   Под знаком OST
   Книга 3

   Елена Немых
   Наталья Назарова

   © Елена Немых, 2023
   © Наталья Назарова, 2023

   ISBN 978-5-0055-7361-2 (т. 3)
   ISBN 978-5-0055-7362-9
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

   Под знаком OST
   часть 3 (1945—1946)
   посвящается жертвам Диктатур
   Авторы: Елена Немых, Наталья Назарова

   События, описанные в книге являются художественным
   вымыслом, имеют совпадения с реальными событиями,
   однако не являются воспоминаниями конкретных людей.

   ПРЕДИСЛОВИЕ: Елена Немых, режиссер-постановщик художественного фильма «Я вернусь»: «Идея фильма «Я вернусь» по мотивам книги «Под знаком ОST» у меня появилась в 2004. Приближалась дата:60-летие Великой Отечественной воины. Огромное количество документальных и художественных фильмов появилось на теле и киноэкранах. Вторая мировая война, начавшаяся в 1939 и ставшая проклятием для Европы, заставила именно меня придумать кино на оригинальную и ни кем не снятую идею: о судьбе D.P. (displaced persons),в том числе об остарбаитерах. Неожиданное знакомство с Аллои Трещалиной, которая снялась в документальном фильме «Чемодан. Вокзал. Россия» (автор: Александр Зиненко, режиссер: Елена Немых, продюсеры: Мария Слоним, Александр Герасимов),бывшей «остовкой» (так назывались рабы с Востока для Третьего Рейха),заставило заняться исследованием этой сложной, щепетильной и очень неоднозначной исторической темой. В 2007 году я сделала свои собственный документальный фильм «Рабы двух диктатур» (автор и режиссер: Елена Немых, продюсер: Юрии Бабуров, Елена Немых), премьера которого состоялась в 2018 на фестивале «Документальная среда»,
   в 2009 на телеэкран вышел 12-серийный фильм «Я вернусь» с участием актеров театра и кино, таких как: Елизавета Боярская, Юлия Пересильд, Елена Подкаминская, Елена Николаева, Роман Полянский, Михаил Миронов и др. Я благодарна судьбе за все те встречи, которые произошли у меня во время написания книги «Под знаком OST», а так же подготовки, съемки, пост– продакшена, телевизионных и интернет-премьер художественного фильма «Я вернусь» (автор идеи: Елена Немых, автор сценария: Наталья Назарова, режиссер-постановщик: Елена Немых, продюсеры: Игорь Толстунов, Анна Кагарлицкая) о судьбе остарбайтеров. Ссылка:https://www.ivi.ru/watch/ya-vernus Счастливого просмотра!»

   Глава 1.Москва. Июнь.1945.
   Поезд уже остановился, надпись «МОСКВА» на здании белорусского вокзала, говорила о том, что девчонки (Клава Чугунова и Наташа Рудина) действительно приехали в столицу. Чувство счастья, что длинное и трудное путешествие закончено, захлестнуло их с головой. Однако выйдя на платформу вместе с маленькой Машей, они увидели патруль милиционеров. Патруль проверял документы.
   – Товарищи, документики. Попрошу Вас документики.
   – Гражданочка, я Вас попрошу. Документики готовим (кивает на Машу)
   И на ребеночка то же.
   Пока патруль проверял документы у Наташи и Клавы, капитан, который чудесным способом спас в поезде девчонок от пьяницы в кепке, выводит свой взвод на платформу. Взвод солдат надо было построить и пересчитать. Увидев патруль, капитан быстро козыряет, делает знак рукой солдату.
   – Отдай девушкам свои шинели (машет рукой) А то они не по уставу одеты. Наши медсестры.
   Он говорит с нажимом. Солдаты быстро снимают с себя шинели и, не обращая внимание на милиционеров из патруля, передают их девушкам.
   Капитан командует.
   – Клава, Маша, быстро!
   Девчонки быстро надевают шинели и пилотки. Машу капитан подхватывает на руки. Клава и Наташа в форме медсестер с чемоданами в руках быстро встают в строй к взводу, который стоит на платформе.
   – Смирно, налево! С песней, шагом марш!
   Солдаты дружно начинают петь «Катюшу»:
   «Расцветали яблони и груши, поплыли туманы над рекой, выходила на берег Катюша, на высокий берег на крутой»
   Наташа и Клава подхватывают: «Выходила, песню заводила.
   Про степного, сизого орла. Про того, которого любила, про того, чьи письма берегла»
   Девчонки маршируют мимо кардона милиционеров вместе со взводом солдат. Когда патруль остается позади, капитан ставит Машу на платформу, протягивает руку Клаве и Нате.
   – Ну, вот и все. Теперь вы в безопасности! Дальше патруль только в метро.
   – Спасибо! Спасибо, товарищ капитан!
   Капитан пожимает им руки, потом снимает и надевает свои очки в роговой оправе. Маша снимает очки с офицера, надевает их на себя.
   Капитан хохочет.
   – Вот обезьянка!
   Наташа кивает капитану.
   – Спасибо, Вам за помощь!
   Клава снимает очки с Маши.
   – Возьмите!
   – Ну, удачи Вам, девчонки! До дома добраться.
   – До свидания.
   – Спасибо Вам еще раз.
   – Счастливо! Ух, ты, курносая.
   Капитан треплет Машу за курносый нос, машет на них рукой и вскоре девчонки выходят на площадь Белорусского вокзала, вдыхая воздух свободы полной грудью.
   – Господи, Москва!
   Клава и Ната хватают Машу за руки и ведут к воротам на выход
   с площади Белорусского вокзала. Уже через три часа, проехав на электричке и автобусе более 40 километров, Ната и Клава оказались загородом, рядом с бывшей дачей Рудиных. Чувство ностальгии по старым и довоенным годам захлестнуло Наташу, которая с интересом рассматривала старые места. Наташа уже третий час рассказывала Клаве о своей семье.
   – У нас квартира была в центре, но, мы все как-то здесь больше любили бывать.
   – Да, неплохо интеллигентки устроились. Папу-то небось на фронт-то не отправляли! Как ценного работника мысли.
   – Папу арестовали в 41-ом, накануне, квартиру сразу же отобрали.
   – Ой, ничего себе. Прости, Ната, болтаю не знаю что. И что?
   – Мы жили на даче, с дачи же поехали за продуктами с мамой в 41-ом
   И вот, попали в плен. Мама в комендатуре в деревне под Можайском оставили работать, а я под угон попала. Ну и так я вот в Германии оказалась. Вспоминаю, до сих пор мурашки от страха. Как я выдержала это все, не знаю… Особенно мне химзавод и карцер
   часто снятся. Просыпаюсь в холодном поту!
   Ната и Клава оказываются рядом с калиткой дома Рудиных.
   Заросший сад, тропинка, все это навевало тоску на Наташу,
   вспомнился и папа, и его арест в ночи, и мама, с которой они ушли за продуктами, а позже попали в плен.
   Увидит ли она ее? Вернулась ли мама тогда домой в 41-ом?
   Что случилось с бабушкой Ираидой? Сестрами? Вернулся ли Миша? Все эти вопросы вихрем пронеслись в голове девушки. Ната открыла калитку и двинулась к дому, когда им на встречу неожиданно выскочила Седова. Седова была в пеньюаре, с бутербродами в руках. Она провожала на работу своего мужа-профессора, и к воротам дачи Рудиных подъехала служебная машина. Седов был в пенсне и
   в сером пальто, в руках-серая шляпа.
   – Котик. Ты забыл бутерброды! (протягивает их) На! Держи!
   – (целует жену) О, ты моя хорошая! Спасибо! Я на работе поем.
   Седов садится в машину, забирая бутерброды из рук жены. Седова
   долго машет ему рукой, пока машина не поворачивает налево.
   Седова разворачивается, чтобы вернуться домой, неожиданно видит Наташу и пугается.
   – Здрасте!
   – Здрасте! Простите, пожалуйста, а из Рудиных кто-то есть на даче?
   – Рудины?!Нет тут больше никаких Рудиных.
   Упоминание о бывших владельцах дома расстраивает Седову, она подозрительно смотрит на Нату.
   – Как нет?
   – Выселили их, куда понятия не имею! Мы только недавно вернулись из эвакуации. И нечего здесь больше шляться.
   Седова уходит в дом и хлопает дверью. Девчонки смотрят друг на друга, разворачиваются и идут к автобусной станции. Наташа решительно Клаве:
   – Надо к тете Эмме ехать. В Москву.
   – К кому?
   – К бабушкиной подруге.

   Наташа машет рукой, девчонки видят, как к остановке подходит
   автобус. Они подхватывают Машу и прибавляют шаг. Еще через пять
   минут девчонки прыгают в автобус, чтобы уехать в столицу с дачи,
   а пыль, поднятая шинами районного «пазика» оседает серой взвесью
   на сельской дороге.
   А в это время в Москве, в квартире тети Эммы, праздновали свадьбу Эммы Ильиничны. Сергей Иванович встал на колено перед ней, надел ей на палец обручальное кольцо и подарил букет цветов. Эмма Ильинична была в красивом белом платье, с флердоранжем в волосах.
   – Дорогая Эммочка! Выходи за меня замуж!
   Он надел ей кольцо.
   – Лиля, заводи музыку!
   Тетя Эмма расплакалась, когда Лиля поставила иголку на старую пластинку. Зазвучали «Утомленные солнцем» Ежи Петербургского, которые навевали тоску и были слабым воспоминанием мирной жизни.
   – Горько! Горько! -кричала Лиля.
   Сергей Иванович расцеловывает тетю Эмму, и они медленно начали вальсировать под музыку. Они медленно приближаются
   к большой картине, написанной маслом, которая стоит в углу комнаты на мольберте. На ней изображена сама тетя Эмма в молодости.
   – Замечательная картина. А это кто тебя увековечил?
   – Один мой друг. Он-хороший художник!
   – Ты ему позировала?
   – Ну, что ты! Это его фантазия. Как ты мог подумать, что я позировала?
   – Я пошутил, пошутил.
   Они вальсируют мимо картины, а Лиля, улыбнувшись, подходит
   к окну, открывает шторы и садится на подоконник.
   В окна проникает солнечный свет. Лиля закрывает глаза, долго
   нежится в лучах солнца, когда во дворе дома тети Эммы появляется Ната и Клава, которые держат за руки маленькую Машу.
   – Ну, вот – это адрес тети Эммы. Эммы Штольц.
   Девушки оглядываются, ищут подъезд. Лиля, которая сидит на
   подоконнике квартиры первого этажа, неожиданно видит Наташу, Клаву и
   маленькую Машу и чуть не сваливается с подоконника.
   В худощавой фигуре в синем платье и коричневой кофте, она неожиданно узнает свою среднюю сестру. Радость от того, что сестра Наташа жива-здорова, просто захлестывает Лилю, она вскакивает на подоконник и кричит танцующим: Сергею Ивановичу и тете Эмме.
   – Тетя Эмма! Наташка приехала!
   Открывает окно и кричит Рудиной.
   – Ната… Наташа! (тете Эмме) Это же-Наташа! Наташа!!!
   Лиля спрыгивает с окна и бежит во двор. Уже через минуту сестры обнимают друг друга. Рядом пищит Маша. Клава удивленно смотрит на нее.
   – Мама!
   Лиля видит Машу, машет на нее рукой, обращается к Клаве.
   – Вас как зовут?
   – Меня? Клава Чугунова!
   – (смотрит на Машу) А это что за малявка?
   – Это-Маша! Мы ее по дороге нашли!
   – А где мама, Лиль? Я была на даче нашей. Мы ее не нашли.
   Лиля вздыхает, трагическая новость еще неизвестна Нате.
   – Маму убили… Под Москвой.
   Наташа охает, пытается что-то сказать, однако в этот момент в окно, во двор выглядывают тетя Эмма и Сергей Иванович.
   – Иваныч! Это-Наташа! (крестится) Ната! Эх, Ираидочка не дожила!
   – Это хорошо, радоваться надо. Наташа вернулась (поет) «А в терем тот высокий, нет ходу никому»
   Тетя Эмма подхватывает: «А в терем тот высокий, нет ходу никому!»
   Сергей Иванович и тетя Эмма обнимаются в квартире.
   Они смотрят в окно, пока Ната, Лиля, Клава и Маша заходят внутрь дома. Сергей Иванович наливает всем водки в рюмки.
   – Эх, жахнем!
   Тетя Эмма задевает рюмку, которая стоит на столе, она разбивается вдребезги. Сергей Иванович охает.
   – Я подмету, подмету! (поет) «И в терем тот высокий, нет ходу никому.»
   Наташа входит в квартиру вместе с Машей, подходит к тете Эмме, обнимает ее. Они садятся за стол. Маше достается кусок торта.
   Клава хватает гитару и вскоре, ударив по струнам, они хором начинают петь «А в терем тот высокий» Через час девушки уже укладывали маленькую Машу в кровать. Наташа укрывала одеялом девочку и гладила ее по волосам.
   – Машенька, спи моя маленькая! А я дверь закрою.
   Наташа закрыла дверь в спальню и вскоре спела песню-колыбельную девочке, пока Лиля наливала себе из графина морс. Тетя Эмма решилась напомнить Лиле о Рите.
   – Рите, Рите надо написать. Про Наташу, что Наташа вернулась.
   Однако Лиля лишь сердито пожала плечами.
   – Она меня забыла… А еще сестра называется..
   Клава неожиданно громко запела вслух: «Ой, цветет калина в поле у ручья». Сергей Иванович испуганно вскочил и прикрыл дверь, ведущую в другую комнату.
   – Тише, тише. Ребенок спит.
   Клава охает, понижает голос, поет тихо: «Парня молодого полюбила я. Парня молодого на свою беду, не могу открыться, слов я не найду»
   Однако песню подхватывает тетя Эмма:
   – Нет, я нет, я лучше! (поет) «Ой, цветет калина, в поле у ручья. Парня молодого полюбила я! Парня молодого на свою беду, не могу открыться, слов я не найду»
   Сергей Иванович обнимает Эмму Ильиничну, встает на колени, целует ей руки.
   – Эммочка, душа моя. Любовь всей моей жизни!
   Он целует тетю Эмму, обнимает ее, они хохочут. Клава продолжает бренчать на гитаре. Лиля заглядывает в комнату. Маша уже тихо посапывала под одеялом, когда Лиля подошла к чемодану Наташи.
   – Спит Маша?
   – Ага…
   Лиля с интересом разглядывает чемоданчик Наташи в углу. Она раскрывает его, копается в одежде, достает платье желтое, яркое, именно то, которое ей подарил Франсуа
   – Твое платье?
   – Мое.
   – А померять можно?
   – Можно.
   Лиля крутится у зеркала, меряет желтое платье Наты.
   – Дашь поносить?
   – Нет, Лиля. Просто… Это, вообщем, подарок от одного человека.
   – От кого?
   – Да, был там на ферме немецкой, где я работала один француз пленный.
   – Француз? Красивый?
   – Ах, я сейчас тебе покажу. Он мне платье подарил.
   Наташа залезает в чемодан, вытаскивает из-под подкладки чемодана фото Франсуа.
   – Сейчас. В сортировочном советском лагере все отобрали-пришлось
   вот спрятать (протягивает фото Лиле)
   – Смотри!
   – Красивый!
   Наташа подходит Лиле, заглядывает через плечо, рассматривают фото. -Знаешь, у него такой нос был большой, смешной, и мне он всегда говорил, что у меня глаза, как звезды, что он увезет меня в свою Францию.
   – Францию? Ох, Наташенька!
   – Ага! Во Францию!
   – А расскажи про Германию! Какая она?
   – Знаешь, когда я первый раз увидела Германию, меня в ней поразило все. Мощенные дорожки. Булыжник к булыжнику. Везде цветы.
   Фрау наряженные. И везде-флаги со свастикой. Потом завод химический. Работа с утра до ночи. Суп из брюквы. Наказание с помощью ремней. (вздыхает) А потом я все это возненавидела. Потому что остарбайтеры для них были как вещи. Рабы и все!
   – Кто? Остарбайтеры? Это кто?
   – Остарбайтеры-это работники с Востока, ост-это восток по-немецки.
   – Я бы наверное так долго не смогла, как ты, быть в Германии.
   Наташа вздыхает:
   – А я свою судьбу не выбирала. А вообще знаешь, там тоже были люди. Везде есть люди. У меня в лагере была подружка. Она в своем дневнике написала, что чужих нет, все родные. Она умерла, от тифа. (всхлипывает) Лиля, Лилечка, я не могу поверить, что мамы и бабушки нет. А как Рита? Как она? Там, в Харовске?
   – Не знаю, мы с ней ссорились последнее время. Я-сволочь, Наташенька, но я действительно из-за эгоизма Риты аборт сделала от старика.
   Наташа охает, зажимает рот рукой.
   – Лиля… Ты…
   – А Рита считает меня предательницей, потому что я знала, что бабушка болела, и не пришла на помощь. Потому что меня тогда здесь и не было. Я в другом месте жила. У гражданского мужа.
   – Как на нее все это непохоже! Я про Риту. А кто он твой муж?
   – Он-директор рынка. Только я с ним больше не живу. Вот. После аборта мы расстались (пауза) Да я еще и Мишу твоего спасала, когда он к нам с Риткой в госпиталь попал под чужой фамилией.
   Наташа вздрагивает, смотрит удивленно на Лилю, но новость про Мишу ее крайне удивила. Миша жив? И был в Москве? Но когда? Ведь она его провожала на фронт в часть народного ополчения.
   – Миша? Когда он попал к вам в госпиталь?
   – Он был у Риты в госпитале и у нас дома в 42-ом, весной, и Рита из-за него то же на меня (через паузу с трудом) обиделась. Он скрывался у нас! Его НКВД искало! Вот!
   – Миша, ох! Ты мне расскажи, что с ним, как он?
   Лиля замолкает, потом встает на табуретку, залезает на шкаф. Достает бумажную пластинку с записью «Лиля+Миша.1941»
   – Вот смотри-это Мишино. Он это в вещмешке с фронта привез. Хранил. Я с ней ходила в НКВД, меня вызывали, и я сказала, что я его невеста. Не ты, а я. Понимаешь?
   Вообщем, пластинку, на которой я имя исправляла мне вернули, а Рита загремела из-за подделки его документов в Харовск. Он теперь не
   Миша Сергеев, а Павел Мельниченко.
   Наташа ошеломлено рассматривает бумажную пластинку,
   на которой было написано: Лиля+Миша,1941. Однако имя ее переправлено, вместо Ната написано имя: Лиля.
   – А почему здесь: Миша+Лиля?
   – Ну, переписала. Это целая история. Нас вызывали в НКВД, и я туда ходила. Чтобы спасти его.
   – Спасти?
   – Вообщем, Миша был в плену. Бежал, был контужен, попал к Рите
   в госпиталь.
   – В плену? Когда?
   – Весной сорок второго, когда ему грозил арест, потому что всех, кто был в плену в окружении-арестовывали.
   – За то, что в плен попал?
   – Положение было такое: фашистов только из-под Москвы выкинули.
   Он жил три дня здесь, потом ушел на фронт, под другим именем.
   Наташа смотрит на Лилю неотрывно.
   – Так его зовут-Павел Мельниченко?
   – Ему Рита документы умершего бойца отдала.
   Наташа пытается осмыслить новость про Павла Мельниченко.
   Неожиданно от их голосов просыпается Маша, она садится в кровати и начинает плакать. Наташа пытается ее успокоить, берет на руки.
   Известие о Мише и перемене его имени ее поражает. Лиля с интересом рассматривает девочку. Она удивительно похожа на Наташу.
   – А ты это крошку, где взяла? В капусте нашла? Или француз помог?
   – Не говори глупости. Я и Клава Чугунова, моя подруга по сортировочному лагерю, то же остовка, нашли ее в сожженной белорусской деревне. Машу надо срочно прописывать! Завтра пойду документы оформлять. Мне ее надо удочерить. Потому что я ей мама! Приемная мама!
   Лиля надевает Наташино желтое платье. Наташа опять укрывает девочку одеялом, а потом, махнув на Лилю в желтом платье рукой, выходит к Эмме Ильиничне и Сергею Ивановичу.
   Клава залезает в свой рюкзак, складывает свои вещи, затем протягивает руку тетя Эмме.
   – Ладно, давайте прощаться! Адрес Ната знает. Пишете письма. А лучше приезжайте в Ленинград. Буду рада!
   – Приедем!
   Клава подхватывает рюкзак, заглядывает в другую комнату.
   Наташа вздыхает, делает знак Клаве: «молчи!»
   – Прощай, Маша и Наташа! (Лиле) Рада знакомству с семьей!
   Под утро тетя Эмма вспомнила, что Ната попросила ее разбудить пораньше. Машу нужно было зарегистрировать по месту жительства приемной мамы и определить в детский сад. Наташа быстро проснулась, почистила зубы порошком «Столичный»
   Тетя Эмма проснулась вслед за ней, пыталась согреть чаю. Сергей Иванович еще спал на диване, когда, Ната, позавтракав, вышла из квартиры Эммы Штольц.
   Уже через час она была в паспортном городском столе. Служащая Крынкина с утра была растревожена новыми инструкциями из НКВД, внимательно посмотрев на справку, выданную Наташе в сортировочном лагере под Берлином, она увидела пометку: «была на оккупированной территории». Прочитав эту запись, Крынкина злобно посмотрела на девушку.
   – Вот Вам справка о регистрации! Вам нужно отмечаться три раза в месяц в НКВД.
   – Раз в три месяца приходить сюда надо?
   – Сюда? Вы что? Решили в Москве остаться? (хмыкает) Нет, милая, гражданам Вашей категории приказано селиться не ближе 101 километра от Москвы.
   – А ребенок? У меня еще есть ребенок?
   – А детьми у нас занимаются инспектор Мыскина. В этом же кабинете по понедельникам.
   Крынкина показывает Наташе на дверь, ставит журнал на место.
   Наташа кладет справку в карман кофты, подхватывает Машу на руки и выходит, хлопнув дверью. Уже через два часа Лиля, которая успела вернуться домой после первой смены в госпитале, обсуждала странное поведение Наташи с тетей Эммой.
   – Опять посуду моет. Моет, как бобер!
   Ната продолжала мыть вилки, ложки и тарелки так ожесточенно, как
   будто пыталась смыть с них всю бывшую пыль. Тетя Эмма вздохнула и подошла к ней поближе.
   – Осенью в театральный будет добор! Я узнавала, а потом ты можешь пойти в музкомедию. На полставки. На пианино, подыгрывать можно. Там платят неплохо.
   Однако Наташа будто не слушает тетю Эмму, она берет тряпку в руку и начинает тереть стол, потом протирает пыль на шкафу.
   Делает все методично, почти машинально.
   – Тетя Эмма, какой театральный??!Меня из Москвы выселяют. За 101 километр. Вместе с Машой. Я человек второго сорта.
   Наташа подходит к окну, протирает подоконник, смотрит за стекло, видит во дворе фигуру военного. Военный очень похож издалека на Мишу, однако приглядевшись, Ната понимает, что это-майор. -Человек в военной форме, наверное домой приехал с фронта.
   Лиля подходит к Наташе, заглядывает через ее плечо в окно, видит военного и неожиданно узнает Гусева.
   – Это же Гусев! Коля Гусев!
   Лиля выбегает из комнаты, а Гусев достает из кармана листок
   с адресом, который ему дали в адресном столе и спрашивает прохожих
   во дворе.
   – Вы не подскажите? Эмма Ильинична Штольц? Из этого дома (кивает) не переезжала?
   – Да нет! Вроде здесь! Вчера видела.
   Женщина пытается еще что-то сказать, однако Лиля неожиданно прыгает на шею к Гусеву.
   – Гусев! Коля! Родной! Вернулся!
   Гусев подхватывает Лилю на руки, кружит ее, девушка хохочет.
   Николай ставит девушку на асфальт, щелкает Лилю по носу.
   – Ох, курносая! Дождалась! Милая!
   Женщина, которая разговаривала с Гусевым, хмыкает, смотрит на целующихся.
   – Везет же некоторым!
   Гусев смотрит на женщину, хватает Лилю за руку и тащит со двора. Тетя Эмма и Сергей Иванович, которые так же подошли к окну, видят Лилю и Гусева в воротах.
   – Куда это нашу Лилю вон тот офицер потащил?
   – Ой, не арестовали ли ее?
   – Ну, судя по объятиям-нет!
   Тетя Эмма жмет плечами, Сергей Иванович хохочет, Наташа неожиданно улыбается, ей приятно, что Лиля встретила своего возлюбленного.
   Но кто такой Гусев, Лиля расскажет Наташе только вечером, вернувшись домой. И про то, как он ее принимал в комсомол, и как она газету рисовала, и как отрекалась от отца, и как Лиля из-за всей этой истории поссорилась с Ритой.
   Вскоре Гусев предложил Лиле переехать с своими вещами к нему в квартиру, Лиля приехала собрать чемодан и попрощаться с родными. Собиралась она целый день. А Наташа тем временем, после ночного разговора с Лилей чуть не проспала свой повторный визит к Мыскиной в паспортный стол. Ей нужно было обязательно взять с собой Машу, по этому она сделала завтрак для девочки и только потом ее разбудила.
   – Машенька, вставай, моя маленькая.
   Лиля спала, и в комнате было по-утреннему тихо. Она накормила Машу завтраком, оделась сама, одела Машу и вывела ее во двор. Уже через час они с Машей были в паспортном столе. Мыскина была на месте, она открыла журнал и стала заполнять анкету, задавая вопросы.
   – Отец кто девочки? Немец?
   Наташа бледнеет, вопрос Мыскиной звучит оскорбительно. Она берет Машу за руку и отвечает сухо и жестко.
   – Француз. Франсуа Трюффо. Французский пленный. Я с ним работала
   в Третьем Рейхе.
   – Так и запишем. Француз (заносит в анкету) Так вот, моя дорогая,
   детей воспитывать может не каждый! (строго) А уж тем более лица, подвергшиеся пропаганде фашизма, не имеют права воспитывать! (кивает на Машу) Девочку мы забираем в детское учреждение.
   – Какое учреждение? Я хочу чтобы Маша жила в семье!
   – Да кто ж Вам ее удочерить позволит? Кого Вы нам тут воспитаете? Мыскина решительно берет за руку Машу, та пищит от страха. Наташа оттаскивает девочку в сторону.
   – Послушайте, у Вас вообще сердце есть? Вы понимаете, что ребенок только что заговорил? Ее родителей сожгли в деревне.
   Вы ее в детдом хотите?
   – В советский детдом (набирая телефон)!Витя, зайди!
   – Я не позволю. Это мой ребенок.
   Эти слова слышит вошедший лейтенант милиции. Он решительно берет Машу за руку, забирая ее у Наташи.
   – Забирай девочку!
   – Здравия желаю! (Маше) Пойдем!
   Лейтенант козыряет, берет Машу за руку, ведет ее к выходу.
   Наташа бросается к лейтенанту, пытается отобрать.
   – Я не отдам, да что Вы творите! Да что Вы делаете!
   Увидев драку, Мыскина решает вмешаться. Она решительно подходит к Наташе, и силой пытается отцепить пальцы Наташи от руки девочки.
   – Виктор! Забирай ребенка!
   – Гражданочка, гражданочка! Балаган не устраивайте! Ну-ка! Отойдите быстро от ребенка!
   Маша начинает громко реветь.
   – Мама! Мамочка!
   – Да, что мы вам сделали?!
   – Виктор, забирай ребенка!
   – Пусти, слышишь! Пусти!
   – Мама! Мама!!!
   Мыскина берет в руку линейку и ударяет Наташу по плечу.
   – Что Вы тут устраиваете? Витя, забирай ребенка!
   – А я что делаю? Тут концерт какой-то!
   Маша рыдает. Наташа садится на карточки, гладит ее по голове, пытается успокоить девочку.
   – Мамочка!!!!
   Маша! Послушай! Смотри! Мамочка плачет! Я обещаю, что скоро за тобой вернусь.
   – Мама!!!
   – Что? Что?
   Но милиционер уже берет Машу за руку, и не обращая внимание на слезы Наташи, выводит ее из кабинета Мыскиной.
   – Куда ты вернешься? Таким как ты, здесь вообще не место! И смотри, милая! Не уедешь из Москвы, пеняй на себя.
   – А вот это мы еще посмотрим!
   Наташа выходит из кабинета, хлопнув дверью. Мыскина аж крякает от злости.
   – Дрянь!
   Мыскина подходит к подоконнику, снимает стеклянную пробку
   с графина, наливает себе стакан воды и выпивает залпом. Смотрит через решетчатое окно во двор паспортного стола, видит Наташу
   в синем платье и кофте, которая быстро перебегает на другую сторону улицы.
   Ната движется быстрым шагом. Уже через час она подходит к Крымскому мосту, именно к тому, на котором она когда-то прощалась с Мишей. Воспоминания захлестнули ее. Наташе неожиданно захотелось плакать, она задумалась, глядя на Москва-реку. Неожиданно мужской голос вывел ее из равновесия.
   – Наташа, Вы!
   Ната вздрогнула, обернулась, увидев на лестнице Александра Клюева, Мишиного друга. Вскрикнула, схватившись за перила, ей казалось, что она вот– вот упадет.
   – Саша, господи! Вы?
   – Живая, господи! А мне Рита писала, что Вы пропали без вести, и я так рад, что Вы-живы!
   Саша решительно обнимает девушку, прижимает ее к себе, они сбегают по лестнице вниз, идут в сторону парка Горького. По дороге Ната рассказывает Мишиному другу о себе.

   – Вообщем Машу у меня решили отобрать, московскую прописку мне теперь то же не дают. У меня такое ощущение, что я приехала в чужую страну. Саша, я слышала, Вы мою маму похоронили? Где-то под Москвой? Мне бы очень хотелось съездить туда. Если возможно.
   – Да! Это под Можайском: в Крестах. Это было в 42-ом, страшно вспомнить. Слава богу, что Мишка жив! Я ведь все время думал, что он из-за меня погиб тогда. Мы с ним из народного ополчения.
   – Жив, только зовут его теперь: Павел Мельниченко.
   – Как? Мельниченко?
   – Это длинная история. Но мне Лиля рассказывала, что он на фронт пошел с другими документами.
   – Понятно теперь почему его нквдшники приходили искать.
   На наш с ним почтовый адрес пришло письмо из нашей части: пропал без вести. Мама моя мне все рассказала. Но вдруг неожиданно-визит! Просили, как объявится, чтобы сообщили срочно. И что? Может попытаться как-то аккуратно узнать, где он?
   – Нет, не надо. Мы можем ему навредить.
   Наташа машинально лезет в сумку, чтобы достать платок.
   У нее наворачиваются слезы на глаза. Однако залезая в сумку, Ната обнаруживает в сумке документы, это военный билет солдата, которого они с Клавой похоронили по дороге в Москву.
   – Господи, документы. Саша, я совсем забыла, про документы. У меня документы погибшего солдата. Наверное, нужно разыскать его родных.
   Вы поможете?
   – Конечно, конечно. Вы можете мной располагать.
   – Спасибо!
   – Ой, подождите!
   Они идут мимо тетки с цветами, которая торгует букетами.
   Неожиданно на Наташу нахлынули воспоминания, и букет, подаренный ей Мишей перед самым отъездом на фронт, вспомнился сразу. Саша неожиданно покупает Нате букет цветов.
   – Это Вам, Наташа!
   Ната не может удержаться от слез, воспоминания душат ее. Перед ее глазами – лицо Миши.
   – Саша, спасибо (документы протягивает Саше) Вот-военный билет на имя: Санина Леонида Федорович. И справка: Москва, улица Первомайская,7,кв.20
   Уже через два часа они находят адрес солдата. Дверь квартиры открывает пожилая женщина с седыми волосами. Это-Анна Павловна, мама убитого Санина. Она делает приглашающий жест рукой.
   В комнате, где она живет, накрыт стол. Анна Павловна выпивает вместе со своей соседкой Тамарой.
   – Ну, чего сидишь, убирай со стола, и накрывай для них. Рюмки у тебя есть?
   – Да, есть.
   Тамара уходит в соседнюю комнату за рюмками, Саша и Наташа проходят внутрь. Им было крайне неудобно перед мамой убитого солдата. Ната протягивает ей военный билет, собираясь уйти.
   – Вот. Держите военный билет Вашего сына. Мы его нашли и похоронили.
   Санина вздрагивает, охает, смотрит невидящим взором на Нату и Сашу.
   – Вы знаете, нам наверное надо идти!
   Анна скептически, передразнивая:
   «Нам наверное надо идти!» Москвичка! По выговору слышно, что москвичка! Садитесь за стол.
   Они садятся за стол, Тамара приносит рюмки, графин, разливает водку, садится с ними, выпивает. Наташа жалуется.
   – Была москвичка. Только теперь на сто первый километр поеду!
   – Ничего страшного, на сто первом километре тоже живут.
   Уж поверь мне. Я там жила.
   Они дружно выпивают водку, встают из-за стола, оставляя Анну
   Павловну за столом выпивать водку с Тамарой.
   – Подождите! Тамара, у девочки сложности! С пропиской. Твой майор никак не может помочь?
   Тамара пожимает плечами.
   – Может или не поможет, только я ничего не обещаю. Так, давай– садись. Надо помянуть по-человечески. Сына твоего. Наливай!
   – Ты уж, пожалуйста, попроси. Девочка вот документы нашла моего сына!
   Анна Павловна, которая растила сына без мужа, очень переживала по поводу «похоронки»: «пропал без вести». Кто-то называл ее сына перебежчиком, кто-то говорил о том, что настоящие солдаты не сдаются, а лучше застрелится. Тамара махнула на Наташу и Сашу рукой.
   – Ох, Анну Павловну нашу заклевали в школе. В педагогическом коллективе. Где говорит, сын? Как так без вести пропал?
   Анна Павловна пытается встать.
   – Тамара! Смотри! Огурчики, помидорчики. Сын их очень любил.
   Анна неожиданно начинает плакать навзрыд, Тамара открывает дверь, показывая знаками Нате и Саше, чтобы они уходили. Наташа извиняется перед Тамарой.
   – Простите нас, Тамара. Я могу Вас найти?
   – Ничего не обещаю, в 45 школу завтра приходите к девяти часам и документы свои приносите, поговорю с моим майором, обещаю!
   – Спасибо!
   Они разворачиваются и уходят из квартиры, аккуратно прикрывая
   дверь, а вот Анна рыдает. Тамара дает ей стакан с водкой, гладит по плечу, приговаривая.
   – Ты поплачь! Поплачь.
   Тамара садится рядом, наливает водку в рюмку и выпивает.
   Обнимает Анну Павловну и неожиданно для себя тоже начинает
   плакать.
   Тамара носила сведения в отдел НКВД ежемесячно, отчитываясь о настроения учителей в школе, докладывая об их благонадежности. Там же в НКВД они и познакомилась с майором Ветровым. Майор Ветров был женат, у него была жена и двое детей, которых он никак не мог оставить из-за своей службы, однако симпатичная и одинокая Тамара со своей личной жилплощадью в виде комнаты в коммунальной квартире ему сразу приглянулась. Он приезжал к ней по выходным, долго пил чай, а потом занимался с Тамарой любовью на скрипучей кровати с пружинами.
   Наташе, которая на другой день пришла к Тамаре в приемную школы 45,любовница майора Ветрова выдала записку, где просила помочь бывшей узнице Третьего рейха, в ней были слова:
   «Петр Николаевич! Помогите этой девушке. Она нашла сына
   Анны Павловны Саниной, привезла в Москву его военный билет.
   Девушке, которую зовут Наташа Рудина, нужно помочь с московской пропиской. Целую, Ваша Тамара»
   Майор Ветров по понедельникам всегда был в своем районном НКВД, там его и застала Наташа Рудина.
   – С кем имею честь говорить?
   Наташа протягивает записку майору Ветрову.
   – Я-Наташа Рудина (пауза) Ваша знакомая Тамара просила помочь.
   – Подождите в коридоре.
   Она вышла в коридор, через минуту вышел и он сам, закрыл кабинет и через минуту они зашли в кабинет к Мыскиной.
   Увидев старшего по званию, Мыскина встала у своего стола, Ветров ее строго отчитал.
   – Как же Вы могли, товарищ Мыскина, так халатно отнестись к данной ситуации? Вы для чего отбирали ребенка у гражданки Рудиной? -Гражданка Рудина путалась в показаниях. Она говорила, что у нее ребенок (поправляется),что она нашла ее в белорусской деревне. Товарищ майор, я считаю, что девочке гораздо лучше будет в детском доме.
   – А Вы там были?
   – Я действовала по циркуляру двадцать четыре.
   Ветров жестко прерывает словоохотливую Мыскину:
   – Сотрудник органов в голове должен иметь мозги, а не циркуляр. И сердце! Немедленно оформите документы на ребенка. Даю Вам десять минут. И пригласите Рудину в этот кабинет.
   Мыскина хватает папку со стола с анкетой на Наталью Рудину.
   – Простите! Но, Вы, товарищ Ветров, сначала ознакомьтесь с анкетой гражданки Рудиной, а потом мне замечания делайте.
   Ветров рассматривает анкету Наташи Рудиной.
   – Товарищ Мыскина, выйдите из кабинета! И пригласите гражданку Рудину.
   Мыскина вышла, хлопнув дверью, через пять минут зашла Ната.
   Майор внимательно посмотрел на девушку. Тонкие руки, тонкие запястья, вид Наташи его впечатлил.
   – Так все-таки, это Ваш ребенок? Или не Ваш? Я говорю про Марию Франсуановну Рудину. Читаю (смотрит в анкету) Отец-Франсуа Трюффо, француз, год рождения:1903,место рождения: Гриньи, Париж, Франция.
   Так вы ее в белорусской или немецкой деревне нашли?
   – Я нашла ее в белорусской деревне, но не хочу, чтобы в ее анкете был прочерк: в графе папа и мама. У нее никого нет. И она называет именно меня своей матерью. Помогите, мне товарищ майор, забрать ее из детдома и остаться в Москве. Я родилась в столице, и хотела бы остаться в ней. А Машу хочу удочерить.
   – Трудно будет помочь, анкета у Вас из рук вон плохая. Но что-нибудь попробую сделать. Кстати, папу советую поменять на советского гражданина. Тамару благодарите, и зайдите через неделю!
   Их диалог прерывает Мыскина.
   – Держите направление и поспешите. Детский дом закроют через час.
   Ната замолчала, долго смотрела на направление, на номер детского
   дома. Потом кивнула Ветрову и вышла из кабинета.
   Уже через полчаса она встретилась с Сашей Клюеевым.
   Девушка назначила ему свидание у Крымского моста, там же, где они
   случайно встретились вчера. Наташе было страшно одной идти в
   детский дом, и она упросила Сашу ее проводить.
   – Молодец Тамара! Пообещал ее майор Ветров мне с пропиской помочь. (показывает бумагу) А вот направление в детский дом! Я смогу Машу забрать.
   Саша неожиданно остановился. Наташа не сразу это заметила. Оглянувшись, она увидела Клюеева, который сел на лавочку.
   Наташа подошла поближе, села с ним рядом и решила задать вопрос про себя и Машу. Однако увидела, что Саша закрыл глаза.
   – Саша! Что с Вами? С Вами что-то случилось?
   – Ната! Я Вас давно хотел спросить. Вы могли бы за меня выйти замуж? Вот Вам и прописка. Да и у Маши будет отец.
   Наташа смотрит на Сашу внимательно, затем встает с лавочки, отрицательно машет головой.
   – Саша. Я хочу дождаться своего жениха и Вашего друга: Мишу Сергеева. Вот. Я ему обещала, за Ваше стремление удочерить Машу говорю Вам спасибо. У девочки должны быть и мать и отец.
   Саша вздыхает, догоняет Наташу. Он берет ее за руку, целует запястье, снимая свою кепку и вскоре они оказываются у детского дома, куда привезли Машу. Детский дом действительно был закрыт для посещений, однако воспитательница решила перед обедом вывести младшую группу погулять. Группа бритоголовых детей в белых панамках гуляли во дворе. Воспитательница выстроила их в две шеренги, и вскоре они чинно проследовали мимо Наташи и Саши.
   – Ой, Саша! Смотри: дети! Здравствуйте.
   Воспитательница быстро поздоровалась с Натой. А она отважилась спросить:
   – Скажите, пожалуйста, к Вам девочку вчера должны были привезти.
   Зовут Маша (протягивает направление)
   – Какую? Сколько лет?
   – Четыре года.
   – Как Вы сказали ее зовут?
   – Маша ее зовут!
   Воспитательница внимательно смотрит в направление, потом на Наташу.
   – Маму ее, меня то есть зовут:
   – Рудина Наталья Андреевна. Машу посмотрите, пожалуйста!
   – Возможно была такая девочка. Давайте, посмотрим (воспитанникам детского дома) А Вы, дети, давайте, на прогулку.
   К воспитательнице подходит старшая медсестра детдома: Марина Николаевна.
   – Маша Рудина? Возможно была такая девочка! Давайте, посмотрим.
   Марина Николаевна выстраивает их в одну линию, считая по головам.
   – Ой, я сегодня кашу не съел, а ты? Смотри: тетя.
   – А я съел, и кисель выпил. Ой, дядя и тетя рядом, красивые.
   – Мне игрушку вон ту хочется. Зайца с ушками.
   В песочнице кто-то забыл зайца. Неожиданно от шеренги
   отделился мальчик Антон с красными и лопоухими ушами.
   Он подошел к Саше и Наташе и громко сказал.
   – Вашу Машу вчера привезли. Она Тоню укусила.
   Неожиданно вмешивается Марина Николаевна.
   – А! Я ее вспомнила.
   – Приведите, пожалуйста.
   Пока воспитательница ушла в дом за Машей, дети решили окружить Наташу и Сашу. Красивую девушка в синем платье и кофте и строгого парня в роговых очках.
   – А Вы моя мама? А где моя мама? А Вы мой папа?!
   Марина Николаева с трудом пыталась оттащить детей, которые цеплялись за кофту Наташи.
   – Это не мама и не папа. Держите Ваше направление.
   Ребятки, пойдемьте со мной.
   Медсестра увела всю колонну в сад, Наташа и Саша сели на лавочку рядом с детским домом, однако воспитательница уже привела Машу. Девочка сразу увидела Наташу.
   – Мама!
   Наташа бросилась к Маше, стала ее обнимать и целовать, девочка прижалась к ее груди.
   – Маша! Машенька!
   – Ну, посмотри на маму.
   Маша еще раз взглянула на Нату, она взяла ее за одну руку,
   Сашу за другую руку, и вскоре они уже мирно шагали по дорожке
   в сторону от детского дома. Ната была счастлива, это же замечательно, что у Маши теперь есть мама. По дороге домой Саша купил девчонкам мороженое и подарил надувные шарики Маше.
   А в это время, на платформе Белорусского вокзала прибыл
   военный эшелон, на котором Миша Сергеев наконец-то добрался до
   Москвы. Расставшись с Николаевым, он решился во чтобы то не стало
   найти Наташу. Но удалось ли Рудиной добраться до СССР? В ее карточке -стояла надпись: выбыла в Советский Союз. Миша вспомнил свой последний разговор с Наташиной сестрой, Ритой. Ее рассказ о том, что его девушка: Наташа Рудина,
   пропала без вести, ушла за продуктами с мамой Еленой Сергеевной
   Рудиной и пропала в 1941-ом его тогда впечатлил. Он нашел следы
   Наташи в доме немецкого антрополога Кернера под Берлином,
   сохранил ее рабочую карточку и все еще верил, что Наташа жива-
   здорова и непременно вернется домой.
   Возвращение на родину многих репатриантов из Германии было драматичным. Относились к ним негативно, пометка в анкете: «была на оккупированной территории» закрывала двери во многие места, их не брали на работу, не принимали учиться в институты, многих ждал ГУЛАГ в СССР. Часть репатриантов предпочли уехать в США или Канаду, а так же во Францию и Бельгию восстанавливать Европу. Этой вербовкой активно занимались сортировочные лагеря особенно
   в американской оккупационной зоне. Однако Наташа Рудина предпочла
   другую судьбу. Мишина вера в то, что Ната любит родину так же
   беззаветно, как и он сам, убеждали его в том, что он все-таки
   встретится с ней в Москве.
   Пройдя через арку ворот вокзала, Миша вышел на Белорусскую площадь и увидел знакомую столицу. По улицам ездили пузатые ЗИЛы, по улицам ходили пешеходы. Миша вдохнул московский воздух и решил,
   что пора спешить домой. Уже через час он поднимался по лестнице на второй этаж, и, постучавшись в собственную квартиру, понял, что отвык от московских подъездов. Но открыла ему соседка, мать Саши Клюева. Она заметно осунулась и постарела.
   – Боже мой! Миша! Входи, входи!
   – Здравствуйте!
   – Живой! Красивый!
   – Спасибо! А где Саша?
   – Вернулся! Здоровый, все в порядке.
   – А ключики от моей комнаты у Вас?!
   – Конечно.
   – Можно?
   – Конечно, держи.
   – Спасибо!
   – Что я стою? Давай переодевайся. Я тебя картошкой накормлю.
   – Хорошо.
   Миша взял из рук Клюевой ключи и открыл свою комнату.
   Она была темная, вся в паутине, окна занавешены. Миша подошел к окну, сдернул занавески. Свет хлынул в комнату, осветив все пространство. На столе стоял макет электростанции. Он был весь в пыли, солнечные лучи падали косыми пятнами на стеклянные поверхности. Миша подошел и провел пальцем по пластику. Палец оказался черным, в комнате было пыльно и пахло чем-то затхлым. Миша взял в руки зеркальце и стал пускать солнечный зайчик на стеклянную поверхность. Солнце отражалось в стекле электростанции и мешало Мише осознать, что же на самом деле произошло с его любимым макетом. Станция потрескалась, покосилась, где-то лопнули стекла. Миша долго смотрел на свой макет. Воспоминания нахлынули на него волной. Он вспоминал Наташу, ее губы, как он кружил ее на своих руках, и как целовал. Все закончилось тем, что Миша решился пойти в местную пивную, выпить пива. Настроение было паршивое и хотелось как-то успокоиться. Закрыв свою комнату в коммуналке, он пошел в ближайшую «забегаловку» и решился выпить «ерша»: водку с пивом. Продавщица в белом чепчике выдавала кружки с пивом и пеной.
   – Следующий, следующий! Гражданин. Поживее, я сегодня целый день на ногах.
   – Милая, мне две кружечки светлого. Жигулевского!
   – 20 рублей! Рыбу будешь?
   – Да, три воблы. Вот держи, без сдачи.
   – Следующий.
   – Пять кружок! Принеси туда вон.
   – Прасковья, а Прасковья, отнеси на тот стол.
   – Пять кружок, с Вас еще десять копеек.
   – Вот держи, чего есть.
   – Куда нести пиво, мужик?
   – Пойдем, красавица. Покажу.
   Миша взял себе пива и сел к столу. К нему подъехал инвалид Петя на деревянных подставках с колесиками. Петя был местным пьянчужкой, собирал милостыню и был крайне расстроен теми обстоятельствами, чтобы ему мало наливают.
   Мише стало его жаль, он взял пустую кружку и налил Пете пиво.
   – Как звать тебя, солдатик?
   Миша хотел ответить, однако к нему на колени прыгнула местная проститутка. Ее звали Дуся.
   – Ой, красивый! Как звать-то тебя?
   – Павел!
   – А я Дуся. А это (машет на инвалида рукой)
   Петя. Инвалид и алкоголик. Угости меня пивком!
   – Ах!
   К Мише подошла официантка Прасковья, забрала пустую кружку.
   – Девушка, девушка! Можно кружечку пива еще?
   – На кассе-оплати! И я принесу, мне не жалко.
   – Эй, Дуся! Тащи воблу.
   Постоялец за столом хлопает Прасковью-официантку по упругому бедру. -А ну, руки убери! По рукам получишь. Живо!
   – Сама начнешь просить обнять тебя! А у меня не заржавеет.
   – Девушка, убери тут на столе! У нас грязно!
   Прасковья вытирает стол, в тот момент, когда продавщица решается налить пива Пете.
   – Иду, иду. Вас вон сколько, а я одна.
   – А «ершику»?
   Продавщица кивает и добавляет водки из бутылки в пивную кружку.
   – Это дело!
   – Как говорится, водка без пива-деньги на ветер! (Мише) Паша, ну что ты пригорюнился?
   – Да вот не знаю! Идти к невесте, или нет?
   – А знаешь, что я тебе скажу? Не ходи! Я когда домой вернулся-моя то же. Такие же честные глаза выкатывала. Мол, очень любит!
   А потом один случай! Другой случай! А посреди этого, полная картина преступления. Где я-вот с такими рогами! (показывает руками на своей голове «рога») Послушай меня. Накажи ее лучше презрением.
   Миша пытается пить пиво, однако проститутка Дуся, которая сидит
   у него на коленях, пытается поцеловать его прямо в губы. Миша отталкивает ее, у девицы слюнявые губы, она-пьяная и неопрятная.
   – Красивый, ой, красивый! Чего ты философствуешь? На твой век баб хватит! Посмотри, сколько баб, любую выбирай! А? (хохочет, теребит волосы) Меня выбирай! Ну чего ты?
   – Уйди, пьянь! Человеку и так плохо!
   – Кто пьянь? Иди сюда. Иди к нам и давай споем!
   Девица опять лезет целоваться, Миша решительно отталкивает ее и идет за очередной порцией пива. Перед ним высокий солдат и то же в форме, но с палочкой. Он долго считает деньги, пытаясь купить себе кружку «ерша».
   – Гражданин, не задерживайте очередь. Сколько Вам?!
   – Одно пиво, и сто грамм водки.
   – Рубль гони!
   Продавщица берет у Миши деньги и обращается к следующему мужчине, Миша отходит опять к своему столу.
   – Эй, Прасковья! Давай! Три пива.
   К Мише подходит гармонист, он надевает ремень от аккордеона на плечо, начинает петь частушки:
   «Меня милый не целует, говорит губастая. Как еж я его целую, филина глазастого!»
   Миша видит, как проститутка Дуся целуется со следующим клиентом. Мише противно смотреть на нее, он быстро выпивает свое пиво, вскакивает и бежит из пивной. Он просто должен, просто обязан найти квартиру Эммы Ильиничны Штольц. Наверняка Рита и Лиля знают, где его Наташа.
   А в это время Саша Клюев и Ната Рудина подходили вместе с Машей
   к дому тети Эммы.
   – Машенька! Иди, побегай! (проникновенно) Саша, Вы-настоящий друг!
   Маша выпустила из рук летающие шарики и стала бегать с ними по закрытому колодцу двора двухэтажного дома.
   – Шарики! Шарики! Летают, вот-вот… И я летаю, мамочка!
   – Да нет. Я, я-плохой друг! Я люблю Вас, я очень люблю Вас, давно Вас люблю. С момента, как увидел Вас. Я даже сам не знал, что такое бывает.
   Саша обнимает Наташу, пытаясь ее поцеловать.
   – Саша, не надо!
   – Да нет, Вы не поняли. Вы ждете Мишу? Я тоже его жду, я ни на что не претендую, я просто хочу, чтобы Вы знали, чтобы не случилось, Вы всегда можете на меня положиться. Я всегда буду рядом и Вы можете на меня просто формально положиться!
   – Спасибо Вам! Но я не могу так.
   Маша бежит дальше за шариком. Саша и Наташа обнимаются. Неожиданно в воротах появляется Миша Сергеев.
   Он делает шаг во двор, и неожиданно видит издалека, как целуются двое: Саша и Ната. Нату он узнает сразу. Она жива, она вернулась, однако она вовсе не с ним. Миша Сергеев не сразу узнает своего друга Сашу Клюеева, который обнимает Нату. Миша делает шаг к воротам, выходит на улицу и понимает, что он вовсе не хочет идти вперед, оглядывается, видит, как Ната и Саша уходят внутрь дома, подхватив маленькую Машу за руки, Миша срывается с места и бежит к трамваю, он быстро вскакивает на ходу в трамвай, тот тренькает и трогается с места, еще секунда и Миша уезжает из двора тети Эммы навсегда. А в это время счастливая Наташа входит в квартиру Эммы Штольц. Однако застает Лилю, которая собирает свои вещи в чемодан. Гусев Николай сделал младшей Рудиной предложение руки и сердца.
   Рядом с Лилей стоит тетя Эмма, которая задает вопросы.
   – Так что же ты, у Гусева-жить будешь? Свадьба значит? А как же мы? Мы хотим гулять на свадьбе!
   – Сегодня распишемся. Ну, тетя Эмма, Гусев у меня такой! Хочет без свидетелей.
   – Без свидетелей только преступления бывают, правда? (Серею Ивановичу) Иваныч!
   – Ну, будет тебе? Будет тебе, Эммочка! Лилечка, а ты будешь счастлива!
   И нас-не забывай!
   Наташа усадила Машу есть, Саше налила чаю из чайника в стакан
   с подстаканником. И вскоре сама решила сесть с тетей Эммой за стол. Лиля спешила, укладывая в чемодан свои вещи.
   – Лиля, возьми мое платье!
   Ната решила подарить ей на свадьбу желтое платье, подаренное Франсуа.
   – Наташа, спасибо!
   Маша садится на крутящийся стул рядом с фортепиано, открывает крышку, начинает играть первые аккорды.
   – Маша! Маша, не трогай инструмент! Пойдем, порисуем.
   Ната берет за руку Машу и уводит в другую комнату,
   тетя Эмма подходит к Лиле и отбирает у нее желтое платье,
   качая головой.
   – В чужом платье замуж не выходят, это к несчастью!
   – Я в это не верю!
   Неожиданно в дверь позвонили. Три звонка было именно к Эмме Шварц.
   – Три звонка, и кого это к нам нелегкая принесла?!
   – Да сиди, Эммочка! Я сам открою.
   Сергей Иванович вышел в коридор и вскоре открыл управдому. Он был седовласый и вальяжный. Управдом косо посмотрел на Лилю, которая собирает чемодан, на Наташу, которая сидела в углу с Машей, на Сашу, пьющего чай с сушками.
   – Эмма Ильинична! На Вас поступил сигнал! Сколько человек прописано? На данной территории?
   Тетя Эмма кивает на Наташу.
   =Это-моя родственница. Она только что приехала. Не успела оформиться.
   – Срок Вам неделя, чтобы все формальности урегулировать. Если нет то, не обессудьте! Дамочку эту (кивает на Нату) будем выселять.
   Сергей Иванович обнимает управдома за плечо.
   – Пройдемьте, я Вас провожу! Провожу!
   Сергей Иванович уводит в коридор управдома, который просто шипит
   от возмущения, а тетя Эмма пытается сгладить неловкий момент, успокаивает Наташу.
   – Ничего, Ната! Не имеют права.
   – За что?
   – Наташа! Наташенька!
   – Какие у нас города за сто первым километром?
   – Какой сто первый километр?! Сережа, молчи! Я тебя никуда не пущу! А тем более Машеньку! Заюшка моя! Ягодка моя! За сто первый километр, надумали! Звери!
   Наташа встает, подходит к пианино, играет гамму. Смотрит внимательно на тетю Эмму.
   – Они меня все равно выселят или даже посадят. Может мне к Рите поехать, а?
   – Лиля! Может ты поговоришь со своим Гусевым?
   – Да вы что? Ну нет, он у меня принципиальный. Я не могу!
   – Да что же это такое! На свадьбу не приглашает, помочь не может, что это за человек, зачем вам вообще он такой нужен?
   – Девочки! Я что вспомнил, у меня на киностудии-СоюзДетФильм старинный приятель работает. Завхозом.
   – У него завхозом друг на студии работает, а он молчит!
   Я тебя, Сережа, убью когда-нибудь.
   – Ну, тетя Эмма, ну мне же не работа нужна, а прописка!
   – Будешь актрисой СоюзДетФильма. И машину тебе дадут, с шофером, и зарплату, ты не понимаешь, у нас народ любит артистов, ну, просто, до умопомрачения
   – Эммочка! Он ведь только завхоз!
   – Завхоз на студии, все равно, что главнокомандующий в Кремле (отбирает желтое платье у Лили) вот в этом платье не поедешь, поняла?
   Наташа неожиданно перебивает тетю Эмму.
   – Я его Лиле подарила. На свадьбу!
   – Лилечка, тебя Гусев и без платья возьмет. А нам это для съемок пригодиться.
   Тетя Эмма накидывает на себя желтое платье Наташи, подходит к зеркалу, любуется собой.
   – Ох, Франция! Франция!

   Уже на другой день напудренные и с накрашенными губами тетя Эмма и
   Наташа в желтом французском платье оказались во дворе
   СоюзДетФильм. Ната ужасно волновалась, Сергей Иванович договорился, чтобы Наташе устроили прослушивание, Ната весь вечер
   репетировала свою любимую серенаду Шуберта на немецком языке и уснула лишь под утро.
   – Ты только не бойся, ничего не бойся, Наташенька!
   – Тетя Эмма, ну что вы придумали?!
   – О, кино! Мечта детства! (Нате) Выглядишь замечательно.
   Тетя Эмма и Наташа заходят внутрь студии и вскоре встречают завхоза.
   – Так, девочки, давайте за мной! Пожалуйста, проходите! (командует рабочими) убирай, убирай декорацию! Через полчаса приеду, чтобы все убрано было? Проходим! (тетя Эмме и Нате) Проходим-проходим.
   Завхоз вел их по старинным коридорам студии пока не дошел
   до нервного, худощавого режиссера. Это Борис Эферман, кинорежиссер.
   Он с интересом смотрит на Наташу и на тетя Эмму.
   Эмма Ильинична в боа, в своем эффектном плаще и в украшениях,
   выглядит очень экзотично, просто затмевая Наташу своей яркой
   внешностью. Завхоз и друг Сергея Ивановича берет Эфермана за локоть.
   – Вот, Боренька! Посмотри девочку! Очень хочет сниматься в кино!
   – Все девочки хотят! Но не все могут!
   – Я пошел. Все!
   Завхоз отходит в сторону, а к Борису неожиданно подбегает толпа актрис, вместе с костюмерами и гримерами.
   – Борис Палыч! Борис Палыч! Мне нужно! Две гримерки нужно! Отдельные!
   – Я же вам все уже выделил! И еще? Ну у вас и запросы.
   – Да у меня Орлова и Серова терпеть друг друга не могут, вот я и прошу отдельные гримерки.
   – Ну, хорошо! Автограф только попросите, для меня!
   Борис неожиданно решается поговорить с тетей Эммой.
   – Здравствуйте, мадам!
   Тетя Эмма берет под руку Бориса Палыча.
   – Наташа, отойди! (Борису) Эх, а Вы знавали поэта Маяковского?
   – Да!
   – Да, это был наш лучший друг! Он всегда прислушивался к моему мнению. (кивает на Наташу) Посмотрите девочку! Девочка очень много страдала. Ну, возьмите ее в кино. Она очень много страдала!
   – Может быть попробуем?
   Борис смотрит на Наташу с интересом, складывает ладони в виде
   кадра, кадрирует лицо девушки, в этот самый момент к режиссеру подбегает реквизитор.
   – Реквизит сейчас нужно принести или попозже? Исходящий я имею ввиду!
   – Конечно, попозже, слопают!
   – А ты еду керосином полеи?!
   – Пойдем, покурим, Семеныч! Я устал чего-то!
   – Пойдем, беломорканал есть?
   Они выходят покурить, им навстречу идут рабочие, которые пытаются починить декорацию. К Борису Эферману подходит ассистентка.
   Ее зовут Армазацова, она советуется с режиссером по поводу завтрашнего худсовета.
   – Ну, и?
   – Ну, и должен же быть вариант! Завтра-худсовет, запишите ее адрес домашний, и сделайте фотопробы (кивает на тетю Эмму) кстати, она очень колоритная женщина.
   Тетя Эмма с интересом слушает разговор Эфермана с ассистенткой.
   – Я? А кого я могу играть?
   – Ну, а это мы решим!
   – Гримеры, костюмеры!
   – Ой?! Я же немолода!
   – Да ничего! Решим-решим! Займитесь дамами!
   – Где вы были раньше, Борис?
   – Приходите через месяц!
   Эферман целует ей руку. Тетя Эмма уходит с гримерами и костюмерами. Вскоре к ним присоединяется Наташа. Их наряжают в разные платья: королевские, простые, современные, 40-х годов, в шляпы и перья. Фотограф залез под черную материю, вспыхнула вспышка в его руках. Уже через два часа фотограф их отпустил.
   Тетя Эмма и Наташа вышли во двор СоюзДетФильм, и увидели киоскера, которая продавала мороженное.
   Теперь Наташа решилась купить себе и тете Эмме два вафельных стаканчика. Они ели мороженое и обсуждали прошедший день.
   – Господи, а я подумала, стану киноактрисой, посвящу свою жизнь кинематографу.
   – Мороженное! Сколько лет не ела!
   Наташа берет мороженное в руки. В каждом рожке было печенье с именем. Можно было даже погадать на будущего жениха. Киоскер решила спросить Наташу об имени.
   – Какое имя Вам досталось, барышня?
   Наташа смотрит на стаканчик, на котором выдавлено имя.
   – Саша. (спрашивает) А Миша есть? Миша?
   Киоскер смотрит внимательно на имена, которые были выдавлены на вафельных стаканчиках: Оля, Таня, Света, Олег. Она пожимает плечами.
   – Нет, Миши! (находит еще) Саша есть! Берите Сашу!
   – Хорошо, давайте еще Сашу!
   Тетя Эмма рассматривает свой стаканчик.
   – А мне вот Оля досталась (протягивает деньги)
   А мне Сергей нужен. Дайте Сергея!
   Однако киоскер жмет плечами, нужного имени нет для Наташи, она
   отходит киоска подальше, рассматривая печенье, съедает мороженое.
   Тетя Эмма замечает, что Наташа очень грустная. Она почти плачет.
   – Ну, что ты, родная моя! Ну, что ты! Деточка! У тебя такая жизнь начнется! Как на тебя Борис Эферман смотрел. О, как он на тебя смотрел! Я знаю этот режиссерский взгляд!
   Девочка моя, мужчины что? Они приходят и уходят, а искусство, искусство вечно и всегда с тобой!
   Наташа грустно кивает. Ей в печенье достался «Саша» вместо «Миша»
   и это кажется ей дурным предзнаменованием. Она слушает,
   что ей говорит тетя Эмма. Наташу очевидно ждет новая киножизнь!
   Борис пообещал вызвать Наташу еще раз на пробы, нарисовал ей путь
   в будущую прекрасную жизнь, однако когда она начнется, Наташа вовсе не знала. Она посмотрела вдаль, задумалась и, посмотрев еще раз на печенье с именем Саша, вышла из ворот киностудии окончательно под руку с тетей Эммой.

   Глава 2. Харовский район. Деревня при ХАРОВЛАГЕ. Июнь.1945
   Рита быстро добралась до города Харовск. Маленький районный городок поразил ее своими парками, тенистыми улочками и двухэтажными старинными домиками. Она отметила свое направление на работу в НКВД у местного начальника Анисимова.
   До деревни, которая находилась на острове и где она должна была работать, было еще ехать и ехать. Рита два часа ждала местный пароходик, чтобы переправиться с «большой» земли в провинциальную глушь. Лето, сонные стрекозы, которые летали в воздухе, деревенская атмосфера навевали на нее скуку, но настроение как ни странно улучшилось. Наконец-то пароходик причалил. Народ зашумел, Рита подхватила свои чемоданчик и зашла на палубу. Капитан пароходика дернул за железную ручку и пароходик загудел, отчалив от берега. Внезапно появившийся разрушенный православный храм на холме привлек ее внимание. Храм был из красного кирпича, с облупившейся штукатуркой, где-то проросла зеленая трава. Рита повернула голову и увидела попутчика.
   – (попутчику) Красивый храм, но заброшенный.
   – Его товарищ Анисимов самолично закрыл. Храм закрыли на замок, попа прогнали, а тот в леса подался, грехи наши замаливать. Потом совсем церковь хотели сломать, а тут как раз война, активистов-коммунистов всех гуртом на фронт. Ломать стало некому! Вот как!
   – (с интересом) Анисимов? Он-же начальник здешнего НКВД… -Зверь, чистый зверь! Чуть что не по ему, сразу к стенке ставит!
   Впрочем их разговор прерывает гудок пароходика, и какое-то время они едут молча, слушая, как шуршит днище, касаясь водной глади.
   И вскоре капитан швартуется у берега, Рита бежит на берег, где находит подводу, запряженную лошадью. Погрузив свои чемодан и усевшись сама на телегу, Рита еще час едет по ухабам деревенской дороги, пока не доезжает до местного деревенского магазина. Она слезает с телеги, подхватывает чемоданчик. Нелегкая судьбина забросила Маргариту Рудину в глухую харовскую деревушку в Сибири. Она шла по тропинке вдоль деревенских домов, внимательно смотрела на номера, пытаясь найти адрес амбулатории местной больницы. Однако тропинки были пустые. Она подошла к местному сельсовету. Он был заколочен досками, а на двери надпись: «Все ушли на фронт».
   Мимо него шла бабка с ведрами воды.
   – Здравствуйте!
   – Здравствуйте!
   – А где у Вас амбулатория?
   – А вот направо поверните, и туда пройдите?
   – У, спасибо!
   – До свидания!
   Рита идет в направлении, куда ей показала местная крестьянка и уже через десять минут оказывается в деревянной, застекленной амбулатории местной больницы. Она проходит внутрь, снимает пальто, надевает белыи халат и шапочку, которую достает из своего чемоданчика. Во всех комнатах жуткий развал, валяются старые амбулаторные папки на полу, везде жуткая грязь и пыль. В дальней комнате она обнаруживает двух пьяных людей, которые валяются на матрасах: это местный врач Тютькин и его помощница, медсестра Зюзина.
   Рите с трудом удается их разбудить и поднять с матраса.
   Тютькин смотрят на нее мутными глазами, потом с трудом
   поднимается, выходит, шатаясь из больницы.
   Зюзина присоединяется к нему, распевая народные песни и частушки.
   Рита запирает дверь на ключ, подхватывает чемоданчик и выходит из
   амбулатории. Ей нужно найти ночлег и дом, который ее приютит.
   Однако харовская деревушка как-будто вымерла.
   Одни дома с заколоченными воротами, другие с разбитыми и пустыми окнами. И лишь на окраине села Рита наконец-то находит скромный дом, хозяйка которого, местная медсестра-немая Фаина, наконец-то пускает ее в дом. Она знаками объясняет Рите, что та может остановиться у нее. Маргарита Андреевна заходит внутрь дома, ставит чемоданчик на пол и вскоре, умывшись и причесавшись, садится за стол, куда заботливая немая девушка ставит чугунок с кашеи и крынку молока.
   На другое утро к Рите выстроилась огромная очередь. Мужики и бабы стояли на улице, пытаясь попасть к московской докторше. Немая Фаина увязалась за ней. Она готова была и полы мыть и ассистировать, но только мычала от переполнявших ее чувств.
   Немая девушка просто сияла от удовольствия, что может помогать врачу. Рита и Фаина уже надели белые халаты, когда неожиданно ворвался в кабинет отрезвевший Тютькин.
   – Вон отсюда! Вы не имеете права лечить! У Вас нет разрешения!
   – Вот направление из Москвы! Смотрите.
   – Вон отсюда! Не суй мне свою липовую справку. Я тут главный врач.
   Тютькин демонстративно садится на стул. Рита вздыхает, снимает халат. Однако толпа, которая пришла именно к ней, начинает шуметь
   в коридоре.
   – Семеныч! Дай докторше меня осмотреть. У меня чирей. Неделю уже.
   Я приходил, а ты не вылечил.
   – Да, да. Семеныч, дай московской докторше на нас посмотреть,
   мы к тебе неделю ходили, ты пил, а не лечил.
   – Хорошо! Лечитесь у самозванки! А я пошел куда следует. (грозит Рите пальцем) Я тебя на чистую воду вывел! Что ты вот таких приличных людей выживаешь! Короче, я пошел в милицию. А ты давай, принимай народ, коли собрала всех вместе!
   – Я буду работать, пока я здесь!
   Тютькин фыркает, хлопает дверью, Рита остается наедине с пациентом и Файной, продолжает прием. Однако уже к вечеру Маргарита Андреевна устала. Она поручила Фаине составить отчет по больным, а сама направилась в местную церковь. Ей хотелось побыть одной и помолиться. Церковь была заброшенная, неухоженная, она вошла в нее, перекрестилась на иконы, встала на колени и стала молиться.
   Неожиданный шорох в углу ее испугал. Из-за колонн вышел поп– расстрига Николай, когда-то он служил в этой церкви, однако революция и гражданская воина полностью лишили его возможности влиять на паству, да и самои церкви, которая вскоре была вскоре сломана. Местные прихожане под воздействием советской пропаганды и вовсе забыли путь к храму. Отец Николаи изумленно смотрел на стоящую на коленях Риту. Услышав легкии шорох шагов отца Николая и шелест его сутаны, Рита испуганно вскочила с колен, но, увидев батюшку с крестом, перекрестилась, наклонила голову, а затем подошла просить благословения, припав к его руке.
   – Здравствуйте, батюшка! (пауза) Не знаю как Вас величать?
   – Отец Николаи, деточка! А тебя?
   – Маргарита. Рита. Скажите, а я вот давно спросить хочу.
   Все вот не у кого было.
   – Спрашивай!
   – Я вот давно хочу монашкой стать. Постриг принять. Но вот все никак. Работа. Вот врачом прислали сюда работать.
   – Ну, так значит рано! Прислали-работай!
   Рита смотрит на него с интересом, кланяется, видит его грязную, потрепанную сутану, пыльную шапочку.
   – Отец Николай! А где Вы живете?
   – В лесу живу. Питаюсь кореньями! Церковь видишь (машет рукой
   вокруг) разрушена.
   Рита и отец Николай выходят на крылечко. Видят велосипедиста, который едет мимо церкви.
   – Здравствуйте, батюшка!
   – Здравствуйте! Газеты привезли мне?
   – Да, привез (смотрит на Риту) А Вам письмо!
   – Правда?
   – Вы его Маргарита Андреевна берегите. А то помрет он. Вот!
   – Спасибо!
   Почтальон отдает газету и письмо, а сам уезжает, по тропинке. Рита берет под руку отца Николая и ведет его в дом Фаины.
   Заботливая Фаина уже согрела чаиник. Она положила на стол Рите
   список больных. Рудина просмотрела его бегло, налила чаи себе и отцу Николаю, а сама раскрыла свое письмо. На конверте обратный адрес: Москва, Покровка,35,от Рудиной. Л.А.
   Рита мрачнеет.
   – Давайте чаю Вам налью. Вы пейте, пока я письмо прочту.
   Отец Николай машет рукой. Рита снимает закипающий чайник
   с печки, заваривает себе и отцу Николаю чай в граненных стаканах
   с подстаканниками. Отец Николай морщится, кипяток обжигает губы.
   – От кого письмо?
   – Да это от моей сестры, я знаю, что она пишет. Сплошные
   оправдания, она всю жизнь делает подлости, а потом раскаивается.
   – А ты что? Господь бог? Раскаяния мерять?
   – Вы ее не знаете! Она от папы отказалась. Про бабушку забыла!
   Рита неожиданно вскипает, откладывает письмо под салфетку,
   ей не хочется читать Лилино письмо. Отец Николай качает головой.
   – Прочти письмо, Рита!
   – Нет!
   Неожиданный стук в дверь избы прервал их разговор. Фаина открыла, на
   пороге появился местный участковый. Он отдал честь женщинам, затем
   прошли внутрь избы, строго посмотрел на отца Николая.
   – Здравствуйте!
   – Чем обязана? Вас что-то беспокоит?
   – Да, меня беспокоит Ваше разрешение на проведение лечебных
   мероприятии.
   – У меня есть разрешение из Москвы на работу по специальности.
   Недоволен оказался лишь товарищ Тютькин, врач местной амбулатории. Разве я виновата, что ко мне приходят люди, а к нему нет?
   Милиционер проходит из сеней внутрь, с интересом осматривает избу
   Фаины. В углах иконы, свечи, увидев сидящего за столом отца
   Николая, который пьет чай, милиционер удивляется.
   – Я вижу предметы культа на видном месте. Ну (кивает на отца Николая) а этот человек от куда здесь? Человек он старый, заскорузлый, поп одним словом. А Вы? Интеллигентная женщина. Зачем вы его пустили?
   – Я его нашла. Я-крещенный человек.
   – Так где же Ваше разрешение? Тютькин на вас жалобу написал в органы!
   – У Тютькина в кабинете висит портрет товарища Сталина, он под ним лежит пьяный, Вам такое тоже нравится?
   – Это не дело, конечно. Я поеду и разберусь. И если факт подтвердится мы примем меры (кивает на светелку Фаины) А здесь я вообще запрещаю принимать больных. А то к Вам сюда вся очередь из больницы выстроится. Вообщем, приступайте к работе завтра.
   Иначе Анисимов Вас поставит на место. И покажите мне Ваше направление. Рита жмет плечами, она вовсе и не собиралась принимать больных на дому у Фаины. Она роется в сумке, достает бумагу с направлением на работу. Милиционер с интересом ее рассматривает.
   – Принимайте в амбулатории.
   Милиционер отдает честь Рите, смотрит зло на отца Николая, выходит на крыльцо дома Фаины. Видит огромную очередь из местных.
   – Так, товарищи, расходимся! Давайте по домам!
   – А московскую докторшу куда дели? Риту Андреевну?
   – Прием по больничным вопросам будет проходить в амбулатории
   у товарища Тютькина.
   Народ недовольно расходится, чтобы завтра, утром опять выстроиться
   в очередь к амбулатории теперь уже к Рите. Рита опять ведет прием
   больных вместе с преданной ей Фаиной.Рудина принимает
   быстро, ставит диагнозы, назначает лечение, а Фаина ей ассистирует.
   К полудню появляется Тютькин. Он трезв и смущен.
   – А вот Вы где? А я вот по Вашу душу (кашляет) Маргарита Андреевна, не
   смотрите на меня так, у меня от Ваших взглядов аж мороз по коже.
   – Вы пили?
   – Трезв, как мензурка. Вот Вы на меня милиционеру показали.
   Он пришел, а я трезвый.
   – Это Вы сегодня трезвый?!
   Рита качает головой, Тютькин явно смущен, как выяснилось
   Рита приехала в Харовск надолго. Тютькин подходит
   к окну, открывает форточку и закуривает.
   – Да не курите Вы здесь!
   – Хорошо, не буду. Красиво здесь (кивает на окно) Между прочим ходят
   слухи, что церкви открывать будут.
   – Правда? Здорово. А то Ваша совсем заброшена!
   – Правда?! В пяти верстах отсюда сельчане подписи собирали, чтобы
   церковь восстановить. Живого попа нашли и им сразу разрешение
   выдали. Можете сами спросить.
   – Господи, неужели это возможно?
   – Возможно. Возможно. Главное подписи собрать.
   Тютькин смотрит на Риту, ядовито улыбаясь, и потом выходит.
   Рита, не понимая сарказма, смотрит ему вслед, продолжая прием
   больных. Мысль о восстановлении церкви не покидает ее, и уже
   в воскресение она начинает заниматься сбором подписей односельчан
   за восстановление церкви и уже к вечеру, Рита относит список милиционеру, который смотрит на нее удивленно.
   – Удивили вы меня, Маргарита Андреевна. Сколько у нас религиозных
   товарищей оказалось! Впрочем, список Ваш посмотрю и проверю.
   Он козыряет Рите и встает, давая понять, что разговор окончен.
   И уже спустя месяц храм открыли для прихожан. Рита работала в больнице, по вечерам ходила в храм, выносила камни, подметала церковное крыльцо. Отца Николая же она перевела в свои дом. Фаина долго и невнятно мычала, пытаясь что-то объяснить попу-расстриге, однако он благословил именно Рудину восстановить местный храм. Счастливая и вдохновленная, она вернулась в избу Фаины и застала отца Николая, который лежал на кровати и читал газету «Правду». Она показала ему список жителей деревни.
   – Батюшка! Благословите на открытие храма. Вот и Вам применение! Ответ отца Николая был неожиданным.
   – Не благословляю.
   – Как? Вы против?
   Отец Николай неожиданно достает письмо Лили из-под подушки. Письмо не вскрыто.
   – Возьми письмо сестры и прочти, Рита!
   – Я не виновата и читать письмо не буду. Она-дрянь! Я права по поводу нее. -Правые они в райкоме сидят. Туда и иди. А с храмом и в монашки не суйся. Игуменическое призвание: это для тех, кто только бога любит. А людеи любить надо. -А я людеи не люблю? Да я их целыми днями лечу! Сплю по четыре часа в сутки. -Прочти письмо сестры!
   Рита машет рукой, берет письмо из его рук, распечатывает конверт и начинает читать.
   – «Здравствуй, Рита! Я знаю, что ты сердишься на меня, считаешь меня виноватой, хочешь наказать меня, только больше, чем я себя наказала наказать уже невозможно» (читает) «После нашей последней встречи я пошла и сделала аборт. И теперь у меня никогда не будет детей.
   Это мое последнее письмо, можешь забыть о моем существовании, как я не забуду, что у меня нет сестры» (охает, садится на стул)
   – Что же я наделала!
   Рита начинает плакать, отец Николай встает с кровати, гладит ее по голове. В этот самый момент в избу входит начальник местного Харовского НКВД: Анисимов Иван Николаевич, приехавший в деревню на «воронке».
   – Здорово, поп! Какими судьбами здесь? (Рите) Маргарита Андреевна Рудина? (протягивает руку) Начальник Харовского НКВД Анисимов. Собирайтесь!
   – Куда?
   – Здесь вопросы задаю я! Собирайтесь! А ты, что хотел от нее, поп?
   – Забери меня с ней!
   – Если бы ты мне был нужен, поп, я бы тебя давно забрал, а так ты и сам сдохнешь (Рите) Пошли. Тебя больной ребенок ждет.
   – Кто больной? Ребенок?
   Рита быстро собирает свои докторский саквояж. Известие про больного ребенка, к которому ее везет Анисимов, выводит ее из состояния равновесия, она быстро собирает саквояж и выходит вместе с ним к его машине. Анисимов сажает Риту в свои «воронок», сам садится за руль.
   – Дочь моя. Заболела. Чем, я точно не знаю.
   Машина трогается с места и уже через час Анисимов подвозит Риту к своему дому в Харовске, поднимается вместе с ней на второй этаж. Им на встречу выходит рыжеволосая, растрепанная, с кругами под глазами, жена Анисимова, Людмила. Она с испугом смотрит на Риту.
   – Вот врача привез.
   Людмила молча машет рукой в сторону детской. На кровати лежит
   девочка, лет 8-ми. Это Нина-дочь Анисимовых. Она сильно кашляет и в испарине. На шее: огромный нарыв.
   – Здравствуйте! Поднимите голову.
   Нина с трудом поднимает голову. Рита осматривает горло девочки. Очевидно, что она серьезно больна и нужно делать вскрытие нарыва.
   – Подними голову! Еще выше! (достает ложку)
   Ротик открой. Шире, шире. Можешь? (видит в горле нарыв) Нет, не коклюш, а дифтерит. Очень запущенная стадия. Анисимов резко вскакивает. Неожиданно в комнате Нины появляется второй врач: Петров. Человек он был местный, харовский. На Петрове был белый халат, а в руках он держал белую фаянсовую тару с щипцами, ватой и спиртовку. Услышав финальную фразу Риты, он неожиданно погрозил ей пальцем.
   – Я с этим диагнозом не согласен. Категорически!
   Рита смотрела на него холодно.
   – Физраствор есть у Вас?
   – Есть, но специалиста нет, вызвали в область, и потом я считаю, что надрез и промывание на данной стадии, крайне, крайне опасно.
   – Мне нужен шприц и физраствор. Людмила за дверью начинает колотить в стекло. Бьется о дверь.
   – Сделайте что-либо, врачи!
   Анисимов держит дверь, чтобы жена не ворвалась в детскую, Петров идет в другую комнату. Анисимов зло доктору Петрову.-Делай, что говорит эта ссыльная докторша!
   – Дайте халат!
   Петров снимает с себя халат, отдает Рудиной. Рита быстро надевает маску, на спиртовке прокаливает инструменты. Раскрывает свои саквояж, достает ампулы, шприц, ловким движением делает анастезию девочке, затем Рита достает из саквояжа хирургический скальпель, прокаливает его на спиртовке, потом быстро и точно делает надрез у ребенка на шее. Кровь хлещет ручьем, Анисимов охает, Людмила бьет кулаком по стеклу, врывается в дверь, бросается на Риту с кулаками. Однако Анисимов успевает ее остановить, Людмила бьется в ее руках, царапается, пока Рита ловко бинтует девочке шею.
   – Тварь, ссыльная! Убила, гадина, ребенка!
   Рита бледнеет, девочка потеряла сознание. Рита быстро крестится, снимает с себе крестик, надевает на Нину, садится на кровать.
   Петров смотри-ка на нее ошалело, хлопает дверью и выходит в коридор. Слышно, как он о чем-то запальчиво говорит Анисимову, затем хлопает входная дверь. Еще минута и в комнате остаются только Рита, а так же девочка, лежащая на кровати. Рита быстро-быстро произносит молитву, трогает ее лоб. Еще через минуту она пытается нащупать пульс; достает песочные часы из саквояжа,
   переворачивает их, засекая время. И уже через десять минут, когда песок высыпался из часов до конца, она еще раз трогает лоб девочки. Температура явно упала, Нина дышит ровно и мерно, видно, что она заснула. Рита смачивает спиртом марлю, кладет ее на лоб, ждет. Постепенно щеки девочки становятся все румянее, губы краснеют, на лбу выступают бисеринки пота. Неожиданно в комнату Нины входит Анисимов.
   – Каков прогноз?
   – Как бог даст! (берет листок и пишет) Вот лекарства надо достать (протягивает бумагу)
   – Ты моли своего бога, чтобы моя дочь выжила.
   – Зачем Вы так?
   – Лечи, лечи старательно. А то!
   Анисимов рассматривает листок бумаги, чтобы понять какое нужно
   купить лекарство Нине.
   – Я лечу Вашу девочку, потому что она больна, потому что ей плохо.
   А не потому что Вас боюсь.
   Анисимов смотрит на нее зло, выходит, Рита трогает лоб Нины. Девочке
   явно лучше. Неожиданный стук двери заставляет ее обернуться.
   В комнату опять входит Анисимов с бельем и матрасам, кидает его на
   пол.
   – Располагайся! Спать будешь здесь.
   Рита пожимает плечами.
   – Спать на полу я не буду!
   – Ишь ты! Цаца какая. Могу тебе здесь кровать поставить,
   а не хочешь, так пойдем тогда за мной.
   Он ведет ее в свой кабинет. В нем диван и стол, на столе-лампа,
   книги. На подоконнике – поделка, сделанная руками зэков:
   Кремль из спичек. Анисимов дергает за занавеску, в окно светит
   солнце, Рита вздрагивает, у нее чуть саквояж не падает и рук.
   Она смотрит на Анисимова изумленно, подходит ближе к
   подоконнику, трогает спичечный Кремль рукой.
   Такие поделки из спичек делал только ее отец. Но откуда-то это здесь? В Харовске?
   – Откуда это у Вас?
   – Зэк один сделал.
   – Фамилия? Как его фамилия?
   – А зэкам фамилии не положены. Одни имена!
   – Но, Иван Николаевич, прошу Вас. Скажите мне, пожалуйста (кашляет)
   У меня отец делал такие. И вот. В 41-ом, накануне воины его
   забрали. Ваше НКВД и с тех пор ни слуху и ни духу.
   – Не Ваше НКВД, а наше. Вылечишь дочь-скажу, кто делал!
   Он выходит из кабинета, хлопнув дверью. Рита, оставшись одна, дает
   волю слезам. Очевидно, что Анисимов что-то знает про отца, но не
   говорит. Воспоминания накатывают на нее, в сознании всплывает последний разговор со отцом:
   «1941.Андрей Михайлович успокаивал дочь Риту.
   – Все, успокойся. Ну, что ты! (гладит ее
   по голове) Они разберутся, это недоразумение, это все
   недоразумение, они обязательно разберутся и я вернусь.
   – Папочка!
   – Господи, господи…
   – Успокойся.
   – Ты не поедешь никуда.
   – Ну, и не поеду никуда
   – Я тебя никому не отдам»
   Рита вспоминает, как она прижимается к отцу и рыдает на его
   плече. Она трогает Кремль рукой, проводит пальцем по спичечным
   стенам, затем кладет матрас на диван, разворачивает, взбивает
   подушку и вскоре засыпает тревожным сном.

   Глава 3.Москва. Июль.1945.
   Митя был в своей комнату, он открыл занавеску, обернулся и увидил свою солнечную электростанцию.
   Солнечные блики красиво отражаются в поверхностях, он быстро достает из ящика маленькое круглое зеркальце и пускает солнечный лучик на свою любимую конструкцию.
   Воспоминания одно за другим всплывают перед ним:
   «1941 июнь.
   Миша кивает, ему явно неприятен разговор. Он ловит солнечного «зайчика», светит лучом прямо на стеклянную конструкцию.
   – Смотри, это-солнечная электростанция, которую я придумал. Конструкция вся стеклянная. Вот это-стеклянный коллектор. Вроде теплицы, как купол. Солнечная энергия собирается в коллекторе, нагревает воздух, под воздействием тяги он поднимается вверх со скоростью 15 метров в секунду.
   Ната подходит ближе, задумчиво смотрит на макет:
   – Миша, Миш! У меня по физике трояк.
   Наташу показывает руками: что большой «трояк».
   – Вот такой!
   Но Миша не оставляет надежды объяснить ей устройство своей конструкции:
   – Ну, видишь, солнечная энергия-это энергия будущего поколения.
   Он пытается Наташе объяснить, как работает его станция. Сергеев
   показывает на нижнюю площадку.
   – Смотри, вот здесь лежит уголь. Его нагревает солнце.
   Однако Ната слушает его невнимательно. Рассматривает свою коленку, дырку на чулке:
   – Миш! Ой, из-за этого дурака!
   Коленку разбила, и кажется, и чулок порвала.
   – Что?!
   Миша, увлеченный собственным рассказом, не сразу понимает о чем
   говорит Ната, а она выглядит очень трогательно: голая коленка, юбка -выше середины бедра. Видна даже подвязка для чулок.
   Миша бросается к Нате, подхватывает ее на руки, кружит по комнате:
   – Наташка. Родная моя.
   Ната падает с Мишей прямо на скрипучую с железным матрасом кровать.
   Миша страстно ее целует, его рука непроизвольно опускается под юбку.
   – Ой, Миша… Ты что меня не уважаешь?
   – Дурочка, я же тебя люблю, люблю…
   Наташа отбивается, но уже очень вяло, отвечает на Мишин поцелуи.
   Миша шепчет:
   – Я тебя люблю…
   Короткое время они жарко целуются»
   Миша встряхивает головой, смотрит на свою конструкцию, потом дотрагивается до пыли, проводит пальцем, оглядывается и видит черную тарелку в углу. Включает радио и, подкрутив ручку громкости, слышит раскатистый бас Шаляпина и его «Блаха-ха-ха!»
   Воспоминания о даче Наташи Рудиной и начале войны захватывает его внимание:

   «1941,июнь. Вишни в это лето отчаянно цветут белыми пятилистными цветками, заполняя летний воздух дурманом и облетевшими лепестками. -Миша, стой, ну, стой!
   Наташа отчаянно хватает его за рукав.
   – Миша, остановись. Ну, не обращай на них внимание, Миша. И перестань обижаться.
   – Я-дурак? Да? Нет, просто они правы!
   Миша неожиданно прижимает Нату к себе. Воспоминания дня, когда Ната была у него дома так близка и досягаема, захватывают воображение юноши, он трогает ее за подбородок, гладит рукой по щеке.
   – Ты чего?
   Миша неожиданно и страстно ее целует. Ветки вишни скрывают их объятия, а обильные белые цветы заслоняют от нее сестру. Близится вечер. Край солнца еще алеет над горизонтом, но сумрак уже активно прокрадывается во все закоулки сада подмосковной дачи»
   Миша вздыхает, смотрит в окно и еще одно страшное:
   «1941,июнь. Ната просто умоляла Мишу не мешать ей готовиться к экзаменам в ГИТИС:
   – Миша… ты!
   – Война началась.
   Ната и Лиля вскакивают, бегут в другую комнату, включают радио на полную громкость. Миша бежит за ними. Из динамиков слышен хриплый
   голос Сталина:– «Братья и сестры! Сегодня,22 июня, без всякого объявления войны фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз».
   Миша машет рукой, берет гитару, стоящую в углу и быстро перебирая струны, начинает подбирать мелодию, думает о Рудиных. Как они, где? Лиля вышла за Гусева замуж уже в июле. Через три месяца после его приезда. Свадьбу решили не отмечать, так что родственников на свой праздник девушка не приглашала.
   В ЗАГСе было пустынно. Лиля в желтом и красивом платье была само очарование. В волосах-желтые цветы, похожие на лютики.
   Николай Гусев был в военном мундире. Дослужив до чина майора, он военный китель практически не снимал, везде демонстрировал свою военную «выправку» и говорил громко, командным голосом.
   Пообещав Лиле вернуться с фронта и жениться на ней, он все это время отчаянно сохранял верность этой смешной и курносой девчонке. Хранил ее письма, фотографию Лили Рудиной хранил у сердца, и очень любил рассказывать историю своей настоящей смерти.
   В фотографии были все ответы. Она была пробита маленькой пулей, которая была выпущена рукой немецкого снайпера прямо
   в Берлине. Вот и сейчас, когда открылась дверь ЗАГСа, Гусев попросил Лилю достать это заветное фото, и еще раз пообещать ему никогда больше не расставаться.
   – Николай… Пошли, нас зовут.
   – Эх, Лилька, достань пожалуйста, одну карточку из моего кителя.
   – А Сам?
   – Нет… Я не смею. Это -счастливая карточка, которая спасла мне жизнь, и держать ее в руках можешь только ты.
   Лиля пожала плечами, быстро прикоснулась к карману гимнастерки и нащупала картонное фото со своим изображением.
   – Я, Лиля, чуть на тот свет не отправился в Берлине. Вот.
   Снайпер меня водил и держал на «мушке». Мы с моим взводом вошли в Брандербургские ворота ровно 7 мая 1945. До сих пор помню и нашу эйфорию от военных побед и мое желание добраться до врага в логове.
   Лиля достает фотографию, смотрит на свое изображение, трогает пальцем маленькую дырочку.
   – Очнулся в военном госпитале, на каталке. Надо мной склонился врач, который делал операцию. Спасла меня твоя фотография и фляжка со спиртом, в котором торчала немецкая пуля.
   Врач мне сказал, что жить я буду до старости и передал мне пробитую железную банку и твой лик. Я если честно, расплакался.
   Лиля замолчала, рассказ Гусева ее поразил.
   – Кстати, ответь мне на вопрос. Я когда тебе обещал жениться?
   Лиля вздохнула. Вступление в комсомол, новогодний разговор и первая близость-все эти картинки из прошлого промелькнули перед ее глазами:
   «1941.Ноябрь: Лиля в школе, в актовом зале, украшенном гирляндами, флагами и шарами, сдавала важный в своей жизни экзамен. Она решила вступить в комсомол. Гусев, комсорг из местного центрального Комитета Коммунистического Союза Молодежи, расположенного рядом со школой, пришел специально на заседание местной комсомольской ячейки, чтобы внимательно выслушать заявления всех желающих и принять в комсомол всех страждущих. Слушая заготовленную заранее речь Лили, он смотрел в заклеенное крест на крест окно, наблюдая за разгрузкой мешков с песком. Москву активно бомбили. Мешки с песком, которыми заваливали окна школы, помогали сохранить стекла. В пространной речи Лили наступила пауза. Гусев обернулся. Комиссия, сидевшая за столом, зевала. Лиля, нарядная, в бантах и фартуке, молчала, потупив взгляд.
   – Рудина. Продолжайте, мы Вас слушаем.
   – Еще за 2 года мы выпустили более 10 стенгазет.
   Дали три концерта в военном госпитале, в младших классах провели минуты организованного смеха.
   – Смеялись?
   – Да…
   – М-да. Юмор-это хорошо. Хорошо. Кстати, а кто дал характеристику Рудиной?

   Гусев обращается к комсомольскому активу. Актив мрачно молчит,
   пока руку не поднимает Мура.
   – Я и учительница математики Симонова.
   Гусев нависает над хрупкой Мурой за столом. Листает досье Лили Рудиной. Мура бледнеет.
   Мура, вы ведь подруги с Рудиной? (неожиданно очень строго)
   А как Вы размышляли? Чем вы руководствовались, когда давали ей характеристику для вступления в комсомол?
   У Муры бледнеет еще больше.
   Гусев разворачивается к Лиле. У Лили заметно дрожит подбородок. Гусев продолжает разглагольствовать, заметно повышая голос.
   – Лилия, скажите правду, что ваш отец отбывает наказание, как враг народа.
   Мура бледнеет, смотрит пристально на Лилю.
   У Лили наворачиваются слезы.
   – Да…
   Мура вскакивает.
   – Лиля, как ты могла? (Гусеву) Товарищ Гусев, я ничего не знала…
   Но, это же ошибка.
   – Ошибка? То есть Вы считаете, что наши советские органы
   ошибаются в таких вопросах?
   Гусев начинает нервно ходить по залу, жестикулируя.
   – Враг рвется к Москве! Эвакуация полным ходом, а Вы врете! Малодушничаете! Скрываете от товарищей правду…
   – Это ошибка, папа хороший, он профессор, доктор наук. Это недоразумение. Понимаете?
   Лиля выскакивает из зала, хлопнув дверью. Бежит по лестнице вниз, выскакивает на улицу, направляясь к автобусной остановке пригородных автобусов»
   Дверь в комнату регистрации ЗАГСА была открыта, Гусев с Лилей вошли и склонились над журналом записи актов.
   Лиля расписалась и задумалась, вспомнила банку монпансье военной зимы,41:
   «1941.Ноябрь. На другое утро Гусев рассматривал зареванное лицо Лили. Лиля явилась в райком комсомола рано утром. Она решила записаться добровольцам на войну, ждала, когда Гусев появится в коридоре.
   – Рудина?
   – Здрасте.
   – А Вы что здесь делаете?
   – А где у Вас добровольцов на фронт записывают?
   – Что? Ну-ка пойдем.
   Гусев открывает свой кабинет, затаскивает ее в к себе.
   – Какой фронт, дура?
   – А что мне делать? Я для Вашего общества не гожусь! Людей с чистой совестью и правильными родственниками.
   В кабинет заглядывает комсомолец. Он берет свернутую карту со шкафа.
   – Здрасте!
   – Здрасте!
   – Беседуете?
   – Ага, об устройстве противогаза!
   – Понятно.
   Гусев, который все это время держал Лилю за руку и был к ней непозволительно близко, отдернул руку. Комсомолец хмыкнул и вышел.
   – Значит, слушай сюда. Слушай сюда. Дам тебе один совет. Я ведь все твое досье прочел, и всех твоих знаю: Риту, Наташу, маму Елену Сергеевну.
   Уже через десять минут, Гусев шел с Лилей по улице от райкома комсомола к автобусной остановке. Он искоса смотрит на девушку и вкрадчиво ей втолковывает.
   – Вот, что я тебе скажу, Лиля? (он вопросительно смотрит на девушку до тех пор пока она не кивает согласно) Ты пойми, в комсомоле сейчас самая продвинутая молодежь.
   – Как ты будешь дальше жить без комсомола?
   – И без коллектива? Я тебе помочь хочу! Напиши, значит, в стенгазете правду! Отец мне идейно чужой, ты хочешь жить в советском обществе и вступить в комсомол.
   Лиля вспоминала слова Гусева, пока ехала в автобусе. Комсорг посадил ее в общественный транспорт и долго махал ей рукой, думая, что Лиля его видит. Однако девушка закрыла глаза, повторяя, как молитву слова, которые ей сказал Гусев.
   – «Я считаю, что родные у нас только те, кто является классово близким, мой отец-он мне был чужой»
   Дома, в спальне: она долго рисовала газету на ватмане.
   Ватман был Риткин. Рита защищала свой диплом по хирургии и рисовала человека в разрезе. Рисуя свое признание акварелью на обратной стороне, выводя кисточкой на бумаге буквы, Лиля шептала слова про отца: «мой отец-он мне был чужой». Газета получилась яркой.
   На другой день, прикрепляя ее кнопками к стене в райкоме комсомола, Лиля, дотрагиваясь до букв, понимает, что гуашь еще сырая.
   Гуашь мажется, а руки Лили пачкаются алой краской. Еще десять минут и Лиля начинает выступать перед публикой. Собственно, публика все та же. Комитет комсомола во главе с Мурой Типановой,
   все внимательно слушают, о чем говорит Лиля.
   – Я считаю, что родные у нас только те, кто является классово близким, мой отец-он мне был чужой. Я не хочу иметь такого отца.
   Сказав последние слова про отца, Лиля какое-то время чувствует пустоту. Пустоту в душе, ей страшно и противно, слезы наворачиваются на глаза, а ком застревает в горле. Гусев с минуту смотрит на девушку, откашливается. Очевидно, что комитет комсомола не ожидал подобной смелости от будущей комсомолки.
   – Ну, вот, товарищи, видите-девчонка осознала свои ошибки
   (подходит к Лиле) ну, что, Рудина?
   Прикалывает комсомольский значок к фартуку Лили. Лиля хлюпает носом.
   – Я тебя значком не поранил, кстати?
   Гусев щелкает ее по носу. Через какое-то время он, закрывая свой кабинет, находит Лилю между пролетами двух лестниц в школе.
   Она рыдает навзрыд, сморкаясь в платок и обнимая тубус
   с плакатом. Гусев осторожно дотрагивается до ее руки, пытаясь успокоить Лилю. Аглая, которая последняя спускается по лестнице, понимает, что застукала их в неловкой ситуации. Гусев отдергивает руку. Через короткое время он оказывается с Лилей в парке. Они просто гуляют, Гусев же вкрадчиво рассказывает Лиле о себе.
   – Я ведь, Лиля, из детдома.
   Ну, так вот, приводят меня к начальнику, ну в смысле, э-э-э, к товарищу Лопаткину. А он говорит, я тебя отпущу, Дима, но дай обещание, как бы тебе в жизни тяжело не было, чужого не брать! Вот так сказал директор детдома, когда я, бывший беспризорник, масло кусок спер. Ну, я дал зарок, дело мое закрыли, вот и ты не поверишь, что с тех пор я даже гребешка чужого с земли
   поднять не могу. Как отрезало!
   Лиля внимательно смотрит на Гусева. Гусев-красивый мужчина.
   У него мужественное лицо, легкая небритость, синие глаза ярко сверкают.
   – Я понимаю.
   Внезапно в Лилю попадает снежок. Снег выпал с утра,
   когда Лиля ехала в школу поступать в комсомол.
   Днем он растаял. Но мальчишки, играющие у стены,
   кидают в нее снежками еще и еще. -Лови! (кидает еще снежок) Вот тебе!
   Гусев, Лиля и мальчики какое-то время играют в снежки. Лиля, которая только что хлюпала носом, оживляется.
   Румянец проступает на ее разгоряченных щеках.
   С нее слетает шапка с длинными ушами.
   Гусев надевает ее на Лилю. Девушка кажется ему очень трогательной.
   – Шапку одень, одень шапку-простудишься.
   Что ты понимаешь? Москвичка! Ничего ты не понимаешь, у тебя еще понималка не выросла (роется в кармане) Держи!
   Гусев протягивает ей железную банку с монпансье. Лиля открывает и видит разноцветную россыпь.
   – Ух ты. Дима! Монпансье… Прям, как до войны…
   Лиля краснеет. Она неожиданно называет Гусева по имени. Но Гусеву это даже нравится, он надевает шапку на голову Лили.
   – Ничего, сейчас фашистов перебьем и накупим Вам, девчонкам, монпансье.
   – Дмитрий, а Вы меня считаете предательницей?
   – Это не 5-минутный разговор. Пригласил бы я тебя на чай.
   Только к чаю ничего нет.
   Неожиданно для Лили он крепко ее целует. Лиля целуется впервые.
   Поэтому зажмуривается от счастья»
   И еще одно воспоминание всплыло перед ее глазами, когда Николай надевал ей кольцо. Кольцо было фамильным, маминым. Она стащила его из шкатулки Елены Сергеевны и попросила Гусева надеть ей его на безымянный палец. Сама же надела кольцо отца, Рудина Андрея Михайловича» ему на палец.
   «Декабрь 1941.А в это время Лиля сидела на кровати в квартире Гусева, и ждала, когда он появится из ванной. Дмитрий Гусев жил в коммунальной квартире с соседями. Однако его комната была большой и светлой. По середине стояла украшенная игрушками елка и стол, на котором стояли тарелки, нехитрая закуска и даже шампанское.
   Дима, усадив Лилю на кровать и дав ей в руки шоколадку, удалилась в ванную комнату переодеваться в новогодний костюм. Лиля сидела на кровати и болтала ногами. Шоколадка была вкусная, настроение у девушки было отличное. Она просто предчувствовала, что ее ждет приятный сюрприз.

   Когда Гусев появился в своей комнате в костюме медведя с маской косолапого на лице, Лиля от неожиданности даже поперхнулась.
   – А кто здесь девочка Лиля? Я ей подарков принес… Ну?
   – Гусев! А можно я поменяю…
   – Конечно.
   Гусев снимает с себя маску медведя, протягивает ее Лиле.
   Лиля просовывает два пальца в отверстия глаз маски, крутит ее на своей руке, пытаясь надеть на свою голову. Ей мешают две толстые косички. Она поднимает их вверх и надевает маску на себя.
   Смотрит на Гусева. В двух маленьких дырочках маски виден стол
   с икрой и шампанским, которое открывает Гусев.

   Два бокала, в которые Гусев наливает искрящийся напиток, быстро оказывается у него в руках. Он протягивает один бокал Лиле и ставит пластинку на граммофон. Гусев делает приглашающий жест рукой.
   – Шампанское!
   – Ой, мне нельзя.
   – Почему?
   – Мне нет 18!
   – Немного можно… Я разрешаю.
   – Ну, тогда, на брудершафт.
   Гусев смотрит на Лилю удивленно. Откуда школьница знает подобное слово? Он сгибает руку, в которой держит шампанское. Лиля продевает руку и пробует шампанское.
   – Ну, давай на брудершафт (отпивает, подставляя щеку) Целуй!
   – Я? (смущаясь)
   – Ну, так положено…
   Лиля краснеет, но целует Гусева в щеку.
   Щека колючая, колется. Гусев расцеловывает девушку в обе щеки. Музыка, звучащая на пластинке: «У самовара я и моя Маша!», веселая, жизнерадостная.
   Гусев подает руку Лиле. Какое-то время они танцуют молча, Гусев сворачивает на голове у Лили две косички, смотрит на нее нежно.
   – А я на фронт ухожу!
   – А я?
   Ну, понимаешь. Мне людям в глаза стыдно смотреть. Не могу я отсиживаться.
   – Я тогда провожу!
   – Провожать не надо. Я не люблю, когда провожают. Ты лучше жди меня.
   Дождешься-я на тебе женюсь!
   – Я дождусь.
   Гусев обнимает Лилю. Целует в губы осторожно, потом все более и более страстно. Подхватывает на руки, уносит в кровать.
   Они страстно целуются, пока Гусев наконец-то не гасит свет»

   Лиля очнулась. Гусев-теперь законный муж стоял рядом с ней и целовал ее прямо в губы.
   Уже через неделю Лиля пришла увольняться из госпиталя, забрать вещи и попрощаться с медсестрами. Госпиталь, в котором он лежал в годы войны вовсе не изменился. В госпитале шел ремонт, фасад поправили, однако в остальном все было то же самое. Однако в госпитале из старого персонала осталась одна Света. Она с интересом рассматривала Лилю, которая заметно похорошела.

   – Лиля! Какая ты красивая!
   – Замуж вышла!
   – За кого?
   – Муж у меня начальник. Хочет, чтобы я дома сидела. Увольняюсь. А где мое платье? Коричневое с отложным воротничком.
   Лиля роется в шкафу, находит свое платье, туфли. Света спрашивает:
   – Слушай, я все время забываю спросить. А как Рита?
   – Не знаю! Она не пишет.
   – Знаешь, я ее часто вспоминаю. Она мне часто казалось очень жесткой,
   а теперь я понимаю, что она надежная была.
   – Конечно, для чужих она в лепешку, а для своих. Свои могут обойтись (притягивает свои туфли) Ну, дарю!
   Лиля решила подарить Свете свои боты на пуговицах, которые она носила в госпитале.
   – Ой,спасибо! Кстати, тут вот газета вышла. Про твоего знакомого.
   Ну, помнишь, в госпитале лежал. Из-за него еще весь госпиталь трясли!
   Света вытаскивает газету из ящика. На первой полосе статья про Мишу. О том, как он обезвредил бомбу в разрушенном заводе.
   И подпись: Павел Мельниченко, старший сержант взвода Пелешенко.
   Лиля заметно бледнеет, рассматривает газету, дату: апрель,1944. Видит фото Миши, его имя.
   – А его разве Павел звали? Ну того солдата, которого НКВД искало?
   Его же Миша звали по-моему. Он заглядывал сегодня. Я и вспомнила.
   Лиля бледнеет очень сильно, берет газету в руку. У Миши Сергеева документов не было вовсе. Он числился тогда «без вести пропавшим».
   – Да нет, по моему его и звали Павел Мельниченко. Рита еще запрос
   делала! Но все разъяснилось видимо! Только, если он на фронт попал,
   то и до Германии дошел. А где ты его видела?
   – Он в ординаторскую заглядывал минут десять назад.
   Лиля кладет газету в свою сумочку, целует Свету.
   – Лилечка! (пытается обнять)
   – Спасибо тебе за все, Света!
   Лиля обнимается со Светой,подхватывает свою сумку, свое платье и решается на то, чтобы покинуть госпиталь навсегда. Она спускается по лестнице, здороваясь и прощаясь с медсестрами, кивая им в знак приветствия, когда неожиданно видит спускающегося по ступенькам Мишу, он в военной форме, с рюкзаком за плечами, на щеках-щетина.
   Лиля не сразу его узнает, однако, когда узнает, то восклицает радостно.
   – Миша!!!
   Лиля сбегает быстро по лестнице и бросается в объятия к Мише Сергееву. Целует его. Миша на радостях целует Лилю щеку.
   – Ты вернулся, живой,Миша!
   Впрочем Лиля пугается, она громко прокричала имя Миши вслух.
   – Ой,Лилька! Лиля! Как ты изменилась! Красавица!
   – Жив-здоров!
   Мимо них идет врач Семенова, она с интересом рассматривает молодого бойца: Мишу Сергеева, он же Павел Мельниченко, и светящуюся от счастья девушку. Лиля обнимает Мишу. Семенову отвлекает больной Петрищев.
   – Вот здорово! Человек с фронта вернулся! А мой Гришка до сих пор там. Ой,какая же Вы красавица! А мне укол сейчас делать!
   – Петрищев! Вам на процедуры! Я Вас слушаю, больной!
   – Тамара Ивановна, я Вас хотел спросить. Меня когда выписывают?
   – Не знаю! (кричит в коридор) Симаков, Родинин, Николаев, на перевязку!
   Врач берет под руку больного и уходит в другой коридор.
   Миша внимательно смотрит на Лилю, замечая в руках чемоданчик.
   – А что за вещи?
   – Мои (смущенно) Я теперь замужем (вздыхает) вот дура, тебя не дождалась!
   – Поздравляю! А чего ты про это спрашиваешь?
   – А я их видел! Наташу, Сашу (через паузу) девочку (с трудом произносит)
   – Это ее дочка?
   – Да. Маша!
   – Она с ней из Германии приехала.
   – Записала ее, как от француза. Работал он с ней на ферме, она мне фотографии показывала. Такой черный,носатый смешной!Любил ее очень. Его гестапо забрало в 1944.
   Миша бледнеет, известие о Наташиной дочери, якобы привезенной из Германии, да еще рожденной от француза, его выводит из равновесия..
   – Понятно, Лиля, а что с Ритой?
   – Риту сослали, после истории с Хлудовым проверки пошли. Потом начальника госпиталя арестовали, Антонова. Вообщем, чуть ли не шпионский заговор раскрыли с укрытием дезертиров.
   – Значит, она все-таки пострадала. Из-за меня.
   – Ты не виноват. А за Риту не волнуйся. С ней все хорошо.
   Сергей Пожарский из НКВД оказался порядочным человеком.
   Он ей помог с работой в Харовске, она там врачом работает.
   – Я не думаю, что там ей хорошо.
   – Пойдем, я хочу тебя чаем напоить, домой,только не к тете Эмме,
   а к Гусеву домой.Кстати, смотри (достает газету из чемодана) вот, написали про тебя.
   – Хорошо, пойдем домой.
   Миша помогает Лиле донести вещи до дома. Гусев жил на Мароссейке и собирался в командировку. Однако приезд Миши Сергеева, бывшего жениха Наташи, неожиданным образом расстроил все его планы. Дома у Гусева Миша сидел на кухне и бренчал на гитаре. Газета со статьей о Павле Мельниченко лежала на столе. На фото: он сам, старший сержант, в погонах и медалях.
   Миша внимательно посмотрел на Лилю, она ему действительно очень напоминала Нату. Вздернутый нос, косы, только глаза у Лили были вовсе не голубые, а карие. Однако веснушки, высокие скулы и пухлые губы действительно напоминали ему о его бывшей невесте, которую он по всей видимости потерял навсегда. Девушка угощала Мишу вареньем, поила чаем, когда неожиданно на пороге появился Николай. Увидев молодого лейтенанта, он почти мгновенно узнал в нем того странного парня, который падал в обморок у него в блиндаже,
   в далеком 42-ом. Имя и фамилию он помнил смутно, стерлось его имя.
   Однако лицо у него было запоминающимся, Николай Гусев тут же вспомнил, что лично отправлял этого «салабона» (так он мысленно назвал про себя Мишу) на фронт.
   «1942,январь. Часть бывших раненных, среди которых были и Шандор Кашвили, и Володя Маркин, прибыла в распоряжение военной части номер 67,которая по удивительному стечению обстоятельств командовал Гусев: бывший комсорг Лили, ставший парторгом при воинской части в звании капитана. Именно он проверял вновь прибывших боицов.
   Гусева Николая крайне насторожило, что у бойца Мельниченко Павла, именно им был Миша Сергеев, на руках была лишь медицинская карта и военный билет. Он недоверчиво рассматривал трех бойцов, которые запальчиво убеждали его, что Мельниченко-их товарищ и крайне надежный человек.
   – Как это Вы, товарищ Мельниченко, утратили воинское удостоверение?
   – Готов искупить! В штрафбат готов и куда угодно.
   Маркин понимает, что нужно срочно спасать товарища. Он делает шаг вперед, заслоняя Мишу грудью.
   – Паша, помолчи! (Гусеву) Товарищ капитан, да он не виноват! В этом бардаке потерять удостоверение личности, да это легче, чем девочке невинность.
   – Конечно, он не виноват.
   Маркин и Кашвили закрывают своими торсами Мишу. Сергеев бледнеет, ему очевидно еще очень плохо, и он не совсем оправился после удара по голове в драке с Хлудовым.
   Друзья хватают его с двух сторон, поддерживают под руки, чтобы он не упал. Гусев, который сидит за столом в штабе части, сделанного
   в землянке, листает медицинскую карту Павла Мельниченко.
   Неожиданно для себя он обнаруживает на карте подпись, а рядом расшифровку со знакомой ему фамилией: врач, Рудина М. А.
   Гусев задумывается, вспоминая рассказы о работе в госпитале младшей Рудиной. Похоже, что Мельниченко лечился именно в том госпитале, где работали Рудины: Маргарита и Лиля.
   – Скажите, а вот врач, который делал выписку, Рудина М. А.
   Маргарита? Да? (через паузу) Я вот в Москве с ее сестрой по-моему был знаком.
   Миша, бледнея еще сильнее, шепчет:
   – Лиля?
   Однако Маркин и Кашвили толкают его локтями, перебивают.
   – Нет. Это не Рита. А Маша. Мария Александровна.
   – Точно, Маша! Главврач.
   Гусев смотрит на них подозрительно. Бойцы могли быть правы, совпадение имен было случайным.
   – Отставить, бойцы, балаган. Давайте по существу! Значит, Вы утверждаете, что это Мельниченко Павел Егорович? (кивает на Мишу)
   – Так точно!
   – Подтверждаем.
   Миша неожиданно начинает терять сознание и падать. Володя и Шандор успевают его подхватить под руки.
   – Тихо, тихо…
   – Что это с ним?
   – Контузия.
   Бойцы оттаскивают Мишу на лавочку, кладут его на нее, подкладывая под голову шинель. Шандор машет рукой Маркину.
   – Воды, воды. Принеси скорее.
   – Сейчас.
   Маркин бежит к умывальнику в другом углу блиндажа, хватает кружку, висящую рядом на алюминиевом крючке, набирает воды, плещет в лицо лежащему на земле Сергееву.
   Миша приходит в себя, но первое, что он видит – это озабоченное лицо Гусева, который склонился прямо над ним, напряженно вглядываясь
   в его лицо.
   – Вот это: эскулапы, коновалы. Да, ему обратно надо! В госпиталь!
   – Нет я (приходит в себя) Нормалек я!
   – Обратно ему не надо.
   – Обратно мне не надо. Я хочу на фронт.
   Гусев возвращается к себе за стол, делая пометки в анкете Миши, помечая: восстановить военный билет и сделать запрос в бывшую
   часть Мельниченко.
   – И куда (кивает на перевязанную голову) мне тебя такого?

   В таком состоянии? На передовую что ли? (пишет) Черт, чего же мне делать с тобой? Слушай, а ты в технике понимаешь? Сопротивление от емкости можешь отличить?
   – Смогу.
   – Сможет, конечно, сможет.
   – Я тебя в инженерную часть отправлю, если машина еще не ушла. Гусев подходит к узким, как амбразура, окнам блиндажа штаба и смотрит на улицу. Рядом с окопом припаркованы два грузовика, крытых брезентом, в них активно грузят ящики с оружием и снарядами. -Вон машина грузиться, доедешь на ней до 145 части.
   – Есть, товарищ командир!
   – Спасибо Вам, товарищ Гусев! За друга, спасибо!
   – Отлично, спасибо!
   Миша пытается опять потерять сознание, однако ребята подхватывают его под руки, выволакивая наружу. Миша, Шандор и Володя выходят из блиндажа, грузятся в машины, Гусев хмыкает, продолжая заполнять документы бойцов»
   Вот и сейчас, увидев опять Мишу теперь на собственной кухне, Гусев строго спросил у Лили.
   – Ну и как он оказался на нашей кухне? Да еще оказывается и с тобой знаком?
   Николай закашлялся, Лиля была смущена, но быстро представила Мишу.
   – Коля, знакомься, это жених моей сестры: Миша Сергеев.
   Миша заметно побледнел, отложил гитару в сторону. Он вскочил, застегнулся на все пуговицы. Майора Гусева он вспомнил тут же. Именно он отправлял Сергеева в инженерную часть в далеком 42-ом. Миша хотел что-то сказать, но неожиданно замолчал.
   Неприятную паузу нарушил Гусев.
   – А мы знакомы. Ты разве Михаил Сергеев? По моему тебя Павел звали. А?
   Миша быстро вытаскивает военный билет, протягивает Николаю.
   – Так точно. Павел Мельниченко, старший лейтенант трофейно-монтажной
   бригады товарища Дубилина.
   – Ну, садись, Павел Мельниченко. Садись, садись.
   Гусев отпивает из кружки чай,смотрит на стол. На нем лежит газета со статьей о Павле Мельниченко. Николай Гусев с интересом читает статью о подвиге старшего лейтенанта, который спас целую часть, разминировав разрушенную стену бывшего завода, однако, сравнив фото с оригиналом, майор тут же вспомнил странного солдата с обмороком у себя в блиндаже. Гусев взглянул в газету. Лейтенант Павел Мельниченко. Фото 1944.
   – Надо же, про тебя даже статью написали, Павел Мельниченко,
   Кулибин. Орел! Вот я бы дал себя застрелить, на куски разрезать, но мое имя и фамилия-это мое. Я-Николай Гусев. Стреляйте! Вот как бы я поступил. А ты парень-слабак, проверки испугался.
   Ты хоть сам понимаешь, что Миши Сергеева нет?! А ты теперь навеки: Павлик Мельниченко
   Миша медленно закипает:
   – Я на фронте был, и от фронта не увиливал. У меня времени не было объяснять таким гадам как вы, что я не дезертир. Я ведь из плена обратно на фронт вернулся, а такой как ты сказал, что я не имею права родину защищать.
   Лиля услышав то, что сказал Миша всплеснула руками, Гусев посадил его на стул рядом, скомандовав Лиле.
   – Картошку давай! (Мише) Вот ты мне и растолкуй.Ты зачем в плен попал?
   – А что мне было делать? Застрелиться что ли? Или рвануть на себе рубаху? Стреляйте! Типичная штабная логика (машет рукой на Гусева) лучше застрелиться, чем родину защищать.
   – Я в штабе штанов не просиживал. И ты моей жизни не знаешь.
   – А Вы моей жизни не знаете!
   Миша хватает свой рюкзак, застегивает ремень, одергивает
   гимнастерку, делает шаг к выходу, Гусев преграждает ему дорогу.
   – А куда это мы собрались?
   – Сдаваться!
   Лиля вскрикивает, признание Миши в том, что он уехал по поддельным документам на фронт предвещали неприятности не только самому Мише, но и Лиле, а так же Рите, которая выдавала документы Сергееву на имя Мельниченко.
   – Гусев! Ну, сделай же что-нибудь. Иначе я тоже пойду сознаваться!
   Гусев хватает Мишу за рукав, силой усаживая на стул. Признание Сергеева грозило ему неприятностями, а так же неприятностями всем трем Рудиным, особенно Лиле. Гусев схватил Мишу за грудки.
   – Ты понимаешь, что ты всех подставишь!
   – Так вот чего ты боишься! Ты же за себя боишься, что в 42 году дезертира выпустил. Врага не вычислил!
   – Все участники этой истории получат срок, а Рите еще добавит.
   Ты понимаешь, что если ты признаешься, то всех за собой потянешь.
   Миша делает попытку выйти, Лиля кидается ему на грудь, рыдает, пытаясь задержать.
   – Ты посмотри какие наши женщины героические! Пока мы с тобой
   на высокие материи, все больше языком, да? Они готовы делом, и
   в тюрьму и на каторгу, лишь бы мальчики не плакали, и в штанишки не накакали. Да? (Лиле) Иди, иди, доставай раскладушку. Видишь, человек устал с дороги. Я завтра тобой займусь!!!
   Миша от возмущения кидается стулом в Гусева, Лиля визжит, Гусев успевает его поймать.
   – Стулья, товарищ, в нашей судьбе не виноваты. Я думаю, что для всех будет лучше, чтобы тебя здесь в Москве не фигурировало.
   – А где же мне фигурировать?
   Гусев подходит к двери, запирает дверь на замок и кладет ключ себе в карман.
   – Дай ему раскладушку, и давай спать. Утро вечера мудренее.
   Завтра что-нибудь придумаем!
   Гусев уходит в соседнюю комнату, Лиля вытирает слезы, выносит Мише раскладушку, ставит ее на кухне, расстилает постель парню, гасит свет, уходит к Гусеву.
   Миша печально смотрит в окно, снимает гимнастерку, ложится на раскладушку. В окне светит луна.
   Миша берет гитару и начинает играть, перебирая струны.
   – «Славный день сегодня, смерть твою песню играла, черемуха осыпалась на сапоги генерала»
   К утру он засыпает. Гусев уходил на службу, а чтобы «беглый солдатик», так окрестил он про себя Сергеева-Мельниченко, не сбежал от него, он решил забрать из его кителя военный билет.
   Лиля выскакивает в коридор в пеньюаре.
   – Гусев, ну сделай что-нибудь! Ему уехать надо.
   – Молчи. Попробую я ему помочь. Сейчас рабочие руки везде нужны.
   Есть направления по трудпутевки, в том числе на ГЭС!
   – Эх, на ГЭС я бы хотела.
   Гусев целует Лилю, потом грозит ей пальцем.
   – Только с моего разрешения, а на ГЭС я бы хотел, не только твой
   любимчик с фальшивыми документами. Короче, попроси его не бегать
   по Москве за зря, а то он всех подставит, и сестрице своей, Наташе Рудиной, пока ничего не сообщай.
   Лиля кивнула, обняла Гусева, вернулась, посмотрела на раскладушку.
   Миша Сергеев спал. Лиля вздохнула и пошла к себе в спальню.
   А тем временем Эмма Ильинична решила зарегистрировать Наташу
   с дочерью Машей у себя в квартире.
   Встала Штольц в то утро рано, увидев дворника, который мел двор, повернула за поворот и вскоре оказалась рядом с домом, на котором висела табличка «Обком». Рядом со входом висела радиотарелка, из нее была слышна музыка Бетховена. Тетя Лиля перекрестилась, быстро поднялась по лестнице и зашла внутрь дома.
   В коридорах было людно.
   Эмма Штольц подошла к большому стенду, увидела несколько фамилий работников. По ее адресу работал некто Хлудов В. А. Она подумала
   с минуту, оглянулась и задала один единственный вопрос сидящим на стульях людям.
   – Кто последний?
   – Я!
   Тетя Эмма посмотрела внимательно на бородатого мужика
   в косоворотке, оглядела очередь и села на стул, понимая, что ждать придется долго. Мимо прошла секретарша Хлудова с блокнотиком:
   – Всех сидящих здесь, заношу в свой список в блокнотик.
   Затем зашла в кабинет. Тетя Эмма вздохнула, заглянула в сумку, нашла книжку послевоенных карточек на продовольствие, хотела что-то сказать соседу в очереди, но в этот момент в коридор вышел сам Хлудов. У него была ампутирована рука и пустой рукав беспомощно был заправлен за ремень.
   – Кто тут гражданка Штольц?
   – Я!А мы разве с Вами знакомы?
   – Проходите.
   Хлудов сделал приглашающий жест рукой, затем вошел внутрь, указал Эмма Штольц на стул, а сам занял место за столом.
   – И так? И чем обязан?
   – Товарищ Хлудов! Хочу подать апелляцию по поводу реабилитации своих жильцов. Вот. И в частности Риты Рудиной,отбывающей наказание в ссылке в городе Харовск, а так же ее сестры, Рудиной Натальи, бывшей в фашистском плену. Вот
   Хлудов замолчал, встал, закурил папиросу из Беломорканала.
   – Кого? Рудину оправдать? Да я один из пострадавших от банды врачей!
   Хлудов разнервничался. Встал, выпил воды из графина, потер свою руку, она болела как настоящая. Тетя Лиля смотрела на него во все глаза, вот это открытие: сотрудник обкома личный враг Риты?
   Рита никогда о нем не рассказывала. Впрочем, какое-то смутное воспоминание всплыло перед ее глазами. Она посмотрела на пустой рукав гимнастерки и вспомнила рассказ Риты про начвзвода, который потерял руку:
   «В тот самый роковой день не замечая встревоженное состояние и ее заплаканные глаза, главный врач больницы Антонов попросил ее лично посмотреть данные рентгена. Рита тут же диагностировала абсцесс на кости. Скандальный начвзвода, услышав диагноз, просто вскочил
   с каталки, установленной в операционной.
   – Да я вас под трибунал… Всей кодлой!
   – Только не надо угрожать…
   – Не хотите оперироваться-не надо, но имейте ввиду, процесс перекинулся на кость, либо мы ампутируем руку, либо вы умрете.
   – Ух…
   Антонов строго Рите.
   – Почему Вы запустили руку?
   – Товарищ Антонов, товарищ Хлудов сам отказался от операции.
   – Надо было настоять… Вы же врач. Теперь сами и режьте.
   Антонов снимает маску с лица, выходит из операционной.
   Хлудов с минуту смотрит на растерявшуюся Риту:
   – Вот что я тебе скажу…
   – Спасешь руку, не скажу никому про твоего хахаля.
   – Что?
   – Что слышал, узнал я его… Дезертир он и окруженец.
   Рита вздрагивает от каждого слова, сказанного Хлудовым.
   Очевидно, что он не только знает Мишу, которого так отчаянно любила
   ее сестра Ната Рудина, он знает, что он-дезертир. Она решается уговорить Хлудова на операцию.
   Она рассматривает снимок с рентгена, в кости не только абсцесс, но и трещина. Очевидно, что нужна ампутация. Она кладет рентгеновский отпечаток на тумбочку рядом с каталкой, надевает маску. Кивает, вошедшей в операционную, Тане.
   – К сожалению, это не в моей власти. (Тане) Готовьте его к операции.
   Рита мелко крестится, молится про себя, готовясь к операции. Хлудов и Таня смотрят удивленно, Таня укладывает Хлудова на каталку, набирает в шприц раствор со снотворным и обезболивающим»
   Тетя Эмма смотрела на Хлудова во все глаза.
   – Она про Вас рассказывала. Но ее оправдали и она была вовсе
   не виновата перед Вами. Да! Я готова поручиться за нее. Вот!
   Хлудов посмотрел на нее зло, поправил свой протез и тихо сказал.
   – Скажите? А они Вам кто? Рудины Наташа и Рита
   – Родственницы. Дальные.
   – Рита в Москве?
   – Нет, она в Харовске. В ссылке. Горемычная. Но вот ходатайство об освобождении, реабилитации и восстановлении всех привилегий.
   – У нее какие-то еще есть привилегии?
   – Она-профессорская дочь. Ее Ваш Сталин лишил всего. Квартиры, дачи, работы. Ее отец был сослан в 1941 из-за доноса. И защитить было некому. Рита-хороший специалист. И ее надо вернуть в Москву, с Вами же случилось досадное недоразумение.
   Хлудов сверкнул глазами, сжал кулаки. Ему захотелось ударить
   по интеллигентному лицу тети Эмма, однако он сдержался. Положение
   обкомовского работника его обязывало быть сдержанным и умным.
   Он открыл сейф, достал дело Рудиной,полистал его, изображая что
   изучает. Тетя Эмма побледнела, увидев большими буквами на
   деле: Рудина Маргарита.
   – Рудина была осуждена за халатность, недосмотр и врачебную ошибку.
   И Сталин тут вовсе не причем.
   Хлудов хотел что-то добавить, но опять сдержался.
   – Я нашел сразу ее дело. Она была сослана на законных основаниях.
   Тетя Эмма встала со стула. Внутри ее все клокотало, она не только не знала Хлудова лично, она отлично понимала, что у бывшего майора есть все основания ненавидеть и вредить Рите Рудиной до конца жизни. Для нее же самой Хлудов всем своим видом просто олицетворял ту самую власть, которую она ненавидела. Тете Эмме хотелось плеснуть в него водой из графина, однако она быстро налила стакан воды и выпила быстро, решившись на последнюю просьбу.
   Тетя Эмма дрожащими руками достала справку со студии из своей сумочки.
   – Вот. Я теперь артистка кино и прошу Вас прописать ко мне Наташу Рудину и ее дочь, Машу Рудину. Девочка настрадалась. Прошение от завхоза Союздетфильма сделаю, он их то же примет. Зарегистрирует, как артисток.
   – Это вы про ту, что была на «оккупированных территориях? И дочь от француза у нее? Это Вы про среднюю Рудину? Вот ее документы в том же деле Рудиной Маргариты. Не ее ли жених скрылся, несчастный дезертир, под чужой фамилией?
   Эмма Ильинична даже крякнула от неожиданности. Откуда обкомовский работник в курсе всего? Однако когда Хлудов прочитал внимательно справку с Союздетфильма, он сначала подумал, что лично он сошел с ума. Потом внимательно посмотрев на бумагу и увидев солидную государственную печать, лишил налить себе воды из графина. Протезом управлять ему было сложно, а правая рука тряслась так, что вода в стакане чуть не разлилась на его письменном столе, пытаясь замочить уголок выданной Эммой Штольц справки. Тетя Эмма еле спасла бумагу. Она быстро положила ее в сумочку, налила Хлудову еще раз в стакан воды и сказала точные слова, обращаясь к нему, как к главе обкома.
   – Товарищ Хлудов, спасите девочек! Они настрадались вдоволь и хотят работать.
   Хлудов выпил воды, вытащил из папки справку и написал на ней:
   Рудина Наталья. Явиться на прием. Он посмотрел на календарь, задумался, написал дату:14 августа,1945, протянул справку тете Эмма и быстро произнес.
   – Пусть она зайдет ко мне в августе. Раньше не приму. (через паузу)
   А она – артистка? Не знал. Написано: «была на оккупированной территории»
   Хлудов зло хмыкнул, указав ей на дверь, и тетя Эмма вышла из обкома, гордо цокая каблуками. Чуть позже тетя Эмма быстро вошла во двор своего дома. Бабки, как обычно судачили, сидя на лавочке. Белобрысова, вечная сплетница, подбежала к Эмме Штольц и стала говорить быстро-быстро.

   – Ну, что рады? Вольная для Вас и для Ваших. Вот! Читаю газету!
   Как своих? Прописали? Наташу и дочь от француза?
   – С чего Вы взяли, что от француза?
   Белобрысова поджимает губы.
   – А мне Ваша Лиля сказала, приехала мол Наташа из Германии, из плена,
   значит. И там вот в плену прижила значит девочку. Машу. От французского гражданина, Франсуа… Вот фамилию не запомнила.
   – Рудина она. Маша Рудина. А Вы меньше сплетничайте, живее будете.
   Тетя Эмма поджала губы, ей хотелось накричать на Белобрысову, однако она долго не решалась сказать ей это в лицо. Сделала шаг к двери, а затем обернулась и быстро сказала.
   – Сколько в Вас ненависти и злости! Слово «прижила» к Наташе не подходит, а вот родные мне девчонки ко мне вернуться.
   Белобрысова фыркнула, села к своим подругам на лавочке у дома и громко сказала, обращаясь к тете Эмме.
   – Ссыльных нам тут не хватало. Эх!
   Тетя Эмма зашла внутрь и хлопнула дверью. Уже через полчаса тетя Эмма пила чай на своей собственной кухне, слушая радио
   – Иваныч, хоть и некрещеная, а сегодня вечером еще и в церковь зайду и свечку поставлю. Николаю-угоднику.
   Сергей Иванович рассмеялся. Тетя Эмма вовсе была непохожа на послушницу монастыря, однако он подумал и решил ничего ей не говорить. Обнял крепко, сказал быстро.
   – Поставь, родная моя…
   Тетя Эмма взволнованно встала, подошла к шкафу, достала графинчик
   с водкой, хрустальную стопку, выпила залихватски и быстро, крякнув от ударившего в нос спиртового запаха.
   – Все! Не могу больше! Черт с ним! С Хлудовым одноруким.
   Он оказывается Риту обвиняет в том, что она его руки лишила.
   Вот! Наташу не хотел прописывать и Машу. Но (крестится) есть божий суд, пусть он его и судит.
   Сергей Иванович садится на диван, вздыхает, обнимает тетю Эмму за плечи, наливает ей и себе еще. Они дружно чокаются и выпивают еще водки, закусывая огурцом. Тетя Эмма плачет, уткнувшись в плечо Сергея Ивановича.
   – Эх, умерли они горемычные: подружка моя, Ираидочка, Андрей Михайлович, Елена Сергеевна! Пусть земля им будет пухом!
   Сергей Иванович долго смотрел на тетю Эмму, затем вздохнул, выпил и сказал быстро, в проброс, пытаясь осознать сказанное тетей Эммой.
   – Эммочка! А откуда новости? Андрея Михайловича арестовали, но
   возможно не убили.
   Тетя Эмма удивленно посмотрела на него и сказала быстро.
   – Не знаю, Сереженька! Только сон мне приснился про Андрюшу плохой. Не найдем мы его наверное, не найдем… Жалко Андрюшенку, эх, талантливый был человек!
   Сергей Иванович пожал плечами, обнял тетю Лилю за плечи, довел до диванчика, положил ее на диван, укрыл пледом и вскоре она мирно заснула на диванчике.

   Глава 4.Харовск. Деревная при ХАРОВЛАГЕ. Июль.1945.
   Рита провела у Анисимова, у местного начальника Харовского НКВД,
   почти целый месяц. Уехав из деревни, чтобы вылечить его дочь,
   она ухаживала за младшей Анисимовой, потому что он вовсе не
   доверял своей жене. Жена Анисимова Людмила, пила запойно, ходила по
   дому в неглиже и вовсе не следила за дочерью. Анисимов боялся, что она отравит дочь или что-то еще с ней сделает. Местные врачи лечить дочь пытались, однако Анисимов, который всем грозил тюрьмой,добился того, что его дочери поставили неверный диагноз.
   В итоге Рита Рудина спасла дочь Анисимова, а Анисимов оставил ссыльную докторшу у себя дома. Маргарита Андреевна спала в детской,ухаживая за девочкой.
   Правда, с утра она услышала неприятную ругань за стеной.Людмила выпивала водки прямо с утра, а Анисимов, прийдя с работы опять с ней ругался, оттаскивая ее от двери.
   – Люда, а Людмила! А ну-ка иди отсюда!
   Он закрыл дверь, посмотрел в щель и увидел, как Рита быстро перекрестила его дочь, сняла свой крестик, надела на девочку. Анисимов быстро вошел обратно.
   – Ты чего ее крестишь? Некрещеная она.
   – По этому и болеет много. Некрещеная. А надо бы покрестить. Я ей свой крестик отдала, чтобы она молилась и выздоравливала.
   Анисимов залез к себе за шиворот и обнаружил у себя на шее свой крест: пластмассовый, простой, на черной веревочке. Он быстрым движением снял его с себя, повесил на ручке окна. Быстрое движение руки не укрылось от глаз Риты, она увидела крест Анисимова, девочка достала крестик Риты из под рубашки.
   – Вы-то наверное крещенный!
   Анисимов вспыхивает, хватает свой крест, выбрасывает его в окно, сдергивает крест с шеи дочери, выбрасывает его туда же.
   – Тогда всех крестили не спросясь, скопом. А сейчас ни церквей, ни попов нету!
   Рита вспыхивает, вскакивает, дочь Анисимова утыкается в подушку и плачет. Рита пытается выйти из комнаты, она хочет найти свой крест на улице, однако Анисимов хватает за руку, тащит к кровати дочери. Рита ударятся сильно о железную перекладину, вскрикивает, встает на колени, начинает креститься и молиться.
   – Ничего, ничего! Молись! Что тебе еще осталось, либо псих в голове, либо жизнь личная не сложилось.
   Анисимов подходит к окну, закуривает, открывая форточку настежь. Смотрит на рыдающую дочь, на молящуюся Риту. В этот момент в комнату опять врывается опять Людмила.
   – Беседуете? Хм, а мне с Вами можно?
   – Люся, Люсь! А ну-ка иди отсель!
   Он зло сплевывает. Анисимов прижимает к себе Людмилу, она бьется
   в его руках, пытается вырваться, Рита смотрит на них с ужасом.
   – Оставь меня. Пусти меня. Я тебя ненавижу!
   – Да, успокойся ты!
   – Ненавижу тебя! Ненавижу!
   Анисимов вытаскивает жену из комнаты, Рита встает, гладит девочку
   по голове, выходит в коридор, выходит во двор, чтобы найти крестик. Там ее и застает Анисимов, который садится на крыльцо и закуривает опять папиросу. Он внимательно смотрит на Риту, которая копается в земле. Смотрит на нее брезгливо. Она сдержанно:
   – Ваша жена серьезно больна.
   – Не твое дело. Язык держи за зубами.
   – Я-врач! И это мое дело: диагноз ставить. И церковь открыть можно. Это же от Вас зависит. Многие люди просят вас, бумагу вот подписали.
   – Люди? Ах, люди!
   Он одним щелчком отбрасывает сигарету подальше, хватает Риту за руку, тащит ее опять в дом. Он тащит ее грубо за руку в свой кабинет, достает из стола бумагу с подписями жителей Харовской деревни, тычет листком Рите в лицо.
   – Люди, говоришь? Вот они, твои люди! Читай вслух, полоумная.
   Бросает ей в лицо бумагу. На бумаге целый ряд фамилий с галочками напротив, Рита читает, не веря своим глазам:
   «Наш врач, Маргарита Андреевна запугала меня, заставила подписать»
   (растерянно) Что это такое?
   – Сдали тебя твои небожители!
   – Люди! (зло и презрительно) Просто вы их запугали.
   Рита смотрит в листок внимательно, рассматривая фамилии.
   Однако с Анисимовым она вовсе не согласна, и известие
   о предательстве людей,ради которых она старалась зря,
   воспринимает очень стойко.
   – Если они против кого-то голосуют, значит этот кто-то есть!
   А то, что Ваша дочь больна, жена с ума сходит,
   этого Вы упорно замечать не хотите.
   – А ну-ка заткнись. Или совсем уже. Да я таких, как ты пачками отправлял куда надо. Особенно тех, кто в душу лез!
   – Вы не волнуйтесь, Вы же в бога не верите, значит и души у Вас нет!
   Однако Анисимов хватает Риту за рукав, тащит ее к окошку, где стоит Кремль, сделанный из спичек. Рита замечает еще огромное количество домиков из спичек на подоконнике. Анисимов хватит один их них, крутит в руках.
   – А знаешь ли ты, кто домик из спичек сделал?
   Анисимов протягивает домик Рите, она крутит его в руках, рассматривает. Анисимов же подходит к ней ближе, шепчет прямо в ухо.
   – Доходяга один эти домики из спичек делал. Я тогда в местном лагере начальником служил. Так вот зовут его: (через паузу медленно) Рудин. Андрей Михайлович.
   Рита вздрагивает, спичечный домик падает из ее рук на пол.
   Ей кажется, что она просто сейчас потеряет сознание. Известие про отца неожиданное, да еще от самого Анисимова.
   – Он жив?
   – Помер твой отец. И могилу его я могу тебе показать, если хочешь.
   Анисимов хватает за руку Риту, тащит ее во двор к своему «воронку». Еще минута и они оказываются вдвоем в машине. Анисимов закуривает, заводит машину. Машина трогается с места и быстро прибавляет скорость. Рита плачет в платок на заднем сидении. Известие о смерти отца ее тревожит, однако увидеть его могилу и попрощаться с ним навсегда Рита все-таки хочет. Уже через два часа, проехав по холмам и по бездорожью, они доезжают до местного и заброшенного кладбища.
   Кладбище местного лагеря, в котором служил Анисимов находился в небольшом отдалении от дома, где жил начальник Харовского НКВД. Однако кладбище зэков с номерами вместо фамилий,производит на Риту ужасное впечатление. Анисимов тормозит и просит Риту выйти из машины.
   – Выходи! (просит Риту) Пшла…
   Анисимов тащит Риту за руку из машины. Достает пистолет, наводит его на Рудину.
   – Ну, что? Помог тебе твой бог? А теперь молись, сука! Видишь тот косогор? (взводит курок, машет на косогор с крестами) Здесь таких, как твой папаша: тысячи! Его номер:8087.Даю тебе минуту
   Анисимов толкает стволом в спину Риту.
   – Не найдешь, убью! Пшла!
   Рита бежит вверх к могилам, бегает по кладбищу, ищет номер 8087,заглядывает и смотрит на каждую деревянную табличку.
   – Папочка! Папочка… Господи, папа!
   Рита, пробежав по кладбищу вдоль и поперек, встает перед каждой табличкой на колени, заглядывается на каждую дощечку. Анисимов, который берет ее на «мушку», водит ее пистолетом.
   – Папа! Папа!
   Наконец-то Рита, пробегав по кладбищу почти десять минут, устала. Запуганная Анисимовым, она просто голову потеряла от ужаса и горя. И в итоге, упала на землю, зацепившись за колючую проволоку, которую кто-то накрутил на одну из табличек. Рита встала на четвереньки, пытаясь подняться, разбила коленку и порвала чулок. Однако поднимаясь, неожиданным образом увидела прямо перед собой цифру:8087. Рита дотронулась до таблички, провела по пыльной деревянной поверхности, смахнув соринки с деревянной дощечки и неожиданно зарыдала в голос. Нашла. Она упала на могилу, закрыв своим телом небольшой земляной холмик, а Анисимов, который был удивлен тем, как быстро Рита нашла, что хотела, опустил руку с пистолетом, и, обернувшись к озеру, на берегу которого и располагалось кладбище зэков, неожиданно выстрелил прямо
   в небо, распугав чаек. Рита вздрогнула, очнулась, безумным взором посмотрела на Анисимова у озера и быстро пришла в себя. Могилу нужно было привести в порядок. Она выдернула все сорняки и повязала на дощечку с цифрой 8087 свой черный шарф.
   Еще час Рита читала молитву о своем отце, а когда и она была закончена, пошла в машину к Анисимову. Он курил, сидя за рулем, и ждал Риту.
   – Простите меня! Спасибо, что показали могилу отца. (вздохнув) Душа у Вас есть.
   Анисимов хмыкает, заводит машину и везет ее обратно в ее деревню, прямо в избу к глухонемой Фаине.

   Глава 5.Москва. Июль.1945.
   Впрочем столкнувшись с самим Гусевым, Миша вовсе не желал уходить из квартиры Лили. Когда же Николай появился дома к вечеру, Миша уже ужинал вместе с Лилей,сидя за одним столом. От Гусева не укрылось и плохое настроение Лили и ее заплаканные глаза, и Мишино нервное настроение. О чем они говорили было вовсе неизвестно, однако от Гусева сложно было скрыть то, что разговор между ними состоялся очень серьезный.
   Лиля поставила перед мужем тарелку с супом. Он быстро и молча съел свою порцию, а потом, коротко глянув на Мишу, протянул ему направление на работу на гидроэлектростанцию в Рыбинск и билет в один конец. Ехать надо было через месяц.
   – Вот тебе направление на работу. Поедешь рыбинскую ГЭС восстанавливать. Вот! А сейчас пока устроишься в котельную кочегаром. Чтобы я тебя не видел и не слышал. Иначе все! Самостоятельно приобрести железнодорожный билет на поезд Миша Сергеева совсем не мог. Военный билет на имя Павла Мельниченко вовсе не давал ему право передвигаться самостоятельно. Такой подарок Сергееву сделал Николай.
   Гусев неожиданно попросил у Лили чаю. Ему вовсе не хотелось, чтобы его жена присутствовала при серьезном разговоре с «салабоном», так мысленно называл он про себя Мишу Сергеева. Он же придумал повод, чтобы отправить Лилю на кухню.
   – Чайку бы!
   Дождавшись, когда его жена выйдет на кухню за чайником, он на прямую спросил у Миши:
   – Значит, слушай,министрель! Поедешь восстанавливать народное хозяйство в Рыбинск! Там возобновляется строительство электростанции и расширяют водохранилище.
   – И на какую должность?
   – Начальника зоопарка. Значит, найдешь в отделе кадров Кичигина. Начальник гидроэлектростанции. Он разъяснит тебе: что и к чему!
   И в твоих интересах приехать туда, как можно быстрее. Максимум сколько ты можешь быть в Москве-месяц. Иначе никак!
   Лиля входит с чайником, наливает кипяток в стаканы, слышит финал разговора.
   – Так что собирайся на вокзал, за билетом! Там же отметишь свой военный билет.
   Лиля, услышав эту фразу, нечаянно льет кипяток мимо стакана. Обжигает Гусева, тот вскакивает, чертыхается и выбегает с кухни.
   Миша вскакивает, хватает ремень, затягивает его на кителе,
   Лиля обнимает Мишу сзади, обхватывая его двумя руками.
   – Миша! Я без тебя повешусь или с моста головой.
   – (снимая ее руки с плеч) Лиля, не надо!
   – Я бы все отдала, я бы полжизни отдала бы, лишь бы только с тобой.
   – Лиля, я тебя прошу. Ты все-таки сестра или нет?
   Миша отпихивает Лилю от себя. Она летит в угол, падает, ударяясь о косяк окна.
   – Какие же Вы благородные! Аж тошнит от Вашего благородства. Может Вы не любите никого? Может Вы просто не знаете, как это? Да Наташа твоя ребенка от француза родила! Вот! А ты ее до сих пор до небес возносишь!
   Она плачет навзрыд, пытается успокоиться, но никак не может. Миша бледнеет, молча собирает вещи в свой вещмешок. Входит Гусев. Гусев смотрит на рыдающую Лилю.
   – Что случилось-то? (Мише, зло) Ты в котельную опаздываешь!
   Миша быстро встает, хватает свой вещмешок, ставит гитару на место и выбегает из квартиры Гусева. Лиля вскакивает, бежит за Мишей, пытается его догнать. Однако она не успевает его остановить, Миша выходит, хлопнув входной дверью.
   Когда Лиля возвращается, Гусев хватает Лилю в объятия. Она вырывается и кричит.
   – Миша! Мишенька! (вырывается из объятий Гусева) Коля, пожалуйста! Пусти! Я его люблю, я пыталась тебя полюбить, но никак! Прости! -Лилечка, солнышко! Он тебя не любит. А я тебя люблю, понимаешь, я все время думаю о тебе! Я все время забочусь о тебе. Ну, не надо! Давай не станем все ломать! Ну, давай, поедем куда-нибудь! А? Поедем на море! Абрикосы кушать! Купаться! А? Солнышко, ты же мне деток обещала. Ну?! -Не будет деток, Коль! Я со стариком жила, аборт сделала, у меня ничего не будет, Коль!
   Гусев бледнеет, краснеет, хватает вазу и со всего маху бросает ее об стену. Ваза разбивается вдребезги, Лиля рыдает в углу. Гусев одевается и уходит на службу, снимает кольцо с руки. Лиля вскакивает, быстро достает Наташино желтое платье, складывает его, заворачивает в газету, перевязывает бечевкой и быстро посмотрев на свою руку, снимает мамино кольцо. Кладет кольца мамы, Елены Сергеевны, и папы, Андрей Михайловича, в шкатулку, машет рукой и выскакивает на улицу. Уже через пять минут, она садится в такси и едет к тете Эмме. Эх, права была Эмма Ильинична, чужое платье приносит несчастье.
   А тем временем в дверь к тете Эмме звонит Саша. Проводив Наташу до дома после счастливого освобождения Маши из детдома, он зашел тогда
   в магазин и накупил девочке одежды и кукол. Но отдать все не было времени. Саше Клюеву долго не давал покоя разговор Наташи о Мише. Именно Наташа рассказала ему о том, что папа Маши – француз, и было очевидно, что Нату надо спасать. Видя ее потухший взгляд, а Саша навещал девушку исправно, он как-то, взяв выходной на работе, принял твердое решение собрать доказательства ее невиновности. Впрочем мысль о том, что Маша-дочь Франсуа, пленного француза, который был с Рудиной в Третьем Рейхе, мучила и его самого. Саша Клюев стал осторожно выспрашивать у Наташи, где живет Клава Чугунова. Не давала ему покоя и появление Миши Сергеева в их общей квартире. Бумажка с печатью на его комнате была сорвана, а сам Миша так и не появлялся.
   Впрочем прошел почти месяц со дня их приезда, когда Клюев решил вручить игрушки лично Нате. Тетя Эмма была просто удивлена, увидев его на пороге, с вещами в руках.
   – Здравствуйте!
   – Здравствуйте.
   Саша протягивает детские вещи тете Эмме, она кивает, берет их
   в руки, машет рукой в сторону квартиры, объясняя, что он должен самолично вручить все Наташе.
   – Привет, Саша! Вручи это все Наташе лично.
   – Я вот ребенку купил пальто к осени!
   Саша проходит внутрь, видит Наташу с чемоданом и Машу.
   – Вот, Наташа, я купил пальто для Вашей дочери. И куклу.
   Саша кивает на Машу, Наташа в полном смущении, надевает пальто на Машу. Пальто ей,конечно, великовато, но если подвернуть рукава, то вполне себе приличное.
   – Пойдем. Пойдем, пальтишко померяем. (ей неудобно) Саша! Зачем Вы деньги тратите?
   – Ну как зачем? Зима скоро!
   Наташа оставляет Машу с тетей Эммой,а сама идет собирать чемодан. Увидев, что Ната собирает чемодан, Саша решает задать вопрос.
   – А куда Вы собираетесь?!
   – К Рите, в Харовск. Мне надо уехать, Саша!
   – Зачем, Наташа? Выходите Вы за меня замуж. Я решу все Ваши проблемы. А Машу удочерю.
   Однако Наташа машет головой и продолжает собирать чемодан, когда неожиданно в дверь звонят. Тетя Эмма опять бежит открывать. Короткий шум в коридоре, радостный возглас. Тетя Эмма появляется в комнате с телеграммой в руках.
   – Приняты на роль. Тчк. Явиться на Союздетфильм. Тчк.
   Тетя Эмма просто немеет от радостного известия и садится на диван.
   Наташа бросается к ней,хохочет, отбирает у нее телеграмму из рук и начинает читать то, что в ней написано.
   – Ну как? Рада?!
   – Да, конечно.
   В этот самый момент в дверях опять звонят. Саша Клюев идет
   к входной двери, открывает, но видит на пороге Лилю со свертком. Она машет рукой на него, вид у нее взъерошенный и злой.
   – Саша, передайте Наташе платье. Вот!
   – А Вы не зайдете?
   – Нет. Я с Гусевым поссорилась. Из-за Миши. Миша в Москве. Вот!
   Саша вздрагивает, смотрит внимательно на Лилю.
   – И он в курсе романа Наташи с французом.
   – Лиля, Вы не правы. Машу Наташа удочерила, но нашла ее в белорусской деревне. Вы зря о ней слухи распространяете.
   – Слухи? Да она сама мне призналась, что Машу от француза прижила. Вот! Сестра еще… Меня Гусев скоро из дома выгонит, если еще раз узнает, как мне Рита навредила и Наташа своим пленом. Держите Наташино платье. Желтое. Вот то же даренное от Франсуа! Эх!
   Саша берет сверток с платье, бледнеет, запальчивая речь сестры Наташи, Лили, производит на него впечатление. Однако она садится
   в такси и кричит в открытое окно.
   – Миша в Москве! Он был у меня. Спасите его от Наташи, если Вы ее любите!
   Саша кивает, смущенно разворачивается и идет опять в комнату
   к Эмме Ильиничне. Кладет сверток на стол. Настроение испорчено, очевидно, что надо ехать домой. По его расчетам, Сергеев должен был появиться у них с мамой дома очень скоро. Но как спасти от него Наташу? Он входит к тете Эмме.
   – Вот, держите Наташино платье. Лиля привезла.
   – Лиля? Эх, а что же не зашла. Совсем дорогу забыла…
   Тетя Эмма бросается к столу, достает из свертка желтое платье Наташи, которое ей подарил Франсуа.
   – Ну, что? (хохочет) Надень завтра его на съемки. Точно возьмут!
   И меня, Натусенька, с собой возьми! Я буду твоим ассистентом. Наташа неожиданно плачет, уткнувшись в платье, от счастья, что все-таки пришло радостное известие. Саша садится на диван и начинает качать на коленях Машу.
   Тетя Эмма отправляется на кухню готовить обед. Уже через два часа они дружно обедают за столом, обсуждая завтрашний поход на студию. Режиссер Борис Эферман с утра был не в духе, он выстраивал мизансцену на площадке и был крайне расстроен тем, как работала операторская группа. То свет не тот, то композиция кадра не та. Борис несколько раз подходил к оператору Ивану Терентьеву и заглядывал через плечо в объектив камеры. Он был недоволен тем, как выглядит в кадре помост для выступления в кабаре. У помоста стояли столики, за которыми сидела массовка в форме офицеров немецкой армии. По сюжету Ната в желтом платье от Франсуа, должна была петь на сцене для офицеров Вермахта, девушка приготовилась петь Шуберта по-немецки, когда неожиданно упал бутафорский столб из папье-маше.
   – Столб поправь! Вот этот, вот этот (машет оператору) Хорошо! Можно снимать! (реквизитору) Павловна, реквизит несите! Все несите!
   – Тамара Павловна, Вы что плохо слышите? Режиссер просит.
   – Да все готово
   Реквизитор несет в кадр пластмассовые цветы и чемодан. Она дает их Наташе, просит держать их в руках. Ассистентка Бориса Эфермана, увидев реквизитора на сцене кабаре, злится.
   – Уйдите из кадра! Уберите чемоданы.
   Реквизитор убирает чемоданы из кадра, отбегает за камеру, встает за плечом оператора. Борис Эферман садится на режиссерский стул, машет рукой,ассистентка в мегафон сообщает.
   – Приготовились! Мотор! Начали!
   В кадр входит хлопушка. Тетя Эмма, которая сидит за пианино на сцене, шипит Наташе.
   – Ната, поправь мне боа!
   Наташа поправляет боа тете Эмме, видит, как морщится режиссер.
   – Эпизод 5,сцена 1,кадр 1-первый дубль.
   Хлопушка хлопает деревянной хлопушкой,Наташа вздыхает и начинает петь по-немецки.
   – Leise flehen meine Lieder durch die.Nacht zu dur, In den stillen Hain hernieder liebchen komm zu mir.
   Массовка, сидящая за столами, внимательно слушает Наташу.
   Кадр длится долго, почти десять минут. Наташа поет с выражением,
   при этом делая акценты на первые слова в песне.
   – Браво! Браво!!!
   – Снято! Спасибо большое!
   На другой день Наташа пришла в ГИТИС. Послевоенный театральный институт был пуст, только юные старлетки порхали по коридорам в поисках аудитории. Наташа, как зачарованная, смотрит в приоткрытую дверь на репетицию «Вишневого сада» Чехова, доходит до кабинета ректора.
   – Антон Федорович, я-Наташа Рудина. Приехала вот восстанавливаться в ГИТИСе, на первом курсе.
   – Рудина? Наташа? Вот она без вести пропащая… А мы тебя искали, искали, я даже гонцов посылал к твоей бабушке Ираиде, она по-моему в Москве была… Никуда не уезжала! Как эвакуация прошла?
   В Ташкенте была? Или в Фергане?
   Наташа замолчала, вздохнула. Объясняться не хотелось вовсе.
   – Нет, я была на (пауза) «оккупированных территориях» Вот справка.
   – На оккупированных? Ну, я тебе приму, а там если комиссия какая-то будет, объясняться будешь сама.
   Ректор ГИТИСа смущен, однако берет Наташу за руку и ведет ее
   в аудиторию, где ставят «Вишневый сад»
   – Вот присоединяйся к репетиции. Главной актрисы нам активно не хватает. Заходи, я как раз прогон смотрю. У нас всего две женские роли, хотя должно быть три. На первый курс я махну рукой, но тебе надо экстерном и быстро досдать все, что было.
   – Я на сцену?! Вы мне льстите, Антон Федорович, отчаянно льстите.
   – Совсем нет, мне уже и завхоз с Союздетфильма звонил по твоему поводу. Молчи ты про свою оккупацию, говори, что была в эвакуации. Пострадала, догоняю курс. Ты вот актрису Полякову знаешь?
   С твоего курса? Звезда! Все при ней! Снималась вот в Ташкенте в фильмах и раздает теперь автографы Вот!
   – Я, Антон Федорович, еще и в театр хочу устроиться и
   в народные танцы, если возьмут.
   – Вот и умница! (машет на нее рукой) восстановлю тебя, милая, не переживай!
   Наташа заходит с ректором в аудиторию и смотрит репетицию спектакля «Вишневый сад»
   Девочки вдохновенно произносят текст.
   Наташа выходит из ГИТИСа под впечатлением. У выхода из ГИТИСа она встречает актрису Полякову, которая с ней училась в 1941.
   – Наташа! Рудина! Ты… Откуда ты, дорогая? Здесь, соскучилась по ГИТИСу, была в эвакуации?
   – Нет, восстановилась на первом курсе. А ты, Валя, кого играешь?
   Полякова расхохоталась. Наташа ее рассмешила сильно, она хотела уже ей ответить, как неожиданно две старлетки, выбежавшие из двери ГИТИСа стали клянчить автограф у Валентины Поляковой. В их руках были фото самой актрисы из фильма «Колхоз „Победа“»
   – Валентина Николаевна! Валентина! Подпишите для моей мамы.
   Она Вас просто обожает, не одной премьеры не пропустила, подпишите на открытке фильма «Колхоз „Победы“»
   Наташа улыбается, ее рассмешили молодые девчонки, однако Полякова мгновенно забывает о своей бывшей однокурснице, когда ко входу подъезжает машина «Волга» серого света. Из нее выглядывает режиссер Эферман, не замечая Наташу Рудину, он выходит, целует ручку Поляковой.
   – Валентина, я прошу Вас не опаздывать завтра на съемки.
   Валентина кокетливо припудривает нос, машет рукой Наташе и идет
   в машину.
   – Пока, Наташа, увидимся…
   Борис Эферман замечает Нату.
   – Наташа, я Вас так же жду через месяц. На съемках. У Вас хороший типаж и вы вписались в сцену с немецким кабаре. А Вы знакомы с Валентиной? Она моя любимая актриса.
   – Да, мы учились вместе…

   – Вам повезло, Валентина Полякова-популярная актриса, мы Вас ставим на учет в наш актерский отдел. Так что зайдете завтра.
   Наташа кивает, отворачивается и, не обращая внимание на машину Эфермана идет по дорожке к своему новому месту работы.
   Лиля Рудина, сестра Наташа, упросила своего Гусева похлопотать еще и за Наташу Рудину. И тот моментально устроил к себе в ДК, где он руководил не только коллективом Дома культуры, но и местной самодеятельностью. Народный ансамбль репетировал на сцене кадриль, Наташа быстро заглянула в большой зал, увидела свой коллектив на сцене дома культуры и поспешила к Гусеву. Николай сидел в кабинете, к нему должна была нагрянуть комиссия. И он был просто уверен, что приедет парторг местного райкома. Наташу с ее плохой анкетой, надо было спрятать. Однако репетиция кадрили затянулась до вечера. Парторг приехал к 19—00,открыв дверь кабинета Гусева, он с порога спросил о Рудиной.
   – Вы чего это, товарищ Гусев, укрываете ссыльных? Не положено брать на работу с культурными ценностями тех, кто был на «оккупированной территории» Гражданка Рудина когда была Вами принята на работу?
   – Товарищ Понамарев, гражданку Рудину мы взяли на пол-ставки уборщицей помещений. Так как Наташа учится в ГИТИСе, да еще за нее хлопотал ее родной ВУЗ-ГИТИС и завхоз Союздетфильма, она в актерском отделе на учете состоит, я ее попросил лично отрепетировать с моим ударным коллективом «кадриль». Наталья Рудина лично аккомпанирует им на нашем пианино. Прошу Вас прослушать и посмотреть!
   Парторг, товарищ Понамарев, хмыкнул, махнул на Гусева рукой.
   – Хорошо. Тогда выводи на сцену всех своих артистов, если что-то не так, я головой буду отвечать 1 сентября перед началом учебного года за твой коллектив.
   – Девушка на хорошем счету. Приехала в июне, удочерила девочку, которую нашла в белорусской деревне.
   – В белорусской ли деревне? У нее отчество мудреное, она по папе-
   французу, на половину француженка. Так что в курсе, Гусев, я всей этой Вашей мягкотелости по отношению к контр-революционным недобиткам.
   – Товарищ Понамарев, ну каким недобиткам? Рудина-сестра моей родной жены. Ну, оступилась, девушка, ну не досмотрели за ней.
   У нее роман, судя по рассказам моей благоверной случился
   с французским гражданином, который точно такой же пострадавший от фашизма человек. Я насмотрелся на такие истории, пока к Берлину шел. Ни одна Наташа пострадала от фашистской сволочи!
   – Ладно, Гусев, я то же знаете ли не лыком шит, ненавижу когда всякая контра пролезает на «теплые» места. Показывайте свою кадриль и свою пианистку из фашистского плена.
   Вечером, когда кадриль была показана, а Наташу оставил на работе Понамарев, Рудину до квартиры Эммы Штольц подвозит Гусев. Ната все дорогу рассказывала Николаю про свой плен, про Кернеров, про гестапо, про герра Штерна и фрау Мюллер с несчастным Карлом из гитлер-югента.
   Николай Гусев прямо спросил ее о Франсуа, папе Маши.
   – Скажи, Наташа, только честно. Франсуа-отец Маши или нет?
   Не ври мне.
   Наташа вспыхивает:
   – Это Вы мне? Простите, а вот собственно и дом тети Эммы.
   Они действительно подъехали к дому тети Эммы.
   Наташа выскакивает из машины, Гусев кричит ей вслед
   – Не портите жизнь Лиле! Не появляйтесь у нас. И кстати, хотел добавить. Объявился Ваш жених: Павел Мельниченко, он же Миша Сергеев. Я его пока в котельную определил, а к сентябрю он у меня
   в Рыбинск уедет. Вот. И чего Вы побледнели? Не ожидали от Лили такого? Она мне замучила своими просьбами и о Вас в том числе.
   Кстати, не из-за Миши ли Ваша старшая пострадала? Она ему делала фальшивые документы. Слава богу, что ее друг Сергей Пожарский вмешался! В другом случае-стенка и расстрел на месте, за укрывательство дезертиров в военное время.
   Наташа расплакалась, а Николай хлопнул дверью и поехал на своей машине в другую сторону. В тот самый день Саша Клюев, увидев открытую дверь в комнату Миши, и его самого, быстро собирающего вещи, решился пригласить своего друга в пивную. В квартире во время войны появилась Анфиса, местная официантка из соседской квартиры. Она снабжала маму Саши Клюевой ленд-лизовской тушенкой и американскими галетами и часто задерживалась допоздна в своей шумной забегаловке. Анфису поселил в комнату к Мише жилсовет. Она приехала из далекой Сибири, и заняла жилплощадь по направлению обкома. Анфиса была продавщицей из местной бакалеи. Снабжала жилсовет дешевой водкой и быстро освоилась в комнате Сергеева. Однако увидев симпатичного лейтенанта и хозяина комнаты, решилась на роман с ним.
   Вот и и сейчас она с интересом наблюдала за Мишей Сергеевым и Сашей Клюевым в пивной. Саша был в штатском, Миша в форме лейтенанта, они пили пиво и чем-то быстро разговаривали. Анфиса сидела за соседним столом.
   – Когда едешь на ГЭС?
   – Через месяц (паузу) Увидел тебя с Наташей. Скажи, только честно.
   Ты решил на ней жениться?
   – Да. Ты же ее бросил.
   – Я ее люблю, но вынужден ехать в Рыбинск. Предложили работу-
   строить гидроэлектростанции.
   – Желаю удачи!
   – А ребенок? Чей у нее ребенок?
   – А тебе-то какая разница!
   – Лиля говорит, что от француза! (официантке) Пива еще…
   Официантка кивает, уходит за пивом, а Миша и Саша продолжают разговор.
   – Ну, а как же, Наташа? Это свинство! Ты должен пойти и поговорить с ней.
   – Саша! Это все было до войны. Романтический юноша, девочка из профессорской семьи. Белые носочки, платья в горошек.
   – Так, так. Ты что хочешь сказать? Ты ее любишь? Или нет?
   – Саша, главное, что ты ее любишь. Любишь? Вот женись и будьте счастливы
   Неожиданно Миша начинает говорить резко и явно фальшиво.
   – А я вот не хочу воспитывать чужого ребенка!
   – Даже так?! А ты откуда про ребенка знаешь? От мамы моей?
   – Нет. Ребенок от француза, мне ее сестра все рассказала.
   – Да ты не понял ничего!
   Официантка кричит Саше издалека.
   – Эй,кто там пиво спрашивал? Ну, ты? Деятель очкастый? Давай жми уже! Сколько можно повторять? Кассу закрою скоро!
   – Я сейчас! (Мише) Сиди!
   Миша подходит к официантке
   – Девушка, нам еще два светлых и вот эту тараньку.
   – Нет, тараньки!
   – А вобла есть?
   – Воблы нет. С Вас еще двадцать рублей.И без сдачи. Я кассу закрываю!
   Официантка закрывала кассу, пока Саша расплачивался. За это время Миша успел вскочить, схватить вещмешок и выбежать из пивной. Анфиса встала и подошла к Клюеву.
   – Ну, Саша… Поздравляй. Я из-за этого деятеля симпатичного, в другую квартиру переезжаю. Впрочем, по моему он меня задержит.
   Холостой? Я имею ввиду Мишу Сергеева?
   – Он-Павел Мельниченко. Комнату он свою себе не вернет, пока имя не восстановит, вот. Так что живи, Анфиса, и радуйся жизни. Он по моему
   на Рыбинскую ГЭС собрался. Вот…
   – Эх, спасибо что сообщил. Тогда ничего не остается, как роман закрутить с этим впечатлительным товарищем. Ты влюблен я так поняла в какую-то Рудину Наташу.
   – Она его бывшая невеста и приехала вот с «оккупированных территорий» с девочкой. В графе папа, поставила в документах:
   француз, Франсуа Трюффо. Вообщем, я решил на ней жениться, а Миша ее вот бросил, не хочет жениться и воспитывать чужого ребенка. Вот!
   А я так считаю, любишь-бери в жены и вникай в предлагаемые обстоятельства.
   – Понятно… Ну, попробую я за него замуж выйти! Очень мне не хочется обратно в Сибирь возвращаться. Так он свободен?
   Официантка крикнула ему и Анфисе
   – Эй, пива два… Берите, а то таранька закончилась, есть только раки.
   Клюев встал, махнул на Анфису рукой и пошел за пивом.
   Саша оглянулся назад, у него в руках было две кружки пива. Однако, увы, стол, где они сидели с Мишей был пуст. Саша поставил две кружки пива на стол, побежал к выходу. Ему надо было срочно найти Наташу и привезти ее к бывшему жениху
   Наташа взяла под руку Сашу. День был солнечный. Стайки воробьев летали с места на место и через десять минут Ната Рудина и Саша Клюев сели на лавочку. Саша вытащил из портфеля листочек-метрику. Пока Наташа кормила воробьиную стаю хлебом Саша пытался уговорить ее выйти за него замуж.
   – Наташа, выходи за меня замуж. Вот Машу я удочерил (дает ей метрику) Читай. Графу отец видишь?
   Наташа охает.
   – Спасибо, но мне как-то неудобно…
   – Наташа, я хотел бы жениться на тебе.
   – Эх… А Вам я зачем? Меня вот на работу не берут, только я устроилась, так к Гусеву проверка приехала, и он меня попросил больше на работу в ДК не приходить. Вот о Мише рассказал.
   А Вы, Саша, почему скрыли от меня приезд Сергеева?
   – Я люблю Вас, Наташа, и не хочу, чтобы Сергеев со своей историей и дезертирством Вам жизнь испортил. Выйдете за меня и все у Вас наладится.
   – Меня вот еле в актерском отделе СоюзДетфильма оставили, а еще вот газировкой предлагают торговать в свободное время от кино. Буду сатуратором. А у Миши вот какие проблемы? Почему его не берут на работу инженером?
   – Наташа, его не берут из-за пометки, был на оккупированных территориях. Я сам устроился в Академию Жуковского только благодаря двум орденам (делает паузу) Наташа. Скажи. Ты готова выходить за меня замуж? Я готов ждать, год, два, десять лет…
   Наташа посмотрела на Клюева:
   – Ты шутишь?
   – Нет. То что Маша-теперь моя дочь, это страшная тайна. О ней знает только моя мама. И ты теперь. Маше я готов дать свою фамилию. А Миша. Понимаешь, Ната, он мой друг. Но он сделал тебя несчастной, Наташа, это личное мое мнение, и тебя и Риту. Рите дали срок за подделку документов, а товарищ Мельниченко, отлично дошел до Берлина. Как и я. Ему не надо было признаваться и в Москву приезжать. Он вас подставил, вот. Работает он теперь в котельной. Его туда Гусев определил, а в этом месяце он уезжает в Рыбинск, строить ГЭС. Николай попросил его не искать и не поддерживать связь, иначе я вот Лиле наврежу.
   Наташа вынула платок и высморкалась. Увидев, что к ним бежит Маша, она замолчала, а потом сказал тихо.
   – Не рассказывай о нем Маше. Она не знает его и наверное не узнает, что был у меня жених-Миша Сергеев, да весь вышел. Что он теперь-Павел Мельниченко.
   – Зря Вы признались в своей связи с французом.
   Наташа замолчала, пожала плечами, Маша подбежала поближе. Саша Клюев быстро вынул леденец на палочке в виде петушка.
   – Ну, Маша, рад тебя видеть.
   Наташа неожиданно полезла в сумочку, и достала бумажную пластинку, на которой было написано: «Ната+Миша.1941» Лиля было зачеркнуто, а имя Наташи красовалось на этом странном артифакте их бывшей любви и их светлого чувства, которое Наташа готова была нести через всю жизнь. Саша нахмурился, Наташа опять вспоминала его друга.
   – Вот эту пластинку мне Лиля отдала. Она оказывается зимой 42-ого ходила в НКВД, рассказывала Пожарскому, другу нашей семьи сказки, о том что писала вот с ним бумажную пластинку, признавалась в любви.
   Мне было неприятно ее слушать, однако я поняла, что по другому было нельзя.
   Клюев взял ее руку, быстро вложил метрику в пальцы Рудиной и сказал быстро:
   – Наташа, я готов быть Вашим мужем и защитником. Миша забыл о Вас и вряд ли сможет Вам помочь, а я смогу. Я готов и хочу жениться, когда Вы будете готовы ответить мне взаимностью.
   Он взял из рук Наташи пластинку и неожиданно порвал ее.
   Миша работал с самого утра, подбрасывая уголь в котельной.
   В помещении было прохладно. Он зачерпнул лопатой уголь, бросая в огненный зев печи уголь. Через два часа в котельной стало темно, Сергеев подбрасывал и подбрасывал уголь, и вскоре в помещении стало жарко. Он подкрутил ручку радио «Слава». и вскоре услышал шуршащий голос диктора новостей;Миша замолчал и выключил радио, подошел к своему столу, достал гитару из чехла, стал перебирать струны, набирая аккорды, поставил на место. Пошел в дальний угол, снял чехол с запылившегося макета солнечной электростанции поставил на стол, взял осколок зеркала, который был прикреплен над рукомойником с обмылком на пластмассовой подставке.
   Он словил «зайчика» от лампочки Ильича, которая светила в потолок.
   Тонкий лучик скользил по стеклянной поверхности гидроэлектростанции. Миша задумался, воспоминания нахлынули на него: «1941.Миша рассказывал Нате об устройстве электростанции на солнечной батареи. Потом неожиданно схватил ее на руки и долго кружил по комнате, а когда поставил на место, неожиданно поцеловал»
   «Они зашли в звукозаписывающую студию. Миша забежал за стекло, сел к микрофону и быстро сказал.
   – Миша, я люблю тебя… И буду любить тебя всю жизнь…
   Он встал со своего места, а она быстро села вместо него.
   – Наташа, я хотела сказать тебе, и признаться…
   Он замолчал, Мишино лицо отразилось в стекле. Звук шуршащей бумажной пластинки прервал их разговор. Звукорежиссер обернулся и сказал.
   – Ладно, допишите, когда вернетесь с войны, молодой человек!»
   Из задумчивого состояния Мишу выводит Анфиса, соседка по коммуналке и продавщица местной бакалеи, дверь хлопает, она оказывается в дверях. В руках-ключ.
   Она кладет его на стол и с интересом смотрит на электростанцию. Анфиса вынимает бутерброд с колбасой из сумки, откусывает кусочек хлеба, смотрит на свои боты.
   – Миша! Я за тобой! Пошли в пивную. У меня день рождение и я наливаю!
   Ты только вперед иди, а я домой, переоденусь и к тебе.
   Миша подошел к Анфисе, обнял ее и поцеловал.
   Уже через час Миша сидел за столом и пил «ерш». Настроение было прескверное. Вокруг суетились посетители пивной. Они брали пиво в кружках, садились за столом. В пивной было дымно, официанты суетились, разнося на подносе красных, усытах раков с черными, маленькими глазками. Посмотрев на часы, он ждал Анфису, но та запаздывала.
   Миша отхлебнул еще пива задумался. Из задумчивого состояния Мишу вывела именно она. Анфиса приехала нарядная, в красивом пальто.
   С новым перманентом на голове и ярким накрашенным ртом. Она села на стул напротив Миши, когда к ней подошла официантка с блокнотом.
   – Жигули? Раки?
   Анфиса задумалась, закурила.
   – «Ерш». Этого мужчину я оплачу (машет на Мишу рукой). Миша, ты почему мне ничего не сказал о приезде своей крали из Германии? Забыл?
   Миша очень злобно.
   – Если ты о Наташе, то она-не моя краля. А тебе кто о ней рассказал?
   – Мама Клюева… Ты мой золотой, ты мой хороший!
   Встает, подходит к Мише, садится к нему на колени, целует в засос, вытирает губы.
   – Анфиса… Я люблю Наташу. Мою Наташу Рудину.
   Анфиса закрывает ему рот рукой.
   – Молчи… Она от фрицев сбежала с дочерью.
   И от нее одни неприятности. Жить теперь будешь со мной.
   Опять целует Мишу.
   А в это время Наташа подходит к киностудии. Сотрудники студии
   в большом количестве входят и выходят из студийных помещений.
   Наташа входит в отдел актеров. Сотрудница отдела смотрит на нее холодно, потом перебирает карточки с анкетами актрис и актеров.
   – Вы что-то хотели?
   – Я? Встать на учет. У меня первая категория, учусь в ГИТИСе.
   Мне-21,амплуа-«голубая героиня». Готова сыграть Вам «душечку» Чехова.
   – Ну, душечек не заказывали. А Чехова не ставили в кино лет так двадцать. Вы наймитесь лучше пастежером. Или в парикмахерскую устройтесь. Ладно, не расстраивайтесь, я вас поставлю в базу и анкету заведу (дает анкету) держите! У Вас диплом с собой?
   – Студенческий… Диплом мне еще не выдавали.
   Сотрудница сомневается, но заводит анкету.
   Тем временем в соседнем павильоне идут пробы актрис на роль «учительница». На двери аудитории надпись: подбор актеров, фильм «УЧИТЕЛЬ ИЗ СИБИРИ».
   Наконец-то дверь открывается и ассистент громко объявляет.
   – Громова, Анисимова, Скворцова, Миронова, Антипова, Рудина, Филиппова. Приготовьтесь!
   Девушки, услышав свои фамилии быстро выстраиваются в очередь, однако неожиданно в коридоре студии появляется Валентина Полякова.
   – (ассистентке) Анечка! Будьте так добры, сопроводите меня на грим.
   Она подходит к Нате поближе, смотрит на нее холодно и говорит, обращаясь к Анне.
   – Вы с собой кисточки захватили? Прошлый раз Вы меня загримировали крайне неудачно. Еще одна ошибка и я вас уволю со всех картин.
   Наташе неловко, ощущение что Валентина выговаривает именно ей.
   Она вздыхает и решается поздороваться.
   – Здравствуй, Валя!
   Полякова машет на нее рукой, садится на кресло в коридоре. Ассистентка подходит поближе, всматривается в Наташу.
   – А Вы зачем на пробы пришли? Вы же пастежер! Идите за Поляковой и готовьте ее к сцене из «Душечки» (Поляковой) Обожаю Вас, Валентина!
   Они замолчали, ассистентка раскрыла киножурнал, отдала его листать
   известной актрисе, а вот Наташа на миг замолчала, а потом робко возразила.
   – Вы знаете, я, пожалуй, все же внутрь на пробы актрис. Меня из отдела актеров направили. Я действительно похожа на одну мою знакомую гримершу, ее Тоня зовут.
   Полякова встала, однако именно в этот момент вышел режиссер Эферман, увидев знаменитую актрису, он подошел к ней и расцеловался.
   – Валечка, дорогая! Рад тебя видеть. Какими судьбами?
   – Я к тебе на пробы…
   – Понимаешь, чудесная моя. Но тебя пробовать, это себе дороже. Чего тебя пробовать, ты – актриса эсктра-класса, прима.
   Съемки, правда, заморожены почти на полгода. И чего тебя мариновать? А то и на другую картину сорвешься…
   – А этих (машет на актрис) Зачем позвал?
   – А для куражу, а потом мне зарплату платят, и мне неудобно ничего не делать…
   Они отошли подальше, зашептали что-то друг другу на ухо. Ассистентка подошла к ним поближе, он ей что-то быстро сказал, посмотрев в список и опять, взяв под локоток Полякову, повел актрису по коридору дальше. Ассистентка тем временем вызвала Нату.
   – Рудина, заходите в студию. Вас хотят пробовать.
   – Заходить?
   Ассистентка кивнула, Наташа зашла внутрь, дверь захлопнулась, через минуту режиссер, оторвавшись от Поляковой, заскочил за дверь.
   – Все свободны!
   Пока шли пробы к фильму, уже пятый час снималась сцена из фильма «УЧИТЕЛЬ ИЗ СИБИРИ» Режиссер Эферман нервничал, ассистентка принесла ему чай, но он ворчал и неожиданно громко закричал
   в мегафон
   – Внимание! Приготовились!
   – Кадр второй, сцена 1.32. дубль 4
   Хлопушка вбежала в кадр, вяло хлопнула двумя черно-белыми деревяшками и повторила:
   – Кадр второй, сцена 1.32. дубль 4
   Ната с сумочкой вошла в кадр.
   Еще через три часа все пришли в кинозал смотреть отснятые пробы
   – Ну, что, друзья! Поздравляю Вас с отснятым материалом.
   Наташа сидела вместе со всеми в зрительном зале и то же ждала пробы.
   – Сергей Иванович, ставьте бабину за сегодняшнее число.
   С участием (смотрит в монтажный лист) Наташи Рудиной. (Нате) пошли бы и поинтересовались бы собственными пробами.
   – Я готова. Куда идти?
   Режиссер замолчал, он был готов ответить, однако в этот момент,
   в зал впорхнула Полякова.
   – Я готова простить Вас, Петр Викторович! Однако Вы пригласили другую актрису! Скандал закачу я!
   – Валечка, здесь комиссия из Главкино. Вы хотите меня за Можай отправить? На студию Киргизфильм (Нате) немедленно в кинорубку, решается Ваша судьба.
   Глава комиссии, Ферапонтов Константин Львович встал и пошел на
   выход, обращаясь к Поляковой.
   – Дорогая моя, мы с тобой в Яр или в Националь?
   Шампанское в машине. Пробы я уже не принял… Зря время тратили.
   – Вы и не смотрели…
   Наташа вышла, подошла к кинорубке, когда в коридоре появился парторг студии с железной банкой в руках.
   Рудина заходит в кинобудку, бабину с ее материалом поставил на стол угрюмый киномеханик, однако через минуту в кинобудке появляется парторг. Он холодно смотрит на Нату.
   – Вы что тут делаете, дорогая? Идите в просмотровый зал. А я сейчас поставлю Ваш (подчеркнуто) материал. Не надо волноваться было.
   У Наташи какое-то недоброе предчувствие было по поводу появления парторга, однако она собрала все силы и пошла в просмотровый зал. Парторг ловко подменил железную банку, киномеханик кивнул и начал заправлять кинопленку.
   Наташа Рудина заходит внутрь просмотрового зала. Садится в кресло. Эферман сидит впереди в обнимку с Поляковой. Он тискает актрису, та визжит от удовольствия. Режиссер смотрит на пустой экран.
   – Ну что? Долго ждать еще? Обедать хочется!
   Ассистентка вскакивает и бежит в кинорубку.
   – Начали! Начали…
   – Да, сейчас… Подождите и меня в зале. Сенсационные пробы.
   Гаснет свет и неожиданно на экране возникает-хроника с Наташей Рудиной 41 года. Ната с ужасом смотрит на экран. Воспоминания накрывают ее с головой:
   «1941,ноябрь. Какое-то время будущих остовцев ведут по полю, пока вдалеке не показывается сторожевая вышка. На вышке-охрана лагеря: в касках, с автоматами на перевес. Три барака, выстроенные на территории лагеря заметены снегом, по двору бегают три овчарки, они злобно лают на вновь прибывших пленных. Над самым входом реет красный флаг с черной фашистской свастикой, надпись крупно: «ARBEITSLAGER». Ната, Римма, Соня, казашка с детьми, а так же другие пленные рассматривают вход, идут медленно, справа и слева-немецкий патруль:
   – Так вот ты какая! Германия-мама.
   – Да какая это Германия. Польша, сортировочный лагерь.
   – Куда нас привезли?
   – Польский лагерь, Шецен…
   – Мама, мы приехали?
   Женщина гладит мальчика по голове, прижимая годовалого ребенка к груди. Патруль подгоняет их прикладами:
   – Пошевеливайся живеи, русские свиньи!
   – Кучнее идите, кучней!
   Неожиданно за поворотом на гладком черном мерседесе появляется киногруппа. Оператор наводит камеру на треноге на идущую толпу. Это документальные съемки, которыми руководит немецкая фрау. Она
   приехала в сортировочный лагерь, чтобы снять агитку-рекламный
   фильм про счастливых работниц, приехавших в Третий Реих. Она руководит съемками, указывая на те лица, которые нравятся еи.
   Оператор наводит объектив. Фрау быстро показывает на девушек пальцем:
   – Марк, сними мне общие планы и крупно. Обязательно крупно, вот у тои девушки яркое лицо, ее сними.
   Она прямо указывает на Нату. Наташе дают агитационный плакат. Оператор наводит на нее камеру: лицо крупным планом:
   – Внимание! Мотор!
   Камера стрекочет короткое время, в кадре-испуганное лицо Наты
   с плакатом в руках:
   – Снято!
   Ната кидает плакат на землю, перешагивает через него и со всей толпой заходит в барак. Двери лагеря захлопываются, немецкие солдаты закрывают ворота. Огромный прожектор вспыхивает лучом, разрезая ночную тьму»
   И еще одно яркое воспоминание о том, как хронику с ее участием показывали в трудовом лагере остовкам:
   «На белом полотнище простыни, натянутой на двух столбах
   в бараке, показывали хронику Третьего Реиха. Фильм был агитационный, про хорошую жизнь в Германии. Зрители-остовки и работницы химзавода. Они лузгали семечки под присмотром надзирательницы, которая сидела рядом с киноустановкой для кинопленки. Фильм был черно-белым с записанным звуком, что
   было большой редкостью для фашистской Германии и делался либо по
   личному приказу Гитлера и Гиммлера; именно этот фильм и привезли на химзавод для показа работникам Третьего Реиха. Наташа, которая тогда попала в кадр камеры кинохроникера, вместе с агитационными плакатами в руках, с интересом рассматривала отснятую агитку. Голос за кадром звучал в гробои тишине:
   «Доблестные части Вермахта вошли на территорию Советского Союза в июне 41 года. Местные жители встречали немецких захватчиков с хлебом и солью»
   На экране в этот момент показывали хронику с немецкими войсками. Въезд солдатов Вермахта на мотоциклетах в деревню, девушек в венках из цветов на голове с пришпиленными разноцветными лентами и
   в народных костюмах: сарафанах и белых косоворотках. Они встречали
   армию Гитлера с хлебом и солью. Однако вид каравая на расшитом рушнике заставили остовок расхохотаться.
   – Ага, прямо так. С хлебом и с солью!
   – Ага. Да, враки все это. Наше село бомбили. И все село спалили.
   Надзирательница, которая демонстрировала кино, зашикала на зрительниц.
   – Молчать! Иначе выгоню под дождь на три часа!
   Остовки притихли, вкрадчивый мужской голос продолжал по-немецки:
   «Уставшие воины были рады наити в освобожденных селах:
   воду, еду, ночлег. Сотни украинских, русских и белорусских девушек
   решили завербоваться на работу в Германии в местном арбайтслагере»
   В кадре на экране показывали кадры хроники: немецкую комендатуру
   в городах, очередь из желающих поехать, приезд остарбайтеров
   в «теплушках» в Третий Реих, их разгрузку с чемоданами,
   узелками, котомками, у некоторых в руках была даже балалайка и
   гармонь: «Вот счастливое лицо первой посетительницы трудового
   лагеря. Комфортабельные бараки ждут наемных рабочих со всеи бывшеи
   территории Советского Союза. Хорошая еда, достойная оплата за
   труд, проживание в трудовом лагере»
   Неожиданно на экране – лицо Наташи с агитационным плакатом
   в руках, на плакате надпись: «Свободная Германия ждет Вас!»
   Соня, которая сидела рядом с Натои, удивленно посмотрела на свою
   знакомую. Наташа-звезда кинохроники? Неожиданное открытие.
   Однако ошарашенное лицо самои Наты, которая с ужасом смотрела на
   самую себя на экране говорило об обратном: Наташу была шокирована
   кинохроникой. Но как оказался плакат в ее руках? Да еще и
   агитационный? Наташа смутно помнила первый день в лагере, однако
   киносъемку запомнила: солдата, который сунул ей древко плаката
   прямо в руки, фрау рядом с киноаппаратом с указующим перстом,
   кинокамеру и оператора. Однако все-таки с трудом вспомнила,
   как бросила плакат прямо там на плацу.
   В хронике этот момент был искусно отрезан и монтаж следующих хроникальных кадров: работы в цехах, обед в столовой, крупно-немецкая арбайтскнижка с марками в виде оплаты за работу. Сняли даже
   руки, которые считали деньги. Наташе было стыдно, по всему выходило, что именно она в фильме агитировала и работу в Третьем Реихе, и зарплату, и проживание в бараках. Но, возможно, ее никто не узнал? Кино было черно-белым, и она очень надеялась, что лицо ее не запомнится. Однако часть остовок уже развернулись к ней.
   На лицах-удивление. Наташа-звезда кинохроники? Ирина, главная заводила, громко сказала вслух так, что услышал весь барак.
   – Ой, фифа! Ты что ли?
   – Ой, смотри, наша что ли?
   – Чего-то лицо слишком счастливое!
   – Наташа? Ты?
   А агитационные кадры о хорошей жизни в трудовом лагере еще были на экране»
   Режиссер СоюзДетФильма вскакивает.
   – Это не мой материал! Немедленно остановите.
   На экране-крупный план Наташи с плакатом: «Добро пожаловать
   в Германию!» Лицо ее узнаваемо. Входит парторг студии, машет на Наташу рукой.
   – Вы-Наташа Рудина? Это вы на экране?
   Парторг указывает на Нату еще раз. Ассистентка охает от ужаса, подходит Рудиной поближе, шипит.
   – Покиньте помещение, вы меня подставили. Материал теперь никто не примет.
   – Да, я-Наташа Рудина, я была да… На оккупированной территории.
   – Вы не смели появляться в стенах советской студии. Выйдете вон!
   Она смотрит на нее брезгливо, Рудина выбегает из зала.
   – А Вы куда смотрели, товарищ Эферман! Еще раз ошибетесь с выбором актрис, уволю с «волчьим билетом»
   Режиссер замолчал, но быстро нашелся.
   – Ставьте съемки с Валентиной Поляковой! Не ошибетесь!
   – Вот это дело…
   – Я люблю только Валечку! Новые актрисы хуже керосину.
   – А как же отснятый материал?
   – Ничего страшного. За свой счет и переснимите.
   На экране – киноматериал с Валентиной Поляковой. Все с интересом смотрят отснятый материал.
   А тем временем Рудина бежит по каменной набережной Яузы-реки. Наташа плачет. Ее выгнали с Союздетфильм.
   Она идет по мосту, доходит до места, где когда-то расставалась с Мишей. Думает сначала, потом неожиданно покупает белый шарик у продавщицы и запускает его в небо.
   Уже через неделю Анфиса устроила Мишу к знакомым в таксопарк. Работа была денежная, нервная, однако Сергееву нравилось. До отъезда в Рыбинск было всего неделя, увольняться раньше времени не хотелось, Анфиса вообще была уверена в том, что Сергееву не надо было ехать строить ГЭС, однако судьба распорядилась иначе.
   В тот первый свой день Миша приехал на такси во двор магазина Анфисы. Анфиса торговала водкой и вином в своем магазине, зарабатывала неплохо и была уверена, что Миша в таксопарке приживется. Когда Сергеев припарковал машину, он увидел, что из магазина «Вино» выбегает грузчик с коробкой,в которой была водка
   в бутылках. Настроение у Анфисы в тот день было прескверное, она выставила на прилавок бутылку «Столичной»
   – Миша, здравствуй…Валюсь с ног.
   – Пол-литровую дай.
   Она выставила ее на прилавок, он схватил бутылку водки, засунул ее в карман.
   – Сейчас. Я сниму свой халат и домой.У меня смена заканчивается через полчаса.
   Миша улыбается, прыгает к ней через стойку магазина.
   – Дорогая моя… Анфиса. Скучал всю ночь. Поехали к тебе.
   Анфиса хохочет, прижимается всем телом к Мише, целует страстно
   в губы.
   – Ну, что? Женишься на мне?
   – Хочешь-женюсь. Поехали ко мне… У меня смена закончилась, выпьем, посидим за столом, закусим.
   Через пять минут Анфиса сняла свой халат и вышла. Они сели в такси к Сергееву и уже через полчаса Анфиса и Миша на цыпочках прошли по коридору квартиры, дошли до его двери.
   Сергеев роется в кармане, достает ключ, открывает дверь.
   – Это наша комната?
   – Наша… заходи.
   Они зашли в дверь, дверь хлопнула, из соседней двери показалась
   мама Клюева. Она была в платке, подошла поближе к двери Миши,
   прислушалась. За дверью слышался смех Анфисы. Мама Саши прошла
   дальше на цыпочках и включила свет на кухне, потом выключила.
   Во дворе дома стояла Мишина машина «такси»

   В то злополучное утро Сергеев, он же Мельниченко приехал на такси в свой таксопарк. Он сдал выручку в кассу, загнал машину на мойку, выходить из нее не хотелось. Он задумчиво смотрел на валики, ожидая когда машина будет вымыта. Думал он над сообщением Саши Клюева о том, что он решительно хочет жениться на его бывшей невесте, Наташе Рудиной. Настроение у него
   было прескверное, лицо мятое, под глазами – зеленые круги.
   Вдалеке стояла комиссия. Яков, приятель Миши по таксопарку,
   был у доски почета. Сергеев подошел к нему поближе, спросил его тихо и настойчиво.
   – Что за люди?
   – Комиссия из Мостранса. Вот с доской почета знакомятся.
   А тем временем к доске почета подошел сам Дубилин.
   Именно он был в составе комиссии. Сергеев присвистнул и спрятался в машине. Дубилин же с интересом рассматривал фотографию Сергеева на доске почета.
   – А это что за диверсант? (смотрит на фото) Похож на моего однополчанина и фамилия сходится. Мельниченко Павел.
   Только у Мельниченко по-моему настоящая фамилия другая.
   К Дубилину подошел глава таксопарка.
   – Вы это серьезно? Мельниченко у нас был на хорошем счету.
   Устраивался под этой фамилией, месяц как работает.
   – Да нет, перепутал я. Однофамилец просто. У того, моего
   однополчанина ошибка было в документах. Мы с ним расстались, когда ценности трофейные перевозили в Москву. Вот.
   Не хотел бы я еще раз с ним встретиться.
   Миша слышит Дубилина. Ретируется в такси. Глава таксопарка откашливается.
   – Наш водитель. На хорошем счету. Мы идем в другой корпус. Хотим показать Вам новые «победы»
   Миша включает музыку на радиоле. В цеху появляется комиссия во главе с Дубилиным, они проходят мимо машины Миши. Он пригибается
   к рулю, сигнал звучит громко, на весь цех.
   – Эх… (выдергивает ключи)
   Машина перестает гудеть, комиссия во главе с главой таксопарка и Дубилиным прошли мимо, к Мише подходит Яков
   – Ты готов со мной ехать на площадь Трех вокзалов? (показывает путевку) Вот! Держи
   – Я готов!
   Миша кивает, заводит машину, смотрит на Якова, который вслед за ним
   заводит машину. В его голове опять всплывает последний разговор с Гусевым:
   «Неприятную паузу нарушил Гусев.
   – А мы знакомы. Ты разве Михаил Сергеев? По моему тебя Павел звали. А?
   Миша быстро вытаскивает военный билет, протягивает Николаю.
   – Так точно. Павел Мельниченко, старший лейтенант трофейно-монтажной
   бригады товарища Дубилина.
   – Ну, садись, Павел Мельниченко. Садись, садись.
   Гусев отпивает из кружки чай,смотрит на стол. На нем лежит газета со статьей о Павле Мельниченко. Николай Гусев с интересом читает статью о подвиге старшего лейтенанта, который спас целую часть, разминировав разрушенную стену бывшего завода, однако, сравнив фото с оригиналом, майор тут же вспомнил странного солдата с обмороком у себя в блиндаже. Гусев взглянул в газету. Лейтенант Павел Мельниченко. Фото 1944.
   – Надо же, про тебя даже статью написали, Павел Мельниченко,
   Кулибин. Орел! Вот я бы дал себя застрелить, на куски разрезать, но мое имя и фамилия-это мое. Я-Николай Гусев. Стреляйте! Вот как бы я поступил. А ты парень-слабак, проверки испугался.
   Ты хоть сам понимаешь, что Миши Сергеева нет?! А ты теперь навеки: Павлик Мельниченко Миша медленно закипает:
   – Я на фронте был, и от фронта не увиливал. У меня времени не было объяснять таким гадам как вы, что я не дезертир»

   Миша одновременно с Яковым заводит машину и выезжает из таксопарка
   А в это время Гусев стоял в своем коридоре и звонил по телефону.
   – Улица Мароссейка,12,подъезд 3 (пауза) через полчаса.
   Куда ехать? В госпиталь. Медсанчасть.
   Гуля вышла в коридор, она была в растрепанном виде, обняла Гусева.
   – И чего я увольнялась из госпиталя? Не понимаю, через две недели опять пришла и устроилась. Я не хочу сегодня опять на работу идти. Хотя, надо наверное. Гусев, скажи, ты меня окончательно простил?
   – Я тебя не простил… Ты мне прямо в душу плюнула, когда сказала, что деток у нас с тобой не будет. Вот забеременеешь-прощу все.
   – Так не я виновата, что я с Ритой поссорилась и к Голодцу, директору рынка ушла.
   – Скажи спасибо Рите. Вытащила тебя от директора рынка.
   – Да, только я из-за нее ребенка потеряла. Вот! Из-за ее нравоучений!
   Гусев обнимает Лилю, целует, потом машет рукой.
   – Все… Чеши в свою больницу.
   Гуля улыбается, идет одеваться.
   Миша приезжает во двор на такси. Увидев издалека выходящую Лилю и Гусева, неожиданно дает газу, выезжая из двора.
   Доезжает до Якова, сидящего в другом такси.
   – О, Миха… Ты чего тут оттираешься? Это мой участок.
   – Случайно… Короче, подхватишь:
   – Мароссейка,12,3 подъезд.
   Гусев тем временем смотрит на часы, целует Лилю, она прижимается к нему.
   – Гусев, посади меня в такси… А по поводу моего Голодца ты зря расстроился. Я его никогда не любила. Так что я как была Рудина, так и осталась. Гусев видит подъезжающее такси, машет на нее рукой, показывает на часы.
   – Ладно… Мне о твоей женитьбе тетя Эмма рассказала. Если ты и сожительствовала с директором рынка, то бог тебе судья.
   – Гусев, забудь. Я люблю только тебя.
   Лиля поцеловала Гусева и, подхватив вещи, вышла во двор.
   Подъехал Яков на такси, открыл дверь, Лиля села в машину, махнула рукой.
   – Пока, дорогая… До вечера.
   Лиля едет в машине и слушает новости. Яков с интересом рассматривает пролетающие мимо дома, подъезды, магазины.
   Лиля подъехала к больнице, вышла из такси, зашла в госпиталь, Якова догнал Миша. Он увидел как Лиля зашла внутрь госпиталя, в котором он когда-то получил имя: Павел Мельниченко. Вздохнул.
   Уже через неделю Саша, Наташа и Маша сидели перед фотографом и готовились к съемкам в фотостудии.
   Тренога стояла на деревянных ногах, фотограф был под черным платком, наводил объектив. Саша Клюев волновался больше всех:
   – Просим Вас сделать десять снимков.
   – Мама, скажи мне бант развязать?
   Нет, не надо. Тебе и так хорошо, Маша.
   Наташа… Я заказал 10 фотографий на фамилию Клюев
   Фотограф продолжал командовать.
   – Плотнее садитесь, плотнее…

   Они сели ближе друг к другу, фотограф сосредоточился на семейной композиции.
   – Внимание, снимаю!
   Фотограф сделал несколько снимков, потом задумался и побежал
   в кладовку. Уже через час они были в тети Эммы. Маше исполнилось четыре года и по этому случаю они купили торт. Метрику с Машей Клюевой она решилась показать Сергей Ивановичу и Эмме Ильиничне.
   В гости по случаю этих двух радостных событий были приглашены все, в том числе мама Саши Клюева. Гости: мама Саши, Лиля, Наташа и сама Маша уселись у стола. Когда они расселись на свои стулья у стола Эммы Штольц раздался звонок в дверь. Открывать пошла Наташа, однако Ната, увидев Мишу у входа, охнула, отстранилась от Саши, который так же показался в коридоре Эммы Ильиничны. И он, увидев своего друга с медведем в руках, неожиданно замолчал, а потом тихо сказал.
   – Хочешь, я его выгоню? Он не смел приезжать сюда. Я ему все сказал тогда, в пивной. Позвонил по телефону в его таксопарк и сказал.
   – Не стоит. Он сам должен понять, что не хочу его видеть. Хотя, я рада, что он наконец-то устроился на работу.
   Однако Миша неловко сунул свой подарок Наташе в руки.
   – Это Маше. От меня. Я желаю ей счастья, Наташа!
   Саша обернулся, увидел как Миша снял кепку, сел в такси. Он был бледен, и настроен решительно.
   Лиля выбежала в коридор, охнула, увидев Мишу.
   – Немедленно уезжай. Тебя Ната не хочет видеть здесь.
   Она подбежала к нем ближе.
   – Уезжай!
   – Ты зачем мне позвонила? А, Лиль? Объясни.
   – Я хотела, чтобы ты поздравил Машу, я хотела, чтобы ты отговорил их уезжать. А ты опаздал… Поздно, Миша! Наташа собирается в Харовск, а Маша теперь Клюева! Вот.
   Она неожиданно замолчала, хотела что-то сказать, однако Сергей Иванович подошел к Мише и твердо и настойчиво попросил его уехать.
   – Ты зачем приехал, Миша? Наташа не хочет тебя видеть. Кроме того, она тебя не приглашала.
   – Я хотел сказать (пауза) Маша, я вот еще петушка на палочке купил.
   Он лезет за пазуху, протягивает леденец Лиле.
   – Держи (он полез за пазуху) Я теперь работаю в таксопарке. И достаточно зарабатываю.
   Сергей Иванович смотрит на него недоверчиво.
   – А как же котельная?
   – Я ушел. Работаю теперь в такси, на хорошем счету.
   Миша махнул рукой,завел свою машину, уже через пять минут серое такси с черными шашечками стартовало с места. Когда он оглянулся, он увидел в дверях дома тети Эммы: Сергея Ивановича, маму Саши, Наташу, самого Сашу и Эмму Ильиничну. Он завел машину, мотор глухо заработал, свистнули громко тормозные колодки и Миша тронулся
   с места. Через полчаса его серая «Волга» из таксопарка выехала на улицу Горького. А еще через час Сергей Иванович сидели за столом с Машей, Лилей, Эммой Ильничной, Наташей, мамой Саши и самим Сашей Клюевым. Даже Гусев подъехал поздравить Машу с днем рождения.
   Стол был накрыт белой скатертью.
   На нем стоял морс в кувшине, бутылки красного вина «Хванчкара», маленькие рюмочки, маринованные огурцы и помидоры, квашенная капуста, картошка, холодец. Сергей Иванович подбирал аккорды на гитаре, с интересом рассматривая счастливого и улыбающегося Клюева Сашу. Наташа играла на пианино.
   Сергей Иванович с интересом разговаривал с Сашей
   – Как Ваш проектный институт поживает, Саша? Простите, что интересуюсь.
   – Хорошо. Конструируем новый двигатель.
   Они прервали разговор, потому что в комнату вошли Наташа, Лиля и Эмма Ильинична с тарелками, на которых лежала курица и картошка. Ната была румяной, в коричневом платье, которое ей очень шло. Саша быстро разлил вино по рюмкам, Наташа заняла свое место рядом
   с Клюевым, а Сергей Иванович взяв в руки рюмку, приготовился говорить тост. Неожиданно Саша поцеловал Наташу в щеку, глядя на Наташу сказал тихо.
   – Ну, что? Будешь ли ты верна?
   – Буду… А ты?
   – И я… Я тебе никогда не изменял. Хотя меня пыталась увести.
   – Серьезно?
   Твоя подруга из Ленинграда. Клава зовут.
   Эмма Штольц обнялась с Сергей Ивановичем, он поставил пластинку на крутящийся диск патефона.
   – Эх, Эмма, давай танцевать.
   Из трубы патефона зазвучало «Утомленное солнцем».
   – Эммочка, приглашаю.
   Тетя Эмма встала, и они пустились в пляс, Лиля танцевала с Машей, пока ее не отвлек Гусев, галантно расшаркавшись, пригласил ее на танец. Мама Саши смотрела на них с интересом.
   Наташа тем временем пригубила вино, улыбнулась, положила на тарелку курицу. отрезала кусочку куриной грудки. Саша наклонился к ее уху и тихо сказал:
   – Крановщица из Ленинграда тебе не конкурент (постучал по бутылке)
   Мы готовы слушать поздравления!
   Лиля бросила Гусева, подбежала к столу и подняла рюмку с вином.
   – Наташа, я желаю счастья Маше с фамилией Клюева. Будь счастлива наконец-то.
   Саша встал, поднял Наташу со стула и поцеловал ее крепко в губы.
   Она покраснела:
   – Саша, прекрати!
   – У тебя губы пахнут земляникой.
   Лиля засмеялась, прильнула к Гусеву.
   – Ощущение, что у вас не день рождение Маши, а помолвка между тобой
   и Сашей.
   Она машет на Рудину рукой, а та с интересом рассматривает подарок Миши. Небольшого медведя коричневого цвета. Он был плюшевой, а в спине его торчал ключик. Когда ключик поворачивали несколько раз, медведь оживал и бил в барабан. Маше он чрезвычайно нравился.
   Они сели за стол, и все начали есть. Эмма Ильинична улыбается, смотрит с любовью на Наташу и Сашу. Очевидно, что она рада, что Ната вышла замуж за Клюева. Она их поздравляет тихо:
   – Поздравляю!

   Через неделю Рудина укладывала чемодан, чтобы переехать в новую комнату в квартире, которую ей дал Гусев и Дом культуры.
   Сергей Иванович с интересом наблюдал, как баулы паковали Ната и Маша. Он зашел с чайником прямо в гостиную, где за столом сидела тетя Эмма, которая пила кофе со сливками, заедая вареньем.
   – Эммочка, чаю хотите?
   – Я не хочу… Наташа предложи. Когда новоселье будет?
   – Через месяц… Вот тетю Эмму зову, а она не хочет.
   Сергей Иванович посмотрел на Эмму строго, сел за стол,
   налил чай в стаканы.
   – Ну, потом спразднуешь… Главное, чтобы тебя на СоюзДетфильме восстановили. И забудь ты о том, что была на «оккупированных территориях» Я вообще разорвала бы эту справку к чертовой матери, а везде бы врала, что была в эвакуации. Вот!
   – Шутите, Эмма Ильинична… Меня эту справку везде спрашивают.
   Маша вошла с баулом, поставила на пол, Наташа вышла
   с чемоданами, но тетя Эмма, увидев их двоем, неожиданно расплакалась. Она сморкалась в платок и сказала неожиданно.
   – Мы только тебе прописку выбили, только везде договорились… А ты? Куда, ты кровинушка наша…
   – Тетя Эмма, мы уезжаем к Саше Клюеву,,в его квартиру, чтобы Вас не стеснять, а потом в мою комнату, которую мне вот Гусев выбил…
   Мало того, Саша сделал мне предложение, он пропишется у меня и мы подадим на расширение.
   – Ладно… Благословляю тебя, Наташа!
   Тетя Эмма машет на нее рукой,крестит Нату и Машу. Сергей Иванович
   обнимает ее за плечи.
   Уже через полчаса водитель грузовика грузил чемоданы и баулы Наты. Тетя Эмма и Сергей Иванович стояли в отдалении и смотрели,
   как в кабину грузовика садится сам Саша Клюев.
   – Поехали, дядя Коля…
   – Тетя Лиля, Сергей Иванович! Прощаемся…
   Наташа и Маша машут рукой из кабины грузовика,
   садятся в машину и выезжает из двора тети Эммы Штольц.
   Тетя Эмма махала им рукой,Сергей Иванович обнимал за плечи.
   – Эх, уехали наши девочки…
   Они сели в грузовик и поехали с площади.
   На другое утро после дня рождения Маши Клюевой по совету Гусева Наташа решила устроиться на работу в школу. Она шла по коридору, а ей на встречу шел директор школы. Она видит Нату, всплескивает руками.
   – Наташенька… Какими судьбами? Изменились, похорошела Через пять минут они зашли в кабинет.
   – Присаживайтесь.
   Ната с интересом смотрела на большой букет георгинов в вазе.
   – Вот мое направление… Подписано НКВД сортировочного лагеря
   – Понятно. Вы чем там занимались? В Берлине?
   – За ребенком ухаживала. У профессора Кернера!
   Только не в Берлине, а в Вольфе.
   – А как же театр? Вы же поступали. Мы вот радовались за Вас. Как Вас в Вольф занесло?
   – Я попала под угон в 41,меня привезли вместе с другими узниками Третьего Рейха на химический завод работать. Вот, а к Кернерам я попала случайно… Вообще я должна была в эвакуацию поехать.
   Ефросинья Викторовна, так звали директора школы, аккуратно перевела разговор на другую тему.
   – Ух ты… А мы вот в Ташкент уехали в эвакуацию.
   Всей школой.Я только в 46-ом вернулась (мягко) Наташенька, мне ничего не надо объяснять. Все написано в этой бумаге. Готова Вас принять.
   – Спасибо… (пауза) кстати, я мечтаю восстановиться в ГИТИСЕ. Подала документы… Вот встретила однокурсницу и на меня нахлынуло… Вот.
   – Мечтать невредно. Лучше оставайтесь у нас учить. Ставка для Вас есть. Пишите заявление.
   Через пять минут Наташа Рудина написала заявление о приеме ее на работу. А тем временем Эмма Штольц сидела в очереди
   к секретарю обкома, Хлудову. Секретарь Хлудова, полная, грудастая женщина с большим накрашенным губами вышла в коридор
   – Вы к товарищу Хлудову? Он принимает с 11.
   – Я,к сожалению, к Вам записалась на 8 утра.
   – В 8 он не принимает (машет рукой)
   – Ладно, попрошу я его вас принять пораньше
   – Вы, кстати, гражданка Штольц, по поводу Натальи Андреевны Рудиной? Не примет.
   Секретарь машет рукой на Эмму Штольц. Хлудов сидел за столом, ел суп, когда к нему зашли Эмма Ильинична. Есть было ему неудобно, одна рука безвольно висела плетью.
   – Приятного аппетита. А Вы меня не помните?
   Хлудов смотрит с минуту на тетю Эмму, потом неожиданно улыбается, машет здоровой рукой.
   – Помню, конечно. (кладет руку-протез на стол) Вот. Напоминание вижу каждый день. А Вы, кстати, для чего просите за Наталью Рудину. Ее уже прописали в Москве! Сейчас подскажу у кого (смотрит в бумаги)
   Вот, она в другом районе значится. А ее сестру, Риту Андреевну, сослали и надолго в город Харовск. За подделку документов, за укрытие диверсантов, за вредительство.
   Хлудов достает направление тети Эммы. Тетя Эмма вздыхает:
   – Товарищ Хлудов, Вы неправы. Я вот рада, что Вы в добром здравии.
   Она кладет метрику Маша на стол. Вот… У девочки появился отец и будущий муж у Наташи Рудиной. Эх, девушка только в себя начала приходить после плена…
   – Вот… Смотрите.
   Хлудов, рассматривая свидетельство, задает вопрос.
   – А куда Вы Наташу дели? Кроме того, у Вас на площади, как сообщают нам некоторые активные граждане, регулярно бывает некто Сергей Иванович. Так ведь? Вы либо пропишите, либо разведитесь…
   Тетя Эмма смотрит испуганно на Хлудова, тот краснеет, надувается, вскакивает.
   – Простите, но данный гражданин – мой муж! Зовут Сергей Иванович.
   Вам кто сообщил о его местонахождении?
   – (заглядывает в бумагу) Некто Белобрысова С. В.
   – Ну с ней я сама разберусь (просит) Товарищ Хлудов.
   Я готова девочек прописать к себе: Наташу и Машу. И Рита, если вернется. Простите их. Девочки настрадались. А мы все сделаем, как прикажите.
   Хлудов однако встал и пошел к выходу, он хватает телефон и начинает набирать номер на круглом диске
   – Так… (в телефон) Выведите гражданку из моего кабинета. Иначе я милицию вызову.
   Через час Сергей Иванович успокаивал Эмму Ильиничну. Тетя Эмма сморкалась в платок, ее успокаивал муж.
   – Да, плюнь ты на этого человека… Как его…
   – Хлудов… Он Риту, Наташину сестру ненавидит лютой ненавистью,
   я в июне заходила, просила… Орал, как ненормальный. Не прощу говорит и все!
   – А он прав. Маргарита Андреевна-подозрительный персонаж. Я бы ее не прописал. Слушай (обнимает Эмму)
   – Гусева надо просить, Сережа! Николая Гусева…
   Тетя Эмма расплакалась, Сергей Иванович обнял ее за плечи.
   – Лиля, добрый тебе даю совет, найди Колю и попроси. Иначе вы в Москву не попадете… Через минуту мимо них прошла с гордо поднятой головой Белобрысова.
   – Здравствуйте, Эмма Ильинична. Слышала Рудиных не прописывают… Что так?
   – Пропишут, ничего страшного…
   Белобрысова хмыкнула, прошла внутрь дома, хлопнув дверью.
   А в это время Миша Сергеев решил зайти домой за своими вещами.
   Гусев помог ему купить билет до Рыбинска, вручив направление на гидроэлектростанцию. Пока он собирал свой вещмешок, в дверях появилась мама Саши Клюева. Она вздохнула и передала ему записку: «Мишка! Дождись меня обязательно, Саша»
   Миша прочитал записку быстро и скомкал. Перед глазами опять картина: целующиеся во дворе тети Эммы Наташи и Саши. И маленькая Маша с шариками рядом.
   Его размышления неожиданно прервала мама Клюева.
   – Миша, куда ты пропал?! Тебя Саша обыскался! Мы уже не знали, что и думать!
   – А Саша где сейчас?
   – А он ушел с утра, к этой своей,к Наташе Рудиной.
   У Миши из рук падает гитара, на которой лопается струна, он пытается натянуть ее на гриф.
   – Ты ее знаешь?
   – Да. И Саша знает. Но я хочу уехать. Пришел проститься.
   Клюева решает угостить Мишу чаем на дорогу, она бежит на кухню ставить чайник. Миша успевает положить в вещмешок фотографии своей семьи, Наташи, свою фотографию. Закончив сборы, Миша вышел на кухню.
   – Ой,Миша! Все было хорошо. Сашу взяли в авиаконструкторское бюро.
   Он зарплату приносил домой. Пока не приехала эта Ваша знакомая
   с ребенком на руках из Германии. И тут мой дурачок начал
   бумажки какие-то оформлять. Я спрашиваю его: не жениться ли ты собрался? (вздыхает) Отмалчивается, А я думаю, что там уже слишком все далеко зашло. Ну и взял и удочерил Машу, Наташину дочь из Германии. А ты в курсе? Она же твоя невеста была…
   – Спасибо Вам! Все было очень вкусно.
   Миша встает, выбегает с кухни, открывает дверь своей комнаты, хватает вещмешок, вешает гитару через плечо и закрывает дверь окончательно, кричит маме Саше Клюева:
   – Если хотите, можете подавать заявление на мою комнату. Я уезжаю.
   А Анфисе другую комнату дали вот… Она здесь жить не будет!
   Клюева выходит в коридор, видит Мишу с вещмешком.
   – Что? Совсем? Куда?
   – Восстанавливать Рыбинскую ГЭС!
   Миша машет рукой маме Саши, та всплескивает руками, Миша выскакивает из квартиры, идет по лестнице вниз, Клюева открывает дверь и кричит ему во след.
   – Миша! Прощайте.
   Дверь хлопает. Миша выскакивает на крыльцо подъезда дома,
   однако в дверях неожиданно сталкивается с Сашей.
   – Мммм. Сволочь, ты где был-то?
   – Привет, друг! Видел твою маму, прочитал твою записку.
   – Пойдем в пивняк!
   Саша обнимает Мишу и они опять идут в ближайшую пивную. Официантка разносит кружки среди посетителей пивного бара. Однополчане бывшего взвода народного ополчения призыва 1941 года заказывают себе пиво в кружках.
   – Девушка, мне одну кружечку светлого и воблочки две!
   – Хорошо. Записала.
   – И меня добавь. Одно пиво в кружечке!
   Официантка улыбается Мише и Саше, наливает пиво в кружки,
   ребята идут к столу. Узнав же о том, что Миша уезжает в Рыбинск надолго, он решил помочь Павлу Мельниченко стать опять Михаилом Сергеевым.
   – Делаем так, сначала в военкомат. Я там напишу одну бумагу, где конкретно изложу, как было дело. И что ты не дезертир.
   Тогда и линии фронта не было никакой.
   – Да ладно ты не суетись! Я в порядке. Еду восстанавливать Рыбинскую ГЭС (смотрит на часы)
   Через два часа поезд! (показывает билеты)
   Мимо идет официантка. Миша решает заказать себе еще пива.
   Себе и Саше.
   – Девушка, можно еще кружечку пива?
   – Подождешь! Не усохнешь.
   – А мне принесешь?
   Официантка кивает, уходит за пивом, а Миша и Саша продолжают разговор.
   – Ну, а как же, Наташа? Это свинство! Ты должен пойти и поговорить с ней.
   – Саша! Это все было до войны. Я изменился.
   Официантка опять закрывала кассу, пока Саша расплачивался. За это время Миша успел вскочить, схватить вещмешок и выбежать из пивной.
   Саше же надо было срочно найти Наташу и привезти ее к бывшему жениху. Но где же Наташа? Его жена? Они должны были переговорить.
   Он быстро вспомнил, что девушка на СоюзДетФильме, и именно сегодня начинались новые съемки. Саша быстро остановил проезжающее такси и уже через полчаса он был на студии. Вахтер студии пытался его остановить, однако Саша, не обращая на него внимания, двинулся решительно в первый павильон.
   – А ну, сюда! Документики быстро! Ишь какой!
   – Пожалуйста, пропустите!
   Увидев Наташу в желтом платье на сцене, он схватил ее за руку и
   потащил к выходу.
   – Наташа, Миша Сергеев приехал! И он очень хочет Вас увидеть. Он на вокзале, поезд отходит через час. И нам важно его догнать.
   Наташа хватает свою сумку и бежит со сцены. Тетя Эмма и режиссер Борис Эферман вскрикивают одновременно.
   – Куда ты, Наташа?!
   – Куда Вы?!
   Однако Наташа их почти не слушает, Саша хватает ее за руку, и они бегут на выход из студии. У входа стоит такси, на котором приехал Саша. Они прыгают в машину.
   – Товарищ! Нам на вокзал. Быстрее, пожалуйста!
   – На Ярославский!Гони! Иначе не успеем! Есть, гнать!
   Водитель прибавляет скорость, и вскоре они оказываются на площади у трех вокзалов. Выскочив из такси, Наташа в желтом платье бежит к перрону. Ей навстречу идет толпа, они мешают ее движению, она передвигается быстро, пытаясь догнать уходящий вагон.
   Саша бежит за ней.
   – Саша, это какой поезд?
   – Москва-Рыбинск, отправление в 14:30
   – Простите, пожалуйста, Вы не подскажите на Рыбинск какая платформа? -Ушел твой поезд! Пять минут как ушел! Опоздала, милая!
   Наташа смотрит из-под руки на уходящий поезд, его конец виден вдалеке. Она смотрит из-под руки, ей неприятно, что она опоздала.
   – Саша! Почему он уехал?
   – Наташа, это ужасное недоразумение.
   – Ну, глупость какая-то! Он сказал, что не хочет воспитывать чужого ребенка. И что он уверен, что Маша (кашляет) от француза. Вот!
   Я не смог его переубедить.
   Наташа охает, садится на бордюр и вдруг неожиданно начинает плакать навзрыд. Ее угнетала мысль, что она больше не увидит Мишу Сергеева, даже Лиля рыдала всю ночь после отъезда жениха Наташи Рудиной,а утром нашла в своей сумочке деньги и пошла в ближайший клуб на танцульки. При подходе к клубу она встречает местную шпану: «вора в законе» по прозвищу Граф и его подручного, щипача Сечкина. Впрочем о том, что они проходимцы, Лиля поняла совсем не сразу. Лощенные, в белых пиджаках и брюках ребята ей показались очень симпатичными, впрочем ей хотелось развлечься. Они шли мимо Лили, которая стояла рядом с решеткой парка и рылась в сумке, пытаясь найти помаду. Сечкин говорил с Графом о стихах.
   – Вот что я хочу тебе сказать! Это все чушь! Чушь упадническая.
   Это нужно подавать вместе с носовыми платками для соплей.
   – Есенин-чушь?
   – Слушайте (видит Лилю),девушка, простите, хотел спросить, Вы любите Есенина?
   – Нет.
   – Вы не любите Есенина? Граф, а вот ей тоже не нравиться Есенин!
   – Отпустите руку. Мне больно.
   – А пошли с нами играть в бильярд.
   Граф и Сечкин хватают Лилю с двух сторон под руки и тащат ее
   в клубу, в котором есть бильярдная. Лиля вовсе не замечает, как в этот самый момент, Сечкин залезает к ней в сумку и ворует ее
   кошелек. Уже через час они играют в бильярд на украденные у Лили деньги. Лиля вовсе не замечает, что деньги стащили. Мальчики кажутся ей галантными, они заказывают ей пиво, креветки. Сечкин учит ее справляться с кием и комментирует каждый удар.
   – Лихо пошел, прямо в лузу. (Графу) Мой ход?
   – Нет! Переход хода! Я из центра, дуплетом!
   – Вот так! Чистяк!
   – Держи! (Лиле) Просите, а кто же Вам тогда нравится, если Вам не нравится Есенин?
   – Я не люблю поэзию.
   – Ну, как же так? «Вы помните, Вы все конечно, помните, как я стоял, приблизившись к стене. Взволнованно ходили Вы по комнате, и что-то
   резкое в лицо бросали мне»
   Лиле нравится. Есенина в школе в 40-х годах ХХ века в школе не изучали. Однако тетя Эмма иногда упоминала имя Сергея Есенина, рассказывая о поэтах «Серебряного века»
   – А дальше?
   – «Вы говорили нам пора расстаться.
   Что Вас измучила моя шальная жизнь,
   что Вам пора за дело приниматься,
   а мой удел катиться дальше вниз»
   Сечкин бьет по шару кием, в то время как Граф, отводят Лилю
   к окну, читая ей стихи Есенина.
   – Ну, ты-герой! (кивает на шар в лузе) Видал? Пошел точняком в лузу.
   Неожиданно в бильярдной появляется Карпухина. Местная поэтесса. Она выглядит очень экзотично, на ней берет и красивое черное платье в пол.
   – Вы выразительно читаете, Граф!
   – Благодарю!
   – Только мне кажется, что это творчество отделено от жизни?
   – Карпухина?!
   – А?!
   – Мне кажется, что это Вы, как женщина, навсегда оторванны от поэзии.
   – Мне кажется, что он меня оскорбляет.
   Неожиданно Сечкин, чтобы досадить Графу, ломает две розы в кадке на этаже. Он дарит букет Лиле. Граф смотрит на это скептический.
   – Что за дешевый букет? Я Вам лучше подарю.
   – Пойдемьте танцевать! Надоели они все!
   – Пойдем!
   Уже через час Лиля танцевала с Графом внизу в огромном зале. Они вальсировали. Однако Лиля была заметно грустна, вспоминала свою последнюю встречу с Мишей.
   – Что это Вы такая печальная?
   – Просто сегодня разбилась моя жизнь!
   – Ерунда!

   Они плясали почти до утра. Граф с Сечкиным даже домой Лилю проводили, они долго целовались у подъезда, Сечкину удалось даже
   запомнить номер подъезда и номер квартиры, где живет девушка.
   Лиля только дома обнаружила, что кошелек пропал. Однако она не думала о том, что Граф и Сечкин своровали ее кошелек. Гусев привычно спал в своей кровати, Лиля выпила чаю, разделась, легла на диване на кухне, заснула. Рассказать о пропаже кошелька она не решилась.
   Днем Гусев объявил, что уезжает в командировку, Лиля была рада, что наконец-то она останется одна. К вечеру Лиля опять договорилась встретиться с новыми знакомыми. Даже отъезд Гусева ее не остановил. Она встретила их опять в клубе. Выпив пива, они опять говорили о поэзии, Граф очень хотел остаться
   с Лилей наедине, но Сечкин ему мешал. Так как именно Графу очень хотелось попасть в квартиру к Лиле, он пытался получить от нее ключи, рассказывая о классической поэзии.
   – Я все равно считаю, что Пушкин был глубоко буржуазный поэт.
   – Нет, Сечкин, это просто ты придурок! И в поэзии тупой, как валенок.
   – Отойдем, а?!
   – Отойдем!
   – Ты чего со своим Пушкиным лезешь? Чего в нем такого?
   «Я помню чудное мгновение! Передо мной явилась ты! Как мимолетнее видение, как гений чистой красоты!»
   Неожиданно в бильярдную входит женщина-продавец с цветочной корзиной. Граф покупает у нее цветы, протягивает букет Лиле.
   – Это тебе!
   – Спасибо!
   Сечкин хватает Графа за руку и отводит его подальше от Лили.
   – Пойдем, пойдем!
   – Не мешай,понял?
   – Понял!
   – Подожди тут!
   Сечкин скручивается пополам, ему больно. Лиля охотно в это верит, нюхает цветы, обращаясь к Графу, спрашивает.
   – За что Вы так его?
   =Да он, Лиля, дурак! А дуракам не болно! (кричит, оборачиваясь) Да, Сечкин?!
   Сечкин кряхтит, садится на корточки закуривает. Граф обнимает Лилю за талию, ведет ее к окну.
   – Лева, но Вы же культурный человек! Вы же поэт!
   – А ты моя муза!
   Лиля жмет плечами, молча показывая на свое обручальное кольцо. Кольцо золотое.
   – Ах, да! У Вас же муж есть! И кто у нас муж?
   – Зам. товарища Поддубко! Гидроэлектростанциями занимается мой Гусев, а еще ДК и танцами…
   – Ох, устроит он нам кадриль с подвывертом!
   – Не устроит! Я все равно его никогда не любила.
   – Вот и славно! Давай завтра вечером встретимся. В клубе!
   – Давай!Вот мужа в командировку провожу и приду.
   – Буду ждать!
   Граф целует ей руку, обнимает Лилю, залезает в ее сумку, ворует ключи, подмигивает Сечкину. Лиля машет рукой,обращает внимание на открытую сумку. Щелкает замочек, девушка выбегает из бильярдной. Через час Лиля звонит в собственную квартиру. Ключ она не нашла.
   Ей открывает Гусев.
   – А?… Проходи. Ты что? Ключ потеряла?
   Лиля кивает, видит чемодан. Гусев собирается в командировку.
   – Уезжаешь? В командировку?
   Увидев раскрасневшуюся, в платье, на каблуках, с накрашенным ртом Лилю, Гусев кладет свой ключ на стол, снимает свое кольцо.
   – Знаешь что? Живи одна!
   Гусев выходит с чемоданом, оставляя Лилю одну.
   Хлопнула дверь, Лиля вздрогнула.
   Наташа, сбежавшая со съемок фильма из-за своего жениха Миши, лишилась последнего шанса вернуться к привычной для себя жизни и восстановиться в ГИТИС. Актерская карьера была разрушена казалось бы навсегда. Предложений по работе все не было и не было, и вот однажды тетя Эмма появилась с известием, что ее давний приятель стал директором завода газированных напитков. Они только открылись после войны и набирали себе киоскеров.
   – Конечно, это не кино! Просто работа! И я еле-еле договорилась. Может повернешься ко мне все-таки? (зло Нате)
   Наташа лежала без движения на диване, и не реагировала ни на что.
   – Ты мне трагедии не устраивай! Сама виновата. А твой Миша и Саша то же хороши!
   – Что Вы хотите сказать?
   – Ничего. Любили бы, так с детьми взяли бы. А так ты от них сбежала и все. Опять у меня. Ничья не жена. Наташенька, иди на работу, газировкой поторгуй! Ясли есть. Работа тебя вылечит!
   Я тоже не хотела ведь в бане работать. А работаю и ничего. Не всем же артистками быть. Тем более мы шанс свой пропустили. Короче, мой приятель ждет тебя завтра в 8—00 у себя.
   – Меня Саша бросил после того, как я сбежала со съемок к Мише.
   Эмма Ильинична всплескивает руками. Однако уже через неделю Ната за своей тележкой стояла у Крымского моста и торговала газировкой. Она была в белом фартуке и белом чепце. Торговать надо было с 8—00 до 17—00. Ей в помощь дали Раису, плотную женщину с круглым лицом. Она давно занималась торговлей и быстро обучила Наташу, что ей делать, выдав кассовый аппарат и разлив сироп по стеклянным мензуркам.
   – Вот это для сиропа! (показывает на мензурки) Вот это для воды! Сироп по норме, чтобы расходов не было лишних. Стаканы береги, за разбитые вычитают. Сторожихе с утра лучше наливать стакан (хохочет) а то из ворот не выйдешь.
   – Водки?
   – Нет, воды с сиропом! Она у нас сладенькое любит. Дальше-приходишь на точку!
   – А это где?
   – А это уж, милая, где найдешь! Найдешь: выполнишь план.
   Не найдешь: будешь выплачивать из своего кармана. Все стаканы и сироп здесь. Все на месте. (машет рукой) Эта точка есть. Удачной торговли.
   Уже через пять минут к Нате подошел первый покупатель.
   Это был полный мужик с усами.
   – Почем газировка?
   – Две копейки.
   – Налей стакан, да сиропу побольше налей.
   – Как положено, так и налью.
   – Много ты наторгуешь, правильная!
   Покупатель протягивает Нате деньги, Ната наливает ему в стакан сироп, добавляет газировку. В стакане – пузырьки. Она протягивает ему стакан с газировкой,дает сдачу.
   – Сдачу держите! Газировка с сиропом. Подходите! (второму покупателю)
   – Иж ты, правильная! Налей,красавица! Вишневого сиропа! Сколько стоит говоришь?
   – Две копейки.
   Покупатель дает Наташе деньги, та быстро протягивает ему стакан с газировкой.Уже через час у ларька выстраивается огромная очередь. Они все пьют газировку, рассматривая симпатичную продавщицу. Нате неловко, однако она быстро входит в образ и воспринимает свою работу, скорее как роль в театре, чем как реальность. К вечеру Наташа Рудина устала окончательно. Она пришла домой,упала на диван и заснула. Во сне ей снится Миша и их разговор в саду в 1941,Наташа просыпается среди ночи, плачет навзрыд, глядя в темноту. На другое утро Наташа решила подойти со своей тележкой с газировкой поближе к Дому культуры рядом с Крымским мостом. Уже через час появился первый посетитель.
   Выглядел он экзотично: длинная шевелюра, гимнастерка, штаны.
   – Налей-ка мне, красавица, газировки! Да послаще.
   – (кричит следующему) Газировочка! Газировочка! (танцору) Товарищ, а у меня сироп ненормированный, мне за ним ехать еще далеко!
   Танцор пожал плечами, побежал внутрь ДК, а к девушке уже подошел следующий солдат в гимнастерке, Ната быстро налила ему газировки.
   – Подходите! Газировка.
   Солдат кидает ей мелочь, смотрит придирчиво, как Наташа наливает ему газировку.
   – Делай свое дело! Мы за них кровь проливаем, а они, понимаешь, сироп пожалели.
   Солдат пьет газировку, сердито смотрит на Наташу.
   – Извините, как есть.
   Солдат крякает, отходит подальше и закуривает. А тем временем на площади рядом с ДК появляется Лиля. Она в розовом платье в черный горох, у нее белые носки, в косах заплетены белые ленты.
   Увидев Наташу, торгующую газировкой,она охает, удивленно останавливается, подходит поближе.
   – Наташа! Привет. А ты что? Теперь газировкой торгуешь? Не знала!
   – Это ты рассказал Мише про Франсуа?
   – Нет.
   – Но я ведь только тебе рассказала. Лиля, зачем ты это сделала?
   – Я сказала правду, а вот ты нам всем наврала. Хотела чистенькой оказаться?
   – Замолчи, ты не сестра мне больше!
   – Знаешь, пока ты романы с французом крутила, я между прочим Мишу спасала. И знаешь, почему он к тебе не зашел домой, когда приехал, потому что он меня любит.
   У Наташи просто дух захватывает от наглости сестры и от ее признания, Рудина налила газировки в стакан, и что было сил плещет ею в лицо Лиле. Ната плачет. Лиля охает, краснеет, бледнеет, вынимает платок, вытирает лицо и бежит по ступенькам вверх, в ДК. Ей навстречу спускается Карпухина в черном берете.
   – Ой,девушка! Здравствуйте! Простите! А вы Графа и Сечкина не видели?
   – А это вы? А вы на танцплощадке не пробовали их искать? -Их там нет. Я смотрела.
   – Да, как интересно. Ох, не знаю (цитирует Есенина) «Вы говорили нам
   пора расстаться, что вас замучила моя шальная жизнь!»
   Карпухина идет вниз по лестнице, а Лиля идет в зал танцевать. Ната весь день торгует газировкой,а к вечеру, отдав тележку на завод, она решается зайти в гости к Саше. Дверь ей открывает его мама. Саша устроился чертежником в конструкторское бюро и работал до поздна. Наташа прошла мимо закрытой на ключ двери Миши, и зашла в комнату к Саше.
   – Проходите, присаживайтесь. Саша будет через час. А я Вас чаем с сушками угощу!
   Клюева вышла из комнаты и пошла ставить чай на кухню. Наташа ей не очень нравилась. Репатриантка с ребенком. Очевидно, что она могла испортить Саше всю жизнь. Ее сын влюбился до беспамятства, она пыталась несколько раз отговорить его общаться с Натой,однако Саша не слушал никого. И вот она явилась сама, собственной персоной.
   Клюева, как умная женщина и любящая мать, решила присмотреться
   к будущей невестке. Наташа рассматривала модели самолетов, подвешенные на лесках, чертеж Саши, который стоял на кульмане. Очевидно что он и дома подрабатывал. Ната подошла к окну и посмотрела на улицу. Москва: автомобили по шоссе, прохожие. Хлопок входной двери заставил ее вздрогнуть, она услышала короткий разговор между мамой,Клюевой и Сашей Клюевым. И вот уже он сам ворвался в собственную комнату и увидел Наташу. Господи, неужели его любимая девушка у него дома, в гостях, и сама пришла. Саша бросился к Нате, и обнял ее.
   – Господи, Наташ! Как я рад! Но, что с Вами? Вы плакали?
   – Саша! Я вышла на работу. Торгую газировкой!И работой горжусь!
   Саша выпускает ее из объятий, замечает, что в комнате не убрано, быстро ставит вещи на места.
   – Прости, у меня не убрано. Садись!
   Он сажает Наташу к столу и садится рядом, берет ее за руку.
   – Прости меня, Саша. Я тогда наговорила что-то, но не на вокзале.
   Про себя и про Мишу.
   – Ничего страшного. Стресс и все такое!
   – А от Миши что-то есть? Он написал Вам?
   – Нет (растерянно) Кстати! Какая газировка? А как же кино?
   – Какое кино… Я теперь сатуратор Наташа. Я вообще скоро буду как артистка Орлова, в киноленте «Светлый путь», пойду на рекорд, я буду обслуживать на пример не сто, а трехсот граждан в день, они будут от меня убегать, а я носиться за ними и кричать: газировка, газировка!
   Наташа плачет, бьется в руках у Саши, а затем он обнимает еее покрепче, и говорит быстро-быстро.
   – Наташа, выходи за меня замуж. А? Ты меня не любишь? Пусть! Я за то тебя люблю! Выходи за меня, пожалуйста!
   Наташа пытается вырваться из его рук, однако он держит ее крепко– накрепко, целует в затылок и в шею. Именно эту сцену и застает мама Клюева, которая принесла к ним в комнату чайник и корзинку с сушками.
   – Саша! Сашенька! Да что же это?!
   Она просто столбенеет от увиденного.
   – Мама! (бросает Нату, выталкивает маму) Мама выйди, пожалуйста! Испуганная мама Клюева выходит за дверь, приникает к замочной скважине, чтобы подслушать, что еще Саша будет говорить Наташе.
   Саша отходит к окну и говорит, гляда на летнюю Москву, тихо и
   с нажимом.
   – Я знаю, что ты меня не любишь. Но я готов ждать год, два, всю жизнь.
   Вот ты говоришь, я хороший! А я тебе скажу, я был бы рад, если бы он вообще не вернулся, я чувствую себя сволочью, гадом последним и ничего не могу сделать. Я бы хотел быть таким верным другом, этаким Протоклом, но не могу. Не могу смотреть, как ты мучаешься.
   Как ты работаешь, на этой газировке своей.
   – Саша, скажи, а он вернется? Утешь меня: скажи, что он вернется? -Утешать тебя? Внушать надежду? В то, что я давно не верю? (через паузу) Он не вернется. Понимаешь? Страдания бессмысленны. Клюева охает за дверью, отходит на кухню, ставит на место чайник и очень во время. Наташа выбегает из комнаты Саши, бежит к двери, хлопает ею громко. Саша устало садится на стул, кладет голову на руки, сложенные на столе. В этом положении его и застает мама.
   А тем временем Лиля до вечера протанцевала в ДК. Разговор с Наташей оставил в ее душе неприятный след, она хотела еще раз поговорить с ней начистоту еще раз.
   Однако старшую сестру с ее газировкой не было видно у Дома культуры. Лиля решила зайти к тете Эмме и серьезно поговорить с Наташей. Приходить с пустыми руками было как-то неудобно, она совсем недавно купила Маше новые ботинки, по этому девушка решилась зайти к себе домой. Ключ в замке неожиданно провернулся очень быстро. Лиля испуганно толкнула дверь от себя и увидела, что в квартире было все перевернуто вверх дном. Ее ограбили, пока она плясала в Доме культуры. Но кто? Зачем? Лиля быстро вышла в коридор и набрала 02.
   – Алле? Милиция? Нас кажется ограбили!
   Через час Лиля была свободна, она написала заявление, милиционер
   сделал опись пропавших вещей и они вышли из квартиры Гусева
   вместе. Она поехала к тете Эмме, в руках были ботинки.
   Через пять минут младшая Рудина подошла к окну квартиры Штольц на первом этаже. В комнате: свет, уютный стол со скатертью, чашки, чайник и сушки на столе. Она слышит разговор за стеклом.
   В комнате: Сергей Иванович, тетя Эмма, Маша и Наташа.
   – Наташенька, руки мой и садись за стол.
   – Вот и мама пришла!
   Лиля видит, как Наташа садится за стол и начинает есть суп. Хлеб на стол поставила тетя Эмма. Сергей Иванович качает Машу на коленях, говорит ей «по кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам и в ямку бух!» Лиле становится грустно, Гусев ее бросил, с Наташей она поссорилась. Но может быть она всему виной? Лиля со злостью кидает в стекло окна камешек, он рикошетит и ударяется в ее грудь. Ната вздрагивает, тетя Эмма и Сергей Иванович испуганно смотрят в окно. Лиля отходит подальше и садится на лавочку, Ната подходит к окну и замечает фигуру сестры. -Там Лиля! Во дворе и боится заходить.
   – А почему она не зашла?
   – А почему она должна заходить? Тетя Эмма всплескивает руками, выбегает во двор. Сергей Иванович смотрит на Наташу удивленно, злой тон вовсе не свойственен Наташе, и он ее в таком состоянии никогда не видел. Он осторожно снимает Машу со своих колен и задает вопрос Наташе.
   – На работе устала и с Лилей поссорилась?
   – Я уволилась уже! Ото всюду. В школу меня не берут, из ДК Гусев попросил уйти, с СоюзДетфильма меня выгнали, после того, как я сбежала.
   – Почему? А как же прописка? Москва?
   – Надоело. Я к Рите поеду. В Харовск
   Сергей Иванович вовсе не понимает, что же произошло с Наташей, онаявно чем-то расстроена, но вовсе не хочет признаваться.
   – Но как же так? Тетя Эмма хлопотала, мучилась. Зачем же упускать шанс: остаться в Москве и на работе!
   Однако видно, что Наташа непреклонна, их разговор прерывает тетя Эмма. Она врывается в комнату и с порога начинает говорить взволнованно.
   – Ее там нет. Неужели Вы так ничего и не поняли? Умные вы мои, героические! Чужих детей спасаете, а родного человека своего губите. Наташа, иди и догони Лилю. Маша, которая совсем недавно начала все-таки выговаривать слова, произносит быстро вслух
   – Мама. А правда, что Лиля твоя сестра?
   – Да! Машенька, посиди и поиграй,пожалуйста! Ната срывается с места и бежит на улицу, думает, куда могла бы пойти Лиля? Выбегает из двора, смотрит налево и направо, видит вдалеке фигурку в розовом платье. Лиля бежит к Котельническому мосту. Наташа бежит за ней. Она уверена, что Лиля задумала что-то нехорошее, и она просто обязана ее догнать.
   – Лилечка! Лиля! Подожди!
   Наташа не ошиблась, она увидела как Лиля успела зайти за перила, как она стоит на парапете, смотрит вниз, пытаясь спрыгнуть.
   Наташа бежит за Лилей, и уже у моста она догоняет ее,
   хватает за руку, обнимает сзади, прижимая к себе.
   – Наташенька! Прости меня. Прости. Я-дура, понимаешь!
   – Лилечка! Лиля, дурочка. Ты что? Слезай, сумасшедшая. Давай аккуратно!
   Наташа смотрит на Лилю, дает ей руку, помогая ей перелезть через перила, затаскивает девушку на мост.
   – Прости меня.
   – Это ты меня прости. Лиля, мы с тобой и к Рите мы поедем вместе.
   Я очень соскучилась.
   Они обнимаются и идут домой,плачут и смеются одновременно.
   Уже через час они оказываются дома у тети Эммы, которая их отпаивает чаем и вареньем.

   Девчонки проговорили всю ночь о Мише и о том, что случилось с ними за время войны и о своих планах уехать к Рите.
   Решение о переезде в Харовск ими было принято окончательно. Маша, которую решено было взять с собой,тихо посапывала на диване.
   К утру Лиля и Ната заснули крепким сном, а тетя Эмма, которая
   напротив вовсе не спала, укрыла их обеих одеялом. Однако перед отъездом Лилю вызвал следователь, который вел расследование по ограблению квартиры Гусева. В кабинете милиции ее ждало неприятная новость: Сечкин и Граф ограбили квартиру. Следователь положил две фотографии на стол и задал Лиле прямой вопрос.
   – Лилия Андреевна. Вам эти люди знакомы?
   – Да, это мои приятели по танцам!
   Лиля удивилась, а вот следователь, отметив ее реакцию на фотографии, качает головой и неожиданно очень жестко заявляет.
   – (показывает на фото) Это глава банды «домушников» (квартирных воришек) -Лев Графов! А это его друг-некто Сечкин! Ваши общие знакомые по поэтическому клубу «Пегас» были более чем в дружеских отношениях с Вами. Кроме того, как утверждал сам гражданин Графов, цитирую (читает признание Льва) Вы, Лилия Андреевна, сами дали ему ключи от своей квартиры!
   – Это неправда! Мой муж-Николай Гусев, большой начальник. Я буду жаловаться.
   – Вам некуда жаловаться. Ваш бывший муж от Вас отказался!
   Лиля смотрит в бумагу, которую ей протягивает следователь. В ней-подпись Гусева и заявление: «Прошу выселить из квартиры Лилию Андреевну Рудину, мою бывшую жену. Гусев Николай Федорович»
   Лиля не выдержала и заплакала.

   Глава 6.Рыбинск. Август.1945.
   А тем временем Миша Сергеев (он же Павел Мельниченко) прибыл на Рыбинскую ГЭС. Турбины были в запуске, и начальник завода:
   Кичигин Порфирий Николаевич, повел Мишу к главной турбине завода.
   – Значится, это наша главная турбина. Красавица, да?
   – Красивая!
   – Ну, что, пойдем оформляться?!Здорово у нас работать!
   Тебе понравиться.
   Кичигин хлопает по плечу Мишу и ведет его в свой кабинет.
   По законам военного времени объекты типа ГЭС были под охраной местного НКВД. Кичигин обязан был отобрать у Миши Сергеева его главный документ: военный билет. Он дал ему в руки анкету, положил все его документы в свой сейф и начал рассказ.
   – У нас, товарищ Мельниченко, шестидневка! Вкалываем по 11 часов.
   А в выходные, рыбалка. Ты рыбалку любишь?
   – Не знаю.
   – Ну, брат! Это же река. Кстати, жена есть?
   – Нет.
   – Еще лучше! Значит в барак для несемейных! Так заполняй анкету. Здесь все точненько, (показывает графы) Есть ли родственники? Проживал ли на оккупированной территории? И так далее и все честно (достает из сейфа военный билет) Товарищ Мельниченко! Ваши документы в моем сейфе сохранятся (кладет военный билет в сейф) Все, пиши-пиши!
   Миша вздохнул. Было очевидно, что он попал в охраняемую зону под названием Рыблаг, где сосланные заключенные отбывали трудовую каторгу на Рыбинской ГЭС. Однако сейчас Миша чувствовал, что его пребывание в трудовом лагере при Гулаге было правильным решением и его спасением от тюрьмы за подделку документов.
   Миша заполнил анкету, протянул ее Кичигину и уже через двадцать минут стучался в дверь барака для несемейных. В рабочем бараке было темно. Рабочие отдыхали после смены. Они включили тусклую лампочку под потолком, пока резались в карты. Рабочие Рыбинской ГЭС сидели за деревянным столом по середине барака, играя в «дурака». Молодого бывшего красноармейца, правда, они встретили настороженно.
   – Товарищи, меня к Вам направили!
   – Здорово!
   – А чего Вы при этом (машет рукой на тусклую лампочку) свете сидите?
   – А у нас лампочки закончились. Вот (показывает на последнюю) еле светит.
   – А койки свободные есть?
   – Есть. Вон там!
   Миша смотрит в угол и видит свободные верхние нары.
   Не обращая внимания на вновь прибывшего бойца, рабочие продолжали резаться в карты. Миша подходит к нарам, ставит вещмешок и смотрит
   в окно. В окне: луна, колючая проволока и столбы. Неожиданный кашель за спиной заставляет его обернуться. Миша оборачивается и видит, как на нижних нарах садится человек. В гимнастерке и галифе. Вид помятый,но лицо довольно знакомое.
   Миша вглядывается и с первого раза узнает в своем соседе: Володю Сашина. Того, беглого солдата, с которым они когда-то бежали из плена на оккупированной территории. Владимир тоже не сразу, но все же узнает друга по несчастью.
   – Сергеев?! Ты?!
   Миша краснеет, Владимир кивает понятливо, оборачиваясь на рабочих. Однако они сильно увлечены игрой и вовсе не замечают встречи старых знакомых.
   – Здорово! Обознался что ли? Я (протягивает руку) Павел Мельниченко!
   Пойдем покурим! На воздух.
   Они выходят из барака, там они скручивают две «самокрутки» и Миша начинает свой длинный рассказ про свои приключения. Впрочем Сашин вовсе не готов был выдавать друга по несчастью. Сбежав из плена, он долго шел в свою деревню, однако вернувшись туда, застал части Красной Армии. Политрук сдал его заградотрядам, но по законам военного времени Сашин был осужден военным трибуналом и приговорен к расстрелу. Однако Сашину повезло, его сослали в Гулаг, где он и провел все годы войны с 1941 по 1945. То что Миша дошел до Берлина под чужим именем Мельниченко, казалось ему просто чудом, хотя в голове Володи Сашина появилась мысль: может врет? На сказку был похож его рассказ. Впрочем история Миши с его чудесным спасением с помощью чужого военного билета на имя Мельниченко Павла вдохновила бывшего дезертира. Сашин поклялся ничего не говорить местному руководству ГЭС. Уже через час, вернувшись в спящий барак, они заснули, чтобы в 5—30 встать по звонку на работу.
   Так и случилось. Ровно в 5—30 утра бригадир Градов построил всех
   в шеренги, рассчитав всех «на первый и второй», а потом приказал рабочим разобрать каменные завалы рядом с Рыбинской ГЭС.
   – Веселей, вселей работаем, товарищи!
   Рабочие с лопатами и тележками начали перетаскивать камни.
   – Товарищ Градов, перекур бы устроить! Устали люди!
   – Что папаша? Тяжел труд рабочего? Это тебя не в лабораториях штаны просиживать!
   В это время на завалах появились Сашин и Сергеев, которые присоединялись к работающим.
   – Правильно! Работай,интеллигенция!
   – А вот и подкрепление (смотрит на часы) Ладно перекур!
   Градов смотрит на часы, рабочие работали всего час, однако было
   очевидно, что солнце жарило во всю мощь, и пора было устроить
   перерыв. Старика: Леонида Рудницкого, седого мужчину в очках, он
   окрестил про себя профессором. Он явно устал, пот выступил на его
   лбу, сухие, стариковские руки дрожали. Градов сплюнул, для чего стариков арестовывать? Только хлеб едят даром. Но размышлять над приказами НКВД ему в голову не приходило. Арестовали, значит так надо. Впрочем, отдыхала только возрастная часть бригады. Вновь прибывшего Сергеева (он же Мельниченко) и Сашина, Градов заставил работать. Градов давно присматривался к Владимиру Сашину. Анкета у него была из рук вон плохая, дезертир, был на оккупированной территории, да еще три зоны прошел. Градов давно за ним наблюдал, пообещав ему за будущее условно-досрочное освобождение награду. Он должен был «стучать» на всех, кто вновь и вновь поступал в барак. Вот и вновь прибывший Мельниченко, он же Сергеев, очень даже волновал Градова: сегодня именно у Миши был первый день на работе.
   Градов прислушивался к их разговору.
   Старший лейтенант, дошедший до Берлина, оказался вместо Москвы в бараке Рыблага.
   У Градова возникло две версии: либо «засланный казачок» с проверкой из столицы, либо документы Мельниченко-«липа».
   Чуяло сердце Градова, что, что-то не так во всей этой истории.
   Сашин вяло ударил ломом по каменной гряде, сел на камень.
   Воспоминания об их плене нахлынули на него:
   «1941.Военнопленные в дранных и грязных шинелях, дранных сапогах и лаптях ропщут. Земля мерзлая, и как тут заснуть? Однако немецкая охрана прикладами заставляет их всех лечь на землю.
   – Сволочи!
   – Прямо на снег… Земля-то мерзлая…
   – Ладно, в тесноте, да не в обиде… (кричит всем) прижимайтесь теснее, братцы
   Солдаты группируются по десять человек, прижимаясь друг к другу телами. Ложится на землю и Миша. Рядом с ним оказывается Сашин. Лицо у него простое, крестьянские черты выдают деревенского жителя, однако упрямое выражение лица и наколка на руке, подсказывают Мише, что сосед его вовсе не так прост, как хочет показаться. Он с минуту скептически смотрит на Мишу, на его тонкие руки, интеллигентное лицо, лишь потом протягивает руку. Сверху падает снег, и часть снежинок цепляется за его недельную щетину.
   – Я вот – боец народного ополчения.
   – Только я-не дезертир. Я просто в плен попал.
   – В плен значит. Сам сдался или они тебя поймали? (кивает на немцев)
   Солдаты, ведущие колонну военнопленных Красной армии, уже развели костер. Они грели руки над огнем и о чем-то тихо разговаривали.
   Сашин зло зыркнул на них из-под нахмуренных бровеи, затем полез
   в свои сапог. Достал самокрутку, понюхал табак, рассыпанный на
   папиросной бумаге. Курить в колонне было запрещено, и он сунул
   самодельную папироску за грязную портянку. Говорил с Мишей он тихо, почти шепотом, чтобы не слышал патруль:
   – В окружение часть попала. «Котел» знаешь что такое?
   – В котле и я был. Но выбрался.
   – А как в окружение твои попали?
   – Да как все. Ждали подкрепления, а его все не было.
   Ну, и начальник взвода велел винтовку наити.
   – Вам чего? Оружие не дали? (хлопает по плечу) Эх, ты! Ополченец!
   – Да, нам одну на двоих в ополчении выдавали.
   – Ну, я и побежал в другой окоп винтовку искать.
   – Нашел?
   – Да, а тут бои неожиданно. Ну, и контузило.
   – Понятно. А моя часть вообще ни дня ни воевала.
   – Деревня моя здесь, под Вязьмой.
   – Призвали в самое пекло.
   – Командира убили, политрук сбежал.
   – А тут немцы на танках.
   Сашин неожиданно ежится. Мороз колючий и его пробирает до самых
   костей»
   «1941
   – Смотри, там лодка.
   Миша делает движение вперед, ползет по-пластунски. Сашин оглядывается на немцев у костра. Те мирно греют руки у огня.
   Владимир делает движение вперед, и очень скоро догоняет Мишу:
   – Тише, ползи тише… А то заметят.
   – Ага, главное доползти. И спрятаться до утра.
   – До утра можно.
   – Если не околеем, ног вообще не чувствую.
   Они доползают до лодки, заползают под нее. Короткое время сидят
   в полнои тишине. Миша видит дырку в борту, приникает к неи своим
   глазом. У костра стоят трое солдат в немецкой форме и касках, они
   греют руки и тихо смеются, рассказывая немецкие анекдоты. Очевидно,
   что им все же удалось сбежать, однако убежать далеко они смогли бы
   вряд ли. Ноги все же были отморожены капитально:
   – У тебя спички есть?
   – Может тебе еще и табачку? Ладно, знаи Сашина!
   – Держи заначку, ага…
   Сашин хлопает по своим сапогам, находит спички прямо в своих
   кирзачах в портянке и протягивает коробок. Миша осторожно чиркает
   одну спичку, огонь освещает их чумазые лица, пространство лодки.
   Миша достает из-за пазухи книгу «Три мушкетера»:
   – Книга. Читать будешь? Миша улыбается, отрывает последнюю страницу
   с оглавлением книги, зажигает уголок, бросает в кучку соломы.
   Костер медленно разгорается:
   – Давай, давай… (раскрывает книгу и читает): «Примерно год тому
   назад, занимаясь в Королевской библиотеке Людовика XIV я случайно
   напал на «Воспоминания г-на Д'Артаньяна» Как большинство сочинении
   того времени, когда авторы, стремившиеся говорить правду и не
   собирающиеся отправляться затем на более или менее длительной срок
   в Бастилию, они были найдены мнои в Амстердаме, у Пьера Руже.
   Заглавие соблазнило меня (ежится). И я унес эти мемуары домои,
   разумеется с позволения хранителя библиотеки»
   Сашин клевал носом, а голос Миши звучал все тише и тише.
   Владимир смотрел на горящий огонек в соломе, и Бастилия, и три
   мушкетера, и Д'Артаньян вставали перед его глазами некими
   придуманными Мишеи образами. Круги перед глазами плавали,
   соединяясь и разъединяясь, образуя причудливый узор. Владимир то же
   тер глаза, пытаясь не заснуть, но в итоге задремал под
   бормотание Михаила. Вскоре заснул и сам рассказчик. Ноги и руки
   согрелись, и два бывших боица отступающей Красной армии тихо
   засопели. Проснулись они лишь к утру и Сашин первый посмотрел в
   дырку в лодке. Поле было чистое, немцев не было, только кое-
   где, правда, валялись закоченевшие трупы русских солдат. Далеко не
   все из них проснулись в это зимнее, морозное утро.
   Колонна оставшихся в живых советских военнопленных снялась с места к утру, подгоняемая прикладами немецкого патруля и комендантом самопроизвольного лагеря. В поле было пустынно и тихо. Владимир
   Сашин легким движением руки перевернул лодку, из-под которого выскочил он сам, а потом и Миша. Сашин быстро пробежался вокруг ближайшего куста, чтобы размять ноги. Рядом с лодкои валялась сожженная книга Дюма. Миша медленно подтянулся, и они сели на перевернутую лодку. Сашин подсел к нему ближе:
   – Ладно, надо к своим пробираться.
   – Ты, Мишка, как хочешь, а я тут останусь.
   – Я по бабе своеи соскучился.
   – Да, ладно, что ты?
   – Пусть сначала патронов настругают, умники! А то у самих жопа
   в тепле, а людеи безоружных на смерть шлют! А потом еще приказы строчат: «Дезертиров и пленных расстреливать» Сам слышал.
   Миша вскакивает, хватает в ярости Сашина за лацкан шинели, трясет его:
   – Врешь, мы с тобой не дезертиры!
   – Хороший ты парень, Сергеев! Только прямой больно, а прямых жизнь гнет. И тебя согнет.
   – Эх, а я из-за такого, как ты Дюма сжег»
   Сашин встал, подошел к Мише.
   – Вспомнил я тебя. И разговор наш о том, что к своим надо пробираться (закуривает) Ты, Мишка, как хочешь, я тут останусь.
   Кстати, я тогда по бабе своей соскучился, дошел до нее пешком, там меня и арестовали.
   – Вы меня, Володя, путаете. Меня-Паша зовут. Мельниченко!
   – Ах да… Прости забыл. Кстати, они все приказы издавали:
   «Дезертиров и пленных расстреливать»
   А я вот выжил. И ты выжил! Хороший ты парень, Паша! (пауза) Только прямой больно, а прямых жизнь гнет. Я тебе это говорил.
   И тебя согнет в будущем.
   Владимир Сашин встает, надевает перчатки. Миша Сергеев работал
   молча. Камни летели в разные стороны.
   Сашин бросил на него короткий взгляд, играя желваками, а затем
   отошел метров на пять к той части бригады, которая уже начала обедать, начал громко рассказывать свою историю.
   – Была у меня, братцы, такая история, попал я зимой 41-ого, в плен, по дурости. И был у меня там товарищ. Раздражал он меня дико. Мы, как нормальные доходяги, лошадок на мясо раздербанивали. Вообщем конину ели. А этот идейный с нами шел и по дороге, представляете, поднимает книжку с земли. Я обратил внимание на него, что за щегол такой грамотный?
   Леонид Рудницкий перестал работать, обратив внимание на новичка Мельниченко, который вчера только прибыл в барак, застыл на минуту. Павел Мельниченко (он же Миша Сергеев) действительно побледнел, на минуту прервал работу, затем отошел подальше от Владимира и продолжил ломом колотить мерзлую землю.
   – Забрали нас фрицы, согнали на берег реки, поставили на колени,
   и говорит: спите. И тут мне эта книжка, которую интеллигент поднял жизнь и спасла! Ну. Отсидел срок, другой, одно мне покоя
   не дает, как вот книга называлась? Не помню и все!
   Леонид Рудницкий закашлялся, говорить вслух его отучили в бараке давно, но он все же решился высказаться.
   – Преступление и наказание?
   – Нет. Не так!

   Миша Сергеев подходит к Владимиру Сашину поближе и говорит тихо, сквозь зубы, однако так, что Рудницкий слышит его.
   – «Три мушкетера» называется книга (шипит) Заткнись, прошу!
   – Спасибо Вам, товарищ Мельниченко! А то я мучился с 41-ого года.
   Не мог вспомнить!
   Рудницкий слышит их разговор, понимая, что Сашин и Сергеев отлично знакомы. Однако вскоре он очень скоро забывает и о Мише, и о Владимире, отходит подальше от работающих и начинает колотить ломом по глине с камнями. Вся набережная усыпана щебенкой, застрявшей в месиве глины. Через пять минут устает и Миша. Сев на валун, неожиданно видит кусочек зеркала. Сергеев осторожно выковыривает его из земли, и, поймав солнечный луч, пускает «зайчика». «Зайчик» пляшет по ватнику Рудницкого, по штанам зэков из бригады Градова, пока наконец-то не попадает на руку Сашина. Владимир Сашин пытается поймать его рукой. Однако «зайчик» ползет все выше и выше, «слепит» ему прямо в глаз. Сашин хмурится, улыбается, затем машет приветливо Сергееву. Очевидно, что он простил бывшего друга по несчастью. Сашин, пробыв в зоне более четырех лет, совсем по другому оценивал события, явно ненавидел Советскую власть и был очевидно агрессивно настроен ко всему. Впрочем уже к вечеру вся бригада оказалась в бараке. В нем было темно и грустно. Последняя лампочка перегорела и пришедшая после работы бригада даже чаю попить не смогла. Закипевший алюминиевый чайник на спиртовой горелке был разогрет очень быстро, однако лунного света вовсе не хватало, чтобы устроить чаепитие.
   – Эй,Паша! Как там тебя, тьфу, Мельниченко! А ты вот мне вечер (делает акцент на слово: вчера) говорил об электростанции, которая работает за счет солнечной энергии? Сможешь нам поправить проводку в бараке?
   – Если завтра выходной, то отлично смогу!
   Сашин хлопает Сергеева по плечу, вся бригада распределяется по нарам, а вот старик Рудницкий подсаживается поближе к Мише, обнимает его за плечи и начинает тихо увещевать.
   – Молодой человек, уж поверьте мне, старику. Ваш приятель (кивает на Сашина) стукач у бригадира Градова. Вы с ним поосторожнее откровенничайте, сдаст и не поморщиться.
   – Конечно, спасибо Вам, Леонид Исаакович.
   Рудницкий кивает ему и уходит. А уже через час весь барак погружается в полную темноту и засыпает. Один Миша, лежа на нарах, смотрит в пустоту. Он держал в руках маленький осколочек зеркала, которым ловит лунный луч из зарешеченного окна, пуская «зайчики» на деревянный настил. Вскоре и он заснул. На другое утро был выходной,весь барак отдыхал, кто-то стирал в тазике свои вещи, кто-то пошел в баню. А вот Миша вместе с Володей обустраивали под электростанцию брошенную местную вышку для охранников. Деревянная конструкция стояла бесхозная по середине лагерной площади. Миша Сергеев нашел в ближайшей мастерской стекло, где стеклорезом нарезал стекла нужного размера, застеклил часть деревянной конструкции, затем завез уголь в нижнюю часть деревянной башни, подвесил в верхней части большой пропеллер, который свинтил
   с ближайшего и заброшенного самолета, брошенного в углу лагеря и растащенного зэками на части по разным углам.
   Сашин помогал ему. Сергеев закрепил устройство в виде конденсаторов, прикрепленых к генератору тока проводами.
   Провода были намотаны на плечо Владимира Сашина, он залез на верхний этаж деревянной конструкции, и смотрел сверху на Сергеева. К идее солнечной электростанции он относился скептически. Ну неужели эта стеклянная этажерка (так он окрестил про себя бывшую охранную вышку, остекленную Сергеевым) будет вырабатывать ток?
   Однако уже через час стало очевидно, что уголь, нагретый солнцем, который проникал сквозь «пыльное» стекло, заставил вертеться вентилятор вверху стеклянной башни.
   Моточки в генераторе заработали, конденсатор заискрил, вырабатывая ток, а провод, который предусмотрительный Сашин бросил вниз, так же заискрил. Володя крикнул громко тем, кто стоял внизу.
   – Эй,братва! Натягивай провод! И побыстрее!
   – Давай натягивай!Товарищи, закрепляй!Тянем, Михалыч! Не волнуйся!
   Рабочие закрепили провода на крючках у входа и зашли в барак, делая развеску дальше. Они, как завороженные, смотрели на ряд лампочек, которые Сергеев повесил предварительно над столом.
   Еще секунда и они загорелись, осветив ярким светом весь барак. Рабочие заволновались, заулыбались, кто-то стал хлопать в ладоши, пока неожиданно в барак не зашла комиссия из Москвы во главе с Кичигиным и Градовым. Градов представлял комиссии новое изобретение Мельниченко, размахивая руками.
   – Заходите, заходите! Пожалуйста, товарищи! Бытовые условия у нас хорошие. Вот Мельниченко! Электричество наладил.
   – Ох, ничего себе. Новенький сделал? Мельниченко? А кто ему разрешил? Самовольно сделал?
   – Так это он сам! Здесь света не было.
   – Здесь же тока нет!
   – Так это Мельниченко солнечную электростанцию сделал.
   Кичигин замолчал, стал сморкаться в платок. Рабочие стали выходить из барака, оставив московскую комиссию внутри.
   – Ай да во двор! Качай его, ребята!
   Рабочие выскакивают во двор, стаскивают Мишу с деревянной конструкции, и начинают качать его дружно на руках.
   – Тихо, тихо! Ребята, Вы чего? Не уроните!
   Однако работяги подкидывают Сергеева вверх дружно и несколько раз. Комиссия из Москвы стоит рядом, Кичигин пытается им что-то объяснить.
   – В нашем лагере: солнечная электростанция! (машет на Мишу рукой) Это-автор!
   – Да вот, стараемся! Растим кадры. Вот он: Кулибин! Мельниченко Павел! Работает вместе со всеми на котловане ГЭС. Восстанавливает.
   – Так, товарищи, расходимся! (Мише, которого
   ставят на землю) Так, Паша Мельниченко, а сколько тебе нужно времени, чтобы создать нормальный красивый чертеж твоего изобретения для московской комиссии? Заинтересовались тобой, Кулибин!
   – Ну, к понедельнику.
   – Отправим в Москву. Хватит на котловане работать!
   И давай к нам в бюро! Вот товарищ Градов тебе поможет.
   Так, товарищ Градов?
   Кичигин подводит Мишу к Градову, хлопает его по плечу. Сашин смотрит на них сверху.

   – Я помогу. Но с условием, что Вы, товарищ Мельниченко, к выходным с докладом ко мне. Вот по поводу этой (машет рукой на конструкцию)
   Вашей солнечной электростанции.
   Миша кивает начальникам, Градов берет Кичигина под локоть, и они вскоре отходят от барака. Миша возвращается к Володе.
   Тот уже слез вниз, поэтому отлично слышал реплику Градова про
   Сергеева. Сашин зло сплевывает и уходит внутрь барака.
   Миша с минуту думает, сначала хочет догнать Володю, и даже делает шаг внутрь барака, однако вскоре передумывает и лезет вверх по лестнице собственной конструкции, чтобы поправить провод на генераторе. С высоты этой вышки ему открывается вид на лагерь, колючую проволоку вокруг него по периметру, сторожевые вышки и бескрайнее и огромное поле. Миша смотрит вдаль задумчиво.
   Где-то вдалеке видна Волга, бурлящая волна, ГЭС и работающие кратеры турбин. Миша закуривает и задумывается о том, что бы он еще хотел бы сделать для лагеря. Еще минута и он понимает, что больше всего ему хотелось бы бежать обратно в Москву. Проект солнечной электростанции для него единственный шанс выбраться на волю.
   Но как он докажет, что это его изобретение?
   Неожиданно в бараке появляется Сашин, протягивает газету Сергееву.
   Миша Сергеев берет газету в руку, смотрит в нее внимательно.
   Затем протягивает ее Сашину
   – Понял. Только меня это не касается! Вот!
   – Да ты не понял! В газете вон написано. Все дела на дезертиров прекращаются! Их больше нет! Дел то есть! Понимаешь? Это свобода!
   Мы свободны! Вот!
   Он тормошит Мишу, пытается его расшевелить, однако Миша смотрит на него каким-то странным и невидящем взглядом, и говорит медленно с нажимом.
   – Так я не дезертир. Дезертир-Михаил Сергеев! А я еще Павел Мельниченко!
   – Ты чего? Миха! Мишка!!!!Свобода! Ты теперь – Миша Сергеев,
   а не Мельниченко!
   Однако Миша неожиданно ведет себя очень странно, он, сдерживая подступившие слезы, отпихивает от себя Сашина, быстро хватает тубус с плакатами к будущей лекции, газету со статьей об освобождении и быстро покидает барак.
   2018CINEMAMUET©

   Глава 7.Ленинград Август.1945.
   Клюеву долго не давал покоя разговор Наташи о Мише и было очевидно, что Нату надо спасать. Видя ее потухший взгляд, а Саша навещал ее исправно, он принял твердое решение собрать доказательства ее невиновности. Впрочем мысль о том, что Маша-дочь Франсуа, пленного француза, который был с Рудиной в Третьем Рейхе, мучила и его самого. Саша Клюев стал осторожно выспрашивать у Наташи, где живет Клава Чугунова. Девушка, с которой Наташа вернулась домой из Германии. Впрочем Наташа вовсе не знала адреса своей бывшей подруги по несчастью. Известно было только, что бывшая остовка Клава работала на кране в морском порту города Ленинграда. Саша Клюев взял билет до северной столицы, и уже
   к утру гулял в местном порту Финского залива, спрашивая у местных моряков про Чугунову.
   – Извините, а Вы не подскажите, как мне найти Чугунову Клаву?
   – Кого? Чугунову?
   – Она работает на кране. Вроде бы!
   – А вон она там!
   – Спасибо!
   Саша прошел быстро до платформы, на которой стоял кран. Девушка в каске сидела в кабине. Когда Клюев подошел поближе, он увидел как девушка в комбинезоне спускается вниз по лестнице. Чтобы не ошибиться, Клюев на всякий случай спросил.
   – Извините, Вы не подскажите, как мне найти Клаву Чугунову?
   Клава снимает железную маску.
   – Чего надо?
   Она смотрит на Сашу. В твидовом коричневом костюме, в кепе,
   в длинном сером плаще. Клава рассматривала и его одежду и его самого в очках. Москвич одно слово!
   Они решили отойти к причалу, сели прямо на парапете,
   Клава закурила папиросу, а Саша начал говорить о Наташе
   с воодушевлением и видно было, что он был в нее без памяти влюблен.
   Он рассказал ей о подозрениях Миши Сергеева, и о том, что он уехал в Рыбинск, не попрощавшись с самой Рудиной, а потом осторожно стал выспрашивать у Клавы откуда все-таки появилась маленькая Маша?
   – Вы бы ее видели. Погибает человек. На Наташу смотреть невозможно. Клава, Миша не верит, что вы Машу нашли в белорусской деревне.
   Да и я не верю;
   – Ну и козел Ваш Миша! А где сейчас этот недоверчивый товарищ?
   – В Рыбинске, на ГЭС.
   Клава сплюнула, вот куда занесло Наташиного жениха. Она чертыхнулась.
   – Ну и пошел он на ГЭС! -Клава, я Вас прошу! Вам он поверит! Поехали к нему. Туда, в Рыбинск. Так все-таки из белорусской деревни Маша?
   – Ну куда я поеду? У меня же работа, план! И потом. Меня же никто не отпустит без уважительной причины.
   – А что является уважительной причиной?

   Клава хмыкнула, не ответила ни слова Саше, а сама отбросив подальше
   папиросу, пошла к своему начальству прямо в кабинет. Начальник Клавы находился в небольшом домике на окраине порта.
   Ворвавшись к Семенову Порфирию Николаевичу, начальнику порта, она хлопнула рукой по столу и заявила, что беременна. Срок: три месяца. Порфирий Николевич аж позеленел от злости, так Клава его разозлила.
   – Ты чего, Чугунова? С ума сошла? Ну ты хоть понимаешь, что навигация в разгаре, а ты рожать собираешься к осени! Замуж хоть есть за кого идти? Или так? И куда едешь?
   – Не скажу (надувает пузо) Еду к жениху! Быстренько распишемся с моим хахалем, три денечка, и я опять у вас на кране, туда-сюда.
   – Посмотри-ка, три денечка! Хорошо, Чугунова! Даю тебе три дня,
   на все про все. И туда-сюда. Не приедешь сама, найду и на кран заброшу! Скажи только где жених? Куда направление писать?
   – В Рыбинск. На ГЭС работает жених. Семенов подписывает бумагу Клаве об отгуле, дает направление в кассу вокзала с пометкой: выдать билеты с литерой до Рыбинска и обратно. Уже через час счастливая, переодетая в белое платье в черный горох, в белом берете, белых носках и черных туфельках с перепонками, Клава Чугунова вместе с Сашей Клюевым бежит на Московский вокзал. Билеты до Рыбинска им выдают неожиданно очень быстро: Клаве по справке, Саше по его инженерному удостоверению. Попив чая в местном буфете, они садятся в плацкартный вагон, и уже через час отбывают с вокзала на скором поезде Ленинград-Рыбинск. В пути им предстоит провести почти сутки, Саша и Клава удобно располагаются на своих полках и болтают всю дорогу обо всем на свете. Клава рассказывает симпатичному инженеру о своих приключениях в Германии, о своей работе на заводе Volkswagen, о возвращении домой. Пометка: остарбайтер, «была на оккупированной территории» чуть не помешала ей вернутся в северную столицу и испортила Клаве жизнь. Однако специальность: крановщица было более чем востребована. После войны требовались рабочие руки, это и спасло Клаву Чугунову. Она вернулась в Ленинград.
   Утром Саша, утомленный болтовней Клавы, был просто рад,
   что они быстро добрались до Рыбинска. Все что он знал о новой работе Миши-это лишь то, что он был распределен на Рыбинскую ГЭС. Строительство самой электростанции было давно завершено,
   работники Рыблага восстанавливали разрушения на гидроэлектростанции после тех бомбежек, который случались в самом Рыбинске. Впрочем была вероятность, что Мишу распределили на завод турбин, который работал при Рыбинской ГЭС. Вариантов было в самом городе совсем немного, поэтому Саша с Клавой поспешили в местное адресное бюро, чтобы получить необходимые адреса.
   В то самое утро завод турбин отмечал свой самый большой праздник: День города. Миша Сергеев сделал с утра Кичигину доклад об электростанциях, которые работали на солнечной энергии. Кичигин пришел в восторг и попросил Сергеева сделать доклад для рабочих в местном ДК.
   Собралось огромное количество зрителей,на фасаде дома культуры было огромное объявление, написанное гуашью и приглашающее всех на доклад Миши. Объявление гласило: «Павел Мельниченко: солнечная электростанция и энергия будущего. Начало доклада в 15—00» Сам виновник торжества был еще в бараке.
   Он надел красную праздничную рубашку, брюки и галстук. Миша Сергеев быстро брился, глядя в зеркало, сделал шаг на выход, когда неожиданно в барак влетел Владимир Сашин. В руках у него была местная газета «Правда» со статьей. Он тряс ее воздухе и кричал на весь барак.
   – Миха! Ты газеты читал?
   – Нет, не читал! Смотри! Да оторвись ты от бритья! (цитирует) Президиум Верховного совета СССР постановил: амнистия в связи с победой!Все дела на дезертиров прекращаются! Вот!
   И дата: 15 августа. Месяц назад вышла статья!
   Миша Сергеев берет газету в руку, смотрит в нее внимательно. Затем протягивает ее Сашину
   – Понял. Только меня это не касается! Вот
   – Ты чего? Миха! Мишка!!!!Свобода! Ты теперь – Миша Сергеев,
   а не Мельниченко!
   Однако Миша неожиданно отпихивает от себя Сашина, быстро хватает тубус с плакатами к будущей лекции, газету со статьей об освобождении и быстро покидает барак.
   А тем временем к клубу в центре города уже подходят двое: Клава и Саша. Увидев большой плакат с изображением солнечной электростанции Миши Сергеева, Саша просто замирает от удивления. Мишина электростанция и где? Здесь в местном ДК, в центре Рыбинска? Впрочем Клава вслух читает объявление: «Солнечная электростанция, докладчик Павел Мельниченко: 15—00» Смотрит на часы:14—30. Клава машет рукой Саше, и они заходят внутрь ДК. В большом фойе, как ни странно ни души, а вот зал полон рабочих. Это – местные рабочие ГЭС, однако одеты они очень нарядно, в белых рубашках, в галстуках и пиджаках.
   Клава и Саша встают в дверях. На сцене-стол для президиума, за ними трое заседателей во главе с Кичигиным, тут же сидит и Градов, они пьют воду из графина и ждут докладчика: Мельниченко Павла. В зале шумно, Миша опаздывает, однако дородная дама в красном платье в президиуме неожиданно звонит в колокольчик и на сцене и в зале устанавливается тишина.
   – Товарищи, я думаю вы всего его знаете, но я все же представлю, это наша гордость. Человек можно сказать солнечного будущего. И зовут этого человека-Павел Мельниченко!
   Все начинают хлопать, на сцене появляется он сам: Миша Сергеев.
   В руках тубус и пюпитр, он располагает на нем чертежи,
   берет в руки указку и начинает свой рассказ.
   – Он очень волнуется, хотя он весьма скромный
   парень. Но сегодня мы его заставим выступить, и рассказать нам как построить солнечную электростанцию.
   Клава и Саша переглядываются. Дама ставит Мише микрофон на деревянную тумбу, и он начинает свой рассказ.
   – Товарищи! Я хотел сказать, вернее рассказать…
   Миша закашливается, Градов протягивает ему стакан с водой.
   Миша быстро выпивает воды, еще раз откашливается, и продолжает.
   – Так вот!
   Неожиданно в зале раздается смех. Миша вовсе непохож на строгого лектора. В зале ему скорее сочувствуют.
   – Дайте ему воды. Человек будущего!
   Клава наклоняется к уху Саши и спрашивает тихо, указывая на Мишу.
   – Это он? Никогда не верила таким вот красивым.
   Саша жмет плечами и делает запрещающий жест пальцем, прикладывая ко рту: «молчите!» Клава улыбается и готовится слушать.
   – Антон Павлович Чехов говорил, что человек каждый день должен выдавливать из себя раба. По каплям.
   Зрители начинают шушукаться. Всем хочется узнать, как построить солнечную электростанцию, и как сделать из солнечной энергии сделать электроэнергию.
   – Ближе к источникам тока, человек будущего
   – Я не человек будущего. Я даже не человек настоящего (микрофон фонит) Я долгое время жил под чужим именем.
   И (пауза) я хотел признаться, что мое настоящее имя (пауза) не Павел Мельниченко! Мое имя… (пауза) Мое имя– Михаил Сергеев! Вот!
   В зале устанавливается гробовая тишина, до тех пор пока стакан
   с водой не падает из рук дамы и не разбивается вдребезги. Кичигин вскакивает, Градов просто хватается за сердце, зрители шумят и вскакивают с мест. Признание работника ГЭС о фальшивом имени приводит в шок местную публику, зал шумит, обсуждая эту новость, а Миша, бросив тубус и ватманы с чертежами, выскакивает из зала. Клава и Саша выбегают за ним на улицу, чтобы перехватить по дороге Мишу. Известие, сделанное им на весь зал их так же шокирует. Зачем Миша это сделал? И как теперь быть с отъездом в Москву? Выпустят ли его из Рыбинска? Однако догнать Сергеева удается лишь на площади рядом с памятником Ленина. Саша хватает друга за рукав. Тот от неожиданности чуть не падает на землю, однако во время удерживается на ногах и поворачиваясь к Саше, говорит быстро и радостно.
   – Сашка! Саша! Как я рад тебя видеть!
   – И я тоже рад! Но… (пауза) Я считаю наш разговор в Москве незаконченным. По этому приехал.
   – Я приехал, чтобы сказать, что не смотря на то, что удочерил Машу, и хочу, чтобы Наташа стала моей женой, она любит только тебя. Она мне сама сказала.
   Миша радостно улыбается, известие отличное. Он что-то хочет сказать Саше, однако их быстро прерывает Клава. Клава подходит поближе к друзьям и говорит тихо, внятно.
   – Клавдия Николаевна Чугунова. Наташина подруга. Ну, здравствуй, человек будущего!
   – Здравствуйте!
   – Я с ней из Германии шла. Вот! Из Третьего рейха.
   – Расскажи о Маше, Клава.
   – Мы ее в сожженной деревне нашли, я ее отговаривала брать, как будто чувствовала, что в будущем могут быть сложности. А она в графе отец, когда документы оформляла, написала: Франсуа Трюффо. Трюффо-это француз, который с ней был в плену. Работал у фрау Мюллер. Его еще гестапо арестовало.
   Миша быстро перебивает Клаву:
   – Ребята, да вы не поняли ничего. Я никогда не верил, что Маша от француза, я это (Саше) сказал так, чтобы не больно было уезжать, и чтобы Наташа меня забыла. А теперь вот. Я свободен.
   Он протягивает Саше старую газету со статьей об амнистии дезертиров от 15 августа 1945.Саша разворачивает газету и читает внимательно.
   – Амнистия дезертиров по этой статье. Так что я свое имя восстановлю и вернусь в Москву. К ней,к Наташе моей! Понимаешь (Саше) Вот! Я ее люблю, она любит меня, я просто право на нее раньше не имел! Вот! Вообщем, буду подавать документы на реабилитацию.
   – Ух ты! Вот это поворот сюжета!
   – А вы когда в Москву уезжаете?
   – Сегодня вечером! Вот! То есть я к себе, в город на Неве, он (кивая на Сашу) к себе в столицу.
   Саша читает внимательно читает статью в газете, смотрит на Мишу ошарашено, неужели он зря притащил Клаву в Рыбинск? Он чувствовал себя неловко.
   – Я поеду с Вами! (Саше) Саша, я побегу оформлять отгул, а (Клаве) с Вами давайте встретимся у шлюзов, и мне еще в барак за вещами.
   – Хорошо.
   – Только дождитесь меня.
   Миша покидает озадаченных Клаву и Сашу, а сам бежит в сторону завода турбин. Сегодня был выходной,однако он был просто уверен, что застанет Кичигина на месте.
   Клава же, оставшись одна, вместе с Сашей,с интересом стала рассматривать статью в газете «Правда». Статья была об амнистии дезертирам.
   – Товарищ Клюев! Вы зачем меня с крана сорвали в разгар навигации?
   Саша жмет плечами, отходит в сторону, чтобы прочитать газету до конца, а Клава тем временем решила съесть мороженное, которое продавалось в ближайшем ларьке близ клуба ДК.
   Тем временем Миша ворвался в кабинет Кичигина, когда тот действительно был на месте. Сейф был открыт, начальник завода турбин быстро достал оттуда все документы Миши, а сам стал набирать по коммутатору местную милицию. Кичигин вовсе не знал об амнистии. А по инструкции по безопасности должен был немедленно сообщить куда следует о том, что документы у Павла Мельниченко «липовые».
   По этому он быстро набирал номер на вертушке.
   – Алле? Коммутатор? Кто разъединил? Соединить немедленно! (докладывает) Товарищ полковник, я говорю, что вины тут нет никакой. Да! Запрос принят и давно лежит на столе у Вас (пауза, слушает).Так кто же знал? (пауза) Да, все сходится, и наряд выслан (в трубку) Хорошо?!
   Увидев Мишу Сергеева, который вошел в кабиет и услышал последние слова Кичигина, он бросил трубку телефона на рычаг и изобразил улыбку. Наряд милиции должен были приехать с минуту на минуту и нужно было задержать Мишу в своем кабинете.
   – Товарищ Кичигин, разрешите отгул оформить! Нужно в Москву.
   К невесте. Вот!
   – Ну, изумил ты меня, братишка! Просто надо сказать огорошил ты меня своим признанием! Как же тебя величать? Если ты не Павел Мельниченко? (спохватился)
   – Ах да! Ты же говорил! На сцене. Только я не запомнил!
   – Зовут меня Миша Сергеев. Имя я свое потерял при вынужденных обстоятельствах. Теперь хочу отгул оформить, в Москву поехать, и чтобы во всем разобраться. Бумагу дайте! Я объяснительную напишу.
   Кичигин слушает его невнимательно, ожидая прихода наряда милиции, ведет себя суетливо, дает Мише бумагу, ручку с пером, вынимает из ящика стола чернильницу-невыливайку. Миша видит, что Кичигин волнуется, но начинает писать на бумаге, задумываясь над каждым словом. Кичигин встает, наливает из графина воды в стакан и пятится к выходу.
   – А бумагу. Да, пиши пиши. Бумаги много. Пиши, только без ошибок, пожалуйста.
   Кичигин выскакивает в коридор, прикрыв дверь, видит бегущих по проходу двоих милиционеров в форме. Он делает им жест рукой: тихо, а затем медленно приоткрывает дверь, пуская их внутрь. Милиционеры врываются, заламывают Мише руки назад. Листок падает на пол, вместе с ручкой, а Кичигин орет на весь кабинет громко и возбужденно.
   – За мной! Вот он– поддельщик советских документов! Хватай его! Миша изумленно смотрит на Кичигина, а тот отдувается, довольный, что сдал преступника милиции. Мишу уводят, и Кичигин подбирает бумагу с полу, пьет воду, наливая себе из графина, читает внимательно то, что написал ему Миша Сергеев. Однако в листке две строчки: «прошу не считать меня дезертиром». Кичигин крякает, разрывает листок на части, а документы Павла Мельниченко кладет в сейф.
   А тем временем на шлюзах ГЭС Саша и Клава ждут Мишу.
   Поезд в Москву отходил ровно в 18—00, и было время, чтобы Мише собраться. Однако настроение у Саши было вовсе непраздничное, он почему-то был вовсе не рад тому, что Миша возвращается домой
   к Наташе. Клава и вовсе курила одну папиросу за другой. Настроение и у нее было преотвратное.
   – Не курили бы Вы, товарищ Клава! Вредно это.
   – А Вам то что? Мое же здоровье. А не Ваше.
   – Глупо Вы женщины устроена
   – Скажите Вы мне, разумный Вы наш человек, в зачем Вам вся эта мутатень? Неужели по доброте душевной?
   – А я правда, идиот! Эх, Клава! Трудно быть благородным! Ну чего уж там! (показывает на ГЭС) Вот шлюзы, вот мы! Где же человек будущего?
   Клава даже плюет на землю от досады. Саша ей понравился, однако было очевидно, что мысли его заняты только Наташей и Мишей.
   Клава посмотрела на часы. Поезд до Ленинграда отходил от Рыбинского вокзала через час. Она протянула Саше руку на прощание.
   =Я пошла, мой поезд пораньше отправляется.
   – Спасибо Вам, товарищ Клава!
   – Да не за что! Идиотизм Вам к лицу.
   Клава делает шаг в сторону, а потом неожиданно бросается на шею Саше, отчаянно целует его прямо в губы. Еще минута и Клюев остается один у шлюзов. Он ждал Мишу почти час, а затем поняв, что случилось что-то непредвиденное, хватает машину и едет к баракам, где живет Сергеев. Увидев курящего одну сигарету за другой Сашина, он подходит к нему поближе и пожимая руку, задает прямой вопрос.
   – День добрый! Извините, ради бога! Разыскиваю своего друга: Мельниченко Павла, то есть Сергеева Мишу. Он вот сегодня в клубе как раз признался, что имя поменял. Он сюда не возвращался?
   – Ах, друга! Салабоном оказался твой друг, и прямой, как рельсы. Говорил я ему, согнет его жизнь в дугу! Вообщем, скажу тебе вот что! Арестовали твоего Сергеева. Светит ему срок, не за то что дезертир, а за то, что документы «липовые» сделал. Короче, отсидел бы он, как я, шлялся бы по зонам, все было бы нормально. А он вот честным решил остаться, медалей нахватал за освобождение Берлина, значит! Вообщем, сидит теперь в кутузке и ждет решение трибунала. Вот!
   Владимир встает и уходит в барак. Известие об аресте Миши было сногосшибательным, однако Саша в глубине души ждал подобной развязки.
   Ему сразу казалось признание Миши нелепым и странным, а Кичигин,
   который отвечал за целый завод при ГЭС, никак не мог стерпеть
   такое заявление. Вообщем точка во всей этой истории была
   поставлена. Нужно было возвращаться к Наташе с плохим известием:
   жених Миша Сереев арестован надолго. Срок за подделку документов
   давали до 10 лет. Саша бросил прощальный взгляд на барак Миши и
   поспешил на вокзал.

   Глава 10.Москва/Харовск/Рыблаг/Харовлаг. Сентябрь/Октябрь.1945.
   А в это время в Москве в квартире тети Эммы шли сборы девочек. Два чемодана: Лилин и Наташин, полные их вещей и вещей Маши, были набиты до отказа. Они собирались в дорогу в Харовск к сестре Рите, упаковывая теплые вещи.
   Ехали очевидно, что надолго, тетя Эмма причитала, собирая игрушки Маши и все время смахивая слезу.
   – Как доберешься до Риты, отбей мне телеграмму! А я уж ей сама телеграмму отправлю, когда Вы отбудете! (Маше) И куда тебя увозят, девочка моя, ягодка моя, от бабушки? Куда Вы ее везете в антисанитарию? Оставьте мне ее уже.
   – Тетя Эмма, тетя Эмма! Ну как я ее оставлю! Она же моя! Моя ягодка!
   – Оставь!
   – Не плачь, моя рыбка! У тебя есть я! Вот! Правда?!
   – Ну, что ты понимаешь?!
   Сергей Иванович обнимает тетю Эмму, тетя Эмма обнимает Наташу, она плачет в ее объятиях. И вскоре девочки, подхватив чемоданы и надев плащи, выходят из дома, садятся в такси. Еще через час они садятся в Харовский поезд и, помахав оставшимся на перроне тете Эмме и Сергей Ивановичу, отбывают с Ярославского вокзала.
   Путь им предстоит нелегкий.В Харовск ехать надо было около двух суток. Маша быстро засыпает, а девчонки всю дорогу болтают. Лиля только сейчас нашла время рассказать Наташе про свою жизнь с Гусевым, про Голодца, директора рынка, с которым она спала за еду
   в годы войны, про аборт, который был сделан сгоряча. Наташа
   рассказывала о своих мытарствах в Германии во времена Третьего Рейха. Девочки обнимались и были рады, что наконец-то говорят друг с другом, как настоящие сестры. Прибыв через двое суток на вокзал Харовска, они быстро доехали на подводе до ближайшего порта и еще через час погрузились на ближайший пароходик, который быстро их домчал до острова, где находилась деревня Риты. Величественная церковь, которую уже начали восстанавливать по настоянию Маргариты Андреевны Рудиной, светила им яркими золотистыми куполами. Они быстро подъехали к мосткам. Предусмотрительная тетя Эмма отправила Рите телеграмму о прибытии сестер, по этому она ждала их на холме, рядом с церковью, которая была совсем недалеко от причала. Увидев тонкую фигурку Риты, в черном платье, девчонки просто заплакали от радости. Еле дождавшись, когда капитан спустит мостки на берег, они побежала к Рите.
   – Рита!
   – Риточка!
   – Родненькие мои!
   Они бросились друг к другу в объятия, обнялись, поцеловались, долго кружились на холме, обнимая другу друга крепко-крепко.
   – Хорошие вы мои!
   – Риточка… Вот Маша (показывая на девочку)
   Уже через час дойдя до избы Фаины, девочки сели на крыльцо вместе с чемоданами, вытянули ноги, расслабились и подставив лица солнцу, наслаждались теплом и тишиной деревенского вечера. Где-то в далеке пели петухи и мычали коровы. В саду близ избы Фаины было полно желтых листьев, в саду жужжали пчелы и стрекозы, Рита закрыла глаза и вздохнула.
   – Завтра съездим к папе на могилу. Представляете я его могилу нашла!
   Наташа и Лиля смотрят на Риту удивленно, они во все не ожидали
   такого поворота событий.
   – Да, представляете, вот так бывает. Он похоронен недалеко отсюда. Мне начальник местного НКВД, Анисимов, показал его могилу.
   Он был сослан в эти края, долго жил в Харовлаге и умер. От чахотки, как мне сказали!
   Наташа вздыхает, слезы подступают к горлу, она всхлипывает, обнимает Риту, за ней начинает всхлипывать и Лиля.
   – Слушай,Рита! А он не сказал, Анисимов, за что папу арестовали тогда, в 41?Я же бумаги все сожгла. А что там еще было? Я помню только это (цитирует) «Свобода-это верность истине»
   – Нет, он не сказал! За что его арестовали. И дело не показывал.
   Я его дочь вылечила, вот он мне могилу папы и показал. А написано в диссертации было следующее, папа писал: « Свободным может быть только человек верный убеждениям!“ Вот! Наташа утыкается в плечо Риты, Лиля в плечо Наташи, так они и сидят: три сестры на крылечке избы Фаины, наблюдая как носится по двору довольная и счастливая Маша. А еще через полчаса они заходят в дом, закрывая дверь. Так начинается их новая страница жизни: деревенской и очень простой.Наташа и Лиля устраиваются работать к Рите в ту же амбулаторию, и вскоре маленькая больница становится знаменитой на весь район. К ним даже лечиться приезжали из других деревень. Рита добилась увольнения Лямкина, расширила больницу а также сделала районную больницу городского уровня. Все шло свои чередом, Маша росла, посещая местную школу, пока однажды утром стук почтальона в окно избы Фаины не разрушили их привычный уклад жизни. С момента отъезда из Москвы прошла всего неделя, однако казалось, что вся столичная суета далеко позади. Первой в тот день проснулась Рита. Увидев серьезное лицо почтальона в окне, она выходит на улицу, забирая письмо из рук. Рита расписывается в получении, и видит обратный адрес: „Москва, Покровка, 44, от Александра Клюева, Наташе Рудиной» Судя по штемпелю письмо было отправлено неделю назад, долго шло, и похоже было на то, что письмо несколько раз терялось по дороге. Увидев дату на штемпеле, Рита сразу поняла: что-то случилось. Она быстро вручила письмо сестре. Наташа побледнела, очевидно, что письмо от Саши не сулило ей ничего хорошего. Когда же она прочитала первые строчки, написанные в письме, Ната замолчала. Письмо выпало из рук, Рита быстро подхватила его, всмотрелась в то, что написано, и задала быстро вопрос
   – Что, Ната?!
   – Миша арестован.
   Лиля проснулась на соседней койке, увидев бледные лица сестер, пугается и садится на кровати. Она видит письмо в руках у Риты, выхватывает конверт и читает.
   – Письмо? От Саши? (читает) Миша? Арестован? (охает)
   Ната вскакивает, рыдает, бросаясь в объятия к Рите. Очевидно, что ей надо ехать и искать Мишу самой. В письме был указан номер лагеря, куда увезли Сергеева.

   По странному стечению обстоятельств Рыблаг был недалеко от Харовска. Всего-то на всего нужно было взять грузовик на большой земле. Решение найти своего возлюбленного в Гулаге Наташа принимает быстро, и на другое утро отправляется искать своего жениха. Сестры собирают ей узелок в дорогу и, проводив местный пароходик, долго машут Наташе вслед белыми платками.
   На вокзал до Рыбинска Наташа доехала поездом, а потом взяла попутку. До Рыблага Ната договаривается доехать с водителем грузовика. Грузовики развозили молоко в бидонах по местным лагерям. Наташе не составило труда найти попутную машину. Водителю очень приглянулась миловидная попутчица. Не смотря на испытания, Наташа в свои 20 с небольшим выглядела молодо. Наташа Рудина села в кабину грузовика и через полчаса они уже тряслись по пыльным дорогам в сторону Рыблага. Того самого, где находился Миша Сергеев, как написал ей в своем письме Саша Клюев. Наташе было очень страшно, она вовсе не надеялась найти своего жениха. Саша мог ошибиться и Мишу могли перевезти подальше от Рыбинска, однако она твердо решила найти Сергеева. Однако водитель чертыхался всю дорогу, грузовик ехал по кочкам, пока не забуксовал в грязи. Всю дорогу он выспрашивал Наташу о том, что ее привело в этот богом забытый край
   – Пока доедешь, всю душу вытрясешь. Ладно, ты меня уговорила, а что ты будешь начальникам говорить? Что без пропуска в закрытую зону? Ты вот к кому едешь?
   – К мужу!
   Они ехали по полю, когда неожиданно в поле показалась колонна зэков, их конвоировали трое нквдшников на конях. Подстегиваемые нагайками, пленные шли медленно.
   – Ну, влипли мы, ох!
   Водитель нажал на тормоз, машина остановилась среди поля. Конвойный, который увидел грузовик издалека, пришпорил коня, и быстро поскакал вперед. По правилам колонна зэков должна была идти только в сопровождении, и лишние люди на дороге были вовсе не нужны.
   – Шире шаг!
   Конвоир подскакал к водителю, но увидев знакомого, быстро ему откозырял.
   – Здорово, Субботин!
   – Здорово, гражданин начальник!
   – Кто такая?
   – Да это медсестра, из вольняшек, подписала меня в лагерь ее подбросить!
   – Документы проверил?
   – Проверял, Вы меня знаете!
   – Ладно! Заедешь ко мне, проверишь мою керогазку!
   – Обязательно, будет сделано, гражданин начальник!
   Конвоир козыряет водителю, поворачивает коня от окна, однако толпа зэков почти сравнялась с грузовиком, лица заключенных: серые и изможденные, одно за другим предстают перед Наташей,которая сидит в кабине. Она смотрит на них внимательно. Но они идут мимо, вовсе не поднимая на нее глаз. Наташу отвлекает водитель. Он сует путевой лист в бардачок, крестится и говорит Наташе с нажимом.
   – Кажись, пронесло!
   Конвоир пришпоривает коня, отъезжает подальше и командует колонне.
   – Шевелись, шевелись. Давай, давай,не разговаривай!
   Водитель вставляет ключи в замок зажигания, заводит машину, грузовик взвизгивает шинами, однако он не успевает тронуться
   с места. Наташа поворачивает голову и неожиданно видит Мишу в толпе зеков. Она трет глаза, шепчет радостно сама себе, упираясь
   в стекло кабинки грузовика руками.
   – Миша! Мишенька!
   Водителю удается наконец-то завести машину, грузовик трогается с места: в тот самый момент, когда шедший за Мишей заключенный обернулся к нему, чтобы попросить закурить.
   – У тебя закурить не найдется?
   – У меня нет!
   Колонна движется дальше, вот уже хвост из зэков виден на тропинке. Однако водитель грузовика только заметил, что Наташа, его попутчица, хочет спрыгнуть в поле из кабины. Водитель аж побагровел от возмущения, он схватил одной рукой Наташу, другой удерживая баранку.
   – Ты куда собралась? Дура! А?
   Однако Ната толкнула водителя довольно жестко, открылась дверь и она срыгнула прямо в поле. Приземление было неудачным, Наташа повредила себе ногу, однако ее это ничуть не остановило. Она бросилась бежать за колонной зэков, крича на все поле.
   – Миша! Мишенька!
   Водитель чертыхнулся, ударил по тормозам. Наташа побежала по полю к колонне.
   – Куда ты! Стой!
   Ему удалось догнать беглую девчонку, он схватил ее за руки, пытаясь удержать. Однако Наташа вырвалась.
   – Да отпусти ты меня! ((вслед колонне) Миша!!!
   Крик девушки достиг колонны, зэки заволновались, часть из них стала оглядываться, увидев вырывающуюся из объятий водителя Наташу, они и во все остановились, стали переговариваться между собой. В толпе было заметное волнение. Конвоиры занервничали.
   – Ну-ка в колонну стройся, шире шаг!
   Однако Миша уже увидел Наташу, свою невесту, которая приехала к нему. Чувство счастья накрыло ее волной. Он неожиданно сорвался с места и побежал на встречу Наташе.
   – Наташенька! Наташа!
   – Сергеев, стой!Стрелять буду!
   Конвоир на коне направил на него винтовку, прицелился, еще минута и он бы выстрелил. Однако бегущие на встречу друг другу Миша и Наташа вдруг его растрогали. Их радость была столь неподдельная, что он опустил винтовку и поскакал на лошади за ними.
   – Сергеев! Стань в строй! Не положено! В строй, я сказал!
   Однако Миша и Наташа будто не замечали никого вокруг. Миша целовал Наташины руки, губы, лицо и плечи, зарываясь в ее волосы.
   – Господи, Миша.
   – Наташенька, любовь моя!
   Конвоир спрыгнул с коня, подошел поближе, жестко взял Сергеева за плечо.
   – Пожалуйста, встань в строй.Я прошу тебя.
   – Ну все, я пошел. Я очень скоро вернусь. Я вернусь, Наташа! Я обязательно вернусь. Мне всего лишь 10 лет отсидеть. А ты дождись меня. Ладно? Обязательно дождись! Я люблю тебя и обязательно вернусь!
   Миша развернулся и побежал догонять колонну. Подгоняемый конвоиром, он бежал быстро, почти не оглядываясь, чтобы не расплакаться.
   – А она к тебе кто?
   – Жена.
   Миша врет, но врет вдохновенно. Конвоир присвистнул, Миша почти догнал колонну. Конвоир развернулся, чтобы сесть на своего коня, который нелепо топтался в поле рядом с Наташей. Подойдя к Наташе, он увидел ее застывшую, как изваяние, и глядящую в след уходящей колонны зэков. Конвоир вскочил на коня и задал последний вопрос Наташе.
   – А он тебе кто, красавица?
   – Муж
   Наташа соврала быстро, не думая о последствиях своего вранья, потом развернулась, и пошла медленно по дороге освещаемой солнцем
   обратно к грузовику. Ей нужно было забрать свой узелок и добраться
   засветло обратно к вокзалу города Рыбинска. Ехать в лагерь ей было незачем, Мишу она встретила и ждать его осталось каких-то десять лет жизни. Наташа горько заплакала, и прибавила шаг.

Под знаком OST Книга 3 Елена Немых Наталья Назарова

Под знаком OST
Книга 3

Елена Немых
Наталья Назарова