Сергей Геннадьевич Мильшин, Антонина Николаевна Теплякова
Алмазы Таимбы

Пролог

   Укрытое за крутым поворотом мелководье, изрезанное покатыми вершинами булыжников и украшенное бурунами, появилось внезапно, только испугаться и успели. В один миг под брёвнами закипело, плот набрал скорость, теряя управление. В последний момент Иван, дежуривший на шесте, толкнул его ближе к берегу, интуитивно решив, что там глубже. Брёвна втиснулись в протоку между крупных валунов, жалобно застонали канаты-крепления. Парни, рассевшиеся перед натянутой палаткой, до белизны пальцев ухватились за балку, делящую плот на две части. Три долгие секунды держались распахнутые в хоровом крике рты, перекосившийся плот, словно железом по стеклу, поскрипел брёвнами по камням, и перекат остался позади. Будто ничего и не произошло, изделие эвенкийских мастеров мирно закачалось на убегающей волне.
   И только миновав опасное место, Иван Поддубный понял, как им повезло. К августу Подкаменная Тунгуска мелела, и даже для плота глубины хватало не везде. Чуть заверни в сторону, и амба. У кого-то из них четверых ангел-хранитель сильно за своего подопечного переживает. Искупались бы уж точно. И вещи утопили бы, а без них в тайге, даже такой внешне благодушной… лучше и не представлять. Чувствуя, как запоздало заколотилось сердце, Поддубный переглянулся с друзьями. Судя по их побледневшим физиономиям, ребята понимали ситуацию правильно.
   Пережив неожиданное испытание, парни нервно развалились на свежих пахнущих хвоёй брёвнах, а Иван, чувствуя, как подрагивают колени, опустился там, где и стоял. Впереди, насколько хватало зрения, река тянулась спокойная и плавная.
   Этот сплав по Тунгуске придумал Костя Алюнин, неугомонный заводила выпускного курса геологов, уже однажды проходивший по этому маршруту с родителями. Тогда, получив на руки дипломы, ребята собрались на крыльце института, обсуждая варианты и способы отметить выпуск, да так, чтобы запомнилось на всю жизнь. Победило предложение Кости сплавиться на плоту от поселка Ванавары до Байкита, районного центра. Кто же знал, что между посёлками одного района больше пятисот километров!
   Отправились вчетвером. Само собой, Костя, ванаварский парень, его первейший друг Иван Поддубный, полный тёзка знаменитого борца, да и сам борец, самбист, и братья Вакуловы. Смуглые двойняшки, имевшие лишь отдалённую схожесть.
   В основном, путешествие проходило гладко. Разве что иной раз портили нервы перекаты, но с ними пока справлялись. По берегам поднималась глухая эвенкийская тайга, почти сплошь лиственничная и сосновая. Изредка мелькали мрачные ельники, сменяемые лохматыми кедровниками, кое-где густую зелень разбавляли пожелтевшие верхушки берёз. Впрочем, любоваться красотами, особенно в первую неделю, удавалось редко. Хлопоты с управлением тяжёлого малопослушного плота занимали гораздо больше и внимания, и сил.
   Чем удобно бревенчатое сооружение для сплавщика, так это тем, что не надо каждый день натягивать палатку, поскольку она уже укреплена растяжками на передвижном средстве. И, что немаловажно, перед ней на алюминиевом листе можно в любое время развести костерок. Так что обеды готовили прямо во время движения. А вот спать на плоту не рисковали, можно ведь и в воду сверзнуться.
   За день парни так намашутся баграми, что к вечеру пальцы не сгибались, и даже ложка из них вываливалась. И плот к какому-нибудь мыску удавалось притянуть только совместно, вчетвером. А уж там, через силу, словно заторможенные, наскребали в высокой траве сушняк и на костерке подогревали неприхотливый ужин. После молчаливого поедания каши, буквально заставив себя помыть посуду, спешно ныряли в спальники.
   Для Ивана Поддубного это был первый выход в глухие таёжные края, и ему иногда приходилось делать над собою усилие, чтобы от восторга происходящего не улыбаться постоянно. Всё-то тут необыкновенное! Когда плот выплывал на спокойную волну, Иван садился на краешек и замирал, разглядывая стройные, покрытые мхом лиственницы, стволы берёзок, на которых серых нашлёпок оказалось значительно больше, чем белых пятен. Этим они заметно отличались от сестрёнок из средней полосы. Ивана волновала дикость окружающих берегов, почти не нарушаемая людским присутствием. Хрустальная прозрачность реки, воду которой можно пить, не боясь проглотить какой-нибудь стафилококк. И воздух в глухомани, до которой ещё не добрался человек индустриальный, просто ромашковый. Правда, ребята насчёт ромашек с ним не согласились, справедливо подметив их отсутствие на густо-зелёных берегах, но против сути возражать не стали. И, верно, запахи травяные и хвойные висели над водой просто одуряющие, особенно перед дождём. К счастью, за неделю путешествия дождик накрыл парней всего один раз. В остальное время августовская Эвенкия радовала молодых геологов ровной и иногда даже тёплой погодой.
   Ещё в первые дни, когда проплывали в местах грандиозного взрыва, более чем столетнего, обсудили версии происхождения Тунгусского метеорита. Сами следы происшествия тайга давно затянула, как кожа затягивает рану на теле. А вот единого мнения, что же здесь, в чащобах дикого эвенкийского края, произошло, даже спустя столько лет человечество так и не выработало. Не пришли к единому мнению и ребята. Иван был уверен, что это наблюдатели-хранители планеты из космоса его сбили, чтобы метеорит не натворил бед на земле. При этом чуток промазали, и космический пришелец всё-таки оставил поверхностную царапину. Братья сошлись на версии инопланетного корабля, пытавшегося совершить аварийную посадку, но вместо этого снявшего земляную стружку бортом и снова улетевшего в космос. Костя, высмеяв всех троих, пытался доказать, что это был сгусток льда, раскалившийся в плотных слоях атмосферы, ну или, как вариант, эксперимент Теслы. Не зря же великий ученый накануне испытания новой технологии изучал карты Сибирской тайги. Наверняка выбирал незаселённый участок, чтобы люди, в случае, если жахнет сильнее, чем планировал, не пострадали. В общем, пофантазировали на славу.
   Разговор, ставший для Ивана судьбоносным, зашёл, когда плот тихо покачивался на волне рядом с небольшой речушкой, мирно вливающейся в течение Подкаменной Тунгуски.
   – Таимба, – со знанием дела объявил Костя. – Самая геологическая река.
   И увидел три пары глаз, скрестившихся на нём с невысказанным требованием объясниться. Как-никак, профессиональный интерес.
   Костя и поведал, что на этой реке в девяностых годах работал алмазодобывающий заводик, обеспечивавший частичную занятость жителей двух соседних посёлков – Ошарово и Мирюги. Правда, это по меркам Эвенкии они соседние, а так между ними около сотни километров по реке.
   И вроде неплохо у заводика дела шли. Крошка алмазная добывалась в промышленных масштабах, зарплата народу платилась. Но в те же девяностые владельцы неожиданно куда-то пропали. Скорей всего, их пристрелили в одной из криминальных разборок, которые в те годы считались чуть ли не обычным явлением на улицах российских городов. А трупы куда-нибудь в асфальт или бетон закатали, ну или в тайге прикопали, попробуй там найди. Конечно, это предположение, но факт остаётся фактом – люди как испарились. В результате производство остановилось, и завод обанкротился. И тоже со стрельбой и таинственными исчезновениями людей, здесь работающих.
   – В общем, с той поры сюда никто и не заглядывает, – закончил Костя, потянувшись ложкой к котелку, в котором доходила гречневая каша с тушёнкой.
   Ну, поговорили и поговорили. Костя много чего про здешние места знал, слушали его всегда с удовольствием, по истечении некоторого времени благополучно забывая. Но на тот момент в голове Ивана что-то щёлкнуло, и рассказ приятеля об алмазном заводике зацепил надолго. Он не стал делиться впечатлениями с друзьями, чтобы не нарваться на смешки. Но для себя решил твёрдо: пройдёт время – и он обязательно вернётся к этому заводику. Мечтал ли он разбогатеть на алмазах? Пожалуй, себе Иван мог признаться честно: да, мечтал. А ещё: сходить в поход по таёжной реке – это же интересно. Алмазы Таимбы – это почти как сокровища пиратов! Звучит! В любом случае, он не сомневался – путешествие в эти места доставит ему массу незабываемых впечатлений.
   С этого времени Поддубный начал потихоньку готовиться к поискам таинственного завода. Но тогда он ещё не мог предположить, что жизнь окажется такой вихревой и затягивающей, что вернуться на берега Подкаменной Тунгуски он сможет только спустя десять лет.

Глава 1

   Самолёт прибыл в Байкит по расписанию. Выяснив у местных жителей, где находится гостиница, Иван Поддубный двинулся за другими прибывшими пассажирами по узкой тропинке вдоль покосившегося штакетника. Похоже, выход в посёлок тут один для всех. На нём камуфляжный костюм, плечи оттягивал объёмный рюкзак с притороченным свёртком палатки. Да, десять лет не заносило геолога в этот посёлок. Пока забивал копейку полевым геологом в буровых компаниях, вахтуясь по месяцу на скважинах, а потом, протирая штаны в офисах, весь Север и половину Сибири объехал, а вот сюда как-то не довелось. Первый и последний раз побывал в посёлке, когда на плоту с друзьями путешествовал.
   Сравнить, как изменился Байкит с тех времён, Иван не смог бы при всём желании. Десять лет назад, едва плот причалил, он вместе с братьями Вакуловыми рванул на аэродром. Самолёт, на который у них ещё в Красноярске были куплены билеты, отправлялся через час, и окружающие виды в тот момент интересовали их меньше всего. Да и насмотрелся Иван за двухнедельное плавание по Тунгуске на разную экзотику до полного опустошения и потери всякого интереса. Теперь остро хотелось в цивилизацию, в грязный город, где под ногами потрескавшийся асфальт, воздух пропитан привычными и такими родными выхлопами бензина, а комары – так, для антуражу, а не тучами. Костя добровольно оставался в Байките разобраться с плотом. У парня в посёлке жили какие-то родственники, так что он не торопился.
   Иван, осматриваясь, медленно топал по тропинке, уходящей вглубь селения. Деревянные двухэтажки, небольшие потемневшие от времени рубленые домишки, пыльные улицы, заросшие по обочинам цветущим иван-чаем. Обычный посёлок, каких в Сибири полным-полно. Задерживаться здесь Иван не собирался. Ещё загодя он составил маршрут так, чтобы на пересадку потратить как можно меньше времени. Самолёт Красноярск – Байки отправлялся из столицы Края два раза в неделю. Один из рейсов, по вторникам, подходил Поддубному как нельзя лучше. Ночь в местной гостинице – и он отправится дальше. Только уже не самолётом, а вертолётом, летавшим в Ошарово по средам.
   Гостиница нашлась по соседству с детским садиком «Оленёнок». Длинное одноэтажное здание, а таких строений в Байките большинство, обычный сруб, оббитый кое-где обвалившейся вагонкой. Внутри небольшая конторка и коридор, пронзающий гостиницу насквозь. В него выходят старенькие двери комнат с табличками номеров, под ногами – скрипучие полы под затёртым линолеумом.
   Кинув рюкзак на видавшую виды кровать, он отправился по продуманному загодя направлению. Дорога его лежала в местное лесничество. Ивану нужен проводник, а где ему ещё могут помочь, как не в главном таёжно-лесном центре района? Десять лет назад, когда сплавлялись по реке, Костя ненароком упомянул Ошаровского лесника Николая, выдав в его адрес несколько комплиментов. Мол, толковый мужик, тайга для него – дом родной. И Иван не без оснований надеялся узнать здесь о его судьбе.
   И не ошибся. Миловидная девушка, оказавшаяся мастером леса, крайне засмущавшаяся, когда Иван выложил перед ней коробку конфет, едва сообразив, о чём её спрашивают, без колебаний тут же назвала бывшего лесника Николая Алексеевича. По её словам, он знает тайгу как свои пять не раз отмороженных пальцев. Пару лет, как на пенсии, и вполне возможно, не откажется проводить молодого человека, куда нужно. На вопрос, а куда молодой человек собрался, Иван расплывчато пояснил, что интересуется красотами Подкаменной Тунгуски. Ну и Тунгусским метеоритом тоже. Последнее объяснение устроило девушку полностью. Похоже, не он один из находящихся в Байките транзитных пассажиров интересовался загадочным взрывом.
   Тайга под вертолётом тянулась, казалось, бесконечно. Сумрачные болота, утыканные покосившимися берёзками, извилистые речушки, наворачивавшие чуть ли не кольца и теряющиеся в глухомани, зелёные сосняки с пятнами пожелтевших лиственниц, проплешины, оставленные лесорубами. За все полтора часа, что Иван провёл в воздухе до первой посадки, внизу не обнаружилось ни одного населённого пункта.
   По пути приземлились в крохотном притунгусском селе – Куюмба, состоявшем сплошь из деревянных домишек, что и неудивительно для лесного края. Кирпич здесь дорог, по воздуху или по реке не навозишься.
   Деревня и деревня, ничего особенного. Иван быстро потерял интерес к покосившимся заборам и стареньким избам за иллюминатором. Мыслями он уже составлял разговор с бывшим лесником. Геолог и мысли не допускал, что он откажет. Или просто не хотел допускать, надеясь на удачу и на то, что пенсионер вряд ли упустит шанс подзаработать. Пенсиями-то наших стариков родное правительство ну совсем не балует.
   Чихнув пару раз, вертолёт снова запустил винты. Народу в салоне и было немного, да из них ещё с пяток человек сошли. Дальше отправились с полупустым салоном: тонкая девушка, похоже, учитель, сопровождавшая троих детей школьного возраста, возвращающихся из лагеря, и сам Иван.
   Заложив круг, вертолёт набрал нужную высоту, и геолог опять прилип к иллюминатору.
   Лавочки в вертолёте прикручены по бортам, сидеть, навалившись спиной на холодную стенку, не очень комфортно, но терпимо. А вот выглядывать в круглое стекло крайне неудобно. Для этого надо развернуться на девяносто, а то и больше градусов. Скоро поясница начинает заедать, долго не просидишь. Но Иван, сколько мог, старался на неудобства не обращать внимания, уж очень красивые виды разворачивались под бортом. Осенняя тайга – это что-то!
   К тому же его одолевало какое-то детское желание – хотелось увидеть хозяина этих мест – косолапого. Но сколько ни всматривался в мелькающие травянистые полянки, ни одного живого существа так и не углядел. Хотя та же девушка из лесничества предупреждала, что в этом году в Эвенкийской тайге полно медведей, спасающихся от пожаров, охвативших северные районы Красноярского края. Скорей всего, она малость преувеличила. Или, что, скорее всего, косолапых в тайге всё-таки не настолько много, чтобы с вертолёта можно было их засечь. Даже с учётом пришлых северян.
   Посёлок Ошарово вырос из-за деревьев неожиданно. Только что тянулась разноцветная тайга, несколько секунд, и на выскочившей откуда ни возьмись полянке выстроились две параллельные улицы деревянных домишек с шиферными крышами, убегающие от блестящей глади Подкаменной Тунгуски. Взгляд зацепил разноцветные лодки, приткнутые к её пологому берегу. Ручей, вливающийся в лоно главной речки Эвенкии, людей, спешащих к вертолёту. Рядом с деревянным же посадочным настилом стандартная дощатая автобусная остановка, почему-то повёрнутая к посадочному квадрату тыльной стороной. Причину такого архитектурного решения Поддубный понял, когда машина зашла на посадку, поднимая тучи пыли и лесного мусора. Народ, встречающий рейс, благополучно укрылся от летящих в лицо хвои и щепок за стенкой остановки.
   Дождавшись, пока остановятся винты, один из вертолётчиков скинул короткую, на три ступеньки, лестницу, и сам же спустился по ней.
   Доски под ногами чуть подрагивали, мужики торопливо разгружали машину. Детей встречали соскучившиеся матери. Иван с лёгкой завистью поглядывал на радостные детские лица, на женщин, тискающих родных, сам он семью так и не завёл. У геологов с семьями вообще плохо.
   Воздух, напоенный сосновой хвоёй, показалось, сам лился в лёгкие, отвыкшие от густого таёжного кислорода. Правда, вместе с воздухом в рот пытались проникнуть и стаи комарья, но тут уж ничего не поделаешь: за всё хорошее в жизни надо платить. Иван несколько раз отмахнулся. Впрочем, без результата.
   «Так, всё хорошо, а куда идти? На дворе обед. А гостиница тут вряд ли предусмотрена».
   Иван обратил внимание на пожилого эвенка, аккуратно сгружающего с плеча тяжёлую картонную коробку на настил. Он местный, значит, должен всех знать:
   – Уважаемый, не подскажете, как мне найти бывшего лесника Николая Алексеевича?
   Выпрямившись, эвенк ткнул пальцем куда-то за вертолёт, и снова скрылся в его горячем нутре.
   «Что ж, направление есть, уже неплохо».
   За вертушкой Иван обнаружил заросшую травой давно не используемую взлётную полосу. Скорей всего когда-то сюда летали трудяги Ан‐2, но с началом перестройки рейсы назвали нерентабельными, и полёты прикрыли. Как и по всей России. «Хорошо хоть вертолёты изредка в эту глухомань наведываются».
   От настила вокруг островка соснового бора убегала хорошо утоптанная тропинка. Поскольку других путей тут не наблюдалось, пошагал по ней. Перебравшись через заброшенную взлётку, Иван вышел к невысокому дощатому забору. Дальше тропка тянулась вдоль досок. Пройдя ещё несколько десятков метров, Иван вышел к распахнутым воротам, за которыми просматривался огромный двор, ограниченный с дальнего края густой лиственничной тайгой. По самым примерным прикидкам, с гектар будет. «Да уж чем-чем, а землёй тут народ не обделён».
   Где-то недалеко работал движок. «Может, тракторок какой-нибудь», – предположил Поддубный, оглядываясь.
   Усадьбу перегораживал вытянутый деревянный дом. В него вели два крылечка по краям. Сбоку – делянка, засаженная картошкой с уже высокой ботвой. С другой стороны к сараю приткнулись два трактора и алюминиевая лодка. В глубине двора, наверное, несколько соток занимала огромная застеклённая теплица, из крыши её выглядывала труба буржуйки. По правой стороне почти новенький сруб: то ли большая банька, то ли небольшой домик.
   Неожиданно из-за угла дома выскочили две крупные лайки. Виляя завернутыми кольцом хвостами, молчком устремились к Ивану.
   – Умка, Байкал! – послышался женский голос, и следом появилась женщина.
   Плотная, невысокого роста в тёплой кофточке.
   – Здравствуйте! – Иван опасливо покосился на собак, обнюхивающих его издалека. – Подскажите, могу ли я увидеть лесника Николая Алексеевича?
   Женщина дружелюбно улыбнулась:
   – Да, конечно. Он сейчас на ручье качает воду в баню, – она коротко оглядела гостя. – А вы проходите в дом. Пока он там закончит, я вас чаем напою.
   – Не откажусь. Собаки не кусаются?
   – Если и кусаются, то не сильно, главное, руками не машите, – чуть улыбнулась она.
   – Предельно ясно.
   Последовала команда «Домой», и лайки, вывалив ярко-красные языки, поскакали обратно. У крыльца Иван заметил клумбу, засаженную разноцветными цветами. Ни одного он не узнал. Впрочем, он никогда культурными цветами и не интересовался. Ромашку от гладиолуса ещё отличал, а больше ему как-то и не требовалось.
   Уже на крылечке женщина обернулась:
   – Давайте знакомиться. Я жена Николая Алексеевича, Наталья Шакировна, можно просто Наталья.
   – А я Иван.
   Скрипнула дверь, и они оказались в полутёмной веранде. Вторая дверь вывела их в светлую большую комнату.
   – Сильно дверями не хлопайте, наши девчонки спят, неделю назад прилетели. Все нарыбачиться не могут, каждое утро на реку ходят, потом отсыпаются.
   Иван кивнул, решил, что про девчонок ещё успеет расспросить. Или сами появятся, расскажут.
   Внутри дом показался огромным, Иван подумал, что здесь жилось бы комфортно даже очень большой семье. Направо вход в просторную кухню. Туда он и направился вслед за хозяйкой. И первое, на что обратил внимания, была печь, занимающая, наверное, четверть помещения. Не удержавшись, обошёл вокруг. В топке обнаружился водяной котёл. Вот, поэтому она такая большая! И сюда цивилизация отчасти добралась. Пока Наталья расставляла чашки на столе под клеёнкой и наливала из большого электрического термоса кипятка, Иван незаметно осматривался. В старых домах ему ещё бывать не приходилось.
   Потолок чисто побелен, на стенах обои, посредине – стол и стулья, у стенки – диван, напротив простенький кухонный гарнитур. Наталья кивнула на стул:
   – Садитесь сюда.
   Иван подтянул полную чашку поближе. На столе появилась вазочка с мёдом, тарелка с печеньем.
   – Семья, видимо, немаленькая у вас? – стесняясь собственного любопытства, поинтересовался Иван.
   – Да не сказать, чтобы и сильно большая: мы с Николаем и четверо детишек, дочка и трое сынишек. Все разлетелись кто куда, а мы остались вдвоем в этих хоромах.
   – Цветы красивые у вас. Как вам удаётся их выращивать? Всё-таки Эвенкия…
   Польщённая интересом молодого человека, Наталья снова улыбнулась:
   – Мы рассаду дома садим, потом чуть отеплит, выносим в теплицу, в землю, и топим, пока температура на улице не поднимется. Нам повезло, что огород на природном песчаном пупке, поэтому и теплица на фундаменте стоит. В деревне у всех теплицы на сваях, иначе не успевает земля оттаивать. Мерзлота! Зато у них там торфяники, земля, как пух, когда просохнет. И урожай соответствующий. В общем, везде свои преимущества. И недостатки.
   За окном затих работающий движок. Оба обернулись к окну.
   – Ну вот, накачал. Сейчас придёт.
   – А зачем у вас второй вход в дом? – неожиданно для себя спросил Иван.
   Наталья присела напротив:
   – Там лесничество. Я же раньше лесничим была Ошаровского лесничества, а Николай – лесником. Этот дом как кордон раньше был. Теперь нашу половину перевели в жилой фонд, а там так и осталась контора. Что с ней будет, вообще непонятно. Все дела лесные сейчас в Байките решаются, в лесничестве сидеть некому, а отопление общее с домом. Вот и приглядываем, а что делать?
   Иван покивал. История знакомая, сколько нынче закрытых лесничеств по стране! И не сосчитать. Всё экономят. Доэкономятся когда-нибудь. Впрочем, уже доэкономились, пожаров вон, каждый год всё больше и больше в тайге.
   Снова скрипнула дверь, и в проходе показался крепко сбитый, высокий, с длинными мозолистыми руками мужчина. Он внимательно глянул на Ивана, и тот изумился его голубым, словно лесные озера, глазам. Сейчас такие глаза редкость, в городе и не найдешь. Вот почему-то примерно так Иван себе Николая и представлял.
   – Э, да у нас гости! – скинув короткие сапоги в углу, он поспешил на кухню.
   Иван поднялся навстречу:
   – Здравствуйте, Николай Алексеевич.
   – И вам здравствуйте, – прижимая рукой поясницу и чуть сморщившись, лесник опустился на соседний стул. – Никак по нашу душу?
   – По вашу, Николай Алексеевич.
   – Ну, по нашу, так по нашу, – он обернулся к супруге. – Давай-ка нам отобедать. Чайку после погоняем. Гость наш с дороги, наверняка живот к спине прилип. – И кинул вопросительный взгляд на Ивана.
   – Признаться, проголодался, – тот тоже присел.
   Вскоре на столе появились тарелки, полные густой наваристой ухи. Иван с удовольствием, чувствуя, как заработали рецепторы вкуса и запаха, втянул волшебный дух ноздрями.
   Пока обедали, больше молчали. Лишь иногда супруги бросали короткие фразы, о чём-то только им двоим ведомом. На Ивана старались не смотреть, дабы не смущать. Иван был только рад, проголодался он и верно изрядно. К концу обеда из комнаты за спиной появились «девчонки»: миловидная молодая женщина лет двадцати восьми, чем-то неуловимо похожая на отца, и пятилетняя девочка, стесняющаяся незнакомого человека. Хозяин дома познакомил дочку и внучку, оказавшихся Тоней и Кристиной, с Иваном, и они, с интересом поглядывая на нового человека, уселись за стол.
   После обеда народ не спешил расходиться по комнатам. Наталья долила воды в электротермос, и он вскоре снова зашипел. Тоня увлечённо рассказывала об утренней рыбалке. Сегодня улов не обрадовал, к чему она отнеслась с юмором, посетовав, что крови больше потеряли от комарья, чем рыбы наловили. Но всё равно, как понял Иван, обе остались довольны самой возможностью рыбачить на родной реке.
   В чашках снова появился ароматный травяной чаёк, и Николай Алексеевич наконец решил, что пора гостя и пораспрашивать. Приобняв внучку, ёрзавшую у него на колене, поднял вопросительный взгляд на Поддубного:
   – Ну, рассказывайте, молодой человек, что привело в наши края?
   Иван, чуть волнуясь, прокашлялся.
   За стеной шумно проскочили собаки, и оба мужчины обернулись, прислушиваясь, один с любопытством, другой озабоченно. Но звуки с улицы больше не повторились, и лесник снова успокоился. Тусклое окошко занавеской укрывала накатывающая темнота. На полу под боком у протопленной печки развалилась чёрная, как ночь, кошка Сильвия. Кристина, набегавшись по дому за кошкой, объявила всем, что пойдёт читать книжку, и исчезла в дальней комнате. Наталья, накинув куртку, ушла на улицу, как объяснила, теплицу закрыть. Тоня сновала по кухне, убирая последние тарелки со стола. В горнице продолжался недавно заведённый разговор.
   Ещё до того, как перешли к главной теме, Николай узнал, что Иван – геолог, но сейчас не работает. Партия в Усть-Куте развалилась, и он остался не у дел. Много мотался по северам, и в этих местах бывал, когда сплавлялся ещё в студенческие годы по Подкаменной Тунгуске. Тогда же был наслышан о здешнем леснике, который в окрестных лесах, как в собственном доме ориентируется. А уже в Байките, наведя справки, узнал, что Николай на пенсии. Чему он, признаться, даже обрадовался.
   – В общем, кроме вас, Николай Алексеевич, никто мне помочь не сможет, – не дождавшись реакции от лесника на свою просьбу, уже третий раз повторил Иван. – Да и боязно, честно говоря, кого-нибудь другого просить.
   – А меня, значит, не боязно?
   Иван поднял уверенный взгляд:
   – Вас не боязно.
   – Это почему, интересно?
   – А потому что честного человека завсегда видно. И кроме того, мне про вас так и рассказывали. Мол, на редкость порядочный человек.
   Николай хмыкнул:
   – Вот так, значит. Ну, это ладно. С народной молвой спорить дело бессмысленное, – он качнулся вперёд. – Давай-ка ещё раз, поподробней. Куда, насколько, что от меня нужно.
   В боковой комнатке звякнула крышка, и Иван на секунду отвлёкся. Тоня что-то объясняла, вероятно, уже начитавшейся дочке. Слышались только отдельные слова. Он потёр лоб, думая, с чего начать, чтобы прозвучало убедительно. Поддубный уже рассказал про алмазный заводик, приведший его в этот дом, но лесник попросил повторить. Надеется услышать что-то новое? Ну уж нет, повторять с самого начала – увольте. Чего-то другого он всё равно не скажет, нечего потому как. А суть ещё разок обрисовать, – это можно.
   – В общем, историю про то, как меня эта идея посетила, я повторять не буду, думаю, для нашего похода это и не так важно. А про остальное – пожалуйста. Итак, ещё раз: на реке… стоит заброшенный алмазный заводик. Это вы знаете?
   У Николая даже веко не дрогнуло. Не дождавшись реакции, Иван продолжил.
   – Почему его забросили, я так сведений и не нашёл. Есть предположение, что убили владельца. А потом наследник ушёл на тот свет – и тоже подозрительно. Новый хозяин долго не объявлялся. А когда, наконец, нарисовался, грохнули и его. Но предельно ясно, что с тех пор заводик вроде как ничей. По слухам, алмазная жилка там осталась невыработанной. Думаю, если потом народ по-тихому и начинал там работать, то жилка, скорей всего, от них спряталась.
   – Это ты почему так решил?
   В дверях, привалившись к косяку, замерла Тоня, с интересом прислушиваясь. Иван благожелательно ей улыбнулся.
   – Есть соображения. Друг у меня хороший в этой сфере крутится. Если бы отсюда алмазы всплыли на рынке, он бы знал.
   – А что, алмазы с каждого рудника разные?
   – Конечно, разные. Я вам сейчас объяснять не буду почему, просто поверьте, всё же я геолог. Так вот. Чтобы найти жилку, нужно пробы собрать, потом их в лаборатории на специальных приборах изучить. Тут комплексный подход нужен. Не уверен, что дикие искатели, если они и были, научным методом владеют. А без него там никуда.
   – А ты, значит, владеешь? И приборы есть?
   – Владею и приборы есть. Выкупил как-то по случаю. Дома у меня почти полностью оснащенная лаборатория собрана.
   – Разбогатеть хочешь?
   – Почему бы и нет? Может, и научную работу напишу на эту тему. Дело это рисковое, но выгореть, я считаю, может. Вас тоже не обижу. У вас вон дочка и внучка на попечении. Наверняка пенсия-то небольшая.
   Николай вздохнул:
   – Признаюсь, заманчиво, но…
   Иван спешно перебил, вдруг испугавшись, что лесник откажет:
   – Не отвечайте сразу. Подумайте. Сами видите, я от вас ничего не скрываю. И потому надеюсь на вашу помощь. Очень надеюсь.
   Николай распрямился и уже, не стесняясь, поводил плечами. Прижав кисть к пояснице, удержал стон. Махнул дёрнувшейся к нему дочке рукой, мол, не волнуйся, справлюсь.
   – Не бывал я в тех краях, признаться. Да и из наших вроде туда никто не ходил. Хотя дело нехитрое. Может, и отыскали бы. Но… Поясница, задери её нелёгкая. – И, обернувшись к Ивану, добавил: – Вот тебе и ответ. Был бы помоложе да поздоровей, сводил бы тебя к заводику. А сейчас – не обессудь. Не смогу.
   Крякнув, он поднялся. Тоня всё-таки подскочила к отцу:
   – Папа, тебе помочь?
   – Так, кыш всем по койкам. Не настолько уж я больной.
   Тоня, поймав разочарованный взгляд Ивана, растерянно замерла рядом с отцом. Пару секунд она о чём-то раздумывала. А в тот момент, когда Николай у двери надевал галоши, вдруг решительно выдала:
   – Я тебя свожу.

Глава 2

   Николай Алексеевич замер, забыв всунуть ногу в галошу. Придерживая спину, развернулся:
   – Чтооо?.. Не выдумывай. Твоё дело посуду мыть.
   Но Тоня уже всё решила. Это же такое приключение! Если пропустит, никогда себе не простит. Она состроила умильную мордашку, зная по опыту, что такой дочке отец отказать не сможет:
   – Ну, пап, мне тоже интересно. Представляешь, затерянный заводик! И у нас тут, считай, под боком. Да и идти, я так понимаю, надо до Таимбинского истока всего лишь. – Она вопросительно глянула на Ивана, и тот активно закивал. – Ты же знаешь, какие там красивые места. Сейчас, в августе, особенно!
   – Да, красивые. А у тебя, Иван, ружьё есть?
   Иван, растерянно переглянувшись со своей неожиданной проводницей, покачал головой. Он вообще-то перед поездкой подумывал купить оружие, и даже начинал проходить медкомиссию, но оформить все разрешения времени не хватило. К тому же даже обычная одностволка стоила для него почти запредельно. Он и так потратился, готовясь к походу. Ещё и лаборатория, хоть и выкупленная по дешёвке, обошлась Поддубному в большую часть накопленных средств. Так что из дома он вышел почти с пустым карманом, рассчитывая заполучить вместе с лесником и его ружьё.
   – Вот видишь, одно оружие на двоих – маловато будет. А если медведь?
   Тоня уже победно улыбнулась. Про медведя это отец зря. Похоже, аргументы у него закончились, не начавшись.
   – Пап, ты же лесник. Знаешь, медведь сейчас сыт, не думаю, что мы его заинтересуем.
   Отец огорчённо почесал затылок.
   – Медведь – он медведь и есть. Конечно, он сейчас не так опасен, как весной.
   – Вот видишь, сам всё понимаешь, – Тоня, почувствовав слабинку, дожала. – А пойдём мы на лодке-деревяшке. Мотор «Ветерок» возьмём.
   – Какая деревяшка? – опять возмутился отец, и Тоня поняла, что сопротивление сломлено. – Ты представляешь, как тяжело её тащить по мелям будет, август месяц, как-никак. На казанке надо. Таимба твоя вообще на глазах мелеет. С каждым годом все мельче и мельче.
   – Ну да, я что-то не подумала, – подпустила Тоня виноватых ноток в голос.
   Николай Алексеевич, сообразив, что всё опять вышло по дочкиному сценарию, тяжело вздохнул.
   – Ну и проныра ты у меня. Ладно, завтра поговорим. И говорю тебе, одумайся!
   – Конечно, конечно, поговорим, – Тоня незаметно заговорщицки улыбнулась Ивану.
   Иван готовился к тому, что мать тоже придётся уламывать, причем, по его представлению, переживать за дитё она должна ещё пуще отца, но, к его удивлению, Наталья согласилась сразу. Услышав про наметившееся путешествие дочки, она только пожала плечом:
   – Это ты хорошо придумала, – заметив возмущённое лицо отца, объяснилась. – Чего ей дома сидеть? Отпуска три недели впереди, успеет и напутешествоваться и дома наваляться. А Кристинке тут и без того не скучно. Подруги, вон, не переводятся.
   Николай Алексеевич, в тайне надеявшийся на поддержку жены, теперь уж сдался окончательно:
   – Ну, хорошо. Езжай, – он повернулся к Ивану. – Завтра и отправляйтесь. С утра в магазин сходим, купим кой-чего, консервов там, крупы, и ехайте. Но я с вами пойду. До Таимбы провожу.
   Тоня с благодарностью прижалась к отцовской щеке, а Иван мысленно поздравил себя: первый этап долгого пути к алмазам, далеко не самый лёгкий, он преодолел.
   Утро выдалось солнечным. Тоня отодвинула шторку, и в окошко проник ещё несмелый, но уже радостный лучик. На секунду она зажмурилась. «Хорошо-то как! Вот только вялость какая-то?» – Неторопливо одеваясь, она поняла, что не выспалась. Полночи ворочалась, строя планы на предстоящий поход. «Ничё, на реке быстро сонливость пропадёт». Лишь со второго раза попав в рукав кофточки, она поняла, что волнуется.
   «Вот же, как маленькая, – усмехнулась Тоня мысленно. – Вроде и по тайге, и по реке не раз ходила. И одна на охоту выбиралась. Должна быть привыкшей, а поди ж ты. Хотя тут трудно оставаться спокойной. Проводником, да к загадочному заводику, сопровождать кого-то ещё не приходилось».
   Иван ей не понравился. Бука серьёзный. И сам по себе какой-то невзрачный. Ещё, и похоже, ниже её ростом. Рядом Тоня вчера не вставала, но впечатление создалось такое. Она сама высокая, метр семьдесят четыре, и мужчины ей нравились, чтобы повыше и, желательно, покрепче. Не то, что этот, доходяга. И нос у него кривоват, свернули, что ли?
   Кристина тоже уже не спала. В последнюю неделю они поднимались раненько, для обеих порыбачить – удовольствие. «Наверное, привыкла на зорьке вставать или сама, пока возилась, разбудила? Но сегодня, дочка, ты дома остаёшься. Как бы ей объяснить, чтобы за мамку не волновалась?»
   – Доброе утро, дочуня! – Тоня присела на край кровати. Погладила по растрёпанным волосам. – Ты у меня девочка взрослая и должна понять, маме нужно будет уехать на недельку-другую помочь дяденьке Ивану. Ты же у меня хорошая девочка? С бабушкой и дедушкой останешься?
   Кристина потёрла заспанные глаза.
   – Хорошо, мам, только ты быстрее приезжай.
   – А ты смотри, чтоб кошка Сильвия сильно не баловалась, договорились?
   Кивнув, дочка опустила взгляд. Но кошки рядом не было, наверняка уже носилась во дворе.
   «Хух… у дочери отпросилась, теперь бы отец в последний момент не заартачился. Он может, если чего-нибудь новенького за ночь себе понадумает».
   Когда Иван вышел из угловой комнатки, где его разместили на ночлег, на кухне уже собрались все. Пахло свежевыпеченным хлебом и заваренными травами.
   Поздоровавшись, присел за стол. Николай Алексеевич, отодвинув пустую чашку, упёр строгий взгляд в дочку:
   – Ну что, Антонина, не передумала? – пальцы пробарабанили по столу незнакомый мотив.
   Тоня поправила непослушную чёлку:
   – Пап, ты как на войну отправляешь. Погляди лучше свою карту с избушками по рекам, я себе план набросаю.
   – Ну, раз такая упёртая, тогда так. Короче, возьмёте лодку Обушку [1 - Лодка «Обь».], она лёгкая. Пойдёте по Тунгуске на «Вихре» [2 - Мотор «Вихрь».]. Он помощнее будет, глубины здесь должно хватить. У него «сапог» почти метр, для Тунгуски сгодится. «Ветерок» [3 - Лодочный мотор «Ветерок-12».] двенадцатый с собой возьмёте. На нём по Таимбе сподручней будет. Там вам скорости ни к чему. Негде там разгоняться. Потихонечку не спеша и пойдёте вверх по Таимбе, а до её устья я вас провожу. Там заберу у вас «Вихрь», чтоб вы с ним не таскались. Он вам там без надобности. Ну что расселись? Иван, чай попил? – дождавшись кивка, поднялся. – Время идёт, а дел ещё полно.
   Солнце, выглянув с утра пораньше, вскоре укрылось за пробегающей тучкой, и на улице будто снова похолодало. Иван поёжился: «Может, чуть больше нуля. И это август!»
   В багажник старенькой «Нивы» загрузили канистры с бензином. Рядом пристроили два лодочных мотора. Тележку с лодкой взяли на прицеп. Лесник старался не показывать боли в спине, но нет-нет да хмурился и по лицу разбегались морщинки. Садился за руль осторожно, с трудом закинув ноги через порог.
   Наталья, суетясь, в последний момент сунула дочке свёрток со свежеиспечённым хлебом. Молчком чмокнула, рука поднялась вслед, и крест благословил экспедицию.
   Покачиваясь и погромыхивая, выехали со двора.
   На берегу у самой воды людей встречала лодка Николая с задранным мотором. Красная, как наливное яблоко. Иван, чувствуя нервное возбуждение, шустро выпрыгнул из салона. «Надо же, и мотор не убирают. Видать, воровать тут не принято». На боку лодки бросалось в глаза обведённое свежей краской название «Крым».
   Николай смахнул ладонью выступившую на бортах изморось. Трава берега тоже светлела свежей белизной. Изморось отложилась и на тёмных досках пирса. Ночью, похоже, морозец наведывался. Он ещё молодой, по аналогии с человеком, безусый юнец, потому сил у него пока немного. Но растёт быстро, не успеешь сентябрь встретить, как этот юнец в молодого мужчину превратится, а там уже и Морозом Ивановичем назовут.
   По очереди спустили на воду «Обушку» и «Крым». Николай, не торопясь, залез в каждую. Постоял, покачивая и внимательно разглядывая дно.
   Наконец, выдал резолюцию: «Годится. Течи нет».
   – И с чего бы они потекли? – не понял Иван. – Они же металлические.
   Лесник хмыкнул:
   – Не скажи. Это кажется, что они такие прочные. Дырку пробить – раз плюнуть, почти как в камере лисапедной. Можно при транспортировке заполучить. Или даже вот пока мы её с берега толкали. Так что на воде завсегда проверять надо. – Он недоверчиво смерил Ивана взглядом. – Ты с мотором-то управлятся умеешь?
   – Ну, как сказать, – замялся тот. – Думаю, должен справиться.
   – Ну, раз думаешь, значит, справишься, ежли чё, дочка подскажет.
   Последнюю сумку с продуктами Иван разместил на корме покачивающейся посудины. Тоня, придерживая приклад ружья, запрыгнула первой. Чуть отстранилась, пропуская Ивана. Тот неловко пробрался на нос. Холодная волна, растревоженная осевшей лодкой, набежала на кирзовый сапог Николая.
   – Ничего не забыли?
   Тоня, колдующая у навесного мотора, подняла серьёзные глаза:
   – Пап, ты третий раз спрашиваешь.
   – Лучше третий раз спросить, чем потом чего-то не найти.
   – Да взяли-взяли. Проверили же.
   Николай вздохнул, отвязывая швартовый узел.
   – Идите не спеша, я следом двинусь. Догоню.
   Тоня нажала кнопку на корпусе движка, и с первой же попытки старенький «Вихрь» весело затарахтел. Развернувшись, махнула отцу. Лодка дёрнулась, и речная гладь Подкаменной Тунгуски взбудоражилась моторным винтом.
   В этот момент Иван понял: только что успешно миновал второй этап в осуществлении мечты десятилетней давности. Если бы на удаляющуюся лодку не поглядывал копошащийся на берегу Николай, он бы сейчас перекрестился, хотя никогда шибко верующим себя не считал. Есть такие моменты у крещённого человека, который, может, и в церковь-то пару раз в жизни заходил, когда рука сама тянется наложить крест на грудь. Теперь он мог признаться самому себе, словно снимая тяжкий груз с души, что до последнего сомневался в осуществлении выношенного плана.
   А сколько раз, казалось, непреодолимые обстоятельства задерживали экспедицию?! Да не сосчитать. А какие усилия потребовалось приложить, чтобы в комнате появилась фактически автономная лаборатория?! Можно сказать, сверхчеловеческие. И ведь никому рассказывать нельзя, потому как история эта нелегальная, мутная, а местами и тёмная. Уже тут, в Ошарово, мечта чуть не рухнула из-за не вовремя заболевшей спины лесника, что повергло Ивана в самые растрепанные чувства. Но к его счастью, бог не оставил путешественника, и нежданной спасительницей к нему явилась Тоня с предложением проводить до заводика. Да, повезло. Хотя как сказать. Замена опытного таёжника Николая на непонятно что, точнее, кого, это, выражаясь лошадиной терминологией, как победителя-скакуна на тёмную лошадку.
   К женщинам в тайге он относился с предубеждением. Как, собственно, и к женщинам за рулем трактора, в отряде космонавтов или в кабинете руководителя. Есть профессии и места, где слабому полу не место изначально и по сути. Ну, другое у них предназначение. Очаг, семья, муж – вот для чего они созданы природой, и пересмотр в последние десятилетия этого извечного правила он воспринимал как кощунственное вмешательство в промысел божий. Будь другая возможность, ни за что бы не согласился на поход с Тоней. Но выбора ему не оставили. Не искать же по всему посёлку нового проводника? И так пришлось ошаровскому семейству рассказать всё. Они, конечно, пообещали никому не болтать, но кто его знает… – Он с сомнением покосился на серьёзную Тоню, занявшую место у движка. – «Надо самому попробовать порулить. А то на этих женщин надежды мало».
   Лодка немного качнулась, когда Поддубный уселся рядом с женщиной. Он поспешил ухватиться за борт. Тоня усмехнулась. «Вот же, блин», – ругнулся он на себя. – Как слон. И она тоже хороша! Прямо обязательно так хмыкать…»
   Перебивая шелест волн, тарахтел мотор, встречный ветер относил звуки за корму, чтобы она услышала, пришлось наклониться к самому уху:
   – Покажи, как управлять лодкой. Может, мне, когда вместо тебя придётся за рулём посидеть.
   Тоня согласилась моментально, будто только этого и ждала.
   Не прошло и пары минут, как Иван сменил её за мотором. Оказалось, ничего сложного. Почти как в машине: слушать двигатель, крепко держать румпель и сильно не разгоняться.
   По бортам тянулась сосновая тайга, лишь кое-где разбавляемая кедровыми и еловыми вживлениями. Неглубокая прозрачная вода позволяла рассмотреть каменистое дно, на котором иногда попадались крупные камни. Иван с тревогой провожал их глазами. Ему дно по ходу не видно, лодка загораживает. Страшновато! Увернуться от такого невозможно, а что огромный валун может сотворить с тонким металлом лодки, лучше не думать. Правда, на носу Тоня обосновалась. Но она, по мнению Ивана, как-то несерьёзно себя вела. Вместо того, чтобы внимательно вглядываться в реку, вертела головой, иногда задумчиво улыбаясь. Похоже, она наслаждалась поездкой, совершенно не переживая за камни под днищем. Будь его воля, Иван бы распорядился наблюдать за дном самым тщательным образом. Хотя подспудно успокаивала мысль: женщина на реке с детства наверняка знает, что делает.
   За поворотом почти на середине русла показался остров. Безлесый, зато травы по пояс.
   – Это травяной плавучий остров, – Тоня повысила голос, перекрикивая мотор, – держись от него подальше, а то бороду на винт намотаешь.
   Иван послушно отвернул ручку румпеля, и опасный остров отдалился от правого борта.
   Вернув судно на прежний курс, Иван заметил, что Тоня с тревогой всматривается назад. «Что она там высматривает?» – Он тоже оглянулся.
   – Что-то папа нас не догнал ещё, странно. Давай кружок сделаем.
   Иван пожал плечом. Отчего бы и не сделать? С удовольствием ощущая, как легко руке поддаётся лодка, завернул руль покруче, и моторка идеально вписалась в разворот, покачиваясь на своих же волнах.
   Из-за деревьев появился красный «Крым». Тоня облегчённо улыбнулась. Лодка, выйдя на глиссаду, медленно приближалась. Всё-таки мотор у него помощней. «А это что такое?» – Улыбка женщины исчезла.
   – Смотри, смотри. – Тоня дёрнула Ивана за рукав.
   Он обернулся. У берега под тенью тальника, окунувшего в реку густые ветви, что-то шевелилось. То ли огромный поплавок, то ли… Отсюда не разглядишь.
   – Правь туда, глянем, всё равно папе до нас ещё минут пять плыть.
   Иван мысленно согласился, самому интересно.
   Метров через десять оба одновременно разглядели голову лося, выглядывающую из воды у самой земли. Иван заглушил мотор, и лодка мягко ткнулась в глинистый берег чуть в стороне. Странно, но животное будто не замечало людей.
   – Что это с ним?
   – Сама не пойму. – Она привстала, махая отцу. – Папу подождём.
   Красная лодка направилась к ним. У берега ветер почти не чувствовался, Иван, слегка продрогший на реке, понял, что согревается. Оба не отрываясь разглядывали застывшее по шею в воде животное.
   Николай, заглушив движок на подходе, подрулил веслом:
   – Ты смотри. Чего это он тут? – бывший лесник спросил сам себя.
   Лодка закачалась рядом с головой зверя. Николай дёрнул сохатого за ухо, но тот даже не шевельнулся.
   – Больной, что ли? – Иван наклонился назад, пытаясь разглядеть тело лося, погружённое в воду.
   – Да он в сетях запутался. И, похоже, давно. Не жилец. – Николай деловито вытянул нож из ножен на поясе. – Ну что, дочка, придётся ему помочь.
   – Придётся, – вздохнула Тоня.
   Николай поднёс нож к горлу сохатого, и Иван спешно отвернулся. Не то чтобы он был уж очень чувствителен, но сцены убийства его никогда не вдохновляли.
   Торопливо закрепили лодки на берегу. Тут тайга немного отступала, оставляя неширокий травянистый пляжик, метра на два. На него и вытянули тело животного. Со шкуры стекала вода, и глина берега под травяной подстилкой сразу поплыла. Ноги животного от копыт и до самых колен кровоточили, он так долго тёрся о сети, что кожа сошла почти полностью.
   – Да. – Николай почесал затылок. – С такими ранами он бы далеко не ушёл. Хорошо, что нам повстречался. Мясо пригодится. И нам, и вам.
   Иван обошёл сохатого. Он никогда не думал, что лось – такое огромное животное. Последние капли крови сочилась из перерезанного горла, на траве расползалось чёрное пятно. Иван пригляделся: в ноздрях ползали белые личинки. Чувствуя, как проявляется тошнота в животе, он быстро отшатнулся.
   – Смотри, что у него в носу.
   – Это? – Тоня заглянула, куда указал геолог. – Личинки. Похоже, овода. Теперь понятно, зачем он в воду залез. Хотел нос почистить. А тут сети!
   – И что, это мясо можно есть?
   – А почему нет? – фыркнула Тоня. – Мы же не нос будем готовить.
   Иван, лишь представив этот процесс, не удержавшись, скривился.
   Николай усмехнулся, разрезая шкуру по брюху:
   – Не хочешь, не ешь – нам больше достанется. Отличное мясо. Что ему будет? Личинки только в носу, это ж не глисты? Чё, с собой возьмете кусочек?
   – Возьмём. Если он не будет, я съем. На костерке сготовить – вкуснятина, не то что ваши красноярские шашлыки на набережной. – Тоня, усмехаясь, присоединилась к отцу.
   Вдвоём они за полчаса разделали тушу. Николай пару раз прерывался, с трудом разгибаясь. Отсидевшись пару минут на борту лодки, снова возвращался к работе. И только рука Тони с зажатым ножом сноровисто без перерывов мелькала над телом животного. Иван, стараясь не смотреть на кровавые лужи, скопившиеся под телом, старательно отворачивался.
   Завернув большую часть мяса в шкуру, погрузили в лодку лесника. Кусок килограмма на три Тоня, упаковав в пакет, пристроила под сиденьем своей моторки.
   Копать, конечно, выпало Ивану. Твёрдая земля поддавалась тяжело, и ему пришлось повозиться. Время утекало стремительно, и Иван с лёгкой тревогой поглядывал на хмурое небо. Наконец что-то, похожее на углубление, исковеркало крохотный пятачок берега. Останавливая запыхавшегося Поддубного, Николай махнул рукой: «Пойдёт». Внутренности животного столкали в приготовленную яму. Поддубный, стараясь не смотреть на кровавые ошмётки, навалил земли. Сверху прикатили пару крупных валунов, выловленных из реки. Остатки сетей, повисшие на ветках склонившегося тальника и скрывавшиеся под водой, вырезали под ноль, закидав в лодку лесника. Николай прокомментировал:
   – Чтоб ни птичка, ни рыбка не запутались.
   Пока ковырялись, усилился ветер, теперь по реке бежали хмурые волны, украшенные барашками. На часах четыре. Скоро и темнеть начнёт. «Интересно, где ночевать будем?» Иван постеснялся задать вопрос вслух. Судя по уверенным выражениям лиц родственников, они знали где.
   Закончив с делами, бывший лесник объявил, что дальше с ними не пойдёт.
   – Надо мясо домой отвезти, чтобы не задохнулось. До Таимбы отсюда около десяти вёрст, и на «Ветерке» доберётесь.
   Пока Тоня перекладывала сумки в лодке, стараясь более равномерно распределить груз, всё-таки «Ветерок» гораздо слабее «Вихря», Николай с Иваном поменяли моторы местами.
   – Да, он послабее будет, – согласился Николай. – Зато сапог у него короче. Для Таимбы в самый раз.
   Забираясь в моторку, бывший лесник ненадолго замер, придерживая поясницу.
   – Что, пап, болит? – Тоня обернулась к отцу.
   Он кряхтя перекинул ноги через борт.
   – До дома доберусь. Ладно, плывите с богом. И осторожней там, на Таимбе. Мелко там. Через пяток километров вверх по реке будет первая изба. Ночуйте в ней, а то рано темнеть начинает, не стоит пузо рвать, чтоб потом по темноте шарахаться. Ну и помните про проклятое зимовье, если попадете в него, обязательно кусочек сала в печке сожгите, надо задобрить лесных духов.
   – Пап, ты такой суеверный.
   – Поживёшь с моё в тайге, станешь суеверным. Ладно, не задерживайтесь там. Через десять дней, максимум через две недели, как договорились, ждём обратно.
   И снова красная лодка закачалась на упругой волне Тунгуски. Николай завёл мотор и, махнув на прощание рукой, вошёл в крутой поворот.
   Иван неловко, осторожничая, забрался в моторку. Лодка чуть присела. Сторожась, он ухватился за края, стараясь не шевелиться лишний раз. Тоня, придерживаясь за борт, заняла кормовую рынду. Что-то подкачала на движке. Иван, нарочито хмурясь, предложил поменяться местами. Тоня, чуть улыбнувшись, молчком перебралась на нос.
   Ветер шумел в ушах, движок тарахтел хоть и не так громко, как Вихрь, но тоже не поговоришь на ходу. Лодка шла заметно медленнее, но и спешить, как понял Иван, им особо некуда. Что такое десяток километров здесь да пяток по Таимбе – ерунда.
   Так и вышло – до устья лесной речушки добежали меньше чем за час.

Глава 3

   Берег Тунгуски зеленел высокой сочной осокой. Сбавив скорость, Иван медленно завёл лодку в речку, и тут же ему захотелось матерно выругаться: метрах в сорока от впадения в Тунгуску течение преграждал залом. Несколько стволов, заплетясь мшистыми ветками, перекрыли проход. Заглушив двигатель, Иван направил лодку к берегу, одновременно вопросительно глянув на Тоню, признавая её опытность.
   – Не повезло. – Тоня привстала, собираясь выскочить на землю. – В этих местах в конце лета никто не ходит. А так бы давно разобрали.
   К счастью, тонкоствольные лиственницы вперемежку с редкими желтеющими берёзками здесь отступали от реки. Берег, заросший травой в человеческий рост, через пару шагов резко поднимался, образуя обвалившийся песчаный склон. И здесь не славу богу. В лес просто так не попадёшь, придётся карабкаться. Лодка, шурша осокой, мягко прижалась к земле.
   Тоня, спрыгнув, подтянула посудину за нос. Иван, выбравшись следом, помог. Подхватив верёвку, в один приём завернул её за тонкий комель тонкоствольной берёзки. Девушка глянула на него одобрительно:
   – Доставай топор, рубить пойдём.
   Топор нашёлся в коробке с инструментом.
   На берегу притоптали высокую траву. Постояли, раздумывая. Тоня молчала. Похоже, решила предоставить право решать мужчине. Во всяком случае, Иван понял её именно так. Коротко глянув на женщину, Иван быстро разделся до трусов. Стесняясь своего мягкого, даже немного рыхлого тела, неловко переступил с ноги на ногу. Ничего не поделаешь, современная геология это уже давно не походы по горным тропам и медвежьим углам, а обычная работа с документами в конторе. Даже татами забросил в последние годы. Все времени нехватка. Хотя что перед собой лукавить, просто лень победила.
   Тоня окинула коротким взглядом расплывшуюся фигуру Ивана и чуть не фыркнула. Ну, совсем не в её вкусе. Но вслух, конечно, сказала другое:
   – Правильно, можешь и трусы снять, а то потом где сушить?
   Он не сразу понял, что она шутит. И вид имел в этот момент наверняка ошарашенный. Выждав паузу, она тихонько захихикала.
   – Да ну тебя. – Иван слегка обиделся.
   Поёживаясь, он сполз в реку.
   У затора они провозились больше часа. Вода ледяная, ноги сводило уже после пяти минут работы. Хорошо, хоть не глубоко, немногим выше коленей у берега и по грудь на середине. Тяжёлые намокшие стволы поддавались с трудом. Тоня на берегу принимала бревна, оттаскивая в сторону. Пару раз, расцепляя ветки, он ухнул по шею. Пришлось тут же выбираться на берег и там у костерка, разведённого Тоней, отогреваться. Хотя бы частично. Оба беспокойно поглядывали на закатывающееся солнце. Сумерки вальяжно опускались на притихшую тайгу, и Иван невольно начинал торопиться. Когда уже показалось, что всё, проход готов, скользкий топор подло выскочил из ладони. Булькнула вода, и он пропал во взбаламученном облаке. Тоня только руками всплеснула. Виновато глянув на проводника, Иван набрал полную грудь воздуха. Ещё минут пять искал инструмент. Вылез, стуча зубами, покрытый пупырышками с пяток до головы.
   Тоня подкинула пару веток в костёр, и огонь затрещал веселее.
   Пристроившись на корточках у огня, Иван долго не мог согреться. Темень навалилась неожиданно. Короткий северный день сдался без предупреждения, и в небольших небесных окнах выглянули редкие звёздочки. Вздохнув, Тоня вытянула из сумки спальник:
   – Ночуем здесь, по темноте не пойдём.
   – А почему? – Иван уже реже стучал зубами, огонь потихоньку отогревал.
   – Опасно. Можно на корягу наткнуться, лодку потерять хочешь? – дождавшись отрицательного движения головы, она подтянула ружьё поближе. – Доставай свой спальник и сразу залезай. Я подежурю пока.
   И не подумав спорить, Иван с трудом распрямился.
   Мясо, запаковав в плотный пакет, Тоня опустила в воду. Заметив вопросительный взгляд Поддубного, прокомментировала: «В холодной воде не испортится».
   – А что, ужинать не будем?
   Тоня отозвалась, поправляя молнию спального мешка:
   – Если невтерпёж, там, в сумке, возьми чего-нибудь. Хлеба с колбасой. Я не хочу.
   После купания в ледяной воде есть хотелось, будто неделю голодом морили, и Поддубный думал недолго. Отломив здоровенный кусок хлеба и откромсав колбасы, уже жуя, залез в уютное нутро спальника. Поёрзав, устроился поудобней. Небо, большей частью затянутое тучами, ощутимо тяжёлое, недружелюбно придавливало кроны деревьев, словно хулиган, прижимающий коленом побитого им младшеклассника. Ветерок, шелестя, гулял в траве. Иван закрыл глаза.
   Ещё в сумерках, услышав шуршание и почуяв запах дыма, он проснулся. На удивление, ночь прошла спокойно. Никто его не тормошил, пробудился сам от знакомых звуков. По соседству кто-то шумел целлофановым пакетом. Не открывая глаз, он втянул ноздрями приятный запах: «Ага, шашлычок!» Улыбнувшись, приподнялся на локте, с недоумением разглядывая зажатый в кулаке хлеб с колбасой, облепленный муравьями. Похоже, он уснул, не доев. Сдунув насекомых, запихал бутерброд в рот.
   Ветер озорно трепал дымные потёки, поднимающиеся от углей догорающего костра. По его краям Тоня уложила два брёвнышка, и между ними над жаром шипели крупные куски мяса, проткнутые заострёнными прутьями.
   – Вставай уже, завтрак готов.
   Иван поспешил подняться. Быстро умывшись и сбегав в лес, для чего пришлось вскарабкаться на отвесный берег, присел напротив Тони. Как же умопомрачительно пахло! Чуть ли не урча от голода, Иван свирепым волком впился в кусок мяса. О своих вчерашних сомнениях по поводу лосиной туши он даже и не вспомнил. Уж на что, на что, а на аппетит в тайге жаловаться не приходится. В этом он убедился давно, ещё во время тунгусского похода на плоту.
   Завтракали спешно. Не совсем понятно почему, но оба торопились. Наверное, эта неожиданная задержка, нарушившая планы, невольно подгоняла обоих. Перед отъездом Тоня срубила молодую берёзку. Обрубив ветки, кинула двухметровый шест в лодку:
   – Пригодится.
   Таимба мелела с каждой сотней преодолённых метров. Нависавшие с обоих берегов ветки тальника постепенно сузили проход метров до четырёх. Лодка двигалась на самых малых оборотах. Тоня, выгнавшая Ивана с кормы, иногда глушила мотор, поднимая сапог над транцем, и тогда Иван брался за шест. Илистое дно легко пропускало его на полметра, а уже потом конец палки упирался во что-то твёрдое.
   – Камень? – поинтересовался Иван.
   – Лёд. Вечная мерзлота.
   Между кустами берег Тунгуски укрывала высоченная трава. Купаясь в журчащей воде, тальниковые заросли загустели, вытянулись, ещё больше сужая фарватер. Лодка уже буквально плелась, толкаемая шестом. Иван начал уставать. И где же эта избушка? Он вопросительно глянул на Тоню.
   Женщина поняла его без слов:
   – Садись к мотору, газ на минимум. Я с веслом на носу посмотрю. Как только махну, поднимай. Тут топляки торчат, главное, их не цапануть. Тише едешь – дальше будешь.
   Поменявшись местами, напряжённо замерли. Крепко сжимая весло, Тоня внимательно просматривала дно. На малых оборотах казалось, будто лодка стоит на месте, и, только если вглядываться в проплывающие заросли, становилось понятно, что она идёт тихо и равномерно. Ветки тальника противно скрипели, протирая алюминиевые борта.
   Минут через десять проводник радостно обернулась:
   – Вижу тропу к избе, сейчас просвет будет. В этом месте тальник не растёт. По весне, когда тут куча рыбаков останавливается с ночевкой или так, чайку попить, корни лодочным днищем вышаркиваются. Я так думаю.
   Иван, вытянув шею, пытался тоже разглядеть тропу. Но, сидя на корме за румпелем мотора, что-то увидеть не получалось. Заросли и заросли. Удерживая равновесие на носу, Тоня веслом расталкивала ветки, которые так и лезли в моторку, пытаясь преградить им путь.
   – Давай немного правее, ещё, ещё. Глуши!
   Правая стена из кустов внезапно закончилась, а за ней показался небольшой заливчик. Иван чуть довернул руль, и лодка медленно воткнулась в илистый берег.
   Тоня, ловко спрыгнув на берег, подтянула лодку. Иван, по заведённому порядку, выскочив следом, помог. Перехватив верёвку, потянул посудину к дереву.
   – Берем всё необходимое – и пошли, остальное бельтингом [4 - Укрывающий материал.] обернём, тут не близко топать. Нет желания таскать туда-сюда всё это хозяйство. Когда тут весной много воды, на лодке чуть ли не в избу заезжаешь, а когда мелко, как вот сейчас, топать и топать.
   – Предельно ясно. А с мотором что? Вдруг дождь пойдёт, его не зальёт? Может, задрать его, как Николай Алексеевич на своей лодке делал?
   – Ну, мотор накроем колпаком, он в носу лодки лежит, а то, что его надо поднять, это правильно. Смотри, уже думать начал. – Она окинула его насмешливым взглядом, и Иван снова надулся.
   Ну что за женщина, ни слова без ухмылки! В этот момент он уже пожалел, что согласился идти с ней.
   Но надолго его обиды не хватило. Иван вообще считал себя парнем добрым и отходчивым. И не без оснований. Тем более здесь, в тайге, где за десятки километров кроме них живых людей нет, не до претензий. Пока вытягивал колпак, укрывал мотор, как-то и забыл про её усмешки.
   До избы и вправду оказалось далече. Да всё в подъём. Годами натоптанная глинистая дорожка то и дело виляла, по бокам тянулись густые кусты тальника. Ветви забиты речным мусором из смеси старой травы, листвы, мелких веточек. Стоило только задеть, как с них летела пыль, от которой хотелось чихать. Иван догадался, что это остатки хлама, принесённого водой после весеннего половодья. Метров через триста подъём пошёл круче, и на тропе появились деревянные полуразвалившиеся ступеньки. Тем не менее свою функцию они выполняли успешно.
   Минут через пять взору открылась полянка, у её дальнего края к высоким деревьям приткнулась охотничья избушка. Перед ней место для кострища, аккуратно обложенное камнем. Тут же широкий дощатый стол, две лавки по краям, в сторонке повалены пара чурок, которые, похоже, вместо табуреток используют, может, косолапый шалил. Метровой ширины навес над входом защищал поленницу, выложенную ровным рядком.
   Внутри избы было темновато, маленькое, давно не мытое оконце в задней стене почти не давало света. Под окном, прикрученный к стене, темнел одноногий стол, как в плацкарте поезда. Довершая сходство, слева и справа от него расположились два спальных места, сбитые из досок. Слева, у входной двери пристроилась маленькая буржуйка, изрядно проржавевшая от времени.
   Тоня кинула вещи на настил:
   – Кушаем, пьём чай и отдыхать. Раньше ляжем, соответственно раньше встанем. Надо одно местечко по морозцу проскочить, утром сам поймёшь, почему.
   «И всё на этом. Думай, мол, Иван, сам. Ей, видите ли, недосуг объяснять. Ну ладно, я припомню», – Иван незаметно для себя нахохлился обиженным воробьём.
   Весь вечер так и провели молчком. Иван, несмотря на далеко не юношеский возраст и вроде бы немалый опыт общения с противоположным полом, никак не мог придумать темы для разговора. Он вообще с трудом начинал беседы с девушками. К тому же в голове гудело, с непривычки казалось, что мотор продолжает реветь, хоть и тише. Тоня, задумавшись о чём-то, тоже не стремилась начинать общение. Может, о дочке думала, может, о родителях. Измучившись в бесплотных попытках поговорить, Иван с облегчением дождался момента, когда можно было забираться в спальники. Заснул быстро, и гул мотора в голове не помешал.

Глава 4

   Глаза открыли почти одновременно. В лесу ни к чему будильники, только лучи солнца начинают разгонять тьму, а ночи в августе непроглядные, вся живность просыпается. Большинство лесного народца выбираются на божий свет тишкком, опасаясь лап и зубов хищников, только пернатые жители тайги голосят бесстрашно, словно устраивая концерт, приуроченный к появлению первого просвета над деревьями. А чего им бояться? Попробуй найди такого голосистого в густой листве прибрежных кустов или под хвойной лапой. Вот и заполняется предрассветная тайга самыми разными птичьими звуками. Поскрипывают или плачут гулкие кедровки, попискивают скрытные вьюрки, прыгая с ветки на ветку, звонко раскукуется кукушка, отсчитывая года неведомому слушателю, или разойдётся почти по-соловьиному овсянка. И почти все трещат с самого ранья.
   – Доброе утро! – Обхватив себя руками, Иван растирал быстрыми движениями плечи.
   – Утро доброе! Замёрз? Который час? – Голос у Тони сонный, но смотрит уверенно.
   – Ну так, относительно. Ночью жарко было, а к утру похолодало. – Он глянул на наручные часы. – Половина пятого. Чай будешь?
   – Не откажусь.
   – Пойду костёр разведу.
   – Отлично. Я сейчас встану. – Тоня неспешно выбралась из спальника. – Давай сразу все соберём, чтоб в избу не возвращаться. И надо посмотреть, есть ли тут тетрадь для записей посещений.
   – Как это?
   – А вон она, на стене висит позади тебя.
   Сняв с гвоздя серую порядком замусоленную тетрадь, Иван бегло пролистал.
   – Предельно ясно. Тут указывают дату, когда кто заходил, и пожелания хозяину избы, не понятно зачем.
   – Так заведено. Как бы оставляешь след, что ты тут был, на всякий случай. Поблагодарить тоже можно, не было б избы, в палатке ночевать пришлось бы. Как твоя фамилия, кстати? Хотя ладно, моей достаточно.
   Иван еле сдержался, чтобы не возмутиться: «Ну, какая нахалка! Достаточно ей. Вообще-то это мой поход, я организовал, я уговорил. Не соберись за алмазами, весь отпуск прорыбачила бы на берегу Тунгуски. И не было бы её в этой избушке».
   Тоня, бесцеремонно выхватив у растерявшегося парня тетрадь, поискала на стене ручку. Нашлась и ручка, привязанная верёвочкой к гвоздику. Со стороны хозяев предусмотрительно, вряд ли рыбак или охотник будет с собой пишущий инструмент таскать. Нацарапав пару строчек, Тоня повесила тетрадь на место.
   – Ну что стоишь, собираться давай! – Она ухватила свой рюкзак, растягивая завязку.
   Иван, осуждающе качнув головой: «Опять раскомандовалась», – разложил спальник, так удобнее сворачивать.
   Собрались быстро, вчера почти ничего и не распаковывали. Окинув взглядом каждый свою сторону от стола, проверяя, не оставили ли чего, пригибаясь в низком проёме, выбрались на улицу. Ночной морозец покрыл рассыпавшуюся ковром хвою, редкую здесь, траву под деревьями плотной изморозью. Иван, поёживаясь, утопал собирать сушняк. Вызвался чаёвничать, надо соответствовать. Мужик он или не мужик! Ну и что, что она проводник, и вроде в её обязанностях готовка. От друзей-походников слышал: в тайге начальства нет, все равны. Может он что-то полезное сделать, значит, надо делать, а не ждать, когда кто-то другой надумает. Похоже, Тоня понимала ситуацию так же, во всяком случае, место у костра уступила охотно.
   Собранные ветки покромсал помельче. Знал, на щепе котелок закипает быстрее, чем на крупных дровах, этому Ивана отец ещё в детстве научил, когда вместе выбирались на рыбалку. Да и затушить такой костерок легче, залил водой – и точно не разгорится. Тоня, достав сверток с бутербродами, завернутыми в фольгу, деловито одной рукой подняла валявшийся со вчерашнего дня чурбак.
   – Давай бутерброды на угольки положим, чтоб подогреть, тёплые вкуснее.
   – Давай, – пожал плечом Иван.
   Небо, проглядывавшее среди сосновых верхушек в противоположной от реки стороне, понемногу выкрашивалось в красные тона. Было зябко, от прогоревшего костра тянуло теплом, и оба нависли над углями, согреваясь. Насыпав заварки в закипевший чайник, Иван утвердил его на чурбаке. Кивнул Тоне.
   Они уселись за огромный уличный стол. Чай, исходящий паром в кружках, пах почему-то хвоей и утренней сыростью. Почти одновременно впились зубами в нежную мякоть хлеба и колбасы. Горячие бутерброды показались Ивану на редкость вкусными. Пережёвывая крупный кусок, Тоня вытянула из внутреннего кармана «энцефалитки» [5 - Куртка от энцефалитного костюма – экспедиционная одежда из ткани наподобие тонкого брезента. Куртка без застежки и с капюшоном, рукава на резинках, чтобы комары не кусали и не заползали клещи.] целлофановый пакет. Аккуратно развернула, и на стол лёг вырванный тетрадный листок.
   – Это наша с тобой карта, – пояснила она. – У папки утром срисовала. Хотела его карту взять, но она уже совсем рассыпается от старости. Давай начнём с того, до какого места ты хочешь подняться вверх по реке и какие именно работы собираешься проводить. Исходя из этого накидаем план маршрута.
   Не выпуская кружку и бутерброд из рук, Иван пересел поближе. Пару минут изучал карту:
   – Ну, вообще-то мне хочется добраться для начала до заводика. Его, смотрю, на карте нет.
   – Точно, нет его здесь. Отец предполагает, что он в самых верховьях. Туда он не ходил, да и наши ошаровцы не забираются так далеко, как правило.
   – Это я уже понял. Тогда пойдём как можно выше, насколько сил хватит, ну и река позволит. Первым делом надо найти заводик. От него и будем плясать. Наверняка выработки какие-то сохранились. Надо посмотреть. В любом случае там шурфы буду бить. Через определенные расстояния. Если получится, похожу и по сторонам от речки. В общем, как пойдёт. Думаю, там же, где буду копаться, и складирую образцы грунта из переходных горизонтов. Пусть полежат, а на обратном пути всё и подберём. Что с собой землю таскать? А это что тут на карте за восьмёрка? – Иван ткнул пальцем в листок.
   – А, это наша первая преграда на пути. Точнее, вторая, если вчерашний залом вспоминать. Начинается прямо от места, где мы лодку оставили. В полноводье тут всё затапливает и можно проплыть напрямую, это примерно пятьсот метров. Но сейчас воды мало, сам видел, поэтому нас ждёт трёхкилометровый знак бесконечности по берегу. Здесь, в петле, на лодке не пройти, мелко. Камней полно, можно дно порвать. Что я предлагаю. Смотри. Мы спускаемся к моторке, грузимся и волоком протаскиваем её по прямой. Пока изморозь, надо успеть, по ней быстрее и легче. Знаю, так многие раньше делали, поэтому место накатано и завалов быть не должно. Дальше пойдём на моторе.
   Иван задумчиво покивал:
   – Тебе видней. А как необычно изогнулась! Прямо аномалия. Понимаю, если б такой зигзаг в верховьях встречался, но тут, практически перед впадением в Тунгуску! Чудеса!
   – Ничего чудесного. – Тоня свернула листок. – В верховьях перепады больше, таких зигзагов, как ты сказал, у речки не получается. А здесь низина, вот и наворачивает.
   Рядом на дереве неожиданно застучал дятел, и Иван вздрогнул. И тут же устыдился реакции. «Что это я? Нервы вроде в порядке, неужто, напряжение предстоящих поисков накатило? Всё-таки дело затеял опасное, не дай бог, кто пронюхает. Хоть и тайга вокруг, но не безлюдная же. – Он незаметно оглянулся. – Вроде тихо, а почему-то беспокойно. В такой глуши и до криминала недалеко. От них, посторонних людей, конечно. – Себя в такой роли Иван решительно не представлял. – В крайнем случае скажу, что на экскурсию приехал – и сразу домой! И вообще, предельно ясно, что осторожность будет здесь не лишней. На алмазы завсегда желающие найдутся, даже если эти желающие раньше ни в каких преступлениях не марались. Это как золотая лихорадка, никогда не знаешь, как человек отреагирует».
   Подозрительно покосившись на беспечного проводника, спешно дожевал бутерброд. Тоня вроде не заметила, и он выдохнул облегчённо.
   Где-то далеко затянула кукушка, затеяв пересчёт годков. Да много намерила! Снизу от реки, на полянку выползало облако тумана.
   Иван решил сменить тему. Придав голосу беззаботности, поинтересовался:
   – А где эта зловещая изба, про которую говорил Николай Алексеевич?
   Закинув в рот последний кусочек, Тоня поднялась:
   – Давай по дороге расскажу, а находится во…от тут. – Она снова развернула карту, находя пальцем крохотный треугольничек. – У горы. Об этом месте много нехороших слухов ходит, поглядим, может, мимо проскочим. Ну её, нечистую, к ляду. Тут недалече ещё одна избушка есть. – Тоня ткнула ненакрашенным ногтём в треугольник выше по течению. – Ладно, надо поторапливаться, если не хотим в грязи лодку толкать.
   Свернув листок, засунула в пакет, и тот исчез в нагрудном кармане.
   Набирающий прозрачности туман ещё висел над речкой. Сырость обсыпалась с веток тальника, сапоги, утопающие во влажной изморози, сразу же промокли. Торопясь, покидали вещи на дно. Пару минут – и лодка готова к путешествию. Недоверчиво поглядывая на Тоню, геолог уцепился за правый борт. Неужто у них получится? Груз-то не лёгенький. Тут мужиков человека четыре надо, а они вдвоём. Но сомнения решил оставить при себе. Очень уж уверенно вела себя Тоня.
   Перекинув через голову ремень ружья, женщина ухватилась с другой стороны. Напряглись, и разом, по её команде, толкнули. На удивление, моторка с трудом, но сдвинулась. Прошлёпав по мелководью, вытянули лодку на землю. Зашуршала трава под днищем. Тяжело, но и тут пошла, родимая. А как попала на изморозь, заскользила легче. В этот момент Иван перестал сомневаться: дотащат.
   Метров через двести снова выбрались к реке. По каменистому дну перебравшись через тихое течение, вытянули лодку на берег. Выпрямились, поправляя куртки. Иван вытер пот со лба, подышал глубоко, успокаивая сердце. С непривычки тяжеловато. А Тоне хоть бы хны, только щёки раскраснелись.
   – Первый виток преодолели, чуть-чуть осталось. – Тоня молча кивнула, приглашая напарника занять своё место. – Раз, два, пошёл! – лодка снова заскользила по постепенно «усыхающей» изморози. – Второй перешеек будет подлиннее, но там травы гуще, легче пойдёт. Да, ты спрашивал про избу, что у горы, – вспомнила она. – Изба эта необычная. Тут странность в том, что никто не знает, кто её хозяин. У нас тут каждая изба кому-то да принадлежит, а эта… – Она замолчала, разглядывая лежачий топляк, вероятно принесённый весенними водами. – Видать, не всё расчистили наши. Или недавно прибило.
   Иван тоже замер, выглядывая сбоку от лодки:
   – Лесной лежачий полицейский, вернее речной. Попробую развернуть его, а ты рассказывай дальше.
   Тоня уселась на нос лодки отдуваясь. Иван мысленно ухмыльнулся: «И ты устаёшь! – И тут же справедливости ради про себя добавил: – Но я больше».
   – Ну вот, как я уже говорила, она никому не принадлежит, а в ней порядок, будто кто-то живёт. Дровишки напилены, керосин для лампы всегда есть. Кто там бывал, говорят, будто на подходе даже дымок из трубы виднеется. Зайдёшь, а буржуйка холодная. Чудеса, да и только. И якобы одинокие путники в ней пропадают без вести. Вроде случаи такие были. Их искали, но кроме записи в тетрадке ничего и никого не находили.
   – Ну а тетрадь кто завёл? – Иван потянул за край пропитавшегося влагой бревна, топляк неохотно заворочался. Парень поддал, поднимая короткое бревно на «попа», и «лежачий полицейский» сдался.
   – Бог его знает кто, пойди – найди сейчас. Есть местное поверье: чтобы в избе тебя не обидели и переночевать позволили, надо для лесного духа сжечь в буржуйке кусочек масла или сала, ну и не забыть попросить приютить. Вот папа и напомнил, чтоб не забыли, если, не дай бог, остановиться придётся. А вообще есть у меня друг один, Андрюха Востриков, так вот он рассказывал, что, когда они тут рыбачили с братом Петрухой, им пришлось в этой избушке ночевать. Потому что другие были заняты. Так ему всю ночь будто кто-то шептал на ухо. Что именно, он не разобрал, но было жутко. – Тоня спрыгнула с лодки. – Ну что, взялись?
   Дождавшись, когда Иван ухватится на своей стороне, проводник скомандовала «двинули», и они потолкали дальше.
   Наконец впереди, сквозь раздавшиеся кусты проглянул нужный берег. Несмотря на то что по густой траве лодка тянулась легко, запыхались оба. Иван так вообще дышал как паровоз, иногда сплёвывая тягучую слюну. Но старался вида не подавать. Тоня тоже терпела.
   Утро уже разгорелось, изморось на траве стала прозрачной, как тонкое чистое стекло, а кое-где растаяла вовсе. Прохладный ветерок обдавал разгорячённые лица. Иван ещё на полпути расстегнул бушлат, но сейчас пару верхних пуговиц запихал в петельки. Не хватало ещё простыть в тайге. Лечиться придётся самостоятельно, лекарства какие-то есть, он видел, когда укладывали, но самое главное – время потеряет. И так его с каждым днём всё меньше и меньше, а когда до заводика доберутся, пока непонятно.
   Здесь река раздавалась вширь, и течение заметно притихло. Иван уже привычным движением навесил мотор. Не мешкая запрыгнули в лодку. Тоня попыталась завести от кнопки, но моторчик, неожиданно пофыркав, замолк окончательно. Она растерянно обернулась:
   – Не помнишь, куда мы положили моток бечёвки? Придется дёргать вручную. – Не дождавшись от напарника ответа, полезла искать в носовой части. – А, вот она…
   Отмерив нужную длину, завязала на конце крепкий узел. Иван перехватил ножом в указанном месте.
   – Шкемарь готов! Иди заводи, у тебя сил побольше будет.
   Иван послушно перелез на корму.
   Выслушав советы проводника, намотал верёвку на стартер. Мысленно попросив у господа помощи, резко дёрнул, и мотор, поквохчав, словно недовольная курица, ритмично зажурчал.
   – Ну, слава богу. – Тоня повысила голос, чтобы перекричать мотор. – Отталкивайся.
   Иван ухватил шест, и травянистый берег медленно отполз от кормы. Оглянувшись на молчаливого проводника, он занял место за мотором. Река потянулась тёмная, метров десять в поперечнике, и дна не видно, из чего геолог заключил, что глубины достаточно для «сапога». Да и Тоня не выказывала беспокойства. Расположившись на лавке, или банке, как называют её моряки, она беспечно поглядывала по сторонам, Он прибавил газу, и лодка почти тут же вышла на редан [6 - Редан – своеобразный выступ, который устанавливается на днище глиссирующих катеров. Различаются они по форме и расположению – поперечные и продольные. Основное назначение редана – снижение подсасывающего действия воды при разгоне лодки.].

Глава 5

   Густой тальник по берегам местами полностью скрывал пологие горки красноватого оттенка, высотой метра по три-четыре. Со склонов в воду стекали оползни, окрашивая мелководье у берега в мутно-бордовые тона. Шли на моторе, Тоня на румпель его не пускала, и Иван откровенно наслаждался, поглядывая по сторонам. Вскоре горки сменили поднявшиеся по обеим сторонам высокие берега, утопающие в густых травах, за ними вдали виднелась надвисающая над зарослями густая желто-зелёная полоса тайги. Семейство уток гордо проплыло навстречу, и подросшие птенцы весело закачались на волнах, оставленных лодкой.
   – Иван, смотри. – Тоня указывала на высоченную гору, показавшуюся из-за верхушек деревьев за поворотом. – Это она ещё не вся. Через пару зигзагов до неё доберёмся, за ней как раз эта странная изба, про которую недавно говорили. Мы с тобой нормально по времени укладываемся, так что не будем рисковать, остановимся в следующей.
   Каменистое основание горы сползало в реку, а от её высоты кружилась голова. Голый склон, обращённый к воде, поднимался под крутым углом, и Поддубный подумал, что здесь даже с альпинистским снаряжением не забраться, слишком уж осыпей много. Другие бока горы зеленели хвойником. Если появится такое желание, то через лес подобраться к вершине наверняка получится. Но помучаться всё одно придётся изрядно. Уж очень крута! Он пригляделся. На каменистой макушке торчали зубцы скальника, напоминающие корону. Даже фантазию включать не надо, корона почти один в один, как в кино показывают. До чего же здорово! Иван восхищённо мотнул головой:
   – В жизни не видал такой красоты! Хотя если кому-то рассказать, то и не поймёт, что это такое! А вот своими глазами – да! Обалдеть! Надо будет тут пробы взять обязательно. На обратном пути. Место перспективное.
   Тоня, соглашаясь, улыбнулась:
   – У нас тут вообще необыкновенный край. Как-нибудь расскажу.
   К воде склонялись ветки прибрежных деревьев, иногда из воды выглядывали скользкие от тины коряги. Ещё один затор, преградивший путь, через километр удалось растолкать, не вылезая из лодки. Правда, упыхались оба. Опасное место прошли с шестом, и только метров через пять от утонувших стволов, когда берега начали опускаться, подпустив тайгу почти к самой воде, Тоня рискнула снова опустить сапог мотора в воду.
   Берега зеленели осокой и белокопытником. С ботаникой у Поддубного было нормально всегда, к тому же, готовясь к поездке, он, насколько мог, изучил дикую флору и фауну этих мест. Когда он правильно назвал траву на берегу, Тоня глянула на него с уважением. Пожалуй, первый раз за всё время.
   Минут через пять неспешного плавания берег по правой стороне снова начал подниматься, каменистый склон ушёл вверх метра на четыре, а потом и ещё выше. Деревья, казалось, разом выросли и теперь нависали над головами, словно сказочные добрые великаны. Болотистый ручеёк, впадавший по овражку в Таимбу, был плотно утоптан звериными следами.
   – Олени, – прокомментировала Тоня.
   Речка круто завернула, и за поворотом на берегу выросла каменная скала, похожая на зуб древнего хищника. Осыпь, сползшая со скалы, почти наполовину завалила русло реки, и вода в этом месте пробила путь частично через лес. Пожухлые лиственницы, залитые водой, облетели и покосились.
   Иван расстроенно причмокнул. И потянулся за шестом.
   – Не получится, – остановила его Тоня. – Глуши мотор. На полной лодке через каргу [7 - Каменистая осыпь (местное).] не пройдём. Придётся разгружать. Привяжи.
   Иван выскочил из моторки, приткнувшейся к каменистой осыпи, уже с верёвкой в руках.
   Противоположный берег топкий, там болотина, обход только один – вокруг «зуба». Делать нечего, загрузились под завязку, Тоня тоже не стала отлынивать. Тяжёлую сумку повесила на сгиб локтя, за плечом карабин. Иван, чувствуя неловкость, – всё-таки тащить женщине такой вес, что не каждый мужик осилит, как-то некрасиво, попробовал уговорить подождать его в лодке. Тоня молча показала на ружьё, а палец обвёл угрюмую тайгу вокруг:
   – А если медведь, что будешь делать?
   Иван, соглашаясь с доводом проводника, развёл руками.
   Карабкаться на каменистые склоны – ещё то удовольствие! Ступни скользили, рюкзак давил неподъёмным грузом, руки оттягивались мешком с инструментами. Всё-таки зря он набрал так много. Рассчитывал за один раз большую часть перенести. Ох, зря. Ну что делать, нагрузился, теперь тяни. Иван сжимал зубы, стараясь не обращать внимания на, казалось, растягивающиеся, словно резиновые, связки. Впереди, не забывая оглядываться на геолога, будто проверяя, не отстаёт ли, легко шагала Тоня.
   Из последних сил Иван забрался на спину скалы. Остановились, осматриваясь. Точнее, Тоня осматривалась, а Иван, уперев руки в колени, дышал, как загнанная лошадь.
   Внизу тянулась, покуда хватало глаз, как поётся в песне, жёлто-зелёное море тайги. Выглянувшее ненадолго солнце осветило верхушки деревьев, и они заблистали серебром и малахитом. Неожиданно Тоня перекинула ружье стволом вперёд. Иван задержал дыхание, выпрямляясь. На немой вопрос она указала подбородком куда-то вглубь лежащего под ногами леса. Сразу он ничего не увидел, сосновый бор, густой, заваленный подгнившими стволами, наверное, непролазный, по краям малинник. Он приблизился к Тоне, собираясь спросить её шёпотом. Но не успел. Проводница запрыгала, крича и притопывая. Отшатнувшись, Иван с невольным страхом оглянулся. На его глазах из завала медленно выросла туша огромного, во всяком случае, так ему показалось, медведя. Косолапый, с лёгким удивлением склонив голову набок, рассматривал их.
   – Кричи, – зачем-то шепнула Тоня и снова запрыгала, вопя во всю силу лёгких.
   Иван поддержал её громким сипом. Неожиданно пропал голос.
   Хозяину Эвенкийской тайги это представление не понравилось. Он недовольно рыкнул. Опустившись на четыре лапы, оглянулся, словно раздумывая, а не съесть ли мне эту мелочь шумливую, и… размашисто запрыгал в глубь бора. Через несколько секунд и ветки перестали раскачиваться.
   Несколько минут люди стояли, внимательно всматриваясь в завалы тайги. Вдруг он надумает вернуться? Постепенно восстановилось сбитое подъёмом дыхание. Тишина заполнила таёжное пространство. Ни звона, ни скрипа. Даже комары, испуганные ночными заморозками, не показывались на глаза. Похоже, косолапый не счёл необходимым связываться с двуногими.
   – Ух, – выдохнула Тоня, с нервной улыбкой поворачиваясь к Ивану. – Ну, ты как?
   Иван, чувствуя, как дрожат коленки, то ли от усталости, то ли от пережитого страха, криво улыбнулся:
   – Жить буду.
   – Тогда пошли.
   Спускаться тоже непросто: каменные завалы надо перешагивать, широко расставляя ноги, или перебираться, наступая на булыжники, которые могли в любой момент «ожить» под ступнёй. Подошвы сапог скользили по мелкой каменистой крошке. Чудом не навернувшись в курумнике [8 - Нагромождение крупных камней.], Иван вслед за проводницей сбежал вниз. Тут плотно поднимались мшистые лиственницы, а к берегу вела слабо протоптанная тропа.
   – Кто же здесь ходит?
   – Звери, – не оборачиваясь объяснила Тоня.
   Холодок, так и не исчезнувший из груди после появления медведя, снова сгустился под сердцем. Он ускорил шаг, приблизившись к Тоне почти вплотную. Впрочем, не настолько, чтобы она что-то заподозрила. Ещё насмешек её не хватало.
   В следующую ходку перетащили рюкзаки и последнюю сумку с продуктами. На этот раз переход обошёлся без приключений.
   Оставив вещи за осыпью, вдвоём налегке вернулись к моторке. И снова пришлось заходить в реку. Через лес, залитый водой, толкать алюминиевую посудину не рискнули: неизвестно, что там прячется под мутной жижей. Решили провести лодку по самому краю осыпи.
   Дно неприятно заскрипело, карга [9 - В данном случае каменистый откос.] приподняла моторку одним бортом. Они упёрлись изо всех сил, и моторка неожиданно легко скользнула на открытую воду.
   Спешно побросали в лодку вещи. Тоня тревожно глянула на часы:
   – Через пару часов темнеть начнёт. Должны успеть в дальнюю избушку. А эта – странная – здесь неподалёку. Но мы туда не пойдём. Так ведь?
   Иван проверил крепление мотора:
   – Конечно. На «Ветерке» двинем?
   – Сначала на шесте. Отойдём на всякий случай подальше.
   Иван послушно потянулся за двухметровым инструментом.
   К счастью, долго толкать не понадобилось. Уже метров через двадцать Тоня, занявшая место на корме, опустила мотор в воду, и последние километры до зимовья моторка пробежала по свободной воде на одном дыхании.

Глава 6

   Где-то после пяти в первых сумерках они припарковались у каменистого языка, «лизнувшего» реку на крутом повороте. За ним начинались заросли осинника, хорошо натоптанная тропка поднималась между зеленоватых стволов к нужной им избе.
   – Тут вообще недалеко идти, вон там она, в кустах. – Неожиданно Тоня резко обернулась. – Ты это видишь? – чуть ли не шепотом спросила она.
   – Вижу, – так же тихо ответил Иван. – Мы избой не ошиблись?
   На камнях валялись две консервные банки, в кустах запутался порванный пакет. Проводник подняла консерву, рассматривая.
   – Чего увидела? – заинтересовался Поддубный.
   – Да пока непонятно. – Она осторожно опустила банку в лодку. – Интересно, кто это здесь так свинячит? Наши так бы не сделали. Пошли посмотрим?
   – Пошли, – без особого энтузиазма согласился геолог.
   Не ночевать же на улице или, хуже того, в нижнюю избу возвращаться?
   Иван подтянул нос лодки на берег, и они гуськом углубились в осинник. Женщина двигалась впереди, сторожко оглядываясь. Сообразив, что не слышит её шагов, Иван тоже постарался топать потише. Через пару минут он криво усмехнулся: у него так бесшумно не получалось. Перед прогалинкой геолог заметил, что Тоня проверила предохранитель ружья.
   Длинная прокопчённая труба слабо дымилась. Вокруг избушки валялись пустые жестяные банки из-под тушёнки и стеклянные суповые. А перед низкой прокопченной дверью был кинут матрас с пожжённым углом. Похоже, горел он недавно, стойкий запах палёной ваты ощущался явственно.
   Они переглянулись. Тоня скинула ружьё с плеча. Иван придержал её:
   – Я первый. Ты страхуй. – Он говорил шёпотом, но голос звучал уверенно.
   Тоня удивлённо глянула на Ивана. В этот момент она поняла, что за мужчину, стоящего рядом, в случае необходимости можно спрятаться. Для неё эта возможность вообще была главным признаком настоящего мужика. Но делиться подобными мыслями с Поддубным Тоня ни за что бы не стала. Еще чего! Пусть старается, а уже там посмотрим. Она послушно кивнула, отступая чуть в сторону, чтобы вход оставался в прямой видимости.
   Иван сноровисто подскочил к избушке. Ссутулившись, постоял, прислушиваясь, и дёрнул за ручку. Спину скрыла захлопнувшаяся дверь.
   Избушка была пуста. На полу наплёвано, доски усыпаны какими-то бумагами, похоже, разорвали на листки тетрадь отзывов. Стол замусорен, крошки, бычки, перевёрнутая на бок пустая консервная банка. В буржуйке дотлевали угольки. Если пошурудить и подкинуть щепок, вполне можно разжечь. Значит, ушли недавно, час, не больше. А то и меньше.
   Он осторожно открыл скрипнувшую дверь: ещё стрельнёт ненароком. Тоня вопросительно оторвалась от мушки. Он мотнул головой: «Подходи». Она медленно с опаской двинулась вперед, не опуская ружья.
   – Мда… – Тоня возмущённо качнула головой. – Какой же гад тут порезвился? Сколько живу, не помню такого. Хотя… – Она обернулась к Ивану, тоже застывшему у порога. – Как-то отец рассказывал, сбежавший зэк давно-давно мамаем прошёл по избушкам. Всё сожрал, что нашёл, вот так же примерно.
   – Так у вас тут что, и зэки бегают? – Поддубный отступил на улицу, за ним вышла и Тоня.
   – Был случай. Нормальный человек такого бы не натворил. А здесь, в тайге, все нормальные. Ну, кроме вот таких сволочей. – Она с тревогой глянула на закатное небо, темнеющее прямо на глазах. – Что-то мне тут ночевать не хочется.
   – И мне. Что делать будем?
   – А что делать? Надо возвращаться.
   – В ту загадочную избушку?
   – Ну да. Выбора-то нет. Эти могут появиться в любой момент.
   – А их двое, что ли?
   – Похоже. Консервные банки разные люди открывали. По краям видно.
   – Тогда давай поторопимся.
   – Давай.
   Обратно под горку они добрались быстрее, чем двигались к домику. Пока спускались по тропке, Иван, шагавший последним, несколько раз беспокойно оглядывался. Он не мог отделаться от ощущения, что за ними наблюдают. Раз даже показалось, что качнулась ветка осинки, отпущенная осторожной рукой. В этот момент он еле сдержался, чтобы не рвануть к лодке бегом. Сжав кулаки, он невольно втянул голову в плечи. Так хотелось поторопить, казалось, неспешно двигающуюся впереди женщину. Но не рискнул.
   Наконец Тоня, тоже тревожно поглядывая на берег, забралась в лодку. Столкнув посудину, Иван запрыгнул следом.
   Отплыли на середину речки, на этот раз мотор завёлся от кнопки, и лодка, задрав нос, устремилась вниз по течению. Берег, неожиданно ставший чужим и опасным, отдалялся. Оба проводили его напряженными взглядами.
   Если бы Тоня не велела ему повернуть к берегу, сам Иван никогда бы не нашёл эту избушку. Она и стояла необычно, на противоположном берегу от разорённой хибарки. К реке тут спуск каменистый, это склон той коронованной скалы, сползающей к самой воде, и дорожку не заметить, как ни старайся. Только уже встав на неё, можно догадаться, что когда-то здесь проходили. Но, судя по всему, очень давно. Не ближе, чем в начале лета. Во всяком случае, Тоня была в этом уверена. Уже радовало, что эти варвары сюда не добрались. Хотя они же без лодки, значит, только по противоположному берегу двигались. А мостов тут, к счастью, нет.
   Тоня, пояснив, что около избушки воды нет, посоветовала набрать пятилитровую баклажку из Таимбы. Захватив рюкзаки, затянули судно повыше. Лодка тягуче скрипела по камням, с трудом подняли от воды метра на полтора. По команде Тони наломали веток малины и карликовых берёзок, кое-где спускающихся по дальнему краю насыпи. Накидав сверху, отошли подальше, проверяя.
   – Если не приглядываться, не видно, – вполголоса резюмировала Тоня. – Двинули, а то скоро совсем стемнеет.
   Топать по мрачной, еле угадываемой тропинке в стремительно сгущающейся темноте – это как со зрением минус три пытаться прочитать мелкий шрифт на договоре. Сапоги то и дело цепляли выпирающие булыжники, мыски пинали невидимые бугорки. То и дело проваливался в незамеченные ямки. Даже Тоня, двигающаяся в двух метрах впереди, пару раз споткнулась. Разок по лицу до искр в глазах стеганула ветка редкого здесь куста. Но Ивану хватило. Вытерев слёзы, он постарался удвоить бдительность, теперь периодически вытягивая руку перед собой. Оба молчали, на ходу пытаясь прислушиваться. Тайга, раскинувшаяся в некотором отдалении, шумела. На разные голоса поскрипывали булыжники под ногами, ветер шуршал далёкой листвой, в тёмном небе плыли тяжёлые тучи.
   Избушка вынырнула из темноты неожиданно. Она стояла прямо на осыпи, неизвестно каким образом цепляясь за каменистую площадку. Крыша, затянутая рубероидом, как и у других избушек, низенькая, под стреху разве что ползком подлезешь.
   Внутри темно, за сумрачным окошком поднимается громада коронованной скалы. У стены грубо сбитый столик на четырёх ножках. Керосинка. Тоня сняла стеклянный колпак. Чиркнула спичка, и слабый огонёк неуверенно закачался, улавливая самые слабые движения воздуха. Неуверенный свет выявил два настила: один пошире, другой узкий – на нём лучше не вертеться, можно свалиться сонным. На стенке у входа, как обычно, полка с консервами, тут же металлическая коробка с крупой, ага, греча. Сбоку примостились спички и пару листиков бересты для растопки. На стене традиционная тетрадка отзывов. Буржуйка чистая, без золы. Последний, кто заходил, оставил образцовый порядок. Избушка как избушка, пока никакой мистики.
   – Дрова должны быть у стенки с солнечной стороны, глянь. А я пока котелок приготовлю.
   Иван молчком шагнул за порог.
   Едва первые огоньки ухватили нижние поленья, Тоня отрезала от шмата сала небольшой кусочек.
   Переглянувшись с Иваном, склонилась над печкой.
   – И я тоже хочу. – Иван отрезал кусочек побольше.
   Почему-то ему показалось, что Тоня неоправданно экономит. Что-то приговаривая, она кинула на дрова сало, и оно зашипело, плавясь. Иван, мысленно попросив у духа домика поддержки и прощения за то, что потревожили, засунул в нутро буржуйки и свой кусочек. Теперь рядом плавились оба.
   – Ну всё, с церемониями покончено. Ждём воду.
   Иван почувствовал, как устала натруженная за день спина. Он и на самых интенсивных тренировках по самбо в молодости так не уставал, как здесь, на реке. Сдерживая кряхтенье, улёгся, не поднимая ног, на полати.
   Уютно потрескивала печурка, за чёрным окошком завывал нестрашный теперь ветер, и на душе спокойно. Как же мало человеку надо для умиротворения! Тоня суетилась у буржуйки, проверяя готовность пшёнки с тушёнкой. Пока продуктов хватает, запасы избушек они ещё не трогали. Может, обратно пойдут, и пригодятся.
   Наконец Тоня разложила густую кашу по личным тарелкам. Молча поели. Каждый сам вымыл за собой посуду. На чай Поддубного уже не хватило. Не раздеваясь, завалился на узкий топчан. Ещё пару минут он слышал, как проводник переливает горячий напиток в кружку, что-то достаёт из рюкзака, а на исходе этого времени он уже крепко спал.
   Ночью ему снился незнакомый голос, что-то нашептывающий в уши. Голос был спокойным и доброжелательным. А проснулся Иван с неясными словами, застрявшими в сонном мозгу: «Ищи под ликом».
   За окном разливался яркий восход, весело тренькала незнакомая пичужка, второй топчан пустовал. «Ну что ж, надо будет поискать этот неведомый лик. Интересно, что за лик, на скале или где?» Почему-то он не сомневался в его существовании. Потянувшись, Иван тоже поспешил на улицу.
   Костерок развели уже по обычаю, на улице, перед этим наведя порядок в домике. Иван вычистил буржуйку, а Тоня прибрала на столе и на топчанах. Выпив по кружке горячего чая с уже изрядно подсохшим хлебом, но не утратившим замечательного вкуса, пошагали к лодке. Отплыли от гостеприимной избушки, когда солнце краешком выплыло над порозовевшими верхушками деревьев.

Глава 7

   Река парила, клубы тумана тянулись навстречу, обдавая сыростью и свежестью. Небо очистилось, голубые островки проглядывали в туманных разрывах, настраивая на мирный лад. Было прохладно, не больше десяти тепла, Иван кутался в бушлат, завистливо поглядывая на Тоню, похоже, ей совсем не холодно в энцефалитке. Бушлат у неё тоже есть, но пока в рюкзаке, свёрнутый.
   Место причала к разорённой избушке миновали на скорости, провожая напряжёнными взглядами неуютный берег. Иван прислушался к себе. Неожиданно кольнуло дурное предчувствие и окрепло ощущение чужого взгляда. Стараясь не выдать ощущения, покосился на Тоню. Женщина тоже не отрывала глаз от замершего в утреннем полусне берега. Ветерок кинул на лоб прядь волос, и она, оторвавшись от наблюдения, закинула её назад.
   Только дождавшись, когда лодка проскочит подозрительный участок, Иван позволил себе расслабиться. Глубоко вздохнув, он снова уставился вперёд по ходу движения. Мысли потекли размеренно и спокойно. Вновь захотелось помечтать, как он будет тратить заработанные в походе деньги. Удержал себя от фантазий лишь неимоверным волевым усилием. «Лучше не думать заранее, это ж как делить шкуру неубитого медведя. Лучше полюбоваться тайгой». Хорошо бы, безлюдной. Узкая Таимба продолжала вилять, словно её рисовал младенец, которому сунули в руку ручку и подставили листок бумаги. Он решил, что не будет говорить Тоне о своих подозрениях, тем более что все они непонятно на чём основаны. Ну, показалось ему. Так, может, эта мнительность сыграла с ним злую шутку. Или он подсознательно сам настроил себя на тревогу. В любом случае пока одни домыслы. Не хватало ещё на насмешку нарваться.
   Часа через три река резко обмелела, и Ивану пришлось снова взяться за опостылевший шест. После десятка толканий почувствовал, что начал согреваться, а то, пока сидел на носу, продрог: стылый ветер пробирал насквозь. Туман давно растаял, но от реки по-прежнему тянуло сырым холодом. Берег пошёл крутой и неприступный, высоченные овражные края нависали над шумливой водой. По правой стороне лиственницы сменились мрачным, непролазным ельником, по левой тянулся березняк, скорей всего поднявшийся после пожарища. И с обеих сторон поднимались вдалеке холмы, заросшие лесом, а их верхушки подпирали хмурые небеса.
   Тоня первая нарушила утреннюю тишину:
   – Как тебе в избушке спалось?
   Иван шевельнул плечом:
   – А ты знаешь, неплохо спалось. Сны видел.
   – Про что, помнишь?
   – Точно не скажу, но вроде как все положительные. Кстати, голос слышал.
   – Что говорил?
   Иван с трудом вытянул застрявший шест:
   – Так, шептал что-то на ухо. А проснулся с точным указанием искать под ликом. Не знаю, что за лик, но теперь буду ещё внимательней осматриваться и не уйду, не перекопав всё, что можно.
   – Интересно. А мне ничего не снилось. Как легла, так и встала. Вот они, родимые. – Она вытянула шею, рассматривая что-то впереди. – Пороги. Придётся повозиться.
   Речка здесь раздалась, правый берег отступил вместе с деревьями, пологое пространство у воды заполнилось кустарником. Лодка заскрежетала дном по камням, и Иван вопросительно обернулся к проводнику.
   – Что делать будем?
   Перекинув ремень ружья за грудь, Тоня неторопливо выбралась из лодки:
   – Попробуем протолкнуть в самом глубоком месте. Вылазий.
   Сапоги погрузились по щиколотки – это около берега. Ближе к середине реки глубже. Иван, не дожидаясь распоряжений, направился к противоположному боку лодки. Ухнув почти по колено, уцепился за борт. Крепкое течение сдавило сапоги как тисками. Внутрь потекла вода, ноги охватило холодом. Стараясь не обращать внимания на немеющие ступни, ухватился за борт. Тоня прицепилась с другой стороны. На счёт раз-два двинули. Камни заскрипели под днищем, и лодка сдвинулась. Поднажали ещё чуток, и, скрежеща и поскрипывая, моторка пошла. Старались сталкивать её на относительную глубину, но и там металл цеплялся за каменистое дно. Ноги быстро заледенели, озноб пробирался выше и выше. Сначала заледенели голени, потом холод охватил мышцы бёдер, сжал мёрзлым обручем талию, и стало труднее двигаться: жилы словно задеревенели. Кроме того, приходилось постоянно поглядывать под ноги: попади ступня на камень, и оскользнёшься. Каждый шаг давался с неимоверным усилием, будто шагал по горло в воде.
   Мелкое, но стремительное течение, ударяя ледяными ладошками, старалось сбить людей с ног. Но даже физическое напряжение не избавляло от холода. Иван сжимал зубы, стараясь не выдать дрожи. Уже в самом конце перехода, когда моторка неожиданно легко прыгнула вперёд, он в довершение неприятностей плюхнулся в реку плашмя. Тоня охнула, а он тут же подскочил, насквозь промокший, шёпотом матерясь.
   – Живо к берегу! – Тоня перебралась к носу, находя рукой верёвку.
   Он не стал себя упрашивать, тем более что моторка уже приткнулась к травянистому склону, круто уходящему вверх. Тоня торопливо обернула конец за тальниковый куст, завязав крепкий узел.
   Иван скинул сапоги, вылив из них по ковшику воды. Стянул бушлат, с которого текли ручьи, расстегнул ремень брюк. Спохватившись, вытащил из моторки рюкзак. Кое-как развязав непослушными пальцами, распаковал сухие вещи. Проводник, порыскав в кустах, вернулась с охапкой сушняка.
   Пока Иван раздевался, робкий дымок поднялся над кучей валежника.
   Торопливо переодевшись в сухое, дрожа всем телом, он подсел к разгорающемуся костру.
   Тоня, вытянув из своего рюкзака шерстяную, похоже, самовязанную кофту, вполголоса ворча на неуклюжесть мужчин, завернула в неё Поддубного. Он с благодарностью принял заботу.
   Костерок разгорался, и подеруха [10 - Дрожь.] постепенно отпускала. Он поочерёдно вытягивал руки к огню, и пальцы вскоре тоже отогрелись. Мокрые сапоги и такую же одежду Тоня развесила на расставленных вокруг костра шестах, которые вырубила в тальнике, и от вещей поднимался пар. Потом она вырубила пару палок с вилками на конце, и они скрестились над огнём, легко удерживая котелок с водой.
   – Будем обедать. – Она глянула на затянутое мутью небо. – Недалече предпоследняя избушка есть, из тех, что на отцовской карте помечены. Попробуем успеть сегодня. Надеюсь, до неё те варвары не добрались.
   За секунду до её слов Иван подумал о том же. Хмурясь, он покивал:
   – Да уж. Не хотелось бы.
   – Ладно, будем рассчитывать на лучшее. Счас быстренько кашки сварганю. Поедим да тронемся. Тут вроде можно на моторе проскочить. А одежду твою уже на месте досушим.
   Вода в котелке закипела, и Тоня засыпала туда кружку крупы.
   После обеда ароматной кашей, заправленной кусочками сала, Иван понял, что окончательно согрелся. Вот только в чём же ему идти? Одежда ладно, можно закутаться в одеяло из запасов, что прихватила Тоня, но обутки другой нет.
   Его сомнения разрешила Тоня:
   – Забирайся в лодку пока так, босиком, там избушка почти на самом берегу, доберёшься как-нибудь.
   Иван с сомнением покачал головой, но спорить не стал. Другого варианта всё одно нет. Придётся потерпеть. Сам виноват, надо было крепче за лодку держаться.
   Избушка выплыла из-за поворота часа через два. Всё это время Поддубный просидел на носу, поправляя сползающее одеяло на плечах. И снова продрог.
   Лодка двигалась на малых оборотах, но, слава богу, без остановок. Река то раздавалась в стороны метров на десять, подмывая крутые берега, то сужалась чуть ли не до лесного ручья, накатывая волной на купающиеся в воде тальниковые ветки. Неожиданно начало подтекать дно лодки. Тоня предположила, что подорвали немного на перекатах. Пока не критично. За всю дорогу после обеда она всего лишь разок, не выпуская из одной руки румпель, другой вычерпала накопившуюся воду. Иван порывался ей помочь, но проводник махнула на него:
   – Сиди уже, помощник. Опять промокнешь. Заболеешь, возись с тобой потом.
   Вздохнув, Иван присмирел. Заболеть вовсе не хотелось, тем более что ближе к вечеру начало холодать, и он почувствовал, как ветерок всё глубже проникает под одёжку.
   Наконец, укоренившаяся на травянистом грунте, метрах в двадцати от воды показалась следующая охотничья избушка. Лодка с заглушенным мотором медленно ткнулась в глинистый берег. Но выходить оба не спешили: в воде покачивалась вскрытая консервная банка. Тоня, не выпуская из поля зрения, казалось, нежилую избушку, выловила её. И тут же выбросила в траву с кратким комментарием:
   – Те же самые варвары. Знакомый почерк.
   Иван тоже присмотрелся к краю открытой банки, но ничего знакомого так и не увидел. Однако Тоне поверил с первого слова. Пока она не ошибалась.
   Иван на всякий случай подтянул поближе мокрые сапоги, вдруг придётся срочно надевать, а Тоня положила на колени ружьё.
   – Какие будут предложения? – Иван говорил шёпотом.
   – Да ладно, можешь не шептать, если здесь кто есть, всё равно мотор слышали. Думаю, надо осмотреться. Похоже на то, что избушка пустая. Ночевать в палатке у меня желания нет. Ещё наночуемся. Да и тебе досушиться надо.
   Иван скинул одеяло:
   – Тогда пошли?
   – Пошли. – Тоня перекинула ноги через борт.
   – Подожди, я сапоги натяну.
   Перед избушкой остановились, прислушиваясь. Обычные лесные звуки: скрип деревьев, шуршание листвы на вершинах покрасневших, словно девушки, услышавшие нескромное слово, осинок. Иван жестом показал, что он пойдёт первым. Кивнув, Тоня отступила в сторону, приклад ружья прижался к плечу. Но пока не целилась.
   Дверь отворилась с лёгким скрипом. Пусто! Обернувшись, он мотнул головой, приглашая проводника подойти, и сам нырнул в тёмное нутро домика.
   Опять на столе мусор, те же бычки, консерва. Что они тут ели? Ага, перловый суп. Но почему бы не выбросить куда-нибудь, не прикопать? Что за неуважение к людям? Похоже, те, которые устраивали беспорядок в домиках, думать о ком-нибудь, кроме себя, не приучены.
   Печка, сложенная из камней, холодная. Золу, конечно, никто и не подумал вычистить.
   Тоня заглянула в поддувало. Выпрямившись, вынесла вердикт:
   – Топили давно. Никак не меньше двух дней, а может, и больше. Дом выстудился полностью.
   Иван присел на голые доски топчана:
   – Будем ночевать?
   Тоня устало опустилась рядом:
   – Думаю, рискнём. Дверь изнутри закроем, из лодки всё сюда перенесём. Похоже, ночью дождь будет. Палатка – не выход.
   – Лады, давай порядок наводить, что ли?
   – Давай. Только ты сиди и сапоги сними. Они же, поди, ледяные.
   Иван вынужденно покивал:
   – Ладно, в следующий раз я тебе помогу.

Глава 8

   Выбросив за дверь затлевший матрас, рецидивист Малахай, высокий, ощутимо сильный, с лопатообразными ладонями, сжав в неполный кулак скрюченные пальцы, когда-то жилы в драке порезали, крепко выматерился:
   – Ну Тюня ты, точно Тюня, так тебя через так.
   Тюня – по плечо Малахаю, шустрый, с вечно прищуренными глазами, в которых навсегда застыли недоверие и опаска, плюнул в угол избушки, не вставая с полатей.
   – Я чё, виноват? Заснул, а окурок вывалился.
   – Окурок у него вывалился, а огузок не вывалился? – уже теряя запал, проворчал он. – Сгореть же могли. Причём естественно.
   – Ну, не сгорели же.
   – Ладно, вставай, хорош валяться. Счас часа три, до вечера должны успеть. Жрать охота, может, тут ещё по берегу где избушка найдётся.
   Тюня рывком скинул ноги на земляной пол:
   – Пожрать я не дурак.
   Оба остановились за домиком, настороженно поглядывая на раскачивающиеся лиственницы: ветер тянул плотный, стылый, коротко стриженные головы мёрзли. Наконец, застегнув телогрейки на все пуговицы, неуверенно пошагали, выстроившись гуськом: впереди Тюня, Малахай замыкал.
   Идея пошарить по охотничьим заимкам подал Малахай, почти местный житель, он когда-то пахал в одной шарашке под Красноярском, а там такой домик стоял на ручье. На этом же ручье, дальше по течению и промышлял с ситом Малахай, конечно, нелегально.
   Тюня, загремевший на первый срок по хулиганке, уходил на зону из Саратовской области и в таёжных делах почти ничего не смыслил, полностью доверяя опытному напарнику. Он и в побег пошёл, поддавшись на посулы Малахая, обещавшего чуть ли не золотые горы, а, точнее, золотые ручьи, на деле оказавшиеся мифическими. Зачем он взял с собой в побег неопытного первоходку, на что рассчитывал опытный зэк, не поняли даже граждане начальники в зоне, получившие впоследствии за то, что не уследили, строгие выговоры. Толку с Тюни в тайге – ну примерно как с эвенка в городских трущобах. К тому же золото в местных водоёмах если и было, то в мизерных количествах. Да и извлечь его оказалось нечем, ни инструмента, ни каких присоб для золотодобычи найти не удалось.
   Скорей всего, Малахай не был до конца искренен с Тюней, тая от напарника по побегу какие-то свои, только ему ведомые планы на будущее. Тюня начинал что-то такое подозревать, но твёрдого мнения на этот счёт сложить не мог. Фактов мало. Они собирались отсидеться в этих местах, пока там, в лагере, не утихнет шум после их исчезновения, а у краснопогонников не иссякнет желание рыскать в поисках беглецов по необъятным просторам эвенкийской тайги и редким местным посёлкам.
   Проблему пропитания пока решали за счёт заимок, разорив уже вторую, но оба понимали – долго так продолжаться не могло: или избушки закончатся, или повстречается какой-нибудь не слишком вежливый охотник, владелец домика. Вряд ли такая встреча принесёт им положительных эмоций. Хотя тут ещё как посмотреть, неизвестно, на чьей стороне фарт ляжет. Во всяком случае, убивец Малахай никакими нравственными нормами себя не отягощал, прихлопнуть человека рука бы не дрогнула. Да, ружьё им бы пригодилось.
   Моторная лодка проскочила по реке, когда солнце встало над тайгой в полный рост. К этому времени они удалились от домика километра на три. Пройти больше просто не получилось – заваленная буреломом и валежником тайга не позволяла развить скорость хотя бы пешехода. Плелись не больше километра в час, как предположил Малахай, пытаясь отдышаться после очередного подъема на заваленный булыгами склон невысокого, но давшегося чуть ли не с кровью, холма.
   Забыв про усталость, рванули к берегу наперегонки, будто по спортивной дорожке с препятствиями, перепрыгивая камни и подгнившие стволы. Успели в самый последний момент. Запыханные, выскочили на простор берега, когда лодка втягивалась в изгиб реки. Но то, что в ней всего двое, мужик и баба, разглядеть успели. Проводив исчезаюшую корму злыми глазами, Малахай бессильно выругался: «Эх, чуть бы раньше!»
   Моторка двигалась в сторону разоренной избушки, оставленной ими несколько часов назад, и это предстояло обдумать. Тяжело дыша, беглецы уселись на травянистый край высокого берега, круто спускающегося к воде.
   Ноги подрагивали, дыхание долго не могло успокоиться. Первым молчание нарушил Тюня:
   – Ну, что будем делать?
   Малахай кивнул:
   – Будем, естественно. Делать. Сам что думаешь? – Он смотрел искоса, по старой лагерной привычке стараясь не встречаться взглядом, будто вскользь.
   Тюня поёрзал:
   – Тю… чё думать? За ними надо топать. Может, жратвой какой поделятся.
   Малахай поднял голову, всматриваясь в противоположный берег, тоже высокий, но каменистый.
   – А не поделятся, вежливо попросим. Пошли, чё расселся? – Он упруго поднялся, отряхивая штаны. – Возвращаемся.
   Напарник подскочил следом.
   Они миновали уже почти половину пути до разорённой избушки, когда звук мотора снова растревожил таёжную тишину. Оба замерли, напрягая слух. До воды метров пятьдесят, да через заваленный гнилыми стволами и крупными булыгами лес. Опять не успеют. А лодка явно двигалась навстречу.
   – Что б вас, – уже понимая, что они снова остались не у дел, выругался рецидивист.
   – Может, рванём? – Тюня, готовый сорваться с места, повернулся к старшему товарищу.
   – Ага, чтобы ноги переломать, – он снова собрал в конструкцию несколько витиеватых выражений. – Они издеваются, что ли?
   Первоходка расслабился:
   – Наверное, не захотели в нашем домике останавливаться. Не понравилось.
   – Естественно. Кому понравится в бардаке ночевать, – задумчиво протянул Малахай. – Это мы ошиблись. Не мог прибрать хоть малость?
   – А чё я? Ты и не говорил ничего.
   – А у самого мозгов вообще нет?
   Тюня, обидевшись, засопел, но ответить не решился. Хотя на язык лезло.
   – Выходит, в этой стороне домишко имеется. В него-то они, похоже, и едут ночевать.
   – Может, найдём?
   – Найдёшь тут. – Рецидивист задрал голову. – Стемнеет скоро. Айда, куда шли. Хоть крыша над головой будет.
   – А пожрать так и не надыбали, – уже начиная движение, заметил Тюня.
   – Ладно, придётся не жрамши ночевать. Может, что завтрева получится.
   Моторка прошла мимо затаившихся в кустах зэков поутру. Сегодня они встали рано, с животами, подведёнными голодом, долго не разлежишься. Лодка, чуть приподняв нос, двигалась ходко. Баба, кстати, довольно симпатичная, за рулём, мужик на носу. И оба пристально так рассматривают берег. Неудивительно, понимают, что гости, давеча заглянувшие в домик, не из лесных людей. Вот и настороже. Малахай расстроенно цокнул. Знал бы, что так сложится, заставил бы Тюню языком избушку вылизать. И были бы у них и лодка, и оружие, и хавчик. И ещё что-то наверняка не лишнее, мешки и сумки, сваленные на дно лодки, приятно полнились.
   Вот стих мотор за поворотом, и оба неспешно выпрямились.
   – Ну чё, потопали?
   – Ага. – Тюня жизнерадостно кивнул. – Будем догонять?
   – Естественно. Жрать-то что-то надо. А у них, видал, полные рюкзаки. Может, ещё чего полезного с них снимем.
   Сглотнув слюну, Тюня снова занял место во главе их маленькой колонны. Ещё в самом начале робинзонады так решил Малахай. Мол, у тебя глаз моложе, если что, и опасность заметишь первым. Тюня не спорил. Он вообще избегал спорить с напарником, признавая его авторитет не только в лесных делах, но и помня высокое положение Малахая в лагерном табеле о рангах.
   Через минуту спины беглых лагерников, обтянутые чёрными телогрейками, скрылись в густой прибрежной зелени.

Глава 9

   Из-за крутого поворота, окаймлённого высокими обсыпающимися берегами, выплыла сползающая в воду галечная коса. Дальней стороной она терялась в густом смешанном лесу. Ближайшая часть косы завалена крупными булыгами, а по мере удаления от воды сначала редкий, а потом всё гуще и гуще, заполнял открытое пространство цветущий иван-чай.
   Тоня без разговоров направила лодку к берегу. На немой вопрос геолога пояснила, что хочет набрать травы для чая. Иван, с удовлетворением глянув на чистое небо, залитое по-августовски мягким солнечным светом, молча кивнул.
   Дело клонилось к обеду, река с самого утра баловала путешественников ровным без мелей и заломов течением, и настроение было вполне радушное.
   Метёлки Иван-чая поднимались высоко, по грудь, Поддубный думал, что они в чай и идут, но рвали, как подсказала Тоня, только продолговатые листья со стволов.
   – Остановимся когда, подсушу малость, он ещё вкуснее станет.
   Иван собирал молча, наслаждаясь запахами, умиротворённый и почти счастливый, но в дальнем уголке мозга постепенно рос червячок беспокойства. Те недоброжелатели, которые наблюдали за ними с берега, а он почти не сомневался, что таковые имелись, наверняка пойдут следом. Тут простая логика. Раз обобрали запасы избушек, значит, в лес пришли без припасов. Местные сразу отпадают, лесные жители в тайгу без продуктов, ружья и разной мелочовки вроде спичек, рыболовных принадлежностей и ножа не сунутся. Выходит, чужие, и к визиту в тайгу явно не готовы. Вариантов тут самое большее два: беглые зэки или какие-нибудь заблудившиеся туристы. Во второй вариант, исходя хотя бы из закона подлости, верилось меньше. Да и откуда тут туристы, что им делать на Таимбе в конце лета? Речка неприметная, на никаких туристических маршрутах не обозначена. Ни для гребли, ни для плота не приспособлена в силу мелей и прочих пакостей. Значит, будем исходить из самого неприятного варианта – беглых зэков. А вот с ними встречаться совсем не хочется. Предельно ясно, что пока на их стороне относительно высокая скорость передвижения – моторкой. Несмотря на обилие петель и заворотов, всяко-разно быстрее, чем на своих двоих по заваленной буреломом тайге. Да ещё прыгая по горкам, пробираясь через колючий шиповник, оступаясь на курумниках и сползая по осыпям. Интересно, что по этому поводу думает Тоня?
   Он нашёл взглядом проводника, кулаком утрамбовывающего собранную траву в матерчатый мешочек, только что извлечённый из недр рюкзака. А почему бы и не спросить напрямую? Всё-таки вместе рискуем.
   Кидая в мешок последнюю охапку Иван-чая, он присел рядом на корточки:
   – Тоня, слушай, спросить хочу.
   Она подняла на Поддубного взгляд, в нём искрилась легкая смешинка:
   – Хочешь – спрашивай.
   Он почесал над ухом:
   – Как ты думаешь, кто в домиках побывал перед нами?
   Искринка пропала в момент. Затянув мешочек, поднялась. Выпрямился и Иван.
   – Думаю, зэки беглые. Или, что тоже возможно, бандюки какие-то, натворили чего и прячутся в тайге. Поплыли дальше. – Она закинула ношу в лодку, устроив мешочек на лавке. – Воду надо вычерпать.
   Иван дёрнулся, перехватывая кружку, к которой уже тянулась женщина.
   – Я вычерпаю.
   Тоня, не меняя серьёзного выражения лица, кивнула.
   – Кто бы там ни были, встречаться с ними не хочется.
   Иван зачерпнул со дна воду и вылил в речку:
   – А как думаешь, они за нами не пойдут?
   Тоня кинула беспокойный взгляд вниз по течению реки, в ту сторону, откуда они приплыли.
   – Всё возможно. Будем надеяться, что или не рискнут за нами топать, берег-то завален неслабо, да горы, попробуй это всё обойди, или мы умудрились проскочить незамеченными.
   – Что маловероятно, – прокомментировал Иван.
   Она качнула головой:
   – К сожалению, тут ты прав.
   – Выходит, надо держаться настороже. И ночами тоже.
   – Выходит, так. Конечно, день-два форы у нас будет, но расслабляться нельзя. Я давно тебе это сказать хотела, но как-то всё сомневалась. А вдруг ошибаюсь?
   – А теперь что, не сомневаешься?
   – А вот как ты спросил, поняла, уже не сомневаюсь. И даже если жестоко ошиблась и никто за нами не идёт, в любом случае наша загородная прогулка закончилась.
   – А что началось? Учения, приближенные к боевым? – Иван вылил последнюю кружку. – Можно ехать.
   Непроизвольно торопясь, забрались в лодку, и, только уже заведя мотор, проводник ответила:
   – Что-то в этом роде.
   Петля накручивалась на петлю, берег поднимался высокий, пошли холмы, упирающиеся где голыми, а где лесистыми верхушками в голубое небо, к вечеру покрывшееся блудными облачками. Пока прозрачными, но проводник без сомнения определила ухудшение погоды на завтра.
   – Пойдем ночевать, надо вещи с собой все забирать.
   – Может, и мотор возьмём?
   Тоня подумала несколько секунд:
   – Может быть. Хоть и вряд ли кто нас в ближайшие пару дней догонит, но бережёного, дальше сам знаешь…
   – Хорошо.
   После того как солнце спряталось за высокие холмы, ещё час Тоня вела лодку. Узкое, но проходимое русло, казалось, бесконечно тянулось в обрамлении скал и курумников. Медленно сумрачная тишина опускалась на Таимбу. Лиственницы, шапками укрывавшие вершины холмов, светились розовым исподним под закатными лучами. Начинало холодать, оба, не сговариваясь, одновременно застегнулись под горло. Из-за спины наплывала громада тяжёлых туч. Тоня несколько раз поглядывала на небо, тревожно хмурясь. Наконец, что-то для себя отметив, она решительно свернула к берегу.
   – Последняя избушка с отцовской карты где-то здесь. Придётся поискать, точно место не знаю, не была. Но вроде как между двумя холмами стоит, место очень похоже. Ты пока разгружай, а я пройдусь, гляну.
   Иван выпрыгнул вслед за Тоней:
   – Лады. Осторожней там.
   На удивление, проводник не стала язвить или ехидничать. Молча кивнув, поспешила вверх по склону, теряющемуся в глубокой балке.
   Поддубный отметил изменения в поведении женщины. Мысленно хмыкнув, отнёс их к собственному умению воспитывать барышень. Ну, кто из мужчин не ошибается?
   Пока освобождал лодку, налетел прохладный ветерок, и речка, только что спокойная, покрылась бугорками волн. Слышались скрип раскачивающихся деревьев и тихое плескание реки. Ни птички, ни мышонка… Будто попрятались.
   Сгрузив скарб на берег, стянул с полозьев мотор. Взвалив на плечо, утащил повыше по склону, всё равно поднимать туда. Подумав, перенёс и остальные вещи, свалив их на хвойную подстилку под толстоствольной елью.
   Погода продолжала портиться, небо затянулось непроглядной пеленой, по которой уже без просветов плыли мрачные тучи. Поддубный успел ещё вытащить лодку на берег, накрепко привязав её к мачтовой сосне, когда его окликнула Тоня. Он опять не услышал, как она подошла.
   – Хватай вещи, счас ливанёт. И бутылку с водой не забудь. Избушка тут, недалеко. Метров сто.
   Мотор Тоня решила с собой не тащить. Поискав глазами, выбрала укромное место под низкими елями, и вдвоём упрятали движок там, накрыв колпаком и кинув сверху пару пушистых еловых лап, наскоро срубленных умелой женской рукой. Суетясь, разобрали сумки и рюкзаки, Иван мизинцем умудрился зацепить пластиковую дужку пятилитрового бутыля.
   Удалившись на десяток метров по еле заметной тропке, зажатой между крутыми склонами балки, она оглянулась. Нет, «Ветерок» не заметят. Жаль, лодку ветками не закидали, да уж ладно. Вряд ли кто ею сегодня заинтересуется. Погоня, если и есть, ещё далеко, а другого народа тут сейчас не ходит. Ну, кроме них. Коротко глянув на тёмное небо, придавившее страдалицу-землю, она ускорилась, догоняя Поддубного.
   Им не хватило пары минут. Избушка, похожая на все предыдущие, как подружки из одной деревни, уже виделась за крайними стволами, и в этот момент на плечи словно мокрая тряпка упала. Ливень хлынул мгновенно, и в несколько секунд они промокли насквозь. Тоня уже почти бежала впереди. Последним усилием удерживая готовую вывалиться из уставших пальцев поклажу, Иван тоже засеменил, стараясь не отстать от резво поддавшей женщины.
   Избушка встретила их закрытой дверью. Ещё какое-то время заняло нащупывание ручки свободными пальцами. Наконец, Иван, ругаясь, а Тоня, приглушённо попискивая, заскочили в низкую дверь, похоже, даже одновременно. Скинув вещи в угол, обернулись, с весёлым смущением наблюдая через дверной проём за сошедшей с ума погодой.
   Освободив руки, Поддубный резко захлопнул дверь, и в избушке разом стало тише.
   – Дрова, слава богу, есть, сухие. Я печку растоплю. А ты котелок поищи. – Тоня, обдав напарника брызгами, через голову стянула энцефалитку, оставшись в тонкой кофте под горло. Иван, морщась, еле разогнул сведённые судорогой пальцы. Вспомнив школу, сделал короткую гимнастику, приговаривая: «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали». Тоня, улыбнулась, обернувшись от печки.
   Скинув тяжёлый бушлат, с которого текли ручьи, уложил его под дверь. Если уже быть луже, то пусть там. Ощущая озноб, охватывающий тело от кончиков пальцев ног до подбородка, выразившегося коротким стуком зубов, он склонился, отыскивая нужную сумку. Загремела посуда, и Иван извлёк прокопчённый котелок.
   – Горяченького охота, аж зубы ломит.
   – Это точно. Раздевайся, а то заболеешь. Сухие вещи есть?
   – Найду.
   Она пару секунд наблюдала за разгорающимися дровами. Подскочив, поставила на полати свой рюкзак. Заметив, что уже почти раздетый Иван не решается при ней снять трусы, без затей прикрикнула на него:
   – Разгаляйся, я не смотрю. Простынешь, сам будешь лечиться. – Она встала боком, давая понять, что не смотрит. А что увидит периферийным зрением, так что ж? Как пугливые малолетки глаза закрывать? А свои вещи как доставать тогда? Да и чё она там не видела. Голую белую задницу, отчётливо выделяющуюся ниже загорелой спины? «А симпатичная!»
   Устыдившись собственных мыслей, Тоня отвернулась, несколько поспешно извлекая из рюкзака тёплые вещи.
   Иван натянул верёвку, зацепив её за специально для такого случая вбитые под потолком гвозди, и избушка стала напоминать постирочный участок в армии. Пахло сыростью и неуютом. Не хотелось ничего делать, даже есть не шибко тянуло, хотя и с утра голодные.
   Сухая одежда, одетая на мокрое тело, немного притушила подеруху, но познабливало. Подтащив грубо слепленную лавку поближе, оба сели напротив медленно разгорающейся буржуйки, протягивая к огню, вырывающемуся из открытой дверцы, ладони. За окошком стемнело окончательно. По крыше глухо били крепкие струи дождя, за стеной недобро завывал ветер, тревожно постукивая невидимой веткой по стеклу. Иван думал, что если бы не этот огонёк печки, можно было решить, будто они одни во вселенной, брошенные в самой глухомани наедине со стихией. Молчали, лишь иногда тишину нарушали пошмыгивания и кхеки.
   Наконец, забулькала вода в котелке, установленном впритирку с трубой буржуйки, и Тоня нехотя шевельнулась:
   – Кашу будем варить?
   Иван на секунду задумался, прислушиваясь к ощущениям. Нет, по-прежнему есть не хотелось. Хотелось, улёгшись на тёплый лежак, завернуться с головой в толстое одеяло.
   – Давай что-нибудь так, на скорую руку. Консервы у нас там ещё есть?
   – Давай так, самой лень. А здесь иван-чайку заварим.
   – О, чаёк – это то, что нужно.
   Каждый сам вскрыл консерву, Тоня выбрала для них сайру в масле. Раздала по сухарю, ложки достали свои. Пару минут, и ужин исчез. Отставляя пустую банку в угол, Иван понял, что его уже почти не морозит. А после нескольких глотков обжигающего травяного напитка он и вовсе почувствовал, что согрелся. Убрав посуду на стол, оба решили, что успеют помыть завтра, встали, потягиваясь. Иван покрутил поясницей, разминая. Всё-таки нагрузки серьёзные. Никакая борьба с ними не сравнится. Каждый вечер спина побаливает, но это от усталости.
   Накинув на голову тонкий плащ, Тоня выскочила за порог. Пока Иван раздумывал, куда это она, проводник вернулась с солидной охапкой дров. На его немой вопрос ответила:
   – Теперь на ночь хватит.
   В спальники нырнули почти одновременно. Поёрзав, повернулись спиной друг к другу.
   По крыше напористо барабанил ливень. За окном выл ветер, бросая крупные брызги в мутное стекло. В нагревшемся домике было тепло и уютно. Уже засыпая, Иван подумал о преследователях. Если они есть, то сейчас застряли в тайге без крыши над головой. В туманном сознании появились образы двух прижимающихся друг к дружке мужиков, пытающихся укрыться под ненадёжной крышей из еловых лап, и в следующий момент он уже спал.

Глава 10

   Да, еловые лапы, конечно, широки, но от потоков воды, обрушившихся на них пять минут назад, защищали слабо. Точнее, пару минут в самом начале ливня ещё как-то держали, отводя ручьи подальше от ствола, но хватило их ненадолго, и сумасшедший дождяка теперь водопадом обрушивался на их несчастные головы. Моментально они вымокли так, словно искупались в одежде. А вода-то не летняя, тело охватила дрожь, и Тюня прижался к смолистому густо пахнущему хвоёй стволу, как к родной мамке в детстве. Рядом, привалившись к дереву с другой стороны, словно волк, щёлкал зубами Малахай.
   Ну, сколько они прошли до вечера? Километров пять, самое большое, а эти, на моторке, наверняка вдвое больше отмахали. Такими темпами их ещё неделю догонять. Если, конечно, не повезёт, и мужик с бабой раньше не остановятся. Что их сюда под зиму понесло, интересно? Хотя какая им разница. Для них, бывших зэков, это шанс выжить в наступающей осени, здесь больше похожей на зиму где-нибудь в Ростове. И даже если этих в лодке хватятся и начнут искать, то в такой чащобе спрятать два тела легче, чем ту самую иголку в стоге сена. А местные зверушки помогут заховать навсегда. Косточки по лесу так раскидают, никакая экспедиция, будь они хоть все чингачкуками, не найдёт. Так по пути объяснял Малахай, изредка подгоняя отстающего напарника. Тюня слушал молчком, никак не реагируя на слова вора. Это был плохой признак. Рецидивист видел: Тюня не горел желанием продолжать погоню. Он всё чаще останавливался. А когда двигался, то отставал. Приходилось подгонять или, набравшись терпения, ждать. Можно было попробовать наорать, запугать сопляка, попробовать сломать окончательно, но Малахай нутром чуял – станет только хуже. Пока парень, хоть и больше по привычке, но выполнял распоряжения старшего напарника, признавая его опыт и авторитет. А что будет, потеряй он интерес к жизни, номинальную, но волю, просчитать невозможно. Вор знал, каждый реагирует по-своему, и одной схемы для всех не существует.
   Более того, Малахай подозревал, парень и в его планах принимать участия не шибко рвётся, уже откровенно жалея о том, что согласился на побег. Ну, тут уж ничего не попишешь. Нехай терпит, назад дороги нет. Тем более что долго мучиться ему не придётся. Пока они идут, Тюня будет жить, но после того, как лодка со всем содержимым станет их собственностью, и они переберутся в какую-нибудь избушку, где можно пережить несколько месяцев, парень станет не нужен. Живым не нужен. Малахай захватил Тюню в качестве «консервы» и пока поводов менять планы не видел. Конечно, прибарахлиться за счёт лодочников дело святое, но надолго ли их жратвы хватит? А тут под боком завсегда готовое мясо, свежее. До холодов доживут, а зимой он тело парня заморозит, подвесив куда-нибудь повыше. Если не найдёт готовый, то придётся самому делать что-то вроде лабаза. Ну да инструмент будет, справится. Может, Тюня и сделает. А самое главное, у этих, с лодки – карабин! Опытный глаз Малахая узнал оружие с первого взгляда. Да, с карабином совсем другой разговор. И в лесу не пропадёшь, и если что, отбиться можно от нежелательных свидетелей. Ежели появятся.
   Где-то через час, почувствовав, что начинает замерзать по настоящему, словно зимой в сугробе навсегда, Малахай выгнал чуть живого Тюню из-под дерева, заставив ломать голыми руками ветки разлапистых пихт, как по заказу обступивших толстоствольную ёлку, под которой они пытались укрыться от дождя. К счастью, хрупкие смолистые ветки поддавались легко. Он знал, только пихтовый лапник в силу более плотного расположения иголочек может спасти их от потоков воды. И сам ломал их с остервенением, не обращая внимания на не сгибающиеся пальцы и потоки воды, стекающие по лицу, и хлюпающие сапоги. У напарника получалось хуже, он вообще выглядел заторможенным. Малахай, кидая злые взгляды на парня, еле таскающего ноги, кидал и кидал ветки, укладывая часть на хвойную подстилку под деревом, а другие наваливая одним концом на горизонтально торчащую палку.
   К тому времени, как там скопился приличный ворох веток, из которых Тюня добавил в общую кучу от силы штук пять, рецидивист наконец решил, что достаточно. Двумя руками, еле удерживая непослушными пальцами, подхватил Тюню за шкирку. Стянув с не сопротивляющегося парня насквозь мокрую телогрейку и полные жидкости сапоги, пинком заставил его забраться под дерево. Тюня, испуганно поглядывая на напарника, боком залез глубже по подстилке. Малахай, тоже скинув верхнюю одежду, упал следом, выбивая палку, держащую вторую кучу веток, ногой. И в тот момент, когда пихтовые лапы обрушились на людей, он уже крепко прижимал к себе дрожащее тело парня. Только так, он понимал, у них есть шанс дожить до утра.

Глава 11

   Дождь к рассвету так и не закончился, перейдя в мелкую досаждающую, словно мошкара, морось. Пробежавшись по очереди до кустиков, стали собираться. Нижнее бельё, штаны, кофта и портянки успели высохнуть, и даже сапоги просохли почти полностью, разве что внутри подошва чуть сырела, но под вновь вставленной стелькой было незаметно, а вот бушлат, несмотря на то что на ночь Иван его выжал и повесил ближе всего к печке, оставался влажным и тяжёлым. Но выхода не было, пришлось надевать в том виде, в каком был. Тоня, видя сомнения Поддубного, цинично, как ему показалось, прокомментировала: «Ничё, к вечеру высохнет, если дождь закончится».
   «Конечно, ей легче, энцэфалитка и промокла меньше и высохла быстрее. Бушлат, так и неодёванный, в целлофане лежит».
   Она уже поставила на заново растопленную печурку котелок с водой, намереваясь теперь уж точно сварить кашу. Иван, уложив вещи, выбрался на улицу. Несмотря на сыплющуюся с неба влагу, дышалось легко, лесной воздух, пропитанный терпкими хвоистыми ароматами, втягивался ноздрями, словно спасительное лекарство астматиком. Спрятавшись на верхушке сосны, чирикала какая-то позитивная пичуга. Стоял полный штиль, ни одна ветка не качалась, не поскрипывал ни один ствол. Продышавшись, Иван обошёл вокруг домика, сложенного из толстых сосновых брёвен. Поленница, укрытая куском рубероида, просела с одного бока. Да, за дождливую ночь сожгли прилично. Догадавшись, что нужно сделать, Поддубный отправился за топором и ножовкой.
   Сухостой нашёлся быстро, но и он под ливнем вымок, наверное, тоже насквозь. Подумав, Иван решил, что другого он всё равно не отыщет, а уложенные в поленницу дрова до зимы наверняка просохнут. Поплевав на руки, подсел к комелю сушины с ножовкой.
   Пока Иван занимался заготовкой дров, Тоня сварила кашу. Запахи уже разлетались по округе через распахнутую дверь. Иван заканчивал укладывать охапку поленьев у стены, когда проводник пригласила его на завтрак.
   Разделавшись с кашей, причём чуть ли не вылизав котелок, поднял удивлённый взгляд.
   – Ну как? – Тоня замерла, ожидая ответ.
   – Очень вкусно, не могу понять, что ты добавила туда.
   Женщина разулыбалась:
   – Да я вспомнила, что у меня в пакете мясо лося свежее, отварила его, а на бульоне кашу сварганила, вот почему вкус необычный, а мясо с собой завернула, по дороге почаевничаем.
   – Ничего не забыли?
   – Конечно, забыли, – Тоня, опустив поклажу на порог, поспешила в избушку. – Тетрадь не заполнили.
   Иван понятливо покивал, тоже пристраивая свой груз рядом с Тониным. Пусть руки отдыхают, успеют ещё наработаться.
   Тоня справилась за пару минут. Снова разобрав вещи, не торопясь, вышли к берегу. Лодка нашлась там, где и оставляли, правда, оказалась заполненной водой на добрую половину. Достав из-под лавки алюминиевую кружку, приспособленную для вычерпывания, Иван занялся делом. Тоня, чтобы не стоять без дела, отошла к стоящему у берега кусту шиповника, усеянному мелковатой ярко-оранжевой ягодой.
   – Добавлю к чаю, – пояснила она, срывая первые ягоды.
   Установив движок, тоже удачно переживший вчерашний потоп, на законное место, столкнули лодку. Оба двигались уверенно, не спеша. Почему-то в этот утренний час не верилось, что где-то может таиться опасность. После вчерашнего урагана природа словно отдыхала, приходя в себя. Мирное тусклое ещё небо, но уже с голубыми просветами настраивало на такой же мирный лад и людей.
   Тоня привычно заняла место за «Ветерком», Иван, разогнавшись, оттолкнул лодку от берега. В последний момент перевалился через борт, умудрившись не замочить сапог. Перебравшись на нос, подтянул поближе шест. Заурчал двигатель, и моторка лениво повернулась носом против течения.
   Теперь мели попадались намного чаще, крутые берега словно сдавливали узкое русло поднимающимися прямо от воды скалистыми уступами, и Иван почти не выпускал шест до самого обеда, неожиданно натерев мозоль на левой ладони. Хотя вроде уже привычный, и топор и лопата в руках бывают, а поди ж ты. Жаловаться он не собирался, но Тоня по тому, как он стал беречь руку, а лодка уменьшила скорость, сама поняла: что-то не так. Попросив показать ладонь, осуждающе качнула головой:
   – Как же это тебя так? Счас обмотаю чем-нибудь, – порывшись в сумке, она достала непочатый бинт.
   – Может, не надо, – попытался остановить её Иван, но Тоня, направив лодку к берегу, упрямо мотнула головой:
   – В тайге мелочей не бывает. Вроде мозоль, птху на неё, а вот в полную силу шестом уже не толкаешь. А где-то это может и аукнуться. Я уже не говорю о лопате. Как шурфы копать будешь?
   Моторка зарылась носом на мелководье, отчего корпус, заскрипев металлом, вытянулся вдоль течения. Тоня разорвала зубами упаковку.
   Виновато шмыгнув, Иван протянул руку.
   – То-то, – затянув узелок на ладони, Тоня поднялась. – Посиди, я ещё шест вырублю. Вдвоём пойдём.
   – Давай я.
   – Сиди уже. Справлюсь, – вытянув из сумки топор, она выпрыгнула на глинистый берег, поднимающийся к склону лесистого холма.
   С двумя шестами пошли быстрее. Мозоль вроде и не болела сильно, но саднила, и он невольно ослаблял нагрузку на ладонь, стараясь сильно не налегать. Без помощи Тони они, скорей всего, вообще бы на месте толкались.
   Опять потянулись густые тальники. Кусты склонялись к реке, опуская в воду темнеющие ветки, словно деревенские тётушки, измученные трудом руки, полоскающие бельё. Русло сузилось ещё на пару метров, склоны холмов хвоей и мусором засыпали тёмную воду, и она кое-где полностью скрывалась под слоем зелени. В крохотных заливчиках зеркало реки покрывала болотистая ряска. По берегу из мешанины деревьев вырастали острозубые скалы, то низенькие метра на полтора, а то высокие, с пятиэтажку.
   Толкалось тяжело, лодка двигалась медленнее черепахи. О «Ветерке» забыли окончательно. Тоня, тихо поругиваясь, подняла винт над кормой. Привал пришлось объявлять часов в двенадцать, оба умаялись до дрожи рук. Разгорячённое тело высушило одежду, словно разогретый бок печурки, даже бушлат заметно потерял вес и уже не казался сырым при прикосновении. Хотя что там внутри, непонятно, как бы не заплесневел. Иван рассчитывал досушить его на ближайшем ночлеге.
   Подходящий бережок искали больше часа, так как или у края сразу начинались почти вертикальные подъёмы, заросшие тальником, или частоколом вставали мелкие пихточки: не высадиться. Наконец, вытянутый вдоль реки лесок прервался неглубокой балочкой, имеющей свой метровой ширины бережок. К нему и подогнали лодку.
   С трудом переставляя ноги, словно набитые ватой, Иван побрёл выше по каменистому дну навстречу мелкому ручейку. Давно хотелось по-маленькому.
   Тоня, обернувшись, поинтересовалась, куда он.
   – Я рядом.
   – Не ходи далеко, если по-быстрому, здесь делай. Я отвернусь.
   – Ладно. – Ивану не хотелось спорить. Но и делать свои дела на виду у женщины ему не позволяла мужская гордость.
   По правому бережку тянулись непроходимые кусты, за ними его никто не увидит. В то же время далеко не отойдёт.
   Уже застёгивая ширинку, услышал рядом что-то вроде хэканья. Будто здоровый мужик угрожающе так прочищает горло. Уставший, он непозволительно долго соображал, откуда в тайге мужики. И когда из тальниковой густоты на него уставились два крупных, со сливу, глаза, над которыми покачивались разветвлённые рога сохатого, он в первый момент растерялся. До морды животного метра три, не убежать. Ему показалось, что на затылке волосы встали дыбом. Сколько же тут этих, сохатых?! Голова снова кхэкнула, и рога опустились ниже. Злые глаза продолжали буравить человека. Рука сама потянулась к ближайшей ветке: то ли отломать хотел, то ли забраться повыше, это на тальник-то! Иван и сам потом не мог толком объяснить, зачем он это хватался.
   Лось утробно загудел, голова опустилась ещё ниже, так, что отростки рогов смотрели Ивану в лицо, и огромное тело его начало вываливаться из куста, явно собираясь боднуть Поддубного. В последний момент Иван на автомате сиганул в сторону, и лось проскочил мимо, успев затормозить перед противоположной стенкой балочки.
   Животному хватило доли секунды, чтобы развернуться. В это мгновение Иван судорожно соображал, что же делать. Он и не подозревал, что за такие крохи времени в голове могут прокрутиться десятки мыслей. Выводы не радовали: отступать некуда, спину упруго подпёрли кусты. Прыгать в бок – тоже не вариант. Второй раз сохатый на одну и ту же уловку вряд ли попадётся. Оставалось только одно – мужественно принять смерть. Другого исхода лось ему, похоже, не оставлял.
   Выстрел оглушил и напугал Поддубного. Сохатый неожиданно качнулся, голова повернулась в сторону, будто он пытался разглядеть, кто же его так больно ударил, и передние ноги подогнулись. Зверь, не спуская мутнеющего взгляда с Тони, замершей с карабином на изготовку, мягко завалился набок. Тревожный голос проводника вывел его из ступора:
   – Ты цел?
   Иван словно очнулся. Вдруг почувствовав слабость в ногах, он поискал глазами, куда бы присесть.
   – Ага, цел.
   Не найдя ничего подходящего, опустился прямо на мелкие камни дна. Нос сохатого, похожий на сгусток копчёного мяса, килограмма этак на два-три, почти уткнулся ему в подошву сапога.
   Подскочив, Тоня присела напротив. Положив ружьё на колени, она ощупала руки, ноги Ивана. Он оторопело смотрел на неё.
   – Ух, слава богу! Ну ты и напугал меня.
   – А чего? – он сглотнул пересохшим горлом. – Ничего же, обошлось.
   – Обошлось-то обошлось, – Тоня уже выпрямилась, изучающе поглядывая на тушу лося. – Всего разделывать не буду, а то придётся останавливаться. Мясо надо коптить или солить. Времени на это нет. Но пару кусочков срежу, – она вытянула из ножен на поясе нож, и хищное лезвие блеснуло под выглянувшим в этот момент солнцем.
   Мясо сохатого оказалось жёстким, поскольку лось, по определению Тони, разменял последний десяток лет, но на вкус совсем неплохим. Тоня добавила в варево лаврушки и чеснока, так что и на запах кушанье оказалось очень даже ничего. Уминал, только треск стоял, ну и немного зубы ломило, когда вгрызался в особо «резиновые» куски. На чистом воздухе, да после тяжёлой работы голод томил нешуточно. А сколько энергии потерял, прыгая в балке! Так что мясо старого сохатого ушло на «ура», никто и не вспомнил о сваренном поутру куске лосятины.
   Тоня, переволновавшаяся за Ивана, потом словно стеснялась проявленных чувств. Обедала молчком, стараясь лишний раз не встречаться взглядом с геологом. Иван тоже не особо рвался говорить, и они почти час провели в тишине.
   Помыв каждый за собой посуду, засобирались. Иван, привычно вооружившись кружкой, принялся отчерпывать воду, которая теперь, похоже, собиралась на дне лодки гораздо быстрее, чем в первый день. Неужели дырка увеличивается? Свежее мясо Тоня завернула в целлофан. Дождавшись, когда Поддубный закончит работу, сунула кулёк под лавку. Дно у лодки холодное, до вечера точно не пропадёт, а там что-нибудь придумается.
   Молчком оттолкнули моторку и вдвоём синхронно навалились на борт животами. И снова опостылевший шест в руках. Саднит лопнувшая мозоль, гудят натруженные мышцы, и кажется, что с каждым толчком всё меньше и меньше остаётся сил.
   Их хватило часа на три. Не дожидаясь сумерек, едва обнаружив подходящий бережок, Тоня направила лодку к нему. Иван мысленно облегчённо выдохнул: признаваться в бессилии ему страсть как не хотелось.
   Поужинали опять сохатиной. На этот раз мясо пошло не так весело, он подолгу жевал похожие на проволоку волокна. Но не сдавался. Завтра ещё один тяжёлый день, и силы понадобятся. Без белка, даже такого невкусного, необходимой организму энергии не накопить.
   Ночевали под открытым распогодившимся небом. Прозрачные облака плыли по невесомому океану лазури, и Иван, блаженно вытянувшись в спальнике, долго наблюдал за постепенно темнеющим горизонтом. Разве в городе на вечернее небо так долго смотреть будешь? Даже и мысли такой не приходит. Всё бегом-бегом, вечно куда-то опаздываешь. Бытовуха засасывает не хуже чёрной дыры. Уже само по себе это путешествие по осенней тайге оправдывает вложенные в его организацию усилия и средства. Красота-то какая! А воздух! Можно вместо варенья на батон намазывать и вприкуску к чаю есть. Нечто подобное он вычитал когда-то в книжке. Правда, тогда он посчитал это сравнение преувеличением, а вот теперь готов признать: верно автор подметил. Поди, сам в таких местах бывал. И ещё: Тоня рядом, – он покосился на локон светлых волос, выглядывающий из спальника. – Хорошая всё-таки девушка! Надо признать, что с ней гораздо интереснее плыть на моторке, нежели было бы с её отцом. Хоть она и молчит большую часть времени. Да и о чём говорить, когда силы хватает только на то, чтобы кое-как ужин сварганить и до постелей добраться. Вот найдём заводик, там уж посвободнее станет. Лишь бы эти, которые бандиты, от нас отстали.
   Почему-то оба надеялись завтра добраться до нужного места. Сколько они уже в пути? Почти неделю, а всё ещё на подступах толкаются. Река сузилась, метра три-четыре в ширину, не больше. Как тут алмазодобытчики проходили? Так же, как и они, с мучениями? Может, на них вертолёт работал? Вполне возможно, вряд ли они рекой часто пользовались. Разве что по весне, когда вода полая? В любом случае предельно ясно, что Таимба – путь ненадёжный. И сколько, интересно, ещё до места пиликать? Идут, идут, а никаких признаков человеческого присутствия не видать. Если не считать тех неведомых зэков.
   А ведь должны же быть подходы к реке, причал какой-никакой. Хотя его вполне могло ледоставом унести. Но на берегу же должно что-то остаться?! Эх, пора бы уже и появиться этому заводику. Похоже, тут заявленными двумя неделями не обойтись. Тоня вот по этому поводу особо не переживает, уверенная, что отец к назначенному времени наверняка ещё как минимум неделю прибавит на всякий пожарный случай. Не в город, чай, выбрались, у тайги свой график, человеку его не просчитать, каким бы опытным лесовиком он не был. Говорит, отец это прекрасно понимает.
   Ветерок лениво шуршал пихтовыми иголками, покачивая мягкие хвойные лапы, иногда загораживающие небо, и под его неспешный говорок Иван задремал. Тоня отрубилась ещё раньше.

Глава 12

   Утром снова пришлось вычерпывать воду из лодки, на этот раз жидкости собралось ещё больше. Поддубный потратил на не самое приятное занятие минут сорок. Тоня тем временем собрала лагерь, рюкзаки и сумки заняли места в моторке. Наконец, отчалили.
   Денёк обещал стать светлым и тёплым. Румяное солнце с утра колобком выкатилось на чистый небосвод, и работалось в охотку. Даже шест, который вчера к концу дня еле поднимал, теперь казался лёгким и ухватистым.
   Берега пошли ниже, лесистые холмы отступили от реки, и к воде теперь частенько подбирались небольшие травянистые полянки. Двигались неспешно, но уверенно. Потыкав шестом около часа, Тоня вдруг решительно отложила его на дно. Подобравшись к мотору, она развязала крепление, и винт плюхнулся за кормой.
   – Попробуем на «Ветерке» пройтись, кажись, здесь поглубже.
   – Предельно ясно, – Иван, пряча довольную улыбку, уселся на носу, придерживая конец шеста на колене.
   Заработал мотор, и лодка, медленно разгоняясь, уверенно потянулась против течения. Поворот исчезал за поворотом, а речка всё не мелела. После трудного хода на шесте это было маленьким счастьем. В устье крохотного ручейка, заваленного глыбами, склонив голову к воде, пила пятнистая кабарга. Заслышав мотор, она в первый момент дёрнулась. Но, уже отбежав на несколько шагов, неожиданно остановилась, с любопытством, как показалось геологу, наблюдая за лодкой. Так она и стояла, пока они не поравнялись с ручейком. И только тогда кабарга, мелькнув пятнами на шкуре, легко ускакала вверх по склону.
   – Надо же, непугливая! – прокричала Тоня.
   Иван согласно покивал и снова отвернулся, вглядываясь вперёд. Следующие полтора часа работающий мотор, словно награждая людей за часы труда, позволял наслаждаться таёжными видами. А посмотреть было на что. Высокие каменистые берега сжимали юркую речушку, словно она попала богатырю в ладони. Яркие разноцветные наплывы на скалистых откосах создавали непередаваемую игру красок, от которой спирало дух и хотелось беспричинно улыбаться. Ивану думалось, как же ему повезло забраться в такую глухомань, в которой человек настолько редкий гость, что не все местные животные его опасаются.
   Накренившуюся жердину, выглядывающую из высоченной травы, первым заметил он же. Дёрнувшись от неожиданности, накренил лодку, И Тоня глянула на него с неодобрением.
   – Смотри, что это?
   Проводник отпустила газ, и моторка заурчала на нейтралке, сама по инерции прижимаясь к берегу.
   Едва дождавшись, пока лодка прижмётся носом к травянистому склону, Иван одним прыжком выскочил на землю. Трава скрыла его по грудь. Словно ледоход в Арктике через льды, разгребая толстые стебли, он пробрался к шесту. Тоня, скинув карабин с плеча, стояла в лодке. Палец её лежал на спусковом крючке, а глаза напряжённо скользили по округе. Было тихо, шороху травы подпевала невидимая пичужка. Поляна тянулась метров на двадцать, дальше поднимался сосновый лес. Сперва он намечался редкими разлапистыми стволами, затем, скучившись, бор превращался в плохо проходимую тайгу, состоящую из вытянутых тонких голых стволов.
   Иван зачем-то покачал шест. Поглазел по сторонам, что-то высматривая под ногами, и, нагнувшись, поднял полусгнившую фанерку.
   – Тут что-то написано, – близоруко щурясь, он шагнул к лодке. – Не разберу. Стёрлось.
   Тоня выбралась из лодки, но закидывать карабин на плечо не торопилась. Так и взяла табличку, не выпуская из рук ружьё.
   – Частная… дальше непонятно. Но, похоже, собственность.
   – Точно, – заулыбался во все тридцать два зуба Иван. – Неужели нашли?
   – Привяжи лодку. И старайся сильно не топтать. Надо проверить.
   Вернув табличку Поддубному, она углубилась в травяные заросли, здесь больше напоминавшие джунгли, нежели тайгу.
   Подумав, Иван не стал вытягивать моторку на берег. Решил, придавливать траву – не дело. Вдруг те, зэки, так за ними и идут. Потом, может, что сообразят, дабы лодку спрятать, а вот трава может их выдать. К счастью, шест торчал на другой стороне реки, противоположной той, по которой их должны нагонять нехорошие люди. Захватив верёвку, он дотянул её до старого шеста, стоявшего здесь, возможно, именно для таких целей.
   Затем он прошёл в траве ещё метров тридцать, удаляясь от берега. К первой сосёнке, смело выбравшейся из леса на открытое пространство. Тут травы было поменьше, и он, чуть потоптавшись, присел, блаженно расслабив спину. Всё-таки устал он изрядно.
   Тоня, сделав круг, вернулась минут через пятнадцать. Молчком бросила помятую алюминиевую кружку.
   – Похоже, нашли. Там дальше развалины барака.
   – Слава тебе, господи! Где лагерь ставить будем?
   Тоня обвела цепким взглядом речку, повернулась к лесу.
   – Это я ещё подумаю. Сейчас надо всё выгрузить и подальше перенести, может, как раз к бараку. А лодку надо сообразить как спрятать.
   – Предельно ясно, – покряхтев, он поднялся. – Где этот барак?
   Дождавшись от Тони указующего перста, кивнул:
   – Да, и не ходи по одной дорожке. Тропку не набивай.
   – Предельно ясно, – не оборачиваясь, согласился Иван.
   Пока сумки и вещи нагромождались у стенки разваленного строения, Тоня отправилась в глубь леса. Ей не хотелось размещать стоянку рядом с рекой, несмотря на то что это было удобно. Оставался шанс, что преследователи не заметят их высадку.
   – Главное, не натоптать и лодку бы куда деть… Да, это самое сложное. Как бы её замаскировать? Можно попробовать утащить вдвоём на горбе. Если будет пустая, то не такая уж она и тяжёлая. Я надеюсь.
   Но пока надо окрестности обследовать. Что-то не видно, чтобы они тут копали что-то. Никаких приспособлений или подходов не видать. Конечно, за годы тут всё могло измениться и сгнить. Но что-то же должно остаться, не могли они тут под чистую убрать.
   Перекинув карабин на грудь, она решительно зашагала вверх по течению, постепенно смещаясь ближе к деревьям.
   День разворачивался тёплый, на ходу она скинула энцэфалитку, завязав её на поясе рукавами, толстой кофты вполне хватало. Лес выглядел запущенным, Тоня даже ненадолго усомнилась, что тут когда-то работали люди. Гнилые стволы и валежник почти сплошняком завалили моховую и хвойную подстилку. Где перелазила, где обходила. Пошёл смешанный хвойник, молодые пихточки соседствовали с лиственницами, а в стороне стеной поднимался тоже совсем юный кедровник. Нет, были здесь люди. Пока пробиралась, пару раз наткнулась на признаки человеческого присутствия. Сначала попался диск от колеса, похоже, грузовик потерял. И как он сюда попал? А чуть подальше из земли выглядывала ржавая металлическая конструкция. Уголок и арматура. Что это такое и для чего, Тоня определить не смогла.
   Поиски были вознаграждены на исходе часа. Она уже собиралась плюнуть и вернуться, когда дорогу перегородили густые заросли, состоящие из кустов шиповника и чёрной смородины. На ходу кинув в рот несколько мелковатых ягод, боком, стараясь не цеплять колючки шиповника, Тоня пробралась вглубь кустарника. И замерла поражённая. Вот где они копали! Кусты подпирали берег ручья, шириной метра два, бегущего неторопливо, словно он задремал в тени. Неглубокое дно, покрытое мелким камешником, проглядывало даже сквозь мутноватую воду. Бережок когда-то явно был расчищен, но сейчас почти до самой воды поднималась тальниковая поросль, утопающая в широченных лопухах. Среди сероватых прутьев были свалены в беспорядке полусгнившие деревянные изделия: щиты, ящик, корзина… Похоже, поток тянулся перпендикулярно Таимбе, впадая в речку выше по течению. Они до этого места чуть-чуть не дошли. «Надо проверить, может, через него и лодку заведём. Ну а стан точно где-нибудь здесь поставим, – раздвигая тальники и уклоняясь от назойливо лезущих в лицо веток, проводник направилась вдоль ручья. – Вот только место подальше от реки присмотрю».
   Кустарник закончился метров через сто, здесь к реке примыкал широкий берег с неровной комковатой поверхностью, сейчас большей частью укрытой травой, но проплешины, в виде квадратов, углубляющихся мера на полтора и даже больше, тоже встречались. «Вот здесь они и копали. Похоже, это основная залежь, а там позади так, участки небольшие. Место для лагеря самое подходящее. И вода рядом. Лес прилично замусорен, а значит, с сушняком проблем не будет, и от Таимбы не услышат. Надо попробовать лодку сюда переправить. Но сначала разведать устье. А то, может, там завалено всё, не пробьёшься».
   Ещё раз внимательно оглядев выбранную площадку, она повернула назад.
   Место впадения мутного ручья в реку заросло так, что со стороны и не увидишь. Лишь в середине кусты немного раздавались, образуя узкую не шире метра протоку. Если не приглядываться, то с той стороны Таимбы её и не обнаружишь. Правда, в такую счастливую для них невнимательность преследователей Тоня верила слабо. Из жизненного опыта, хотя пока и не большого, но достаточно насыщенного, выходило как раз наоборот. И заметят, и догонят. Но тут уж от них ничего не зависит. Всё, что можно сделать, они сделали, а там уж как кривая вывезет. Расслабляться они точно не будут, возможно, придётся даже ночные дежурства устраивать посменно. Да и днём ушки держать торчком.
   В ручей лодка проскользнула с трудом, прошуршав бортами по веткам тальника. Тоня, прикладывая все свои не самые большие силы, буквально затолкала её шестом. И замерла, упёршись позади в кромку глинистого бережка. Грудь вздымалась лемехами, пот крупными градинами выступил на лбу. Глубина устья позволяла провести только разгруженную лодку и лишь с одним человеком на борту. Тоня решила, что этим человеком станет она.
   Иван сильно не перечил. Лишь для видимости уточнил, может, всё же он? Но Тоня была настроена решительно, и Поддубный не стал спорить. Тем более ему тоже предстояло не сидючи на травке в воду поплёвывать, а перетаскивать вещи и «Ветерок» через заваленный лес к месту будущего лагеря.
   К стану она добралась окончательно вымотанной. Ручей был полон валежника, два раза Тоне пришлось вовсе выбираться на берег, где она изображала из себя волжского бурлака, тянущего лодку за верёвку. Вроде и недалеко, около километра, но преодолевала проводник эту коломенскую версту часа четыре. К тому времени, когда она, наконец, обессиленно упала на лиственную подстилку, Иван уже перетащил все вещи и возился у зарождающегося костерка.
   Место она выбрала, закрытое со всех сторон кустами шиповника, смородины и огромной черемухой, густо усыпанной почерневшими ягодками. За ними поднимался сосновый лес, разбавленный берёзками. С четвёртой стороны лагерь ограничивал тенистый ручеёк, к которому здесь обнаружился удобный спуск.
   По мнению Тони, место просто отличное. И со стороны не видно, и далеко от Таимбы, можно без опаски палить костёр. Здесь же неподалёку тот самый будто перепаханный участок, где бывшие хозяева этого алмазного, а, может, и не только алмазного, прииска отбирали породу.
   Денёк как по заказу радовал мягким осенним теплом. Солнце терялось в прозрачных облачках, почти полностью покрывавших блеклое небо. Вещи пока лежали в куче, так, как Иван их и побросал. Лишь вытянули из сумок, мешков и рюкзаков самое необходимое на первое время. Остаток дня путешественники решили посвятить разным бытовым делам, на которые раньше просто не хватало времени. Тоня, оставив Ивана заниматься готовкой, умотала ниже по ручью. С собой прихватила полотенце и прочие мыльные принадлежности. Карабин тоже не забыла.
   Отыскав удобную площадку у самой воды, она с наслаждением скинула с себя пропахшую потом одежду. Мельком оглянувшись, стянуло и нижнее бельё. Какое же это наслаждение погрузиться в пусть холодную, но воду. Поёживаясь, она намыливалась, тут же смывая с тела накопившуюся грязь. По дороге, конечно, частично умывалась, но вот так, целиком, из-за вечной спешки, не получалось. А всё эти неведомые преследователи, задери их косолапый. Смывая голову, Тоня пыталась просчитать, насколько быстро их догонят. Ну, конечно, если не брать во внимание фантастическую версию, по которой зэки передумали и повернули назад.
   Более-менее реальная оценка ситуации давала ей не больше трёх-четырёх дней. Натирая покрытое пупырышками тело, она пришла к выводу, что пару суток можно сильно не тревожиться. Осторожничать, конечно, надо, но без фанатизма, примерно так, как она бы организовала лагерь с учётом присутствия поблизости хищников, главный из которых, понятно, косолапый. Она хоть и убеждала отца в том, что мишки в это время года не опасны, вполне осознавала, что по отношению к медведям такое определение несколько условно. Да, большинство мишек осенью сыты и ленивы, но попадаются и среди них экземпляры, которые по какой-нибудь причине, например, ранены были, не набрали подкожного жира к холодам, или настроение с утра плохое, злы и непредсказуемы. В общем, полностью расслабляться в тайге – дело гиблое.
   Когда она, свежая и довольная, вернулась к лагерю, котелок с кашей, закутанный в полотенце и уже установленный на траву, украшал картину с догорающим костром, а над углями выпускал пар из прокопчённого носика чайник. Сам Иван заканчивал накидывать лапник на вторую площадку под палатки.
   Заметив Тоню, он вывалил охапку веток. Выпрямившись, протянул руку к костру на манер киношных официантов:
   – Милости прошу к нашему шалашу.
   Тоня, чувствуя, как хорошо на душе из-за того, что дошли, что чиста и вымыта, что есть силы и молодость ещё не прошла, а Поддубный не отлынивал, подготавливая место для стоянки, звонко рассмеялась.
   Иван, улыбавшийся широко и открыто, подхватил её смех. Так они и хохотали, словно поймав невидимую смешинку. Оба понимали, что им сейчас просто хорошо. Не надо никуда идти, надрываться с шестами, ночевать под открытым небом, и даже тревога, преследовавшая их вторую часть дороги, сейчас потускнела и будто временно отступила.
   Отдохнув после сытного обеда, состоявшего из пшённой каши с тушёнкой и травяного чая, Иван убежал к реке приводить себя в порядок. Тоня, осмотревшись, потянулась к свёртку с палаткой. Но не торопилась. Хотелось зафиксировать этот момент нечаянной радости, подольше продержать на сердце ощущение умиротворения и спокойствия. Понимала, это ненадолго, и потому оттягивала дела. Тем более, никуда, наконец, не торопились. В кои веки можно просто полодырничать, почувствовать себя девушкой, за которой ухаживает довольно приятный мужчина. А почему нет? Это совсем не значит, что он ей нравится, вовсе нет, просто так… хорошо, и он нормальный, и она в дороге не сплоховала. К возвращению Поддубного Тоня смогла заставить себя только помыть посуду и немного разровняла лапник, накиданный под палатки.
   Иван, посвежевший и избавившийся от недельной щетины, словно помолодел. С лёгкой улыбкой, не останавливаясь, он разкидал сумки, вытягивая палатку. Тоня, невольно улыбнувшись ему, достала из чехла свою.
   Оба жилища оказались примерно одного размера, только у Ивана новенькая с полным комплектом металлических колышков, а у Тони побывавшая в переделках. В углу заштопанная, по одной стене заплатка. И колышки самодельные деревянные. Но тоже в комплекте.
   Быстро установили палатки. Разместили в ряд, напротив костра. Затащив внутрь личные рюкзаки, долго, почти полчаса создавали уют временного жилья.
   А когда закончили, на тайгу навалился тёплый вечер, пропахший хвоей и черёмухой. Тоня раздула тлеющие угли, и над костром снова закачался походный чайник. Чай она могла пить часто и помногу.
   Вдвоём притащили из леса обломанное бревно, почти не подгнившее. Уложив его с другой стороны костра, не сговариваясь, уселись на него. И замерли, глядя на огонь.
   Со всех сторон тянуло ароматами вечерних трав, угасающий яркий закат пропитывал оранжевой краской сосновые лапы, от реки доносился еле слышный плеск, будто рыба хлопала хвостом.
   – Завтра порыбачу. – Тоня заговорила негромко, не отводя глаз, в которых играли огоньки, от костра. – Рыба тут есть, надоело без свежего.
   – Это хорошо, – вяло шевельнулся Иван. – Уха бы не помешала. А то мы вроде и на реке, а без рыбы.
   – Завтра посмотрю, что тут ловится. А ты чем собираешься заняться?
   – Пройдусь вокруг, посмотрю породы. Они тут везде копали, полно площадок. Схему нужно набросать выработок, ну и так посмотреть. Похоже, здесь алмазы прямо под ногами. Ну, были во всяком случае.
   – Всё хотела тебя спросить. А они что, прямо поверху искали? Вроде же алмазы в шахтах или карьерах добывают?
   Иван, словно дождавшийся любимого вопроса, живо обернулся:
   – Да, самые крупные месторождения, как ты и говоришь, в карьерах или шахтным способом разрабатывают. Но есть месторождения рассыпные. Они возникают вследствие эрозии кимберлитовых трубок ветром, дождями, потоками с гор. Порода разрушается, и россыпи самоцветов оголяются. Тут, видать, именно такая залежь и была. И надеюсь, ещё есть. Выработать её подчистую очень сложно. Не секрет, даже в отвалах при определённом упорстве можно найти стоящие камушки. Мелкие, конечно, так и на них цена есть. Кстати, первый алмаз таким же вот образом нашёл в Пермской области в 1829 году крепостной Попов. Он тогда просто поднял с земли прозрачный камушек. И получил вольную. На том месте до сих пор кристаллы добывают.
   – Хочешь сказать, что алмазы могут вот так просто на земле валяться?
   – Почему нет. Предельно ясно, что не везде, да и не совсем на земле. Они как золотые самородки. Кстати, до XIX века алмазы так и добывали – лопатой, разгребая речной песок и перелопачивая породу. Так что я завтра попробую порыться. Но сначала место поищу, где не так раскопано, ну и породы надо глянуть, как залегают. А это значит, шурфы копать придётся глубокие. Но ничё, – он поглядел на лопнувшую мозоль, из которой чуть сочилась сукровица. – Почти зажила. Справлюсь.
   Тоня поёрзала, устраиваясь поудобнее. Мысль скользнула к преследователям. Но говорить о них не хотелось. Такой замечательный вечер и какие-то зэки. Ну, никак они сейчас не взаимодействовали в одной плоскости бытия. Может быть, завтра…
   Иван, привстав, покачал чайник, убеждаясь, что воды достаточно. Заварили прямо в нём, набросав травы и разных ягод, собранных по дороге и здесь, у речки. Тоня подставила кружку. Иван подлил и себе. Минут пять швыркали чаем, не разговаривая. Иван в какой-то момент тоже вспомнил о тех, кто остался позади. И тоже не решился заговорить, чтобы не нарушить грубым словом мирное и доброе сидение у костра. Взгляд переместился на оружие проводника. Он давно собирался поинтересоваться, что у неё за древнее ружьё. Выглядело оно побывавшим в передрягах, мягко говоря. Хотя и стреляло вполне убедительно, тот сохатый в балке мог бы подтвердить.
   – Слушай, Тонь, а что у тебя за ружьё? Всё хотел спросить.
   Проводник подняла с земли оружие. Уложив на колени, ласково осмотрела:
   – Отличная вещь. Карабин Симонова с нарезным стволом под патрон 7,62 на 39 выпуска… э… самого давнего года. Но это неважно. Надёжная штука, сам видел. В магазине пять патронов. В основном с острой пулей, такие прошивают насквозь, если попадёшь удачно.
   – А удачно – это куда?
   – Ну, например, в лопатку. Медведю в голову стрелять бесполезно, срикошетит. Да и сохатого выстрелом в морду вряд ли остановишь. Я с ним в своё время много походила. То с отцом, то с братом старшим. Пока в район не переехала, учиться, – Тоня на секунду помрачнела. – Ну да это давно было. – И снова она та, которую Иван знал: вроде серьёзная, но с еле заметной улыбкой на губах. – Несколько патронов с приплюснутой головкой я тоже обычно заряжаю. Они дороже, но и убойная сила у них шибче. Вроде как разрывные. Вот тому сохатому я такой и зафинтдилила. Эффект ты видел.
   – А это, с дробью там, патроны не используешь, что ли?
   Тоня прыснула:
   – Ну ты… городской. Это же нарезной карабин. Только пули использует. Эх…
   Смутившийся Иван неловко пожал плечом:
   – Ну, не знал. Для того и искал проводника опытного.
   – Считай, нашёл.
   – Считаю, – совершенно серьёзно качнул головой геолог.
   Остатки заварки полетели в кусты.
   – Ну что? – Тоня поднялась первой, придерживая карабин одной рукой. – Заболтались мы. Пора и укладываться.
   – Да, пожалуй, – вздохнул Иван, но в его голосе не было грусти.
   – Спокойной ночи, – повесив кружку на специально приготовленную палку, она нырнула в палатку.
   – Спокойной ночи.
   Иван неторопливо прибрал чайник. Сполоснул кружку водой из ручья, что набрал в пятилитровую бутылку. Почему-то ему доставляло удовольствие хозяйничать одному в неверном свете затухающего костра. Сполоснул и кружку Тони. Так, просто захотелось.
   Выпрямился, чувствуя, как хрустят натруженные за день косточки. Постоял в тишине, прислушиваясь. Где-то ветерок теребил надорвавшийся кусочек тонкой, как фольга, сосновой коры. За кустами еле слышно шумел ручеёк. Вдыхая посвежевший к вечеру воздух, он расстегнул пуговицы бушлата. Палатка манила долгожданным полноценным отдыхом. Решив, что завтра будет спать, пока не посинеет, он откинул полог.

Глава 13

   Поспать подольше не вышло. Сквозь сон он услышал, как Тоня возится в лагере. Позвякивали тарелки и котелок, полилась вода из бутылки, наверное, в ёмкость для готовки. И даже лёгкий треск костра услышал. Ну как дальше спать? Разлепив глаза, увидел полоску света, просвечивающую стенку палатки почти до прозрачности. Значит, и сегодня с погодой повезло. Солнышко! И потянулся. На часах девять утра. Да, неплохо он покемарил.
   Выбравшись из палатки, встретил доброжелательный женский взгляд:
   – Выспался?
   – Предельно. Давненько так не отдыхал. Последний раз так спал у вас в доме.
   – Да, дома у нас хорошо спится. Давай умывайся и за стол. Я с утра парочку хариусов в ручье выдернула. Уха скоро будет, – Тоня сыпанула горстку пшена в исходящий паром котелок.
   Иван неторопливо порылся в палатке.
   – Уха – это просто высший класс! – он натянул через голову свежий свитер.
   – А то.
   Отыскав мыльно-рыльные принадлежности, набросил на плечо полотенце:
   – Я скоро.
   Да, такой ухи Иван и не едал ни разу. Наваристая, запашистая! Тоня туда каких-то травок кинула, ну, кроме лаврушки, которую Иван узнал. Куски вкуснейшей рыбы разваливались в ложке. Что значит свежая! Это вам не магазинная, несколько раз размороженная-замороженная! И не заметил, как умял две полные тарелки. А глаза так и не насытились. Если бы не опасался объесться перед напряжённым днём, налил бы третью. Тоня, с удовлетворением поглядывая на Ивана, активно работающего ложкой, болтала про пустяки. Ивану было приятно её слушать. Может, для того, чтобы она подольше говорила, он и наворачивал вторую тарелку. Но вкусно было без шуток.
   Ещё чуть-чуть, и обоих закрутят заботы. И уже такой лёгкости в общении может и не повториться. Но всему приходит конец.
   Убирая за собой посуду, оба уже молчали, настраиваясь на рабочий лад. Иван прокручивал в голове маршрут. Он надумал пройтись вдоль ручья вверх по течению. Затем, отойдя от него примерно на километр, дать кругаля. Возможно, выйти к Таимбе, если подход к речке найдётся. А может, и не выходить. Посмотрит по породам. С собой собирался взять лопату и выпотрошенный рюкзак, в который набросал пакеты. В них он будет собирать образцы пород и грунта для изучения в лаборатории.
   Тоня же думала о другом. Пойти ей с Иваном или остаться в лагере. Дела здесь найдутся. Навес хотя бы сделать из лапника на случай дождливой погоды. А сверху брезента кусок кинуть, хорошо прихватив по краям. Под ним и костёр можно палить, да и дрова там же сложить, от сырости подальше. Но оставлять Ивана без присмотра не хотелось. Карабин-то у них один на двоих. А что как напорется на косолапого? Как он себя поведёт, не спровоцирует ли мишку. Они даже спокойные – всё одно непредсказуемые.
   – Или отправить всё-таки одного, хотя бы в качестве эксперимента, – она мельком глянула на Поддубного, в этот момент повязывающего поверх распахнутого бушлата кусок верёвки вместо пояса. – Нет. Нельзя его оставлять. Она проводник, а, значит, в ответе за напарника.
   Вздохнув, она отправилась за энцэфалиткой, сохнувшей на верёвке, уже привязанной между деревьями. Так постепенно лагерь и обретал жилой вид.
   Определившись наконец-то с времяпровождением на ближайшие часы, она поставила Ивана в известность о своём решении, не оставив тому и возможности возразить. Такой уж у Тони был уверенный вид, что любой бы понял: сопротивление бесполезно. Но сама она втайне ожидала возражений, мужик же, что у него на уме, вдруг он не любит баб, от работы отвлекающих. Встречала таких. Или упрётся просто из принципа, что его не спросили, не посоветовались. И уже готовила аргументы для спора. Довольная физиономия Поддубного стала для неё полной неожиданностью, противиться, похоже, он и не собирался. Вот же какой! А она тут распинается, хорошо, что только в мыслях.
   За первые полдня они намотали не меньше десятка километров, наворачивая зигзаги в междуречье, как назвал пространство от Таимбы до мутного ручья Иван. Деятельность человека обнаруживалась довольно часто. На берегу ручья нашли развалины сооружения из дерева, состоящего из длинных, сейчас почти полностью сгнивших брусьев. Один из центров копателей находился именно там. Иван долго ковырялся в песочно-каменистом грунте, оставив после себя с десяток ям и заполнив столько же пакетов. Отяжелевший рюкзак его вытянулся вдоль спины, но Поддубный, дорвавшийся до любимого дела, казалось, не замечал груза.
   Несколько раз попадались глубокие, обсыпанные ямы, заросшие высокой травой. Там Иван копался особенно долго, набирая пробы вокруг и на дне «воронок». Всё время, пока Поддубный фактически отсутствовал в реальности, с головой погрузившись в мир находок и геологических пластов, Тоня бдительность не теряла. Придерживая ремень карабина, висевшего на плече по-охотничьему, дулом вниз, незаметно оглядывалась. Случись что, от Ивана толку мало. Ей казалось, что он в такие моменты ничего не видит и не слышит. И, похоже, Тоня была недалека от истины. К их счастью, тайга, пронзённая мягкими лучами осеннего солнца, вела себя тихо и дружелюбно.
   Осилив голую вершину холма, нависающего над рекой, обнаружили что-то вроде тригопункта: вышку, сбитую из жердей. Обычно по ней определяют координаты. Но здесь бывшие хозяева заводика надстроили её, превратив в наблюдательный пункт. Похоже, кого-то они опасались. Может, конкурентов, может, бандитов. Бизнес-то непростой. Вокруг алмазов, да как и вокруг золота, часто пасутся не очень законные структуры. Сейчас забраться на порядком сгнившую вышку нечего было и думать, но вид с неё явно открывался дай боже! Даже стоя у подножия, можно было разглядеть речку на добрый километр, причём и за крутым поворотом виднелась гладь спокойной воды. Оба, не проговорив вслух, взяли место на заметку. Если что, отсюда приближающихся недоброжелателей, если по воде пойдут, конечно, можно увидеть издалека. По-хорошему, тут бы наблюдателя посадить на постоянной основе, спокойней на душе было бы. Но чего нет, того нет. Придётся обходиться тем, что имеют, то есть непосредственным наблюдением за окружающим пейзажем, насколько хватало глаз. Ну и насколько позволял слух, тоже не лишний орган чувств в тайге. Дорог-то тут нет, а по завалам сушняка и легендарный казак-пластун бесшумно не проберётся.
   Полюбовавшись открывавшейся панорамой, надумали устроить небольшой привал. Иван, устроившись на нижней поперечной жерди, набросал недостающие элементы в схему местности, которую составлял с самого утра. Тоня достала из котомки пару бутербродов. Умяв солидные куски хлеба с отварной сохатиной, запили водой из фляг, у каждого висела на поясе своя. Отдохнув, засобирались вниз.
   Пора было охватывать поисками вторую часть междуречья, смещённую ближе к ручью.
   В лагерь вернулись усталыми, но довольными. Причём по разным причинам. Если Иван светился от радости, осознавая причастие к большому поиску алмазов, то Тоня просто отдыхала душой, находясь в приятной ей обстановке лесного путешествия. Лагерь встретил их уютом и набором мелких, но необходимых дел. Иван, притащив из леса несколько охапок сушняка, занялся изучением составленной им карты, проводник же распалила костёр, повесив над огнём две посудины: котелок с утренней ухой и чайник.
   Проголодавшись за время путешествия по тайге, уху прикончили в один приём. Тоня, подумав, извлекла из недр рюкзака упаковку печенья:
   – Надо подсластить немного, – прокомментировала она, вскрывая целлофан.
   Иван ненадолго отвлёкся от схемы, которую не переставал разглядывать даже за ужином.
   – Да, недурственно, – и снова опустил голову над сдвоенным тетрадным листом.
   Подождав немного, Тоня не вытерпела:
   – И что ты там интересного обнаружил?
   Иван выпрямился, палец упёрся в неведомое Тоне обозначение в виде звёздочки. Причём таких знаков на листке она заметила несколько.
   – Пытаюсь примерно понять, как расположена залежь. Откуда начинается, где проходит. Наши предшественники неплохо поработали, у них явно был грамотный геолог. По остаткам раскопов можно примерно предположить направление поисков. Вероятно, залежь идёт от той горки, – он указал подбородком в противоположную сторону от Таимбы, где над деревьями вздымался далёкий холм, полностью покрытый лесом. – Завтра надо туда сходить. Пойдёшь со мной?
   Тоня неопределённо склонила голову к плечу:
   – Посмотрим.
   Хотя сама знала точно: пойдёт и ещё как. Ей тут жертвы среди геологов даром не нужны. А с такой увлечённостью процессом поиска они появятся непременно.
   Рассеянно кивнув, Иван снова склонился над схемой. Тоня, вздохнув, неторопливо поднялась. Пора заниматься делами. Вечер ещё только собирался опускаться на притихшую тайгу, и времени оставалось достаточно. Мысленно она поворчала: опять ей о насущном голову ломать, многодумный геолог, похоже, даже не догадается, что дополнительная пара рук для обустройства лагеря совсем не помешает. Например, надо заготовить жердей для навеса. Завтра с утра, пока Поддубный будет спать, она установит несколько слег, навалив их на присмотренную сосну. У дерева, стоящего отдельно от основного массива леса, имелись нижние толстые ветки, в отличие от своих сестёр, выстроившихся гуртом в тесном сосняке. Вот на них и навалит всю конструкцию навеса.

Глава 14

   Утро хмурилось. Небо ещё ночью затянуло толстым слоем серых облаков, и Тоня решила, что сегодня на рыбалку не пойдёт, обойдутся перловкой. Зато навес из списка второразрядных мероприятий явно переходил в первоочередные. Не дай бог дождь зарядит, где они будут готовить? На сухарях с салом да консервах долго не просидишь, да и осталось запасов не так, чтобы много. А им ещё обратно пилить. Неплохо было бы сохранить хоть на денёк-другой сухпаёк, неизвестно, как оно там сложится. Будет по дороге время на рыбалку, не будет. Да и вообще, что день грядущий им готовит только там, наверху, и ведают. А смертным по природе своей должно принимать всяческие меры для выживания, в которых главные – добывание пищи. Подумав, Тоня решила, что сегодня, так и быть, сходит ещё с Иваном. Тем более он собрался пройтись к дальней горке. А что там их ждёт, она не знает. Да и никто не знает. Если за уже пройденный маршрут Тоня была более-менее спокойна, ничего неожиданного не встретив на пути, то в той стороне для них пока полная неизведанность. Вот побродят там вдвоём, а потом уже, так и быть, пусть один шастает. Тут вроде как заблудиться сложно, ориентиры со всех сторон присутствуют. И горы и речки. К тому же явных следов мишек она вчера, как ни приглядывалась, не увидела. Наверное, здесь они бывают не часто. Может, люди отпугнули когда-то, вот и не любят сюда заходить. А может, просто на глаза не попались. Всё бывает.
   Поставив на угли, светящиеся золотистой корочкой, кашу доспевать, она закинула на плечо ремень карабина. Иван ещё спал. Ну и пусть отдыхает, ему с непривычки такие походы в нагрузку. Она на что «уверенный пользователь» в тайге, и то вымоталась. В последние годы не то что в тайгу выбраться, казалось, вздохнуть некогда было, вокруг оглянуться. Работа логистом в буровом предприятии кучу времени отнимала, ребёнок опять же, потому и прогулки по лесу оставались только в воспоминаниях, вот и ушла привычка. Правда, в тренажёрный зал, жертвуя редкими минутами свободного времени, она и в городе умудрялась заглядывать, поддерживая элементарную форму. И вот с утра в качестве подарка за упёртость в теле вновь появилась былая легкость, такая знакомая и обнадёживающая. Мышцы, привыкшие к нагрузкам, быстро восстанавливали утраченную выносливость.
   Она вздохнула. Да, а заботы житейские, будь они неладны, закрутили с головой, едва из дома выпорхнула. Сначала учёба в лесном техникуме, потом работа в лесничестве. Замуж вышла. Неудачно. Поморщившись, Тоня постаралась не запустить чуть ли не привычную хандру в мысли. Не нужна она. Тут, в тайге, не о личном думать надо. Хотя… – она бросила заинтересованный взгляд на палатку, где дрых геолог. Живой она человек или нет? От нескромных дум тоже не застрахована. «Никаких «хотя», – тут же она оборвала себя. – Собралась за жердями, так и топай».
   Неожиданно Тоня улыбнулась: как же давно она о нескромном не думала. С улыбкой она выдернула топор из бревна, на котором давеча хорошо так посидели вечерком, и лес ободряюще покачал хвойными лапами, встречая давнюю любимицу.
   Услышав шаги, Иван выглянул из палатки. Проводив удаляющуюся спину молодой женщины внимательным взглядом, нырнул обратно. Только проснувшийся, он ещё не оделся.
   Умывшись и приведя себя в порядок, снова достал листок со схемой. Вчерашняя задумка посетить дальнюю горку и её окрестности за ночь только укрепилась. По некоторым признакам там вполне возможны интересные находки. И даже если бывшие хозяева прииска там ковырялись, то территория залежи тут, скорей всего, гораздо шире той, которую они успели изучить.
   «В общем, завтракать, и вперёд, на поиски алмазов, – подняв крышку котелка, он втянул волшебный запах перловки. И сам себе удивился. – Это ж надо, в городе да чтобы я перловку ел? Да не в жизнь. А здесь за милую душу. Ещё и слюнки глотаю заранее. – Не опуская крышку, он покрутил головой. – Интересно, а куда Тоня намылилась? И надолго? Ждать, не ждать её? А, ладно, время дорого. Поем пока. Вернётся, присоединится. А может, она и позавтракала уже».
   Неподалеку застучал топор. Иван, накладывавший кашу в миску, на секунду замер. «Ну, хорошо, недалеко. Значит, скоро вернётся». Присаживаясь на бревно, он снова скосил глаза на листок. Какая-то мысль бродила совсем рядом, но хвост её всё время ускользал от попыток схватить за кончик. Погрузившись в раздумья, он и не заметил, как опустела миска. А когда понял, что ложка черпает пустоту, усмехнулся: «Пора выходить, может, на месте осенит».
   Пока он собирался, вернулась Тоня, нагруженная сухими жердями. Свалив их около отдельной сосны, нашла Ивана взглядом. Он как раз подвязывался верёвкой.
   – Готов, пошли?
   – Ага. Ты тоже пойдёшь? А ты уже позавтракала?
   – Да, тебя ждать, что ли, соню.
   – Ничего не соню, – невозмутимо отозвался Иван. – Я уже давно проснулся. Ну уж точно раньше, чем вчера. – Он глянул на наручные часы. – Сейчас начало десятого, а вчера я в это время только умывался.
   – Ну да. Ещё несколько дней – и ты в это время будешь уже на маршруте.
   – Буду. И это предельно ясно. Ладно, – оборвал он бессмысленные словопрения. – Пошли уже. Где моя лопата?
   – Пошли. Сейчас, котелок уберу куда-нибудь. Хотя куда его убрать? – Она осмотрелась. – Если мишка появится, он его где угодно достанет. Повешу-ка я его на сосну. Хоть мыши не доберутся.
   Через минуту они шагали по направлению к возвышающейся над деревьями далёкой горе.
   Гора и верно оказалась далёкой в самом прямом смысле. Добирались туда почти четыре часа. Конечно, двигайся они по тротуару, выложенному плиткой, да даже по пыльной тропке, дорога вряд ли заняла больше часа. А вот по заваленной буреломом тайге шибко не разбежишься. В общем, добрались почти к обеду. Иван, уткнувшись носом в нагромождения камней под ногами, сразу же закружил-закружил, будто гончая, потерявшая след, а Тоня решила не торопясь осмотреться. По дороге следов косолапых так и не попалось. Может, просто не повезло? Хотя, скорей всего, повезло, что не попалось. Тут дело такое, неоднозначное.
   Поправив карабин за плечом, она предупредила увлечённо переворачивавшего валуны Ивана. Тот что-то промычал, рассеянно кивая.
   Тайга окружала лиственничная. Завалы встречались чуть ли не на каждом шагу. Если человек тут и работал когда-то, то или это было очень давно, или… Или он работал точечно, не прокладывая сюда троп и не пробивая вырубки. Что вообще-то странно. Либо Иван ошибается в компетентности тех, предшественников, либо ошибается сам и тут алмазов не больше, чем у них на главной улице посёлка.
   Ладно, пусть ищет. Может, что и найдёт. У меня свои дела имеются. И первое – осмотреться.

Глава 15

   Шагавший впереди Малахай неожиданно замер, и Тюня чуть не врезался в каменной твёрдости спину. В последний момент он успел затормозить только потому, что как раз поглядывал на твёрдые лопатки напарника совсем не с дружескими намерениями. Впрочем, тому знать о его мыслях ни к чему. Последние дни вымотали Тюню настолько, что он начинал отставать, едва они выдвигались с места последнего привала. А привалы приходилось делать чуть ли не каждые пару часов. Малахай прокладывал путь через нагромождения подгнивающих стволов, каменные осыпи, овраги с глинистыми скользкими склонами, вокруг скал-шпилей и лесистых сопок. Далеко не везде получалось приблизиться к берегу, и вор нервничал всё больше, опасаясь пропустить моторку. К тому же этот щенок постоянно притворялся чуть ли не умирающим лебедем, и поднять его на ноги с каждым разом становилось всё сложней.
   Малахай, и сам уставший почти до предела, тем не менее держался значительно лучше напарника, на коего злости скопил уже столько, что хватило бы на троих-четверых. Давно бы прибил этого Тюню, если бы находились при других не таких тяжёлых обстоятельствах, в которых оба нуждались друг в друге, хоть и по разным причинам.
   После той страшной ночи под ледяным дождём, проведённой в обнимку под пихтовыми ветками, они чуть живые добрались до домика, в котором накануне повезло переночевать тому мужику и его бабе. Два дня они приходили в себя, отлёживаясь в протопленной избушке и уничтожая невеликие запасы продуктов. К счастью, домик стоял недалеко от реки, и они, частенько спускаясь к берегу, вряд ли могли пропустить людей в лодке, вздумавших бы отправиться назад. В общем и целом, Малахай небезосновательно надеялся, что парочка, задумавшая такой рискованный выход под осень, наверняка имела к тому очень уважительную причину и, не выполнив всё запланированное, вряд ли развернёт моторку так быстро. Что бы они ни задумали, продуктов и снаряжения в лодке лежало немало. Уж точно, не на пару дней. Не стоили такие тщательные сборы короткого туда-обратно путешествия. Нет, они собирались провести на неведомом пока участке берега, а может, и не на берегу, но явно не так уж далеко от него, пару недель как минимум. И потому Малахай сильно рассчитывал в один прекрасный момент свалиться к путешественникам как шишка на голову.
   Обсохнув и убедившись, что никто не заболел серьёзно, сопли и чихание не в счёт, они рискнули двинуться дальше. А риск был несомненный, поскольку ни оружия, ни какого-то приличного запаса продуктов раздобыть так и не удалось. Малахай поставил на эту лодку всё, жизнь напарника уж точно. Если не найдут, придётся возвращаться в последнюю избушку и готовиться к зимовке, ничего хорошего Тюне не обещавшей. К счастью, тот пока ни о чём не догадывался. А когда и поглядывал на Малахая злыми глазками, то это уж он как-нибудь переживёт. Лишь бы в открытую не посмел взбрыкнуть, тогда придётся принимать решение: кончать его сразу или же попробовать вернуться в домик. В любом случае могло пострадать самое на этот момент важное дело – преследование моторки.
   Шагали по-прежнему налегке, очень сильно надеясь на запасы в лодке. В первый же день они доели гречневую кашу, захваченную из избушки, а затем перешли на подножий корм. К счастью, грибы под ногами не переводились, а сковородку и другую посуду Тюня тащил исправно. Помогала кое-как заглушить голод и спелая ягода, которой в глуши встречалось изрядно. Тут и брусника, и черника, и кустики клюквы в низинках. Конечно, не наешься, но чуток забить голод помогали.
   На второй день они долго лежали на вершине крутого откоса, сползавшего к ручейку, что впадал в Таимбу. Ветерок дул и в их сторону, и беглецы, сглатывая слюну, наблюдали за мамашей-медведицей в окружении двух мешающихся пестунов, ворочавшей тушу лося. Медвежата лезли помогать. Вцепляясь зубами в клоки шерсти, тянули сохатого, но почему-то всегда не в ту сторону, куда задумала мамаша. Потерпев пару минут выходки детишек, она, наконец, отогнала обоих от туши, и дело пошло веселей. Ухватив зубами за шею, медведица потащила сохатого на откос, лишь немного в стороне о того места, где прятались люди. А вот для чего косолапая волокла тяжёлую тушу наверх, наблюдатели так и не сообразили. Могла бы и на месте съесть. Решив, что ветер – понятие переменчивое, они поспешили оставить край овражка, сначала на четвереньках, а уже после и быстрым шагом убравшись подальше от опасного соседства.
   В тот же день, ближе к вечеру Малахай умудрился сбить с ветки молодого, ещё не пуганного рябчика, и они устроили настоящий пир, сварив из него похлёбку. Соль пока оставалась.
   Третий день продержались на ягодах и грибах, вечерком натощак напившись горячего отвара из трав. Спалось плохо и утром, ощущая, как сводит пустые животы, пришлось выходить не емши. Они очень надеялись, что не сегодня завтра повезёт. Пару дней-то и голодом можно продержаться.
   И вот такой неприятный сюрприз! Тюня, какое-то время сомневавшийся: то ли упасть прямо где стоишь, или же проявить заинтересованность, всё-таки причина остановки наверняка касалась и его, коли уж они в одной лодке, образно говоря. Решившись, он выглянул из-за спины замершего напарника. Реку, сузившуюся в этом месте до трёх-четырёх метров, перегораживал крупный залом. Деревья, замшелые от времени, медленно обволакивались тихой волной.
   Малахай выразительно выругался, красиво и продолжительно, Тюня бы так не смог. Постоял, о чём-то размышляя. Наконец, плюнув под ноги, обернулся:
   – Где-то мы их пропустили.
   Тюня, к тому моменту уже присевший на ближайший бугорок, вставать не спешил:
   – И что делать будем?
   – Что делать? Искать будем. Не могли они тут проскочить, значит, где-то раньше или свернули куда, или лодку на берег затащили. Причём, скорей всего, не на наш берег, – он снова повернулся к залому. – Здесь перейдём. Тот берег надо прошмонать.
   Не дожидаясь напарника, он спустился под откос, к воде.
   Слежавшиеся стволы, издалека выглядевшие прочными и основательными, на деле оказались тонкими и хрупкими. Малахай долго примерялся, прежде чем рискнуть взобраться на залом. Наконец, решившись, полез на карачках, придерживаясь двумя руками и нещадно матерясь. Деревца хрустели, стволики потоньше прогибались, казалось, он вот-вот рухнет в воду, но Малахай умудрился доползти до противоположного берега, так и не свалившись.
   Тюня, подрагивая от возбуждения, тоже присел на корточки. Страшно! Вроде и близко, а боязно! Первые шаги дались сложно, но он продвинулся на пару метров. Ещё полшажка, ещё… брёвнышко, показавшееся ему достаточно прочным, треснуло пополам, и Тюня бултыхнулся в холодную августовскую воду.
   Когда он вынырнул, хватая ртом воздух и брызги, с берега донеслись отборные матерки.

Глава 16

   Район вокруг горушки с первого же взгляда показался Ивану перспективным. Известно, что выходы базальта иногда сопровождаются россыпными залежами алмазов. А выходы здесь есть, особенно интересной выглядит речушка. Каменистое дно с глинистыми отложениями, сползающий в воду склон холма. Конечно, сложно предположить, что заводчики здесь не копали, но, как говорится, попытка не пытка. К тому же с той поры прошло много лет, камни могло ещё нанести. Иван ещё раз внимательно осмотрелся. И усиленно зачесал в затылке: а почему бы не попробовать отобрать несколько проб, отмыв их в лотке? Так и глины меньше таскать придётся. Идея, однако, недурна. Надо пробовать. И для начала нужен лоток.
   Как его делать, Иван представлял, в пору студенческой юности приходилось держать в руках, когда подряжался в старатели. А уж что искать: золото или алмазы, не принципиально, он будет рад хоть чему, даже пиропу – полудрагоценному камню, часто попадающемуся рядом с алмазными залежами, цена есть у всего. А вот способ добычи один: набирай в лоток и промывай в воде. Неплохо бы, конечно, соорудить нечто похожее на промывочный станок, тоже видел. Но с ним много возни, а результат не гарантирован и времени мало. Потому придётся старым дедовским способом. Сапоги резиновые есть, речка есть, а лоток соорудить несложно.
   Покопавшись в рюкзаке, извлёк небольшой гибкий лист металла. Как знал, пригодится. Надуваясь от напряжения, загнул три края. Критически осмотрел получившуюся конструкцию. А что, неплохо. Лоток готов! Снова порывшись в рюкзаке, достал моток тонкой медной проволоки: тоже понадобится. Следом появилась свёрнутая мелкоячеистая сетка. Осмотрев, оставил пока на камнях. Речка, приглушённо шелестя, катила воды к Таимбе, низкое тёмное небо, обволакивающее горушку, обещало ненастье, но, может, к вечеру, до этого времени он постарается сделать хотя бы несколько промывок. Вытянув из чехла на поясе ножик, отправился резать подходящие для каркаса ветки. Тоня где-то бродила, как пришли, так и умотала, предупредив лишь, что будет недалеко, и ежли что, услышит. Занятый мыслями о добыче, Поддубный отметил этот факт между делом, без особого внимания. Даже, похоже, не кивнул, да она не сильно-то и ожидала. А волноваться за Тоню смысла нет, девушка самостоятельная, тайга для неё – дом родной. Не пропадёт. И вообще, это она за него, городского жителя, должна переживать, а не он за неё.
   Нарезать подходящих веток – дело нескольких минут. Немного обстругав их с каждой стороны, чтобы придать плоскости, наложил сетку. Прижав края плоскими заготовками с двух сторон, перевязал проволокой, пропуская через дырочки сетки. Минут двадцать, и изделие напряжённой инженерной мысли для начинающих золотодобытчиков готово. Дуршлаг для грубого первого промыва вышел немного кривоватый, но вполне дееспособный. Иван пошевелил им на излом, потряс, проверяя. Вроде держится. Теперь надо испытать в воде.
   Первый грунт решил накопать под водой у берега, там, где наполовину с камнями, явно оползень, причём давнишний. И не видать, чтобы его разрабатывали, хотя ручей за столько лет любой след замоет. Может, конечно, ничего и нет в нём, но с чего-то же надо начинать. Новичкам и дуракам, говорят, везёт. А он, похоже, сразу по двум статьям подходит. Ну, кто ещё добровольно в такую даль заберётся за мифическими кладами?! А вдруг и вымоет алмазный самородок!
   Трезво оценивая свой немеханизированный труд, Иван на скорый результат не настраивался. Чего зря переживать, найдёт – хорошо, не найдёт… Нет, таких дум он старался избегать. Уверенный в том, что мысли материальны, Поддубный старался убеждать себя в успехе. Пустым с берегов Таимбы он не уйдёт, это предельно ясно. И до того доубеждал, что в какой-то момент понял: он верит в свою удачу почти как в то, что зовут его Иван Поддубный. На все девяносто девять процентов. Один шанс он всё-таки оставлял на разные непредсказуемые ситуации. Как, например, появление преследователей, о которых он последнее время и думать забыл. А может, и напрасно. Надо поговорить с Тоней, она наверняка всё помнит.
   Сетку пока отложил, до неё тоже очередь дойдёт, но позже, а пока поработает с лотком. Первая попытка «обрадовала» набором мелкой каменистой крошки и твёрдых кусочков глины. «Ничё, – подбодрил себя Иван, нисколечко не огорчившись. – Всё у нас впереди».
   Стоять в ледяной воде нелегко, голенища сапог зажимает течением, клеит к телу, и ноги быстро мёрзнут. Как и руки. Уже на втором лотке Поддубный почувствовал: ещё чуть-чуть, и пальцы свернутся в неказистые кулаки, которые не разогнёшь без подогрева. Мужественно проработав и третий лоток, он выполз на берег, чувствуя, как с трудом разгибается занемевшая спина. Охнув, свалился на траву, раскидывая руки и улыбаясь. В этот момент пришло понимание: именно к таким деяниям он стремился всю осознанную жизнь! Для того и на геолога поступал, подспудно надеясь на вольную дорожку. Но работать приходилось в коллективе, по большей части с документами, в вагончиках и офисах, набитых людьми, как консервные банки шпротами. Подсознательно он всегда ощущал, что хочет чего-то иного, просторного, самостоятельного. Вот того самого, что окружает его сейчас, сию минуту. И даже застывшие пальцы и ноющая поясница не могли испортить ему ощущения вдруг обретённого счастья.
   Немного отогревшись, он подсел к куче перемытого камешника. Пока ничего интересного не попалось. Но, судя по составу, надеяться на находки было можно. Он ещё раз разгрёб отходы промывки. Кинув пару горстей в тряпичный мешочек, подписал маркером, и тот исчез в рюкзаке. Да, в основном наносные породы и скальные, но лиха беда – начало. Оглянувшись, прикинул следующую точку для опытов. На этот раз надумал пройтись выше по ручью, там русло поднималось в ложбине, а с обеих сторон его заслоняли от солнечных лучей и ветра крупные холмы. С них могло нанести много чего полезного для благополучного устройства быта одинокого геолога, да и не только его.
   Покряхтев, Иван поднялся. Небо потемнело ещё больше, похоже, и похолодало, во всяком случае, Иван, поёжившись, застегнул верхнюю пуговицу бушлата. Поразмышляв, рюкзак решил оставить здесь. Далеко он не пойдёт, максимум на полкилометра. И ненадолго, как бы ни был Поддубный увлечён поисками, но трезвая часть рассудка подсказывала: времени у него с гулькин нос. Чтобы успеть вернуться в лагерь до темноты, выходить надо максимум через час-полтора.
   Тоня по-прежнему где-то пропадала. Отогнав тонкие флюиды тревоги, вдруг пробившиеся в мысли о поисках алмазов, закинул на плечо лопату. Ещё раз оглянувшись, а вдруг она как раз выходит из-за дальних деревьев, но так никого и не увидев, зацепил пальцами лоток. Поглядывая под ноги, пошагал вдоль ручья.
   Тоня вышла минут через десять. Сегодня она отыскала то, что хотела. Следы медвежьей деятельности встретились ей почти в километре от ручья. Крупный косолапый чесался о лиственницу, и в её коре застряли несколько коричневатых волосинок. Дальше она двигалась, сжимая карабин в руках. Через несколько метров обнаружился разорённый муравейник. Мишка развалил его почти до основания, и мураши хаотично сновали по грудам хвойных иголок и земли, то ли подсчитывая убытки, то ли восстанавливая жилище. Судя по всему, он напакостил совсем недавно, может, часа два-три назад. Зная, как могут быть опасны эти с виду неуклюжие звери, Тоня для себя отметила, что отпускать Ивана одного сюда нельзя. А значит, придётся ходить с ним всё время, пока он работает.
   Настороженно оглядываясь, она медленно обошла небольшую полянку, где Иван промывал породу. Заметив у воды следы сапог напарника, уходящие выше по ручью, мягко улыбнулась. Ну, конечно, разве мужчина, дорвавшийся до любимой игрушки, сможет вовремя остановиться. Видно, ушёл совсем недавно, ещё трава не поднялась. А ведь поздно. Пора бы выдвигаться в обратный путь, если не хотят заночевать здесь, на берегу. Впрочем, если уж так сильно приспичит, можно и остаться. Там за горкой она присмотрела небольшое углубление в склоне, что-то вроде каверны, в которой они вполне поместятся. Но это на крайний случай. Не лето, ночью холодно, чтобы не замёрзнуть, придётся всю ночь жечь костёр. Конечно, не такая уж это и проблема. Но зачем тогда лагерь ставили, палатки, мешки спальные тащили? Нет, надо возвращаться. А если он и завтра сюда направится, вот тогда, возможно, придётся стан переносить. Можно как временный. Ладно. Будет сопротивляться, придётся вытаскивать из реки насильно.
   Как она и предполагала, Иван торчал в воде, сосредоточенно перекатывая в лотке груду камешков. Заслышав шаги, поднял голову, улыбка растянула обветренные губы:
   – А я что-то нашёл!
   Невольно заволновавшись, Тоня подошла поближе. Неужели получилось?! Она приложила недюжинные усилия, чтобы Иван не заметил её волнение. Нарочно скучающим голосом поинтересовалась:
   – И чего нашёл? Золото, что ли?
   Иван поднял удивлённый взгляд:
   – А как ты догадалась?
   Тут уж Тоня не смогла сдержаться:
   – Что, правда золото?
   Дождавшись, пока стечёт вода с остатками лишней породы, широко шагая, он выбрался на берег.
   – Ну, не то чтобы уж Золото, – он выделил интонацией слово. – Но несколько крупинок есть. – Миновав повернувшуюся за ним Тоню, он опрокинул лоток на ровную глинистую площадку, которую предварительно освободил от редких пучков травы. В стороне, на каменистом пятачке отыскал широкий лист лопуха. На нём блеснули несколько золотинок. – Во, смотри!
   Тоня, не сдерживая широкую улыбку, протянула руку:
   – Ух ты! Это такое золото? Сколько здесь? – Она осторожно взяла листок.
   – Мало тут. Это у меня с двух промывок. Сейчас глянем, что в третьей, – он спустился к ручью.
   Присев на корточки у кучки мокрых камешков, наклонился пониже. Тоня, боясь выпустить лист с золотинками, опустилась на колени рядом.
   Иван, сгорбившись над лотком, ковырялся в породе. Вот ладонь разгребла кучку, разровняла более-менее ровным слоем, и в серой гамме камешника блеснуло. Выбрав пальцами крошечные золотинки, он положил их на протянутый Тоней лист к остальным. Крупинки выглядели неказисто, больше они походили на кусочки плавленого металла, корявые и неприметные. Лежали бы они на земле или на каменистой поверхности, Тоня прошла бы мимо, не обратив внимания. И даже зная, что они тут есть, приглядываясь, она, скорей всего, не нашла их. Золотинки и на листе лопуха не производили впечатления драгоценностей, разве что у некоторых чуть пробивалась желтизна на каком-нибудь из бочков.
   – Ну вот, ещё добавилось, – он говорил, казалось, равнодушно, но глаза блестели, выдавая внутреннее волнение. – А это что у нас? – Пальцы снова нырнули в кучу, а когда появились, в них покоился кусочек миллиметров пять-шесть в диаметре мутного бесформенного стекла.
   Во всяком случае, Тоне так показалось. Она уже собиралась так и сказать, но в последний момент новая мысль заставила её ойкнуть:
   – Неужели он?
   Иван поднял руку с зажатым кусочком повыше, пытаясь просветить его на фоне смурного неба. Прищурившись, потёр на весу пальцем:
   – Я могу ошибаться. Но, думается, не в этом случае. Это он, алмаз!
   – Урраа!.. – Тоня воскликнула почти шёпотом.
   – Причём, похоже, бесцветный, – отвечая на невысказанный вопрос проводника, добавил: – Самый дорогой! И я его нашёл! – по слогам произнёс Иван и, вдруг взлетев с колен одним прыжком на ноги, ритмично задёргал руками, притаптывая траву вокруг.
   Он двигался молча, только бестолковая улыбка освещала загорелое лицо. Тоня тихо смеялась, осторожно, чтобы не рассыпать золотинки, покачиваясь.
   Она же первая и забеспокоилась, вдруг резко оборвав смех и тревожно оглядываясь:
   – Ваня, пора собираться, а то до темноты не вернёмся.
   Поддубный выполнил последнее па, выкинув ногу и резко развернувшись. Пару раз глубоко вздохнув, решительно кивнул:
   – Предельно ясно.
   Он извлёк из кармана приготовленный тканевый мешочек, сантиметров десять на десять. Расслабив завязку, подставил Тоне, и она аккуратно ссыпала в него драгоценные крупинки. Она успела посчитать – получилось семнадцать штук. Маленькие, от одного миллиметра до трёх. Но сколько радости доставили они современным золотоискателям!
   Ещё раз полюбовавшись алмазом, подняв его к серому небу, решительно сунул камень в задний карман джинсов:
   – Давай поспешим. Неохота ночевать в лесу.
   Оба торопливо засобирались.

Глава 17

   И снова елепролазные дебри, кушири и карга ложатся под подошвы сапог. В лесу сумерки ещё гуще, чем на открытом пространстве, и кажется, будто ночь преследует по пятам, и невозможно оторваться от неё. Дорогу выбирали через пади, меж холмов и горок, вовсе не стараясь возвращаться по своим следам. Двигаясь второй раз по одному маршруту, с учётом опыта, старались находить более удобные проходы.
   Иной раз тайгу рядили скалистые останки, там седые мхи обволакивали камни и поднимались низенькие пихточки с искривленными стволами. Тут было посветлей и как-то легче дышалось, что ли. Но были такие открытые островки крохотные, словно мушки на теле сохатого, не больше десятка-двух метров в ширину. И снова направление, не всегда понятно как выбранное Тоней, заводило их под тень хвойного леса.
   Поначалу, пока позволяла не шибко заваленная чаща, шагали спешно, иной раз даже переходя на трусцу. Иван с первых же шагов вспомнил, что голоден и с утра крошки во рту не держал, но говорить об этом постеснялся. Вон, Тоня наверняка не меньше его есть хочет, а молчит. Так и ему, мужику, потерпеть не зазорно. Тем более, останавливаться даже на короткий перекус не было никакой возможности, и так, похоже, последние метры перед лагерем придётся преодолевать в полной темноте. Так что терпи, Ваня, и не гукай. Предельно ясно, что никто ещё от небольшого голодания не умирал.
   По дороге в основном молчали. Иногда кто-нибудь выразит больше междометиями досаду от заваливших удобный проход трухлявых стволов или ругнётся, запнувшись за незаметный в хвоистой подстилке корешок, – и всё общение. Да и дыхание надо было беречь. Ходьба по пересечённой местности ничем не легче бега на марафонские дистанции по гаревой дорожке.
   Выдыхаться начали задолго до конечного пункта. Причём как-то так получилось, что задышали прерывисто и глухо почти одновременно. Иван крепился из последних сил, когда Тоня, беспокойно глянув на темнеющее небо, предложила пару минут передохнуть, а то, мол, совсем мёртвые до лагеря доползут. А им ещё силы понадобятся костёр разжечь.
   Иван, ни слова не говоря, первым свалился на пружинистую лесную подстилку, даже не снимая с плеч рюкзака. Лёжа на спине, он молча наблюдал, как проводник, выбрав глазами крепкую валежину, опустилась на неё.
   – Перекусить не хочешь?
   Пару секунд Иван соображал, признаться честно или изобразить крутого мачо, не знающего мук голода. Пустой желудок победил:
   – Не откажусь.
   Устало улыбнувшись, словно прочитав сомнения Поддубного, проводник полезла в рюкзак. Зашуршал пакет, и в руках появились два аппетитных бутерброда из сухарей с салом. Вскоре оба захрустели.
   Ох и вкусно!
   – Что думаешь про наших преследователей? – с полным ртом говорить неудобно, но у него получилось, во всяком случае, Тоня поняла.
   – Думаю, скоро появятся, если не заблудились где-нибудь. Или ноги не переломали. Прости господи, но я не расстроюсь.
   – Я тоже.
   Первые капли упали с тихим шорохом, словно крадучись. Не сговариваясь, оба подскочили, торопливо дожёвывая. Поправив рюкзак, Иван пропустил проводника вперёд, и Тоня с места рванула, чуть ли не бегом. Поддубному пришлось напрячься, чтобы не отстать. Некоторое время рысили, наполняя лес звуками ломающегося сушняка и коротких ругательств. Благо местность позволяла, завалы стволов легко обходились, и деревья, выстроившиеся здесь не так часто, оставляли пространство для манёвра. Они успели преодолеть не больше пятидесяти метров, когда сверху обрушилась стена воды, мгновенно промочив плечи и волосы.
   Алмазоискатели припустили ещё быстрее.
   Темень опустилась внезапно, или Ивану так показалось. Спешное передвижение по тайге не способствует наблюдениям за чем-либо, не связанным с особенностями рельефа и наличием веток на уровне лица, которые имеют неприятную привычку хлопать по глазам. А они у человека нежные. Как и ноги, которые тоже вовсе не хочется вывихнуть, а уже тем более чего похуже. В какой-то момент Иван понял, что силуэт Тони впереди растворяется в накатывающей черноте, а лесная подстилка под сапогами теряет резкость. Дождь перешёл в мелкую неприятную морось, но людям было уже всё равно. Промокшие насквозь, они уже не обращали на сырость внимания, тем более что влага окружала их со всех сторон. Она сыпалась с веток, она падала с неба, она проникала за голенища сапог, когда цепляли молодые деревца.
   С навалившейся чернотой пришлось резко сбавить темп. Стволы деревьев ещё угадывались на фоне чуть более светлого пространства, но с каждым шагом виделись всё тусклее и тусклее. Шаги глушить не получалось, разглядеть в темноте сухие ветки или неглубокие провалы нереально, потому шумели изрядно. Иван вовсе потерял ощущение времени и расстояния. Ему казалось, что идут они уже много часов, и давно пора бы добраться, но Тоня уверенно задавала направление, и Иван доверялся ей безоговорочно.
   В какой-то момент проводник сбавила скорость почти до самого медленного, и Иван наконец получил возможность задать вопрос:
   – Далеко ещё?
   Почему-то он говорил шёпотом, наверное, сама обстановка ночного леса повлияла на него, пробудив природные скрытые до времени осторожность и предвиденье. Проводник ответила так же тихо:
   – Почти пришли. Постой здесь, я гляну.
   Больше не задавая вопросов, Иван кивнул. В то же мгновение Тоня растаяла в темноте, лишь лёгкий шелест вернувшейся в исходное положение ветки выдал её движение.
   Иван оглянулся в поисках чего-нибудь подходящего, чтобы присесть. Густая темнота тем не менее позволила ему разглядеть мелкие деревца в подлеске, моховые кочки – и ни одного лежащего дерева. Вздохнув, он приготовился ждать стоя. А сил-то уже и нет! Он попробовал привалиться к стволу более-менее толстой пихточки сантиметров двадцати в диаметре, но получив на голову очередной душ, снова выпрямился, смиряясь с тем, что облегчения пока не предвидится.
   В этот раз он услышал шаги. Напряг зрение, на всякий случай отпрянув чуть в сторону от приближающихся звуков. Тоня вынырнула из темноты стремительным сгустком:
   – Айда, слава богу, никого там.
   Не имея сил даже выдохнуть облегчённо, полностью опустошённый и равнодушный, Иван последовал за ней.
   Лагерь встретил их шелестом дождя по натянутому брезенту палаток. Иван представил, как же уютно и сухо в их маленьких домиках, и тело, отзываясь на приятные мысли, содрогнулось, и по сырой коже побежали мурашки.
   Тоня первым делом отправилась к своей палатке, а Поддубный откинул полог личного жилья. Отодвинув свёрнутые вещи вглубь, стараясь ничего не намочить, подтянул сухие кофту, трико, носки. Не забираясь глубоко, прямо у входа расстегнул бушлат. Стягивая с себя промокшие шмотки, он вдруг подумал, что им везёт. В такой дождь ни один преследователь не станет шарахаться по мокрому лесу, а найдёт любую крышу, под которой можно отсидеться, хотя бы шалаш соорудит.
   Неторопливо переоделся. Причём пришлось раздеваться полностью, даже с трусов, когда выжал, побежала тоненькая струйка.
   Облачившись в сухое, разложил мокрые тряпки у входа, немного переживая, что негде просушить. Костра не разжечь, дерево-то промокло. За спиной раздался довольный возглас Тони:
   – А каша наша цела! Кушать приходи ко мне в палатку. Переоделся?
   Иван, ощущая приятные телу, показалось, даже тёплые вещи, присел на сухой пятачок:
   – Ага, иду.
   Спалось, как никогда, сладко. Начал засыпать ещё в палатке у Тони, на последних ложках с кашей. Холодная, она всё равно казалось вкусной необыкновенно. Но спать хотелось сильнее. Вымотавшись за день до изнеможения, он лишь отрицательно мотнул головой на предложение Тони доесть кашу. Коротко буркнув «спокойной ночи», выполз на свежий воздух. Дождь мирно барабанил в полог, глаза слипались. Из последних сил заставив себя забраться в спальный мешок, он вырубился на первой мысли: «Надо завтра встать пораньше, помочь Тоне лагерь свернуть».
   Капля, щёлкнув по носу, скатилась вниз к заросшему подбородку, и Иван продрал глаза, приподнявшись на локте. Утро смурное, дождливое, растекалось сумрачным светом за крохотным окошком палатки. На часах семь. Примерно в это время и собирался проснуться, спасибо капле. Её соратницы продолжали сочиться через промокшую крышу. Палатка, какая бы брезентовая она не была, под долгим дождём постепенно промокает. Да, тащить сырую палатку – это почти что пудовую гирю на загривок водрузить! А что делать, выбора нет, вчера они твёрдо решили переносить стан к горушке, которую уже называли алмазной. Лодку вот придётся оставить, вверх по ручью её не протянуть, ещё в первый день ходили, смотрели – завален он, будто ураган все ближайшие деревья нарочно в воду старался уронить. Ну, тут уже ничего не поделаешь.
   Уже напялив на себя толстую кофту, он вспомнил про алмаз в кармане вчерашних джинсов. Порывшись в мокрой одежде, нашёл нужный карман. Камешек никуда не делся. Откинув полог, ещё раз рассмотрел будущий бриллиант на еле угадываемый свет зарождающегося солнца, скрытого в тучах. Он самый, бесцветный. Знакомый ювелир у его друга вроде был. Если удастся ему сдать или не ему, главное, продать, то вся экспедиция окупится в тот же миг. Ещё и останется. А если и золотца намыть смогут, хотя бы грамм двадцать – тридцать, то и вовсе бархатно всё получится. И Тоне нормально останется, и ему на прожитьё пока хватит. До следующего похода. Он уже не сомневался, что вернётся сюда обязательно. В следующем году же и вернётся. Только снег сойдёт, так и соберётся. В этом деле промедление смерти подобно, как говаривал гений русской революции. Надо поспешать, пока ещё какие-нибудь шустрики не опередили. В то, что ему одному пришла идея пошариться вокруг алмазного заводика, он сильно сомневался. Раз догадался ты, догадаются и другие. Дело только во времени. Тут кто вперёд, тот и успел. Он рассчитывал минимум дня на три работы, ну, может, четыре, потом Тоня наверняка его назад потянет. Там же её родные будут беспокоиться, ещё спасательную экспедицию организуют, не дай бог. Зачем такие сложности? Значит, три дня. Что успеет, то его. Вот бы ещё такой камушек найти, а лучше…
   Тут его мечты были оборваны самым жестоким образом. В палатку заглянула Тоня. Поинтересовавшись, и чего это он не поднимается, пояснила, что у неё уже всё готово к переходу. Перекусываем и в путь.
   Покряхтывая, Иван выбрался из палатки. Тело после вчерашних нагрузок, казалось, скрипит и трётся во всех местах как несмазанные подшипники.
   Тоня, понаблюдав за мучениями напарника, усмехнувшись, бросила:
   – Палатку сворачивай, несчастный, я уже всё остальное собрала.
   – Ага, умоюсь только.
   Всё-таки сворачивать тяжёлую промокшую палатку – это вам не фунт изюму слопать. А ведь предварительно встряхнул её, ну, насколько получилось. Отжимать, конечно, бесполезно, ни сил не хватит, ни длины рук. Озабоченно глянул на свёрнутую в баул Тонину палатку, как же она справилась? Потом нашёл взглядом снующую по лагерю женщину. В этот раз она предусмотрительно накинула на голову и плечи плащ из лёгкого целлофана, ну, или как там правильно этот материал называется. Бабушки в таких любят на рынках стоять. На рынке-то оно, может, и удобно, а вот каково оно будет в тайге? Ну, хоть на первое время хватит, и то ладно. А потом дождь может и затихнуть. Не бесконечные же запасы у этих туч?
   Кое-как запихав свёрток в баул, он поднялся, тяжело дыша. Тоня уже стояла рядом, за спиной рюкзак с притороченной палаткой, а это килограммов тридцать минимум. И стоит, будто так и надо, ни грамма неудовольствия на лице. Напротив, бодрость и энтузиазм в каждом движении. Позавидовав подготовке проводника, Иван, предварительно также завернувшись в такой же плащ, с трудом забросил свой груз на плечи. Однако! И это тащить неизвестно сколько километров до Алмазной горушки?! А что делать? Тут тоже оставаться не дело. И далеко, не находишься, и опасно, в любую минуту могут появиться те самые, преследователи которые. В то, что они заблудились или передумали за ними таскаться, Иван поверить бы хотел, но жизненный опыт, подсказывающий, что если какая пакость может случиться, то она обязательно и произойдёт, заставлял его откидывать радужные мысли подальше. Нет уж, нет уж. Тоня права, надо поторопиться. Лодку она уже закидала ветками, канистры с бензином затащила подальше в кусты шиповника, укрыв мхом и листьями. Как утверждает, фиг они найдут. Инструмент, продукты и прочие нужные в тайге мелочи они забирают с собой. Бандиты, если доберутся сюда, обнаружат лишь проплешину от костра и примятую траву в тех местах, где стояли палатки. Ну, ещё заготовленные слеги для крыши, которые так и не понадобились. И ничего больше.
   – Ты готов? – Тоня беспокойно оглянулась на кусты, за которыми ручей.
   То ли чувствует что-то, то ли просто переживает. В любом случае, понятно, медлить нельзя. Поёрзал плечами, устраивая рюкзак поудобнее:
   – Готов.
   – Тогда двинули. Старайся ноги повыше поднимать. Чтобы траву не помять сильно. И в стороне иди, не надо цепочкой.
   Догадываясь, зачем эти предосторожности, Иван молчком двинул за Тоней. Перед деревьями он сместился на пару шагов вправо, понимая – оставить тропинку в мокрой траве – привести за собой погоню. Следы и так видны, будем надеяться, что ненадолго. Дождик замоет за ними. Правильно говорит проводник, нечего врагу знать, куда они направились.
   Ветка пихточки, которую Поддубный отвёл, углубляясь в лес, качнулась за спиной, негромко хрустнул сучок под неосторожно поставленной ногой, и на полянке у ручья затихли все звуки, несвойственные тайге. Шурша в высокой траве и покачивая хвоинки на деревьях, когда по ним скатывались накопившиеся капли, продолжал моросить мелкий дождик. По сумрачному небу одним широким потоком неслись куда-то на юг, туда, где тепло и деревья выше и гуще, слипшиеся тучи. Крадучись на полянку выбралась необычная лиса. Рыжая, на шее «ободок», словно ошейник, и на холке от него тянется полоска такого же чёрного цвета с проседью до самого хвоста. Если смотреть сверху, будто крест на спине, охотники зовут её «крестоноской». Когда-то в этих местах, в питомниках, выращивали лисицу чернобурку. Немало товарок сбежало в лес. Видимо, крестоноски появились от помеси чернобурки и лесной лисицы. Сторожко оглядываясь, она подбежала к пятну, оставшемуся от костра. Принюхиваясь, покрутилась на месте. Для неё пятачок пропах остатками пищи, а найти не получается. Она бы ещё поскакала вокруг, но тут поблизости хрустнула веточка, и лиса резко выпрямилась, подняв ушки. Хруст повторился, и хищница размытым пятнышком скользнула в кусты.
   Через минуту от ручья послышались осторожные шаги, и из-за дерева выглянуло человеческое лицо.

Глава 18

   «Как же хочется удавить этого Тюню! Так бы накинул на шею удавочку и… – Малахай мечтательно скривился, словно зуб заболел. – Все задержки из-за него. Мало того что он всю дорогу еле плетётся позади, вынуждая останавливаться чуть ли не каждый час, так ещё и в реку свалился, будто специально, чтобы подольше их задержать. Пришлось строить шалаш, разводить костёр, чтобы высушить этого… простодыру. А он сидит, как неживой, трясётся, в костёр пялится, и такое ощущение, что всё ему по барабану. И своя собственная жизнь в том числе. Так хотелось дать ему по башке в тот момент, чтобы уж сразу отмучились и он, и я… Может, только потому и не дал, что Тюня уже и жить не хотел, по всему. Слишком уж равнодушно щурился на костёр, будто уже и не здесь он, а где-то там, в небесах. Нет уж, пусть ещё помучается, хотя бы до той поры, пока с мужиком и бабой его не разберёмся. Или уже точно знать будем, что опоздали, и они давно дома чаи с баранками гоняют.
   День из-за него потеряли. Не упади в воду, наверняка бы застали этих путешественников не утром сегодня, так вечером наверняка. Ручей-то вот он, это с той стороны Таимбы его не видно почти, особенно если близко не подходить, а тут и при большом желании не подойдёшь, на той стороне высокий берег, а на нём скальные выступы. Чай, не скалолаз, чтобы по ним горным бараном прыгать. Зато по другому берегу мимо не проскочишь, упрёшься. Хорошо, узенький, метра полтора шириной, не больше. Один прыжок – и на той стороне. И даже этот – Тюня перепрыгнул», – скрипнув зубами, Малахай свирепо оглянулся на напарника, державшегося за ногу. Лицо его болезненно сморщилось, а руки обхватили колено.
   – Твою ж дивизию! Что опять?
   Покачнувшись, Тюня выдал жалобно:
   – Ударил, тут коряга какая-то.
   Удержав ругательство, Малахай отвернулся. «Ну и что делать? Опять привал устраивать? Жирно будет, да и, чувствую, рядом они, один рывок – и достанем. Не можем же мы за ними вечность гоняться. Ну, не привидения же они, в самом деле. Должны след оставить, а то и сами попасться уже… Неужто не заслужили такой маленький подарочек от удачи за столько дней, что по этой проклятой тайге носимся?! Только же вышли, а он уже с ногой кривится! Нарочно чуть ли не с первым лучом подскочил, и недоразумение это разбудил лишь бы застать этих, если недалече они ночевали. А шансы на это были. По уму, именно у ручья им и лагерь ставить. Лодку сюда завести, покуда пройдёт, и разбиваться. Ежели они, конечно, куда дальше не намылились. И ведь только и успели, что спозаранку ручей перескочить. И снова этот Тюня что-то утютюнил. Ну, допросится он у меня. Так, тихо, не сейчас. Время не пришло, терпение и только терпение, – задумчиво потерев грудь ладошкой, он огляделся. – Да, а тут надо всё вокруг облазить, здесь они, зуб даю».
   Ночёвка на том берегу ручья, в протекающем в нескольких местах шалаше на голодный желудок, когда холод проникал в каждую, казалось, клеточку организма, только добавила ему злости, пробудив дремавшую упёртость матерого зэка. А вот Тюня, похоже, ещё больше обессилел. «Дохлый какой-то, аж злость берёт. Подумаешь, пару дней поголодал, девки, которые похудеть хотят, неделями на водичке сидят и ничё, живые… А этот!.. – Он со свистом выдохнул, пытаясь сбросить раздражение. – Вообще-то можно и одному в округе пока побродить. От этого… куска… Всё одно один вред от него. Ладно, так и сделаю».
   – Короче, сиди здесь. Никуда не ходи. Я осмотрюсь. Вернусь, думать будем, что дальше.
   Тюня поспешно кивнул, и Малахай, сжимая и разжимая кулак (люди, которые знали его хорошо, сказали бы, что он вне себя от бешенства), решительно шагнул от ручья в сторону видневшейся разрежённости среди деревьев.
   Утро медленно осветлило серые стволы пихточек и лиственниц. Надоевший ещё вчера дождь и не думал прекращаться, перейдя в заунывную морось. Такая может в этих местах сыпать и день и два, и неделю. Не дай бог! Без крыши и харчей они долго не протянут. Силы потеряют и амба. А им ещё в домик тот возвращаться. Пустые и ослабшие или отъевшиеся и с грузом – это большая разница. А с таким грузом, с каким эти двое катаются, выжить несколько зимних месяцев, которые он собирался отсидеться в глуши, пока там не перестанут все на ушах стоять, будет намного легче. «А Тюню этого всё одно грохну, даже если и надобности не будет. Опостылел!»
   С этой мыслью Малахай осторожно выглянул из-за дерева. Впереди в сплошную тайгу небольшим кружочком затесалась прогалинка. Сразу же углядел чёрное пятно от костра, кинутые слеги у стоящей отдельно сосны, и сердце обрадованно ёкнуло. «Были они тут, а, может, и сейчас ещё не ушли, палатки могли же чуть в стороне поставить», – не спеша выходить, он внимательно огляделся. Тихо шуршал дождь, морось летела в глаза, и он щурился, вытираясь ладонью.
   Убедившись, что поблизости людей точно не видать, пригибаясь, выбрался на открытое место. «Были здесь, точно. И, кажись, совсем недавно, еловые лапы под палатками не совсем мокрые, – он опустился на колени в том месте, где стояла палатка Ивана. Пощупав ладонями хвою, удовлетворённо кивнул сам себе. – В самой глубине почти не промокла, и земля чуть влажная, значит, от силы полчаса как ушли. Может, и меньше. Вполне может так случиться, что ещё шагают где-то вон за теми деревьями, что метрах в тридцати.
   Рывком он перескочил на противоположный край прогалинки. У первых стволов остановился. Тихо! Шагов не слыхать, вообще ничего не слышно, будто один только дождь и шумит на всём белом свете. Пригнувшись, он медленно двинулся вдоль кромки деревьев. Глаза шныряли в траве, осматривали тонкие веточки пихт. Но если они и ушли только что, то как-то уж очень удачно. Сделав почти полный полукруг, он растерянно замер. Ну, не может же быть, что они растворились в небесной хляби! Должны же остаться хоть какие-то следы. Не веря себе, он несколько секунд оглядывал опустевший лагерь. «Нет, не может быть. Значит, смотрел плохо. Надо повторить».
   Смирив бьющееся сердце, он снова пошагал, на этот раз более внимательно осматривая травинки. Иногда он останавливался, пригибаясь к самой траве, метёлки проскальзывали между пальцев, глаза обшаривали каждую былинку, но пока все усилия оставались тщетны. Он чувствовал, как нарастает раздражение, руки чесались в прямом смысле этого слова. Захотелось прибить, а ещё лучше удушить кого-то. Да вот хотя бы… Он с трудом отвёл взгляд от прилёгшего на полянке Тюни. Не понимая, куда могли подеваться люди, Малахай всё более нервно рыскал между деревьями, матерясь сквозь зубы. Не улетели же они, в самом деле!
   Терпение было вознаграждено, когда до окончания третьего круга и надежды на удачный результат оставалось шагов десять. Мужской след, придавивший высокие былинки, пятка отпечаталась в сырой земле под травой. Малахай сжал губы, махнув кулаком. «Я знал, что не уйдут!» Повеселев, как хищник, выследивший добычу, вор завертелся вокруг, чуть ли не носом зарываясь в мокрую траву. Второй след отыскался уже легче. А вот и третий. Определив направление, в котором ушли путешественники, рецидивист окончательно успокоился. Теперь догоним. Только надо поторопиться, пока следы виднеются. Дождь быстро зелень восстановит, и тогда шиш кого найдёшь. Особенно если они, не будь дураками, сменят направление где-нибудь на камнях. Выпрямившись, он хмыкнул: «Ну это вряд ли. В тылу врага, что ли, диверсанты? От кого им тут прятаться? Они же ни сном ни духом не догадываются, что за ними идут. Скорей всего выбрали маршрут, какой нужно, и пошли со всем грузом. – Он прищурился, словно какая-то неожиданная мысль появилась в голове вот только что. – А со всем ли грузом они пошли? И где лодка, неужто по ручью вверх перегнали? Это надо посмотреть. И ещё. А куда они, интересно, двинули, за каким-таким? – он вытер влагу с лица. – Всё страньше и страньше. Ладно, это всё потом. Сейчас быстро прошвырнуться, лодку поискать. Она на берегу должна быть, вряд ли её далеко потащат. И тяжело это и бессмысленно, с их точки зрения. Если найдём, мотор обязательно перепрячем. Мало ли какие случаи бывают в жизни.
   Так, вперёд, за Тюней, хоть пинками, а надо его поднимать да расшевелить. Как лодку найдём, бегом по следам. «Не захочет бежать, кину его к лешему, нехай пропадает. Цель вот она, совсем рядом. А с Тюней этим ничего не случится. Во всяком случае, пока не вернусь, точно не пропадёт. Хотя оставлю я его вообще здесь, пусть шалаш строит, с этим-то он, надеюсь, справится».

Глава 19

   Морось, казалось, будет сыпать вечно. Иногда он поднимал голову, подставляя под дождинки лицо. В очередной раз умывшись, Иван вглядывался в мрачные тучи, надеясь увидеть хоть крохотный кусочек бирюзы. Но муть царила наверху. Стылое небо висело почти касаясь вершин приземистых лиственниц, тучи тянулись одной нескончаемой полосой, и он снова упирался взглядом под ноги. Тем более что смотреть было куда: коряг и провалов в земле, затянутой хрустким ягелем, хватало. Ещё этот тяжеленный рюкзак с инструментом и притороченной к нему мокрой палаткой! С каждым шагом ноша набирала вес, будто вместе с влагой на неё подвешивались килограммовые гири. На неровностях Поддубного покачивало, и несколько раз он чуть не упал. Хорошо, Тоня, периодически оборачивавшаяся, в те моменты на него не смотрела. А то было бы неудобно. У неё груз за спиной ничем не легче, чем у него, а идёт легко, во всяком случае, так ему видится. И ещё, Иван не сразу, но заметил, она почему-то двигается в разных направлениях. Несколько раз проводник, словно найдя более удобный проход в зарослях, сворачивала влево или вправо. Но вскоре оказывалось, что и новый маршрут ничем не легче того, с которого только что сошли. Поддубный всё порывался спросить, но сил говорить на ходу не хватало. А потом и забыл вовсе.
   Волглый бушлат уже через пару километров пути пропитал сухую кофту, которая теперь неприятно холодила плечи. С веток срывались крупные капли, трава быстро намочила штаны выше голенищ резиновых сапог, и коленки тоже подмерзали.
   На привал встали, когда Иван уже подумывал оставить рюкзак где-нибудь в приметном месте, сняв с него только палатку. Вернуться за ним можно и попозже, никуда не денется, продукты все в Тонином сидоре. Привалившись к дереву, минуту он просто пытался отдышаться. Тоня, поморщившись, с трудом скинула мокрые лямки рюкзака с плеч. Придержав, аккуратно опустила ношу на завал из стволов, который только что обошли. В этот момент ему стало стыдно своих мыслей. Хорошо, не успел озвучить.
   – Ну, ты как? – Она заботливо всмотрелась в слегка побледневшее лицо Ивана.
   Сипло выдохнув, он кивнул:
   – Жить буду.
   Тоня, тихо охнув, опустилась на брёвна.
   Немного отдышавшись, он упал рядом, умудрившись опустить рюкзак на стволы, не снимая тяжесть со спины. Просто не решился, побоявшись, что потом не хватит духу надеть обратно.
   – Ничего, почти половину прошагали. Дальше легче будет.
   – Почему легче?
   Она хмыкнула:
   – Потому что от старого лагеря дальше, а к новому ближе.
   Иван поёрзал:
   – Я думал, правда легче…
   – Ничё… дойдём. Там отдыхать и сушиться будем. Ну, насколько получится. У тебя сухие вещи остались?
   Вспомнив носки, бельё и свитер, предусмотрительно завёрнутые в пакет, Иван кивнул.
   – Отлично. Пожуём чего-нибудь и в спальник. Я до завтра ничего делать не буду.
   – Я тоже.
   Тоня поднялась, подтягивая рюкзак. Иван, с кряхтеньем выпрямившись, помог проводнику закинуть ношу на спину.
   И снова бесконечная дорога, мхи, пропитавшиеся водой, словно губки, и валежник, баррикадами перекрывающий самые удобные тропки. И морось, заполонившая весь таёжный мир.
   На каменистом склоне Тоня неожиданно остановилась. Приблизившись, Иван встал рядом. Мелкие капли сыпались на деревья, словно стаи мошкары, от них воздух казался темнее. Хвойный воздух лился в лёгкие, словно чистый кислород из кислородной подушки. Настоянный аромат хотелось поглощать не только вдыхая, как невесомую субстанцию, но и пить, как волшебную жидкость, от которой, может быть, проходили когда-то раньше, в другом времени и мире все болезни и хвори. Если бы ещё не одышка…
   С возвышенности, поднятой над лесом выше верхушек, вся тайга виделась как открытая ладонь. Зелёные пихточки и лиственницы ковром устилали подъемы и спуски, невысокие горки казались гномиками на фоне двух высоченных сопок, закрывавших дальний край окоёма. Где-то между ними несла прозрачные воды невидимая отсюда Таимба. Не снимая рюкзака, женщина обернулась:
   – Красиво, да?
   – Очень! Дух захватывает, как красиво.
   – Мне очень наши края нравятся. Я тут будто дома, словно кроме родителей и дочки у меня и ещё родня здесь, я так чувствую, родственники мы с этими горами, падями, речками. Когда жила в райцентре, скучала не только по своим, но и вот по этим… родственникам, – она обернулась, чуть смущённая. – Я путано говорю, да? Я вообще не очень люблю много говорить.
   Иван вдохнул полной грудью. Ломило плечи, гудели натруженные ноги, но в этот момент он прекрасно понял проводника.
   – Да, с такой красотой только родственниками и можно быть.
   Она легко улыбнулась. Взгляд женщины упал за спину, в ту сторону, откуда пришли.
   – Как думаешь, они нас выследили? – вопрос прозвучал неожиданно. Всё-таки резковато она сменила тему.
   Несколько секунд Поддубный въезжал. Потом тоже оглянулся, пытаясь разглядеть то, что встревожило Тоню. Но мутно-зелёная даль выглядела непорочной.
   – Ты о чем?
   – Да всё из головы не выходит, что кроме нас тут кто-то есть…
   – Ты думаешь, могут выследить?
   Тоня пожала плечом, насколько позволил рюкзак:
   – Отец говорит в таких случаях, что если пакость какая-то может произойти, то она обязательно произойдёт.
   Иван поёрзал, передвигая лямки на пару сантиметров в сторону, на мышцы, которые ещё не так болели.
   – Сам так недавно думал. Но вряд ли они нас вычислят в тайге. Следов-то почти нет. Трава не везде была. Много по мху шагали. – Он опустил голову. – А здесь вообще камни.
   – На то и рассчитываю, – задумчиво протянула она.
   Ивана осенило:
   – Так вот почему ты всё время поворачивала. Предельно ясно, следы путала.
   – Ну да, путала. Если не очень опытный следопыт, а такие только среди местных попадаются, эвенков в основном, то, может, и не найдёт.
   – Но нос по ветру держать надо всё равно, да?
   – Точно. Ну что, передохнул?
   – Можно и так сказать, хотя что-то как-то не очень…
   – Очень на месте будет, двинули, не торопясь.
   Иван снова глубоко вздохнул. Поправив сбившийся ремень, опоясывающий бушлат, пристроился за Тоней, которая, не оглядываясь, уверенно пошагала впереди.
   К ручью они вышли в полдень. На часах начало первого. Сил – только забраться в спальник, ну или ложку поднять, да и то желательно лёгкую. А надо лагерь обустраивать. Хотя бы палатку поставить.
   Поглядывая на сноровисто снующую Тоню, Иван тоже потянул завязки рюкзака.
   Палатка, как и следовало ожидать, не стала суше, напротив, показалось, будто в неё какой-то шутник камней накидал. Кое-как развернул влажный брезент, звякнули колышки в тряпичном свёртке.
   Провозился добрых полчаса. А когда поставил, понял, что силы кончились окончательно. Тоня чем-то шуршала в своей палатке, дождик сыпал и сыпал, и Поддубный понял, что если сейчас же не заберётся в спальник, то упадёт прямо там, где сидит, то есть у входа.
   Покряхтывая, он стянул с себя всю мокрую одежду. Натянув верёвку под крышей от колышка до колышка, повесил шмотки на неё. Палатка заметно прогнулась, но Ивану уже было всё равно. Последним усилием он развернул спальник. Забирался в него с одной мыслью: только бы ничего не случилось: подъём по тревоге станет для него настоящим кошмаром.
   Наконец щека прижалась к мягкой поверхности мешка, глаза закрылись. Он замер… Но сон не пришёл. Иван этот эффект знал: переутомление не всегда способствует здоровой дрёме. Бывало, вымотаешься до полного безобразия, а заснуть не можешь. Он слышал, как к палатке приблизилась Тоня: её мягкие, еле слышные шаги он уже узнавал. Приподняв полог, постояла несколько секунд. Иван даже не попытался как-то обозначить себя. Мышцы тянулись и ломались, подрагивала какая-то жилка на шее, он решил сделать вид, что спит. Тем более, он так и собирался поступить, ну а что сразу не вышло – так это случайность. Тоня осторожно опустила брезент, и в глухой капели прошуршали удаляющиеся шаги. Улыбнувшись, он подумал, что Тоня у него хорошая. Не стала его тревожить, молодец. И заснул.
   Он не слышал, как проводник звенела крышкой котла, как глухо тюкал топор, разрубая влажные дрова. Он спал крепко, без сновидений.
   А проснулся от тишины. Шорох капель по брезенту, к которому он привык за последние сутки, исчез, и в сонном мозгу Поддубного что-то щёлкнуло. Проснувшись, он остался лежать, прислушиваясь и пытаясь сообразить, что же его разбудило. На часах шесть вечера. «Да уж, поспал неплохо, что ночью делать буду». Потянувшись, почувствовал, что силы вернулись. Во всяком случае, руки поднимались без особых усилий, и лёгкость в теле присутствовала. Он поднялся с решимостью свернуть если не горы, то хотя бы килограмм пятьсот грунта. Штаны мокрые, хорошо, есть запасные. Бушлат пусть висит, сохнет, а он пока в свитере походит, температура позволяет. Сунул руку в резиновый сапог. Немного сыровато, но с сухой портянкой пойдёт.
   Дождь, и верно, притих. В вечернем небе появились тёмно-синие пятнышки, пока крохотные, но и это уже плюс. На пятачке у ручья пусто, среди редких деревьев Тони не наблюдалось, и Иван выбрался на улицу. В соседнюю палатку решил не заглядывать, если Тоня там, значит, отдыхает. Ей надо. Достаётся не меньше, чем ему, мужику. А она женщина, молодая, тонкая и… интересная. Что там лукавить, очень симпатичная. Он бы попробовал даже поухаживать, будь они в другой ситуации. Вот вернутся – и попытается. Правда, как это будет выглядеть в деревне, при родителях, он пока не представлял. Но самонадеянно решил, что выход найдётся.
   Под куском брезента у прогоревшего костра что-то явно было! Сглотнув, он вдруг почувствовал, что голоден аки зверь. Как же она умудрилась приготовить под дождём, да на мокрых дровах?
   Под влажным брезентом прятался ещё тёплый котелок. Невольно улыбаясь, поднял крышку: сумасшедше приятный запах гречневой каши поплыл в хвоистом вечернем воздухе. Иван поспешил к палатке, там, в кармашке рюкзака, хранилась крайне своевременная вещь – ложка.
   После ужина он решил немного поработать. А что? Силы есть, голод утолён, настроение самое боевое, к чему время терять? Предельно ясно, что до темноты он успеет промыть как минимум несколько лотков, штуки три уж точно. Тем более, когда исчезли все препятствия между ним и драгоценными находками, здоровый зуд азарта проник чуть ли ни в каждую клеточку отдохнувшего тела.
   Ещё раз глянув на Тонину палатку, в которой по-прежнему тихо, он, стараясь ступать неслышно, направился к ухоронке, где в прошлый раз спрятал весь инструмент.
   Сырость, казалось, пропитала каждую травинку, каждую хвоинку и каждый бугорок ягельника. Запустив на ходу ладонь в кустик черники, извлёк руку с ягодой, мокрой, будто под водой подержал. Не тянуло бы так неудержимо к ручью, остался бы пособирать. Сейчас она, напитавшаяся соков и влаги, особенно мягкая и целебная. А вкусная какая!
   Инструмент нашёлся, где и оставлял. Вытянув из-под деревьев лоток, лопату и сито, немного постоял на бережку ручья, определяя, откуда начать. Излучина выше по ручью показалась ему перспективной. Там, метрах в двухстах от лагеря каменистый склон упрятанного под мхи и валежник холма продолжался, уходя под воду. То, что надо!
   Вымокнув от голенищ сапог и по пояс напрочь, добрался до выбранного уголка. Деревья поднимались со всех сторон, не сплошная чащоба, но очень близко к ней. Высоченная трава у воды путала ноги, и он частенько запинался. Задирая лоток, Иван покрутился на месте, активно притопывая ногами. Несколько минут, и участок на берегу метр на метр готов к испытанию. Остриё лопаты с хрустом вошло в поскрипывающий грунт, и на следующие несколько часов геолог выпал из реальности.
   Незаметно стемнело. Разогнув натруженную спину, Поддубный задумчиво посмотрел на раскрашенное в мутновато красные тона закатное небо. Опустил взгляд на лоток, в котором перекатывалась последняя партия породы. Огорчённо вздохнув, пробормотал:
   – Похоже, на сегодня достаточно. Предельно ясно, что больше я ничего не разгляжу.
   Разгребая сапогами воду, широкими шагами выбрался из ручья. Собрав разбросанный инструмент, уложил его под дерево. Лоток бросил рядом с кучкой переработанной породы. Завтра тщательней рассмотрит. Может, хоть что-то отыщется. В этот раз ему не повезло, за весь вечер намыл всего несколько золотых крупинок, может, граммов на пять. Решил, что такие крошки и брать с собой ни к чему, оставит здесь, ну, хоть вон за этим камнем, на листике. И никаких тебе самородков или алмазов. Впрочем, он нисколько не огорчился. Не бывает так, чтобы везло каждый день. Грех грустить, в заднем кармане штанов по-прежнему хранился камешек, окупавший все потраченные силы и средства на экспедицию. Так что на сегодня всё, пора в лагерь, Тоня заждалась, поди. Странно, что она вообще не пришла ещё к нему. Неужели спит? «Вот же соня, – упрекнул он по-доброму, и губы чуть дрогнули в улыбке. – Ничё, счас я её расшевелю».
   К стану он подходил в приподнятом настроении. И не сказать, что добыча была велика или наметил место, где богатая залежь, нет. А вот тепло на душе – и всё тут. Может, радовала пропитанная травяными и хвойными запахами тайга, может, окрыляло то, что работать теперь будет с утра и до вечера, без обязательного преодолевания немереных расстояний, забитых непролазной чащобой. Или прельщал мираж пока ещё необнаруженного сокровища, которое непременно найдёт если не завтра, так на следующий день. В общем, он бы и сам не смог объяснить причину блуждающей на губах улыбки.
   Вот и палатки виднеются сквозь крайние деревья. Десятка два шагов – и он дома. В последний момент он решил сделать сюрприз. Пригнувшись, Иван дальше пробирался на цыпочках. Интересно, получится у него подойти так же бесшумно, как умеет Тоня?
   Последние метры он преодолевал, затаив дыхание.

Глава 20

   Нечего и думать выследить их по следам. Малахай понимал, до Дерсу Узала и даже до Соколиного глаза, героев любимых книг из детства, ему как до первого крупного города походкой рака. В общем, не добраться. На первых порах попробовав придерживаться еле различимых в траве следов, очень скоро он заплутал, потеряв даже направление. То ли они взобрались в какой-то момент на деревья и дальше продвигались по веткам, как белки, что, понятно, фантастика, то ли у него опыта отслеживания по следу не хватало. Второе, конечно, ближе к истине. Минут через двадцать, окончательно расставшись с надеждой выследить путешественников, вор с досады сплюнул. И остановился, оглядываясь. Плотным кольцом его окружали тонкоствольные лиственницы, лицо наловило паутины, и Малахай вытер щёки ладонью. Где-то за деревьями, он помнил, поднималась горушка, но где именно, из леса не углядеть. Поразмышляв, повернул обратно.
   «Нет уж, тут можно до ишачьей пасхи пролазить. Надо что-то изобретать. И срочно. Без жратвы мы долго не протянем».
   На открытом пятачке у реки ничего не изменилось. Не стоял шалаш, не горел костёр, вообще какого-либо шевеления не наблюдалось. Ругнувшись вполголоса и пообещав треснуть Тюню пару раз, когда отыщет, он пошёл по кругу, разгадывая загадку из нескольких слов, в основном матерных: «А куда он… вообще подевался?»
   Малахай уже собирался покричать, когда заметил выглядывающую из-под наваленных веток ногу в сапоге.
   – Вот же ж! – он резко замер.
   А потом размашисто гукнул по подошве носком обутки.
   Ветки словно разметало ураганом, заполошно протирая глаза, из-под них выскочил Тюня. И сел, бестолково поглядывая на высоченного напарника.
   Не дождавшись слов, Малахай цыкнул сквозь зубы:
   – Подъём, обед проспишь.
   – Я только чуть-чуть придремал. – Тюня, ещё сонный, с трудом поднялся. Поелозив по траве ладонями, набрал влаги. Вытерев лицо, взгляну уже трезвым взглядом. – Чего делать будем?
   Раздражение так же резко, как и появилось, спало. Малахай в глубине души позавидовал парню: молодость, засыпает без всякой оглядки. Непуганый ещё. Сам бы он так не смог. Хотя в его возрасте, да таким же бестолковым… всё возможно.
   – Поищи посуше ветки, костерок сварганим. Попьём чайку и двинем. Есть у меня мыслишка по поводу, где их искать.
   Напарник, явно чувствуя себя виноватым, суетливо побежал за ближайшие деревья.
   Но посидеть перед огнём в этот день было не суждено: мокрые поленья разгораться не желали, как Малахай ни старался. Переведя десяток дефицитных спичек, он неожиданно психанул, распинав бесполезные сучья.
   Несколько секунд вор простоял, задрав голову к небу под внимательным взглядом Тюни.
   – Всё, бесполезно. Идём за ними. Не догоним, тут нам и кранты, – он словно только что увидел напарника. – Ну чего расселся? Поднимай задницу, двинули, пока силы есть.
   Дождавшись, когда Тюня подскочит, обмахивая пятую точку от мусора, молчком двинул к лесу. Он понял, как будет искать мужика и бабу. Первые их шаги, а там метров сто, они сделали в одном чётком направлении: на поднимающуюся вдали горушку. Вряд ли они сразу начали крутить ватрушки, наверняка топали в нужном направлении. Вот, они в ту же сторону и двинут. А там, у склонов, уже всё заново обыщут. Вряд ли эта парочка далеко горушку обходить будет. Следы точно какие-нибудь оставят. Они же и сторожиться уже так не будут, далеко от лагеря, чего им бояться? Да им, если на то пошло, вообще нечего бояться. Откуда им знать, что за ними идут, на глаза этим таёжникам никто не попадался, погоню никак не обозначал. Значится, могут они где-то там и стоять лагерем. Зачем-то они сюда пришли? Вот и узнаем заодно, чем им тут намазано.
   Выбрав направление и запомнив, откуда на них светит спрятанное за дымчатой пеленой еле различимым мутным пятном солнце, Малахай решительно пошагал в сторону горки. «Ничё, никуда они не денутся. Найдутся, чай, не иголка в стогу».
   До горки они добрались ближе к вечеру. По дороге раз пять пришлось останавливаться, дабы отдышаться. Тюня под конец с трудом поднимал ноги, запинаясь через шаг. Он почти не смотрел по сторонам, погрузившись в собственные переживания и мучения. Он лишь переводил взгляд на место следующего пятачка, куда будет ставить подошву, а шагнув, снова использовал зрение для выбора точки опоры для ноги. Малахай, вымотавшись ничуть не меньше, такого расточительства позволить себе не мог, кто-то же должен следить за обстановкой вокруг. Мало ли что, всё-таки не на загородной прогулке, всякое может случиться. Он же и заметил серый бок палатки, проглядывавший сквозь разредившийся неожиданно лиственничник.
   Резко остановившись, он поймал за шкирку ничего не соображающего от усталости Тюню, а когда тот поднял голову, пытаясь сообразить, что происходит, приложил палец к губам. «Неужто наконец подфартило?!» Чтобы не спугнуть удачу, рецидивист жестами приказал напарнику ждать здесь, а сам, продумывая каждый шаг, медленно двинулся в обход.
   Две палатки стояли рядом, словно два пестуна, прижимающиеся бочками. Вокруг никого. Остатки давно потушенного костра на свободном от деревьев пятачке, наплав брезента над чем-то круглым, котелком? Почувствовав, как ёкнуло в пустом желудке, он из последних сил сжал зубы: «Потом, всё потом, сейчас надо узнать, есть ли кто в палатках». Подобравшись к входу в крайнее жилище, беззвучно опустился на колени. Оглянувшись и ничего подозрительного не заметив, десяток секунд прислушивался к бешено колотившемуся сердцу. «А, была не была!»
   Мягко, двумя пальцами поднял полог у левого от себя жилища. Пусто! Теперь можно шибко не опасаться. Если во второй кто-то и есть, то он там один. Почему-то в этот момент он совершенно упустил из вида, что они и вдвоём могут лежать в одной палатке.
   Подкравшись на коленях ко второму жилищу, он рывком распахнул полог, одновременно по пояс заныривая внутрь.
   На него смотрели сонные испуганные женские глаза. Несколько мгновений ушло на осмысление ситуации, затем женщина метнулась в сторону. Малахай, ожидавший нечто подобного, успел накрыть её телом, зажав руку, и женщина зашипела, изворачиваясь.
   «Ну нет, Малахая на мякине не проведёшь». Не особо церемонясь, он отклонился и залепил ей тяжёлую пощёчину. Попал удачно, голова откинулась, и баба на какое-то время потеряла осмысленность в глазах. Нокдаун! Отлично! Он запустил руку под какие-то тряпки, туда, куда только что она рвалась, и ладонь нащупала ружьё. Вытащив, с удовольствием повертел оружие в руках. Карабин. Старенький, но ухоженный. Так, и заряженный. Ну, теперь совсем другое дело!
   Взгляд женщины понемногу прояснялся. Малахай задом выбрался на улицу. Мельком огляделся. По-прежнему тихо. Поднявшись, направил карабин на вход:
   – Вылазь давай и не дури.
   Женщина вскинула возмущённый взгляд. Увидев глазок оружия, направленный в лицо, словно запнулась. И медленно выползла следом.
   Кода поднялась, он мотнул карабином в сторону костра:
   – Иди.
   Молчком она проследовала, куда велели. Остановившись у проплешины костра, оглянулась:
   – И что теперь?
   – Где мужик твой?
   Плечо поднялось и опустилось:
   – Понятия не имею, где-то бродит.
   За спиной раздался шорох, и Малахай, не выпуская из поля зрения женщину, шагнул в сторону, становясь боком, чтобы одновременно видеть обе стороны. К ним, смущённо улыбаясь, приближался Тюня.
   – Здрасте, – пожелание здоровья при встрече прозвучало неуместно, но он этого не понял.
   Малахай мотнул головой:
   – Глянь, чего у неё там, под брезентом?
   Тюню не пришлось уговаривать. Несколько стремительных шагов, и он уже, блаженно прищурившись, вдыхает аромат гречневой каши.
   – Обалдеть! – И взгляд заметался по сторонам. – Ложка у тебя где?
   Женщина не пошевелилась, и рецидивист подтолкнул её дулом:
   – Гони ложку.
   Нехотя она показала глазами на брёвнышко в стороне. На нём стояла металлическая кружка, из которой выглядывал необходимый инструмент.
   Тюня бросился к посуде, как оголодавший зверь к еде. Впрочем, так оно и было.
   Через пару секунд он уже пытался выразить восхищение вкусовыми качествами каши с полным ртом. Заглянувший в котелок Малахай отметил, что на двоих хватит. Впрочем, тут же он переменил мнение – каша убывала с катастрофической скоростью. Одной рукой вор развязал тесёмку на штанах:
   – Поворачивайся спиной, руки вязать буду.
   Метнув на бывшего зэка ненавидящий взгляд, она подставила запястья.

Глава 21

   Голос. Он точно слышал: там кто-то говорит. Мужской, напористый. Даже наглый. Наглый? Мгновенно вспотев, он опустился на мшистую подкладку леса. Сначала на колени, а затем и лёг. Снова тишина. Птички здесь не поют, а вот дятел где-то вдалеке постукивает. Может, ему показалось? Ну, что наглый. Нет, вряд ли. Галлюцинациями не страдает. «А почему я решил, что это враги? – засомневался Поддубный. – Может, охотник какой-нибудь. Интонация точно могла почудиться». Он уже начал приподниматься, коря себя за мнительность, как в стороне лагеря загремела посуда: то ли кружка алюминиевая упала, то ли миска. И следом до его ушей донёсся приглушённый матерок. Снова тот же голос.
   Иван рухнул на землю. «Предельно ясно, не показалось. А как бы хотелось ошибиться». За деревьями виднелся бок его палатки, что происходило там, за ней, оставалось только угадывать. «Так, предположим самое худшее. Это беглые зэки, Тоня у них. Тогда возникает следующий вопрос: что им нужно? Да всё им нужно – от женских ласк до продуктов и инструмента. А вот что им не нужно, так это свидетели. – Иван даже покрутил головой от досады. – Это ж надо так вляпаться! Где же они опростоволосились? Следы? Так Тоня их путала, он бы точно сроду по ним никого не нашёл. Тогда что? Сумасшедшая удача или же есть ещё нечто, ими не учтённое? Ладно, время поразмышлять будет. Сейчас бы понять, что там происходит, диспозицию как-то определить. А для этого неплохо было бы подобраться поближе».
   Поёрзав, Иван осторожно сместился вправо, так чтобы оказаться напротив костра. Под локтём хрустнула веточка, и он замер, прислушиваясь. В лагере по-прежнему молчат, тот матерок словно показался. Хорошо бы, но в чудеса он уже давно не верит! Поддубный передвинулся ещё на пару метров в сторону, и из-за дерева выплыла фигурка Тони. Незаметно для себя Иван выдохнул облегчённо. «Жива, слава богу! И, по всему, цела». Тоня сидела на бревне, неестественно выпрямив спину, лишь иногда поворачивая голову, словно осматривая пути подхода. Проводник точно знала, откуда он выйдет. Лицо её отсюда не разглядеть, но вот сама поза, напряжённая и оттого тревожная, заставила Поддубного ещё больше нервничать. Закусив губу, он замер, приглядываясь.
   «Мужика не видно, это тоже неспроста. Неужели засада? Но как они могли заставить Тоню в ней участвовать? Карабин?! Конечно, они захватили карабин и сейчас держат её на мушке, используя как приманку. И что делать?»
   Мужик может прятаться где угодно. Вон за тем кустом, это ближе к ручью, да даже за этой парочкой деревьев, почти сросшихся стволами, если лежать там, ни за что не увидишь. Повертев шеей, но так ничего нового и не заметив, Иван снова задал себе тот же вопрос: «И что делать?»
   Грубый сильный голос заставил его вздрогнуть:
   – Слышь, мужик, ты же там, да? Выходи уже.
   Иван мгновенно облился потом. Сердце забухало, словно барабан, и Иван прикусил губу: «Откуда он знает, что я здесь? Услышал, что ли?»
   – Выходи по-хорошему. – Голос звучал угрожающе. – Не послушаешь, мы твою лярву на кусочки порежем. Но не сразу, поначалу оприходуем на пару.
   Тоня возмущённо обернулась куда-то на другой край пятачка, там несколько деревьев выстроились рядком, образую редкую изгородь:
   – А хотелка не отвалится? – прошипела она.
   Мужик ругнулся:
   – Рот закрой, а то мы поможем. Пулю хочешь? Я же тебя не сразу убью. Первым делом руку прострелю, чтобы не брыкалась шибко.
   – Ну выходи, стреляй. Что ты там прячешься за деревьями, смелый такой? С бабами воевать только и умеешь, поди.
   Снова раздалась ругань, и следом неожиданно спокойный голос:
   – Зря стараешься, меня так просто из себя не вывести. Я подожду, пока твой мужичок появится, а уж потом покажу, как я с бабами воевать умею. Ох, девонька, не понравится тебе. И вообще, заглохни, пока я твой рот поганый портянкой не заткнул. А она у меня вонючая, неделю для тебя берёг. Тюня, сымай сапог.
   Тоня гордо отвернулась, но в перепалку больше не полезла. И правильно, нечего бандитов злить, неизвестно, что они выкинуть могут.
   Воспользовавшись тем, что про него на какое-то время забыли, Поддубный переместился на пару метров в сторону, подальше от мужских голосов.
   «Как бы дать Тоне знать, что я здесь. Эти сволочи на понт берут, думают, я сам так и выйду, – он призадумался. Почесал нос, вытерев заодно выступившие капельки пота. Пошевелил губами. – А я выйду? А какой ещё вариант? Ситуация-то патовая. Скорей всего они не знают про меня ничего. Вряд ли Тоня им что-то рассказала, не тот она человечек. Выходит, они меня боятся. А вдруг я вооружён. Или вообще Илья-Муромец с Джеки Чаном скрещенный. Мне ружьё ни к чему, одними руками мужиков побидю. Ну, допустим, может, я и справлюсь. Боевое самбо кое-что дало, немного умею и, думаю, не всё забыл, но для этого надо подойти хотя бы к бандюгам. Так, они тоже об этом кумекают. Им тоже для начала надо хотя бы вот такими примитивными приёмчиками вывести меня из леса. Как раз под карабин. А когда на мушке, шибко не попрыгаешь. Да! И самое главное, Тоня-то у них. А пока она в их руках, придётся играть по бандитским правилам. Ну да, небось не пропадём. – Иван ещё сдвинулся назад, чуть скрипнув от досады зубами. – В любой момент могу уйти. Вообще не проблема. Но Тоня! Её не оставишь. Потом же не прощу себе. – Иван до белизны сжал губы. – А ведь придётся выйти. Они всё верно рассчитали, девушку я им не оставлю. Хорош же я буду, если сам смоюсь, а Тоня им достанется. И это даже не обсуждается. Не хочется, конечно, но выбора они мне не оставили. Легенду придумывать, пожалуй, смысла нет. Про золото, предельно ясно, я им скажу, а вот про алмаз – это они перебьются. Да и вообще, ещё побарахтаемся».
   Достав из кармана завёрнутый в тряпицу камешек, он повертел головой, подбирая местечко. Выпирающая из-под бугристого ягеля коряга показалась ему подходящей. Засунув под неё алмаз, он огляделся, запоминая место относительно костра. Вроде понятно, не запутается.
   Несколько раз глубоко вздохнул, словно перед прыжком в омут. Медленно поднялся. Перебарывая мелкую дрожь, вдруг охватившую ноги, неторопливо зашагал к Тоне. Только её он видел в этот момент, только ради неё он сейчас сам сдавался в руки бандитов, стараясь не думать о последствиях.
   Его встретили Тонины глаза, в которых Иван явственно прочёл сожаление и упрёк. Шепнув ей: «А как по-другому?!», он остановился рядом.
   Из-за деревьев шустро выскочил крупный мужик в телогрейке. В руках Тонин карабин, в глазах осторожный вопрос: мол, это и есть тот самый, кого мы ждали?
   За его спиной медленно поднялся второй. Этот мелкий, худосочный какой-то, а смотрит победителем. С первого взгляда Иван угадал его: шестёрка. Такому покуражится над слабым – хлебом не корми.
   – Оружие твоё где?
   Поддубный пожал плечом как мог равнодушно. Вроде получилось, хотя волновался до трясучки. Лишь бы голос не сорвался. А то ведь не поверит. Да и так не поверит, если не дурак. Решит, что припрятал где-нибудь.
   – Нет у меня. Я безоружный.
   Мужик обошёл по дуге провожающую его прищуренным взглядом Тоню. Остановился в трёх шагах, не опуская карабин:
   – Узнаю, что сбрехал, на кусочки порежу. А я узнаю. Тюня, веревку давай.
   Только тут Иван понял, почему Тоня так неестественно прямо держит спину: у неё же руки связаны!
   Заметив у Ивана кинжал на ремне, шестёрка, ухмыляясь, расстегнул, стягивая ножны.
   – Дай сюда! – Голос второго наглый, командирский.
   Парень не без сожаления потянул ему нож.
   Главный сунул его в карман телогрейки.
   – Что стоишь, вяжи его.
   Тюня, вздохнув, бесцеремонно развернул Ивана спиной, и запястья стянуло. Крепко, даже больно стало. Иван невольно поморщился.
   Главный заметил:
   – Ничё, потерпишь, не сахарный. Для тебя же стараюсь.
   Иван усмехнулся, но промолчал.
   – Ах ты! Смешки ему тут.
   Сильный пинок толкнул Поддубного вперёд, и он еле удержался на ногах. Обернувшись, словно запоминая, кинул короткий взгляд на обидчика. Тюня расслабленно оскалился:
   – Чего зыркаешь? Это я ещё так, любя, – смех его был неприятен, будто давнишний курильщик харкал.
   Мужик ухватил Ивана за плечо, и в следующий момент он против воли присел рядом с Тоней на бревне. Проводник чуть подвинулась, подпирая его боком, а то бы свалился. Иван благодарно покосился на женщину.
   Не встретив явного сопротивления, бандиты, похоже, расслабились. Мужик, который явно главный, кивнул напарнику со смешным именем Тюня, и тот, настороженно поглядывая на пленных, обошёл их по широкой дуге.
   – Жги костёр, ужинать будем.
   Худосочный, выдернув из чурки топор, молчком направился в лес. Мужик, поискав глазами, куда бы присесть, углядел бревно у кустов. Закинув карабин на плечо, направился туда. Через каждые пару шагов он оглядывался, и Иван удостоверился в своих догадках: их боятся. И это понимание ему не понравилось. Раз опасаются, караулить будут на совесть. Надо как-то сделать так, чтобы мужик перестал чувствовать с его стороны угрозу. Ага, а как сделать? Притвориться полной нюней не сможет, противно. Не, не получится, да и актёр из него никудышный. Ну а если не полной, а так, наполовину? Страха в глаза напустить там, вздрагивать, когда, к примеру, повод появится. Можно попробовать.
   Шёпот Тони он разобрал не сразу. Слегка дёрнул головой, давая понять, что слушает.
   – Ты зачем припёрся?
   Иван метнул короткий взгляд на мужика, выкатывающего кусок дерева из кустов. Вроде пока не смотрит.
   – Я не припёрся. Я пришёл.
   – Зачем вышел, я же видела, лежал там. Я бы сама справилась.
   – Интересно, это как?
   – Как, как. Пока не знаю. Придумала бы чё-нибудь.
   – Так бы они и позволили придумать чё-нибудь. Поизгалялись бы гуртом, и всё.
   – А счас им что мешает?
   Иван обидчиво поджал губы:
   – Как будто у меня варианты были. Так, хватит болтать ерунду. Я дурака включу малость, не удивляйся…
   – Так тебе и включать не надо, – Тоня хмыкнула.
   Поддубный хотел ответить резко, но в последний момент удержался: не время ссориться, да и мужик повернул обратно.
   Охнув, он кинул бревно на траву. Присел, стягивая с плеча карабин и с интересом разглядывая пленных. Из леса с шумом выбрался Тюня, в руках нарубленные ветки, в глазах лёгкий азарт предвкушения. И Кашпировским не надо быть, чтобы понять, о чём он думает: о Тоне, конечно. «Ну, это мы ещё посмотрим. Костьми лягу, но ничего такого не допущу».
   Слабые сумерки словно застыли над верхушками деревьев, здесь, внизу, под тенью пихточек и лиственниц, темнело быстрей. Трещали влажные сучья, густая полоса дыма гуляла по пятачку вокруг костра, и бандюки отворачивались, а то и переходили на другое место. Пленникам приходилось хуже. И хоть их отсадили метра на два от костра, дым накрывал и там. Они кашляли и вертели головами, пытаясь найти кусочек свежего воздуха, получалось не всегда.
   Каша у Тюни пригорела, и мужик сгоряча отвесил парню подзатыльник. Тот молчком пригнулся, но протестовать не решился, только в глазах мелькнуло на короткий миг ожесточение – и тут же исчезло. Но Иван заметить успел. Ещё не зная, как ему пригодится эта информация, он отложил её в укромный уголочек памяти.
   Гремя ложками, оба умяли ужин за пару минут. Видать, оголодали, их выискивая. Потом Тюня, подгоняемый напарником, наложил каши пленникам, причём раза в два меньше, чем слопали сами. Худосочный, масляными глазками разглядывая Тоню, перевязал пленникам руки наперёд. Иван, хмурясь, на всякий случай просчитывал варианты. Если уголовник захочет от Тони чего-то большего, придётся рисковать. Не самое удобное положение, но он понимал: выбора не будет. К счастью, Тюня, кроме взглядов, более ничего себе не позволил. Не отпуская карабин, здоровый мужик заставил напарника раздать кашу. Тюня, сунув тарелки и ложки в связанные руки, что-то недовольно ворча, удалился к палатке.
   Как же неудобно есть. Кое-как, поглядывая друг на друга, будто обмениваясь отсутствующим опытом, пристроили тарелки между ног, а пальцы связанных рук зажали ложки. Более-менее, хоть так. Тем более что аппетит никуда не делся. Поддубный понял: голоден, едва первая партия каши исчезла во рту. Целый день не евши, да с такими переживаниями, не шутка. Тоня тоже не отставала, и ужин закончился почти мгновенно. Оба остались полуголодными, хотя в их условиях и это уже что-то. Могли и вовсе без еды спать положить. Значит, нужны они ещё, вот только знать бы зачем?
   Ответ на этот вопрос Иван получил вскоре после того, как мужик, оказавшийся Малахаем, во всяком случае, более молодой напарник назвал его так, вытянув из кармана мешочек на завязке, приблизился к ним. Иван узнал с первого взгляда: его, с золотом. Значит, рюкзак они обыскали. Хотя что тут удивительного? Удивительней было бы, если б их вещи не тронули.
   – Где намыл? – Высыпав золотые крупинки на ладонь, он опустился перед пленниками на корточки. Взгляд почти доброжелательный.
   Вот только верить в его искренность Ивану не захотелось. Более того, от его улыбки мурашики пробежали по спине. Умеют всё-таки эти уркаганы морально подавлять. И вроде ничего особенного не спросил, и рожи злобные не корчил, а ясно, как белый день: шутки кончились, если они и были. Потому запираться Иван и не подумал, понимая, их жизни для бандюков лишь тогда чего-то значат, когда чего-то стоят. И предельно ясно, что золото – это шанс.
   – Здесь, неподалёку. По ручью выше.
   Рассерженной змеёй зашипела Тоня:
   – Может, ещё и покажешь уголовнику этому?
   Мужик усмехнулся:
   – Баба у тебя с характером. Как ты её терпишь? – но взгляд изменился. Теперь в нём искренний интерес. – Завтра пойдём, покажешь. Если не соврал, живыми уйдёте. И бабу твою не тронем, – он похлопал её по щиколотке, и проводник дёрнулась, пытаясь оттянуть ногу.
   Малахай поднялся, снова усмехаясь:
   – Не бойсь, я за слова отвечаю. Тюня, ты первый дежуришь.
   Высыпав золотинки обратно в мешочек, он упрятал его в карман. Тюня выглянул из Тониной палатки:
   – Малахай, а как ночевать-то будем?
   – По очереди. Счас, до ветру их сводим. Ты бабу бери, я – мужика. Руки не развязывай. Потом снова назад перевяжем.

Глава 22

   Ночь прошла в тревожном забытьи. Так и не просохший бушлат слабо держал тепло, и Поддубный мёрз. Зафиксированные руки сводило, пока он не сообразил разрабатывать кисти, насколько позволяла верёвка. К счастью, завязали его не очень крепко, и пошевелить кистями получалось. Добившись сначала коликов в руках, а затем и нормального кровообращения, Иван затем периодически разминал кисти, стараясь не допустить онемения. Женщина тоже спала плохо, постоянно вертясь и ёрзая. Тоню положили шагах в пяти от него, и даже переброситься парой фраз не удавалось. Всю ночь между ними сидел или бродил кто-то из бандюков, на удивление исправно отдежуривших. Даже Тюня не пытался придремать, добросовестно наматывая круги вокруг палаток.
   С утра им снова перевязали руки вперёд. Сводив обоих до речки, где под присмотром умылись, все вместе уселись завтракать. Снова в ногах тарелки, в связанных руках – ложки. Каши положили ещё меньше, чем накануне, похоже, Малахай уже начал экономить, убедившись, что продуктов у них не особо много. Добраться до посёлка, конечно, хватило бы, но при условии охоты или рыбалки по дороге. Но пока о возвращении оставалось только мечтать.
   Едва тарелка опорожнилась, Малахай заторопил Ивана.
   – Хорош отдыхать. Расслабились тут. Пошли, покажешь, где золото мыл, – голос поднял и задремавшего было у костра парня. – Тебя тоже касается. Смотри за бабой. Не вздумай сотворить с ней чего-нибудь. Удавлю лично. И обед с тебя. Мы вернёмся к обеду.
   Удивительное дело, но Иван в этот момент почувствовал нечто вроде благодарности к бандюку. С горечью признавая собственное бессилие, за Тоню он переживал больше, чем за себя.
   Сделав несколько шагов по направлению к лесу, Иван коротко обернулся: Малахай поправлял на плече ремень карабина. Верно истолковав взгляд пленника, тот рыкнул:
   – Отвернулся и пошёл. Смотреть он мне вздумал. Доиграешься, передумаю.
   – Да я ничего, – Иван вжал голову в плечи, демонстрируя робость. Ускорив шаг, отвёл первые ветки деревьев связанными руками.
   «Придётся потерпеть! Пока Тоня у них, я скован в действиях покрепче любой верёвки на кистях».
   День разгорался яркий, солнечный. В небе изредка гуляли прозрачные облачка, и даже ветерок гладил по щекам мягко, словно успокаивая. «Во всяком случае, одежда просохнет», – нашёл Иван повод для оптимизма.
   До места добрались минут за пятнадцать. Малахай, с интересом поглядывая по сторонам, прошёлся по округе. Приподнимая плечо, чтобы не сполз ремень карабина, помочился в ручеёк. И уселся на каменистый взгорок, покрытый рыжим мхом. Иван тем временем достал из кустов инструменты.
   Верёвки работать позволяли, но кое-как. Держать лопату было неудобно, черенок вырывался из рук, несколько раз Иван вылавливал его в воде. Многозначительные взгляды, которые Поддубный бросал на своего охранника, тот демонстративно игнорировал. Делать нечего, придётся шевелиться как уж получается. Понятно, что со связанными руками он будет работать раза в два медленнее. Но пока Малахая это устраивает, ничего не изменить. Хотя никто не мог запретить ему иногда намеренно терять то лопату, то полный лоток… Правда, особо не наглея, неизвестно, что придёт в бандитскую голову, если он догадается о саботаже. Но два раза уже наполненный грунтом лоток он в воду высыпал, вызвав неодобрительное цыкание Малахая. Однако последствий неловкость золотоискателя так и не вызвала, если не считать нескольких ругательств в его адрес, самым мягким из которых было «косорукий».
   Поддубный набирал грунт, стоя по колено в ручье, и вскоре рукава бушлата намокли почти по локоть. Но и это никак не подвигло Малахая облегчить условия труда для Ивана. Вздохнув, он продолжил трудиться.
   Первый же намыв добавил в мешочек с золотом десятка два вполне осязаемых крупинок, и бандюга разом повеселел:
   – А ничё! Молоток ты, мужик. Так несколько деньков постараешься – и отпущу на все четыре стороны. – Перехватив недоверчивый взгляд Ивана, добавил: – Не журись, мне лишняя мокруха даром не упёрлась. Сказал – отпущу, значит, отпущу. Если поработаешь как следует.
   На первых порах немного похулиганив, затем Иван пахал уже на всю катушку, чутьём уловив момент, до которого Малахай готов был его прощать. Как только в глазах его сверкнула бликом природная беспощадность, во всяком случае, Поддубному так показалось, геолог отлынивать прекратил, сообразив, что пора начинать завоёвывать очки в глазах зэка. «Он совсем не глуп. Не дай бог догадается, что его водят за нос, последствия могут быть очень неприятными. Главным образом для Тони. А так, глядишь, и потеряет бдительность. Мне бы с ним совладать, а уж с безоружным Тюней как-нибудь управимся, – он вздохнул, вспомнив, что парень сейчас в лагере один с Тоней. – Будем надеяться, всё обойдётся». – Иван закачал лоток со следующей партией мелкой фракции грунта, сливая воду. На дне мелькнули мутные золотинки.
   Как бы ни тосковал Тюня по женским ласкам, приказа Малахая ослушаться не посмел. Ещё побьёт, чего доброго. Он прекрасно понимал, что нужно Малахаю от пленников. Конечно, золото. Золото – это их статус в воровском мире. С ним они смогут хорошо устроиться на Большой земле. Да вообще где угодно устроиться. И за границу с рыжьём рвануть им, нет, не им, ему, никто не помешает! Как только этот фраер намоет достаточно золота, Тюня потребует свою долю. Да, именно потребует. Он такой же владелец их будущего богатства, как и Малахай. Ничуть не меньше. А может, и больше. – Тюня прищурился, представляя, как он один заберёт всё золото. – Ох и делов понаделает! Первым делом оденется как надо, по-модному! Потом в ресторан завалится, самый крутой, само собой. А там тёлки! И все его будут. Оторвётся так оторвётся по полной! Потом домой наведается, мамка там, в общаге при заводе, ждёт его. Надо будет ей что-нибудь купить дорогого. Квартиру! Точно, обязательно в новом доме, дорогущую. Он теперь и не такое себе позволит. Правда, не сразу. Для начала надо как-то от Малахая избавиться. Не сейчас, понятно. Поначалу придётся немного потерпеть. Немного, пока он этого геолога не пришибёт. А то, что пришибёт, и дебилу понятно. Это они пусть надеются, что живыми выпустят. Как же, выпустят их. Чтобы они сразу в ментовку рванули? Не, Малахай, конечно, ещё та сволочь, но не дурак, уж точно. В лагере он был в почёте, а там запросто так в люди не выбиться. А уж как прибьёт, с бабёнкой этой он сделает всё, что пока только в мечтах получается. Ничё, недолго осталось. Думаю, недельку, не больше. А столько уж потерпим как-нибудь.
   И может, даже зиму не придётся пережидать здесь, в дикой тайге, которую он побаивался чуть ли не больше, чем Малахая. Пусть вор для начала к жилью какому-нибудь их выведет. А там уж… Но только там. Одному ему здесь не выжить. Он понял эту простую истину после той ночи под проливным дождём, когда дрожал до ломоты в зубах, зарытый в пихтовых ветках. И как бы ни раздражал и ни бесил его порой напарник, избавляться от него раньше времени стало бы самой большой ошибкой в жизни. Потому он хоть и поглядывал на женщину иной раз очень даже с вожделением, но руки держал при себе. До поры до времени.
   Тоню недвусмысленные взгляды бандита напрягали. Каждый раз она готовила себя к отпору, ожидая от охранника пакости. Но проходили часы, а он ничего не предпринимал, и постепенно она успокоилась. Ну, насколько это возможно, находясь фактически в плену. Руки парень ей развязал, как только понял, что чистить картошку со связанными кистями крайне неудобно, и она может провозиться с этим нехитрым занятием гораздо дольше, чем надо. Почувствовав себя свободной, Тоня резких движений делать тоже не спешила.
   У них в руках этот бестолковый геолог. Нет, ну надо же, сам припёрся сдаваться! Будь она на его месте, обязательно что-нибудь придумала. А этот… Отмывая котелок в ручье, она неожиданно призналась себе, что поступок Ивана ей приятен. Как ни крути, а ведь это из-за неё он вышел из леса. Не пожелал оставлять её один на один с бандюгами. Конечно, это не выход, и он ничего, по большому счёту, не добился этим своим дурацким поступком, но факт оставался фактом. «И вообще, если честно, то выбора-то у него и не было, – вздохнув, она задумалась, на секунду замерев. – А всё равно дурак он!»
   Набрав воды в котелок, слегка перекосившись, пошагала с посудиной к костру. Пора готовить. Тоня решила добить остатки картохи, потушив её с тушёнкой. Всё равно уже вянуть начинает.
   Пока суетилась вокруг очага, парень сидел или бродил в отдалении, кидая на неё недвусмысленные взгляды. Сообразив, что ничего плохого он с ней делать не собирается, Тоня скоро перестала обращать на него внимание, целиком сосредоточившись на готовке. А вот мысли о побеге в её симпатичной головке мелькали не раз и не два. Она бы в конце концов на какой-нибудь вариант из обдуманных за последнее время и решилась, если бы понимала, как ей действовать дальше. «Ну, сбежишь ты, – рассуждала она сама с собой. – А дальше что? При этом для начала надо как-то улизнуть от этого Тюни. Ох, и имячко у человека! Или это кличка их, зэковская? Тогда, надо признать, в точку кличка! Однако он хоть и Тюня, но тоже человек. И что с ним делать? Ударить по голове, как это играючи делают всякие феминистические героини в голливудских боевиках? К сожалению, она сейчас не в кино и прекрасно понимает, что вырубить человека не так просто, как представляют американские режиссеры. Во всяком случае, обычной девушке, никогда не делавшей этого раньше. Ударишь чуть слабже – и ничего кроме обоснованной агрессии не добьёшься. И тогда уж на послабления, вроде развязанных рук, можно не рассчитывать. А то и на что похуже его спровоцируешь. – Тоня помешала булькающее варево в котле. Подула на полную ложу. Попробовала. – А ничего, вкусно выходит. Так что же делать? Хорошо бы умудриться с Ваней словечком переброситься. Может, он чего накумекал. Он мужик смелый, умный. Вон, не побоялся к бандюкам этим выйти. Из-за тебя, между прочим. Сама как дура попалась. Слышала же, как Иван уходит, думала полежать немного и подниматься. Ага, поднялась. Вздремнуть ей, видите ли, захотелось. А теперь вот думай, как выкрутиться. Что-то не похоже на то, чтобы они нас живыми отпустили. Понимают же, что молчать не будем. Вот намоет им Иван золотишка, и прибьют по-тихому. А может, и не по-тихому. – Она прикусила губу, представив, что бандюки сделают с ней, как только с Иваном расправятся. – С ЕЁ Иваном расправятся! – ход мысли изменил направление. – Нет, только не с Ванечкой! Фиг им, а не Поддубного. Парня, который ей, чего уж лукавить перед собой, понравился, она бандюгам не отдаст. Надо их опередить. Только вот что придумать? С Ванюшей бы переговорить как-нибудь. Ладно, несколько дней у них как минимум есть. Глядишь, что и подвернётся».
   Мужики вернулись, как и обещал Малахай, к двум. Часы – папин подарок – на руке у неё, к счастью, не забрали. Наверное, потому что женские, вот и не позарились. Хотя у Ивана вроде тоже не забрали. Считают, что и так всё им принадлежит? Возможно.
   Уже издали по довольной физиономии бандита Тоня поняла, что сходили не зря. А вот на лице Ванюши она не заметила ни грамма удовлетворения. Так и должно быть, хорош бы он был, если бы радовался находкам для бандитов. Он шагал впереди, подняв связанные руки повыше, чтобы не цепляться за верхушки высокой травы. Тюня, не утерпев, крикнул:
   – Ну что, есть чё?
   Малахай, подтолкнув Поддубного прикладом в спину, просто так подтолкнув, для закрепления статус-кво, Тоня поняла это в момент, ответил вальяжно:
   – А то. Есть рыжьё, есть. Фартовые мы.
   Парень, подскочил навстречу, отпихнув Ивана, похоже, из тех же соображений:
   – Покаж.
   Пока Малахай развязывал мешочек с крупинками золота, Иван неспешно приблизился к замершей у костра Тоне. Заметив развязанные руки, он поднял голову, глаза расширились тревожно. Женщина успокоила кивком:
   – Всё нормально.
   Больше поговорить не дали. Приблизившись, бандиты расселись на бревне. Малахай мазнул взглядом по свободным кистям женщины, но промолчал.
   И снова порции для пленников лично Малахай наложил раза в три меньше, чем оприходовали сами. Тоне связывать руки не стали, что Иван однозначно занёс в несомненные плюсы, только отсадили от геолога подальше, с другой стороны костра, а Ивану пришлось орудовать по-прежнему несвободными кистями. Но уже какой-никакой опыт появился, справился быстрее, чем в прошлый раз. Облизав ложку, он понял, что не наелся. Голодный взгляд задержался на казанке с оставшейся тушёной картошкой. Еле заметно вздохнув, он заставил себя отвернуться. Предельно ясно, что дня три на такой «диете», и ноги носить станет тяжелее. А если вдруг придётся бежать! Вот где силы понадобятся. Может, потому их и кормят впроголодь, чтобы мысли опасные из голов выкинули? Но это они зря надеются. В их ситуации – побег синоним жизни. И это предельно ясно!
   Малахай, заметив голодный взгляд Ивана, усмехнулся:
   – Чего на котелок глазеешь? Ты своё слопал. Как отработал, так и покормили. Вот удвоишь норму, и паёк увеличу. А пока поднимай задницу. Золото само не намоется.
   Тюня подскочил к Ивану, намереваясь пинком поднять геолога, но тот, опередив охранника, подскочил живо. Женщина смерила шестёрку уничижающим взглядом, а Малахай одобрительно хмыкнул:
   – Во, умеешь, когда хочешь. Топай давай.
   Иван не заставил рецидивиста повторять. Опасливо поглядывая на бандитов, он суетливо дёрнулся к лесу. И мысленно себя похвалил: «То, что надо. Ещё немного, и они решат, что и его можно развязать».
   Повесив карабин на плечо, Малахай пошагал следом. Уже на кромке зарослей обернулся:
   – С бабы глаз не спускай. И руки свяжи от греха подальше. Понял?
   Тюня размашисто кивнул, и рецидивист исчез за деревьями.
   – Ну что, лярва, руки давай, – он потянул из кармана моток верёвки.
   Тоня послушно протянула кисти:
   – Сам ты лярва.
   Тюня сделал вид, что не услышал.

Глава 23

   Наталья Шакировна проснулась от того, что рядом заворочалась внучка. Как только Тоня отправилась вверх по Таимбе с этим сумасшедшим геологом, Кристинка перебралась в кровать к бабушке. Николай Алексеевич мучался спиной уже почти месяц, никакие снадобья и дедовские примочки не помогали, и спал он плохо, тревожно. Чтобы не мешать супруге, сам же и предложил переехать в зал на диван.
   – Что не спишь? – Бабушка приподняла голову, разглядев в утренних сумерках блестящие глаза внучки.
   Она села в кровати, немного заторможенно со сна оглядываясь:
   – Ба, пить хочу.
   Наталья Шакировна откинула одеяло:
   – Лежи ещё, рано. Счас принесу.
   Девочка упала на подушку.
   В кухне горел свет. Откинув занавеску, Наталья Шакировна увидела мужа, он сидел за столом, зажав в ладонях любимую чашку с крепко заваренным чаем.
   – А ты чего ни свет ни заря поднялся?
   Муж подтянул к губам чашку. Швыркнув чаем, нехотя отозвался:
   – Собаки лаяли. Думал, может, уже наши вернулись.
   Супруга набрала воды в ведре.
   – Не они?
   Он вздохнул:
   – Медведь приходил. Вдоль ручья лазил. Собаки прогнали, пошёл, видать, к сейсмопартии, одноножку гонять.
   Наталья Шакировна присела напротив, в глазах сдерживаемая тревога:
   – Пора бы уже и вернуться. Десять дней-то уже прошли.
   – Думаю, сходить навстречу. Может, чего с лодкой приключилось.
   – Куда ты со спиной больной собрался? Ещё завалишься где по дороге, тебя кто вызволять будет? Да и куда ты с «Крымом» своим? Она-то на обушке, лёгенькой, ты там не пройдёшь.
   Супруг раздражённо отодвинул чашку:
   – Ты, мать, меня в больные-то не записывай. Ну, болит. Но ходить-то хожу. И далеко не собираюсь, до устья хотя бы дойду. Может, следы какие или рыбаки видели…
   – Всё одно, одному и думать не смей. Может, Серёгу Гусака попросишь? Он не откажет.
   – Гусак младшой с женой в Байкит улетел, на следующей неделе появится. Если вот только со старшим, Александром поговорить.
   – Во, поговори. Он вроде не шибко занятой, разве что по дому ковыряется. Но то не срочно. Я так думаю. С ним за Тоней и сходи, как надумал, до Таимбы. Дальше-то тебе не пройти.
   Из-за занавески выскочила Кристина, вместе с ней в тишину утренней кухни словно колокольчик ворвался:
   – И меня за мамой возьмите. Я тоже соскучилась.
   Бабушка молчком протянула ей кружку с водой, а дедушка осторожно поднялся:
   – Поеду до партии, узнаю, как там мишка, не набедокурил?
   – И до Гусака зайди, – напомнила супруга, когда он уже выходил.
   Николай Алексеевич молчком смахнул ключи от машины с полки у входа.
   Прогрев мотор старенькой, но надёжной «Нивы», он выехал со двора. Раннее утро полнило синевой небо за деревьями. На пожухлой траве серебрился сизоватый иней, льдистая корочка покрыла многочисленные лужи, оставшиеся после двухдневного дождя, и теперь белесая короста похрустывала под колёсами. Машина, переваливаясь на кочках, двинулась на выезд из деревни.
   До ныне неработающей геофизической партии недалеко, километра два. В межсезонье оставив технику под охраной пенсионера Петровича и его трёхлапой собаки Нюрки, которую все, в том числе и сам хозяин, называли больше Трёхножкой, чем по имени, трудовой народ разъезжался по летним квартирам. Пауза, вызванная раскисшими дорогами, останавливала подразделение геофизиков вплоть до первого зимника. Только крепкие морозы открывают в этих местах постоянное сообщение с соседними посёлками и буровыми площадками, которых в районе полно. То есть как минимум до декабря.
   Сторож Петрович, крепкий мужик лет шестидесяти пяти, в свитере крупной вязки под горло, в широченных камуфляжных штанах, с недельной щетиной на впалых скулах, изрезанных крупными морщинами, покуривал на крылечке крохотного балка, выделенного ему под жильё. К ногам старика жалась напуганная собачонка неопределённой расцветки на трёх лапах. Заметив Николая, она вяло махнула хвостом, но отлипнуть от хозяина даже и не подумала.
   – Косолапый запугал? – бывший лесник кивнул на собачонку, закрывая дверцу машины.
   Петрович выпустил струйку дыма:
   – Загонял шалопут Трёхножку. Молодой ишшо, поиграться всё ему, – сторож чуть приподнял зад, пожимая ладонь Николая.
   – Смотрю, убёгла?
   – Убёгла кое-как. Но визгу было, будто убивают её.
   – И правильно, кто его знает, что у мишки на уме. Пару минут позора, зато жива, – Николай присел рядом на крылечке. Поглазев на испуганную собачонку, словно приклеившуюся к сапогу сторожа, погладил по всё ещё вздыбленному загривку. Та чуть подрагивала. – Да, зашугал собачку. Как инфаркта не хватила?
   – И не говори. Замахал этот пестун-переросток. Уже третий раз заявляется. И всё пакостит. То ветошь из машины вытащит, да раздерёт на кусочки. То метла ему чем-то не понравилась, по веточке разобрал, гадёныш. А особо ему в радость Трёхножку мою погонять. Хлебом не корми.
   Николай хмыкнул:
   – Да уж хлебом его точно не корми. А то потом не отвадишь.
   – Да чё, я совсем дурной? – Петрович вытянул из пачки новую сигарету. Прикурив от окурка, щелчком отправил его в траву, разросшуюся сбоку от вагончика. – Ишшо подкармливать его, ирода.
   Небо, пропитывающееся синевой прямо на глазах, обещало хороший денёк. Ледок, стянувший корочкой поверхность воды в металлической бочке, установленной под сливом с крыши, начал таять. Край солнышка, выглянувший из-за верхушек деревьев, словно оживил лесок неподалёку, раскрасив его в золотистые тона наступающей осени. Бывший лесник расстегнул верхние пуговицы телогрейки.
   – Ладно, поехал я, – придерживая ладонью поясницу, в три приёма разогнулся.
   – Чё, не проходит?
   – Неа.
   – А ты змеиную мазь пробовал?
   – Чё я только не пробовал. Ненадолго, бывает, отпускает, и опять такая же ерунда. Тут ещё Тоня что-то задерживается с геологом со своим.
   – Переживаешь что ли? Это ты зря, Тоня в тайге как дома. Значится, обстоятельства…
   – Ну, бывай, – не стал Николай углубляться в волнующую его тему.
   – А ты чё приезжал-то?
   Николай аккуратно опустился в кресло «Нивы».
   – Да глянуть, не набедокурил чего мишка.
   – Ничё, она ещё энтого мишку переживёт, – сторож погладил чуть успокоившуюся собачонку.
   Сдав назад, он развернулся на въезде в сейсмопартию. Спина привычно отдалась ноющей болью. Поморщившись, врубил первую скорость.
   Во дворе у старшего Гусака, в миру Гусакова Александра, тихо, но, прислушавшись, Николай уловил чуть слышное бормотанье. «Ага, дома дед». Николай был младше Александра лет на пять, но дружбе это не мешало, причём как с ним самим, так и с его сыном, Серёгой. С младшим Гусаком Николай частенько подряжался на заработки: рубку леса на административной делянке. Дело тяжёлое, но хоть какой-то доход. В здешних местах с работой вообще туго. А тут ещё спина эта, в следующий раз, если позовут, придётся Серёге искать кого другого в напарники.
   В посёлке чуть ли не половина жителей Гусаковы, и все родственники. Все – Гусаки, кроме Серёгиных детей. Тех с рождения прозывают гусями-лебедями. А всё потому, что младший Гусак умудрился жениться на Натахе Лебедевой. Впрочем, как бы их не прозывали, всегда отзывались уважительно. А самый уважаемый – старший Александр. Работящие, хозяйственные мужики, с которыми Николай дружил чуть ли не с первого появления в посёлке лет десять назад.
   Гусак – рыжеватый, с огненной короткой бородкой, широкий в кости, приземистый, словно ушедшая в землю старая, но прочная избушка, встретил соседа внимательным взглядом. Отвлекшись от развешенной на вёслах сети, в которой он выбирал сгустки тины, повернулся навстречу:
   – Алексеич, привет. Ты нонче вместе с солнышком.
   – Здорово и тебе, Митрич. Да куда уж мне до солнышка.
   – Чего в такую рань? Наташка из дома выгнала?
   Пожав крепкую сухую ладонь, Николай сдержал желание поморщиться: любое неловкое движение вызывало неприятные ощущения. Про себя подумал, надо терпеть, хватит уже лицо кривить, так и в привычку войдёт.
   – Дело к тебе.
   – Войдёшь? – Митрич указал подбородком на приоткрытую дверь в сенки.
   – Давай на лавочке присядем.
   Александр кивнул, и они молчком опустились на прочную лавочку, прислонённую к стене древнего сарая, серого, как настроение Николая.
   Во дворе у Митрича порядок, всякая вещь на своём месте, хозяйственная рука она в каждой мелочи чувствуется. Помолчали, поглядывая на разобранный лодочный мотор, устроенный на перевёрнутой деревянной бочке у верстака.
   – Чего с мотором?
   – Да шестерёнки полетели. Хрупкие штуки, третий раз меняю. Жрёт он их, что ли? Серёга обещал купить в Байките.
   – У тебя как с планами? Сёдни шибко не занят?
   – Да вроде ничего такого срочного нет. А чё?
   – Не сходишь со мной к Таимбе?
   – К Таимбе? – Александр привстал, дотягиваясь до пачки сигарет на верстаке. – Можно и сходить. За Тоню переживаешь?
   Николай покивал, прислушиваясь к боли в спине. Похоже, с утра ещё сильнее стреляет. Счас бы отлежаться, компрессик поставить. Ну, да как-нибудь в следующий раз. Не до отдыха, дочка пропала. Сердце неспокойно, будто чего чует. Но о том никому ни слова, достаточно того, что сам места не находит. Может, и попусту всё. Увлеклись просто, а то и нашли чего, оторваться не могут. Вернётся к завтреву, вся такая довольная, уставшая. Он вздохнул:
   – Есть такое дело. Уже должны были бы возвернуться.
   Митрич прикурил, закрывая огонёк в кулаке:
   – На твоём «Крыме» пойдём?
   – На нём родимом. Тоня на «обушке» ускакала.
   – Добро. Когда выходим?
   – Через часок давай. Подруливай к причалу. Я пока приготовлюсь, – сдерживаясь, он осторожно поднялся.
   Митрич заметил осторожные движения друга, но промолчал. О чём тут говорить? Всё и так понятно, у человека поясница болит, но за дочку переживает, а потому навстречу отправится, хоть ползком, но пойдёт. Митрич и сам бы так поступил, если бы кто из его детей, сына или дочки, в такую же ситуацию попали.
   «Крым» резал тёмную воду Подкаменной Тунгуски, словно тупой нож застарелый солидол. Туго, но уверенно. Пока готовил лодку к выходу, поясница разболелась ещё пуще, и он прикладывал героические усилия, чтобы не подать вида, как же ему нехорошо. Беспокойные мысли метались, словно весенний ветерок, никак не желающий определяться, в какую же ему сторону дуть, и оттого непостоянный. Вышли, как и задумывал, через часок с небольшим, обязательный Гусак прибыл к реке минута в минуту. Пока столкнули лодку, пока движок установили, чуть и задержались.
   Подруливая винтом мотора, Николай понял, что только что начал испытывать угрызения совести перед Сашей. Как ни оправдывай себя, а друга он обманул. Сразу после ухода дочки с геологом они объяснили любопытным, что у городского жителя блаж – по Таимбе пройти как можно дальше. Давно мечтал, вот денежек скопил и отправился. Туристический маршрут такой. А к нему обратился по совету знающих людей в Байките, он же лесник, хоть и бывший, округу знает неплохо. Вот только спина не позволила самому проводить геолога до места, пришлось дочку просить. Конечно, большая часть из наскоро слепленной легенды чистая правда, тут и лгать не надо, но самое главное – цель похода – вымышлена. А, значит, он соврал. Признаться вроде бы можно, Саня – он кремень, никому не скажет. Но как-то уже неудобно. Скажет, что ж ты сразу не сказал, не доверяешь, что ли? И ответить Николаю на это обвинение будет нечем. Поразмыслив, он решил, что признается обязательно, но немного позже, как Тоня вернётся. А может, и не признается. Действительно, зачем себя в неудобное положение ставить. Уедет этот геолог, и забудут про него на следующий день. «Ладно, главное, чтобы Тоня поскорее вернулась, а там посмотрим».
   В лицо брызнуло речной водой, и Николай вернулся к действительности. Оказывается, они приближались. Ещё километр, один пологий поворот реки, и устье Таимбы.
   За всю дорогу им встретилась всего одна лодка с рыбаками, и Николай, догадываясь, что вряд ли ему что полезного скажут, проскочил мимо на скорости, лишь оба взмахами рук поздоровались со знакомыми мужиками. По дороге молчали, на ветру, да под брызгами сильно не поговоришь. Да и неразговорчивые они. Если есть возможность помолчать, будут молчать.
   Таимба вплеталась в тело Подкаменной Тунгуски, будто более светлая лента в тёмные волосы женщины. Мелкие волны рябили гладкую поверхность большой реки, высокий берег, утыканный частыми лиственницами, окаймлял узкую протоку. Сбавив скорость, Николай завёл лодку в речушку.
   Первые метров пять прошли спокойно, а вот после пришлось поднять винт мотора – глубина пошла на убыль. По инерции подрулив к земле, Николай заглушил мотор. В опустившейся тишине стало слышно, как ветер теребит золотинки коры, как вольготно поскрипывают мягкие ветки деревьев и как умиротворяюще журчит Таимба. Несколько минут сидели, просто прислушиваясь. Синее небо, как таёжное озеро в светлый день, слепило, и мужики щурились.
   Оглянувшись на спутника, Митрич полез из лодки. Придержавшись за бока посудины, пока она раскачивалась, Николай последовал его примеру.
   – Ну, что думаешь дальше делать? – Александр одёрнул распахнутый камуфляжный бушлат, осматриваясь.
   Николай поправил ремень ружья на плече, рука стянула спортивную шапку с головы:
   – Думаю пройтись вдоль берега, может, чего увидим.
   – Ну, давай попробуем. Больше тут ничего и не придумаешь. Может, я по тому берегу проскочу?
   – А что, давай. Садись, я тебя переброшу.
   Александр, пропустив покряхтывающего Николая, снова устроился на носу. Взревел мотор, и «Крым», круто развернувшись, тут же ткнулся в противоположную кромку земли. Митрич неторопливо выбрался на берег. Пока Николай отъезжал задним ходом, он исчез за густой порослью.
   Вернувшись на свою сторону, Николай выбрался не сразу. Спину опять свело судорогой, и он вытянулся, откинувшись на борт. Перед глазами нависло прозрачное небо, на его спокойной глади лишь кое-где проявились полупрозрачные облака. Погода радовала. Разгулявшийся ветер кинул в лицо охапку брызг, и Николай расслабленно сморщился, радуясь тому, что его никто не видит. Минут через пять начало помаленьку отпускать. Но подняться он смог минут через пятнадцать, когда ноющая боль утекла куда-то в глубь сознания, оставив как напоминание о себе, горячую занозу в пояснице, тревожно откликавшуюся на каждое движение. Но терпеть было можно.
   Берег, заросший пушистыми хвойниками, поднимался метра на два от воды, и этот пригорок Николай преодолел, сдерживая «охи». Всё-таки ходок из него сейчас никакой. Наверху покрутил торсом, разминаясь. Если так дальше пойдёт, то он тут и не увидит ничего, не сможет просто. Ох уж эта поясница, как же не вовремя! Сжав зубы, Николай Алексеевич медленно побрёл вверх по течению речушки. Деревья стояли часто, но проходы оставались свободными, сухостоя, к счастью, не навалило.
   Народ тут если и высаживался, то очень давно, в кустах обнаружилась заржавевшая консервная банка, которую Николай, чуть присев, чтобы не тревожить спину, осторожно поднял. Мусор в тайге – это то, что выводило его из себя каждый раз, когда видел. Неужели трудно забрать с собой? Засунул в рюкзак, а дома выкинул, куда надо. Не сложно? Не сложно. И лес останется чистым и девственным. Нам же здесь жить, и детям нашим. Пусть не твоим, если думаешь отправить своих отпрысков в город. Но другие-то чем заслужили этот хлам под ногами? А лес чем виноват перед тобой? В семьях с пелёнок надо воспитывать уважение к тайге, и в школе обязательно говорить. Но почему-то при изобилии предметов и знаний учебного процесса нынешние учителя полностью игнорируют эту тему. Он даже как-то с директором об этом разговаривал. Та, уставшая тётка, замученная графиками, планами и отчётами, пообещала обсудить с преподавателями. А вот обсудила или нет, Николай так и не поинтересовался. За делами житейскими и забыл как-то. «Спина пройдёт, зайду обязательно, узнаю».
   Незаметно углубившись в размышления, он прошагал метров двадцать. Взгляд зацепился за свежепорубленный сухостой! «Вот оно!» Поднявшись на пригорок берега, он остановился, разглядывая место ночёвки Тони с геологом. Дочка у него молодец. Ни бумажки, ни пакета. Чисто, опрятно, костерок огорожен камнями, угольки явно водой залили. Трава, которую приминали спальниками, уже поднялась, но следы опытный глаз угадал. «Значит, здесь они ночевали первый раз. А почему?» Спустившись с пригорка к воде, он понял причину остановки: завал из нескольких топляков, теперь разобранный. Что ж, это препятствие они прошли, хоть и с задержкой, но удачно. Так, может быть, и выше по речке такие же «леса» Таимба понастроила. Тогда становится понятно, почему этой парочки до сих пор нет. Несколько дней они могли потерять, только поднимаясь по мелкой заваленной речке. Ну, кое-что это объясняет. Но тогда они должны появиться со дня на день, если не с минуты на минуту. Сапоги коснулись воды, и он постарался заглянуть дальше по течению. А вдруг! Река тянулась до поворота, начинающегося метрах в ста, пустынная и дикая, какой она и должна быть в этих малолюдных местах. На той стороне раскатисто бабахнул выстрел Саниной двустволки. Николай невольно напрягся: не сучилось ли чего. Тут с этими алмазами всё что угодно в голову лезет. Спустя минут пять немного выше по течению из-за деревьев на берег вынырнул Александр.
   – Рябчика подстрелил. Что у тебя?
   Выдохнув, Николай махнул рукой:
   – Возвращайся, обсудим.
   Митрич без разговоров снова исчез за деревьями.
   Забрав его с противоположного берега, Николай привел друга к лагерю дочки.
   Тот тоже оценил порядок на привале. А увидев разобранный завал на реке, Александр пришёл к тому же мнению: могли завалы задержать, реку-то никто в конце лета не чистит.
   Посуды для приготовления дичи с собой не брали, а потому, потолкавшись на берегу ещё полчасика, засобирались назад. Митрич, хоть и понимал беспокойство друга, но домашние заботы торопили. Николай и не подумал уговаривать Александра задержаться, прекрасно осознавая, что Тоня может вернуться как прямо сейчас, так и через пару дней. Это если всё нормально. Тревожные мысли он старательно изничтожал, загоняя остатки в самые дальние уголки мозга. Вот только понимание того, что на пустом месте беспокойство, как правило, не возникает, не давало избавиться от них полностью.

Глава 24

   После обеда потеплело, почти как летом. Густая волна запашистых травяных дурманов поплыла над долиной ручья, а из недр неведомой глухомани дохнуло разогретой сыростью. В чаще зачирикала какая-то мелкая пичуга, зашуршали травяные метёлки дикотравья, которые раскачивал вырвавшийся из-под спуда испарившейся влаги ветерок. На ветку прибрежной черёмухи, старой, с толстыми ветками, тяжело опустился красавец-беркут. Поглазев на людей, обернувшихся к нему, птица спланировала над травой. Вильнув вдоль ручья, беркут набрал высоту, исчезая за кронами пихточек и лиственниц. По эвенкийским меркам август уже полноценная осень, но вот такие замечательные деньки всё-таки ещё, бывало, радовали местных жителей, словно награждая за неведомые хорошие дела. Или просто балуя перед наступлением долгой снежной зимы. Работая лопатой, в бушлате Иван быстро запарился, и Малахай, пригрозив пленнику карабином, зажатым подмышкой, развязал руки, позволив скинуть одёжку. Иван, не торопясь снова подставлять кисти под верёвку, долго массировал и верно изрядно онемевшие руки. Потом будто невзначай продемонстрировал бандиту натёртые верёвкой ссадины на запястьях. И, наконец, постаравшись придать голосу жалобности, попросил не связывать, он, мол, никуда бежать и не думает. Поразмышляв минутку, Малахай кивнул:
   – Ладно. Будешь филонить, косточки на фарш измочалю. А не дай бог, надумаешь сдёрнуть, пуля всё одно догонит. Всё понял?
   Иван качнул головой, заполняя глаза выражением испуганной благодарности, и Малахай, глянув на него почему-то подозрительно (неужели догадывается?), махнул рукой, удаляясь на пригорок, с которого всё утро и наблюдал за действиями пленника.
   Свободные руки – это достижение! Накидывая второй раз сито разнокалиберным галечником, Иван поздравил себя с успехом. Следующим его действием, он решил тут же, будет побег. Причём не просто побег, а без возможной погони. То есть бандита надо лишить возможности двигаться. В голове бодались две мысли. Треснуть чем-то тяжёлым по голове. Да хоть лопатой. А потом связать. Сам он долго не развяжется. Или же убить! Едва придя к такому повороту вероятных событий, Иван мысленно вздрогнул. И даже рука, откидывающая крупный камень из сита, чуть затряслась. Чтобы справиться с дрожью, пришлось приложить значительное усилие. Внешне это было незаметно – и слава богу. Малахай почти не спускал с него глаз, лишь иногда позволяя себе лениво осмотреть пустынные окрестности. Что бы он подумал? Наверняка ничего полезного для организма геолога.
   Поддубный углубился в ручей, набирая воду в лоток, и почти сразу заметил среди навала мелкоты крутанувшийся камешек, с одного бока мутновато-жёлтый. Похоже на самородок! Ну-ка! Несколько раз осторожно, чтобы не расплескать, качнул лоток, вымывая из наплыва породы крупинки полегче. На дне оседал жёлтый песочек, по нему катались пару камешков, один Иван уже видел, а вот второй, раза в два крупнее, ощутимо тяжёлый, крутился медленней. Иван еле сдержался, чтобы не удостовериться в том, что бандит за ним смотрит. Ага, осталось только поднять на него неуверенный взгляд. Опытный рецидивист в момент почует настроение пленника. Иван и сам бы догадался, что человек с таким выражением глаз что-то задумал, скорее всего, собирается утаить нечто. Нет уж. Что угодно делать, только не смотреть на Малахая. Усилием воли Поддубный заставил себя промывать породу. Что же делать? Показать находку? Но как же не хочется!
   Самородок тянет на добрую сотню тысяч рублей только на вскидку. А ещё песочек и второй камушек! А если прибавить к ним то, что он нашёл совсем недавно, картинка складывается удручающе. Предельно ясно, получив сразу если не богатство, то очень неплохие деньги, пока, правда, в виде дикого золота, но у такого бандюги наверняка найдутся выходы на менял, Малахай может решить, что пленники ему больше не нужны. И даже если он сразу к этому выводу не придёт, то в любом случае жизнь их резко обесценится. А это Ивану очень не нравилось. Попробовать незаметно вывалить камушки вместе с водичкой обратно? «Если я круче, чем нужно, наклоню лоток, это может показаться ему подозрительным. Или не покажется? Знать бы ещё, насколько он внимательно сейчас следит за работой… Только не смотреть, не смотреть! Крутить как обычно!» И всё-таки Иван не удержался. Для него самого осталось загадкой, что заставило пойти наперекос собственным мыслям, но в какой-то момент, уже решившись слить лоток в реку, Поддубный мельком глянул на пригорок. Встретившись с Малахаем взглядом, он вздрогнул, ругнувшись про себя: «Вот же дебил!» А в следующий момент, краем глаза заметив движение у бандита за спиной Иван остолбенел, снова поднимая взгляд. Но уже не таясь. Не до того.
   Матёрый медведь, лохматый, тёмный, с крупной головой размером с десятилитровое ведро, остановившись метрах в двадцати от человека, принюхивался, задрав нос. В этот момент бандит, что-то угадав по лицу Ивана, не вставая, медленно развернулся. Да так и застыл, похоже, тоже растерявшись. Рыкнув, медведь зашагал, лениво покачиваясь при ходьбе. Он поднимался на пригорок с другой стороны, находясь от человека уже метрах в десяти. В этот момент Малахай подскочил, словно получив чувствительный укол в заднее место.
   Направив карабин на хищника, он медленно отступил на пару шагов. На такое же количество мишка за это время приблизился. На ходу он заворчал, потом морда качнулась вверх-вниз, в стороны, глухой нарастающий рык моментально пробрал до печёнок, и Иван в эту секунду вдруг пожелал Малахаю удачи. А что предпринять ему? Ничего не придумывалось. Убежать за ручей? Так он мелкий, и в сапоги не наберёшь, косолапому на один прыжок. Единственная надежда на Малахая. Вспомнился неожиданно анекдот, что, мол, быстро бегать от медведя бесполезно, но полезно бегать быстрее своего спутника. Ну же, стреляй!
   Выстрел раздался, когда косолапый, свирепо рыча, кинулся на человека. Рык усилился, показалось, медведь возмутился невежливой встречей. Уже заваливаясь на спину, Малахай неведомым образом успел ещё раз нажать на спусковой крючок. Попал он или нет, Иван не понял. Последним броском подмяв под себя рецидивиста, косолапый упал сверху огромной тушей. И замер, будто прислушиваясь к дыханию погребённого человека. Тикали секунды, из накренённого лотка потекла струйка воды, Иван механически приподнял его край. Ничего не происходило.
   Неужто оба накрылись? Постепенно до Ивана доходило. Случилось то, чего он и в самых смелых мечтах представить не решался. Его враг мёртв, мёртв и медведь. Они убили друг друга! Едва сообразив, Иван, толкая перед собой волну, решительно двинулся к берегу. Взгляд упал на содержимое лотка. «А это с собой!» Выловив пальцами увесистые камушки, второй рукой подхватил бушлат. Отыскав боковой карман, высыпал туда богатство. Хорошо бы и в кармане Малахая свой мешочек с находками поискать! Ну уж нет, жадность фраера сгубила! Он уже сделал несколько шагов по берегу ручья к лагерю, как новая мысль заставила его вернуться. Кося глазом на неподвижного медведя, он закинул за плечо рюкзак. Наклонившись, подобрал лопату. Осмотревшись и ничего более полезного не заметив, бегом рванул в сторону стана. Там Тюня, с ним-то уже справится как-нибудь! И сразу к лодке! Собрать всё, что можно, – продукты, инструмент какой-нибудь, – и быстро-быстро отсюда. Так, а что делать с Тюней? Да что с ним делать? Связать и оставить. Не пропадёт. А пропадёт, и фиг с ним. Он бы нас не пожалел, предельно ясно.
   Едва проводив Малахая с Иваном на промысел, Тоня задумалась о побеге. Она понимала, её присутствие в плену у бандитов связывает руки Ивану в прямом и переносном смысле. Через давление на неё, женщину, они смогут добиться от Поддубного чего угодно, только высказав угрозу. И Ваня пойдёт на всё, чтобы её не тронули. А потому надо бежать. Если что, в тайге она и одна не пропадёт. Спички в кармане есть, после того как запалила утренний костёр, эти выложить не заставили, а ещё соли немного удалось отложить. Силки, если что, она поставить сумеет, ничего сложного, а уже косых тут хватает. Но это на крайний случай, в глубине души она лелеяла надежду не только освободиться самой, но и освободить Ваню. До конкретных планов, да так далеко Тоня пока не добиралась, предпочитая, как знаменитая героиня женского романа, думать о том, что важно сегодня. А сегодня на первом месте стоял главный и самый неотложный пункт: побег самой.
   Лениво разглядывая своего охранника, устроившегося у палаток, на брёвнышке, Тоня перебирала варианты побега. Постепенно задумка превращалась в нехитрый план: подойти сзади и треснуть палкой потяжелее. Желательно попасть по затылку, где-то она слышала, что это самая уязвимая часть головы. Готовить её в этот раз не заставляли, с обеда осталось полкотелка тушёной картошки с мясом. Примерно столько же слопали недавно, так что хватит. Конечно, им снова достанется по чуть-чуть, но в отличие от Ивана женщина не драматизировала ситуацию, находя в ней даже некоторые плюсы: посидеть на диете вовсе не вредно. Опыт ограниченного питания у неё, как, наверное, у любой женщины, имелся, так что Тоня по этому поводу не переживала. Волновало её другое: такими темпами продукты, которые брали с собой, закончатся дня через три. Можно было бы перебиться охотой, но карабин нынче у Малахая, и использует он оружие совсем для других целей. Про рыбу Тоня и сама не собиралась пока заикаться. Вот ещё, инициативу проявлять, это в плену-то! Сами пусть догадываются. Крючки с леской в рюкзаке так и лежат, эти снасти видели, но никакого энтузиазма не проявили. Ну и пусть сидят на каше и картохе, пока есть. Но это ненадолго. На четверых их скромные запасы точно не рассчитаны. К тому же сами подзадержались в тайге, надеялись-то вернуться как раз в эти дни, а тут такое!
   Родители, поди, с ума сходят! Для Кристинки, конечно, что-нибудь убедительное придумали, чтобы не волновалась, но сами-то всё понимают. И наверняка уже тревожатся. Как бы батя не собрался поисковую экспедицию за ними отправлять, с собой во главе. С его спиной! Нет, надо что-то с этим делать, дальше терпеть нельзя. Да и опасно. Бандиты и грохнут, не побрезгуют. Даже этот Тюня, хоть и выглядит шибздиком, но натура шакалья видна. Прирежет и не поморщится. «Значит, так. В первом приближении план такой. Прошу развязать меня ненадолго, до ветру сходить. Он соглашается, Малахай, хоть и настропалил его глаз с меня не спускать, но насчёт естественных потребностей ничего не говорил. Он развязывает. Я ухожу в кустики. Палок разных там полно, надо подобрать что-нибудь поувесистей и при этом не нашуметь. Сложно? Да, сложно, но реально. Так, дальше… А дальше уже по обстоятельствам. Этот зараза и верно с меня глаз не спускает. И сейчас, козлина, вроде по сторонам глазеет, а сам периферийно и меня видит. А ведь его как-то по голове треснуть надо. Самое сложное. Думаю, даже если он снова руки свяжет, это не помешает палку взять. Да, можно притвориться, что это дубина для костра. Ладно. Вроде всё примерно понятно. Пора».
   Тёплый день, редкий для второй половины августа, светился всеми цветами радуги. Солнце пригревало, и Тоня, уже стоя, расстегнула ворот энцэфалитки. Пахло нагревающейся смолой пихточек, хвойные запахи текли в воздухе нескончаемыми потоками. Она выдохнула. Чувствуя, как подрагивает сердечко под внимательным взглядом Тюни, направилась к охраннику. Он задрал голову, встречая женщину масляным взглядом. «Кому что, а этому, похоже, только одного надо. Ничё, для дела потерпим».
   Высказав просьбу, Тоня напряжённо замерла. А как не согласится?! Но сомневалась напрасно, всё прошло, как и задумывала. Помассировав кисти, она обошла Тюню. Кусты зашуршали, пропуская женщину, охранник шагнул за ней. Тоня вздрогнула, сопровождение в её планы не входило. Она замедлила шаг, делая вид, что ветки кустов мешают пройти. Парень ещё шагнул. Тоня попробовала ехидно улыбнуться, губы свело судорогой, и она с трудом растянула их:
   – Ты что, рядом стоять собрался?
   Тюня сглотнул, смущённо почесав щёку:
   – А не сбежишь?
   – Да куда я от вас денусь. Ивана одного же не брошу. Да и без вещей, и без палатки что я там, в лесу, делать буду?
   Тюня продолжал идти за ней, с шумом раздвигая кустарник:
   – Неа, одну не отпущу. Если что, я отвернусь.
   Тоня сплюнула под ноги: «Вот гад! Отвернётся он, извращенец! Ладно, придётся придумывать экспромтом. А вот и палка подходящая».
   Оглянувшись, Тоня остановилась, демонстративно медленно развязывая завязку на поясе штанов. Тюня неуверенно шмыгнул. Женщина припустила штаны, не отводя испытывающего взгляда от парня. И замерла. Снова потерев щёку, он потоптался. Отвёл взгляд. Покраснел и наконец отвернулся.
   Шаг в сторону, палка, да нет, целая дубинка, довольно крепкая. То, что нужно. Сжав её ладонями до белизны косточек, она размахнулась. Среди мирных лесных шумов выстрелом треснула палка, разломившись пополам о голову Тюни. Тот взвизгнул, пригибаясь. Схватившись за голову, развернулся, отчаянно матерясь, чередуя слова со стонами. Тоня замерла, впав в ступор. Ужас охватил её, лишив подвижности. Развернувшись полностью, Тюня хлёстко, без замаха пробил женщине в челюсть. Он не был боксёром, не отрабатывал удар специально, но дворовые драки научили его бить один раз, но как следует. Тоня рухнула, словно из-под неё выбили землю.
   Прежде чем выходить к палаткам, Иван предусмотрительно сделал полукруг вокруг лагеря, убивая таким образом двух ушастых: забрал алмаз, спрятанный под корягой, и присмотрелся к тому, что происходит за деревьями. Для этого он снова занял позицию на старом месте, ещё сохранившем следы его локтей.
   Удивительно, но в лагере было пусто. Если бы он не знал, что в нём должны находиться двое людей, то предположил бы, что все ушли. Но куда они могли деться? У ручья он проверил первым делом, поскольку спускался вдоль него, и там никто не обнаружился. Костёр не дымился, никто не сидел и не лежал на притоптанном пятачке у палаток. Ну ладно, можно предположить, что оба, и Тоня, и этот гадёныш сидят в брезентовых домиках. Предположение так себе, если честно. Нечего им там делать, тем более обоим сразу. Мысль о вдруг проснувшейся взаимной симпатии он откинул сразу, осознавая её фантастичность. Тогда что? Ну, пусть Тоня в палатке, отдыхает, к примеру, тогда где этот мелкий пакостник? Он же должен охранять лагерь и её, чтобы не сбежала. Куда тут можно засесть, да так, что со стороны не видно? Да нет таких мест. Тем более что Иван обошёл вокруг. И что думать?
   Он пролежал в ухоронке минут двадцать, но люди так и не появились. С каждой секундой росло беспокойство, постепенно появилось и крепло ощущение беды. И снова Иван задал себе тот самый важный вопрос, волнующий русских людей уже не первое столетие: «И что делать?» Впрочем, выбор был невелик. Хочешь не хочешь, а выходить придётся. Тут ещё странное чувство навалилось, будто что-то забыл или упустил из виду. Заноза поскрипывала в мозгах, не давая полностью сосредоточиться на размышлениях. Наконец он понял, что ещё немного – и промедление станет фатальным. Объяснить этот вывод Иван бы не смог, но чувствовал – и всё тут.
   Выдохнув, он мягко, по-кошачьи, поднялся. Постоял, надеясь что-нибудь увидеть с другого ракурса. Но ничего не изменилось, там, за деревьями, тихо, голо, тревожно. Прежде чем двигаться, ссыпал золото в пакетик с алмазом. Запечатав, вернул его под корягу. На всякий случай. Провидение подсказало или ангел-хранитель надоумил, в общем-то не важно. Но он это сделал. Подумав, перехватил лопату поудобней. Если что, быстрей замахнётся. В твёрдой руке вполне себе холодное оружие. А в железобетонности своих намерений он уже не сомневался. Не дай бог, этот недоумок что с Тоней сотворил?! Он знал, не простит, не позволит поганому семени жить дальше. Род порочный тут и сгинет, разом. А уж как он это сделает, то и не важно. Сделает! Решение принято, назад дороги нет. Тут ты или мужик, или непонятно кто. Последний точно не он. Бушлат решил не снимать, если вдруг дойдёт до обмена ударами чем-то увесистым, какая-никакая защита.
   Капли пота неприятно стекали по спине, лесной ветерок обдавал разрумянившееся лицо спасительной прохладой. Стараясь ступать тише, Иван медленно приближался к палаткам. Ягель под ногами всё одно похрустывал, индеец из него неважный. Да и посмотрел бы он на того Ункаса здесь, почти у полярного круга, когда под ногами не трава, поглощающая звуки, а самый что ни на есть хрусткий мох – оленье лакомство. Ладно.
   В палатке кто-то шуршал. Или ворочался. Иван, чувствуя, как бьётся о грудную клетку сумасшедшее сердце, откинул полог. Связанная по рукам и ногам Тоня вздрогнула. И тут же из глаз брызнули слёзы:
   – Ванечка, это ты.
   Поддубный, свирепея, подтянул Тоню за ноги на себя, наполовину вытащив из-под брезента. Этот прыщ ему за Тоню ответит! Женщина быстро повернулась боком, и он нащупал узел, завязанный как попало. Пальцы уцепили твёрдую веревку, узел растянулся. Он успел его расслабить, оставалось только вытянуть кончик. В этот момент за спиной послышался сдерживаемый шаг. Иван дёрнулся, оборачиваясь, и… земля ударила в лицо. Он упал рядом с взвизгнувшей женщиной уже без сознания.
   Кто-то хлестал по щекам, Иван хотел увернуться, но изверг не унимался. Поддубный ругнулся матом, и в глаза словно плеснули яркого солнечного света. Он зажмурился, поворачивая голову. На него смотрели испуганные глаза Тюни:
   – Очухался? Блин, я уж думал, капец тебе.
   – Чем это ты меня? – Иван попытался шевельнуться. Глаза закрылись сами собой – в затылке прострелило, и свет стал ощущаться ещё больней.
   Тюня хмыкнул, распрямляясь:
   – Дубина. Ничего особенного. Но ты долго валялся. Я испугался даже. Где Малахай? Почему ты один?
   Не открывая глаз, насколько смог Иван просканировал состояние организма. Затылок ломило, боль отдавалась в висках, даже при лёгком движении постреливало куда-то глубоко в мозг, но в целом относительно терпимо. Попробовав подтянуть из-за спины руки, понял, что связан. Так, а ноги? Верёвки обнаружились и там, причём и глаза открывать не понадобилось. «Спеленал, гадёныш. Как же это я так проворонил его?»
   – Тю… падла какая, задёргался? Малахай где, спрашиваю?
   Свет ещё бил по нервной системе, но уже не так сильно, немного привык, похоже. По очереди открыл глаза. Гадёныш присел рядом, заслонив головой солнце. Спасибо ему за это.
   – Там он, под медведем.
   Тюня и рот открыл:
   – Под каким медведем?
   – Так ему и надо, паскуде.
   У Тони голос прорезался. Где-то рядом, ага, там же в палатке, а он, значит, перед ней, упакованный. Вот же гадство!
   Тюня проигнорировал выпад женщины:
   – Так под каким медведем?
   – Под обычным, бурым. Мишка на Малахая напал, когда я в ручье стоял, с лотком. Тот стрелял из карабина. Наверное, попал, потому что мишка его подмял, да так и остался лежать сверху. Вообще без движения. Я с испугу дёру и дал. Проверять не решился. А вдруг он без сознания временно.
   – Так что, они так и лежат, что ли, вместе? – Тюня поднялся, бестолково почёсывая голову.
   – Скорей всего.
   – Тю… Вот же блин! И чё делать? – он беспомощно огляделся.
   Иван промолчал, предоставляя Тюне самому определиться с действиями. А тут их немного: идти надо, смотреть, какие ещё могут быть варианты? Если только сам покалеченный заявится, но пока же не заявился. Будем надеяться, что и не заявится. А вот от этого шакалёнка надо как-то избавляться. Интересно, он узлы на Тониных руках перевязал? До того, как по голове того… ну, врезали, Иван же их расслабил, хорошо так расслабил, Тоня вполне могла развязаться дальше сама. Хоть бы не догадался!
   – Чё делать, чё делать, – проворчал Иван. – Сходить надо глянуть. Развяжи, я с тобой схожу.
   Тюня оживился, кривая улыбка оголила чёрные зубы, побитые кариесом:
   – Ага, счас, всё бросил и развязал. Лежи покуда. Один пройдусь. Ну, смотри мне, не дай бог, соврал!
   – Больно надо, – Иван снова прикрыл глаза, солнце слепило, от чего в голове будто шум нарастал. Сразу стало легче.
   Трава зашуршала под ногами парня, шум быстро удалился вверх по ручью. Выждав, пока затихнут шаги, Иван выгнулся, пытаясь углядеть проводника.
   – Тоня, как ты?
   Дёрнулась брезентовая стенка, закинулся наверх полог, и из палатки выглянуло обеспокоенное лицо женщины.
   – Этот придурок даже руки не проверил. Спасибо, ты почти развязал.
   Иван выдохнул: «Есть бог на свете!»
   Наклонившись, она шустро заработала пальцами на узле, стягивающем ноги. Пару минут, и верёвка отлетела в сторону.
   Иван повернулся на бок, подставляя руки:
   – Уходить надо, и чем быстрей, тем лучше.
   Тоня склонилась над его поясницей, орудуя зубами:
   – Так шттто, нашпбрешал, шшто ли?
   – Не-а, не набрехал. Так и было, как сказал. Лежат оба, не двигаются. Но про Малахая не знаю: задрал его медведь или только помял. Определённо ясно, что дёргать надо.
   Руки наконец освободились. Иван рывком сел, отстраняя Тоню, собравшуюся и ноги ему развязывать.
   – Сам справлюсь, собирайся. Ему туда минут пятнадцать, да оттуда столько же, да там не знаю как долго провозится. Надо поторопиться, не дай бог, вдвоём припрутся.
   Тоня, взмахнув руками, забегала между палаток и почерневшей проплешиной от костра, кидая в рюкзак всё, что попадало под руки. Развязав последнюю верёвку, Иван с удивлением увидел вывернутые карманы бушлата. И часов на руке нет. «Вот же шакалёнок! А хорошо, что я мешочек с золотом с собой не взял. Как чувствовал!» Поправив одежду, к ней присоединился и геолог.
   Минут пять им хватило на то, чтобы упаковаться по максимуму. Собирались молчком, лишь иногда поторапливая другу друга, пересекаясь в лагере. Остатки продуктов, инструменты, посуда, вещи… Пока Тоня привязывала изолентой крышку к котелку с картошкой, Иван успел и одну палатку свернуть. Солнце продолжало жарить, распарившись, он тем не менее бушлат не снимал. И даже не расстёгивал, хоть и вспотел. Тоня в своей энцефалитке тоже разрумянилась! В другой момент Иван полюбовался бы симпатичной женщиной, но не сейчас. И хоть времени вроде бы с запасом, но оба торопились, как на пожар. Иван понимал, не дай бог, заявятся оба, в погоню бросятся тут же. Ничего их в опустевшем лагере не задержит. Для бандитов их поимка – вопрос жизни и смерти, впрочем, как и для Ивана и Тони – для них побег тоже жизненная необходимость. Так что рассиживаться некогда.
   Ещё несколько минут, и женщина замерла перед мужчиной, внимательно осматривающим стоянку.
   – Готов? – Она поёрзала плечами, поправляя лямки рюкзака.
   – Готов. Только давай уйдём через ту сторону, – он указал подбородком. – Я там золото припрятал.
   – Ух ты, молодец! Пошли! А как это ты умудрился? Там же медведь на Малахае лежит? Или не лежит.
   – Лежит, лежит. По дороге расскажу, пошлёпали, – он первым тронулся с места.
   Тоня пристроилась след в след. У сгустившихся зарослей она ещё раз оглянулась. Взгляд зацепился за оставленную палатку, знакомая заплатка мелькнула на её боку. Женщина печально вздохнула, и ветки хлестнули по клапану рюкзака. Через несколько секунд их спины скрылись за деревьями.
   На ветку лиственницы присела синичка. Пискнув, она завертела головкой, выискивая опасность. Но там, где только что стояли люди, было пусто и тихо. Ещё раз пискнув, птичка спорхнула с ветки к чёрному кругу потухшего костра. В прошлый раз она нашла там несколько вкусных крупинок каши.

Глава 25

   На этот раз шагали к ручью, где оставили лодку, прямиком. Наворачивать зигзаги, путать следы было уже ни к чему: будет за ними погоня, не будет, предельно ясно, что останавливаться нельзя. Сейчас их спасение в скорости. Ну и в удаче, как бы люди её не называли: случаем ли, везением. Совсем чуточку этого везения им бы не помешало.
   В кармане покоился пакетик с золотом и алмазом. Иван иногда нащупывал его, и на сердце теплело: не зря, всё не зря. Хоть и дорога непросто далась, и в плену побывали у бандитов, но вроде бы обошлось без последствий. Во всяком случае, он очень на это надеялся. И главную задачу путешествия решили успешно: вот оно решение, пальцами слегка перебирается. Давно уже прикинул, что там не меньше чем на двести тысяч, по самым скромным подсчётам. Очень даже неплохо! Если бы ему до начала похода назвали добытую ныне сумму, пока в диком виде, правда, но это ненадолго, он бы ответил, что это было бы здорово. Но, как известно, аппетит приходит во время еды, сейчас бы Иван уже не был столь категоричен. Поработай он на ручье ещё несколько дней, и неизвестно, какое количество золота и алмазов лежало бы в пакетике. Но и без того жаловаться грех. Находки и затраты на поход отобьют, и с Тоней рассчитается щедро. Да уж, Тоня у него молодец. Ни слова жалобы, нытья, только собранность и готовность воевать за свободу, а то и за жизнь. Вот же повезло ему с проводником, да и с женщиной! А может, это оно и началось уже, ну, то самое везение?! Не соберись он в поход, не заболей Николай с поясницей, не встреть он Тоню, ничего бы этого и не было.
   Тут Иван наморщил лоб, мельком кидая взгляд на сосредоточенно шагавшего впереди проводника. А что, собственно, произошло? Ну так, если уж совсем не врать самому, то надо признаться честно: влюбился. Иван вспомнил, о чём думал, когда понял, что Тоня в плену. Он же готов был себя на неё променять, лишь бы ничего с проводником не случилось. Ради людей, до которых тебе дела нет, свою голову подставлять не станешь, это предельно ясно. Значит, что? А то, что эта женщина ему дорога, и затея жениться, ещё недавно казавшаяся ему мифической, вдруг обрела жизненное наполнение. Вот оно шагает, не оглядываясь. И опять же впереди, и Ивана нисколечко это не волнует. Сейчас не до выяснения кто круче: мужчина или женщина. Тоня знает лес лучше, пусть ведёт. Когда надо будет, он встанет впереди. Дай бог, чтобы не пришлось! Ну не может же этим бандюганам всегда удача улыбаться? Пора бы и задом повернуться, пора, предельно ясно. Ничего хорошего они не сделают, так зачем им помогать?
   Тоня чуть замедлилась, дожидаясь, пока Поддубный с ней поравняется, и Иван закруглил размышления.
   – Что думаешь? – проводник смотрела перед собой, на автомате выискивая оптимальный путь. – Сразу в лодку и дёру?
   Иван перешагнул полугнилую загогулину:
   – Даже и думать нечего. Чем дальше мы от них окажемся, тем спокойней у меня на душе будет.
   – Да и у меня тоже. Надеюсь, Малахай не оживёт, как в американских фильмах обычно происходит со злодеями.
   – Это когда его уже два раза убили, а он в самый неожиданный момент вдруг поднимается и давай снова всем мешать? – улыбнулся Иван.
   – Ну да, примерно так.
   – Надеюсь, у нас не голливудский триллер, а обычная российская история.
   – Ну, на обычную она не тянет.
   – Пожалуй. Но мысль понятна. Как обычно, будем надеяться на то, что всё разрешится в нашу пользу, но готовиться к худшему варианту?
   Тоня на секунду подняла взгляд, в её глазах что-то такое блеснуло, тёплое. Ну да, они теперь понимают друг друга с полуслова, ничего удивительного. Столько вместе прошли! И ведь нормально прошли, без гнилости и пакостности. Позитивно так, через испытания проскочили. Или ещё не проскочили? Иван мысленно обругал себя: рано он итоги подводит. Ещё не выбрались, а он уже…
   Лес пошёл угрюмый, труднопроходимый, заваленный гнилыми стволами и затянутый паутиной, и Иван, кинув мешок с инструментом на землю, извлёк из него топор. Разговор сам собой угас. Завалы попадались всё чаще, один, с двух сторон ограниченный каменными навалами, так вообще заставил их задержаться минут на десять. В прошлый раз они двигались немного другим путём, более кружным, а сейчас шпарят напрямки, вот и забрались. Пришлось задержаться. Тоня пропустила его вперёд, и Иван, ощущая себя чуть ли не древнерусским богатырём, остервенело рубил нагромождение деревьев, оттаскивая их в сторону. Женщина помогала, чем могла, в общем, кое-как справились. Правда, к концу Иван выдохся, будто пробежал кросс. Пришлось ещё столько же посидеть, привалившись спинами друг к дружке, чтобы отдышаться. А когда, наконец, зашагали дальше, отводя от лица густые веточки пихт, на лес как-то неожиданно опустился вечер. Небо медленно украшалось розовыми полосками, словно лазурная красавица провела ваткой с румянами по щеке. Между деревьями сгустились тени, и Тоня остановилась, осматриваясь:
   – Придётся ночевать.
   – Предельно ясно. Палатку ставить?
   – Ставь, я пока погляжу, как там наша картошечка поживает.
   – Без костра, думаю, обойдёмся?
   – Конечно, обойдёмся. Чё, холодную не поедим?
   – Я тоже так думаю. – Иван отвязал брезентовый свёрток от рюкзака, порадовавшись собственной предусмотрительности. А то бы ночевали, как бичи, без крыши над головой.
   Картошка, даже не разогретая, показалась вкусной необыкновенно. Ещё бы, столько адреналина выплеснуть и не подкрепиться ни разу! Умяв ужин почти мгновенно, оба почувствовали необыкновенную усталость. Кое-как уложив облизанные ложки в карманчики рюкзаков, а казанчик завернув в целлофановый пакет, доползли до палатки. Из последних сил развернули спальные мешки. И едва забравшись в них, уснули в ту же секунду.
   Проснулись оба в сумерках. Только-только тени под деревьями начали терять густоту, а Тоня уже заворочалась, высматривая нечто лишь ей понятное в бледнеющем небе. Иван, будто только и ждал этого движения, тоже поднял голову, протирая заспанные глаза. Утро снова хмурилось, изо рта вместе с дыханием вырывался лёгкий парок. Ещё не минус, но уже близко к нулю.
   – Проснулся? – Тоня извлекала себя из спальника. – Тогда подъем!
   Иван шустро сел, расстегивая змейку. Да, надо торопиться.
   Собирались спешно, оба ощущали непонятную тревогу, словно впитывая её флюиды из неподвижного воздуха, застывшего в безветрии. По очереди посетили соседние кустики, Тоня, поглядывая на Ивана так, будто ожидала от него возражений, кое-как выровняла придавленный мох, ну, насколько получилось. Паранойя? Возможно, но Иван даже не подумал её остановить. Более того, сам пробежал по площадке внимательным взглядом, отыскивая, что ещё можно сделать, чтобы скрыть следы присутствия. Ничего в голову не пришло. Да и что можно сделать со следами на ягеле? Сам выправиться постепенно, не вырывать же его, в самом деле?
   Минут пять, и рюкзаки снова оттягивают лямками сбитые плечи. Больно, но терпимо. Решили обойтись без завтрака, полдня потерпят, сейчас главное – убраться отсюда как можно дальше. А потому нужно спешить. Добраться до ручья, там быстро запрыгнуть в лодку, и шест поможет вырулить к Таимбе. А уже по течению они пойдут быстро, никаким Малахаям, будь он даже жив, за ними не угнаться.
   Шагали спешно, иногда в самых удобных местах даже пробовали переходить на бег, но надолго их не хватало: и груз за спиной, да и дыхалка не больно-то тренированная, особенно у Ивана. Да и натерпелись. Столько всего выпало, столько испытаний пережили, и это всё в нашем, современном мире, даже не верится, что такое возможно. А вот поди ж ты, кому рассказать, не поверят. А рассказывать придётся, и первым делом их услышит участковый. А там уж пусть начальство думает, что делать, у них голов много – и все большие. Охотников в посёлке – почитай каждый мужик, да и некоторые бабы от них не отстанут, так что собрать команду для поисков бандитов будет нетрудно. Ну, или сами менты пусть ищут. То их дело. Тоня оглянулась на Ивана, пригибающегося под лохматой кедровой веткой, она сама только что так же здесь прошла, и улыбка чуть тронула губы: не отстаёт, молодец её Ваня. Она не сомневалась, что Ваня теперь её. Женщине не нужно объяснять на пальцах, любят её или нет, это улавливается на уровне инстинктов. И инстинкты говорили ясно: никуда Ваня от неё не денется. А это значит, что с опостылевшим одиночеством покончено. И пусть пока она не услышала нужных слов, и не случилось первого самого волнующего поцелуя, но… В общем, и так понятно. Вот только немного выберутся из этой истории, и всё будет: и слова, и поцелуи, и много чего ещё, по чему её слабое женское тело изрядно стосковалось.
   К берегу ручья вышли, когда солнце поднялось часов на одиннадцать утра. Тоне не надо было ежеминутно смотреть на часы, чтобы определить время, и так понятно. Пусть приблизительно, но в лесу точнее и не нужно. Потеплело, оба навскидку сошлись градусах на десяти. Для перехода нормально, не жарко. Ветер тянул уже часа два как, чаще холодил правую щёку, со стороны Таимбы, растягивая облачка тумана, скопившиеся в низинах. И, похоже, снова начинался дождь. Во всяком случае, что-то незримое уже сыпало сверху. Пока, правда, оставалась надежда на оседающий туман, уж очень жить в мокроте не хотелось. Только недавно высохли, и вот опять что-то намечается. Но ничё, первое самое важное дело они исполнили – до ручья добрались, теперь их никакими ливнями не напугать. Переживут как-нибудь на реке.
   У ручья тоже туманилось, но уже различались деревья по другую его сторону, утро набирало силу. Лодку нашли там, где и оставляли. Правда, ветки, которыми её закидали, лежали рядом. В одной куче явно человеческая рука постаралась. Значит, бандиты нашли. Ну, да это было нетрудно, лишь бы мотор не отыскали, Тоня вроде бы хорошо его закидала всем, что под руку попало: ветками, хвоёй и мхом. Причём совсем в другом месте, метрах в двухстах от лодки, там как раз распадочек нашли небольшой.
   Не скидывая рюкзаков, столкнули моторку на воду, и она призывно закачалась на мелкой воде.
   – Я за движком. – Иван наконец освободился от ноши, перекинув рюкзак в лодку.
   Тоня кивнула, привязывая конец к стволу ближайшего деревца:
   – Шустрей давай, что-то сердце не на месте.
   Пока геолог ходил за мотором, Тоня вытащила спрятанный под валежником шест, его не отыскали, а может, не обратили внимания, зачем он им? На дрова разве что, так их и ближе к стоянке полно.
   Уложив и свой рюкзак рядом с другим, она устроилась на носу речного судна, беспокойно поглядывая в ту сторону, куда ушёл геолог. Что-то он задерживался. Ну что там столько делать? Разгрести наваленный мусор – дело нескольких секунд, взял мотор на плечо и обратно. Уже должен быть… Пойти навстречу? Как-то неправильно лодку без охраны оставлять, да и не хочется топать никуда, да так, что и заставлять себя бесполезно. По опыту давно поняла, если не хочется – лучше не насиловать, организм иногда лучше тебя чувствует ситуацию. Наверное, это интуиция или то самое шестое чувство, про которое любят писатели писать в разных остросюжетных книжках. Возможно, не сильно они и ошибаются.
   Ага, а вот и он. И почему-то пустой. Неужели эти гады отыскали? Ваня ещё не приблизился, а Тоня уже сморщилась от догадки: назад пойдут без мотора.
   – Нету?
   Поддубный развёл руками:
   – Всё обыскал. Предельно ясно, что эти сволочи перепрятали. Что будем делать?
   Тоня подняла голову, словно прислушиваясь к одной ей ведомым звукам. Шумел ветер, путаясь в верхушках пихточек, хлёсткие веточки тальника покачивались над водой, рисуя на её поверхности полоски и крестики.
   – Искать не будем. Провозимся неизвестно сколько – и можем не найти. С шестом пойдём, по течению справимся.
   – Что отцу твоему скажем? Двигатель не дешёвый же.
   – Он поймёт, когда нашу историю услышит. Не до железок сейчас. – Она отвязала лодку. – Двигаем.
   Иван без раздумий перебрался в раскачивающуюся посудину, сразу завладев шестом. Оттолкнув нос моторки без мотора от берега, перевалилась через край Тоня, и лодка медленно тронулась, подгоняемая слабым течением к Таимбе.

Глава 26

   Малахай очнулся от густой вони, забившей ноздри. Запах напоминал псиный, но был более настоянным что ли, и вызывал тошноту. Не открывая глаз, он попробовал подвигать руками, потом ногами и в смятении осознал, что тела у него нет. Или Малахай его не чувствует. Что за непонятки? Кое-как поднял веки, и в глаза ткнулся пучок шерсти. Медвежьей шерсти! Моментально вспомнив, что с ним произошло, рецидивист сморщился, как от зубной боли. Он стрелял в медведя, тот бросился, палец в последний момент успел ещё нажать на спусковой крючок. Попал или нет, уже не понял. А потом тьма. А теперь он подмят тушей косолапого и не чувствует тела. Занемело? Хоть бы так, не дай бог, что похуже. Да, это плохие новости, но есть и хорошие: раз он соображает, значит, жив. А раз жив, то ещё поборется. Фиг его так просто затолкаешь, не тот человек Малахай, чтобы без боя сдаваться. Даже пусть этот бой он будет вести с дохлым медведем и собственным организмом.
   С трудом, но голову удалось повернуть. Впрочем, ничего нового с другой стороны он не увидел: снова шерсть, лезущая в глаза и в нос, и еле терпимая вонь. Он попытался шевельнуться. Набрал воздуха, напрягаясь. И вроде получилось: дрогнули нога и рука с правой стороны. Но только дрогнули, сдвинуть с места не позволяла навалившаяся туша. На миг обуял ужас: а если не может её сдвинуть, что, так и лежать до ишачьей пасхи? Пока не загнётся от вони или окончательно раздавленный? Сколько в медведе килограммов? Не меньше двухсот, а то и больше. Конечно, штангисты и не такие веса поднимают. Но это если тело размявшееся, подготовленное, а не как у него – непонятно какое. Да, а где карабин? Что-то он не чувствует оружия на груди. Хотя он сейчас много чего не чувствует. Оружие может лежать спокойно рядышком или сверху, а может… Не, не дай бог! Лишь бы ствол не погнулся.
   Нетрудно догадаться, что Ивана рядом нет. Наверняка сдёрнул, как только понял, что угрозы нет. Ни от него, ни от медведя. Для геолога удачно мы тут с косолапым схлестнулись. Интересно, сколько он пролежал без сознания? И что за это время произошло там, у палаток, в лагере? Ладно, об этом будет думать после того, как выберется. Если выберется. Нет, стоп! Никаких если. Когда выберется! Всё-таки в этом косолапом жира, как в танке брони, прижал, не шелохнёшься. Он глубоко вздохнул, точнее, попытался вздохнуть: лёгкие воздуха не получили, не было его здесь, под тушей, точнее, почти не было. Усилием воли кое-как сдержал панический порыв: не хватало ещё задохнуться. Как-то же дышал всё это время. Вот и дыши. Потихоньку, потихоньку, неглубоко, вот так. А получается. Главное, не нервничать и не психовать. Вор ещё раз напрягся всем телом. И… что-то получилось. Он почувствовал, как вздулись мышцы, шевельнулись ноги, но ничего не произошло. Колени провалились в мягкую плоть, пальцы запутались в шерсти, и… всё на этом.
   «По крайней мере, могу двигаться. Уже плюс!»
   Голос, донёсшийся откуда-то сверху, остановил Малахая на очередной неизвестно какой безуспешной попытке выбраться из-под туши.
   – Малахай, ты живой?
   Мысленно выругавшись, Малахай постарался успокоиться. Ни к чему обижать Тюню, он и без того богом обиженный. Ещё в позу станет. Но идиот полный, и вопросы у него идиотские. Вместо того чтобы помочь стащить с него этот бугор вонючего мяса и шерсти, интересуется его присутствием в этом мире. А если я без сознания, он что, плюнет и уйдёт? Постаравшись скрыть раздражение, ответил, как мог, громко:
   – Блин, живой, конечно. Помоги медведя с меня стянуть.
   Тюня явно выдохнул облегчённо:
   – Зашибись, я счас.
   Что он там делал, Малахай видеть не мог, как и поучаствовать в своём освобождении, разве что понемногу начал напрягать мышцы, чтобы как-то восстановить кровообращение. А в остальном ему оставалось только набраться терпения. Что он и сделал.
   Свет ударил в глаза раскалённым лучом, и рецидивист зажмурился, чувствуя, как поползли слёзы по щекам. Оказывается, он всё это время лежал в полной темноте. Надо же, только сейчас понял. Рядом раздалось сопение, лапа и часть туши косолапого приподнялась, частично освобождая человека. Малахай крутанулся, насколько удалось, а удалось коряво, он лишь слабо повернулся на бок верхней частью туловища, нижняя ещё оставалась придавленной. С груди соскользнул карабин, он отметил это мимоходом, сумрачное сознание оценивало события замедленно.
   – Держи давай!
   Неимоверным усилием он сумел вытянуть наполовину одну ногу и чуть сдвинуться телом. И тут медведь свалился на него, снова приминая. Померк свет в глазах, из груди выдавило воздух, и он покрылся потом, показалось, с головы до пят. Вдруг почудилось, что косолапый ожил и сантиметровые клыки сейчас разорвут тонкие вены шеи. Он задёргался, но ничего не произошло, лишь сбилось дыхание.
   Рядом раздалось ругательство, и тело мишки снова шевельнулось:
   – Тю, тяжеленный, зараза. Извини, не удержал.
   На это раз Тюня действовал более толково, во всяком случае, Малахай, чуть отдышавшись, сумел вытянуть из-под туши обе ноги. Взгляд нашёл оружие, карабин лежал рядом, на вид целый. Последним усилием, стоившим ему, наверное, нескольких лопнувших сосудов, вывалился из-под косолапого окончательно.
   Несколько минут он просто лежал, привыкая к яркому свету. Вокруг суетился Тюня, то подставляя под голову Малахая медвежью лапу, то преданно заглядывая в лицо, пытаясь угадать, что же ещё можно сделать. Наконец, Малахаю это надоело:
   – Сядь и смолкни.
   Парень, словно из него вытянули позвоночник, рухнул, где стоял. Свет уже не резал глаза, но он поберёгся, прикрыв их ладонью. Сел, массируя второй рукой мышцы ног. Проморгался, вытирая мокрые щёки, и с удивлением увидел на ладони кровь. Рука осторожно ощупала голову, и он сдержал стон. Медведь-таки содрал кожу, вместе с волосами. Последним движением, уже подыхая, но зацепил. Повезло, что чуток, но крови, похоже, вылилось немало. То-то ко всем болячкам он ещё и слабость чувствует.
   – Малахай, это…
   – Рассказывай. – Он подтянул карабин. Неловко, одной рукой, положил на колени: «Целый, слава богу. Потом проверю».
   Парень привстал, но подняться не решился, оставшись сидеть на корточках:
   – Я их это, связал. Там они лежат оба. Обои. В общем, у палаток.
   – Как это ты умудрился? – рецидивист прищурился на парня. – Они так и дали?
   – А эта сучка меня по затылку огрела, палкой, – затараторил он. – Больно так. Повезло, не оглушила, баба же. Я её и свалил, одним ударом. – Тюне хотелось похвастаться, но он понимал, вырубить женщину – большой силы не надо, да и западло это – с бабой воевать, и парень постарался голосом подчеркнуть, мол, ничего особенного, было нетрудно. – Ну и связал. Как чувствовал, что они что-то задумали, спрятался от греха. Тю, а тут и этот, геолог, припёрся, один. Я так и понял, что непросто так. Он, значит, её развязывать кинулся, я сзади и его дубиной. В момент вырубило! Ну, и связал тоже. Вот так, значится. А потом, как пришёл этот в себя, рассказал, что тут ты с медведем воюешь. Ну, я сюда сразу.
   Малахай скользнул взглядом по выглянувшим из-под рукава часам. Отметил для себя, ничего не сказав вслух. По крайней мере, не врёт, часы наверняка снял, когда геолог без сознания валялся.
   – Связал, говоришь. Это хорошо, если не напортачил чего.
   – Нет, что ты, хорошо связал, не напортачил.
   Как ни жалко было отдавать оружие парню, но вор поснимал, сейчас самого бы унести, не до тяжестей:
   – Забирай. – Он кивнул на оружие. – Осторожней только!
   Глаза парня на миг загорелись. Но он постарался погасить блеск. Будто так и надо, расправив ремень, Тюня перекинул карабин через голову. Малахай, подозрительно глянув на парня, поднялся. И стиснул зубы. Болела каждая жилочка. В голове гудело, будто в виске движок работал, надрывно. Левая рука, видать, вывихнутая, не подчинялась. В колене, тоже левой ноги, при каждом движении щёлкало. Но вроде бы никаких страшных повреждений, вроде переломов, он не обнаружил. Если опереться на Тюню, можно идти потихоньку. Там уж, в лагере, займётся собой и этим… геологом. Надо ему дать понять, что нехорошо людей под медведем бросать. Очень так явственно дать понять, чтобы в следующий раз и мысли такой не появилось. Малахай решил, что просто выломает, точнее, попросит Тюню выломать дрын поувесистей, да и отходит этого недоноска, как бог черепаху. Если сил хватит, конечно. Ну, или тот же Тюня поработает дубиной. Ему других бить в радость, Малахай давно заметил за парнем такую гнилинку. А вот с бабой пора завязывать в хорошего следователя играть. Оприходуют сегодня же. Хорошо, что связана. Лишь бы болячки не подвели. Ладно, если что, на первый раз и парню отдаст, нехай потешится. От неё не убудет, а тому награда, заслужил. Вон как медведя тягал, как нормальный. А с виду и не скажешь, дохляк, тюня тюней. А он своё возьмёт, за ним не заржавеет, пусть чуть позже, как оклемается. Да, и с рукой что-то делать придётся. Наверное, надо Тюню просить, чтобы дёрнул. А то и без руки можно остаться. Может, баба бы и лучше его справилась бы, всё-таки таёжница, такие всё умеют, но… с ней дел больше не будет. Кроме одного, которое ей обязательно понравится.
   Он чуть повернулся, проверяя уровень своих возможностей, боль пронзила мышцы, но в целом получилось:
   – Подставляйся, поможешь до лагеря дойти. Мне пока тяжко что-то.
   Тюня с готовностью перекинул руку напарника через шею, и они заковыляли, покачиваясь и сбиваясь с шага, и прислушиваясь к течению мирно шумящего ручья. День повернул к вечеру, но солнце ещё грело.
   То, что у палаток никого нет, первым сообразил Тюня. Естественно, он же их укладывал, и понятно, почему он же и заволновался, обнаружив на том месте, где оставались пленники, пустоту. Тюня грязно выругался, на секунду замирая у крайних перед лагерем деревьев, и Малахай сообразил, что хорошие новости их тут не ждут. Подняв лицо к парню, поинтересовался нарочито равнодушно:
   – Что, ушли?
   Тюня испуганно забормотал, крепче перехватывая напарника:
   – Найду, не могли они далеко уйти. Я же связал, как же это? Вот суки! Порву этого геолога.
   – Сникни, – оборвал его Малахай, осторожно опускаясь на бревно у почерневшего кругляка костра. – Попить принеси.
   Голова закружилась, и к горлу подступила тошнота. Он несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь восстановиться. Тюня порысил к ручью. Через несколько шагов остановился, бестолково зашарив взглядом по кругу. Нырнул в оставшуюся палатку, колыхнулись брезентовые стенки, и оттуда донёсся разочарованный вопль:
   – Тю… всё унесли, – подскочив к напарнику, растерянно замер. – А это, в чём принести? Гады, ничего не оставили.
   Малахай поморщился. Напарник, конечно, паникёр ещё тот, но тут он прав: можно начинать выть. Если не догонят, то… – он вспомнил про тушу косолапого. – Не, не всё потеряно. Или потеряно. Хоть разорвись. И мишку хорошо бы распотрошить, мяса на месяц хватит, если сохранить удастся. А вот с этим как раз проблема. Морозов ещё нет, соли уже нет, да и было её не для запасов. Так что выходит, опять другого варианта у них и не имеется, как догонять беглецов. К тому же они, как выберутся, первым делом в ментовку побегут. Нет, упустить нельзя. Догнать, падлов, догнать! А как это сделать, если он ходит-то с трудом? Счас будем думать. Как пить хочется, ничего в бошку не лезет.
   – Ладно, помоги до ручья добраться.
   Парень подскочил рывком.
   Напившись, Малахай какое-то время сидел у ручья, соображая, что делать дальше. Парень не мешал, устроившись позади, только сопел. По-любому выходило, надо начинать с плеча. В таком виде он долго не протянет. Малахай чуть повернул голову.
   – Иди сюда.
   Тюня торопливо поднялся, появляясь перед глазами с услужливой улыбкой. Следующие полчаса вор учил напарника вправлять вывих. Начал с теории, пытаясь донести до парня, слушающего с преувеличенным вниманием, хоть что-то. Убедившись, что тот начал малость соображать, несколько раз показал на практике, используя в качестве учебного пособия его руку. Наконец, решился довериться. Парень прислонил карабин к дереву. На всякий случай Малахай проследил за парнем взглядом: не хочет ли оставить себе. Если хочет – это бунт, придётся подавлять. Но вроде можно не кипишить, тот расстался с оружием без всякого сомнения.
   Малахай расставил ноги, выставив одну вперёд, чтобы упор был. Продышавшись, кивнул. Парень ухватил больную руку, с подсказками заняв нужную позицию. Несколько раз, по приказу напарника, показал, как будет действовать вхолостую. Наконец, рецидивист разрешил. И замер, невольно зажмурившись. Приноровившись, парень дёрнул! Малахай заскрипел зубами, в глазах потемнело, и он не устоял на ослабевших ногах. Завалившись, замычал, боль заставляла кричать, но он сдерживался, кусая губы и сжимая и разжимая кулаки на здоровой руке. Может, это и лишнее, но блатные повадки, не позволявшие выказать слабость, давно стали второй натурой.
   Наконец, боль начала отступать, и рецидивист затих, тяжело дыша. Тюня, дожидаясь, пока напарник придёт в себя, ещё покрутился по лагерю. И опять ничего не отыскав, выругался беспомощно и зло. Минут через пять Малахай понял, что может потихонечку присесть. Что с осторожностью и сделал. Поправив на поясе нож, отобранный у бабы, Тюня раздражённо опустился рядом на бревно.
   – Ничего нет. Одна палатка. Чё делать будем?
   Малахай промолчал, прислушиваясь к ощущениям. Чуть пошевелил плечом больной руки. Сморщился, гася стон в горле. Больно, но уже не так. По опыту знал, пару дней – и заработает. Вот только пары дней у них нет. Надо догонять. Если хотят выжить. А они хотят. Точнее, он хочет, что по этому поводу думает Тюня, вообще-то без разницы. Его дело – консервное. Да, это в крайнем случае, но, похоже, этот случай снова приблизился. Медведь, по всему, его не спасёт. Хотя несколько кило с него срезать надо.
   – Тюня, тебе задание. Дуй обратно, до косолапого. Отрежь лапу, а то скоро сами лапу сосать будем.
   Тюня поднялся, словно услышал команду.
   – Ага, счас, я быстро.
   – Да за этими потопаем.
   Уже уходя, парень бросил на рецидивиста взгляд, в котором Малахай прочитал сомнение. Конечно, только что еле дышал и передвигался с чужой помощью. Сможет ли вор передвигаться – вот что прочитал в его глазах рецидивист. «Ничего, он ещё Малахая не знает. Если надо, я на зубах пойду. А тут надо, без вопросов». Беглый зэк с удовлетворением отметил, что на ружьё тот даже не глянул. «Хорошо, пока всё под контролем».
   – Не боись, справлюсь. Сам, главное, не обмижуйся.
   Ничего не ответив, Тюня скрылся за деревьями.
   Неведомая серенькая птичка присела на качнувшуюся ветку лиственницы. Малахай бездумно глянул, вдох приподнял грудь под телогрейкой.
   «Эх, надо было бушлат забрать. Как-то не догадался, думал, завсегда успею. Успел, блин. И что теперича? А теперича в догонялки играть. Наверняка они к лодке двинут. Тут и сомневаться не приходится, больше некуда. А движок они перепрятали, фиг геолог найдёт. Как и канистры с бензином. На другом берегу нычку устроили, а там они в последнюю очередь искать станут. По-любому, задержит их движок, не захотят без него уходить. А уже как не найдут… Всё одно по реке им, другого пути нету. По течению сплавятся как-нибудь. Медленней, но пойдут, тут ясно. Значится, надо их перехватить. На Таимбе. Если горушку за ориентир взять, за спиной оставить, то не заблудимся, тут мимо не проскочишь. Так и сделаем, – он покрутился в разные стороны, прислушиваясь к болевым ощущениям. – Тяжело будет, но по-любому осилю. Нельзя не осилить, иначе опять каюк нам».
   Привстав, он подхватил за ремень карабин. Подтащил поближе. Неловко, щадя руку, проверил. Затвор ходил, в магазине ещё три патрона, ствол вроде ровный, не погнул мишка. «Три патрона! Мало, но лучше, чем ничего, – вспомнив про находки, спешно залез в карман. И облегчённо выдохнул: мешочек с золотом оказался на месте. – Ничё, мы ещё повоюем. Малахая ещё никто так запросто не согнул. И у них хренушки получится».

Глава 27

   К Таимбе выкатились без происшествий. Узенькая речушка, метров семь в поперечнике, показалась Ивану широченной. Выдохнув облегчённо, он понял, что рад выбраться из узкой протоки на простор, хоть и весьма относительный. Речушку сжимали нависающие берега, утыканные скалистыми выступами. Местами к реке спускались крутые склоны с огромными булыжниками, застывшими навечно или до первого оползня, давно поросшие хвойниками, – курумники. Разок лесок языком выполз в воду, где и уснул по колено в воде, чуть ли не перегораживая течение Таимбы, и оба напряглись, не отрывая глаз от опасного места до тех пор, пока оно не осталось позади. Да, здесь, на мыске в зарослях, их подкараулить – самое то. Поддубный старался держаться ближе к берегу, причём осознанно к противоположному от того, где остались бандиты. Если что, успеют выскочить. Хотя… Выскочить-то они выскочат, а вот чтобы успеть до первого выстрела скрыться в зарослях – это надо, чтобы сильно повезло. Берега проплывали малоприступные. Обрывистые и скалистые, они заставляли тревожно озираться. Пока будешь карабкаться на такой бугор, попозируешь бандитам не хуже, чем модели на сцене или мишени в тире, что точнее. Это если получится взобраться, а то большую часть берега составляли откосы, вовсе непригодные для подъёма. Но тут уж как повезёт, в любом случае там, у камней, мельче, и шест не проваливался глубоко.
   Низкое затянутое тучами небо давило на людей беспросветностью, обещая скорую смену погоды. Хоть бы успеть подальше пройти, пока не ливануло! Толкаться в лодке под проливным дождём – удовольствие ниже среднего. Холодные брызги летели с шеста, и скоро бушлат и штаны Ивана отсырели. Правда, толстый бушлат пока не пропускал речную влагу внутрь, но это до поры до времени. При этом сам Поддубный взопрел, и ещё неизвестно, последствия чего заметнее отразятся на здоровье. Впрочем, он надеялся, что мобилизованный, хорошо взбодрённый последними событиями организм вступит с хворью в беспощадную схватку и в конечном итоге одержит победу. Уставая, он замирал на корме, опёршись на шест, и дыхание постепенно восстанавливалось. Лодка в эти минуты замедлялась, но течение продолжало неспешно тянуть её, медленно разворачивая. Тоня молча вертела головой, иногда задерживая взгляд на приближающемся скальном выступе, с которого открывался вид на реку в обе стороны, по счастию, пустой, а то на вынырнувшей из глухомани прогалинке. Иван улавливал исходящее от женщины ощущение тревоги и сам невольно волновался, максимально сокращая минутки отдыха.
   Первый час двигались без остановок, глубины хватало, заторов пока не нанесло. Мысленно Иван вздыхал: эх, тут бы на моторе пролетели, не заметив. И никакие бандиты ни в жизнь бы не угнались за ними. Но чего нет, того нет. А жаль, раза в три быстрее бы получилось. Ещё до выхода на Таимбу оба пришли к одному мнению: если Малахай выжил, а мёртвого его никто не видел, то погоня будет обязательно. И пойдут они, скорее всего напрямик к Таимбе. Не дураки, сообразят, что, даже не отыскав мотор, беглецы всё одно уйдут своим ходом. Потому-то Тоня и не рискнула разворачивать поиски движка: могут просмотреть всю округу, и безрезультатно, а время поджимает. По обыкновению, она решила взять за икс и игрек отрицательные для них величины. То есть Малахай выжил, и сейчас они, намереваясь во что бы то ни стало настичь беглецов, на всех парах несутся к реке. Хотя на всех парах – это, несомненно, преувеличение. Не так-то просто сюда добраться через навалы дикой тайги. Да ещё и быстро. Но, как объяснила свою мысль Тоня, будем исходить из худшего. Вот и исходили.
   На втором часу движения Поддубный почувствовал, что ноги промокли. Тоня вообще-то уже минут двадцать как вычерпывала воду консервной банкой, по счастью, не заинтересовавшей бандитов, но что всё настолько плохо, он понял только тогда, когда в сапогах захлюпало. Он как раз разворачивался другим боком, отталкиваясь шестом от красноватой выпуклой скалы, выступавшей над рекой. Опустив взгляд, Иван ругнулся вполголоса, чтобы Тоня не разобрала: он стоял по щиколотку в воде. И, судя по тому, как активно работала Тоня банкой, вода продолжала прибывать.
   – Что за… – Он не закончил фразу, но и без того было понятно: судьба послала им очередное испытание. – Вот спрашивается, за что и такая невезуха?
   – Не отвлекайся. – Тоня подняла лицо, сдувая прядь с лица. – Пока можем, будем плыть. Я повычерпываю.
   И снова замелькала консервная банка, зажатая Тониной рукой, другой она придерживалась за борт.
   Иван ещё сильнее приналёг на шест, игнорируя настойчивые намёки тела на отдых. Решил: пока руки двигаются, а спина терпит, не остановится. Лодка пошла заметно быстрее, впрочем, Иван понимал, это ненадолго. Минут пятнадцать, двадцать, и он просто свалится на дно посудины, всё больше скрывающееся под водой. Но, возможно, именно эти минуты и станут для них спасительными. Предельно ясно, жалеть себя – последнее дело. На кону вновь вечный вопрос жизни и смерти. Уже который раз за последние дни – их жизни и их смерти. Теперь у врагов карабин, и ничто не помешает им расстрелять беглецов с берега. А потом догнать неуправляемую лодку с двумя рюкзаками, набитыми полезными для выживания в тайге ништяками. А в кармане остывающего тела отыскать мешочек с золотом и алмазом.
   Ивана передёрнуло: до того явственно представил руку Малахая, выворачивающую карман джинсов. Упрямо сжав зубы, он ещё крепче уцепился за шест, изо всех сил упирая его в промёрзшее дно Таимбы.
   Иван не смог бы сказать, сколько прошло времени до того момента, когда Тоня, устало выпрямившись, кинула банку на дно, и она булькнула, скрываясь под водой:
   – Всё, больше не могу. Ищи место, а то потонем.
   Иван без слов оглянулся. Берег круто уходил в вышину, метрах в десяти над головой с его края вниз смотрели вершинки молодых пихт. Тоже и на противоположном берегу, но туда только в крайнем случае. Присмотревшись, он различил дальше по ходу нечто вроде расщелины, спускающейся к реке. Насколько широкая, отсюда не разглядишь, но другой идеи всё одно не вырисовывалось.
   – Счас, вон что-то наподобие. Потерпи минут пять, доберёмся.
   Вода уже скрывала сапоги почти до половины голенищ, хорошо, не стал менять резиновые на кирзовые, которые сейчас в рюкзаке. Будь его воля, Иван бы давно остановился, но Тоня команды долго не давала, равномерно работая банкой, и Поддубный тоже молчал, целиком и полностью полагаясь на опыт проводника.
   Расщелина, а точнее, овраг, намытый в глинисто-каменистом грунте склона весенними водами, исчезал в пожухлом кустарнике. Тонкий остаточный ручеёк скатывался по булыжникам, без следа растворяясь в тёмных водах реки. Выбравшись на мокрые камни, вдвоём, подтащили нос лодки к берегу. Тяжёлая, она плохо слушалась, кое-как удалось затянуть на полметра. Привязав верёвку к камню в форме клыка, Тоня выпрямилась осматриваясь. По камням вполне можно было подняться до уровня высокого здесь берега. А уж там оглядеться.
   – Пошли. – Она мотнула головой, закидывая на плечо лямку рюкзака.
   Иван с сомнением покосился на свою поклажу. Очень не хотелось волочь тяжесть наверх, но и оставлять в лодке – тоже неправильно. Тоня требовала, чтобы всё нужное носили с собой, даже если отходят от лагеря на сотню метров, и сама так делала. Таёжный закон был придуман задолго до её рождения, но оттого не стал анахронизмом. Иван это понимал. Задавив потуги замученного тела полодырничать, он подхватил рюкзак.
   – Лодку оставим?
   – А что, ты её с собой предлагаешь забрать? – фыркнула Тоня. – Ну, забирай.
   Поддубный смутился:
   – Я не про то. Затащить, может, подальше её? Укрыть как-то попробовать?
   Проводник задумалась. Она вовсе не собиралась насмехаться над Ванечкой, но уж очень он неправильно выразился. К тому же с того момента, когда заметила, что лодка набирает воды, копилось раздражение. Она-то понимала, что в такой посудине они далеко не уплывут. Вероятно, шов разошёлся, в походных условиях не починишь. Во всяком случае, она никогда этим не занималась. Отец к подготовке и ремонтам плавающей техники её близко не подпускал, так что тут она пас. В общем, не вовремя Ваня сглупил, вот и не удержалась. Хотя, если разобраться, не такую уж и глупость он ляпнул. Пожалуй, пусть вычерпывает, пустую посудину можно повыше затащить, чтобы с реки не так заметно. А она пока осмотрится.
   – Ладно, доставай банку, она где-то на дне валяется, а лучше котелок возьми, им сподручнее будет. Вычерпывай, а я пройдусь. Гляну, что тут вокруг. Да и о ночёвке подумать пора. Не знаю, как ты, а я уже без рук. И мокрая насквозь.
   Иван улыбнулся, соглашаясь.
   – И я такой же. Предельно ясно. Рюкзак, может, оставишь, раз уж я здесь буду.
   Поколебавшись, Тоня решила, что резон в его словах есть. Опустив груз на камень посуше, она мотнула головой в сторону реки:
   – Поглядывай, мало ли что.
   Нахмурившись, Иван кивнул.
   Кусты только снизу казались густыми, подобравшись поближе, она разглядела нахоженную звериную тропу. На мелком камешнике проявился нечёткий отпечаток медвежьей лапы. Насколько свежий, не разобрать – камень! Ходят, косолапые, здесь, ходят. Камни ложились уступами, и она, перешагивая, а где и перепрыгивая, быстро забралась на плато. Лес у берега повыше и погуще, дальше в глубь тайги, далеко не заглянешь. Обзор Таимбы вниз по течению закрывали нагромождения скал, карабкаться на них Тоня не решилась, а вот в противоположной стороне, откуда пришли, булыжники раздвинулись, и река просматривалась далеко, точно метров на триста-четыреста. Правда, ничего нового там не углядела. Тягучая мутная вода под таким же небом, затянутым серой прослойкой, зажатое высоченными берегами узкое русло и пустынные леса по краям.
   Впрочем, насколько они пустынные, отсюда не разглядишь, в каменистых наростах по берегу куча народу легко укроется, да и за деревьями можно спрятаться. «Ну, будем считать, что нас ещё не догнали. Всё-таки мы по воде много уже прошли, а тем, бандюгам, по буеракам да завалам топать. Да ещё и нужно как-то умудриться на нас выйти. Скорей всего, они, не увидев лодки, пойдут вдоль берега вниз. Я бы так поступила.
   Так, а что у них с продуктами? Мы им ничего не оставили, всё выгребла. Ага, медведь у них. Наверняка отрежут с собой что-то. Много вряд ли получится. Им же мясо всё на себе тащить! По нашим-то лесам! Это если Малахай здоров и топает, как молодой, что вряд ли. Под медведем лежал, значит как минимум без сознания был. Хорошо бы помял его мишка, да так, чтобы вовсе за нами не пошёл. А то и совсем там остался, неживым. Вот ни граммочки не расстроюсь. – Поражаясь проснувшейся кровожадности, Тоня сделала круг, удаляясь от края берега не далее, чем метров на двести. – Ну а что такого? – задала вопрос себе. Сама же и ответила: – А ничего. Нас бы он точно не пожалел. И меня и Ванечку. Да, Ванечку. Надо как-то подластиться, что ли. А то что-то резковата я с ним. – Отведя сухие ветки пихточки, выглядела проход между кустами шиповника. Несколько шагов сделала почти вслепую, прикрывая глаза от колючек. Над головой шумно взлетела сорока, и Тоня вздрогнула.
   – Вот же… – она удержала ругательство, провожая глазами застрекотавшую на лету воровку, – сама виновата, нечего полезную птицу обижать. Вздрагивать на шелест крыльев – это уже нервы подводят. Хотя что тут удивительного? После таких приключений да ожидая погони за спиной – кто угодно испугается».
   Тропка потянулась вниз, теряясь среди деревьев. Женщина невольно ускорилась, спускаясь по хвойному, скользящему под ногами склону. На дне котловинки, удержавшись от падения за дерево, замерла, оглядываясь. Что-то вроде цирка, середина круглая, заросшая пихточками и берёзками. Не частыми. По кругу поднимаются мшистые скалы, проход только один, похоже, по которому пришла. Это на первый взгляд, но проверить надо. Не самая хорошая диспозиция, как говаривал отец, хотя не на войне же, в самом деле. Не террористы они, обыкновенные бандиты. К тому же они на том берегу бродят, им сюда ещё перебраться как-то надо. А со вторым выходом всё одно повнимательней надо, вдруг есть где, не помешает. – Она двинулась вдоль природной стенки, шаря по скалам взглядом, а кое-где и ощупывая руками. Несколько раз пришлось обходить навалы погнивших деревьев. Разок даже перелезла, рискуя зацепиться и порвать энцефалитку.
   Щелка обнаружилась случайно. Уже прошла мимо, приняв нагромождение огромных валунов, устланных низкорослым брусничником, ещё зелёным, хоть и с желтизной по краям листочков, за сплошной массив, когда за спиной скатился камешек. С любопытством обернулась. Что-то мелькнуло в листве ягодника. Успела заметить пару черных полос на спинке. Бурундук! И куда это он? Прижавшись к нижнему камню, высотой по грудь, заглянула дальше, с удивлением обнаруживая за ним пологий участок, выводящий в черёмуховые заросли выше. А там уже и пихтовый околок втискивается в каменистый распадок, поднимаясь над пожелтевшими черёмухами. Приподнявшись на руках, забралась на камень. Несколько шагов, и, отводя гибкие ветки, она нырнула под кроны хвойников. «Ух ты, интересно!» Под ногами ягельная подстилка, со всех сторон стены из тонких стволов. Но проходимо. На всякий случай побродила по округе – лес как лес. Густоват, правда, если с рюкзаками, придётся попыхтеть. А вот к реке отсюда не выйдешь – в сторону Таимбы между деревьев выстроились скальные зубцы, чем дальше, тем выше. Но ничё, зато во все другие стороны ничего не мешает уйти. Покружив минут десять и убедившись, что проходы не перекрыты, вернулась назад. Спрыгнув с камня на дно цирка, огляделась.
   «А что, неплохо. Здесь лагерь и разобьём. Углубление естественное, деревья вроде даже как-то повыше, кверху тянутся. Ветерок от реки как раз. Дров полно. А просушиться сейчас очень даже надо. Не дай бог, хворь какая нападёт. Не, не должны бандюки заметить. Если есть кому замечать, конечно».
   Развернувшись, Тоня поспешила назад, за Иваном, Ванечкой.
   Спуск прошёл без сложностей, только в кустах не заметила тонкую ветку, хлёстко щёлкнувшую по щеке. Ругнувшись про себя, удвоила бдительность. Поддубный ожидаемо махал рукой с зажатым котелком, выливая воду в ручеёк. Услышав скрипнувшие на камнях подошвы, выпрямился.
   – Как успехи? – Тоня на миг опередила геолога, вероятно, он собирался спросить то же самое.
   Поддубный пожал плечом, возвращаясь к прерванному занятию:
   – Половину, наверное, осилил.
   – А я место для лагеря нашла. До темноты надо обустроиться. А то дождь вот-вот соберётся.
   Иван неуверенно замер, оценивая взглядом проделанную работу.
   – А лодку как же? Не хочется её здесь, на виду, оставлять.
   – Ну да, это ты, Ванечка, прав. Не хочется. – Тоня присела на край лодки, и она качнулась, заставив Ивана ухватиться за женщину.
   – Держись. – Проводник крепко придержала Поддубного за талию. И, улыбнувшись, добавила: – На совместную ванну совсем не тянет.
   Иван глянул на женщину как-то по-новому. Рука его скользнула навстречу. Тоня замерла, почувствовав ладошку мужчины на спине. Через куртку, конечно, ощущения не «ах», но и это шаг вперёд в тех пока непонятных отношениях, которые она была бы не против ускорить. Но этот увалень вдруг смутился. Вот же нежный какой! Убрав руку, он снова склонился над лодкой:
   – Ну, ты там начинай, я подойду. Ещё повычерпываю. Как сварганишь чего-нибудь горячего, приходи, попробуем вдвоём вытащить лодку.
   Разочарованно вздохнув, Тоня отстранилась:
   – Ладно, заканчивай, скоро стемнеет уже.
   Иван склонился ко дну посудины, заполненной водой, Хотя уже и заметно меньше.
   Костёр почти не дымил, Тоня постаралась выбрать самые сухие полешки, здесь, в низинке, этого добра хватало. У огня, на палках, которые она выстроила по кругу, сушилась одежда. С парящих ботинок капало на траву. Ещё три шеста пока пустые, это для Ванечки. Он тоже вымок. Она подула на ложку. Гречневая каша почти готова, в последней пробе крупинки давились мягко, растаивая во рту, словно снежинки, только горячие. Жаль, без мяса, Ванечке мясо надо обязательно, мужики без него не могут. Силы не те сразу. Но уже ладно, пока так, а там она что-нибудь придумает. Силки поставит, время будет. Вот отойдут подальше – и организует. Да и порыбачить можно, хариус тут крючками не колотый, должен хорошо брать. С трудом удержавшись, чтобы не навернуть пару ложек, она поискала глазами тряпку. Сняв котелок с огня, закутала его в одеяло. Пусть доходит.
   Прежде чем спускаться к реке, устроила походную помывку. Воды мало, конечно, всего пятилитровую бутылку приволокла вместе с рюкзаком, чуть не надорвавшись, но при известной экономности хватило на котелок. Быстренько обмылась, насколько получилось. Поспешая, вытерлась насухо. Одевшись в сухую сменку, окрылённая чистотой тела, каким-то предчувствием радости, ожидаемым освобождением от тревог, побежала вниз.
   Темнело. Постепенно пропадала чёткость линий, размывались деревья и камни в ручейке. С неба сыпала мокреть, пока мелкая, почти неуловимая, но верхушки валунов посерели, на некоторых скопились лужицы. Тоня удвоила осторожность при спуске, поскользнуться – раз плюнуть. Ботинки-то сушатся, сейчас она в кедах – сменной обуви, а у них подошва резиновая, на мокром держит неуверенно.
   Иван отдыхал, притулившись на краю лодки. На этот раз оглянулся, только когда Тоня подошла вплотную. Вроде даже вздрогнул от неожиданности, но вида не подал.
   – Затащим лодку подальше?
   У Тони на миг защемило сердце: уставший, нахохлившийся, как воробей, Иван старался держаться показушно уверенно. Но она-то видела, как ему тяжело. Мокрый, холодный, голодный. Захотелось погладить ладошкой по небритой щеке. Удержалась в последний миг, но улыбка вышла мягкая, сочувствующая.
   – Давай попробуем. Вот сюда, за скалу. Тут не увидят с реки.
   Ухватились с двух сторон. По команде проводника упёрлись ногами. Под днищем оглушительно заскрипели камни, пара булыжников покатилась вниз, но лодка сдвинулась. Ещё поднажали, и посудина поехала, заскользила, повизгивая, будто живое существо, скрежеща местами на всю речную пойму. Утолкав лодку за камень, оба выпрямились, тяжело дыша. Тоня пристально оглядела примолкшую реку. Берега нависали угрюмо, недружелюбно темнели небеса, было неуютно и сыро. Моторка укрылась не полностью, корма выглядывала из-за камня, но это было лучшее из возможного.
   – Пошли, что ли. Здесь сделали всё, что могли.
   Молча кивнув, Иван подхватил рюкзак. Тоня поспешила впереди, иногда проверяя, не отстаёт ли Ванечка. Но он держался в двух шагах, шагая уверенно, чуть ссутулившись под грузом рюкзака и палатки. «Значит, не всё потеряно, – мысленно улыбнулась женщина. – Сильный он. Скоро проверим на сколько. – Сегодня она была настроена решительно».

Глава 28

   Скрип металла по камню услышал Тюня. Где-то далеко-далеко, словно в другом мире. Наполнив влажный воздух, необычный для тайги звук заставил замереть. Малахай, давно двигающийся «на зубах», едва напарник остановился, рухнул в траву, чудом разминувшись с упрятанным в ней крупным булыжником. Почти ничего не слыша и не понимая, он хрипло дышал.
   – Тихо ты! – Тюня выставил ладошку параллельно земле.
   Малахай задержал дыхание, переворачиваясь на бок. В наступившей тишине снова поблазнилось: где-то на краю света привычные звуки тайги царапает металлический скрежет. Звук коротко метнулся над притихшими зэками, растворяясь в нудной мокрети подбирающегося вечера.
   – Что такое? – Рецидивист упёрся руками в камень.
   Покачавшись, с усилием сел.
   – Никак люди недалече.
   Малахай поднял уставший взгляд:
   – Я что-то ничего не понял.
   Тюня присел на корточки, сдёрнув карабин с плеча.
   – Будто железом по камню, – что-то сообразив, он подскочил. – Лодка.
   – Что лодка?
   – Лодку там где-то тащили, по камням. Рядом они, зуб даю! – Он сбросил улыбку, накидывая ремень ружья. – Так, ты за мной потихоньку ползи, а я пойду – разведаю.
   – Осторожно там.
   – Не ссы.
   Скользнувший между стволов Тюня не увидел, как налился чёрным сгустком мрачный взгляд напарника, проводивший его спину: «Ничё, пусть покуражится. Пока».
   Буквально ощущая, как наливается тяжестью на плечах промокающая телогрейка, Малахай несколько раз вздохнул, пытаясь восстановить заполошное дыхание. Сплюнув густой слюной, неловко сел. Этот переход дался ему настолько тяжело, что в какой-то момент он пожалел, что решился преследовать беглецов. Заваленная буреломом тайга заставляла в каждый шаг вкладывать неимоверные усилия, и Малахай чувствовал себя марафонцем на последних метрах дистанции. Будь он здоров, проскочил бы до реки, и Тюня бы за ним не угнался. Но медведь всё-таки сильно его помял. Трещали повреждённые суставы, подгибались колени, когда надо было перебираться через завалы, при каждом неудачном движении ныло вывихнутое плечо. А дыхание с каждым метром ставилось всё чаще и прерывистей.
   Запал кончился ещё час назад, и последние метры он тащился на одном упрямстве, прекрасно понимая, что покажи он слабость, и ситуацией тут же воспользуется Тюня. Он, собственно, уже воспользовался, забрав ружьё. С того момента он почему-то решил, что поднял статус. Ошибочка вышла. Вот только вор чуть-чуть оклемается, и шестёрка вернётся на причитающееся ему место. Упёршись руками в ягельную подстилку, проломившуюся под его весом, Малахай кряхтя поднялся. Чувствуя, как снова сбилось только-только восстановившееся дыхание, он привалился к качнувшейся сосёнке: «Надо идти. Малость осталась. Если этот гадёныш ничего не напутал, то получается, догнали».
   Левая нога похрустывала, когда он опирался на неё всем весом, вызывая болезненные выстрелы в коленке, и он прикусывал губу, не замечая выступившей на ней крови. Ветки били по лицу, но отводить сил уже не оставалось, он лишь закрывал глаза, чтобы не вышибло. А уж шлепки по лицу можно и потерпеть. Сосняк расступился неожиданно. Просто следующий шаг он сделал к краю мшистой скалы, круто обрывающейся вниз. И замер, пережидая потемнение в глазах. Тюня обернулся как ни в чём не бывало.
   – Дополз? Ну, возьми с полки пряник.
   Малахай сжал зубы до скрипа: «Лишь бы не сорваться. Не время сейчас, и не то состояние. Вот оклемаюсь…»
   – Ну, что здесь?
   Парень кивнул подбородком в сторону противоположного берега, почти напротив разрезанного глубокой щелью. По её каменистому дну, выше утыканному кустарником, стекал маловодный ручей.
   – Похоже, там они. Что-то блестит за камнем, не пойму что.
   – Лодка? – Малахай опустился на сырой мох валуна.
   – Может, и лодка. Переправляться надо. Вправо пойдём. Вроде там берег вниз уходит. Если уходит. – Парень почесал затылок.
   – Счас я малость отдышусь, и пойдём спуск искать.
   Тюня с сомнением покосился на напарника. Потом, словно приняв какое-то решение, подтянул сползший ремень карабина:
   – Ладно, если оклемаешься, догоняй. Я вдоль берега спущусь пока.
   Круто развернувшись, он пошагал вдоль края обрыва, а Малахай, зло усмехнувшись, покачал головой: «Если… Ну-ну».
   Когда спина парня скрылась за деревьями, местами прижимающимися к самой кромке обрыва, он сполз с камня. Привалившись спиной к его влажной поверхности, закрыл глаза. Минуток пять отдыха ему просто необходимы. Или десять. Глухо ворчала внизу неспешная Таимба, шумел ветер, качая вершины сосен, морось оседала на лице мелкими каплями. Малахай и сам не заметил, как задремал.
   На край обрыва выбралась гибкая куница. Ловко проскочила по краю берега. Увидев человека, остановилась, готовая сорваться с места в любой момент. Но человек не двигался, лишь раздувались ноздри, когда он вдыхал. Чуть успокоившись, зверёк свернул в лес. На всякий случай куница решила обежать человека среди деревьев. Там он не достанет.
   Она выбралась на край шагах в десяти за спиной Малахая. Насторожив носик, несколько секунд слушала дыхание человека. Ничего не изменилось. Сообразив, что угрозы нет, куница побежала дальше, вынюхивая в камнях неведомые следы.
   Малахай очнулся минут через десять. Резко поднял голову, с испугом осматриваясь. Так же шумела внизу река, так же, роняя брызги, качались сосны. На самых малых оборотах в тайгу опускался вечер. Небо чуть помутнело, а дождик теперь накрапывал вполне ощутимый. Пора топать.
   Охнув, он поднялся, упираясь рукой о камень. Постоял, ощущая, как спадает боль в ноющем теле. Подождав ещё немного, вор шагнул. Первое движение снова отдалось болью в колене и спине, он сжал зубы, безмолвно сморщившись. «Ничё, терпеть можно». Постепенно разгоняясь, подтаскивая ногу, он уверенно зашагал вслед за напарником.
   Примерно через километр берег начал понижаться. На склоне повылазили крупные булыги, словно облитые зелёнкой. Ниже они чередовались с камнями, покрытыми краснеющим мхом. И везде глухим забором поднимались сосны. Пушистые ветки лезли в лицо, где получалось, он отыскивал проходы в зарослях, а где не выходило, лез напролом, боком, отводя хвойные лапы рукой.
   Постепенно на берег накатывала темнота, он тревожно поглядывал на смурнеющее небо, с которого сыпало и сыпало. Дождик мелкий, но нудный, одежда сырела не так быстро, как под ливнем, но от этого не легче. К тому моменту, когда вышел к метровому песчаному обрыву, насквозь мокрая телогрейка налилась тяжестью, словно облитая расплавленным металлом.
   Из-под обрыва, от воды потянуло дымком, и Малахай, опустившись на колени, заглянул вниз. Тюня, укрывшись в небольшой выемке, колдовал над огнём. Усевшись на край, Малахай сполз вниз. И, конечно, ударился копчиком о незамеченный камень. Сдержав стон, он несколько раз глубоко вздохнул.
   Парень устроился под навесом крутого берега. В углублении вполне помещались они вдвоём и костерок. Про себя похвалив Тюню за удачное место для привала, рецидивист поднялся, прислушиваясь к своим ощущениям. Больно, но не смертельно.
   Тюня, никак не отреагировавший на появление напарника, раздувал вяло дымивший костерок. На прутьях, которые он воткнул наклонно над огнём, нанизаны куски мяса. Малахай невольно сглотнул слюну.
   – Что, не выходит?
   Тюня отстранился, вытирая слезящиеся глаза.
   – Сырые, зараза. Я тут всё облазил, всё, что не сильно мокрое, собрал. Не горит. И мох сырой, как его разжечь, тварь?
   – Сходи коры берёзовой надери, попробуем с нею распалить.
   – Да вряд ли что получится, она же тоже мокрая.
   – Сходи, сходи, не развалишься.
   Оба одновременно глянули на лежащий рядом карабин. Потянувшись, Тюня подхватил оружие:
   – Фиг с тобой. Гляну.
   Зацепив на плечо ремень, вкочевряжку полез на косогор, обсыпающийся под его тяжестью.
   Медвежье мясо было жёсткое, но вполне съедобное. Стемнело окончательно, за гранью огня, словно чёрная стена, в ней, где чуть светлее, в двух метрах от ног лениво плескались волны ночной реки. Под естественным навесом уютно, от догорающего костерка тянуло жаром, иногда на людей набрасывались клубы дыма. Они уворачивались, а то и выходили под мелкий, но непрекращающийся дождь. Тюня натаскал несколько охапок сырых дров, разложили их вокруг костра. Над дровами поднимался парок, сохнут. По мере высыхания Малахай подкидывал в огонь.
   Решили спать по очереди. В тайге – не дома, по сторонам смотреть – необходимость, однажды Малахай на себе проверил, каково это не оглядываться. Нет уж, урок усвоен. Огонь поддерживать, опять же, надо, потухнет – околеют. Это понимал даже пустоголовый парень, согласившийся дежурить первым без разговоров. Карабин он по-прежнему не выпускал из рук. Даже за хворостом ходил с ним. Ну да пусть пока. Чем бы дитя не тешилось, недолго осталось.
   Подумав и отказавшись от мысли наломать сырых сосновых лап, Малахай улёгся на песок, смешанный здесь с мелким камешником. Мокрая телогрейка, нагревшаяся с боку, который он подставлял огню, быстро остыла, попробуй тут заснуть. Но мучился недолго. Привыкший спать, когда надо, а не когда хочется, Малахай заставил себя вырубиться, просто приказав. Организм послушался.
   Утро опустилось на реку густым туманом. Вор растолкал напарника, как только противоположный берег, только что проявившийся в редеющей темноте, снова скрылся, на этот раз в белесом облаке. Малахай успел разглядеть, что на той стороне вдоль высокой кручи, нависающей над рекой, у самой воды тянулась узкая полоска камешника, по которой вполне можно добраться до расщелины. Путешествие казалось реальным, к тому же дождь наконец прекратился, хотя небесная синева всё ещё таилась под мутной пеленой.
   Тюня сел, дрожа и подёргивая застывшими плечами, не забыв первым движением проверить наличие карабина, с которым спал в обнимку. Малахай мысленно хмыкнул. При желании он мог раз десять забрать оружие. Но не посчитал нужным. Пускай молодой потаскает, пока он полностью не восстановится. Тело ещё болело, но уже меньше. Оптимизм вызвал и определённый прилив сил, который вор почувствовал, побродив с утречка по каменистому берегу. Он даже поприседал осторожно. Колено ещё потрескивало, но боли точно стало меньше. Что не могло не радовать. Еще денёк, и он восстановит «положение в обществе», вернув напарника туда, откуда тот посмел вылезти: к параше.
   Быстро уничтожив остатки вчерашней лапы, сели совещаться. Точнее, Тюня, обняв карабин, молча внимал рассуждениям более опытного напарника.
   – Переправляться будем здесь. Сами, вплавь, хотя тут вряд ли глубоко, может, и ногами перейдём. Топора у нас всё одно нет, плот не сделать. Потому разденемся. Пару минут потерпеть, и мы там. Возражения есть?
   Тюня, цикнув, вяло покрутил головой.
   – Тю, в воду лезть…
   Малахай решительно поднялся.
   – Кто первым полезет?
   – Лезь ты. – Тюня погладил приклад карабина.
   Малахай, ожидавший нечто подобное, не стал спорить.
   Немного подсохнувшие за ночь вещи уложил в расстеленную телогрейку, связав получившийся тюк рукавами. Долго соображал, как же приладить его на голове. Наконец, используя ремень, отобранный у геолога, кое-как пристроил. Правда, надо будет и рукой поддерживать. Наблюдавший за его действиями Тюня пытался скрывать тревогу, но глаза выдавали. Как же ему с карабином-то переправляться? Плавал он так себе, больше на воде держался, да и то недолго. А ружьё как-то не уронить надо, к тому же оно вес имеет. Тюня сильно сомневался, что не пойдёт ко дну на первых метрах. Даже если неглубоко тут, течение-то сильное, собьёт, карабин, как пить дать, утопит. Он решился, когда Малахай, похожий на султана в очень широкой чалме, подёргиваясь плечами, вступил в парящую воду.
   – Погоди, Малахай! – Тюня подскочил следом.
   Тот обернулся, сверля напарника раздражённым взглядом.
   – Чего?
   Парень, чувствуя, как краснеют щёки, опустил глаза:
   – Возьми карабин. Я того, боюсь, утоплю ишо.
   Несколько секунд немного разочарованный лёгкой победой Малахай молча изучал парня, будто только что увидел. Решив, что все разговоры будут на той стороне, он лишь слегка обозначил своё преимущество:
   – Раньше подумать не мог?
   – Извини, не подумал.
   – Не подумал он. А кто за тебя думать должен? Пушкин?
   Парень виновато молчал. Развернувшись, вор ухватил ружьё в свободную руку. Задрав его над головой, шагнул на глубину, поохивая.
   Тюня, вздыхая, отошёл в сторонку. В этот момент Малахай вернул причитающееся ему положение. Тюня уловил это в момент. Но он понимал, пока придётся потерпеть, напарник ещё нужен. Один он в тайге не выживет.

Глава 29

   – Ну, давай признавайся, когда ты на меня обратил внимание? – Тоня положила голову на грудь Ивана, невидимая в утренней рассеянной темноте улыбка блуждала на её чуть припухших губах.
   Поддубный поднял глаза к потолку палатки, делая вид, что вспоминает:
   – Так это, с первой секунды, как увидел.
   – Вот врушка. Да ты на меня и не глянул тогда.
   – Стеснялся.
   – Брехун ты, – она поднялась на локте. – Но всё равно приятно.
   Стекая по сосновым лапам, в палатку стучались последние редкие капли утихшего дождя. Шумел ветер, и под его порывами приглушённо поскрипывали тонкие стволы деревьев. Коротко поцеловав Ивана, она стремительно присела. Взлетел полог, и с улицы хлынули лесные звуки. Дохнуло сыростью, запах перегнившей древесины и влажной хвои заполнил пространство. Мягко оттолкнувшись от груди Поддубного, женщина скрылась в мути наступающего утра. Враз продрогнув, Иван поднял голову, прислушиваясь к мирным звукам. «А ведь жить хорошо, да и жизнь хороша!». Поёживаясь, на коленях он выбрался вслед за Тоней.
   С деревьев ссыпались остатки влаги, мох под сапогами продавливался, и на его поверхности выступали крупные водяные линзы. Заглянув назад, вытянул бушлат. Надев, застегнул на нижние пуговицы. Тони на пятачке цирка, в котором они вчера так удачно устроились, не видать. Ничуть не обеспокоившись, он помахал руками, разгоняя кровь, взгляд отыскал котелок под куском целлофана. «А кушать-то охота, будто и не утро, а разгар дня. Славно ночью потрудились, ударно! Давно так хорошо не было! Если вообще было, – глупо улыбаясь, он поднял крышку. – На завтрак в самый раз».
   Сделав утренние дела у крайней сосны цирка, умылся, подбирая ладонью воду из лужицы на замшелом валуне. Позади послышались лёгкие шаги, он обернулся, светлея глазами.
   Перекусили, добив остатки вчерашней каши. Как и предполагал Поддубный, более-менее наелись. Облизав ложки, уложили в кармашки рюкзаков. Иван выдернул металлические колышки, сдерживающие растяжки, Тоня свернула спальники. Прилаживая палатку к рюкзаку, Иван почувствовал тёплые ручки на шее. Замер, ощущая, как полнится нежностью сердце. А ведь именно эту женщину он искал многие годы. Теперь-то можно себе признаться. Чмокнув его в щёку, Тоня выпрямилась, прислушиваясь.
   Он обернулся, и улыбка сползла с лица. Тоня хмурилась, медленно поворачивая голову. Словно пытаясь уловить несуществующий звук.
   – Ты слышал?
   Затянув завязку, Иван встал рядом.
   – Нет, а чего? – невольно он перешёл на шёпот.
   – Как будто по камню стукнули чем-то. Вроде приклада.
   – Ты думаешь, они?
   Недалеко, там, откуда только что пришла женщина, тревожно стрекотнула сорока, и Тоня ухватила Ивана за локоть:
   – Уходим.
   Он беспомощно оглянулся:
   – Куда? Там же они?
   – Сюда! – женщина выставила палец в направлении мшистого камня, доходящего им по грудь.
   Торопясь, накинули рюкзаки, Иван ухватил котелок, который не успели упаковать, Тоня зацепила пустую пластиковую бутыль.
   Стараясь не шуметь, забрались на валун, за которым открылся узкий проход в камнях. Бочком можно протиснуться, а вот гружённые не пройдут. Тоня, скинув рюкзак, решительно шагнула к щели, Иван, повторив её действие, торопливо засеменил следом.
   Через несколько метров проход расширился так, что они уже могли идти рядом. Ненадолго остановились, возвращая груз за спины. Сосны здесь чередовались с пихточками и осинами, лес постепенно густел, и они накручивали повороты не хуже, чем извилистая Таимба, отыскивая пути обхода завалов и скалистых выступов. Оба молчали, опасаясь разговаривать. Иногда они оборачивались, но позади было пустынно и тихо. Или оторвались, или тревога оказалась ложной. Впрочем, это вряд ли. Сорока не будет попусту трещать, не тот персонаж.
   Тоня вела по кругу, стараясь не удаляться от реки. Ну, насколько позволяли рельеф и заросли. Пройдя подальше вдоль берега, примерно метрах в двухстах-трёхстах от Таимбы, начала заворачивать к воде. Иван, полностью доверившийся женщине, за всё время не проронил ни слова. Он тоже вертел головой, пытаясь сообразить, не погорячились ли они, а в сознании ощутимым грузом копилась тревога. Он и раньше подумывал о решающей встрече, а теперь мысль о том, что бегать от бандитов бесконечно как-то некрасиво для мужчины, начала обретать некоторую плоть, пока лишь в виде тонкого контура. Как оформить невесомую субстанцию в реальные действия, он пока не придумал. Всё-таки у них карабин, патронов в нём, конечно, мало, штуки три, не больше. Но им и этого более чем достаточно, а в том, что бандиты станут с беглецами церемониться, Иван сильно сомневался. Посоветоваться с Тоней? Наверное, надо, но позже. Когда привал сделают, на ходу о таких важных для здоровья, а может, и для жизни вещах разговаривать неудобно. Да и неплохо бы своё решение какое предложить. В общем, есть время подумать.
   Берег обрывался к реке почти вертикально. Придерживаясь за ствол дерева, Иван заглянул вниз. Метров пять, просто так не спуститься. Хотя верёвка есть, а там внизу вроде бы узкая полоска вдоль воды тянется, можно попробовать до лодки дойти. Он поднял вопросительный взгляд на Тоню. Лоб женщины покрылся складками, она задумчиво опёрлась на сосну потолще:
   – Уходить надо. К лодке идти опасно. Я бы на их месте, ну, когда нас не обнаружила на месте ночёвки, сюда вернулась побыстрее. И засаду устроила. У них карабин, можно в кустах так спрятаться, ни за что не найдём. А вот под выстрелы подставимся.
   – Неужто так и уйдём?
   Тоня пристально глянула на Поддубного:
   – Так и уйдём. Под пули я сама не полезу и тебя не пущу. Совсем не хочется тебя потерять, – влажная ладошка прижалась на секунду к небритой щеке.
   – Может, что-нибудь придумаем? Неохота так им лодку оставлять.
   Тоня выпрямилась, оттолкнувшись спиной от дерева:
   – Что ты предлагаешь?
   Иван вздохнул глубоко, пальцы заскребли в затылке:
   – Ну, сами им засаду сделаем. Где-нибудь в удобном месте. Если удачно сесть, то можно дубинкой так огреть, что они и за ружьё схватиться не успеют. Сколько от них бегать-то?
   – Я за тебя и за нас в ответе. Лезть на пули – глупо. Во всяком случае, пока у них есть эти пули. Мне тоже не особо нравится бегать, но другого выхода я не вижу. Пока.
   Иван расстроенно отвернулся. Как бы ни хотелось настоять на своём предложении, но он понимал: Тоня права. Во всём. Опасность получить пулю есть, и не стоит её недооценивать. В конце концов, не война же. И они не ограничены одной дорогой, на которой бандиты их обязательно захотят перехватить. Или ограничены? Охотничьи избушки – их слабое место. Там бандиты и будут поджидать. У них теперь лодка, наверняка постараются опередить. Он ещё раз вздохнул, вызвав у Тони подбадривающую улыбку.
   – Тогда пошли. Предельно ясно, выбора нет.
   – Как скажешь, – ещё раз оглянувшись, женщина направилась вглубь леса. Иван, иногда хмурясь и поджимая губы, последовал за ней.
   Двигались зигзагами, обходя неудобства. Если бы не Тоня, неведомым образом сохраняющая общее направление, Иван бы давно заблудился. Женщина уверенно держалась впереди, перед глазами на кочках подпрыгивал рюкзак, мелькали ботинки, почти бесшумно. Сам Поддубный шагал тяжело, ему казалось, что сучья по закону подлости лезли под ноги только ему, а после окрестности оглашал предательский хруст, который производил лишь он. В такие моменты Тоня кидала на напарника встревоженные взгляды, но попрекать и не думала. Что можно требовать от городского жителя? Слава богу, пока на их шум, как на маячок, наводиться некому. Бандиты наверняка пойдут по воде. И скорей всего, они вернутся назад за мотором. Сама бы она так и поступила. Ниже по реке полно глубоких мест, позволяющих двигаться с помощью движка. А это, несомненно, преимущество.
   К тому же есть и хорошая сторона от его неумения передвигаться по лесу: вся живность наверняка разбегается, едва заслышав людей. А главное, им уступают дорогу косолапые. Подавляющее большинство мишек боится человека, как огня, и треск сучьев под его ногой выпроваживает медведей с дороги подобно пожару. Что совсем не помешает, с учётом отсутствия у них оружия. Разок Тоня углядела свежий след хозяина тайги, явно спешно ретировавшегося вглубь зарослей. Так бы и дальше до самого дома!
   Сейчас главная задача бандитов – опередить беглецов, чтобы затем встретить в одной из избушек. Обходить жильё дальней дорогой? Тоня снова мельком глянула на сопящего Ивана. И снова сомнение. Выдержит ли Ванечка? Усталость будет накапливаться с каждым пройденным километром, она уже накопилась, и лишь возможная погоня заставила мобилизовать остающиеся силы. Но это ненадолго. Сегодня они продержатся на мужском упрямстве, на тревоге, что занозой сидит в головах, на её опыте лесных путешествий. Завтра же, не получив подтверждения, волнение притупится, и вот тогда станет тяжелее. Намного. «Ладно. – Она тряхнула головой, отгоняя несвоевременные мысли. – Как там батя говорит, проблемы надо решать по мере их поступления? Вот и будет думать завтра. А пока надо топать, покуда силы имеются и ноги передвигаются. Чем дальше уйдём, тем дольше бандиты будут нас догонять. А там, гляди, и вовсе проскочим у них перед носом».
   Часам к двенадцати Иван начал отставать. Тоня, в какой-то момент забывшая в очередной раз оглянуться, вдруг поняла, что шаги Ивана слышны чуть слабее, чем обычно. Уже догадываясь, чем вызвано это изменение, она устало выпрямилась, останавливаясь и разворачиваясь. Поддубный ковылял шагах в десяти. Он согнулся ниже, чем всегда, на лбу выступали капельки пота. А ведь было прохладно, не больше пяти-семи градусов тепла. Он поднял голову, и Тоню встретила чуть виноватая улыбка.
   – Пожалуй, пора и передохнуть! Как считаешь? – Тоня постаралась придать голосу убедительности.
   Тяжело дыша, Поддубный поискал глазами, куда бы присесть. Вокруг расстилались мхи с торчащими из них старыми ветками. Не найдя подходящей поверхности, Иван упёрся рукой в колено:
   – Если только ненадолго.
   – Надолго нам некогда. – Тоня сделала вид, что так и надо. – Пошли-ка немного пройдём, там дальше вроде деревья пореже.
   Сглотнув тягучую слюну, Иван с трудом выпрямился:
   – Предельно ясно.
   Берег здесь почти спустился к воде, отделяясь от неё лишь метровой высотой глинистым склоном. Остроносые ёлки колючей изгородью утыкали обрез у реки, выбирались, закрывая глаза, чтобы не наткнуться на острые иголки, и тихо ругаясь. Узкая полоска Таимбы метров через двести терялась за очередным поворотом ниже по течению. С другой стороны речка поворачивала ещё ближе, а это направление и было самым опасным. В любой момент оттуда могли появиться бандиты. Тоня надеялась только на рёв мотора, если они, конечно, успеют за ним вернуться, а потом и запустить. Хотя рассчитывать на косорукость бандитов – последнее дело. Конечно, тут всякие варианты возможны, вдруг они иногда выключают мотор, часть пути проходя на шесте, чтобы не спугнуть беглецов. Или вообще идут на «ручной тяге», опасаясь зацепить винтом дно. Здесь ещё можно пройти, глубины хватит, но они-то этого точно не знают. В любом случае осторожность лишней не бывает, а уж в их случае, когда каждого вздоха опасаешься, тем более.
   Прежде чем спуститься к воде, Тоня минут пять прислушивалась к звенящей тишине тайги, в которую мягко вплеталось плескание воды, набегающей на глинистую землю. Наконец, она кивнула:
   – Пошли, вроде тихо.
   Оба, не сговариваясь, скинули рюкзаки.
   Холодная вода приятно освежала разгорячённое лицо. Пока Тоня внимательно осматривала реку, Иван похлопал по щекам, чувствуя, как неподъемным грузом наваливается усталость. Последние метры он шагал на одном упрямстве, в тайне надеясь, что проводник тоже скоро устанет и объявит привал. Но женщина двигалась легко, движения её казались упругими, будто усталость и вовсе не была ей знакома. И только когда Поддубный отпустил проводника на неприличный десяток метров, Тоня наконец сообразила, что Иван скоро упадёт. Ну, может, не упадёт, но и идти больше не сможет. Хорошо всё-таки, что она догадалась сама, освобождая Поддубного от неприятного для него признания.
   Небо хмурилось, в тёмной воде тонули серые тучи. Набрав немного воды в пластиковую бутыль, по очереди напились. Потом Тоня тоже поплескалась в реке. Набрав полную посуду, блестя каплями на лице, поспешили наверх.
   Прикрытые деревьями, остановились, слушая ветер. Уже привычные лесные звуки окружали их. Иван притянул Тоню, и женщина охотно прижалась к его груди. Несколько минут прошли в молчании. Наконец, Тоня мягко отстранилась.
   – Пора днёвку устраивать. Пойдём поищем местечко, а потом я попробую порыбачить. Давно рыбки не едали.
   – Рыбка – это было бы неплохо.
   Закинув на спины рюкзаки, они двинулись вглубь тайги. Тоня хотела отойти подальше, чтобы с воды не унюхали и не увидели дымок костра.

Глава 30

   Этот бичара и здесь умудрился отличиться. Ну это надо же было так лопухнуться! Поскользнуться точно посередине реки! Вода чуть выше груди, под ногами камешник, мелкий! Ни одного крупного булыги, он, переходя, вообще не споткнулся, а этот отыскал враз! Ну, не дурак разве?!
   Увидев, как Тюня вместе с вещами ушёл под воду, Малахай, к тому времени уже одетый, даже не подумал спасать. Выплывет – хорошо, не выплывет, туда и дорога! Достал он уже.
   Побарахтавшись и наглотавшись воды, парень выбрался на берег ниже, метрах в десяти. Кинув промокший тюк с одеждой перед собой, постоял на коленях, отплёвываясь и дрожа всем телом.
   Не скрывая брезгливое выражение лица, Малахай неспешно приблизился:
   – Ну что, баклан, вставай уже. Замёрзнешь.
   Парень, оскальзываясь, поднялся. С тюка стекала вода, его передёрнуло:
   – Я нечаянно.
   – За нечаянно бьют отчаянно. Одевайся, да пошли уже.
   Развернувшись, Малахай зашагал по кромке берега, не оглядываясь. Тюня, на ходу развязывая намокший узел из рукавов телогрейки, поплёлся за ним.
   За камнем, как они и ожидали, была спрятана лодка. Перекосившись на неровной поверхности, она почти полностью скрывалась за камнем, лишь несколько сантиметров кормы не поместились. Повезло, если бы не эти сантиметры, могли пройти мимо. Скрежет по камням, конечно, слышали, но кто его знает, где? Может, напротив, а может, за полверсты, над рекой звуки разносятся далеко.
   На дне лодки нашелся шест, и всё. Остальное эти забрали с собой. По всему, где-то недалеко расположились. А сейчас, поди, дрыхнут сладенько в палатке, рядышком. Самое время взять тёпленькими. На этот раз церемониться с беглецами не станет. Пока пробирались через заваленную трухлявыми стволами тайгу, прежнее решение только окрепло. Гоняться ещё за ними. Однозначно, поймают – мужика сразу в расход, ну а бабу, как и собирались, на круг пустят. Он оглянулся: по камням ручья шустро поднимался напарник, застёгивающий дрожащими руками пуговицы на мокрой телогрейке, чтобы его ветром сдуло!
   – Я пойду пройдусь, поищу этих. А ты шевелись шустрее, может, согреешься. А то ещё насморк схватишь. – Он хмыкнул, удаляясь.
   Перевалив через мшистый гребень, отделяющий кустистый склон от леса, он остановился, присматриваясь. Как и следовало ожидать, следы эти не оставили. Научились, нехорошие люди! Придётся покружить, по дыму их не найдёшь, не время для костра. Раненько. Вздохнув, он двинулся влево, собираясь прочесать ближайшие заросли, метров этак на триста, как минимум. А не отыщутся, ну что сделаешь, расширим круг. Позади раздался хруст валежника под неловкой ногой напарника. Не отстаёт, вражина такой.
   Еле заметную тропинку он обнаружил минут через двадцать поисков. Похоже, звериная. Кто тут ходит, лоси или кабарга? Кабанов в этих местах вроде не водится. Повеселев, он зашагал быстрее. И это сыграло с ним злую шутку: перешагивая крупный валун, не заметил ямку, затянутую лишайником. Провалившись, неловко бухнулся на бок, глухой стук приклада о камень заставил его шёпотом матюгнуться. «Вот же, блин!» Пока поднимался, над головой оглушающе стрекотнула сорока, и он понял, что за скрытность можно больше не переживать. Девка там не дура, если не спит, уже догадалась, что гости пожаловали. За спиной в полный голос ругнулся Тюня, тоже, видать, не шибко удачно ступил, и Малахай получил ещё одно подтверждение тому, что их, скорей всего, уже услышали.
   Стянув карабин с плеча, перехватил на изготовку. Так и двинулся дальше, внимательно прислушиваясь и осматриваясь. Торопиться всё одно уже некуда. Через десяток шагов тропка потянулась вниз. Теперь он переставлял ноги осторожно, а полностью переносил вес на ступню, только убедившись, что под ней безопасно. Так и вышел на круглую площадку в лесу, окаймлённую высоченными камнями.
   Взгляд поймал чёрное пятно кострища. Чувствуя, как бросает в пот, он вскинул карабин к плечу. Водя мушкой по сторонам, внимательно огляделся. Нет, пусто, спрятаться здесь точно негде. Разве что бурундуку какому. Выдохнув, он опустил оружие. Позади, чертыхнувшись, снова свалился Тюня, и Малахай зло обернулся:
   – Под ноги смотри.
   Напарник виновато шмыгнул.
   Ну и что дальше делать? Они здесь были, к бабке не ходи. А вот когда ушли? Медленно он двинулся по кругу в метре от камней, образующих почти сплошную стену. Место под палаткой выделялось подсохшим и примятым мхом. Судя по тому, что след не исчез, снялись беглецы совсем недавно. Скорей всего незадолго до их появления. А это значит, что они где-то недалеко. Он остановился, прислушиваясь к сопению Тюни, замершего за спиной. Вот же натура у человека, даже если просто стоит рядом, всё одно раздражает. Сдержав матерок, вор почесал заросшую мягкой щетиной щёку. Искать их бесполезно. И время потеряют, и толку может не быть. А вот к лодке они наверняка лыжи навострят. «Так, бегом отсюда, пока транспорт не увели». Первые метры он пробежал. И только уже выбравшись на тропку, вспомнил, как недавно чуть не подвернул ногу. И перешёл на быстрый шаг. Лодку терять нельзя, она их шанс и единственная надежда на спасение.
   Ручей безмятежно журчал, неспешно облизывая округлые вершины булыжников. На ветку ели уселась крупная сорока и закачалась вместе с ней, не отводя глаз-бусенок от людей. Наблюдает, что ли? Вот же гадость какая!
   Оба спрятались за камнем, укрывавшим и лодку. Одновременно присели на край моторки. Она пошатнулась, и мужики разом соскочили.
   – Так и навернуться недолго. А ты что за мной повторяешь?
   Мокрый, дрожащий от холода Тюня глянул исподлобья, и непонятно было, чего больше в этом взгляде: признания вины, опаски или сожаления, что не пристрелил, когда была возможность. Малахай хмыкнул, закидывая ремень карабина на плечо.
   Вокруг никого! Неужели не пошли к моторке? Если так, то у бабы, определенно, соображалка работает. А тогда куда они двинулись? Ну, конечно, вниз по течению. А там избушки охотничьи. Беглецы, стопудово, завернут. Им тоже не сладко, утомились, поди, сердешные, опять же не с пустыми руками через буераки лазают, сидоры за спиной тяжеленные. Обязательно завернут на огонёк. А там их уже ждать будут. Так, опять время поджимает. Но не настолько, чтобы мотор бросить.
   – Бесполезно их ждать. – Он бросил в пространство, ни к кому не обращаясь. – Давай лодку столкнём, надо за мотором вернуться.
   Парень зашёл с кормы, Малахай пристроился сбоку. Навалились, и моторка, скрипя днищем о камни, в охотку заскользила к воде.
   Над рекой скользила какая-то хищная птица, то ли коршун, то ли чеглок [11 - Небольшая хищная птица из семейства соколиных, обитающая на обширной территории Евразии.], Малахай в них не разбирался, слышал разве что. Расправив упругие крылья, охотник парил в трёх десятков метров, высматривая добычу. Внизу плеснулась крупная рыбина, и хищник остроносым истребителем бросился в пике. Вонзившись в воду, он заполошно замахал крыльями, и через секунду мощное блеснувшее чешуёй тело затрепыхалось в когтях. Но не успел хищник подняться и на пару метров, как добыча извернулась, когти хватали воздух, и рыбина полетела вниз, кувыркаясь. Птица, не солоно хлебавши, вновь повернула на круг, набирая высоту.
   Малахай, наблюдавший за природной драмой, равнодушно отвернулся. Он пошевелил ногами, устраиваясь поудобнее, и на дне заплюхала вода. «Вот те на! А что её так много? Не дай бог, прохудилась посудина. А что, если эти потому и не вернулись к лодке, что она дырявая? – рецидивист снова почувствовал, что ему становится жарко. Он расстегнул верхние пуговицы телогрейки, взгляд встревоженно метнулся по береговым кручам. – И как оно дальше-то?»
   Мимо еле-еле ползли высокие красновато-серые скалы, Тюня, морщась при каждом движении, неловко орудовал шестом, кирзовые сапоги его по ступни скрывались водой.
   – Ну и что ты морщишься? – не удержался от вопроса вор. – Голову напекло?
   – Не. – Он мотнул головой. – Мозоли на руках натёр.
   Малахай выдохнул и вдохнул, демонстративно отказывая себе в удовольствии обругать парня.
   – Давай шест. Садись, банку бери. Воду будешь черпать. И смотри мне, будешь филонить, по шее получишь. Ясно?
   – Ясно, – пробурчал парень, живо занимая освободившееся место на лавке.
   Поправив ремень карабина за спиной, Малахай поплевал на ладони. Ну, взялись!
   Лодку пришлось вытаскивать на узкую полоску берега у высоченных круч, по которым разве что горные бараны могут бегать, незадолго до поворота в ручей. Набравшая воды так, что немного не доходила до верха сапога, посудина отяжелела, стала неповоротливой, и Малахай еле-еле дотолкал её до сухого.
   Выпрыгнув, упираясь и скользя по камням, затащили лодку на глинистую кромку берега. И, запыхавшиеся, упали под кручу. Чувствуя, как тёмная пелена застилает глаза, Малахай откинулся на холодный каменный взгорок. Тюня, согнувшись, дышал тяжело, вздрагивая всем телом. В один момент оглянувшись, он изучающе смерил напарника тяжёлым взглядом. Вору его взгляд не понравился, годы в местах не столь отдалённых научили рецидивиста улавливать самые тонкие материи, подключать то самое шестое чувство, без которого там зачастую не выжить. И сейчас он кожей почувствовал недобрый замысел парня. Дождавшись, когда перед глазами перестанут плавать звёздочки, он медленно через голову скинул ремень карабина, и торец приклада почти без звука врезался в согнутую спину Тюни. Тот ойкнул, выгибаясь, и завалился. Глаза его нашли Малахая, и вор прочитал в них немой вопрос: «За что?»
   Вор положил ружьё на колени, снова откидываясь на холодный камень:
   – Для профилактики. Чтобы мысли в следующий раз фильтровал.
   В ответ парень, словно к нему только вернулся голос, тонко завыл.
   – Будешь вычерпывать, пока не вычерпаешь. А я счас передохну малость и за мотором схожу. И попробуй только что-нибудь выкинуть. Найду и на кусочки порежу. А потом съем.
   Тюня враз замолчал, а в глазах его явственно проступил ужас.

Глава 31

   Костерок дымил. Как ни старались выбирать более-менее подсохшие дрова, но за последние дни сырость пропитала древесину насквозь, и совсем уж без влаги поленьев, хоть до Ошарово дойди, не найдёшь. К вечеру стих ветерок, и густая дымная прядь поднималась в темнеющее небо почти вертикально. Надеялись, что среди прижимающихся друг к дружке разлапистых пихточек и ещё сохранивших остатки красного убора осинок не заметят, особенно если издалека. К тому же Тоня разместила костерок почти под самым стволом дерева, объяснив Ивану, что так, скользя меж веток, дымок будет лучше рассеиваться.
   Договорились встать только на днёвку. Однако, без сил упав на спальники, намереваясь передохнуть полчасика, бессовестно уснули. И поднялись только под вечер, замёрзшие и опухшие. Оба добродушно попеняли друг дружке: опасно же. Подходи кто угодно и делай с ними всё, что хочешь, хоть косолапый, хоть бандиты. Решили больше так не расслабляться, а то и до беды недалеко.
   Посмотрев на сумрачное небо, Тоня дала команду ставить палатку.
   Около костра, голова к голове, на раскинутых спальниках, полулежали мужчина и женщина. В казанке аппетитно булькал кипяток, из которого выглядывали тупоносые морды двух хариусов. Крупные рыбины попались с первой же закидки, и Тоня больше не рискнула торчать у воды. Да и хватило им добычи, каждому по одной, да с наваристым бульоном – наедятся. А что завтра положат в котелок – день покажет. Свои запасы почти закончились, пару горстей перловки и банку тушёнки Тоня решила поберечь на крайний случай.
   – У нас тут вообще места, как сейчас модно говорить, паранормальные. – Тоня повернула голову, чтобы видеть выражение лица Ивана. Задумчиво поглядывая на огонь, геолог не отреагировал. – Так вот, места туточки непростые. Во-первых, дикие. Потому к нам всякая чудь и лезет. Про Тунгусский метеорит ты знаешь?
   Иван, не отрывая глаз от огня, кивнул:
   – Все знают.
   – А вот то, что у нас такие таинственные происшествия регулярно бывают, никто не знает.
   Иван чуть откинулся, тоже желая увидеть лицо проводника.
   – Да ну! И когда это последний раз было?
   – Лет десять тому назад неподалёку опять рвануло что-то. У нас в Ошарово все слышали. Под утро было. На улицу выскочили, думали, самолёт какой-нибудь разбился или ракета упала, ну, неудачные испытания там.
   – Не ракета?
   – Так и не узнали. Но у нас только слышали взрыв, а в Куюмбе – посёлке, что от нас километров двести, в домах стёкла повылетали.
   – Предельно ясно, значит, к ним ближе было.
   – Значит, ближе.
   – И что, так и не поняли, что взорвалось?
   – Не-а. – Тоня потянулась ложкой к казанку. Черпанула бульона. Подула. И протянула Ивану. – Пробуй.
   Вытягивая губы и шею, он сипло втянул обжигающую жидкость.
   – Вкусно как! Готово?
   – Чуток ещё. Так вот. – Она снова полулегла на спальнике. – Сам взрыв не вычислили, по крайней мере, у нас об этом ничего не знают. А вот последствия от него все наблюдали.
   – Ещё и последствия были?
   – В том-то и дело. Перво-наперво пропала белка. У нас до того года её столько было! Чуть ли на голову лезла, когда по тайге идёшь. А потом как корова языком слизала. И вот только-только в последнее время снова начала появляться. Но до того обилия, что до взрыва, ещё ой как далеко. А потом сосна стала желтеть. Взрослая прямо на корню цвет меняла, а молодая, только из земли вылезала, а уже как горчица.
   – А сейчас вроде не замечал я такого.
   – Сейчас уже прошло. Лет пять желтела, потом снова зеленеть начала. Выздоровела.
   – Интересно, что это могло быть?
   – Всем интересно. Но так загадкой и осталось. Может, кто и знает, но нам не говорит. А вот ещё случай был. Это при мне. Тоже объяснить не смогли. Мы на покосы ездим вниз по Тунгуске, там у каждой семьи участки свои. Однажды Сашка Гусь, вообще Гусев, но все сокращённо зовут. Его отец тоже Гусь, с моим отцом дружат. Так младший Гусь у нас на Лебедевой женился. У него дети теперь Гуси-лебеди.
   Иван хмыкнул:
   – Во повезло.
   – Ага, повезло уж. Так вот, Сашка поехал на покос и нас позвал подсобить. Ну, мы чуть позже подплыли на моторке отцовской. Подплыли, а у берега лодки Сашкиной нет. А должны уже быть, они же вперёд уплыли. И никуда ж не собирались больше. Выбрались на берег. Смотрит отец, а на столбике, к которому Сашка обычно свой «Прогресс» привязывает, кусок верёвки болтается, оборванный. А там кусты вдоль берега растут, густо-густо. Мы немного прошли, ну, метров десять. Глядим, а лодка в кустах перевёрнутая лежит. И никакого следа от реки к ней не тянется. Будто кто-то огромной силушки взял её и, как сосновую шишку, забросил подальше.
   Сашка дальше косил, он даже не слышал. Потом все долго кругами ходили, понять пытались, как же она тут, в кустах, оказалась. А лодка-то не лёгонькая. Ёе и медведь так не закинет. Если только вдвоём, но это сказки. Да и зачем ему лодки кидать? Ни разу за косолапым такой привычки не замечали. Следов его тоже не нашли. Не медведь, точно.
   Ну ладно, готово уже. Я тут пока тебя нашими историями отвлекала, рыба сварилась. Подставляй миску, а куда я сунула половник?
   Иван, чувствуя, как наполняется рот слюной, подскочил к рюкзаку за посудой.
   Собирались спешно, с рассветом. В котелке осталось немного рыбы с бульоном, превратившимся в желе. Выскоблив котелок, одновременно сунули ложки во рты. А встретившись в этот момент взглядами, прыснули. Ещё смеясь, он облизал ложку, и потянулся к женщине. Так и целовались, не выпуская металлические инструменты для еды из рук. Спохватившись, снова заторопились. Посуду так, облизанную, и уложили в рюкзаки, потом помоют. Пока толкались в лагере, укладывая палатку, свёртывая спальники и собирая посуду, каждое касание плеч ли, рук ли вызывало желание улыбаться. Они и улыбались, поглядывая друг на друга с нежностью. Может, потому и провозились чуть дольше, чем планировали. Первые шаги делали уже при низком солнышке, проглянувшем сквозь плывущие нестройными рядами тучи. Решили, будут идти до вечера, с одним коротким привалом в обед. С голоду не помрут, а вечером Тоня снова порыбачит на закидушку. Судя по диким местам с непуганой рыбой, ухой они будут обеспечены до самого дома, а соли, слава богу, хватало.
   Потянулась надоевшая, хуже горькой редьки, чащоба, заваленная гнилухами и утыканная трухлявыми пеньками. Через час закончился смешанный пихто-елово-осиновый лес, и на пути встали разлапистые кедры, меж которыми скромно качались тонкие кривоватые берёзки. Тоня прокладывала тропу в стороне от берега, стараясь двигаться по прямой, чтобы не повторять извилистые очертания Таимбы.
   Местность чередовалась. То пробирались вокруг горок, обходя по заросшим склонам широкие впадины, заполненные вонючими болотистыми линзами, то путники забирались в редкоствольную тайгу с небольшими перепадами по высоте. Отличалась тайга и по количеству завалов. Где-то перед ними поднимались чуть ли не сплошной полусгнившей стеной сваленные бурями стволы, и скорость замедлялась до самой низкой, не больше километра за два-три часа. Здесь и останавливаться приходилось чаще, на буераках дыхание сбивалось моментально, а ноги наливались тяжестью, будто шагали по мокрому чернозёму. Приходилось то и дело замирать, чтобы отдышаться. Иван, хоть и не считал себя слабаком, но здесь, в чащобах Таимбы, понял: спортом надо заниматься гораздо чаще, чем он это делал последнее время. Хотя бы раз в неделю, а лучше и того больше. Даже Тоня, казавшаяся Ивану несгибаемой, тут тоже сникла, охотно откликаясь на призывы геолога немного передохнуть. Обычно садились на поваленные деревья, сгибаясь, чтобы тяжесть рюкзаков хоть ненадолго переложить на другие участки спины. Давали себе послабление минут на десять – пятнадцать и, покряхтывая, поднимались. Главное, дыхание восстанавливалось, а к боли в мышцах и ломоте в костях давно привыкли, стараясь просто не обращать на эти «побочные эффекты» внимания. А то внезапно выходили на почти чистые участки сосняка или пихточек, и тогда, наслаждаясь отсутствием навалов, оба вздыхали с облегчением, ускоряя шаг.
   Очередная горка выросла перед ними незадолго до обеденного привала. Тоня уже подыскивала подходящую площадку, где можно было бы разместиться с удобством, ну хотя бы без близкого болотца, не в густом кустарнике или не на ягоднике. Тоже ничего хорошего. Перед горкой остановились, раздумывая. Подъём, заросший тонким ломаным кедровником, круто уходил вверх, теряясь среди зарослей. В лесу виднелись крупные камни, изредка усеивавшие склон. По правой стороне земля резко уходила вниз, оттуда тянуло болотистой затхлостью. Слева горку опоясывали заросли колючего шиповника и боярышника, тоже усеянного острыми шипами. Оба поняли, что подъема не миновать.
   – Ну что, пошли наверх? – обречённо вздохнула Тоня.
   – Вообще-то нормальные герои всегда идут в обход, но тут, предельно ясно, придётся топать напрямки.
   Она подкинула сползший рюкзак:
   – Пошлёпали, на той стороне отдохнём.
   Повторив вздох Тони, Иван потянулся следом.
   К вершине, плотно заросшей молодыми ёлками, среди которых глаз выхватил два скалистых останца, поднимавшихся метров на пять каждый, выбрались измученными вконец. Оба дышали тяжело, а Поддубный, пытаясь бороться с лёгким потемнением в глазах, ещё и часто сплёвывал. Не дожидаясь разрешения, Иван скинул рюкзак.
   – Надо отдохнуть. Сил моих никаких не осталось, – он почти упал, одновременно неуклюже разворачиваясь спиной к камню. Его подножие, укрытое хвоистой прокладкой, выглядело уютно. Будь он один, наверняка разрешил бы себе и полежать, но перед женщиной показывать слабость так явно не хотелось.
   Он ожидал сопротивления, каких-то упрёков, на которые уже приготовил возражения, но проводник, кивнув, тоже потянула лямки своего рюкзака, ставя его рядом и сама опускаясь следом. И всё молчком.
   Привалившись к полуразрушенной скале, замерли. В лесной разноголосице, заполненной слабым поскрипыванием покачивающегося над головой дерева, шелестением хвойных лап, далёкого постукивания дятла, слышалось и их громкое запалённое дыхание.
   Иван готовился к короткому отдыху, каждую секунду ожидая от Тони привычной команды подниматься, но минута проходила за минутой, а женщина молчала. Уже восстановилось дыхание, уже вроде бы и силы какие-то вернулись, а она всё сидела, закрыв глаза. Довернув голову, чтобы видеть Тоню, Иван с нарастающей нежностью разглядел лёгкий румянец на щеках, чуть приоткрытые губы, манящие и страстные. Она дышала ровно, грудь размеренно поднимала куртку на груди, и Поддубный понял, что хочет поцеловать эту женщину. Он немного развернулся, собираясь коснуться женской щеки губами, но в этот момент Тоня, будто что-то почувствовав, открыла глаза. Уловив движение Ивана, она легко засмеялась, ласково, совсем не обидно. И тоже потянулась к мужчине. Поцелуй вышел коротким, но горячим и многообещающим.
   – Потерпи до вечера, – отстраняясь, она улыбнулась. – Если силы останутся.
   Иван снова опёрся спиной о камень:
   – Сейчас я в этом сильно сомневаюсь.
   – А что так? Слабенький такой?
   – Дожить надо до вечера.
   Она скинула улыбку, будто вспомнив что-то важное.
   – Ну что, пошли?
   – Пошли. – Иван заставил себя подняться первым.
   Он обернулся, отойдя от скалы метров на десять. Что заставило его сделать это, почему не ушёл, спеша за проводником, вглядываясь в неровности спуска, он объяснить для себя потом так и не смог. Возможно, причиной тому стали духи тайги, с одним из которых Поддубный повстречался на пути сюда, в избушке, не осознав этого. Впрочем, духам ни к чему признание, как и сиюминутная слава, до которой падок человек. Они вечные и мудрые, а образы их мышления далеки от понимания людей. И лишь изредка по непонятным смертным причинам духи снисходят на землю, зачем-то подавая знаки и делая намёки, способные навсегда изменить жизнь. Может, от скуки?
   Разрушенное дождями, ветрами и морозами, усыпанное мелким камешником, округлое навершие скалы упиралось в низкую мрачную тучу. Иван замер на секунду, разглядывая оплывший силуэт. Вздрогнув, он окликнул удалившуюся Тоню:
   – Это лик!
   Скала и была ликом. Наверное, когда много столетий, а то и тысячелетий назад неведомый художник вырубал ли, творил ли каким иным способом, ибо рука слаба, а лик огромен и монументален, из целой скалы лицо человека или бога, он постарался сделать своё творение высокохудожественным, но и в то же время узнаваемым. Никому не подвластные законы времени и природы разгладили глубокие борозды, бессмертные ветра сровняли наплывы камня, но даже через столь значительные временные расстояния оно сохранило черты лица. Брови выделялись выступающими дугами, глазницы утопали в камне под ними, твёрдая линия губ, почти разрушенная, но угадываемая, терялась в густых усах и бороде, стекающей вниз и сливающейся с мшистой поверхностью земли, на которой они недавно сидели.
   В плечо толкнуло другое плечо, это Тоня замерла рядом, с интересом поглядывая на вздымающееся к небу каменное изваяние.
   – А ведь это лик! Предельно ясно, лик! – повторил он, поворачивая к Тоне восторженное лицо.
   – Да уж. Никогда о таком не слышала. Огромный какой!
   Иван скинул рюкзак, торопливо возвращаясь к камню:
   – Тоня, он мне снился, ну там, в избушке. Помнишь, я тебе рассказывал.
   – Что-то припоминаю. Это под которым надо алмазы искать?
   – Он самый. Так, подожди здесь, я вокруг оббегу.
   – Да подожди уже, оглашенный! Пошли место для лагеря искать. Я уже поняла, что ты отсюда просто так не уйдёшь.
   Не переставая счастливо улыбаться, Иван торопливо вернулся к поклаже.
   – Предельно ясно, тут надо всё хорошо осмотреть.

Глава 32

   Пока добрался с мотором на плече и с канистрой в руке до лодки, Малахай раз десять пожалел, что не захватил Тюню с собой. Тело ещё от мишкиных обниманий не отошло, а тут на него взвалили такую тяжесть! Суставы скрипели, как сочленения механизма, в которые сыпанули песка, мышцы ныли, будто их два дня старательно избивали палкой, последние метры вор двигался, иногда уже не понимая, как ноги ещё делают следующий шаг. Не дойдя до берега сотню метров, он свалился на мшистую подстилку, почти теряя сознание. В последний момент успел откинуть тяжеленный мотор в сторону. Канистра, ручку которой сжимала ладонь, встала устойчиво, и Малахай, опираясь на неё, как на подставку, повалился медленно, умудрившись не удариться. Измученное тело не простило бы ему резкого падения. Изо рта вырывалось сипение, в глазах плыло. Отдельная мысль, не ведомо каким образом, контролировала карабин за спиной. С оружием в любом случае не должно ничего случиться!
   Он пролежал без движения минут пятнадцать. Даже находясь в замутнённом сознании, опытный вор почти точно отсчитывал время. Малахай вообще мог спать назначенные для себя часы, ни больше, ни меньше. Или без всякого подглядывания на котлы [12 - Котлы – часы, воровской жаргон.] сидеть в логове хоть полдня, не теряя ощущения убегающих часов. Вместе с восстанавливающимся дыханием пришло понимание: пока лежит здесь недвижной тушкой, ценные секунды уходят безвозвратно. А им спешить надо. Как бы ни хотелось, себя жалеть некогда. Несколько раз глубоко вздохнув, он заставил тело сначала встать на колени, а затем и подняться. Его качнуло, и Малахай опёрся рукой о ствол сосёнки. Дерево оказалось слишком тонким, и под его тяжестью ствол прогнулся. С трудом удержавшись на ногах, он перехватился за соседнюю сосну потолще.
   Переждав потемнение в глазах, выпрямился. Глаза отыскали мотор, вроде лежавший удачно, во всяком случае, повреждений было незаметно. И снова он пожалел, что Тюня остался у лодки. С ним бы не пришлось оставлять у ручья вторую канистру. Одной хватит ненадолго. Самое первое, что приходит на ум, – больше двигаться на шесте, экономя топливо. Так и придётся делать, но несколько позже. Сейчас им во что бы то ни стало надо догнать беглецов. Или хотя бы приблизиться. Понятно, что все прикидки достаточно условны. Но хотя бы так… Покрутив головой, разминая шею, он наклонился к движку.
   Тюня самым наглым образом дрых за лодкой. В первый момент Малахай даже немного испугался, не увидев парня, всё-таки он ещё нужен: молодой и сильный. Хоть и дурной. Спешно уложив груз, он обошёл посудину, мимоходом разглядев, что парень потрудился добросовестно, воды на дне не более чем в ладонь, и взгляд, натолкнувшийся на поджавшего колени напарника, сразу расслабился. «Здесь, не сдёрнул. Ещё повоюем».
   Бесцеремонно растолкав Тюню, вор заставил его ещё поработать консервной банкой, не без оснований рассчитывая на то, что каждый вычерпанный литр позволит им проплыть на один-два километра дальше, ну, примерно. Тюня, позёвывая, забрался в лодку, и тело размеренно закачалось. Сам Малахай пристроил на стенки транца движок. Опорожнив канистру наполовину, залил бензина в топливный бачок под крышку. Прикинул, литров двадцать в баке – и в запасе десятка. Вообще не так уж и мало. Он хоть и не был большим специалистом по лодочным моторам, но запас хода примерно представлял. Если экономно, можно Таимбу пройти. А уже там, на Тунгуске, у кого-нибудь позаимствуют, ну, в смысле отберут. А может, и так помогут, по доброте душевной. Народ здесь простой.
   Он с досадой цикнул, пустив брызги слюны сквозь дырочку в зубах. Нельзя им свидетелей оставлять за спиной, ну, никак нельзя! И что, опять мочить? Ну ладно, этих путешественников прибить – рука не дрогнет, так они сами напросились. Да и найдут их ещё не скоро, если вообще найдут. Уж он постарается сделать так, чтобы никакая поисковая экспедиция не отыскала. А там, на Тунгуске, сложней, там быстро поймут, что человек исчез. Ладно, доберёмся, поглядим. Главное, Таимбу пройти. Он ещё несколько дней назад, когда потрошили этих, беглых, понял, что зимовать в избушке ему не климатит. С ума можно одному в тайге сойти. Тюня – он консерва, он не для общества. Может, не сразу, конечно, но до весны ему не дожить, однозначно.
   «Не, в лесу зимовать – не вариант». К людям надо пробираться, к людям! Только там можно затеряться. Раньше он думал, что в глухомани можно так запрятаться, что не найдут. Последние события сильно поколебали его уверенность. Да что там поколебали, полностью поменяли минус на плюс. А всё эти, беглецы, чтоб им! Упали на голову, как птичкин подарок. И выбора не оставили. Теперь-то ясно, как божий день, без них не выжить. Те же крючки и леску надо было в свой карман переложить, на рыбе прожили бы какое-то время. И инструмент пригодится, топор тот же, дровишек порубить. И палатку зря бросили. Он тогда с трудом мозгами в голове ворочал, а этот, шестёрка, даже и не подумал. Тюня он и есть Тюня. А поймать надо обязательно. Тут вообще и говорить не о чем. А как это сделать в тайге-то бескрайней? Эх-ма! Как там умные люди говорят? Дилемма, едрит её.
   Мотор тарахтел размеренно и мирно. Берега, в начале пути тянувшиеся высокие и неприступные, постепенно понизились, и вор осматривал их теперь ещё внимательней, надеясь зацепить хоть какое-то движение. Тюня под строгим взглядом напарника продолжал вычерпывать воду, иногда делая себе короткие поблажки. До тех пор, пока Малахай не сводил брови к переносице, показывая, что тот малость обнаглел. Вздохнув, парень снова опускал банку в воду.
   С каждой проскочившей минутой вор мысленно морщился всё больше. Парню его беспокойство знать не обязательно, но от себя-то не скроешь. Несмотря на все усилия, вода продолжала прибывать. Правда, и лодка двигалась довольно уверенно, оставляя за кормой километры и километры. Сколько бы их топали пешими? Страшно представить! А те, беглые, топают. Знать бы ещё, с какой скоростью.
   Через час уверенного продвижения Малахай посчитал, что они если не обогнали, то вот-вот обгонят беглецов, и заглушил мотор. И поэкономить полезно, и тишина вовсе не лишняя. Вор не сомневался, баба наверняка вычислила их возвращение за мотором и сейчас, поди, прислушивается, ожидая вовремя уловить тарахтение, чтобы спрятаться, если они, конечно, зависают в это время у воды. Он рассчитывал, что эти, не слыша движка, расслабятся и выйдут на берег. Тут-то они беглецов и подловят. Но минуты складывались в десятки, десятки незаметно заполнили час, а берега оставались глухие и дикие, без всякого намёка на присутствие человека.
   Поначалу шест уверенно подталкивал заметно отяжелевшую моторку, осторожно сползающую по течению, но с каждым движением уверенность эта пропадала. Вода, скапливающаяся на дне, погружала посудину глубже, чем хотелось, превращая её в малоподвижное корыто, и Малахай, почувствовавший, как затекают от напряжения руки, наконец решил остановиться. Продолжать плавание в такой лодке становилось просто опасно.
   Направив посудину к метровой высоты берегу, полого опускающемуся к воде, он вытянул шест на борт.
   Одновременно выбрались на сухое. Малахай, морща лоб в раздумьях, что же делать дальше, Тюня же, бестолково почёсываясь и явно готовясь хорошо отдохнуть от надоевшего и бесполезного вычерпывания. Ну, это он зря радуется, позволять ему долгий отдых вор не собирался. Минут пятнадцать пусть перекурит, и снова за работу. А пока Тюня, не зная, что радость его коротка, ускакал в кусты по своим делам, Малахай опустился на камень в тяжёлых раздумьях. А что действительно делать? Погодка хоть и хмурилась, но зато стояла сушь, и мокрая ещё с утра одежда почти высохла. Разве что на швах сохранялась влажность, но это уже ненадолго, что не могло не радовать. Вот только на этом поводы для хорошего настроения и заканчивались.
   Он давно понял, что одно из самых неприятных открытий в жизни – это когда наступает время обеда, и вдруг оказывается, а обедать-то нечего. Как, впрочем, и ужинать. Какое-то время они продержатся. День, может, два. Воды с избытком, пей – не хочу. Возможно, даже и трое суток выдюжат. А что потом? Ситуация начинает неприятно напоминать ту, из которой они, казалось, недавно так удачно выкарабкались, застукав бабу в палатке. Этакий день сурка в таёжной глухомани. Снова приходится признавать – выход для них только один: найти беглецов, что б их разорвало, желательно после того, как отыщутся и на глазах, чтобы потом не вздрагивать от каждого звука на реке, в ожидании появления ментов.
   Давить Тюню тоже пока нежелательно. Появятся легавые, а судя по всему, этот вариант придётся учитывать, как бы не хотелось, ему лишний срок обеспечен. Тогда уж точно пожизненный. Ему и так, конечно, грозит неслабо, но всё-таки пока доказанной мокрухи за ним нет, можно рассчитывать на какое-то послабление. Хотя, если так подумать, зачем оно, это послабление? На свидания к нему давно никто не ходит, как старушка-мать померла пяток лет назад, так и всё, больше некому. Отца он не знал, а младший брательник, нагулянный непутёвой матерью, когда Малахай тянул первый срок за хулиганку, сгинул в лагерях, даже не знает, где. А может, не возвращаться уже в зону? Вот, решить для себя, определить, что жизнь его пришла к окончательному финалу, и навсегда взять и сгинуть в этих проклятых лесах, для всех сгинуть, чтобы и следочка не осталось. Был Малахай – и нет его, как и не было. Поставят менты галочку, мол, пропал без вести, сгиб, а косточки его звери, наверное, растащили, да и перекрестятся.
   Малахай закрыл глаза, обдумывая, словно ощупывая со всех сторон только что купленную вещь, новую для него мысль. И она не вызвала страха. Что такое смерть? Всего лишь переход в другое состояние. Когда-то, на одном из перегонов, ему довелось плотно пообщаться с умным попом, загремевшим на продаже левакам стройматериалов для храма, и тогда вынес для себя стойкую мысль, что с закрытой крышкой гроба, это если ещё повезёт, а то и верно косточки таёжные жители обглодают, существование не заканчивается. Есть и на том свете жизнь. Что из себя представляет, какая она, то никто не знает, что бы святые отцы там ни пели. Не были, значит, и не знают! Но то, что есть, точно. Батюшка говорил, все религии это подтверждают. А раз так, то и горевать о смертушки нечего. А на зону он больше ни за что не пойдёт, ни в жизнь. Позади заскрипел камешник под неловкой ногой, и Малахай обернулся с чётким пониманием того, что будет делать: бороться, хвататься, как за последний шанс, за возможность выбраться отсюда. И покуда есть хотя бы крохотная вероятность спастись, он сделает всё, чтобы её не упустить. А помереть он завсегда успеет.
   – Покурил, хватай банку.
   Тюня попытался было затянуть своё извечное: «Тю…», но попав, словно под каток, под тяжёлый взгляд вора, проглотил возражения. Пока Малахай поднимался, с хрустом выпрямляясь и потягивая поясницу, парень успел заскочить в лодку и даже пару раз махнул консервной банкой.
   Лодка опорожнялась медленно, за час Тюня освободил посудину не больше, чем на треть. Малахай примерно такого результата от него и ожидал. Смерив остаток воды на дне взглядом, скомандовал:
   – Вылазь!
   И не подумав возражать, парень легко выскочил на берег. Сняв мотор, Малахай отнёс его выше, к деревьям.
   – Без движка пойдём, что ли? – Тюня растерянно оглянулся.
   – Пойдём. Хватайся за борт, – рецидивист упёрся ногами в каменистый склон, на котором частично вытащенная на сушу лежала чуть наклонённая лодка.
   Быстро сообразив, что задумал вор, парень занял место рядом. Вдвоём раскачали моторку, и она, как живая, посопротивлявшись, перевернулась. Вода ручьями потекла в реку.
   – Ну вот, так и будем делать, когда наберётся. – Вор удовлетворённо выдохнул. – Хватайся с другой стороны, поставим обратно.
   Тюня шустро оббежал лодку.
   И снова двигались на шесте. Малахай старался толкать лодку ритмично, с силой вдавливая деревянный конец в крепкое дно. Двигались медленно, но уверенно. Берега проплывали мимо пустынные, гористые, скальные выходы чередовались глинистыми спусками, теряющимися в сосново-пихтовых зарослях. Оттуда тянуло хвоистыми запахами, надоевшими до печёнок. Тюня, иногда тихо матерясь, размеренно выкачивал воду, но она прибывала гораздо быстрей, чем он вычерпывал. Часа через полтора, когда сапоги парня скрылись по щиколотку и он уже не столько махал банкой, сколько изображал заморенного до смерти невольника, пытаясь вызвать на каменном лице напарника хоть чуточку сочувствия, Малахай повернул к низкому здесь берегу.
   До темноты ещё было время, но вор решил, что пора устраиваться на ночлег. Пока найдут место, пока разведут костерок, хотя бы погреться. В банке можно по очереди сварганить кипятка, чем-то голод обманут. Когда лодка ткнулась в травянистый покатый склон, заехав на него самым кончиком отяжелевшего носа, оба выбрались на землю с мыслями о горячем.

Глава 33

   Полянка была крошечная, даже не полянка, а так, промежуток между деревьями, метра три на два. Им хватит, костёр, как обычно, под пихточкой разложат, чтобы дымок в ветках густоту терял, палатку разобьют между стволов, к ним и оттяжки привяжут. С водой вот плохо, в бутылке на донышке осталось, только-только руки помыть. Да, далековато за ней ходить, но выбирать не приходится. Зато здесь с реки их не увидеть и не услышать.
   Лагерь разбивала Тоня. Она, конечно, не отказалась бы от помощи Ивана, но тот скорчил такую умильно-просительную рожицу, что она, смеясь, махнула на него мокрой рукой, заодно и обрызгав. Геолог усвистал на горушку вприпрыжку, словно и не было за спиной тяжелого дневного перехода. Наивный, решил, что все тайны лика откроются вот так сразу, с наскока. Оно, понятно, бывает и такое, но, скорей всего, если тут что и есть, то упрятано надёжно и так просто не дастся. Женщина ещё тогда, в лодке, после ночёвки в загадочной избушке, отнеслась к рассказу напарника вполне серьёзно, ну а уж тут, когда лик явился им во всей красе, она и сама заразилась таинственностью, окружающей находку. Даже если и не найдут ничего сейчас, можно же потом вернуться. Как-нибудь, через год. Тем более что за алмазами и золотом они наверняка не последний раз здесь. В будущем можно будет подготовиться получше, да и зэки не каждый месяц сбегают. Не упади им на голову бандиты, они и в этот раз намного продуктивнее отработали бы.
   Не слишком настойчиво себя одёргивая, Тоня иногда мечтала о больших деньгах. Ну, а что плохого? Дочку выучит, на ноги поставит, родителям поможет, им вечно ни на что не хватает, родственники есть в селе, бедствуют. Всем подсобит. Ну и сама, наконец, уйдёт с опостылевшей работы, где каждый день во всём виновата. За квартиру ипотеку выплатит, дочке «двушку» возьмёт, на вырост. Сколько можно все деньги на жильё тратить?! Может, своё дело начнёт. Эх, да что там говорить, людей портят не деньги, а их отсутствие. Поставив палатку и разложив кое-какие вещи, Тоня обошла лагерь вокруг, привыкая к местности и заодно изучая. Ничего необычного, тайга как тайга. Разлапистые лиственницы, приземистые пихточки, тонкоствольные сосёнки, семейка молодых кедров в отдалении, под ними разорённые шишки, бурундук или белки похозяйничали. По соседству навал из гнилых стволов, и чахлые кустики за спиной. Медвежьих следов не видать, и слава богу. Прихватив бутылку под воду и закидушку, успокоенная тишиной и благостью леса, направилась к реке.
   Смеркалось, небо, и так весь день хмурое, посерело ещё больше, а ветерок, недавно суматошно гулявший по прибрежным хвойникам, затих. Идеальная погода для клёва! Так и оказалось. Уже через минутку после заброса блесну заглотила средней величины щучка. Что ж, вовсе не плохо, из щучки уха лучше всего получается, на её вкус. Отцепив, кинула рыбину в траву, подальше от воды, и она забилась, словно собираясь выскочить из шкуры. Минут через пять рядом запрыгали два ленка, по местному, майгушки, – тоже на уху пойдут, а последним на берег упал крупный хариус. Его Тоня решила засолить. Малосольной рыбкой можно в дороге подкрепиться, не задерживаясь. Набрав воды и уложив добычу в пакет, она постояла, прислушиваясь. Женщина понимала, преследователи могут появиться в любой момент, и в той смелости, с которой она так безрассудно ловит на реке рыбу, есть немалый риск. Но в её случае он полностью оправдан. Не голодом же сидеть? К тому же Таимба на этом участке достаточно глубока, и бандиты, скорее всего, пойдут на моторе, том самом, который они не смогли найти, а точнее, времени не хватило на поиски. Ну и ладно, пусть едут, зато слышно будет издалека. Не уловив посторонних звуков, она деловито развернулась к реке спиной. Постояв несколько секунд и ещё раз оглянувшись, пошагала к лагерю, под нос напевая какую-то пустышку из репертуара очередной поп дивы. И уже не увидела, как из-за поворота на изумруд вечерней воды, гладкой как стекло, бесшумно выплыла их моторка.
   За столетия, а может, и тысячелетия ветра и дожди основательно разрушили лик, но общие черты он сохранил. Легко угадывался европеоид с широкими глубоко посаженными глазами, на лице выделялась густая русская борода, спускающаяся на грудь и ниже сливающаяся со скалой. Приглядевшись, он разобрал несколько поперечных черт на щеке, вероятно, там когда-то была надпись. Как же обидно, что не сохранилась! Позади волной спускались к земле длинные волосы, подпирающие скалу. Поддубный пошёл на второй круг, обходя лик, а точнее, голову, по склону. Под ноги лезли камни, и приходилось постоянно отвлекаться, чтобы не запнуться, позади, за затылком лика, тянулась осыпь, он едва не съехал по ней. Удержавшись, прыжком ушёл в сторону.
   Пока шагал, пытался во всех подробностях припомнить сон в избушке. Но как ни старался, больше никаких подсказок в нём обнаружить не мог. Хотя смысл запомнил хорошо: неведомый дух советовал искать около лика или под ликом, что-то уже и забыл. Лик есть. Правда, нет гарантии, что тот самый, о котором говорилось во сне. Но тут уж не проверишь, надо искать. Если что в пределах этой горушки имеется, он обязательно отыщет. Неплохо было бы шурфы прокопать, он и взялся бы, нашлось бы чем, но сплошной камень лопатой не расковырять. Только взрывать, да и то не его масштабов работа, тут серьёзный подход нужен. Для начала потребуются сапёры и взрывчатка. А где их взять в глухой тайге? Так что придётся ограничиться поисками.
   Зайдя на третий круг, Иван ещё увеличил сектор осмотра. Пейзаж не менялся: нагромождения булыг, мелкий камешник, языками стекающий по склону, там, где не скрыт под ягельной подушкой, кривые стволы зелёных пихточек, разбавленных желтизной мелких берёзок, торчащих редко, как зубы во рту моряка, переболевшего цингой, и никаких щелочек в земле. Почему-то Иван решил, что разгадать подсказку от духа поможет впадинка, пещерка, любое отверстие в склоне.
   Если рассуждать здраво, что там может быть? Конечно, россыпное месторождение алмазов или золота. Он же об этом думал, когда сон увидел. Насколько Поддубный изучил тему ещё до похода, такие случаи в истории бывали, правда, считанное колличество раз, и все они затем вызывали золотую или алмазную лихорадку, собирающую на небольшом участке леса, джунглей или пустыни толпы жаждущего народа. Здесь такого не будет, уж он постарается сохранить находку в тайне. И Тоня, уверен, не проболтается. Не в её интересах. Не дай бог, кто узнает, сюда тропу проложат за один сезон. Нынче и в этих краях лихорадка может случиться. Капитализм, что б его, дикий! Впрочем, предельно ясно, как начнётся, так и закончится. Очень быстро появятся люди со связями, ничейная земля тут же обретёт владельца, а вскоре на берегах Таимбы вырастут блокпосты с вооружённой охраной, девственную тишину тайги нарушат рычание бульдозеров и тарахтение самосвалов. И неорганизованные поиски моментально превратятся в чей-то доходный бизнес. Брр… нет уж, не надо такого счастья, они ещё и своё любопытство полностью не удовлетворили.
   Четвёртый круг, в самом низу, у основания горки, проходил через густой хвойник, смешанный с высокими осинками. Шагал не торопясь, растратив весь пыл на первых кругах. Начинал сказываться утомительный переход. Ломило уставшую спину, и ноги с каждым шагом наливались тяжестью. Да и внимание начало притупляться. Перед лицом каменной головы он остановился. Отсюда они поднимались вдвоём и ничего не обнаружили. Поглазев по сторонам, Иван был вынужден констатировать: на сегодня поиски подошли к логическому финалу. Ни сил, ни азарта первых минут не осталось. В таком состоянии можно пропустить самое очевидное.
   Признав поражение в первом поединке с удачей, Иван, вздохнув, развернулся в сторону лагеря. Тоня, поди, ушицу сварганила. И пусть без хлеба, переживут. Главное, не голодные. До дома можно и на одной рыбе потерпеть, не дворянских кровей, чай.
   Через несколько шагов Поддубный чуть не споткнулся о человеческий череп. Омытый дождями, он серел в ямке, наполовину погрузившись в ягель. Чувствуя, как забухало сердце, Иван неуверенно оглянулся. Что-то изменилось. Лес вдруг показался неуютным, а за дальними деревьями что-то мелькнуло. Он резко присел, вытирая враз вспотевший лоб. Предельно ясно, что мерещиться не пойми что. Геолог заставил себя подняться, внимательно оглядываясь. Пусто и тихо. Ну, конечно, поблазнилось. А вот череп настоящий, лежит себе, никого не трогает. Наклонившись, Поддубный перевернул его поднятой палочкой. Ага, не надо быть патологоанатомом, чтобы понять, что проломленный кусок кости на затылке неспроста. Дырка с неровными краями сантиметров пять в диаметре. Он почесал вспотевший лоб той же палочкой. Тревожно шумел ветер, раскачивались над головой тонкоигольчатые ветки пихты. Пот неприятно стекал по спине, Иван поёрзал лопатками. И как дальше быть? Предельно ясно, тут кого-то убили. Судя по состоянию черепа, произошло это так давно, что нести его на экспертизу бессмысленно. Да, а Тоне о находке лучше не говорить, итак она всё время головой вертит, ожидая очередной пакости от бандитов, а тут ещё и это. Надёргав мха, Поддубный тщательно закидал череп. Лежал тут десятки лет – и столько же пролежит. Выпрямившись, снова осмотрелся. Не заметив ничего подозрительного, двинулся в сторону лагеря. «Ничего не было, ничего не находил, всё, ведём себя как ни в чём не бывало».
   Костерок он заметил, подойдя шагов на десять. Тоня так удачно развела огонь в ямке, что даже отблески терялись, запутавшись в стволах деревьев. Примерно на этом же расстоянии геолог почуял и запах дыма. Мастерица, ничего не скажешь, он бы так не смог.
   По унылому выражению лица Тоня враз угадала, что Иван вернулся пустой. Примерно такого результата она и ожидала, так что, нисколечко не разочаровавшись, окружила своего мужчину заботой, в которой он постепенно и оттаял.
   Утро посеребрило траву налётами инея. Откинув полог, Тоня замерла, разглядывая новую картинку за порогом, и заскочила обратно. Потом долго валялись в палатке, не решаясь выбраться из спальников. Лёгкое дурашливое настроение вызывало приступы болтливости, они вертелись в спальниках, из палатки то и дело раздавался смех, скоро сменившийся тишиной, а затем прерывистым женским дыханием.
   Они выбрались на улицу минут через тридцать. Улыбающиеся и готовые к свершениям. Крутнувшись до кустов и обратно, Иван застал разведённый костёр и котелок со вчерашней ухой, подвешенный над пламенем. Смиряя тягу начать поиски сию минуту, он немного поплескался под струёй воды из бутылки, которую держала Тоня, и послушно присел к огню, вооружившись ложкой.
   Уха и на второй день показалась божественной. Он впервые за всё время похода понял, что вот сейчас не отказался бы от ста граммов к ней. К дому, что ли, ближе? Раньше и не думал о выпивке.
   Отправились налегке, разве что топор Иван сунул за пояс. Какую-то уверенность он придавал, а веса небольшого. На этот раз решили лагерь не сворачивать, неизвестно, на сколько с поисками застрянут. А место достаточно потаённое, не так просто их тут отыскать. Под ногами скользила мокрая трава, иней большей частью превратился в капли влаги, стекающие по пожухлым листочкам брусничника и скапливающиеся в ямках мха. Небо, так и не прояснившееся, нависало низко, казалось, касаясь серой пеленой полуразрушенного затылка каменной головы. И снова замерли перед ликом, словно увидев первый раз. Грандиозное сооружение древних зодчих поражало замыслом и гением его ваятеля. Прошло, страшно представить, сколько лет, а лицо по-прежнему сохраняло выражение величественности, княжьей или даже царской гордости. Да и черты конкретного человека угадывались. Встретишь такого на улице – узнаешь. Борода, конечно, скрывала немалую часть индивидуальных примет, но и те, что оставались: впалые щёки, широкие глаза, нос, хоть и наполовину разрушенный, но сохранивший характерную горбинку, создавали совершенно определённый характер древнего властителя. Первой очнулась Тоня. Повертев головой, она толкнула Ивана в бок:
   – Пойдём рядом. Ты вчера где прошёл?
   – Да… – Он оглянулся. – Три круга навернул. Сначала под бородой бродил, потом ниже. Четвёртый круг не осилил, в самом низу, у подъема на горку.
   Тоня прищурилась, разглядывая каменное лицо.
   – Тут, может, загадка какая есть. Давай его ещё раз внимательно-внимательно проглядим.
   – Предельно ясно. Поддерживаю.
   Они двинулись одновременно, под сапогами и ботинками ободряюще заскрипел камешник. Шагали неторопливо, стараясь не упустить ни одного штриха, ни одной тени ни на лике, ни под ним.
   Узкую щелку позади головы обнаружила Тоня. Камень здесь заходил на камень, и со стороны казалось, что там сплошная неровная поверхность. Чтобы разглядеть проход, женщина сделала то, на что у Ивана не хватило фантазии: она забралась на нижние булыжники. А затем, подпрыгнув, уцепилась за выемку и, подтянувшись, влезла на уступ, торчащий на высоте полутора метров. Заглядывая оттуда за каменный навал, несомненно, свалившийся с вершины лика, Тоня и разглядела тёмный лаз в нижней части каменных волос. Потом как-то Иван поинтересовался, как она догадалась, но подруга только плечом пожала: «Не знаю. Показалось что-то, и решила проверить». Собственно, так, нечаянно, все великие открытия и случаются.
   Топор, мешающий забираться, полетел в сторону, и через секунду Поддубный оказался рядом, запрыгнув на камень не хуже австралийского кенгуру. Вертикальная щель шириной не больше сорока-пятидесяти сантиметров, длиной около метра, сужающаяся к краям, вероятно, когда-то была гораздо шире, но время, перепады температур и обвалы камней значительно сузили проход, уходивший под голову. Судя по всему, он и раньше не был легкодоступным, а уж сейчас… У Ивана волосы зашевелились на коже рук от мысли, что, возможно, они первые люди за не известно сколько времени отыскавшие скрытый ход.
   До тёмного провала можно было дотянуться рукой, а вот чтобы забраться в него, тут надо постараться. Щель короткой раной разрезала причёску великана, под ней ничего похожего на выступ, на котором сейчас замерли. Между ними и отверстием расстояние в метр, но это пустое пространство, в котором не за что зацепиться и не на что опереться. Как-то придётся изворачиваться, может, рыбкой занырнуть, постаравшись не содрать кожу с ног, или сверху верёвку скинуть, или ещё как, решение не выглядело очевидным. Тщательно изучили отверстие, насколько это возможно, придерживая друг друга, когда один ощупывал ладонями, и спрыгнули обратно.
   – Надо думать. – Тоня высказала общее мнение.
   Иван тоже не собирался бросаться в пещерку сломя голову. Не тот случай, предельно ясно, нахрапом не возьмёшь. Туда ещё протиснуться надо, без подготовки никак. Кивнув, пригласил Тоню усесться рядом на валуны. Задумчиво поглядывая на каменную стенку, с этой стороны не особо-то на голову и похожую, разом выдохнули. С вершины скатился камешек, гулко прыгая по булыгам, затих где-то в навалах. Иван расстегнул бушлат, время часов одиннадцать, в лесу потеплело, градусов десять-двенадцать есть. Глянув на него, и Тоня расстегнула ворот.
   – Надо подготовиться.
   – А ты не полезешь. Одному надо тут страховать. Мало ли что.
   Тоня откинулась с вопросительной улыбкой:
   – Ты меня не возьмёшь? Я же от любопытства изойдусь не знаю на что…
   Мужская рука легла на женское плечо, и Тоня приникла к нему.
   – Ты же понимаешь, что я прав?
   Она вздохнула:
   – Понимаю, но, знаешь, как хочется.
   – Вот сам слажу, а потом, если захочешь, тебя отправим, или вдвоём. Годится так?
   Тоня обняла его крепче:
   – Годится. Я с тобой и спорить не могу.
   – Вот и не спорь. Лучше подумай, что мне взять с собой.
   Она снова выпрямилась, придерживаясь пальцами за бушлат Ивана.
   – Фонарик у тебя был в рюкзаке.
   – Есть такое дело, взял зачем-то, теперь понятно зачем.
   – Это называется дар предвидения. Верёвка нужна. Да, сначала надо проверить, насколько там глубоко. Камешек хоть кинуть, что ли. Как туда подлезть, вот ещё задачка.
   – Камешек, это я быстро. – Поддубный подскочил уже с булыжником в руке.
   Скинув бушлат, подобрался к голове. Несколько ловких движений, и он наверху, оглядываясь победно. Тоня, подойдя вплотную, улыбнулась в ответ.
   Наклонился вперёд, и камешек исчез в тёмном нутре пещерки. Несколько секунд он прислушивался. До Тони ни один звук не донёсся, но, судя по удовлетворённой улыбке Ивана, он что-то услышал. Придержавшись за выступ, геолог аккуратно спрыгнул рядом с женщиной.
   – Ну, чего там?
   – Там, похоже, то ли ступеньки, то ли плиты так сложены, чтобы спускаться удобно было. Камень так, постукивая по чему-то, вниз и укатился. Предельно ясно, что спуститься можно, – он выпрямился, оглядываясь. – Ну что, пошли в лагерь, собирать меня.
   – Пойдём, родной. Сидор тебе надо какой-то взять. Не в руках же всё тащить.
   – А что всё-то?
   – Не переживай, я придумаю. – Подхватив Ивана под руку, она увлекла его в сторону палатки.
   Сборы затянулись. Выяснилось, что они попросту не готовы к путешествию в провал, причем оба. Совершенно непонятно, чего там ждать, а потому собираться решили по максимуму, а это время. Для начала оба согласились с тем, что Тоне желательно его караулить поблизости. Если что, услышит да и подстрахует. Вдруг помощь, какая понадобится. Выходит, ей предстоит дежурить не отходя. Даже на рыбалку. Значит, рыбки наловить надо заранее. И тут же приготовить, в лагере, на костре. То есть прямо сейчас.
   А ещё Ивану и с собой что-то захватить необходимо. Одним малосольным хариусом тут не обойдёшься. Хотя Поддубный поначалу собирался обойтись, но в Тоне проснулась заботливая хозяюшка, и она настояла на ещё одном котелке ухи, из которого он заберёт всю рыбу. Почесав затылок, Иван признал правоту женщины.
   Пока Поддубный раскладывал вещи из рюкзака, соображая, что взять с собой, а что лучше оставить, Тоня убежала к реке, прихватив закидушку. Проводив женщину задумчивым взглядом, Иван понял, что с мыслью начать исследовать пещерку сегодня можно расстаться. Впрочем, это ожидалось и выглядело благоразумным даже для Поддубного, с первой секунды обретения лика «заболевшего» синдромом исследователя.
   Итак, что взять с собой? Молоток геологический, – несомненно. Фонарик – да. Проверил, светится ровно. Хорошо, батарейки свежие, поменял перед походом ещё дома, как знал, пригодится. Топор – ни к чему. Только мешать будет. Фляжку с водой – обязательно. Из одежды, кроме свитера и штанов, что на нём, только бушлат. Его придется запихивать в пещерку отдельно, в нём не пролезешь. Веревка нужна, но её решили скинуть в провал, привязав к палке, а ту закрепить поперёк щели. Без верёвки нельзя, мало ли что камешек настучал, а что там в действительности, можно только гадать. А так будет достаточно надёжно. Продуктовые запасы представлены рыбой. Вполне калорийно и питательно. Немного соли, спички. Ножик – без сомнения. Свой, что на поясе носил, у Малахая остался, а этот кухонный, металл тонкий, слабый, но лучше, чем ничего. Тоня предложила захватить сушняка, вдруг костёр понадобится. Тут уж Иван упёрся, греться у костра он собирался только в лагере. Там – лишь осмотреться.
   Как и предполагал Поддубный, провозились почти до вечера. Только к пяти часам он наконец поднял полностью готовый к походу изрядно облегчённый рюкзак, взвешивая в руке. Вроде ничего и не брал, а килограммов пять набралось. Можно бы и рискнуть, забраться в провал к вечеру, но Тоня встала стеной: завтра с утра. Вообще все важные дела лучше начинать спозаранку. Иван, приобняв подругу, чмокнул в носик. В общем-то, он с ней согласен. Торопиться особо некуда, они и так все сроки возвращения пропустили, что ж теперь дёргаться? А резон в её словах определённо присутствовал.
   Ночью спали плохо. Много ворочались, вздыхая и стараясь не мешать друг дружке, и всё равно мешали. Поднялись на зорьке, едва на востоке заалело тёмное небо. Снова на траве и на нижних ветках пихточек лежал иней, а изо рта вырывались прозрачные клубы пара. Ежась, Тоня распалила костёр, на подставках из палок закачался котелок.
   Иван ел без аппетита, то и дело бросая заинтересованые взгляды на вершину сопки, где в утреннем небе темнела громада исполинской головы. Тоня тоже явно заставляла себя завтракать. Оба молчали.
   Одновременно облизав ложки, поднялись. Женщина собрала посуду в кучку. Не дождавшись вопроса, прокомментировала:
   – Потом помою.
   Даже не услышав её, Иван закинул рюкзак на плечо.
   – Ну что, с богом!
   Тоня перекрестилась, шепча молитву. Тронулись, не оглядываясь.

Глава 34

   Подпёршая затылком серое небо, голова древнего воина казалась волшебной, таинственной. Ивану вспомнилась пушкинская поэма «Руслан и Людмила». А ведь не придумывал гений, знал! Или видел. Или бабушка, Арина Родионовна, рассказала. Так что не дрейфь, Ваня, сказка ждёт!
   Закинув в отверстие бушлат, минут пять мостился на уступе и так и эдак. Попробовал забираться ногами вперёд, но сколько ни тянулся, так и не понял, от чего отталкиваться, чтобы залезть. Ступни-то в пещерку углублялись, спускался и до колен, вытягиваясь на руках, а вот дальше… Решимости не хватало. Можно было попытаться резко оттолкнуться, но… ободраться до крови – как нечего делать. И не в радость исследование пройдёт, если кривиться от боли при каждом движении. А тут ещё Тоня вдруг вспомнила о плохой примете, ногами-то вперёд, и, охнув, решительно пресекла все попытки Ивана повторить.
   Пришлось разворачиваться и нырять в щель, как вчера, собственно, и собирался, рыбкой. Рюкзак Тоня держала в руках, намереваясь подать его после того, как проникновение состоится. Упёршись ладонями в шершавые края щели, осторожно вставил голову. Ничего не произошло. Тихо, в провале пахнет летучими мышами и застарелой пылью. Видна каменная плита внизу, толстая до полуметра, но узкая, как ступенька, за ней вторая, а дальше серый камень, постепенно растворяющийся в темноте! Сверху покатый склон, уходящий вниз, ограничивает видимость. Понемногу, отталкиваясь подошвами от противоположной стены, вполз, повиснув животом на кромке. Дыхание на миг перехватило, Иван дёрнулся, ухватываясь за плиту внизу, и, царапаясь коленками, въехал в пещеру, сползая головой вниз. Упёршись ладонями во вторую плиту, на которой его дожидался бушлат, поднял голову, осматриваясь. Темно, в слабом свете, проникающем из отверстия за спиной, угадывалась потолочная плита, уходящая вниз. Глянув под себя, разглядел ещё одну ступеньку. Не соврал камешек, верно простучал. Есть тут по чему спускаться. А ход-то, похоже, под гору уходит. А вот насколько далеко, пока не ясно.
   Развернувшись, он присел на вторую плиту, свесив ноги, подошвы упёрлись в следующую. И вспомнил про Тоню. Поднявшись на колени, выглянул на свет. Подруга уже протягивала рюкзак. Принял от волнующейся женщины запасы, ободряюще улыбнулся:
   – Не переживай ты. Нормально там всё, и верёвка не понадобится. Ступеньки там, правда, высокие.
   – Ты поосторожнее, пожалуйста. И верёвку не убирай. Пусть висит, так мне спокойней будет.
   – Тут расстояние между ступеньками как раз на высоте стула. Предположительно, предки высокие были! Ладно, не бойся за меня. Я аккуратненько.
   Нырнув обратно, снова сел, устраивая груз на коленях. Отстегнув ремешок на рюкзаке, извлёк фонарик. Кругляш света зайцем запрыгал по каменной стене, сполз ниже, высветив ещё три плиты, под ними вроде ровная поверхность дна. Камень через тонкую ткань штанов холодил, по телу волной пробежала дрожь. Сообразив, что замёрз, надел бушлат. Не застёгиваясь, продел руки в лямки, и рюкзак удобно улёгся на спине. Сполз на одну плиту. Посветил. Точно, там дно. Верёвка кольцами свернулась внизу, будто дремлющая змея. Похоже, она здесь не понадобится. Спустившись, направил свет вглубь пещеры. Луч рассеялся метрах в десяти, открыв Ивану узкий коридор с ровными, будто пропиленными в камне стенами.
   «Ну что, назвался груздём, полезай, значитца. Предельно ясно, что отступать поздно». Проведя лучом поверху и убедившись, что головой тут не ударишься, потому как до потолка не меньше трёх метров, неспешно двинулся по проходу. Стены, на удивление, гладкие. Только в некоторых местах будто недошлифовали, поверхность царапала ладонь. Базальтовые отложения со всех сторон, идёшь, словно в каменном мешке. На несколько секунд Поддубный почувствовал неловкость, что-то вроде клаустрофобии, которой никогда не страдал. Он замер, зажмурившись и глубоко дыша. Этого ещё не хватало. Опёршись о сухую стену, постарался привести мысли в порядок. Неожиданно вспомнился череп в лесу, и лёгкий страх, накативший на него, заглушил приступы фобии. Отдышавшись, выпрямился. «Фу ты, вроде отпустило. А со страхом справиться, оказывается, легче. Правда, не совсем, потому как теперь маленько страшновато». Чувствуя, как оглушающе бухает растревоженное сердце, он подсветил фонариком уходящий в темноту проход, и подошвы кирзовых сапог снова зашуршали по каменному полу.
   Шагов через двадцать коридор вывел в квадратную комнату, метров пять на пять. В дальней стене тёмный провал – ход идёт дальше. «Но туда мы пока не пойдём, и тут есть на что посмотреть». В углу труха, похоже, когда-то бывшая то ли травой, то ли соломой. В другом – что-то вроде нар, на удивление хорошо сохранившихся. Под ними ссохшиеся ботинки, и что-то белеет на жердях. Луч метнулся туда, и Иван уже без особого трепета разглядел кости человеческого скелета. «Сколько ж вас тут?»
   Поколебавшись, приблизился. Кости лежали в полном порядке, череп, рёбра, руки, голени – всё на месте, явно человек умер на ложе. Уже не сильно-то и волнуясь, он внимательно огляделся. Под скелетом лохмотья одежды, цвет не определишь. О, похоже на одеяло, синее, армейское. Кусок ткани валялся сверху, прикрывая остатки ребёр. Тоже не показатель, хотя революционные события можно отбросить. Наверное. Вот совсем не в курсе, что за одеяла в то время использовались. «Ладно, это пока не горит». Подсвечивая, внимательно осмотрел кости. Череп целый, переломов не видать. Мог преставиться естественной смертью, мог от голода или болезни. Сейчас причину не установишь, бог с ним. А вот посмотреть вокруг не помешает».
   Чуть дальше нар, вдоль стены нечто вроде стола – длинный зелёный ящик, непонятно из-под чего. На нём в беспорядке алюминиевая кружка и миска с ложкой. А это интересно: к ножке настила привалена винтовка.
   Увесистая! Иван щёлкнул затвором, с трудом, но механизм поддался. Немного заржавел, а в целом вполне ремонтопригоден. Это же мосинка! Видел он такие в Музее революции. И слышал про них много. Неубиваемые винтовки. Откапывают их на местах боёв часто, но если со времён Гражданской они уже рухлядь, у всего есть срок годности, даже у трёхлинеек, как их прозвали ещё в прошлом веке, то экспонаты Великой Отечественной частенько попадаются во вполне годном состоянии. И эта, видимо, живая! Простояв кучу годков в сухой пещере, она лишь немного покрылась рыжим налётом. Какая хорошая находочка. Так, а что у нас с патронами? Поглядим… Ага, а это что на столе? Железка какая-то непонятная. Ладно, в сторону. Не найдя ничего похожего на боеприпасы поверху, он освободил ящик от посуды, составив всё на пол. Бухнулся на колени, в азарте не почувствовав ни холода камня, ни его жёсткости. Крышка не защёлкнута, за годы, пока её не трогали, прилипла. Чтобы открыть, пришлось повозиться. Повезло, что на месте защёлок сохранились прямоугольные металлические дуги. Ухватился сразу за обе, и нехотя, сопротивляясь, крышка поддалась.
   Что-то вытянутое, завёрнутое в остатки сгнившей тряпки, маленький кожаный мешочек на завязках, ага, вот и патроны. Россыпью, штук пятьдесят, не меньше. Интересно, они ещё стреляют? Говорят, бывали случаи, что и после нескольких десятков лет хранения патроны, хоть и через раз, но срабатывали. А сколько же здесь прошло? Так, на вскидку, и не скажешь. Предельно ясно, что не одно десятилетие.
   Взгляд притянула россыпь разнокалиберных мутных камешков. Когда-то они лежали, завёрнутые в холстину, но к визиту геолога от неё только хлопья остались. Ухватил несколько штук пальцами, ощущая приятную тяжесть, несоразмерную величине, и уже догадываясь, что у него в руках, нетерпеливо повернул к свету. Окутанные желтоватым ореолом, они заблестели. Золото! Нет, ну точно, золото! Он подхватил ещё камешки, поместившиеся в щёпоть, и они засветились под лучом фонаря ровным отражённым светом.
   «Ух ты! А вот не обманул дух избушки! Благодарю тебя, родной! На обратном пути мимо не пройду, в пояс, да что там в пояс, до земли поклонюсь!» Иван с головой забрался в ящик, пальцы лихорадочно заскользили по гладкому дну, собирая крупинки, рассыпанные в уголке. Выпрямившись, на несколько секунд растерялся: положить-то некуда. Придерживая в ладони, то, что удалось собрать, суматошно оглянулся. Прочертив по стенам и углам несколько раз лучом и ничего подходящего не обнаружив, снова склонился над ящиком. «Так, а это что за кожаный мешочек?» Кожа суховатая, поведённая, тем не менее сохраняла целостность. Шнурок тоже натуральный, тонкой полоской, сразу не поддался. Да и неудобно двумя пальцами развязывать, рука-то вторая занята. Извиваясь, скинул рюкзак, свободная рука расправила ткань на кармане, сверху посыпались золотинки. «Отсюда никуда не денутся». Повертел головой, соображая, куда закрепить фонарик, и просто положил его на край ящика, светом внутрь. «Вроде держится».
   Шнурок запаялся намертво, и Иван вцепился в него зубами. Так дело пошло, волнуясь, он распутал завязку. Аккуратно склонил горлышко, и на ладонь высыпались мелкие стеклянные камешки. Разного размера, самый крупный миллиметров семь-восемь в диаметре, другие меньше. Штук тридцать. Чуть дрогнувшая рука подтянулась поближе к стеклу: в мозолистых ямках и огрубевших линиях ладони лежало целое состояние. Алмазы Таимбы! Грязные, мутные, совсем непохожие на бриллианты, продающиеся в магазинах, но это были они.
   Поддубный, откинувшись, упал на пятую точку, не сводя возбуждённого взгляда с невзрачных стекляшек в ладони. «Что же это происходит? За что такие подарки? Это же… сумасшедшие деньги. Предельно ясно, тут можно если не в олигархи записаться, то уж в миллионеры точно, долларовые. Так, и что мы будем делать, когда разбогатеем? Стоп, стоп, стоп! Для начала надо вдохнуть и выдохнуть. Потом пересыпать алмазы и золото в мешочек. Вроде не дырявый. И голову держать трезвой. И пусть хочется в восторге чувств рвануть в присядку, надо остыть: первые признаки горячечной лихорадки у всех похожи. Так что будем бдительны. К тому же до богатства, уважаемый Иван Поддубный, тебе ещё как до Китая в известной позе. Ты попробуй продать эти камни и золото. У другана Витьки выходы на нужного человека вроде есть, да и ещё шариками если покрутить, что-нибудь появится, намёточки имеются, но как люди себя поведут, увидев Это? Вот то-то. Тут десять раз взвесить надо, тридцать вариантов просчитать, прежде чем в свет выходить. В общем, предельно ясно, что никакой гарантии на безбедное и беспроблемное будущее никто вам с Томочкой не даст».
   Задавив в самом зародыше безудержное желание расфантазировать светлое будущее, заставил себя заняться делом. Бережно, опасаясь лишний раз дышать, ссыпал алмазы в кожаный мешочек. Снова склонившись над ящиком, подобрал на дне последние крупинки золота, уже больше похожие на песок. Сгрёб с рюкзака, и последние самородки присоединились к алмазам. Крепко завязав старенький, но прочный ремешок, засунул драгоценную ношу в наружный карман рюкзака, и молния звучно ширкнула. «Не выпадет!»
   А теперь то, с чего, собственно, и надо было начинать: патроны. Насчитав сорок три штуки, выставил рядком на край ящика. Обернувшись, ухватил винтовку. Ремня нет, плохо, но не критично, в руке унёсет. И как же её заряжать? Повертев мосинку и так и эдак, подёргав за разные уголки и пощёлкав затвором, понял, что принцип заряжания, как и несколькими минутами раньше, по-прежнему остался для него за семью печатями. Задумчиво почесав переносицу, поднял голову: «Ничего страшного, может, Тоня разберётся. Хотя… Что она обо мне подумает? Ну, а что подумает? Что есть, то и подумает. Предельно ясно, что я не разбираюсь в оружии. Ну, не приходилось держать в руках винтовок. Калашников таскал, целых два года в своё время, а мосинки в армии давно не применяют. Ну, не супермен я! Обычный офисный геолог, для которого «поле» – комфортабельный вагончик на буровой площадке. Воевать, как и убивать, не умею. – Он внезапно нахмурился, вспомнил про бандитов. – Хотя, может, и придётся. Теперь у меня винтовка, бегать от Малахая точно больше не буду».
   Откинув несвоевременные мысли, распустил завязку рюкзака. Горстями закидал в его нутро патроны. Железка непонятная? Повертев в руках, сунул туда же. Завязывать рановато, не всё ещё осмотрел. Свёрток очереди ждёт. Что у нас там? Так, так, интересненько. Аккуратно приподняв увесистый вытянутый предмет, завёрнутый в осыпающуюся в руках ткань, он освободил его от трухи, и в ладони остался поржавевший кортик. Почему-то это название было первым, пришедшим ему в голову, едва увидел старинный клинок. Поднеся его к свету фонаря, всмотрелся в металл режущей, или, точнее, колющей части, матовый отблеск белой костяной рукояти. И, решительно приструнив не вовремя разыгравшийся исследовательский зуд, сунул последнюю находку в рюкзак. А вот теперь, пожалуй, можно его и завязывать. Затянув на горле завязку, подхватил и, поднимаясь, накинул. Рука зацепила шершавое ложе винтовки, такое приятное и придающее уверенности (и это она пока без патронов!), другой рукой поднял фонарик, и взгляд, влекомый лучом, задержался на темнеющем проходе. Полоска света, на два метра пробившаяся в соседнее помещение, выхватила участок понижающегося потолка, узкие, коридорные стены, и всё.
   По-хорошему, надо бы валить отсюда. Все задачи экспедиции выполнены и перевыполнены. Раз эдак в тысячу. Любимая женщина ждёт за порогом пещерки, только выберись – и счастье встретит тебя у входа. Но вот же незадача, как уйти, когда там, за проходом, возможно, скрыты такие тайны, о которых никто в этом мире и не ведает. И он может стать первым, кто их откроет. Не простит себе, если сейчас вот так возьмёт и сбежит. Неизвестно, когда ещё сюда наведаешься, и наведаешься ли вообще. Вон, этот поход десять лет готовил. Локти же себе все искусаешь потом. Рядом с тайной стоял, в нескольких метрах.
   Уже понимая, что не вернётся, пока хотя бы одним глазком не посмотрит на то, что скрывается там, за тёмным покрывалом квадратного отверстия в каменной стене, Иван шёпотом выругался. «Ну, полный дурак! Как дурные герои из второразрядных боевиков, которые, вместо того, чтобы уходить, захватив главный приз, вдруг начинают маяться дурью. Например, вот как он сейчас, лезут, куда не надо». Ругая себя последними словами, Иван замер на границе прохода. За ним снова коридор, постепенно понижающийся. Это понятно, ход уходит под горку. Ужасно любопытно, кто все эти помещения строил и зачем? Мысленно махнув рукой на сомнения, шагнул за порог. В свете фонаря угрюмо стискивали пространство каменные стены, коридор здесь метра два шириной, как и тот, оставшийся за спиной. Пол ощутимо спускался, но идти было удобно, ноги сами ускорялись под уклон, оставалось только сдерживаться. Это было нетрудно.
   Двигаясь, он считал шаги, на всякий случай. Вроде и негде заблудиться, но технику безопасности на производстве тоже многие считают чрезмерной. Пока на башку без каски кирпич не свалится. На пятьдесят третьем коридор раздвоился. Между отводками градусов сорок. Посветил в обе стороны. Ничего нового: стены, пол, по-прежнему понижающийся. Подумав, что ему абсолютно всё равно, куда идти, наугад свернул вправо. Через семьдесят восемь шагов пол выровнялся, а в следующий момент нога Ивана поехала на камне, вдруг ставшем скользким, и он, не успев охнуть, полетел вниз, в чёрную пропасть. Метра три падения, и ноги, больно отбиваясь, ткнулись в твёрдое. В последний момент успел завалиться, переводя тяжесть тела в неловкий кувырок. Попробуй с рюкзаком за спиной и винтовкой в руке, которую и не подумал выпустить, покувыркайся! А ещё и фонарик умудрился сохранить.
   Лёжа на боку, качнул луч в одну сторону, в другую, поднял к краю пролома. Камень и камень! Под боком стена, уходящая вверх на те же метра три, которые и падал. С другой стороны стены нет – там темнота, не поддающаяся лучу, он просто вязнет в ней, будто оступившийся путник в болоте. Понятно, что там пространство, где-то за ним преграда, может, и есть, но её не видно. Прислушиваясь к ощущениям, осторожно сел. Вроде ничего не болит. Нормально упал, грамотно, хорошо тренера в своё время с ним поработали, в борьбе падение первым делом тренируется, приёмы на подкорку трафаретом вбиваются.
   Подсвечивая, внимательно осмотрел стенку снизу доверху, трещины, выщерблены имеются, но все или мелкие, палец не вставишь, или вертикальные, за них не уцепишься. И вверх уходит, без приборов видно, на ровные девяносто градусов. И как строители, или кто они там были, такую точность обеспечили? «А ведь это не дырка в полу была! – осенило его. – Это пол кончился, обрыв это. Как я его не заметил, объяснить невозможно. Вероятно, так, в качестве предположения, эта хитрость для таких как я, излишне любопытных в давние времена готовилась. Вот и попался. Может, какие приспособы для преломления света использовали, может, ещё чего. Предельно ясно, что от них, тех, кто гигантскую голову на вершине горы построил, всё что угодно, можно ожидать.
   И вот ещё одна загадка. Тот, что в виде скелета на нарах лежит, он что, сюда не ходил? Забрался в пещеру, лёг, одеялом укрылся и помер? Ничего подобного. Он тут жил какое-то время. Ящик у него вместо стола, и посуда была, выходит, готовил, ел что-то. И в коридор не ходил? Да, сплошные вопросы, а вот ответов, вполне вероятно, и не узнать никогда. Хотя эту-то неприятность я переживу, сейчас, как в документах пишется, на первый план другая тема выходит: как отсюда выбираться будем, а, товарищ Поддубный?»
   Верёвки нет, не стал брать специально – пришлось бы отвязывать от палки, а там Тоня дежурит, наверняка не поддержала бы его идею тут осмотреться. Да если бы и захватил, что толку? К чему её привязывать? Там, наверху, никаких скал или булыг нет, петлю, как лассо, кидать бессмысленно. Предельно ясно, что залезть на стенку вот так, с ходу, не получится. Никакой он не Тарзан и по вертикальным поверхностям ползать не обучен. Вариант вообще-то есть: если подождать, скорей всего, Тоня сюда заявится. Но это не скоро ещё, не раньше вечера. Пока же, по его подсчётам, в лесу утро. Часов одиннадцать, не больше. Что ж, можно признать: всё, что могло случиться с придурошным героем из худого американского боевика, с ним уже произошло. Спрашивается, вот зачем он попёрся в этот коридор? Нет чтобы, как умный, собрал подарки от духа – и дёру. Нет же, любознательность проснулась, чтоб ей пусто было. Он оглянулся. Снова погрузив луч фонаря в тягучую темноту неведомого пространства, неуверенно сделал несколько шагов. Луч вздрагивал в такт движениям, выхватывая новые пространства, но ничего нового глазам не открывалось. В пределах освещённого участка виделась мелкая пыль, висящая в воздухе. И больше ничего.
   Над головой высоченный потолок, сколько до него? Метров шесть-семь, не меньше. Под ногами плоская каменная плита, теряющаяся во мраке. Склонившись, подозрительно осмотрел её. Вроде без пакостей, ровная, почти гладкая, слой пыли сверху. Явно давно никто не ходил. А вот насколько давно, то скрыто в тумане лет.
   «А что я, собственно, теряю? – задался Иван философским вопросом. – Что на месте сидеть, или ещё немного прогуляться, классический выбор, когда семь бед, один ответ. Ровным счётом ничего не теряю. Разве что, как «особо везучий», ещё каких приключений на трепетное место найду. Так я их и туточки отыщу, при желании. Вот даже нисколечко не сомневаюсь. Ну а раз так, пошли, Ваня, поглядим, коль уж судьбе было охота забросить тебя в эти подвалы. Хотелось бы только знать, есть ли у неё на меня план, или это всё так, спонтанно, выходит?»
   Больше не колеблясь, Иван осторожно двинулся в темноту, удаляющуюся от него с каждым шагом. Звук шагов глох в темноте, словно камни, падающие на мшисто-хвойную лесную подстилку. Подошвы отстукивали секунды, в лад с тревожно бьющимся сердцем. Со всех сторон сжимала неуютная густая темнота, и становилось зябко. Он усиленно вертел головой, но вокруг стеной поднимался непроглядный мрак. Метров через пятьдесят свет упёрся в новую стену. Приблизившись, поднял луч и голову: преграда поднималась на неведомую высоту. Во всяком случае, фонарь до её края или возможного потолка не добивал. Так, и куда плита над головой делась? Опять загадка.
   Секунды поколебавшись, снова повернул направо, двигаясь вдоль стены. Луч исправно выхватывал из темноты полоски пространства, сапоги шуршали по камню, пахло пылью и заброшенностью. Добравшись до угла и осмотрев стену на предмет каких-нибудь выступов, разочарованно вздохнул. И вновь повернул направо. Через десяток шагов резко сбавил скорость. Медленно, оглядываясь, Иван приблизился к огромному круглому пролому в полу, метров десять диаметром.
   Световая дорожка скользнула по краю ямы, показав Ивану ровную гладкую стену колодца, вдоль которой вниз убегала змейка узкой лестницы. Луч сполз вниз, пробив метров пятнадцать мрака. Каменные ступеньки, сделав несколько оборотов по окружности ямы, растворялись в недостижимой глубине. Поддубный застыл на месте, поражённый величественностью сооружения неведомых мастеров. Куда ведёт, зачем всё это строилось, попробуй сейчас угадай. Наверняка не для красоты. Когда-то по этой лестнице спускались и поднимались вполне живые люди, ведомые какими-то своими заботами, задачами. А сейчас он стоит на краю таинственного древнего колодца со ступеньками и понимает, что ему никогда не хватит духу спуститься по ним. Сейчас уж точно, и шагу не сделает в этом направлении. Хватит с него приключений. Похоже, запас дурости исчерпался, пока преодолевал коридор, да и падение поспособствовало возвращению к реальности. Могло ведь и не три метра отделять его от невидимого в темноте пола, а, скажем, пять. Предельно ясно, что последствия тогда были бы не такими благополучными. Нет уж, нет уж. Он больше на авантюры не подписывается.
   Качая луч по выщербленным ступеням, которые оказались такими же огромными, как и те, у входа в пещеру, Иван сделал несколько кругов над ямой, тщательно всматриваясь, словно пытаясь запомнить его очертания и самые мелкие детали. Снизу тянуло холодным, погребным воздухом, он каким-то неведомым образом ощущал струящуюся оттуда опасность. Может, просто накручивал себя, но вот точно – спускаться туда не хотелось совсем. Поддубный пожалел, что не на что запечатлеть увиденное. Вот бы потом рассказать людям. Сенсация, как минимум всероссийского масштаба, была бы обеспечена. Но телефон давно сел, а розеток в тайге не предусмотрено.
   Новая идея заставила его опустить взгляд под ноги. Камешек бы какой-нибудь, чтобы вниз кинуть. Но ничего подходящего не обнаруживалось. Пыль и ровная плита. Иван бы вернулся к месту падения, но точно помнил, что никакой каменной крошки с ним не падало. Края обрыва словно отполированные, сыпаться там нечему. «О, – вспомнил геолог, – у меня же патроны есть». Скинув рюкзак, развязал бечёвку. Порывшись, извлёк пару патронов. Ничем не отличаются, внешне не определишь – рабочий, нет. Берём наугад, ну, хоть этот. Выбрав жертву эксперимента, Поддубный приблизился к краю ямы. Часы его у шакалёнка этого, Тюни, так что считать придётся по старинке. Он подкинул патрон, и тот, словно ныряльщик в бассейн, устремился вниз. «Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять…» Далёкий стук упавшего на каменную поверхность патрона раздался на девятой секунде. «Надо запомнить, доберусь до цивилизации, подгляжу формулу и высчитаю глубину. Хотя можно попробовать вспомнить. Это же элементарная школьная формула. Искомая величина высоты определяется после умножения величины ускорения свободного падения – 9,8 метра за секунду в квадрате и деления на два. Ага, считай, получилось. Фигушки я сейчас что таким макаром высчитаю. А помнится, учительница говорила, есть способ попроще. Как же там? Если не обращать внимания на вес предмета, в данном случае патрона, то вроде за секунду он пролетит пять метров, за две – двадцать, за три – сорок пять, за четыре – восемьдесят, за пять – 125. Значит, за девять – больше двухсот метров! Опупеть! Кто и, главное, зачем построил здесь, в глуши Таимбы, необъяснимой сложности и с невероятными трудозатратами колодец? Что там, внизу, такого, ради чего стоило затрачивать сверхусилия? Одно предельно ясно. Что бы это ни было, я туда точно не полезу. Во всяком случае, в этот раз».
   Придя к полному консенсусу с самим собой, Поддубный повернул к месту недавнего кувыркания, возвращаясь всё так же вдоль стены. Немного погодя, ещё раз завернув направо, он оказался у трёхметровой стенки, с которой недавно так удачно свалился. Фонарик явно угасал, луч заметно укоротился, и Иван решил, что пора начинать экономить.
   Вот только стену с другой стороны обследует, и всё, на сегодня с похождениями надо завязывать. Только туда и обратно. Вернётся и засядет тут в ожидании, пока Тоня его спасёт. Подсветив слабеющим фонариком дорогу, выключил, решив, что будет щёлкать метров через пять, ровно столько выхватывал блеклый луч. На первых двадцати метрах ничего нового. Стена, гладкая, с неглубокими выщерблинами, под ногами та же плита, над головой исчезающий в темноте потолок. Луч потерял поверхность сверху уже на десятом метре. На тридцатом шаге рука, в потёмках трогающая холодный камень стены, чтобы не сбиться с пути, неожиданно провалилась в пустоту. Тело обдало жаром, сердце бухнуло не в такт.
   Еле удержавшись на ногах, щёлкнул кнопку, и луч потерялся в черноте широченного прохода. Застыв на его границе, Иван мотнул лучом в разные стороны. Над головой перекрытие так и не обнаружилось. Пройдя несколько шагов вдоль тёмного провала, понял, что стена в этом месте просто исчезала, появляясь метров через десять, открывая даже не коридор, дорогу, по которой легко проехали бы рядом два грузовика «Урала», и ещё место осталось. Постояв у дальнего угла минутку в темноте для экономии батареек, коротко включил. Луч скользнул по ровной стене, уходящей в непроглядную чернь, перпендикулярной той, вдоль которой он исследовал зал. Прислушавшись к себе, Иван понял, что запал на приключения иссяк полностью. Туда он не пойдёт. Что там можно увидеть, если фонарик через полчаса выдохнется и он останется в полной темноте. А вот хватит, искать на одно место сюрпризов он больше не намерен. А намерен хорошенько подкрепиться. Поскольку после всех падений и находок вдруг почувствовал почти зверский аппетит. Больше не колеблясь, повернул назад. Миновав проход, нашёл рукой уже знакомую стену и вскоре усаживался на месте падения.
   Света ещё хватало, чтобы разобраться, где у рюкзака завязка. Дальше действовал в темноте, на ощупь. Достав из рюкзака завёрнутую в пакет рыбу, разложил её на нём же. Подсветил, разглядывая, что получилось. Выглядело аппетитно. Палец нащупал кнопку выключения, и в резко обрушившейся темноте Иван разломал мягкого варёного ленка, и немного погодя в пещере раздалось приглушённое чавкание.
   За всё время обеда он лишь пару раз включал фонарь, чтобы разглядеть мелкие косточки в рыбе. Темнота уже не смущала, и от клаустрофобии остались лишь воспоминания. Вполне можно жить и без света, правда, желательно недолго. Он определённо акклиматизировался в подземелье, что не могло не вызывать некоторые позитивные мысли, когда он строил планы по исследованию пещеры. Не сейчас, конечно, потом, через год или через два. Когда удастся легализовать золото и алмазы, превратив добычу в рубли.
   Поев и по-прежнему не включая фонарик, запихал остатки рыбы в рюкзак. Затянул завязку. Подложив его под голову, растянулся на каменном полу. Мысленно поторопив Тоню, закрыл глаза, чувствуя, как усталое тело наполняется расслабляющей истомой. Через минуту он уже крепко спал.
   Разбудил его далёкий окрик. Сквозь сон показалось, кто-то зовёт. Рывком скинув остатки сна, подскочил, прислушиваясь. Тихий едва слышимый женский голос снова позвал Ивана.
   Не сдерживаясь, он закричал что было воздуха в лёгких:
   – Я здесь, Тоня, я здесь.

Глава 35

   К первому домику, в котором когда-то отлёживались после страшной ночи в тайге под ливнем, добрались на закате дня, после неизвестно какой остановки для опорожнения лодки. Ещё в обед после пятого причаливания Малахай сбился.
   Вдвоём, слабыми, перетруженными руками, еле-еле вытянули посудину на берег. Негнущимися пальцами вор привязал верёвку к дереву. Оглянувшись, увидел понурую фигуру парня, поднимающуюся на откос. Раздражённо сплюнув, двинулся за ним, пытаясь нагнать. Но как ни старался, ускориться не получалось, вымотался и он.
   Сторожка встретила запахами подгнившего дерева и неуютным холодом нетопленого жилья. Тюня как шагал, так, не задержавшись, и плюхнулся со стоном на голые нары животом. После них, однозначно, никто сюда не заходил. Беспорядок, который они оставили, сохранился до последней вещи. Чайник со сбитой набок крышкой, валялся в углу, Малахай не смог вспомнить, кто его туда закинул. Печка забита золой, около дверцы древесная труха и остатки коры. На столе кусок промасленной ветоши – нашли здесь крупинки гречки, пустой коробок спичек. Перекрученный матрас неряшливо сдвинут к стенке. Рыкнув, Малахай пнул Тюню в подошву:
   – Подъём, рыжий. Печку топи.
   Повернувшись на спину, парень кинул на вора неприязненный взгляд:
   – А чё я? И я не рыжий.
   Потянув воздух через щели в зубах, Малахай матерно ругнулся:
   – А чё, я, что ли? А ну вскочил, пока уши на коленку не натянул.
   Неразборчиво бурча под нос, Тюня нехотя поднялся:
   – И сам не барин.
   Эти слова парень проговорил более явственно, и Малахай взбесился: выдернув из ножен на поясе нож геолога, ухватил напарника за грудки. Приставив к шее не пытавшегося сопротивляться парня, прошипел прямо в расширенные зрачки:
   – Ты что-то сказал?
   Тюня молча мотнул головой, и под лезвием, плотно прижатым к горлу, проявилась тонкая полоска крови. Тёмная капля потекла вниз. Парень, с ужасом ощущая холод смертного железа, ещё больше вытаращил глаза. Добившись ожидаемого эффекта, Малахай чуть ослабил хватку. Ещё поелозив, на этот раз тупой стороной ножа по шее, чтобы глубже прочувствовал хрупкость жизни, толкнул парня к выходу, и тот вылетел из домика головой вперёд.
   – Дров набери.
   Проводив взглядом спешно удаляющуюся фигуру, кряхтя, склонился к печке. Отыскал в углу ржавый совок. И присел перед открытой дверцей. Ему вот не западло самому почистить, тем более что горячего хочется, спасу нет. Пожрать бы он тоже не отказался, голод мучает, аж живот к спине прилипает, но о еде лучше не думать. Завтра грядёт определяющий день, если ничего не раздобудут, вряд ли на что-то полезное сгодятся. Наверняка слабость одолеет, апатия начнётся, Малахай такое состояние помнил по опыту, однажды неделю на хате с дружком сидели после разбоя. Менты по улице шастали, не высунешься. Недельку голодать пришлось. Но в то время он моложе был, организм не так изношен. Пусть там хоть что воровские романтики поют, а лагеря и пересылки здоровья не добавляют. Да и по тайге переться никуда не требовалось, сиди себе, покуривай. И то нелегко диету, пропади она пропадом, выдержал. А сейчас и говорить нечего, хана, она уже за горло сжала.
   Вот, после стычки с Тюней руки дрожат, а сердце только-только начало затихать, а то ведь бухало в самом горле. Что завтра с ними будет, не дай бог хавчичка не найдут? Нет уж, выбора нет, придётся топать на охоту. Стрелять придётся, да. Если эти рядом окажутся, услышат. Да и бог с ними. Ещё чуть-чуть, и их голыми руками любой сопляк повяжет. А этот, геолог который, тот и одной правой справится. Мужичок-то крепкий. Да и не оголодал, как они. Решено, с утра пойдет на охоту, патроны беречь смысла нет, ещё пару дней на воде, и ружьё поднять сил не будет. Было бы на кого охотиться. А так он и мышке рад будет, если поджаренная над костром, она вполне годится.
   Через часок в прокопчённой кастрюле закипела вода, и Тюня, всё ещё опасливо поглядывая на напарника, переставил её на стол. Малахай покидал в кипяток брусничного и клюквенного листа, нашедшегося в округе, и побитая алюминиевая крышка прикрыла разопревший травяной дух. Печной огонёк пускал розовые отблески по стенам, за крохотным окошком густела ночь. Голодный желудок сводило.
   Молчком, каждый думая о своём, похлебали из оббитых кружек настоявшегося чайку. Выплеснув остатки под угол избушки, вышли на улицу. Две упругие струи забили по чуть подгнившим нижним венцам. Ещё похолодало, небо частично прояснилось, явив взору набор незнакомых созвездий.
   Расправив матрас, Малахай улёгся сверху, единолично заняв нары. На парня он нарочно даже не глянул, нехай пожурится. Тот, покрутившись по домику, нашёл сухой уголок за печкой, где и свалился, свернувшись калачом и прижавшись спиной к холодным брёвнам стены. Малахай мысленно отметил правильность происходящего. Ему положена лучшая кичка, он вор авторитетный. А Тюне – шестёрке – там самое и место.
   Утро оба встретили бодрствующими. Парень, не выспавшийся и злой, полночи прокрутившийся на холодном полу, наконец, задубел окончательно. Поднявшись ещё в темноте, загремел в печке совком. Малахай, последний час лежавший с закрытыми глазами и прислушивавшийся к возне парня, вяло шевельнулся, одобряя:
   – Это ты, паря, верно придумал. Надо протопить, а то уже косточки скоро как несмазанные заскрипят.
   Тюня не отозвался, продолжая наяривать в нутре печурки.
   Снова позавтракали кипятком, настоянным на ягодных листиках. Попивая чаёк, Малахай поймал себя на том, что внимательно разглядывает бьющуюся жилку на шее парня. Жилка манила, притягивала, и ему пришлось сделать над собою усилие, чтобы сбить мысль с хищного настроя. Рано ещё, рано. Вот когда точно поймём, что упустили эту парочку, тогда… Додумать вор себе не позволил. Как бы не хотелось завалить парня прямо сейчас, надолго решив задачу с питанием, но впереди ещё слишком много непонятного. И ментов, которые обязательно заявятся сюда, если бегелцы доберутся до жилых мест. Потерпим. А сейчас надо собираться, пока ноги носят.
   Закинув ремень карабина на плечо, небрежно бросил:
   – Пройдусь, может, подстрелю кого.
   Не глядя на живо поднявшего голову парня, вышел из избушки. Морозец накидал иней на пожухлую траву, усеял мхи под деревьями, а хвоистые лапы пихточек и сосен будто покрылись известью. Оставшись равнодушным к природным красотам, вор двинулся прочь от заимки, оставляя реку за спиной.
   Первый раз в жизни Малахай вышел на охоту. Если бы так не тянуло в пустом желудке и не приходилось отдыхать через каждые сорок-пятьдесят шагов, было бы очень даже неплохо. И чистая природа вокруг, и с неба не сыпет, и карабин за спиной. Пусть в нём всего три патрона, но это лучше, чем ничего. Авось какая бестолковая птаха попадётся. Не промазать бы. В своих снайперских способностях Малахай, обоснованно, сомневался. Стрелять-то он стрелял, из Калашникова в армии, кучу лет назад. А вот как оно сейчас получится? В любом случае попробует, если опять же будет в кого.
   Он старался переставлять ноги тихо, как положено на охоте, но получалось плохо. То веточка незамеченная хрустнет под сапогом, словно колено старого человека, разогнувшего больную ногу, то влажный ягель ломко прогнётся. Ещё и перед собой надо смотреть, частенько ветки перегораживали направление, и скоро щёки горели от обилия пощечин хвойными лапами. Иногда деревья, особенно мелкие, молодые, так густо усеивали пространство, что вор наворачивал не одну петлю, прежде чем находил проход. Через час пустых поисков, за которые из всей лесной живности, словно издеваясь, лишь разок выпорхнула навстречу сорока, да и то тут же смылась, поцокав возмущённо в спину, Малахай понял, что если не отдохнёт прямо сейчас и капитально, то на этом охота для него и закончится.
   Местечко для привала выбрал на поваленной сосне, поблизости от крепкой берёзы. Опёршись о бело-чёрный ствол, с выдохом облегчения уселся на подгнившее дерево. Прошуршала кора, сосна шевельнулась, но выдержала. Положив карабин на колени, вор расслабленно навалился спиной на берёзу. В высоком небе плыли могучие тучи, закрывавшие половину лазурной сини. Вторая часть неба, светлая, глубокая, мирная, мягко поглощала лучи застрявшего в тучах солнца. Душа радовалась голубизне впервые за столько дней хоть и наполовину, но очистившегося неба. Вор прикрыл глаза, с удовольствием ощущая, как ленивый ветерок обдаёт прохладой разгорячённые щёки. Мысли качнулись словно в невесомости, и подбородок прижался к груди.
   Вынырнул из короткого восстанавливающего сна от шебуршания над головой. Чуть приоткрыв глаз, по старой зоновской привычке, прежде чем просыпаться окончательно, осмотрелся, насколько получилось. Никого в суженном поле зрения не обнаружилось. Наверху снова будто курица поквохтала. Откуда тут курица? Малахай медленно поднял голову. Над ним нависал крупный зад неведомой птицы. Скорей всего, глухарь, но ухо под нож за это он бы не поставил. Рука нащупала карабин. На месте, слава богу. Прижимая пальцем, мягко сдвинул предохранитель. Щелчок походил на звук чуть треснувшего сучка. Вор снова замер, но глухарь, если это он, лишь поёрзал на толстой ветке, опять проквохтав.
   Медленно, боясь спугнуть удачу, поставил карабин вертикально. Птица по-прежнему не обращала на него внимания. Так же осторожно, вымеряя каждый сантиметр, поднял оружие. Мягко прижал приклад к плечу. Мушка легко совместилась с прорезью в центре птичьей туши. Палец потянул спусковой крючок, и раздавшийся выстрел оглушил Малахая. Но не ослепил.
   Птица увесистым мешком грохнулась под ноги, и вор с растерянной радостью подхватился с места, хватая её за шею. Крупный глухарь не шевелился, из развороченного пулей нутра вытекала толстая струя крови. Ещё не соображая, что делает, Малахай подставил ладонь под кровь. А как только она набралась, поднёс ко рту. Выпил в два глотка. Ничего вкуснее в своей жизни он не пробовал. Кровь на вкус была терпкая и сладкая. Вытирая красные губы тыльной стороной ладони, он закинул карабин за спину. Определив по прячущемуся солнышку примерное направление к реке, уверенно заторопился к сторожку. Её ещё и найти надо. Промахнуться, как нечего делать. Но даже эта мысль не расстроила рецидивиста. Мимо Таибы он всё равно не проскочит. А там уже как-нибудь и избушку отыщет. После двух глотков крови силы будто бы прибавилось. Спички у них есть, соль есть, печка, кастрюля и крыша над головой тоже имеются. Это всё, что им надо сегодня. Ох, и пир они закатят с Тюней!

Глава 36

   Вроде и глубина не велика, метра три всего, а выбирался добрый или, точнее, не добрый, час. Рюкзак-то и винтовку он закинул наверх с первого раза, а вот сам помучался. Поначалу попытались обойтись подручными средствами, то есть ногами и руками. Иван с разбегу прыгал на стену, а Тоня пыталась ухватить его ладонь. При самой удачной попытке не хватило сантиметров тридцать. А потом фонарик окончательно сдох, и прыжки в темноте потеряли смысл. Тогда Тоня сбегала за верёвкой. Сбросив ему конец, сама вцепилась с другой стороны, выставив ногу вперёд. И чуть не кувыркнулась за Поддубным, когда он повис на канате. Какое-то время она светила спичками, пытаясь отыскать хоть что-нибудь пригодное для обвязки. Но, как ни искала, ничего подходящего не нашла. Ровные стены, прямые углы поворотов, ни одного выступа, рычага. Обсудив ситуацию, решили попробовать иначе. Тоня обвязалась верёвкой в районе талии. Отойдя подальше, села, выставив ноги в стороны ямы. Упёршись одной в каменный пол, другой – в стену, крикнула Ивану:
   – Я готова.
   Поплевав на руки, Поддубный сжал канат. И, чувствуя, как поддаётся, подтягивается к нему вместе с женщиной на той стороне верёвка, судорожно задёргался, забираясь. И снова неудачно. Он уже почувствовал пальцами краешек ямы, когда Тоня не выдержала напряжения, и её сдёрнуло с места сразу метра на три. Иван ухнул вниз, приземляясь на ноги. На всякий случай он готовился к такому результату, потому обошлось.
   Минут десять отдыхали, сидя почти рядом. Он – на дне ямы, привалившись к стенке спиной, она – сверху, на её краю, свесив ноги. Не надумав ничего нового, вернулись на прежние позиции. Всё-таки почти получилось. Им бы немножко больше везения, а ей сил и сосредоточенности, и может получиться.
   И снова она устроилась на холодном полу, упираясь ступнями. Вновь Иван торопливо полез по верёвке. На этот раз Тоня сумела удержаться, не съехав под грузом мужчины, и через несколько секунд голова Ивана показалась над ямой. Точнее, могла бы показаться, если бы в пещере было хоть какое-то освещение. А так он просто догадался, что выбрался, почувствовав край под локтём. Опёршись на него, закинул ногу, и тело крутанулось по скальной плите, удаляясь от провала.
   – Выбрался? – В голосе Тони слышалось сомнение.
   Выдохнув, Иван прохрипел непослушными голосовыми связками:
   – Выбрался!
   Несколько минут они простояли в темноте, обнявшись. Оба глупо улыбались, не стесняясь друг друга. И не потому, что не видели лица, а потому что ни к чему скрывать эмоции от близкого человека. У них вышло! И это Тоня ещё не знает, что у него в кармашке рюкзака! Позже, у костра покажет, как успокоится немного. А то сердце, кажется, грудную клетку расшибёт, так стучит. Ещё одну бурю эмоций оно может и не выдержать. Женщина провела по лицу мужчины пальцами:
   – Ты как, родной? Не ударился?
   Он поцеловал её тонкий пальчик, пахнувший травой и немного пылью.
   – Нормально всё. Пошли отсюда скорее. На свежий воздух хочу.
   – Как скажешь, милый.
   У скелета и ящиков не задержались, Тоня, лишь мельком глянув в ту сторону при неуверенном свете горящей спички, вопросов тоже не задавала, видно, ожидая подробного рассказа позже. Выбираться оказалось гораздо проще, нежели забираться. Спрыгнув на камни у входа, принял от женщины рюкзак и винтовку. Отложив в сторонку, протянул руки, помогая вылезти. Вскоре, ускоряясь под горку, они шагали вниз, к стану.
   Здесь ничего не изменилось. Палатка, обложенный булыгами прокопчённый круг. Посуду и остатки солёного хариуса тоже никто не тронул. Достав снасти и захватив пятилитровую бутыль, Тоня чмокнула Ивана в обе щеки. Шутливо придержав потянувшегося к ней мужчину, поспешила к реке, наказав Поддубному развести костёр.
   Ему было приятно похлопотать в лагере. После холода каменного мешка, загадок пещеры, что греха таить, и страха, которого натерпелся там изрядно, здесь, в тайге, всё было знакомо, понятно и уже привычно. Пахло не унылой пылью и затхлостью, а свежей хвоёй и мхами. И даже то, что обзор не скрывала непроглядная темнота и виделось широко, метров на пятьдесят в разные стороны, оказывается, тоже было приятно. Верно подметили древние, чтобы оценить радость маленьких удобств, надо на какое-то время их лишиться.
   С наслаждением вдыхая лесные ароматы, он немного без всяких мыслей побродил вокруг лагеря. Приятно было всё: и прогибающийся под сапогом хрусткий ягель, и мшистые кочки, преграждавшие путь, и наполовину чистое небо, темнеющее тучами, на западе. И ветка, уколовшая щеку, тоже показалась родной.
   Притащив охапку сушняка, высыпал рядом с кострищем. Опустившись на колени, с удовольствием отобрал дрова потоньше. Разложил колодцем на месте будущего костра, как учил отец. Напихав берёзовой коры и щепок в серёдку, поднёс зажжённую спичку. Вспыхнуло сразу, малый огонёк побежал по тонким веточкам, поднимаясь, расширяясь и вырастая на глазах. И в этот момент Иван осознал, что экспедиция подходит к завершению, всё, что запланировал, выполнено и перевыполнено. Можно просто получать радость от созерцания необыкновенной эвенкийской природы и обдумывать будущие действия по продаже золота и алмазов. Можно даже пофантазировать, что будет делать с деньгами… Заслужил и есть о чём фантазировать. Но спокойствия в душе нет, как и не было. Пока бандиты живы, будут пытаться их поймать. И может, в эти минуты где-то совсем неподалёку они замышляют против них недоброе. Например, поджидают на пути или подбираются сейчас к лагерю. Поддубный опасливо оглянулся. Тайга в одночастье преобразилась. Заросли вокруг уже не казались ему сказочным царством, а площадка лагеря, открытая со всех сторон, мнилась легко простреливаемой.
   В таинственных глубинах леса снова таилась опасность, а за каждым деревцем могли прятаться враги. Поёжившись, геолог попытался встряхнуться, избавиться от неприятных мыслей. Костёр постепенно разгорался, уже слышалось потрескивание смолистых веток, и эти звуки неожиданно примирили его с душевной тревогой. Что он изменит своими волнениями? Предельно ясно, как судьбой предрешено, так и исполнится. Иван подтянул винтовку. Надо Тоню попросить помочь разобраться. Как её заряжать-то? Встреча с бандитами возможна, а, значит, надо быть во всеоружии. В прямом и переносном смысле. В этот раз он не даст скрутить себя, как барана. Главное, чтобы Тоня оставалась в безопасности. Будет она рядом, да он горы свернёт, не то что каких-то бандитов. Поддубный улыбнулся, вспомнив женщину в палатке, как сегодня утром. Родную, податливую, мягкую… Да он о такой женщине, может, всю жизнь мечтал. Ни кому не отдаст и любого зэка пришибёт, пусть только попадётся.
   И только Иван о ней подумал, как между деревьями появился радостный женский силуэт, в одной руке сжимающий пруток, на котором болталась продетая сквозь жабры крупная рыбина, а в другой – держащую за скобу полную бутыль. Лелея в сердце нежность к женщине, он поспешил навстречу.
   Вечер заполнил притихшую тайгу переменчивой тишью. Стих ветер, на небо выплыла полная огромная луна, у костра было уютно и тепло. Тоня помешала ложкой наваристый бульон, потрогала крупный кусок тайменя. Отломив от него немножко, выловила ложкой. Подув на неё, поднесла к губам Ивана. Тот, обжигаясь, заворочал кусок во рту:
   – Почти готово. Ну, еще минут десять пусть постоит.
   Тоня положила ложку на брёвнышко.
   – Я ведь даже отойти боялась. – Она продолжила прерванный монолог. – Тебя нет, что думать, не знаю. Признаться, напугал ты меня. Но как договаривались, до вечера дотерпела, хотя и не раз порывалась в щель эту залезть. Останавливало только то, что тебе обещала. Своего любимого я же обманывать не могу. – Она потянулась губами к Ивану, и тот поцеловал горячо, сладко.
   Едва оторвавшись спустя минуту, Тоня вздрогнула всем телом.
   – Сначала поужинаем, да?
   Иван, сдерживаясь, кивнул:
   – Да, ещё и поговорим.
   – А я уже вроде всё рассказала. Твоя очередь. Давай колись, что там увидел?
   Иван, отклонившись, подтянул рюкзак. Загадочно улыбаясь, развязал тесёмку на горле. Ширкнула молния, открывая верхний карман, и на ладонь лёг потёртый кожаный мешочек.
   – Ты нашёл что-то? И молчишь, негодный. – Она шутливо толкнула его в плечо.
   – Да всё как-то времени не было, – улыбнулся он. – Ты же слова не даёшь вставить.
   – Это я слово не даю вставить? Нахал ты, товарищ Ваня.
   – Даже спорить не буду, с твоей интонацией звучит как похвала…
   – Это потому, что я на тебя даже дуться не могу. И как вообще бабы дуются на родных мужчин. Вот, не понимаю.
   – Ну, так что, открываю?
   – Спрашиваешь. Я скоро от любопытства умру.
   – Не-а, не позволю. – Он распустил шнурок, и на подставленную ладонь высыпались крупинки золота вперемежку с серыми невзрачными стекляшками.
   – Ох ты! – Тоня прижала ладони к щекам. – Это то, что я думаю?
   – Именно то, родная. Золото и настоящие алмазы.
   – Ты уверен?
   Он покрутил носом, словно убеждая самого себя:
   – Предельно ясно. Я всё-таки геолог.
   Глаза женщины отражали отблески костра, щёки её пылали немногим бледнее пламени. Губы снова потянулись к мужчине. На ощупь он высыпал добычу обратно в мешочек. И так же, не глядя, затянул.
   Минут через тридцать Тоня, не переставая улыбаться, выбралась из палатки. И тут же засуетилась, подхватываясь:
   – Батюшки святы! Мы же про уху забыли.
   Иван, вспомнивший про кипящий над огнём котелок ещё минут десять назад, но промолчавший, и в этот раз благоразумно об этом не сказал.
   Вечорили, прижавшись плечами. Весело потрескивал костёр, получивший свежую порцию сушняка. Отблески его метались по стволам и хвойным лапам ближайших деревьев, скользили по раскрасневшимся лицам людей, отражались от ложек и мисок. Пока ели, Иван коротко рассказал о находках в пещере. Вместе попытались разгадать судьбу скелета на нарах. Предложив по очереди несколько вполне правдоподобных версий, ни на одной не остановились. И отложили эту загадку на потом, когда вернутся и в спокойной обстановке изучат находки. Ту же посуду, да и кортик очень интересный, наверняка у знающих людей на него полно информации.
   А уж бездонный колодец со ступеньками, уходящий в неведомую глубину, и проезд непонятного предназначения, вызвали у женщины эмоциональный приступ любопытства. Она даже побегала вокруг костра, размахивая руками и предлагая Ивану завтра снова забраться туда, дабы рассмотреть чудеса ещё раз, вдвоём. И только напоминание о том, что фонарика у них больше нет, немного остудили азарт возбуждённой женщины. Но она не успокоилась, пока не вытянула из Ивана обещание обязательно, как только позволят обстоятельства, снарядить сюда ещё одну экспедицию. С хорошим оснащением, тщательной подготовкой, с запасами продуктов. Благо, теперь они смогут это себе позволить.
   – И может, отца возьмём ещё, как оклемается. Правда же, милый?
   Иван согласился охотно, вспоминая в этот момент притчу про Ходжу Насреддина и осла, одолженного у хана на десять лет. Впрочем, он и сам был бы не прочь вернуться сюда более подготовленным. Но загадывать наперёд в этот момент ему показалось преждевременным. Вот доберутся до Ошарово, а еще лучше, продадут добычу в городе, чтобы уже точно определиться в цене и в своих возможностях, а там уж и подумают о новом походе.
   Между делом Тоня, не дожидаясь просьбы, положила на колени винтовку. Отставив недоеденную рыбу, попросила показать всё, что он отыскал там, в ящике. С улыбкой выхватила из рук Ивана непонятную для него штуковину, похожую на параллельные маленькие рельсы. Оказалось, нужная вещь. Можно, конечно, и без неё, но с ней удобнее и быстрее. Патроны вставляются между «рельсов» донышками, рядком по пять штук. Потом запихиваются сверху в отверстие, открытое затвором. Надавила пальцем, и они, как солдатики, заскочили в пазы внутреннего магазина. А «рельсы» можно снова заряжать, чтобы потом, в спешке, легче было заполнить винтовку.
   Проверять пригодность к стрельбе патроны не решились. Вечером в притихшем лесу звук выстрела разлетится далеко, возможно, на несколько километров. В первой или, точнее, в крайней сторожке, наверняка будет слышно. До неё здесь как раз те самые несколько километров. Завтра туда наведаются. Если бандиты их обогнали, что вполне возможно, то они там засаду и устроят. Ну его, как говорится, не буди лихо, пока оно тихо. Лучше заявиться туда неожиданно, как снег на голову.
   Уже отставили миски, когда Тоня неожиданно вспомнила, что у карабина и мосинки один калибр. Она даже подскочила.
   – У нас же есть патроны.
   – Точно, – стукнул себя по лбу Иван. – Семь шестьдесят две, самый распространенный калибр, как я не догадался?
   – Как я не догадалась?
   Шустро извлекла из рюкзака коробку с патронами для карабина. Забрав винтовку у Поддубного, ловко извлекла старые заряды. Иван, поёрзав, попросил мосинку, чтобы зарядить самому. Надо же ему тренироваться. Женщина охотно вернула винтовку. Под её внимательным взглядом Иван справился, на удивление, нормально. Самому понравилось. Оба вздохнули свободнее. Теперь не придётся переживать за осечки, патроны от карабина точно не подведут.
   Они понимали – столкновение неизбежно. Можно, конечно, попробовать проскочить мимо незамеченными. Скорей всего, даже получится. Но ни Иван, ни Тоня не допускали такой мысли. Напротив, путешественники горели желанием отомстить за унижения, за испытанный страх, тем более что они теперь не с пустыми руками. Мосинка уравняла шансы на победу. Так что посмотрим, кто кого. И мужчина и женщина избегали думать, что будет после того, как победят. Это не было слабостью, скорее, они предпочитали решать проблемы по мере их поступления. Вроде простой принцип, но какой полезный! Уж точно спишь спокойней.
   Быстренько убравшись в лагере, развернули спальники. Тоня перетащила в костёр брёвнышко, служившее им лавочкой и столом одновременно. Сибиряки называют такое бревно навагой. Теперь оно всю ночь будет потихоньку тлеть, и утром не придётся разжигать огонь заново. Правда, за ночь надо будет пару раз передвинуть дальше в огонь, но для них это не проблема. Спали чутко, просыпаясь за ночь не раз и не два. Так что поднимется кто-нибудь.
   Утром подморозило. В прояснившемся небе теряли очертания блеклые звёзды, луна растворялась в синей глубине, словно таблетка, брошенная в воду. От завтрака решили отказаться. Тревожность на душе не способствовала аппетиту. Собирались сосредоточенно, в стане не слышалось обычное хихиканье Тони, не раздавались шутливые отбивания Ивана. Без слов скрутили палатку, в рюкзаках исчезли миски и ложки. Иван занял руки бутылкой с остатками воды и винтовкой, Тоня захватила котелок с ухой, которую вчера осилили едва ли на треть. Перед выходом остановились, оглядев место лагеря. Не забыли ли чего. Вроде всё.
   Посидеть бы перед дорогой, но не на чём, брёвнышко за ночь истлело полностью, а новое притащить не подумали.
   Мысленно перекрестившись, Иван качнул головой:
   – Пошли, что ли, родная.
   – Пошли, милый.
   Качнулись лапы лиственницы, отведённые уверенной мужской рукой, и на пятачке между деревьями опустело.

Глава 37

   Захламлённая поваленными стволами тайга преодолевалась медленно, с остановками и «перекурами». Мерещилось, сам материал вселенной сопротивлялся, пытаясь задержать их, словно испытывая на крепость принятое решение. Но люди двигались упорно, ни разу не усомнившись в том, что должно произойти вскорости, и лес в какой-то момент, будто осознав, что их уже не остановить, смилостивился, и вторая половина пути выпала им лёгкой, будто загородная прогулка. Почти не встречались древесные завалы, и деревья размещались друг от дружки на расстоянии, позволяющем пройти одному человеку без препон.
   К домику вышли в обед. Остановились за низкорослыми сосёнками, метрах в пятидесяти. Видно отсюда хорошо, и самим, если что, укрыться недолго. Солнце в кои веки светит ярко, оно за спиной. Это Тоня так подгадала. Жарко, бушлат давно снят и приторочен к рюкзаку. Подруга в энцэфалитке ворот расстегнула. Погодка – бабье лето! В свитере самое то. А устал-то как! Сейчас бы по-хорошему развалиться внутри на полатях, обогреться, обсушиться. Да и отдохнуть не будет лишним, столько по лесам шастают! Может, Тоне оно и привычно, а вот Ивану такие длительные гулянки внове. Честно признаться, выдохся он уже порядком. Но вот только кому признаваться? Тоне, что ли? Поддубный скосил глаза на женщину, замершую рядом. На лице ни грамма косметики, оно бы и ничего, она и без красок симпатичная, но под глазами тёмные круги, из-под шапки выбиваются тонкие несвежие волосы, на скуле синяк, это Тюня её приложил, когда руки вязал. Предельно ясно, что ей тоже не сладко. Предельно ясно, жалеть себя будем позже, когда с бандитами покончим.
   Домик не изменился. Такие же тёмные брёвна стен, крыша, на полметра поднимающаяся над верхним венцом, открытый всем ветрам чердачок. Из трубы, прикрытой металлическим грибком, тянулся рассеянный дымок, исчезающий в небесной голубизне. К двери подводила натоптанная в растаявшей изморози дорожка. Ходили здесь и не раз. У стены, где потёртая доска-лавочка, разбросаны перья. Тоня с одного взгляда определила – глухарь. Значит, сидят себе в тепле, уюте. Сытые, довольные и ни о чём не тужат?
   Что-то никаких мыслей, как их оттуда выманить. Да так, чтобы не просто вытащить, они же и с карабином наперевес могут выскочить, готовые стрелять в первых встречных, а также растерянных или хотя бы не подозревающих об их присутствии. Иван мотнул подбородком, призывая женщину отойти. Надо посоветоваться. Под ногами зашуршала хвойная подстилка, почти неслышно.
   Удалившись подальше, как по команде опустили груз, что тянули в руках, под оголённую берёзку, рядом плюхнулись рюкзаки. Иван первым растянулся на мягком лесном ковре, упёршись спиной о ствол. Винтовку поставил рядом, придерживая рукой. Тоня, поколебавшись несколько секунд, тоже осторожно присела, но привалилась уже к Ивану.
   – Пока думаем, заодно и передохнём, – прокомментировал Иван свои действия, несколько минут просто наслаждаясь покоем, лесным ветерком, несущим запахи реки, смешанные с хвоистыми ароматами. Ноги гудели, плечи, освобожденные от тяжести, ломило, но не сильно. Уже немного привыкли.
   Повертевшись, Тоня приникла головой к груди мужчины:
   – Что предлагаешь?
   Иван скосил глаза вниз, ладонь прошлась по волосам:
   – Пока время есть, давай порассуждаем. Я, конечно, в таких ситуация не бывал, потому строить из себя голливудского героя не собираюсь. Но думаю так. Ворваться в избушку, сразу винтовку в лоб Малахаю, Тюне можно просто пинка дать или прикладом приложить предварительно.
   – Ладно, допускается, а что дальше?
   – Дальше… Дальше ты его связываешь, а потом и парня тоже. Всё, цель достигнута.
   – В принципе неплохо. – Она приподнялась, чтобы видеть лицо мужчины. – А если избушка у них заперта изнутри? А скорей всего они так и сделают, а там засовище! Против медведя. Ногой не выломаешь.
   – Предельно ясно. – Иван смущённо потёр нос. – Не подумал.
   – Так, а я для чего? Чтобы подсказывать. Давай ещё варианты, – она снова опустила голову на грудь Ивана.
   – Стрельнуть в дверь. – Иван словно рассуждал сам с собой. – И что? Могут выскочить, а могут забаррикадироваться совсем. Не пойдёт. Думаю, придётся караулить. Не будут же они там вечно сидеть? Выйдет кто-нибудь, тогда и встречу.
   Тоня выпрямилась, поправляя свитер Ивана:
   – Так, давай теперь серьёзно. У них тоже пули есть, которые убить могут. А я тебя слишком долго искала, чтобы потерять. Ты понял?
   – А я тебя искал, родная.
   Тоня ласково провела по щеке Ивана, в глазах мелькнула нежная искорка и пропала.
   – Потому надо так просчитать, чтобы и мыслей стрелять не возникло. Итак, выходит Малахай. Ты где?
   – Сбоку от избушки, за углом.
   – Пойдёт, только подойти надо бесшумно. Дальше что?
   – Выскакиваю, винтовку на него навожу. Не думаю, что он дёрнется.
   – Хорошо. Лучше пусть отойдёт, а ты в спину наставишь. Только не проходи мимо двери. Сам понимаешь почему, да?
   – Предельно ясно. Этот же там.
   – Молодец. – Она чмокнула мужчину в щёку. – Дальше. Остановишь, заставишь карабин положить, если бандюга с ним будет. А он будет, сто процентов. Не оставит Малахай Тюне оружия. Я подхожу, его связываю, забираю карабин. Тут главное, чтобы Тюня этот не выскочил на подмогу напарнику.
   – Сомневаюсь, что выскочит. Не тот типаж. Да и отношения у них похуже, чем у кошки с собакой.
   – Согласна. На первый взгляд годится. Хотя, если и выскочит, когда у меня будет оружие, уже без разницы. Считай, они готовы оба. А если выходит Тюня?
   – А если Тюня? Тут сложней. Наверное, его лучше пропустить. А если недалеко, под стенкой приспичит, к примеру? Тогда… В спину ему карабин и пусть молчит. Тут ты подходишь тихонечко, валим, ты начинаешь связывать. Можно нож ему показать, он на героя не похож. Не дёрнется.
   – Да, точно не герой.
   – А я с винтовкой в домик врываюсь. Малахая застаю врасплох. Он тоже не дёргается. Тут ты подоспеешь. Вяжем и его.
   Тоня пристально посмотрела на Ивана:
   – Всё запомнил?
   Он, не глядя на женщину, передёрнул затвор мосинки:
   – Запомнил.
   Что-то вспомнив, она развязала рюкзак. Порывшись, достала моток жгута, немного брала на всякий случай, вдруг на палатках оттяжки порвутся. А пригодилось совсем для другого дела. Примерившись, отрезала кухонным ножом несколько полутораметровых кусков. На молчаливый взгляд Ивана пояснила:
   – Связывать же их чем-то надо.
   – Предельно ясно. – Он решительно поднялся.
   Тоня выпрямилась рядом:
   – С богом?
   – С богом!
   Про вещи никто и не спросил, оба понимали, надо идти пустыми. А рюкзаки с котелком их и тут подождут. Осторожно ступая, пробрались на прежнее место. Ничего не изменилось, солнце так же грело спину, качались лапы елей и сосёнок, из трубы чуть тянуло дымком, похоже, печь прогорала. А раз прогорала, кто-нибудь выйдет за дровами, если запас не сделали. Вообще не походи бандиты на запасливых.
   И выйдет не кто-нибудь, а почти наверняка Тюня. Путешественники выбрали по дереву, за которым можно спрятаться. Стволы не толстые, но если бочком, более-менее укрыты от случайных взглядов. Осмотревшись, Иван кивнул Тоне. Она тоже склонила голову, скрывая беспокойство в глазах. Ему сейчас лишние мысли и заботы мешать будут. Иван скользнул к домику, и женщина незаметно вытерла потные ладони. Пальцы зацепились в крестики.
   Целая вечность прошла, пока геолог добрался до угла сторожки. Заходил по широкой дуге, это он молодец, догадался, что следы в сырой траве могут заметить. Последний шажок, и Поддубный скрылся за углом. Ну всё, теперь ждать. Тоня вдруг почувствовала, что за последнюю минуту устала больше, чем за прошедшие полдня. Выдохнув, она опустилась на толстую хвойную подстилку. Надо передохнуть, а то вон, даже коленки дрожат от пережитого волнения. А ведь ещё ничего и не было. «Подруга, ты давай соберись, тебе ещё мужиков вязать». Она проверила в кармане моток жгута. На месте. «Ну всё, сижу, отдыхаю».
   Проводник несколько раз вздохнула, пытаясь расслабиться. После пятого дыхательного упражнения вроде чуть отпустило, во всяком случае, внутренняя дрожь затихла. Повздыхав, улеглась под дерево. Хвоя, нагретая солнышком, была тёплой. «Только бы не простыть. Мне ещё Ваню до Ошарово вести». Тоня заняла место чуть наискосок от передней части сторожки, если дверь откроется, она сразу увидит, кто выходит. С этой же стороны, за углом притаился Поддубный. Он стоял, привалившись к брёвнам, на сгибе локтя удобно лежит винтовка, издалека кажется, Иван придремал. Но только кажется, если присмотреться, заметно, как ладонь нервно поглаживает мосинку и переступают уставшие ноги. Волнуется! Лишь бы не переволновался. Тоня поглядывала на часы, минутная стрелка ползла, будто нарочно поддразнивая её. Время тянулось, как расплавленная смола. Минут через пятнадцать женщина приказала себе больше не смотреть на циферблат. Всё одно стрелку глазами не подгонишь, как и бандитов не заставишь выйти из домика.
   Дверь заимки скрипнула спустя полчаса, и на улицу, щурясь на свет, выбрался Тюня. Женщина прижалась к земле, стараясь не смотреть на него в упор. Ещё почувствует. Озираясь по сторонам, он потопал в лес, забирая в противоположную от Ивана сторону. Никак по дрова парнишку отправили. Удачно, теперь его можно подальше от домика перехватить. Хоть бы Ваня не поспешил… Приподняв голову, она контролировала сразу и удаляющую фигуру Тюни, и выглядывающего из-за угла милого. Он не подвёл. Сообразив, что парень топает в лес, Иван скрылся за домиком, появившись через несколько секунд с другой стороны. Подождал, пока спина парня скроется за деревьями. Ступая буквально на цыпочках, двинулся вслед за ним.
   «А теперь и мне пора». Осторожно поднявшись, Тоня направилась в глубину леса, примерно высчитав место встречи двух мужчин. Точнее, одного мужчины и одного недоноска. Про себя она не считала нужным стесняться в выражениях.
   Поддубный старался шагать бесшумно, но полной тишины достичь не удавалось, как ни старался. Всё-таки тут специалисты годами тренируются, а то и с рождения, с его самообучающимся курсом в пару недель и сравнивать нечего. Тюня топал уверенно, почти не глядя по сторонам, облегчая задачу геологу. Иногда он наклонялся, поднимая сушняк. Около кучи крупных сушин задержался, выламывая сучья. Треск стоял такой, что можно было уже не красться, и Иван одним рывком преодолел расстояние, отделяющее его от Тюни. И когда тот что-то заподозрив, начал опасливо оглядываться, геолог уже поднимал мосинку на уровень пояса.
   – Что, не ждал?
   От Тюни он ожидал всего, чего угодно: что парень застынет соляным столбом, опешив от неожиданности, что примется уговаривать не стрелять, может, даже плакать, или молча поднимет руки, послушанием желая облегчить участь, но что он вдруг закричит дурным филином и, выставив ладони перед собой, будто закрываясь от выстрела, рванёт в тайгу, это стало для Поддубного откровением. В первый момент он растерялся. Что делать? Стрелять? Но парень не опасен, он убегает. Бежать за ним? Да, бежать. Перехватив винтовку в одну руку, Иван бросился следом, вполголоса уговаривая парня остановиться. Хотя можно было и не скрытничать, резкий тонкий голос Тюни, скорей всего, долетел до избушки. А, значит, все их планы коту под одно место.
   Тюня уже не кричал, скорее, изредка вякал, перейдя на одиночные вопли, возможно, когда оглядывался и видел не отстававшего геолога. Метров через тридцать он споткнулся, и худое тело плашмя рухнуло на мягкую хвою. Иван наддал, собираясь догнать, пока не поднялся. Но Тюня подскочил неожиданно шустро, и его синяя телогрейка снова замелькала впереди, скрываясь за стволами. Мысленно Поддубный выругался, ну всё идёт не по плану. Разве так они задумывали?
   С другой стороны среди деревьев появилась фигурка Тони, мчащаяся наперерез парню. Ну, хоть тут они в унисон сработали. Страшно представить, что там, за спиной предпринимает сейчас Малахай. Ну да ладно, придёт и его черёд. Тоня уверенно приближалась, и Иван приободрился. Судя по траектории движения, она надёжно перехватывала «шестёрку» шагов через тридцать-сорок. Но скорости не сбавил. Парень, летевший на всех парах, наконец-то заткнулся, наверное, воздуха одновременно на бег и крик уже не хватало.
   Тюня заметил женщину в последний момент. Попытавшись увернуться, зацепил рукой берёзку, круто развернувшись, нога, видать, попала в ямку, и он, чуть не свалившись, грудью прижался к дереву. Тут Тоня его и настигла.
   Прижав парня, округлившего бешеные от страха глаза, животом к стволу, она приставила нож к его горлу. Тюня зашмыгал, пытаясь проблеять что-то жалобное. К ним подскочил Иван. Уперев ствол в спину парню, скомандовал:
   – Вяжи его, – заметив, что Тоня пытается развернуть парня, окоротил её. – Руки за стволом вяжи. Нехай постоит туточки, пока мы с его напарником разбираться будем.
   Тяжело дыша, Тоня обернулась:
   – А найдём его потом-то?
   – А пофигу. Не найдём, будет здесь жить. Ну, пока не околеет.
   Тюня неожиданно тонко, по-волчьи завыл, и на штанах его расплылось мокрое пятно. Женщина, затянув узел, брезгливо сморщилась, отшатываясь.
   – Я думала, такое только в кино бывает.
   – Я тоже так думал. Бежим к домику.
   – Пожалуй, можно уже не бежать. Он всё одно, к нашему появлению подготовился.
   Иван вздохнул, успокаивая сбившееся дыхание:
   – Согласен. Но и лишних минут ему тоже давать не следует.
   Оба, не обращая внимания на скулёж парня, спешным шагом двинулись в обратном направлении.

Глава 38

   Душераздирающий крик напарника Малахай услышал, заваливаясь на нары. От печки ещё тянуло теплом, в домике пока уютно. Тем более, в кои веки один, парень умотал за дровами, вору сытому и потому благодушному самое время поваляться. Звук поднял его с половины движения до лежака. Несколько секунд он соображал, что это могло означать. Перед глазами мелькнула густая свалявшаяся медвежья шерсть, он будто вновь вдохнул слипшимися ноздрями нестерпимую вонь, тело ощутило тяжесть навалившейся туши, и рука сама потянулась к карабину. Два патрона – это почти ничего. Хотя недавно он завалил хищника двумя выстрелами, почему ещё раз не попробовать? В любом случае закрываться в домике – не дело. Потом сиди, гадай, что с Тюней? Сожрали его или убежал куда-нибудь с дури. Искать его, не искать. Думать, медведь куда пошёл, не к домику ли? А так хоть увидит издалека. Тут деревья редкие, незаметно не подойдёшь, если со стороны двери идти. Вроде крик оттуда и раздался, но позади тоже надо поглядывать. Мало ли что у хищника на уме, говорят, они падлы ещё те. Хитрые! Так-то провались Тюня пропадом, но пока они, образно выражаясь, в одной лодке, придётся побеспокоиться. О том, что на парня могли напасть люди, он в этот момент не подумал, посчитав, что от вида человеческих лиц, даже если они принадлежат геологу и его бабе, он бы так не орал.
   Подхватив оружие, Малахай выскочил на улицу.
   Яркий солнечный день, с утра настроивший на умиротворяющий лад, уже не казался мирным. Вор цепко огляделся. Пока пусто, чуть покачиваются верхушки деревьев, солнце, если поднимать голову, слепит. Он прищурился, склонившись пониже. Тихо и никого. Взяв карабин на изготовку, медленно двинулся вокруг домика, внимательно осматривая окрестности. Каждый шаг давался с трудом, будто топал в кошмарном сне, словно в тягучем, связывающем по рукам и ногам болоте, преодолевая не страх, ужас! После «своего» медведя он чувствовал, что боится косолапых, как кролик удава. Только бы не снова под мишку!
   Медленно обошёл вокруг домика два раза. Никто не появлялся, и Малахай чуть успокоился. Ну, насколько можно успокоиться, зная, что где-то рядом бродит зверь. Ещё и зверь, напавший на человека! Он уже пошёл на третий круг, когда за дальними елями со стороны дверей периферийное зрение уловило смазанное движение. Малахай резко обернулся, прижимая приклад к плечу. Показалось, что ли? И пока всматривался, снова на периферии, на это раз с другой стороны, что-то мелькнуло. Он развернулся, пытаясь поймать мушкой новую цель, и вроде поймал. Померещилось или нет: тёмное пятно, прижимающееся к земле. Если это медведь, то он, скотина, крадётся сюда! Вор облизал враз пересохшие губы, тело обдало жаром, и он, не выдержав напряжения, придавил пальцем пусковую скобу. Грохот оглушил, и пуля исчезла в лесу, не потревожив ни веточки. Во всяком случае, Малахай не заметил.
   И снова движение с другой стороны. Уже жалея о впустую использованном патроне, он сжал зубы, дав себе слово больше не стрелять, пока отчётливо не увидит того, кто подбирается, будь это медведь или враг.
   На него, целясь из винтовки, напористо шагал человек! Он приближался молча и решительно. Малахай, решивший, что за ним пришли из полиции, дал себе слово сопротивляться до последнего. «В лагерь я не вернусь!» В карабине последний патрон, так хотя бы одного с собой заберёт. И только когда человек приблизился метров на пятьдесят, он узнал в уверенно движущемся силуэте старого знакомого – геолога. Тот держал винтовку на уровне глаза, другой, прищуренный, помогал целиться. В ту же секунду вор выстрелил. Геолог заметно вздрогнул, но не остановился.
   Малахай, костеря себя последними словами, опустил бесполезное оружие. Хотя почему бесполезное?! Перехватив поудобнее, он приготовился отбиваться прикладом, если Поддубный приблизится. Хотя до последнего сомневался, что у того хватит духа. Он ждал, когда геолог остановится, чтобы поговорить. Фраера, они всегда разговаривают. Ну, уж точно стрелять не будет, в человека пальнуть не каждый сможет, куда уж сопливому офисному работнику?
   Когда между ними оставалось шагов пять и геолог продолжал стремительно приближаться, Малахай понял, что говорить с ним не собираются. Какой-то неправильный фраер. Он сжал карабин покрепче, готовясь встретить ударом наотмашь, и в этот момент по плечу будто дубинкой врезали. В уши ворвался грохот выстрела, и вор выронил оружие, стремительно бледнея. Он выстрелил?! Вот же…
   Согнувшись, он зажал рану на плече ладонью, и она окрасилась тёмно-красным. Кровь моментально пропитала кофту. Сдерживая стон, Малахай поднял наполненный ненавистью взгляд:
   – Урою, сука!
   – Посмотрим! – не церемонясь, Иван врезал прикладом в челюсть.
   Тоня, вынырнувшая из-за избушки, кинула встревоженный взгляд на Ивана. Убедившись, что он цел, перевела на лежащего без сознания вора.
   – Ты его убил? – Голос равнодушный, ни тени сочувствия.
   Иван пожал плечом:
   – Вряд ли.
   – О, мой карабинчик. – Она заметила отлетевшее к домику оружие. – Иди к хозяюшке, я по тебе соскучилась. – Подхватив карабин, первым делом осмотрела со всех сторон. Привычным движением отвела затвор. Подняв, заглянула в ствол. – Свинтус какой, не чистил ни разу. – Нежно погладив по прикладу, сложила губы в трубочку. – Ничё, вот освобожусь, я тебе генеральную устрою.
   – Сходи за рюкзаком, там аптечка.
   – Тебе нужно? – Она снова тщательно осмотрела Ивана.
   – Не, ему.
   Тоня облегчённо выдохнула:
   – Ладно, счас. – Она повернулась к лесу, повесив карабин на плечо.
   Сдерживая дрожь в ногах, Иван присел на доску у стены. Колени тряслись, руки вообще ходили ходуном. Не, предельно ясно, стрелять в человека, даже если убивать не собираешься, не для него. Хорошо, Тоня не заметила, как его подеруха бьёт. Поддубный приподнял свитер, разглядывая узкий кровоточащий шов на боку: пуля прошла скользом. Повезло! Порывшись в кармане, вытащил старую тряпицу, которой чистил мосинку. Грязная, в рже и пятнах, но ничего другого пока нет. Прижав тряпицу к ране, выпрямился, удержав стон.
   Он вообще-то не собирался переть внаглую на карабин. Думали с Тоней подкрасться незаметно, с разных сторон. Заранее разошлись, она подбиралась от левой стены, он – от правой. Вора, обходящего избушку, вроде вовремя увидел, успев нырнуть за ближайшее дерево. Но у того чутьё волчье, похоже, краем глаза, а уловил движение. И пока Иван таился, он заметил и Тоню. Предельно ясно, матёрый бандюга, что ещё сказать? В этот самый момент Иван взволновался не на шутку: а ну как пойдёт ей навстречу. Он далеко, пока подскочит, Малахай дел наворотить успеет. Да и не даст вор подскочить, с карабином-то. Но бандит поступил непредсказуемо, прямо день неожиданных поступков какой-то. Не будь так страшно за любимую, можно было бы улыбнуться.
   Он выстрелил в неё! Не успело умолкнуть эхо выстрела, как у Ивана, обезумевшего от переживаний за подругу, крышу и снесло. Вообще раньше за ним такого не замечалось. Ну, чтобы вот так нахально, без всякой боязни грудью на пули. Да он во дворе на шпану так бы не пошёл, испугался бы. А вот здесь, гляди-ка. Кончено, и ситуации такой в его жизни ещё не случалось. Всё когда-то в первый раз бывает. Теперь друзьям можно рассказывать, что стреляли в него и почти попали. Шрам показать, опять же. Боевой, от пули! Обзавидуются. А всё из-за Тони. Только подумал, что этот гад мог её задеть, последние остатки рассудка вылетели вместе с брызгами слюны, когда матерился беззвучно. Напрочь страх потерял. Причём в самом прямом смысле, без всяких сарказмов. Расскажи кто месяц назад, что он так сможет, не поверил бы. Как же люди меняются, когда любят! Никогда не думал.
   Иван перевёл взгляд на неподвижного вора. Лежит на боку, рядом, на комке жёлтой травы скапливается тёмная лужица. Ё-моё, он же кровью изойдёт, пока Тоня появится! Сделав над собою усилие, Иван поднялся. Мха, что ли, нарвать. Заодно и себе. Кое-как сгибаясь, он насобирал жменю зелёной субстанции. Разделив кучку пополам, опустился на колени рядом с вором. Расстегнул телогрейку и замер, заметив свой нож на верёвочном поясе. Ему уже не пригодится. Ручка удобно и привычно легла в ладонь. С трудом перерезал верёвку, боль в боку мешала резать во всю силу. Ножны съехали в руку. Переложив клинок в карман, задрал Малахаю в три приёма кофту. Кровь запеклась, и он не сразу угадал рану. Пришлось немного растереть тряпицей, только тогда появилась кровоточащая дырочка, которую он и прижал ладонью со мхом.
   Малахай застонал, открывая мутные глаза. Несколько секунд он непонимающе смотрел на геолога. Постепенно в глазах прояснилось, губы неслышно выговорили матерок, и он откинулся на спину:
   – Зачем помогаешь? Дай подохнуть спокойно. В зону я по-любому не вернусь.
   – Нужен ты мне, в зону тебя тащить. Оставлю здесь на волю божью. Пока доберусь, пока сообщу, будет время подумать. Тайга большая.
   Выражение глаз вора изменилось. Он хотел и боялся поверить:
   – А не брешешь?
   Иван кивнул на мох у раны:
   – Сам держи.
   Дождавшись, пока тот перехватит здоровой рукой, морщась, поднялся. В боку дёрнуло. Подсунув руку под свитер, прижал мох к своей ране. Голова закружилась, и он, шагнув, опёрся рукой о стенку домика.
   – А, – оскалился вор. – Таки и тебя зацепило. Куда?
   – Царапина. – Иван снова поморщился, на этот раз расстроенно: на свитере набухало тёмное пятно.
   – Вот уже не думал, что ты такой дурной. Это ж надо, на карабин пёр. А если бы не промазал?
   – Но ведь промазал.
   Вор раздосадованно цыкнул:
   – Промазал. А жаль.
   – Поздно жалеть.
   – Слышь, а с этим, выкидышем, вы что сделали? Чего он так орал-то?
   – Кто ж его знает, чего он глотку рвал. Испугался, наверное. В лесу стоит, к дереву примотали его. Приведём попозже, – он наблюдал за приближающейся Тоней.
   Семеня и припадая от тяжести, она тащила два рюкзака. Приклад карабина стукал по ногам, но она и не думала поправлять. Вот же неугомонная! Чувствуя, как качается земля, Иван обессиленно опустился на лавку. Пока она подойдёт, успеет немного восстановиться. Привалившись к стенке и закрыв глаза, сделал несколько глубоких вдохов. Вроде начало отпускать. Головокружение точно остановилось. Пальцы ещё дрожали, но уже не так сильно. Он улыбнулся: «Не больше, чем у алкоголика на седьмой день запоя».
   Тоня бросила оба рюкзака и, перекинув ремень карабина через голову, опустилась у своего. Завязка распустилась с первого раза:
   – Как он?
   – Чего ему сделается, жить будет.
   – Кровью не изошёл ещё?
   – Вроде нет, я мхом ему прижал там.
   – Это правильно, а ну убирай руку.
   Малахай послушно открыл рану, откидывая слипшийся комок в сторону.
   Ватой вытерла кровь. Не обращая внимания на стоны, приподняла. Глянула со спины, протирая ватой кровавую кашицу. Заметив выходное отверстие, удовлетворённо кивнула.
   – Чего там, доктор? – проявил заинтересованность вор.
   – Пуля навылет прошла, везучий ты.
   – Хоть в чём-то повезло, – сник вор. – Вот с вами не повезло.
   – Что-то меня это не расстраивает, – Тоня ловко наложила повязку, обматывая вокруг тела.
   Он хмыкнул.
   Опустив осторожничавшего вора, поднялась. Иван улыбнулся, сдерживая боль. Под ним качнулась доска, и Поддубный, выправляясь, сморщился. Тоня охнула:
   – Что с тобой? – Она заметила кровавое пятно на свитере, и взгляд наполнился тревогой. – Ты ранен? – Подскочив, на ходу вытянула из аптечки большой кусок ваты. – Что сразу не сказал? Показывай.
   – Да там царапина, – попробовал он отшутиться.
   – Я тебе дам, царапина, а ну поднимай свитер.
   Иван, понимая, что ему приятны её забота и даже её строгость, задрал одежду.
   Следующие десять минут он молчаливо выслушивал сетование женщины на всю мужскую породу, которая только о себе и думает. Это же надо было додуматься – лоб под пули подставить. Надо было ему, бандюге этому, целиться лучше, тогда бы поумнел разом. И вообще, если бы не рана в боку, она сейчас бы Ивану по шее накостыляла. И не посмотрела бы, что она, как проводник, за него отвечать должна. И вообще, как он мог на такое пойти? А о ней он подумал? А если бы убили? Что бы она делала? Как бы она без него жила? Дурачина стоеросовый!
   На этих словах Тоня затянула узел на тугой повязке, и торс Поддубного получил героический вид. Она вздохнула, глядя исподлобья, губы скривились, и рыдание сотрясло её.
   Иван, терпеливо сносивший, в общем-то, справедливые упрёки, приобнял подругу со стороны здорового бока, и она уже, не сдерживаясь, расплакалась, шмыгая и прижимаясь к Ивану.
   Положив подбородок на её голову, Поддубный говорил какие-то ласковые слова, не задумываясь об их смысле, но получалось удачно, во всяком случае, Тоня постепенно успокаивалась.
   Перед глазами чуть подрагивало дуло карабина. От него тянуло сгоревшим порохом. Солнце спряталось за вершины деревьев, в хвойных лапах елей и пихт заплутал его мягкий отсвет, и зелёные оттенки хвои словно позолотились. На ещё недавно нежно-бирюзовое небо кто-то плеснул порцию густой синей краски, и стих ветер.
   – А ты знаешь, Ваня, что ты сильно изменился.
   Он чуть отстранился:
   – В чём, интересно?
   Она хмыкнула, запихивая ладонь под кофту.
   – Ты помнишь какой был?
   – Ну, какой? Обычный.
   – Рыхлый ты был! А сейчас любо-дорого потрогать, – холодная ладонь прошлась по коже груди, спустилась к животу, забралась под ремень штанов.
   Иван вздрогнул, косясь на нарочито отворачивающегося Малахая.
   – Скажешь тоже.
   – И скажу. Ни одной рыхлинки не осталось. Вот что тайга с человеком делает!
   Он улыбнулся.
   – Как устроюсь на работу, буду всем в офисе рекламировать средство против лишнего веса – путешествие на Таимбу.
   – А что ты будешь делать в этом в офисе-то?
   Иван прикусил губу. А действительно, с их средствами ему совершенно ни к чему снова искать работу. Кинув подозрительный взгляд на явно прислушивающегося вора, подобрался:
   – Ладно, разберёмся.
   Тоня тоже сообразила, что сболтнула лишнее.
   – Ну что, пора за этим малахольным сходить? – Она вытерла нос ладонью. – Я схожу.
   – Не-а. – Иван потянулся за мосинкой, прислонённой к стене. – Я сам схожу. Ты за этим присмотри. Карабин ещё не зарядила?
   – Нет ещё. – Она встрепенулась. – Подожди, сейчас заряжу, потом пойдёшь.
   – Хорошо.
   Малахай, постанывая, сел. Задиристо глянул на Поддубного.
   – А у вас, оказывается, уже всё на мази? Ну что, совет да морковь!
   – Не твоё дело, – отрезал Иван. – Ты думай, как выживать будешь, когда мы уйдём.
   Вор посмурнел:
   – А что там думать, ружьё оставишь?
   Иван усмехнулся:
   – Совсем нас за дураков держишь? Ножик, может, оставлю. Кухонный.
   – Пальцем пусть режет. – Тоня поднялась, щёлкая предохранителем. – Иди уже, я покараулю.
   – Близко не приближайся. – Иван повернулся уходить.
   – Не волнуйся, я его, ирода, на расстоянии пришлёпну, если что. Уж не промахнусь. И это, за котелком заверните на обратном пути.
   Не оборачиваясь, он кивнул.
   Тюня, за это время извертевшийся вокруг дерева, заметил геолога издалека. До Ивана донёсся скулёж.
   – Ну и что ты там заскулил?
   В глазах парня метались вселенские противоречия. То в зрачках мелькал страх за себя любимого, и тогда жалобно подрагивала челюсть, прямо артист в бандите пропал. То он пытался приободриться, на что-то надеясь, может, думал, его прямо сейчас пожалеют и отпустят, и тогда в них виделась осторожная наглость. Её сменяла надежда на помощь, наверное, от друга своего, и тогда наглость в зрачках проявлялась уже явная, которую он и скрыть не пытался. Это он про судьбу Малахая ещё не знал.
   – Взяли твоего Малахая, – правильно растолковал его метания Иван. – Отбегались оба.
   Узел развязался легко, Тоня молодец, и не затянула, и надёжно, надо поучиться у неё.
   – Тю, так ему и надо, – нашёлся парень. – Я ему не шестёрка.
   Мотнув подбородком в сторону брошенных в лесу котелка и бутыли, Поддубный отправил Тюню вперёд. Закинув мосинку на плечо, сам пошагал следом.
   Вечер проскочил в хлопотах. Тоня подогрела остатки ухи, понемногу, но хватило всем. Иван уж точно после ужина себя голодным не чувствовал. Посовещавшись, решили положить бандитов в своей палатке на улице, самим же расположиться в домике. Так и сделали. Подключили Тюню, и он, заискивающе улыбаясь, довольно толково установил палатку. Потом Иван сходил с ним пару раз в лес, сторожа, пока тот нарезал еловые лапы. Кинули их вместо матраса.
   Уже в сумерках разложили вещи на столе. Перебрали одежду, и стены домика превратились в армейскую сушилку – влажные шмотки повисли на гвоздях. По очереди сбегали к речке, умыться и постираться. Поддубный портянки давно хотел в порядок привести, у него их двое, но запашок и от тех и от других шёл – за десять метров под ветром не усидишь. Тоня пару раз предлагала самой постирать, но Иван решительно пресекал её поползновения. Неудобно как-то. А сам всё никак заставить себя не мог. Да и сил к вечеру обычно не оставалось.
   А тут прямо желание проснулось. Он понимал отчего: оттого, что опасное дело, уже который день висевшее над ними неразрешённой задачей, выполнено. Прямо как камень с души свалился.
   После, уже перед сном, сводили, тоже попеременно, обоих зэков в кустики. Иван сопровождал, поддерживая мосинку на сгибе локтя, а Тоня у домика караулила оставшегося. Прошло без неожиданностей. Они вообще вели себя на удивление тихо. Только когда встретились, Малахай обругал парня коротким яростным матерком. Иван постоял рядом, ожидая продолжения, но его не последовало. Ссутулившись, Тюня постарался сесть подальше от напарника, ну, насколько Иван ему позволил.
   Уже видно было плохо, когда Иван пришёл к пленникам, остававшимся под охраной Тони со спальниками. Тоня, кивнув Ивану, попросилась отойти.
   Иван молчком чмокнул женщину в губы, и она, посветлев лицом, убежала.
   Похолодало, ветерок раздувал угольки прогоревшего костра, который палили зэки. В домик дорога им была заказана. Оба так решили, не сговариваясь. Тюня, скрючившись, лежал спиной к углям, перед входом в палатку, Малахая видно не было, наверное, внутри уже.
   Ивану такая картина не понравилась. Скинув мосинку с плеча, направил на брезентовый вход:
   – Малахай, выйди-ка на минутку.
   Тюня поднял голову, оглядываясь. Поёживаясь, сел. Колыхнулся брезентовый полог палатки, и оттуда бочком выбрался рецидивист.
   Оглядев диспозицию, выпрямился:
   – Чего звал, начальник?
   Поддубный кивнул на парня.
   – Почему он на улице?
   Малахай недобро улыбнулся:
   – А тебе не всё равно? Сами разберёмся кому где ночевать.
   – Представь себе, не всё равно. Значит, так, или ночуете вдвоём в палатке, или снимаю её, живите как хотите под открытым небом.
   Малахай хотел возразить, но упавшие под ноги спальники остановили его. Он поднял непонимающий взгляд:
   – Это чего, нам, что ли?
   – А кому же ещё? В них не замёрзнете.
   Малахай мотнул головой.
   – Удивил, начальник. Мы же тебя так-то не сильно жаловали, за что нам такая честь?
   – Я же русский. А у нас, русских, не принято над побеждёнными изгаляться.
   Вор присел, разглаживая руками толстую ткань.
   – Русский, говоришь. – Он откинул один спальник парню, второй подтянул к себе. – Видал я таких русских, которым только дай, как ты говоришь, поизгаляться.
   – В семье не без урода.
   – Так там почти все такие, что, все уроды?
   – А ты сам как думаешь?
   – Что ты по-еврейски отвечаешь? Вопросом на вопрос. Что я думаю, никому никакого дела нету, потому как твоя нынче взяла.
   – Моя, может, и взяла, но у нас не концлагерь. Высказаться любой может. А мне так предельно ясно, что там, про какие места ты говоришь, господь всех уродов и собирает, потому как здесь, на воле, среди нормальных, им не место.
   Вор криво усмехнулся:
   – Не место, говоришь? Ну-ну.
   Тюня тем временем, косясь на вора, полез в палатку. Проводив его многозначным взглядом, Малахай снова повернулся к Ивану:
   – Всю ночь караулить будете?
   – Ага, всю ночь.
   – И не лень?
   – А доверия тебе, Малахай, нету. Мы уж лучше потерпим одну ноченьку, зато завтра с утра до дома со спокойной душой отправимся.
   Зыркнув на геолога, вор развернул спальник. Морщась от боли, повернулся к палатке. Через минуту из неё послышался густой недовольный бас Малахая. Ему отвечал тонкий неуверенный голос парня. Иван, вздохнув, закинул мосинку на плечо. Как же неудобно оружие без ремня таскать, ещё и тяжёлая, килограммов пять, не меньше! Завтра надо верёвку какую-нибудь придумать, что ли. Все руки оттянула.
   Почесав небритую щёку, отыскал глазами остатки сушняка, что натаскал Тюня. Разворошив тлеющие угли, закинул в них дровишки. Почти сразу занялось. Присев на корточки перед кострищем, поправил ветки, подсовывая слабому огоньку тонкие. Тоня тут без костра замёрзнет, надо будет ещё в лесу сушняку пошарить, как она вернётся. Жаль, раньше не додумался, пока видно было. За деревьями хрустнула веточка под лёгкой ногой, и Иван, углядев приближающуюся женщину, тепло улыбнулся темноте.

Глава 39

   Иван выбрал время для дежурства под утро. По книжкам он знал, что эти часы самые сложные для караульщика. Мол, очень спать хочется, глаза сами закрываются. Часам к пяти утра геолог понял, что писатели не врут. Спать хотелось неимоверно.
   До двух ночи, когда Тоня подняла его на пост, Иван успел подремать часа три как минимум. Не много, но и не мало. Тем более, на прошлой стоянке отдохнули хорошо, и повалялись, и не только повалялись. Вспоминая прошлую ночь, он невольно распалялся, и Тоню от вневременного пробуждения спасло только осознание того, что она останется вовсе без сна. Нет, любимой женщине надо отдохнуть хорошо. Он уж потерпит как-нибудь. Да и бандюг без присмотра оставлять нельзя. Иван каждую минуту подспудно ожидал от Малахая какой-нибудь пакости. Вор, может, и уже что придумал бы, кабы не был ранен. Всё-таки это он удачно придумал подстрелить вражину. Вот, совсем не жаль.
   Борясь с наваливающейся сонливостью, он наворачивал круги вокруг палатки, стараясь ступать потише: хоть и бандиты, но поспать и им лишним не будет. Тем более ему, пока там сонное царство, спокойней.
   Кинув в костёр последнюю корягу, из тех, что насобирал вчера уже в кромешной темноте, опустил винтовку прикладом на землю и сам присел рядом. От затрещавшего костра, получившего новую порцию корма, потянуло теплом, и он понял, что продрог. Взгляд вильнул к вернувшимся на законное место часам – половина шестого. С последнего раза, как проверял, двигается ли стрелка, прошло минут пять. Договорились устроить подъём в шесть часов, если раньше не проснутся. Ещё полчаса, надо терпеть.
   Мысль скользнула к бандитам, и Иван задумался об их отношениях. Предельно ясно, что Малахай держит Тюню за шестёрку. Тому это не нравится, но сделать ничего не может, иерархия отношений, видимо, выстроилась давно и закрепилась. Тюня, конечно, ещё тот шакалёнок, но, судя по всему, он если и имеет повод для отсидки, то несерьёзный, иначе бы имел другое положение в их сообществе. Может, его с собой забрать? А что? В дороге помощник не помешает. Воду из лодки черпать, а она, скорей всего, ещё пуще будет поступать, и на шесте стоять, везде мужские руки потребны. Надо с Тоней обсудить. Если она не против и зэчок согласится – заберут. А этот Малахай – душа пропащая, пусть сам выкручивается, как хочет.
   Вместе с теплом, немного согревшим лицо и грудь, вновь навалился сон. Глаза начали слипаться, и Поддубный встряхнулся всем телом: «Так и уснуть недолго».
   В домике скрипнула калитка, и на улицу, позёвывая, вышла Тоня. Иван опёрся на винтовку, поднимаясь. Она шагнула навстречу.
   Они оторвались друг от дружки минут через пять, когда обоим стало ясно, ещё чуть-чуть, и караульная служба на этом и закончится. Остатками трезвого ума Тоня заставила себя отпрянуть от горячо дышавшего мужчины. Иван тоже замер, пытаясь понять, что происходит. Через несколько секунд, когда спала тонкая пелена с глаз и стало слышно своё бешено стучащее сердце, Иван выдохнул, с улыбкой прижимая женщину, но уже мягко и нежно. Успокаиваясь, он тихо проговорил:
   – Мы подождём, да, родная?
   – Да, милый. У нас ещё будет много-много времени впереди.
   Отстранившись, она поправляла растрёпанную причёску, и с каждым движением к ней возвращалась обычная деловитость. К завершению процесса, Тоня уже задумчиво поглядывала в сторону реки.
   – Вань, ты ещё покараулишь, да?
   – Конечно, а ты куда?
   – На речку сбегаю, надо рыбки побольше наловить. Пока клёв самый. И с собой взять, и этим оставить. Ещё приготовить надо.
   – Дров совсем нету, те, что за избушкой лежали, тоже кончились.
   Она посмурнела:
   – Это плохо. Надо будет Тюню заставить нарубить. Я на обратном пути захвачу что-нибудь, для начала хватит.
   – Этого заставим, не проблема. Да. – Иван будто что-то припомнил. – Я тут пока гулял, вот что подумал. Может, Тюню с собой заберём? Что ему тут, с бандитом этим оставаться в служанках. В дороге нам помощник не помешает, я вон, раненный. Если ты не против, конечно?
   Тоня весело усмехнулась:
   – Ты мои мысли прочитал, я сама тебе хотела это предложить. Рассказывай!
   – Что?
   – Как ты мои мысли умудрился прочитать? Только не говори, что у дураков мысли сходятся. Это я и без тебя знаю.
   – Я и не собирался. Мы просто на одной волне и в одном пространстве. Как я тебя там раньше не встретил?
   – Плохо искал, наверное. Ладно, я побежала, а то скоро и отправляться.
   Иван с неохотой отпустил женщину.
   – Топай, аккуратней там.
   – Не волнуйся за меня, я девочка взрослая.
   Малахай выбрался из палатки, едва Тонина фигурка скрылась за лапами ближайших пихточек. В руках свёрнутый спальник. Не глядя в глаза, сунул его Ивану:
   – Спасибо.
   – Кинь вот сюда, в сторонку. Потом заберу.
   Он аккуратно опустил спальник на хвойную прокладку. У брезентового выхода закопошился Тюня. Выбравшись, подполз к догорающему костру, протягивая руки.
   – Замёрз, что ли? – удивился Иван.
   – Не, – тот криво улыбнулся, – спал – полная лафа. Как дома. Хорошо у костра просто.
   – Ну, грейтесь, счас Тоня с рыбалки придёт, делами займёмся.
   Малахай, сходив за палатку и постояв там, глазея в светлеющее небо, тоже вскоре присоединился к напарнику.
   Часам к десяти всё было готово к отъезду. День опять разгорался солнечный, температура подскочила градусов до десяти, и на душе было спокойно и светло. Тоня, вернувшаяся с рыбалки загруженная под завязку, моментально придумала занятие всем, и даже раненый Малахай поддерживал костёр на улице. Тоня решила сготовить уху сразу в двух посудах, в домике на печке и на уличном огне. Тюне, как самому здоровому, досталось больше всех. Сначала Иван пару раз сводил его на речку за водой. Сам не нагружался, шов под повязкой, если активно шевелился, кровил. Посудина у них была одна – бутыль, но они брали с собой и котелок. Поддубный из винтовки в парня хоть и не целился, но с плеча оружие не спускал, готовый в каждую секунду, если что, кинуть на руку. Ему вовсе не улыбалось поменяться позициями с бандитами из-за собственной оплошности. Доверять беглым зэкам, даже если они и ведут себя лояльно, это потерять разумность. Иван ничего терять не собирался, тем более, он сейчас отвечал не только за себя, но и за любимую женщину.
   Потом Тюню заставили нарубить дров про запас, уложив поленницу внутри избушки. Особого недовольства он не выражал, но задания выполнял без охоты, всем видом показывая, что вынужден подчиняться силе. Может, он перед Малахаем играл, а может, натура по-другому не могла, в любом случае Иван на его выкрутасы старался внимания не обращать. Забрать его с собой они не передумали. Правда, объявлять об этом не спешили, решив сказать в самый последний момент, чтобы у Малахая не осталось времени на противодействие, если такие мысли в его голове появятся.
   Наконец, всё было упаковано и загружено в лодку. Тоня под охраной Ивана сменила Малахаю повязку. Вор сидел нахохлившийся, не глядя по сторонам. За всё утро он не сказал больше трёх-четырёх слов. Не разговорился и во время перевязки. Тоня отложила на доску у стены упаковки бинта, кусок ваты. Подумав, оставила и бутылёк йода. Рана вроде заживает нормально, но пусть будет на всякий случай. Малахай следил за её действиями без всяких эмоций.
   Уже перед отплытием Тюня под присмотром Ивана установил мотор на салазки, вдвоём столкнул посудину на воду. В последний момент погрузили рюкзаки, разместив их на банках, чтобы не промокли. Парень, закончивший погрузку, топтался у лодки, исподлобья поглядывая на Ивана, поудобнее перекладывающего вещи в лодке. По тропинке спустилась Тоня, в руках у неё котелок с ухой. С утра оба без аппетита, договорились поесть попозже, когда на привал остановятся. Так, полный и поставили в нос судна, подперев сушинами.
   В этот момент Тюня и не удержался:
   – Иван, Тоня, – он переводил испуганный взгляд с одного на другую, – заберите меня с собой. Пожалуйста. Я буду всё-всё делать. Всё, что скажете. Ну, пожалуйста.
   Тоня уселась на край моторки:
   – А что, не хочешь с Малахаем оставаться?
   – Не хочу. Я его боюсь, он меня убьёт. Я точно знаю. Как только выздоровеет, так и грохнет. Когда я ему не нужен буду.
   Тоня переглянулась с Иваном:
   – Ну что, Вань, скажешь?
   Иван мысленно усмехнулся: «Немного набить цену, лишним не будет».
   – А зачем он нам? Снова будет показывать, какой он важный, выпендриваться…
   В глазах Тюни мелькнул уже не испуг, а настоящий ужас. Похоже, проняло. Понял, мечта уплыть от ненавистного Малахая может не осуществиться.
   – Ну, пожалуйста. Клянусь, вы ни разу не пожалеете. Только скажите, убьюсь, всё сделаю. И лодка протекает сильно. Вам же вычерпывать всю дорогу придётся, а я уже тренированный.
   – А ты в курсе, что там ты сразу в милицию, или полицию, фиг их разберёшь, попадёшь? Мы же тебя прятать не собираемся.
   – Пусть, пусть. – Он размашисто закивал, словно жеребец, увидевший в пределах досягаемости готовую к воспроизводству кобылу. – Я готов. Я не хотел. Он меня заставил. Я сдамся. Я хочу сдаться. Я в тайге не хочу. С Малахаем не хочу.
   Выдохшись, парень переводил взгляд с одного на другую, а в глазах у него стояли слёзы. И, что удивительно, похоже, настоящие. Тоня с укоризной глянула на Ивана. Тот, не раскаиваясь, кивнул:
   – Ладно, запрыгивай.
   Вытерев влагу на щеках, парень легко запрыгнул на нос судёнышка. Лодка, покачнувшись, потянулась на середину реки.
   Уже развернулись по течению, когда Тоня молча кивнула Ивану в сторону берега. Он поднял голову. Между дальних деревьев неподвижно застыл Малахай. Он стоял, не двигаясь, солнечный ветерок, казалось, обтекал его крепкую фигуру. Иван отвлёкся, ему заводить мотор. Кнопка действовала, движок заурчал, как довольный кот, которого погладили в нужный момент между ушей. Лодка резво взяла с места, и через несколько секунд человеческий силуэт исчез, заслонённый прибрежными сосёнками.
   Всё, этот этап можно считать завершённым. Впереди возвращение, Ошарово, Тонины родители, ещё не знающие, что их дочь наконец нашла свою судьбу. И уж точно не догадывающиеся о содержимом кармашка в его рюкзаке. Как и не ведающие о том, насколько это повлияет на их жизнь и жизнь их дочери. А повлияет, это предельно ясно, причём в самую лучшую сторону. Во всяком случае, Иван приложит к этому все усилия.

Глава 40

   Шли на моторе, хотя, точнее будет, крались, чаще влекомые течением, нежели силой механики. Мели встречались регулярно, и они частенько поднимали «Ветерок». Метров через сто Тоня согнала Ивана, когда он чуть не запорол движок, не успев вовремя выхватить его из воды, и «сапог», визжа винтом на конце, подскочил кверху, закачавшись и напугав всех. Сама уселась за румпель, и посудина сразу пошла ровнее. Опыт есть опыт. Не обидевшись, Иван перебрался на нос, где и замер, рассеянно поглядывая на уже приевшиеся красоты эвенкийской тайги.
   Тюня начал отрабатывать свой шанс выбраться из тайги и избавиться от Малахая после первого километра пути, когда на дне скопилась вода. Без напоминания сам подобрал плавающую банку, и его худое тело заработало нефтяной качалкой. Иван как-то попробовал сменить парня, но после нескольких движений вынужден был вернуть посуду: шов закровил и заболел.
   Часа через два пришлось остановиться – Тюня, несмотря на приличный темп движений, с водой не справлялся. Запыхавшись, он выпрямился, выразительно глянув на Тоню, потом на Ивана. Проводник, щадя самолюбие парня, предложила пообедать. Никто не отказался.
   И снова приглушённо поёт мотор песню возвращения. Под ногами плещется вода, решили, пока не дойдёт до щиколотки, не останавливаться. Котелок опустел почти на две трети, и сейчас, прикрытый пакетом, покачивается в носу лодки.
   К вечеру от мотора пришлось отказаться совсем, потянулись каменистые перекаты, заскрипело дно на отмелях. Иван, плюнув на кровоточащий шов, встал на шест. Ну, покровит маленько, вся же не вытечет. Он ещё и тянул неприятной болью при каждом движении, наверняка потом хуже будет. Но это потом. Поддубный терпел, стараясь не выдать себя даже морщинкой на лице. Тоня, промолчавшая, когда он занял место на корме, заботливо поглядывала на любимого, видимо, стараясь уловить тот момент, когда Ивану станет больно. Но вода снова скопилась на дне, а Поддубный, так и не давший подруге повода отобрать шест, толкнул лодку к берегу.
   В этот раз по Тюниному рецепту по-быстрому перевернули посудину, организовав неслабый ручей в Таимбу, и снова лодка закачалась под весом запрыгивающих в неё людей.
   Здесь, в Восточной Сибири, в это время года темнеет быстро, ещё и пяти не было, а над рекой уже сгустилась темень. К зиме и того морочнее станет, день, как говорят, меньше воробьиного клювика потянется. Потому народ в холодное время далеко от нагретого жилья старается не удаляться. В августе до зимы вроде далеко, но и нынешнего осеннего укороченного света едва хватало на дневной перегон. До второй избушки добрались уже в темноте. Торопясь, затащили лодку на камни. Вычерпывать уже не стали: парень, хоть и бодрился, но видно было, махал банкой из последних сил. У Ивана тоже сил не осталось, большую часть пути прошли под мотором, но и того расстояния, что толкался шестом, ему хватило с лихвой.
   Закинув рюкзаки на спины, двинулись знакомой дорожкой к избушке. Когда-то в ней, разорённой бандитами, пришлось ночевать на пути сюда. И вот снова ночлег.
   За их отсутствие в домике ничего не изменилось. Только дрова, уложенные в поленницу за задней стеной, подсохли, чему все и обрадовались. Тащиться по темноте в лес не хотелось никому. Таская поленья, Тюня попытался что-то рассказать, с видом залихватским и свойским, но выглядели его потуги неуместно, о чём Иван и сказал парню прямым текстом, и тот словно сдулся. Тоня одобрительным взглядом поддержала Поддубного. Никто беглого зэка прощать не собирался. А то, что с собой везут, так это к обоюдной выгоде. Не больше.
   Первым делом женщина взяла в оборот Ивана. Заметив свежее красное пятнышко на свитере, напротив шва, заставила раздеться. Отмочив, сорвала повязку. Что-то в ране высмотрев, неодобрительно покачала головой. И полезла в рюкзак за початой упаковкой бинта. Всё время экзекуции Поддубный просидел неподвижно, словно лом проглотив. И ни одна мышца на лице не дрогнула. Доели уху, разделив между собой на три небольшие порции, и Иван скомандовал отбой. Для парня кинули в углу за печкой бушлат и выделили одеяло, и он остался доволен. Сами забрались в спальники. И всё молча. При парне как-то не разговаривалось. Так, «подай, пожалуйста», «подставляй миску», и всё. Ничего, наговорятся ещё. Вот только доберутся…
   С утра навалилась сырость, погода плюсовая, но неуютно как-то. Небо нависало низкое, мутное, солнце скрывалось за сизой пеленой так, что и не угадаешь, где оно. Тоня раздала с утра всем задания. Сама навела в домике порядок, а Поддубный, захватив с собой Тюню, отправился в лес, за дровами. Надо было наполнить поленницу. После первой ходки Иван оставил парня с топором в руках, рубить, сам же снова отправился за сушняком.
   На дне лодки, когда её толкнули, затрещал ледок, значит, ночью морозило. Вот об этом не подумали. Иван почесал затылок. Вопросительно обернулся к Тоне.
   – Топором стукни, – посоветовала она. – Не могло до дна проморозиться.
   Топорище с первого удара пробило тонкую ледяную корочку, а трещины, побежавшие по всей поверхности, довершили дело. Снова втроём перевернули моторку. Поддержав на боку, опустили.
   Быстро уложили вещи, благо их уже не так много, как было недавно. Без разговоров столкнув посудину в тёмную стылую воду, забрались сами. Моторка скользнула к середине, Тоня завела «Ветерок», и он ободряюще заурчал.
   Первая знакомая отмель выплыла из-за поворота ближе к обеду. К самому её краю подобрались на шесте, тихонько подталкиваясь, и только металл заскрипел о камень, по команде Тони выпрыгнули в ледяную воду. Вода снова сжала голенища сапог, зажурчала, переливаясь через их край. Тюня вздрогнул, попытался вытянуться на цыпочках, но безрезультатно. Иван хмыкнул. Давно ли он сам также опасался промокнуть. Сейчас как-то всё по-другому воспринимается, и вода будто не такая уж и холодная, да и в самом факте мокроты ничего страшного не видел. Костёр согреет. Правда, придётся задержаться, Тоня определится с местом, и причалят, скорей всего. Но уж лучше так, чем на ходу сопли подтягивать. Или это он уже привык к тяготам и трудностям. Скорее, привык. Вода-то, судя по погоде, только холодней стала.
   Втроём и лодку толкать по камням легче. Не, точно не зря Тюню взяли. Перевалившись через борт, заняли свои места. Иван встал с шестом, парень уселся на банке посередине, Тоня – за румпелем. Вскоре ручной привод сменил движок, и лодка, выйдя на глиссаду, полетела с холодным ветерком вниз по течению. Через часик под ногами захлюпало, и Тюня, не дожидаясь напоминания, схватил консервную банку.
   Костерок разложили у высокой горы, которую прошлый раз обходили с приключениями. Часа два подсушились, и в путь. Втроём и вокруг скалы обходить гораздо легче. Управились за одну ходку. На спине гребня, у широкой карги, где остановились перевести дух, вновь повстречали мишку, точнее услышали, как хрустят ветки в зарослях внизу. Тюня по-дурному крикнул, и в кустах выросла любопытная медвежья морда. Несколько секунд косолапый разглядывал непрошеных гостей. Потом, разворачиваясь, опустился. Затрещали ветки, затихая вдали, здравомыслящий мишка снова не рискнул связываться с людьми.
   Пройти мимо разорённого бандитами домика Тоня посчитала неправильным. Прошлый раз задержаться тут не рискнули, и не прогадали, как недавно Тюня признался, они неподалёку таились. Но в этот раз проводник была настроена самым решительным образом. Избушка на зиму остаётся, как же её в таком безобразии бросить?! Впрочем, ей никто и не возражал. Иван – потому что был полностью согласен, а Тюню и не спрашивали.
   Домик крохотный, порядок навести – дело десятка минут, да и то, если не торопиться. Они и не торопились. Начинало темнеть, здесь же собрались заночевать. Поручив парню самому собирать сушняк на дрова, Иван вызвался сходить на рыбалку. Вручая ему намотанную на деревянную держалку леску с крючками и две сонные мухи, обнаруженные под окошком в домике, Тоня чмокнула в небритую щёку:
   – Это несложно. Хариус тут не пуганный.
   – Предельно ясно.
   И действительно, держалку, зажатую в руке, дёрнуло, едва грузило успело утянуть крючок с насекомым под воду. Еще одна закидка, и два крупных хариуса килограмма по полтора бьют хвостами на каменистой косе. Он бы и ещё позакидывал, уж очень такая рыбалка затягивает, но без наживки, на блесну, не пробовал раньше. Да и не взял с собой. Окоротив разгулявшийся рыбацкий азарт, он свернул леску. Ухватив под жабры в каждую руку жадно глотающую воздух рыбину, поспешил к домику.
   Женщина с нескрываемым удовольствием приняла от него улов, наградив горячим поцелуем в губы. И что-то напевая, покидала рыбу на уличную доску, прикрученную к стене специально для такого случая. Под ножом затрещала чешуя.
   Таинственный домик в этот раз их не дождался. Когда проходили мимо, время было ещё засветло, лодку только недавно опорожнили, для чего снова останавливались, так что миновали на полном моторном ходу. Повинуясь выразительному Тониному взгляду, Иван про себя поблагодарил духа тайги за роскошный подарок, уверенный, что он услышал. Что для духа расстояние в сотню метров?! Подумав, попросил прощение, что не заехал с приношением, пообещав заехать, как будет здесь в следующий раз. В этот момент он не сомневался, что новый поход обязательно состоится. Таинственная пещера с неведомыми ходами когда-нибудь снова заставит его сорваться с места, чтобы с головой погрузиться в новые неожиданные приключения.
   К петле в виде знака бесконечности, которую река по неведомому для человека своемыслию закручивала перед крайнем на Таимбе домиком, добрались без приключений.
   Вдвоём ухватились за борта, Тюню поставили толкать с кормы. По команде Ивана навалились. Лодка заскользила, что санки по накатанной дорожке. И вновь Иван похвалил себя за Тюню. Втроём – это вам не вдвоём. По пройденному единожды пути проскочили в этот раз без отдыха. Устали, конечно, но не так чтобы уж сильно. У избушки сразу включились в привычную всем работу. Тоня хлопотала внутри, разжигая печку, мужики по обычаю занялись заготовкой дров. И для себя и про запас, как принято у таёжных жителей. На ужин вчерашние хариусы, которых Тоня умудрилась как-то изжарить на сковородке. Вкуснейшая рыба! Мягкая, нежная, пожалуй, Поддубному таёжных деликатесов там, в Красноярске, будет не хватать. Хотя, с другой стороны, что ему помешает, будучи обеспеченным человеком, в любой момент сесть на самолёт и улететь в глухомань, с пересадкой в Байките, конечно? Ровным счетом ничего. Вот только теперь новые заботы ум гложут, да так, что последнюю ночь не столько спал, сколько ворочался. И Тоня вместе с ним тоже не спала. Немного пошептались среди ночи, Иван, не желая грузить любимую женщину своими заботами, объяснил, что просто не спится почему-то. Вздохнув, Тоня призналась, что тоже не может заснуть, о дочке думает и о родителях. Как они там, волнуются, поди.
   А утром поднялись ни свет ни заря, насилу растолкав не желающего просыпаться парня. Последнее утро в тайге! Волнительное и немного сумбурное. Почему-то в этот раз собирались заметно дольше обычного. Но наконец они снова в лодке, а под днищем плещется тёмная вода уже почти родной Таимбы. И снова над головой чистое небо, лишь вдалеке, может, над Ошарово, бирюза подёрнута белесой дымкой, даже не облака, так, муть лёгкая.
   К первому завалу на реке, у которого Иван утопил топор, а потом доставал, ныряя из последних сил, сплавились после обеда. Уже на подходе Тоня обернулась к Ивану, принюхиваясь:
   – Чуешь, дымом пахнет?
   Иван, последние два часа просидевший на крайней лавке от кормы поближе к Тоне, выпрямился:
   – Не, не чувствую.
   – Понюхай ещё.
   – Точно пахнет. – Тюня, вылив банку, навалился на борт, и лодку качнуло.
   – Тихо ты… – Поддубный повёл носом, стараясь уловить тонкие запахи. И тоже почувствовал. Еле-еле, а тянуло дымком. – Что-то есть.
   Пока соображали, Тоня заглушила мотор, и посудина своим ходом миновала узкий проход в завале. За ним на левом берегу горел костерок, на том самом, их месте. Над огнём исходил паром закопчённый чайник, рядом махал рукой лесник Николай Алексеевич. Тоня подскочила, чуть не перевернув лодку:
   – Папа!
   Встреча получилась бурной. Тоня, обняв отца, даже прослезилась. Иван протянул руку, но лесник и его ухватил в охапку, прижав так, что чуть дух не выдавил.
   – Ну, слава богу, я уже чего только не передумал, вас ожидаючи. А ты кто, добрый молодец? – Он прищурился, разглядывая смущённо топчущегося Тюню.
   – Пап, потом расскажем. Ну что, домой или чаю сначала?
   – А это как вы скажете.
   Тоня глянула вопросительно на Ивана:
   – Дома уже попьём. В жильё охота, в баньку.
   Лесник, от которого не укрылась дочкина покладистость, охотно закивал:
   – Это верно. Сразу же баньку затоплю. Я как знал, вчерась воды накачал.
   – А спина твоя как?
   – Полегче уж. Видишь, сам приехал. Ну что, собираемся?
   – Ага, мы готовы. Бензинчика до дома хватит.
   Лесник окинул взглядом подтопленную лодку, задержался коротко на мосинке, пристроенной в моторке. По-новому взглянул на геолога. Поймал краем глаза ладонь дочки, сжавшую пальцы Ивана… И кинулся выливать чайник. Зашипели угли, пар ядерным облаком поднялся над стоянкой, и народ поспешил занять места в лодках.

Глава 41

   Красноярск встретил Поддубного насыщенными запахами выхлопных труб, нагретой зелени и асфальта. В городе жарило совсем по-летнему, почти двадцать градусов. Солнышко обволакивало мягким теплом, как включенный на половину мощности обогреватель. Его уже ждали. Ещё из Ошарово, подзарядив мобильник, набрал старого приятеля, однокурсника Витьку, с которым как-то, по-молодости, пристраивали небольшую партию левого золота. По телефону Иван говорил иносказательно, вспомнив грешки давнишние, и попросил помощи в таких же. Витька никогда тугодумом не был, с полуслова сообразив о чём речь, пригласил старого друга навестить его сразу после прилёта, пообещав распечатать бутылочку дагестанского коньячку.
   Камеру хранения в аэропорту с первого раза не нашёл. Немного стесняясь собственной неосведомлённости, обратился к милой девушке в милицейской форме, дежурившей в зоне прилёта. Оказалось, есть такая, на цокольном этаже. Поудивлявшись грабительской цене: четыреста десять рублей, Иван сумку всё-таки сдал.
   Оставив багаж в аэропорту, двинулся в город. Постояв минут пятнадцать вместе с народом на остановке, неспешно забрался в маршрутку. Можно было и такси взять, но сорить ещё не заработанными деньгами не хотелось, да и внимание лишнее ему ни к чему. Большая часть мест оставалась свободной, и он пристроился у окошка, с наслаждением всматриваясь в знакомые виды пригородных красот. Сколько раз он проезжал по этой дороге, возвращаясь после вахты или после отпуска, и всегда это было возвращение в любимый город, по которому соскучился. Родился здесь, вырос на его улочках, в его школьных кабинетах накапливал знания и заводил друзей на всю жизнь, в спортзалах воспитывался как человек, как мужик. Здесь универ закончил. Мама здесь в уютной однушке живёт. Обязательно надо заскочить, как дела закончит. Она в курсе, что сын в походе, дату возвращения он специально не называл, чтобы не волновалась, если вдруг задержится. Ей, кстати, надо квартиру поменять, в том же районе, но на бо́льшую. А то когда родственники из района приезжают, тесновато у неё становится.
   Да что там говорить, с этим городом у него всё, что случалось в судьбе, связано, и плохое и хорошее. Хорошего больше и значительно. Вот и сейчас он надеется, что родной город не позволит ему ошибиться, заступится, где нужно, подскажет, если понадобится, и обережёт, когда он попросит. Дело предстоит рисковое – нелегально золото и алмазы в денежный эквивалент перевести. Не все, половину хотя бы. И того за глаза хватит, даже если в часть цены отдавать. Он хоть и не большой дока в камнях, но после внимательного осмотра природных бриллиантов вывод сделал однозначный, стоят они в рублях не миллионы даже, а сотню миллионов – минимум.
   Почти всё золото и алмазы, отобранные к продаже, из тех, что средненькие, он оставил в сумке на вокзале. Самые крупные и дорогие с собой вообще не повёз, припрятав в Ошарово. Тоня потаённое местечко показала, там и оставил. Весь товар продавцам видеть не к чему. Посмотрит, как сделка по первой партии пройдёт, а там уже определится. Витьке он, конечно, доверял, но бережёного, как известно, бог бережёт. Да и не сам однокурсник будет реализовывать, тоже кого-то подключит, а чем больше народу узнает о драгоценностях, тем выше опасность для него лично, да и для близких.
   Теперь это не только его будущее, с которым можно поступать на своё усмотрение и рисковать, как хочешь, это будущее его любимой девушки Тони и её дочки. И маме поможет, чем может, и будущему тестю с тёщей. Да, предложение Тоне он сделал. Без пафоса и картинных представлений, которых не любил. Просто как-то вечером, когда остались одни в доме, спросил тихо, пойдёт ли она за него. И, услышав радостный ответ: «Да», крепко обнял уже невесту.
   Тоня с самого начала и не подумала скрывать их отношения, а ему тем более ни к чему. Родители, похоже, к этой новости уже были готовы и дочкин выбор охотно приняли. Причём сразу и бесповоротно. Николай Алексеевич в первый же день, когда народ собрался за столом после баньки, откупорил бутылочку. Тоня с Иваном сидели рядом, оба улыбчивые, румяные, чистые, прямо молодожёны. Во всяком случае, такая аналогия пришла не ему одному. Тоня потом шепнула ему, что они как невеста и жених выглядели.
   За три дня, что провёл в Ошарово уже на положении будущего зятя, он окончательно дозрел до мысли, что нашёл свою половинку. С Тоней ему было легко и тепло. Как с родным человеком, с которым всю жизнь вместе. Это незнакомое, но очень радостное чувство он лелеял в самом интимном уголке собственной души. Как-то незаметно она стала её частичкой, самой важной частичкой, без которой своё дальнейшее существование он больше не представлял.
   Спали, правда, отдельно. Тоня просила не обижаться, ну, не может она так сразу при родителях. Неудобно ей. Он и не обижался, предельно ясно, что не всё сразу деется. Всему время надо, и отношениям, чтобы укрепились, – тоже. Правда, голодным Тоня его всё-таки не отпустила, напросившись попарить родного мужчину в баньке перед отъездом. Ну, а банька, она для всяких дел годится, в том числе и таких.
   Тюню, как высадились из лодок у пристани, тут же незнакомые встречающие мужики к участковому и свели. Перед тем как уйти, парень потоптался, не поднимая глаз. А потом, смущаясь, выдавил из себя: «Спасибо». Да пожалуйста. Они свою договорённость выполнили, а уже как твоя дорожка теперь сложится, то им неведомо. Да и не сильно интересно.
   А вот что сталось с Малахаем, пока неизвестно. Полиция, вызванная из района, через неделю, собрав охочих мужиков из Ошарово, отбыла по его душу. Позже узнал, они проведали все сторожки по Таимбе, но ни в той, где вора оставили, ни в других никого не оказалось. Так что, куда делся матёрый рецидивист, какую судьбу ему дух Таимбы определил, так, похоже, ещё одной тайной реки, коих и без того немало, и останется.
   Уезжал из села с лёгким сердцем, ни капли не сомневаясь, что всё будет хорошо. Перед выходом целовались долго и страстно. Родители тактично вышли во двор, оставив их попрощаться. Приближался к вертолёту, оглядываясь. Тоня украдкой махала пальчиками. Уже когда поднялся на трап вертушки, краем глаза заметил, как она перекрестила в спину. Взлетая, он ещё долго видел в иллюминаторе её уменьшающуюся фигурку на краю взлётки.
   Витька открыл сразу, будто стоял за дверью. В узком коридорчике обнялись, похлопав ладонями по спинам. Он пропустил гостя, отправив сразу на кухню. Обычно они здесь и сидели, когда удавалось выкроить пару часов для встречи. По молодости Иван навещал знакомую маломерку частенько, но постепенно закрутило обоих, встречи стали редки. А когда всё-таки удавалось посидеть, то уже по делу, обсуждая общие дела, которых с годами становилось всё меньше. Работа заедала и выхолащивала, не оставляя времени на старых друзей и небольшие калымы, связанные с его профессией геолога. За частные деньги они несколько раз ходили в короткие экспедиции, доразведывая мелкие, в основном истощённые золотые россыпи. Для определённых кругов и эти «копейки» тоже что-то значили и чего-то стоили.
   За три года, что не виделись, обстановка не изменилась. Тот же старенький гарнитур, те же выцветшие обои. Вероятно, по-прежнему один, во всяком случае, следов женской руки при беглом осмотре не заметил. Витька красноречиво щёлкнул по горлу, кидая вопросительный взгляд, но Поддубный отказался, слишком серьёзное дело их ждало.
   Плюхнув чайник на плитку, друг поджёг газ, и табуретка скрипнула ножками по линолеуму, когда он подтянул её поближе к столу. Иван решил не тянуть кота за хвост, знал, Витька, несмотря на некоторую расхлябанность в личной жизни, мужик конкретный.
   Развязав мешочек, выложил на клеёнку стола два алмаза и самородок, найденный на ручье. Рука Витьки потянулась к затылку:
   – Ну, ни фига себе!
   Подскочив, сбегал в комнату за лупой. И пока рассматривал, крутя на свет и так и эдак, Иван коротко пересказал ему историю похода, почти ничего не скрывая. Только про таинственные ходы в пещере не стал говорить, а почему – и сам не понял. Смолчал и про Тоню, и село не стал называть, откуда стартовал. Это уже из чувства благодарности к родным людям. Если вдруг что-то пойдёт не так, они должны остаться в стороне. Промолчал и про беглых зэков, к их делу они никаким боком не относятся, а лишня информация – она и есть лишняя. Ну а всё остальное поведал, как было.
   Сделав какие-то выводы, друг вернул камешки на стол. Посидел в прострации. Через минуту встрепенувшись, вспомнил про золото, тоже лежащее на столе. Самородок столько внимания уже не потребовал. Подержал в пальцах, ощущая приятный вес, да и положил обратно.
   – Это всё? Или ещё есть?
   Ну вот, пошёл конкретный разговор. Иван собрался.
   – Есть.
   – Много?
   Поддубный уклончиво пожал плечом:
   – Давай пока без конкретики. Есть.
   Задумавшись, Витька автоматически заварил чайник, накидав кроме чая ещё и трав, как похвастался, собственной сборки, из холстинного мешочка. Достав откуда-то из недр шкафа печенья, высыпал на блюдце. Чай пили под лёгкую болтовню, каждый рассказывал, как жил, чем занимался, что нового…
   Иван неплохо знал Витьку, потому не торопил, понимая, сейчас, в эти самые минуты его весьма изощрённый ум напряжённо работает, гоняет шарики по мозговым завитушкам, пытаясь выдать окончательный результат. Наконец, друг решительно отставил непустую ещё чашку.
   – В общем, так. Есть у меня пару знакомцев в этой сфере. Один на Китай гоняет, другой – на столицу культурную. С обоими я по мелочам занимался. Но вот в том-то и сомнение, что именно по мелочам. Если у тебя хотя бы десяток таких камешков есть… – Он замер, ожидая от друга ответа. Иван сохранил невозмутимость, никак не отреагировав. Похоже, Витьке и этого хватило, чтобы сделать определённые выводы. – Если есть, то я бы рекомендовал с европейским товарищем завязаться, там более надёжно, и рынок активный. Это если хочешь быстро, потеряв как минимум половину цены. А вот если не торопишься, количество вариантов расширяется. Камешки у тебя редкой чистоты, я про такие читал, а вот видеть не приходилось. Так вот, я бы тебе порекомендовал другой путь. Так, не торопишься?
   – Не-а, не тороплюсь.
   – Замечательно. Есть у меня один ювелир знакомый. Еврей по отчеству Петрович, но еврей с определёнными понятиями, кинуть не кинет, но торговаться будет до последнего. Так вот, если отдать ему на огранку, даже с учётом его маржи, получишь на порядок больше.
   Иван поёрзал, раздумывая. Ну а что он теряет? Жили как-то без этих шальных денег и ещё поживут. Зато выручит больше. Это немаловажно. Одну квартиру купить – куча денежных знаков уйдёт, квадратные метры сейчас тоже, похоже, по весу, как золото ценятся.
   – А ты не мог бы, хотя бы очень примерно, цену одного такого камешка прикинуть?
   Витька снова почесал затылок. Пальцы ухватили камешек, подняли повыше. Свет от окна будто осветил его изнутри.
   – Врать не буду. Был бы это обыкновенный камешек, что мне уже попадались, дали бы за него, очень приблизительно, долларов пять. А вот за твой даже представить не могу.
   – Долларов пять – это пять тысяч? – Иван внезапно осип.
   – Ну да, чего же ещё? Так, собирайся, поедем к Петровичу. Без всяких звонков, он обычно дома сидит. Никуда не ходит. Сюрприз будет. И за золото с ним же переговорим. Этот дядька на все руки мастак.
   Иван немного удивлённый решимостью друга, пожал плечом.
   – Пошли.
   До дома ювелира добрались минут за сорок. Витькина видавшая виды праворульная «камри», накрутив узоров по переулкам старого района, притормозила у серой пятиэтажной панельки на улице Ломоносова. У подъезда пустынно, только вдалеке пожилая тётка-дворник машет метлой. На них обращать внимания некому, и хорошо!
   После третьего звонка за крепкой железной дверью послышались шаркающие шаги, и дребезжащий голос спросил кого надо. Витька назвал его имя и представился сам. Замок приглушённо щёлкнул, и дверь приглашающе распахнулась.

Год спустя

   «Говорят, что шанс на лучшее даётся каждому. Но не каждый может его распознать. И уж точно далеко не каждый успевает им воспользоваться. Так вот, предельно ясно, что мы с Тоней наш шанс использовали на все сто».
   Под бортом вертолёта тянулось безбрежное таёжное море. Оно бесконечное, без начала и конца, как вселенная. Тайга! Само слово наполнено загадочностью и неведомыми зачинами. Нехожеными звериными тропками и не измеренными никем расстояниями. Только там ещё сохранились дикие уголки, куда человеческая нога не ступала. Иван медленно проговорил одними губами: Тайга. Тай – тайна, га – движение. Помните: нога, телега, вьюга… Движение в тайне, или движение тайны. Целый мир, который растекается, словно пролитая ртуть, отсюда, из Эвенкии, на тысячи километров во все стороны. Он проникает в загадочное небытиё, он теряется в волшебных туманах и дымках, он наполняет смыслы жизней миллионов людей, он заканчивается только в человеческих определениях, не заканчиваясь никогда в природной изначальной сущности. Шея затекла, но он долго не мог отвести глаз от трепетной земной красоты. Хвойные шапки лиственниц, пихт, сосен и елей, пушистые и не очень, тупые и острые, тянулись к колёсам вертолёта, будто хотели погладить их. Сколько раз он уже пролетал этим маршрутом и каждый раз, не уставая, любовался таёжными видами за иллюминатором. Сидеть на лавке, тянувшейся вдоль борта повернувшись назад, неудобно, но насколько хватало терпения, он смотрел и смотрел, будто впитывая в себя вольный дух и вообразимую чистоту нетронутой природы.
   В который раз Иван Поддубный думал о шансе, который ему удалось использовать, и снова он благодарил Случай и провидение, приведшие его в ту загадочную пещеру, и духа Таимбы, давшего ему подсказку. Он обязательно сходит туда ещё. Вот только Володька подрастёт немного. Сыну уже три месяца, и пока он не отпускает мамку надолго, требуя кормёжку похныкиванием, а то и криком. Тоня сейчас в Ошарово, уехала к родителям месяц назад, когда Иван собрался в Амстердам. Там на бирже удалось продать уже третью партию огранённых алмазов. Конечно, инкогнито, конечно, с цифровым счётом. После закрытия всех долгов перед Витькой и Петровичем, оказавшимся просто незаменимым в деле нелегального бизнеса, на его счету в швейцарском банке сейчас немногим менее трёхсот тысяч евро. И это при том, что он уже миллионов сорок в рублях потратил здесь. Точнее, они с Тоней потратили. Она ипотеку на квартиру закрыла, купили всем ещё по одной «трёшке». Маме взял в том же районе, как и собирался. Она уже полгода как там обживается, а старую «однушку» сдаёт. Хотел ей деньгами помочь, отказалась, говорит, ей теперь за глаза хватает. Дочке Тониной тоже взяли жильё, на будущее. И Володьке тоже. Пусть будет, раз есть такая возможность. А пока молодым семьям в аренду отдали, за копейки, лишь бы коммуналку платили. А ещё Тоня бизнес готовый купила, сразу за двадцать миллионов. Магазинчик продуктовый одной раскрученной франшизы. И он теперь по две сотни тысяч в месяц приносит.
   Тесть с тёщей ремонт во всех многочисленных помещениях своих сделали, теперь думают туристический маршрут открыть по Таимбе. Хотя, если честно, это Тоня думает, родители пока колеблются. Удивительно, но в ней проснулся такой хваткий коммерсант, что купцы первой гильдии молча завидуют, покуривая в сторонке. И ведь всё удачно. Талант у человека открылся. Правда, сейчас немного её активность спала, не до проектов, дитё на руках. Чему Иван, честно признаться, и рад. Нервы, они если и восстанавливаются, то только в тайге, а туда они пока добраться не могут. А так, каждая поездка за границу на алмазную биржу давалась ему очень даже непросто. Риск ведь сумасшедший, не дай бог, кто его раскусит, криминал тут же в оборот возьмёт. И его, и близких, а этого он допустить не мог ни в каком виде.
   И только в Ошарово Поддубный расслаблялся и телом, и душой, смывая в бане вместе с водой из ручья накопившиеся боли, сомнения и тревоги. А потому что дома он. Себе небольшую избушку, квадратов на сто двадцать, поставили на родительском участке, благо там места ещё на десяток таких избушек хватит. Вот в ней он чувствовал себя будто под защитой, а почему – и сам объяснить не мог. Такое ощущение появлялось, как только переступал порог. Зашёл в сенки, и всё, дома он, под защитой.
   Вертолёт пошёл на посадку, и в иллюминаторе появились крайние домики Ошарово. Иван откинулся спиной на холодную стенку, покручивая затёкшей шеей. Вот и ещё одна поездка закончилась, слава богу, последняя. Всё, переживания и нервотрёпка позади. И никуда он больше отсюда не поедет. Ну, разве что в Красноярск. Но это не раньше чем через месяц, как Кристина в школу соберётся. А пока – привет, родные, он вернулся.

Сергей Геннадьевич Мильшин, Антонина Николаевна Теплякова Алмазы Таимбы