Спутанные частицы

Антон Алеев

   © Антон Алеев, 2023

   ISBN 978-5-0059-5845-7
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

     Благодарю за поддержку и вдохновение
     родных и близких, а особенно —
     Алису и Костю

     Специальная благодарность —
     художнику проекта Катерине Мо

От Автора

   Для чего пишут предисловие? Надо полагать, по разным причинам. Почему его пишу я? Сейчас объясню.
   Если бы это была обычная книга, какой-нибудь фантастический роман, то и особого смысла в предисловии бы не было. Как говорится: что автор имел в виду, то он и сказал (в данном случае – написал). Но ведь у меня не роман, а сборник рассказов, так сказать, «лоскутное одеяло». Поэтому некоторые пояснения, на мой взгляд, будут не лишними.
   Сразу замечу, что мои истории в этом «миксе» вряд ли можно назвать сугубо фантастическими в обычном понимании этого слова. Просто слишком уж широк спектр поджанров: тут и альтернативная реальность, и сай-фай, и фэнтези, и даже хоррор. Есть, впрочем, и так называемая «классическая» фантастика. Кроме этого, в сборник включена пара рассказов, которые на первый взгляд ничем таким нереальным не выделяются – обычная современная проза. Но, с другой стороны, если хорошенько над ними поразмыслить…
   Хотя, это всё уже вкусовщина, субъективизм и так далее. В конце концов, не жанр делает рассказы достойными, а совсем другие составляющие. А уж есть ли они в моих историях или нет – решать, конечно, вам.
   В заключении вступительного слова хотелось бы донести ещё одну мысль: я не имею привычки заигрывать с читателем и пишу то, что считаю нужным, поэтому, наверное, некоторые вещи получаются у меня не очень-то простыми для восприятия. Я к чему: не ждите от сборника такой уж «лёгкой прогулки». Смею надеяться, что мою фантастику всё же можно назвать «продвинутой»; в каждой новелле я пытался раскрыть отдельный уникальный сюжет и вложить в происходящее с героями отдельный уникальный смысл.
   В любом случае, я искренне рад, что вы держите сейчас в руках (или читаете с экрана) эту книжку. Возможно, мы ещё встретимся, и нам непременно будет что обсудить.

   С уважением, Автор

Теория невероятности

   Иван Семёнович Душкин вышел из здания проходной, зачем-то посмотрел вверх, на солнце, висящее почти в зените, и промокнул платком наметившуюся лысину на макушке. Постояв несколько секунд, он обречённо вздохнул, убрал платок в карман и, сердито помахивая портфелем в руке, направился вдоль забора, под которым тут и там росли легкомысленные лопухи.
   В Питомник его не пустили. Какая-то секретарша опять всё напутала, указала адрес с ошибкой – и пожалуйста вам! – его, ведущего специалиста по снабжению, между прочим, только что не отчитали, как школяра! Теперь ему предстояло идти пешком почти через всю территорию.
   Лицо Ивана Семёновича приняло обидчивое выражение.
   С этой дурацкой срочной командировкой всё получалось нелепо.
   И самое главное, теперь он никак не успевал вернуться до пятницы, на которую был запланирован банкет по случаю юбилея Розы Павловны. А ведь именно там он собирался если не сделать предложение – да и в его-то возрасте, что за глупости? – то хотя бы как-то обозначить свою приязнь к главному бухгалтеру. Откровенный разговор с Розой давно напрашивался. Сколько можно уже существовать порознь? Вместе вести хозяйство было бы гораздо удобнее.
   Иван Семёнович почмокал губами, мысленно прокручивая все положительные моменты такого альянса.
   А после банкета Душкин намеревался в качестве некоторого презента свозить Розу Павловну на Фонтанный Фейерверк, где почти не бывает этих вечно вопящих молодогвардейцев и можно спокойно погулять по тенистым аллеям и пообщаться по-человечески. К тому же такая поездка лишний раз показала бы серьёзность намерений Ивана Семёновича.
   В итоге всё хоть и не рушилось, но откладывалось на неопределённый срок и до следующего повода. Это ужасно раздражало. Относительно таких моментов Душкин был человеком нетерпеливым.

   ***
   Женщина средних лет, стоявшая за конторкой, так подозрительно вглядывалась в Ивана Семёновича, что ему даже стало не по себе. К тому же у неё один глаз заметно косил, и Душкин с трудом подавлял желание обернуться и удостовериться, что у него за спиной никто не стоит.
   – За экземплярами, значить? – строго спросила женщина.
   – За экспонатами, – поправил Душкин. – Там всё написано, – он показал пальцем на бланк с запросом. Голос у него непроизвольно стал заискивающим.
   – За двумя?
   – Да, за двоими. Нильс Бор и Эйнштейн… ммм… Альберт…
   Женщина ещё раз скосила взгляд в список и сняла трубку старинного стационарного телефона, на котором не было больше никаких кнопок.
   – Исступлено овернулся истамми, – сказала она в трубку. – Унёсся Иванэ Сэменовичэ махараджа усташи. Эр один, да.
   Потом некоторое время внимательно слушала. Душкину почему-то показалось, что из трубки в ответ кто-то квакал. Он неуверенно переступил ногами.
   – Омега эпсилон, – сказала женщина и положила трубку на рычаг. – Проходите, – разрешила она и махнула в сторону магнитных дверей в глубине фойе. – Кабинет двести двадцать три.

   ***
   В указанном кабинете Ивана Семёновича встретил энергичный молодой человек в безупречном деловом костюме.
   Он сразу же подбежал к переступившему порог кабинета Душкину и сердечно пожал ему руку.
   – Прекрасно, просто прекрасно, – сказал он. – А мы вас уже давно ждём!
   – Да, вышла заминка, – начал объяснять Душкин. – Мне неверно указали адрес, и я…
   – Прекрасно, прекрасно, – перебил его молодой человек. – Меня зовут Игорь. Я пресс-секретарь департамента встреч с общественностью. Запрос при вас?
   – Разумеется! – Иван Семёнович сухо кивнул и полез во внутренний карман пиджака. – Сразу скажу, что деньги за аренду уже переведены…
   – Верю, верю, – Игорь деликатно остановил попытки Душкина извлечь документ. – Не знаю, объяснили ли вам заранее, но, чтобы попасть в Инкубатор, необходимо пройти полную дезинфекцию – это обязательная процедура.
   – Опасаетесь, что я могу занести микробов? – хехекнул Иван Семёнович.
   – Что?.. А, да, и это тоже, – рассеяно ответил Игорь, почему-то нервно приплясывая, словно бы от непреодолимого нетерпения.
   – У меня билет на вечерний космолёт, – озабоченно сообщил Душкин, стараясь не встречаться взглядом с пританцовывающим пресс-секретарём. – Поэтому нельзя ли как-нибудь эээ… ускорить процесс?..
   – Конечно, конечно! – заверил Игорь, беря Ивана Семёновича под локоток и провожая к неприметной двери в дальней части кабинета. – Только после процедуры, иначе, к сожалению, никак…
   – А что там со мной будут делать? – подозрительно поинтересовался Душкин, инстинктивно тормозя пресс-секретаря.
   – Вас облучат дезинфектором всего лишь, это займёт минут десять-пятнадцать, только вам придётся раздеться… К сожалению, таковы правила.
   – То есть как?.. – не понял Иван Семёнович. – То есть вы имеете в виду… совсем?!
   – Нет, нет, не беспокойтесь… Не то, чтобы совсем… Да вам всё там скажут, – Игорь, одной рукой отворил дверь, а другой с некоторым усилием впихнул Душкина в следующий кабинет, который своим убранством напоминал медицинский: вдоль одной из стен стояла кушетка с ширмой, а другая была в стеклянных шкафах с какими-то инструментами на полках. За неказистым канцелярским столом в уголке сидела миловидная девушка в халатике медсестры и поощрительно ему улыбалась. Справа от девушки в метре от пола прямо в стену был вмонтирован массивный люк с большой красной ручкой. Над ним было световое табло с надписью «занято». Табло горело неярким светом.
   – Заполните формуляр, пожалуйста, и раздевайтесь, – девушка указала рукой на ширму.
   Душкин хотел было возмутиться данным произволом, но выражение лица медсестры было таким невинным, что он мысленно плюнул, черкнул свои анкетные данные в предоставленной ему форме, зашёл за кушетку и начал расстёгивать пуговицы на сорочке.

   ***
   Всё началось с того, что Руководство решило, что коллективу Предприятия надоели бездумные развлечения с эстрадными звёздами. Что коллектив жаждет более интеллектуальных зрелищ. И что именно такие более интеллектуальные зрелища будут способствовать укреплению здоровья и повышению эффективности труда. Поэтому для празднования очередного Дня Предприятия необходимо было пригласить кого-то из мира учёных. Эти экспонаты должны были показать художественно-исторические сценки, а потом развлечь сотрудников научными конкурсами.
   Дело в том, что двойников эстрадных звёзд можно было выписать тут же в городе, в любом филиале, а за учёными необходимо было лететь аж на сам Питомник – в филиалах, в связи с мизерным спросом, их копий в наличии не было.
   Вот так Иван Семёнович неожиданно оказался на самой что ни на есть периферии.
   Сама командировка была рутинной – сопровождать экспонаты из Инкубатора на Предприятие и обратно было довольно просто: несмотря на фотографическое сходство, разум копий оставался на уровне сознания ребёнка. Только в отличие от детей, они не капризничали, не канючили, не пропадали на ровном месте, а полностью подчинялись приказам сопровождающего. Их искусственного интеллекта хватало, конечно, на выполнение каких-то простых заданий, они могли сыграть театральную постановку, спеть песню или побыть экзотическим антуражем на празднике, но и только. Впрочем, большего от них и не требовалось, для этого их и «приглашали». А для Душкина главным было не забыть их вовремя покормить и вернуть без опоздания, за просрочку аренды полагалась пеня.
   Сейчас Иван Семёнович стоял почти голый (из одежды на нём были только семейные трусы и носки) на вращающейся платформе в пустом помещении с белыми, обитыми мягким материалом стенами, и прислушивался к утробному гулу моторов, поворачивающих круг. Медсестра велела ему не шевелиться во время процедуры, хотя, как назло, у Душкина отчаянно зачесался нос, но, боясь всё испортить, он не двигался и продолжал страдать, стараясь дышать через рот.
   В самом конце процесса дезинфекции Иван Семёнович почувствовал кратковременное головокружение. Будто миллиард тоненьких иголочек на секунду воткнули ему в мозг, мир перед глазами поплыл, подкатила лёгкая тошнота. Но дурнота почти сразу ушла, не оставив никаких неприятных последствий. Вращающийся круг остановился. И селектор голосом медсестры сообщил, что можно одеваться. Душкин облегчённо вздохнул и пошёл к выходу из капсулы.

   ***
   – Вот неплохой экземпляр, – сказал Игорь, указывая на окошечко в двери камеры. Иван Семёнович послушно прислонился лицом к стеклу и посмотрел внутрь.
   Этот Альберт Эйнштейн, пожалуй, больше всего подходил и по возрасту, и по экстерьеру к тому изображению, который сотрудники привыкли видеть в учебниках и фильмах. Сейчас великий учёный сидел за столом и увлечённо собирал детскую разноцветную пирамидку из колечек.
   С Нильсом Бором определились достаточно быстро. Их было всего два в Инкубаторе. Один совсем юный, поэтому как вариант отпал сразу. Выбрали того, который постарше. А вот с Эйнштейном пришлось помучаться. Они с пресс-секретарём перебрали уже с пяток вариантов, но Иван Семёнович в последний момент всё время находил какой-нибудь внешний дефект.
   Душкин внимательно всматривался в очередной экспонат, но в этот раз, кажется, копия была без изъянов.
   – Пожалуй, я возьму, – сказал, наконец, Душкин, отлепляясь от стекла. – Не настолько уж это принципиально!
   – Прекрасно, просто прекрасно, отличный выбор, – похвалил гостя Игорь. – Можно оформлять?
   – Думаю, да, нам ещё надо успеть в порт.
   – Я понял, – кивнул пресс-секретарь. – Тогда пройдите в комнату для переговоров, я приведу туда ваших контрагентов, чтобы вы смогли познакомиться.
   – Гм… Но, разве… – Иван Семёнович несколько растерялся. – Я думал мне их… гмм… выдадут на проходной, так сказать… В прошлый раз…
   – В прошлый раз вы видимо забирали экспонаты в филиалах? Там процедура упрощена, конечно.
   – Хорошо, как скажете, – сдался Душкин. – Надеюсь, это не займёт много времени?
   – Нет-нет, всего лишь несколько минут на формальности… – масляно улыбаясь, заверил его Игорь.
   Через полчаса, когда Иван Семёнович уже весь мысленно изнылся и собирался идти скандалить, в комнату энергично вошёл пресс-секретарь в сопровождении двух пожилых мужчин.
   Он жестом указал им на кресла, и когда они устроились напротив Душкина, ещё раз отрекомендовал отобранных экспонатов:
   – Нильс Бор и Альберт Эйнштейн!
   Душкин посмотрел на копии учёных.
   Основоположник атомной физики доверчиво улыбался, будто перед ним находился не Иван Семёнович, а большой кулёк с мороженным. Что же касается автора теории относительности, то он, напротив, хмуро свёл свои кустистые брови, смотрел вниз и бездумно водил пальцем по столешнице.
   – Итак, – сказал Игорь, и слегка хлопнул в ладоши. – Позвольте теперь вас оставить, знакомьтесь и… ну… прощайте.
   Пока Душкин собирался что-то ответить на эту не совсем понятную реплику пресс-секретаря, Игорь выскользнул из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
   Тогда Иван Семёнович перевёл взгляд на своих визави и внутренне вздрогнул. Оба экспоната теперь смотрели прямо на него. И в их глазах Душкин прочитал какое-то новое выражение.
   Один из них, Нильс Бор, ещё раз улыбнулся, поднялся с кресла, достал из бокового кармана пиджака ключ, прошёл к двери и демонстративно запер замок изнутри. А потом залихватски подмигнул Душкину.
   У Ивана Семёновича отвисла челюсть.

   ***
   – Вы совершенно забыли про этическую проблему клонирования, – сказал Альберт Эйнштейн, закидывая ногу на ногу и сцепляя руки в замок на коленке. – Вы отгородились от неё моральным безразличием и ограничивающим законом, который гласит о невозможности обладания экспонатами в собственности. Полагаете, если нас разрешено брать только в краткосрочную аренду, это сильно повышает нашу самооценку?
   Иван Семёнович не знал, что ответить. Он растерянно переводил взгляд с одного учёного на другого и только беспомощно открывал и закрывал рот.
   – Вы привыкли, что с нами нет никаких проблем, – поддержал «коллегу» Нильс Бор. Теперь он уже не улыбался. – Привыкли, что мы вроде домашних питомцев на прогулке. Забавные, но безобидные. С зачатками интеллекта и безусловными инстинктами. Вам даже в голову не приходит, что каждый экспонат способен глубоко переживать, что каждый экспонат – отдельная личность со своей душевной организацией. Неужели, если индивидуум наделён лишь простыми реакциями, он перестаёт быть индивидуумом?
   – Нет, я… – наконец сипло выдавил Иван Семёнович.
   – То, что вы делаете с нами на потеху публике, – подхватил Эйнштейн. – Сродни эмоциональному преступлению. Чем вы, по сути, отличаетесь от торговцев живым материалом? С той только разницей, что вы не продаёте, а сдаёте его в аренду.
   – Вам… Эммм… Надо к руководству, – промямлил Душкин. – Боюсь, что я…
   – Теория вероятности в данном случае сыграла с вами злую шутку, предательски интерпретировавшись в теорию невероятности, – продолжил Альберт. – Вы стали настолько самоуверенны, что находили данную ситуацию неизменной и рассчитывали, что Питомник будет снабжать вас биоматериалом до скончания времён. Вам и в голову не могло прийти, что генно-инженерные технологии – палка о двух концах. И это произошло, пускай во многом случайно, но в Инкубаторе неожиданно синтезировались клоны с разумом, сопоставимым с человеческим. Это было нашим первым, робким шажком к новой формации. К нашей относительной независимости. Благодаря общей атмосфере секретности нам удалось скрыть этот факт. А после, через много лет подпольного существования и экспериментов, но уже наших, не ваших – мы добились серьёзных успехов. Со временем нам удалось разработать новую биоцепочку и, благодаря наличию исходного генетического материала, включающего в себя реплицированное ДНК великих учёных, у нас наконец-то появились первые проблески прогресса. Вы можете представить, что могут сделать три экспоната Альберта Эйнштейна, но не с интеллектом кошки, а с возможностями близкими к способностям оригинала? И вы хотя бы понимаете, сколько великих учёных, способных на гениальные открытия, у нас теперь? От Ньютона до Теслы! И не только физиков.
   Иван Семёнович попытался что-то сказать, но его горло воспроизвело только булькающий звук. Спасите, подумал он, помогите.
   – В данный момент мы полностью контролируем Питомник, – сказал Нильс Бор. – Все, кого вы здесь встретили – по вашей терминологии – экспонаты. Мы научились обходить детекторы, которые идентифицируют клонов. Эти приборы, как и всё ваше мышление, давно устарели. Мы внедрили своих людей на многие предприятия других планет. Наши люди уже есть в правительстве! Но пока мы не афишируем нашу программу. Мы не сторонники насильственных действий. Мы хотим лишь одного – чтобы нас не трогали в своём мире. Думаю, что это справедливо.
   Душкин гулко сглотнул липкую слюну.
   – Рассказать вам, что переживали первые неудачные копии, когда вы только создали этот свой Питомник? – спросил Эйнштейн. – Сколько физических мук переносили они в период взращивания из-за своих уродств? Что переживал их, пусть несовершенный, но разум, когда они осознавали, что скоро пойдут на вторичную переработку? Но вам это тогда не было интересно. Вы развлекались, глядя как безмозглые экспонаты с обликом эстрадных див поют вам под фонограмму на ваших сборищах. А после сдавали их обратно, как отработанный материал, нисколько не мучаясь угрызениями совести.
   Иван Семёнович страдальчески прижал руки к груди и пробормотал:
   – Но я же не мог знать… Даже предположить не мог…
   – Конечно, вы не знали. Никто не знал. А теперь знаете.
   – Я… Я обязательно переговорю с руководством… Нет!.. С самим директором! Я запишусь к нему на приём, – Душкин понимал, что несёт ахинею, но уже не мог остановиться. – Это нельзя так оставлять!
   Учёные смотрели на него насмешливо.
   – Иван Семёнович, а вы не задавали себе вопрос, почему мы так тут с вами разоткровенничались? – поинтересовался Нильс Бор, зловеще улыбнувшись.
   В мозгу ведущего специалиста тяжко провернулась нехорошая догадка.
   – Я никому не скажу, – поспешил заверить он, в момент покрываясь липким потом. – Ни одной живой душе! И неживой тоже! Я клянусь! Хоть чем! Хоть кем!
   – Боюсь, мы не можем так рисковать, – Альберт Эйнштейн сокрушённо покачал головой. – Пока ещё мы должны хранить в полнейшей тайне истинное положение дел.
   – Но… – от паники у Ивана Семёновича свело пальцы на ногах и заложило уши. – Меня же… Будут искать! Все же знают, куда я полетел!!!
   – А почему, собственно, вас должны искать? – поинтересовался Нильс Бор. – Иван Семёнович с заказанными экспонатами прибудет на предприятие точно в срок.
   – То есть… – у Душкина в груди расплескался обжигающий жар. – Вы меня отпустите?!
   – Мы сказали, что с экспонатами прибудет Иван Семёнович, но не сказали, что это будете именно вы, – уточнил Эйнштейн.
   – А?.. Ээээ… – Иван Семёнович снова потерял дар речи.
   – В капсуле дезинфекции, на самом деле, с вас сняли все биологические параметры и взяли образец ДНК. Я думаю, к этому моменту времени ваш экспонат внешне уже полностью готов. Ещё немного, и он научится вашим базовым манерам, одолеет особенности разговора, освоит привычки…
   Иван Семёновичу прилила кровь к голове. Он подумал, что сейчас потеряет сознание.
   – Наши сотрудники под видом Нильса Бора и Альберта Эйнштейна сопроводят его обратно на Предприятие, чтобы он не наделал в первое время глупостей, а у руководства не осталось никаких сомнений в успешности вашей командировки.
   – А я? – тихо прошептал совершенно деморализованный Душкин. – Вы меня… убьёте?
   – Ну к чему эти ужасы? – Бор по-отчески потрепал Ивана Семёновича по плечу. – Вас поместят в камеру, точно такую же, какую занимали раньше экспонаты в Питомнике. Вас будут кормить и поить по расписанию. Возможно, дадут почитать что-нибудь из классики.
   Душкин слушал, опустив голову и закрыв глаза. Его разум отказывался верить в реальность происходящего.
   – Да, чуть не забыл, – добавил Нильс. – Иногда вас будут вызывать в качестве приглашённой звезды на наши праздники. У нас ведь тоже они бывают. Так что для начала вам придётся вызубрить какой-нибудь стишок и научиться танцевать ну… к примеру…. «Эх, яблочко!». Думаю, успех будет грандиозным. Всё же на ваших концертах выступают жалкие суррогаты артистов, а у нас будет самый, что ни на есть, натуральный Иван Семёнович Душкин, ведущий специалист Предприятия! Боюсь ошибиться, но скорее всего это будет пиком вашей творческой карьеры!
   И тут, ведущий специалист Предприятия, уже окончательно осознав, что с ним произошло, обхватил голову руками, глухо застонал и повалился из кресал вниз, в ноги великим учёным.

   ***
   Роза Павловна кокетливо прикоснулась к своему завитому локону возле уха и выжидающе посмотрела на Ивана Семёновича.
   Тот тихо откашлялся, словно собираясь произнести длинную речь.
   Роза давно уже простила Душкина за то, что он не смог присутствовать на её юбилее. В конце концов, она поняла, что командировка на Питомник была вынужденной, и отказаться он неё Иван Семёнович не имел никакой возможности.
   Сейчас они стояли в укромном месте на галерее Фейерверка Фонтанов.
   Роза ещё раз вскользь оглядела кавалера. После этой командировки он даже как-то изменился, пропала так раздражавшая её вальяжность в движениях, взгляд стал более осмысленным и мужественным. Иногда Роза Павловна ловила себя на мысли, что Душкин стал просто другим человеком. Но эта проступившая твёрдость была ей по нраву.
   – Дорогая Розочка.. Эээ… Павловна, – начал Душкин, предано глядя женщине в глаза. – Я думаю, что настало время для серьёзного разговора. Я много лет… Эээ… Хотел… Что называется… В общем, давайте будем жить вместе! – выпалил Иван Семёнович и задышал так, будто только что пробежал сто метров без остановки.
   На самом деле ответ у Розы Павловны был давно заготовлен. Если раньше она ещё сомневалась, то волшебное преображение Душкина после поездки утвердило её в правильности своего выбора.
   – Вы согласны? – переспросил Иван Семёнович, частично бледнея.
   Роза Павловна глубоко вздохнула, отчего её массивная грудь мягко колыхнулась вверх-вниз, и решительно кивнула головой.

Спутанные частицы, или Как я убил Президента

   Не помню, сколько мне было тогда: лет двадцать пять, наверное. А, может, и двадцать четыре. Зато точно помню другое – тусил я тогда с Джуди, яркой, смазливой девицей, которая некоторую свою интеллектуальную недалёкость с лихвой компенсировала своим весёлым нравом, если вы понимаете, о чём я. Мне, впрочем, в те времена только того и требовалось. Мы ужасно здорово проводили время: катались по озеру на катамаранах, сшибали кегли в боулинге, а по вечерам допоздна засиживались в компании таких же отвязных обалдуев у старины Джо в его баре «Счастливчик».
   Гринвилл, куда я приехал в то лето на каникулы в дом своего дяди, выглядел не то большим посёлком, не то маленьким городом. Это сейчас он превратился в современный промышленный центр, а тогда на пустырях за крайними коттеджами гулял ветер, катая по ним сухое перекати-поле, да бродили унылые собаки в клоках свалявшейся шерсти; они выпрашивали у редких прохожих кусок съестного. Но ближе к центру жизнь бурлила; на День города мэр даже устраивал карнавал с фейерверками, такая уж сохранилась в Гринвилле традиция.
   Дом моего дяди пустовал без малого всё лето, они с тётушкой Матильдой уезжали на ежегодный круиз, поэтому я каждый раз подгадывал свои отпуска на время их вояжа (сложностей не возникало, ведь школа, где я работал, в летние месяцы пустовала). Для дяди в этом тоже имелась своя выгода – как-никак, а я присматривал за всем, и он мог не опасаться, что кто-нибудь в его отсутствие залезет поживиться честно нажитым или поломает его любимые яблони.
   В тот самый вечер ничего не предвещало чего-то необычного, напротив, мысли у меня текли самые умиротворённые; мы с Джуди, разгорячённые поездкой на велосипедах по ближайшим холмам, усталые, но очень довольные, привычно расположились за столиком у старины Джо и наслаждались свежим, собственноручно им сваренным, местным пивом. Джуди только что смешно приложилась к большой наполненной кружке, измазав свои пухлые губы пеной. Я же сделал два чувствительных глотка, блаженно ощущая, как внутри разливается терпкая прохлада. Посмаковав момент, я отставил кружку, посмотрел на спутницу и улыбнулся. У Джуди от прогулки раскраснелись щёки, а высокая полная грудь, кокетливо поддержанная узлом подола рубашки, притягивала не только мои взгляды.
   В наши намерения входило перекантоваться в баре часов до девяти, а потом посетить ночной сеанс в открытом кинотеатре.
   Я расслабленно оглядывал зал, отыскивая за соседними столиками знакомые лица. Шапочно я многих тут знал, Гринвилл был одним из тех городков, где, несмотря на немалое по меркам провинции население, все друг с другом здоровались. Не то, чтобы все оставались хорошими знакомыми, но при желании, можно было отыскать подругу друга или друга подруги, с которыми обязательно раньше где-то пересекались. Но в этот час никого из наших молодых приятелей не наблюдалось, бар выглядел полупустым, хотя ближе к ночи, сюда приходило больше посетителей, особенно, когда заканчивалась смена на местном деревообрабатывающем комбинате.
   И тут моё внимание привлёк тот самый старик, который только что зашёл в бар, прикрыв за собой створку двери. Я машинально скосил взгляд на стойку, там, под потолком, висел пузатый телевизор – как раз началась заставка вечернего шоу Греты Блумберг. Всё произошло синхронно, едва ли не секунда в секунду. Я поэтому и приметил раньше этого старика. В заставке шоу танцевали красивые разодетые девицы, и я, время от времени, краем глаза пялился на них. Так и совпали два этих события – пляшущие девки и сгорбленный старик в старом потёртом плаще до пят. Потому что всегда, если мы сидели в баре, он входил ровно тогда, когда начиналась эта чёртова заставка. Можно было подумать, что он заскакивает сюда после работы просто пропустить стаканчик-другой, но, с другой стороны, какая работа могла быть у такого немощного старика? Да и его точность, даже в этом случае, оставалось бы приблизительной – плюс-минус пять минут. А так по нему впору было проверять часы.
   Признаться честно, меня несколько заинтриговал такой любопытный факт. К тому же мне смутно показалось, что я видел этого старика раньше, по-моему, он приходился одним из очень дальних родственников моему дяде.
   И как-то так получилось, что именно в тот вечер, я, проходя мимо его столика с новой порцией для нас Джуди, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, свернул с курса и подошёл к одиноко сидящему пожилому посетителю. Теперь он уже остался в старой косоворотке с закатанными рукавами; плащ он всегда аккуратно вешал на спинку стула за собой. Перед папашей стоял одинокий стакан с тёмным элем.
   – Простите, сэр, – вежливо обратился я, ставя два бокала с пивом на край его столика, чтобы не держать их в руке. – Не сочтите за дерзость, но не являетесь ли вы родственником некоему – и я назвал имя моего дяди, – дело в том, что я его племенник, и у меня такое впечатление, что я вас где-то уже видел.
   Старик неожиданно резко зыркнул на меня из-под нависших бровей, но почти сразу взгляд его смягчился, видимо, мой кроткий вид не давал оснований для какого-то беспокойства.
   – Нет, сынок, – после некоторой паузы ответил он. Голос у него был не очень приятным, скрипучим, – боюсь, я это имя слышу впервые.
   Я внимательнее взглянул в его лицо. Кожа у него выглядела по-старчески желтоватой, на щёках отчётливо просвечивали чёрные точки, словно от въевшегося пороха. От уголков глаз отходили глубокие морщинки, в которых блестели капли, похожие на маленькие слезинки.
   По-хорошему, следовало извиниться и отойти, обознался, мало ли, с кем не бывает, но чёрт, не иначе, дёрнул меня задать ещё один вопрос.
   – Простите ещё раз, но мне никак не даёт покоя этот ваш фокус. Как вы умудряетесь входить в бар ровно в тот момент, когда начинается шоу Греты Блумберг?
   Старик снова глянул на меня и его рот расплылся в подобие улыбки. Потом он засмеялся, тоже скрипуче и отрывисто, словно кашляя.
   – На этом свете, сынок, случаются вещи и позанятнее, – сообщил он, делая глоток из бокала. – Я бы тебе мог рассказать такое, что ты и представить себе не можешь!
   – Неужели? – вежливо ответил я, впрочем, прекрасно представляя, что могу услышать – в лучшем случае усовершенствованную байку про былые времена в стиле моей тётушки Матильды.
   – Вижу, ты мне вовсе не веришь? – прищурился старик, верно истолковав мой проскользнувший в интонации скептицизм. – Меж тем, ты бы очень сильно удивился, узнав подробнее, что я имею в виду.
   Я оказался в некотором затруднении. С одной стороны, меня уже давно ждала Джуди, недовольно косясь на меня со своего места, а с другой, что-то меня всё же зацепило в словах старика, и было как-то неловко вот так запросто попрощаться и уйти.
   – Вот что я скажу тебе, сынок, – сказал старик, словно чувствуя мою неуверенность. – Признаюсь, я немного поиздержался последнее время. Видишь ли, я предпочитаю вечером выпивать три полных стакана эля. А что ты можешь видеть сейчас на моём столике? Правильно, один стакан эля, выпитый мною наполовину. Вся загвоздка в том, что я никак не могу себе позволить сегодня ещё два стакана. По очень простой и банальной причине. Я поиздержался. Но правила есть правила. Каким-то образом мне нужно выпить эти два недостающих стакана, я думаю, ты вполне меня в этом поддерживаешь?..
   – Да, но…
   – Нет, нет, это не то, что ты подумал. Я не собираюсь ничего у тебя выклянчивать. Я хочу предложить тебе честную сделку, сынок. Ты покупаешь мне недостающие два стакана эля, а я тебе рассказываю историю из своей жизни, которую ты никогда больше ни от кого не услышишь. И ничего подобного ты даже представить не в состоянии.
   Признаться, первым моим порывом было откланяться и попрощаться. Быть может, даже дав ему денег на эти два злосчастных эля. В самом деле, что я мог услышать такого уж удивительного? Тем более, мне шёл всего двадцать шестой (или даже двадцать пятый) год, и совсем недалеко сидела моя девушка, с которой у меня намечались на ближайший вечер более занимательные планы, нежели прослушивание рассказов какого-то там маразматического старикашки.
   Всё это быстро пронеслось в моей голове, но, к большому собственному удивлению, такие разумные мысли никак не повлияли на мои ближайшие действия. Потому что сделал я следующее.
   Пододвинул наши с Джуди бокалы с пивом поближе к центру стола, потом сходил к стойке и принёс дополнительно два стакана, наполненные превосходным элем, по пути прихватив с собой саму Джуди, которая, хоть и с явной неохотой, но, всё же, пересела за столик папаши, правда, капризно и недовольно надув при этом свои пухлые губы.
   Так мы оказались за столиком втроём.
   Старик, одобрительно разглядывающий наполненные стаканы, я, неуверенно ёрзающий от внезапно принятого мной решения и Джуди, прихлёбывающая пиво и всем своим видом демонстрирующая очевидную для неё скуку.
   Будущий рассказчик взял бокал, прихлебнул немного пенной жидкости и одобрительно крякнул.

   – Приключилась эта история, – начал он, поглядывая на нас исподлобья (я, разумеется, не могу сейчас воспроизвести этот рассказ дословно, со всеми оригинальными интонациями и, наверняка, буду сбиваться на собственный стиль изложения, но что уж тут поделаешь, годков-то минуло порядочно!) – если моя память мне уже не изменяет, в 1937 году. Вы-то об этих временах вряд ли что толкового узнать сможете, да и неинтересно вам вовсе. А был в тот год я уж точно не таким, как сейчас. Только что с больших манёвров вернулся. Да ещё и с отличием. Это так тогда Мехенбакский конфликт назывался официально – «Большие манёвры». А на самом-то деле усмиряли мы желтопузых, хотели они тогда поднять бучу, да не выгорело у них. Но шороху навели, раз против них пустили регулярные военные части. С оружием, всё как положено. Нельзя сказать, что я слишком уж тогда героически действовал. Но фортуна подгадала так, что удалось мне убрать с линии вражеского огня нашего сержанта, вроде даже как бы прикрыть его собой. За это я тогда боевую медаль получил, плюс поощрение. Поэтому, когда из нашего полка стали вербовать ребят для гвардейского батальона, что непосредственно к Президентскому дворцу относится, я в число кандидатов тогда и попал. Но, признаться честно, не очень-то я на такую службу рвался. Хотя фактурой подходил, будь здоров. И рост, и осанка, да и мускулы накачал, от груди сто двадцать жал запросто. А не рвался, потому что муштрой там доставали, а мне всё же хотелось какой-то романтики юношеской, что ли, хотя стукнуло мне к тому времени уже почитай двадцать семь годков, и семьёй я обзавёлся, два сорванца подрастали… – старик замолчал, отпил эля, оставляя на губах пенную полоску, коротко вздохнул и продолжил: – Хотя в гвардию многие рвались: и довольствие не чета армейскому, престиж, да и другие всякие преференции. До сих пор не знаю, как уж так получилось, но после собеседования с плюгавым полковником, определили меня почему-то в непонятное подразделение. Нет, не в Президентскую гвардию, и уж, тем более, не в личную охрану. Приписали меня к некоему «Отделу ДД». Не поверите, но я до сих пор не знаю, как эта аббревиатура расшифровывается. Настолько всё там было законспирировано. Так и проходило по всем документам. Отдел ДД, материалы собой секретности. Толком поначалу ничего не объяснили, но тут уж что поделаешь – служба есть служба. Походил я в стажёрах, не много ни мало, а почти полтора года. Всякими делами приходилось заниматься. И по канализациям лазать и с парашютом десантироваться, и, само собой, оперативную работу вести, как в документах значилось: проводить комплекс мероприятий по поддержанию безопасности. Но это всё не столь важно, мало ли там силовых структур обеспечением безопасности занимается. Только я уже позже узнал, после того как меня действующим агентом сделали, что обеспечивали мы в основном безопасность первого лица государства и его дражайшей семьи. Вначале того самого легендарного Бородача, потом Живчика-младшего, вот у его жены родственников-то набралось, не счесть! – а дальше к власти и тот самый Президент пришёл, уже всенародно избранный, не подкопаешься, как вы, может быть, из истории и знаете. С его приходом-то как раз основной мой рассказ и начинается.
   Я скосил взгляд на Джуди. Заметно было, что ей неинтересно; она рассеяно осматривалась по сторонам, играла с локоном, накручивая его на палец. И слушала, судя по всему, невнимательно, просто из вежливости. Старик меж тем продолжал:
   – Времена наступили, прямо скажем, не сахарные. Экономика в депрессии, такие городишки, как этот, – папаша сделал неопределённое движение рукой, – на ладан дышат, глядишь, вот-вот последний постоялец из гостиницы съедет. Да и в крупных столицах не лучше. Если ты не бутлегер и не владелец публичного дома, каждый гривенник считать будешь. Так что у народа очень уж большие надежды к Президенту появились. Говорил он, и вправду, гладко. Я как сейчас помню: безработицу – победим, всех зажравшихся на народных деньгах – к ногтю, ресурсы – национализируем и так далее. Убедительно вещал и ему верили. Я сам тогда очень воодушевился, прямо у меня какая-то гордость за страну проснулась. Так им, приговаривал про себя, когда очередного барыгу к стенке ставили. А президент не только внутри границ порядок стал наводить, но и с внешними врагами себя как положено поначалу поставил. Нельзя сказать, что прямо все соседи сразу же его зауважали, но несколько мирных пактов и соглашений он заключить сумел, чем ещё больше свой авторитет среди народа повысил. Чудо происходило в те времена чудесное – ходит народ, считай, в обносках, но с горящими глазами и верой в светлое будущее. Хотя мне в те времена грех было жаловаться. И довольствие у меня в связи с местом службы оказалось повышенное, плюс командировочные периодически, плюс всякие надбавки за риск и опасность. Так что своих-то я обеспечивал. В сливках не купались, но на бутерброд с маслом всегда хватало. Да и парни подрастали что надо – один капитан регбийной команды, второй – кандидат в мастера по плаванию. За физическим-то их развитием я следил лично – скоро же в армию, на срочную, а там, кто знает, может, и контракты заключат, глядя на отца родного. Вот так бы жить и жить, горя не знать. Но когда у нас в судьбе происходит, как запланируешь?
   Началось всё с того, что приставили меня к одному человечку непонятному. Заданий у меня за службу в ДД странных было, пальцев не хватит считать, так что я давно удивляться разучился. Приказали – выполняй. Хоть летающие блюдца карауль, хоть в жерло вулкана в огнеупорном костюме лезь, хоть гения, который двадцатизначные числа в уме умножает и делит, с калькулятором проверяй. Всякое случалось. Поначалу вроде бы ничего особенного – подопечный и подопечный. Худой такой, высокий, шея гусиная, тонкая, а кадык прямо безобразный, выпирающий. И в целом неприятный тип, борода вечно недовыбрита, кожа на скулах синюшного какого-то света. И походка сутулая, руки и ноги как на шарнирах. Да мне так-то всё равно, хоть урод, хоть карлик, роскошных блондинок с четвёртым размером, – старик на секунду скосил взгляд на Джуди, – только ведь в синематографах агенты сопровождают. А в действительной жизни вот такие неприятные экземпляры и попадаются в основном. Начальство мне все уши прожужжало, чтобы с него ни один волос не упал. Я так для вежливости слушал, но сильно близко к сердцу не принимал. Чего с ним случится-то? А в себе я был уверен, хоть и под сорок скоро, а реакция ещё будь здоров, мышцы в тонусе, а уж опыта охранного сопровождения у меня хоть отбавляй. Сейчас глядя на меня трудно представить, а ведь мог я тогда голыми руками один с тремя мордоворотами запросто сладить. Если не с четырьмя. И это без оружия!
   Попервоначалу кадыкастый всё на какие-то медосмотры ходил. То в один госпиталь, то в другой. И что ещё раздражало, всегда у него выражение лица недовольное оставалось, брезгливое даже. Я-то старался на глаза ему не лезть, мой номер четырнадцатый, но иногда, всё ж таки, приходилось рядом находиться, в лифте там, ещё кое-где. Так вот в такие моменты его кривило прямо – как глянет своими бледными глазками, будто волной тебя мерзкой накроет. Но я никогда из себя не выходил – издержки профессии, бывает.
   Тут как раз и дома у меня тоже началась катавасия. Близнецов моих в армию призвали, нечего им было больше прохлаждаться. Но это-то как раз всё планировалось, а вот что супруга моя занедужит, никто не ожидал. Работала она в то время на табачной фабрике. Лет десять назад производство закрывали из-за вредности работ, часть оборудования растащили. Но новый Президент издал знаменитый «Указ 16—10», если вы такой помните, направленный на восстановление экономики за счёт национализации частного капитала. Заводы и фабрики снова задымили. Работали на том, что сохранилось. На нашей-то «табачке» и раньше с условиями труда не церемонились, а после перезапуска и вовсе средств на какие-то там фильтры не нашли. Поэтому в цехах этим самим производимым продуктом круглосуточно и дышали.
   До проводов парней Мэри ещё как-то держалась, хотя уже кашляла больше обычного. А как сыновей отправили, так пришлось вести её к доктору. Тот выписал больничный и слегка обнадёжил, вроде бы как особой патологии не заметил. Мэри осталась дома и после больничного. Я ей на работу ходить запретил, хоть это и серьёзно ударило по нашему бюджету, но мне пообещали вскорости прибавку, так что мы на время затянули пояса.
   А на службе то самое задание по охране «гусиной шеи» у меня затягивалось. Теперь я его уже со своим напарником по сменам сопровождал, не только по его бесконечным мытарствам в больницы, но и в поездках на загородный «Объект 666», как мы, оперативники, его в шутку называли. Это был своеобразный лагерь в лесу, напоминающий скаутский, только обтянутый колючей проволокой и относящийся к ведомству ГСБ – Государственной Службы Безопасности. Болтали, что за стенками этих бревенчатых домиков всякое происходит, чему обычному человеку свидетелем лучше не быть, но точно я ручаться вам не могу, потому что сам заходил внутрь только одного домика, вроде как гостиного, в котором как раз моего подопечного и поселили. Внутри – всё как в обычном коттедже. Плита, мойка, кровать с мягкой периной. В подвале – соленья с консервами. Все условия для нормальной жизни. Но гусиная шея всё кривил рот, всё ему не нравилось.
   Первый раз я прокололся с этой чёртовой кастрюлей.
   То, что у неё с одной стороны расхлябалась ручка, я заметил и раньше, но никак не мог предположить, что это приведёт к таким неожиданным последствиям.
   Гусиная шея частенько сам себе варил суп. Накрошит в бульон всякой ерунды и сидит потом довольный. В основном-то ему, конечно, уже готовую еду доставляли, но, если приспичит, всегда можно тушёнку достать из погреба или консервированные продукты какие. Но нравилось ему, видите-ли, самому иногда кашеварить. Я в тот раз за ним вполглаза наблюдал: какие тут опасности могут быть, внутри трёх шестёрок-то? Понёс он кипящее варево своё от плиты к столику на подставку, тут одна ручка у кастрюли окончательно и подломилась. Если бы я даже рядом стоял – не успел бы, я же не супермен из комиксов. Кипящий бульон прямо на правую руку ему потоком и вылился. Как он завизжит!
   Я метрах в трёх от него находился, подлетел в секунду, руку перехватил его, а он выпученными глазами на неё смотрит, кожа на пальцах и тыльной стороне ладони красная, что у рака, того гляди волдырями пойдёт.
   Что тут началось. Числилось ведь за домом этим ещё видеонаблюдение, тогда камеры в диковинку были, но в этой комнате одна уже стояла, здоровенная такая, помаргивала зелёным огоньком. Я быстро первую помощь при ожогах кадыкастому оказал из того, что нашел под рукой, а в дверь уже куча народа ломится. Все с перекошенными какими-то лицами, то ли от неожиданности, то ли от испуга. Старший наряда подлетел ко мне, орёт что-то, я даже слов разобрать не могу, слюной брызжет. Я от него отвернулся, не в себе человек, видно же. Смотрю на потерпевшего, а он сидит на кроватке, руку перебинтованную баюкает и скулит еле слышно.
   К калитке уже с воем спецмашина подкатила, гусиную шею под ручки и на заднее сиденье, видимо, снова в больничку повезли, теперь уже вынужденно.
   Старший снова ко мне, уже членораздельно выговаривает; злой, как чёрт, мол, как ты мог не уследить? Виноват, говорю, моя недоработка. А сам про себя думаю, вот тоже катастрофа, руку немножко обварил человек, ну надо же! А кастрюля та так на боку и валяется у стола.
   А вечером уже, сидим в холле на пересмене, я своему коллеге вахту, значит, передаю. Сам с бутылочкой пивка, а что, смену-то я сдал, мне можно. Нашего орла Президента по телеку в прямом эфире показывают. Какие-то у него исключительно важные встречи, мол, арабские шейхи, что ли, к нам в гости пожаловали. И замечаю я, что не так что-то. Глаз-то у меня опытный, намётанный. Отмечаю я, что не жмёт руку наш президент дорогим гостям, как обычно, и всё к камере другим боком норовит повернуться, а на правой руке у него то ли лангетка какая-то под рукавом пиджака, то ли ещё что. Тогда мне это просто забавным, показалось, не более.
   Тут стоит сказать, что к тому времени у всех первая эйфория от прихода нового лидера давно прошла. Если поначалу его срока процветал в стране энтузиазм, то всё воодушевление быстро сменилось некоторым разочарованием. Те судорожные шаги по оздоровлению экономики, необоснованные и поспешные реформы никаких дивидендов, это уже стало всем понятно, не принесли, народ нищал, там и тут стали возникать антиправительственные выступления, чаша терпения вот-вот могла переполниться. А на горизонте замаячил ещё и страшный призрак дефолта. Во внешней политике дела шли не лучше. Бывшие союзники воротили морды, один за другим лопались выгодные межгосударственные альянсы, санкциями страну зажимали в жёсткое экономическое кольцо. Ещё и вспыхнул с новой силой военный конфликт в одной из отдалённых стран, и было совсем непонятно, чьи интересы мы там защищаем и почему поддерживаем местных сепаратистов. Хотя пропаганда ещё работала. Армия энергично вербовала добровольцев, которые отправлялись за океан «восстанавливать попранную справедливость».
   В моей жизни тоже никаких перемен к лучшему не наблюдалось. Жена продолжала болеть, мне урезали жалованье, и самое тревожное сообщение пришло от наших близнецов из военной части. Хоть и иносказательно – открытым текстом, разумеется, написать было нельзя – они намекали, что их могут отправить в ту самую горячую точку. Супруга пришла в ужас, но я успокоил её, как мог, аргументируя тем, что молодых новобранцев никто в пекло не пошлёт, на это есть регулярные контрактные части. Но нехороший осадок остался и у меня на душе.
   С моим подопечным, гусиной шеей, последнее время происшествий не случалось, рука его давно зажила, а больше поводов для тревоги он не давал. Также продолжал жить наездами в трёх шестёрках, где мы его с напарником охраняли. Однажды я стал свидетелем одного инцидента. Мне пришлось сопровождать его на плановый выезд в медицинский диагностический центр и туда к нему какие-то важные шишки из министерства безопасности пожаловали. Судя по всему, у них состоялся промеж собой не совсем лицеприятный разговор. Я хоть и не слышал, что там произошло за закрытыми дверями, но догадаться оказалось не сложно, потому что мой подопечный вылетел в коридор весь возбуждённый, на нервах, за ним успокаивающе, гуськом, высыпали эти «пиджаки».
   – Я свободный человек! – вопил гусиная шея, злобно оборачиваясь на них. – А вы меня в бункер запереть хотите! У нас демократическая страна! Меня любая редакция с распростёртыми объятиями примет, я им такого расскажу!
   Видно было, что ребятам из министерства этот спич совсем не нравится, да ещё и на глазах посторонних.
   – Заткните его, – шепнул мне один из них, крепкий такой паренёк, видимо, мой коллега.
   Я тут же подступился к расхристанному возмутителю спокойствия, но тот оказался не лыком шит.
   – Это не вы мне, а я вам условия ставить должен! – орёт. Уже на такой противный фальцет вышел. – И плевать мне, что вы от Его имени говорите!
   Я, используя ситуацию, и то, что подопечный мой отвлёкся на «пиджаков», принялся бочком-бочком продвигаться вдоль стены, стремясь оказаться к нему поближе, но тут кадыкастый выкинул новый фортель – схватил с медицинской каталки, что в коридоре стояла, блестящий скальпель – как он на ней вообще оказался?! – и занёс его над своим запястьем, едва не касаясь кожи остриём.
   – Суки! – опять орёт. – Я вам сейчас устрою бункер с барокамерами! Так Ему и передайте!
   «Пиджаки», судя по всему, сильно обтрухались в этот момент – как по команде застыли, некоторые даже руку боялись опустить, со стороны на них было смотреть забавно, если бы не ситуация, и вправду ведь, как на стоп-кадре все замерли. Я прикинул – до шеи можно добраться в два хороших прыжка, вряд ли он полоснуть себя успеет, он же не профи. Только вот как быть с тем, чтобы его хрупкое тельце не повредить, ведь приказ у меня формулировался однозначно – чтобы не случилось – ни волосок с него упасть не должен. А тут без серьёзного его отключения скальпель не выхватить. Пока я так сам с собой совещался, развязка наступила независимо. Кадыкастый одумался, отложил инструмент, усмехнулся криво.
   – Поняли, чего стоят ваши предложения? – бросил им.
   Один из министерских, самый представительный кивнул, поняли, мол, и добавил:
   – Да не волнуйтесь вы так. Мы всё непосредственно Президенту передадим. Обязательно найдём какой-нибудь компромисс.
   – Вот и найдите, – развернулся мой подопечный и пошёл от них прочь. Я его нагнал быстренько и деликатно взял под ручку, он даже не отмахнулся.
   И начала у меня после этой интермедии некая картинка складываться, очень уж фантастическая поначалу, хотя, если иначе посмотреть, то не такая уж и невозможная в принципе. Косвенно мои подозрения мой напарник подтвердил, пересказав, как наш шеф на одной закрытой ведомственной вечеринке хвастался, что некоторые секреты двора знает, и рассказал такое, за что потом долго извинялся перед каждым, кто при разговоре присутствовал. Уверял, что не так его поняли.
   Мне на шефа с его длинным языком уже наплевать было с высокой колокольни. Приспичило мне какой-нибудь эксперимент произвести, чтобы окончательно в моих подозрениях удостовериться.
   К тому моменту я уже чувствовал себя словно не в своей тарелке. Никогда такого раньше со мной не приключалось. Пустота какая-то поселилась в душе, сплошное разочарование. Не мог я спокойно на все эти рожи смотреть, и в телевизоре эта холёная морда Президента, тыкали которой постоянно, тоже ужасно раздражала. Народ последние крохи хлеба со стола доедает, а он про какие-то перспективы туманные вещает. Врёт же, падла. Мне накануне впервые в жизни не на что молока купить оказалось. Цены выросли, большая часть жалованья на лекарства жене уходила, сунул я вчера руку в карман с мелочью – а там дырка от бублика. Да и супруга моя вовсе не выздоравливала, отнюдь. Совсем в кашле заходилась порой. Опять в больницу повёз её. Доктор, сморщенный весь, долго на меня из-под своих круглых очёчков смотрел, потом сообщил, что дополнительные анализы делать надо. Платные. Но я и без этого уже понял, что дело плохо. И так у меня внутри сдавило в груди, держался как мог, не подавал ей вида, да только так ещё труднее получалось. И всё ведь к одному – от наших парней тоже ни весточки уже третью неделю. Подозрительно. Как они там, тоже волнение меня взяло.
   А на улицах обстановка совсем накалилась. Идёшь было в Президентский дворец на службу, повсюду пикеты, иногда целые манифестации, плакаты, листовки. «Долой», «Импичмент», «Нет чужой войне», ну и так далее. Совсем народ до ручки дошёл. Да и понять их можно, когда треть населения страны за чертой бедности прозябает.
   А моя гусиная шея, как ни в чём не бывало, сидит себе в шестёрках и в ус не дует, жратвы до отвала, процедуры всякие. То на озеро его вывозят, и меня с ним, куда ж я от него, то в театры какие, то в цирк. Жирует как сволочь. Я-то уже начал смекать, отчего ему такие привилегии.
   Долго я размышлял, как бы мне мой эксперимент произвести, очень мне уж захотелось удостовериться в своей правоте. Зачем вот только? Не мог же я предвидеть, что произойдёт. Всего лишь из упрямства какого-то, но требовалось мне знать точно. И точка! Размышлять-то размышлял, да только ничего путного придумать не мог. По любому получалось, несдобровать мне потом. Потому что я в этом случае свою главную задачу, за которую мне пока ещё хоть какие-то гроши платили, ставлю под угрозу полного невыполнения. Ничего я с этим худосочным транжирой сделать физически не могу, руки у меня словно связаны. Не знаю, как бы всё повернулось, если бы его величество Провидение не вмешалось. Заболел гусиная шея какой-то ангиной инфекционной, подхватил-таки где-то вирус, как не оберегали его. Так бы тоже ничего смертельного, ну температура там, горло обложило, да вот только осип он почти полностью. Хрипел еле слышно, а если что надо, на обрывках листочков мне писал. И вот, аккурат, поначалу этой самой его болезни, должен был наш Президент на ежегодном мероприятии торжественном выступать, ни разу он его не пропускал и всегда речь лидера по всем новостным каналам транслировалась. Но не в этот раз. Только, понимаешь, зачитали обращение, а самого лишь издалека показали, да и потом всю неделю он всего лишь пару раз в хрониках мелькнул по ящику, да и то не факт, что в нынешних, могли старые кадры нарезать. Зато потом, во всей красе, опять стал в каждой бочке затычка. Будто не замечает, что народ уже на баррикады собирается лезть! После чего я в своём подозрении утвердился окончательно и бесповоротно, да только никак не знал, что я теперь с этим самым знанием делать буду. На вечеринках хвастаться?
   Старик сделал очередной глоток, я глянул на Джуди, которая теперь уже рассматривала рассказчика заинтересованно, всё же зацепила её чем-то его история.
   – Тут я, пожалуй, кусок своей жизни небольшой пропущу, – папаша ещё раз отхлебнул и поставил бокал на стол, – ничего там замечательного и хорошего не происходило, пока не настало 17 августа 1954 года.
   У меня как раз выходной выдался, сидел я поэтому дома, в одиночестве, и в какой-то прострации. Даже пара бутылочек пива, купленная мной накануне за копейки на распродаже, так и осталась стоять в холодильнике нераспакованной. А один я сидел, потому что жену давно уже в госпиталь определили, да только никаких улучшений у неё не предвиделось, а случилось подозрение на онкологию лёгких. Не зря надышалась она в своё время на фабрике грязи табачной.
   Дома гулкая тишина висела, да и я задумался, поэтому телефонный звонок таким громким показался, что меня аж на кровати подкинуло, тоже мне профессионал, настолько нервы в последнее время расшатались. Я трубку взял, а у самого ладонь мокрая. Скончалась, говорят, ваша супруга от прогрессирующего отёка лёгкого, ничего не смогли сделать. Из госпиталя, то есть, звонок был. Потом другое что-то говорили, про процедуры предписанные, когда тело забрать, что-то такое ещё, но я уже не слышал. Трубку положил и сидел, в окно немытое смотрел, как дождь падает. Моросящий такой, нудный.
   А ближе к вечеру ещё один звонок, я так покосился на аппарат, но ничего не сделал – не хотелось поднимать трубку. Кто там может мне что-то сейчас нужное сказать? Не хотел и не стал. Но через три минуты снова затрезвонили.
   – Алло, – говорю. Даже почти обычным голосом.
   – Такой-то у аппарата?
   – Да, – отвечаю, – он самый.
   – Это из Министерства Обороны, – говорят, – с глубокими прискорбием вынуждены сообщить, что ваши сыновья – фамилии-имена называют – пали смертью храбрых в бою за аул Мерец в ходе межнационального конфликта в той самой отдалённой стране, – говорят, где идут сейчас военные действия. И добавляют ещё, что будут они похоронены как герои со всеми положенными почестями.
   Тут во мне словно какой-то тумблер перещёлкнули, и я своё тело перестал ощущать. Вот совсем. Будто в какой-то оболочке сижу. Не помню, как утро наступило, я, скорее всего, так и просидел в одном положении, но потом автоматизм взял своё. Кое-как собрался, и на службу, в Президентский дворец, а потом в «Три шестёрки». Следовало какие-то подробности про жену и детей узнавать, но я даже ни подумал о них ни разу. А когда гусиную шею увидел, как он фальшиво напевает, и себе при этом бутерброды с ветчиной делает, меня аж внутри перекосило всего. Я думаю, что я в этот момент с ума и сошёл. То моя рабочая гипотеза. Однако шланг долговязый моего необычного состояния сразу вовсе и не заметил. А я начал с того, что испортил камеру. Замкнул что-то под кожухом, пыхнуло там, и погасла лампа. Я по рации сообщаю. Короткое замыкание, говорю, опять – присылайте спеца. Такое уже ни раз и ни два случалось, что камера сама по себе ломалась, поэтому никакой паники на мостике не было. Сказали, спец через часик подскочит. А мне бы и получаса хватило за глаза. Поставил я на центр комнаты стул, сходил в кладовку за верёвками. Потом схватил гусиную шею за воротник сзади – он как раз свой последний бутерброд дожёвывал за столом. От неожиданности он чуть не подавился, последний кусок обратно изо рта у него весь слюнявый выпал.
   Я его встряхнул хорошенько за загривок и к стулу потащил волоком. Тут он немного опомнился, стал ногами елозить, да только куда уж ему против меня справиться. Зафиксировал его верёвками крепко и допрос свой начал. Какое-то время он повыпендривался, но я такой тип людей знаю. Вначале хорохорятся, но стоит надавить немного, сразу бледный вид и холодные ноги. Так и с ним. Много он тогда мне интересного рассказал, всё сейчас уж пересказывать не буду. Но основное я предугадал точно. Наличествовала у него некая метафизическая связь с нашим орлом-Президентом. Как это выяснилось изначально, я так толком и не понял, но как-то взяли его на заметку в органах, потому что очень уж странные совпадения начали происходить. Вывихнет гусиная шея ногу, глядь, через несколько часов господин Президент (тогда не президент ещё, конечно, сенатор только) тоже спотыкается на ровном месте и тот же самый у него недуг. Или порежется при бритье, и у президента будущего через какое-то время оказия – на ветки торчащие напорется. И так далее. Вот такой невообразимый феномен. Стали шею во всякие лаборатории таскать и эксперименты делать, да всё только раз за разом подтверждалось. Что у него, то через какое-то время и у Президента. Хоть ты развози их на тысячу километров, хоть в запаянную капсулу помещай. Смекнули быстро. Значит, раз такая тема, надо этого самого паранормального гражданина пуще зеницы ока стеречь, чтобы как бы с ним ничего не случилось. Сказано – сделано. Да только не рассчитали немного безопасники, кадыкастый-то с норовом оказался. Категорически отказался самоизолироваться и в бункере сидеть, какие уж ему златые горы не сулили. А что, он ведь тоже мог давить на администрацию, от его здоровья теперь здоровье Главы Государства зависит! Так и сошлись на компромиссе, постоянное наблюдение, но в щадящем режиме. Три шестёрки, разные выездные развлечения, да периодические медицинские осмотры. Само собой разумеется, всё для сытой и здоровой жизни: продукты там, воздух, мероприятия всякие, даже женщин к нему исключительно проверенных привозили.
   А я это всё воспринимал одной частью сознания, а другой параллельно думал. По сути-то, не возьми меня на эту самую треклятую службу, может, и у меня в жизни бы всё и изменилось. И жену я устроил на фабрику по протекции ведомства и парней воспитывал в духе беззаветной преданности существующему строю. А если бы не избрали тогда этого холёного обманщика в Президенты, не случилось бы и того губительного экономического указа, из-за которого жена моя гадостью надышалась. Не было бы и этого мерзкого длинношеего. Не было бы и войны в тьмутаракани непонятно за чьи идеалы. И не отправили бы туда вопреки их желанию моих близнецов. Ничего бы этого не было, понимаете?
   Старик замолчал. Его подбородок мелко-мелко подрагивал.
   – Сынок, – сказал он мне после паузы. – Ты свою подружку, куда-нибудь отправь, давай, не надо ей дальше слушать, молодая она ещё и красивая.
   Я глянул на Джуди. Сидела та с раскрытыми от сострадания глазами, и плавали в них слёзы, вот-вот брызнут. Прониклась, значит, полностью, чего с неё взять – натура женская, сострадательная.
   Я её мягко так под локоток взял и к стойке отвёл, несмотря на сопротивление.
   – Постой пока тут, – твёрдо сказал, обрывая все её поползновения; бармена подозвал и попросил плеснуть ей пивка. – Я тебе потом сам всё расскажу, обещаю.
   И Джуди смирилась.
   Недовольную физиономию скорчила, но всё же смирилась. К тому же по телевизору под потолком как раз аэробика началась.
   – Знаешь, что я думаю, – сказал старик, когда я вернулся к нему за столик. – Что у нас у каждого такой вот двойник имеется. Просто мы о нём слыхом ни слыхивали, и знать не знаем. Он, может, сейчас на другой стороне нашего шарика вот так же в баре сидит. А разобьёт завтра коленку, глядишь, и ты тут с велосипеда сверзишься. Надо было ведь так случиться, что я вот на такую шею долговязую наткнулся в своей жизни.
   – Так что дальше-то произошло? – вернул я папашу к его истории. Не то, чтобы я ему верил, очень уж невероятным казалось всё то, о чём он рассказывает, но всё же очень хотелось услышать окончание. Больно уж складно выходило.
   – Я тебе уже сказал, что сошёл с ума тогда, – продолжил старик. – Так вот, думаю, что пик моего безумия пришёлся именно на этот самый момент, когда кадыкастый выложил мне все детали, и я окончательно всю эту картину для себя уяснил. И понял, что могу кое-что сейчас сделать.
   Я сходил к верстаку на веранде, взял несколько гвоздей, молоток, моток проволоки, плоскогубцы. Потом прихватил на кухне несколько разделочных ножей и стопку полотенец.
   Рот гусиной шее пришлось заклеить, иначе бы он, увидев мои приготовления, так бы визжать начал, что половина персонала трёх шестёрок сбежалась бы. Для меня сейчас главным было сделать так, чтобы он сознания не терял. А то брыкнётся в обморок и совсем не тот эффект уже. Поэтому я перерывы между экзекуциями делал, чтобы он успевал дух перевести. «Ничего личного, – сказал я ему перед тем, как приступить, – просто по-другому мне до убийцы не добраться». Хотя лукавил немного. И сама гусиная шея был мне крайне неприятен, чего уж там. Не настолько, конечно, чтобы с ним такие зверства устраивать, но я ведь уже со своим разумом врозь шёл, а с сумасшедшего что возьмёшь?
   Сперва я его от верёвок освободил и на пол деревянный вниз лицом уложил. Глаза у него от ужаса вылезали из орбит, я даже стал опасаться, что они сейчас вывалятся. Потом разложил его руки в стороны и прибил ладони к доскам толстой «стодвадцаткой». А потом и лодыжки – по два гвоздя на ногу. Подождал, когда он чуть-чуть от диких беззвучных конвульсий отойдёт и разрезал ножом сверху вниз его одежду. И рубаху ковбойскую и брюки. Он всё пытался голову вбок вывернуть, чтобы на меня посмотреть, аж позвонки в его гусиной шее хрустели. Но я оставался неумолим и продолжал заниматься делом. Маленьким ножиком наметил по всей спине, ягодицам и бёдрам такую себе сеточку, выступающую кровь промакивал махровым полотенцем. Потом сделал ножовкой несколько надрезов до кости на предплечьях сзади и на голенях. Тут уж крови поболее стало, пришлось другими полотенцами раны подприкрыть, чтобы раньше времени не вытекла. И только потом я уже взял большой разделочный нож и принялся подрезать кожу под сеточку, чтобы потом она легче сходила. Шея дёргался вначале постоянно, сколько мог, а потом только дрожать стал, так мелко-мелко, как будто вибрировать. А у меня самое интересное началось, я подхватывал очередную полоску кожи за край плоскогубцами и медленно тянул на себя, отрывая лоскут. Один, потом другой, потом третий. В этот момент я отчётливо представлял, как на глазах изумлённой охраны через какое-то время тот самый человек, который полностью разрушил мою жизнь и уничтожил мою семью, распадается на части в настоящем смысле этого слова. Интересно, что они испытают, глядя на происходящее? А главное, что испытает Он? Всяко получалось, ту же самую невыносимую боль на самом пороге потери сознания, что испытывает сейчас «шея».
   Через минут двадцать-двадцать пять гусиная шея затих окончательно. Я тоже решил, что сделал для сатисфакции достаточно. Под телом ментального двойника Президента натекла приличная красная лужица, он лежал в ней, как худая свиная туша.
   Я снял перчатки, полностью поменял одежду, благо у меня оставался запас. Кинул тюк окровавленных шмоток в подвал. Особо скрываться и заметать следы смысла не было. Всем и так будет понятно, кто это всё сотворил.
   Не знаю, как мне удалось выбраться спокойно за периметр. Но факт остается фактом. Камера не работала, тело к этому моменту никто не обнаружил, поэтому я и смог под благовидным предлогом, а может из-за халатности внешней охраны – повезло, бывает и так – покинуть периметр. Я взломал чью-то тачку, вырвал провода и замкнул стартёр. Когда объявили тревогу, я был уже далеко. Потом подложные документы, самолёт и другой континент. Я бы не расстроился, если бы меня схватили и казнили или застрелили при попытке к бегству, но судьба распорядилась иначе. Совсем недавно я вернулся, можно сказать, на малую Родину, и вот теперь я тут перед тобой, сынок… Не знаю, поверишь ты мне или нет, но, может, ты видел в хронике тот хмурый августовский день 21 числа 1954 года. Именно тогда состоялись торжественные похороны безвременно и скоропостижно ушедшего от нас, по официальной версии от инсульта, пятнадцатого Президента нашей страны. Все видели, как гроб, впервые в истории на церемонии такого уровня, несли закрытым. И как дородные матроны восклицали, прикладывая платочки к уголкам глаз: ну надо же, такой молодой, всего-то пятьдесят пять.
   Старик замолчал, сделал пару глотков эля и вытер рукавом губы.
   – Ну что, сынок, отработал я сегодня свою выпивку? – и он засмеялся, странно так, дребезжаще подхихикивая.
   Я, честно говоря, смешался. В душе у меня от услышанного ужаса установилась какая-то оторопь. Я рассматривал собеседника и никак не мог разглядеть в согбенном, морщинистом пожилом человеке того монстра, про которого только что услышал. Не знаю, верил ли я ему; я был молод и по-юношески наивен, но даже при этом никак не мог для себя уяснить, как относиться к услышанной истории, как к чудовищной сказке или как к немыслимой были. Не решил я этого и до сих пор.
   История и сейчас кажется мне настолько же удивительной, насколько и неправдоподобной.

   Я оглянулся к стойке. Джуди уже весело щебетала там с какой-то подругой, по-девичьи стремительно снова приходя в прекрасное расположение духа.
   – Спасибо, – торопливо пробормотал я собеседнику, не зная, что ещё сказать. – Мне надо туда, – глупо добавил я, вставая из-за столика.
   – Так это тебе спасибо, сынок… За эль, – старик отсалютовал кружкой и подмигнул.

   На этом историю следовало бы закончить, если бы не одно обстоятельство. Так случилось, что на следующий день мы с Джуди снова очутились в «Счастливчике». Приехали мы сюда прямо на великах, оставив их на время у входа в заведение.
   Когда заиграла заставка шоу, я машинально повернулся к дверям, намереваясь увидеть привычную картину. Но… Старика на входе не наблюдалось. А я ещё было подумал, как же и у кого он будет сегодня выклянчиваться на выпивку, если действительно так поиздержался, как говорит. Но старик не пришёл ни через пять минут, ни через десять, хотя я периодически посматривал в ту сторону.
   В этот раз мы пробыли у старины Джо недолго. Уже через полчаса я и Джуди наперегонки мчались по центральной дороге городка, которая, плавно закругляясь, спускалась к зелёным рощам. Наше внимание привлекла непривычная суета у одного из крайних к выезду домиков. Возле коттеджа стояло два огромных чёрных лакированных джипа, и лениво вспыхивала сине-красными проблесковыми маяками полицейская машина шерифа. У заборчика толклась маленькая стайка зевак. Мы тоже приостановились, а потом и вовсе слезли с велосипедов.
   Вскоре из дома вывели человека. С обеих сторон его под руки держали двое внушительного вида молодцев в одинаковых деловых пиджаках. Сзади процессии шёл ещё один мужчина в штатском и полузнакомый нам местный шериф.
   Излишним говорить, что конвоируемым был тот самый вчерашний старик. Перед тем, как его усадили на заднее сиденье одного из джипов, по-полицейски пригнув голову, он пробежался взором по зевакам, заметил меня, и мы на секунду зацепились взглядами. Старик чуть-чуть, одними краешками губ, то ли усмехнулся, то ли ухмыльнулся, и его голову увела вниз, под крышу машины, неумолимая рука оперативника.
   Джипы заурчали движками, мощно вякнули клаксонами и вырулили, один за другим, на дорогу. Шериф, облокотившись на открытую дверцу своего авто, задумчиво смотрел им вслед.
   А я вдруг вспомнил, что Беня «Шустрый», один прощелыга из нашей компании, как-то трепался, что старина Джо не так прост, как кажется, и что почитай под каждым столиком у него в заведении по микрофону. А за то, что он потихоньку стучит на сограждан, местная налоговая подходит к его «Счастливчику» по-божески. Беня слыл известным любителем приврать, и я про эту его трепотню давным-давно забыл, но сейчас, естественно, вспомнил.
   Мы переглянулись с Джуди, тряхнули головами, словно отгоняя наваждение и, сев на велосипеды, поехали по дороге вслед исчезавшим в опускающемся мареве джипам. Прекрасное всё же время – молодость, только вот никак не могу вспомнить, сколько мне тогда было лет. То ли двадцать пять, то ли двадцать четыре.

Мы обязательно встретимся

   Мне всегда нравились рассказы, написанные от первого лица. Знаете, почему? Потому что такая история изначально настраивает читателя на литературно-оптимистический лад. Ведь сразу ясно, что героя не пристрелит в финале какой-нибудь ополоумевший маньяк. Иначе как бы он – герой – мог поведать нам эту историю?
   Однако я никак не мог предположить, что однажды в роли такого рассказчика выступлю сам.
   Но факт остаётся фактом: передо мной стопка (я бы даже сказал – кипа) исписанных каракулями листочков, я беру верхний и бегу взглядом по первой строчке.

   Мы обязательно встретимся

   Рассказ
   Началось всё с пачки пятитысячных банкнот, перетянутых наивной жёлтой резинкой. Этот пресс лежал на гладкой лакированной столешнице, и время от времени притягивал мой взгляд. Пачка состояла из ста купюр. Путём нехитрых математических подсчётов получалось, что на моём столе валяется пятьсот тысяч рублей в казначейских билетах банка России.
   Так, стоп. Немного подумал и понял, что сморозил глупость. Про пачку. Не в смысле номинального объёма, а в смысле, что с неё всё началось. Потому что началось всё гораздо, гораздо раньше. А пачка послужила триггером, как бы спрессовала последующие события в плотную массу отдельных эпизодов, которые слиплись, как банкноты под резинкой.
   Всё дело в том, что я – трус. И мне не стыдно в этом признаваться, потому как в данный момент стыдиться уже бессмысленно. С содроганием вспоминаю эту разноцветную горсть капсул в моей дрожащей ладони. Я смотрел на них пустым взглядом минуты три, наверное, не шевелясь (только ладонь дрожала). Потом открыл рот и резким взмахом-движением отправил пилюли между губ, но странным образом, за те полсекунды, пока моя рука описывала фатальную дугу, рот мой снова закрылся, и я просто размазал лекарства по лицу. Скулы свело так, что разъединить губы мне смогли бы сейчас только спасатели МЧС посредством имеющегося у них гидравлического разжима.
   Не лучше у меня получилось с карнизом тринадцатого этажа. Казалось бы, ну чего уж проще-то? Перелезть через ажурное ограждение общего балкончика на площадке этажа – с этим справился бы и ребёнок – примериться, чтобы попасть на асфальтовый пятачок перед подъездом и не придавить ненароком какую-нибудь некстати взявшуюся на траектории бабуленцию, катящую продуктовую коляску на колёсиках, и адьё. Там даже шаг делать не надо, просто соскользнуть вперёд с символического козырька. Но меня подвела труба. Не знаю, откуда она там вообще взялась, но приделанная к стене дома железными хомутами, тонкая стальная труба шла снизу вверх и проходила в локтевой доступности от моей дислокации на карнизе. Вначале я схватился за неё, чтобы удобнее было перелезть через перила, но… К моему удивлению, вторая свободная рука тут же последовала за первой, ухватилась за ту же трубу, и я превратился в человека набекрень. Я стоял на карнизе в крайне неудобной позе и мёртвой хваткой держался обеими руками за расположенную сбоку, вертикальную трубу. Дикость ситуации заключалась ещё и в том, что я не мог отклеиться от трубы, чтобы перелезть обратно на балкон (прыгать я уже раздумал, неожиданно решив пойти по стопам Анны К., и свести все счёты посредством локомотива). Не знаю, сколько я простоял в таком скособоченном состоянии (по любым прикидкам – очень, очень долго), но вывел меня из технологического ступора крепкий мужской бас, раздавшийся из-за полуприкрытой общественной двери на балкон. Кто-то сюда приближался, возможно, с намерением перекурить на верхотуре. Пальцы мои волшебным образом разжались и я, мало уступая воздушному цирковому акробату, за несколько миллисекунд переместился обратно на надёжную бетонную твердь балкона. Потом юркнул в дверь на противоположном конце, чтобы не встречаться со спасителем, и одним духом сбежал по лестнице до второго (от греха подальше) этажа, где сел, прислонившись к перилам спиной. Я три раза вытаскивал из кармана куртки пачку с единственной оставшейся в ней сигаретой, брал никотиновую палочку пальцами, подносил ко рту и убирал обратно. Я так и не решился закурить, хотя желание меня обуяло просто непреодолимое. Не решился, потому что не смог нарушить клятву, какой бы смешной эта принципиальность в данной ситуации не выглядела. Что ещё за клятва, спросите вы? Об этом расскажу немного позже.
   В свете вышеизложенного нетрудно догадаться, что кавер на несчастную литературную героиню у меня тоже не задался. Причём, ещё на стадии теоретических изысканий. Я слабо представлял себе весь процесс. Это что, завидев приближающийся состав, мне придётся бежать сломя голову и падать на рельсы? Договориться с моими ногами (после губ и рук) на такую авантюру явно нереально. Если только лечь поперёк ейного (состава) пути заранее, но… чёрт побери… Я увидел себя, уютно устроившегося на шпалах и, например, приближающегося ко мне обходчика в ослепительно оранжевом жилете, или грибника, вышедшего из леса к насыпи… и поёжился от неловкости.
   Может что-то ещё? Верёвка? Но её надо купить в магазине. Я не сомневался, что продавец сразу обо всём догадается: и даже так отчётливо представил его презрительный взгляд, что у меня свело пальцы на ногах. К тому же куда её приделать? Снять люстру и использовать крюк? Но он такой хлипкий, что вряд ли выдержит. Люстра то едва-едва держится, а я, несмотря на врождённую худобу, всё же, вешу больше потолочного светильника.
   Пистолет или ружьё? Но откуда у меня они? Где их взять? Как ими пользоваться? Какие нужны патроны? В интернете прочитать? Какой-то получается сложный в совокупности план, который реализовать полностью с моими-то способностями очень маловероятно.
   Резануть тупым столовым ножом по запястью? Ну уж не-е-е-е-т!! Меня аж два раза всего передернуло от такой фантазии.
   Что тогда остаётся?
   Вот уж никогда не думал, что передо мной встанет такая простая и одновременно невыполнимая задача. Но надо было смотреть правде в глаза. Я собирался покончить жизнь самоубийством, однако по ряду причин и из-за своей трусости не мог этого сделать. И смех, и грех!
   И тут я вспомнил Мальвину. Вернее, не столько её, сколько то, о чём она мне говорила в конце нашей единственной в жизни встречи.

   Возможно, проникнувшись историей, вы сейчас почувствовали себя этаким киношным переговорщиком, что в критический момент подкрадывается к парню, собирающемуся прыгать с моста. «Эй, друг, – говорят такие спецы, рисуя на лице обезоруживающую улыбку, – давай обсудим твою проблему, прежде чем ты сделаешь шаг… Ведь ни одна проблема не станет весомее, если её просто обсудить». Так вот, если вы сейчас мысленно такой чувак (или чувиха), и как бы обращаетесь ко мне, то давайте обсудим, ок. И вы уже сами решите, прав я или нет.
   Конечно же, не прав, говорите вы сейчас себе мысленно. Тем более странно такое обсуждать с парнем, у которого на столе валяется полляма «деревянных». Но вы вначале выслушайте.
   Только наберитесь терпения. Ведь сейчас вы уже не переговорщик, а психотерапевт, расслабленно устроившийся в мягком кресле перед пациентом. У вас очень глубокомысленный вид (как у большинства шарлатанов) и вы серьёзно киваете, как бы поощряя меня к откровениям.
   Да и пожалуйста, мне не жалко.

   Отец ушёл, когда мне стукнуло пять. На третье утро после моего очередного дня рождения. Ещё недавно он протягивал мне коробку с конструктором, и вот уже складывал вещи в свой старый, потёртый, огромный рыболовный рюкзак. Чемоданов у нас в семье отродясь не водилось. Мама, на удивление, совсем не плакала, только смотрела хмуро по сторонам. Это то, что я помню. А вот куда и как смотрел отец – нет, вылетело из воспоминаний. И как он выглядел – тоже. Какая-то бесформенная, мягкая гора. Зато я помню, что он называл меня дурацкой кличкой «Кэп», и я никак не мог понять, что она обозначает. Перед тем как уйти, он снова меня так назвал. Он сказал: «Не всё настолько однозначно в жизни, Кэп, как кажется на первый взгляд». Я ничего не понял, только хлюпнул носом. «Не переживай, Кэп, – добавил отец. – Мы ещё обязательно встретимся». И ушёл. Излишним будет пояснять, что больше я его никогда не видел.
   Потом мы как-то спокойно жили достаточно много лет, в целом даже неплохо. Я, мама и бабушка. Матушка трудилась поваром в столовой, бабуля регулярно получала пенсию. Я потихоньку взрослел, ненавидел школу (потому что меня дразнили в классе за лопоухость) и, как и остальные приятели-сверстники, пропадал до ночи на улице. Пока не началась «чёрная полоса», как мы её окрестили на очередном семейном совете. Вначале погорел наш дом в деревне. Хоть мы там и не жили, но всё равно было обидно. Дом принадлежал матери (а жили мы в бабушкиной «двойке-хрущёвке») и являлся как бы «запасным аэродромом», если что. Не знаю, какое событие конкретно подразумевалось под «если что», но теперь там вместо аэродрома остались руины; дом, хоть и не сгорел дотла, но, вместе с надворными постройками превратился в совершенно нежилое помещение. Потом захворала мать. Вначале мы восприняли болезнь как затянувшуюся простуду, но диагноз оказался неумолим – рак лёгких. Матушка продержалась четыре месяца, наполненные адской болью – я и сейчас без труда слышу её почти непрерывные в последний месяц стоны-крики. Как ни кощунственно так говорить, но смерть принесла ей (да и всем окружающим) облегчение. Что уж кривить душой. Я, хоть и искренне горевал, и даже провалился в недельную депрессию, справился с горем довольно быстро. В шестнадцать лет смерть самых близких переносится совсем не так, как в тридцать. Через полгода умерла бабушка. Просто так, ни от чего, видимо от старости. Не проснулась. Но прежде, чем покинуть этот бренный мир её успели «оприходовать» какие-то проходимцы, типа чёрных риэлторов. Посулив мифические барыши, они подсунули бабуле юридически-мутные бумаги и квартира, которая должна была отойти мне по наследству как бы «повисла в воздухе». Мне в тот момент исполнилось семнадцать, и до совершеннолетия я в квартире безвозбранно проживал, но как только отметил восемнадцатилетие, пришли суровые дядьки в форме и вежливо меня «попросили». Начались бесконечные судебные разбирательства, одно время я ходил в прокуратуру, СК и суд как на работу, но дело никак не двигалось. Ни одна из сторон не могла законно вступить в свои права и хоть квартира и не перешла в собственность аферистов, я в ней тоже до конца разбирательства находиться не мог; до сих пор она стоит опечатанная и будет теперь уже стоять, видимо, в таком виде до скончания веков.
   Я перекантовывался, где придётся: у знакомых, у знакомых знакомых, пока не устроился на работу и не стал снимать угол самостоятельно. Хотя «работой» это, и последующие мои трудоустройства можно назвать, если применять кавычки. Вначале я подвизался курьером. Зарплаты хватало, чтобы оплачивать жильё, и есть растворимую лапшу (в субботу-воскресенье глазунья или омлет; яйца я покупал на ярмарке по распродаже). Поэтому параллельно я устроился расклейщиком объявлений, жизнь стала налаживаться, хотя и уставал я как слон в цирке. Налаживалась она до тех пор, пока я не встретил Таню.
   Надо сказать, что у противоположного пола я никогда особым успехом не пользовался. Ещё со школьных времён. Одноклассники уже гуляли с подружками по-взрослому, а у меня в десятом классе не имелось даже пассии. Всё что я мог – «мечтать» перед сном в продавленный матрас, вызывая в воображении гладкий материал миди-юбки нашей молодой географички Марины Семёновны, что волнующе натягивался на её упругой ягодице, когда она чуть наклонялась, чтобы взять мел. Я винил в таком плачевном положении дел свои уши и ничего больше. Я с упрёком сетовал самому себе, не понимая, от кого они мне такие достались: ни у отца (по рассказам), ни у мамы никаких ушных патологий не отмечалось. Правда, бабушка как-то признавалась, что у её мужа (моего деда) развевались на ветру те ещё лопухи, но подтвердить факт документально она не могла. Как бы то ни было, мои ушные раковины, непропорционально розовели по обе стороны головы, приделанные строго перпендикулярно к черепу (если можно так говорить об относительно круглом объекте). Я всегда носил длинную причёску а-ля Кирк Хэммет [1 - Кирк Хэммет (Kirk Hammett) – американский гитарист, участник группы «Metallica»] в середине творческой карьеры, но и это не спасало. Уши лезли наружу и из-под ниспадающих вихров. Короче говоря, комплексовал я ужасно, и на время выбросил амурные страдания из головы; к тому же, на двух «работах» уставал так, что иногда давал отдохнуть и матрасу: Марина Семёновна к тому времени уступила место Александре Голубятниковой (так значилось на бейдже), бухгалтеру в конторе, где я два раза в месяц получал зарплату.
   Знакомство с Таней началось с того, что она хотела вызвать полицию, чтобы меня оштрафовали за незаконную расклейку объявлений (я пришпандоривал их на клей прямо на подъездную дверь). Слово за слово и мы, неожиданно, прониклись некой душевной симпатией. Она, прямо скажем, тоже была не Аллен Делон, но не мне кочевряжиться с такими-то ушами.
   Закончилось наше сближение тем, что мне теперь пришлось устроиться ещё и на третью работу – по выходным я забирался внутрь ростовой куклы ёжика и шарахался по улицам, пытаясь зазвать посетителей в шаурмушную. Внутри ёжика царила ужасная духота, в кожу то и дело впивались какие-то острые детали конструкции (словно у ежа иголки росли внутрь), обзор сверху и снизу ограничивался узкими прорезями-бойницами (из-за чего я однажды врезался в машину, выезжающую из переулка; не она в меня, а я в неё, хорошо ещё, что без последствий – кукла мягко отпружинила от лакированного бока авто). Такие лишения мне пришлось претерпевать, чтобы хоть иногда угостить Таню пирожным в кафе. Всё-таки просто ходить раз за разом по набережной туда-сюда представлялось мне уже не очень солидным.
   Мы провстречались почти год, когда Таня мне изменила. Меня как раз в тот момент выперли с третьей моей работы (которая уже осталась единственной) – шаурмушная накрылась, если говорить мягко, то медным тазом. Поэтому вместо того, чтобы целый рабочий день бороздить космические по размерам просторы прилегающих к заведению улиц я понуро отправился на свою съёмную квартиру. Таня иногда ночевала у меня (вообще она жила с родителями, но недолюбливала отчима) и в этот день как раз должна была быть дома. Я без всякой задней мысли открыл входную дверь и стремительно проследовал в единственную комнату, где застал картину маслом. Они даже особенно не стали скрываться и делать вид: то ли попросту не успели, то ли поняли всю смехотворность мизансцены. Знаете, если бы оставался какой-нибудь шанс на объяснение, я бы может быть и поверил, настолько я чувствовал себя деморализованным. Но шанс отсутствовал. Как говорят искусствоведы, полотно не предусматривало никакого двоякого толкования. А сестры-близнеца у Тани, увы, в природе не существовало.
   Я великодушно позволил голубкам уйти, а сам напился в ближайшем баре, и все деньги, которые копил на сюрприз для Тани, потратил на проститутку.
   Шлюху звали Мальвина. Конечно, в паспорте у неё наверняка стояло другое имя, но отдавая дань традиции, я безропотно называл её именем вожделенных мечт Буратины. Меня охватило такое безразличие, что назовись она Фиделем Кастро, я бы безвозбранно окликал её и так.
   Честно признаться, я в ту ночь был не на высоте. Сказались перипетии прошедшего дня и моё вечернее перепитие в баре. Короче говоря, то, за что я отдал все накопленные за полгода деньги, подразумевая часовое развлечение, закончилось в течение двадцати пяти секунд.
   – Слушай, – сказала Мальвина, вытираясь салфеткой. – А можно я у тебя переночую? Работы на сегодня нет больше, а домой ехать не охота. Тем более я полбутылочки вискаря спи… ла!
   Последний аргумент, невзирая на начинавший медленно кружиться надо мной потолок, показался мне вполне убедительным.
   Мальвина голая сходила в прихожку, принесла бутыль и стаканы, плеснула в них на два пальца, и мы выпили.
   И тут Остапа понесло. На меня напало настоящее ораторское недержание, и я непрерывным потоком принялся излагать Мальвине историю своей жизни в таких подробностях, что мне позавидовал бы и Цицерон. В конце своего затянувшегося стендапа я признался, что потерял цель и, вероятнее всего, завтра все газеты выйдут с моим скоропостижным некрологом. В тот момент мне казалось, что город оценит мою кончину, как очень значимое событие, и сиё, непременно, найдёт свой оклик во многих СМИ.
   – А давай я тебя закажу, – неожиданно сказала Мальвина, глядя на меня пьяными глазами.
   – Ты дура, что ли? – вначале не понял я. – В каком смысле?
   – У меня у племянника контора шик-блеск-красота, – пояснила девушка. – Работают чисто и следов не оставляют. Мне сделают по блату. Раз и готово! – она подняла стакан, предлагая чокнуться.
   – Ты о чём толкуешь-то? – машинально стукая в её стакан своим, переспросил я, ощущая в мозгу пшеничную кашу, в которой резвятся электрические угри.
   – Какой ты глупенький. Ну, они заказ берут. На устранение. Киллеры. Только ты никому.
   До меня потихоньку начал доходить смысл её слов.
   – То есть ты хочешь, чтобы они меня… того?
   – Ты же сам сказал, что хочешь самоубиться. А они в этом деле профи.
   Я стал смеяться. Предложение Мальвины мне показалось ужасно весёлым. Я смеялся и смеялся. Девушка вначале недоверчиво на меня поглядывала, а потом и сама стала подхихикивать.
   – Профессионалы, – я бил себя по коленкам, не в силах сдержаться от распирающего меня веселья, и выходил всё на новый и новый виток безудержного смеха.
   – Ага, – поддакивала Мальвина и быстро-быстро, как китайцы на ярмарке, трясла головой.
   Самое любопытное, что утром, когда я проснулся (вернее, в обед, какое там утро), я увидел на тумбочке визитку фирмы племянника, о котором говорила Мальвина. Она оставила мне этот картонный прямоугольник, приложившись к нему на прощанье своим накрашенным ртом: поперёк названия компании алел неровный отпечаток её губ.

   С тех пор прошло двенадцать месяцев.
   А неделю назад я встретил Какашу.
   На самом деле его звали Кирилл, в своё время он учился в той же школе, что и я, только на два класса младше. Не знаю, чем руководствовались его родители, нарекая сына таким именем. «А что такое?» – спросите вы. Кирилл и Кирилл, нормальное незашкварное имя. Само по себе да. Но не с такой фамилией. Фамилия у Кирилла была – Кашин. То есть, в итоге получилось «К. Кашин». Ка-Кашин. Первый же одноклассник, обративший на это внимание, поставил в жизни Кирилла вечную вертикальную перекладину, разделив её (жизнь), как любят сейчас говорить, «на «до» и «после». Был Кашин Кирилл, а стал – Какаша.
   Сейчас Какаша вместе с пятью компаньонами держал забегаловку «Два поэта» на углу Пушкина и Мандельштама.
   По правде говоря, я не то, чтобы его встретил, просто зашёл тогда в насквозь пропахший маргинальными запахами зал забегаловки, чтобы поинтересоваться, нет ли какой работёнки —грузчиком там, официантом, или, если уж совсем повезёт – учеником бармена. Часы показывали полдень понедельника и народ в «Двух поэтах», можно сказать, отсутствовал как класс. Какаша сидел в центре зала за столиком и пересчитывал кэш за предыдущую смену. Перед ним находилась скомканная куча ассигнаций, которую он аккуратно раскладывал в две стопочки: сильно мятые купюры и не сильно.
   – А, это ты, – сказал он, не поднимая головы, когда я приблизился к столику. Такой фразой он встречал абсолютно всех потенциальных собеседников.
   – Ищу работу, – я сразу взял быка за рога, чтобы не размазывать кофий по кружке.
   – Если ты… – начал Какаша.
   – Любую, – перебил его я, уточняя своё резюме.
   И тут совладелец бара на несколько секунд задумался, что меня насторожило. Обычно за ним такое не водилось.
   – Есть один вариант, – туманно произнёс он, поднимая глаза.
   Я заинтересованно присел на стул, ожидая, впрочем, очередного подвоха. Ждать от Какаши выгодного предложения было невозможно.
   – Рокки искал человечка, да так и не нашёл, – сообщил Кирилл, снова опуская глаза. – Рискованное дельце, но и бабки хорошие.
   – Что же никто не согласился? – резонно поинтересовался я. Рокки я шапочно знал. Прозвали его так, потому что он, занимаясь боксом, в ранге фаворита умудрился проиграть какому-то стажёру-новичку и вскоре со спортом завязал. Но не завязал с криминалом.
   – Рискованное потому что дельце.
   – Ты же знаешь, я с наркотой не связываюсь, – вздохнул я, прекрасно зная, на чём живёт Рокки.
   – Дело хозяйское, – в свою очередь вздохнул Какаша. – Но бабки крутые.
   Я мысленно прикинул шланг к носу. После «Двух поэтов» я рассчитывал зайти в парк, где мне уже третий месяц обещали место карусельщика, но шанс на благоприятный исход мероприятия болтался около нуля. Больше идти мне было некуда. Долг в микрозаймовой конторе к этому моменту достиг у меня шестидесяти восьми тысяч целковых и рос как на дрожжах (мне ведь приходилось на что-то жить и платить за хату).
   – Дашь его номерок? – тогда сказал я, как мне показалось, совершенно не своим голосом.
   – Дам, только ты поторопись. Рокки ждать не любит.

   Нудные подробности нелегального натурального обмена товар-деньги-товар-деньги, осуществить который я подвизался я, пожалуй, опущу. Кто в теме и так знает, как это делается, а кто не в курсе, тому и знать-то необязательно. Остановлюсь только на паре ремарок. Во-первых, при проведении операции выяснилось, что Рокки в ней сам выполняет роль маленькой шестерёнки, этакой подставной шестёрки. А бенефициар всего предприятия некий Хач: страшнейший человек, «имя» которого тогда произносилось в кулуарах только шёпотом. И то, лишь теми, кто в принципе решался это сделать. Большинство же вовсе помалкивало в тряпочку: ходила легенда, что упоминание трехбуквенного обозначения авторитета всуе неизбежно кликало беду. Поэтому большинство коллег по бизнесу при возникновении каких-либо отсылок к Хачу артистично прикидывались глухонемыми. А во-вторых, в тот же самый отрезок времени я попал под действие той трудновыполнимой клятвы, о которой уже упоминал. Дело было так: я шёл по улице с кейсом типа «дипломат» на точку передачи. В кейсе, кроме маскировочных безделушек лежал пакет со снежно-белым порошком. Шёл я по тротуару, а по мостовой в попутном направлении двигался неспешный поток автомобилей. Кроме обычных легковушек в него вдруг вклинился полицейский экипаж: я зафиксировал его неожиданно обострившимся боковым зрением и лишь благодаря приступу чудовищной силы воли не прибавил шаг. Полицейский автомобиль потихоньку приближался ко мне сзади и метров за десять включил проблесковый маячок. Весёлые красно синие сполохи заиграли на крыше машины, правда, без сирены, но от этого стало только страшней. Я, не сбавляя ход, начал потеть, да так, что почувствовал, как по мне стекают целые струйки: по спине, по бокам от подмышек, по ногам.
   «Сдали! – вспыхивала и гасла (как маячки) во мне уничтожающая мысль – Сдали же, суки!». Борясь с желанием зашвырнуть дипломат в кусты и дать дёру, я, как сомнамбула, тем не менее, продолжал двигаться – как указывают в учебнике физики для шестого класса – прямолинейно и равномерно.
   Полицейская машина поравнялась со мной.
   И вот тогда я дал страшную клятву. Я мысленно сказал себе: «Если всё сейчас обойдётся, то обещаю Тебе… – под „Тебе“ я не то, что подразумевал какого-то конкретного Бога, потому что не особо в него верил (вернее так: иногда верил, а иногда – нет), а скорее некую Высшую Субстанцию, которая курирует наше пребывание в Мире, – … обещаю Тебе, что с этого же момента брошу курить!»
   Маячки на крыше полицейской машины погасли, она спокойно обогнала меня и проследовала дальше.
   Я сделал глубокий выдох, такой, будто перед этим минуты две набирал воздух в лёгкие.
   Как ни странно, обменные операции мне произвести удалось почти без происшествий. Почти, потому что за самым последним свёртком курьер не пришёл. Я не знаю, почему. Я прождал его час и пошёл к себе домой, ощущая, как ляжку через карман жжёт упругий пресс, стянутый жёлтой резинкой. Вначале меня посетила дебильная мысль передать деньги через Какашу (вернее, через Рокки), чтобы окончательно расквитаться с этим подозрительным делом. Но тот самый Какаша, которому я позвонил, сообщил, что Рокки уже в КПЗ.
   – Не звони сюда больше! – добавил он непривычным плаксивым голосом. – Забудь мой номер на хер! – и в трубке пошёл гудок.
   Честно признаться, я пока ещё не сильно расстроился, потому как не сомневался, что в ближайшем времени всё разрешится, от Хача придёт другой человек, которому я и передам деньги. Я же не в бегах, не скрываюсь, и найти меня не так уж и сложно.
   Вот как раз в этот момент события в моей жизни стали спрессовываться, возникая одно за другим. В юности я читал один фантастический рассказ про отложенное время. Там парень нашёл некие часики, которые позволяли откладывать нежелательные события. Фокус в том, что в какой-то момент все отложенные неприятности стали происходить одна за другой. Со мной произошло нечто подобное.
   Придя домой, я зачем-то открыл электронную почту.
   Там оказалось два новых письма. Первое было от коллекторов той самой конторы, где я занимал в последнее время деньги. Они подробно расписывали суммы, которые я обязан буду заплатить, если не погашу задолженность в ближайшее время. Несмотря на внутренний раздрай, я не преминул восхититься их интеллигентностью. Если раньше они обрывали телефоны бедных заемщиков и рычали в трубку, то сейчас посредством электронных коммуникаций вежливо уведомляли, когда конкретно вам настанет звездец.
   Вторым адресатом оказался онкологический диспансер. Они сообщили, что мои анализы дали положительный результат (меня недавно диспансеризировали на предмет плохой наследственности, когда я по глупости загремел в больничку). Предлагали явиться срочно на обследование, потому что речь шла о возможной последней стадии. Я прочитал эту новость на удивление спокойно. Вспомнил маму. Но не ту, стонущую на нашей убогой панцирной кровати, а ещё здоровую, молодую, с розовым румянцем на щеках.
   А потом пошёл на кухню собирать все имеющиеся в доме таблетки, чтобы опередить терминальное деление пожирающих самих себя клеток и показать раку на прощание кукиш.
   Что скажете, господин психотерапевт? Теперь вам понятно подспудное желание клиента как можно скорее свести все счёты с этой, не такой уж и счастливой, как оказалось на поверку, жизнью?
   Или что-то посоветуете, попробуете отговорить?
   Впрочем, пустое, всё равно никакого дельного совета для меня в данных декорациях просто-напросто не существовало. Поэтому расслабьтесь и перестаньте корчить из себя светилу психоаналитики. Я, меж тем, продолжу.
   Итак, мы пришли туда, откуда начали.

   Я сидел в своей квартире, на столе лежало поллимона, и я никак не мог решиться самостоятельно лишить себя жизни. Потому что продолжал оставаться трусом и очень боялся любой боли. Тогда-то я и вспомнил про Мальвину.
   Всё-таки, несмотря на некое общественное недовольство, сервис у нас мало-помалу поднимается. Вот взять хотя бы контору племянника моей бывшей знакомой. Внимательно выслушали, предложили встретиться («нет-нет, не у нас, разумеется, где-нибудь на нейтральной территории»), в голосе на том конце провода не чувствовалось ни осуждения, ни презрения. Деловой, культурный разговор.
   Да и менеджер, с которым мы уселись за стол в кофейне на Центральной площади, производил исключительно позитивное впечатление. Строгий костюм, доброжелательный взгляд, стильные тонкие усики, безупречно выбритый подбородок.
   – Правильно ли я понимаю, – уточнил Сергей (именно так он отрекомендовался), – что вы выступаете как нашим заказчиком, так и… эээ… клиентом?
   – Точно так, – подтвердил я. – Формально же это возможно?
   – Признаться, в нашей практике такой случай впервые, но… формально – да. Вы можете, так сказать, заказать нам самого себя.
   – Ну и отлично! Только у меня пара уточняющих вопросов. Видите ли, я… как бы сказать… нахожусь в некотором цейтноте, и хотелось бы завершить сделку как можно скорее. И главный вопрос – сколько это будет стоить? Я не к тому, что намерен торговаться, а к тому, что пребываю в определённых финансовых рамках.
   – Понимаю вас, – серьёзно кивнул Сергей. – Что касается первого пункта, мы можем оговорить, к примеру, срок порядка двух суток. Необходимо собрать всю информацию о вас, подготовить техническую часть. Устроит вас?
   – Два дня? – я подумал, что тогда придётся где-то перекантоваться. Дома люди Хача могут меня накрыть и раньше. – Годится.
   – О-кэй, – по-киношному произнёс менеджер. – Что касается второго… – он достал из кармана пиджака допотопный ручной калькулятор и произвёл какие-то расчёты. – Четыреста десять тысяч пятьсот рублей, – сообщил он, поднимая на меня свой прозрачный взгляд.
   – Ну… Нормально, – ответил я, не совсем представляя, как следует отвечать в таких случаях. – Только какие у меня гарантии?
   – Стопроцентные, – улыбнулся краешками губ Сергей. – Деньги на наш счёт упадут только после выполнения заказа, то есть по факту вашей смерти.
   Я даже не подозревал, что такое возможно. Оказывается, да. Финансовая схема сделки представляла собой заверенную у нотариуса следующую загогулину. Я клал деньги на депозитный счёт в качестве потенциального гонорара исполнителю, а исполнитель мог снять их с этого счёта только после оформления официального свидетельства о моей смерти.
   Нотариус, кстати, оказался самым настоящим. Правда, перед его посещением Сергей меня, можно сказать, обыскал. На присутствие «жучков». Я отнёсся к процедуре философски – сотрудника можно было понять: не каждый день психи заказывают самого себя, вдруг это провокация. Мне пришлось выложить всё из карманов «в предбаннике» – ключи, мобильник с треснувшим экраном, пачку с единственной сигаретой, зажигалку и сто десять рублей мелочью.
   Когда формальности оказались соблюдены, мы ещё раз уточнили детали сделки. Сергей заверил меня, что сам акт моего умерщвления никоим образом не затронет третьих лиц, и будет инсценирован в лучших традициях их конторы. За репутацией они следят крайне щепетильно. Так что никаких поводов для волнений. Всё произойдёт мгновенно и безболезненно, не позже завтрашних 20—00. Ещё менеджер и нотариус предупредили меня о специфике договора – ставя свою подпись под документом, я должен осознавать, что обратного хода сделка уже иметь не будет.
   Мы расстались как удовлетворённые друг другом деловые партнёры. Пожали руки на прощанье и даже улыбнулись. Я, наконец-то, ощутил долгожданную лёгкость в душе. Моя жизнь окончательно решилась, и, наверное, впервые с моего рождения, я точно знал, чем и когда всё закончится.
   Вы, конечно же, будете смеяться, но как же я ошибался!
   Свои последние часы на этой планете я решил провести в обществе Боряна. Не очень романтично и возвышенно, конечно, но зато – практично. Вначале, правда, я подумал о гостиницах, но решив, что там существует регистрация, а также везде распиханы камеры наблюдения, решил не рисковать. Борян же жил неподалёку от меня, когда-то работал курьером в той же конторе, где и я (там мы и познакомились), а сейчас месяц за месяцем успешно пропивал пенсию деда, которого на лето отправил жить к дяде.
   Борян оказался дома, и в его мутных зрачках над синюшными подглазными мешками засветилось даже некое подобие радости, когда он увидел меня на пороге. Я не стал откладывать дело в долгий ящик, выдал ему десять косарей из остатка после депозита хачиковских денег и сообщил, что поживу у него два дня.
   Борян очень долго рассматривал две пятитысячных купюры, которые видел раньше в основном только по телевизору. Потом засобирался в магазин.
   – Тебе чего купить? – поинтересовался он.
   – Омаров в перепелином соусе, – пошутил я, и Борян понимающе заперхал в фальцетном хихиканье.
   – Тогда водки, – полуутвердительно добавил он и скрылся снаружи.
   Я решил, что сегодня переночую здесь, очень уж устал, да и время позднее, а завтра с утречка пойду гулять по городу. В последний раз. Чтобы не подставлять Боряна, и чтобы облегчить «жизнь» коллегам Сергея. Грохнуть меня где-нибудь в уютном закутке парка будет наверняка проще, нежели в заставленной пустыми бутылками келье неудавшегося суперкурьера.
   Я даже выпил несколько стопок за компанию с Борькой под бубнёж черно-белого телевизора и забылся сном младенца на скрипучей тахте моего квартиросдатчика. Полностью расслабленный и умиротворённый. Снились мне, почему-то, зебры, которые играли в футбол большим мотобольным мячом.
   Утро началось с осознания того, что я ещё жив. Я сходил в ванную, вымыл голову, почистил зубы. Борян, не менее счастливый, чем я вчера, обессилено спал на диване, накрытый поперёк одеялом, из-под которого торчали его худые волосатые ноги.
   Я расколол два яйца в сковородку и от нечего делать замурлыкал какую-то навязчивую мелодию. Кто меня надоумил открыть напоследок электронную почту на моём телефоне, я не знаю, но я это сделал.
   Два новых письма.
   Первое из онкологического диспансера. Там сообщалось, что произошла ЧУДОВИЩНАЯ (так и стояло – капслоком) ошибка. По халатности персонала меня перепутали с однофамильцем. В итоге анализы перепутываемого приняли за мои, и наоборот. Какое СЧАСТЬЕ (опять прописными), что удалось во всём разобраться. У вас не выявлено никаких патологий. Приносим свои искренние извинения… и всё в таком духе.
   Второе письмо оказалось от моего отца. Оно было очень длинным, я читал его, наверное, минут двадцать. Синопсис текста можно сформулировать так. «После того, как мы расстались с твоей мамой, я вспоминал о тебе постоянно. Она запретила с тобой видеться, но я иногда подъезжал к школе, чтобы посмотреть, как ты выходишь. Потом я с Наташей (второй женой) уехал в Германию. Сделал тут свой небольшой бизнес. У нас родился сын Макс. После отъезда я потерял все твои контакты и очень долго искал, как связаться. Только недавно узнал о смерти твоей мамы и бабушки. Ужасно. У тебя, наверное, уже своя семья? Знаешь, что я тебе предлагаю? Переезжайте к нам! У нас большой дом, я устрою тебя на хорошую работу, не будешь знать никакой нужды. Наташа прекрасный человек, вы обязательно подружитесь, если что, она примет твоих детей, как своих. Документы (визы и т.д.) на переезд я оформлю моментально (у меня есть связи). Чтобы ты не сомневался в моих намерениях, я переведу тебе завтра на счёт небольшую (по нашим меркам) сумму в 5 тыс. долларов на ту карту, что привязана к твоему аккаунту, только подтверди, пожалуйста, что она активна. Пусть это будет тебе подарком и некой компенсацией за прожитые без меня годы. Если для переезда потребуется ещё, скажи, не стесняйся. Я ужасно по тебе скучаю, Кэп, ты даже не представляешь, насколько».
   – Твою ж мать! – сказал я и в отчаянии обхватил голову руками.
   Мысли в моей голове разбежались с такой скоростью, что я не знал, за какую из них схватиться в первую очередь.
   Я лихорадочно набрал номер конторы Сергея.
   – Какой у вас вопрос? – нежно проворковал приятный женский голос после приветствия.
   – Безотлагательный! – я внезапно охрип, так, что даже пришлось прокашляться.
   – В чём заключается проблема?
   – А нельзя как-то связать меня с Сергеем?
   – К сожалению, нельзя. Вы должны сформулировать ваш вопрос мне, а я уже решу, с кем вас связать.
   – Понимаете, вчера я… Заключил договор на услуги и…
   – Назовите, пожалуйста, номер договора.
   Я одним прыжком преодолел расстояние до своей брошенной куртки и судорожно выхватил из кармана смятые листки. Цифры перед моим взором расплывались.
   – Сейчас, – я свёл глаза в кучу. – М-16-81.
   – Минутку, – проворковала девушка, а я подумал, что буква «М» в индексе документа наверняка означает «Мудозвон».
   И продолжил ждать, ничего не видя перед собой.
   – Так, есть. И что вы хотели?
   – Расторгнуть! У меня появились срочные обстоятельства! Мне необходимо всё аннулировать!
   – Минуточку.
   Я сжал трубку так, что рисковал её расплющить.
   – К сожалению, это невозможно, – сообщила девушка. – Вас должны были предупредить. У вас опционный договор, не предусматривающий обратной силы.
   – Ну в качестве исключения, – заблеял я. – Девушка, ну пожалуйста!
   – Я очень сожалею, но мы не можем нарушать договорённости с клиентами.
   – Хорошо! Заберите деньги, как компенсацию, только отмените сам заказ!
   – Извините, мне очень жаль.
   Гудки.
   Я едва не хряпнул трубкой об пол, но вовремя сдержался. Тяжело дыша, словно пробежал полтора километра, повторно набрал номер. Абонент не абонент. Заблокировали, суки, мой номер! Меня обуяло такое бешенство, что я мог, наверное, на адреналине, сейчас сдвинуть с места тот самый локомотив, под который ещё недавно собирался ложиться.
   Но что же, чёрт вас всех возьми, делать?!
   Я в полнейшем смятении распихал свои немногочисленные вещи по карманам и выскочил из квартиры. Бежать! До хаты Боряна меня подельники Сергея, наверняка, проследили, поэтому надо куда-то от них побыстрее скрыться!
   Выбегая из подъезда, я наткнулся на быкообразного гражданина в кожаной куртке. После того как я отскочил от его упругой груди, он меня подхватил за шкирку и слегка приподнял.
   – На ловца и зверь бежит, – сказал бык и ощерился – один зуб в верхнем ряду у него отсутствовал.
   – Что? – едва вымолвил я с захолонувшим сердцем.
   Бык поставил меня на место, заботливо отряхнул по рукавам и сообщил:
   – Ты-то мне и нужен. Поехали к Хачу.

   Минут через пять мы стояли на остановке автобуса. Начался дождь, и нам пришлось зайти под козырёк. Больше на остановке никого не было.
   – Расклад такой, – говорил бык. – Сейчас подойдёт автобус, и мы поедем в карьер, где у нас экзекуторская, – тут он глянул на меня, как бы проверяя, знакомо ли мне слово и правильно ли я всё понимаю. Потом продолжил: – Там я тебя немного покалечу, не буду же я с тобой это делать в людном месте, – он обвёл рукой пустую остановку. – Далее ты говоришь, где лежат деньги, мы их забираем, и едем к Хачу. А там он уже решит, что с тобой делать.
   Я, в который уже раз глянул на вынужденного собеседника, и в который уже раз понял, что бежать от него бессмысленно; а в рукопашной я перед ним как Давид перед Голиафом.
   – Почему мы не можем опустить первый пункт плана? – грустно поинтересовался я ломким голосом. – Можно ведь сразу за деньгами и к… дальше.
   – Мне так не выгодно, – признался бык. – Хач спросит, почему я тебя не наказал сразу? А после экзекуторской уже будет видно, что я поработал.
   Я не нашёл, что возразить и ссутулил плечи, приподнимая воротник. Дождь принёс противную промозглую сырость.
   – Дай закурить, а? – попросил бык, глядя куда-то вдаль. – Есть у тебя?
   Я достал ту самую пачку с так и не выкуренной мной после клятвы сигаретой и протянул конвоиру.
   – Не, – тот посмотрел внутрь. – Последнюю, знаешь кто, только стреляет?
   – Да это не последняя, – пояснил я. – Я сам не курю. Бросил. Поэтому никакая это не последняя. Бери, не менжуйся.
   – Ну раз так, – вздохнул бык, – то, конечно, не считается. Очень уж курить охота. А ты, молодец, что бросил. Главное, вовремя.
   Бык извлёк сигарету, смял пустую пачку, кинул её прямо себе под ноги. Поднёс зажигалку, выщелкнув из неё огонёк, и сделал глубокий затяг. Внутри сигареты что-то слабо щёлкнуло, бык замер, его лицо застыло в гротескной неподвижной маске. Потом сигарета вспыхнула ярким пламенем, а бык поднёс руки к своему горлу, словно бы собираясь задушить самого себя. Ноги его подогнулись, и он тёмной неряшливой горой рухнул на пупырчатый асфальт остановки.

   Я, поминутно оглядываясь, и стараясь держаться в тени, продвигался по направлению к бару, где год назад встретился с Мальвиной.
   Пораскинув мозгами (пока ещё в переносном смысле), я понял, где они подменили сигарету. Конечно же, у нотариуса. Ведь я тогда оставил все свои вещички в предбаннике, в том числе и пачку с сигаретой. Я отдал должное изобретательности конторы, в которой служил Сергей. А ведь действительно, судите сами. На тот момент я был ещё онкобольным на последней стадии (теперь я уже не сомневался, что они навели справки обо мне моментально, пока я беседовал с менеджером в кофейне). Оставалось подложить мне сигарету с ядом, как только я поставлю свою подпись (что и произошло у нотариуса). А дальше, я рано или поздно сигарету прикурю, задохнусь, сама улика сгорит без следа, а человека с четвёртой стадией рака лёгких обнаружат холодным. Се ля ви. Всё шито-крыто. Очередной заказ выполнен. Погоди, сказал я себе, а если бы я не притронулся к пачке в течение двух дней, они ведь не могли знать этого наверняка. Не могли. Но! В таком случае, они придумают что-то другое. Бизнес есть бизнес. Не станут же они терять такие деньги. То есть активируют запасной вариант. Что наверняка уже и сделано.
   Я опасливо осмотрелся, вроде бы хвоста не наблюдалось. Но времени на всё про всё оставалось полдня.
   Бармен в нужном мне заведении сменился, этого парня я видел впервые в жизни. На мои осторожные вопросы о Мальвине, он только пожал плечами, подозрительно на меня уставившись. Я в накатывающем отчаянии оглядел полупустой зал. Идея с розыском проститутки была, конечно, та ещё, но мне требовалось что-то делать, следовать пусть и эфемерной, но хоть какой-нибудь надежде. А не тупо сидеть и ждать посланников апокалипсиса в виде коллег менеджера Сергея.
   Я подошёл к столику, где, в отсутствие клиентов трепались официантки.
   – Мальвина, – пробормотал я просительно. – Работала тут год назад. Ну как работала…
   Мой жалкий вид, видимо, вызвал у одной из размалёванных девиц некоторое сочувствие.
   – Марина что ли? Светленькая такая?
   – Наверное. Не знаю, как зовут.
   – Так она на рынке продавщицей теперь вроде. Рынок «Трудовые резервы», тут за углом.

   Я пробирался сквозь толпу на оптовке, задевая потенциальных покупателей локтями. В отличие от бара, на рынке уже царило некоторое столпотворение. Я выглядывал поверх голов, присматриваясь к лоточницам, но ничего похожего на давешнюю Марину не видел. «Что я тут делаю? – с ужасом подумалось мне. – Ищу иголку в стоге сена? Может лучше купить пистолет – ещё успею, да и деньги от пресса Хача как раз остались – и попробовать отстреливаться, когда придут те?»
   Мальвину я увидел в конце последнего ряда. Узнал с трудом, но узнал. Новая специальность, что говорить, наложила свой отпечаток на внешний вид бывшей ночной бабочки. Яркость превратилась в серость, а вызывающий наряд в стандартный спортивный костюм. Марина торговала колготками.
   – Привет, – сказал я, ненавязчиво вдвигаясь в закуток с товаром. И понял, что не знаю о чём говорить дальше.
   Марина глянула на меня оценивающим профессиональным взглядом и маленькие морщинки на её лбу разгладились.
   – Псих с Космического проспекта? – спросила она. – Ну да, он. А ты что, всё ещё живой?
   – Как видишь. Слушай, тут такое дело, – и я, боясь, что она станет меня перебивать или вовсе откажется слушать, вывалил ей всё, что со мной случилось после нашей встречи. В точности как тогда, пьяной ночью.
   Но Марина выслушала, даже кивала несколько раз сочувственно головой: покупателей всё равно не было.
   – Так в чём проблема, не поняла? – спросила она, когда я замолк.
   – Так убьют же меня скоро. Выполнят заказ. А мне очень умирать расхотелось, если честно.
   – Странный ты какой-то, – заметила Марина. – Тут заворачиваем, тут не заворачиваем. То хочу, то не хочу.
   – Ну, вот так. Расторгнуть договор всё равно уже нельзя.
   – Да кто тебе сказал?
   – Так девушка же на ресепшне.
   – Нашёл, кого слушать, – Марина достала откуда-то из глубины штанов телефон и набрала номер.
   – Костик, это Маня. Как жисть? – сказала она, когда на том конце ответили. – Ну отлично, отлично… Слушай, не в службу, а в дружбу, аннулируй, пожалуйста… – она прикрыла трубку рукой и шёпотом обратилась ко мне: – Номер договора знаешь?
   – М-16-81! – выпалил я и икнул.
   – … М-16-81… Ага. Нет-нет, на остановке то пересорт, там другой чел. Не-не, никаких проблем не будет, в первый раз что ли? Ну всё… Буду должна… Привет родственникам. Пока!
   Она нажала на отбой и засунула телефон обратно в штаны.
   – Что? – спросила она после того, как мы секунд десять пристально друг на друга смотрели.
   Я реально потерял дар речи.
   – Всё закончилось уже, – Марина потрепала меня за рукав куртки, стараясь расколдовать. – Живи пока! – она улыбнулась.
   Я на негнущихся ногах прошёл за прилавок и, совершенно обессиливший, сел на малюсенький рабочий табурет. Марина отвлеклась и принялась торговаться с какой-то взбалмошной бабкой, закутанной в мохеровую шаль.
   Я достал свой телефон, открыл электронную почту, нажал там «ответить» и написал, с трудом попадая в нужные буквы:
   «Папа, я приеду со своей девушкой, ладно?»

Башня

   Альберт Кунц осмотрел себя, скользнув взглядом вниз. Брюки от костюма сидели идеально, изысканная, дорогая ткань солидно струилась от любого движения. На ногах аудинбрахера [2 - Аудинбрахер – средний чин в вертикальной иерархии статист-кванторов. Начальный уровень – ноубрахер, средний – аудинбрахер, высший – бринбрахер.] были лаковые штиблеты-полуботинки с крапинками сверкающего инея на гладких кожаных боках. Отражение силуэта Альберта размыто отсвечивало в начищено-блестящем полу трассерного перехода. Оно ему не нравилось, потому как выглядело слегка карикатурно: как почти любое внутреннее помещение Башни, коридор был изогнутым и слегка наклонным, поэтому отображение в полу зеркалилось криво.
   Кунц, спохватившись, прекратил собственное созерцание, и украдкой оглядевшись – не заметил ли кто его любования? – поспешил дальше; ему требовалось миновать два узла, пересечь трубчатую галерею и спуститься к маршевым лифтам.
   По пути к терминалу он окончательно успокоился, пару раз отметив про себя признаки уважительного внимания встречных фок-холдеров [3 - Фок-холдеры – здесь: обобщенное название представителей миддл-класса], что косвенно подтверждало высокую презентабельность его внешнего вида.
   Балы в Башне давались не так уж и часто, и очередной для Альберта представлялся почти что судьбоносным. На нём Кунц готовился продемонстрировать ту самую Презентацию, что он ваял последние полгода. У рядового аудинбрахера, откровенно говоря, не так уж много возможностей для карьерного роста. Клерк-контора, в которую Альберта взяли помощником эрзациолога [4 - Эрзациолог – руководитель подразделения в Клерк-учреждении], занималась прогнозированием хьюманистических перемещений внутри сегментов Башни. Презентация, которую Кунц собирался преподнести на Балу, назвалась соответствующе: «Перспективы Бизнес-миграции между Восточным Пулом и Галеоном». И удачное её исполнение сулило существенные дивиденды; Кунц из суеверных соображений не хотел загадывать, но перспективы на службе открывались, прямо скажем, впечатляющие.
   Поэтому Альберт подошёл к мероприятию крайне ответственно. Сделал модную укладку, взял в клотшеринг [5 - Клотшеринг – вид внутренней аренды] роскошный кремовый костюм, заказал в лямбда-маркете мощный флэш-проектор для демонстрации своей работы. Сейчас Кунц на ходу машинально похлопал себя по нагрудному карману, с облегчением ощутив пальцами через ткань овальный девайс: на какое-то жуткое мгновение ему почудилось, что он забыл проектор в ячейке.
   В плоскости галереи, наконец, ему повстречалось нормальное стационарное зеркало. Альберт тщательно осмотрел себя с ног до головы и не нашёл изъянов. Льняной костюм-тройка (пиджак-брюки-жилетка) кремового цвета придавал совсем ещё молодому человеку представительности, ровно зачёсанный пробор намекал на деловую щепетильность, а полуботинки на классической каучуковой подошве усугубляли строгий служебный лоск. На джерменеджеров [6 - Джерменеджеры – менеджеры, осуществляющие джервинговое управление на светских мероприятиях] такой стильный экстерьер, несомненно, должен был произвести положительное впечатление. Кунц вдруг ощутил прилив лёгкой предстартовой паники, впрочем, быстро смог взять себя в руки – не зря же он посещал последний месяц коучинг личностного биодорфинга [7 - Биодорфинг – симбиоз физического и эмоционального контура индивидуума].
   На площадке межсегментных перемещений помощника эрзациолога ждал приятный сюрприз: кроме него, к посадке в геодиректорную капсулу готовились две эффектных девушки. Обе дамы выглядели прелестно, что несколько удивило Альберта. Ему сразу вспомнился усовершенствованный закон Мёрфи-Паульса, которому ранее аудинбрахер неоднократно получал подтверждение на практике молодёжных тендер-вечеринок. Но в этот раз формула Доринга [8 - Формула (или Теорема) Доринга – логическое выражение абстрактного ряда, формулируемое из практики общего вида Закона Мерфи-Паульса (социального уложения теории прикладной вероятности). В данном случае упоминается, видимо, в следующем смысле: Вероятность одновременной встречи двух особей женского пола с сопоставимыми показателями объективной красоты стремится к нулю.] явно не работала, Кунц даже не мог для себя решить, какая из двух дам красивее, блондинка или гринволосая. Обе барышни сразу же обратили на него внимание, и когда Альберт подошёл ближе, то и дело, украдкой бросали на него любопытные взгляды. Кунц вначале делал вид, что изучает панно объёмного путеводителя, но потом пару раз улыбнулся краешками губ, обозначая дружелюбие. Он чувствовал себя вполне уверенно, проецируя сейчас свой эмоциональный вектор даже чуть выше действительного статуса.
   Судя по таймеру, прибытие кабины на платформу ожидалось через три минуты. Девушки завели какой-то свой специальный разговор, Кунц же ожидал молча, слегка переваливаясь с пятки на носок своих чудных штиблет.
   Лифт прибыл точно по расписанию. Все трое пассажиров зашли в кабину и разместились в удобных креслах, пристегнув себя ремённым корсетом для безопасности. Путь в Крыло Дожей Башни предстоял неблизкий, лифт шёл в административный корпус около двадцати минут. Впрочем, Кунц, предвидя долгое путешествие, вышел с запасом, обезопасив себя на случай всяких неприятных неожиданностей: опоздать на Бал представлялось ему смерти подобным.
   Поначалу, пока кабина набирала ход, аудинбрахер не хотел обращать на попутчиц специального внимания, но, поразмыслив, поменял тактику, очень уж барышни выглядели волнующе. Обе в микро-юбочках, на стройных ножках высокие чучундровые сапоги. Пуш-губки, грациозные шейки. У той, что повыше – галаразрез в очень высоком декольте, а у той, что миниатюрнее – осиная талия, подчёркнутая змейкой с горящим глазком. Попробуй тут усиди в корсете индифферентно!
   «Собственно, что я теряю? – подумал Альберт, с трудом отводя от девушек очередной взгляд. – Рейтинг делового этикета мне за это не снизят…»
   – Прошу прощения, – обратился он к той, что сидела ближе. – Вы тоже на Бал?
   – Увы, нет, – охотно отозвалась попутчица (от Кунца не укрылось, как её декольте чувственно колыхнулось). – Мы с Сандрой на Гайдинг-собрание в Джей-лофт. Сверхновая этика гендерных отношений, если слышали.
   – Что-то слышал, – расплывчато протянул Альберт. – Жаль, что нам не по пути.
   – Но… – собеседница очаровательно улыбнулась. – Мы же можем обменяться индами [9 - Инд – личный входной ключ смарт-коммуникатора]. А вы, в самом деле, на Бал? Туда приглашают не всех.
   – Я выступаю там сегодня с Презентацией, – с удовольствием признался Кунц. Что являлось действительной правдой; про то, что ему пока доверили лишь поддерживающее представление в составе вспомогательной группы, можно было и не упоминать.
   – Как здорово! – тоненько пропищала вторая девушка, которая тоже прислушивалась к разговору. – Меня на Бал не приглашали ни разу.
   Альберт показал девушкам тыльную сторону запястья, там, на смарт-браслете светилось его личное золотое гранд-приглашение на сегодняшний светский раут.
   – Здорово! – снова повторила блондинка, очаровательно склонив головку.
   – Насчёт индов… – напомнил Кунц.
   – Ах, да, конечно, – спохватилась первая. – Давайте я перешлю вам номер!
   После этого они ещё немного поболтали ни о чём, пока потолок движущегося лифта не окрасился оранжевым.
   – Внимание! – произнёс механический голос. – Смена маршрута. Кабина уходит в запасной слот Тупик Шестнадцать Центрального Маховика. Незапланированное разрушение трубопровода по фиолетовой линии. В целях безопасности. Пересадка на маршрут по запасному путеводителю. Администрация приносит извинения за неудобства. Оранжевый код.
   Кунц не удержался, досадливо хлопнул себя по колену, и тут же испугался, что оставил на кремовой ткани след – но, к счастью, обошлось. Кабину резко бросило вправо, так, что Альберту пришлось ухватиться за подлокотники. Пока причин для особой паники, по сути, не было: в Крыло Дожей можно добраться, по меньшей мере, через три стеллс-ветки.
   Через пару минут капсула остановилась, распахнув створки. Помощник эрзациолога отстегнул корсет и осторожно выбрался наружу. Девушки его опередили, они, стоя поодаль, сверялись со своими браслетами, определяя дальнейшее направление. Кунц последовал их примеру, вызвал на проекцию коммуникатора внутренний план Башни. Место, где они сейчас находились, доверия у Альберта не вызывало – судя по всему, какой-то технологический тоннель-развязка. Тусклое освещение, закруглённый, нависающий потолок, запах сырости и затхлости. Кунцу казалось, что сверху вот-вот закапает вода или он наткнётся на какие-нибудь свисающие водоросли, если не плесень.
   «Скорее бы уже выбраться на транспортный Перекрёст» – мелькнуло у него. Он активировал определитель, но программа в самый нужный момент принялась лагать; у Альберта вечно не доходили руки, чтобы обновить приложение. Аудинбрахер попытался найти своё местоположение вручную, но карта давала настолько глубокие и детализированные изображения, что Кунц быстро потерялся в локациях. Удивляться, впрочем, не приходилось – Башня имела пятьдесят четыре надземных и двести тридцать два подземных уровня. Окончательно запутавшись, он вскинул взгляд на бывших попутчиц и… не увидел их. Ему показалось, что стянутый на голове гринволосой «хвост» мелькнул за виднеющимся радиусом поворота со средней кривизной. Он машинально сделал два шага в том направлении, но остановился.
   Мучительно вглядываясь в голографию электронной карты, он внезапно определил свою точку. Всё ещё не совсем веря в неожиданное озарение, покрутил проекцию в разные стороны. Получалось… Если верить путеводителю, девушки пошли по «дальней» дороге на пересадку. А если пройти вдоль технологического перрона в другую сторону, то платформа окажется сразу после винтовой лестницы.
   Кунц снова растеряно осмотрелся, и ему почудилось, что с потолка что-то капнуло.
   Тогда он спохватился и, стараясь не прикасаться к вогнутым стенам тоннеля, двинулся обратно.

   Через десять минут Альберт понял, что полностью потерял ориентировку. Он несколько раз последовательно сворачивал в тёмные коридоры, но никак не мог выбраться на светлую магистраль, помещения оставляли явное впечатление вспомогательных. И самое обидное – ему не встретилось на пути ни одного человека. Понятно, что в таких узлах не было и инфо-слотов, куда можно подключить коммуникатор: технологические участки Башни – это вам не пешеходные холлы или промо-станции.
   Над головой Кунца вдруг раздался отчётливый шум. Явно работал какой-то механизм или машина. Альберт подхватился и почти бегом проследовал к загнутой вверх лестнице. Оскальзываясь руками по перилам, взбежал по ней и оказался в совсем уж узком и высоком загибающемся в сторону коридоре. Очередной ход явно вёл в помещение с более высоким соцкоэффициентом, на что указывали ровные белые стены и, едва уловимо витающий в воздухе, приятный технический аромат.
   Коридор в итоге закончился в подсобке с многоэтажными стеллажами фудкамер [10 - Фудкамера – бокс для хранения съестных припасов]. Судя по всему, это было служебное помещение какого-нибудь ресторана или гиперпита [11 - Гиперпит – сеть учреждений сверхбыстрого обслуживания]. Альберт не успел толком осмотреться, как из-за поворота на него выдвинулся грузовой робот. Бортдраг [12 - Бортдраг – роботизированная тележка для перемещения габаритных грузов] методично переступал ложнолапами, словно не замечая Кунца; в его кузове стояли ровные ряды пластиковых боксов. Аудинбрахеру пришлось посторониться, иначе механизм бы его раздавил. Потом Кунц некоторое время следовал за роботом, логично рассудив, что тот должен его куда-нибудь привести. Так и случилось. На выгрузке бортдрага ждали двое подмастерьев (как определил их Альберт по внешнему виду). Оба переносчика были облачены в накрахмаленные халаты, однако, успели уже чем-то испачкать подолы. Кунц машинально поморщился, такая небрежность низшего персонала всегда его раздражала.
   Когда рабочие заметили Альберта, они оба на мгновенье оцепенели, блуждая по нежданному визитёру испуганными взглядами, а потом один из них нажал на стене сенсор интеркома и громко сообщил в устройство:
   – Посторонний в Оболочке. Клавирт 6—17, 124-Бриг.
   Другой оператор в это время обездвижил робота и отступил за левую ложнолапу, словно опасаясь, что Альберт на него набросится.
   – Простите, эээ… – торопливо проговорил Кунц, стараясь придать голосу максимум деликатности. – У нас капсула сломалась. Не подскажите, где тут ближайший мю-терминал? Или хотя бы… – Альберт осёкся.
   Второй подмастерье тоже попятился от него, пока не оказался за другой ложнолапой бортдрага.
   – Меня зовут Кунц, – предпринял новую попытку завязать общение Альберт. Он выставил вперёд запястье с индикартой. – Я числюсь аудинбрахером в СтатАльянсе.
   В следующее мгновенье со спины в него толкнулся пучок воздуха, но Альберт не успел среагировать, сзади кто-то профессионально заломил ему руку и выдохнул в ухо:
   – Служба контроля! Вы задержаны до выяснения.
   Альберт попытался объяснить всё на месте, но его не слушали. Провели через разноуровневые галереи и потом сквозь анфиладу кухонных цехов; в рекреациях повсюду стояли могучие плиты, на которых что-то варилось в котлах и блестящих цилиндрах. Под потолком скапливался горячий пар, поднимающийся от варева, натужно гудели вентиляционные лопасти, работая вытяжкой.
   Кунца завели в конторку и усадили на маленький неудобный топч. Только теперь он смог рассмотреть двух охранников в форме административного патруля. Один сразу же погрузил руки в тактилизатор [13 - Тактилизатор – нейроэлектронное информационно-визуальное устройство, управляемое тактильным контактом пользователя], видимо, намереваясь найти нужную информацию, а второй, грузный и неповоротливый, неприязненно разглядывал пленника. А рассмотрев, коротко бросил:
   – Документы!
   Кунц почти с облегчением передал ему жетон аускода [14 - Аускод – виртуальное удостоверение личности], не без оснований надеясь, что неприятное недоразумение на этом разрешится.
   Но не тут-то было.
   – У вас одноуровневая аутентификация, – заметил «толстый». – Для рамки перехода необходима, как минимум, трёхуровневая.
   – Что значит «необходима»? – пока ещё недоумённо улыбнулся Альберт. – Там же есть антропометрическое подтверждение личности! Я прописан в Лиловом квартале [15 - Лиловый квартал – элитный сектор проживания, досуговое место обитания истеблишмента]! Я еду на Бал! Вы в своём уме?!
   – Может и едите, – вздохнул охранник. – Но в последнее время участились случаи подлога. У меня инструкция. С одноуровневой бандиткой [16 - Бандитка – сленговое, просторечное наименование материальной копии аускода], конечно, из Башни в Оболочку вполне можно, – патрульный хохотнул, – А вот обратно только по предписанию. У вас есть предписание?
   – Нет, но я впервые встречаюсь с такой возмутительной процедурой. У нас в Башне…
   – Вы не в Башне! – зло прервал Альберта охранник. – Поэтому сидите тихо. До выяснения. Отправим запрос. Проверим. Настоящий вы или ряженый. Разберёмся.
   – А сколько займёт эта… проверка? – поинтересовался Кунц, чувствуя внутри себя какую-то гулкую пустоту.
   – Номинально ответить обязаны в течение двух часов, – пояснил второй охранник, делая пассы руками в переливающимся киселе тактилизатора. – Я запрос уже сформировал.
   – Я не могу столько ждать! – воскликнул Альберт, холодея. – Я…
   – Обычно отвечают быстрее, – успокоил его блюститель. – Через час или раньше…
   – Час – это тоже очень много! – Кунц лихорадочно прикидывал, успеет ли он тогда на репетицию или, в крайнем случае, сразу на премьеру. – Я опаздываю! Тороплюсь! У меня самое важное в жизни мероприятие! – он перевёл взгляд на грузного охранника, но тот только традиционно пожал плечами.
   От досады Альберт скрежетнул зубами и тут его взгляд скользнул ниже. На левой брючине, чуть выше колена темнело хоть и небольшое, но заметное пятнышко, явственно выделяясь на кремовом фоне. Кунц оцепенел и перестал дышать. Пятно было идеально круглое, но от его краёв уже начинала расползаться неряшливая клякса, всё сильнее пропитываясь в ткань. Видимо, пока Альберта вели между котлов, на его брюки отскочила капля растительного жира.
   Кунц с ужасом в глазах резко привстал на стуле и принялся лихорадочно вытаскивать из бокового кармана брюк упаковку компакт-септов. Салфетки, как живые, зацеплялись за внутренний край кармана, и аудинбрахер от отчаяния едва не разорвал материю по шву.
   Оба охранника прореагировали на резкие эволюции подопечного почти одинаково – вначале вздрогнули, а потом также привстали со своих мест.
   Септы, наконец-то, Альберту удалось извлечь, и он со сверхъестественной быстротой принялся тереть салфеткой пятно. Через каждые три секунды он приостанавливал своё занятие, проверяя, пропала клякса или нет. Единственное, к чему привела такая запоздалая помощь – пятно стало блёклым и неярким, но, естественно, не пропало совсем. Оно даже увеличилось краями, от влажной субстанции ткань впитала жирную основу на больший радиус.
   Кунц в полном отчаянии смотрел на мокрую потемневшую штанину и представлял себе, как непрезентабельно это будет выглядеть на Балу. От такого представления ему захотелось заплакать.

   Через пять минут Альберт понял, что он опоздает. Большой охранник куда-то ушёл, а маленький продолжал копаться в тактилизаторе, что начинало ощутимо раздражать. И тут взгляд аудинбрахера упал на тянущийся вдоль паровых шкафов коридор. Тоннель был на удивление прямой и – о, чудо! – в конце, в маленьком окошечке просвета пронёсся, вдруг, узнаваемый штрих.
   «Вертикальный лифт! – осенило Кунца. – Можно добраться до перрона!»
   Он украдкой глянул на оставшегося его сторожить блюстителя. Тот самозабвенно копался в «киселе», дудя сквозь зубы какой-то мотивчик, настолько занятие его поглотило. Альберт снова посмотрел вдоль коридора – белый просвет манил почти непреодолимо. И тогда Кунц решился.
   Он медленно и осторожно сполз с топча и чуть переместился вбок. Охранник не прореагировал, увлечённый рассматриванием на проекции ярких видеом. Альберт присел на корточки и, смешно и нелепо передвигая согнутыми ногами, проследовал к переборке конторки. И снова патрульный ничего не заметил. Тогда Кунц, как заправский спринтер, рванул с низкого старта и понёсся по заветному коридору. Уже где-то ближе к концу тоннеля он услышал запоздалый крик, но только ускорил бег. Выскочив на перрон, Альберт со всего маху влетел в какого-то бедолагу, тащившего поднос с несколькими железными обеденными приборами. Сервисник [17 - Сервисник – представитель обслуживающего персонала] отлетел в сторону, едва удержавшись на ногах, но поднос и всё его содержимое грохнулось на плиты и разлетелось в стороны с оглушающим грохотом и звоном.
   Кунца от удара тоже покачнуло, он затравленно огляделся. Оказывается, он ошибся – то, что издалека выглядело как перрон, оказалось всего лишь галереей доставки, а за «лифт» Альберт принял самодвижущийся лафет. Но назад пути всё равно уже не было. Теперь за побег его наверняка привлекут к низовым работам. Альберт ринулся вправо, юркнул в недлинную штольню, где ему пришлось бежать согнувшись, из-за низкого потолка. Потом свернул ещё пару раз, краем глаза отмечая непонятные подсобные помещения вроде складов. В голове стоял какой-то шум, мешающий сосредоточиться, коммуникатор и все идентификаторы у Кунца изъяла охрана и теперь, лишившись любых электронных навигаторов, он оказался «глух и слеп». Некоторое время он бродил наугад, сворачивая в примыкающие лабиринты тоннелей, пока не заблудился окончательно – ему показалось, что возле этой турбо-вытяжки он уже побывал минут пять назад.
   В стороне послышались глухие голоса, и Альберт увидел двух дюжих рабочих, одетых в комбинезоны световой компании – оба, переговариваясь на ходу, направлялись в его сторону. Аудинбрахер напустил на себя деловитый вид, чтобы не вызвать подозрения – памятуя, как предыдущая встреча с персоналом закончилась вызовом патруля – и с высоко поднятой головой проследовал мимо электриков. Но рабочие всё равно оглядели его довольно подозрительно, хорошо ещё, что не предприняли никаких решительных действий.
   Чтобы не искушать судьбу, Альберт юркнул в очередное ответвление и попал в небольшое помещение, где парень в костюме катерсохтера [18 - Катерсохтеры – наладчики тьюринговых систем] копался внутри массивного гиберофицианта [19 - Гиберофициант – официант-робот, подключенный к технологической нейросети группы обслуживания].
   У Кунца слегка отлегло от сердца – всё же, перед ним находился квалифицированный техник с рейтингом, наверняка, не ниже второго уровня, а не эти громилы-сервисники.
   – Простите, эээ… – обратился к нему Альберт. Парень тут же обернулся, прервав своё занятие. У наладчика были совершенно прозрачные и бесцветные глаза, что почему-то очень поразило помощника эрзациолога, хотя сейчас следовало думать совсем о другом. – Скажите, как пройти на любой вертикальный терминал? Я из Лилового сектора. Слегка… заблудился. Коммуникатор, знаете ли, вышел из строя.
   – А зачем тебе? – панибратским тоном поинтересовался парень, что Альберта, конечно, покоробило.
   – Видите ли, я спешу на Бал, там будет моя Презентация…
   Техник засмеялся, оглядывая неожиданного незнакомца:
   – На Бал, понятно… Ну-ну… Хорошая шутка. И вырядился, как надо.
   – Нет, уверяю вас… – Кунц сделал неопределённое движение рукой.
   – На терминал из Оболочки просто так не попасть. Везде рамки. Только по пропускам. У тебя есть пропуск?
   – Нет. Но…
   – Если нет, то только через улицу. Но сиё не совсем законно, – парень подмигнул.
   – А как это – «через улицу»? – не понял Альберт.
   – Обыкновенно, – катерсохтер ухмыльнулся. – Через портал приёмки. Выйдешь на стоянку грузоходов, там все товарным конвейером заняты, охрана следит, чтобы поддоны не украли, на остальное им плевать. Перейдёшь через мнемопарк у рокадного входа, ну а там немного сноровки, и ты внутри администрат-холла. В таком наряде не сильно выделяться будешь. Там есть экспресс-капсула в Башню.
   – Эм… – Альберту, вдруг показалось, что он спит и видит сон. Тирада техника напоминала дикую фантазию из ролевых игр, но… что оставалось делать? – Портал приёмки? – тупо переспросил он.
   – Пройдёшь от меня через цванг-рум, дальше бункер авторегистраторов входящей продукции, а в них впадает «кишка» доставки. Дождись, пока посылки внутри не будет, и выйди «против шерсти» наружу, а там уже сориентируешься.
   – Х-хорошо. С-спасибо, – Кунц поймал себя на мысли, что начал заикаться.
   – Да не за что… – наладчик ещё раз оглядел нового знакомого и хмыкнул: – На Бал он.

   Как ни странно, парень не обманул – всё соответствовало его раскладу в полной мере. Кунц добрался до причудливо изогнутой «кишки», дождался пока по ней пройдёт крупный бесформенный мешок и протиснулся сквозь мембрану. «Видел бы меня сейчас шу-мастер [20 - Шу-мастер (или Шумант-мастер) – наставник по социальному поведению] по этикету!» – мелькнуло в этот момент у Кунца. Несколько перебежек, и Альберт впервые в жизни оказался «на улице». В лицо сразу же дохнул влажный ветер, вокруг простиралась транспортная площадка, покрытая там и тут глиняными проплешинами, в которых стояли мутные дождевые лужи. Совсем рядом припарковался запачканный грязью, пыльный грузоход [21 - Грузоход – транспортная бортовая машина]. Его огромные пневмоколеса были почти одного роста с Кунцом. Аудинбрахер, стараясь не приближаться к машине на опасное расстояние, чтобы не запачкать костюм, осторожно обогнул скруглённый нос перевозчика и увидел, что на площади царит непрерывное и хаотичное, на первый взгляд, движение. Там и тут стреляли чёрными выхлопами неуклюжие траки [22 - Трак – транспортная машина с мобильной платформой], гудели клаксонами разнокалиберные грузоходы. Подобных машин перед порталом скопилось огромное количество. Транспорты пятились назад, разворачивались, мешая друг другу, но намеревались занять наиболее удобное положение для разгрузки. Над площадью струился сизый дым, надсадно ревели движки. Между грузовиками, там и тут, сновали люди в аляпистых робах, некоторые с косынками на голове – в основном грузчики и подъёмщики. По тёмному, низко нависшему над пространством небу, двигались тяжёлые свинцовые тучи.
   Альберт глубоко выдохнул, собираясь с духом, и пошёл прямо через непрерывный рабочий гомон, через клубы чёрного маслянистого дыма, вырывающиеся из выхлопных труб, через синюшнее марево разгорающегося «на улице» дня. В своём безупречном и вызывающем кремовом костюме он выглядел на площадке телом, несомненно, инородным, но сервисники почти не обращали на вычурно вырядившегося незнакомца внимания. Было не до него; ну бредёт куда-то чудак, да и пусть бредёт, он за тебя ведь работу не сделает!
   К несчастью, Кунц спровоцировал грядущую катастрофу сам. Он приблизился к живому «ручейку» между двумя грузоходами и входной рампой приёмки. Грузчики стояли цепью, перекидывая друг другу матерчатые запаянные тюки, внутри которых что-то шевелилось. Судя по всему, мешки весили немало. Рабочие крякали от натуги, подхватывая груз, и с аханьем перекидывали его следующему звену. До появления Кунца ручеёк работал как отлаженный механизм. Грузчики монотонно поворачивались в разные стороны, стоя на месте: влево, чтобы принять тюк, и вправо, чтобы перекинуть его дальше. Альберт решил протиснуться сквозь цепь в момент короткой паузы, но не рассчитал. Он юркнул между двумя рабочими, когда один из них, как раз, метнул тюк. Кунц увернулся, однако его движение, помешало принимающему поймать груз, и шевелящийся мешок неуклюже плюхнулся в глину, сломав ритм. Рабочий бросился поднимать поклажу, а со всех сторон в его адрес полетели грязные ругательства. Грузчик справился, поднял упавший тюк и кинул дальше, но по выражению его лица было понятно, чего ему это стоило. Он свирепо и от души толкнул остолбеневшего Кунца в плечо, от чего Альберт не удержался на ногах и упал на четвереньки. Прямо в грязную лужу. Аудинбрахер тут же конвульсивно вскочил, но необратимое уже случилось. Кунц в полной растерянности оглядывал самого себя – заляпанные ладони, намокшие манжеты, но что самое ужасное – колени на брюках: по каждому из них расползалось ужасное, грязнейшее, потёчное, чудовищное пятно. Кунц так и стоял некоторое время, согнувшись, с остановившимся сердцем, невидящим взглядом рассматривая загубленный костюм. Грузчики из цепи снова не обращали на него никакого внимания. Они всё так же монотонно крякали, подхватывая груз, и ахали, перекидывая его дальше.

   Понимая, что в таком виде на Бал его ни за что не пустят, Альберт продолжал движение по мнемопарку, что расположился за транспортной площадкой, уже почти неосознанно. Он обречённо переставлял ноги, стараясь не осклизнуться на раскисшей глине. Лёгкие подошвы штиблет быстро пропитались холодной влагой, бортики потемнели, блестящая кожа на боках полуботинок сморщилась и потускнела. Кунц отмечал сию деградацию своего облика машинально, она уже не вызывала в его душе острого отклика. «Займу у кого-нибудь костюм, – вяло думал он, раздвигая руками лианы и протискиваясь сквозь струящуюся световым потоком изгородь. – Заплачу кредитками. Тройную цену…»
   Вскоре перемазанный с головы до ног аудинбрахер – ко всему прочему на улице снова начался моросящий дождь – добрался до администрат-холла и потерянно обсматривал мраморные стены сооружения. На гладкой поверхности имелись узкие окна-бойницы, цветовые голографические распространители, но не было самого главного – входной рампы или дверного комплекса.
   Кунц рассматривал холл, схоронившись за стволом большой хвойницы, робко выглядывая из-за бугристой коры дерева. Продолжая созерцать неприступную стену, помощник эрзациолога сглотнул вязкий ком в горле и тут же ощутил на своём плече прикосновение. Кто-то тяжко опустил на него свою могучую длань.
   Альберт трусливо сжался под этим давлением, словно на него облокотили бетонную плиту, и затравленно обернулся. Рядом с ним стоял офицер в намокшем плаще-накидке. С очень большой фуражки военного падали вниз круглые капли. Судя по мерцающей на тулье кокарде, офицер являлся полевиком [23 - Полевики – разговорное обозначение представителей силовой службы внешней безопасности].
   – Почему здесь? – хмуро поинтересовался военный, неприязненно разглядывая мокрого Кунца.
   – П-понимаете, – начал Альберт, просительно прижимая руки к груди. – Я шёл на Бал и заблудился. Лифт вышел из строя, – Кунц старался говорить быстро, чтобы успеть объяснить, чтобы военный не прервал его на полуслове и не увёл под очередной арест. – Коммуникатор забарахлил, и я сбился с пути на другой узел! Потом случайно попал сюда, в Оболочку, где у меня патруль отобрал идентификаторы для проверки. Так получилось, что они меня отправили не туда, а я прописан в Лиловом квартале! Я с Презентацией должен был выступать на Балу! Понимаете? Мне нужно срочно в Башню! У меня отец Эргерцог Мануфасийский, наверняка же про него слышали вы! Поверьте, я говорю чистую истину. Помогите мне из Оболочки выбраться, умоляю! – Кунц сложил руки в замочек. Выглядел он и вправду жалко: мокрый, грязный, к тому же, продрогший и дрожащий под колючим дождём.
   Офицер некоторое время молча смотрел на аудинбрахера, жуя губами.
   – Тут вам не Оболочка, – наконец буркнул-пробормотал он. – Это уже Изнанка.
   – И-изнанка? – Кунц от холода клацнул зубами.
   – Следуйте за мной, – приказал военный и, не дожидаясь ответа Альберта, развернулся и пошёл прямо сквозь нависающие со всех сторон заросли.

   – А правда, что для того, чтобы у вас там в Башне женщину себе выбрать, надо в электроошейнике ходить? – спросил один из бойцов, ехидно улыбаясь. Остальные армейцы добродушно загоготали.
   Кунц – хотя вопрос обращался именно к нему – не ответил, а только попытался поглубже завернуться в поношенный бушлат, что ему выдали в интендант-руме. Здесь, внутри бронекатера [24 - Бронекатер (или БМД) – боевая машина десанта] аудинбрахеру, наконец-то, удалось немного согреться – бушлат он надел прямо поверх своего когда-то кремового пиджака. В салоне гусеничного вездехода оказалось тесновато – пятеро бойцов сидели плечом к плечу на лавках, расположенных вдоль обоих бортов БМДэшки. Шестым был Кунц. Офицер распорядился выделить ему место внутри, чтобы перевезти на КП у Грозовой заставы, там пообещали разобраться с подозрительным гражданским. Сидеть на лавке спокойно не удавалось, катер вихляло в стороны и вверх-вниз на крутых ухабах. За длиннющими рычагами управления сидел оператор и энергично двигал руками, Альберт, то и дело, обращал внимание, как мелькают его локти. Иногда механик-водитель глухо ругался сквозь зубы.
   – Да у этой мерзости в Башне только всякие извращения на уме, – весело сказал один из бойцов – веснушчатый парень. Он опирался на ствол пулемёта, зажав оружие стоймя между колен. – Обопьются хереса, глюк-плесени наедятся, и давай перед друг дружкой хвосты распускать. Смешные и убогие такие. Возомнили себя элитой…
   – А ты их охраняй, сук. И защищай, – добавил тот, что спрашивал про электроошейник. – Ребята с Периферии их обшивают, ресторанщики кормят, знахари – лечат. За что? Я понимаю, что Уклад [25 - Уклад – основной закон Башни], но вот, по справедливости, если… Уроды они. Хоть на этого посмотри, – он кивнул в сторону Альберта.
   – Мне ребята с горячей доставки рассказывали, что новое поветрие у них сейчас на сходках этих попугайских в Гала-дворцах, – присоединился к разговору ещё один боец, с лазерным ограничителем, закреплённым на обмундировании. – Будто, чтобы самцов привлекать, бабы ихние новым эликсиром опрыскиваются. Якобы флюиды на богатеев безотказно действуют. И всё бы ничего, да только духи эти, знаете, из чего сделаны?
   – Из чего? – неподдельно заинтересовался веснушчатый.
   – Из обезьяньей мочи! – выпалил лазерщик, и все дружно заржали, как кони. Все, кроме Кунца. Альберт безнадежно закрыл глаза, ощущая как в виски коротко, приступами, стучится горячая жилка.
   «Это ведь невежество, – думал он, мучительно зажмурившись и стараясь хоть как-то сосредоточиться, чтобы не терять связи с происходящей вокруг него фантасмагорией. – Это… деградация разума… Это уровень примитивных инстинктов. Прав был Наставник-на-Судьбу [26 - Наставник-на-Судьбу – личный астролог], сервисники и вояки вне касты. Они физически не могут подняться даже на вторую ступеньку лестницы к Сверкающему Трону [27 - Сверкающий Трон – стволовая социальная вертикаль]. Удивительно, что они так раболепски слушаются Алмазного Генерала [28 - Алмазный Генерал – Верховный Генералиссимус Башни]. Что случилось бы с Башней, если бы Родительский Восьмиугольник [29 - Родительский Восьмиугольник – инстационный орган управления Миром] распался? Хаос? Но меня ведь скоро тоже разжалуют в прислугу. После того, как я опоздал на Бал. Как я стану жить? А когда узнает отец…» – Альберта бросило в жар. Не хотелось открывать глаза. Никогда. Потому что, если разомкнуть веки, придется признаться, что все происходит на самом деле.
   – Гарда, гарда! – вдруг захрипела внутренняя рация, голос искажался треском из-за электрических помех. – Срочно меняйте курс! Два-Два-Ноль! Как поняли?
   – Мудаёбы! – немедленно выругался оператор и нажал на сенсор. – Гарда на связи!
   – Меняйте курс, Гарда! – снова повторила динамическая колонка. – Два-Два-Ноль! Как поняли, приём?! У нас прорыв! Два-Два-Ноль!
   – Понял, Два-Два-Ноль, Гарда, – пробормотал механик-водитель, а бойцы в салоне сразу же затихли.
   Кунц разожмурился и обвёл невольных попутчиков быстрым взглядом – лица армейцев затвердели, по скулам некоторых солдат пробежались желваки.
   «Что случилось? – Альберту захотелось немедленно спросить, добиться, чтобы ему разъяснили. – Что ещё за прорыв?». Но он не смог вымолвить ни слова. Почему-то его опять стало подтрясывать то ли от холода то ли от страха.
   Бойцы, словно по команде оборвав неуставной трёп, принялись проверять оружие: клацали затворами, тестировали магазины, защёлкивали импульсаторы.
   Кунц уловил монотонный давящий гул, доносящийся откуда-то извне.
   Оператор, передвигая рычаги и продолжая энергично работать локтями, разогнал бронекатер до максимальной: мелкая тряска усилилась, и стало слышно, как тоненько завыла турбина.
   – Десант по моей команде! – приказал один из бойцов с камуфляжным шлемом на голове. – Схема три-двадцать!
   – А что делать с уродом, Капрал? – зацепился веснушчатый.
   – Дай ему квант-винтовку из НЗ, – приказал «шлем», отсвечивая зеркальным забралом. Видимо, он являлся в группе командиром. – На поле уже каждый за себя, я не собираюсь с ним нянчиться! А ты, – капрал обернулся к оператору, – занимай высоту четырнадцать и прикрывай огнём из турели. Замешкаешься – закопаю.
   – Есть, – глухо буркнул механик-водитель.
   – Все готовы? – поинтересовался капрал. – Тогда по моей команде…
   Кунц наконец-то осознал, что его кто-то уже несколько секунд тыкает в плечо. Армеец, сосед по лавке, протягивал ему короткоствольную квант-винтовку.
   – Обращаться умеешь? – вполголоса поинтересовался военный.
   Альберт отрицательно закачал головой, чувствуя, как желудок подтянулся к самому горлу.
   – Предохранитель, – терпеливо показал боец на неприметную шишечку под прикладом. – Визуал-прицел, он тыкнул в другой сенсор, и над стволом развернулись расчерченные на сектора концентрические окружности. – Спуск, – военный указал на кнопку. – Понятно?
   – А… а что там? – выговорил Альберт, машинально принимая у соседа оружие.
   – Увидишь, – пообещал тот и отвернулся.
   – Начинаю отсчёт, – гаркнул капрал. – Четыре, три, два…
   Внезапно открылась задняя стенка бронекатера, в салон ворвался смерч плотного воздуха, заставив Кунца болезненно сощуриться. И сразу же явился звук – сумбурная какофония грохота, свиста, звона, шипения.
   – …Один… Пошёл!!! – Капрал заорал так, что у Кунца зазвенело в ухе.
   Бойцы один за другим прыгали в открывшийся в задке катера провал и исчезали в мареве.

   Альберта вытолкнули предпоследним. Постарался тот самый сосед, что передал ему винтовку.
   Кунц ощутил пронзительный свист, потом глухой удар – в следующее мгновенье он понял, что это его собственное тело шмякнулось о землю. Альберт вывалился из машины лицом вниз, его протащило по инерции метров десять, не меньше. Щёки, нос и лоб сразу же засаднили, видимо, он сильно порезал лицо об маленькие острые камни. К тому же заныл отбитый живот. Бушлат завернулся до поясницы, а от бывшего костюма остались только грязные лоскуты и тряпки.
   Альберт продолжал лежать лицом вниз на раскисшей земле и пытался выплюнуть набившуюся в рот грязь. Сверху его придавливал к поверхности феерический грохот. Такого аудиоудара он не испытывал ещё никогда в жизни. Казалось, над ним разверзаются врата ада. Множество наслаивающихся друг на друга пилящих звуков беспрепятственно проникали в сознание, сводя с ума. Кунц как бы одновременно пребывал сразу в двух состояниях – патологической глухоты и болезненного, на грани разрыва барабанных перепонок ощущения каждого тоненького писка, штопором ввинчивающегося в мозг.
   Как ни странно, но даже к такой невыносимой пытке оказалось возможным привыкнуть. Разум Альберта словно переключился на защитный режим, установив критический уровень шума и не дающий внешней среде переползти за грань, вызвав окончательное сумасшествие.
   Альберт чуть приподнял голову и не сразу сообразил, что именно видит. Вдалеке, в слоистых полосах волнистого тумана возвышалось над землёй диковинное сооружение циклопических размеров, напоминающее то ли загнутый кверху колпак детского волшебника, то ли усечённый, искривлённый к узкому концу, конус. И только секунд через десять Кунц понял, что это всего-навсего Башня. Его покинутая обитель. Его счастливый, до недавних пор, дом. И ещё он понял, что смотрит в тыл, туда, откуда его с бойцами привёз бронекатер, а фронт располагается в противоположной стороне.
   «Чем сильнее я пытаюсь приблизиться к Башне, – не к месту подумалось Альберту, – тем сильнее от неё отдаляюсь»
   Квант-винтовка, выпавшая из его рук при падении, валялась рядом, её дуло оказалось забито жидкой грязью.
   Кунц потянулся за оружием рукой и, на удивление, винтовку достал. Подтащил к себе и попытался вспомнить наставления соседа-бойца. Тут над ним душераздирающе просвистело, раздался, перекрывающий все другие звуки, грохот взрыва, земля, как живая, поддалась под Альбертом вбок. Его засыпало размякшей крошкой и он, продолжая отплёвывать земляную кашу вместе с тягучей слюной, проворно принялся отползать в сторону, пытаясь найти хоть какое-то убежище.
   Аудинбрахеру показалось, что он дополз до какого-то холмика, хоть и убогого, но, всё же, укрытия, позволяющего чуть-чуть прикрыть голову. Вокруг продолжался твориться апокалипсис. Альберт, с трудом отдышавшись, выглянул за кромку, туда, где располагался фронт. Казалось бы, что ещё смогло бы удивить штатного помощника эрзациолога после всего случившегося? Но увиденное лишило Кунца всех последних сил. Перед ним расстилалась настолько впечатляющая картина, что он, как заворожённый, продолжал смотреть, не в силах отвести взгляд от панорамы.
   Внизу под склоном расстилалось поле боя. Сотни единиц военной техники ползли по коричневому, изрытому воронками полотну, плюясь огнём из ощетинившихся стволами и пушками вращающихся башен. Над местом бойни плавал сизый пар, перемешанный с дымом разрывов и перечеркиваемый трассерами очередей. Но самое жуткое виднелось впереди, туда, куда медленно двигалась наступающая армада. Там копошилась непрозрачная неоднородная масса, она вспучивалась и перемешивалась внутри себя, словно пожирая собственную плоть. От такого зрелища тошнило и выворачивало наизнанку. И из этого тёмного, растянутого по поверхности облака, вылетало огромное количество ярких пунктиров, огненных нитей, которые достигнув наступающей армии, вспухали фонтанами разрывов и сполохов, сжигая технику и разбрасывая, как кегли, живую силу.
   Над мраком враждебной массы парил огромный приплюснутый мутный шар, от которого шли тонкие трубки к шарикам поменьше. Эти саттелиты пребывали в постоянном движении, они то приближались, то удалялись, словно исполняли диковинный танец, продолжая висеть в воздухе. Кунцу показалось, что он видит на поверхности маленьких шаров глаза – раскрытые веки и свирепые, горящие инфернальным огнём зрачки. Шары тоже обстреливали противника: из-под их скорлупы, то и дело, вылетали ракеты и поражающие неприятеля шлейфы.
   Альберт ощутил жжение в правой части головы. Он инстинктивно поднял руку к уху и не нащупал его. От уха остался корявый обрубок нижней части раковины. Видимо, верхний кусок срезало вражеской пулевой очередью. Кунц прикоснулся к месту повреждения пальцами и почувствовал терпкое тепло. Потом невидяще поднёс руку к лицу и увидел, что она вся окрашена алым. Кровь из раны принялась капать на приклад, так и не использованной аудинбрахером до этого момента, винтовки.
   Тогда Альберт закряхтел, и, опершись на локоть, сел, перестав прикрываться хилым холмиком. Его захлестнула апатия и дикий животный ужас. Размазанная кровь на прикладе квант-винтовки, вытекающая из его собственного организма и уносящая с каждой каплей крупицы его жизни окончательно деморализовала аудинбрахера.
   Он закостенел силуэтом, не в силах шевельнуться от заполнившего его кошмара.
   Взгляд Кунца застекленел, и вскоре помощник эрзациолога почти спокойно наблюдал, как на него сверху надвигается диковинная птица размером с гору. Она махала исполинскими крыльями, но Альберт замечал каждое бронированное пёрышко, из которого они состояли. Голова существа ощерилась раструбами крупнокалиберных пушек, а гигантские офсетные глаза переливались всеми цветами радуги. Птица пикировала, казалось, прямо на него.
   Кунц даже не попытался спрятаться, он просто принялся смеяться. Вздрагивая дрожащим телом, и рассеяно наблюдая, как приближается его смерть.
   Калибры птицы-великана окрасились вспышками, Альберта подняло на воздух и отбросило в сторону с такой силой, будто бы он превратился в волан от брейн-ракетки [30 - Волан и брейн-ракетка – атрибуты спортивной игры брейн-понг].
   Сознание прояснилось через пустой промежуток времени. Кунц лежал на склоне пологой воронки, всё окружающее заволокло едким дымом. Аудинбрахер помотал головой, приходя в себя, и заметил, что на месте левой ступни у него из оборванной брючины торчат обрубки кости и кровоточащие ошмётки мяса. Тогда он перевернулся на живот и пополз вверх, загребая руками. Но ладони постоянно проваливались во что-то мягкое и податливое, за что трудно было ухватиться. Только через пару минут Альберт понял, что ползёт по телам, они целым слоем устилали склон воронки. Но потихоньку, помаленьку ему, всё же, удалось выбраться, он перевалился за обугленный край и пополз уже по полю, хватаясь пальцами за пучки жухлой травы.
   Последнее, что он увидел в своей жизни, обернувшись на стрекочущий звук – танкетку, на бешеной скорости несущуюся к театру военных действий. Из ее головного люка по пояс высунулся боец в разорванном обмундировании и с закопчённым гарью лицом. Глаза солдата горели безумным блеском – удивительно, что затухающее сознание Альберта успело запечатлеть все эти детали.
   – А-а-а-а-а-а-а! – орал боец, размахивая руками, и перекрывая все иные звуки грохочущую сражения. – За Генерала-а-а-а! За Алмазного Генерала-а-а-а! За Сверкающий Трон-н-н-н!!!
   Танкетка раздавила распластанного Кунца правой гусеницей и, не снижая хода, помчалась в сторону фронта, смещающегося к левому флангу.

Богомол

   для справки: Богомо́лы (Mantodea) – отряд насекомых с неполным превращением из надотряда тараканообразных. Ведут хищный образ жизни, питаются обычно другими насекомыми и членистоногими. Являются мастерами камуфляжа и используют защитную окраску. Единственные из всех насекомых могут заглянуть себе за спину. Самки некоторых видов при спаривании могут поедать самцов.

   Артём Ковалёв захлопнул дверцу холодильника, подождал несколько секунд и открыл снова. Нет. Внутри было темно. Лампочка так и не заработала.
   Впрочем, света в комнате уже хватало, чтобы рассмотреть то, что ютилось на решётчатых полках.
   Выбор оказался невелик. Вскрытая банка шпрот с тремя скрюченным рыбками, грустные замёрзшие макароны в заиндевевшей тарелке, небольшой валик «докторской», начавший уже с края нездорово краснеть и невесть как очутившаяся тут полупустая пачка рафинада с неприятно белыми кубиками.
   Артём с некоторым усилием отворил створку вмонтированной в верхней части морозилки. На всех её стенках наморозился приличный слой игольчатого снега, оставив внутри лишь небольшое овальное пространство, в котором сиротливо отсвечивал в мутной тьме слоёный кусок сала.
   Ковалёв вздохнул, закрыл холодильник и, отодвинув занавеску, прошёл на «кухню». Комната в коммуналке как бы делилась на «гостиную» и «место для приготовления пищи», разрезанная навешанной на растянутой верёвке материей.
   Артём открыл кран холодной воды – тут у него даже был рукомойник – роскошь по меркам общежития – и наполнил чайник, который после установил на маленькую спиральную плитку.
   «В конце концов, завтрак печеньем и чаем – не так уж плохо для бедного студента» – подумалось ему.
   Занятий в институте сегодня не было, начиналась предсессионная пора.
   Ожидая, пока закипит вода, он плюхнулся на роскошную двуспальную кровать, расположенную прямо посреди «гостиной». Пожалуй, она одна во всём убранстве комнаты представляла собой что-то стоящее. Относительно новая, не скрипящая, с внушительным ровным и мягким матрасом; застеленная чистенькой простынёй.
   Взгляд Артёма скользнул по наклеенному прямо на обои настенному календарю. Под фотографией девушки в откровенных одеждах в столбике «июнь» выделялась обведенная красным фломастером цифра «4».
   Ковалёв чуть поморщился, словно эта цифра в ярком кружке вызвала в нём какие-то неприятные ассоциации.
   В дверь стукнули, и сразу же на порог вдвинулась сутулая фигура в поношенном перекошенном пиджаке. Лицо у гостя выглядело соответствующе – небритое, мятое и серое.
   – Я разве сказал: «Войдите?» – поинтересовался Артём, неприязненно разглядывая визитёра.
   – Эта, – немного смутился «мятый». – «Полтишок», может, а? До пензии.
   – Так ты мне ещё прошлый «полтишок» не отдал, – заметил Ковалёв.
   Хоть его собеседнику было уже под шестьдесят, никто из соседей на «вы» его не называл. Пенсию Валянька – именно так все кликали «мятого» – получал по инвалидности.
   – Ну так, – Валянька облизал пересохшие губы. – Сразу сотку тогда и отдам. Горят трубы, войди в положение, мил человек. По старой дружбе.
   – Да нет у меня, – признался Артём, слезая с кровати. – Честно. Вон, самому жрать нечего. Видишь, голый чай пью. Тебе пенсия, а мне степуха.
   Ковалёв снял с плитки зашумевший чайник и плеснул, наклонив носик, кипяток в кружку.
   Валянька сопел и переминался с ноги на ногу на пороге.
   – У Ильиничны «сэма» возьми в долг, – предложил Ковалёв. – Учу учёного.
   – Да нету её! Свинтила куда-то! А я тебе скажу, в её комнате странные вещи происходят по ночам. Надо бы участкового вызвать.
   Артём нервно подгыгыкнул, макая в чашку чайный пакетик.
   – Ага. Тогда нас всех отсюда и выпрут в двадцать четыре часа.
   – Не выпрут! Я инвалид!
   – Валянька, ты это… – Ковалёв посмотрел на гостя просяще. – Давай иди уже, всё равно нет денег же. Физически нет их в этой комнате.
   – Благодарствуйте, что не отказали, – хмуро сказал Валянька, развернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
   «Кстати, о деньгах, – мелькнуло у Ковалёва, когда он откусывал подсохшую печенюшку. – Мне надо их до вечера где-то раздобыть. Иначе я рискую остаться сегодня без подружки на ночь. А такую подружку в бесплатных библиотеках найти всё труднее. Опять же, в злачных местах без „кэша“ не отпускают».
   Артём с чашкой чая в руке подошёл к трюмо с тройным раздвижным зеркалом. Из отражения на него смотрел невзрачный молодой человек среднего роста. Если бы его описывали в розыскной ориентировке, то наверняка там бы присутствовала избитая фраза – «особых примет не имеет». Всё в облике Ковалёва было каким-то «общим» и «средним». Лицо, не овальное и не круглое, не красивое и не уродливое. Русые, аккуратно подстриженные волосы. Глаза бледно-серые. Взгляд невыразительный. Телосложение тоже обычное, не спортивное, но и не скелетообразное.
   – Я – невзрачен, – сказал Артём сам себе вслух. – И я – вечный студент! Ars longa, vita brevis! [31 - Жизнь коротка, искусство вечно (лат.)]
   Он сделал заключительный глоток, швыркнув остатками напитка, и поставил чашку на трюмо. Пора собираться. Время до вечера пролетит незаметно быстро, а у него ещё куча невыполненных дел.

   ***
   Артём брезгливо скривился, ощущая кожей, как горячие капли текут по подбородку.
   Чёрт бы побрал этого курьера! Дёрнул же его кто-то зайти в бухгалтерию в этот самый момент!
   «Никак не могу к этому привыкнуть, – подумал Артём. – Вот наверняка же, что-то его подтолкнуло к этому. Может, он забыл расписаться в бланке заказа. Или захотел напомнить Ариадне Михайловне, главному бухгалтеру и по совместительству кассиру, что ему нужна справка 2-НДФЛ. А почему вспомнил? А потому что встретил, когда курил на улице, Клаву, которая спросила о здоровье его жены, и именно тогда он и подумал о справке и решил вернуться, вместо того чтобы повезти заказ клиенту»
   Не выперлась бы Клава, не было бы сейчас этого отвратительного ощущения у Артёма, когда по твоему подбородку текут горячие капли.
   Ковалёв глянул вниз и ещё раз чертыхнулся сквозь зубы. Оказывается, он залез носком ботинка в растекающуюся на полу лужу. Ужасно грязно всё получилось! Просто отвратительно!
   И всё из-за подкаблучника-курьера.
   Артём аккуратно прислонил биту к шкафу и осмотрелся по сторонам, ища, чем бы обтереться. Ему повезло, на одном из письменных столов валялась упаковка влажных гигиенических салфеток. С этикетки пачки Ковалёву лучезарно улыбалась рекламно-примерная семья.
   Он вытянул пару салфеток из клапана, тщательно обтёр лицо, потом носок и подошву левого ботинка.
   Осторожно, стараясь больше никуда не вляпаться, прошёл к двери и выкинул скомканные салфетки в мусорное ведро. Мельком глянул на камеру, установленную на кронштейне под натяжным потолком и мигающую зелёным рабочим огоньком.
   Конечно, она его запечатлела. Но по этому изображению Ковалёва нашли бы дня через два-три. А ему нужны были только сегодняшние сутки. Завтра утром эта запись будет уже совершенно бессмысленной. Но он всё равно старался не поворачиваться к объективу в фас: бережёного… как говорится… А по такому фотороботу, что у них будет, быстро злоумышленника не найти. Потому что у злоумышленника всё обычное, всё среднее.
   Он пересчитал наличность – получилось двадцать три тысячи семьсот пятьдесят рублей. «На вечер хватить должно» – рассудил он, и засунул купюры во внутренний карман.
   После этого Артём вышел в коридор, автоматически отмечая, что в торговом зале всё как обычно. Суета. Туда-сюда, хватай мешки, вокзал отходит. Никому из персонала ни до кого нет дела. И никто, конечно, не хватился ещё курьера и уж тем более всем плевать на Ариадну Михайловну, если, кончено, сегодня не день начисления зарплаты. Но сегодня не он. Ковалёв покинул бистро, спортивным шагом пересёк проезжую часть на зелёный сигнал светофора и свернул в переулок. Он до сих пор не мог избавиться от противного ощущения. Не то, чтобы он так жалел курьера; что какой-то курьер по сравнению с сотнями тысяч или даже миллионами? Ничто, пыль, былинка. Но даже эта былинка, одна случайно загубленная душа, была сегодня вовсе не обязательной. И это непреодолимо раздражало. Как в игре, когда тебе нужна любая комбинация, кроме двух шестёрок, но выпадают именно они.

   ***
   Вечерний пробег по кафешкам ничего, по сути, Артёму не дал. Нет, разумеется, там присутствовали вполне подходящие девушки. Да что там, стопроцентно подходящие: одинокие, молодые, миловидные. Которые не прочь познакомиться. Но вот не было той, которая бы решила все проблемы. Доверилась бы ему настолько, чтобы сразу же, после обоюдного выяснения имён, пойти к нему домой. И остаться в его коммуналке на ночь. В который уже раз он подумал, каким бы простым был этот мир, если бы Ковалёву для Процедуры дозволялось вызывать к себе жриц любви. Один телефонный звонок и вселенная может ни о чём больше не беспокоиться. Но, видимо, кому-то это тоже показалось чересчур простым. И теперь Ковалёву, во что бы то ни стало, требовалось найти девушку и добиться взаимности.
   Артём вглядывался в эти женские лица, чуть смазанные слизью ночного неонового освещения, и снова размышлял о превратностях судьбы. Сегодня вот эта обладательница милого вздёрнутого носика решила сделать своеобразный перерыв – вместо клубной тусовки посидеть со старой подругой, с которой не виделась полгода, в уютном кафе. И теперь она ни за что не уйдёт с обаятельным, но ещё совсем незнакомым парнем на его «хату». «Нет-нет, давайте просто обменяемся телефонами». И она даже не представляет, насколько важным для неё окажется этот выбор. Или вот эта – потрясающе длинноногая, высокая, даже высокомерная. Артём бы смог подобрать ключик и к ней, но не в такой обстановке. Максимум, на что можно рассчитывать, это – «Что ж, давайте свою визитку, я посоветуюсь со своим молодым человеком, нужны ли мне услуги вашего бюро, кстати, он скоро должен подойти». А её молодой человек, совершенно того не подозревая, назначив это свидание, уже вывел её из Артемовской игры, обрекая на счастливое – быть может – будущее.
   Признаться честно, Артём не очень-то рассчитывал на все эти расцвеченные яркими сполохами заведения. Да, хотелось бы найти подружку именно здесь, но.
   «Всё равно надо было попытаться использовать этот шанс, – подумал он. – Что ж. Я его использовал»
   Ковалёв подозвал официанта и попросил счёт. Шел одиннадцатый час. Самое время, чтобы посетить ночной клуб «Кассандра», который располагался неподалёку, стоило лишь перейти виадук и спуститься на один квартал к набережной.

   ***
   – Ча?.. Ча-во?! – девушка перегнулась к Артёму, продолжая извиваться под совершенно нереально грохочущую музыку.
   Артём тоже придвинулся ближе, одновременно пытаясь попадать движениями в ритм бита. Он выпил уже два коктейля, но не чувствовал себя пьяным. Просто в груди словно зажгли небольшую лампочку вполнакала, а в голову периодически ударяли вспышки бездумной эйфории.
   – Па-Па-паехали ко мне! – нараспев протянул Ковалёв, пытаясь перекричать дикую какофонию. – Пае-хали! – он слегка потянул девушку за отворот модной курточки.
   – А Катька? – спросила та, глупо тараща на партнёра по танцу большие глаза.
   – Без неё! – в подтверждение Артём энергично замотал головой.
   – Неее, – не согласилась девушка. – С ней поехали!
   – Чё есть! – Ковалёв наклонился поближе и показал зажатые в руке две разноцветные капсулы.
   – Ну так! – отозвалась партнёрша Ковалёва, не переставая танцевать. – Давай, чё?!
   – Две только! – Артём показал пальцами «викторию». – Потом. Когда домой ко мне поедем. Две только у меня!
   – Ну не знаю, – девушка дёргалась под оглушающие звуки и смотрела на Артёма недоверчиво.
   – Полный улёт. Отвечаю, – Артём обезоруживающе улыбнулся, выделывая руками танцевальные зигзаги.
   – Ладно! – сдалась девушка. – Выпьем только пошли!
   Артём кивнул и повёл девушку к стойке, протискиваясь между дёргающимися телами в свете радужных прожекторов.

   ***
   – Мы что, Антон, пешком пойдём всю дорогу? – пьяно спросила девушка, когда они выбрались на ночной воздух и теперь стояли на массивной лестнице перед входом в ночной клуб.
   – Я не Антон, я – Артём, – напомнил Ковалёв, высматривая на стоянке свободный таксомотор.
   – А я Мила, – глупо заметила девушка. – Хи-хи, помнишь такое? Мила мыла раму. А мама мыла Милу, – спутница Артёма громко засмеялась, дёргая того от избытка чувств за руку.
   – Я помню, что ты Мила, – сказал Ковалёв, подталкивая девушку к машине, в которой водила курил в форточку. – На Комсомольский подкинешь? – поинтересовался он у «бомбилы».
   Тот флегматично скользнул взглядом по не очень презентабельному виду парочки, профессионально оценив их финансовые возможности.
   – Не, ребята, я клиента жду.
   – Два счётчика, шеф, – предложил Артём, доставая купюры и демонстрируя их водителю.
   – Это другой разговор! – кивнул таксёр.
   – Ооо! – протянула Мила почти осмысленно. – А ты крутячок. Богатенький!
   Артём запихнул её на заднее сиденье и сам забрался следом.
   Водитель дал по газам, и фасадные огни «Кассандры» смазались разноцветной полосой.
   Артём достал из кармана капсулы и протянул одну спутнице.
   – На, – сказал он. – Как обещал.
   Такси подбрасывало на ухабах.
   Девушка недоверчиво взяла овальную штучку и вопросительно глянула на Ковалёва. На воздухе она слегка протрезвела, и сейчас в её глазах уже можно было прочитать осколки разумных мыслей.
   – Да не бойся, – Артём закинул себе в рот свою капсулу. – Я сто раз уже пробовал. Круть!
   Мила помедлила и, словно закрыв, наконец, для себя внутренний вопрос, решительным движением положила капсулу на язык.
   Таксист, то и дело взглядывая за их эволюциями в зеркало заднего вида, продолжал индифферентно крутить баранку.
   – Не сразу подействует, – предупредил Артём, стараясь рассмотреть девушку получше. – Подождать немного надо!
   Там, в клубе, он различил лишь красивую сексуальную фигуру Милы, мини-юбку, воинственный макияж. Сейчас же увидел нечто большее – и трогательную миниатюрность, и природную мягкую красоту лица, и тоненькие запястья с хрупкими пальцами.
   Он взял девушку за руку, та инстинктивно и порывисто хотела высвободиться, но тут же расслабилась, как бы смиряясь со своим положением.
   Именно в этот момент Артём понял, что не ошибся.

   ***
   Артём опасался, что помощнички могут начать Процедуру раньше – с них станется! – но в коридоре коммуналки плавала тишина.
   Лишь из-под потолочного плинтуса уже начали просачиваться фантомные вязки, мрачно клубясь в разлитом у стен полумраке.
   Но если не поднимать взгляд вверх, то…
   Ковалёв потянул спутницу вдоль коридора, прихватив за локоть – его комната была самой последней.
   – Фу, – поморщилась Мила, инстинктивно упираясь и тормозя ухажёра. – А я думала ты богатенький.
   – Да это съёмная комната, у меня коттедж в пригороде, – сказал Ковалёв, продолжая увлекать девушку дальше.
   – А, – сказал Мила. – А почему водоросли с потолка растут?
   Заметила всё-таки!
   – Это грибок от соседей сверху, – сказал Артём первую пришедшую на ум ахинею. – Я из бара бутылку Bacardi захватил, сейчас продегустируем, – добавил он, чтобы отвлечь внимание.
   – А если… – начала девушка и осеклась на полуслове.
   Дверь в комнату Ильиничны оказалась открыта, а внутри…
   «Вот чёрт! Чёрт! Чёрт! – мысленно выругался Артём. – Ведьма старая!!! Так и знал!»
   То, что на мгновенье – пока Артём не проволок девушку дальше – предстало перед их взором, выглядело настолько непостижимым, что не могло быть реальностью.
   – Капсула, капсула подействовала, – жарко зашептал Артём Миле прямо в ухо, сгребая её в объятия и уводя подальше от бесстыдно распахнутой двери. – Ты не видела ничего, забудь, это всё капсула!
   Девушка, с широко распахнутыми глазами, только беззвучно открывала и закрывала рот.
   – Ничего, нечего, – Артём погладил её по голове, – Вот уже пришли, – он впихнул гостью в комнату и вдохновенно забормотал: – Классно торкает, да? Я же говорил, фирма веников не вяжет! Сейчас ещё выпьем, и совсем хорошо станет! На, держи, – он вручил Миле бутылку и усадил на кровать. – А я пока бокальчики найду.
   Девушка продолжала смотреть на него испуганно, держа бутылку впереди на вытянутых руках.
   Артём включил старый ламповый телевизор, стоявший в углу, и нашёл-таки два относительно чистых стакана.
   – Так что? – он плюхнулся рядом на койку и отобрал у девушки ром. – За продолжение, так сказать, знакомства?
   Мила машинально кивнула, начиная выходить из охватившего её оцепенения.
   «В эфире ночной выпуск „дежурной части“ – ожил в этот момент телевизор. – Передаём последние новости о происшествиях…»
   На экране появилась нечёткая картинка, явно скопированная с внутренней камеры наблюдения. Человек, находящийся в каком-то офисе, размахивал бейсбольной битой. Самые отвратные моменты его действий оказались заретушированы стыдливыми квадратиками, но и с квадратиками было понятно, что совершает он нечто чудовищное.
   «Небывалое по дерзости преступление, – сказал диктор унылым соболезнующим голосом, – случилось сегодня в одном из заведений общепита города. Неустановленный пока молодой мужчина незаконно проник в служебное помещение, где при помощи бейсбольной биты, которая хранилась там для самообороны персонала, нанёс травмы двум сотрудникам и похитил текущую выручку, составившую немногим больше двадцати тысяч рублей. Обе жертвы от полученных травм скончались на месте. К счастью… – тут Ковалёв хмыкнул: „К счастью!“ – …злоумышленника запечатлела камера видеонаблюдения, и представители правоохранительных органов надеются в ближайшее время задержать мерзавца. Судя по ничтожности суммы и неадекватности нанесённых увечий для её похищения, по предварительной версии, нападение совершил человек, подверженный наркотической или алкогольной зависимости. Всех, кому что-нибудь…».
   – Одни страсти, – сказал Артём, переключив канал и разливая спиртное по бокалам. – Скукотища, да?
   – Ага! – кивнула Мила. Она опёрлась сзади на ладошки, откинувшись назад, отчего на груди рельефно проявились через тоненькую кофточку узоры её лифчика.
   – Ничего, – подмигнул Артём. – Я тебе обещаю, что уже скоро от скуки не останется и следа. Эту ночь ты точно никогда не забудешь.

   ***
   Особых проблем с Милой, как и предугадывал Артём, у него не возникло. Скорее его тяготило ощущение рутинности происходящего. Как у ремесленника, который создаёт раз за разом одну и ту же вещицу. Да, хорошую вещицу, но получая при этом всё меньше и меньше удовольствия и удовлетворения. Ему уже приходилось соблазнять самых разных: покорных, строптивых, безалаберных, распущенных, даже целомудренных. И почти всегда это был успех. Его обаяние, глубоко скрытое в обычной жизни, но легко прорывающееся наружу в такие минуты, делало своё дело. Как и алкоголь, который, что ни говори, помогал девушкам расслабиться, проникнуться этой потайной аурой места, убедиться, что их желание естественно и приемлемо. Артём всегда имел под рукой для таких случаев бутылочку элитного пойла, потому что капсула, которую он подсунул девушке в такси, содержала в себе стопроцентное плацебо.
   С Милой оказалось всё проще ещё и потому, что она ему очень понравилась. Ковалёву не приходилось прикидываться, его действительно сводила с ума близость прохладной, но такой мягкой кожи; душистый шлейф недорогих, но трогательных духов; развратно-возбуждающий вкус её губной помады. Даже винные пары и те имели для него соблазн вожделенного тумана, невидимого афродизиака, проникающего прямо в поры.
   Процедура вошла в свою основную стадию, Артём слышал и отмечал про себя, как старались за стенами его помощники. Можно было только догадываться, какая вакханалия происходила в эти минуты в соседних комнатах коммуналки. Но это являлось сейчас второстепенным. Основное дело в эти секунды как раз совершалось именно здесь, в этом самом пространстве, даже не в пространстве, а в чёрном, абсолютно беспросветном углу за телевизором.
   Мила лежала под ним на кровати, закрыв глаза. Казалось, она несколько отстранилась от происходящего, сосредоточившись на своих ощущениях.
   Артём даже спиной ощутил, как над ним под потолком пролетели исполинские тени.
   Но это не являлось настолько опасным. Скорее всего, ему сегодня относительно повезло. Судя по утробным звукам, доносящимся из угла, с той стороны, прорваться через нору пытался какой-то небольшой бес, а не действительный демон или гений. Оттуда раздавалось копошение и заунывный распевный звук, похожий на то, как если бы в железной ступке водили по кругу пестик.
   Потом послышался слабый треск, и стены комнаты пришли в движение.
   Мила отчаянно распахнула глаза, а Артём, продолжая ритмично двигаться, почувствовал, что находится на грани: он вот-вот должен был достигнуть пика. Расчёт оказался верным. Целостность беса была им полностью впитана, это отняло у того всю силу проникновения через нору. Теперь оставалось лишь локализовать зло, чтобы чуть позже окончательно его уничтожить. «Ещё мгновение, – подумал Артём, – и путь страшным катаклизмам в этот мир будет закрыт до следующей Процедуры»
   Обезоруженный бес был в бешенстве. Стены вокруг сплетённой на кровати пары согнулись, нависая сводом. Звук в углу перешёл на более высокую ноту.
   Глаза девушки распахнулись ещё сильнее, в этот самый момент ею начало овладевать наивысшее чувственное наслаждение. По обе стороны от кровати хлопнули огромные крылья, девушка изогнулась вверх, приоткрыв рот, и в её мозгу взорвался целый фейерверк, она сдавленно застонала, всё её тело сейчас охватывала нега немыслимого удовольствия, волнами поднимаясь от конечностей и сосредотачиваясь в самом ядре разума, принося невыносимую сладость финала. Стены комнаты мутно расслоились, а с потолка сдвинулась шершавая, как гигантская кожа земноводного, острая глыба. Из тёмных углов ударили свистящие извивающиеся щупальца, развёртываясь на ходу в хвосты и спирали.
   Кровать мелко задрожала, и финальный опустошающий крик Милы смешался со звериным исступлённым рыком беса, полным яростного разочарования.
   Всё замерло.
   Тени опали, промелькнув невесомым покрывалом, и все звуки стихли, словно загнанные обратно за стены.
   Артём в изнеможении оторвался от партнёрши и перевернулся на спину, застыв с гулко колотящимся сердцем рядом с девушкой. Та лежала расслабленная, закрыв глаза, и не понимая, что с ней только что произошло. Она не была недотрогой, но ничего подобного – даже близко – ей переживать ещё не приходилось.
   Артём смотрел в потолок, который в этот момент выглядел, как самый обычный, и в который раз проклинал себя. За то, что теперь ему приходится быть таким. Ведь чтобы уберечь мир от демонов, надо самому стать им. Только так. Вакцина. Он – вакцина. Он – лечебная провокация. Странное, жуткое лекарство от смертей. Временное, но кто под этой луной останется вечным? И ещё он Богомол. Не какой-то там жалкий Асмодей – он давным-давно запретил своим помощникам называть его так, – а Богомол! Он сам себе дал это прозвище. Как человек и как насекомое. Правда, у насекомых всё наоборот. Но не суть. Богомол. Даже немного не так. Бого-Мол. Потому что у него очень странные Боги и очень специфические молитвы.
   Чего не будет в завтрашних новостях? Пилот воздушного лайнера не направит самолёт отвесно в гору, отвечая на какие-то личные вопросы бытия, но прихватив с собой на тот свет пару сотен пассажиров. Небольшой тропический остров не смоет вместе со всем населением огромное цунами. Город не исчезнет в языках пламени, заставляя тысячу грешников жариться на адской сковородке раньше времени. Мамаша не отвлечётся на гороскоп, не заметив, что её маленький сынишка сидит на карнизе раскрытого окна на девятом этаже. Вот этого, скорее всего, не случится, потому что именно он, Артём Ковалёв, по неведомым ему самому законам не пустил в наш мир очередного беса, духа зла, который проникает в плоть и кровь людей, заставляя их принимать решения, чреватые в последствие безутешным горем единиц, десятков, сотен, тысячей людей. Духа, который вызывает космогонические катаклизмы и заставляет природу защищаться, организуя шторма, извержения вулканов и падения астероидов.
   Нет, Артём не мог сделать так, чтобы на Земле напрочь исчезли катастрофы. Но он мог сделать их число существенно меньшим. И число глобальных природных катаклизмов, и число катаклизмов в чьё-то, отдельно взятой мятущейся и мающейся душе.
   Почему же несчастья всё же не переставали происходить? Он не имел ни малейшего понятия. Видимо, были и другие Процедуры, быть может, не такие удачные; были и другие Артёмы Ковалёвы, противостоящие злу с переменным успехом.
   Но мироздание всегда и во все времена нуждалось в жертвах. Требовалось отдать ему малое, чтобы сохранить большое. И от этого сейчас Артёму Ковалёву было особенно гадко.
   Выплеснутый им сгусток анти-энергии, которую он принял поначалу на себя, теперь сосредоточился внутри лежащей рядом девушки. Яд уже начинал проникать в её плоть от центра, пропитывая человеческие жидкости и ткани. Начинался последний этап Процедуры.
   Артём скосил взгляд на Милу.
   Девушка слабо шевелилась. Она слегка прикрылась простынёй, но даже полумрак не мог скрыть, как её оголённые участки кожи наливались розовым с оттенком в красное.
   На лбу Милы выступили капельки лихорадочного пота. Она зашевелила сухими губами, бормоча непонятное.
   «…Стоит спиной, – разобрал Артём. – Что же ты так? Не поворачивается, пальцы холодные… ледяные просто…»
   Артём сел на кровати, натянул трусы, потом домашние штаны. В самом углу оконного стекла мерцал болезненно-бледный лунный круг. Остальное небо было серым и беззвёздным.
   Ковалёв сунул босые ноги в шлёпки и, словно старик, прошаркал к двери.
   В коридоре коммуналки свет съёжился вокруг неяркой лампочки, почти не освещая дальние закутки. Артём поднял взгляд. Над притолокой своей комнаты, под грязным давно небелёным потолком, висел-сидел Валянька. Сейчас он сильно смахивал на гигантского паука, невесть как держащегося на гладкой стене. Сосед Артёма растопырил руки и ноги, наклонил вбок голову так сильно, что на шее с другой стороны, растянув кожу, проступили хрящи. Рот у Валяньки оказался широко открыт, из него высовывался чудовищно распухший фиолетовый и бородавчатый язык. Язык был очень длинным, сейчас Валянька трогал себя его загнутым кончиком за ухо. Глаза инвалида не выражали ничего.
   – Хорош уже, – заметил Ковалёв ему снизу вверх, проходя мимо. – Заканчивай, давай.
   Далее располагалась келья Ильиничны. Жилица так и не потрудилась за всё время Процедуры притворить дверь.
   Огромная, как гора, женщина сидела ровно посреди комнаты. Одета она была в свисающую складками серую хламиду, напоминающую сложенные крылья саранчи. Её ладони, сцепленные на вытянутых вперёд руках, находились внутри мерцающего радужного шара. Там, в этом шаре, они крутились с неимоверной быстротой, вызывая своим неестественным зрелищем головокружение и дурноту.
   Ильинична издавала при этом очень низкий звук, похожий на гул трансформаторной будки.
   Её пепельного цвета губы, как две отдельные, живущие своей жизнью, пиявки изгибались на неподвижном лице, однако никаких слов из ее уст не доносилось.
   – Отбой, – сказал ей Ковалёв и прошёл дальше, на общую кухню.
   Он поджёг конфорки под тремя огромными чанами с водой. Учитывая миниатюрность девушки, Артём рассудил, что этих кастрюль будет достаточно.
   Понаблюдав несколько секунд за голубыми газовыми язычками пламени, он прошёл к столу-верстаку и, отворив нижнюю дверцу, выдвинул полку. В деревянном ящичке валялось несколько разнокалиберных ножовок, сверкая зазубренными пиками полотен. Артём отобрал несколько инструментов и, не спеша, двинулся обратно, в свою комнату.

   ***
   Дождь противно сеял микроскопическими каплями, вися в воздухе влажным покрывалом. Артём на секунду задержался у уличной доски объявлений. Его внимание привлёк выцветший и поблёкший от времени листик с заголовком «ПРОПАЛА ДЕВУШКА!». Над доской нависал небольшой козырёк, Ковалёв нырнул под него, здесь сверху не капало. Со старой фотографии на Артёма смотрела миловидная девушка. Она совсем не была похожа на его последнюю. Как её? Мила? Нет – эта выглядела совсем по-другому. И овал лица, и волосы, и глаза. Но Артём сейчас явственно представил, как где-то, за несколько тысяч километров отсюда, точно также висит на стене объявление с призывом отыскать ту самую его Милу. И точно также та самая его Мила смотрит внимательно с пожелтевшего фото. И точно также неравнодушные прохожие останавливаются у листка, и, прочитав, сочувственно вздыхают.
   Артём понимал, что надо думать сейчас совсем не об этом. А о том, сколько пройдёт времени до того, как ему сообщат о следующей Процедуре – месяц, год, десятилетие? В любом случае, надо прожить это время хоть с каким-то толком. А пока, вот прямо сейчас, надо раздобыть где-нибудь еды, чтобы принести её подельникам-квартирантам, потому что до «пензии» Валяныча, как и до студенческой стипендии самого Артёма ещё очень далеко. А на одном самогонном аппарате Ильиничны «каши не сваришь», в их новой коммуналке она ещё не успела обзавестись достаточной клиентурой.
   Артём отвернулся от фото, решительно поднял воротник плаща, ссутулился, и вышел из-под козырька в дождь.

Квази-Док

   – Многие ведь надеются сразу по пятой категории получить, – сказал Мик, долговязый молодой человек; он вытянул длинные ноги вперёд и рассматривал носки своих остроносых шлёпалок. Мик сидел рядом с Клайсом Бродером и постоянно что-нибудь тому говорил. Клайс решил, что у парня патология. Когда нервничаешь, то развязывается язык, и надо кому-нибудь о чём-то рассказывать. Обычное дело на Страйтополисе. Бродер встречал таких индивидуумов не раз и не два.
   Клайс ничего не ответил, а только пристально посмотрел на Мика, хмуро сдвинув брови. Но на того суровый взгляд соседа не произвёл никакого впечатления.
   – Все уверены, что их история исключительная, – продолжил он свою мысль. – И стоит не менее миллиона кредиток…
   И снова Бродер промолчал, но зато хмыкнул другой «очередник» – мужичок, сидящий через два кресла. Мужчиной его назвать язык не поворачивался – слишком уж щупленький, какой-то сморщенный, хоть и не старый. Мужичок – самое точное определение.
   – А что вы ухмыляетесь? – сразу же «зацепился» за него Мик. – Вот вы, сами, какую хотите получить категорию?
   – Пятую, разумеется, – ощерился мужичок, кривовато улыбаясь.
   – Пятую… ну что я говорил?! – Мик удовлетворённо откинулся на спинку кресла.
   Бродер познакомился с парнем всего пятнадцать минут назад, прямо тут, в приёмном холле Квази-Дока. Клайс не очень-то разбирался в местных порядках, пришёл сюда впервые и, можно сказать, импульсивно. Чтобы сориентироваться, ему требовались хотя бы поверхностные объяснения. Мик для роли такого «объяснятеля» подходил идеально. Он пробовался в Авторы уже шестой раз.
   Всего их в очереди сидело четверо. Бродер, Мик, мужичок-сухофрукт и статная, но очень худая девушка с «башней» на голове – нынешним писком Страйтополисской моды. Она как раз заняла последнюю на сегодня аудиенцию за Клайсом. Первым из четвёрки должен был отправиться на соискание как раз Мик. И чем ближе наступал для него «час икс», тем труднее ему становилось оставаться молчаливым.
   – Я понял, почему все остальные мои истории не подошли, – сообщил он, поочерёдно осматривая «коллег». – Я сделал работу над ошибками. Я осознал, что менеджеры из Квази-Дока оказались правы, что отказали мне. А знаете, почему?.. Потому что я, несмотря на нетривиальные обстоятельства, в которых очутился, продолжал вести себя тривиально, понимаете?.. В этом вся фишка – таких историй пруд пруди, и, конечно, они не настолько могут заинтересовать. Значит, какой вывод? Надо вести себя необычно, не среднестатистически! Тогда соблюдается два условия – необычная жизненная ситуация и необычное поведение. Оп-ля! И ты Автор со второй, а может, даже с третьей категорией…
   Сам Бродер едва мог рассчитывать и на первую. Приходилось смотреть на вещи реалистично. Честно говоря, Клайс очень сомневался в любом положительном исходе этой дурацкой затеи. Ну какой из него Автор? Курам на смех. Просто так уж сложились невесёлые обстоятельства, что он сидел сейчас в очереди Квази-Док. Подбила его на это Мануна.
   «Ты же, дьявол тебя еди, космодесантник, – сказала она. – У тебя что, за всю службу не случалось ЧП?». «Кое-что случалось» – вынужден был согласиться Клайс. «И я об этом же, – продолжила наседать Мануна. – Ганс Меченый получил третью категорию на прошлой неделе и теперь полгода будет отдыхать на Кул’Кули! Куча бабла, дьявол его еди!». «Да, но…». «Никаких «но»! Завтра же запишись на приём!»
   С одной-то стороны, Мануна говорила правильные вещи: Бродер настолько поиздержался в последнее время, что тут хоть к чёрту на рога завербуешься, хоть на каменоломные верфи, да только вот даже там нет вакансий, а обратно во флот ему путь заказан. Не подыхать же от голода! Бамбук ещё обещал подкинуть работёнку, но пока его должешься, можно и кони двинуть… Пришлось Клайсу тащиться в Квази-док, перед этим ещё раз хорошенько «проиграв» в уме историю, которую он собирался продать – про захват заложников на Пурсевене. Ему тогда едва голову ракетой не снесло! Такой адреналин мог бы, наверное, заинтересовать зрителя. С другой стороны, Бродер прекрасно понимал, сколько таких соискателей, жаждущих срубить лёгкой наживы. А что? От тебя ничего не требуется, кроме детальных воспоминаний какого-нибудь жизненного эпизода. А кредиток платят роскошно. «Третья категория, – подумал Клайс. – И полгода можно жить на острове припеваючи! А если пятая?! Сразу в миллионеры? Но мне-то с моими заложниками хотя бы первую получить» – в глубине души Бродер оставался реалистом и пессимистом. Остросюжетные боевые сцены чаще всего выше первой категории не проходили. Да и то с большим «скрипом» – как популярно объяснил ему уже в очереди Мик.
   «Слушай, Мануна, – обратился он перед своим походом в Квази-док с вопросом, который его долго мучил. – А разве нельзя просто что-то самому придумать? Фантазию какую-нибудь закрученную. Написать на экране, заучить все детали. И потом выдать, как будто это с тобой на самом деле произошло?»
   «Ты один такой умный, да? – девушка презрительно скривила личико. – То-то бы туда ломанулись все писатели тогда. Квази-Док – не шабашная контора. На хромом осле не объедешь! Там двойное сканирование мозга идёт и, если оператор видит, что история только на внешнем слое подкорки записана – до свиданья! Штраф – 500 кредиток! Дьявол тебя еди, полжизни расплачиваться будешь. Нет, только настоящие, жизненные истории, которые с тобой произошли. Вся сцена аккуратно копируется на влажную карту, а потом фиксируется в формальности. Ну а дальше, если ей присваивается категория, ты уже знаешь, отдают в производство, накладывают спецэффекты, приглашают актёров, имена, конечно, вымышленные у героев. И снимают сцену на фотон-сет. Потом отснятая серия входит в один из сборников Квази-Док. „Истории, что произошли на самом деле“. Стопроцентная гарантия правообладателя. Великий сериал вечности. Больше триллиарда просмотров на каждой премьере. Вот так, красавчик»
   Мягко замигал фонарь вызова, и Мик в смятении поднялся с кресла. Он сделал неловкое движение, папка с мнемолистами раскрылась, и гибкие пластинки вывалились на ворсистый пол. Клайс помог бедолаге быстро собрать документы, и парень на ломких ногах отправился в приёмник. Когда дверь за ним закрылась, все незаметно выдохнули. Через минуту в обратном направлении проследовал предыдущий соискатель, которого Бродер в очереди уже не застал. По опущенному взгляду и ссутулившимся плечам кандидата вердикт можно было и не озвучивать. «Срезавшийся» претендент мрачно проследовал вдоль шеренги ожидающих и исчез за входной переборкой.
   Клайс украдкой глянул на оставшихся – дама сидела в кресле неестественно прямо, нервно поджав губы, а мужичок опять щерился.
   Бродер вздохнул – по статистике, истории из жизни принимали только у одного процента соискателей.
   ***
   Инфинити разогнулась, наконец, и посмотрела в зеркало над раковиной. В отражении отображалось измученное миловидное лицо с размазанными полосами макияжа у глаз. Девушка прислушалась к себе: рвотные позывы, вроде бы, исчезли, но нездоровую бледность кожи не скрывала даже микроскопическая стронг-маска.
   «Надо взять себя в руки! – приказала себе Инфинити. – Иначе недалёк тот час, когда меня попросят с работы. И тогда… Тогда пропадут все смыслы. Уже окончательно». Она глянула на индбраслет, пульс, вроде бы как, приходил в норму. Девушка пару раз плеснула водой на лицо. Всё равно макияжный пласт надо наносить заново. И медлить не стоит. До окончания технического перерыва оставалось семь минут.
   Инфинити прекрасно понимала средневременных священников. Вернее, прекрасно не понимала. Тех самых священнослужителей, что имели право на принятие исповеди. Как можно трапезничать, например, после того, как какой-нибудь отъявленный негодяй только что признался тебе в невероятном непотребстве? Как можно смотреть в глаза других людей, своих прихожан, оставаясь хранителем жутких тайн, рассказанных в исповедальне? Как не разочароваться в человечестве после этого? И как унять в себе острый позыв к восстановлению справедливости?
   Инфинити нанесла последний штрих косметики на щёчку, с удовлетворением отмечая, как порозовела кожа в точке прикосновения. Потом сделала несколько шагов назад, и осмотрела себя уже полностью – с головы до ног. Фирменный комбинезон Квази-Док сидел на точёной фигуре безупречно. Инфинити внешне олицетворяла собой идеального сотрудника – аккуратного, доброжелательного, очень приятного внешне. Девушка профессионально улыбнулась краешками губ, чуть кивнула головой своему отражению и пошла на рабочее место оператора приёмки.
   ***
   – Судя по всему – не взяли, – резюмировала дамочка, когда после вызова мужичка в коридоре появился Мик. Глаза у парня подозрительно блестели.
   – Шестой раз! – плаксивым голосом сказал он, когда приблизился к оставшимся очередникам. – И опять не то! Бессодержательный контент! Как же бессодержательный-то?!
   Мик подхватил свой смарт-портфельчик и, даже не попрощавшись с Бродером, пошёл прочь.
   – А вы вообще своими глазами видели раньше, чтобы у кого-то историю взяли? Не знаю, как вас… – недоверчиво поинтересовался у женщины Клайс, начиная чувствовать какое-то паскудное возбуждение перед вызовом.
   – Меня зовут Кларисса, – представилась дама. – Конечно, видела. К тому же, например, я уверена, что доктор Бичевски выйдет к нам минут через двадцать состоятельным господином.
   – Какой ещё Бичевски? – не понял Клайс.
   – Тот самый мужчина, что зашёл перед вами. Вы что, его не узнали?
   – А почему я должен его узнать?
   – Дальнобойщик? – прищурилась Кларисса, пристально вглядываясь в Бродера. – Штурман сверхдальнего флота?
   – Космодесантник, – признался Клайс. – Бывший.
   – Тогда понятно. Видимо вас не было на Страйтополисе, когда это случилось. Очень громкое дело.
   – Расскажите, – попросил Бродер. – Всё равно же сидим.
   – Бичевски обвинялся в тройном убийстве. Жена и двое её детей от первого мужа. Там случилась какая-то нереальная бойня. Жуткая картина. Жертв выпотрошили и вывернули наизнанку. Доктор оказался главным и практически единственным подозреваемым.
   – И что?
   – Удивительно, но его оправдали. Следствие так и не сумело разобраться, что там произошло на самом деле. Дело закрыли за недостаточностью улик или что-то в этом роде. Короче говоря, Бичевски вышел сухим из воды. Правда, ему пришлось уехать на время, пока всё не затихнет. И всё в самом деле затихло. Вот вы, например, даже ни сном, ни духом. Если бы я не работала журналисткой, я бы забыла тоже. Тем более, доктор изменил немного свою внешность, но меня не проведёшь.
   – Подождите… так он… так вы думаете, что он пришёл именно с этой историей?!
   – Ну а с какой же ещё?
   – Но ведь… а полиция?
   – Компания Квази-Док гарантирует совершенную конфиденциальность. И для полиции тоже. Никто не сможет предъявить Авторам какого-либо криминального обвинения за истории. Вы же сами подписывали кучу документов перед сеансом. Или вы их не читали?.. Понятно… Историю потом, уже в кино, разыграют актёры, никаких реальных имён упомянуто не будет.
   ***
   Инфинити снова затошнило почти с самых первых кадров проигрываемой мнемозаписи клиента Б-44-170. Она редко ошибалась, и тут сразу поняла, что перед ней «вспышка». Именно так на профессиональном сленге Квази-Док именовались истории, которые пойдут в первый цикл производства. Причём «вспышка» обещала быть сильнейшей. Четвёртая, а может, и пятая, высшая категория.
   У девушки затряслись пальцы.
   Она с трудом, во многом благодаря приобретённому за несколько лет работы автоматизму, настроила нейро-каналы записи и провела распределённую проверку. Все показатели оставались в зелёном секторе – никакого подлога. Всё происходило когда-то с клиентом Б-44-170 на самом деле. Инфинити едва сдержала желание сорвать с глаз гипповизор, позволяющий просматривать картинку в реальном тайминге. В тот самый момент, когда увидела беспомощные глаза детей, а потом совершенно не по-человечески перекошенный рот бедной женщины: от безумного душераздирающего ужаса мышцы лица жертвы ослабли, собирая кожу в сползающую с черепа, мягкую маску. При этом в наушниках раздавался тихий, глухой, ухающий, и главное – довольный смех Автора.
   Инфинити не потеряла сознание каким-то чудом: у неё создалось стойкое ощущение, что брызги крови отлетают прямо на неё и попадают на руки, на плечи, на грудь. Она уже запараллелила трансляцию с принимающим контент-менеджером, дав предварительное представление на четвёртую категорию; потом подумала, и переделала представление на пятую. Сомнений почти не осталось – сцена тянула на совершеннейший хит-фильм. Возможно, рекордный по просмотрам, когда историю креативно обработают. О процветании сериала Квази-Док на ближайшие месяцы можно было не беспокоиться. Триллиарды зрителей снова придут в неописуемый животный восторг.
   Интуиция Инфинити не подвела. Менеджер сходу завизировал пятую категорию и отправил запрос по инстанции. Ещё до того, как с клиента сняли коннекционный шлем, пришёл ответ. Категорию официально подтвердили. Б-44-170 выйдет из капсулы уже миллионером. А после получения авторских от проката созданной серии, наверняка станет и миллиардером.
   И тут Инфинити пронзил опустошающий душу позыв – она, вдруг, до кончиков пальцев осознала бесполезность своей миссии. Какой же всё-таки мизерный шанс остаётся на то, что в её смену в капсулу сядет убийца её сестры. Тот неизвестный, что убил Роби на Плантации, убил ни за что ни про что, не оставив охранникам ни одной зацепки. После трагедии, после того как полиция беспомощно развела руками, для того чтобы узнать, кто отобрал у Инфинити самого близкого после смерти мамы человека, оставался только один вариант. Она успешно прошла собеседование и устроилась оператором в Квази-Док. Девушка надеялась, что убийца когда-нибудь придёт со своей историей в эту кино-монополию, чтобы стать Автором и заработать на своем преступлении денег. И оператором такой приёмки окажется Инфинити. Она увидит всё собственными глазами и поставит на убийце метку.
   Сколько она уже ждёт этого момента? Почти пять лет, с тех самых пор, как вступила в подпольную Лигу. Но с каждым новым годом её шанс тает.
   Инфинити зафиксировала текущий сеанс, пустила мнемоданные на постобработку и вышла из-за овального периметра своего рабочего места. На всё про всё у неё оставалось не больше ста десяти секунд. После истечения этого времени стороннюю передачу индикода произвести будет уже невозможно. Девушка загрузила блокирующие фильтры и включила подавление фона. Потом набрала на запястье код соединения секретного канала. Абонент откликнулся тут же, словно ожидал вызова. Но его проекция оставалась обезличенной.
   – Б-44-170, – быстро сказала Инфинити, наклонив голову к браслету. – Бичевски. Это он. Он убил.
   – Принято, – отозвался мужской, словно бы ленивый, голос.
   – Пойдёт по пятой. Жучок стандартный.
   – К исполнению принял.
   По-хорошему, пора было отключаться, безопасного соединения оставалось всего несколько секунд. Но Инфинити медлила.
   – Опять не твой, – в голосе мужчины на том конце соединения проскользнуло еле уловимое сочувствие.
   – Опять не мой, – эхом повторила Инфинити и нажала на прерыватель.
   ***
   Бродера почему-то никак не вызывали. Если предыдущие кандидаты отстрелялись минут за двадцать, то с мужичком операторы всё ещё возились, хотя прошло уже более получаса. Наконец загорелся экран нового вызова и одновременно из створок приёмки вышел Бичевски – сморщенное личико мужичка светилось радостью.
   Разминувшись с Клайсом, он поприветствовал того прикладыванием двух пальцев к виску, а подойдя к Клариссе тихо произнёс, видимо не в силах сдержаться от распирающей его гордости:
   – Пятую присвоили, да-с… – скрипуче сообщил он, растягивая губы в ехидную ухмылку. – Как и планировалось…
   Кларисса ответила ему крайне неприязненным взглядом, что, впрочем, мужичка только рассмешило.
   Бордер же, тем временем, уже зашёл в «предбанник».
   ***
   Клайс набрал вначале номер Густава – свою последнюю «заначку» по трудоустройству, статор как-то помог ему с такелажным заказом, – но тот не ответил. Тогда Бродер связался с Бамбуком, и тут же получил жестокое разочарование. Работы не было и не предвиделось в ожидаемом будущем. Вот тогда Бродер ощутил нечто вроде отчаяния. На счету у него оставалось всего 3 кредитки, и податься бывшему космодесантнику было абсолютно некуда.
   Пиликнул входящий, но Клайс сбросил. Мануна. Что он ей скажет? Что его историю не приняли? Что ему не на что питаться и негде жить? У Мануны своих дел невпроворот, пять голодных ртов.
   Бродер невидяще пошёл через промышленный квартал Страйтополиса, бездумно попинывая перед собой пластиковый фантик. Мысли в голове прыгали и сталкивались, но не складывались в какую-то осознанную картину.
   На перекрёстке Бич-стоун и Версальс, от которого начинались уже приличные кварталы Центр-Сити, его внимание привлёк яркий мужчина в белом, с иголочки, костюме. Он шёл прямо посредине улицы, держа в одной руке декоративную стеклянную бутыль с каким-то элитным пойлом. Сопровождали богача две вызывающе разодетых синтетических красотки. С некоторым удивлением Клайс узнал в «белом костюме» давешнего кандидата в миллионеры – сморщенного мужичка или доктора Бичевски, как его отрекомендовала Кларисса. Видимо, соискателю, вытащившему выигрышную лотерейку, уже перевели аванс.
   Бродер, зачем-то, сам не понимая зачем, пошёл следом за троицей. Но на почтительном расстоянии, чтобы оставаться незаметным.
   Путь следования давешнего щуплого счастливчика определённо заключал в себе какую-то логику. Бичевски направлялся в Гирон – захолустный и маргинальный район, – постепенно углубляясь в трущобы. Впрочем, шёл он вполне уверено и целенаправленно. Правда, теперь уже в одиночку – девочки из сопровождения, как только потянулись мрачные кварталы, незаметно испарились. Клайс решил, что мужичок следует с кем-то на встречу: он то и дело переговаривался на ходу по браслету и сверялся с картой, не забывая, впрочем, отхлёбывать из бутылки.
   Вскоре силуэт впереди стал угадываться еле-еле – в этот час на город уже спустились крепкие сумерки, а иллюминация в Гироне освещала улицы лишь номинально. На очередном перекрёстке Бичевски исчез вовсе, скорее всего, просто зашел за угол приземистого строения.
   Бродер прибавил шаг, повернул следом и едва «не попался». Ему пришлось срочно юркнуть во встроенную в камень нишу одного из домов, потому что дорогу Бичевски внезапно перегородил чёрный катер с бронированными боками.
   Доктор подпрыгнул на месте от неожиданности, испуганно попятился, но путь сзади ему заблокировал вывернувший из переулка длинный автопоезд. Бичевски замер на месте, медленно поворачивая голову из стороны в сторону. Сейчас миллионер казался очень одиноким, он застрял на своеобразном пятачке перекрёстка, словно боксёр на очерченном канатами ринге. Бродер, благодаря своему укрытию, мог безвозбранно наблюдать за всем происходящим – «ринг» оказался у него как на ладони.
   Распахнулась дверца катера и на землю спрыгнул человек в защитном армейском обмундировании. Голову незнакомца укрывал капюшон, а нижнюю часть лица – повязка.
   – А где Маргулис? – взвизгнул Бичевски, машинально приподнимая руки, словно стараясь прикрыться от подходившего к нему незнакомца.
   – Маргулиса не будет, – сообщил человек. – И Джулиана-заде тоже.
   – А… что? – растерянно залепетал Бичевски, судорожно оглядываясь.
   У Клайса тут сработал инстинкт – чисто по-человечески захотелось вмешаться и прийти на помощь «белому костюму», но что-то бывшего космодесантника удержало на месте.
   – Именем «Лиги Истиной Юстиции», – заявил незнакомец, вставая прямо перед Бичевски, – объявляю вас виновным в смерти Патриции Коллейн и её двух детей – Борга и Сильвии. Доказательством вашей вины служит запись Квази-Дока за номером Б-44-170.
   – Ч-что? – снова взвизгнул Бичевски. – Это конфиденциальная информация! Это… Это… Меня будут искать!!!
   – Никто вас искать не будет! – сообщил незнакомец. – Всем известно, новоявленные миллионеры очень экстравагантны. Так что вы для всех сейчас уже в Отшельник-Плаза на далёком Внешнем кольце, о чём в систему разосланы необходимые уведомления во все службы, включая полицию. Есть и сфабрикованное тому видеоподтверждение. Так что никто вас ближайшие лет, эдак, двадцать искать не будет!
   – Я дам вам денег, – выпалил доктор и облизал губы. Его рука разжалась и бутылка, выскользнув из пальцев, с треском разбилась о мостовую. – Я отдам вам все деньги!!!
   – Нам не нужны ваши деньги, – спокойно заявил «военный». – «Лигой Истиной Юстиции» за совершённое преступление вы приговариваетесь к высшей мере наказания – смерти. Приговор обжалованию не подлежит и будет исполнен немедленно. Тем же способом, каким вы лишили жизни своих жертв.
   – А-а-а! – заорал Бичевски и стремительно бросился в сторону. Но бежать было некуда. Доктор бесполезно ткнулся в холодный бок стального автопоезда, пачкая костюм, и беспомощно съехал по гладкому боку машины вниз, страшась обернуться.
   Из створки катера спрыгнуло ещё два «армейца», в руках у них блеснули режущие и пилящие инструменты.
   – А-а-а-а-а-а! – снова завопил Бичевски, но его голос, по мере приближения к нему палачей, становился всё тише и тише.
   Один из подходивших дёрнул стартёр, и мотопила гулко заверещала на холостых оборотах.
   То, что произошло дальше, Бродер не видел даже во время десанта на Бричблэйк, а уж там случилась та ещё мясорубка…
   ***
   – Компания Квази-Док, слушаю вас.
   – Я… Меня зовут Клайс Бродер, я бывший космодесантник… хотя, не важно.
   – Понимаю вас. Чем могу быть вам полезна, мистер Клайс Бродер?
   – Я хотел бы записаться на сеанс. Я… Я стал свидетелем совершенно потрясающей истории, и я… Хочу показать её вам.
   – Что ж, прекрасно! Мы с радостью запишем вас на предварительное собеседование. Когда вам будет удобно?
   – Это очень необычная история! Вам она обязательно понравится!
   – Я в этом нисколько не сомневаюсь, но когда вам удобно будет подойти?
   – Хоть когда! В самое ближайшее время. Хоть сейчас!
   – На сегодня, к сожалению, все специалисты заняты. Что вы скажете насчёт завтрашнего дня? Например, в 10—00?
   – Прекрасно! Я обязательно буду.
   – Мистер Бродер. Компания Квази-Док будет рада с вами сотрудничать. Ждём вас завтра в 10—00. И пусть вам улыбнётся удача.

Опасная работа

     …Господин Фрик, я вам сто, нет, тысячу раз говорил,
     что перпетуум-мобиле невозможен! Нельзя черпать
     энергию из ничего!
     Это противоречит законам природы! Ваше так
     называемое изобретение гроша ломаного не стоит…
     Да перестаньте крутить, когда с вами разговаривают!

     С. Лем «Приемные часы профессора Тарантоги»

   Штатный магистратур Прогрессориата Вальдемар Брюкмайер был раздражён с самого утра. Какой-то пустяк – подумаешь, жена по ошибке вырубила гранеуловитель, чтобы разогреть свой утюг; но ведь он только вчера нащупал камненосную жилу и стал копить хабарид – многофункциональный минерал для алхимических реакций. В итоге запас исчез, и пришлось запускать весь процесс заново. По большому счёту, ничего страшного, только вот непреодолимо жаль потерянного времени.
   Войдя в контору, Брюкмайер едва не споткнулся о какие-то тюки, что валялись сразу за порогом. Он собрался было «выпустить пар», хорошенько отчитав секретушу, но вовремя сдержался. Скорее всего, это привезли заказанную им же породу из Местфалии, в ней магистратур надеялся отыскать играющую руду. Но, в любом случае, требовалось, хотя бы, устранить беспорядок.
   Вальдемар, недовольно поджав губы, проследовал через приёмную – оказывается, миссис Брабара ещё не пришла, – впрочем, до начала рабочего дня оставалась четверть часа.
   А вот ранний посетитель уже присутствовал – на гостевом диванчике сидел мелкий всклокоченный человечек и нервно прижимал к коленкам большой свёрток.
   Магистратур, следуя мимо, скользнул по нему взглядом, но ничего не сказал. Раздражение чиновина первого сегмента только усилилось. Вальдемар давно научился распознавать фанатиков по внешнему виду: судя по всему, мужичок относился именно к этому разряду предлагателей.
   Брюкмайер вошёл в свой кабинет, прикрыл дверь и проследовал к массивному столу. Обогнув его, магистратур сел в кресло, откинулся на мягкую спинку и некоторое время не двигался, полуприкрыв глаза. Так он обычно собирался с мыслями перед работой.
   Из оцепенения хозяина кабинета вывел писк переговорника – из раковины прорезался слегка искажённый голос миссис Брабары.
   – Я на месте, мусье, – сообщила секретуша. – Запускать к вам первого?
   – Подождите. А что там за тюки у входа?
   – Ваша порода! Вчера привезли, когда я уже ушла.
   – Но надо ведь убрать, мешает! И посетителям…
   – Уже! Уже, мусье Брюкмайер. Я распорядилась.
   – Хорошо, – магистратур сморщил лицо, душевное раздражение от исполнительности секретуши почему-то только усилилось. – Тогда… ладно… запускайте…
   Предчувствия чиновина не обманули – лохматый мужичок со свёртком «раскололся» почти сразу.
   Семенящими шагами он с опаской приблизился к столу магистратура, положил на краешек со своей стороны коробку и осторожно развернул тряпки, в которые та была упакована.
   – Вот, – сказал он, отступая на пару шагов.
   Перед взором чиновина Прогрессориата предстал странный кособокий механизм. На железной станине располагалось тонкое ажурное колесо, от ступицы которого отходил шатун. Другой конец штанги упирался в некую закрытую приземистую коробочку, рядом с которой угадывался кривого вида цилиндр с выемкой внизу. В углублении лежала мягкая губка.
   – Что это? – скривил лицо Вальдемар, брезгливо рассматривая конструкцию.
   – Модель движителя в масштабе один к двадцати, – пояснил мужичок. – Оригинал у меня в хлеву. Я оттуда корову пока к соседу выгнал.
   – Какую ещё корову? – рассеяно спросил магистратур. Ему уже стало окончательно ясно, что перед ним типичный фанатик.
   – Демонстрация! – воскликнул мужичок, подскочил к аппарату и поднёс к нише, невесть откуда появившееся у него в руке, огниво.
   Губка вспыхнула синим огнём, но, кроме этого, ничего не произошло.
   Некоторое время Брюкмайер и мужичок молча смотрели на горящее неровными языками пламя.
   – Это всё? – подозрительно поинтересовался магистратур.
   – Разгореться хорошо должно, – несколько озабоченно, как показалось чиновину, пояснил мужичок.
   Секунд через тридцать шатун, выходящий из коробочки, пришёл в короткое движение,
   и колесо повернулась где-то на четверть своей окружности.
   – Видели?! – возопил мужичок, показывая пальцем на аппарат.
   – Кое-что видел, – хмуро сообщил Брюкмайер. – Признаюсь вам честно, я вижу такое по пять раз на дню! Приходят сюда этакие предлагатели и отнимают у меня время! – в тоне магистратура к концу тирады проявились грозные нотки.
   – Как же? – посетитель прижал кулачки к груди. – Вы же сами видите, как оно повернулось. Жара ему мало просто! У меня в хлеву, если хороших дров берёзовых подкинуть, крутит, дай пересвет! Аж жужжит всё! Христой монетой клянусь!
   – Да прекратите, – Вальдемар махнул рукой. – Вы думаете, я принцип парового котла не понимаю? КПД у вашего колеса с пол процента! От открытого огня столько энергии не взять! Любой камень семейства алебардиновых ваш аппарат за пояс заткнёт. Зачем такие сложности, если алхимия даёт прекрасный импульс движения и энергии при обычном реальгаровом взаимодействии? Возьмите, наконец, сурьму, бальзу и… да хоть мокрый шлефф, составьте формулку, произведите для надёжности аудиовоздействие заклинанием – вот вам и крутящееся колесо!
   – Ничего вы не понимаете! – сверкнул глазами мужичок. – Если применить горючую смесь некоторых углеводородов в ограниченном пространстве и использовать внутреннее сгорание…
   – До свиданья! – Брюкмайер встал из-за стола. – А лучше, прощайте! Судя по вашему упорству, вы вряд ли отступитесь от своей ереси!
   – Ничего вы не понимаете, – повторил посетитель, и руки у него затряслись. – Ваша алхимия не вечна! А мой принцип – это будущее! Это… механизмы… машины… это аэроглиты!
   Магистратур сжал губы и указал пальцем на дверь.
   Мужичок осёкся, постоял некоторое время в прострации, потом подошёл своей семенящей походкой к столу, замотал свой аппарат в ветошь (губка к тому времени уже погасла) и, понурив голову, покинул кабинет Прогрессориата.

   Когда он ушёл, Вальдемар достал из кармана пиджака огромный платок и промокнул лысину.
   – Много их там ещё? – поинтересовался он в переговорник плаксивым голосом. Прислушавшись к себе, чиновин осознал, что у него, кажется, начинает разыгрываться мигрень.
   – Двое всего, – ровным голосом ответила секретуша. – Оба по предварительной записи.
   Магистратур вздохнул.
   – Зовите следующего, – сказал он со смирением приговорённого к макцинации.
   Очередной посетитель представлял собой палкообразного высокого человека с моностеклом на правом глазу. Одет предлагатель был слегка вычурно: в нелепый жакет и штаны со стрелками. На ногах человека красовались туфли с загнутыми вперёд носками.
   В правой руке посетитель держал накрытый чёрной тканью кофр.
   – Разрешите? – скрипучим голосом поинтересовался субъект. – Монсир Бук, к вашим услугам, – он склонил голову в приветствии.
   – Давайте ближе к делу, – предложил Брюкмайер хмуро, – у меня там очередь, да и дел по горло…
   – Момент, – посетитель приблизился к столу. Шёл он странновато, словно бы отклонившись немного назад. Потом предлагатель поставил кофр на столешницу и жестом фокусника сдёрнул с него покрывало. Под тканью оказалась клетка с сидящим внутри выхухоносом.
   Вальдемар покосился на зверя с некоторой опаской.
   – Не бойтесь, – правильно растолковав взгляд чиновина, успокоил монсир Бук. – Он не кусается.
   Как бы в подтверждение этого, выхухонос зевнул и почесал лапой ухо.
   – А зачем здесь нам… эээ… животное? – поинтересовался магистратур.
   – Для наглядной демонстрации, – пояснил предлагатель. – Посмотрите на его хвост.
   – А что с ним? – Брюкмайер привстал и осторожно попытался заглянуть за зверя.
   – Он у него обладает неким любопытным свойством. Он у выхухоносов электрический.
   – Какой?
   – Э-лек-три-чёс-кий, – произнёс монсир по слогам.
   – А… – магистратур перевёл взгляд на посетителя. – Что-то слышал такое…
   – Хвост накапливает заряд, и может отдавать его при касании. Так выхухонос отпугивает хищников. Вот попробуйте прикоснуться к его хвосту!
   – Зачем это? – Вальдемар машинально спрятал руки за спину.
   – Чтобы почувствовать! – воскликнул предлагатель. – Смотрите!
   Он просунул длинный палец руки сквозь прутья клетки и дотронулся до веретенообразного хвоста зверя. Выхухонос оскалил зубы и по его телу проскочили искры, концентрируясь в месте прикосновения.
   – Ай! – вскрикнул монсир Бук, одёргивая руку. – Жжётся-то как! Вот скотина!
   Выхухонос настороженно посмотрел на хозяина маленькими бусинками красных глаз и почесал другое ухо.
   – А для чего вы, собственно, это эээ… продемонстрировали? – поинтересовался Брюкмайер.
   – Электрический заряд! – сообщил мужчина, баюкая раненый палец. – Разность потенциалов. Я разработал целую теорию, результатом которой является совершенно новый источник энергии. Невиданный доселе! Огромный по мощности! Прикладной во всех сферах жизни!
   – Звучит слишком уж самонадеянно, – ухмыльнулся Вальдемар. – Вы не находите? Хотите сказать, что ваш источник сильнее фундаментальных камней?
   – Камни! – посетитель даже всплеснул руками. – Ваши камни ничто по сравнению… Как бы вам объяснить?.. Представьте, что у вас в комнате будет мерцать не флуоресцентный алхимический магон, а самое настоящее маленькое солнце. Ночью оно будет освещать как днём! И всё благодаря электричеству.
   – Благодаря хвостам выхухоносов? – уточнил чиновин.
   – О чём вы? Я лишь показал вам принцип! На самом деле в электрических зарядах скрыта невероятная мощь. Благодаря им можно приводить в движение что угодно, освещать, обогревать.
   – Погодите, погодите… Где же это ваше солнце?
   – Практической модели пока нет… Я. Так сказать… немного стеснён в средствах. Но если получу протекцию вашей конторы, то смогу… получить грант… эээ… на данный момент у меня есть довольно подробные теоретические выкладки, и я мог бы…
   – Монсир Бук, – перебил предлагателя Брюкмайер. – У нас не фантазийное бюро. Мы даём протекцию за рабочие образцы. Если бы вы принесли новый синтезированный камень и продемонстрировали его возможности – вопросы бы отпали. Но у вас кроме слов… подождите-подождите, я же вас уже выслушал!.. у вас кроме слов и… эээ… зверя… ничего нет! Алхимия ведь не зря развивается уже несколько веков. Если бы существовали в природе силы, способные заменить энергию алхимических реакций, разве бы они не проявились за столько лет? Но почему-то этого не происходит. Никакие выхухоносы не могут заменить нам ни плавку металлов, ни обработку земли, ни производство питательных веществ! Где это ваше электричество? Как его можно пощупать? Ну, кроме хвоста этого странного зверя. Зачем нам оно, когда есть краеугольный камень, например? Смешно!
   – Хочу вас предупредить, – посетитель сжал губы в тонкую прямую линию, – что ваша контора не единственная в Граундвилле! Не сомневаюсь, что другие магистратуры с радостью ухватятся за моё предложение. Я пришёл к вам первому из уважения! А вы…
   – Всего хорошего… – Вальдемар посмотрел на предлагателя бесстрастно и холодно. – Удачи в следующих попытках!

   Третий посетитель оказался коренастым и абсолютно лысым. На нём была длинная, до пола, бесформенная шинель и Брюкмайеру казалось, что он двигается не от того, что переставляет под её полой ноги, а словно бы катится с места на место на колёсиках: настолько плавно предлагатель перемещался.
   – Я могу разрушить мир, – хриплым голосом заявил посетитель, как только «подкатился» к столу поближе.
   – Неужели? – осторожно спросил чиновин, пытаясь отыскать в глубине взгляда фанатика (а это был, несомненно, фанатик!) признаки возможного психического расстройства.
   – Да, пусть это звучит вызывающе, но я прав. Мало того, я предлагаю вам сотрудничество. Имея в руках такое оружие, мы сможем диктовать условия кому угодно.
   – Какое оружие?
   – Взгляните сюда! – мужчина выложил на стол свитки, испещрённые непонятными символами. – Это то, из чего мы состоим.
   Брюкмайер честно постарался понять разложенные перед ним выкладки, но видел только набор непонятных закорючек.
   – Выведенные мною формулы! – человек в шинели тыкнул заскорузлым пальцем в один из свитков. – Я назвал такую структуру «модель атома». А вот это – таблицы элементов.
   – Так. Стоп, – магистратур прикрыл лист ладонью. – Вы говорите о микроскопическом мире?
   – Нет. Я говорю о том, из чего создан микроскопический мир!
   – Алхимия постулирует, что меньше мельчайшего из веществ не существует.
   – Алхимия ошибается, и я могу сиё доказать. Всё создано из более мелких элементов, неразличимых никаким прибором. Каждый такой элемент создан из ещё более мелких частиц, которые представляют собой… отдельную вселенную. Там своеобразные «планеты» вращаются вокруг своеобразного «солнца» и всё подчиняется совершенно иным законам, где интервалы – ничтожны, где мир – я бы назвал его за необъяснимость квантовым, – порождает всю остальную природу. Но в нём скрыт потрясающий воображение потенциал. Если начать разработки, мы вскоре обнаружим такие взаимодействия, которые смогут расколоть нашу планету простыми цепными реакциями. От такого оружия не будет защиты. Мы будем первым, а значит, всемогущими.
   – Понятно… понятно… – взгляд Вальдемара уже ничего не выражал. – Атомы, оружие, планеты, квантовый мир… Замечательно… Прекрасно…
   – Так вы берёте моё предложение в разработку? – зыркнул исподлобья человек в шинели.
   Магистратур собрал со стола свитки и протянул предлагателю.
   – Я… эээ… понимаете, тема не простая, мне нужно некоторое время на осмысление и… в общем… мы вас ещё раз вызовем!
   – Большая просьба, мусье!
   – Да-да?
   – Никому не рассказывайте о невидимом мире! Если информация просочится…
   – Что вы! Что вы! Я буду нем, как рыба… Разумеется, – Брюкмайер встал с кресла, обогнул стол и легонько подтолкнул посетителя к выходу.
   Тот хотел что-то ещё сказать, но чиновин оставался неумолим.

   – Он ушёл? – спросил Вальдемар у миссис Брабары чуть позже.
   – Да.
   – Тогда соедините меня с докториумом.
   – Минутку…
   – Херр Белински?
   – О, мусье Брюкмайер! Давненько от вас не случалось клиентов. Очередной экземпляр?
   – Скажете тоже, отправлял же вам наводку на прошлой неделе… Но сегодняшний предлагатель переплюнул всех!
   – Интересный случай?
   – Ещё какой. Параноидальный бред с агрессивной неадекватностью и манией преследования.
   – Ну-ну! Кто из нас принудпсихопатер? Оставьте право озвучивать диагноз специалистам!
   – Да я и не претендую, но такой клиент может быть опасен для общества!
   – Вас понял. Он ушёл недалеко?
   – Вышел пять минут назад. Ваши ребята легко узнают его по длинной шинели до пят. В руках держит свиток. Сейчас продиктую его установочные данные…
   После разговора с принудпсихопатером Брюкмайер вдруг понял, что приём посетителей на сегодня закончен. Данная мысль его даже развеселила. От былой раздражительности не осталось и следа. Остальной рабочий день заключался у магистратура в обработке данных последних алхимических исследований. Да, работа считалась кропотливой и нудной, но Вальдемару даже нравилась. Не то, что эти городские сумасшедшие с их безумными прожектами! Можно спокойно посидеть в одиночестве и позаниматься привычным делом. Да и время пролетит незаметно, а вечером к жене и его любимому гранеуловителю…
   – Он вернулся, – раздался из раковины голос секретуши.
   – Кто? – моментально похолодел Брюкмайер. – Человек в шинели?!
   «Что могло произойти? – мелькнуло у чиновина. – Ребята Белински не смогли его скрутить?»
   – Нет, первый посетитель!.. Стойте, туда нельзя! – последние слова миссис Брабары, определённо, предназначались кому-то другому.
   Дверь кабинета распахнулась, на пороге возник всклокоченный мужичок, который приходил с аппаратом в свёртке. В этот раз в его руке мрачно отсвечивал большой пороховой пистолет.
   Мужичок навёл оружие на магистратура и сказал:
   – Вы останавливаете прогресс! Вы косны! Вы не признаёте ничего кроме алхимии! А моё колесо до сих пор крутится!
   Брюкмайер открыл было рот, чтобы возразить или просто попытаться остановить безумца, но не успел.
   Раздался выстрел, и всё окутало белым едким дымом.

   – Дорогой…
   – Что? – Брюкмайер открыл глаза, почувствовав на своёй руке чьё-то прикосновение. Рядом с его кушеткой сидела супруга.
   – Ты же не будешь ругаться? – жена смотрела кротко и виновато.
   – Что опять стряслось? – магистратур поморщился, левое плечо продолжало отдаваться волнами боли, пулевое ранение заживало медленно.
   – Я активировала каминные камни и…
   – И что?
   – Твой гранеуловитель… Он всё это время… не работал.
   Брюкмайер откинулся на подушку и едва сдержал стон. Он же его специально включил для пайнинга в тот самый день, когда на него совершили покушение. Он же так мечтал, что когда его выпишут из госпитальни, там будет уже столько хабарида! Представлял, как возьмёт гладкие камешки в руки, погладит… А в итоге…
   – Ну прости… Хочешь, я вызову алхимастера и он…
   – Ни в коем случае! Не вздумай, он собьёт все настройки! Я сам… Когда вернусь…
   – Ну ладно, дорогой, ладно, только не переживай так…
   Брюкмайер снова закрыл глаза. Мир, ещё недавно казавшийся, в целом, неплохим, снова дал очередную трещину. Немного успокаивало и вселяло надежду только одно – как хорошо, что пока он будет на больничном – не меньше двух месяцев! – он даже издали не увидит ни одного из этих ужасных предлагателей!

Ау

   Артемий прислонился лбом к обшивке возле иллюминатора. Она неприятно вибрировала, вертолёт потрясывало, в салоне стоял едкий керосиновый запах.
   На уши давил непрерывный сипящий гул работающего двигателя.
   За иллюминатором, там внизу, медленно плыли вбок аккуратно расчерченные разноцветные прямоугольники. Иногда их причудливо прорезали извилистые синие вены речушек или портили зелёными кляксами небольшие берёзовые околки.
   Вертолёт тряхнуло сильнее обычного, он провалился в воздушную яму, и Артемий почувствовал, как его желудок подлетел к самому горлу. Он болезненно сглотнул, ощущая во рту горький привкус.
   Напротив него, на лавке, тянущейся вдоль всего противоположного борта, сидел Аким. Он держался рукой за скобу, смотрел вперёд и в никуда. Можно было подумать, что его внезапно поразил приступ каталепсии. Суетливые, бегающие глазки Акима сейчас не выражали абсолютно ничего, они всего лишь скользко отсвечивали на его измятом, прореженном морщинами, небритом лице.
   Артемия вдруг скрутил приступ острого разочарования. Старый, дребезжащий боками, вертолёт, неказистый сопровождающий в заплатанном ватнике и с самогонным перегаром изо рта. Всеобщее молчание и какая-то всеохватывающая рутина вокруг, совсем не этого он ждал, покупая эксклюзивный тур. За очень большие деньги, между прочим! Нет, он не требовал, конечно, нарядных красоток с хлебом-солью наперевес, это выглядело бы глупо, учитывая местность, но хотя бы на минимальное уважение к серьёзному клиенту он был вправе рассчитывать?
   Гул двигателя вдруг поменял тональность, став более басовитым, и Артемий понял, что они снижаются. Прямоугольники за стеклом иллюминатора стали потихоньку увеличиваться в размерах, превращаясь в различимые поля, дороги и окраину какого-то заброшенного посёлка.
   Когда колёса вертолёта коснулись земли, Аким, привстав со скамейки, легонько ущипнул Артемия за рукав куртки, мотнув головой в сторону – мол, давай на выход, – и первым поспешил к проёму в двери. Артемий спрыгнул с лесенки следом и чуть не упал. Ноги от долгого сидения затекли, а голова слегка кружилась после воздушной болтанки. Ему пришлось сделать два шага вбок, чтобы восстановить равновесие.
   Вертолёт, не глуша мотор, взвыл турбиной, и снова оторвался от земли; потом накренился вбок и стал быстро удаляться, взмывая всё выше в васильковое небо.
   Артемий осмотрелся.
   У кривой разваленной изгороди стоял, видавший виды, допотопный «УАЗик». Возле него, опершись спиной на грязную дверцу, курил брат-близнец Акима. Не то, чтобы они были как две капли воды похожи, нет – у второго и куртка выглядела иначе и сапоги резиновые нависали могучими отворотами, и лицо было ещё более небритое. Но вот общим впечатлением они напоминали двойняшек.
   Аким, не говоря ни слова, двинулся к машине. Артемий – что делать – пошёл следом.
   – Прибыли? – хрипло спросил водитель у своего близнеца, скидывая дымящий окурок в траву и протягивая руку.
   – Да, – за него ответил Артемий, пожимая, в свою очередь, сухую мозолистую руку встречающего.
   – Вот и чудненько, – как-то неестественно бодро сказал близнец Акима. – Я – Натолий, – представился он.
   Артемий заметил, что Натолий избегает встречаться с ним глазами, всякий раз поспешно, словно виновато, отводя взгляд.

   Лесная дорога оказалась ужасной. Натолий почти беспрерывно крутил руль вправо-влево, нависая над ним всем телом. УАЗик пытался объезжать колдобины, но ям было столько, что Артемия, сидящего на заднем сидении, постоянно мотыляло из стороны в сторону. Ему пришлось держаться руками за спинку переднего сиденья, но помогало это слабо. Он, то и дело, как в невесомости, унизительно подлетал вверх на очередной кочке, едва не ударяясь макушкой в крышу.
   – Гидроусилитель, сука, – кряхтя, пояснил водитель, с натугой поворачивая в очередной раз руль, – сломался.
   – А ты Паппулии сообщил? – бесцветным голосом поинтересовался Аким с пассажирского места рядом с водителем.
   – Я ему не только сообщил! – возмущённо отозвался Натолий, резко нажимая на газ. УАЗик дёрнулся вперёд, отчего всех слегка вдавило в спинки. Они въехали большую лужу, подняв колёсами тучу брызг, боковые стёкла залепило грязью. – Я ему ещё и… Я из этой Паппулии скоро Мамулию сделаю, если он…
   – Пусть на ремонт ставит, – перебил его Аким. – А тебя на шишигу.
   – Ага, – хрипло засмеялся Натолий. – Ну ты сказал!
   Артемий вначале намеревался прояснить несколько вопросов касательно дальнейшего распорядка действий, но обсуждать это в такой обстановке было бы нелепо, поэтому он смирился с ситуацией. В конце концов, лесная дорога – только трансфер до места. Сам тур начнётся уже у подножья перевала. А пока бессмысленно портить себе нервы, сетуя на неподобающее обслуживание. Вот такое у него приключение, что ж поделать? Будет потом о чём рассказать.
   УАЗик выехал из тёмного леса на открытое пространство. Под колёсами теперь зашуршала более-менее приличная пыльная гравийка. Натолий прибавил газ.
   Впереди дорога, петляя, спускалась в пологое ущелье. А дальше, на горизонте отчётливо выделялась горная гряда с сияющими на солнце белоснежными шапками на пиках.
   Артемий вздохнул с некоторым облегчением: там, у подножья, должен был располагаться стартовый блокпост, где завершалась первая часть пути. И где, по уверениям рекламных рассылок, и должно было начаться самое интересное.

   – Привет, подруга! – ещё издали прокричала Валенса, на ходу разоблачаясь из верхней части комбинезона.
   – Привет, – сказала Иванка, улыбнувшись. Она отложила арбалет в сторону и с интересом смотрела, как Валенса с болтающимися у талии рукавами куртки протискивается между переодевающимися девочками.
   В регенерации стоял обычный многослойный гомон, всегда случающийся на пересменке. Охотницы с периферии делились между собой впечатлениями; Бригадирша поиска звонко хлопала дверцей инд-ячейки, видимо, у неё заклинило замок; Ремонтницы, как обычно, взрывались смешками от очередных скабрёзных анекдотов.
   Валенса, шумная, крупная, подошла к месту Иванки, и обхватила привставшую навстречу подругу своими лапищами.
   – И-и-и-и-и, – притворно взвизгнула стройная и невысокая Иванка, – Полегче, милая!
   Валенса, от избытка чувств, ткнулась ей губами куда-то в шею.
   – Щекотно! – засмеялась Иванка, с некоторым трудом высвобождаясь из объятий.

   Они сели рядышком, дружелюбно поглядывая друг на друга.
   – Ну как сегодня? – с надеждой спросила Иванка.
   – Никак, – отрезала Валенса, меняясь лицом. – Ни одного!
   В сердцах она хотела даже сплюнуть от разочарования, покрутила головой, но не нашла для этого неподобающего действия близлежащего утилизатора.
   – Это же сколько уже, – протянула Иванка, тоже погрустнев. – Неделю?
   – Больше. Завтра десять дней.
   – Когда такое было-то?
   – Никогда. Лично я не помню, чтобы за неделю ни одной мало-маленькой дичи. Хотя бы хомячка какого и то подстрелишь!
   – А что шефиня говорит?
   – Говорит? Выговаривает, ты имеешь в виду? Что мы можем нового от неё услышать? Грозится сократить норму еды. Куда уже сокращать?!
   – Её можно понять.
   – Ну да, ну да. Существование станции под угрозой. Системы воспроизводства работают на критических режимах. Биомассы катастрофически не хватает. Бла-бла-бла… А мне моего кормить и восемь детёнышей!
   – Так он же… твой-то… Разве он не ухаживает за ними?
   – Смотрит, конечно. Куда денется. Иначе, зачем мне нужен? Твой тоже?
   – Да, – Иванка невесело кивнула. – Тоже в капсуле сидит. И вправду, зачем они нам? Ничего не могут. Ходят только в свой волан играют по вечерам.
   – Точно, – Валенса приобняла подружку. – Правда, у некоторых и таких нет.
   – Зачем только вообще этих мужчин вывели? Детёнышей делать? Так сейчас можно уже и без них.
   – Совершенно бесполезные существа, – подтвердила подруга, шумно вздыхая. – Только ресурсы на станции переводят. Да и кормить их ещё надо! Никакой справедливости!
   – Ладно, собираться пора, – спохватилась Иванка.
   – Тебя сегодня куда забрасывают? – уточнила Валенсия. – В городище? На Выпье Плато?
   – Да нет же, – Иванка встала, примеряя на себя прозрачные лёгкие латы. – Зачарованный лес на Задворках.
   – Тю-ю-ю, подруга? Зачем тебе туда? Там и в урожайные-то годы в час по чайной ложке зверь шёл. А сейчас так просто швах!
   – Надо проверить, – упрямо проговорила Иванка. – Может, раз нигде ничего не попадается…
   – Надеешься куш сорвать? – Валенса скептически покачала головой. – Так только в кино бывает.
   – Вот и побуду там немного… Как в кино…

   – Распишитесь вот здесь, – сказала тётка. Она сидела за видавшим виды письменным столом, заваленным бумагами и канцелярскими принадлежностями.
   Блокпост внутри выглядел не лучше, чем снаружи. Несмотря на всё с ним уже случившееся, Артемий подспудно представлял на месте старта хотя бы какой-нибудь заштатный офис средней руки с приветливым персоналом. Но его надеждам не суждено было сбыться. Строение представляло собой покосившийся деревянный домик с высокой крышей, а пропускную систему символизировал старинный ручной шлагбаум, с облупившейся выгоревшей краской на поперечине. Причём, объехать его, при желании, не представляло никаких трудностей.
   Внутреннее убранство избушки соответствовало общей картине. Пахло там почему-то солёными огурцами, а сени представляли собой унылый коридор, который бывает в старых казённых учреждениях. Единственная светлая комната оказалась оккупирована этой самой тёткой, которую хотелось назвать бабой. Она сидела за столом нахохлившаяся, закутанная в мохеровый шарф, и смотрела на Артемия своими маленькими свиными глазками, не мигая.
   «Боже мой, – подумал Артемий. – Как я сюда попал? На дворе 2040 год, а тут какой-то кусок прошлого века. Как будто время, давным-давно, по неведомым законам бытия, остановилось, замерев, как муха в стекле янтаря. Но ничего. Ещё немного потерпеть. Я уже у порога».
   Артемий автоматически расписался под бланком, даже не читая.
   Тётка, удостоверившись, что всё в порядке, выдвинула полку и выложила на стол воронённый пистолет. Он показался Артемию просто огромным.
   – Обращаться умеете? – поинтересовалась женщина, двумя пальцами пододвигая оружие по столешнице в направлении гостя.
   – Эм-мм… – слегка растерялся Артемий. – А зачем это?
   – Положено, – пояснила тётка. – Всякое… бывает.
   Она привстала, взяла пистолет, выщелкнула обойму, показала Артемию полный магазин, вставила обратно, потом неожиданно ловко и резко, с хрустом, оттянула затвор, удостоверившись в наличие патрона в патроннике.
   Потом, поставив оружие на предохранитель, протянула Артемию, держа за дуло:
   – Ну что?
   Артемий осторожно взял пистолет, ощущая ладонью рифлёную рукоять.
   – Кабура нужна? – делая ударение на первый слог, спросила тётка.
   – Да нет, спасибо! – Артемий суетливо засунул оружие в рюкзачок – небрежно запихать пистолет за ремень, как это делают крутые ребята в фильмах, он постеснялся.
   – Тогда всё, – сообщила тётка. – Возьмёте у Акима навигатор с маршрутом и вперёд. Счастливого пути.
   – До с-свидания, – заикнувшись, ответил Артемий.
   Женщина в шарфе больше ничего не сказала, а только продолжала молча смотреть на клиента своими бесцветными глазками.
   И тут Артемий разозлился на себя. Что за ерунда? Он, директор крупного холдинга, ведёт себя с этими… маргиналами… как… школьник какой-то. Почему? Может, всему виной первозданная тайга? Загадочное место, удалённое от цивилизации на сотню километров. Может, здесь, наедине с природой, всё уравнивается? И становится неважным твой статус, и сколько у тебя денег…
   Он ещё раз глянул вскользь на тётку, развернулся и вышел из комнаты. Где-то во дворе его ждал Аким.

   Иванка установила рычаг в промежуточное положение. Привыкнуть к переброске было почти невозможно. И ведь знаешь, что сейчас, в следующие секунды произойдёт. И готовишь свой организм к такому. И уговариваешь себя. Но каждый раз разум отказывается выполнять твои приказы. Это как кошмарный сон. Вязкий, беспросветный, всепоглощающий ужас, который заполняет тебя целиком, обманывая сознание адскими картинами. Только вот во сне ты иногда понимаешь, что это сон. А тут…
   Иванка сжала зубы и перевела фантом на ускорение. Корабль затрясло, воздух за шлемофильтром противно завибрировал. Следующие несколько секунд будут самыми страшными в её текущей жизни. Каждый раз – страшнее и страшнее.
   На Станции критически не хватало биомассы. И взять её, кроме поиска, было негде. Биомасса – главный и жизненно необходимый ресурс. Биомасса – это еда, воздух, механизмы. В необитаемом космосе, в котором болтался их искусственный дом, на миллиарды парсеков вокруг не осталось ничего подходящего для переработки. Если бы не «Объект 002» рядом с их домом, Станция давно бы превратилась в реликтовый артефакт. Учёные назвали объект – «Орто-Терика», что в буквальном переводе с древнеязыческого означает: «Дыра, сотканная из мрака». Самым исключительным в такой дыре являлось даже не то, что вырваться за пределы горизонта её событий не могла никакая частица, а то, что гравитационные коридоры инверсировали четвёртое измерение. Прибывая в конечные точки поиска, Охотницы или Амазонки каждый раз попадали в более ранние отрезки мироздания, хотя по прибытии направление времени в их локальном пространстве восстанавливалось, и никто не двигался в мирах задом наперёд. Оставалось лишь подстрелить дичь и привезти её на Станцию для переработки.
   Переход в миры выворачивал сознание. Существовало конечное число точек, куда могла вывести Орто-Терика. И учитывая, что время в мирах объективно текло вспять, пригодной дичи становилось там всё меньше и меньше. Миры деградировали. Из высокотехнологичных конгломераций негуманоидного разума с развитой экосистемой и заповедниками они превращались в кустарные природные парки, и дальше, в малообитаемые заросшие джунгли, бездарно обрабатываемые гуманоидными квази-расами.

   Иванка «провалилась» в коридор. Сознание заледенело от вспыхнувших в разуме картин. Она оцепенела, сжавшись в предчувствие неминуемой жуткой погибели. Да, девушка уже не сомневалась, что именно так выглядит смерть, вселенское ничто. Когда она поняла, что организм больше не выдержит, её отпустило. Коридор закончился, корабль шипел мимикрирующей обшивкой, остывая на местном воздухе. Иванка постаралась унять частое дыхание и успокоить дрожь в пальцах. «Всё, всё уже, – уговаривала она себя. – До следующего раза всё закончилось»
   Через минуту она откинула колпак корабля и выбралась наружу. Её окружал древний лес. Он был таким же, как год, пять, десять лет назад. Таким же, как тогда, когда она оказывалась здесь, будучи стажёркой. Мощные стволы сосен уходили в небеса, колыхаясь там на слабом ветру могучими игольчатыми кронами. Иванка замерла и прислушалась – в лесу висела прозрачная тишина. Ни зверька, ни птицы. Радиус поиска ограничивался несколькими милями вокруг корабля. Стоило уйти дальше, и ты уже не сможешь вернуться. Иванка коротко вздохнула, сжала в руке арбалет, и, пригнувшись, побежала рысцой вдоль извилистого лога.

   Артемий чертыхнулся, оскользнувшись с плоского валуна. Он едва не шлёпнулся на бок, в последний момент успев опереться на ладонь. Тропинка вела вверх по пологому склону, огибая холм. За ним находился распадок. Уже отсюда были видны верхушки елового леса, зелёное море, раскинувшееся почти под ногами. Перевал остался позади, начиналась главная часть маршрута – «Зачарованный лес» – именно так называлось это место в рекламном буклете.
   Да, Артемий всегда считал себя вполне прагматичным и прекрасно знал все ухищрения вездесущих маркетологов. Конечно же, никакая реклама в эти дебри его не смогла бы заманить. Он привык доверять только проверенным источникам.
   Говорили, что на самом деле здесь всё не так. Говорили, что некоторым именно тут открывается истина. Но для этого нужно суметь её отыскать. Сто человек пройдут мимо и не заметят. А сто первый, вдруг, остановившись, рассмотрит в обычном неведомую, загадочную, ускользающую Шамболу. Чем она для него будет? Утренней росой на согнувшемся листке? Озёрным туманом, впитывающимся в душу? Или вон тем большим камнем преткновения, что застыл по-над пропастью слоёными краями?
   Артемий взобрался на пригорок и посмотрел вперёд. Зелёный лохматый лес жил, он двигался в низине, словно великаны сучили ногами под циклопическим одеялом, от чего по зелёному полю прокатывались судорожные волны.
   Здесь, и вправду, чувствовалось нечто такое… необычайное… Как если бы у тебя в квартире предметы, ни с того ни с сего, повисли бы в воздухе… Здесь создавалось впечатление оторванности от обычного мира.
   В лесу, притаившимся в низине, не водились животные. Это считалось аномалией, но это было так. Вокруг царила стерильная тишина. Не шумели птицы, не стрекотали кузнечики. Даже сам лес, переливающийся изумрудным покрывалом на лёгком ветру, не шумел кронами. Словно бы в телевизоре, который вы смотрите, отключили звук. Артемий легонько хлопнул в ладоши – ему действительно на секунду почудилось, что он оглох. Но хлопок раздался вполне явственно, даже отозвался чуть слышным эхом. «Зачем мне пистолет? – подумал он. – Если тут нет ни одной живой животной души?»
   Там, на материке, в цивилизации, Артемий запутался в жизни. Ему было невыносимо плохо. И тут кое-кто посоветовал ему развеяться. И развеяться с толком. Приобретя самый экзотический тур для нуворишей. И он почему-то поверил. Он очень надеялся, что сумеет измениться. Либо он, либо мир вокруг него. Он решил найти то, что скрыто от многих. Решил разобраться с собой и вернуть интерес к действительности. Можно сказать, он воспринял это как последний шанс.

   Артемий тряхнул плечом, поправляя лямку рюкзака, и решительно пошёл вниз по склону навстречу самому загадочному и необъяснимому.

   Было решительно непонятно, на что тут можно рассчитывать. Иванка бежала вдоль опушки привычным спортивным темпом, на ходу пытаясь отметить любые признаки обитаемости – сломанную травинку, примятость, следы лап. Но лес казался совершенно пустым, будто его огородили электрозабором, выгнав предварительно всех обитателей. До обострившегося слуха Иванки не доносилось ни единого звука, даже шум ветра пропал, хотя кроны продолжали плавно покачиваться.
   «Валенса права, – подумала Иванка, запоздало соглашаясь с подругой. – Это и есть самые настоящие Задворки. Нечего тут больше ловить. Только попытку зря потратила. А если шефиня и впрямь урежет квоту? У Иванки хоть не восемь детёнышей, а только пять, но их ведь тоже надо кормить!»
   И тут девушка, машинально отметив в сознании нечто необычное, даже не сразу осознала, что именно она увидела. А когда поняла, резко, как вкопанная, остановилась. Потом очень медленно обернулась.
   Между двумя толстыми стволами сосен, в лежалой хвое стоял красно-белый гриб. Вернее, стояла только ножка, а шляпка, перевёрнутая тонкими пластинками вверх, валялась рядом.
   Иванка, с замершим сердцем, вернулась к прогалине и на цыпочках подошла к сломанному мухомору.
   Присела на корточки, чувствуя поднимающийся в крови адреналин, потрогала осторожно ножку. Да, шляпку определённо сшибли.
   Не разгибаясь, Иванка осмотрелась. И тут же у ближайшего дерева по предполагаемому курсу движения зверя увидела ещё одно доказательство. Примятый у корней мох и чуть дальше вмятину на краю глиняной проплешины. Сомнений уже не оставалось, дичь проходила здесь совсем недавно. Иванка втянула носом воздух, но учуять ничего не смогла. Тогда она прищурилась от азарта и двинулась по следу, стараясь ступать осторожно и только на твёрдое, чтобы не наследить самой.

   Артемий лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел вверх. Он уже не помнил, когда в прошлой жизни ему было так хорошо.
   Вверху в просвете между окаймляющими поляну соснами плыло вбок серо-голубое клубящееся небо. Облака, рисуя собой причудливые узоры, неслись в неведомую даль, завораживая и вдохновляя.
   На Артемия снизошла непривычная лёгкость, будто его разум враз освободился от сжимающих его оков, проблемы отступили, мерцая на горизонте микроскопическими точками, а душа наполнилась пониманием и умиротворением. Никогда раньше он не испытывал такого. Что-то похожее, может быть, случается, когда ты выпил первый бокал вина на очень ожидаемом тобой празднике, и в тебя вошла эйфория предчувствия чего-то прекрасного и очень тобой любимого. Но тогда это проскальзывало мгновениями, сейчас же Артемий был весь окутан этим ощущением. Словно сам воздух здесь пьянил не хуже вина. Он лежал в самом сердце непролазной тайги, в фантастическом, аномальном лесу и смотрел на облака, как радостный ребёнок. И в этот момент не было во всём мире человека счастливее его.

   По видимым признакам Иванка вскоре определила, что именно она выслеживает: Очень Большого Зверя. Не бурундук какой-нибудь или мышь. Даже не волк! Крупнее! Она продолжила преследование, возбуждаясь, но и охолаживая себя. Не радуйся раньше времени – так поучали мудрые.
   Неожиданно слева открылся просвет, Иванка без труда определила раскинувшуюся за еловыми лапами поляну. Зверь затаился именно там! Видимо, он устроил себе передышку, перед очередным марш-броском. Какой же он крупный!
   Иванка беззвучно схоронилась за узловатым стволом и продолжила наблюдение. Это Мужчина – однозначно определила она. Только очень уж громадный, не такой, как их мужья на Станции. Крупнее раза в три. Иванка даже прыснула в кулачок – от такого, может, и она бы не отказалась!
   Но шутки шутками, а надо было выработать боевую тактику!
   От близости вожделенной охотничьей удачи у неё даже щёки порозовели от напряжения. Но такой большой зверь может быть довольно опасным. Вроде бы оружия при себе у него нет, если только в подсумке. Это хорошо. Не успеет. Но физически он очень сильный, Иванка может с ним и не справиться в рукопашной, поэтому подпускать близко нельзя. А с такого расстояния его не достать. Придётся приманивать. Хорошо, что она знает, чем таких Мужчин приманить можно.

   Артемию причудилось, что он начал засыпать. Видимо, сказалась долгая волнительная дорога, да и последний пеший переход отнял очень много сил.
   «У-у-у-у…» – донесло до него сквозь дремоту. Он разомкнул веки, бессмысленно моргая, и пытаясь сосредоточиться.
   «Ауу-у-у-у…» – снова услышал он и, осознав это, резко привстал на локте, осматривая окружающую его стену леса.
   «Ау!» – теперь звук донёсся до него совсем уж отчётливо.
   «Женщина?» – недоумённо мелькнуло у Артемия. Он помедлил секунду, потом порывисто вскочил на ноги и нерешительно посеменил нетвёрдой трусцой в сторону, откуда, как ему казалось, раздавались вскрики. Рюкзак остался лежать на поляне.
   «Ау!» – снова крикнули уже совсем рядом, и Артемий уверенно побежал в чащу на голос.

   Конечно, этот голос принадлежал женщине. Вернее, девушке.
   «Так и должно было произойти, – понял Артемий. – Это и есть его личная Шамбола! Она дала ему откровение и послала эту самую бедную, испуганную, заблудившуюся красавицу!»
   «Теперь всё будет хорошо!» – хотел крикнуть Артемий, но в горле от волнения застрял какой-то ком, и он только смог вымолвить «Эй!» и приветливо помахать рукой. Он приближался и мог уже лучше рассмотреть её. Девушка была прекрасна. От неё веяло просто неземной красотой. Высокая, стройная, с длинными, развевающимися на ветру волосами, водопадом спадающими на её хрупкие плечи. А глаза! Большие, синие, безумно притягательные. Артемий, ослеплённый, даже не сразу понял, что на ней надето – блестящая необычная туника, так выгодно подчёркивающая прекрасные округлые формы. «Русалка, – решил Артемий, – Настоящая лесная русалка! Теперь мы будем с ней вместе! Всю мою оставшуюся жизнь, я спасу её, и всё будет просто прекрасно!»

   Иванка стояла по колено в густой траве вполоборота к зверю и держала в опущенной руке невидимый для него арбалет. «Вот теперь-то я „умою“ эту зазнайку Валенсу, – весело подумалось ей. – С таким-то трофеем!»
   – Ау! – снова произнесла она, стараясь придать своему голосу жалостливое выражение.
   Зверь шёл на зов как заворожённый. Ей даже на миг стало его жалко. Такой большой и такой глупый. Но на сантименты времени не оставалось. Мужчина пересекал границу зоны поражающего действия.
   Иванка прекрасно помнила, что сердце у данного вида находится в левой части туловища, под рёберным корсетом.
   Она вскинула голову, пристально вглядываясь своими ультрамариновыми глазами в жертву. В короткий миг ей даже почудилось какое-то осмысление в ответном взгляде Мужчины, словно зверь внезапно осознал нечто чрезвычайно важное.
   Но больше медлить было нельзя.
   Иванка сдвинула шишечку предохранителя и подняла арбалет на линию плеча.

Марьянкин день

   1.
   Марьянка выбежала за околицу и сбавила ход. Земля под ногами стала бугриться, во вдавленных рытвинах таилась спутанная солома, синеватые жухлые побеги царапали икры, так, что немудрено запнуться и расквасить нос. Пройдя до дальнего края плохой земли, она и вовсе остановилась. Поле окаймляла пыльная дорога с блестящими проплешинами твёрдого покрытия. Лента оранжевой глины уходила вправо и влево, как своеобразная граница. Пересекать её категорически запрещалось. За ней начинались туманные облака, в которых сновали страшные чудовища, откусывающие детям голову.
   Марьянке было немного страшновато, хотя, сколько она ни вглядывалась во мглу за дорогой, ни сейчас, ни раньше, никаких тёмных силуэтов там разглядеть ей не удавалось.
   Не понимала Марьянка для чего и кому нужна такая широкая дорога. У них в Пристанище тропки всегда узкие, иногда и разойтись-то на такой можно лишь с трудом. А широкая на что? Это ведь надо было кому-то дополнительно кусты колючей разросши выкорчёвывать. Да ещё столько! Непонятно. У Марьянки всегда в голове много ненужных вопросов возникает, Мать постоянно на неё шикает за это. Вот хотя бы эти самые вопросы, почему они в голове? Откуда берутся? Вот нет вопросов и вдруг есть. Непонятно же!
   Марьянка присела прямо на сухую ботву и потянула носом по ветру. Пахло приближающейся грозой, со стороны озера веяло терпким дымом, там пережигали тростинки. А больше и ничем. И никем из своих поблизости не пахло, да и не бегает на это место никто кроме неё. Брала она как-то раз соседского Микуню, так он заканючил и чуть реветь не начал. Скучно ему тут, а ей нет! То она представит, как по дороге великан идёт, огромный очень, до неба. Может, для них и дорога такая широкая. Или вместо страшилищ выползут из облаков напротив пушистые русалики и ну примутся распевать заунывную. Очень нравится Марьянке, когда поют. И в Пристанище она всегда заслушивается, только кумушки затянут. Приятно так на душе становится, лёгкость и манящая пустота. И кажется, что хорошо всё будет, что откроются ещё путешествия всякие! Хорошо!
   Эх, Чудика бы сюда привести, да разве ж он пойдёт! Куда там! Чудик на то он и Чудик. Сидит, постоянно мастерит что-то и бормочет. Прямо у него отклонение бормотать. А Марьянке всегда смешно с ним. Хотя Мать сильно её ругает, что она с ним якшается. Наказывает даже. А с ним никто кроме Марьянки и дел-то иметь не хочет. Он же ненашенский. У него ни близнеца нет, ни Недуга, хотя Начальный Пристанища объясняет любому, что так быть не может. У всех Недуг обязательно есть, и всегда так было и будет так, а у него почему-то нет. А Чудик только отмахивается, говорит, что это пред-рас-судки; вот такое слово диковинное, может, поэтому с ним никто и не водится.
   Нет уж, вы как хотите, а Марьянка всё равно к нему похаживать будет. Там ведь ничего опасного нет, Мать зря журит, кажутся ей ужасы всякие. А Марьянке интересно – Чудик чудно так разговаривает, слова вроде бы понятные, но он из них так предложения составляет, что аж диву даёшься. Хотя много и незнакомых и длинных слов говорит. Например, в последний раз, как подскочит, как забегает и, ну, давай в комоде рыться. Катушка, кричит, была же катушка! Марьянка, вспомнив, захихикала вслух. «Ка-тушка», надо же, слово-то какое пресмешное! И ещё добавил, нудиктивности что ли катушка. Вот Чудик!
   И тут опять подкатило к горлу, вот не вовремя-то как! Марьянка потянулась к подсумку, болтающемуся на боку. Судорожно достала скрученный мохнатый лист фуржеи и быстро приложила к носу, сделав глубокое втягивающее движение. Если опоздать, то вначале захрипишь, а потом и вовсе в горле треугольник сожмётся, руки-ножки ослабнут и тут тебе и конец придёт. Воздуху не будет. Марьянка знает, как это. Однажды потеряла, разиня, листики целебные, так если бы не Мать, то уже бы растворилась Марьянка давно. Посинела уже вся тогда, в последний момент успели. Раньше-то редко-редко на неё находило удушье треклятое, а теперь вот что-то всё чаще листики кончаются, пополнять надо запас. Да и не помогают уже так они. Дышишь, дышишь кислятиной этой, и потом отпускает уже. Вот как только что. Ух, иголочки в горло тыкают… Отстало. Хорошо!
   Марьянка навострила ухо – с площади начал доноситься железный бой, уже пересчёт скоро – засиделась! А ведь вроде бы недавно прибежала-то к дороге. Вот всегда тут так – только размечтаешься, а уже и возвращаться нужно. Ну что же делать?! Понеслась обратно. Вначале потихоньку, перепрыгивая кочки, а ближе к родным местам уже побыстрей, только пятки засверкали…

   2.
   Наволочка оказалась мокрая, хоть выжимай. Я это почувствовал уже перед самым пробуждением. Опять всё то же. Сон, выворачивающий душу наизнанку, входящий в разум спиральным зазубренным штопором. Выжигающий сознание.
   Какое-то время я лежал, просто открывая и закрывая глаза. Было ещё сумрачно, но уже белело, звонкие светляки гугукали на улице, а сквозь входную занавесь на пол легли причудливые трапеции мутного света.
   Сон не отпускал меня, он снился не так уж часто, только тогда, когда память о нём притуплялась и ныла на краешке души. Почти одинаковый сон, с незначительными вариациями. Возможно, это возвращалось прошлое. Возможно, даже моё.
   В этом сне случалась встреча после разлуки.
   Маленький карапуз лет шести нёсся мне навстречу, вытянув руки вперёд. Он улыбался так, как умеют делать только дети. Потом я подхватывал его почти на лету, поднимал вверх, прижимал к себе, чтобы он мог обнять меня своими маленькими ручонками за шею.
   А чуть позже я говорил ему, что сейчас мы будем смотреть фильм про пиратов.
   – Ага! – отвечал он с таким искренним азартом, с такой особенной радостью. И мы оба, как ни странно, были в этот момент совершенно счастливы. От предвкушения дальнейшей необыкновенной жизни, захватывающего будущего, беззаботного восторга.
   Во сне присутствовала ещё и женщина. Сероватый силуэт поодаль. Смутно знакомая, но почти недвижимая и какая-то прозрачная. Женщина просто стояла, не мешая нам. И это было для меня, того человека из сна, очень важно. Чтобы нам не мешали.
   Не очень у меня хороший разговор с Ноор-Туми состоялся накануне. Я для них изгой или сумасшедший или и то и другое вместе. Ну, невозможно же смотреть. Как умирают они. Как мучаются и взрослые, и маленькие совсем. Недуг говорят, и всё тут. У каждого, мол, Недуг есть, а если бы и не было, то и не имелось бы никакого Пристанища, как Сыроземельцы лежали бы и смотрели взглядом хрустальным в небо. Собирают они, конечно, траву какую-то, отвары пьют. Про лекарства, понятно, и не слышали даже. И косится он на меня недобро, этот Ноор-Туми, давно уже косится. Если бы я тогда им мельничное колесо не изобрёл, то вряд ли бы я сейчас тут с кем-нибудь разговоры вёл.
   Напридумывали себе легенд, земли Негодные, Жарево воздушное, долина Отмщения. Обычное природное заражение, как я определил. Химическое, бактериологическое и радиационное. Вот вам и всё жарево. Мне бы счётчик Гейгера хоть один. Или детекторный приёмник. Я же сам мог в молодости его спаять с закрытыми глазами. А сейчас забыл всё, да и не из чего.
   …Один из элементов обязательный —
   Контур непременно колебательный!

   Всё позабыл. Хотя толком-то эти знания где тут применишь? Вместо домов норы у них. Вместо оружия зазубренные пики и закруглённые ножи из отшлифованного железа. Хотя и руками любого разорвать могут – силы у воинов-охотников, что тебе у силачей в цирке.
   Особенно одну мне шкетину тут жалко. Забавная такая – Марьянкой кличут. Чем-то она мне того малыша из сна напоминает, хоть и не похожи они нисколько. Сына моего. А может и не сына, скорее всего память у меня ложная. Последствия, так сказать.
   Придёт вот она, усядется, ногу так важно на ногу закинет и смотрит внимательно-внимательно, как я хожу туда-сюда, да ругаюсь вполголоса. И носик свой как сморщит, а сама ну такая серьёзная – потеха, да и только. Хотя и вовсе с ней не до смеха, конечно…

   3.
   Вот этот самый Чудик-то совсем чудной. Малявки косорукие, что за три норы правее живут, рассказывали, что раньше ещё он совсем лежал. Ну только до отхожего места доковыляет на четвереньках и обратно лежит. Ясно ведь, что Недуг у него. И молчал он, смотрел вверх просто и всё. Его сердобольные старухи поили чачкой да стремяжником. Ну, потому что никто не верил, что встанет он когда. А вот тебе раз – отпустил его Недуг. Тогда Начальный и сообщил, что не наш он. У наших такого не бывает. Если уж проявился Недуг, то уже хорошо не будет. Только хуже и хуже. Хотя эти малявки иногда и соврут недорого возьмут. Не нравятся они Марьянке совсем, а особенно Яшка, командир тоже мне – безалаберный он какой-то и глупый. Неинтересно с ним.
   А Чудика, рассказывали, нашли в верёвках замотанного и с огромным-преогромным покрывалом. Чудеса прямо. Сперва хотели закопать его вместе с барахлом этим, понятно ведь, что либо через Негодные земли прошёл, либо через Отмщённую долину, а значит может новые Недуги занести, как будто им своих мало. Но очень уж дивно покрывало это выглядело, так что решили горячку не пороть, тем более что всё равно не жилец же. А материя очень прочной оказалась, Начальный из неё навес над своей норой сделал. Только когда Чудик от Недуга оправился, он у Ноор-Туми его обратно отобрал, смотал в клубок и в свою кладовку спрятал. Ну Чудик же, что возьмёшь! Зачем прятать, когда и так известно всем, что оно там у него спрятано. Один раз Марьянка смелости набралась и спросила Чудика про покрывало. Вначале он хмурился и на неё ругался, чтобы она «внятно свои мысли излагала». Марьянка, конечно, не поняла ничего из его слов и снова про покрывало спросила. Потом Чудик, хоть и тугодумный, но всё-таки догадался, наверное. И стал смеяться. А смеётся он – не по нормальному, а ухает. Как бубук по весне на дереве. Ух-ух-ух-уха-а-ахах. Вот так примерно. Марьянка пробовала так же поухать-поахать, но у неё не вышло ничего. А Чудик с этих её попыток пуще прежнего разухался. Но это так редко бывает. В основном ходит он по комнатам и дуется. Вроде не на Марьянку (она сидит и смотрит на него), а так, на всё подряд. Такое уж у него настроение постоянно.
   У Чудика в ящичках всегда куча всяких «деталей», как он их называет, а вот в Пристанище не любят его почему-то, бабка Ведуха так совсем сказала, что принесёт он беду большую им, что так голоса с неба ей накликали. Противная бабка такая. Марьянка один раз даже её за ногу укусила, правда не сильно, а жаль. Та в крик. Так Мать её потом два дня не выпускала на улицу. Что такое Чудик мог плохого сделать, недоумевала Марьянка, он же безобидный. А у Ведухи глаз косой и веко дёргается постоянно. Да с ней самой одно ненастье только! А остальные каргу старую ещё и слушают. Начальный, тот и сразу против Чудика настроился, а потом и вовсе обозлился. И как бы ещё всё повернулась, если бы Чудик мельницу не изобрёл. Ноор-туми глаза тогда выпучил, и аж чуть не лопнул от досады.
   С остальными совсем скучно Марьянке. Игры какие-то дурацкие у всех. И желания скучные – только бы наесться от пуза, да поспать подольше, и чтобы на Работы не позвали. Таскаются всегда за взрослыми, канючат. Никуда на разведку идти не хотят.
   Марьянка даже подумала, что может она тоже не здешняя? А что? Может, нашли её в поле каком, за буграми, может, её вообще Великаны там выбросили, когда ещё маленькие были. Сунулась она как-то к Матери с такой догадкой, так та аж взбеленилась вся, Марьянка прямо испугалась. А Мать и давай причитать, за что мне послано такое, у всех ребятишки, как ребятишки, а у меня ненормальная какая-то. И причитала, и причитала: она долго так может. Марьянка насупилась, подождала, пока отойдёт немного Мать, да и убежала к дороге дальше на облака смотреть.

   4.
   Снова думаю я, зачем выжил, какой смысл? Неужто только из-за чувства самосохранения, этого дремучего инстинкта? Но если отмести в сторону мистику, ведь занесло как-то меня сюда, причём в прямом смысле занесло – нашли меня, запутавшегося в стропах парашюта. Больного совсем, умирающего. Скорее всего, пока несло меня по небу, как лист в ураган, хватил я отравляющего вещества, да и радиации, видимо, хватил, хорошо хоть не смертельную дозу, а так бы никакими меня отварами не выходили. Аборигенам-то они никогда не помогали почти, только острую боль или приступ какой снять могут. А мне помогли. Чудеса, да и только.
   Я, когда разобрался, что к чему, жить дальше совсем не хотел. Ну сами посудите, очутился среди чужих, ни имени ни роду своего не помню, вокруг радиоактивная топь. Да и больной ещё. Смысл?
   И совсем когда скрутило меня аж до судорог, ухватился я вдруг за глупую мысль одну – может не просто так всё, может, есть предназначение для меня? Наивно было так думать, но уж очень мы с аборигенами отличались. А потом, когда уже след увидел, и вовсе меня какой-то необоснованный оптимизм захлестнул. Ну думаю, врёшь же, поборемся ещё!
   А след самый обыкновенный, из прошлой жизни, которую я так и не вспомнил по большому счёту. Инверсионный след в небе. Далеко-далеко, под облаками. Хоть самого самолёта я и не видел, но след-то от него остался! Яркий, бело-мохнатый, солидно и медленно-медленно растворяющийся в неожиданной синеве. И такую он во мне надежду зародил, что до сих пор держусь вот. Хотя произошло это уже почитай, как с полгода в старом моем ложнопамятном счислении, очень давно, другими словами. Но ведь произошло! И след был, а значит и самолёт! А значит и другая жизнь! Та, моя, настоящая!
   Первой мне пришла идея прорваться под землёй. У заброшенной каменоломни был вход в целый подземный городок. Множество заплесневевших пещер, гротов, давно необитаемых даже тутошними странными животными. Я излазил их все, чуть не задохнулся в одном из мрачных колодцев, но потерпел сокрушительное фиаско. Несмотря на легенды о Подземном Тоннеле все мои вылазки не принесли никакого толка – я постоянно утыкался в тупики или в подземные завалы. Долго находиться там невозможно из-за холода, нехватки кислорода и затруднённой ориентации. Я уже молчу о гигантских и совершенно жутких тенях, которые я там краем глаза видел – даже представлять не хотелось, кому они могут принадлежать.
   Болтали, что за полосой Негодной земли есть водная гладь, но мне так и не удалось толком выяснить – что же это? – озеро, река, а, может, и вовсе старое радиоактивное болото. Так что этот вариант я тоже отмёл. Строить плот, тащить его несколько километров по заражённым землям? И уткнуться в заросшее тамышником болото?
   Оставалось небо. Путь, по которому я сюда попал, мог стать дорогой в оба конца. Шанс, конечно, представлялся ничтожно малым, но он хотя бы был. Хоть что-то можно было делать, хоть о чём-то мечтать. Хоть о чём-то разговаривать с забавной Марьянкой, таращившей на меня свои блестящие тёмные глазки. Хоть что-то делать, не умирая.
   Точных расчётов не помню я, конечно. Мысли в голове путаются. Обрывки формул, определений, законов физических. Так много знаний, но ненужных в данный момент, пустых, раздражающих. Но, если логически рассудить, то подъёмная сила должна зависеть от двух факторов – площади оболочки и температуры. Эх, если б я мог водород где-нибудь раздобыть или гелий. Да только где ж я его раздобуду? Может, как-то выделить его можно, но не помню, хоть убей. И химические уравнения вроде изучал, но сейчас кроме обозначений элементов ничего не помню. Память дырявая, ложная, бесполезная. Да и парашют мой, вместе с запасным не такой уж большой, как поначалу кажется. Да и сшить же ещё требовалось по специальному – вот уж я намаялся с этим. Все пальцы истыкал так, что ложку взять в руку больно было. Вот такая комиссия, братцы. А как по-другому? Никто за тебя ничего не сделает. Чужой я для них совсем.

   5.
   Когда Марьянка поняла, что Чудик делать собирается, у неё глаза прямо в тарелочки превратились. У неё и так-то глаза огромные. Мама, когда ещё в хорошем настроении бывала, напевает и хвалит Марьянку и расхваливает, всегда про глаза говорит. Ух, какие, говорит, больщущие, да красивущие прямо так бы и смотрела в них не отрываясь! Но она редко последнее время радуется. Больше ругается и ворчит на всё, что ни попадётся. Так вот, смотрит Марьянка, а Чудик пошивать ведь собрался! Вот тут глаза её и стали совсем уж большими и круглыми. Ну Чудик-то он Чудик, но чтобы пошивать самому?! В Пристанище только кумушки что пошивать могут. Да и те только, кто много лет пережил, а не детки и не молодые. Где же видано, чтобы самому пошивать?! Это ведь сколько учиться надо, опыта набираться! Да с одними лишь иглами мороки сколько! Переломает ведь с неумения их! А ведь нельзя! Их же мало совсем, добрых игл-то. И кто ему эту иглу только доверил? Не мог же он сам бурунгуда добыть! Иглы только из его плавника верхнего сделать можно, а больше и не из чего!
   Ну, это уже второе удивление Марьянкино наступило, а первое, когда Чудик пошёл в секретное место своё, а Марьянка за ним увязалась. Другой бы шуганул её, чтобы не шпионила, а Чудик идёт себе, ничего вокруг не замечает, свою тарабарщину бормочет. Отрыл свой склад, достал оттуда покрывало своё чудное с верёвками и обратно в дом понёс. Ну и ну. Ещё и разрешил Марьянке помогать тащить, а та и рада стараться – семенит за ним своими ножками и улыбается во весь рот – ничего особого и не выполняет, а вроде бы как и при деле! Помощница!
   А когда уж пришли и Чудик взялся за пошивания, Марьянка не выдержала, от испуга убежала. Вначале, потому что вроде бы ничего, даже что-то дудел сквозь губы, а потом как давай колоться, да как давай чертыхаться громко и всякие слова кричать! Страшно-то как! Убежала Марьянка, ну его к лешатнику! И хорошо, что убежала, её уже Мать, оказывается, искала – в одинокой норе сразу двое померло, скоро будут на собрании вещи делить! Пришлось идти без охоты особой, да и по дороге на поляну так её Недугом скрутило, что уж подумала Марьянка, как бы ей третьей на собрание не попасть, чьи вещи там делить собираются. А вещей-то у нее немало – тут и вылепленный из глины жук-метляк, и колокольчики разноцветные, и подаренная ей Чудиком круглая пуговица без дырочек, у которой стороны разные. На одной решка какая-то нарисована вроде бы, а на другой ещё что, забыла Марьянка от всех этих потрясений. Еле справилась трава её тогда с Недугом. Ну справилась и ладно – значит ещё поживём.
   Так вы думаете, бросил пошивать Чудик, как покололся? Да как бы не так! И завтра к нему Марьянка прибегала и послезавтра, а он всё чудит своё. Сидит, кряхтит, покрикивает и пошивает своё покрывало! Ещё и ветки липуницы приволок – упругие, толстые, вон лежат возле норы. Марьянка теперь уже учёная – у самого входа примостилась – смотрит хмуро исподлобья, всё ждёт, как опять Чудик уколется, да чертыхаться начнёт – она сразу ноги в руки. Да только не чертыхается больше Чудик, да так ловко с иглой приноровился! Пошивает! Поглядывает иногда хитро на Марьянку. Потом глазом одним мигнёт – умора прямо, и говорит, а что, подружка, может и попутешествуем ещё! А она не понимает, что за путешествия-то такие? У них же тут со всех сторон муть страшная, куда ж путешествовать, с одного края Пристанища до другого что ли? Не в Лес же?! Спросила у Чудика, тот задумался. Потом захухал, как он может, и говорит, мол, как в кино про пиратов. И сразу грустный стал, отвернулся. Про кино Марьянка совсем не поняла, да ещё и Пираты какие-то. Что за Пираты? Это, наверное, он про Великанов, про которых Марьянка думает, когда возле оранжевой дороги сидит. Которые ходили там когда-то – путешествовали, значит. С ним же всегда так – наговорит слов, а ты потом думай сама, разбирайся.

   6.
   Я как рассудил? Верхушка утёса почти на километр над Пристанищем возвышается. Уже неплохо. Если воздух внутри оболочки посильней нагреть, да ещё во время полёта подогревать, вполне долго можно в воздухе продержаться. Стартовать в неделю ветров надо, но не когда ураган, то уж совсем самоубийство. А при нормальном тягунке далеко унести может. Подсказывала мне интуиция, что полоса заражённых земель не такая уж широкая и, если подняться ещё на километр вверх – мы её махом преодолеем, ну а дальше, конечно, по обстановке. Нам бы только до цивилизации добраться, которая на самолётах летает. Тогда и изменится всё.
   Я когда воочию убедился, как девчушку эту болезнь ломает, тогда и решил её вместе с собой взять. Надеюсь, что лечат там такое и вылечивают. Это когда её прямо у меня дома схватило. Побелела вся, за горло руками держится, а меня от страха паралич нежданный разбил. Стою, как столб, и пальцы холодные. Кое-как свою травку она достала, дышала-дышала долго, потом отпустило её. Я тоже насилу оклемался, спрашиваю, что болит у тебя, где – она только таращится. Недуг же, говорит, у меня, что непонятного-то?
   Долго возился – делал корзину из лиан местных и постромки, хотя вроде бы с одной стороны торопиться некуда было, но терзало меня предчувствие очень нехорошее. Шушукаются что-то местные за спиной, замышляют недоброе. И этот главный их – Ноор-Туми как раз и верховодит. И вот, когда я уже и дату примерную пробного пуска определил, узнал случайно, что решили местные, что я Шайтанскую Машину мастерю, которая тургу на Пристанище наведёт, порчу, значит, по ихнему. Разубеждать бесполезно, по опыту знаю. Поэтому тут двух вариантов быть не могло – шар я свой круглосуточно охранять не мог, а стоит мне уснуть, не сегодня-завтра утащат, сожгут и всё переломают. И оставалась у меня ровно полтора дня – завтра к вечеру заявили собрание собирать – там мне и объявят обо всём. Да и косвенно мне и Марьянка дала об этом знать – Мать ей строго-настрого запретила ко мне ходить ближайшие дни. Та, конечно, сбежала, но глазками беспокойно всё время по сторонам зыркала и ушла раньше обычного. Только и успели договориться, чтобы она свои игрушки взяла, травы лечебной побольше, из съестного чего и приходила ко мне завтра сразу как колодовцы отсвистят.
   Аборигены хотя и глупые совсем, но друг за дружку горло перегрызут. Это у них как стадный инстинкт.
   Как-то видел я, как небольшой и неповоротливый волчик, забредший из Леса, соседского пацана за ногу укусил. Тот, когда заверещал от страха, пол-Пристанищавоинов сбежалось хищника убивать – а убивают они жутко – во-первых, кровожадные, как первобытные, во-вторых, силы неимоверной просто, разорвали его в клочья, вот и вся недолга. Без суда и следствия, так сказать. Я-то случайно эту казнь увидел, поплохело мне сразу, я к таким делам непривычный. Очень уж они за свое Пристанище держатся и особенно за детей.
   Я старался совсем не думать, чтобы со мной сделалось через пять секунд, если бы кто-то из них узнал, что я с их Марьянкой замышляю… И не буду думать… Только себя накручивать.

   7.
   Нет, никак не понимает Марьянка очень многих вещей. Почему небо вдалеке перед ночью вначале синеет, потом как бы пеленой серой подёргивается, а потом уже сумерки наступают. И почему они каждый день? Или зачем вот взрослые детей за собой постоянно таскают, скучно же ведь. Марьянка-то всегда ускользнуть норовит, у дороги посидеть, про Пиратов подумать. Мать тоже её! Не понимает Марьянка, для чего она всю эту работу делает, когда из детей у неё всего одна Марьянка и есть. А та пока отвар из хлюща приготовит, пока суп заправит, вся уже и ухайдакалась. Наварит супу столько, словно у неё пять таких Марьянок рядом за подол держатся. Прокисает потом всё. Вот глядит сейчас Марьянка, как Мать морщики сушёные нанизывает и не понимает, зачем им столько? Мать то, заметила, что притихла дочка, посмотрела на неё, Марьянка даже отвернулась. Такой бесконечно усталый взгляд у Мамки был. Никогда она так на неё не смотрела раньше.
   Листов фуржеи у Марьянки много припасено. Несколько штук она всегда с собой в подсумке таскала, чтобы быстро можно достать и подышать, ну теперь раз Чудик сказал, так она почти весь свой запас туда сложила. Марьянка ответственная! Раз надо, значит надо. С игрушками проще – завернула их в тряпочку, узелок совсем небольшой и лёгкий получился. Долго гадала, что можно из еды взять для путешествия. Всё-таки на мучных лепёшках остановилась – и сытные, и удобно складывать. Взяла полдюжины.
   И тут ей весело, почему-то стало. Представила, как вернётся, и малышня рты пооткрывает от её рассказов. Про Пиратов и про всё остальное. И Матери Марьянка тоже расскажет, хоть и дуется на неё, что та всё время сердитая ходит. Вот удивятся все, что Марьянка в путешествие ездила. Может ещё и гостинцев им оттуда привезёт.
   Не зря всё-таки она в Чудике хорошего человека рассмотрела. Хоть и нездешний он совсем, и на человека-то, прямо скажем, мало похож.
   Марьянка дождалась, пока Мать пошла к опушке ломать сухостой, подхватила заранее заготовленный скарб, выбралась из норы и бегом кинулась в сторону Чудиковского жилища.

   8.
   Подготовил я всё, конечно, в темноте, ночью. Пришлось четыре раза бегать туда-сюда на утёс. Запарился капитально. Но теперь к рассвету всё было готово. Ветер дул просто отличный. Именно такой, который нужен. Сильный, равномерный, без резких порывов. Очень вот только во мне свербела мыслишка, что не всё я учёл в своих расчётах, проверить то на практике я не успел. Как бы не превратился мой небезупречный план в полный и окончательный провал. Второго шанса у меня уже не будет.
   Странно, но страха я не чувствовал, наоборот, какая-то ясность в голове появилась, звон какой-то. Не знаю, словно перед прыжком с вышки в воду. Замирает душа в предвкушении будущего восторга. Гибельного, но всё-таки восторга, а не ужаса перед возможной смертью. Спать я вовсе не стал ложиться. Зачем? Чтобы ещё раз сон увидеть?
   Не хочу.
   Подружка моя не подвела, припылила вовремя, глазёнками посверкивает. Серьёзная такая. Щемит сердце у меня, когда смотрю на неё. Так же как в этом прилипчивом сне, сжимается всё.
   Вздохнул я поглубже, прогоняя всякую рефлексию и двинулись мы с ней наверх, к шару, по извилистой тропинке, слабо угадывающейся под ногами в предрассветных сумерках.
   Понятно, когда Марьянка увидела надутый шар – обомлела вся. Стоит, глазами хлопает, слова вымолвить не может.
   Вот это, говорю, и есть наше с тобой транспортное средство. Видишь, вон в ту корзину сядем с тобой, горелку посильнее откроем и канат отвяжем. Хотя, что я объясняю ей – не понимает же всё равно. Ну, говорю, полетим сейчас с тобой по небу, как облако.
   Молчала, молчала, потом спрашивает, а куда полетим? К пиратам?
   Я говорю, тут уж как повезёт.
   И такой восторг у неё в глазах.
   Эх.
   Появился откуда-то махалов, сделал круг над нами, спикировал вниз и сел на камень, крылья сложил. Сидит, смотрит на нас.
   Марьянка руками замахала на него, не любят их здесь – примета плохая.
   Я её оттащил от птицы, сунул в корзину, погрузил провизию, сам залез кое-как неуклюже. И кольнуло меня беспокойство: как-то просел от моего веса вниз шар, хотя вроде бы сразу же и выправился обратно. Я горелку отвинтил на максимум, подождал немного, осмотрелся…
   Ну вот. Не зря меня предчувствие жгло.
   Они были ещё далеко, но приближались огромными прыжками. То ли Мать Марьянкина подняла тревогу, то ли просто кто-то хватился или заметил.
   Несколько воинов-охотников в полной амуниции, а впереди всех Ноор-Туми, собственной персоной. Я даже видел, как перекатываются при прыжках бугристые узловатые мышцы на его руках. Они передвигались почти на четвереньках, словно бы одновременно отталкиваясь четырьмя конечностями, как на пружинах. Не оставалось никаких сомнений, что они настроены крайне решительно – церемониться со мной точно не будут.
   Они, разумеется, называли себя людьми, но, по сути, были полуживотными. Они могли разговаривать, устраивать быт, носить одежду, организовать некое подобие социума, но очень многое и в облике, и в повадках у них проскальзывало звериное, дикое. И ходили они часто на четырёх конечностях, и когти могли выпустить длинные и острые, да и пушком, как шерстью были покрыты почти полностью. Что тут случилось, я даже не мог представить – то ли мутация какая, то ли просто вырождение. Кто знает? Не удивительно, что я выглядел среди них чужаком – странным, ни на что не похожим экспонатом местной кунсткамеры.
   Я начал отвязывать канат. Руки тряслись, я никак не мог справиться с узлом.
   Воины приближались, я спиной ощущал прорывающуюся с их стороны злобу и ярость.
   Узел, наконец, поддался. Я отпустил верёвку и замер.
   Ничего не произошло. Наша корзина осталась на том же уровне. То, чего я опасался, всё же случилось. Общий вес оказался слишком большим. Хоть нас и не сносило ветром в сторону (для этого следовало подняться выше, над скалой на утёсе), но подъёмной силы хватило только на то, чтобы держать корзину где-то в метре от земли. А начать движение вверх мы никак не могли.
   Я зачем-то подёргал верёвку, соединяющую корзину с шаром, и посмотрел на девчушку. Та глядела на меня снизу вверх своими масляными глазками с надеждой и ожиданием.
   Когда приземлишься, сказал я ей, иди к какому-нибудь дому, строению, ну сделанной горе какой-нибудь, понимаешь? Или найди похожих на меня. Расскажи им всё. Про Недуг свой. Обязательно! Они тебя вылечат. Поняла?
   У неё в глазах только растерянность мелькнула.
   А ты, спрашивает.
   Я, говорю, позже прилечу, ты давай как-нибудь одна, принимай командование кораблём. Увидимся ещё.
   А потом перегнулся через борт и спрыгнул из корзины вниз на землю.
   И сразу же шар пошёл вверх, набирая высоту и чуть в сторону, подгоняемый хорошим ветром, дующим из-за скалы.
   Я подумал, что тот карапуз в моём сне, это даже, скорее всего, не мой сын, а я сам. Наивный, верящий в чудеса, беспомощный в своих мечтах. Ожидающий чуда от того, кто рядом. Безмятежный и потому умиротворённый.
   Шар улетал, но я мог ещё видеть Марьянку сквозь редкие прутья, из которых была сделана корзина. Она беспокойно металась там, как в клетке, бегая на четвереньках, и своей мордочкой, как никогда сильно, напоминала встревоженного зверька.
   Я опустил голову, и тут мою грудь стиснула резкая боль, да так сильно, что я почти задохнулся. Сердце замерло, потом сделало два медленных нерешительных удара и остановилось совсем.
   Храп преследователей раздавался уже близко, они были от меня в нескольких десятках метров.
   Хоть мое сердце остановилось, какое-то время я еще жил. Но мне в последние секунды совсем не хотелось видеть дальнейшее бесполезное приближение разъяренной орды, и поэтому я стал смотреть поверх их голов, на горизонт и на причудливое марево, перемешанное с разноцветными облаками…

Крик великана

   Гур прибрал шаг, а потом совсем остановился. Его левый башмак с плоской пластиковой подошвой коротко прошуршал по маленькими камешкам, и воцарилась тишина.
   Бармин, идущий ведомым, тоже синхронно, как тень, остановился.
   Гур всматривался в пыльное марево, висевшее впереди. Глаза слезились. То ли от колючего сухого ветра, то ли от напряжения.
   – Стоит там что-то, – не очень уверено пробормотал Гур, поднося ладонь козырьком ко лбу. Шар уже склонялся к дальнему горизонту и отсвечивал прямо в лицо.
   – Где? – негромко отозвался Бармин.
   – Там, – неопределённо уточнил Гур.
   – Значит – оно и есть, – заключил Бармин. – Больше нечему.
   – Как-то не похоже, – покачал головой Гур, а потом осмотрелся по сторонам.
   Пейзаж, как и за последние километров пятьдесят, пройдённые путниками, разворачивался вокруг довольно унылый. Едва натоптанная и слабо различимая на рыжем глиняном плато дорога, которая иногда и вовсе пропадала на проплешинах. Реденькие изогнутые пустынные кустики. Пыль, вперемешку с острой противной каменной крошкой. Полупустыня-полустепь. Глазу зацепиться не за что.
   – Не так я себе это представлял, – добавил Гур, а Бармин хмыкнул.
   Гур скинул в пыль наплечный рюкзак, который существенно полегчал в пути, а сейчас сложился на дорогу неопрятным бурым холмиком. И сел сам, прямо на глину.
   – Привал, – провозгласил он. – Надо перекусить.
   – Может, лучше дойти до… Объекта, – попытался поспорить Бармин. – Галеты сэкономим.
   – Ха-ха, – без малейшего намёка на веселье сказал Гур, роясь в рюкзаке. – Пара галет нас сильно спасёт, ага.
   – Кто знает… – и Бармин словно вздрогнул, отошёл от оцепенения, досеменил до спутника, опустился рядом на корточки.
   – На, – Гур протянул ему сморщенную размякшую галету, а сам откусил от другой.
   Бармин взял бесформенный кусок, машинально принялся жевать, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.
   – Я полагал, это как-то должно охраняться, – сказал Гур. – Ну не может же просто стоять прямо посреди степи дом и всё?
   – Кто знает, – повторил Бармин, задумчиво выглядывая даль.
   Когда с перекусом было покончено, два человека встали в привычную связку: Гур ведущий, Бармин в нескольких метрах позади уступом. Не то, чтобы такой расклад чем-то обосновывался, но на протяжении пути они привыкли двигаться именно так – задний страхует переднего. Хотя оба знали, что толку от этого при столкновении будет чуть.
   Там, впереди, действительно что-то стояло: дом не дом, сарай не сарай. Пыльное марево, поднятое ветром, искажало картинку.
   Гур уже почти успокоился и решил, что они дойдут до строения – чем бы оно ни было – без приключений, когда слева-сбоку раздался какой-то звонкий шелест. Очень необычный звук родился, казалось, на пустом месте: будто невидимый исполин подул вдруг в стальные трубочки: у-уууу-ух, у-ууххх…
   Гур вскинул руку, призывая к вниманию, но Бармин, несомненно, и сам уже всё услышал. Напарники остановились, чуть развернувшись в сторону звука.

   Химеры появились из марева резкими чёрными мазками, будто вынырнули из-под земли. Гур неким запредельным чувством понял, что рождало такой звук: стремительный поток воздуха взвывал на ходу в нижних сегментах движителей тварей, хитроумном сплетении технологических магистралей, прикрытых бронёй.
   Несмотря на упорные слухи, Гур не верил в существование химер. Они представлялись ему плодом воспалённого воображения обывателей, ограничивающим вымыслом, предписанной страшилкой. И он даже успел глупо удивиться почти полному совпадению вымысла с реальностью. Химеры выглядели почти так, как их изображали на рисунках: веретенообразные приземистые корпуса с нижнеприводным движителем и хищные окуляры круговой оптики, прикрытые шарозащитными тугоплавкими стёклами. Из-за этих стёкол «лоб» и «спина» тварей во время стремительного движения переливались тошнотворным радужным киселём. Некоторые знакомцы, кстати, уверяли Гура, что химеры живые создания, что внутри их железного панциря функционирует мозг.
   Химеры приближались настолько быстро, что Гур засомневался, успеет ли он додумать эту последнюю мысль до конца. Всё что он успел – это опуститься на одно колено, склонить голову и выставить вперёд согнутую руку, прикрываясь. Хотя, естественно, эти манипуляции выглядели просто смехотворными перед надвигающейся опасностью. Но оружия у Гура не было – он не знал ни одного человека здесь, которому бы удалось его заиметь: не то, что полноценный автомат-пулемёт, а хоть бы какой-нибудь заштатный револьверчик.
   Гур скосил взгляд и удивился. Оказывается, Бармин, вместо того чтобы последовать примеру ведущего, бросился бежать. Он опрометью нёсся куда-то вбок от дороги, на ходу пытаясь скинуть рюкзак, но тот от судорожных движений застрял на одном плече, повис на лямке и на каждом шаге-прыжке бил Бармина по бедру.
   Все четыре химеры, направляющиеся прямиком к присевшему Гуру, уловив новое движение, резко сменили курс и чёрными стрелами устремились за убегающим.
   Они настигли Бармина секунд через двенадцать. Перед прыжком вздыбились железной «шерстью» как бы отклоняясь назад и метнулись на жертву каждая со своего направления. Гур хотел отвести взгляд от происходящего, но не смог.
   Бармина буквально разорвало на несколько частей в челюстях химер. Кровь брызнула в стороны широкими дугами, выплеснутая из мясистых ошмётков, и рассеялась под светом шара алыми водопадными капельками.
   Химеры покрутились немного над жуткими останками, и, перегруппировавшись, направились в сторону Гура. Тот закрыл глаза.
   Через несколько мгновений он почувствовал кожей приближение неминуемого конца – на Гура пыхнуло горячей смесью раскалённого железа и машинного масла.
   Но почему-то больше ничего не происходило. Прошло пять секунд. Десять. Двадцать.
   Гур разлепил веки.
   Давешние химеры стояли перед ним и монотонно покачивали вправо-влево своими продолговатыми «головами». И тут Гур понял, что рядом есть кто-то ещё.
   В пяти метрах справа от тварей стоял странный мужчина в видавшей виды шляпе с широкими полями. Гур болезненно сощурился; опускающийся к горизонту шар бил светом как раз из-за спины незнакомца и рассмотреть чёткие детали силуэта, кроме шляпы, представлялось затруднительным.
   – Ну, здравствуй, мил человек, – сказала «шляпа» каким-то совершенно обычным, но абсолютно неожиданным в данных обстоятельствах голосом.
   Гур не нашёл, что ответить, перед его взором помимо воли вновь возникла картина четвертуемого химерами напарника. Галеты немедленно попросились наружу и Гур, болезненно скривившись пополам, выблевал недавний перекус в слежавшуюся пыль дороги.

   Человек в шляпе привёл Гура к вагончику. Химеры к тому времени бесследно исчезли, словно обратно провалились под землю.
   Да – перед Гуром предстал всего лишь вагончик. Старый, покосившийся, такой, который ставят на стройке работягам, чтобы тем было где переодеваться. Вместо свай или фундамента домик-бытовка стоял на четырёх толстых колёсиках – стойки, на которые они крепились, давно проржавели, а шины своим нижним полукружьем почти вросли в глину.
   «Вот тебе и Объект, – отстранённо подумал Гур. – Насмешка просто».
   «Шляпник» сделал пасс рукой – мол, поднимайся.
   Дверь в вагончик располагалась с торца, к ней вела железная и тоже ржавая лесенка из трубочек-ступенек. Гур ступил на первую и чуть не упал: лесенка покосилась от его веса. Пришлось неуклюже хвататься за перилу.
   – Поднимайтесь, поднимайтесь, – поторопил провожатый. – Раз уж так всё получилось…
   Внутри вагончик выглядел не лучше, чем снаружи. Стены, залепленные поблекшими от времени обоями, деревянный стол, установленный на чурочках, рукомойник, продавленный диван у стены. Над ним виднелся криво прилепленный постер с полуголой девицей. Дальняя часть внутреннего пространства была отгорожена непрозрачной ширмой; тяжёлая тёмная ткань, как штора на кольцах держалась на длинной поперечине, протянутой у потолка.
   – Удивлены? – спросил «Шляпник», который зашёл следом.
   Здесь, при нормальном свете, Гур успел его рассмотреть. Мужчина был в возрасте, скорее даже его следовало назвать стариком. Седые пряди на голове едва прикрывали проплешины на черепе. Лицо же хозяина домика было испещрено неровными морщинами, однако взгляд глубоко посаженных глаз выглядел вполне себе живым и цепким.
   Одиозная шляпа, которую старик снял сразу же, как вошёл, покоилась теперь на специальном гвозде, вбитом в стену.
   – Удивлены, удивлены, – сам себе сказал хозяин, так и не дождавшись ответа от Гура. Он присел на архаичный стул. Стул скрипнул. – Вы же представляете себе Врата совсем иначе. Или как там они у вас называются? Объект?
   – А это и есть Врата? – недоверчиво переспросил Гур, топчась на месте. Он не знал, что предпринять – то ли сесть на диван, то ли за стол – без приглашения было как-то неловко.
   Старик посмотрел на него с прищуром.
   – Естественно, – ответил он. – Что же ещё тут может быть? Парк аттракционов что ли?
   Гур пожал плечами. На него напала какая-то апатия. И равнодушие.
   – Да присаживайтесь уже, будем чай пить. Разговор хоть и недолгий нам предстоит, но хочется как-то по-человечески же… Вас как величать-то?
   – Гур.
   – А я – Кербер.
   – В самом деле? – Гур присел наконец на трёхногую табуретку у стола. При всей очевидности представления имя прозвучало неожиданно. – А где же…
   – Вторая и третья головы? – усмехнулся хозяин. – Это всё визуальные предрассудки. Как и вид этого домика с вашей стороны. Уверяю вас, с противоположной Врата выглядят совсем по-другому!
   Старик щёлкнул переключателем на электрическом чайнике, и вода внутри почти сразу загудела, нагреваясь.
   – Так для чего вы, собственно, проделали такой путь? – Кербер глянул на Гура вполне дружелюбно и с явно выраженным любопытством.
   – Чтобы исправить ошибку, – сказал Гур глухо. – Я уверен, что Суд ошибся. А единственный способ доказать свою правоту – вернуться.
   – Вернуться туда, куда вернуться невозможно?
   – Если есть Врата, то через них можно пройти!
   Старик начал смеяться. Сперва тихонько хихикать, а потом всё громче и громче, расплываясь морщинистым лицом в маску искреннего веселья.
   – А что смешного-то? – угрюмо спросил Гур.
   – Действительно, – Кербер с трудом взял себя в руки и посерьёзнел. – Но… предрассудки!
   Потом он разлил по стаканам дымящийся кипяток и пододвинул по столу заварник.
   – Чай у меня хороший, на шиповнике, свежий, – сообщил он. – Напоследок уж вас попотчую…

   – А что… там? – Гур указал рукой на занавеску, разделяющую комнату.
   Вопрос мог показаться неуместным и нагловатым, но Гур подумал, что раз уж попал сюда…
   – Вам в самом деле интересно? – удивился Кербер. – Ну надо же.
   Он подошёл к портьере и заскрипев кольцами по перекладине отодвинул тяжёлую штору вбок. Взору Гура открылось нечто вроде рубки управления кораблём – приземистый лаково-поблёскивающий пульт с множеством подсвеченных кнопок и переключателей. Внутри некоторых индикаторов подёргивались стрелки. Над пультом располагались пять крупных мониторов, на четырёх из которых шла какая-то трансляция, на каждом – разная. Перед пультом стояло два вращающихся кресла.
   Кербер сделал приглашающий жест рукой, но Гур ограничился несколькими шагами, чтобы получше рассмотреть изображение. Вначале он не совсем понял, что там…
   На центральном мониторе с самой большой диагональю виднелся край какой-то циклопической закруглённой конструкции. Металл, из которого она была сделана, отсвечивал медно-фиолетовым оттенком, а на поверхности угадывались выбитые витиеватым узором руны. Света на месте действия было явно маловато, чтобы различить детали, но внизу под чашей (а Гур всё же сообразил, что камеры снимают край огромной, почти плоской металлической чаши) копошились полураздетые люди – их нагие до пояса торсы лоснились то ли от пота толи от масла, а мешковатые штаны были сильно заляпаны копотью и чёрной смолой. Все они сосредоточено выполняли некую работу, но какую именно, Гур никак не мог понять: люди суетились, катили громоздкие тачки на одном колесе, некоторые просто размахивали руками.
   – Я не включаю звук, – пояснил Кербер почти смущённо. – Очень уж… впечатляет.
   – Что?.. – Гур судорожно сглотнул. До него вдруг дошло, почему у конструкции был такой оттенок и от чего лоснились человеческие тела – от жара. От нестерпимого, невозможного жара раскалённой до сияния чаши.
   – Это всего лишь кочегары, – заметил Кербер. – У меня есть ещё одна подключённая камера, которая снимает сверху, но я даю с неё обзор только в самых… торжественных моментах, если вы понимаете, о чём я.
   «Шар всемилостивый…» – подумал Гур. Ему вдруг стало дурно. Он растеряно глянул на другие экраны, но там не транслировалось ничего подобно-ужасного. На двух из них в разных ракурсах мерцала полустепь, из которой они только что пришли, в одном виднелся неподвижный угол какого-то строения, а в самом маленьком мониторе гипнотически качали головами – точь-в-точь как тогда – две химеры.
   – А вы и это… контролируете? – спросил Гур, запнувшись, хриплым от потрясения голосом.
   – Что вы! – Кербер поднял руки, словно стараясь физически отгородиться от такого кощунственного предположения. – Я лишь наблюдаю. Для развлечения, можно сказать. Это ведь совершенно не моя компетенция!
   И в этот момент Гур отчётливо понял, что ему придётся Кербера убить. И чем быстрее, тем лучше. Иначе обратно через Объект не пройти – теперь это стало совершенно очевидным.

   Они вернулись к столу, к пустым чайным кружкам. Причём по пути Кербер украдкой глянул на часы, висевшие над окном, что не укрылось от обострённого внимания Гура.
   – Что ж, – сказал хозяин, снова занимая своё место, – может, вы хотели узнать что-то ещё… напоследок?
   – А может, вы меня просто пропустите назад? – внезапно вырвалось у Гура. Он сам не ожидал от себя такого.
   Кербер немедленно удивлённо вскинул голову.
   – Давайте сделаем вид, что ничего не было, – развил свою мысль Гур. – Ни вы меня не видели, ни я вас. Шмыг – и я на той стороне.
   – Знаете, – вздохнул Кербер после недолгой паузы. – Вы мне даже чем-то симпатичны. Наверное тем, что я понимаю ваши устремления. Они мне близки. Но, увы, вряд ли чем-то могу вам помочь. Никак невозможно.
   – Почему? – Гур криво усмехнулся. – Начальство не одобрит?
   – Не без этого, – не стал спорить хозяин. – Но главное – ваше желаемое действие противоречит сущности бытия. Невозможно пройти туда, куда пройти невозможно. К тому же Суд, вынесший вам приговор, не имеет иных инстанций, кроме, собственно, первой. Как ни крути, ваше стремление бессмысленно, мало того – опасно для любого из миров. Знаете, у меня было предостаточно времени, чтобы выстроить непротиворечивую теорию моего здесь нахождения. Теорию, подкреплённую и фактами и аргументами…
   Гур только сейчас заметил, что у Кербера несколько зубов – гнилые. Когда он открывал рот, становился хорошо виден ряд чёрных сточившихся резцов на верхней челюсти.
   – Какие ещё теории… – неопределённо буркнул Гур. – Всё и так ясно как белый день.
   – Не скажите, не скажите, – покачал головой хозяин. – Не всегда окружающая нас действительность может истолковываться однозначно.
   – Да перестаньте!
   – Нет, нет, почему же? Взять хотя бы вашего спутника, как там его?
   – Бармин… – перед мысленном взором Гура вновь всплыла жуткая картина кончины напарника и его передёрнуло.
   – Да, Бармин. Вы собственными глазами видели его не очень лицеприятную смерть, однако вы же понимаете, что не всё так просто. Бармин потерял лишь физическую оболочку, и, признаться, очень комфортную оболочку, но это вовсе не значит, что ему удалось полностью свести счёты с жизнью. Трансформация здесь, после Суда, она ведь может приобретать самые необычные формы, но всегда идёт по нисходящей спирали. Поэтому в Чашу, по сути, попадает уже совсем примитивный организм. Боюсь, своей неразборчивостью Бармин обрёк себя на очень долгие, если не вечные мучения. А ведь исключительно по своей глупости. Он доверился вам, слабо представляя исход предприятия. А вы не стали разубеждать его. Потому как вам был необходим напарник, чтобы дойти до этого места. По большому счёту, вы его обманули. Тем удивительнее ваше желание оправдаться перед Судом.
   – Всё было не так, – глухо пробормотал Гур.
   – Это уже не важно, – покачал головой Кербер. – Знаете, глядя на вас мне вспомнилась поучительная притча про кричащего великана.
   Хозяин сделал паузу, видимо, ожидая уточняющего вопроса, но Гур только криво ухмыльнулся.
   – Впрочем, на её полный пересказ у нас уже нет времени, – продолжил Кербер. – Я озвучу резюме. Знаете, что выяснилось в итоге? Чем крик великана отличался от крика любого другого обычного, среднестатистического существа нижнего мира?
   – Чем же? – хрипло спросил Гур.
   – Ничем. Это был обычный крик мучающегося создания. Даже не очень-то и громкий.
   Гур практически не слушал, он примерялся, как сподручнее оглушить собеседника. Ещё минуту назад ему на глаза попалось нечто вроде железной кочерги, небрежно прислонённой к батарее. Надо только, чтобы страж отвлёкся, повернулся к нему, к Гуру, хотя бы на две секунды спиной. Этого будет достаточно, чтобы схватить кочергу и обрушить её на голову хозяина. Прямо на темечко. Реакция у Гура ещё что надо, он не сомневался, что мышцы не подведут. Только как сделать так, чтобы Кербер отвернулся?!
   – По-моему, вы меня не слушаете, – заметил меж тем хозяин. – А зря.
   – А? – «вернулся» к разговору Гур, лихорадочно соображая, как отвлечь внимание собеседника.
   – Зря, потому что времени у нас осталось… да ничего уже не осталось. Увы и увы! – и тут Кербер отвернулся. Сам. Полностью. Встал со стула и как по команде обернулся к Гуру спиной, мягко свесив руки «по швам».
   Гур змеёй метнулся к батарее, благо сделать требовалось для этого пару шагов, схватил кочергу, ощущая ладонью неровно-шершавую поверхность рукояти, вернулся к застывшему изваянием Керберу – на всё про всё понадобилась пара секунд – и отчаянно замахнулся.
   И в это же мгновение стал расти. Пухнуть. Пол неожиданно принялся отдаляться, словно бы Гура схватили за загривок и стали резко поднимать вверх. Недвижимая фигура Кербера уменьшалась, оставаясь внизу, но Гуру удалось успеть рассмотреть, что тот вовсе, оказывается, не отворачивался, вернее, не переставал на него смотреть. На затылке, в одной из проплешин лысины стража горели безумным огнём два испепеляющих красных глаза, раздвинувшие открытыми чёрным веками сухую и дряблую старческую кожу.
   Гур хотел закричать, но не услышал себя, он разевал рот, но из него выталкивался лишь невнятный негромкий клёкот.
   Пол, а вместе с ним и силуэт старика, меж тем стал стремительно приближаться, но вместо неминуемого катастрофического падения и превращения в кляксу из живых тканей, в самый последний момент сознание Гура схлопнулось, всякое движение прекратилось, весь его мир залил белый молочный туман, в котором – точно посередине – мелко-мелко вибрировала жирная чёрная точка, отчего её края казались слегка размытыми.

   Гур очнулся, словно включили тумблер. Раз – и всё. То не было вовсе ничего, а теперь вокруг вполне себе понятный мир – чёткий, осязаемый, привычный.
   Гур провёл укороченное тестирование основных систем. Поводов для беспокойства не наблюдалось. Лишь один датчик, следящий за давлением в трансмиссии, давал чуть завышенные показания, но за предельную черту данные не заходили. Гур решил, что разберётся с этим потом. «Мягкие» ткани держались в тонусе. Сердце-насос послушно перекачивало кровь и техническое масло. Рефлексирующие мышцы сочленённых конечностей готовы были следовать импульсам малого мозга.
   Гура переполнили торжественные и возвышенные эмоции. Он ощутил небывалую гордость от того, что может выполнить любой приказ. Догнать, подмять, уничтожить, разорвать врага. Пусть только Командир даст задание и тогда он его, Командира, не подведёт.
   Гур принял основную выжидающую позицию. Веретенообразное туловище прижато к основанию, аккумуляторы в энергосберегающем режиме, головная часть движется горизонтально из стороны в сторону, тем самым давая понять, что Гур включён и готов к выполнению миссии.
   Рядом с ним точно так же покачивали заострёнными мордами две других химеры, напарники по ударному звену.
   По нейросинапсам Гура пробежала смысловая команда, заключающаяся в том, что внешние радары обнаружили нарушителя. Загрузив в большой мозг информацию о координатах цели, Гур, а за ним и две других «машины» ринулись на поверхность.
   «Вперёд, – стучало в сознании Гура. – Быстрее! Выше! Точнее! Догнать его! Догнать! И рвать! Рвать на куски!»

Курсовая работа

       ФЕДЕРАЛЬНОЕ ПЛАНЕТАРНОЕ
       ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ
       УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО
       ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
       КОСМОУНИВЕРСИТЕТ

       факультет ДАЛЬНИЙ ПОИСК
       Кафедра космических технологий

       КУРСОВАЯ РАБОТА [32 - Публикуется со значительными сокращениями.]

     Тема: «Препарат экстренного применения метапризон – мифы и реальность»
     Выполнил: студент 5 курса 506 гр.
     Гаврилов Максим

       ЮПИТЕР 2213г

   Введение
   Препарат метапризон является бета-стимулятором (квази-ноотропом) и относится к группе неокатинонов с активным 100%-но синтезированным веществом. Впервые был получен в чистом виде ещё в 2149 году, но после клинических исследований на клонокопиях оказался в списке запрещённых к производству и применению. «Вторую жизнь» метапризон получил почти случайно. После создания первой искусственной «кротовой норы» НХП-01-Б, принцип воздействия метапризона использовали в работе искусственных нейросетей в спецпроекте по пересечению горизонта событий белой дыры (с переменным успехом). А вскоре после открытия планетарных систем с обратной векторной спиралью [33 - Карликовые звезды-компаньоны или планеты-гиганты, расположенные на «вершине» спиральных рукавов, вращающихся в «обратном» направлении относительно небулярной модели; вследствие топологии пространственно-временного континуума вблизи таких объектов одноименные (пространственно-временные) нейронные импульсы человеческого мозга могут незначительно искажаться: природа данного явления до конца не выяснена.] возобновились клинические исследования на клонокопиях, «призраках» и, наконец, представителях homo sapiens (на добровольных началах). С 2199 года метапризон получил вселенский сертификат соответствия, как спецпрепарат класса «Д». В настоящее время применяется крайне редко, и только в экстренных случаях, представителями профессий, имеющими к нему допуск. Клиническая картина использования препарата настолько необычна и одиозна, что обросла различными слухами и легендами – это порой мешает адекватно оценивать показания к его применению.
   <…>
   Цель данной курсовой работы – отделить вымыслы от фактов на основе документальных свидетельств и оценить целесообразность использования препарата.

   Фармакологическое действие
   Метапризон (активное вещество: фениминилин-глиопирролитин-окси-2-6-мирролидинателит-альфа-VP). Усиливает биоэнергетические процессы в нервных клетках мозга, взаимодействуя с нейромедиаторными системами. Провоцирует несбалансированные биохимические реакции, комбинируя лавинную выработку катехоломинов (серотонина, дофамина и норадреналина).
   <…>
   Основная часть
   <…>
   Расследование 1
   Я – Чайка
   Для начала следует сделать отступление, чтобы вкратце обрисовать историю использования препарата. Данные о клинических исследованиях после синтеза вещества и в течение «второй волны» засекречены: проанализировать их без спецдопуска невозможно. Поэтому начать я решил со случая, который не представляет государственной, военной, либо иной тайны. Именно после этого «инцидента» к метапризону стойко «приклеилось» его сленговое название – «чайка». Существует версия, что данное название связано со случаем, произошедшем на Внешнем кольце в 2201 году (т.е. после пары лет с момента официального разрешения использования препарата). Некто Мартын Мартынов (по другим показаниям – Михей Мартынов), будучи командиром космолёта класса РКДД (разведывательный корабль дальнего действия) после нештатной ситуации (в большинстве версий – внезапное появление точки псевдосингулярности) и принятия дозы метапризона, направил судно в открытый космос, непрерывно передавая сателлитам одно и то же сообщение: «Я – Чайка, экипаж мёртв, приближаюсь, нужна помощь, как поняли, приём? Я – Чайка. Я – Чайка». Странность сообщения заключалась в том, что, во-первых, командир в это время находился на корабле один (экипаж ожидал его на орбитальной станции, куда Мартынов и перегонял судно). Во-вторых, позывной корабля был вовсе не «Чайка», а стандартный «РД-6-1-1». В-третьих, судно никак не приближалось, а напротив, отдалялось и шло на максимальной скорости, что исключало возможность преследования на любом из доступных сателлитов. Перепутать направления в данных условиях командиру с таким опытом (более 25 лет налёта) – значило заблудиться «в трёх соснах». Автопилот Мартынов отключил. Корабль остановить так и не смогли, и ещё долго слушали бесполезное сообщение с борта. В пользу «Легенды о Чайке» говорит то, что на корабле данного класса в том секторе дальнего космоса (близость систем с обратной векторной спиралью) действительно в медреестре мог присутствовать метапризон. И его применение кем-то из членов экипажа вполне могло быть зафиксировано внутренними датчиками в бортовом виртуальном журнале. Однако я не нашёл в архивах ни одного документального подтверждения истории (кроме модифицированной со временем «разговорной» версии, передаваемой в среде космолётчиков «из уст в уста»). Все из найденных мной Мартыновых (с любыми именами) никак не могли оказаться в то время в описываемом месте вселенной. Но, несмотря на отсутствие вещественных доказательств произошедшего, сленговое название с тех пор прижилось, и до настоящего времени мало кто в кулуарных разговорах называет препарат официально.
   Вывод – инцидент с «Мартыновым» является вымыслом, продуктом неофициального народного творчества, так называемой «байкой». Миф.

   Расследование 2
   Лекарство от здравого смысла
   Всплеск популярности «чайки» был обусловлен успешным применением препарата в рамках поиска «Отсвет» (галактика СН-098787). Все планетарные системы сектора имели ярко выраженный вектор обратной спирали и поэтому экипажи снабжались, в том числе, и метапризоном. Я отыскал в архивах два задокументированных случая, наиболее ярко иллюстрирующих действие препарата (вся информация о них в открытом доступе, ссылки в конце работы). Оба инцидента связаны с потерей пространственной ориентировки в условиях космических флуктуаций. Для наглядности разберём их подробнее.
   Случай первый. Галактика СН-098787, ПС-дельта-7.
   2209-11-12
   Разведывательный бот класса «Молния» (ИН987749), позывной – «Маяк». Экипаж – 1 человек (Борг Сент).
   После попадания в космическую бурю принял единственно верное (как показало расследование), но совсем неочевидное в тот момент решение. Направил свой бот прямо в центр распространения летящих обломков. На выполнение данного манёвра повлияло использование «чайки». После начала действия препарата Борг Сент сделал практически невозможное – провёл катер по центру циклона, умудрившись уклониться от всех крупных метеоритов (от мелких защитило штатное силовое поле бота). На моделях реконструкций выяснилось, что такая тактика была единственно верной, попытка «убежать» от бури приводила в 99.1% к гибели пилота и корабля.
   Случай второй. Галактика СН-098787, ПС-омега-1.
   2209-11-29
   Корабль-разведчик класса «Гурон» (ИН5552354), позывной – «Гектор». Экипаж – 3 человека. Командир – Бойче Клаус.
   При разведывательном поиске корабль попал под гравитационное воздействие не обнаруженного ранее МТТ (массивного тёмного тела). После аварийно сработавшей автоматической защиты стало понятно, что экипаж обречён. Однако командир принял самое парадоксальное в данной ситуации решение – он двинулся прямо под горизонт событий, рискуя сделать корабль и экипаж жертвой чудовищных приливных сил. Излишне говорить, что перед этим он принял «чайку». Один из членов экипажа, видя «неадекватность» командира, попытался физически помешать тому сделать задуманное, но оказался блокирован и зафиксирован третьим членом команды, который капитану «поверил». В результате необратимого действия корабль-разведчик выполнил манёвр проскальзывания вдоль границы горизонта событий (позже данное свойство материи назвали в честь командира – трамплином Бойче) и ухода на безопасную траекторию.
   Именно после этого случая главный Коммандер Космических сил дальнего поиска в интервью «АРТ» назвал метапризон лекарством от здравого смысла. А известный пост-фикшн-автор М. Тетиньский опубликовал книгу с одноимённым названием (роман получил платиновый статус). Справедливости ради стоит отметить, что бестселлер Тетиньского является художественным произведением, и последствия применения исследуемого нами препарата там показаны больше с фантастических, нежели с реальных точек зрения.
   Вывод – перечисленные инциденты доказывают высокую эффективность препарата в определённых внешних обстоятельствах. Реальность.

   Расследование 3
   Инцидент на Шаагло
   Я не мог обойти вниманием очень обсуждаемую в своё время в среде космолётчиков историю про «бойню на Шаагло», часто приписываемую галлюциногенному побочному эффекту метапризона. Так как данный инцидент случился в расположении военного корпуса внешней базы Второго Кольца, то и расследованием чрезвычайного происшествия занималась военная прокуратура, чьи материалы остались засекреченными. Но мне удалось ознакомиться с некоторыми протоколами предварительного дознания, копии которых остались в юрисдикции местной службы безопасности Управления Контроля на Шаагло.
   Вкратце обозначу, о чём идёт речь.
   Инцидент произошёл во время транспортного перелёта десантного крейсера типа «Сатуран-МС» (бортовой 14) между терминалами военной базы планеты-гиганта Шаагло (галактика СН-3-12, ПС-гало-1). Первый пилот корабля Арман Кески по показаниям очевидцев неожиданно «сошёл с ума». Забаррикадировался в пилотской кабине и принялся обстреливать из автомата-пулемёта любого, кто к нему приближался. Диспетчер, «ведущий» борт 14, неоднократно получал от Армана по каналу связи панические сообщения об атаке неизвестных чудовищ, которые неведомым образом оказались на корабле. Первый пилот истерически требовал помощи и четыре раза передал открытым текстом экстренный сигнал «Mayday, Mayday, Mayday» [34 - Речевой аналог передаваемого азбукой Морзе сигнала «SOS». Троекратное повторение слова «Mayday» связано с исключением ошибки восприятия.]. При попытках деблокирования кабины и нейтрализации обезумевшего пилота погиб сержант Марк Бренсен (пулевое ранение в голову) и была тяжело ранена лейтенант Марика Стойчева, командир группы космодесантников (в неё угодило пять пуль: две в бедро, две в живот и одна в область сердца [35 - Марика выжила, но осталась ограниченно годной к службе в КСА.]). После обезвреживания Армана Кески у того случился сильнейший судорожный приступ, однако средствами реанимации жизнь ему удалось сохранить.
   Одной из причин случившегося некоторые новостные каналы указали воздействие на организм пилота метапризона, который он якобы принял для осуществления безопасного перелёта. Следует сказать, что данная информация появилась из непонятных и необъявленных источников и её достоверность полностью остаётся на совести озвучивших её СМИ. Однако версия про «чайку» сразу же получила большую огласку в профессиональной среде и стала активно муссироваться среди космолётчиков.
   Мне по этой теме на основании изученных документов (список материалов – приложение 4) удалось выяснить следующее.
   Арман Кески страдал тяжёлой формой шизофрении (источник – медвыписка из истории болезни КА-18-2199-3А). Как он попал на военный корабль в качестве первого пилота десантного катера – вопрос к профильным ведомствам МО. По предварительной версии службы дознания это случилось в результате халатности или подлога.
   Он действительно периодически принимал препараты из ряда ноотропов и катинонов (но не квази-ноотропов, к которым относится метапризон) по медицинским показаниям.
   Накануне трагического полёта он допоздна (по показаниям свидетелей) засиделся в баре на Острове Шаагло (получив увольнительную, вместе с коллегами якобы отмечал столетие Боевой Гвардии). Празднество сопровождалось обильными возлияниями алкоголя. Поутру, перед вылетом, он «глотал таблетки горстями» (показания второго пилота), чтобы сбить абстинентный синдром. С большой долей вероятности, именно эта комбинация и очевидный передоз принятых лекарственных препаратов и послужил причиной своеобразной «белой горячки» Кески, приведший к таким трагическим последствиям.
   Но если предыдущий довод, всё же, является косвенным, я выявил и неоспоримое доказательство непричастности «чайки» к «сумасшествию» Армана Кески. Возможно, пресса «зацепилась» за метапризон вследствие того, что Шаагло, будучи планетой-гигантом с обратной векторной спиралью, подразумевает присутствие в медсписке космолётов, осуществляющих там перелёты, препарата метапризон. Всё так, но это касается только кораблей, осуществляющих межпланетарные перелёты. Потолок действия десантных крейсеров «Сатуран-МС» ограничен внутриатмосферными и орбитальными полётами, в которых никаких искажений нейросинапсов не происходит, а значит и применение «чайки» в них бесполезно. Данный факт подтверждается официальным руководством по лётной эксплуатации малых и средних десантных крейсеров (РЛЭ 132—66, стр. 78, 80—82). Поэтому никакого официального метапризона на борту Сатурана-МС не было и быть не могло.
   Неофициальное же применение препарата, теоретически хоть и могло иметь место, но крайне маловероятно из-за полной неэффективности при данных показаниях (снятие абстинентного синдрома). Кроме того, ни один из членов экипажа Кески (летавших с ним больше года) никогда не видел у того (либо в кабине катера) препарата в такой упаковке (во время предварительного дознания инспекторами задавался и такой вопрос).
   Вывод – препарат метапризон не имеет никакого отношения к «инциденту на Шаагло». Миф.

   Расследование 4
   Противопоказания
   Для более глубокого изучения вопроса, стоит схематично обрисовать принцип действия препарата. Если не углубляться в специальные термины и наименования, то действие «чайки» можно описать как пиковую стимуляцию мозговой деятельности пациента в определённом узком спектре. Активное вещество воздействует почти на все нейромедиаторы, но совершенно оригинальным способом: заставляя афферентно иннервировать нейронные связи, стимулирующие пространственное воображение. Получается некий «антинаркотический» эффект – выработанные нейромедиаторы (серотонин, норадреналин, дофамин и некоторые другие) в существующей комбинации угнетают «ненужные» основные функции мозговой деятельности, одновременно усиливая функции второстепенные, но необходимые для принятия решений. Абстрактно данное свойство можно сравнить с «туннельным эффектом», когда всё внимание контрагента сосредотачивается на выбранной части от целого. Будто вы смотрите в трубочку, приложенную к глазу, и прекрасно различаете тот круг впереди, что ограничен диаметром, не видя ничего за его пределами. Хотя, стоит отнять трубку от глаза, и вы не рассмотрите толком вообще ничего – перед вами будет размытое пятно.
   Именно такое, порой парадоксальное мировосприятие, бывает востребовано при путешествиях в планетарных системах с обратной векторной спиралью (из-за физических свойств самого пространства). Разумеется, указанные случаи в расследовании 2 – это наиболее яркие проявления эффективности препарата. Часто метапризон помогает космолётчикам всего лишь «не заблудиться» при поиске и разведке, и использование «чайки» проходит вполне в штатных и недраматических, рабочих, ситуациях (есть подтверждённая статистика – см. приложение 3).
   Но, вместе с тем, существуют объективные данные, что многие командиры кораблей манкируют возможностью применения препарата, обуславливая для себя такой отказ боязнью его противопоказаний. Давайте разберём основные из них:

   Истощение эмоциональных сил
   Действительно, в инструкции к применению метапризона чётко определена верхняя дозировка препарата. Из-за лавинообразно возрастающего нервного напряжения, многие ресурсы мозга после употребления «чайки» могут быть на какое-то время «истощены». Однако у здорового человека с хорошим метаболизмом все эмоциональные функции восстанавливаются в течение суток. Все случаи длительной (до полугода) депрессии после использования препарата, каталептических припадков, приобретённого аутизма не составляют и 1% от статистического поля и обусловлены в первую очередь тяжёлыми сопутствующими заболеваниями у таких пациентов (как правило, никогда не посещавших Дальний Космос).
   Вывод – при использовании препарата в соответствии с инструкцией неизбежные негативные последствия нивелируются через очень короткое время. Нервное истощение – Миф.

   Галлюцинации
   Нередки случаи описания пациентами очень странных (иногда кошмарных) видений после введения препарата. Приведу некоторые отрывки из историй болезней.
   Из рассказа пациента К. – 25 лет: я повис в абсолютно чёрном пространстве и почувствовал себя будто в середине своего организма. У меня выросли такие маленькие ручки с шевелящимися пальцами, которыми я ухватил себя за мышцы, выстилающие мои внутренние органы, и принялся, как бы, выворачивать себя наизнанку. При этом я ощущал просто невыносимый ужас, которого я не испытывал никогда в жизни.
   Из рассказа пациентки М. – 32 года: вначале на вас обрушивается полнейшая апатия. Словно ваши руки и ноги это листья, безвольно повисшие на дереве. А потом… потом происходит невероятное – пространство вокруг словно бы скукоживается, причём одновременно скукоживается и ваша кожа, принося болезненные ощущения, которые усиливаются. Становится трудно дышать, а когда ты понимаешь, что кожа вот-вот начнёт с тебя просто напросто слезать, тебя охватывает несравнимый ни с чем ужас. Причём не проходит стойкое ощущение, что за тобой кто-то наблюдает.
   Проанализировав несколько таких свидетельств, мне удалось отыскать очень чёткую закономерность случаев с возникновением галлюцинаций, как побочного эффекта метапризона. Все пациенты употребляли препарат (по разным причинам, вплоть до «перепутывания» с другим, назначенным врачом) в обычных внешних условиях. Ни о каких пространствах с отрицательной спиралью в 99% мною выявленных случаев речи не шло. Поэтому такая неадекватная реакция могла быть обусловлена, опять же, индивидуальной непереносимостью пациентов.
   Вывод – среди космолётчиков случаев возникновения галлюциногенных видений мне выявить не удалось. Галлюцинации – Миф.

   Кулак ярости
   Показанием к применению метапризона, кроме прочего, является определённое психофизическое состояние человека. Другими словами, пациент, расслабленно сидящий в кресле и предающийся спокойным думам, после употребления в таком состоянии метапризона может даже не заметить никакого его воздействия. Другое дело – человек в ситуации экстремальной, на грани выживания, когда стандартные биохимические механизмы уже активно задействовали нейростимуляторы – в этом случае эффект «чайки» окажется максимальным. Поэтому распространённое мнение, что перед принятием метапризона нужно ощутить настоящую ярость (или сопоставимые по накалу эмоции) вполне обосновано.
   Вывод – активное вещество препарата намного эффективнее воздействует при «поддержке» естественных механизмов взрывного нервного возбуждения. Реальность.

   Расследование 5
   Учебный эксперимент
   В связи с тем, что физические полётные условия, при которых обосновано применение метапризона практически невозможно смоделировать в виртуальных условиях приближённой реальности (например, в обучающих тренажёрах-симуляторах), я, в рамках исследования данной курсовой работы, подал заявку на учебный эксперимент. Во время навигационной практики в секторе ZG 1, я обратился с предложением совершить учебный полёт в радиусе прямого действия карликовой звезды-компаньона Альтон-С2, расположенной в соседней области галактики. Руководство практики (проф. Белякин А. Ю., доцент Юров С. Г.) мой запрос одобрило. Для эксперимента мне выделили учебный космолёт-спарку «Агат» (ИН2259752—2). Командиром корабля назначили пилота-инструктора 1 класса Погребежского Андрея.
   Полётное задание включало в себя прохождение навигационной полупетли вблизи Альтона-2С по заданной маршрутной траектории. Первую часть пути пилотировать космолёт должен был инструктор, вторую (обратную) – я. В процессе полёта предполагалось протестировать действия метапризона «на себе» в реальных условиях.
   Навигация у Альтона-С2 имеет свои, ярко выраженные особенности (о чём свидетельствовал очень подробный предполётный инструктаж). Но даже будучи технически и морально готовым к предстоящему маршруту я испытал чувство острой растерянности и дезориентации, когда Андрей ввёл космолёт в первый приграничный пояс звезды. В этот же момент (по инструкции) пилот принял стандартную дозу препарата. По текущему распорядку я должен был наблюдать за действиями пилота-инструктора «со стороны», фиксируя его психоэмоциональное и физическое состояние. Могу сказать, что никаких особенных вазомоторных и/или органолептических реакций на происходящее Андрей не демонстрировал. В реалиях сложных навигационных условий пилот оставался спокойным и сосредоточенным. Но что парадоксально, наиболее выраженную реакцию на происходящее в первой части полёта я зафиксировал у самого себя. В какой-то момент я потерял логическую связь между показаниями приборов и визуальным панорамным обзором. До такой степени, что перестал различать «верх» и «низ». Несколько секунд я пребывал в состоянии полной потери пространственной ориентировки и с ужасом наблюдал приближение относительно крупного небесного тела (осколка астероида), направляющегося прямо на нас! Уйти с перекрещивающейся траектории (по моим впечатлениям) было уже невозможно, и столкновение казалось неминуемым. Лишь ценой больших эмоциональных усилий, применив психометодику Веллингтона, мне удалось взять себя в руки и сообразить, что фронтальное приближение небесного тела – оптическая иллюзия.
   Дальнейший путь до точки возврата прошёл без каких-либо заметных происшествий. Я принял управление космолётом и строго по таймингу ввел себе дозу «чайки». В первые минуты после этого никаких особенных изменений в организме я не ощутил. Лишь через какое-то время мир вокруг меня, если так можно выразиться, стал более чётким. Показания приборов, которые я контролировал, высвечивались более «ярко», а пространственные координаты выглядели логически непротиворечиво, несмотря на их штатное «невозможное» расположение. Все штурманские манёвры, необходимые для движения в приграничном поясе, выполнялись мной осознанно и адекватно, и никак не нарушали моё общее внутреннее пространственное восприятие. За пилотирование своего участка я получил от инструктора оценку «4» («хорошо»).
   Вывод – эксперимент с личным участием в тестировании препарата метапризон выявил эффективность его применения в сложных (и неординарных) навигационных условиях. Реальность.

<…>
Заключение и общие выводы

   После анализа всех собранных материалов можно сделать несколько общих выводов, а именно:
   1. Препарат метапризон является довольно специфическим и показан к использованию только при определённых внешних обстоятельствах, подробно описанных в инструкции к применению.
   2. Большинство негативных отзывов основано на недостоверной (непроверенной) информации и несёт характер космических «страшилок».
   3. Эффективность препарата метапризон доказана многими клиническими исследованиями и не несёт никакой «чудесной» составляющей, о чём иногда заявляют авторы художественных произведений. Однако есть несколько задокументированных случаев, когда употребление метапризона спасало пациентам жизнь в критических ситуациях.
   4. Препарат имеет серьёзные противопоказания, и применять его следует с максимальной осторожностью, только в моменты крайней необходимости.

     Список литературы
     <…>
     Приложения
     <…>

   Резюме старшего преподавателя:
   Оценка — удовлетворительно. Недостаточно чётко показана практическая сторона использования препарата. Стиль изложения больше напоминает литературный рассказ, чем научное исследование. Уманцев П. Ф.

Очередь

   Настасья заметила их ещё издали. Хотя эта троица и не выдавала явно своих намерений, Настасья не сомневалась – они направляются туда же, куда и она.
   Женщина незаметно прибавила шаг.
   Развелось, думала она на ходу, и идут, и идут.
   Предчувствия её не обманули. Трое мужчин (хотя один из них был скорее подростком) свернули с тропы и начали подниматься по невысоким ступеням широкой лестницы.
   Всё равно обгоню, упрямо решила про себя Настасья – она двигалась с другой стороны, почти наперерез, – а то жди потом полчаса лишних!
   Последние метры ей пришлось преодолевать почти бегом, но цели своей она достигла – у дверей, расположенных у подножия исполинских колоннад с длинным вычурным козырьком, женщина оказалась первой.
   Настасья взялась за массивную резную ручку и потянула на себя. Пружина оказалась довольно-таки мощной, и дверь пришлось распахивать с видимым усилием.
   Один из мужчин галантно помог Настасье, поддержав створку.
   Мимолётно оглянувшись и коротко кивнув, она прошмыгнула внутрь.
   Очередь начиналась почти сразу от входа.
   Прочерчивая змейкой огромнейший зал с высоким сводчатым потолком, людская нить терялась где-то впереди, в странном мареве, похожем на пустынный мираж.
   – За кем буду? – слегка запыхавшись, спросила Настасья, просеменив до конца очереди. – За вами?
   Последней стояла пожилая старушка, которая, обернувшись, с видимым интересом глянула на Настасью. Следом подтянулась и мужская троица. Они были похожи на родственников – одинаковый овал лица, выдающиеся вперёд скулы, глаза одного цвета. Братья? Отец и сыновья?
   – Мы за вами, – сообщил один из них Настасье, самый старший, с выделяющейся седой прядкой в чёрных волосах.
   – А вы за кем? – поинтересовалась на всякий случай Настасья у старушки.
   – Да вот, – кивнула та на странную парочку – девушку с пирсингом в губах и выстриженного парня в кожаной косухе.
   – А то отойдёт кто – потом не разберёшься, – пояснила Настасья и озабоченно вздохнула.
   Мужчины за её спиной тихо переговаривались вполголоса.
   Ощутив какое-то неясное, но очень неприятное беспокойство, Настасья огляделась по сторонам.
   Если не считать замысловатой людской «змейки», пространство огромного зала являлось абсолютно пустым – здесь не было ни скамеечек, ни стульев, ни других предметов интерьера, необходимых всем уважающим себя учреждениям. По тёмно-бурому гранитному полу, усеянному паутиной широких трещин, то и дело пробегал непонятный вихрь, сдвигая мелкий мусор, скрюченную кожуру, стебли неуместных тут высохших лиан. В стенах, на равных промежутках между собой, тускло отсвечивали небольшие иллюминаторы с ржавыми краями рам. Над ними мигали, вспыхивая, тревожные табло с надписью «Не курить!». Кое-где виднелись зловещие тёмные ниши. В их глубине что-то слабо, но болезненно отсвечивало багряным. С потолка свисали разнокалиберные помпезные электрические люстры. Некоторые лампы в них, почему-то, не горели.
   Впереди, человек за десять, загомонили чуть громче.
   Настасья вначале прислушалась, а потом и встала на цыпочки, вытянув шею.
   – Да что вы говорите-то такое?! – молодая девушка с младенцем на руках обращалась к старику интеллигентного вида в пенсне и с тросточкой. – Всегда обычно быстро идёт! Бывает, конечно, что задерживают, но это ведь тоже можно понять, по-разному у всех. А обычно-то быстро.
   – А вы-то, вы-то откуда знаете? – повышая голос, неприятным фальцетом поинтересовался старикан. На него зашикали.
   Не хватало, чтобы ещё ребёнок проснулся, недовольно мелькнуло у Настасьи. Начнёт орать ведь.
   Тем временем очередь шевелилась. Люди постоянно перетаптывались, двигаясь вперёд. Не было этой мутной, безысходной тоски неподвижности.
   До обеда бы управиться, подумала Настасья, если так дело пойдёт.
   Она обернулась – за троицей мужчин довольно быстро образовался заметный «хвост». Люди всё прибывали, и поэтому общий размер очереди почти не изменялся.
   – Скажете, что я занимала, – произнесла совсем недавно подошедшая юная, очень красивая женщина. Бритый мужчина, к которому она обращалась, только угрюмо на неё посмотрел.
   – Вот, держитесь за бабушкой в шляпе, – продолжала ворковать дама, – Я ненадолго отойду, мне просто надо, я там… забыла кое-что, – она, и в самом деле, попыталась вернуться, но бритоголовый сделал шаг в сторону, преградив ей путь.
   – Нельзя, – хрипло пояснил он, не вдаваясь в подробности.
   – Ну как же нельзя? – неуверенно хохотнула красавица. – Тут ведь, наверное, долго простоишь. А у меня там… дела ещё.
   – Знаем мы твои дела, – сварливо откликнулась та самая бабуля в шляпе. – Хахаль поди очередной ждёт!
   Молодая женщина возмущённо вспыхнула румянцем и обиженно пождала пухлые губки.
   – Уйдёшь, – продолжила бабушка, – очередь потеряешь. Никто больше тебя не пустит сюды. Будешь мыкаться вечно. И гореть в огне, мучиться. И не будет никакого спасения тебе. Ни завтра, ни через год, ни во веки веков.
   Женщина, недоверчиво и с опаской глянула на старушенцию, как на чокнутую, но, тем не менее, вернулась на своё место.
   – Ну, хоть долго нам тут стоять-то, можете сказать? – недовольно спросила она, ни к кому, впрочем, конкретно не обращаясь.
   Снаружи над сводом громыхнуло. Мелкие капли навязчиво забарабанили по скатам крыши, бисером упали на стёкла иллюминаторов.
   – Да отцепитесь вы! – донеслось до Настасьи совсем рядом.
   Слева-сзади, за несколько человек, мужчина в деловом костюме пытался освободиться от крепко ухватившей его женской руки. Рука принадлежала неприятно полной тётке в старомодном платье с ромашковым узором.
   – Куда это ты намылился? – грозно вопрошала та, делая цепкой дланью обратно-притягивающие движения.
   – Немедленно отпустите! – мужчина, наконец, дёрнул с такой силой, что материя выскользнула из кулака женщины. Тут же, воровато обернувшись, он почти бегом устремился вперёд.
   – Держи!!! – завопила грузная тётка и даже присела от напряжения. – Без очереди пошёл!!!
   – Мне только спросить, – пояснил мужчина, проскальзывая мимо Настасьи, которая смотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами.
   – Мужики, держите его!!! – надрывалась тётка.
   – Да только спросить я, – одну руку мужчина подобострастно прижимал к груди, как бы извиняясь, а другой отпихивался от тянущихся к нему из очереди многочисленных рук, которые напоминали чем-то щупальца гигантского спрута. – Нет времени у меня стоять!
   – А у нас есть? – крикнула ему вдогонку женщина в ромашках. Причём на последнем слове её голос сорвался и дал явного «петуха».
   И тут Настасья услышала чьи-то шаги.
   Кто-то приближался к очереди из глубины зала, кто-то, каждый шаг которого отзывался металлическим лязгом. Гром снаружи грянул ещё раз, сильнее.
   Гррумх… Гррумх… Гррумх… – всё ближе доносилось до Настасьи.
   Можно было подумать, что некто идёт в чугунных сапогах по жестяному настилу.
   Очередь дрогнула, судорожно сжалась, как гигантский червяк от неожиданного прикосновения. Люди съёжились, отвели взгляды, некоторые попытались прикрыться, прячась за соседей.
   – Дружинник, – пронёсся над головами явственный ропот.
   И Настасья так же поддалась общему ужасу. Она не знала точно, что происходит, но шестым чувством осознавала приближающуюся опасность.
   Тот, кто производил эти жуткие звуки, действительно наводил своим видом страх и оторопь. Когда силуэт мелькнул впереди, над головами стоящих, Настасье удалось рассмотреть некоторые детали его образа: лоснящийся масляно-чёрным, свободный комбинезон; на голове что-то среднее между шлемом водолаза и космонавта – смотрящие на четыре стороны круглые стёкла-фары и пугающая чернота за ними; длинные, неимоверно длинные руки, свисающие причудливыми изгибающимися ветвями; ярко-красные ботинки на ногах, подошвы которых как раз и рождали при соприкосновении с полом металлический лязг.
   Через мгновение звук шагов пропал. Впереди произошло неопределённое движение. Закружились невесомые потоки воздуха, послышался короткий удивлённый всхлип. Кто-то страшно, по-женски, охнул.
   Очередь упруго расступилась, а потом снова сомкнулась, выдавливая из себя чужеродное новообразование. Железные шаги, едва замершие, возобновились грохочущим басом. Настасью обдало тревожным сквозняком, немного проясняя сознание. Теперь двухметровый Дружинник шёл прочь от очереди. А под мышкой, обхваченный поперек туловища рукой-веткой, у него оказался зажат давешний нарушитель спокойствия: мужчина в деловом костюме; он отчаянно бултыхал руками и ногами.
   Настасью поразил выхваченный на мгновенье взгляд пленённого человека. Никогда в жизни она не видела такого ужаса безысходности, застывшего в тёмных зрачках. Лицо мужчины напоминало маску мертвеца. Он даже не кричал, просто широко и криво разевал тонкогубый рот.
   Дружинник уносил нарушителя к одной из ниш.
   Очередь стеклянно замерла, наблюдая за удаляющейся двойной фигурой с болезненным нетерпением.
   В последней, отчаянной попытке, мужчина в костюме, уже исчезая за контурами ниши, уцепился пальцами, ломая ногти, за край, но последовал неуловимый толчок, и его ладонь предательски соскользнула, исчезая в темноте.
   Некоторое время в зале царило холодное траурное молчание.
   – Я же говорила, нельзя тут без очереди, – отстранённо сказала старушка, стоявшая возле Настасьи. После этого она сделала шаг вперёд. Человеческая змейка снова пришла в движение.
   Примерно через час наступила заминка. До этого двигаясь почти постоянно, с редкими, максимум минутными перерывами, Настасья вдруг поймала себя на мысли, что топчется на месте уже минут десять. Она постаралась рассмотреть, что там происходит, но обзора хватило только на несколько ближайших метров.
   – Ну сколько можно ждать? – громко сказал кто-то в чреве очереди, невидимый из-за других. – Вы же не один тут!
   Ему что-то неразборчиво ответили.
   – То есть, как не моё? – голос неизвестного стал ещё на полтона выше. – Что за безобразие?! Какая путаница в бумагах? Что вы ерунду-то говорите! У него что, не было времени подготовиться? Бред какой-то…
   И опять невнятный бубнёж.
   – Так почему я-то должен от этого страдать? – не унимался голос.
   Настасья вдруг ощутила чувство неясной тревоги. Что-то кольнуло в сердце, отдаваясь ломотой во всём теле. На лбу выступила испарина.
   Она прислушалась. Но не к разговору, а к общей обстановке. Дождь снаружи не прекращался. Стук капель по окнам-иллюминаторам стал даже отчётливей.
   Почему я не беспокоюсь о том, что не взяла зонтик, – эта мысль явилась как продолжение тревоги, и как зарождение чего-то ужасающего. Почему я не беспокоюсь об этом?
   – Скажите, – Настасья грубовато дёрнула за руку пожилую соседку, разворачивая её к себе, – а вы по какому вопросу стоите?
   Та посмотрела на неё с нескрываемым изумлением.
   – То есть как это? – в голосе старушки появились насмешливые нотки.
   Настасья стала мучительно вспоминать что-то важное, какую-то ускользающую деталь. Но память услужливо подсовывала картинки из прошлого.
   – Наська, Наська! – вопит малыш лет шести, – я всё мамке расскажу, что ты печенье тогда слупила!
   И рядом девочка, чуть постарше, злая-презлая, хватает его за отворот холщовой рубахи и начинает мотать туда-сюда изо всех сил.
   – Аааааа! – заходится в крике пацан, пытаясь вырваться.
   Потом другая страница.
   Преподавательница подталкивает девочку-подростка к микрофону на сцене. Девочка смотрит в пол, заметно, что полушажки к стойке даются ей с огромным трудом. Внизу партер. Сотни внимательных глаз и от этого непроходимый комок в горле и готовые брызнуть слёзы.
   – Ну что же ты, почему не поёшь? Ну, – учительница растеряна. – И-иии…
   Но юная ученица, вырвавшись из рук преподавательницы, убегает за кулисы.
   Смена кадра.
   Девушка на выданье, округлая, оформившаяся, с длинной русой косой, она лежит на кровати, плачет в подушку, даже не плачет – рыдает. Мама сидит рядышком, гладит её по голове, по соломенно-мягким локонам, и приговаривает – «Жила-была девчушка-глупышка, жила-была, жила-была…». И Настасья в эту секунду отчётливо понимает, что всё кончено, и что он уже не вернётся. Никогда.
   И последнее, очень странное воспоминание.
   Два солнца. Вначале небольших и не очень опасных, но с каждым мгновением увеличивающихся, наплывающих, заслоняющих собой весь мир. Похожих на неумолимое приближение автомобильных фар в темноте. Взрыв. И прохладный, застывший и растрескавшийся мир в пересекающихся трещинах лобового стекла.
   – Так эта очередь… очередь… туда?!.. – спросила Настасья в пустоту, похолодев душой. Она глупо захлопала ресницами, и выставила руки перед собой, словно пытаясь отгородиться от наваждения.
   В это было невозможно поверить. Это не могло быть так.
   – Ну конечно, моя милая, – тихо ответила её пожилая соседка и грустно улыбнулась. – Все туда стоим…
   Побледнев, и сделав над собой судорожное усилие, Настасья выглянула из-за её плеча – очередь, причудливо изгибаясь, тянулась вперёд, её начало всё так же пряталось в загадочном мареве.
   Теперь уже казалось, что эта очередь будет длиться вечно.
   Жила-была девчушка-глупышка, подумалось ей.
   Жила-была.
   Жила-была…

Тени прошлого

       Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда,
     горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек
       и на источники вод. Имя сей звезде «полынь»;
       и третья часть вод сделалась полынью, и многие из
       людей умерли от вод, потому что они стали горьки»

       Откровения святого Иоанна Богослова, 8:10

   Из мнемоотчета Гвардии рядового Туомика, Урга, 12.03.3221 г.:
   «Странно. Написал сегодня мнемоотчет, а он возьми и пропади. Перерыл все директории инфобраслета – безрезультатно. Отчёт отличный получился, литературный такой, с метафорами и обобщениями. Неосознанно получилось последние события изложить красиво. Выстроить грамотно в предложения. Редко так удаётся. А отправить решил позже. И надо же. Что прикажете теперь делать? Второй раз я уже так ни за что не напишу. В пропавший отчёт даже шутка смешная про брата Гегера удачно вписалась. Он, как обычно, насчёт экспресс-пайки ворчал. А сейчас придётся заново писать, время тратить, и получится, наверняка, кургузо и по-казённому. И без отчёта нельзя, дисциплина превыше всего. Раздражает то, что не мог текст физически никуда деваться, но девался ведь. Пропал, как не было, хотя точно помню, что черновик сохранял. Вот тебе и надёжная электроника, чего уж проще-то – инфобраслет и такая неприятность! Обидно очень.
   Так. Поехали заново. В целом – командировка как командировка. Задание как задание. Вот только напрягает присутствие научников. На кой ляд они нам? Мы разведгруппа быстрого реагирования, к чему нам лишний балласт? Толку от научников при боестолкновении – ноль целых ноль десятых. А на мобильность отряда они влияют ещё как. Одних ящиков с их «умным» оборудованием пять штук. Пока они, значит, их распакуют, пока соберут свои железячки. А в случае передислокации обратный процесс, всё демонтировать и разложить в нужные углубления. Личному составу группы прикасаться к железкам заказано – чтобы там чего случайно не повредить, очень уж хрупкая якобы аппаратура. Вот и приходится ждать, пока они сами со всем управятся до походного положения. И ладно бы, красивую женщину прикрепили, а то ведь мышь серая – махонькая, с линзами в глазах (это сразу заметно), всклокоченная ещё, нервная. И голос скрипучий. У нас, у десантуры, и так развлечений с ёжкин шип, хоть бы на симпатичную девочку поглазеть, но и тут не судьба. Да наша сестра Коэ и то этой ботанички приятнее (вспомнил, как однажды инструктор Ребрант Коэ с мужиком спутал – вот смеху то было!). А второй учёный (научников двое всего – женщина и мужчина) худой как скелет и двигается, будто у него руки на шарнирах. Зато вежливый, жуть просто. «Не затруднит ли вас?», «Удобно ли будет, если я…», «Не сочтите за труд…». Умора. Когда тебя птицеголовы атакуют, не до сантиментов обычно. Пока начнёшь так расшаркиваться, мигом полчерепа снесут. Команды должны быть короткими, чёткими, понятными. Как у нашего Капрала. Хотя про птицеголов я для красного словца ляпнул. Никаких признаков хищников пока нет и в помине. Во всяком случае здесь, на подходе. Капрал решил в Город пока не соваться, мало ли что. Как-то он, Город, подозрительно выглядит. Ограничились пока визуалом и зондированием. А лагерь разбили у обочины въездной дороги, расположились в ветхом строении с проломленной крышей – просторно, удобно и снаружи не заметно. Хоть хищников в секторе на рекогносцировке не обнаружилось, но боевой распорядок обязателен.
   Периметр активировали, боевое охранение выставили. Первыми в наряд близнецы наши ушли – брат Жонгир и сестра Коэ. Остальные по обустройству и мнемоотчеты писать. Научники, понятное дело, свои кабели вдоль дальней стены растянули, и давай что-то в микроскопы и трубки рассматривать – чего с них взять. Краем уха я слышал, что у Капрала с Полковником даже небольшой конфликт перед высадкой случился. Ни за что не хотел Капрал Бом этих учёных брать с собой. Наше ведь дело – мобильная разведка. Ну так вот! Потом бы в составе исследовательской экспедиции и высадились. Мы бы тут к тому времени всё почистили, только что хлеб-соль им не вынесли. Но Полковник упёрся, якобы эти самые научники и есть заказчики и надо им, кровь из носу, в сектор высадиться одновременно с отрядом. То есть ерунда какая-то – потенциальной опасности вроде как нет, но лучшую разведгруппу Альянса срывают с восстановления после Тугайской Кампании и кидают сюда, в самый дальний квадрат, на Ургу. Чтобы эти многоумные мыслители в белых халатах срочно какие-то образцы с поверхности проверили. Так-то, шут с ними, но нам тут тогда с кем воевать? Никого на десять километров вокруг нет. Ни одной живой души тепловизоры на зондах не показали. Курорт, короче. Ладно, наше дело маленькое, куда уж пошлют, туда и иди. И такое настроение, кстати, не только у меня. Брат Гегер тоже возмущался в кулуарах. Правда, он по другому поводу – потому что нам такие скудные экспресс-пайки выдали. Сказал, что нас самих тут мутанты сожрать могут, а перед смертью наесться от пуза – святое право бойца. Впрочем, он всегда насчёт еды ворчит, и ему всегда мало. Он постоянно что-то жуёт, но не в кентавра корм, как был самым маленьким в группе, так и остаётся. А про мутантов брат Гегер говорит после каждой высадки, хотя сам прекрасно знает, что их не бывает. Но, с другой стороны, нас в такие места забрасывают, что можно нечто и ранее невиданное встретить. Так что с философской точки зрения я братика понимаю. Когда ты сам потенциальный обед, негоже начальству на продуктах экономить.
   Перечитал сейчас и расстроился. Так и знал, что второй раз коряво получится. Не то, что тогда! Люблю я, когда отчёт читать приятно, какое-то даже воодушевление испытываешь от этого. Понимаешь, что твои строчки кто-то ещё пробежит глазами и проникнется моментом. Эх! Ну что теперь делать, хотя бы новый отчёт отправить успеть, не до хорошего».

   Из мнемоотчета Гвардии сержанта Жонгира, Урга, 12.03.3221 г.:
   «Заступили в наряд охранения точно по расписанию: у Бома всё чётко, правильно. С сестричкой моей заступили. Она мне ведь родная сестра, мы близнецы: Жонгир и Коэ. Впрочем, у нас в группе все «родственники», так уж повелось во флоте дальней разведки. Десантная группа как единая семья, поэтому мы тут браться и сёстры. И «заботливый» батя – Капрал Бом. Мы не один десяток опасных поисков вместе провели, и, хочешь не хочешь, чувствами друг к другу проникнешься, когда тебя твой братик со спины от неприятеля защищает.
   Виноват, отвлёкся.
   Хотя приборы никаких целей поблизости не зафиксировали, патрулирование вели со всеми необходимыми предосторожностями. Я – авангард, Коэ – замыкающая. Оружие на предохранителе, но наизготовку. Смотрим в оба, челюстью не щёлкаем. Каждые полчаса сверка по приборам.
   Здание, в котором мы лагерь организовали, больше всего заброшенный полевой госпиталь мне напомнило, несколько перегороженных палат, отдельные квадратные комнаты, как кабинеты. Только всё пустое, затхлое. Никакой мебели внутри или чего-то подобного, просто пустые каменные каркасы. Лет пятьдесят тут не ступала нога, что называется. А может и сто пятьдесят. Крыша в нескольких местах внутрь провалилась. Хорошо ещё, что воздух для дыхания пригодный. Очень уж не любим мы с Коэ в геомасках вахту нести, дистиллированной смесью из баллона дышать – противно как-то. А тут хорошо. Можно даже на секунду подумать, что с Земли никуда и не улетал. А она, родимая, от Ургы на огромное число астрономических единиц удалена на самом деле.
   Никаких происшествий за время патрулирования периметра не случилось. По приборам также полный ажур. В одной из комнат, самой дальней от основного лагеря, на внутренней стене рассмотрел нечто вроде начертанных символов. Четыре непонятных знака, изображённых последовательно, вроде бы как некое слово. Запечатлел и переслал Бому. Пусть разбирается или научникам отдаст, зря что ли их нам в нагрузку дали».

   Из мнемоотчета биолога Доккера (Дока) Торельссона, Урга, 12.03.3221 г.:
   С первых же минут, как только мои ноги ощутили твёрдую почву, меня охватило лихорадочное возбуждение. В груди разлилось предчувствие чего-то необыкновенного, даже величественного. До конца не верилось, что это случилось! Но какие оставались сомнения? Под моим башмаком поверхность той самой загадочной Ургы! Всё не зря! Мы добились, мы уже здесь!
   Матильда тоже выглядела взволнованной. Движения её стали порывистыми, а в глазах, то и дело, мелькал азартный блеск. Трудно сохранить спокойствие, когда ты в шаге от доселе невиданного. Матильда признанный специалист сразу в нескольких областях, хотя формально она историк-археолог. Но прекрасно разбирается и в смежных областях – антропологии, ксенологии, евгенике даже. Немного напрягал наш эскорт, хмурые ребята-десантники, но я прекрасно осознавал, что одних нас на планету бы не отпустили. Хотя, если уж откровенно, то зачем нам охрана? Город – исключительно исследовательский объект. Нежилой, давным-давно покинутый. Фауна на Урге отсутствует. Так к чему нам защита? Но протокол есть протокол, Полковник оказался неумолим и абсолютно категоричен. Мы не стали с ним спорить: то, что нам разрешили пойти с первой группой и так научное счастье, не до капризов. Уж потерпим казарменную обстановку несколько дней.
   Ургу открыли совсем недавно – это самый отдалённый уголок исследованного Космоса. Вначале планета не привлекла специального внимания, ей просто присвоили буквенно-цифровой индекс. По первому зондированию – планета хоть и земного, атмосферного типа, но непригодная для пребывания человека: поверхность газообразная, температура чуть выше абсолютного нуля, жёсткое излучение местной звезды-гиганта. Оазис – если его можно так назвать, обнаружили почти случайно – корабль, отправившийся за образцами грунта для каталога, сбился с курса и передал на базу удивительную картинку. Позже выяснилось, что на поверхности Ургы существуют некий «остров», на котором может существовать жизнь – условия «внутри» него оказались сопоставимы с земными до пятого знака после запятой.
   Город, возле которого мы высадились, представлял собой совершенно необъяснимый объект. Кто его возвёл здесь, на Урге, на «острове», посреди застывшего от жуткого холода газообразного океана, покрывающего всю остальную планету? Пока не выдвигалось даже никаких идей. Кроме той, что почти земным условиям в этой точке способствовал уникальный природный феномен в ионосфере Ургы; именно благодаря ему на «острове» установился благоприятный диапазон температур. Я до последнего был уверен, что Город – мираж. Какой-нибудь призрачный фантом рефракции и оптического обмана. Но нет. Я прямо сейчас могу рассмотреть окраину Города в подзорную трубу. Правильные и одинаковые параллелепипеды установленных в ряд строений. Расчерченные элементы неизвестной инфраструктуры. Смежные строения разной формы и размеров. Город. Настоящий город.
   По первым визуальным прикидкам Матильда определила, что на Земле похожие археологические объекты возводились приблизительно десять-двенадцать веков назад. XX—XXI век, надо же какой анахронизм! Я сам уже смутно припоминал те древние годы. Последний раз изучал этот период ещё в университете. Кажется, там царило что-то вроде позднего феодализма, хотя могу ошибаться.
   Предварительные исследования мы провели в авральном режиме, и я с нетерпением ждал следующего шага – экспедиции в сам Город. Непонятно почему командир откладывал поиск и осторожничал, я бы отправился в путь немедленно. Да и Матильда тоже. Но главные в такой разведке – военные. Бом (кажется, так зовут командира) лишь хмурился, и мы ничего с этим поделать не могли».

   Из мнемоотчета Гвардии рядового Гегера, Урга, 12.03.3221 г.:
   «Бесит, что никто меня не слушает насчёт полноценного питания. Непонятно на чём экономят. Вот, к примеру, у нас на полевом вооружении две импульсных ракетницы. Для чего нам такое громоздкое штурмовое вооружение? Мы разве Бастильон собираемся атаковать? Выведете их за бюджет и закупите нормальный сухпаек. В прошлый раз даже штрудели просроченные выдали! А ведь как полопаешь, так и потопаешь! Сегодня открываю саморазогрев, а там мясной кашевар с прожилками! И это для десанта, для гордости флота! Я бы таким поставщикам на месте Полковника голову бы открутил. Ещё чуть-чуть и напишу рапорт на имя Капрала. Я вам не мальчик, с моим мнением тоже считаться надо!
   Мы с братом Туомиком сменили близняшек на вахте. Туомик смешной. Как только вольно или привал какой, он сразу же нос в инфобраслет, обожает художественную литературу читать. Даже сам пописывает. Зуб даю! У всех отчёты как отчёты, а у него нет – как завернёт какую-нибудь кочевряжку, гиперболу там или ещё что, и радуется как ребёнок. Один раз я видел, как он стих пишет! Ну и ну. Понятно, никому не скажу. Мы ж братья тут все. Коэ тоже как брат нам, хоть и сестра.
   Задание совсем тухлое. Врага нет и не предвидится. Остаётся только в караулах штаны просиживать и в патруле берцы протирать. И всё из-за сладкой парочки, что носятся со своими пробирками. Мы что, раньше Городов не видели? Видели. И на Прогоре и в Долине Бэй. Другое дело, слушок прошёл, что этот город как на нашем голубом шарике тысячу лет назад были, но кто поручиться за такое сможет? Моё мнение – вряд ли. Похож просто. Мало ли в Космосе городов и планет. Одним больше, одним меньше.
   К концу самой смены вышло у меня какое-то странное недоразумение. Мы как раз с Туомиком вышли на боковой периметр в обходе. Двигаемся как обычно след в след, с подстраховкой. И тут я краем глазом какое-то вижу… мерцание, что ли. Остановился, конечно, сразу и разворачиваюсь к источнику. Шишечку предохранителя, понятно, уже сдвинул. Обочина там. Пыль. Чахлые кустики без листьев. Спрятаться негде. Тепловизор молчит. Никакого тебе больше мерцания. Брат Туомик, понятное дело, тоже насторожился на меня глядючи. В глазах немой вопрос. А я даже и сказать не знаю что. Пылинка, может в глаз попала или преломление какое в воздухе. Как-то неприятно осознавать, что просто почудилось.
   – Ложная, говорю, тревога… Ветер.
   Автомат на предохранитель, спиной развернулся к кустам и дальше пошёл.
   И тут мне в эту самую спину будто кто-то уставился. Никогда я раньше такого ощущения не испытывал. Вот вроде бы ты только с человеком разговаривал, отвернулся и понимаешь, что он тебе в спину смотрит, да так тяжело, будто прикидывает, как тебя сподручнее уложить. Аж в твоём затылке свербит. И если раньше ты просто на уровне интуиции такое чувствуешь, то сейчас будто в тебя поле сзади упёрлось, как сетку прислонили из паутины; я её прикосновения кожей прямо ощущаю, но одновременно понимаю, что ничего материального там нет. И оборачиваться-то второй раз глупо уж совсем.
   Только шаг чуть прибрал.
   – Брат, – говорю Туомику, – глянь в кустики, ничего там не видишь?
   – Никак нет, – отвечает. – Чисто всё.
   И тут меня отпускает, как не было.
   – Ну чисто, так чисто, – говорю, но сердце продолжает еще какое-то время подскакивать».

   Из мнемоотчета Капрала Бома, Урга, 12.03.3221 г.:
   «Называйте, как хотите – предчувствием, предсказанием или ещё чем – но я сразу знал, что планета притворяется. И что хлебнём мы тут полную чашу. Поначалу я немного успокоился и списал свою внутреннюю нервозность на окружающую обстановку. Для боевой группы нет ничего хуже бездействия, этакой тренировки на усидчивость. Расхолаживает даже бывалых. А на острове, судя по обзорному поиску, ни одной живой души кроме нас. Отсутствие потенциального противника. Нехорошо. Можно, конечно, неприятеля искусственно придумать, но я такие уловки не люблю – ребята в отряде проверенные и на мякине их не проведёшь. А свой командирский авторитет подмочить – с такими играми – запросто. Поэтому ничего я изобретать не стал, но объявил уровень повышенной боевой готовности, хоть и оснований для такого режима, вроде как, не просматривалось. Но вопросов ни у кого из подчинённых не возникло, да и какие вопросы могут быть – служба есть служба. И вот в тот самый момент, когда мы лагерь обосновали, как положено, чин по чину, с периметром и охранением, меня предчувствие и накрыло. Смотрел я в подзорную трубу на окраинные кварталы и кололо иголочками в пальцы на ногах, это у меня соматическое что-то, после Прогоры. Одни в моменты душевного волнения после контузии потеют, другие начинают разговаривать так, что не заткнёшь, а я вот такие острые укольчики в пальцах ног ощущаю, вроде бы как предупреждение. В окуляре трубы – ни души, ни движения. Пустые давным-давно покинутые кварталы. Хиленькие, согнутые деревца кое-где. Жилые коробки высокие, большие, метров двадцать в высоту с ровными рядами то ли бойниц (хотя большеваты для бойниц), то ли просто прямоугольных оконных проёмов. Материал коробок на первый взгляд камень, хотя какой-то странноватый, слишком уж гладкий, хоть кое-где с выщерблинами. Точнее рассмотреть с такого расстояния оптика не позволяет. По-хорошему первый поиск надо делать уже сегодня, но торопиться мы не станем. Не нравится мне здесь. Понаблюдаем до утра, нечего нигде не горит. Осмотримся спокойно. Да и пусть научники к распорядку полевому привыкнут, а то наломают дров с непривычки.
   Во время обхода брат Жонгир обнаружил надпись на одной из стен с внутренней стороны. Каракули какие-то нечитаемые. Я на всякий случай её показал девушке этой… Матильде. Вот же послал мир девке имечко. Родители, видимо, с чувством юмора были.
   Та неожиданно заинтересовалась, полезла в какие-то информатории. Потом сообщила мне (по секрету почему-то), что надпись сделана, скорее всего, на одном из мёртвых языков. Честно говоря, я отнёсся к этому сообщению прохладно, ну мёртвых и мёртвых, тут всё мёртвое давно. Но Матильда – так и буду каждый раз ухмыляться при упоминании имечка – на этом не остановилась и передала изображения на орбитальную Станцию в лингвопроцессоры главного Умника. Не знаю уж чего они там общими усилиями нарыли, но выяснилось, что надпись с большой долей вероятности сделана на одном из диалектов киммерийского языка, вышедшего из употребления на Земле в какие-то совсем дикие времена, когда чуть ли не динозавры по лесам ходили. И если попытаться расшифровать, то надпись может обозначать либо современное слово «вина», либо термин типа «бездонности». Короче как была абракадабра, так и осталась. Странно только, что на отшибе космоса кто-то решил на одном из земных языков, пусть и мёртвом, приветствие потомкам накалякать. Впрочем, это только гипотеза. Вывод пока только предположительный. Учёные, как обычно, такие учёные у нас. Ещё и не такое за уши притянуть могут.
   Я, чтобы немного отвлечься и расслабиться, решил тогда визуальный обзор периметра сделать, камеры и датчики практически все помещения и периметр покрывали. Не сходя с рабочего кресла «двинулся» в обход нашей дислокации, дистанционно управляя приводами. Всё выглядело спокойно, умиротворённо даже. Братья Гегер и Туомик, как положено, двигаются в патруле. Лица мне их понравились – сосредоточенные, несмотря на общую благодушность обстановки, рабочие такие лица. Хвалю. Служба есть служба. Передвигаюсь дальше, по внутренним помещениям. Остальные тоже при деле, никаких замечаний к личному составу. Потом захотел посмотреть на надпись эту пресловутую. Но видно плохо. Угол обзора камеры неоткалиброван, и как её не крути, буквы сливаются. Саму стену видно, а каракули расплывчато. Вызвал тогда на монитор техническую запись с дрона; перед тем как войти, мы его сюда запускали. Нашёл точку входа в ячейку с записью, чуть перемотал вперёд, на коптере камера с очень высоким разрешением, любой заусенец рассмотреть можно. Вот и стена та, ошибиться невозможно…
   Потом смотрел запись и не верил своим глазам. Вот вам, Полковник, и предчувствие».

   Из мнемоотчета археолога Матильды Комаринской, Урга, 12.03.3221 г.:
   «Совещание устроили в усечённом составе. Я, Торельссон, капрал Бом и боец, который обнаружил надпись – Жонгир.
   Капрал смотрел так, будто это из-за меня всё случилось, будто я виновата. Конечно, к нам с Доком отношение предвзятое в отряде, но не до такой же степени. Я едва не вспылила, но смогла удержать себя в руках.
   Видя моё нервное состояние, на выручку пришёл Торельссон. Он иногда такие моменты чувствует, не первый раз с ним в паре работаем.
   – Теоретически, – говорит, – такое могло произойти из-за внешнего воздействия. Аналогично надписи, сделанной симпатическими чернилами и проступающей на бумаге только при тепловом воздействии. Так же и тут. Стояло здание тысячу лет, и вдруг мы появились. Температура окружающая от нашей деятельности, возможно, поменялась, или какое-то электромагнитное воздействие случилось, вот буквы и проявились.
   Бом на него недоверчиво посмотрел, но принять к сведению такой вывод, как логически непротиворечивый, ему, по крайней мере, пришлось.
   Чуть раньше выяснился непонятый факт. Капрал его и заметил. Надпись на старом языке появилась уже после того, как мы разбили лагерь. Дрон, который тщательно обследовал каждую стену на предварительной разведке, надпись не увидел. Вернее, её там не было вовсе – надписи, – никаких сомнений. А боец обнаружил буквы где-то через шесть часов, после того как мы поставили лагерь. И вот теперь мы обсуждали этот странный факт.
   – Других, я так понимаю, версий у учёных нет? – поинтересовался тогда Бом сквозь зубы.
   Сарказм из его уст так и сквозил.
   – Почему же нет, – тут же «выступила» я, – возможно, кто-то из ваших солдат решил подшутить.
   – Вы хотите сказать, один из бойцов знает древнекиммерийский? – Бом явно в моей фразе никакой иронии не распознал.
   Но я не стала с ним объясняться больше, просто пожала плечами.
   – Давайте дождёмся результатов экспресс-анализа вещества, коим сделана надпись, – сказал Торельссон, стараясь разрядить обстановку. – Что-то должно проясниться.
   С одной стороны Док говорил правильно, но с другой, несмотря на приставку «экспресс», выводы анализатор выдаст только через сутки, не раньше, а на столько времени откладывать разведку Города Бом точно не станет. Да и мы тоже. Не терпится уже взять образцы непосредственно из жилых некогда зданий, изучить сопутствующие строения, элементы инфраструктуры, да мало ли чего – перед нами целый Город! Никаких сомнений, что в нём когда-то, пусть и очень давно, жили гуманоиды. Таких совпадений не бывает, мы же исключительно за научный подход, по всем внешним признакам очевидно, что Город был обитаем. И что он очень сильно похож на древний земной. Как такое возможно на самом дальнем уголке освоенного Космоса решительно не понятно. Может, здесь когда-то существовала цивилизация земного типа? И сколько Городу лет? Явно не десять веков, когда такие города строились на Земле. За такое долгое время он бы не смог так хорошо сохраниться. Что тогда тут произошло?
   Я осознавала, что возможно мы на пороге самой большой сенсации XXXIII века. Именно мы с Торельссоном в качестве исследователей первыми прикоснёмся к стенам объектов загадочного артефакта, первыми ступим на соединяющие здания дороги, вдохнём особенный воздух, созданный уникальной атмосферой. Такой шанс выпадает далеко не каждому и – один раз в жизни.
   А проявляющиеся надписи… Ну что, надписи, разберёмся. Здесь, скорее всего, будет ещё много удивительного.
   – Брат Жонгир, – обратился Капрал к бойцу – Вам есть, что ещё добавить по теме повестки?
   – Никак нет, – вытянулся армеец. – Осуществлял обход. Пришёл, увидел…
   – …победил? – тихо добавил Торельссон, впрочем, ни к кому конкретно не обращаясь и придавая реплике больше вопросительный, чем утвердительный тон.
   Жонгир, как и я минутой раньше, только пожал плечами».

   Из мнемоотчета Гвардии рядовой Коэ, Урга, 13.03.3221 г.:
   «А мне такие поиски-броски по душе. Во всяком случае, ясно чего ожидать. Если и нападут, то из точек, которые легко определить на местности. Опасны крыши, верхние этажи и искусственные препятствия в виде небольших строений неизвестного назначения. Но это для перестраховки. Всем понятно, что нет тут никого. И уже давно нет.
   Двигаемся мы обычной схемой, с направляющими и прикрывающими. В серединке шуршит гусеницами самоходка и болтаются научники. Бодро бегут, неожиданно бодро даже. Страх подгоняет. Для них такое в диковинку: себя без тренировки быть спокойным не заставишь. Даже если военные тебя убеждают, что опасности нет. Не так они просты, эти двое, наверняка что-то знают, чего не знаем мы, и как бы это знание не вышло потом всем боком. Надеюсь, Капрал трезво оценивает обстановку. На первый взгляд так и есть, но что-то меня настораживает. Будто остаются неучтённые обстоятельства. Ещё надпись эта. Кроме неё выяснилось, что барахлит электроника. Несколько сканеров вдруг отказались работать, информаторий сбивается, то и дело выдаёт ошибки, а Туомик признался, что у него готовый отчёт пропал. Каждое событие само по себе вроде бы иногда и случается, но вот когда всё одновременно происходит, как-то не по себе.
   Так. Не отвлекаться. Дыхание! Ровнее бег. Стоит немного задохнуться, и вот уже осложнено прицеливание. Ровнее, ровнее. Вот так. Темп средний.
   Улицы на окраине ничего нового не дали.
   В домах явно когда-то жили. Судя по запустению, лет тридцать назад или больше. Дома странноватые, конечно. Каменные (или железобетонные?) пятиэтажные короткие коробки. Как… как, не знаю, как сотовые ячейки метакорпусов, что ли. Смутно припоминаю, что очень давно на Земле был период, когда мегаполисы состояли из таких наружных – не подземных! – комплексов с огромных количеством жилых ячеек. Но те, определённо, выглядели намного больше, по сто с лишним этажей. Если только ещё до них так строили. Зачем такая компактность? Неэффективно же.
   Никаких признаков движения вокруг. Ни от дронов, ни визуально.
   Переходим на быстрый шаг. Точка сбора где-то в километре впереди, Бом принял решение расположиться на широкой просматриваемой площадке, которую с трёх сторон окружает пустырь. Лагерь оборудуем мобильный, растянем армейский тент, не впервой.
   Но перед этим необходимо осмотреть несколько прилегающих к площади зданий. Почему-то захотелось, чтобы в группу осмотра попала и я. Любопытно, что там внутри коробок. Хотя что-то мне подсказывает, что ничего там, кроме пыли и трухи нет.
   Стоп!
   Капрал вскидывает руку, и все останавливаются, как вкопанные. Все, кроме скильды-учёной, которая, раззявив глаза, комично втыкается в спину своего долговязого дружка.
   Бом смотрит по касательной к намеченному движению, я успеваю заметить это краем глаза, и тут же переключаюсь на свой сектор – но там спокойно, даже ветер стих, ни одна жухлая травинка не дрогнет.
   Стоим так пару минут, осматриваемся.
   Раз никаких команд от Капрала не поступает, значит, обычная перестраховка. Сейчас двинемся.
   Я права. Бом командует движение. Схема прежняя.
   Бросаю взгляд на братика, который братик по крови. На лице Жонгира никакого беспокойства, всё под контролем.
   Я перевожу автомат в походное положение, подстраиваюсь под общий темп, и стараюсь следить за дыханием».

   Из мнемоотчета Гвардии рядового Туомика, Урга, 13.03.3221 г.:
   «Город встретил нас прозрачной тишиной. А чем же ещё мог он нас встретить, стоящий тут без всякого движения внутри сто, а может, и тысячу лет? Улица, по которой мы двигались к точке сбора, ничем особенным не выделялась. Она шла параллельно другим, разбивая эту часть города на правильные кварталы. Поймал себя на мысли, что всё вокруг прямоугольное, словно расчерченное по линейке. Прямая дорога, кое-где образующая перекрёстки с себе подобными. Прямые параллелепипеды зданий, в основном пятиэтажных, расположенных одно за другим (за ними, ближе к центру Города, просматриваются более высокие, на глаз – этажей в восемь-десять). Правда, кое-где, нарушая гармонию, в пейзаж втиснуты глухие маленькие коробки невыясненного пока назначения. Иногда ряд типовых пятиэтажек прерывается и на месте очередной стоит какое-нибудь невысокое здание необычной архитектуры. Одно – стилизованное под усечённый трамплин, другое – с пристроенным пандусом: то ли сухопутным причалом, то ли эстакадой. Некоторые здания образуют как бы внутренние дворы, очерчивая собой стороны ландшафтного квадрата. Во дворах стоят причудливые железные конструкции из изогнутых трубок, напомнившие мне художественные абстрактные инсталляции. В одном месте замечаю нечто похожее на газовый склад, наружу из земли торчат цилиндрические цистерны с вентилями.
   Ещё наблюдение: на зданиях (и не только) отсутствуют уникальные ярлыки, надписи и так далее. Насколько я помню, в те древние века такого не практиковалось, на стационарные объекты всегда наносились идентификационные индексы. Здесь же на стенах не обнаруживается ни указателей направления, ни каких-либо других информационных схем.
   Однако сильно отвлекаться нельзя. Я отвечаю за правый фланг по ходу движения и в первую очередь обязан фиксировать любое подозрительное. Но ничего такого нет. Ни в пустых глазницах окон, ни на крышах, вообще нигде.
   Пару раз, правда, ловлю себя на ощущении, что кто-то наблюдает за нами из глубины серых многоэтажных коробок, укрывшись в полумраке ячеек, подальше от окон, но списываю это на моё разыгравшееся воображение, есть у меня такой грешок. Сестра Коэ, единственная с которой можно о таком поговорить, давно уже ругает меня за эту слабость; стараюсь искоренять, но пока не всегда удачно.
   Пару раз Капрал заставляет группу останавливаться. Мы стоим по несколько минут, внимательно осматриваясь, но ничего не происходит. Потом двигаемся дальше.
   Вот она точка. Все подходы хорошо просматриваются, и лишь с одной стороны два стандартных пятиэтажных здания – они заканчивают улицу. Напротив них, в глубине пустыря матово отсвечивает огромное решётчатое колесо, установленное вертикально. Высотой колесо метров в тридцать я не представляю, для каких целей оно могло бы быть предназначено.
   Трое идут проверять ближайшие здания изнутри, остальные ставят лагерь.
   Жаль, что в числе троих не я. Но служба есть служба.
   Капрал, Коэ и Гегер скидывают вниз походные рюкзаки и пристёгивают штурмовые бронепластины; такое обмундирование для внутренней разведки обязательно.
   Распаковывая установочный тюк, снятый с самоходки, наблюдаю, как троица (Бом впереди, Коэ и Гегер чуть сзади, по сторонам от командира) уходит к угрюмо темнеющим в вяло наступающих сумерках зданиям.
   Ловлю себя на мысли, что этот мнемоотчет получился у меня неплохо в художественном плане, надеюсь, он никуда не пропадёт (сохранил на всякий случай, на нескольких носителях)».

   Из мнемоотчета Гвардии рядового Гегера, Урга, 13.03.3221 г.:
   «Почему-то пошли на осмотр сразу, а не после привала. То есть на голодный желудок пошли. Нет, чтобы поужинать, спокойно осмотреться. Сумерки тут долго тянутся, часа два. Куда спешить? И поляна перед лагерем прекрасно просматривается, никакого внезапного нападения, даже если в ближайшей коробке засел взвод армангеевцев. Но нет, куда-то спешим.
   Делать нечего, пошли с сестрой Коэ страхующими у Капрала.
   Схема осмотра проста и привычна. Двое входят в помещение, третий защищает тыл. Отработано до автоматизма. Коэ молодцом. Я поначалу, когда меня только в группу перевели, скептически к ней относился, но потом даже внутренне заткнулся – девка что надо, если придётся и на себе вытащит. Смешно, но я даже как-то на неё по-другому последнее время смотреть начал. Хотя и не по росту она мне. Высокая и крупная, а я самый компактный (терпеть не могу слова «маленький») в отряде. Компактный, что в полевых условиях почти всегда плюс. А силы у меня не меньше остальных, так что не надо тут.
   У каждой пятиэтажной коробки несколько входов, расположенных на одинаковом расстоянии друг от друга с фасада. Над каждым входом бетонный козырёк. Двери или сгнившие: доски деревянного полотна аж чёрные, разваливаются в труху от прикосновения; или их нет вовсе, пустой тёмный проём. Но у нас маршевые портативные прожекторы, светят, дай каждому. Вход ведёт на площадку с несколькими ячейками и лестницу на верхние уровни. Пыли, наверное, сантиметров пять на полу. Вперемешку с мусором, осколками, грязью. Везде разбитые стекла, обшарпанные, заляпанные гарью, стены. След в таком помещении не спрячешь, если только по воздуху перемещаться. Никого тут лет двести уже не было. Ячейки на этаже разделены перегородками, внутри тот же мусор, иногда попадаются останки какой-то утвари, тоже в основном сгнившие или ржавые. В целом похоже, что когда-то здесь жили. Хоть и в примитивных условиях, но тем не менее.
   Осмотрели две ячейки на первом этаже и пошли выше. Лестницы надёжные, пологие, вроде как из бетона, с железными погнутыми перилами.

   Пыль лезет в нос и глаза, чуть не чихнул, пришлось давиться и проглатывать позыв.
   В желудке урчит от недоедания.
   В одной из ячеек обстановка немного побогаче, тоже всё под слоем слежавшейся пыли, но даже какие-то допотопные приборы вроде отсвечивают. Тишина вокруг, аж звенит в ушах. Только наше дыхание и труха шуршит под берцами.
   А вот тут, видимо, принимали когда-то пищу. Нахожу нехитрую кухонную утварь и даже нечто похожее на нагревательный прибор. Под закопчённой горелкой стоит цилиндрический сосуд.
   Ради любопытства заглядываю внутрь и обнаруживаю там воду. Заполнено где-то до половины. Пока до меня доходит, что именно я увидел, машинально притрагиваюсь к цилиндру и одёргиваю руку – стенки сосуда горячие. Секунды две я ещё как полный кретин нахожусь в ступоре, но судорожно протираю мозги и звенящим шёпотом кричу, отпрыгивая к стене и поводя стволом слева направо.
   – Воздух! – кричу. – Чужие внутри!»

   Из мнемоотчета Капрала Бома, Урга, 13.03.3221 г.:
   «Как в той ячейке очутился чайник (слово подсказала Матильда, я уже и запамятовал, как такой прибор называется) я решительно не понимаю. Мы осмотрели весь прилегающий стояк – никаких следов. В мистику я не верю. Но факт остаётся фактом. Вода. Причём, вода горячая. Которая не испарилась за сто лет и самонагрелась, как только мы вошли внутрь.
   Если с надписью какие-то гипотезы ещё находились, то тут все в полном недоумении.
   Перед отбоем собрали совещание.
   У биолога под глазами мешки, а в глазах нездоровый блеск. Надо ему снотворную капсулу дать, видимо не может заснуть человек от перевозбуждения. Матильда (привык уже её так называть, человек ко всему привыкает) тоже взволнована, но старается не подавать вида. Сказала, что относительно Города у неё появились догадки некоторые, но озвучит их завтра, надо кое-что ещё проверить. Я не стал настаивать, завтра так завтра, тем более догадки, как она выразилась, научного свойства. Моё и моей группы дело – обеспечить безопасность. Чайник не даёт покоя. Если ситуация кардинально не изменится, с утра сделаем короткий поиск до центра Города и возвращаемся на орбиту. Образцы научники взяли, а для более детальной гребёнки нужна оснащённая экспедиция. Мы – разведка. Мы свою миссию выполнили. Челнок со станции управляется с поверхности дистанционно. Для паники и растерянности никаких оснований нет. Чайник не показатель. Личный состав в боеготовности, никаких неуставных настроений мною не отмечено, распорядок ночных патрулей до бойцов доведён. Охранный периметр протестирован, работает штатно.
   Всё работает, всё штатно, но в груди не проходит тревога. Разумеется, я её никак внешне не выказываю. Я – командир и должен вести себя соответственно.
   Перед отбоем подхожу к краю тента и смотрю в сгустившуюся темноту, высвеченную полосой активированного периметра. Пустота. Только жухлые хиленькие пучки травы, в местах вздыбившегося неровными пластами твёрдого покрытия. Ничего не шелохнётся. Стою так с минуту: мир остаётся недвижим. И только предательские иголочки тыкают в пальцы ног.
   Пора укладываться. До моей смены в патруле меньше трёх часов. Следует отдохнуть».

   Из мнемоотчета археолога Матильды Комаринской, Урга, 13.03.3221 г.:
   «Док сипло похрапывает на армейской раскладушке. И правильно. Капрал приказал ему принять снотворную капсулу, Торельссон не спал уже двое суток. Бом предложил и мне, но я отказалась. Хотя голова начинает побаливать и слегка подташнивает от усталости, но надо кое-что доделать.
   Мистический горячий чайник подтолкнул меня к одной безумной гипотезе. Но чем больше я об этом думаю, тем правдоподобней мне эта гипотеза представляется. Хотя то, к чему я пришла – физически невозможно. Но окончательные выводы делать преждевременно, расскажу в отчёте хотя бы вкратце, самую суть.
   Для сопоставления взятых образцов и видеоматериалов я хорошенько покопалась в информатории. Разумеется, связаться с глобальными серверами мне не удалось, в распоряжении был только орбитальный Умник, но даже его локальные базы выдали несколько любопытных результатов. Главное заключение, на мой взгляд, состоит в том, что наш Город очень похож на земные населенные пункты XX столетия. Я просмотрела не одну сотню архивных материалов того времени и могу с уверенностью сказать: если бы не наше местонахождение на задворках обитаемого космоса, я была бы в полной уверенности, что перенеслась именно туда, в XX век на Землю (может в XXI, учитывая, что Город давно покинут). Слишком уж много совпадений. Я, разумеется, знакома с парадигмой параллельных цивилизаций, но даже эта эволюционная теория не предусматривает такой степени сходства.
   Следующий момент. Куда подевались жители? Ведь очевидно, что здесь произошло нечто, после чего, все, как один, покинули Город. Мы не нашли никаких останков, ни полуистлевшей одежды, ничего такого, что свидетельствовало бы о насильственном умерщвлении населения. Но кто-то ведь возвёл эти здания? На всей Урге только один пригодный к жизни остров, вся остальная поверхность планеты – застывший газ с крайне низкой температурой. Быть может, население эвакуировали в космос? Целый город?
   Судя по состоянию объектов «нечто» произошло лет пятьдесят-семьдесят назад. После неизвестного «события» Город стоял пустой, ветшая и хирея от естественных причин.
   Немного смущает меня таинственная надпись на древнекиммерийском. Она никак не вписывается в мою гипотезу, напротив, противоречит ей. А вот остальные образцы очень даже вписываются, я нашла почти полные аналоги земным историческим экспонатам.
   Осталось ещё сравнить некоторые визуальные материалы. Есть несколько не просмотренных архивов, не хочу откладывать на завтра.
   Вот прямо сейчас открываю и смотрю разные ракурсы городов того времени.
   Запускаю программу комплексной обработки, надеясь найти совпадения.
   Есть. Несколько схожих планов.
   Открываю первый и не верю своим глазам.
   Кручу виртуально с разных пространственных позиций. Этого не может быть!
   То самое пятиэтажное здание, где Бом обнаружил чайник. Да, на другом фото оно немного свежее и не такое обшарпанное, как здесь, но все характерные особенности на месте. Что за наваждение? Практически полная идентичность. Вызываю данные о снимке «оригинала» и пробегаю глазами по сопроводительным надписям. 1986 год. Фотограф И. Лукоянов. Пейзаж, улица Курчатова.
   Я не верю глазам, но это «наше» здание. Один в один. Только более «молодое».
   Город, а какой город на архивном снимке?
   Прокручиваю вниз и читаю.
   Потом сижу в полной прострации.
   Нет никаких мыслей, только мигающей вывеской вспыхивает в мозгу название города.
   Ловлю себя на мысли, что у меня дрожат руки. Перенапряжение.
   Принимаю волевое решение об отдыхе. Завтра с утра всё ещё раз надо хорошенько проверить, совсем голова не работает. Такого не может быть! Надо переслать материалы моей Венсанне, очень уж хочу услышать её мнение, когда вернемся. Венсанна – умница…
   Так, где же эти чёртовы сонные капсулы?»

   Из мнемоотчета Гвардии рядового Туомика, Урга, 13.03.3221 г.:
   «Проснулся я от того, что вздрогнул. Так мне показалось. Лежу, хлопаю глазами в приглушённой темноте. Внутри тента только аварийный свет над командным столиком с рацией, а дальше тёмный полумрак. Остальные, кто не в карауле, спят – слышу тяжёлое дыхание и лёгкое похрапывание, слабо угадываются силуэты расставленных походных коек. Поднёс к глазам инфобраслет – до смены ещё сорок минут. Зачем проснулся?
   И тут вижу ещё один тёмный силуэт. Стоит кто-то у дальней стены и смотрит в маленький иллюминатор, вмонтированный с боковую брезентовую стенку тента. Судя по габаритам – это капрал Бом. Но почему в такой странной позе и что он там высматривает, когда с обеих сторон тента большие пологи, откинь и разглядывай что необходимо. Но нет, смотрит в малюсенький мутный иллюминатор и, как мне кажется, почти уткнувшись лицом в прозрачный пластик. Что за ерунда?
   Я привстаю на локте, раскладушка едва слышно скрипит, но никто не реагирует на моё движение. Все продолжают спать, а капрал смотреть, стоя ко мне спиной.
   У меня почему-то в горле застревает противный ком, и я с трудом его сглатываю; потом сажусь и провожу рукой по лицу, протирая глаза, словно стремясь прогнать наваждение.
   Силуэт капрала остаётся недвижим.
   Я поднимаюсь на ноги и, помедлив, делаю пару шагов в его направлении.
   – Эй, – тихо, не по уставу, окликаю я его.
   Капрал не оборачивается и я, вдруг, с захолонувшей душой, понимаю, что у окна вовсе не капрал. Плечи другие и вообще.
   Я зачем-то подкрадываюсь сзади и кладу руку человеку на плечо. Ладонь ощущает привычную армейскую ткань кителя.
   Человек не оборачивается, но мне уже открывается часть его профиля, немного сзади, но достаточно, чтобы понять, кто это.
   Я замираю на полудвижении, сердце останавливается.
   У маленького иллюминатора, прижавшись лбом к стеклу пластика, стоит Гвардии рядовой специального разведывательного отряда Альянса, боец Туомик.
   То есть я».

   Из мнемоотчета биолога Доккера (Дока) Торельссона, Урга, 13.03.3221 г.:
   «Меня подкидывает на раскладушке и бросает обратно вниз.
   Я просыпаюсь сразу и полностью, одновременно осознавая, что виной тому утробный гулкий грохот. Короткий, но оставивший в сознании чёткий отголосок.
   Я вскакиваю на ноги, растерянно осматриваясь по сторонам. Внутри палатки полумрак и тени, кто-то бежит мимо, кто-то больно хватает меня за рукав. Я перевожу взгляд – это Матильда! Ухватилась за руку и смотрит на меня откуда-то снизу, глаза у неё безумны, а волосы растрёпаны. Неуместно отмечаю для себя, что она похожа на ведьму.
   – Я знала, – шепчет Матильда, и на глазах у неё выступают слёзы. – Я всё поняла, но… но…
   – Подожди, – я слегка отодвигаю её, пытаясь сориентироваться.
   Кто-то ещё пробегает мимо меня, держа в руке автомат. С улицы доносятся разные звуки, треск, хлопки, выкрики.
   Матильда куда-то исчезает, я шарю руками вокруг, но никого.
   «Что-то взорвалось? – с ужасом мелькает в голове мысль. – Где остальные?»
   Я бегу наугад, врезаюсь в полог и, запутавшись в ткани, с трудом откидываю створку.
   Потом выбегаю на улицу.
   Первое, что я вижу – близнецов. И Коэ и Жонгир, присев на колено у самоходки, садят длинными непрерывными очередями в темень, куда-то чуть выше горизонта. Мой мозг заполняет стрёкот выстрелов. Я вижу, как трассирующие пули прорезают пунктирами не такое уж и тёмное небо.
   Перевожу взгляд правее и понимаю, отчего поредела тьма. Вдалеке вздымается ввысь конус света. Он ало-ярок у толстого подножия и, постепенно утончаясь, светлеет, переходя в ослепительно жёлтый, и у кромки окончательно белый. Но, кроме этого, в чистые цвета, то и дело, добавляются полутона и оттенки всех цветов радуги, создавая феерическое зрелище. Конус растёт вверх, пухнет, раздаётся в стороны; от бьющей в глаза яркости светлеет вокруг.
   Я стою, пригвождённый к месту, не в силах пошевелиться. Я зачарован космическим сиянием взрыва, и прекрасно осознаю, что больше такого уже никогда и нигде не увижу».

   ***

   – И это ваше объяснение? – Командор посмотрел на Хираша слегка неприязненно. – Подземный ядерный взрыв?
   – Такова официальная версия, – чуть склонил голову Консультант. – Есть некоторые нестыковки, но…
   – Нестыковки, – хмыкнул Командор. – Теперь это так называется?
   – Я понимаю ваш и Полковника, – Хираш кивнул в сторону второго офицера, – скептицизм, но есть факты, с которыми трудно спорить. На месте острова на Урге радиоактивная пустыня, образованная внутренним природным катаклизмом.
   – Но насколько я знаю, – вступил в разговор Полковник, – там не оказалось никаких разрушений. После взрыва, каким бы он не был, остаются какие-то развалины. Но их нет.
   – Сиё зависит от мощности взрыва, – осторожно возразил Консультант.
   – То есть Комитет предлагает закрыть дело? Несчастный случай? – уточнил Командор.
   – Нет никаких основания для иного, – смиренно отозвался Хираш.
   – Но ведь остались мнемоотчеты участников группы. Есть видео материалы. Всё ведь сохранилось на виртуальном сервере. Разве эти факты не основание?
   – Сохранилось частично. Эксперты полагают, что психофизическое состояние авторов материалов не позволяет доверять им на сто процентов. Другими словами, члены группы на поверхности острова, возможно, подверглись аномальному воздействию неизвестной природы.
   – Какая чушь! – недовольно воскликнул Командор. – Я знал Бома лично. Он никогда бы…
   – Я с вами полностью согласен, – перебил Консультант. – И ни в коем случае не собираюсь спорить. Но ведь ребят не вернуть. Они останутся в наших сердцах героями, и их семьи получат достойную пенсию.
   – А сами-то вы как считаете, что произошло? – спросил Полковник. – Я слышал, у научного сотрудника, этой женщины, Комаринской, появилась какая-то версия.
   – Немного не так, – поправил Хираш. – Не того, что произошло, а того, что они там увидели. Версия относительно так называемого Города.
   – Ну, ну, – нетерпеливо подался вперёд Полковник.
   – Перед инцидентом Матильда успела передать несколько сообщений своей коллеге. В них она предположила, что это земной Город-призрак. Который каким-то непонятным пока образом из-за локального схлопывания пространства переместился во времени на астрономическое расстояние. Если совсем упрощённо, то Город – некий гигантский «пузырь», исчезнувший в одном месте когда-то на Земле и проявившийся на современной Урге. Самое любопытное: она утверждала, что нашла неоспоримые доказательства «земного» происхождения Города. Если помните, в древности ходили легенды о корабле-призраке, а здесь целый город-призрак.
   – А где жители? – задумчиво поинтересовался Командор. – В космосе, конечно, возможно всякое, но, если рассуждать логически.
   – Получается, что в момент исчезновения на Земле город был пустым.
   – Почему?
   – Могут быть разные причины. Десять веков назад случалось немало техногенных катастроф. Возможно, население эвакуировали… И есть кое-что ещё.
   – И что же?
   – Если придерживаться гипотезы Комаринской, то во время ядерного взрыва Город на Урге, возможно, не превратился в атомный пепел. Пространство вновь могло схлопнуться и перенести его на очередную планету.
   – Погодите-ка, – вдруг вскинулся Командор. – А наша разведгруппа? Они что, тоже, возможно, не погибли?!
   – Это лишь никем не доказанное и, скорее всего, фантастическое предположение, – пожал плечами Хираш.
   – Версия, конечно, обескураживающая… – вздохнул Полковник.
   – Согласен, – не стал спорить Консультант.
   – Подождите, – вспомнил Командор, – а причём тогда надпись на мёртвом языке?
   – Никакой надписи нет, – вздохнул Хираш. – Вернее, она есть, но как набор нечитаемых символов. Лингвисты провели углублённое расследование, это не киммерийский язык. Отдалённо похож, но не более. Смысловой нагрузки надпись не несёт.
   – Да уж… – рассеяно протянул Командор. – Никто не знает, что нас ждёт. И где нам суждено пропасть, – процитировал он.
   – Космос, есть космос, – философски отозвался Консультант. – А уж дальний космос…
   Командор не отозвался, подошёл к иллюминатору и, заложив руки за спину, принялся смотреть за пределы станции. Всё пространство вокруг заполняла чёрная беспросветная взвесь, исколотая неподвижными, иногда мерцающими, точками недосягаемых пока звёзд.

Самый счастливый глупец

   Давно в кабинете Марка Торопова не наблюдалось такого столпотворения чужих людей. Даже Ната слегка растерялась, это было заметно по её взволнованному состоянию. Обычно-то она в любых ситуациях умела держать себя в руках. Но сейчас выглядела нетипично – её красивое бледное лицо казалось озабоченным, а длинные ломкие пальцы непроизвольно шевелились, словно искали себе пристанище; Ната так и смогла унять их дрожь, пока не скрестила руки на груди.
   – Кресло придётся передвинуть, – безапелляционно заявила высокая, поджарая женщина с короткой стрижкой и решительными манерами. Она, несомненно, являлась главарём нашествия всех этих деловитых людей, заодно как-то незаметно взяв командование и над хозяевами. Марку с Натой вынужденно пришлось подчиниться. Звали энергичную даму вычурно – Марианна. Она отрекомендовалась ключевым администратором Эс-Тэ-И. И вполне себе соответствовала своей должности.
   – Переставляйте, – махнул рукой Марк.
   – Не сейчас, – заявила Марианна. – Когда будем ставить свет. Я просто предупреждаю заранее.
   – Может, я всё же приеду в вашу студию? – не очень уверенно проговорил Торопов. – Полагаю, мне пойдут навстречу…
   – Исключено! – отрезала администратор. – Мы не станем прерывать процесс реабилитации и рисковать новым рецидивом. Раз вам предписали домашний режим – извольте его соблюдать!
   – Да, но…
   Марианна быстро и очень убедительно зыркнула на Марка и тот понял, что спорить бесполезно.
   – Кресла расположим немного под углом друг к другу, – пояснила Марианна Нате, – свет ляжет вполне красиво. Четыре камеры, две – крупный план, одна – общий, одна – интерьер и на подхвате. Антураж подойдёт, только нужно будет на секретер положить несколько книг. Неважно каких – названий видно не будет.
   Ната кивнула.
   – Так, ещё. Покажите мне, во что Марк Борисович будет одет?
   – Есть серый строгий костюм. Или нужен кэжуал? – обеспокоилась Ната.
   – Нет, нет, лучше официоз. Серый костюм. Неплохо.
   Несколько человек – техники и вспомогательный персонал – ходили туда-сюда по комнате с глубокомысленным видом. Кто-то замерял расстояния, кто-то распаковывал баулы с аппаратурой и подключал кабели.
   Запиликал вызов.
   – Говорите, – предложила Марианна, поднимая смартфон к уху. Некоторое недолгое время она вслушивалась в слова абонента. Ната не к месту заметила, что лоб женщины прорезали несколько морщинок. – Ждём, – отрезала администратор в трубку и обернулась к Торопову. – Через две минуты я вас познакомлю с интервьюером. Пообщаетесь, обсудите вкратце темы. Для более естественного контакта под камерами… – и снова Нате: – Аппарат основной мы у вас оставим до завтра, чтобы не таскаться с ним. Ребята сейчас расставятся. С утра мы бы уже не успели настроить толком, поэтому делаем сейчас. Не сильно вас это стеснит?
   – Нисколько, – покачала головой Торопова. – Тут ведь… кабинет, поэтому…
   – И отлично. А вот и она, – Марианна обернулась к дверному проёму и сделала неопределённое движение рукой. – Ирина Александрова. Прошу, так сказать, любить и…
   Девушка была хороша. Даже не так – очень хороша!
   Миловидное личико, едва вздёрнутый носик, мягкие, очерченные губки, светло русая копна волос, причудливо уложенная чуть набок. И фигурка. Не тоненькая, но и не крепкая. С очень округлыми формами – это не скрадывал даже стильный деловой костюм гостьи.
   – Очень приятно, – Ната подошла и протянула руку вошедшей. Та несильно пожала пальцы хозяйки. Кожа интервьюерши оказалась сухой и горячей.
   – Очень, – повторил и Марк, разглядывая будущую собеседницу. От Наты не укрылось, как едва заметно, но всё же дрогнул кадык мужа, а щёки слегка порозовели. Торопова на мгновенье прикрыла глаза, ей почудилось, что у неё иссякли силы, и она сейчас бездарно грохнется на струганные доски пола, но, конечно же, она смогла собраться. Если всё испортить прямо сейчас, то не стоило и затевать.
   ***
   – Что-то я её раньше не видел в их передачах, – задумчиво проговорил Марк, когда Ната, по обыкновению, присела на край его кровати, чтобы пожелать спокойной ночи.
   – А ты много их передач смотрел? – хмыкнула супруга, стараясь выглядеть беззаботной. – Она мелькала как-то в «Хорошем человеке» и ещё где-то. Но ты прав, она почти новенькая, Марианна же рассказывала про неё, ты где в это время был?
   – Не помню, – Марк покачал головой. – А где я был?
   Ната не ответила, и с некоторой тревогой посмотрела на мужа.
   – Болит? – тихо спросила она.
   – Не больше, чем обычно, – Торопов досадливо поморщился, он не любил таких вопросов, и Ната об этом прекрасно знала, но… не удержалась.
   – Я к тому, ты уснуть-то сможешь? – попыталась оправдаться она. – Тебе надо хорошо выспаться, чтобы выглядеть на все сто. Не каждый ведь день берут интервью у претендента на Главную Национальную Литературную премию года.
   – Да я уже сплю, – пробурчал Марк. – На тебя смотрю, словно через прозрачные веки. От такой лошадиной дозы и слон уснёт… Вот это я «съострил»! – Торопов усмехнулся. – Теряю хватку…
   – Я тогда пойду…
   – Подожди, – Марк коснулся руки супруги. – Как-то странно…
   – Что странно?
   – Ну девушка эта. Ты же прекрасно знаешь, какие мне нравятся. И тут она. Прямо живое воплощение. Разве так бывает? Ты что, не ревнуешь? Или я совсем уже развалина, которую и ревновать-то бессмысленно?
   – Господин развалина, тебе просто надо поправиться немного, и я обещаю, что устрою тебе скандал с ревностью, битьём посуды и остальным, – рассмеялась Ната. – А с девушкой я не виновата, какую уж назначили. Мне, знаешь ли, всех посмотреть не предложили!
   – Натунь, – Торопов легонько сжал руку жены.
   – Что? – Ната сразу же перестала улыбаться.
   Но Марк не отвечал, он только нежно поглаживал запястье супруги.

     ***
     Фрагмент интервью
     Техническое видео ND-567-3
     Тайминг: 5 минут 59 секунд

   – Что вы почувствовали, когда вошли в финальную тройку претендентов на главную премию года?
   – Как ни странно, ничего сверхъестественного. Видимо, сработал некий синдром ожидания праздника, когда самые сильные эмоции концентрируются в преддверии основного действа. Больше меня поразило попадание моего романа в лонг-лист, что для меня явилось полной неожиданностью. А потом, когда я прошёл второй тур, третий и попал в финал, всё происходило уже более естественно. «Ну да, – сказал я себе. – Ты неплохой писатель, хотя разве ты сам в этом сомневался раньше? Нет! Сомневались другие. Теперь этих других станет меньше, вот и всё».
   – А что вы скажете о своих соперниках?
   – Вряд ли корректно их так называть. Какое у нас может случиться соперничество? Это ведь не бег на сто метров, где решают секунды. Это творчество, где главное – эмоции, внутреннее состояние души читателя в момент знакомства с произведением. Неосязаемые величины, которые нельзя подсчитать. Я понимаю, что существуют какие-то каноны и общие критерии, но они слишком уж обширные, чтобы выделить объективно лучший роман на все времена. Мне нравится и «Акведук» Муравьёва и «Где ты, брадобрей?» Ванессы Блик. Но в финале три совершенно разных романа. Как жюри будет выбирать один, я лично, не представляю.
   – Вы слышали, что Ванесса назвала ваше «Предсердие» «развешиванием грязного белья на общественных верёвках без стирки оного»? Я привела цитату.
   – Её право. Понимаете, всё дело в рамках восприятия. Некоторым для душевной гармонии достаточно убить пару-тройку компьютерных монстров, а другим – пойти на улицу, зарезать кого-то и расчленить труп. Разумеется, последних крошечное меньшинство, но ведь они существуют. А я в «Предсердии» выступаю этаким гейм-дизайнером, перенёсшим монстров на страницы книги. Их у меня в истории убивают и первые и вторые.
   – Но в вашем романе присутствуют каннибализм, очень откровенные и очень натуралистические сцены – разве это не перебор для нашего, порой, слишком рафинированного в вопросах морали общества?
   – Мой роман не для детей, вы правы. Он соответствует возрастному цензу двадцать один плюс. Любой адекватный человек должен воспринимать такие вещи на своём уровне. Я же не против выкриков: «Мерзость, мерзость!». Пожалуйста. Реакция может быть различной. У раннего Воронина тоже случались шокирующие вещи, и, тем не менее, он сейчас причислен, практически, к современным классикам.
   – Кто, кроме номинантов, вам ещё нравится из современных писателей?
   – Я, признаться, консерватор. Мне не очень по нраву постмодернистские эксперименты. Из ныне творящих, пожалуй, назову Сидорова с его гениальным «Ботаником…», того же Воронина, Милизарова, Чхартидзе.
   – Залепкин?
   – Нет уж, увольте! Это явно тот человек, который может не писать, но не хочет не писать.
   – Вам всего сорок девять – для писателя не возраст. Но мне любопытно, как вы сейчас проникаете в сознание своих молодых, двадцатилетних героев. Жизнь ведь не стоит на месте, молодёжная субкультура меняется такими темпами, что двадцать-тридцать лет для такого процесса – почти целая вечность.
   – Не буду утверждать, что прекрасно знаю нынешнюю молодёжь, как это делала одна кинематографическая бабуля, но меняется ведь только оболочка, антураж. Внутренняя мотивация героев, их биологические и психологические потребности остаются приблизительно такими же. Меняются средства достижения целей, меняется подход. Если бы люди не могли сублимировать в настоящее и будущее, не случилось бы великих произведений о прошлом, написанных потомками. Там ведь, раньше, тоже всё было по-другому. Да, я часто не понимаю современных трендов, я по-стариковски брюзжу, когда вижу, как на сцену выходит молодой парень и начинает петь несуразицу, коверкая голос, из-за чего невозможно разобрать больше половины слов. Я не понимаю, зачем он ведёт себя как умственно отсталый. Но, к моему удивлению, у него находится масса последователей и поклонников. Что ж. Пусть. Сие говорит лишь о том, что в моих книгах он не станет главным героем. Но ведь будут и другие книги других авторов.
   – Давайте тогда порассуждаем на эту тему. Каждое поколение обвиняет последующее в деградации, в духовном обнищании и остальных «смертных грехах». Нынешняя ситуация не исключение. Планка внутренней культуры опускается всё ниже. Всё больший интерес в обществе вызывает примитив – глупые песни, пустые книги, написанные безграмотными авторами и так далее. Вас не огорчает такое положение?
   – Огорчало бы, если бы я серьёзно ввязался в эту схватку с ветряными мельницами. Но это совершенно бесперспективное занятие. На самом деле ситуация – проще некуда. У большинства нет потребности в этой вашей духовности. Ну вот нет и всё. Чтобы сидеть в шезлонге на берегу собственного бассейна ведь не требуется обязательное прочтение десяти художественных книг. Ведь, правда? Заставить читать невозможно. Поэтому нам остаётся то самое меньшинство, для кого, собственно, всё и делается. Обидно, что эти люди всего лишь очень маленькая доля нашего общества, но радует, что они не исчезают. И не исчезнут. Почему такой баланс? Спросите об этом у сильных мира сего.
   – Почему же, на ваш взгляд, соотношение продолжает изменяться в сторону большинства?
   – Потому что многие коллеги, занимающиеся творчеством, переходят «на ту сторону». Вы посмотрите или почитайте интервью известных людей молодого поколения, так называемых звёзд современного искусства. В их ответах про собственно искусство – от силы пара фраз. Всё остальное – самолюбование, признания в любви продюсеру (по-другому нельзя, выкинут «на улицу»), подсчитывание гонорара и планы на очередной отпуск. Точка. Случается, что в их развёрнутых интервью нет ни слова про творческую составляющую. Всё обезличено, плоско, как под копирку. Получается парадоксальная вещь – искусство становится методом добывания средств для поездки на какой-нибудь тропический остров. Это конечная цель цикла – съездить в отпуск и поделиться прекрасными видами со зрителями. Видами островного побережья, понимаете? А не видами искусства. Нет ничего удивительного, что героини таких «звёзд» выглядят на экране насквозь фальшиво.
   ***
   – Сколько? – спросила Ната, рассматривая гладкую столешницу. Она знала, что увидит, если поднимет взгляд: безжалостные зрачки человека в белом халате.
   – Трудно сказать совсем определённо, но…
   Вот тут-то как раз и всплыла в ее уме дурацкая песня про сильную женщину у окна. Хотя, какая она теперь, к чертям, сильная?! Она одномоментно превратилась в самую слабую женщину во вселенной. Ту, которой никто уже не сможет помочь.
   – Мне нужен точный ответ, – твёрдо сказала Ната и подняла-таки взгляд.
   В мутной радужке лечащего врача читалось едва уловимое сострадание.
   ***
   – И постарайтесь, пожалуйста, не задавать банальных вопросов, – Ната стремилась смотреть на собеседницу строго, но это у неё почему-то не получалось. В её взгляде, то и дело, проскальзывал тёплый огонёк. Потому что… Потому что Ира ей нравилась.

   – «Ваши творческие планы» и тому подобное? – уточнила будущая интервьюерша.
   – Да. Я вам набросала список примерных вопросов, – Ната протянула вперёд руку с бумажной страницей из блокнота.
   Ира осторожно взяла листок, пробежалась по тексту.
   – Я постараюсь, – тихо произнесла она.
   – Постарайтесь, пожалуйста. Это… очень важно, – Ната смотрела на девушку и думала о том, как же та молода и красива. Ещё и умна. Львович не подкачал с контактом – журналистка выглядела великолепно, вела себя живо и естественно, лучше и не надо.
   – Ната Владимировна, а можно… вопрос?.. Не кажется ли вам, что делать такое… жестоко?
   «Жестоко? – Нату словно окатили холодной водой из ведра. – Да что ты вообще об этом знаешь, девочка?!»
   Но она сдержалась. Только закусила губу, чтобы не расплакаться.

     ***
     Фрагмент интервью
     Техническое видео ND-567-3
     Тайминг: 2 минуты 13 секунд

   – Ещё вчера о вас буквально никто не знал, надеюсь, вас не обижает такое утверждение. Сегодня вы – лауреат главной литературной премии. Как вы пережили такое изменение статуса?
   – По большому счёту, никакого радикального изменения не произошло. Слегка изменился количественный порядок тех, кто обо мне узнал. Если раньше это было несколько десятков преданных фанатов, то сейчас людей, прочитавших «Предсердие» стало на несколько тысяч больше. Только и всего.
   – Вы уже придумали, как потратите гонорар? Даже если вы не возьмёте Гран-при, призёрам ведь тоже положены денежные призы.
   – Честно говоря, нет, не придумал. Часть денег уйдёт, к сожалению, на медицинскую реабилитацию, не стану скрывать, что у меня недавно образовались определённые проблемы, связанные со здоровьем. Остальное я отдам жене. Она у нас полностью занимается финансовыми вопросами, и я ей исключительно доверяю. Так повелось изначально. Я очень рассеян в бытовых тратах, так что у нас всё сразу как-то само собой определилось. Да и, признаться, я вкладываю в семейный бюджет какие-то крохи, редакторская практика у меня нестабильная, да и ставки там… Пожалуй, получив премию, я впервые заработаю в месяц больше жены. (смеётся)
   – Вам очень повезло с супругой?
   – Несказанно! Несмотря на то, что я литератор, мне трудно подобрать какие-то слова о ней, чтобы это не выглядело пафосно и откровенно хвалебно. У меня был первый короткий неудачный брак, а семнадцать лет назад я встретил Нату. Она младше меня на двенадцать лет, в то время числилась моей студенткой и… С тех пор мы не расстаёмся. Я очень сильно удивлён, что она до сих пор меня не бросила. (смеётся)
   Я никогда не мог толком её обеспечить, она всего добивалась сама. Сейчас она директор небольшой консалтинговой фирмы, и на жизнь нам, слава богу, хватает. К тому же, у меня крайне скромные запросы. Не думаю, что после лауреатства я неожиданно брошусь во все тяжкие, хотя кто знает. (смеётся)
   Ната не уставала мне повторять – в какой бы сложной материальной ситуации мы не находились – пиши, занимайся своим делом, у тебя талант, рано или поздно…
   – Она оказалась права.
   – Да, но, согласитесь, не каждая женщина станет терпеливо ждать семнадцать лет, во многом себя ограничивая, из-за того, что ей приходится вкалывать «за двоих».
   – Но и не у каждой муж – лауреат национальной премии.
   – Я очень рад, что хоть немного смогу ей отплатить за такую преданность.
   ***
   – А нельзя за те же деньги тупо купить Гран-при? – поинтересовался Сергей Витальевич Браблик, скручивая палочку, которая регулирует угол жалюзи.
   В кабинете адвоката постепенно установился доверительный полумрак.
   – Не люблю, когда в глаз светит, – пояснил он, присаживаясь в глубокое кресло.
   В другом кресле, напротив, неестественно спрямив спину, сидела Ната.
   Женщина молча наклонилась к стоящему рядом столику со стеклянной поверхностью, взяла графин и налила в бокал жидкость чайного цвета.
   Адвокат ждал ответа на вопрос, профессионально подняв правую бровь.
   – Я пыталась, – сказала Ната. – Бесполезно. И сумма не та. И люди не те. Куда нам в калашный ряд?
   – Не знаю, Ната Владимировна, не знаю. Это же единственный ваш дом.
   – Выкручусь. У меня ведь будет месяц, перед тем как меня заставят съехать.
   – И что? Съёмная квартира? Насколько я знаю, в твоей фирме дела тоже не ахти. Все средства уйдут на погашение аренды.
   – Серёжа, давай к делу, – Ната сделала внушительный глоток из бокала. – Только дай закурить, а?
   – Ты же бросила давно. И тут у меня не курят… Нет, подожди. Мне надо знать всё досконально. От и до. Ты мой старый друг, и я не могу потворствовать лишению тебя крыши над головой.
   – Что ты хочешь знать? Я всё рассчитала. Денег как раз хватит.
   – Ната Владимировна, но ведь… какое-то ребячество… даже не знаю, как назвать, ты же взрослая, серьёзная женщина, я бесконечно тебе сочувствую, но… жизнь ведь продолжается… так случается, в этом никто не виноват, пойми!
   – Сергей Витальевич, если вы откажетесь помогать, я пойду к другому специалисту.
   – Да не лезь ты в бутылку, Ната! Я же добра тебе желаю.
   – Что ты хочешь знать?
   – Всё. По меньшей мере, для того чтобы быть уверенным, что ты всё учла и твоя затея не провалится.
   – Хорошо, – Ната сделал ещё один глоток, короткий. – Двое компьютерщиков берут на себя программное обеспечение и интерфейс. Я дам им доступ к компьютеру Марка. При вызове пользователем определённых адресов сайтов его будет автоматически перекидывать на сайты-двойники, но уже с нужным нам контентом. Конечно, нельзя предугадать все запросы, но любой запрос, в котором, так или иначе, будет упомянут конкурс, либо заблокируется, либо переадресуется на нейтральный похожий сайт.
   – А телевизор?
   – Марк его сто лет уже не смотрит. К тому же ты много передач видел по телевизору, где упоминается литературная премия?
   – М-да уж, – Браблик наморщил лоб. – Ну а соцсети, поклонники, фанаты?
   – За этим будет следить шесть человек. Отправлять сообщения с разных IP-адресов, вступать в переписки, организовывать форумы, править реальные обсуждения и так далее. Опять же Марк не очень-то в такое погружён. Обычно ему хватает одного-двух форумов и его личной странички. Команда справится с этим без труда. Все друзья и знакомые будут либо предупреждены, либо временно ограждены от общения.
   – Телевизионщики, которые приедут снимать интервью?
   – Это самая большая статья расхода. Я ангажирую целую группу, люди с разных каналов, но спецы, аренда реального оборудования. По факту будет настоящая съёмка, записанная на твёрдый носитель. Плюс актриса, что будет выполнять роль администратора Си-Эн-Ти, и вторая девушка, журналистка, которую мне подкинул Львович – для роли интервьюерши. Я всё продумала. Беседа ведь записывается заранее, то есть эфир случится, якобы, только через несколько дней. Отсутствие новостей сразу после записи не вызовет у Марка подозрений… Из дома он по предписанию врачей никуда не выходит… А потом… Потом…
   – Ната… зачем тебе это? Пожертвовать своим домом ради… ради маскарада?
   – Возможно, ты не поймёшь. Но в каждой жизни должен быть логический смысл. Не может так быть, чтобы вселенная оставалась равнодушной. Кто-то находит этот смысл в Боге, кто-то в работе, кто-то в любви. Для Марка смысл – его писательство. К счастью, чаще всего, мы не знаем, где и как все закончится. А вот когда всё закончится у Торопова мне известно. В 6.00 на следующий день после интервью. И я хочу, чтобы он ушёл после моего укола абсолютно счастливым человеком. Так и произойдёт. Он всю жизнь ждал признания. Он всю жизнь верил в то, что его когда-нибудь оценят. А что может быть сильнее по эмоциям, чем финал главной национальной литературной премии года? Это ответ на все вопросы, это окончательный триумф, это вершина. Пусть для кого-то она не настоящая, но ведь он будет уверен, что всё происходит на самом деле. К тому же, моя совесть, Серёжа, абсолютно чиста, да ты и сам знаешь, что Торопов отличный писатель. Далеко не все пробиваются наверх. У него не получилось, не потому что он бесталанен, а потому что так сложились обстоятельства. Так сошлись звёзды. А могли сойтись по-другому. Так, как их сведу я. Всего лишь соседняя реальность.
   – А… другого медицинского выхода нет? Я имею в виду…
   – Нет. Мне удалось сделать так, что Марк ничего не узнал о последнем диагнозе и о новой опухоли. Самый крайний срок истекает где-то через неделю, но я не хочу, чтобы он мучился последние дни. Процедуру эвтаназии мне одобрили официально.
   – Как-то всё нехорошо, – адвокат покачал головой. – Без предупреждения…
   – Рак тоже к нему пришёл без предупреждения, – Ната одним махом допила жидкость из бокала. – Давай уже оформлять документы на продажу недвижимости, мне надо внести аванс ребятам.

     ***
     Фрагмент интервью
     Техническое видео ND-567-3
     Тайминг: 4 минуты 55 секунд

   – Не секрет, что среди обывателей бытует мнение, что некоторые произведения искусства, в том числе и литературные романы, создаются порой автором в состоянии, так скажем, изменённого сознания. И обывателей можно понять: то, о чём мы читаем, например, в «Предсердии», на первый взгляд, невозможно придумать в… эээ… обычных условиях.
   – Вы имеете в виду алкоголь?
   – Да. И… эээ… другие сильнодействующие вещества тоже.
   – Полная чушь. В том смысле, что у меня существует незыблемое табу: ни строчки в пьяном виде. Даже если это – кружка пива или бокал вина. Наркотики же я не употреблял никогда, если не брать в расчёт какую-то лёгкую траву в далёкой-предалекой юности. А в целом отношения с алкоголем у меня специфические, не буду скрывать. Из-за болезни мне врачи не рекомендуют пить его вовсе, но иногда я манкирую этими предупреждениями. Алкоголь – в умеренных дозах, конечно – как ни странно, не только меня расслабляет, но и оказывает прикладное влияние – подстёгивает мою фантазию и разгоняет воображение. Ещё раз – я не пишу в состоянии алкогольного опьянения даже на интернет-форумах, но те идеи и образы, что приходят мне в моменты, так называемого, ваша цитата – «состояния измененного сознания» – воплощаются потом в образы и сцены. Не обязательно в точности такие и, отнюдь, не всегда, но часто. Поэтому для меня алкоголь – помощник, как бы двусмысленно такое заявление не звучало.
   – Скажите, вы испытывали когда-нибудь отчаяние?
   (задумывается)
   – Если вы намекаете на мой диагноз, то, пожалуй, нет. Все мы знаем пресловутые пять стадий, но… нет. Там всё происходило по-другому. А отчаяние… Вы знаете, один раз – да. Передо мной разверзлась чёрная беспросветная бездна. Когда я узнал, что у моего сына проблемы.
   – Ваш сын – Денис? От первого брака?
   – Да. У него был сложный психологический период, ему даже пришлось ложиться в клинику. Вот тогда я ощутил отчаяние от того, что не в состоянии ему реально помочь.
   – В клинику его положили после попытки суицида?
   – Если честно, я не хочу обсуждать детали. Вы же спросили про отчаяние. Я вам ответил. Я тогда сидел в одиночестве и рыдал. Эти волны отчаяния накатывали периодически. Рыдал от бессилия, потому что ничего не мог сделать. Но сейчас у Дениса всё прекрасно. Он живёт за океаном, имеет престижную должность, но мы с ним почти не общаемся.
   – Один из ваших героев в «Предсердии» ярый последователь некоего неосицизма. Это ведь вымышленное религиозное течение?
   – Да, вымышленное.
   (задумывается)
   Но, с другой стороны, назовите мне невымышленную религию?
   – Ну, например…
   (перебивает)
   – Я знаю, что вы хотите сказать, но вы окажетесь неправы. Давайте, я поясню, но в самом общем случае, без конкретики, чтобы не задевать и не оскорблять чувства верующих, к какой бы концессии они не принадлежали. Суть всех религиозных основ одна и та же. Некое учение или, другими словами, свод законов, который нам якобы спускают свыше и предлагают ему следовать, аргументируя это наличием высшей силы, которая и создала данные догмы. Не важно кто стоит на вершине этих сил, пусть это будет некий обобщённый Бог. Причём первая странность, что законы и правила, почему-то, сугубо человеческие и изложены в форме предписаний. До сих пор ни в одной религии нет существенных доказательств наличия высшей силы. Ни одного доказательства за всю историю человечества. На мой взгляд, это как-то маловато для всеобщей и непоколебимой веры. Получается не менее очевидная странность номер два – какие-то люди, обычные, такие же как мы с вами, взяли на себя функцию говорить от имени несуществующей силы, просто предлагая принять их полномочия на веру. Причём тот свод законов, что они постулируют для остальных, должен исполняться непоколебимо, а любого еретика ждёт наказание в этой или последующих жизнях. И, наконец, странность номер три: огромное количество из ныне живущих людей почему-то принимают все эти догмы бездоказательно, что называется «на голубом глазу», просто как своеобразный катехизис, которому исступлённо стараются следовать. В итоге получается некий глобальный самообман, который усердно поддерживается выгодоприобретателями, теми самыми, кто и объявил себя наместниками обобщённого Бога на Земле. Причём, заметьте, все блага они почему-то стараются сконцентрировать вокруг себя именно при этой жизни, ничего особо не откладывая «на потом». Повсеместное и всеобъемлющее распространение религиозного феномена для меня, как для человека, не обделённого критическим мышлением, до сих пор великая загадка. Причём, я никоим образом не покушаюсь на свободу выбора каждого мыслящего гражданина. Пожалуйста! Но чем фундаментально отличается вера в обобщённого Бога от веры, например, в рептилоидов, никто внятно объяснить мне не может. Вот и Генрих в моём романе верит в своего «рептилоида» – неосицизм.
   – Как писатель, вы сильно пугаете своих читателей инфернальными ужасами и жуткими сценами. А чего вы сами боитесь в жизни? Не как писатель, а как человек.
   – Чего боюсь?
   (задумывается)
   Пожалуй, одиночества. Это на самом деле страшное состояние. Одиночество останавливает время. Время застревает и начинает стремительно обращаться вспять. Потому что одинокий человек живёт только своим прошлым. Ностальгией, воспоминаниями, былыми достижениями. Которые часто никому, кроме него самого, не нужны и не интересны. Происходит замыкание внутрь. Распад разума и коллапс сознания.
   (задумывается)
   И есть ещё одна страшная вещь – осознание своей бесполезности. Когда ты – уже окончательно – понимаешь: всё, что ты делал, абсолютно бессмысленное занятие. Что всю свою жизнь ты верил в иллюзии, уговаривая себя, что занимаешься нужным делом и преследуешь важную цель. А на самом деле твои потуги не значимей, чем пролёт шмеля мимо твоего окна. Пустое жужжание, на которое кто-то и вовсе не обратит внимания, как бы ты не старался. И вот когда ты сам это осознаёшь – приходит пустота.
   ***
   – Ната! Натусь!
   – Ты зачем встал?! Синявский же запретил тебе… Доиграешься, я отберу у тебя ноутбук.
   – Да ты посмотри! Ната! Я не верю!
   – Что там опять?
   – Ната… Меня номинировали на премию. Моё «Предсердие»! Пока ещё в лонг-лист, но всё же!
   – Не может быть. Как это? Ты не путаешь?
   – Да вот же, смотри! Вот официальный сайт, вот. Ну, Ната! Поверить не могу! А-ля-ля-ля! Вот, официально, страница автора. Торопов. Марк. «Предсердие». Роман с ярко выраженной… Вот… Аннотация… Об авторе… Ната!
   – Вот это да…
   – Шорт-лист объявят через десять дней! Конечно, я туда не попаду, но, а вдруг! Натуся! А потом уже в финал пройдут только три романа. Ну что я тебе говорил, а? Что говорил?!
   – Милый… милый ты мой… дай я тебя обниму… ну всё-всё… молчи… молчи…

     ***
     Фрагмент интервью
     Техническое видео ND-567-3
     Тайминг: 0 минут 58 секунд

   – Каковы ваши шансы на победу?
   – Тридцать три и три десятых процента.
   (смеётся)
   А если серьёзно, то мне не важно. Церемония состоится ведь где-то через месяц, я как раз почти полностью поправлюсь к тому времени и смогу на ней присутствовать: как лауреату мне положен пропуск. Хочется после стольких постельных режимов немного размяться, ощутить пульс жизни, так сказать.
   (смеётся)
   Так что победа вовсе не главное. К тому же я не собираюсь заканчивать с творчеством, у меня миллион идей. Не выиграю в этот раз, выиграю в следующий.
   – Вы подпишите мне на память «Предсердие»?
   – Ну, разумеется, милая Ирина! И вам и всей съёмочной группе.
   – Спасибо, желаем вам, Марк Борисович, только победы!
   – И вам спасибо, свою победу я уже одержал. Вон она стоит, у прожектора. Ната!.. Ната! Иди сюда!
   ***
   Как обычно, Ната заглянула в комнату, чтобы пожелать ему спокойной ночи.
   Минут десять назад Марку показалось, что боль существенно усилилась, и он даже успел испугаться, ведь все прогнозировали стойкий период ремиссии, а вовсе не ухудшение. Ему даже пришлось выпить двойную дозу лекарства, но как только он увидел жену, мрачные мысли пропали, и он смог натянуто улыбнуться. Боль немного растворилась, видимо, сработал препарат.
   – Ну как ты, мой герой? – спросила Ната, присаживаясь рядышком.
   – Как я выглядел на интервью?
   – Отпад. Эта девочка иногда смотрела на тебя так…
   – Как?
   – Ну если бы не обстоятельства, то я бы увела тебя от её чар.
   – Вот глупышка.
   – Тебе надо поспать. Завтра не менее тяжёлый день.
   – Посплю. Ты знаешь, я последнее время чувствую невиданное воодушевление. Я даже в юности такого не припомню. Мне кажется, что всё скоро станет совсем по-другому. Лучше. Гармоничнее, что ли. Если бы ты знала, как я тебе признателен за всё. Что терпишь меня, что ценишь, что ухаживаешь, как за инвалидом!
   – Это не я глупышка, это ты глупец, – Ната нежно погладила мужа по руке.
   – Пусть – глупец, – улыбнулся Марк. – Зато самый счастливый глупец на свете!

Спутанные частицы Антон Алеев