Олег Ковальчук
Молитва – учение и делание

Почему наши молитвы не доходят до Бога

   (Беседа с протоиереем Иоанном Мироновым)
   – Почему наши молитвы не доходят до Бога?
   – Каждая молитва доходит до Бога. Но как мы молимся и о чем? Мы привыкли больше просить чего-то у Господа – и богатства, и здоровья, и хорошего жилья. А вот благодарить мы не научились. Самое же основное – это благодарственная молитва, она самая приятная для Бога.
   Если бы мы научились молиться так, как молятся монахи… Они не имеют ничего, а твердо веруют и за все благодарят Господа. Они видят дневной свет, звезды ночью, днем – дождик, лучи солнца. И за все, что создал Господь, они умеют благодарить. Вот научиться бы и нам с самого начала благодарить Господа. Как поется в славословии: «Хвалим Тя, благословим Тя, кланяем Ти ся, славословим Тя, благодарим Тя великия ради славы Твоея». Благодарственная молитва всегда доходит до Бога. А если что не полезно бывает для человека, то Господь и не принимает такую молитву.
   Вот, например, меня обидели, я говорю: «Господи, накажи его, он столько зла сделал». И, конечно, эта молитва идет уже не на пользу, а во вред.
   – Батюшка, некоторые говорят, что совсем не надо молиться, что Бог у нас в душе. Мол, Бог про нас все знает, зачем молиться, и так все записано в Книге Жизни. Как тут быть?
   – Господь Сам завещал нам молиться: «Молитесь, да не внидите в напасть». Сам Господь Иисус Христос научил молитве всех апостолов, которые просили: «Господи, научи нас молиться».
   Вот он и дал нам молитву Господню «Отче наш».
   Здесь уже молитва не лукавая, здесь, наоборот, Господь просит в Своей молитве избавить нас от лукавого.
   Мы же обращаемся к Отцу Небесному.
   – Потом, молитва-то нужна не Богу, а нам самим, да?
   – Бог не нуждается в нашей молитве, как говорят святые отцы, – а нуждаемся мы. Молитвенное состояние – это единственное духовное состояние. Потому что душа – по природе христианка. И если отнять у нас Господа Иисуса Христа, то мы будем как бы в гробы повалены. Поэтому мы должны постоянно молиться… Обращаясь к Господу, мы просим: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». И Господь помилует.
   Эта молитва хотя и просительная, но умилостивляет Господа. Она не будет вредна. Но нужно руководство опытных духовников.
   – Наверное, самому нельзя заниматься Иисусовой молитвой, как говорится, по собственному желанию?
   – Нет, нет! Надо так молиться, чтобы почувствовать, что тебе полезна эта молитва. А если ты видишь, что она бесплодна, значит, опять же надо обратиться к духовнику.
   – Бывает так – трудный день, много работы, голова занята, «распухла» от всех этих дел и когда начинаешь молиться, только еще хуже становится.
   – Значит, здесь просто посидеть надо, отдохнуть, поразмыслить: «Господи, как быть, как лучше приступить к себе?»
   Особенно Господу приятны молитвы, когда мы сами молимся, своими словами. Не именно формальные молитвы, которые оставили нам отцы, а чтобы прямо душа наша обращалась к Господу. Потому что Господь – он Сердцевед, а раз Он видит наше сердце, значит, мы отдаем наше сердце, и, значит, наше сердце должно быть заполнено не грязью, не хламом, а духовным деланием.
   – Батюшка, а как постепенно приучаться молиться своими словами? С чего начинать?
   – Начальный этап молитвы – это только книжный. По молитвослову, как рекомендуют отцы, потому что, если нет навыка, нет и молитвы. Где бы ты ни был – в дороге, в машине ли, в поезде, – а сердце должно быть занято молитвой.
   – Можно ли сказать, что навык должен быть в любом деле, а особенно в молитве?
   – Обязательно! Особенно в молитве. У нас был профессор, отец Андрей Сергеенко, он в Петербурге преподавал Богословие (в Париже, будучи в эмиграции, он окончил Богословский институт), так вот он, когда был уже профессором, рассказывал, что в Париже он поступил на завод рабочим и привык каждую деталь выпускать с молитвой. Возьмет в руки готовую деталь и к Господу обращается с молитвой: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Так он каждый день проводил в молитве и приобрел в итоге такой навык, что уподобился преподобным отцам.
   – Хотелось бы понять, как нужно молиться – своими словами или по молитвослову?
   – Пока люди не оглашенные, т. е. не воцерковленные, начинать надо по молитвослову. Даже монахи так начинали. Келейное правило лучше не опускать, а то опустишь, потом, может, совсем бросишь молиться.
   – Батюшка, можно сделать такой вывод: если не научишься молитвенному правилу, собственными словами молиться сразу не научишься?
   – Нет, никак.
   – А своими словами можно молиться только вместе с правилом, после правила, не опуская его, а дополнительно?
   – Да, дополнительно только читать Иисусову молитву, «Богородицу», «Отче наш». Вспомните хотя бы правило преподобного Серафима – оно необходимо для того, чтобы ум наш постоянно был занят молитвой. Только тогда будет хорошо.
   – А вот еще вопрос. Люди только что пришли к вере, в первый момент это для себя открыли, услышали, что им сказали: «Спасайся сам», – и они начинают молиться, ходить в Храм, причащаться, исповедоваться регулярно и думают, что будут заниматься только внутренней, духовной жизнью, надеясь, что у них все сложится само собой. Семья рушится. При этом они оставляют свои дела, иногда уходят с работы.
   – Сразу ничего не дается. Необходимо потрудиться. Как говорят святые отцы: «Нужны труд и молитва». Апостол Павел говорит: «Не трудивыйся да не яст». Ведь вот и старцы трудились – корзины плели, другие полезные дела делали.
   Пришла однажды трудница к матушке Феодоре, а та в это время вместо молитвы корзины плела. Трудница сказала, что сегодня день молитвы и нужно молиться. Феодора ответила, что она и молилась, и трудилась, и, что если Господу этот труд угодным будет, она эту корзину продаст, и это будет Господу приятно, и людям на пользу пойдет.
   А вот еще. Помните? Пришли молитвенники к старцу. Старец дал им задание потрудиться, но они отказались, сказали, что пришли молиться.
   Пришел час обеда. Тех, кто трудился, покормили, а этих не позвали. Вечереет, те и спрашивают: «Отче, а будет еда?»
   – Он отвечает: «А вы же молитвенники, а молитвенники в пище не нуждаются». Это они уразумели.
   Они пришли за советом, и старец им сказал: «Молитва должна быть растворена с трудом. И Господь сказал: «Многими трудами належит вам идти, и скорбями, и трудами войти в Царство Небесное; Царство Небесное нудится», то есть берется трудом».
   И к молитве себя тоже надо понуждать. А некоторые думают: «Раз не приходит молитва, то и не надо».
   Это не верно, надо понуждать себя.
   Человек ведь склонен к лености, редко кто к добродетели.
   – Господь предостерегает в Евангелии от многословия на молитве?
   – Да. Чтобы избежать многословия нам дается краткая молитва: «Господи, помилуй». Есть даже такое стихотворение:

     Из всех молитв, какую знаю,
     Пою ль в душе, иль вслух читаю, —
     Какою дышит чудной силой
     Молитва «Господи, помилуй!»

     Одно прошенье в ней – не много:
     Прошу лишь милости у Бога,
     Чтоб спас меня Своею силой —
     Взываю: «Господи, помилуй!»

   – Молитвенные правила длинные, возможно, некоторые искушаются, считая, что это многословие?
   – Ну, если монахам так не молиться, они могут впасть в праздность. А праздность – это мать всех пороков. Поэтому святые отцы, как мы уже говорили, считают, что труд и молитва – это самое основное.
   Молитву нужно сочетать с трудом. Молиться и трудиться – поочередно, Великий Антоний – старец рассказывал, как играли однажды монахи в лапту, а проходивший мимо охотник остановился, удивленный – как же так – вместо молитвы в лапту играют.
   Старец сказал ему: «Натяни лук свой». Тот натянул, а старец говорит, чтобы еще сильнее натянул.
   Охотник говорит: ‹«Тетива оборвется». Вот так и в духовной жизни. Когда новоначальный начинает «восходить на небо», преподобный Иоанн Лествичник советует: «Опустить его надо на землю».
   – Наверное, можно сказать, что все слова об одном – о покаянии и об ожидании Божьей милости.
   Поэтому не многословие получается, а по-разному об одном и том же говорится.
   – Нужно чтобы постоянно у нас в душе и в сердце был Бог. Необходимо постоянное общение с Богом.
   Помните о святителе Игнатии Богоносце? Когда его растерзали дикие звери, то на сердце у него были огненные (а некоторые говорят – золотые) буквы «БОГ».
   – Господь говорит: «Если будете веру иметь с зерно горчичное, то, помолившись, вы можете горы переставить». А вот мы просим каких-то малостей, и не исполняется. Как быть?
   – Были и подвижники такие, что и горы переставляли. Один такой подвижник, Марк Фракийский, жил в пустыне, и когда к нему пришел Павел Фивейский, они стали говорить о мире. Павел сказал: «Народ-то сейчас такой твердой веры не имеет». А Марк и говорит: «А Господь-то как нам сказал: если будете иметь веру с горчичное зерно, то скажете горе: «подвинься!» – и сразу гора станет двигаться». В это время гора задымилась, стала двигаться. «Да не тебе я говорю, остановись!» – сказал старец.
   А другой подвижник VI века, епископ Григорий, поспорил с иудеем Ермином. Тот стал говорить: «Покажи мне твоего живого Христа, я тогда уверую!» Григорий помолился, и началось сильное землетрясение, гром, и на облацех вместе с ангелами Господь явился.
   У этого Ермина было множество учеников, все они уверовали во Христа и крестились. Но все они, после того, как увидели Господа, ослепли. А ученики Григория не ослепли, а еще лучше стали видеть, и иудеи, когда вступили при крещении в купель, прозрели, получили полное глазное исцеление.
   Вот такие подвижники были. И в шестом веке, и во втором, и в третьем. Такую вот твердую веру они имели. Конечно, у нас сейчас нет такой крепкой веры, но и в нашем веке были великие подвижники: святой праведный Иоанн Кронштадтский, старец Серафим Вырицкий. У них была живая вера.
   – Но людям нельзя унывать от того, что они горы не переставляют?
   – Ни в коем случае. Да и не в горах дело.
   Приходят в храм и пьяницы, и наркоманы. У них бывают такие страшные лица, черные даже, как будто и не может быть их перерождения. А смотришь, через месяц-два – лицо становится чистым и душа светлеет.
   Так может человек возрасти перед Господом, что и грех ему становится в тяжесть, он с ужасом смотрит на все, что творил прежде. Духовное перерождение – великое дело. А для священника это великая радость от Господа – видеть, как люди преображаются.
   – Батюшка, наши молитвы, может быть, не доходят до Бога, потому что мы рассеянно молимся?
   – Рассеянная молитва – это все равно, как веслом бьешь по воде. Вода пошумит, а на том же месте и останешься. Вот и рассеянная молитва пользы не приносит. Нужна молитва сосредоточенная. Почему некоторые ночью молятся? Потому что ночная молитва с ангелами совместная. Ангелы радуются, и человеки ликуют, которые молятся, Старцы поэтому и выбирали для молитвы ночь, когда весь мир погружался в сон, они молились за весь этот мир, чтобы он не погиб.
   – Батюшка на домашней молитве общение с Богом у каждого свое, а общие, церковные молитвы можно ли забывать?
   – Конечно, общественная молитва превыше всего.
   Даже в деревне говорили, помню: «Одно «Господи, помилуй» в общей церковной молитве заменяет три часа нашей домашней молитвы».
   Когда люди вместе молятся, это «едиными усты и единым сердцем». Восхвалять Господа в церкви в совместной молитве – это превыше всего.
   А дома – то заботы какие-то, то хлопоты – все отвлекает. Отвлекает от Господа.
   – Люди ищут для молитвы благоприятную обстановку. Может, не стоит ее ожидать, а молиться. в тех условиях, которые есть?
   – Конечно, в миру, в отдельной квартире, да еще одинокому, можно создать благоприятные условия, а вот в коммунальной квартире – там уж не заставишь окружающих создать такую обстановку, нужно постараться привыкнуть пораньше встать, попозже лечь, вот тогда и будет молитва.
   – Очень важный вопрос, батюшка: как научить молиться детей?
   – Дети смотрят на взрослых и учатся у них. Раньше как было – вся семья становилась на молитву, от мала до велика. Семья называется – малая церковь, домашняя малая церковь. Браки были венчанные, дети шли уже за родителями, с детства привыкали. Мать несет на руках младенчика, чтоб причастить, и он уже знает, что такое церковь, что такое причастие. Вот и сейчас я смотрю – у некоторых мамочек трое-четверо детей, они всех ведут в храм. Эти дети привыкают к церкви. Что там в дальнейшем будет – будут эти дети верующими или отпадут от веры – нам не ведомо, но есть главное – детская закалка. Может быть, они когда-нибудь вспомнят, как в детстве ходили в храм, молились, и что-то тронет их сердечки, и душеньки их спасутся.
   – А можно заставлять детей. молиться?
   – Как говорит русская пословица: «Невольник – не богомольник». Но, конечно, немного, в меру, понуждать надо. Царствие Небесное нудится. Как взрослые – если чего-то не хотят делать, понуждают себя, так и детей нужно понуждать. А примером пусть будет
   Божия Матерь, Она с трех лет молилась в Иерусалимском храме.
   – Батюшка, вот приходит человек в храм, подает записку о здравии, ставит свечку и уходит. Что вы скажете по этому поводу?
   – Это уже формальность, а не молитва. Желая получить какой-то результат – идет в церковь и ставит свечку. Это как у язычников. Крутят мельницу, как будто там молитва идет.
   – Бывает, мы просим у Бога, чтобы Он дал здоровье больному человеку, просим, а человек не выздоравливает. Как к этому относиться?
   – А это уже – воля Божья. Мы не можем вторгаться туда, куда нам запрещено. Некоторые подолгу болели – например, Матвеюшка (около Изборска) – он лежал сорок лет с лишним, его так и звали – лежащий Матвеюшка. Он был крестьянином, женился, а потом лён они таскали, застудил он почки, заболел мочекаменной болезнью, а тогда не было урологов, вылечить его не было возможности. И вот он лежал с таким непрестанным страданием и еще воспитывал православный народ. У него была смиренная душа. И Господь открывал ему великие тайны. Люди тянулись к нему, шли отовсюду. Даже великие княжны приезжали к нему из Петербурга, чтобы получить благословение от этого старичка – Матвеюшки лежащего.
   А помните героиню рассказа Тургенева «Живые мощи»? Она лежала, и как благодарила, радовалась пению птиц, шуршанию пробегающей мышки, а тут вдруг зайчишка вскочил, и для нее это был праздник, и она радовалась и утешала других, и говорила: «Что ты, барин, мне очень хорошо!»
   – Значит, роптать не надо. Надо учиться принимать все смиренно. Раз Господь не дает здоровья, значит, так надо.
   – Да, так жили многие. Вот, помню – батюшка отец Серафим Вырицкий – он радость приносил. Он лежал на маленьком таком одрике, а когда, бывало, кто-то входил к нему, то чувствовал особенную благодать, особенную милость Божью. Такие люди еще есть, и они не только утешают нас, но дают нам силу к молитве, чтобы наши сердца и души не погасли в этой греховной жизни.
   – Как помочь человеку, если он в горе? Например, если он тяжко болен и при этом страдает от боли и страха смерти?
   – Утешение таким страждущим и больным Сам Господь посылает. Человеческое же утешение тоже должно быть. Например, доброе слово сказать, дух подкрепить, ободрить, помолиться вместе. И Дух Святой подвигнет такого человека подумать о своей жизни, даст покаяние. А когда человек почувствует свою вину пред Господом, то страдания его найдут облегчение. Он поймет, что многое в жизни делал неправильно – не проявлял любви к ближнему, не соблюдал того, о чем мы говорим в молитве: «Весь живот (жизнь) свой Христу Богу предадим».
   Больному и страждущему всегда нужно держать в уме, а не за грехи ли он страдает. Еще полезно сравнивать свое положение со страданиями других людей, как сказано в стихотворении:

     Горя-то, горя сколько кругом,
     Божьего света не видно.
     Право, о собственном горе своем
     Думать становится стыдно…

   В нашем храме часто бывает, что мы все вместе молимся за страждущего. Потом он приходит и говорит: «Батюшка, я даже себя не ощущаю, так мне хорошо стало после общей молитвы». Но редко где так молятся, редко такой приход встретишь. Получается, что мы забыли самое главное – любовь Христову. Но ведь и нас Господь может забыть за это.
   – Есть сейчас в нашей современной жизни всякие разные бабки, ворожеи, заклинатели. И многие пользуются Крестом Православным, дают читать людям какие-то молитвы. Запутывают людей. А те не понимают, что происходит.
   – Это очень опасно. И апостол Павел говорил: «Блюдите, как опасно ходите». И Господь учил, что придут в последнее время люди, которые будут говорить – здесь Христос, и здесь – не ходите туда. Не надо этого.
   Господь Сам прославит, когда надо и кого надо.
   Как к преподобному Серафиму – сколько людей тянулось, тогда еще, при жизни. И сейчас, к старцу отцу Николаю, старцу Иоанну Крестьянкину, к другим: к старцу Науму, Кириллу из Троице-Сергиевой Лавры.
   – А так называемые молитвы этих бабок – это не молитвы?
   – Конечно, нет! Это – заклинания. Я так скажу – если нет возможности обратиться к старцу, то прибегайте к Матери Божией. «К кому прибегну в горести моей, аще не к Тебе, Царица Небесная». Она и плач наш и воздыхание приимет, и наше горе развеет. Нужно только, чтобы была искренность, детскость. Детская вера – она чувствуется. Господь и говорит: «Не будете как дети, не войдете в Царство Небесное».
   – Батюшка, когда человек не умеет молиться, когда он еще только начинает, ему, наверное, лучше молиться вслух?
   – Да, конечно! Вот, как старцы некоторые, помните? За одной стенкой – старец, за другой стенкой – блудница. Старец читал Псалтырь. Блудница усльпшала, какие будут адские мучения, какие страсти, и она попросила, чтобы старец сделал ее инокиней. Она покаялась. Такова гласная молитва. А некоторые молятся, только движа устами, как Анна, помните, когда она молилась, чтобы принять Матерь Божию? И ту, и эту молитву Господь, конечно, принимает. Ведь Он знает наши помыслы.
   – Батюшка, на молитве мы осеняем себя крестным знамением. Зачем?
   – «Огради мя, Господи, силой честнаго и животворящего Твоего Креста и сохрани мя, от всякого зла» (батюшка осеняет себя широким крестным знамением). Крест предохраняет нас от всякого зла. Враг чего очень боится? – Креста, молитвы и поста. Господь и сказал: «Сей род изгоняется только молитвой и постом». Крестное знамение, оно с самых первых веков.
   – Батюшка, некоторые помолились, а потом им по дороге черная кошка попалась – дорогу перебежала, ну и поворачивают назад. Совместима ли молитва с суеверием?
   – Я так объясняю. Мы идем по своим нуждам. Так и животные: кошечка идет куда-то по своим надобностям – или мышку поймать, или в туалет. Нужно спокойно к этому относиться. А приметы всегда жили. Вот некоторые: сказали им что-то – они по стене три раза стучат или «тьфу-тьфу-тьфу». Я говорю:
   «К чему вы так делаете? Вы же человек грамотный, ученый».
   «Ну, батюшка, это остерёг». «Какой это остерёг! Это дурость наша! Не верьте приметам, и они не будут исполнятся».
   – Есть ли у механического повторения слов молитвы какое-то действие, сила? Вот бывает, человек молится, а мысли у него в другом месте. Но он все равно молится, старается повторять слова. Есть ли от этого толк?
   – Господь говорит: «Когда молитесь, не будьте как книжники и фарисеи. Они долго стоят и молятся, Но дел не исполняют». И еще говорит: что вы Мне глаголете «Господи, Господи», а дел не творите?»
   Как монахи – они много молятся, долго молятся…
   Господь принимает такую молитву. Но в миру вместо этой молитвы лучше делать добрые дела – помогать больным, которые нуждаются в нашей помощи, немощным, которые не в больнице, а дома, не могут пол вымыть или что-то другое сделать, – вот эти добрые дела – тоже молитва. Сейчас человек не может долго стоять с молитвой – и ум рассеивается, и заботы отвлекают, а нужно хотя бы краткие молитвы прочитать – утреннее правило или вечернее правило, (хорошо, когда кто знает на память), и делать свои дела, заниматься, потому что быстрее надо делать добрые дела – жизнь коротка. Архиепископ Иоанн Шаховской говорит: «Спешите, пока есть время, быстрей, быстрей!»
   Как на стадионе спортсмены бегут, стараясь обогнать друг друга, так и мы, христиане, должны все делать с быстротой, потому что – упустил время, а потом его уже не будет. И сделал бы что-нибудь хорошее, а уже поздно будет – человеку пора уходить из этой жизни земной.
   – Батюшка, мы начинали наш разговор с того, что наши молитвы не доходят до Бога. Сейчас мы уже довольно много поговорили, и нам, наверное, надо стараться понять, что все наши молитвы доходят до Бога.
   – Ну, бывают молитвы такие, просят, чтобы Господь наказал кого-то, Петра или Ивана, за то, что он сделал молящемуся какое-то зло. Эта молитва сразу же возвращается шрапнелью на него самого. Пословица есть такая: «Не рой другому яму – сам в нее попадешь». Вот это самое основное – чтобы никого не осуждать, никому не досаждать, как говорил батюшка отец Амвросий Оптинский: «И всем мое почтенье, и тогда будет мир и лад, а где мир и лад, там не надо и клад», – так батюшка говорил. Вот так, все и будет хорошо.
   – Батюшка, мы живем в трудное, скорбное время. Как вы оцениваете наши дни? Помогает ли в скорбных обстоятельствах молитва?
   Прежде всего, немного расскажу о своем детстве. Я не помню ни одного года, чтобы жили без горестей. Вспоминаю частенько только присловье: «Горе глубже моря». Я был еще совсем маленьким, и в памяти не осталось, как началась кампания по раскулачиванию, как нас выгоняли из дома. Сестра потом мне рассказы вала, что нас везли в товарных вагонах к Синявинским болотам, на торфоразработки – строить гидроэлектростанцию. Туда отправляли многих ссыльных, которые отказались вступать в колхозы.
   Привезли нас, расселили в промерзших бараках… Начался голод. Мы искали на полях сморщенную морозом редьку и собирали в лесу рябину. Так прошли 1932, 33-й, 34-й и 35-й годы. Голод унес двух моих братьев, Петра и Василия, сестру Александру. Умер на торфоразработках дядя, заработала туберкулез мама, болевшая 17 лет. Отошла ко Господу в 55… Всю жизнь мама страдала, от слез у нее даже случилось засорение слезного мешочка. Она оплакивала тяжелую жизнь, смерть детей, друзей.
   Только в 1936 году мы увидели хлеб, смогли вспомнить его вкус. Булку еще долго не удавалось попробовать. Конфетка – крохотный леденец – была для нас дивом, высшей наградой за хорошее поведение. И мы благодарили Господа даже за эти, кажущиеся сейчас ничтожными, радости. Мы молились, чтобы Господь дал нам хлеба насущного, и Он каждый день посылал, но понемножку.
   Однажды папа собрал копеечки, что удалось заработать, и поехал за хлебом в Ленинград. Купил несколько буханок, сложил их в большой заплечный мешок и отправился домой. На станции мешок распороли бритвой, растащили весь хлеб. Удержать в руках удалось только две буханочки. Но и за эту малую радость мы благодарили Господа.
   Настал 1937 год – и опять пришло горе. Работники НКВД стали рыскать по ночам, забирали людей. Не раз я видел, как арестовывали единственного кормильца в семье, как бросались люди под колеса «воронков».
   – Что же помогло выжить в этих ислытаниях?
   – Господь сказал: «В терпении вашем стяжите души ваши». Терпение – это великая благодатная сила. Господь в таких тяжких, нечеловеческих условиях учил нас труду. С десятилетнего возраста мы работали наравне со взрослыми, научились ценить все, что Бог нам посылал.
   Есть у русского народа поговорка: «Дальше солнца не сошлют, хуже человека не сделают, подумаешь – горе, а раздумаешь – Божия воля».
   Сравните мой рассказ о временах моего детства с теми временами, которые мы переживаем сейчас… Да, нынешние времена тяжелы, но бывало гораздо хуже.
   В 1941 году мы попали в оккупацию. Говорили, что немцы никогда к Ленинграду не подойдут. А 6 сентября нам было объявлено, что мы оккупированы. И здесь начались страдания, голод, дальняя дорога в Псковскую губернию, откуда наша семья была выслана. Больше месяца мы шли рядом с фронтом. Бывали такие скорбные дни, что и не чаяли дойти. Но Господь помог.
   Пока длилась оккупация, я подрос. В 16 лет при отступлении меня забрали немцы в лагерь. Но я убежал, перешел линию фронта и поступил в армию. Мне тогда исполнилось 17 лет. После армии, в 1946 году, похоронил родителей и поехал в Вырицу к старцу Серафиму. Старец благословил меня поступить в СанктПетербургскую духовную семинарию, и с 1948 года я приступил к учебе.
   Я спрашиваю: «Матушка, у тебя крыша над головой есть?» – «Есть». – «А кусочек хлеба есть?» – «Есть». – «Ноги еще ходят?» – «Ходят». – «А ты посмотри, что люди терпят». И так человек успокоится.
   Или Евангельского юношу вспомнишь, как он сказал: «Все заповеди Божии я исполнил от юности моея». А мы так можем сказать? «Нет, батюшка, мы не исполнили их». – «Да, я сам не исполнил, поэтому и говорю вместе с вами, что «мы грешники, мы Твоих заповедей не исполнили. Помилуй нас». Причина скорби чаще всего кроется в нашей гордыне, в нашем самолюбии.
   – Как быть, если нет сил молиться стоя, тяжело делать поклоны?
   – Приходит, например, ко мне старушка – ноги больные, жизнь прожита в скорбях и трудах. А я ей еще и поклоны назначу? Пусть молится хотя бы сидя.
   Я ведь и сам по немощи каноны читаю иногда сидя, ножки-то старенькие, болят. А молоденьким, тем и поклоны назначить можно, и добрые дела почаще делать: полы помыть немощному, навестить пожилого, постирать, приготовить еду, лекарства купить…
   – С каким настроем нужно молиться?
   С покаянием и смирением. Для всех «духовных возрастов» справедливо одно: если мы имеем покаяние, то мы приближаемся к Господу. А когда перестаем чувствовать свою греховность, то удаляемся от Бога. Преподобные отцы просили не чудотворений, не видений, а «зрети своя прегрешения и не осуждати брата моего». А когда мы начинаем считать себя величиной, то это первое наше падение.
   Да, человек сначала лежит в колыбели, потом начинает ходить, а затем бегать и шалить, шишки себе набивать и плакать. Но если он искренне плачет, то его шишки греховные будут исправляться потихоньку.
   Как потянет к привычному греху, прочитай молитву сначала. Исправляться будешь, когда увидишь свою негодность, проявишь смирение. Не исправляешься, возвращаешься к греху – значит еще не смирился. Но ни в коем случае не ропщи. Помни всегда: Господь тебя смиряет твоими греховными немощами.
   А смирению надо учиться у Матери Божией. Часто женщины говорят мне: «Батюшка, у меня смирения нет». – «А ты учись у Царицы Небесной. Проси у Нее.
   Она научит тебя. И потихоньку все шероховатости изгладятся». Только мы должны прибегать к помощи Божией Матери по-детски бесхитростно.
   – Чем можно завершить нашу беседу о молитве?
   Там, где стяжается святость, там, где пребывает любовь Христова, – там есть жизнь духовная. А там, где начинаются дрязги, свары, скандалы, разделы имущества, – оттуда благодать Христова уходит. Ведь птичка сидит на веточке и поет, пока ты стоишь, не шелохнешься, а взмахнешь рукой – и она уже улетела. Так и благодать отходит от нас при невнимании. «Святым Духом всяка душа живится и чистотою возвышается».

О прелести

   (Беседа Владыки. Антония (Сурожского)
   Очень часто, слишком часто говорят о прелести. И употребляют это слово с каким-то таинственным выражением лица. Потому что это слово люди нашли в Писании святых отцов, которых они еще не должны были читать. Я помню, какой-то опытный священник мне сказал: Не давайте
   Добротолюбие читать людям, которые еще не созрели в православии. Потому что они будут думать, что все, что там описано такими простыми словами они уже знают. На самом деле то, что описано, это то, о чем никто из нас часто не имеют и понятия. И вот тут можно говорить о прелести.
   Человек прельщен своим воображением. Он обманут. Прелесть от слова «лесть». Ложь. И прельщенный человек, это человек, который воображает одно, когда на самом деле положение другое. Человек воображает, что он понимает тайны духовной жизни, тогда как он только знает нечто о своей духовной жизни. Есть замечательное место у Феофана Затворника, где говорит он не о прелести, о том, что очень часто бывает, что в нас, в связи с молитвами, с таинствами, с углубленным размышлением, с попыткой жить достойно своего христианского звания поднимаются какие-то неожиданные для нас чувства или даже телесные переживания: тепло, свет какой-то в душе поднимается. И он говорит: «Это все душевно-телесное». И он даже говорит о том, что если, когда ты молишься, ты видишь какой-то золотой свет, знай, это не божественное, это душевнотелесное явление. И поэтому нам надо быть очень осторожными в этом отношении и не ставить перед собой вопросы о том, прелесть – не прелесть, а жить трезво, то есть не опьяневать от своего желания жить духовной жизнью. Святой Исаак Сирин говорит: «Если ты увидишь новоначального, который начинает подыматься от земли на небо, схвати его за ноги, сбрось наземь, потому что если он подымется слишком далеко, то он слишком больно разобьется». И вот надо учиться жить просто и трезво. Как мне один священник сказал:
   «Там, где просто ангелов до ста, там, где мудрено – там ни одного». И прелесть у нас происходит от того, что мы заглядываемся на себя – молимся ли мы, постимся ли мы, читаем ли мы, беседуем ли мы. Мы обращаем на себя внимание и думаем: а каков я, что во мне сейчас происходит, каким я являюсь перед Богом? Ответ на это мы не можем себе дать. Мы можем только сказать: «Вот что я сейчас переживаю, Господи. Если это от тебя, ты это укрепи, если не от тебя – рассей». Я могу даже пример вам дать личный.
   В общем, непривлекательный. Когда я был юношей, у меня была способность как бы улавливать мысли других людей.
   И в какой-то момент я перед собой поставил вопрос. У меня сейчас развивается эта способность, я могу даже на каком-то расстоянии как бы переговариваться с некоторыми людьми, которые тоже такого рода. Я сказал: Господи, если это от Тебя, сохрани и укрепи, если это не от Тебя – рассей. И в то же мгновение у меня эта способность пропала. Я так за это благодарен, что мне не приходится ставить перед собой вопрос. У меня нет этой способности, у меня есть естественная человеческая чуткость, у меня есть какая-то опытность человеческая, но у меня нет этой способности, которой гордятся сейчас столько экстрасенсов и так далее. Это не значит, что всякий экстрасенс переживает или пользуется такой способностью от злых сил. Есть такие, у которых это просто естественный дар, есть такие, которыми пользуются темные силы, но не в этом вопрос. Вопрос в том, что надо стараться не приписывать естественным способностям сверхъестественные качества. Я помню, когда я был врачом, ко мне пришел такой экстрасенс, который мне сказал: «Хотите работать вместе со мной? У меня есть дар. Иссирийный. Хотите, я вам буду помогать там, где вы не можете». Я на него так посмотрел. Он мне не очень-то понравился. Я говорю: «А чем вы это мне докажете?» И он протянул свои руки и меня жаром обнял. Потом он закрыл руку и сказал: «Вы чувствуете что-нибудь?» Я говорю: «Да, жар». Снова протянул – льдом ударило. «Вот видите, что я могу сделать». И вот тогда я ему поставил вопрос: «Вот скажите, вы людей лечите по любви к ним и к Богу бесплатно или вы ожидаете от них денежной награды». «О нет, – говорит, – даром никого лечить не стану». Я ему сказал: «Это не от Бога, уходите вон». И вот тут есть какая-то грань. Есть люди, которые одарены тем или другим даром. Есть люди, которые им пользуются для своей наживы, но кто наделен каким бы то ни было даром, пусть это простым умом, голосом, когда он поет, или чем-либо угодным ему, надо к этому относиться очень осторожно. И не говорить: «Какой я замечательный, какой у меня дар». И часто, знаете, можно было гордыню, или даже глупое тщеславие заменить благодарностью. Если мы были бы благодарны за те дары, которые у нас есть, то мы были бы свободны от прелести. Я вам дам пример. Я, может быть, вам даже его давал когда-то. Ко мне как-то пришла одна девушка. Лет двадцати пяти-шести. Села на диван против меня, опустила голову и состроила ужасную рожу. Я говорю: «В чем дело?» «Отец Антоний, я грешница». «Это я всегда знал, а что нового?» «Я грешница». «А в чем же заключается твоя греховность?» «Каждый раз, когда я прохожу перед зеркалом и вижу свое лицо, я нахожу, что я миловидна». Я на нее посмотрел и говорю: «И на самом деле ты миловидна», «Значит, я пропала, значит, мне спасения нет из-за этой миловидности». Я говорю: «Нет, наоборот. Ты вот что сделай.
   Два раза в день становись перед зеркалом, смотри на себя, смотри на каждую черту своего лица: на лоб, на брови, на глаза, на нос, на губы, на щеки, на уши, на подбородок, на твои волосы, и каждый раз, когда ты найдешь, что та или иная черта действительно миловидны или очень красивы, ты остановись и скажи: “Господи, спасибо, что ты мне подарил это! Я бы сама не сумела этого сделать”. И если ты научишься благодарить Его за все, то вместо тщеславия и гордыни в тебе родится благодарность, изумление перед милостью Божьей, и тогда ты прикоснешься к первой заповеди блаженства: “Блажени нищие духом, яко тех есть Царствие Небесное”». А потом я прибавил: «А вот когда ты кончишь благодарить Бога за миловидность твоего лица, остановись и скажи: “Господи, прости меня за то, что на эти черты, которые ты создал такими милыми, я накладываю такое уродливое выражение”». И вот, я думаю, в этом контексте прелести, воображении о себе, будто в дарах ума или сердца, нам приходиться искать, Во-первых, ставить перед Богом вопрос: «От Тебя ли это или нет? Если нет, отыми от меня, даже если я при этом все потеряю». А, во-вторых: «Если от Тебя, научи меня быть благодарным или благодарной до самых глубин». И тогда все будет хорошо.

   Монах Лазарь
   О том, как процвела молитвой пустыня
   (Жизнь святого Антония Великого, молитвенника и чудотворца)

   Вернувшись к пещерам, что вблизи Комы, Антоний посетил того отшельника, к которому обращался первоначально, и предложил ему пойти вместе с ним глубже в пустыню и жить там вдвоем, чтобы быть у этого старца в послушании. Но тот и по своей глубокой старости, и по необычайности такого предложения отказался, но не отказал Антонию в благословении идти одному.
   Антоний, взяв запас хлеба на полгода, пошел по прибрежной пустыне в ту сторону, где голые скалы становились все выше и все ближе подходили к Нилу. Он шел по глубоким пескам узкой извилистой долины. Сколько он ни шел, опаляемый зноем, ни одной травинки не видел, не нашел ни одной капли воды. И вот что-то блеснуло, как будто колодец, до краев наполненный водой… Подошел, – нет, это не вода блестит, а серебро. В песке лежало большое серебряное блюдо, покрытое чеканными узорами.
   Остановившись, Антоний помолился и стал размышлять: «Откуда здесь взяться такому предмету? По видимости, не из рук человека оно упало, он не мог не заметить такой пропажи… Что ж, из тюка или корзины с вещами, притороченных к спине верблюда? Нет, слишком велико блюдо, чтобы выпасть, да такие дорогие вещи и не складывают небрежно… К тому же ясно видно, что тут не караванная дорога, и некуда каравану идти в эту сторону… Следов нет никаких… Дьявольская это хитрость, чтобы уловить меня сребролюбием!»
   Перекрестил он блюдо, и оно исчезло, как бы и не было его на этом месте. Но через некоторое время опять перед ним что-то загорелось, как жар, на солнце. Это было множество золотых монет, рассыпанных в песке. Увидев это, Антоний не стал и размышлять, а перепрыгнул через золото, как через костер, и быстро пошел далее.
   Перебравшись через скалы, он спустился к Нилу и увидел на другой стороне почти отвесно выходящую из воды каменную гору, всю в глубоких расселинах, серого и черного цвета, с промоинами внизу, где на песке и иле, нанесенных туда рекой, дремали, как длинные черные бревна, крокодилы. Стаи птиц с криком кружились над горой, залетая в щели, где были их гнезда… Голая, мрачная гора… Антоний стал думать, как взобраться на нее, – везде обрывы, да и крокодилы…
   Он прошел выше по течению реки и увидел на другой стороне удобное место, куда и переправился, раздевшись и неся узел с одеждой над головой. Используя каждый маленький уступ, он стал взбираться наверх, и тысячи птиц с криком кружились возле него. На верхнюю площадку он поднялся совсем обессиленный, долго лежал, а потом встал и осмотрелся.
   Он увидел почти весь Египет с множеством городов и селений по берегам Нила, озера и пирамиды, а также две великих пустыни, из которых одна уходила на восток, а другая на запад. Гора, на которую взобрался Антоний, к востоку постепенно понижалась и переходила в пески пустыни.
   Перед самым наступлением ночи, которая здесь наступает без сумерек, сразу, – он нашел маленькую крепость, точнее римский сторожевой пост, такой же, какие разбросаны были по всему течению Нила. Этот пост был давно оставлен. Он состоял из вырубленной в скале пещеры с двумя колоннами внутри и каменной ограды вокруг небольшого двора, на котором был колодец. Антоний заглянул в него, – милостив Тосподь! Есть и вода, хотя и дурно пахнущая, и кожаное ведро на пальмовой веревке…
   Но пещера была не пуста. Едва он вошел в нее, как что-то зашуршало, что – в темноте нельзя было разобрать. Он запел девяностый псалом («Живый в помотци Вышняго…») и увидел, как целый поток огромных серых змей устремился к выходу из пещеры на двор, потом из ворот в пустыню… Когда солнце зашло, Антоний безбоязненно лег в пещере на землю и уснул с молитвой, – крайняя усталость одолела его.
   На следующий день он собрал множество больших камней, намешал глины и, оставаясь внутри, плотно заложил воротца, ведущие во двор. Стена же была столь высока, что перелезть через нее было невозможно, тем более, что она с двух сторон обрывалась в глубокие расселины. Так он решил затвориться здесь и молиться Богу, ничего постороннего не видя и никуда не выходя. Увидев это, всполошился сатана и начал кричать: «Уйди, удались отсюда, Антоний! Здесь пустыня, это место дано мне! Зачем ты пришел сюда, чтотебе в этих песках и камнях? Не дам я тебе покоя! Япризову все свои воинства!»
   И стал он кликать демонов, которые собрались огромной толпой, но уже не являлись Антонию видимо, – и только слышны были их нестройные вопли: «Уйди отсюда, Антоний! Не вынесешь ты наших нападений!». Казалось, весь дворик и вся пещера набиты бесами. Антоний же, ничего им не отвечая, день и ночь стоял на молитве. Демоны его не трогали, – Господь не велел. Антоний знал это и не обращал никакого внимания на весь этот шум.
   Так было из дня в день и год за годом. Когда у Антония иссяк запасенный хлеб, возле бывшей крепости, а теперь монашеской пустыни, появился тот самый человек, друг Антония, который носил ему хлеб во время жития его возле Комы: Господь привел его сюда. Приникнув к щели в камнях, он увидел Антония и стал звать его:
   – Антоний, позволь мне войти.
   – Прости меня, – откликнулся тот, – нет ко мне входа, а если будет на то воля твоя, принеси мне хлеба и брось через ограду.
   Тот так и сделал. Принес хлеб и перекинул через стену. А сам, ничего больше у Антония не спрашивая, остался под стеной и прожил здесь несколько дней, слушая Антониевы молитвы и вознося сердце свое к Богу. В следующий раз с ним пришли еще несколько молодых людей из Комы, ранее друживших с Антонием, – и они стали молиться вместе с Антонием, не видя его, так как он теперь и щели все заделал глиной.
   Однажды ночью они были разбужены громкими криками множества голосов, раздававшихся из Антониевой пустыни. Как бы какие-то люди кричали: «Удались! Удались!» Молодые люди вскочили в страхе, думая, не разбойники ли по лестницам влезли к Антонию и гонят его…
   Тогда они помогли одному из своих товарищей дотянуться до верха стены и заглянуть туда: двор был пуст, Антоний молился в пещере, но голоса продолжали раздаваться: «Оставь наши владения, не дадим тебе покоя!» Тогда они поняли, что это демоны, и в ужасе стали кричать и звать Антония. Он подошел к стене и сказал им:
   – Не бойтесь, братья! Они могут только угрожать.
   Пойте:
   «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бе-жат от лица Нго ненавидящие Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси, от лица любящих Бога…»
   Они стали петь, и голоса демонские стали тише, а потом вовсе умолкли.
   Многие годы, целых двадцать лет, подвизался Антоний в своем уединении, не показываясь никому, а случалось и в полном молчании, и так долго пребывал он в безмолвии, что приходившие начинали беспокоиться, думать, уж не умер ли он от трудов и истощения. Но проходили месяцы, а иной раз и годы безмолвия, и снова слышались его молитвы.
   Много раз демоны поднимали шум в его пещере, оглушительно крича нестройным хором. Крик этот постепенно переходил из угрожающего в жалобный, в подобие скуления побитой собаки, и умолкал. Все это привлекало сюда множество мужчин, молодых и старых, желавших вести богоугодную жизнь, но не имевших руководителя, наставника, так как монастырей там еще не было, и никто не слыхал о них. Какая-то сила привлекала их к Антонию и держала возле него, как бы указывая, что он и будет наставником, который поведет их ко спасению. Вблизи Антониевой пустыни возникло как бы поселение из хижин и пещер.
   Собралось такое великое множество людей, что, наконец, они стали роптать и взывать к Антонию: «Выйди к нам, святой отец, и научи нас!» – но он не отзывался. И вот, это было в 306 году, когда Антонию исполнилось уже пятьдесят пять лет, человек, приносивший ему хлеб, а с ним несколько его давних друзей из Комы, разломали камни, которыми он заложил вход, и вошли во дворик.
   Антоний, уже поседевший, вышел к ним из пещеры, и они стали на колени. Увидев его, они удивились: он был крепок, нисколько не иссох от поста; за исключением седины он выглядел так же, как и двадцать лет назад. Взгляд его был спокоен и добр – ни следа какой-нибудь угрюмой нелюдимости… Он вышел в ровном настроении, как будто ничего не произошло, не смутился, не рассердился, не обрадовался и не испугался.
   – Это Господь призывает меня на службу вам, – сказал он. – Приветствую вас, братья, в эти долгие годы вы укрепились в желании быть монахами. Я хочу посмотреть на всех вас, собравшихся тут.
   Он вышел на гору и увидел столько людей, что ими можно было бы населить целый город. Вокруг были пещеры и разного вида хижины. Все эти люди жили в посте и великой скудости, с трудом доставая воду из Нила, спускаясь за ней по веревкам со скал. Когда собрались они все, он увидел, что среди них есть больные и несколько бесноватых.
   Силою Господней он исцелил их всех – кого от лихорадки, кого от нарывов, иных от хромоты. Распрямилось несколько скрюченных. Прозрел слепой. Пришел в себя лишившийся рассудка человек. А когда он подошел к трем бесноватым, которых крепко держали, бесы из их утроб жалобно закричали: «И здесь ты не даешь нам покоя, Антоний! Куда нам, бедным, деваться от тебя? Уходим, уходим…» – и вышли из этих людей, которые стали здоровы и прославили Бога с радостью.
   – Братия! – воззвал Антоний к собравшимся. – Чтобы угодить Богу и спастись, не обязательно быть отшельниками и жить в одиночку, это удел далеко не всех. Можно жить братской общиной, устроенной в пустынном месте, пусть это будет и вблизи города. Я укажу вам такие места, сам пойду и все вам устрою, и буду приходить к вам для наставления, а назначенные вами от вас смогут приходить сюда для разрешения всего неясного.
   – Мы ничего не знаем! – раздались голоса. – Как мы будет жить без тебя?
   И Антоний в течение трех дней, выходя к ним, молился вместе с ними, а потом, вдохновленный Духом Святым, говорил им много полезного. Среди прочего говорил он и следующее:
   – Для научения исполнению заповедей Божиих совершенно достаточно и Божественного Писания. Однако же, нельзя не считать делом весьма добрым и хорошим, если братия будет взаимно утешать друг друга словами.
   Открывайте мне, как дети своему отцу то, что узнали вы, я же, как детям духовным, буду сообщать вам то, что откроет мне Господь, Итак, чада мои, если решаетесь вы оставить мир, а в нем все то, что вам принадлежало, то не желайте ни о чем, не думайте, что оставили нечто великое, потому что по сравнению с небесными благами и земля вся ничтожно мала. Вы же, отрекшись, кто от поля близ своего села, кто от финиковых пальм или чего другого, например, от нескольких золотых монет, – не скорбите, что оставили нечто многоценное. Господь воздаст вам сторицей. За столь малую цену получите вы обетование вечной жизни. Вы должны будете потрудиться в деле угождения Богу, но не так долог будет ваш труд, ибо жизнь человеческая коротка. «Дние лет наших в нихже семьдесят лет, аще же в силах, семьдесят лет, и множае их труд и болезнь», – говорит Псалмопевец. Если же кто из вас проживет в молитвенном делании и сто лет, – то как можно их сравнивать с вечностью, с той бесконечной жизнью, к которой призывает праведные души Господь? Поэтому никто из вас да не питает в себе пожелания что-нибудь вещественное приобретать. Ибо какая выгода приобрести то, что нельзя будет взять с собою? Не лучше ли приобрести нам то, что поможет нам стяжать жизнь вечную, – благоразумие, справедливость, целомудрие, мужество, рассудительность, любовь, нищелюбие и страннолюбие, безгневие, наконец – живую веру во Христа? Пребудем в подвиге и не предадимся унынию. Нам помощник Господь, как написано: всякому, избравшему благое, Бог поспешествует во благое.
   – Сможем ли мы приобрести, отец наш, все, что ты назвал? – спросил один из слушающих,
   – Не страшитесь, слыша о добродетели, – продолжал Антоний, – не смущайтесь при ее имени: она недалеко от нас и не вне нас образуется. Эллины, чтобы обучиться словесным наукам, предпринимают дальние путешествия, переплывают моря, а нам нет нужды ходить далеко ради Царствия Небесного или переплывать моря ради добродетели. Господь сказал: «Царствие Небесное внутрь вас есть» (Лк. 17, 21). Добродетель образуется у нас в душе… Если бы добродетель была чем-либо приобретаемым от вне, то, без сомнения, трудно было бы стать добродетельным. Если же она в нас, то будем хранить себя от нечистых помыслов и соблюдем Господу душу, как принятый от него залог, чтобы признал Он в ней творение Свое.
   И еще многое сказал тогда этим людям Антоний: и о том, как бороться со страстями, как безбоязненно противостоять бесам, и как жить инокам вместе в любви и согласии, как не забывать о тех, кто страждет в наготе, голоде и стуже в оставленном ими мире, как принимать от Господа всякие скорби, врачующие душу… Говорил он о молитве и о чтении священных книг, о том, что каждый свой день инок должен проводить так, словно ему предстоит этой ночью умереть, а ночью думать, что не доживет до утра.
   Не прошло и пяти лет с этого времени, как множество монастырей возникло и на горе, где жил сам Антоний, и в других пустынных местах, неподалеку от городов Ираклеи и Арсиное, и по берегам Нила в сторону Фив.
   Антопий, выходя из своего уединения, посещал эти обители, жил в них по нескольку недель, наставляя братию и указывая, как устроить все нужное. Монастыри эти, как писал святитель Афанасий, – «подобны были скиниям, наполненным божественными ликами псалмопевцев, любителей учения, постников, молитвенников, которых радовало упование будущих благ, и которые, занимаясь рукоделием для подаяния милостыни, имели между собою взаимную любовь и согласие.
   Подлинно представлялась там как бы особая некая область богочестия и правды. Не было там ни притеснителя, ни притесняемого; не было укоризн от сборщика податей; подвижников было много, но у всех была одна мысль – подвизаться в добродетели. А потому, кто видел эти монастыри и такое благочиние иноков, тот должен был снова сказать: «Коль добри доми твои, Иакове, и кущи твоя, Израилю; яко дубравы осеняющия, и яко садие при реках, и яко кущи, яже водрузи Господь, и яко кедри при водах» (Числ. 24, 5–6).
   В 306 году пришел к преподобному Антонию юноша по имени Иларион. Он родился в Газе, отец и мать его были эллины, он учился в Александрии в языческой школе всякой премудрости, но Господь избрал его на служение Себе. Услышав проповеди архиепископа Петра в христианском храме Александрии, Иларион обратился к Евангелию, к творениям Святых Отцов и, глубоко уверовав в то, что Христос есть истинный Бог наш, принял от архиепископа Петра святое крещение.
   Будущему преподобному чудотворцу Илариону Великому было тогда всего пятнадцать лет. Он прожил в обители Антония лишь два месяца, и за это время все, что говорил ему старец, а также все, что он видел, так глубоко вошло в его душу, что стал он как бы первым и лучшим учеником великого Антония. Его поражало, что ничему не учившийся в миру Антоний столь глубоко знает христианское учение и так здраво судит о всякой языческой учености.
   Приняв от старца благословение, Иларион возвратился на родину. Родители его умерли. Он был единственным наследником и поступил так: разделил все имущество на две части, одну отдал родственникам, другую – нищим, не оставив себе ничего. Подражая Антонию, он пошел в пустыню между городом Газой и морем и поселился там как отшельник. Как и Антоний, воевал он с демонами и силой Господней низлагал их. Со временем Иларион начал устраивать в Палестине и на Аравийском полуострове монастыри и стал для них старцем и главным наставником в духовной жизни. Он, как и Антоний, получил от Бога великие дары – прозрения будущего и исцеления телес и душ человеческих. И когда к Антонию приходили с просьбой об исцелении люди из тех краев, где жил его ученик, он говорил им:
   – Зачем утруждаете себя долгим путешествием ко мне, когда имеете у себя моего сына во Христе Илариона?
   Христианство все шире распространялось по восточным краям Римской империи – по Сирии, Палестине, Египту. Императоры время от времени открывали гонения на христиан и особенно жестокие из них были при Диоклетиане, то есть до 305 года. Император Галерий сначала издавал указы о свободе исповедания, а потом как бы взамен смертной казни приказывал ссылать исповедующих Христа в рудники, выжигая им правый глаз и подрезая жилу на правой ноге. В 311 году опять началось открытое избиение христиан.
   В Палестине, Сирии и Египте их хватали сотнями и после тщетных попыток заставить их принести жертву идолам пытали и казнили. Во всех городах Египта и даже в пустынях явились целые сонмы мучеников, кровь лилась рекой.
   В это же время и в среде христиан явилась смута. В Александрии пресвитер Арий стал провозглашать свое еретическое учение, а епископ Мелетий из египетского города Ликополя, отрекшийся от Христа во время пыток, явился в Александрии и стал противодействовать архиепископу Петру, рукополагая священников и как бы создавая отдельную церковь. К нему же примкнул и еретик Арий, мечтавший стать епископом.
   Архиепископ Петр был римскими властями изгнан из Александрии в Палестину, но оттуда поддерживал свою паству посланиями, а потом возвратился – и в самый разгар гонения. В темницы Александрии брошено было более шестисот христиан, среди которых находились пресвитеры и клирики. Архиепископ Петр ходил туда и укреплял осужденных за Христа, и все они сподобились после жестоких истязаний мученической кончины.
   Пресвитера Ария, которого язычники не трогали, Петр поначалу останавливал во время его проповедей, в которых он хулил Божественную сущность Христа, а потом проклял и отлучил от Церкви. Цезарь Максимин, узнав о том, что архиепископ Петр бесстрашно проповедует имя Христово, приказал схватить его. Архиепископ в оковах был заперт в темнице. Тогда христиане собрались со всего города в огромном количестве и стали кричать римскому военачальнику:
   – Зачем отнимаете у нас пастыря?
   Тот написал об этом Максимину, который приказал отсечь архиепископу голову. Однако народ не расходился. Христиане во время гонений не противились и безропотно шли на мучения и смерть, их на Востоке было так много, что если бы они восстали, то легко уничтожили бы своих гонителей, тем более что среди христиан было много воинов и даже военачальников. Богу не угодно никакое насилие, и они не восставали. Но в Александрии они решительно выступили в защиту своего пастыря, хотя и без оружия, но в очень большом числе, чем испугали язычников, которые не знали что делать, – они не могли вывести святителя из тюрьмы для усечения мечом. Решили ждать случая.
   Арий, узнав, что архиепископ, отлучивший его от Апостольской Церкви, сидит в темнице в ожидании казни, явился к нему с лицемерным покаянием, желая после него получить кафедру Александрийскую. Некоторые из пресвитеров поверили ложному раскаянию Ария и пришли к архиепископу Петру с ходатайством, прося снять с него клятву, простить его и присоединить к церковному сообществу. Господь открыл святителю Петру лукавство Ария, и он так ответил пресвитерам Ахиле и Александру, пришедшим просить за еретика:
   – Возлюбленные братья, вы просите о том, кто терзает Церковь Христову! Я молю Бога, чтобы Он всем подал прощение грехов, одного только Ария отвергаю, так как он и Богом отвержен, – ведь он не пред людьми, а перед Господом хулил тайну Святой Троицы. Еретик осмеливается делать разделение между Отцом, Сыном и Святым Духом. Итак, да будет проклят Арий – и в нынешнем веке, и в будущем.
   В это-то время и пришел в Александрию старец Антоний с некоторыми учениками.
   – Пойдем и мы, – сказал он, отходя из своей пустыни, – на светлый пир наших братьев, чтобы или и самим удостоиться того же, или видеть других подвизающимися.
   И они пошли. И когда вышли из пустыни, то увидели в городах виселицы, костры, колеса с острыми зубьями, кресты, и многие иные орудия казни. И христиан, осужденных на мучения. И множество растерзанных тел… Антоний с иноками переходил вброд каналы, полные крокодилов, – крестное знамение, которым он осенял воду, сковывало лютых рептилий. Время от времени встречали они воинов, ведущих большие толпы христиан в Александрию. Антоний обращался к христианам со словами утешения, укреплял их дух на противостояние мучителям, а воины как бы не слышали его: Господь заграждал им слух.
   Вот забелела Александрия на мысу, вдающемся в бескрайнее голубое море, и по каменистому берегу, отделяющему море от Мареотийского озера, другого берега которого не было видно. На берегу озера высится Помпеева колонна, окруженная пальмами. К востоку, куда ведет канал, виднеются языческие храмы Канопа. Два мемфисских обелиска стоят в гавани. Александрия – столица Египта, здесь живет римский епарх, то есть военачальник со своим гарнизоном. Здесь же – христианские храмы, постоянно разоряемые, но возрождающиеся в еще большем количестве.
   Преподобный Антоний пришел сюда в то время, когда по приказу Максимина начали мучить и казнить тех христиан, которые были заключены в тюрьмах. Их приводили партиями на площадь, где было устроено обычное языческое судилище: тут стоял как бы трон судьи, которым был сам епарх, рядом – языческий жертвенник со статуями идолов Ареса, Афродиты и прочих «богов», напротив – орудия казни, выставленные для устрашения: разные колеса, крючья, железные палки, башмаки с гвоздями внутри, плети, кучи дров и хвороста, чаны с водой и маслом, под которыми разведен огонь…
   Христиане, в большинстве своем, охотно и радостно шли на смерть за Христа, но Церковь не одобряла тех, кто сам напрашивался на мучения: воля должна быть Божья, а не своя. Схватили тебя – укрепляйся духом, подвизайся, Господь поможет, облегчит страдания, заживит раны, иногда крепко посрамит мучителей, прежде чем они прибегнут к последнему средству – к мечу.
   Святитель Афанасий пишет об Антонии: «Было у него желание принять мученичество, но, не хотя предать сам себя, прислуживал он исповедником в рудниках и в темницах. Много было у него попечения – позванных в судилище подвижников поощрять к ревности и принимать участие в тех, которые вступили в мученический подвиг, и сопровождать их до самой кончины. Судия, видя бесстрашие Антония и бывших с ним и их попечительность, приказал, чтобы никто из иноков не показывался в судилище, и чтобы вовсе не оставались они в городе. Все прочие в этот день почли за лучшее скрываться. Антоний же столько озаботился, что даже вымыл верхнюю свою одежду, и на следующий день, став впереди всех на высоком месте, явился пред игемоном в чистой одежде. Когда все дивились сему, даже видел его и игемон, и со своими воинами проходил мимо него, – стоял он бестрепетно, показывая тем христианскую нашу ревность. Ибо, как сказал уже я, ему желательно было стать мучеником.
   И сам он, казалось, печалился о том, что не сподобился мученичества, но Господь хранил его на пользу нам и другим, чтобы соделаться ему учителем многих в подвижнической жизни, какой научился он из Писаний.
   Епископ Палладий в «Лавсаике» пишет: «Блаженный Исидор Странноприимец рассказывал мне, что он, слышал от блаженного Антония нечто такое, что стоит записать. Именно: одна прекрасная лицом девица, Потамиена, во времена Максимина-гонителя была рабою у какого-то сластолюбца. Господин долго старался обольстить ее различными обещаниями, но не мог. Наконец, пришедши в ярость, он представил ее тогдашнему александрийскому епарху как христианку, которая хулит настоящее правительство за гонения, и обещал ему довольно денег за наказание ее. Ежели ты, говорил он, убедишь ее согласиться на мое желание, то не предавай ее истяванию, а если она останется непреклонною – погуби в мучениях, пусть, де, живая не смеется над моею страстью…
   Привели девицу на судилище, начали уговаривать, потом и пытать, она была тверда, как стена. После этого судья приказал наполнить медный котел смолой и разжечь под ним огонь. Когда смола начала клокотать, судья сказал Потамиене: «Или иди и покорись воле своего господина, или я прикажу бросить тебя в этот котел». Потамиена отвечала: «Можно ли быть столь несправедливым судиею, чтобы толкать меня на грех?» Разъяренный судья велел раздеть ее и бросить в смолу. Тогда Потамиена сказала: «Заклинаю тебя жизнью императора, которого ты боишься, если уж ты решил умертвить меня таким образом, то не раздевай, а вели понемногу опускать в смолу, и ты увидишь, какое терпение даровал мне Христос, Которого ты не знаешь». Таким образом ее понемногу опускали в котел в продолжение почти трех часов, пока смола не захватила горло, – и тогда она испустила дух».
   В это же время в Александрии жил слепец Дидим, знаменитый христианский учитель-богослов, – преподобный Антоний посетил его и беседовал с ним.
   – Жаль мне, – сказал Дидим, – что я лишен зрения и не могу видеть тебя, отче святый.
   – О, Дидим! – воскликнул Антоний. – Не жалей об этом! Если Бог не дал тебе телесных очей, которые есть у всех людей и даже у самых нечистых животных – змей, мух, ящериц, то Он даровал тебе очи ангельские, чтобы ты созерцал Его!
   Этот Дидим в три года от роду стал проявлять такой ум, что его начали учить грамоте, но в пять лет от какой-то болезни он ослеп. Дидим, однако, не бросил учения, ум и память его так изощрились, что он все прочитанное ему запоминал до слова. Так, посещая всех известных учителей Александрии, он изучил грамматику, философию, музыку, математику, поэзию и другие науки, лучше всех знал сочинения Платона и Аристотеля, но венцом его знаний стало христианское богословие, Он помнил наизусть всею Библию и множество творений святых отцов. Дидим стал в Александрии как богослов преемником Оригена, однако, ошибок своего предшественника он не повторял. Вместе с архиепископом Афанасием Дидим выступал против ариан, нисколько не заботясь о своей безопасности. К нему приезжали епископы со всего Востока, чтобы узнать его мнение о том или ином вопросе, связанном с толкованием Священного Писания.
   Дидим восхищался смелостью преподобного Антония, который, явно нарушая приказ епарха, прислуживал исповедникам, приносил им пищу, обмывал им раны, молился вместе с ними, невольно завидуя тому, что они, покрытые блеском божественной славы, идут в свой последний путь… Из этих подвижников оставался еще живым в темнице святитель Петр, которого толпы христиан, день и ночь стоявшие у тюрьмы, не давали вывести на казнь.
   Архиепископ, боясь большого кровопролития из-за него, а также желая разлучиться с телом и отойти К Господу, сказал военачальнику: «Пробей ночью стену с другой стороны тюрьмы и выведи меня на казнь тайно от народа». Ночь была ветреная, бурная. Когда пробивали стену, народ, стоявший перед тюрьмой, не слышал этого. Святой Петр осенил себя крестным знамением и сказал:
   – Лучше одному человеку умереть, нежели погибнуть множеству.
   Он вышел в пробитую щель, был отведен в пустынное место, где палач и отсек ему Голову. В это время одна христианка, находившаяся неподалеку, услышала голос с неба: «Петр – начало апостолов, Петр же – конец Александрийских мучеников».
   С этого времени язычники В Александрии перестали преследовать христиан. В следующем году в империи произошли великие события: император Константин взял Рим, разбив войско своего соперника Максентия, который во время бегства утонул в Тибре. Войско у Максентия было гораздо больше, чем у Константина, и Константин, уже не веривший в языческих богов, но еще не христианин, хотел молиться о даровании ему победы, но не знал – какому богу, и пребывал в большом смущении. Это было накануне битвы за Рим. И вдруг он и все его войско увидели в небе необычайное знамение – огромный крест.
   Он был поражен, но не мог понять, что означает явление этого орудия позорной казни. Тогда христиане объяснили ему, что это ныне орудие победы над смертью. Константин взял Рим, и с этого времени впереди его войска всегда несли «лабарум» – хоругвь в виде креста. Он стал править на Западе. А на Востоке властвовал его соправитель, зять его, Ликиний, который, хотя и не очень охотно, но подписал указ императора Константина о признании за христианами права исповедовать свою веру и о возвращении им всего отнятого во время гонений. На Востоке еще оставался Максимин – Ликиний решил его устранить: осадил в городе Тарсе, и тот, видя, что побежден, принял яд. Так погиб один из самых жестоких преследователей исповедников веры Христовой.
   Император Константин, еще не принявший крещения, тщательно изучал Священное Писание, а воспитание старшего сына поручил христианскому наставнику. Он запретил крестную казнь, отменил гладиаторские «игры» в цирке, принял под свое попечительство сирот и брошенных детей, бедных и увечных (которых язычники оставляли без всякой помощи) и облегчил специальным указом участь рабов. Он приказал воскресный день почитать как праздник. По всем городам начали возобновляться и строиться христианские церкви. Но это все пока было только на Западе, так как Ликиний на Востоке не спешил делать послаблений христианам.
   Вскоре Ликиний, не считаясь с симпатиями Константина, начал открытые гонения, И вновь христиане начали принимать мученическую смерть за Христа.
   Вновь разрушались храмы. Римская империя резко распалась на две половины, как бы на день и ночь. День на Западе, ночь на Востоке…
   Наконец в 323 году Ликиний стал собирать силы для того, чтобы отнять власть у Константина. Константин молился, а Ликиний собрал жрецов и гадателей и спрашивал у них – что будет. Те, конечно, предрекали ему блистательную победу. Однако, в нескольких сражениях Ликиний был разбит, схвачен и казнен в Солуни как заговорщик. Так погиб и второй гонитель христиан.
   «Я твердо веровал, – говорил святой Константин, император Римский, в одном из указов, – что всю душу свою, все, чем дышу, все, что только обращается в глубине моего ума, я обязан принести Великому Богу». Он проявил большую заботу об освобожденном Востоке.
   «Молю Тебя, Великий Боже, – писал он в том же указе, – будь милостив и благосклонен к восточным Твоим народам и через меня, Твоего служителя, даруй исцеление всем областным правителям… Под Твоим руководством начал я и окончил дело спасения; преднося везде Твое знамя, я вел победоносное войско… Потому-то и предал я Тебе свою, хорошо испытанную в любви и страхе душу, ибо искренне люблю Твое имя и благоговею перед силою, которую являл Ты многими опытами и которою укрепил мою веру… Хочу, чтобы народ Твой наслаждался спокойствием и безмятежностью» В Александрии после смерти архиепископа Петра на его место был избран один из священников, приходивших к Петру в темницу ходатайствовать за Ария. Получив тогда от владыки объяснения, этот священник, его имя было Ахила, как бы убедился в том, что Арий есть враг
   Церкви, но, как только стал епископом, он вверил управлению Ария один из крупнейших храмов Александрии, где тот и стал действовать в своем еретическом духе.
   По наружности Арий был благолепен, к тому же вел постническую жизнь. Он имел дар красноречия, служил в храме с большим подъемом, а сверх всего сочинял песнопения, в которые подливал раскольнического своего яду, но не всем это было видно, и многие обманывались их внешней красотой… У него появилось много последователей.
   Арий надеялся, что после Ахилы изберут епископом его, – тот был преклонных лет и вскоре скончался. Но избрали Александра, ближайшим учеником которого был диакон Афанасий, будущий святой архиепископ Афанасий Великий. Все знали, какое влияние имеет Афанасий на Александра, поэтому, когда владыка подтвердил отказ Ария в церковном общении, ариане начали злобствовать на Афанасия.
   Император Константин услышал о смутах, раздиравших Александрийскую Церковь, и, желая прекратить их, послал туда епископа Кордовского Осию, столетнего старца, и тот, когда вернулся из Александрии, сказал императору, что дело зашло так далеко, что нужны самые решительные средства.
   Император назначил собор епископов из всех подвластных ему краев. 318 епископов съехались в город Никею. Это был Первый Вселенский Собор (Никейский), на котором Арий и его ближайшие помощники были прокляты. Император приказал сослать их в заточение. Афанасий Великий был на этом Святом Соборе – участвовал во всех его делах, также и в выработке текста Никейского Символа Веры. А в Александрии в его отсутствие скончался владыка Александр. Народ, когда вернулся Афанасий, избрал его в архиепископы. Скоро арианская ересь начнет сотрясать всю империю, а владыка Афанасий будет терпеть от еретиков настоящее гонение, так как они сумеют на некоторое время добиться благосклонности императора. Церковь Православная выстояла тогда во многом благодаря деятельности святителя Афанасия, его посланиям к епископам разных стран. Около полустолетия он нес на себе возложенное на него Господом бремя. Много раз ему приходилось скрываться в пустынных монастырях Египта, бывал он и у преподобного Антония, который укреплял его в борьбе с арианами. Архиепископ Афанасий считал его своим учителем и смиренно сидел у его ног или даже прислуживал ему, когда нужно было что-нибудь сделать.
   Как писал сам владыка, «возливал ему воду на руки». Был святитель Афанасий и в дальних ссылках – два с половиной года в галльском городе Тире, где он много рассказывал желавшим слушать о египетском старце Антонии, о монастырях, созданных им, о дивном ангельском житии египетских пустынников. На Западе это было ново, многие искренне веровавшие во Христа и жизнь бесконечную, люди даже из высшего общества, женщины и мужчины, начинали подражать египетским инокам. Так и на Западе возникли монастыри. Преподобный же Антоний, вернувшись из Александрии, стал жить на своей горе, но увидел, что почти невозможно ему уже вести тут жизнь отшельника и тем более безмолвника. К нему постоянно обращались иноки, поджидавшие его везде, на каждом шагу, и их можно было понять, так как вопросы у них к старцу были самые насущные. Но немало приходило и мирян.
   Однажды он все же заперся, желая хоть несколько дней побыть в одиночестве, но уже на другой день стал к нему стучаться и громко молить его о помощи воевода из близлежащего городка, язычник по имени Мартини-ан. У него была дочь, в которую вселился бес, страшно мучивший ее. Мартиниан просил Антония исцелить ее:
   – Выйди, отче, помолись о моей дочери!
   Антоний долго не откликался, но потом выглянул и сказал:
   – Что вопиешь ко мне? Я такой же человек, как и ты, не чудотворец! Единый Бог творит чудеса. Если веруешь во Христа, Которому служу я, то иди, помолись, как веруешь, и прошение твое будет исполнено.
   И тут Мартиниан, сам не зная как, уверовал во Христа, – это было первое чудо. Потом он пришел домой, стал молиться Богу, Единому в Трех Лицах, и еще не кончил молитвы, как бес в виде струйки черного дыма вышел из уст его дочери.
   И бывало даже так, пишет святитель Афанасий, что «многие страждущие от демонов, поелику Антоний не отворял двери своей, посидев только вне монастыря, по вере и по искренней молитве, получали исцеление».
   «Уйду я», – решил Антоний. Ему хотелось подняться вверх по Нилу, в пустыни верхней Фиваиды. «А тех из моих учеников, – думал он, – кому это необходимо, Господь вразумит как найти меня. Да и я время от времени смогу приходить сюда для наставления братии».
   Он взял запас хлеба и спустился к реке, стал смотреть – не плывет ли какой корабль… Когда он так ждал, был ему голос свыше: «Куда и зачем идешь ты, Антоний?» Он не смутился, так как знал, что это голос
   Господа, Который не раз к нему обращался. «Народ не дает мне пребывать в покое, – отвечал он, – хочу идти в верхнюю Фиваиду, чтобы безмолвствовать. И еще здесь просят об исцелениях, а я не хочу людской славы».
   Господь сказал: «Если пойдешь в Фиваиду, впадешь в еще большую суету. Я знаю, что тебе нужен покой, – ты найдешь его во внутренней пустыне». «Кто укажет мне путь?» Господь отвечал: «Смотри: вот караван сарацин, иди с ними».
   Сарацины охотно приняли его, то есть он пошел с ними пешком, опираясь на посох. Иные из них сидели на верблюдах, закутавшись в белые одеяния, иные или пешком. Они продали свои товары в Оксиринхе и Ираклее, а теперь возвращались домой через город Клисму на северном окончании Чермного моря. Три дня жег их зной, три ночи донимал холод. Пески сменялись скалами, иногда вырастали вдруг высокие горы. И вот Антоний увидел одно место, которое показалось ему раем небесным.
   Перед темной грядой высоких скал, уходящих вправо и влево, широким склоном спускалась отдельно стоящая гора, у подножия которой росло несколько диких пальм и бежал источник чистой воды. Сарацины поили верблюдов, растянув полосатый полотняный навес, отдыхали, – разожгли костер и готовили пищу. Потом собрались в путь, и Антоний попросил у них несколько хлебов, говоря, что остается здесь. Он получил просимое, караван ушел влево, в далекий обход непроходимой здесь гряды скал, настала тишина.
   И вот Антоний один. Он поднялся на гору, обошел ее кругом и обнаружил на середине высоты просторную пещеру, как бы нарочно приготовленную для него. Он встал на молитву, подняв руки к небу, и так стоял, молясь, пока солнце не зашло за горизонт, а потом, по прошествии ночи, не засияло на восходе…
   Спустя некоторое время те же сарацины шли мимо этой горы в Египет. Они увидели, что старец продолжаст жить на горе, и это им понравилось. Они оставили ему запас хлеба и сказали, что всегда будут проходить этой дорогой, чтобы видеть его.
   Однажды с этим караваном пришли к преподобному из прежнего его обитания несколько его учеников и принесли ему все необходимое – нужные сосуды, рогожи, соль и прочее. Он же попросил их принести в следующий раз топор, заступ и меру пшеницы, возделал на одном из склонов горы небольшое поле и эту пшеницу посеял, чтобы иметь свой хлеб для себя и приходящих. Потом начал сажать и овощи, Так как для приходящих к нему через пустыню мало было одного хлеба.
   На самой вершине горы, в укромном и уже недоступном для других месте, устроил Антоний две совсем маленькие келейки, чтобы уединяться в случае неожиданного многолюдства на горе, а перед ними посадил две пальмы, воду для поливки которых он стал приносить снизу, из источника. Потом принялся копать внизу пруд, чтобы иметь запас воды для поливки огорода.
   Вначале пустынные звери, особенно дикие ослы, наносили большой урон посевам Антония, – они приходили пить воду, но заходили и на поле и на гряды огородные, многое поедали, а еще больше вытаптывали. И вот преподобный поймал одного осла и сказал через него всем зверям:
   – Зачем вы делаете вред мне, если я вовсе не трогаю вас? Идите прочь и во имя Господа Бога не приближайтесь к этому месту!
   Звери оставили его в покое. «Так Антоний пребывал один на горе, – повествует святитель Афанасий, – проводя время в молитвах и в подвигах. Служившие ему иноки упросили его, чтобы позволил он им приходить раз в месяц и приносить маслин и елея, потому что он был уже стар. Сколько же, живя там, выдержал он браней – не с плотью и кровью, но с сопротивными демонами, о том знаем от приходивших к нему. Ибо и там слышали они шум, множество голосов и звук как бы оружий, а ночью видели, что гора наполнена зверями; замечали, что и сам Антоний как бы с какими-то видимыми ему врагами борется и отражает их молитвою.
   И Антоний приходивших к нему ободрял, а сам подвизался, преклоняя колени и молясь Господу. И подлинно достойно было удивления, что он один, живя в такой пустыне, не боялся нападающих на него демонов и при таком множестве там четвероногих зверей и пресмыкающихся, не страшился их свирепости, но поистине, как написано, надеялся на Господа, был «яко гора Сион» (Пс. 124, 1), имел непоколебимый, спокойный ум, так что демоны бегали от него».
   Эти звери, о которых здесь говорит святитель Афанасий, были не из тех, которые послушались его и ушли, а призраки, бесы, принявшие вид зверей, равно как и «войнов», бряцавших оружием. Но сатана придумал и настоящих зверей разъярить на подвижника.
   Однажды сбежались на гору и окружили Антония гиены, которые, разинув пасти со страшными клыками, со всех сторон двигались на него. Он же помолился ко Господу и сказал им:
   – Вы не призраки, но вами двигают бесы. Поэтому не медлите и удалитесь, потому что я раб Христов, И гиены бежали прочь, как бы гонимые бичом.
   Однажды он плел веревку, сидя возле пещеры, и вдруг почувствовал, что кто-то потянул за конец веревки, оглянулся и увидел чудище с головой и туловищем страшного человека и с ослиными ногами. Антоний перекрестился и сказал:
   – Я раб Христов, если послан ты на меня – то вот я.
   Чудище побежало прочь, поднимая копытами тучи песка, но у подножия горы упало и превратилось в кучу грязи, которая нестерпимо завоняла. И долго потом это место было смрадным. Однажды ночью явились бесы в виде как бы ангелов – на них были белые одежды, они светились странным светом.
   – Мы пришли, Антоний, – сказали они, – чтобы дать тебе свет.
   Он зажмурил глаза и стал молиться. Когда посмотрел – их уже не было. В другой раз пришли они в неких мантиях и с книгами и, как бы не видя преподобного, стали говорить и спорить о Священном Писании.
   Антоний в это время не смотрел на них, громко пел псалмы и ничего не слышал, что они там читали.
   Когда однажды кончились у него хлебы, пришел какой-то чернец в милоти и куколе, неся целый мешок хлеба:
   – Вот, Антоний, тебе хлеб, поешь, а то ослабеешь, – сказал он.
   Антоний знаменовал его крестным знамением, и он, превратившись в струю черного дыма, потянулся в дверь и исчез.
   В одну из ночей кто-то громко постучал в дверь.
   Антоний вышел и увидел черного великана, головы его даже не видно было во тьме.
   – Кто ты? – спросил Антоний.
   – Я сатана.
   – Чего тебе нужно?
   – Напрасно меня обвиняют монахи, – ответил тот, – напрасно проклинают меня! Все христиане меня проклинают!
   – И хорошо делают, – сказал Антоний, – ведь ты обольщаешь их и погубить хочешь.
   – Я ничего не делаю, – отвечал сатана, – сами они смущают друг друга. Я ведь проклят и низвергнут, а не слышал ли ты из Писания, что «врагу оскудеша оружия в конец, и грады разрушил еси»? Я лишен всякого места в мире, не осталось под моею властью ни одного города, нет у меня и оружия, христианство проповедано во всем мире, пустыни полны иноков… Пусть же сами смотрят за собой, а меня не проклинают попусту.
   Подивился Антоний таким речам и так ответил:
   – Это столь новое и неслыханное от тебя признание приписываю не твоей правдивости, которой у тебя нет нисколько, но единственно Божией силе. Ты же, будучи отцом лжи, должен был признаться в том, что есть в действительности, но на этот раз против своей воли сказал правду, потому что Христос Своим пришествием низложил твою силу, и, лишенный ангельской славы, ты влачишь теперь жалкую и позорную жизнь во всякой нечистоте.
   Сатана тотчас исчез.
   Так подвизался Антоний на своей горе.

Избавление от неизбежной смерти

   (ФРАГМЕНТ КНИГИ «ОТЕЦ АРСЕНИЙ»)
   (Однажды, священник Арсений, находившийся в заключении, был вместе с другим заключенным, Алексеем, посажен в лагерный карцер).
   Холод полностью охватил Алексея, все застыло в нем. Лежал ли, сидел на полу, или стоял, он не сознавал. Все леденело. Вдруг наступил какой-то момент, когда карцер, холод, оцепенение тела, боль от побоев, страх исчезли. Голос о. Арсения наполнял карцер. Да карцер ли? «Там Я посреди них…» Кто же может быть здесь? Посреди нас. Кто? Алексей обернулся к о. Арсению и удивился. Все кругом изменилось, преобразилось. Пришла мучительная мысль: «Брежу, конец, замерзаю».
   Карцер раздвинулся, полоса лунного света исчезла, было светло, ярко горел свет, и о. Арсений, одетый в сверкающие белые одежды, воздев руки вверх, громко молился. Одежды о. Арсения были именно те, которые Алексей видел на священнике в церкви.
   Слова молитв, читаемые о. Арсением, сейчас были понятны, близки, родственны – проникали в душу. Тревоги, страдания, опасения ушли, было желание слиться с этими словами, познать их, запомнить на всю жизнь.
   Карцера не было, была церковь. Но как они сюда попали, и почему еще кто-то здесь, рядом с ними? Алексей с удивлением увидел, что помогали о. Арсению еще два человека, и эти двое тоже были в сверкающих одеждах и горели необъяснимым белым светом. Лиц этих людей Алексей не видел, но чувствовал, что они прекрасны.
   Молитва заполнила все существо Алексея, он поднялся, встал с о. Арсением и стал молиться. Было тепло, дышалось легко, ощущение радости жило в душе. Все, что произносил о. Арсений, повторял Алексей, и не просто повторял, а молился вместе с ним.
   Казалось, что о. Арсений слился воедино со словами молитв, но Алексей понимал, что он не забывал его, а все время был с ним и помогал ему молиться.
   Ощущение, что Бог есть, что Он сейчас с ними, пришло к Алексею, и он чувствовал, видел своей душой Бога, и эти двое были Его слуги, посланные Им помогать о. Арсению.
   Иногда приходила мысль, что они оба уже умерли или умирают, а сейчас бредят, но голос о. Арсения и его присутствие возвращали к действительности.
   Сколько прошло времени, Алексей не знал, но о. Арсений обернулся и сказал: «Пойди, Алеша! Ложись, ты устал, я буду молиться, ты услышишь». Алексей лег на пол, обитый железом, закрыл глаза, продолжая молиться. Слова молитвы заполнили все его существо: «… согласятся просить о всяком деле, дано будет Отцом Моим Небесным…» На тысячи ладов откликалось его сердце словам: ‹…Собраны во имя Мое…» «Да, да! Мы не одни!» – временами думал Алексей, продолжая молиться.
   Было спокойно, тепло, и вдруг откуда-то пришла мать и, как это еще было год тому назад, закрыла его чем-то теплым. Руки сжали ему голову, и она прижала его к своей груди. Он хотел сказать: «Мама, ты слышишь, как молится о. Арсений? Я узнал, что есть Бог. Я верю в Него».
   Хотел ли он сказать или сказал, но мать ответила: «Алешенька! Когда тебя взяли, я тоже нашла Бога, и это дало мне силы жить».
   Было хорошо, ужасное исчезло. Мать и о. Арсений были рядом. Прежде незнакомые слова молитв сейчас обновили, согрели душу, вели к прекрасному. Необходимо было сделать все, чтобы не забыть эти слова, запомнить на всю жизнь. Надо не расставаться с о. Арсением, всегда быть с ним.
   Лежа на полу у ног о. Арсения, Алексей слушал сквозь легкое состояние полузабытья прекрасные слова молитв. Было беспредельно хорошо. Отец Арсений молился, и двое в светлых одеждах молились и прислуживали ему и, казалось, удивлялись, как молится этот человек.
   Сейчас он уже ничего не просил у Господа, а славил Его и благодарил. Сколько времени продолжалась молитва о. Арсения и сколько времени лежал в полузабытьи Алексей, никто из них не помнил.
   В памяти Алексея осталось только одно: слова молитв, согревающий и радостный свет, молящийся о. Арсений, двое служащих в одеждах из света и огромное, ни с чем не сравнимое чувство внутреннего обновляющего тепла.
   Били по дверному засову, визжал замерзший замок, раздавались голоса. Алексей открыл глаза. Отец Арсений еще молился. Двое в светлых одеждах благословили его и Алексея и медленно вышли. Ослепительный свет постепенно исчезал, и, наконец, карцер стал темным и по-прежнему холодным и мрачным.
   «Вставайте, Алексей! Пришли», – сказал о. Арсений. Алексей встал. Входили начальник лагеря, главный врач, начальник по режиму и начальник «особого отдела» Абросимов. Кто-то из лагерной администрации говорил за дверью: «Это недопустимо, могут сообщить в Москву. Кто знает, как на это посмотрят. Мороженые трупы – не современно».
   В карцере стояли: старик в телогрейке, парень в разорванной одежде и с кровоподтеками и синяками на лице. Выражение лиц того и другого было спокойным, одежда покрылась толстым слоем инея.
   «Живы? – с удивлением спросил начальник лагеря. – Как вы тут прожили двое суток?»
   «Живы, гражданин начальник лагеря», – ответил о. Арсений.
   Стоящие удивленно переглянулись.
   «Обыскать», – бросил начлага.
   «Выходи», – крикнул один из пришедших надзирателей.
   Отец Арсений и Алексей вышли из карцера. Сняв перчатки, стали обыскивать. Врач также снял перчатку, засунул руку под одежду о. Арсения и Алексея и задумчиво, ни к кому не обращаясь, сказал: «Удивительно! Как могли выжить! Действительно, теплые».
   Войдя в камеру и внимательно осмотрев ее, врач спросил: «Чем согревались?» И о. Арсений ответил:
   «Верой в Бога и молитвой».
   «Фанатики. Быстро в барак», – раздраженно сказал кто-то из начальства. Уходя, Алексей слышал спор, возникший между пришедшими. Последняя фраза, дошедшая до его слуха, была: «Поразительно! Необычайный случай, они должны были прожить при таком морозе не более четырех часов. Это поразительно, невероятно, учитывая 30-градусный мороз. Вам повезло, товарищ начальник лагеря по режиму! Могли быть крупные неприятности».
   Барак встретил о. Арсения и Алексея, как воскресших из мертвых, и только все спрашивали:
   «Чем спасались?» – на что оба отвечали: «Бог спас».
   Алексей после карцера переродился, он привязался к о. Арсению и всех, находившихся в бараке, расспрашивал о Боге и о православных службах.
   Записано со слов Алексея и некоторых очевидцев,
   живших в том же бараке.

Свидетельствуют сегодня и сейчас

   (РАССКАЗЫ ВЕРУЮЩИХ)
   Мой дедушка воевал и попал в плен, и был заключен в концлагерь. Из него не сумели сделать «образцового» узника. Более того, он был два раза приговорен к расстрелу, один из них – за побег. В него даже стреляли, но почему-то оставили в живых. Нам он рассказывал, что ни о чем тогда так сильно не просил Бога, как о том, чтобы еще раз увидеть дочь, которую очень любил…
   И вот с Божьей помощью, несмотря на бесчеловечные условия, он сподобился дожить до окончания войны и освобождения. Тогда многие из русских, вообще советских, военнопленных всеми средствами пытались остаться в западной Европе или перебраться в Америку, Канаду, Австралию и т. д. Очень велик был страх перед жестоким и несправедливым наказанием, которое, скорее всего, ожидало их на родине.
   Дед, не колеблясь, решил возвращаться в тогдашний Ленинград. Стал он жить в небольшом уютном домике в пригородном поселке Лахта – на берегу Финского залива, вел скромное хозяйство…
   Конечно, соответствующие организации не оставили его без внимания: и наблюдение за ним велось, и вызывали его несколько раз ‹куда следует». Но… так и не арестовали. Вот жил он и радовался, нарадоваться не мог на свою дочку. Всю жизнь молился. Помню, как он клал земные поклоны. Я тогда совсем маленькая была и думала, что он ищет что-то под комодом, и сама пыталась туда заглянуть. Однако подросла и поняла: дедушка молился.
   Да водворит Господь душу его в месте светле, злачне, покойне…
   Ирина Ольшанская

Утешение

   Случай этот относится ко временам Второй Мировой войны. Некий монах был изгнан из монастыря за приверженность церковному (старому) календарному стилю. И он после многих скитаний оказался во Франции. Звали его отец Сергий, и был он по национальности евреем из иудейской семьи. Дядя его состоял раввином. Как-то еще отроком о. Сергий шел зимою по улице и увидел водосвятие. Подошел просто так – посмотреть. А тут стали кропить, и несколько капель святой воды «случайно» упали на него. Он испытал некий неведомый, неземной восторг, особо просветленное духовное состояние и, придя домой, объявил, что примет Святое крещение…
   Став монахом, он посвятил себя проповеднической деятельности, а перед октябрьской революцией сподобился вести Православную проповедь на Святой земле.
   К тому времени, о котором идет речь, он был приходским священником в Париже. Когда в город вошли фашистские оккупанты, они сразу же стали выявлять евреев, и на одежду о. Сергия нашили шестиконечную желтую звезду. Начались насмешки, унижения, издевательства. Однажды дошло до того, что на почте ему отказались продать почтовую марку и выгнали.
   Он шел, огорченный до глубины души, плакал и всем сердцем просил Бога об утешении и защите. Совсем уж голову опустил. И вдруг видит сквозь слезы – на тротуаре лежит новенькая почтовая марка!
   Рассказ И. В., духовной дочери отца С.

Иоанн воин помог

   Пропадет у меня что-нибудь или как-то затеряется – почти всегда помогает молитва святому мученику Иоанну Воину. Но вера моя, к сожалению, особой силой не отличается, поэтому не каждый раз и вспомнишь о молитве…
   Не так давно понадобилась мне книга для очень важной работы. Стал я смотреть на полках – нет книги. Стал искать – нет и все тут. Не знаю, что и делать. Устроил дома, можно сказать, повальный обыск, все перерыл – опять без толку! И вдруг: даже не помолил ся, а вспомнил, подумал о молитве и… почти в тот же миг увидел книгу.
   Алексей Новиков
   Работал я в одном издательстве. Заведовал художественной редакцией. Довелось мне готовить к выходу в свет чудесную детскую книгу Виталия Бианки. Иллюстрации к ней (около 500!) делал знаменитый художник, прекрасный мастер.
   Как раз в это время наше издательство стало переезжать на другое место. Конечно, всем известно, что переезд дело многохлопотное и очень редко обходится без каких-либо пропаж.
   И вот случилось так, что пропали именно эти иллюстрации – все до единой. Искал везде, где возможно, у всех сотрудников. Никакого результата… Кстати, переезжали мы, потому что в здании, где издательство располагалось, случился пожар. Можно было списать на этот пожар и пропажу иллюстраций Но ведь стыдно как! Я-то знаю, что нас огонь не коснулся. Да и самих иллюстраций жаль!
   Еду в метро на работу и молю Бога, чтобы помог. Просто своими словами молюсь, но от всего сердца, сколько сил есть.
   Поднимаюсь по лестнице в редакцию и вдруг навстречу мне – технический редактор.
   – Ты когда иллюстрации для Бианки заберешь?
   – Откуда?! – Я так и обомлел.
   – От меня.
   – Я же только вчера у тебя спрашивал!
   – Да я сегодня утром на них наткнулась, когда перебирала, на всякий случай, бумаги, что на выброс готовятся.
   Расспросил я ее еще немного, и выяснил, что наткнулась она на иллюстрации как раз в то время, когда я молился в метро.
   Слава Тебе, Господи.
   Сергей Алексеев

Молитва защитила

Брат мой на некоторое время уехал из города по делам. А мы с мамой молились, чтобы путь ему был благополучный. Потом, когда брат вернулся, то рассказал, что в поезде на него напали четверо здоровых парней, стали избивать без пощады. Но по непонятной причине вдруг оставили его и не сбросили с поезда.
С.

Господь – целитель

   У одной женщины ребенок страдал эпилепсией. Врачи ничем и никак помочь не могли. Недуг этот чрезвычайно тяжкий. Но мать его упорно молилась. Приобщалась вместе с сыном Святых Тайн. Каждый год они соборовались. Со временем сыну стало полегче…
   И наступил удивительный счастливый день, когда энцефаллограмма показала, что очаги эпилепсни исчезли!
   А. 3.

А смерть была совсем рядом

   Трудно говорить о том, как действует на нас молитва.
   Вероятно, мы можем лишь предположить, что, происходящее с нами, как-то связано с нашим обращением к Создателю. Мнить, что именно по нашим молитвам произошло нечто чудесное, может быть неправильно, самонадеянно. Но и забвение того, что происходит все по воле Господа, сказавшего: «Без Меня не можете творить ничесоже…», – губительно.
   Память хранит множество случаев, когда естественный ход событий был нарушаем по непонятным или невидимым нашим сознанием причинам. Один из таких случаев, послуживший толчком для прихода в храм Божий помнится особенно ярко.
   В качестве врача поисково-спасательной группы мне пришлось провести почти два года в Афганистане. Боевые действия, активные или вялотекущие, не прекращались ни на день. Летать за ранеными приходилосъ часто. Моей задачей было погрузить в вертолет раненых и доставить их в ближайший госпиталь. Приходилось работать и днем, и ночью, и в тишине, и под обстрелом, но как-то все обходилось благополучно. Только однажды, когда из-за низкой облачности пришлось лететь за раненым на предельной высоте (5–20 метров над землей), вертолет попал под такой плотный огонь душманов, что в нем насчитали потом 58 пробоин. Получили ранения несколько человек, в том числе и повторно тот, ради которого мы и летали. Но и экипажу, и мне удалось выйти из этой переделки невредимыми.
   Конечно, об это случае я не писал никому из родных. Но я вел дневник. Такой же дневник все это бесконечно долгое время вела и моя супруга. После того, как закончилась война, долгими семейными вечерами мы рассказывали друг другу о том, что не писалось в письмах. Читали свои дневники, сопоставляли даты. И вот. В тот же самый день и час, когда я летел в похожем на дуршлаг вертолете, супруга моя шла на работу. Идти же ей приходилось мимо одного из храмов. Это ежедневная дорога. «Не знаю, почему, – рассказывала она, – но вдруг мне очень захотелось зайти в храм и помолиться. Я никогда не делала этого, никогда не заходила в храм вот так, запросто. Но тут я зашла в него, словно делала это каждый день, и стала молиться за тебя перед иконой Пресвятой Богородицы Иверской. Как молиться? Я и слов-то не знала. Что-то шло из глубины души единым потоком. Потом поставила свечи и почувствовала, что стало так легко и спокойно, как уже давно не было».
   Вот и все. Сказать, что мы были поражены, мало.
   Владимир Соловьев

Если бы я верил

   Когда-то я был женат. И вот наступил в супружеской жизни период, когда отношения стали почти невыносимыми – на самой грани развода. Ни тягостные выяснения, ни горькие ссоры, ни клятвы с обещаниями – ничего не помогало. Мы не были верующими и венчаться не стали, видя в венчании всего лишь модное следование старой традиции.
   Я любил жену, не хотел ее терять и просто не знал, что делать. Однажды, бродя по улицам в печальных размышлениях, я вдруг решил зайти в храм и помолиться, чтобы у меня все наладилось. Зашел, купил свечу, стал перед какой-то иконой, не зная даже, кто на ней изображен… Единственная молитва, которая была мне известна – Отче наш – мама когда-то научила. Я эту молитву и прочел, а потом стал просить о своем.
   Вернулся домой, и вижу, что все чудесным образом изменилось. Жена встречает меня и общается со мною так, словно никаких разладов и в помине не было. Но я был настолько далек от веры, что ум мой не связал молитвы в храме с этой дивной переменой в семье. Только сравнительно недавно я увидел явственно эту связь.
   Ну и – дня через два все благостное забылось, опять началась супружеская распря, от которой и ребенок страдал. Все кончилось разводом…
   Ох, если бы я тогда верил!
   N.

Свт. Иоанн Златоуст

Нужна только твердая решимость

   Сделай свое жилище церковью. Ибо где псалом, молитва, ликование пророков и боголюбезное настроение духа поющих, – такое собрание непогрешительно можно назвать церковью. Даже, хотя бы ты не разумел силы слов, приучай, по крайней мере, уста произносить их. И язык освящается этими словами, когда они произносятся с усердием. Если мы приобретем себе такой навык, то уже ни по воле, ни по лености никогда не оставим этого прекрасного занятия, потому что навык будет побуждать нас даже поневоле каждый день совершать это прекрасное служение. При таком песнопении, будет ли кто стар или молод, или с грубым голосом, или совершенно незнаком со стройностью пения, в том не будет никакой вины. Здесь требуется целомудренная душа, бодрый ум, сердце сокрушенное, помысл твердый, совесть чистая. Если с этими качествами ты вступишь в святой хор Божий, то можешь стать наряду с самим Давидом. Здесь не нужно ни псалтири, ни натянутых струн, ни смычка, ни искусства, и никаких орудий; но, если захочешь, можешь сделать самого себя псалтирью, умертвив члены плотские и настроив свое тело согласно с душой. Когда плоть твоя не будет похотствовать на духа (Гал. 5, 17), но будет повиноваться его велениям и приводить их в исполнение на этом прекрасном и дивном пути, тогда ты составишь духовную мелодию. Здесь не требуется искусство, приобретаемое долговременным упражнением, а нужна только твердая решимость, и мы в самое короткое время приобретем опытность, Для этогоне требуется ни особенное место, ни особенное время, но на всяком месте и во всякое время можно петь мысленно. Ходишь ли на торжище, находишься ли в путешествии, сидишь ли в обществе друзей, везде можновозбудить душу, можно взывать и молча. Так взывал и Моисей, и
   Бог услышал. Ремесленник ли ты? Сидя вмастерской и занимаясь работой, ты можешь петь. Воин ли ты, или заседаешь в суде? Можешь делать то же самое. Можно петь и без голоса, когда душа внутри издает звуки; потому что мы поем не для людей, но для Бога, Который может слышать сердца и проникать всокровенную глубину нашей души. Об этом свидетельствует и Павел, когда говорит: сам Дух ходатайствует о нас воздыхании неизглаголанными. Испытуяй же сердца, весть, что есть мудрование Духа, яко по Богу ходатайствует о святых (Рим. 8,
   26–21). Так он говорит не в том смысле, будто Дух воздыхает, но в том, что духовные мужи, обладающие дарованиями Духа, молясь о ближнем и вознося прошения, делают это с сокрушением сердца и с воздыханиями, То же будем делать и мы, и каждый день станем обращаться к Богу с псалмопениями и молитвами.
//-- * * * --//
   Будем всегда молиться Богу. Будь ты хоть на торговой площади; можешь обратиться в себя и петь Богу, не будучи никем слышим, ибо и Моисей так молился, и был услышан. Что взываешь ко мне, говорит ему Бог? А он ничего не высказал, но взывал мысленно, с сокрушенным сердцем. Почему и Бог слышал его один. Ибо не мешает и во время пути молиться сердцем и быть горе. Апостол говорит: поюще в сердцах ваших Господеви.
   И все еже аще что творите, словом или делом, вся во имя Господа Иисуса Христа, благодаряще Бога и Отца тем (Кол. 3, 16–17). Если мы будем так поступать, то там, где призывается Христос, не найдется ничего мерзкого, ничего нечистого. Ешь ли, пьешь ли, женишься ли, отправляешься ли в путь, – все делай во имя Божие, т. е. призывая Бога на помощь. Берись за дело, прежде всего помолившись Богу. Хочешь ли что произнесть? Предпоставь это. Потому-то и мы в своих письмах наперед поставляем имя Господа; ибо где имя Господа, там все благополучно. Если имена консулов охраняют грамоты, то тем более – имя Христово… Ешь ли? – благодари Бога, с решимостью то же делать и после. Спишь? – благодари Бога, с решимостью то же делать и после. Идешь на площадь? – то же делай. Да не будет ничего мирского, ничего житейского; все совершай во имя Господне, и все у тебя будет благоуспешно. Что ни запечатлеешь именем Божиим, все выйдет счастливо. Если оно изгоняет демонов, устраняет болезни, то тем более облегчает совершение дел. И что значит творить словом или делом? – Этим указывает или на выходящего, или на делающего что-либо подобное. Послушай, как Авраам во имя Божие посылал раба. Давид во имя Божие умертвил Голиафа. Дивно и велико имя Его! Потом опять Иаков, посылая детей, говорит: Бог же мой да даст вам благодать пред мужем (Быт. 48, 14); ибо кто делает это, тот помощником имеет Бога, без которого не дерзал ничего делать: так как чествуемый призыванием Бог воздает честь дарованием благополучного хода делам. Призывай Сына, благодари Отца; ибо, призывая Сына, ты призываешь и Отца, и, благодаря Отца, благодаришь и Сына. Будем учиться исполнять это не одними словами, но и делами. Сему имени нет ничего равного: оно всегда дивно. Миро излиянное, говорит, имя твое (Песн. Песн. 1, 2). И кто произносит оное, тот вдруг исполняется благоухания. Никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым (1 Кор. 12, 3). Столь многое совершается этим именем! Если слово: во имя Отца и Сына и Святого Духа, ты произнес с верою, то ты все совершил. Смотри, сколько ты сделал: ты воссоздал человека, и произвел все прочее, в таинстве Крещения. Таким образом это страшное имя владычествует и над болезнями… Если бы ты пел это с верою, то прогонял бы и болезни, и демонов. А если бы и не прогнал болезни, то не от того, что оно слабо, а от того, что болезнь полезна. Сим именем превращена вселенная, разрушено тиранство, попран диавол, отверзлись небеса. Но что я говорю – небеса? Сим именем возрождены мы, и если не оставляем его, то просияваем. Оно рождает и мучеников и исповедников. Его должны мы держать, как великий дар, чтобы жить в славе, благоугождать Богу и сподобиться благ, обетованных любящим Его, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Им же и с Ним же собезначальному Его Отцу, вместе с Пресвятым Духом, слава и держава, честь и поклонение, ныне и всегда и во веки веков. Аминь.
   Когда, по свидетельству Иоанна Лествичника, при каком-нибудь изречении молитвы своей почувствуешь внутреннее услаждение или умиление, то остановись над оным. Ибо тогда Ангтел-Хранитель молится с тобою. Когда же в душе у тебя буря, в сердце – страсти, ум кичливо надмевается, тогда знай, Ангел-Хранитель отошел от тебя, и вместо него бес подступил к тебе. Скорей, скорей зови тогда Ангела-Хранителя, становись на колени перед иконами, молись, осеняй себя крестным знамением, плачь. Верь, услышит молитву твою Ангел-Хранитель твой, придет, прогонит беса, скажет душе мятущейся, сердцу обуреваемому: «Молчи, престани». И настанет в тебе тишина велия.
   О, Ангел-Хранитель, храни же всегда нас от бури, в тишине.
   Неправильно говорят, что молитва легка, что молитва – радость. Нет, молитва есть подвиг. Святые отцы говорят, что когда человек молится легко, с радостью, это не он молится сам, а ангел Божий молится с ним, вот ему и хорошо так! Когда же молитва не ладится, когда ты устал, хочешь спать, когда не хочется тебе молиться, а ты все же молишься, вот тогда-то и дорога для Бога твоя молитва, потому что ты тогда молишься сам, трудишься для Бога, Он видит твой труд и радуется этому усилию, этой работе для Него.
   Многие говорят: я не молился сегодня утром, настроения не было. Так может говорить только христиански необразованный человек. Вот когда у тебя нет настроения, тогда-то ты и иди в храм и становись на молитву, чтобы ноги твои были, как пригвожденные ко кресту. Распятый никуда двинуться не может, так и твои ноги пусть будут пригвождаться молитвостоянием и молитвенным трудом.
   На главе христианина всегда возлежит терновый венец – это помыслы наши, христианину они непрестанно дают себя знать, они, как терн, больно колют. Стоит человек на молитве, помыслы набегают и смущают в храме; даже перед Чашей Животворящей беспокоят эти помыслы, часто они бывают ужасные, пугают они человека, и он должен их вырывать. Больно от них делается человеку. Копие, которым прободается сердце христианина, – это любовь, любовь горящая, пламенная, серафимская ко Христу. У кого есть эта любовь, тот всегда видит перед собой Сладчайшего Господа; кто имеет эту любовь, у того всегда в сердце звучит: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас». Такому человеку уже некогда думать о мире, о мирском, его мысль всегда занята образом Спасителя его, ему некогда судить других, разбирать их поступки – он только себя судит, чтобы не обидеть возлюбленного Господа.

   Митрополит Антоний Сурожский
   Жизнь и молитва – одно
   (ИЗ КНИГИ «ШКОЛА МОЛИТВЫ»)

   Жизнь и молитва совершенно нераздельны. Жизнь без молитвы – это жизнь, в которой отсутствует важнейшее ее измерение; это жизнь «в плоскости», без глубины, жизнь в двух измерениях пространства и времени; это жизнь, довольствующаяся видимым, довольствующаяся нашим ближним, но ближним как явлением в физическом плане, ближним, в котором мы не обнаруживаем всей безмерности и вечности его судьбы. Значение молитвы состоит в том, чтобы раскрывать и утверждать самой жизнью тот факт, что все имеет меру вечности и все имеет измерение безмерности. Мир, в котором мы живем, – не безбожный мир: его профанируем мы сами, но в существе своем он вышел из рук Божиих – это жизнь и смерть Его Единородного Сына, и молитва свидетельствует, что мы знаем это, знаем, что каждый человек и каждая вещь вокруг нас священны в очах Божиих: любимые Им, они становятся дороги и для нас. Не молиться – значит оставлять Бога за пределами всего существующего, и не только Его, но и все, что Он значит для созданного Им мира, того мира, в котором мы живем.
   Нам часто кажется, что трудно согласовать жизнь и молитву. Это заблуждение, совершеннейшее заблуждение. Происходит оно от того, что у нас ложное представление и о жизни, и о молитве. Мы воображаем, будто жизнь состоит в том, чтобы суетиться, а молитва – в том, чтобы куда-то уединиться и забыть все и о ближнем, и о нашем человеческом положении. И это неверно. Это клевета на жизнь и клевета на самую молитву.
   Чтобы научиться молитве, надо, прежде всего, сделаться солидарным со всей реальностью человека, всей реальностью его судьбы и судьбы всего мира: до конца принять ее на себя. В этом – сущность акта, совершенного Богом в Воплощении. В этом вся полнота того, что мы называем предстательством. Обычно мы воспринимаем молитвенное предстательство как вежливое напоминание Богу о том, что Он забыл сделать. В действительности же оно заключается в том, чтобы сделать шаг, ставящий нас в самый центр трагической ситуации, шаг, подобный шагу Христа, Который сделался человеком раз и навсегда. Мы должны сделать шаг, который поставить нас в центр ситуации, откуда никогда больше мы не сможем выйти; солидарность христианская, Христова направлена одновременно к двум противоположным полюсам: воплотившийся Христос, истинный человек и истинный Бог, до конца солидарен с человеком, когда человек в своем грехе обращается к Богу, и до конца солидарен с Богом, когда Он обращается к человеку. Эта двойная солидарность делает нас, в каком-то смысле, чуждыми обоим лагерям и, в то же время, едиными с обоими лагерями. В этом основа положения христианина.
   Вы скажете: «Что же делать?» Так вот, молитва рождается из двух источников: либо это наше восторженное изумление перед Богом и делами Божиими: нашим ближним и окружающим нас миром, несмотря на его тени; либо это чувство трагичности – нашей и, особенно, чужой. Бердяев сказал: «Когда я голоден, это явление физическое; если голоден мой сосед, это явление нравственное». И вот трагичность, которая предстает перед нами в каждое мгновение: мой сосед всегда голоден; это не всегда голод по хлебу, иногда это голод по человеческому жесту, ласковому взгляду. Здесь-то и начинается молитва – в этой отзывчивости на изумительное и трагичное. Пока есть эта отзывчивость, все легко: в восторге нам легко молиться, и легко молиться, когда нас пронзает чувство трагизма.
   Ну, а в другое время? И в другое время молитва и жизнь должны быть одно. У меня нет времени говорить об этом много, но я хотел бы просто сказать вот что: встаньте утром, поставьте себя перед Богом и скажите: «Господи, благослови меня и благослови этот начинающийся день», а потом относитесь ко всему этому дню как к дару Божию и смотрите на себя как на посланца
   Божия в этом неизвестном, что представляет собой начинающийся день. Это означает нечто очень трудное, а именно: что бы ни случилось за этот день – ничто не чуждо воле Божией; все без исключения – обстоятельства, в которые Господь вас пожелал поставить, чтобы вы были Его присутствием, Его любовью, Его состраданием, Его творческим разумом, Его мужеством… И, кроме того, всякий раз, когда вы встречаетесь с той или иной ситуацией, вы – тот, кого Бог туда поставил, чтобы нести служение христианина, быть частицей Тела Христова и действием Божиим. Если вы будете так поступать, то легко увидите, что в каждое мгновение вам придется поворачиваться к Богу и говорить: «Господи, просвети мой ум, укрепи и направь мою волю, дай мне сердце пламенное, помоги мне!» В другие моменты вы сможете сказать: «Господи, спасибо!» И если вы разумны и умеете благодарить, вы избежите глупости, которая называется тщеславием или гордостью, состоящей в том, что мы воображаем, будто совершили что-то, чего могли бы и не делать. Это сделал Бог. Бог подарил нам замечательную возможность сделать это. И когда вечером вы снова станете перед Богом и быстро переберете в памяти прошедший день, вы сможете восхвалять Бога, славить Его, благодарить Его, плакать о других и плакать о себе. Если вы начнете таким образом соединять жизнь с вашей молитвой, между ними никогда не будет разрыва и жизнь станет горячим, питающим в каждое мгновение огнем, который будет разгораться все больше и становится все ярче, и преобразит постепенно вас самих в ту горящую купину, о которой говорит Писание.

Митрополит Антоний (Сурожский)
Молитва и жизнь

Предисловие

   Молитва означает для меня личные отношения. Я не был верующим, затем внезапно открыл Бога, и сразу же Он предстал передо мной как высшая ценность и весь смысл жизни, – но в то же время и как личность. Думаю, что молитва ничего не означает для того, для кого нет объекта молитвы. Вы не можете научить молитве человека, у которого нет чувства Живого Бога; вы можете научить его вести себя в точности так, как если бы он верил, но это не будет живым движением, каким является подлинная молитва. Поэтому в качестве введения к этим беседам о молитве я именно хотел бы передать свою убежденность в личной реальности такого Бога, с Которым могут быть установлены отношения. Затем я попрошу читателя относиться к Богу, как к живому лицу, к соседу, и выражать это свое знание в тех же категориях, в каких он выражает свои отношения с братом или другом. Думаю, что это самое главное.
   Одна из причин, почему молитва, общественная или частная, кажется столь мертвой или столь формальной, в том, что слишком часто отсутствует акт богопоклонения, совершающийся в сердце, которое обтщается с Богом. Каждое выражение, словесное или в действии, может быть помощью, но все это лишь выражение главного, а именно – глубокого безмолвия общения.
   Из опыта человеческих взаимоотношений все мы знаем, что любовь и дружба глубоки тогда, когда мы можем молчать друг с другом. Если же для поддержания контакта нам необходимо говорить, мы с уверенностью и грустью должны признать, что взаимоотношения все еще остаются поверхностными; поэтому, если мы хотим молитвенно поклоняться Богу, то должны прежде всего научиться испытывать радость от молчаливого пребывания с Ним. Это легче, чем может показаться сначала; для этого нужно немного времени, немного доверия и решимость начать.
   Однажды «Арский Кюре», французский святой начала девятнадцатого века, спросил старого крестьянина, что он делает, часами сидя в церкви, по-видимому даже и не молясь; крестьянин ответил: «Я гляжу на Него, Он глядит на меня, и нам хорошо вместе». Этот человек научился говорить с Богом, не нарушая тишину близости словами. Если мы это умеем, то можем употреблять любую форму молитвы. Если же мы захотим, чтобы сама молитва состояла в словах, которые мы употребляем, то безнадежно устанем от них, потому что без глубины молчания эти слова будут поверхностны и скучны.
   Но какими вдохновляющими могут быть слова, когда за ними стоит безмолвие, когда они наполнены духом правым: Господи! устие мои отверзеши, и уста мои возвестят хвалу Твою (Пс. 50, 17).

Сущность молитвы

   Евангелие от Матфея почти с самого начала ставит нас лицом к лицу с самой сущностью молитвы. Волхвы увидели долгожданную звезду; они немедля пустились в путь, чтобы найти Царя; они пришли к яслям, пали на колени, поклонилиеь и принесли дары; они выразили молитву в ее совершенстве, то есть в созерцании и трепетном поклонении.
   В более или менее популярной литературе о молитве часто говорится, что молитва – это захватывающее путешествие. Нередко можно услышать: «Учитесь молиться! Молиться так интересно, так увлекательно, это открытие нового мира, вы встретитесь с Богом, вы найдете путь к духовной жизни». В каком-то смысле это, разумеется, верно; но при этом забывается нечто гораздо более серьезное: что молитва – это путешествие опасное, и мы не можем пуститься в него без риска. Апостол Павел говорит, что страшно впасть в руки Бога Живаго! (Евр. 10, 31). Поэтому сознательно выйти на встречу с Живым Богом – значит отправиться в страшное путешествие: в каком-то смысле каждая встреча с Богом это Страшный суд. Когда бы мы ни являлись в присутствие Божие, будь то в таинствах или в молитве, мы совершаем нечто очень опасное, потому что, по слову Писания, Бог есть огонь. И если только мы не готовы без остатка предаться божественному пламени и стать горящей в пустыне купиной, которая горела, не сгорая, это пламя опалит нас, потому что опыт молитвы можно познать лишь изнутри и шутить с ним нельзя.
   Приближение к Богу всегда бывает открытием и красоты Божией, и расстояния, которое лежит между Ним и нами. «Расстояние» – слово неточное, ибо оно не определяется тем, что Бог свят, а мы грешны. Расстояние определяется отношением грешника к Богу. Мы можем приближаться к Богу, только если делаем это с сознанием, что приходим на суд. Если мы приходим, осудив себя; если мы приходим, потому что любим Его, несмотря на нашу собственную неверность; если мы приходим к Нему, любя Ёго больше, чем благополучие, в котором Его нет, тогда мы для Него открыты, и Он открыт для нас, и расстояния нет; Господь приходит совсем близко, в любви и сострадании.
   Но если мы стоим перед Богом в броне своей гордости, своей самоуверенности, если мы стоим перед Ним так, как будто имеем на это право, если мы стоим и требуем от Него ответа, то расстояние, отделяющее творение от Творца, становится бесконечным. Английский писатель К. С. Льюис высказывает мысль, что в этом смысле расстояние относительно: когда Денница предстал перед Богом, вопрошая Его, – в тот самый миг, когда он задал свой вопрос не для того, чтобы в смирении понять, но чтобы принудить Бога к ответу, он оказался на бесконечном расстоянии от Бога. Бог не двинулся, не двинулся и сатана, но и без всякого движения они оказались бесконечно отдалены друг от друга.
   Когда бы мы ни приближались к Богу, контраст между тем, что есть Он и что представляем собой мы, становится ужасающе ясным. Мы можем не сознавать этого все то время, что живем как бы вдали от Бога, все то время, когда Его присутствие и Его образ остаются тусклыми в наших мыслях и в нашем восприятии; но чем больше мы приближаемся к Богу, тем острее выступает контраст. Не постоянная мысль о своих грехах, а видение святости Божией позволяет святым познать свою греховность. Когда мы смотрим на себя без благоуханного фона Божия присутствия, грехи и добродетели кажутся чем-то мелким и, в каком-то смысле, несущественным; только на фоне Божественного присутствия они выступают со всей рельефностью и обретают вею свою глубину и трагичность.
   Всякий раз, когда мы приближаемся к Богу, мы оказываемся перед лицом либо жизни, либо смерти. Эта встреча – жизнь, если мы приходим к Нему в надлежащем духе и обновляемся Им; это гибель, если мы приближаемся к Нему без благоговейного духа и сокрушенного сердца; гибель, если мы приносим гордость или самонадеянность. Поэтому перед тем, как отправиться в так называемое «захватывающее путешествие молитвы», нельзя ни на минуту забывать, что не может случиться ничего более значительного, более в трепет повергающего, чем встреча с Богом, на которую мы вышли. Мы должны сознавать, что в этом процессе потеряем жизнь: ветхий Адам в нас должен умереть. Мы крепко держимся за ветхого человека, боимся за него, и так трудно не только в начале пути, но и годы спустя, почувствовать, что мы полностью на стороне Христа, против ветхого Адама!
   Молитва – это путешествие, которое приносит не волнующие переживания, а новую ответственность. Пока мы пребываем в неведении, ничего не спрашивается с нас, но как только мы что-то узнали, мы отвечаем за то, как употребляем свое знание. Пусть оно дано нам в дар, но мы ответственны за каждую частицу истины, нами узнанную, мы не можем оставлять ее бездействующей, но должны проявлять ее в своем поведении. И в этом смысле от нас требуется ответ за всякую истину, нами понятую.
   Только с чувством страха, богопочитания, глубочайшего благоговения можем мы приступать к риску молитвенного делания, и мы должны дорасти до него в своей внешней жизни как можно более полно и определенно. Недостаточно, устраиваясь удобно в кресле, сказать: «Вот, я приступаю к богопоклонению перед лицом Божиим». Мы должны понять, что если б Христос стоял перед нами, мы держали бы себя иначе, и должны научиться держаться в присутствии невидимого Господа, как держались бы в присутствии Господа, ставшего для нас видимым.
   Прежде всего, это предполагает определенное состояние ума, которое отражается и на состоянии тела. Если бы Христос был здесь, перед нами, и мы стояли совершенно прозрачными, умом и телом, для Его взгляда, то мы испытывали бы благоговение, страх Божий, любовь, может быть, даже ужас, но не держали бы себя так вольно, как делаем это обычно. Современный мир в большей мере утратил молитвенный дух, и дисциплина тела стала в представлении людей чем-то второстепенным, тогда как она далеко не второстепенна. Мы забываем, что мы – не душа, обитающая в теле, а человек, состоящий из тела и души, и что, по апостолу Павлу, мы призваны прославлять Бога и в телах наших, и в душах наших; наши тела, как и наши души, призваны к славе Царствия Божия (См.: 1 Кор. 6, 20).
   Слишком часто молитва не имеет для нас в жизни такого значения, чтобы все остальное отходило в сторону, уступая ей место. Молитва у нас – добавление ко множеству других вещей; мы хотим, чтобы Бог был здесь не потому, что нет жизни без Него, не потому, что Он – высшая ценность, но потому, что было бы так приятно вдобавок ко всем великим благодеяния Божиим иметь еще и Его присутствие. Он – добавление к нашему комфорту. И когда мы ищем Его в такой настроенности, то не встречаем Его, Однако, несмотря на все сказанное, молитва, как она ни опасна, все же лучший путь для того, чтобы идти вперед, к исполнению нашего призвания, и стать до конца человечными, то есть войти в полное единение с Богом и сделаться, в конце концов, тем, что апостол Петр называем причастниками Божеского естества (8 Пет. 1, 4).
   Любовь и дружба не возрастают, если мы не готовы жертвовать ради них многим; и точно так же мы должны быть готовы отрешиться от многого для того, чтобы первое место отдать Богу.
   …Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим (Лк. 10, 27). Это как будто очень простая заповедь, и, однако, в этих словах содержания гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Все мы знаем, что значит любить кого-нибудь всем сердцем. Мы знаем, как радостно не только встретиться с любимым, но даже только подумать о нем, какую это дает отраду. Именно так нам надо стараться любить Бога, и каждый раз, когда упоминается Его имя, оно должно наполнять наше сердце и душу бесконечным теплом. Бог всегда должен быть в нашем уме, тогда как на самом деле мы думаем о Нем лишь от случая к случаю.
   Что же до того, чтобы любить Бога всей нашей крепостью, то это возможно нам, только если сознательным намерением мы отторгаем от себя все, что в нас не Божие; усилием воли мы должны постоянно обращать себя к Богу – и когда мы молимся (тогда это легче, потому что в молитве мы уже сосредоточены на Боге), и когда что-нибудь делаем (что требует тренировки, ибо в этом случае мы сосредоточены на каком-то матери альном достижении, которое должны посвящать Богу особым усилием).
   Волхвы проделали долгий путь, и никто не знает, какие трудности им пришлось преодолеть. Каждый из нас так же путешествует, как и они. Они несли дары: золото для Царя, ладан для Бога и смирну для человека, которому предстояло претерпеть смерть. Где нам взять золото, ладан и смирну, – нам, которые за все должны Богу? Мы знаем, что все, что имеем, дано нам Богом и даже не является нашим навсегда или надежно. Все может быть отнято у нас, кроме любви, и это делает любовь тем единственным, что мы можем давать. Все остальное – члены нашего тела, разум, имущество – можно отнять у нас силой; но любовь – нет средства добиться ее от нас, если только мы сами не даДим ее.
   В отношении нашей любви мы столь же вольны, сколь не вольны ни в одном из прочих проявлений нашей души или тела. И хотя в основе даже и любовь – дар Божий, потому что мы не можем сами вызывать ее в себе, однако, когда имеем ее, это единственное, в чем мы можем отказать или что можем дать. В «Дневнике сельского священника» Ж. Бернанос говорит, что мы можем отдать Богу и свою гордость: «Отдай свою гордость вместе со всем остальным, отдай все». Гордость, отданная таким образом, превращается в дар любви, а всякий дар любви приятен Богу.
   Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас (Мф. 5, 44) – заповедь, выполнение которой может быть для нас более или менее легким; но простить людям, причиняющим страдания тому, кого мы любим, – дело совсем иное. Тут может показаться, что ты словно бы совершаешь предательство. И, однако, чем больше наша любовь к тому, кто страдает, тем более мы способны разделить страдание и простить, и в этом смысле наибольшая любовь достигнута тогда, когда мы вместе с рабби Егел Микаэлем можем сказать: «I am my beloved», «Я и мой любимый – одно».
   Пока мы говорим «я» и «он», мы не разделяем страдания и не можем принять его. У подножия Креста Матерь Божия стояла не в слезах, как часто изображается в западной живописи; Она достигла такой полноты единения со Своим Сыном, что ей нечему было противиться. Она проходила через распятие вместе со Христом; Она переживала собственную смерть. Мать завершала то, что начала в день принесения Христа во храм, когда Она отдала Своего Сына. Один из всех сынов Израилевых, Он был принят как кровавая жертва. И Она, принесшая Его тогда, принимала последствия совершенного Ею обряда, ставшего действительностью. И как Он тогда был един с Ней, так теперь Она была полностью едина с Ним, и ей нечему было противиться.
   Любовью мы становимся едины с тем, кого любим, и любовь позволяет нам разделять без остатка не только страдание, но и отношение к страданию и к тем, кто его причиняет. Невозможно представить себе Божию Матерь или ученика Иоанна протестующими против того, что было явной волей распинаемого Сына Божия. Никто не отнимает ее (жизни Моей) у Меня, но Я Сам отдаю ее (Ин. 10, 18). Он умирал добровольно, по Своему согласию, за спасение мира; смерть Его была этим спасением, и поэтому те, кто верили в Него и хотели быть едиными с Ним, могли разделять страдание Его смерти, могли проходить через страсти вместе с Ним, но не могли их отвергнуть, не могли обратиться против толпы, распявшей Христа, потому что это распятие было волей Самого Христа.
   Мы можем противиться чьему-то страданию, можем восставать против чьей-нибудь смерти или тогда, когда человек сам, будь это правильно или нет, противится им, или же когда мы не разделяем его намерений и его отношения к страданию; но в таком случае любовь наша к этому человеку – любовь недостаточная и создает разделение. Это такая любовь, какую проявил Петр, когда Христос по дороге в Иерусалим сказал Своим ученикам, что идет на смерть. Петр, отозвав Его, начал прекословить Ему, но Христос ответил: Отойди от Меня, сатана, потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое (Мк. 8, 83). Мы можем представить себе, что жена разбойника, распятого слева от Христа, была полна того же протеста против смерти своего мужа, как и он сам; в этом cмыcле они были вполне едины, но и оба не правы.
   Разделять же со Христом Его страдание, распятие, смерть – значит принять безоговорочно все эти события в той же настроенности, как и Он, то есть принять их добровольно, страдать вместе с Мужем скорбей, пребывать здесь в безмолвии, – безмолвии Самого Христа, нарушенном лишь немногими решающими словами, в безмолвии истинного общения; не в жалостливом молчании, но в безмолвии сострадания, которое делает нас способными вырасти в полное единство е другим так, что уже нет одного и другого, но одна жизнь и одна смерть.
   На протяжении истории люди неоднократно были свидетелями преследований и не боялись, но разделяли страдания, не протестуя: например, София – мать, стоявшая рядом с каждой из своих дочерей, Верой,
   Надеждой и Любовью, вдохновляла их на смерть, или многие другие мученики, которые помогали друг другу, но никогда не обращались против мучителей. Дух мученичества можно показать на целом ряде примеров. В первом примере выражен самый дух мученичества, его установка: дух любви, которую не может сломить страдание или несправедливость, Священника, попавшего в заключение совсем молодым и вышедшего на свободу разбитым человеком, спросили, что осталось от него, и он ответил: «Ничего не осталось от меня, они вытравили буквально все, осталась только любовь». Такие слова свидетельствуют о правильной установке говорящего, и всякий, кто разделяет с ним его трагедию, должен разделить и его непоколебимую любовь.
   А вот пример человека, который вернулся из Бухенвальда, и когда его спросили о нем самом, сказал, что его страдания ничто по сравнению с сокрушением о несчастных немецких юношах, которые могли быть так жестоки, и что он не находит покоя, думая о состоянии их душ. Его забота была не о себе (а он провел там четыре года) и не о бесчисленных людях, страдавших и умиравших вокруг, а о мучителях. Те, кто страдал, были со
   Христом; те, кто проявлял жестокость – нет.
   Третий пример – молитва, написанная в концентрационном лагере заключенным-евреем:
   Мир всем людям злой воли! Да престанет всякая месть, всякий призыв к наказанию и возмезвдию… Преступления переполнили чашу, человеческий разум не в силах больше вместить их. Неисчислимы сонмы мучеников…
   Поэтому не возлагай их страдания на весы Твоей справедливости. Господи, не обращай их против мучителей грозным обвинением, чтобы взыскать с них страшную расплату. Воздай им иначе! Положи на весы, в защиту палачей, доносчиков, предателей и всех людей злой воли – мужество, духовную силу мучимых, их смирение, их высокое благородство, их постоянную внутреннюю борьбу и непобедимую надежду, осушавшую слезы, их любовь, их истеразанные, разбитые сердца, оставшиеся непреклонными и верными перед лицом самой смерти, даже в моменты предельной слабости… Положи все это, Господи, перед твоими очами в прощение грехов, как выкуп, ради торжества праведности, прими во внимание добро, а не зло!
   И пусть мы останемся в памяти наших врагов не как их жертвы, не как жуткий кошмар, не как неотступно преследующие их призраки, но как помощники в их борьбе за искоренение разгула их преступных страстей. Ничего большего мы не хотим от них. А когда все это кончится, даруй нам жить как людям среди людей, и да возвратится на нашу исстрадавшуюся землю мир – мир людям доброй воли и всем остальным…
   Один русский епископ говорил, что для христианина умереть мучеником – это особое преимущество, потому что никто, кроме мученика, не сможет на Страшном суде стать перед лицом Божиего Престола судного и сказать: «По слову Твоему и примеру я простил; Тебе нечего больше взыскать с них». Это означает, что тот, кто претерпел мученичество во Христе, чья любовь не поколебалась в страдании, тот обретает безусловную власть прощения над теми, кто причинял страдания. Это применимо и на гораздо более обыденном уровне, на уровне повседневной жизни; всякий, кто терпит малейшую несправедливость со стороны другого, может простить или отказать в прощении. Но это обоюдоострый меч; если мы не прощаем, то и сами не получим прощения.
   Французские римокатолики, с их острым чувством справедливости и славы Божией, ясно сознают, какую победу может одержать Христос через страдания людей: с 1797 года существует Орден Искупления, который в непрестанном поклонении Святым Дарам молит о прощении преступлений всей земли и прощении отдельных грешников по молитвам их жертв. Орден ставит перед собой также цель воспитывать в детях и взрослых дух любви.
   Характерен также рассказ о французском генерале Морисе д’Эльбе периода революционных войн. Его солдаты схватили несколько «синих» и собирались расстрелять; генерал вынужден был уступить, но настоял, чтобы солдаты сначала прочитали вслух Молитву Господню, что они и сделали; и когда дошло до слов: И остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим, то поняли, заплакали и отпустили пленников. Позднее, в 1794 году, генерал д’Эльбе сам был расстрелян «синими».
   Французский иезуит Жан Даниелу в своей книге «Святые язычники» пишет, что страдание – связующее звено между праведниками и грешниками: праведниками, терпящими страдания, и грешниками, причиняющими их. Не будь этого звена, они были бы совершенно разобщены; праведники и грешники оставались бы на параллельных линиях, которые никогда не пересекаются, и не могли бы встретиться. В таком случае праведники не имели бы власти над грешниками, потому что невозможно иметь отношения с тем, кого не встречаешь.

Молитва Господня

   Молитва Господня, хотя она так проста и употребляется так часто, – большая проблема и трудная молитва. Это единственная молитва, которую дал Господь. В каком-то смысле это не только молитва, но и путь жизни, изложенный в форме молитвы: это образ постепенного восхождения души от рабства к свободе. Молитва построена с поражающей точностью. Подобно тому, как круги, расходящиеся от падения камешка на поверхности пруда, можно наблюдать все дальше и дальше до берегов, или в обратном направлении – от берегов к источнику движения, так же и Молитву Господню можно разбирать, начиная либо с первых слов, либо с последних. Несравненно легче начинать, идя снаружи к центру, хотя для Христа и Церкви правилен другой путь.
   Эта молитва сыновства – Отче наш. И хотя в известном смысле ее может произносить всякий, кто приближается к Господу, вполне точно она выражает отношение только тех, кто находится в Церкви Божией, кто во Христе нашел путь к своему Отцу, потому что только через Христа и в Нем мы становимся сынами Божиими.
   Это научение духовной жизни можно лучше понять, если рассматривать его параллельно с рассказом об Исходе и в контексте Заповедей блаженства. Когда мы начинаем с последних слов молитвы и идем к первым, то видим, что это путь восхождения: наша исходная точка – в конце молитвы – определяет состояние пленения; вершина восхождения – первые слова молитвы – определяет наше состояние сыновства. Народ Божий, пришедший в землю Египетскую свободным, постепенно впал в состояние рабства. Условия его жизни непрестанно напоминали ему о его порабощении: работа становилась все тяжелее и тяжелее, положение – все более нищенским; но этого было недостаточно, чтобы заставить евреев устремиться к подлинной свободе. Если бедственное состояние – переходит какие-то пределы, оно может повести к бунту, к насилию, к попытке избавиться от тяжкого, невыносимого положения; но, по существу, ни восстание, ни бегство не делают нас свободными, потому что свобода есть, прежде всего, состояние внутреннее по отношению к Богу, к самому себе и к окружающему миру. Каждый раз, когда евреи пытались покинуть страну, на них налагали новые и все более тяжкие работы. Когда надо было делать кирпичи, им отказывали в необходимой для этого соломе, и фараон говорил: Пусть они сами ходят и собирают себе солому (Исх. 5, 1). Он хотел, чтобы они дошли до такого истощения, так были задавлены своим тяжким трудом, что мысль о бунте или избавлении не приходила бы им больше в голову. Точно так же и для нас нет надежды, пока мы порабощены князем мира сего, диаволом, со всеми силами, которыми он располагает для пленения человеческих душ и тел, чтобы удержать их вдали от
   Живого Бога. Если только Бог Сам не придет освободить нас, освобождения не будет, но будет вечное рабство; и первые слова, которые мы находим в Молитве Господней, как раз об этом: Избавь нас от лукаваго. Избавление от лукавого – это именно то, что было сделано в земле
   Египетской через Моисея и что совершается в крещении силой Божией, данной Его Церкви. Слово Божие звучит в этом мире, призывая всех к свободе, подавая надежду, сходящую с небес, тем, кто потерял надежду на земле.
   Это слово Божие проповедуется и встречает отклик в человеческой душе, делая человека учеником Церкви: он стоит у входных дверей, словно тот, кто услышал зов и подошел послушать (Рим. 10, 17).
   Когда ученик решается стать свободным человеком в Царствии Господнем, Церковь совершает определенные действия. Что пользы спрашивать у раба, все еще остающегося во власти своего господина, хочет ли он стать свободным? Он знает, что если осмелится просить о предлагаемой свободе, то будет жестоко наказан, как только останется снова наедине со своим господином.
   От страха и привычки к рабству человек не может просить о свободе, пока не будет освобожден от власти диавола. Поэтому, прежде чем спрашивать что-либо у того, кто стоит здесь с новой надеждой на божественное спасение, его освобождают от власти сатаны.
   Об этом читаются заклинательные молитвы. Только когда человек стал свободным от уз рабства, его спрашивают, отрекается ли он от диавола и хочет ли соединиться со Христом. И лишь после свободного ответа Церковь принимает его, делает членом Тела Христова. Диавол хочет рабов, а Бог хочет свободных людей, воля которых была бы согласна с Его волей. В терминологии Исхода «лукавым» был Египет, фараон и все, связанное с ними, а именно – пропитание и сохранение жизни при условии рабской покорности. И для нас акт молитвы, являющийся более существенным, более окончательным актом восстания против рабства, чем вооруженный бунт, есть в то же время как бы восстановление чувств ответственности перед Богом и родства с Ним.
   Итак, первое положение, с которого начинается Исход – и начинаем мы, – это осознание своего рабства и того, что невозможно покончить с ним путем бунта или бегством, ибо бежим мы или восстаем, мы продолжаем оставаться рабами, если только не изменим всего своего отношения к Богу и ко всем обстоятельствам жизни, так, как нас тому учит первая заповедь блаженства: Блажен-ни нищие духом, яко тех есть Царствие Небесное. Само по себе нищенство, состояние рабства не есть пропуск в Царство Небесное; раба можно лишить не только земных благ, но и благ небесных; такое нищенство может быть более удручающим, чем простое лишение того, в чем мы нуждаемся для земной жизни. Святой Иоанн Златоуст говорит, что беден не так тот, у кого ничего нет, как тот, кто хочет того, чего не имеет,
   Бедность коренится не в том, насколько мы жаждем иметь то, чего получить не можем. Думая о нашем человеческом существовании, мы легко может убедиться, что мы крайне бедны и обездолены, ибо что бы мы ни имели – это никогда не наше, как бы богаты мы ни казались.
   Когда мы стараемся ухватиться за что-либо, то очень скоро убеждаемся, что не можем этого удержать. Наша жизнь не коренится ни в чем, кроме державного творческого слова Божия, вызвавшего нас из полного, радикального отсутствия в Его присутствие. Не в нашей власти удержать нашу жизнь и здоровье или хотя бы психосоматические свойства: достаточно разорваться в голове мельчайшему сосуду, чтобы человеку великого ума превратился в слабоумного старика.
   В области наших чувств, по разным причинам, которые мы в состоянии или не в состоянии объяснить, например, от гриппа или усталости, мы не можем в нужную минуту испытать к другому человеку то сочувствие, которое так хотели бы найти в себе; или же мы идем в церковь – и чувствуем себя каменными. Это нищета в чистом виде, но делает ли она нас детьми Царствия? Нет, потому что с горечью видя в каждое мгновение жизни, что все ускользает от нас, замечая только, что ничем не обладаем, мы от того не делаемся радостными детьми Царствия Божией любви, но остаемся жалкими жертвами обстоятельств, над которыми мы не властны и которые ненавидим.
   Это возвращает нас к словам нищие духом. Нищета, открывающая Царство Небесное, заключается в знании, что если ничто из моего по-настоящему мне не принадлежит, значит все, что у меня есть – это дар любви Божией или человеческой любви, и тогда все совершенно меняется,
   Если мы сознаем, что мы не самобытны и все же существуем, то можем сказать, что здесь проявляется непрестающее действие Божией любви. Если мы видим, что никакими усилиями не можем сделать своей собственностью то, чем мы только обладали, значит все – Божия любовь, конкретно являемая в каждом мгновении; и тогда бедность становится источником совершенной радости, потому что все, что мы имеем, есть доказательство любви.
   Мы никогда не должны стремиться к присваиванию, потому что называть что-либо «своим», а не неизменным даром Божиим, будет лишением, а не приобретением. Если это мое, оно чуждо отношениям взаимной любви; если это Божие, и я обладаю этим изо дня в день, из мгновения в мгновение, – это непрестанно обновляющийся акт Божественной любви. И тогда мы приходим к радостной мысли: «Благодарение Богу, это не мое; будь оно моим, это было бы обладанием, но, увы, без любви». Строй отношений, к которому эта мысль приводит нас, и есть то, что Евангелие называет Царствием Божиим.
   Лишь те принадлежат к Царству, кто имеет все от Царя во взаимоотношениях любви и кто стремится быть богатым, потому что быть богатым значит быть лишенным любви и находиться во власти вещей. Как только мы открываем Бога в этой перспективе, обнаруживаем, что все Божие и все от Бога, мы начинаем входить в Божественное Царство и обретать свободу.
   Лишь когда евреи, под руководством Моисея и просвещаемые им, осознали, что их состояние рабства имеет какое-то отношение к Богу, а не является просто человеческим делом, когда они обратились к Богу, когда они возвратились к отношениям Царства, что-то смогло измениться; и это верно в отношении всех нас, так как только когда мы осознаем также, что это происходит по Божественной премудрости и что все во власти Божией, мы можем повернуться к Богу и сказать: Избавь нас от лукаваго.
   Как Моисей призвал евреев покинуть Египет, последовать за ним в темноте ночи, перейти Красное море, так и каждый отдельный человек попадает в пустыню, где начинается новый этап. Он свободен, но еще не вошел в славу Земли обетованной, потому что из Египта он вынес с собой душу раба, привычки раба, искушения раба. А для воспитания свободного человека требуется несравненно больше времени, чем для осознания своего рабского положения.
   Дух рабский еще так привычен, его нормы продолжают существовать и сохраняют свою огромную власть: рабу есть, где преклонить главу, раб обеспечен пищей, у раба есть общественное – хотя и низкое – положение, он под защитой, потому что за его существование отвечает хозяин. Быть рабом, как это ни тяжко, унизительно и горестно, – все же какая-то форма защищенности, тогда как состояние свободного человека – состояние предельной незащищенности; мы берем свою судьбу в свои собственные руки, и только когда наша свобода коренится в Боге, мы обретаем иную защищенность, уверенность совершенно иного порядка.
   Это чувство незащищенности, неуверенности показано в Книге царств, в рассказе о том, как евреи просили Самуила дать им царя. На протяжении веков их вел Бог, то есть люди, которые в своей святости знали пути Божии; как говорит Амос, пророк – это тот, с кем Бог делится Своими помыслами. И вот, во времена Самуила евреи увидели, что быть лишь под Божиим водительством означает в земном смысле полную ненадежность, потому что тогда все зависит от святости, от самоотречения, от нравственных свойств, которые трудно приобрести; и они обратились к Самуилу с просьбой дать им царя, потому что «мы хотим быть, как прочие народы», хотим той же надежности, какая есть у прочих народов.
   Самуил не хочет соглашаться, он видит, что это отступничество, но Бог говорит ему: Послушай голоса народа… ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтобы Я не царствовал над ними (1 Цар. 8, 7). Затем следует целая картина того, чем будет их жизнь: Вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами: сыновей ваших он возьмет, и приставит к колесницам своим и сделает всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его… И дочерей ваших возьмет, чтобы они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы… Но народ не согласился послушать голоса Самуила, и сказал: нет, пусть царь будет над нами (1 Цар. 8, 11–19).
   Они хотят купить внешнее благополучие ценой свободы. Но не этого хочет для нас Бог. Здесь происходит как раз обратное событиям Исхода: Божия воля в том, чтобы защищенность рабов была оставлена и заменена незащищенностью свободных людей в становлении. Это трудно, потому что пока мы в становлении, мы еще не умеем быть свободными и не хотим больше быть рабами. Вспомните, что происходило с евреями в пустыне, как часто они жалели о времени, когда были в Египте – рабами, но накормленными, Как часто они плакались, что теперь у них нет крова, нет пищи, что зависят они только от Божией воли, на которую они еще не научились полагаться полностью: потому что Бог подает нам благодать, но становиться новой тварью предоставляет нам самим.
   Как и евреи в Египте, мы прожили всю свою жизнь рабами; своей душой, своей волей, всем существом своим мы еще не стали подлинно свободными людьми: предоставленные собственным силам, мы можем впасть в искушение. И эти слова – Не введи нас во искушение, не подвергай нас суровому испытанию – должны напоминать нам о сорока годах, которые понадобились евреям на то, чтобы пересечь небольшое пространство, лежащее между землей Египетской и Землей обетованной. Они шли так долго потому, что каждый раз, как они отворачивались от Бога, путь их поворачивал вспять от Земли обетованной. Единственный путь, которым мы можем достичь Земли обетованной, это идти по следам Господа. Как только наше сердце обращается назад, к земле Египетской, мы возвращаемся по своим следам, сбиваемся с пути. Мы все были освобождены милостью Божией, все мы стоим на должном пути, но кто скажет, что он не возвращается беспрестанно по своим следам или не сворачивает с правильного пути? Не введи нас во искушение, не дай нам снова впасть в состояние рабства.
   Как только мы осознали свое порабощение и от простых сетований, чувства бедственности пришли к чувству сокрушения сердечного и нищеты духа, наше пленение в земле Египетской получает ответ в словах следующих Заповедей блаженства: Блаженны плачущие, ибо они утешатся; Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Этот плач, порождаемый тем, что мы открыли Царствие, открыли свою ответственность, трагедию своего рабского состояния, – плач более горький, чем тот, какой является уделом простого раба. Раб плачет о внешних обстоятельствах; тот же плачущий, которого Бог называет блаженным, не жалуется, – он сокрушается сердцем и сознает, что его внешнее рабство есть выражение чего-то гораздо более трагического: его внутреннего порабощения, его отлучения от близости Божией. И избавиться от этого положения нет никакой возможности. Пока не достигнута кротость.
   «Кротость» – трудное слово, приобретшее целый ряд оттенков. Поскольку она крайне редко встречается в жизни, мы не можем обратиться к собственному опыту и, вспомнив известных нам кротких людей, найти ключ к пониманию этого слова. В английском переводе Дж. Б. Филлипса мы находим: «Блаженны те, кто не стремится обладать». С момента, как мы перестали стремиться к обладанию, мы становимся свободными, потому что, чем бы мы ни обладали, мы находимся во власти этого.
   Другое толкование находим в переводе греческого слова славянским, означающим «укрощенный»‚ «прирученный». Укрощенный, прирученный человек или животное не просто боится наказания и покоряется власти своего хозяина; процесс этот пошел в нем дальше, он приобрел новое свойство, и эта прирученность избавляет его от насилия и принуждения.
   На пороге нашего спасения от египетского рабства стоит условие, чтобы мы сделались «прирученными», иными словами, чтобы в том положении, в котором мы находимся, мы признали глубину, значительность, присутствие в нем Божественной воли. И наше избавление должно быть не бегством или бунтом, но движением, которым руководит Бог, которое начинается с Царствия Небесного внутри нас и развивается в Царствие на земле. Это период колебаний и внутренней борьбы: «Не веди нас во искушение, Господи, защити нас в испытании, помоги нам в начавшейся для нас борьбе». И вот тут мы достигли той точки, когда становится возможным сдвиг.
   Вернемся к Исходу: евреи осознали, что они не только рабы, но и народ Божий, попавший в порабощение из-за своей нравственной слабости. Они должны были пойти на риск, потому что никто никогда не получает свободы от рабовладельца, и им надо было перейти Красное море; но и за Красным морем лежала еще не Земля обетованная, а палящая пустыня, и они сознавали это и знали, что им придется переходить ее, борясь с огромными трудностями.
   В таком же положении оказываемся и мы, когда решаемся начать движение, которое освободит нас от рабства:
   мы должны сознавать, что окажемся под натиском насилия, обольщения, внутренних врагов – наших старых привычек и прежней жажды благополучия, и что ничего нам не предложено, кроме пустыни. Впереди – Земля обетованная, но далеко впереди, и мы должны принять риск путешествия.
   Между Египтом и пустыней, между рабством и свободой лежит разграничительная черта: это момент, когда мы действуем решительно и становимся новыми людьми, поставляя себя в совершенно новые нравственные отношения. В географической терминолотии – это Красное море, в словах Молитвы Господней это – Прости нам долги наши, как и мы прощаем. «Как и мы прощаем» – это тот момент, когда мы берем наше спасение в свои руки, ибо, что бы ни делал Бог, все зависит от того, что делаем мы; и это имеет огромное значение в плане нашей повседневной жизни. Если люди, выходящие из Египта в Землю обетованную, возьмут с собой из земли Египетской свои страхи, свои обиды, свою ненависть, свои жалобы, они и в Земле обетованной будут рабами. Они даже не начнут становиться свободными. И вот почему на разграничительной линии между огненным испытанием и соблазном старых привычек стоит это непреложное условие, которое Бог никогда не ослабляет: как вы прощаете. Мерой, которой вы мерите, отмерится и вам; и как вы прощаете, простят и вас; все, чего вы не простите, будет удержано против вас.
   Это не значит, что Бог не хочет простить; но если мы приходим, не прощая, мы сводим на нет тайну любви, мы отвергаем ее, и нам нет места в Царствии. Мы не можем идти дальше, если мы не прощены, и мы не можем быть прощены, пока сами не простили каждого, кто погрешил против нас. Это совершенно категорично и реально, и определенно, и никто не имеет права думать, что он в Царствии Божием, что он принадлежит к Царству, если в сердце его продолжает жить непрощение. Прощение врагов – первая, самая элементарная отличительная черта христианина; без этого мы еще вовсе не христиане, но все еще блуждаем в палящей пустыне Синайской.
   Но прощение – нечто очень для нас трудное. Простить в момент сердечного смятения, в эмоциональном порыве, сравнительно легко; не взять прощение назад мало кто умеет. То, что мы называем прощением, это часто просто испытание прощенного, и счастье его, если это только испытание, а не отвержение. Мы нетерпеливо ждем признаков раскаяния, мы хотим быть уверенными, что кающийся уже больше не тот, каким был. Но такое положение может длиться всю жизнь, и наше поведение как раз обратно всему, чему учит Евангелие и как оно велит поступать.
   Итак, закон прощения – не маленький ручеек на границе между рабством и свободой: он имеет ширину и глубину, это Красное море. Евреи преодолели его не своими силами, не в обычных, человеческими руками построенных лодках, – Красное море расступилось силой Божией; Бог провел их через море.
   Но для того, чтобы быть водимыми Богом, надо приобщиться Божиему свойству – Его умению прощать. Бог «не забывает» в том смысле, что если мы когда-то поступили неправильно, Он всегда, пока мы не изменимся, будет помнить, что мы слабы и хрупки; но Он никогда не будет помнить в категориях обвинения или осуждения; это никогда не будет возведено против нас.
   Господь Сам понесет наше иго вместе с нами, войдет в нашу жизнь; и Ему придется нести больше, крест Его будет тяжелее, Он снова пойдет на Голгофу, если мы не хотим или не способны это сделать.
   Для того, чтобы быть в состоянии произнести первую фразу, которую мы рассмотрели, «Избавь нас от лукава-го», требуется такая переоценка ценностей и настолько новое ко всему отношение, что вначале мы едва ли можем произносить ее иначе, чем в крике, которому еще не соответствует внутреннее изменение нашего существа. Мы жаждем, но жажда эта еще не может быть утолена; просить Бога защитить нас в испытании – значить просить о коренной перемене нашего положения. Но быть способным сказать: Прости, как я прощаю – еще труднее; это одна из величайших проблем жизни. Так, если вы не готовы оставить всякое чувство обиды против тех, кто был вашим господином или рабовладельцем, вы не можете идти на другую сторону. Если вы способны простить, то есть оставить в земле порабощения всю свою рабскую психологию, всю свою жадность, стяжательность и горечь, вы способны перейти на другой берег. После этого вы окажетесь в палящей пустыне, потому что превращение раба в свободного человека требует времени.
   Мы лишены всего, чем обладали, когда были рабами в земле Египетской: крова, приюта, пищи; у нас ничего, кроме пустыни и Бога. Земля не способна более питать нас; мы не можем более рассчитывать на естественную пищу, поэтому мы молимся: Хлеб наш насущный дай нам на сей день. Бог дает его, даже когда мы сбиваемся с пути, потому что если бы Он не давал, мы умерли бы, не достигнув границ Земли обетованной.
   Сохрани нам жизнь, Боже, дай нам время, потерпи, пока мы заблуждаемся, пока найдем правильный путь. «Хлеб насущный» – один из возможных переводов греческого текста. Этот хлеб, который по-гречески назван epiousion, может быть насущным, но может быть также хлебом сверхприродным.
   Отцы и учители Церкви, начиная с Оригена и Тертуллиана, всегда относили эти слова не только к нашим земным нуждам, но и к таинственному евхаристическому хлебу. И если мы не питаемся новым образом, таинственно этим Хлебом Божественным (ибо теперь наше существование зависит только от Бога), мы не выживем (Ин. 6, 53). Бог посылал Своему народу манну и давал ему воду из скалы, по которой ударял жезл Моисеев. Оба дара – образ Христа:…не хлебом единым будет жив человек, но всяким словом, исходятцим из уст Божиих. Это изречение из Ветхого Завета (Втор. 8, 3), которое Христос привел, чтобы посрамить диавола. Это «слово» – не просто слово, но, прежде всего, Слово, звучащее вечно, всегда, Слово, которым держится всякая тварь, а затем также Слово воплощенное, Иисус из Назарета; далее, это хлеб, прообразом которого была манна, хлеб, получаемый нами в причащении. Вода, потекшая и наполнившая ручьи и реки по слову Моисея – прообраз той воды, что была обещана самарянке, и Крови Христовой, которая есть жизнь наша.
   Исход, если его рассматривать в словах Молитвы Господней, сложная картина; в Заповедях блаженства мы находим то же постепенное продвижение вперед: Блаженны алчущие и жаждущие правды, потому что они насытятся; Блаженны милостивые, потому что они будут помилованы.
   Сначала просто телесные голод и жажда, лишение всего, чем мы обладали и что было даром неправды, даром земным, от господина, печатью рабства, а затем, точно так же, как плач второй заповеди блаженства возрастает в момент, когда мы обращаемся к Богу, эти жажда и голод становятся жаждой праведности. Перед людьми раскрывается новое измерение, измерение жажды, неодолимого стремления к тому, что в одной из тайных молитв Литургии определяется как «грядутщцее Царство» – когда мы благодарим Бога за то, что Он даровал нам Свое Царство, по которому мы тоскуем. В Литургии Царство уже здесь, но в путешествии через пустыню оно впереди, все еще вне пределов досягаемости, это еще только зачаток. Оно внутри нас как некая установка, отношение, но, безусловно, не как что-то, что уже является жизнью, которой мы можем питаться и которая может сохранить нас в Живых. Есть телесный голод, возникший из нашего прошлого и нашего настоящего, и есть голод духовный, рождаемый нашим будущим и нашим призванием. Блаженны милостивые… Это путешествие совершается не в одиночестве, В рассказе об Исходе весь народ Божий вместе, как одно целое, отправился в путь; в плане Молитвы Господней и нашего призвания – это Церковь, это человечество, это каждый, кто участвует в путешествии; и здесь бесконечно важно научиться одному, а именно – милосердию к братьям, путешествующим вместе с нами. Если мы не готовы нести бремя друг друга, выносить всю тяжесть друг друга, принимать друг друга, как Христос принимает нас, в милосердии – нам нет пути через пустыню. Это путешествие по палящему зною, в жажде и голоде, в напряженном усилии стать новым человеком есть время милосердия, взаимной милосердной любви; иначе ни кто не придет к месту, где провозглашается закон Божий, где преподаются скрижали закона.
   Жажда праведности и свершения неотделимы от милосердия к спутникам, которые странствуют бок о бок через зной и страдания; и эти жажда и голод получают теперь более глубокий смысл, чем простое отсутствие пищи. Когда евреи подходят к подножию Синая, они уже в какой-то мере обладают способностью понимать и быть самими собой; они уже «приручены» и стали единым народом, с единым сознанием, единой устремленностью, единым намерением. Они – народ Божий, направляющийся в Землю обетованную. Сердца их, бывшие потемненными, стали прозрачнее, чище. У подножия горы им будет дано, каждому соответственно его силам и способностям, как-то увидеть Бога (ибо блаженны чистые сердцем, потому что они увидят Бога), каждый по-своему, точно так же, как ученики увидели преобразившегося Христа на горе Фаворской соответственно тому, что они могли вместить.
   Здесь происходит новая трагедия: Моисей обнаруживает, что евреи изменили своему призванию, и разбивает скрижали Закона; те, которые даны ему впоследствии, такие же, но не те самые; разница, может быть, указана в том, что когда Моисей принес заповеди во второй раз, лицо его сияло так, что никто не мог вынести этого сияния (Исх. 84, 30); они не могли вынести так же и Господа, открывшегося во всей Своей славе и сиянии. Им дается то, что они могут вынести: это закон, написанный Моисеем (Исх. 34, 27), а не божественное откровение любви, начертанное перстом Божиим (Исх. 31, 18). Закон стоит на полпути между безваконием и благодатью; здесь можно четко выявить три восходящие ступени. В Бытии мы видим неистового Ламеха, который говорит, что если будет оскорблен, то отомстит за себя в семьдесят раз всемеро (Быт. 4, 24); когда мы приходим к Синаю, нам говорится: око за око и зуб за зуб; а Христос говорит: до семижды семьдесят раз прощай брату своему. Это три ступени человеческого восхождения от закона к благодати.
   Русский богослов Х1Х столетия А. С. Хомяков говорит, что воля Божия – гибель для демонов, закон для рабов Божиих и свобода для сынов Божиих. Мы видим, насколько это верно, когда рассматриваем постепенное продвижение евреев из Египта в Землю обетованную. Они вышли рабами, только что осознавшими, что могут стать детьми Божиими; им надо было перерасти психологию рабов и обрести дух и меру возраста сынов; это происходило постепенно, в длительном и крайне мучительном процессе. Мы видим, как они медленно созидаются в общину рабов Божиих, народа, признавшего, что господин его более не фараон, а Господь духов, и что они должны оказывать Ему верность и безусловное послушание; они могли ожидать от Него и наказания, и награды, зная, что Он ведет их за пределы того, что им известно, к чему-то, что является их конечным призванием.
   В творениях ранних христианских подвижников часто повторяется мысль, что человек должен пройти эти три стадии – раба, наемника и сына. Раб – это тот, кто повинуется из страха, наемник – тот, кто оказывает послушание за плату, а сын – тот, кто действует по любви. Мы можем видеть в Исходе, как постепенно народ Божий стал более, чем рабом и наемником, и, выражаясь географически, закон стоит на пороге Земли обетованной.
   На этом пороге люди обнаруживают, каждый в меру своей способности и глубины духа, Божью волю и Божий Промысел, потому что закон можно рассматривать по-разному: если подойти к нему формально, фраза за фразой, это ряд приказаний: «Поступай так, не делай этого»; это закон в мышлении Ветхого Завета. Но, с другой стороны, если посмотреть на него глазами Нового Завета, глазами нашего человеческого призвания, так, как все большее число людей умело смотреть на него во времена, последовавшие за Исходом, мы видим, что эти различные заповеди, эти приказания сливаются в две заповеди: любви к Богу и любви к человеку.
   Первые четыре из десяти – любовь к Богу, выраженная конкретно; в шести остальных – любовь к человеку, также ставшая конкретной, осязаемой, выполнимой. Закон – это дисциплина и правило для того, кто все еще в становлении, кто все еще находится в процессе обращения в сына, но это уже и закон Нового Завета.
   Проблема отношений между человеком и человеком и между человеком и Богом – это проблема утверждения божественного мира, мира во имя Бога, мира, основанного не на взаимной привязанности или симпатии, а на более существенной основе: нашем общем Господе, нашей человеческой солидарности и нашей более тесной церковной солидарности. Любовь к Богу и к людям должна, прежде всего, сводиться к установлению правильных взаимоотношений, – правильных взаимоотношений с Богом, с людьми, а также и с самим собой.
   Мы видели, что категорическим предварительным условием для существования в пустыне является взаимное прощение; затем надо сделать следующий шаг, и вот в Исходе мы видим непреложный закон, выражающий разум и волю Божию, а в Молитве Господней – слова Да будет воля Твоя. «Да будет воля Твоя» – это не покорная готовность терпеть Божию волю, как мы часто воспринимаем. Это положительная настроенность тех, кто прошел через пустыню, вступил в Землю обетованную, кто готов трудиться для того, чтобы воля Божия была реальной и присутствующей на земле, как на небе. Апостол Павел говорит, что мы «небесная колония» (Флп. 8, 20, в английском переводе Моффата). В русском синодальном переводе: Наше жительство – на небесах. Он имел в виду группу людей, чья родина на небе, и кто находится на земле для того, чтобы завоевать ее для Бога и принести Царствие Божие хотя бы на малую часть земли.
   Это особое завоевание, состоящее в том, чтобы склонить людей принять царство мира, сделаться подданными Начальника мира и войти в гармонию, которую мы называем Царством Божиим. И это завоевание, это миротворчество делает нас овцами посреди волков, семенем, которое разбросал сеятель и которое должно умереть для того, чтобы принести плод и напитать других.
   Слова Да будет воля Твоя, рассмотренные таким образом, изнутри нашего сыновства, нечто совершенно отличное от того послушания, – в покорности или в сопротивлении – которое мы видели вначале Исхода, когда Моисей старался подвигнуть своих соплеменников на поход к свободе. Теперь у них, у нас – разум Христов, теперь мы знаем волю Божию, мы более не рабы, а друзья (Ин. 15, 15). Это не взаимоотношения неопределенного благожелательства, а нечто чрезвычайно глубокое, связывающее нас вместе. Это и есть то состояние, в котором мы идем в Землю обетованную, когда так, по-новому говорим Да будет воля Твоя, – не как чуждая воля, не как воля крепкая и нас сломить способная, но как воля, с которой мы стали полностью согласными. И мы должны, произнося эти слова, принять все, что связано с состоянием богосыновства, с состоянием членов единого тела. Как Сын Божий пришел в мир, чтобы умереть за спасение мира, так и мы избраны для того же: и ценой, может быть, собственной жизни мы должны приносить мир вокруг себя и насаждать Царствие.
   Есть разница между тем, как мы видим Бога-Царя в земле Египетской, в палящей пустыне или в новых условиях Земли обетованной. Вначале воля Его восторжествует так или иначе, всякое сопротивление, оказываемое ей, будет сломлено: послушание означает подчинение. Затем, в постепенном научении нам открывается, что этот Царь – не повелитель, не надсмотрщик над рабами, но Царь благоволения, и что послушание Ему преображает все; что мы можем быть не просто подданными, а Его народом, Его действующим воинством.
   Наконец, мы открываем Царя во всем значении этого слова, как сказано у Василия Великого: «Каждый правитель может править, но только царь может умереть за своих подданных». Здесь происходит такое отождествление Царя с его подданными, то есть с его Царством, что все, что бы ни случилось с Царством, происходит и с Царем; и это не только отождествление, но и акт любви, принимающий удар на себя, когда Царь становится на место Своих подданных. Царь становится человеком, Бог воплощается. Он входит в историческую судьбу человечества. Он принимает на Себя плоть, которая делает Его частью, частицей всего космоса, с его трагедией, вызванной человеческим падением. Он входит в человеческую судьбу, до самых ее глубин, вплоть до суда, неправедного осуждения и смерти; Он опытно познает утрату Бога и потому становится способным умереть.
   Царство, о котором мы говорим в этом прошении, и есть Царство этого Царя. Если мы не с Ним и со всем духом Его Царства, понимаемого теперь по-новому, мы не способны ни называться детьми Божиими, ни говорить Да приидет Царствие Твое. Но мы должны ясно осознать, что Царство, о котором мы просим, это Царство последних заповедей блаженства: «Блаженны тонимые…» Блаженны вы, когда будут поносить вас и тнать и всячески неправедно злословить на Меня. Для того, чтобы пришло Царство, мы должны заплатить цену, определенную этими заповедями. Царство, о котором мы говорим, это Царство любви, и, при поверхностном взгляде, кажется таким удовольствием попасть в него. Но это совсем не «удовольствие», потому что любовь обрела трагический аспект; она означает смерть для каждого из нас, полное вымирание нашего самолюбивого, эгоцентрического «я», и умирание не такое, как цветы увядают: это умирание жестокой смертью, смертью крестной.
   Только в Царствии имя Божие может святиться и прославляться нами; потому что не словами нашими или жестами, даже и литургическими, воздается слава имени Божию, а тем, что мы стали Царством, которое есть сияние и слава нашего Творца и Спасителя. И имя это – Любовь, Единый Бог в Троице.
   Как мы теперь видим, Молитва Господня имеет абсолютно всеобщее значение и смысл, выражая – хотя и в обратном порядке – восхождение каждой души от порабощения греху к полноте жизни в Боге; это не просто молитва, это по существу своему молитва христиан. Первые слова – Отче наш – собственно христианские. Господь говорит в Евантелии от Матфея (11, 27): Никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть. Знать в Боге своего Отца в каком-то общем смысле дано не только христианам, но и многим: но знать в Нем такого Отца, какого открыл нам Христос, дано только христианам во Христе. Помимо библейского откровения Бог предстает перед нами как Творец, всего существующего. Внимательная молитвенная жизнь открывает нам, что это Творец милостивый, любящий, мудрый; такая жизнь может привести нас к тому, что мы будем по аналогии говорить о Творце всяческих, как об отце: Он обращается с нами так, как отец обращается со своими детьми,
   Еще до откровения Христова мы находим в Священном Писании пример человека, который, строго говоря, был язычником, но стоял на грани этого ведения Бога в категориях сыновства и отцовства; это Иов. Он называется язычником, потому что не принадлежит к роду Авраамову, не является наследником обетований данных Аврааму. Из-за спора его с Богом он – одна из самых поразительных фигур Ветхого Завета. Три человека, убеждающие его, знают Бога как своего Владыку: Бог вправе делать то, что Он сделал с Иовом, Бог прав во всем, что бы Он ни делал, потому что Он Господь всего. Но именно этого-то Иов и не может принять, потому что знает Бога иным. По своему духовному опыту он уже знает, что Бог не просто властелин. Он не может согласиться, что Бог обладает произвольным могуществом, что это всесильное Существо, которое может и имеет право делать все, что Ему нравится. Но потому, что Бог еще ничего не сказал о Себе Самом, все это – область надежды, пророческое прозрение, а не само откровение Бога в Его отцовстве.
   Когда Господь является Иову и отвечает на его вопросы, Он говорит в понятиях языческого откровения, для которого типичны слова псалма: Небеса поведают славу Божию, творение же руку его возвещает твердь (Пс. 18, 2). Иов понимает, потому что, как говорил вслед за Иеремией апостол Павел, дело закона (Божиего) у них написано в сердцах (Рим. 2, 15). Бог ставит Иова перед лицом всего тварного мира и рассуждает с ним; затем, несмотря на то, что, по-видимому, Иов оказывается неправым, Бог объявляет, что он более прав, чем те, кто увещевал его, чем те, кто смотрит на Бога как на земного властелина. И хотя ему недостает подлинного знания о Божественном отцовстве, он знает о Боге больше, чем его друзья. Можно сказать, что в Ветхом Завете у Иова мы находим первое пророческое видение отцовства Божия и того спасения человечества, которое может быть осуществлено только кем-то, кто равен и Богу, и человеку. Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас (Иов. 9, 83), мы видим в нем человека, превзошедшего своих современников в понимании, но у него еще нет почвы для утверждения веры и своего знания, потому что Бог еще не говорил во Христе.
   Тайна сыновства и тайна отцовства взаимосвязаны: ты не можешь знать отца, если не знаешь сына, и не можешь знать сына, если ты не отец; познание извне невозможно. Наша связь с Богом основана на акте веры, восполняемом Божиим ответом, который делает этот акт веры плодотворным. Членами Христовыми мы становимся в акте веры, полноту которого Бог подает в крещении. Путем, известным только Богу и тем, кто был призван и получил обновление, мы становимся по приобщению тем, чем Христос является по рождению; только став членами Христа, становимся мы сынами Божиими. Мы не должны забывать, что отцовство Божие – это больше, чем отношение теплой привязанности, это нечто более реальное и нечто предельно истинное. Бог во Христе становится Отцом тех, кто делается членами тела Христова, но не какая-то неопределенная сентиментальность связывает нас со Христом, а подвиг, который может продолжаться всю жизнь и стоить гораздо больше, чем мы предполагали вначале.
   То, что Христос и мы становимся едины, означает, что все, относящееся ко Христу, относится и к нам, и мы можем, неведомым прочему миру образом, называть Бога своим Отцом – уже не по аналогии, уже не по предвосхищению или как пророчество, а так же, как Сам Христос. Это имеет прямое отношение к Молитве Господней: с одной стороны, ею может пользоваться всякий, потому что это молитва всеобщая, это лестница нашего восхождения к Богу; с другой стороны, это совершенно особая и исключительная молитва – молитва тех, которые во Христе являются детьми вечного Отца и могут обращаться к Нему как сыны.
   Когда эта молитва рассматривается в ее всеобщем значении, удобнее изучать и анализировать ее как восхождение; но не в таком виде дал ее Христос тем, кто в Нем и вместе с Ним – чада Божии, потому что для них речь идет уже не о восхождении; для них это данность, существующее положение; мы, в Церкви – дети Божии, и первые слова Отче наш утверждают этот факт и обязывают нас занять то место, которое мы должны занимать. Бесполезно говорить, что мы недостойны этого звания. Мы его приняли, и оно наше. Мы можем быть блудными детьми, и нам придется отвечать за это, но совершенно очевидно, что никакая сила не может превратить нас снова в то, чем мы перестали быть. Когда блудный сын вернулся к своему отцу и хотел сказать: я уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число твоих наемников (Лк. 15, 19, отец дал ему произнести первые слова: я согрешил против неба и перед тобою и уже недостоин называться сыном твоим, но здесь прервал его. Да, он недостоин, но он сын, несмотря на свое недостоинство.
   Ты не можешь перестать быть членом своей семьи, что бы ты ни сделал достойного или недостойного. Чем бы мы ни были, какова бы ни была наша жизнь, как мы ни недостойны называться сынами Божиими или назвать Бога своим Отцом, нам некуда уйти. Это неотъемлемо. Он наш Отец, и мы несем ответственность за отношение сыновства. Он создал нас Своими детьми, и, лишь отвергая права своего рождения, мы становимся блудными сынами. Представьте себе, что не вернулся блудный сын, но остался и женился в чужой земле, – дитя, родившееся от этого брака, будет органически связано с отцом блудного. Если бы ребенок вернулся на родину своего отца, он был бы принят как член семьи; если бы не вернулся – был бы ответственен за это, как и за то, что предпочел остаться чужаком для семьи своего отца.
   Для детей многих поколений возвращением в дом Отца является крещение. И мы крестим ребенка точно так же, как лечим младенца, родившегося больным.
   Другое дело, если позже он станет неправильно думать, что лучше было бы ему сохранить свой недуг, быть бесполезным для общества и избавленным от бремени общественных обязанностей. Крестя младенца, Церковь исцеляет его, чтобы сделать ответственным членом единственного реального общества. Отвержение собственного крещения равносильно отвержению излечения. В крещении мы не только становимся здоровыми, но и органически делаемся членами Тела Христова.
   На этой ступени, называя Бога Отче наш, мы восходим на Сион, на вершину горы, и на вершине горы находим Отца, любовь Божественную, откровение Троицы; и тут же, за стенами – небольшой холм, который мы зовем Голгофой, где сливаются воедино история и вечность. Здесь мы можем обернуться и посмотреть назад. Именно отсюда должен христианин начинать свою христианскую жизнь, завершив восхождение, и начать произносить Молитву Господню в той последовательности, в какой дает ее нам Господь, как молитву Единородного Сына, как молитву Церкви, молитву каждого из нас в нашей общности со всеми, как молитву того, кто является сыном в Сыне. И только тогда можем мы начать спускаться с горы, шаг за шагом, навстречу тем, которые еще в пути или кто даже не начинал идти.

Молитва Вартимея

   Случай с Вартимеем, как он рассказан у Марка (10, 46–52), помогает нам постигнуть ряд моментов, связанных с молитвой.
   Приходят в Иерихон. И когда выходил Он из Иерихона с учениками Своими и множеством народа, Вартимей, сын Тимеев, слепой сидел у дороги, прося милостыни. Услышав, что это Иисус Назорей, он начал кричать и говорить: Иисус, Сын Давидов! помилуй меня. Многие заставляли его молчать; но он еще более стал кричать: Сын Давидов! помилуй меня. Иисус остановился и велел его позвать. Зовут слепого и говорят ему: не бойся, вставай, зовет тебя. Он сбросил с себя верхнюю одежду, встал и пришел к Иисусу. Отвечая ему, Иисус спросил: чего ты хочешь от Меня? Слепой сказал Ему: Учитель! чтобы мне прозреть. Иисус сказал ему: иди, вера твоя спасла тебя. И он тотчас прозрел и пошел за Иисусом по дороге.
   Этот человек, Вартимей, не был, по-видимому, молодым; уже много лет сидел он у Иерихонских ворот, получая пропитание от милосердия или безразличного достатка прохожих. Вероятно, в течение своей жизни он испробовал все существующие средства и все возможные пути к излечению. Возможно, что ребенком его приносили в храм и там за него совершались молитвы и жертвоприношения. Он побывал у всех, кто мог врачевать либо по дару исцелений, либо с помощью знаний. Он, несомненно, боролся за то, чтобы прозреть, и неизменно терпел разочарование. Были испытаны все человеческие средства, но он оставался слепым. Возможно, в предшествовавшие месяцы ему случалось слышать, что в Галилее появился молодой проповедник, Человек, любящий народ, который может исцелять и творить чудеса. И, возможно, он часто думал, что если бы мог, то постарался бы встретиться с Ним; но Христос не оставался на одном месте, и мало было надежды, что слепой найдет к Нему дорогу. И так, с этой искрой надежды, делавшей его отчаяние еще более глубоким и еще более острым, сидел он у Иерихонских ворот.
   Однажды мимо проходила толпа, толпа больше обычной, шумная восточная толпа; слепец услышал и спросил, кто это идет, и когда ему сказали, что это Иисус из Назарета, он начал звать. Та искра надежды, которая оставалась в его душе, мгновенно обратилась в пламя, в горячий огонь надежды. Иисус, Которого он никогда не мог бы встретить, проходил по его дороге. Он шел, и с каждым шагом становился все ближе и ближе, а потом каждый шаг будет отдалять Его дальте и дальше, безвозвратно; и слепец начал кричать: «Иисус, Сын Давидов, помилуй меня». Это было самое совершенное исповедание веры для того времени. Он признал в Нем Сына Давидова, Мессию; он не мог еще назвать Его Сыном Божиим, потому что даже ученики еще не знали этого; но он признал в Нем Того, Кого ожидал. И тогда случилось то, что постоянно происходит в нашей жизни: ему велели замолчать.
   Как часто случается, когда после многих лет исканий и одинокой борьбы мы вдруг обращаемся с воплем к Богу, множество голосов, внешних и внутренних, пытается пресечь нашу молитву. Стоит ли молиться? Сколько лет ты борешься, а Бот не обращает на это никакого внимания? Обратит ли Он внимание теперь? Зачем молиться? Возвращайся в свою безнадежность, ты слеп, и слеп навсегда.
   Но чем сильнее сопротивление, тем очевиднее и то, что помощь совсем близко. Никогда дъявол не нападает на нас так яростно, как когда мы уже совсем близки к завершению борьбы, и мы могли бы спастись, но часто этого не случается, потому что мы отступаем в последнее мгновение. «Довольно, бросай, – говорит дьявол, – это уже слишком, это больше, чем ты можешь вынести, надо положить этому конец немедленно, не жди: ты ведь не в силах больше выдержать». И тогда мы совершаем самоубийство: физически, нравственно, духовно; мы отказываемся от борьбы и принимаем смерть – за минуту до того, как помощь была бы подана и мы были бы спасены.
   Никогда не надо слушать этих голосов; чем громче они кричат, тем сильнее должна быть наша решимость; мы должны быть готовы взывать так долго, как это потребуется, и так же громко, как Вартимей. Иисус Христос проходил мимо, последняя его надежда всегда проходила мимо, но люди, окружавшие Христа, были равнодушны или старались заставить его замолчать. Его горе и страдание были совсем некстати. Те, кому Христос был, может быть, меньше нужен, но кто окружал Его, хотели, чтобы Он занимался ими. С какой стати этот несчастный слепец мешает им? Но Вартимей знал, что нет для него больше надежды, если уйдет и эта, последняя. Эта глубина безнадежности и была источником, откуда хлынула вера, молитва, полная такой убежденности и настойчивости, что она прорвала все преграды, – одна из тех молитв, которые бьют в небо как. стрела, по слову Иоанна Лествичника. И оттого, что отчаяние Вартимея было так глубоко, он не слушал голосов, приказывавших ему замолчать, сидеть тихо; чем больше они старались не допустить его ко Христу, тем громче он кричал: «Сын Давидов, помилуй меня!» Христос остановился, сказал, чтобы его подвели к Нему, и сотворил чудо.
   В нашем практическом подходе к молитве мы можем научиться у Вартимея, что когда мы всем сердцем обращаемся к Богу, Бог всегда слышит нас. Обычно, когда мы осознаем, что не можем больше полагаться на то, что привыкли считать надежным вокруг себя, мы еще не готовы отказаться от этих вещей. Мы можем видеть, что надежды нет, пока употребляются человеческие, земные средства. Мы стремимся к чему-то, пытаемся прозреть и постоянно терпим крах; это мука и безнадежность, и если мы остановимся здесь, это означает поражение. Но если в этот момент мы обратимся к Богу, зная, что остается один только Бог, и скажем: «Я верю Тебе и в Твои руки предаю свою душу и тело, всю мою жизнь» – тогда отчаяние приведет к вере.
   Отчаяние ведет к новой духовной жизни, когда у нас появляется мужество идти глубже и дальше, с сознанием, что мы отчаялись не в конечной победе, а в средствах, которые применяли для ее достижения. Тогда мы начинаем с твердого основания совершенно по-новому. Бог может вернуть нас к одному из средств, которые мы уже испытывали, но которое теперь, с Ним, мы сумеем употребить успешно. Всегда необходимо реальное сотрудничество между Богом и человеком, и тогда Бог даст разум, мудрость и силу делать то, что нужно, и достигать правильной цели.

Богомыслие и молитва

   Практически богомыслие и молитву часто смешивают, но в этом нет опасности, если богомыслие перерастает в молитву. Опасность возникает только тогда, когда молитва перерождается в размышление. Богомыслие и означает, прежде всего, размышление, – размышление, предметом которого является Бог. Если, размышляя, мы постепенно все глубже проникаемся духом молитвенного богопоклонения, если присутствие Божие становится достоверным, и мы видим, что действительно пребываем с Богом, и если от размышления мы постепенно переходим к молитве, все правильно; но никогда нельзя допускать обратного процесса, и в этом смысле между богомыслением и молитвой существует четкое различие.
   Главное отличие богомыслия от нашего обычного беспорядочного мышления заключается в ясности, стройности: богомыслие должно быть аскетическим упражнением в трезвении ума. О том, как люди обычно думают, Феофан Затворник говорит, что мысли толкутся в нашей голове подобно стае мошек, однообразно, беспорядочно, бестолково, бесплодно.
   Первое, чему следует научиться, какой бы предмет для размышления мы ни избрали, это следовать определенной линии. Как только мы начинаем думать о Боге, о вещах божественных, обо всем, что составляет жизнь души, возникают побочные мысли; со всех сторон мы видим столько возможностей, столько интересного и содержательного; но мы должны, избрав предмет размышления, отказываться от всего, кроме избранной темы. Это единственный способ удержать течение мыслей в одном направлении, так, чтобы они могли углубиться.
   Цель богомыслия – не в академическом упражнении мысли; оно не должно быть чисто интеллектуальным занятием или прекрасным, но бесплодным полетом мысли; оно должно быть работой целеустремленного размышления, совершаемого под водительством Божиим и направленного к Богу, и плодом его должны быть выводы о том, как нам жить. С самого начала необходимо осознать, что полезным было то упражнение в богомыслии, которое помогает нам жить в более определенном и конкретном соответствии с Евангелием.
   Каждый из нас невосприимчив к одним проблемам и открыт для других; когда мы еще не привыкли к размышлению, лучше начинать с чего-то, что для нас живо: с тех изречений, которые привлекают нас, от которых сердце наше горит в нас, или, наоборот, с того, против чего мы восстаем, чего не можем принять; в Евангелии мы находим и то, и другое.
   Что бы мы ни взяли – отдельный стих, какую-либо заповедь, событие из жизни Христа, мы должны, прежде всего, определить подлинное, объективное его содержание. Это очень важно, потому что цель богомыслия не в том, чтобы возвести фантастическое построение, а в том, чтобы понять определенную истину.
   Истина – здесь, она дана нам, эта Божия истина, и богомыслие должно стать мостом между нашим непониманием и откровенной истиной. Таким образом мы можем воспитать свой разум и постепенно научиться иметь ум Христов, по слову апостола Павла (1 Кор. 2, 16).
   Уяснить себе подлинное значение текста не всегда так просто, как это кажется; есть места совсем легкие, но естъ и такие места, где употребляются формулировки, обращенные одновременно к самому простому человеческому опыту и вместе с этим к углубленному многообразному религиозному опыту. Например, выражение Невеста Агнца можно понять, только если мы знаем что именно Священное Писание разумеет под словом «Агнец», иначе оно становится совершенно бессмысленным и будет понято неправильно.
   Невеста – это опыт земли, опыт человеческий в самом священном, в самом глубоком, тонком, что в нем есть. Невеста – это та, которая сумела, оказалась способной так полюбить жениха, чтобы все остальное забыть и оставить, чтобы прилепиться к нему, чтобы последовать за ним, куда бы он ни пошел. Обращаясь к слову «невеста» сначала в Ветхом Завете, а затем в книге Откровения, мы видим, что таков дух Церкви по отношению к Жениху – Христу; но этот Жених Христос обозначается словом трагичным: Агнец Божий. Это выражение мы встречаем на фоне всех ветхозаветных жертвоприношений, всех образов пророческих Агнца, закланного за спасение мира, Мужа скорбей из пророчества Исайи. И вот, соединяя эти два понятия, мы получаем полный их смысл и значение. Если мы будем исходить только из нашего человеческого опыта, то останется нерасшифрованной тайна пути, по которому пойдет Невеста. Да, она пойдет, куда бы ни пошел Жених; но куда идет Жених? Каков будет облик этой Невесты? А мы, именно потому, что слово «агнец» покоится на всей традиции Израиля, знаем, что это Агнец заколения, закланный Агнец, и что путь Невесты через весь мир, через всю судьбу, всю историю земли, проходят сквозь уничтожение вифлеемское, через жизнь абсолютной, безграничной солидарности Божией со Своей тварью, и идет дальше, через Гефсиманию и Голгофу, к Воскресению…
   Есть и другого рода слова, которые мы можем понять правильно, только если не будем принимать во внимание особое или техническое значение, которое они приобрели. Одно из таких слов – «дух». Для христианина «дух» – своего рода технический термин; это или Святой Дух, Третье Лицо Святой Троицы, или одна из составных частей человеческого существа. Но такое понимание не всегда выражает со всей простотой и широтой то, что хотели передать составители Евангелия; слово стало таким специальным, что утратило связь со своим корнем. Уяснить текст и его значение иногда помогает определение слова, указанное в словаре. Можно найти в словаре слово «дух» или любое друтое слово, и оно сразу же покажется простым и конкретным, хотя оно и могло со временем, в результате работы богословов, приобрести более глубокое значение. Но никогда не надо начинать с более глубокого значения раньше, чем найдем простое конкретное значение, которое было понятно каждому в то время, когда Христос говорил с окружавшим Его народом.
   Есть вещи, которые мы можем понять лишь в свете учения Церкви: Священное Писание следует понимать разумом Церкви, разумом Христовым, потому что Церковь не меняется; в своем внутреннем опыте она продолжает жить той же жизнью, какой жила в первом веке; и слова, сказанные в Церкви Павлом, Петром, Василием или другими, всегда сохраняют свое значение. Так, после предварительного восприятия на нашем собственном, современном языке мы должны обратиться к тому, что понимает под этим словом Церковь; только тогда мы можем быть уверены в смысле данного текста и имеем право начать думать и делать выводы. Как только мы найдем значение текста, следует посмотреть, не дает ли оно нам уже в своей предельной простоте конкретного совета или даже прямого приказания.
   Поскольку цель богомыслия, понимания Священного Писания – в том, чтобы исполнить волю Божию, мы должны делать практические выводы и поступать в соответствии с ними. Когда нам открылся смысл, когда в этой фразе Бог сказал нам нечто, мы должны вникнуть в суть и посмотреть, что мы можем сделать, подобно тому, как поступаем, когда нам приходит в голову хорошая идея; осознав, что то или другое правильно, мы тут же начинаем думать, как бы включить это в свою жизнь, каким образом сделать это, при каких обстоятельствах, каким способом. Недостаточно понять, что можно сделать, и с восторгом начать рассказывать об этом своим друзьям; надо начать делать это. Египетский святой Павел Препростой услышал однажды, как Антоний Великий читал первый стих первого псалма: Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых – и тотчас Павел отправился в пустыню. Только лет тридцать спустя, когда Антоний снова встретил его, святой Павел с глубоким смирением сказал ему: «Я провел все это время, стараясь стать человеком, который никогда не ходит на совет нечестивых». Для достижения совершенства нет надобности понимать многое; что нужно, так это провести тридцать лет в стараний понять, что такое этот новый человек, и стать им.
   Часто бывает, что мы рассмотрим одно или два положения и перескакиваем дальше; это неправильно, потому что, как мы только что видели, нужно долгое время, чтобы научиться собранности, чтобы стать тем, что отцы называют внимательным человеком, тем, кто способен вникать в какую-то мысль так долго и глубоко, чтобы ничего не упустить из нее. Все духовные писатели прошлого и наших дней скажут вам: возьми текст, размышляй над ним, час за часом, день за днем, пока не исчерпаешь всех своих возможностей, как умственных, так и эмоциональных, и пока, внимательно читая и перечитывая этот текст, не придешь к новому отношению к жизни. Очень часто богомыслие состоит только в том, чтобы вникать в текст, повторяя вновь и вновь эти слова Божии, обращенные к нам, чтобы настолько сродниться с ними, настолько впитать их в себя, что постепенно мы и эти слова станем одно. И в этом процессе, даже если нам кажется, что умственно мы ничем особенно не обогатились, мы изменяемся.
   Нам очень часто выпадает время, которое можно использовать на размышление; в нашей повседневной жизни столько случаев, когда нам нечего делать, кроме как ждать, и если мы дисциплинированы – а это также составляет часть нашего духовного воспитания, мы сумеем быстро сосредоточиться и тотчас фиксировать свое внимание на предмете нашего размышления, нашего богомыслия. Мы должны учиться этому, принуждая свои мысли собираться в одном фокусе, отключаясь от всего прочего.
   В начале будут вторгаться посторонние мысли, но если мы неизменно каждый раз будем отгонять их, они, в конце концов, оставят нас в покое. И только когда благодаря тренировке, упражнению, навыку мы станем способны сосредотачиваться глубоко и быстро, мы сможем продолжать жизнь в состоянии собранности, независимо от того, что мы делаем. Однако замечать присутствие посторонних мыслей – значит уже достигнуть какой-то степени собранности. Мы можем находиться в толпе, быть среди людей и в то же самое время оставаться совершенно одни, так что окружающее нас не затрагивает; от нас самих зависит допустить или не допустить, чтобы происходящее вне нас стало событием нашей внутренней жизни. Если мы допустим это, то наше внимание рассеется; если же не допустим, то можем в совершенном уединении и собранности пребывать в присутствии Божием, что бы вокруг ни происходило. У Аль Абсихи есть рассказ о сосредоточенности такого рода: домочадцы одного мусульманина должны были хранить почтительное молчание, когда приходил гость, но все знали, что могут шуметь сколько угодно в то время, когда глава семьи молится, потому что в это время он ничего не слышит; однажды случилось даже так, что ему не помешал и пожар, вспыхнувший в его доме.
   Бывает, что мы находимся в обществе людей, поглощенных горячим и безысходным спором. Мы не можем уйти, не вызвав еще большего беспорядка, но что мы можем, так это мысленно выключиться, обернуться ко Христу и сказать: «Я знаю, что Ты здесь, – помоги!» И просто оставаться со Христом. Если бы это не звучало так абсурдно, можно бы сказать: сделайте, чтобы Христос присутствовал среди спора. Объективно Он присутствует всегда, но есть разница между присутствием объективным и таким, когда актом веры мы вводим Его в определенную ситуацию. Сделать ничего нельзя, кроме того, чтобы сидеть в стороне и просто быть со Христом, предоставляя другим говорить. Его присутствие сделает больше, чем все, что мы могли бы сказать. И так, спокойно и в безмолвии оставаясь со Христом, мы неожиданно заметим, что можем время от времени сказать что-то существенное, что было бы невозможно в пылу спора.
   Параллельно с дисциплиной умственной мы должны научиться иметь мирное тело. На всякую нашу психическую деятельность отзывается тело, и, с друтой стороны, наше телесное состояние в известной степени определяет тип и характер нашей психической деятельности. В своих советах желающим приступить к духовной жизни Феофан Затворник говорит, что одно из непременных условий успеха – никогда не до пускать телесного размягчения; будьте, как струна скрипки, настроенная на определенную ноту, без расслабления или перенапряжения; держите тело выпрямленным, плечи отведенными назад, посадка головы пусть будет свободной, все мышцы держите напряженными к сердцу.
   Многое написано и сказано о том, как можно пользоваться телом, чтобы развить в себе способность к вниманию: но на общедоступном уровне совет Феофана представляется простым, точным и практическим. Надо научиться быть собранным без напряжения. Мы должны владеть своим телом так, чтобы они не мешало нашей собранности, а способствовало ей.
   Богомыслие – деятельность мысли, тогда как молитва – это отвержение всякой мысли. По учению восточных Отцов, даже к благочестивым мыслям и самым глубоким и возвышенным богословским рассуждениям, если они возникают во время молитвы, следует относиться как к искушению и отгонять их; ибо, говорят Отцы, безрассудно думать о Боге и забывать, что находишься в Его присутствии. Все духовные наставники Православия предостерегают нас от подмены этой встречи с Богом размышлениями о Нем. Молитва по существу своему – стояние перед Богом лицом к лицу, с сознательным желанием быть собранным и совершенно спокойным и внимательным в Его присутствии; это означает стоять с неразделенным умом, неразделенным сердцем и неразделенной волей в присутствии Господа; и это нелегко. Что бы ни давала нам наша тренировка, всегда остается некая уязвимость: неразделенность может быть достигнута только тем, для кото любовь Божия составляет все, кто разорвал всякие узы, кто целиком отдал себя Богу; тогда нет больше личного усилия, но только действие лучезарной благодати Божией.
   Бог всегда должен быть средоточием нашего внимания, ибо собранность наша может оказаться подмененной самыми различными путями: когда наша молитва вызвана глубокой скорбью, нам кажется, что все наше существо обратилось в молитву, и мы воображаем, будто пребываем в состоянии глубокой, подлинной молитвенной собранности, но это неверно, потому что средоточием нашего внимания был не Бог; им был предмет нашей молитвы. Когда мы затронуты эмоционально, посторонние мысли не возникают, потому что мы полностью поглощены тем, о чем молимся; и только когда мы переходим к молитве о другом человеке или другой нужде, наше внимание внезапно рассеивается; это означает, что не мысль о Боге, не ощущение Его присутствия было причиной такой сосредоточенности, а наше человеческое участие. Это не значит, что человеческое участие неважно, но это значит, что мысль о друге может сделать больше, чем мысль о Боге. А это очень серьезно.
   Одна из причин, почему мы находим, что так трудно быть внимательными, заключается в том, что наш акт веры, когда мы утверждаем «Бог здесь», слишком мало значит для нас. Мы мысленно сознаем, что Бог здесь, но не отзываемся на это физически так, чтобы сосредоточились и собрались в одном фокусе все наши силы, помышления, чувства и воля, чтобы мы обратились целиком во внимание. Если мы готовимся к молитве при помощи процесса воображения – «Христос здесь, вот каков Он, вот что я о Нем знаю, вот что Он для меня значит…» – то чем богаче образ, тем менее реально присутствие. Мы можем получить от этого помощь для некоторой эмоциональной сосредоточенности, но это не Божие присутствие, не реальное, объективное присутствие Бога.
   Ранние Отцы и вся православная традиция учат нас, что мы должны усилием воли сосредоточиваться на произносимых словах молитвы. Мы должны произносить их внимательно, по существу, не стараясь вызывать никакого эмоционального состояния и предоставляя Богу пробудить в нас такой отклик, на который мы способны.
   Святой Иоанн Лествичник предлагает простой способ научиться сосредоточенности. Он говорит: выбери молитву, «Отче наш» или любую другую, встань перед Богом, проникнись сознанием, где ты находишься и что делаешь, и внимательно произнеси слова молитвы. Через некоторое время заметишь, что мысли твои блуждают, тогда снова начни молиться с тех слов, которые последними произнес внимательно. Может быть, тебе придется сделать это десять, двадцать или пятьдесят раз; может быть, за время, отведенное для молитвы, ты сможешь произнести всего три прошения и дальше не двинешься; но в этой борьбе ты сумеешь сосредоточиться на словах так, что принесешь Богу серьезно, трезвлено, благоговейно слова молитвы, в которых участвует сознание, а не приношение, которое не твое, потому что сознание твое в нем не участвовало.
   Иоанн Лествичник советует также читать избранную нами молитву не спеша, равномерно, достаточно медленно, чтобы заключить внимание в слова, но не так медленно, чтобы это упражнение стало скучным; и делать это, не стараясь испытать какие бы то ни было чувства, потому что цель наша – отношения с Богом: приходя к Богу, мы никогда не должны стараться вы давить из своего сердца какие-то эмоции; молитва – это констатация, все остальное зависит от Бога.
   При таком методе обучения молитве отводится определенное время, и если молитва внимательна, то продолжительность этого времени значения не имеет. Если вы должны были прочитать три страницы молитвенного правила, а через полчаса увидите, что все еще читаете первые двенадцать слов, это, конечно, вызовет у вас чувство обескураженности; поэтому лучше всего иметь определенное время и держаться его. Вы знаете, каким временем располагаете, и у вас есть молитвенный материал, которым вы должны пользоваться; если вы будете бороться всерьез, то очень скоро заметите, что внимание стало покорным, ибо внимание гораздо больше поддается воздействию воли, чем мы думаем; и когда мы совершенно точно знаем, что ничего другого не остается, это должно быть двадцать минут, а не четверть часа, то просто продолжаем упорно бороться. Святой Иоанн Лествичник воспитал десятки монахов только этим простым методом: строго определенное время и беспощадное внимание – больше ничего.
   Внешняя красота богослужения не должна увлекать нас до забвения о том, что в Православии трезвенность – очень существенное свойство молитвы. В «Откровенных рассказах странника» сельский священник дает очень важный совет о молитве: если хочешь, чтобы твоя молитва была чистой, правильной и радостной, выбери какую-нибудь краткую молитву, состоящую из не многих, но сильных слов, и повторяй ее часто, в течение долгого времени. Тогда обретешь в молитве утешение. Ту же мысль можно найти в «Письмах брата Лаврентия»: «Не советую тебе многословить в молитве, так как многословие и длинные речи часто ведут к рассеянности».
   Отца Иоанна Кронштадтского спросили, каким образом священники, несмотря на весь свой опыт, бывают рассеянными и допускают посторонние мысли даже при совершении литургии. Ответ был: «От нашего маловерия». У нас недостаточно веры, если понимать веру вместе с апостолом Павлом как уверенность в невидимом (Евр. 11, 1). Но было бы ошибочно думать, что все рассеивающие мысли приходят из наших собственных глубин: это наша непрестанная внутренняя озабоченность, выступающая на поверхность, те самые мысли, которые обычно заполняют нашу жизнь; и единственный способ окончательно избавиться от недостойных мыслей – это коренным образом изменить все наше отношение к жизни. И снова, как пишет брат Лаврентий в восьмом письме, «единственный способ легко собирать свой ум во время молитвы и хранить его более спокойным – это не допускать его блуждать в другое время; ты должен строго держать его в присутствии Божием, и, привыкнув думать о Боге часто, ты найдешь легким удерживать свой ум спокойным во время молитв, или, по крайней мере, возвращать его из его блужданий».
   До тех пор, пока нас глубоко затрагивают все будничные мелочи, мы не сумеем молиться от всего сердца; они всегда будут окрашивать течение наших мыслей. То же самое следует сказать о наших ежедневных взаимоотношениях с людьми: эти взаимоотношения не должны состоять только из пустой болтовни, но основываться на том, что в каждом из нас является существенным, иначе мы можем оказаться не в состоянии подняться на другой уровень, когда повернемся к Богу. Надо искоренять все незначительное и мелочное в себе и в своих отношениях с людьми и сосредоточиться на том, что сможем взять с собой в вечность.
   Невозможно стать другим человеком сразу же с того момента, как мы начинаем молиться. Но, внимательно наблюдая за своими мыслями, можно постепенно научиться различать их ценность. Во время молитвы неудержимо прорываются те мысли, в которые мы бываем погружены в нашей повседневной жизни. Молитва, со своей стороны, изменяет и обогащает нашу повседневную жизнь, становясь основанием для новых и подлинных взаимоотношений с Богом и окружающими нас людьми.
   В нашей борьбе за молитву эмоции не имеют почти никакого отношения к делу: принести Богу мы должны полную, твердую решимость быть верными Ему и устремленность к тому, чтобы Бог жил в нас. Мы должны помнить, что плоды молитвы – не то или иное эмоциональное состояние, но глубокое изменение всего нашего существа. Цель наша – стать способными стоять перед Богом, сосредоточиваться на Его присутствии, обращая к Нему все наши нужды, и принять от Него крепость, силу для того, чтобы воля Божия исполнилась в нас. Исполнение в нас воли Божией – единственная цель молитвы, а также и критерий истинной молитвы. Не мистические чувства, которые мы можем испытывать, и не эмоциональные переживания составляют достоинство молитвы. Феофан Затворник говорит: вы спрашиваете себя, хорошо ли я сегодня молился? Не старайтесь выяснить, насколько глубокими были ваши чувства или насколько вы углубились в понимание вещей божественных. Спросите себя: «Лучше ли я исполняю волю Божию, чем раньше?» И если вы можете ответить
   «да», молитва принесла свой плод, если же нет, она не принесла плода, сколько бы понимания и чувства вы ни вынесли из времени, проведенного в присутствии Божием.
   Собранность, будь то в богомыслии или молитве, может быть достигнута только усилием воли. Наша духовная жизнь опирается на нашу веру и решимость, а всякая непредвиденная радость – это дар Божий. Когда преподобного Серафима Саровского спросили, отчего некоторые люди остаются грешниками и никотда не исправляются, тогда как другие становятся святыми и живут в Боге, он ответил: все дело в решимости.
   Наши действия должны определяться актом воли, которая обычно оказывается обратной тому, к чему мы стремимся; эта воля, основанная на нашей вере, постоянно сталкивается с другой нашей волей – инстинктивной. В нас две воли: одна – сознательная, которой мы обладаем в большей или меньшей мере, заключающаяся в способности принуждать себя поступать в соответствии с нашими убеждениями; вторая – это нечто совсем иное в нас, это влечения, требования, страстные желания всего нашего естества, часто очень противоположные первой воле. Апостол Павел говорит о двух законах, противоборствующих один другому (Рим. 7, 23). Он говорит о ветхом и новом Адаме в нас, которые ведут между собой войну. Мы знаем, что один должен умереть для того, чтобы жил другой, и должны понять, что наша духовная жизнь, жизнь всего нашего человеческого существа до тех пор не будет полноценной, пока эти две воли не станут согласны между собой. Недостаточно стремиться к победе доброй воли над злой; злая воля, то есть влечения нашего падшего естества, должна полностью, хотя и постепенно, преобразоваться в устремление, влечение к Богу, жажду Бога. Это борьба тяжелая, но она того стоит.
   Духовная жизнь, христианская жизнь не заключается в том, чтобы развивать сильную волю, способную принудить нас делать то, чего мы не хотим. В каком-то смысле, разумеется, научиться поступать правильно, когда нам хочется поступать совсем по-другому, – это достижение, но достижение все же небольшое. Зрелая духовная жизнь – это такая жизнь, когда наша сознательная воля находится в согласии со словами Божиими, когда она с помощью Божией благодати преобразовала, изменила нашу природу так глубоко, что все наше человеческое существо стало единой волей.
   Начать надо с того, чтобы подчинить и склонить свою волю в послушание заповедям Христовым, принимая их объективно и выполняя совершенно точно, даже когда они расходятся с тем, что мы знаем о жизни. Актом веры, вопреки всякой очевидности, мы должны согласиться, что Христос прав. Опыт учит нас, что некоторые вещи, по-видимому, происходят не так, как они должны бы происходить согласно Евангелию; но Бог говорит, что это так, – значит, так и должно быть. Следует также помнить, что, выполняя волю Божию в таком объективном смысле, мы не должны делать это «на пробу», намереваясь испытать ее, чтобы посмотреть, что получится, – потому что тогда именно ничего и не получается. Опыт показывает, что, когда мы получаем пощечину, нам хочется ответить; Христос говорит: «подставь другую щеку». И когда мы, наконец, решимся подставить другую щеку, мы в действительности ожидаем, что покорим этим врага и вызовем его восхищение. Но если вместо того мы получаем новую пощечину, мы обычно очень удивляемся или возмущаемся, словно Бог вовлек нас в дело совершенно неосуществимое.
   Мы должны перерасти такое отношение, быть готовыми выполнять Божию волю и платить за это сполна. Если мы не готовы платить, мы только теряем время попусту. Затем надо сделать следующий шаг и понять, что делать еще недостаточно, потому что мы должны не муштрой втискивать себя в христианство, а должны стать христианами; в процессе выполнения воли Божией мы должны научиться понимать намерения Божии. Христос открыл нам Свои намерения, и не случайно в Евангелии от Иоанна Он называет нас уже не рабами, а друзьями, потому что раб не знает намерений своего господина, а Он все сказал нам (Ин. 15, 15). Исполняя волю Божию, мы должны учиться понимать, что означает это исполнение, так, чтобы в своих мыслях, воле, во всем своем отношении к жизни стать соработниками Христу (1 Кор. 8, 9). И в таком единомыслии с Ним мы постепенно внутренне станем тем, чем стараемся быть внешне.
   Мы видим, что не можем глубоко приобщиться к жизни Бога, если не изменимся коренным образом. Необходимо поэтому идти к Богу для того, чтобы Он преобразил и изменил нас, и вот почему мы должны прежде всего, просить об обращении. Обращение (лат. соnversion) означает поворот, изменение ума. Греческое слово metanoiа означает изменение ума. Обращение в смысле соnversion означает, что вместо того, чтобы растрачивать жизнь, глядя во все стороны, мы станем держаться одного-единственного направления. Это значит отвернуться от множества вещей, которые имели цену для нас только потому, что были нам приятны и полезны. Обращение проявляется, прежде всего, в изменении нашей шкалы ценностей: когда в центре всего Бог, все остальное становится на новые места, получает новую глубину. Все, что Божие, все, что принадлежит Ему – положительно и реально. Все, что вне Его, не имеет ни ценности, ни значения. Но простое изменение взгляда на вещи еще нельзя называть обращением.
   Мы можем изменить свои взгляды и не пойти дальше; за этим обязательно должен последовать акт воли, и если наша воля не придет в движение и не изменит своей направленности, обратившись к Богу, то обращения нет; без этого в нас есть лишь зарождающаяся, но дремлющая и бездейственная перемена. Совершенно очевидно, что недостаточно смотреть в правильном направлении и не двигаться с места, Угрызения совести нельзя принимать за раскаяние; раскаяние состоит не в том, чтобы испытывать «ужаснейшее сожаление» по поводу неправильных поступков в прошлом: это активное, положительное состояние, заключающееся в том, чтобы идти в правильном направлении.
   Это очень ясно показано в притче о двух сыновьях (МФ. 21, 28), которых отец послал работать в своем винограднике. Один сказал «иду» – и не пошел. Другой ответил «не пойду», но потом устыдился и пошел работать. Это было подлинное раскаяние, и мы никогда не должны обольщаться, воображая, что сожаление о своем прошлом есть акт покаяния. Конечно, это часть его, но покаяние остается нежизненным и бесплодным, пока оно не приведет нас к исполнению воли Отчей. Мы склонны думать, что оно должно сводиться к прекрасным чувствам, и очень часто удовлетворяемся эмоциями вместо подлинного, глубокого внутреннего изменения.
   Как часто, обидев кого-нибудь и поняв, что мы были не правы, мы идем к обиженному и говорим о своем раскаянии и после взволнованных объяснений, слез, прощения и трогательных слов уходим с чувством, что сделали все возможное. Мы плакали вместе, мы помирились, и теперь все в порядке, Но это отнюдь не так. Мы просто насладились своими добродетелями, а другой человек, быть может, добросердечный и способный легко растрогаться, откликнулся на нашу эмоциональную сцену. Это – что угодно, только не обращение. Никто не просит нас проливать слезы и искать трогательной встречи с жертвой нашей жестокости, даже если эта жертва – Бог. Ожидается от нас совсем другое: чтобы, поняв свою неправоту, мы ее исправили.
   Но на этом обращение не кончается; оно должно вести нас дальше, по пути, который сделает нас иными. Обращение начинается, но никогда не заканчивается. Это нарастающий процесс, в ходе которого мы все более и более становимся тем, чем должны быть, до тех пор, пока после дня судного категории падения, обращения и праведности не исчезнут и не заменятся новыми категориями новой жизни. Христос говорит: Се, творю все новое (Откр. 21, 5).
//-- * * * --//
   Молиться можно везде и всюду, но есть места, где молитва находит естественную для нее атмосферу; места эти – храмы, во исполнение обетования: Я… обрадую их в Моем доме молитвы (Ис. 56, 1).
   После того, как храм освящен, он становится жилищем Божиим. Здесь Бог присутствует иначе, чем во всем остальном мире. В мире Он присутствует как пришелец, как странник, проходящий от двери к двери, не имея, где приклонить главу; Он идет как Владыка мира, отвергнутый миром, изгнанный из Своего царства и вернувшийся в него, чтобы спасти Свой народ. В храме же Он – у Себя дома; Он не только Творец и Господин по праву, – здесь Его и признают Творцом и Господом. Вне храма Он действует, когда может и как может; внутри храма Он во всей Своей власти и силе, и уже от нас зависит приходить к Нему.
   Когда мы строим храм или высвобождаем особое место для молитвы, мы совершаем нечто выходящее далеко за рамки видимого значения этого факта. Вся земля, Богом созданная, стала ареной человеческого греха: тут действует диавол, тут ведется непрестанная борьба; нет места на этой земле, которое не было бы запятнано кровью, страданием или грехом. Избирая на ней малое пространство, призывая в священнодействиях, сообщающих благодать, силу Самого Бога для благословения этого места, очистив его от присутствия злого духа и выделив для того, чтобы оно было подножием Божиим на земле, мы вновь отвоевываем для Бога частицу этой обесчещенной земли. Можно сказать, что храм – это место, где Царство Божие открывается и проявляется в силе. Когда мы входим в храм, мы должны сознавать, что вступаем на священную землю, место, принадлежащее Богу, и держать себя в соответствии с этим сознанием.
   Иконы, которые мы видим на стенах храма, – не просто изображения или картины; икона – это средоточие реального присутствия. Святой Иоанн Златоуст советует нам перед тем, как начать молиться, встать перед иконой и закрыть глаза. Он говорит: «закрой очи твои», потому что не в рассматривании иконы, не в употреблении ее в виде наглядного пособия подается нам от нее помощь для молитвы. Это не субстанциональное (сущностное) присутствие в таком смысле, как хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христовыми. В таком смысле икона не есть Христос; но между Ним и иконой существует таинственная связь. Силой благодати икона участвует в чем-то, что лучше всего можно определить словами Григория Пала-мы как энергии Христа, как деятельная сила Христова, действующая для нашего спасения.
   Написание иконы – это акт богопочитания. Специально выбирается и освящается доска, освящаются краски; человек, собирающийся писать икону, готовится к этому постом, исповедью, причащением. Во время работ он ведет особо воздержанный образ жизни, по окончании икону освящают святой водой И помазывают миром (эта последняя часть освящения сейчас, к сожалению, часто опускается). Так, силою Святого Духа икона становится чем-то большим, нежели картина. Она насыщена присутствием, напоена благодатью Духа и в тайне общения святых и космического всеединства связана с тем святым, которого изображает. Причастность святого к иконе нельзя отождествлять или хотя бы сравнивать с присутствием Христа в Святых Дарах; и все же икона является средоточием реального присутствия, как опытно знает и учит Церковь. Икона – не подобие, а символ. Силой и премудростью Божией некоторые иконы выделены как чудотворные. Стоя перед ними, чувствуешь, как они сами обращаются к тебе.
   Один священник служил в храме, где находится известная чудотворная икона Божией Матери, и глубоко ощущал ее действенное участие в богослужении. За многие века икона очень потемнела; с места, где он стоял, он не мог различить ее черты и продолжал служить с закрытыми глазами. Внезапно он почувствовал, что Матерь Божия на иконе как бы понуждает его молиться, направляет его молитвы, воздействует на его ум. Он почувствовал исходящую от иконы силу, которая наполняла храм молитвой и собирала рассеянные мысли. Это было почти физическое присутствие, это стояла живая личность, со властью требовавшая ответа.

Святитель Игнатий (Брянчанинов)

Молитва

   Путь к Богу – молитва. Измерение совершаемого пути – различные молитвенные состояния, в которые постепенно входит молящийся правильно и постоянно.
   Молитва – причащение жизни. Оставление ее приносит душе невидимую смерть.
   Что воздух для жизни тела, то Дух Святой для жизни души. Душа посредством молитвы дышит этим святым, таинственным воздухом Когда восстанешь от сна, – первая мысль твоя да будет о Боге; самый начаток мыслей твоих, еще незапечатленный никаким суетным впечатлением, принеси Богу. Когда отходишь ко сну, когда готовишься погрузиться в этот образ смерти, – последние твой мысли да будут о вечности и о царствующем в ней Боге.
   Ангел открыл некоторому святому иноку следующий порядок мыслей в молитве, благоугодный Богу: «Начало молитвы должно состоять из славословия Бога, и в благодарения Богу за бесчисленные благодеяния Его; потом мы должны принести Богу искренное исповедание грехов наших, в сокрушении духа; в заключении можем предложить, впрочем с великим смирением, прошения Господу о наших нуждах душевных и телесных, предоставляя благоговейно исполнение и неисполнение этих прошений Его воле».
   Вся елика аще молящеся просите, веруйте, яко приемлете: и будет вам (Мк. 11, 24, возвестил Господь. И поэтому, отвергнув всякое сомнение и двоедушие, неотступно пребывай молитвой при Господе, по велевшем всегда молитися и не стужати си (Лк. 18, 1, т. е. не приходить в уныние от тесноты молитвенной, которая, в особенности сначала, тягостна, невыносима для ума, привыкшего блуждать повсюду.
   Иногда немедленно бывает услышано наше прошение; иногда же, по словам Спасителя, Бог долготерпит о нас (Лк. 18, 7), т. е. нескоро исполняет просимое нами: Он видит, что нужно остановить на время это исполнение для нашего смирения, что нужно нам утомиться, увидеть нашу немощь, которая всегда обнаруживается очень резко, когда мы бываем предоставлены самим себе. Молитва, как беседа с Богом, сама собой – высокое благо, часто гораздо большее того, которого просит человек, – и милосердый Бог, не исполняя прошения, оставляет просителя при его молитве, чтобы он не потерял ее, не оставил это высшее благо, когда получит просимое благо, гораздо меньшее.
   Прошений, исполнение которых сопряжено с вредными последствиями, Бог не удовлетворяет; не удовлетворяет Он и тех прошений, которые противны Его святой воле, противны Его премудрым, непостижимым судьбам.
   Сынам мира, просящим у Бога земных благ для удовлетворения плотским вожделениям, возвещает святой апостол Иаков: Просите и не приемлете, зане зле просите, да во сластех ваших иждивете (Иак. 4, 3).
   Человек зрит на лице, Бог же зрит на сердце (1 Пар. 16, 7); но в человеке расположение сердца наиболее сообразуется с положением лица его, его наружности. И потому давай при молитве самое благоговейное положение телу. Стой, как осужденный, с поникшей головой, не смея воззреть на небо, с опущенными вниз руками. Звук голоса твоего да будет жалостным звуком плача, стоном уязвленного смертоносным орудием или терзаемого лютой болезнью.
   Стой на молитве твоей, как бы ты стоял пред Самим Богом. Точно: ты стоишь пред Ним! ты стоишь пред Судьей твоим и полновластным Владыкой, от Которого зависит твоя участь во времени и в вечности.
   Намереваясь принести Богу молитву, отвергни все помышления и попечения земные. Не занимайся мыслями, которые тогда придут тебе, как бы они ни казались важными, блестящими, нужными. Отдай Божие Богу, а нужное для временной жизни успеешь отдать в свое время. Не возможно в одно и то же время работать Богу молитвой, и занимать ум помышлениями и попечениями посторонними.
   Прощение всех, всех без исключения обид, и самых тягчайших – непременное условие успеха в молитве. Егда стоите молящеся, повелевает Спаситель, отпущайте аще что имате на кого: да и Отец ваш, иже есть на небесех, отпустит вам согрешения ваша. Аще ли же вы не отпущаете, ни Отец ваш, иже есть на небесех, отпустит вам согрешений ваших (Мк. 11, 25–26).
   «Молитвы памятозлобных – посевы на камне», сказал преподобный Исаак Сирский.
   Умеренное, благоразумное, постоянное воздержание от пищи и питья делает тело легким, очищает ум, дает ему бодрость, и потому служит также приготовлением к молитве. Невоздержание чрева соделывает тело тяжелым, дебелым, ожесточает сердце, потемняет ум множеством испарений и газов, восходящих из желудка в мозг. Едва встанет пресыщенный или насытившийся на молитву, – сонливость и леность нападают на него, множество грубых мечтаний рисуются в его воображении, сердце его неспособно придти в умиление.
   Сколь вредно невоздержание, столь вреден, или еще более, неумеренный пост. Слабость тела, происходящая от малоядения, не позволяет совершать молитв в должном количестве и с должной силой.
   Количество молитвы определяется для каждого образом жизни его и количеством сил душевных и телесных. Две лепты вдовицы, принесенные ею в церковь и составлявшие все имение ее, оказались на весах правосудного Бога большими, нежели значительные приношения богатых от избытков их. Так суди и о молитве: назначь себе количество ее соответственно силам твоим, помни премудрое наставление великого наставника подвижников: «Если ты понудишь тело немощное на дела, превышающие силы его, то этим влагаешь в душу твою помрачение, и приносишь ей смущение, а не пользу».
   Будучи занят общественными обязанностями, а если ты инок то послушаниями, и не имея возможности уделять на молитву столько времени, сколько бы ты хотел, не смущайся этим: законно и по совести проходимое служение приготовляет человека к усердной молитве, и заменяет качеством количество. Ничто так не способствует к преуспеянию в молитве, как совесть, удовлетворенная Богоугодной деятельностью.
   Душа молитвы – внимание. Как тело без души мертво, так и молитва без внимания – мертва. Без внимания произносимая молитва обращается в пустословие, и молящийся так сопричисляется к приемлющим имя Божие всуе.
   Произноси слова молитвы неспешно; не позволяй уму скитаться повсюду, но затворяй его в словах молитвы. Тесен и прискорбен этот путь для ума, привыкшего странствовать свободно по вселенной; но путь этот приводит ко вниманию. Кто вкусит великое благо внимания: тот возлюбит утеснять ум на пути, ведущем ко блаженному вниманию.
   Внимание есть первоначальный дар Божественной благодати, ниспосылаемой трудящемуся и терпеливо страждущему в подвиге молитвенном, Благодатному вниманию должно предшествовать собственное усилие ко вниманию: последнее должно быть деятельным свидетельством искреннего желания получить первое. Собственное внимание обуревается помыслами и мечтаниями, колеблется от них; благодатное – преисполнено твердости.
   Воспрещай себе рассеянность мыслей при молитве, возненавидь мечтательность, отвергни попечения силой веры, ударяй в сердце страхом Божиим, и удобно приучишься ко вниманию.
   Ум, во время молитвы, должно иметь и со всей тщательностью сохранять безвидным, отвергая все образы, рисующиеся в способности воображения: потому что ум в молитве предстоит невидимому Богу, Которого невозможно представить никаким вещественным образом. Образы, если их допустить в молитве, соделаются непроницаемой завесой, стеной между умом и Богом. «Те, которые в молитвах своих не видят ничего, видят Бога», сказал преподобный Мелетий Исповедник.
   Если бы во время молитвы твоей представился тебе чувственно или изобразился сам собой в тебе умственно, вид Христа, или ангела или какого Святого, – словом сказать, какой бы то ни было образ, – никак не принимай этого явления за истинное, не обрати на него никакого внимания, не вступи с ним в беседу. Иначе непременно подвергнешься обману и сильнейшему повреждению душевному, что и случилось со многими. Человек, до обновления его Святым Духом, неспособен к общению со святыми духами. Он, как находящийся еще в области духов падших, в плену и в рабстве у них, способен видеть только их, и они нередко, заметив в нем высокое мнение о себе и самообольщение, являются ему в виде ангелов светлых, в виде Самого Христа, для погубления души его.
   Святые иконы приняты святой Церковью для возбуждения благочестивых воспоминаний и ощущений, а отнюдь не для возбуждения мечтательности. Стоя пред иконой Спасителя, стой как бы пред Самим Господом Иисусом Христом, вездесущим по Божеству, и иконой Своей присутствующим в том месте, где она находится. Стоя пред иконой Божей Матери, стой как бы пред самой Пресвятой Девой; но ум твой храни безвидным: величайшая разница быть в присутствии Господа и предстоять Господу, или воображать Господа. Ощущение присутствия Господня наводит на душу спасительный страх, вводит в нее спасительное чувство благоговения, а воображение Господа и святых Его сообщает уму как бы вещественность, приводит в ложное состояние, состояние самообольщения.
   Высокое состояние – ощущение присутствия Божия! Им удерживается ум от беседы с чуждыми помыслами, наветующими молитву; по причине его обильно ощущается ничтожество человека; по причине его является особенная бдительность над собой, хранящая человека от согрешений, даже самомалейших. Ощущение присутствия Божия доставляется внимательной молитвой. Много способствует к приобретению его и благоговейное предстояние пред святыми иконами.
   В подвижнике молитвы преуспеяние в молитве сперва начинает проявляться особенным действием внимания: от времени до времени оно неожиданно объемлет ум, заключает его в слова молитвы. Потом оно сделается гораздо постояннее и продолжительнее: ум как бы прилепится к словам молитвы, влечется ими к соединению с сердцем. Наконец со вниманием внезапно сочетается умиление, и соделает человека храмом молитвы, храмом Божиим.
   Приноси Богу молитвы тихие и смиренные, а не пылкие и пламенные. Когда соделаешься таинственным священнослужителем молитвы: тогда взойдешь в Божию скинию, и оттуда наполнишь священным огнем кадильницу молитвенную. Огнь нечистый – слепое, вещественное разгорячение крови – воспрещено приносить пред всесвятого Бога.
   Не ищи в молитве наслаждений: они отнюдь не свойственны грешнику. Желание грешника ощутить наслаждение есть уже самообольщение. Ищи, чтобы ожило твое мертвое, окаменевшее сердце, чтобы оно раскрылось для ощущения греховности своей, своего падения, своего ничтожества, чтобы оно увидело их, созналось в них с самоотвержением. Тогда явится в тебе истинный плод молитвы: истинное покаяние.
   Наслаждение в молитве – исключительный удел святых избранников Божиих, обновленных Святым Духом. Кто увлекаемый порывами крови, увлекаемый тщеславием и сладострастием, сочиняет сам себе наслаждения: тот находится в горестном самообольщении. К такому сочинению очень способна душа, омраченная жительством по плоти, душа, обманутая и обманываемая своей гордостью.
   Ощущения, порождаемые молитвой и покаянием, состоят в облегчении совести, в мире душевном, в примирении к ближним и к обстоятельствам жизни, в милости и сострадании к человечеству, в воздержании от страстей, в хладности к миру, в покорности к Богу, в силе при борьбе с греховными помыслами и влечениями. Этими ощущениями, в которых однако же, вкушение надежды спасения, будь доволен. Не ищи преждевременно высоких духовных состояний и молитвенных восторгов. Они совсем не таковы на самом деле, каковыми представляются нашему воображению: действие Святого Духа, от которого являются высокие молитвенные состояния, непостижимо для ума плотского.
   Тягостным, скучным, сухим представляется молитвенный подвиг для ума, привыкшего заниматься одними тленными предметами. С трудом приобретается навык к молитве; когда же приобретается этот навык, тогда он делается источником непрестанного духовного утешения.
   Пред начинанием всякого дела приноси молитву Богу; ею привлекай благословение Божие на дела твои, и ею суди дела твои: помышление о молитве останавливает от дел, противных заповедям.
   Кто пред всяким делом и словом обращается молитвой к Богу о вразумлении, помощи и благословении: тот совершает жительство свое как бы под взорами Бога, под Его руководством. Навык к такому поведению удобен; ничего нет быстрее ума, сказал Великий Варсонофий, ничего нет удобнее, как возводить, при всякой встречающейся нужде, ум к Богу.
   В трудных обстоятельствах жизни учащай молитвы к Богу. Вернее прибегать к молитвам, нежели к пустым соображениям слабого человеческого разума, соображениям, которые по большей части оказываются несбыточными. Вернее опереться верой и молитвой на всемогущего Бога, нежели – шаткими соображениями и предположениями – на свой немощный разум.
   Не будь безрассуден в прошениях твоих, чтобы не прогневать Бога малоумием твоим: просящий у Царя царей чего-нибудь ничтожного уничижает Его.
   Приноси Богу (молитвенные) прошения, сообразные величию Его. Просил у Него Соломон премудрости; получил ее, и с ней множество других благ: потому что просил благоразумно. Просил у Него Елисей благодати Святого Духа, сугубой пред великим учителем своим, и прошение его было принято.
   Ищущий в молитве своей тленных земных благ возбуждает против себя негодование Небесного Царя. Ангелы и архангелы – эти вельможи Его – взирают на тебя во время молитвы твоей, смотрят, чего просишь ты у Бога. Они удивляются и радуются, когда видят земного, оставившего свою землю и приносящего прошение о получении чего-нибудь небесного; они скорбят, напротив того, на оставившего без внимания небесное, и просящего своей земли и тления.
   Занятие молитвой есть высшее занятие для ума человеческого; состояние чистоты, чуждой развлечения, доставляемое уму молитвой, есть высшее его естественное состояние; восхищение его к Богу, чему начальная причина – чистая молитва, есть состояние сверхъестественное.
   Устное и гласное моление тогда плодоносно, когда оно сопряжено со вниманием, что встречается очень редко, потому что вниманию научаемся преимущественно при упражнении молитвой Иисусовой.
   Устной, гласной молитве, как и всякой другой, должно непременно сопутствовать внимание. При внимании польза устной молитвы – неисчислима. С нее должен начинать подвижник. Ее во-первых преподает святая Церковь своим чадам. ‹Корень монашеского жительства – псалмопение», – сказал святой Исаак Сирский, «Церковь, – говорит святой Петр Дамаскин, – с благой и Богоугодной целью приняла песни и различные тропари по причине немощи ума нашего, чтобы мы неразумные, привлекаемые сладостью псалмопения, как бы и против воли, воспевали Бога. Те, которые могут понимать и рассматривать произносимые ими слова, приходят в умиление, и таким образом, как по лестнице, мы восходим в мысли благие. По мере того, сколько преуспеваем в навыкновении Божественных мыслей, является в нас Божественное желание, и влечет достигнуть того, чтобы уразуметь поклонение Отцу Духом и Истиной, по заповеданию Господа». Уста и язык, часто упражняющиеся в молитве и чтении Слова Божия, стяжают освящение, соделываются неспособными к празднословию, смеху, к произнесению слов шуточных, срамных и гнилых. Хочешь ли преуспеть в умной и сердечной молитве? Научись внимать в устной и гласной: внимательная устная молитва сама собой переходит в умную и сердечную. Хочешь ли научиться отгонять скоро их силой помыслы, насеваемые общим врагом человечества? Отгоняй их, когда ты один в келии, гласной внимательной молитвой, произнося слова ее неспешно, с умилением. Оглашается воздух внимательной, устной и гласной молитвой – и объемлет трепет князей воздушных, расслабляются мышцы их, истлевают и рушатся сети их! Оглашается воздух внимательной устной и гласной молитвой – и приближаются святые ангелы к молящимся и поющим, становятся в их лики, участвуют в их духовных песнопениях, как удостоились это зреть некоторые угодники Божии.
   В ответ на вопрос «что есть молитва?», святой Исаак сказал: «Молитва есть упразднение и праздность мысли от всего здешнего, и сердце, совершенно обратившее взоры свои к уповаемому будущему».
   Из совершенного смирения и из совершенной покорности воли Божией рождается чистейшая, святая молитва. Не может она родиться иначе из иных деланий: так винограду свойственно родиться на одной лозе, не на каком ином древе.
   Я Вам передал лично, как читать, по обычаю внимательных, утренние и вечерние молитвы и акафист Сладчайшему Иисусу, т. е. неспешно, очень неспешно, даже протяжно, не стремясь к тому, чтобы прочитать за один раз весь акафист, или все собрание вечерних и утренних молитв, но заботясь о том, чтобы читаемый Вами известный отдел этих молитвословий был прочитан со вниманием, как во уши Господа Бога, а не на воздух.
   Желающий заниматься богоугодной молитвой должен заботиться только о том, чтобы во время молитвы ум его сохранял внимание, а сердце содействовало уму чувством покаяния. Иногда молитва сопутствуется обильным умилением, которое приходит человеку независимо от него, а иногда при молитве чувствуется особенная сухость также без видимой причины. На эти перемены должно смотреть равнодушно, как смотрит на перемены погоды опытный земледелец, зная, что после ненастья бывает ведро, а после ведра – ненастье. Земледелец заботится о том, чтобы успешно произвести сеятву и собрать жатву, хотя бы то было сопряжено с большим трудом и большими препятствиями от непогоды, так и занимающийся молитвой, заботится о том, чтобы молитва его была правильной и чтобы при возделании себя ею получить от Бога дар спасения, хотя бы молитвенный подвиг сопровождался трудом и скорбями, был наветуем разными искушениями. На скорби и искушения он смотрит, как на бури, которые приходят и уходят.
   Святые Отцы сказали, что человеку, занимающемуся внимательной молитвой, особенно завидует диавол и наводит на него различные искушения. Это совершается не без Промысла Божия, для нашей существенной пользы, и потому искушения вражеские должно переносить великодушно, предавая себя воле Божией. Также Отцы сказали: «Помолясь, как должно, ожидай противного». Это значит: после внимательной молитвы, – когда нам даруется обильное умиление, – всегда случается какое-либо смущение или искушение. От смущения должно храниться, т. е. отвергать его, когда оно придет, а тому, что оно приходит не должно удивляться.
   Ходи пред Богом по мысленному пути с простотой. Знай, что ты заражен греховностью, что эта греховность естественно должна отзываться во всех твоих действиях, и потому плачь молитвенно пред Богом, и только. Бог отнюдь не казнитель, как тебе представилось, но воспитатель. Иногда Он посылает в утешение благодатные ощущения, а иногда попускает для смирения взволноваться страстям и подвергнуться нападению духов: то и другое делается по великой милости к нам, с целью существенной пользы нашей.
   Умиление и любовь к ближним, кой все, без изъятия, кажутся яко ангелы, суть плоды истинные и непрелестные молитвы. А встречающиеся искушения, уныние и сон служат доказательством того, сколько молитва нам полезна.
   Общее правило для всех, занимающихся молитвой: «заключать ум в слова молитвы», т. с. молиться со вниманием. Что душа для тела, то внимание для молитвы: без внимания она мертва, не имеет никакого значения. Заботиться о заключении ума в слова молитвы должно и при молении молитвой Иисусовой, и при чтении акафистов и прочих молитвословий. Святые отцы советуют желающему преуспеть в молитве заниматься и молением молитвой Иисусовой, и чтением правил – попеременно. Такое разнообразие облегчает молитвенный подвиг и способствует преуспеянию. Новоначальным должно заниматься молитвой понемногу, но часто, чтобы сохранить вкус к молитве и не произвести в уме утомления, от которого происходит оставление молитвы.
   Когда находишься один, – молись несколько вслух, чтобы слышать самому себя: это способствует к вниманию. На приходящие мысли, как бы они ни были явственны, не должно обращать никакого внимания. «Свет стезям моим – закон Твой», – сказал пророк, а ни что иное. Если при молитве не имеешь должного внимания, то этим не смущайся. Бог даст внимание в свое время тому, кто постоянством в упражнении молитвой и в понуждении себя ко вниманию докажет, что он действительно желает молиться со вниманием.
   Один святой сказал: «Я все мои немощи возложил на Бога и отдал себя совершенно в Его волю». И ты говори о себе так и успокоишься.
   Во всех подвигах, в особенности же в молитве, требуется постоянство и терпение. Нетерпеливость сбивает нежный цвет ее, как иней и ветры сбивают цветы плодовых деревьев. «В молитве терпите» (Кол. 4, 2), – сказал апостол: это отличительное свойство упражнения молитвой. Сначала, вводя ум в молитву, приучая к ней, не держи его долго в ней, чтобы он не утомлялся излишне, но зато почаще вводи его в молитвенное занятие. Ах! Требует понуждения это занятие! Не любит преступник – ум наш – темницы молитвенной: ему нужна безумная свобода; с насилием надо влечь его в темницу, в узы – без того не укротится, не возвратится к здравому смыслу беснующийся. В свое время, когда он укротится, сделается тих, как ангел, – выйдет ему навстречу сердце со всеми душевными силами, как с чадами, со всеми телесными способностями, как с рабами, – и бывает мир дому тому, святой мир от пресвятого Господа, праздник велий обновления и воскресения.
   В молитвах твоих погружайся весь в покаяние. Есть состояние обновленное, – Это знаешь; а находишься в состоянии ветхости! И потому пребывай в непрестанном сетовании, в печали спасительной. Отвергнись себя! Не имей душу свою честну себе, по примеру святого апостола. Оценивай себя только осуждением себя. Будь бескорыстен пред Богом. Никак не позволь себе ожидания благодати: это – состояние и учение находящихся в самооболыщении, отпавших от Истины. Стремись узреть грех твой и возрыдать о нем: это твое дело. А Бог сделает Свое дело, потому что Он верен, дал обетование и исполнит его. Благодать – Его!
   Дать ее – Его дело. Не сочти свой ризы чистыми, достойными духовного брачного чертога, сколько бы ты их ни обмывал: судия твой – Бог.
   Молитва нуждается в неотлучном соприсутствии и содействии внимания. При внимании молитва составляет неотъемлемую собственность молящегося; при отсутствии внимания она чужда молящемуся. При внимании она приносит обильный плод: без внимания она приносит терние и волчцы. Плод молитвы состоит в просвещении ума и умилении сердца, в оживлении души жизнью Духа; терние и волчцы – это мертвость души, фарисейское самомнение, прозябающее из сердечного ожесточения, довольствующееся и превозносятцееся количеством молитвословий и временем, употребленном на произнесение этих молитвословий.
   То внимание, которое вполне соблюдает молитву от развлечения, или от посторонних помыслов и мечтаний, есть дар благодати Божией. Искреннее желание получить благодатный дар, душеспасительный дар внимания доказываем принуждением себя ко вниманию при каждой молитве нашей. Искусственное внимание – так назовем наше собственное внимание, еще неосененное благодатью – состоит в том, чтобы, по совету святого Иоанна Лествичника, заключать ум в слова молитвы. Если ум, по причине новости своей в молитвенном подвиге, выйдет из заключения в слова: то должно опять вводить его в них. Свойственны уму, в его состоянии падения, нестоятельность и расположение парить повсюду. Но Бог может даровать ему непоколебимость, и дарует ее в свое время за постоянство и терпение в подвиге.
   Особенно способствует сохранению внимания во время молитвы весьма неспешное произнесение слов молитвы. Произноси слова не спеша, чтобы ум мог с большим удобством сохранить заключение свое в словах молитвы, чтобы он не ускользал ни из одного слова ее. Произноси слова несколько вслух, когда ты молишься наедине: и это способствует сохранению внимания.
   Внимательной молитве с особенной удобностью можно и должно приучаться при совершении келейного правила. Возлюбленный брат! не отвергни ига некоторой скуки и некоторого понуждения, приучаясь первоначально к иноческим келейным занятиям, особливо к келейному молитвенному правилу. Запасись благовременно всесильным оружием – молитвой; благовременно научись действовать им. Молитва всемогуща по причине действующего в ней всемогущего Бога. Она – меч духовный, иже есть глагол Божий (Еф. 6, 17). Сначала нужно понуждаться к молитве; вскоре она начнет доставлять утешение, и этим утешением облегчать понуждение, ободрять к понуждению себя. Но к молитве нужно понуждение в течение всей жизни, и редкие подвижники избавились, по причине обильнейшего благодатного утешения, от понуждения себя: молитва действует убийственно на нашего ветхого человека; доколе он жив в нас, дотоле противится молитве, как вкушению смерти. Падшие духи, зная силу молитвы и ее благотворное действие, стараются всячески отвлечь от нее подвижника, подучая употреблять время, назначенное для молитвы, на другие дела; или же они стараются уничтожить и осквернить ее суетной и греховной рассеянностью, принося во время совершения ее бесчисленные житейские и греховные помыслы и мечтания, Вступившего в истинный молитвенный подвиг руководствует в нем Сам Бог, с премудростью, непостижимою для тех, которые не посвящены в ее таинства.
   «Молитва, – сказал святой Иоанн Лествичник, – сама в себе содержит учителя себе, Бога, который научает человека уразумевать (молитву), который дает молитву молящемуся, и благословляет лета праведных (1 Пар. 2, 9)». Так удачно избранное лекарство от какой-либо застарелой болезни, прикоснувшись к поверхности ее, немедленно, при первых приемах, доставляет облегчение. Это же лекарство, при дальнейшем употреблении его, начиная проникать в телосложение, растревоживает болезнь, и, постепенно исторгая ее, усиливает боли, приводит иногда больного в мучительное состояние. При таких явлениях неопытный больной легко может усомниться в благотворности лекарства; но искусные врачи в этих-то именно явлениях и видят его благотворность. Точно то же случается и при молитве. Когда христианин постоянно и тщательно займется ею: тогда она мало-помалу начнет открывать в нем страсти его, о существовании которых в себе он доселе не ведал. Она обнажит пред ним в поразительной картине падения естества человеческого и плен его. Когда же христианин вознамерится возникнуть из падения и освободиться из плена: тогда придут те духи, которые поработили нас себе, и с упорством восстанут против молитвы, усиливающейся доставить христианину духовную свободу. Это служит доказательством действительности молитвы, как сказал тот же великиий наставник иноков: «О пользе молитвы мы заключаем по тому противодействию от бесов, которое встречаем при совершении ее, а о плоде ее заключаем по побеждению нами врага».
   В невольном созерцании нашего падения и в борьбе со страстями нашими и духами злобы очень часто, наиболее долгое время, держит Божественный Промысл подвижников для их существенной пользы. Видя постоянно возникающие в себе страсти, видя постоянное преобладание над собою греховных помыслов и мечтаний, приносимых духами, подвижник стяжавает нищету духа, заповеданную Евангелием, умерщвляется для мира, соделывается истинною вдовицею в духовном отношении, и, от сильнейшего ощущения вдовства, сиротства, одиночества, бесприютности своей, начинает с особенным бесстудием, с особенною неотвязчивостью стужать молитвою, соединенною с плачем, Судии, не-боящемуся Бога и человек несрамляющемуся, – утомлять Неутомимого. «Хотя этот Судия, будучи Бог, и не боится Бога, но зане творит Ему труды душа, соделавшаяся, по причине греха и падения, вдовою по отношению к Нему: Он сотворит отмщение ея от соперника ея – тела и от ее супостатов – духов» (Прп. Иоанн Лествичник). Каким образом совершается это отмщение, эта защита? Дарованием Святого Духа подвижнику, истомленному молитвенным подвигом: Просите, и дастся вам, ищите, и обрящите: толцыте и отверзнется вам. Всяк бо просяй приемлет: и ищай обретает: и толкущему отверзется… Отец, Иже на небесех, даст Духа Святаго просящим у Него (Лк. 11, 9—13), так удостоверяет нас Господь. Но, чтоб получить дар, повелено просить, искать, стучаться неотступно в духовные двери милосердия Божия.

Дух молитвы новоначального

   Здесь предлагается учение о качестве молитвы, свойственной начинающему идти к Господу путем покаяния. Главные мысли изложены каждая отдельно с той целью, чтобы они могли быть читаемы с большим вниманием и удерживаемы в памяти с большей удобностью. Чтение их, питая ум истиной, а сердце смирением, может доставлять душе должное направление в ее молитвенном подвиге и служить к нему предуготовительным занятием.
   1) Молитва есть возношение прошений наших к Богу.
   2) Основание молитвы заключается в том, что человек – существо падшее. Он стремится к получению тото блаженства, которое имел, но потерял, и потому – молится.
   3) Пристанище молитвы – в великом милосердии Божием к роду человеческому. Сын Божий для спасения нас принес Себя Отцу Своему в умилостивительную, примирительную жертву; на этом основании, желая заняться молитвой, отвергни сомнение и двоедушие (Иак. 1, 6–8). Но скажи сам себе; «Я грешник; неужели Бог услышит меня?» Если ты грешник, то к тебе-то и относятся утешительные слова Спасителя: Не приидох призвати праведныя, но грешныя на покаяние (Мф. 9, 13).
   4) Приготовлением к молитве служат: непресыщенное чрево, отсечение попечений мечом веры, прощение от искренности сердца всех обид, благодарение Богу за все скорбные случай жизни, удаление от себя рассеянности и мечтательности, благоговейный страх, который так свойственно иметь созданию, когда оно будет допущено к беседе с Создателем своим по неизреченной благости Создателя к созданию.
   5) Первые слова Спасителя к падшему человечеству были: Покайтеся, приближися бо Царствие Небесное (Мф. 4, 17). Почему, доколе не войдешь в это Царство, стучись во врата его покаянием и молитвой.
   6) Истинная молитва есть голос истинного покаяния. Когда молитва не одушевлена покаянием, тогда она не исполняет своего назначения, тогда не благоволит о ней Бог. Он не уничижит дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно (Пс. 10, 19).
   7) Спаситель мира называет блаженными нищих духом, т. е. имеющих о себе самое смиренное понятие, считающих себя существами падшими, находящимися здесь, на земле, в изгнании, вне истинного своего отечества, которое – небо. Блаженни нищии духом, молящиеся при глубоком сознании нищеты своей, яко тех есть царство небесное (Мф. 5, 3). Блаженни плачущии в молитвах своих от ощущения нищеты своей, яко тии утешатся (Мф. 5, 4) благодатным утешением Святого Духа, которое состоит в Христовом мире и в любви о Христе ко всем ближним. Тогда никто из ближних, и злейший враг, не исключен из объятий любви молящегося; тогда молящийся бывает примирен со всеми тягостнейшими обстоятельствами земной жизни.
   8) Господь, научая нас молитве, уподобляет молящуюся душу вдовице, обижаемой соперником, приседящей неотступно судии беспристрастному и нелицеприятному (Лк. 18, 1–8). Не удаляйся расположением души при молитве от этого подобия. Молитва твоя да будет, так сказать, постоянной жалобой на насилующий тебя грех. Углубись в себя, раскрой себя внимательной молитвой, увидишь, что ты точно вдовствуешь в отношении ко Христу по причине живущего в тебе греха, тебе враждебного, производящего в тебе внутренние борьбу и бучение, соделывающего тебя чуждым Богу.
   9) Весь день, – говорит о себе Давид, – весь день земной жизни, сетуя хождах (Лк. 18, 1–8), препроводил в блаженной печали о грехах и недостатках своих: яко лядвия моя наполнишася поруганий, и несть исцеления в плоти моей (Пе. 37, 7, 8). Лядвиями названо шествие по пути земной жизни; плотью – нравственное состояние человека. Все шаги человеков на этом пути преисполнены преткновений собственными средствами и усилиями. Для исцеления нашего необходима благодать Божия, исцеляющая только тех, которые признают себя больными. Истинное признание себя больным доказывается тщательным и постоянным пребыванием в покаянии.
   10) Работайте Господеви со страхом, и радуйтеся Ему с трепетом (Пс. 2, 11), – говорит пророк, а другой пророк говорит от лица Божия: На кого возарю, точию на кроткаго, и молчаливаго, и трепещущаго словес Моих (Исаии 66, 2). Господь призре на молитву смиренных, и не уничижи моления их (Пс. 61, 18). Он – даяй живот, т. е. спасение, сокрушенным сердцем (Исаии 57, 15).
   11) Хотя бы кто стоял на самой высоте добродетелей, но если он молится не как грешник, молитва его отвергается Богом (Преподобный Исаак Сирский, Слово 55).
   12) «В тот день, в который я не плачу о себе, – сказал некоторый блаженный деятель истинной молитвы, – считаю себя находящимся в самообольщении».
   13) «Хотя бы мы проходили многие возвышеннейшие подвиги, – сказал святой Иоанн Лествичник, – они неистинны и бесплодны, если при них не имеем болезненного чувства покаяния».
   14) Печаль мысли о грехах есть честный дар Божий; носящий ее в персях своих с должным хранением и благоговением, носит святыню. Она заменяет собой все телесные подвиги, при недостатке сил для совершения их. Напротив того, от сильного тела требуется при молитве труд; без него сердце не сокрушится, молитва будет бессильной и неистинной.
   15) Чувство покаяния хранит молящегося человека от всех козней дьявола: бежит дьявол от подвижников, издающих из себя благоухание смирения, которое рождается в сердце кающихся («Егда видит кого диавол, – говорит святой Григорий Синаит, – плачевне живуща, не пребывает тамо, еже от плача приходятщаго смирения бояся»).
   16) Приноси Господу в молитвах твоих младенческое лепетание, простую младенческую мысль, – не красноречие, не разум. Аще не обратитеся – как бы из язычества и магометанства, из вашей сложности и двуличности – и будете, сказал нам Господь, яко дети, не внидете в царствие небесное (Мф. 18, 3).
   17) Младенец выражает плачем все свои желания: и твоя Молитва пусть всегда сопровождается плачем. Не только при словах молитвы, но и при молитвенном молчании пусть выражается плачем твое желание покаяния и примирения с Богом, твоя крайняя нужда в милости Божией.
   18) Достоинство молитвы состоит единственно в качестве, а не в количестве. Тогда похвально количество, когда оно приводит к качеству. Качество всегда приводит к количеству; количество приводит к качеству, когда молящийся молится тщательно (Преподобный Мелетий, в Галисийской горе подвизавшийся. Стихотворение о молитве; Лествица, Слово 28, гл. 21).
   19) Качество истинной молитвы состоит в том, когда ум во время молитвы находится во внимании, а сердце сочувствует уму.
   20) Заключай ум в произносимых словах молитвы, и сохранишь его во внимании. Имей глаза на устах или закрытыми: этим будешь способствовать соединению ума с сердцем. Произноси слова с крайней неспешностью, и будешь удобнее заключать ум в слова молитвы: ни одно слово твоей молитвы не будет произнесено, не будучи одушевлено вниманием.
   21) Ум, заключаясь в слова молитвы, привлекает сердце в сочувствие себе. Это сочувствие сердца уму выражается умилением, которое есть благочестивое чувство, соединяющее в себе печаль с тихим, кротким утешением.
   22) Необходимая принадлежность молитвы – пождание. Когда чувствуешь сухость, ожесточение, не оставляй молитвы: за пождание твое и подвиг против сердечного нечувствия низойдет к тебе милость Божия, состоящая в умилении. Умиление – дар Божий, ниспосылаемый пребывающим и претерпевающим в молитвах (Рим. 12, 12; Кол. 4, 2), постоянно возрастающий в них, руководствующий их к духовному совершенству.
   23) Ум, предстоя внимательной молитвой перед невидимым Богом, должен быть и сам невидим, как образ невидимого Божества: т. е. ум не должен представлять ни в себе, ни из себя, ни перед собой, никакого вида, – должен быть чужд мечтания, сколько бы ни казалось это мечтание непорочным и святым.
   24) Во время молитвы не ищи восторгов, не приводи в движение твоих нервов, не горячи крови. Напротив – содержи сердце в глубоком спокойствии, в которое оно приводится чувством покаяния: вещественный огонь, огонь естества падшего, отвергается Богом. Сердце твое нуждается в очищении плачем покаяния и молитвой покаяния; когда же оно очистится, тогда Сам Бог ниспошлет в него Свой всесвятой духовный огонь.
   25) Внимание при молитве приводит нервы и кровь в спокойствие, способствует сердцу погружаться в покаяние и пребывать в нем. Не нарушает тишины сердечной и Божественный огонь, если он низойдет в сердечную горницу, когда в ней будут собраны ученики Христовы – помыслы и чувствования, заимствованные из Евангелия. Этот огонь не опаляет, не горячит сердца, напротив того орошает, прохлаждает его, примиряет человека со всеми людьми и со всеми обстоятельствами, влечет сердце в неизреченную любовь к Богу и к ближним.
   26) Рассеянность окрадывает молитву. Помолившийся с рассеянностью ощущает в себе безотчетливую пустоту и сухость. Постоянно молящийся с рассеянностью лишается всех плодов духовных, обыкновенно рождающихся от внимательной молитвы, усваивает себе состояние сухости и пустоты. Из этого состояния рождается хладность к Богу, уныние, омрачение ума, ослабление веры, и от них мертвость в отношении к вечной, духовной жизни. Все же это, вместе взятое, служит явным признаком, что такая молитва не принимается Богом.
   27) Мечтательность в молитве еще вреднее рассеянности. Рассеянность делает молитву бесплодной, а мечтательность служит причиной плодов ложных: самообольщения и, так называемой святыми отцами, бесовской прелести. Изображения предметов видимого мира и сочиняемые мечтательностью изображения мира невидимого, напечатлеваясь и замедляясь в уме, соделывают его как бы вещественным, переводят из Божественной страны Духа и Истины в страну вещества и лжи. В этой стране сердце начинает сочувствовать уму не духовным чувством покаяния и смирения, а чувством плотским, чувством кровяным и нервным, безвременным и беспорядочным чувством неправильным и ложным мнимой любви к Богу. Преступная и мерзостная любовь представляется неискусным в духовных опытах святой, а на самом деле она – только беспорядочное ощущение неочищенного от страстей сердца, наслаждающегося тщеславием и сладострастием, приведенными в движение мечтательностью. Такое состояние есть состояние самообольщения. Если человек укоснит в нем: то являющиеся ему образы получают чрезвычайную живость и привлекательность. Сердце при явлении их начинает разгорячаться и наслаждаться беззаконно или, по определению Священного Писания, прелюбодействовать (Пс. 72, 27). Ум признает такое состояние благодатным, божественным, тогда – близок переход к явной прелести бесовской, при которой человек теряет самовластие, делается игралищем и посмешищем лукавого духа. От мечтательной молитвы, приводящей человека в это состояние, с гневом отвращается Бог. И сбывается над молящимся такой молитвой приговор Писания: Молитва его да будет в грех (Пс. 108, 7).
   28) Отвергай благие, по видимому, помышления и светлые, по видимому, разумения, приходящие к тебе во время молитвы, отвлекающие тебя от молитвы. Они выходят из области лжеименного разума, – восседают, как бы всадники на конях, на тщеславии. Закрыты мрачные лица их, чтобы ум молящегося не мог узнать в них врагов своих. Но потому именно, что они враждебны молитве, отвлекают от нее ум, уводят его в плен и тягостное порабощение, обнажают и опустошают душу, потому именно познаются, что они – враги, и из области миродержца. Духовный разум, разум Божий, содействует молитве, сосредоточивает человека в самом себе, погружает его во внимание и умиление, наводит на ум благоговейное молчание, страх и удивление, рождающиеся от ощущения присутствия и величия Божиих. Это ощущение в свое время может очень усилиться и соделать молитву для молящегося страшным судилищем Божиим.
   29) Внимательная молитва, чуждая рассеянности и мечтательности, есть видение невидимого Бога, влекущего к себе зрение ума и желание сердца. Тогда ум зрит безвидно и вполне удовлетворяет себя невидением, пре-высшим всякого видения. Причина этого блаженного не-видения есть бесконечная тонкость и непостижимость Предмета, к которому направлено зрение. Невидимое Солнце правды – Бог – испускает и лучи невидимые, но познаваемые явственным ощущением души: они исполняют сердце чудным спокойствием, верой, мужеством, кротостью, милосердием, любовью к ближним и Богу. По этим действиям, зримым во внутренней сердечной клети, человек признает несомненно, что молитва его принята Богом, начинает веровать живой верой и твердо уповать на Любящего и Любимого. Вот начало оживления души для Бога и блаженной вечности.
   30) Плоды истинной молитвы: святой мир души, соединенный с тихой, молчаливой радостью, чуждой мечтательности, самомнения и разгоряченных порывов и движений; любовь к ближним, неразлучающая для любви добрых от злых, достойных от недостойных, но ходатайствующая обо всех перед Богом, как о себе, как о своих собственных членах. Из такой любви к ближним воссияет чистейшая любовь к Богу.
   31) Эти плоды – дар Божий. Они привлекаются в душу её вниманием и смирением, хранятся ее верностью к Богу.
   32) Душа тогда пребывает в верности Богу, когда удаляется всякого слова, дела и помышления греховного, когда немедленно раскаивается в тех согрешениях, в которые увлекается по немощи своей.
   33) То, что желаем стяжать дар молитвы, доказываем терпеливым приседением молитвой при дверях молитвы. За терпение и постоянство получаем дар молитвы. Господь, – говорит Писание, – даяй молитву благодатную молящемуся (1 Цар. 2, 9) терпеливо при одном собственном усилии.
   34) Для новоначальных полезнее краткие и частые моления, нежели продолжительные, удаленные одно от другого значительным пространством времени.
   35) Молитва есть высшее упражнение для ума.
   36) Молитва есть глава, источник, мать всех добродетелей.
   37) Будь мудр в молитве твоей. Не проси в ней ничего тленного и суетного, помня заповедания Спасителя: Ищите прежде царствия Божия и правды его, и сия вся, т. е. все потребности для временной жизни, приложатся вам (Мф. 6, 33).
   38) Намереваясь сделать что-то или желая чего-то, также в затруднительных обстоятельствах жизни, повергай мысль твою в молитве перед Богом: проси того, что считаешь себе нужным и полезным; но исполнение и неисполнение твоего прошения предоставляй воле Божией в вере и уповании на всемогущество, премудрость и благость воли Божией. Этот превосходный образ моления даровал нам Тот, Кто молился в саду Гефсиманском, да мимо идет определенная Ему чаша. Обаче не Моя Воля, заключил Он молитву Свою ко Отцу: но Твоя да будет (Лк. 22, 42).
   39) Приноси Богу смиренную молитву о совершаемых тобой добродетелях и благочестивых подвигах: очищай, совершенствуй их молитвой и покаянием. Говори о них в молитве твоей то, что говорил в ежедневной молитве своей праведный Иов о детях своих: Негли когда сынове мой погрешиша, и в мысли своей злая помыслиша противу Бога (Иов. 1, 5). Лукава – злоба: неприметно примешивается добродетели, оскверняет, отравляет ее.
   40) Отвергнись всего, чтобы наследовать молитву – и, поднятый от земли на кресте самоотвержения, предай Богу дух, душу и тело твои, а от Него прими святую молитву, которая по учению апостола и Вселенской Церкви, есть действие в человеке Святого Духа, когда Дух вселится в человека (Рим. 8, 26).
   З а к л ю ч е н и е. Кто небрежет о упражнении внимательной, растворенной покаянием молитвой, тот чужд преуспеяния духовного, чужд плодов духовных, находится во мраке многообразного самообольщения. Смирение есть единственный жертвенник, на котором дозволено человекам приносить молитвенные жертвы
   Богу, – единственный жертвенник, с которого молитвенные жертвы приемлются Богом.
   «Кто достиг непрестанной молитвы, тот достиг края добродетелей и соделался жилищем Святаго Духа», – сказал святой Исаак. Молитва есть мать всех истинных, божественных добродетелей. Невозможно, невозможно никакое духовное преуспеяние для того, кто отверг смирение, кто не озаботился вступить в священный союз с молитвой. Упражнение молитвой есть завещание апостола: непрестанно молитеся, – говорит нам апостол. Упражнение молитвой есть заповедь Самого Господа, заповедь, соединенная с обетованием: просите, приглашает нас Господь, повелевает нам Господь, и дастся вам: ищите и обрящете: толцыте и отверзется вам (1 Сол. 5, 17). Не воздремлет, ниже уснет (Мф. 6, 7), молитва, доколе не укажет возлюбившему ее и постоянно упражняющемуся в ней чертог наслаждений вечных, доколе не введет его в небо. Там она преобразится в непрестанную жертву хвалы. Эту хвалу непрестанно будут приносить, будут провозглашать неумолкно избранные Божии от непрестанного ощущения блаженства в вечности, прозявшего здесь, на земле и во времени, от семян покаяния, посеянных внимательной и усердной молитвой.

Молитва за врагов

Дух Божий, заповедуя устами Давида совершенную ненависть к невидимым врагам душевным, научающий нас прибегать молитвой к Богу о сокрушении и истреблении их, – в то же время требует от нас любви ко врагам нашим – человекам, требует прощения нанесенных нам обид от наших ближних, требует этого с заклинанием: «Господи Боже мой, – молится Псалмопевец, – аще сотворих се, аще есть неправда в руку моею, аще воздах воздающим ми зла: да отпаду убо от враг моих тощь: да поженет убо враг душу мою, и да постигнет, и поперет в землю живот мой, и славу мою в персть вселит» (Пс. 7, 4–6). Здесь представлены две стороны, делающие зло: ближние, человеки, – и диаволы. Дух
Святой научает нас, что мщением, воздаянием ближнему зла за зло, – словами то, или делами, или помыслами, – человек призывает на себя брань невидимого врага, побеждение, низложение им, потерю благодати. «Слава» – благодать Духа. «Молящийся за человеков, причиняющих обиды, – сказал преподобный Марк Подвижник, – сокрушает бесов; а препирающийся с первыми, сокрушается от вторых».

Молитва гласная, телесная

   Кто с постоянством и благоговением занимается внимательной молитвой, произнося слова ее громко или шепотом, смотря по надобности, и заключая ум в слова; кто при молитвенном подвиге постоянно отвергает все помыслы и мечтания, не только греховные и суетные, но, по-видимому, и благие: тому милосердый Господь дарует в свое время умную, сердечную и душевную молитву.
   Устное и гласное моление тогда плодоносно, когда оно сопряжено со вниманием, что встречается очень редко, потому что вниманию научаемся преимущественно при упражнении молитвой Иисусовой.
   Никто из желающих преуспеть в молитве да не дерзает легко мыслить и судить о молитве, произносимой устами и гласом при внимании ума, как о делании малозначащем, не заслуживающем уважения. Если святые Отцы говорят о бесплодии устной и гласной молитвы, не соединенной со вниманием: то из этого не должно заключать, чтобы они отвергали или уничижали и самую устную молитву. Нет! они только требуют при ней внимания. Внимательная устная и гласная молитва есть начало и причина умной. Внимательная устная и гласная молитва есть вместе и молитва умная. Научимся сперва молиться внимательно устной и гласной молитвой: тогда удобно научимся молиться и одним умом в безмолвии внутренней клети.
   Преподобный Нил Сорский говорит, что молящийся гласом и устами, без внимания, молится на воздух, а не Богу. «Странно твое желание, чтобы Бог тебя услышал, когда ты сам себя не слышишь!» говорит святой Димитрий Ростовский, заимствуя слова у священномученика Киприана Карфагенского. А это точно случается с молящимися устами и гласом, без внимания: они до того не слышат тебя, до того допускают себе развлечение, так далеко удаляются мыслями от молитвы в посторонние предметы, что нередко случается им внезапно останавливаться, забыв, что читали; или же они начинают вместо слов читаемой молитвы говорить слова из других молитв, хотя открытая книга и пред их глазами. Как святым Отцам не порицать такой невнимательной молитвы, повреждаемой, уничтожаемой рассеянностью! «Внимание, говорит святой Симеон Новый Богослов, должно быть столько связуемо и неразлучно с молитвой, сколько связуется тело с душой, которые не могут быть разлучены, не могут быть одно без другого».
   Они (противники Иисусовой молитвы), отвергая опытное познание умной молитвы, не могут стяжать в устной молитве должного внимания, доставляемого преимущественно умной молитвой. Псалмопение, совершаемое гласно и устно, без внимания, при значительном развлечении, неотступном от телесных делателей, небрегущих о уме, действует на душу очень слабо, поверхностно, доставляя плоды, сообразные действию. Весьма часто, когда оно совершается неупустительно и в большем количестве, порождает самомнение с его последствиями.
   «Многие, – говорит схимонах Василий, – не зная опытно умного делания, погрешительно судят, что умное делание приличествует одним бесстрастным и святым мужам.
   По этой причине, держась, по внешнему обычаю, одного псалмопения, тропарей и канонов, препочивают в этом одном своем внешнем молении. Они не понимают того, что такое песненное моление предано нам Отцами на время, по немощи и младенчеству ума нашего, чтобы мы, обучаясь мало-помалу, восходили на степень умного делания, а не до кончины нашей пребывали в псалмопении.
   Что младенчественнее этого, когда мы, прочитав устами наше внешнее моление, увлекаемся радостным мнением, думая о себе, что делаем нечто великое, потешая себя одним количеством и этим питая внутреннего фарисея!»

Молитва господня

   Молитва Господня начинается с воззвания: Отче наш! Кто из святых человеков дозволил бы себе и братии своей, человекам, грешным, отверженным, содержимым в плену у диавола и вечной смерти, такое воззвание к Богу? – очевидно, никто. Это мог дозволить один Бог. Он дозволил; если же Он дозволил, то и даровал. Сын Божий, соде-лавшись человеком, соделал человеков сынами Божиими, а Своими братиями. Он относится к Богу Отцу по праву естества: Отче наш! И нам дарует благодатное право приступать к Богу, как к отцу, начинать нашу молитву к Нему с чудного, подозрительного начала, которое не дерзнуло бы придти на мысль никому из человеков: Отче наш!
   Начало молитвы Господней – дар Господа, дар цены бесконечной, дар Искупителя искупленным, Спасителя спасенным. Прошения, из которых состоит молитва Господня – прошения даров духовных, приобретенных человечеству искуплением. Нет слова в молитве о плотских, временных нуждах человека. Заповедавший искать единственно царства Божия и правды его, обетовавший приложить все нужное временное ищущим этого царства (Мф. 6, 33), преподает молитву сообразно заповеданию и обетованию.
   Вслед за возвванием и к самому воззванию «Отче наш» немедленно присовокупляется указание на то место, где пребывает Отец, необъемлемый никаким местом, вездесущий, объемлющий собою все: «Отче наш, иже еси на небесех». Указанием местопребывания на небе Отца возводится молящийся сын на небо. Забудь все земное: оставь без внимания землю – этот приют, данный тебе на кратчайшее время; оставь без внимания все принадлежности приюта, которые отымутся у тебя по истечении кратчайшего срока; обрати все заботы к твоему отечеству, к небу, отнятому падением, возвращенному искуплением; принеси молитву о даровании тебе вечных духовных, всесвятых, Божественных благ, превышающих необъятным достоинетвом своим не только постижение человеков, но и постижение ангелов. Они, эти блага, уже уготованы для тебя; они уже ожидают тебя. Правосудие Бога, неразлучное с благостью Его, требует, чтобы выяснилось твое произволение принять небесные сокровища, выяснилось твоею молитвою и твоею жизнью.
   Дана молитва Господня грешникам, и, прежде все го, они научаются просить у Бога, отца своего, да святится имя Его. В этом прошении человека заключается сознание в греховности, в падении. В этом прошении заключается прошение о даровании искреннего покаяния. «Да святится имя Твое в моем душевном храме! Прошу этого, потому что не нахожу в себе этого. Нахожу противное: я – в горестном порабощении у греха и у падших духов, изобретших грех, заразивших меня грехом. В душе моей витают помышления и ощущения преступные, смрадные. Входят ли они в нее извне, или рождаются в ней – не знаю: знаю то, что являются невозбранно и властительски, что изгнать их из себя и извергнуть не имею силы. Этими помышлениями и ощущениями прогневляется Бог; их отвращается всесвятой Бог; ими хулится Бог; при них я пребываю чуждым Бога. Мне необходимо очищение! Мне необходимо покаяние! Даруй мне, Отец мой небесный, могущественное покаяние, которое очистило бы внутренний храм мой от всех нечистот и зловония, соделало бы меня способным принять данное Тобою усыновление, соделало бы меня еще во время моего земного странствования жителем неба. Доселе я пресмыкаюсь по земле. Да внидет в душу мою истинное Богопознание! Да освятит оно мой ум, мое сердце, всю деятельность мою: да святится во мне имя Твое» (Мф. 5, 8). Такое значение этого прошения. Желать покаяния и чистоты мы можем; мы можем и должны употреблять все зависящие от нас средства к снисканию их; но приобретение их зависит не от нас. Оно – дар Божий. Мы должны, прежде всего, молить небесного Отца, чтобы Он из духовных сокровищниц Своих ниспослал нам дар покаяния, покаянием очистил нас от греховного осквернения, украсил нас блаженною чистотою, которая зрит Бога (Мф. 5, 8), которая одна способна к принятию истинного Богопознания. «Да святится имя Твое!» «Да приидет царствие Твое!» Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 21). Какая дивная последовательность в молитве Господней! Этою последовательностью изображается последовательность, постепенность, возвышенная и святая система духовного преуспеяния. После прошения о даровании совершенного Богопознания, Господь обучает усыновленного Богом человека просить, чтобы в душу его низошло царство Божие. Этого царства Он повелевает просить смиренною, посильною молитвою веры. Верующему невозможно не получить его. Обетовано оно Словом Божиим: Имеяй заповеди Моя соблюдет; аще кто любяй Мя, в том будет святиться имя Мое, той есть любяй Мя, возлюблен будет Отцем Моим (Ин. 14, 21). Аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет; аще кто любит Мя, в том будет святиться имя Мое, и обитель у него сотворим (Ин. 14, 23). «Да приидет царствие Твое!» Чудное прошение! Чудное желание возбуждается прошением! Дерзновенная молитва эта исполняется. Исполняется она: служат тому доказательством опыты, являющие исполнение ее.
   Во все века христианства на скрижалях церковной истории записаны опыты, обнаруживающие в святых Божиих действия, превысшие человеческого естества, принадлежащие не человеческому естеству, но Богу, обитавшему и царствовавшему в святых человеках. Говорит преподобный Макарий Египетский: «В тех, которых осияла благодать Божественного Духа и водворилась в глубине ума их, Господь – как бы душа». Опять говорит этот великий между отцами: «действие и сила Святого Духа пребывают в человеке обновленном».
   Ощутивший в себе царство Божие соделывается чуждым для мира, враждебного Богу. Ощутивший в себе царство Божие может желать, по истинной любви к ближним, чтобы во всех их открылось царство Божие. Он может непогрешительно желать, чтобы настало на земле видимое царство Божие, потребило с лица земли грех, установило на ней владычество Правды.
   «Да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли». Небом названы небожители: ими воля Божия совершается непорочно, неупустительно. К воле Божией они уже не примешивают своей воли! У них уже нет отдельной воли! Воля их слилась воедино с волей Божией.
   Землею названы христиане, Не погрешит каждый из нас, если, произнося это прошение, будет разуметь под наименованием земли свое сердце, не отделяя и тела от сердца. Какое направление примут силы сердца, в такое направление устремляются силы тела, и преобразуется влечение тела, сообразно влечению сердца, из плотского и скотоподобного в духовное, святое, ангелоподобное. Всецелое соединение воли человеческой с волею Божией есть состояние совершенства, какого может только достичь разумное создание Божие. Это совершенство имеют ангелы. Благоволит Спаситель наш, чтобы и мы, немощные и злосчастные человеки, взятые из земли, странствующие и мятущиеся на земле в течение кратчайшего срока, по миновании его нисходящие в землю, стяжали то, что имеют святейшие небесные духи. Он повелевает нам искать совершенства, еще непостижимого для нас. Ощутивший в себе царство Божие научается не удовлетворяться этим; он научается не предаваться беспечности и бездействию; научается стремиться к обильнейшему развитию в себе владычества Божественного. Да действует исключительно воля Божия во всем существе человека, во всех составных частях его, в духе, душе и теле, соединяя собою и в себе разъединенную падением волю этих частей. Только волею Божией может исцелиться воля человеческая, отравленная грехом; только в воле Божией и при посредстве ее пожелания составных частей человека, принявшие различное, противное друг другу направление, могут перейти от разногласия к согласию, соединиться в одно желание.
   «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». Не о пище гибнущей говорится здесь! Не пецытеся, глаголюще, что ямы, или что пием, или чим одеждемся (Мф. 6, 81); говорится о пище, подающей жизнь вечную и вечно пребывающей, о пище новой, которую даровал человекам вочеловечившийся Сын Божий, о хлебе жизни, снизшедшем с неба, о хлебе Божием, способном насытить и преподать вечную жизнь всему миру (Ин. 6, 27, 83). Слово «насущный» означает, что этот хлеб, по качеству своему, превыше всего существующего. Величие его и святость бесконечны, непостижимы; освящение, достоинство, доставляемые вкушением его, необъятны, необъяснимы. Хлеб, подаваемый Сыном Божиим, есть всесвятая плоть Его, которую Он дал за живот мира (Ин. 6, 51). К чудной пище присоединено столько же чудное питие. Плоть Богочеловека дана в пищу верующим, кровь Его – в напиток.
   По достоинству пищи, по тому действию, которое совершается от вкушения во вкушающих, Господь именовал плоть Свою единою истинною пищею, а кровь Свою единым истинным питием обновленного искуплением человека (Ин. 6, 55). Обыкновенная пища сынов ветхого Адама, общая им с бессловесными животными, истребляемая пищеварением, и немогущая устранять смерти, это брашно гиблющее (Ин. 6, 27), недостойно наименования пищи, когда явился хлеб насущный, хлеб небесный, хлеб, уничтожающий смерть, преподающий вечную жизнь (Ин. 6, 58). Хлеб наш насущный – так пишется прошение святым Евангелистом Лукою – подавай нам на всяк день (Лк. 11, 3). С прошением совмещено заповедание, возлагающее на христиан обязанность, столько ныне упущенную, ежедневного приобщения святым Тайнам. «Сказав на всяк день, Господь выразил этим, что без сего хлеба мы неспособны провести ниже одного дня в духовной жизни. Сказав днесь, выразил этим, что его должно вкушать ежедневно, что преподание его в протекший день недостаточно, если в текущий день не будет он преподан нам снова. Ежедневная нужда в нем требует, чтобы мы учащали это прошение, и приносили его на всякое время: нет дня, в который бы не было необходимо для нас употреблением и причащением его утвердить сердце нашего внутреннего человека. (Такое объяснение хлеба насущного нисколько не делает странным чтение молитвы Господней пред трапезой: хлеб вещественный служит образом хлеба, сшедшего с небес).
   «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим». Даровав грешникам возвышеннейшие блага, блага дражайшей цены, превысшие всякой цены, даровав их по бесконечной Своей милости, Господь требует и от нас милости к ближним нашим. Таинство искупления основано на милости. Оно есть явление милости Божией к падшему человечеству, и может быть принято единственно расположением души, всецело настроенной милостью к падшему человечеству. Мы не можем принять искупления, дарованного нам Богом, иначе, как умилосердившись над собою и над человечеством, как сознав свою греховность, свое падение, свою погибель, как сознав греховность, падение, погибель всего человечества, как сознав общую, всесовершенную нужду в милости Божией.
   Господь сказал: «Аще бо отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш небесный. Аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит вам согрешений ваших» (Мф. 6, 14, 15). Христианин должен обращать особенное внимание на душевный недуг памятозлобия, изгонять его при первом появлении, не дозволять ему возгнездиться в душе ни под каким предлогом, как бы этот предлог ни показался праведным при первом взгляде на него. Если допустим действовать памятозлобию, – оно опустошит душу, соделает все подвиги и добродетели наши бесплодными, лишит нас милости Божией. Оставленные нами согрешения ближним нашим есть признак, что Дух Божий вселился в нас, царствует в нас, управляет, руководит волею нашею. До того времени нужно особенное собственное усилие к противоборству страсти памятозлобия. Подвигу нашему против этой страсти тайно воспоможествует Бог, останавливая явное вспоможение, чтобы произволение наше выразилось с определенностью. Памятозлобие основывается на гордости. Гордость таится даже в освященных благодатью избранниках Божиих. Необходимо и для них бдеть против этого внутреннего яда и против порождаемого им убийства души памятозлобием. Чрез оставление братии долгов их, мы привлекаем в себя благодать Божию: удерживаем ее в себе, постоянно оставляя долги ближним нашим.
   «Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого». Второю половиною прошения объясняется первая. Искушениями называются вдесь те истинно-несчастные случаи и бедствия, когда мы за наше собственное произвольное стремление к греху предаемся во власть диавола, и погибаем, как подвергся этому Иуда Искариотский. Вниде в онь сатана, говорит о нем Писание (Ин. 13, 27). Не научает нас прошение отвергать скорби, необходимые для нашего спасения, охраняющие нас от наших страстей и демонов.
   Вместе с догматами веры христианской святой апостол Павел проповедовал вселенной, яко многими скорбми подает нам внити в Царствие Божие (Деян. 14, 22). В послании к евреям апостол говорит, что все благоугодившие Богу подвергались наказанию и вразумлению от Господа, что неподвергающиеся им отвержены Богом, как чуждые Ему (Ин. 16, 88). «Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого! Не только не попусти, чтобы возобладали нами страсти, посредством которых мы находимся у диавола по причине падения нашего! Не попусти нам увлечься греховною волею нашею, исполнением которой мы обманываем и губим себя! Не попусти обольститься мыслями и учениями ложными! Не попусти победиться сребролюбием, славолюбием, властолюбием! Не попусти, чтобы мы поработились сластолюбию и сладострастию в то время, как обилуем земными благами, а малодушию и ропоту, когда мы окружены лишениями! Не попусти нам согрешать! Не попусти, чтобы объяла нас гордость, когда проводим жизнь добродетельную, и не поглотили нас безнадежие и отчаяние при каком-либо преткновении…».

Молитва умная, сердечная и душевная

   От блаженного действия Святого Духа в человеке, сперва начинает веять в нем необычная тишина, является мертвость к миру, к наслаждению его суетностью и греховностью, к служениям посреди его. Христианин примиряется ко всему и ко всем при посредстве странного, смиренного и вместе высокого духовного рассуждения, неизвестного и недоступного плотскому и душевному состоянию. Он начинает ощущать сострадание ко всему человечеству и к каждому человеку в частности. Сострадание переходит в любовь. Потом начинает усугубляться внимание при молитве его: слова молитвы начинают производить сильное, необычное впечатление на душу, потрясать ее. Наконец мало-помалу сердце и вся душа двинутся в соединение с умом, а за душой повлечется в это соединение и самое тело. Такая молитва называется:
   Умной, когда произносится умом с глубоким вниманием, при сочувствии сердца;
   Сердечной, когда произносится соединенными умом и сердцем, причем ум как бы нисходит в сердце, и из глубины сердца воссылает молитву;
   Душевной, когда совершается от всей души, с участием самого тела, когда совершается из всего существа, причем все существо соделывается как бы едиными устами, произносящими молитву.
   Святые Отцы в Писаниях своих часто заключают под одно именование умной молитвы и сердечную, и душевную, а иногда различают их.
   Сердечная молитва действует наиболее при молении именем Господа Иисуса; душевной молитвой молятся получившие сердечную молитву, когда они занимаются молитвословием и псалмопением.
   Брат! Не полезно тебе преждевременное получение сердечной благодатной молитвы! Неполезно тебе преждевременное ощущение духовной сладости! Получив их преждевременно, не приобретши предварительных сведений, с каким благоговением и с какой осторожностью должно хранить дар благодати Божией, ты можешь употребить этот дар во зло, во вред и погибель души твоей. (Святой Исаак Сирский: «Не должно нам преждевременно искать великих мер, чтобы Божие дарование не потребилось по причине скорости приятия его. Все, легко приобретенное, легко и утрачивается; все же, приобретенное с сердечной болезнью, хранится тщательно»). Притом собственными усилиями раскрыть в себе благодатную, умную и сердечную молитву невозможно: потому что соединить ум с сердцем и душой, разъединенные в нас падением, принадлежит единому Богу. Если же будем безрассудно принуждать себя и искать раскрытия одним собственным усилием тех даров, которые ниспосылаются единственно Богом: то понесем труды тщетные. И хорошо если б вред ограничивался потерей трудов и времени! Часто гордостные искатели состояний, свойственных обновленному естеству человеческому, подвергаются величайшему душевному бедствию, которое святые отцы называют прелестью. Это логично: самая основная точка, от которой они начинают действие, ложна. Как же от ложного начала не быть и последствиям ложным? Таковые последствия, называемые прелестью, имеют различные виды и степени. Прелесть бывает по большей части прикрыта, а иногда и явна; нередко поставляет человека в состояние расстроенное, вместе смешное и самое жалостное, нередко приводит к самоубийству и конечной погибели душевной. Но прелесть, понятная для многих в ее явных последствиях, должна быть изучаема, постигаема в самом ее начале: в Мысли ложной, служащей основанием всех заблуждений и бедственных душевных состояний. В ложной мысли ума уже существует все здание прелести, как в зерне существует то растение, которое должно произойти из него по насаждении его в землю. Сказал святой Исаак Сирский: «Писание говорит: Не приидет царствие Божие с соблюдением (Лк. 17, 20) ожидания. Те, которые подвизались с таким душевным залогом, подвертались гордыни и падению. Но мы установим сердце в делах покаяния и в жительстве благоугодном Богу. Дары же Господа приходят сами собой, если сердечный храм будет чист, а не осквернен. То, чтобы искать с наблюдением, говорю, высоких Божиих дарований, отвергнуто Церковью Божией. Предпринявшие это, подверглись гордыни и падению. Это не признак, что кто-либо любит Бога, но недуг души. И как нам домогаться высоких Божиих дарований, когда Божественный Павле хвалится скорбями и признает высшим Божиим даром общение в страданиях Христовых!».
   Положись в молитвенном подвиге твоем вполне на Бога, без Которого невозможно ниже малейшее преуспеяние. Каждый шаг к успеху в этом подвиге есть дар Божий. Отвергнись себя и отдайся Богу, да творит с тобой, что хочет. А хочет Он, Всеблагий, даровать тебе то, что ни на ум, ни на сердце наше не взыде (1 Кор. 2, 9); хочет даровать толикие блага, каких наш ум и сердце, в падшем их состоянии, не могут даже представить себе.
   Невозможно, невозможно нестяжавшему чистоты получить о духовных дарах Божиих ни малейшего понятия ни посредством воображения, ни посредством сличения с приятнейшими душевными ощущениями, какие только известны человеку! С простотой и верой возложи попечение свое на Бога. Не послушайся представлений лукавого, который еще в раю говорил праотцам нашим: будете, яко бози (Быт. 8, 5). Ныне он же предлагает тебе безвременное и гордостное стремление к приобретению духовных дарований сердечной молитвы, которые, повторяю, подает един Бог, которым определено свое время и свое место. Это место – весь сосуд, как душевный, так и телесный, очищенный от страстей.

Молитва церковная

   Без всякого сомнения, превосходнейшее по достоинству своему из всех зданий земных есть храм, или дом Божий, церковь; слова эти тождезначущи. Хотя Бог присутствует повсюду, но в церкви присутствие Его проявляется особенным образом: самым ощутительным и самым полезнейшим для человека. Тогда только явление Бога еще полезнее и еще ощутительнее для человека, когда человек сам соделается храмом Божиим, соделавшись обителью Святого Духа, подобно апостолам и другим величайшим святым. Но такого состояния достигают весьма редкие из христиан…
   Божий храм есть земное небо: «в храме славы Твоея, Господи, стояще, на небеси стояти мним», – Воспевает святая Церковь. Храм есть место общения Бога с человеками: в нем совершаются все христианские таинства… Денно-нощно храм Божий оглашается славословием Бога; для слов мира сего в нем нет места. Все в храме Божием свято: и самые стены, и помост, и воздух. Постоянно хранит его Ангел Божий; Ангелы Божии и святые торжествующей Церкви нисходят в него. Присутствие в таком священном здании составляет величайшее счастье для земного странника. Святой пророк Давид, хотя обладал всеми средствами земного наслаждения и увеселения, но как бы рассмотрев все и оценив все должным образом, сказал: Едино просих от Господа, то взыщу: еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего, зрети ми красоту Господню, и посещати храм святый Его (Пс. 26, 4). Это произнес устами Давида Святой Дух. Кто во время земной жизни будет по возможности часто посещать храм Божий, как бы жить в нем, тот, разлучившись с телом, весьма удобно перейдет для вечного празднования в небесный, нерукотворенный храм, которого зиждитель – Бог. В храме мы и молимся, и назидаемся, и очищаемся от грехов, и сообщаемся с Богом.
   Пример посещения храма Божия показал нам Спаситель (Ин. 7, 14), показали и святые апостолы (Деян. 8, 1). Христиане всех времен признавали тщательное посещение храма Божия своей неотложной обязанностью. Святой Димитрий Ростовский уподобляет посещение храма, во время всех отправляемых в нем молитвословий, царской дани, которую каждый ежедневно должен выплатить. Если присутствие при каждом Богослужении, совершаемом в церкви, признается святым пастырем непременной обязанностью каждого благочестивого христианина: тем более такое присутствие есть священная обязанность инока.
   Спасительный образ посещения храма Божия мы видим в представленном нам Евангелием посещении храма мытарем (Лк. 18, 10). Мытарь встал в глубине храма, не считал для себя позволительным возвести глаза к небу, но ударял в грудь, говоря: Боже, милостив буди мне грешному. Мытарь вышел из церкви, привлекши к себе благость Божию. И ты, пришедши в церковь, если не имеешь какого послушания в ней, встань сзади, в скромном угле или за столпом, чтобы тебе самому не развлекаться и чтобы твое благоговение не было выставлено на позор другим; устреми око ума к сердцу, я телесное око к земле, и помолись Богу в сокрушении духа, не признавая за собой никакого достоинства, никакой добродетели, признавая себя виновным в бесчисленном множестве согрешений, ведомых тобой и неведомых. Мы очень много согрешаем и в неведении, и по причине нашей ограниченности, и по причине повреждения природы нашей грехом. Божественное Писание говорит: Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс. 50, 19). И ты, если помолишься с сознанием греховности и нищеты своей, то Бог услышит от храма святаго Своего глас твой, и молитвенный вопль твой пред Ним внидет во уши Его (Пс. 17, 7): Он пролиет на тебя свою богатую милость.
   Если ты имеешь какую-либо обязанность при храме, то исполняй ее с величайшим благоговением и осторожностью, как служащий Богу, а не человекам.
   Вместе с упомянутым мытарем, – повествует Евангелие, – взошел в церковь для молитвы фарисей. Как лицо со значением, фарисей встал на видном месте. Вероятно, у него была мысль, – она обычна всем фарисеям, – принести назидание присутствующему народу своим благоприличным стоянием и молением. Тщеславие он вменял не опасным для себя, как преуспевший в добродетели, а некоторое лицемерство извинительным в видах общей пользы. В чем заключалась молитва фарисея? Он, во-первых, прославил Бога. Начало хорошее. Но вслед за тем принялся исчислять неблагодеяния Божии, а свои заслуги и доблести, так что по такому исчислению следовало бы и началу быть иному. Фарисей правильнее бы начал, если бы начал прямо с прославления себя, а не Бога. Бог прославлен только проформой, для некоторого прикрытия гордости. Гордость эта проявилась в осуждении и уничижении ближнего, которого совесть неизвестна была фарисею, которого сознание в грехах привлекло милость Божию. Фарисей, лицемерно прославив Бога, говорил: «Несмь якоже прочии человецы, хищниц, неправедницы, прелюбодеи, или яко же сей мытарь. Пощуся два краты в субботу, десятину даю всего елико притяжу». Здесь очевидны: несознание своей греховности, сознание своего достоинства, истекающая из них гордость, высказывающаяся осуждением и уничижением ближнего. Молитва фарисея не была принята Господом, Который в заключение сей приточной повести сказал: Всяк возносяйся смирится: смиряяй же себе вознесется. Из этого видно, что каждый, желающий, чтобы молитва его была принята Богом, должен приносить ее из сознания своей греховности и крайней недостаточности по отношению к добродетели; должен приносить ее, отвергнув сознание своих достоинств, точно ничтожных перед необъемлемым достоинством Бога; должен приносить ее из сердца, смирившегося перед всеми ближними, из сердца, полюбившего всех ближних, из сердца, простившего ближним все оскорбления и обиды. Аз же, – говорит молитвенно Боту Пророк, – множеством милости Твоея вниду в дом Твой, поклонюся ко храму святому Твоему во страсе Твоем (Пс. 5, 8).
   Великая милость Божия к человеку – учреждение общественных молитвословий в святых Божиих храмах. Эти молитвословия установлены апостолами, их святыми учениками и святыми отцами первых веков христианства по откровению Свыше. В этих молитвословиях каждый христианин может принимать участие, и неграмотный усваивает себе познания, красноречие, поэзию духовных, святых витий и книжников христианства. При этих молитвословиях желающий может весьма удобно обучиться умственной молитве: количество молитвы приводит к качеству, сказали отцы, и потому продолжительные молитвословия очень способствуют подвижнику перейти от устной молитвы к умственной и сердечной. Церковные молитвословия содержат в себе пространное христианское догматическое и нравственное Богословие: посещающий неупустительно церковь и тщательно внимающий ее чтению и песнопению может отчетливо обучиться всему нужному для православного христианина на поприще веры.
   Мытарь же издалеча стоя, повествует Евангелие, не хотяше ни очию возвести на небо: но бияше перси своя, глаголя: Боже милостив буди мне грешнику. Евангелие научает нас в этих словах, что при молитве смиренному устроению души должно соответствовать положение тела. В храме должно избирать место не впереди, не видное, но скромное, которое не представляло бы поводов к развлечению. Не должно попускать глазам свободы: пусть они будут постоянно устремлены к земле, чтобы ум и сердце могли быть устремлены беспрепятственно к Богу. Мытарь имел вид согбенного: так живо он ощущал бремя грехов своих. И всякий, кто живо ощутит это угнетающее душу бремя, невольно примет вид согбенного и сетующего.
   Даже при Богослужении полезно повторять краткую молитву в душевной клети: она не только не препятствует вниманию читаемым и поемым в храме Божием молитвословиям, но и способствует особенно тщательному вниманию им, удерживая ум от рассеянности. Если ум не будет удерживаться в самовоззрении краткою молитвою, наполняющею душу чувством покаяния, то он легко вдастся в рассеянность; во время Богослужения, оставя без внимания церковное чтение и пение, уклонится к пустым размышлениям и мечтаниям.
   Принимая участие в церковных последованиях, остережемся от проявления при них каких-либо особенных порывов нашей набожности, которые бы резко отличали нас от братий наших. «Обрати внимание на то, – сказал святой Иоанн Лествичник, – чтобы, находясь между братиями твоими, тебе отнюдь не показаться праведнее их в чем-либо. Поступая иначе, соделаешь два зла: братий уязвишь твоим притворным усердием, а себе непременно дашь повод к высокомудрию. Будь усерден в душе твоей, не обнаруживая этого ни телодвижением, ни видом, ни словом, ни намеком».
   В церкви, когда найдете нужным сесть, садитесь, потому что Бог внимает не тому, кто сидит или стоит, а тому, чей ум устремлен к Нему с должным благоговением. Стремление к Богу, благоговение пред Богом и страх Божий приобретаются вниманием к себе.
   В церкви никаких особенных молитв не читайте, а внимайте Богослужению. Хорошо приучиться к молитве мытаря, которая одобрена Господом и которую мытарь, как видно из Евангелия, произносил, находясь в церкви. Эта молитва читается так: «Боже, милостив буди мне, грешнику», или «Боже, очисти мя грешного». Этой молитве равносильна молитва «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного», или «Господи, помилуй». Читайте из этих молитв ту, которую найдете удобнейшей для себя. Но читайте непременно не спеша и со вниманием. Советую держаться второй. Первые две молитвы – тождезначущи; третья – сокращение второй. В церкви иногда внимайте Богослужению, а иногда умом произносите молитву, не преставая внимать и Богослужению. Можно вместе и молиться умом, и внимать церковному молитвословию. Первое споспешествует второму, а второе первому.
   Церковную службу, когда остаетесь дома, можно заменить чтением какого-либо из акафистов: акафиста Господу Иисусу или акафиста Божией Матери. В церкви не становитесь на колени и вообще по наружности не отделяйтесь от прочих какими-либо особенностями; но сохраняйте и внутреннее и наружное благоговение. Поклонов кладите как можно меньше. Земных поклонов полагайте всего два в течение Литургии, в конце ее: когда дважды выносят Чашу со Святыми Тайнами. Удерживайте себя от разгорячения и от всех порывов, столько противных смирению. Требуйте от себя тишины и внимания и при молитве, и при чтении, и при всех действиях Ваших. Таким поведением доставляется духу смирение. Смирение осеняет милость Божия.

Молитвенные прошения

   Бога можно просить о том, что видится нужным и полезным: но исполнение и неисполнение наших желаний, надо предоставлять Его святой воле, завершая этим представлением воле Божией наших желаний и сознанием нашего неразумия, всякое наше прошение, как бы, по-видимому, оно ни было хорошо. Тем более так надобно поступать в случаях сомнительных.
   Кто желает правильно служить Богу, тот не должен просить у Бога именно чего-либо, как то слез или чего другого, сообразно нечто воле своей: должен просить у Бога, чтобы Бог дал ему то, что полезно для души его; человек не знает, что именно полезно для его души. Кто в прошении своем отрекается от своей воли для Воли Божией, тот может получить истинное смирение. Надо удерживаться от разгорячения, а стараться иметь при молитве страх Божий: это вернее.
   Повторяю изречение Исаака Сирского: «Если молишься Богу о чем-либо, и Он медлит услышать тебя, не скорби об этом: ты не умнее Бога. Делается же это так по премудрейшему Промышлению Божию, непостижимому человеческим разумом». А тому, что Бог любит нас несравненно более, нежели сколько мы любим и можем любить себя, надо веровать несомненно. «Все, – заключает Святой суждение свое об этом предмете, – удобно достигаемое и утрачивается скоро. Все же, обретенное с болезнью сердца, хранится тщательно».
   Высоко и вожделенно ощущение страха Божия! При действии его часто ум притупляет свои очи, престает произносить слова, плодить мысли: благоговейным молчанием, превысшим слова, выражает сознание своего ничтожества и невыразимую молитву, рождающуюся из этого сознания. Превосходно описывает такое состояние святой Исаак Сирский: «Смиренномудрый, когда приближается к молитве или сподобится ее, то не осмеливается и помолиться Богу, или попросить чего, Он не знает, о чем бы помолиться; он молчит всеми помышлениями своими, ожидая только милости и той воли, которая изречется о нем от того Величия, Которому он поклоняется. Лицо его преклонено на землю, а внутреннее видение сердца вознесено к превознесенным вратам во Святая Святых».
   Поработив посредством поста тело духу, соделав дух наш ангелоподобным по благости, окрылим его молитвою: пусть дух наш приобретает блаженный навык быстро и часто возлетать к Богу и испрашивать Божие благословение на начинания наши, Божию помощь действиям нашим. Мы не замедлим увидеть Бога споспешником, правителем деятельности нашей. Этого мало! Возносясъ часто мыслью к Богу, мы постепенно очистим нравственный путь наш от всякого беззакония, не только грубого, но и тонкого, совершаемого в помышлениях и ощущениях. Кто, призывающий Бога на помощь, осмелится призвать Его на помощь делу порочному? Кто, представляющий свое прошение вовзрению Царя царей, не озаботится прежде, чтобы прошение было достойно Царственного и Божественного взора, проникающего в сокровенности сердца и видящего с одинаковой явностью все видимое и невидимое? Аще чего просим по воли Его, только в том Он послушает нас (1 Ин. 5, 14), сказал апостол. Кто, ежечасно обращающийся к Богу, не стяжает убеждения и ощущения, что он жительствует под очами Бога, что всякое его дело, всякое движение души видит всевидящий и вездесущий Бог? Такого убеждения и ощущения – необходимое последствие: духовное преуспеяние христианина. Да дарует нам милосердый Господь это преуспеяние во славу Имени Своего и во спасение наше.

Молитва Иисусова

Безмолвие и молитва

Авва Иоанн Колов сказал: «Если человек имеет в душе своей залог божественный, то может безмолвствовать в келии своей. Также может пребывать безвыходно в келии и тот, кто не имея божественного залога, имеет залог мира сего. Не может пребывать в келлии не имеющий ни Божия залога, ни залога мира сего».
Это значит: упражняющийся в умной молитве и плаче удовлетворяется и дорожит безмолвием келии; можно дорожить пребыванием в келии по причине какого-либо пристрастия, например, – по причине пристрастия к рукоделию со сребролюбивой целью. Без этих залогов пребывание в келии невыносимо.

Богообщение

«Благодатные дарования, – утверждает (преподобный) Серафим, – получают только те, которые имеют внутреннее делание, и бдят о душах своих. Истинно решившиеся служить Богу, должны упражняться в памяти Божией и непрестанной молитве ко Господу Иисусу Христу, говоря умом: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго. Таковым упражнением, при охранении себя от рассеянности и при соблюдении мира совести, можно приблизиться к Богу и соединиться с Ним. Иначе, как непрестанной молитвой, по словам святого
Исаака Сирского, приблизиться к Богу мы не можем».

Богослужение и молитва

   Монахам и послушникам, произволяющим заниматься
   молитвою Иисусовой, для удобнейшего избежания рассеянности и пребывания во внимании, (преподобный) Серафим советует стоять в церкви, при молитвословиях, с закрытыми глазами, и открывать их только тогда, когда будут отягощать сон и дремание. Тогда советует он устремлять взоры к святым иконам, что также охраняет от рассеянности, и возбуждает к молитве. Новоначальный с особенным удобством приучается к молитве Иисусовой на продолжительных монастырских молитвословиях. Присутствуя на них, к чему бесплодно и душевредно скитаться мыслями повсюду? А этого возможно избежать, если ум не будет привязан к чему-либо. Займись молитвой Иисусовой: она удержит ум от скитания; ты сделаешься гораздо сосредоточеннее, глубже; гораздо лучше будешь внимать чтению и песнопениям церковным, – вместе и неприметным образом и постепенно обучишься умной молитве.
   Во время церковных служб полезно упражняться молитвой Иисусовой: она, удерживая ум от рассеянности, способствует ему внимать церковному пению и чтению.

Болезни при молитве

   Головная боль – обыкновенный первоначальный спутник глубокого внимания слову Божию и молитве. «Живо бо слово Божие, – говорит апостол, – и действенно, и острейше паче всякаго меча обоюду остра, и проходящее даже до разделения души же и духа, членов же и мозгов, и судительно помышлением и мыслем сердечным» (Евр. 4, 12). Не только у тебя она болит, не только болела у меня: болела она у святых отцов, – и они это поместили в своих писаниях. Говорит преподобный Григорий Синайский: «И рамены боля и главою многажды болезнуя, терпи та притрудне и рачительне, взыскуя в сердце Господа». Бывает по временам от упражнения в молитве расслабление всего тела, пот, жар; все это – у начинающих; у преуспевших молитва укрепляет, питает душу и тело. Но пот бывает даже и у них. Впрочем, тебе преподан самый легчайший способ внимания и молитвенного подвига, чуждый всякого трудного механического телесного упражнения, для которого необходима крепость здоровья. На мелочи, на все ощущения в теле, обращай как можно меньше внимания; наблюдай, чтобы ум твой пребывал в покаянии и удалялся от развлечения. Надеюсь, что головные боли твои не будут долго продолжаться. И у меня продолжались не долго. После того, как они прошли, молитвенное занятие сделалось как бы более свойственным уму и более легким для него. Ты не требуй от ума твоего, при молитве, превышающего силы его, например, нерушимой полной нерассеянности. Показывай мысленно немощь и ветхость твою Богу, говоря: «Господи! Ты видишь всю ветхость мою!» – и, терпя, терпи великодушно немощь ума твоего. Не напрасно и не без цели сказано: «Терпя, потерпех Господа, и внят ми и услыша молитву мою: и возведе мя от рова страстей и от брения тины, и постави на камени нозе мои и исправи стопы моя, и вложи во уста моя песнь нову» (Пс. 89, 1–4).
   Подвижникам, занимающимся умственным подвигом, попускаются преимущественно перед телесными подвигами болезни и другие скорби: от действия их подвижник по необходимости должен возлагать надежду на Бога. От усиления надежды на Бога слабеет самонадеянность; с уменьшением самонадеянности уменьшается самомнение. С ослаблением этих недугов начинает зарождаться в душе истинное смирение, на котором основаны правильность и прочность всякого подвига.
   Новоначальным, несколько вкусившим молитву, свойственно более чувствовать брани и подвергаться телесным немощам, потому что тело не выдерживает прикосновения к духовному и, так сказать, сотрясается и тает от него, да и душа, вкусив Божией сладости, делается чувствительнее к горечи страстей. Все же это попускается премудрым Промыслом, чтобы в нас вкоренилось смирение, столько не соответствующее духу века и чуждое нынешним людям. Только на основании смирения может человек безбедственно воздвигать здание духовного делания. Без смирения делание ведет к одному только высокомудрию.
   Надо различать действия в тебе от болезни и действия в теле от иноческого подвига. Материальному доктору сказываются только первые. Покаянием, в полном его смысле, сокрушается сердце, а потому и тело.
   Неудобопонятным недугам твоим не удивляйся. Такова участь всех переплавляющихся в умном делании. Их недуги и их исцеления идут совсем иным порядком, нежели у прочих людей.
   «Боля плечами и часто подвергаясь головной боли, претерпевай это с постоянством и ревностью, взыскуя в сердце Господа, потому что Царство Небесное есть достояние понуждающих себя, и понуждающие себя восхищают е (Мф. 11, 12). Господь указал, что истинное тщание заключается в претерпении этих и им подобных болезней. Терпение и пождание во всяком делании есть родитель болезней душевных и телесных» (Прп. Григорий Синаит). Под словом болезни здесь по преимуществу разумеется сокрушение духа, плач духа, болезнование и страдание его от ощущения своей греховности, от ощущения вечной смерти, от ощущения порабощения падшим духам. Страдание духа сообщается сердцу и телу, как неразрывно связанным с духом, и по естественной необходимости принимающим участие в его состояниях. В немощных по телу сокрушение духа и плач его вполне заменяют телесный труд, но от людей сильного телосложения непременно требуется утеснение тела: в них без утеснения тела самое сердце не стяжает блаженной печали, которая рождается в немощных от ощущения и сознания немощи.
   Не только делание умной молитвы, но и внимательное чтение глубоких о ней отеческих писаний производит головные боли. Сердечное сокрушение, по причине открываемой молитвой греховности, плена и смерти, так сильно, что оно производит в теле страдания и болезни, о существовании и о возможности существования которых вовсе не известно незнакомому с молитвенным подвигом. Когда сердце исповедуется Господу в греховности своей, в своем бедственном состоянии, тогда тело распинается. «Пострадах, – говорит опытный в молитвенном подвиге Давид, – и слякохся до конца, весь день сетуя хождах. Яко лядвия моя наполнишася поруганий, и несть исцеления в плоти моей. Озлоблен бых и смирихся до зела, рыках от воздыхания сердца моего» (Пс. 37, 7–9).

Время. Длительность подвига

Весьма редкие получают соединение ума с сердцем вскоре после начатия молитвенного подвига; обыкновенно протекают многие годы между началом подвига и благодатным соединением ума с сердцем: мы должны доказать искренность нашего произволения постоянством и долготерпением.

Дарования духовные

   Очень полезно знать, что плодом чистой непаритель-ной молитвы бывает обновление естества, что обновленное естество снабжается и украшается дарами Божественной благодати; но стремление к преждевременному стяжанию этих даров, стремление, которым по побуждению самомнения опережается благоволение о нас Бога, крайне вредно и ведет лишь к прелести.
   Младенец по духовному возрасту не способен к дарованиям духовным: он употребит их не во славу Божию, не в пользу свою и ближних, не для поражения невидимых супостатов; употребит их для поражения себя самого, возмечтав о себе, исполнясь пагубного превозношения, пагубного презорства к ближним. И чуждые дарований духовных, исполненные смрадных страстей, мы гордимся и величаемся, мы не перестаем осуждать и уничижать ближних, которые по всем отношениям лучше нас! Что было бы, если б нам поверилось какое-либо духовное богатство, какое-либо духовное дарование, отделяющее обладателя своего от братий его, свидетельствующее о нем, что он – избранник Божий? Не соделалось ли бы оно для нас причиной страшного душевного бедствия?
   Потщимся усовершиться в смирении, которое состоит в особенном блаженном настроении сердца и является в сердце от исполнения евангельских заповедей.
   Смирение есть тот единственный жертвенник, на котором дозволяется нам законом духовным приносить жертву молитвы, на котором принесенная жертва молитвы восходит к Богу, является лицу Его. Смирение есть тот единственный сосуд, в который влагаются перстом Божиим благодатные дарования.

Действие

   Между непостижимыми, чудными свойствами имени Иисуса находится свойство и сила изгонять бесов. Это свойство объявлено Самим Господом. Он сказал, что верующие в Него именем Его бесы ижденут (Мк. 16, 17). На это свойство имени Иисуса необходимо обратить особенное внимание, потому что оно имеет важнейшее значение для упражняющихся молитвой Иисусовой.
   Во-первых, нужно сказать несколько слов о пребывании бесов в человеках. Это пребывание бывает двоякое: одно может быть названо чувственным, другое нравственным. Чувственно пребывает сатана в человеке, когда существом своим вселится в тело его и мучит душу и тело. Таким образом в человеке может жить и один бес, могут жить и многие бесы. Тогда человек называется беснующимся. Из Евангелия видим, что Господь исцелял беснующихся; равным образом исцеляли их ученики Господа, изгоняя бесов из человеков именем Господа. Нравственно пребывает сатана в человеке, когда человек сделается исполнителем воли дьявола. Таким образом в Иуду Искариотского вниде сатана (Ин. 18, 27), то есть, овладел его разумом и волей, соединился с ним в духе. В этом положении были и находятся все неверующие во Христа, как и святой апостол Павел говорит христианам, перешедшим к христианству из язычества: «И вас, сущих прегрешенми мертвых и грехи вашими: в них же иногда ходисте, по веку мира сего, по князю власти воздушныя, духа, иже ныне действует в сынех противления: в них же и мы вси жихом иногда в похотех плоти нашея, творяще волю плоти и помышлений, и бехом естеством чада гнева, якоже и прочий» (Еф. 2, 1–3). В этом положении находятся более или менее, смотря по степени греховности, крестившиеся во Христа, но отчуждившиеся от Него согрешениями. Так понимаются святыми отцами слова Христовы о возвращении дьявола с другими семью лютейшими духами в душевный храм, из которото удалился Святой Дух (Мф. 12, 43–45). Вшедшие таким образом духи снова изгоняются молитвой Иисусовой, при жительстве в постоянном и тщательном покаянии.
   Предпримем спасительный для нас подвиг! Позаботимся изгнать духов, вошедших в нас по причине небрежения нашего, молитвой Иисусовой. Она имеет свойство оживлять умерщвленных грехом, она имеет свойство изгонять бесов. «Аз есмь, – сказал Спаситель, – воскрешение и живот: веруяй в Мя, аще и умрет, оживет» (Ин. 11, 25). «Знамения веровавшим сия последуют: именем Моим бесы ижденут» (Мк. 16, 17). Молитва Иисусова и открывает присутствие бесов в человеке, и изгоняет их из человека. При этом совершается нечто подобное тому, что совершилось при изгнании беса из беснующегося отрока, после преображения Господня. Когда отрок увидел пришедшего Господа, дух стрясе отрока, и пад на земли, валяшеся, пены теща. Когда Господь повелел духу выйти из отрока, – дух, от злобы и лютости движения, при которых он вышел, возопил, сильно и продолжительно потрясал отрока, от чего отрок сделался как бы мертвым (Мк. 9, 17–27). Сила сатаны, пребывающего в человеке при его рассеянной жизни непримечаемой и непонимаемой, когда услышит имя Господа Иисуса, призываемое молящимся, приходит в смятение. Она воздвизает все страсти в человеке, посредством их приводит всего человека в страшное колебание, производит в теле различные, странные болезни. В этом смысле сказал преподобный Иоанн Пророк: «Нам, немощным, остается только прибегать к имени Иисуса: ибо страсти, как сказано, суть демоны – И
   исходят от призывания сего имени». Это значит: действие страстей и демонов – совокупное: демоны действуют посредством страстей. Когда увидим при упражнении Иисусовой молитвой особенное волнение и воскипение страстей, – не придем от этого в уныние и недоумение.
   Напротив того, ободримся и уготовимся к подвигу, к тщательнейшему молению именем Господа Иисуса, как получившие явственное знамение, что молитва Иисусова начала производить в нас свойственное ей действие.
   Говорит святой Иоанн Златоустый: «Памятование имени Господа нашего Иисуса Христа раздражает на брань врага. Ибо нуждающаяся в молитве Иисусовой душа все может обрести этой молитвой, и злое и благое. Во-первых, она может усмотреть зло во внутренности сердца своего, а потом добро. Молитва эта может привести в движение змея, и молитва эта может смирить его. Молитва эта может обличить живущий в нас грех, и молитва эта может истребить его. Молитва эта может привести в движение всю силу врага в сердце, и молитва эта может победить и искоренить ее мало-помалу. Имя Господа Иисуса Христа, сходя в глубину сердца, смирит владеющего пажитями его змея, а душу спасет и оживотворит. Непрестанно пребывай в имени Господа Иисуса, да поглотят сердце Господа и Господь сердце, и да будут сии два во едино.
   Впрочем, это дело совершается не в один день и не в два дня, но требует многих годов и времени: много нужно времени и подвига, чтобы был изгнан враг и вселился Христос». Очевидно, что здесь описано то делание, с ясным указанием на орудие делания, о котором говорит и к которому приглашает преподобный Макарий Великий в 1-м слове своем: «Вниди ты, кто бы ни был, сквозь непрестанно возрастающие в тебе помышления к военнопленной и рабе греха душе твоей, и рассмотри до дна мысли твой, и глубину помышлений твоих исследуй: и узришь в недрах души твоей ползающего и гнездящегося змея, убившего тебя отравой частей души твоей. Неизмеримая бездна – сердце. Если убьешь змея, то похвались перед Богом чистотой твоей; если же нет, то смири себя, молясь как немощный и грешный о тайных твоих Богу».
   Тот же великий угодник Божий говорит: «Царство тьмы, то есть злой князь духов, пленивши изначала человека, обложил и облек душу и все ее существо, всю ее осквернил, всю пленил в свое царство; он не оставил свободным от порабощения себе ни помышлений, ни разума, ни плоти, наконец, ни одного состава ее; всю её одел хламидой тьмы. Этот злой враг всего человека – душу и тело – осквернил и обезобразил; он облек человека в ветхого человека – оскверненного, нечистого, богопротивного, неповинующегося закону Божию, то есть, облек его в самый грех, чтобы человек уже не видел, как хочет, но видел страстно, чтобы слышал страстно, чтобы ноги имел устремленными к злым делам, руки – к творению беззакония, сердце – к помышлениям злым. Но мы помолимся Богу, чтобы Он совлек с нас ветхого человека, так как Он один может отъять от нас грех: потому что пленившие нас и держащие в своей власти крепче нас, а Он обетовал освободить нас от этого рабства».
   На основании этих понятий святые отцы дают молящемуся молитвой Иисусовой следующее душеспасительнейшее наставление: «Душа, если не поболезнует весьма значительно о неотвязчивости греха, то не возможет обильно возрадоваться о благости правосудия.
   Желающий очистить сердце свое, да разжигает его непрестанно памятью Господа Иисуса, имея единственно это непрерывающимся поучением и делом. Те, которые хотят отвергнуть свою ветхость, не должны иногда молиться, а иногда нет, но непрестанно пребывать в молитве блюдением ума, хотя бы они и находились вне молитвенных храмов. Намеревающиеся очистить золото, если и на короткое время попустят угаснуть огню в горниле, то производят вновь отвердение в чистящемся веществе: подобно этому памятствующий иногда Бога, а иногда непамятствующий, погубляет праздностью то, что мнит стяжать молитвой. Любодобродетельному мужу свойственно постоянно истреблять памятью Божией земляность сердца, чтобы таким образом зло мало-помалу потреблялось огнем памяти о благе, и душа совершенно возвратилась в естественную свою светлость с великой славой. Таким образом ум, пребывая в сердце, чисто и непрелестно молится, как тот же святой (Диадох) сказал: тогда молитва бывает истинной и непрелестной, когда ум, в то время, как молится, соединен с сердцем».
   Не устрашимся, делатели молитвы Иисусовой, ни ветров, ни волнения! Ветрами называю бесовские помыслы и мечтания, а волнением – мятеж страстей, возбужденных помыслами и мечтами. Из среды свирепеющей бури, с постоянством, мужеством и плачем будем вопиять ко Господу Иисусу Христу: Он воспретит ветрам и волнам, а мы, опытно узнав всемогущество Иисуса, воздадим Ему должное поклонение, глаголюще: воистину Божий Сын еси (Мф. 14, 83). Мы сражаемся за спасение наше. От победы или побеждения наших зависит наша вечная участь. «Тогда, – говорит преподобный Симеон
   Новый Богослов, – то есть, при упражнении Иисусовой молитвой, бывает брань: лукавые бесы ратуют с великим возмущением, производят действием страстей мятеж и бурю в сердце, но именем Господа Иисуса Христа потребляются и разрушаются, как воск от огня. Опять: когда они будут прогнаны и отступят от сердца, то не престают от брани, но возмущают ум внешними чувствами отвне. По этой причине ум не очень скоро начинает ощущать тишину и безмолвие в себе, потому что бесы, когда не имеют силы возмутить ум в глубине, то возмущают его отвне мечтаниями. И потому невозможно освободиться вполне от брани и не быть ратуему лукавыми духами. Это свойственно совершенным и тем, которые удалились вполне от всего и постоянно пребывают во внимании сердца».
   Первоначально и самое делание представляется необыкновенно сухим, не обещающим никакого плода. Ум, усиливаясь соединиться с сердцем, сперва встречает непроницаемый мрак, жесткость и мертвость сердца, которое не вдруг возбуждается к сочувствию уму. Это не должно приводить делателя к унынию и малодушию, и упоминается здесь с той целью, чтобы делатель был предуведомлен и предостережен. Терпеливый и тщательный делатель непременно будет удовлетворен и утешен: он возрадуется о безмерном обилии таких духовных плодов, о которых и понятия себе составить не может в плотском и душевном состоянии своем.
   В действии молитвы Иисусовой имеется своя постепенность: сперва она действует на один ум, приводя его в состояние тишины и внимания, потом начнет проникать к сердцу, возбуждая его от сна смертного и знаменуя оживление его явлением в нем чувств умиления и плача. Углубляясь еще далее, она мало-помалу начинает действовать во всех членах души и тела, отовсюду изгонять грех, повсюду уничтожать владычество, влияние и яд демонов. По этой причине при начальных действиях молитвы Иисусовой «бывает сокрушение неизреченное и болезнь души неизглаголанная», – говорит преподобный Григорий Синаит. Душа болезнует, как болящая и рождающая, по Писанию (Сир. 48, 21): живо бо Слово Божие, и действенно, и острейше паче всякаго меча обоюду остра, – то есть Иисус, – проходит, как свидетельствует апостол, даже до разделения души же и духа, членов же и мозгов, и судительно помышлением и мыслем сердечным (Евр. 4, 12), проходит, истребляя греховность из всех частей души и тела.
   Свойственно умной молитве открывать страсти, скрывающиеся и тайно живущие в сердце человеческом! Она и открывает их, и укрощает. Свойственно умной молитве открывать тот плен, в котором мы находимся у падших духов. Она открывает этот плен и освобождает от него. Следовательно, не должно смутцаться и недоумевать, когда возрастают страсти из падшего естества, или когда они возбуждаются духами. А как страсти укрощаются молитвой, то и должно, когда они восстанут, творить умом неспешно и очень тихо молитву Иисусову, которая мало-помалу уймет восставшие страсти. Иногда восстание страстей и нашествие вражеских помыслов бывает так сильно, что возводит в великий душевный подвиг. Это – время невидимого мученичества. Надо исповедать Господа пред лицом страстей и бесов молитвой продолжительной, которая непременно доставит победу.
   Имя Господа нашего Иисуса Христа – Божественно; сила и действие этого имени – Божественны; они – всемогущи и спасительны; они – превыше нашего понятия, недоступны для него. С верою, упованием, усердием, соединенными с великим благоговением и страхом, будем совершать великое дело Божие, преподанное Богом: будем упражняться в молитве именем Господа нашего Иисуса Христа. «Непрестанное призывание имени Божия, – говорит Великий Варсонофий, – есть врачевание, убивающее не только страсти, но и самое действие их. Как врач прилагает лекарственные средства или пластыри на рану страждущего, и они действуют, причем больной и не знает, как это делается, так точно и имя Божие, будучи призываемо, убивает все страсти, хотя мы и не знаем, как это совершается».
//-- Предстояние --//
   Правильное упражнение молитвой Иисусовой вытекает само собой из правильных понятий о Боге, о всесвятом имени Господа Иисуса и о отношении человека к Богу.
   Бог есть существо неограниченно-великое, всесовершенное, Создатель и Воссоздатель человеков, полновластный Владыка над человеками, над ангелами, над демонами, над всей тварью видимой и невидимой. Это понятие о Боге научает нас, что мы должны предстоять пред Богом молитвой в глубочайшем благоговении, в величайшем страхе и трепете, устремя к Нему все внимание наше, сосредоточивая во внимании все силы ума, сердца, души, отвергая рассеянность и мечтательность, как нарушение внимания и благоговения, как нарушение правильности в предстоянии Богу, правильности, настоятельно требуемой величием Бога (Ин. 4, 224. Мф. 22, 837.
   Мк. 12, 29,30. Лк. 10, 27). Прекрасно сказал Исаак Сир-ский: «Когда припадешь пред Богом в молитве, будь, в помысле твоем, как муравей, как земные гады, как червячок, как лепечущее дитя. Не скажи пред Ним чего-нибудь разумного; младенческим образом мыслей приближься к
   Богу». Стяжавшие истинную молитву ощущают неизреченную нищету духа, когда предстоят пред Богом, славословя Его, исповедуясь Ему, повергая пред Ним прошения свои. Они чувствуют себя как бы уничтожившимися,
   как бы несуществующими. Это естественно!
   Когда молящийся ощутит обильно присутствие Божие,
   присутствие Само-Жизни, Жизни необъятной и непостижимой: тогда его собственная жизнь представляется ему величайшей каплей, сравнимой с беспредельным океаном. В такое состояние пришел праведный многострадальный Иов, достигши высшего духовного преуспеяния.
   Он почувствовал себя истаявшим (Иов. 42, 6), как тает и исчезает снег, когда упадут на него лучи палящего солнца.

Разделение молитвы

   Молитва Иисусова произносится так: «Господи
   Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго».
   Первоначально произносилась она без прибавки слова
   «грешнаго»; слово это присовокуплено к прочим словам молитвы впоследствии. «Это слово, заключающее в себе сознание и исповедание падения, – замечает преподобный Нил Сорский, – нам прилично и благоприятно Богу,
   заповедавшему воссылать молитвы к Нему из сознания и исповедания своей греховности». Для новоначальных,
   снисходя их немощи, отцы позволяют разделять молитву на две половины: иногда говорить: «Господи Иисусе
   Христе, помилуй мя, грешнаго», а иногда: «Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». Впрочем, это – только дозволение и снисхождение, а отнюдь не приказание и не установление, требующее непременного исполнения. Гораздо лучше творить постоянно единообразную, цельную молитву, не занимая и не развлекая ума переменой и заботой о переменах. И тот, кто находит необходимость для немощи своей в перемене, не должен допускать ее часто.
   Примерно: можно одной половиной молитвы молиться до обеда, другой после обеда. Воспрещая частую перемену, преподобный Григорий Синаит говорит: «Не укореняются те деревья, которые пересаживаются часто».

Способ делания

   Признаем обязанностью своей изложить здесь, по мере скудного разумения нашего и скудной опытности, учение святых отцов о художественном возделании молитвы Иисусовой, с ясным обозначением, какой образ упражнений молитвой и какого вида умная и сердечная молитва приличествует всем без исключения христианам и новоначальным инокам, и какой образ делания свойственен преуспевшим, возведенным в преуспеяние Божиим благоволением и Божией благодатью.
   Без всякого сомнения, первое место между всеми способами должно дать способу, предлагаемому святым Иоанном Лествичником, как особенно удобному, вполне безопасному, нужному, даже необходимому для действительности молитвы, приличествующему всем благочестиво жительствующим и ищущим спасения христианам, – и мирянам, и инокам. Великий наставник иночествующих дважды говорит об этом способе в своей Лествице, возводящей от земли на небо: в слове о послушании и в слове о молитве. Уже то, что он излагает свой способ в изложении учения о послушании общежительных иноков, с очевидностью показывает, что этот способ назначается и для новоначальных иноков. Предложение способа повторяется в отдельном, пространном учении о молитве, после наставления для безмолвников, следовательно повторяется для преуспевших иноков: это показывает с очевидностью, что способ очень хорош и для безмолвников, и для преуспевших иноков. Повторяем: величайшее достоинство способа заключается в том, что он, при всей удовлетворительности своей, вполне безопасен.
   В слове о молитве святой Иоанн Лествичник говорит: «Подвизайся возвращать, – точнее, заключать мысль в словах молитвы. Если по причине младенчественности она изнеможет и уклонится – опять введи ее. Свойственна уму нестоятельность. Может же установить его Тот, Кто уставляет все. Если стяжешь это делание и постоянно будешь держаться его, то придет Определяющий в тебе границы морю твоему и скажет ему при молитве твоей: до сего дойдеши, и не прейдеши (Иов 38, 11). Невозможно связывать дух; но где присутствует Создатель этого духа, там все покоряется Ему. Начало молитвы – помыслы, отгоняемые молитвой при самом их начале; середина – когда ум пребывает в одних словах, произносимых гласно или умом; конец – восхищение ума к Богу». В слове о послушании святой Иоанн говорит: «Борись с мыслью непрестанно, возвращая ее к себе, когда она улетает: Бог не требует от послушников молитвы непарительной. Не скорби, будучи окрадаем, но благодушествуй, постоянно возвращая ум к самому себе». Здесь преподан способ внимательно молиться, молиться и гласно, и одним умом.
   Во внимательной молитве не может не принять участия сердце, как сказал преподобный Марк: «Ум, молящийся без развлечения, утесняет сердце». Таким образом, кто будет молиться по способу, предложенному святым Иоанном Лествичником, тот будет молиться и устами, и умом, и сердцем; тот, преуспев в молитве, стяжет умную и сердечную молитву, привлечет в себя Божественную благодать, как видно из приведенных слов великого наставника иноков. Чего желать более? Нечего. При таком образе упражнения молитвой, какая может быть прелесть? Лишь одно увлечение в рассеянность: погрешность, вполне явная, в новоначальных неизбежная, способная к немедленному уврачеванию через возвращение мысли в слова, уничтожаемая милостью и помощью Божией, в свое время, при постоянном подвиге.
   Опыт не замедлит показать, что при употреблении способа, в особенности сначала, должно произносить слова с крайней неспешностью, чтобы ум успевал вмещаться в слова, как в формы; этого нельзя достигнуть при поспешном чтении. Способ святого Иоанна весьма удобен и при упражнении молитвой Иисусовой, и при келейном чтении молитвословий, даже при чтении Писания и отеческих книг. Приучаться к нему должно, как бы читая по складам, – с такой неспешностью. Приобучившийся к этому способу стяжал молитву устную, умную и сердечную, свойственную всякому, проводятцему деятельную жизнь.
   Священноинок Дорофей, наш соотечественник, великий наставник духовному подвигу, подходящий этим достоинством своим к святому Исааку Сирскому, советует приобучающемуся к молитве Иисусовой сперва произносить её гласно. Он говорит, что гласная молитва сама собой переходит в умную. «От молитвы гласной многой, – говорит священноинок, – истекает молитва умная, а от умной молитвы является молитва сердечная. Произносить молитву Иисусову должно не громким голосом, но тихо, вслух себе одному». При особенном действии рассеянности, печали, уныния, лености очень полезно совершать молитву Иисусову гласно: на гласную молитву
   Иисусову душа мало-помалу возбуждается от тяжкого нравственного сна, в который обычно ввергают ее печаль и уныние. Очень полезно совершать молитву Иисусову гласно при усиленном нашествии помыслов и мечтаний плотского вожделения и гнева, когда от действия их разгорячится и закипит кровь, отымутся мир и тишина у сердца, когда ум поколеблется, ослабеет, как бы ниспровергнется и свяжется множеством непотребных помыслов и мечтаний: воздушные князи злобы, присутствие которых не обличается телесными очами, но познается душой по производимому ими действию на нее, услышав грозное для них имя Господа Иисуса, придут в недоумение и замешательство, устрашатся, не замедлят отступить от души. Способ, предлагаемый священноиноком, очень прост и удобен. Его надо соединять с механизмом святого Иоанна Лествичника, то есть произносить молитву Иисусову гласно, вслух себе одному, не спеша и заключая ум в слова молитвы: заключение ума в слова молитвы завещается самим священноиноком. Механизм святого Иоанна Лествичника необходимо соблюдать и при способе, который изложен преподобным Нилом Сорским в 1-м Слове его Предания, или Устава Скитского. Преподобный Нил заимствовал способ свой у греческих отцов – Симеона Нового Богослова и Григория Синаита – и несколько упростил. Святой Нил говорит к сказанному этими святыми об удерживании дыхания, т. е. чтобы не часто дышать: «и опыт вскоре научит, что это очень полезно к собранию ума». Некоторые, не поняв этого механизма, придают ему излишнее значение, непомерно удерживают дыхание и тем повреждают легкие, вместе причиняя вред душе усвоением ей понятия неправильного. Все разгоряченные и излишне напряженные действия служат препятствием к преуспеянию в молитве, развивающейся единственно на лоне мирного, тихого, благоговейного настроения по душе и телу. «Все неумеренное – от демонов», – говорил Пимен Великий.

Правильный образ молитвы

   Отвергай с тихостью, как бы отказываясь как недостойный, всякое изображение, являющееся уму или телесным очам, света ли или какого святого и ангела, Самого Христа и Божией Матери, всего, всего. Старайся иметь ум твой единственно внимающим словам молитвы, без-видным, не запечатленным никаким образом (как бы этот образ тонок ни был!), не занятым никаким мнением, в полном самоотвержении. Мы пали отвержением Божьего, оживлением своего; а свое у нас – ничтожество, небытие; ведь все, что имели мы до бытия, начиная с которого, включая которое, – все получили мы от Бога.
   Духовного преуспеяния Тебе надо искать в отсечении своей воли. Это дело умерщвляет страсти, и изводит, как из ада, из плотского мудрования. В отсекающем свою волю действие молитвы является само собою при упражнении во внимательной молитве с заключением ума в слова молитвы. Если предварительно не очистится человек отсечением воли, то истинного молитвенного действия в нем никогда не откроется. Когда же откроется молитвенное действие, тогда сделается ясным, что оно – ни что иное, как полное отвержение своей воли ради воли Божией.
   Говорил я тебе о необходимости отсекать волю твою. Это относится именно к молитвенному подвигу. Ты должен отречься сам в себе от всякого сознания достоинства к преуспеянию и в нищете духа (что и есть отсечение воли), во внимании словам и страхе Божием предстоять мысленно Богу, вопиять о помиловании и всего ожидать от милости Божией. Он сотворит с нами по воле Своей и по милости Своей: тогда ясно будет, что благо, дарованное Богом, совсем иное, нежели что предполагал получить человек. Для неотрекшихся от своей воли опасна прелесть.
   На днях прочитал я внимательно «Слово о Иисусовой молитве». В нем со всей ясностью изложено, что моление с заключением ума в слова молитвы есть самое полезное и безопасное, что механизм через ноздревое дыхание с усилием взойти умом в сердце воспрещен святыми отцами для несозревших к такому молению! Тебе необходимо молиться первым способом, принимая в руководство общее правило и не принимая в руководство исключений из общего правила, совершившихся по особенному смотрению Божию. Я стараюсь приобучаться единственно к первому способу, как необходимому для внимания. Внимание – душа молитвы. Стараюсь даже устранять все прочее, чтобы делание было вполне бескорыстным, чтобы преуспеяние было вполне предоставлено воле Божией.
   Держись решительно заключения ума в слова молитвы. Если при этом явится какой-либо иной механизм, сам собой, то пусть действует, доколе не отойдет. Если отойдет, то не смущайся. У тебя молитва еще вполне вещественна, и потому самые механизмы, которых ты прежде держался неправильно, могут исправиться заключением ума в слова молитвы. При этом последнем механизме является в свое время неоцененное молитвенное действие, вполне духовное.
   Весьма ошибочно твое искание места сердечного! Если будешь заключать ум в слова, то сердце придет в сочувствие уму. Сперва надо молиться при этом сочувствии. Такая молитва есть молитва покаяния. Когда же через покаяние очистится человек, то место сердечное обозначитсея само собою.
   Когда при молитве ощущается нечувствие, то, несмотря на это состояние нечувствия, полезно нудиться к внимательной молитве и не оставлять молитвенного подвига, творя молитву гласно и неспешно, потому что после нечувствия внезапно прикасается к сердцу блатодать Божия, и оно приходит в умиление.
   Периодом борьбы со страстями никак не должно отягощаться. Период этот назначается Богом по Его премудрому смотрению. Писание говорит: «Терпя, потерпех Господа, и внят ми». Также: «Гнев Господень подыму, яко согреших Ему». Преждевременное освобождение от внутренних браней душевредно.
   Если оставишь всякое стремление к мнимому преуспеянию, возложив дело преуспеяния твоего на Бога и вручив временную и вечную участь твою воле Божией, – будешь заботиться при молитве твоей единственно о внимании, от которого обыкновенно является и которому обыкновенно содействует умиление, то молитвенный подвиг твой получит правильность. Это значительно успокоит тебя. Спокойствие будет знамением милости Божией. Также я не советовал бы тебе очень вдаваться в рассматривание своей греховности.
   Достаточно, если будешь знать это. Духовный подвиг должен быть как можно менее сложным.
   В обществе человеческом должно молиться одним умом, а наедине – и умом и устами, несколько вслух себе одному.
   На неспешное и внимательное произнесение ста молитв потребно времени в 30 минут или около получаса; некоторые подвижники нуждаются и еще в более продолжительном времени. Не произноси молитв спешно, одну немедленно за другою; делай после каждой молитвы краткий отдых, и тем способствуй уму сосредоточиваться. Безостановочное произнесение молитв рассеивает ум. Переводи дыхание с осторожностью; дыши тихо и медленно: этот механизм охраняет от рассеянности. Окончив моление молитвой Иисусовой, не вдайся в разные размышления и мечтания, всегда пустые, обольстительные, обманчивые; но, по направлению, полученному в молитвенном подвиге, проведи время до сна. Склоняясь ко сну, повторяй молитву; засыпай с нею. Приучи себя так, чтобы, проснувшись от сна, первой твоей мыслью, первым словом и делом была молитва Иисусова.
   Отцы советуют после обеда заниматься воспоминанием о смерти. Это вполне правильно, но живая молитва Иисусова неразлучна с живым воспоминанием о смерти; живое воспоминание о смерти сопряжено с живой молитвой ко Господу Иисусу, упразднившему смертью смерть и даровавшему человекам живот вечный Своим временным подчинением смерти.

Поклоны

   Начинающему обучаться молитве Иисусовой очень вспомоществует к обучению ей ежедневное келейное правило из известного числа земных и поясных поклонов, соответственно силам. Полагают поклоны неспешно, с чувством покаяния, и при каждом поклоне произносится молитва
   Иисусова. Образец этого моления можно видеть в «Слове о вере» преподобного Симеона Нового Богослова. Описывая ежедневный вечерний молитвенный подвиг блаженного юноши Георгия, святой Симеон говорит: «Он помышлял, что предстоит Самому Господу и припадает к пречистым ногам Его; он молил Господа со слезами, чтобы Господь умилосердился над ним. Молясь, он стоял неподвижно, подобно некоему столбу, не дозволяя себе никакого движения ни ногами, ни другой какой частью тела, не дозволяя очам любопытно обращаться на стороны; он стоял с великим страхом и трепетом, не допуская себе дремания, уныния и лености». Число поклонов на первый раз может быть ограничено двенадцатью. Соображаясь с силами, с удобством, доставляемым обстоятельствами, это число может постепенно возрастать. При умножении числа поклонов должно строго наблюдать, чтобы качество молитвенного подвига сохранилось, чтобы нам не увлечься к бесплодному, вредному количеству, по причине плотского разгорячения. От поклонов тело согревается, несколько утомляется: такое состояние тела содействует вниманию и умилению.
   Остережемся, чтобы это состояние не перешло в плотское разгорячение, чуждое духовных ощущений, развивающее ощущения естества падшего. Количество, столько полезное при правильности настроения и цели, может быть очень вредным, когда оно приводит к плотскому разгоря-чению. Плотское разгорячение познается по плодам своим; ими оно отличается от духовной теплоты. Плоды плотского разгорячения – самомнение, самонадеянность, высокоумие, превозношение, иначе гордость в различных видах ее, к которым удобно прививается прелесть. Плоды духовной теплоты – покаяние, смирение, плач, слезы. Правило с поклонами всего удобнее совершать, отходя ко сну: в это время, по окончании дневных попечений, можно совершать правило продолжительнее и сосредоточеннее. Но и утром, и среди дня полезно, особенно юным, полагать умеренное количество поклонов, – поклонов 12 и до 20-ти. Этими поклонами поддерживается молитвенное настроение и распятие плоти, поддерживается и усиливается усердие к молитвенному подвигу.

Иконы

   Очень полезно для упражняющегося молитвой
   иметь в келии иконы Спасителя и Божией Матери довольно значительного размера. По временам можно обращаться при молитве к иконам, как бы к самим присутствующим тут Господу и Божией Матери. Ощущение присутствия Божия в келии может сделаться обычным. При таком постоянном ощущении мы будем пребывать в келии со страхом Божиим, как бы постоянно под взорами Бога. Точно: мы находимся всегда в присутствии Бога, потому что Он вездесущ, – находимся всегда под взорами Бога, потому что Он все и всюду видит. Слава всемилосердому Господу, видящему нашу греховность и согрешения, долготерпеливо ожидающему нашего покаяния, даровавшему нам не только дозволение, но и заповедь умолять Его о поми-
   ловании.

Дыхание

   Что удерживаетесь вводить дыхание по художеству, изложенному в Добротолюбии, – хорошо делаете. Это художество превосходно сокращено преподобным Нилом Сорским в следующие слова: «Не дыши борзо, ибо сие способствует к собранию ума». Этим и Вы довольствуйтесь, т. е. дышите тихо при молитве. Умиление и любовь к ближним, кои все, без изъятия, кажутся яко ангелы, суть плоды истинные и непрелестные молитвы. А встречающиеся искушения, уныние и сон служат доказательством того, сколько молитва нам полезна. Предаю Вас благодати Божией: она Вас да наставит, да укрепит и да руководствует, яко «без Мене не можете творити ничесоже», – рече Господь.
   И паки! От художества о ноздренном дыхании уклонитесь! Когда, Богу изволяющу, придет время, то скажу. Этим художеством, в свое время полезным, некоторые неисцельно себя повредили. Непарительность, немечтательность, умиление, любовь к ближним – вот истинные признаки истинной молитвы.
   Преподобный Нил Сорский повелевает затворять ум в сердце и приудерживать по возможности дыхание, чтобы не часто дышать. Это значит – надо дышать очень тихо. Вообще все движения крови должно удерживать и содержать душу и тело в спокойном положении, в положении тишины, благоговения и страха Божия. Без этого духовное действие появиться в нас не может: оно появляется тогда, когда утихнут все кровяные движения и порывы. Опыт скоро научит, что удерживание дыхания, т. е. нечастое и негрубое производство дыхания, очень способствует к приведению себя в состояние тишины и к собранию ума от скитания.

Положение

   Молиться можно и стоя, и сидя, и лежа; крепкие по
   здоровью и силам молятся стоя и сидя, немощные могут молиться и лежа, потому что в этой молитве господствует не подвиг тела, а подвиг духа. Должно давать телу такое положение, которое бы предоставляло духу всю свободу к свойственному ему действию. Помнить надо,
   что здесь говорится о делании иноков, которые достаточным телесным подвигом привели в должный порядок свои телесные влечения и по причине преуспеяния
   своего перешли от телесного подвига к душевному. Пособия
   Для вспомоществования новоначальным в упражнении молитвой Иисусовой имеются разные пособия. Исчисляем главные из них.
   1. Четки или лестовка… По четкам считаются поклоны; также и сидя иноки упражняются молитвой Иисусовой первоначально по четкам. Когда же при молитве усилится внимание, тогда прекращается возможность молиться по четкам и исчислять произносимые молитвы: все внимание обращается к молитве.
   2. Очень полезно обучаться молитвой Иисусовой, совершая ее с поклонами земными и поясными, полагая
   эти поклоны неспешно и с чувством покаяния…
   3. В церкви и вообще при упражнении молитвой
   Иисусовой полезно иметь глаза закрытыми.
   4. Держать левую руку у персей, над левым сосцом груди,
   несколько повыше его: последний механизм способствует
   к ощущению силы словесности, находящейся в персях.
   5. Безмолвствующим отцы советуют иметь несколько
   темную келию, с завешенными окошками, для охранения ума от развлечения и для вспомоществования ему сосредотачиваться в сердце.
   6. Безмолвствующим советуют сидеть на низком стуле, во-первых, для того, что внимательная молитва требует спокойного положения, а во-вторых, – по образу слепого нищего, упоминаемого в Евангелии, который сидя при пути вопиял ко Господу: «Иисусе, Сыне Давидов, помилуй мя» (Мк. 10, 47), – и был услышан и помилован. Также этот низменный стул изображает собою гноище, на котором был повержен Иов, вне града, когда диавол поразил его с ног до головы лютою болезнью (Иов 2, 8).
   Больные и престарелые должны остерегаться от излишнего телесного подвига, чтобы он не истощал их сил и не отнимал возможности заниматься подвигом душевным. Сущность делания – в Господе и в имени Его. Расслабленный был свешен на одре своем пред Господа сквозь покров дома и получил исцеление (Мк. 2, 4). Исцеление привлекается смирением и верою.
   По младенчеству нашему, святые отцы преподают некоторые пособия для удобнейшего приобучения себя молитве Иисусовой. Эти пособия суть не что иное, как только пособия, не заключающие в себе ничего особенного. На них не должно останавливаться с излишним вниманием, им не должно придавать излишней важности. Вся сила и все действие молитвы Иисусовой истекает из поклоняемого и всемогущего имени «Иисус», имени, единого под небесем, о немже подобает спастися нам.
   Для преуспевших не нужны никакие внешние пособия: среди шумящего многолюдства они пребывают в безмолвии. Все препятствия к преуспеянию духовному – в нас, в одних нас! Если же что извне действует как препятствие, то это только служит обличением нашего немощного произволения, нашего двоедушия, нашего повреждения грехом. Не были бы нужными никакие внешние пособия, если бы мы жительствовали, как должно жительствовать. Жительство наше расслаблено, произволение шатко, ничтожно, и потому мы нуждаемся во внешних пособиях, как больные ногами в костылях и посохе.
   Благую часть ты избрал, оставя все механизмы и довольствуясь заключением ума в слова: это поведет к самым правильным результатам, без всякой примеси прелести, которой ты мог подвергнуться и отчасти уже подвергался, употребляя механизмы, которые тебе нейдут. Для себя я держусь, когда держусь, единственно заключения ума в слова молитвы: все прочее является, когда является, само собой.
   Предлагаю отцам и братиям убогий совет: не понуждайте себя преждевременно к открытию в себе сердечного молитвенного действия. Нужна благоразумная осторожность, особенно в наше время, когда уже почти невозможно встретить удовлетворительного наставника для этих предметов, когда подвижник должен пробираться сам, ощупью, при руководстве писаниями святых отцов, в сокровищницу духовных знаний и так же ощупью, сам, выбирать из них свойственное себе. При жительстве по евангельским заповедям, займитесь внимательной Иисусовой молитвой по способу святого Иоанна Лествичника, соединяя молитву с плачем, имея началом и целью молитвы покаяние. В свое время, известное Богу, откроется само собою действие сердечной молитвы. Такое действие, открываемое прикосновением перста Божия, превосходнее достигаемого усиленным принуждением себя при посредстве вещественных пособий. Превосходнее оно во многих отношениях: оно гораздо обширнее, обильнее, оно вполне безопасно от прелести и других повреждений; получивший таким образом, видит в получении единственно милость Божию, дар Божий, а достигший при усиленном употреблении вещественных пособий, видя дар Божий, не может не видеть своего подвига, не может не видеть самого механического способа, им употребленного, не может не приписывать ему особенной важности. Это, на тонком мысленном пути, – значительный недостаток, значительное претыкание, значительное препятствие к развитию духовного преуспеяния. Для развития духовного преуспеяния нет ни конца, ни пределов. Ничтожное, незаметное упование на что-либо вне Бога, может остановить ход преуспеяния, в котором и вождь, и ноги, и крылья – вера в Бога. «Христос для верующего – все», – сказал святой Марк. Из употреблявших с особенным тщанием вещественные вспомогательные средства, достигли преуспеяния весьма редкие, а расстроились и повредились весьма многие.

Оставление, перерывы

   «Поведали об авве Иоанне: Когда он возвращался с жатвы, то ходил сперва к старцам для молитвы и назидания; потом упражнялся в псалмопении; после этого переходил уже к молитве. Такую постепенность в занятиях находил он нужною для приведения ума в то состояние, в котором он находился до выхода из келии».
   Тому, кто имеет умную молитву, должно постепенно возвращаться к ней после того, как случится подвергнуться развлечению.
   Воспользуемся неизреченной милостью Божией к нам! Примем ее с величайшим благоговением, с величайшей благодарностью! Возделаем ее во спасение наше с величайшим усердием, с величайшей тщательностью! Милость даруется Богом во всем обилии, но принять ее или отвергнуть, принять ее от всей души или с двоедушием, предоставляется на произвол каждого человека. Чадо! От юности твоея избери наказание, и даже до седин обрящеши премудрость. Якоже оряй и сеяй пристутпи к ней, и жди благих плодов ея: в делании бо ея мало потрудишися, и скоро будеши ясти плоды ея (Сир. 6, 18–20). В заутрии сей семя твое, и в вечер да не оставит рука твоя (Еккл. 11, 6). Исповедайтеся Господеви и призывайте имя Его. Взыщите Господа и утвердитеся: взыщите лица Его выну (Пс. 104, 1, 4). Этими словами Священное Писание научает нас, что подвиг служения Богу, подвиг молитвы, должен быть совершаем от всей души, постоянно и непрерывно. Скорби внешние и внутренние, долженствующие непременно повстречаться на поприще этого подвига, подобает преодолевать верой, мужеством, смирением, терпением и долготерпением, врачуя покаянием уклонения и увлечения. И оставление молитвенного подвига, и промежутки на нем крайне опасны. Лучше не начинать этого подвига, нежели, начавши, оставить. Душу подвижника, оставившего предпринятое им упражнение в молитве Иисусовой, можно уподобить земле обработанной и удобренной, но впоследствии заброшенной: на такой земле с необыкновенной силой вырастают плевелы, пускают глубокие корни, получают особенную крепость. В душу, отрекшуюся от блаженного союза с молитвой, оставившую молитву и оставленную молитвой, вторгаются страсти бурным потоком, наводняют ее. Страсти стяжевают особенную власть над такой душой, особенную твердость и прочность, запечатлеваются ожесточением и мертвостью сердца, неверием. Возвращаются в душу демоны, изгнанные молитвой, разъяренные предшествовавшим изгнанием, возвращаются они с большим неистовством и в большем числе. Последняя человеку тому бывают горша первых (Мф. 12, 45), – по определению Евангелия состояние подвергшегося владычеству страстей и демонов после избавления от них при посредстве истинной молитвы несравненно бедственнее, нежели состояние того, кто не покушался свергнуть с себя иго греховное, кто меча молитвы не вынимал из ножен его. Вред от промежутков или от периодического оставления молитвенного подвига подобен вреду, происходящему от совершенного оставления; вред этот тем значительнее, чем промежуток продолжительнее, Во время сна подвижников, то есть во время нерадения их о молитве, приходит враг, невидимый чувственными очами, непримеченный подвижниками, попустившими себе увлечение и рассеянность, насевает плевелы поереди пшеницы (МФ. 18, 25). Сеятель плевелов очень опытен, коварен, исполнен злобы; легко ему посеять плевел самый злокачественный, ничтожный по наружности и начале своем, но впоследствии обхватывающий и перепутывающий многочисленными ростками всю душу. Иже несть со Мною, – сказал Спаситель, – на Мя есть, и иже не собирает со Мною, расточает (Лк. 11, 28). Молитва не доверяет себя делателям двоедушным, непостоянным.

Догмат

   Учение о Божественной силе имени Иисусова имеет
   полное достоинство основного догмата и принадлежит к всесвятому числу и составу этих догматов. Невежественное богохульное умствование против молитвы Иисусовой имеет весь характер умствования еретического. Жительство
   Основанием для упражнения молитвой Иисусовой
   служит поведение благоразумное и осторожное. Во-первых, должно устранить от себя изнеженность и наслаждения плотские, во всех видах. Должно довольствоваться пищей и сном постоянно умеренными, соразмерными с силами и здоровьем, чтобы пища и сон доставляли телу должное подкрепление, не производя непристойных движений, которые являются от излишества, не производя
   изнеможения, которое является от недостатка.
   Одежда, жилище и все вообще вещественные принадлежности должны быть скромные, в подражание Христу, в подражание апостолам Его, в последование духу их, в общение с духом их. Святые апостолы и истинные ученики их не приносили никаких жертв тщеславию и суетности,
   по обычаям мира, не входили ни в чем в общение с духом мира. Правильное, благодатное действие молитвы Иисусовой может прозябнуть только из духа Христова: прозябает
   и произрастает оно исключительно на одной этой почве.
   Зрение, слух и прочие чувства должны быть строго
   хранимы, чтобы через них, как через врата, не ворвались в душу супостаты. Уста и язык должны быть обузданы,
   как бы окованы молчанием: празднословие, многословие, особенно насмешки, пересуды и злоречие суть
   злейшие враги молитвы.
   От принятия братий в свою келию, от хождения в их келии должно отказаться: должно пребывать терпеливо в своей келии, как в гробе, с мертвецом своим – со своей душой, истерзанной, убитой грехом, – молить Господа Иисуса о помиловании. Из могилы-келии молитва восходит на небо; в той могиле, в которую скрывается тело по смерти, и в могиле адской, в которую низвергается душа грешника, уже нет места для молитвы.
   Сколько нужен пост для желающего заняться и преуспеть в умной молитве: столько нужно для него и безмолвие или крайнее уединение, – вообще возможное удаление от скитания.
   Приучи себя к молчанию, чтобы ты мог безмолвствовать и среди людей. Говори как можно меньше, и то по крайней нужде. Тяжко претерпевать злострадание безмолвия для привыкшего к рассеянности, но всякий, желающий спастись и преуспеть в духовной жизни, непременно должен подчинить себя этому злостраданию и приучить себя к уединению и безмолвию. После кратковременного труда, безмолвие и уединение соделаются вожделенными по причине плодов, которые не замедлит вкусить душа благоразумного безмолвника.
   «Если часто отверзаются двери в покое, то удобно выходит из него теплота. Так и душа, когда будет много говорить, хотя бы говоримое было и доброе, теряет теплоту свою дверями слова. Почему хорошо и полезно молчание в разуме, когда занимаемся помышлениями премудрыми и душеспасительными» (Изречение старцев).
   Очевидно, здесь предлагается умное делание, в котором главное место занимают умная молитва и плач сердца при воспоминаний о смерти, о суде Божием, о вечной муке ада и о вечном блаженстве рая.
   Брат попросил наставления у аввы Пимена. Старец сказал ему: «Доколе котел разогрет горящим под ним огнем, – дотоле не дерзает прикасаться к нему ни муха, ни какое другое насекомое. Когда же котел остынет, – тогда свободно садятся на него все гады. Подобное этому совершается и с иноком: доколе инок пребывает в духовном делании, – дотоле враг не находит возможности победить его».
   Таково свойство умной молитвы: она, наполняя человека, заграждает вход в него всем греховным помыслам. Когда же ум делателя впадает в расслабление и уныние, – тогда греховные помыслы входят удобно, побеждают и увлекают подвижника. По этой причине особенно важно для подвижника умной молитвы постоянно хранить ум в бодрости, в трезвении, не позволяя себе ничего такого, что приводит ум в расслабление: ни многословия, ни многопопечительности, ни развлечения и рассеянности, ни излишества в пище, питии и сне, ни внимания к делам человеков и мира сего.
   Жительство свое проводил Пимен Великий в среде небольшого общежития, состоящего из родных братьев его. Находясь постоянно с ними, он уединялся в себе и достиг совершенства постоянным и усиленным трезвением, устраняя все препятствия, которыми могло бы нарушиться его делание. Очень верное средство к сохранению сердечного мира и безмолвия и неразлучной с ними умной молитвы преподает святой апостол: «Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов» (Гал. 6, 2). Люди наиболее устремляются в противное этому состояние: они ищут от ближних неупустительности и совершенства в добродетели, несвойственных и невозможных человеку, притом имея о добродетели самое недостаточное, даже превратное понятие. Такое безрассудное стремление не допускает сердцу погрузиться в самовоззрение и истинное смирение, из которых истекают умная молитва и сердечное безмолвие; такое безрассудное стремление содержит сердце в непрестанном возмущении и приносит уму множество чуждых смысла помыслов и мечтаний. «Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов».

Имя Божие

   Благодатная сила молитвы Иисусовой заключается в самом Божественном имени Богочеловека, Господа нашего, Иисуса Христа. Хотя многочисленные свидетельства Священного Писания возвещают нам величие имени Божия, но с особеннейшей определенностью объяснил значение этого имени святой апостол Петр перед синедрионом иудейским, когда синедрион допрашивал апостола коею силою или коим именем даровано им исцеление хромому от рождения? Петр, исполнися Духа Свята, рече: «Князи людстии и старцы Израилевы, аще мы днесь истязуеми есмы о благодеянии человека немощна, о чесом сей спасеся: разумно буди всем вам и всем людем Израилевым, яко во имя Иисуса Христа Назорея, Его же вы распясте, Егоже Бог воскреси от мертвых, о сем сей стоит пред вами здрав. Сей есть камень, укоренный от вас зиждущих, бывый во главу угла, и несть ни о едином же ином спасения: несть бо иного имене под небесем, даннаго в человецех, о нем же подобает спастися нам» (Деян. 4, 8–12). Это свидетельство – свидетельство Святого Духа: уста, язык, голос апостола были только орудиями Духа. И другой орган Святого Духа, апостол языков, издает подобное провещание. «Всяк, – говорит он, – иже призовет имя Господне, спасется» (Рим. 10, 13). Христос Иисус смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя. Темже и Бог Его превознесе, и дарова Ему имя, еже паче всякаго имени, да о имени Иисусове всяко колено поклонится небесных и земных и преисподних (Флп. 2, 9–10).
   Воспел предвидевший дальнее будущее Давид, праотец Иисуса по плоти, воспел величие имени Иисуса, живописно изобразил действие этого имени, борьбу при посредстве его с началами греха, силу его при освобождении молящегося им из плена страстей и бесов, благодатное торжество одержавших победу именем Иисуса. Послушаем, послушаем Боговдохновенного Давида!
   С необыкновенной ясностью описывая долженствующее совершиться через тысячу лет установление духовного царства Христова на земле, царь-пророк говорит, что владычество Богочеловека будет распростираться от моря и до моря, и от рек до конец вселенныя. «Поклонятся Ему вси царие земстии, вси языцы поработают Ему. Честно имя Его пред ними, и помолятся о Нем выну, весь день благословят Его. Будет имя Его благословенно во веки; прежде солнца пребывает имя Его: и благословятся в Нем вся колена земная, вси языцы ублажат Его. Благословенно имя славы Его во веки и в век века: и исполнится славы Его вся земля» (Пс. 71. 8, 11, 14, 15, 17, 19). Великое служение молитвы, вводящей человеков в ближайшее общение с Богом, появилось на земле, в обширнейшем размере, со времени примирения человеков с Богом при посредстве Богочеловека. Служение это объяло вселенную. Оно водворилось в городах и селениях; оно процвело в диких, необитаемых дотоле пустынях; оно воссияло в темных вертепах, в ущельях, в пропастях и на вершинах гор, в глуши лесов дремучих. Имя Богочеловека получило в служении молитвенном важнейшее значение, будучи именем Спасителя человеков, Творца человеков и ангелов, будучи именем вочеловечившегося Бога, Победителя возмутившихся рабов и созданий – демонов. Пред Ним – Господом и Искупителем нашим – припадут ефиопляне, бесы, и враги Его, падшие духи, персть полижут (Пс. 71, 9). «Господи Господъ наш, яко чудно имя Твое по всей земли, яко взятся великолепие Твое превыше небес. Из уст младенец и ссущих совершил еси хвалу, враг Твоих ради, еже разрушити врага и местника» (Пс. 8, 2–3). Точно! Величие имени Иисуса превыше постижения разумных тварей земли и неба: постижение его непостижимо приемлется младенческой простотой и верой. С таким же бескорыстным настроением должно приступать к молению именем Иисуса и пребывать в этом молении; постоянство и тщательность в молении должны быть подобны непрестанному стремлению младенца к сосцам матери…
   Святой Давид исчисляет чудные действия страшнаго и святаго имени (Пс. 110, 9) Иисусова. Оно действует подобно принятому врачевству, которого образ действия неизвестен больному и непостижим для него, а самое действие очевидно по производимому исцелению. Ради имени Иисусова, употребляемого молящимся, нисходит к нему помощь от Бога и даруется ему отпущение грехов; по этой причине святой Давид, представляя возарению Бога опустошение и бедственное состояние души всякого человека, произведенное греховной жизнью, умоляя от лица всех человеков о помиловании, говорит: «Помози нам, Боже, Спасителю наш, славы ради имене Твоего, Господи, избави ны, и очисти грехи наша имене ради Твоего» (Пс. 78, 9).
   Силой имени Иисусова освобождается ум от колебания, укрепляется воля, доставляется правильность ревности и прочим свойствам душевным; мыслям и чувствованиям богоугодным, мыслям и чувствованиям, принадлежащим непорочному естеству человеческому, – только таким мыслям и чувствованиям дозволяется пребывать в душе; нет в ней места для мыслей и чувствований чуждых, «яко Бог спасет Сиона, и созиждутся гради Иудейстии: и вселятся тамо, и наследят и; и семя рабов Твоих удержит и, и любящии имя Твое вселятся в нем» (Пс. 68, 36–37).
   Во имя Господа Иисуса даруется оживление душе, умерщвленной грехом. Господь Иисус Христос – жизнь (Ин. 11, 25), и имя Его – живое: оно оживотворяет вопиющих им к источнику жизни, Господу Иисусу Христу. «Имене ради Твоего, Господи, живиши мя правдою Твоею» (Пс. 142, 11); «не отступим от Тебе: оживиши ны, и имя Твое призовем» (Пс. 79, 19).
   Когда семьдесят меньших апостолов, посланные Господом на проповедь, возвратились к Нему по совершении возложенного на них служения, то с радостью возвестили Господу: «Господи, и беси повинуются нам о имени Твоем» (Лк. 10, 17). О, как эта радость была справедлива! Как она была основательна! Более пяти тысяч лет господствовал дъявол над человеками, уловив их в рабство себе и в родство с собой при посредстве греха, а ныне слышит имя Иисуса – и повинуется человекам, доселе повиновавшимся ему, связывается связанными им, попирается попранными. В ответ ученикам, радующимеся о низложении власти бесов над человеками и о приобретении власти человеками над бесами, Господь сказал: «Се даю вам власть наступати на змию и на скорпию, и на всю силу вражию: и ничесоже вас вредит» (Лк. 10, 19). Дана власть, но предоставлена свобода пользоваться властью и попрать змей и скорпионов, или пренебречь даром и произвольно подчиниться им. Под именем змей святые отцы разумеют начинания явно греховные, а под именем скорпий – прикрытые наружностью непорочности и даже добра. Власть, данная Господом семидесяти ученикам Его, дана всем христианам (Мк. 16, 17). Пользуйся ею, христианин! Посекай именем Иисусовым главы, то есть начальные проявления греха в помыслах, мечтаниях и ощущениях; уничтожь в себе владычество над тобой дьявола; уничтожь все влияние его на тебя; стяжи духовную свободу. Основание для подвига твоего – благодать святого крещения; оружие – моление именем Иисуса.
   Господь, даровав ученикам Своим власть попирать змей и скорпионов, присовокупил: «Обаче о сем не радуйтеся, яко дуси повинуются вам: радуйтеся же, яко имена ваша написана суть на небесех» (Лк. 10, 20). «Радуйтесь не столько о Том, – говорит блаженный Феофилакт, – что бесы вам повинуются, сколько о том, что имена ваши написаны на небе: не чернилами, – Божественной благодатью и Божией памятью», молитвой Иисусовой. Таково свойство молитвы Иисусовой: она возводит с земли на небо делателя своего и включает его в число небожителей. Пребывание умом и сердцем на небе и в Боге – вот главный плод, вот цель молитвы; отражение и попрание врагов, противодействующих достижению цели, – дело второстепенное: не должно оно привлекать к себе всего внимания, чтобы сознанием и созерцанием победы не дать входа в себя высокоумию и самомнению, не претерпеть страшного побеждения по поводу самой победы…
   Молитва Иисусова была во всеобщем употреблении у христиан первых веков… Иначе и не могло быть. Именем Господа Иисуса Христа совершались поразительнейшие знамения перед лицом всего христианского общества, что возбуждало питать во всем обществе христианском веру в неограниченную силу имени Иисуса. Преуспевшие понимали эту силу из преуспеяния своего. Об этой силе, обильно развивающейся в святых Божиих, преподобный Варсонофий Великий выражается так: «Знаю одного раба Божия в нашем роде, в настоящее время и в сем благословенном месте, который и мертвых может воскрешать во имя Владыки нашего Иисуса Христа, и демонов изгонять, и неизлечимые болезни исцелять, и делать другие чудеса не менее апостольских, как свидетельствует Давший ему дарование или, точнее сказать, дарования. Да и что это значит в сравнении с тем, что можно сделать от имени Иисуса!» Имея перед глазами чудеса, в памяти – завещание Господа, в сердце – пламенную любовь к Господу, верные первенствующей Церкви постоянно, тщательно, с огненной ревностью херувимов и серафимов упражнялись в молении именем Иисуса. Таково свойство любви! Она непрестанно памятует о любимом; она непрестанно услаждается именем любимого; она хранит его в сердце, имеет в уме и на устах. Имя Господа – паче всякого имени: оно – источник услаэждения, источник радости, источник жизни; оно – Дух: оно – животворит, изменяет, переплавляет, боготворит. Для неграмотных оно со всей удовлетворительностью заменяет молитвословия и псалмопение; грамотные, преуспев в молитве Иисусовой, оставляют разнообразие псалмопения, начинают преимущественпо упражняться в молитве Иисусовой, ради присущих в ней преизобильных силы и питания. Все это явствует из писаний и постановлений святых Отцов. Святая Восточная Православная Церковь предлагает всем неграмотным, вместо всех молитвословий, молитву Иисусову, предлагает не как нововведение, но как упражнение общеизвестное. Это постановление, вместе с другими преданиями Восточной Церкви, перешло из Греции в Россию, и многие из простого народа, малограмотные и даже неграмотные, напитались силой молитвы Иисусовой во спасение и жизнь вечную, многие достигли великого преуспеяния духовного.

Искушения и брани

   Пишете, что при начале упражнения в Иисусовой молитве бороли Вас уныние и его порождения: отчаяние, недоумение, сон и проч. Это хороший признак: «Пользу молитвы, – сказал святой Иоанн Лествичник, – можно заметить из бесовских препятствий, возникающих во время собрания», т. е. молитвенного.
   Преподобный Нил Сорский, ссылаясь на преподобного Нила Синайского, говорит, что «умная молитва есть рай, который не только должно возделывать, но и хранить. Помолившись якоже подобает, ожидай яже не подобает». В особенности враг после молитвы борет двумя страстями: гневом, который прямо противоположен молитве, и блудом, яко плотским и сатанинским ее подобием по действию, следовательно, уничтожающим ее действие. Сказал апостол: прилепляяйся Господеви бывает един дух с Господом, а прилепляяйся блуднице, хотя бы одними помышлениями, бывает едина плоть с блудницею. Бог да дарует тебе с терпением побеждать брани и молитву проходить
   по возможности без всяких вещественных пособий.

Место сердечное, словесность

   Святые отцы, научая сердечной молитве, не дали точного наставления, в которой части сердца она должна быть совершаема, – вероятно, по той причине, что в те времена не встречалось нужды в этом наставлении. Святой Никифор говорит как об известном предмете, что словесность находится в персях, и что когда возбудится словесность к участию в молитве, то вслед за нею возбудится к такому участию и сердце. Трудно, знающим что-либо со всей подробностью и основательностью, предвидеть и предупредить решением все вопросы, которые могут возникнуть из совершенного неведения: в чем неведение видит темноту, в том для знания нет ничего неясного. В последующие времена неопределенное указание в писаниях отеческих на сердце послужило причиной важного недоумения и ошибочного упражнения молитвой тех, которые, не имея наставника, не исследовав с должной тщательностью отеческих писаний, на основании наскоро схваченных чтением поверхностных понятий решились заняться художественной сердечной молитвой, возложив все упование на вещественные пособия к ней. Определенное объяснение этого предмета
   сделалось, таким образом, необходимостью.
   Сердце человеческое имеет вид продолговатого меш-ца, кверху расширяющегося, книзу суживающегося. Оно верхней оконечностью, находящейся напротив левого сосца груди, прикреплено, а нижняя его часть, нисходящая к оконечности ребр, свободна; когда она придет в колебание, это колебание называется биением сердца.
   Многие, не имея никакого понятия об устройстве сердца, признают свое сердце там, где чувствуют его биение. Приступая самочинно к упражнению сердечной молитвой, они устремляют дыхание, вводя его в сердце, к этой части сердца, приводят ее в плотское разгорячение, причем биение сердца очень усиливается, призывают к себе и навязывают себе неправильное состояние и прелесть.
   Схимонах Василий, ссылаясь на святого Феофилакта и других отцов, утверждает, что три силы души – словесная, сила ревности и сила желания – расположены так: в персях и в верхней части сердца присутствует словесная сила, или дух человека; в средней – сила ревности; в нижней – сила желания, или естественное вожделение. Старающийся привести в движение и разгорячить нижнюю часть сердца, приводит в движение силу вожделения, которая, по близости к ней половых частей и по свойству своему, приводит в движение эти части. Невежественному употреблению вещественного пособия последует сильнейшее разжжение плотского вожделения. Какое странное явление: по-видимому, подвижник занимается молитвой, а занятие порождает похотение, которое должно бы умерщвляться занятием, – и неведение, злоупотребившее вещественным пособием, приписывает Иисусовой молитве то, что должно приписать злоупотреблению.
   Сердечная молитва происходит от соединения ума с духом, разъединенных падением, соединяемых благодатью искупления. В духе человеческом сосредоточены ощущения совести, смирения, кротости, любви к Богу и ближнему, и других подобных свойств: нужно, чтобы при молитве действие этих свойств соединялось с действием ума. На это должно быть обращено все внимание делателя молитвы. Соединение совершается перстом Божиим,
   единым могущим исцелить язву падения; делатель же молитвы доказывает искренность произволения своего получить исцеление постоянным пребыванием в молитве,
   заключением ума в слова молитвы, деятельностью внешней и внутренней по заповедям Евангелия, соделываю-щей дух способным к соединению с молящимся умом.
   Что значит место сердечное? Это – словесная сила,
   или дух человека, присутствующий в верхней части сердца, против левого сосца, подобно тому, как ум присутствует в головном мозге. При молитве нужно, чтобы дух соединился с умом и вместе с ним произносил молитву,
   причем ум действует словами, произносимыми одной мыслью или с участием голоса, а дух действует чувством умиления, или плача. Соединение даруется в свое время
   Божественной благодатью, а для новоначального достаточно, если дух будет сочувствовать и содействовать уму.
   При сохранении внимания умом, дух непременно ощутит умиление. Дух обыкновенно называется «сердцем»,
   как и вместо слова «ум» употребляется слово «голова».

Молитва мирян

   Иные, считающие себя за одаренных духовным рассуждением и почитаемые многими за таковых, боятся этой молитвы, как какой заразы, приводя в причину
   «прелесть» – будто бы непременную спутницу упражнения Иисусовой молитвой, – сами удаляются от нее и других учат удаляться. Изобретатель такового учения,
   по мнению моему, – дьявол, которому ненавистно Имя
   Господа Иисуса Христа, как сокрушающее всю его силу:
   он трепещет этого всесильного Имени и потому оклеветал его перед многими христианами, чтобы они отвергли оружие пламенное, страшное для врага, – спасительное для них самих.
   Другие, занимаясь Иисусовой молитвой, хотят немедленно ощутить ее духовное действие, хотят наслаждаться ею, не поняв, что наслаждению, которое подает один Бог, должно предшествовать истинное покаяние. Надо поплакать долго и горько прежде, нежели явится в душе духовное действие, которое – благодать, которое, повторяю, подает един Бог в известное Ему время. Надо прежде доказать верность свою Богу постоянством и терпением в молитвенном подвиге, усмотрением и отсечением всех страстей в самых мелочных действиях и отраслях их.
   Непрелестный образ упражнения Иисусовой молитвой состоит в тихом произношении ее устами или умом, непременно при внимании и с чувством покаяния. Дьявол не терпит благоухания покаяния; от той души, которая издает из себя это благоухание, он бежит прочь с прелестями своими. Проходимая таким образом Иисусова молитва – превосходное оружие против всех страстей, превосходное занятие для ума во время рукоделия, путешествия и в других случаях, когда нельзя заняться чтением и псалмопением. Таковое упражнение молитвой Иисусовой приличествует всем вообще христианам, как жительствующим в монастырях, так и жительствующим посреди мира. Стремление же к открытию сердечного духовного действия приличествует наиболее, почти единственно инокам, – и то познавшим подробно борение со страстями, при удобствах, доставляемых местом и прочими обстоятельствами.

Молитва благодатная

   «Святой и пренебесный огнь, – говорит святой
   Иоанн Лествичник, – одних опаляет по причине недостаточной чистоты их; других, напротив того, просвещает, как достигших совершенства. Один и тот же огнь называется и огнем поядающим и светом просвещающим. По этой причине одни исходят от молитвы своей,
   как бы из жарко натопленной бани, ощущая некоторое облегчение от скверны и вещественности; другие же выходят просвещенные светом и одеянными в сугубую одежду смирения и радования. Те же, которые после молитвы своей не ощущают ни которого из этих двух действий, молятся еще телесно, а не духовно». Духовной молитвой названа здесь молитва, движимая Божественной благодатью, а телесной молитвой – молитва, совершаемая человеком при собственном усилии, без явного содействия благодати. Необходима второго рода молитва, как утверждает тот же Иоанн Лествичник, чтобы дарована была в свое время молитва благодатная. Чем же ознаменовывает свое пришествие молитва благодатная?
   Она ознаменовывает свое пришествие плачем вышеестественным, – и входит человек во врата святилища
   Божия, своего сердца, во исповедании неизреченном.
   «Как невозможно видеть лице свое в возмущенной
   воде, так невозможно и душе, если она не очистится от чуждых помышлений, достичь духовной молитвы» (Изречение старцев).
   Духовною молитвою называется молитва благодатная, когда ум по причине чистоты своей и всецелого устремления к Богу, сподобится соединиться Святому
   Духу и вступить под водительство Святого Духа.

Молитва гласная

   Многие великие отцы во всю жизнь свою упражнялись
   устной и гласной молитвой и при том обиловали дарованиями Духа. Причиной такого преуспеяния их было то, что у них с гласом и устами были соединены ум, сердце, вся душа и все тело; они произносили молитву от всей души, от всей крепости своей, из всего существования своего, из всего человека. Так преподобный Симеон Дивногорец прочитывал в продолжение ночи вею Псалтырь. Святой Исаак Сирский упоминает о некотором блаженном старце, занимавшимся молитвенным чтением псалмов, которому попускалось ощущать чтение только в продолжение одной «славы», после чего божественное утешение овладевало им с такой силой, что он пребывал по целым дням в священном исступлении, не ощущая ни времени, ни себя. Преподобный Сергий Радонежский во время чтения акафиста был посещен Божией Матерью в сопровождении апостолов Петра и Иоанна. Повествуют о преподобном Иларионе Суздальском: когда он читал в церкви акафист, то слова вылетали из уст его, как бы огненные, с необъяснимой силой и действием на предстоящих.
   Устная молитва святых была одушевлена вниманием и Божественной благодатью, соединявшей разделенные грехом силы человека воедино: оттого она дышала такой сверхъестественной силой и производила такое чудное впечатление на слушателей. Святые воспевали Бога во исповедании сердечном, они пели и исповедывались Богу непоколебимо, т. е. без рассеянности; они пели Богу разумно (Пс. 46, 8).
   Говорит святой Синаит: «Иные, преподавая учение о молитве, предлагают ее творить устами, а другие одним умом: я предлагаю и то, и другое. Иногда ум, унывая, изнемогает творить молитву, а иногда уста: и потому должно молиться обоими, и устами, и умом. Однако должно вопиять безмолвно и несмущенно, чтобы голос не смутил чувства и внимания ума, и не воспрепятствовал молитве. Ум, обвыкнув в делании, преуспеет, и примет от Духа силу крепко и всеми образами молиться. Тогда он не понуждается творить молитву устами, и не возможет, будучи вполне удовлетворяем молитвою умною».
   Изучение наизусть Евангелия и Псалтыри необыкновенно развивает устную внимательную молитву.
   Опыт научит всякого упражняющегося в молитве, что произнесение несколько вслух молитвы Иисусовой, и вообще всех молитвословий, очень способствует к удержанию ума от расхищения развлечением. При усиленном вражеском нападении, когда ощутится ослабление произволения и омрачение ума, необходима гласная молитва. Внимательная гласная молитва есть вместе и умная, и сердечная.

Наставник

Возвышеннейшее умное делание необыкновенно просто, нуждается, для принятия, в младенческой простоте и вере; но мы сделались такими сложными, что эта-то простота и неприступна, непостижима для нас. Мы хотим быть умными, хотим оживлять свое я, не терпим самоотвержения, не хотим действовать верой. По этой причине нам нужен наставник, который бы вывел нас из нашей сложности, из нашего лукавства, из наших ухищрений, из нашего тщеславия и самомнения, в широту и простоту веры. По этой причине случается, что на поприще умного делания младенец достигает необыкновенного преуспеяния, а мудрец сбивается с пути, и низвергается в мрачную пропасть прелести.
Опасен недостаточный наставник при обучении новоначального благим нравам и первым правилам монашеского жительства: тем опаснее он для дерзающего слышать учение о великом таинстве умной молитвы, ведущей христианина к сокровенному, вместе существенному и вполне ощутительному соединению с Богом.

Непарительность

   Святой мир есть недвижение ума, рождающееся от исполнения евангельских заповедей, упоминаемое святым Исааком Сирским в 55 слове, которое ощутили святой Григорий Богослов и святой Василий Великий, и, ощутив, удалились в пустыню. Там, занявшись внутренним своим человеком, и окончательно образовав его Евангелием, они соделались зрителями таинственных видений Духа. Очевидно, что недвижение ума, или непарительность (уничтожение рассеянности) стяжается умом по соединении его с душой. Без этого он не может удержаться от парения и скитания всюду. Когда ум, действием Божественной благодати, соединится с сердцем, тогда он получает молитвенную силу, о которой говорит преподобный Григорий Синайский: «Если бы Моисей не принял от Бога жезла силы, то не поразил бы им Бог фараона и Египет: так и ум, если не будет иметь в руке молитвенной силы, то не возможет сокрушить грех и сопротивные силы».
   Утешая и наставляя общежительных иноков, занимающихся монастырскими послушаниями, ободряя их к усердию и тщательности в молитвенном подвиге, Лествичник говорит: «От монахов, занимающихся послушаниями, Бог не требует молитвы, вполне чистой от развлечения. Не унывай, будучи окрадываем рассеянностью! Благодушествуй и постоянно понуждай умтвой возвращаться к себе. Совершенная свобода от рассеянности – принадлежность Ангелов».
   Порабощенные страстям! Будем молиться Господу
   постоянно, неотступно, потому что все бесстрастные перешли такой молитвой к состоянию бесстрастия из состояния страстного. Если ты неослабно будешь приобучать ум твой, чтобы он никуда не удалялся из слов молитвы, то он и во время трапезования твоего будет при тебе. Если же попущено ему тобой невозбранное скитание повсюду, то он не возможет никогда пребывать у тебя. Великий делатель великой и совершенной молитвы сказал: хощу пять словес умом моим глаголати, нежели тьмы словес языком (1 Кор. 14, 19). Такая молитва – благодатная молитва ума в сердце, чуждая парения – не свойственна младенцам, и потому мы, как младенцы, заботясь о качестве молитвы – о внимании при посредстве заключения ума в слова – будем молиться очень много. Количество служит причиной качества. Господь дает чистую молитву тому, кто молится безленостно, много и постоянно
   своей оскверняемой развлечением молитвой».
   «Молитвенный подвиг… есть подвиг. Надо потрудиться. Кто терпеливо молится своей оскверненной молитвой, – сказал св. Иоанн Лествичник, – и не покидает ее, наскучив ее скверной, тому Бог в свое время дает
   истинную молитву».

Непрестанность

   Непрестанная молитва заповедана Самим Богом. Спаситель мира сказал: Просите, и дастся вам; ищите, и обрящете; толцыте, и отверзется вам (Мф. 7, 7). Бог не имать ли сотворити отмщение избранных Своих, вопиющих к Нему день и нощь, и долготерпя о Них? Глаголю вам, яко сотворит отмщение их вскоре (Лк. 18, 7–8).
   Апостол, повторяя учение Господа, говорит: Непрестанно молитеся (1 Сол. 5, 17). Хощу убо, да молитвы творят мужие на всяком месте, воздеюще преподобныя руки без гнева и размышления (1 Тим. 2, 8). Под именем мужей апостол разумеет христиан, достигших христианского совершенства. Только совершенным христианам свойственно молиться без гнева и размышления, то есть в глубоком мире, в чистейшей любви к ближнему, без малейшего памятозлобия к ближнему и осуждения его, без развлечения посторонними помыслами и мечтаниями (без размышления). Таковые могут на всяком месте и во всякое время приносить молитву Богу, воздевая и вознося к Нему преподобные руки: ум и сердце, очищенные от страстей, освященные Духом. Очевидно, что непрестанная молитва не может быть достоянием новоначального инока; но, чтобы сделаться способным в свое время к непрестанной молитве, он должен приучиться к частой молитве. Частая молитва, в свое время, сама собой перейдет в непрестанную молитву. Как при непрестанной молитве всего удобнее совершать молитву Иисусову, так и новоначальный должен как можно чаще обращаться к молитве Иисусовой. Выпало ли тебе кратчайшее свободное время? Не убей его в праздности! Не убей его, употребив на какое-либо несбыточное и пустейшее мечтание, на какое-нибудь суетное, ничтожное занятие! Употреби его для упражнения молитвой Иисусовой. Если случится, по немощи или, правильнее, по свойству падшего естества, увлечься обольстительными мечтаниями и помыслами, – не унывай, не расслабляйся. Раскаявшись пред Богом в твоей легкомысленности и сознав пред Ним твое падшее естество и твое увлечение, припади мысленно пред Его милостью и прими меры предосторожности против обольстительного мечтания и обольстительных помыслов. Кто не приучится к частой молитве, тот никогда не получит непрестанной.
   Непрестанная молитва – дар Божий, даруемый Богом испытанному в верности рабу и служителю Его. «Иначе, как непрестанной молитвой, невозможно приблизиться к Богу» (Прп. Исаак Сирский). Непрестанная молитва есть признак милости Божией к человеку, есть признак, что все силы души устремились к Богу. Помилуй мя, Господи, яко к Тебе воззову весь день. Возвесели душу раба Твоего, яко к Тебе взях душу мою (Пс. 85, 3–4).

Обет монашеский

   При пострижении в монашество, когда новопострижен-ному вручаются четки, называемые при этом «мечем духовным», завещается ему непрестанное деннонощное моление молитвой Иисусовой. Следовательно, упражнение в молитве Иисусовой есть обет монаха. Исполнение обета
   есть обязанность, от которой нет возможности отречься.
   Обет произносится всеми. Ни множество нарушителей
   обета, ни обычай нарушения не дают законности нарушению. Мало то стадо, которому Отец Небесный благоволил
   Царство. Всегда тесный путь имеет мало путешественников, а широкий много. В последние времена этот путь оставится почти всеми, почти все пойдут по широкому. Из этого не следует, что широкий потеряет свойство вводить в пагубу, что тесный сделается излишним, не нужным для спасения. Желающий спастись непременно должен держаться тесного пути, завещанного Спасителем.

Плач

   Брат спросил авву Пимена: «Что должно мне помышлять, безмолвствуя в келии?» Старец отвечал: «Я подобен человеку, погрязшему в болоте по шею, с бременем на шее – и вопию к Богу: помилуй меня».
   Этим изречением изображается внутреннее делание Пимена Великого. Все оно совокупилось в молитвенный плач. «Помилуй меня!» – это выражение внедрившегося в душу плача. Плач, когда достигнет развития своего, не может облекаться в многомыслие и многословие: он довольствуется для выражения необъятного духовного ощущения самою краткою молитвою.
   Сказывал авва Исаак: «Однажды я сидел у аввы Пимена и увидел, что он пришел в исступление. Я поклонился ему до земли, прося сказать мне, где он был? Принужденный объявить тайну свою, он сказал: мой ум был при кресте Спасителя в те минуты, когда при кресте стояла Богоматерь Мария и плакала; мне бы хотелось так плакать всегда».
   Возлюблен был плач преподобному Пимену! Сперва плач очищает от грехов, потом начинает по временам восхищать очищенного в духовные видения (Иез. 40, 4–5), изменяя ум, изменяя чувства душевные и телесные благодатным изменением: необъяснимым в среде плотского мудрования, превысшим всех состояний, свойственных естеству падшему. Слезы кающегося, приносящего покаяние от сознания грехов, сопряжены с горечью сердца, с болезненным действием на тело; слезы очищенного и приносящего покаяние от обилия смирения – сладостны для души, сообщают питание самому телу. Святой Исаак Сирский называет помышления и ощущения, от которых изливаются эти слезы и которыми они сопутствуются, страною радости. Они изменяют самый наружный вид лица человеческого. Входит подвижник в слезы утешения, в слезы – свидетели милости Божией, слезами горькими раскаяния во грехах, слезами болезнования о греховности своей, о своем падении, о порабощении духам отверженным, об общении с ними, об отчуждении от Бога, о усвоении вражды к Богу.
   Не будем искать наслаждения, видений: мы – грешники, недостойные духовных наслаждений и видений,
   неспособные к ним по ветхости нашей. Внимательной молитвой взыщем обратить взоры ума на самих себя, чтобы открыть в себе нашу греховность. Когда откроем ее,
   – встанем мысленно перед Господом нашим Иисусом
   Христом в лике прокаженных, слепых, глухих, хромых,
   расслабленных, беснующихся; начнем перед Ним из нищеты духа нашего, из сердца, сокрушенного болезнью о греховности нашей, плачевный молитвенный вопль.
   Этот вопль да будет неограниченно обилен! Да окажется всякое многословие и всякое разнообразие слов не способным к выражению его. По обилию и невыразимости его, да облекается он непрестанно, да облекается он в малословную, но обширного значения молитву: «Господи,
   Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго».

Плоды

   Первоначальные плоды молитвы заключаются во
   внимании и умилении. Эти плоды являются прежде всех других от всякой правильно совершаемой молитвы, преимущественно же от молитвы Иисусовой, упражнение которой превыше псалмопения и прочего молитвословия. От внимания рождается умиление, а от умиления усугубляется внимание. Они усиливаются, рождая друг друга; они доставляют ей чистоту, устраняя рассеянность и мечтательность. Как истинная молитва, так и внимание, и умиление суть дары Божии. Как желание стяжать молитву мы доказываем принуждением себя к ней, так и желание стяжать внимание и умиление доказываем понуждением себя к ним. Далее плодом молитвы бывает постепенно расширяющееся зрение своих согрешений и своей греховности, отчего усиливается умиление и обращается в плач. Плачем называется преизобильное умиление, соединенное с болезнованием сердца сокрушенного и смиренного, действующее из глубины сердца и объемлющее душу. Потом являются ощущения присутствия Божия, живое воспоминание смерти, страх суда и осуждения. Все эти плоды молитвы сопровождаются плачем, и, в свое время, осеняются тонким, святым, духовным ощущением страха Божия. Страх Божий невозможно уподобить никакому ощущению плотского, даже душевного человека. Страх Божий – ощущение совершенно новое. Страх Божий – действие Святого Духа. От внушения этого чудного действия начинают истаивать страсти, – ум и сердце начинают привлекаться к непрерывному упражнению молитвой. По некотором преуспеянии приходит ощущение тишины, смирения, любви к Богу и ближним без различия добрых от злых, терпения скорбей как попущений и врачеваний Божиих, в которых необходимо нуждается наша греховность.
   Любовь к Богу и ближним, являютцаяся постепенно из страха Божия, вполне духовна, неизъяснимо свята, тонка, смиренна, отличается отличием бесконечным от любви человеческой в обыкновенном состоянии ее, не может быть сравнена ни с какой любовью, движущейся в падшем естестве, как бы ни была эта естественная любовь правильной и священной. Одобряется закон естественный, действуютций во времени, но закон вечный, закон духовный настолько выше его, насколько Святой Дух Божий выше духа человеческого.

Подвиг

   Брат просил авву Арсения дать ему наставление, Старец сказал: «Всеусильно подвизайся, чтобы внутренним твоим деланием по Боге побеждено было все внешнее».
   Внутреннее делание есть то же душевное делание. Оно состоит во внимательной молитве устной и умной, в плаче сердца, в памятовании смерти, в самоукорении, в сознании и исповедании греховности своей и в тому подобных деланиях, совершаемых подвижником внутри души, в самом себе.
   Сказал авва Арсений: «Если взыщем Бога, то Он явится нам, – и если будем удерживать Его в себе, то Он пребудет с нами».
   Изречение – из возвышеннейшего иноческого подвига! Оно знаменует, что истинным подвигом должно привлечь в себя благодать Божию и, получив ее, удерживать ее в себе истинным подвигом. Предавшиеся лености и беспечности по получении благодати утратили ее.

Польза

   Польза от поучения или памяти Божией неисчислима:
   она превыше слов, превыше постижения. И те, которые ощутили ее, не в силах вполне объяснить ее. Непрестанная молитва, как заповедь Божия и дар Божий, необъяснима человеческим разумом и словом.
   Краткая молитва собирает ум, который, «если не будет привязан к поучению, – сказал прп. Исаак Сирский, – то не может престать от парения и скитания всюду».
   Краткую молитву подвижник может иметь на всяком месте, во всякое время, при всяком занятии, особенно телесном. Даже присутствуя при церковном богослужении, полезно заниматься ею не только при недовольно-внятном чтении, но и при чтении отчетливом. Она способствует внимать чтению, особливо когда вкоренится в душе, сделается как бы естественной человеку.
   Поучение вообще, в особенности Иисусова молитва, служат превосходным оружием против греховных помыслов. Следующее изречение святого Иоанна Лествичника повторено многими святыми писателями: «Иисусовым именем поражай ратников сопротивного: ибо ни на небеси, ни на земли не найдешь оружия, более крепкого». От непрестанной молитвы подвижник приходит в нищету духовную: приучаясь непрестанно просить Божией помощи, он постепенно теряет упование на себя; если сделает что благопоспешно, видит в том не свой успех, а милость Божию, о которой он непрестанно умоляет Бога.
   Непрестанная молитва руководствует к стяжанию веры, потому что непрестанно молящийся начинает постепенно ощущать присутствие Бога. Это ощущение мало-помалу может возрасти и усилиться до того, что око ума яснее будет видеть Бога в промысле Его, нежели сколько видит чувственное око вещественные предметы мира: сердце ощутит присутствие Бога. Узревший таким образом Бога и ощутивший Его присутствие, не может не уверовать в Него живой верой, являемой делами.
   Непрестанная молитва уничтожает лукавство надеждой на Бога, вводит в святую простоту, отучая ум от разнообразных помыслов, от составления замыслов относительно себя и ближних, всегда содержа его в скудости и смирении мыслей, составляющих его поучение.
   Непрестанно молящийся постепенно теряет навык к
   мечтательности, рассеянности, суетной заботливости и многопопечительности, теряет тем более, чем более святое и смиренное поучение будет углубляться в его душу,
   и вкореняться в ней. Наконец, он может прийти в состояние младенчества, заповеданное Евангелием, соделать-ся буим ради Христа, то есть утратить лжеименный разум мира и получить от Бога разум духовный.
   Непрестанной молитвой уничтожается любопытство,
   мнительность, подозрительность, От этого все люди начинают казаться добрыми, а от такого сердечного залога
   к людям рождается к ним любовь.
   Непрестанно молящийся пребывает непрестанно в
   Господе, познает Господа как Господа, стяжевает страх
   Господень, страхом входит в чистоту, чистотой – в Божественную любовь. Любовь Божия исполняет храм
   свой дарованиями Духа.

Помыслы

   Множеству помыслов и мечтаний естественно возникать из падшего естества. Даже свойственно молитве открывать в падшем естестве сокровенные признаки его падения и впечатления, произведенные произвольными согрешениями (Калл. и Игн., гл. 49). Также диавол, зная какое великое благо – молитва, старается во время ее возмутить подвижника греховными суетными помыслами и мечтаниями, чтобы отвратить его от молитвы и молитву сделать бесплодной. Из среды помыслов, мечтаний и ощущений греховных, из среды этого порабощения и плинфоделания нашего, тем сильнее возопием, и будем вопить молитвою ко Господу, подобно израильтянам, возстенавшим от дел и возопившим. И взыде, говорит Писание, вопль их к Богу от дел. И услыша Бог стенание их (Исх. 2, 28–24).
   Общее правило борьбы с греховными начинаниями заключается в том, чтобы отвергать грех при самом появлении его, убивать таинственных вавилонян доколе они «младенцы» (Пс. 186, 9). «Разумно борющийся, – сказал прп. Нил Сорский, – отражает матерь злого мысленного сонмища, т. е. первое прикосновение лукавых мыслей к уму его. Отразивший это первое прикосновение, разом отразил и все последующее за ним сонмище лукавых мыслей». Если же грех по причине предварившего порабощения ему и навыка к нему насилует нас, то и тогда не должно унывать и приходить в расслабление и отчаяние: должно врачевать невидимые побуждения покаянием и пребывать в подвиге с твердостью, мужеством, постоянством. Греховные и суетные помыслы, мечтания и ощущения тогда могут, несомненно, повредить нам, когда мы не боремся с ними, когда услаждаемся ими и насаждаем их в себя. От произвольного содружества с грехом и от произвольного общения с отверженными духами зарождаются и укрепляются страсти, может вкрасться в душу неприметным образом прелесть. Когда же мы противимся греховным помыслам мечтам и ощущениям, тогда самая борьба с ними доставит нам преуспеяние и обогатит нас деятельным разумом.
   Некоторый старец, преуспевший в умной молитве, спросил другого инока, также занимавшегося ею: «Кто обучил тебя молитве?» Инок отвечал: «Демоны». Старец улыбнулся и сказал: «Какой соблазн произнес ты для не знающих дела! Однако скажи, каким образом демоны выучили тебя молитве?» Инок отвечал: «Мне попущена была тяжкая и продолжительная брань от лютых помыслов, мечтаний и ощущений, не дававших мне покоя ни днем, ни ночью. Я истомился и исхудал неимоверно от тяжести этого неестественного состояния. Угнетенный натиском духов, я прибегал к молитве Иисусовой. Брань достигла такой степени, что привидения начали мелькать в воздухе пред глазами моими чувственно. Я ощущал постоянно, что горло мое перетянуто как бы веревкой. Потом, при действии самой брани, я начал чувствовать, что молитва усиливается и надежда обновляется в сердце моем. Когда же брань, делаясь легче и легче, наконец, совсем утихла, – внезапно появилась молитва в сердце моем сама собою».
   Будем молиться постоянно, терпеливо, настойчиво. Бог в свое время даст благодатную, чистую молитву тому, кто молится без лености и постоянно своею нечистой молитвой, кто не покидает малодушно молитвенного подвига, когда молитва долго не поддается ему. Образец успеха настойчивой молитвы Иисусовой видим в Евангелии. Когда Господь выходил из Иерихона в сопровождении учеников и народного множества, тогда слепец Вартимей, сидевший при пути и просивший милостыни, узнав, что Господь проходит мимо, начал кричать: «Сыне Давидов, Иисусе, помилуй мя!» Ему воспрещали кричать, но он тем более кричал. Последствием неумолкающего крика было исцеление слепца Господом (Мк. 10, 46–52). Так и мы будем вопить, не смотря на восстающие из падшего естества и приносимые диаволом помыслы, мечтания и ощущения греховные, для воспрепятствования нашему молитвенному воплю, – и, несомненно, получим милость.

Послушание и молитва

   Ничто так не способствует молитве, как послушание, умерщвляющее нас для мира и для самих себя. «Великое благо молитвы проистекает из послушания», – сказал прп. Симеон Новый Богослов. Находящиеся в послушании и занимающиеся монастырскими трудами никак не должны считать себя свободными от упражнения молитвой: без этого самые труды и даже послушание будут бесплодными, мало того, принесут зловредный плод тщеславия и других грехов, непременно являющихся в той душе, в которой окажется бедственная пустота, в которой не живут сила и благоухание молитвы.
   Жизнь в монастыре, особенно общежительном, способствует новоначальному к успешному и прочному обучению молитве, если только он жительствует правильно. Жительствующему правильно в общежитии представляются непрестанно случаи к послушанию и смирению, а эти добродетели более всех других приготовляют и настраивают душу к истинной молитве. «От послушания – смирение» – сказали отцы.
   Удобно может испытать над собою, скоро может увидеть каждый инок действие послушания и смирения на молитву. Ежедневное исповедание духовному отцу или старцу своих помыслов, отречение от деятельности по своему разуму и по своей воле начнет в непродолжительном времени действовать против рассеянности, уничтожать ее, удерживать ум в словах молитвы. Смирение пред старцем и пред всеми братиями немедленно начнет приводить сердце в умиление и содержать в умилении.
   Напротив того, от деятельности по своей воле и по своему разуму немедленно явится попечительность о себе,
   предстанут уму различные соображения, предположения, опасения, мечты, уничтожат внимательную молитву.

Постепенность

   Всем христианам можно и должно заниматься молитвой Иисусовой с целью покаяния и призывания Господа на помощь, заниматься со страхом Божиим и верою, с величайшим вниманием к мысли и словам молитвы, с сокрушением духа: но не всем дозволяется приступать к молитвенному священнодействию умом в сердечной клети. Первым образом могут и должны заниматься Иисусовой молитвой не только монахи, живущие в монастырях и занятые послушаниями, но и миряне. Такая внимательная молитва может называться и умной, и сердечной, как совершаемая часто одним умом, и в тщательных делателях всегда при участии сердца, выражающемся чувством плача и слезами по причине умиления. Молитвенное священнодействие ума в сердце требует предварительного упражнения в первом образе моления, удовлетворительного преуспеяния в этом молении. Благодать Божия сама собой, в известное ей время, по ее благоволению переводит подвижника молитвы от первого образа ко второму.
   Если благоугодно Богу оставить подвижника при молитве покаяния, то да остается он при ней, да не ищет высшего состояния, да не ищет его в твердом убеждении, что оно не приобретается человеческим усилием, – даруется Богом. Пребывание в покаянии есть залог спасения.
   Будем довольны этим состоянием, не будем искать состояния высшего. Такое искание есть верный признак гордости и самомнения; такое искание приводит не к преуспеянию, а к преткновениям и погибели. Святой Нил, основываясь на учении всех святых отпов, воспрещает преждевременно стремиться к низведению ума в сердце, к наружному и внутреннему безмолвию, к ощущению сладости и прочих высоких молитвенных состояний, которые открываются тогда, когда будет принята Богом молитва покаяния и враги отступят от души.
   Святой Симеон Новый Богослов, рассуждая о случающейся безуспешности молитвенного подвига и о плевелах прелести, возникающих из него, приписывают причину и безуспешности, и прелести несохранению правильности и постепенности в подвиге. «Хотящие взойти – говорит Богослов – на высоты молитвенного преуспеяния, да не начинают идти сверху вниз, но да восходят снизу вверх, сперва на первую ступень лествицы, потом на вторую, далее на третью, наконец, на четвертую. Таким образом всякий может восстать от земли, и взойти на небо. Во-первых, он должен подвизаться, чтоб укротить и умалить страсти. Во-вторых, он должен упражняться в псалмопении, то есть в молитве устной: когда умалятся страсти, тогда молитва, естественно доставляя веселие и сладость языку, вменяется благоугодною Богу. В-третьих, он должен заниматься умной молитвой». Здесь разумеется молитва, совершаемая умом в сердце: молитву внимательную новоначальных, при сочувствии сердца, отцы редко удостаивают наименования умной молитвы, причисляя ее более к устной. В-четвертых, он должен восходить к видению. Первое составляет принадлежность новоначальных; второе – возрастающих в преуспеяние; третье – достигших крайнего преуспеяния;
   четвертое – совершенных». Далее Богослов говорит, что и подвизающиеся о умалении страстей должны при-обучаться к хранению сердца и к внимательной молитве Иисусовой, соответствующей их устроению.

Предубеждения против молитвы

Некоторые, увидев вредные последствия безрассудного подвига и имея о молитве Иисусовой и сопутствующих ей обстоятельствах лишь поверхностное и сбивчивое понятие, приписали эти последствия не неведению и безрассудству, но самой всесвятой молитве Иисусовой. Может ли что быть печальнее, бедственнее этой хулы, этой прелести?

Прелесть

   Для преуспеяния в молитве и для избежания прелести необходимо самоотвержение, научающее искать в молитве одного внимания. Тогда подвиг молитвенный упростится и облегчится; облегчатся и искушения, которые, однако, всегда сопутствуют подвигу. Если же кто преждевременно стремится к раскрытию в себе действий сердечной молитвы, «тому, – говорит прп. Нил
   Сорский, согласно с прочими св. отцами, – попускаются тяжкие, превыше сил искушения от бесов». Такому стремлению служат основанием непонимаемые превозношение и высокоумие, представляющиеся усердием.
   Что сказать об ощущаемых Вами действиях при молитве?
   Они решительно кровяные; нельзя Вам не признать, что действует и мнение. Совесть Ваша, подозревающая справедливость и правильность этих действий, сомневающаяся в них, уже может служить достаточным обличением. Вдобавок Вы темны: Божественное действие просветило бы и удовлетворило Вас, удовлетворило бы не ощущением сладости, а познанием Истины, от чего является в совести чудное спокойствие, извещение. Действует теплота по наружности Вашего тела; но Вам совершенно неизвестно (это может быть постигнуто только опытом), каким образом душа движется в соединение с умом, влечет за собой тело; каким образом в хладе тонком и мире глубоком человек, соединенный сам с собой, превысший всякой борьбы, чуждый всякого греха, одеянный в покаяние, предстоит пред лицом Господа чистой молитвой, объемлющей все его существо – и самое его брение. Тогда умолкает кровь, бежит прочь мнимая сладость, человек зрит, что он существо падшее, наставляется покаянию, которое должно объять его, соделать для него возможным очищение, через очищение – соединение с Богом. Покаяние должно быть душой молитвы, без него она мертва, смердит вонью мнения гордостного и обольстительного! Покаяние – единственная дверь, посредством которой можно о Господе обрести пажить спасительную. Вознерадевший о покаянии чужд всякого блага.
   Оная молитва есть высочайший, труднейший и многоскорбнейший подвиг, требующий и полного самоотвержения, и правильности мыслей, в противном случае – отец лжи, приемлющий вид Ангела светлого, приближается к сердцу с притворным услаждением, которое ощутив человек и почитая оное благодатью Божественной, утверждается в своей прелести и начинает показывать ее плоды с некоторыми признаками как бы сумасшествия. «Для такового, – говорит св. Иоанн Лествичник, – крайне нужна Божия помощь, ибо человеками таковой неизлечим». И подлинно, согласится ли принять духовный совет от ближнего тот, кто думает (если не говорит сего), что благодать его наставница?
   Натурально ли, чтобы сознался в невежестве, в прелести тот, кто думает, что он все видит ясно и здраво и в душе
   своей ощущает горнее утешение?
   В настоящее время – существенная нужда в правильной молитве, а ее-то и не знают! Не знают, что она должна быть орудием и выражением покаяния, ищут наслаждения и восторгов, льстят себе, – и орудием, данным во спасение, убивают свои души. Существенно нужно правильное понимание молитвы в наше время! Она —
   существенный, единственный руководитель в наше время ко спасению. Наставников нет!

Приуготовление

   Свят, велик, душеспасителен подвиг молитвы. Он —
   главный и первый между подвигами иноческими. Все прочие подвиги – подвиги служебные этому подвигу;
   предприемлются они для того, чтобы подвиг молитвы совершался успешнее, чтобы плоды молитвы были обильнее. «Глава всякого благочестивого жительства, —
   сказал преподобный Макарий Великий, – и верх всех
   добрых дел есть постоянное пребывание в молитве».
   Какое человеческое положение может быть выше, может сравниться с положением человека, допущенного к беседе молитвой с Царем царей, с Богом богов, с Творцом и полновластным Владыкой всех видимых и невидимых, вещественных и духовных тварей?
   По важности упражнения молитвой, это упражнение
   нуждается в значительном предварительном приуготов-
   лении.
   От желающих приступить к Царю царей Он требует благоугодных Ему образа мыслей и сердечного настроения, того образа мыслей и того сердечного настроения, при посредстве которых приблизились к Нему и благо-угодили Ему все праведники Ветхого и Нового Заветов (Лк. 1, 17). Без этого образа мыслей и сердечного настроения доступ невозможен, попытки и усилия к доступу тщетны.
   Желающий приступить к Богу и усвоиться Ему постоянным пребыванием в молитве, осмотрись! Исследуй тщательно твой образ мыслей: не заражен ли ты каким-либо лжеучением? В точности ли и без исключений последуешь учению Восточной Церкви, единой истинной, святой, апостольской? Если кто Церковь преслушает, – сказал Господь ученику Своему, – буди тебе яко же язычник и мытарь (Мф. 18, 17), чуждые Бога, враги Божии. Какое же может иметь значение молитва того, кто находится в состоянии вражды к Богу, в состоянии отчуждения от Бога?
   Сознание своей греховности, сознание своей немощи, своего ничтожества – необходимое условие для того, чтобы молитва была милостиво принята и услышана Богом. Все святые полагали в основание молитвы сознание и исповедание своей греховности и греховности всего человечества. Святость человека зависит от сознания и исповедания этой греховности. Тот, Кто дарует святость человекам за покаяние их, сказал: Не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние (Мф. 9, 18).
   Желающий заняться подвигом молитвы! Прежде, нежели приступишь к этому подвигу, постарайся простить всякому огорчившему, оклеветавшему, уничижившему тебя, всякому, причинившему тебе какое бы то ни было зло. Тот, перед кем ты намереваешься предстать молитвой, повелевает тебе: «Аще принесеши дар молитвы к горнему олтарю Царя царей, и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя: стави ту дар твой пред олтарем, и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой».
   Приуготовь себя к молитве беспристрастием и беспопечением. От пристрастий – попечения. Удерживаемая пристрастиями, развлекаемая попечениями мысль твоя не возможет неуклонно стремиться молитвой к Богу. Не можете Богу работати и мамоне: идеже бо есть сокровище ваше, ту и сердце ваше будет. Не пецытеся, глаголюще: что ямы, или что пием, и сия вся приложатся вам (Мф. 6, 24, 21, 31, 33). Отторгни от земли и от всего земного ум и сердце твои, и не неудобно будет для тебя начать невидимое шествие молитвой к небу.
   Если терпишь нищету, или угнетают тебя скорбные обстоятельства, или злоумышляет на тебя и гонит тебя враг твой: оставь без внимания – для того, чтобы твое внимание при молитве не было наветуемо никаким развлечением, никаким смущением – оставь без внимания приносимые тебе воспоминания и помышления о нищете твоей, об обстоятельствах твоих, о враге твоем. Тот, у кого в полной власти и ты, и обстоятельства твои, и враг твой, говорит возлюбленным Своим: Да не смущается сердце ваше: веруйте в Бога, и в Мя веруйте (Ин. 14, 1).
   «Егда молишися, – завещает Господь, – вниди в клеть твою, и, затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, иже в тайне» (Мф. 6, 6). В обществе ли ты человеков или находишься наедине, старайся постоянно углубляться во внутреннюю душевную клеть твою, затворять двери чувств и языка, молиться тайно умом и сердцем.
   Возлюбив подвиг молитвы, возлюби уединение в вещественной келии. Затворяй двери ее для себя и для других. Терпеливо переноси скуку затвора: она не замедлит замениться приятнейшим чувством. «Пребывай в келии твоей, – сказали святые отцы, – она научит тебя всему», т. е. монашескому жительству, которое все сосредотачивается в молитве.
   Возлюбив подвиг молитвы, возлюби молчание: оно сохраняет силы души неразъединенными, способными к постоянной молитве во внутренней клети. Навык к молчанию дает возможность к безмолвной сердечной молитве и среди шумящего многолюдства.
   В жертву любви к молитве принеси наслаждения чувствами и наслаждения умственные, любознательность, любопытство; храни душу твою от всех внешних впечатлений, чтобы на ней напечатлелся, при посредстве молитвы, Бог. Его всесвятой, невидимый, духовный Образ не терпит пребывать в душе, засоренной образами суетного, вещественного, преходящего мира.
   Не любуйся видимой природой, не занимайся созерцанием красот ее; не трать драгоценного времени и сил души на приобретение познаний, доставляемых науками человеческими. И силы, и время употреби на стяжание молитвы, священнодействующей во внутренней клети. Там, в тебе самом, откроет молитва зрелище, которое привлечет к себе все твое внимание; она доставит тебе познания, которых мир вместить не может, о существовании которых он не имеет даже понятия.
   Там, в глубине сердца, ты увидишь падение человечества, ты увидишь душу твою, убитую грехом, увидишь гроб, увидишь ад, увидишь демонов, увидишь цепи и оковы, увидишь пламенное оружие херувима, стерегущего путь к древу жизни, возбраняющего человеку вход в обитель рая, – увидишь многие другие таинства, сокровенные от мира и от сынов мира. Когда откроется это зрелище, – прикуются к нему твой взоры; ты охладеепшь ко всему временному и тленному, которому сочувствовал доселе.
   «Ныне или завтра умрем», – сказал святой Андрей Юродивый иноку, отвлекая его от привязанности к веществу и объясняя безрассудство такой привязанности. Очень верные слова! Очень верное изображение неопределенного срока нашей земной жизни! Не сегодня, завтра умрем. Ничего нет легче, как умереть. Самая продолжительная жизнь, когда придем к концу ее, оказывается кратчайшим мгновением. К чему же заниматься тем, что по необходимости должны будем оставить навсегда, оставить весьма скоро. Лучше молитвой изучить себя, изучить ожидающие нас жизнь и мир, в которых мы останемся навечно.
   Уединение келии и пустыня – обитель молитвы, «Вкусивший молитвы, – сказал святой Иоанн Лествичник, – будет убегать многолюдства: кто, как не молитва, соделывает любителя своего, подобно онагру пустыннолюбивому, свободным от потребности в обществе?» Если хочешь посвятить душу твою в дело молитвы – удали себя от видения мира, откажись от общества человеческого, от бесед и от вечного принятия друзей в твою келию, даже под предлогом любви. Устрани от себя все, чем прерывается и возмущается твоя таинственная беседа с Богом. Пребывай на земле и в обществе человеческом, как странник. Ты – странник. Земля – гостиница. Неизвестен час, в который будешь призван. Призыв неизбежен и неотвратим; отказаться или воспротивиться невозможно. Приготовь себя святой молитвой к радостному исшествию из гостиницы.
   «Да отступит от неправды всяк, именуяй имя Господне» (2 Тим. 2, 19), – завещавает Апостол. Это завещание, относясь ко всем христианам, в особенности относится к вознамерившимся упражняться непрестанным молением именем Господа Иисуса. Пречистое имя Иисуса не терпит пребывать посреди нечистоты: оно требует, чтобы из сосуда душевного было извергнуто и извергаемо все нечистое; входя в сосуд по степени чистоты его, оно само начинает действовать в нем и совершать дальнейшее очищение, для которого собственные усилия человека недостаточны и которое требуется для того, чтобы сосуд соделался достойным вместилищем духовного сокровища, всесвятой святыни. Устранимся от пресыщения и даже насыщения; положим себе в правило умеренное, постоянное воздержание в пище и питии; откажем себе в наслаждении вкусными яствами и питиями; будем упокоевать себя сном удовлетворительно, но не чрезмерно; откажемся от празднословия, смеха, шуток, кощунства; прекратим ненужные выходы из келии к братиям и прием братий в келию, под предлогом любви, именем которой прикрываются пустые беседы и занятия, опустошающие душу. Откажемся от мечтательности и суетных помышлений, возникающих в нас по причине нашего неверия, по причине безрассудной попечительности и других страстей наших. С полнотой веры возложим все на Господа, и многомыслие наше, наши пустые мечты, заменим непрерывающейся молитвой ко Господу Иисусу.
   Необходимое, существенное условие преуспеяния в молитве Иисусовой есть пребывание в заповедях Господа Иисуса. Будите в любви Моей (Ин. 15, 9), – сказал Он ученикам Своим. Что значит пребывать в любви ко Господу? – Значит: непрестанно памятовать о Нем, непрестанно пребывать в единении с Ним по духу. Первое без последнего мертво, и даже не может осуществиться.
   Аще заповеди Моя соблюдете, пребудете в любви Моей (Ин. 15, 10); если будем постоянно соблюдать заповеди Господа: то духом нашим соединимся с Ним. Если соединимся с Ним духом: то устремимся к Нему всем существом нашим, будем непрестанно памятовать о Нем. Направь поступки твои, все поведение твое по заповедям Господа Иисуса, направь по ним слова твои, направь по ним мысли и чувствования твой, – и познаешь свойства Иисуса. Ощутив в себе эти свойства действием Божественной благодати, и из этого ощущения стяжав опытное познание их, ты усладишься сладостью нетленной, непринадлежащей миру и веку сему, сладостью тихой, но сильной, уничтожающей расположение сердца ко всем земным наслаждениям. Усладившись свойствами Иисуса, возлюбишь Его и возжелаешь, чтобы Он вполне обитал в тебе; без Него сочтешь себя погибающим и погибшим. Тогда будешь непрестанно вопиять, вопиять из полноты убеждения, от всей души: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». Молитва Иисусова заменит для тебя все прочие молитвословия. И все они какую могут вместить и изложить мысль, более обширную мысли о помиловании грешных Иисусом?
   Положи себе единственной целью жизни исполнение воли Иисусовой во всяком обстоятельстве, как бы оно ни было важно или мелочно; старайся делать дела, единственно благоугодные Иисусу, и все дела твои будут одинаково достойны неба. Возлюби волю Иисуса паче пожеланий плоти твоей, паче спокойствия и удобств твоих, паче жизни, паче души твоей. Как можно чаще читай Евангелие, изучай в нем волю Господа и Спаса твоего. Не оставь без внимания ни малейшей черты из Евангелия, никакой маловажной, по наружности, заповеди. Обуздывай и умерщвляй все движения собственные свои, не только греховные, но и добрые, принадлежащие падшему человеческому естеству, часто весьма развитые у язычников и еретиков, отстоящие от добродетелей евангельских, яко Запады от Востоков. Да молчит в тебе все ветхое твое! Да действует в тебе един Иисус святейшими заповедями Своими, помышлениями и ощущениями, истекающими из этих заповедей. Если будешь жительствовать таким образом: то непременно процветет в тебе молитва Иисусова, независимо от того, не бываешь ли ты в глубокой пустыне или посреди молв общежития: потому что место вселения и покой этой молитвы – ум и сердце, обновленные познанием, вкушением, исполнением воли Божией, благой, угодной и совершенной (Рим. 12, 2). Жительство по евангельским заповедям есть единый и истинный источник духовного преуспеяния, доступный для каждого, искренне желающего преуспеть, в какое бы наружное положение он ни был поставлен недоведомым промыслом Божиим.

Происхождение

   Моление молитвой Иисусовой есть установление Божественное. Установлено оно не через посредство пророка, не через посредство апостола, не через посредство ангела: установлено Самим Сыном Божиим и Богом. После тайной вечери, между прочими возвышеннейшими, окончательными заповеданиями и завещаниями, Господь Иисус Христос установил моление Его именем, дал этот способ моления, как новый, необычный дар, дар цены безмерной. Апостолы уже знали отчасти силу имени Иисуса: они исцеляли им неисцелимые недуги, приводили к повиновению себе бесов, побеждали, связывали, прогоняли их. Это могущественнейшее, чудное имя Господь повелевает употреблять в молитвах, обещая от него особенную действительность для молитвы. Еже аще что просите, – сказал Он святым апостолам, – от Отца во имя Мое, то сотворю, да прославится Отец в Сыне. И аще чесо просите во имя Мое, Аз сотворю (Ин. 14, 13–14). Аминь, аминь глаголю вам, яко елика аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам. Доселе не просисте ничесоже во имя Мое: просите и приимете, да радость ваша будет исполнена (Ин. 16, 23–24). О, какой дар! Он – залог нескончаемых, безмерных благ! Он истек из уст неограниченного Бога, облекшегося в ограниченное человечество, нарекшегося именем человеческим – Спаситель.
   Из Евангелия, Деяний и Посланий апостольских мы видим неограниченную веру во имя Господа Иисуса и неограниченное благоговение к этому имени святых апостолов. Именем Господа Иисуса они совершали поразительнейшие знамения. Нет случая, из которого можно было бы научиться, каким образом они молились именем Господа, но они молились им непременно. Как могли они не молиться им, когда это моление было преподано и заповедано Самим Господом, когда заповедание укреплено двукратным повторением и подтверждением его? Если умалчивает о сем Писание, то умалчивает единственно потому, что моление это было в общем употреблении, не нуждаясь в особенном внесении в Писание по известности своей и общеупотребительности. Общеупотребительность и общеизвестность молитвы Иисусовой явствует со всей очевидностью из постановления Церкви, которым повелевается неграмотным заменять для себя все молитвословия молитвой Иисусовой (Псалтырь с последованием). Древность этого постановления – несомненна.
   Правило монашеское заключается наиболее в молитве Иисусовой. В таком виде преподается это правило вообще для всех монахов Православной Церкви, в таком виде преподано оно ангелом преподобному Пахомию Великому для его общежительных монахов. Преподобный жил в IV веке; в правиле говорится о молитве Иисусовой точно так, как о молитве Господней, о пятидесятом псалме и о Символе веры – как об общеизвестных и общепринятых. Преподобный Антоний Великий, подвижник III и IV веков, завещает ученикам своим тщательнейшее упражнение молитвой Иисусовой, говоря о ней, как о предмете, не нуждающемся в каком-либо объяснении. Объяснение этой молитвы начало появляться впоследствии, по мере оскудения живого познания о ней. Подробнее учение о молитве Иисусовой изложено отцами ХIX и ХV столетий, когда упражнение в ней начало почти забываться даже между монахами.

Противодействие демонов

   По душеспасительнейшему действию на нас молитвы вообще, и памяти Божией или молитвы Иисусовой в особенности, как средством к пребыванию в непрестанном соединении с Богом и к постоянному отражению нападений врага, – занятие молитвой Иисусовой особенно ненавистно дьяволу. Упражняющиеся молением именем Господа Иисуса подвергаются особенным гонениям дьявола. «Весь подвиг и все тщание нашего супостата, – говорит преподобный Макарий Великий,
   – заключается в том, чтобы мысль нашу отвратить от памятования Бога и от любви к Нему; для этого он употребляет прелести мира и отвлекает от истинного блага к мнимым, несущественным благам». По этой причине, посвятивший себя в истинное служение Богу непрестанной молитвой Иисусовой, должен особенно хранить себя от рассеянности мыслей, никак не дозволять себе празднословия мысленного, но, оставляя без внимания являющиеся мысли и мечтания, постоянно возвращаться к молению именем Иисуса, как бы в пристанище, веруя, что Иисус неусыпно печется о том рабе Своем, который находится непрестанно при Нем неусыпным памятованием о Нем. «Лукавые бесы, – говорит преподобный Нил Синайский, – ночью стараются возмущать духовного делателя через самих себя, а днем
   – через человеков, окружая его клеветами, напастями и злоключениями». Этот порядок в бесовской брани скоро усмотрится на опыте всяким делателем молитвы. Бесы искушают помыслами, мысленными мечтаниями, воспоминаниями о нужнейших предметах, размышлениями по видимому духовными, возбуждением заботливости, различных опасений и другими проявлениями неверия. При всех многообразных бесовских бранях ощущение смущения служит всегда верным признаком приближения падших духов, хотя бы производимое ими действие имело вид праведности.
   Подвижникам, уединенно и усиленно молящимся, бесы являются в виде страшилищ, в виде соблазнительных предметов, иногда в виде ангелов, мучеников, преподобных и Самого Христа; угроз бесовских бояться не должно, а ко всем вообще явлениям должно быть весьма недоверчивым. В таких случаях, которые, однако ж, бывают нечасты, первейшая обязанность наша – прибегнуть к Богу, предаваясь всецело Его воле и прося Его помощи: на явления не обращать внимания и не входить в сношение и собеседование с ними, признавая себя немощными для сношения с духами враждебными, недостойными сношения с духами святыми.
   Особенным скорбям и гонениям подвергается истинный, богоугодный подвижник молитвы от братии своей, человеков. И в этом, как мы сказали уже, главные деятели – демоны: они употребляют в свое орудие как тех человеков, которые деятельность свою слили воедино с деятельностью бесовскою, так и тех, которые не понимают браней бесовских и потому удобно делаются орудиями бесов, – даже и тех, которые, понимая лукавство врага, недостаточно внимательны к себе и осторожны, и потому допускают себя быть обманутыми. Разительнейший и ужаснейший пример того, какой страшной ненавистью к Богу, к Слову Божию, к Духу Божию могут заразиться человеки, слившие настроение своего духа с настроением демонов, видим в иудейских первосвященниках, старцах, книжниках и фарисеях, совершивших величайшее преступление между преступлениями человеческими – богоубийство, Святой Симеон, Новый Богослов, говорит, что по внушению бесов иноки, проводящие лицемерную жизнь, завидуют истинным подвижникам благочестия, употребляют все меры расстроить их или изгнать из обители. Даже благонамеренные иноки, но проводящие жительство наружное и не имеющие понятия о жительстве духовном, соблазняются на духовных делателей, находят их поведение странным, осуждают и злословят их, делают им различные оскорбления и притеснения. Великий делатель молитвы Иисусовой, блаженный старец Серафим Саровский, много претерпел неприятностей от невежества и плотского воззрения на монашество своих собратий, потому что те, которые читают закон Божий телесно, полагают исполнять его одними внешними делами, без мысленного подвига, не разумеюще, ни яже глаголют, ни о нихже утверждаются (Тим. 1, 7). «Проходя путь внутренней, умозрительной жизни, – наставляет и утешает Серафим, почерпая наставление и утешение из своей духовной опытности, – не должно ослабевать, не должно оставлять его потому, что люди, прилепившиеся к внешности и чувственности, поражают нас противностью своих мнений в самое сердечное чувство и всячески стараются отвлечь нас от прохождения внутреннего пути, поставляя нам на нем различные препятствия. Никакими противностями в прохождении этого пути колебаться не должно, утверждаясь в этом случае на слове Божием: Страха их не убоимся, ниже смутимся, яко с нами Бог. Господа Бога нашего освятим в сердечной памяти Его Божественного Имени, и Той будет нам в страх» (Ис. 8, 12–13).
   Попущение демонам искушать нас необходимо для нашего преуспеяния: противодействуя нашей молитве, они вынуждают нас обучиться особенно искусному употреблению этого меча. Мечом молитвы сокрушается огненный меч херувима, стерегущего путь к древу жизни, и победитель соделывается причастником живота вечного (Откр. 2, 7). По неизреченной премудрости Божией содействует злое благому намерением неблагим. Когда в уединении нашем и при упражнении молитвой внезапно закипят в нас страстные ощущения и движения, нападут на нас лютые помыслы, предстанут нам в обольстительной живости греховные мечтания – это знак пришествия врагов. Тогда – не время уныния, не время расслабления: время подвига. Воспротивимся врагам усиленной молитвой к Богу, и Он рассеет, прогонит врагов наших.
   В невидимой брани не всегда и не скоро соделываемся победителями! победа – дар Божий, даруемый подвижнику Богом в свое время, известное единому Богу и определяемое единым Богом. Самые побеждения бывают нужными для нас. Здесь разумеются побеждения, происходящие от немощи и греховности нашей, а не от изменившегося произволения. Побеждения попущаются нам к нашему смирению, для того, чтобы мы усмотрели и изучили падение нашего естества, признали необходимость в Искупителе, уверовали в Него и исповедали Его.
   При таких побеждениях невидимые враги наши влагают нам стыд по причине побеждения, а по причине стыда – расслабление в молитвенном подвиге, недоверие к нему, мысль об оставлении его и о переходе к благой деятельности посреди человеческого общества. Не вдадимся в обман! С самоотвержением и бесстыдством откроем нашу язву перед всеблагим и всемогущим Врачом нашим, заповедавшим это спасительное для нас бесстыдство и обетовавшим увенчать его отмщением соперникам нашим (Лк. 18). Положим в душе своей завет: до конца жизни не оставлять молитвенного подвига, из среды его перейти в вечность.
   Наша стыдливость при побеждениях чужда смысла; она – злая насмешка над нами врагов наших, Способен ли этот лист смоковничный – стыдливость с ее средствами – сокрыть согрешение человека от всевидящего Бога? Бог видит грех и без исповедания греха. Он ищет исповедания единственно для того, чтобы уврачевать. Бели Он завещал апостолу Своему прощать согрешившего и кающегося брата седмижды на день: тем более Сам исполнит это над нами, непрестанно приносящими Ему молитву и покаяние (Лк. 17, 4).
   Обратим тщательное внимание на нижеследующее. Не двоедушие ли наше укрепляет врагов наших в борьбе с нами? Не оно ли – причиной частых побеждений наших? Не сами ли мы упрочиваем власть и влияние наших врагов над нами, исполняя их волю исполнением наших плотских пожеланий, влечений, пристрастий? Не прогневляем ли этим Бога, не удаляем ли Его от себя? Не действует ли в нас миролюбие, оставляющее за нами наружность служителей Бога, отъемлющее существенное достоинство Божиих рабов, соделывающее, в сущности, врагами Бога
   Муж двоедушен не устроен во всех путех своих добродетелей (Иак. 1, 8): тем паче поколеблется он на пути возвышеннейшей, первенствующей добродетели – молитвы. Он отвергается Богом, как ни теплый, ни студеный (Откр. 3, 16). Он не возможет быть учеником истинной молитвы, приводящей учеников своих пред лицо Божие для вышеестественного назидания, водящей их во след Иисуса, если не отречется всего своего имения
   (Лк. 14, 88): болезненных уклонений воли падшего человека к миру. Иже Христовы суть, плоть распяша со страстми и похотми (Гал. 5, 24): только принадлежащие всецело Христу могут стяжать истинную молитву.

Разгорячение в подвиге

   Многие, ощутив расположение и усердие к духовному подвигу, приступают к этому подвиту опрометчиво и легкомысленно. Они предаются ему со всей ревностью и разгорячением, со всей безрассудностью, не поняв, что эти ревность и разгорячение – наиболее кровяные и плотские; что они преисполнены нечистоты и примеси, не поняв, что при изучении науки из наук – молитвы – нужно самое верное руководство, нужны величайшее благоразумие и осторожность. Увы! Скрываются от нас пути Божии, правые; скрываются они от нас по причине слепоты, произведенной и поддерживаемой в нас падением. Избираются нами в руководителей преимущественно те наставники, которых мир провозгласил святыми, и которые находятся или в глубине прелести, или в глубине неведения. Избираются в руководителей книги, написанные инославными подвижниками, находившимися в ужаснейшей бесовской прелести, в общении с бесами. Избираются в руководителей писания святых отцов Православной Церкви, изложивших возвышенный молитвенный подвиг преуспевших иноков, подвиг, не доступный для понимания новоначальных, не только для последования ему, – и плодом духовного подвига чудовищно является душевное расстройство, погибель. «Посеясте пшеницу, а терние пожасте» (Иер. 12, 18), – говорит с болезнованием Святой Дух человекам, извращающим добро во зло неправильным употреблением добра. Горестное, точно горестное зрелище! На возвышеннейшем делании ума, на делании, возводящем к Богу того, кто идет по установленным ступеням, стяжавается неправильным действованием омрачение и растление ума, умоповреждение, умопомешательство, порабощение демонам, погибель.
   Упражнение молитвой Иисусовой имеет два главнейших подразделения или периода (постепенность), оканчивающиеся чистой молитвой, которая увенчивается бесстрастием или христианским совершенством в тех подвижниках, которым Богу благоугодно дать его. Святой Исаак Сирский говорит: «Не многие сподобились чистой молитвы, но малые; достигший же к таинству, совершающемуся после нее, и перешедший на другой берег (Иордана) едва встречается один из поколения в поколение, по благодати и благоволению Божиим». Здесь слово «благоволение» прибавлено для точного выражения мысли писателя. В первом периоде предоставляется молящемуся молиться при одном собственном усилии; благодать Божия, несомненно, содействует молящемуся благонамеренно, но она не обнаруживает своего присутствия. В это время страсти, сокровенные в сердце, приходят в движение и возводят делателя молитвы к мученическому подвигу, в котором побеждения и победы непрестанно сменяют друг друга, в котором свободное произволение человека и немощь его выражаются с ясностью. Во втором периоде благодать Божия являет ощутительно свое присутствие и действие, соединяя ум с сердцем, доставляя возможность молиться непарительно или, что то же, без развлечения, с сердечным плачем и теплотой; при этом греховные помыслы утрачивают насильственную власть над умом. На эти два состояния указывают святые отцы. Из них преподобный Нил Сорский, ссылаясь на преподобного Григория Синаита, говорит: «Когда придет действие молитвы, тогда оно удерживает ум при себе, увеселяет его и освобождает от парения». Для нестяжавших благодатного действия преподобный признает удержание ума от рассеянности и внимательную молитву подвигом самым трудным, тяжким, неудобным. Чтобы достичь второго состояния необходимо пройти сквозь первое, необходимо выказать и доказать основательность своего произволения и принести плод в терпении (Лк. 8, 15). Первое состояние молящегося можно уподобить обнаженным деревьям во время зимы; второе – тем же деревьям, покрывшимся листьями и цветами от действия теплоты весенней. Силу для произведения листьев и цветов деревья накопляют во время зимы, когда состояние их имеет весь образ состояния страдательного, состояния под областью смерти. Не дозволим себе искушать Господа! Не дозволим себе приступать к Нему легкомысленно, с бесстрашием, с двоедушием, с настроением сумнящейся пытливости, за которую возбраняется вход в землю обетованную (Евр. 8, 8–11, 18–19). Приступим как погибшие, как существенно нуждающиеся во спасении, которое даруется Богом за истинное покаяние. Душой и целью молитвы в том и другом состоянии должно быть покаяние. За покаяние, приносимое при одном собственном усилии, Бог дарует, в свое время, покаяние благодатное, – и Дух Святый, вселившись в человека, ходатайствует о нем воздыханиями неизглаголанными: Он ходатайствует о святых сообразно воле Божией, которую ведает один Он (Рим. 8, 26–27).
   Из этого явствует со всей очевидностью, что для новоначального искание места сердечного, то есть искание открыть в себе безвременно и преждевременно явственное действие благодати, есть начинание самое ошибочное, извращающее порядок, систему науки. Такое начинание – начинание гордостное, безумное! Столько же не соответствует новоначальному употребление механизмов, предложенных святыми отцами для преуспевших иноков, для безмолвников. Новоначальные должны держаться при упражнении молитвой одного благоговейнейшего внимания, одного заключения ума в слова молитвы, произнося слова очень неспешно, чтобы ум успевал заключаться в них, и производя дыхание тихо, но свободно. Некоторые подумали, что в самом производстве дыхания заключается нечто особенно важное, и, не поняв, что неспешное и тихое дыхание заповедано отцами для удержания ума от рассеянности, начали чрезмерно удерживать дыхание, и этим расстроили телесное здравие, столько способствующее в молитвенном подвиге. «Удерживай, – говорит преподобный Григорий Синаит, – и дыхание, то есть движение ума, смежив несколько уста при совершении молитвы, а не дыхание ноздрей, то есть чувственное, как это делают невежи, чтобы не повредить себя, надымаясь». Не только в процессе дыхания, но и во всех движениях тела должно наблюдать спокойствие, тихость и скромность. Все это очень способствует к удержанию ума от рассеянности. Ум, молящийся внимательно, непременно привлечет сердце в сочувствие себе, в чувство покаяния. Между сочувствием сердца уму и соединением ума с сердцем или схождением ума в сердце – величайшее различие. Святой Иоанн Лествичник признает значительным преуспеянием в молитве то, когда ум будет пребывать в словах ее. Этот великий наставник иноков утверждает, что молитва молящегося постоянно и усердно, при заключении ума в слова молитвы, из чувства покаяния и плача, непременно осенится Божественной благодатью. Когда молитва осенится Божественной благодатью, тогда не только откроется сердечное место, но и вся душа повлечется к Богу непостижимой духовной силой, увлекая с собой и тело. Молитва преуспевших в ней произносится из всего существа. Весь человек делается как бы одними устами. Не только сердце обновленного человека, не только душа, но и плоть исполняется духовного утешения и услаждения – радости о Бозе живе (Пс. 83, 8), о Боге, действующем ощутительно и могущественно благодатью Своею. Вся кости истинного молитвенника рекут:
   Господи, Господи, кто подобен Тебе? Избавляяй нища из руки крепльших его, и нища и убога от расхищающих его молитву и надежду – от помыслов и ощущений, возникающих из падшего естества и возбуждаемых демонами (Пс. 34, 10). К преуспеянию в молитве покаяния должны стремиться все христиане; к упражнению в молитве покаяния и к преуспеянию в ней святые отцы приглашают всех христиан. Напротив того они строго воспрещают преждевременное усилие взойти умом в святилище сердца для благодатной молитвы, когда эта молитва еще не дана Богом. Воспрещение сопрягается со страшной угрозой: «Умная молитва, – говорит преподобный Нил Сорский, повторяя слова преподобного Григория Синаита, – выше всех деланий, и добродетелей глава, как любовь Божия. Бесстыдно и дерзостно хотящий войти к Богу и часто беседовать с Ним, нудящийся стяжать Его в себе, удобно умерщвляется бесами».
   Умоляю, умоляю обратить все должное внимание на грозное воспрещение отцов. Мне известно, что некоторые благонамеренные люди, но впадающие в блуд на самом деле, не могущие, по несчастной привычке, воз держаться от падений, покушаются на упражнение в сердечной молитве. Может ли быть что-либо безрассуднее, невежественнее, дерзостнее этого начинания? Молитва покаяния дана всем без исключения, дана и обладаемым страстями, и подвергающимся насильственно падениям. Они имеют все право вопить ко Господу о спасении, но вход в сердце для молитвенного священнодействия возбранен для них: он предоставлен исключительно архиерею таинственному, хиротонисанному законно Божественной благодатью. Поймите, что единственно перстом Божиим отверзается этот вход: отверзается он тогда, когда человек не только престанет от деятельного греха, но и получит от десницы Божией силу противиться страстным помыслам, не увлекаться и не услаждаться ими. Мало-помалу зиждется сердечная чистота: чистоте постепенно и духовно является Бог. Постепенно! Потому что и страсти умаляются и добродетели возрастают не вдруг: то и другое требует значительного времени.
   Вот тебе, возлюбленный брат, завет мой: не ищи места сердечного. Не усиливайся тщетно объяснить себе, что значит место сердечное: удовлетворительно объясняется это одним опытом. Если Богу угодно дать тебе познание: то Он даст в свое время, – и даст таким способом, какого даже не может представить себе плотской человек. Занимайся исключительно и со всей тщательностью молитвой покаяния; старайся молитвой принести покаяние: удостоверишься в успехе подвига, когда ощутишь в себе нищету духа, умиление, плач. Достижение высшее.
   Однажды, когда святой Макарий Великий сидел в келии своей, предстал ему ангел, посланный от Бога, и сказал: «Макарий! не бойся нападения невидимых врагов, потому что наш благий Владыка не отступит от тебя и не перестанет поддерживать тебя. Мужайся, укрепляйся, храбро побеждай начала и власти противные: но деланием твоим не превозносись, чтобы Божественная помощь не оставила тебя, и чтобы ты не пал падением дивным». Блаженный Макарий отвечал, обливаясь слезами: «Чем превозноситься мне, когда душа моя, подобно развратной блуднице, питается смрадом нечистых помышлений, приносимых бесами».
   В такое глубокое смирение приведен был преподобный глубоким самовозврением, которое доставлено было ему его умным деланием. В себе он увидел падение человека и его общение с демонами. Это духовное видение его изображено с необыкновенною ясностью, верностью и подробностью в его беседах.
   Пимен Великий говаривал братии своей: «Уверяю вас: куда ввергнут сатану, туда ввергнут и меня».
   Это изречение – плод духовного видения отверженных духов и того общения, в которое человек вступил с ними при посредстве своего падения. Открылось это видение преподобному от глубокого, правильного само-воззрения, в которое он был возведен словом Божиим, своим умным деланием и Божественною благодатью.

Смирение и молитва

   Брат сказал авве Сисою: «Усматриваю, что память Божия (умная молитва) постоянно пребывает во мне».
   Старец сказал: «Это невелико, что ум твой постоянно направлен к Богу; велико то, когда кто увидит себя худшим всякой твари».
   Старец сказал так по той причине, что истинное действие умной молитвы всегда основано на глубочайшем смирении и проистекает из него. Всякое иное действие умной молитвы неправильно, ведет к самообольщению и погибели.

Соединение ума с сердцем

   Читая в отцах о сердечном месте, которое обретает ум
   молитвой, надо понимать словесную силу сердца, помещенную Творцом в верхней части сердца, – силу, которой сердце человеческое отличается от сердца скотов,
   имеющих силу воли, или желания, и силу ревности или ярости, наравне с человеками. Сила словества выражается в совести или в сознании нашего духа, без участия разума, в страхе Божием, в духовной любви к Богу и ближнему, в ощущении покаяния, смирения, кротости,
   в сокрушении духа, или глубокой печали о грехах, и в других духовных ощущениях, чуждых животным. Сила души – ум, хотя и духовна, но имеет местом пребывания своего головной мозг: так и сила словества, или дух человека, хотя и духовна, но имеет местом пребывания своего верхнюю часть сердца, находящуюся под левым
   сосцем груди, около сосца и несколько выше его.
   Соединение ума с сердцем есть соединение духовных
   помыслов ума с духовными ощущениями сердца. Так как человек пал, так как его помыслы и ощущения изменились из духовных в плотские и душевные, то надо при посредстве евангельских заповедей возвести ум и дух к помышлениям и ощущениям духовным. Когда ум и дух исцелятся, тогда они и соединятся о Господе. Образуется в свое время, в отделе сердца, где помещается сила словества или дух, чудный, нерукотворенный, духовный храм Божий, Святая Святых: туда нисходит ум, хиротонисанный Святым Духом во священника и архиерея,
   для поклонения Богу Духом и Истиной. Тогда познает христианин блаженным опытом сказанное в Священном
   Писании: «Вы есте церкви Бога жива, якоже рече Бог:
   яко вселюся в них и похожду, и буду им Бог, и тии будут
   мне людие» (2 Кор. 6, 16).
   Ум и сердце иначе не возмогут соединиться, как при
   посредстве Духа и Истины. Это значит: ум и сердце не возмогут соединиться, если не отвергнутся вполне падшего естества, если не предадут себя вполне руководству Евангелия, если за постоянное и усиленное после-дование евангельским заповедям не привлекут к себе благодати Всесвятого Духа, не исцелятся и не оживут от
   прикосновения ее, от осенения ею.
   Не только всякое греховное чувствование и всякий
   греховный помысл, но и все естественные помыслы и ощущения, как бы они ни были тонки и замаскированы мнимой праведностью, разрушают соединение ума с сердцем, поставляют их в противодействие друг другу.
   При уклонении с духовного направления, доставляемого Евангелием, тщетны все пособия и механизмы: сердце и ум никогда не соединятся между собой.

Теплота

   При особенном вещественном усилии к сердечной
   молитве, начинает действовать в сердце теплота. Эта теплота есть прямое следствие такого подвига: всякий член человеческого тела, подвергаемый трению, разгорячается, – то же делается и с сердцем от постоянно го, продолжительного напряжения его. Теплота, являющаяся от усиленного, вещественного подвига, также вещественна.
   Это – теплота плотская, кровяная, в области падшего естества. Неопытный подвижник, ощутив эту теплоту,
   непременно возомнит о ней нечто, найдет в ней приятность, услаждение, в чем начало самообольщения. Не только не должно думать чего-либо особенного об этой теплоте, но, напротив того, должно принять особенные меры предосторожности при появлении ее. Предосторожность необходима по той причине, что эта теплота,
   как кровяная, не только переходит по разным местам груди, но и очень легко может упасть на нижние части чрева,
   произвести в них сильнейшее разжжение. Естественно,
   что при этом начинает действовать плотское вожделение,
   свойственное этим частям в состоянии разгорячения.

Утешение духовное

   Когда святой Андрей (Юродивый) был восхищен в
   рай, то, как поведал он иерею, обильная благодать Божия, наполняющая рай, произвела в нем то духовное действие, которое обыкновенно производится умной молитвой в преуспевших: она привела в соединение ум его и сердце, причем человек приходит в состояние духовного упоения и некоторого самозабвения. Это упоение и самозабвение есть вместе ощущение повой жизни. Святой Симеон говорил сотаиннику своему, диакону
   Иоанну, что посреди самых сильных соблазнов ум его пребывает всецело устремленным к Богу, – и соблазны остаются без обычного своего действия. В тех, которые сподобились благодатного осенения, постоянно восхищается душа из среды греховных и суетных помыслов и ощущений умной молитвой, как бы таинственной невидимой рукой, и возносится горе: действие греха и мира остается бессильным и бесплодным.
   Некоторый старец в искренней беседе поведал мне: «В мирской жизни, по простоте прошедших времен и господствовавшему тогда благочестивому направлению, узнал я о молитве Иисусовой, занимался ею и ощущал по временам необыкновенное изменение в себе и утешение. Вступив в монастырь, я продолжал заниматься ею… Сначала был я в послушании трапезного: занимаясь послушанием, занимался и молитвою, соединяя ее с содействующими ей смиренномудрыми помышлениями, по наставлению отцов. Однажды ставил я блюдо с пищей на последний стол, за которым сидели послушники, и мысленно говорил: примите от меня, рабы Божии, это убогое служение. Внезапно в грудь мою впало такое утешение, что я даже пошатнулся; утешение продолжалось многие дни, около месяца. Другой раз случилось зайти в просфорню; не знаю с чего, по какому-то влечению, я поклонился братии, трудившейся в просфорне, очень низко, – и внезапно так воздействовала во мне молитва, что я поспешил уйти в келию и лег на постель по причине слабости, произведенной во всем теле молитвенным действием».

Чтение отцов

   Написанное каждым святым писателем написано из его благодатного устроения и из его деятельности, соответственно его устроению и его деятельности. На это должно обратить особенное внимание. Не будем увлекаться и восхищаться книгой, написанной как бы огнем, повествующей о высоких деланиях и состояниях, нам не свойственных. Чтение ее, разгорячив воображение, может повредить нам, сообщив познание и желание подвигов, для нас безвременных и невозможных. Обратимся к книге отца, по умеренности своего преуспеяния наиболее близкого к нашему состоянию. При таком взгляде на отеческие книги, в первоначальное чтение инока, желающего ознакомиться с внутренним молитвенным подвигом, можно предложить наставления Серафима Саровского, сочинения Паисия Нямецкого и друга его, схимонаха Василия. Святость этих лиц и правильность их учения – несомненны.
   Делателю Иисусовой молитвы весьма полезно прочитать Предисловия схимонаха поляномерульского Василия на книги святых: Григория Синаита, Исихия Иерусалимского, Филофея Синайского и Нила Сорского. По прочтении сих примечаний чтение всего Добротолюбия делается более ясным и полезным. При чтении отцов не должно упускать из виду и того, что меры новоначального их времен суть уже меры весьма преуспевшего в наше время. Применение отеческих наставлений к себе, к своей деятельности, должно быть совершаемо с большой осмотрительностью.

   Архимандрит Рафаил

О молитве

Тайна приближения к Богу

   Чем отличается идеалистическая философия от религии? Идеалистическая философия – это обоснование существования и первичности абсолютного духа посредством логических суждений, то есть попытка рационально обосновать сверхрациональное бытие. Как и все философские системы, идеализм основан на постулате, то есть недоказуемом основании, которое принимается на веру, но на веру не в религиозном значении, а в смысле определенного допущения. Затем на недоказуемом постулате уже путем логических суждений строится все здание системы. Но чем, в сущности, религия отличается от философии, если даже философия поставила своей задачей обосновать идею существования Божества? Отличие в том, что религия – это стремление войти в общение с Божеством. Бог для религии – это не абстрактная идея, не гипотеза с высокой степенью вероятности, как в идеалистических философских системах. Бог для религии – это внутренний факт человеческой жизни. Бог для религиозного человека – это главный стержень бытия, начало и конец жизни. Какая главная характерная черта в религиозном человеке? В чем более всего обнаруживается его религиозность? Религиозного человека характеризует, прежде всего, молитва, личностное обращение к Богу.
   У некоторых людей, находящихся под влиянием восточных мистических и оккультных систем, понятие религии сведено к понятию медитации, то есть размышлению или обращению человека к самому себе, Эти системы рассматривают молитву как определенное самовнушение. Получается, что субъектом и объектом молитвы является сам человеческий дух, что молитва – это как бы определенная идея или определенное суждение, которое человек должен усвоить. В сущности, материалисты почти так же объясняют молитву – как вид самовнушения. У некоторых возникает сомнение: для чего нужна молитва? Ведь Бог – это Дух, Абсолют, следовательно, Дух, имеющий полное всеведение. Бог знает лучше нас все наши нужды. Что же мы можем открыть Ему? Бог всемудр и всеблаг. Чего же мы должны просить у Него? Следовательно, считают они, молитва вообще не нужна. Она может быть лишь плодом нашего неправильного представления о Божестве как о существе несовершенном, действия которого мы должны корректировать своей собственной молитвой. Но молитва – это всецелая обращенность души к Богу. Молитва – это тайна Богопознания, тайна Боговидения, У святых Отцов человек назван словесным существом. Через слово молитвы человеческая душа обращается к Богу. Молитва – это не информирование Бога о наших нуждах. Молитва – это условие, при котором Божественная сила может соприкасаться с нашим духом и действовать в нас. Бог всеведущ и знает лучше нас, чем мы сами. Он знает все Свои создания и будущее, как настоящее.
   Но всеведение Божие без нашего личного участия знает нас как некий предмет мироздания. А посредством молитвы – самораскрытия в молитве – мы входим в иные отношения с Богом, отношения личностные, когда человек – существо смертное, ограниченное, слабое и греховное, но существо личностное, – ведет беседу с Существом абсолютным, бессмертным и всеблагим. Вдесь – тайна, тайна приближения человека к Богу. Здесь начинается то, что святые Отцы называют обожением человека. Здесь совершается тайна преображения человека как образа и подобия Божия.
   Человек молится не только для того, чтобы получить от Бога некие внешние блага, хотя и это имеет место, потому что земная жизнь ставит на нашем пути много преград, которые можно успешно преодолеть лишь с помощью Божией. Но не в этом главное. Главное в том, что в процессе самой молитвы человек получает намного больше, чем блага всего мира. Он получает залог благодати Божией, то есть полагает начало Богообщению – тому процессу, который будет продолжаться в вечности и не окончится никогда. Говоря образно, несколько грубо, в молитве человек получает Самого Бога. Это первое. Второе: молитва есть реализация любви человека к Богу. Это – определенный барометр нашей духовной жизни. Как каждому из нас внутренне необходимо быть вместе с любимым человеком, общаться с ним и, так сказать, дышать одним воздухом, так и для души, любящей Бога, необходима молитва; душа стремится к общению с тем, кого мы любим. В этом – один из самых важных психологических законов: закон духовной симпатии, закон соответствий. Если человек любит Бога, то он стремится к общению с Богом. И, стремясь к общению с Ним, сам изменяется и преображается в этом общении по подобию Божию. Здесь идет важнейший мистический процесс – уподобление человека Богу. Где нет молитвы, там Бог понимается человеком как некая объективная реальность. Однако могут существовать объективные реальности, до которых нам, в сущности, нет дела. Если человек не молится, то не может и жить по-христиански, и вера его мертва. Эта мертвая вера есть лишь некое мысленное допущение существования Высшей Силы. И это мысленное допущение не имеет в самом существе своем свидетельства и доказательства бытия Божия.
   Какая разница между человеком верующим и неверующим? Предположим, верующий и неверующий имеет одни и те же внешние знания, одну и ту же информацию, один и тот же уровень образования. Но чем верующий человек отличается от неверующего? Отличие в том, что верующий ощущает Бога, имеет свидетельство о бытии Божием в собственном сердце, и это внутреннее свидетельство неотделимо от молитвы. Некоторые спрашивают: «Что нам делать, чтобы поверить в Бога?» Ответ прост: жить по заповедям Божиим и пребывать в молитве. Молитва дает душе человека реальное доказательство Божественного бытия. У нас есть самоочевидные доказательства существования внешнего мира: мы воспринимаем его через трансформированные образы наших органов чувств; мы воспринимаем его непосредственно как данность, реальность. И верующий человек так же непосредственно, как реальность, ощущает мир духовный, включенность себя в этот мир, свою внутреннюю связь – союз с Божеством – и постоянную зависимость от Божества. Именно этим верующий отличается от неверующего, хотя бы тот и был по своим убеждениям идеалистом. Поэтому идеалист – тот, кто рассудочно допускает существование Бога, считает, что это наиболее вероятная теория – и все. А верующий чувствует и ощущает Бога. Идеалист размышляет о Боге; он может спокойно размышлять о Боге с папиросой в зубах, положив ногу на ногу. Что же касается верующего, то у него мысль о Боге вызывает чувство благоговения перед Творцом. У верующего человека образуется гармоничная связь между его духом и Духом абсолютным, прежде всего, через чувство благоговения.
   В аскетике учение о молитве занимает огромное место. В сущности, молитва – это сердце духовной жизни и ее пульс. Молитва – нервы человеческого духа.
   Если Церковь – мистическое Тело Христа – сравнить с организмом, то богослужение и молитва – это кровеносная система, которая питает каждую клетку этого организма; а клетки – это мы с вами. Вне молитвы с душой человека происходит то же, что и с омертвевшими клетками, например, при гангрене, котда к ним не поступает кровь, и они погибают и отторгаются от живого организма. Поэтому человек в религиозном смысле жив лишь тогда, когда он молится. Если человек, совершающий добрые дела или даже занимающийся богословскими проблемами, надолго оставляет молитву, он теряет внутреннюю связь с Богом. Такой человек умирает духовно и постепенно превращается в духовный труп. Можно сказать, что из всех задач аскетики самой главной является научить человека непрестанной молитве, ибо это – и начало, и бесконечный конец духовной жизни. По словам святителя Иоанна Златоуста, молитва – это единение людей с Ангелами, единое занятие людей и Ангелов. Только здесь, на земле, молитва у нас имеет словесную форму, а молитва Ангелов – это нечто другое, это более непосредственное устремление их духа к Богу. В церковных богослужебных текстах мы часто встречаем именование Ангелов небесным хором, воспевающим величие Божие. Мы встречаемся с такими словосочетаниями, как «ангельское песнопение», «херувимская песнь». Что это означает? Святые Отцы говорят, что ‹ангельская песнь» – это всецелая устремленность горних сил к Богу, пламенная любовь к Нему, пленение любовью Божией. В Апокалипсисе есть таинственные слова о четырех плененных Ангелах, и вот, некоторые из толкователей Священного Писания говорят о пленении Ангелов как о плене их любви к Богу, то есть они не могут оторваться существом своим – тем, что мы образно называли бы мыслями и чувствами, от Бога. Это – некая высшая степень любви и Богообщения. Наша молитва будет продолжаться и в вечности, но примет уже другую форму. У тех, кто удостоится участи спасенных, она сделается постоянным состоянием их души. Однако учиться молитве человек должен здесь, в этой временной жизни. Если верующий не разовьет в себе эту способность, то в будущей жизни, которая есть раскрытие того, что уже приобретено в земной, научиться молиться он не сможет. Тогда перед ним откроется зияющая пустота. Поэтому у святых Отцов мы находим такое изречение: «Самое высокое делание на земле – это Иисусова молитва: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго».
   Иисусова молитва представляет собой как бы концентрированное средоточие всех молитв. В ней мы исповедуем Бога своим Владыкой и Господином. Мы начинаем эту великую молитву со слова «Господи». Это первое слово означает, что мы желаем быть рабами Божиими, то есть находиться в благом рабстве у Бога, Который дарует высшую свободу. Рабство Богу – это не унижение человека. Рабство Богу – это возможность переходить во все более высокие состояния свободы. Рабство Богу – первое условие гармонии человека с Божеством и свобода от действительно унизительного рабства страстям и своему эгоизму, людскому мнению и диктату окружающей среды. Рабство Богу освобождает от этих рабств и делает душу истинно свободной. Рабство Богу – это добровольное подчинение человека добру. Но здесь рабство связано еще с сыновством, оно переходит в сыновство. Так учат святые Отцы. Однако, если мы неё назовем Бога своим Владыкой и Господином, не посчитаем Его всеблагую волю обязательной для себя, то не сможем назвать Его своим Отцом, так как будем слишком далеко от Него – порабощенные бесчисленными страстями и грехами. Если мы не пройдем через рабство Богу, слово «Отец» будет словом совершенно фальшивым, лживым для нас.
   Потом мы говорим «Иисусе». «Иисус» значит «Спаситель». В Иисусовой молитве мы называем, исповедуем Иисуса из Назарета своим единственным Спасителем. Не свой интеллект, не цивилизацию, не культуру, не других мнимых богов – будь то Кришна, Будда или кто-либо еще, а Иисуса из Назарета мы исповедуем своим единственным Избавителем, Спасителем и Искупителем, отверзающим для нас врата вечной жизни.
   Далее слово «Христе». «Христос» значит «помазанник», обладатель всей полноты даров Духа Святаго. У преподобного Иоанна Дамаскина сформулировано учение о взаимном проникновении Божественных Ипостасей Триединого Бога. Отец абсолютен. Сын Божий абсолютен. Дух Святый абсолютен. Следовательно, три Абсолюта. Бытие трех Абсолютов должно быть взаимо-проникновенным. Три Абсолюта не сливаются и не разделяются; само число «три» является не количеством, а образом Божественного бытия, и через жертву Христа Спасителя и Его Божественное учение человек может быть причастен благодати Духа Святаго.
   Затем в слове «Христос», или «Мессия», мы вспоминаем Голгофскую Жертву, которая искупила человечество от греха, проклятия и смерти. Но это мистическое искупление не стирает человеческой воли и оставляет за каждым из нас свободу выбора: принять, усвоить его или же отвергнуть. И в Иисусовой молитве мы просим Бога о том, чтобы Искупительная Жертва Христа, принесенная за весь мир, стала Его Жертвой и за наши повседневные, непрестанные грехи. Иисусова молитва – это сокращенное Евангелие и высшая христианская философия. Бог абсолютен. Божество неисчерпаемо. Иисусова молитва, содержащая в себе Имя Божие, также неисчерпаема человеческим духом. Если человек будет внимательно читать Иисусову молитву, то она станет раскрывать ему все новые глубины духовного мира и сама каждый раз будет произноситься по-новому. В Апокалипсисе сказано: Творю все новое (Откр. 21, 5). Это новое можно понимать и как постоянную новизну отношения молящейся души к Богу. Но здесь, на Земле, человек предощущает эту новую вечную жизнь в каких-то особых мгновениях, а в вечности он будет непрестанно приближаться к Божеству и воспринимать жизнь как поступательное движение к Нему, где каждое мгновение будет новым.
   «Сыне Божий» – что это значит? (Некоторые афонские отцы так еще дополняли эту часть Иисусовой молитвы: «Сыне и Слове Божий»). Все, что имеет Отец, имеет и Сын. Слово Божие означает самовыражение Божества, подобно тому, как в слове выражается мысль. Сын и Слово Божие означает: через Сына Божия был сотворен мир. Слово Божие – это самовыражение абсолютной мудрости и любви Бога Отца. Затем «Сыне Божий» указывает на то, что сыновство, будучи личным свойством второй Ипостаси Пресвятой Троицы, проявилось также и в том, что Единородный Сын Божий стал Сыном Человеческим,
   Сыном Девы – Существом, во всем подобным нам, кроме одного – греха; то есть совершенный Бог стал совершенным Человеком. Святому мученику Иустину Философу задали вопрос: «Почему воплотился не Отец, а Сын?» И он ответил: «Для того, чтобы сохранить свойство Своей Ипостаси». Сын Божий рождается вечно от Отца, и здесь Сын Божий воспринял человеческую плоть, то есть по человечеству Он родился от Девы. Отец – это безначальное начало; Сын – безначальное рождение. Рождающийся в вечности родился во времени. Монахи, удалявшиеся в пустыню и занимавшиеся в безмолвии Иисусовой молитвой, становились мудрее тех, кто изучил все науки, всю философию, все, что дала человеческая цивилизация и культура. Но Иисусова молитва – не для одних монахов. Монашество – это лишь наличие определенных условий для концентрации человеком своих духовных сил на Иисусовой молитве. Иисусова молитва – это заповедь, обращенная ко всем христианам. Каждый христианин должен стараться в сердце своем творить Иисусову молитву. Иисусова молитва зависит от нравственной и духовной жизни человека, но в той же, и даже еще в большей степени, она сама обуславливает нравственность и духовную жизнь христианина, если, конечно, совершается правильно, то есть с благоговением и покаянием.
   Некоторые говорят, что от Иисусовой молитвы можно впасть в прелесть. Святые Отцы это категорически отрицают. Они учат, что можно впасть в прелесть из-за своей гордыни, а не из-за Иисусовой молитвы. Человек может пронзить себя мечом, которым вооружен против врага. Но это не значит, что виноват его меч. Виноват он сам. Если христианин, еще не пройдя сквозь горнило покаяния, будет искать посредством Иисусовой молитвы каких-то духовных восторгов и мистических откровений, то он может впасть в прелесть. Но не из-за Иисусовой молитвы, а по причине ложной самооценки, потому что уверен в своей способности воспринять особые тайны и откровения Божии. Впадают в прелесть, как правило, самонадеянные из-за своего самомнения. Однако такие люди и без Иисусовой молитвы могут также впасть в прелесть – при любом духовном делании.
   «Помилуй мя, грешнаго». Святой Симеон Новый Богослов пишет: «Я сидел в углу келии и помышлял о своих грехах – бесчисленных, как морской песок, и только вопиял: «Господи, помилуй меня, прости меня!» Мы все без числа согрешаем, и поэтому правильная молитва всегда основана на благоговении и покаянии.
   Мы должны искать покаяния. Может быть, покаянное чувство как духовное переживание будет приходить к нам лишь очень редко и на какие-то немногие мгновения, но искать его мы должны.
   В Иисусовой молитве надо испрашивать прощения своих грехов. Это – главное. А даст ли Господь остальное – это дело Его милости. Искать этого сами мы ни в коем случае не должны. Нельзя «программировать» молитву, как делают некоторые. Они думают, что в Иисусовой молитве им должно быть дано то или это, и затем выбирают как схему для внутренней самонастройки те состояния, которые описывают святые Отцы, имевшие совершенно иной образ жизни, чем мы. В Иисусовой молитве необходимо всегда стремиться к покаянию – оно, как и всякий дар Божий, дается во спасение при содействии Божественной благодати.
   Святой Василий Великий на вопрос: «Надо ли продолжать молитву, если ты молишься невнимательно?» – отвечает, что невнимательность бывает разная: одна происходит от нашей слабости душевной, а другая – от небрежности. Невнимательность от небрежности – это грех. Что же касается невнимательности от нашей слабости, то мы в этом отношении должны проявить свою волю. Не может еще молиться наше сердце, не может удерживать себя в словах молитвы наш ум, но мы должны продолжать молитву, как, скажем, некий труд. И тогда Господь за этот труд дарует нам в свое время внимательную молитву. Для нас необходимы этот труд и искание. Обычно то, что дается сразу и без труда, очень быстро теряется.
   Если мы напрягаем свою волю, чтобы молиться не рассеянно, но молитва рассыпается сама, то есть Господь как бы отступил от нас и благодать не помогает, нельзя бросать молитву или ждать какого-то особенного молитвенного чувства. Наоборот! Мы должны трудиться и трудиться. Если же мы молимся с душевным расслаблением, по-фарисейски, только лишь для того, чтобы исполнить правило, как бы «избавиться» от молитвы, то такая «молитва» лицемерна и является оскорблением Бога.
   Господь смотрит на наше произволение. Есть у нас желание молиться достойно – значит, молитва наша достойна, хотя бы внешне нам и казалось, что мы не молимся. Если этого желания мы не ощущаем, то, по крайней мере, молитва должна быть для нас определенным волевым актом. Если есть определенный волевой акт, направленный на приобретение молитвенного внимания и борьбу с рассеянностью, то мы дали Богу, что имеем. Евангельская вдовица принесла две лепты, и Господь похвалил ее. Может быть, усилие нашей воли будет этими двумя лептами, хотя бы наши ум и сердце не могли еще возвыситься до Бога. Ибо это внутреннее движение, внутреннее усердие – действительное качество нашей молитвы.
   В благодатной молитве благодать Божия присутствует и действует явно. Но такая молитва не всегда служит критерием духовного достоинства человека. Иногда Господь дарует благодатную молитву в самом начале нашего пути, когда мы еще младенчествуем духовно. Делается это для того, чтобы верующий как бы ощутил и увидел то, что ожидает истинно усердного и преуспевающего молитвенника. А потом Господь как бы отдаляет от нас благодать, чтобы мы прилагали свой собственный труд. И это вовсе не значит, что мы опустились на более низкую духовную ступень. Просто наша духовная жизнь вступила в иную фазу.

Сокровище, которое всегда при нас

   В Библии есть таинственный образ человека, борютцегося с Богом. Ветхозаветный патриарх Иаков возвращалея из Месопотамии в Палестину. Его ожидала месть брата Исава. Как бы призрак смерти стоял перед глазами Иакова. И вот ночью с Иаковом случилось странное, загадочное происшествие: он увидел таинственного Незнакомца и вступил с Ним в борьбу.
   В первой книге Моисея мы читаем: «И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся се Ним. И сказал (ему): отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твое: Он сказал: Иаков. И сказал (ему): отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь. Спросил и Иаков, говоря: скажи (мне) имя Твое. И Он сказал: на что ты спрашиваешь о имени Моем? (оно чудно). И благословил его там» (Быт. 33, 24–29).
   Что означает этот случай? Для многих он непонятен и вызывает лишь недоумение. Как может человек бороться с Богом? Или – так крепко заключить в своих объятиях Бога, что всесильное Божество не может вырваться из его рук? И почему Иаков говорит Тому, с кем он боролся: «Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня?» Святые Отцы объясняют, что здесь символически, в иносказательных образах Говорится о глубокой, сердечной молитве – молитве, которая становится победоносной. В такой молитве человек как бы так же охватывает своими руками Бога, как борец охватывает борца. Молитва – это та великая сила, которая удерживает наказание Божие, заслуженное человеком. Молитва, если можно так выразиться, – это та великая сила, которая побеждает самый Промысл Божий, а точнее – входит в него. Борьба, которую Иаков вел с Богом вею ночь, означает молитву покаяния – молитву с глубокой ночи до рассвета. Эта молитва, исходившая из глубины сердца, достигла Божества. Всемогущий Бог, Который превыше всего и проникает во все, а Сам пребывает непостижимым для сотворенных Им существ, этот Бог являет Себя пленником молитвы, показывая тем самым, какая великая, могучая сила находится у человека. Эта сила – молитва пламенного покаяния.
   «Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня», Молитва Иакова – молитва пламенной веры и надежды. Иаков говорит так: «Я не перестану молиться, хотя бы дух мой разлучился с телом во время молитвы. Я не оставлю молитвы, пока Ты не исполнишь ее». Бог касается бедра Иакова. Что это значит? Святые Отцы объясняют, что бедро является символом чувственности человека. Поэтому здесь иносказание: человек должен владеть своей чувственностью. Эту же мысль святые Отцы выражают так: «Отдай кровь и примешь дух». Человек должен побеждать, порабощать свои страсти. Это – одно из условий молитвы.
   Молитва является самым мощным двигателем духовной жизни. Она являет собой те подземные воды, которые питают всю нашу духовную жизнь. Более того! Можно сказать, что сама духовная жизнь – это, прежде всего, степень нашей молитвы. Мы духовно живем в той мере, в какой молимся и умеем молиться. У святых Отцов молитва названа словом «художество». Художество означает самое высокое искусство, самую высокую науку, требующую от человека беспрерывных творческих усилий, то есть непрерывной живой молитвы. Молитва лучше, чем что-либо другое, разрешает все задачи, которые ставит перед нами жизнь. В молитве человек находит разрешение всех своих проблем – как духовных, так и житейских. Молитва невидимо защищает человека от всех его врагов – видимых и невидимых. Если мы внимательно проследим свою жизнь, то увидим, что, когда обстоятельства казались безвыходными, никто не мог нам помочь и единственным нашим оружием была молитва, Господь неоднократно чудесно избавлял нас от беды, скорби. Но только на том свете, в вечности, мы узнаем вполне, от каких еще страшных опасностей, зол и несчастий охраняло нас наше молитвенное делание.
   Молитва – это то достояние человека, которое не может отнять никакая внешняя сила. Молитва всегда с нами– не только лишь в этой земной временной жизни, но и в жизни загробной, вечной. В сущности, сама вечность как непрестанное движение человеческой души к Богу – это вид молитвы, но не словесной, а иной. Молитва изменяет человеческое сердце; открывает и пробуждает обычно спящие и неведомые нам самим сердечные силы. Молитва духовно обновляет наше сердце, делает его чутким и прозорливым.
   В книге Притчей Соломоновых сказано: Нечестивый желает уловить в сеть зла;…но праведники прозорливостью спасаются (Притч. 12 12; 11, 9). Прозорливостъ – это особая духовная интуиция; различение добра и зла, замаскированного и скрытого под личиной добра. Молитва отрывает душу от земли. Вне молитвы человек прикован к земле, как мифический Прометей к скале.
   Молитва дает уму человека некую духовную способность: это умение ощущать, чувствовать достоверность истины. Как человек чувствует вкус пищи, отличает сладкое от горького, здоровую пищу от испорченной, так и молитва дает уму особую способность чувствовать истину и ложь. Святые Отцы говорят о том, что молитва выше всех добрых дел. Все добрые дела, совершаемые человеком, ограничены определенными лицами, которым мы благотворим; иногда же это наше «добро» и вовсе не приносит другим настоящего блага и счастья.
   А сила молитвы простирается на весь Космос. Молитва людей и молитва Церкви – это та огромная гармонизирующая и очистительная сила, которая, можно сказать, сохраняет бытие всего Космоса. У апостола Павла есть такие таинственные слова: «Тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, как не будет взят от среды удерживающий теперь» (2 Сол. 2, 7). Что это за удерживающий, который не дает прийти на Землю олицетворению зла? Святые Отцы говорят, что эта удерживающая сила есть дух благочестия и, прежде всего, – дух молитвы. Когда иссякнет дух молитвы, видимый мир придет в состояние разложения и распада, ибо уже не будет силы, обновляющей его. Поэтому молитвенники, уходившие из мира в монастыри и пустыни, и многие простые, незаметные, никому не ведомые в этом мире люди, достигшие путем многотрудного духовного подвига, напряжением всех своих сил непрестанной молитвы, – величайшие благодетели всего человечества.
   Молитва – это сокровище, которое всегда при нас. Его не могут ни украсть, ни отнять, Молитва – Это бесценное сокровище, которое всегда и везде с нами, куда бы мы ни пошли, чем бы ни занимались. Что бы ни случилось с нами – пусть бы даже мы лишились всего, что имеем, – нашу молитву не могут отнять у нас ни люди, ни демоны – ничто, кроме нашего собственного нерадения. Если даже все наше тело будет изъедено болезнью, молитва останется при нас как душа нашей души. Молитва выше любых богословских рассуждений, потому что все они лишь показывают нам путь. Богословские истины являют нам только тень Божества, описывают духовный мир как внегний объект. А молитва включает нас в этот невидимый духовный мир, делает его частицей. Молитва – прекраснее всего. Только в молитве мы можем соприкоснуться с горним миром и увидеть очами сердца небесную и Божественную красоту. Молитва – неисчерпаема. Для тех, кто старается слить с ней свое сердце, она всегда открывает что-то еще неизвестное, как будто мы совершаем ее в первый раз. Молитва основывается на надежде, однако она есть и исполнение надежды. В молитве мы реально соприкасаемся с тем, на что надеемся, то есть молитва как бы дает нам будущее, еще неосуществленное, в качестве уже осуществленного и исполненного. Поэтому молитва опережает само время. Молитва – это блеск веры, тепло надежды, жизнь самой любви. Молитва внешнее делает внутренним. Духовные книги мы можем потерять, их могут украсть или сжечь. Болезнь может отнять у нас зрение, друзья – бросить, любимый человек – изменить, родные обмануть и стать чужими, мир – изгнать, небо – опалить огнем, земля – разверзнуться под нашими ногами, ночь – удушить страшными сновидениями, день – превратиться в тьму искушений и стать мрачной ночью. Одна молитва никогда не изменит нам. Только она есть наше неотъемлемое достояние. Молитва не знает расстояния. Она проходит через моря и горы, возносится к небесам, проникает в глубь земли, нисходит в ад. Мы молимся об умерших, как о живых, и только молитва дает нам реальное ощущение того, что умершие живы и связаны с нами тысячами духовных нитей. Молитва – лик нашей души. Молитва – свет нашей души. Молитва – воскрешение нашей души прежде всеобщего воскресения.
   Молитва – это битва человеческого духа с силами ада, и в этой жестокой битве неизменный Помощник человека – Сам Господь. Молитва – бой, и молитва – победа.
   Молитва – оружие, и молитва – знамя. Молитва – сокровище неоскудеваемое и неиждиваемое. И сколько бы мы ни пользовались этим сокровищем, оно будет лишь приумножаться. Молитва – духовный хлеб, которым мы питаемся сами и питаем других. Этот благословенный хлеб никогда не кончается.

Вращение духовных сфер

   Молитва – это свободный акт человеческого духа, реализация той любви, которая некогда соединяла человека с Богом. Золотая цепь этой любви была разорвана, разрушена человеческим грехопадением. Молитва есть восстановление прежней связи человеческого духа с Божественным Абсолютным Духом – связи, которая существовала у первозданных людей. Молитву, как мне кажется, можно представить и описать только через определенные аллегории и образы. Логически ее разобрать невозможно, так как сама молитва намного глубже, чем аналитическое, рассудочное мышление. Следовательно, если мы даем какую-нибудь логическую, философскую интерпретацию молитвы, то, в лучшем случае, можем указать лишь на некоторые внешние ее проявления. А глубинная сущность молитвы всегда будет ускользать от поверхностного, рассудочного мышления.
   Наша жизнь – странствование по огромной пустыне. Для истинного христианина этот мир кажется пустым. Здесь он внутренне одинок, его не понимают, его слова не встречают отклика в душах других людей. Непонятый, утомленный и часто отвергнутый миром христианин может излить душу в молитве к Богу. Молитва дает ему истинное свидетельство, истинное удостоверение в том, что он в этой огромной пустыне не одинок, что с ним Бог. В молитве человек укрепляет свои силы. Вне молитвы человеческая душа ослабевает и духовно гибнет. Поэтому молитву можно сравнить с источником проточной, чистой, живой воды. И уставший в мирском странствовании путник утоляет этой живоносной водой свою жажду. Но это не просто источник, из которого пьет он сам. Если в сердце человека водворится непрестанная молитва, случается великое чудо: он становится источником живой воды для других.
   Люди, ищущие Бога, невольно тянутся к тому, в чьем сердце течет молитва. Пусть христианин скрывает свое духовное делание и вообще не говорит ни о чем духовном, но если в сердце его идет истинная, покаянная молитва, от него исходит некий духовный свет. Этот дивный свет не видим глазами. Но его может почувствовать каждый, кто ищет Бога. И поэтому многие простые монахи и даже миряне, внешне не отличающиеся ни образованием, ни красноречием, ни какими-нибудь обширными познаниями, в то же время, как магнит металл, притягивают к себе души людей. Народ окружает этих молитвенников, тянется к ним, как бы желая утолить около них жажду своей души; жажду, которую не может утолить ни плотская мудрость, ни земные знания, ни суетные наслаждения, ни мимолетные радости. Тот, кто имеет в своем сердце глубокую и непрестанную молитву, становится духовным источником, около которого люди, изнемогающие от тягот, противоречий, скорбей этой жизни, получают духовное утешение и укрепляют свои силы. Поэтому каждый священник, прежде всего, должен заботиться о том, чтобы в сердце его была молитва, заботиться больше, чем о приобретении внешних богословских познаний. Без внутренней молитвы философские и богословские познания пастыря мертвы и сердце человека не откроется для него. Пастырские наставления будут восприниматься лишь внешне, холодным умом. От холода исходит холод; холод нашего сердца не может зажечь огонь в сердцах других. Поэтому, как мне кажется, самый главный долг священника – это молиться за свою паству и за весь мир, непрестанно повторяя в своем сердце Иисусову молитву или же те молитвы, которые внутренне близки его душе.
   Иисусова молитва – самая высокая и всеобъемлющая; но человек при желании может выбрать и другую краткую молитву, например, какие-нибудь стихи из псалма; некоторые постоянно читают Отче наш. Есть такие люди, которые произносят только два слова: «Господи, помилуй!», но при этом их сердца всегда обращены к Богу. Так что здесь не существует твердого и неизменного правила. Как хочет твоя душа, так и молись, Святитель Феофан Затворник говорил, что если человек читает молитвенное правило, и сердце его раскрылось на какие-то слова молитвы, откликнулось на них с особой силой, то не надо спешить идти дальше, надо остановиться и дать своему сердцу напитаться этими словами. Когда же оно насытится, человек почувствует сам; тогда уже пусть читает он молитвы дальше.
   В мире есть много ценностей, и иногда они заставляют нас забывать о молитве. Но проходит время, и мы видим, что эти ценности превращаются в мусор и прах; и единственное реальное сокровище, которое может приобрести человек, – это молитва. Действительно, если мы окинем мысленным взором всею свою жизнь, то увидим, что истинной жизнью нашего духа были лишь те немногие мгновения, когда мы пребывали в молитве. Так, например, молитва перед чудотворной иконой или внутренняя молитва, когда благодать коснулась сердца, воспринимается нами, как истинная жизнь, а все остальное по сравнению с ней – какой-то серый сон.
   Молитва – это великое сокровище, которое добывает человек. Молитва – это рудник, а в руднике дратоценные камни и металлы добываются с большим трудом: они не лежат там открыто, у всех на виду, но извлекаются из твердой породы и скал. Поэтому и для молитвы нужен постоянный напряженный труд. Однако те крупицы золота и алмазов, которые мы добыли путем напряженного молитвенного труда, уже навсегда становятся достоянием нашего сердца. Они хранятся где-то глубоко внутри, так что даже и не видны нам. Но в определенное время наш дух начинает жить именно теми силами, которые мы приобрели в молитве. Без молитвы человек остается нищим. Все он может потерять – все и теряет. Нет ничего в этом мире, что осталось бы с нами навсегда: или оно покинет нас, или мы его. Лишь одна молитва является истинным, неотъемлемым достоянием человеческого сердца. Человек, собираясь в дальний путь, берет с собой посох, на который опирается в дороге. И молитва, как некая духовная опора, делает наш путь значительно легче, неожиданно превращая трудноисполнимые для нас дела в легкоисполнимые. Так же и напротив: если человек без молитвы, полагаясь только на свои силы и способности, принимается за какое-нибудь, пусть даже самое простое, дело, то перед ним часто встают совершенно неожиданные и непреодолимые препятствия.
   Молитва – корень всех добродетелей. Все истинные добродетели – дар Божественной благодати. Вне благодати Божией никакие человеческие дела не спасают человека. Истинные добродетели приобретаются только тогда, когда человек дает в своем сердце место действию Свята-го Духа; они испрашиваются у Бога в молитве и сохраняются лишь молитвой. Поэтому молитва и творит, и хранит.
   Молитва – это крылья души. Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Что нам делать, когда нас окружают враги, когда каждый наш шаг подстерегают сотни опасностей?» – и продолжает: Поднимись выше земли, и все враги твои будут бессильны и опасности уничтожены. Какие бы силки ни ставились для птицы, пока она летает в вышине, они не угрожают ей.
   То, что мы чувствуем чаще всего, это не дух, а душа; то, что мы переживаем чаще всего, – это наши душевные переживания. Иногда мы стоим в храме, молимся, испытываем радость. Но вот мы вышли из церкви, дошли до остановки автобуса, и радость наша уже пропала, как будто ее и не было. Что это значит? Дело в том, что мы испытывали не духовную радость, а душевную. Настоящая духовная радость совершенно отлична от всего иного. Она как бы проврачна, световидна и воспринимается совсем по-другому: как новая жизнь, как если бы что-то новое, незнакомое и в то же время – очень знакомое, словно давно потерянное, вдруг обрелось и ожило в нашем сердце. Духовная молитва описаний почти не имеет. Можно только сказать, что она воспринимается как воскресение души прежде воскресения тела. Духовная молитва и есть истинное поклонение человека
   Богу. Но такая молитва дается лишь через долголетние, напряженные труды, и не только, я бы сказал, через одни молитвенные труды, но и через всю жизнь человека, которая должна соответствовать молитве. Здесь происходит обоюдный процессе: молитва помогает исполнению
   Господних заповедей, исполнение заповедей – пробуждению духовной молитвы, Духовная молитва становится беспрерывным поклонением Богу в духе и истине; а человек – истинным поклонником Небесного Отца, одним из тех поклонников, которых ищет Бог.

Олег Ковальчук Молитва – учение и делание