Любовь по-немецки

Мара Дорст

   – Ничего не поделаешь, – возразил Кот. – Все мы здесь не в своем уме – и ты, и я!
   – Откуда вы знаете, что я не в своем уме? – спросила Алиса.
   – Конечно, не в своем, – ответил Кот. – Иначе как бы ты здесь оказалась?
Льюис Кэрролл, «Алиса в Стране Чудес»

   © Мара Дорст, 2023

   ISBN 978-5-4493-3115-1
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Немецкая сказка

Пролог

Стюардесса в красной праздничной в честь 9 мая униформе Аэрофлота, строгая и красивая, показывала, как пользоваться спасательным жилетом. Как будто это когда-то кому-то помогло. Самолет готовился к взлету. Я нажала кнопку на телефоне: отправить имейл и отправить сообщение в вотсап. Первое для Карстена, второе для мужа. Одновременно на экране одно за другим появлялись истеричные сообщения от Жени: «Как дела? Ты уже взлетела?» Я отчиталась: «Я отправила мужу прощальное письмо». В ответ бомбардировка: «Ты сошла с ума? Ты что, не могла подождать, пока ты долетишь до Москвы? Он позвонит в полицию, и тебя снимут с рейса!» Я занервничала. Впрочем, последнее время это было мое обычное состояние. Стюардесса, как назло, никак не заканчивала свой инструктаж, а самолет не торопился выруливать на взлетную полосу. Приветствие капитана на двух языках: немецком и русском. Сердце было готово выпрыгнуть из груди – сейчас капитану сообщат по рации, в салон войдет полицейский и вежливо попросит меня на выход. Плим. Пришел ответ от мужа. Два. Сначала требование: «Марина, немедленно возвращайся домой!» и следом голосовое со всхлипываниями: «Марина, битте, ком нах хаузе, битте, битте…» («Марина, пожалуйста, иди домой, пожалуйста, пожалуйста…»). Самолет наконец начал плавное движение к взлетной полосе. Я отписалась Жене: «Все в порядке. Идем на взлет. Связь в Москве». И отключила телефон. Как и положено, выключить мобильные телефоны при взлете или перевести их в авиарежим. Теперь можно расслабиться. Разгон и толчок, отрывающий лайнер от земли. Это был мой самый любимый момент в полете. И вот уже внизу немецкая земля. Я прижалась лбом к иллюминатору. Это было прощание, и слезы текли из глаз под солнечными очками. Прощай, Германия! Прощай, Карстен, моя любовь! Прощайте, мои мечты и надежды. Снова разбитое сердце. И снова собирать себя по кусочкам и начинать все с нуля. Маленькие аккуратные конгломераты немецких домиков сменились огромным морем, по которому шли казавшиеся игрушечными корабли. И наконец все скрылось за пеленой облаков. Карстен, Карстен, почему ты предал меня?

1. Женя

   Я никогда не думала, что побываю за границей. Жителям столицы и больших городов это может показаться странным, но для провинции поездки за рубеж до сих пор остаются роскошью, которая не каждому по карману. Зарплаты здесь небольшие, а визовые центры находятся слишком далеко. Поэтому загранпаспорт, сделанный три года назад, как говорится, «на всякий случай», так и пылился в ящике стола без надежды быть когда-то использованным. За всю свою жизнь мне так и не удалось что-то отложить ни на праздник, ни на черный день. У меня не было даже машины. Хотя водительские права тоже были сделаны давно, и тоже на всякий случай. И я даже воспользовалась ими пару раз, когда Женя разрешил мне сесть за руль его «пятерки». Правда, все это быстро закончилось. После пары таких выездов – с его непрерывным матом всю дорогу и моими попытками выпрыгнуть в слезах из машины – Женя сказал, что больше никогда и ни за что не позволит мне сесть за руль. Обещание им купить машину для меня тоже как-то быстро забылось. Он вообще предпочел быстро забыть все свои обещания после того, как я переехала к нему.
   Мы жили с Женей гражданским браком в квартире его матери. Ираида Михайловна жила по соседству в его двухкомнатной квартире, ухаживая за мебелью и посудой, оставшимися после смерти его жены. При этом она не забывала каждый день наведываться в свою собственную квартиру и, пока я была на работе, выставлять к моему приходу напоказ какой-нибудь недомытый стакан или не до совершенства отдраенную кастрюлю. Она была помешана на чистоте и люто ненавидела меня то ли за то, что я не слишком придавала значение блеску кафельной плиты, то ли потому, что я отняла у неё единственного сына, которого она считала своей собственностью. Но то, что она задалась целью выжить меня из своей квартиры и из её жизни с сыном, было очевидно. В их симбиотическом союзе я явно была третьей лишней. Можно было сказать, что он был фактически женат на своей матери: выполнял все её поручения, бежал по первому ее зову, бросая меня посреди улицы. Мама кормила его обедом, а часто и ужином, в то время как я ждала его с полными тарелками дома. Там же у мамы он хранил все свои вещи, кроме пары носков и трусов, которые он из соображений практичности все же перенес в наше совместное жильё. Пару раз я пыталась сама постирать его рубашки, но его маман упорно изымала их в мое отсутствие и отправляла восвояси. Если мальчик заболел, мама вела его за руку к врачу и лично ставила ему уколы, банки, примочки и не знаю, что там ещё. Между прочим, мальчику было 48 лет.
   И он вовсе не был слюнтяем со мной. Со мной он был безжалостным и даже жестоким. Нет, он не поднимал на меня руку, кроме одного-единственного раза, который я потом постаралась списать на влияние алкоголя. Но он общался со мной в пренебрежительно-уничижительной форме, а то и вовсе нецензурно, изводил меня равнодушием или придирками и при любой ссоре указывал мне на дверь. Казалось, его раздражало во мне все: как я смеюсь, двигаюсь, прикасаюсь к нему. Мой переезд к нему был его инициативой, он умолял меня об этом, поэтому я никак не могла взять в толк, почему с первых же дней он стал проявлять холодность ко мне, граничащую с ненавистью и даже отвращением. Я списывала все на его сложный характер и на то, что я недостаточно стараюсь. И я старалась все больше и больше, но это ничего не меняло, я все равно не могла ему угодить. Ни ему, ни, тем более, его маме, которая периодически приходила и устраивала сцены на весь дом с криками и угрозами выселить меня из квартиры с полицией. Потом, когда наши отношения уже находились на грани полной катастрофы, я случайно прочитала одну умную книгу, из которой узнала, что мой Женечка является перверзным нарциссом, воспитанным такой же нарцисстичной мамой, что это неизлечимо и что единственный выход из таких отношений – это бежать. Бежать я не могла, потому что любила его. По крайней мере, мне так казалось. Такие как я, привязчивые и нежные, всегда выбирают неподходящих мужчин. Про это я тоже прочитала. У меня «синдром Мэрилин Монро». Но все эти знания, опыт и очень умные книги не помешали мне вляпаться в ещё более ужасную ситуацию и найти на свою голову ещё более кошмарный вариант. После Жени я связала свою жизнь с мужчиной-психопатом. И поехала я за моим счастьем не куда-нибудь, а в Германию.

2. Любовница

   В один прекрасный день я узнала, что у Жени есть любовница. Как это часто показывают в фильмах, я узнала об этом в один из самых безоблачных дней в моей жизни. Женя в кои-то веки уступил моим мольбам и взял меня на прогулку по городу Кисловодску. И даже покатал меня за деньги на лошадке. Я была счастлива! Несколько милых фотографий на память в обнимку. С Женей и с лошадью вместе. Но она позвонила. Она – это Люда, его любовница. Вернее, сначала это была не она, а её подруга, которая любезно просветила меня о том, что у моего мужа есть девушка моложе его на 20 лет и у них любоффф…
   Мы всегда думаем, что это не произойдёт с нами. Уж про себя я точно была уверена, что это со мной никогда не случится. Не то чтобы я была самим совершенством, но уж что-что, а ублажать мужчину в постели я умела. Без табу. Так, как ему нравится. У меня никогда не болела голова, если он хотел секса, и я проявляла инициативу и фантазию время от времени, чтобы он не заскучал. Но дело даже не в этом: я просто не могла поверить, что у Жени есть время на кого-то еще. Он был так занят своей работой, целыми днями пропадал на заправочной станции, которой руководил, или бегал по квартирам и подвалам нашего дома, приводя в порядок прорвавшиеся трубы, чинил краны и лифты, косил траву по весне, ведь у него была еще вторая ответственная работа– председатель дома. А еще несколько гаражей и машин, которые требовали его внимания и заботы. И, самое главное, его мама, которую каждый день надо было возить за покупками в магазин или на рынок. У него совсем не оставалось времени, чтобы даже в выходные просто понежиться со мной в постели у телевизора, поэтому я скучала в одиночестве, занимая себя уборкой и готовкой, ожидая возвращения моего ненаглядного. Когда я звонила ему, чтобы узнать, скоро ли он придет на обед, он орал в трубку, что я позвонила как всегда не вовремя, потому что у него заняты руки и вообще ему некогда. Со временем он приучил меня к тому, что я не имею права звонить ему по пустякам, чтобы не отвлекать от важных дел. Да и не похож он был на гулящего мужчину, слишком сдержанный в эмоциях, всегда на дистанции с остальными людьми, не любитель дружеских посиделок и шумных компаний. После смерти жены все соседи удивлялись тому, как долго он хранит ей супружескую верность, таким одиноким, несчастным и занятым лишь работой и заботой о матери он казался. Все жалели его, доброго и отзывчивого парня, готового прийти каждому на помощь, оставшемуся без пары после трагедии. Никто даже не догадывался, чо все эти годы у него уже была я, и только после моего переезда к нему, окружающие узнали о моем существовании. Также, как никто и подумать не мог, в какого монстра он превращается за закрытыми дверями. Теперь в таком же неведении оказалась и я, даже не подозревавшая о существовании еще какой-то женщины в его жизни. Все оказалось даже хуже, чем я подумала вначале. С Людой у моего мужа был не просто секс, это были отношения. И длились они не год, и не два, а начались еще за полгода до того, как он позвал меня быть его спутницей жизни и я переехала в квартиру его мамы.
   Нет, я не уронила телефон из рук во время звонка, а сумку он успел подхватить. Помню чувство нереальности. Я не поверила. В первые две минуты. Потом я не помню дорогу домой. Была истерика, мои крики «как ты мог» и, конечно, слёзы…
   Дома мы не дошли дальше прихожей. Женя сидел на стуле ошарашенный. Но дело, как оказалось, было вовсе не в раскаянии, а лишь в том, что все вылезло наружу и он неожиданно оказался между двух огней.
   – Если все это не серьёзно, как ты говоришь, позвони ей прямо сейчас, при мне, и скажи, что все кончено, – потребовала я.
   На его лице было мучительное колебание, но затем он выдавил:
   – Я не могу это сделать.
   – Значит, всё-таки серьёзно, значит, она дорога тебе!
   Я заметалась по квартире, собирая вещи. Он пытался меня утихомирить, но как-то без особого энтузиазма. Он даже не сказал «прости», просто во время одного из моих бешеных витков по комнате схватил меня за плечи и произнес: «Давай просто ляжем спать».
   – Ляжем спать! – взорвалась я. – Просто ляжем спать! И ты будешь обнимать меня, как ни в чем не бывало! Да как я могу вообще лежать рядом с тобой и думать, что эти руки обнимали другую! А секс! Как я могу, когда я знаю, что ты только что был в другой женщине! Как ты мог, как…
   – Ты сама меня вынудила, между прочим, своими скандалами, – сказал он, решив перейти в нападение.
   – Чудесное оправдание твоему паскудству! – кричала я.
   Ярость поддерживала меня в моей решимости. Не было времени анализировать и продумывать, что потом. Сейчас было больно. И эти боль и ярость гнали меня прочь из этого дома, от человека, которому я верила и который предал меня.
   – Я надеялся, что ты не узнаешь, – сказал он вместо извинений и помог мне погрузить вещи в машину. Мы ехали молча до самого дома родителей. У меня больше не было слов. И ему тоже больше нечего было сказать. Домой ко мне зайти он постеснялся, не желая объясняться с моей семьей. Я села на лавочку перед подъездом, нервно куря. Он подошёл, порывисто обнял на прощание… И ушёл.
   Потом позвонила Люда и сказала, что все это продолжается много лет и что она считала его «свободным», потому что он никогда не говорил обо мне. Собственно, она считала его своим женихом со всеми выходящими отсюда планами и мечтами на будущее. И что только недавно она узнала о моём существовании и решила позвонить мне и разобраться. Чудесно. Это было даже хуже, чем я думала.
   В итоге разговора мы обе на эмоциях поставили ему диагноз и решили послать его куда подальше. Забегая вперёд, скажу, что она не стала этого делать, а заняла мое место.
   Только время спустя я поняла, что её звонок был продуманным планом убрать соперницу с дороги. И я повелась на это.
   Он не позвонил ни разу. Наверное, это выглядит ужасно, но первая позвонила я через два дня. Мне было слишком больно, чтобы я могла вынести это в одиночку. Я даже плакала и унижалась, просилась обратно, обещала исправить свои ошибки, как будто это я предала его. Он был высокомерен, жесток и неумолим. Последнее, что он сказал: «Если ты будешь снова звонить, мне придётся сменить номер телефона». Я больше не позвонила.
   Врач в нелепом огромном колпаке, наверное, повидал тысячи таких, как я. Он пришёл с ночной смены, и эти страсти-мордасти были для него очередной досадной помехой на пути к заслуженному отдыху.
   – Милочка, ну вам же не двадцать лет, что ж вы так убиваетесь за мужчиной? Займитесь лучше собой, детьми… В жизни есть много других радостей… У вас есть дети?
   – Да, двое, – пробормотала я, – два сына.
   – Ну вот видите! Вы должны думать о них.
   Я только плакала беззвучно, слёзы без остановки текли по моему лицу, пока медсестра поправляла капельницу на моей руке. Ну почему я не умерла. Теперь весь этот стыд и снова боль. И все смотрят на меня с потайной усмешкой в глазах: старая кошелка, уже под пятьдесят, бросил муж, а она туда же, таблеток наглоталась, дура.
   Там же, в больничной палате, я зарегистрировалась на сайте знакомств. Не потому, что действительно хотела c кем-то познакомиться. Моя самооценка была убита в хлам, и я хотела найти подтверждение тому, что я кому-то ещё нужна. Сайт был международный, потому что на российских я принципиально не регистрировалась, чтобы не попасться на глаза кому-то из знакомых.
   Он отозвался сразу, он был первый. Я больше никого не искала. Потому что он тут же взял меня в оборот. Йенс Хаас из Германии, 59 лет. Он слушал музыку и дождь за окном, и он сразу захотел на мне жениться.

3. Немецкий жених

   Психологи не рекомендуют заводить новые отношения как минимум в течение полугода после того, как вы расстались с предыдущим партнёром, особенно если эти отношения были болезненными. Потому что скоропалительные новые отношения, как правило, могут оказаться ещё более неудачными или, как сейчас модно говорить, «токсичными». Немец почувствовал, что я ранена и моя душа отчаянно кричит о любви. Он вычислил меня из миллионов так, как акула чувствует каплю крови на расстоянии многих миль и устремляется к своей жертве.
   Каждый день я получала от него несколько писем с длинными и романтичными признаниями в любви с изображением цветочков, сердечек, ангелочков и влюблённых пар. Эти письма были наполнены сентиментальной чепухой о том, что мы предназначены друг другу судьбой и после смерти нас ожидает встреча на небесах. Если честно, такая глупая романтика совершенно не трогала меня. Я прошла через много испытаний в личных отношениях в моей жизни, и проявления чувств, подобные этим, считала уделом неопытных юных барышень, которые еще верят в бессмертную любовь с первого взгляда. Немного удивляло то, что мужчина в годах ведет себя как Ромео, но я снисходительно списала это на счет немецкого менталитета. Где-то я слышала или читала, что немцы очень сентиментальный народ. К тому же, эти послания немного отвлекали меня от моих страданий по Жене. В конце концов, я привыкла, что каждое моё утро начинается с письма в мой имейл на немецком языке с сердечками, поцелуями и изображением утреннего кофе в постель. К концу второго месяца переписки количество писем от моего будущего мужа перевалило за 500! Я даже не всегда успевала читать все его послания. Я работала, и график моей работы был достаточно напряженный. Мне даже пришлось извиниться и попросить Йенса не писать мне во время рабочего дня, иначе я буду иметь неприятности с моим шефом.
   Однажды только Йенс сделал попытку перевести письма в иную тональность, окрашенную сексуально. Это было письмо с вопросом, как я отношусь к виртуальному сексу, и отправка мне трёх его фото с нудистского пляжа. Я отреагировала холодно. Я сказала, что я не ханжа, но виртуальный секс меня вообще не интересует, а реальный секс возможен, только если отношения между мужчиной и женщиной складываются и между ними возникает искра. Я называла это «химией» и совершенно резонно высказывала опасения, что при реальной встрече между нами этого может не произойти. Поэтому, несмотря на его попытки уговорить меня приехать сразу для свадьбы, я настаивала на предварительной поездке для реального знакомства и проявляла определённую осторожность.
   Прощупав почву насчёт секса и получив довольно холодный ответ, мой жених снова сосредоточил свои действия исключительно на романтических атаках, одновременно усилился поток комплиментов в мой адрес. Что касается последнего, то здесь он попал в точку. Будучи «львицей» по знаку Зодиака, я была чрезвычайно чувствительна к похвалам и падка на лесть. Почувствовав мою слабость, Йенс не скупился на восторженные эпитеты в мой адрес.
   Хотя в его анкете на сайте был указан город Гамбург, оказалось, что это город, где он родился. Настоящим местом жительства моего нового знакомого был маленький городок-коммуна Бад Бодентайх, затерянный в лесах Нижней Саксонии, в двух часах езды на автомобиле от Гамбурга. Довольно милое местечко, с красивыми парками, живописными водоемами и курортной клиникой мирового масштаба, специализирующейся на лечении больных анорексией.
   Одно за другим Йенс Хаас развеивал мои опасения. И хотя я кое-что слышала о мошенниках из интернета, он был не такой. Он не просил у меня денег, напротив, он готов был полностью оплатить все расходы на оформление документов и на мою поездку к нему. Вырисовывался портрет одинокого мужчины, от которого полгода назад жена ушла к любовнику, забрав с собой двух детей, в которых он души не чаял. Бывший полицейский, он оставил работу и сидел в отпуске по уходу за детьми несколько лет, пока Леа, его гражданская супруга, работала и заводила новые романы. Дети выросли у него на руках, а теперь он остался один. В тот ужасный день он пришёл домой, но детские комнаты были пусты, детские вещи исчезли, оставшиеся игрушки валялись на полу, а её телефон больше не отвечал. Йенс попал в больницу с высоким давлением, и после этого он «сидел» на таблетках, поддерживающих его давление в норме.
   Я сочувствовала ему и не могла понять, почему ему не дают видеться с детьми. Разве немецкие законы не обязывают его жену регулярно приводить детей на встречи с отцом? И почему Леа настроена так негативно, ведь в разрыве отношений виновата она, это она бросила его ради другого мужчины. В ответ Йенс писал, что он не знает истинной причины и что он, и все соседи, и его мама также шокированы таким поведением его бывшей подруги.
   Его мама со сказочным именем Герда жила в этом же городке по другую сторону канала. Ей было уже 80, но она была достаточно бодра и могла обслуживать себя сама, несмотря на то, что передвигалась на ходунках после того, как её сбил автомобиль. Йенс навещал её несколько раз в неделю, чтобы привезти продукты. Но к счастью, они жили раздельно. Для меня это был принципиальный вопрос после травматичных взаимоотношений с матерью Жени, которая постоянно контролировала нашу жизнь. Йенс высылал мне фотографии своих детей и мамы, а также голосовые приветы от неё в вотсап и даже песню «хэппи бездей, либе Марина» в мой день рождения. Общались мы с Йенсом только в имейл, потому что скайп в данной ситуации был бесполезен. Я совершенно не владела немецким языком, и общение в онлайн-режиме, которое мы однажды попытались наладить, закончилось неудачно. Оба были смущены, ничего не понимали из сказанного и только нервно смеялись. Поэтому переписка велась через электронный почтовый ящик. Это было удобно: он присылал мне письма на немецком, и я переводила их через Googlе-переводчик, а отвечала на русском, и он самостоятельно переводил мои письма у себя на компьютере.
   Естественно, были вопросы и с его стороны. Я написала, что пережила болезненный разрыв с мужчиной, правда, сказала, что это произошло уже год назад. Я не хотела, чтобы мой жених знал, что я ещё не оправилась после потери и мои мысли по-прежнему заняты другим. В ответ я получила много писем от Йенса с заверениями в том, что он сделает все возможное, чтобы я была счастлива, что я больше никогда не испытаю боль разочарования и мой жизненный путь отныне будет устлан только розами без шипов.

4. Прощание с прошлым

   Все это время я продолжала ждать Женю и вестей от него. Сложнее всего мне дался его день рождения, когда я еле удержалась от звонка или смс. Но я понимала, что сделать такой шаг будет ошибкой. Я и так уже наделала глупостей, когда настойчиво пыталась вернуться к нему в первые дни после расставания, и получила лишь очередную порцию унижения с его стороны.
   Второй моей ошибкой или глупостью было то, что я вышла замуж за Йенса Хааса. От отчаяния, от боли, назло Жене. В попытке убежать от самой себя я загнала себя в эту ловушку. В тот момент я готова была убежать куда угодно подальше от тех мест, где меня с Женей связывали воспоминания. Если бы у меня была возможность уехать на Северный полюс или в Антарктиду, или куда-то ещё к черту на кулички, я тотчас бы согласилась. А здесь вырисовывался такой вариант, как Германия, новая жизнь, новый язык, все иное. Чем не повод забыться – да ещё не где-нибудь, а в Европе, где я всегда мечтала побывать! Жаль, конечно, что жених не француз и еду я не в Париж – вот уж действительно мечта всей моей жизни! В университете я изучала французский язык и знала его очень неплохо в плане перевода текстов. Я могла сформулировать любое предложение на французском, так как мой словарный запас был достаточно велик. Но когда дело доходило до того, чтобы выразить мысли вслух, я впадала в ступор и все слова волшебным образом улетучивались у меня из головы. В этом проблема российского языкового образования, в отличие от такового в Европе. Нас не учат разговорной речи, поэтому при встрече с носителями языка или в другой ситуации, где требуется проявить языковые навыки в разговоре, наступает психологическая блокировка. Я тешила себя надеждой когда-нибудь побывать в Париже, а ещё лучше – в каком-нибудь маленьком французском городке, и пообщаться с настоящими французами. Однако судьба распорядилась иначе, и на моём пути оказался немец. Немецкий язык я, мягко говоря, не любила. Слишком была жива генетическая память потомка тех, кто пережил войну. Для меня этот язык невольно был связан с фашизмом и его зверствами. Но даже если абстрагироваться от этого, мне казалось, что немецкий язык звучит грубо по сравнению с мелодичной французской речью. Я даже представить себе не могла, что вскоре этот язык станет самым лучшим и самым прекрасным для меня, потому что это язык любви, на котором будет разговаривать со мной мой возлюбленный.
   И всё же перспектива освоить новый язык прельщала меня. Я люблю узнавать что-то новое, мне нравится учиться и совершенствоваться, а знание немецкого могло оказаться полезным и с практической точки зрения. Я не исключала возможности, что мой брак может не сложиться, но приобретенный языковой навык поможет мне в будущем зарабатывать частными уроками в России. По словам Йенса, после замужества с ним государство предоставляло мне возможность и даже вменяло в обязанность посещение языковой школы в течение года, чтобы я полностью овладела немецким языком.
   Узнав о моей «французской мечте», Йенс тут же пообещал мне сделать подарок в виде путешествия в Париж на двоих на мое пятидесятилетие. Он готов был воплощать в жизнь любые мои мечты.
   Мне казалось, что сама Судьба ведёт меня за руку, спасая от боли и отчаяния мучительных отношений с Женей.
   Уже на второй день переписки мой потенциальный жених заговорил об оформлении шенгенской визы для поездки к нему. Все расходы он брал полностью на себя. Это был конец июля. Мой отпуск на работе был запланирован по графику уже в ноябре. До этого времени я должна была успеть получить визу. Как человек, абсолютно не сведущий в этом деле, а также не имея никакой возможности отпрашиваться с работы, я нашла в интернете визовое агентство в ближайшем округе – в городе Ростове-на-Дону. В принципе, мне пришлось взять отгулы на работе лишь два раза: первый раз это была поездка в Ростов в визовый центр для того, чтобы оставить отпечатки моих пальцев, и вторая поездка в октябре в краевой центр, чтобы поставить апостиль на моё свидетельство о разводе с предыдущим мужем. Без апостиля – печати, утвержденной Гаагской конвенцией, – документ не имел силы в международном праве. По пути в краевой центр мне пришлось проезжать Минеральные Воды, где был наш с Женей дом, и весь участок пути я сидела, закрыв глаза, чтобы не видеть знакомые места, так мне было больно.
   Дни и ночи я слушала и смотрела в ютьюбе психологические тренинги про перверзных нарциссов, про абьюзеров и даже записалась в закрытую группу жертв морального насилия в одной из соцсетей, и только это спасало меня. Я стала понимать, что дело не во мне и ужасный финал нашей с Женей истории был неизбежен, что таков тип этих чудовищных личностей и никто и ничто не может исправить их врожденной патологии. Я даже больше не ревновала к его любовнице, потому что стала понимать, что она лишь очередная жертва, с которой поступят рано или поздно так же, как и со мной. Я прошла через все стадии отношений, которые строят нарциссы: идеализация, «холодный душ» и утилизация. Всё, что рассказывали психологи в своих тренингах, всё, что писал в своей книге «Как распознать лжеца и манипулятора…» Джозеф Маккензи, было словно под копирку списано с моего Жени. Это было страшное открытие, но оно облегчало моё состояние, потому что единственный выход из этих отношений, о котором неустанно говорили все в один голос, – это бежать без оглядки. Но даже теперь, понимая все, что он из себя представляет, видя насквозь все мотивы его поступков, анализируя наше прошлое и приходя в ужас от того, что он делал со мной и моей душой, я все равно не могла удержаться от соблазна искать ответ на вопрос, возвращается ли нарцисс к жертве. Да, возвращается. Когда чувствует, что она окрепла и начала новую жизнь без него (завела новый роман, вышла замуж или просто самодостаточна и довольна своей новой жизнью). Это называется «пинги». И, к сожалению, они также отличаются от возвращения нормального мужчины, который действительно осознал, что ему нужна именно эта женщина и он хочет построить с ней дальнейшую жизнь. «Пинг» нарцисса направлен на то, чтобы снова обрести власть над женщиной, а затем, отыгравшись за все унижения в процессе её возвращения, снова безжалостно её бросить. К сожалению, эти люди не умеют любить и не способны к эмпатии, то есть сочувствию. Они могут только изображать чувства ради достижения своих целей. Мой Женя подходил по всем параметрам, но одно смущало меня: он не пытался меня вернуть, и это было единственное, что не вписывалось в портрет типичного нарцисса.
   Стремительное развитие отношений с Йенсом и чрезмерная идеализация им меня тоже заставляли меня заподозрить, что я имею дело с психопатической личностью. Но потом я решила, что стала слишком подозрительна, начитавшись специальной литературы, и мне везде мерещатся психопаты. Кроме того, я считала себя в полной безопасности хотя бы потому, что я не была влюблена в моего немецкого партнера и, соответственно, даже если бы он оказался таковым, это не травмировало бы меня. Я полагала, что я в любую минуту могу отказаться от него, так как не впускаю его в свое сердце.
   В начале октября Йенс выслал мне билеты на самолёт в оба конца. Первоначально планировалось, что я еду только для предварительного знакомства с ним, тем более что отпуск по работе мне предоставлялся только на семь дней. Однако чем больше проходило времени с момента нашего с Женей расставания, тем больше я понимала бесперспективность моих ожиданий, да и не видела больше смысла в таких отношениях, которые несли в себе только боль и унижение. Буквально через две недели после покупки билетов, повинуясь импульсу, я написала Йенсу, что не нуждаюсь в предварительной встрече и готова сразу выйти за него замуж. Обрадованный, он тут же обменял билеты на другие числа. Теперь я должна была пробыть в Германии целый месяц – ровно столько, на сколько мне была предоставлена шенгенская виза. За это время мы должны были успеть оформить наши отношения, поэтому Йенс начал экстренную переписку с брачным агентством, резервируя для нас дату бракосочетания. Она была назначена на 24 ноября. Оставалось уладить вопрос с продлением отпуска. Йенс настаивал на моём увольнении, но я не хотела рисковать моей работой прежде, чем все решится. Мои руководители знали о трагедии в моей личной жизни, и когда я попросила длительный отпуск, чтобы съездить к двоюродной сестре в Германию развеяться, мне пошли навстречу. Естественно, что о настоящей цели поездки на работе не знал никто, кроме двух самых близких мне подруг. В том, что они сохранят мою тайну, я была уверена. Кроме того, несмотря на доверие, которое внушал мой жених, я должна была подстраховаться, поэтому я оставила девчонкам его адрес и контакты на всякий случай и обещала раз в неделю выходить с ними на связь.

5. Коллега и лучший друг

   В конце октября, незадолго до моего отъезда в Германию, по дороге на работу я внезапно получила в вотсап письмо от странного мужчины в очках. Письмо было на немецком. Собственно, не письмо, а несколько строк:
   – Доброе утро. Как ваши дела?
   И смайлик с розочкой.
   – Добрый день. Кто вы? – спросила я осторожно.
   – Я друг Йенса.
   – Но почему вы пишете мне? Что-то случилось с Йенсом? – испугалась я.
   – Нет, нет, все в порядке. Я просто хотел пожелать вам доброго утра и хорошего настроения.
   Я увеличила фотографию на аватарке: большие серые глаза за квадратными очками, как мне показалось, немного безумные, огромный лоб и дурацкая улыбка. Лет сорок с лишним. Отвратительный тип. Он совершенно мне не понравился.
   Я больше не стала ничего отвечать. Меня неприятно удивило то, что мне пишет какой-то друг Йенса. Что всё это значит? И знает ли Йенс об этом? Я решила обязательно спросить его про это письмо в вечерней переписке.
   – Вы что-нибудь знаете об этом человеке? – спросила я и переслала Йенсу копию сообщений странного незнакомца.
   – Да, – ответил мой будущий муж. – Это мой лучший друг Карстен. Мы работаем вместе. Не беспокойтесь, он написал вам с моего ведома.
   Я разозлилась.
   – А зачем он мне пишет? С какой стати ваш друг знакомится со мной?
   – Он просто помогал мне установить вотсап и проверял связь с вами.
   Такой ответ меня вполне устроил. Йенс действительно на днях купил смартфон и впервые присоединился к вотсапу. До этого вся наша переписка велась только через имейл.
   Однако на следующий день ситуация повторилась, и это уже было совсем не похоже на проверку связи.
   – Доброе утро и хорошего вам дня, – увидела я на экране сообщение от «коллеги и лучшего друга», и снова розочка и смайлик.
   Я решила ничего не отвечать этому странному Карстену, зато вечером написала Йенсу всё, что я думаю по этому поводу.
   – Это так принято в Германии, чтобы коллега писал женщине своего друга? – возмутилась я и потребовала от Йенса, чтобы он немедленно прекратил эту двусмысленную переписку.
   Больше писем от Карстена вплоть до моего отъезда я не получала и благополучно забыла об этом происшествии.
   Мои сумки уже были собраны и стояли на полу в комнате. Всё было готово к отъезду. В последний перед отпуском рабочий день на меня навалилось столько работы, что я даже не успевала подумать о предстоявшем мне путешествии. Зато вечером, несмотря на все надежды выспаться хоть пару часов перед полётом, я от волнения не смогла сомкнуть глаз. В полночь подъехало заказанное такси, и сын помог мне загрузить вещи в багажник. Я долго смотрела в окно на его удаляющуюся фигурку под фонарём подъезда.
   – Сын? – спросил словоохотливый таксист. – Скучать будет за мамой. Надолго улетаете?
   – Пока не знаю, – ответила я.
   Я действительно не знала, чем завершится моё путешествие и что меня ждёт впереди. На работе все, кроме двух самых близких коллег, думали, что я еду в Германию к двоюродной сестре. Родители были уверены, что я еду в командировку в Саранск. На самом деле я летела в чужую страну к совершенно чужому мне мужчине. Это была авантюра чистой воды. Но в тот момент я готова была рискнуть. После Жени мне больше нечего было терять, как мне казалось.
   В ночь 3 ноября мой самолёт вылетел из аэропорта Минеральные Воды, а 4 ноября я впервые пересекла границу Российской Федерации и прибыла в немецкий международный аэропорт Гамбург.

6. Аэропорт Гамбург

   Высадившись из самолёта, я с остальными пассажирами прошла по короткому застекленному коридору и оказалась в просторном вестибюле, где находились две кабины паспортного контроля. Счастливые обладатели паспортов стран Евросоюза проходили через другие ворота, прикладывая свой документ к автоматическим датчикам, которые уже через секунду распахивали перед ними двери.
   Все остальные, а нас было большинство, томились в длинной очереди. Я даже представить не могла, что так много людей помещается в один самолёт. Каким-то образом я оказалась в самом конце, и мне пришлось ожидать не менее получаса, пока я предстала перед застекленной кабиной, внутри которой находился служащий в униформе. Я протянула мой загранпаспорт с шенгенской визой, после проверки которого мужчина задал мне несколько вопросов на немецком. К счастью, почти все прибывшие нашим рейсом были русскими. Пара, которая стояла у соседней кабинки, любезно помогла мне перевести вопрос чиновника и мой ответ ему. Меня спросили о цели визита и сроке, на который я планирую остаться. Я ответила, что к друзьям на весь срок визы и предъявила обратный билет, что вполне устроило пограничника. Он поставил в мой паспорт отметку о прибытии и нажал кнопку, пропуская меня в зал гамбургского аэропорта.
   Это было помещение для получения багажа. Здесь я внезапно растерялась. Чёрные ленты, на которых вращались сумки и чемоданы всех мастей и расцветок, были расположены в несколько рядов, и я не могла понять, на какой из них багаж нашего рейса. На самом деле, над каждой лентой располагались электронные табло, на которых был указан город, откуда прибыл рейс. Но от волнения я ничего не видела и не понимала. Я почему-то думала, что Йенс будет поджидать меня прямо здесь, но его нигде не было. Я начала набирать его номер. Он ответил, но кроме «алло, алло» я ничего не могла сказать. Все немецкие слова, которые я заучила перед отъездом, вылетели у меня из головы. Тогда я, озираясь, стала искать знакомые лица с рейса, в надежде, что земляки помогут мне разобраться, но все уже разошлись. У самой первой ленты я вцепилась в чернокожую девушку с африканскими косичками, пытаясь с перепугу спросить ее на русском языке, где багаж Аэрофлота, но она покачала головой и извинилась. Ещё бы! Было бы очень странно, если бы она поняла меня, потому что, посмотрев наверх, куда она указала, я увидела табло. Девушка получала багаж, прибывший рейсом из Ямайки. Я бегом помчалась по залу, читая надписи. Рейса из Москвы нигде не было! Тут меня охватила настоящая паника, потому что ещё в самолёте меня осенило, что я сдала в багаж по ошибке моё свидетельство о разводе с апостилем. Как только я это поняла, я решила, что мой багаж обязательно потеряется. Конечно, такое вполне было возможно, особенно если учесть, что я летела трансфером, то есть при пересадке из одного самолёта в другой багаж мне на руки не отдавали, и он летел прямиком из Минеральных Вод до Гамбурга. Теперь, когда я не могла найти мою багажную ленту, я была почти уверена, что мои дурные предчувствия сбылись. Я вся покрылась потом и перебегала от одной ленты к другой, но нигде не видела заветного табло. Неожиданно я налетела на ту самую пару, которая помогала мне с переводом при прохождении паспортного контроля.
   – Да вот она, ваша сумка, наверное, – показали они в конец зала.
   И действительно, в самом конце зала на полу одиноко стояла моя разноцветная багажная сумка. Лента рейса Аэрофлота, которая уже пустовала, так как все пассажиры разобрали свои вещи, оказалась последней по счету в зале, я просто не дошла до неё. Я подхватила моё сокровище и вышла из багажного отделения, оказавшись в другом зале, куда более просторном. Я сразу увидела Йенса и догадалась, что это он. Его белая голова возвышалась над всеми встречающими, столпившимися у турникета, и он махал мне рукой. Рядом с ним стоял пузатый коротышка с квадратной побритой ежиком головой и маленькими глазками на добродушном лице. Я догадалась, что это сосед Удо, так как Йенс писал мне, что они приедут встречать меня вместе и даже присылал мне его фотографии.
   Я чуть не плакала от счастья, что я нашла их, а они меня, потому что вторым по величине моим страхом было потеряться. А как и куда дальше ехать из аэропорта в чужом городе и в чужой стране, без местной валюты, я понятия не имела. Это был совершенно другой для меня мир, который разговаривал на другом языке и в котором я была беспомощна. Мой переводчик в телефоне действовал только при подключении к интернету, которого у меня не было после пересечения границы. Это обошлось бы мне слишком дорого, да и трафик закончился бы почти моментально.
   Йенс сразу быстро залопотал что-то по-немецки и приобнял меня.
   На улице нас поджидал автомобиль, который принадлежал одному из приятелей Удо. О дружеской любезности здесь речи не шло, как я узнала позднее: приятелю были заплачены деньги.
   – Это Германия, – объяснял мне потом Йенс. – Здесь все только за евро.
   В машине я застенчиво смотрела в окно, боясь повернуться к моему жениху, который сел со мной рядом на заднее сиденье и сразу схватил меня за руку. Казалось, что он в полном восторге от меня и его ожидания полностью оправдались. Он не отрывал от меня взгляда, улыбался и говорил, говорил, говорил… Я ничего не понимала, и это усиливало мою нервозность. Да и мои первые впечатления от жениха были полным разочарованием. Первое, что неприятно поразило меня, – это отсутствие нескольких зубов в нижнем ряду. Это сразу выдавало его возраст, и, хотя он выглядел довольно моложаво, было понятно, что ему далеко за пятьдесят. В сравнении с Женей он, конечно, сильно проигрывал. Йенс достал из рюкзака леденцы в зелёных обертках и предложил их мне. Впоследствии я познакомилась с этими конфетами и их довольно специфическим запахом очень близко, так как он не расставался с ними никогда, даже в постели.
   Гамбург не произвёл на меня впечатления. Видимо, мы ехали просто не по тем улицам. Гамбург считается одним из самых красивых городов Германии, но, к сожалению, мне никогда по-настоящему не удалось побывать там. В дальнейшем мне неоднократно приходилось приезжать в аэропорт Гамбурга или уезжать оттуда в Бад Бодентайх, но каждый раз я наблюдала город, вернее лишь его маленькую часть, лишь из окон поезда. Так и первый раз: по дороге из аэропорта красивые старинные здания и памятники архитектуры оказались скрытыми от моего взгляда. Я видела из автомобиля лишь современные пятиэтажные дома, которые отличались от своих собратьев в России только цветом: здесь преобладали любимые немецкие коричневые и темно-бордовые оттенки. Трасса, на которую мы вскоре выехали, также не отличалась ни знаками, ни разметкой от дорог в России. Пейзаж за окном был довольно однообразен и скучен: поля, короткие лесополосы и снова поля. Ноябрьская погода добавляла унылости пейзажу. Здесь я не увидела яркого всполоха осенних красок, присущего моим родным местам, где горы и леса одеты «в багрец и в золото». Всё было серым и тусклым. Навстречу мчались автомобили немецких марок – такие же, как на дорогах России. Я подумала, что, окажись я в Германии где-то в годах девяностых, конечно, я увидела бы колоссальную разницу между нашими странами. Но теперь эти границы были слишком размыты. Единственное, что было мне в новизну и поразило мое воображение, – это попадавшиеся по пути гигантские мельницы, которые, как пояснил Йенс, качали электроэнергию. Словно великаны, они возвышались над окружающим пейзажем, вращая огромными трехпалыми лопастями, на которых ритмично мерцали огоньки датчиков.
   Часа через полтора мы свернули под знаком «Бад Бодентайх» и вскоре оказались на улице Waldweg. Этот район был мне уже знаком по многочисленным фотографиям Йенса. Одной из сторон двухэтажный многоквартирный дом, в котором жил Йенс, примыкал к лесу, а другой выходил на улицу. Попрощавшись с Удо и его другом, мы вошли в подъезд и поднялись на второй этаж. Йенс открыл ключами двери и сказал:
   – Ну вот мы и дома. Добро пожаловать.

7. Я танцую

   Я едва успела принять душ и переодеться в мои любимые розовые спортивные штаны, как во входную дверь позвонили. У нас были гости. Двое мужчин: один постарше, лет тридцати, в очках, другой совсем юноша. Оба были одеты в чёрную униформу с надписью «секьюрити» на футболках и на куртках. Такую же форму я видела на Йенсе на фотографиях, которые он мне высылал, когда он ещё работал в AWR. Лицо мужчины постарше показалось мне смутно знакомым, и, приглядевшись, я узнала в нем того самого Карстена, письма которого в вотсапе я получила незадолго до моего отъезда. Но как же сильно он отличался от того образа, который сложился у меня от его фото! В жизни он был совершенно другим: намного моложе и гораздо симпатичнее. Я бы дала ему не больше 35 лет. Он двигался стремительно и в то же время с какой-то тигриной пластикой, и от него веяло такой силой и уверенностью в себе, что среди трёх мужчин, окружавших меня, я безошибочно вычислила и почуяла в нем настоящего альфа-самца.
   Мы все вышли на балкон покурить. Я ничего не понимала из льющегося потока чуждой мне речи, поэтому просто наблюдала. Карстен стоял ко мне ближе всех, опираясь на перила. Почти физически я чувствовала его магнетизм, притяжение его тела, находившегося всего в нескольких сантиметрах от меня. Я постоянно встречалась с ним глазами, и в его пристальном взгляде, который он не отводил несколько дольше, чем это дозволено приличиями, было столько сексуальной энергетики, что я покорилась сразу, и он услышал мой молчаливый тайный ответ. Та «химия», которой я ожидала от встречи с Йенсом, неожиданно для меня сработала с другим мужчиной. Карстен раздел и уложил меня в постель глазами задолго до того, как это случилось на самом деле.
   Йенс, казалось, не замечал ничего. Перевозбужденный от встречи, он говорил без умолку, в то время как между мной и его другом происходил обмен сексуальной энергией. Выпитое пиво после волнений и бессонной ночи ударило мне в голову, и я почти забыла, к кому я приехала на самом деле, завороженная серыми глазами и их властным призывом.
   Когда мы вернулись в гостиную, Карстен сел за компьютер, включил музыку и начал двигаться ей в такт. Я тоже начала танцевать. Мы оба танцевали, не отрывая друг от друга глаз, но не прикасаясь к друг другу. Несмотря на легкую дистанцию, мне казалось, что искры, которые пролетали между нами, были видны невооружённым глазом. Йенс смотрел на меня поражённый, глупо улыбаясь. Потом он так вспоминал этот момент:
   – Я думал, что вы приедете уставшая после тяжелой долгой дороги и сразу ляжете спать. Я даже разозлился на Карстена с его напарником, что они пришли без приглашения. И вдруг неожиданно вы пьёте пиво и начинаете веселиться и танцевать вместе с Карстеном, крутя перед его носом попой. Я ожидал, что приедет застенчивая романтичная особа, судя по переписке. А увидел женщину-огонь, настоящую сексуальную бомбу.
   – И что, разве вам это не понравилось? – со смехом спрашивала я.
   – Очень понравилось, но это был сюрприз для меня. А Карстен вообще был в полном восторге.
   На самом деле, то, что я начала танцевать, было моей попыткой обрести уверенность в этой стрессовой для меня ситуации. Я старалась прятать смущение и мои комплексы под маской напускной раскованности и мне, признаюсь честно, очень хотелось произвести впечатление на Карстена.
   Так оно все и начиналось.
   Я с большим трудом привыкаю к чужой обстановке. Я не люблю ходить в гости, а если и хожу, то никогда не задерживаюсь. Долгое общение, особенно с незнакомыми людьми, меня утомляет, и мне нужно поскорее спрятаться в укромный уголок, чтобы восстановить растраченную на других энергию. Здесь же мне предстояло жить целый месяц в чужой квартире бок о бок с незнакомцем, который не оставлял меня своим вниманием ни на минуту. Это было настоящим испытанием для меня.
   Когда гости ушли, мне было любезно предоставлено право одной остаться в спальне, чтобы прийти в себя и отдохнуть. Но этот бонус я получила лишь на первый раз. Со следующего дня мне пришлось мириться с тем, что Йенс, будучи очень экстравертированным человеком, не умолкал ни на минуту и ходил за мной буквально по пятам, постоянно заглядывая мне в глаза. Учитывая, что я ни слова не понимала из его словесного потока, а сокращение дистанции ближе чем на метр я не выношу просто физически, если не испытываю к мужчине сексуального влечения, к концу дня я была истощена полностью. Мне было жизненно необходимо уединение. К сожалению, объяснить это моему жениху было невозможно, как в силу языковых трудностей, так и в силу его характера. Очарование от встречи с Карстеном отступило, всплеск энергии сменился упадком, и я с ужасом думала о том, как мне выдержать предстоящий месяц. Я кляла себя за необдуманное импульсивное решение обменять билет и выйти замуж. Семи дней, запланированных ранее для предварительной встречи, хватило бы с лихвой. Ведь уже при первом взгляде на Йенса я поняла, что не хочу быть его женой. Мы были абсолютно не совместимы, и к тому же он даже не нравился мне, не говоря о большем. То ли дело Карстен. Но мысли о нем я отгоняла прочь. Я прекрасно понимала, что этот мужчина недоступен для меня, как бы сильно я его ни хотела. Вероломная мысль измены Йенсу даже не приходила мне в голову, ведь в то время я считала его очень добрым и порядочным человеком, и я не могла причинить ему боль. Я была уверена, что после того, как Леа ушла к другому, моя измена просто убьет его. Йенс смотрел на меня с щенячьим восторгом, а я становилась все мрачней, осознавая, что сама загнала себя в ловушку.
   Вечером я получила в вотсап сообщение от Карстена:
   – Разрешите мне вас поцеловать.
   И снова розочки, но уже вместе с сердечком. Теперь его письмо возымело на меня другое воздействие, нежели в России. Немного поколебавшись, я все-таки ответила:
   – Твои слова очень возбуждают меня, но мы не должны причинять боль Йенсу. Это будет плохо по отношению к нему.
   Через несколько часов Йенс показал мне моё письмо в своём телефоне, и, как мне тогда показалось, с укором и болью в голосе сказал:
   – Вы написали Карстену, что его слова возбуждают вас.
   Я остолбенела от ужаса. Карстен переслал мой ответ Йенсу! Так, значит, это была проверка моей порядочности! Меня спасало лишь то, что мне хватило стойкости написать и о том, что мы не должны так поступать.
   – Я написала не возбуждают, а волнуют, – попыталась выкрутиться я. – Это просто неточность перевода.
   – Нет, – настаивал Йенс. – Это слово в немецком языке означает именно «возбуждать».
   Когда от Карстена на следующий день пришло пожелание «доброго утра», я упрекнула его:
   – Зачем ты отправил моё письмо Йенсу?
   Ответ:
   – Я никому ничего не отправлял.
   Я растерялась. Это была или очевидная ложь (но зачем отрицать то, что мне уже доподлинно известно), или Йенс имел какие-то другие возможности видеть почту Карстена. В конце концов, он просто мог заглянуть в его мобильник, успокаивала себя я. Мне не хотелось верить в то, что Карстен мог со мной так поступить, ведь влечение между нами было обоюдным. Зачем ему выдавать меня, если он рассчитывает на мой тайный поцелуй?
   На вторую ночь после моего приезда Йенс настоял, чтобы мы легли вместе. Я не стала возражать. Ведь этот человек должен был стать моим мужем. Как знать, может быть, после близости с ним моё отношение к нему изменится, и я что-то почувствую? После предварительных ласк, довольно нежных, я приготовилась принять его в себя. Однако на этом все внезапно закончилось. Разочарованная, и даже обиженная таким финалом, я спросила его через переводчика в телефоне:
   – Я не нравлюсь тебе? Почему ты остановился?
   – Нет, ты просто прекрасна. Но я так сильно взволнован. Это всего лишь барьер в моей голове.
   Но на следующее утро, и на следующую ночь, и следующее за ними утро ситуация повторилась снова. Он даже не пытался войти в меня, а только ограничивался ласками, которые доводили меня до точки кипения, а потом оставляли ни с чем, разочарованную и взбешенную. Ещё ни один мужчина не обходился так со мной! Было совершенно очевидно, что несмотря на оправдания, он бессилен.
   – Я спрашивала вас несколько раз в моих письмах, можете ли вы заниматься сексом, – уже не скрывая своего раздражения, говорила я после очередной неудачи, нервно куря на балконе. – И вы утверждали, что да, и даже несколько раз на дню. Вы намеренно солгали мне.
   – Но это тоже секс.
   – Вы прекрасно понимаете, что я не это имела в виду. Я говорила о нормальном сексе, о проникновении, понимаете? То, что вы делаете, это всего лишь предварительные ласки.
   – Но в Германии это тоже секс, – прикинулся дурачком Йенс, невинно моргая голубыми глазками. Впоследствии я узнала, что это его любимый маневр, когда он пытается отрицать очевидное.
   – В России это не секс. И если вы не способны на большее, вы должны понимать, что я не могу выйти за вас замуж. Мне не 80 лет, и мне нужен полноценный секс, а не то, что вы им зовёте.
   Я ухватилась за его промах, за его обман, как за способ расторгнуть нашу договорённость, не считая себя при этом виновной стороной. Ведь это он ввёл меня в заблуждение, когда утверждал, что с сексом у него всё в порядке. Теперь я была вправе с полным основанием отказаться от замужества с ним.
   Вечером этого же дня, понимая, что теряет меня, Йенс достал козырь, припасенный у него в рукаве.

8. Массаж

   После очередной неудачи в постели Йенс спросил меня, как бы между прочим, как я отношусь к массажу.
   «Очень положительно», – сказала я, потому что у меня действительно были проблемы со спиной. В последние годы у меня часто защемляло шейные позвонки, так что приходилось колоть обезболивающее. Я даже делала рентгеновские снимки, которые, конечно, показали остеохондроз и подвижность межпозвоночных дисков, что было, впрочем, неудивительно, учитывая характер моей сидячей офисной работы. Массаж мне был не только рекомендован, но даже необходим. Но из-за отсутствия свободных денег я смогла это позволить себе у профессионального массажиста только один раз. Поэтому предложение Йенса я восприняла с энтузиазмом. Ещё более заманчивым оно показалось, когда Йенс сказал, что массаж будет делать Карстен, так как он работает в пожарной службе и обучен навыкам профессионального массажа. Сеанс был назначен на вечер. Третий день моего пребывания в Германии.
   Этот сеанс массажа я не забуду никогда как один из самых шокирующих и сладких моментов моей жизни. Когда пришел Карстен, мне предложили перейти в спальню, так как там более удобно. Большая двуспальная кровать была разобрана. Йенс, опираясь на руку, прилег на второй её половине, наблюдая за процессом. Я легла на живот, сняв лифчик и оставаясь в одних стрингах. Сильные руки Карстена пробежались по моей спине, мягко и нежно массируя ее. Это было чудесное чувство. Мне давно никто не делал массаж, и моя бедная больная спина наконец наслаждалась, почувствовав желанное расслабление. Я отдалась во власть приятных ощущений, получая удовольствие от прикосновения крепких мужских рук. Он делал массаж, как мне и обещали, очень профессионально, обрабатывая тщательно каждую мышцу, не пропуская ни одного участка. Я обмякла, моё напряжение и внутренние постоянные зажимы наконец отпустили меня. Потом он приступил к моим ногам, и его руки постепенно поднимались всё выше. Мне было так хорошо, что все правила сейчас казались ненужной и глупой формальностью. Я без лишних просьб скинула стринги, позволив ему массировать мои ягодицы. Его руки были такие ласковые, такие нежные и, в то же время, очень сильные. Внезапно я почувствовала невероятное возбуждение: наклоняясь надо мной, Карстен упирался в меня лобком, и я чувствовала его набухший член. Острое желание пронзило меня – я хотела его. И я с неотвратимой ясностью поняла, что это произойдёт сегодня. Он начал поглаживать внутреннюю сторону моих бёдер, но старательно обходил заветное место, хотя я вся горела от желания, и он это прекрасно понимал. От нетерпения я начала двигаться в такт его движениям, делая толчки навстречу и побуждая его к ответным действиям. Однако он по-прежнему продолжал массаж, как в ни в чем не бывало, игнорируя призыв моего тела и доводя этим почти до исступления. Йенс молча и сосредоточено наблюдал за моим лицом. В какой-то момент, когда у меня больше не было ни сил, ни терпения ждать, он понял, что я готова, и кивнул мне. Это было разрешение. Никаких условностей. Я в чужой стране, рядом со мной двое немецких мужчин, и всё, словно во сне. Всё так, как должно быть, никаких табу. Карстен тоже увидел этот сигнал. Он скинул плавки и ворвался в меня. Боже мой, как это было сладко, как желанно для меня. Я застонала от наслаждения, двигаясь ему навстречу. Он заполнил меня всю: огромный и сильный, он почти разрывал меня. «Ещё, ещё, прошу тебя, не останавливайся», – бормотала я по-русски. Йенс хотел видеть моё лицо, искаженное страстью, но я инстинктивно отворачивалась от него. Он был лишним здесь. Глухие стоны, почти рычание, вырывались из моей груди при каждом новом толчке. Карстен причинял мне боль, но эта боль была такой сладкой, что я сама насаживалась на него, стараясь почувствовать его глубже. Йенс схватил меня за руку, и я, даже не соображая, чья это рука, Карстена или Йенса, страстно вцепилась в неё пальцами. Моё тело содрогалось от оргазма, какого я не знала ни с одним из моих прежних мужчин.
   Когда мы встали с постели, я посмотрела на обнаженного Карстена. Такого огромного великолепного мужского достоинства я не видела никогда в жизни: совершенный инструмент для секса, около 24 сантиметров в длину и около шести в объёме! Просто невероятно. Как он поместился внутри меня? Карстен перехватил мой взгляд и засмеялся. Он знал, что ему есть чем гордиться. Я подошла к нему и с благодарностью поцеловала в губы. Он ответил мне ласковым долгим поцелуем, одной рукой прижав к себе за ягодицы. По самому первому поцелую ты всегда узнаешь, твой ли это мужчина. Это был мой.
   Ночью я очень плохо спала. Моё тело и мой разум были слишком перевозбуждены от случившегося. Наутро, сидя на балконе и куря сигарету, я по-прежнему пыталась переварить то, что произошло накануне. Я попала в мир, где другие правила жизни, и для меня это была настоящая сексуальная революция. Но в то же время я не испытывала стыда или раскаяния. Я была счастлива от того, что неожиданно я получила легальную возможность иметь отношения с мужчиной, который так понравился мне и так привлекал меня сексуально.
   – Вы не должны винить себя, – сказал Йенс, внимательно наблюдавший за мной. Видимо, потрясение и растерянность были написаны на моём лице. – Всё, что произошло вчера, совершенно нормально. Я обещал вам, что вы будете счастливы, и я держу моё слово. Я видел, что вы хотите Карстена, и я не имею ничего против вашего секса с ним, если это доставляет вам удовольствие. Это Германия, а не Россия. Здесь это в порядке вещей.
   Я молча слушала его.
   – Леа имела столько любовников, сколько ей хотелось, и я не препятствовал этому. Главное, чтобы это происходило не у меня за спиной. Поэтому, если Карстен вам понравился, он готов быть вашим любовником. Он тоже в восторге от вас и вашей сексуальности.
   – Но как все это будет выглядеть в глазах других? – спросила я.
   – Мы никому не скажем, – заговорщически подмигнул Йенс. – Это будет наша маленькая тайна.
   Я подумала о том, что мне нечего терять. Я не хочу возвращаться в Россию. Мне нравится Карстен, и мне нравится секс с ним. В то же время, у меня будет муж, который любит меня и разрешает мне иметь любовника, чтобы я была счастлива. Вместо одного мужчины я неожиданно обрела двух. Почему бы и нет? Это было невероятно, это ломало мои представления о нравственности, но, в конце концов, у меня начиналась новая жизнь, я хотела перемен и была к ним внутренне готова.
   Йенс принял единственно верное на тот момент решение. Он смог удержать меня, предоставив мне то, чего он сам не мог мне дать и без чего наш будущий брак находился под угрозой. Карстен должен был стать всего лишь моим сексуальным партнёром для удовлетворения моих потребностей. Однако всё пошло не по плану. Я влюбилась.

9. Бад Бодентайх

   Бад Бодентайх оказался очень милым немецким городком, вернее деревней. Здесь это называется «дорф». Маленькие уютные коттеджи высотой не более двух этажей преимущественно из коричневого или жёлтого кирпича являются основным видом застроек в этом населенном пункте. Здесь, конечно, не было таких красивых старинных зданий, которые я потом увидела в Целле или Люнебурге, но все выглядело достаточно живописно, особенно для меня, впервые попавшей в эту страну. Почти в каждом доме на балконе, на окнах и в палисаднике были высажены цветы, много розовых кустов и елочек. Немцы очень любят цветы и любовно ухаживают за ними. Даже мой будущий муж обязательно раз в неделю покупал в супермаркете новые горшочки с цветами, ими были уставлены все подоконники в нашем доме. Кроме того, участок перед домом или порог дома немцы всегда украшают игрушками, например, фигурками гномиков или зверушек. В ноябре, когда я приехала первый раз, конечно, не было зелени и цветения садов, которые я наблюдала потом весной и летом, но зато каждый дом и елки во дворе были украшены гирляндами или светящимися шарами, а на каждой двери висел рождественский венок, что создавало праздничную волшебную атмосферу.
   Бад Бодентайх разделён на две части большим каналом, на котором иногда можно увидеть проходящие огромные баржи. Этот канал является одним из притоков Эльбы. Сам городок утопает в зелени окружающего его со всех сторон леса. Например, наша улица, где я жила с Йенсом, так и называлась «Вальдвег», что переводится как «лесной путь». А сам дом одной своей стороной полностью примыкал к лесу. Из окна гостиной и с балкона, если посмотреть направо, открывался участок настоящего леса. Среди ветвей деревьев сновали рыжие белки, а воздух наполнял неугомонный щебет птиц.
   Ах, как поют птицы в Бад Бодентайхе с наступлением весны! Однажды на меня напала бессонница. Я не могла уснуть до самого утра. Ровно в 3:52 раздался голос первой птицы. Тут же её подхватил щебет второй, а уже через несколько секунд лес наполнился громким многоголосьем птиц. Слушая его, я впервые в жизни поняла, что это настоящий разговор. Они действительно разговаривают между собой! Интересно, что они рассказывают друг другу? Так же, как и люди, говорят о любви, выясняют отношения, жалуются на свои проблемы? Ещё один параллельный с нами мир, который стал так привычен для нас, что мы даже не задумываемся о том, что в нем происходит.
   Самым красивым местом в Бад Бодентайхе был Seepark – огромный парк, простиравшийся на несколько километров вдоль озера. Это озеро с первых мгновений буквально околдовало меня зеркальной гладью своих вод, в которой отражались деревья, дома, небеса, плывущие облака и пролетающие птицы. Я никогда не видела такой воды. Впоследствии я часто приходила туда посидеть на лавочке на берегу, чтобы просто глядеть на воду, слушать её плеск, пение птиц и звон колоколов с церковной колокольни. Это было место полного умиротворения. Волшебные голоса и картины природы успокаивали меня. Иногда я мечтала снова заняться бегом по утрам, что было бы просто здорово в таком чудесном месте, но дальнейшие события в личной жизни настолько угнетали меня, что я не находила сил и желания что-то делать для себя.
   Однако вся эта красота производит впечатление только в первое время. Потом привыкаешь ко всему, что видишь вокруг. По большому счёту, в Бад Бодентайхе некуда было пойти. Довольно скучная в своём однообразии деревенская жизнь. Никаких развлечений, кроме нескольких действительно впечатляющих праздников в году, которые я, к счастью, успела посетить. На улицах обычно пустынно, все сидят по домам. Пожалуй, самое оживленное место в городе – это супермаркеты, куда люди ежедневно ходят за покупками.
   В Бад Бодентайхе очень мало машин. Ими пользуются лишь те жители, которые работают за пределами города. В самой деревне удобнее всего передвигаться пешком или на велосипеде. Всё находится в шаговой доступности – супермаркеты, аптеки, банки – и сосредоточено в центре города, до которого рукой подать из любой точки Бад Бодентайха. Как и другие жители, Йенс пользовался велосипедом, да и то в основном, когда ему нужно было навестить маму, которая жила по ту сторону канала. Мне тоже был подарен новенький дамский велосипед бирюзового цвета с весёлыми пчёлками на перекладине. Последний раз я садилась на велосипед в глубоком детстве, но, говорят, такие вещи не забываются. Сначала, конечно, я не могла удержать равновесия и придать устойчивость рулю, меня понесло прямо на забор, что вызвало улыбки у детей Йенса, которые как раз гостили у нас. Однако после пары попыток моё тело вспомнило всё, и я уверенно помчалась вперёд, обгоняя всех. Честно сказать, езда на велосипеде – это очень хорошее физическое упражнение, особенно для бёдер. После первой прогулки мои мышцы болели, как после полноценной тренировки в спортзале.
   «Ездить на велосипеде чрезвычайно полезно для здоровья», – говорила мама Йенса. Его маме, кстати, было 80 лет, и она дымила как паровоз, развенчав в моих глазах своим примером известный миф, что все курильщики умирают молодыми.
   Меня вообще удивило количество курящих в этой стране. Германия, поистине, страна курильщиков. До приезда сюда я считала, что в Европе уже давно отказались от этой вредной привычки. Однако в Германии курили поголовно, начиная от мамочек с малышами в коляске и заканчивая старушками. Здесь это не считается предосудительным. Скорее, в порядке вещей. Каждое общественное место оборудовано специальными урнами. Такие урны встречаются через каждые десять метров. Можно совершенно спокойно идти по улице, не вынимая изо рта сигарету. Можно курить практически везде. И хотя цены на сигареты здесь катастрофические, по семь евро и выше за пачку, это никого не останавливает. Никого не останавливает и то, что на каждой пачке размещены ужасающе откровенные фотографии смертельных заболеваний и предупреждающие об опасности курения надписи со всех сторон. Я невольно сравнила это с красочными зазывающими картинками на российских сигаретах и оригинальным дизайном наших упаковок. Тонких сигарет здесь нет, только обычные «мужские», в пачке от 26 и более штук (максимум 37), но табак… Табак здесь совсем не тот, что в России. После немецких сигарет, даже купив самые дорогие сигареты у себя дома, я почувствовала колоссальную разницу.
   В принципе, я не знаю ничего о Германии, кроме тех немногочисленных поездок, которые мне удалось совершить.
   Когда я вышла замуж, моя жизнь ограничилась стенами нашей четырёхкомнатной квартиры, довольно просторной и удобной, но которую я затем возненавидела. Квартиру, с которой сначала было связано столько приятных воспоминаний и которая затем стала моей «тюрьмой». Однако все это произошло позже. А пока я наслаждалась новыми впечатлениями от чужой страны, выбираясь на прогулки вместе с будущим мужем, который пока ещё пытался произвести на меня благоприятное впечатление.

10. Сладкий ноябрь

   24 ноября 2017 года была запланирована наша с Йенсом свадьба. До этого события оставалось почти две недели, и это время было полностью насыщено новыми и совершенно необыкновенными впечатлениями. Конечно, после моей жизни в России мне казалось, что я попала в сказку. Как губка, я впитывала в себя всё, что я видела и слышала: новый уклад, новый язык. Мне всё очень нравилось, кроме… моего будущего мужа. И чем больше я узнавала его, тем больше я понимала, что, даже несмотря на заманчивую перспективу остаться в Германии, я не смогу долго выдержать рядом с таким человеком. Ссоры начались почти сразу. Йенс раздражал меня, он совершенно не нравился мне ни как мужчина, ни как человек, а его капризы и фальшивые слёзы, которые он начал демонстрировать буквально с первого дня с целью оказывать на меня давление, выводили меня из себя. И уже тогда я смутно начала подозревать его в том, что он не честен со мной. Номера телефонов, которые он дал мне на экстренный случай, оказались на поверку телефонами совсем посторонних людей, а его ложь по поводу возможностей в сексе была очевидна. И хотя он по-прежнему повторял, что он «может», и ему надо просто привыкнуть ко мне, я понимала, что он врёт. Йенс Хаас был импотентом. Впрочем, после близости с Карстеном это радовало меня, потому что теперь мне была отвратительна даже мысль о том, что Йенс овладеет мной. К тому же, несмотря на моложавый вид и бодрость, он уже источал этот неуловимый отвратительный запах старости, а может быть, всё дело было в его леденцах, которые он постоянно грыз, громко причмокивая, даже в супружеской кровати. Они наполняли всё пространство вокруг него сладковатым ароматом ментола и чего-то ещё и вызывали у меня приступы тошноты.
   Однако присутствие в нашей жизни Карстена помогало мне выносить моего будущего мужа и мириться с вещами, которые я не стала бы терпеть в другой ситуации.
   Казалось, что Карстену нравится проявлять заботу о нас обоих, он прилагал все усилия, чтобы сделать нам приятное.
   Раз в два дня он приходил и собирал наше грязное бельё и одежду в большую сумку и увозил домой стирать. У Йенса в квартире не было стиральной машины: её забрала Леа, когда переезжала к своему новому бойфренду. Поэтому Карстен добровольно взял обязанности по стирке на себя. Я не давала ему стирать только мои трусики, предпочитая это делать сама вручную. Мужчины посмеивались над моей русской привычкой. Здесь это было не принято. Однако для меня было неприемлемо демонстрировать моё грязное нижнее бельё моему любовнику.
   В один из дней мы поехали с будущим мужем в Ильцен к ювелиру, чтобы отдать на растяжку моё обручальное кольцо. Оно не подходило мне по размеру. Одновременно Йенс, воодушевленный предстоящим событием, раскошелился на гравировку внутри колец. На кольцах должны были написать наши имена и дату нашей свадьбы. На обратном пути на станции Бад Бодентайх нас встречал Карстен на велосипеде. Он забрал у Йенса ключи и помчался к нам домой, чтобы успеть приготовить для меня кофе к нашему приходу. Такие знаки внимания и заботы не могли не трогать меня.
   Карстен был очень сентиментален, что было для меня бесспорным свидетельством его доброго сердца. Он не раз говорил, что ему нравится жить не для себя, а для других. Потом, уже спустя несколько месяцев, Йенс сообщил мне, что Карстен страдает «хильф синдромом». Таким людям важно быть полезными для других, даже в ущерб своим интересам. Не раз я видела слёзы моего возлюбленного, когда он слушал трогательную музыку. Когда же речь заходила о его безвременно ушедшем приёмном отце из Детройта, он не только плакал, но даже начинал заикаться. Я садилась у его ног, не в силах помочь или облегчить его состояние, и просто целовала его безвольно упавшие на колени руки. Карстен до сих пор носил траур по своему отчиму, хотя со времени его смерти прошло уже более десяти лет. Видимо, это оказалось слишком большой травмой для него, с которой он так и не смог до конца справиться. Поэтому обычно Карстен одевался во всё чёрное. В одну из поездок в Россию я привезла ему белую футболку с надписью «Ну разве я не клёвый?». К сожалению, на сайте, где я её заказывала, не изготавливали таких футболок в чёрном цвете. Он надел мою футболку лишь однажды на следующий день, чтобы порадовать меня.
   Его сентиментальность казалась чем-то невероятным на фоне его крутости, которую он демонстрировал во всём остальном. Он производил впечатление сильного и очень уверенного в себе человека, полного жизненной и сексуальной энергии, и поэтому он был столь притягателен для меня. Я все больше и больше влюблялась в него. Карстена нельзя было назвать красивым, но он обладал харизмой, что гораздо важнее. Поэтому в реальной жизни он был чрезвычайно привлекателен, в отличие от своих фотографий, на которых он так мне не понравился первый раз. Меня восхищали его детская непосредственность, его волшебная пластика, особенно когда он танцевал для меня. Когда он приходил к нам, он всегда садился за компьютер и включал музыку, которая ему нравилась. Его вкус был не столь изыскан, как у Йенса, с которым мы совпадали в музыкальных предпочтениях. Мы с Йенсом слушали рок 70-80-х. Карстен любил хип-хоп и «чёрную» музыку. Ему нравилось всё динамичное и подвижное, так как это отвечало его натуре. Он танцевал передо мной, двигаясь как профессиональный танцор, хотя у него не было танцевального образования. Потом он тут же начинал смущаться, пожимал плечами и смеялся. Часто он дурачился как самый настоящий ребёнок, щипая и щекоча меня. Я вырвалась со смехом, называла его «мой Тигр». Уже только за то, что рядом с ним я чувствовала себя юной и беспечной, можно было полюбить его. Однажды Йенс купил мне фиолетовое неглиже, в котором мы занимались с Карстеном сексом на ковре в гостиной. Карстен начал целовать меня в шею. Мне было щекотно, и я смеялась и изворачивалась, елозя по полу. Ковёр был в грубом ворсе, а моя спина в лёгкой комбинации обнажена. В итоге, я страдала потом целую неделю от ран и ссадин на спине, которые мой будущий муж смазывал заживляющей мазью, которую я привезла в моей аптечке из России.
   Низкий глубокий голос Карстена буквально завораживал меня. Йенс часто пользовался тем, что я во всем подчиняюсь Карстену, чтобы убедить меня сделать что-то важное для него. Если я брыкалась и категорически вставала в оборону накануне, тут же вызывался Карстен в качестве поддержки. Он приходил и стремительно, без предупреждения, врывался в спальню, где я сидела обиженная и надутая, и убеждал меня в том, что это сделать необходимо. И я подчинялась, даже если это шло вразрез с моими интересами. Карстен внушал доверие своей искренностью и нежным отношением ко мне. Я совершенно не понимала тогда немецкого языка, даже самых элементарных вещей, поэтому Карстен наговаривал текст на моём телефоне, и Google-переводчик бесстрастным женским голосом переводил мне то, что он хотел мне сказать. Конечно, перевод часто был неточный, и не обходилось без курьёзных ошибок, однако с горем пополам мы понимали друг друга. Я называла Карстена нашим с Йенсом арбитром. Мой любовник имел надо мной невероятную власть, и мы все знали это.
   В целом, это было чудесное время. Поэтому, несмотря на последующие события, я так тепло и подробно вспоминаю об этом. Мы с Карстеном вели себя как влюбленные подростки: смеялись, дурачились, страстно ласкали друг друга и занимались сексом, стараясь не обращать внимание во время наших сексуальных утех на моего жениха, который после 24 ноября именно благодаря Карстену и его усилиям стал моим официальным мужем.
   Йенс злился, что мы не принимаем его в наши секс-игры, закатывал истерики, всячески препятствовал нам насладиться друг другом наедине. По его первоначальному замыслу, всё должно было происходить с его непременным участием. Он пытался пристроиться рядом, брал меня за руку или целовал, но я отталкивала его и демонстративно отворачивалась к Карстену, уделяя все внимание моему любовнику. В ответ Йенс имитировал приступы высокого давления или вскакивал с постели и убегал в соседнюю комнату, проливая капризные слёзы, и тогда Карстену приходилось оставлять меня и спешить ему на помощь. Сколько таких чудесных моментов сексуальной близости было сорвано из-за выходок Йенса! Конечно, его можно было понять: он хотел получить свою долю сексуального наслаждения, но я категорически поставила точку в его попытках организовать наш секс втроём. Я требовала уединения с Карстеном, однако обещала, что после его ухода я помогу моему жениху получить оргазм. Я держала моё слово, как бы это ни было неприятно для меня. Слава Богу, Йенс не требовал многого. Я должна была крепко сжимать или сосать его левую грудь, пока он самостоятельно накачивал свой пенис. При этом он бормотал почему-то на английском «Karsten, fuck my wife». Мысли о том, что другой мужчина пользует его жену, сильно возбуждали его. Меня тошнило, но я выполняла необходимый ритуал, подыгрывая ему только для того, чтобы это поскорее закончилось. Пару раз, когда я себя плохо чувствовала или у меня просто не было настроения, я попыталась проигнорировать этот ежевечерний ритуал, что вызвало яростную реакцию моего мужа. Он грубо схватил меня за руку и попытался привлечь к себе, силой склонив моё лицо к его груди. Я вырвалась, в бешенстве и страхе закричав, что это насилие и я вызову полицию.
   – Ах так! – со злостью сказал Йенс. – Что ж, тогда вы больше не увидите своего любовника.
   – Тогда не будет и никакой свадьбы, – парировала я.
   На следующий день, когда Карстен все-таки пришёл, я написала на компьютере с помощью переводчика длинное письмо о том, что произошло вчера, что для меня неприемлемы подобные акты насилия и если такое ещё раз повторится, то я буду вынуждена отменить свадьбу и вернусь в Россию. Мое письмо читали оба. Потом Йенс извинился, оправдываясь тем, что я всё не так поняла. Мужчины отправились в супермаркет и принесли вино, конфеты (мою любимую вишню с ликёром в чёрном шоколаде) и цветы для меня. Карстен предусмотрительно убрал одну розу из букета, повесив её за стебель на ручку кухонного шкафа. В Германии букеты формируются из чётного количества цветов, но Йенс где-то нашел информацию, что так не принято в России, и указал на это Карстену. Их трогательные попытки угодить мне увенчались успехом, и инцидент был исчерпан.
   Карстен приходил так часто, что порой, подумать только, это меня утомляло. Он мог появиться внезапно на нашем пороге несколько раз на дню, а наши ночные посиделки затягивались далеко за полночь, иногда даже до утра. Я хронически не высыпалась и с тревогой думала о том, как долго я смогу выдерживать такой режим. Однажды я попросила Йенса сказать Карстену, что сегодня я приболела и хочу побыть одна. Когда я сидела на балконе и курила, Карстен проезжал мимо на велосипеде. Я приветливо помахала ему рукой, но он, разобиженный, не взглянул на меня, а когда пришёл на следующий день, прошёл сразу на балкон, даже не заглянув ко мне в спальню. Я ластилась к нему весь вечер, и он оттаял. Однако это был первый звоночек, который говорил о его непростом характере.
   Я не помню, кто кому первый написал в телеграм. Это неважно. Важно, что Йенс не знал об этом виде связи ничего, он пользовался только вотсапом. И он категорически был против того, чтобы я имела возможность напрямую без его участия контактировать с Карстеном. Поэтому он потребовал от меня удалить номер Карстена в телефоне, а также придумал легенду о том, что известный мне номер принадлежит не Карстену, а его бывшей подруге Инне, поэтому мне нельзя туда писать. Видимо, такой же запрет был наложен и на Карстена. А когда Карстен хотел добавить меня в друзья в популярной в Германии социальной сети, с Йенсом приключился приступ необъяснимой ярости. Среди полного спокойствия он вдруг налился кровью, в бешенстве сбросил наши телефоны со стола и закричал так, что я и Карстен вздрогнули… Я впервые видела его таким, и этот приступ очень сильно испугал меня. Карстен объяснил через переводчика, что Йенс считает, будто добавление меня «в друзья» в социальной сети выдаст тайну наших взаимоотношений, так как Бад Бодентайх маленькая деревня, где каждый друг друга знает. Поэтому всех насторожит, что жена Йенса добавлена в друзья к Карстену. Таким образом, якобы может пострадать репутация Йенса. Даже если это было и так, реакция Йенса была явно неадекватной и слишком пугающей. Мы с Карстеном подчинились и не стали записывать друг друга в друзья. Однако именно после этого телеграм стал местом нашей тайной переписки, и эта тайна придавала особый вкус нашим отношениям. Впоследствии в России наша тайная переписка была тем самым важным звеном, которое связывало нас в разлуке на протяжении трёх месяцев и на расстоянии в три тысячи километров.
   И хотя при Йенсе Карстен официально называл себя «Liebhaber» («любовник»), наше общение в телеграм уже в ноябре намекало на большее и делало наши отношения более интимными, чем это выглядело в глазах моего будущего мужа.
   Несмотря на то, что мне приходилось мириться с ненавистными ежевечерними ритуалами мужа и с его присутствием во время наших с Карстеном любовных утех, я все равно чувствовала себя счастливой, получая от моего любовника нежность и страсть, в которых я так нуждалась после расставания с Женей. И хотя я по-прежнему ждала звонка от моего бывшего, это ожидание было лишь мимолетным ветерком былой тоски, касавшейся моего сердца, когда я иногда думала о нем. «Иногда» – ключевое слово. Я была поглощена новым романом и новыми отношениями, я снова была желанной и любимой. И пусть Карстен ещё не произнёс заветных слов, я чувствовала, что между нами происходит нечто большее, нежели просто секс.
   Я часто лежала у него на коленях, и он рассеянно нежно поглаживал меня, или я его, – такая домашняя уютная близость. Йенс бесился, видя это, и писал мне в вотсап (мы общались в основном при помощи вотсап, даже находясь в одной комнате, так как это было удобно в смысле перевода), что Карстену не нравятся мои ласки. «Вы гладите его, будто вы его жена, и он возмущён тем, что вы ведёте себя так в моём присутствии». Однако я знала, что это ложь, что на самом деле это не нравится только Йенсу, и он приписывает Карстену те желания, которые хотел бы озвучить сам, но не может, так как я его просто не послушаюсь.
   Карстен был пожарником по призванию, и пожарная служба была для него всем. Это было больше, чем работа, и больше, чем просто хобби. Пожарная служба Бад Бодентайха была его матерью и отцом, его женой и любовницей одновременно. Это была настоящая страсть. Когда из-за травмы ноги он не смог участвовать со своими коллегами в тушении пожара, Карстен рыдал на плече у Йенса, так велика была его боль. Интереснее всего было то, что он работал там на добровольных началах, не получая за это денег. Его не могли принять официально, так как он не проходил по параметрам своего здоровья, а только в качестве добровольного помощника. В Германии существуют целые группы пожарных подразделений Freiwillige Feuerwehr, которые помогают официальным пожарным службам на добровольных началах. Каждый понедельник, как Freiwillig Feuerwehrmann (пожарный волонтёр), Карстен отправлялся к семи часам на службу. В этот день там проходили тренировки и учения. Там же было его место общения с друзьями, типа клуба по интересам. В остальные дни он был свободен, и привлекался только по тревоге, если где-то случался пожар. Как говорил Удо, Карстен был одним из лучших в своём деле. И это был для меня ещё один повод восхищаться и гордиться моим возлюбленным. И, признаюсь, я даже завидовала ему. Мне бы тоже хотелось иметь такое дело, которое бы так искренне и сильно увлекало меня. Я понимала, что человек абсолютно счастлив, потому что он нашёл своё призвание. А разве это не самое главное в жизни? Помимо этого, на момент нашего знакомства Карстен работал в AWR, охранной фирме. Это уже была официальная работа, за деньги. Объект, который он охранял, казался мне загадочным. Это была огромная территория, которая примыкала к лесу и была обнесена сетчатой оградой с колючей проволокой. Когда-то, до объединения Германии в 1990 году, этот объект разделял ФРГ и ГДР, и здесь находилась пограничная застава. Что находилось здесь сейчас, я понять не могла. Ещё осенью Йенс тоже устроился в эту фирму, там же он познакомился с Карстеном. Он помогал ему пройти собеседование, вернее, заполнить анкету, так как в силу своей безграмотности Карстен не мог заполнить её без ошибок. Именно в это время, как я поняла позднее, сопоставив факты, Карстен за несколько недель знакомства вдруг стал «лучшим другом» Йенса и написал мне в вотсап. Потом, буквально перед моим приездом, Йенс был уволен по неизвестным причинам, а Карстен продолжал там работать. Работа была ночная и посменная, поэтому у моего возлюбленного было достаточно свободного времени, чтобы приходить ко мне. Иногда он даже тайком сбегал со службы на часок, попросив своего напарника подстраховать его в случае проверки начальства. Он приходил в своей чёрной униформе, и в его карманах всегда потрескивала рация. При поступлении сигнала он резким движением выхватывал её и что-то отвечал своим низким голосом напарнику. Это выглядело очень круто и сексуально в моих глазах. «Мой секьюрити», – говорила я, и он смеялся, довольный. Ему нравилось производить впечатление на меня.
   Поскольку у Карстена постоянно не было денег и он приходил голодный, я готовила на троих. Это доставляло мне удовольствие. Мне нравилось заботиться о Карстене, кормить его, и я старалась продемонстрировать ему свои лучшие кулинарные способности. Со счастливой улыбкой я наблюдала, как он жадно поглощает мои блюда и даже просит добавки.
   Единственное, чего мне не хватало, – это ночей с ним. Я просто хотела спать с ним вместе, прижимаясь к нему и чувствуя его объятия. Это было важно для меня в союзе с Женей, это было важно для меня и сейчас в отношениях с Карстеном. Это было гораздо важнее, чем секс. И хотя оба мужчины считали меня чрезвычайно сексуальной и чуть ли не помешанной на сексе, с моей стороны это была всего лишь игра, которой я пыталась привязать к себе Карстена. На самом деле, как и любой женщине, мне больше всего хотелось любви, тепла и уюта в отношениях.
   Однажды Карстен пришёл к нам после ночной смены под утро. Он принёс булочки на завтрак, и мы, разогрев в духовке, поглощали их с маслом и джемом. Это обычный завтрак для Германии. Здесь не едят яичницу или сосиски с пюре на завтрак, только классические булочки («Бротхен»). Моих немецких мужчин всегда удивляло то, что я могла сварить себе кашу или даже съесть котлету утром, им это казалось смешным и непонятным. А я не понимала, как можно позавтракать одной лишь булочкой с кофе. На самом деле, это всего лишь вопрос традиции и привычек. Например, в дальнейшем Йенс перенял у меня русскую привычку есть первые и вторые блюда с хлебом, хотя в Германии это также не принято.
   Уставший после ночи без сна на службе, Карстен завалился спать после завтрака у нас в спальне на нашей большой кровати. И пока Йенс в гостиной развлекал себя просмотром каких-то сайтов на компьютере, я зашла в спальню, быстро скинула одежду и скользнула к Карстену под одеяло. Моё сердце бешено колотилось: я боялась, что, потеряв меня из виду, Йенс ворвётся в комнату и прервёт нашу идиллию. Я крепко прижалась к любимому, целуя его в плечо. Он сонно зашевелился, обхватил мою руку, просунув её себе под голову, и прижался к ней щекой так трогательно и нежно, как ребёнок. Я затаила дыхание, я боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть этот миг счастья. Карстен сладко спал, а я лежала рядом без сна, вдыхала его запах, чувствовала его тепло и мечтала о том, чтобы так было всегда.
   Уходя через пару часов в сумрачной гостиной, он впервые шепнул мне на ухо «ишь либе дишь» («я люблю тебя»). Тогда я ещё не поверила ему, но я была счастлива слышать эти слова.

11. Свадьба в Дании

   Хотя я много раз порывалась разорвать мою помолвку, Карстен проявил настойчивость и упорство, убеждая меня в том, что я должна выйти за Йенса замуж. Это давалось ему нелегко, потому что попытки Йенса оказывать на меня давление в этом вопросе приводили к естественной реакции сопротивления у меня. Я спорила, бунтовала и вовсю проявляла свой бурный нрав, который немецкие мужчины приняли за «русский темперамент», а за мной навсегда укоренились прозвища «Циге» («Коза») и «Файервумен» («Женщина-огонь»). Не знаю, для кого Карстен старался больше, для Йенса или для себя, ведь мое замужество также было в его интересах. Через другого мужчину, который нес на себе все бремя финансовых расходов, а также брал на себя решение всех юридических вопросов, он получал в свое распоряжение женщину, которую он желал, ничем себя не обременяя.
   События моей жизни разворачивались столь стремительно, что я просто не успевала их анализировать. А мольбы Карстена, заверения обоих мужчин, что он всегда будет в нашем союзе, а главное – вспыхнувшая между нами страсть, в конце концов убедили меня принять предложение руки и сердца Йенса Хааса.
   В Германии очень развита сеть фирм, специализирующихся на браках в Дании. Многие из них «крышуются» русскими. Это очень прибыльный бизнес, и я объясню почему. Если вы не гражданка страны ЕС, а так же, как и я, живёте в России, то для заключения брака с немцем по всем правилам вам потребуется сначала получить визу невесты в германском посольстве в Москве. Вам предстоит соблюсти кучу формальностей и пройти несколько унизительных собеседований на проверку ваших отношений с будущим супругом, чтобы получить эту визу. Вам может понадобиться предоставить вашу переписку и распечатку телефонных переговоров, ответить на вопросы о вашей совместимости в постели, и, как правило, ваши поездки к будущему мужу не должны ограничиваться одним единственным визитом, как это было у меня. При этом никто не гарантирует, что вам не будет отказано. Но если же все-таки вы получили желанную визу, вы приезжаете в Германию и заключаете брак в местном загсе. Единственным плюсом всей этой ситуации является то, что вам уже не понадобится виза на воссоединение семьи, и с момента заключения брака в Германии вы на законных основаниях остаетесь при своём муже, ожидая вида на жительство.
   Брак в Дании освобождал от всей этой утомительной волокиты. Все, что требовалось на момент бракосочетания, – это обычная действующая шенгенская виза, паспорта брачующихся и, в случае наличия предыдущего брака, переведенное на немецкий язык и заверенное нотариально свидетельство о разводе с обязательным апостилем. При этом брак, заключенный в Дании, и выданный датским загсом сертификат имели такую же законную силу, как и брак, заключенный в Германии, и признавались всеми немецкими инстанциями.
   Однако после такого брака мне необходимо было до окончания моей шенгенской визы вернуться в Россию и подать заявление на получение национальной визы по воссоединению семьи. И всё же это был весьма упрощенный вариант по сравнению с предыдущим.
   Ещё во время моего пребывания в России Йенс вел переписку с одной из таких брачных фирм и внёс залог в 300 евро, получив в ответ гарантированное место и дату нашей свадьбы. Оставшаяся сумма в 1500 евро должна была быть внесена непосредственно перед церемонией.
   Накануне события, а именно 23 ноября в ночь, за нами заехал большой чёрный «мерседес» -минивэн, за рулём которого сидел Игорь Беккер, один из сотрудников фирмы, имя которого мне было известно по переписке с ним Йенса. Мой будущий муж регулярно высылал мне копии всей переписки с брачным агентством, чтобы я не могла усомниться в серьезности его намерений. Игорь оказался высоким интересным мужчиной лет сорока. Он очень бегло говорил по-немецки, но с таким ужасающим акцентом, что в первый момент мне показалось, будто звучит русская речь, и только прислушавшись, я поняла, что он произносит немецкие слова.
   В автомобиле уже находилась молодая пара, проделавшая путь от самого Мюнхена. По дороге в Данию, в Гамбурге и Фленсбурге (городе на самой немецко-датской границе), мы подобрали ещё две пары, и в конце пути наш автомобиль был полностью укомплектован новобрачными.
   Германия делится на несколько федеральных земель. Такое разделение осталось ещё со времён феодальной раздробленности, когда страна была поделена на самостоятельные княжества. Коммуна Бад Бодентайх, округ Ильцен, расположена в земле Нижняя Саксония. Отсюда рукой подать до Дании – по крайней мере, по русским меркам. Нам предстояло всего около пяти часов езды до датской границы. Однако для моего будущего мужа такое путешествие казалось очень далёким и утомительным.
   Всю дорогу он нервничал и грыз свои леденцы, изводя соседей своей бесконечной болтовней, которая, видимо, успокаивала его нервы. При этом он постоянно пялился на меня, и я не могла повернуть голову вправо, чтобы не натолкнуться на его безумно-восторженный взгляд. Даже наши спутники, большинство которых разговаривали по-русски, заметили: «Он так влюбленно смотрит на тебя!» В конце концов я просто не выдержала и скрестив руки показала Йенсу: «Нет, капут, прекрати!» В дороге у меня не было интернета, чтобы воспользоваться переводчиком, и я изъяснялась знаками или прибегала к помощи наших соседей по путешествию, которые все, кроме меня, владели немецким языком, чтобы сказать моему будущему мужу что-то важное.
   Когда занялся рассвет, я с любопытством вглядывалась в пейзажи, проносившиеся за окном. Все было для меня новым и интересным. Игорь гнал на скорости около 150 и выше, при этом умудряясь разговаривать по мобильнику. Он ловко лавировал между проходящих мимо автомобилей, не прерывая своего общения по телефону. Для Йенса, который редко выбирался из Бад Бодентайха, да и вообще привык к спокойной размеренной немецкой езде, стиль вождения Игоря казался чем-то запредельным. Кстати, бывший полицейский, Йенс, к моему удивлению, не имел водительских прав и не умел управлять автомобилем. Он трясся от страха, когда мы на бешеной скорости шли на обгон, в то время как уже совсем невдалеке нам навстречу неслись другие автомобили. Йенс ещё долго потом вспоминал «крейзи» Игоря и его «русскую езду», что неимоверно смешило меня. Для меня поездка в Данию имела только приятные ассоциации, а стиль управления автомобилем, который демонстрировал наш куратор, был совершенно обычным делом для меня. Пожалуй, Женя водил машину ещё более агрессивно.
   Датская граница с Германией оказалась всего-навсего контрольно-пропускным пунктом, вроде тех, что в моих краях отделяют Ставропольский край от Карачаево-Черкессии: просто проверка паспортов, никаких штампов и отметок. Парни в зелёных беретах осведомились о цели нашего путешествия и о пункте назначения и пожелали нам доброго пути. В семь часов утра мы прибыли на побережье, где должны были совершить пересадку на паром до острова Эрё.
   Эрё является одной из самостоятельных датских коммун, которая специализируется на заключении браков. Так сказать, «свадебный» остров. В ответ обязательным является соблюдение условия двухдневного проживания на территории острова для пополнения городской казны. Именно за счёт туристического и свадебного бизнеса и существовала эта территориальная единица.
   В конце ноября на побережье Балтийского моря, мягко говоря, прохладно. Паром должен был прийти только через час, к восьми утра. Я вышла из машины, чтобы найти туалет, однако здание морского вокзала было закрыто и окна его были темны. Мужчинам проще. Они прятались за стену и мочились там же. Женщины вынужденно терпели.
   Наконец, паром прибыл. Погода становилась все сквернее, ветер усиливался и на море ожидался шторм.
   Я впервые путешествовала на пароме. Гигантская посудина причалила к берегу. Раскрыв железную пасть, она поглощала в свою утробу один за другим автомобили, уже скопившиеся в очереди. Заехав внутрь, мы высадились из мерседеса и по узкой железной лесенке поднялись на верхнюю палубу. Это было крытое помещение с большими окнами по всему периметру. Здесь было уютно и тепло. Деревянные столики и стулья, мини-бар посередине и долгожданный туалет. За одним из столиков сидели члены команды: бородатые мужчины в спецовках. Я смотрела во все глаза: они вызывали у меня ассоциации с какой-то книгой из моего далекого детства, где персонажем был бородатый рыжий шкипер с неизменной трубкой во рту.
   Я и Йенс присели за один из столиков. Шторм усиливался, и даже у причала паром сильно покачивало. Когда же мы вышли в открытое море, палуба уже ходила ходуном. Я ещё в машине пережила приступ мигрени, которую заглушила таблетками, кроме того, позади была бессонная ночь. Я была более чем уверена, что меня начнёт выворачивать наизнанку. Тем более что по палубе уже скитались несчастные бедолаги с зелеными лицами, сжимая в руках бумажные пакеты, которые команда предусмотрительно разложила на каждом столике. Однако, к моему изумлению, мой вестибулярный аппарат выдержал, а лёгкую тошноту можно даже не брать в расчёт. Я восхищенно наблюдала, как морские брызги с размаху бьют в иллюминатор, расплываясь по стеклу и отползая шипучей пеной. Стальной цвет неприветливой Балтики со всех сторон и гребни волнующихся вод без конца и без края. Земли не было видно, мы находились в открытом море. Это было грандиозно. Пожалуй, подумала я, ради одного этого путешествия уже можно было выйти замуж.
   Через полтора часа вдали показалась датская земля. Её очертания неумолимо приближались к нам, и наконец я отчетливо увидела изрезанные границы берега с многочисленными маленькими бухтами, в которых теснились пришвартованные яхты и катера, большой маяк и пузатую мельницу с лопастями, столь характерную для пейзажа Дании.
   Мы прибыли на остров Эрё.
   Снова погрузившись в машину, мы отправились к месту нашего бракосочетания. Само событие было назначено на завтра, но сегодня мы должны были появиться в загсе, чтобы подтвердить своё присутствие и отдать документы.
   Загс представлял собой вполне заурядную постройку в форме русской буквы Г. Одноэтажное желтое кирпичное здание, внутри все довольно аскетично. При входе на стене справа портрет действующей королевской четы, под ногами коврик со словами «Добро пожаловать» на английском. Затем просторное помещение со множеством столов и лавочек, разделенных между собой перегородками. Очень много людей – сразу видно, что дело поставлено на поток. Здесь я увидела совершенно экзотические интернациональные пары: белые девушки с неграми, европейцы с азиатками, азиатки с арабами. Люди всех цветов кожи и всех вероисповеданий приехали на этот остров, чтобы заключить брак, который по каким-то причинам был невозможен в их стране. Встречались даже гомосексуальные пары. Демократичная Дания открывала двери для всех желающих, только платите деньги.
   После выполнения необходимых формальностей, которые заключались в сдаче документов и окончательном расчёте с фирмой Игоря, нас отвезли в маленькую гостиницу на побережье. Мы были свободны до завтрашнего утра. Сбор был назначен на 9 часов, бракосочетание начиналось в 10, а уже в 12 часов мы должны были снова погрузиться на паром и отправиться домой. Наша с Йенсом комната представляла собой помещение в мансарде со скошенными под углом потолками и единственным узким окном, которое выходило во внутренний дворик. Телевизор, холодильник и туалетная комната. Все скромно. Банка из-под кофе, которая стояла на холодильнике, оказалась пуста, равно как и сахарница. Приняв душ, мы с Йенсом решили прогуляться по городу и заодно пополнить наши продуктовые запасы.
   Узкие улочки, мощёные булыжником мостовые, выставленные перед каждым домом корзинки с маленькими ёлочками или рождественскими игрушками, рисунки на стенах домов. В каждом окне тоже рождественская символика: шарики, фигурки Санта-Клауса, мерцающие звёздочки, – мне здесь очень и очень нравилось, гораздо больше, чем в Германии. Я думала о том, что я нахожусь в стране, которая является родиной Ганса Христиана Андерсена, на сказках которого я выросла. И хотя остров Эрё был всего лишь маленьким фрагментом датского королевства, я чувствовала себя окунувшейся в атмосферу чужой удивительной страны, и мне казалось, будто мне снится волшебный сон.
   В супермаркете Йенс купил кофе, энергетические напитки, без которых он не мог прожить и дня, и гамбургеры. Интересно, что Дания, входящая в состав Евросоюза, использует две валюты: единую европейскую и свою местную. Так, оплатить покупки можно было евро, но сдачу давали кронами. Я взяла себе сдачу в качестве сувенира, так как больше мы нигде не могли использовать эти деньги, они были бесполезны в Германии.
   Вернувшись в наш скромный отель, мы пообедали купленными гамбургерами и легли спать. Было около трёх часов дня, но позади была бессонная ночь и долгое путешествие, и мы очень устали. К моей радости, кровати в номере стояли раздельно, и мне не пришлось терпеть тело моего будущего мужа рядом с собой.
   Вечером мы снова вышли на прогулку. В темноте мы прошлись по набережной, спустившись к корабельным верфям. В темноте залива, освещаемой скудным светом фонарей, покачивались пришвартованные к берегу многочисленные шхуны, ялики, и яхты всех видов и мастей. Рыболовный промысел также являлся одним из источников дохода для местного населения, поэтому многие жители острова держали свои лодки.
   Утром все новобрачные были в сборе. Никаких свадебных платьев и торжественных костюмов, все очень по-будничному. Костюм был только у Йенса: он купил его по настоянию своей мамы в одну из наших поездок в Ильцен. Конечно, я тоже слегка принарядилась. Я взяла с собой из России белое кружевное мини-платье, которое надевала в офис. В принципе, оно неплохо смотрелось и на свадебной церемонии, если бы не одно «но»: у меня не было туфель. Мои тёмно-коричневые сапоги совершенно не гармонировали с белоснежным платьем. А Йенс не счёл нужным приобретать мне новые туфли для этого случая, ограничившись покупкой белых колготок невесты.
   Впрочем, эта дисгармония в моём ансамбле не сильно беспокоила меня. Я не относилась к моей предстоящей свадьбе как к чему-то особенному. Для меня это была просто формальность, выполнение обряда, необходимого для того, чтобы получить возможность жить в Германии и быть рядом с Карстеном. Йенс, однако, сильно волновался. Несмотря на семь лет совместной жизни с Леа, он никогда не был женат. Брак со мной был первым официальным оформлением отношений в его жизни, и он отнёсся к этому очень серьёзно, как настоящий жених. Моё ледяное спокойствие удивляло и обижало его.
   Когда подошла наша очередь, меня еле нашли, потому что я, как всегда, отправилась на перекур. В комнате за большим столом женщина в бордовой кожаной куртке зачитала нам торжественную речь и, постоянно коверкая мою довольно-таки простую фамилию, попросила расписаться в документах. Всё, как в России: стандартный вопрос «Согласны ли Вы, фрау Аверина, стать женой Йенса Хааса…», «Обменяйтесь кольцами» и заученные фразы поздравления. Один нюанс: так как я не знала языка, мне полагалось проводить процедуру в присутствии переводчика. За дополнительную плату моим переводчиком согласился быть Игорь. Он же снимал церемонию на мой телефон, делая одновременно видео и фото.
   После проставления подписей под документом, обмена кольцами и поцелуя, с которым я, кстати, поторопилась, нам предложили выпить по бокалу вина вместе с понятыми, двумя мужчинами преклонных лет. Не дожидаясь, пока остальные пригубят свои бокалы, я «ухнула» свою порцию одним махом по русской привычке, чем немало смутила присутствующих. Все неловко засмеялись, а Йенс разрядил обстановку, пошутив, что его новоявленная жена просто слишком взволнована.
   Итак, дело сделано – «фертих», как говорят немцы. Нам выдали красочный сертификат (аналогия русского свидетельства о браке) на трёх языках: немецком, французском и английском в двух экземплярах. Один для моего уже мужа, другой для меня. Данный сертификат действителен во всех странах Европы, однако для признания его законным в России я должна была иметь апостиль министерства Дании. Игорь взялся решить и этот вопрос, обещая всё уладить в максимально короткие сроки, однако мой муж пожалел денег и сказал, что решит это сам через официальный сайт министерства.
   «Ну, как хотите, – обиделся Игорь, увидев, что заветные дополнительные 300 евро уплывают из его рук. – Только учтите, что впереди рождественские праздники и вы потеряете драгоценное время».
   На обратном пути во время морского путешествия стояла прекрасная солнечная погода, полный штиль. Оказалось, что Балтийское море может быть не только серым. В этот раз его бездонная глубина носила насыщенный тёмно-синий оттенок, переходящий в бирюзовый. Я вышла на открытую палубу. Несмотря на ветер, пытающийся сбросить капюшон с моей головы, я наслаждалась видом открытого моря и вдыхала полной грудью свежий морской воздух. Наш паром с лёгкостью разрезал водную поверхность, мы шли на довольно-таки большой скорости. Мой муж сделал несколько моих фото под датским флагом (белый крест на красном полотнище), реющим тут же на палубе. Это были одни из самых удачных моих снимков, которые я послала моим сыновьям. Им же я отправила сообщение о том, что я вышла замуж, и фотографию моей правой руки с обручальным кольцом на ней. Мои родители по-прежнему оставались в неведении, полагая, что я корплю над работой в командировке одном из офисов Саранска.
   Вернувшись домой около десяти вечера, мы обнаружили, что на нашей кровати разложены лепестки роз в форме сердца и внутри него буквы «J + M», а в гостиной на софе лежало в аккуратных стопочках свежевыстиранное бельё, приятно благоухающее дорогим кондиционером. Карстен, как всегда, заботился о нас.

12. Время отъезда

   Я должна была улетать в Россию 2 декабря, это был последний день, когда моя шенгенская виза категории С была ещё действительна. Несмотря на то, что я вышла замуж, я не могла остаться в Германии, пока не открою в России новую визу, уже категории D – по воссоединению с супругом. Все были расстроены предстоящей разлукой. Карстен пришёл не в день моего отъезда, а накануне во второй половине дня. Йенс купил мне в супермаркете красное вино, и Карстен приготовил глинтвейн. Даже понимая, что я обязательно буду иметь мигрень после выпитого, потому что красное вино всегда вызывало у меня приступ, я пила, чтобы чувствовать себя раскрепощенной в этот прощальный вечер. Мы снова слушали музыку. Карстен включил для меня так полюбившуюся мне «Meine kleine Schwester», мы подпевали группe « Spektacoolär» , целовались и ласкали друг друга. В спальне был секс, которого я почти не помню, так как была уже достаточно пьяна. Кроме того, у меня начинались месячные, и я была обеспокоена тем, чтобы не оставить следов на его члене и на белье. У дверей мы снова долго целовались на прощание, и когда за ним закрылась дверь, я безутешно плакала. Я не была уверена, что когда-нибудь увижу его снова, потому что все формальности и бумажная волокита по воссоединению семьи, которые мне предстояли, чтобы вернуться в Германию, казались мне чем-то невероятно сложным, просто запредельным. Кроме того, я читала на сайтах, что иногда этот процесс может занимать до полугода и более. В тот момент расставание с Карстеном мне казалось расставанием навсегда. С другой стороны, я испытывала огромное облегчение от того, что я снова еду домой. Я слишком устала от новых впечатлений, от чуждого языка, от всего чужого, что окружало меня. Мне хотелось снова увидеть моего сына, моих родителей, порадовать их подарками, которые я купила здесь. Конечно, не терпелось похвастаться и перед подругами на работе. И самое главное – я должна была, наконец, объявить дома о том, что я вышла замуж. До сих пор об этом знали только мои сыновья. Оба были моими самыми надежными друзьями и свято хранили мою тайну.
   До аэропорта в Гамбург меня провожали муж и Удо. Как всегда, муж шёл налегке с рюкзачком Nike, а бедный Удо, пыхтя, тащил мой чемодан, вернее, чемодан Йенса (я приехала в Германию только с небольшой дорожной сумкой, и чемодан пришлось заимствовать у мужа), который был набит сувенирами из Германии, местными конфетами в красочных упаковках и парой футболок и свитеров, которые я приобрела для сыновей на распродаже за очень дёшево. Все это приобреталось только за мои деньги. Йенсу даже не пришло в голову, что он должен сделать какие-то подарки семье своей жены, и он был крайне удивлен, когда я прямо сказала ему, что не мешало бы сделать какой-то подарок моей маме – его тёще. Тогда Йенс приобрел ленту на скатерть в самом дешёвом супермаркете «Lidl», он счёл, что этого вполне достаточно.
   У входа в вокзал Йенс долго курил свои сигары, а я нервничала, опасаясь не найти стойку своей регистрации и опоздать на рейс. Гамбургский аэропорт был для меня ещё неизведанной территорией, и я боялась заблудиться. Позднее, когда я уже достаточно часто летала туда и обратно, я поняла, что этот аэропорт очень прост и удобен в ориентировании, в отличие от того же Шереметьево, за счёт своих небольших размеров. Но тогда, в первый раз, мне все казалось очень сложным. На прощание Йенс проливал слезы, которые с лёгкостью появлялись на его глазах, как я уже не раз успела убедиться. Однако я не могла выдавить ни слезинки. Мне было всё равно. Свои слёзы по Карстену я пролила вчера, а мой муж уже не вызывал у меня никаких чувств, кроме неприязни. Чтобы не показаться уж совсем равнодушной, я сказала ему, что не могу плакать прилюдно, к тому же сейчас волнуюсь из-за предстоящего полёта, поэтому мои эмоции будут потом в самолёте. Он принял этот ответ, хотя не уверена, что поверил.
   Регистрация прошла нормально, мой чемодан был сдан в багаж трансфером до самого пункта назначения аэропорта Минеральные Воды, и я, приложив мой билет штрихкодом к турникету, с облегчением скрылась за прозрачными дверьми проверки пассажиров, куда провожающих уже не допускают.
   Самый главный подарок я получила в Шереметьево, где я должна была провести около четырёх часов, ожидая пересадки на рейс до дома. В Шереметьево можно бесплатно подключаться к wi-fi, и как только я вошла в сеть, я увидела сообщение от Карстена в телеграме.
   – Я слишком медленно действовал.
   – Что ты имеешь в виду? – с замиранием сердца спросила я.
   – Это я должен был на тебе жениться, но я опоздал.
   – Ты хотел на мне жениться? – Я не верила своим глазам, ведь, несмотря на то, что я чувствовала его огромную нежность, он всегда подчеркивал в присутствии Йенса, что он лишь любовник для меня.
   – Да, я люблю тебя, – был его ответ.
   Если до этого я сдерживала мои чувства, полагая, что он относится ко мне лишь как к любовнице, и не позволяла себе привязываться к нему душой, то теперь меня захлестнула волна взаимного чувства.
   Я разрешила себе наполнить моё сердце мечтами о нём, о нашем будущем, я позволила себе быть доверчивой. Наступали дни, исполненные счастливого ожидания, предвкушения встречи и моими хлопотами по скорейшему оформлению документов на воссоединение семьи. Жажда встречи с возлюбленным подгоняла меня, заставляя действовать быстро.

13. Дома

   Мой самолёт прибывал в Минеральные Воды глубокой ночью. Получив багаж, я взяла такси, потому что в этот час нельзя было добраться иначе. Пользуясь этим обстоятельством, местные таксисты высоко задрали цену, но деваться было некуда. Пришлось заплатить тысячу рублей за двадцатиминутную поездку. Дома все спали. Заспанный сын открыл двери. Мы тихонько, стараясь никого не разбудить, разобрали чемодан. Ваня был в восторге от немецких сладостей. Нельзя сказать, что они чем-то отличались по вкусу от того, что продают у нас, а шоколадные конфеты, по моему мнению, очень сильно уступали по качеству и вкусу русским конфетам. Но то, что это было привезено непосредственно из Германии, делало их в глазах моего ребёнка особенными. Кроме того, я подарила ему красивый стеклянный шар со снеговиком. Если его перевернуть, то внутри шарика кружилась, переливаясь, серебристая пыль, имитирующая снег, а также играла рождественская мелодия. Такие шары я часто видела в иностранных фильмах и давно мечтала о таком, поэтому, когда я увидела этот сувенир в супермаркете «Aldy» в Бад Бодентайхе, я, конечно, сразу же купила его. Часть подарков мы отложили на Новый год, который должен был наступить уже через три недели.

   – Мам, а когда ты собираешься сказать дедушке и бабушке, что ты вышла замуж? – спросил сын.

   Сложный вопрос. Учитывая то, что мои родители считали, что весь ноябрь я находилась в командировке от работы в Саранске. Йенс, к слову сказать, настаивал на том, чтобы я познакомила его с будущими тестем и тещей ещё до отъезда, что являлось для меня бесспорным доказательством серьёзности его намерений и создавало атмосферу полной безопасности и доверия между нами. Однако я так и не решилась сделать это до того, как наш брак состоялся. Причина в том, что между мной и родителями не существует тёплых доверительных отношений. Отец всегда воспитывал меня в строгости и держал дистанцию. Проявления эмоций, поцелуи и объятия он называл презрительно «телячьими нежностями». А моя мама всю жизнь была сосредоточена исключительно на отце и на беззаветном служении ему, а потом посвятила себя внукам, моим сыновьям. Я имела для неё второстепенное значение. Неудивительно, что, повзрослев, я отчаянно искала любви, которую недополучила в семье, у мужчин, выбирая самые недоступные и неподходящие варианты, обжигаясь вновь и вновь. Я не могла откровенно разговаривать ни с отцом, ни с мамой. Любая откровенность вызывала у меня мучительное чувство стыда, настолько сильные блокировки открытого выражения чувств поставил мне в детстве мой отец. Я была очень эмоциональна и откровенна лишь вне семьи. С моими коллегами, с моими мужчинами я была абсолютно открытым и искренним человеком, делясь даже тем, чем, может быть, и не стоило делиться. Но не с моими родителями. Быть откровенной с ними было невозможно, почти равнозначно тому, чтобы раздеться догола. Поэтому рассказать родителям о моём знакомстве с Йенсом, моих планах поездки и о возможном замужестве я не могла. Кроме того, на меня обрушилась бы волна обвинений в эгоизме и глупости, как это всегда происходило. Любой мой поступок всегда подвергался беспощадной критике. Я всегда была недостаточно хороша для моих родителей и, как результат, недостаточно хороша для самой себя. Перед поездкой в Германию я не хотела столкнуться с критикой моих действий, обвинениями и ужасными прогнозами, тем более что я сама не знала, чем закончится моё путешествие. Мне было проще сделать это, как всегда, в одиночку, не спрашивая ничьих советов, не оправдываясь ни перед кем и полностью взяв ответственность на себя. В случае удачного исхода мне оставалось только обрисовать финансовые плюсы, которые принесёт моей семье моё замужество. В случае неудачи они никогда бы не узнали о моей поездке в Германию. К тому же я оберегала их от ненужных волнений на данном этапе. Но теперь, после того, как всё свершилось, откладывать больше нельзя.
   Утром часов в десять вся семья собралась на завтрак за кухонным столом. Ваня бросал на меня многозначительные взгляды: «Когда?» Я наконец решилась.
   – Мама, папа, я должна вам сообщить, что я была не в командировке. Я весь месяц была в Германии, и я вышла замуж, – и я протянула правую руку, демонстрируя обручальное кольцо.
   Воцарилось минутное молчание. Мама в этот момент как раз стояла с тарелкой в руках, чтобы положить еду отцу.

   – Ну ты даёшь, – только и смогла произнести она и медленно, словно во сне, поставила перед отцом пустую тарелку.

   После шока, произведенного моим известием, на меня, конечно, обрушился шквал вопросов. Больше всего я опасалась реакции мамы, так как в случае моего отъезда вся тяжесть заботы о Ване и его предстоящих выпускных экзаменах ложилась на её плечи. Однако мои заверения в том, что мой муж обещает ежемесячно высылать в Россию 30 000 рублей на содержание моих детей, заметно успокоила её, и через некоторое время она уже воодушевленно строила планы о том, что, может быть, в дальнейшем, благодаря моему браку, я смогу устроить будущее моих детей в Германии. Если моя мама начинает о чем-то мечтать, то её уже трудно остановить. За каких-то полчаса она успела продумать и запланировать столько, сколько мне даже в голову не приходило. Я никогда не рассматривала до этого свой брак с Йенсом с точки зрения каких-то дальних перспектив. Для меня это было всего лишь спасение от моей тоски по Жене, бегство от боли и разочарования. Это была моя новая любовь и радужные мысли о моём будущем с Карстеном, который, как оказалось, тоже любит меня. Естественно, я ничего не могла рассказать о моем возлюбленном моим родителям, они знали только официальную версию. Папе мой муж не понравился, и, хотя он ничего не высказал мне по этому поводу, я слышала, как он говорил маме на кухне, что «он слишком старый» для меня.
   «Ничего подобного, – запальчиво возразила мама. – Ты забываешь, что она тоже уже не девочка, просто она очень хорошо выглядит. У них идеальная разница в возрасте для пары».

   Письма от Карстена в телеграм приходили каждый день, и градус его чувств нарастал. Сначала он писал просто о любви, затем я начала получать сообщения:

     Я так сильно скучаю по тебе
     Не покидай меня никогда
     Я люблю тебя во веки веков
     Выходи за меня замуж
     Ты моя настоящая жена
     Мой кролик
     Не позволяй Йенсу дотрагиваться до тебя, мне будет больно
     Ты должна принадлежать только мне

   И наконец:

     Я хочу ребёнка от тебя

   Последнее вызвало у меня радость вперемешку с горечью. Это сообщение от любимого мужчины было для меня свидетельством подлинности его чувств и проявлением желания связать со мной свою жизнь. Но также я с горечью осознавала, что, скорее всего, уже не смогу забеременеть и выносить ребёнка из-за моего возраста. Мне уже 47, и несмотря на то, что я выглядела довольно молодо для своих лет, мои биологические часы уже отсчитали положенное мне время. У меня были постоянные сбои с циклом, а на УЗИ врач уже констатировал угасание яичников. Год назад я все-таки умудрилась забеременеть самостоятельно от Жени, однако моя радость длилась недолго: всего лишь пять недель спустя случился выкидыш, и в результате новые сбои цикла, которые пришлось лечить гормональными таблетками, на которых я сидела до сих пор, И все же, увидев на мониторе эти строчки от Карстена, я подумала, что, может быть, судьба сама ведёт меня к этому, и я смогу забеременеть от него. В тот момент я готова была поверить в любое чудо, таким сильным был мой душевный подъем, вызванный взаимным чувством. Ребёнок решил бы для нас с Карстеном многие проблемы, мечтала я, ведь тогда я могла бы развестись с моим мужем, не рискуя потерять вид на жительство, и заключить новый брак с Карстеном. И наша мечта бы осуществилась. «О если бы мне было хотя бы на пять лет меньше», – с грустью думала я. Разница в возрасте в восемь лет очень угнетала меня, я производила печальный подсчет: через десять лет мне будет уже под шестьдесят, о ужас, а ему только около пятидесяти. Мужчина в самом расцвете сил и возможностей. Ну пусть не в самом, но тем не менее. Он наверняка потеряет ко мне интерес. Неизбежный климакс с его стремительными признаками увядания маячил передо мной как самый страшный кошмар моей жизни. Теперь я понимала женщин, которые идут на все ухищрения, чтобы сохранить свою красоту, особенно если они имеют молодых любовников. Раньше я скептически относилась ко всем видам пластических операций и прочих способов вмешательства в природу. Но теперь я в корне изменила моё мнение. Я хотела оставаться красивой и желанной для моего возлюбленного. Моё изображение в зеркале уже давно перестало радовать меня. И хотя Карстен и другие мужчины все же находили меня привлекательной, я отчётливо видела все возрастные изменения, которые уже тронули моё лицо. Очередную денежную выплату, которую отправил мой муж, я потратила на контурную пластику в салоне красоты. Это оказалась серия довольно-таки болезненных, но вполне терпимых инъекций в носогубные складки, подбородок и зону между бровей. Однако на плотный филлер мне не хватило денег, и врач-косметолог ввела мне более лёгкий препарат. К сожалению, особого эффекта после его применения я не заметила и твёрдо решила копить деньги на более эффективный гель. Складка между бровей после укола диспорта также не ушла совсем, хотя немного разгладилась. Как объяснила врач, я пришла слишком поздно, когда эта борозда уже прочертила на моём челе глубокую линию. Все это надо было сделать как минимум лет пять назад, а то и ранее. Я мысленно отругала себя за это промедление, так как цена на диспорт, 5000 рублей, была более-менее доступна для меня и ранее, а теперь упущено драгоценное время, и изменения уже необратимы. И все же лицо мое после процедур заметно посвежело, что не могло не отразиться на моем настроении и подняло мою уверенность в себе.
   Желательно было также отказаться от курения, но это было свыше моих сил, хотя я понимала и видела, что это делает мою кожу сухой и дряблой, не говоря уже обо всех остальных последствиях, которые влекла за собой эта пагубная привычка. Но я курила уже много лет, еще с университетской скамьи, и моя зависимость от сигареты, к сожалению, носила не физиологический, а психологический характер, а это гораздо сложнее. Много раз в более-менее спокойные периоды моей жизни я предпринимала попытку бросить, однако рано или поздно наступало какое-то стрессовое событие, и я снова хваталась за сигарету. В конце концов я, как и все курильщики, просто предпочитала не думать о том, чем мне это грозит.
   Я старалась оформить все документы максимально быстро. У меня появилась цель в жизни: вернуться в Германию к мужчине, который любит меня. Поэтому вся бумажная волокита, которую я так ненавижу и боюсь, теперь не составляла для меня труда, равно как и несколько полётов в Москву и обратно в посольство, которые мне пришлось совершить.
   Я ждала встречи и жила мечтами о ней. Но это было сладкое ожидание. В нём не было истеричности отчаяния, когда ты надеешься и в то же время не знаешь, увидишь ты снова своего возлюбленного или нет. Внутри меня жила твердая уверенность (что редко случается со мной), что скоро мы будем вместе. Вопрос был только в том, когда. К сожалению, вопросы воссоединения зависели от чиновников посольства здесь и в Германии, и от их расторопности.
   Я вспоминала горячее тяжёлое дыхание Карстена на моей шее, когда он овладевал мной, меня переполняла нежность, и сладкое желание разливалось внизу живота. О мой милый, милый Карстен, мой любимый мальчик! Несмотря на то, что ему было 39 лет, что-то в нем: его манера двигаться, его ребячливые ужимки, его простодушная прямота – вызывали у меня ассоциацию с ребёнком. Позднее я поняла, почему, когда узнала про его диагноз гиперактивности (СДВГ). Когда-то на экранах шел американский фильм «Большой» в главной роли с Томом Хэнксом о том, как 10-летний мальчишка внезапно превратился во взрослого мужчину. Таким я видела Карстена. И хотя его облик соответствовал взрослому, в душе и в поступках он оставался ребёнком.
   На работе у меня были две более-менее близкие подруги. Мы вместе ходили на обед, и, хотя не поддерживали отношений в нерабочее время, они были в курсе всех перипетий моей жизни. Гуляя в обеденный перерыв по аллее, я с восторгом рассказывала им про Карстена. Чувства переполняли меня, и я вся светилась. «Я влюблена как девчонка!» – говорила я, и это было правдой. Я чувствовала себя так, как будто мне было двадцать лет.
   Мысли о Жене отступили окончательно. Я вся была поглощена моей новой любовью, ожиданием коротких строчек от Карстена с утра, ожиданием предстоящей встречи. Я тоже писала ему каждый день. Вечером в интернете я искала новую открытку «С добрым утром» и посылала ему вместе с нежными словами о любви. Он отвечал всегда смайликами с поцелуями, цветочками и сердечками и неизменным «Ich liebe dich» («Я люблю тебя»). Это переписка поддерживала нашу близость даже на расстоянии в три тысячи километров.
   Несмотря на то, что я писала ему длинные нежные письма, а он отвечал всего лишь односложными предложениями, это не смущало меня. Я знала от Йенса, что Карстен из-за своего синдрома едва окончил среднюю школу, и это служило для меня объяснением его немногословности. Более того, я находила это достаточно трогательным. И хотя все письма от него были одинаковыми, словно написанными под копирку, моя фантазия и моя любовь домысливали все остальное, что он хотел сказать или вложить в эти строки.
   Так как для оформления документов требовались время и определённая свобода действий, Йенс настоял на том, чтобы я уволилась с работы. Он обещал компенсировать потерю моего заработка отправлением мне уже условленных тридцати тысяч в месяц, и так как это даже несколько превышало размеры моей обычной зарплаты, я не колеблясь пошла на это. Честно говоря, я порядком устала от моей работы, которая была слишком напряжённой. Каждый день начинался с бесконечной вереницы людей, которые пришли оформляться на работу. Этот человеческий поток не иссякал никогда. Иногда за целый день мне даже не удавалось встать из-за стола, чтобы пообедать, а дни рождения или другие значимые события мы отмечали впопыхах, практически не отрываясь от монитора. Поэтому возможность отдохнуть от работы, при этом получая деньги, казалась мне очередным роскошным подарком, который преподнесла мне судьба. Впоследствии я не раз пожалела об этом моём решении. Потому что, продолжая работать и получать зарплату, и в то же время получая деньги от мужа, я могла бы создать для себя достаточную финансовую подушку безопасности, которая очень помогла бы мне в свете дальнейших событий. Однако пока все казалось правильным и логичным, а Йенс был верен своему слову, и деньги на мой счёт приходили регулярно.
   Мой муж тоже ежедневно писал мне письма, контролируя процесс оформления документов на воссоединение и подгоняя меня. Это не было нетерпением возлюбленного, скорее, досада от упускаемой выгоды. Ведь каждый мой дополнительный день в России стоил ему денег, которые он мог бы получить от своего государства, если бы я уже была в Германии. Тогда я этого не знала и не могла понять, почему тон его писем после свадьбы очень сильно изменился. Несмотря на то, что я все делала очень быстро, он постоянно находил поводы упрекнуть меня в том, что я прикладываю недостаточно усилий. Так, я была обвинена в том, что записалась на приём в посольство только на январь, вместо последних чисел декабря, а мои оправдания, что я боялась не получить к этому времени письмо из датского министерства с апостилем на моём сертификате о браке, вызвали длительную изматывающую дискуссию в вотсапе. Следующим пунктом переписки стал вопрос о том, надо ли мне сдавать экзамен на знание немецкого языка в институте Гёте в Москве. Йенс нашёл лазейку в законе, по которому я могла избежать этого тестирования, так как свободно владела другим европейским языком. Мне пришлось переводить на немецкий язык и заверять нотариально мой диплом МГУ, который служил доказательством того, что я знаю французский. Но это действительно сэкономило нам много времени и денег. Чтобы подстраховаться, Йенс написал письмо в московское посольство, где ему подтвердили, что эта буква закона может быть использована, если я докажу свои знания путём тестирования на знание французского языка непосредственно в посольстве, когда приеду подавать документы в январе.
   А вот дальнейшая переписка с Йенсом начала пугать меня. И чем дальше, тем страшнее мне становилось. Романтические письма о любви остались в прошлом. Теперь на смену им пришли письма откровенно порнографического содержания с соответствующими gif-картинками. Йенс описывал в подробностях свои фантазии о том, как я буду заниматься сексом с Карстеном, и его письма больше напоминали рассказы, которые помещают в специальных изданиях для взрослых. Я не ханжа и сама иногда люблю побаловаться фильмами категории ХХL. Но от его писем мне почему-то становилось мерзко. Они не только не возбуждали меня, но вызывали отвращение. Теперь я даже боялась открывать почту от Йенса в присутствии домашних, потому что была уверена, что на экране сразу всплывет неприличное фото или видео. Я игнорировала эти письма или отвечала односложными предложениями. Я мечтала о близости с Карстеном, но мне было отвратительно то, что рисует в своём воображении Йенс, и то, что он возбуждается и мастурбирует, сочиняя это. Для меня секс с Карстеном был актом любви, а в фантазиях Йенса это был процесс совокупления. Я понимала, что я сама согласилась на то, что мой муж становится зрителем нашего таинства, потому что только так я могу быть с Карстеном. Но как же выдержать эти два года, пока я смогу уйти от Йенса к нему?
   Дальше стало ещё хуже. На меня посыпались письма с почтового ящика «karsten_tiger_39@mail». «Тигром» я называла моего Карстена в порыве страсти. Якобы написанные Карстеном, эти письма также содержали фантазии о нашем с ним сексе и просьбы выслать мои обнаженные фото. Не просто обнаженные фото, а фотографии определённых частей тела. Йенс был уверен, что у меня нет номера Карстена и что я приму эти письма за чистую монету. При этом он намеренно писал весь текст писем с маленькой буквы, чтобы я поверила в то, что они написаны парнем без образования. К счастью, у меня был мой личный контакт с моим возлюбленным и, конечно же, он подтвердил, что эти письма ему не принадлежат. К тому же Карстену не нужно было просить у меня мои фото. Мы и так обменивались с ним иногда нашими фотографиями без всякого давления со стороны. Здесь же начался настоящий прессинг. Как только Йенс получил ответ что я не собираюсь высылать такие фото, от «Карстена-Тигра» пришло новое письмо, где он гневно обвинял меня в том, что я не хочу сделать ему приятное, и, стало быть, он ещё подумает, оставаться ли ему моим любовником или нет.
   «Что мне делать? – написала я Карстену. – Если я не вышлю эти фото, он прекратит наши отношения, мотивируя тем, что я сама оттолкнула тебя. А сам просто запретит тебе приходить к нам».
   «Ты не должна ничего высылать, – ответил Карстен. – Не поддавайся».
   Между тем, напор Йенса становился все сильнее. Чтобы хоть как-то выкрутиться из этой непростой ситуации, я написала непосредственно Йенсу в вотсап письмо о том, что Карстен завалил меня письмами с требованием моих фотографий, но я просто не могу это сделать, так как дома у меня всегда кто-то есть. «Пожалуйста, как мой муж, объясните ему ситуацию и прекратите эти нападки с его стороны, – попросила я, – ведь вы имеете на него влияние». Йенс ответил, что, конечно, он поговорит с Карстеном, но тот такой обидчивый, поэтому, может быть, лучше стоит сделать то, о чем он просит.
   Следом пришло новое письмо от лже-Карстена: «Вы можете сделать эти фото днём, когда ваш сын уходит в школу, а родители на работу. Если вы не пришлете мне эти фото в течение 24 часов, можете считать, что между нами все кончено». Я в ужасе переслала письма Карстену. «Старый извращенец, – написал он, – я ненавижу его». В итоге нам пришлось выбрать из двух зол меньшее. Чтобы Йенс успокоился и не сломал наш тройной союз, я должна была выслать фотографию моей обнаженной груди. Это была самая безобидная фотография: снимок был сделан без лица, и Карстен его одобрил.
   Это действительно на время утихомирило своего мужа. И я получила от «Карстена-Тигра» письмо о том, что, мол, умница девочка, что теперь все в порядке и я могу рассчитывать на него как на моего любовника, когда приеду в Германию вновь. Естественно, потом я увидела эту фотографию, причём размноженную многократно, в компьютере моего мужа. На мой вопрос: «Откуда у вас это фото?» – он выкрутился, сказав, что эту фотографию переслал ему Карстен.
   Требования новых фотографий прекратились, однако поток грязных писем от лже-Карстена не иссякал. К концу третьего месяца ожидания визы их количество перевалило за третий десяток, Мне было по-настоящему страшно. Теперь я отчетливо понимала, что еду к психопату, к человеку с извращенной психикой. Но я была влюблена, и я готова была рискнуть. Я была уверена, что я справлюсь, тем более что Карстен обещал мне свою поддержку. «Если все будет очень плохо или я подвергнусь насилию, – писала я моему возлюбленному, – что мне тогда делать?» «Ты позвонишь мне, и я приду к вам вместе с полицией, – отвечал Карстен, – только возвращайся скорее, я очень скучаю по тебе». «Хорошо, я сделаю это ради нашей любви, – отвечала я, – я верю тебе». «Я люблю тебя, – писал Карстен в ответ, – тебе надо потерпеть два года, потом ты можешь уйти от него, и мы можем пожениться. Я собираюсь поговорить с моим адвокатом: в ситуациях морального насилия, вопрос может решиться даже гораздо быстрее».
   Я понимала, что выдержать два года с таким извращенцем, как Йенс, может оказаться очень трудной задачей для меня. Встречаться с Карстеном под его контролем и наблюдением, каждый вечер снова выносить его сексуальные домогательства, – от одного воспоминания об этом мне становилось плохо. И кто его знает, что ещё меня может ждать? Какие новые сюрпризы готовит для меня этот человек, который называется моим мужем? Какие новые комбинации выстраивает его извращенный разум и больное воображение?
   Но поддержка Карстена, его любовь и перспектива брака с ним придавали мне сил. И я продолжала подготовку к отъезду.

14. А вот и я!

   За несколько дней до моего увольнения случилось чудо – объявился Женя. В общем-то это было никакое не чудо, а вполне закономерное для перверзного нарцисса, каковым он являлся, поведение: узнать через некоторое время, как там поживает его жертва и не скончалась ли она ещё в сердечных муках по нему. Почва прощупывалась осторожно: он приехал якобы за скидочной картой магазина косметики, чтобы купить маме (а скорее всего, любовнице) духи. Предсказуемой была и его дальнейшая реакция. Увидев на моей руке золотое обручальное кольцо, которое я не только не прятала, но сунула ему под нос вместе с картой, он потерял самообладание, и с него слетел весь напыщенный вид, с которым он ко мне заявился. Не сразу. Ему хватило выдержки на один день. Уже через день он стоял под окнами моего дома. Я не могла отказать себе в удовольствии поглумиться над ним. Сев к нему в машину и услышав вопрос, за кого я вышла замуж, я сказала, что за немца, что я переезжаю в Германию, и показала ему фотографии Карстена в качестве моего мужа. Йенс однозначно не произвёл бы на него такого впечатления, как Карстен. Особенный эффект произвела фотография обнаженного Карстена, которую тот прислал мне на днях в качестве подарка. Увидев размеры пениса Карстена, Женя позеленел от ревности и стыда. Это был огромный удар по его самолюбию, и я прекрасно знала, что это, как ничто другое, уязвит его в самое сердце или немного ниже.
   «Получай, – торжествующе думала я, – за всю боль, которую заставил меня пережить. За мои слёзы, за твое равнодушие, за мое унижение, когда ты смеялся мне в лицо и говорил, что таких, как я, – как грязи».
   С этого момента мы поменялись ролями. Внезапно я узнала, что я самая лучшая в мире, что он день и ночь думал обо мне и ждал моего звонка (но почему-то, вот незадача, не додумался позвонить сам), что никто и никогда не может ему заменить меня и, наконец, я даже обрела имя «Маришка». Раньше он звал меня только по фамилии. Также я узнала, что Женя, оказывается, может писать смс и сообщения в вотсап. За всё время нашей совместной жизни и нескольких лет до этого, пока мы встречались, он никогда не ответил ни на одно моё сообщение. Я всегда писала словно в пустоту. Когда я пыталась поговорить с ним, что это невежливо и к тому же обидно для меня, он всегда отвечал, что он не умеет писать в мобильнике и не видит в этом необходимости. Он всегда делал, что хотел, не обращая внимания на то, как это может отразиться на мне, а мне не оставалось ничего, как молча страдать и принимать все, что он считает нужным делать или не делать. Естественно, я не собиралась теперь сдаваться сразу. Я могла позволить себе всё, даже послать его на три буквы – теперь он не имел значения для меня. Все мои мысли занимал только Карстен и будущее с ним. Я была свободна от Жени, и это было прекрасное чувство. Я даже не спрашивала его, порвал ли он с Людой, мне это было безразлично. После недели торжества мне уже не хотелось продолжать дальше. Я взяла реванш, и теперь его визиты, звонки и письма начали вызывать у меня досаду. Могла ли я представить это всего два месяца назад? Я смотрела на него другими глазами, и видела теперь все его недостатки, всю его ограниченность, его истинную сущность, сейчас спрятанную под маску любви. Именно маску. Я ни на минуту не обольщалась, что он действительно любит меня, что он осознал свои ошибки. Я слишком много узнала за два месяца про таких, как он. И он действовал по описанному сценарию так предсказуемо, что мне становилось противно.
   Но чем больше я отталкивала его, тем более активным он становился. Если я блокировала телефон, он пытался дозвониться с других номеров. Количество пропущенных могло доходить до пятидесяти в течение дня (против нуля, когда мы были вместе). Если я блокировала эти номера тоже, можно было даже не сомневаться, что буквально через двадцать минут он примчится из своего города и будет звонить в домофон. Если я не открывала, то он заходил с другой стороны дома и стучал в окно палкой. Один раз он даже залез на дерево, чем немало испугал моего сына, который как раз учил уроки на лоджии (у нас там оборудована его учебная комната). После нескольких таких перестукиваний Ваня со злостью заявил мне, что, если Женя ещё раз придёт и будет колотить в окно, он пошлет его прямым текстом. Мне не очень хотелось сталкивать моего сына с моим бывшим, поэтому я предпочла выйти и поговорить. Так мне пришлось продолжать общение с Женей без всяких планов на будущее и без всякого желания вернуться к нему. Я просто не хотела, чтобы он беспокоил мою семью. И, скажем так, я настолько была увлечена другим мужчиной, что пустила все в отношениях с Женей на самотёк. Я перестала сопротивляться его попыткам наладить со мной контакт.
   Поведение Жени нельзя было назвать нормальным. Он даже не просил меня вернуться назад. Ему это было не нужно. Всё, чего он хотел, – это снова раскачать мои чувства и обрести власть надо мной. Поэтому он покупал мне подарки, возил меня по магазинам и, одевая во все новое, пускал слезу: «Для кого я тебя одеваю?» Между нами не было секса, поцелуев, ни малейших поползновений с его стороны. С моей, конечно, тоже. Мне было приятно хранить верность Карстену и с чистым сердцем писать ему о моей верности.
   Женя при этом очень живо интересовался всем, что происходит в моих отношениях с немецкой стороной. Постепенно и незаметно он все-таки снова влез в мою жизнь, и, даже зная, что он из себя представляет, я иногда начинала забывать об этом, тронутая его заботой. Когда тебе говорят нежные слова, когда тебе дают искренние ценные советы, ежечасно заботятся о тебе, очень трудно всегда держать в голове, что это не настоящее и что перед тобой мерзавец.
   Особенно близок он стал мне, когда посыпались фальшивые письма от Йенса. Я была испугана, мне нужна была поддержка и, воспользовавшись ситуацией, Женя взял на себя роль моего защитника. Он давал мне очень дельные советы, углублялся в изучение немецких законов, находил подвох в словах мужа, где я даже и не видела. Наверное, ему это было легко делать, ведь они, Йенс и Женя, были сделаны из одного теста. Они мыслили одинаково, поэтому Женя понимал то, чего не понимала я, и объяснял мне, что на самом деле происходит. В этом плане его советы были действительно бесценны,
   Но однажды я прокололась. И Женя узнал, кто является моим мужем на самом деле. Это произошло совершенно случайно. Я настолько расслабилась в отношениях с Женей, что однажды, в качестве примера очередной манипуляции Йенса, отправила моему бывшему скопированный диалог между мной и мужем из вотсапа, даже не посмотрев, что при этом в копии отразился номер собеседника. Недолго думая, Женя завёл номер в свои контакты, и в его вотсапе появился Йенс вместе со своей аватаркой. Йенс очень любил менять свои аватарки, как правило раз в неделю. Он помещал туда фото детей или мои фотографии. На этот раз, как назло, он поместил нашу с ним свадебную фотографию: мы стоим в зале регистрации, я в белом платье и Йенс в синем костюме. Фото не оставляет никакого сомнения, что это свадебная церемония.
   Естественно, буквально через час Женя появился у моего порога, потрясая телефоном и полный «праведного» гнева с вопросом: кто этот мужчина в синем костюме? И кто такой тогда Карстен, которого я представила ему как своего мужа? Мне пришлось всё рассказать. Теперь торжествовал Женя. Наконец он снова обрёл возможность унизить меня и поставить в положение обвиняемой. Это была его любимая роль, предназначенная мне. Потеряв на время контроль и власть, он наконец благодаря моей ошибке снова обрёл их. Оседлав своего любимого конька, прокурорским тоном он начал устраивать мне допрос в полном смысле этого слова, при этом не упуская возможности позлорадствовать, обвиняя меня во лжи и разврате. Теперь отношения в Германии вменялись мне в вину, причём в расчёт уже не бралось то, что я оказалась там только потому, что он бросил меня. Теперь все было представлено как моё вероломство и измена. Он на минуточку забыл, что я уже не зависима от него. Поэтому, когда после этой сцены я снова перестала отвечать на его звонки, ему пришлось немного умерить свой пыл и изменить тон, вернувшись к роли доброго советчика, который помогает мне обойти капканы, расставленные немецкой стороной. Эту роль, целью которой на самом деле был полный контроль надо мной, чего я тот момент абсолютно не понимала, он оставил за собой на все время, что я находилась в Германии, периодически снова срываясь на злобные обвинения и возвращаясь к нормальному тону только после того, как я его снова блокировала. Так появилась наша ежедневная переписка в вотсапе, которая потом была скопирована и переведена на немецкий язык моим мужем и представлена Карстену с целью подорвать его доверие ко мне и разрушить наши отношения.

15. Немецкое посольство

   Когда часто летаешь на самолетах, в конце концов перестаешь бояться. После нескольких полётов я почти привыкла и уже не сидела, вцепившись в ручки кресла всю дорогу. В этот раз меня провожал Женя. В Москве метеорологи предсказывали тридцатиградусный мороз – аномальную зимнюю температуру даже для столицы. Однако отложить поездку было нельзя: я была записана в посольство именно на этот день. Во Внуково я пересела на аэроэкспресс до Киевского вокзала и там сдала мой рюкзак с телефонами в камеру хранения. В инструкции, которая сопровождала лист-назначение, было чётко написано, что вход в здание немецкого посольства с телефонами и сумками запрещён. Это был мой первый визит, и я ещё не знала, что данное предупреждение на самом деле просто формальность, и можно пройти не только с телефоном и рюкзаком, но даже с огромной дорожной сумкой. Но все эти нюансы постигаются только на личном опыте, а пока я послушно рассталась со всеми вещами на вокзале, заранее предупредив Женю, что несколько часов я буду вне доступа. Район станции «Проспект Вернадского», где находилось посольство, был мне очень хорошо знаком: в студенческие годы во время учёбы в МГУ я жила в общежитии на этом проспекте, а после брака с моим первым мужем и рождения старшего сына в семейном общежитии на ул. Кравченко. Однако, выйдя из подземки, я немного растерялась. За годы моего отсутствия здесь все очень сильно изменилось, появились новые здания, какие-то торговые центры и офисы, а сама станция метро оказалась скрытой под крышей продуктового супермаркета. Двадцать лет назад здесь стояла просто палатка, в которой торговали соками, сникерсами и сигаретами. Однако мои два общежития высотой в 19 и 22 этажа по-прежнему выделялись на фоне изменившегося ландшафта и служили мне ориентиром. Посольство Германии я увидела сразу, достигнув пересечения проспекта Вернадского с Ленинским проспектом. Я узнала его по изображениям из интернета, к тому же поднятый над зданием флаг не оставлял сомнений. И тут же рядом зелёные ворота института Гёте, в котором можно сдать экзамен на знание языка и получить заветный сертификат А 1. Я вздохнула: надеюсь, мой муж прав и мне это не понадобится. Само здание посольства навевало тоску. Пожалуй, я не встречала более мрачного места в моей жизни: приземистые постройки бетонного цвета, больше похожие на бункер. Их отталкивающую серость оживлял лишь яркий триколор немецкого флага.
   Я прибыла слишком рано, почти на два часа раньше назначенного времени. В том же интернете я прочитала, что перед визовым отделом всегда стоит очередь из желающих туда попасть, и приготовилась к долгому ожиданию. Однако перед пропускным пунктом не было ни одного человека. Видимо, морозная погода отпугнула публику. Я подошла к окошку и в микрофон, расположенный снаружи, назвала своё имя и время назначенной встречи. Я думала, что строгий мужчина по ту сторону окна скажет мне, что я явилась слишком рано и мне придётся подождать, но тот, проверив мой паспорт и сверившись с информацией в компьютере, нажал заветную кнопку. Двери разблокировались, и я прошла в узкий коридор досмотра. Весёлый пожилой охранник, прогнав мою сумочку через просвечивающий аппарат, подобный тем, что находятся в каждом аэропорту, пропустил меня на территорию посольства. В самом здании все оказалось не так мрачно, как казалось снаружи. Открыв двери, я попала в большую комнату, на стенах которой были нанесены рисунки немецкой символики: немецкий чёрный орёл, флаг и герб. Во всю стену слева направо застекленные окошки под номерами, за которыми сидели служащие посольства, принимающие документы у страждущих получить немецкую визу. Практически все окна были оккупированы кандидатами, и я присела на лавочку, ожидая, пока кто-нибудь освободится. В волнении я прислушивалась к вопросам, которые задавали сотрудники посольства кандидатам на получение визы. Это был очень подробный допрос – начиная с того, где и когда вы познакомились с вашим будущим мужем, и заканчивая тем, какое из блюд он предпочитает. Я заранее ознакомилась с возможными вопросами. На форуме germany.ru люди, уже прошедшие эту процедуру, охотно делились информацией с теми, кому это ещё предстояло. Я относилась к моему собеседованию очень серьёзно, поэтому даже выучила, как эти вопросы звучат на немецком языке и записала в тетрадку ответы – тоже на немецком с помощью электронного переводчика Googlе. К счастью, сотрудники посольства общались с кандидатами на русском языке. Освободилось место в окошке у девушки лет тридцати. Очень приветливо она спросила меня о цели визита и приступила к проверке моих документов, которые я разложила строго по инструкции, которая имеется на официальном сайте. Каждому оригиналу соответствовала переведенная и нотариально заверенная копия. Я очень основательно подготовилась к визиту. Я не могла позволить себе небрежность, ведь забудь я что-то или перепутай, это обернулось бы мне новыми расходами на поездку в Москву, а также упущенным временем. Москвичам в этом плане проще. Если документы не в порядке, всегда можно прийти в другой день. К счастью, с моими документами все было нормально, пока мы не дошли до главного вопроса, который тревожил меня больше всего.
   – А где ваш сертификат А1? – спросила девушка.
   Моё сердце бешено заколотилось. Сейчас меня развернут назад и заставят сдавать экзамен, ближайшая запись на который была только через две недели. И хотя я постоянно самостоятельно занималась немецким, я не была уверена, что моих знаний уже достаточно, чтобы пройти тест. К тому же это снова влекло за собой потерю времени и новые денежные расходы на поездку и собственно на экзамен, участие в котором было отнюдь не бесплатным.
   – Мой муж сказал, что в случае свободного владения другим европейским языком сертификат не нужен, – сказала я.
   – А вы свободно владеете другим языком?
   – Да, французским. Я специально перевела и заверила мой диплом, – и я кивнула в сторону разложенных перед девушкой бумаг, в числе которых был мой диплом МГУ.
   – Хорошо, – к моему удивлению, спокойно согласилась та, встала с кресла и исчезла в глубине комнаты.
   Я знала из переписки моего мужа с фрау Аген из посольства, что мне, возможно, здесь же на стойке будет предложена проверка моих знаний французского языка, и тоже была готова к этому. Накануне, чтобы освежить в моей памяти разговорную речь, я ещё раз пересмотрела мой любимый оригинальный французский сериал «Графиня де Монсоро» (1971 г.), и готовые языковые клише уже прокручивались в моей голове. Действительно, через несколько минут подошла блондинка приблизительно моего возраста. Поздоровавшись со мной на французском языке, она сказала:
   – Я задам вам несколько вопросов, чтобы проверить ваши знания, хорошо?
   – Хорошо, – отвечала я также на французском.
   – Где родился ваш муж?
   – В Гамбурге, – ответила я, – но в настоящее время он живёт в деревне Бад Бодентайх, недалеко от Ильцена.
   – У вас есть общие дети?
   – Нет, у моего мужа двое детей, и они живут с их мамой в Люнебурге. У меня тоже есть два сына от предыдущего брака.
   – Ваши дети тоже едут в Германию?
   – Нет. Они уже взрослые. Старший сын учится в университете в Санкт-Петербурге, а младший заканчивает школу и живёт с моими родителями.
   – Достаточно, – улыбнулась проверяющая, – все хорошо.
   Она обменялась с девушкой из окошка короткими репликами на немецком, и по интонации я поняла, что тест на знание языка пройден. Ну и ну! Я готовилась к серьёзной проверке, но на заданные мне вопросы мог ответить любой школьник! Для этого вовсе не требовалось свободное владение языком.
   Сотрудница посольства протянула мне две анкеты на немецком.
   – Вы сможете их заполнить самостоятельно, или вы совсем не знаете немецкий язык?
   Я бегло просмотрела страницы: здесь были вопросы, к которым я подготовилась заранее, записав в мою тетрадку.
   – Я попробую, – ответила я, – но если возникнут затруднения, вы поможете мне?
   – Да, конечно, – улыбнулась она, – когда все закончите, подойдете ко мне без очереди.
   Я села за столик, расположенный тут же в зале. Молодые парень и девушка, заполняя документы, разговаривали между собой на немецком и русском. Отлично, если что, я могу спросить непонятное слово у них. Я разложила бумаги и принялась за дело. Вопросы анкеты практически соответствовали тем, которые выкладывались народом на сайте, и, хотя некоторые формулировки были видоизменены, смысл оставался прежним. Я быстро заполнила данные с помощью заготовленных в тетрадке шаблонов. Не смогла я ответить только на четыре вопроса, потому что их не было в моих заготовках. Собираясь обратиться за помощью к молодым людям, я увидела, что они уже ушли и стоят в своей очереди у окошка. В принципе, четыре вопроса – это не так страшно, подумала я и решительно направилась к своему окну.
   – Я не смогла ответить на несколько вопросов, вы можете мне их перевести?
   Девушка любезно помогла мне с переводом, и я тут же на стойке заполнила анкету до конца.
   – Ну что ж, – сказала сотрудница, протягивая мне листок, на котором я увидела своё фото и номер, – ваши документы приняты. Теперь вы можете ехать домой и по этому номеру на сайте посольства отслеживать состояние ваших документов. Как только решение будет принято, вы увидите напротив своего номера дату, когда вам нужно снова приехать сюда за получением визы. В случае отказа вам будет направлено письмо по электронной почте, поэтому внимательно проверяйте почту и регулярно заходите на сайт. Здесь в инструкции все подробно изложено. Записываться в очередь на приём вам больше не нужно.
   Я поблагодарила девушку и вышла на улицу. Как все оказалось просто, даже не верится! Я готовилась к серьёзному испытанию, а все решилось за полчаса без всяких проблем. Поистине, Судьба благоволила моему союзу с Йенсом Хаасом, так легко, словно по маслу, все получалось. Часы показывали полдень, в это время я только должна была зайти на собеседование, и вот неожиданно все уже позади. Лёгкость, с которой я прошла этап собеседования, воодушевила меня, и я не сомневалась, что я получу приглашение за национальной визой уже через несколько недель, а может, и раньше.
   Полагая, что для встречи в посольстве мне может понадобиться весь день, я взяла обратный билет домой на девять вечера, и теперь я даже не представляла, как мне убить оставшиеся время. Я прошла пешком весь Ленинский проспект до станции «Университет», вспоминая мои студенческие годы. Неужели прошло уже двадцать лет? Теперь я отчётливо ощутила стремительность жизни. Я не изменилась внутри, я все та же, но по паспорту мне уже 47, и вот уже мой сын, рожденный здесь в Москве во время учёбы в универе, теперь тоже студент. А я, кто бы мог подумать, вышла замуж за иностранца и уезжаю в Германию.
   Почувствовав голод, я зашла в первое попавшееся кафе и пообедала, а затем покурила в московском дворике там, где я обычно курила много лет назад. В районе метро «Университет» практически ничего не изменилось, а уж московские дворики и подавно остались прежними. Ярко сверкала на зимнем солнце остроконечная башня моего любимого МГУ, но теперь там уже сидит на парах в аудиториях другое поколение: ровесники моего сына. Время утекло сквозь пальцы, незаметно и непостижимо.
   Однако время до моего самолёта и не думало утекать. Прогулка по проспекту и обед в кафе заняли всего лишь час из оставшихся семи. К счастью, мне пришла мысль посетить Красную площадь. Так как после Нового года прошло всего несколько дней, центр города должен ещё быть празднично украшен. В последние годы после того, как Собянин стал мэром столицы, Москва в новогодние торжества превращалась в настоящий Диснейленд, сказочный город, украшенный светящимися гирляндами и волшебными шарами. Люди специально приезжали в это время в столицу со всех уголков России, чтобы полюбоваться на эту красоту. Теперь такая возможность неожиданно предоставилась и мне, и я не собиралась её упускать.
   На Красной площади все сияло и переливалось огнями. Ощущение сказки усиливалось надвигающимися сумерками, в которых свечение огней становилось ярче. Перед Воскресенскими воротами, открывающими вход на площадь, все пространство было уставлено нарядными елками в гирляндах и шарах. Каждая ель представляла собой неповторимую композицию. Везде сновали туристы, все делали селфи и снимки на память. Я, восхищенная и охваченная всеобщей атмосферой праздника, больше не чувствовала усталости. Нельзя было остаться безучастным к этой красоте. ГУМ, обнесенный золотой гирляндой, сиял по всему периметру, напоминая сказочный дворец. Возле главной ёлки столицы раскинулся каток, где под музыку катались взрослые и дети. А на самой площади зазывно шумела ярмарка, на которой торговали сувенирами и подавали чай из старинных русских самоваров с блинами и сладостями. Я купила в одной из палаток сувениры для моих немецких мужчин: брелоки с матрешками, два ярких магнитика на холодильник и одну настоящую матрешку средней величины, в которую вкладывались две поменьше, – для мамы моего мужа. Все, что я могла себе позволить.
   В конце Никольской улицы, украшенной гирляндами искрящихся голубых звёзд над головой, я наконец нашла огромные светящиеся шары, которые я видела в новогодних репортажах по телевизору. Окоченевшими от мороза пальцами я непрерывно делала снимки. Мне не терпелось поделиться моими впечатлениями с Карстеном. И надо сказать, я испытывала огромное чувство гордости в тот момент за мою страну и мою столицу.
   Уже в аэропорту я отправила лучшие фотографии в телеграм моему возлюбленному.
   – Ви шён (как красиво), – написал он в ответ.
   – Я скоро приеду к тебе, я сдала документы в посольство, – поделилась я своей радостью.
   – Ихь либе дихь, – написал Карстен.
   – Ихь либе дихь, – написала я.

16. Воссоединение

   После поездки в посольство мне оставалось только ждать, когда мои документы сделают круговорот через Москву в Германию и обратно и я получу долгожданную национальную визу по воссоединению семьи и смогу наконец вернуться в Бад Бодентайх. Первые недели я даже не заглядывала на сайт посольства, потому что было бы слишком невероятно получить визу так быстро. Кроме того, я знала, что Йенс также держит руку на пульсе и регулярно проверяет мой номер. Кстати, именно он первый увидел, что мой номер активирован и я могу ехать за визой в Москву. В целом, мы получили визу достаточно быстро: от момента собеседования в посольстве до её получения прошло всего пять недель. Все это время я наслаждалась бездельем, которое было особенно приятно тем, что я ещё получала за это деньги, потому что мой муж содержал меня, как и обещал. Впервые в жизни, не считая беспечного детства, мне не надо было заботиться о хлебе насущном. Я хорошо высыпалась, переписывалась с Карстеном и мужем, читала книжки или просто ленилась. У меня появилось время для общения с сыном. Раньше, когда я работала, я могла видеться с ним только по вечерам, да и то возможностей на нормальное общение уже не оставалось, так как моя работа отнимала у меня все силы. Я нашла немецкий сайт Deutsche Welle (DW), на котором предоставлялась возможность изучения немецкого языка, причем совершенно бесплатно. Это была серия коротких видео о приключениях испанца Нико в Германии, позволяющая учить язык в самой приятной и доступной форме. Я получала удовольствие от просмотра этих историй, чем-то напомнивших мне некогда популярный французский сериал «Элен и ребята», выписывала новые слова (к каждому уроку прилагался конспект прозвучавших диалогов) и заучивала их. Таким образом, даже не прикладывая особых усилий, я овладела немецким языком до уровня А1 всего за несколько недель. Если бы я занималась более интенсивно, то, думаю, что дошла бы до уровня А2. Но я знала, что в Германии меня ждут специальные курсы, поэтому не видела смысла осваивать язык дальше самостоятельно. Кроме того, переписка с моими мужчинами на немецком языке также способствовала тому что мои знания регулярно пополнялись.
   Свободного времени у меня было предостаточно, и я развлекала себя поисками одежды в интернете, чтобы найти что-то особенное для прогулок по Германии. Особое удовольствие я получала, заходя в интернет-магазины нижнего белья. Я хотела пополнить мой гардероб самыми соблазнительными вещичками, чтобы произвести впечатление на Карстена. Часами я изучала и сравнивала разные комплекты белья, представляя их на себе глазами моего возлюбленного, придирчиво отвергая то, что было недостаточно соблазнительно или недостаточно красиво. Также я позаботилась о подарках: для мужа и Карстена я заказала две футболки с прикольными надписями на русском языке.
   Я была готова к отъезду, как только получу разрешение. Мне не понадобилось заказывать контейнер для перевозки моих вещей в Германию, как предполагал Йенс: весь мой скромный гардероб уместился в одной дорожной сумке. Я взяла с собой только самое лучшее. Все остальное, по моему мнению, можно было приобрести потом в Германии. Кроме того, я должна была вернуться летом в Россию на несколько месяцев, чтобы вместе с сыном ехать поступать в университет в Москву, поэтому зимний гардероб я оставила дома для следующей поездки.
   Перед самым отъездом случилось непредвиденное. У меня воспалился зуб. Причём одним визитом к стоматологу дело не обошлось. Лечение затянулось на полторы недели. Пришлось несколько раз перелечивать каналы, колоть антибиотики и ходить на физиопроцедуры. Билет в Германию, купленный сразу после получения визы, я была вынуждена обменять на другое время. Поездка в Германию вместо конца февраля была перенесена на начало марта. Йенс пришел в бешенство. Меня поразило то, что вместо сочувствия моей проблеме и элементарного пожелания скорейшего выздоровления, этот человек, якобы любивший меня, со злостью накинулся на меня с обвинениями в затягивании сроков и потере денег. «Вы можете вылечить ваш зуб и в Германии», – утверждал он, настаивая на том, чтобы я летела к нему с флюсом и не меняла первоначальный билет. Я была уверена, что это всего лишь слова и реальной помощи я в Германии не получу. Во-первых, моя страховка для путешествий покрывала только экстренные медицинские услуги, а во-вторых, я читала, что в Германии услуги стоматолога очень дорогие, и по полису самое большое, на что я могу рассчитывать с моим проблемным зубом, – это на то, что его просто удалят. Лечить каналы и глубокое воспаление мне бы никто не стал, хотя Йенс утверждал обратное. Когда я приехала в Германию, я убедилась, насколько я была права, не послушавшись моего мужа. Даже с элементарным бронхитом, который я заработала там после простуды, я не могла получить медицинской помощи по моей русской страховке. В кабинете врача нам заявили, что я «приват-пациент» и за меня надо платить деньги, чего Йенс, конечно, категорически не стал делать. А настоящую немецкую страховку я получила, кстати, только спустя три месяца после пребывания в стране.
   Наконец, проблема с зубом была решена, и я отправилась в Германию. Это было 7 марта. Женский день 8 марта я должна была встретить уже в Бад Бодентайхе, принимая подарки и поздравления от моих немецких мужчин, которые меня уже заждались.
   В аэропорту меня снова встречали в том же составе, что и в первый раз: Йенс и Удо. Только теперь мы добирались до дома не на машине, а на электричке. В России уже началась весна, поэтому я оделась довольно легко – в куртку и ботинки. Здесь же до сих пор лежал снег, и я пожалела о том, что не взяла хотя бы сапоги. В окно электрички я смотрела на унылый мелькающий за окном пейзаж и совершенно не чувствовала радости от того, что я снова вернулась. Не знаю почему. Может быть, моя интуиция уже подсказывала, что меня ничего хорошего тут не ждёт. Хотя никаких внешних признаков для беспокойства не было: Йенс и Удо были приветливы, а Йенс даже счастлив, во всяком случае радостно возбуждён. Все шло по плану. Вечером следующего дня в качестве подарка должен был прийти Карстен. Но мне было так тоскливо, и я спрашивала себя всю дорогу: зачем я еду сюда? Смогу ли я тут жить?
   На следующее утро Йенс отвел меня в ратушу, где находилась мэрия, и прописал меня у себя. Это было необходимо для того, чтобы я имела статус официального пребывания в Германии. Отныне в наш почтовый ящик стали приходить письма для «фрау Авериной», и почтальон повесил табличку на ящике: фамилия моего мужа и через косую черту моя.
   Я не меняла фамилию при вступлении в брак с Йенсом чисто из практических соображений. Смена фамилии потребовала бы обмена паспортов русского и заграничного и повлекла бы за собой ещё кучу дополнительной бумажной волокиты, что ещё больше затянуло бы процесс моего возвращения в Германию. Это не входило ни в мои планы, ни в планы Йенса, ни в планы Карстена. Поэтому решили оставить все, как есть.
   Вечером примчался Карстен, и мы не могли оторваться друг от друга. Он постоянно шептал мне на ухо по-немецки «ишь либе дишь» и по-русски (видимо, выучил специально для меня) «я льюблью тьебья», порывисто сжимал меня в объятиях и не отводил от меня глаз, впрочем, как и я от него. Нам даже было позволено заняться любовью наедине в спальне, после чего Карстен воскликнул восторженно, сжимая мою грудь: «Ты моя! И это все моё!» Это было даже лучше, чем в ноябре. Все мои сомнения развеялись, я была счастлива. Полностью и бесповоротно. Как никогда в жизни. И я была уверена, что теперь так будет всегда. Я вытащила счастливый лотерейный билет.

17. Скорая помощь

   Через всю правую грудь Карстена от подмышек до середины проходил шрам. Когда я увидела его впервые, я поинтересовалась, что это такое.
   – У Карстена лет с двадцати установлен кардиостимулятор, – пояснил мне муж, – его сердце не может самостоятельно функционировать.
   Я была поражена. Карстен не создавал впечатление больного человека; он вел очень активный образ жизни, постоянно ходил на тренировки в пожарный отдел и в «качалку», ездил на велосипеде, проводил бессонные ночи и к тому же курил. И он совсем не ограничивал себя в сексе. На работе у нас был начальник охраны с кардиостимулятором, так тот очень берег себя, не позволяя себе ничего лишнего. Когда я одевала короткую юбку, девчонки в отделе смеялись:
   – Побереги Михалыча, его сердце может не выдержать такой красоты.
   Поэтому я полагала, что для людей с такой проблемой любые волнения крайне опасны, я уже не говорю про активные физические нагрузки, в том числе и секс.
   – Карстен должен был пройти плановое обследование еще два года назад, но он так и не сделал этого из страха перед врачами. Он играет со смертью, – сказал Йенс.
   После этого я стала постоянно опасаться за жизнь моего возлюбленного.
   Когда первый раз Карстен не пришёл в условленное время и не отвечал на звонки, это вызвало у меня панику. Так как раньше он никогда не нарушал своего слова и был относительно пунктуален, мне не могли прийти в голову никакие другие причины, кроме того, что с ним что-то случилось. Из рассказов мужа я знала, что однажды Карстен уже пережил клиническую смерть, когда его кардиостимулятор дал сбой. Тогда на вертолете скорой помощи его едва успели доставить в больницу в Ильцен. В нашей деревне не было больницы и не было иных врачей, кроме домашнего доктора, который обслуживал деревню в плановом режиме в будние дни. В серьёзных и экстренных случаях жители вызывали скорую помощь из Ильцена. Клиника также располагалась там. Поэтому, когда Карстен не пришёл и мы с мужем не могли ему дозвониться в течение трёх часов, я попросила Йенса поехать к нему домой и убедиться, что все в порядке. Йенсу пришлось признаться, что он не знает его адреса.
   – Как, – удивилась я, – вы не знаете, где живёт ваш лучший друг?
   Так вышла наружу очередная ложь моего мужа.
   В итоге, я настояла на том, чтобы Йенс позвонил в полицию.
   Как рассказывал потом Карстен в нашей гостиной (и я смущенно смеялась, испытывая облегчение что с ним оказалось все в порядке, и одновременно стыдясь своей паники), он пришёл с работы очень уставшим и решил прилечь на диване перед визитом к нам. Сон сморил его, а наших звонков он не слышал, так как телефон находился на беззвучном режиме. Проснулся он от того, что в его квартиру-студию ворвались полицейские, команда скорой помощи и его коллеги по пожарной службе, включая его группенфюрера, то есть начальника. Комичность ситуации придавало то, что Карстен спал, развалившись на диване, совершенно голым. Появившись у нас на пороге спустя полчаса после этого вторжения, Карстен был заметно раздражен, хотя старался не показывать этого. Он рассказал о том, что вся дорога к его дому была перекрыта полицейскими машинами и каретами скорой помощи.
   – Я волновалась за тебя, – сказала я в свое оправдание и пошутила: – Женщины в России всегда разыскивают своих любовников с помощью полиции.
   Все расхохотались, и инцидент был исчерпан.
   Чтобы ситуация не повторилась, Карстен сказал Йенсу свой адрес и даже пригласил нас зайти в гости как-нибудь.
   Что касается его здоровья, мои переживания были не беспочвенны. Когда спустя много месяцев Карстен все-таки удосужился пройти плановую проверку, врач констатировал, что его сердце останавливалось не менее 88 раз за последний год, то есть каждые четыре дня, и только наличие кардиостимулятора сохранило ему жизнь.

18. Мой телефон исчезает

   После моего приезда сразу начались неприятности. Впрочем, чего и следовало ожидать после странных писем от Йенса, которые я получала в России последние месяцы. Вместо того, чтобы выполнять свои обещания по поводу денег, Йенс начал выкручиваться и уклоняться от своих обязательств, каждый день придумывая новые отговорки, чем доводил меня до белого каления. Целые дни проходили в спорах и безуспешных попытках добиться от него денег для моей семьи. Естественно, что он не внушал мне на тот момент никаких чувств, кроме злости и отвращения. Поэтому когда он требовал от меня в постели, чтобы я помогла ему кончить или хотя бы обнажилась, я не только не хотела этого делать, но и демонстративно отворачивалась от него. А если он пытался добиться этого силой, вскакивала с постели и уходила в соседнюю комнату. В ответ он мстил отменой назначенных с Карстеном встреч, что вызывало новую волну ответной агрессии у меня и все большее отвращение к нему. Я жаловалась Карстену в телеграме, что у меня больше нет сил это терпеть и я все ещё здесь только ради нашей с ним любви.
   В один из вечеров, когда Карстен был у нас в гостях, я в присутствии обоих заявила в открытую, что Карстен для меня не просто любовник, что я люблю его и больше не собираюсь это скрывать. Это была моя роковая ошибка, так как отныне я дала Йенсу самый настоящий козырь для манипулирования мной. Я была настолько глупа и самоуверенна и настолько убеждена в чувствах Карстена, что мне казалось, что я смогу победить моего мужа, от которого зависел мой союз с Карстеном. Я была уверена, что вдвоем мы преодолеем все препятствия, какие бы ловушки Йенс ни расставил на нашем пути, и что тот не сможет ничего сделать против нашей любви. Карстен тоже был ошарашен тем, что я раскрыла нашу тайну. Он сидел молча. Ему, видимо, тоже не очень пришлось по душе, что я сказала мужу о моих чувствах к нему и требовала от Йенса признать этот факт. Однако, когда Йенс спросил его, любит ли он меня, он тоже ответил «да».
   – Вы вправе выбирать, – сказала я Йенсу, – смириться с этим или дать мне развод. Это ваше право. Но я люблю Карстена и хочу иметь секс только с ним одним.
   Я хотела получить право заниматься с Карстеном сексом наедине. Мне больше невыносима была ситуация, когда я вынуждена мириться с присутствием другого мужчины во время моих занятий любовью и с тем, что Йенс диктует мне, как и когда я могу это делать. Мне казалось, что моё признание определит иные границы взаимоотношений внутри нашего тройственного союза.
   Из-за долгого и тяжелого разговора Карстен задержался почти до утра, а в семь часов ему надо было вставать на работу чистить снег в отеле «Старый рыцарь» до прихода хозяйки. Он решил поспать оставшиеся два часа у нас, так как смысла идти домой уже не было. Несмотря на мои протесты, Йенс так и не оставил нас одних в спальне, поэтому нам пришлось спать втроём: двое мужчин и я посередине. Естественно, что я максимально отодвинулась от Йенса и спала, прижавшись к Карстену под одним с ним одеялом, в то время как муж укрывался другим. В полседьмого утра зазвонил будильник. Карстен еле оторвал голову от подушки.
   – Бедный Карстен, – прошептала я, целуя его.
   – Да, бедный я, – подтвердил Карстен и нехотя начал собираться. Работа в отеле была очень важна для него. В деревне найти работу было практически невозможно, и приходилось хвататься за любое подвернувшееся дело. После непонятного увольнения из AWR спустя два месяца после увольнения Йенса Карстен нашел работу в «Старом рыцаре» в качестве разнорабочего: он помогал убирать номера, чистил улицу и нежилые помещения, выгуливал собак, в общем, делал все, что ему поручали. Он не был оформлен официально, так как хозяйка отеля ещё не решила, подходит ли он ей. Поэтому он максимально выкладывался на своём испытательном сроке и не мог позволить себе опоздать. Я представила, какой тяжёлый его сегодня ждёт день после такой ночи. Сама-то я могла продолжить спать, у меня не было никаких обязанностей. Что я, собственно, и сделала после его ухода.
   Буквально через полчаса я проснулась от того, что в спальню ворвался Карстен с озабоченным видом и стал искать что-то на полу возле кровати. Не найдя ничего, он побежал в гостиную.
   – Вас ист лос? (Что случилось?) – Я, заспанная, пошла вслед за ним, натягивая халат и прихватив с собой мобильник, в котором включила транслейтор для перевода.
   Йенс и Карстен искали портмоне. Он обнаружил его пропажу уже на работе и тайком от хозяйки примчался на поиски. Я только собиралась им помочь, как Карстен увидел свой кошелёк на балконе. Он лежал под стулом. Видимо, выпал из его кармана, когда мы выходили покурить. Карстен побежал обратно в отель, а я пошла досыпать дальше.
   Когда я проснулась, Йенса дома не было. Он пошёл в супермаркет за продуктами. Через несколько минут я обнаружила, что моего мобильника нигде нет. Я не могла поверить. Я помнила, что я оставила его в гостиной, когда Карстен искал портмоне. Но теперь его не было нигде: ни в гостиной, ни в спальне, ни на кухне. Я чувствовала, как ярость охватывает меня: я была уверена, что телефон взял Йенс в качестве мести за то, что я сказала ему накануне про мою любовь к Карстену. Кроме того, если он видел мой пароль, он мог войти в телеграм и прочитать мою переписку с Карстеном, и это было бы просто ужасно! В ожидании мужа я перевернула весь дом, все же надеясь ещё, что телефон где-то здесь. Тщетно. Было совершенно очевидно, что его в квартире нет. В наш век мобильник – это практически все для человека: связь, контакты, информация. Отсутствие телефона обрывало для меня все контакты с внешним миром, с моей семьёй, с Карстеном, кроме того, к моему номеру был привязан мобильный банк, по которому я переводила деньги для старшего сына в Санкт-Петербург, оплачивала интернет и другие услуги, здесь же были мои социальные сети, «В контакте», моя электронная почта, и наконец, мой Google-переводчик, без которого я не могла общаться ни с мужем, ни с кем бы то ни было еще.
   Когда Йенс вернулся, я накинулась на него, требуя вернуть телефон. Он ответил, что не брал и не видел его. Я не поверила ему ни на минуту, и то, что он отрицает очевидное, приводило меня в ещё большую ярость. Паника накрыла меня с головой. Я испытывала самый настоящий страх, что я не могу ни с кем связаться и в то же время не могу добиться от Йенса вернуть мою вещь. Я была в бешенстве от того, что я не могу ничего доказать и припереть его к стенке. Он просто улыбался и разводил руками, что он тут не при чем. Я даже не могла никому написать о том, что случилось. Я оказалась в полной изоляции. Моя ярость сменилась бессилием и отчаянием, я начала плакать и просила вернуть мобильник, потому что «у телефона нет ног и он не смог сам уйти из дома». Йенс наконец сделал вид, что сочувствует мне, и мы принялись искать телефон уже вдвоём. Мне казалось, что муж не слишком усердствует в поиске, что ещё больше усиливало мои подозрения. Естественно, мы пытались набрать номер с телефона Йенса, но мой мобильный был недоступен. Так, как это всегда бывает при краже. Единственным логическим ответом в данной ситуации было то, что телефон прихватил Карстен, когда утром возвращался за портмоне. Именно этой версии придерживался мой муж. Я не верила в это. Я не видела в этом для Карстена никакого смысла. Он сотни раз бывал у нас дома, держал мой телефон в руках и у него была такая же сотня возможностей украсть его. Но он никогда этого не делал. Украсть из-за самого аппарата? Мой мобильник был не в лучшем состоянии, он был довольно старый, а экран пересекали две большие глубокие трещины. Он не представлял собой никакой ценности, разве что информационную. На это и намекал Йенс:
   – Карстен ревнует вас. Он подозревает, что в России у вас есть любовник и вы все время переписываетесь с ним.
   – Что за глупости, – возмутилась я, – я переписываюсь с моей семьёй. Это естественно, ведь мы далеко друг от друга и я могу поддерживать с моими близкими связь только через мой мобильник.
   Для меня не было никаких сомнений, что мой телефон у мужа, и, если речь идёт об информации, которую оттуда можно скачать, она представляет интерес именно для него, а не для Карстена. Я была убеждена, что Карстен любит меня и так же уверен в моих чувствах, как и я в его. Ему не было нужды устраивать мне проверку,
   Однако мне пришлось сделать вид, что я принимаю эту версию. Йенс написал Карстену о пропаже, и тот обещал прийти при первой же возможности и помочь в поисках.
   – Если телефон у него, он должен незаметно подкинуть его обратно, когда придёт искать, – сказал муж.
   Карстен смог прийти только на следующий день. Мы снова перевернули весь дом уже втроем, но все безрезультатно. Это была невероятная и немыслимая ситуация. Все понимали, что телефон не мог исчезнуть сам по себе, однако оба отрицали, что имеют к этому какое-то отношение.
   Совершенно естественно то, что в этой ситуации я начала испытывать страх. Было очевидно, что я столкнулась с ложью и насилием, так как именно так можно расценить то, что кто-то из них двоих присвоил себе право взять мою вещь, читать мою переписку и оставить меня в полной информационной изоляции без связи с моей семьёй.
   Мой страх ещё больше усилился, когда в день пропажи я попыталась связаться с моей семьей через телефон Йенса, а он начал вырывать его у меня из рук.
   – Это слишком дорого! – орал он.
   – Но мои близкие волнуются за меня! – плакала я. – Я каждый день выходила на связь, теперь они думают, что со мной что-то случилось.
   К сожалению, позвонить бесплатно через вотсап было невозможно так как перед отъездом я заблокировала Йенса в телефоне моей мамы, чтобы он не писал ей лишнего. Написать или позвонить сыновьям также было невозможно, потому что я не помнила номеров. Все они были записаны в моём мобильнике, которого теперь нет. Я так привыкла полагаться на мой гаджет, что ничего не держала в своей голове.
   На компьютере Йенса я попыталась открыть свою страницу в социальной группе «В контакте», через которую я могла бы написать моим детям. Однако, когда я начала вводить пароль, оказалось, что я его не помню. Я перебрала все возможные варианты, но все было бесполезно. В моём телефоне я входила в эту социальную сеть даже не задумываясь, просто нажимая нужный ярлык на экране, так как пароль был установлен по умолчанию. Попытка восстановить пароль также не увенчалась успехом: при восстановлении новый пароль был отправлен на номер, под которым я регистрировалась в этой социальной сети. А так как телефон пропал, я не могла прочитать отправленную мне смс. Получался замкнутый круг.
   Мне оставалось только одно: зарегистрироваться под новым именем. При регистрации мне пришлось завести номер Йенса, чтобы получить пароль доступа. Я «постучалась» к моему сыну Ване, прося добавить меня в друзья, чтобы можно было поддерживать переписку. Наконец я могла снова общаться с ним и хоть что-то сообщить.
   Я написала сыну о произошедшем и о моих страхах по поводу моего мужа.
   И я, конечно, не позаботилась о том, чтобы удалить переписку. Я просто вышла из страницы, совершенно не подумав о том, что она зарегистрирована на номер мужа и он может войти в неё, Честно говоря, я и не предполагала тогда, что он может дойти до такой степени вероломства. В моей семье читать чужую переписку было делом просто немыслимым. Поэтому мне даже не приходило в голову, что кто-то может вести себя иначе.
   Однако уже через несколько минут мне пришлось убедиться в том, что эти правила совершенно ничего не значат для моего супруга. Он подозвал меня к компьютеру, и я в ужасе увидела, что моя переписка с сыном скопирована им в гугл-переводчик. В правой колонке весь текст был уже переведен на немецкий язык.
   – Вы написали вашему сыну, что я сумасшедший, чуть ли не маньяк, – язвительно произнёс Йенс, указывая на экран.
   – Так оно и есть! – возмутилась я. – Как вы посмели читать мою переписку?!
   – А что тут такого? – отвечал муж.
   – Если в этом нет ничего такого, то предоставьте мне вашу переписку с Карстеном тоже. Мне очень любопытно, о чем вы все время переписываетесь с ним по поводу меня. Или право чтения чужих писем распространяется только на вас?
   По-видимому, да, это право принадлежало только ему.
   Я кинулась к компьютеру, пытаясь удалить текст, но Йенс не дал мне это сделать. Он оттолкнул меня и выдернул компьютер из сети.
   – Я иду за продуктами, потому что сейчас приедут мои дети. Мы поговорим, когда я вернусь.
   И он ушёл, заперев меня на ключ. Его действия вызвали у меня ярость. Ещё никто не смел поступать со мной таким образом. Я бросилась к компьютеру и попыталась включить его, но все оказалось слишком сложно. Я запуталась в проводах, потом никак не могла найти, как включается монитор. Я нервничала, мои руки тряслись от негодования и страха, и у меня ничего не получалось, Кроме того, меня подгоняло время: вот-вот Йенс должен был вернуться из магазина, и я хотела успеть удалить всю переписку, причём не только с Ваней, до его прихода. Осознав всю тщетность моих попыток, я заплакала от бессилия. Увидев на столе второй телефон Йенса, которым он редко пользовался и поэтому не брал с собой, я схватила его и попыталась дозвониться домой. Однако и здесь я никак не могла разобраться с кнопками и у меня не получалось снять блокировку. Услышав, как хлопнула входная дверь, я быстро кинула его в мой рюкзак, чтобы повторить попытку позднее.
   Вернувшийся Йенс увидел вываленные на стол провода и развернутый монитор, который я вертела во все стороны, пытаясь найти нужную кнопку.
   – Вы сломали мой компьютер! – заорал он.
   Действительно, монитор не включался, даже когда он сам попытался это сделать.
   Меня разобрал истерический злой смех.
   – Ну что же, вы сами виноваты в этом! Зачем вы выключили его, я всего лишь хотела удалить мою переписку. Это моя почта, и вы не смеете мне препятствовать.
   Йенс безуспешно пытался наладить компьютер, бормоча ругательства на немецком. Я схватила его рюкзак и достала сигареты, которые он должен был мне купить. Дыша злобой, он бросился ко мне и попытался вырвать их из моих рук.
   – Это не ваши сигареты, это куплено на мои деньги!
   Я успела выхватить из пачки несколько штук и бросилась в спальню, пряча их в тумбочке. Остаться в этой нервной ситуации без сигарет было для меня катастрофой.
   Я испытывала одновременно и страх, и ненависть. Я готова была сражаться до конца.
   Надев очки и спрятавшись за кроватью, я снова попыталась разблокировать телефон Йенса. Внезапно я услышала, что он ищет свой телефон. Меня охватил страх: сейчас он начнёт набирать свой номер, и звонок выдаст меня. Я лихорадочно пыталась найти кнопку отключения звука, но не успела, потому что экран телефона засветился и раздалась громкая мелодия вызова. Йенс направился в спальню, и, слыша его приближающиеся шаги, я испытала настоящий ужас. Это уже было похоже на сцену из какого-нибудь триллера.
   – А, вот он где, – тяжело дыша, произнёс Йенс. – Отдайте мне телефон, – и он протянул руку.
   – Мне надо позвонить домой, – ответила я, прижимая телефон к груди.
   Он бросился на меня, пытаясь вырвать его из моих рук. Я сопротивлялась и начала кричать на весь дом
   – Помогите, помогите!!!!
   – Заткнись… – шипел он, выкручивая мне руки.
   Мы повалились на кровать в короткой схватке. Я билась в истерике и кричала не умолкая. Очки съехали с носа, процарапав мне переносицу. Страх застилал мне глаза, но я не сдавалась. Наконец, он вырвал телефон из скрюченных пальцев. Мои наращённые ярко-красные ногти, которые я сделала перед приездом для Карстена, отскакивали один за другим, разлетаясь по кровати.
   Я выскочила на балкон, рыдая.
   – Заткнись, истеричка! – орал Йенс. – Сейчас придут мои дети. Ты понимаешь или нет, они не должны тебя видеть такой!
   – А как же мои дети, – плакала я. – Вы понимаете или нет, они ждут моего звонка!
   Он начал набирать свою маму, чтобы она помогла ему меня успокоить. Она что-то говорила в трубку, но я продолжала рыдать и кричать, почти не слыша ее. К тому же я все равно не понимала большую часть того, что она говорит.
   – Я боюсь, – кричала я. – Я хочу уехать в Россию! Мне нужно уехать в Россию!
   – Ты уедешь в свою Россию, – сказал мне Йенс, – моя мама обещает оплатить тебе билет. – И он поднес трубку к моему лицу. Я смогла разобрать слова его мамы:
   – Марина, успокойся, ты можешь полететь к твоей семье. Я оплачу твой билет, только успокойся. Сейчас придут дети.
   Кое-как успокоившись после её слов и вытерев слёзы, я вернулась в спальню. Буквально через несколько минут в дверь позвонили. Приехала Леа и привезла детей на выходные. Это было впервые за много месяцев после ее переезда к другому мужчине, и я знала, что именно брак со мной позволил Йенсу снова иметь возможность видеться со своими детьми.
   Я предстала перед Леа и детьми не в лучшем свете. Зареванная, с размазанной под глазами тушью и страхом, написанным на моём лице. Они смотрели на меня с любопытством и опаской. Женщина из России, разговаривающая на непонятном языке, и так казалась им диковинным существом, а мой испуганный и растрепанный вид произвёл на них явно отталкивающее впечатление. Однако присутствие Леа позволило мне добиться звонка домой.
   Я попросила её о помощи:
   – Битте, битте, хильф мир руфен майне фамилие. (Пожалуйста, пожалуйста, помогите мне позвонить моей семье.)
   Я не была уверена, что я произношу эти слова правильно, но у меня не было моего электронного переводчика и я говорила, как умела. Главное было – донести до неё смысл.
   При Леа и детях мой муж не посмел мне отказать, и я наконец получила в руки телефон.
   Испуганная мама кричала в трубку:
   – Марина, что случилось? Что с твоим телефоном? Тебе угрожает опасность?
   Бедная мама. Я, как могла, успокоила её, объяснив, что телефон потерян, не вдаваясь в детали. И что теперь я какое-то время не смогу выходить на связь.
   – Но ты написала Ване, что Йенс украл твой телефон и что ты боишься его, – продолжала волноваться мама.
   – Нет, все уже выяснилось, пожалуйста, не переживай, со мной все в полном порядке.
   – Да? – недоверчиво спросила мама, правда, уже немного успокоившись. – Если что, звони Нике с Рональдом, пусть они помогут тебе.
   Вероника была моей двоюродной сестрой, Она вышла замуж за немца по имени Рональд и жила в Германии уже 14 лет. Мы иногда поддерживали с ней отношения, правда, очень нерегулярно, может быть, один раз в году, а то и реже. У каждого была своя жизнь, свои проблемы. Однако Ника уже знала, что я вышла замуж и тоже переехала в Германию. Я сообщила ей это перед моим отъездом, и мы договорились обязательно побывать в гостях друг у друга.
   – Хорошо, мамуль. Не волнуйся. Я кладу трубку, иначе это очень дорого.
   – Данке, – сказала я Леа, возвращая телефон мужу. Она кивнула и улыбнулась мне.
   Я ушла в спальню, а Леа вскоре распрощалась, оставив детей на наше попечение.
   Так как моя сим-карта не подлежала восстановлению в Германии, и необходимо было моё личное присутствие в офисе «Билайн» с паспортом, Йенсу пришлось все-таки пойти на то, чтобы разрешить мне поездку домой. Перед покупкой билета, который пришлось оплатить деньгами, отправленными мне родителями, он обещал компенсировать эту сумму, как только я вернусь назад. Билет был куплен сразу в оба конца, и в России я должна была пробыть всего один день – ровно столько, сколько потребуется для восстановления сим-карты. Дорогое удовольствие, но другого выхода не было: на данной карте у меня было завязано все. И то, что он исчез, была не моя вина. В пропаже моего мобильника был замешан или Йенс, или Карстен, или они оба, и мой муж обязан был мне помочь вернуть утраченное или компенсировать его потерю.
   – Мои родители занимают эти деньги у своих друзей. Вы гарантируете их возврат и в течение какого времени? – добивалась я ответа от мужа в присутствии Карстена.
   Мне нужен был свидетель, который подтвердит его слова впоследствии, если он вздумает опираться. А зная моего мужа и неоднократно сталкиваясь с нарушенными им обещаниями, я уже опасалась повторения ситуации.
   – Да, – отвечал Йенс. – Ваша семья получит эти деньги назад, как только вы снова вернетесь. Моя мама обещала перевести эту сумму на мой счёт, вы же сами слышали это, и я готов отправить вам деньги сразу после вашего возвращения.
   Если я не доверяла Йенсу, то не верить его маме у меня не было оснований. Это была действительно чудесная женщина, и, несмотря на все проблемы наших взаимоотношений с ее сыном, она относилась ко мне с любовью, как к родной дочери. По крайней мере, мне так казалось.
   Итак, уже спустя две недели после приезда в Германию, мне снова пришлось отправиться в Россию. Перед отъездом Карстен взял с меня слово, что я обязательно вернусь обратно и привезу ему сладкие кукурузные палочки, которые я так нахваливала. Это было, пожалуй, единственное, чего не продавали в местных супермаркетах.

19. Йенс Хаас

   На первый взгляд Йенс Хаас производил впечатление добродушного простачка. Его улыбка и невинные голубые глаза внушали полное доверие собеседнику. На улице, в магазине, в электричке, – в любом общественном месте он заговаривал со всеми, кто находился рядом, причём так легко и непринужденно, что вскоре совсем незнакомые люди вовлекались в беседу или просто смеялись и отвечали на его шутки. Меня он тоже сначала ввёл в заблуждение своей кажущейся простотой. Сколько своих мыслей или рассказов о моем прошлом поведала я ему, прежде чем понять, что все это затем используется против меня.
   Йенс Хаас на самом деле был кукловод. Или шахматный игрок – так даже точнее. Вся жизнь представлялась ему полем для игры, а люди шахматными фигурами, которые он расставлял по своему усмотрению. Он просчитывал все ходы на много шагов вперед. Невероятно умный, внимательный и проницательный человек, обладающий изворотливым гибким умом и патологической склонностью ко лжи.
   Он играл на моих слабостях, на моей доверчивости и на моей порядочности тоже. А моя эмоциональность позволяла ему легко управлять мной. В отличие от меня, он никогда (или почти никогда) не показывал, что он уязвлен. Он затаивал обиду, чтобы потом сделать ответный ход в правильное время и в правильном месте. И он не гнушался даже самыми грязными приемами. Для него ничего не стоило залезть в мой телефон и скопировать оттуда мою переписку, чтобы потом перевести её на своём компьютере, украсть мои документы или вещи, присылать мне фальшивые письма от своих друзей, бывшей жены и Карстена, которые были написаны им самим, предоставлять мне л
   ожную информацию или просто не говорить важных вещей, которые мне необходимо было знать. Я уже не говорю о тотальной слежке и контроле за мной, ежедневном и ежечасном. От моего имени он переписывался с немецкими инстанциями, и я до сих пор не знаю содержание этих писем. Зато в моём блокноте были вырваны страницы, на которых я записала адреса немецких ведомств, чтобы не дать мне возможность самой вести переписку с ними. Он намеренно не давал мне карманных денег, чтобы ограничить мою свободу передвижения. А мои личные деньги, которые я обменяла за российские рубли, были похищены из моего кошелька. Причём при попытках добиться правды Йенс всегда отрицал даже очевидное. Если я возмущалась и сопротивлялась, ко мне применяли угрозы. Он шантажировал меня деньгами, которые он должен был отсылать моим детям, или моими чувствами к Карстену. Применялись и угрозы, типа опубликования моих снимков, где я занимаюсь любовью с Карстеном, которые также были сделаны без моего ведома за моей спиной. Очень тяжело было вообще ориентироваться в его мире, где все насквозь было пропитано ложью, всегда быть начеку, всегда соблюдать осторожность, всегда прятать документы, деньги, ходить с оглядкой даже в городе, потому что и там у него были свои глаза и уши в лице бывшей подружки Карстена Мануэлы. Тяжелее всего стало, когда Карстен перестал писать мне. С этого момента все контакты с ним были только через Йенса, и я не могла понять, где муж говорит мне правду о том, что сказал или написал Карстен, а где нет. И я не знала, какую информацию обо мне преподносят Карстену. Нет никакого сомнения, что одной из причин, а может, и главной причиной того, что Карстен отдалился от меня и потерял ко мне доверие, была неверная информация обо мне. Карстен почему-то доверял Йенсу больше, чем мне, хотя я умоляла его зимой в нашей переписке не верить моему мужу и не позволять вбить клин между нами. Тогда мне это удалось. Когда я приехала в Германию – уже нет.
   Невероятным было и то, что слова, сказанные мной Йенсу, или моя переписка с ним в вотсапе пересылались соседям, моей сестре и её мужу, Карстену. Конечно, выборочно, вырванные из контекста, что создавало у окружающих впечатление о моей неадекватности или характеризовало меня с самой неприглядной стороны. То, что мои слова или действия были ответной реакцией на его ложь или вероломство, об этом умалчивалось. В их глазах он выглядел, как добрый, заботливый муж, который все делает для меня. Только вот я по каким-то неведомым причинам не ценю этого и веду себя как стерва, доводя до сердечного приступа своими необъяснимыми попытками сбежать назад в Россию. При этом почему-то для всех было совершенно нормально и допустимо, что у меня может быть изъят чемодан, ключи, деньги, документы, а вместе с ними и право решать самой, остаться мне здесь или нет.
   Иногда он вел себя как добрый внимательный собеседник, который сочувствует мне и разделяет мои переживания, по поводу Карстена – особенно. Я расслаблялась (нельзя же всегда подозревать только плохое) и даже начинала верить, что он искренне желает помочь, пускалась в откровения, показывала мои эмоции, но потом всплывало такое, что становилось очевидно, что мои слова и чувства снова использованы против меня.
   Поскольку он действительно какое-то время служил в полиции, у него была привычка замечать все до мелочей, что тоже чрезвычайно раздражало меня. Он замечал, какую по счёту сигарету я курю, что я только что съела и что выпила, какой лак у меня ногтях или тени на веках, малейший синяк или царапину на теле. Также внимательно он следил за тем, что я читаю, просматриваю или пишу. Пожалуй, он не знал только, о чем я думаю, хотя тоже претендовал на это. Хотя, по большей части, ему удавалось угадывать или предсказывать мои дальнейшие действия. Частично за счёт необычайной проницательности и развитой интуиции, частично путём логических построений. Мне всегда надо было соблюдать осторожность в проявлении эмоций, в высказывании моих мыслей. Но я слишком неорганизованна для этого и слишком импульсивна. Возможно, Йенс своеобразно любил меня, но, главным образом, он использовал меня в своих целях, потому что больше всего на свете он любил деньги и власть. И если он пытался таким образом меня удержать, это вызывало только обратный эффект, усиливало моё отвращение и ненависть к нему и желание бежать от него навсегда. Насилие, пусть не физическое, а эмоциональное, – это тяжёлое испытание, оно истощает нервную систему и повергает в пучину депрессии. Жить с психопатом – значит постоянно подвергать свою психику стрессу. Отрицание очевидного и намеренное введение в заблуждение («газлайтинг»), которые он постоянно использовал в отношениях со мной, привели к тому, что я начала сомневаться в собственной вменяемости. Постоянный страх за вещи и личную переписку порождали паранойю. Ходить по улицам, оглядываясь, – ненормально. Играть в шпиона и чувствовать себя, как разведчик в тылу врага, – ненормально.
   Уже перед окончательным отъездом из Германии, его бывшая жена Леа смогла найти меня через социальную сеть. Информация, которую я получила от неё, повергла меня в шок. Оказалось, что мой муж семь лет провёл за решёткой за изнасилование женщины. И именно по этой причине он был выгнан из полиции. Кроме того, Леа сказала, что все годы совместной жизни с ним она также вынуждена была находиться под его тотальным контролем, и только ежедневная работа спасала её от контактов с ним. «Он лжёт, как только открывает рот!» – писала Леа, да мне и самой пришлось в этом неоднократно убедиться. «Я смогла уйти из этого дома с детьми только с помощью полиции, – делилась женщина, -иначе бы он никогда не отпустил меня».
   Психопат– это не тот, кто бегает за вами по дому с ножом или пытает вас в подвале. Психопат– всегда милый и адекватный человек для окружающих, поэтому, когда жертве удается сбежать и рассказать всему миру о его лжи и манипуляциях, никто не верит ей. Ведь как может оказаться вероломным чудовищем столь милейший и любезнейший человек, который так трогательно доверчив и который так раним. И как же он любил меня, неблагодарную, ведь он так неустанно твердил об этом всему миру при любом удобном случае, так выставлял напоказ свои чувства, когда неподдельные слёзы текли по его лицу, что все безоговорочно поверили в эту сказочную неземную любовь.
   Пытаться переиграть психопата бесполезно, для этого надо быть таким же, как он. Вернее, родиться таким. Ведь психопатия врожденное отсутствие определенных связей в мозгу. Я никогда не знала следующего хода Йенса, я не могла понять его логики и его стратегии, которые не прямолинейны. Единственная возможность сохранить себя в таких отношениях– это не иметь их вообще. Прекратить. Бежать. Без предупреждения. Именно так мне в конце концов и пришлось поступить.

20. Меня встречает Карстен

   На этот раз я возвращалась в Германию настороженная, с тревогой и даже страхом, уже поселившимися в моём сердце. Провожавший меня в аэропорту Женя долго прощался и не хотел меня отпускать, и у меня щемило сердце. В Гамбурге, уже пройдя ставший привычным паспортный контроль и получив чемодан, я вышла из терминала 1, сразу попав в объятия моего мужа. Он был один, хотя в последнем письме в вотсапе сообщил, что будет встречать меня вместе с Карстеном.
   – Где же Карстен? – спросила я, оглядываясь.
   – Он куда-то отошёл… А, да вот он!
   Широко улыбаясь, к нам подошёл Карстен, как всегда, весь в чёрном. Он крепко обнял меня и подхватил из моих рук легкий, но громоздкий чемодан, в котором лежали два больших пакета сладких кукурузных палочек для него, как он и просил, и больше ничего. Чемодан я захватила с собой, потому что он принадлежал Йенсу, и я должна была его вернуть.
   Почувствовав лёгкость поклажи, Карстен догадался и спросил, смеясь:
   – Здесь то, что я думаю? Ты привезла?
   – Конечно, – сказала я. – Разве я могла забыть?
   Мы вышли из здания аэровокзала и остановились покурить. Я любовалась Карстеном, не в силах отвести от него взгляд. Сегодня он казался особенно красивым. Его волосы отросли и немного стояли торчком, тем более что он постоянно ладонью зачесывал их назад, он побрился и, видимо, хорошо выспался, потому что у него был свежий цвет лица и весь он был полон энергии. Отсутствие очков делало его лицо еще более юным. Он и так никогда не выглядел на свои 39 лет, а сейчас и подавно. Я закомплексованно подумала, что сама я в настоящий момент выгляжу совсем не на высоте: в этот раз мне пришлось ждать моей пересадки в Шереметьево всю ночь, и, хотя я пыталась прикорнуть то там, то здесь на жёстких неудобных креслах аэропорта, мне так и не удалось сомкнуть глаз. Кроме того, был самый разгар моих «женских» дней, и на фоне падения гормонов я выглядела поблекшей и, как мне казалось, очень старой. Когда муж написал мне, что Карстен вызвался ехать с ним, я даже не испытала радости, потому что я не хотела, чтобы мой молодой возлюбленный увидел меня не в лучшем свете. Йенс, не понимая всех этих женских штучек и моих опасений по поводу моей внешности, весело суетился вокруг нас и, заглядывая мне в глаза, спрашивал:
   – Вы рады, что я вам сделал такой подарок?
   Конечно, я ответила «да».
   В поезде Карстен вставил в уши наушники и, сидя напротив нас, кривлялся в такт музыке, как самый настоящий тинейджер! Я сфотографировала его, а он в ответ показал мне язык. Когда уже дома я отправила ему эти фото в телеграм, он ответил мне без ложной скромности: «А этот парень на снимках выглядит действительно очень круто».
   Что тут сказать? Я разделяла его мнение.
   Чтобы Карстен не слишком разглядел мой усталый вид, я пересела к нему от Йенса и вставила один из его наушников себе в ухо. Мне так хотелось дотронуться до него, но я не решалась сделать это публично. К тому же сам он не делал никаких поползновений в мою сторону.
   В поезде мои мужчины сообщили мне, что мы выйдем на станции Ильцен и отправимся в Джобцентр, и только потом поедем домой в Бад Бодентайх.
   Карстен определял всё. Если бы его не было с нами, я бы, конечно, задавала лишние вопросы: что, как, зачем и почему. Но в присутствии моего любимого я утрачивала бдительность. Все, что он заставлял меня делать, казалось мне правильным. Я была уверена, что он не причинит мне вреда. Я безгранично доверяла ему. Йенс рассчитал всё верно. Это был не «подарок», а продуманное решение. Йенс знал, что присутствие Карстена позволит ему решить вопрос о моей постановке на учёт в Джобцентре максимально безболезненно, так как раньше я всячески сопротивлялась этой поездке.
   Карстен стремительно шагал впереди, размахивая легким чемоданом, за ним Йенс и в конце процессии, едва поспевая за ними обоими, я. Я очень устала после перелета и скверно себя чувствовала, но присутствие Карстена мобилизировало меня, и я бодрилась, как могла, стараясь не показывать ему своего состояния.
   Мы побывали и в Джобцентре, и в Ведомстве по делам иностранцев (ауслендерамт, или АБХ), и везде Карстен заходил с нами в кабинет. Это не вызывало никаких вопросов у чиновников. В кабинете господина Рихтера, чиновника ауслендерамта, Карстену не хватило стула, и он присел прямо на корточки сбоку от меня, подперев голову руками. Поворачиваясь к нему, я ловила внимательный и ласковый взгляд его больших серых глаз, устремленных на меня. Я совсем не понимала, в чем цель этих визитов. Я просто сидела и улыбалась, полагая, что все делается для моего же блага.
   Как выяснилось позднее, я подписала в Джобцентре в тот день договор, по которому, с одной стороны, немецкое государство, обязалось выплачивать мне ежемесячное пособие по безработице в размере около 400 евро, но, с другой стороны, накладывало на меня такие обязательства, что я фактически оказалась пленницей этой страны. Отныне я не имела права покинуть Германию, не получив подписанный в Джобцентре отпуск, который был строго ограничен тремя неделями. Я была обязана также записаться на языковые курсы и регулярно посещать их без права пропустить даже один день без уважительной причины, то есть без официальной справки от врача. Джобцентр параллельно занимался поиском работы для меня, и, поскольку я не владела языком и никакой пригодной в этой стране профессией, я обязана была соглашаться на любую предложенную мне работу, даже если это означало заниматься уборкой улиц или батрачить на кухне в какой-нибудь кафешке, таская тяжелые кастрюли. Мой диплом преподавателя французского языка здесь совершенно не котировался. Несмотря на то, что это был диплом МГУ, я должна была подтвердить его в Германии, и только тогда я могла быть допущена к работе по профессии, не говоря о том, что уровень моего знания немецкого должен быть не менее B1. А пока я оставалась кем-то вроде гастарбайтера, вроде тех узбеков, которые метут мусор на улицах в России. Не то чтобы я гнушалась такой работы, но, если честно, это не соответствовало моим амбициям. Я всю жизнь проработала в офисе, используя только мой ум и знания, я никогда не работала руками, и я была абсолютно не приспособлена к такой жизни. Но, учитывая, что даже за такую работу здесь платили больше, чем за квалифицированный труд в России, с этим можно было смириться. Тем более что, как объяснил мне Йенс, мне вряд ли найдут работу первое время, пока я не окончу языковые курсы. Получать же пособие просто за то, что я живу в этой стране и хожу на занятия, было совсем неплохо, если бы не одно «но» – все мои деньги от государства Йенс оформил на себя, они полностью переводились на его счет, и лично я не получала ни цента.
   Но все эти открытия свалились на мою голову позднее. Сейчас я была слишком утомлена дорогой и в то же время счастлива, предвкушая вечернее свидание с Карстеном.
   В Бад Бодентайхе на станции мы на время распрощались. Карстен отправился в мастерскую, где должен был забрать свой велосипед, находившийся в ремонте после того, как в феврале его сбила машина. Тогда он отделался синяками, но велосипед был сильно поврежден. А мы с Йенсом пришли домой, и я, искупавшись, пообедав и отдохнув несколько часов, почувствовала новый прилив сил и приготовилась встречать моего возлюбленного, пообещавшего прийти к нам вечером. Впереди меня ждали не очень хорошие времена, но пока я этого не знала.

21. Противостояние

   Конечно, секс между нами в «критические дни» был невозможен, и мы ограничились просто объятиями и поцелуями. И хотя в ноябре эти дни не помешали Карстену, когда он убеждал меня, что «блут ист блут» («кровь это кровь»), неважно откуда, и он привык видеть ее на службе, но я имела потом большие проблемы с остановкой этой самой крови, а проще говоря – кровотечение. К счастью, в этот раз он и не настаивал. В качестве компенсации он остался с нами почти на всю ночь, и мы очень хорошо провели время.
   Проспав следующие полдня, я решила наконец ознакомиться с документом, подписанным мной накануне. И вот тут-то я и пришла в ужас. Я перевела строчку, выделенную сотрудницей Джобцентра желтым маркером: в случае нарушения договора я могла быть подвергнута штрафу в 1000 евро. Теперь страх по-настоящему охватил меня. Самым нелепым и несправедливым в этой ситуации казалось то, что моё пособие поступает на конто (счёт) моего мужа, но расплачиваться с государством в случае нарушений должна я сама. Мысль о том, что теперь я не могу покинуть страну по собственному желанию, когда пожелаю, тоже пугала меня. Я чувствовала себя попавшей в капкан. Мой младший сын Ваня должен был поступать этим летом в университет, и это было для меня важнее всего на свете. Я планировала поехать с ним в июле в Москву подавать документы и участвовать в конкурсе. Конечно, на прежней работе мне бы тоже не дали отпуск более трёх недель, но в данном случае меня охватил страх, что Джобцентр может не пожелать предоставить мне отпуск в нужное мне время. Кроме того, перспектива вернуться сразу после Москвы в Германию, так и не побывав дома с моими близкими и не повидавшись с моим старшим сыном, который учился в Санкт-Петербурге и приезжал на каникулы только два раза в году, тоже удручала меня. Ещё в начале нашего знакомства я много раз обсуждала с моим будущим мужем вопрос, сколько и как часто я смогу видеться с моими близкими, если все-таки выйду за него замуж. Йенс заверил меня, что я могу делать это тогда, когда это мне необходимо, а мой отпуск в России этим летом сроком два месяца даже не подвергался сомнению. Теперь я поняла, что он заведомо мне лгал. Йенс так же, как и я теперь, как и все соседи, и как Карстен в том числе, состоял на учете в Джобцентре и получал социальное пособие. Естественно, он не мог не знать, что отпуск в Джобцентре предоставляется только на 21 день, но он намеренно ввёл меня в заблуждение. Когда я указала ему на это, Йенс сделал большие глаза и сказал, что он впервые это слышит и огорчен этим известием. Я рвала и метала, загнанная в ловушку его ложью. Но что я могла сделать, ведь договор уже был подписан. Более того, с ехидной улыбкой мой муж сообщил мне: «Вы же сами подписали этот договор в присутствии переводчика».
   Действительно, на встрече в Джобцентре меня соединили по коммутатору с переводчицей, и она переводила мне наш разговор с сотрудницей центра. Однако, не понимая, во что я ввязываюсь, не зная сути договора, я не могла задать нужных мне вопросов. Они просто не приходили мне в голову.
   Сколько ещё таких подводных камней встречалось и встретится на моём пути! Когда не знаешь языка, не знаешь законов другой страны, так просто угодить в ловушку. Я была вынуждена полагаться на моего мужа, однако, как показали события, он действовал вовсе не в моих интересах, бесстыдно пользуясь моим неведением. Ситуация осложнялась тем, что в Германии совершенно нормальным считается отправка документов в виде скан-копии и решение вопросов через электронную почту. Как я узнала потом случайно, Йенс, следуя своей обычной практике, создал фальшивый почтовый ящик и от моего имени вел переписку со всеми инстанциями.
   Ещё во время нашей переписки в России Йенс Хаас упомянул, что он всегда добивается своего. Тогда я посчитала это хорошим признаком. Но я не догадывалась даже, что этот человек добивается поставленной цели любой ценой, не гнушаясь ничем.
   Для моего мужа я оказалась средством зарабатывания денег. Моё пособие из Джобцентра, в полном объёме поступавшее на его конто, покрывало половину аренды его квартиры, другая половина уходила на продукты и бытовые расходы. При этом моей части пособия хватало на содержание нас обоих. Половина его пособия оставалась его чистой прибылью. Женитьба на мне также улучшала его налоговый статус, а перспектива получать в Фамиленкассе пособия на моих детей («Киндергельд»), оформлением которого он так настойчиво занимался, принесла бы ему дополнительный ежемесячный доход в 600 евро. И это помимо того, что в перспективе он предполагал отправить меня на работу, после чего по закону я обязана была бы полностью оплачивать аренду, как член семьи, получающий боле высокий доход. Все эти его планы на меня были полностью противоположены тем обещаниям «сладкой жизни», которыми он потчевал меня в своих ранних письмах до того, как я вышла за него замуж. Он требовал моего увольнения, чтобы я оказалась в полной зависимости от него и не могла сорваться с крючка, и уверял меня, что мне больше никогда не придётся работать, высылая для наглядности картинки счастливой улыбающейся женщины, которой утром приносят апельсиновый сок с крекерами в постель.
   Я понимала, что я стала для моего мужа «дойной коровой», однако все попытки изменить ситуацию хоть немного в мою пользу, вернее, в пользу моей семьи, натыкались на его жесткие манипуляции и отрицание очевидного. Когда же мне удавалось припереть его к стенке фактами, я получала в ответ агрессию. А припугнув его тем, что я уеду в Россию, если он будет продолжать так себя вести, я лишь получила тотальный контроль во всем, и у меня были отобраны ключи от дома. Йенс сначала пытался упрашивать меня остаться, потом он попытался манипулировать мной через мою любовь к Карстену. И наконец, увидев, что я уперлась в моем решении, он показал свое истинное лицо: он объявил мне, что, если я уеду, он опубликует мои фотографии с Карстеном, где мы занимаемся сексом, и отправит их моей семье и по электронным почтовым адресам компании, где я раньше работала. Я была шокирована. Я даже не подозревала, что он делает такие фото. Впрочем, это было вполне возможно: поглощенная объятиями и поцелуями своего возлюбленного, я не могла видеть того, что творится за моей спиной. Йенс имел сотни возможностей фотографировать нас во время наших занятий любовью, так что мы бы этого даже не заметили.
   Однако я сделала вид, что его угрозы вовсе не пугают меня. Это был единственный способ обезоружить негодяя.
   После этого разговора я на всякий случай спрятала мои паспорта – российский и заграничный – между кроватью и ночным столиком, потому что теперь я поняла, что от Йенса можно ждать все, что угодно. А на следующий день, когда Йенс ушёл за продуктами в супермаркет (пожалуй, это единственное место, ради которого он покидал стены дома), я включила его компьютер и попыталась найти там фотографии, которыми он меня пугал. Конечно, в этот момент, роясь в его файлах, я уподоблялась ему. Но когда живёшь с таким человеком, как Йенс, приходится вести войну его же методами, иначе неизбежно проиграешь. К сожалению, я не смогла найти то, что искала. Только папки с моими повседневными фото, которые я высылала ему из России и которые он постоянно выставлял в качестве заставки на свой рабочий стол. Пара фотографий носила эротический характер, я делала их в студии у профессионального фотографа ещё 9 лет назад, и я подарила их в ноябре Йенсу в присутствии Карстена, чтобы получить от них обоих восторженный отзыв. Это были фото очень хорошего качества, и я очень нравилась себе на них. Несмотря на то, что, по моему мнению, это были «приват-фото», Йенс также включил их в слайд для рабочего стола, и мою полуобнаженную фигуру могли наблюдать все, кто приходил к нам в гости, даже его дети. Это шокировало меня. Я неоднократно просила Йенса убрать мои фотографии с заставки, но он игнорировал мои просьбы. На этот раз я решила вопрос сама. Я удалила из папок, а затем и из корзины все мои фотографии. У меня не было времени делать отбор, поэтому я расправилась со всеми фото. Я понимала, что он обнаружит пропажу, как только вернётся, и готовилась принять бой.
   Действительно, буквально через полчаса, сев за компьютер, он увидел, что я сделала.
   – Вы удалили все ваши фотографии! – заорал Йенс. – Вы рылись в моём компьютере!
   – Так же, как и вы в моих телефонах, – парировала я. – Это мои фотографии, и я могу делать с ними, все, что считаю нужным.
   – Это был напрасный труд, дорогая, – сказал он с ухмылкой. – Все ваши фотографии я пересылал Карстену, и у него есть резервная копия.
   Действительно, в тот же вечер заставка с моей голой попой в тонкой полосочке стрингов снова украшала монитор его компьютера.
   Ближе к ночи в доме был отключен интернет из-за надвигавшегося шторма. В этой области шторма отнюдь не редкость – Нижняя Саксония находится неподалеку от Дании и побережья Северного моря. Я слонялась с моим мобильником по комнатам в надежде поймать сигнал. Несмотря на поздний час и явное желание спать, мой муж, кутаясь в плед и непрерывно зевая, следовал за мной по пятам, не оставляя меня одну ни на минуту. В конце концов я не выдержала:
   – Сколько можно ходить за мной, идите спать уже! – возмутилась я.
   – А вдруг вы снова залезете в мой компьютер? – сознался в своих опасениях муж. При всем своём уме, он не умел делать на ПК некоторые вещи. Например, возможность поставить пароль на свой компьютер даже не приходила ему в голову.
   Иногда ночью, несмотря на чрезвычайно чуткий сон моего супруга, мне удавалось тихо пройти в гостиную и я, словно русская шпионка в тылу немецкого врага, фотографировала на мобильник письма от немецких властей и других организаций, которые приходили на наш адрес и с которыми Йенс не считал нужным меня знакомить. Справедливо полагая, что в них содержится важная информация, и желая знать, что делается за моей спиной, я отсылала снимки моей двоюродной сестре Веронике, чтобы она перевела их и сообщила мне их содержание.
   После пропажи телефона и чтения Йенсом моей переписки с семьёй мы ещё в России с мамой договорились удалять чаты друг с другом сразу после отправки и прочтения. Те же меры предосторожности мне приходилось использовать и при переписке с другими контактами, особенно с Женей, который ежедневно осведомлялся о том, как проходит моя «немецкая» жизнь.
   Так мы и жили с Йенсом, не доверяя друг другу, с постоянной оглядкой. Мне начали чудиться обман и ложь даже там, где их, возможно, не было. Начиная сомневаться в малом, перестаешь доверять во всем. У меня появились параноидальные мысли. Я постоянно прятала свой паспорт в разные места, ежедневно проверяла наличие остальных документов, а деньги хранила в упаковке с женскими прокладками.

22. Гельд

   Когда я покупала билеты в Россию и обратно для восстановления сим-карты, мой муж и его мама обещали мне и моим родителям, что деньги на билет будут компенсированы моей семье сразу после моего возвращения в Германию. Сам Йенс приобрести билет не мог, так как Аэрофлот принимал к оплате онлайн только карты Visa и Master Card, которых у него не было. Поэтому за билет я заплатила деньгами моих родителей, которые перевели их на мой счет, заняв деньги у своих знакомых. Однако теперь Йенс и не торопился выполнять свое обещание. Мне приходилось проводить целые дни в перебранке с ним по этому поводу, взывая к его совести и напоминая ему его же слова. Его обещания были сохранены в моей переписке с ним в вотсапе. Однако даже при этом он умудрялся выкрутиться и обвинить меня в том, что я сама виновата в том, что не получила до сих пор обещанных денег из-за того, например, что откладываю визит к его адвокату для подписания бумаг на «Киндергельд».
   Эти споры изводили меня. Но самое ужасное, что на самом деле я была бессильна. Все мои деньги, которые причитались мне от немецкого государства, находились на счету моего мужа, и только от него зависело, получу я их или нет. Обещанные мне еще в России деньги на содержание моей семьи тоже внезапно были значительно сокращены. Мой муж мотивировал это тем, что теперь я живу в Германии вместе с ним, и он тратит их на моё содержание. А когда я заговорила о карманных деньгах, которые давали бы мне хоть какую-то финансовую независимость и которые он также ранее обещал мне выдавать, Йенс сказал, что карманные деньги входят в ту сумму, которую он будет высылать в Россию, а все необходимое он купит мне сам, если это понадобится. Я привыкла сама зарабатывать деньги и самостоятельно решать вопрос, как и на какие нужды их потратить, поэтому мое нынешнее положение полной финансовой зависимости от мужа, а фактически ситуация экономического рабства, было оскорбительно и неприемлемо для меня. 20 000 рублей, которые он теперь планировал отправлять моим родителям на содержание детей, я могла заработать и в России. Что уж говорить о его обещании обеспечить безбедную старость моим родителям, которым больше не придется работать, потому что он позаботится обо всем! Теперь же камнем преткновения стали не только эти глобальные вопросы, но и гарантии, данные им совсем недавно.
   Я попыталась объяснить это Карстену, когда он пришел к нам. Но – вот сюрприз! – он встал на сторону моего мужа.
   – Как же так, – недоумевала я, призывая его в свидетели, – ведь Йенс в твоём присутствии перед моим отъездом обещал компенсировать деньги за билет сразу же после моего возвращения. И вот я вернулась, прошла уже целая неделя, а денег так и нет. Мои родители заняли эти деньги у своих знакомых, и что им теперь делать?
   К середине марта наша с Карстеном переписка в телеграме незаметно сошла на нет. Это было нормально, учитывая, что мы часто виделись. Но меня настораживала и приводила в недоумение его постоянная переписка с Йенсом в вотсапе. Целый день я только и слышала на телефоне мужа «плим-плим» – сигналы приходящих от Карстена сообщений. Муж строчил что-то в обратную. О чем они пишут друг другу, почему Карстен не даёт мне знать? – всё это нервировало меня. Создавалось впечатление, будто Карстен теперь в союзе с моим мужем, а я оказалась один на один с моими проблемами. Совершенно не так, как он рисовал мне это зимой. Однажды я не выдержала и написала ему об этом:
   – Почему ты все время переписываешься с моим мужем и почти не пишешь мне? Такое впечатление, что он для тебя важнее, чем я. Я не чувствую твоей поддержки.
   В ответ короткое:
   – Неправда, я тоже пишу тебе.
   Ну да, если словом «пишу» можно было назвать пару строк в неделю.
   И все. Никаких объяснений. «Алес гут», как он любил повторять в любой ситуации, какой бы паршивой она ни была, то есть «все хорошо».
   Карстен всегда уходил от нас в приподнятом настроении, удовлетворенный. Он даже не интересовался тем, какие моральные и физические жертвы я вынуждена приносить после его ухода, ведь мне приходилось быть очень ласковой после этого с моим мужем и помогать ему достичь оргазма, чтобы он разрешил нам с Карстеном новую встречу. Эта ситуация все больше угнетала меня: редкие встречи под контролем, за которые мне приходилось платить. Все это можно было вынести, если бы Карстен поддерживал меня. Но я больше не чувствовала его поддержки и его участия в моей жизни. Кроме наших свиданий, у меня не было ничего. Когда я напомнила Йенсу про его обещание устроить так, что Карстен переедет к нам, муж отрезал, что это невозможно, так как в этом случае он не сможет видеться с детьми. «Кроме того, договор аренды уже подписан до конца года, и никаких изменений внесено быть не может». На мой резонный вопрос: «Почему же тогда вы мне это обещали?» – я, как всегда, получила уклончивый ответ. Было ясно, что данное обещание, как и многие другие, использовалось в свое время просто как приманка для меня.
   Правда, в середине марта Карстен написал: «Ты скоро сможешь переехать ко мне», и эти слова заставили мое сердце радостно биться. Я не представляла, как он это собирается устроить, но я верила ему. Он знал что-то, чего не знаю я, может быть, пообщался с адвокатом и нашел какой-то выход. Но уже через пару дней пришло новое сообщение от Карстена: «Йенс просит за тебя 1000 евро, но я не могу себе этого позволить. И мы не сможем уладить вопрос с властями. Если ты переедешь ко мне, тебя вынудят покинуть Германию».

23. Фрауенхаус

   Понимая, что у нас нет будущего и ждать помощи от Карстена не приходится, я нашла в социальной сети закрытую группу «Немецкие законы» и зарегистрировалась в ней. Меня прежде всего интересовал вопрос, могу ли я теперь, после заключения договора с Джобцентром, беспрепятственно покинуть страну, если, например, я захочу уехать навсегда. Я написала в группу о том, что мой муж полностью контролирует меня, читает мою переписку, присваивает мои деньги и я боюсь его и не хочу больше нашего брака.
   «Не будет ли у меня проблем на границе?» – писала я, упомянув злосчастный договор с Джобцентром. Русский народ даже в Германии – это русский народ. Я получила множество откликов, и скажу честно, что очень многие хотели мне искренне помочь. К сожалению, несмотря на название группы, юристов там, по всей видимости, не было. Каждый советовал кто во что горазд. Одни писали, что проблем никаких не будет и никто не будет меня задерживать. Другие писали, что обязательно надо расторгнуть все договора и выписаться из квартиры, иначе потом долги прилетят за мной в Россию, и я не смогу больше никогда получить визу и выехать за границу. Тогда же я узнала, что мой муж «социальщик». До этого я и понятия не имела, что это такое. Но сведущие люди из моих ответов сразу составили себе представление о социальном статусе Йенса и открыли мне глаза. Оказалось, что в Германии существует целая прослойка местного населения, которые живут за счёт государственных субсидий. Они получают от Джобцентра социальное пособие по безработице, которое обеспечивает их минимальные жизненные потребности, и называются «социальщиками». К этой категории теперь относилась я. К ней относился и мой муж, и все его окружение. По крайней мере, как я узнала впоследствии, и Удо, и его жена Берта, и ее дочь Мануэла, и Карстен также находились на социальном пособии. Правда, Карстен постоянно пытался найти для себя какую-то работу, видимо, пособия не хватало для удовлетворения всех его нужд. В марте он как раз устроился разнорабочим в отель «Старый рыцарь», однако по каким-то причинам он и там долго не задержался. Причины его увольнения мне так и остались неизвестны, так же как и причины увольнения его и моего мужа из AWR.
   Некоторые участники группы ограничились не только перепиской со мной, но приняли живое участие в моей судьбе. Мы обменялись номерами телефонов через мессенджер. Одна женщина, занимающаяся бизнесом через Калининград, была готова забрать меня из Бад Бодентайха и бесплатно переправить через границу в Россию на автобусе вместе со своим товаром. Другая, Юля, с которой мы особенно сблизились, помогла мне связаться с фрауенхаус в Ильцене и даже договорилась там о месте для меня.
   В Германии очень развита сеть фрауенхаус – «женских домов». В случае насилия в семье, неважно, морального или физического, женщина может обратиться туда и попросить приюта на какое-то время. Как правило, это бесплатно. Адреса фрауенхаус строго засекречены, чтобы разгневанный муж не мог добраться до своей беглянки-жены. Они известны только полиции и самой женщине, обратившейся за помощью. Так как я не знала немецкого языка, Юля созвонилась с фрауенхаус вместо меня и объяснила мою ситуацию. Мне обещали помощь и готовы были встретить меня на вокзале в Ильцене сразу после пасхальных праздников. В 9 часов я должна была стоять у выхода на платформу, поджидая женщину с фиолетовым пакетом в руках. Все как в шпионских фильмах. Переехав в женский дом, я получала помощь не только в плане предоставления мне убежища. Сотрудники брали на себя обязательство помочь мне расторгнуть договор с Джобцентром и решить другие юридические вопросы, чтобы я могла спокойно без долгов уехать из страны.
   У меня была только одна проблема: как добраться до Ильцена. На самом деле, вопрос этот может прозвучать нелепо для несведущих. Казалось бы, что тут сложного – покупаешь билет на поезд и едешь. Но для меня это было совсем не просто. На тот момент я ещё не знала, как самостоятельно приобрести билет в тикет-автомате на станции, а кассы по продаже билетов в Бад Бодентайхе не было. В моём присутствии Йенс неоднократно приобретал билеты через автомат, однако ему приходилось нажимать столько кнопок на экране, что для меня, не знающей языка и не понимающей, что там написано, это казалось просто нереальной задачей. Страх перед покупкой билетов в автомате и перед самостоятельной поездкой по железной дороге у меня исчез только после путешествия в Эссен к моей двоюродной сестре, но об этом позднее.
   Билет на поезд в Германии, конечно, возможно приобрести онлайн, но такой билет обязательно должен быть распечатан. Он содержит штрихкод, который сканирует контролер в вагоне при проверке. Возможности распечатать билет у меня не было, так как Йенс не допускал меня к своему компьютеру. Во время его обычной прогулки в супермаркет я попыталась все же это сделать, однако открывшийся документ никак не удавалось вывести на печать. Все выглядело совсем не так, как у меня в офисе, когда документ распечатывался нажатием одной кнопки. В волнении от того, что ничего не получается, я покрылась потом, а руки тряслись. Услышав голос мужа на улице, который имел привычку заговаривать со всеми соседями, я закрыла файл, но не успела удалить историю. Попытка покупки билета была немедленно предъявлена мне моим мужем, который решил, что я собираюсь заказать билет на поезд для поездки в аэропорт, а о том, что я снова собралась в Россию, тут же было доложено Карстену. После этого спустя несколько дней из дома исчезла моя дорожная сумка, чтобы мне было некуда паковать мои вещи.
   Этим дело не ограничилось. Отныне, в какое бы время дня или ночи я не встала с постели, Йенс вставал вместе со мной. Он следил за тем, чтобы я не ушла из дома, пока он спит. Проще говоря, мой муж следил за тем, чтобы я не сбежала от него, вместо того, чтобы создать мне условия, при которых мне бы не хотелось этого делать.
   Проверка, которую я ему устроила, подтвердила мои опасения.
   Перед поездкой в Ильцен я решила узнать, насколько возможно мне самостоятельно беспрепятственно выйти из дома. Пока Йенс сидел в гостиной за компьютером ко мне спиной, я тихонько открыла дверь и вышла. На всякий случай, у меня была заготовлена версия, что я пошла на заправочную станцию за сигаретами. Собственно, так оно и было на самом деле. У меня было несколько евро, оставшихся от покупки краски для волос, на которую Йенс дал мне деньги и на которой мне удалось немного сэкономить. Уже подходя к заправке, я услышала за спинной шаги и тяжёлое дыхание. Запыхавшийся Йенс нагонял меня, улыбаясь во весь рот.
   – Что ты тут делаешь? – спросила я, не отвечая на его улыбку. Я была разгневана. Преследование Йенса ставило под вопрос мою возможность тайком уехать в Ильцен во фрауенхаус в понедельник.
   – Я услышал, как хлопнула входная дверь. Почему ты ушла и ничего не сказала?
   – У меня закончились сигареты, и я не хотела тебя беспокоить по пустякам. Ты был занят чем-то на компьютере. Я не вижу повода бежать за мной следом.
   Йенс дождался, пока я сама расплачусь за сигареты, и в его сопровождении я вернулась домой.
   Тем не менее я не оставила свои надежды сбежать в «женский дом», а Юля, с которой я постоянно держала связь, поддерживала меня в моём решении. Когда я рассказала ей про неудачную попытку выйти из дома, она посоветовала мне вызвать полицию, если такая же ситуация повторится в понедельник.
   – Не стесняйся, здесь это нормально, тем более что он не выпускает тебя из дома и забрал ключи и сумки, – сказала Юля, – полиция поможет тебе добраться до Ильцена и передаст тебя в руки сотрудниц фрауенхаус.
   На том и порешили.
   Что касается билета на самолет, который мне понадобился бы после решения всех вопросов с властями, тут все было проще. Перед отъездом из России Сбербанк одобрил мне кредитную карту Visa Gold на 84000 рублей с беспроцентным периодом 50 дней. Это была моя «подушка безопасности» в Германии. Других сбережений у меня не было. Благодаря этой карте я в любой момент могла приобрести онлайн необходимый мне билет.
   Существовало только одно настоящее препятствие – это Карстен. Я не представляла, как я смогу покинуть его. С одной стороны, жизнь рядом с моим мужем стала для меня невыносимой, с другой стороны, я не могла оторваться от моего любимого.
   Мои сомнения по поводу бегства мне помог решить дневной визит Карстена. Мой муж давно уже высказывал мне претензии, что я сплю в пижаме, поэтому у него якобы никак не получается секса со мной. Накануне у нас была очередная ссора по этому поводу, когда я заявила, что я спала и буду спать так, как мне удобно, и я вообще не хочу секса ни с кем, кроме Карстена. Я лежала, расстроенная и обессиленная ночной ссорой, в спальне с закрытыми занавесками, как вдруг хлопнула входная дверь. Лёгкий стук в двери спальни, и, не дожидаясь разрешения, ворвался Карстен. Он всегда так делал.
   – Почему ты в кровати, когда на улице день? – улыбался он. Его появление было словно порыв свежего ветра в нашем унылом жилище.
   Когда я видела его, мои губы сами расплывались в улыбке, и теперь мне действительно стало стыдно за то, что я, как больная, лежу в постели среди бела дня.
   Мы прошли в гостиную и, разговаривая с Йенсом, Карстен подошел к компьютеру и написал на экране информацию для меня. Переводчиком на компьютере мы обычно пользовались, когда надо было сообщить что-то важное, потому что здесь перевод получался наиболее точным. Я подошла и прочитала. Карстен писал: «Пожалуйста, обещайте, что один раз в месяц вы будете иметь секс с вашим мужем. И пожалуйста, наденьте сегодня ночью красную ночную рубашку, которую он вам купил».
   Ах вот оно что! Вот зачем он пришёл! Мой муж в очередной раз позвал своего друга для того, что убедить меня поступить так, как он хочет. Но того, что Карстен будет участвовать в том, чтобы заставить меня иметь секс с мужем, я никак не ожидала. Он, который писал мне в Россию «не позволяйте Йенсу прикасаться к вам, иначе мне будет больно». Я внимательно посмотрела Карстену в глаза, пытаясь понять, говорит он всерьёз или это делается только для Йенса, который сидел тут же и ожидал моего ответа. Глаза Карстена за стеклами очков были непроницаемы.
   – Ты действительно хочешь этого? – спросила я в надежде, что он как-то моргнет или скрестит незаметно пальцы, давая мне понять, что это не так.
   Но он ответил на полном серьезе «да» и даже кивнул для убедительности.
   Я нервно отправилась курить, а вернувшись, сказала: «Окей, пусть будет так, как вы хотите».
   Мой муж не мог заниматься сексом со мной. Этого не случилось ни разу за все время нашей совместной жизни, и я не очень верила, что он сам сможет соблюсти условие, которое ставит передо мной. Однако нельзя было отмести возможность того, что он начал или планировал принимать какие-то таблетки. Иначе бы вопрос не поднимался.
   Предательство Карстена потрясло меня и впервые заставило меня усомниться в его любви. Когда Йенс вышел из комнаты за пивом, я спросила:
   – Как ты можешь просить меня об этом?
   – Но иначе Йенс не даст нам больше видеться, – ответил Карстен как ни в чем не бывало и пожал плечами.
   Это происшествие окончательно убедило меня в том, что решение бежать во фрауенхаус принято мной правильно.
   Вечером я отправила по электронной почте в Джобцентр заранее составленное письмо о том, что я планирую расторгнуть договор, так как моя семейная жизнь не удалась, я нахожусь под контролем и давлением со стороны моего мужа и хочу уехать из Германии навсегда.

24. Абшит

   После того как я решилась отправить письмо в Джобцентр, я полагала, что дороги назад нет и мой отъезд – только вопрос времени. Как только власти получат моё письмо, мой брак с Йенсом Хаасом будет подвергнут сомнению, и я буду выселена из страны. Именно этого я и добивалась, больше не видя для себя иного выхода из той ситуации скрытого насилия, в которой я оказалась. Моя новоявленная подруга по соцсети ускорила процесс. Она дозвонилась до фрауенхаус и попросила убежища для меня. Если бы не Карстен, я бы действовала более решительно. Но мысль о том, что я потеряю его навсегда, заставляла меня колебаться. Я совсем извела себя метаниями из стороны в сторону. О Карстен, если бы ты оказал мне необходимую моральную поддержку, которую обещал в России! Но ты устранился, оставив меня наедине с моим мужем-психопатом. Я сражалась в одиночку, и я проиграла. Не понимая языка, не зная законов, я не могла обойти или предвидеть все те подводные камни, которые стояли на моём пути, и мой муж бесстыдно пользовался этим обстоятельством, постоянно дурача меня. Выплаты денег моей семье постоянно откладывались или переносились на неопределенный срок. В основе этого всегда лежали якобы уважительные причины, но в конце концов я поняла, что меня просто водят вокруг пальца. И хотя я понимала его очевидную ложь, я не могла припереть его к стенке. Все, что я могла противопоставить его лжи, – это мою ярость, мой гнев, мои слезы и самый сильный аргумент: угрозу уехать в Россию. С моим отъездом муж потерял бы все выплаты, которых он добивался через меня, и это было единственное, чем я реально могла сдерживать его манипуляции. Но именно эти угрозы сыграли для меня роковую роль в моих отношениях с Карстеном.
   Мое бегство во фрауенхаус было запланировано на понедельник. Не то чтобы мне грозила реальная физическая опасность, но сотрудники «женского дома» обещали мне решить все вопросы с властями, чтобы я могла покинуть Германию безо всяких долгов перед этой страной. Кроме того, меня по-прежнему волновал вопрос, могу ли я пересечь границу без проблем со стороны пограничного контроля, так как у меня заключен договор с Джобцентром, в котором прописано, что я не могу покидать страну без утвержденного мне отпуска. Угроза штрафа за нарушение договора в 1000 евро пугала меня.
   Сегодня Карстен обещал прийти. Я тщательно в деталях запланировала сценарий нашего прощального вечера. Ещё в России перед отъездом я заказала в «Аli express» коротенькое с имитацией искусственной кожи красное пальто, очень сексуальное, с погонами и лацканами. Покупая его, я мечтала о том, как буду щеголять в нем в Германии по улицам Бад Бодентайха в туфлях на высоком каблуке, и предвкушала реакцию моего возлюбленного, сраженного моей красотой наповал. Однако, когда я приехала в Бад Бодентайх, оказалось, что здесь нет такого сезона, когда можно носить лёгкие пальто или плащи. Сразу за холодами и снегом наступила жара. Весь мой гардероб из коротких платьев, юбочек, чулочков оказался бесполезным здесь. Все, что было необходимо в этом климате и в этой обстановке, – это джинсы, футболка, свитер и куртка. Ну и, конечно, кроссовки и рюкзак вместо дамской сумочки. Мне было обидно, что Карстен так и не лицезрел меня в моём суперсексуальном образе, поэтому я решила во что бы то ни стало продемонстрировать ему себя в моём «кожаном» пальто в наш прощальный вечер. В дополнение к моему образу шли красные чулки на кружевных резинках и остроносые лакированные красные туфли на каблуках, которые купил мне Йенс для домашней вечеринки.
   Когда Карстен пришёл, я встретила его в обычном домашнем виде. Мы пили пиво и слушали музыку, но я все более становилась грустна, осознавая, что это, наверное, последняя встреча перед моим отъездом. Моя грусть и взгляд, полный слез, не остались незамеченными для моего возлюбленного. В конце концов он обхватил моё лицо ладонями и серьёзно спросил: «Вас ист лос, вас ист лос, Марина?» («Что случилось, Марина?»).
   «Ничего», – попыталась я выдавить улыбку, но слёзы предательски выдавали меня. Я вырвалась из его рук и вернулась в гостиную уже в красном сексуальном наряде. Под распахнутым небрежно пальто было только одно красное кружевное бельё. Я хотела навсегда остаться такой в его памяти.
   Муж и Карстен смотрели на меня, разинув рты. Я очень волновалась, несмотря на то, что выпила уже пару бутылок пива для успокоения. И все же мне удалось сыграть роль сексуально раскрепощенной женщины-вамп. Я подошла к Карстену волнующей походкой и села напротив него на софе, закинув ногу, затянутую в красный чулок на его колени и проводя каблуком по его ширинке. Естественно, Карстен тут же забыл про свой вопрос «вас ист лос», и вскоре мы уже оказались вдвоём в спальне.
   Я целовала его страстно и нежно, вкладывая всю силу моих чувств в это прощание, шептала ему нежные слова на немецком вперемежку с русскими: «мой мальчик, мой Карстен, мой нежный и сильный Тигр». Карстен страстно двигался внутри меня, ускоряя темп. Мы оба были близки к развязке. И тут у меня вырвалось: «Дас ист Абшит…» («Это прощание»).
   – Вас? (Что?) – опешил Карстен и остановился. Я почувствовала, как его пенис сдувается внутри меня. – Абшит? Абер варум? (Прощание? Но почему?)
   Он сел на кровати. Было темно, и я не видела его лица, но вдруг я совершенно отчётливо услышала его рыдания. Он всхлипывал, словно ребёнок. Это потрясло меня. Я никогда не думала, что он так сильно любит меня.
   – Я люблю тебя, – шептала я, обхватив его руками. – Но я не могу больше здесь оставаться.
   – Но почему!
   – Из-за Йенса. Я больше не могу это терпеть.
   Я не могла ему ничего толком объяснить на моём корявом немецком, а телефон с «переводчиком» мы в постель, естественно, не брали.
   Он внезапно вскочил с кровати и начал одеваться:
   – Раухен (курить).
   – Но ты вернешься, да? Не говори ничего Йенсу, это тайна! – крикнула я вдогонку.
   Когда я пришла вслед за ним на балкон, мужчины курили с серьезными лицами. Их взгляды были обращены на меня.
   – Куда ты собралась, дорогая? – спросил меня муж.
   – Ах ты маленький предатель, – пробормотала я на русском, с укором глядя на Карстена, но тот и не думал прятать взгляд и тоже в упор смотрел на меня, ожидая ответа.
   Я ничего не хотела объяснять, только нервно курила, а затем вернулась в спальню. После короткого совещания муж и любовник пришли вслед за мной. Они сели в изголовье кровати и начали меня допрашивать, купила ли я уже билет.
   – Нет, – отвечала я и смеялась. Алкоголь и нервы сделали своё дело, и мне было почему-то смешно.
   – Тогда что?
   – Я не могу сказать, – отмахивалась я и лезла к Карстену с поцелуями. Но он отстранился и продолжал допрос.
   – Уже ничего нельзя изменить, – уклончиво отвечала я, памятуя о своём письме в Джобцентр. Наверняка фрау Фрейд уже получила его, и маховик власти завертелся, отсчитывая для меня последние денечки здесь.
   – Обещай мне, что ты останешься, – потребовал Карстен.
   – Я не могу, – отвечала я. – Уже слишком поздно.
   Решив, что моё решение спонтанно, и успокоившись, узнав, что у меня нет билета, мужчины наперебой стали убеждать меня в том, что предыдущая договоренность о сексе с Йенсом раз в месяц больше не актуальна. Они решили, что причина в этом. Ну что ж, они был правы, но это был отнюдь не единственный фактор.
   – Если это так неприятно для вас, вы можете этого не делать. А через два года мы разведемся, и вы можете выйти замуж за Карстена, – умоляюще произнёс муж.
   Когда Карстен ушёл, я написала ему в телеграм длинное письмо, где объяснила, что я уже сообщила о моём желании уехать в Джобцентр, что у меня есть договор с фрауенхаус. Я упрекала его в том, что он оставил меня без поддержки и я больше не могу выносить морального прессинга и экономического рабства от моего мужа.
   Мои длинные сообщения перемежались короткими репликами Карстена:
   – И все же, останься.
   – Прошу тебя, останься.
   – Не покидай меня.
   Как рассказал мне впоследствии муж, Карстен плакал на балконе и говорил, что лучше бы я его сразу застрелила.
   Реакция Карстена на моё решение уехать настолько поразила меня, что качели моих сомнений сразу дали крутую отмашку назад. Проснувшись утром с тяжёлой головой, я поняла, что я не могу уехать. Я любила Карстена, и, получив такое явное свидетельство его глубоких чувств ко мне, я больше не хотела уезжать. Я готова была снова стерпеть все ради нашей любви. Но что делать с письмом в Джобцентр? И что делать с фрауенхаус, где уже ждут меня? Я начала лихорадочно придумывать пути к отступлению.
   Когда муж ушёл в супермаркет за продуктами, я набрала номер фрауенхаус, который оставила мне Юля, подружка по социальной сети, и сообщила на ломаном немецком, что моя ситуация благополучно разрешилась, так как ко мне на выходные приезжают кузина с мужем, и они готовы оказать мне необходимую помощь. Отчасти это было правдой, потому что Вероника и её немецкий муж Рональд должны были действительно приехать к нам в гости через два дня, однако они пока ничего не знали о моей сложной семейной ситуации и о моих планах. Женщина на том конце провода порадовалась за меня и напоследок сказала, что в случае чего я всегда могу снова обратиться к ним. Итак, один вопрос был улажен. Я вздохнула с облегчением. Оставалось ещё придумать какие-то оправдания для Юли, которая принимала активное участие в моей судьбе и оказала реальную помощь, договорившись обо мне с фрауенхаус. Мне было неловко перед ней, ведь до этого я во всей красе описывала ей тяжесть моего семейного положения, естественно, умалчивая о присутствии в моей жизни еще одного мужчины. После этого моё желание остаться выглядело бы, мягко говоря, непонятным в её глазах. Я не могла рассказать ей про Карстена и его слёзы. В конце концов, я не придумала ничего нового, как тоже сообщить ей о внезапном спасении, которое пришло ко мне в лице моей кузины. Юля тоже порадовалась за меня и пожелала удачи. После этого я на всякий случай удалила социальную сеть из телефона, потеряв с ней всякую связь во избежание дальнейших вопросов.
   Оставалось самое серьёзное: письмо в Джобцентр. Но тут уж ничего нельзя было поделать. Оставалось только надеяться на то, что письмо затеряется где-то среди других, и не будет прочитано. Тем более что оно было отправлено с русского имейл-адреса.
   В этот же день я наконец согласилась поехать в Ильцен в языковую школу, чтобы пройти предварительный экзамен и приступить к занятиям со следующей недели. Итак, решено, я остаюсь.
   И конечно, я написала Карстену письмо любви о том, как потрясли меня его слёзы и о том, что я никогда не покину его, пока он любит меня. «Фюр иммер унд эвих» («во веки веков») – приписала я в конце. Эту фразу придумал он еще зимой, и она мне очень нравилась. Что может быть слаще для женщины, чем обещание любви во веки веков?

25. Вольфсбург и Эссен

   В пятницу, как и было договорено ранее, к нам в гости приехали моя двоюродная сестра Вероника с мужем Рональдом и маленьким Максом. Забавный рыжик с голубыми глазами понимал русскую речь, но разговаривал исключительно на немецком. Ему было три годика, и я впервые видела моего двоюродного племянника. С Вероникой мы виделись последний раз два года назад в России, на похоронах её отца – моего любимого дяди. Это была печальная встреча, и как оказалось, стресс тех дней даже вытеснил у моей сестры воспоминания обо мне. Она не помнила, что виделась тогда со мной. С Рональдом мы встречались ещё более давно, лет девять назад, мои сыновья тогда были ещё совсем маленькие. Вероника немного пополнела, но была все так же хороша собой. Моя двоюродная сестра была младше меня на 7 лет, почти ровесница Карстена. Она привезла мне полную сумку вещей, которые ей больше не были впору, но отлично подошли на мою фигуру: несколько спортивных рубашек, джинсы, кофточки и даже немного косметики. Йенс после моих угроз уехать и вечера прощания очень опасался, что я хочу воспользоваться приездом сестры и уехать вместе с ней навсегда. Однако я успокоила его, указав на то, что привезённые вещи являются свидетельством того, что я и моя сестра не планируем моего отъезда в Россию.
   Несмотря на то, что у нас было целых две свободные комнаты (комнаты детей Йенса), мои гости не пожелали оставаться с ночлегом у нас. Рональд хотел поселить город Вольфсбург – сердце концерна «Фольксваген» – и заблаговременно забронировал номера там в пятизвездочном отеле «Inside». Он мог себе это позволить, так как работал менеджером в крупной компании, и семья Вероники не испытывала нужды в деньгах. Я смотрела на Рональда другими глазами, нежели в России, невольно сравнивая его с моим мужем. Как же повезло Веронике! Высокий, почти на голову выше Йенса, хотя тот тоже был достаточно высокого роста, симпатичный, интеллигентный, вежливый и, главное, очень порядочный. Последнее именно то, что напрочь отсутствовало в моём супруге. Пока мужчины беседовали в гостиной, мы с Никой соорудили обед на кухне из свиных отбивных, овощного салата и яблочного пирога. Сестра предупредила меня, что Рональд очень разборчив в еде, поэтому все ингредиенты по списку, который выслала Вероника, были приобретены заранее. Мой муж разливался перед Рональдом соловьем, не умолкая ни на минуту, и я очень опасалась, что это утомит бедного Рональда, который, в силу своей воспитанности, вынужден все это терпеть. Ника сообщила мне, что они с Рональдом хотят взять меня сегодня с собой в Вольфсбург, чтобы я посмотрела город. Туда мы должны были отправиться на арендованном мерседесе, на котором они приехали к нам. А обратно Рональд планировал посадить меня на поезд. Все расходы он брал на себя. Мне предстояла первая самостоятельная поездка железнодорожным транспортом Германии, и я немного боялась, тем более что предстояла пересадка на одной из станций. Однако перспектива наконец вырваться из стен моей душной тюрьмы наполняла меня радостью, и я с удовольствием предвкушала интересное, наполненное новыми впечатлениями путешествие.
   После обеда мы отправились в путь. Сегодня впервые с помощью Рональда я наконец подключила свою новую немецкую сим-карту с мобильным интернетом. Теперь я всегда, даже вне дома, могла быть на связи с моим любимым Карстеном.
   Я с любопытством вглядывалась в новые пейзажи, которые открывались нам по дороге. Сначала деревеньки, которые мы проезжали, мало чем отличались от Бад Бодентайха. Но, по мере приближения к Вольфсбургу, деревенские пейзажи сменились современными развязками и промышленными видами. Город Вольфсбург первоначально предназначался в качестве места жительства для сотрудников завода «Фольксваген». Сейчас это был огромный промышленный город с многочисленными корпусами одного из крупнейших в мире автомобильных концернов, и жизнь города была по-прежнему сосредоточена вокруг него. Почти над каждым зданием в городе красовался известный всему миру логотип в виде буквы W.
   Во всем остальном в городе было мало чего примечательного: слишком современный, почти без зелени, только промышленные корпуса и заводские трубы, лаконичные линии архитектурных построек, много бетона и стекла. Но Рональду нравились такие места. Мы долго искали наше место на подземной парковке. Возле входа в отель толпилось много солидных мужчин в костюмах – здесь проходила какая-то конференция. Не вызывало сомнений, что это менеджеры высшего звена, так как все в их внешности, от кончиков туфель до часов на запястье, несло на себе отпечаток небрежного лоска, свойственного только очень богатым людям. Интерьер гостиницы был выполнен в строгих черно-белых тонах, а стены украшены гигантскими сепиа-фото автомобилей «фольксваген» от начала основания до современности. Оставив вещи в номере, мы отправились на прогулку по торговому центру, расположенному неподалёку, где Вероника присмотрела себе новую сумочку за 100 евро. И, наконец, вечер увенчался ужином во вьетнамском ресторане, где я впервые попробовала азиатскую кухню. Сначала мы хотели отправить наше совместное фото из ресторана Йенсу, но Ника благоразумно рассудила, что это вызовет не слишком положительные эмоции у моего мужа, который сидит на пособии и не может себе позволить обеда в ресторане.
   – Какие у тебя впечатления от моего мужа? – спросила я сестру.
   – Очень скользкий тип. С первого взгляда он мне не понравился, хотя потом первое впечатление меняется и кажется, что вроде ничего. Слишком много говорил и слишком усердно пытался нас убедить, что он делает все для твоего блага и любит тебя, но я не поверила ему ни на минуту. Ро тоже не слишком доверяет ему. Какой немец в первый день знакомства будет показывать все свои личные бумаги и документы?
   Действительно, несколько часов назад Йенс в гостиной извлек из шкафа папку со всеми документами и что-то показывал и доказывал Рональду, которого видел впервые в жизни. Впрочем, это было вполне в стиле моего мужа, потребность которого всем и вся рассказывать наши внутренние тайны и отсылать всем нашу переписку, не переставала шокировать меня.
   Часов в восемь вечера Рональд посадил меня на поезд, снабдив подробными инструкциями, как делать пересадку. В принципе, оказалось, что в этом нет ничего сложного. В немецких автоматах при покупке билета также можно распечатать маршрутный лист, в котором подробно указаны номера перронов и время, которое занимает пересадка. Очень удобно.
   В вагонах немецких поездов также расположены электронные табло с указанием промежуточных и ближайших станций, текущим временем и временем прибытия. Для того, чтобы понять это, не нужно знать немецкий язык. Достаточно уметь читать латинские буквы.
   Сначала все было хорошо, и я получала удовольствие от того, что путешествую одна. Но ближе к станции Гилфорн, где мне предстояла пересадка, я сильно занервничала. Наш поезд шёл с опозданием в пять минут, и время на пересадку, на которую отводилось 8 минут, теперь сокращалось до трёх. Рональд предупредил меня, что, скорее всего, мне придётся спуститься и вновь подняться по подземному переходу. Хватит ли у меня на это времени? Ведь платформу номер 5 ещё нужно найти! Еле дождавшись остановки поезда, я нажала кнопку, открывающую двери (в Германии двери поездов не открываются автоматически, если вам необходимо выйти на станции, вы должны нажать кнопку), и выскочила на перрон. Устремившись к подземному переходу, я с ужасом увидела, что на указателях перехода значатся только цифры 6 и 7. Нужный мне перрон отсутствовал!
   – Битте, – взмолилась я, обращаясь к проходящей паре, – нумер фюнф! (Пожалуйста, номер 5.)
   Они удивленно посмотрели на меня – такой у меня был безумный вид – и показали рукой налево. Смешно: оказалось, что путь номер 5 находится на этой же платформе, с другой стороны. Мне никуда не надо было бежать, просто стоять на месте и дожидаться моего поезда. Я даже успела выкурить успокоительную сигарету. В дальнейшем этот первый опыт самостоятельной поездки сыграл не последнюю роль в моём успешном бегстве.
   Дальнейший путь домой прошёл без приключений. Все, что мне оставалось сделать, – это не пропустить мою станцию. От пережитого волнения сильно разболелась голова, и я устало прислонилась лбом к стеклу. За окном уже было темно, и я ничего не видела. Достав мобильный, я зарегистрировалась в вотсапе теперь уже под немецким номером и отправила Карстену сообщение: «Привет, это Марина. Теперь я здесь».
   Он отреагировал довольно прохладно: «Hi».
   Решив, что он просто не понял, что это я, я написала снова:
   «Это я, Марина, теперь у меня есть немецкая сим-карта, и ты можешь записать мой новый номер. Я возвращаюсь домой из Вольфсбурга. Одна. Я люблю тебя».
   И смайлик с поцелуем.
   Ответ: «Да, я понял. Береги себя».
   И все.
   Немножко сухо, но я постаралась не зацикливаться на этом. Я была уверена в его чувствах ко мне, ведь ещё два дня назад он плакал у меня на глазах, узнав, что я хочу вернуться в Россию.
   На станции меня встречал муж, так как Рональд сообщил ему время прибытия моего поезда. Я не только не была рада тому, что он меня встречает, но даже раздражена. Я предпочла бы видеть здесь в этот час моего возлюбленного. Как оказалось, Йенс предлагал Карстену встретить меня, но тот сослался на то, что он уже в постели.
   Видя мою реакцию, Йенс был оскорблён. Я понимала его, но ничего не могла с собой поделать. Я не умею притворяться даже там, где это нужно, и, как правило, все эмоции написаны у меня на лице.
   «Я встретил её, потому что уже темно и опасно, а она даже не поцеловала меня», – написал муж моей маме и Рональду.
   На следующий день Рональд с Никой снова заехали за мной. На этот раз мне предстояло ещё более увлекательное путешествие на весь уик-энд в город Эссен. Я никогда не была в гостях у сестры, и, как она шутила по дороге, я выбрала для этого слишком сложный способ. Она имела в виду моё замужество.
   На этот раз мы сделали по пути остановку в городке Целле. Это один из наиболее красивых городов Германии, который славится своей средневековой архитектурой. Центр города, Альтштадт, или Старый город, является местом паломничества туристов, здесь все сохранено в первозданном виде. Это был первый город, который действительно дал мне представление о настоящей Германии. Мы бродили по узеньким улочкам, и я без устали фотографировала фахверковые живописные домики, красочные вывески и булыжную мостовую, фонтан на площади перед католическим храмом Святого Людовика, украшенном скульптурными изображениями святых. В храме также можно было делать фотографии. В прохладе огромного зала я вдыхала запахи ладана и с восхищением любовалась на огромный орган, притаившийся по ту сторону алтаря. Все иначе, нежели в наших церквях. Никакой кричащей роскоши и помпезной позолоты. Ряды скромных синих скамеек для верующих. Яркие краски лишь на немногочисленных иконах, которыми увенчан алтарь, и, конечно же, умопомрачительные витражи. Моя детская мечта сбылась: я видела витражи воочию. В тот момент, несмотря на все проблемы в моём браке, я была признательна Йенсу за то, что он предоставил мне возможность оказаться в Германии.
   Затем, проголодавшись, мы нашли уютный ресторан в здании старой ратуши. Это было настоящее средневековье помещение, переделанное под ресторан. Еда и напитки для гурманов, вежливые выдрессированные официанты, изысканная публика, – такое я видела только в фильмах. На каждом столе в витиеватых канделябрах горели свечи, отбрасывая причудливые тени на низкие потолки, разукрашенные картинами из быта средневековых горожан. Мне было слишком хорошо, чтобы забивать себе голову мыслями о том, что сегодня я не получала ещё никаких известий от Карстена.
   Дорога до Эссена занимала около шести часов. Приблизительно столько же мы добирались с Йенсом до Дании, когда заключали наш брак. Я проехала почти через всю Германию от севера до юго-запада. Снова огромные мельницы с вращающимися лопастями начали попадаться на нашем пути. В наступающих сумерках они ещё больше напоминали мне гигантские инопланетные объекты. Наконец, Эссен. Мы прибыли глубокой ночью, и сразу легли спать. Наутро Рональд с малышом отправился к своему отцу, а мы с Вероникой наметили план культурных мероприятий. Выбирая между музеем искусств и парком, мы все-таки решили сходить в парк, так как стояла чудесная весенняя погода, и на прогулке к тому же можно было поболтать обо всем. Деревья полыхали розовыми цветами, жёлтые трамвайчики неторопливо катились по рельсам, оживляя городской пейзаж. Grugapark Essen – это огромная территория, включающая в себя ботанический сад, зоопарк и пруды. Сюда приходят отдыхать со всей семьёй, и даже можно арендовать на целый день участок под пикник. Вход платный, однако Ника прошла по студенческому билету, и заплатить пришлось только за меня. В ботаническом саду мы много фотографировались среди ярких экзотических цветов и гигантских мексиканских кактусов, пока от влажной душной жары, которая стояла в теплицах, наши телефоны не начали «глючить». Во время передышки в одном из уголков парка под сенью столетних деревьев, попивая принесенное с собой пиво и заедая его фисташками с сигаретами, мы разговорились, и я рассказала Веронике историю моего брака. Все как есть.
   – Я никогда не была близка с моим мужем. Мой единственный сексуальный партнёр – это Карстен.
   Я рассказывала о моей любви, о манипуляциях Йенса и его попытках разлучить нас и сосватать мне новых любовников, о краже телефона, о моих страхах и сомнениях. Ника была в шоке, переваривая услышанное. Я попросила её пока ничего не говорить Рональду. Зная его щепетильность, я боялась утратить его хорошее отношение ко мне. Ведь со стороны ситуация выглядела не очень хорошо, и моя любовь вряд ли оправдала бы меня в его глазах. Она пообещала мне хранить тайну.
   Вечером, обеспокоенная моей судьбой, она пришла ко мне в спальню, и мы договорились часто перезваниваться, чтобы она могла быть уверена, что у меня все в порядке. В тот момент мой муж казался нам обеим психопатом и маньяком, от которого можно ждать, чего угодно. На всякий случай Ника записала номер Карстена. А также мы придумали секретное слово, которое я должна была отправить сестре в случае реальной опасности.
   – Боюсь тебя огорчить, – сказала сестра, – но обещание твоего мужа подарить тебе путешествие в Париж на твоё пятидесятилетие так и останется несбыточной мечтой. Твой муж находится на пособии, а Париж слишком дорогой город. Даже мы с Ро не можем себе этого позволить.
   – Кто бы сомневался, – ответила я. Я уже давно поняла, что это обещание – всего лишь очередная лживая приманка моего мужа.
   Я отправила Карстену пару моих самых удачных фото, сделанных в ботаническом саду, и написала:
   – Я в Эссене.
   В ответ тут же пришло три смайлика со слезинками в уголках глаз.
   – Но я скоро приеду! – написала я и отправила ответ с поцелуями.
   Действительно, на следующее утро я уже должна была ехать обратно. Вероника и Рональд очень хотели, чтобы я погостила ещё немного, но мой неугомонный муж заваливал Рональда сообщениями о том, что я должна вернуться в понедельник, придумывая все новые и новые причины. Сначала он написал о том, что в понедельник к нам должен прийти Карстен, чтобы установить новое программное обеспечение. Рональд не мог понять, зачем необходимо моё присутствие для установки программного обеспечения. Однако я понимала смысл этого мессенджа, предназначенного для меня. Узнав, что Карстен должен прийти к нам, я, как предполагал мой муж, конечно же, не захочу упустить возможность увидеться с моим возлюбленным.
   – Кто такой этот Карстен? – удивленно вопрошал Рональд. – И почему его визит столь важен?
   – Это просто друг Йенса, – ответила я, переглянувшись с сестрой. Что я могла ещё сказать?
   Однако мне было так хорошо в гостях у Вероники и её мужа, что я не поддалась на провокацию и решила остаться ещё на один день. Наши отношения с Карстеном были ещё достаточно стабильны, и я не цеплялась за возможность встречи с ним как за последнюю соломинку, как это было позднее.
   Убедившись, что попытки заманить меня обратно с помощью Карстена оказались тщетны, муж наконец придумал аргумент, против которого никто из нас не мог возразить. Он внезапно вспомнил, что в понедельник у меня назначена встреча с фрау Катце из языковой школы, куда я должна явиться лично. До этого мы обсуждали с мужем, что результат моего теста можно узнать по телефону, однако теперь он настаивал на личной встрече, так как я должна была попутно решить вопрос о моём бесплатном проездном билете к месту занятий и обратно.
   Утром Рональд провожал меня на поезд. Из-за того, что по прихоти Йенса ему пришлось поменять билет, он потерял на этом определённую сумму, так как существовала разница в цене между понедельником и вторником, и мне было очень неловко. К тому же, Йенс постоянно писал ему в вотсап.
   – Тебе не надо было давать ему твой телефон, – сказала я, – я забыла предупредить, что мой муж от безделья имеет привычку одолевать всех вокруг своими письмами.
   – Ничего страшного, – вежливо улыбнулся Рональд. – У тебя есть деньги на непредвиденные обстоятельства?
   – Десять евро, – ответила я.
   – Это слишком мало, – покачал головой Рональд и полез в карман за портмоне. Милый, милый Рональд, как он выручил меня своими 100 евро, которые он подарил мне в день отъезда. Я до сих пор благодарна ему за это. Его сотня евро дала мне возможность не сойти с ума в четырех стенах, а отвлечься путешествием, когда наши отношения с Карстеном покатились под откос, и благодаря этой сотне я смогла купить билет на поезд до Гамбурга, когда запланировала мой побег.

26. Языковая школа

   Я благополучно добралась до Ильцена, совершив несколько пересадок, которые уже не пугали меня. Первый страх был преодолен во время самостоятельной поездки из Вольфсбурга, и теперь путешествия железнодорожным транспортом Германии доставляли мне удовольствие. Все оказалось очень просто и удобно. Теперь, как и было договорено, я должна была зайти в языковую школу и узнать результаты моего теста, чтобы через два дня приступить к регулярным занятиям. Я думала, что мой муж встретит меня в Ильцене, и мы отправимся в школу вместе, однако он написал мне, что я вполне могу справиться самостоятельно, так как директор школы фрау Катце владела русским языком.
   Ильцен – сравнительно небольшой городок, насчитывающий всего 34 тысячи жителей, но здесь находятся не менее 30 языковых школ. Судя по их количеству, можно предположить, какое число иммигрантов постоянно прибывает в Германию. В Ильцене смуглые лица беженцев с Востока попадались на каждом шагу. В языковой школе, куда меня распределили по направлению Джобцентра, курчавые черноволосые сирийцы составляли основную часть учащихся. На стенах маленького двухэтажного здания повсюду были развешаны фотографии групп, среди которых я не увидела ни одного европейского лица. В аккуратных лоточках тут же на стенах были разложены всевозможные буклеты и памятки на всех языках для иностранцев, как вести себя в Германии, каковы местные законы и обычаи, как найти работу и прочее. Поразили меня и многочисленные проспекты, и плакаты, посвящённые домашнему насилию, с указанием телефонов экстренной психологической помощи для женщин, попавших в трудную семейную ситуацию. В брошюрах было чётко указано на то, что мужчина и женщина имеют в Германии равные права, и, если одна сторона говорит «нет», это означает «нет» и для другой стороны. В противном случае это насилие. Вспоминая агрессию моего мужа, когда я просила его оставить меня в покое во время его вечерней мастурбации или пыталась уйти на диван в зале, я поняла, что он прекрасно знал, что его действия недопустимы, но пользовался моей беззащитностью и тем, что я не знаю моих прав. Вряд ли он позволил бы себе такие действия, будь я немка. Я взяла себе несколько визиток с указанными телефонами. У меня уже был этот номер, так же как и номер фрауенхаус в Ильцене. Однако я хотела положить дома эту карточку на видное место, чтобы мой муж тоже понимал, что я знаю, куда обращаться за помощью.
   В кабинете фрау Катце меня ждал «сюрприз». Добродушная женщина в возрасте ближе к 60, пролистав мой языковой тест, сданный на прошлой неделе, поздравила меня с тем, что я показала высокие результаты.
   – Вам не нужно посещать занятия с четверга, как это планировалось, – сообщила она. – Ваши знания оказались выше начального уровня. Вы можете отдыхать до 9 августа, когда начнётся второй поток.
   Надо ли говорить, что эта новость отнюдь не обрадовала меня. Для меня это означало домашнее заключение на много-много месяцев вперёд. Кроме того, я резонно полагала, что ежедневное посещение языковой школы, которая является обязательным и прописано у меня в контракте с Джобцентром и Ауслендерамтом (ведомством по делам иностранцев) поможет мне переключиться с мучительного ожидания Карстена и постоянных навязчивых мыслей о нем.
   Ну что я за идиотка? Кто просил меня стараться отвечать на вопросы теста максимально хорошо? Могла бы прикинуться, что не знаю ничего. Так нет же, сработал мой вечный «синдром отличницы» – стремление быть лучшей во всем.
   – И что же теперь делать, – растерянно пробормотала я. – Я так надеялась, что начну изучать язык прямо сейчас. Я вовсе не знаю его хорошо. Все, что я показала в тесте – это результат моих самостоятельных занятий. Но мои знания очень поверхностны. Неужели никак нельзя записать меня в эту группу?
   – Вы можете посещать занятия прямо сейчас, – развела руками фрау Катце. – Но тогда это не будет бесплатно для вас. Я не могу включить вас в начальную группу, потому что любая проверка покажет незаконность этого, сопоставив баллы вашего теста.
   Однако увидев, как я расстроена, добродушная фрау Катце заверила меня, что, если на курсе все-таки освободится место, она попытается пристроить меня.
   – Я позвоню вам, дорогая. А пока отдыхайте.
   Отдыхайте! Чёрт возьми, я уже так устала от этого отдыха! Со стороны это могло показаться надуманной проблемой. Как писал мне Женя: «Ты живёшь, как на курорте». Казалось бы, жизнь «в шоколаде». Никакой работы. Меня кормят, поят, снабжают всем необходимым, есть муж и даже любовник, никаких домашних дел по дому. Но я чувствовала себя, словно птичка в клетке, которую лишили крыльев и свободы. Я больше не хотела петь и веселиться, как в ноябре.
   Выйдя из здания, я растерянно написала мужу о том, что узнала. Для него эта новость не была плохой, в отличие от меня. Его мало волновали мои внутренние потребности, и он так же не понимал, что может быть отрицательного в том, что мои «каникулы» продлеваются ещё на несколько месяцев.
   Я даже не могла представить насколько роковым окажется для меня это вынужденное безделие, но я уже предчувствовала надвигающуюся беду.

27. Фрау Фрейд

   Всего несколько дней спустя после того, как я вернулась от Вероники с Рональдом, пришло письмо, в котором меня приглашали на термин (встречу) в Джобцентр. «Это плановая проверка, – сказал Йенс, – они хотят удостовериться, что вы на месте, а не покинули страну».
   Встреча с куратором – фрау с многозначительной фамилией Фрейд – была назначена на следующую неделю. Накануне мы с Йенсом опять сильно поссорились из-за того, что вместо обещанной ночи с Карстеном я получила очередной «псих» моего мужа, и Карстену пришлось уйти слишком рано.
   В ответ я мстительно заявила, что никуда я завтра не пойду. Это было серьёзной угрозой для моего мужа, потому что неявка на термин означала нарушение режима и грозила сокращением пособия.
   Только добившись от Йенса обещания, что следующую ночь я проведу с Карстеном наедине, я согласилась на поездку, и утром мы отправились в Ильцен.
   Когда мы вошли в кабинет фрау Фрейд, неожиданно для нас обоих она попросила моего мужа подождать за дверью. Бросив взгляд на её стол, я сразу все поняла. Перед чиновницей лежало моё распечатанное на принтере письмо, которое я отправила перед планируемым побегом во фрауенхаус.
   – Вам требуется переводчик? – доброжелательно спросила фрау Фрейд. Это была некрасивая, но милая женщина чуть старше моих лет с типичной немецкой внешностью, безо всякой косметики на лице.
   – Да, пожалуйста, – ответила я.
   После того, как по коммутатору переводчица присоединилась к нам, фрау Фрейд продолжила:
   – Вы пишете в своём письме, что ваша семейная жизнь не удалась и вы бы хотели уехать в Россию. Это так?
   Я растерялась, в данный момент я уже не планировала уезжать, особенно в предвкушении ночи любви с Карстеном.
   – Да, у нас есть проблемы во взаимоотношениях, – ответила я, – но в настоящее время все относительно наладилось.
   – Если проблемы очень серьезны и вы боитесь вашего мужа, мы можем оказать вам необходимую помощь прямо сейчас, – сказала фрау Фрейд, – мы свяжемся с фрауенхаус, и вы можете отправиться туда, не возвращаясь домой.
   – Нет, нет, все не так плохо, – поспешила я заверить чиновницу, – в этом нет необходимости. Кроме того, у меня есть телефон фрауенхаус, я уже созванивалась с ними и, если потребуется, я могу в любой момент туда переехать.
   – Хорошо, – улыбнулась фрау Фрейд. – Вы должны понимать, что вы не беззащитны и можете противостоять насилию.
   Я была удивлена, как развита в Германии система защиты женщин. Я убедилась, что Джобцентр работал в тесном сотрудничестве с женскими домами и службами поддержки женщин. Это давало ощущение безопасности на будущее, ведь я не исключала возможности, что мне все-таки может понадобиться помощь.
   Остальной наш разговор был посвящён выяснению мной волнующих меня вопросов по поводу моего пособия и отпуска, которые я подготовила заранее перед встречей. Меня также интересовало, могу ли я в дальнейшем открыть мой собственный счёт (конто) в Германии и как сделать так, чтобы моё пособие поступало на него. Я хотела освободиться от финансовой зависимости от мужа, потому что она влекла за собой и сексуальную зависимость и позволяла ему навязывать мне свои правила. Фрау Фрейд пояснила мне, что это возможно, однако сейчас часть моего пособия автоматически отправляется со счета моего мужа фермитеру (арендодателю), поэтому при открытии собственного конто для получения пособия лично, я также обязана сразу предоставить в банк реквизиты арендодателя, чтобы банк переводил Mieten (арендную плату) на его счет. И это требование делало задачу почти невыполнимой для меня: у меня не было никаких данных фермитера, тем более его реквизитов. И уж, конечно, мой муж ни за что не предоставил бы мне этой информации, поскольку не был заинтересован в моей финансовой независимости.
   По поводу отпуска я получила подтверждение того, что по закону я имею право отсутствовать в стране только 21 день. При этом я обязана уведомить Джобцентр заблаговременно за две недели о планируемых датах, дождаться письма от них, в котором мой отпуск согласован, а после возвращения должна лично явиться на встречу, чтобы засвидетельствовать своё присутствие на месте. Таким образом, я действительно не была свободна в своих передвижениях.
   – Как я должна уведомить вас о том, что мне нужен отпуск?
   – Обычно это делается по телефону. Вы звоните в колл-центр, номер которого указан в договоре, а затем ожидаете официального письма. Правда, я не знаю, насколько это удобно для вас, если вы пишете, что муж получает и вскрывает всю вашу корреспонденцию. Он знает, что вы планируете отпуск в июле?
   – Да, я думаю, здесь не будет проблем. Вопрос моего отпуска я обсуждала с моим мужем неоднократно, и он знает, что в июле я должна быть с моим сыном в Москве чтобы сдать документы в университет.
   В конце беседы фрау Фрейд любезно распечатала мне памятку о социальном пособии в Германии на русском языке. Это получился буклет на двадцати страницах бумаги формата А1, где были по пунктам прописаны все виды социальных пособий, мои права и, конечно, обязанности.
   Когда я вышла, Йенс отпрянул от двери. Все это время он сидел, прислонив к ней ухо, чтобы слышать все, что происходит в кабинете. Фрау Фрейд планировала выйти вслед за мной, но Йенс опередил её, зашёл в кабинет и о чем-то долго с ней разговаривал, так что она под конец не выдержала и выйдя из кабинета, хотела завершить встречу, недвусмысленно показав на часы. Я перехватила её взгляд, выражавший искреннее желание поскорее отделаться от моего навязчивого мужа, который все еще пытался продолжить разговор даже в коридоре.
   «Надеюсь, она не выдала меня», – подумала я. Я наивно полагала, что Йенс не смог разобрать, о чем говорится за дверью.
   Я ошибалась. Он слышал все от первого до последнего слова. Мне написала об этом Вероника, мужу которой Йенс пожаловался на мои действия. Он всегда собирал вокруг себя клуб болельщиков, описывая ситуацию с позиции жертвы моего вздорного характера и привлекая на свою сторону всех, даже моих родственников. Когда Рональд с Вероникой гостили у нас, мужчины обменялись телефонными номерами, и теперь Рональд был вовлечен в постоянную переписку с моим мужем. В результате даже Вероника, которая после моего рассказа в парке Эссена согласилась со мной, что Йенс скользкий и опасный тип, через некоторое время заговорила уже по-другому:
   «Он все делает для тебя, – писала она, – у тебя не муж, а просто золото».
   Я решила, что мне ей больше нечего объяснять после этого письма.
   По дороге домой Йенс ни о чем меня не расспрашивал, но был чрезвычайно возбужден и наигранно весел. Он уже обдумывал, как обставить эту ситуацию в выгодном для себя свете. Вечером я услышала его разговор с Удо, в котором он жаловался на моё письмо. Конечно, Карстен также был немедленно извещён о моём ужасном поступке. Я не знаю, сопоставил ли Карстен факты, ведь я сама после «абшита в красном» писала ему о том, что уже уведомила Джобцентр, и даже объясняла причины, по которым я это сделала. Боюсь, что он оставил это тогда безо всякого внимания, и теперь смотрел на ситуацию с точки зрения моего мужа.
   Вечером следующего дня у нас собралось совещание соседей. Пришли Карстен, Удо и даже его толстая сварливая жена Берта. Они сидели вокруг в гостиной и обсуждали меня. И хотя я не понимала, о чем они говорят, по их интонации я чувствовала, что в мой адрес звучат очень нелицеприятные вещи. Особенно злобно отзывалась обо мне Берта, и я даже уловила, что она прошлась по моей внешности: мол, я не настолько красива, как мои фотографии. На что мой муж пошутил, что это заслуга фотошопа. Я подхватила вирус по дороге из Эссена, и сейчас меня мучили лихорадка и насморк. Конечно, моя внешность оставляла желать лучшего. Услышав про фотошоп, я решила, что не собираюсь это больше терпеть и демонстративно вышла из комнаты.
   Я легла в кровать и закрыла двери. Мне было реально плохо и физически, и морально. Ощущение, что я одна во враждебном мне окружении, давило на меня. Хуже всего, что я не могла сказать ни слова в моё оправдание, что бы обо мне не говорили. Я понимала на немецком только самые простые вещи, и разговор в гостиной был не для моего уровня знания языка. С их стороны было неприлично так вести себя в моём присутствии. Ещё хуже было то, что все наши соседи, так же как и дочь Берты Мануэла, которой, правда, не было сегодня среди гостей, уже давно знали от Йенса о моих отношениях с Карстеном. Даже не могу представить, как на самом деле это выглядело с их точки зрения.
   Через некоторое время в спальню заглянул Карстен. Я отвернулась от него, укрывшись одеялом с головой. Мне было обидно, что он тоже участвовал в моём бичевании, и даже если он сам не говорил обо мне ничего плохого, то я не видела и того, чтобы он заступился за меня.
   Карстен присел на кровать рядом и стал утешать меня.
   – Вы все говорили обо мне плохо, – заплакала я.
   – Нет, это только Берта. Я, Йенс и Удо защищали тебя.
   – Правда? – я улыбнулась сквозь слёзы и потянулась к нему.
   – Конечно. – И Карстен заключил меня в объятия. Нашу идиллию прервал Удо, который заглянул в спальню сообщить о своем уходе и сказать «чуус» (пока). Карстен отстранился и вышел к нему, чтобы подать руку на прощание. Все остальные гости, к счастью, уже разошлись. Карстен тоже засобирался домой. Он знал, что я болею: я даже написала ему несколько часов назад, чтобы он не приходил, так как я боюсь его заразить. Я волновалась за него. Но он ответил: «Пожалуйста, дай мне просто увидеть тебя». Сейчас я уже хотела не просто увидеть, мне нужны были его тепло и нежность. Я обхватила его руками:
   – Пожалуйста, не уходи, пожалуйста…
   Он колебался несколько секунд, а потом сбросил одежду и лёг рядом.
   – Ферлассе михь ни (не покидай меня никогда), ихь либе дихь… – шептала я, покрывая поцелуями его лицо.
   – Ни (никогда), ихь либе дихь аух (я тоже люблю тебя), – отвечал он, страстно целуя меня и губами стирая мои слёзы.
   Это был самый нежный и чувственный секс между нами. Я плакала, как будто чувствовала, что так чудесно больше не будет никогда.

28. Бадбодентайхские волки

   Происшествие с письмом, впрочем, возымело положительный результат. После встречи с фрау Фрейд мне наконец было позволено самостоятельно выходить из дома на прогулку, чем я незамедлительно воспользовалась. Как только я почувствовала себя лучше, я отправилась гулять. Сначала это были прогулки по Бад Бодентайху и его прекрасному парку с уточками в изумрудном оперении на шее, плещущимися в озере. Seepark – очень красивое место в городе. Это огромная зелёная территория с площадками для гольфа, лодочной станцией, деревянными мостиками и пирсами для ловли рыбы. Вода в озере, словно зеркальная гладь, в которой отражаются деревья и здания, расположенные на берегу, а также прекрасная церковь, купол которой видно за деревьями и колокола которой оглашают округу мелодичным боем каждый час. В парке я не встретила никого, кроме пары отдыхающих. Вокруг умиротворяющая тишина, прерываемая лишь плеском уточек в зеркальных водах и неугомонным щебетом птиц. В центре парка я набрела на дом рыбака, рядом с которым находился стенд с изображением всех видов рыб, которые водятся в местном водоеме. Я подошла к старому, немного покосившемуся пирсу и осторожно ступила на него ногой. Возле берега вода была тёмно-чёрного цвета, и в ней отражались ещё голые, не успевшие покрыться листвой, ветви деревьев. Я посмотрела вниз, и у меня закружилась голова.
   «Наверное, в таком омуте ведьма утопила Алёнушку с камнем на шее», – почему-то пришла мне в голову ассоциация. Все было невероятно красиво и в то же время сказочно пугающе в наступающих сумерках. А может быть, мои ощущения от местной природы отражали моё внутреннее состояние, как эта вода отражала деревья и небо над моей головой.
   Следующей моей самостоятельной прогулкой была вылазка в Люнебург, красоту которого так расхваливала мне Вероника. Город находился по пути в сторону Гамбурга, и билет туда и обратно стоил относительно недорого. Это был оптимальный вариант для первого путешествия. Я сообщила мужу, что сегодня хочу погулять подольше. Естественно, не могло быть и речи, чтобы признаться ему, что я еду в другой город. Для Йенса должно было оставаться в тайне моё умение самой покупать билеты в автомате. Также он не должен был знать о том, что у меня есть наличные деньги. Подаренные Рональдом сто евро были нашим с ним секретом.
   Дойдя до станции, я увидела прибывший из Брауншвейга поезд. Из него вышла Мануэла со своим очередным бойфрендом и маленькой Таней в коляске. Конечно, она сразу увидела меня и помахала мне рукой. Мне не оставалось ничего другого, как помахать ей в ответ, и сделать вид, будто я иду не на станцию, а в сторону канала. Мануэла симпатизировала моему мужу, поэтому она считала своим долгом сообщать, где и когда она меня видела, и даже иногда высылала ему фотоотчеты. Так, благодаря ей я впервые увидела, как я выгляжу со спины. Я не сомневалась, что и в этот раз Йенсу будет сразу отправлена информация обо мне. Только когда она скрылась из вида, я развернулась и вернулась на вокзал. Это была моя первая самостоятельная попытка купить билет в тикет-автомате. Оказалось, что это вовсе не сложно. По умолчанию в автомате уже были установлены все необходимые настройки для билета эконом-класса на одного пассажира. От меня требовалось лишь выбрать направление из выпадающих подсказок и нажимать последовательно кнопки одну за другой, пока автомат не загудел и не потребовал деньги. Я вставила десять евро в мерцающие отверстие, и в лоток упал мой билет вместе со сдачей.
   Как я и предполагала, Мануэла тут же отзвонилась моему мужу, где и когда она меня видела. Поэтому, не успела я сесть в поезд, как на мобильник пришло сообщение от мужа: «Пожалуйста, зайдите в магазин и купите для мамы табак. Она вас ждёт». Это была своего рода проверка того, где я нахожусь. Я ответила, что я нахожусь слишком далеко от супермаркета. В ответ я получила гневную нотацию о том, что я не могу сделать даже такой малости для его мамы. Я действительно не могла это сделать, ведь я уже была на полпути к Ильцену. «Вы не предупредили меня заранее, – написала я, – и у меня совсем другие планы». Йенс обиженно замолчал.
   В Ильцене я пересела на поезд в направлении Гамбурга, и уже минут через двадцать сошла на станции Люнебург. В спешке я забыла захватить с собой что-нибудь поесть, поэтому вынуждена была потратить ещё 5 евро на булочку с кофе латте здесь же на вокзале. Впереди предстояла долгая прогулка, а я уже проголодалась. Я не знала, куда мне идти, чтобы попасть в центр города, поэтому шла просто наугад. К счастью, центр города предстал передо мной сразу за большим мостом, нависающим над вокзальной площадью. Первое, что я увидела, это был красивый собор в готическом стиле и, на моё счастье, он оказался открыт для посещения, в отличие от собора в Ильцене, куда я столько раз безуспешно пыталась попасть. Восхищенная, я делала снимки и бродила по пустынному прохладном залу, впитывая в себя атмосферу той эпохи, которая всегда волновала меня и ради изучения которой я когда-то поступила на исторический факультет МГУ. За маленьким столиком в углу просторного зала женщина торговала открытками с видами Люнебурга. Я купила пару вместе с почтовыми марками. Это обошлось мне всего в 2 евро. «Отправлю детям в Россию, – подумала я, – или просто сохраню на память».
   Сразу за собором простиралась центральная площадь города. Её ни с чем нельзя было спутать. Все постройки не старше XVII века, живописные дома с разноцветными окнами, крышами, стенами, булыжная мостовая, по которой неспешно прогуливаются туристы. Никакого транспорта, только экскурсионная повозка с запряженными в неё лошадьми тяжеловесами. В воздухе пахнет булочками и кофе из кафе, расположенных здесь же на улице. Стояла прекрасная весенняя погода, солнечная, но без той удушающей жары, которая наступила всего через пару недель в мае. Я прогуливалась по узким улочкам, переходящим одна в другую, стараясь не упускать из виду возвышавшийся над площадью остроконечный купол собора, который служил мне ориентиром. Я боялась заблудиться. Казалось, что в городе никто не работает. Все так же, как и я, прогуливались, сидели в тени деревьев на лавочках или за столиками уличных кафе. Вокруг слышалась неторопливая немецкая речь, иногда в неё вливались звуки чужих языков: я слышала итальянский, испанский, английский. Здесь было много туристов. Я фотографировала, снимала видео и просто наслаждалась моей свободой. Через пару часов на телефон начали поступать сообщения от мужа, обеспокоенного тем, что я так долго не возвращаюсь домой.
   – Вы не пошли гулять, – наконец запаниковал он. – Вы уехали.
   – Нет, я просто гуляю, – ответила я. – Все в порядке.
   Часа в четыре я, как мне казалось, обошла все и решила, что пора возвращаться. Однако, приехав в Ильцен, я обнаружила, что мой поезд до Бад Бодентайха уже ушёл, а следующий по расписанию только через два часа. Это промедление не было запланировано. Теперь вместо шести часов отсутствия я вернусь домой только через восемь. Я представила реакцию мужа и что мне придётся говорить ему в мое оправдание. Версия о восьмичасовой прогулке по маленькому Бад Бодентайху была слишком неправдоподобной. Но именно это я и сказала Йенсу, когда наконец вернулась, и он набросился на меня с вопросами, где я была так долго. Напустив на себя невозмутимый вид, я заявила, что гуляла в лесу и искала волков.
   – Искали волков! Хотел бы я знать, каких волков вы надеетесь здесь найти, уж не тех ли, что носят штаны? Я и Карстен сбились с ног, разыскивая вас.
   – А зачем вы меня искали, – сказала я, не меняя своего невозмутимого тона. – Я же все время была на связи и писала вам, что со мной все в порядке.
   В конце концов, подумала я с горечью, Карстен мог бы спросить меня об этом в телеграме, и я бы честно призналась ему, где я. Но он ни разу не написал мне. Он уже слишком давно не писал мне. И даже моё исчезновение не побудило его сделать это.
   Однако, как ни странно, Карстен действительно меня искал. Как только Йенс сообщил ему, что я уже дома, он примчался к нам, весь взмыленный. Его мокрые волосы стояли торчком. Упав в кресло, он спросил меня сердито:
   – Ну и где ты была?
   Я ответила с невинной улыбкой:
   – Я гуляла в парке.
   – Ты лжешь, – сказал он, не отвечая на мою улыбку и пристально глядя на меня. – Я в течение часа ездил по парку, разыскивая тебя. Тебя там не было. Ты была не в деревне.
   – Нет, я была в Бад Бодентайхе, – настаивала я.
   Если бы мы оказались наедине, я сказала бы ему правду. Но я не могла это сделать в присутствии мужа.
   – Ага, разыскивала волков в лесу, – иронически вставил Йенс.
   – Ну ладно, раз ты здесь, значит, всё в порядке, – сказал Карстен и направился к двери. Он торопился на службу в пожарный отдел, откуда сбежал на час, чтобы найти меня.
   – Ты придешь ещё сегодня? – спросила я с надеждой.
   – Да, после службы.
   Я не стала его целовать, потому что он сильно спешил, и я чувствовала вину за это. Я отложила наш поцелуй до вечера, когда он снова придёт к нам. Но в этот вечер я его так и не дождалась.

29. Первый удар

   После моего возвращения из Эссена и поездки в языковую школу мне никак не удавалось увидеться с Карстеном. В ночь на 31 марта он потянул спину, когда колол дрова для праздника проводов зимы. Именно в ту ночь он должен был прийти ко мне, но его, скрюченного, отвезли на машине домой, и он написал мне: «Кролик, ты не будешь сердиться? Я не смогу прийти сегодня». С тех пор прошла целая неделя. Теперь Карстен уже был на ногах, но к нему приехала мама. Я никак не могла взять в толк, почему это может быть препятствием для нашего свидания с ним.
   – Он что, маленький мальчик, которого строгая мама не отпускает гулять? – недоумевала я.
   Оказалось, что моё шутливое замечание было недалеко от истины.
   Если ты влюблена в психически нездорового человека, готовься к большим проблемам. Тебе никогда не понять логику его действий и ход его мыслей. Беда в том, что ты видишь перед собой абсолютно нормального человека. Он не бьётся в припадках и говорит совершенно нормальные рассудительные вещи, и твой разум воспринимает его, как единое целое, не в силах провести границу между его «я» публичным и его «я» истинным. Ты пытаешься примерить к нему свою логику, нормальную человеческую логику, ищешь объяснения его поступкам в области нормального, но это задача без решения, потому что все твои понятия, которые складывались годами, неприменимы здесь.
   О том, что Карстен психически болен, Йенс твердил мне постоянно, но я игнорировала его слова, полагая, что он намеренно очерняет моего возлюбленного в моих глазах. Какая психическая ненормальность? Я ещё не встречала более рассудительных и спокойных людей, нежели Карстен. Он всегда выступал арбитром в наших спорах с мужем, раскладывая ситуацию по полочкам, убеждая меня и развеивая мои сомнения. Ну и что с того, что он страдает синдромом гиперактивности? Это всего лишь изюминка его характера. Синдром помощи? Тоже не критично. Парень хочет помочь всем, жертвуя своими интересами. Это делало его даже более привлекательным в моих глазах, вызывая приступы нежности. В конце концов, все это не клиническая патология.
   Когда мне сообщили, что мать Карстена действительно держит его в «ежовых рукавицах» и не позволяет ему выходить из дома вечерами, я не могла поверить в то, что это не шутка.
   – Но я тоже мать, – возмущалась я на балконе, разговаривая с Йенсом. – Не могу себе представить, чтобы я запрещала моим сыновьям встречаться с их друзьями, хотя они совсем дети по сравнению с Карстеном. Карстен взрослый мужчина, и он же как-то жил самостоятельно, пока его мать не приехала в гости.
   Хуже всего было то, что визит матери должен был продлиться весь апрель, то есть четыре долгих недели, и перспектива не видеть Карстена такой длительный срок повергала меня в ужас. Я понимала, что я просто не выдержку этого. Обещанная ночь вместе с ним 31 марта, которая была отменена из-за его сорванной спины, не давала мне покоя, а тут ещё это!
   Я злилась, психовала, демонстративно собирала чемоданы и просто не находила себе места. Я отказывалась помогать мужу во время его ежевечерних мастурбаций, мотивируя это тем, что пока у меня нет разрядки, он её тоже не получит. Я хотела, чтобы он хотел визита Карстена не меньше, чем я, и приложил бы к этому все свои усилия. Йенс писал Карстену письма с просьбой прийти, видя моё состояние и опасаясь, что я правда сбегу, и отсылал ему фото моих упакованных сумок. В конце концов, наше давление на Карстена возымело обратный эффект. Вместо того, чтобы прийти, он написал Йенсу, что мы достали его своим прессингом, и, если он пишет, что не может, значит, так оно и есть. После этого оба наших телефона – мой и Йенса – были заблокированы. Это было впервые. И это был шок для меня, То, что он может поступить так со мной, мне казалось нелепой ошибкой. А то, что он может так поступить с Йенсом, даже испугало меня. Ведь это означало, что тот не имеет никакой реальной власти над ним, как я думала. Раньше в любой сложной ситуации со мной Йенс писал Карстену, и тот тут же мчался ему на помощь. Теперь же он просто исключил нас обоих из своей жизни, даже не задумываясь о последствиях. В конце концов, будь на моём месте другая женщина, такая выходка запросто могла обернуться для Карстена окончанием отношений вообще. Но он, не сомневаясь, пошёл на это, что могло означать только, что он к этому готов. Ведь я искала в его действиях логику зрелого мужчины, а не рассердившегося ребенка. Недоумевая, я написала Карстену с другого телефона, про который он забыл, что я не давлю на него, понимаю его семейную ситуацию и готова ждать, и я не виновата в том, что Йенс оказывает на него давление и не причастна к этому. «Пожалуйста, разблокируй меня, – просила я. – И разблокируй Йенса, потому что от него зависят наши встречи». «Если ты разорвешь отношения с ним, у нас не будет возможности встречаться», – писала я.
   Карстен послушался меня, хотя и написал с обидой, что он так много сделал для Йенса, а тот вместо благодарности обвиняет его в том, что я хочу уехать из-за него, и что он рушит наш брак.
   – Что ты имеешь в виду под «так много сделал для него»? – в моё сердце закрались подозрения. – Неужели ты хочешь сказать, что ты приходил ко мне в ноябре по просьбе Йенса только ради того, чтобы я согласилась выйти за него замуж, а не потому, что ты действительно хотел меня?
   – Да, – пришел странный ответ. – Я приходил по просьбе Йенса, но я люблю тебя.
   И да, и нет одновременно. Хотя я давно подозревала, что Карстен был изначально замешан в планах моего мужа, особенно после того письма, которое Йенс неосмотрительно оставил на мониторе еще осенью. «Мы оба сделаем её самой счастливой женщиной, – писал Йенс Карстену. – Миллионы женщин из России хотели бы оказаться на её месте».
   Это письмо было датировано октябрем, то есть их планы в отношении меня строились ещё до моего приезда, как раз тогда, когда я получила первое сообщение от Карстена в вотсап.
   Но сейчас это было неважно. Да, изначально Карстен просто решил помочь другу и заманить меня в брак с ним, но потом все стало иначе и он действительно полюбил меня, утешала себя я.
   – Карстен сильно зависит от своей матери, – объяснял мне Йенс. – Он имеет большие долги перед банками и кредиторами, не менее сорока тысяч евро. А его мать очень богата, и если он будет вести себя как паинька, она окажет ему необходимую материальную поддержку. Поэтому он вынужден подчиняться ей, пока она здесь, и сидеть дома.
   – Ничего себе, – удивилась я. – Откуда такие большие долги?
   Для меня эта сумма казалась вовсе запредельной.
   – Нелепые расходы, издержки, связанные с разводом, игры в автоматах на деньги. Карстен ведет беспорядочный образ жизни, он банкрот по всем позициям.
   «Как же он собирался на мне жениться и иметь от меня ребёнка?» – пораженная, думала я. Мужчина, у которого такие денежные проблемы, собирался взвалить груз ответственности за меня и нашего возможного малыша. Все это совершенно не сходилось в моей голове. Или лжет Йенс, или Карстен лгал мне, или он действительно сумасшедший. Впрочем, мне уже давно казалось, что все не совсем нормальные в этой странной деревне Бад Бодентайх. И я вместе с ними тоже.
   Однажды днём, в грусти и печали, я отправилась прогуляться в Seepark. Я бродила по аллеям, не замечая их красоты, и отчаянно мечтала натолкнуться на Карстена. Мне казалось, что я просто умру, если не увижу его еще хоть один день. Две недели вынужденной разлуки истощили все мои внутренние ресурсы. Не знаю, почему я надеялась встретить его в этом неподходящем месте, но, как ни странно, это действительно случилось! Я не поверила своим глазам, когда он промчался мимо меня на своём велосипеде, таком же чёрном и крутом, как и он сам.
   – Карстен! – закричала я. – Карстен!
   Он услышал и остановился. Я подбежала к нему и, не обращая внимания на прохожих, крепко обняла, вложив в это объятие всю любовь моего истосковавшегося сердца.
   – Ты здесь одна? – удивился он и погрозил мне пальцем.
   – Я так соскучилась по тебе, – повторяла я, целуя его руку, обхватившую меня, и прижимаясь к ней щекой.
   – Я понимаю, – сказал он. – Но моя мама приезжает только раз в год, и я должен быть с ней.
   – Да, я тоже понимаю, – говорила я, хотя я совсем не понимала, как мужчина, который любит меня, не может найти возможности со мной увидеться. В конце концов, сейчас же он как-то вырвался из дома!
   – Я еду на службу, – сказал Карстен, словно отвечая на мой вопрос.
   – Ты чуть не проехал мимо меня, – упрекнула его я.
   – Я не ожидал тебя тут встретить. И потом, я же говорил тебе, что я не смотрю на других женщин, – с улыбкой парировал он.
   – А я знала, что я встречу тебя, – сказала я.
   Мы поцеловались, и он умчался в сторону пожарки.
   Возбужденная встречей, я пришла домой и позвонила Веронике. Она уже знала от меня о возникших проблемах в моих взаимоотношениях с Карстеном.
   – Боже, я видела его в парке, я такая дура, я так люблю его, – говорила я в трубку. – Я не представляю, как я смогу его так долго ждать!
   – Успокойся и приди в себя, – осадила меня сестра. – Нельзя так сильно показывать свою любовь мужчине. Я тебе сто раз это говорила, иначе это плохо закончится. И быстрее, чем ты думаешь.
   Моя сестра была младше меня на семь лет, но по рассудительности и мудрости она превосходила меня. Мне казалось, что она никогда не теряла голову от любви, как я, и именно поэтому она имела счастливые взаимоотношения с мужчинами, в отличие от меня. Я понимала, что она, скорее всего, права. Но мой характер и моя натура диктовали мне другие действия.
   Конечно ни я, ни Карстен не сказали Йенсу о нашей случайной встрече. Помня слова сестры, я перестала писать Карстену письма, чтобы дать ему ту степень свободы, которая ему требовалась. Это было нелегко, но я старалась держать себя в руках.
   Лишь один раз я отправила ему несколько строк:
   – Ихь фермиссе дихь. (Я скучаю по тебе.)
   В ответ пришло короткое сообщение из трёх букв: «ild».
   – Что это значит? – удивилась я.
   – Ich liebe dich (я люблю тебя), – пояснил Карстен.
   Вот как! Он и до этого не отличался многословностью, а теперь даже три заветные слова сокращены до аббревиатуры.
   И все же я попыталась отшутиться в ответ. Я написала:
   – Тогда я SVDUWSD.
   Это были заглавные буквы предложения «очень по тебе скучаю и хочу тебя видеть» без расшифровки.
   Карстен оценил мою шутку, и в ответ на экране появились три хохочущих смайлика.

30. Последний секс

   В середине апреля Карстен, наконец, появился у нас. И между нами был секс. Именно секс, а не любовь. Я не почувствовала с его стороны ни страсти, ни нежности, которые мне были так необходимы. Он просто удовлетворял меня, словно выполняя долг. После этой близости у меня остался неприятный осадок. Весь вечер до этого я делала ему массаж, такой, как никогда прежде. С любовью я обрабатывала каждую часть его тела, в этот раз даже ступни и пальцы на ногах, и я даже целовала их. Он балдел от удовольствия, а когда я добралась до его пениса, он перевернул меня на спину и вошёл в меня. Но его глаза были бесстрастны. Врываясь в меня, он смотрел, улыбаясь, за моей реакцией, словно он не любил меня, а проводил сеанс необходимых процедур. И уходя, он не сказал «ишь либе дишь». Первый раз. Не сказал. Я вернулась на балкон, опустошенная. Долгожданная встреча не принесла ничего, кроме разочарования и новых тревог.
   Затем последовали три или четыре неудавшиеся попытки встретиться. Он обещал прийти, но потом встреча отменялась под каким-то предлогом. И хотя его мать уже уехала, он так и не спешил наведаться к нам. Сложно описать, сколько надежд, ожиданий и потом разочарований за столь короткий срок обрушилось на меня. Я металась между верой и отчаянием, все больше понимая, что я теряю его. При этом мой муж поддерживал во мне напрасную надежду, убеждая меня в том, что Карстен любит меня.
   В одну из пятниц Йенс пришёл в спальню и сообщил, что на тренировке в пожарке Карстен прыгал с вышки и получил травму ноги. Я истерически рассмеялась. Это было просто невероятно! Я едва дождалась, пока он вылечит больную спину, и вот он снова повредил себя!
   Несмотря на это, он обещал прийти. Сначала в семь. Потом в восемь. Потом он предложил нам с Йенсом самим прийти к нему, так как из-за травмы ему сложно передвигаться. Мы уже приготовили велосипеды и только ждали его сигнала. Внезапно он написал, что нам лучше встретиться вне дома.
   – Что за ерунда, – вскипел Йенс. – Почему вне дома?
   Я, уже все понимая, чувствовала, как боль и страх охватывают меня.
   – Я съезжу на заправку за сигаретами для вас, – сказал Йенс. Магазины уже были закрыты, а моя пачка закончилась. В этот час сигареты можно было купить лишь на заправке, и Йенс, видя моё состояние, понимал, что оставить меня сейчас без запаса на ночь нельзя.
   Пока он отсутствовал, я написала Карстену в телеграм в отчаянии:
   – Что случилось? Почему ты избегаешь встречи со мной?
   Не понимая в первый миг, что произошло, я смотрела на поблекший экран. Потом до меня «дошло». Я была заблокирована. Тут же, моментально. Все поплыло передо мной. Наш телеграм, наше тайное место, свидетельство нашей любви – я заблокирована в нём. Это все! Это конец! Но почему, почему и за что? Меня трясло. Когда Йенс вернулся, я потребовала от него:
   – Мы едем к Карстену! Немедленно. Я хочу видеть его глаза.
   – Но что произошло?
   – Почему он снова отменил встречу? Я хочу услышать от него лично, что происходит! – Я уже почти кричала, едва сдерживая себя.
   Я не могла сказать мужу про телеграм, я все ещё хотела сохранить нашу с Карстеном тайну.
   Мы домчались на велосипедах до его дома за пять минут. В мансарде горел свет. Я стояла на деревянной платформе снаружи. Йенс вошёл в темную прихожую и постучал. Никто не ответил. Тогда муж толкнул дверь в студию. Она оказалась незаперта. Не знаю, что там происходило внутри, но Карстен вскоре вышел в коридор. Йенс с упреком указал ему на мою плачущую фигуру, а потом внезапно без предупреждения дважды с силой ударил его по лицу. Карстен даже не защищался. Я закричала. Происходило что-то страшное, невероятное. Йенс сбежал вниз по лестнице, что-то выкрикивая на немецком вперемежку с ругательствами. Я оцепенела от ужаса. Сейчас Карстен развернется и уйдёт в дом, и я даже не смогу его ни о чем спросить. Но Карстен молча стоял на месте, лишь слегка покачиваясь, опираясь на свой костыль. Я вытащила из сумки телефон и начала лихорадочно включать переводчик, мне надо было успеть задать ему столько вопросов, пока он не ушел! Мои руки предательски тряслись, и я никак не могла попасть в нужную кнопку. А когда мне это все-таки удалось, оказалось, что проклятый транслейтер почему-то не реагирует на голос. Я едва не плакала от досады.
   – Вас ист лос? Вас ист лос?! (Что происходит?) – кричала я. Это все, что я могла спросить на немецком самостоятельно.
   Йенс вернулся назад, и мужчины, как ни странно, примирительно обнялись. Мой муж просил извинения и пускал слезу, а Карстен похлопывал его по плечу:
   – Аллес гут, аллес гут… (Все хорошо…)
   Я вопрошала:
   – Ты больше не любишь меня? Почему ты заблокировал меня? Почему ты не хочешь приходить ко мне?
   Карстен начал мне отвечать, но я тщетно пыталась понять без переводчика его речь. Мне было важно каждое его слово, но я не понимала, что он говорит, и я была в отчаянии. Все, что я смогла уловить, – это то, что его любовь стала меньше или, что ещё хуже, что её осталось совсем немного, и что причиной этому являются мои постоянные попытки улететь в Россию и моя переписка с Женей.
   – Но я не пишу ему! – в отчаянии кричала я. – С чего ты это взял?
   – Но Йенс сказал… – нерешительно кивнул в сторону моего мужа Карстен. Опять этот Йенс со своими непрошеными письмами, в которых он сообщает Карстену информацию, вовсе не предназначенную для него. Да, я действительно продолжала переписку с Женей, но это вовсе не имело того значения, которое мог придавать этому Карстен, поэтому ему не стоило об этом знать. Моё сердце принадлежало только Карстену, и это было самое главное. И я действительно была верна ему все это время!
   – Но как любовь может исчезнуть так быстро? – плакала я.
   Карстен обхватил меня руками, пытаясь усмирить, потому что на мой крик в окно стали высовываться любопытные соседи.
   – Поцелуй меня, поцелуй меня последний раз, – умоляла я. Он неохотно выполнил мою просьбу, и эта «неохотность» ещё более уничтожила меня.
   Я отстранилась.
   – Хорошо, я все поняла, я все поняла.
   – Ты не поняла, – сказал он.
   – Вы ничего не поняли, – вторил ему Йенс.
   – Нет, я все поняла! – закричала я и бросилась к велосипеду. Йенс бежал за мной следом. Я мчалась домой, не разбирая дороги. На подъезде к дому я слезла с велосипеда и упала на колени прямо на асфальт, воя в голос. Германия, наверное, никогда не видела такой сцены. Мне было так больно, что я хотела умереть на месте. Пережить еще одну травму отвержения после недавних событий с Женей и его любовницей было выше моих сил. Йенс пытался подхватить меня и поднять с земли, но я была безутешна. Кое-как ему удалось затащить меня в квартиру, где я выпила махом полбутылки водки и отключилась.
   Утром в пять утра, внезапно проснувшись от разрывающей моё сердце боли, я купила билет на самолёт на ближайший день и сообщила об этом мужу.
   – Да, это трагедия, драма, – констатировал угрюмо Удо, который пришёл к нам по просьбе Йенса в качестве группы поддержки, чтобы убедить меня остаться. Я сидела в кресле, закутавшись в плед, с зарёванными глазами, бледная, безо всякого макияжа. Так начинались дни моего персонального ада в Бад Бодентайхе.
   – Карстен – идиот, – говорил мой муж, пытаясь успокоить меня. – У него никогда не будет такой красивой и умной женщины, как вы.
   Это совершенно не утешало меня. Будь он тысячу раз идиотом, я любила его, и только он сейчас мог меня спасти от боли, разрывающей моё сердце.
   – Он всё же любит вас, – увещевал меня Йенс. – Но вы сами все испортили своими угрозами уехать, поэтому он заблокировал свою любовь. А теперь вы совершаете новую ошибку, опять собираясь уехать.
   – Что за бред, как можно заблокировать любовь? – плакала я. – Да, я хотела уехать, но он просил меня остаться, и я осталась. Я сделала так, как он хотел! Я доказала ему мою любовь тем, что осталась, а в ответ он не приходит ко мне и говорит, что больше не любит. Теперь мне действительно нет резона оставаться здесь.
   – Он не сказал, что не любит, – возразил муж. – Он всего лишь сказал, что его любовь стала меньше.
   Разговоры из пустого в порожнее, споры о понятиях, осложненные трудностями перевода. Любовь ушла или уменьшилась, или заблокирована, – какая, по большому счету, разница? Нашей прежней любви больше нет, и я не могу написать Карстену ни строчки. Я исключена из списка его контактов – это ли не свидетельство того, что я больше ничего не значу для него? Он, который отвечал на каждое моё письмо моментально, теперь не боится оскорбить меня тем, что полностью игнорирует меня, я – аутсайдер, нежелательный абонент. Я – его чёрный список.
   Муж сохранял позитивный настрой и спокойствие, но я, отчетливо осознавая, что все летит к чертям, не только не разделяла его оптимизма, но была в ярости от того, что он не понимает и не видит очевидного.
   Внезапно пришло сообщение от Карстена: «Я на процедурах в Бад Бевензене, но я обязательно приду к вам обоим завтра вечером. Йенс, пожалуйста, пусть она дождется меня, не дайте ей уехать!»
   – Что я говорил, – воскликнул муж. – Он любит вас, и он придёт к нам завтра и все объяснит, а вы собрались улетать!
   Стоит ли говорить, что уговоры Йенса и Удо были больше не нужны. Конечно, я снова осталась. Я сдала билет, обменяв его на июль, когда мне нужно было планово ехать в Москву, чтобы помочь моему сыну подать документы в университет. Я потеряла на обмене 11 тысяч рублей. И я снова ждала Карстена. Но на следующий день он не пришёл. Как и в последующие дни тоже.
   Вся наша прежняя жизнь – не только моя, но и Йенса – была подчинена нашим с Карстеном свиданиям или подготовке к ним. Теперь образовалась мучительная пустота.

31. Мой персональный ад

   Я училась жить в новой действительности. Без Карстена, в полной изоляции от него, не имея возможности написать ему и без надежды получить весточку от него. Теперь вся скупая информация шла только через Йенса, который передавал мне короткие известия о том, что Карстен написал ему. Йенс пересылал мне эти письма, и я жадно вчитывалась в строки, ища в них что-то обнадеживающее для меня. Я не знаю, все ли письма пересылал мне мой муж, я не могла это проверить. Иногда в этих сообщениях Карстен давал обещание прийти, и я снова воспаряла на крыльях надежды, но он ни разу не исполнил своего обещания.
   Ужаснее всего было то, что все случилось слишком неожиданно. Когда отношения портятся постепенно, можно как-то предвидеть наступающий конец и хоть немного подготовиться к нему. Или хотя бы накопить обиды по отношению к человеку, с которым расстаешься. Мне нечего было предъявить Карстену. Его отношение ко мне всегда было полным нежности, я буквально «купалась» в его любви. Все обрушилось без предупреждения, внезапно, и мой мозг и мое сердце никак не могли примириться с тем, что делает Карстен. Я не могла найти никаких логических или даже нелогических объяснений его поведению. Доводы, что я хотела уехать в Россию и в этом причина его охлаждения, казались мне притянутыми за уши, ведь я осталась, я доказала мою любовь. Да и по-хорошему, разве это может быть причиной отчуждения? Обычно страх потерять возлюбленную только усиливает чувства мужчины. Я блуждала в лабиринте домыслов, но все время заходила в тупик. Я ненавидела мужа, так как начала подозревать, что он сообщил Карстену какую-то ложную информацию обо мне, которая подорвала его доверие. От переживаний я поблекла и подурнела. Женщина прекрасна тогда, когда она любима или живет в гармонии с собой. У меня не было ни того, ни другого. Кроме того, я перешла на совершенно нездоровый образ жизни. Первые дни я пила. Водку, пиво. Количество сигарет незаметно дошло до двух пачек в день, а немецкие упаковки это совсем не то, что в России. Здесь по 26 и более штук в одной пачке. Учитывая, что я недавно перенесла непонятный бронхит, который душил меня две недели, это было просто самоубийство. «Заботливый» муж постоянно пополнял запасы для меня, лишь изредка сокрушаясь о том, что я слишком много пью и «раухе филе зо филе» (курю много, очень много). Надо думать, ведь пачка сигарет в Германии стоит не менее 7 евро. Тем не менее на кухне всегда находились новая бутылка и новая пачка, поэтому весь день я или просто лежала в отключке, или беспрестанно курила и плакала, и тогда мне снова предлагалось выпить. Не знаю, чего хотел мой муж: то ли действительно помочь, то ли полагал, что так я рано или поздно забуду Карстена. А может быть, надеялся, что у меня снова развяжется язык. Однажды, в порыве пьяного откровения, рыдая, я поведала мужу о том, что Карстен называл меня «моя жена», «кролик» и хотел от меня ребенка. Мне нужно было кому-то выговориться, и я совсем забыла, что передо мной не сочувствующий друг, а Йенс Хаас, манипулятор и шантажист, который любую полученную информацию будет использовать против меня. К счастью, мне хватило ума не рассказать ему о нашей с Карстеном тайной переписке в течение всей зимы.
   Иногда, к сожалению, душевная боль бывает столь сильна, что её не унять, не губя себя. Наверное, через пару месяцев такой жизни я превратилась бы в алкоголичку либо просто умерла. Я медленно, но верно уничтожала себя. Я понимала это, но не могла помочь себе иначе. Когда-то я бежала из России от раненого сердца, но здесь, в Германии, его просто разбили на осколки те, кто обещал, что больше ни слезинки не прольется из моих глаз. «Тебя много обижали, – писал мне Карстен когда-то. – Но теперь все будет иначе». Как он может так поступать теперь со мной, мой самый добрый и самый нежный мужчина? Я больше не видела для себя выхода ни в России, ни здесь. Женя продолжал писать мне ласковые письма. Было время, когда я мечтала об этом, но он никогда не писал ни строчки и никогда не называл меня «Маришка». Теперь этого было вдоволь, но, вот ирония судьбы, теперь мне это было и не нужно. Я бы отдала все его письма за одну единственную строчку от Карстена. К тому же, я больше не верила ему. Изучив так много литературы о перверзных нарциссах, я понимала, что это лишь притворство, направленное на то, чтобы вернуть меня. Хищник спрятал зубы и прикинулся овечкой до поры до времени. Но стоит мне вернуться, и он возьмёт реванш с лихвой.
   Через несколько дней такой жизни я начала понимать, что я просто сойду с ума. Мой мозг невольно начинал искать пути моего спасения. Этим выходом было решение отправиться в путешествие в какой-то город Германии. Скажу честно, что меня прельщала идея не столько путешествия (хотя вырваться из четырёх стен сейчас было чрезвычайно важно для моего душевного здоровья), сколько перспектива снова потеряться на несколько часов и заставить волноваться Карстена. И может быть, он снова бросится на мои поиски, как несколько недель назад, когда я восемь часов пряталась в Люнебурге. Я открыла сайт лучших мест Германии и поочередно забивала их названия в расписание поездов, чтобы увидеть маршрут, время поездки и, конечно, цену. Как оказалось, моих небольших сбережений не хватало ни на одно из заинтересовавших меня мест. Конечно, пятьдесят из ста евро, подаренных Рональдом, я вообще не брала в расчёт, так как эти деньги были необходимы мне в случае бегства в Россию. А судя по моему состоянию, это решение снова было не за горами.
   Я удрученно рисовала в голове две колонки между ожидаемым и действительными, между обещаниями двух мужчин и тем, что я в реальности получила в Германии.
   Мне обещали, что я буду самой счастливой женщиной на свете, и вот я плачу каждый день – и отнюдь не от счастья.
   Мне обещали, что моя семья больше никогда не будет нуждаться в деньгах, но на сегодняшний день я до сих пор не получила денег за апрель, а бесконечные покупки авиабилетов в Россию заставили меня залезть в кредит, и мой счёт на карточке ушёл в минус на тридцать тысяч.
   Мне обещали, что я буду посещать языковые курсы, но теперь это в слишком далёкой перспективе.
   Мне обещали, что Карстен всегда будет рядом, что у меня будет столько секса с ним, сколько я пожелаю. Но он покинул меня, а что такое секс с ним, я уже давно забыла.
   Мне обещали, что Карстен будет жить с нами вместе, но потом оказалось, что это тоже невозможно.
   Мне обещали ночи с ним наедине, но теперь даже обычная встреча с ним казалась мне недостижимой мечтой.
   И, наконец, мне обещали, что я стану его женой через два года. Ну, этот пункт можно было теперь и вовсе не комментировать.
   «Что я делаю здесь?» – спрашивала я себя. Мне, всегда такой деятельной, приходилось довольствоваться заточением в стенах нашей квартиры, терзаемой мучительной болью по Карстену и бесконечными мыслями о нем.
   Каждый день я колебалась между желанием немедленно уехать, к чему меня подгоняла моя душевная боль, и надеждой, что Карстен придёт, и всё ещё может измениться, которая ещё теплилась в моём сердце. Я знала, что я склонна к быстрым и порой необдуманным решениям, и всячески сдерживала себя. Я боялась совершить роковую ошибку, ведь, может быть, Карстен действительно любит меня и ему просто мешают обстоятельства, а я элементарно не умею ждать. Я открывала сайт авиакомпаний и просматривала цены на ближайшие рейсы. В последний момент, уже готовая нажать кнопку заказа, я откладывала телефон в сторону. Я продолжала ждать.
   Я горько шутила, что, наверное, мне придётся устроить пожар, чтобы Карстен наконец появился у нас на пороге хотя бы по долгу службы. Смешно, но вскоре случилось происшествие, которое очень напугало моего мужа и даже заставило его усомниться в моей психической нормальности. Я жарила куриные бедра на кухне и включила слишком большой огонь. Увидев, что блюдо подгорает, я плеснула из чайника воды в сковороду. Повалил удушающий дым, который заполнил всю кухню, и включилась пожарная сигнализация. Пока мой муж в панике пытался отключить датчик, на меня накатил истерический смех. Я вопрошала, давясь от смеха: «Ну теперь-то Карстен придет? Почему он не спешит мне на помощь? Где же Карстен с его пожарной службой?» Кажется, мой муж, памятуя мои слова, решил, что я устроила этот инцидент специально. Бедняга хватался за сердце и только повторял по-английски «Марина ист крейзи» («Марина сумасшедшая»).
   Я действительно была сумасшедшая от моей любви. Она пожирала меня сильнее всех пожаров на свете, но Карстен не спешил спасать меня.

32. Рене

   Через несколько недель отсутствия Карстена я сдалась. Мой муж давно убеждал меня завести нового любовника параллельно Карстену. Он считал, что это будет полезно для моего душевного и физического здоровья и к тому же освободит меня от болезненной зависимости от моего возлюбленного. Раньше подобные предложения возмущали меня, и я категорически отвечала, что мне не нужен другой мужчина, кроме Карстена. Однако предательство Карстена и его равнодушие к моему состоянию пробили брешь в моей обороне. Я невольно начала подумывать о том, что, возможно, новый мужчина поможет мне не только отвлечься и заглушить мою тоску по Карстену, но и сделает меня сексуально независимой от него. К тому же, по словам моего мужа, это было абсолютно безопасно, а выбор мужчин был настолько велик, что казалось, что я без труда найду замену моему ненадежному партнеру. Когда я сказала «да», Йенс с воодушевлением взялся за дело. Конечно, он беспокоился не столько о моём здоровье, сколько преследовал свои собственные цели, потакая своему извращенному желанию видеть меня совокупляющейся с другими самцами. Я уже знала, что он и Леа постоянно практиковали подобные встречи, и его бывшая подруга меняла до трёх или более любовников в неделю. Впрочем, я не могла проверить его слова, потому что Йенс по-прежнему держал втайне от меня номер телефона своей бывшей, а когда она приводила детей, мы никогда не оставались наедине. К тому же подобные вопросы не задают с кондачка. А времени пообщаться с ней у меня не было: Леа заходила в квартиру минут на пять, раскладывала вещи детей и прощалась. В социальной сети мне не удалось её найти по причине того, что она была зарегистрирована под вымышленным именем, как я узнала от нее самой позднее. Адрес электронной почты, с которой она якобы писала мне письма в Россию, оказался таким же фальшивым, как и многочисленные адреса Карстена и Удо. Все они были созданы моим мужем, который рассылал мне послания от их лица. Когда я сказала ему, что мне давно известно, кто пишет мне на самом деле, он с наигранным возмущением попытался отпереться, однако поток фальшивых писем тут же прекратился.
   Желающих иметь секс без обязательств с привлекательной русской женщиной было хоть отбавляй. Йенс отнесся к этому, как к серьёзной работе. Сидя за компьютером целыми днями, он вел переписку с кандидатами от моего лица, отбирая наиболее подходящих. Я вообще не участвовала в процессе, предоставив моему мужу самому заниматься вопросом поиска любовника для меня. Единственное, что потребовалось от меня, это записать реплику на немецком: «Я, Марина из России, и я ищу себе любовника», о чем я потом не раз пожалела. Эти слова звучали глупо и отвратительно, и дали Йенсу впоследствии возможность шантажировать меня, но муж смог настоять на том, чтобы я произнесла их. Он мотивировал тем, что без этого мой аккаунт на сайте знакомств не может быть активирован, так как участники должны подтвердить свою подлинность. В тот момент на меня навалилось какое-то безразличие и апатия, и я послушно выполнила то, что от меня требовалось, только бы поскорее ко мне пришёл кто-то и спас меня от моей любви к Карстену. Мне действительно казалось тогда, что это поможет мне, в таком отчаянии я находилась.
   Его звали Рене, и ему было всего 30 лет. Муж с воодушевлением рассказывал мне, что у Рене есть два автомобиля, мотоцикл и даже яхта и что он очень заинтересован во мне. Йенс переслал мне фотографии. Это был очень симпатичный парень с темными волосами и широкой доброй улыбкой. И я согласилась. Рене знал, что ему предстоит встреча с семейной парой, он был возбуждён и взволнован и писал, что для него это первый опыт встреч такого плана. Накануне его визита Йенс созвонился с ним по телефону, и они проболтали около двух с половиной часов! Меня всегда поражала способность моего мужа так быстро сходиться с людьми и располагать их к себе. Будучи по натуре интровертом, я удивленно смотрела, как Йенс, где бы мы ни находились, заговаривает с любым незнакомым человеком, находящемся поблизости. О чем он мог так долго говорить с Рене, я даже не представляла. По всей видимости, он рассказал ему историю всей нашей жизни. И даже попросил этого совершенно незнакомого парня, которого он даже ещё ни разу не видел, взять на себя ответственность за мою судьбу в случае его, Йенса, внезапной кончины. Он даже не замедлил написать об этом моей маме и Рональду. Вот уж воистину сумасшедший! Моя мама, удивленная, переслала мне его письмо и спросила, кто такой Рене. О Боже, кто такой Рене? Я даже не знала, что ей сказать. «Просто знакомый моего мужа». «Тогда почему он поручает ему твою судьбу? – не могла взять в толк мама. – Он что, адвокат?» «Нет, он всего лишь инженер», – отвечала я.
   Йенс был чрезвычайно возбуждён и вдохновлен знакомством с Рене и его предстоящим визитом. Он заговорщически подмигивал мне и шептал, что это будет наша тайна, о которой Карстен ничего не узнает. Зато за время отсутствия моего злополучного возлюбленного я найду себе утешение и хорошо скоротаю время. Йенс неустанно повторял: «Это очень хороший молодой человек, такой умный, интеллигентный, не чета Карстену. И он готов не просто приехать к нам, а провести с вами свой ближайший отпуск через две недели. Рене имеет финансовые возможности путешествовать и хочет, чтобы вы составили ему компанию. Вы чудесно проведете время и развеетесь».
   Перспектива путешествий по Германии, конечно, очень прельщала меня. Но я не понимала Рене: как можно строить такие планы с женщиной, ещё ни разу не встретившись с ней. В конце концов, я могла ему просто не понравиться. Фото, которые выставлял Йенс на сайте, были сделаны уже около девяти лет назад. И хотя я все ещё была привлекательна, мой нынешний образ тем не менее уже отличался от того, что Рене увидел на снимках.
   Первая встреча с Рене должна была состояться в четверг поздно вечером около 23 часов. Он жил в Ганновере, в часе езды на автомобиле от нас, и собирался приехать сразу после работы. На следующий день у него был выходной, и Йенс радостно сообщил, что молодой человек может остаться у нас до вечера пятницы, пока не придут дети.
   Я все ещё колебалась, но Йенс и Рене уже обо всем договорились, и отступать было поздно.
   В тот вечер я выпила немного пива перед свиданием, чтобы чувствовать себя более раскованно и не думать о том, что я, возможно, совершаю ошибку. Мне предстояло изменить Карстену. Я ни разу не делала этого с момента нашей первой встречи, даже когда Женя однажды попытался склонить меня к этому. Сама мысль о том, что меня коснется другой мужчина, пусть даже мой бывший партнёр, была неприемлема для меня. Но теперь была иная ситуация. Равнодушие Карстена и нарушение им клятв, которые он мне давал, развязывали мне руки. Отчасти это была месть, но главным образом я все же пыталась новой встречей поднять свою рухнувшую самооценку и освободить себя от любовной зависимости, в которую я снова угодила.
   Рене гнал свой автомобиль, нарушая все правила. Ему не терпелось встретиться со мной. Учитывая, что речь идёт о законопослушных немцах, это был фактически подвиг с его стороны.
   Я решила встретить Рене в прихожей так, как я встречала Карстена. Я намеренно хотела повторить тот же сценарий, чтобы узнать, что я испытаю. Я надеялась, что, возможно, мои эмоции и ощущения от объятия и поцелуя нового любовника будут такими же, как от объятий и поцелуев Карстена, и все, что формирует мою зависимость от него, – это всего лишь плод моего воображения. Муж встречал молодого человека на улице, помогая ему найти место для парковки. Когда в прихожей я припала губами к губам Рене и тот заключил меня в объятия, Йенс тактично удалился вглубь комнаты, оставив нас наедине. Поцелуй был глубоким и нежным, но я не почувствовала ничего! Отстранившись от Рене, я позволила ему пройти в гостиную и села рядом с ним на софу, исподволь наблюдая за ним. Это был действительно очень приятный молодой человек среднего роста, чуть выше меня, но очень худенький с узкими плечами. Он был одет в байкерскую куртку и рваные джинсы, которые свободно висели на его тонких ногах. Он казался совсем ребёнком и выглядел даже моложе своих тридцати лет, и это оказалось слишком неприятным открытием для меня. Наша разница в возрасте и так составляла 17 лет, а теперь я и вовсе почувствовала себя старой матроной по сравнению с этим юношей. В нем не было и доли той мужественности и силы, которые так волновали меня в Карстене. Рене скромно сидел на софе, разговаривая с Йенсом, который казался чрезвычайно довольным своим выбором. Застенчивость Рене и его скромность, конечно, делали ему честь, но для меня это было очередным неприятным сюрпризом. Я не из тех женщин, которые любят брать инициативу в свои руки. Мне нужен был мужчина-завоеватель. А передо мной сидел застенчивый ребёнок, и я должна была играть несвойственную мне роль доминанта, что ещё больше напоминало мне о моём возрасте. Вместо женщины-ребёнка, каковой я была в отношениях со всеми моими мужчинами, я превращалась в женщину-мамочку, которая должна взять своего партнёра за руку и вести его в спальню. Именно это мне и пришлось сделать в конце концов, потому что, несмотря на то, что я прижалась к нему, Рене ответил мне всего лишь робким поцелуем и нерешительными объятиями. При этом его руки дрожали. Я не утонула на его груди, как я утопала в объятиях Карстена. Его грудная клетка была слишком хрупкой, и это были объятия цыпленка, а не тигра. Я уже поняла, что мои надежды, которые я связывала с новым любовником, обречены на провал. Однако оставалось ещё самое главное – собственно секс. Со слов Йенса, который, конечно, обсуждал этот важный вопрос с Рене заблаговременно, молодой человек был полон сексуальной энергии и мог заниматься сексом всю ночь напролет.
   После нескольких перекуров и бутылок пива, которые были выпиты обеими сторонами, чтобы снять взаимную неловкость, мы с Рене отправились в спальню. Йенс остался в зале, приготовившись слушать мои страстные стоны. Не знаю, планировал ли он присоединиться к нам позднее, чтобы наблюдать процесс. Но пока ему хватило ума и такта оставить нас одних.
   Эрегированный пенис Рене, чуть больше средних размеров, выглядел очень даже неплохо, если бы не одно «но». Я невольно сравнивала его с гигантским агрегатом Карстена. В темноте спальни молодой человек несколько раскрепостился. Он начал покрывать меня нежными и страстными поцелуями и, наконец, приступил к делу. Он старательно и неутомимо двигался внутри меня, но я не испытывала ни возбуждения, ни желания, хотя подыгрывала ему. Я моментально протрезвела и сохраняла холодный рассудок, который блокировал мои сексуальные ощущения. Единственной виной Рене было то, что он не Карстен. Окажись мы с ним в другой ситуации и при других обстоятельствах, может быть, все сложилось бы иначе. Но не теперь, когда мои тело и разум все ещё хранили память о Карстене. В конце концов, в отсутствие либидо моя смазка иссякла, и движения Рене начали причинять мне боль. Но он и не думал останавливаться или кончать, полагая, что длительный половой акт, – это именно то, что мне нужно. Я в отчаянии думала, как мне скорее прекратить эту пытку. А мысль о том, что мне придётся терпеть присутствие Рене ещё всю ночь и почти весь следующий день, приводила меня в ужас, не говоря о том, что я совсем не представляла, как я смогу спать в одной постели с совершенно чужим мне мужчиной. Наконец, я не выдержала и остановила Рене под предлогом перекура. Пока он одевался, я направилась к Йенсу. Раз уж он заварил эту кашу, пусть он её и расхлебывает.
   – Я ничего не чувствую, – сообщила я мужу. – И я хочу спать.
   Йенс растерялся. Он ожидал совсем другого.
   – Как, вообще ничего? У него маленький пенис или он недостаточно искусен в постели?
   – Нет, с ним все в порядке. Проблема во мне, – сказала я. -И я хочу, чтобы он лег отдельно.
   Йенс был удивлён, впервые из моих уст прозвучала подобная просьба. В случае с Карстеном я была бы счастлива от возможности провести с моим любовником целую ночь наедине, а здесь я не только не хотела этого, но и вызвала к помощи моего мужа.
   – Да, – озадаченно сказал он. – Я не слышал в этот раз ваших криков. С Карстеном вы будили всю округу, и, стоя на балконе, я мог сосчитать, сколько оргазмов вы испытали за вечер.
   Не знаю, как ему удалось уладить этот вопрос с бедолагой Рене, но мы с мужем отправились после перекура в спальню, а Рене пришлось довольствоваться софой в гостиной. И хотя он уверял нас, что все в порядке, на самом деле молодой человек, без сомнения, был сильно разочарован.
   Через полчаса мы услышали, как хлопнула входная дверь – Рене ушёл. Несмотря на глубокую ночь, он отправился домой, разгневанный и оскорблённый. Йенс получил от него сердитое сообщение в вотсап: «Вы обещали мне целую ночь с вашей женой, а на самом деле мне пришлось спать в гостиной. Я даже не получил удовлетворения».
   Бедный Рене! Он действительно был так сосредоточен на том, чтобы доставить мне удовольствие, что откладывал свою разрядку на потом, предвкушая целую ночь впереди. И в итоге ему пришлось уехать, так и не получив своей доли удовольствия сполна.
   На этом, правда, история с Рене не закончилась. Он ещё несколько раз писал моему мужу, что хотел бы продолжить отношения со мной, так как я произвела на него огромное впечатление. «Ваша жена – настоящая граната, – писал он. – И я по-прежнему мечтаю о ней».
   Он все так же предлагал мне провести совместный отпуск с ним, и Йенс пытался убедить меня принять его предложение, однако я была непреклонна. Неудачный опыт с Рене ещё больше поверг меня в депрессию. Я не только испытывала чувство вины по отношению к Карстену, но ещё больше убедилась в том, что никто не может мне его заменить. И это усилило мою тоску и мои страдания по моему возлюбленному.
   Через некоторое время Рене прислал мужу письмо, что он познакомился на сайте с новой девушкой и вполне доволен. Я только порадовалась за него. В конце концов, это был действительно очень хороший молодой человек, и он заслуживал счастья.

33. Поездка в Целле

   Итак, моих скромных средств хватало только на близлежащие города. Но все они не представляли никакого исторического интереса, кроме Целле, в котором я уже побывала вместе с Вероникой и Рональдом. Поскольку мы были там всего лишь проездом, я решила, что в этом городе есть ещё много красивых достопримечательностей, которые я не успела увидеть из-за ограниченного времени. Поэтому было решено – я еду в Целле. Билет туда и обратно стоил всего 40 евро, таким образом, я не превышала мой лимит и у меня ещё оставалось 10 евро в запасе. Через несколько дней 29 апреля в Бад Бодентайхе начинался ежегодный рыцарский спектакль, когда на поле перед замком феодала (ныне это здание городской администрации) раскидывались шатры с гербами и щитами, проводились рыцарские турниры и стрельбы из лука, разворачивались сценки из бургерской городской жизни средних веков, шумела городская ярмарка, а по дорожкам бродили горожане, переодетые в средневековые платья. В ночь на 1 мая все это завершалось феерией Вальпургиевой ночи, когда Везельвул с другой нечистой силой устраивали мистическое яркое представление с огненным шоу. Завершалось все это танцами в под волынки и барабаны, продолжающимися до рассвета. На это ежегодное представление съезжались жители из разных уголков Германии. Я тоже не хотела пропустить такое событие. И я очень надеялась, что в волшебную Вальпургиеву ночь я увижусь с Карстеном, который, как я знала, принимал активное участие в подготовке к празднику. Но вход на территорию замка во время спектакля тоже стоил денег. Мои 10 евро как раз решили бы этот вопрос.
   Заявив мужу, что я иду на прогулку, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, я отправилась на вокзал. Купить билет в автомате теперь не представляло для меня проблем. Как всегда, пересадка в Ильцене, направление Гёттинген. В этот раз я намеренно не отвечала мужу на его сообщения в вотсапе. Злясь на Карстена, я невольно вымещала мои эмоции на Йенса, к тому же он был так же виновен в том, что случилось. Карстен появился в моей жизни по его просьбе и инициативе. Йенс представил мне его как своего самого лучшего и надежного друга, хотя на тот момент знал его от силы несколько недель. Йенс гарантировал мне его верность и преданность, он постоянно поддерживал во мне веру в его любовь, он обещал мне, что Карстен никогда не покинет меня. А слова Карстена лишь подтверждали это, создавая внутри меня глубокую убежденность в том, что так оно и есть на самом деле.
   Я мстительно отключила мобильник. Это был невинный поступок по сравнению с тем, чему подвергли меня мои муж и любовник.
   На станции в переходе очень удобный указатель извещал о том, что налево пойдешь – в новый город попадешь, а направо пойдешь – в старый город попадешь. Конечно, мне надо было в старый. Я вышла на площадь перед вокзалом. В Целле очень удобное расположение улиц. Здесь невозможно заблудиться. Не зная дороги и не умея пользоваться гугл-картой, я просто двигалась вниз по улице. Сразу за мостом передо мной слева оказался прекрасный парк. Это была пора цветения сирени, и её благоухание наполняло все пространство. Я включила телефон и начала фотографировать. В вотсапе сразу посыпались сообщения от мужа, но я игнорировала их. За маленьким парком передо мной открылся ещё более чудесный пейзаж: на холме перед огромным живописным водоёмом возвышался дворец. В пруду, над которым склонились плакучие ивы, плавали уточки, а вокруг раскинулся огромный парк, наподобие Версальского, по которому прогуливались отдыхающие. На переднем плане я увидела памятник, изображающий вздыбленную лошадь, которую пытается удержать мальчик. Пройдя вдоль парка, обзор которого я оставила на обратный путь, я дошла до Альтштадт (старого города). Именно здесь мы были с Никой и Рональдом по пути в Эссен. Теперь я могла никуда не торопиться, и я наслаждалась, прогуливаясь по узеньким улочкам среди разноцветных фахверковых домов, которые хотя и были построены в одном стиле, но все же носили отпечатки индивидуальности каждый. Внимания заслуживало практически каждое здание, и я сделала не менее пятисот снимков в тот день. В парке на обратном пути я обошла вокруг дворца, часть которого была в лесах (шла реставрация), а потом присела на лавочку в одной из аллей, доедая запасливо захваченную из дома булку. Снимки я перекинула в «облако» и удалила их с телефона, чтобы не выдать моё тайное путешествие мужу, который имел обыкновение рыться в моем мобильнике. Йенс не должен был знать, что у меня есть наличные деньги и что я умею самостоятельно покупать себе билеты. В тот момент я уже готовилась к побегу. Моё отсутствие в течение пяти-восьми часов вне дома тоже должно было постепенно подготовить моего супруга к тому, что я могу уйти на длительную прогулку. Следующей такой прогулкой должен был стать собственно мой отъезд в Россию.
   Вернувшись домой к вечеру, я, не говоря ни слова и не обращая внимания на разгневанный вид мужа, прошла в спальню, разделась и легла спать. Я очень устала, и мне не хотелось никаких расспросов. К тому же я была расстроена. На вокзале в Ильцене, ожидая своего поезда до Бад Бодентайха, я все же решила просмотреть сообщения от мужа. Одно из них было пересланным голосовым сообщением от Карстена.
   «Йенс, Марина, – говорил он. – Моя нога уже лучше, и я собираюсь зайти к вам в понедельник на часок на чашечку кофе, ок?»
   Сухое бесстрастное сообщение. Ничего для меня персонально. «Йенс, Марина» – официальное обращение к женатой паре. Никаких поцелуев, никакого привета лично для меня. И подчёркнуто ограничение во времени с указанием границ визита: только на чашечку кофе.
   Лучше бы я этого не слышала! Все впечатления от прогулки по прекрасному городу Целле были сметены новым приступом боли, охватившей меня при прослушивании его «шпрахнахрихт» (голосового письма). Я несколько раз прокручивала запись туда и обратно, надеясь расслышать между строк хоть что-то приятное для себя, что могло бы меня успокоить и дать мне надежду. Но он говорил то, что хотел сказать. Ничего более. В этот момент я уже ясно поняла, что у меня нет другого выхода и мне нечего больше ждать: я должна бежать в Россию, бежать от моей любви, от моего разбитого сердца, от разрушенных надежд. Уже было неважно, что он придёт в понедельник. Эта встреча, я была уверена, принесёт мне только боль, потому что Карстен никогда не будет со мной прежним. Ночью, спрятавшись от мужа в ванной комнате, я заказала билет на самолёт на вторник. Цены были просто «драконовские»: билет только до Москвы стоил в районе 15 тысяч рублей, а мне еще требовалась пересадка до Минеральных Вод. Спустя неделю цена падала вдвое, но я не могла больше ждать. Я намеренно взяла билет на следующий день после планируемого визита Карстена. Пришёл бы он или нет (как обычно в последнее время) – оба варианта не несли с собой ничего, кроме боли и разочарования. Решение было принято.

34. И все-таки он пришел…

   И все-таки он пришел. 2 мая в понедельник, как и обещал, на чашечку кофе.
   – Все хорошо? – спросил он, обнимая меня в прихожей.
   – Теперь да, – ответила я, имея в виду тот факт, что он пришёл.
   Он сразу прошёл на балкон, как обычно, где его поджидал Йенс с неизменной сигарой в зубах. Я смотрела на Карстена, прощаясь. Теперь я ни за что не открыла бы ему тайну моего отъезда. Я не хотела манипулировать этим. Я не хотела, чтобы он просил меня остаться только потому, что я угрожаю уехать. Я хотела знать правду, что происходит на самом деле. Я все еще готова была сдать билет, если бы я поняла, что он любит меня. Я готова была дать ему последний шанс. О Карстен, что с тобой происходит? Тот же смех, тот же любимый голос, но сам ты уже какой-то чужой… Я ничего не понимала до сих пор из того, что они говорят между собой с Йенсом. Тайком я включила запись, однако когда я начала задавать Карстену вопросы, мне пришлось прибегнуть к переводчику. С этого момента запись автоматически отключилась, и у меня не осталось самых важных моментов нашей встречи, чтобы прослушать их снова. Я не помню подробностей этого ужасного вечера. Даже не вечера – у меня было всего лишь полчаса или сорок минут, которые он отвел мне. И это после того, как мы не виделись целых две недели! Он все время демонстративно поглядывал на часы, и это усиливало мою нервозность. Я плакала и говорила, что я люблю его.
   – Любишь ли ты меня? – спрашивала я в отчаянии.
   – На сегодняшний день я не могу сказать тебе, что я люблю тебя, – ответил он. – Но это не значит, что я тебя не люблю.
   Какая иезуитская изощренная формулировка!
   – Ты можешь подождать несколько недель? Мне нужно решить мои проблемы, – добавил он.
   Мне было прекрасно известно, что означают слова мужчины, когда он просит дать ему время подумать или сделать паузу в отношениях. Мужчины трусы по своей природе. Не решаясь сказать женщине напрямую, что все кончено, опасаясь её слез и истерик, они всего лишь просят отсрочки, не говоря ни «да», ни «нет» и не сжигая за собой мосты в случае, если им все же захочется вернуться. Я уже достаточно часто в моей жизни слышала подобные слова, и я знала, чем это заканчивается.
   Как хорошо, что у меня уже забронирован билет на завтра!
   Уходя, он забыл телефон и вернулся за ним, подъехав на велосипеде под балкон.
   – Посмотри на софе! – крикнул он Йенсу.
   Пока муж занялся поисками, я смотрела на Карстена, перегнувшись через перила. Но он ни разу не взглянул на меня, глядя куда-то вдаль. Йенс вернулся на балкон, ничего не найдя. Раздосадованный, Карстен ворвался в квартиру. Дверь открывала я. Он пронёсся мимо меня, не обращая на меня никакого внимания, нашёл свой телефон и также стремительно скрылся за дверью. Я даже не успела ничего сказать или даже дотронуться до него.
   «Окей, Карстен. Теперь мне больше нечего здесь делать, – пронеслось у меня в голове. – Ты не оставил мне другого выхода».

35. Побег

   Мой муж перед моим выходом из дома регулярно проверял мой рюкзак. Да что там говорить, он рылся в моих вещах постоянно. Мои дорожные сумки были спрятаны, и, как утверждал мой муж в ответ на мои гневные вопросы, он был тут ни при чем. Это Карстен во время очередного визита к нам, опасаясь моего отъезда в Россию, забрал их и тайком перевез к себе домой. Я давно смирилась с тем, что вряд ли мне удастся покинуть Германию, не оставив здесь все мои вещи. Если бы Йенс увидел, что я снова собираю сумки, мне не удалось бы выйти из дома. Конечно, я могла бы вызвать полицию на крайний случай, но время, потраченное на разбирательства, не позволило бы мне вовремя попасть на мой поезд до Гамбурга, и я бы опоздала на рейс. Поэтому мне нужно было действовать тайком. Прошли те времена, когда я в открытую угрожала моим отъездом, в надежде, что Карстен примчится ко мне, заключит меня в объятия и мы снова будем счастливы. Несколько раз это сработало, однако я так и не добилась желаемого результата: Карстен отдалился от меня. И даже под угрозой моего отъезда он так и не разблокировал мои телефонные номера в вотсапе и телеграме. И хотя он продолжал утверждать, что он все еще любит меня, его отсутствие доказывало обратное. Он даже перестал утруждать себя личными уговорами, а просто через Йенса подкармливал меня обещаниями скоро прийти и просил Йенса постараться удержать меня. Мне не нужны были его просьбы через посредника. Мне бы хватило одного-единственного письма от него, предназначенного лично мне в телеграме, и я бы тут же раздумала уезжать. Я думаю, он осознавал это, но не хотел использовать эту возможность, избегая ответственности. И это ещё сильнее убеждало меня в том, что он больше не дорожит мной и нашими отношениями.
   Мой рейс до Москвы должен был вылетать в 19 часов. Я вполне успевала к началу регистрации, если бы села на поезд из Бад Бодентайха в 14:30. Однако я так опасалась возможных непредвиденных обстоятельств, что решила ехать на более раннем поезде в 12.30. Уж лучше просидеть несколько часов в аэропорту, чем потом кусать локти после неудачной попытки. Я не имела право на ошибку. Моё бегство не должно было превратиться в фарс. Побег был моим спасением – от лживого мужа, от опостылевшего заточения и, самое главное, от ожидания Карстена и моей боли по нему. Женя, который был посвящен в мои планы и должен был мне помочь купить билет из Москвы до Минеральных Вод, также поддержал моё решение ехать раньше.
   В рюкзак я могла положить только то, что я обычно беру с собой на прогулку: мою косметичку, мои телефоны, паспорта, бутылку энергетика с булочкой и, конечно, деньги – мой «неприкосновенный запас», отложенный на железнодорожный билет до Гамбурга. В моем портмоне дополнительно лежали 10 евро, которые я обменяла в Ильцене на мои последние 890 рублей, оставшиеся на карте. Но, открыв кошелек, я не обнаружила денег: мой муж украл их, присвоив себе право решать, могу я или нет иметь карманные деньги. Как хорошо, что основную сумму я предусмотрительно спрятала в упаковку от женской прокладки, куда он не додумался заглянуть. «Урод», – процедила я сквозь зубы. Я с грустью оглядела шкафы в спальне. Как мне хотелось захватить с собой хоть пару рубашек и моё любимое платье. А мои красивые выходные туфли, которые я так ни разу не одела! Все это приходилось оставить здесь, чтобы не вызывать подозрений. Я вздохнула. В конце концов, моя свобода была мне дороже. Как честная женщина, я достала ключи от дома и засунула их глубоко в ящик тумбочки. Йенс найдет их после моего отъезда.
   С утра я была мила и приветлива с моим мужем. Чтобы усыпить его бдительность, я приготовила с утра куриные ножки, обжарив их на сковороде. Это создавало видимость моих планов поужинать вместе с ним. Ближе к 12 часам лихорадочное нетерпение охватило меня. И мне стоило большого труда не выдать себя своими эмоциями. Я сообщила Йенсу, что я устала сидеть дома и хочу прогуляться по такой хорошей погоде. Он не возражал, тем более что я уже приучила его к своим регулярным длительным прогулкам. Я не стала целовать его напоследок, так как это было нетипично для меня. Мне не нужны были его подозрения, а зная проницательность моего мужа – все было возможно. Единственное, что я сделала уже на улице, это обернулась и помахала ему рукой «винки-винки». Он, как всегда, стоял на балконе и курил и в ответ тоже улыбнулся и взмахнул рукой. Вот и все. Я испытывала неимоверное облегчение. Быстрым шагом я направилась к железнодорожной станции, молясь о том, чтобы никого не встретить по дороге и уж тем более на самом вокзале, ведь соседи моего мужа имели привычку тут же докладывать ему, где и когда они меня видели.
   К моему счастью, мне никто не встретился. На перроне стояло несколько незнакомых мне людей, которые не обратили на меня никакого внимания. Я купила билет в автомате и спряталась в тени у здания вокзала. Отсюда я могла видеть всех прибывающих, но меня не сразу можно было заметить.
   Я вышла из своего укрытия, только когда показался мой поезд. В облегчении я плюхнулась на свободное место и откинулась на сиденье. Полдела сделано. Путь свободен. Я отослала Жене сообщение в вотсап: «Все в порядке, я в поезде на Ильцен». В ответ: «Молодец. Сообщи, когда будешь в аэропорту. И не вздумай отвечать на его звонки». «Напротив, – возразила я. – Лучше пока отвечать, что я гуляю и все хорошо, чтобы он ничего не заподозрил». «Ну, действуй по обстоятельствам», – ответил Женя.
   В Ильцене на пересадку на поезд до Гамбурга мне было отведено 8 минут. Я бегом отправилась к кассе, так как в автомате я не знала, как купить билет именно до аэропорта, а не до центрального вокзала. Железнодорожный служащий неторопливо обслуживал посетителя, оказавшегося впереди меня. Стрелка на вокзальных часах неумолимо отсчитывала минуты, и в окно я видела мой поезд, уже готовый к отправлению. Я нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Чёрт бы побрал этих немцев, которые никогда никуда не спешат. Конечно, опоздай я на этот поезд, у меня ещё было время в запасе до следующего. Я все равно выехала заранее. Но это означало ещё почти два часа слоняться по Ильцену, и к тому же мне не терпелось поскорее оказаться в аэропорту. Тогда бы я уже наверняка чувствовала себя уверенной в том, что мой побег удался. Наконец назойливый посетитель ушёл, и я быстро купила билет до аэропорта с указанием платформ и времени пересадок. Собственно, мне предстояла только одна пересадка на центральном вокзале Гамбурга. Я даже приблизительно помнила путь: подняться по лестнице наверх, пройти по территории вокзала среди многочисленных кафе и бистро, и снова спуститься вниз на специальный поезд S1, который идёт прямо в аэропорт. Ничего сложного. Я бегом выбежала на платформу и успела сесть в поезд в последний момент. Двери закрылись, я еду в Гамбург! В вагоне я полистала телефон. Удивительно, но никаких сообщений от мужа не было. Правда, я отсутствовала всего час, он еще не начал волноваться. В аэропорт я приехала за пять часов до начала моего рейса и, соответственно, за три часа до начала регистрации. Я убивала время тем, что просматривала фотографии, сделанные в Германии, переписывалась с Женей и без конца выходила из здания курить. Я уже не нервничала. Но я прощалась. Самым чудесным было ощущение свободы, и боль по Карстену наконец начала меня отпускать. Это не он бросил меня, это я нанесла упреждающий удар, не дожидаясь полной развязки. Пусть ему будет больно теперь. В глубине души я все же надеялась на это и пыталась представить его реакцию, когда его настигнет известие о моём отъезде. Я составила два письма, одно для Карстена, другое для мужа. Письмо для мужа было коротким с извинениями и просьбой меня понять, так как моё сердце разбито и я больше не могу терпеть эту боль.
   Письмо для Карстена, как всегда, длинное и душевное. Я писала, что я принимаю его решение, я понимаю, что его любовь ушла, и с этим ничего нельзя поделать, поэтому я покидаю Германию. «Я люблю тебя, – писала я. – Но я не могу находиться здесь, в этой стране, зная, что ты больше не любишь меня».
   И все в таком же духе: «Люблю, прощаю, отпускаю и буду помнить всегда». Печально и красиво. Писать письма я умела. У меня больше не было связи с ним ни через вотсап, ни через телеграм, но у меня еще оставался адрес его электронной почты.
   За все пять часов ожидания мой муж не написал мне ничего и ни разу не позвонил. Это было очень странно, так как к моменту моей посадки на рейс я отсутствовала дома уже 8 часов. Как выяснилось позднее, мои длительные прогулки в Люнебург и Целле приучили Йенса к моему долгому отсутствию, и он ничего не заподозрил до последнего. До того самого мгновения, когда я села в самолёт и отправила ему моё прощальное письмо. Моё прощальное письмо до Карстена так и не дошло. Оказалось, что он давно поменял адрес своей электронной почты. В 19 часов самолет компании Аэрофлот оторвался от земли, и я покинула Германию. Как я думала, навсегда.

Когда сняты маски

1. Россия

   И вот я снова в аэропорту Минеральные Воды. Здравствуй, Родина. Теперь уже я вернулась насовсем. С пустыми руками, с рюкзаком, в котором только документы и крошки от съеденной на вокзале булочки, и с разбитым сердцем. Однако боль по Карстену начала отпускать уже в Москве.
   Я вышла на площадь перед зданием вокзала и огляделась в поисках Жени. Три часа ночи. Назойливые таксисты обступили меня со всех сторон, предлагая свои услуги. А вот и Женя – поставил машину вдалеке за шлагбаумом, чтобы не оплачивать стоянку. Он приобнял меня, но, как в старые недобрые времена, уклонился от моего поцелуя в губы. Я не стала заострять на этом внимание, не начинать же со ссоры нашу встречу. В конце концов, он тоже помогал мне выбраться из западни и даже дал мне денег на билет, только бы я снова вернулась к нему. По дороге из аэропорта я принялась возбужденно рассказывать подробности моего побега. Женя внимательно слушал и вдруг, как бы невзначай, спросил, перебивая мой монолог:
   – Родители знают, что ты вернулась?
   – Нет, – отмахнулась я. – Потом скажу.
   Я хотела было дальше продолжить мой рассказ, но внезапная догадка осенила меня. Мы подъехали к перекрестку, где заканчивались Минеральные Воды, но вместо того, чтобы включить поворотник к нашему с ним дому, Женя перестроился в центральный ряд, намереваясь ехать по прямой в сторону Пятигорска.
   – Куда мы едем? – спросила я, начиная закипать.
   – К тебе домой, – с невинным видом ответил Женя.
   – Что значит «ко мне домой»? Мы же договорились, что я возвращаюсь к тебе. Какого черта ты везешь меня к родителям?
   Мои нервы и так были расшатаны во время моего пребывания в Германии, позади было напряжение побега и долгий перелет, мои боль и слёзы по утраченной любви, и тут новый удар там, где я меньше всего ожидала. Вместо ночи в объятиях Жени, где я хотела забыться и снова прочувствовать себя любимой и желанной, мне предстояло предстать перед моими родителями и объясняться с ними, при этом не в силах ничего объяснить. Не могла же я рассказать им о Карстене.
   – Но мы же только вчера обсуждали с тобой этот вопрос, и ты сказал, что мы едем к тебе и снова будем жить вместе, – кричала я, даже не пытаясь себя сдерживать. – Не могу поверить, что ты снова предал меня!
   – Ну что тут такого, – примирительно бубнил Женя. – Поедешь домой отдохнешь, с сыном пообщаешься.
   – Не хочу я сейчас ни с кем общаться! Меня там никто не ждёт, – не унималась я. – Я собиралась сообщить им дня через два, когда приду в себя, да и у нас с тобой все будет решено. А теперь что я скажу дома, зачем я вернулась? Что опять за х…я происходит!
   Я уже не стеснялась выплеснуть наружу мои эмоции и сказать все, что я думаю о нем и об этой ситуации, даже используя нецензурные слова. Я так долго не говорила по-русски, и теперь мне требовалось выговориться от души.
   – Немедленно вези меня назад в аэропорт, мне нечего делать в Пятигорске. Какая я дура, что снова поверила тебе!
   Женя свернул вправо, остановив машину под окнами придорожной гостиницы.
   – Надеюсь, ты не собираешься снять для нас номер? – язвительно спросила я, показывая на здание.
   – Нет, я просто хочу поговорить, только успокойся.
   – Хорошо, я слушаю тебя. – Я сделала вид, что я успокоилась и готова к его дурацким объяснениям, хотя внутри меня все клокотало от ярости. – Итак, почему мы не едем к тебе?
   – Мама не дала мне ключи, – нехотя признался он.
   Мама! Одно упоминание об Ираиде Михайловне и о том, что она по-прежнему решает, с кем жить её сыну, сорвало все шлюзы внутри меня.
   – Так ты так и не удосужился поговорить с ней до сих пор? Какой неожиданный сюрприз! Она даже не знала, что я возвращаюсь! Женя, какое же ты брехло!
   Всю нашу переписку с ним во время моего пребывания в Германии он заверял меня в своей нерушимой любви, желании снова связать свою жизнь со мной и хотел, чтобы я поскорее вернулась к нему. Но мое возвращение явно застало его врасплох. На самом деле все это были пустые слова, и он был по-прежнему не готов начинать все сначала.
   Я выскочила из машины, порываясь уйти. Куда, не знаю, но я просто физически не могла больше выносить его присутствия, Меня всю колотило. От прежней усталости и желания спать не осталось ничего. Я уехала от одного предательства, чтобы тут же столкнуться с другим.
   Йенс, Карстен, Женя! Ну почему вокруг меня одни уроды! Трое мужчин, а я одна, никто не обнимает меня по ночам в постели, никто по-настоящему не любит меня. Одни слова, много слов и обещания, которые никогда не бывают исполнены! Я растерялась, вернее, потерялась. Я вообще не понимала, что мне делать теперь.
   Женя догнал меня и схватил в охапку, волоча к машине. Интересное зрелище для проезжающих мимо.
   Мы выясняли с ним отношения, пока не занялся рассвет. Я кричала до хрипоты, пытаясь выплеснуть наружу всю боль, накопившуюся во мне. В один момент он даже ударил меня по лицу. О, вот оно! Началось! Хищник снова показал свои зубы, как только понял, что мне некуда деваться: Германия потеряна для меня, и у него больше нет соперников. Теперь снова можно не церемониться.
   – Ты не сняла кольцо! – орал Женя. – Ты знала, что я буду тебя встречать, и не удосужилась снять это чёртово кольцо!
   – А почему я должна его снимать, если я по-прежнему замужем? – кричала я в ответ. – Этот мужчина, по крайней мере, женился на мне, чего ты не сделал за все восемь лет наших отношений! Я вышла замуж потому, что ты предал и бросил меня, а теперь ты ещё смеешь предъявлять мне претензии? И кстати, как у тебя дела с твоей Людмилой? Ты же с ней до сих пор, не так ли? Говори правду!
   – Да, – признался Женя – Но в отличие от тебя, она не возражает против моих отношений с тобой. Она знает о нашей переписке и все понимает.
   – Посмотрите-ка, какая понятливая! – взорвалась я. – Может быть, ты и мне предложишь смириться с её существованием, и мы весело и дружно заживем втроём? А что, опыт у меня уже имеется! Ну ты и говнюк! Ведь ты ещё зимой поклялся мне, что расстался с ней. И все это время ты писал мне, как ты любишь меня и ждешь, а сам продолжал с ней отношения. Вези меня к родителям.
   – Дай мне четыре дня, – попросил Женя.
   – У тебя было целых полгода, – отрезала я. Мне было противно дальше продолжать этот разговор. Мне был противен он весь, его облик, его вечные объяснения и бесконечные «уважительные» причины. Я внезапно обессилела, и хотела только одного: добраться до дома и больше не видеть его физиономию никогда. С меня довольно. Сколько раз можно верить, прощать. Я ненавидела в этот момент всех мужиков на свете. Может, права была моя подруга по работе Катя, которая говорила, что нужно жить только для себя и вполне можно обойтись без этих двуногих тварей в штанах.
   Дома открыла мама. Судя по выражению её лица, она уже была в курсе того, что я вернулась. Йенс, конечно, проинформировал ее об этом ещё до того, как мой самолёт приземлился.
   – Ну ты даёшь, – произнесла она свою коронную фразу. – Что случилось? Ты насовсем?
   – Я не хочу сейчас разговаривать об этом, – сказала я и молча прошла в мою комнату.
   У меня не было сил и желания что-то объяснять, и, самое главное, я не знала, что мне сказать.
   К счастью, родители через пару часов уходили на работу, а Ваня – в школу, и у меня была возможность целый день побыть одной и собраться с мыслями. Телефон Жени я тут же отправила в «чёрный список». С меня было довольно его лжи и его «камбэков». Сообщения от Йенса я даже не стала открывать, не желая ввязываться в новую словесную перепалку.

2. Переговоры

   Конечно, серьёзного разговора с родителями было не избежать. Мой отец, как всегда, предпочитал не вмешиваться и всю информацию получал от мамы. С мамой мне было проще разговаривать. Не упоминая о Карстене, я рассказала ей лишь о манипуляциях Йенса, его слежке, его обмане с деньгами и даже о том, что он зарегистрировал меня на сайте легких знакомств, предлагая другим мужчинам. Этой информации для моей мамы было вполне достаточно, чтобы она поняла, почему я решила уехать. Узнав, что мой счёт на кредитной карте ушёл в минус на тридцать тысяч, она пришла в ужас.
   – Что же теперь делать? У тебя даже нет работы.
   – Это ещё не все, – пришлось признаться мне. – Женя требует назад деньги, которые он дал на билет.
   Я рассказала маме, что произошло по пути из аэропорта.
   – Я думала, что мы снова будем жить вместе, как он обещал. И он говорил, что оплатит билет, если я возвращусь к нему. А теперь перевернул все с ног на голову.
   – Ну ты же знала, что он из себя представляет, – сказала мама. – С какой стати ты снова поверила ему? И что теперь?
   – Хороший вопрос.
   Честно говоря, я совершенно не представляла, что мне делать теперь с моей личной жизнью и с моими финансами.
   Йенс предпринимал отчаянные попытки вернуть меня. На меня обрушился шквал его писем о том, что все меня любят и ждут обратно, что я все не так поняла и, самое главное, что Карстен в шоке от того, что я сделала и безутешен. Йенс написал мне, что, узнав о моём бегстве, Карстен снова плакал на балконе в его объятиях и умолял сделать все возможное, чтобы я вернулась. В доказательство Йенс переслал мне голосовое сообщение от него, где Карстен говорил, что все ещё любит меня. Но мои номера в вотсапе и телеграме так и оставались заблокированы. И все же моё сердце дрогнуло. Мне так хотелось верить в то, что это правда. Здесь, в России, я оказалась перед фактом: меня никто не ждет. Надежды, которые я возлагала на Женю, обернулись новым обманом с его стороны. Денег не было даже на элементарное, одни долги. Я написала девчонкам на прежнюю работу, но моё место, конечно, было занято, а новых вакансий в ближайшее время не предвиделось. Мысль снова вернуться в Германию начала казаться единственным решением, в том числе и в финансовом плане. Я была уверена, что, потеряв меня один раз, Карстен не позволит этой ситуации повториться и мне больше не придётся пережить апрельский кошмар бесконечных ожиданий. Будь он рядом, я могла бы смириться с чем угодно, в том числе и с выходками моего мужа.
   Я начала склоняться к тому, чтобы принять предложение Йенса: он был готов купить мне билет обратно уже на следующий день после моего приезда в Россию.
   Вечером этого же дня безуспешно бомбивший меня с чужих телефонов Женя появился у меня под дверью. Когда раздался звонок домофона, я даже не сомневалась, что это он, так как это было вполне в его духе: он не мог выдержать того, что его отвергают, и должен был добиться обратного любой ценой. Если бы я не вышла к нему, он залез бы в окно или трезвонил в дверь до тех пор, пока ему не откроют. Я не хотела вмешивать в это моих родителей. Во-первых, с них уже было довольно волнений, а во-вторых, я испытывала стыд и за себя, и за его действия.
   Выходя к нему, я была в ярости, что после всего сказанного он ещё смеет появляться мне на глаза и снова играть с моим сердцем.
   – Зачем ты пришёл, – сказала я. – Уходи, я не хочу тебя видеть. Ни сегодня, ни завтра, никогда.
   – Давай поговорим.
   – Нам не о чем больше разговаривать. Я устала от этих бесконечных разговоров. Мы разговариваем с Нового года. И ничего не изменилось. Я вернулась к тебе, а в итоге оказалась дома у моих родителей.
   Чтобы нас не услышали за дверью, я поднялась выше на один пролет по лестнице.
   Женя поднялся вслед за мной и прижал меня к стене, опираясь на неё обеими руками и не давая мне возможности пошевелиться. Его лицо близко наклонилось ко мне.
   – Убери руки, – холодно сказала я, пытаясь отвернуться.

   Но ему была непереносима сама мысль, что я отвергаю его. В этот момент он люто ненавидел меня, я видела это отчётливо в его налившихся злобой глазах. Но его губы произнесли:
   – Я люблю тебя, дура, понимаешь, ты у меня вот здесь в сердце. Я думаю о тебе день и ночь, и не могу выкинуть тебя отсюда. – Он с силой ударил себя по груди.
   – Оставь меня в покое, я уже боюсь тебя, – сказала я, пытаясь его оттолкнуть, но его хватка стала ещё крепче.
   Я не притворялась, он действительно был противен мне сейчас, и я боялась, что он что-то сделает со мной. Он подхватил меня на руки и в какой-то момент я подумала с ужасом, что сейчас он сбросит меня с лестничной клетки. Дверь подъезда, на счастье, распахнулась, и вошла соседка. Поднимаясь, она подозрительно покосилась на нас. Женя отошёл на несколько шагов, и мы в молчании пропустили женщину наверх. Я, конечно, могла попросить о помощи, но мне было неловко. Воспользовавшись моментом, я снова попыталась проскользнуть вниз к входной двери, но он проворно преградил мне путь.
   – Выпусти меня, я хочу на улицу.
   – Зачем тебе туда?
   – Я хочу курить.
   – Потерпишь.
   – Я сказала, выпусти меня! Какого черта ты решаешь, что мне делать и когда!
   – Потому, что я люблю тебя, и ты любишь меня, – сказал он уверенно.
   – Ты сумасшедший.
   – Может быть, – усмехнулся он и попытался меня поцеловать.
   В какой-то миг я притворилась, что поддаюсь, а затем, воспользовавшись тем, что он поверил и ослабил хватку, вырвалась и выбежала наружу. Я шла быстрым шагом до соседнего двора. Оглянувшись, я увидела, что он не следует за мной. Задыхаясь от волнения, я присела на лавочку и закурила сигарету. Руки тряслись. Пять минут, и сигарета истлела, так быстро я делала затяжки. Надеюсь, он ушёл, хотя я понимала, что не навсегда. Ему во что бы то ни стало надо было добиться своего, иначе чёрная пустота внутри сожрет его. Ему необходимо подтверждение, что он всегда имеет надо мной власть и, что бы он ни делал, я всегда вернусь к нему, как только он этого захочет. Такова натура перверзных нарциссов.
   Но нет, он и не думал уходить. Как только я поднялась с места, я увидела его за кустами, терпеливо поджидающего, когда я закончу перекур. С ухмылкой, означавшей «никуда ты не денешься от меня», Женя подошёл ко мне. В этот момент мне показалось, что он сумасшедший. Его психопатический облик, который он тщательно прятал под маской нормального человека, явственно проступил наружу.
   – Да ты просто маньяк, – сказала я, и меня разобрал истерический смех.
   Однако Женя принял мой смех за добрый знак. Внезапно его тактика переменилась.
   – Как у тебя дела с Германией?
   – Чудесно, – ответила я. – Меня ждут обратно, и в понедельник я улетаю.
   – Что, уже есть билет? – растерялся Женя от неожиданности.
   – Да, есть.
   И я с готовностью продемонстрировала ему в мобильнике электронный билет, отправленный мне моим мужем.
   – Я же просил у тебя всего четыре дня.
   – У тебя больше нет этих дней. Через день я улетаю.
   – Он выплатил тебе деньги?
   Поскольку разговор переходил в безопасную плоскость, и я смирилась с тем, что мне не удастся так просто отделаться от него, я ответила ему.
   – Нет, но он обещал мне выплатить их, как только я вернусь.
   И тут Женя сел на своего любимого конька. Теперь он вовлек меня в игру «хороший Женя – плохой Йенс». Его доводы о том, что мой муж снова пытается меня обмануть, ложились на благоприятную почву, ведь в глубине души я и сама понимала это.
   – Ты будешь дура, если не воспользуешься сложившейся ситуацией, – убеждал меня Женя. – Пока ты здесь, у тебя в руках все козыри. Ты должна поставить условие: сначала он перечисляет тебе деньги, и только потом ты возвращаешься.
   В его словах была истина, хотя он и действовал сейчас в своих собственных интересах.
   Вернувшись домой, я сообщила Йенсу, что ему придётся сдать билет на понедельник, так как я имею непогашенный кредит, и меня просто не выпустят из страны. К моему счастью, порывшись в интернете, мой муж нашёл подтверждение моим словам: статью о том, как много русских выезжают за границу с открытым кредитом, и о том, что правительство ужесточило в связи с этим меры на пограничном контроле. Самое главное, что сумма кредита, при которой возникали проблемы на контроле, в данной статье не уточнялась. На самом деле, мои тридцать тысяч долга не помешали бы мне покинуть Россию, но об этом Йенсу было знать не обязательно. Он сдал билет, и последующие дни прошли в перепалке по поводу денег. Я хотела не только закрыть дыру в моих финансах, но и получить обещанные деньги за апрель для моей семьи, выплату которых он и так уже сильно задержал. Йенс сопротивлялся: он опасался, что, если он отправит мне все деньги, то я просто не вернусь. О моей порядочности он, видимо, судил по себе и поэтому хотел иметь гарантии моего возвращения, оставив выплату «семейных» денег на потом. Параллельно он писал в вотсап моей маме, убеждая её оказать влияние на меня. Однако я не позволила ей вовлечься в эту дискуссию. От её имени и с её, конечно, согласия я написала Йенсу письмо о том, что она не хочет моего возвращения в Германию, так как обещанные деньги постоянно задерживаются и не выплачиваются в полном объёме, а предпочла бы, чтобы я осталась в России и снова вышла на работу, чтобы кормить своих детей. После этого я заблокировала номер Йенса в телефоне мамы.
   Йенс был в бешенстве – все шло не так, как он запланировал. С одной стороны, останься я в России, он терял регулярные выплаты на меня, которые предоставляло мне немецкое государство, поэтому он во что бы то ни стало хотел заполучить меня обратно. С другой стороны, он опасался остаться в дураках, если он вышлет мне деньги, а я его обману и не вернусь. Его письма о том, как Карстен расстроен тем, что я постоянно откладываю возвращение, не возымели на меня действия. Это были лишь слова моего мужа, ничем не подкреплённые. Сам Карстен по-прежнему ничего напрямую мне не писал. Наконец, мой муж решил прибегнуть к последнему способу воздействия: он сообщил мне, что все эти волнения привели его на больничную койку с высоким давлением. «Я нахожусь в больнице в Ильцене, – написал он. – И Карстен навещает меня и приносит мне свежее бельё». В его болезнь я не поверила ни на минуту. Однажды он уже пытался проделать такой фокус со мной, и его ложь вылезла наружу. «Пусть вышлет тебе своё фото из больницы», – посоветовал мне Женя, с которым я снова поддерживала контакт после того, как на днях он приходил к нам домой и имел разговор с моей мамой, в котором он убеждал её, что он любит меня и просил, так сказать, родительского благословения на нашу совместную жизнь. Как и следовало ожидать, никакого фото из больницы я не получила, а Йенс после моей просьбы чудесным образом исцелился, и в тот же вечер был выписан домой.
   В торгах и перепалках по поводу денег прошло еще несколько дней, и, наконец, была определена окончательная дата моего возвращения. Муж нашёл относительно дешёвый билет турецких авиалиний. При этом я могла оставаться дома ещё целых пять дней, потому что на предыдущие числа цена была выше, а Йенс, несмотря на желание меня вернуть, хотел также максимально сэкономить. Мы пришли к компромиссному решению: кредит был погашен, и мне была частично отправлена сумма денег за апрель. Однако остальные деньги я получала только после возвращения в Бад Бодентайх.
   Женя костерил меня на чем свет стоит, упрекая в том, что я не дожала моего мужа до конца. Создавалось такое впечатление, что он заинтересован в моих деньгах больше, чем я сама. Но когда, уступив его доводам, я категорически заявила мужу, что я не вернусь безо всей суммы, и пригрозила, что на следующий день отправлю уведомление во все немецкие инстанции о том, что я покинула Германию, тот ответил мне с издевкой: «Не забудьте также сообщить властям о вашем любовнике Карстене и об истинной причине вашего отъезда». Я поняла, что уже перегибаю палку и отступила. К тому же, мне и самой уже не терпелось скорее вернуться. Я соскучилась. Не по Йенсу, конечно.

3. Знакомство с Людой

   За три дня до моего отъезда Женя написал, что собирается сделать вылазку за грибами.
   – Ты не хочешь взять меня с собой? – удивилась я.
   – Но я встану очень рано, часов в шесть. Потом ещё ехать за тобой в Пятигорск, лучше я привезу тебе уже готовую корзину.
   – А зачем ехать в Пятигорск? – сказала я. – Твои четыре дня на раздумье давно истекли. Приезжай и забери меня к себе сегодня, а завтра с утра вместе отправимся по грибы.
   На том конце очевидное замешательство. Он был не готов, что я предложу это, ведь после инцидента в аэропорту я упрямо отказывалась ехать к нему.
   – Ну хорошо, подожди, мне надо поговорить с мамой, – сказал он наконец и положил трубку.
   Почему я приняла такое решение? Я хотела узнать, что я испытаю, когда снова лягу с ним в постель. Смогу ли я снова почувствовать те же любовь и нежность, которые испытывала к нему раньше, и насколько эти чувства будут сильнее или наоборот слабее того, что я испытывала с Карстеном? Мне надо было разобраться в самой себе. Я не исключала возможность, что после нескольких ночей с Женей мне вовсе не захочется и не понадобится возвращаться в Германию, я все еще была связана с ним, несмотря ни на что, и нуждалась в нем, даже отказываясь отдавать себе в этом отчет. Вдали от Карстена моя боль слегка отпустила меня. И хотя я скучала по нему, я больше не доверяла ему, как раньше.
   К моему удивлению, переговоры с мамой прошли успешно. Уж не знаю, какие Женя нашёл для неё слова, но он приехал за мной уже с ключами от нашей, вернее, её квартиры.
   – Сегодня я ночую у Жени, – сказала я моей маме перед уходом.
   Она пожала плечами
   – Странные у вас отношения. А как он относится к твоему отъезду? Вы же решили жить вместе.
   – Он понимает, что я еду только затем, чтобы получить причитающиеся мне деньги. До июля. Здесь я все равно не найду работу, пока не съезжу с Ваней в Москву.
   Я немного лукавила даже перед собой. Я действительно ехала в Германию, чтобы получить мои деньги, и такова была моя официальная версия для всех, в том числе и для Жени. Но в глубине души я не отказывалась от планов остаться там навсегда, если мои отношения с Карстеном наладятся. Я не испытывала чувства вины перед Женей. Он сам вынуждал меня держать его всего лишь в запасных. Как я могла положиться на человека, который столько раз меня предавал и даже сейчас не мог ни на что решиться? Мне трудно было представить любящего мужчину, который отпускает свою женщину к другому только для того, чтобы она заработала деньги. А ведь так оно и было на самом деле, если говорить начистоту, какими бы благородными мотивами он не прикрывался.
   Я села в машину, но Женя почему-то не спешил трогаться.
   – Ты помнишь мои три условия?
   Ах, да, как я могла забыть. Накануне он выдвинул мне условия, необходимые, как он считал, для нашей будущей совместной жизни. Классика жанра. Только нарцисс может так вывернуть ситуацию, что, хотя именно он заинтересован в возвращении, условия ставятся перед партнёром. Именно я должна была меняться. А он оставлял за собой право вести себя по-старому. Я должна была отныне никогда не закатывать ему истерик, которые он сам провоцировал своим равнодушием и издевками, вернуть ему деньги, потраченные на билет, и провериться на СПИД, так как он опасался, что Карстен может быть инфицирован.
   О последнем условии он как раз решил мне напомнить сейчас.
   – Мы едем ко мне, но, как ты сама понимаешь, у нас не может быть секса, пока ты не проверишься, – на полном серьезе заявил он.
   Вот так сюрприз. Я чуть не рассмеялась. Над собой, конечно. Мало того, что у меня не было никакого секса с Карстеном весь последний месяц, теперь ещё и Женя отказывал мне в этом.
   – А презервативами, как ты знаешь, я не пользуюсь, – продолжал Женя, опередив мой вопрос.
   Я еле удержалась, чтобы не выйти из машины. Казалось, что доводы Жени начсет безопасности секса справедливы, но мне почему-то стало так противно. У меня больше не было никакого желания ехать к нему. Не успела я переварить эту новость, как меня ждало другое потрясение. В тишине салона вдруг раздался настойчивый звонок. Женя нехотя пояснил:
   – Это Люда. Извини, можно я выйду поговорю? Я недолго.
   Он отошёл на безопасное расстояние, чтобы я не могла его слышать, но по выражению его лица и интонации я поняла, что он успокаивает её. Когда два дня назад он мне сказал, что у них состоялся прощальный разговор и с ней покончено, я не очень-то поверила в это, так как слышала это уже неоднократно. Теперь его ложь была очевидна, и меня охватило бешенство от того, что он снова выставил меня дурой. Я больше не собиралась с этим мириться. Когда он вернулся к машине, я поджидала его снаружи, сжимая в руках мой телефон. Он удивленно посмотрел на меня.
   – А теперь уже мне надо сделать звонок, – сказала я. Я двинулась вниз по улице, на ходу набирая номер Люды. Я давно порывалась этот сделать, но моя интеллигентность удерживала меня от разборок с соперницей.
   Она ответила сразу, мне даже не нужно было представляться.
   – Ну и расскажи мне, какую «лапшу» он вешает на уши тебе, а какую мне? – спросила я.
   – Да, наверное, одинаковую, – ответила она.
   – И что он говорит?
   – Что ему нужно время подумать, просит четыре дня.
   Я расхохоталась. Вот так молодец, он играет с нами в одну игру и даже одинаковыми словами.
   – Слушай, Люда, я тебе ещё в июле сказала, можешь забирать его себе и живите себе на здоровье долго и счастливо. Я вообще, как ты знаешь, вышла замуж и живу в Германии. Только ты уж придержи своего мужика, какого он бегает за мной и никак не оставит в покое?
   – Но он сказал, что это ты за ним бегаешь и умоляешь вернуться, – удивилась Люда. – И специально приезжаешь из Германии к нему.
   – Я??? – Тут меня разобрал поистине истерический смех. – Это я, оказывается, за ним бегаю?
   Уже сделав круг, я опять приближалась к Жене, который так и остался стоять возле машины.
   – А ну-ка, скажи мне теперь, кто за кем бегает? – спросила я, поднося трубку к его лицу.
   Он растерянно молчал. Зная меня, он не ожидал, что я позвоню ей, и на него было жалко смотреть.
   – Люда, ну я же говорил тебе, что я люблю её, – пробормотал он даже не в трубку, а где-то около неё.
   Мы ехали в Минеральные Воды в полном молчании. Я не вернулась домой по одной-единственной причине: мне не хотелось объясняться с мамой после того, как я ей сказала, что еду к нему.
   Женя заметно нервничал.
   – Что, уже жалеешь, что выбрал меня, а не её? – съязвила я.
   – Да нет, не жалею… Но она может напиться и сесть за руль… Уже так было однажды. Натворит глупостей…
   – И что же делать? Может, поехать проведать её? – продолжала я в том же тоне. Желчь так и переполняла меня. – Когда ты расставался со мной, тебя почему-то не беспокоило, что со мной может случиться.
   Он подавленно молчал. Мы заехали в супермаркет купить что-нибудь к ужину.
   – Набери её, – сжалилась я. Я не испытывала к Людмиле никаких негативных чувств. В конце концов, она была не виновата, что влюбилась в такого мужчину, как Женя, впрочем, как и я. Мы обе были жертвами его обмана.
   Он с готовностью принялся названивать ей, но она не отвечала. У меня с собой был второй телефон, номера которого Люда не знала. Я набрала и передала трубку ему.
   Он начал говорить, но она, видимо, его перебила, и он несколько минут слушал молча.
   – Так ты теперь мне угрожаешь? – спросил он. – Алло? Алло?..
   На том конце нажали отбой.
   – И чем она может угрожать тебе? – спросила я. – Что такого она знает о тебе?
   Он уклонился от ответа. Дома оказалось, что мы забыли купить хлеб, и в квартире не было сахара.
   – Я схожу к маме, возьму, – сказал Женя.
   – Только сильно не задерживайся, – попросила я. Я уже немного успокоилась и принялась деловито расставлять посуду. Здесь все было по-старому привычно, только в квартире царил запах, характерный для помещений, в которых давно никто не живёт. Я включила телевизор для уюта, разобрала и застелила наш диван. Всё осталось на своих местах, и моя картина, вышитая бисером, которую я подарила ему на день рождения, по-прежнему стояла за стеклом в шкафу. Будто бы я ушла отсюда только вчера, а не полгода назад.
   Женя вернулся, и я увидела, что что-то неуловимо изменилось в нем.
   – Я выйду ненадолго, – сказал он. – А ты пока отдыхай, душ прими.
   Я догадалась:
   – Люда приехала?
   – Да, но ты не волнуйся. Я ненадолго. Она хочет мне что-то сказать.
   Я не выдержала в квартире и пяти минут. Какого черта? Если они расстались и он все решил для себя, пусть говорит при мне. Ему же теперь нечего скрывать?
   Я быстро оделась, натянув джинсы прямо на голый зад, и выскочила на улицу. Уже было совсем темно, и я растерялась: как я найду их, если они разговаривают в машине. Но мне повезло. Завернув за угол дома, я увидела Женю. Он тоже увидел меня и спрятался в тени гаража, надеясь, что я его не замечу.
   – Не прячься! – закричала я издалека. – Я вижу тебя.
   Ему пришлось выйти из тени.
   Люда ещё не приехала, и он поджидал её автомобиль около дороги.
   – А ты опасная, – нехотя признал он.
   – А что ты хотел, чтобы я позволила тебе дурачить меня и дальше? Ты как-то предлагал нам встречу втроём? Ну, вот и встретимся.
   Не знаю, ожидала ли Люда увидеть меня, но она не подала виду, что удивлена, когда вышла из машины.
   Мы стояли перед ним обе, призывая его к ответу. Жалкий и потерянный, он что-то пытался бормотать в своё оправдание. Куда делась его прежняя самоуверенность, его надменность, с которой он обращался со мной? И все же ему пришлось делать выбор.
   Он подошёл ко мне и, обращаясь к Люде, сказал ту же фразу, что он говорил ей по телефону:
   – Я люблю её, прости, я ничего не могу с собой поделать.
   Наверное, она все же ждала другого.
   – Так ты просто затыкался мной в её отсутствие! – завизжала Люда и кинулась на него, колотя по лицу. Телефон выпал из её рук, и мне пришлось подбирать его. Сцена для сериала, подумалось мне.
   После этого всплеска мы стояли все трое, потрясенные и опустошенные. Хотя не скрою, что во мне поднималась волна торжества победы над соперницей. Пусть ненадолго, но я взяла реванш за мой июль.
   – Я хочу забрать мои вещи, – сказала Люда.
   Тут пришла очередь взъяриться мне:
   – Так она жила у нас в квартире? – накинулась я на него. – Ты же говорил, что вы занимались сексом только в машине.
   – Только в машине? Только в машине?! – Она снова ударила его по лицу.
   Да, у нас обеих был законный повод расцарапать ему физиономию, но я предоставила это ей. Я предпочитала размазать его по стенке словами. Сейчас сила была на моей стороне, а девочка плакала от бессилия.
   Все трое мы отправились в квартиру, которая была нашим с Женей семейным гнездышком когда-то, а теперь, как оказалось, служила ещё и местом тайных свиданий с соперницей. Женя бежал впереди всех, мы порознь поодаль. Ему пришлось дожидаться у подъезда, так как ключи были у меня. Увидев, что я открываю дверь ключами, Люда шепнула ему со злостью:
   – За это ты тоже у меня получишь.
   Видимо, ей он ключи не давал.
   В квартире на правах хозяйки я предложила ей пройти и поужинать с нами, но Люда, конечно, отказалась. Увидев разобранную кровать, она нашла ещё в себе силы подколоть меня, сказав, что я взяла простынь, которую она недавно «запачкала». В ванной она не нашла своих вещей. Оказалось, что перед моим приездом Женя предусмотрительно спрятал их в коробочку из-под обуви в шкафу. Мы обе с презрительной усмешкой наблюдали за тем, как он извлекает их оттуда. Закончив с вещами, а их оказалось немного – всего лишь принадлежности для душа, и зубная щётка – Люда порывалась уйти, но он зачем-то начал удерживать её. Видимо, его чувства к ней были сильнее, чем просто увлечение, и он не хотел отпускать ее в таком состоянии. Со мной при расставании он даже не церемонился, с грустью подумала я. Он даже позволил нам пойти покурить на балконе (это в маминой-то квартире, которая на дух не выносила табачного дыма!), и принёс нам под ноги коврик, чтобы мы не простудились, чем дал нам очередной повод зло подтрунить над его внезапно проснувшейся заботой.
   – Я сделала от этого урода аборт, – призналась мне Люда. – Я так хотела ребёнка, хотя бы для себя. А он настоял на аборте, и теперь у меня проблемы по-женски. Врач говорит, что я больше не смогу иметь детей.
   Мне было жалко её, и мне было жалко себя.
   – Когда это было? – спросила я.
   – Два года назад.
   Два года назад! Спустя всего год нашей совместной жизни. Я представила себя, тогда ещё счастливую и ни о чем не подозревающую. Как горько и как больно, в душе просто выжженная пустыня.

4. Три счастливых дня было у меня…

   Именно эту песню Аллы Пугачевой я исполнила Жене в один из дней, проведенных в его квартире, нежась в его объятиях. Я чувствовала себя на подъеме, торжествуя победу: все-таки я оказалась для него главной женщиной в его жизни! Тогда я еще не понимала до конца природу нарциссизма и действительно наивно полагала, что он осознал, как я дорога ему и какую ошибку он совершил, променяв меня на другую. В ту же ночь, когда ушла Люда, выпив водки от пережитого потрясения, он овладел мной, забыв про свои опасения по поводу СПИДа. Три дня мы практически не вылезали из постели. Только один раз в воскресенье мы отправились за грибами, и, ползая по кустам, Женя давал мне последние наставления перед отъездом, как мне вести себя с моим мужем, чтобы срубить с него побольше денег и не вернуться в июле с голой задницей, как это случилось на этот раз. Что касается Карстена, Женя считал, что с ним давно все покончено, поэтому больше не переживал на его счёт. Однако во время секса он все время держал его в голове, не в силах забыть внушительные размеры моего любовника, и старался перещеголять его, если не величиной, то умением. Он действительно был искусен и неутомим, но в его близости никогда не было чувств. Не способный к эмпатии, абсолютно эмоционально холодный, Женя и в постели был просто роботом. Даже во время секса он не целовал меня в губы, его лицо оставалось бесстрастным, а глаза равнодушными и пустыми. С Карстеном, несмотря на секс без изысков, я чувствовала совсем другое. Ни с чем не сравнимую взаимную нежность и в то же время пронзительное желание, сочетание которых превращало близость с ним в нечто особенное, не доступное для меня с таким партнером, как Женей.
   С Женей я испытывала настоящую радость лишь от того, что у меня появилась возможность спать в его объятиях. Это было то, потерю чего я больше всего оплакивала в июле. Его тело все ещё было близким и родным для меня, как ни странно. Это давало мне чувство защищенности и уюта, в которых я так нуждалась.
   Омрачало эти дни лишь то, что Женя не мог скрыть своего беспокойства по поводу Люды. Я видела, что он терзается мыслями о ней, только не могла понять, что это: тоска по утраченной подруге, или страх перед тем, что она может как-то навредить ему, поскольку они работали вместе.
   Перед отъездом у нас в распоряжении оставалось всего несколько ночных часов, потому что мой рейс отправлялся в три часа утра. Мы легли рано, около девяти, и провели несколько беспокойных часов в полудреме, боясь прозевать будильник.
   Как только я улечу в Германию, он приложит все усилия, чтобы Люда вернулась к нему. И она сделает это, несмотря на его предательство. Так, как это делала я уже много раз, потому что нарциссы умеют убеждать и играть на чувствах соперничества своих жертв.

5. «Дежа вю»

   В этот раз мне была предоставлена возможность самостоятельно добираться до нашего дома в Бад Бодентайхе без встречающих и сопровождающих. Убедившись во время моего бегства, что я способна сама ориентироваться на вокзалах Германии, мой муж решил сэкономить на собственном билете в оба конца. Я не возражала. Мне нравилось путешествовать одной, к тому же, у меня не было никакого багажа, кроме полупустого рюкзака с косметичкой и документами. Высадившись из самолёта и пройдя стойку регистрации на паспортном контроле, я вышла из здания аэропорта. Я оказалась в том же месте, где мы стояли и курили все вместе в прошлый раз: я, Карстен и муж. Тогда мусорное ведро около скамейки задымилось от плохо потушенной кем-то сигареты, и душа пожарника не выдержала: Карстен побежал в здание и раздобыл где-то лейку, из которой полил клубящуюся чёрным дымом урну. Вспоминая это, я вздохнула. Как много произошло с тех пор, а ведь прошло всего полтора месяца. Что ждёт меня на этот раз? Я искренне надеялась, что все между нами наладится и Карстен больше не составит меня одну, хотя бы из опасений, что я снова уеду в Россию. Ведь я доказала ему, что я действительно способна так поступить. Однако мои контакты в вотсапе и, самое главное, в телеграме были по-прежнему заблокированы, и уже это одно являлось свидетельством того, что так хорошо, как в ноябре и марте, уже не будет. Я смотрела на улицу перед аэропортом, заставленную такси, туда и сюда сновали приезжающие и отъезжающие. Этот пейзаж уже стал привычным для меня. Я прилетала в Гамбург в четвёртый раз, кто бы мог подумать. Всего 12 дней назад я ожидала здесь моего рейса в Москву и была уверена, что уезжаю навсегда. И вот я снова здесь. Не из-за денег, хотя это тоже важно, не из-за слез моего мужа, в искренность которых я не верила, а всего лишь из-за одного короткого голосового сообщения от Карстена:
   «Марина, ишь либе дишь нох имма. Комм цу мир вида, ишь вайне оне дишь. Кус-кус, дайне Тига» (Я все ещё люблю тебя. Возвращайся снова, я плачу без тебя. Целую-целую, твой Тигр).
   Через дорогу от здания находился огромный лифт, спустившись по которому можно было попасть на платформу, откуда уходил поезд S1 курсировавший между гамбургским аэропортом и вокзалом. Йенс заблаговременно заказал и оплатил в интернете билет для меня на весь путь до Бад Бодентайха, и мне оставалось только свериться со временем и найти нужную платформу. Я очень хотела есть, но экономила шесть евро, которые остались у меня от прошлого пребывания в Германии. Кто знает, где и когда это ещё может мне пригодиться. Моя жизнь не предполагала никакой стабильности. А мой муж никогда не беспокоился о том, что мне надо что-то перекусить в дороге, и денег на еду или какие-то мелкие непредвиденные расходы мне не выделялось.
   Добравшись до гамбургского центрального банхоф (вокзала), я обнаружила, что я приехала слишком рано и мой поезд до Ильцена с последующей пересадкой на Бад Бодентайх прибывает только через сорок минут. Вскоре должен был подойти поезд на Ганновер, который также проходил через Ильцен, и я, на свой страх и риск, решила попробовать добраться на нем. В моём проездном билете был указан поезд «metronom», и я очень опасалась, что контролёр, обнаружив это, просто высадит меня на ближайшей станции или заставит доплатить (только вот чем, моей русской картой Visa?), потому что мне казалось, что существует разница в цене между комфортабельным поездом и обычным. Однако контролер, сосканировав штрих-код на моём билете, улыбнулся и пожелал мне «гуте райзе» (доброго пути). Значит, так можно, подумала я, несмотря на то, что указан один поезд, ехать в другом. А может быть, он просто не заметил ошибки? В любом случае, остаток пути до Ильцена я ехала, наконец-то расслабившись и просто получая удовольствие от пейзажа за окном. Ближе к Ильцену я начала подумывать о том, что теперь у меня появилось дополнительное время на пересадку, и я могу использовать его, чтобы сходить в банк и обналичить в евро имевшиеся на моём счёте 6 000 рублей. Я должна была иметь при себе немецкую наличность. Несмотря на то, что я твёрдо решила дождаться всех положенных мне выплат от мужа и улететь в июле, я понимала, что ситуация может в любой момент измениться, и мне нужны были деньги на поезд на обратный путь до Гамбурга в случае, если мне снова придётся срочно уехать. В моём распоряжении было целых сорок лишних минут. Я бегом добежала до центра Ильцена и обналичила 50 евро. На вокзале, спрятавшись в тени деревьев, я предусмотрительно, как и прежде, спрятала деньги в упаковку от чистой женской прокладки. Проходящая мимо девушка с подозрением покосилась на меня.
   В вагоне я достала косметичку и немного постаралась освежить свой вид. Кто знает, а вдруг Карстен придёт меня встретить на станции? Я не очень-то рассчитывала на это, но все же на всякий случай подкрасила губы и смела пудрой обсыпавшиеся за ночь комочки туши под глазами. На перроне Бад Бодентайха меня встречал только мой муж. Он стоял, опираясь на ограждение, и сиял от радости. Я посмотрела на него, как бы со стороны. Довольно привлекательный тип. Сегодня он выглядел круто: черные непросвечивающие очки-«лисички», спортивная футболка с шортами и неизменная сигара в руках. Настоящий немецкий «ман». Любая русская невеста, наверное, захотела бы такого жениха. Высокий, голубоглазый, с ямочками на щеках. Ну, немного в возрасте, однако подтянутый и полный энергии. Проблема была в одном: я не любила его и не доверяла ему.
   – Я знал, что ты приехала, – радостно объявил он, пытаясь поцеловать меня в губы. Но я уклонилась, и его поцелуй скользнул по моей щеке. – Карстен видел тебя в Ильцене.
   – Что? – растерялась я. Я решила, что Карстен мог меня видеть заходящей в банк, а я не хотела, чтобы Йенс знал о том, что у меня есть деньги.
   – Он был на вокзале: ехал к врачу с его больной ногой в Бад Бевензен, и видел, как ты садилась в поезд, – отвечая на мои мысли, продолжил Йенс. – Он тут же позвонил мне и сказал, что все в порядке и ты вернулась.
   Я вздохнула с облегчением. Значит, Карстен видел меня только на вокзале. Но тут же мне стало грустно от того, что он даже не окликнул меня и не попытался со мной заговорить. Я сказала об этом мужу.
   – Ну, он просто стоял на другой стороне перрона, а вы уже садились в вагон, – успокоил меня Йенс.
   Дома все было так, будто я и не уезжала. Мои любимые вещи, которые мне пришлось бросить здесь, чтобы не вызывать подозрений при побеге. Только в спальне сюрприз для меня: новый прикроватный столик рядом с тумбочкой и большое зеркало во весь рост на стене.
   – Это чтобы вы могли краситься и накручивать волосы, глядя в зеркало. Очень удобно, – улыбался довольный муж, наблюдая за моей реакцией. – Карстен тоже сказал, что это хорошая идея.
   – Да спасибо, мне нравится, – согласилась я.
   Пока все начиналось неплохо. Меня ждали и готовились к моему приезду.
   Хотя я очень устала после перелетов и дороги, я надеялась, что Карстен примчится сегодня к нам, как это было всегда, когда я приезжала. Но муж огорчил меня:
   – Сегодня у него допоздна процедуры в Бад Бевензене, завтра работа. Поэтому он придет в четверг.
   В четверг… В этот день я должна была ехать в Ауслендерамт (ведомство по делам иностранцев) за получением уже готовой пластиковой карты – электронного документа, предоставляющего мне вид на жительство. Итак, два приятных события в один день.
   Я смирилась с тем, что мне снова придётся ждать, пока я увижу моего любимого, и постаралась отогнать невольные опасения, что апрельская история с Карстеном может повториться снова. Нет, не может быть. Он осознал, что так он потеряет меня. Теперь все будет иначе.
   Я приняла душ, выпила бутылочку пива для расслабления и отписалась домой, что я благополучно добралась до места назначения.

6. Ауфентхальтсэрлаубнис (вид на жительство)

   Господин Оливер Рихтер был красивым холеным мужчиной сорока лет, прекрасно осознававшим свою привлекательность. В руках этого государственного чиновника была сосредоточена власть выдачи видов на жительство и иных документов для иностранных граждан. На его столе в аккуратных лотках лежали печати, которыми он визировал документы. И всё – от компьютера до аксессуаров – было утонченно-красиво и носило на себе отпечаток личности своего хозяина. Даже компьютерная мышка была необычной: чёрная и вытянутая вертикально, как гребень экзотической рыбы, она притягивала мой взгляд все время, пока мы находились в его кабинете.
   Я знала, что сегодняшний мой визит связан с выдачей мне временного вида на жительство. По почте пришло письмо о том, что мне необходимо явиться на термин, то есть на встречу. В Германии к чиновникам не приходят просто так. Сначала по электронной почте или по телефону надо договориться о встрече, и вам направляют обычной почтой в конверте приглашение явиться в условленный день в такой-то кабинет. Или же, если эта встреча санкционирована самим чиновником, он направляет в ваш адрес такое же письмо. Я получила уведомление явиться 17 мая. Вернее, письмо получил Йенс, потому что он присвоил себе право получать и вскрывать всю мою корреспонденцию. Это был планируемый вызов, так как моя 90-дневная национальная виза подходила к концу, и я ожидала приглашения получить мой вид на жительство со дня на день.
   Сначала Йенс собирался поехать со мной, но, в конце концов, решил сэкономить на своём билете, который обошелся бы ему в оба конца в 11 евро. Он был настолько жаден, что предпочёл отправить меня одну, хотя в этот день я оделась очень вызывающе для консервативной Германии. В своём пестром джинсовом костюме, состоявшем из пиджака и мини-юбки с яркими цветами, в таких же цветных туфлях на каблуках я выглядела слишком сексуально и совсем не вписывалась в окружающую меня обстановку. Хотя, надо сказать, несмотря на мой кричащий вид, я не произвела фурора. В нашей деревне на улицах практически не бывает людей. На станции сидела чета пожилых англичан или американцев – во всяком случае они беседовали на английском. Они бегло скользнули по мне взглядом и продолжили свой разговор. Потом подтянулись школьники целой оравой, громко болтая и поедая на ходу мороженое. Им тоже было не до меня. И все же я чувствовала себя неуютно на высоких каблуках рядом с небрежно одетой в футболки и джинсы публикой. Кроме того, я предчувствовала нелегкий денёк для моих бедных ножек. Они уже начали поднывать с непривычки в новеньких туфлях, а мне еще предстояло пройти на этих туфельках несколько улиц по Ильцену. Подъехал поезд, и я с облегчением села, незаметно освободив ноги из туфель, чтобы дать пальцам передохнуть. В дороге я получила сообщение от мужа, что он созвонился с господином Рихтером и предупредил его о том, что я приеду одна. Поэтому мне не пришлось особо изощряться в знании немецкого языка при встрече.
   – Гутен таг, – и я назвала мои имя и фамилию.
   Чиновник жестом пригласил меня присесть. Мои документы были готовы, и мне оставалось лишь расписаться в двух местах и получить взамен аккуратную переливающуюся пластиковую карту с моей фотографией, персональными данными и электронным чипом. Это был мой вид на жительство сроком на три года. В основании выдачи документа был указан брак с гражданином Германии. На обратной стороне карты моя немецкая прописка. Об этом документе мечтают многие, даётся он не всем и, порой, с большим трудом. Мне же он достался относительно легко и быстро, но я испытывала смешанные чувства. Я боялась, что не смогу воспользоваться всеми благами немецкой жизни, так как, несмотря на все открывающиеся передо мной с получением этого документа перспективы, я не смогу ужиться с моим мужем, и мне придётся уехать навсегда через два месяца, если он своими действиями не подтолкнет меня сделать это еще раньше. И, конечно, в большой степени моё пребывание здесь зависело от того, как будут складываться мои отношения с Карстеном.
   Господин Рихтер не стал поздравлять меня с получением документа, всего лишь вежливо улыбнулся, вручая его мне, и мы распрощались. До поезда оставалось полтора часа, которые надо было как-то убить. Можно было, конечно, пройтись по Ильцену. Но на моих каблуках это было слишком утомительно. Денег, чтобы посидеть в кафе, у меня не было, так как Йенс дал мне ровно столько, чтобы хватило на дорогу и сигареты. Да и сам город мне уже порядком поднадоел. Слишком часто мне приходилось ждать здесь моего поезда по два часа и более, и я давно обошла его вдоль и поперёк и сделала фотографии всех мест, заслуживающих внимания. Но тёплая майская погода невольно улучшила моё настроение. Лёгкий свежий ветерок веял мне в лицо, я шла летящей походкой мимо витрин и маленьких уличных кафе. Немецкие аккуратные цветные домики, вывески на немецком языке, слоняющиеся без дела туристы… Я присела на лавочку в маленьком скверике и, затянувшись сигаретой, подумала, что, может быть, все не так уж плохо и кое с чем даже можно примириться. Настроение моё ещё больше улучшилось, когда я подумала, что сегодня вечером придёт Карстен. Я старалась не сильно загадывать после всего, что произошло, но невольно предалась мечтам о том, как мы встретимся после двухнедельной разлуки, как страстно я прижмусь к нему и он стиснет меня в своих крепких объятиях. В прекрасном уже настроении я отправила несколько фото с немецкими видами Жене и сообщила ему, что получила вид на жительство. В ответ тот разлился черной желчью: «Аверина, – ему нравилось называть меня по фамилии. – Может, ты останешься в Германии? Подумай только, какие перспективы». Или: «О, блин, как здесь чисто и красиво. Не то что в нашей гребаной России». И все в том же духе.
   Я заверила его в том, что не собираюсь здесь оставаться и уже скучаю по нему, хотя на самом деле мои мысли были заняты только Карстеном и предстоящей встречей с ним. Однако никаких угрызений совести по этому поводу я вовсе не испытывала, учитывая постоянную ложь, которой кормил меня до последнего мой бывший. И хотя сцена расставания с любовницей произошла прямо при мне, и мы договорились, что Женя будет ждать моего возвращения в июле, я все равно не до конца доверяла ему и небезосновательно. Это было невозможно после всех бесконечных обманов и измен, которые сопутствовали нашим отношениям на протяжении всех лет.
   На вокзале у входа в здание было место тусовки местных бездельников, бомжеватого вида молодых и не очень людей, которые слушали тут музыку, выпивали и просто убивали время. Йенс предупреждал меня, что они могут быть опасны, и лучше подходить к вокзалу с другой стороны. Но, на мой взгляд, от них не могло быть никакого вреда, тем более что прямо у входа в вокзал находилось отделение полиции. Проходя мимо них сегодня, я почувствовала любопытные взгляды и мне вслед прозвучало: «Какие ножки, эй, беби!» Ну вот, хоть кто-то дал мне почувствовать себя сегодня красивой. Не зря я мучилась весь день на каблуках. Естественно, не оглядываясь, но довольная вниманием, я прошла в здание вокзала.
   Это здание было построено архитектором Хундертвассером и являлось одной из достопримечательностей города Ильцена. Когда я увидела его в первый раз, я была удивлена, так как стиль, который был использован, совершенно не вписывался в мои представления о немецкой архитектуре. Высокие разноцветные колонны, украшенные округлыми башенками, волнистые изгибы линий пешеходных переходов, – все это напоминало минарет или дворец какого-то восточного султана.
   От Ильцена до Бад Бодентайха всего несколько станций, и в общей сложности путь занимает около двадцати минут. Я рассеянно смотрела в окно. Я уже знала наизусть все эти пейзажи, да и, в общем-то, в них не было ничего интересного. Поля, уже полностью зелёные, чередовались с лесными участками. Довольно скучная картина по сравнению с яркой и контрастной природой Северного Кавказа, где можно увидеть сразу и горы, и леса, и цветущие поляны, и даже снег среди лета на вершинах двуглавого Эльбруса. «Нексте хальт Бад Бодентайх» («следующая станция Бад Бодентайх») объявил голос в динамике, и я вышла на перрон. Вот тут я прочувствовала всю «прелесть» многочасового путешествия на каблуках. Пока я сидела в вагоне, мои ноги немного отекли, и теперь каждый шаг причинял мне неимоверную боль. И зачем только я решила так одеться сегодня? Учитывая, что мне нужно было пройти ещё не меньше пятисот метров до дома, это была настоящая пытка. И все же я нашла в себе силы идти, как ни в чем не бывало, волнующей лёгкой походкой, правда, стиснув зубы. «Я вам покажу, что такое настоящая русская фрау, – подбадривала я себя. – Русские не сдаются». И пусть даже никого не было поблизости, я шла так, словно иду по подиуму и на меня смотрят сотни глаз.
   Йенс услышал стук моих каблучков задолго до того, как я появилась в зоне его видимости. Как он сказал мне потом, в деревне никто не ходит на каблуках, поэтому он сразу понял, что это я. Конечно, это я, русская женщина, которая не хочет и не может быть похожей на немецкую фрау. Всегда на высоте, всегда с макияжем и всегда сексуальна.
   Дома я с облегчением вытянула ноги, положив их на перила балкона. Муж сфотографировал меня во всей красе и отправил моё фото Карстену.

7. Встреча после разлуки

   Остаток дня проходил в возбужденном ожидании Карстена. Я уже забыла, как я злилась на него, как много слёз мне пришлось пролить из-за него. Все, что я хотела сейчас, – это снова увидеть его, почувствовать его руки, вдохнуть его запах, услышать его смех. Апрель с его бесконечными напрасными ожиданиями поселил в моем сердце неистребимый страх, что он не придёт. Он обещал быть в 22 часа, однако последнее время он не был пунктуален. И это ожидание, как всегда, сводило меня с ума. И все же он пришёл. Пришёл даже раньше условленного времени. Я курила на балконе, когда услышала, что Йенс с кем-то разговаривает в прихожей. Сначала я подумала, что это пришёл Удо, но потом что-то ёкнуло в груди… Я нерешительно вышла в гостиную… и увидела его. Все заготовки полетели к черту. Мы просто стояли и смотрели друг на друга какое-то мгновение, а потом я бросилась ему в объятия, и он крепко обнял меня, поглаживая по спине. Он всегда так делал: обнимал и одновременно с лёгким нажимом проводил рукой по моей спине. И почему-то от этого поглаживания у меня отнимались ноги, и я «плыла» в его руках. Мы стояли, обнявшись, очень долго, может быть минуту или две, и я не могла оторваться от него. Потом был страстный и нежный поцелуй в губы. Господи, как я соскучилась по нему! Почему этот взбалмошный мальчишка имеет такую власть надо мной, над моим телом, душой, чувствами! Я хотела быть сегодня немного отстраненной, немного неприступной. Но вот я в его руках, и я вся дрожу от чувств, переполняющих меня, и шепчу, целуя его в шею: «Карстен, мой любимый, Карстен…» Подошёл Йенс, до этого тактично прятавшийся в тени прихожей, и мы все трое пошли на балкон курить и разговаривать. Йенс попивал пиво с сигарой во рту. Карстену была предложена банка энергетика, так как он отказался от алкоголя, потому что до сих пор сидел на лекарствах из-за больной ноги. Я не могла оторвать глаз от него. Всё в нём нравилось мне, всё казалось красивым, почти совершенным. Или мне просто так казалось, потому что я смотрела на него сквозь призму влюбленности. Сегодня он был в спортивном костюме с красным верхом, однако его футболка оставалась неизменно чёрного цвета. Левая нога Карстена от ступни до щиколотки была одета в какой-то резиновый сапог с дырочками и кнопочками, застёжками на липучках – нечто, заменяющее ему гипс и защищающее его ахиллесово сухожилие. Однако он мог ходить уже без костылей, хотя и прихрамывая, и это уже радовало. Он даже додумался приехать на велосипеде, сумасшедший! Но все остальное было под запретом, как мне сказали: алкоголь, физические нагрузки, в том числе секс, как минимум, ещё на 10 недель. Я тяжко вздохнула. За все три месяца моего пребывания здесь секс между нами был всего лишь четыре раза, и то в основном в марте, когда он еще был здоров и когда он еще шептал мне на ухо «ишь либе дишь» («я люблю тебя»). На правильном немецком языке должно звучать «ихь либе дихь», но у Карстена был своеобразное произношение. Как сказал Йенс, это говор Майнца, откуда Карстен родом. Мне так нравилось это «ишь», мне так нравился его низкий голос, да, чёрт возьми, мне все в нем нравилось! Мой бедный Карстен, с ним всегда что-то случалось. Я вспомнила все эпизоды несчастных случаев, которые произошли с ним за все то короткое время, что я его знаю. Сначала в ноябре он упал с кровати прямо во время наших любовных игр плашмя, на пол и сильно ударил челюсть. Потом, когда я уже была в Пятигорске и ждала визу на воссоединение, он подрался, и ему сломали очки, которые он смог восстановить по страховке только к моему приезду в марте. В феврале, опять же, пока я была дома, его сбила машина, когда он ехал на велосипеде. К счастью, все оказалось не слишком серьёзно, однако сильные ушибы, костыли и сломанный велосипед в итоге. В марте он порезал банкой из-под консервов палец почти до основания, и во время секса не мог опираться на больную руку. В последний день марта он должен был прийти ко мне на всю ночь. Но в эту ночь были проводы зимы, праздник и жжение костров всю ночь, типа нашей Масленицы. Карстен, как пожарник, активно участвовал в приготовлении, колол дрова, сооружал подмостки и сильно потянул спину. И теперь вот это: неудачный прыжок с вышки в бассейне во время тренировки и поврежденное ахиллесово сухожилие. Пожалуй, я ещё не встречала в своей жизни человека, с которым бы так часто происходили несчастья. И все же он был невероятно крут, этот немецкий парень, и я любила его без памяти со смешанным чувством страсти и, в то же время, жалости и нежности, свойственных русской душе. Как я уже упоминала, у Карстена был диагноз СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности). Такие люди никогда не могут долго усидеть на месте, им всегда надо быть в центре событий. Они стремятся к разнообразию и риску, и у них напрочь отсутствует чувство опасности, присущее обычным людям. Именно поэтому они больше других подвержены травматизму. Но при этом они обладают невероятной харизмой за счёт своей непосредственности и почти детского очарования. Таким был Карстен. В свои 39 лет он сочетал в себе качества взрослого человека и ребёнка одновременно, и это сочетание было настолько притягательным, что я была словно околдована им.
   Как всегда, я незаметно включила диктофон, чтобы записывать разговор. Во-первых, я все ещё тешила себя надеждой когда-нибудь выучить немецкий язык настолько, чтобы наконец узнать, что они говорили при мне, открывая все свои тайны, так как справедливо полагали, что я не могу их понять. Во-вторых, я всегда после ухода Карстена прослушивала разговор, чтобы ещё раз пережить все моменты встречи и насладиться ими, просто упиваясь музыкой его голоса. К сожалению, Карстен был немногословен. На записи сплошным потоком лилась быстрая речь моего мужа, лишь изредка прерываемая отдельными репликами Карстена. Во время разговора я сидела, пристроившись у его ног, обнимая его и вдыхая его запах, а он ласково и рассеянно поглаживал меня по спине. Да, я сама дала ему власть надо мной. Я сделала из него моего короля, я целовала его руки и стояла перед ним на коленях. Но это не унижало меня. Напротив, я испытывала радость и счастье, находясь вот так рядом с ним, наконец имея возможность снова почувствовать тепло его сильных рук, биение его сердца.
   – Почему ты улетела в Россию?
   – Потому что моё сердце было разбито. Ты не приходил ко мне, ты заблокировал меня. А в последний вечер ты сказал: «Я не могу сказать тебе сегодня, что я люблю тебя».
   – Я не говорил тебе, что я не люблю тебя. Но моё доверие подорвано твоими постоянными угрозами улететь в Россию. Я испытываю постоянный стресс.
   – А разве я не испытываю стресс? – взорвалась я. – Я плакала всю дорогу домой! Я люблю тебя, и я очень страдаю от того, что ты не приходишь ко мне. Мне больно не слышать больше твоих слов о любви.
   – Но я не могу говорить это каждый день.
   – Но раньше ты говорил это каждый день.
   Все это было чрезвычайно сложно, потому что мы не могли общаться с ним на равных. Проклятый электронный переводчик искажал часть слов, и смысл сказанного приходилось додумывать, и, к сожалению, не всегда верно. Как важно было сейчас для меня понять его слова досконально, но я не могла, не могла!
   Он пробыл у нас совсем недолго: может быть, час или полтора, и этого было недостаточно для меня. Но что я могла поделать? Когда мы перешли в гостиную, мы снова целовались и обнимались, и он сжимал меня в объятиях так крепко, что мне казалось, что он сломает мне ребра, и я пищала, что очень смешило Карстена. Конечно же, несмотря на медицинский запрет, я все же попыталась предпринять попытку раскрутить его на секс. Я развязала шнурок его спортивных брюк и попыталась добраться до пениса. Это было нелегко, учитывая, что он не хотел помогать мне, а продолжал сидеть на софе в обычной позе, продолжая разговор с Йенсом. Я, наконец, смогла извлечь его член и прильнула к нему губами. Мой сладкий, любимый, мне так нравилось его ласкать. Я уже совершенно не обращала внимания на Йенса, воспринимая его присутствие как неизбежное зло, с которым приходится мириться. Однако, к моему разочарованию, Карстен оставался абсолютно безучастным к моим ласкам, и это ранило меня.
   – Ты не хочешь меня? – спросила я через переводчика в телефоне. – Я больше не привлекаю тебя?
   – Дело не в этом, просто я вообще не хочу секса. Может быть, из-за медикаментов, которые я принимаю, может быть, из-за стресса, – ответил Карстен.
   Что ж, мне оставалось только принять его ответ и поверить в то, что это действительно так. Йенс подозвал его к компьютеру, что-то показывая на экране, и я обратила внимание, что Карстен тотчас же снова зашнуровал свою ширинку, чтобы я больше не могла добраться туда.
   Это оставило неприятный осадок. Ещё хуже было то, что он так и не произнёс ни разу долгожданное «ишь либе дишь», хотя, прощаясь в прихожей, крепко и нежно обнял и поцеловал меня, и наши пальцы переплелись. Но я помнила ещё те дни, когда он также в прихожей перед уходом шептал слова любви и знаками, чтобы не услышал Йенс, показывал «я напишу тебе». И хотя сегодня я все же уговорила его разблокировать мой контакт в вотсапе, от нашей прежней нежной взаимной переписки остались лишь воспоминания. И при этом он удивляется, почему я не верю больше в его любовь и почему я улетела в Россию. Он что, действительно не понимает, что делает мне больно? Разница русского и немецкого менталитетов? Особенности его психики? Или все гораздо проще, и парень просто играет со мной в «ближе-дальше»? Это умеют все мужчины, независимо от их национальности. В конце концов, я сама позволила ему это – расслабилась и дала почувствовать, как сильно я его люблю. После этого они всегда начинают крутить носом. Как это знакомо! А я-то верила, что он не такой, как все…
   Продолжение вечера оказалось ещё хуже. Йенс уже нагрузился тремя бутылками пива, и его потянуло на откровенность.
   Он уже несколько дней с момента моего приезда пытался мне что-то рассказать о том, что они придумали вместе с Карстеном нечто очень хорошее для меня. Естественно, я ожидала очередной неприятности, потому что то, что в понимании Йенса было хорошим, обычно оказывалось каким-то непристойным предложением для меня. Я напрасно пытала его. Он ограничивался уклончивыми намёками и говорил, что лучше мне все объяснит Карстен, когда придёт к нам в среду. Но вот Карстен ушёл, так ничего не объяснив. А может быть, у него просто не хватило времени за выяснением наших взаимоотношений. Итак, Йенс решил мне преподнести мне все сам. Как я и предполагала, это было совершенно отвратительное, более того, оскорбительное предложение для меня. Но хуже всего то, что Карстен, по словам Йенса, не только поддержал его, но и собирался предложить мне это лично.
   В моё отсутствие на мой адрес на сайт, через который мы познакомились с Рене, продолжали поступать многочисленные письма от мужчин, предлагавших свои кандидатуры в качестве моих любовников. Йенс восторженно сообщил, что он не успевал обрабатывать сообщения и за две недели я получила письма более чем от двух тысяч мужчин! Путём кропотливой работы он отсеял всех неподходящих кандидатов, слишком старых или некрасивых. Но самое главное (Йенс произносил это с лихорадочным блеском в глазах), на меня «клюнул» некий Мигель, то ли испанец, то ли португалец, который готов заплатить 2000 евро за выходные со мной. О Боже! Я надеялась, что мой муженёк оставил свои извращенные идеи найти мне нового любовника, но он пошёл ещё дальше, желая продавать меня за деньги! Более того, он не видел в этом ничего предосудительного! Он радостно пялился в моё лицо ожидая, что я тоже запрыгаю от восторга. Я пришла в ярость.
   – Но Карстен тоже считает, что это очень хорошее предложение: мы сможем окупить деньги за ваши импульсивные полёты в Россию. За такие деньги надо работать целый месяц, а вы можете получить их всего за два дня.
   Я ожидала всего от моего мужа-извращенца, но известие о том, что в этом участвует Карстен, просто убило меня. Вся радость от встречи испарилась, вытесненная болью. Теперь мои вопросы «любишь ли ты меня» и мои надежды были совершенно напрасны. Было ясно, что здесь нет любви и, наверное, как это ни печально, не было никогда. Я сидела опустошенная и оглушенная, не замечая, как курю одну сигарету за одной. С каждым днём я получала новую порцию предательства от моего возлюбленного, с каждым днём я училась примиряться с этим, наступая на горло моим надеждам, мечтам и отрывая частичку сердца от себя. Я делала уступки и шла на компромиссы, пытаясь понять и оправдать то, что понять и оправдать невозможно. Но сегодняшнее предложение переходило все границы. Передо моими глазами вставали строчки писем Карстена в Россию: «Мой кролик, не позволяй Йенсу прикасаться к тебе. Мне больно даже думать о том, что тебя коснется другой мужчина», «Ты моя, ты только моя женщина». Я вернулась, чтобы услышать и понять, что он не любит меня, что он предал меня, что он готов торговать мной… Что же мне делать теперь? Снова брать билет на самолёт, снова пытаться убежать от самой себя, от этой боли, которая железной рукой взяла меня за горло и душит. Слёзы, боль, разочарование, предательство. То, от чего я бежала из России, настигло меня и в Германии, только в другом образе и усиленное многократно.
   – Я не хочу больше видеть его.
   – Кого? – не понял Йенс.
   – Карстена. Я больше не хочу его видеть.
   До мужа постепенно стало доходить что их с Карстеном идея не только не вызвала моего восторга, но имеет совершенно противоположную реакцию. Тогда даже такому грязному предложению нашлось логическое обоснование. Мой муж обладал талантом переворачивать совершенно очевидные вещи с ног на голову, убеждая меня в том, что чёрное – это белое, а белое – это чёрное. Порой после разговоров с ним я начинала сомневаться в собственной вменяемости, уже не понимая где грань между нормой и ненормальностью. Наш разговор затянулся далеко за полночь. Йенс попытался убедить меня в своих благих намерениях.
   – Это всего лишь предложение, и вы вправе принимать его или нет. Как вы хотите. Мне вообще-то все равно. Да я и сам думаю, что это как-то подозрительно. Если у него есть деньги, Мигель может получить секс в любых количествах, когда захочет, и даже совершенно бесплатно… Но все же не исключено, что он просто влюбился в вас.
   Я смотрела на мужа и меня тошнило от его слов.
   – Но Карстен, как он мог предлагать мне такое? И вы ещё говорите, что он меня любит! Любит и в то же время готов отдать меня другому мужчине!
   Как ни странно, этому тоже нашлось объяснение. Пробиваясь через дебри сложного перевода, я наконец смогла понять, что мой муж пытается до меня донести. Суть сводилась к тому, что Карстен идёт на это из любви ко мне, как в своё время он, Йенс.
   – Карстен полагает, что вы улетели в Россию из-за того, что он болен и не может заниматься сексом с вами. Поэтому, чтобы удержать вас, он согласен на ваш секс с другим мужчиной, пока он снова не станет здоров. Это его проявление любви к вам. Он так боится вас потерять.
   Итак, теперь это предложение представлялось мне чуть ли не как жертвенный подвиг Карстена во имя его великой любви ко мне. И все же я проглотила и эту ложь. Моё влюбленное сердце отчаянно цеплялось за любую возможность поверить, что Карстен все ещё любит меня. И хотя все факты доказывали обратное, я продолжала искать и находить признаки любви там, где её не было совершенно очевидно для стороннего взгляда.
   В этот вечер я должна была начать новую упаковку противозачаточных. Но я не стала этого делать – в них больше не было необходимости. Секс с Карстеном откладывался на неопределенное время.

8. Досадное недоразумение

   Проведя совершенно мучительную ночь, полную тяжёлых и ярких сновидений, я проснулась в пять утра от болезненных позывов в туалет. Начинался цистит. Все-таки секс с Женей оказался не столь безопасным, и моя микрофлора не выдержала вторжения микрофлоры моей соперницы. К счастью, у меня были с собой несколько таблеток фурадонина. Но боль была настолько сильна, что я не могла лежать, а только сидела, и то опираясь на ногу, чтобы не касаться промежностью кровати. Полчаса я провела в душе, направляя горячую струю вниз живота, – так было легче. Муж недоуменно и досадливо ворочался в кровати, не понимая, зачем меня понесло в душ в такую рань. Наконец, через пару часов боль начала отступать, и мой мозг устремил свои помыслы на анализ того, что я услышала вчера.
   Здравый смысл указывал мне на все признаки того, что Карстен не любит меня, а его голосовое письмо в Россию с просьбой вернуться и словами «я все ещё люблю тебя» – это всего лишь действия, выполненные по просьбе Йенса. Ведь мой муж знал, что любовь Карстена – это единственное, что гарантировало моё возвращение. Но взглянуть в глаза правде было настолько больно, что моё сознание старательно вытесняло эти мысли, и я обманывала саму себя, выдвигая на первый план аргументы и доводы, приведенные вчера моим мужем. Мой бедный Карстен, на него свалилось так много несчастий, он не может заниматься сексом, и это больно бьёт по его мужскому самолюбию. А тут ещё я вчера со своими ласками. Он уверен, что я требую от него секса. Он никак не может понять, что я просто люблю его и готова ждать, сколько надо. В моей голове нетерпеливо складывались строки письма, которое, как мне казалось, объяснит ему все. Я на одном дыхании записала текст на планшете и скопировала в переводчик. Обратный перевод показал, что, как обычно, часть смысла была извращена. Мне пришлось редактировать письмо, многократно переводя туда и обратно, пока я не добилась соответствия немецкого текста русскому. Весь этот процесс занял около часа. Наконец, довольная результатом, я скопировала письмо в вотсап и нажала кнопку «отправить». Письмо оказалось слишком большим, но я не могла сказать короче обо всем, что было важно для меня и, как мне казалось в тот момент, было важным для Карстена. Я предвкушала, как мой возлюбленный прочтет мои слова о любви и его сердце снова оттает, и все недопонимания между нами будут устранены. Я называла его «мой ласковый и нежный тигр», «мой Карстен», «мой солнечный свет», я объясняла ему, что мой отъезд в Россию был связан не с тем, что он болен и не может заниматься сексом со мной, а с его отдалением. Что я полагала, будто он больше не любит меня и мне было больно оставаться в этой стране, осознавая это. Но раз это не так, то я снова вернулась, и я готова ждать, сколь угодно долго, пока он не поправится. Я писала, что мне не нужен другой мужчина, кроме него. Что я счастлива просто видеть его, просто чувствовать его объятия, его запах, видеть его улыбку и слышать его смех. Конечно, я лукавила, когда писала, что секс сейчас не важен для меня. Это было очень важно. Не потому, что я испытывала острое сексуальное желание (я ведь уже получила разрядку с Женей несколько дней назад). Но секс с Карстеном был важен мне как доказательство того, что я все еще желанна для него. Однако, если считать слова Йенса правдой, я должна была успокоить моего возлюбленного, показав ему, что я его люблю и поэтому готова ждать. В общем, это было письмо любящей женщины, полагающей все ещё, что её чувства взаимны. В конце письма я приписала просьбу не блокировать меня больше, так как это очень ранит меня.
   В этот день Карстен должен был проходить плановое обследование своего сердца в областном центре Ильцен, и я надеялась, что он получит моё письмо как раз вовремя, после завершения обследования, в хорошем расположении духа, так как все страхи уже позади (Карстен очень боялся врачей и этого обследования в особенности). В течение часа галочки под сообщением ещё были серыми. Я вспомнила слова Йенса, что в немецких больницах запрещают пользоваться сотовыми телефонами. Значит, он еще в больнице. Наконец две синие галочки: сообщение прочитано. И буквально в следующие несколько секунд фотография Карстена исчезла из аватарки, и я с ужасом увидела, что он снова меня забанил! Я шокировано смотрела на экран, не веря своим глазам. Какое-то мгновение я приходила в себя, пытаясь осознать очевидность произошедшего. Обида, боль, разочарование, отчаяние, – вся эта гамма чувств обрушилась на меня лавиной. Это был уже не просто удар под дых, это был нокаут. Я немедленно удалила письмо у себя и у него, и в ответ тоже заблокировала его – жалкая и глупая попытка отыграться, хотя он все равно этого не увидит.
   К моему счастью, всей этой ситуации вскоре нашлось объяснение. И хотя оно было тоже отрицательным для меня, это было все же лучше того, что я подумала, когда снова увидела себя заблокированной. Минут через десять на пороге спальни появился муж и спросил:
   – Ты что, написала Карстену?
   – Да! – вызывающе ответила я. Не было смысла опираться, муж уже знал и что-то хотел мне сообщить.
   – Это письмо прочла его сестра, а так как ты записана в его телефоне «фрау фон Йенс» («жена Йенса»), то теперь у Карстена проблемы. Его сестра думает, что он крутит роман за спиной у своего друга, и может теперь сообщить об этом его матери. И твой вотсап заблокировала она.
   Я рассмеялась с долей злости и в то же время истерически. Получается, что я ещё и навредила моему возлюбленному. Но какого черта его письма читает его сестра? И какого черта я записана у него в телефоне как «фрау фон Йенс»! Таким «ником» он сразу обозначил наши нынешние отношения, очертив границу: он – любовник, я – жена его друга. Не его женщина и не его будущая жена, как он говорил и обещал мне зимой.
   – Карстен очень зол и сказал, чтобы я отшлёпал тебя по попе за это.
   Карстен зол! Отлично! Моё нежное письмо теперь казалось мне отвратительным и жалким, и мои потуги что-то наладить между нами тоже. Я даже не была уверена, что Карстен успел прочитать его, если сестра прочла письмо первой. Но даже если он все же успел это сделать, вряд ли оно порадовало его и произвело тот эффект, на который я рассчитывала. Вчера он обмолвился, что у него гостит его сестра из Майнца. Однако я была уверена, что он едет в больницу один. Мой подарок из россыпи драгоценных камней в один миг превратился в кучку дерьма.

9. Шутценфест

   На следующий день в деревне Бад Бодентайх отмечали праздник Schutzenfest. Это переводится как «Праздник стрелков». В Интернете я прочитала, что этот праздник считается самым крупным праздником защитников города в мире и проводится в Германии ежегодно, начиная с XVI века. С нашего балкона я с любопытством разглядывала процессию идущих род барабанный бой и духовой оркестр мужчин, наряжённых в чёрную и зеленую униформу с аксельбантами. Мой муж посмеивался, наблюдая за моей реакцией: «О, много мужчин, красивых мужчин, да, Марина?» Я подыгрывала ему, проявляя воодушевление, и даже помахала рукой с балкона проходящему мимо военному, поймав его взгляд. «Кричали женщины „ура“ и в воздух чепчики бросали» – вспомнились мне строки известного классика, описывающего, как встречали в России в захолустных городках строй проезжающих гусар. Моё настроение после инцидента с любовным письмом наконец начало улучшаться. Самое главное, что не Карстен заблокировал меня, а всего лишь его злая сестра. К тому же Йенс сказал, что в понедельник Карстен обещал к нам прийти.
   – Сегодня вечером будут танцы, – сказал муж.
   «В сельском клубе», – хотела сыронизировать я, но не знала, как это сказать по-немецки.
   – Там будет весь Бад Бодентайх, много мужчин, флирт, пиво. Вы хотите пойти?
   «Почему бы и нет, – подумала я. – В конце концов, мне надо как-то отвлечься, а внимание мужчин и их комплименты – самое лучшее лекарство от хандры».
   – Да, я пойду.
   – Может быть, Карстен тоже придёт туда, – сказал мой муж, и это окончательно решило вопрос, идти или не идти, для меня.
   Я долго выбирала между серебристым брючным нарядом и красным мини-платьем, и все-таки остановилась на последнем. Я понимала, что в брюках, может и не таких ярких, будут все присутствующие на празднике женщины, но в юбке и чулках буду я одна. К тому же, мне хотелось продемонстрировать свои ножки, которые я считала моим очевидным достоинством и козырем. Итак, решено. В восемь вечера мы вышли из дома: мой муж в качестве моего телохранителя, в джинсах и белой толстовке от Nike, и я в красном коротком платье, чулках и туфельках на каблуках. Йенс с восхищением пожирал меня взглядом и говорил, что я буду самой красивой и сексуальной женщиной на празднике и сведу с ума всех присутствующих мужчин. И я знала, что в данном случае он абсолютно прав.
   Площадка для танцев представляла собой огромную, наспех сооружённую палатку, внутри которой играла музыка. Все это располагалось на небольшой огороженной территории. Здесь же под открытым небом находилось несколько торговых палаток с детскими игрушками, тир и автобан, а также деревянные столики и выездной бар, в котором торговали напитками, сосисками и картошкой фри. Ещё было слишком рано, и народ не подтянулся. Люди кучковались небольшими группами. В основном мужчины, как и обещал Йенс. От одной из групп отделилась Мануэла и направилась к нам. Она уже была заметно навеселе и кинулась обнимать меня, хотя с момента моего возвращения даже не здоровалась со мной.
   – Ты выглядишь просто шик, – сказала она и подняла вверх большой палец.
   – А я? – шутливо спросил муж.
   – О, ну ты всегда выглядишь супер, – засмеялась Мануэла и тоже заключила его в объятия.
   – Танцы начнутся в 21:30, – объявила она.
   – Я же говорила, что мы идём слишком рано, – упрекнула я мужа.
   Мы присели за один из деревянных столиков, расположенных ближе к той стороне площадки, что примыкала к лесу. Йенс достал из рюкзака предусмотрительно запасенные бутылки пива. Я привычно закурила, оглядываясь по сторонам.
   – Как ты думаешь, Карстен придёт или нет? – спросил муж.
   – Не знаю, а ты как думаешь?
   В глубине души я очень надеялась на это. Я хотела встречи с ним, я хотела, чтобы он увидел меня во всей красе. Ведь обычно, когда он приходил к нам, я была в обыденном домашнем одеянии. Я смотрела по сторонам и искала его глазами.
   – Я думаю, он должен прийти, – сказал Йенс, и не успел он это произнести, как я увидела Карстена. Он стоял на противоположной стороне площадки возле палатки с детскими игрушками. И он был не один! Рядом с ним был мальчик лет десяти и девушка, стройная с длинными волосами. Они напоминали счастливую семью, пришедшую весело провести уик-энд. Карстен наклонился, обнимая мальчишку за плечи и показывая ему на игрушки, затем полез в карман за портмоне. Сердце подпрыгнуло в груди и рухнуло где-то в районе пяток. Увидев, что я изменилась в лице, Йенс проследил за моим взглядом, но он плохо видел издалека, а Карстен и его «семейство» находились не менее чем в сотне метров от нас.
   – Карстен, там Карстен, – сказала я и кивнула головой в сторону палатки.
   Йенс пытался разглядеть.
   – Да нет, это не он.
   – Он, это Карстен, это точно, – с досадой на непонятливость мужа произнесла я.
   Даже несмотря на то, что Карстен был далеко и стоял к нам спиной, я бы узнала его из тысячи по фигуре, по характерной только для него пластике, по тому, как он поворачивал голову и переступал с ноги на ногу, – он постоянно был в движении, даже когда стоял на месте.
   Ревность и оскорбленное самолюбие жгли меня огнём. Все краски праздника померкли, а мой шикарный наряд и красота стали казаться нелепыми и ненужными, ведь мой возлюбленный предпочел другую. Да она просто серенькая мышка по сравнению со мной! Но то, что он выбрал её, а не меня, наделяло её красотой и силой, превосходящими мои. Первым моим желанием было подойти к ним и поздороваться, глядя ему в глаза. Я не очень задумывалась о последствиях в этот момент. Но Йенс всё понял и заставил меня оставаться на месте, отправившись к Карстену в одиночку. Я наблюдала издалека за реакцией Карстена. Мужчины пожали друг другу руки, обменялись парой фраз, и Йенс пошел обратно.
   – Все в порядке, – радостно сообщил он мне. – Карстен присоединится к нам позже, через полчаса или час.
   Мне было не до шуток.
   – Кто эта девушка? – спросила я голосом, звенящим от напряжения.
   – Он сказал, что это его сестра. А мальчишка – это сын его давней подруги Инны, которая сейчас в больнице. Я тебе говорил. Карстен – крёстный отец Макса. Инна даёт деньги, и он заботится о нем.
   – Какая трогательная забота, – зло ответила я. – С чего бы это, когда он даже не заботится о родной дочери?
   – Я же говорю, это вопрос денег. Карстен пользуется деньгами Инны, которые она даёт на содержание сына.
   – Но эта девушка не его сестра, – я не могла успокоиться. – Ты описывал его сестру иначе. Ты говорил, что она старше Карстена и что она полная, а эта девушка совсем молодая и стройная!
   – Но он представил мне её как сестру, – растерянно сказал Йенс.
   К нам снова подошла Мануэла. Йенс указал ей на Карстена:
   – Он пришёл сюда с сестрой?
   – Ага, с сестрой, – сказала Мануэла, как мне показалось скептически, что ещё более усилило мои подозрения, и сплюнула.
   Она ненавидела Карстена и не стесняясь называла его ублюдком за то, что он оставил её одну с ребёнком. Её дочке Тане было три годика, и у неё были большие серые глаза Карстена. Однако тот не проявлял к ней никаких отцовских чувств, не помогал материально, а поравнявшись с ними на одной стороне улицы, тотчас переходил на другую или проезжал на своём велосипеде, словно не замечая. Мне стоило прислушаться и присмотреться к этим признакам в самом начале. Отношение к собственному ребёнку многое говорит о человеке, но я была ослеплена чувством и везде искала оправдания моему любимому. К тому же Йенс рассказывал, что Мануэла не слишком разборчива в связях, и за три месяца совместной с Карстеном жизни успела переспать со всеми его сослуживцами из пожарного отдела. Может быть, он не был уверен, что Таня – его дочь.
   Мои глаза упорно продолжали искать Карстена и его так называемую сестру.
   Они перемещались по всей территории площадки, переходя от одной палатки к другой, весело смеялись и казались абсолютно счастливыми. Периодически Карстен или его спутница обнимали мальчика за плечи или ерошили его волосы, и со стороны казалось, будто это их общий сын. Удивительно было и то, что Карстен совершенно не хромал. Он выглядел здоровым человеком, хотя два дня назад он навещал нас в своём медицинском сапожке, сильно прихрамывая.
   Карстен и Макс (так звали ребёнка) направились к автобану и сели в автомобиль. Девушка ждала снаружи. Я угрюмо накачивалась пивом, не замечая, как тают в пачке сигареты одна за одной. Все больше сопоставляя, я находила так много противоречий в описании сестры и в том, что я видела в реальности, так что под конец у меня не оставалось сомнений, что это никакая не сестра. В руке девушки была роза.
   «Кто эта женщина?», – не переставая вопрошала я Йенса. Со мной был только мобильный телефон с плохим переводчиком, и меня трясло от того, что я не имею возможности нормально изложить мои мысли и услышать вразумительный ответ.
   Я заставила Йенса написать Мануэле, которая уже потерялась из вида в поисках новых мужчин, и ещё раз спросить, кто же эта фрау на самом деле. Мануэле было явно не до нас, и сообщение оставалось непрочитанным.
   Тем временем счастливое семейство устремилось в нашу сторону и расположилось как раз за соседним столиком. Карстен в упор «не видел» и «не замечал» меня. Что может быть унизительнее для женщины, когда на публике её возлюбленный делает вид, что с ней не знаком, особенно если он пришел с другой? Карстен дурачился как ребенок, сражался с мальчишкой на деревянных мечах, кидал бумажки в бармена и со смехом убегал от него (это при больной-то ноге), в общем, прыгал как резвый козёл. Таким я его уже давно не видела. Но таким я его когда-то полюбила. Я украдкой поглядывала на его спутницу. Она сидела напротив Карстена рядом с ребёнком, периодически ласково обнимая его, словно родная мать. Было странно ожидать такого от женщины, которая не приходится мальчику никем и видит его от силы две недели. Обычная девушка лет 27, ничем не примечательная, но все же симпатичная. Пазлы начали складываться в моей голове. Это именно она, а не сестра прочла моё письмо. Это именно для неё в статусе Карстена появилось «Шац, ихь либе дихь» («Сокровище, я люблю тебя»). Именно поэтому прекратилась переписка со мной, поэтому он перестал приходить, поэтому я была заблокирована. Я была одурачена, растоптана. Меня обманом заставили вернуться назад. Ярость закипала во мне. Снова сценарий Йенса, который подписал на это своего друга. И вот я вернулась, и Карстену больше не надо изображать влюбленного. Он вернулся к своей девушке и даже не стесняется демонстрировать мне ее. Ведь птичка уже в клетке, и клетка захлопнулась.
   Поэтому, когда Йенс с невинным видом моргая голубыми глазками спросил меня, иду ли я в шатёр танцевать, я чуть не вцепилась ему в лицо. Я ненавидела его.
   – Все кончено, Йенс Хаас, – медленно и отчётливо произнесла я. – Всё кончено. Я улетаю в Россию, и это уже навсегда.
   Я встала из-за стола и, с бутылкой пива в одной руке и сумочкой в другой, направилась к выходу с площадки. Муж поспешил за мной. Так как столик, за которым сидел Карстен, находился у меня на пути, мне пришлось пройти мимо него, и я старалась сделать это самой моей уверенной и выразительной походкой, хотя я даже не знаю, взглянул ли он на меня.
   Я дошла до дома на автомате, просто стараясь не разреветься прямо по дороге. В моей голове стучало только одно: мысль о том, что я приду и снова соберу чемоданы. И уже никто и ничто не остановит меня. И чёрт с этими деньгами, которые он так и не выслал до сих пор моей семье. А если он попытается меня задержать, я всё-таки вызову полицию. Я была сейчас достаточна злая, чтобы решиться на это.
   Однако дома на меня накатила страшная усталость. Какое-то опустошение и ледяное спокойствие. У меня не было сил ничего делать: ни менять билет, ни собирать сумки. Я села на кровати, скинув туфли, и просидела так, уставившись в одну точку, не знаю, сколько. Тем временем мой муж на балконе, непрерывно дымя сигарой, развернул бурную деятельность. Он был напуган моей решимостью. Он разбудил бедного спящего Удо, который был лично знаком с сестрой Карстена, и по телефону допрашивал его, как та выглядит. Описание совпадало. Потом он, наконец, дозвонился до Мануэлы, и та прислала для меня голосовое сообщение: «Привет, Марина. Девушка рядом с Карстеном – это его сестра и больше никто. Все хорошо».
   Я в изнеможении рухнула на кровать и погрузилась в тяжёлый сон.
   Утром Йенс предоставил мне дополнительную информацию. Как оказалось, у Карстена две сестры. Одна, старшая – родная. И вторая, младше его, худенькая в очках, кровная по отцу, но не по матери. Именно с ней мы видели его на празднике. И ещё одна новость: Карстен вернулся на танцы один ближе к полуночи и искал нас. Мануэла сказала ему, что мы ушли домой. «Визо?» («Почему?») – удивился Карстен. Однако он не позвонил Йенсу и не задал ему этот вопрос лично. И третья новость не очень хорошая: мой неугомонный муженек написал письмо Карстену, что «Марина ревнует тебя к твоей сестре и мальчику и угрожает снова вернуться в Россию». Я в ужасе представила реакцию Карстена. Очередная моя угроза уехать в Россию – именно то, что он ставил на первый план в качестве причины охлаждения чувств ко мне. Все летело к чёрту! С каждым днём я совершала всё новые и новые ошибки! Чувствуя, как почва уходит у меня из-под ног, я паниковала и делала хаотические движения, тем самым ещё более губя себя и то, что ещё было между нами. Я представила, как дико и отвратительно со стороны выглядит моя ревность, которую я демонстрировала вчера. Вместо того, чтобы веселиться и расположить Карстена к себе моей лёгкостью и непосредственностью, я привела его в ужас и оттолкнула своей очередной выходкой. А мой муж своим письмом ещё и подлил масла в огонь.
   Два дня я практически не вставала с постели. Стресс, который я испытала на празднике, высосал из меня все силы, душевные и физические. Я лежала в комнате с задернутыми занавесками, опять пугая мужа моей депрессией. На второй день к вечеру я накрутила себя до мысли, что Карстен больше не придёт никогда, и начала дергать Йенса, чтобы он позвонил Карстену и выяснил, собирается ли он к нам в гости в ближайшие дни. Однако при звонке включался автоответчик, а в обратную Карстен не перезванивал. Меня снова начала охватывать паника.
   В любом случае, все это уже не было нормально. Это было слишком далеко от тех взаимоотношений, которые были обещаны мне когда-то и Йенсом, и лично Карстеном. Мой возлюбленный якобы любит меня, но при этом он не может в открытую общаться со мной. Он не приходит ко мне, а если и приходит, то редко и ненадолго. Я не имею права писать ему, по большей части, мой телефон заблокирован, а он сам больше никогда не пишет мне. Я больше не читаю и не слышу слов любви, я практически не вижу его, проводя все время с ненавистным мне мужем в ожидании, когда же мой возлюбленный наконец соизволит осчастливить меня своим посещением. Я вообще не могу общаться с ним напрямую, спрашивать о чем-то, получать ответы, – вся информация в обе стороны идёт через Йенса, и только он решает, что донести до меня или до него, а что утаить, а может быть, сболтнуть что-то лишнее, как, например, в ситуации с последним письмом. Я больше не строю вместе с Карстеном наших совместных планов на будущее, и он больше не называет меня своей женой, а записывает в телефоне как «фрау фон Йенс». Я вообще не знаю, чем он занимается целые дни, с кем он общается, куда ходит, чем заняты его мысли и время. Хотела бы я хоть раз окунуться в его мир, но он не допускает туда меня. Я не могу ухаживать за ним, когда он болен, я не могу проявлять заботу о нем. И у нас больше нет секса. Пусть по уважительной причине, из-за его травмы, но факт остаётся фактом: у нас больше нет близости. Чего я жду снова? На что я ещё надеюсь? Моё возвращение было ошибкой. Я была права, когда 3 мая покинула эту страну и оплакивала мою любовь в самолёте. Но потом я снова поверила в обман, получив голосовое письмо Карстена. И даже то, что за две недели в России он не разблокировал контакт со мной, не остановило меня. И я полетела, как мотылёк на пламя, назад, полагая, что все будет теперь по-другому. Нет, по-другому уже не будет. Наши лучшие времена прошли. Между нами больше нет доверия. И я больше никогда не увижу в телеграме трогательное в своей простоте сообщение от Карстена «ихь либе дихь» и целующие смайлики рядом с этими незатейливыми строчками.
   Труднее всего человеку расставаться с его иллюзиями. Казалось бы, очевидные факты уже кричат в лицо о том, что все потеряно, однако ты ещё продолжаешь цепляться за какие-то знаки, искать в них тайный смысл. Воспоминания не дают тебе покоя. Ты вспоминаешь его слова, его обещания и многократно прокручиваешь их у себя в голове. Что такое обещания? Зыбкая почва. Разве на них можно опереться? Когда мужчина разлюбил, все его обещания перестают иметь значение для него, только для тебя! Ты не припрёшь его ими к стенке, не потребуешь ответа – «почему?». Да, тогда он чувствовал и говорил это. Но теперь все иначе. В любви нет гарантий. Это чувства. Они не поддаются законам логики, и как синюю птицу их нельзя ухватить за хвост. Нельзя заставить, убедить, воззвать к жалости или доводам разума. Карстен разлюбил меня. И я должна была принять это, хочу я этого или нет.
   Что теперь я делала здесь в Германии? Билет в Россию заказан и оплачен на июль. Значит, ещё два месяца находиться здесь и поэтому невольно продолжать надеяться и ждать его, продлевая пытку. Я знала, что в России мне сразу станет легче. Я буду знать, что я потеряла его навсегда, что я больше не смогу его увидеть никогда больше в моей жизни и не смогу ничего изменить, и эта необратимость потери поможет мне исцелиться быстрее. Возвращение в Россию на этот раз обрывало бы все связи и возможности. Если две недели назад нам с мужем удалось скрыть мой кратковременный отъезд от властей, то теперь это было бы уже невозможно. К тому же больше не могло быть и речи о том, чтобы оставить себе какие-то лазейки для возвращения. Мой приезд в этот раз окончательно показал, что возврата к прошлому уже не будет. Никогда больше Карстен не станет прежним по отношению ко мне. Никогда больше не повторятся наши страстные ночи, никогда больше он не прошепчет мне возбужденно и нежно «ишь либе дишь». А иначе я не хотела. Что толку, что он снова рыдал на балконе в объятиях Йенса, размазывая слёзы по лицу, когда узнал о моём бегстве в Россию? Слёзы, которые когда-то так тронули меня и заставили меня остаться, оказались на проверку «крокодиловыми слезами». «Немецкие мужчины часто плачут, – вспомнила я слова сестры. – Но это ещё ничего не значит».
   Моё вынужденное пребывание здесь до середины июля усугублялось тем, что я не могла ничем отвлечься. Мои мысли невольно были сосредоточены только на Карстене. Ну почему я так хорошо сдала тест на знание языка? Сейчас бы ходила на курсы, учила немецкий, и это ежедневное занятие отвлекло бы меня хоть немного от моих любовных проблем. Чем ещё я могла развеять себя? В деревне Бад Бодентайх было только одно примечательное место – Seepark, но я давно обошла его вдоль и поперёк. А на поездку в другие города у меня не было денег. Все, чем начинался и заканчивался мой день, – это наша квартира, которую я ненавидела как мою тюрьму. Опостылевший балкон, где я курила почти непрерывно, стараясь убить время и успокоить нервы, и моя кровать, где я безуспешно пыталась читать книги или смотреть фильмы в планшете. Безуспешно, потому что все истории других людей сейчас казались мне надуманными и скучными по сравнению с той личной трагедией, которая разворачивалась в моей жизни. Я удивлялась тому, как мой муж умудряется не испытывать скуки, ведя такой образ жизни изо дня в день. В его жизни не было иных интересов, кроме сигары и пива на балконе, ежедневной ванны с пеной и просмотра каких-то сайтов на компьютере. Все же у него была одна страсть – это футбол, и я завидовала ему, когда он увлеченно смотрел игру по телевизору, в то время как я изнывала от скуки и тоски. Я привычно накладывала на лицо макияж каждое утро, хотя больше не видела в этом никакого смысла. Никто не видел меня, и я не видела никого. Я потеряла интерес к жизни и не представляла, как я смогу выдержать в таком режиме ещё два долгих месяца.
   Приходивший иногда по вечерам попить пиво на балконе с моим мужем, Удо сокрушался, видя мои угасшие глаза и поникшие плечи:
   – Такая красивая фрау… Каждый немецкий мужчина был бы счастлив служить ей, а она влюбилась в этого блёде (глупого) Карстена.
   Удо симпатизировал мне, и я чувствовала к нему ответную симпатию. Безо всякой сексуальной подоплеки, конечно.
   – Теперь вы понимаете, как вы были бы несчастны, если бы вышли замуж за Карстена, – говорил муж. – Он приносит женщинам только слёзы и разочарование, и потом никто из них не хочет иметь с ним дела, когда он просится назад.
   Да, теперь я понимала, что брак с Карстеном был бы катастрофой для меня. И все же я хотела продолжения наших отношений.
   Мужчины вздыхали, сочувствуя мне. Но они не могли понять глубину того отчаяния, которое охватывало меня от осознания того, что Карстен больше не придёт.

10. Холодный душ

   На четвёртый день после злополучных событий на танцах мы увидели с балкона Мануэлу, которая парковала велосипед у подъезда. Её красные волосы полыхали на солнце. Она приехала к своей матери, жене Удо, которая жила в доме напротив. После того, как Йенс перекинулся с ней парой фраз, он пояснил мне через переводчика в телефоне, что Мануэла только что видела Карстена в парке.
   – Он помогает разбирать декорации после Шутценфеста. Несмотря на больную ногу, он работает, так как остро нуждается в деньгах.
   Я тут же воодушевилась:
   – Пойдём к нему! Я хочу его увидеть.
   Я бросилась к шкафу, извлекая на свет летнее бирюзовое платье, так как стояла жара. Пока я в лихорадочном возбуждении занялась глажкой, Йенс связался с Карстеном по телефону.
   – Нам не стоит идти туда, – сказал муж. – Через полчаса на площадку придёт сестра.
   О, опять эта злополучная сестра! Когда же она наконец уедет! Я уже просто ненавидела всех его родственников, с визитов которых начались проблемы между нами.
   – Я собираюсь за покупками, заодно заеду на площадку к Карстену и лично спрошу его, когда он сможет к нам прийти.
   Муж вернулся очень довольный и радостно сообщил, что Карстен «коммт гляйх» («скоро придёт»). Я засияла от счастья. Йенс показал мне фото Карстена, которое он сделал на площадке. Тот стоял, широко улыбаясь. Испытывая душевный подъём в предвкушении скорой встречи, я поцеловала фото и даже поцеловала мужа, как гонца, принёсшего хорошую весть. Моя душа предприняла последнюю отчаянную попытку поверить в то, что Карстен любит меня. В конце концов, инцидент на празднике был выдумкой моего больного воображения, ведь Карстен пришёл туда всего лишь с сестрой. Все хорошо, он скоро появится у нас на пороге и заключит меня в свои объятия. Вероятно, он будет голоден после работы. Так быстро я не готовила никогда. Наверное, я побила все собственные рекорды. За каких-то 15 минут я начистила и пожарила картошку с грибами. Так же быстро я успела принять душ, переодеться в новое платье, подправить потрескавшийся лак на ногтях и освежить макияж. Йенс добродушно подшучивал надо мной. Когда Карстен не пришёл через час, я испытала первый лёгкий укол тревоги. Когда прошло ещё два часа, я начала заметно нервничать.
   – Где же Карстен? – спрашивала я мужа. – Вы сказали, что он придёт скоро.
   – Может быть, я неправильно понял его, и он имел в виду, что придёт вскоре после работы. Наверняка он ещё занят.
   Ещё через несколько часов, когда уже наступил вечер, моё платье помялось, макияж потускнел, а картошка с грибами давно превратилась в холодную массу на сковороде, я утратила остатки самообладания. Я начала понимать, что Карстен, скорее всего, не придёт. И в то же время какая-то часть меня ещё продолжала надеяться. Моё ожидание закончилось, когда Йенс показал мне письмо, которое он написал Карстену, и ответ, который пришёл от него.
   «С тех пор, как я вернулся домой, – писал муж, – она спрашивает каждые несколько минут, „когда Карстен придёт сегодня“. Её настроение вот-вот испортится, хотя это мне тоже вполне понятно с её точки зрения. Она приготовила для вас еду: жареный картофель, лук, грибы. Так что не причиняйте ей боли и присоединяйтесь к нам в ближайшее время». Ответ Карстена гласил: «Никакого стресса. Я приду, если у меня будет время. Не надо оказывать давление на меня». И в конце сообщения большими буквами: «ДАНКЕ» («СПАСИБО»). Что означало: премного вам благодарен заранее, если вы не будете меня беспокоить вашими настойчивыми приглашениями.
   Так как к этому часу я уже была внутренне подготовлена к тому, что он не придёт, его ответ мало что изменил для меня. Он всего лишь подтвердил мои предположения и, во всяком случае, помог мне освободиться от изматывающего ожидания. Я сняла платье и переоделась в домашнее. То, что написал Карстен, было ответом не для нынешнего момента. Это был ответ по всей ситуации, окончательное определение границ наших взаимоотношений. Я вернулась, чтобы окончательно убедиться, что Карстен потерял ко мне интерес и больше не нуждается во мне. Его любовь, вспыхнув как спичка, так же быстро угасла, оставив после себя отвратительный осадок из горечи, обиды и отчетливый привкус предательства. Я не представляла теперь, как мне дожить почти два месяца до моего запланированного отъезда в Россию.

11. Я хожу в школу

   Неожиданное спасение пришло со стороны фрау Катце – директора языковой школы. Как ни странно, она не забыла о моей просьбе включить меня в группу при первой же возможности. До начала каникул в школе оставался всего месяц, тем не менее она позвонила на мой немецкий номер и предложила посещать занятия, чтобы после каникул я уже органично влилась в группу и продолжала учиться наравне со всеми.
   – Ваш тест всего на 1 балл оказался выше минимального порога. Поэтому на данном этапе вы как раз будете приблизительно на одном уровне с остальными студентами, которые начали заниматься с апреля.
   Известие о том, что с понедельника я могу выходить на занятия очень обрадовало меня. Мне нравилось изучать языки, а регулярное посещение школы означало для меня смену обстановки, общение с новыми людьми и ежедневную возможность совершенно легально уходить из дома. Мне казалось, что теперь, когда у меня будет занятие по душе, я смогу легче переносить ожидание Карстена и обстановку в моей семье. Уроки в школе начинались в полдесятого и длились три часа, дополнительно час-полтора уходило на дорогу в Ильцен и обратно. Таким образом, у меня было занято целых полдня! Целых полдня полноценной насыщенной жизни. Кроме того, я должна была выполнять домашние задания, и это тоже должно было помочь мне коротать время. Занятия в школе должны были закончиться в конце июня, и тогда до июльского рейса в Москву оставалось всего около двух недель. Ну, этот период можно будет как-то перетерпеть, полагала я. Потом три недели отпуска в России, а там видно будет. В общем, языковая школа фрау Катце, как мне казалось, решает все мои проблемы на данный момент.
   Я с энтузиазмом приступила к занятиям. Фрау Катце прислала по почте мой студенческий билет, заверенный её подписью и печатями школы. Мне оставалось только вклеить туда мою фотографию и поставить на нём печать в офисе на вокзале в Ильцене: без этого мой студенческий проездной билет, который стоил на порядок дешевле обычного, считался недействительным. Йенс приобрёл мне первый билет пока лишь на неделю, хотя мог оплатить проездной целиком на месяц. Но он не хотел сразу тратить такую сумму из своего бюджета. Билет я должна была сдать в конце недели фрау Катце для возмещения его стоимости. Чудесная страна! Ты ходишь на занятия, и ещё получаешь ежемесячное пособие от государства, и ни копейки не тратишь за проезд. Я вспомнила, что Джобцентр даже компенсирует проезд на термин и обратно, если эта встреча была инициирована самим чиновником. И ещё один факт, который поразил меня, когда Йенс рассказывал о том, что Карстен который год никак не закончит автошколу и у него до сих пор нет водительских прав:
   – Обучение в автошколе полностью оплачивает Джобцентр, так как этот навык расширяет возможности найти работу. А если для работы нужен личный автомобиль, Джобцентр выделяет деньги на его приобретение.
   Недаром Германия считается одной из самых богатых европейских стран с очень сильной экономикой и высоким уровнем социальной поддержки населения.
   Теперь я тоже жила в этом раю. Но, к сожалению, была лишена возможности пользоваться благами, которые выпадают на долю его обитателей. Все средства, которые мне выделяло государство, текли в руки моего мужа. Я не видела и не держала в руках ни цента из перечисляемых денег, поэтому я не ощущала своего особенного положения и радости от того, что я нахожусь в этой стране. Скорее наоборот, я никогда не чувствовала себя настолько ущемленной в моих возможностях, чем теперь: это было положение полной зависимости от моего супруга, финансовой и моральной, усиленное ограничениями, которые накладывало на меня отсутствие языка и отсутствие свободного доступа к информации.
   Школа располагалась в двухэтажном симпатичном коттедже неподалёку от офиса фрау Катце. Одной стороной окна выходили в детский сад, поэтому утром в начале занятий нам приходилось их закрывать: такой громкий детский гомон доносился со стороны двора. Наша учительница Рита, по происхождению латышка, носила немецкую фамилию Петерс, из чего я заключила, что она, как и я, вышла замуж за коренного немца и поэтому переехала когда-то в Германию. Она была замечательный педагог, талантливый и влюбленный в свою профессию. Рита была одного возраста со мной, плюс-минус, с типичной прибалтийской внешностью. Как и все выходцы из бывшего СССР, она прекрасно говорила по-русски. Но все наши занятия проходили исключительно на немецком языке. Я не переставала удивляться, как ей удаётся объяснить ученикам, знающим лишь азы чужого языка, материал полностью на немецком языке, прибегая лишь к мимике, жестам, и использованию элементарных слов для объяснения чего-то сложного. Конечно, иной методы преподавания здесь и не могло существовать, ведь группа была полностью интернациональная, и в противном случае Рите пришлось бы преподносить материал не менее чем на трёх языках. Она вела уроки, общаясь с нами на равных, не воздвигая дистанции «учитель-ученик». Занятия проходили динамично в игровой форме с использованием карточек, игр в мяч и в прятки, хождением хороводов и других активных элементов. На каждом уроке Рита разбивала группу на команды и устраивала между нами соревнования или делила нас для работы в парах. Материал усваивался легко, а время занятий пролетало незаметно. Я была в полном восторге от моих занятий и от моей учительницы. Если честно, то больше всего я жалею о том, что мне так мало довелось ходить в языковую школу, и о том, что мои знания немецкого языка так и остались на начальном уровне. Я жалею также о том, что мне пришлось расстаться с ребятами из школы: несмотря на то, что я ходила на занятия всего две недели, я успела полюбить их всех, а они меня, – настолько доброжелательная была атмосфера в нашей группе. Я была единственной европейской женщиной из всех. Среди мужской части группы был один европеец – Артур из Армении. Он тоже говорил по-русски, и мы вместе шли от электрички до корпуса школы по утрам, болтая о чем-нибудь. Ему было слегка за пятьдесят, и он жил с семьёй в Бад Бевензене (такая же деревня, как и Бад Бодентайх, только по другую сторону от Ильцена). Он находился в Германии уже семь лет, но только сейчас решил выучить язык. Не знаю, как он обходился без этого раньше, но он сказал, что его работа поваром в греческом ресторане не требовала от него знаний немецкого. Остальные ребята в школе были из Сирии, Афганистана, Марокко. Колоритная негритянка Жозефина, импульсивная и взбалмошная, приехала из Ганы. Моё предвзятое отношение к беженцам и выходцам с Востока сменилось уважением. Все студенты группы были очень умными, интеллигентными людьми. У себя в стране они в большинстве работали учителями английского языка. Усама из Марокко был финансовым аналитиком. С ним я могла перекинуться парой фраз на французском. Только самый старший из группы, Мохаммед из Афганистана, у себя на родине работал просто продавцом в магазине. Все это я узнала на одном из занятий, когда мы учили тему профессий, и каждый должен был немного рассказать о себе и своей прежней работе.
   Я не знала, какими путями и почему каждый из них оказался здесь. Наверное, у каждого была своя интересная история. Но сейчас, когда я пишу эти строки, они остались по-прежнему в Германии, а я навсегда покинула эту страну. Я обрела её благодаря Йенсу и потеряла её тоже из-за него.
   Судьба, которая так настойчиво вела меня туда, убирая все преграды с пути, потом столь же стремительно заставила меня вернуться обратно, лишив всех возможностей иного развития событий. И закрыв передо мною все двери назад.
   Если считать, что все в мире не случайно и даётся нам для чего-то, то, скажу честно, я до сих пор не смогла разгадать замысел провидения, зачем всё это было со мной. Может быть, это понимание придёт ко мне гораздо позже, на склоне лет, когда я смогу увидеть всю картину моей прожитой жизни целиком. Но пока это понимание для меня недоступно, и я чувствую лишь боль от утраты, предательства любимого человека и от несбывшихся надежд.
   Наверняка, первые дни после моего бегства в Россию мои одногруппники терялись в догадках, куда я так внезапно исчезла. Ведь на занятиях я никому не показывала своего подавленного душевного состояния, а напротив, была энергичной, весёлой и общительной.
   Там, в школе, я чувствовала себя счастливой и находила применение моим способностям и амбициям, считаясь одной из лучших учениц и демонстрируя прекрасные результаты. Даже Карстен, с которым я увиделась наконец в конце первой недели от начала занятий, был поражён, насколько я продвинулась в изучении немецкого языка.
   Но, к сожалению, языковая школа не могла решить моих личных проблем, а наступившие в последние недели события сделали моё пребывание в доме моего мужа невозможным, и я всё-таки не дотерпела до июля.

12. Последняя встреча

   Я увидела Карстена только через три недели после праздника Шутценфест. Я никак не могла встретиться с ним, словно какая-то неведомая сила разводила нас в разные стороны. Один раз он даже приходил к нам домой, но я была в ванной, а Йенс почему-то не слышал звонка входной двери. Карстен даже не удосужился при этом позвонить по телефону Йенсу, чтобы тот открыл дверь. Он просто развернулся и ушел. В течение этих недель Йенс неоднократно случайно встречал Карстена на улице или в супермаркете. Только я одна никак не могла увидеть его. Писать ему и спрашивать конкретно, когда ты к нам придешь, Йенс отказывался, мотивируя это тем, что это «дрюк» («давление») на Карстена и он может отреагировать блокированием телефона. Как все стало сложно! Во мне клокотали обида и уязвленное самолюбие. Меня приводило в бешенство то, что я не могу сама спросить Карстена ни о чем напрямую, а полностью зависима от того, что сообщит мне мой муж. Я подозревала Йенса в том, что он специально отклоняет визиты Карстена к нам, и думаю, не напрасно. А может быть, Карстен сам не хотел приходить. В конце концов, я могла думать, что угодно, оказавшись в полной информационной изоляции от моего возлюбленного. Я плакала от бессилия, я плакала от обманутых ожиданий. Я устала надеяться и ждать и все же не могла заставить себя отказаться от этого. Каждый раз, когда Йенс сообщал мне, что Карстен должен прийти, я начинала ждать. Но назначенные встречи всегда отменялись по каким-то причинам. Когда мне сообщали, что Карстен придёт сегодня, это ещё куда ни шло: всего лишь один мучительный день ожидания. Но потом обещания встречи с Карстеном стали ещё более неопределенными по времени. Например, Йенс говорил: он обещает прийти в ближайшие дни. Или: он обещает прийти на этой неделе, и я ждала всю неделю. А он все не приходил. Это было какое-то помешательство. К концу третьей недели я уже была близка к истерике, что, собственно, не замедлило случиться.
   В один из дней Йенс отправился к маме и вернулся оттуда очень довольный.
   – Карстен приходил к моей маме, – и он показал мне фотографию Карстена вместе с фрау Хаас в обнимку за её столом на кухне. – Я написал ему по дороге, что иду к маме, и он неожиданно примчался туда.
   – Но почему к маме, почему не к нам?!!
   – Наверное, он подумал, что вы тоже там. Мы проболтали целый час.
   Я больше не могла этого выдержать. У меня потемнело в глазах, я выскочила с балкона, в бешенстве сломав на ходу солнечные очки и швырнув их на пол. Он был целый час у мамы Йенса! Я жду его три недели, три долгие мучительные недели, изо дня в день, и сегодня в том числе, а он пришёл не ко мне, а к маме Йенса. Я ни на минуту не поверила, что он не знал, будто меня там нет. Напротив, он пришёл туда именно потому, что меня там не было. Я не прикасалась к спиртному уже несколько недель, но сейчас боль была слишком велика. Я набрала полстакана и выпила залпом. Водка сделала ещё хуже, я уже не могла остановить рыданий. Слёзы, в которых были все невысказанные мысли, и страхи, и надежды, все мои долгие напрасные ожидания, градом катились по щекам. Я легла на кровать и так и заснула в рыданиях. Я выпила не так много, но, видимо, постоянный стресс дал о себе знать: я просто отключилась. И это к лучшему. Хоть на какое-то время моя голова освободилась от моих мучительных мыслей. Я помню сквозь сон, как подходил Йенс и трогал моё запястье, проверяя пульс. Потом подносил к уху телефон, в котором было записано голосовое сообщение от Карстена, но я не поняла ни слова и в тот момент мне было все равно.
   – Мы все беспокоились о вас, – сказал мне наутро муж.
   – Кто «все»?
   – Я, Карстен, Удо, Мануэла.
   Ну конечно, кто бы сомневался, что все уже оповещены, что Марина наклюкалась водки и лежала в беспамятстве.
   – Вы почти не дышали, и Карстен сказал проверить ваш пульс и вызвать врача. Он так переживал за Вас.
   «Да, – отметила я про себя с горечью. – Так переживал, что даже не пришёл посмотреть, что со мной и помочь в случае необходимости. В прежние времена он уже давно был бы здесь».
   Водка, видимо, была не слишком качественная, потому что у меня явно была интоксикация. Я весь день провела в кровати, зелёная от тошноты, переслушивая сообщение от Карстена, которое я не поняла вчера. «Привет, Марина. Я сейчас с Йенсом у его мамы. Моё здоровье не очень. Йенс тебе объяснит потом. Но как только мне станет лучше, я вскоре приду. Как ты? Береги себя, твой Тигр».
   Как только мне станет лучше, я вскоре приду.
   Ещё более неопределенное обещание, чем все предыдущие. Я уже не верила, что когда-нибудь увижу его снова.
   – Что с его здоровьем опять? – спросила я Йенса.
   – Сегодня он показывал маме результаты обследования его сердца. Ему нужно ставить стены. Это такие микротрубочки, расширяющие артерии, ведущие к сердцу. Я уже говорил вам, что его сердце останавливалось за этот год каждые четыре дня.
   – О Боже…
   – Естественно, он не может заниматься сексом до операции.
   До этого он не мог по причине ноги, ещё раньше из-за спины и визита его мамы. Я в сумасшедшем доме. И я в зависимости от двух сумасшедших мужчин. И, кажется, я тоже уже очень тяжело больна на голову. Я переживала за здоровье Карстена, но это все уже просто не укладывалось ни в какие рамки.
   – И когда операция?
   – Желательно как можно скорее, но он отложил это до сентября, потому что не хочет бросать работу в пожарной службе. Стоит жара, самый сезон пожаров, он должен быть в боевой готовности.
   Ага, значит, секса раньше октября не ждать. А потом у Карстена что-то случится опять, обреченно подумала я.
   – Понятно, но когда он просто придёт к нам? Когда я, в конце концов, его увижу?
   – Но он же сказал вам в голосовом письме: «вскоре».
   – Вскоре? Что значит это вскоре? Через неделю? Через месяц? Через год?
   Йенс засмеялся:
   – Это может значить, что угодно. Слово «бальд» («вскоре») имеет в немецком языке очень широкое значение в определении срока.
   Через некоторое время снова началась моя обработка с целью убедить меня принять предложения на сайте сексуальных знакомств.
   – Поскольку Карстен не сможет заниматься сексом ещё очень долго, он спросил меня, согласен ли я найти ему замену для вас на это время, и я ответил «да». Мы оба волнуемся за вас и ваше здоровье.
   Эти разговоры приводили меня в бешенство. После случая с Рене я категорически потребовала моего удаления со всех сайтов, но Йенс, конечно, и не подумал этого сделать.
   – Я вам уже говорила тысячу раз, что мне не нужен никто кроме Карстена. Если он болен, я подожду. Я люблю его и готова ждать. Но только пусть он придет ко мне, я хочу видеть его наконец!
   Несмотря на мой категорический отказ, тема секса с другими мужчинами не сходила с повестки дня. Йенс упоминал об этом при каждом удобном случае, надеясь, что отсутствие близости с Карстеном уже два месяца сделает своё дело и я в итоге сдамся. Но я неизменно повторяла, что я больше ничего не хочу об этом слышать.
   Тогда был сделан заход с другой стороны. Однажды Йенс преподнес мне информацию, что Карстен, оказывается, был разочарован тем, как я ласкаю его пенис, и что моя техника совершенно не удовлетворяла его.
   – Почему он не сказал мне об этом лично? – спросила я. – Вы же мне сами говорили, что он называл меня «лучшей». Почему я впервые слышу об этой проблеме спустя полгода?
   – Он стеснялся сказать вам об этом.
   Мне, конечно, трудно было представить, что Карстен стеснялся. У меня было совсем иное представление о нем. Он демонстрировал скорее напор и уверенность, и как раз это мне очень нравилось в нем. Хотя я допускала мысль, что он мог промолчать о том, что его не устраивает, не желая обидеть меня.
   Через пару дней Йенс сообщил мне, что он очень долго разговаривал с Карстеном по телефону по этому поводу, и в итоге они пришли к выводу, что мне нужно пройти курс обучения «немецкой технике».
   – Я отправил вам письмо на имейл, – хитро улыбаясь, сказал муж.
   Письмо было длинным, в духе Йенса, с обязательной порнографической картинкой, изображающей процесс того, чему я должна была научиться.
   «Нам с Карстеном нравится одно и то же, – писал Йенс. – Поэтому вы могли бы научиться этой технике на вашем муже. Я хочу помочь вам с Карстеном наладить вашу сексуальную жизнь».
   Какой бред! Раньше наша «сексуальная жизнь» не нуждалась ни в каком «налаживании», а теперь её не было вовсе. Йенс хотел любой ценой добиться удовлетворения своих сексуальных желаний, прикрываясь интересами Карстена. Мой ответ был коротким:
   «Я говорю „нет“. Я готова проходить эту науку только с Карстеном».
   Получив мой ответ, Йенс сильно рассердился и сказал мне, что мой ответ так же сильно расстроил Карстена, как и его.
   Пошёл ли Карстен на поводу у Йенса, было ли так запланировано с самого начала и хотел ли он действительно то, что предлагал мне мой муж, я не знаю и не узнаю уже никогда. Но, в любом случае, он предал меня и нашу любовь. С того момента, как заблокировал меня в своём телефоне, и мы больше не могли переписываться напрямую, он передал всю власть в наших отношениях Йенсу. Во мне происходили метаморфозы. Моя любовь медленно и мучительно умирала во мне. Мои глаза открывались. Уже было очевидно, что мои чувства к Карстену были использованы для того, чтобы заманить меня в Германию, чтобы посадить меня на привязь рядом с моим мужем и заставлять выполнять то, что он хочет. Я больше не верила Карстену. И я даже не знала уже, была ли когда-нибудь его любовь настоящей или это тоже была часть игры, задуманной Йенсом. Все, что я хотела сейчас, – это просто чтобы Карстен пришёл хотя бы раз. Не знаю, зачем, но это стало моей навязчивой идеей. Я хотела увидеть его любой ценой.
   И я решила заплатить эту цену. В один из дней я сказала Йенсу, что прошу его встретиться с Карстеном один на один и задать ему важные для меня вопросы. Я даже записала их на листочке, чтобы Йенс ничего не забыл.
   Я сдавала все свои позиции, отказывалась от всего, что было дорого в наших с ним отношениях. Я написала, что я не хочу выходить замуж за Карстена, и он может быть спокоен, потому что теперь свободен от своих обязательств передо мной. Следующим пунктом я обозначила, что я очень прошу прийти его на этой неделе ко мне и обещаю при этом не вести никаких разговоров о наших с ним отношениях. И, наконец, я спрашивала, хочет ли он оставаться моим любовником на будущее. Только любовником – и не более того. Йенс давно намекал мне на то, что Карстен испуган обязательствами, которые он на себя взял в отношении меня, и это может быть причиной того, что он меня избегает. Ну что же, если это так, то единственным способом заманить его, именно заманить (до чего я дожилась!) к нам, было освобождение его от его же слова. И я пошла на это.
   Йенсу очень понравилось моё предложение. Его устраивали все изложенные мной пункты. Я отказывалась от будущего с Карстеном и снова предлагала ему ограничиться ролью любовника. Именно то, чего хотел мой муж. Если до этого встречи с Карстеном никак не могли состояться, то теперь почему-то Карстен согласился прийти на следующий же день! Я была поражена. В этот день я впервые шла в школу на занятия, а между тем Йенс и Карстен должны были встретиться у нас дома для мужского разговора обо мне и о перспективах нашего тройного союза.
   Несмотря на то, что это было первое занятие в языковой школе, я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме мыслей о том, пришёл ли Карстен и каков результат этой встречи. Мое сердце сжималось от нехороших предчувствий. Первый мой вопрос, когда я ворвалась запыхавшись домой, был «Карстен приходил?».
   – Да, приходил. – И Йенс показал мне в качестве доказательства их совместное селфи.
   – Все просто отлично для вас, – довольно начал докладывать Йенс. – Он, конечно же, снова будет вашим любовником, как только поправит своё здоровье. И он очень рад, что вы понимаете, что он не может на вас жениться, так как он сказал об этом под влиянием импульса, не подумав о последствиях.
   «Да уж, под влиянием импульса, – подумала я с горечью. – Он писал мне об этом почти каждый день и даже собирался нанять адвоката, чтобы ускорить процесс». Но я не выдала своего горе-возлюбленного. Будто услышав мои мысли, Йенс начал допытываться:
   – Когда он сказал вам, что хочет на вас жениться?
   – Когда я хотела уехать в первый раз, – солгала я. – Вы же тогда оба пришли в спальню и сказали, что через два года я могу выйти за него замуж.
   – А раньше он вам этого не предлагал? – как бы между прочим продолжал пытать меня Йенс.
   – Нет.
   – А мне он сказал, что это случилось в начале марта, когда вы только приехали в Германию и что это была ваша идея.
   Моя идея! Бедный трусливый Карстен, не бойся, я не выдам тебя.
   – Может быть, – ответила я. – Я уже не помню.
   Конечно, я могла бы рассказать про нашу переписку в телеграме на протяжении всей зимы, про все его слова любви, про все его обещания, про его просьбу не иметь секса с моим мужем, про то, как он обещал мне защищать меня от Йенса, как он писал, что ненавидит его за его ложь, и много-много чего ещё… Но я не хотела ему вредить. Пусть будет так. Мне было горько и грустно. Карстен отрёкся от меня и нашей любви. Разговор с Йенсом был доказательством того, во что я так долго и упорно отказывалась верить.
   – Так он придёт на этой неделе, как я просила?
   – Да, теперь он точно должен прийти. Он очень рад, что не будет никаких «бла-бла-бла» про отношения. Это для него всегда стресс.
   Итак, я добилась того, что он придёт. Но какой ценой и для чего? Наверное, я хотела последний раз вдохнуть его запах, почувствовать его губы и его руки. Хотя я уже почти отвыкла от него за столь долгий период его отсутствия, и, пожалуй, было бы лучше уехать, не пробуждая в себе этих ощущений. Поэтому всю неделю, пока он не пришёл, и я по-прежнему не была уверена, что он выполнит своё обещание, я металась между двух желаний: увидеть его и, наоборот, не видеть его больше никогда. Я уже не знала, как будет лучше для меня.
   Но в этот раз он всё-таки пришёл.
   Однако до этого произошло ещё кое-что. В тот же день, когда состоялся разговор Йенса с Карстеном у нас дома, муж должен был перечислить деньги для моих детей. Вернее, он должен был перечислить их ещё на прошлой неделе, но Джобцентр почему-то задержал выплату пособия. А когда деньги наконец поступили на счёт моего мужа, отключился интернет, что сделало их перечисление в Россию невозможным. Я не заподозрила ничего, потому что проблемы с интернетом в деревне Бад Бодентайх случались довольно часто из-за штормов. Однако, как правило, такие перебои продолжались не более одного дня. На этот раз связи не было все выходные. В понедельник интернет, по идее, должен был уже заработать. Но Йенс огорчил меня: дело не в шторме, как обычно. В деревне прокладывали новый кабель для интернета, чтобы улучшить качество соединения. «Теперь связи не будет целую неделю», – сказал он. В качестве доказательства своих слов Йенс дал мне прослушать голосовое сообщение от Мануэлы, где она подтверждала сказанное моим мужем, а также выслал моей маме фотографию выкопанной траншеи с экскаватором в одном из районов города. По удивительному совпадению, в этот же день перестал работать и мой мобильный интернет на «немецком» телефоне.
   – Почему у вас работает мобильный интернет, а у меня нет? – удивлялась я. – Ведь у нас один оператор связи.
   Йенс только пожимал плечами.
   Всю неделю он тяжко вздыхал, как скучно жить без интернета, переживал за мою семью, оставшуюся без средств. Каждый день он сам инициировал звонки моей маме, чтобы я могла с ней переговорить через его вотсап, дабы она не волновалась за меня, как это было в марте, когда пропал мой телефон. В общем, Йенс проявлял трогательную заботу. Но когда интернет не появился даже через неделю, меня начали терзать сомнения, а говорит ли Йенс правду по поводу ремонтных работ. Наши с мамой подозрения усилились, когда она увеличила снимок с выкопанной траншеей и экскаватором, которые ей прислал Йенс. Мелкими буквами в углу фотографии стояла дата «6 мая». На дворе был июнь.
   Как только Йенс отправился в магазин, я начала распутывать провода от интернета, подключенные к установке вайфай. Оказалось, что мой муж просто отсоединил кабель и спрятал его за шкаф! Несмотря на то, что я, казалось бы, уже должна была привыкнуть к его фокусам, я была потрясена. Целую неделю меня и моих близких водили за нос. Когда я по утрам уходила в школу, Йенс благополучно включал интернет в сеть и пользовался им, а когда я возвращалась (время прибытия моей электрички было точно известно), отключал снова. Вернувшийся из супермаркета Йенс был неприятно удивлен, застав меня болтающей по телефону с моей мамой по вновь работающей интернет-связи. Однако он быстро взял себя в руки и изобразил «искреннее» удивление:
   – Интернет подключили? Ну наконец-то!
   Конечно, я могла сказать, что всё знаю про кабель, но в этом не было смысла. Он всё равно открестился бы от всего, как он это делал всегда. Я просто в очередной раз сделала выводы для себя. И моя семья тоже. Все, что мне было нужно теперь, чтобы он, наконец, отправил деньги. Теперь у него не было причины этого не сделать. И всё же мне пришлось напомнить ему об этом ещё три или четыре раза, пока он сел за компьютер и открыл сайт «Transferwise». Я села тут же рядом на стуле, чтобы проконтролировать перечисление. Когда я увидела сумму, это было новое потрясение. Двадцать тысяч рублей вместо тридцати. Такая же ситуация была в позапрошлом месяце. Когда в начале мая я сбежала от него в Россию, я потребовала, чтобы он ещё раз клятвенно подтвердил, что будет отправлять тридцать тысяч ежемесячно до 30 числа. Я задавала ему этот вопрос несколько раз, желая получить письменные гарантии, прежде чем я вернусь обратно. И тем не менее он опять обманул меня. Попытка что-то доказать, естественно, не увенчалась успехом. В качестве причин были названы непредвиденные траты на мой недельный проездной до школы, который, кстати, стоил всего 21 евро, а не 100 с лишним, на которые он уменьшил выплату.
   – Но деньги за билет вам вернутся назад! – возмутилась я. – Вы же знаете, что Джобцентр компенсирует их. И, кроме того, вы обещали моей семье отправить перевод из ваших личных денег, независимо от обстоятельств.
   В доказательство я показала ему письмо в вотсапе с его обещаниями. Но это было бесполезно. Простой ответ: тогда было одна ситуация, а теперь другая. Его обещания ничего не стоили. Он лгал, лжет и будет лгать. Его обман, в совокупности с поведением Карстена, решили для меня вопрос, оставаться ли здесь до середины июля или уехать раньше. Теперь я очень сомневалась, что он отпустит меня в июле, потому что явно предчувствует, что я не вернусь. Он сам неоднократно говорил мне о своих опасениях и о том, что в этом также уверены и Карстен, и Удо. Я поняла, что он приложит все усилия, чтобы задержать меня здесь, мотивируя тем, что Джобцентр не дал мне отпуск, или придумает что-нибудь ещё. Я не собиралась больше ничего ждать. С меня довольно.
   Добавились также новые обстоятельства: во время отключения интернета я случайно обнаружила в отправленных мной в вотсапе сообщениях в адрес Йенса русский текст. Приглядевшись и прочитав несколько строк, я с ужасом поняла, что это моя переписка с Женей! После кражи моего мобильника в марте я строго следила за тем, чтобы ежедневно чистить чаты в моем телефоне и периодически менять графический пароль в аппарате. И вот со временем снова расслабилась. Йенс опять тайком скопировал информацию, чтобы потом перевести на своём компьютере. Стараясь сохранить самообладание и не показать вида, что я это обнаружила, я стала дожидаться первого же удобного случая, чтобы удалить все в телефоне мужа. Подозрительный Йенс всегда носил мобильник с собой, даже когда принимал свою ежедневную ванну. Единственное место, куда он его не брал, – это туалет. Как только он зашел в уборную, я кинулась к столу и начала трясущимися руками открывать вотсап в его телефоне. Это было бы несложно, так как у него не был установлен пароль, но у меня в распоряжении было всего несколько минут. Наугад я стала удалять все сообщения на русском, даже не читая. У меня не было времени просматривать их. Я удалила всего несколько самых длинных сообщений, быстро убрала открытое на дисплее телефона окно вотсапа и положила мобильник обратно в чехол. Сердце бешено колотилось. Наивная, я не знала, что мои сообщения уже давно переведены и даже отправлены Карстену. Мой телефон был вскрыт ещё несколько дней назад, и у мужа было достаточно времени перевести весь текст. Я догадалась об этом, когда вспомнила, что вот уже несколько дней как мой муж стал меня называть «Марышка» (искаженное произношение «Маришка»). «Маришкой» звал меня Женя в нашей переписке. Я-то думала, что Йенс нашёл информацию в интернете, а все было гораздо проще и отвратительней.
   И, наконец, я снова обнаружила отсутствие моих сумок. Я хотела достать из чемодана другую блузку, чтобы идти на занятия. Шкаф, в котором стояла сумка, набитая моими вещами, оказался пуст.
   – Где опять мои вещи? – накинулась я на Йенса.
   – Вещи развешаны в другом шкафу, а сумки забрал Карстен, когда был сегодня, – невинно хлопая глазами ответил он.
   Мне было поведана история о том, как Карстен вытряхивал мои вещи из сумок, отшвырнув в ярости ногами красный плащ, в котором я когда-то устроила прощальный вечер для него.
   – Он зол на вас за то, что вы опять собрали чемоданы.
   – Это мое дело, где и как хранить мои вещи! Сколько можно? – сорвалась я. – Это мои вещи! Не ваши, не Карстена! Почему вы позволяете уносить их из дома в вашем присутствии?
   – Спросите у Карстена сами.
   – Конечно, спрошу, если мне когда-нибудь доведётся его увидеть, – съязвила я.
   После всех этих событий, последовавших одно за другим, я снова тайком купила билет в Россию. Мне нужно было подождать до отъезда всего неделю, но даже этот короткий промежуток времени казался мне теперь вечностью.
   Визит Карстена после того, как я сдала все важные для меня позиции, позволил мне снять напряжение от навязчивого ожидания. Я дала себе слово, что встречу его как ни в чем не бывало, легко и непринужденно. Теперь я знала, что эта встреча будет последней в нашей жизни, и я не хотела больше ничего выяснять. В этом не было смысла.
   Он пришел в пятницу, на пятый день после того разговора с Йенсом, когда получил от меня полное освобождение от своих обязательств. Я сдержала мое слово не заводить никаких серьёзных разговоров. Единственная тема, которую мы все-таки обсудили во время его получасового посещения, это его разрешение мне иметь секс с другими мужчинами. Конечно, эту тему снова поднял Йенс. Я обняла Карстена за голову и посмотрела ему прямо в глаза. Я уже немного говорила по-немецки, поэтому спросила его без переводчика:
   – Почему ты хочешь этого?
   Йенс попытался вмешаться в разговор со своими комментариями, но я заткнула ему рот:
   – Помолчите, пожалуйста. Я хочу услышать это лично от Карстена.
   Карстен растерялся. Он не ожидал, что я уже так свободно могу изъясняться. За три недели его отсутствия я сделала значительные успехи в изучении языка. Кроме того, он надеялся, что именно Йенс все скажет за него, а он просто согласится с его словами.
   – Почему? – переспросил Карстен.
   – Да.
   Он даже начал заикаться, что являлось для него признаком крайнего волнения, однако быстро взял себя в руки. Я записывала этот разговор и потом ещё много раз прослушивала его. Поэтому я помню все, что он сказал, слово в слово.
   – В настоящий момент я болен. Ты говорила сама когда-то, что ты не можешь долго без секса. Поэтому ты пока можешь иметь секс с другими мужчинами.
   – Я не понимаю, почему ты толкаешь меня на это, – ответила я. – Мне, например, будет больно, если я узнаю, что у тебя секс с другой женщиной.
   – Я не могу. Но ты можешь. Я не сказал «должна». Ты можешь, если тебе это необходимо. Это мой подарок тебе.
   (Слова Йенса!)
   – Ок, – ответила я. – А теперь послушай меня: я могу долго без секса. И я могу ждать, пока ты не будешь здоров. Мне не нужен другой мужчина, кроме тебя. Я люблю Карстена Требера, и я хочу только Карстена Требера.
   Я сделала ошибку, употребив «воллен» вместо «мёхтен». Оба эти глагола переводятся как «хотеть», но «воллен» означает принудительное желание, с оттенком обязанности. Карстен поправил меня: «ишь мёхте».
   – Хорошо, – согласилась я. – Но ты меня понял?
   – Я понимаю немецкие слова, – попытался отшутиться он.
   – Хорошо, если ты понял, эта тема закрыта.
   – А она быстро делает успехи в языке. – Карстен удивленно посмотрел на Йенса.
   Карстену потребовался перекур после такой щекотливой темы, а затем он очень быстро начался собираться. Он крепко прижал меня к себе в гостиной и поцеловал долгим поцелуем. Такие поцелуи обычно предшествовали близости. И хотя мы оба явно были возбуждены, и наше дыхание стало прерывистым, пока наши языки играли друг с другом, продолжения не последовало. Он отстранился, заглянул на балкон сказать Йенсу «до свидания» и ушёл. На пороге мы ещё раз коротко поцеловались, и он даже сказал в этот раз три заветных слова «ишь либе дишь». Но я уже не поверила в них. Спускаясь по лестнице, он широко улыбнулся мне и взмахнул рукой на прощание. Это был последний раз, когда я видела его так близко, и уж точно последний раз в моей жизни, когда я прикасалась к нему. Отныне мы расставались навсегда. Разница была в том, что он ещё этого не знал. А я уже знала.

13. Пожарная служба

   Этот день начался не как обычно. Утром Йенс отправился вместе со мной на станцию, чтобы купить мне проездной билет на неделю и заодно показать мне, как это делается, чтобы в следующий раз я могла купить билет самостоятельно. Конечно, я знала, что никакого следующего раза уже не будет, однако я, конечно, не стала ему об этом сообщать. На станции мы встретили Берту, жену Удо и мать Мануэлы, которая в марте на «собрании» у нас дома очень нелестно отзывалась обо мне. К моему удивлению, она вдруг обняла меня и попросила прощения. Чем была вызвана такая перемена в её отношении ко мне, я не знаю. Но это было неожиданно и приятно. «Аллес гут» («Все хорошо»), – ответила я и улыбнулась. Я не держала на неё зла. Ее извинения вызывали у меня волну новых переживаний: почему, как только я собираюсь уезжать, какие-то стороны моей жизни начинают налаживаться. Но, в конце концов, какая мне разница, что она будет думать обо мне, когда я уеду. Что они все будут думать. Никто все равно меня не поймет. Все будут сочувствовать Йенсу и проклинать меня. Это понятно. Хуже всего для меня не то, что подумает она, или Удо, или Мануэла, а то, что будет думать Карстен. Он никогда не поймёт, что я уехала из-за того, что он предал нашу любовь. Естественно, он решит, что я бросила его в тот самый момент, когда он болен, потому что я не могу без секса. Примитивные мысли, но он убеждён в этом. Он сам так сказал в нашу последнюю встречу. Сейчас я испытывала настоятельную потребность оправдаться перед ним, я не могла уехать просто так. Встреча с Бертой подтолкнула меня к мысли написать ему прощальное письмо. Ненавижу себя за эти прощальные письма, длинные и полные трагизма. Я всегда пишу их при расставании. Ничего не могу с собой поделать, Мне хочется последний раз все объяснить, хотя, по сути, это уже не имеет смысла, ведь все закончено и уже ничего нельзя изменить. И все же в вагоне я предалась мечтам о том, как сентиментальный Карстен, читая строки моего письма, будет орошать его слезами и, конечно, сохранит его, а не выкинет в корзину для мусора. А в старости, доставая его из укромного ящика, будет перечитывать и снова плакать о том, что никто и никогда не любил его так, как эта странная женщина из России… Я гнала прочь мысли о том, что уже через месяц-другой он просто забудет обо мне. Нам всем хочется думать, что мы оставили неизгладимый след в душе и сердцах наших бывших. Память, которую мы оставляем о себе в других людях, придаёт смысл нашему существованию.
   В Ильцене я сразу побежала в корпус к фрау Катце. Я уже знала, что ученики, да и учителя между собой называют её «наша мама» – с такой теплотой и вниманием она относилась к каждому своему студенту. Ещё одно переживание по поводу того, что мне предстоит уехать через три дня, отплатив этой женщине чёрной неблагодарностью за участие, которое она проявила ко мне. Сегодня я должна была сдать ей мой проездной билет за прошлую неделю. Йенс десять раз перед отъездом напомнил мне, чтобы я не забыла это сделать, так как хотел вернуть деньги, потраченные на билет. Кабинет фрау Катце был закрыт, но, когда я вышла на улицу, я увидела подъехавший чёрный мерседес, за рулём которого она сидела. Я дождалась, пока она выйдет из машины, и протянула ей билет.
   – Здравствуйте, Эмма. Это мой билет за прошлую неделю. Муж сказал, что я должна отдать его вам.
   – О… – она повертела билет в руках. – Не могли бы вы зайти ко мне сегодня после занятий? Билет можете оставить у меня. Мне нужно уладить кое-какие формальности по оплате.
   Она говорила по-русски с лёгким балтийским акцентом, и я подумала, что она, наверное, латышка. Наша преподаватель Рита тоже была родом из Латвии.
   – Да, конечно, договорились.
   Я побежала в корпус, где проходили наши занятия по немецкому языку. Итак, сегодня я не успеваю на мой обычный поезд домой. Тем лучше. Я всё равно планировала сегодня задержаться – Йенсу пора привыкать, что я не всегда возвращаюсь вовремя. Чтобы он не спохватился и не начал искать меня раньше времени в пятницу, когда я поеду в аэропорт.
   После занятий я вернулась к фрау Катце, как мы с ней условились утром. Совершенно неожиданно мне тут же выплатили деньги. Я думала, что они вернутся на счёт Йенса через несколько недель через Джобцентр. Но все оказалось гораздо проще. Деньги возвращала сама школа. Я расписалась в нескольких квитанциях, и мне выдали 20 евро и 80 центов. По дороге из школы я испытывала смешанные чувства. Ко мне так хорошо отнеслись здесь, фрау Катце помнила о моей просьбе и записала меня на курс при первой же возможности, а я просто уеду в пятницу, бросив все. Так некрасиво по отношению к ней и к моей учительнице Рите. Но я не могу им ничего объяснить и предупредить заранее, потому что боюсь, что тогда все сорвётся. У меня просто нет другого выхода, успокаивала я себя и свою совесть. До следующего поезда оставалось целых два часа. Стояла прекрасная погода. В моём кармане были 20 евро, почти 21. Первоначальная глупая идея хорошей девочки вернуть их Йенсу сменилась здравой мыслью: с какой стати? Он не отправил вовремя деньги в этом месяце моей семье, и в итоге перевел сумму на 10 тысяч рублей меньше. И я ещё стесняюсь взять эти жалкие 20 евро себе? Это же мои деньги, мне их платят за мою учёбу. И это ничто по сравнению с тем, что он присваивает себе. Решив, что я заслужила подарок для себя, хотя бы напоследок, я зашла в универмаг Rossman и купила красивые солнечные очки – не чета той дешёвке за 3 евро, что купил мне Йенс на днях, а в придачу несколько заколок для волос и несколько открыток на будущие дни рождения моих детей. Была куплена и ещё одна открытка с кроликом и сердечками. Я решила, что на ней я напишу моё последнее письмо Карстену. Когда-то ведь он звал меня своим «хазе», своим кроликом. Такая открытка, как мне показалось, самая подходящая на память о нашей любви. Гуляя по улицам в новых очках с тигриным принтом, я ловила взгляды мужчин, которые улыбались мне. Несмотря на обычную немецкую сдержанность, пара мужчин в кафе на улице даже подмигнули мне. Да я и сама чувствовала себя сегодня красивой, как никогда. К тому же удачный шоппинг поднял мне настроение. Для многих женщин это лекарство от всех сердечных болезней, и я не исключение. К тому же, не имея карманных денег, я так долго была лишена возможности что-то покупать для себя.
   В районе готического собора, в который мне так и не удалось попасть за всё время моего пребывания в Германии, я увидела расставленные столики с распечатанными на простых белых листах меню. Обычно здесь все пустовало, но теперь, в летний сезон, разместились временные кафе на открытом воздухе. В очередной раз я обратила внимание на то, как заботятся немцы о курильщиках: пепельница стояла на каждом столе. В палатках жарили мясо и аппетитно пахло картофелем фри. Очень хотелось есть. Я даже сглотнула слюну, но мне было жалко тратить оставшиеся евро на еду. Однако, когда в конце аллеи я увидела палатку с винами, я не устояла. Тем более что пожилая пара, которая уже разместилась за одним из столиков, приветственно подняла бокал, приглашая меня отведать вкусного вина. Я решила взять белое, а не красное, чтобы потом не болела голова. Кстати, мне это не помогло, потому что уже через пару часов моя мигрень всё-таки благополучно постучала мне в виски. Но пока я наслаждалась бокалом белого сладкого вина за три евро в тени палатки, слушала мелодию церковных колоколов, затягивалась дымком сигарет и прощалась с Германией. Мысленно.
   Если в отключении интернета в моем мобильном телефоне был виноват мой муж, то теперь ему самому пришлось расплачиваться за это. Он не мог мне дозвониться и не имел никакой связи со мной. Но я забыла, каким ушлым он может быть. Не дождавшись меня в привычное время, Йенс развернул бурную деятельность, дозвонившись в школу к фрау Катце и узнал, что я была на встрече с ней – и, конечно, что я получила деньги. Правда, до этого ему все же пришлось изрядно поволноваться. И не только ему, но и Карстену тоже. По словам Йенса, Карстен решил, что я снова улетела в Россию и плакал в трубку. О, мой милый глупый Карстен, как недалеко ты от истины. Совсем скоро ты потеряешь меня навсегда. Уже в пятницу я уйду и не вернусь уже больше никогда. Третьего возвращения не случится. С меня хватило и этого.
   Дома я почувствовала, как начинает стучать в висках. Моя злюка мигрень, добро пожаловать. Когда я собралась в аптеку за таблетками, Йенс не дал мне денег. «Вы же получили сегодня компенсацию за билет», – заметил он. Да, даже такую малость, как эти 20 евро, я не смогла от него утаить. Как мне надоело быть подконтрольной во всем, в каждом моем шаге. Я даже не стала спорить, все равно это было бесполезно. К тому же приступ усиливался, и мне было не до разворачивания дискуссий.
   В аптеке я даже смогла поболтать с доброжелательной женщиной-фармацевтом. Как обидно уезжать, когда уже можешь говорить на новом языке и понимать собеседника. Я получала удовольствие теперь, слыша немецкую речь, и связано это было с тем, что я начала понимать ее. Всего несколько месяцев в языковой среде, и вот уже я могу так много сказать и так легко. Удивительное чувство. Я была уверена, что, если бы я задержалась здесь ещё на год, я владела бы языком свободно. Но мой муж и Карстен сделали невозможным моё дальнейшее пребывание здесь. Пока я была в школе или на улице, я чувствовала себя хорошо, и мне даже казалось, что мне стоит ещё немного подумать. Но как только я оказывалась в стенах моего дома, как только я видела Йенса, как только я сталкивалась снова с его ложью и вероломством, мне хотелось сбежать сию же минуту. Ежедневное ожидание Карстена и жалкие крохи вестей от него, полученные через моего мужа и выдаваемые мне строго дозированно, делали моё пребывание здесь и вовсе невыносимым.
   После аптеки мне совсем не хотелось возвращаться домой, несмотря на усиливающуюся головную боль. Вино ещё не выветрилось, и я чувствовала лёгкое опьянение, которое требовало выхода моей энергии и моим мыслям. Я прошлась по дворику отеля «Старый рыцарь», ландшафт которого напоминал средневековую деревеньку в миниатюре: соломенные мишени и деревянные стрелы, ржавая наковальня, фигуры рыцарей в металлических доспехах и настоящие живые козочки за самодельной оградой из прутьев. Сделав несколько фотографий, я перешла через мостик надо рвом, опоясывающим замок, и вышла на площадь к городскому муниципалитету. Ещё несколько недель назад во время городского спектакля и Вальпургиевой ночи здесь все было заставлено шатрами и палатками, в которых шла бойкая торговля пивом, винами и сладостями, а также украшениями и оружием рыцарской эпохи. Над замком реяли разноцветные флаги, а по площади слонялись ряженые в костюмы горожане. Тогда тайком от мужа мне удалось сбежать из дома на этот праздник, который поразил моё воображение и навсегда останется в моей памяти одним из самых ярких воспоминаний о Германии. Сейчас площадь пустовала. Я огляделась. Отсюда было совсем недалеко до дома Карстена. Я так хотела его увидеть. Если честно признаться самой себе, это была главная причина, почему я не пошла домой после аптеки. Я искала его в каждом прохожем. Я искала его на улице, в дворике отеля, а здесь, рядом с его домом, и подавно. Мне пришло в голову, что мне стоит все-таки уточнить его адрес, по которому я собиралась отправить моё прощальное письмо. Это было хорошее оправдание для того, чтобы послоняться в его районе. Но, как я убедилась, я сделала это не напрасно. Карстена я не встретила, зато выяснила, что его адрес не соответствует тому, что дал мне как-то Йенс. Могла бы догадаться и сама. Улица носила совершенно другое название. Хороша бы я была, отправив моё любовное письмо по несуществующему адресу. Какой же все-таки негодяй мой муж! На почтовом ящике Карстена было просто написано его имя, без указания квартиры. Теперь мне в голову пришёл другой план. Я не буду отправлять моё письмо по почте. Я сама положу его в почтовый ящик рано утром в день моего отъезда.
   Перейдя через дорогу, я прошла мимо церкви в глубину дворов и оказалась в Seepark. Это был путь, по которому Карстен ездил на службу в пожарный отдел. И сегодня был понедельник – тот самый день, когда он обязательно должен был туда ехать. Кроме того, именно в этом месте я повстречала его в апреле, когда он мчался на велосипеде мимо меня. Я хотела, чтобы это повторилось сегодня вновь. Здесь я наверняка дождусь его. Я не помнила точно время, когда начинается его служба, то ли с семи вечера, то ли с восьми. На часах было шесть. Мигрень уже не просто стучала, а колотила в виски, и по-хорошему мне надо было идти домой, выпить таблетку и лечь спать. Но навязчивая идея увидеть Карстена сегодня была сильнее головной боли. Чтобы скоротать время, я включила аудиозаписи наших последних встреч, заново переживая все моменты. Я слушала его голос, его смех, а после пары прослушиваний уже понимала почти каждое слово. Проходящие иногда мимо, посетители парка улыбались мне или здоровались, хотя совершенно не знали меня, а я их. Мне будет не хватать в России этой немецкой доброжелательности. Я провела в парке два часа до восьми, но он так и не проехал мимо меня. Видимо, он выбрал другой путь, а может быть, выехал раньше и мы разминулись. Я не знаю, но сегодня судьба не хотела свести нас вместе, впрочем, как и последние несколько месяцев, когда все запланированные встречи оказывались отмененными в силу каких-то непредвиденных обстоятельств. Но я была упрямей судьбы. Я вышла за территорию парка и почти уже повернула в направлении дома, как вдруг увидела дорожку, ведущую через железнодорожное полотно куда-то далеко в поля. Я вспомнила, что однажды, ещё в ноябре, мы гуляли тут с Йенсом, и он сказал мне, что в этом районе находится пожарная часть, где работает Карстен. Повинуясь импульсу, я свернула на эту дорогу. Пройдя через поле, я набрела на пожарную часть, сама не знаю как. Я шла интуитивно, надеясь в глубине души, что я ее найду. Но все же, когда моим глазам открылись корпуса с яркими пожарными машинами в открытых ангарах и надписью Feuerwehr, я застыла от неожиданности. Деревья заслоняли от меня площадку перед ангарами, и я вышла на открытое место. Несколько мужчин в униформе, которые собрались на площадке, болтая и покуривая, уставились на меня с любопытством. Я не знала, куда деваться от их внимания. Было сложно делать вид, что я просто случайно забрела сюда. Здесь не было больше ничего, кроме пожарной части. Вокруг только пустырь. Было понятно, что я ищу или жду кого-то из отдела. Карстена среди мужчин не было, а мне, несмотря на неловкость, не хотелось уходить, так и не увидевшись с ним. Я сделала вид, что с кем-то разговариваю по телефону и отошла за деревья. И тут в просвете между ветвей я увидела его. Он вышел на улицу, присоединившись к своим товарищам. Но едва я сделала несколько шагов вперёд, чтобы он мог тоже увидеть меня, он развернулся и стремительно скрылся внутри ангара. До меня не сразу дошло, что он тоже успел заметить меня и просто трусливо сбежал, чтобы я не окликнула его при его коллегах. Я опять оказалась на открытой площадке, и все взгляды снова обратились на меня. Теперь это выглядело просто нелепо. Я простояла ещё минут пять, постепенно осознавая, что Карстен не вернётся, пока я не уйду. И я ушла, всю дорогу ненавидя себя за то, что я сделала. Мне был противен его страх, мне было противно моё поведение влюбленной дуры, ведь я вела себя так, словно преследую его. Чего я ждала? Что он бросится мне в объятия на глазах у всех? Нет, конечно. Но почему-то я наивно думала, что он будет рад увидеть меня и перекинуться парой слов. У меня уже было заготовлено несколько лёгких, ни к чему не обязывающих, фраз на этот случай, что я забрела сюда случайно по пути из парка из любопытства и теперь не знаю дороги назад. Как глупо, как наивно! Я веду себя, как семнадцатилетняя девчонка. Может быть, он все-таки не заметил меня? Теперь я молилась об этом. И я прекрасно знала, что, если он меня видел, я непременно узнаю об этом дома от Йенса. Теперь это было так. Остались в прошлом времена, когда у нас были свои маленькие секреты. Уже давно он на стороне Йенса, он больше не со мной. Он делает все совместно с моим мужем, обсуждая с ним меня, мои чувства, мои желания. И оба решают без моего участия, что я должна делать и как поступать. Я шла медленно, с каждым шагом осознавая, что больше так жить нельзя. Что ситуация, в которой я оказалась, вовсе не нормальна, как пытаются меня убедить, и только мои чувства к Карстену до сих пор мешали мне разглядеть это. К концу пути я уже не жалела о своём визите в пожарную часть. Это было важно для меня. Это было мне необходимо, потому что помогло преодолеть оставшиеся иллюзии и поставило логическую точку во всей истории. Теперь я не только могла, но должна была уехать. Мне больше нечего было терять. У меня больше нет будущего с ним. Я – жена Йенса Хааса. И мне придётся жить с ним, а не с Карстеном, если я останусь. Жить, перебиваясь от редкой встречи к встрече с моим любовником, пока ему вконец не надоест. Нет, ни за какие блага в мире я не согласна больше терпеть эту жалкую рабскую участь.
   Как я и ожидала, Карстен, конечно же, отзвонился Йенсу, и тот поджидал меня с ухмылкой на лице. Он думал, что я буду отпираться. Но я опередила его, сообщив без утайки, что я была в пожарной части, чтобы увидеть Карстена.
   – Да, – ехидно заметил Йенс. – Карстен звонил мне, и он очень разозлился на вас.
   – И на что же он злится? – устало спросила я.
   – А зачем вы туда ходили?
   – Это решение было спонтанным, – безучастно ответила я. Усталость от пережитого и разочарование навалились на меня. Мне уже было все равно, что думают по поводу моего визита они оба. – Я просто гуляла по парку и набрела на дорогу, ведущую к пожарной части. Решила увидеть Карстена, что тут такого. Я не собиралась его целовать на глазах его товарищей. Напрасно он так испугался.
   У меня страшно раскалывалась голова, особенно после пережитого волнения. Я выпила купленную в аптеке таблетку и легла в кровать. Мне было так плохо и физически, и морально, и я даже не могла понять, что хуже. Проснулась я от того, что Йенс схватил меня за руку и пытался притянуть к себе, чтобы я тискала его грудь. О Боже!
   – У меня мигрень! – зло ответила я и вырвалась, отвернувшись к стене.
   – Это не помешало вам гулять четыре часа у пожарной части, – также зло ответил Йенс, но трогать меня больше не решился.
   Я с отвращением слушала его хрипящее нарастающее дыхание, бульканье внутри его лёгких при каждом похотливом вдохе и выдохе, и с ненавистью желала, чтобы его хватил удар в эту минуту. Но вот он издал финальные короткие крики, сопутствующие его оргазму, и горячая сперма брызнула на мою спину, которую он успел обнажить, задрав мою футболку. Я брезгливо вытерлась его одеялом и пошла в ванну смывать его пачкотню. Гримаса отвращения перекосила моё лицо, но ему, как всегда, было все равно. Он всегда предпочитал делать вид, что не замечает этого. «Ещё три дня и все, три дня и все, потерпи, – успокаивала я себя. – И ты навсегда забудешь это, как страшный сон». Но я знала, что я обманываю себя, и мне никогда не забыть этого.

14. Открытка с кроликом

   В день запланированного отъезда я встала очень рано, в шесть утра, хотя накануне долго не могла уснуть, терзаемая мыслями. Я сказала мужу, что хочу совершить велопрогулку по парку. И хотя он считал полной глупостью вставать ради этого в такую рань, моё решение не особо удивило его, так как на прошлой неделе я регулярно перед занятиями в школе ездила на велосипеде по парку в качестве альтернативы утреннему бегу. Сегодня, конечно, дело было не в желании улучшить свою физическую форму. Я должна была бросить моё прощальное письмо в почтовый ящик Карстена.
   Я сочиняла и переписывала его начисто много дней. Сначала это было письмо на двух листах, но потом я убрала половину, понимая, что Карстен просто не станет читать такой большой текст, и оставила только самую суть. Я старалась писать простыми предложениями, чтобы избежать двусмысленного перевода.
   «Любимый мой Карстен, – писала я. – Я хочу, чтобы ты понял, почему я уехала в Россию. Ты сказал „я люблю тебя“, но я больше не чувствую твоей любви. Я могу ждать без секса, пока ты болен. Но я не могу жить здесь, не видя тебя, не слыша твой голос. Ты больше не приходишь ко мне. Ты отказался от будущего со мной. Ты во всем на стороне Йенса, а он много лжет. Я не знаю, почему ты доверяешь ему. Я скучаю без твоих писем в телеграме. Я больше не вижу смайликов. Я совершенно изолирована от тебя. Я люблю тебя, видит Бог. Но это ненормальная ситуация. Я больше так не могу. Ты самый лучший, ласковый, нежный, добрый. Я не забуду наши сладкие ноябрь и март. Жаль, что так мало. Остальные месяцы были адом для меня в ожидании Карстена Требера (((…P.S. Не сердись, что я приходила к тебе на службу. Я просто хотела увидеть тебя последний раз издалека. Я не собиралась подходить к тебе при твоих коллегах, напрасно ты испугался. Я все понимаю. Я нелегальна для тебя».
   К письму прилагалась открытка с сердечками и кроликом, которую я купила в понедельник в Ильцене, на обратной стороне которой я написала по-немецки: «Я никогда не забуду тебя, мой Тигр» и по-русски: «Я люблю тебя».
   Письмо было запечатано в обычный белый конверт и подписано: Herr Karsten Treber.
   Я специально рассчитала, что в утренний час никто не увидит меня возле дома Карстена и я смогу опустить письмо в его почтовый ящик без свидетелей. Конечно, существовала опасность, что он прочитает его до того, как я сяду в самолёт, и сообщит Йенсу, что я уезжаю. Но я решила рискнуть. Я не могла уехать, не сказав ему последнего слова. А так как все мои контакты были заблокированы, обычное письмо было единственной возможностью написать ему.
   Я быстро доехала до его дома и, оставив велосипед за углом, зашла во двор, где висели почтовые ящики. В волнении я несколько секунд не могла понять, как открывается ящик. Наконец мне удалось поднять крышку, и письмо скользнуло в отверстие. Неприятным сюрпризом оказалось то, что ящик оказался прозрачным. Моё письмо легло поперёк, и оно сразу бросалось в глаза. Конечно же, он тотчас увидит его, когда будет выходить из дома, и я даже не успею доехать до аэропорта! Я побежала к велосипеду, где лежала сумка с ключами. Пытаясь поддеть письмо ключом, я хотела протолкнуть его вглубь ящика, чтобы конверт лег на дно и не так сильно привлекал к себе внимание. Но ключ не доставал до письма. Испугавшись, что за этим занятием меня увидят соседи, я решила оставить все, как есть, и поскорее скрыться с места «преступления». В крайнем волнении я нарезала пару кругов по парку, чтобы успокоить нервы, и только после этого вернулась домой. До моего поезда, который отправлялся в 8:34, оставалось ещё полтора часа. Я приняла душ и, стараясь не разбудить мужа, покидала в рюкзак пару особенно дорогих мне рубашек и цветные туфли на каблуке. Большего я не могла себе позволить. Рюкзак и так раздулся до неузнаваемости, а замок еле сошелся. Я нервно курила одну за другой сигареты на балконе, не понимая, почему время тянется так медленно. А вдруг Карстен сегодня встанет рано и прочитает письмо, прежде чем я успею выйти из дома. Своим письмом я поставила моё бегство под угрозу, но это прощание было так важно для меня! Перед выходом я спрятала ключи от квартиры под кресло. Я не хотела увозить их с собой, но в то же время Йенс не должен был найти их сразу, так как это было свидетельством того, что я поехала не в школу, а сбежала в Россию.
   Я вышла, спокойно закрыв за собой дверь, даже не взглянув на спящего мужа на прощание. Я не испытывала к нему никаких чувств, кроме тихой ненависти. Здесь мне не с кем и не с чем было прощаться. Я вышла на пятнадцать минут раньше обычного, потому что у меня просто уже не хватало терпения дождаться положенного времени. Уже подходя к вокзалу, я подумала, что вполне успею последний раз заглянуть в Seepark. Мне вдруг показалось это чрезвычайно важным. Я резко повернула назад. Глядя на безмятежную гладь воды, я испытала острое чувство потери. Я взглянула в сторону церкви, где живёт Карстен, мысленно сказала: «Прощай», – и пошла к вокзалу.
   На платформе я, к моему счастью, сегодня не встретила ни Мануэлу, ни Берту. Только Заки, моего одногруппника. Но поскольку мы ещё не успели особо подружиться за полторы недели моего посещения школы, мы просто поприветствовали друг друга и разошлись в стороны. Я понимала, что на занятиях, когда Рита увидит, что меня нет, Заки скажет ей, что видел меня сегодня в утреннем поезде. И, пожалуй, это даже к лучшему. Она решит, что я просто поехала на термин в Джобцентр и не будет бить тревогу. Я не знала, как реагируют в школе на отсутствие учеников. Например, Рита могла позвонить о моём отсутствии фрау Катце, а та моему мужу, и тогда, возможно, у меня были бы проблемы с отъездом.
   В Ильцен поезд прибыл без опозданий, поэтому я успела на пересадку до Гамбурга на 9:02. Билет я купила ещё вчера, чтобы не тратить время на стояние в очереди. Теперь я вышла на финишную прямую. Все шло по плану, если не считать моих глупых слёз, которые опять предательски наворачивались на глаза, пока я ехала до Гамбурга. Теперь я совершенно точно знала, что я еду по этому пути последний раз. И хотя я старалась блокировать мои мысли о Карстене, они все равно прорывались в виде щемящей тоски, сжимавшей моё сердце. «Я тебя никогда не увижу, я тебя никогда не забуду…» – крутились в моей голове надрывные строчки из оперы «Юнона и Авось».
   В аэропорту на стойке регистрации на рейс меня вдруг охватил страх, что Йенс уже узнал о моём бегстве и сейчас появится в дверях вокзала. Я постоянно оглядывалась и никак не могла спокойно дождаться моей очереди. Конечно, он не мог прибыть на поезде, который ходил по расписанию, но он вполне мог попросить Удо доставить его на машине. Времени, которое я провела в ожидании моей регистрации в аэропорту, вполне хватило бы ему, чтобы догнать меня. Я красочно представила, как он влетает в здание вокзала, хватает меня за руку и пытается вывести на улицу. Все телефоны – русский и немецкий – я намеренно отключила, чтобы не было соблазна узнать, что происходит сейчас в Бад Бодентайхе. Я успокоилась только после того, как получила билет и прошла через турникеты на досмотр. Здесь Йенсу путь был закрыт, потому что в зал досмотра пропускали только пассажиров с билетами. На паспортном контроле у меня не возникло вообще никаких проблем. Более того, имея на руках карту временного вида на жительство, я получила право беспрепятственного выезда куда угодно, мне даже не поставили в мой паспорт отметку о том, что я выбыла из страны. Карта давала мне те же права, что и гражданке Германии. С этой волшебной, переливающейся перламутром пластиковой карточкой мне больше не требовались никакие визы для путешествий по всему миру. Жаль, конечно, что это первый и последний раз, когда я могла воспользоваться моими привилегиями. Я понимала, что сразу после возвращения на родину я обязана буду уведомить немецкие власти о том, что я покинула страну и о моём намерении остаться в России. Таким образом, моя карта вскоре будет заблокирована, потому что она даётся только на основании совместного проживания с моим мужем. И это требование совместного проживания я обязана соблюдать в течение трёх лет, только потом обретая свободу и независимость от моего супруга. Три года проживания в браке дают право на получение постоянного вида на жительства в Германии. Но я никогда не смогла бы прожить с этим двуличным и лживым человеком положенный срок. Даже те несколько месяцев, что я провела в Германии рядом с ним, показались мне вечностью. То, что за это время я несколько раз предпринимала попытки бежать и уже третий раз улетала в Россию, о многом говорит.
   Мой билет был приобретен на самолет турецкой авиакомпании, так как это был самый дешёвый на тот момент рейс. В России, не радость болельщикам и к моему несчастью, проходил чемпионат мира по футболу, и все цены на рейсы в Россию были подняты на порядок выше обычного. Поэтому я летела в Минеральные Воды через Стамбул. И хотя этот билет тоже стоил дороже, чем обычно, он, по крайней мере, был мне доступен. Хотя о какой доступности могла идти речь, если я фактически осталась без средств к существованию на долгий период времени! У меня не было работы дома, и мне ещё предстояла поездка с сыном в Москву. Билет был куплен из тех двадцати тысяч рублей, которые Йенс перечислил моей семье за прошедший месяц. В аэропорту на последние евро я купила детям брелоки-сувениры с немецкой символикой. Ещё несколько евро я потратила на булочки и кофе. Одну булочку я хотела привезти в подарок Ване, но рейс задержали, а я была так голодна, что не утерпела и съела её тоже.
   Пилот турецкой авиакомпании, видимо, очень любил свою работу. После того, как самолёт оторвался от земли, на небольшой высоте мы сделали живописный круг над Германией, плавно поворачиваясь с одного крыла на другое, так что было видно Гамбург и близлежащие деревни в окружении лесов. Не знаю, может быть, и Бад Бодентайх тоже был среди тех населённых пунктов, над которыми мы кружили. Я мысленно поблагодарила пилота за такой прощальный круг над страной, с которой я расставалась навсегда. В отличие от прошлого полёта, я не испытывала теперь тайной надежды, что, может быть, все изменится, и мой муж, а главное, Карстен, вернут меня обратно. Я больше не хотела этого. Моё возвращение в мае ясно показало, что меня ожидает. Тогда я уезжала с болью в сердце, теперь к ней примешивался горький и отвратительный привкус предательства. У меня было ощущение, что мою душу изнасиловали. Другого, более подходящего определения, я не могла найти.
   Над Стамбулом пилот также решил порадовать пассажиров видами на город и на Чёрное море. Мы углубились далеко в море, где, словно в игре «Морской бой», вдоль и поперёк стояли на рейсе корабли, с высоты казавшиеся игрушечными. Потом самолёт опустился так низко, что я видела рябь на воде, и в какой-то момент мне даже показалось, что мы сейчас упадем в море. Но наш лайнер вновь набрал высоту и устремился к берегу. Все, в том числе и я, были настолько восхищены этим маневром капитана и мягкой посадкой, последовавшей вскоре, что в салоне раздались аплодисменты.
   В турецком аэропорту мне пришлось прождать пересадки пять долгих часов без интернета, без возможности покурить и без глотка воды, так как у меня больше не оставалось евро. Вконец измученная жаждой, я наскребла с горем пополам по всему рюкзаку 1 евро и смогла купить маленькую бутылочку воды. Для этого, правда, пришлось предъявить паспорт и получить обратно чек с подписью продавца. Это удостоверяло, что данный товар проверен и куплен на территории аэропорта, а стало быть, не содержит никаких опасных веществ, и я могу проносить его на борт самолёта. До борта самолёта я его конечно не донесла бы в любом случае, потому что выпила воду почти залпом, так велика была жажда.
   Группа молоденьких бортпроводниц в красивой черной униформе турецких авиалиний с позолоченной окантовкой по лацканам пиджака и вдоль нагрудных кармашков позировала у одной из стоек, весело хихикая. Их фотографировал симпатичный голубоглазый стюард, чем-то напомнивший мне Карстена. Хотя, пожалуй, я теперь везде невольно искала кого-то напоминавшего мне его. Время уже было позднее, в Германии около 22 часов. Естественно, и Йенс, и Карстен уже поняли, что я снова сбежала. Я пыталась представить себе, что происходит там. Мне уже очень хотелось увидеть, какие сообщения пришли мне в вотсап, но, к сожалению, до самой России это было невозможно, так как я не могла подключиться к интернету. В аэропорту были кафе, в которых предоставлялся пароль для вайфая, но этот вариант мне не подходил, ведь для этого я должна была сделать заказ в этом кафе, а денег у меня не было. Пришлось усмирить своё нетерпение и ждать возвращения в Россию.
   Наш самолёт прибыл в аэропорт Минеральные Воды с почти часовой задержкой. Затем пришлось томиться в самом аэропорту, проходя через паспортный контроль. Несмотря на то, что работало целых три окна, выстроилась огромная очередь из пассажиров нашего рейса. Я позвонила Жене предупредить, что ему придётся подождать меня ещё как минимум полчаса, и, наконец, подключила мобильный интернет.
   Первое сообщение относилось по времени к 12:30 часам по немецкому времени, то есть меня ещё не хватились и полагали, что я на занятиях в школе. «Шаци (дорогая), ты забыла свой обед для школы на столе в гостиной», – писал Йенс.
   Действительно, я оставила свой йогурт на столе, но не потому, что забыла, а потому, что он просто уже не помещался в мой доверху набитый рюкзак.
   Следующее сообщение через час: фотография улыбающегося Карстена на моём стуле на балконе, прикуривающего сигарету. И ниже фото всех страниц моего письма ему и моя открытка с кроликом. Я, конечно, допускала, что он может показать моё письмо Йенсу, но всё же надеялась, что ему хватит ума и порядочности не делать этого. Мои худшие предположения сбылись: моё письмо, развернутое во всех ракурсах, как моя душа, лежало на нашем столике на балконе. Карстен, Карстен… Мои слова любви, моя нежность, моё последнее послание к тебе выставлено на всеобщее обозрение… Ты всегда был предателем.
   Я не испытывала по отношению к нему ни злости, ни обиды. Я просто с горечью констатировала новый факт предательства и должна была понять и принять окончательно, что этот мужчина не любит меня. Я хотела, чтобы это письмо осталось ему на память обо мне. Теперь оно находится в грязных руках Йенса, который будет демонстрировать его всем и каждому в доказательство моей неверности.
   «Вы во второй раз тайно оставили нас, – писал Йенс. – Карстен ничего не понял из вашего письма. Но я всё понял сразу, как только прочёл его. Кстати, первой прочла письмо сестра Карстена, и теперь у него снова большие неприятности из-за вас».
   Следующее послание гласило: «Карстен пытался дозвониться до вас три раза на оба телефона – русский и немецкий, чтобы вас остановить, пока вы не совершили непоправимую ошибку. Однако все ваши телефоны были недоступны. Он спрашивает меня, когда вы снова вернетесь, но я отвечаю ему, что теперь это практически невозможно».
   Да, теперь это действительно невозможно, подумала я.
   И, наконец, последнее: «Карстен пришёл, как и обещал, но вы его не дождались. Мы ничего не можем сделать против вашего нетерпения. Мы оба будем любить вас всегда и никогда не забудем». С запозданием пришло сообщение от Карстена: «Я у Йенса. А ты где?» и два пропущенных вызова от него. Время совпадало с моей посадкой на рейс. Чтобы написать мне эти строки, Карстен должен был снять блокировку в вотсап. Но после этого тут же вернул её обратно. Сейчас я снова была заблокирована.
   В окошке пограничного контроля молодая женщина в форме с погонами, проверив мой паспорт и вид на жительство, спросила:
   – Где вы постоянно проживаете в настоящее время?
   – В Германии, Бад Бодентайх, – ответила я, понимая, что говорю эти слова последний раз.
   Паспорт был проштампован отметкой о прибытии в Российскую Федерацию, и я наконец вышла на улицу, где уже поджидал меня Женя. На этот раз без всяких вопросов мы поехали к нему домой. А его мама даже выделила мне две дополнительные полочки в шкафу для моих вещей. Женя был предельно ласков и внимателен со мной. Но я, к разочарованию, не испытала ничего, прикасаясь к нему. Ничего.

15. Шантаж

   Мой муж не стал забрасывать меня письмами с мольбами вернуться. Не стал он больше присылать мне голосовых сообщений от Карстена со словами любви. Сейчас все изменилось. Йенс прекрасно понимал, что во второй раз такая тактика не возымеет своего действия. Однажды я поддалась на его уловки и вернулась. Но он… нет, они оба обманули меня. От одной мысли о моей жизни в Бад Бодентайхе в последние недели меня передергивало от боли и отвращения. Когда мы что-то теряем, нам хочется вернуть это обратно, – такова человеческая природа. Сначала у меня было такое же состояние. Едва ступив на русскую землю, я уже хотела лететь назад. Я рвалась обратно на улицы Германии, я хотела вернуться в её легкую приветливую атмосферу, в обстановку вечного праздника. Я тосковала по моим занятиям в школе и жалела об утраченных возможностях. Но это были лишь игры разума. Как только я начинала реально вспоминать все события последних месяцев: мои мучительные ожидания, то, как меня обманывали и заставляли ждать того, чего никогда не будет, размахивали «морковкой» перед моим носом, втайне посмеиваясь над моей наивностью, использовали моё чувство к Карстену, чтобы заставить меня сидеть на месте и быть источником дохода, – все эти факты, на которые уже невозможно было закрыть глаза или вычеркнуть из памяти, – все это полностью убеждало меня в верности принятого мной решения. Дальнейшая переписка с мужем только подтвердила это. Теперь он, уже не скрывая, показал своё истинное лицо, прибегая к открытым угрозам и шантажу.
   На следующий день после моего возвращения он ни разу не вышел на связь, полагая, что его молчание заставит меня испугаться и одуматься. Но я не проявила ни малейшего беспокойства. Поэтому уже через день началась атака, в которой использовались все уже известные мне манипулятивные приемы: от лживых посулов и обещаний до неприкрытых угроз. Очень важно было то, что в этот трудный момент я была рядом с Женей, и он всячески поддерживал и консультировал меня. Конечно, у него был в этом свой интерес. Для него сражение с Йенсом и Карстеном было своеобразным состязанием, целью которого было переиграть сильного соперника. Я видела азартный блеск в его глазах, когда он диктовал мне, что я должна писать, и с каким нетерпением он ждал ответа с той стороны. Они с Йенсом были похожи, поэтому он понимал, как никто другой, логику его поступков и просчитывал его ходы, так как сам в этой ситуации поступил бы так же. Где-то на задворках этой борьбы была я, как охотничий трофей, но моя персона даже не была главной в развернувшемся сражении. Жене был интересен сам процесс. И пока он был вовлечен в эту игру, я могла не опасаться, что он снова «утилизирует» меня. Я понимала, что это время придёт рано или поздно – такова природа перверзных нарциссов. Но пока игра с Йенсом была в самом разгаре, мне это не грозило. Поэтому я решила просто наслаждаться тем, что наконец могу спать по ночам, прижимаясь к мужчине, а не забиваться в угол кровати, содрогаясь от отвращения. Теперь ночь была для меня желанной гостьей. Но неожиданным открытием для меня стало то, что я не чувствовала больше удовольствия от близости, которое я испытывала в прежние годы нашей совместной жизни с Женей. Его запах, его тело перестали волновать меня, как я ни пыталась вернуть это состояние. Мне не хватало Карстена. Я «подсела» на этого мужчину. Поэтому, если в переписке Женя сражался с моим мужем, то в постели он сражался с Карстеном. Я получала просто феерический секс. Он демонстрировал все, на что он способен, чтобы вытеснить Карстена из памяти моего тела. Но, к сожалению, несмотря на потрясающую технику, ему это не удавалось. И хотя я улыбалась и изображала оргазм, мы оба понимали это. Женя потерял меня. Моё тело и моя душа – все было повернуто к Карстену. Карстен был за три тысячи километров, но он до сих пор был моим господином, моим хозяином, мужчиной, которому я принадлежала. Я ничего не могла с собой поделать. Я прижималась к Жене, вдыхала его запах, целовала его, пытаясь переключиться на него, но с тоской осознавала, что это совсем не то, и что больше всего на свете я бы хотела сейчас, чтобы на его месте был мой немецкий возлюбленный. Моё тело не могло забыть, как страстно и сладко оно реагировало на поцелуи, прикосновения и запах другого мужчины. По ночам я бормотала немецкие слова и даже пару раз произнесла имя Карстена, как сказал мне наутро раздосадованный Женя.
   – Пожалуйста, пойми, я не могу так просто забыть его.
   – Конечно, такой большой х.. ещё бы, – злился Женя. – Что поделать, у меня такого нет. Придётся купить в секс-шопе игрушку для тебя.
   – О господи, при чем тут это?
   Своей мужской примитивной логикой Женя не мог понять, что дело не в размерах. Я привязалась душой к Карстену, я поверила в его любовь, и я полюбила его. И почему-то с самого начала моё тело откликнулось на него. Так было впервые в моей жизни, и я тосковала по этому ощущению, испытывая огромные душевные муки. Мои мучения были тем сильнее от того, что я понимала, что я потеряла Карстена навсегда, и что больше никогда в жизни мне не испытать ничего подобного.
   Мысль о том, что я никогда не увижу Карстена, настигала меня несколько раз на дню внезапно и неотвратимо, словно нож вонзаясь в моё сердце и причиняя пронзительную боль. Продолжающаяся переписка с Йенсом ещё создавала иллюзию какой-то связи с тем миром, где остался мой любимый. Но это была лишь иллюзия, самообман. Я знала, что путь назад закрыт для меня.
   Какая нелепая насмешка судьбы! Все вернулось на круги своя: я снова с человеком, быть с которым я умоляла небеса ещё несколько месяцев назад, но теперь мне это больше не нужно. Я люблю другого. Мне дали на несколько коротких мгновений понять и почувствовать настоящую любовь, и снова отобрали это у меня. «Ты же сама просила о том, чтобы снова вернуться в эту квартиру, чтобы Женя снова был с тобой? – говорила я себе с горькой иронией. – Так получай то, что ты хотела». Недаром говорят: «Будьте осторожны в своих желаниях, они могут сбыться».
   На третий день Йенс прислал копию переписки с Карстеном, где он спрашивал его: «Как ты?» Карстен отвечал: «Пожалуйста, я хотел бы побыть один. Сестра уехала, Марина уехала». До этого Йенс сообщил мне, что из-за моего письма у Карстена опять большие семейные проблемы, потому что его сестра после прочтения моего письма собрала вещи и уехала. Её поведение, конечно, больше напоминало поведение девушки Карстена, которая узнала об измене, а не его сестры. Так же, как и в тот раз, когда она прочла моё сообщение в вотсап. Однако все так настойчиво убеждали меня, что это действительно его сестра. А её реакция связана с тем, что она ревностная католичка и для неё неприемлема связь её брата с замужней женщиной. Пусть лучше я буду считать так, иначе я совсем сойду с ума от мыслей, что он оставил меня ради другой. Такие мысли были совершенно непереносимы. Понятно, что скоро он найдёт себе другую, это неизбежно. Но я, надеюсь, уже этого не узнаю. Хотя нет, Йенс незамедлительно сообщит мне об этом факте, чтобы сделать больно. К сожалению, я не могла заблокировать Йенса. Мы официально состояли в браке и нам предстояло урегулировать ещё много юридических вопросов.
   Сначала Йенс пытался осторожно выведать, сообщила я уже немецким властям о моём отъезде или нет. Так как я не говорила ни «да», ни «нет», он решил, что я все-таки этого не сделала, и принялся меня убеждать не совершать «импульсивных» поступков.
   На самом деле он опоздал. В понедельник утром я отправила сразу три письма. Первое для фрау Катце, директора языковой школы, с извинениями и уведомлением о том, что я больше не смогу посещать занятия, так как мне срочно пришлось уехать из-за ситуации домашнего насилия. Второе в Джобцентр для фрау Фрейд, в котором я ещё более подробно изложила, что включало в себя «домашнее насилие», упомянув слежку, контроль за перепиской, исчезновение моих вещей и регистрацию меня на сайтах сексуальных знакомств. И третье письмо в АБХ, ведомство по делам иностранцев, тому самому красавчику господину Рихтеру, который выдавал мне вид на жительство. Я долго не решалась нажать кнопку «отправить», ведь это означало конец всей моей истории. После этого шага пути назад не было. С властями не шутят. Эти письма были серьёзным заявлением, тем более что я писала в конце, что не намерена возвращаться назад и хочу уведомить о начале раздельного проживания с моим супругом. После того, как я нажала кнопку и письма ушли адресатам, я долго не могла прийти в себя. Меня всю колотило мелкой дрожью, и я не могла взять себя в руки, как ни старалась.
   Если бы Йенс знал об этих письмах, он бы уже не предпринимал попыток меня вернуть. Но он был уверен, что я все ещё не сделала этого, поэтому искал различные способы воздействия на меня.
   Сначала он писал о том, как много денег я потеряю, если не вернусь, приводя астрономические цифры начислений, которые я получу за год от Джобцентра с учётом предстоящей выплаты «детских денег» из Фамилиенкассе. Увидев моё безразличие к этим доводам, он начал давить на мою совесть, упрекая в том, что я обманула его 80-летнюю мать, которая дала для моей семьи 388 евро, которые я должна была вернуть их из полученных в июне детских денег. На что я ответила, что он также обманул мою 70-летнюю мать и моих детей, так и не выполнив в полном объеме финансовые обязательства. И выражала уверенность, что в случае моего возвращения я не увижу «детских денег», так же как я не видела выплат из Джобцентра. Я уже не стеснялась прямо написать ему, что он лжец и непорядочный человек и что я совершенно не верю ни единому его слову.
   Выждав ещё один день, он сообщил, что ближайший дешёвый рейс в Гамбург можно приобрести на 26 июня, то есть в середине следующей недели. Его уже подгоняли сроки: пришло письмо из Джобцентра о необходимости явки на термин 27 июня. Он прислал фотографию письма. Сначала я подумала было, что это приглашение связано с моим уведомлением об отъезде. Однако в тексте письма было сказано «я хотела бы поговорить с вами по поводу вашей профессиональной ориентации». Немецкие власти работают очень медленно, им некуда торопиться. Моё письмо или ещё не прочитано, или же оно ещё находится на рассмотрении. Иначе чем объяснить, что мой муж до сих пор так спокоен.
   Так как я не отреагировала и на приглашение приобрести билет до Гамбурга, Йенс прислал мне двусмысленные строчки о том, что он намеренно ничего не пишет о Карстене, не желая меня расстраивать. Он ожидал, что я, как обычно, начну его расспрашивать, что случилось, то есть подсяду снова на этот крючок. Но я опять не ответила. Тогда он прислал мне сообщение о том, что Карстен установил новый статус в вотсапе: «Вы двое – самое важное в моей жизни». «Это он написал о нас», – пояснил Йенс. Вполне в духе Карстена с его «хильф синдромом». Однако с таким же успехом он мог посвятить эти строки маме и сестре, что было бы более правильно и логично.
   – К сожалению, я не самое важное в жизни Карстена, – ответила я. – Иначе я не была бы заблокирована. И мне не пришлось бы ждать его несколько месяцев, проливая слёзы и умоляя прийти.
   – Ваши письма создали ему проблемы с его семьёй, – ответил Йенс. – И это лишний раз доказывает, что он поступил совершенно правильно, заблокировав вас.
   – Тогда почему бы ему не переслать голосовое сообщение для меня через вас? Вы же знаете, что Карстен единственный, кто может заставить меня вернуться.
   Повисла пауза. На весь вечер и даже утро следующего дня. И я поняла, что Йенс уже ничего не может сделать. Он больше не властен над своим другом и бывшим коллегой, иначе бы он давно воспользовался этим беспроигрышным способом воздействия на меня, и я была бы не только разблокирована, но и получила бы несколько голосовых писем от «моего Тигра», в которых он бы просил меня вернуться и говорил бы о том, что по-прежнему любит меня. Так, как это было в мае, когда я уехала и снова вернулась. Но сейчас этого не происходило. Понимание того, что Карстен уже отказался от идеи меня вернуть, с одной стороны, было болезненно, с другой стороны, облегчало мою ответственность за принятое решение, убеждая меня в том, что я поступила правильно, и освобождая от мучительных сомнений, которые все ещё настигали меня время от времени.
   Вскоре пришло новое сообщение о том, что мама «умирает». Не знаю, так это было или нет, но он уже столько раз использовал приём с мнимыми болезнями, правда относительно себя самого, что я не поверила. Пусть простит меня Господь, если его мама действительно слегла. Но когда сталкиваешься с ложью много раз, уже принимаешь за ложь даже правду. Я ещё не забыла, как он имитировал приступы высокого давления, когда пытался сорвать наш с Карстеном секс. Я помнила, как он солгал, что он был при смерти зимой, когда впервые заподозрил меня в чувствах к Карстену. Как он врал мне, что он попал в больницу в мае, когда я сбежала первый раз, а когда я попросила его выслать в качестве доказательства фотографию больничной койки, где он лежит, внезапно «выздоровел» и оказался дома. Таких примеров было бесчисленное множество. Немудрено, что теперь известие о болезни матери я воспринимала как очередной манипулятивный прием, цель которого – заставить меня вернуться.
   Я прямо написала ему о том, что я ему не верю и что лимит моего доверия к нему давно исчерпан. Хотя, если его мать действительно больна, мне очень жаль, и я желаю ей скорейшего выздоровления.
   – Кстати, моей маме уже известно о вашем письме Карстену, – написал Йенс, – и о ваших отношениях с ним.
   – В таком случае, – ответила я, – именно вы виноваты в том, что она заболела. Вам не стоило сообщать об этом пожилому человеку, если вы её действительно любите и беспокоитесь за её здоровье.
   – Это сделал не я, а Карстен.
   Вот так новость. Я опешила. Мне в голову пришли лишь два вопроса, очень простых: «когда?» и «почему?».
   – Он рассказал ей это, когда вы сбежали в мае. Я сам был удивлён. Вероятно, его мучила совесть за то, что в своё время он настаивал на нашей женитьбе.
   – На нашей женитьбе настаивали прежде всего вы. И на моём сексе с Карстеном тоже. Его вины здесь нет, – написала я.
   Мне было о чем подумать. Если Карстен действительно рассказал всё маме Йенса, то это случилось вовсе не в мае. Это случилось недавно, когда он пришёл к ней домой, узнав, что Йенс отправился туда без меня. Может быть, так и было задумано с самого начала, хотя мой муж сказал, что визит Карстена к его маме явился для него сюрпризом. Именно тогда, когда я безнадёжно ждала Карстена в нашей квартире и, узнав о том, что вместо того, чтобы прийти к нам, он приходил к матери Йенса и пробыл там целый час, сломала свои солнечные очки. Да, именно тогда. Я вспомнила, что Йенс мне рассказывал, что тогда Карстен признался его матери, что именно он виноват в том, что Йенс женился на мне. Но в тот раз Йенс не договорил. Он не сказал мне о том, что Карстен признался его матери и в том, что он мой любовник. Именно поэтому он выбрал момент, когда меня там не было. Мне стало горько, как никогда. Итак, Карстен не только разлюбил меня, но я стала для него источником вины и угрызений совести, а также причиной его конфликта с его семьёй. А может быть, сам Йенс заставил его всё рассказать, специально устроив эту встречу, чтобы объяснить матери, почему её русская невестка всё время находится в тоске и унынии и порывается убежать в Россию. В любом случае, мне действительно больше нет пути назад.
   Все это время Йенс достаточно «лениво» продолжал закидывать крючки, которые должны были заставить меня вернуться. Он настолько был уверен в том, что у меня нет другого выхода, что даже не предлагал мне ничего больше: ни денег, ни любви. Он пошел от обратного, подсчитывая мои потери и выставляя мне соответствующий счёт в том случае, если не вернусь.
   – Куда вы дели ваш комплект ключей от квартиры? Карстен обыскал весь дом, но так и не нашёл их.
   Сначала я не могла понять, почему вопрос с ключами так важен для Йенса. В конце концов, он может сделать дубликат, это стоит копейки даже в России. Но все оказалось не так просто. В Германии ключи являются собственностью арендодателя. Их нельзя самостоятельно восстановить, это противозаконно. В случае утери ключа, арендодатель выставляет съемщику счёт, и этот счёт может достигать более 1000 евро, потому что может понадобиться смена замков во всем доме, если на связке был ключ от входной двери в подъезд. Потеря ключей угрожает безопасности всех жильцов. Узнав об этом в интернете, я пожалела, что не спрятала их получше. Я просто засунула связку под кресло впопыхах. Достаточно поднять полог, и ключи будут сразу найдены. А ведь я могла бы взамен ключей потребовать переслать мне мои вещи, которые почти все остались в Германии. Мне оставалось только надеяться, что Йенс не обнаружит их в ближайшее время. Чтобы он не возобновил поиски, я написала ему, что ключи, как и обручальное кольцо, я взяла себе на память.
   Тогда в ход был пущен самый «убойный» аргумент, после получения которого у меня реально задрожали коленки и сердце упало вниз, а вернее – в какую-то пустоту между грудью и животом.
   «Дорогая моя, – написал Йенс, как бы между прочим. – Не забывайте также о том, что вы подписали договор с арендодателем на год. Вы оплачиваете 50% стоимости аренды, то есть 300 евро в месяц. Пока вы были здесь, оплата производилась за счёт начислений из Джобцентра. Но если вы остаётесь в России, эти деньги начнут накапливаться долгом за вами. К концу года это будет неподъёмная сумма для вас и вашей семьи, не так ли? Кроме того, если вы не будете здесь в ноябре к моменту окончания срока договора, он автоматически продлевается на следующий год».
   Если честно, у меня просто потемнело в глазах, когда я это прочитала. У меня не было не то что таких денег, но даже денег на моё существование. Вместо того, чтобы помогать моим детям и содержать их, я попадала в пожизненную кабалу. В подтверждение своих слов Йенс прислал мне выдержки из закона об аренде, где было сказано, что, даже если арендатор съезжает раньше, он все равно обязан оплачивать аренду по договору до конца его срока.
   Когда я подписала этот договор? Я лихорадочно перебирала в памяти все моменты, когда я хоть что-то подписывала. Какой негодяй этот человек – Йенс Хаас! Пользуясь моей беспомощностью, незнанием языка, моей доверчивостью, он подсунул мне бумагу, которая ставила меня в пожизненную зависимость от него. Я вспомнила один эпизод, когда приезжала Леа, и мы втроём подписали какую-то бумагу. Я думала, что я просто даю согласие на её выписку из квартиры.
   – О чем ты вообще думала, когда подписывала бумаги без перевода?! – орал Женя. – Я же сто раз тебе говорил, чтобы ты ничего не подписывала без переводчика!
   Я не знала, что ответить. Я вообще ничем не могла объяснить эту глупость. Почему я сделала это? В каком состоянии я была, что даже не спросила, что подписываю? Беспечность, доверчивость, русское «авось»? А может быть, на меня воздействовали методом нейролингвистического программирования? Я не удивлюсь, если мой муж использовал НЛП, так как в полицейской академии он изучал практическую психологию. Он мне сам говорил об этом.
   Я написала Веронике о том, чем мне угрожает мой супруг. Через некоторое время пришло голосовое сообщение от неё, и там не было ничего утешительного.
   – Рональд очень серьёзно отнесся к тому, что ты сообщила, – говорила сестра. – Если ты действительно подписала договор аренды, то твой долг будет накапливаться, и при любой попытке пересечь границу тебя просто арестуют и посадят в тюрьму. Ты не сможешь въезжать ни в одну страну Евросоюза.
   – А мои дети? Они тоже не смогут выезжать за рубеж?
   Ладно ещё я, но неужели я перечеркнула будущее моих детей? Эта мысль была непереносима. Я не знала, что мне делать. Бежать в аэропорт и срочно лететь назад? Я оказалась в западне, которую расставил мне мой муж-психопат.
   – Про детей Рональд не знает, он же не юрист.
   Мы как раз поехали с Женей в деревню к его родне собирать вишню. По дороге он рассуждал вслух:
   – Если бы ты подписала договор, он бы уже выслал тебе его фото.
   – Не обязательно. И я явно подписывала с Леа какой-то документ, что-то, связанное с жильем.
   – Он просто пытается напугать тебя. Если всё так серьёзно, почему он не сказал тебе раньше? Он мог сообщить тебе об этом ещё в Германии, что, мол, дорогая, ты подписала договор и теперь никуда не денешься от меня. И тогда ему не надо было ни следить за тобой, ни прятать твои вещи, ни волноваться, что ты слиняешь в любой момент. Ты сама бы, как миленькая, сидела на попе ровно и выполняла бы все, что он скажет.
   Этот аргумент был не лишен логики, и я немного успокоилась. По крайней мере, паника, накрывшая меня и мешавшая мне мыслить здраво, отступила. Остался только страх.
   – Кроме того, – продолжал Женя, – какого чёрта арендодатель будет ждать выплат через суд или из России? Как только твои выплаты перестанут поступать, он придёт к твоему муженьку и потребует от него перезаключения договора. Это не ты «попала», это он «попал», потому что теперь на него ляжет полностью оплата аренды за двух проживающих. Вот увидишь, он ещё будет умолять тебя выписаться с его жилплощади.
   – Но какой негодяй, – не могла успокоиться я. – И этот человек обещал, что позаботится о моей семье и детях, что бы ни случилось.
   Ненависть клокотала во мне. Если у меня ещё оставались какие-то незначительные тёплые чувства к этому человеку, то его последние действия напрочь уничтожили всё. Если бы только быть уверенной, что бремя моих финансовых обязательств не ляжет на моих детей! Мои сыновья мечтали поехать за границу, как и все молодые люди. У них впереди была вся жизнь. Неужели я своими руками по собственной глупости уничтожила их будущее? Если так, я готова была ехать назад и подчиняться человеку, которого я ненавижу, только бы не пострадали мои дети.
   – Если ты поедешь туда, он уже не выпустит тебя никогда. Ты и не заметишь, как он загонит тебя в новую ловушку. Например, возьмёт семейный кредит. И тогда ты уже точно не расплатишься с немецким государством никогда, и твои дети тоже, – говорил Женя, и я понимала, что он прав.
   Упустив меня уже дважды, Йенс уже не допустит такого в третий раз. Он сделает все, чтобы я не смогла больше выехать из страны. Сейчас он кусает локти и клянет себя за то, что расслабился, и птичка выпорхнула из клетки. Но стоит мне вернуться, в этой клетке уже не оставят окошек для света, а замок запаяют навечно. Каким образом? Это может быть, что угодно, я даже не могу предположить. Но я знала, что Йенс жесток и беспринципен. И он придумает самую грязную комбинацию, чтобы привязать меня навечно. Даже сейчас он уже не церемонится со мной. Никаких просьб. Только угрозы и условия. Когда я написала ему, что мне надо подумать, он ответил:
   – Это не предложение. У Вас просто нет альтернативы.
   Я так и представила его гнусную злорадную усмешку, когда он это писал.
   Я провела несколько бессонных ночей, обкусав все пальцы до крови. Я искала в интернете информацию. К сожалению, в русском интернете её было слишком мало, а доступа к немецким сайтам я больше не имела. Наконец, я догадалась зайти на ту страницу, которую мне выслал Йенс в доказательство того, что я должна платить до конца срока аренды, даже если съехала. Сайт назывался «Все об аренде» и содержал полную информацию со ссылками на параграфы закона об аренде от «А до Я», вернее, от «А до Z». Йенс своими руками дал мне этот материал, полагая, что я не додумаюсь заглянуть дальше того раздела, который он мне выслал. Он всегда недооценивал меня, считая, что имеет дело с русской дурочкой. Я нашла раздел о супружеской аренде. Насколько мне удалось понять перевод, оставшийся в квартире после разъезда супруг обязан выплачивать всю сумму аренды, так как мы несли солидарную ответственность. В то же время, с моей стороны, следовало известить арендодателя о том, что я выехала из квартиры и прошу прекратить аренду со мной по чрезвычайным обстоятельствам. Мои обстоятельства, по моему мнению, вполне попадали под эту категорию: я выехала из страны и по закону (окончание визы и аннулирование вида на жительство) не имела физической возможности вернуться обратно. Я конечно, не знала, как быстро будет заблокирована моя карта, но предполагала, что это вопрос нескольких дней или недель, не более.
   Я попросила Йенса сообщить мне адрес арендодателя, но он, как и следовало ожидать, и не подумал мне его выслать.
   – Я сам запросил у арендодателя ваш договор аренды, и он его пришлёт на следующей неделе.
   К счастью, я вспомнила, что я фотографировала все документы, которые приходили домой по почте. Подключив «облако», где я хранила фотографии, я нашла нужный мне документ. Это была та самая бумага, которую я подписала в присутствии Леа. Я быстро загрузила текст в онлайн-переводчик и похолодела от ужаса, прочитав перевод. Это был не сам договор. Это было дополнительное соглашение к договору. Но, как известно, дополнительное соглашение имеет ту же юридическую силу, что и основной документ. «Дорогая Леа Зигель, – писал арендодатель, – настоящим уведомляю Вас о том, что с 1 апреля все обязательства и права по договору аренды переходят к фрау Авериной и господину Йенсу Хаас. Они несут солидарную и персональную ответственность по данному договору, условия которого остаются без изменений». О, чёрт, я всё-таки подписала это! Я и подумать не могла, что эта маленькая бумажка на цветной бумаге, в которой всего несколько строк, равнозначна целому договору. Тогда она не вызвала у меня никаких подозрений, а, между тем, это был мой приговор! Конечно, в суде можно будет опротестовать это, так как меня заставили подписать документ, не информировав о его содержании и намеренно введя в заблуждение. Но какой суд, кто будет разбираться? На мне просто поставят крест при попытке получения визы или, как говорит Ника и её муж, арестуют на границе. Интересно, в их тюрьмах так же комфортно, как и вообще у них в стране? Я одернула себя: о чем я только думаю! Ну нет, не может быть. Я ещё раз перечитала параграф закона в интернете. Нет, мой долг ляжет на него. Я должна просто уведомить и как можно быстрее. В конце концов, Леа тоже смогла выйти из договора до его завершения по объективным причинам. Значит, и я смогу сделать это. Единственной хорошей новостью из всего этого было то, что я догадалась сфотографировать конверт, в котором пришла эта бумага. Таким образом, у меня были адрес и имя арендодателя. Я составила письмо с просьбой исключить меня из договора аренды и отправила его по почте в ближайший день. После этого я немного успокоилась. Я логически понимала, что арендодателю нет смысла возлагать надежды об оплате на меня, проживающую в России, и, скорее всего, он действительно обратится за взиманием полной стоимости аренды к моему мужу.
   Приближалась суббота, когда к Йенсу должен был прийти Карстен. Он написал мне об этом в одном из писем. Интуитивно я почувствовала, что мне лучше заблокировать вотсап. Наверняка они вместе составят для меня голосовое сообщение, и слова Карстена только измучают меня. Я снова поверю и захочу вернуться, но я уже не могу это сделать. После того, как я написала властям, все пути назад отрезаны для меня. Слышать голос Карстена, его «ишь либе дишь» теперь будет настоящей пыткой для меня. Я начну сомневаться в правильности моего решения и кусать себе локти. Нет, это будет слишком тяжёлое испытание. Я решительно нажала блокировку.
   Я была права. Ночью пришло сообщение от Йенса на имейл (единственная оставшаяся возможность переписки со мной) о том, что приходил Карстен и оставил для меня длинное голосовое сообщение. Но поскольку вотсап заблокирован, он не смог мне его переслать. Я не знаю и не узнаю, было ли это правдой, существовало ли такое сообщение в действительности или мой муж написал мне об этом, чтобы я разблокировала его. Я ответила, что, если Карстен хочет мне послать сообщение, он может делать это напрямую без посредников, так как у него есть мой вотсап.
   Но мой ответ уже не имел смысла, так как наутро Йенс получил письмо из Джобцентра. Немецкая машина власти, наконец, заработала. Спустя неделю после моего уведомления мой муж был извещён официально по почте о том, что все выплаты на меня со стороны немецкого государства прекращены. С этого момента я потеряла всякую ценность в его глазах, и это было доказательством того, что ни о какой любви ко мне с его стороны никогда не шло и речи. Он использовал меня только как источник дохода, а после прекращения выплат я превратилась для него в пустое место.
   – Сегодня я получил письмо из Джобцентра, – писал Йенс. – Вы вышли из системы, и начислений больше нет. Поэтому ни мне, ни Карстену нет больше никакого смысла писать или отправлять вам что-то.
   Это, правда, было не последнее письмо. Также он осведомился о том, все ли инстанции я уведомила о моём отъезде, и надо ли ему самому позаботиться об этом. К данному письму он прилагал фотографию, где я, обнаженная, обнимаю Карстена, а тот меня. Это был день нашего последнего секса. Внизу фотографии стояла дата 16.04.2018. Йенс намекал мне на то, что он может и готов всех уведомить о моём непристойном поведении. Я ответила, что у него было достаточно времени позаботиться об всём, когда я вернулась в мае. Но он даже и не подумал исправить ситуацию, а напротив, снова обманул мою семью. И что мне нечего стыдиться, потому что моя любовь к Карстену была чистой и искренней. Поэтому я не понимаю, с какой целью он мне выслал это фото. Если уж на то пошло, то стыдиться надо ему, так как все происходило с его согласия в его доме. Он был свидетелем всего этого и даже, как оказалось, фотографировал нас. Ему нечего было мне предъявить, не запятнав самого себя. Кроме того, у меня на имейл было слишком много его писем, где он живописал свои фантазии о том, как мы занимаемся с Карстеном сексом. Конечно, я не использовала бы их никогда, потому что для меня немыслимо было причинить вред Карстену. Но мой муж не мог этого знать. Он судил о порядочности людей по себе.

16. Конец игры

   После этого действительно все было окончено. Я даже растерялась от того, что все закончилось так мгновенно, хотя я сама вела дело к развязке. Я знала, что Йенс Хаас использовал меня, и всё же я наивно полагала, что он испытывал ко мне хоть какие-то чувства, ведь он так часто говорил мне и всем вокруг о своей неземной любви ко мне. До последнего дня он писал мужу моей сестры о том, что любит меня и готов принять меня в любое время, что бы ни случилось. Его игнор был откровенным признанием того факта, что я была просто инструментом для зарабатывания денег, и больше ничего.
   Об этом открытии я и написала Веронике спустя два дня. Она как раз гуляла в парке после того, как отвела ребёнка в детский сад, и у неё было немного свободного времени, чтобы поболтать со мной. В ответ она прислала мне переписку её мужа с Йенсом за последние дни. В одном из писем Йенс сообщал Рональду, что Карстен и его девушка расстались из-за моего прощального письма.
   Когда я прочитала эти строки, все стало на свои места: постоянное отсутствие Карстена последние месяцы, его внезапное охлаждение, блокировка моих номеров в вотсапе и в телеграме. Моя интуиция не подвела меня. Но все так усердно убеждали меня, что это его сестра, и он сам так называл её в разговоре с Йенсом. Какая бессовестная откровенная манипуляция моими чувствами! Бывает такая боль, что невозможно сделать даже вдох. Меня словно парализовало. Предательство человека, которому я безгранично доверяла и открыла моё сердце, было невозможно понять, осознать и пережить. Я думала, что я попала в руки одного манипулятора: моего мужа. Но действительность оказалась ещё страшнее: со мной играли оба, я попала в двойной капкан. И то, что сделал Карстен, было гораздо более жестоко и низко, нежели то, что сделал Йенс. Йенс использовал меня ради денег. А Карстен помогал ему в этом, играя на моих чувствах. И если про Йенса мне всё было ясно с первых дней, Карстен сумел одурачить меня, внушив мне полное доверие и завладев моим сердцем. Я искала у него защиты и поддержки, а всё это время он вел партию на стороне Йенса, притворяясь моим союзником и убеждая меня в своей любви.
   Через пару дней я почувствовала, что мне необходимо написать Йенсу ещё одно последнее письмо:
   «Ну вот и финал. Неожиданная развязка моего печального романа. Теперь я знаю правду. Это была не сестра, а подружка Карстена. Вы оба предали меня, использовали мои чувства в ваших интересах. Это подло. Вы смеялись тайком надо мной, моими слезами, моими ожиданиями, прекрасно зная, что Карстен не придет, потому что у него другая женщина. И он продолжал мне врать, что он любит меня, и я верила и надеялась до последнего дня. Вы оба с самого начала вели со мной нечестную игру. Вы знали, что мое сердце ранено предыдущими отношениями, и я поверила и открылась вам. Бог вам судья обоим».
   Но его величество великий лжец и манипулятор Йенс просто проигнорировал моё письмо. Я стала для него бесполезной. Ещё через две недели я получила письмо от Йенса, что ему срочно нужен развод, так как он ищет себе новую жену. Это сделал человек, который уверял меня до последнего дня, что он никогда не свяжет себя больше с другой женщиной, потому что я «одна на миллион». Теперь он писал: «Ни Вы, ни Карстен мне больше не интересны. У меня своя жизнь, и брак с Вами мешает моему будущему». Он также уведомил меня о том, что я обязана по закону оплатить половину судебных издержек за бракоразводный процесс, что составит не менее 500 евро. Ему же, однако, это ничего не будет стоить, так как он находится на социальном пособии, и государство берёт расходы на себя.
   Также я получила в вотсап письмо от Мануэлы, в котором она назвала меня глупой и неблагодарной женщиной, которая не оценила любви и заботы Йенса из-за чувств к Карстену и теперь потеряла всё. «Я знаю Карстена лучше, чем ты, – писала она. – Он говорит „кролик“ и „я люблю тебя“ каждой женщине. Он никогда не хотел на тебе жениться, он никогда не хотел детей от тебя. Ты была для него просто секс-объектом. Но ты поставила всё в зависимость от чувств к нему и привела свою жизнь к катастрофе».
   Через две недели Йенс Хаас прислал мне фотографию своей новой избранницы из Украины. А еще через месяц я узнала, что любовная связь Жени и Люды продолжается и никогда не прекращалась…

2018

Любовь по-немецки Мара Дорст