем [714 - В связи со сказанным может возникнуть вопрос о соотношении сделок в обход закона и мнимых и притворных сделок. Как отмечает А.В. Егоров, «различие между обходом закона и мнимой сделкой состоит в том, что при обходе закона целью является правовое действие, в то время как мнимая сделка… призвана лишь инсценировать действительную сделку». В мнимой и притворной сделках «обязательно присутствует умысел двух сторон либо на то, чтобы не преследовать правовых целей, либо на то, чтобы эти цели были другими, чем цели формально совершенной сделки», обход же закона, «напротив, возможен и в тех случаях, когда с нарушением закона действует только одна сторона, а вторая об этом может даже не догадываться», а потому «если в арсенале средств борьбы государства со злоупотреблениями мы не будем иметь прием, запрещающий «обход закона», с подобными сделками будет бороться практически невозможно». См.: Егоров А.В. Указ. соч. С. 175.].
   В научной литературе высказано мнение, согласно которому одним из способов предупреждения обхода закона является одновременное уточнение норм и увеличение их количества [715 - См.: Киселев А. Fraus legi, или В обход закона // эж-Юрист. 2011. № 50. С. 8.]. В действительности же законодатель так и поступает. Как только выявляется новый способ обхода закона, в данный закон вносятся изменения, направленные на предотвращение обхода его норм. Однако, как показывает опыт, если законодатель отстает на один шаг от потребностей практики, то внесение изменений в законодательство не всегда является эффективным средством борьбы с обходом законодательных требований.
   Превентивную функцию способна выполнить лишь действенная санкция за совершение обхода закона. В настоящее время лицу, потерпевшему от злоупотребления правом, предоставляется возможность требовать возмещения причиненных этим убытков (п. 4 ст. 10 ГК РФ). Кроме того, последствием обхода закона является отказ в защите права (п. 3 ст. 10 ГК РФ).
   Вместе с тем гражданско-правовые последствия обхода закона должны предусматриваться с учетом того обстоятельства, что в силу своей притворности действие в обход закона по своей сути ничтожно, а потому оно не должно приводить к тому правовому результату, к которому лицо стремилось, совершая указанное действие.
   Такой подход использовался, например, судебной практикой 1920-х гг., которая все полученное сторонами по сделке, совершенной в обход закона, квалифицировала как неосновательное обогащение и взыскивала его в доход государства [716 - См.: Вавин Н.Г. Указ. соч. С. 20.]. Взыскание полученного по сделке, совершенной с целью, противной закону или в обход закона (ст. 30), А.Г. Гойхбарг рассматривал как достаточную гарантию против отступления сторонами от установленных в законе правил: «кто пойдет на такой обход закона, если ему грозит и аннулирование сделки и потеря того, что он внес в ее исполнение?..» [717 - Гойхбарг А.Г. Указ. соч. С. 65.].
   Безусловно, закрепление подобной санкции в условиях неопределенности понятия обхода закона может привести к массовым нарушениям прав и законных интересов участников гражданского оборота. Видимо, поэтому общим последствием обхода закона должны стать отказ от признания юридически значимых последствий за действиями, совершенными в обход закона (например, признание сделки недействительной, аннулирование регистрации юридического лица), и возложение на правонарушителей обязанности возместить причиненные третьим лицам убытки в соответствии с п. 4 ст. 10 ГК РФ. Полагаем, это будет практическим способом решения в том числе и проблемы соблюдения участниками оборота назначения институтов гражданского права.
   Общим последствием злоупотребления правом является полный или частичный отказ в защите права (п. 2 ст. 10 ГК РФ). Такая относительно определенная санкция устанавливалась во всех гражданских кодексах советского периода и являлась последствием осуществления субъективных прав в противоречии с их назначением [718 - См. ст. 1 ГК РСФСР 1922 г., ст. 5 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г., ст. 5 ГК РСФСР 1964 г., ст. 5 Основ гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г. См.: Ведомости СНД СССР и ВС СССР. 1991. № 26. Ст. 734.]. Выдающиеся отечественные цивилисты уделяли значительное внимание исследованию данной санкции [719 - См., например: Иоффе О.С., Грибанов В.П. Указ. соч. С. 80–81; Агарков М.М. Указ. соч. С. 432–433; Ем В.С. Осуществление гражданских прав и исполнение обязанностей. С. 158.]. Активно изучается она и современными исследователями [720 - См., например: Поротикова О.А. Проблема злоупотребления субъективным гражданским правом. М.: Волтерс Клувер, 2007; Волков А.В. Отказ в защите как исключительная (единственная) гражданско-правовая санкция за нарушение запрета о злоупотреблении правом // Вестник Саратовской государственной академии права. 2008. № 4. С. 164–168; Матанцев Д.А. Отказ в защите права как санкция за злоупотребление правом: понятие и функциональное значение // Гражданское право. 2013. № 2. С. 22–24; Карасева И.А. Злоупотребление правом как одна из причин мнимой конкуренции конституционных ценностей // Конституционное и муниципальное право. 2013. № 7. С. 9–13.]. Не вдаваясь в дискуссию о природе данной санкции [721 - Более подробно данную дискуссию см.: Яценко Т.С. Категория шиканы в гражданском праве: история и современность. С. 50–52, 106–110.], отметим лишь, что в большинстве случаев она применяется в форме отказа в удовлетворении требований злоупотребившего правом лица, которые вытекают из принадлежащего ему данного права [722 - См., например, постановления Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 29 октября 2013 г. № 15АП-12296/2013 по делу № А32-3322/2013; Президиума Суда по интеллектуальным правам от 16 июня 2014 г. № С01-374/2014 по делу № СИП-267/2013 (СПС «КонсультантПлюс»). См. также: Информационное письмо Президиума ВАС РФ от 25 ноября 2008 г. № 127 «Обзор практики применения арбитражными судами статьи 10 Гражданского кодекса Российской Федерации» // Вестник ВАС РФ. 2009. № 2. Главная проблема, которая возникает в связи с применением этой санкции, заключается в том, чтобы исключить необоснованный отказ в защите права, поскольку сама категория злоупотребления правом имеет неустойчивое, неоднозначное понимание в судебной практике. Ошибка здесь может повлечь за собой нарушение конституционного принципа, гарантирующего защиту прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации, а также умалить конституционное право каждого защищать свои права и свободы не запрещенными законом способами (ст. 45 Конституции РФ). Видимо, поэтому норма ст. 10 ГК РФ, закрепляющая указанную санкцию, неоднократно являлась предметом рассмотрения Конституционного Суда РФ, который посчитал, что сама по себе норма, устанавливающая правовые последствия злоупотребления правом, имеет целью реализацию положений, предусмотренных в ч. 3 ст. 17 Конституции РФ, «и не может рассматриваться как нарушающая какие-либо конституционные права и свободы». См.: Определение Конституционного Суда РФ от 25 декабря 2008 г. № 982-О-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Чеботарева Яна Евгеньевича на нарушение его конституционных прав пунктами 1 и 2 статьи 10 Гражданского кодекса Российской Федерации» // Архив КС РФ. 2008; Определение Конституционного Суда РФ от 19 марта 2009 г. № 166-О-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Егоровой Марианны Анатольевны на нарушение ее конституционных прав пунктами 1 и 2 статьи 10 Гражданского кодекса Российской Федерации» // Архив КС РФ. 2009; Определение Конституционного Суда РФ от 22 марта 2012 г. № 489-О-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Онищенко Оксаны Алексеевны на нарушение ее конституционных прав пунктом 2 статьи 10 Гражданского кодекса Российской Федерации» // Архив КС РФ. 2012.].
   Данная санкция наряду с возмещением убытков является универсальным гражданско-правовым последствием злоупотребления правом. Одновременно законодательство предусматривает и иные, специальные, последствия. Так, сделка, нарушающая требования п. 1 ст. 10 ГК РФ, оспорима в соответствии со ст. 168 ГК РФ как противоречащая закону. Как отмечается, например, в Постановлении Пленума ВАС РФ от 30 апреля 2009 г. № 32 «О некоторых вопросах, связанных с оспариванием сделок по основаниям, предусмотренным Федеральным законом «О несостоятельности (банкротстве)»» [723 - Вестник ВАС РФ. 2009. № 7.], арбитражный управляющий или кредитор могут потребовать признания недействительной сделки, совершенной должником до или после возбуждения дела о банкротстве, если она была направлена «на нарушение прав и законных интересов кредиторов, в частности… на уменьшение конкурсной массы» (п. 10).
   Необходимо отметить, что наряду с общим запретом злоупотребления правом, предусмотренным в ст. 10 ГК РФ, гражданское законодательство закрепляет специальные запреты, направленные на предупреждение злоупотреблений правом. Эти запреты действуют в тех регулируемых гражданским правом сферах общественных отношений, которые являются предметом особой заботы законодателя, поскольку составляют основу гражданского оборота. Речь идет, в частности, об отношениях, возникающих по поводу создания и деятельности юридических лиц, обязательственных и тому подобных отношениях. Например, доверительному управляющему запрещено быть выгодоприобретателем по договору доверительного управления имуществом (п. 3 ст. 1015 ГК РФ). Коммерческая организация не вправе передавать свое имущество в безвозмездное пользование лицу, являющемуся ее учредителем, участником, руководителем, членом ее органов управления или контроля (п. 2 ст. 690 ГК РФ). Запрещена открытая подписка на акции акционерного общества до полной оплаты уставного капитала (п. 3 ст. 99 ГК РФ). Эта норма имеет целью недопущение злоупотреблений со стороны учредителей акционерных обществ и была введена с учетом негативного опыта, который имел место в прошлом.
   Рассматривая запрет злоупотребления правом с точки зрения его потенциала в предупреждении антисоциальной деятельности участников гражданского оборота, нельзя все же не указать на его неспособность решить данную проблему в полном объеме, поскольку, как уже отмечалось ранее, он охватывает лишь случаи нарушения границ осуществления субъективных прав, оставляя за пределами своего действия иные нарушения, не связанные с правопользованием. Это обстоятельство делает необходимым восполнение системы запретов в том числе запретом использования норм институтов гражданского права в противоречии с их назначением.

Глава 6. Гражданско-правовые меры защиты нарушенных публичных интересов

§ 1. Основание и условия применения гражданско-правовых мер защиты [724 - Понятие защиты употребляется в настоящем параграфе в широком смысле в соответствии с обоснованным в цивилистике подходом, согласно которому гражданско-правовые способы защиты разграничиваются на меры защиты в узком смысле слова и меры ответственности. См.: Красавчиков О.А. Ответственность, меры защиты и санкции в советском гражданском праве // Сборник ученых трудов. Вып. 27 / Отв. за вып. Семенов В.М. Свердловск, 1973 С. 11–12.] нарушенных публичных интересов

   Вопрос о применении гражданско-правовых мер для защиты публичных интересов может возникнуть только в случае состоявшегося или длящегося их нарушения либо наличия угрозы их нарушения. Нарушение публичных интересов при этом сигнализирует управомоченным законом на их защиту субъектам [725 - Состав таких субъектов анализируется далее.] о том, что у них возникает право инициировать применение необходимых для этого гражданско-правовых мер. Однако проблема, существующая в гражданском праве в связи с наполнением понятия публичного интереса, предопределяет значительные сложности, которые возникают в судебной практике в связи с установлением и доказыванием самого факта нарушения. С этой точки зрения исследование категории нарушенного публичного интереса оказывается не только теоретически, но и практически обоснованным.
   В целом категория нарушенного интереса (субъективного права) применяется в цивилистике достаточно широко. В научной литературе ее содержание раскрывается как «нарушение комплекса возможностей (социальных и правовых) удовлетворения тех или иных потребностей» [726 - См.: Илларионова Т.И. Система гражданско-правовых охранительных мер. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1982. С. 20.]. Данный взгляд основывается на философском представлении о том, что свою сознательную силу потребности получают через интерес [727 - См.: Вичев В. Указ. соч. С. 171–172.], который направляет «своего носителя на поиск конкретного в каждом определенном случае блага для удовлетворения возникшей потребности» [728 - См.: Субочев В.В. Указ. соч. С. 8.].
   При этом если речь идет об имеющих важное социальное значение интересах группы лиц или публичных интересах отдельных субъектов, то содержание их нарушения не обладает очевидной спецификой и сходно с нарушением охраняемого законом частного интереса. Иное имеет место при нарушении государственных или общественных интересов.
   В основе этих интересов лежит объективная потребность, которая в самом общем виде заключается в сохранении в данное историческое время определенного состояния государства и общества, обеспечении необходимой направленности развития общественных отношений [729 - Однако надо учитывать, что данная потребность одновременно может лежать в основе и интересов господствующей в конкретный исторический период социальной группы, которая обеспечивает реализацию указанной потребности, в том числе через механизм правового регулирования общественных отношений, лоббируя определенное содержание норм законодательства.]. В реальной действительности такая потребность конкретизируется и может состоять, к примеру, в сохранении государственной собственности, охране окружающей среды, соблюдении изготовителями товаров прав потребителей. Нарушение публичных интересов, по сути, есть не что иное, как создание участниками оборота своими действиями (бездействием) препятствия к удовлетворению данной потребности. С этой точки зрения прекращение нарушения устраняет и препятствие к удовлетворению потребности, составляющей содержание государственного или общественного интереса. Публичный интерес, будучи с этой точки зрения эластичным, полностью восстанавливается. Данное обстоятельство оказывает серьезное влияние на содержание гражданско-правовых мер, применяемых в случае нарушения государственных и общественных интересов, особенно в случае, когда причиненный им в конкретной ситуации вред не может быть исчислен в денежной сумме.
   Правовыми средствами, создающими условия для удовлетворения потребности, лежащей в основе публичных интересов, выступают наделение участников гражданского оборота субъективными правами, возложение на них юридических обязанностей, а также соблюдение ими гражданско-правовых запретов и ограничений. Поэтому нарушение публичных интересов в конкретной ситуации может заключаться в несоблюдении пределов осуществления субъективных прав, неисполнении обязанностей, возлагаемых на участников оборота в государственных и общественных интересах, нарушении запретов и ограничений, предусмотренных законодательством с целью охраны публичных интересов.
   Специфика публичного интереса как объекта гражданско-правовой охраны предопределяет особенности и отдельных условий применения мер гражданско-правовой ответственности [730 - Об условиях применения мер гражданско-правовой ответственности см., например: Самощенко И.С. Правонарушения и юридическая ответственность: Учебное пособие. М.: ВЮЗИ, 1966; Лукьянцев А.А. Применение гражданско-правовой ответственности при осуществлении предпринимательской деятельности: теория и судебная практика. Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 2005 и др.] в случае состоявшегося его нарушения.
   Как известно, поставить вопрос о противоправности того или иного поведения позволяет по общему правилу наличие вреда [731 - Анализ норм гл. 59 ГК РФ позволил К.Б. Ярошенко прийти к выводу о том, что понятие «вред» используется в данной главе в широком смысле для обозначения последствий нарушения имущественных прав физических и юридических лиц, неимущественных прав граждан. Аналогичным образом и «возмещение вреда» обозначает «общий способ защиты, включающий в себя возмещение вреда в натуре, возмещение причиненных убытков (ст. 1082) и компенсацию морального вреда». К.Б. Ярошенко полагает необходимым сформулировать в законодательстве понятие вреда, что, по ее мнению, будет способствовать формированию единой правоприменительной практики. См.: Ярошенко К.Б. Понятие и состав вреда в деликтных обязательствах // Проблемы современного гражданского права: Сб. статей. М.: Городец, 2000. С. 330–331, 341.], размер которого, однако, оказывается трудно устанавливаемым, если речь идет, как это ни парадоксально, об антисоциальной деятельности. Ежегодно в официальных отчетах называются цифры, обозначающие размер значительного ущерба, нанесенного экономике страны в результате антисоциальных действий, например, рейдеров или учредителей фирм-однодневок [732 - Например, в своем Послании Федеральному Собранию РФ Президент РФ В.В. Путин указал, что в 2012 г. потери бюджета страны от вывода капиталов за рубеж через офшорные компании составили 111 млрд руб. См. Послание Президента В.В. Путина Федеральному Собранию. 12 декабря 2013 года (СПС «КонсультантПлюс»).]. Однако фактический размер ущерба, причиненного конкретным нарушением публичных интересов, зачастую невозможно определить, исчислить его в денежной форме, поскольку вред может проявиться спустя длительное время после совершения правонарушения. Этот факт объясняет, почему осуществление имущественной компенсации потерь, вызванных нарушением прежде всего государственных и общественных интересов, не всегда оказывается возможным. Вместе с тем он не отрицает само наличие вреда для публичных интересов.
   В свое время Н.С. Малеин указал на то, что вред как необходимый социальный признак правонарушения может заключаться и в виде таких отрицательных последствий, как дезорганизация общественных отношений, нарушение правопорядка с одновременным или без такового умалением субъективного права, блага или ценности, ограничением свободы других лиц. При этом вред может быть легко-или трудноизмеримым. Например, трудноизмеримым материальным вредом является вред, причиненный загрязнением окружающей среды. Как подчеркивал ученый, «безвредных» правонарушений нет. В частности, нарушение правил дорожного движения пешеходом, не повлекшее аварии, т. е. материально осязаемого вреда, все же наносит ущерб общественному порядку. «Если правонарушение не причиняет вреда конкретным субъективным правам, – писал Н.С. Малеин, – то, тем не менее, оно вредно с точки зрения общественных интересов» [733 - См.: Малеин Н.С. Указ. соч. С. 9.]. Аналогичную точку зрения высказывали В.А. Тархов [734 - По мнению В.А. Тархова, вред имеет место при совершении любого неправомерного поведения, но предметом анализа может стать только конкретный вред, причиненный конкретным лицам. См.: Тархов В.А. Ответственность по советскому гражданскому праву // Тархов В.А. Избранные труды. М.: Издательская группа «Юрист», 2008. С. 196.] и Н.Н. Вопленко [735 - См.: Вопленко Н.Н. К вопросу об основных признаках и понятии правонарушения // Новая правовая мысль. 2004. № 2. С. 35–36.]. Е.А. Флейшиц под вредом в гражданском праве понимала «всякое умаление охраняемого… правом блага» [736 - См.: Флейшиц Е.А. Обязательства из причинения вреда и неосновательного обогащения. М.: Госюриздат, 1951. С. 5.].
   Следовательно, сам факт нарушения публичных интересов свидетельствует о том, что таким интересам вред причинен. Его проявлениями могут являться дестабилизация связей внутри гражданского оборота, существенное нарушение равновесия в положении его участников, создание препятствий для решения важных публичных задач. При этом то, что такой вред не всегда может быть исчислен в денежном выражении, свидетельствует о специфике антисоциального поведения в сравнении с иными гражданскими правонарушениями и в конечном счете предопределяет особенности санкций за его совершение, в природе которых, как правило, преобладает штрафной элемент.
   Кроме того, общественная опасность видов поведения, нарушающих публичные интересы, нередко подтверждаемая их криминализацией в уголовном праве, позволяет предположить, что в большинстве случаев они совершаются умышленно. И действительно, форма вины нарушителя публичных интересов в установленных законом случаях приобретает существенное значение, поскольку только умышленное противоправное антисоциальное поведение влечет за собой реализацию специальных мер гражданско-правовой ответственности. Например, ст. 169 ГК РФ применение конфискационной санкции [737 - В случаях, прямо указанных в законе.] ставит в зависимость от умысла стороны недействительной сделки.
   В целом нарушение публичных интересов в результате противоправного виновного поведения, повлекшего за собой причинение вреда данным интересам, является основанием для применения необходимых для их защиты гражданско-правовых мер. Прежде чем раскрыть их систему и особенности, полагаем важным кратко остановиться на вопросе о субъектном составе лиц, управомоченных законом инициировать применение соответствующих мер защиты в случае нарушения публичных интересов.

§ 2. Управомоченные субъекты по реализации гражданско-правовых мер защиты публичных интересов

   В структуре любого интереса присутствуют как субъективный, так и объективный моменты, сочетание которых, по замечанию В.П. Грибанова, проявляется как влияние на характер интересов экономических, национальных, культурных и тому подобных объективных факторов, которые, пройдя через сознание людей, принимают вид «сознательных побуждений» [738 - Грибанов В.П. Интерес в гражданском праве // Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав. 2-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001. С. 237.]. Таким образом, носитель интереса рассматривается как субъект, осознающий свои потребности и стремящийся к их удовлетворению. С этой точки зрения понятие интереса как сознательного побуждения [739 - Грибанов В.П. Интерес в гражданском праве // Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав. 2-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001. С. 239.] не может, по нашему мнению, в полной мере быть применимо к публичным интересам. Носитель, в частности, государственного интереса – государство не является субъектом, обладающим сознанием. В интересе общества, даже при условии его персонификации, не всегда возможно обнаружить субъективный момент, поскольку не все члены персонифицированной группы могут осознавать свой интерес как общественный. Следовательно, субъективный момент не всегда присущ публичным интересам. Данный вывод позволяет нам объяснить, почему защиту нарушенных публичных интересов осуществляют, как правило, не их носители.
   Полагаем, что, с учетом предложенной в настоящей работе классификации публичных интересов, можно выделить несколько групп субъектов, управомоченных законом [740 - Под законом здесь понимается преимущественно процессуальное законодательство.] на защиту публичных интересов.
   Прежде всего речь идет о государственных органах и органах местного самоуправления, которые имеют право обращаться в суд с иском в защиту публичных интересов. По общему правилу именно эти органы вступают и в материальные и в процессуальные правоотношения для обеспечения и защиты публичных интересов. Вместе с тем реализовать это свое право они могут только в рамках своих полномочий и в случаях, прямо установленных законом (п. 1 ст. 153 АПК РФ). В частности, согласно п. 1 ст. 46 Гражданского процессуального кодекса РФ [741 - Собрание законодательства РФ. 2002. № 46. Ст. 4532.] названные органы вправе обратиться в суд с заявлением в защиту прав и охраняемых законом интересов неопределенного круга лиц. В случаях, предусмотренных федеральным законом, данные органы с целью защиты интересов государства, его субъектов и муниципальных образований до принятия решения судом первой инстанции могут по собственной инициативе или инициативе участвующих в деле лиц вступать в дело для дачи заключения (п. 1 ст. 47 ГПК РФ).
   Универсальным защитником публичных интересов является прокурор. Так, согласно п. 1 ст. 45 ГПК РФ прокурор вправе обращаться в суд в защиту интересов Российской Федерации, субъектов РФ, а также муниципальных образований. Согласно п. 3 ст. 35 Федерального закона от 17 января 1992 г. № 2201-I «О прокуратуре Российской Федерации» [742 - СПС «КонсультантПлюс».] прокурор может обратиться с заявлением в суд или «вступить в дело в любой стадии процесса» в случае возникновения потребности обеспечить защиту прав граждан или законных интересов государства либо общества. В соответствии с п. 4 ст. 27 названного Закона прокурор наделен правом предъявлять и поддерживать иск в интересах значительного числа граждан, права и свободы которых нарушены, а также в случаях, когда нарушение прав и свобод человека и гражданина «приобрело особое общественное значение». Здесь уместно отметить разные подходы процессуального законодательства к роли прокурора в защите публичных интересов. Если в соответствии со ст. 45 ГПК РФ прокурор выступает в качестве универсального защитника публичных интересов, то согласно ст. 52 АПК РФ такая возможность предоставляется ему только в связи с предъявлением предусмотренных законом исков.
   Кроме того, в соответствии с гражданским законодательством инициативу в защите публичных интересов может проявить суд. Речь идет о ситуациях, когда вопрос о применении тех или иных гражданско-правовых последствий, обычно решаемый по усмотрению сторон, в случае нарушения указанных интересов разрешается судом независимо от их мнения. Так, согласно п. 4 ст. 166 ГК РФ суду, полагающему необходимым защитить публичные интересы, предоставляется право по своей инициативе применить последствия недействительности ничтожной сделки [743 - Вместе с тем, как отмечается в п. 79 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации», «при решении вопроса о применении по своей инициативе последствий недействительности ничтожной сделки суду следует вынести указанный вопрос на обсуждение сторон». При этом «в мотивировочной части решения должно быть указано, какие публичные интересы подлежат защите, либо содержаться ссылка на специальную норму закона, позволяющую применить названные последствия по инициативе суда» (СПС «КонсультантПлюс»).]. Вывод о возможности суда защищать публичные интересы при рассмотрении конкретного судебного спора интересен с той точки зрения, что суд наряду с выше указанными органами является органом власти. В силу данного обстоятельства можно более широко говорить о его возможностях инициировать защиту публичных интересов, если в процессе рассмотрения иска судом усматривается нарушение данных интересов.
   Управомоченными по защите публичных интересов определенного уровня могут являться физические и юридические лица. Например, предъявляя иск о признании недействительным решения общего собрания публичной компании, число акционеров которой значительно, ее участник защищает публичный интерес определенного уровня. Кроме того, в соответствии с гражданским процессуальным законодательством организации и граждане в случаях, установленных законом, вправе обратиться в суд с заявлением в защиту прав, свобод и законных интересов неопределенного круга лиц (п. 1 ст. 46 ГПК РФ) [744 - Впервые такая возможность была предусмотрена в 1992 г. в связи с принятием Закона о защите прав потребителей. См.: Самсонова М.В. Защита интересов в гражданском судопроизводстве (на примере дел о защите прав потребителей) // Законы России: опыт, анализ, практика. 2012. № 9. С. 31–38. Как указывается в литературе, имеется в виду защита однородных прав и интересов неопределенного круга лиц. См.: Уксусова Е. Дела о защите прав неопределенного круга лиц // Российская юстиция. 1997. № 11. С. 42–44. Здесь уместно напомнить, что в процессуальном законодательстве такие интересы также рассматриваются как разновидность публичных интересов. Так, согласно подп. 2 ст. 391.9 ГПК РФ судебные постановления подлежат отмене или изменению, «если при рассмотрении дела в порядке надзора Президиум Верховного Суда Российской Федерации установит, что соответствующее обжалуемое судебное постановление нарушает… права и законные интересы неопределенного круга лиц или иные публичные интересы». Аналогичная норма предусмотрена подп. 2 ст. 308.8 АПК РФ.]. При этом законодатель очевидным образом отказывается от персонификации данных интересов. Однако, как показывает анализ судебной практики, речь идет об интересах так или иначе персонифицированной группы лиц: жителей одного населенного пункта, потребителей определенного продукта и тому подобных лицах. В частности, как нарушения прав и интересов неопределенного круга лиц в судебной практике квалифицируются ведение строительства многоквартирных жилых домов до получения разрешения на строительство [745 - См. Апелляционное определение Краснодарского краевого суда от 4 июля 2013 г. по делу № 33-14181/13 (СПС «КонсультантПлюс»).], непредоставление потребителям документов, подтверждающих качество товара [746 - См. Определение Московского городского суда от 20 февраля 2012 г. по делу № 33-5492 (СПС «КонсультантПлюс»).], и иные аналогичные действия. На стремление судебной практики персонифицировать неопределенный круг лиц указывает, например, вывод, который был сделан в одном из судебных решений, о том, что типовой договор сам по себе не может повлечь нарушения прав неопределенного круга потребителей, поскольку такие нарушения могут возникать только в случае заключения договоров, содержащих ущемляющие их права условия, с конкретными потребителями [747 - См., например, Апелляционное определение Брянского областного суда от 30 июля 2013 г. (СПС «КонсультантПлюс»).]. Сказанное позволяет сделать вывод о том, что используемое в гражданском процессуальном законодательстве понятие «интерес неопределенного круга лиц» нельзя признать удачным [748 - Надо сказать, что данный термин нередко используется и арбитражными судами для конкретизации содержания публичных интересов, в защиту которых обращаются соответствующие государственные органы. См., например, Постановление Федерального арбитражного суда Западно-Сибирского округа от 24 декабря 2012 г. по делу № А70-5083/2012 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Учитывая, что без персонификации носителя публичного интереса установление содержания данного интереса вызывает на практике большие затруднения, речь должна идти, по нашему мнению, о защите общего интереса именно группы лиц.
   Надо сказать, что в России возможность обращения в суд в защиту неопределенного круга лиц ограничена ситуациями, указанными в законе. И это не случайно, поскольку отсутствие здесь четко установленных рамок может привести к распространению злоупотреблений. Современной судебной практике известны случаи, когда поведение субъектов, полагавших или утверждавших, что они защищают публичные интересы, рассматривалось как злоупотребление правом. Так, в одной из ситуаций действия ответчика, распространявшего об истцах в сети «Интернет» порочащую их информацию якобы в целях защиты интересов неопределенного круга лиц, были квалифицированы как совершенные исключительно с намерением причинить вред другим лицам, т. е. в качестве шиканы [749 - См. Апелляционное определение Верховного суда Республики Бурятия от 17 апреля 2013 г. по делу № 33-1168 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   В отличие от гражданского процессуального арбитражное процессуальное законодательство не предоставляет гражданам и организациям возможность защищать интересы неопределенного круга лиц. Согласно п. 2 ст. 53 АПК РФ данные субъекты в предусмотренных законом случаях наделяются правом обращаться в арбитражный суд лишь «в защиту прав и законных интересов других лиц». Кроме того, в связи с возникшей потребностью защищать интересы обманутых дольщиков, жертв рейдерских захватов, миноритарных акционеров и других групп лиц, пострадавших от недобросовестной деятельности, в арбитражное процессуальное законодательство был введен институт группового иска, позволяющий обеспечивать интересы группы лиц. При этом перечень споров, которые могут рассматриваться на основании данного иска, является открытым и включает в себя в соответствии со ст. 255.11 АПК РФ корпоративные споры, споры, связанные с осуществлением деятельности профессиональных участников рынка ценных бумаг, и иные. Групповой иск может быть предъявлен в суд одним лицом в защиту прав и законных интересов группы лиц – участников одного правоотношения в количестве не менее пяти субъектов (ст. 225.10 АПК РФ). Однако собственной инициативы данного лица для этого недостаточно. Необходимым является присоединение иных участников группы к его требованию путем подачи в письменной форме заявления или принятия совместного решения (п. 3 ст. 225.10 АПК РФ). Истец действует на основании этих документов без доверенности (п. 1 ст. 225.12 АПК РФ).
   В целом названные иски предназначены исключительно для защиты строго персонифицированных интересов. В этом отличие от зарубежного подхода к данному вопросу, который заключается в возможности в некоторых странах предъявлять такие иски для защиты интересов и неопределенного круга лиц.
   Важно подчеркнуть, что в Российской Федерации физические и юридические лица лишены возможности напрямую обращаться в суд за защитой государственных и общественных интересов. В противоположность отечественной практике во многих странах мира в защиту общественных интересов может выступить любое лицо, предъявив специальный (коллективный) иск – class action [750 - Например, если имело место нарушение законодательства о защите прав граждан с ограниченными возможностями в отношении одного гражданина – инвалида, то последний вправе подать иск против нарушителя не только от своего имени и в своих интересах, но и в интересах всех инвалидов этого государства, взыскав в свою пользу причиненный этим интересам ущерб. См.: Hurley F.G., Menzies C. Plaintifs take a one-two punch: Proposition 64 and the Class Action Reform Act dull the teeth of favorite litigation weapons // Previews. 2005. March. P. 3.]. Возможность защиты публичных интересов любым субъектом обусловлена, по нашему мнению, той связью, которая существует между государством (обществом) и его членами. В современном мире такая возможность вытекает из факта гражданства физического лица или национальной принадлежности лица юридического.
   Вообще подобный подход к защите публичных интересов имеет давние исторические корни. В Древнем Риме в случае нарушения общественных интересов инициатива должна была исходить именно от частного лица, который получил название accusator. Если ни один римский гражданин не выступал как accusator, то конкретное правонарушение оставалось без наказания независимо от его тяжести. «Кажется, – пишет И.А. Покровский о римлянах, – что общественным интересом они считали лишь то, что фактически, in concreto, возбуждает интерес общества, что находит в себе каждый раз активного защитника из среды этого последнего. Как бы ни признавалось преступным известное деяние теоретически, если не находится обвинителя из среды самого общества, значит, само общество в лице всех своих отдельных представителей относится к совершившемуся спокойно и безразлично, значит, голос народной совести молчит, значит, действительного нарушения общественного интереса нет, значит, и магистратам вмешиваться нечего» [751 - Покровский И.А. Частная защита общественных интересов в Древнем Риме. С. 31.]. Accusator, несмотря на то, что выступал в защиту общественных интересов, сам отыскивал доказательства, приглашал свидетелей, производил обыск. Суд, рассматривая дело, оперировал только этими доказательствами. Если accusator предъявлял обвинение лишь затем, чтобы причинить вред обвиняемому (т. е. совершал шикану), то он мог быть подвергнут infamia (бесчестию) и платил штраф. Успешно завершивший дело accusator поощрялся государством, получая награду в форме, например, освобождения его самого или его детей от военной службы. В целом принцип accusatio позволял более эффективно защищать общественные интересы. По утверждению Т. Моммзена, до внедрения этой процедуры масса правонарушений из-за инертности магистратов оставались безнаказанными [752 - Покровский И.А. Частная защита общественных интересов в Древнем Риме. С. 27–34.].
   Одним из средств защиты общественных интересов частными лицами в римском праве являлись популярные иски – actiones popularis. Они предъявлялись для предупреждения застройки общественных мест, а также в случаях преграждения рек, разорения могил, умышленного повреждения межевых камней и других аналогичных ситуациях [753 - См.: Муромцев С.А. Определение и основное разделение права. С. 190.]. В специальной литературе actiones popularis называют общегражданскими исками «в защиту каждого» [754 - См.: Франчози Дж. Институционный курс римского права / Пер. с ит.; Отв. ред. Л.Л. Кофанов. М.: Статут, 2004. С. 412.]. Как полагал С.А. Муромцев, в таких исках отразилось преобразование взаимной заботы сородичей внутри рода в юридическую форму защиты общественных интересов [755 - См.: Муромцев С.А. Указ. соч. С. 191.]. Р. Иеринг считал, что actiones popularis выполняли очень важную функцию, поскольку предъявлялись в случае неисполнения гражданином Рима особого рода обязанности, целью которой являлось осуществление общего блага [756 - См.: Иеринг Р. Цель в праве. С. 283.].
   Имея своим источником популярные иски римского частного права, современные коллективные иски в зарубежных странах вместе с тем нередко превращаются в инструмент злоупотребления правом. Как отмечается в иностранной специальной литературе, иски в защиту общественных интересов достаточно часто используются как мощное процессуальное оружие, несправедливо применяемое против ответчиков, в роли которых выступают, как правило, корпорации. Поэтому, например, в некоторых штатах США установлены ограничения по предъявлению исков в защиту публичных интересов частными лицами. Такие лица должны доказать, что не только общим интересам, но и истцу непосредственно был причинен реальный ущерб, выражающийся в утрате денег или другого имущества, принадлежащего ему на праве собственности [757 - См.: Hurley F.G., Menzies C. Op. cit. P. 3.].
   С учетом сказанного полагаем, что и в отечественном процессуальном законодательстве могло бы быть отражено право частных лиц защищать государственные и общественные интересы, но с учетом негативного зарубежного опыта в этой сфере. В некоторых случаях инициатива активных и заинтересованных граждан и организаций могла бы послужить основанием для более эффективной защиты публичных интересов, чем незаинтересованное поведение управомоченных (но не обязанных) на это законом органов государственной власти и местного самоуправления.
   В действительности, автономия субъекта гражданского права означает такое его положение в обороте, когда он сам выбирает вариант поведения, обеспечивающий удовлетворение его интересов, а в случае нарушения его прав самостоятельно решает, обращаться ли ему за защитой к государству либо применить меры самозащиты или отказаться от каких-либо активных действий. Анализ гражданско-правовых последствий нарушения публичных интересов позволяет высказать предположение, что подобная дискреционность в данном случае законом не допускается. Однако этот вывод оказывается преждевременным. Применительно к органам государственной власти и местного самоуправления речь идет именно о праве, а не об обязанности инициировать защиту нарушенных публичных интересов. Получается, что органы государственной власти и местного самоуправления, подобно частным лицам, обладают автономией воли и самостоятельно решают, защищать им нарушенный государственный или общественный интерес либо нет. С одной стороны, такая ситуация вроде бы в целом соответствует духу гражданского права, однако очевидным является и то, что она не отвечает потребностям экономического и социального развития Российского государства на современном этапе, характеризующемся кризисной ситуацией в экономике и массовой распространенностью антисоциальных действий в гражданском обороте. С учетом сказанного полагаем, что при нарушении участниками гражданского оборота публичных интересов и прежде всего государственных и общественных, на названных в законе лиц должна возлагаться обязанность предпринимать необходимые меры в защиту указанных интересов. В связи с этим требуют уточнения формулировки норм ст. 45–47 ГПК РФ, а также ст. 52 и 53 АПК РФ, в которых слово «вправе» представляется необходимым заменить на «обязаны», что будет означать возложение на органы государственной власти и местного самоуправления обязанности в предусмотренных законом случаях защищать публичные интересы.
   Важно подчеркнуть, что выбор меры защиты публичного интереса управомоченным на это субъектом зависит от прямого указания закона, которое в свою очередь обусловлено содержанием и последствиями конкретного нарушения.

§ 3. Система гражданско-правовых мер защиты [758 - В данном параграфе речь идет о мерах защиты в узком смысле слова.] нарушенных публичных интересов

   Институты гражданского права, обеспечивая охрану социального назначения данной отрасли права в целом и публичных интересов в частности, предусматривают специальные меры защиты, которые одновременно выполняют задачу предупреждения посягательств на данные интересы и функцию защиты на случай состоявшегося их нарушения. Например, такую функцию осуществляет институт недействительных сделок. При этом чаще всего речь идет о нарушающих публичные интересы сделках, совершаемых физическими и юридическими лицами. Однако и сделки, совершенные органами государственной власти и местного самоуправления, а также государственными и муниципальными унитарными предприятиями, учреждениями, юридическими лицами с долей участия Российской Федерации, субъектов РФ или муниципальных образований в уставном капитале (фонде), могут быть признаны в этом случае недействительными по иску прокурора (абз. 2, 3 п. 1 ст. 52 АПК РФ). Как показывает анализ судебной практики, основанием для предъявления данного иска чаще всего служит незаконное отчуждение государственной или муниципальной собственности. Типичной, например, является ситуация, когда купля-продажа такого имущества осуществляется по значительно заниженной цене, что явным образом нарушает публичные интересы [759 - См., например, постановления Федерального арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 31 января 2013 г. по делу № А15-2703/2011, от 19 августа 2013 г. по делу № А15-2703/2011; Арбитражного суда Поволжского округа от 19 февраля 2016 г. № Ф06-22439/2013 по делу № А55-10028/2014 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Совершаются подобные незаконные сделки, как правило, путем обхода соответствующих императивных требований закона. Одним из самых распространенных нарушений здесь является передача закрепленного за государственным или муниципальным унитарным предприятием на праве хозяйственного ведения недвижимого имущества с согласия собственника имущества в качестве доли в обществе с ограниченной ответственностью, в результате чего данное имущество фактически отчуждается в собственность общества в обход законодательства о приватизации [760 - См. постановления Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 5 сентября 2012 г. № 15АП-9069/2012 по делу № А32-43664/2011; Федерального арбитражного суда Уральского округа от 3 октября 2012 г. № Ф09-8105/12 по делу № А47-10793/2011 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Сделки, нарушающие публичные интересы, традиционно в отечественной цивилистике называются антисоциальными, хотя само толкование термина «антисоциальная сделка» на всем протяжении его использования остается дискуссионным [761 - Противоречивым такое толкование остается на протяжении длительного периода времени и в отечественной судебной практике. Обзор судебной практики по данному вопросу см.: Новицкий И.Б. Недействительные сделки // Вопросы советского гражданского права. Сб. I / Под ред. проф. М.М. Агаркова. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1945. С. 39; Шахматов В.П. Составы противоправных сделок и обусловленные ими последствия. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1967. С. 111, 114; Васева Н.В. Усиление борьбы с антисоциальными сделками и развитие хозяйственного законодательства // Некоторые вопросы применения хозяйственного законодательства на современном этапе. Иркутск: Восточно-Сибирское книжное изд-во, 1979. С. 55–56; Щенникова Л.В. Обзор судебной практики «Антисоциальные сделки» // Арбитражное правосудие в России. 2007. № 12. С. 47–52.]. И хотя сегодня данный термин прочно закрепился в терминологическом аппарате гражданского права [762 - См., например: Васева Н.В. Указ. соч. С. 55–56; Суханов Е.А. Антисоциальные сделки в науке и практике // эж-ЮРИСТ. 2005. № 8; Щенникова Л.В. Указ. соч. С. 47–52; Блинова М.А. Недействительность сделки, совершенной с целью, противной основам правопорядка и нравственности: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2003; Желонкин С.С. К вопросу о понятии «основы правопорядка» в гражданском праве как одном из критериев недействительности антисоциальной сделки // Аспирантский вестник Поволжья. 2009. № 1–2. С. 75–78. См., также: Ем В.С. О критериях ничтожности сделок в новейшем гражданском законодательстве России // Вестник гражданского права. 2014. № 6. С. 142; Он же. О новом законодательном взгляде на ничтожность и оспоримость сделок // Кодификация российского частного права. 2015 / Под ред. П.В. Крашенинникова. М.: Статут, 2015. С. 136.], некоторое время назад В.П. Шахматов полагал неверным применять его в отношении нарушающих государственные интересы сделок, так как «в широком смысле каждая противоправная сделка является антисоциальной» [763 - Шахматов В.П. Указ. соч. С. 226.]. Н.В. Рабинович вовсе отрицала существование антисоциальных сделок, полагая, что сделки к ущербу государства являются противозаконными [764 - См.: Рабинович Н.В. Указ. соч. С. 25–28.]. Действительно, как показывает анализ судебной практики, судьи до недавнего времени не всегда четко разграничивали указанные сделки. Это было обусловлено в том числе и тем обстоятельством, что до введения в действие новой редакции ст. 168 ГК РФ [765 - Введена Федеральным законом от 7 мая 2013 г. № 100-ФЗ «О внесении изменений в подразделы 4 и 5 раздела I части первой и статью 1153 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации».] антисоциальными в научной литературе признавались недействительные сделки, совершенные с целью, противной основам правопорядка и нравственности, состав которых предусматривается ст. 169 ГК РФ. Их некоторое сходство со сделками, противоречащими закону, привело к формированию в цивилистике двух направлений, объясняющих соотношение противозаконных и антисоциальных сделок.
   Согласно одному из них антисоциальная сделка является разновидностью противозаконной сделки, а потому не должна выделяться в самостоятельный вид недействительных сделок [766 - См., например: Рабинович Н.В. Указ. соч. С. 25–28; Москаленко И.В. Проблемы дефинитивного оформления социально вредных явлений в сфере экономических отношений // Законодательство и экономика. 2004. № 12. С. 12–15.]. Другая точка зрения заключается в том, что, будучи видом сделки, совершенной с нарушением закона, антисоциальная сделка все же обладает особым квалифицирующим признаком [767 - Иной взгляд на понимание сделки, нарушающей общественный порядок, существовал в дореволюционной цивилистике. Составители Проекта российского Уложения подчеркивали, что «могут встречаться сделки, которые не нарушают закона и которые нельзя считать безнравственными в общепринятом смысле этого слова, но которые не согласуются с условиями общественной жизни». Цит. по: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 252.]. В качестве такого признака В.К. Райхер рассматривал цель сделки, заведомо противную интересам социалистического государства и общества [768 - См.: Райхер В.К. Об особом виде противозаконных сделок // Актуальные вопросы советского гражданского права. Вып. 36 / Под ред. С.Н. Братуся. М.: Юрид. лит., 1964. С. 52–53.]. Сходную позицию занимал и О.А. Красавчиков, называя антисоциальными сделки, нарушающие систему денежного обращения, законодательство о национализации земли и монополии внешней торговли, а также связанные с извлечением нетрудовых доходов [769 - Советское гражданское право: Учебник: В 2 т. Т. 1 / Под ред. О.А. Красавчикова. М.: Высш. шк., 1985. С. 241–243 (автор параграфа – О.А. Красавчиков).]. На то, что антисоциальные сделки не просто нарушают закон, но и противоречат коренным устоям и основным принципам советского общества, обращал внимание и П.П. Виткявичюс. Проанализировав судебную практику, которая сложилась в связи с действием нормы об антисоциальных сделках начиная с принятия Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г., автор сделал вывод, что не было ни одного случая, когда сделка, соответствующая закону, была признана недействительной [770 - См.: Виткявичюс П.П. Гражданская правосубъектность советского государства. Вильнюс: Минтис, 1978. С. 192–193.]. Аналогичное мнение высказал и Е.А. Суханов, который подчеркнул, что сделки, которые нарушают основы правопорядка, «не могут и не должны отождествляться с любыми сделками, нарушающими требования законов или иных нормативных документов… при ином подходе «антисоциальными» пришлось бы признавать всякие незаконные сделки» [771 - См.: Суханов Е.А. Антисоциальные сделки в науке и практике // эж-ЮРИСТ. 2005. № 8. Данное понимание антисоциальных сделок нашло отражение и в Определении Конституционного Суда РФ от 8 июня 2004 г. № 226-О, в котором отмечается, что «квалифицирующим признаком антисоциальной сделки является ее цель, то есть достижение такого результата, который не просто не отвечает закону или нормам морали, а противоречит – заведомо и очевидно для участников гражданского оборота – основам правопорядка и нравственности». См.: Определение КС РФ от 8 июня 2004 г. № 226-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы открытого акционерного общества «Уфимский нефтеперерабатывающий завод» на нарушение конституционных прав и свобод статьей 169 Гражданского кодекса Российской Федерации и абзацем третьим пункта 11 статьи 7 Закона Российской Федерации «О налоговых органах Российской Федерации»» // Архив КС РФ. 2004. Свое мнение о содержании антисоциальных сделок было высказано и иными высшими судебными инстанциями. Например, в Постановлении Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 10 апреля 2008 г. № 22 «О некоторых вопросах практики рассмотрения споров, связанных с применением статьи 169 Гражданского кодекса Российской Федерации» указывается, что в качестве антисоциальных могут быть квалифицированы сделки, направленные на производство и отчуждение определенных видов оружия, боеприпасов, наркотических средств, другой продукции, обладающей свойствами, опасными для жизни и здоровья граждан, а также иных объектов, изъятых или ограниченных в гражданском обороте. См.: Вестник ВАС РФ. 2008. № 5. Аналогичный взгляд на виды антисоциальных сделок отражен и в правовой позиции Верховного Суда РФ. См. п. 85 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации». Следует подчеркнуть, что российские суды в целом не выходили за рамки понимания антисоциальной сделки, выраженного в правовых позициях высших судебных органов. См., в частности, Постановление Федерального арбитражного суда Московского округа от 17 сентября 2012 г. по делу № А40-70895/11-83-506 (СПС «КонсультантПлюс»). В целом такой подход к пониманию антисоциальных сделок первоначально был обоснован в науке В.С. Емом. См.: Гражданское право: Учебник: В 4 т. Т. 1: Общая часть / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Волтерс Клувер, 2010. С. 488 (автор главы – В.С. Ем).].
   Полагаем, что в настоящее время с учетом тех изменений, которые в последние годы произошли в правовой регламентации недействительных сделок, научное понимание соотношения противозаконных и антисоциальных сделок должно быть скорректировано, а сфера применения термина «антисоциальная сделка» расширена, поскольку данным термином вполне можно обозначать как сделки, посягающие на основы правопорядка и нравственности (ст. 169 ГК РФ), так и сделки, нарушающие требования закона или иного правового акта и при этом посягающие на публичные интересы (п. 2 ст. 168 ГК РФ). Безусловно, такие сделки антисоциальны, поскольку всегда нарушают публичные интересы, а закрепляющие их недействительность нормы гражданского права являются элементами гражданско-правового механизма охраны данных интересов. Посягательство на публичные интересы сближает рассматриваемые сделки, которые, однако, представляют собой самостоятельные составы гражданского правонарушения именно потому, что предусматривающие их недействительность нормы гражданского права выполняют различную функцию.
   Так, несмотря на то что понятие основ правопорядка и нравственности как объекта посягательства антисоциальной сделки (ст. 169 ГК РФ) остается в науке дискуссионным [772 - Дискуссия во многом обусловлена тем обстоятельством, что понятие основ правопорядка и нравственности не раскрывается в действующем законодательстве, не интерпретируется надлежащим образом в судебной практике, что существенно затрудняет рассмотрение соответствующих исков. Кроме того, предусмотренная до недавнего времени конфискационная санкция за совершение данных сделок обусловила сформировавшееся в среде отдельных юристов мнение о вредности ст. 169 ГК РФ и необходимости исключения ее из действующего гражданского законодательства. См., например: Ардашев В.Л. Ничтожность антисоциальной сделки (ст. 169 ГК РФ) как аналог недобросовестности налогоплательщика и новое оружие в руках налоговых органов (http://www.ardashev.ru/publications/articles/4print/page0083.htm (дата обращения: 11.12.2011)); А.В.П. Сто шестьдесят девятая сущность // Адвокатская палата. 2008. № 12. С. 16–19. Надо сказать, что подобный взгляд на отражение в законе понятия публичного (общественного) порядка не является новым. Закрепление в законе требования соблюдать такой порядок отвергалось и некоторыми дореволюционными учеными. См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 251–252; Брун М.И. Указ. соч. С. 94. В настоящее время попытка раскрыть понятие основ правопорядка и нравственности предпринимается целым рядом отечественных цивилистов. См., например: Кушнерук Е.С. Недействительность сделок по статье 169 Гражданского кодекса РФ: Дис. … канд. юрид. наук. Краснодар, 2002. С. 90, 132 и далее; Егоров Ю.П. Недействительность противозаконных по содержанию сделок // Законность. 2004. № 6. С. 7–51; Щенникова Л.В. Должно ли гражданское право служить утверждению публичного порядка и нравственности? // Законодательство. 2008. № 1. С. 22–27 и др. См. также: Определение КС РФ от 24 сентября 2012 г. № 1775-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Дармограй Оксаны Владимировны на нарушение ее конституционных прав статьей 169 Гражданского кодекса Российской Федерации» // Архив КС РФ. 2012.], проведенное в настоящей работе исследование позволяет сделать вывод о том, что ст. 168 и 169 охраняют публичные интересы разного уровня.
   Действительно, преобладающим в науке и вполне обоснованным логикой законодателя, по нашему мнению, является взгляд, согласно которому «основы правопорядка» охватывают собой наиболее важные аспекты жизнедеятельности общества и государства [773 - По мнению целого ряда авторов, к нормам, закрепляющим основы правопорядка, следует отнести нормы Конституции РФ и других актов, в которых предусматриваются основы конституционного строя, права и свободы человека и гражданина, охраняющие здоровье населения, обеспечивающие оборону страны и безопасность государства. См.: Желонкин С.С. Указ. соч. С. 76; Кушнерук Е.С. Указ. соч. С. 90, 132 и далее; Блинова М.А. Указ. соч. С. 9. В качестве основы публичного порядка Ю.Г. Богатина называет нормы (правила, требования), которые образуют фундамент социальной структуры общества, основываются на представлениях о нравственности и имеют территориальный характер. См.: Богатина Ю.Г. Оговорка о публичном порядке в международном частном праве: теоретические проблемы и современная практика. М.: Статут, 2010. С. 30–33. Д.О. Тузов понимает «основы правопорядка» как основополагающие принципы правовой системы. См.: Тузов Д.О. Недопущение реституции и конфискация при недействительности сделок: Теоретический очерк. М.: Статут, 2008. С. 21.]. Аналогичное значение приобретают и «основы нравственности», что обусловлено глубокой сущностью морали [774 - В соответствии с отечественной философской традицией «мораль» и «нравственность» в настоящем исследовании используются как синонимы.], проявляющейся в ее способности преодолевать противоречия между индивидуумом и обществом посредством влияния на поведение человека [775 - См.: Харчев А.Г. Структура морали и предмет этики // Структура морали и личность / Под ред. С. Анисимова, Р. Миллера. М.: Мысль, 1977. С. 14.]. Данное влияние осуществляется и через отражение нравственных требований в нормах права. Не случайно в одном из старейших отечественных сочинений по гражданскому праву указывается, что «нравственная обязанность есть условная необходимость, ограничивающая произвол человека в его деяниях» [776 - См.: Кукольник В. Начальные основания российского гражданского права для руководства к преподаванию оного на публичных курсах. СПб.: Сенатская типография, 1813. С. 169.]. Поэтому с древнейших времен признавалось, что безнравственные действия не могут составлять предмет обязательства [777 - См.: Пассек Е.В. Неимущественный интерес и непреодолимая сила в гражданском праве. М.: Статут, 2003. С. 46.]. Моральные требования нашли свое отражение и в современном гражданском законодательстве [778 - См., например, п. 1 ст. 1, п. 2 ст. 231, ст. 241, п. 3 ст. 307, п. 1 ст. 1139 ГК РФ и др. М.И. Брагинский и В.В. Витрянский в качестве противоречащих основам морали рассматривают кабальные сделки, а также сделки, совершенные под влиянием угрозы, насилия, обмана. См.: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Книга первая: Общие положения. 2-е изд., испр. М.: Статут, 1999. С. 188–189.], наиболее ярким примером которых являются требования добросовестного поведения.
   В том, что гражданское право охраняет основы правопорядка и нравственности, четко прослеживается государственный и общественный интерес в сохранении устойчивости социальной системы в целом, обеспечении безопасного развития отдельных ее элементов. Отсюда и содержание социальной функции, реализацию которой обеспечивает ст. 169 ГК РФ, заключается в поддержании неприкосновенности основ конституционного строя Российской Федерации.
   Иную задачу, по нашему мнению, выполняет норма, предусмотренная п. 2 ст. 168 ГК РФ. Устанавливая недействительность противозаконной и одновременно посягающей на публичные интересы сделки, данная норма фактически обеспечивает охрану публичных интересов любого уровня, а не только интересов государства и общества. При этом посягательство на данные разноуровневые публичные интересы по смыслу ст. 168 ГК РФ может заключаться, например, в совершении сделки с нарушением отраженного в законе с целью охраны интересов потребителей запрета. С этой точки зрения рекомендация Верховного Суда РФ под публичными интересами, упоминаемыми в ст. 168 ГК РФ, понимать интересы обороны и обеспечения безопасности государства [779 - См. п. 75 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации».] представляется лишенной логики, поскольку данные интересы составляют основы правопорядка. Такой подход высшей судебной инстанции возвращает дискуссию о соотношении норм, предусмотренных ст. 168 и 169 ГК РФ, на круги своя и может усложнить судебную практику, что представляется недопустимым.
   В целом установленная разная функциональная направленность данных норм позволяет разрешить существующую в практике проблему квалификации соответствующих видов недействительных сделок, а также стать основой для обеспечения охраны не только государственных и общественных, но и иных видов публичных интересов.
   Особенности публичных интересов как объекта гражданско-правовой охраны предопределяют специфику и иных мер их защиты.
   К таким мерам следует прежде всего отнести неприменение подлежащих в соответствии с законом применению к конкретным правоотношениям правил. Речь идет, например, о неприменении последствий недействительности сделки, если это влечет за собой нарушение публичных интересов. Так, в соответствии с п. 4 ст. 167 ГК РФ суд наделяется правом не применять последствия недействительности сделки, если это будет противоречить основам правопорядка или нравственности.
   Ограничивают в публичных интересах применение последствий недействительности сделок, а также правил об изменении и расторжении договора и ст. 566, 663 ГК РФ. Согласно ст. 566 ГК РФ «возврат или взыскание в натуре полученного по договору с одной стороны или с обеих сторон применяются к договору продажи предприятия, если такие последствия существенно не нарушают права и охраняемые законом интересы кредиторов продавца и покупателя, других лиц и не противоречат общественным интересам». На практике это означает, что суд отказывает в реституции спорного имущества, если это нарушает общественные интересы [780 - См., в частности, Определение ВАС РФ от 29 июля 2011 г. № ВАС-10890/10 по делу № А07-4605/2008 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Как показывает анализ судебной практики, возможность нарушения публичных интересов усматривается судами в ситуациях, когда изъятию подлежит имущество, которое было существенно улучшено ответчиком, и потому его использование данным лицом позволяет наиболее полно удовлетворить указанные интересы [781 - См., например, Постановление Федерального арбитражного суда Уральского округа от 27 августа 2002 г. № Ф09-2045/02-ГК по делу № А60-3766/02 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Например, в одном из решений было отмечено, что двусторонняя реституция может привести к нарушению интересов населения, которое будет лишено возможности получать услуги связи [782 - См. Постановление Федерального арбитражного суда Уральского округа от 17 декабря 2007 г. № Ф09-10329/07-С6 по делу № А07-16114/2002 (СПС «КонсультантПлюс»).]. В другом – что применение последствий недействительности ничтожной сделки невозможно из-за угрозы нарушения интересов жителей города, поскольку «возврат имущества в муниципальную собственность в отсутствие достаточных финансовых ресурсов не позволит обеспечить его эффективное использование» [783 - См. Постановление Федерального арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 7 июля 2009 г. по делу № А32-12298/2008-11/200 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Кроме того, в соответствии с правовой позицией, сформулированной в свое время Высшим Арбитражным Судом РФ, суды обязаны учитывать ст. 566 ГК РФ при применении последствий недействительности сделки приватизации государственного (муниципального) предприятия как имущественного комплекса [784 - См. п. 5 Информационного письма Президиума ВАС РФ от 21 февраля 2001 г. № 60 «Обзор практики разрешения споров, связанных с применением арбитражными судами Федерального закона «О приватизации государственного имущества и об основах приватизации муниципального имущества в Российской Федерации»» (Вестник ВАС РФ. 2001. № 5).]. Аналогичным образом решает задачу охраны публичных интересов норма ст. 663 ГК РФ [785 - См., например, Решение от 12 апреля 2000 г. и Постановление от 6 июня 2000 г. по делу № А70-4104а/13-2000 Арбитражного суда Тюменской области (СПС «КонсультантПлюс»); постановления Апелляционной инстанции от 3 мая 2005 г. по делу № А39-7010/2004-6/16 Арбитражного суда Республики Мордовия; Федерального арбитражного суда Волго-Вятского округа от 18 июля 2005 г. № А39-7010/2004-6/16 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Специальной мерой защиты публичных интересов является и признание в публичных интересах легитимным действия, по общему правилу запрещенного законом. Так, в соответствии со ст. 152.1 ГК РФ право гражданина давать согласие на обнародование его изображения не считается нарушенным, если такое изображение используется, хотя и без его согласия, в государственных, общественных или иных публичных интересах. Согласно ст. 1515 ГК РФ правообладатель имеет право потребовать изъятия из оборота и уничтожения за счет нарушителя контрафактных товаров, этикеток, упаковок товаров [786 - Согласно п. 1 ст. 1515 ГК РФ контрафактными признаются «товары, этикетки, упаковки товаров, на которых незаконно размещены товарный знак или сходное с ним до степени смешения обозначение».]. Однако контрафактные товары могут быть введены в оборот, если это является необходимым в общественных интересах. В этом случае правообладатель имеет право потребовать только удаления за счет нарушителя с контрафактных товаров незаконно используемого товарного знака или сходного с ним до степени смешения обозначения.
   Кроме того, именно в публичных интересах может быть придана легитимность эксплуатации предприятия, сооружения либо иной производственной деятельности, которая причиняет третьим лицам вред или угрожает им новым вредом. Суд может отказать в иске о приостановлении или прекращении такой деятельности, если это противоречит общественным интересам. При этом отказ «не лишает потерпевших права на возмещение причиненного этой деятельностью вреда» (п. 2 ст. 1065 ГК РФ [787 - Статья 1065 ГК РФ была предметом рассмотрения Конституционного Суда РФ. По мнению заявителя, ее положения противоречат ст. 18 и ч. 3 ст. 55 Конституции РФ, т. е. необоснованно ограничивают права и свободы человека и гражданина. См.: Определение Конституционного Суда РФ от 24 сентября 2012 г. № 1780-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы общества с ограниченной ответственностью «Речной» на нарушение конституционных прав и свобод статьей 1065 Гражданского кодекса Российской Федерации» // Архив КС РФ. 2012.]). В п. 40 Постановления Пленума ВС РФ от 18 октября 2012 г. № 21 «О применении судами законодательства об ответственности за нарушения в области охраны окружающей среды и природопользования» [788 - СПС «КонсультантПлюс».] подчеркивается, что отказ в иске может иметь место и тогда, когда такая деятельность несет опасность причинения вреда окружающей среде в будущем [789 - Здесь, по нашему мнению, может возникнуть коллизия, поскольку и охрана окружающей среды составляет публичный интерес. Получается, что суду в каждом конкретном случае придется решать, какой публичный интерес нужно защищать: связанный с охраной окружающей среды или с продолжением причиняющей вред деятельности.].
   Гражданско-правовой мерой защиты публичных интересов является и запрещение антисоциальной деятельности. При этом российское гражданское законодательство предусматривает возможность запрещения деятельности, которая в настоящий момент вреда еще не причинила, но создает опасность его наступления в будущем (п. 1 ст. 1065 ГК РФ) [790 - Речь идет о так называемом предупредительном деликте. В его закреплении в действующем гражданском законодательстве ученые видят проявление тенденции социализации и гуманизации деликтной ответственности. См.: Богданов Д.Е. Справедливость как основное начало социализации и гуманизации деликтной ответственности // Адвокат. 2013. № 3. С. 7–19.]. Статья 1065 ГК РФ обладает весьма существенным потенциалом с точки зрения ее использования для защиты публичных интересов и достаточно часто применяется в судебной практике для запрещения такой общественно вредной деятельности, как деятельность по оказанию услуг с нарушением санитарных правил или противоречащей требованиям санитарной безопасности [791 - Обзор случаев применения ст. 1065 ГК РФ см.: Богданов Д.Е. Проблема возмещения расходов, направленных на предупреждение вреда // Российская юстиция. 2011. № 6. С. 15.]. Например, по иску природоохранного прокурора была запрещена деятельность по продаже декоративных животных на том основании, что она осуществлялась без необходимых документов, что не позволяло установить безопасность реализации животных и создавало угрозу причинения вреда неопределенному кругу лиц [792 - См. Определение Санкт-Петербургского городского суда от 20 августа 2013 г. № 33-10626/2013 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Кроме того, норма ст. 1065 ГК РФ позволяет приостанавливать строительство многоквартирных домов при отсутствии необходимого разрешения по мотивам создания угрозы жизни и здоровью неопределенного круга лиц [793 - См., в частности, апелляционные определения Московского городского суда от 26 июля 2013 г. по делу № 11-13915; Оренбургского областного суда от 29 августа 2013 г. по делу № 33-5421/2013; Омского областного суда от 18 сентября 2013 г. по делу № 33-6193/13; Постановление Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 11 марта 2014 г. № 15АП-21327/2013 по делу № А32-25693/2013 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Применение данного запрета означает возложение на нарушителя обязанности пассивного типа, которая заключается в необходимости прекратить антисоциальную деятельность и воздерживаться от ее осуществления в будущем [794 - В научной литературе высказано иное мнение, согласно которому восстановление нарушенного права с помощью пассивного поведения невозможно. См.: Кархалев Д.Н. Охранительное гражданское правоотношение. М.: Статут, 2009. С. 26.]. Исполнение этой обязанности устраняет препятствия к реализации потребностей, составляющих содержание публичного интереса, а потому способствует его восстановлению. В качестве примера здесь можно привести ситуацию, когда как противоречащая интересам неопределенного круга лиц была запрещена осуществляемая без надлежащего разрешения деятельность рынка [795 - См. Апелляционное определение Самарского областного суда от 26 июня 2013 г. по делу № 33-5736/2013 (СПС «КонсультантПлюс»).]. В другом случае незаконными были признаны действия ответчика по самовольному возведению здания склада, а продолжение его строительства было запрещено, поскольку указанные действия нарушали интересы неопределенного круга лиц, создавая опасность причинения им вреда в будущем [796 - См. Определение ВС РФ от 2 апреля 2013 г. № 18-КГПР13-11 (СПС «КонсультантПлюс»).]. В целом запрещение социально вредной деятельности, осуществляемой конкретным участником оборота, в качестве меры защиты публичных интересов способно стать действенным способом борьбы с разнообразными антисоциальными действиями, поскольку его последствием является утрата правонарушителем возможности получения имущественных выгод от такой деятельности в будущем [797 - Данное последствие составляет содержание так называемых организационных санкций, категория которых в науке разработана В.Л. Слесаревым. См.: Слесарев В.Л. Экономические санкции в советском гражданском праве: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. Свердловск, 1990. С. 11.].
   Рассматривая данную категорию запретов, нельзя не отметить, что в некоторых случаях они в соответствии с действующим гражданским законодательством приобретают значение единственного способа защиты нарушенных публичных интересов определенного уровня. Например, согласно ст. 46 Закона РФ от 7 февраля 1992 г. № 2300-I «О защите прав потребителей» такое значение данный способ имеет в случае защиты прав и интересов неопределенного круга потребителей [798 - Значение данной меры обусловлено тем обстоятельством, что защита неопределенного круга лиц позволяет обеспечить только неимущественные требования, но не взыскание денежных сумм. См.: Защита прав потребителей финансовых услуг / М.Д. Ефремова, В.С. Петрищев, С.А. Румянцев и др.; Отв. ред. Ю.Б. Фогельсон. М.: Норма: Инфра-М, 2010.]. В соответствии с правовой позицией Пленума ВС РФ, изложенной в п. 20 Постановления от 28 июня 2012 г. № 17 «О рассмотрении судами гражданских дел по спорам о защите прав потребителей», управомоченные субъекты могут выступать в защиту неопределенного круга лиц только с требованиями о признании действий ответчика недействительными либо прекращении незаконных действий.
   Рассматривая гражданско-правовые способы защиты нарушенных публичных интересов, нельзя не отметить, что в некоторых случаях возможной становится реализация мер самозащиты и оперативного воздействия, которые в гражданском праве четко разграничиваются и применяются в разных сферах [799 - См.: Гражданское право: Учебник: В 4 т. Т. 1: Общая часть / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. С. 563–564 (автор главы – В.С. Ем).].
   Так, самозащита [800 - Понятие самозащиты, а также основания и пределы реализации ее мер исследуются в целом ряде научных работ отечественных ученых. См., например: Вершинин А.П. Выбор способа защиты гражданских прав. СПб., 2000; Свердлык Г.А., Страунинг Э.Л. Защита и самозащита гражданских прав: Учебное пособие. М.: Лекс-Книга, 2002; Сарбаш С.В. Право удержания как способ обеспечения исполнения обязательств. 2-е изд., испр. М.: Статут, 2003; Вавилин Е.В. Самозащита гражданских прав // Российская юстиция. 2012. № 1. С. 5–7; Южанин Н.В. Сравнительно-правовой анализ регулирования института самозащиты в гражданском законодательстве Российской Федерации и некоторых республик, входивших в состав СССР // Международное публичное и частное право. 2014. № 5. С. 42–46; Бычков А. Самозащита гражданских прав. Разумный баланс интересов // Финансовая газета. 2015. № 1. С. 8–9.] возможна только в отношении абсолютных прав: права собственности и нематериальных благ. Реализуются ее меры в абсолютных правоотношениях [801 - См.: Гражданское право: Учебник: В 4 т. Т. 1: Общая часть. С. 563–564 (автор главы – В.С. Ем).] и имеют целью сохранение status quo [802 - См.: Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. Полутом 2: Введение и общая часть. М.: Изд-во иностранной лит., 1950. С. 435–450.]. Самозащита может заключаться как в совершении действий фактического порядка, так и в воздействии на личность или имущество правонарушителя [803 - См.: Грибанов В.П. Пределы осуществления и защиты гражданских прав. С. 117.]. На практике меры самозащиты чаще всего применяются для защиты права государственной и муниципальной собственности. Одной из таких мер является, например, демонтаж объектов имущества, незаконно расположенных на государственных или муниципальных земельных участках [804 - См., например, постановления Федерального арбитражного суда Поволжского округа от 5 сентября 2013 г. по делу № А65-924/2013; от 9 декабря 2015 г. № Ф06-3702/2015 по делу № А55-854/2015 (СПС «КонсультантПлюс»). При этом демонтажу незаконно размещенных объектов должно предшествовать направление собственнику предписания об устранении нарушения и опубликование принятого соответствующим органом решения о демонтаже.]. Мерами самозащиты публичных интересов можно признать и некоторые действия в состоянии необходимой обороны и крайней необходимости [805 - В соответствии со ст. 37 УК РФ необходимая оборона предполагает защиту от общественно опасного посягательства личности и прав не только обороняющегося, но и других лиц, а также охраняемых законом интересов общества или государства. Согласно ст. 39 УК РФ действия субъекта в состоянии крайней необходимости могут быть направлены на устранение опасности, создающей непосредственную угрозу общественным или государственным интересам. По мнению некоторых ученых, содержанием «крайней необходимости» является защита именно «коллективного интереса». См.: Флетчер Дж., Наумов А.В. Основные концепции современного уголовного права. М.: Юристъ, 1998. С. 352.]. Так, действующее российское законодательство о борьбе с терроризмом признает правомерным причинение вреда при пресечении террористического акта, если оно осуществлялось действиями, которые предписываются или разрешаются законодательством России [806 - См. ст. 22 Федерального закона от 6 марта 2006 г. № 35-ФЗ «О противодействии терроризму» (СПС «КонсультантПлюс»). Антитеррористические операции рассматриваются судебными органами как действия, совершенные в состоянии крайней необходимости. При этом причиненный вред подлежит возмещению за счет казны, кроме случаев, когда государственные органы действовали в интересах заявителя и не превысили «разумных пределов при выборе средств устранения опасности». См. Протокол заседания международно-правовой секции Научно-консультативного совета при Высшем Арбитражном Суде РФ от 19 декабря 2007 г. № 2 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Необходимо отметить, что публичный интерес может обусловить или, напротив, ограничить применения мер самозащиты. Например, реализация такого способа самозащиты, как ограничение подачи электроэнергии, признается в некоторых случаях недопустимой, поскольку способна причинить вред публичным интересам и нарушить права и интересы неопределенного круга лиц [807 - См., в частности, Постановление Президиума ВАС РФ от 29 мая 2007 г. № 1865/07 по делу № А73-4482/2006-63 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   В отличие от самозащиты меры оперативного воздействия обеспечивают защиту относительных прав, направлены на изменение status quo [808 - См.: Гражданское право: Учебник: В 4 т. Т. 1: Общая часть. С. 568–571 (автор главы – В.С. Ем).] и в силу особенностей своего содержания могут весьма ограниченно применяться для защиты публичных интересов. В.П. Грибанов, которому принадлежит заслуга в разработке понятия мер оперативного воздействия, признавал в качестве таких мер «юридические средства правоохранительного характера», которые применяются непосредственно самим управомоченным лицом к нарушителю его прав и обязанностей в одностороннем порядке без обращения за защитой к соответствующим органам. Реализация данных мер предполагает, что управомоченное лицо и правонарушитель состоят между собой в обязательственном правоотношении [809 - См.: Грибанов В.П. Указ. соч. С. 133.]. С этой точки зрения применение мер оперативного воздействия на нарушителей государственных и общественных интересов становится, по нашему мнению, невозможным, если только речь не идет о нарушении интересов публично-правового образования в рамках относительного правоотношения. Аналогичная ситуация складывается в случае нарушения публичных интересов группы лиц или субъекта, интерес которого признается публичным в силу его особого социального статуса. Если соответствующие субъекты состояли в относительном правоотношении с нарушителем их прав и интересов, то никаких препятствий к применению ими предусмотренных законом мер оперативного воздействия не существует. Поэтому такие субъекты, выступая в качестве кредитора в договорном обязательстве, могут, например, в разумный срок поручить выполнение обязательства третьим лицам за разумную цену либо выполнить его своими силами, но за счет должника, который не исполняет такое обязательство (ст. 397 ГК РФ).
   Сказанное в целом позволяет сделать вывод о том, что и самозащита и меры оперативного воздействия потенциально могут применяться для защиты публичных интересов, но эта возможность зависит от вида нарушения и типа возникающего в связи с этим гражданского правоотношения.
   Подводя итог проведенному в данном параграфе исследованию, следует отметить, что выбор меры защиты публичных интересов зависит от прямого указания закона. Однако суды в каждом конкретном случае оценивают и способность таких мер в случае их применения восстановить публичные интересы. Поэтому если в исковом заявлении не указывается, каким образом будут восстановлены нарушенные интересы, то суды, как правило, отказывают в удовлетворении требований о применении того или иного способа защиты публичных интересов [810 - См., например, Постановление Федерального арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 19 августа 2013 г. по делу № А32-20024/2012 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Основанием для отказа может служить и установленная судом невозможность восстановления публичного интереса. Например, судебная практика уже обнаруживает тенденцию к отказу в признании сделки недействительной по основанию противоречия ее указанному интересу, если применение данного способа защиты не позволяет в конкретной ситуации восстановить такой интерес [811 - См., например, Постановление Федерального арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 19 августа 2013 г. по делу № А32-20024/2012 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Так, в одном из случаев прокурор потребовал признания договора аренды земельного участка недействительным по мотивам противоречия его лесному законодательству, но ему отказали в иске, поскольку в ходе рассмотрения спора было установлено, что удовлетворение требования прокурора может привести к освобождению ответчика, уже осуществившего рубку леса, от обязанности рекультивировать земельный участок. Как следствие публично-правовому образованию был бы возвращен непригодный к использованию участок [812 - См. Постановление Федерального арбитражного суда Восточно-Сибирского округа от 24 сентября 2013 г. по делу № А74-4973/2012 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Очевидно, что в приведенном примере применение такого способа защиты, как признание сделки недействительной, могло бы только усугубить нарушение публичного интереса. В другом случае суд отметил, что аннулирование лицензии общества с ограниченной ответственностью как последствие нарушения публичных интересов «исключит его обязанность как лицензиата осуществить мероприятия, направленные на обеспечение соблюдения требований промышленной безопасности, в связи с чем применение заявленной истцом меры ответственности создаст дополнительную угрозу общественным правоотношениям» [813 - См. Постановление Федерального арбитражного суда Уральского округа от 28 ноября 2011 г. № Ф09-7597/11 по делу № А47-10771/2010 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Угроза публичным интересам послужила основанием отказа лицензирующему органу в удовлетворении его требования и в данном примере.
   Таким образом, применение той или иной гражданско-правовой меры защиты в случае нарушения публичных интересов обусловлено целым рядом условий, хотя ее выбор и зависит строго от указания закона. При этом основным критерием эффективности меры защиты является, по-видимому, возможность восстановления публичных интересов в случае ее реализации.

§ 4. Объективная обусловленность штрафного характера мер гражданско-правовой ответственности за нарушение публичных интересов

   Специфика публичных интересов и состава гражданского правонарушения в случае их нарушения оказывает существенное влияние на содержание отдельных применяемых в этом случае мер гражданско-правовой ответственности, предопределяя их штрафной характер.
   Так, в соответствии с п. 1 ст. 243 ГК РФ в предусмотренных законом случаях «имущество может быть безвозмездно изъято у собственника по решению суда в виде санкции за совершение преступления или иного правонарушения». Речь идет о конфискации, которая по своей природе, безусловно, представляет собой гражданско-правовую меру ответственности за нарушение публичных интересов.
   Конфискация в установленных законом случаях выступает в качестве санкции за совершение сделки, посягающей на основы правопорядка и нравственности, и заключается в изъятии всего полученного по сделке сторонами, которые действовали умышленно (ст. 169 ГК РФ) [814 - Отказ от неизбежного применения конфискационной санкции за совершение антисоциальной сделки был обусловлен необходимостью обеспечения стабильности оборота и, как указывали разработчики соответствующего законопроекта, расширением сферы применения ст. 169 ГК РФ. Действительно, признание данной сделки недействительной исторически сопровождалось двусторонней реституцией. См., например, ст. 850 Саксонского Гражданского уложения. См.: Саксонское Гражданское уложение / Пер. с нем. А.Х. Гольмстен, А.И. Лыкошин, А.К. Рихтер; под общ. рук. А.А. Книрима. СПб., 1885. С. 198. Такой подход законодателя в прошлом был обусловлен пониманием роли и значения гражданского права в регулировании общественных отношений, а потому реституция рассматривалась как достаточное по силе своего воздействия на стороны последствие, способное прекратить нарушение публичного интереса.]. Впервые такое последствие антисоциальной сделки было предусмотрено в отечественном законодательстве лишь после Октябрьской революции 1917 г. [815 - Недействительность антисоциальной сделки признавалась ст. 30 ГК РСФСР 1922 г., ст. 49 ГК РСФСР 1964 г.] Ее назначение советские ученые видели в охране правопорядка в целом, а не в борьбе «с антиобщественными настроениями отдельных личностей» [816 - См.: Рабинович Н.В. Указ. соч. С. 29.]. Это позволяло делать вывод о необходимости применения конфискации вне зависимости от наличия вины сторон сделки [817 - См.: Рабинович Н.В. Указ. соч. С. 29.].
   Штрафной характер конфискации проявляется в изъятии имущества у лица, совершившего антисоциальную сделку умышленно [818 - В науке существует и иной взгляд. По мнению Н.В. Рабинович, карательный характер носит не изъятие имущества, а передача его в доход государства. См.: Рабинович Н.В. Указ. соч. С. 135–137.]. Наказание виновного лица, а не передача имущества в доход государства, по нашему мнению, главная цель конфискации, отражающая поражающе-предупредительную функцию данной санкции. Изъятие имущества позволяет не только наказать виновных лиц, но и предупредить антисоциальную деятельность других участников гражданского оборота. Поэтому конфискацию нельзя рассматривать как способ компенсировать тот ущерб, который был причинен публичным интересам данной сделкой, поскольку, во-первых, размер ущерба не всегда может быть определен, во-вторых, он может значительно превышать стоимость изъятого у сторон сделки имущества.
   Здесь уместно отметить, что в настоящее время законодатель продемонстрировал намерение ограничить использование конфискационной санкции за совершение гражданского правонарушения. До внесения соответствующих изменений в ГК РФ она применялась к виновным лицам и в случае совершения кабальных сделок. Согласно ст. 179 ГК РФ в новой редакции, предусматривающей недействительность сделки, совершенной под влиянием обмана, насилия, угрозы или неблагоприятных обстоятельств, применению подлежат правила ст. 167 о двусторонней реституции. Кроме того, потерпевший вправе требовать от другой стороны возмещения причиненных ему убытков (п. 4 ст. 179 ГК РФ).
   Вместе с тем конфискация сохраняет свое значение как мера гражданско-правовой ответственности за отдельные правонарушения в сфере интеллектуальной деятельности. В соответствии с гражданским законодательством конфискация контрафактных материальных носителей [819 - Признаки контрафактности являются самостоятельным объектом исследований в научной литературе. См., например: Аристова Н.Л. Контрафактная продукция: основные признаки // Контрафакт как угроза экономической безопасности России (политико-правовые, оперативно-розыскные и морально-психологические проблемы противодействия): Сб. статей / Под ред. В.М. Баранова. Н. Новгород: Нижегородская академия МВД России, 2006. С. 126–130; Мухина Р.Р. Еще раз о контрафактности // Российский следователь. 2009. № 24. С. 11–14.] рассматривается как мера ответственности за нарушение исключительных прав (ст. 1252, 1515 ГК РФ). По общему правилу такие носители подлежат изъятию из оборота на основании решения суда и уничтожаются без выплаты компенсации (п. 4 ст. 1252 ГК РФ). Аналогичным образом могут быть изъяты и уничтожены за счет нарушителя оборудование и материалы, используемые для нарушения исключительных прав (п. 6 ст. 1252 ГК РФ), а также контрафактные товары, этикетки, упаковки товаров, «на которых размещены незаконно используемый товарный знак или сходное с ним до степени смешения обозначение» (п. 2 ст. 1515 ГК РФ). Анализ приведенных норм позволяет сделать вывод о том, что в основе применения конфискации здесь лежит объективный критерий: необходимым является изготовление, распространение или иное использование контрафакта, нарушающее исключительное право. В отличие от конфискации как последствия антисоциальной сделки субъективный критерий не имеет здесь большого значения. Иначе говоря, конфискация в этом случае может иметь место и при отсутствии умысла со стороны правонарушителя. Данный вывод обусловлен и указанием законодателя на то, что отсутствие вины нарушителя не исключает возможность применения в отношении его мер, направленных на защиту интеллектуальных прав (п. 3 ст. 1250 ГК РФ). С этой точки зрения конфискация, осуществляемая вне зависимости от вины правонарушителя, представляет собой меру, обеспечивающую сохранение существующего правопорядка.
   Еще одной гражданско-правовой мерой ответственности, которая в силу присущей ей штрафной природы способна выполнять функцию защиты и публичных интересов, является компенсация за нарушение исключительных прав.
   Как известно, выплату компенсации в одной из установленных законом форм [820 - Закон предоставляет правообладателю право выбора из трех видов компенсации: в определяемом по усмотрению суда исходя из характера нарушения размере от 10 тыс. до 5 млн руб.; или в двукратном размере стоимости экземпляров произведения (экземпляров фонограммы, товаров, на которых незаконно размещен товарный знак, товаров, на которых незаконно размещено наименование места происхождения товара); или в двукратном размере стоимости права использования произведения (объекта смежных прав, товарного знака), определяемой исходя из цены, которая при сравнимых обстоятельствах обычно взимается за правомерное использование произведения, объекта смежных прав, товарного знака (ст. 1301, 1311, 1515, 1537 ГК РФ).] в предусмотренных гражданским законодательством случаях нарушения исключительных прав [821 - Статьи 1299, 1300, 1309–1311, 1515, 1537 ГК РФ.] от нарушителя вправе потребовать правообладатель. При этом потерпевшие чаще всего требуют уплаты им именно компенсации, но не ее альтернативы – убытков [822 - См.: Ситдикова Р., Шабаева И. Судебная арбитражная практика по делам о нарушении авторских и смежных прав // Интеллектуальная собственность. Авторское право и смежные права. 2010. № 8. С. 69.].
   В соответствии с п. 3 ст. 1252 ГК РФ компенсация может быть выплачена при доказанности факта правонарушения, но не требует от правообладателя доказывать размер причиненных ему убытков, т. е. не зависит от наличия или отсутствия убытков [823 - См. постановления Суда по интеллектуальным правам от 26 сентября 2013 г. по делу № А39-3670/2012; Двенадцатого арбитражного апелляционного суда от 21 октября 2014 г. по делу № А57-9777/12; Второго арбитражного апелляционного суда от 14 января 2016 г. № 02АП-11215/2015 по делу № А82-13714/2015 (СПС «КонсультантПлюс»). См. также: Гаврилов К.М. Компенсация вместо возмещения убытков как способ защиты исключительных прав // Патенты и лицензии. 2012. № 10. С. 8–14; Гаврилов Э. Компенсация за нарушение исключительных прав и некоторые новые аспекты ее применения // Хозяйство и право. 2013. № 7. С. 5.]. Анализ судебной практики позволяет сделать вывод о том, что суды при определении размера компенсации учитывают характер допущенного нарушения, срок незаконного использования объекта охраны, степень вины, наличие или отсутствие вероятных убытков правообладателя, а также соразмерность компенсации последствиям нарушения [824 - См., например, постановления Девятого арбитражного апелляционного суда от 25 сентября 2013 г. № 09АП-28484/2013-ГК по делу № А40-82533/11-12-680 (СПС «КонсультантПлюс»); Суда по интеллектуальным правам от 30 января 2014 г. № С01-480/2013 по делу № А40-12522/2013; от 23 октября 2015 г. № С01-822/2015 по делу № А76-22748/2014 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Кроме того, в соответствии с Постановлением Пленумов ВС РФ и ВАС РФ от 26 марта 2009 г. № 5/29 «О некоторых вопросах, возникших в связи с введением в действие части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации» правообладатель должен указать в иске его цену в твердой сумме. В противном случае исковое заявление оставляется судом без движения (п. 43.1).
   То обстоятельство, что размер компенсации, как правило, превышает сумму причиненных правообладателю убытков, позволяет сделать вывод об особой правовой природе компенсации.
   В научной литературе высказываются различные мнения по данному вопросу. Компенсация рассматривается как особый вид гражданско-правовой ответственности, как убытки или неустойка в деликтных обязательствах [825 - Обзор мнений см.: Козубенко Ю.В. Защита авторских прав на программы для ЭВМ в уголовном, административном и гражданском судопроизводстве: Монография. М.: Волтерс Клувер, 2009.], как штраф за нарушение исключительных прав [826 - См.: Старженецкий В.В. О природе компенсации за нарушение исключительных прав // Арбитражная практика. 2003. № 9. С. 93–96.].
   Полагаем, что компенсация представляет собой меру гражданско-правовой защиты в широком смысле, которая имеет восстановительно-штрафную природу, обусловленную структурой данной меры. В ее составе можно обнаружить часть, которая призвана восстановить имущественную сферу правообладателя, пострадавшую от нарушения исключительного права. Именно этот структурный элемент по своей природе носит компенсационный характер. Та часть компенсации, которая превышает необходимую для восстановления прав сумму, представляет собой штраф, налагаемый на правонарушителя с целью как наказать его, так и обеспечить превенцию совершения подобных нарушений со стороны других участников гражданского оборота.
   С учетом сказанного отождествление компенсации только со штрафом безосновательно, поскольку она может покрывать убытки, реально понесенные правообладателем. Однако сама возможность взыскания компенсации, размер которой превышает такие убытки, указывает на штрафной элемент данной меры защиты.
   Такая структура компенсации свидетельствует о ее смешанной частно-публичной природе.
   Восстановительно-штрафной характер компенсации исключает, по нашему мнению, квалификацию в качестве злоупотребления правом действий правообладателей, требующих в соответствии с теми возможностями, которые предусмотрены законом, размера компенсации, явно несправедливого с точки зрения нарушителя [827 - Некоторые ученые полагают, что институт компенсации может дать повод для злоупотребления правом, поскольку удовлетворение соответствующих требований не всегда будет способствовать реализации принципов разумности и справедливости. Злоупотребление правом авторы видят, в частности, в том, что требования о компенсации удовлетворяются и тогда, когда убытки отсутствуют, а ее размер рассчитывается произвольно. См., например: Кондратьева Е.А. Требование компенсации за нарушение исключительного права как форма злоупотребления правом // Гражданское право. 2013. № 2. С. 30–31.]. Данный вывод очевиден в условиях, когда компенсация может быть истребована даже в случае отсутствия у правообладателя убытков [828 - См., в частности, Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 25 сентября 2013 г. № 09АП-28484/2013-ГК по делу № А40-82533/11-12-680 (СПС «КонсультантПлюс»).].
   Мощный предупредительный потенциал компенсации как меры защиты скрывается в закрепленной законом возможности существенного превышения штрафной части компенсации над ее восстановительной частью. Например, в одном из случаев суд значительно уменьшил размер компенсации за неправомерное использование объекта интеллектуальных прав, поскольку нарушение заключалось в продаже одного компакт-диска на сумму 70 руб. Кроме того, суд учел тяжелое материальное положение ответчика, усугубленное экономическим кризисом. И, несмотря на это, размер компенсации с учетом нарушения все равно остался достаточно значительным, несоразмерным ему – 20 тыс. руб. [829 - См. Определение ВАС РФ от 22 апреля 2009 г. № ВАС-4091/09 по делу № А65-10975/2008-Г3-33 (СПС «КонсультантПлюс»).]
   С этой точки зрения причиной введения в отечественное законодательство института компенсации является вовсе не тот факт, что правообладатель выступает слабой стороной в правоотношении, требующей повышенной защиты, как это отмечается в литературе [830 - См.: Лукьянчикова Е. Двойная передача исключительных прав: действительность договора об отчуждении и ответственность // Интеллектуальная собственность. Авторское право и смежные права. 2012. № 2. С. 21.]. Удовлетворение требования о компенсации нередко ведет к такому нарушению равновесия в правоотношении между правообладателем и нарушителем его прав, что слабой стороной фактически становится нарушитель. Именно в штрафной функции данного института кроется причина его адаптации российским гражданским правом.
   Надо сказать, что штрафная функция компенсации дает возможность целому ряду ученых негативно оценивать закрепление данной меры в отечественном законодательстве [831 - Именно в штрафном, карательном характере компенсации заключается причина того, что страны континентальной системы права отказались от ее закрепления в своем законодательстве. Суды этих стран не признают и не исполняют судебные решения иностранных государств, которые предполагают взыскание статутных убытков. Главная причина – «применение уголовной санкции за гражданское правонарушение противоречит публичному порядку». Более подробно см.: Старженецкий В.В. Указ. соч. С. 93–96.]. Например, В.В. Старженецкий полагает, что институт компенсации не соответствует российской правовой системе и в силу своего штрафного характера больше присущ публичному, но не частному праву. По мнению ученого, недопустимой является складывающаяся ситуация, когда институт компенсации превращается «в средство обогащения одного частного лица за счет другого», поскольку позволяет получать суммы, превышающие необходимые для восстановления нарушенных прав [832 - Именно в штрафном, карательном характере компенсации заключается причина того, что страны континентальной системы права отказались от ее закрепления в своем законодательстве. Суды этих стран не признают и не исполняют судебные решения иностранных государств, которые предполагают взыскание статутных убытков. Главная причина – «применение уголовной санкции за гражданское правонарушение противоречит публичному порядку». Более подробно см.: Старженецкий В.В. Указ. соч. С. 93–96.].
   Полагаем, однако, что штрафная природа компенсации вовсе не означает противоречие данного института духу и назначению гражданского права. Она указывает лишь на то, что эта санкция введена в законодательство в публичных интересах. Имея мощный предупредительный потенциал, она, при правильном ее применении судами, способна стать эффективным превентивным средством массового распространения нарушений исключительных прав.
   Этот вывод подтверждается тем обстоятельством, что в США и Великобритании, законодательству которых принадлежит первенство в закреплении норм о компенсации, данная мера превратилась в эффективное средство прежде всего предупреждения нарушения исключительных прав.
   Своим источником компенсация как мера ответственности за нарушение исключительных прав имеет англо-американский институт статутных убытков (Statutory Damages), возмещение которых не зависит от наличия реальных убытков [833 - Об эволюции законодательства США о статутных убытках см.: Samuelson P., Wheatland T. Statutory Damages in Copyright Law: A Remedy in Need of Reform // William & Mary Law Review. 2009. Vol. 51. Р. 446–463.]. Истец выбирает меру ответственности нарушителя между возмещением реальных убытков или статутных убытков. Однако право выбора все же имеет пределы, поскольку правообладатель может потребовать выплаты ему статутных убытков только в случае, если нарушены его права на необнародованные, но зарегистрированные до момента нарушения в органе по охране интеллектуальных прав произведения [834 - U.S. Copyright Ofce. Официальный сайт: http://www.copyright.gov.] или обнародованные произведения, зарегистрированные после опубликования в течение трех месяцев [835 - См.: Carrier M.A. Copyright and Innovation: The Untold Story // Wisconsin Law Review. 2012. Vol. 891. P. 940.].
   В зарубежной научной литературе, посвященной исследованию статутных убытков, указывается на то, что по своей правовой природе они представляют собой прежде всего наказание виновного в нарушении чужих прав лица. Наряду с этим функции компенсации видят также в пресечении нарушения исключительных прав, предупреждении аналогичных нарушений в будущем. Считается также, что правила о статутных убытках стимулируют правообладателя к активным действиям по защите своего права прежде всего к предъявлению иска [836 - См.: Barker J.C. Grossly Excessive Penalties in the Battle Against Illegal File-Sharing: The Troubling Efects of Aggregating Minimum Statutory Damages for Copyright Infringement // Texas Law Review. 2004. Vol. 83. No. 2 83 Texas L. Rev. 525 (http://ssrn.com/abstract=660601 (дата обращения: 15.12.2013)).].
   Штрафной элемент в структуре компенсации объясняет, почему, загрузив на свой компьютер для личного прослушивания охраняемую авторским правом песню и причинив правообладателю ущерб в размере 1 дол. США, в американском суде на нарушителя может быть возложена обязанность уплатить компенсацию в 750 дол. США. Как отмечает Дж. Бэйркер, из этой суммы только 1 дол. есть сумма ущерба, остальные же 749 дол. по своей природе носят некомпенсационный характер [837 - См.: Barker J.C. Grossly Excessive Penalties in the Battle Against Illegal File-Sharing: The Troubling Efects of Aggregating Minimum Statutory Damages for Copyright Infringement // Texas Law Review. 2004. Vol. 83. No. 2 83 Texas L. Rev. 525 (http://ssrn.com/abstract=660601 (дата обращения: 15.12.2013)).].
   Законодательство США предусматривает размер компенсации от 750 до 30 тыс. дол., который может быть увеличен по решению суда до 150 тыс. дол., если нарушитель действовал умышленно. Возможность уменьшения требуемого истцом размера компенсации предусмотрена в случае «невиновности» нарушителя, однако, как отмечается в специальной литературе, суды никогда не уменьшают этот размер. Например, в одном из случаев правообладатель обратился в суд с иском к двум лицам, которые разместили в сети «Интернет» стихотворения без согласования с автором, нарушив тем самым его права. После того, как нарушители не отреагировали на обращенную к ним жалобу правообладателя, последний обратился в суд с иском о взыскании с них компенсации. В заявлении истец указал на умышленный характер нарушений и потребовал взыскать с правонарушителей 300 тыс. дол. США. Исковое заявление было удовлетворено в полном объеме. В комментариях американских юристов к данному решению отмечается его откровенно карательный характер, указывается на очевидное превышение суммы, которая могла бы рассматриваться как компенсация нарушения, поскольку фактические убытки явно были невелики, а ответчики не получили никакой выгоды от нарушения [838 - См.: Samuelson P., Wheatland T. Op. cit. Р. 441, 481.].
   В зарубежной литературе нередко подчеркивается несправедливый, чрезмерный, произвольный, даже неконституционный характер назначаемых судами размеров компенсаций, существенно превышающих ущерб, причиненный правообладателю нарушением его прав. Отмечается также то, что суды никогда не объясняют, почему они присуждают столь высокие суммы компенсаций [839 - См.: Barker J.C. Op. cit.; Samuelson P., Wheatland T. Op. cit. Р. 441, 482.]. Большое распространение даже получила поговорка: «Если вам присудили статутные убытки, то вы уже мертвы» [840 - См.: Carrier M. A. Op. cit. P. 941.]. Вместе с тем зарубежные специалисты единодушны в том, что перспектива уплачивать статутные убытки предупреждает большинство видов нарушений интеллектуальных прав [841 - См.: Carrier M. A. Op. cit. P. 941.].
   Надо сказать, что российская судебная практика более обоснованно подходит к вопросу о размере компенсаций, нередко уменьшая их суммы по собственному усмотрению [842 - См. Определение ВАС РФ от 22 апреля 2009 г. № ВАС-4091/09 по делу № А65-10975/2008-Г3-33; постановления Суда по интеллектуальным правам от 15 апреля 2016 г. № С01-218/2016 по делу № А78-8978/2014, от 18 апреля 2016 г. № С01-214/2016 по делу № А43-31718/2014 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Фактически именно с этой целью Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ разъяснил, что размер компенсации должен быть определен с учетом необходимости восстановления имущественного положения правообладателя, права которого были нарушены. То есть правообладатель «должен быть поставлен в то имущественное положение, в котором он находился бы, если бы произведение использовалось правомерно» [843 - См. Постановление Президиума ВАС РФ от 20 ноября 2012 г. № 8953/12 по делу № А40-82533/11-12-680 (СПС «КонсультантПлюс»).]. Здесь, по сути, происходит смешение компенсации с убытками, что неверно, хотя иным образом, видимо, невозможно обосновать уменьшение размера компенсаций в судебном порядке.
   Вместе с тем в отечественной научной литературе отмечается, что и минимальный размер в 10 тыс. руб. в некоторых случаях является чрезмерно высоким [844 - См.: Гаврилов Э. Судебная практика по авторскому праву // Хозяйство и право. 2012. № 4. С. 42–56.].
   Кроме того, до недавнего времени российское законодательство допускало предъявлять требования к нарушителю о выплате компенсации за каждый случай нарушения исключительного права, не ограничивая размер компенсации (абз. 3 п. 3 ст. 1252 ГК РФ). Подобное право предусмотрено и законодательством США. Его реализация делает возможным увеличение размера выплачиваемой правообладателю компенсации до беспредельности, что, конечно, нельзя признать справедливым. Например, Viacom предъявил иски против YouTube и Google о нарушении исключительных прав незаконным размещением 160 тыс. музыкальных клипов и взыскании компенсации в максимальном размере – 150 тыс. дол. за каждое нарушение. Как подсчитали специалисты, размер компенсации должен был составить 24 млрд дол., что в 15 раз превышает стоимость самой компании Google [845 - См.: Carrier M.A. Op. cit. P. 940.].
   Проектом федерального закона № 47538-6 «О внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации» предполагалось исключить абз. 3 п. 3 ст. 1252 ГК РФ. В соответствии с новой редакцией данной нормы, введенной Федеральным законом от 12 марта 2014 г. № 35-ФЗ «О внесении изменений в части первую, вторую и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации» [846 - СПС «КонсультантПлюс».], «если одним действием нарушены права на несколько результатов интеллектуальной деятельности или средств индивидуализации, размер компенсации определяется судом за каждый неправомерно используемый результат интеллектуальной деятельности или средство индивидуализации». При этом общий размер компенсации может быть ограничен, если права на соответствующие результаты интеллектуальной деятельности принадлежат одному правообладателю [847 - В соответствии с правовой позицией Верховного Суда РФ, «каждое из музыкальных произведений (песен), содержащихся на незаконно распространенном диске, является самостоятельным объектом исключительных прав, подлежащих защите путем взыскания компенсации, размер которой рассчитывается за каждое из указанных произведений», а «незаконное размещение нескольких разных товарных знаков на одном материальном носителе является нарушением исключительных прав на каждый товарный знак». См. подп. 2, 32 Обзора судебной практики по делам, связанным с разрешением споров о защите интеллектуальных прав (утв. Президиумом ВС РФ 23 сентября 2015 г.) (Бюллетень Верховного Суда РФ. 2015. № 11).].
   Подводя итог сказанному, можно сделать вывод о том, что законодатель рассматривает компенсацию как меру, которая в силу своего штрафного, зачастую несопоставимого с характером нарушения, размера способна обеспечить жесткий правопорядок в сфере использования исключительных прав. С этой точки зрения компенсация представляет собой гражданско-правовую меру защиты, которая фактически выполняет функцию предупреждения и ликвидации последствий массовых нарушений исключительных прав. Именно публично-правовой характер штрафного элемента компенсации позволяет рассматривать ее как особую меру защиты не только частных, но и публичных интересов.
   Однако нельзя не обратить внимание на то, что применение данной меры в некоторых случаях само по себе способно существенно нарушить публичные интересы. Речь идет о случаях, когда выплата ответчиком компенсации может привести к его банкротству, фактически прекратить его деятельность в качестве субъекта хозяйствования. Подобные последствия в массовом своем характере способны негативно сказаться на развитии отечественного гражданского оборота и как следствие на экономике государства. Полагаем, что в этом случае размер компенсации должен подлежать существенному уменьшению, а суды должны быть наделены правовым инструментом для принятия соответствующих решений. С этой целью абз. 2 п. 3 ст. 1252 ГК РФ необходимо изложить в следующей редакции: «Размер компенсации определяется судом в пределах, установленных настоящим Кодексом, в зависимости от характера нарушения и иных обстоятельств дела с учетом требований разумности и справедливости, а также публичных интересов».
   В целом использование для защиты публичных интересов специальных мер (конфискации, компенсации за нарушение исключительных прав), обладающих особой, публичной или частно-публичной, природой, свидетельствует о том, что преобладающее значение в случае их применения приобретают поражающе-пресекательная и воспитательно-предупредительная функции гражданско-правовой защиты и ответственности, а компенсационно-восстановительная функция носит вспомогательный характер и реализуется исключительно в случае, когда причиненный указанным интересам ущерб является определимым. Данный вывод обусловлен и тем обстоятельством, что фактический размер ущерба, причиненного конкретным нарушением публичных интересов, зачастую невозможно определить, исчислить его в денежной форме, что свидетельствует о специфике антисоциального поведения в сравнении с иными гражданскими правонарушениями и в конечном счете предопределяет особенности санкций за его совершение, в природе которых поэтому и преобладает штрафной элемент.

Заключение

   Проведенное в монографии исследование обусловило следующие концептуальные выводы, объясняющие специфику воздействия гражданского права на общественные отношения с целью охраны публичных интересов.
   Изучение проблемы в двух взаимосвязанных и взаимообусловленных направлениях – историческом и теоретическом позволило установить и описать основные подходы к охране публичных интересов, существовавшие на разных этапах развития гражданского права, а также вскрыть закономерности эволюции гражданско-правового регулирования общественных отношений, благодаря чему стало возможным в исследовании объяснить объективную детерминированность и обосновать необходимость и возможность гражданско-правовой охраны публичных интересов. Исторически роль гражданского права здесь обусловлена спецификой его предмета, в котором как итог процесса атомизации человека был заложен риск его антисоциального поведения. Поэтому независимо от существующей в данный конкретный временной период структуры предмета гражданско-правового регулирования развитие составляющих его общественных отношений всегда сопровождается риском того, что их участники будут нарушать публичные интересы, если это покажется им необходимым для удовлетворения собственного интереса. Такая обусловленность антисоциального поведения участников гражданско-правовых отношений заложенной в природе данных отношений спецификой во многом объясняет неудачи, которые терпит законодатель, закрепляющий с целью охраны публичных интересов новые запреты и ограничения. Данные меры оказываются способными лишь смягчить негативные последствия антисоциальных действий, но не разрешить проблему полностью.
   Проведенное исследование социального назначения гражданского права, осуществляемых им функций, а также социальной функции отдельных гражданско-правовых институтов позволило прийти к выводу о том, что охрана публичных интересов в гражданском праве представляет собой относительно обособленное направление воздействия на регулируемые данной отраслью права общественные отношения, соответствующее назначению гражданского права и осуществляемое им с целью обеспечения соблюдения его субъектами публичных интересов путем запрещения или ограничения определенных видов их действий (бездействия), возложения на них обязанностей активного типа, а также ликвидации последствий антисоциального поведения участников оборота гражданско-правовыми мерами защиты и ответственности.
   Основу гражданско-правовой охраны публичных интересов составляет общеправовая обязанность субъектов права соблюдать публичные интересы, которая корреспондирует правоспособности как праву общего типа в общерегулятивном (общем) правоотношении. Государство как участник этого правоотношения в конечном счете представляет публичные интересы любого уровня. Поэтому другая сторона общерегулятивного правоотношения (правоспособный субъект) обязана осуществлением своих субъективных прав не причинять ущерб данным интересам. Эта обязанность не предполагает активных действий со стороны субъекта права, но требует от него воздерживаться от социально опасных их проявлений. Составляющий содержание данной обязанности абстрактно-необходимый вариант поведения является объективно обусловленным и зависит от господствующего в государстве и обществе в данный исторический период взгляда на должное поведение.
   Многоуровневость публичного интереса как объекта гражданско-правовой охраны является сегодня объективно обусловленной и проистекает из необходимости создания условий для обеспечения безопасности, устойчивости и поступательного развития как государства и общества в целом, так и гражданского оборота в частности. Предпосылками выделения наряду с государственными и общественными интересами иных публичных интересов являются объективные социальные и экономические процессы, которые предопределяют усиление значения персонифицированных групп (например, потребителей или акционеров публичных акционерных обществ) и отдельных субъектов (в частности, крупных энергетических компаний или саморегулируемых организаций) в обеспечении нормального функционирования социального механизма государственного управления. Необходимой реакцией гражданского права на данный объективный запрос общественного развития является закрепление его нормами специальных мер охраны публичных интересов государства и общества, а также имеющих важное социальное значение интересов группы лиц и интересов отдельных субъектов, приобретающих при определенных условиях особый социальный статус.
   Специфика гражданско-правового воздействия на общественные отношения с целью охраны публичных интересов проявляется в особых функциях и содержании гражданско-правовых ограничений и запретов. Ограничения с целью охраны публичных интересов дополнительно сужают предусмотренные законом пределы осуществления субъективных прав, адресованы строго определенным субъектам, касаются конкретных субъективных прав, действуют в течение установленного периода времени и объективно обусловлены существующей в настоящее время социально значимой потребностью, полное удовлетворение которой может стать основанием для отмены ограничений.
   Достижение цели предупреждения нарушений публичных интересов осуществляется при помощи запретов, отсутствие в гражданском законодательстве четкой градации которых исключает решение проблемы противоправности отдельных видов антисоциального поведения, а значит, и вопросов гражданско-правовой ответственности за его совершение. В этой связи в монографии обоснована необходимость систематизации гражданско-правовых запретов, в основу которой положен критерий функции, осуществляемой запретами в механизме охраны публичных интересов. Следует разграничивать: а) запреты, направленные на обеспечение стабильности и безопасности гражданского оборота, нарушение которых влечет за собой реализацию преимущественно классических гражданско-правовых мер защиты и ответственности, например, возмещения убытков или уплаты неустойки, как правило, по инициативе участника гражданского оборота, чей законный интерес был нарушен, исключительно в рамках координационного правоотношения; б) запреты, выполняющие функцию предупреждения антисоциального поведения, последствием нарушения которых является применение наряду с классическими специальных, публично-правовых по своей природе, мер, реализуемых преимущественно в субординационных правоотношениях.
   Характер охраняемого гражданским правом публичного интереса определяет необходимость применения с этой целью наряду с классическими, частноправовыми, специальных, публично-правовых по своей природе, средств. Установленная их специфика заключается в том, что они: 1) как правило, предусматриваются императивными нормами гражданского законодательства; 2) могут применяться в правоотношениях, складывающихся по принципу субординации, в которых субъекту гражданского права противостоит орган государственной власти или местного самоуправления либо лицо, наделенное особыми публичными полномочиями; 3) в процессе своего применения сопровождаются возложением на участников гражданского оборота дополнительных ограничений или обязанностей публичного характера, от соблюдения и исполнения которых зависит возникновение, изменение или прекращение их субъективных гражданских прав; 4) подлежат применению в тех сферах регулируемых гражданским правом общественных отношений, которые имеют особое социальное или экономическое значение и в силу объективных причин являются весьма уязвимыми для нарушений со стороны недобросовестных субъектов.
   Состав гражданского правонарушения в случае посягательства на публичные интересы приобретает существенную специфику, определяющую особенности состава гражданско-правовых мер защиты и ответственности за антисоциальное поведение. В монографии обосновано: а) вред в конкретном случае от нарушения публичных интересов может быть лишен имущественного содержания, но в дальнейшей перспективе проявится в дестабилизации общественных отношений, регулируемых гражданским правом, что означает объективную невозможность восстановления имущественной сферы носителя публичного интереса и предопределяет преимущественно пресекательно-превентивную направленность применяемых в этом случае мер защиты; б) форма вины нарушителя публичного интереса приобретает существенное значение, поскольку только умышленное противоправное поведение влечет за собой реализацию специальных мер гражданско-правовой ответственности.
   В целом развитие современного гражданского права демонстрирует явную тенденцию к усилению охраны публичных интересов в гражданском обороте, которая проявляется в: 1) развитии системы классических гражданско-правовых способов защиты в направлении укрепления правопорядка в гражданском обороте; 2) повышении значения штрафного элемента отдельных способов защиты (об этом свидетельствует, например, преобладание штрафной функции компенсации, которая может быть взыскана с нарушителя исключительных прав и при отсутствии убытков у правообладателя); 3) закреплении специальных гражданско-правовых мер защиты и ответственности за антисоциальное поведение. Данная тенденция позволяет сделать вывод о том, что участники гражданского оборота могут осуществлять свои субъективные права только в социальных ограничениях и с учетом публичных интересов.

Библиография

   Абрамов А.И. Понятие функции права // Журнал российского права. 2006. № 2.
   Августин Аврелий. Исповедь / Пер. с лат. М.Е. Сергеенко. СПб.: Изд. дом «Азбука-классика», 2008.
   Авилов Г.Е., Суханов Е.А. Юридические лица в современном российском гражданском праве // Вестник гражданского права. 2006. № 1. Т. 6.
   Агарков М.М. Проблема злоупотребления правом в советском гражданском праве // Известия Академии наук СССР. Отделение экономики и права. 1946. № 6.
   Айкянц А.М. Проблемы наследования по закону в Республике Армения // Нотариус. 2007. № 5.
   Александров Н.Г. Юридическая норма и правоотношение. Сокращенная стенограмма доклада, прочитанного на научной сессии Московского юридического института 6 мая 1946 г. / Под ред. проф. И.Т. Голякова. М., 1947.
   Алексеев В.П. Народовластие в Древней Руси. Ростов-н/Д: Типография товарищества «Донская Речь», 1904.
   Алексеев С.С. Общие дозволения и общие запреты в советском праве // Алексеев С.С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 2. М.: Статут, 2010.
   Алексеев С.С. Предмет советского социалистического гражданского права // Алексеев С.С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 1. М.: Статут, 2010.
   Алексеев С.С. Проблемы теории права: Курс лекций // Алексеев С.С. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 3. М.: Статут, 2010.
   Аль-Фараби, Абу Наср Мухаммад. Афоризмы государственного деятеля // Аль-Фараби, Абу Наср Мухаммад. Социально-этические трактаты. [Пер. с араб.]. Алма-Ата: Наука, 1973.
   Андреев В. Соответствует ли Концепция развития гражданского законодательства потребностям российского общества и государства // Хозяйство и право. 2010. № 4.
   Андреев Ю.Н. Механизм гражданско-правовой защиты. М.: Норма; Инфра-М, 2010.
   Андреев Ю.Н. Ограничения в гражданском праве России. СПб.: Юрид. центр Пресс, 2011.
   Ардашев В.Л. Ничтожность антисоциальной сделки (ст. 169 ГК РФ) как аналог недобросовестности налогоплательщика и новое оружие в руках налоговых органов (http://www.ardashev.ru/publications/articles/4print/page0083.htm (дата обращения: 11.12.2011)).
   Аристова Н.Л. Контрафактная продукция: основные признаки // Контрафакт как угроза экономической безопасности России (политико-правовые, оперативно-розыскные и морально-психологические проблемы противодействия): Сб. статей / Под ред. В.М. Баранова. Н. Новгород: Нижегородская академия МВД России, 2006.
   Артемова О.Ю. Личность и социальные нормы в раннепервобытной общине (по австралийским этнографическим данным) / Отв. ред. В.Р. Кабо, А.И. Першиц. М.: Наука, 1987.
   Архипов С.И. Проблема права собственности // Правоведение. 2007. № 1.
   Аскназий С.И. Основные вопросы теории социалистического гражданского права. М.: Статут, 2008. (Классика российской цивилистики.)
   Аухатов А.Я. Перенесение местонахождения правления российского юридического лица за границу и иностранного юридического лица на территорию России // Бизнес, менеджмент и право. 2010. № 1 (20).
   Ахметьянова З.А. Научные воззрения профессора Г.Ф. Шершеневича в современных условиях конвергенции частного и публичного права: обзор выступлений на Международной научно-практической конференции // Гражданское право. 2013. № 4.
   Ахметьянова З.А. К вопросу о залоге недвижимости и его государственной регистрации // Нотариус. 2015. № 7.
   Баженов И. Присвоение недвижимых имений // Юридический вестник. 1879. Т. 1.
   Базанов И.А. Происхождение современной ипотеки. Новейшие течения в вотчинном праве в связи с современным строем народного хозяйства. М.: Статут, 2004. (Классика российской цивилистики.)
   Байтин М.И. О принципах и функциях права: новые моменты // Правоведение. 2000. № 3.
   Бакаева И.В. Понятие и признаки нематериальных благ: законодательство, теория и практика // Законы России: опыт, анализ, практика. 2012. № 4.
   Бакаева И.В. Проблемы личных неимущественных отношений в системном изменении структуры предмета гражданско-правового регулирования // Цивилист. 2012. № 4.
   Бандуров Д.Н. Проблемы правового регулирования предпринимательства и государственной регистрации его субъектов: Автореф. дис…. канд. юрид. наук. Ставрополь, 2003.
   Бардзкий А.Э. О праве потерпевшего от преступления или проступка собственника движимого имущества на возвращение ему такового от третьего добросовестного приобретателя. Реферат, доложенный в заседании Екатеринославского юридического общества. Екатеринослав: Типография Л.М. Ротенберга, 1898.
   Баринов Н.А. Проблемы предмета гражданского права в современных условиях // Основные проблемы частного права: Сборник статей к юбилею доктора юридических наук, профессора Александра Львовича Маковского / Отв. ред. В.В. Витрянский, Е.А. Суханов. М.: Статут, 2010.
   Барон Ю. Система римского частного права. Вып. 1. Кн. 1: Общая часть / Пер. с нем. Л. Петражицкого. СПб., 1898.
   Бару М.И. О статье 1 Гражданского кодекса // Советское государство и право. 1958. № 2.
   Батурина Ю. Б. Правовая форма и правовое средство в системе понятий теории права: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2001.
   Беккин Р. Бизнес по-мусульмански // Восточный свет. 2005. № 2.
   Белов В.А. Наследование и наследственное правопреемство: фактическое отношение и его правовая форма // Наследственное право. 2014. № 1.
   Белов В.А. Государственные интересы, вытекающие из договора аренды // Актуальные проблемы российского права. 2015. № 9.
   Белых В.С. К вопросу о сущности права: теоретические проблемы правопонимания // Российский юридический журнал. 2012. № 3.
   Бибиков А.И. Правовые проблемы реализации государственной собственности. Иваново: Ивановский гос. ун-т, 1992.
   Блинов В. Г. Правовое регулирование частных и публичных отношений при поставке товаров для государственных нужд: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Казань, 2009.
   Блинова М.А. Недействительность сделки, совершенной с целью, противной основам правопорядка и нравственности: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2003.
   Бобин М.П. Индивидуализм римского права // Временник Демидовского юридического лицея. Кн. 85. Ярославль: Типография Губернского правления, 1902.
   Богатина Ю.Г. Оговорка о публичном порядке в международном частном праве: теоретические проблемы и современная практика. М.: Статут, 2010.
   Богданов А. А. Тектология: Всеобщая организационная наука: В 2 кн. Кн. 1 / Ред. Л. И. Абалкин (отв. ред.) и др. М.: Экономика, 1989.
   Богданов Д.Е. Проблема возмещения расходов, направленных на предупреждение вреда // Российская юстиция. 2011. № 6.
   Богданов С.В. Влияние научных взглядов Леона Дюги на развитие гражданского права // Журнал российского права. 2008. № 6.
   Богданова Е. Добросовестность участников договорных отношений как условие защиты их субъективных гражданских прав // Хозяйство и право. 2010. № 2.
   Боден Ж. Шесть книг о государстве. Фрагменты // Антология мировой философии: В 4 т. Т. 2: Европейская философия от эпохи Возрождения по эпоху Просвещения / Ред. – сост. второго тома и авт. вступ. ст. В.В. Соколов. М.: Мысль, 1970.
   Болвачева Н.Е. Ограничения как средство гражданско-правового регулирования (философско-теоретический аспект) // Актуальные проблемы гражданского права: Сб. статей. Вып. 7 / Под ред. О.Ю. Шилохвоста. М.: НОРМА, 2003.
   Бондарь Н.С. Конституционализация социально-экономического развития российской государственности (в контексте решений Конституционного Суда РФ). М.: ООО «Викор-Медиа», 2006.
   Бондарь Н.С. Конституционные ценности – категория действующего права (в контексте практики Конституционного Суда России) // Журнал конституционного правосудия. 2009. № 6.
   Бондарь Н.С. Судебный конституционализм: доктрина и практика: Монография. 2-е изд., перераб. М.: Норма: ИНФРА-М, 2015.
   Борзенко А.А. Личность, общественность, собственность. Очерки права. Из лекций по гражданскому праву, читанных в Демидовском юридическом лицее в 1880-81 году // Временник Демидовского юридического лицея. Кн. 26. Ярославль: Типо-литография Г. Фальк, 1881.
   Бородавкина Н.М. Ограничения и запреты в гражданском праве // Вестник Оренбургского государственного университета. 2014. № 4 (165).
   Бородкин В.Г. Корпоративный договор в период реформирования Гражданского кодекса РФ // Закон. 2014. № 3.
   Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Книга первая: Общие положения. 2-е изд., испр. М.: Статут, 1999.
   Братко А.Г. Запреты в советском праве / Под ред. проф. Н.И. Матузова. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1979.
   Братусь С.Н. Субъекты гражданского права. М.: Госюриздат, 1950.
   Братусь С.Н. Принципы советского гражданского права // Правоведение. 1960. № 1.
   Братусь С.Н. Предмет и система советского гражданского права. М.: Госюриздат, 1963.
   Братусь С.Н. О пределах осуществления гражданских прав // Правоведение. 1967. № 3.
   Брун М.И. Публичный порядок в международном частном праве // Журнал Министерства юстиции. 1916. № 1.
   Бугай Д.В. Правовое мышление в архаической Греции. Dike у ранних элегиков // Вопросы философии. 2012. № 1.
   Булгаков С.Н. История экономических и социальных учений / Вступ. ст., сост. и примеч. В.В. Сапова. М.: Астрель, 2007.
   Бэдан Ш. Право лица и государство. Введение к изучению правовых наук. Воронеж: Типо-литография «Воронежского издательского товарищества», 1917.
   Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения: В 2 т. 2-е изд., испр. и доп. Т. 1 / Сост., общ. ред. и вступ. ст. А.Л. Субботина. М.: Мысль, 1977.
   Бэкон Ф. Опыты, или наставления нравственные и политические // Бэкон Ф. Сочинения: В 2 т. 2-е изд., испр. и доп. Т. 2 / Сост., общ. ред. и вступ. ст. А.Л. Субботина. М.: Мысль, 1978.
   В защиту общественных интересов / Под ред. Э. Рекоша, К. Бучко, В. Терзиевой, Д. Шабельникова / Пер. с англ. М.: Юристъ, 2004.
   Вавилин Е.В. Осуществление гражданских прав и исполнение обязанностей. Саратов: Изд-во ГОУ ВПО «Саратовская государственная академия права», 2008.
   Вавин Н.Г. Ничтожные сделки (статья 30 Гражд. код. РСФСР и УССР и последствия ее нарушения). М.: Изд-во «Правовая защита», 1926.
   Валла Л. О наслаждении как об истинном благе. Фрагменты / Пер. Н.В. Ревякиной // Антология мировой философии: В 4 т. Т. 2: Европейская философия от эпохи Возрождения по эпоху Просвещения. / Ред. – сост. второго тома и авт. вступ. ст. В. В. Соколов. М.: Мысль, 1970.
   Васева Н.В. Антисоциальные сделки по советскому гражданскому праву: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Свердловск, 1978.
   Васева Н.В. Усиление борьбы с антисоциальными сделками и развитие хозяйственного законодательства // Некоторые вопросы применения хозяйственного законодательства на современном этапе. Иркутск: Восточно-Сибирское книжное изд-во, 1979.
   Васьковский Е.В. Учебник гражданского права. Вып. 2: Вещное право. СПб., 1896.
   Венедиктов А.В. Право государственной социалистической собственности // Вопросы советского гражданского права. Сборник I / Под ред. проф. М.М. Агаркова. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1945.
   Венецианов М.В. Экспроприация с точки зрения гражданского права. Казань: Типография Императорского Ун-та, 1891.
   Вешкурцева З.В. Структурные подходы к определению понятий «нематериальные блага» и «личные неимущественные права» // Актуальные проблемы российского права. 2014. № 2.
   Винницкий А.В. Публичная собственность. М.: Статут, 2013.
   Виткявичюс П.П. Гражданская правосубъектность советского государства. Вильнюс: Минтис, 1978.
   Витрук Н.В. Общая теория юридической ответственности. 2-е изд., исп. и доп. М.: НОРМА, 2009.
   Вичев В. Мораль и социальная психика / Общ. ред. и посл. Ю.А. Шерковина / Пер. с бол. Р.Е. Мельцера. М.: Прогресс, 1978.
   Вишневский А.А. Современные тенденции развития структурообразующих институтов банковского права: сравнительно-правовое исследование: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. М., 2014.
   Воеводин Л.Д. Теоретические вопросы правового положения личности в советском общенародном государстве // Советское государство и право. 1963. № 2.
   Волков А.В. Отказ в защите как исключительная (единственная) гражданско-правовая санкция за нарушение запрета о злоупотреблении правом // Вестник Саратовской государственной академии права. 2008. № 4.
   Волков А.В. Злоупотребление гражданскими правами. Проблемы теории и практики. М.: Волтерс Клувер, 2009.
   Волкова И.А. Частноправовое и публично-правовое сотрудничество интересов в регулировании страховых правоотношений // Вестник Саратовской государственной академии права. 2011. № 1 (77).
   Вольтер. Метафизический трактат // История политических и правовых учений. Ч. 1: Зарубежная политико-правовая мысль: Хрестоматия / Сост. В.В. Ячевский. Воронеж: Изд-во Воронежского гос. ун-та, 2000.
   Вопленко Н.Н. К вопросу об основных признаках и понятии правонарушения // Новая правовая мысль. 2004. № 2.
   Габрелян Э.В. О правовом и социальном государстве // Российская юстиция. 2011. № 5.
   Гаврилов К.М. Компенсация вместо возмещения убытков как способ защиты исключительных прав // Патенты и лицензии. 2012. № 10.
   Гаврилов Э. Судебная практика по авторскому праву // Хозяйство и право. 2012. № 4.
   Гаврилов Э. Компенсация за нарушение исключительных прав и некоторые новые аспекты ее применения // Хозяйство и право. 2013. № 7.
   Гаджиев Г.А. Конституционные основы современного права собственности // Журнал российского права. 2006. № 12.
   Гаджиев Г.А. Правовые позиции Конституционного Суда РФ о гарантиях права частной собственности при принудительном отчуждении имущества для государственных нужд // Законодательство. 2008. № 1.
   Гамбаров Ю.С. Гражданское право: Общая часть / Под ред. с пред. В.А. Томсинова. М.: Изд-во «Зерцало», 2003.
   Гамбаров Ю.С. Общественный интерес в гражданском праве (как введение к исследованию о добровольной и безвозмездной деятельности в чужом интересе) // Юридический вестник. 1879. Вып. 1. № 5.
   Гамбаров Ю.С. Добровольная и безвозмездная деятельность в чужом интересе. Вып. 2: Социологическое основание института neg. gestio. М.: Типография А. Мамонтова и К°, 1880.
   Ганзлик Ю.И. Ограничения в праве собственности в России в конце XIX – начале XX вв. // Юристъ-Правоведъ. 2008. № 2.
   Ганижев А.Я. Правовая природа и виды решения общего собрания хозяйственного общества // Журнал российского права. 2012. № 8.
   Гарридо Гарсиа М.Х. Римское частное право: Казусы, иски, институты / Пер. с исп.; Отв. ред. Л.Л. Кофанов. М.: Статут, 2005.
   Гегель Г.В.Ф. Философия права / Пер. с нем. Б.Г. Столпнера, вступ. ст. В.С. Соловьева; Примеч. В.С. Нерсесянца. М.: Мир книги; Лит-ра, 2009.
   Генкин Д.М. Великая Отечественная война и вопросы гражданского права // Ученые записки ВИЮН. 1944. Вып. III.
   Генкин Д.М. Право собственности в СССР. М.: Госюриздат, 1961.
   Гераклит. О природе // История политических и правовых учений. Ч. 1: Зарубежная политико-правовая мысль: Хрестоматия / Сост. В.В. Ячевский. Воронеж: Изд-во Воронежского гос. ун-та, 2000.
   Герваген Л.Л. На чем основано разделение права на публичное и частное, гражданское? Пг.: Типография М.А. Александрова, 1915.
   Гницевич К. В. Преддоговорная ответственность в гражданском праве: Culpa in contrahendo: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. СПб., 2009.
   Гоббс Т. Левиафан. М.: Мысль, 2001.
   Годэн Р.П. Взаимосвязь между публичной и частной собственностью в Канаде и Квебеке // Вестник гражданского права. 2006. № 2. Т. 6.
   Гойхбарг А.Г. Основы частного имущественного права. М.: Изд-во «Красная новь», 1924.
   Голубцов В.Г. Сочетание публичных и частных начал в регулировании вещных отношений с участием государства. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Изд-во Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2005.
   Гольденвейзер А.А. В защиту права: статьи и речи. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1952.
   Гражданские и торговые кодексы зарубежных стран: Сборник законодательства. Современное зарубежное частное право: Учебное пособие / Под ред. С.Н. Медведева, С.О. Звонок. Ставрополь, 1999.
   Гражданское право: В 4 т. Т. 1: Общая часть / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Волтерс Клувер, 2010.
   Гражданское право: В 4 т. Т. 2: Вещное право. Наследственное право. Исключительные права. Личные неимущественные права / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Волтерс Клувер, 2008.
   Графский В.Г. Право и мораль в истории: проблемы ценностного подхода // Государство и право. 1998. № 8.
   Грехениг К., Гелтер М. Трансатлантические различия в правовой мысли: американский экономический анализ права против немецкого доктринализма // Вестник гражданского права. 2010. № 6. Т. 10.
   Грибанов В.П. Пределы осуществления и защиты гражданских прав // Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав. 2-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001.
   Грибанов В.П. Принципы осуществления гражданских прав // Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав. 2-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001.
   Грибовский В.М. Народ и власть в Византийском государстве. Опыт историко-догматического исследования. СПб.: Типография М. Меркушева, 1897.
   Григорьева М.А. Понятие свободы в российском гражданском праве: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Краснодар, 2004.
   Гроций Г. О праве войны и мира. М.: Госюриздат, 1956.
   Груздев В.В. Человек и право: исторические, общетеоретические и цивилистические очерки: Монография. Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2010.
   Грушевская Е.В. Императивность в гражданском праве: понятие и правовая природа // Общество и право. 2008. № 1.
   Гукасян Р.Е. Личные и общественные интересы в гражданском судопроизводстве // Сборник статей к 50-летию Е.А. Крашенинникова. Ярославль: ЯрГУ, 2001.
   Гуляев А.М. Русское гражданское право. Обзор действующего законодательства, кассационной практики Прав. Сената и проекта Гражданского уложения (издание 4-ое, пересмотренное и дополненное). СПб: Типография М. М. Стасюлевича, 1913.
   Данельян А.А. Проблемы национализации и экспроприации иностранной собственности в международном праве // Юрист. 2014. № 6.
   Дао Дэ Цзин. Книга пути и благодати. М.: Эксмо, 2004.
   Морандьер Л.Ж. де ла. Гражданское право Франции. Т. 1 / Пер. с фр., вступ. ст. докт. юрид. наук Е.А. Флейшиц. М.: Изд-во иностранной лит. 1958.
   Дедов Д.И. Реализация принципа соразмерности в правовом регулировании предпринимательской деятельности: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. М., 2005.
   Декарт Р. Первоначала философии // Декарт Р. Сочинения / Ред. – сост. Т.Г.; Пер. с фр. С.Я. Шейнман-Топштейн и др. Калининград: ОАО «Янтар. сказ», 2005.
   Декарт Р. Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках // Декарт Р. Сочинения. Ред. – сост. Т.Г.; пер. с фр. С.Я. Шейнман-Топштейн и др. Калининград: ОАО «Янтар. сказ», 2005.
   Деларов П.В. Очерк истории личности в древнеримском гражданском праве. Историко-юридический опыт. СПб.: Изд. книгопродавца Н.Г. Мартынова, 1895.
   Демкина А. Новеллы ГК РФ: правила об очередности удовлетворения требований унифицированы // эж-Юрист. 2014. № 20.
   Дернбург Г. Пандекты. Т. 1: Общая часть / Пер. Г. фон Рехенберга под рук. и ред. проф. П. Соколовского. М.: Университетская типография, 1906.
   Дернбург Г. Пандекты. Т. 2: Обязательственное право / Пер. под ред. П. Соколовского. 3-е изд. М.: Печ. А. И. Снегиревой, 1911.
   Джиоева Е.Г. Обязательство перевозки груза железнодорожным транспортом: особенности ответственности участников и перспективы ее оптимизации: Дис.… канд. юрид. наук. Ростов н/Д, 2010.
   Дигесты // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века) / Сост. докт. юрид. наук, проф. В.А. Томсинов. М.: ИКД ЗЕРЦАЛО-М, 2004.
   Дигесты Юстиниана. Т. 1 / Пер. с лат.; Отв. ред. Л.Л. Кофанов. М.: Статут, 2002.
   Добровольский В.И. Ответственность рейдера по российскому законодательству. М.: Волтерс Клувер, 2010.
   Дождев Д.В. Римское частное право: Учебник для вузов / Под ред. чл. – корр. РАН, проф. В.С. Нерсесянца. М.: Изд. группа Инфра-М-Норма, 1996.
   Доманжо В.П. Вопрос об ответственности за вред, причиненный при осуществлении права, в проекте нашего Гражданского уложения // Сборник статей по гражданскому и торговому праву памяти Г.Ф. Шершеневича. М., 1915.
   Дробницкий О.Г. Мир оживших предметов. Проблема ценности и марксистская философия. М.: Политиздат, 1967.
   Дхармашастра Яджнавалкьи // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века) / Сост. докт. юрид. наук, проф. В.А. Томсинов. М.: ИКД ЗЕРЦАЛО-М, 2004.
   Дювернуа Н.Л. Чтения по гражданскому праву. Т. 2: Учение о вещах. Учение о юридической сделке / Под ред. и с предисл. В.А. Томсинова. М.: Зерцало, 2004.
   Дюги Л. Конституционное право. Общая теория государства / С предисл. проф. П. Новгородцева. М.: Типография Т-ва И.Д. Сытина, 1908.
   Дюги Л. Социальное право. Индивидуальное право. Преобразование государства / Пер. А. Либензона. СПб., 1909.
   Дюги Л. Общие преобразования гражданского права со времени Кодекса Наполеона / Пер. с фр. М.М. Сиверс; Под ред. и с предисл. проф. А.Г. Гойхбарга. М., 1919.
   Дюркгейм Э. О разделении общественного труда // Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии / Пер. с фр. и послесл. Л. Б. Гофмана. М.: Наука, 1990.
   Евецкий А.А. Критерий общественного интереса в гражданском праве. Харьков: Типография И.М. Варшавчика, 1881.
   Евстигнеев Э.А. Императивные и диспозитивные нормы в договорном праве: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2016.
   Егоров А.В. Закон и практика: от борьбы к единству // эж-Юрист. 2004. № 3.
   Егоров А.В. Обход закона: использование дозволенной правом формы ради запрещенной правом цели // Вестник международного коммерческого арбитража. 2011. № 2 (4).
   Егоров Н.Д. Понятие гражданского права // Вестник гражданского права. 2012. № 4.
   Егоров Ю.П. Недействительность противозаконных по содержанию сделок // Законность. 2004. № 6.
   Ельяшевич В.Б. Очерк развития форм поземельного оборота на Западе. 2-е изд., перераб. СПб.: Типография «Правда», 1913.
   Ем В.С. Категория обязанности в советском гражданском праве (вопросы теории): Автореф. дис…. канд. юрид. наук. М., 1981.
   Ем В.С. Категория обязанности в советском гражданском праве (вопросы теории): Дис…. канд. юрид. наук. М., 1981.
   Ем В.С. К вопросу о понятии, содержании и сущности правовых обязанностей // Проблемы развития частного права: Сборник статей к юбилею Владимира Саурсеевича Ема / Отв. ред. Е.А. Суханов, Н.В. Козлова. М.: Статут, 2011.
   Ем В.С. Обязанности-принципы и формы их проявления в гражданском праве // Проблемы развития частного права: Сборник статей к юбилею Владимира Саурсеевича Ема / Отв. ред. Е.А. Суханов, Н.В. Козлова. М.: Статут, 2011.
   Ем В.С. О критериях ничтожности сделок в новейшем гражданском законодательстве России // Вестник гражданского права. 2014. № 6.
   Ем В.С. О новом законодательном взгляде на ничтожность и оспоримость сделок // Кодификация российского частного права 2015 / Под ред. П.В. Крашенинникова. М.: Статут, 2015.
   Ерёменко А.А. Акционерное дело на Дону (1860-е – 1914 гг.). Ростов н/Д: Изд-во НМЦ «Логос», 2005.
   Ерпылева Н.Ю. Международное банковское право: теория и практика применения. М.: Изд. дом ВШЭ, 2012.
   Желонкин С.С. К вопросу о понятии «основы правопорядка» в гражданском праве как одном из критериев недействительности антисоциальной сделки // Аспирантский вестник Поволжья. 2009. № 1–2.
   Жилин А.А. Новое направление во французской юриспруденции. Учение о государстве и праве проф. Л. Дюги. Киев: Типография Императорского ун-та Св. Владимира, 1910.
   Заботина Н.Н. Правовая природа правоотношений, возникающих в связи с заключением контрактов на поставку товаров для государственных нужд: Дис…. канд. юрид. наук. Волгоград, 2006.
   Законы XII таблиц // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века) / Сост. докт. юрид. наук, проф. В.А. Томсинов. М.: ИКД ЗЕРЦАЛО-М, 2004.
   Законы гражданские с разъяснениями Правительствующего Сената и комментариями русских юристов. Составил И.М. Тютрюмов. Книга вторая. М.: Статут, 2004. (Классика российской цивилистики.)
   Законы гражданские с разъяснениями Правительствующего Сената и комментариями русских юристов. Составил И.М. Тютрюмов. Книга четвертая. М.: Статут, 2004. (Классика российской цивилистики.)
   Законы Ману / Пер. С.Д. Эльмановича, провер. и испр. Г.И. Ильиным. М.: ЭКСМО-Пресс, 2002.
   Законы Хаммурапи // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века) / Сост. докт. юрид наук, проф. В.А. Томсинов. М.: ИКД ЗЕРЦАЛО-М, 2004.
   Залеский В.Ф. Власть и право. Философия объективного права. Казань: Типография Б.Л. Домбровского, 1887.
   Здравомыслов А.Г. Потребности. Интересы. Ценности. М.: Политиздат, 1986. Зенин И.А. Гражданское право: Учебник для вузов. М.: Высш. образование, 2008.
   Змановская Е.В., Рыбников В.Ю. Девиантное поведение личности и группы: Учебное пособие. СПб.: Питер, 2012.
   Зорькин В.Д. Конституционно-правовое развитие России. М.: Норма: ИНФРА-М, 2011.
   Иванишин П.З. Решение собрания как основание возникновения гражданских прав и обязанностей // Гражданское право. 2011. № 2. С. 8–12.
   Иванова З.Д. Запрещающие нормы в механизме правового регулирования // Советское государство и право. 1975. № 11.
   Иеринг Р. Цель в праве / Избранные труды. Самара: Самарская гос. экономическая академия, 2003.
   Илларионова Т.И. Система гражданско-правовых охранительных мер. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1982.
   Ильин И.А. Общее учение о праве и государстве. М.: АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2006.
   Иоффе О.С. Избранные труды: В 4 т. Т. II. СПб.: Юридический центр Пресс, 2004.
   Иоффе О.С. Правоотношение по советскому гражданскому праву / Отв. ред. С.И. Аскназий. Л.: Изд-во ЛУ, 1949.
   Иоффе О С. Новая кодификация советского гражданского законодательства и охрана чести и достоинства граждан // Советское государство и право. 1962. № 7.
   Иоффе О.С., Грибанов В.П. Пределы осуществления субъективных гражданских прав // Советское государство и право. 1964. № 7.
   Иоффе О.С. Юридические нормы и человеческие поступки // Иоффе О.С. Избранные труды: В 4 т. Т. IV / Отв. ред. И.В. Елисеев, И.Ю. Козлихин. СПб.: Изд-во Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2010.
   История Древнего мира: Учебник для педагогических институтов / Под ред. В.Н. Дьякова и С.И. Ковалева. М.: Учпедгиз, 1956.
   Кабанова И.Е. Некоторые аспекты реализации принципа добросовестности и недопустимости злоупотребления правом в правоотношениях с участием органов публичной власти и их должностных лиц // Гражданское право. 2014. № 5.
   Кабо В.Р. Первобытная доземледельческая община. М.: Наука, 1986.
   Кампанелла. Город Солнца / Пер. с лат. и комм. Ф.А. Петровского, вступ. ст. В.П. Волгина. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1947.
   Камышанский В.П. Право собственности: пределы и ограничения. М.: ЮНИТИ-ДАНА; Закон и право, 2000.
   Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство / Пер. с фр. М.: Политиздат, 1990.
   Канапухин П.А. Закономерность эволюции экономических интересов и механизмы их реализации в экономике России: Автореф. дис. … докт. экон. наук. Воронеж, 2008.
   Кант И. Критика практического разума / Под общ. ред. проф. А.В. Гулыги // Кант И. Сочинения: В 8 т. Т. 4. М.: Чоро, 1994.
   Кант И. Метафизика нравов / Пер. С.Я. Шейнман-Топштейн, Ц.Г. Арзаканьян // Кант И. Сочинения: В 8 т. Т. 6. М.: Чоро, 1994.
   Кант И. Основоположения метафизики нравов / Под общ. ред. проф. А.В. Гулыги // Кант И. Сочинения: В 8 т. Т. 4. М.: Чоро, 1994.
   Канторович Я.А. Основные идеи гражданского права. Харьков: Юридическое изд-во НКЮ УССР, 1928.
   Канторович Я.А. Первая статья Гражданского кодекса // Право и жизнь. 1925. Кн. 2–3.
   Карапетов А.Г. Принцип свободы договора. Что тормозит его применение при заключении сделок по российскому праву // Арбитражная практика. 2014. № 1.
   Карапетов А.Г. Свобода договора и пределы императивности норм гражданского права // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2009. № 11.
   Карапетов А.Г. Экономические основания принципа свободы договора // Вестник гражданского права. 2012. № 3.
   Карапетов А.Г., Савельев А.И. Свобода договора и ее пределы: В 2 т. Т. 1: Теоретические, исторические и политико-правовые основания принципа свободы договора и его ограничений. М.: Статут, 2012.
   Карапетов А.Г., Савельев А.И. Свобода договора и ее пределы: В 2 т. Т. 2: Пределы свободы определения условий договора в зарубежном и российском праве. М.: Статут, 2012.
   Карасева И.А. Злоупотребление правом как одна из причин мнимой конкуренции конституционных ценностей // Конституционное и муниципальное право. 2013. № 7.
   Карнер И. Социальные функции права / Пер. Л.В. Геркан, Под ред. проф. Я.А. Берман. М.; Пг.: Госиздат, 1923.
   Карташов В.Н. Введение в общую теорию правовой системы общества: Текст лекций. Ч. 1. Ярославль: Яросл. гос. ун-т, 1995.
   Касьянов А.С. Договорные способы распоряжения исключительным правом: Дис. …канд. юрид. наук. М., 2011.
   Касьянов В.В., Нечипуренко В.Н. Социология права. Ростов н/Д: Феникс, 2002.
   Киндяшова А.С. Анализ использования в советской юридической науке категории «функция права» // Вестник Томского государственного педагогического университета. Серия: Гуманитарные науки (экономика, право). 2007. Вып. 9 (72).
   Киселев А. Fraus legi, или В обход закона // эж-Юрист. 2011. № 50.
   Клочков А.А. Стандартные условия в коммерческом обороте зарубежных стран: контроль над содержанием // Международное публичное и частное право. 2002. № 1.
   Книга правителя области Шан (Шан Цзюнь Шу) // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века) / Сост. докт. юрид. наук, проф. В.А. Томсинов. М.: ИКД ЗЕРЦАЛО-М, 2004.
   Козлова Н.В. Понятие и сущность юридического лица. Очерк истории и теории: Учебное пособие. М.: Статут, 2003.
   Козлова Н.В. Правосубъектность юридического лица. М.: Статут, 2005.
   Козубенко Ю.В. Защита авторских прав на программы для ЭВМ в уголовном, административном и гражданском судопроизводстве: Монография. М.: Волтерс Клувер, 2009..
   Комарова Т.Е. Некоторые вопросы теории запретов в гражданском праве // Законодательство. 2007. № 12.
   Комарова Т.Е. Функции запретов в механизме гражданско-правового регулирования: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2008.
   Кондратьева Е.А. Требование компенсации за нарушение исключительного права как форма злоупотребления правом // Гражданское право. 2013. № 2.
   Конт О. Дух позитивной философии: Слово о положительном мышлении / Пер. с фр.; Предисл. М.М. Ковалевского. 2-е изд. М.: Книжный дом «Либроком», 2011.
   Корецкий Д.А., Сасиков А.И. Обоснованность тенденций «антиоружейного» законодательства // Законность. 2015. № 2.
   Коршунов Н.М. Конвергенция частного и публичного права: проблемы теории и практики. М.: Норма; ИНФРА-М, 2011.
   Кравцов Н.А. Апология Вагнера (сравнение вагнеризма и гитлеризма с точки зрения политики и эстетики). Ростов н/Д: Изд-во ЮФУ, 2007.
   Красавчиков О.А. Диспозитивность в гражданско-правовом регулировании // Красавчиков О.А. Категории науки гражданского права / Избранные труды: В 2 т. Т. 1. М.: Статут, 2005.
   Красавчиков О.А. Ответственность, меры защиты и санкции в советском гражданском праве // Сборник ученых трудов. Вып. 27 / Отв. за вып. В.М. Семенов. Свердловск, 1973.
   Красавчиков О.А. Юридические факты в советском гражданском праве // Красавчиков О.А. Категории науки гражданского права. Избранные труды: В 2 т. Т. 2. М.: Статут, 2005.
   Крусс В.И. Доктринальные инновации в контексте конституционализации российской правовой системы // Конституционное и муниципальное право. 2013. № 4.
   Кудрявцев В.Н. Правовое поведение: норма и патология. М.: Наука, 1982.
   Кудрявцев В.Н., Кудрявцев Ю.В., Нерсесянц В.С. Социальные отклонения. Введение в общую теорию. М.: Юрид. лит., 1984.
   Кузнецова О.А. Нормы-принципы российского гражданского права. М.: Статут, 2006.
   Кузьмина М.В. Компенсационная функция в системе функций права: теоретико-правовой аспект // Актуальные проблемы российского права. 2014. № 2.
   Кукольник В. Начальные основания российского гражданского права для руководства к преподаванию оного на публичных курсах. СПб.: Сенатская типография, 1813.
   Кукушкин Ю.С., Чистяков О.И. Очерк истории Советской конституции. 2-е изд., доп. М.: Политиздат, 1987.
   Кулагин М.И. Предпринимательство и право: опыт Запада / Избранные труды по акционерному и торговому праву. 2-е изд., испр. М.: Статут, 2004. (Классика российской цивилистики.)
   Куличев Р.Б. Контроль в сфере подрядных работ для государственных нужд (виды, порядок и особенности осуществления) // Право и экономика. 2014. № 5.
   Курбатов А.Я. Теоретические основы сочетания частных и публичных интересов при правовом регулировании предпринимательской деятельности // Черные дыры в российском законодательстве. 2001. № 1 (http://www.cfn.ru/press/black/2001-1/03_01_kurbatof.shtml (дата обращения: 11.03.2012)).
   Курдиновский В.И. К учению о легальных ограничениях права собственности на недвижимость в России. Одесса: «Экономическая» типография, 1899.
   Кушнерук Е.С. Недействительность сделок по ст. 169 Гражданского кодекса РФ: составы недействительных сделок и их последствия: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Краснодар, 2002.
   Лапач В.А. Система объектов гражданских прав: теория и судебная практика. СПб.: Изд-во «Юридический Центр ПРЕСС», 2002.
   Ларошфуко Ф. де. Максимы и размышления / Пер. с фр. М.: Де Агостини, 2011.
   Лейст О.Э. Сущность права. Проблемы теории и философии права. М.: ИКД «Зерцало-М», 2002.
   Локк Д. Два трактата о правлении // Локк Д. Сочинения: В 3 т. Т. 3 / Пер. с англ. и лат.; Ред. и сост., авт. примеч. А. Л. Субботин. М.: Мысль, 1988.
   Локк Д. Опыты о законе природы // Локк Д. Сочинения: В 3 т. Т. 3 / Пер. с англ. и лат.; Ред. и сост., авт. примеч. А. Л. Субботин. М.: Мысль, 1988.
   Ломакин Д.В. Корпоративные правоотношения как составная часть системы гражданско-правовых отношений: на примере хозяйственных обществ: Дис…. докт. юрид. наук. М., 2009.
   Ломакин Д.В. Корпоративные правоотношения: общая теория и практика ее применения в хозяйственных обществах. М.: Статут, 2008.
   Лужина А.Н. Ограничения прав по законодательству Франции // Антология научной мысли: К 10-летию Российской академии правосудия: Сб. статей / Отв. ред. В.В. Ершов, Н.А. Тузов. М.: Статут, 2008.
   Лукашук И.И. Мировой порядок XXI века // Международное публичное и частное право. 2002. № 1.
   Лукьянова Е.Г. Состояние современной российской теории права в контексте развития // Юридическое образование и наука. 2014. № 1.
   Лукьянчикова Е. Двойная передача исключительных прав: действительность договора об отчуждении и ответственность // Интеллектуальная собственность. Авторское право и смежные права. 2012. № 2.
   Лысенко А.Н. Нотариальное удостоверение корпоративных решений // Проблемы регистрации прав, фиксации и удостоверения юридических фактов гражданского права: Сб. статей / А.Д. Батуева, Ю.В. Виниченко, С.А. Громов и др.; Отв. ред. М.А. Рожкова. М.: Статут, 2013.
   Любашиц В.Я., Мордовцев А.Ю., Мамычев А.Ю. Теория государства и права: Учебник. 2-е изд., доп. и перераб. Ростов н/Д: Феникс. 2010.
   Майерс Д. Изучаем социальную психологию // http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/meirs/23.php (дата обращения: 14.04.2010).
   Макиавелли Н. Государь // Макиавелли Н. Государь. Рассуждения на первые три книги Тита Ливия / Пер. с итал. Н. Курочкина. СПб.: Типография Тиблена и Кº, 1869.
   Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия // Макиавелли Н. Государь. Рассуждения на первые три книги Тита Ливия / Пер. с итал. Н. Курочкина. СПб.: Типография Тиблена и Кº, 1869.
   Маковская А.А. Судебный акт как основание государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2003. № 5.
   Маковский А.Л. Выпавшее звено. Вступ. ст. к кн.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. 3-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001. (Классика российской цивилистики.)
   Маковский А.Л. Концепция Гражданского кодекса России // Маковский А.Л. О кодификации гражданского права (1922–2006). М.: Статут, 2010.
   Маковский А.Л. О кодификации гражданского права (1922–2006). М.: Статут, 2010.
   Маковский А.Л. Об уроках реформирования Гражданского кодекса России // Вестник гражданского права. 2013. № 5.
   Маковский А.Л. Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик (Комментарий статей 1–4 главы 1 «Основные положения») // Маковский А.Л. О кодификации гражданского права (1922–2006). М.: Статут, 2010.
   Малеин Н.С. Правонарушение: понятие, причины, ответственность. М.: Юрид. лит., 1985.
   Малько А.В. Стимулы и ограничения в праве // Правоведение. 1998. № 3.
   Малько А.В. Стимулы и ограничения в праве. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Юристъ, 2004.
   Мальцев Г.В. Соотношение субъективных прав, обязанностей и интересов советских граждан // Советское государство и право. 1965. № 10.
   Мамаев А.М. Социальные функции российского гражданского права // Научный вестник Уральской академии государственной службы: политология, экономика, социология, право. 2010. № 2 (11).
   Марк Аврелий. Наедине с собой. Размышления // Готовому перейти Рубикон: В 3 т. Т. 3. М.: РИПОЛ классик, 2010.
   Маркунцов С.А. К вопросу о видах уголовно-правовых запретов // Российская юстиция. 2013. № 9.
   Матанцев Д.А. Отказ в защите права как санкция за злоупотребление правом: понятие и функциональное значение // Гражданское право. 2013. № 2.
   Матвеев И.В. Наследственный договор: зарубежный опыт и перспективы появления в гражданском праве Российской Федерации // Российская юстиция. 2015. № 1.
   Маттеи У., Суханов Е.А. Основные положения права собственности. М.: Юристъ, 1999.
   Матузов Н.И. К вопросу о понятии субъективных прав // Развитие прав граждан СССР и усиление их охраны на современном этапе коммунистического строительства / Отв. ред. М.И. Байтин. Саратов, 1962.
   Матузов Н.И. Правовая система и личность. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1987.
   Медведев И.Г. Нотариальный акт на службе безопасности инвестиций, его эффективность при осуществлении государственной регистрации и его исполнительная сила (Извлечения из выступления на XXVI Международном конгрессе нотариата и национального доклада) // Нотариальный вестник. 2010. № 12.
   Международно-правовые основы иностранных инвестиций в России: Сборник нормативных актов и документов. М.: Юрид. лит., 1995.
   Мейер Д.И. О юридических вымыслах и предположениях, о скрытных и притворных действиях // Мейер Д.И. Избранные произведения по гражданскому праву. М.: АО «Центр ЮрИнфоР», 2003.
   Мейер Д.И. Русское гражданское право (в 2 ч.). По исправленному и дополненному 8-му изд., 1902. 2-е изд., испр. М.: Статут, 2000.
   Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М.: ACT: ACT МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2006.
   Микрюков В.А. Ограничения и обременения гражданских прав. М.: Статут, 2007.
   Милль Дж. О свободе / Пер. с англ. А. Фридмана // Наука и жизнь. 1993. № 11, 12.
   Милль Дж Ст. Основания политической экономии с некоторыми применениями к общественной философии / Пер. Е.И. Остроградской; Под ред. О.И. Остроградского. Киев: Типография И.И. Чоколова, 1896.
   Мисник Г.А., Мисник Н.Н. Публичные и частные интересы в экологическом праве // Государство и право. 2006. № 2.
   Михайленко О.В. Имущественная ответственность за вред, причиненный осуществлением публичной власти: теоретические аспекты и проблемы ее реализации на практике. М.: Волтерс Клувер, 2007.
   Михайлов С.В. Категория интереса в российском гражданском праве. М.: Статут, 2002.
   Михайлова А. А. Подрядные работы для государственных нужд: особенности правового регулирования: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. СПб., 2005.
   Михалев К.А. Защита прав кредиторов хозяйственного общества от использования конструкции общества в противоречии с ее назначением: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2015.
   Моисеев А.Б. Институт наследования в советском праве как средство обеспечения экономических интересов государства (историко-правовое исследование): Дис. … канд. юрид. наук. Н. Новгород, 2010.
   Моммзен Т. История Рима. Т. 2. Кн. 4. М., 2001.
   Монтень М. Опыты / Пер. с фр.; Предисл. Л. Сумм. М.: Эксмо, 2009.
   Монтескье. О духе законов (фрагменты) // Антология мировой философии: В 4 т. Т. 2: Европейская философия от эпохи Возрождения по эпоху Просвещения / Ред. – сост. второго тома и авт. вступ. ст. В.В. Соколов. М.: Мысль, 1970.
   Морозова Т.В. Гражданско-правовые проблемы реализации принципов корпоративного управления (на примере ОАО «Российские железные дороги»): Автореф. дис…. канд. юрид. наук. Волгоград, 2005.
   Москаленко И.В. Проблемы дефинитивного оформления социально вредных явлений в сфере экономических отношений // Законодательство и экономика. 2004. № 12.
   Муранов А.И. К вопросу об «обходе закона» // Московский журнал международного права. 1997. № 3.
   Муранов А.И. Попытка внедрения в Гражданский кодекс РФ понятия «обход закона» и российская адвокатура // Адвокат. 2011. № 4.
   Муромцев С А. Определение и основное разделение права / Вступ. ст., коммент. докт. юрид. наук, проф. Ю. И. Гревцова. 2-е изд., доп. СПб.: Изд. дом СПбГУ; Изд. юрид. факультета СПбГУ, 2004.
   Муромцев С.А. Гражданское право Древнего Рима / Отв. ред. А.Д. Рудоквас; Науч. ред. В.С. Ем. М.: Статут, 2003.
   Мутай И.М. Развитие принципа добросовестности и института преддоговорной ответственности в свете реформы обязательственного законодательства Франции // Журнал российского права. 2014. № 2.
   Мухина Р.Р. Еще раз о контрафактности // Российский следователь. 2009. № 24.
   Нассе Е. О средневековом общинном землевладении и огораживании полей в Англии XVI века / Пер. под ред. Д. Азаревича. Ярославль: Типография Г.В. Фальк, 1878.
   Неновски Н. Право и ценности / Пер. с болг., вступ. ст. и пер. В.М. Сафронова; Под ред. В.Д. Зорькина. М.: Прогресс, 1987.
   Нерсесянц В.С. Общая теория права и государства: Учебник. М.: Норма: Инфра-М, 2010.
   Нерсесянц В.С. Право как необходимая форма равенства, свободы и справедливости // Социологические исследования. 2001. № 10.
   Нерсесянц В.С. Философия права: Учебник для вузов. М.: НОРМА, 2001.
   Никитюк П.С. Наследственное право и наследственный процесс (проблемы теории и практики). Кишинев: Штиинца, 1973.
   Ницше Ф. Веселая наука: Философская проза / Пер. с нем. А. Николаева; Литер. ред., избр. пер. и примеч. Р.В. Грищенкова. СПб.: ООО «Издательский Дом Кристалл», 2002.
   Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов / Пер. С.Л. Франка // Ницше Ф. Сочинения. В 2 т. Т. 1 / Сост., ред. изд., вступ. ст. и примеч. К. А. Свасьяна; Пер. с нем. М.: Мысль, 1996.
   Новицкая Т.Е. Гражданский кодекс РСФСР 1922 года. М.: ИКД «Зерцало-М», 2002.
   Новицкий И.Б. Недействительные сделки // Вопросы советского гражданского права. Сб. I / Под ред. проф. М.М. Агаркова. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1945.
   Новицкий И.Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права // Вестник гражданского права. 1916. № 6.
   Новицкий И.Б. Сделки. Исковая давность. М.: Госюриздат, 1954.
   Новицкий И.Б. Солидарность интересов в советском гражданском праве (отношения товарищеского сотрудничества и социалистической взаимопомощи). М.: Госюриздат, 1951.
   Нольде А.Э. Очередные вопросы в литературе гражданского права // Вестник гражданского права. 1913. № 1.
   Оболонкова Е.В. Вопросы реквизиции в гражданском законодательстве России // Журнал российского права. 2014. № 3.
   Оболонкова Е.В. Изъятие земельных участков для государственных (муниципальных) нужд // Законодательство и экономика. 2014. № 1.
   Общая социология: Учебное пособие / Под общ. ред. проф. А.Г. Эфендиева. М.: ИНФРА-М, 2005.
   Ойгензихт В.А. Альтернатива в гражданском праве. Душанбе: ИРФОН, 1991.
   Ойгензихт В.А. Имущественная ответственность в хозяйственных договорах (учебное пособие). Душанбе: Таджикский гос. ун-т им. В.И. Ленина, 1980.
   Оксамытный В.В. Правомерное поведение личности. Киев: Наукова Думка, 1985.
   Олимова Р.М. Гражданско-правовое регулирование оборота драгоценных металлов и драгоценных камней в Российской Федерации: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Казань, 2005.
   Олсон М. Логика коллективных действий. Общественные блага и теория групп / Пер. с англ. М.: ФЭИ, 1995.
   Организация ипотечного кредитования в дореволюционной России // Правовые проблемы организации рынка ипотечного кредитования в России / Под ред. В.С. Ема. М.: Статут, 1999.
   Пассек Е.В. Неимущественный интерес и непреодолимая сила в гражданском праве. М.: Статут, 2003.
   Патюлин В.А. Государство и личность в СССР (Правовые аспекты взаимоотношений). М.: Наука, 1974.
   Перетерский И.С. Дигесты Юстиниана. Очерки по истории составления и общая характеристика. М.: Госюриздат, 1956.
   Перетерский И.С. Принудительные и диспозитивные нормы в обязательственном праве гражданского кодекса // Советское право. 1924. № 4 (10).
   Петражицкий Л.И. Акционерная компания. Акционерные злоупотребления и роль акционерных компаний в народном хозяйстве. По поводу предстоящей реформы акционерного права. СПб.: Типография Министерства финансов (В. Киршбаума), 1898.
   Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. Т. 2. 2-е изд., испр. и доп. СПб.: Тип. М. Меркушева, 1910.
   Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности / Отв. ред. И.Ю. Козлихин, Ю.А. Сандулов. СПб.: Изд-во «Лань», 2000. (Серия «Мир культуры, истории и философии».)
   Петровская Т.С., Петровская О.С. Пять схем по обходу нотариальной формы сделок с долями в уставном капитале общества с ограниченной ответственностью и их многократные риски // Нотариус. 2015. № 3.
   Пионтковский А.А. Уголовно-правовые воззрения Канта, Л. Фейербаха и Фихте. М.: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1940.
   Платон. Апология Сократа, Критон, Ион, Протагор / Общ. ред. А.Ф. Лосева. М.: Мысль, 1999.
   Платонов Ю.П. Основы социальной психологии. СПб.: Речь, 2004.
   Покидова Е. Юридические лица: проблемы регистрации // Корпоративный юрист. 2007. № 7.
   Покровский И.А. Абстрактный и конкретный человек перед лицом гражданского права // Вестник гражданского права. 1913. № 4.
   Покровский И.А. Государство и человечество. М., 1919. (Серия «Общественность и культура».)
   Покровский И.А. Гражданский суд и закон. Проблема их взаимоотношения // Вестник права. 1905. Кн. 1.
   Покровский И.А. История римского права. М.: Статут, 2004.
   Покровский И.А. Литературное обозрение. Р. Салейль. Введение в изучение германского гражданского права (R. Saleilles. Introduction `a l’etude du droit civil allemande. Paris, 1904) // Вестник права. 1904. Кн. 4.
   Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. 3-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001.
   Покровский И.А. Справедливость, усмотрение судьи и судебная опека. Дилеммы современного гражданского права в области договоров. Доклад члена Общества И.А. Покровского, читаный в собрании Общества 2 октября 1899 года (Приложение к протоколам собраний Киевского юридического общества за 1899 год). Киев: Тип. Имп. ун-та Св. Владимира, 1901.
   Покровский И.А. Частная защита общественных интересов в Древнем Риме // Сборник статей по истории права, посвященный М.Ф. Владимирскому-Буданову его учениками и почитателями (под ред. М.Н. Ясинского). Киев: Типография С.Ф. Кульженко, 1904.
   Поротикова О.А. Проблема злоупотребления субъективным гражданским правом. М.: Волтерс Клувер, 2007.
   Поротикова О.А. Процесс создания юридического лица: в теории и на практике // Гражданское право. 2013. № 4.
   Правда (судебник) Альфреда // Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Древность и Средние века) / Сост. докт. юрид наук, проф. В.А. Томсинов. М.: ИКД ЗЕРЦАЛО-М, 2004.
   Прусаков А.Д. Действие и бездействие как формы юридически значимого поведения: Дис. … канд. юрид. наук. Саратов, 2008.
   Пугинский Б.И. Гражданско-правовые средства в хозяйственных отношениях. М.: Юрид. лит., 1984.
   Пугинский Б.И. Основные проблемы теории гражданско-правовых средств: Дис. … докт. юрид. наук. М., 1985.
   Пугинский Б.И. Теория и практика договорного регулирования. М.: ИКД «Зерцало-М», 2008.
   Пугинский Б.И. Функции гражданско-правовых средств // Вестник МГУ. Сер. 11. Право. 1980. № 1.
   Рабинович Н.В. Недействительность сделок и ее последствия. Л.: Изд-во ЛУ, 1960.
   Радбрух Г. Философия права / Пер. с нем. М.: Междунар. отношения, 2004.
   Радченко С.Д. Злоупотребление правом в гражданском праве России. М.: Волтерс Клувер, 2010.
   Радько Т.Н. Методологические вопросы познания функций права. Волгоград: НИиРИО ВСШ МВД СССР, 1974.
   Радько Т.Н. О роли запретов в правовом регулировании // Труды Высшей следственной школы МВД СССР. Волгоград, 1969.
   Радько Т.Н. Об идеологической функции права // Вестник Саратовской государственной юридической академии. 2013. № 4 (93).
   Радько Т.Н. Понятие и виды функций социалистического права // Вопросы теории государства и права. Сб. статей. Вып. 2. Саратов: Изд-во Сарат. юрид. ин-та, 1971.
   Райхер В.К. Об особом виде противозаконных сделок // Актуальные вопросы советского гражданского права. Вып. 36 / Под ред. С.Н. Братуся. М.: Юрид. лит., 1964.
   Рахмилович В.А. О праве собственности на вещь, отчужденную неуправомоченным лицом добросовестному приобретателю (К вопросу о приобретении права от неуправомоченного лица) // Проблемы современного гражданского права: Сб. статей. М.: Городец, 2000.
   Римское частное право: Учебник / Под ред. проф. И.Б. Новицкого и проф. И.С. Перетерского. М.: Юриспруденция, 1999.
   Розум С.И. Психология социализации и социальной адаптации человека. СПб.: Речь, 2006.
   Ромашов Р.А. Субъективный интерес как основание концепции частного права // Актуальные проблемы гражданского права и процесса: Сборник материалов Международной научно-практической конференции. Вып. 1 / Отв. ред. Д.Х. Валеев, М.Ю. Челышев. М.: Статут, 2006.
   Российское гражданское право: В 2 т.: Общая часть. Вещное право. Наследственное право. Интеллектуальные права. Личные неимущественные права: Учебник. Т. 1. 2-е изд., стереотип. / Отв. ред. Е.А. Суханов. М.: Статут, 2011.
   Рубеко Г.Л. Акционерное право: Учебное пособие. М.: Статут, 2012.
   Рубинштейн Б. Принцип социально-хозяйственного назначения права в гражданском кодексе РСФСР // Советское право. 1926. № 4.
   Рубцова М.В. Типичные нарушения закона в сфере предоставления государственных и муниципальных услуг // Законность. 2015. № 11.
   Рулан Н. Юридическая антропология: Учебник для вузов / Пер. с фр.; Отв. ред. чл. – корр. РАН, докт. юрид наук, проф. В.С. Нерсесянц. М.: Изд-во НОРМА, 1999.
   Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или принципы политического права / Пер. А.Д. Хаютина, В.С. Алексеева-Попова // Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М.: Наука, 1969.
   Рыбаков В.А. О функциях гражданско-правового регулирования // Гражданское право. 2009. № 1.
   Рыбаков В.А., Соловьев В.Н. О методологических подходах к понятию функции права // Гражданское право. 2012. № 1.
   Рыбушкин Н.Н. Запрещающие нормы в советском праве. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1990.
   Рясенцев В.А. Условия и юридические последствия отказа в защите гражданских прав // Советская юстиция. 1962. № 9.
   Сабикенов С. Некоторые вопросы охраны субъективных прав и законных интересов советских граждан // Проблемы государства и права на современном этапе. Труды научных сотрудников и аспирантов. Вып. 6. М., 1973.
   Савиньи Ф.К. фон. Система современного римского права. Т. I / Пер. с нем. Г. Жигулина; Под ред. О. Кутателадзе, В. Зубаря. М.: Статут, 2011.
   Садиков О.Н. Императивные и диспозитивные нормы в гражданском праве // Юридический мир. 2001. № 7.
   Самойлов Е.Ю. Публичная достоверность в гражданском праве: теоретическая конструкция и условия использования института // Вестник гражданского права. 2007. № 4. Т. 7.
   Самойлова М.В. Новеллы Юстиниана и основные понятия современного наследственного права // Наследственное право. 2013. № 3.
   Санфилиппо Ч. Курс римского частного права: Учебник / Под ред. Д.В. Дождева. М.: Изд-во БЕК, 2002.
   Сарбаш С.В. Восстановление корпоративного контроля // Вестник гражданского права. 2008. Т. 8. № 4.
   Сарбаш С.В. Направления совершенствования законодательства о регистрации юридических лиц // Вестник гражданского права. 2006. № 1. Т. 6.
   Свердлык Г.А. Гражданско-правовые способы сочетания общественных, коллективных и личных интересов: Учебное пособие / Отв. ред. О.А. Красавчиков. Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1980.
   Свердлык Г.А. Принципы советского гражданского права. Красноярск: Изд-во Красноярского ун-та, 1985.
   Семенов Ю.И. Формы общественной воли в доклассовом обществе: табуитет, мораль и обычное право // Этнографическое обозрение. 1997. № 4.
   Семякин М.Н. Основные начала гражданского законодательства – новая юридическая конструкция или синоним известной цивилистической категории? // Алтайский юридический вестник. 2013. № 4.
   Сенека. Письма Луциллию // Сенека. Марк Аврелий. Наедине с собой. Симферополь: Реноме, 2002.
   Симагина О.В. Трактовка понятия «муниципальная услуга» в системе предоставления публичных услуг в Российской Федерации // Вестник Тюменского государственного университета. 2011. № 3.
   Синайский В.И. Русское гражданское право. М.: Статут, 2002.
   Ситдикова Р., Шабаева И. Судебная арбитражная практика по делам о нарушении авторских и смежных прав // Интеллектуальная собственность. Авторское право и смежные права. 2010. № 8.
   Ситдикова Р.И. Обеспечение частных, общественных и публичных интересов авторским правом. М.: Статут, 2013.
   Скловский К.И. Защита права собственности и других вещных прав: вопросы практики // Хозяйство и право. 2010. № 6.
   Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. 5-е изд., перераб. М.: Статут, 2010.
   Смит А. Теория нравственных чувств / Вступ. ст. Б.В. Мееровского; Подгот. текста, коммент. А. Ф. Грязнова. М.: Республика, 1997.
   Советское гражданское право: Учебник. Ч. 1 / Безрук Н.А., Бойков О.В., Брагинский М.И., Вердников В.Г. и др.; Отв. ред. В.А. Рясенцев. 3-е изд., перераб. и доп. М.: Юрид. лит., 1986.
   Советское гражданское право: Учебник. В 2 т. Т. 1 / Т.И. Илларионова, М.Я. Кириллова, О.А. Красавчиков и др.; Под ред. О.А. Красавчикова. 3-е изд., испр. и доп. М.: Высш. шк., 1985.
   Соловьев О.Г. Спорные вопросы регламентации фальсификации Единого государственного реестра юридических лиц, реестра владельцев ценных бумаг или системы депозитарного учета (ст. 170.1 УК РФ) // Российский следователь. 2012. № 8.
   Сорокина Е.А. Принцип добросовестности (Treu und Glauben) в доктрине и судебной практике Германии // Ежегодник сравнительного права. 2011 / Под ред. Д.В. Дождева. М.: Статут, 2011.
   Социология: Энциклопедия / Сост. А.А. Грицанов, В.Л. Абушенко, Г.М. Евелькин, Г.Н. Соколова, О.В. Терещенко. Мн.: Книжный Дом, 2003.
   Спенсер Г. Научные основания нравственности: Индукции этики. Этика индивидуальной жизни / Пер. с англ.; Примеч. А. Федорова. 2-е изд. М.: Изд-во ЛКИ, 2008.
   Старженецкий В.В. О природе компенсации за нарушение исключительных прав // Арбитражная практика. 2003. № 9.
   Степанов Д. Соглашение акционеров в российской судебной практике // Корпоративный юрист. 2008. № 9.
   Степанов Д.И. Диспозитивность норм договорного права // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2013. № 5.
   Степанов Д.И. Феномен корпоративного контроля // Вестник гражданского права. 2009. № 3. Т. 9.
   Степанченко А.В. Особенности оборота иностранной валюты в Российской Федерации // Актуальные проблемы частного права: Сборник статей к юбилею Павла Владимировича Крашенинникова. Москва – Екатеринбург, 21 июня 2014 г. / В.В. Витрянский, С.Ю. Головина, Б.М. Гонгало и др.; Отв. ред. Б.М. Гонгало, В.С. Ем. М.: Статут, 2014.
   Стоики: фрагменты, свидетельства о них // История политических и правовых учений. Ч. 1: Зарубежная политико-правовая мысль: Хрестоматия / Сост. В.В. Ячевский. Воронеж: Изд-во Воронежского ГУ, 2000.
   Субочев В.В. Законные интересы / Под ред. А.В. Малько. М.: Норма, 2011.
   Суворов Е.Д. Проблемы правовой квалификации сделок и иных действий, совершенных в обход закона: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2009.
   Суворов Н.С. Об юридических лицах по римскому праву / Науч. ред. В.С. Ем, Н.В. Козлова. М.: Статут, 2000.
   Суханов Е.А. Лекции о праве собственности. М.: Юрид. лит., 1991.
   Суханов Е.А., Ем В.С. Профессор Московского университета Вениамин Петрович Грибанов (1921–1990) (краткий очерк жизни и деятельности) // Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав. 2-е изд., стереотип. М.: Статут, 2001.
   Суханов Е.А. Антисоциальные сделки в науке и практике // эж-Юрист. 2005. № 8.
   Суханов Е.А. О видах сделок в германском и в российском гражданском праве // Вестник гражданского права. 2006. Т. 6. № 2.
   Суханов Е.А. О диссертациях по гражданскому праву // Вестник гражданского права. 2006. № 1. Т. 6.
   Суханов Е.А. Гражданское право России – частное право / Отв. ред. В.С. Ем. М.: Статут, 2008.
   Суханов Е.А. Хозяйственное партнерство или инвестиционная коммандита? (размышления над законопроектами) // Развитие основных идей Гражданского кодекса России в современном законодательстве и судебной практике: Сборник статей, посвященный 70-летию С.А. Хохлова / Исслед. центр частн. права; Ин-т частн. права; Отв. ред. С.С. Алексеев. М.: Статут, 2011.
   Суханов Е.А. Уставный капитал хозяйственного общества в современном корпоративном праве // Вестник гражданского права. 2012. № 2. Т. 12.
   Суханов Е.А. О частных и публичных интересах в развитии корпоративного права // Журнал российского права. 2013. № 1.
   Суханов Е.А. Проблемы модернизации Гражданского кодекса РФ // Studia Iuridica. T. 57. Prawo prywatne ponad granicami. Księga pamięci Profesora Gabriela Szerszeniewicza (w setną rocznicę śmierci). Warszawa: Wydawnictwa Uniwersytetu Warzawskiego, 2013.
   Суханов Е.А. Сравнительное корпоративное право. М.: Статут, 2014.
   Тарасов И.Т. Учение об акционерных компаниях. М.: Статут, 2000. (Классика российской цивилистики.)
   Тарасова А.Е. Конкуренция технологий: обход закона при параллельности законодательства и правоприменительной практики // Закон. 2013. № 9.
   Тархов В.А. Ответственность по советскому гражданскому праву // Тархов В.А. Избранные труды. М.: Изд. группа «Юрист», 2008.
   Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. М.: Юристъ, 1997.
   Терентьева Н.С. К вопросу о правовой природе решения общего собрания участников общества с ограниченной ответственностью в свете реформирования гражданского законодательства // Юрист. 2013. № 9.
   Трубецкой Е.Н. Лекции по энциклопедии права. М.: Т-во типографии А.И. Мамонтова, 1917.
   Тузов Д.О. Недопущение реституции и конфискация при недействительности сделок: Теоретический очерк. М.: Статут, 2008.
   Узойкин Д.А. Сделки с валютными ценностями и проблемы их недействительности: Дис…. канд. юрид. наук. М., 2002.
   Ульпиан Домиций. Фрагменты // Юлий Павел. Пять книг сентенций к сыну. Фрагменты Домиция Ульпиана / Пер. с лат. Е.М. Штаерман. Отв. ред. и сост. Л.Л. Кофанов (Серия «Памятники римского права».). М.: Зерцало, 1998.
   Ульянов А.В. Юридическое обоснование защиты слабой стороны в договоре // Журнал российского права. 2013. № 8.
   Фарбштейн А. Статья 1 Гражданского кодекса и права госорганов по договорам // Еженедельник Советской юстиции. 1924. № 27.
   Федоров А.Ю. Рейдерство и корпоративный шантаж (организационно-правовые меры противодействия): Монография. М.: Волтерс Клувер, 2010.
   Федчук В.Д. De facto зависимость de jure независимых юридических лиц: проникновение за корпоративный занавес в праве ведущих зарубежных стран. М.: Волтерс Клувер, 2008.
   Фетисова Е.М. Правовой статус страховых организаций в России во второй половине XIX – первой четверти ХХ вв. (историко-правовое исследование): Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2011.
   Филиппов П.М., Белоножкин А.Ю. Диспозитивность в российском гражданском праве // Российская юстиция. 2014. № 3.
   Филиппова С.Ю. Инструментальный подход в науке частного права. М.: Статут, 2013.
   Фихте И. Несколько лекций о назначении ученого / Фихте И. Факты сознания. Назначение человека. Наукоучение / Пер. с нем. Мн.: Харвест; М.: АСТ, 2000.
   Флейшиц Е.А. Обязательства из причинения вреда и неосновательного обогащения. М.: Госюриздат, 1951.
   Флейшиц Е.А. Соотношение правоспособности и субъективных прав // Флейшиц Е.А. Избранные труды по гражданскому праву: В 2 т. Т. 2. М.: Статут, 2015.
   Фогельсон Ю.Б. Договор страхования в российском гражданском праве: Автореф. дис. … докт. юрид. наук. М.: 2005.
   Фома Аквинский. Сумма теологии. Ч. II–I. Вопросы 90-114 / Пер., ред. и прим. С.И. Еремеева. Киев: Ника-Центр, 2010.
   Фрагменты Демокрита. Свидетельства о нем // История политических и правовых учений. Ч. 1: Зарубежная политико-правовая мысль: Хрестоматия / Сост. В.В. Ячевский. Воронеж: Изд-во Воронежского ГУ, 2000.
   Французский Гражданский кодекс 1804 года. С позднейшими изменениями до 1939 г. / Пер. И.С. Перетерского. М.: Юрид. изд-во НКЮ СССР, 1941.
   Харузин Н.Н. Этнография. Лекции, читанные в Императорском Московском университете. Издание посмертное под ред. В. Харузиной. Вып. III: Собственность и первобытное государство. СПб., 1903.
   Харчев А.Г. Структура морали и предмет этики // Структура морали и личность / Под ред. С. Анисимова, Р. Миллера. М.: Мысль, 1977.
   Хьюстон М., Штрёбе В. Введение в социальную психологию. Европейский подход: Учебник для студентов вузов / Пер. с англ. Г.Ю. Любимова; Под ред. проф. Т.Ю. Базарова. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2004.
   Целлер И. Очерк истории греческой философии / Пер. Н. Стрелкова; Под ред. Н.В. Самсонова. М.: Книгоиздательство «Творчество», 1913.
   Цитович П.П. Труды по торговому и вексельному праву: В 2 т. Т. 1: Учебник торгового права. К вопросу о слиянии торгового права с гражданским. М.: Статут, 2005. (Классика российской цивилистики.)
   Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М.: Наука, 1974.
   Чепига Т.Д. Наследование по завещанию в советском гражданском праве: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 1965.
   Черепахин Б.Б. Виндикационные иски в советском праве // Черепахин Б.Б. Труды по гражданскому праву. М.: Статут, 2001. (Классика российской цивилистики.)
   Черепахин Б.Б. К вопросу о частном и публичном праве // Черепахин Б.Б. Труды по гражданскому праву. М.: Статут, 2001. (Классика российской цивилистики.)
   Черепахин Б.Б. Юридическая природа и обоснование приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя // Черепахин Б.Б. Труды по гражданскому праву. М.: Статут, 2001. (Классика российской цивилистики.)
   Чижов Н.Е. Элементы понятия права. Варшава: Тип. И. Носковского, 1880.
   Чиркин В.Е. Публичный и частный интересы юридических лиц, выполняющих публичные функции // Журнал российского права. 2013. № 1.
   Шайо А. Общественный интерес и изъятие имущества // Конституционно-правовые основы собственности и предпринимательства: проблемы реализации: Сб. докладов. М.: Ин-т права и публичной политики, 2010.
   Шахматов В.П. Составы противоправных сделок и обусловленные ими последствия. Томск: Изд-тво Томского ун-та, 1967.
   Швейцарское гражданское уложение: Вещное право // Журнал Министерства Юстиции. 1908. № 8.
   Шейндлин Б.В. Сущность советского права. Л.: Изд-во ЛГУ, 1959.
   Шелковникова Е.Д. Старинное (антикварное) оружие в России: закон и правоприменительная практика // История государства и права. 2014. № 19.
   Шерстобитов А.Е. Гражданско-правовая охрана прав потребителей: Дис. … докт. юрид. наук. М., 1992.
   Шерстобитов А.Е. Злоупотребление правом (доктрина и практика) // Проблемы развития частного права: Сборник статей к юбилею Владимира Саурсеевича Ема / Отв. Ред. Е.А. Суханов, Н.В. Козлова. М.: Статут, 2011.
   Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права: В 2 т. Т. 1. М.: Статут, 2005. (Классика российской цивилистики.)
   Шилохвост О.Ю. Проблемы правового регулирования наследования по закону в современном гражданском праве России: Дис. … докт. юрид. наук. М., 2006.
   Шилюк Н.Ф. Социальная структура раннеримского общества // Античная древность и Средние века. Вып. 22: Проблемы социального развития. Свердловск, 1985.
   Ширвиндт А.М. Ограничение свободы договора в целях защиты прав потребителей в российском и европейском частном праве / Под общ. ред. А.Л. Маковского; Исслед. центр частн. права. М.: Статут, 2014.
   Шопенгауэр А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 5: Parerga и Paralipomena: В 2 т. Т. 2: Paralipomena / Пер. с нем.; Общ. ред. и сост. А. Чанышева. M.: TEPPA – Книжный клуб; Республика, 2001.
   Щенникова Л.В. Должно ли гражданское право служить утверждению публичного порядка и нравственности? // Законодательство. 2008. № 1.
   Щенникова Л.В. Обзор судебной практики «Антисоциальные сделки» // Арбитражное правосудие в России. 2007. № 12.
   Экспроприация, конфискация, реквизиция, социализация, национализация, муниципализация. Систематизированное изложение декретов, постановлений, инструкций, циркуляров ВЦИК, СНК, НКВД, ГУКХ, ВСНХ / Сост. проф. А.С. Невзоров. Воронеж: Изд. Воронежского Губернского отдела коммунального хозяйства, 1923.
   Эпиктет. В чем наше благо? // Готовому перейти Рубикон: В 3 т. Т. 3. М.: РИПОЛ классик, 2010.
   Эпикур. Главные мысли // История политических и правовых учений. Ч. 1: Зарубежная политико-правовая мысль: Хрестоматия / Сост. В.В. Ячевский. Воронеж: Изд-во Воронежского ГУ, 2000.
   Явич Л.С. Общая теория права. Л.: Изд-во ЛГУ, 1976.
   Яковлев В.Ф. О функциях гражданского права // Развитие основных идей Гражданского кодекса России в современном законодательстве и судебной практике: Сборник статей, посвященный 70-летию С.А. Хохлова / Исслед. центр частн. права; Ин-т частн. права; Отв. ред. С.С. Алексеев. М.: Статут, 2011.
   Яковлев В.Ф. О частном и публичном праве в правовой системе России. Выступление на научной конференции в Институте государства и права Российской академии наук (Москва, 31 марта 2000 г.) //
   Яковлев В.Ф. Правовое государство: вопросы формирования. М.: Статут, 2012.
   Яковлев В.Ф. Структура гражданских правоотношений // Антология уральской цивилистики. 1925–1989: Сб. статей. М.: Статут, 2001.
   Ямшанов Б. Наследственное действие // Российская газета. 2015. № 6683.
   Яровой А. В. Поставка товаров для государственных нужд: Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2005.
   Ясин Е. Экономика немеет без чести и совести // Комсомольская правда. 2008. 15 янв.
   Яценко Т.С. Проблемы ответственности за злоупотребление правом по российскому гражданскому законодательству // Юрист. 2002. № 8.
   Яценко Т.С. Категория шиканы в гражданском праве: история и современность. М.: Статут, 2003.
   Яценко Т.С. Пределы осуществления права собственности: понятие и проблемы определения // Юристъ-Правоведъ. 2005. № 4.
   Яценко Т.С. Правовая категория злоупотребления правом в теории цивилистики // Философия права. 2008. № 2.
   Яценко Т.С. Роль запретов в гражданско-правовом механизме охраны публичных интересов // Вестник юридического факультета Южного федерального университета. 2014. № 1.
   Яценко Т.С. Значение нотариального удостоверения корпоративных решений в системе гражданско-правовых мер охраны публичных интересов // Нотариус. 2014. № 7.
   Яценко Т.С. Проблема обеспечения достоверности сведений в Едином государственном реестре юридических лиц // Юрист. 2014. № 13.

Издания на иностранном языке

   Alpa G., Zeno-Zencovich V. Italian private law. New York: Routledge-Cavendish, 2007.
   Armour J., Hansmann H., Kraakman R. The Essential Elements of Corporate Law // Law Working Paper, 2009. №. 134.
   Barkehall-Thomas S. Change of position, good faith and unconscionability // Private Law in Theory and Practice / Ed. by Michael Bryan. London; New York: Routledge-Cavendish, 2007.
   Barker J.C. Grossly Excessive Penalties in the Battle Against Illegal FileSharing: The Troubling Efects of Aggregating Minimum Statutory Damages for Copyright Infringement // Texas Law Review. 2004. Vol. 83. No. 2.
   Barker K. Understanding the Unjust Enrichment Principle in Private Law: A Study of the Concept and its Reasons // Understanding Unjust Enrichment / J. Neyers, M. McInnes, S. Pitel, eds. Oxford: Hart Publishing, 2004.
   Behind the Corporate Veil: using corporate entities for illicit purposes. OECD’s report. Paris: OECD, 2001.
   Bernstein D. Freedom of Contract // George Mason Law & Economics Research Paper. 2008. No. 08-51.
   Beverley-Smith H. The commercial appropriation of personality. Cambridge: Cambridge University Press, 2002.
   Bilz K., Nadler J. Law, Psychology & Morality // Moral Cognition and Decision Making: the Psychology of Learning and Motivation / D. Medin, L. Skitka, C. W. Bauman, & D. Bartels, eds. Vol. 50. Academic Press, 2009.
   Black H.C. Dictionary of law. St. Paul, Minn.: West Publishing Co., 1891.
   Bosland J.J. Republication of Defamation under the Doctrine of Reportage – The Evolution of Common Law Qualifed Privilege in England and Wales // UNSW Law Research Paper. 2010. No. 2010/20.
   Carrier M. A. Copyright and Innovation: The Untold Story // Wisconsin Law Review. 2012. Vol. 891.
   Černý F. Short Flight of the Phoenix: A Few Thoughts on Good Faith, the Abuse of Rights and Legality in Investment Arbitration // Czech Yearbook of International Law. 2012. Vol. III. Public Policy and Ordre Public / Ed. A.J. Bělohlávek, N. Rozehnalová. Praha, 2012.
   Ciancanelli P., Reyes-Gonzalez. J.A. Corporate Governance in Banking: A Conceptual Framework // http://ssrn.com/abstract=253714 (дата обращения: 21.02.2016).
   Colombo S. The Present Diferences between the Civil Law and Common Law Worlds with Regard to Culpa in Contrahendo // Tilburg Foreign Law Review. 1993. Vol. 2. No. 4.
   Danay R. J. Copyright vs. Free Expression: the Case of Peer-to-Peer File-Sharing of Music in the United Kingdom // International Journal of Communications Law & Policy. 2005 (http://ssrn.com/abstract=847905 (дата обращения: 12.09.2012)).
   Ellis B. Are business anti-social? And if they are, why are they? // http://socialoptic.com/2010/02/anti-social-business/ (дата обращения: 22.02.2011).
   Feinman J M. The Insurance Relationship as Relational Contract and the «Fairly Debatable» Rule for First-Party Bad Faith // San Diego Law Review. 2009. Vol. 46. No. 3.
   Franc P., Nezhyba J., Heydenreich C. Taking Corporate Social Responsibility Seriously. Brno: Ekologicky pravni servis – Environmental Law Service, 2006.
   Gompers P.A., Ishii J.L., Metrick A. Corporate Governance and Equity Prices // Quarterly Journal of Economics. 2003. Vol. 118. No. 1.
   Griggs L., Lugten G. Veil over the nets (unravelling corporate liability for IUU fshing ofences // Marine Policy. 2007. Volume 31. Issue 2.
   Hage-Chahine N. Culpa in Contrahendo in European Private International Law: Another Look at Article 12 of the Rome II Regulation // Northwestern Journal of International Law & Business. 2012. Vol. 32. No. 3.
   Hansmann H., Kraakman R. H. The End of History for Corporate Law // Yale Law School Working Paper. 2000. No. 235.
   Hargovan A., Harris J. Piercing the Corporate Veil in Canada: A Comparative Analysis // Company Lawyer. 2007. Vol. 28. No. 2.
   Harris D.C., Mickelson K. Finding Nemo Dat in the Land Title Act: A Comment on Gill v. Bucholtz // UBC Law Review. 2012. Vol. 45. No. 1.
   Harris R. The Bubble Act: Its Passage and Its Efects on Business Organization // The Journal of Economic History. 1994. Vol. 54. No. 3.
   Hatzis A. N. An Ofer You Cannot Negotiate: Some Thoughts on the Economics of Standard Form Consumer Contracts // Standard Contract Terms in Europe: a Basis for and a Challenge to European Contract Law / Hugh Collins ed., Private Law in European Context Series. Vol. 15. Wolters Kluwer Law & Business, 2008.
   Hawley S. Exporting Corruption: Privatisation, Multinationals and Bribery // http://www.globalpolicy.org/component/content/article/172-general/30003.html (дата обращения: 02.10.2010).
   Hermalin B. E., Katz A.W., Craswell R. The Law and Economics of Contracts // Columbia Law and Economics Working Paper. 2006. No. 296.
   Hesselink M. W. The Concept of Good Faith // Towards a European Civil Code /A.S. Hartkamp, E.H. Hondius, M.W. Hesselink, C.E. du Perron & M. Veldman, eds. The Hague, Boston & London: Kluwer Law International, 2004.
   Hockett R.C., Omarova S.T. «Special,» Vestigial, or Visionary? What Bank Regulation Tells Us about the Corporation – and Vice Versa // Seattle University Law Review. 2016. Vol. 39.
   Hoecke M. Van. Law as Communication. Oxford and Portland, Oregon: Hart Publishing, 2002.
   Houh E. The Doctrine of Good Faith in Contract Law: A (Nearly) Empty Vessel? // Utah Law Review. 2005. Vol. 2005.
   Kenyon A.T. Lange and Reynolds Qualifed Privilege: Australian and English Defamation Law and Practice // Melbourne University Law Review. 2004. Vol. 28.
   Kohler J. Philosophy of Law. New York: The Macmillan Company, 1921.
   Komorita S.S., Parks C D. Interpersonal relations: Mixed-motive interaction // Annual Review of Psychology. 1995. N 46.
   Korobkin R B., Ulen T S. Law and Behavioral Science: Removing the Rationality Assumption from Law and Economics // California Law Review. 2000. Vol. 88. No. 4.
   Larcker D.F., Tayan B. Berkshire Hathaway: The Role of Trust in Governance // Rock Center for Corporate Governance at Stanford University Closer Look Series: Topics, Issues and Controversies in Corporate Governance. 2010. No. CGRP-02.
   Lynch Fannon I. Corporate Social Responsibility Movement and Law’s Empire: Is There a Confict? // Northern Ireland Legal Quarterly. 2007. Vol. 58. No. 1.
   Mahoney J.T., McGahan A., Pitelis C. The Interdependence of Private and Public Interests (August 6, 2009) // http://ssrn.com/abstract=1444874 (дата обращения: 11.02.2010).
   Meyerson D. Why Courts Should Not Balance Rights Against the Public Interest // Melbourne University Law Review. 2007. Vol. 31.
   Millie A. Anti-Social Behaviour: Concerns of Minority and Marginalised Londoners // Internet Journal of Criminology. 2006. Режим доступа: (www.internetjournalofcriminology.com (дата обращения: 11.03.2013)).
   Millie A., Jacobson J., McDonald E., Hough M. Anti-social behaviour strategies: Finding a balance. Southampton: Hobbs the Printers Ltd, 2005.
   More T. Utopia. London: Phoenix, 1996.
   Morgan O. Copyright, the Public Interest and Content Restrictions // Media and Arts Law Review. 2003. Vol. 8. No. 3.
   Nolan R., Conaglen M. Good faith: what does it mean for fduciaries, and what does it tell us about them? // Exploring Private Law / Ed. by E. Bant, M. Harding. Cambridge University Press, 2010.
   Nowicki E. The Unimportance of Being Earnest: Refections on Director Liability and Good Faith // http://ssrn.com/abstract=921668 (дата обращения: 11.01.2011).
   Osmond M., Muqthi A. Piercing corporate veil under Indonesian law // INA magazine. 2009. Vol. XXI. N 1.
   Palante G. Les antinomies entre l’individu et la société. Paris: Librairie Félix Alcan, 1913.
   Parisi F. Positive, Normative and Functional Schools in Law and Economics // European Journal of Law and Economics. 2004. Vol. 18. No. 3.
   Park M. M., Williamson I. P. An Englishman Looks at the Torrens System – Another Look 50 Years on // Australian Law Journal. 2003. Vol. 77.
   Parks C.D., Sanna L.J., Berel S.R. Actions of Similar Others as Inducements to Cooperate in Social Dilemmas // Personality and social psychology bulletin. 2001. Vol. 27. № 3.
   Paterson J M. The Australian Unfair Contract Terms Law: The Rise of Substantive Unfairness as a Ground for Review of Standard Form Consumer Contracts // Melbourne University Law Review. 2009. Vol. 33. No. 3.
   Pfeifer K. What is Social Interest for Children? Alfred Adler’s Psychological Teaching about a Sense of Community // http://interchildrelation-ships.suite101.com/article.cfm/what_is_social_interest_for_children (дата обращения: 23.09.2009).
   Posner R A. The Law and Economics of Contract Interpretation // John M. Olin Law & Economics Working Paper. 2004. No. 229.
   Ramsay I.M., Noakes D.B. Piercing the corporate veil in Australia // Company and Securities Law Journal. 2001. Vol. 19.
   Rolph D. Preparing for a Full-Scale Invasion? Truth, Privacy and Defamation // Communications Law Bulletin. 2007. Vol. 25. No. 3/4.
   Samuelson P., Wheatland T. Statutory Damages in Copyright Law: A Remedy in Need of Reform // William & Mary Law Review. 2009. Vol. 51.
   Shea G.S. Financial Market Analysis Can Go Mad (in the Search for Irrational Behaviour During the South Sea Bubble) // Centre for Dynamic Macroeconomic Analysis Working Paper. 2006. No. 0508.
   Sherwin E.L. Restitution and Equity: An Analysis of the Principle of Unjust Enrichment // Texas Law Review. 2001. Vol. 79. No. 7.
   Strine L. E., Hamermesh L.A., Balotti R. F., Gorris J. M. Loyalty’s Core Demand: The Defning Role of Good Faith in Corporation Law // Georgetown Law Journal. 2010.Vol. 93.
   Sweeney М. Piercing the Corporate Veil in Ohio: the Need for a New Standard following Dombrovsky v. Wellpoint, Inc. // Cleveland State Law Review. 2009. Vol. 57:951.
   Van Overwalle G. Human Rights’ Limitations in Patent Law // Intellectual Property and Human Rights: a Paradox / Willem Grosheide, ed. Edward Elgar Publishing, 2010.
   Waddams S. Private Right and Public Interest // Private Law in Theory and Practice / Ed. by Michael Bryan. London; New York: Routledge-Cavendish, 2007.
   Wiggins J. Cadbury prepares for final defense // Financial Times. 11.01.2010.

Татьяна Яценко Гражданско-правовая защита публичных интересов