   Крылья по графику
   Пьесы для чтения

   Наталья Юлина

   Дизайнер обложки Вера Филатова

   © Наталья Юлина, 2023
   © Вера Филатова, дизайн обложки, 2023

   ISBN 978-5-0059-9476-9
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кот, Алтуз и Баллада

   Действующих лиц всего два:
   Аллан Туз, но все его зовут Алтуз – мужчина 30—40 лет.
   Баллада – женщина того же возраста. Возлюбленная Аллана.
   Остальные эпизодические роли: Кот, Сонет, врач-паразитолог, участковый милиционер, Барабан, дед – один артист.
   Регистраторша в поликлинике и бабка – другой артист (ка).

   Сцена первая. В поисках счастья

   Жил человек по имени Аллан Туз, со своей возлюбленной Балладой и Котом. Вот мы видим, как он ходит по сцене и что-то ищет.
   Ал. Туз. Вчера я был баллистически счастлив полтора часа, а сегодня полдня пытаюсь найти дорогу к счастью. Нигде никаких следов, даже тут в лесу. Так быстро зарастают тропы в моей голове.
   Алтуз съедает красную ягоду и падает замертво. Мимо пробегает лиса. Она обнюхивает лицо Алтуза, лижет его, и он встает, морщась от смрадного дыхания.
   Алтуз гладит лису.
   АлТуз. Ах, ты, моя спасительница. Навеки мне подруга.
   Вместе с Лисой идет домой.

   Сцена вторая. Спасительница – лиса

   Ал. Туз. Пришел домой, и тут со мной случилось, что впал я в ничтожество. Ничтожество просыпается рано, раньше меня, и сразу принимается за дело. Готовит мне мелкие неприятности. Неприятности выстраиваются по росту и получают порядковые номера, потом, вооружившись незабываемыми приметами для вечной жизни, окружают меня спящего и ждут пробуждения.
   Ночь. Алтуз крепко спит. Ворочается, просыпается.
   Ал. Туз.. Всё, терпенья больше нет. Гады, поджелудочная железа что-то выкинула по программе попадания в ничтожество (Идет на кухню и пьет воду из-под крана.) Всё прошло, но привкус во рту остался. Снова засыпает.
   Просыпается во второй раз.
   М..м, поджелудочная железа ничего не выкидывала, это кот пописал на мою постель. Надо решить, кого выкинуть, матрас или кота. Пожалуй, обоих.
   Поцеловал он кота в губы, перекрестил его и попросил прощения, потом быстрым движением выкинул с 12-го этажа. Матрас последовал.
   Ал. Туз. (просыпается ещё раз). Вот он кот, сидит рядом и умывается… А во рту плохо. Матраса подо мной не чувствуется. Вспомнил, вчера поменял матрас на самогон. (Аллан выскальзывает из-под одеяла и бросается в кухню. Бутыль, огромная, как огнетушитель, стоит на месте, но мутная жидкость едва прикрывает дно.) Ничтожные проделки!
   Аллан Туз ложится и думает о неприятностях. Приходит лиса.
   Ал. Туз. А, моя лиска! (Лиса бросается на Ничтожество.) Гляди, что делает: своим длинным носом втянула воздух и проглотила ничтожную долю домашнего ничтожества. Глядите, глядите, мелкий тиран, раненый мой враг, состроил обиженную рожу и ушел. Туз гладит лиску. Злые чары развеяла преданная любовь.
   Сцена третья. Путь наверх и обратно,
   трагедия спасительницы лисы

   И тогда он вразвалочку прошёл путь наверх и стал президентом. И Баллада, и лиса живут по-прежнему внизу.
   Ал. Туз. Живу теперь один с безнадежно вечным солнцем и надёжной охраной.
   Теперь Баллада, я и лиса каждый сам по себе. Вчера Баллада на цыпочках прокралась ко мне, но я показался ей таким другим, что она меня не узнала. Вошла, сразу начала без умолку говорить пустое, потому что по дороге к мне с ней позанималась охрана. Я и сам часто такое говорил, посмотрел на неё, не узнал и рассердился, что всяких б охрана пропускает.
   Тут входит ко мне в покои начальник охраны. И вижу я мою Лиску на голове министра охраны. Вон! – кричу, – вон! (схватил шапку, но не выдержал и разрыдался). Пришлось уходить из президентов.
   Потом мне рассказали. Лиса, преданная подруга, думала, думала и решила навестить друга. Кралась она, кралась, но охрана унюхала, схватила лису и своему начальнику шапку преподнесла.
   Долго я плакал и стал прежним Алланом. Больше я не президент.
   Лису похоронил в лесу, а Балладу с трудом, но приручил, и стали мы снова жить вместе.
   Неожиданно входит высокий человек по имени Сонет.
   Сонет. У вас спичек нет?
   АлТуз в это время чиркнул спичкой. От удивления спичка отскочила и попала гостюна фрак. Сонет вспыхнул и сгорел дотла. Только кучка пепла осталась.
   Вбегает Балладаи рыдает над пеплом. Сначала слезами мёртвыми, потом живыми, но Сонет так и не восстал из пепла.
   АлТуз. Что это? Ты мне изменяла? С этим? Я не понимаю.
   Баллада. Не понимаешь ты мою душу. А душа моя всегда Сонет. Да, к тому же я с ней, то есть с ним, поссорилась, и теперь некому за меня на том свете походатайствовать. (Баллада негромко рыдает, подвывая).
   АлТуз. Я не нарочно. Не рви мне душу. Про себя: Слава Богу, утряслось. (Баллада молча бросает халат в сумку и уходит. АлТуз потерянно бродит по комнате.) Потерял я Балладу, и сердце моё не справляется. Вызваю скорую.

   Сцена четвертая. Мы из реанимации:
   встреча с медведицей

   АлТуз. Привезли в реанимацию, но тут не так уж плохо.
   В углу бабушка лежит и со своими снами разговаривает. Все слушают, боятся помешать. И тут она прощается с Васей из своей прошлой жизни. Зовет: «Вася» таким трагическим голосом, что рыдает вся реанимация. А я, так до сих пор, время от времени слышу призыв: Вася.
   Она от своего крика проснулась, посмотрела на потолок и спросила:
   «Где я? Что это?» Мы хором вразброд, про себя: «Мы с тобой». И она мирно уснула на пять минут.
   В это время мужик в другом углу закричал: «Какать!» И еще, и еще. Какать, какать. Санитарка его облагообразила, он затих и умер. Тут аппараты громко заверещали, и прибежала толпа людей в белом. Ему на сердце утюг поставили и в сеть включили. Ожил, тихо так посапывает – спит. Легко покакал, без натуги умер и ожил без затруднений.
   Тут привезли новенькую. Мы молча удивились. Три часа ночи, а она «Здрасте». Мы все голые, а она в рубашке, да еще в носках.
   Потом люди в белом все вышли, и тут новенькая заревела бурым медведем. И ревет, и ревет. Мы все молча возмутились, даже бабушка вместе с Васей молчит, слушает, медведя боится. Пришла Белая сестричка, подсела к ней, говорит: «Нехорошо, Евлампия Прохоровна, так людей пугать». А она приостановила рев и говорит человеческим, спокойным голосом: «И пореветь перед смертью нельзя?» И опять реветь.
   Укол сделала сестричка нашей медведице, и тихо стало. Сновидица тоже не говорит, видно рев в свою жизнь закатывает. Вспоминает, где же это произошло.
   А наутро меня с медведицей из реанимации выписали. Шли мы к метро и смеядись.
   – Откуда такие веселые? – спросил встречный мужичонка. – Мы из реанимации, – ответили и пошли дальше.
   Так мы победили смерть, Евлампия, притворившись медведицей, я, не сорвав провода и смирно лежа в своем бункере кровати. Хороший медведица человек, но, думаю, блатная, кого в реанимацию в носках привезут, если не блатную… И пошел я домой.

   Сцена пятая. Насельники

   АлТуз. Прихожу домой, Баллада меня ждет. Больше Сонетов не появлялось, и жили мы, как все, пять лет в один год. Но тут взяли, да и перестали зарплату платить, как раз, когда я китайскую лапшу на ножке Буша доедал. Сузились, съёжились, а все равно стал я за собой нехорошее замечать. Замечал, замечал и лечиться в поликлинику пошел.
   Поликлиника. Регистратура.
   Регистраторша. Вы насельник или прихожанин?
   АлТуз. Не знаю. Задумался и отошёл в сторонку.
   На лавочке сидят люди.
   Люди. Иди к нам, будешь насельником.
   Баллада. И ты согласился?
   АлТуз. Конечно. И буду каждый день приходить в поликлинику. Приду, прямо к лавочке, а там уже кто-нибудь сидит, как сегодня. Сначала мне расскажут, потом я расскажу. Потом опять мне расскажут, а я ещё расскажу. А то глядишь, кто-то кусок хлеба даст. Так душевно живут насельники, что другой жизни и не надо. Другая жизнь совсем другая, а здесь своя.
   Баллада. Не пойду я в поликлинику, уж лучше посижу дома. Ругается.
   Ал. Туз. Не ругайся так, последние слова выскочат, и не останется у тебя слов. Итак, вон смотри, отощала, обессилела.
   Баллада. Я хоть телевизор посмотрю. (Включает телевизор) Нет, ничего не понимаю, ты погляди: откуда они такие толстые и весёлые, если зарплату не платят. Не понимаю, не понимаю.
   И тут она хлопнула дверью и ушла.

   Сцена шестая. Стать тараканом

   Ал. Туз. Я, конечно, расстроился и остался дома Балладу ждать. Тем временем выключили мне за неуплату воду, свет и отопление, и стало в квартире как в холодильнике без продуктов. Но я не пал духом, первым делом Кота за дверь выпроводил. Кот долго под дверью сидел, потом исчез, может, соседи съели. А я, что я? Жил я, жил и превратился в таракана. Теперь мне куска мыла хватит на десять лет, а вода от верхних соседей капает. Под одеяло забрался и блаженствую. Так я превзошёл других алтузов.
   АлТуз. (из-под одеяла.) И тогда по зову подземного Гуся Москва начала погружение в Землю. Она уходила в день на 10 см, но люди не обращали внимания и продолжали каждый свою жизнь, хотя и обнаруживались умники, заранее сбрасывающие с себя одежду и волосы. Когда конкретный капитализм развился, страна заросла конкретной лебедой. Народ разучился говорить, только землю копает.
   Так постепенно, сначала самые умные, потом средний класс, и уж в последнюю очередь пенсионеры и скитальцы медленно, не торопясь, превращались в червей. Тем временем конкретный капитализм превратился в развитой, алтузы ползают себе и пропитание ищут, все самостоятельные, все предприимчивые, у всех бизнес. И зарплата появилась, да никто её не берёт, бумага-то порченая, кому такая в рот полезет. И природа, наконец, воспряла, ветерок посвежел, и кузнечики чистыми голосами запели. Это бывшие президенты, да чиновники разносортные долго фальшиво тенькали, пять поколений сменилось, прежде чем в ноты попадать научились.
   Проснулся я оттого, что стало жарко, а в глаза бил электрический свет. Смотрю, на моей постели сидит Баллада. В левой опущенной руке у неё белеют корешки квитанций.
   Баллада. Видишь, тепло, светло.
   АлТуз. Не буду я спрашивать, откуда деньги. Должны показывать хоккей. Он выскочил из постели и включил телевизор. Кот сел смотреть рядом. Он вместе с Балладой домой пришел.
   Баллада. Ну, что там в поликлинике?
   Аллан пожимает плечами.
   Баллада. Чем дело кончилось?
   АлТуз. Чем, чем, да не чем. Это же настоящий реализм.
   Алтуз приник к ножке Буша.
   Скоро Баллада, по своему обыкновению, опять исчезла.

   Сцена седьмая. Жалостливая

   АлТуз. А мне теперь надо преодолеть тараканью жизнь. Чтобы совсем ее избыть, стану я денди. Пришлось продать Кота, на вырученные деньги купил себе фрак, белую манишку на голое тело и черные джинсы. Кот вернулся через четыре дня, а к этому времени я устроился на новую работу.
   Вот еду на службу, и на беду, рядом в поезде метро устроилась компания скитальцев-спидоносов.
   Врач паразитолог. Когда он встал, чтобы выйти на своей остановке, одна спидобацилла впилась в фалду фрака, в то время как та описывала круговое движение, стремясь успеть за вертким хозяином.
   Долго ползла маленькая спидоносица по большой фалде фрака. Так бы и умерла она, попав в порочный круг околофрачного путешествия, но спасла ее манишка. Увидев такую ослепительную белизну, паразитарная бактерия в испуге спряталась внутрь, где и находилось искомое тело. Не будем заострять внимание на дальнейшем путешествии вредоносного существа. Не будем описывать, словно в анатомическом театре, различные части тела клиента. Не это цель нашего горестного повествования, тем более что миниатюрное существо всё-таки достигло желаемого.
   АлТуз. Итак, увы. Всё в прошлом, – у меня СПИД. Тем временем, не подозревая о смертельной опасности, я вошел в предосудительные отношения с девушкой, по долгу службы та требовала предъявить проездной билет. Дело происходило в автобусе №6, куда я пересел после метро. Нет, девушка не спасла непорочной любовью неудачливого денди, но напротив, убила меня взглядом.

   Сцена восьмая. Воскрешение

   Социальный работник похоронного бюро. В мертвом умерли все миниатюрные существа. Погиб в этой большой жизнестойкой колонии и новобранец – спидовый микроб. Так бесславно окончилась его (микроба) блистательно начатая карьера.
   А что же Тузик? Такое имя усопшего выходило по документам.
   Тузик же, Тузище, Тузинушко.
   Теперь по делу.
   Надо сказать, в те дни Баллада, жена клиента, как раз не присматривала за ним, потому что какой-то Сонет осветил ее жизнь. Ничего не знала Баллада о злоключениях денди. Пришлось дальним родственникам заняться похоронами. Купили гроб из картона, поставили, и голосить принялись. Попрощались, как положено, и стали гроб скотчем заматывать, потом для верности канцелярскими кнопками закнопивать, и в этот момент в комнату ворвалась Баллада. Вскрикнула она нехорошим голосом, воскрес покойник, очнулся и рванулся к любимой. Страшный звук рвущегося скотча и летящие скрепки заставили родственников спешно рассеяться, так и не попробовав угощенья.
   АлТуз. Так любовь снова победила родственников и смерть. Стали мы жить-поживать, а гроб коту приспособили, положили старую телогрейку в него, и кот по-буржуйски там расположился.
   К сведению непросвещенного читателя: в нашем государстве Алтузии, если гражданин умер, ему выдают некоторую сумму на его похороны. Самому мне неловко было идти за деньгами, поэтому Баллада взяла моё свидетельство о смерти и получила кругленькую сумму. Тогда решили мы отпраздновать моё чудесное воскрешение и отправиться в путешествие. Кота стеречь квартиру оставили, сели в электричку и уехали, куда ее глаза глядят.
   Кругленькой суммы хватило как раз, чтобы добраться до деревни Аль Баран. Вот идем мы по дороге, и до деревни не больше пяти вздохов осталось, как вдруг в тапочку Баллады камушек влетел. Остановилась, взялась она одной рукой за меня, другой камушек вытряхнула. Вот тут бы и подумать, отчего каменья в обувь попадают. Но нет. Не подумали и пошли дальше.
   Участковый милиционер деревни Аль Баран. В деревне Аль Баран у некоей бабки и некоего дедки жил был барабан. Не очень большой, но вместительный. И была у барабана любимая песня. Вот она.
   БА БА БА БАМ
   БА БА БА БАХ
   БУ БУ БУ БУХ
   БУ БУ БУ БУМ
   БИ БИ БИ БИ… ИЯ
   И всё сначала. После 753-х исполнений дед и бабка каменели, и барабан должен был дать им затрещину, одну на двоих.
   Бабка. Тогда мы оживали, я выхватывала у деда из штанов платочек и УХ, ЭХ, ИЯ – била чечетку. Дед, сидя на стуле, хлопал в ладоши, а барабан валился от смеха на боковую поверхность и катался по комнате туда-сюда, туда-сюда.
   Так мы и жили, и тут, как раз в середине пляски открылась дверь, и вошел Алтуз. За ним Баллада. Он замешкался, и она головой в его голову ткнулась. Тут Алтуз начал подпевать, но каждый раз не то окончание. Видно, подбородок Баллады ему в музыкальный центр головы попал. Барабан сначала не замечал, а как заметил, вся кожа у него сморщилась, и голос трещину дал. Баллада вздрогнула и нечаянно в трещину заглянула. Разгневался барабан. А в гневе он страшен – вы ведь знаете. Схватил сначала Балладу, потом Аллана, потом меня и дедку, и всех сразу засунул в свой круглый плоский живот. Засунул и стал быстро-быстро вращаться
   Участковый милиционер. Когда барабан, наконец, остыл, из него, кряхтя, вылез один человек по имени Балалбад. Он не низок, не высок, не толст, не тонок, в общем, в самый раз. С тех пор ходит в наших краях Балалбад и всем рассказывает, что он генно изменен, и никогда не заболеет, и никогда не умрет. Но вы не верьте.

   Сцена девятая. Из жизни олигарха

   Балалбад. Вы думаете что? Думаете Аллан Туз всё? Никогда так не думайте. Я жив-здоров, чего и вам желаю. Только теперь зовут меня Балалбад, я мусульманин. Но время от времени балладная моя часть дает о себе знать. Тогда я закрываю глаза и несколько часов подряд бормочу про себя, сам не знаю, что. Кот при этом, особенно если есть не очень хочет, гудит, как закипающий самовар.
   Живу я скромно, но это мне по-барабану. Да вот, говорят же, дуракам везет. В прошлом году получил мусульманское наследство, – семь нефтяных скважин, – и живу теперь припеваючи в нефтеносной цитадели, на окраине города Долгопрудного. Вы знаете это место. Прямо там, где Дирижабельная улица упирается в психиатрическую больницу.
   Жил я, жил в цитадели, и стало мне скучно. Ну, иногда выйдешь на улицу, последние новости у сумасшедшего узнаешь и опять в цитадель. Пару раз дирижабель запустил. Сам деньги дал, сам и катался. Да на что там глядеть, кроме нефтевышек.
   Да, канал, как увидел, засыпать велел, больно тропинка на той стороне приглянулась. Теперь через день туда собак прогуливать распорядился. Вот и все у нас дела.
   Сижу себе на кушетке в маленькой своей комнатушке. Для приемов пришлось дом на Поварской прикупить, а вот душе отдохнуть можно только в комнате на метр больше чулана.
   Посижу-посижу, поболтаю со своим яблочком, потом сам с собой, конечно. Задам себе философский вопрос, а в соседней комнате мужик умный сидит. Он ответит, нажмет кнопочку, и ответ, уже моим голосом, в мою комнату донесется.
   Вдруг читать захочется. И вот уж Форбса мне на бархатной подушечке несут. Ну, день интересно, ну, два так себе. А потом упал Форбс за кушетку, а достать в облом. И понял я тут, что нет, не читателем родился. Разве что писателем. И стал свои приключения на Нобеля нацеливать. Меньше, с семью вышками, по рангу не положено.
   Дед и бабка в авторе, то есть во мне, сразу от старости умерли, а Баллада так ожила, что спасу нет. Бегает по цитадели и любимому клизмы с битым стеклом вставляет, любя, конечно. И рад был бы Сонетов в цитадель напустить, да они и носу не кажут. И надумал я Балладу продать. Долго мои агенты подходящего шейха искали и, наконец, я три нефтевышки получил за Балладу.
   Увезли ее, и мне не по себе в цитадели сделалось. С тоски пустился в игры и танцы. Танцы были массовые, а игры азартные. Быстро спустил свои 10 вышек, и цитадель, и собак, и охранников – и остался гол, как сокол, и Кот при мне.
   Много снов проплыло мимо меня по реке ночей звездных. И по реке ночей беззвездных сны проплыли мимо. И вдруг входит, как ни в чем не бывало, сама Баллада и семь вышек выкладывает мне на стол. И говорит: «Пользуйся, собачий сын. И знай, что Баллада не продается. Живи, как знаешь, а я Барабана полюбила».
   Муторно мне стало. И говорю самым жалобным изо всех своих голосов:
   – Балладушка, невестушка моя, женушка. Иди, стерва, отсюда. Чтоб я тебя не видел. Живи себе под барабанную дробь и нефтевышки забирай. Не нужны они мне… (замялся я на этих словах, рука туда-сюда ходит) – ну, разве вот одну. (Засмеялась Баллада нехорошим смехом, вытряхнула из рукава барабан и надела мне на голову). Ну, теперь-то вы поняли, что помирились мы и стали жить вместе, ну, и кот с нами.
   Но как, как кот-то, как? Коту не повезло. Пока я за бутылкой бегал, а Баллада к визажисту ходила, в квартиру недоброжелатели вошли. Унесли две пары носков (Баллада их только постирала), да в сердцах кота… На шапку? – Нет уж, нет. Не допустим.
   Кота в носок посадили и завязали. Долго кот мучился и кричал кошачьим голосом. Пришел я, наконец, с бутылкой, (друга встретил), а кот в носке. Вынул кота, водочки от стресса ему в блюдце налил, но кот побрезговал, он ведь нормальный. С тех пор кот левый глаз стал прищуривать. Как что не по нему, так и прищурит. Нервный срыв, врачи сказали.

       Конец

Бесстрашный Исидор
Трагикомедия

   Действие происходит в Кирилло – Белозерском монастыре.
   Условно в 18-м веке, когда селение около монастыря стало называться городом Кирилловым, а настоятелем стал игумен, а не архимандрит. Пьеса скорее комедия и к религии имеет формальное отношения.

   Действующие лица:
   Исидор – невысокий человек средних лет. В молодости страдал нервным расстройством. Всю сознательную жизнь провел при монастыре, считается, что его излечил настоятель.
   Поликсена – она же Фекла, приблизительно ровесница Исидора. Работает в поварне. Живет в доме вблизи монастыря. Венчанная жена Исидора.
   Игумен Иоасаф – настоятель монастыря, образованный пожилой человек.
   Отец Амвросий – пожилой монах.
   Отец Иосиф – монах средних лет, плетет интригу, чтобы стать игуменом.
   Послушник – человек из окружения о. Иосифа.
   Аксинья – молодая женщина. Работает в поварне.
   Монахи, крестьянин.
   В последней картине несколько прихожан и монахов.

   Пролог

   На сцене темно. Три раза бьет церковный колокол. Смолкает, и слышится стрекот сверчка. Включается яркий свет. Боком к зрителям стоят монахи, не больше 15 человек. Перед ними настоятель. Голос его спокоен, но тверд.
   Настоятель. Я собрал вас здесь, чтобы вы знали, что ждать конца света я запрещаю. Тот, кто будет ссылаться на конец света, оправдывая действия свои непотребные, будет наказан со всей строгостью, вплоть до заключения в Белозерскую башню. Молиться о втором пришествии можно, но устные сообщения о полученных видениях и даже посланиях к братии возможны только в исповеди лично мне.
   Молитесь об искуплении грехов своих, молитесь о спасении народа православного.
   Отмененную для занятых на сенокосе трехчасовую заутреню вновь вменяем. На тех, кто не явится, будет наложено послушание, каким вразумит Господь.
   Свет гаснет.

   Картина первая

   Занавес поднимается, комната Поликсены освещена только лампадой.
   В центре сцены на топчане спят двое. Внезапно Исидор садится в постели и смотрит на Поликсену. Говорит возбужденным шепотом.
   Исидор. Поликсена, проснись… Поликсена! На землю не смотри. На небо глаз не поднимай. По сторонам не зыркай. Проснись, не озираясь. Может, обойдётся.
   Пауза.
   Поликсена приподнимается на локте и трет глаза.
   Поликсена. Что, что тут?
   Исидор. Тсс… Диавол. (Поликсена крестится.). Молчи, молчи. Я тебя спасу. Пусть пропаду, но душу твою не отдам. Тсс… Родная моя. Не уходи. Нет. Пусть душа моя в темноте, в могиле. Только бы ты… Только бы ты…
   Поликсена. Что ты, старый? Спать не даешь. Вот бездельник. Днем выспится и буянит, когда добрым людям спать полагается.
   Исидор. Тсс… Вот мы и там. Сама видишь. Там, как здесь, здесь, как там. Разницы никакой. Откуда бы ей взяться, если мы давно после конца живем. Всякий это знает, а вслух ни-ни. Души мы давно преставившиеся, и бесы нами правят самые взаправдашние. Ах, Поликсена, любовь моя, куда ж нам деться? Душа моя вся на кусочки, и каждый кусочек исплакался. Ой, Поликсена, ни здесь, ни там нет нам места. Только прилепился, ветром тебя ш…ш, понесло. А чувствуешь, холод какой? Всем ветрам жизнь нараспашку. Вот стена. Стена. А за стеной? То-то же. Ничего там нет. Хоть головой в стену, хоть стеной в голову. Всё ни-че-го. Вот выходишь ты за стену, видишь перед палатами архимандричьими – кедры. Думаешь, кедры. А на самом деле – ничего. Кто-то давно сказал: «кедры». Все поверили. А господь эту веру оберегает. Не в него веру, а в кедр. Так Ему надо, так Ему проще. Не будет же Он сам перед дворцом архимандрита стоять. (Поликсена крестится.) И вот верят все и в кедр, и в стену, а сами исподтишка плюют на эту веру. Стену разрушат, кедр спилят. Что Ему делать? Только конец.
   Поликсена. Уф, старый, ну и речи.
   Исидор. А может, тот свет и есть стены вот эти беленые, все в разных заусенцах. Посмотрел туда – заусенцы, сюда – заусенцы. День – стена, ночь – стена. Завтра – стена, послезавтра – стена. Через год – заусенцы, через десять – заусенцы. Сам становишься заусенцем, в заусеничной жизни заусенишься, и никого, кроме заусенцев увидеть не можешь… Да и не хочется.
   Поликсена. Господи, сохрани и помилуй, в своем ли он уме?
   Исидор. В своем, в своем.
   Поликсена. Христом Богом прошу, оставь свои выдумки. Живи, как люди. Тут сказали – талант у тебя как у богомазов. Пойду завтра к игумену, попрошу, чтоб тебя в помощники к ним взяли. Хоть краски тереть.
   Исидор. Да какой из меня тёрщик. Час поработаю, тоска сделается, уйду я.
   Поликсена. Ну, дело-то тебе надобно. Как мужику без дела? Коли знаешь, чего хочешь, значит, будешь жить. Все несчастья от того, что не знаешь, чего хочешь.
   Исидор. Как же мне узнать, чего я хочу.
   Поликсена. Звонарем попробуй.
   Исидор. С моим-то весом?
   Поликсена. Сам придумай.
   Исидор. Придумаю, придумаю. А может, мы угорели? Ты чувствуешь чего, ну, тошноту там, боль в голове?
   Поликсена. Ничего такого.
   Исидор. Вот видишь. Человек не чувствует ничего земного только на том свете. Умерли мы, слава тебе Господи. Во сне, без мучений. Значит, помиловал нас Господь, грехи наши отпустил. Теперь и Страшный Суд не страшен.
   Поликсена. Угомонись, Исидорушка. Имей уважение к Смерти, и она не возьмет тебя на передел…
   Исидор. А темно почему? Может, взаправду, в аду мы?
   Поликсена. Перестань, старый. Я тоже ничего не вижу. (прижимается к мужу) Полегчает.
   Исидор. Бесстыдница. Только на место прибыли, а она за своё. Вот мы на том берегу, и что у тебя в голове? Кто знает, какие там порядки. Может, ты знаешь? (Поликсена качает головой) А твои родители что скажут? Слышишь, они что-то шепчут. Вон в том темном углу. Всё, родная, всё, не до веселья. – Конец пришел.
   Поликсена. Да это ночь темная, месяца нет.
   Исидор. А ты думаешь, конец днем обязательно будет?
   Поликсена. Тьфу, ты. Да ничего я не думаю.
   Исидор. Не думаешь и молчи. Лежи, жди. Нет. Лампада почти погасла. Пойди, зажги.
   Поликсена встает, зажигает лампаду.
   Исидор слезает с кровати, берет Поликсену за руку.
   Исидор. Давай перед образом помолимся.
   Стоят на коленях и молятся.
   Исидор. Нет. Молитва не выходит.
   Поликсена. Помолись, Исидорушка, помолись. Гордыня тебя обуяла. Вон сколькими словами согрешил.
   Пауза.
   Исидор. Нет. Не идет.
   Поликсена. Тогда я за нас двоих.
   Исидор. Крепче, крепче молись, может, минует.
   Поликсена. Да, Исидор, да. Дай только концу света кончиться.
   Исидор. Ох, не шути, не шути, шутиха. Тихо-то как. Чай, нет нас. Вот мы и после конца. Я есть, но не там, а здесь. А ты где?
   Поликсена. С тобой, с тобой, непутевый мой, моя половинка.
   Исидор. На половинку не согласен. Чем больше я Исидор, тем больше ты Поликсена. Вот, положим, елки. Они – елки. А если не елки, не кедры, а елки-кедры, то ни елок, ни кедров. Коли все одинаковые, то ничего и нет. Серый туман. А мы разве разные? Всё вокруг одно и то же. Возьми отца Амвросия. Чем он отличается от отца Иосифа? Ничем. Истина, ничем. Вот это и есть начало конца. А как все будут одинаково жить, одно говорить, одинаково смеяться, вот тут и конец. А плакать перестанут. Плакать одинаково трудно. Каждый плачет по-своему. Хотя конечно, пока. Дальше не знаю. И вот все люди – Амвросии. Хорошо?
   Поликсена. Хорошо, мой Амвросий, хорошо. Лишь бы ты в спокойствии.
   Ложатся, и в тишине наступает темнота.

   Картина вторая

   Следующий день.
   Двор перед входом в комнату Поликсены. Она склонилась над корытом. Входит Исидор.
   Исидор (шепотом). Поликсена, любовь моя, я куда-то делся. Не знаешь, куда? Поищи, пожалуйста.
   Поликсена. Да, ладно уж. Я и жалостного тебя уважаю.
   Исидор. Уважаю, уважаю. Страшно, так-то вот. Говорю тебе и вижу, что это не я говорю. Я твердый, быстрый, а этот, кто тебе говорит – мягкий, как мыло в воде. А я-то где? Где я твердый да быстрый?
   Поликсена. Поищу, поищу. Вот дай платок накину.
   Исидор. Лучше, лучше смотри. А то уткнулись все в свои деньги и считают, считают. Копейки пересчитывают. Как пересчитают, так, может, и найдут, а, как думаешь?
   Поликсена. Найдут, Исидорушка, найдут.
   Исидор. В небо, в небо смотри. Может, я там. За дерево зацепился, за тучу завалился. Почаще смотри, не специально, а так, мимоходом.
   (Поликсена смотрит на него, широко открыв глаза.)
   Не шучу я, не шучу. Ну, ты же знаешь, я вообще никогда не шучу. Вот смотри. Рука. Моя. А меня нет. Вот тебя вижу, а меня нет. С тобой говорит кто-то, кого не знаю. Верно, я уже после конца света. Или Господь меня так наказал. Ох, любовь моя, если меня не найдешь, то всё. Сам я ничего сделать не смогу, потому что я куда-то делся. Не сказать, что хорошо тут жил, но нет уж меня больше. Коли не найду, не взыщи. Уйти мне надо, себя искать… Вижу, ты мне не помощница. (пауза) Боже, боже. Отче наш, Иже еси на небесех!… (Читает молитву до конца) …Аминь. Вот на «Отче наш» и исчез. Видно, Господу так угодно.
   Поликсена. (перебивает) А что до «Отче наш» было?
   Исидор. Ничего не было.
   Поликсена. Где ж все случилось?
   Исидор. Около Успенского. Отец Амвросий выговаривал мне за что, не помню. Он говорит, а слова его по ушам моим бегут, стекают и капают на землю. Он так умеет. Слова такие лёгонькие, что в воду попадут – не утонут. А он все говорит, говорит. А я киваю, киваю, а тут его позвал мальчик этот, инок молоденький. Амвросий отошел. Я «Отче наш» начал, тут меня и не стало. Что делать, Господи, научи. (Снова скороговоркой Отче наш).
   Поликсена все это время стоит над корытом, то склоняясь, то выпрямляясь. Наконец, после небольшого раздумья.
   Поликсена. Придумала, как тебя отыскать. Вот тебе два ведра. Иди на озеро. Принесешь воды, значит, отыскался, не принесешь, тогда тебя нет, и можешь уходить, куда глаза глядят.
   Исидор. Не принесу, не принесу, не сомневайся.
   Поликсена смотрит на него прямо и близко. Чуть нагибается, выхватывает из корыта порты и мокрым ловко хлещет Исидора. Исидор повизгивает, но стоит на месте.
   Исидор. Нет меня. Нет меня.
   Поликсена. Коли нет, так на нет и суда нет.
   Поликсена забирает ведра. Исидор выхватывает у неё оба ведра и убегает. Входит помощница Поликсены, Аксинья.
   Аксинья. Что это Сидор с ведрами вприпрыжку? Поликсена машет рукой. Слыхала, Фекла, твой-то секрет знает, как денежки беречь. Если монету в землю закапывать лицом кверху, какое там лицо ни будет, то не останется она в схроне. Лицо-то спокойно не лежит. Хоть глазком посмотреть хочет, чего там наверху, а тут прохожий. И конец твоей денежке. Мудрый у тебя мужик, хоть дурным и притворяется.
   Поликсена. Ну, ну. Достался же мне муж.
   Аксинья. А еще третьего дня твой Сидор ходил вокруг богомазов, тех, что из Ростова приехали иконы на Водяных воротах поправить. Отогнали его, больно со своими советами приставал. Здесь, кричит, синий убери, убери, кричит. И другие цвета все поправить лез. А сегодня не один раз слышала, – говорят, что твой-то Сидор прав был, и синий пришлось убрать и другое всё, как Сидор говорил, сделали.
   Поликсена. Ну? Значит, мой еще и богомазом стал? Ну, силен лентяй. От безделья какой только талант ни привяжется.
   Аксинья. А слыхала? Исидор дождь предсказал. Инок Илларион слышал. Говорил Сидор с отцом Амвросием, а сам время от времени, как присказку: «капает, капает», и в горсть капли собирает. Уж главному доложили.
   Поликсена (после тяжелого раздумья). Значит, суше конец, слава Богу.
   Аксинья: Да уж, заждались. Земля трещит, ладонь в трещины входит, да ещё остается. Трава колючками ощерилась. Если дождь пойдет, Главный Сидору лапти подарит. (пауза) А коли не пойдет?
   Поликсена (незаметно крестится). Типун тебе на язык. Если Сидор предсказал, то пойдет.
   Аксинья. Да ничего твоему Сидору не будет. Ну, выдерут, как сидорову козу, ну, в первый раз, что ли?
   Поликсена. Разболтались мы с тобой. Помоги лучше. Никогда к хорошему болтовня не вела. Сначала один выдумает, потом другой, еще чище. (Вместе с двух сторон выжимают бельё.) Что это люди вокруг какие сказочные. С такими одни беды. В той моей жизни в деревне вокруг меня християне твердыми были и ничего не выдумывали, а этих несет неведомо куда. Того и гляди в омут затянет выдумка какая. Вот наказанье с выдумщиками жить.

   Картина третья

   На сцене о. Амвросий и Исидор.
   о. Амвросий. Три дня уж минуло, послали нас спросить тебя: « Когда?».
   Исидор (не задумываясь, легко). Летом. (Достает из-за пазухи дудочку. Издает два звука).
   о. Амвросий. Боюсь, это слово не взыскующее истины. Дудочку сам сделал?
   Исидор. Ну. Чем же оно тебе не по нраву?
   о. Амвросий. Боюсь, оно какое-то такое. Такое какое-то, ну, не настоящее.
   (Исидор смотрит на него с удивлением.)
   То есть, вроде и настоящее, но не совсем в данном случае уместное. Хотя, конечно, в другом случае оно и было бы уместно, но место его совсем в другом месте.
   Исидор (отмахивается и гудит на дудочке). У…У
   о. Амвросий (обиженно). Я с тобой о деле, а ты маленького из себя строишь.
   Исидор. Я? Маленького? Маленького, да удаленького. Не я мал, а ты дылда, прости, отец, за откровенность. Если человек, как ты, привык много говорить, то любит он так сказать, чтоб ни одна собака не разобрала.
   о. Амвросий.(крестится) Второй раз спрашиваю: «Когда».
   Исидор. Второй раз отвечаю: «Летом».
   о. Амвросий. И что? Так и передать?
   Исидор. Кому?
   о. Амвросий. Самому. Я ж тебе сказал: летом – слово не взыскующее.
   Исидор. Слово, может, зато смотри благодать какая. Косточки согрелись, солнышку радуемся, водица в озере теплая. А? Давно такой не было. (играет на дудочке).
   о. Амвросий. Вот про нее бы тебе и ответить, про водицу.
   Исидор. Что же про нее ответить?
   о. Амвросий. Ну, Исидор, ну ты впрямь один такой. Ну, когда кап кап кап?
   Исидор. Могу, конечно, плюнуть в тебя побольше, будет кап кап кап. Божью росу увидишь.
   Амвросий плюется.
   о. Амвросий. Тьфу на тебя. К тебе, как к человеку обращаются, а ты собачий сын…
   Исидор. Не буду, не буду. Я ж любя. Ну, задавай вопрос свой по-человечески.
   о. Амвросий. Спрашиваю. (задумывается) Когда хляби небесные разверзнутся?
   Исидор. Когда господу будет угодно.
   о. Амвросий. Ты же предсказывал.
   Исидор. Я?
   о. Амвросий. Исидор, не пугай. Что это ты надо мной смеешься? Я так главному и скажу, глумится, мол, Исидор над бедным монахом.
   Исидор. Да что тебе от меня нужно? Говори толком, в ступе воду уж натолок.
   Пауза. Амвросий думает.
   о. Амвросий. Когда, так сказать, гром и молния уничтожат злые плоды грешного мира?
   Исидор: Так что, ты меня о конце света спрашиваешь? Я теперь концом света ведаю? (играет).
   о. Амвросий (задыхаясь и крестясь). За такие слова. За такие слова.
   Исидор. Ты же их говорил, а не я. Нет, здесь, я вижу, что-то серьезное. Отвечай, когда я конец света предсказывал?
   о. Амвросий. Серьезно? Никогда.
   Исидор. Ну, вот ты главному так и отвечай «никогда».
   о. Амвросий. Так и сказать?
   Исидор. Так и скажи.
   Амвросий уходит. Исидор стоит в задумчивости, прячет дудочку.

   Картина четвертая

   Покои настоятеля. Он ходит по комнате. Входит Поликсена. Кланяется. Настоятель протягивает ей руку. Она целует ее истово, но с достоинством.
   Настоятель. Что привело тебя ко мне, дочь моя?
   Поликсена. Едва смею заговорить с Вами, отец мой. Пришла я за помощью. Не справляюсь с Исидором.
   Настоятель. Неужто бьет тебя?
   Пауза.
   Поликсена. Похожа я на жену битую?
   Настоятель. Нет. Тогда что же?
   Поликсена. Страшно мне за него.
   Настоятель. И чем же помочь тебе?
   Поликсена. Прошу о милости великой. Поговорите Вы с Исидором. Все можно уладить, если лад между людьми. Исповедайте его. Грехи не дают ему покою. Как начнет говорить, так всё, что в голову приходит, так всё и выложит. А в голову дьявол, известное дело, в любую щель норовит.
   Настоятель. Что ж говорит он?
   Поликсена после паузы говорит медленно, взвешивая слова.
   Поликсена. Да выдумщик (пауза). Вот и с дождем, не предсказывал он ничего. Просто выдумал, будто слова о. Амвросия текут по нему, как вода. Злого умысла никогда у Исидора не было. Я же не жалуюсь, я помощи у Вас прошу, Христа ради.
   Настоятель. Как звать тебя, сестра моя?
   Поликсена. Феклой. Это он Поликсену выдумал. А для себя ИсидОра. Ни конца света не предсказывал, ни дождя. Так, что в голову придет, то и выложит.
   Настоятель. Живи спокойно, обещаю о твоем деле позаботиться. В конце недели праздник у нас, ну вот к этому сроку, дочь моя, все и образуется.
   Поликсена. Не знаю, как и благодарить Вас.
   Настоятель протягивает руку. Поликсена целует ее и молча выходит.
   Картина пятая

   Исидор входит в палаты настоятеля.
   Настоятель. Я вызывал тебя, чтоб объявить, что недоволен тобою.
   Исидор. Это я понял.
   Настоятель. Что же ты понял?
   Исидор. Что мною недовольны.
   Настоятель. Ты считаешь, что раз ты мирянин, то волен поступать, как заблагорассудится?
   Исидор. Нет, не считаю.
   Настоятель. Не перебивай. В детстве ты принял крещение и дар Святого Духа в миропомазании. Ты забыл об этом?
   Исидор. Нет (достает дудочку, рассматривает ее).
   Настоятель. Миропомазание, совершенное Церковью во время твоего крещения, это род рукоположения. Ты получил христианское звание. Всякая твоя молитва – священнодействие в храме твоей души. Взгляни теперь на свои молитвы, на свои поступки и отвечай, достойны ли они священного сана мирянина?
   Исидор. Нет, не достойны (прячет дудочку).
   Настоятель. Я уж не говорю, что поступки сии совершены в стенах святой обители. Скверну своих поступков сознаешь ли? (пауза) А теперь отвечай, что это ты наболтал?
   Исидор. Что это я наболтал?
   Настоятель. Чадо моё, ты ведешь себя недостойно. Отвечай, когда тебя спрашивают.
   Исидор. Что Вы спрашиваете?
   Настоятель. Я спрашиваю, что ты брешешь, когда бегаешь, как собака, по монастырскому двору?
   Исидор. Никогда я неправды не говорю.
   Настоятель. Хорошо. Объясняю тебе, кто такие прорицатели.
   Исидор. Не слыхал такого никогда.
   Настоятель. Пророки пророчествовали по откровению. (смотрит на Исидора) Это предсказания святых, а не словоблудие как у тебя.
   Исидор. Никогда я словами не заблуждаюсь. Говорю только правду. За что Ты меня и держишь на службе. (Неуверенно) На службе я у Тебя, вроде. (достает дудочку)
   Настоятель. Ты? На службе… Ты в своем уме? Да монастырь и держит тебя из милости, кормит тебя, все на тебя работают, а ты вести себя не умеешь. Бог тебе судья. Выбирайся-ка из монастыря вон.
   Исидор (прячет дудочку). Как? Куда же я пойду?
   Настоятель. Как куда? Куда угодно. Просто, соберись с духом и отправляйся, хочешь по Белозерской дороге, хочешь в Заонежье, а то и в Москву, очень там таких, как ты, ждут.
   Исидор. Будьте милостивы. Куда я пойду, с рожденья почти живу здесь, каждое озеро в округе меня в лицо знает, каждый кирпич в стене приветствует… А жена моя как же?
   Настоятель. Пошел лабуду с беленой мешать. Каждый кирпич ему улыбается. Сиверское без него пересохнет. Нет, Исидор, это последнее мое слово. Жену с собой забирай.
   Исидор. Будьте милостивы. Любое наказанье выдержу, послушанье любое, какое только скажете.
   Настоятель. Что? Послушанье? Болтун, недостойный ты раб.
   Исидор. Будьте милостивы, благодетель мой. Молиться за Вас день и ночь буду, слова худого не только на устах, но и в мыслях не допущу.
   Встает на колени и бьется лбом об пол.
   Настоятель. Ладно, ладно, Исидор. (Брезгливо морщится.) Помни только минуту эту, помни слова свои. Заменяю тебе высылку на 5 ударов кнутом и заключение в Белозерской Башне, а срок я впоследствии уточню.
   Исидор. Как благодарить Вас?
   Кланяется, целует след ступни Настоятеля.
   Настоятель (брезгливо подбирает рясу). Мужик ты или… баба?
   Исидор. Это вы у Поликсены спросите. Она знает. Я думаю, что мужик, хотя, может, и нет.
   Игумен поворачивается к присутствующему при разговоре помощнику.
   Настоятель. Под стражу. В тюремный двор.
   Исидор низко склоняет голову.

   Картина шестая

   Прошла неделя. Исидор, наконец, отпущен из каземата.
   Поварня. Поликсена моет пол. Входит Исидор, жалкий и больной. На протяжении всей встречи он немногословен и сосредоточен.
   Исидор. Поликсена!
   Поликсена замирает, потом бросает швабру и выпрямляется.
   Исидор. Здравствуй, родная.
   Поликсена бросается к нему.
   Исидор. Осторожно, может, я заразный.
   Поликсена (отступает). Что с тобой?
   Исидор. Не волнуйся, кожа вот горит вся. Покоя нет.
   Поликсена (отворачивает ворот рубахи Исидора и морщится). Гной.
   Исидор. До свадьбы заживет.
   Поликсена (тихо, как про себя). Не виновата я.
   Пауза.
   Исидор. Дурашка, кто ж посмеет плохо о тебе подумать?
   Поликсена. Ты. Ты посмеешь, а больше меня никто не любит, значит и не посмеет.
   Исидор. Причем тут ты, радость моя. Что заслужил, то получил.
   Поликсена. Вот так разговор!
   Исидор. Никакого разговора. (пауза) Как тут все? Дождь был?
   Поликсена. В самый тот день и начался. Лил, четыре дня не останавливаясь. На пятый снег выпал. Час лежал – растаял.
   Исидор. Вот так вот… Ну, мне-то это все ни к чему. А за народ рад.
   Поликсена. Слушай, новостей у нас хоть отбавляй. Главная, инок тот молоденький с тех пор так из кельи и не выходил. Замаливает грех. Ни с кем не говорит, только еду ему в келью приносят, кусок хлеба и воды кувшин.
   Исидор. Ну, у них свои дела.
   Поликсена (тихо). Нет в том моей вины.
   Исидор (не слушая). У них свое, у нас свое. Кожу залечить бы мне.
   Поликсена. Есть у меня мазь, не пройдет и недели, будешь как новый. Исидор. Буду. Буду. (Садится на пол и любуется Поликсеной. Улыбается, склоняя голову налево, направо). Красавица.
   Поликсена отбрасывает швабру, садится на мокрое и берет голову Исидора в руки, укладывая себе на грудь.
   Исидор. (Задумавшись, продолжает). Скажи мне, друг мой, по сердцу ли тебе наш?
   Поликсена. Правду про тебя говорят – охламон ты, охламоном и останешься. Что ты меня мучаешь, как ребенок, честное слово. Нет у меня к нашему ни любви, ни осужденья. Он не тобой над нами поставлен, не тебе и судить. На порядке этом мир держится, а не удержится, так тебе первому и достанется.
   Исидор. За меня не беспокойся, за меня не надо.
   Поликсена. Бесстрашный Исидор.
   Исидор. Бес, страшный бес? Ты так обо мне и думаешь?
   Поликсена. Я говорю, как все люди, а ты готов любое слово вывернуть наизнанку.
   Исидор. Никакой изнанки, что ты сказала, то и повторил. А всё-таки, ты не ответила.
   Поликсена. Да ты только его силой и силен. Упади он, куда пойдешь? Уж стар другую долю искать.
   Исидор. Я, стар? Да ты что, старая, болтаешь? Я еще о-го-го. Жених хоть куда… Ты в сторону-то не уводи. Неужто порядок нравится? Шаг влево, шаг вправо, и – конец тебе! Жизнь твоя висит на нитке, а кто нитку держит? Господь ли?
   Поликсена. Ох, Сидор, куда только голова пустая ни заведет. Что за нитку такую выдумал? Или кто тебе сказал про нитку-то?
   Исидор. Вот ведь ты вредоносная какая! (очень возмущенно.) Что ж у меня своего ума нет?
   Поликсена. Так нехороший он человек, соблазняет бедного Исидора, а расхлебывать нам двоим.
   Исидор. Ну, и горазда ты придумывать.
   Поликсена. Ладно, хорошо. Успокойся. Нравятся порядки, не нравятся. Конечно, нравятся. Помню я, как в миру. Работаешь с утра до ночи, вертишься, как белка в колесе. Вот, кажется, все дела переделаны, завтра, завтра отдышишься и полегче станет. Не… ет. Туча набежала, бах – всё в прах. Если умом не повредился, значит, молодец. Не по-божьему там, а по-людски. Люди всегда – страх, потому что в каждом с рожденья волчонок нарождается. А уж как пришпилит, так зубастый волк во весь рост – скачок и пасть в крови.
   Исидор. Ну, любовь моя, не радуешь ты меня. Смотрю на тебя, чем, значит, покорнее, тем больше камень за пазухой.
   Поликсена. Какой камень, о чем ты?
   Исидор. Как же. Кругом волки, как без камней?
   Поликсена. Ох, Исидор, олух ты Царя Небесного. Да кто ж от волков камнем бережется? И ничего-то ты не понял. Я здесь свободней свободного. Чем тесней у волка клетка, тем меньше вероломства. А свобода – это и есть, когда знаешь, что завтра плохого не будет. Господь тут нас за пазухой держит…
   Исидор. Умница ты моя, разумница. Ясно, чем крепче тюрьма, тем дальше сума. Мы с тобой из разного теста. По мне сума – благодать, не сравнить с тюрьмой. А для тебя всё наоборот. Только неправда всё это. Неправда и неправда (достает дудочку).
   Поликсена. Ну, Исидор, у тебя сума нейдет с ума. Накаркаешь, и пойдешь незнамо куда. Наиграешься на дуде своей. Пока петух жареный не клюнет, ничего ты не поймешь.
   Исидор. Не пойму и не надо (убирает дудочку). Не хочу я такого понятия. Ты мне лучше скажи, что делать будем, когда конец света настанет. Говорят, в Ферапонтове двухлетний ребенок пропал… Из Ростова, я слышал, грамота пришла: может по очереди уходить будем?
   Поликсена (качает головой). Ведь Главный запретил. Ты будто веришь, что вот-вот?
   Исидор: А ты, будто, нет?
   Поликсена. Да верю я, верю. Только веру свою к себе не допускаю. Отдельно она от меня. А серьезно, я на Бога надеюсь.
   Исидор. Ну, Бог тебе в помощь. Ой! Вспомнил. Вот радость-то, Поликсена, дружок мой, взгляни, какая радость. (Достает из лаптя монету)
   Поликсена. Денушка. Зачем она тебе? Отдай лучше мне.
   Исидор. Мне-то незачем, а радость какая! У Исидора денушка. Исидор павой ходит, он богатый.
   Поликсена. Отдай лучше мне.
   Исидор. Неет. Исидор спокойный, никто его не обидит, он с монетой. Я ее слева от поварни закопаю.
   Поликсена. И что, после конца света откопаешь?
   Исидор. И откопаю. А кто знает, что это, конец света? Может, ты знаешь?
   Поликсена. И знать не хочу.
   Исидор. Не сердись, Поликсена, любовь моя. Я тебе денушку завещаю.

   Картина седьмая

   Прошел месяц его жизни на воле. Поварня. Поликсена месит тесто. Вбегает Исидор.
   Исидор (трет на ходу глаза). Что делать, друг мой, глаза замусорил. Потрогай, сколько пыли там да грязи. Как к нашему подошел, так и началось. Туда посмотрю – пыль, сюда – грязь. Труха, щепки, пупки.
   Поликсена. Опять за свое, Исидо..ор. Какие ещё пУпки?
   Исидор. ПУпки – слова такие круглые, ухватиться не за что, и с дыркой посередине для звука. Как зажужжат, так берегись. Или за горло возьмут, или по голове хлобыстнут. П`упки-то самые опасные. В глаз попадет, – всё, глаз пропал.
   Поликсена. Ну, придумщик, ну выдумщик.
   Исидор. Не веришь. Уж он говорил, уж он говорил. Ни слова не было, одни п`упки. Только отмахивайся.
   Поликсена. И ты махал руками?
   Исидор. А то?
   Поликсена. Что ж люди о тебе подумают?
   Исидор. Какие люди?
   Поликсена. Братия.
   Исидор. Смеялись они. Сами не поняли ничего, что он говорит, а на меня посмотрят, всё понятно.
   Поликсена. А ты понял?
   Исидор. Так я отмахивался.
   Поликсена. А как ты узнаёшь, где слова, где п`упки?
   Исидор. Да я же сказал, жужжат они. Спасу нет. Диавольское жужжание.
   Поликсена. Тише. За такие речи знаешь что?
   Исидор. Известно. Выгонят. Да не боюсь я. Кусок всегда добрые люди дадут, а на кой мне больше? Исидор всегда самый богатый, уж богаче-то ему некуда. Разве что о тебе подумать, да я тебе денушку завещал.
   Поликсена. И что же ты, ничего не брякнул, стоял, махал?
   Исидор. Нет. Когда Главный на меня посмотрел, я сказал «п`упки». «Что такое п`упки?» – спросил он. А я и говорю: «Комары такие, изо рта вылетают, в рот влетают». Отвернулся он.
   Поликсена. Ой, Исидор. Доиграешься. (пауза) И все-таки, о чем он говорил?
   Исидор. Да о барышах и говорил. Хочет, чтоб монах жирный был, и в церкви золото сияло. Помяни мое слово: дальше так пойдет, люди себя к вещам приравняют. Вот, к примеру, ты – золотое кадило. Чем больше денег стоишь, тем больше уважения тебе.
   Поликсена.(Отмахивается) Да чем плохо, что человек сыт?
   Исидор. Не плохо, кто говорит. Только сыто брюхо к Богу глухо. Сама знаешь, откуда Бог ушел, там сразу дьявол явился.
   Поликсена. Да что ты к Главному все цепляешься? Чем он виноват?
   Исидор. Он думает, что он всё понял, и монахов, да и всех остальных учить должен. Он все время об этом думает. От того и спит плохо.
   Поликсена.(Очень встревоженно). Он – не ты. У тебя забот никаких, вот ты и спишь без задних ног. А чего у тебя не получается, так оно и не стоит того, всё пустяки. Ты гордый и ждешь, чтоб все тобой восхищались, ведь ты солнышко.
   Исидор. Вот уж что тебе в голову придет, так и останется. Какой раз ты мне эту, прости господи, ересь сообщаешь. Чем бы это я, по твоему, мог бы гордиться?
   Поликсена. Да при чем тут «чем»? Ты как родился, так и увидел, что другого такого нет. Что ты у Христа за пазухой, что я, наконец, тебя в обиду не дам.
   Исидор. Ну, сказанула. Значит, вытаскивают меня из-за пазухи, выпорют от души и снова запихивают за пазуху, так? Потом сажают в тюрьму, а ты меня в это время в обиду не даешь? Так?
   Поликсена. Вот твоя болтовня и есть, что ты ставишь себя выше других. Если б ты не думал о себе так много, то и вел бы себя достойнее.
   Исидор. Милая, но я же взаправду петух. Кукарекать обязан. Что же мне делать? Стать как все – лишиться места.
   Поликсена. Места? Вот, вот. Какого места? А я про что?
   Исидор. А ты про что? (поет) Господи поми… илуй.
   Поликсена. (достает противень из печи) Вот пирог съешь, полегчает.
   Исидор. (откусывает) Сегодня пирог у тебя не тот, не тоо… т, чувствуешь, что скоро?
   Поликсена. Что скоро?
   Исидор. Ну как? Конец света.
   Входит монах. Не проходя внутрь помещения, выкрикивает с порога.
   Монах. Тебя отец настоятель требует. Ты ему все про комаров подробно должен объяснить.

   Картина восьмая

   Палаты настоятеля.
   Настоятель. Здравствуй Исидор. Вот опять пришло время нам с тобой потолковать.
   Исидор. Да, я вроде не просил.
   Настоятель. Знаю. Хочу понять, что за комары тебя преследуют. (молчание) Ну!
   Исидор. Ну, комары, как комары. (Вращает рукой)
   Настоятель. Я звал тебя не для того, чтоб ты жестами объяснялся. Ты, Исидор, опять стоишь на краю пропасти. Моя задача отвести от тебя беду, спасти от падения, предупредить, помочь. Поверь, зла тебе никогда не желал.
   Исидор падает на колени. В продолжение речи игумена поднимается..
   Настоятель (горячо продолжает). Я знаю, все твои поступки из добрых побуждений. Как бы тебе это объяснить. Добрыми намерениями вымощена дорога в ад, особенно для простецов, то есть тех, кто мало знает. (Остывая) Глядя на тебя, людям кажется, что можно так, а можно этак. Что нет в жизни ничего постоянного, достойного, что все можно, если не высмеять, то просто не принимать во внимание. Одним словом, ты сеешь вокруг себя беспорядок. Пойми, порядок – это то, на чем держится мир. Беспорядок в твоей голове уже и есть диавол. Ты понял меня. (Снова горячась.) Если ты приносишь хаос, то прерывается наша молитва, прекращается нормальная жизнь не только моя, но и всех насельников. Если бы всё вокруг пришло в полный подобающий порядок, то жизнь стала бы прекрасной.
   Исидор. (Исидор отмахивается). Да, вы бы первый, отец мой, от такой жизни повесились бы. Простите за дерзость (достает дудочку).
   Настоятель. Что я?
   Исидор. Жизнь всегда в полоску, а счастье в клетку. Как в клетку счастья попадешь, так и повесишься… Ну, я же предупреждал, что ничего кроме правды говорить не умею.
   Настоятель. Ловлю на слове. Отвечай, что такое пупки.
   Исидор (мнется.) Слова.
   Настоятель. Блажь, блажь! Напустил ты ее на себя. И страха в тебе не осталось. Иль блазнит тебя нечистый? Может, человек? Здравствуй, Дурь. Так, Исидор? (Разводит руками). Твоя дурь только мне и понятна. Ты весь снаружи. Что в голову пришло, тут же надо выкинуть в воздух. А подумать, посмотреть, что это, как это. Голова-то у тебя зачем, Исидор Бесстрашный?
   Исидор. Для картуза, получается (прячет дудочку).
   Настоятель. Значит, мои слова ты называешь п`упками?
   Исидор. Не только Ваши.
   Настоятель. И сейчас я тоже говорю п`упками?
   Исидор. Нет.
   Настоятель. А как ты различаешь?
   Исидор. Жужжат.
   Настоятель. Всё, Исидор, всё. Никаких больше разговоров. И весь-то ты прост, как твой картуз. Умеешь только разрушать то, что построили другие. Ты как улитка на грибе. Смотришь, вроде гриб, а там, только маленькая его часть. Улитка съела весь большой гриб. Сам, я думаю, понимаешь, о чем я толкую. Места здесь тебе больше нет. Завтра утром, когда все разойдутся по своим делам, я проверю, чтобы тебя не было ни в этих стенах, ни в окрестных селах. Ты меня понял.
   Исидор. Да куда ж мне идти? Да лучше ты меня убей. Вот прикажи сорок плетей, вот и конец мне.
   Настоятель. Ну да, убить тебя предлагаешь. За врага, за нечистого меня принимаешь. Вместо слов я пупками объясняюсь. Так, да? Отца Иосифа другом-учителем считаешь. А я-то на тебя смотрел, как на сына. Смышленый был мальчонка. (Пауза) что ж плохого я тебе сделал? Вылечил, на ноги поставил и жить подле себя разрешил. Да что ж ты, всё забыл?
   Исидор. Прости меня, отец мой. Дурён я, дурень проклятый. Как же уйду от тебя? Да умру сразу от тоски по монастырю, по тебе, отец мой. Нельзя уходить мне… А отец Иосиф, он умный, он дело говорит. Только я слабосильный, понять правильно не могу. Он хороший, ты полюби его, и жизнь наладится.
   Настоятель. Сидор, ты хочешь, чтоб, и волки сыты, и овцы целы. Так не бывает. Твой друг, отец Иосиф, он добивается всего, чего хочет. Но того ли, что ему надо, он хочет? Давай-ка милый от него подальше. Фекла твоя – умная женщина. Держись за нее.
   Исидор. Уж я держусь. Уж я держусь. (достает дудочку)
   Настоятель. В наказание за пупки неделю посиди дома, не таскайся к братии. Посмотрим, что будет.
   Исидор. Да что будет? Я так и живу, как выйду, так сразу домой бегу.
   Настоятель. Ну, вот и хорошо, (кладет руку ему на голову, благословляет) спаси, Господи, дитя твоё неразумное.
   Исидор выходит, играя на дудочке.

   Картина девятая

   Утро. Еще темно. Комната Поликсены. На кровати, спиной к зрителю, спит Исидор. Уже одетая, к нему подходит Поликсена.
   Поликсена. Ты плачешь? Он тебя обидел. Что, что там было?
   Исидор. Не плачу я, глаза дождит. Отпустил он меня. А всё страшно.
   Поликсена. Не попусту тебя дождит. Попал ты, как курица в ощип. Надо тебе исчезнуть, чтоб ни один, ни второй тебя не достали. Пересидишь, время к тишине повернется. Вернешься и заживем, как прежде. Вставай, мой родной, пора. Уходить пора.
   Исидор. Нет, моя родная, никуда я не пойду. (пауза) Ну, что, скажи, они мне сделают? (пауза) Не знаешь что ли: везде достанут.
   Поликсена. А вот и нет. Есть у меня такое место. В пятнадцати верстах от стен, живет крёсенка. Так ее звали у меня в семье. Никто здесь про нее не знает. А я к ней и шла в тот год, как несчастья в ваш край меня привели. Женщина добрая и не болтливая. Анастасией зовут. Живет одна.
   Исидор. Уговорила. Только уговор, пойдем вместе. Что тебе здесь делать?
   Поликсена. Уйдем мы отсюда и уж не вернемся. А тебе труд крестьянский, что корове седло. Захочется в монастырь. С отцом Иосифом, или еще с кем поговорить.
   Придумки свои кому там расскажешь?
   Исидор. Тебе и расскажу.
   Поликсена. Мне от них никакого умиления. А тебе нужно, чтоб на тебя люди дивились, рот открыв на глупость твою. Не первый год тебя знаю, захиреешь без монастырских, без грамотных, да просто, без людей новых. Ведь у крестьян как: вчера Макар, сегодня Макар, завтра Макар. Да бездельников там ой, как не любят.
   Исидор. Выдумщица ты моя
   Поликсена. Останусь я, и ты вернешься в тепло, в сытость. Я тебя, родненький, ждать буду. Молиться за тебя буду. Ну? Как?
   Исидор. Ну и умница, дуреха. (Пауза) Пропаду я там без тебя.
   Поликсена. Со мной пропадешь тоже. Я бы с радостью бросила монастырь и в деревне бы жила. Да тебя деревенские не примут. За лешего почтут. Пожалуй, и камнями забьют. А так, ты один тихо поживешь месяц, другой и вернешься.
   Исидор. Нет. Нет. Нет. Только с тобой.
   Поликсена. Хорошо, со мной. Ты сегодня, а я через месяц.
   Исидор. Нет, нет, нет. Завтра.
   Поликсена. Как завтра? Через месяц в самый раз. Чтоб незаметно.
   Исидор. Хорошо, через две недели.
   Поликсена. Согласна. Одевайся, садись есть.
   Стук в дверь. Входит молодой послушник.
   Послушник. От отца Иосифа я. Велено ждать тебе через полчаса у моста на Белозерскую дорогу.
   Уходит
   Поликсена. Час от часу не легче. За полчаса ты далеко по Вологодской уйдешь. Собирайся быстро.
   Исидор. Сама ты по Вологодской ступай. Не знаешь, что ли отца Иосифа. У него везде глаза и уши. Нет. Пойду, как сказано. Прощай, любовь моя. (Кланяется Поликсене) Бог даст, свидимся. А не свидимся, прости меня, не поминай лихом. (Плачет) Прощай.

   Картина десятая

   Прошло две недели.
   Ночь. Комната Поликсены. Стук в дверь. Входит крестьянин из соседней деревни, он тащит Исидора, избитого до полусмерти. Поликсена выскакивает из постели. Причитает.
   Крестьянин. Вот, нашел на дороге. Добрые люди подсказали, что тебе его.
   Исидор (поднимается на ноги). За что, Ироды, за что, я спрашиваю Родная моя. (Плачет) На ноги наступишь, пальцев десять, все десять взвизгнут. Головы не поднять.
   Поликсена. Кто тебя, Исидор, кто?
   Исидор. Ироды. Ироды, они самые, что ни на есть, люди. Иродов прощаю. Вмажет в глаз, все ясно. Не ангел. Человек. Иродов прощаю. Тебя, мою радость, тоже прощаю. Ты тоже человек. Уж неродной. Родных нет. Все родные умерли, и меня зовут к себе… Если б кто покой мне дал. Ах, если б дал. Нет покоя не… ет. Всё в клочки. Ничего целого. Разорвали на кусочки. Утро ли, вечер – столько людей лежит сейчас, мучаются. Ах, сколько людей. За что? За так. Прощаю. Всех Иродов прощаю.

   Картина одиннадцатая

   Прошло несколько дней. Исидор все еще слаб, он сидит на кровати, перед ним табурет, на нем миска каши и тарелка пирогов.
   Входит Поликсена
   Поликсена. Ты что ж, ничего не поел. Сколько дней прошло, а ты всё не ходишь.
   Исидор. Кусок хлеба съел и чаю попил. (У Исидора в глазах слезы) А больше мне нельзя, ты давеча сказала, что обжора я. (Ложится)
   Поликсена. Ну, сказала. Испугалась, что не осилишь ты столько, сколько съел. Заболеешь. Мало чего я сказала, вот ты мне прошлый месяц выговорил, что голова моя без мозгов, так что, я так и помру без мозгов?
   (Исидор нахохлившись, молчит)
   Поликсена. Да ты никак уснул.
   (Выходит из комнаты с миской каши. Через мгновенье возвращается с питьем.)
   Исидор. Любовь моя, покаяться я должен, грешен перед тобой. Ну, не все ты знаешь. Но доносов я не писал… Только я… То… олько я. Только я начну, возьмусь за правду, они уже смеются. Не нужна им правда. Им бы поржать, пожрать и – трава не расти. Шалохвость.
   Поликсена. Вот видишь, Исидор, всё ты понимаешь. Только не в ту сторону идешь. Это про обидчиков твоих? (Исидор напряженно молчит.) Ну, что молчишь, говори.
   Исидор(с облегчением). Ту, мою хозяйку, любил я. Ох, любил.
   Поликсена. Это какую, у которой спрятался? (Исидор кивает) Вот это дела!
   Исидор. Дела, дела. Женщина необыкновенная. Всё у неё, всё при ней. А хозяйка!
   Поликсена. Значит, не любишь больше меня?
   Исидор. Как такое в голову придет? Что говоришь такое? Ласточку мою не люблю! Больше жизни люблю. Радость ты моя, родная.
   Поликсена. А как же та?
   Исидор. Та – там. Она богоматерь божья. Ей все в округе кланяются в пояс. Не женщина она. Потому и зовут Любовью.
   Поликсена. Так, Исидор. Значит, как встанешь на ноги, так к ней уйдешь?
   Исидор не отвечает. Он спит.
   Поликсена. Спит.
   Исидор. (Просыпается). Что это?
   Поликсена. Где?
   Исидор. Что это лицо у тебя какое.
   Поликсена. Какое?
   Исидор. Темное.
   Поликсена. С чего бы свету быть?
   Исидор. Что случилось?
   Поликсена. Что случилось? Объявил ты, что любишь Любовь свою.
   Исидор. И что? Всегда-то ты знала, что люблю тебя.
   Поликсена. Да не меня.
   Исидор. А кого же?
   Поликсена. Соперницу мою.
   Исидор. Что ты придумываешь?
   Поликсена. Да только что объяснил мне, Богоматерь Божью в том хозяйстве, где жил, полюбил.
   Исидор лукаво улыбается.
   Исидор. Это у меня час умиленья произошел. Время покаянья. А ты, дуреха, поверила? Да придумал я всё. От тошноты. Лекарство от тошноты. Тошно мне вспомнить, как они меня, убогого, бить взялись.
   Поликсена. Кто они?
   Исидор. Если б знать.
   Поликсена. Не говорила я тебе, настоятель будет у нас новый. Из Ростова присылают. Отцу Иосифу не подфартило. Бился, бился, да все попусту.
   Исидор. Вот он и есть.
   Поликсена. Что он?
   Исидор. Он – главный Ирод.
   Поликсена. А народ говорит, что по приказанию прежнего били тебя.
   Исидор. Не верь.
   Поликсена. Откуда ты это взял? Опять час умиления?
   Исидор. Взял, да и только. Не говори никому. Боюсь я отца Иосифа. А прежний где?
   Поликсена. Кто ж его знает. Уехал, и с ним пять монахов исчезли, как не было.
   Исидор. Дела.
   Поликсена. Дела всегда дельные. Не нашего ума все дела эти. Быть бы живу. Тебе подняться надо. Разрешаю тебе о Любушке думать. Лишь бы поднялся.
   Исидор. Любушка – дело хорошее. Ты лучше о своем Ванятке расскажи.
   Поликсена. Каком Ванятке?
   Исидор. Таком. С ушами. (Показывает большие уши.)
   – Оба смеются.
   Поликсена. Вот встанешь, Исидорушко, окрепнешь, накажу тебя по-христиански, и за Любушку, и за Ванятку.
   Исидор. Да я вроде уже наказанный.
   Поликсена. Мало, видать.
   Исидор. Не дури, любушка. Руку на мужа поднять?
   Поликсена. Лежи, лежи, не вскакивай.
   Исидор. Моя Любушка. Теперь я тебя Любушкой звать буду. Поликсена кончилась, да и я больше не ИсидОр, а ИсИдор. Время пустое прошло.
   – Входит послушник от отца Иосифа.
   Послушник. Фекла, требуют тебя. Отец Иосиф.
   Поликсена поднимается и, обращаясь к Исидору: Лежи дружочек, я скоро.
   Накидывает платок и зипун, выходит вслед за послушником. Исидор встает и идет к окну.

   Картина двенадцатая

   Просторная изба. Вводят Поликсену.
   о. Иосиф. Ну, посмотри, какая красавица! Да за такую красоту настоящий мужик полцарства отдаст и не крякнет. Ну, что ты прилепилась к этому, прости господи, недомерку. Да как же с ним жить можно. Ни Богу свечка, ни кобыле хвост. Его же хлебом не корми, дай только что-нибудь соврать. Как ты его слушаешь, и уши не вянут. Небось, про меня напридумывал, аж в глазах потемнело. Не нужен он тебе. Он жидкий, как вода, в какой кувшин нальешь, таким и будет. Согласна?
   (Поликсена молчит) Оставайся с нами. Увидишь, что такое жизнь настоящая. Мужика себе найдешь, детей нарожаешь, как сыр в масле будешь кататься. Жизнь свою с Сидором и вспоминать не захочешь. Ну, ты же умная баба! Останешься?
   Поликсена. Лестно, конечно, о себе такое слышать. Только жена я Сидору, и перед Богом за него отвечаю. Он может и говорит всегда из-за угла, придумывает часто, да выходит-то всё правда.
   о. Иосиф. А… значит, порассказал тебе обо мне!
   Поликсена. Избави Бог, о тебе ничего.
   о. Иосиф. А что же о жизни здесь? Всё-таки погостил он у меня.
   Поликсена. Отпусти меня с Богом. Клянусь, ничего не знаю ни про вас, ни про игумена.
   о. Иосиф. А про жизнь мужа последнее время? Где был? Что делал?
   Поликсена. Ну, про жизнь рассказывал. Про Любушку.
   о. Иосиф. Что это?
   Поликсена. Изменил он мне с хозяйкой в том селе, где жил. Любовница там у него, прямо святая.
   о. Иосиф. А… Сука! Меня надуть хочешь? Не выйдет! Будешь у меня щи пустые хлебать, пока дурь эта из головы не выйдет. Ведьма!…Увести.

   Картина тринадцатая

   Прошел месяц. Площадь в монастыре. Под деревом стоит Исидор и молится на кресты Успенского.
   Исидор. Пресвятая Богородица, помяни душу мою грешную, помяни всех моих и Исидора, Царствие ему Небесное, помяни. Поворачивается на кресты церкви Иоанна Крестителя: Да, моя хорошая, твой ИсидОр жив и даже возвысился. Он теперь концом света заведует. Не подумай плохого. Пока я запрещаю конец света, ИсИдор не посмеет. Я объявляю начало. Начало света. И свет этот на порядке держится.
   Из Успенского выходит о. Амвросий, прислушивается к последним словам Исидора.
   о. Амвросий. Порядок-то не твой, а Божий, а, как думаешь, добрый человек?
   Исидор. Это не моё заведение. Я концом света, а не порядком заведую. А конец света – это его хвост. Хвост тащится по земле, весь грязный, чего только на него не налипло. Боже мой, что я вижу. Отец Иосиф прилип. Господи помилуй. Концу света спокойствия не дадут. Так он никогда не пройдет.
   От монастырских ворот подходит Поликсена, одетая во все черное. Оба ее не видят
   о. Амвросий. Успокойся, Исидор, не плачь ты. Все пройдет, все образуется.
   Исидор. Конец образуется?
   о. Амвросий. Поликсена твоя вернется.
   Исидор. Откуда вернется?
   о. Амвросий. Молись, Исидор, и вернется она.
   Исидор. Отец Иоасаф, Христом Богом прошу, душу ее пожалейте. Не насильничайте. Она хорошая. Хорошая она. Я ей завещал деньги. Она вернется, богатой будет. Конец отпразднуем.
   о. Амвросий. Пить тебе нельзя.
   Исидор. Ох, прав ты, прав окаянный. Пропил я завещание. Всё как есть пропил. Даже дудку свою пропил, (вздыхает) а полушки у тебя не найдется?
   о. Амвросий. Нету.
   Исидор. И у меня нету. Дудку-то я сделаю. А хочешь, я твои денежки до конца света спрячу, а после конца отдам.
   О. Амвросий качает головой.
   Исидор. Спроси у братии, может желающие найдутся.
   о. Амвросий. Так ты Поликсену не дождешься.
   Исидор. Не дождусь. Думаешь легко конец света внутри носить? То ничего, а то от живота холод идет, слева, как не мое все – лёд. Там уж Он правит – Конец.
   Из церкви, после службы выходят прихожане и несколько монахов, все останавливаются, прислушиваются, замечают Поликсену.
   Один монах другому: Да это Фекла, а я ее за упокой читал.
   Прихожанин первый. За упокой уж лучше бы Сидора.
   Стоят, не приближаясь к Исидору.
   о. Амвросий. Ты дьявола концом называешь. Очиститься надо, ступай в церковь, отстой заутреню, покайся. Полегчает.
   Исидор. Там Ирод.
   Прихожанин второй. Креста на нем нет.
   Прихожанин первый. А еще бесстрашным его называют.
   Люди начинают креститься и понемногу уходить.
   о. Амвросий. Это и есть дьявол внутри. Мерещится тебе Ирод в Церкви.
   Исидор. Ну, Ирода ты не видел, а ИсидОра? Эта гнида ИсидОр беспорядок сеет. Что в конце, что в начале света, ей нигде не след людей в хавос… Поликсена от этой гниды и погибла. Кровоизъявлением заболела.
   о. Амвросий. Опомнись Исидор.
   Исидор. Да, да, я-то знаю. Ну, ничего. Завтра начало света начнется (шепотом) и нас всех повесят, (громко) чтоб не мешались. Распоряжение такое вышло. Начало очищения.
   Поликсена весь разговор стоит молча, ее не видят ни Исидор, ни о. Амвросий.
   Во время последних слов Исидора о. Амвросий в ужасе, закрыв голову руками, поворачивается и видит Поликсену.
   о. Амвросий (всплескивает руками). Посмотри, кто к нам пожаловал. Откуда ты?
   Поликсена кланяется в пояс. Народ постепенно расходится.
   Исидор. Матушка, Богородица, заждались мы тебя. (Бухается ей в ноги).
   Наконец-то ты с нами… Мы об этом, не помню с каких, лет десять молимся. Мы тебя так любим, уж так любим, заступница наша. А ты, было, нас забыла. Ох, прости, прости дурака. Исидор мутный. Мутный, да помнит, что ты меня в заведующие началом света поставила. Заведенье, по правде сказать, неказистое, да другого нет. Свет того и гляди, начнется, а кто к нему готов? Не монахи, нет. (встает) Одна моя Поликсена готова. Она тебя знает, вы с ней вместе в Горенках жили. Женщина она безобидная, так что ты за свою подругу похлопочи. Будь добра, Матушка, посмотри, чтоб не обидели. (Поликсена робко поднимает руку, как бы протягивая ее Исидору, Исидор пятится) Погоди, матушка, погоди. Я не все дела здесь сделал. Тот ли свет, этот, мне все равно, а дела я не сделал, не могу уйти. Прости, матушка, прости.
   Не выдерживает взгляда Поликсены, начинает крутить головой. Робко, бочком Исидор подходит к ней. Она берет его голову и кладет себе на грудь.
   Поликсена. Ну, Бог даст, теперь заживем в спокойствии.
   Исидор. Кто тебе сказал?
   Поликсена. С новым настоятелем-то?
   Исидор. Ах ты, моя красавица. (Обнимает ее) Любушка. Новый, значит лучший?
   Поликсена. Ты радоваться разучился.
   Исидор. Бабий ум цепок, да короток, до конца не дотягивает.
   Поликсена. (улыбаясь) Считаешь, конец нам понадобится?
   Исидор. Теперь вижу, это ты, Любушка. А как без конца? Не знаю только как.
   Занавес
   Выходит Настоятель, и обращается к публике.
   Настоятель. Желающие застраховать сбережения от конца света обращайтесь к Исидору Бесстрашному.

       Конец

Крылья по графику

   Действующие лица:
   Шар – фамилия у него Шаров, но все говорят Шар. Тридцать лет. Астроном, окончил МГУ, женат, живет в Алма-Ате. Жена находится в психиатрической клинике.
   Василий – астроном. С женой три года назад приехал работать после окончания физфака МГУ.
   Диана – жена Василия, его однокурсница, астроном.
   Артур – механик. Дважды женат, прежде работал на астрономической станции, в Малом Алма-Атинском ущелье.
   Макар – астроном, однокурсник Василия, приехал в командировку.
   Дарья – бухгалтер, приехала в командировку.
   Толя – двадцатилетний парень – техник. Женат, на грани развода.
   Зоя и Лидия – работают на кухне. Живут в поселке недалеко от Алма-Аты
   Действие происходит в астрономической обсерватории Московского университета, расположенной в горах Тянь-Шаня на высоте 3000 метров. Астрономы живут постоянно в маленьких домах, построенных вокруг трех телескопов. Только Шар, Толя и Артур имеют семьи в Алма-Ате, хотя все трое не счастливы в семейной жизни. Остальные с удовольствием спускались бы в А-Ату, если бы там у них было жилье, жизнь здесь малокомфортна, кроме того, из года в год одни и те же лица, одни и те же разговоры.

   Первая картина

   Встреча Дианы и Даши проходит около столовой. Следующее действие в столовой во время и после ужина.
   Диана вместе со своим мужем Василием идут к своему дому.
   Д и а н а. Нет, ни за что c этой цифирькой, Дашкой, нельзя говорить ни о чем. Ну её. Как маленькая, честное слово. Я её пригласила вчера. И что? – Забыла!? Нет, занеслась, вот что. Что с нее взять? Ни разума, ни сердца. Ладно. Лишь бы вреда от нее не было. Конечно, у нее сила, может нашу кампашу, особенно Серафимыча, под корень срубить. Вся в кредит-едит ушла. Вон она идет навстречу. Васенька, дома меня подожди. Я счас.
   В а с и л и й. Я пока тебе воду поставлю подогревать, на ночь.
   Пустив мужа вперед, останавливается, чтобы поговорить с Дашей.
   Д и а н а. (Даше) Ну, что, Дашенька? Может, сегодня на телескоп придешь?
   Д а ш а. Извини еще раз. Правда, забыла. Можно сегодня. Только видишь, небо. мне кажется, не совсем.
   Д и а н а. Ты что, у нас спец по астроклимату? Артур еще утром сказал, что сегодня небо будет.
   Д а ш а. Ты ему так веришь?
   Д и а н а. Не то что бы «так», но верю. Он здесь дольше нас с Васей сидит. С чего бы ему не верить?
   Д а ш а. Ты в самом деле считаешь Артура таким умным? Что он самый умный, умней Шара?.
   Д и а н а. Артур? (Хи-хи-хм.) Самый умный? Не умный, он – мудрый.
   Д а ш а. Так ли?
   Д и а н а. Так.
   Д а ш а. И как?
   Д и а н а. Про жену я не знаю.
   Д а ш а. (Про себя. И зря.) Но пить-то зачем?
   Д и а н а. Да… аша! Мы разве можем сказать, зачем мы делаем то или это?
   Д а ш а. Не можем. (Про себя: если не можем.)
   Д и а н а. Ну, то-то же. Ждет меня муж. Приходи к девяти. Я простила. Оденься. Тулупчик могу одолжить. Приходи, луну покажу, если небо.
   Д а ш а. А если дымка?
   Д и а н а. Если неба не будет, все свободны. У Артика сбор.

   Картина вторая

   СТОЛОВАЯ с названьем «трактиръ».
   Д а ш а. (сама себе) Уже сумерки, а неба не будет, ура. Вместе мы, вот наш трактир. Вместе мы, и гор как не бывало. Нет холодного озера взгляда. Нет ничего. Мы, как мы. Мы – одни. Потом у Артика.
   В столовой за ужином за тремя длинными столами сидят восемь человек. На слова Шара остальные отвечают с разных мест, как хор, не особо заботясь о том, что говорят другие.
   Д и а н а. (Обращаясь к мужу, пофыркав, насморк, наверно). Устала, пойду отдохну. Уходит.
   Ш а р. Простите, друзья, выпил, ошалел от длиннющей пробежки, – снизу поднялся пешком.
   Все дружно жуют, никто не отвечает. Макар наливает ему водки.
   Ш а р. (Водки попив, сделался жарким конем. Пусть без копыт, ножкой шаркнет на месте, глазом косящим абстрактную даль обведет и скажет) Други, я глуп… я – нечестен… я счастье свое потерял.
   И заплачет, конечно, лишь в мыслях. А народ помолчит, поглядит на него, плечами пожмет, конечно, лишь в мыслях. И скажет:
   В с е. (вразброд) Ну что ты.
   В а с я. О чем ты? И так всё в царствии нашем спокойно. Воруют умеренно, пьют незаметно, поют.
   М А К А Р. Поют по ночам, естественно, днем на работе не пьют, не работают, даже, похоже, не спят.
   Шар. Ну, это, положим, кто как.
   М А К А Р. Положим. Как кто?
   Шар. Как самым последним бомжам, нам приходится туго. И цели, и цены – всё всмятку, и выхода нет.
   В а с я. Ну, скажешь.
   Шар. Неужто неясно. Я – прав.
   В а с я. (В сторону.) Хоть правы одни говнюки.
   Толя. (Обращаясь к рядом сидящему Артуру). Хочешь, расскажу. Пауза. После обеда прилег и прослушал вчера по радио Анну Каренину. Там кот Матроскин выступил сразу в двух ролях. Сначала граф Толстой. Матроскин напустил на себя важности и медленно объяснял, что к чему у этих господ.
   Потом он был Каренин, ну, тут уж он не скрывал, что он Матроскин, вдоволь хихикая и подсмеиваясь над бедной Анной.
   АРТУР. Тебе поглянулся Каренин?

   Толя. Слушай, слушай. Бедная Анна старалась, как режиссер велел, ломая голос и подвывая. Только когда Матроскин объяснил, что она, бедная, еще и испытывает страсть, она изобразила это в микрофон, тютелька в тютельку по славной традиции. Страсть на радио всегда это частое дыхание и вой. И к кому страсть! К Сипатому, предводителю банды. Конечно, Сипатый хуже Матроскина. Уж лучше бы хихикал и подсмеивался, чем добывать себе хлеб, пусть с маслом, убивая людей. Так что спектакль не художественный.
   АРТУР. Приснилось. Заснул, видно.

   В а с и л и й. Это дело средней глупости.
   М А К А Р. (Обращаясь к Шару.) Да ладно, что тебе не по нраву?
   Шар. Да всё. Где у нас достиженья? Где научного дела полет? Да просто всё валится, всё в негодность стремится. И с каждой минутой всё ближе фиаско любви.
   Толя. (В сторону) Фиаско уж тут.
   В а с я. Ну-ну.
   Шар. (Обращаясь к Васе.) Ты же знаешь, жена в психушке, полгода как. Пауза. Хорошо. А где справедливость? Конь наш железный кому достается порой? А… Понял, да? А народ в ничтожество впал – не бунтует, пешком, если надо, бежит, на коня не надеясь. Да, знаешь, и харч, да, и харч он ворует.
   Все постепенно расходятся. В столовой остаются трое. Разговаривают двое. Третий Василий, муж Дианы, сидит молча, на другом конце стола.
   М А К А Р. Кто ОН?
   Шар. Кто. Да все тот же. Серафимович.
   М А К А Р. Так нужно смотреть.
   Шар. Кому это «нужно»?
   М А К А Р. Конечно, тебе.
   Шар. Мне? Мне некогда, да и нет полномочий… А с бычком. Ну, позор, Макар, ты – барашек ж е р т в е н ы й. Александров, наш полуэлектрик, житель туристского рая на 400 метров ниже нас, беднягу-бычка поймал, сожрал, а на тебя повесили. Тебе что, охота в безденежье вечно? Сколько в месяц от зарплаты?
   М А К А Р. (Качает головой) Да много. А что делать?
   Шар. Что! Серафимовича вон, и тебя в серафимскую должность назначить.
   М А К А Р. Прожектёр. Гуманоид. В утопию влипнешь.
   Шар. А ты в топком болоте увязнешь. Конечно, это у кого как. У меня, например, так. Первыми уходят имена. Слова еще держатся, но из последних сил.
   М А К А Р. Деменуэнция.
   Шар. (Отмахиваясь.) Наверно. Надо спешить, иначе всё, что ты прожил, всё, пока ещё сногсшибательно интересное, превратится в хрустящую пыль на зубах.
   М А К А Р. (подхватывая тему.) Близкие и знакомые будут только таращить на тебя глаза и не скажут ни слова. Деревья замкнутся в себе, вода, вода блеснет и уйдет. Одним словом, вся твоя жизнь, как кошачий хвост, облысеет и сделается неприглядным.
   Шар. Фу, ты. Кошачий хвост. Твоя может и такая. Моя не… т.
   М А К А Р. Наш белоснежный кот, житель квартиры моей подруги, уже семнадцать полных лет не то что молод по характеру, но полон интереса к жизни. На вид кот, как кот, хотя, конечно, стар.
   Теперь взглянем на хвост. С какой стороны ни посмотри, он плачевен. Длиннее, чем сам кот, но, если бы он был приятным на вид! Нет, по всей его длине радостные воспоминания о богатой, насыщенной жизни то и дело прерываются видением нищенского голодного существования. Не хвост, а функция, не имеющая нигде производной.
   Наконец, дай-ка припомню, каков, хотя бы на вид, мой собственный хвост. – Полное совпадение. Во-первых, он длиннее меня на несколько километров, и в нем прекрасные заросли богатых воспоминаний обрываются, и возникают километры жалкой, ссохшейся плоти, возникшей в бескормицу. В те периоды я перебивался чем попало, хоть парой случайно пойманных фраз.
   ВАСЯ. Макароныч, хвостатые глупости твои – фигня. То, что там в воздухе носится, в просторах степных растворяясь, здесь, в капле, виднее. Гляди без выдумок. Некуда деться от горстки своих. Всё известно, что будет, что было, что есть.
   Поняли?
   ШАР. Неа.
   Шар, про себя ругнувшись, уходит. За столом остаются два астронома Макар и Василий.
   М А К А Р. Видел ты летающих муравьев? Я расскажу. Большие муравьи организуют себе маленькие крылышки и летают. Крылья у них не всегда, а только в определенный период их жизни, то ли в пубертатный, то ли в предсмертный.
   В а с и л и й. Ты, что, по муравьям соскучился?
   М А К А Р. Наверно. И еще по другой животине. Вот послушай, я жене написал.
   В а с и л и й. Командировочные обычно писем не пишут.
   М А К А Р. Это почему?
   В а с я. Некогда им, да и живут они здесь не долго.
   М А К А Р. Знаешь, чего не хватает вам, постоянным жителям?
   В а с и л и й. (Улыбаясь). Нам?
   М А К А Р. Помнишь в библии про людей не горячих, не холодных. Чувство отсутствия чувств – вот заноза. Это не печально, не весело, – никак. Вот и живем в никак. (Василий пожимает плечами). В пустоту приплывает вражда. (Пауза) Да я, может, письмо и не отправлю. Как здесь отправишь?
   В а с я. Просто. Вышел из дома со своей бумажкой, руку поднял и выпустил бумажку, если никому у нас не понадобится, то обязательно долетит.
   М А К А Р. Не издевайся.
   В а с я. Ну, читай.
   М А К А Р. Я живу в крайнем доме. Тут высота, и привычное – вдруг незнакомо. Конечно, не город. Может быть, дух деревенский? Отнюдь. Там листья, деревья. Там пахнет навозом, дровами, дымами, и травы за травы, встревая, растравят растущую мощь опьяненья.
   В а с я. Ну, рассмешил, «мощь опьяненья». Загнул. Хотя… Все люди врут, но каждый по своему. Один врет упоенно, так что сам не замечает, где ложь, где правда. Второй вообще никогда не сталкивался с правдой, он живет в придуманном мире.
   Вот наш Артур, мужик грубый и сильный, кажется, зачем ему врать. Ан нет, он врет так искусно, что веришь ему на сто процентов – артист.
   Два полюса, артист – зануда. Общее у них то, что они не понимают, что врут. Первый считает, что он красиво говорит и по-другому нельзя. Второй говорит одно и то же так долго, что сам не узнает того, что говорит. (Пауза). Ну, читай уж.
   М А К А Р. Здесь нет опьяненья, здесь трезвость. Тоже трава, но другая. Жизнь заставляет её поскупиться на лист и на запах. Запахнешь, частицу себя подарив, а зачем? Пчел и другого народца не будет, а будет мороз по ночам. Силы копить и копить. Не погибнуть, на это, что было, отдали.
   В а с я. Ну, последняя фраза про нас. Не погибнуть, на это, что было, отдали.
   М А К А Р. Да ну тебя. Тебе бы только посмеяться над бедным Макаром.
   В а с я. Ну, и какая у тебя теперь фамилия, Пришвин или Бьянки?
   М А К А Р. Сам ты Бьянка. Да, так вот про муравьев. Про летающих.
   Возьмем людей. Они бывают умными тоже не всегда, а в определенные периоды. Думаю, это с крыльями связано.
   В а с я. Про людей лучше не говори.
   М А К А Р. Так и все млекопитающие. Бегемот, наверняка, тоже летает, только один-два дня за всю жизнь. Полетает и снова в теплую лужу, согрелся и забыл, что летал.
   В а с я. (чуть-чуть завелся.) А у людей по-другому?
   М А К А Р. У нас, у людей, крылья по графику. Зачешется спина, почешешь, забудешь. А крылья уже готовы, но не всякий сообразит, что уже можно лететь. Сидит, чешется, а когда подарок дойдет до сознанья, крылья уже пересохли и никуда не годятся.
   В а с я. Сиди в своей кровати, и лицо поумней сделай.
   М А К А Р. С крыльями это просто, а вот бывает, сидит на стекле букашка, ты её хлоп – и нет ее. Ни на стекле, ни на окне, ни на полу, ни живой, ни мертвой. Никаких следов. Очевидно, перешла она в другое состояние. То ли стала феноменом, то ли трансценденталом. Одним словом, теперь она невидима.
   В а с я. А ты что, себя считаешь видимым? Мечтаешь, чтоб комары кусались? Ну, хоть какая-нибудь букашка прожужжала. (Неожиданно серьезно). Тишина гробовая действует.
   М А К А Р. И не говори. Я всего месяц, а как ты третий год?
   В а с я. Да так, с умным лицом.
   М А К А Р. Слушай музыку. У Баха – Бог. Сублимация – никакой воды, слез, жалоб, откровенного смеха, как и заносчивости, ехидства, зависти.
   В а с я. Ну, сказанул. У меня работы невпроворот, а ты, Бах. Вот дома с женой повертишься, тогда я тебя спрошу, как у тебя с Бахом. А как, правда, у тебя в Москве?
   М А К А Р. Всё плохое, вплоть до непереносимого, я не даю никому видеть, а утаскиваю вглубь себя и там начинаю грызть.
   В а с я. Значит вздохнуть свободно приехал.
   М А К А Р. Вроде того.
   В а с я. Вообще, ты не вовремя приехал. Жизнь приходит, если у нас сундуки. Так их прозвали, потому что в первый раз они привозили много ящиков с аппаратурой. А теперь вот как это бывает.
   Нам из института: к вам едет команда. Почти как в футболе: 12 космической веры апостолов юных. С ними дядька-куратор, черноморской закалки начальник. Ведь столица апостолов на море Черном, а здесь филиал. Здесь небо.
   М А К А Р. Что за сундуки? Я тоже хочу стать сундуком.
   В а с я. Команда сборная. Из ящика, и от нас, из ГАИШа. Можешь попробовать. Мне кажется, это не твоё. Ну ладно, рассказываю.
   Неделю сидели, почти никто их не видел, только в обед дружной гурьбой спускались с небес до трактира. Нет оживленья, всё тихо, всё молча – тоска. Только АлександрОв, на коленке Вити-фотографа ниже шорт бинт разглядел, парня окликнул: «Виктор, голова заболела? Повязка сползла». И дико потом хохотал. Команда плечами пожала, команда прошла. АлексадрОв остался доволен. Мертвяшкам себя показал: он остроумен и весел не то, что московские бледные люди.
   Тем временем в наш бесприютный приют прибивается некто Ужимов, литератор, на службе в газете «Степняк». С заданьем – ученую жизнь описать.
   Ужимов ходил и уныло смотрел на приборы, на трактир, на людей. Что-то его, ну никак ничего не волнует.
   Наткнулся на сундуковых парней. Несли что-то хитрое к дому. Ужимов уж тут: «Вы днем, как и ночью, все сутки в работе?» – «Отнюдь, аппарат для души», первый молвил. Второй уточнил: «Самогонный». Третий уныло, – «вот, сочинили». И снова тот первый: «Попробуем в эксперименте». Ужимов ужался, стал маленьким, – очень участье хотелось принять, ох принять, – жалобно вслед уходящим смотрел. Вскипел от нахальства. Больше к умным решил не соваться.
   М А К А Р. Ну, и что тут интересного? Таких ужимовых стада во всех углах Земли пасутся.
   В а с я. Ну, что дальше не будешь слушать?
   М А К А Р. Да, слушаю, слушаю.
   В а с я. Электрик Петрович в то время увлекся кролями, и зайчики всё еще живы к моменту Ужимова были, хоть скоро он их, откормивши, увез. Клетки утром откроет, зайцы не сразу, но прыг и в траве что-то личное ищут. Кушают, весело машут ушами, потом затаятся и долго комками лежат.
   И вдруг наш Ужимов чуть не убил, наступив на черно-белую кочку живую. «Что это? – радостно. – Заяц?» «Ну, да», – отвечали.
   Вот заяц и стал ушастой фигурою речи, средоточием мысли научной.
   Высоко, высоко, высоко, – степнякам сообщал литератор. – Там, где только туман и люди в тумане героический пот утирают, на благо отчизны трудясь, там самый-пресамый, самый в мире и самый на свете – высотный аутентичный грызун проживает бок о бок с наукой, ничуть от нее не страдая, а скорее в ней нишу найдя. Астрозаяц, открытие века, супергрызун. Ихней науке куда, если нашу науку чудотворит природа сама.
   До таких вот высот интеллекта добрался, очень сильно хотелось в редакции премию взять. «Высокогорное чудо» – заглавие вышло.
   Долго смеялись электрик, завхоз, звездочеты. Сундуки, о протесте подумав, решили, с таким интеллектом нет смысла тягаться. Написали плакат, лозунг дня, ненавязчивый кукиш. Буквами ярко красными слово одно «ОТНЮДЬ». Всю стену он занял, устроившись под потолком. На этом забыли статью, щелкопера и все, что внизу там кипит. А слово очнулось и кинулось радовать, отнюдь не любого, своих.
   Дело, праздник коррекции – в среду. Можно туда приходить – всё открыто. Дом сундуковый на камне, вверху. Ты же видел. Там просторно, хоть на стуле сиди, хоть просто на белом досчатом полу. Начали день трудовой после заката, а праздник – когда темнота.
   Люди работают. Как?
   Каждый двенадцатый место свое не уступит. Каждый двенадцатый плотно на стуле сидит. Что сделать им надо?
   Те – в небе отловят изделье, эти проявят, другие измерят.
   Дядьки что-то не видно. Команду на старт запустил и ушел.
   С центром связь непрерывна. Там ожидают, как скоро мы мышку-звездочку выловим в небе. Не ловится. Все в напряженном унынии. Лишь телескоп, не волнуясь, немышью звезду выдает. И вот прибегает тридцатый, наверное, раз Витя фотограф с лжемышью под мышкой. Проявлено. Тащит румяному Коле считать. Неужели – «отнюдь», каждый страшится. Коля глядит на экран. Коля колдует. В этот момент все чувства стремятся к нему, все знают, если мышь, он ее не упустит.
   Коля «есть» завопил. Что тут было, – шуму, объятий, стуку и бегу вокруг. Отликовали, все длилось не дольше минуты, работа не ждет, продолжаем. И вот она звездочка, меньше плевочка котенка.
   В Крыму отвечают «она». Тут же коррекция – вот итог всей работы недельной.
   Три пятнадцать, убийственно хочется спать.
   М А К А Р. А ты-то при чем?
   В а с я. Чудак-человек. Телескоп-то мой. Они неделю на него навешивали своё. Мне бдеть надо.
   Ну вот. Хоть и привык к ночной работе, но тут тело, как будто из дома сундучного вдруг улетело, а то, что с тобой, – ватное что-то, чужое. Только бы вату смешную где-нибудь, хоть на полу, положить, под задиристым словом «отнюдь» покемарить.
   Апостолы бегают быстро, им не до сна.
   Четыре. Кончилась ночь и работа, луна половинкой взошла: неба нет. Спать расхотелось, есть тоже. Можно в футбол. Под луной, вблизи телескопа мячик прикольно гонять. Первый упал и не встал. Второй держится за бок. У третьего хлынула из носу кровь. Разошлись. В два часа дня снова сборы. Готовиться к ночи пора. Конечно, им тяжко, а веселье какое!
   Вечер последний, прощальный, утром конечно, чуть свет отмечали. Выпили что-то из местной бутылки, смешное. Молча в трактире сидели, есть никому не хотелось. Саша, наш, универский, с тихим весельем спросил: «Ты здесь надолго?» – «Навек», я сказал. Он клоунским жестом как будто бы шляпу поднял.
   М А К А Р. Ну, у меня допуска нет, я с командой не пересекусь. (Пауза) Ой, что скажу, кроме тебя, некому. Вот, я тут по Алма-Ате прокатился, на трамвае. Где-то на окраине остановка, и неприметный домишко темным глазом пустым уставился в близкую землю. Люди. Какие-то люди входят в трамвай. А девушка, видно, не хочет. Стоит неподвижно. Смотрит в мою сторону, но мимо меня. Вглядываюсь. Лицо-загадка. Такого лица не встретишь в обычной, коричневой жизни. В славянских чертах проступает китайская милая тихость, серьезная цель, не входящая в наш обиход: магический круг намерений странных, мыслей других и чувств непонятных. Что могло бы ей радость доставить? А что – тронуть? Рот срисован с чего-то, что в транс заставляло впадать поколенья. Может ли – странно подумать – каша, капуста таким существом поглощаться? Не может оно, существо, такими губами не богохульствовать, а просто, что-то дурное сказать. Лепка лица, носа, глаз очертанье – тут слова не подходят. Другое здесь. Избыточный пафос природы? Орудие Бога? Но цель? Бог весть. Надо стараться понять. Надо стараться.
   В а с я. Ну, брат – это кино какое-то. А жена как же?
   М А К А Р. (Возмущенно). При чем здесь жена?
   В а с я. Прости. Приснилась она тебе.
   М А К А Р. Да нет. Не приснилась.

   Картина третья

   Лида. (Входя.) Макар, Вася, засиделись. Задерживаете меня.
   Мужчины уходят. Появляется вторая, Зоя. Собирают посуду в мойку.
   Зоя. Лидка, ты какая-то сегодня не такая.
   Лида. Нет. Ты представь, не проснулась еще: кто-то ходит. Шуршит, не стесняясь, бумагой, старается в сумку попасть.
   Зоя. Да ты что?
   Лида. Я испугалась. Кричу «кыш», никакого ответа. Так же, блин, шуршит и шуршит.
   Зоя. Я б запустила хоть чем.
   Лида. В кого? Я ж не вижу. Может, ворона.
   Зоя. Где здесь вороны, ты что?
   Лида. Испугалась. Чуть поднялась на локтях.
   Зоя. И что?
   Лида. Белки. Деловые. Обследуют всё. Пакет разорвали.
   Зоя. Значит, в палатке дыра.
   Лида. Ты слушай. Конечно, дыра, да мне-то что толку? Как рыжих бестий прогнать?
   Зоя. Рыжая бестия – так тебя твой Вовка зовет. Ученый.
   Лида. Гад он, ученый.
   Зоя. Ты что?
   Лида. Ничего. Обещал, разойдусь, разведусь. А я опять залетела.
   Зоя. А он?
   Лида. Гад. Ты лучше про белок послушай.
   Зоя. А что?
   Лида. Да то. Убила я белку-заразу. Железку здоровую мой положил в головах – наверно, стащил. Схватила ее и по ним.
   Зоя. И что?
   Лида. Заверещали, побежали, как бабы из бани, если хлещет один кипяток, а этот, бельчонок лежит. И кровь.
   Зоя. Что теперь делать?
   Лида. Выбросила, что делать.
   Зоя. Нет, тебе-то что делать?
   Лида. Да что я, маленькая? В первый раз?
   Зоя. Ой, Лидка, дела.
   Лида. Да, ты языком смотри не трепи. Если кто здесь узнает, я на тебя все повешу, поняла?
   Зоя. Да брось, что же мы, не подружки? Ты хоть и крутая, а глупая, Лидка. Сказать секрет?
   Лида. Ну.
   Зоя. Замуж иду. Заявленье подали.
   Лида. Ух, ты. Почему ж я такая? Вот че… ерт.
   Зоя. Приглашаю, через три недели.
   Лида. Ты подумай. Вот девка счастливая. Наверно, в Москву уедешь теперь.
   Зоя. Ну.
   Лида. Уедешь, я здесь буду одна.
   Зоя. Что делать с тобой. Дура ты, Лидка. В марте гуляли, тебе девятнадцатый стукнул?
   Лида. Сказанула. Девятнадцать исполнилось.
   Зоя. Всё равно. Не надо рожать, жизнь искалечишь себе и ребенку, но и залетать-то зачем? Что ж ты такая у нас…
   Лида. Не тебе чета. Ты у нас деловая.
   Зоя. Поговори с Дианой. Как она не залетает?
   Лида. Диана замужняя, что ей.
   Зоя. Ну и что? Женатая. Ей тяжелей.
   Лида. От тяжести пухнет.
   Зоя. Не злобствуй. Возьми и спроси у нее, что за средство беспроигрышное.
   Лида. Щас. Злая ты, Зоя. Сама-то небось.
   Зоя. У Артура спроси, как он с Дианой.
   Лида. Отстань. Отвяжись. Тебе б издеваться.
   В окне видно, как подъезжает на большой грузовой машине Миша, жених Зои.
   Лида. Видишь, ты – хитрюга, не бросилась Мишке на шею. Издали ручкою пухлой махнула, вот жених и растаял. Счастливою будешь.
   Зоя. Кто тебе мешает. Брось своего Вовку, сама говоришь – гад он. Найдешь подходящий вариант.
   Лида. Как же, сама ты неумная. Люблю я его. Смотри, что он мне подарил.
   Достает из кармана сверточек, разворачивает. Там сережки с камушками.
   Зоя. Ну и что?
   Лида. Любовь у нас, что?
   Зоя. Да, небось, он и не покупал их. Какая-нибудь бабка из сундука достала.
   Лида. Тебе б только гадость сказать.
   Зоя. А ты и растаяла.
   Лида. Вот рожу ему сына, и будет у нас семья. Снимем комнату… очень мне с матерью тяжело. Хулиганка она.
   Зоя. Пора тебе комнату снять. Вытряси из Вовки. А мать у тебя не хулиганка, не ври, нервная она. С такой дочкой окочуришься раньше времени.
   Лида. Вот поженимся – она успокоится
   Зоя. Чудес не бывает… Думаю, этот подарок – знак прощанья. Откупился он от тебя.
   Лида. Ух, Зойка, вражина ты последняя. И на роспись к тебе не пойду.
   Зоя. Ну вот. Здрасте! Я ж любя. Предупредить хочу. Роди. Пойдешь по поселку с мужем под ручку.
   Лида. И пойду.
   Гром тарелок. Молчанье.
   Распахивается дверь, в столовую влетает Даша.
   Д а ш а. Что нахохлились, подруги?
   З о я. Да вот, Лидка рожать хочет. Я отговариваю.
   Д а ш а. Я в курсах.
   Лида. Что. ооо? В каких это курсах?
   Д а ш а. Ты что, с неба свалилась? В нашем гнезде, ты только подумала, все уже знают. Смотри, форточка.
   Лида. Я же сама закрыла и заперла.
   Д а ш а. Барабашка.
   Лида. Ты подслушивала?
   Д а ш а. Неизвестно, кто подслушал, но знают уже все. Суперновость.
   Лида. Стерва ты, Даша.
   Д а ш а. Хватит о глупостях. Слушай меня. Значит так. Сидишь здесь до шести месяцев, потом сматываешься. Я тебе напишу адрес. Хорошее место. Ты там на работу устраиваешься. Рожаешь и оставляешь ребенка в доме младенца. Там за него тебе еще денежку дадут. Возвращаешься, хорошая девочка Лида, и летаешь. Слышала, после ужина здесь Макар рассказывал, что летают люди по расписанию. Слышала? Ну, сама расписание и планируй.
   Зоя и Лида, как по команде вращают палец у виска.
   З о я. Придумала!! Ученая!! Ну, девки, мозгов ни у кого. Когда можно завтра пойти и избавиться от засора.
   Л и д а. Да мало глупостей Макарошка придумывает? А ты повторяешь.
   Д а ш а. А вот и нет. Летать – это значит, новая жизнь у тебя начнется, всё сложится так, как ты и во сне не видела.
   З о я. Да, она за один день может от бельчонка избавиться, и новая жизнь, вот она. Девять месяцев ждать, чтоб в дыре оказаться?
   Д а ш а. Ну, если ты такая неверующая, то конечно, хоть день, хоть год, а дыра всегда наготове. Уходит.
   Лида. Зой, а может правда. Ведь грех.
   Зоя. Делай, что хочешь.
   Лида. Может Дашу Бог послал. Младенчика рожу, а там видно будет. Вовка может переменится. Может правда, а?
   Зоя. Свежо предание… Не верю. Давай быстро, Мишка скучает.
   Гром тарелок. Молчанье. Поставив чистые тарелки в шкаф, уходят.

   Картина четвертая

   В столовую входит Диана. Садится на стул.
   Входит Артур.
   Д и а н а. Дашка ушла?
   А р т у р. Ушла было, да вернулась. Сидит. За хлебом пришел. Весь хлеб сожрала.
   Д и а н а. Надо было ее в моем телескопе запереть.
   А р т у р. Устал от неё. Чего сидит – не знаю.
   Д и а н а. Она сама небось не знает.
   А р т у р. Мне надо с тобой посоветоваться.
   Д и а н а. Долгий разговор?
   А р т у р. Главное срочный. Посиди здесь. Я ее шугану, минут через десять приду.
   Д и а н а. Давай… Нет, давай сейчас. Пусть она в пустой комнате посидит. Так что у тебя?
   А р т у р. Слушай, давай переходи в мою комнату жить. А?
   Д и а н а. (Подходит к нему вплотную, прижимается). Ну, никак родимчик открылся. С какой радости? И что тебя не устраивает?
   А р т у р. Обрыдло всё. Развода с женой хочу. Потом ты разведешься.
   Д и а н а. Что? Ты понимаешь, что говоришь? Вася друг мне, а ты еще под вопросом. И потом, мне защититься надо, а у Васи голова хорошая. Вот после защиты поговорим.
   А р т у р. Значит, так? Так ты меня, да?
   Д и а н а. Не придумывай. (Целует его.) Если забеременею, то уйду к тебе. А пока выбрось из головы.
   А р т у р. Ну, тебе виднее.
   Д и а н а. Я – спать.
   Уходят оба.

   Картина пятая

   Утро следующего дня. Мастерская, где работают Артур и Толя. Входит Даша.
   Д а ш а. Привет, мученики! (Молчание). Во всей экспедиции ни капли воды.
   ТОЛЯ. Пошли Мишу, пусть не ленится.
   Д а ш а. Кто я такая, чтоб посылать кого-нибудь.
   Молчание. Кофе в колбе закипает. Толя разливает его по трем стаканам из колбы, держа её варежкой.
   Д а ш а. Спасибо… А сахара нет?
   АРТУР. Не держим.,. не буржуи.
   Д а ш а. Ладно, я тоже не буржуй. (Пьет, обжигаясь, по капельке) Что внизу хорошего?
   АРТУР. Да много чего.
   ТОЛЯ. Чего и не снилось, но нам не досталось.
   Д а ш а. Значит так и есть, (встает) спасибо за кофе. (Выходит).
   АРТУР. Всегда рады.
   Оба опускают головы. Толя включает паяльник.
   Даша проходит из мастерской через темный склад брошенных приборов, в комнату, похожую на школьный класс, садится за один из столов, пишет письмо подруге.
   Светка, привет! Чтоб тебе понятней, напишу-ка я тебе сегодняшнее утро.
   Завтрак прошел незаметно, слава Богам. Дома ни капли воды. Сходила к бане с бидоном. Бочка пуста. В столовой Зоя сказала, не знаю, нет у нее на запас ничего, мол, Миша утром еще обещал.
   Чем это Миша так занят? Не может съездить, всего-то ехать десять минут вниз, там минут двадцать, пятнадцать с осторожностью вверх.
   А зачем нам вода, спросим себя? Пить кофе, чтоб после в койку залечь до обеда, но книга не стоит того. Можно к Диане сходить, наверняка угостит, если не кофе, так чаем. Нет, будет долго и страстно о случаях в жизни своей ли, чужой распевать. Все-таки дело прежде всего, попьем кофе в лаборатории.
   Вот я пришла на работу. Это дом напротив трактира, чтоб работник к обеду успел. Впрочем, дома друг от друга так близко – и всего-то их три – от любого к любому почти так же мало идти. К тому же, где «корпус рабочий», если не знаешь, просто так не поймешь. Все – избушки.
   Ступенька. Дверь туговата, руками обеими тянешь – и ты в темноте. Это тамбур. После двери второй свернула направо, кофе запахло и чем-то еще. Здесь – материальная часть всех научных исканий.
   Электронное сердце бьется лучше, когда алкоголь в сосудах мужей-электронщиков наших. Толя с Артуром – тандем замечательных пьяниц. Да и как не дружить, если винища любого, наверное, баррель выпит, и проект существует выпить еще. Я всегда завидовала пьяницам: теплые они люди, приняли и, чуть тепленькие, породнились. Бескорыстная дружба мужская не миф, не легенда, но тайный Орден Братьев по Жажде. Женщин в Ордене нет, и не будет, все равно, если женщина пьет.
   Дернув дверь и увидев их лица, свой изъян я готова забыть. Вторник сегодня, все выпито, мрак.
   В безысходности полной, полнее на свете и нет, – накаляют паяльники разом при виде меня. Молчат, настороженным взглядом Артур что-то тайное Толе сказал. Мне в Орден нельзя, я знаю.
   А в комнате благостным ладаном веет. Разноцветье крошек цилиндров, пыль, проводочки, громоздких приборов засилье – всё, кажется, ждет окончанья поста.
   Кофе, хоть слабое средство, вскипает. Толя колбу поднимет, варежкой старой ее прихватив, на три граненых стакана по чуточке всем разольет. Губы сожгу, но глотну. Пьем без сахара, соли, изысков прочих, буржуйских. «Деньги лишние в дело» – девиз, тоже тайный, но и чужому – понятный. Что-то я говорю, что-то мне отвечают, но все помыслы Братьев не здесь.
   Мне пора на работу, вышла, намолчавшись с друзьями довольно. Слева – сердце научных исканий – длинная комната, три окна на восток, точнее, на баню, столы друг за другом, как в школе, стулья за ними, а напротив большие шкафы. Что в них? Звездочетов талмуды-таблицы, старых журналов астропривет. Физики чистой немного, фантастики больше, толстых томов футуристов, где футурум, естественно, в дальнее прошлое врос.
   Странно, но только в комнате этой пахнет жильем.
   Люди, когда-то сидевшие здесь, и подолгу, след оставили – запах, и, смешанный с пылью книг и шкафов, и разных отчетов бумажных, этот запах уют создает, подобье жилья.
   Не то в наших кельях, где каждый один обитает. Горный воздух чужих не пускает.
   Давай, приезжай сюда в субботу. Поговорим. Я сегодня вниз отправлю это письмо с шофером Владимиром.
   Подвигает к себе бумаги и углубляется в чтение.

   Картина шестая

   Сцена в соседней комнате, которую только что описала Даша.
   Толя и Артур остаются одни. Артур улыбается.
   ТОЛЯ. Обрадовался. Сейчас побежит Шару докладывать, видела, мол, бутылку.
   АРТУР. Где? (разводит руками)
   ТОЛЯ. Да везде.
   АРТУР. А… Весело тата тата прошкандыбала птичка.
   ТОЛЯ. Выскочил из дома голубой щенок.
   АРТУР. Где?
   ТОЛЯ. Да вон, в трактир пошел.
   АРТУР. Весело чирикая, прошкандыбала птичка
   Выскочил из дома голубой щенок.
   ТОЛЯ. Щенок килограмм на девяносто.
   АРТУР. Зато голубой в точку, видишь, морда какая красная.
   ТОЛЯ. А ведь у него есть.
   АРТУР. Не сомневайся.
   Из тайничка между приборами Артур достает бутылку.
   АРТУР. Видал?
   ТОЛЯ. (без энтузиазма) Продолжительные аплодисменты. А слышал, Василий пропал.
   АРТУР. (Разливая по тем же стаканам водку). Да ну? Ну, тогда на помин души.
   ТОЛЯ. Нет, ну куда ж он делся? Диана бегает, ищет.
   АРТУР. Да… Природа горазда умненьких вычесть, чтоб нам, глупеньким, полегче жилось. Ладно, разберутся. (Выпивают) Ты, Толь, правильно сделал, что вечером не пришел. Ничего не потерял. Хренотень. Но слушай, что после… Вася-муж, ротозей, зашел на минуту.
   ТОЛЯ. Красавец и сажень косая в плечах под дубленкою летной, прям-таки летчик.
   АРТУР. И не говори. Ну, про этого что. От железок очнулся, телескоп починил и пришел. Слушай дальше. Ушел скоро. Следом Дина, а эта сидит. Шар смотался, Макар смылся, а эта сидит. К часу все разошлись, а эта – Дашка, никак не уходит. Что ей нужно? Сидела. Сидела. И вдруг. «Как ко мне ты…» не помню чего. Любишь, не любишь. Смотришь, не видишь, иль так, уважая, блюдешь… Говорю по слогам: «Я тебя ненавижу. У меня будем спать иль к тебе?» Дура губки надула, напыжилась, личико пятнами всё, и молчит. Я тоже. Паузу долго держал. Черт его знает, что так получилось, я от себя и не ждал. Но зато отомстил. За Дину, за мужа ее, за себя. Будет думать в дальнейшем, как в обществе надо вести.
   ТОЛЯ. Хм. Не пойму, неужели всерьез, ты ей мстить собирался? Шутишь?
   АРТУР. Может, шучу, но ведь стоит того.
   ТОЛЯ. Ты не сможешь. Она же не дура. Ну, пошутит сама.
   АРТУР. Пошутит? Нет, не шутила. Умная? Ну. А что толку? Без пола она, это хуже, чем с мордою страшной. Хочешь, тебе погадаю про жизнь этой… ладно. Довел ее ум, и дальше – до безобразия, и никакого разнообразия. Цифры, на них она спит и лелеет, без них проснется и – смерть. Цифры всё тверже становятся, жестче. Да что! Говорить с нею будет, как камни таскать. Людей вокруг никого, разве что кошки.
   ТОЛЯ. Ну, Артик, ты сегодня философ.
   АРТУР. Какой на…..философ.
   ТОЛЯ. Не ругайся. Мы ж с тобой интеллигенты.
   АРТУР. Интеллигенты… Мы интеллигенты. Вот потому и жизнь наша – бардак. Слушай. Сначала понравилась мне.
   ТОЛЯ. Мм…
   АРТУР. Ну, в первые дни. А она? Чем на людей, на Настьку скорее внимательно взглянет.
   ТОЛЯ. Да кошек она тоже не любит.
   АРТУР. Вот, вот. Я о чем? Ты меня слушаешь или себя?
   ТОЛЯ. Говори, говори.
   АРТУР. А тут оказия вышла. Ну, я про этот случай. Теперь стоп машина, в мою сторону и не глядит.
   ТОЛЯ. Когда это?
   АРТУР. На завтраке. Вот и ладушки. Я-то тебя, как орешек, щелк, всю насквозь понимаю.
   ТОЛЯ. Хвастун.
   АРТУР. Не хвастун, а опытный. Добавим?
   ТОЛЯ. Наливай. Да опыт-то отрицательный.
   АРТУР. Сам ты отрицательный. Ты про развод что ль мой?
   ТОЛЯ. Ну, да.
   АРТУР. А я не рассказывал, как у нас все вышло? Нет? Ну, слушай, раз уж я философ. Поссорились мы как-то, а она, в мой остервенелый момент, возьми и засмейся. Ну, может, не смеялась, а только улыбнулась, но я не выдержал. Бил ее сначала кулаком в лицо, потом ногами. Помню, одна только мысль, не убить бы. Я, конечно, не прав, даже вспоминать тяжело, но где это видано, чтоб женщина надо мной смеялась. Это все равно, как идешь по лугу, споткнулся, а корова подняла голову и начала над тобой хохотать. Да нет, пожалуй, не так. Все равно как приходишь домой, еле на ногах держишься, а кошка, вместо того, чтоб молнией выскочить из-под ног, вылупилась на тебя и смеется… Берется за бутылку. Ты что, спишь?
   ТОЛЯ. Говори, говори, я не сплю.
   АРТУР. Ну и бросила она меня, моя. Как я ее ни упрашивал, как ни унижался, плакал даже, нет и нет. На нет и суда нет. Думаю, вернулась бы она и сжила б меня со свету. Теперь я хозяин сам себе. Хочу пью, хочу не пью. Одним словом, свободен, хоть второй раз и женился. Здесь тоже хорошо на этой гребаной высоте 3000 м. Единственная радость, от второй моей далеко. Гнусность.
   ТОЛЯ. Согласен. Только в прошлый раз ты про развод по-другому говорил.
   АРТУР. Ну да?
   ТОЛЯ. Да. Ты был интеллигентом в прошлый раз.
   АРТУР. Да ладно. Я тебе вот что скажу. Любое освобождение оборачивается освобождением от жизни. Маленькое освобождение – немного от жизни оторвался. И ты, чем больше твоя свобода, тем больше ты мертвяк.
   ТОЛЯ. Нет, ну, про что ты?
   АРТУР. Да про всё. Пойми ты.
   ТОЛЯ. Я не дорос.
   АРТУР. Хотя какая разница. Эта дыра, та дыра. Что там внизу хорошего? Ну, стал бы я там, внизу начальником. Да я бы этих подчиненных собрал бы в одну комнату, да и сжег бы под чистую. Такая все сволота и мразь. А потом дома каждое утро видеть эту теперешнюю, просыпаешься, а она рядом, слово скажет, будто острыми иголками меня.
   ТОЛЯ. Не, у меня не так. Может и хуже. Ларка, пигалица, вчера сказала: «папа, ты не хороший». Жена научила.
   АРТУР. Нет, моя тутошняя меня ценит. А перед мужем никаких совестей. Сам допустил, сам и терпи. Ммм, вон эта пошла под окнами. Ну, килька.
   ТОЛЯ. Не ругайся. Не твоё.
   АРТУР. Твоё что ль?
   ТОЛЯ. Просто ее не надо.
   АРТУР. Да, бабы всегда опасность. Провокация. Только перед ней раскроешься – бац, как тигра лапой, языком своим ядовитым бац, бац – и в дамках. Она тут не причем, она королева. Было бы ружье, да еще, если б сделать так, чтоб никто не узнал, – стрельнул бы я в эту.
   ТОЛЯ. Брехун.
   АРТУР. Ни одной, ни одной нельзя доверить никаких слов, никакого дела, не говорю уж, жизнь свою. Дина уж на что – моя, а фик тебе. «Молчи, скрывайся и таи» это он, конечно, про бабу. Доверяй, но проверяй. А Дашка просто шпионка. Как войдет, зырк, зырк, бутылку ищет, хочет донести. Ну… я ее обломаю.
   Толя склоняет голову и дремлет.
   Артур остервенело смотрит в одну точку.

   Картина седьмая

   Двенадцать часов дня, кухня.
   Лида. Вчера вечером Диана вернулась, а мужа дома нет. Решила, на телескопе, ушел работать. А утром проснулась, его нет. Всё обыскала. Вся в слезах побежала к Шару. Он уже включил свою бандуру. Как её?
   З о я. Радиотелескоп.
   Лида. Пришлось выключить. Побежали, всю станцию обыскали, домА, мастерскую, телескопы, цейсовский даже открыли. Начали искать со всем народом в ближних камнях, может, упал где. – Нигде следов нет. Уже спасателям позвонили.
   З о я. А мы проспали, ночь холодная была. Накинули с Мишкой еще пару одеял… Неужели не найдут?
   Лида. Уже четыре часа ищут. (пауза) Всё, Зой. Решено. Рожаю. Мы все умрем, и останется один мой Василёк.
   Зоя. Ну и дура.
   Входят Макар и Шар. Шар набирает номер в телефоне, кладет трубку.
   ШАР. Связи нет. Погода – кошмар. Уверен, он вниз ушел.
   М а к а р. В ночь?
   З о я. Ну на озеро, к мужикам рабочим.
   Шар. К метеорологам?
   З о я. Ну, да. А может, к АлександрОву? Туда всего-то вниз метров двести.
   Входит Даша.
   Д А Ш А. Ребята держитесь. На Туристе, ну вот ближней вершине для пенсионеров, обрывки одежды нашли.
   Шар. Кто? Когда?
   Д А Ш А. Спасатели. Только что.
   Лида плачет. Зоя смотрит на нее сурово.
   М а к а р. И что это такое? И как это такое? Облом, обвал, об лысый череп чем-то. Всё. Пошла чёрная проза жизни. Не жизни, обморочных заморочек. (пауза)
   Нет, ребята, Тянь —Шань – тайник Грааля. Василий принесет нам Чашу.
   Шар. Всё, Макар. Шарманка завелась. Пауза. Я уверен, это какое-то совпадение. С ним всё в порядке. Обращаясь к девушкам. Зоя, Лида. Мне дозвониться надо. Приходите к часу дня. Успеете всё сделать, ну, чуть опоздаем с обедом.
   Девушки выходят.
   М а к а р. Ты меня спросить что-то хочешь?
   Шар. Ты же с Васей учился. Как он, с психикой как?
   М а к а р. Не… т. Он всегда. (разводит руками) И девочки на него всегда смотрели и умирали. Он в группе в пятерке лучших, в смысле науки. А спокойный, непробиваемый. Диана обхаживала его!! Неужели правда она ему рога наставляет?
   Шар. Откуда ты взял?
   М а к а р. Толя мне болтнул.
   Шар. Понимаешь, юноша, Люди, как элементарные частицы, бывают с плюсом, бывают с минусом, а бывают с нулем. Вот Вася в третьей группе. Там около нуля много народа толчется, и всё народ толковый. Но женщинам нужен заряд.
   М а к а р. О! Я тебя понял. Я, кажется, тоже около нуля толплюсь.
   Шар. Ну, как Бог дал.
   М а к а р. Зверушкам, наверно, Бог тоже разное дает, но они не ропщут. А мы всё чего-то требуем. Вот человек глядит на небо. Оно же рядом, вот. А где же я? Наглядеться бы на небо до смерти. Щекой бы его коснуться и языком попробовать. Но где же я? Глаза бы в него вбить как гвозди, чтоб не отодрать, но где они твои глаза? Никак, никак тебе себя там, перед небом не отыскать. Не может человек соотнести себя с небом. Всячески его всуе поминает, дотягивается до него рукой, а соотнести не может. Но соотнести надо. Потому что вот оно, небо. Перед тобой. Вот тебе и разумное существо. Все остальные существа согласны с небом вполне. Перед ними не стоит такая задача. А человек?
   Шар. Пожиже, пожалуйста. А лучше, про себя.
   Входит Толя.
   М а к а р. Солнца нет. Серые, скучные горы. Редкостная пустота природы. При родах допущен страх смерти. Ребенок родился с изъяном. Отряхнули страх, остался прах. Земля – прах, слова – прах, – крах. И не вспомнить, что было другое.
   ТОЛЯ. У тебя ребенок? Даешь. Когда родился?
   На кухню входит Василий. Вид у него странный.
   ШАР. (трогает его рукой) Ты, откуда? АлександрОв привет передал?
   Толя и Макар подходят к Васе, бьют по плечу, смеются.
   В а с и л и й. А что?
   ШАР. Да тебя уж полиция ищет.
   В а с и л и й. Бред. Я с вечера ушел в пустую комнату, выспаться хотел. А про Александрова бред в квадрате. Как в темноте можно тропу в скалах найти?
   (Толя выбегает, чтобы Артуру и остальным рассказать про Васю).
   М а к а р. Выспался? Мы чуть не сдохли, а он спал.
   Шар. Да, Вася, Диана чуть с ума не сошла.
   В а с и л и й. Не придумывай.
   М а к а р. Вот, вот, мы всё придумали. А Василий Блаженный на нас поглядывал.
   В а с и л и й. Понеслась.
   М а к а р. Уложи свои мысли в стопку, положи стопку в шкаф, где тухлые простыни не ожидали такого соседства. Где твои мысли, легкие, как пух, вредные, как аллергия, серьезные, как первоклассники? Зачем их нет? – Эти мысли из стопочки – мертвые. Забудь про них. Конец бесконечен.
   В а с и л и й. (Вздыхает) Сел на любимую лошадку. Конец чего? Какой конец?
   Входит Диана. Бросается к Васе. Стоят плотно обнявшись.
   М а к а р. (Продолжает). Да не было тебя в той комнате, трансцендент. Где ты теперь? Узнать бы такое, о чем знаем, что знаем, но пока не знаем.
   В а с и л и й. Да всё ты знаешь. Придуриваешься. Это ты вчера про хвост говорил? У тебя не крылья, а хвост растет. Чешется-то не спина, а пониже. Сходи к врачу.
   Д и а н а. (Заплаканная и опухшая, чуть выпустив Василия из объятий) Чуть с ума не сошла. (Тихо) Ты где был?
   В а с и л и й. Да, как всегда, ты же знаешь. Люблю я в телескопе ночевать. Смотрел, смотрел. Упал, проснулся. Иди, посмотри записи. Может, что интересное попало?
   М а к а р. Правильно, правильно, трансценденты всех к врачу посылают. Но как всякая правда – она маленькая часть правды побольше, которая тоже часть… и если ты не видишь границы правды, то это похоже на правду.
   В а с и л и й. Заумное, это знаешь что? Это пустота. За умом, если посмотреть, только мусор. Пойдем, Шар, работать.
   Все четверо выходят. Зоя и Лида входят.
   З о я. Вон, тесто уже на стол выпрыгнуло. До ужина не доживет. А ты, давай капусту режь. Борщ со сметаной будет.
   Лида. Сметаны со вчера не осталось. Майонез откроем.
   З о я. Ну, значит всё сошлось.
   Занавес опускается
   На авансцене Василий и Макар. Василий вынимает из кармана железную побитую кружку. Протягивает Макару.
   В а с и л и й. Нашел в скалах. Бери.
   М а к а р. Чаша Грааля? Рассматривает её с сомненьем.
   В а с и л и й. Она. Она. Поистрепалась. Скалы твердые. Бери, не сомневайся. Ты заслужил. Ищи свою китаянку.
   Макар берет кружку, но в карман она не влезает. Он несет ее за кривую ручку. Уходит со сцены налево, Василий направо.

       Конец

21.12.21

Алевтина Валентина

   Алевтина: в первой сцене – хозяйка. Женщина около 40-ка лет. Философ по специальности.
   Изольда: в первой сцене гостья. Немногим больше 30. Неизвестной специальности. Никто не знает, кто она и откуда. По ее словам, занимается психологией.
   Валентин: Ближе к 60-ти от 50-ти, хотя может быть и 70-ти летним. Интеллигентного вида, солидный, демократичен. Начальник отдела в комитете по науке.
   Оля: дочь Валентина
   Борис, Михаил: одногодки, примерно к 40-ка, подчиненные Валентина.

   Пролог

   Под шум дождя раздается стук в дверь. Сильный удар грома, и хозяйка встает из кресла, кладет на пол книгу обложкой вверх и после некоторой заминки открывает дверь.
   Гостья: Жала долго на звонок.
   Хозяйка. Он не работает… Вы вся мокрая.
   Гостья. Заблудилась в вашем лесу и попала в грозу. Льет страшно.
   Хозяйка. Что мне с вами делать?
   Изольда. Я пережду у вас дождь и уйду.
   Алевтина. Ну, что вы, разве можно так идти. Пройдите в ванную комнату и снимите с себя всё. Я найду что-нибудь подходящее.
   Изольда. Спасибо. Уходят обе со сцены, раздается голос Изольды: А станция далеко?
   Алевтина. Рядом автобус, я провожу вас. Появляется в комнате и следом за ней выходит Изольда в сухой одежде. Оглядывает комнату и задумчиво произносит:
   Изольда. Вы звали меня.
   Алевтина. Что?
   Изольда. Я пошутила. Простите. Но вы плакали. Я попала к вам не в самый удачный час.
   Алевтина. Ерунда.
   Изольда. Вас кто-то обидел?
   Алевтина. Сама себя.
   Изольда. Что же делать?
   Алевтина. Что делать, – родилась такая, что делать. Выпейте лучше чаю.
   Изольда. Какая вы уж такая родились? Спасибо. Берет чашку.
   Алевтина. Наверно, не умею жить, доверчива. Одним словом, дура.
   Изольда. Вряд ли. А хотите, я сделаю из вас другую женщину.
   Алевтина. Что?
   Изольда. Не пугайтесь, я не колдунья. Я имею в виду нейролингвистическое программирование. В этом нет ничего особенного, просто, общаясь со мной, вы поверите, что вы другая женщина. Попробуем? Какие черты характера вы хотели бы иметь?
   Хозяйка включаясь в игру (как она думает): Характер хотела бы. Знаете, говорят, бывают люди, которым кол на голове теши, жги их, пытай, а они знают, что знают, и переубедить их нельзя.
   Изольда: Разве это хорошо?
   Алевтина. А разве плохо?
   Изольда. Ну, попробуйте.
   Алевтина. Да у меня никогда не выйдет. Я, как вода, теку по законам природы, по наклонной, обтекаю препятствия, забираюсь в луночки и начинаю гнить.
   Изольда. Вы не совсем поняли, чем я занимаюсь. Пушкина помните? Сказку о Золотой Рыбке. Вот как раз я и есть Золотая Рыбка. Причем в кредит. Вам надо только заказывать черты характера, обстоятельства вашей жизни, желательные события, отношения к вам окружающих, в общем, только выразить желания. И тогда НЛП начинает работать, и ваши желания исполняются. Итак, с сегодняшнего дня вы становитесь твердой (дотрагиваетсяладонью до плеча хозяйки). Еще, какие качества?
   Алевтина. Трудолюбие. Я Обломов в душе. Могу днями лежать и никуда не смотреть, даже в потолок. Вот только это редко получается. Но по возможности я всегда готова отложить неотложное на завтра. А завтра следующее дело. И вот они теснятся и создают панику, тогда уж всё валится из рук. И всё равно, как только дело терпит, больше всего на свете люблю вытянуться на диване и почувствовать приятную негу. Для этого я бегаю. Я по утрам бегаю и после бега могу ничем не заниматься, лежать хоть до вечера. Ну, три, четыре часа полежишь, – становится скучно. Почитаешь, поговоришь по телефону, и можно опять вытянуться.
   Изольда. Прекрасно. А что же с работой?
   Алевтина. В том-то и дело. Надо туда идти в назначенное время. Собираться, одеваться, потом ехать. Но главное, я ненавижу свою работу. Хотя понимаю, что лучше не найти. Но эти амбиции, «умные» разговоры о глупых предметах, не существующих ни в умах, ни в чувствах. Мне иногда на заседании хочется встать и прокукарекать. Но ведь держишься. Нет, вы не понимаете, что такое работа – это галеры. Вы прикованы цепью зарплаты и гребете, гребете… Или еще хуже, делаете вид, что гребете.
   Изольда. Неужели всё так трагично? Про себя: Мне бы твои проблемы. Грызи свой сухарь, Изольда.
   Алевтина. Вот сделайте так, чтоб я все это полюбила. Ну, чтоб хоть терпела без надрыва. А? Можно?
   Изольда. Почему ж нет? Поменять точку зрения – именно этим мы, психологи, и занимаемся. Надо только подписать здесь и здесь.
   Алевтина. Что это?
   Изольда. Договор с «Золотой Рыбкой». Наша фирма называется агентство «Золотая Рыбка». Результат гарантирован. Итак, обозначим фронт работ. Твердость характера и трудолюбие, то есть, отсутствием лени. Что еще?
   Алевтина. Может быть поменьше эмоций. Знаете, каждая мелочь из колеи выбивает.
   Изольда. Это входит в твердость.
   Алевтина. Тогда успех? Знаете, когда прозябаешь без всякого успеха, ничего, совсем ничего не делаешь, я имею в виду, чего-то, имеющего значение не только для текучки, становишься несносной. Одолевает неуверенность в своих силах, и тогда замечаешь за собой мелочность, обидчивость. Впадаешь в ничтожество прямо у себя на глазах.
   Изольда.(в сторону) Я в нужном месте в нужное время.
   Алевтина. А если хоть маленький успех, сразу на все неприятности и происшествия набрасывается покрывало, и ты свободно паришь на высоте и всем распоряжаешься. То есть все получается, а не получившееся – и не стоило того. У вас так бывает?
   Изольда. Не обо мне речь. Впрочем, не побоюсь сказать, я тоже время от времени… почему бы мне с вами не быть откровенной, мне тоже, как воздух, нужен успех. Вот, например, в работе с вами.
   Алевтина. Я рада, что наши интересы совпадают. Успешно достичь успеха – это наша программа. Проэкт.
   Изольда. Вообще-то трудолюбие само может привести к успеху. Но если срочно, то отдельным пунктом. Вы – успешная женщина. Уточним. В какой области вы хотели бы иметь успех?
   Алевтина. Хм. Сделать открытие? Нобелевка? Очень заманчиво, но чересчур много волненья. К тому же в нашей области, что можно открыть? Я – не Кант,… и Кант Нобеля не получал. Или что там у них вместо Нобеля. Канту, я полагаю, по меньшей мере, полагалась бы Куршская коса… И еще, ученые такие завистливые. Или даже нет. Такие подозрительные. В общем, градус страстей не для меня. Успех у меня может быть только не публичный. Я должна знать, что добилась результата. Хотя небольшой успех, скажем докторская, не помешает.
   Изольда. Хорошо, (пишет в блокнотике). Докторская диссертация защищена. Поле этого, может быть, выход в бизнес?
   Алевтина. Не говорите мне про бизнес. Слово «бизнес» не переводится на русский как «дело». Дело – это что-то серьезное. А бизнес – это успешный обман клиента в целях обогащения. Наши лингвистические инновации – охренительны. Вот был случай. Гастербайтер – таджик совершил преступление. Не сознается. Проверили на детекторе лжи. Детектор показывает, он не лжет. Вызвали переводчика. Тот спросил по-таджикски. Снова отрицает, а детектор показывает: лжет. Так же и мы. Врезав в язык иностранные слова, мы не чувствуем за них ответственности. Вместо киллер скажите убийца, и почувствуете разницу. Объясняясь чужими словами, мы живем с выключенными мозгами. Вот и живем в тумане бессознанки. Сознание включено не полностью. Кто мы, что мы? Не знаем. Нам бы день продержаться. А молодежь жизнь начала с бессознанки. Им комфортно. Отсюда и безответственность.
   Изольда. Это теория. Я про жизнь. Я вижу, вы чего-то не договариваете. Ну, вот, про лень. Ленивый человек никогда не будет бегать… Мечта какая-то у вас есть… или программа?
   Алевтина. Мне вы кажетесь женщиной доброй, с моими знакомыми не пересекаетесь, – признаюсь вам. Я долго и мучительно любила человека. Пожалуй, это и была мечта. Теперь я даже вспоминать об этой мечте не хочу… Как требуют наши херувимы, ловя рыбку в мутной воде: «прозрачности, полной прозрачности». Стоять на твердой реальной почве, вот что мне нужно. Тем более, что докторскую я бы защитила и без вас. Она давно готова. Осталось только преодолеть отвращение к самой идее защиты, и немного везения.
   Изольда. Кажется, я поняла. Вы не ленивы, скорее наоборот, но вы погружены в тоскливую рефлексию. Вам кажется, что вы одиноки, никому не нужны, и остро это переживаете. Это из-за гордости, а значит, вы впали в грех. Будьте ближе к людям, начните с мужчин. Вам нужно больше с ними общаться.
   Алевтина. Ска-ажете! Я только с ними и общаюсь. Да что может быть тупее?
   Изольда. Будьте женщиной. Деловое общение гораздо успешнее, если оно сексуально окрашено. Наверняка, среди коллег есть кто-то, достойный вашего внимания. Попробуем. Пусть у вас будет сногсшибательный успех у мужчин.
   Алевтина. Ну, допустим. Бывает со мной что-то странное. Есть человек на работе, вернее он изредка у нас появляется. Один раз я на каком-то совещании сидела прямо за ним. У него потрясающей красоты – прямо как у греков – шея и завитки на ней. Я с ним никогда никаких дел не имела, но когда его вижу, становлюсь другой, а когда не вижу, мечтаю увидеть. Прямо как девочка.
   Изольда. (в сторону: блеск) А теперь Золотая Рыбка приносит вам сногсшибательный успех у мужчин.
   Алевтина. Это как?
   Изольда. Ну, вот так. Он вас видит и всё – теряет голову.
   Алевтина. И зачем он мне без головы?
   Изольда. Но всё остальное осталось. Включая деньги.
   Алевтина. Нет, мне этого не надо.
   Изольда. Ну, не знаю. Пусть он в вас видит мать своих детей.
   Алевтина. И много у него детей?
   Изольда. Будущую, будущую.
   Алевтина. Уж лучше прошлую. Пусть он лучше вспоминает, что я или на меня похожая, была его любимой мамой или просто женой или… кем еще?
   Изольда. Да? Кем еще? Думаю, и так достаточно. Но дети скрепляют семью.
   Алевтина. Больше нечем заняться? Не могу же я почти в 40 стать мамой малышек. Да и малышки хороши на картинках. В натуре это в обличье ангелов маленькие монстрики, из которых надо делать людей. Это не для меня. У меня нет многолетнего терпения. Я бы вырастила из них или убийц, или клиентов психбольниц.
   Изольда. (про себя: это круто) Ну что ж, пожалуй. Что же делать? Уверена, у вас всё получится. Так что, вычеркиваем трудолюбие и снова вставляем лень? После защиты, я имею в виду.
   Алевтина. Ни в коем случае. Соблазнять мужчин это такая тяжкая работа – не до лени. А постоянная экзальтированность? Для того, чтоб получилось круто, нужны: хитрое сердце, проницательность, психологическая одаренность. Греческие школы всех направлений: эпикурейцы, киники, стоики. А школа риторики? Все должны быть освоены и превзойдены. Работа без обеденных перерывов, днем и ночью. О! куда я ввязываюсь!
   Изольда. Смеется про себя: страшно далека ты от народа) Все не так ужасно. Все умения приходят сами собой, без всякого с вашей стороны усилия. Ведь вы будете другой, гармоничной, я бы сказала, натуральной соблазнительницей. Вам это будет в радость. (дотрагивается ладонью до плеча клиентки).
   Алевтина. Хотелось бы надеяться.
   Изольда. Не надеяться, а твердо знать: стоит вам пошевелить пальцем – и мужчина у ваших ног, ползет, как червяк, за вами.
   Алевтина. Ужас. Червяка-то труднее всего приручить.
   Изольда. А если красивый, умный, гениальный?
   Алевтина. Только без этого.
   Изольда. Но вы же можете его ногой оттолкнуть.
   Алевтина. Я не садистка.
   Изольда. Ну, тогда хлопните в ладоши, и он исчезнет.
   Алевтина. Ну, пожалуй (подписывает бумаги). Поверим вам. Попытка – не пытка.

   СЦЕНА 1

   Картина первая
   Конференц-зал в институте философии. Лицом к аудитории стоит ведущий, слева и справа от него за столом сидят несколько ученых и гости из комитета по науке, среди которых Валентин.
   Ведущий. Открывая научно-практическую конференцию на тему: «Особенности мышления искусственного разума», хотелось бы поблагодарить наших сегодняшних гостей, так сказать, практических работников, за то, что они нашли время приехать, несмотря на сложную обстановку в стране и чрезмерную загруженность в государственных делах. (Пауза) Вступительное слово, предваряющее, так сказать, предоставляется заведующему отделом когнитивных моделей, нашему уважаемому Сергею Никитичу.
   Сергей Никитич. Коллеги! В русле наноизации не только технических, но и гуманитарных наук нам необходимо выработать новую идеологию электронной цивилизации. Рассматривая вопрос «может ли робот мыслить», для начала хорошо бы выяснить, может ли мыслить человек. Естественный ответ – утвердительный. Но естественность этого ответа покоится на двух заблуждениях. Первое, никто не дал определение понятию «мыслить». Второе: Слово мыслить, будучи не определенным, с незапамятных времен имело окраску, оттенок природного качества человека, отличающего его (человека) от других живых существ. (С места, перебивая) Простите, коллега. С незапамятных времен, вы сказали: с незапамятных времен. Какой смысл вы вкладываете в это выражение?
   Другой с места: С века просвещения. Это же элементарно.
   Первый. Не… ет. Это не тривиально. Можно рассматривать слово мыслить как синоним слову думать. Тогда, простите, несколько преувеличена тривиальность этого понятия.
   Алевтина. Можно мне сказать?
   Ведущий. Пожалуйста. Кстати, кто не в курсе. Алевтина Матвеевна защитила докторскую диссертацию. Поздравим ее. (Редкие хлопки без энтузиазма).
   Алевтина. Благодарю вас. Я понимаю, что Степан Фомич не мог вовремя приехать к нам из-за пробок на транспорте, и это только предварительное обсуждение до его доклада.
   Голос из зала. А почему не заказали вертолет?
   Ведущий. Степан Фомич не любит находиться в воздухе.
   Алевтина. Разрешите продолжить. У меня всего-навсего реплика. Мне хотелось бы поставить задачу под другим углом. Как известно, компьютер может совершить серию действий, подобных мыслительным. Он может прекрасно решать сложные математические задачи.
   Реплика из зала. Если математик уже их решил.
   Может моделировать будущее, даже глобальное потепление. Но мне кажется, что мыслить – это чувствовать, а чувствовать – это мыслить вперед и объемно. Например, может ли робот участвовать в возмущении зала, то есть сидящих передо мной людей, если в следующий момент зал встанет и топнет ногой. Хочу сказать, что градиент движения в точке бифуркации не подчинится никакой машине, ибо не существует в принципе алгоритма. А почему, спросят меня. А потому, что в основе лежит эмоция. Машина будет мыслить, если научится чувствовать. Например, моделируя будущее, искусственный разум действует на основе выбора «лучше-хуже». В основе выбора человека лежит цель, возможно ложная, для достижения которой он может отказаться от лучшего в пользу худшего. У современной «мыслящей машины» цель, какой бы сложной и высоконаучной ни была, не может компьютеру нравиться или не нравиться. Я хочу сказать, для того чтобы искусственный интеллект мог думать, у него должна появиться совесть, то есть надо в программу внести возможность поворота, после которого машина начнет разрушать себя, на современном языке вставить шпендель, а если не понятно, то вирус. Вот интересно, сделает она такой поворот? То есть, осмелится программист разрушить машину или она будет день за днем считать бесконечную периодическую дробь? Образно говоря.
   Первый. (перебивая) Полная бессмыслица.
   Второй. Женский подход.
   Третий. Чушь собачья.
   Ведущий. Степан Фомич подъедет через 10 минут. Пока перерыв.
   Народ бродит между рядами.
   Алевтина наталкивается на Бориса и начинает разговор. Борис слушает ее, стоя вполоборота.
   Алевтина. О! Привет! Я вас так долго разыскивала.
   Борис. Простите. В чем дело?
   Алевтина. Хотела с вами познакомиться. Я много слышала о вас.
   Борис. Что же?
   Алевтина. Что вы образцовый семьянин, образцовый ученый, образцовый член направляющей партии.
   Борис. Я не сразу пришел. А вы опасная женщина. Сотрудница?
   Алевтина. Чего сотрудница?
   Борис. Комитета, но не нашего.
   Алевтина. Глупости. Я шучу. Ах, если б я, в самом деле, я была бы в комитете. Я бы не стала набрасываться на вас как кошка на мясо. Ни в каком я не комитете. Я самая заурядная женщина, ужасно закомплексованная, затравленная мужчинами, вы же видели, какие они. Я сегодня исполнила мечту.
   Слышали, как я прокукарекала? Вам понравилось?
   Борис. М…м. Нет. Хотите, расскажу, насколько вы мне понравились бы, если бы я вас слышал.
   Алевтина. Валяйте.
   Борис. Вы были… тарантеллой. Круги вашей речи то сжимались змеиными кольцами, то летели ослепительными юбками. Перекаты голоса светились солнцем и туманились легкой хрипотцой.
   Внезапные вводные предложения делали слушателей соучастниками. Они восторгались собою, они жили в этом светящемся лице, и жизнь, такая ужасная, стоила всех мыслимых страданий.
   Алевтина. О! Из какой это пьески?
   Борис. Импровизация.
   Алевтина. Хорошо, тогда моя импровизация на тему, как шли они (обводит пальцем вокруг) без вас в тумане, пока вы не вошли…
   Сначала выступил татарин с Чингисхана крушенья печатью печали в лице. Он говорил монотонно и бесстрастно так, что от начала фразы до ее конца большинство успевало всхрапнуть. Мое тело налилось свинцом, мозг затух, и за час доклада я впала в полное ничтожество. Минут через пятнадцать с места раздалось: «Мы же не школьники». Тут секретарь стал топтаться на месте и, наконец, вымолвил: «Кто там?» Поднялся солидный мужчина: «Нельзя же тратить наше время, сообщая тривиальные вещи».
   Докладчик на секунду задумался и ответил: «Я всё-таки продолжу».
   И вот объявляется обсуждение. Первым выскочил остроносый господин. Он так задиристо начал, что все проснулись и на него посмотрели.
   ОСТРОНРОС. Доклад очень интересный, и только ответ на вопрос меня не удовлетворил. Вопрос был таким. Мы ударяем кием по биллиардному шару, и он катится. Можно ли утверждать, что шар получил некоторое количество информации. Докладчик утверждал, что шар получил не информацию, а удар. Я объявляю, что, и то, и то.
   – Тут он быстро пишет выкладки.
   ОСТРОНРОС. Смотрите! Об информации следует говорить только в случае, когда система многоуровневая. Про гладкий глупый шар ничего информативного сказать нельзя.
   – При этом глаза Остроноса постепенно вылезали из орбит, и когда они стали совсем белыми, он пересел на любимого конька.
   ОСТРОНРОС. Сначала цитирую Ф. Бэкона: «Вместо того, чтобы повторять „природа, природа“, давайте эту природу расчленим». И все: Лейбниц, Лаплас, потом Ньютон членили, членили, и вот катастрофа – потеряли человека. Теперь, если человека не найдем, прощай природа.
   ВЕДУЩИЙ. Хорошо.
   ОСТРОНРОС. Неужели вам нравится?
   Остронос, с уже нормальными глазами, садится на место.
   Ну, как?.. (Борис напряженно молчит, Алевтина продолжает) Терпеть не могу мужчин… таких как они (делает круговое движение указательным пальцем). Вы совсем другой. (Пауза) Вам не кажется, что всё сошлось? Звезды сцепились намертво.
   Борис. Мм… мм. Не кажется.
   Алевтина. Но то, что я Вас наконец встретила, это же как-то сделалось?
   Борис. На свете ничего не делается, но всё делаем мы сами. Надеюсь, философы сохранили некоторую материальность взглядов.
   Алевтина. У..у, какой жесткий.
   Борис. А вам хотелось бы, чтоб я был пупсиком?
   Алевтина. Ну, конечно, не хотелось бы, чтобы вы были одним из этих. Смотрите, сколько их вокруг. Хорошеньких, миленьких, тупеньких, злючек с очаровательными усиками, волооких южан, полноватых, пузоватых, но таких нежных, таких умненьких. Вы, кстати, не умненький?
   Борис. Вот кстати, мой начальник. Как вас представить?
   Алевтина. Алевтина.
   (подходит начальник. Борис ретируется.)
   Начальник. Ах, Алевтина. Какое звучное имя. И какая гармония: Алевтина – Валентин. Этот вахлак меня не представил. Я —Валентин Иванович.
   Алевтина. Очень приятно. Действительно – редкое… единообразие.
   Валентин Иванович. Вы ведь поете. Просто прекрасно. Хотелось бы пригласить Вас в четверг на вечер. Только для своих. Ведь я вас третьего дня слушал. Прекрасно поете.
   Алевтина. Это совсем не я. Это моя сестра-двойняшка. Она выступала в Доме ученых впервые, и вы уже слышали?
   Валентин Иванович. Так мне посчастливилось… Значит не вы… Верю вам, верю. Приходите обе. Обижусь, если не придете.
   Алевтина. Ну, что вы! Ручаюсь за нас обеих.
   Валентин Иванович. Вот и хорошо. Счастлив был с вами познакомиться. В четверг за вами придет машина.
   Занавес.
   Алевтина на авансцене. Золотая рыбка слепа, глуховата и делает всё мне в пику. И опять я плыву по течению.

   Картина вторая
   Четверг. Дом Валентина.
   (Алевтина после пения в сопровождении Бориса входит в гостиную, где сидит на диване и выпивает Михаил, рядом с ним молоденькая девушка.)
   Михаил. О! Нимфа!
   Алевтина. Пьяный? Где, бедняга, ты видишь нимфу?
   Михаил. Нимфа говорит, хотя конечно и поет, поет. Голосом русалки. Или нет, нет. Я ошибся, это поет твоя дочь? Скажи ей, чтоб она никогда этого не делала. Ха, ха, ха. Ей слон на ухо наступил, или может, это ты ей на голову села? Смеется.
   Алевтина.(Поворачиваясь к Борису) Это из вашего отдела «Наука для идиотов»? (Михаилу), пусть разберется ваше начальство, на что сели вы… так вы нимфоман или что-то попроще?
   Михаил. Если я кого-то и того, я не того. (поворачивается к Борису, но тот разворачивается и выходит из комнаты. Девушка исчезает.)
   Михаил надвигается на Алевтину
   Алевтина. Так у вас в анкете: «специалист по нимфеткам»?
   Михаил. Нет, только по нимфам. По нимфам с поющими дочками. Хочешь, я ее усыновлю? Как я тебе нравлюсь,… ее папой?
   Алевтина. Функционален. Грандиозен. Остроумен, как задачник для первого класса.
   Михаил. Валентин распустил свой обслуживающий персонал. Набрал не тех баб.
   Алевтина дает ему пощечину. Он хватает ее за плечи и тащит к дверям. Навстречу им выходит Валентин.
   Валентин Иванович. Михаил, где вы находитесь? В кабаке? Сейчас же извинитесь перед дамой.
   Михаил. Дамой? Это что, дама?
   Валентин. Это Алевтина Матвеевна Поздняева, моя невеста.
   Михаил. Из теста? Шутка?
   Валентин. Вы пьяны. Будьте любезны, покиньте мой дом.
   Михаил выходит, напевая. Алевтина и Валентин остаются вдвоем.
   Валентин. Простите меня, этого хама больше не будет в моем доме. (Наливает большую рюмку коньяка, протягивает Алевтине) Вам нужно снять стресс.
   Алевтина выпивает.
   Алевтина. Спасибо за заступничество, но невеста – это круто.
   Валентин. Я понимаю, что так скоропалительно предложения не делаются, но с тех пор, как я вас увидел, ваш образ не выходит у меня из головы. Это не иносказание. Это правда. Если бы вы согласились быть моей женой, я бы не желал большего счастья.
   Алевтина. Мой образ? Кажется, мы попали в 19-й век. Ау! Мы в 21-м.
   Валентин. Не смейтесь, пожалуйста. Я, вероятно, кажусь Вам странным. Действительно, я очень тяжело схожусь с людьми. Разрешите? (Подходит к столику и выпивает рюмку.) Но с вами мне хочется говорить… даже о себе. Особенно о вас. (наливает еще одну рюмку) Вы такая не от мира сего. На вас хочется смотреть бесконечно. А если вы говорите, неважно что… А когда поете, хочется положить… хочется положить к вашим ногам… жизнь. Сделать вас счастливой. Ведь у вас лицо не счастливое. А наука ваша только ширма, за ней пугливая душа. Вы многого боитесь. Боитесь чужих. Боитесь неизвестного. Ждете плохого. Вы ведь боитесь допустить чужого к вашей мечте.
   Алевтина. Мечте? Боже мой, Валентин, вы, наверно, хороший человек, но зачем высокие слова? Вам хочется переспать со мной?
   Валентин. О…о. Не надо, пожалуйста. (выпивает еще рюмку) Я предлагаю вам замужество, потому что мне хочется укрыть вас от несчастий, от дурных людей. Когда вы лучше меня узнаете, возможно, измените свое отношение ко мне. А пока позвольте мне присылать за вами машину каждый четверг в 6 часов. Ваш приезд будет радостью для меня. Рояль в вашем распоряжении.
   Алевтина. Я что, буду тапером?
   Валентин. Зачем вы так? И все-таки я вам, пожалуй, доверюсь. Я недавно потерял любимую женщину, и вы напоминаете мне ее голосом, движениями. Простите меня за назойливость.
   Алевтина. Это вы меня простите за грубость.
   Валентин. Мне хотелось бы познакомиться с вами поближе, узнать вас. Возможно, и я окажусь не безразличным вам.
   Алевтина. Хорошо. Я буду играть на вашем рояле.
   Занавес. Алевтина на авансцен. Вот такой вот зануда овладеет Золотой Рыбкой, настоящей. Что тогда? Ну нет. А вот. Он явно умнее Бориса. Даром, что начальник. Даром, не даром – начальник.

   СЦЕНА 2

   Картина первая
   Свадебный вечер в доме В.И.
   В гостиной Алевтина. Входит Борис.
   Борис. А! Моя старая знакомая. Женщина, не терпящая мужчин. Остановила свое нетерпение на моем начальнике. Алевтина Валентина.
   Алевтина. Что Вы имеете в виду?
   Борис. Я не хотел вас обидеть, я по делу.
   Алевтина. Обидеть меня? А что еще вы не хотели? Слушаю вас.
   Борис. Разрешите пригласить вас на маленькое party. Я устраиваю его по протоколу в честь невесты. В честь вас.
   Алевтина. Это не я. Это моя сестра-двойняшка вышла за вашего Валентина Ивановича. Фату просто примерила.
   Борис. В таком случае это не я, а мой брат-близнец, или как вы выразились, двойнец, приглашает вас с супругом на маленький коктейль.
   Алевтина. Какой может быть коктейль, ведь вы в одной партии? А коктейль по протоколу устраивается, чтобы выведать тайные помыслы противной стороны. Так сказать, размягчить неприступность соперника.
   Борис. Избави бог. Какие помыслы? Какой соперник? Только дружба без границ. Хотелось бы узнать больше о жене моего босса. Мы смогли бы познакомиться поближе, как два сотрудника комитета.
   Алевтина. Комитета по защите прав бойцовых петухов?
   Борис. Зачем же так… экологично?
   Алевтина. Абракадабра хороша только, если она натуральна.
   Борис. Вы сами до кончиков ногтей прекрасная натуральная абракадабра.
   Алевтина. Барракуда, хотите вы сказать?
   Борис. Надеюсь, приближение к вам не смертельно.
   Алевтина. Увидим.
   Борис. Уже надежда. Благодарю вас. При сближении вы оцените мой пламенный венгерский темперамент.
   Алевтина. Если можно, пожалуйста, без пошлостей. Так говорите, вы венгр?
   Борис. Рад представиться. Как теперь принято формулировать, этнический венгр. Родословная моего деда – безупречна. Он князь самого высокого ранга.
   Алевтина. Вы, кажется, Борис Тимофеевич. Верно, верно, помню, в Венгрии каждый второй – Тимофей.
   Борис. Я же говорил не об отце. Семья деда жила в России еще до рожденья отца.
   Алевтина. Так что, у вас и диплом есть?
   Борис. Какой диплом?
   Алевтина. Ну, на княжество, на княжение, как там у вас?
   Борис. (Улыбаясь) Диплома нет, но вся моя семья вписана в генеалогическое дерево Венгерских князей, правивших с 1703-го года.
   Алевтина. Венгр, да еще князь, вы меня пугаете. Я не представляю, как обращаться к венценосной особе.
   Борис. (Говорит с нарастающим напором). Но у вас внешность, мне кажется, лицо семьи Габсбургов. Они ведь брали в жены самых ослепительных красавиц империи. Так что я ваш подданный. И принадлежу вам целиком с потрохами. Возьмитесь управлять мной вашими прелестными ручками, и я умру от счастья. (Целует ее руку)
   Алевтина. О! Какая изысканная наглость. Я пожалуюсь мужу.
   Борис. Мне кажется, Вы сами справитесь.
   Алевтина. Только потому, что я тоже венгерского происхождения, как и все русские. Мы ассимилировали угро-финские племена, жившие повсюду в европейской части России, так что все они оказались в наших генах. Можете считать московские и прочие окрестные русские города своими… ведь угры это ваши предки.
   Борис. (Кланяясь) Спасибо за столь щедрый подарок. Надеюсь, мы распорядимся этими землями более разумно.
   Алевтина. Надеюсь. Венгерских завоевателей мы, кажется, еще не видели. Можете попробовать.
   Борис. Хотя бы в индивидуальном порядке.
   Алевтина. Имеется в виду вам купить землю в Подмосковье?
   Борис. Отнюдь. Я не земельный спекулянт.
   Алевтина. Верно. Скорее словесный.
   Борис. Вы меня плохо знаете. Но мы непременно будем часто видеться. Многие вопросы Валентин решает дома. Так что надеюсь, если не на вашу любовь, то хотя бы на сочувствие.
   Алевтина. Обожаю сочувствовать домашним животным.
   Борис. А если укусит?
   Алевтина. Обычно в этом случае виноват неразумный хозяин.
   Борис. Вы милосердны. В самом деле, почему бы нам не стать друзьями. По-моему, должно получиться.
   Алевтина. С вашим талантом троллить дам не может не получиться. Но вашу вечеринку предлагаю отменить.
   Борис. Как это?
   Алевтина. Вот так.
   (В комнату входит дочь Валентина Ольга. Борис выходит из комнаты).
   Оля. Привет. Ты моя новая мама?
   Алевтина. А ты хочешь новую маму?
   Оля. Не особо.
   Алевтина. Ну, тогда будем просто друзьями.
   Оля. Почему?
   Алевтина. Ну, мы же будем жить в одном доме.
   Оля. Ну и живите.
   Алевтина. Ты разрешаешь?
   Оля.(Пожимает плечами) У меня Таня.
   Алевтина. Кто это?
   Оля. Это моя любимая женщина.
   Алевтина. А ты в каком классе учишься?
   Оля. В десятом.
   Алевтина. Хорошо учишься?
   Оля. Не особо.
   Алевтина. А дальше, после школы куда пойдешь?
   Оля. Папа говорит, в МГИМО.
   Алевтина. А ты сама куда хочешь?
   Оля. Никуда.
   Алевтина. Не может этого быть. Ты же о будущем думаешь?
   Оля. Не знаю.
   Алевтина. Ты сейчас говоришь: пристала тетка. Сама к ней пришла, дура.
   Оля. (смеется) Ну да, наверно.
   Алевтина. Я совсем не хочу тебя грузить. Просто я всю жизнь одна, и ты могла бы стать мне подругой. Ну, не знаю. Ты мне нравишься. Приходи ко мне почаще.
   Оля. А вы любите папу?
   Алевтина. Не знаю.
   Оля. И я не знаю. Он легкий, а тяжелый. То есть сверху-сверху легкий, а глубже-глубже тяжелый.
   Алевтина. Конечно, я не знаю его, как ты. А девчонки в классе хорошие?
   Оля. Ну, что сразу про всех что ль?
   Алевтина. Значит, есть одна самая-самая?
   Оля. Мы с ней в разводе.
   Алевтина. Ужасно жалко. А то привела бы сюда, я бы взглянула.
   Оля. Ладно. Мне кажется, ты классная. Дружим?
   Алевтина. Я – за.
   Оля. Сюда папа идет. Я исчезаю.
   (Оля уходит. Входит Валентин)
   Валентин. Уже познакомились?
   Алевтина. Не очень. Ты не говорил, что у тебя дочь.
   Валентин. Ее воспитанием занимается Таня, так что тебе не надо об этом думать.
   Алевтина. Но я бы хотела…
   Валентин. Нет, нет. Не надо. Таня прекрасно справляется. Оля ни нравственно, ни практически ни в чем не нуждается.
   Алевтина. Мне кажется, плохо повлиять я не могу. Почему ты так категоричен?
   Валентин. Видишь ли. Я сторонник монизма. Сознание девочки не должно двоиться. Я тебя очень прошу, не вмешивайся.
   Алевтина. Хорошо. Хотя мне это очень странно.
   Валентин. Порядок без странности не бывает. И коли ты пришла в этот дом, то будь добра уважать его устав.

   Картина вторая
   (прошло 3 месяца)
   Кабинет Алевтины. Коррекция
   Изольда. Я не опоздала?
   Алевтина. Ну, что вы. Я, можно сказать, вас три месяца жду, как манну небесную.
   Изольда. Что же не так? Слушаю вас.
   Алевтина. Видите ли, мне трудно объяснить, что не так. Мне кажется, что брак наш не состоялся.
   Изольда. Уточните, в каком смысле. В сексуальном, психологическом, бытовом?
   Алевтина. Во всех. Но я сама себе кажусь нытиком, дурой с претензией.
   Изольда. Может, что-то неприятное произошло? Попробуйте вспомнить.
   Алевтина. Да нет, ничего такого.
   Изольда. А вам не кажется, что вы его просто не поняли, не раскрыли до конца. Попробуйте сравнить его с вашим бывшим. Наверняка, у Валентина есть преимущества перед ним. Вот и оцените их, думайте о них.
   Алевтина. Мой прежний. Да уж, совсем другой. Конечно, в муже есть хорошее. Честность. Благородство. На него можно положиться, ему можно верить.
   Изольда. Да разве этого мало? Это редкость. Это ценность.
   Алевтина. Ну да, согласна, но всё хорошее мне хотелось бы отдать за капельку плохого моего прежнего.
   Изольда. Ах, как я вас понимаю… Значит вы просто недовольны..
   Алевтина. Ну да, с жиру бешусь. (Пауза) Да он вообще меня не видит. Я давно замечала за нашими мужчинами эту шизоидность. Все они не видят вокруг никого кроме себя.
   Изольдав сторону. Можно подумать, что ты другая.
   Алевтина. Причем это его натура, то есть отразиться в их сознании ты не сможешь. К тому же, если бы им сказали, что секс вреден, не нужен, они никогда бы о нем не вспомнили. К сожалению, им талдычат со всех сторон, что секс – это главное в жизни. И они стараются изобразить из себя сексуальную машину. Дотронуться до человека-машины – уже подвиг. Всем нам, женщинам, имеющим таких мужей, надо давать ордена.
   Изольда. Орден еще получите. Вам просто надо приспособиться к его характеру.
   Алевтина. Но как?
   Изольда. Что ж, для установления контакта попробуйте поиграть с ним, разбудить в нем ребенка.
   Алевтина. Похоже, он не был ребенком.
   Изольда. Тогда ревность?
   Алевтина. Думаете, он способен ревновать?
   Изольда. А как тот, помните, говорили, на работе? Часто его видите?
   Алевтина. Чаще, чем хотелось бы. Теперь мне его ужасно жалко. Он пропадает. И здоровье плохое, а уж психика! Она такая лабильная, я боюсь, с ним что-то случится… А еще женщины. Женщины его любят, и это совсем плохо.
   Изольда. Кому плохо?
   Алевтина. Ему, конечно. Он раздваивается. Ему хочется быть твердым, мужественным, а дамский угодник – это совсем другое.
   Изольда. Ну и пусть сам свои проблемы решает. (в сторону: влюблена как кошка) Если не можете сопротивляться его чарам, расслабьтесь. Муж ведь не только для престижа, но еще и для комфорта с любовником.
   Алевтина. Не мой случай.
   Изольда. (в сторону: ну да, конечно). Это нормально.
   Алевтина. Не имею никакого желания.
   Изольда. Тогда поиграйте с Валентином в свою ревность. Ревнуйте его на каждом шагу. Посмотрите, что получится.
   Алевтина. О…х. Не хочется его трогать. Ну, ради его блага.
   Изольда. И ради вашего счастья. Ради спокойствия в семье. Я уверена, что всё удастся. Жду вашего звонка. Распишитесь здесь.
   Алевтина подписыват. Они прощаются, Изольда выходит.
   Входит Ольга.
   Ольга. Папа на работе. Таня уехала. Нам можно поговорить.
   Алевтина. Хорошо. Так почему же твой папа так не хочет, чтоб мы общались.
   Ольга. Думаю, он боится, что я вам что-то тайное расскажу.
   Алевтина. Есть что рассказать?
   Ольга. В том-то и дело, что нет. Никаких секретов я не знаю. Мама как исчезла четыре года назад, так я про нее ничего не знаю.
   Алевтина. Грустно.
   Ольга. Я уже привыкла. А сначала правда жесть. Я хотела убежать, чтобы найти ее. Убегала, меня ловили. Я была больна, не разговаривала ни с кем. Папа даже боялся приблизиться ко мне.
   Алевтина. Он ведь мягкий.
   Ольга. Он? Не мягкий, не твердый. Как в библии – не горячий, не холодный. Ну вы, наверно, сами уже всё узнали.
   Алевтина. До какой-то степени. Что, ты хочешь, чтоб я маму поискала?
   Ольга. Как вы ее поищете? Думаю, папа итак всё знает, но не хочет никому рассказывать.
   Тем более вам.
   Алевтина. Почему тем более?
   Ольга. Я же вижу, вы для него чужая… Кстати хочу предупредить, чтоб вы остерегались этой вашей… психоздоровой… Вы доверчивая… А для папы… вы для него такая же, как я и все остальные – полезная в узких рамках.
   Алевтина. Ты преувеличиваешь.
   Ольга. Ему надо всех в жизни победить. Никакой любви у него просто в голове нет.
   Алевтина. Люди могут выпендриваться сколь угодно долго, но нет такого человека на земле, которому не нужна была бы теплота, забота. Это и называется любовью, что ж еще.
   Ольга. А ему нет. Ему нужна четкость при выполнении его приказов, ему нужны подчиненные, а не любимые. А вы не похожи на подчиненную.
   Алевтина. Ты проницательная девочка. Вырастешь, и тебе тоже нужны будут только подчиненные.
   Ольга. Нет. Никогда. Вы меня не знаете и, наверно, не хотите знать.
   Алевтина. Ты не веришь, что я хочу тебе помочь?
   Ольга. Нет.
   Алевтина. Чем же я заслужила недоверие?
   Ольга. Тем, что изображаете подчиненную.
   Алевтина. Миленькая, но это же жизнь. Я изображаю жену, ты – дочь, папа – начальника.
   А чтобы ты хотела?
   Ольга. Чтоб вы вытрясли его.
   Алевтина. Боюсь, он мне не по зубам.
   Ольга. Ну, вот. Разговор окончен. Счастливо. (Выбегает из комнаты)

   Картина третья
   Гостиная. Изольда рассматривает бумаги. Входит Ольга.
   Ольга. Здравствуйте. Вы приходили к Алевтине Матвеевне?
   Изольда. Да.
   Ольга. Ну и как она? Хорошо платит?
   Изольда. А ты, я понимаю, ее падчерица?
   Ольга. Что-то я не чувствую, что я падчерица.
   Изольда. То есть вы с ней подруги?
   Ольга. Виртуальные. Поворачивается, чтобы уйти.
   Изольда. Ты не хочешь со мной разговаривать?
   Ольга. Я не люблю деланных людей.
   Изольда. Да нет, никто меня не делал. Я такая, какая есть.
   Ольга. Наоборот, вы представляетесь такою, какой никогда и не были.
   Изольда. Но, может быть, буду?
   Ольга. Не получится.
   Изольда. Какою же я представляюсь тебе?
   Ольга. На одну четверть вы – это вы, а на три четверти – совсем не вы.
   Изольда. Оригинально. Разве ты не хочешь, чтоб люди воспринимали тебя так, как ты задумала?
   Ольга. Я никогда не думала в этом смысле. А может, вы мне поможете?
   Изольда. Говори.
   Ольга. Мне надо, чтоб вы соблазнили папу.
   Изольда. О! тебе не жаль Валентину Матвеевну?
   Ольга. Она простовата, а вы как раз подходите.
   Изольда. Для чего подхожу?
   Ольга. Ну, чтоб вы кое-что у него выведали.
   Изольда. Зачем же для этого соблазнять? Что именно тебе нужно? Может быть государственную тайну? Может, ты – агент иностранной разведки?
   Ольга. Я заплачу.
   Изольда. Государственная тайна стоит дорого
   Ольга. Ограблю папу
   Изольда. Так какую тайну ты хочешь у него выведать?
   Ольга. Никакую. Никакую не хочу. Я пошутила. Мне в школу пора. Уходит.
   СЦЕНА 3

   Картина первая
   Прошла неделя. Рабочий кабинет Валентина. Он сидит за столом. Входит Алевтина.
   Алевтина. Прости, ты занят, но я на пару слов. Это об Оле.
   Валентин. Я же говорил, не надо вмешиваться в ее дела.
   Алевтина. Но она просит.
   Валентин. О чем?
   Алевтина. Чтобы ты не забирал ее дневник.
   Валентин. Пусть скажет об этом Тане.
   Алевтина. Так она на Таню и обижена. Та прочитала Олин дневник и начала ей читать нравоучения.
   Валентин. Я же сказал, не суйся в домашние проблемы семьи. А про что шла речь, какие нравоучения?
   Алевтина. Оля хочет найти маму
   Валентин. И просила тебя помочь?
   Алевтина. Так и есть.
   Валентин. И ты с готовностью согласилась?
   Алевтина. А как я могла ей отказать?
   Валентин. Да… Нашла?
   Алевтина. Н… ет.
   Валентин. Твоя резвость меня пугает. Ты можешь очень сильно навредить Оле. Послушай меня внимательно. Ей было всего семь, когда ее мама умерла, и чтобы не травмировать девочку, и без того не устойчивую, ей сказали, что мама работает разведчицей в другой стране, и видеть ее нельзя будет 10 лет. Когда исполнилось 15, сказали правду, но она не поверила. В общем, девочка проблемная. Не вмешивайся в ее дела.
   Алевтина. Но она мне доверяет.
   Валентин. Ты же умная женщина, придумай что-нибудь и постарайся не видеться с ней.
   Алевтина: Но девочке нужна помощь, и если я могу…
   Валентин. Ты меня не слышишь.
   Алевтина. Но я не так воспитана, чтобы проходить мимо несчастного, беззащитного ребенка.
   Валентин. Беззащитного?! Но ты же не понимаешь в наших отношениях ровно ничего…
   Алевтина. Достаточно, чтобы понять твою двусмысленную роль.
   Валентин. Ты просто тупая баба. Дура!!
   Алевтина хватает ближайшую папку и бросает ему в лицо. По комнате разлетаются листы.
   Валентин. Вон!
   Алевтина выбегает.

   Картина вторая
   Прошло пять дней
   Коррекция
   Изольда. Что случилось?
   Алевтина. Я сделала всё наоборот. Пожаловалась на Таню и вызвала сильный гнев Валентина. Но отступать я не намерена, мне хочется помочь бедной девочке.
   Изольда сосредоточенно что-то пишет в блокноте. Наконец, поднимает глаза: Думаю, надо поступить ортодоксально, как говорят: клин клином. Попробуйте напасть на него, якобы из ревности. Раздражение по другом поводу делает предыдущую неприятность незаметной. А со своей «ревностью», думаю, вы легко справитесь.
   Алевтина. Не знаю. Не знаю. Что-то у меня не вызывает доверия ортодоксия. К тому же сам термин: поступить ортодоксально – это скорее бить в одну точку, в данном случае идти ва-банк. Приручить девочку, сломить сопротивление Валентина.
   Изольда. И остаться без девочки и с голым задом. Доверьтесь мне. Метод испытанный. Если что-то пойдет не так, мы с вами вдвоем сумеем исправить… Договорились? Успеха.
   Алевтина согласно кивает, Изольда выходит.
   Алевтина проходит в гостиную. Появляется Борис.
   Борис: Что-нибудь не так? Ты пылаешь.
   Алевтина. Все так. Я скорее не пылаю, а распыляюсь. Ухожу в ничтожество. Скажи, у Валентина много любовниц?
   Борис: Хороший вопрос, что это ты, с дуба, кажется?
   Алевтина. Почему?
   Борис: Ну, чтобы не оскорбить твой слух, пожалуй так. У всех нас есть персональный погреб, куда вход посторонним запрещен. Валентин не выходит из ряда наших бойцов.
   Алевтина. То есть это я курочка-нассдка, обитатель своего насеста, а он – вольная птица, орел.
   Борис: Нет, ну а что б ты хотела? Чтобы он сидел рядом и клевал из твоих рук?
   Алевтина. Перестань, ты прекрасно понимаешь, о чем речь.
   Борис: О чем же?
   Алевтина. О чистоплотности. Об элементарном уважении.
   Борис: Всё. Я умолкаю.
   Алевтина идет в кабинет мужа
   Алевтина. Мне надо с тобой поговорить.
   Валентин: Погоди, я занят.
   Алевтина. Я не могу ждать. Про себя: я остыну.
   Валентин: Что опять стряслось?
   Алевтина. С кем это ты вчера так оживленно общался?
   Валентин. Когда?
   Алевтина. На приеме.
   Валентин. А! Это моя кузина.
   Алевтина. Ага. Кузина. Значит, домашние дела обсуждали?
   Валентин (улыбаясь): Ей-богу не помню. Хочешь, я тебя с ней познакомлю, и ты у нее сама спросишь. Она умница. Поговорить с ней всегда удовольствие.
   Алевтина. Значит, удовольствие?
   Валентин. А что тебя в ней не устраивает?
   Алевтина. Меня? Меня не устаивает в ней ничего. Холостяцкие привычки лучше забыть. Ты с ней спал раньше?
   Валентин. Алечка, какое это имеет значение?
   Алевтина. Никакого. Но я не дешевка, как какой-нибудь дурацкий бриллиант. Я не одна из многих. Меня не положишь в футлярчик, чтоб на досуге перед друзьями мною хвастать. Ты меня не покупал… Я сама…
   Валентин. Я не желаю говорить в таком тоне. Что ты говоришь? Ну что ты говоришь?
   Алевтина. Чтоб я этого больше не видела и не слышала. Если кто-то мне скажет, намекнет, проговорится, ты поймешь, кто я такая.
   Валентин. (Сильно смущен, пытаясь шутить). А права человека?
   Алевтина. Ты – моя собственность, по недоразумению еще и человек
   Валентин. Что ты мелешь? (протягивает стакан воды) Приди в себя. Я отказываюсь понимать тебя.
   Алевтина. (выпивает,остывая) Да, милый, я больше не буду. Но всё что я сказала, ты запомни.
   (Она уходит. Входит Борис.)
   Борис. Я все принес. Давай посмотрим вместе, что с этим нужно сделать.
   Валентин. Садись. Я должен прийти в себя.
   Борис. Что случилось?
   Валентин. Ничего.
   Борис. На тебе лица нет. Что-то серьезное?
   Валентин. Если бы. Сплошной вздор. Зачем женился? У..у. Ехидна. Слушай, почему ты меня не предупредил, что это Горгона. Ты же разбираешься в женщинах.
   Борис. Не настолько, чтоб вмешиваться в твою жизнь. Ты поспешил, что же делать, в следующий раз будет удачней.
   Валентин. В следующий раз? Прости, ты просто не знаешь меня. Следующего не будет. Но терпеть этот вздор!
   Борис. Значит, будешь терпеть.
   Валентин. А что если… Если ты ее себе заберешь, мою жену. Я же вижу, она тебе нравится. Вы как-то похожи друг на друга. Сделай меня счастливым.
   Борис. А ее мы спрашивать не будем?
   Валентин.После паузы. Ладно, я был не в себе. Забудь. Оставь бумаги. Я хочу поработать один. (Наклоняется над бумагами. Борис выходит)

   Картина третья
   Гостиная. Алевтина сидит за роялем. Играет очень громко. Входит Борис
   Алевтина. У нас сегодня разбор полетов был. (Тихо) Ничтожество.
   Борис. Твой муж предлагал мне тебя.
   Алевтина. Что? Он еще и сводник?
   Борис. Боже сохрани. Это была минута ослепления страстью. Ты ранила его. Тоже, видно, ослеплена страстью. Все мы ослеплены страстью.
   Алевтина. Нет, ты шутишь?
   Борис. Конечно, шучу. И он шутил. Но согласись, это ты руку приложила. А ручка тяжеленькая.
   Алевтина. Спасибо, что сказал. Ты согласился?
   Борис. Ты не любишь его.
   Алевтина. Предположим! Но я не люблю и тебя.
   Борис. Какая новость!
   Алевтина. О! Как я его разделаю и по утрам буду намазывать на хлеб.
   Борис. Страсти какие.
   Алевтина. Но ты же меня не осудишь?
   Борис. Бог вам судья.
   Алевтина. А тебе всё равно? Для чего ты завел меня против Вали?
   Борис. Сам не знаю. Прости… (пытается обнять ее)
   Алевтина. А! Та..ак? Не понимаю, (освободившись) откуда у тебя время на меня. У тебя же стадо МаняКатяВаля.
   Борис. МаняКатяВаля – это второй сорт. А то и пересортица. Как там в рекламе. Поздравляем, вы выбрали лучшее… Чушь какая. Мне плохо здесь… без тебя.
   Алевтина. Фиг тебе. Я-то не выбрала худшее. Ты и большая часть мужиков вокруг меня – вовсе не мужики. Менять женщин с легкостью может только не мужчина. Железы ваши так устроены – вы стерильны. Привлекательная пустота. Если вы не надушены, вы вообще ничем не пахнете. Вы, интеллектуалы, можете стать кем угодно, недаром евнухи славились умом. Зато вам не свойственны муки совести. Вы – новая порода людей эпохи конца цивилизации… Уф. Кажется, я выговорилась.
   Борис. Если ты думаешь, что обидела меня, ты ошибаешься.
   Алевтина. Такие, как ты, не обижаются. У вас комплекс полноценности. А ты такой… всепобеждающий, что я была в тебя влюблена… еще до нашего знакомства.
   Борис. О…О. Вот это новость. Значит в день петушиных боев на конференции, это была не шутка?
   Алевтина. Считай, как хочешь.
   Борис. Хочу, чтоб не шутка.
   Алевтина. Значит не шутка.
   Борис. Ты какая-то неуязвимая. Раз так, давай пойдем в кино.
   Алевтина. Щас. В кино! Кино – это навязчивая глупость. Чем больше смотришь, тем глупее становишься. Для работы мне нужно было смотреть много этих, так называемых, фильмов. С тех пор я ненавижу этот вид развлечений.
   Борис. Да, да, да. Успокойся. Я ни за что не поведу тебя в кино. Я ведь предельно глуп, и даже добавочная капля глупости может вызвать кризис… Лучше давай уйдем отсюда. Через дорогу есть симпатичное заведение.
   Картина четвертая
   Кафе напротив дома.
   Алевтина. А что, существуют еще кинотеатры, и там показывают кино?
   Борис. Ты не ходила в кино? И давно?
   Алевтина. Я не видела последние десять лет то, что называют фильмами. Всё это время их снимали толстопузые, а так как толстопузые все одинаковые, то и фильмы у них все одинаковые.
   Борис. Так уж совсем одинаковые?
   Алевтина. Последние двадцать лет весь западный мир заплыл жиром. Люди, глобально заплывшие жиром, никаким боком не могут прислониться к искусству. Искусство – это такая неудобная, мучительная глыба, с которой толстопузые просто моментально съезжают.
   Борис (смеясь, изображает, как они съезжают): вжж. Но есть же худые и даже совсем ссохшиеся режиссеры.
   Алевтина. Не передергивай. Я говорю о жире в сознании. Ты забыл, я философ, а не инструктор по физкультуре.
   Борис. Не забыл, не забыл. У этой парочки метафизический диспут. (Показывает залу на себяи Алевтину) И что, совсем нет кино?
   Алевтина. Есть в Иране, Корее, немного в Китае, там, где не успели заплыть жиром, но на Западе и у нас кино нет и быть не может.
   Борис. Я не пойму, почему не может?
   Алевтина. В головах стяжателей только одна фобия: меня ограбят. И они делают фильмы катастрофы, фильмы о ворах, о бандитах.
   Борис. Катастрофы при чем?
   Алевтина. Катастрофа, это когда приходит конец света, и люди поэтому должны отдать всё, что у них есть…
   Борис. Кому?
   Алевтина. Режиссеру… во имя спасения человечества.
   Борис. Смешно.
   Алевтина. Или миллион, миллион золушек всех трех полов: женского, мужского и самоопыляющегося. Девушек-проституток, юношей-извращенцев, голубых мрачных ученых, розовых клерков. А в конце фильма все они получают счастье-деньги и признание их таланта делать деньги из дерьма.
   Борис. Браво, браво. Не слишком ли строга? Есть же левые режиссеры. Их взгляды совсем твои.
   Алевтина. Левые? Какие-такие левые? Не слышала о таком… Там же деньги. А мелкая буржуазия всегда в яростной попытке укрупниться. Даже очень богатые режиссеры и продюсеры не смогут укрупниться так, чтобы остаться богатыми после проверки решетом. Такое решето с большими дырками. Все, стОящие меньше дырки, вылетают и летят в тартарары. Любой киношник с деньгами может завтра проснуться с голым задом. Настоящий буржуй скорей потратит деньги на устранение соперника, но никогда на наркоту или сомнительных телок, тем более на сомнительное «искусство». Он ест кашку, машет руками, считая это спортом, и смотрит изредка свои Ка-Ка.
   Борис(смеется). Ка-Ка…
   Алевтина. Карошее кино. А ты что подумал?
   Борис. То же.
   Алевтина. Да, да, и ты тоже – мелкая буржуазия в яростной попытке укрупнения.
   Борис. Потише, женщина.
   Алевтина. Конечно, баба дура.
   Борис. Ты сказала.
   Алевтина. Извини, извини. Ты крупная буржуазия, рвущаяся к народу. Но я еще не всё выложила. У нас и всюду на западе не существует и литературы. Мы все заплыли жиром. Недаром в Америке последний писатель – Эдгар По, жил и умер в кошмаре и бедности, а у нас – Достоевский, тоже в кошмаре и бедности.
   Борис. А граф Толстой?
   Алевтина. Ты меня сбил. Дворянская культура не рассматривалась. Но граф Толстой жил, как рантье, и очень этим мучился. Граф Толстой – один на весь свет.
   Борис. Ты тоже мученица. Узница совести. Смотри, прилюдно не высказывай своих мнений. Тебя не поймут. Это опасно.
   Алевтина. Злые люди соберутся с силами и выпотрошат меня, как бройлерную курицу.
   Борис. Ты разве не видишь, народ ведь считает, что капитализм – это наше счастье, и лучше всего, если б он приклеился к самодержавию. Пойми, люди бьются за жизнь, а за что бьёшься ты? По-моему, за пустоту, которую ты называешь своими идеями, своей философией.
   Алевтина. Ни за что я не бьюсь, просто в меру сил хочу справедливости.
   Борис. А ты сама уверена, что твои понятия справедливости справедливы.
   Алевтина. Да ты философ.
   Борис. А ты, похоже, что нет. Все живут в мире необходимости, надо сделать это, это, это. А у тебя нет такого глагола – сделать. Ты получаешь всё на блюдечке, и глагол у тебя «делать», но в любой момент его можно заменить на «не делать». Что, я не прав?
   Алевтина. По большому счету, наверно, прав, но лучше не делать плохое, чем его делать.
   Борис. А нарожать детей, плохо?
   Алевтина. Я не могу иметь детей.
   Борис. Прости (берет ее руку в свои). Давай тихо пойдем в кино и спокойно посмотрим тихий фильм.
   Алевтина. Какой, например? Назови. Ну! (высвобождая руку).
   Борис. Сразу мне трудно. Ты меня забила по шляпку. Голова не в ту сторону работает. Надо подумать.
   Алевтина. То-то, думай. Я, когда училась, мои друзья никогда не ходили в кино. Если читаешь серьезное, или слушаешь серьезную музыку, какое кино может с этим сравниться?
   Борис. И что, ты не помнишь ни единого фильма?
   Алевтина. Когда-то, давно, давно смотрела «Берегись автомобиля». Вышла в депрессии, страшной. Приходила мысль о самоубийстве. Зачем жить, если единственный приличный человек округи – Деточкин – невменяем, психически болен? Это было моё самое сильное впечатление от кино.
   Борис. Черт побери, но это же комедия, все смеются. Да просто, это отличный фильм. Я бы сказал, без этого фильма я бы не был собой.
   Алевтина. Пууу. Дешевенький ты какой.
   Борис. (делает вид, что обиделся). А ты заносчива, как крутая рисовая каша. И серьезна, как гречка… Деточкин вызывает смех, ты что, никогда не смеялась?
   Алевтина. Смех, конечно, но он оставляет горечь: мы живем в ничтожном мире, где место честности и порядочности только в больном мозгу нездорового человека. «Берегись автомобиля» – атомная бомба в том обществе, но, разрушив его, мы получили общество рабов.
   Борис. Что?
   Алевтина. То. Теперь общество поставлено в такие условия, что власть денег не имеет ни границ, ни ограничений. Все люди – рабы денег, а если у тебя их нет, иди, ешь свои мухоморы.
   Борис. Наоборот. Я свободный человек, (смеется) могу есть мухоморы, могу не есть.
   Алевтина. Ты чистой воды раб, раб желания богатства. Это желание съедает человека целиком.
   Борис. Ну, погляди, я целый, невредимый… Так тебе стало плохо от «Берегись автомобиля»?
   Алевтина. Я не рыдала, но мне было очень скверно.
   Борис. Но в жизни тоже самое. Праведник – сумасшедший. Злодей – хозяин жизни.
   Алевтина. Все уже описано в музыке. Например, Прокофьев. Тема столкновения Монтекки и Капулетти – инфернальное взвизгивание флейты в конце фраз – это же черные дыры социума. Это их глумление над человеком и поглощение нашего жизненного пространства. А кино? Попробуй месяцев пять не смотреть кино, и ты выключишься из этой системы. Будешь видеть, как актриса-главная героиня мучается, изображая то, что изображать ей не хочется. Как команда психологов или один «выдающийся режиссер» ломает голову, что, если герой положит руку налево, нет, лучше направо: зритель должен онеметь от того, как он положил руку. Ты будешь не смотреть кино, а наблюдать потуги тех, кто его делает. И если не изнасилуешь себя, посмотрев два, три «гениальных фильма», то не войдешь в эту систему одурачивания.
   Борис. Наговорить можно, чего хочешь.
   Алевтина. Посмотри какой-нибудь хороший, лучше знаменитый, фильм. Поймешь, что режиссер на прогулке. Он идет, помахивая тросточкой, и наблюдает «жизнь». Но это просто прогулка, жизнь-то в голове, а не на прогулке, и вот он начинает ваять. Каждый эпизод четко выверен на продажу. Его задача – нравиться. И тебе нравится, всё просто изумительно. Прогулка удалась.
   Борис. Язык у тебя без костей. Хотя у меня тоже по факту. Вот ты музыку в пример привела. Так вот, хочешь, я докажу, что вся музыка одинаковая. Ведь ее сочиняют полностью отвязанные люди, по разуму в весе бабочки. Они насекомые. Ведь питаются звуками, производят звуки, и живут за счет звуков. Кто ж они? Жжж… – стрекозы, мухи, шмели, пчелы, жуки, и бабочки, бабочки, бабочки. Кстати, женщинам не надо специально заниматься музыкой. Это единственные существа в мире, с равной легкостью издающие звук циркулярной пилы и звук гудка отходящего парохода. Вот тебе. Я отвлекся. Все музыканты слышат музыку, и больше ничего. Их не волнует ни погода, ни устройство общества, ни бомжи. Бомжи – они насыщены смыслами. Симфония запахов еще не создана? Не знаешь? (Алевтина со смешанным чувством качает головой.) Значит – дело будущего. Ну, как? Чем хуже твоих толстопузых режиссеров?
   Алевтина. Ничем. Кроме того, что тебе не интересны ни режиссеры, ни музыка.
   Борис. Что правда, то правда. Мне и без них проблем хватает. А ты зануда.
   Алевтина. Я зануда? Ну, наверно, это заразно, от мужа, верно, подхватила.
   Борис. Тебе не хочется смотреть кино, а люди хотят. Если б масса не хотела, кто бы стал делать этот супер.
   Алевтина. Миллионы людей никогда не видели никаких фильмов. Если ты хочешь, чтоб они смотрели кино, надо показать на экране их собственную жизнь с небольшими нюансами. Кино стало массовым, потому что масса людей живет одной жизнью.
   Борис. Может, тогда в театр?
   Алевтина. Скажи сразу – в кабак. Это честнее. Почти все театры – это кабаки на сцене. Если в голове пошлость, она превращает в пошлость всё, к чему прикасается.
   Борис. Пошлость? Это как?
   Алевтина. Это когда нет серьезных чувств. Мы ведь вообще живем, как будто мы на прогулке. Ну, там колесо отвалилось, ну, кто-то в зубы дал, но все это не серьезно. Ведь мы на прогулке.
   Борис. Хорошо. Я на прогулке. Но я – не пошлый. Ну, честное слово.
   Алевтина. Да ну тебя. (смеется, встает) Валентин, наверно, кончил работать. Пора обедать. Большой обеденный стол ждет меня. Прощай.
   Картина пятая
   Алевтина входит в кабинет мужа. Валентин вздрагивает.
   Валентин. А! Что-то не договорила?
   Алевтина. Прости, но это была шутка.
   Валентин. Ну и шутки у вас, боцман.
   Алевтина. Это был эксперимент.
   Валентин. И чем же он кончился?
   Алевтина. Он продолжается. Я хочу достучаться до тебя. Понять тебя. Через четыре месяца совместной жизни ты для меня загадка.
   Валентин. Что за детство. Это от скуки. Займись наукой – не приставай ко мне.
   Алевтина. Тогда, может, сначала разведемся?
   Валентин. Если ты так решила… Но я против. Кроме этого поступка, жизнь с тобой была вполне… ты всегда казалась мне уравновешенной порядочной женщиной. Я люблю тебя, в конце концов.
   Алевтина. Я не согласна на это «вполне». Ты со мной разговариваешь, как с посетительницей в приемный день.
   Валентин. Я не понимаю тебя. Не понимаю, что ты хочешь. Ты вообразила себя Мефистофелем? Тебе нужна моя душа?
   Алевтина. Не глумись.
   Валентин. Как мне вести себя прикажешь?
   Алевтина. Будь искренним.
   Валентин. А я что, не искренен?
   Алевтина. Ты мне сказал, что твоя жена умерла. Это правда?
   Валентин. А… дочурка. Ну, пожалуйста, она болеет. Мы с ней развелись. Она находится в больнице, кажется.
   Алевтина. Как кажется? Ты не знаешь?
   Валентин. Действительно не знаю. После больницы она, по моим сведениям, уехала в Америку с любовником. Новая семья, потом, недостоверно, снова больница. Где сейчас, не знаю. Тебе это смертельно интересно? – Тема исчерпана.
   Алевтина. Ну что ж, оставим всё, как есть. Хочешь, я познакомлю тебя с Изольдой.
   Валентин. Пойми, мне тяжело говорить о матери Ольги… Я же люблю тебя. (прижимает Алевтину к себе)
   Алевтина. (устало) Я же сказала, оставим всё, как есть.
   Валентин.(деловито) Хорошо. Я не хочу с тобой разводиться. Мне надо, чтоб кто-то был рядом. Я люблю тебя, в конце концов.
   Алевтина. Ты это уже говорил.
   Валентин.(Тяжело вздыхает) Я не понимаю, чего ты добиваешься. Твоя Изольда, прости, по-моему, «прости господи». Я не очень понял, но, кажется, она хотела меня соблазнить.
   Алевтина. Где же это? Когда?
   Валентин. Не важно. Как-то мы столкнулись на одной деловой встрече.
   Алевтина. Тебе показалось.
   Валентин. Возможно. Но вернемся к нашим баранам. Ты согласна на мировое соглашение? На представительские функции в частности. Будем жить, как жили. Ты живи своей жизнью, надеюсь на философию. Я своею, какую Бог послал.
   Алевтина. Попробуем.
   Валентин. Ты согласна? (Алевтина кивает). Алечка, надеюсь, у нас с тобой долгая счастливая жизнь впереди.
   Алевтина. А после смерти небо в алмазах.
   Валентин. Не выпендривайся. Ты же здоровая женщина. Душа – это выдумка больных и бездельников.
   Алевтина. Рада за твое здоровье… Пока.

   СЦЕНА 4

   Картина первая
   Комната Алевтины. Она сидит за столом.
   Входит Оля.
   Алевтина. А, это ты! Я работаю.
   Оля. Папа тоже всё время работает.
   Алевтина. У тебя что-то срочное?
   Оля. Ну, не хочешь со мной общаться, не надо. (Поворачивается, чтобы уйти).
   Алевтина. Ладно, рассказывай.
   Оля. Мне сегодня мама приснилась. Она показывает свою могилу и говорит мне: «ты веришь»? Больше во сне ничего не было… Давай, сходим на кладбище. Таня отказалась.
   Алевтина. Ты же знаешь, после такого папа выгонит меня из дома.
   Оля. А он и так выгонит.
   Алевтина. За что?
   Оля. За то, что ты умная сильно.
   Алевтина. А папа разве не сильно умный?
   Оля. Нет. Он вообще не умный. Он даже со мной разговаривать боится… Мне очень надо посмотреть на могилу.
   Алевтина.(себе: Включаюсь в цепочку вранья…) Ну если так надо, пожалуй, давай сходим. Только ты так должна одеться, чтоб тебя никто не узнал.
   Оля. И ты тоже. Я надену длинную черную юбку.
   Алевтина. У тебя есть длинная черная юбка?
   Оля. Нет. Ты мне купишь. И еще шляпку с вуалью.
   Алевтина. Можно ко мне домой поехать, я туда одежду завезу, мы переоденемся и на такси.
   Оля. На такси… Ты знаешь, не поеду я никуда, потому что всё не правда. У папы деньги, он может любую могилу купить, что хочешь с ней сделать. Мама же спросила: «веришь?».
   Алевтина. Можно на кладбище в конторе всё проверить.
   Оля затыкает уши.
   Оля. Нет. Нет. Всё надувательство.
   Начинает рыдать.
   Вбегает Таня. Обнимает Олю.
   Таня. Я вышла из дому на пятнадцать минут. Что Вы, Алевтина, как вас по батюшке, что Вы с ребенком сделали? Идите к шефу.
   В кабинете Валентина.
   Валентин. Алевтина, ну, что мне с тобой делать? Дом перегородить?
   Алевтина. Не знаю.
   Валентин. Ты, похоже, не легче Ольги. Не владеешь собой, как ребенок… Давай договоримся так. Попробуй собраться с мыслями и объяснить мне, чего ты добиваешься. Срок десять дней.
   Ты пока моя жена, но карточку я забираю. Ты же зарабатываешь сама.
   Алевтина согласно кивает и выходит.

   Картина вторая
   На следующий день. Кабинет Валентина.
   Изольда надевает юбку. Он поправляет галстук.
   Валентин. Как твои дела с Алевтиной?
   Изольда. Хочу тебе похвастаться. Последний раз она не жаловалась на тебя.
   Валентин. Я обязан этим только тебе. Ты благотворно действуешь на нее. Но не только на нее. Я тоже становлюсь другим.
   Изольда. Моим прекрасным принцем.
   Валентин. И не только. Я очень доволен последними инновациями в нашем комитете. Премия почти в кармане.
   Изольда. И не только?
   Валентин. И не только. Меня всегда смущали мои неудачи с женщинами. Наверно, у меня как-то не так звезды стоят.
   Изольда. Всё не правда. Твои звезды стоят наилучшим образом. Ты восхитителен. Я тебя люблю.
   Валентин. Я тебя тоже. Кроме премии меня представили к ордену.
   Изольда. Ты моё счастье.
   Валентин. А ты моё. Расскажи поподробней, что у меня в доме.
   Изольда. Всё, как всегда. Алевтина плывет в море своих представлений и теорий, и берега всё ещё не видно… Борис чувствует себя Дон Жуаном, мысленно крутит ус, а сам глупыш глупышом. Ну, про него ты и сам всё знаешь, я его и видела раз мельком, больше по рассказам Али… Наш крест – Оленька. Она не предсказуема. Дитё требует грудь. «Мама» для неё стала навязчивой идеей. Это серьезно. Почему бы тебе не соединить её с Алевтиной. Они бы ели друг друга, травились и делались не опасными.
   Валентин. Ты не понимаешь, что говоришь. Это моя дочь, а не твоя. Советую твои эпохальные идеи насчет Оли держать при себе.
   Изольда. Юпитер сердится. Ах, мой изумительный Юпитер. Молния в твоих руках. Но вместе мы победим.
   Валентин. Кого?
   Изольда. Коррупцию? Врагов.
   Стук в дверь. Изольда выходит во внутреннюю дверь. Входит Ольга.
   Ольга. Я вернулась. Забыла у тебя деньги взять на подарок учительнице.
   Валентин отсчитывает деньги: Хватит?
   Ольга стоит, опустив голову, и наконец, выдавливает из себя: Я слышала женский голос. Скажи, это мама?… Это мама – это ее духи. Начинает метаться по комнате, врывается во внутреннюю дверь. Навстречу выходит Изольда. Оля снова мечется. Валентин хватает ее. Изольда достает из сумочки изящный футляр, вынимает шприц и делает Ольге укол. Та успокаивается.
   Картина третья
   Коррекция.
   Гостиная. Алевтина ходит из угла в угол.
   Изольда. Мы редко встречаемся. Как Ваши успехи?
   Алевтина. Все в точности по Пушкину. Я у разбитого корыта. Уж не хочет старуха быть царицей, хочет нежною черницей.
   Изольда. Не помню такого у Пушкина.
   Алевтина. Значит, он ошибся.
   Изольда. Неужели?
   Алевтина. Отношения с Валентином испорчены. Оля троллит меня, боюсь разговаривать с ней, да и чем я ей могу помочь? Мои хлопоты ушли в песок.
   Изольда. Песок легко разрыть.
   Алевтина. Шутки в сторону. Меня может спасти только сильное чувство. Никакой твердости. Я только женщина. Пустота пожирает детей своих. Пусть бедность, пусть всё, что мне там начертано, только я должна любить. Нужна цель выше меня, тогда придет чувство естественности поступков. Прошу вас, давайте сделаем так – я влюблюсь без памяти в первого встречного.
   Изольда. Я не против. Идет. (касается её плеча рукой)
   Входит Борис. Изольда улыбается, и Алевтина представляет ее.
   Алевтина. Подруга дней моих суровых Изольда.
   Борис. Очень приятно познакомиться. А где же Тристан?
   Алевтина. Я с ним не знакома пока.
   Изольда. Я тоже, сколько мне известно.
   Борис. Тристан в волнах пока не виден.
   Алевтина. Но приближается, возможно, в этот час.
   Борис. Так кто ж его спасет, как не Изольда.
   Изольда. Я готова.
   Алевтина. Из гОтов тотчас выбраться на берег.
   Изольда. А берег был?
   Алевтина. Не важно. Зацепимся за выдуманный буй.
   Борис. Сцепиться – это счастье женщин.
   Алевтина. Да? Изольда счастья профи.
   Борис. Вот это да! И правда? Это как?
   Алевтина. Проконсультирует. Она психолог. Может помочь тебе во всех личных вопросах. Поворачивается к Изольде. Ну, кажется, сегодня мы всё сказали друг другу, не так ли?
   Изольда. Хорошо. Жду вашего звонка. Борису. Возьмите мою визитку. Хотелось бы увидеть вас еще.
   Борис берет карточку, Изольда прощается.
   Борис. Несказанно рад видеть вас, дражайшая Алевтина Матвеевна.
   Алевтина. Рады моей подруге Изольде. Видела, как у тебя глаза заблестели. Имей в виду она – бронированная божья коровка. Вы к мужу?
   Борис. Вы чрезвычайно догадливы, но если бы мне позволено было, я бы каждый день приезжал только к вам.
   Алевтина. Вы очень неприятно себя ведете. Все эти дражайшие, вся витиеватость – признаки вашего безразличия ко мне.
   Борис. Побойся Бога. Я, безразличен?
   Алевтина. Да, и это очень печально. Видишь ли, у меня никого кроме тебя. Я бы хотела посоветоваться с тобой совершенно откровенно.
   Борис. Я готов.
   Алевтина. Опять, опять меня высмеиваешь. Я надеялась, что ты относишься ко мне совсем по-другому. Помнишь ту конференцию у нас в институте. Мне кажется, что тогда для меня всё уже было решено… Как тебе доказать, что кроме тебя меня никто больше не интересует?
   Борис. Приезжай завтра ко мне.
   Алевтина. Я тебе не верю. Я же вижу, что вокруг тебя всегда женщины. Ты ими пользуешься, но на самом деле, не любишь женщин.
   Борис. За что мне их любить? Вот ты, ты любишь мужчин?
   Алевтина. (Улыбаясь) За что мне их любить? Я всегда жила в окружении мужчин, и часто от этого уставала. Мне не хватало женщин. Ну, хоть каких. Они бывают двух типов. Первый: блистательные, ослепительные, неуловимые, тонкие. Второй: надежные, пухлые, мягкие, добрые. Я не то, не другое, следовательно, я не женщина… (Борис смеется, жестикулирует). Они с одной стороны – дети, не имеющие ни суждений, ни логики, ни просто последовательности в поступках. Они мелочны, как маленькие, но они мамы, par excellence, они в любую минуту могут встать грудью на защиту не только ребенка…
   Борис. Но и своих бриллиантов. Нет, твои типы это вот что: первый – стервы, холодные, рациональные. Одним словом – кобры. Зато второй тип – овцы. Они сбиваются в стада сплетниц и прекрасны только до первого слова. Как только это слово произнесено, ясно, что это блеяние.
   Алевтина. Я же говорю, что ты презираешь женщин. Любая женщина, даже ее запах прекрасен, ну, конечно, воспоминание о маме. Если она вспотела, от нее изумительно пахнет смесью топленого молока с брусничным морсом.
   Борис. Фу, я не люблю женщин, и за что мне их любить? Я люблю тебя, и плевать хотел на всех женщин. Обещаю пахнуть прокисшей брусникой, то есть настоечкой.
   Алевтина.(Рассеянно). Опять шутишь?
   Борис. Да нет же. Ну, как мне тебя переубедить? Ты так долго меня мучила.
   Алевтина. Я?
   Борис. Приезжай. Здесь я на работе, я не настоящий, и ты не видишь меня.
   Алевтина. Не вижу? Мне очень хочется тебя увидеть, но я боюсь.
   Борис. Чего?
   Алевтина. Увидеть не того.
   Борис. Тогда ничего не надо. (Отворачивается и начинает уходить.)
   Алевтина. Мне не хотелось жаловаться, но я на грани чего-то плохого.
   Борис (возвращаясь). А как же высший свет, не помогает? Философия, в конце концов?
   Алевтина. Опять эти концы. Философия это хорошо, когда есть спокойствие, а у меня все валится из рук.
   Борис. Ты – холерик. Тебя кидает из стороны в сторону. Только ты над чем-то задумалась, тебя уже кинуло на другую амбразуру. Мне кажется, я тебя вечность знаю, и ты никогда не бываешь естественной.
   Алевтина. Я? Противоестественна? Ты не так выразился, не бываю спокойной.
   Борис. Ты всегда напряжена, аж до звона. Даже с посторонними вздернута. А что они тебе? Что тебе Гекуба? Говори и делай все, что в голову приходит. Шлепай все, что в душе.
   Алевтина. А ты что, думаешь, душа – это серьезно?
   Борис. Ха-ха-ха. А что же кроме души серьезно?
   Алевтина. М..м. Спасибо.
   Борис (подходит к ней и гладит по голове). Дурашка.
   Алевтина (как кошка трется об его руку). Ты лучше Изольды.
   Борис. А кто такая Изольда?
   Алевтина. Я с тобой дружу.
   Борис. Глупышка. (привлекает ее к себе и дальше они разговаривают полуобнявшись) Мы с тобой и так не разлей вода.
   Алевтина. Я тебя люблю, но очень боюсь.
   Борис. Я рыжий кот, терзающий кошечек.
   Алевтина. Забери меня отсюда. Здесь тошно.
   Борис. Этого я сделать не могу. Я же винтик в Валентиновом налаженном бизнесе. Если я выпаду, у него найдется такой же, а вот мне придется туго.
   Алевтина. Какой бизнес? Ведь вы чиновники.
   Борис. Наш, чиновничий бизнес. Ты что, не поняла, что чиновника без бизнеса не бывает.
   Алевтина. Да? Ну, ладно. Видишь, какая я спокойная. Я перестала быть интеллигентом. Интеллигент, он совестлив, так что ни в бизнес ему нельзя, ни в чиновники. Вымирающая прослойка… У нас интеллигент это лох. Ату его, ату. А вокруг царство лукавого. Думаем одно, говорим другое, делаем третье. В нашем королевстве все одряхлело. Порода – труха. Знаешь, есть такие горы, очень старые. С виду скала, а дотронешься, – и всё летит, летит. Не на что опереться… Я в этом доме пропаду. Мне надо отсюда рвать когти.
   Борис. А они у тебя есть?
   Алевтина. Хорошо. Линять.
   Борис. Давай сейчас слиняем, попробуем на день.
   Алевтина. (Обреченно): попробуем.
   Борис. А что так печально? Не всегда же нас будут держать в этом зверинце. Будет и на нашей улице праздник.
   Алевтина. Свежо предание.
   Борис. Выше голову, девочка.
   Алевтина. Мы с тобой пленные иудеи из «Набуко». Правда?
   Борис. Правда. Правда.
   Уходят, взявшись за руки. Музыка Верди
   Алевтина поворачивается к залу и произносит:
   Золотая рыбка взялась за ум. Но почему так грустно? Хор пленных иудеев из Набуко поднимается, поднимается, торжествует, и впереди колонны итальянских фашистов.

   СЦЕНА 4

   (прошло 6 месяцев. Гостиная. Алевтина читает, входит Валентин)
   Валентин. Рад, что ты дома. Я так редко тебя вижу.
   Алевтина. Я тоже рада, последний месяц работала у себя дома… Давно не спрашивала об Оле.
   Валентин. Она обжилась. По-английски говорит не хуже других студентов. Чувствует себя в своей тарелке.
   Алевтина. Можно мне написать ей?
   Валентин. Прости меня, это абсолютно невозможно. И вот еще что. Я, конечно, выше сплетен, но мне передают, что мой Борис и ты, якобы уже полгода.… Пожалуйста, уволь меня от этой пошлости. Спи с кем хочешь и сколько хочешь, но чтоб мне об этом не докладывали.
   Алевтина. Охота обращать внимание на всякие глупости.
   Валентин. Понимаю тебя, но постарайся. У тебя есть все возможности. Кстати, глупость глупостью, но Борис попался. Обнаружила себя группа ФиУС, Финно-Угорский Союз, и Борис там чуть ли не главный.
   Алевтина. Ты не выдумываешь? Что-то не так, – это я поняла, потому что месяц не видела его, и он всего один раз в начале месяца позвонил и сказал, что очень важные дела и позвонит, когда всё утрясется.
   Валентин. Они предъявили РФ счет на три триллиона евро и послали его в Гаагу. За аннексию их исконных земель в течение последних 1000 лет. И еще требование возвратить им эти земли.
   Алевтина. А русские куда?
   Валентин. А мы возвращаемся на юг на территорию Киевской Руси.
   Алевтина. А как же Украина?
   Валентин. Украина ищет свою историческую родину…
   Алевтина. На Балатоне, полагаю, где ж еще?

   Валентин: Редкая птица долетит до середины Балатона… Я считал его разумным человеком. Вероятно, хочет быть императором. Карлом Великим. Да, пропал наш чухонский император.
   Алевтина. Уже есть решение?
   Валентин. А ты как думаешь? Скорее всего психушка или во глубину сибирских руд.
   Алевтина. Ну что ж, нас ждут большие перемены. Ты зря Борисом меня попрекнул. Сказал бы сразу новость: нет человека, нет проблемы.
   Валентин. Во-первых, он еще есть. Во-вторых, я хотел тебя предупредить, что ставить на Бориса – проигрыш.
   Алевтина. А я и не ставила.
   Валентин. Ты же понимаешь, о чем я говорю.
   Алевтина. Но не теми словами.
   Валентин. Ты хочешь, чтоб я радовался, какая прекрасная любовь у моего подчиненного с моей женой?
   Алевтина. Ты, кажется, злорадствуешь? Мне, как казалось, близкому тебе человеку ты мог бы и посочувствовать. Ладно, мне всё равно.
   Валентин. Аля, пожалуйста, отнесись ко мне серьезно. Я люблю тебя. Давай начнем всё сначала. Бориса не будет…
   Алевтина. Не будет и меня. Я уеду с ним. Хоть на Колыму.
   Валентин. Как декабристка?
   Алевтина. Как декабристка.
   Валентин. Декабристки были женами, а не сбегали от мужей.
   Алевтина. Жизнь вариативна.
   Валентин. Ты снова не слушаешь меня.
   Алевтина. Это ты не слушаешь меня. Я люблю Бориса и готова ради него на всё. Если у тебя осталась ко мне капля доброты, дай мне развод. И оформи как можно быстрее. Его, вероятно, увезут куда-нибудь на днях. Я не останусь с тобой.
   Входит Борис. Алевтина бросается к нему, он уворачивается.
   Борис. Я пришел попрощаться. Уезжаю.
   Валентин. Подожди меня здесь. Я тебе кое-что должен передать. (выходит)
   (Пауза. Алевтинавглядывается в лицо Бориса)
   Борис. (тихо) Прости меня за всё.
   Алевтина. За что? Я уже все знаю про «Союз»
   Борис. Наверняка не всё. Валентин, скорей всего, рассказал тебе всё не так. Наша организация пользуется поддержкой. Это большая политика. Израиль образован на землях, 2000 лет как утраченных. По сравнению с этим мы жили здесь вчера.
   Алевтина. Мне не нравится твоя политика, но я готова защищать ее вместе с тобой.
   Борис. Ты не годишься в политики. Ты слишком женщина. Здесь нужна холодная голова.
   Алевтина. Скажи, и у меня будет ледяная голова, я сумею помочь тебе.
   Борис. Всё уже решено. Когда дела мои войдут в какую-то колею, я вызову тебя, и мы будем вместе.
   Алевтина. Нет. Нет. Раз мне надо упрашивать тебя, значит всё кончено. Я считала, что мы – одно. Что мы понимаем друг друга без слов. Что мне не нужно никаких поз, ничего, что было бы не мною, чтобы ты понял меня. С Валентином мы разные люди. Его ум слишком честен для меня. Ну, не честен, скорее прям.
   Борис. И ты ставишь над ним эксперименты. Разыгрываешь с ним пьесы, в которых он не понимает ни слова. Ты заморочила его.
   Алевтина. Это всё – мое несчастье. Ты-то понимаешь. Если я говорю в шутку, он принимает всё в серьез. Вначале это сглаживалось новизной отношений. Компромисс – тоже любовь. Но со временем я осознала, что мне приходится говорить и делать то, что мне не свойственно. Не быть самой собой. Я всегда в какой-то роли. Это изнуряет. Это не правильно.
   Борис. И нечестно по отношению к нему. Кто виноват?
   Алевтина. Я. Конечно, я. Но и он. Чем я неправильней поступаю, тем больше ему кажется, что он виноват, и тем сильнее он любит меня. Поведение с подтверждением.
   Борис. (усмехается) Кто тебя научил анализировать, твой психотерапевт?
   Алевтина. Нет. Но поговорив с ней, хочется почитать что-нибудь. Я много таких книг читала. Чтоб понять, как она это делает.
   Борис. Поняла?
   Алевтина. Мне не интересно. И ее работа кажется совсем нечестной, впрочем, сейчас какую работу ни возьми – честностью не пахнет.. Но я о другом. Я о тебе. Ты – это я, но более тонко организованный, поэтому уязвимый. Тебя надо защищать. Без меня ты пропадешь.
   Борис. Бог против нас. Мне надо ехать. Всё ты придумала про меня. Придумщица.
   Алевтина. А ты нет? Со своей ФиУС, ФиУС. Смех.
   Борис. Не трогай. Не твоё. (Входит Валентин, держит в руке бумагу)
   Алевтина: Прощай. (уходит) And if forever, farewell forever.
   Уходит со сцены.
   Валентин. Ну и выкинул ты фортель. У тебя здесь такие перспективы. Останься.
   Борис. Нет, мне лучше уехать. Такую возможность упускать нельзя.
   Валентин. Ты едешь один?
   Борис. Нет. С психотерапевтом твоей жены.
   Валентин. Моя жена забракована?
   Борис. Алевтина слишком экзальтированна. Доверчива, как все теоретики, только что ты сам увидел… А Изольда именно тот человек, который мне нужен. Она выдержанная, красивая. Никаких глупостей себе не позволит, но может сделать с мужчиной все, что захочет. Все, что я ей скажу. Мне нужен такой человек. Мы – прекрасная пара. А о способностях Изольды можно судить по поведению Алевтины. Она ведь шагу без ее указаний не делала.
   Валентин. Прости, мне кажется всё это не красивым. Но наш брак тоже больше не существует. Скоро все документы о разводе будут готовы.
   Борис. Она знает?
   Валентин. Нет пока. Да, вот тебе конверт, о котором я говорил по телефону. Передашь, буду тебе обязан. С Алевтиной как-нибудь разберемся, не переживай. (Прощаются, обнимаются, расходятся).

   СЦЕНА 5

   Дом Алевтины из первого действия. Алевтина сидит с ногами в кресле. Поднимается, наливает кофе, выпивает, садится и говорит сама себе.
   Алевтина. Вчера был день моего ангела. Мой нежный ангел висел весь день у меня перед окном, но нужного ничего не сделал… Твои письма – они чтоб меня уничтожить. Отстать? Нет, пока не разгадала тебя, не могу. В тебе основное – мужской шовинизм. Но эта наклейка тупее всего. Твоя заносчивость, как у большинства людей, от чувства неполноценности, а для любой женщины это поле работы сочувственного плача. Значит, у тебя в жизни был сверх ощутимый щелчок по носу либо от женщины, либо от родителей, либо от социума. Ты – резиновый мячик, отскакивающий как от стенки от всего моего, от моих чувств, моих слов, моих намерений. Я уже не знаю, кто ты. Уж точно не тот, за кем когда-то следила влюбленными глазами, ушами и всеми внутренностями. Ужасно деловой, хитрый, практичный – но чужой. Тот, кого я продолжаю ощущать, бедный больной мальчик, некрасивый, неулыбчивый, погруженный в своё, пытающийся от меня отбиться.
   Нет, мне не надо твоего тела, желаний, хотений, суждений, но розовую раковину души я бы взяла. Держала бы в руках, держала, а потом положила бы в ящик стола, и время от времени доставала и рассматривала. На что она мне? Моя душа легкая лодочка, плывет по течению, по ветру, по хотению, а то зависнет на месте. Зато сама я умею сжимать зубы, губы и держать лодку, подчиняясь течению, но сохраняя ее внутренность сухой, а ты житель раковины – мягок, уязвим, но душа держит тебя по всем правилам морской жизни. Мне нужна только твоя душа.
   Стук в дверь. Она вскакивает, бежит к двери, открывает и сталкивается с Михаилом.
   Алевтина. Вы к кому?…
   Михаил. Вы меня не помните? Я у Валентина работаю, меня Михаилом зовут… Я по его поручению.
   Алевтина. Проходите. Что-то смутно припоминаю.
   Михаил. Вам от него письмо. Протягивает письмо.
   Алевтина. А по e-mail нельзя было? Что-то случилось? Моя помощь…
   Михаил. Не волнуйтесь, ради Бога. Все в порядке.
   Алевтина. Так вы курьер?
   Михаил. Совсем меня не помните? Вечер, Валентин вам предложение делает.
   Алевтина. Нет, не помню.
   Михаил. Вы еще мне пощечину залепили.
   Алевтина. Значит, было за что.
   Михаил. Да роль у меня такая была.
   Алевтина. Что за роль?
   Михаил. Ну, хоть чаем угостите?
   Пока она делает чай, он рассматривает комнату, рядом с компьютером листы напечатанной работы.
   Михаил. Вы умная.
   Алевтина. Знание как шляпка, украшает человека, но не меняет его. Я хитрая, пыль в глаза пускаю.
   Михаил. Ну, уж насчет этого! Таких хитрюг – сотня на одного младенца. Все её обводят вокруг пальца, один Мишенька – преданный рыцарь.
   Алевтина. Рыцарь? А пощечину забыл?
   Михаил. Ну, я про это и говорю, будто ты не поняла. Как мы с Валентином и Борисом тебя водили за нос.
   Алевтина. Что? (Садится)
   Михаил. Что слышала. (Алевтина замирает) Я начинаю пьесу, Борис продолжает, Валентин дергает веревочку. А ты – ах, ах, ох, ох. Ух, ух. Ты, что не догадывалась?
   Алевтина. Бориса оставь в покое.
   Михаил. Борис пьеску и сработал. Он же артист. В молодости в театре играл.
   Алевтина. Вы просто злобный завистник. Сам только что выдумал, или Валентин тебе написал? Да где гарантия, что ты сейчас не играешь? Я не хочу больше слушать эту ахинею. Уходи!
   Михаил. Да я из всей кампашки самый, самый, самый честный парень. Встает перед ней на колени. Будь моей женой. Я полюбил тебя прямо с той пощечины. Что только захочешь, всё для тебя сделаю. Хочешь, Валентина убью.
   Алевтина. За что? Что за подростковая кровожадность?
   Михаил. Тогда Бориса. Он и есть самый злодей. Соблазнил девушку и бросил. Обман он и в Африке роман. То есть, роман и в Африке обман. Тьфу. Сама понимаешь. С трудом встает с колен.
   Алевтина. Он – политический изгнанник… Жертва собственной глупости.
   Михаил. Ну, если Изольду назвать его собственной глупостью, тогда точно.
   Алевтина. Причем тут Изольда?
   Михаил. Изольда причем? Долго хохочет. Ё…Ё. Ты невинна, как овечка. У него в Америке процветает бизнес. Женился он на Изольде, ну что тебе еще хотелось бы узнать?
   Алевтина. (Бледнеет) Ерунда всё. Ты придумываешь со зла.
   Михаил. Ну, хорошо, ну, не верь… Мне-то верить можно! Я для тебя всё, что угодно… Хочешь, отведу тебя на закрытый просмотр фильмов? (Алевтина улыбается саркастически.) Ну, хорошо, тогда принесу билеты в Гоголь-центр. Нет, ну, какая философия без современной культуры?… А он это, пишет тебе?
   Алевтина. Письма по e-mail.
   Михаил. Часто?
   Алевтина. Ну, два письма. Ну и что?
   Михаил. Два письма за год, не густо.
   Алевтина. Не твое это дело.
   Михаил. Да не переживай ты. Хочешь, я тебя с Валей помирю… В полпенька, тьфу… в полпивка… тьфу в полпинка. Только скажи, мол, Мишенька, по моему велению, по твоему хотению – и всё.
   Подходит к ней и обнимает.
   Алевтина. Пожалуйста, не надо.
   Михаил. Брезгуешь.
   Алевтина. Уйди. Уйди, пожалуйста.
   Михаил. Зря. Зря. Зря. Не хорошо к старым друзьям так относиться.
   Алевтина. Какой ты друг.
   Михаил. Обижаешь. Я расстроен. И чаю не надо.
   Алевтина. Нет, нет, выпей, пожалуйста. Может, покрепче чего-нибудь?
   Михаил. За компанию выпью. Тебе, вижу, надо. (Достает из внутреннего кармана дорогую бутылку коньяка.) Имей в виду, Михаил будет ждать.
   Оба выпивают. Он пытается обнять Алевтину. Она вырывается.
   Михаил. А у Валентина новенькая.
   Алевтина. Я рада. Он мне начислил большую сумму.
   Михаил. Буратино-Алевтина богатенькая.
   Алевтина. Это унизительно, принять деньги от нелюбимого. Я вернула.
   Михаил. Ты блаженная. Точно, блаженная. Подарила бы Мишеньке в знак дружбы дачку на Рублевке. Нет, пожалуйста, в следующий раз Валины деньги можешь пожертвовать своему несчастному воздыхателю Мишеньке. Нет, может потеряла? Где след?
   Алевтина(усмехается). В океане. Прошу тебя, уходи. Мне надо одной… подумать…
   Михаил (снова пытается прижать ее к себе, она резко отталкивает его.) Хорошо… давай танцевать. (Поет какой-то шлягер, танцует. Алевтина бессильно садится на стул.) Ладно. Как скажешь.
   Он медленно уходит.
   Алевтина остается одна. Немного наливает из бутылки в стакан. Выпивает.
   Алевтина. Ну да, ФИУС – финно-угорский союз. А? Каково! И растет развесистый ФИУС, а на нем зреет крупная клюква. А под ним в белом платьице. Ха-ха-ха. Ест клюкву, (заливается смехом) какова дура. Вот тебе и разбитое корыто… Жизнь в бочке твой удел… Ну а ты Боря, Бо… оря. Борец за жизнь. Держись. Теперь Изольда тобой повертит. Уж кто-кто, а она сможет. И рогами тебя украсит. Развесистыми. Голову удержать бы. (Пауза)
   Боря, да что ж ты с собой сделал! (Тяжело вздыхает. Выпивает полстакана)
   Трезвость только на дне стакана. Прощай, моё милое, рогатое существо. Ну, что ж, у него своя правда, у меня своя. Каждому по правде, и пинком под зад… Ступай в тик-ток, Алевтина, тебе надо увидеть реальность. Стоп! У тебя же содержание. Она открывает ящик письменного стола, берет бумагу от Валентина. Что же мне, отказаться от денег? Нет. Философы не всегда идиоты. Найдем, найдем для субсидии достойную помойку, на полгода хватит. К черту работу, отчеты, собранья, статьи. Смотрит на бумагу. Черт, да она просрочена. Слава тебе господи! Тошнит от всего этого.. Напишу-ка пьеску о прикладной лингвистике, витающей над философскими лопухами. И лопухи глотают острые крючки нейролингвистов. А от солнца философии отворачивают свои просветленные лица. Попросту, воротят морды. (Поднимается, наливает из бутылки стакан, выпивает. Голос громче и веселее.) Эй, эскапист! Выкапывайся из норы. Наше время. Пришло! Мы веселые алкоголики… всех стран – соединяйтесь. Прощай, милое рогатое существо! Вперед! По коням! Падает в кресло. Засыпает.

       Конец

Ноябрь 2021

Стужа
Монолог цветка

   Здравствуйте, добрые Люди! Помогите!
   Проблема у меня тяжелая. Хочется вам рассказать, но не знаю как.
   Больше всего в жизни я не любил много говорить, и чтоб вокруг много говорили. С другой стороны, возьмем дерево или куст, уж никак их в болтливости не заподозришь.
   Я один из них, синий цветок, и цветок нежный. Таким я себя чувствую, хотя вид…

   В детстве веселый мальчик сломал меня палкой. Выжил, выпрямился, но стебель мой кривоват, а листья колючи, чтоб всякая дрянь не цапала меня.
   Я – розовый на самом деле, а синий только на вид, это моя защита от стужи. Когда холод подступает, мой синий делается лиловым, я становлюсь частью холода, и он отступает, чтобы убить белых и розовых.
   На северном склоне Парамоновского оврага я один такой высокий, смотрю на мелкие цветы и травы сверху вниз. Так я и жил, не особо задумываясь над своей жизнью, пока не появилась она. Всё произошло неожиданно.
   Ранней весной прямо передо мной вылез стебелек с маленьким бутончиком. Как только у незнакомки показались лепестки, она сразу расплакалась, как все маленькие дети. Я чуть-чуть покачал ее, и она улыбнулась мне. Я растаял от нежности и назвал ее Лю. Сияло солнце, шли дожди, иногда даже ливни, и потоки глины неслись с горы. Я защищал малютку Лю, как мог, и она росла и цвела таким нежным розовым цветом, что соседи заглядывались на нее.
   Я боялся пить воду, вдруг Лю засохнет подле меня, ведь ей, слабой и беспомощной, надо расти и крепнуть. Чтобы зверь или человек не наступил, или, не дай Бог, не сорвал Лю, я укрывал ее своими большими надежными листьями. А Лю, казалось, не понимала опасности. Она высовывалась прямо на солнце и, если я ворчал, начинала смеяться. На самом деле, чтобы она ни делала, мое сердце таяло от любви к ней. Хотя, всё-таки о себе я не забывал. Она привлекала внимание, но ведь рядом был я. Люди и звери любовались нами. Я даже немного подрос, а вечерами аккуратно стряхивал пыль со своих, кажется, похорошевших листьев, в те дни я казался себе изысканным, непобедимым и, может быть, даже великим. Тогда Лю меня и спросила, какого, мол, мы рода-племени.
   Решил выяснить свое происхождение. Копал потихоньку, копал свою родословную и докопался до рюриковичей. Сидят они, эти рюриковичи, и говорят, говорят. И говор какой-то не рюрикочевский. Плюнул я и сказал Лю, что мы из великого рода Ченгизитов. Она обрадовалась.
   Но всему хорошему приходит конец. Сильно похолодало, низкие лиловые тучи побежали над нами, и, наконец, пришла стужа. Бедная Лю, стиснув лепестки, изо всех сил прижималась ко мне, уверенная, что я не дам ей погибнуть.
   Оказалось, что я бессилен. Вот передо мной всё, что от нее осталось – маленький мертвый стебелек, едва отличимый от земли. Я чуть не погиб от тоски, меня перестали заботить еда и питьё. Почти засох. Колючки сделались больше, а стебель и листья почернели. Люди и звери боялись подойти ко мне, но однажды передо мной оказался старичок.
   Ткнул меня палкой и говорит:
   – Я живу среди человечества. А вы где?
   – А я среди растений.
   – Вот видите, вы неправильно живете. Ведь вы не растение?
   – А я не знаю. Где это можно узнать? Вы не подскажете?
   – Наверно, в полиции, напишите заявление.
   – Какое заявление?
   – С просьбой.
   – Но мы, растения, никогда никого не просим.
   – И вас никто не просит?
   – Просят, но мы всё отдали, у нас больше нет.
   И старичок ушел.
   Спасла меня шишка. Она всегда лежала подо мной, без зерен, открытая всем ветрам и невзгодам. Едва рассветало, она шумела «вжж вжж», и это значило, что она рада новому дню. Несколько раз она пыталась заговорить со мной, но я молчал. Тогда она разговаривала с ветром, травой, с прилетевшим неведомо откуда листом и при этом часто смеялась своим щербатым ртом.
   Как-то я не выдержал и спросил:
   – Чему ты, старая, смеешься?
   – – Просто смеюсь, – был ответ, – я живу здесь давно и знаю, что опять будет хорошо, и даже обязательно лучше прежнего. И твоя Лю снова поднимется из земли. – Шишка помолчала и добавила, – только ты не подходи к ней слишком близко. Она любит солнце, а ты – от тебя идет мороз.
   – Что ты говоришь? – возмутился я. – Я так любил ее, дышал на нее, радовался ей, но пришла стужа, и она погибла.
   – Ты ошибаешься, – ответила шишка, – не было никакой стужи. Стужа внутри тебя, а Лю тебе доверилась и поэтому погибла.
   Опять я замолчал на много дней. Мне не хотелось беседовать с бестолковой шишкой, но однажды заметил, как откуда-то прилетел лепесток, опустился на мой лист, тут же сморщился и упал на землю. До меня дошло, что со мною что-то не так. Если бы знал это раньше, я бы вел себя по-другому. Что же делать? Я не хочу никого убивать. Я хочу снова видеть Лю.
   Шишка посоветовала мне измениться и стать по-настоящему добрым. Долго я трудился, изгоняя все холодные мысли, привыкая улыбаться любому проблеску уже остывающего солнца. Теперь мне кажется, я стал по-настоящему нежным цветком,… но подступила стужа, и я чувствую, что у меня нет сил, бороться с ней. По ночам стало подмораживать. Не могу же я просто умереть… Я снова прежний.

       Конец

Семь писем на другую сторону луны

   Анна – женщина сорока лет, пишет письма любимому, не отправляя их.
   Список упоминаемых персонажей:
   Вадим – ее муж
   Дима – сын, четырнадцать лет
   Наташа – подруга, соседка
   Виталий – предмет любви Анны
   Надя – фиктивная жена Виталия
   Катя – занимается с детьми соседки Наташи
   Все события происходят в Подмосковном поселке, не самом дешевом.

   Первое письмо
   Незнакомец, здравствуйте!
   Нам (вернее мне) повезло, что мы начали знакомство с почерка. По твоей записочке я определяю, что ты зануда. Зануда-преферансист. Противоречивый получился образ.
   Противоречие – потенциал. Я рада.
   Твоя природа – супер самец. Покалеченный социумом. А призвание – play boy.
   Наконец-то мне повезло. Ты – другой, и кажется, нуждаешься в моей помощи. Ты появился, и мне надо с тобой объясниться. Буду тебе писать без надежды быть прочитанной.
   Никогда со мной такого не было. Хочу не просто видеть тебя. Поцелуй? Нет… Хочу потом провести рукой по твоему плечу, потом по всей руке, взять твою игрушечную ладошку в руки и долго, долго целовать самую середину ладошки.
   По-моему, я совершенно ригидная женщина. Или сумасшедшая? Ты не согласен?
   Ты – резиновый мячик, отскакивающий как от стенки от всего моего, от моих чувств, моих слов, моих намерений. Сказал, что говорить со мной тебе приятно. Еще бы ни приятно. Я горю на костре, я люблю тебя. А ты груб, даже когда тебе приятно. Вдруг пришло в голову, что ты солгал насчет того, что Надя – твоя фиктивная жена.
   Я уже не знаю, кто ты. Уж точно не тот, за кем две недели следила влюбленными глазами, ушами и всеми внутренностями. Ужасно деловой, хитрый, практичный – но чужой. Тот, кого я продолжаю ощущать, бедный больной мальчик, некрасивый, неулыбчивый, погруженный в своё, пытавшийся от меня отбиться.
   Даже спиной я тебя узнаю. Звук твоей походки ни с чьей не спутаешь.
   Конечно, ты не можешь быть таким деревянным, как кажешься. Таким анти-художественным, как хочешь мне себя представить. Во-первых, только ты и я вчера у меня на вилле уже в 12 часов ночи слушали записи, пел этот итальянский тенор, и ты так расчувствовался, что сказал что-то восторженное. Я ничего не сказала, хотя меня пробрало. Так что я – тот еще камушек. В этой каменности наше родство.
   Во-вторых, помню твое сочувственное лицо, когда я говорила что-то про свои несчастья. Сочувствие было мимолетным, как проблеск солнца. Мимолетное сочувствие нельзя имитировать, для имитации нужно время.
   Ты улыбаешься, но никогда не смеешься. Как Иисус?
   Теперь я твердо уверена, что у нас с тобой ничего не получится. Твоя жена в четыре глаза смотрит за тобой. Вторая пара глаз – соседки. И это хорошо, это значит, что ты укоренен в этой фиговой, но всё-таки жизни. Рвать такой корень может только безумец.
   Я, наконец, дочитала крошку Цахеса. Нашла одну тронувшую мысль. Влюбленный главный герой замечает о себе, что искренние проявления любви – мечтательность, желание остаться одному, ответы друзьям невпопад – все не только кажется, но и на самом деле, смешно и нелепо. В этом он видит насмешку природы ли, Бога над тем, что человек собой представляет.
   Целую ладошку по центру, и добавь к каждой ладошке три раза люблю. Твоя Анна.

   Второе письмо
   Один делает что-то значительное и с сознанием, что потрудился, уходит на дно. Другой хватает сделанное и плывет с ним в лучах славы – как всякий плывущий на поверхности он минимально весит, зато блеск какой. Высовывай язык, говори ахинею, всё равно Эйнштейн.
   Крошка Цахес у нас на каждом шагу.
   А вдруг ты тупой, тупой, тупой. И все три раза неизлечимо.
   Ты намотал меня на катушку и положил в карман. Ну и что, пусть там темно и пыльно, зато тепло и ты всегда рядом.
   Отстать? Нет, пока не разгадала тебя, не могу. В тебе основное – мужской шовинизм. Но эта наклейка тупее всего. Твоя заносчивость, как у большинства людей, от чувства неполноценности, а для любой женщины это поле работы сочувственного плача. Значит, у тебя в жизни был сверх ощутимый щелчок по носу либо от женщины, либо от родителей, либо от социума. А преподавание? На занятиях преподаватель выступает в роли почти бога, так себя и чувствует. Но реальность-то другая, отсюда ущербность. Вся твоя иисусовость – маска, и зарабатываешь ты преферансом. Французское preferer – ключ. Ведь преферанс – это предпочтение. Предпочтение всему. Ты – то выигрываешь, то валишься за грань. Какой уж тут смех, когда еду купить не на что, и жизнь висит на волоске.
   Ты моя загадка, загадка без отгадки,.
   Загадка с насадкой. Насадка в губе.
   Ад и Рай в судьбе.
   Ты говоришь открыто и прямо, но никогда правду. Я всё придумываю, привираю, а получается только правда.
   Вот насчет ты-вы. Твой неожиданный переход на ты мне показался трудным. Поняла, что ты у меня на пьедестале, и тыкнуть – свести все разговоры к обычной ерунде. Потом привыкла. Мне кажется, что у тебя сотня поклонниц, и все на ты. Почувствовала себя рядовой сотни.
   Никогда не любила хороших мальчиков, только плохих. Мне наверно необходимо, чтоб они мучили меня, доставляли массу неприятностей, а я бы все это переживала, преодолевала и становилась сухой и жесткой.
   До чего же мужчины не понятны. Загадочная мужская душа. Мужчина – оборотная сторона женщины, т.е. он существует на другой стороне луны, и мы никогда, просто физически, не можем увидеть его настоящим. Всё, что существенного они делают, объяснить изнутри для женщины невозможно. Разные двигатели, вырабатывающие причину поступка. Это противоречие самой природы или Бога. Два пола и разум – непереносимая ошибка.
   Итак, что-то про тебя сказать, приближенное к правде, нельзя. Ты этого и не хочешь. И разговоры у нас такие: ты задаешь вопрос, я отвечаю про свое. Я задаю вопрос, ты делаешь вид, что его не слышал.

   Ты меня присвоил? Приходи, когда присвоишь. Я чувствую себя твоим носовым платком. Скомканным и не очень чистым. Приходи просто посмотреться. Слова ведь не имеют никакой ценности. Приходи в Москве. Мы сядем друг напротив друга и будем молчать. Это здорово и соответствует твоему и моему характеру, как я их понимаю. Так, что еще мы можем? Шепнуть на ухо какую-нибудь глупость ты мне, я тебе. Например: снег пошел.
   Кстати, я не знаю, есть ли у тебя уши. Уши – это главная часть мужского организма. Если нет ушей, можешь не приходить. У женщины главная часть – брови. У меня их нет, выпали от переживаний. Так что имеешь полное право не приходить.
   Ты говорил, что домашние всегда были тобой не довольны. Чтобы они ни говорили о том, что ты не подарок, они не разобрались. Ты изумительный. Может быть, изумляющий, но все равно изумительный. Ты скрыт туманом таинственности, как чудо перьями. У каждого своя манера. Свой стиль. Я запала на тебя, потому что увидела своего – античника. У нас все шизоиды, все дико боятся раскрыться, и все несчастны в семейной жизни. Наша фишка – молчаливый, угрюмый тип. Ты светский человек, это я заметила совсем недавно, так что не то же. Еще наши – обязательно, на 90 процентов, горькие пьяницы. Большой талант – большой алкоголизм. Но мне пьяницы чужды.
   Я начала угрызаться. Я, конечно, блефую, у меня на руках ни одного козыря, а я изображаю радостного ребенка. Может, это предчувствие смерти? Я чрезвычайно трусливая, склонная к автоагрессии и мрачная.
   Я, я, я – это никому не интересно. Все хотят слушать про себя и никогда про других. Но сегодня ты выпал из поля зрения, я выдыхаюсь. Сатурн почти не виден. Даже луна почти не видна, в какой-то дымке. Хотя могла бы, ведь не нынче, завтра полнолуние. Вот убудет луна, и ничего не останется.
   Да, Луна, скорей всего, уже убывает.
   Кого ты опасаешься, кому не доверяешь, себе или мне?
   Не вижу тебя третий день, и топливо кончается. На вилле темно, Вадим в отключке, Дима злой. Все мужчины – трусы…
   Например.
   Что ты мне сказал? Это мистическая история. Если без мистики, то ты ничего не говорил. А уж если включить программу мистификаций, то ты, конечно, увидел во сне, что мне сказал. Второй вариант, решил говорить, но по дороге передумал, стало почему-то не хотеться говорить. Третий вариант: под сильным градусом говорил, но другу. Друг, симметрично выпив, хранит это в недосягаемости своей головы.

   Ты человек глаза, я человек уха. В Страстную Пятницу рассматривала твои рисунки. Мне нравится. Не хуже профи. Ты – недоразвитый гений. Я бы положила за тебя жизнь, если бы… Думала, думала: если бы я была другой.
   Положим, мы с тобой соединились. Ты бы меня запихнул в ящик своих недомолвок, неудач, непонятностей (обид). Этот чугунный ящик – сейф. Я не знала бы, что происходит снаружи, я потеряла бы чувствительность к другим людям, к лесу, облакам. Одним словом, я жила бы мертвой. Сейф вырастал бы вокруг меня незаметно, постепенно, медленно, я бы считала, что другой жизни не бывает, выбирала бы мертвых друзей и подруг. В мертвом царстве живое воспринималось бы, как тупая наглая несдержанность, отсутствие ума, детскость, просто дебильность.
   Я остаюсь без тебя.
   Теперь про меня. Ты правильно чувствовал себя неловко. Конечно, ты вывел меня из долгой спячки, и я тебе благодарна, но в моих тебе комплиментах еще несколько моей несдержанности и привычки к легким победам, с первого взгляда.
   На что ты обиделся, не знаю. Я обиделась на то, что ты препарировал меня как лягушку. Вот взгляните, это ее печень, это ее сердце, оно еще сокращается. Ты большой аналитик. Но прошло время, и моя обида испарилась, теперь мне кажется, что обиды не было, ты искренен, а это ценно. Да, больше мне писать некому. Не столько я тебя люблю, сколько влекусь к тебе. Но ты же знаешь, сколько мне лет. Ты испугался, что я тебя изнасилую… платонически? Над старостью смеяться грешно.
   А посмеяться хочется. На мой взгляд, ты сильно замороженный, при —18. Хочется вылить на тебя шайку нежности и поглядеть. За рисунки, что ты оставил мне, спасибо.

   Письмо третье
   Я снова в своей вилле.
   Наши длинные разговоры по телефону в Москве – напряженное разочарование.
   Я тебе предлагала приехать, потому что у меня печальный опыт виртуального общения. У меня была подруга, на то время – единственная. Она уехала на два года в командировку, вернулась, и пару месяцев мы часами говорили по телефону и любили друг друга как прежде. Когда же встретились, не знаю за что, но она обиделась на меня так, что даже не звонила несколько лет. На звонки не отвечала. Может, я действительно, сильно злая, может. Но еще причина: лицо, жесты, руки дают несравнимо больше, чем все слова, и даже голос. Поэтому письма, как и телефонные разговоры – дефектное общение.
   Ты плаваешь в своем Подберезовске, ведь ты Виталичка – ну вот на столечко, а больше – Лодочка. Холодные волны бьют в левый борт, холодные волны бьют в правый борт, а ты плывешь, задрав свой нос над водой, и за кормой вода гудит и бурлит. Плыви, Лодка, плыви.
   И тут мне захотелось втоптать тебя в грязь. Ты ведь благородный рыцарь, а я, к сожалению, не молочница из соседней деревни. Хотела войти в образ молочницы, но, боюсь, плохо получится.
   Хотя думаю, все-таки тебе нужна не молочница, а профи. Она бы тебя перелопатила.
   Черт возьми, опять я по тебе умираю. Хотела сравнить твои глазки с мышиными, но, пусть мышиные, все равно самые прекрасные. Плюнь в меня, плюнь.
   Убираюсь, пишу тебе между делом, чтоб не думать пристально о тебе и не улететь.
   Продолжаю втаптывать тебя в грязь. Твоя мышиная мордочка смотрит из всех щелей моей виллы. Что же ей нужно? Убей Бог, не знаю. Ты вывалился на меня с неба, то ли после катастрофы, то ли после удачной высадки. Я на тебя тоже свалилась с неба. Ты мне чужой и не понятный. Я тебе чужая и не понятная. Три месяца, с марта, когда ты приехал, я в одиночку преодолевала чужого. Ты не хочешь помочь и вставляешь палки в колеса. Наверняка мой образ у тебя не верен на 90%, то же с твоим во мне. Но десять-то процентов мы завоевали. С чем тебя и поздравляю. Это было не просто.

   Письмо четвертое
   Ты приехал, а я боялась, что тебя больше не будет в поселке.
   Почему-то разговор с тобой у меня вызвал беспокойство о тебе. Или здоровье или что-то дома… Если б ты был со мной откровенен.
   Так ты змея по гороскопу! Ты долго сидишь в тайном месте и следишь, как лягушка расселась под листиком подорожника и блаженствует на теплом песке; смотришь, смотришь и, наконец, открываешь рот и глотаешь лягушку. Та кричит не своим голосом, и крик долго несется по берегу, вызывая дрожь содрогания окрестных лягушек.
   Эти мерехлюндии тебя не касаются. Ты медленно, медленно пропихиваешь лягушку в свое туловище, туловище, туловище. Ааа…
   И вот прошла целая неделя. Мы с тобой собирались поехать в Город. Собирались как обычно, но, когда сели в машину, я взглянула на тебя и увидела совершенно чужого человека. При этом просто никаких эмоций, будто не было моей сначала безответной, потом ответной любви – ничего, никогда не было.
   Через день задумалась.
   Вчерашнее бесчувствие – это нормально? И такое бывает у всех и у всех проходит? Или теперь я к тебе отношусь по-другому? Вообще-то приступы нежизни у меня были всегда. Я треснутый стакан. Идет все, как шло. Из стакана можно пить, но развалиться он может в любой момент.
   Наконец, я поняла, что могу жить только в придуманных отношениях с придуманными людьми.
   Реальные люди меня сначала восхищают, потом ужасают. Я настоящий, неподдельный трус. Думаю, что бросаться в стихию человеческих отношений удел сильных или безрассудных. Рассудительность приходит ко вторым, когда кончаются силы.

   Письмо пятое
   Что толку тебе писать, если тебя нет в обозримой окрестности, но мне надо привести мысли в порядок, да и утро так прекрасно, что буду продолжать, может быть, называть это письмами нелепо, но что в имени твоем осталось?
   Не видела Виталия неделю, а сегодня после обеда пришла Наташа, хозяйка соседней виллы, и, между прочим, сказала, что ищет для детей учительницу французского. Оказалось, что Катя, до сих пор учившая их французскому, уехала. Ну конечно же, вместе с Виталием, их роман длился, по ее словам, несколько месяцев.
   Я сидела, окаменев, не в силах поддержать разговор.
   Несколько дней была в ступоре, даже температура поднялась. То ли Наташа знает что-то про нас и пытается меня поймать на крючок, то ли вообще ей всё фиолетово, а развлечений мало, вот и лепит.
   Написала ему СМС только на четвертый день. Он сразу приехал, объяснил, что увлеченно работает, что портрет Кати почти окончен. Наехал на меня, еле отбилась, «что за извращенная я женщина, как могло это прийти в голову, ведь Кате по всем параметрам одиннадцать лет. В пору с ней в ладушки играть».
   Потом оказалось, что приехал за деньгами. Вывернул пустые карманы, мол, не хочешь же ты, чтоб я с голоду умер. Дала всё, что было. Остался недоволен, велел попросить у мужа милостыню для бедствующего художника.
   Потом рисовал картины радужного, нашего с ним совместного будущего. Вилла в Ницце, Дима в Сорбонне, его картины в Уффици, в Нью-Йорке, Токио.
   Слушала, остолбенев. Наконец, ушел.

   Как я ни думала, что Виталий вот-вот появится, и что Наташа – сказочница, а реальность сшибла меня с ног. Вновь и вновь возвращалась ко всему им сказанному, ко всем его гримасам. Самое ужасное: никому-никому нельзя эту новость выложить. Она ляжет в душу на дно и там прокиснет. А прокиснув, станет горькой и жгучей. Наташа? Кажется, я не выдержу и завтра ей все расскажу. Всё, но только не про беременность.
   Вот-так так, дошло до меня. Он не любит. Хоть бы и говорил, прижимал меня к себе, все равно он не любит. Уж речь не о любви-обожании, любви-страсти. Бог с ней. Он просто не любит как сухой лист. И мотает его как сухой лист туда-сюда. Если человек не любит, даже если никуда не едет, сидит на месте, он всё равно мотается. Туда, сюда, pareil a la feuille morte… Мотается по белу свету. Разве может такой человек быть отцом… Пока в поселке пусто, может, побежать за ним? Спасти. Но как? Без денег? Нет. Сознайся, проживешь без него. И второго сына воспитаешь, если, конечно, Бог пошлет. Слава богу, любовь кончилась, все эти дикие переживания – всё. Я свободна. Камень свалился… Конечно, сейчас он невменяем, но так проявиться! Он не любит.
   А потом я начала видеть сны. Запомнила особенно один.
   Поминки по тебе, все сидят за белым столом. Поднимаю голову, по дорожке в стороне от виллы идешь ты. Выбираюсь из-за стола, подхожу, ты улыбаешься. Я тихо: «Может, скажем, что ты жив, и разгоним всех»? подходишь вплотную: «Зачем? Ну их с высокого дерева». Прижимаюсь к тебе. В голове рвутся снаряды. Один за другим.
   Проснувшись, прочитала «Отче наш» и задумалась: похоже, ты, моя радость, хочешь меня утопить. Но оставить все, как есть, я не могу, сама не понимая почему. Мне надо узнать правду.
   Всё. Завтра иду. Куда? Расскажу всё Наташе.

   Письмо шестое
   Но ни завтра, ни послезавтра я никуда не пошла. И никакой Наташе не сказала. Сидела в каком-то ступоре безвылазно на своей вилле. Сидела, лежала, снова сидела, автоматически брала в руки веник, заметала сор, что-то чуть-чуть готовила – всё это делала, едва сознавая себя. Думала, мы все вокруг живем медленно, медленно, будто совсем не живем. А время быстрее, быстрее – другие летят вместе с ним.
   «Ах Таня, Таня, мне так весело» – спела сестричка Тани загробным, синим голосом. Да, по ту сторону много веселья, и Чайковский, похоже, это знал. Оперу передавала программа Орфей, и умелец Вадим ее записал, уже час крутит. Мне же ничего не хочется, все кругом настолько пусто. Умереть тоже не хочется. Но жить в бесчувствии, в нежелании вступить в следующий момент, это мне кажется преддверием тех мест, о которых много знал Чайковский… Интересно, пройдет это состояние или останется. Похоже, химия у меня такая. Химия отвращения.

   Девушки звали на волейбол. Ответила, нет. Для того, чтоб около себя что-то увидеть, надо было сделать над собой огромное усилие. Людей не могла понять. Не могла представить, что эти движущиеся тела могут чувствовать. Вокруг ходили манекены…
   Слышу музыку.
   Пустыня. Идет колонна солдат. Запыленные лица, как маски, ничего не выражают. Следующий повтор музыки – вторая колонна. Лица те же или другие? Потом следующий повтор музыки – еще колонна, четвертая, десятая. Глаз нет, нет ни мыслей, ни чувств – они идут убивать и быть убитыми. Шагов не слышно, только барабанная дробь боли в голове. Темп сумасшествия убыстряется, заставляя укрыться одеялом с головой. Апофеоз бессмысленной жизни.
   Это Вадим поставил пластинку Болеро Равеля…
   Даже Диму не могла видеть, не говоря уже о Вадиме. Они болезненно отвлекали меня от главного. Потихоньку добралась до мысли об уходе, как об избавлении от всего разом. Накупила 10 упаковок валиума, просила знакомых якобы на дачу. Они покупали в разных аптеках, в основном, за границей. Все готово, но не хватало решимости, какого-то толчка.

   Да, я понимаю, что проникнуть в твою голову и там поселиться никому не удастся. Ты – зеркало. Все отражаешь на своей поверхности, а внутри ничего нет. Смотрю на тебя как в зеркало. Кроме меня никого. Но другая, другой увидят там тоже только себя. Вот такой кошмар.
   Получила СМС от него.
   «Лети, птичка. У меня такой характер, хочется того, чего нет, я думаю, большинство людей так. Ты про меня ничего не знаешь.
   Когда года через три после окончания Губки понял, что я художник, послал свое техническое образование. На преподавание попал по жесткому знакомству. Не то, чтоб в живописи разочаровался, нет, скорее наоборот. Мои картины ценят знатоки и маршаны. Эти жуки приходят, приводят клиентов, и те берут. Мои картины теперь разлетелись по частным коллекциям Южной Америки, Европы, Азии. Меня в журналах называли гением. Я гений, да. Спокойно, так случилось, но я еще талантлив, черт возьми.
   И вот за два года до нашего знакомства мне и еще двоим художникам предложили сделать экспозицию и провезти ее по Нью-Йорку, Парижу, Токио. Мы собрали лучшее, еще денег собрали – и всё. Ни картин, ни маршанов. Вот тут меня и начали грызть всякие язвы, и глушить стал водкой. Ну, дальше знаешь всё про меня. Получилось, что получилось. Теперь в Москве начал работать, кое-что продал. А ты, негодяйка, не пришла ко мне. Я же твой портрет по памяти нарисовал. От моих портретов искусствоведы балдеют.
   Да, ко мне приходит Катька. Приносит еду. Так что с голоду не умру. Она ничего. Только спивается.
   Картина, что я так радовался, когда ее закончил, пошла не за пол-литра, нет, всего лишь за чекушку. Я выпил, ободрился, уснул, но проснулся тотчас в белом мраке. И белое не снег, не простынь, а просто шлейф небытия. Принцесса Смерть неспешно удалялась. Я с ней вот только что встречался? Картина вспомнилась. Так значит, все взаправду?
   Не пугайся. Приезжай. Твой.»
   И приписка:
   «…Не верю, не верю, не верю. Не смеши.
   Я потихоньку встаю на ноги. Вот-вот продам последнюю картину с роялем в тапочке за 800 долларов. Еще на одну есть покупатель. Это многофигурный этюд на пляже. Приезжай, пропьем.
   А я расписался с Катькой. Не боись, она нас двоих прокормит. До скорого. Твой.»
   Если не понятно, чему он не верит, отвечаю: тому, что ребенок его.
   Ждать плохого – плохо, но ждать непонятного – плохо вдвойне.
   Но уж как полезет на тебя какая-нибудь мерзость, так только отплевывайся.
   В пустоту добавилось отвращение. Я увидела, как все они не искренни, как они играют. Никто не говорит, не ходит, руки не поднимет попросту, от себя, без задней мысли. Наташа – подруга, играет добродетель, рассудительность, а как сочувствует! И мне и Кате… Наташа играет добрую куклу, Вадим умного идиота, даже сын, сын играет американца: с улыбкой, с двойкой, с погоней за наслажденьями. Что там, за игрой? И есть ли что-нибудь? А лучше всех играет Катя. Катя играет роковую любовь. Все играют, потому что не чувствуют ни любви, ни ненависти, ни сочувствия другим людям. Возможно, всё человечество – большое дерево. Наступила осень и все листья висят сухие. Порыв ветра – и всё. Но наступит ли весна?

   Письмо седьмое
   Стала приходить к Наташе. Чуть-чуть там отогревалась, зато по возвращению домой особенно ощущала тяжесть. Смотрела на Диму, сидящего за столом, не видя его. Шла в спальню и ложилась. Каждый раз, укладываясь на ночь в постель, я уходила в большое путешествие, и это путешествие могло стать опасным. И дело не во снах, просто ложилась с тяжелым сердцем.
   Конечно, много таблеток пила, чтобы спать, и вот однажды ночью…
   Рано заснула, но спала недолго. Проснулась оттого, что мне что-то говорят, вернее кто-то со мной разговаривает ясным отчетливым голосом. Я только слушаю, и мне становится безумно интересно, кто это говорит. Я прошу показаться, из-за ширмы никто не выходит. Я начинаю нервничать, вскакиваю, но не на пол, а на кровать, кричу: «Покажись! Я должна тебя видеть!».
   Никого. Я в отчаянии начинаю прыгать, матрас подо мной пружинит, пихает меня в разные стороны, наконец, плюхаюсь в постель…
   Понимаю, что сплю, хочу поднять руку, не могу. Шевелю пальцами и вижу свою руку совершенно неподвижно лежащей на подушке. Голос продолжает говорить, но не так агрессивно. Отвечаю, но не слышу себя, чувствую только, что шевелятся губы. Веки тяжелые —открыть глаза не могу, рука очень тяжелая – поднять не получается. Еще время проходит, и я с огромным трудом выхожу из сна. Первая мысль – сатана. Пять раз читаю «отче наш». А может быть, я умерла, а потом воскресла, самореанимировалась?
   Вадим спит спокойно, скорей всего я не кричала и не прыгала. Всё произошло в другой реальности, не во сне. Где?
   Боялась заснуть в ту ночь и на следующую. Но сон не повторялся.
   Начала приходить в себя.
   О чем ты? Ей одиннадцать лет, ему двенадцать. Они что? отвечают за то, что делают?
   Про нее все знают. Думаешь, и он не умный? Дурак?
   Боже мой, что это всё время спускаешься на деление дурак – умный.
   Я себе говорю: успокойся, ты не дура – и это печально. Потому что недурак в девяти случаях из десяти агрессор. Ведь как страдают дураки от умных. Умные угнетают этих несчастных, не дают им развернуться, ограничивают их развитие. Большая часть дураков – дурашки, такие ласковые нежные волоокие существа или с глазами серо-синими, такими ясными, что в них можно увидеть то, что видят они. Как им тяжело с нами, умными. Они же понимают, что их обманывают, с ними не считаются, ими пренебрегают. Прощать умных – это их служебная обязанность. Только скажет: «Как не хорошо обманывать», и тут же поведется на следующий развод. Чтоб обороняться от нас, умных, им приходится объединяться, слипаться в некоторые колонии. Там они чувствуют себя в безопасности – поют, танцуют, веселятся – их несильный ум при поддержке такого же рядом раскрепощается, неумные выдумки расцветают, включаясь в экспансию всемирной глупости. Мне кажется, западную культуру можно отличать от нашей, если вглядеться в дураков. Их среднестатистический дурак всегда ищет выгоды, наш – веселья.
   А что же умный? Умный – это ужасная поганка, заполнившая лес. Мухоморы, бледные поганки – этих видишь издали. Но сколько других видов, подвидов, опасных, как чума.
   Я родилась, конечно, дурашкой, и жила дурашкой до тридцати лет. Потом начала умнеть, умнеть и, voila, перед вами поганка. Может, ум – это вид дебилизма?
   Да укачивай, укачивай себя «умным занудством».
   Садилась на стул у открытой двери веранды и подолгу неподвижно сидела. Говорила себе:
   «Вот трава, деревья. Не надо строить никаких планов, никаких предположений. Просто смотреть и дышать. Теперь, после того света я могу делать всё, что хочу. Я по-настоящему свободна. Какая всё ерунда – твои заботы».
   Занялась уборкой, готовкой. Однажды Дима пришел раньше обычного. Я предложила пойти к пляжу. Быстро пообедали и пришли на берег. Дима что-то рассказывал, а я сидела напротив него и улыбалась своим мыслям: Смотри-ка, уже не дитя. И на девочку не похож. Будет мужик. С большими руками, ногами. Взглянула на свои не маленькие руки. Будет единственным по-настоящему моим мужчиной.
   Сын что-то спросил. Вместо ответа наклонилась и поцеловала его в жесткую макушку.
   Предложила искупаться. Он отказался. Холодно.
   Я опустилась на одеяло и закинула руки за голову. Небо казалось красивым и непонятным. Дима начал сыпать мне на живот песок. И опять я засмеялась и почувствовала себя юной девушкой.
   Спросила об уроках. Оказалось – сочинение, «Луч света в темном царстве».
   Снова стало смешно, и мы засмеялись вдвоем.
   Подул холодный ветер. Я поднялась. Дотронулась до холодного плеча Димы: «Пойдем, напишем твою темноту вместе».

   Дима прекрасен. Я люблю его больше жизни. Или меньше? Снова потянуло писать тебе.
   Тебя больше нет в моем обиходе после всего, что произошло. Никаких мышиных мордочек, никаких ладошек. Всё это принадлежит тебе и никак ко мне не относится. Наверно, если это не любовь, то всё-таки любовь: на заднике моего сознания я рыдаю, и к сердцу подступает темнота, а при ясном сознании ты – абсолютно со мной не связанное постороннее существо. Неужели в Москве мы не увидимся?

   Виталик, Талоточка и даже Лодочка – неуютные, неподходящие варианты. Даже с одним веслом. Это моя невменяемость. Что со мной произошло? Помрачение, мрак, помутнение. Испытала впервые в жизни сексуальное влечение в 40 лет. Подарок судьбы или ее грубая насмешка? Во всяком случае, я узнала о себе больше, чем за последние 15 лет. Но прошло ли это наваждение? Есть сомнение. Во всяком случае, знаю, что не предсказуема. В жизни, если она продолжится, может случиться что-то неподконтрольное. Плохо, но греет. А где мои якоря? Где спасательные жилеты? Где Лодочка, хоть с одним веслом?

   В письмах тебе (или себе?) и, главное, в разговорах с тобой никогда не могла найти верный тон. Что бы это значило? Единственное объяснение – отсутствие серьезного чувства. Мне нужен был секс и больше абсолютно ничего. Это со мной действительно впервые в жизни. Но секс только с тобой и больше ни с кем.
   Салют кончился, и дым разошелся. Глупая эта жизнь стала чуть-чуть глупее. Поплакать о тебе, обо мне так и не удалось. Уметь плакать, тоже нужен талант.
   Пора вспомнить о себе и о маленьком. Неужели будет маленький Виталик?
   Кажется, я опять улетаю. Дача бестолковая. Но на Москву надеюсь. Мне кажется, я не письма тебе писала, по крайней мере, не тебе, а печальную повесть своей неадекватности. Образ твой бледнеет. Как мне хочется, чтоб ты прочитал все эти «письма»…

Конец дневника
Москва 10.01.22

Разбитый корабль

   Рассказ Ги де Мопассана L`Epave 1886 (На разбитом корабле), инсценировка в двух картинах с эпилогом

   Действующие лица:
   Жорж – тридцатилетний страховой агент,
   Англичанин – отец трех дочерей, очень высокий, худой, похож на сэндвич с беконом. Ярко-красное лицо, обрамленное длинными седыми бакенбардами,
   Кейт — младшая дочь, 17 лет, яркая, меньше сестер ростом, очень живая, хорошенькая блондинка,
   Две его старшие дочери – как и отец, с очень длинными ногами, красивые, но суховатые. Видимо, все четверо – по-разному, но рыжие
   Обстоятельства, предшествующие истории
   Парижанин Жорж работает в страховом агентстве. 30 декабря он планирует встречу Нового года, когда неожиданно ему поручают срочное задание: ехать накануне Нового года на остров Рэ, находящийся в Атлантическом океане, чтобы оценить состояние потерпевшего крушение судна. Он садится на поезд, потом три часа плывет на пароходе, и вот маленький островок в океане. Утром 31-го отправляется из гостиницы к потерпевшему крушение трёхмачтовику. Два часа идет по вязкому влажному песку, обходя ямы. Желтый песок и мутная от песка вода.
   И вот он у цели. На берегу торчат обломки. Корма погрузилась в песок, а нос висит в воздухе, на борту надпись Мари-Жозеф, название корабля.

   Первая картина

   31 декабря, канун Нового года. Жорж стоит в трюме судна, где свет проникает через большие щели, и записывает что-то в блокнот. Внезапно доносятся слабые человеческие голоса. Жорж выскакивает из трюма и видит четырех людей в экзотических для этой местности одеждах, на них длинные непромокаемые плащи.
   Ж О Р Ж Слава богу, я испугался, что погибшие на судне мне решили рассказать, как они умерли. Почти их увидел.
   Пришедшие рассеянно улыбаются, и Жорж видит, что его не поняли. Люди не говорят по-французски.
   А Н Г Л И Ч А Н И Н Нет, нет, это мой фэмили.
   М Л А Д Ш А Я Д О Ч Ь Папа, я переведу мэсьё всё, что ты хочешь сказать. Мэсьё, мы приехали из Англии, я и две мои сестры. Меня зовут Кейт. Сюда мы долго шли по песку, чтобы посмотреть трехмачтовик, потерпевший крушение.
   А Н Г Л И Ч А Н И Н Ах, мсё, вас, ваш эта Мари-Жозеф?
   Ж О Р Ж Да, владелец.
   А Н Г Л И Ч А Н И Н Мерси, можно, я Мари нанести визит?
   Ж о р ж Да, мсьё Пожалуйста, вот удобный проход на судно.
   Англичанин произносит длинную фразу, из которой Жорж слышит только многочисленные «грасиос». Все пятеро находятся на засыпанной песком палубе среди обломанных балок.
   Старшая что-то говорит младшей сестре.
   К Е Й Т Мы хотим узнать, что здесь произошло?
   Ж О Р Ж Да, это страшная история. Корабль шел мимо острова, когда налетел ураган.
   Вторая сестра что-то тихо говорит Кейт
   К Е Й Т Мы все просим рассказать, как это было.
   Ж О Р Ж О, это непередаваемо. Капитан приказал спустить лодки и надеть спасательные круги. Люди бежали, не понимая, что они делают. Лодки были спущены, но огромный вал подхватил их и унес, почти полностью разломав судно.
   Кейт подходит к нему, дотрагивается до его куртки указательным пальцем и отскакивает к сестрам, в ее глазах ужас и восторг.
   К Е Й Т Вы были там?
   Ж О Р Ж (смущенно) Почти. Я читал в судовом журнале. Всё произошло так стремительно, что люди вряд ли осознали, что это последние минуты их жизни. Разрушив всё, что мог, порыв ветра вынес корабль на берег. Песок это теперь, потому что сейчас отлив. Катастрофа произошла во время прилива, и…
   К Е Й Т Не надо, не надо про дальше. Мы уже видим всю невероятную картину. Ужас. Ужас.
   Англичане рассаживаются на длинном обломке балки, достаютиз карманов плащей альбомы и карандаши и начинают рисовать.Старшие сестры вокруг отца, младшая сбоку от них, там,где еще есть место на балке для Жоржа. Жорж достаетблокнот и, стоя, продолжает работу. Кейт смотрит на негои улыбается. Жорж смотрит в ее альбом. Она нарисовала кота.
   Ж О Р Ж Мне нравится. Подарите мне.
   Кейт улыбается и закрывает альбом.
   К Е Й Т Вы здесь живете?
   Ж О Р Ж Почти
   К Е Й Т Мы тоже почти. Мы приехали из Англии на зиму в Биарриц для получения культурных знаний и жизненного опыта. (Снова улыбается). Мы так долго добирались сюда, а тут всего лишь обломки. Если бы вас не встретили, то умерли бы от тоски.
   Ж О Р Ж С такими веселыми сестрами?
   К Е Й Т Не смейтесь. Если они вам показались не веселыми, это потому, что они очень умные.
   Ж О Р Ж Не сомневаюсь.
   К Е Й Т Я не такая умная.
   Долго улыбаются друг другу
   Жорж садится с ней рядом. Разглядывает ее влюбленными глазами.
   К Е Й Т Покажите, что вы пишите.
   Ж О Р Ж Это тоже очень умно и совсем не весело. А чем занимается ваш папа?
   К Е Й Т Он пи… пи…
   Ж О Р Ж Писатель? А про что он пишет?
   К Е Й Т Я почта вам одну книгу. Из дома. Вам понравится, пришлю много книг. Вы прочтете их с ног до головы.
   Ж О Р Ж С головы до ног. По-английски я, к большому сожалению, ни слова.
   К Е Й Т О! это так просто. Хотите, я вас научу.
   Ж О Р Ж Очень хочу, но не на этой балке.
   К Е Й Т Балка есть балка. Даже очень комфортабельная.
   Ж О Р Ж Балка восхитительна, пока вы на ней сидите… И пока вы улыбаетесь.
   К Е Й Т Во Франции это называется комплитет?
   Ж О Р Ж Называйте, как хотите, но балка действительно очаровательна.
   К Е Й Т (внезапно посерьезнев) Послушайте. Другой звук.
   Ж О Р Ж (выглядывает наружу, с ужасом) Что мы наделали!!! (чуть придя в себя) Вокруг вода. Нас затопило. Простите, я не знал, что так быстро начнется прилив, я виноват перед вами, увлекся разговором и забыл, что время выбираться.
   Англичанин что-то говорит дочерям, и все четверо готовятся покинуть судно.
   Ж О Р Ж Если мы сейчас по невысокой воде пойдем в гостиницу, мы не успеем. Большая вода затопит нас, вы видите, вода затопила всё, что было песком, да и. песок сделался вязким… Мы утонем….
   Кейт тихо переводит.
   А Н Г Л И Ч А Н И Н What делать мы?
   Ж О Р Ж Я предлагаю пересидеть прилив здесь.
   А Н Г Л И Ч А Н И Н Yes. Yes
   К Е Й Т Папа с вами согласен
   Садится на прежнее место и улыбается Жоржу.
   К Е Й Т Теперь потерпевшие крушение – это мы.
   Сестра, рядом с которой сидит Кейт, смотрит на нее и вскидывает голову, мол, выше нос.
   К Е Й Т Всё будет о кей.
   Ж О Р Ж (с удрученным видомснимая пальто) Позвольте предложить вам. Становится холодно.
   К Е Й Т Нет, нет. Вы замерзнете.
   Жорж укутывает ее в свое пальто.

   Вторая картина

   Быстро становится холодно, дует ледяной ветер, темнеет, и скоро наступает полная темнота.
   Ж О Р Ж Можно спуститься в трюм. Там не так дует. Я посмотрю что там.
   (Подходя к трапу, светит фонарем) Там вода.
   Все сидят на прежней балке. Старшие сестрыприжались к отцу, он сильно подавлен.
   Жорж прижимает к себе Кейт.
   Он берет ее за талию и целует волосы.
   Кейт начинает дрожать.
   С нескольких сторон зажигаются и гаснут маяки.
   Вспыхивая разными цветам, свет слепит.
   Англичанин вынимает из плаща спички, чиркает,в надежде увидеть время.
   А Н Г Л И Ч А Н И Н Поздравляю вас с Новым годом. Пять минут нового года.
   Жорж протягивает ему руку, и англичанин крепко жмет ее.
   Раздается страшный треск под ногами, пол под нимиходит ходуном, потом наступает затишье.
   Англичанин запевает: GOD, SAVE THE QUEEN
   Три девушки подхватывают, голоса срываются, но гимн продолжается.
   Кейт, сразу после хорового пения продолжает петь одна.
   Она поет длинную балладу и, по тому, как длятся гласные,
   Жорж понимает, что баллада очень печальная.
   Песня кончилась и, пользуясь тем, что никтоне понимает французский, Жорж говорит вслух, как себе.
   Ж О Р Ж Про королеву сначала стало смешно, но теперь кажется, что ваш гимн и твоя баллада – это что-то античное. Пение готовых к смерти воинов, во славу Цезаря.
   К Е Й Т Я не понимаю твои слова, но вполне знаю, что ты…
   Ж О Р Ж Рано или поздно волна швырнет нас в это отвратительное желтое варево…
   (Кейт дрожит и стучит зубами)
   Ж О Р Ж (прижимая ее к себе) Ну, ты же со мной, значит ничего плохого не будет. Вот когда тебя здесь не было, мне было страшно. Полная тишина, но в ней начинаешь слышать странное шуршание древоточцев, они работают без устали… а скрип крабовой клешни – вообще смертный приговор.
   К Е Й Т (пытаясь улыбнуться) Значит, краб нас приговорил?
   Ж О Р Ж Катрин, Катрин! Мы, ты и я, спасемся, даже если я с тобою прыгну сейчас в этот океан. Бог не допустит, чтоб мы расстались.
   В это время страшный толчок срывает всех пятерых с места, все валятся на пол, и Кейт оказывается в его объятиях. Он страстно целует ее щеки, висок, волосы. Она слабо пытается выбраться из его рук.
   А Н Г Л И Ч А Н И Н Кейт! Кейт!?
   К Е Й Т Yes.
   А Н Г Л И Ч А Н И Н Я желательно консэрв три мой дочь.
   Жорж выпрямляется и видит огни подплывающей барки.
   Ж О Р Ж Спасены! Мы спасены! Это барка из гостиницы, они выслали найти нас.
   А Н Г Л И Ч А Н И Н Мы ужин! Мы ужин!
   Все спускаются с палубы, исчезая из виду

   Эпилог

   Из темноты сцены выходит немолодой человек, садится на стул с письмом в руках и говорит:
   На следующее утро мы расстались, обещая писать друг другу. Они уехали в Биарриц, и я чуть было не отправился за ними. Была бы еще неделя знакомства, я женился бы на ней…
   Никакие рассуждения здесь не годились.
   Я вернулся в Париж. С тех пор прошло двадцать лет, теперь я владелец страховой компании, где тогда работал. Мне уже пятьдесят.
   Два года о семье ничего не было слышно, но на третий год третьего числа пришло письмо. Кейт писала, что вышла замуж, живет в Америке.
   С тех пор каждый Новый год мы обмениваемся письмами. Пишет про жизнь, про детей, про проблемы со здоровьем, но, ни слова о муже. Я почти всегда под Новый год пишу ей о том самом Новом годе, о Мари-Жозеф. Мне кажется, что я никого так не любил, как ее. Нет, вернее, я никого бы так не любил, как ее. Вот черновик моего ответа на ее первое письмо. Я прочитаю отрывок.
   …как ни странно, я был счастлив, и счастье продолжалось несколько месяцев. Пока я ждал письма. Ведь счастье, это когда о себе не вспоминаешь. Я смотрел в твои невообразимо синие глаза, трогал волосы и ждал. Представлял себе, как едва получив от тебя письмо, я еду на вокзал встречать тебя. Смотрел на пассажиров, и вдруг среди них мелькала ты, твои волосы…
   Нет, я вполне отдавал себе отчет, что это только воображение. И постепенно твое лицо уходило от меня. Я вспоминал нашего Жозефа, свет маяка, вой ветра, но лицо в проклятой рутине каждодневных событий исчезло. Я остался без тебя… Пиши, чтобы обломки памяти не утонули в желтом вареве быта…
   (Откладывает лист письма)
   Следующие письма уже не писались с такой живостью.
   Я знаю, что моей Катрин уже не существует. И я сам не похож на того отчаянного парня… Ее, сводящие меня с ума волосы, – она это написала, – седеют, тускнеют. Не в силах я этого себе представить.

       Конец

Мертвый час

   Развалины старинной постройки больницы. Медсестра и двое пожилых людей выходят из-за полуобвалившейся стены.
   Медсестра: Ну, куда полезли, сейчас еще ахнет и конец.
   Петро: А кто ахает?
   Медсестра: Это война. Наши деды победили, а ихние проиграли отечественную. Теперь они пришли нас победить. Отомстить.
   Микола: Умопомраченные бьют умалишенных.
   Петро: Брось умничать. Вот стакан. Пусть мне киселю нальют. Уж я каши не прошу. Обрыдла каша.
   Медсестра: Нет киселя. Я пошла. (уходит).
   Из-за стены показывается солдат с автоматом.
   Микола: Ты кто?
   Солдат: Витька.
   Петро: Налей мне киселю.
   Витька: Где я тебе киселю возьму?
   Микола: Да налей ему из твоей трубы. Небось там много. По воскресеньям кисель хорош, сливовый.
   Витька: Нет киселя.
   Петро: Ну, нет сливового, лей бело-розового.
   Витька: Никакого нет. Лучше скажи, где остальные. У меня тут дядька.
   Петро: Вон, они спрятались за крапивой.
   Витя уходит за крапиву, возвращается.
   Витька: Там все мертвые.
   Микола: Мертвый час. Отдыхают.
   Витька: Вам бы старичье линять отсюда.
   Микола: Это как?
   Витька: Здесь место высокое, пункт будет.
   Петро: Здесь будет город заложен.
   Микола: А ты до кучи положен.
   Витька: (пытаясь их отогнать) Пошли. Пошли.
   Микола: Это куда это мы пошли? Мы здесь живем как-никак.
   Витька: Уже не живете.
   Микола: А вот живем.
   Петро: Компоту налей.
   Витька: Вы у меня дождетесь. Сейчас как стрельну.
   Петро: Да он обкуренный.
   Витька: Сам такой.
   Петро: Ну, капни хоть. Нажми и капнет.
   Витька: Сделаю. Отойдите.
   Ставит стакан на кирпич и стреляет. Стакан разлетается.
   Петро: Сука. Что наделал. (достает из кармана ложку) Дай киселю.
   Витька: Ты что, сумасшедший?
   Микола: Мы не сумасшедшие, мы слабосильные
   Петро: Кто сумасшедший? Это Микола псих, а я сам по себе. Я говорю, дай киселю. По воскресеньям сливовый. А кто стаканы бьет, тому укол сейчас принесут.
   Микола: Компоту дай.
   Петро: А мне киселю.
   Микола: А что, компот есть?
   Витька: Пошли отсюда. Да вы не психи, а террористы, те самые.
   Петро: Не, тераписы со шприцами убежали.
   Витька: Пошли отсюда. У меня приказ – взять высоту.
   Петро: Бери. Не жалко.
   Витька: И куда девать ее буду?
   Петро: Кого?
   Витька: Вас. Куда вас же?
   Петро: Кудавасжже. Кудавасжже. Киселю. Компот был неправдой. Ки-се-лю.
   Витька: Дождетесь у меня.
   Свист снаряда. Все падают и лежат неподвижно.
   Микола шевелится. Поднимается. За ним встает Петро.
   Микола: А Витька что лежит?
   Петро: Мертвый час.
   Микола: А кто компоту даст?
   Петро: Не компоту, киселю. Трогает Витьку ногой. Эй, Витька, вставай
   Микола: Ну полежал и будет. Сынок, ты что это? И дялька твой, Соломонихи сын тоже отдыхает.
   Ты на нее, на Соломонию похож, я сразу узнал. А Симка-медсестра дура. Витькин дед, Солохи то мужик, Будапешт брал.
   Петро: Вишь, он терапис. И Бабка была не промах, по ночам, небось, тераписничила.
   Микола достает оловянную ложку. Обращается к залу, протягивая ложку: Налейте слабосильному киселю.

03.2014г.

Заседание Постивановской Думы

   Спикер: Разрешите 546 заседание Думы считать открытым. Слово для политического доклада предоставляется нашему уважаемому Келарю Ивану Карпычу Буженине.
   Буженина: Коллеги! Не буду развешивать лапшу, приступаю сразу к существу. Корни наши подрублены, нет в казне денег. Глядите, друзья, что имеем. Чёрный народ, хомячки и суслики, смотрят в глаза кучке наперсточников и вот-вот начнут амбары жечь. Даже слово «боярин» вызывает у сермяжных негатив. Куда идем?.. Перемены назрели. Ворует каждый первый, каждый второй пьёт, каждый третий убивает. Эту пропорцию надо перевернуть. Пусть каждый первый пьёт, каждый второй убивает и только каждый третий ворует. Видите разницу? (Реплики из зала. Первый: Лицензию на воровство надо с головой давать. Второй: Лицензию отдельно, голову отдельно.)
   Спикер (успокаивая): Лицензия только боярам.
   Буженина: Просьба не перебивать. Продолжаю. Такой расклад даст нам прибыль 60%, а если с умом за дело взяться, то и все 160%. Предлагаю. Отныне никаких бояр. Нас здесь сколько?
   Спикер: 95.
   Б. Без малого – сто. Вот и название. Каждый из нас теперь стократ, и государство наше стократическое. Я кончил.
   Шум в зале.
   Спикер: Слово предоставляется ответственному за национальную идею Зубрилису.
   Зубрилис: Итак, на повестке дня один вопрос: реформа. Что же за идея будет положена в её основу? (Шум в зале) Терпенье друзья, терпенье – идея из пяти пунктов.
   1. Власть бояр преступна. Перечень преступлений прилагается, и всякий может после консенсуса с ним ознакомиться, ознакомившись, можно дописать свои личные преступления.
   2. Власть бояр сдерживает хозяйство. Куры не несутся, лошади не идут, овцы лысеют, а хлеб родится такой невкусный, что его никто не хочет есть.
   3. Власть бояр утопична. Утопия состоит в том, что нигде в сопредельных странах бояр не наблюдается.
   4. Много бояре насильничают. Стонет народ, кровавыми слезами обливается.
   5. Нет на боярах креста. Этот пункт попрошу поставить во главе всех слоганов.
   Я кончил. Просьба отнестись к предложенной программе со всей серьезностью.
   Спикер: В прениях первым записался боярин, простите, стократ Хорь. Готовится Елейный.
   Зубрилис, (не совсем покинув трибуну), – Не… ет. Сначала программу примем, а потом обсуждать будем. Во всех цивилизованных странах порядок всегда такой.
   Спикер: А мы усовершенствуем этот порядок. Будем голосовать, когда созреет лидер, и убьем двух зайцев. И лидера и программу. Хорь, просим.
   Хорь: Полгода назад мне было сказано на этом самом полу-лобном месте, что я расцвёл, а не пахну. То есть не делюсь с кем надо. Так вот, докладываю высокому собранию, что делюсь. Я кончил. (Начинает уходить)
   Спикер: Вы нам скажите «так».
   Хорь: Я вам скажу так.
   Спикер: Вы уже сказали «так»?
   Хорь: Нет. Я ещё не сказал так. Но я скажу.
   Спикер: Прошу Вас.
   Хорь: Полгода назад мне было сказано на этом самом полу-лобном месте, что я расцвёл, а не пахну. То есть не делюсь с кем надо. Так вот, докладываю высокому собранию, что делюсь. Я кончил. (Уходит)
   Спикер: (останавливая его) Мы примем во внимание тезисы стократа Хоря. Но хотелось бы услышать от Вас одно слово. Скажите: так.
   Хорь: так
   Спикер: Спасибо. Здесь поступило предложение дать слово сразу нескольким дискурсантам. У нас теперь все обновились, всё пойдёт по-новому. Стократы – это собор, это народ, род, вид, семейство, отряд. Это коллектив, коллоквиум, коллектор, колба, колбаса, так сказать, людей. Итак, ряд стократов, обозначим их П, Р, С, Т, требует слова. Господа, мы все – внимание.
   (Выходят четверо, и после каждой фразы следующий отталкивает предыдущего и говорит быстро, пока его не оттолкнули)
   П. Бояре
   Р. Тьфу
   П. Бояре
   Р. Тьфу
   С. Нигде
   Т. Никогда
   П. Ни за что
   Р. Хотя конечно
   С. Ужасающая тупость
   Т. Цивилизованная страна
   П. просто так
   Р. отчего бы и нет
   С. этой хунты
   Т. не допустит
   П. не сдадутся
   Р. нельзя не переоценить
   С. не смогла бы
   Т. боярский саботаж
   П., Р., С., Т., вместе: Клянёмся
   П. мы левые, левее самых левых
   Р. мы правые, правее самых правых
   С. мы центр, центрее всех центровых
   Т. мы стократы, стократ стократче всех стократов
   П. Бояре просто так не сдадутся!
   Т. Никогда цивилизованная страна не допустит боярского саботажа.
   С. Нигде ужасающая тупость этой хунты не смогла бы…
   Р. Нельзя не переоценить… Нельзя не переоценить… Нельзя не переоценить
   Спикер: (озадаченно) И всё-таки как?
   П. Просто «так»
   Р. Yes!
   С. НУ?
   Т. Вау!
   Спикер: Ну, слава Богу, а уж я подумал…
   Буза (с места) Чего думал? Чего думал? Диссиденты это. Мозги им надо чистить, а начать 30 палок каждому.
   Спикер: Буза, милый, побойся Бога. У нас стократия. Пусть буровят, что хотят. Я тебе по очереди такое большое слово дам, наговоришься. А теперь слово предоставляется стократу Елейному. Готовится стократ Жила.
   Елейный: (читает по ноутбуку) Приветствую многоуважаемую Думу и её безмыслен… безсмы… смы.. бессменного отца-председателя. В наше сложное политико-экономическое и хозяйственное время мы собрались здесь, чтобы сказать «так» реформам, задуманным и разработанным нашим славным политико-хозяйственным руководством. (Поднимает глаза, говорит от себя) Ведь если кто-то бы из нас не говорил «так», то, может быть, он бы и сказал не так, то так как все предыдущие ораторы отвечали «так», то, может быть, никто и не говорит не так. Кто есть этот ху, который говорит не так? Я думаю, что нет такого ху среди нас. Ведь если он и говорит не так, то всё равно это так, чтобы он ни говорил. А это значит, что все мы говорим «так», даже если всё не так, потому что всё так и есть на самом деле, как мы слышали. Хотя, в самом деле, (возвращается к ноутбуку) реформы блестяще разработаны и ослепительно представлены нашим председателем Пантелеймоном Макаровичем. (Снова поднимает глаза) Пантелеймон Макарович! Низкий тебе поклон, без тебя нам хоть в петлю, не подумай о нас плохо, мы все твои дети, и ты нас по-отечески прости, хотя, в самом деле, от отца родного разве не великая польза – любой вред, разве не счастье, даже если он… даже если мы.. даже если нас… даже если вас… (плачет)
   Спикер перебивает: Ну, ну… Успокойтесь. Слово имеет стократ Жила. Готовится Кислый.
   Жила. Господа велико… альники, соотечественники. Боярское ли это дело по сусекам скрести да на брюхе за пирогом ползти. (Пауза. Оглядывает собравшихся тяжёлым взглядом.) Не наше это дело. (успокоившись) Соберем нашу силушку (поднимает кулак) и разгромим подонков бояр. (опускает кулак) Уж кого-кого, а бояр безродных, да алилуйщиков плешивых – к ногтю. Золотишко их, собак нечестивых, конфискуем. Народу русскому, стократчеству благородному безвозмездно раздадим. Господь благословит нас.
   Кислый: Госпо… да, госпо… да, что за комиссия, право, да где же мы этих бояр возьмём?
   Спикер: Слово имеет стократ Кислый.
   Кислый: Может быть Вы, Дормидонтыч, – боярин (Дормидонтыч дико вращает глазами) или Лукич? (Лукич отчаянно кричит: нет, нет, нет.) Вот видите, нет нигде никаких бояр. Поэтому я предлагаю каждому стократу выделить из дворовых по два боярина. Тогда наш с вами разговор обретёт почву, так сказать. Спасибо, я кончил.
   Озадаченное молчание. Руку поднимает крепкий, очень бородатый боярин Буза.
   Спикер: Слово имеет многообожаемый б…б…с… с… стократ Буза
   Буза: Как это нет бояр, да я этих бояр собственными руками. Да эти бояре изгадили весь мой лес и к пруду подбираются. Этих бояр надо вот держать, иначе костей не соберёшь. Вот такая загогулина. Тут наш Смородинный маху дал, и наше дело его поправить. Бояре есть, были и будут, пока мы не засучим рукава и их всех – рыбок наших (хи-хи), руками… (показывает, как отворачивает головы у воблы). Глиной им рот замажем, в жопу жареного петуха засунем, а реформе быть, ыть, ыть). Я всё сказал.
   Спикер: (обрадованно). Вот и ладно. Вот и хорошо. Предлагаю стократа Бузу выбрать лидером команды реформенных новаций. Команду он подберет себе сам. Кто за Бузу и реформы поднимите, братья, большие пальцы вверх. (несколько человек быстро бегают туда-сюда с поднятыми большими пальцами) С консенсусом Вас, батюшка. Господа, с консенсусом. Заседание окончено.

Наталья Юлина 31.12.1998

Детские пьесы

О любви паучка и буквицы

   ВЕДУЩИЙ. Жили-были буквица, как паучок и паучок, как буквица. Любили они друг друга.
   Паучок. Знающий человек хмыкнет, как это – буквица, мол, двумерная, а я трехмерный. Мне тоже это в голову приходило, но некогда теорией заниматься. Только соберусь обдумать вопрос, бац – слева сети порвали: бегом, бегом чинить. (Бежит налево, мотает нитки на руку. Намотав, садится на пол.) Только минута свободная выдалась, – трень, трень, затренькали силки: попалась птичка. В пеленочку её самотканую (заматывает в серую простынь большую муху,) Буквице на ужин.
   А она – горлица-голубка – не хочет и смотреть.
   Выходит нарядная Буквица.
   Буквица. Спасибо, родной. (прикрывает глазки). Но ты же знаешь, не ем, не ем я мяса, ни мух, ни даже комаров. А если какую крошку и проглочу, то просто не помню, когда это было в последний раз.
   Печалится паучок. Делать нечего. Хотелось бы мне самому не думать о еде, да где мне с моим пузиком. (Съедает муху, отвернувшись) Вот остались от мухи ножки да крылышки, вот и вспомнил я своё себе обещание. Стыдно.
   Буквица. Вот такие мы были разные. Но для свежего человека, для того, кто не был знаком с нашим семейством, мы казались похожими, как две капли воды. Бывало, откроет кто-нибудь книгу, где я служу, и никак не поймет, вроде две одинаковые буковки рядом. Протянет руку, а паучка уже и нет. Очень я гордилась им, какой он ловкий да быстрый.
   Голос ведущего. Может, считаете, придумано всё про любовь. Ну, сидели рядом, ну и что?
   А вот что.
   Буквица. Открыл книгу маленький шустрый мальчик. Увидел он, что паучок бежит, протянул руку и схватил его.
   Я ахнула и бросилась на помощь. Изо всех сил бросилась, так что суставы хрустнули, а толку никакого. Как была в начале абзаца, так и стою.
   Мальчик. Попался! вырывает у паучка ножку.
   Буквица. Опять я дернулась, да так сильно, что бумага шорхнула. Бесполезно, даже с места не тронулась.
   Мальчик. Сосредоточенно ищет следующую ножку, нащупал. Врешь. Не уйдешь!

   Буквица. И тогда я рванулась из последней жизни, и на бумаге пустое место осталось. Я исчезла.
   Голос ведущего. А мальчик вдруг выронил паучка на страницу и захлопнул книгу.
   Паучок. С тех пор на месте буквицы несу службу я, но уже двумерный. Теперь я не шустрый и не ловкий. А зачем мне двигаться? Ведь моей буквицы больше нигде, нигде, нигде не будет.

Дуди-дади каждый день

   Пьеса о злых компьютерных волшебниках
   для пятиклассников и школьников старших классов

   Действующие лица:
   Саня – пятиклассник.
   Ворона Роня – волшебница
   Маша – четыре-пять лет
   Королевская кобра
   Учитель – Возможно, только голос
   Толстый мальчик Толя, сосед по парте.
   В эпизодах:
   Мама – возможно, только голос.
   Волшебник Курмас – кукла.
   Две кошки.
   Голова дога.
   Две черепашки.
   Кузнечик со сломанной ножкой.
   Перепелка в зеркале и во сне.
   Мальчики из щколы:
   Длинный, толстый и два «Короля».

   Первая сцена

   Саня долго сидит за компьютером, пытаясь попасть хотя бы на третий уровень. Входит мама.
   МАМА. Нельзя так долго играть. Глаза испортишь.
   САНЯ. Да, сейчас, сейчас.
   МАМА. Хотя бы поешь.
   САНЯ. Хорошо. Хорошо. Дай, только выйду с нулевого уровня, (мама выходит из комнаты) еще ни разу не вышел хоть на второй. Ну, Курмас, ну, миленький, ну постарайся. (пауза) Ну, что ты!!!
   И тут Курмас выскочил из экрана. Он совсем маленький и плоский, как в мультике, но с пронзительным голосом.
   КУРМАС. Мы счастливы сообщить тебе:
   Что ты оказался победителем в конкурсе на самого неудачливого игрока, и мы награждаем тебя туром «ВОКРУГ СВЕТА».
   Для удобства твоего передвижения и преодоления разнообразных препятствий ты можешь по желанию становиться маленьким и юрким.
   Во время путешествия ты подсоединен ко Всеобщему Компьютерному Разуму, и если ты остановишься где-либо более, чем на два дня, то подключение прерывается (в этом случае мы по умолчанию считаем, что тобою выбрано место для ПМЖ и за любые осложнения не несем ответственности).
   Совершив кругосветное путешествие, или показав себя взрослым, ты становишься прежним и возвращаешься к своей обычной жизни у себя дома.

   Тут же Саня больно обо что-то стукнулся.
   САНЯ. (Ущипнул себя за ногу.) Нет, я не сплю. Правильно, я у себя в комнате на стуле, но стол на уровне глаз. Странно, всюду пусто. Вроде я слышал, как мама в кухне грохочет кастрюлями. Входная дверь почему-то открыта.
   Выскакивает на улицу
   САНЯ. (на улице, плачет). Мама не любит даже нормального большого мальчика, что уж говорить о таком жалком коротышке.
   Он прилег на газоне, накрылся лопухом. От грустных мыслей голова его затяжелела, и он уснул.
   Проснулся от резких голосов прямо над головой. Открыл глаза и увидел двух воробьев. Вот чудо, он понимал, что они говорят.
   – Ты посмотри, ты видел когда-нибудь таких птиц?
   – Нет, мама, я никогда не видел таких птиц, но ты мне расскажешь, где они водятся и не надо ли их бояться.
   – Нет, сынок, таких птиц я никогда не встречала, и лучше будет поскорей убраться отсюда.
   Воробьи исчезли, и почти сразу к мальчику подошел дог.
   Саня съежился и закрыл голову руками.
   Голос хозяйки. Джек, Джек, ко мне, мальчик.
   САНЯ. Из подвала тихое шипенье. И опять я понимаю слова, но не очень понятные. Повторяю, чтоб стало понятней.
   О, страшный Джек, собачий Шрек
   Ты в штреке рек двухзначный грек.
   Твой рикий ря – не человек,
   А пасть твоя. Боюсь ли я?
   Раздается шипенье совсем тихое:
   ПЕРВАЯ КОШКА. Ой, Ксения, тише. Он услышит.
   КСЕНИЯ. Неет. Он ушел. Можно выйти.
   Две потрепанные серые кошки вылезли из подвала и заметили Сашу.
   ПЕРВАЯ КОШКА. Ксения, это что, птица или большая мышь?
   И обе с горящими глазами присели и начали подбираться к мальчику.
   САНЯ. (Убегая) Уф, ушел. Вот теперь задача, пересекать Землю вдоль или поперек? А есть хочется! Пойдем на юг.
   Он находит огрызок яблока, съедает всё, кроме ветки. И тут вдруг рядом с ним возникла ворона. Причем он так испугался, как мы, например, увидев близко медведя, представьте вороний клюв величиной с медвежью пасть.
   ВОРОНА. Где мое яблоко?
   САНЯ. Я не видел. (про себя: если б у меня был такой медвежий клюв, я бы с тобой за яблоко мог и подраться.)
   ВОРОНА. А что за ветка у тебя в руках?
   САНЯ. Честное слово, это был совсем невкусный огрызок.
   ВОРОНА. Так уж и не вкусный? Ну ладно, иди своей дорогой (ворона принялась что-то ковырять в земле).
   САНЯ. (В сторону. Придумал!! Я облечу Землю на ее спине, и тогда прежним Санькой вернусь к маме) Эй!
   ВОРОНА. (Посмотрела на мальчика, как в первый раз). Ну?
   САНЯ. Пожалуйста, я тебя очень прошу, полетим на юг. Там тепло, зимы вообще не будет, а мясо из супа люди не едят, а всё выкладывают рядом с домом.
   ВОРОНА. Здесь я родилась и не собираюсь покидать эти края даже ради свежего мягкого мяса.
   САНЯ. Там все просто любят ворон. И я это понимаю. Есть за что их любить. Это самая внимательная, самая тонкая, самая мудрая птица. На юге люди чуткие и понимают даже оттенки речи птиц. Одного «Карр» хватит на целый обед, уж такие там воронолюбивые жители. Тащат из дома для ворон что ни попади: пироги, колбасу, сыр.
   На последнем слове ворона закрыла глаза.
   САНЯ. (Про себя). Всё, согласна. Ворона открыла глаза.
   ВОРОНА. Если на твоем юге все окажется не таким, и ты просто врешь мне, – я проглочу тебя.
   САНЯ. (радостно подпрыгнул) Можно я тебя буду звать Роней? Ворона ничего не сказала, но посадила Саню на спину. Ворона Роня! Ворона Роня!
   Так они отправились в путешествие. Улетают, исчезают и появляются снова.
   Сцена вторая

   Ворона, наконец, села, чтобы отдохнуть и поесть..
   С а н я Я прошу тебя, полетели дальше.
   В о р о н а. Ты глупый, в хорошем смысле этого слова, твой обман шит белыми нитками.
   И она начала наскакивать на Саньку.
   С а н я. Ой-ёй-ёй
   Он бросился к ближнему дому. Мама с девочкой заходят в подъезд, и он проскакивает с ними. Они вошли в квартиру
   МАМА. Мне надо к соседке. Посидишь, Маша, одна?
   М а ш а. Конечно. Маша сидит в кресле, обняв кособокого и немного облысевшего от старости плюшевого медведя.
   С а н я. Здравствуй, Маша. Я прилетел к тебе.
   М а ш а. (Нисколько не смутившись.) Знакомься, это мишка по имени Миша. У Миши такая большая голова, что все думают он очень умный. А он не такой уж умный. Он не умеет, как медведи в кино, ходить, потому что у него передние ноги короче задних. Раньше, когда я маленькой была, Миша со мной спал, а потом мама сказала, что куклы ночью шалят и им нужен президент. Ну, а кто кроме Миши подходит? Он разумный, у него голова большая.
   С а н я. Ну, посмотри, у меня голова маленькая, а я с тобой не хуже медведя разговариваю.
   М а ш а. Нет, хуже. Миша мне много интересного говорит. Он мне все сказки рассказывает.
   С а н я. Ну, хорошо, я хуже медведя. Но я мальчик, а ты девочка. А девочки должны мальчиков любить.
   М а ш а. Это еще почему?
   С а н я. Так в кино всегда показывают.
   М а ш а. Но ты же не мальчик., ты же с неба.
   С а н я. Нет, я мальчик, только заколдованный. Помнишь в Аленьком цветочке, там девочка полюбила заколдованного, и тогда он оказался принцем.
   М а ш а А…А! Так ты принц!?
   С а н я Может быть.
   М а ш а Нет, скажи наверняка. Принц или не принц.
   Санька замялся. но выхода не было. Возможно, девочка поможет ему.
   С а н я. Я больше, чем принц. Я – президент всех компьютерных принцев.
   М а ш а. Так все-таки, принц или не принц?
   С а н я. Хорошо. Только тебе я признаюсь, я – принц.
   Маша захлопала в ладоши и чуть не толкнула Сашу от радости.
   С а н я. Я – принц в опасности, меня принесла сюда Ворона Роня, а потом почему-то захотела съесть меня. Если я сегодня же не уеду, я пропал.
   М а ш а. Как пропал?
   С а н я. Я не смогу даже разговаривать с тобой, потому что во мне не останется разума. Ты хочешь, чтоб мне стало плохо?
   Маша уже начала плакать и едва выговорила.
   М а ш а. Нет. Не хочу.
   С а н я. Тогда помоги. Отвези меня на корабль, который идет на Юг.
   М а ш а. Я очень не люблю ссориться с мамой, да и вообще ни с кем не люблю. Думаю, тебе надо помириться с Роней. Она – добрая волшебница.
   С а н я. Видела бы ты ее.
   М а ш а. Не верю, что она плохая… Придумала, придумала! Ты спрячешься в подъезде, пока мы с Мишей будем громко звать Роню.
   Уходят и появляются во дворе.
   М а ш а. Роня…. Роня… Роня
   М и ш а. басом Роня
   Ворона появилась, Маша что-то говорит ей, потом машет Саньке рукой, он подходит.
   В о р о н а. Последний раз.
   Они взлетели. Маша захлопала в ладоши от радости.
   В о р о н а. Путешествие становится все опаснее, куда бы мы ни прилетали, еда нам достается всё труднее.
   САНЯ. (замирая от страха). Ведь здесь еще только Север, Север, Север. А что будет на настоящем Юге?! Про себя: Пока остановки продолжались не дольше суток, я боялся не слишком, ведь Компьютерный Разум должен спасти меня. А что ждет меня дальше?!
   И снова Саня отважно летит на юг, и тут вдруг мальчик почувствовал, что падает.

   Сцена третья

   САНЯ. Ах, Роня, я же падаю. (Рони нигде не оказалось).
   Санька упал в пустыню на песок, и сейчас он находился в рыхлом его бугорке. И тут он услышал оглушительный писк.Рядом увидел крошечную черепашку.
   Первая вылупившаяся черепашка. Эй вы, вы, вы. Вы все. Состоялось. Произошло. Я – первая. Первый всегда первый. Как и тысячу лет назад. Жива традиция «ОТ ПЕРВОГО ЯЙЦА». По древнему закону первородства – я владелец всех земель вперед, сколько вижу, назад, сколько увижу. Налево и направо, сколько увижу, когда буду поворачиваться. Ведь мне уже три минуты.
   Черепашка стала медленно поворачиваться, но так как она только что вылупилась из яйца, всего три минуты, то рухнула на живот, едва повернувшись на 12 градусов. В это время другая такая же маленькая черепашка начала налезать на панцирь первой.
   Вторая вылупившаяся черепашка. Это я говорю с вами от первого яйца. Всё, что я вижу – моё.
   Нижняя черепашка в это время, ничего не соображая, делала полный оборот вокруг самой себя. Так вторая увидела, очевидно, гораздо больше и не потратила никаких усилий. В это время другие черепашки вылезли из своих яиц и попытались свергнуть самозванку. Но она стояла повыше, а настоящая первояйцовая погрузилась в песок и затихла.
   САНЯ. (Обратился к победительнице) Мне надо на юг. В какую сторону мне идти?
   Черепашка повернула голову, туда мальчик и побежал.
   И тут песок под ним приподнялся,
   САНЯ. Да это змея! Я стою на змеиной спине.
   Не помня себя, Санька скатился на землю. Змея приблизила к нему своё лицо и быстро начала двигать языком. Впрочем, языка Саня не видел, потому что от страха сел на песок, зажмурил глаза и закрыл их руками.
   ЗМЕЯ. Глупая кроха, что я – зверь какой-нибудь?
   САНЯ. Нет, сударыня змея. Вы – не зверь. Простите.
   ЗМЕЯ. Я не змея, а Королевская Кобра.
   САНЯ. Простите, госпожа кобра
   ЗМЕЯ. Не кобра, а Кобра, – чувствуешь разницу?
   САНЯ. Конечно, госпожа Ккобра. Простите.
   ЗМЕЯ. Ничего. Ты такой забавный. Такой крошечный, что если даже пробежишь по моему телу, мне станет только щекотно.
   САНЯ. Вы очень добры, госпожа Кобра.
   ЗМЕЯ. Как ты попал сюда, кроха?
   САНЯ. Я шел на юг.
   ЗМЕЯ. Пока не выйдет солнце, никто не знает, где юг.
   САНЯ. Но мне показала юг черепашка.
   ЗМЕЯ. Кмнф… ф, (засмеялась змея). Черепашка. Да она и солнце видит с разных сторон, отраженным в песчинках. Нашел, у кого спрашивать.
   САНЯ. Простите, госпожа Кобра.
   ЗМЕЯ. Пока не встало солнце, расскажи мне лучше сказку.
   САНЯ. Но мне ничего не идет в голову. Я ведь всю жизнь играл в компьютерные игры, а они для смотрения, а не для говорения.
   ЗМЕЯ. Ну, хорошо, я посмотрю. Показывай.
   Саня начал бежать на месте, падать и снова бежать.
   ЗМЕЯ. Стоп. Это что-то чудовищное. И ты всю жизнь этим занимаешься?! Бедная кроха.
   САНЯ. Простите, госпожа Кобра. Но это действительно очень интересно.
   ЗМЕЯ. Я понимаю. Ты вырос в неразвитой семье, среди глупых черепашек. Поэтому ничем кроме «игр» не умеешь заниматься и не знаешь сказок. Я помогу тебе, Кроха. Я сама расскажу тебе сказку.
   Саня, пока она говорила, отмахивался от ее лживых слов и, наконец, смог сказать:
   САНЯ. Мои родители нь… не черепахи, а люди.
   ЗМЕЯ. Нет, черепахи, иначе ты не рос бы таким глупым.
   САНЯ. Нет. Нет. Нет. Они не черепахи.
   Змея настаивала, и ее шея вдруг принялась раздуваться.
   САНЯ. Да. Да. Мама – черепаха. Папа – черепаха. И дедушка, тоже, тоже черепах.
   Змея сделалась прежней, улыбнулась и произнесла.
   ЗМЕЯ. Глупый. Люди и есть большие черепахи. Даже, если люди на верблюде, они все равно в своих панцирях, и панцирь не дает им ничего вокруг видеть.
   САНЯ. Я признаю, что ты здесь президент, а я тебе презент.
   ЗМЕЯ. Уй… хь… хь. Какие тупые слова. Это хоть что-нибудь значит?
   САНЯ. Это значит, что ты здесь главная.
   ЗМЕЯ. Вот тебе симметричный, такой же тупой ответ: кто бы сомневался.
   Она обвилась вокруг него кольцом, уставилась своими желтыми глазами прямо в глаза Саньке и приготовилась рассказывать.
   САНЯ. На меня прыгают и падают кузнечики.. Что это?
   ЗМЕЯ. Это ласточки, искалеченные компьютерными черепашками. Чтобы они не умерли, я превратила их в кузнечиков. Они не могут летать и поэтому прыгают – им кажется, что они взлетают.
   Кузнечик. (у самого уха мальчика) Мы тоже жертвы Курмаса.
   САНЯ. (что есть мочи) Нет!!!
   Кузнечики исчезли. Змея тем временем начала рассказ.
   ЗМЕЯ. Жила-была пустячная змея.
   САНЯ. Это ж какая должна быть змея, чтоб быть пустячной? Как я, да?
   ЗМЕЯ. Глупости. Змеи такими не бывают. Пустячная – это змея, которая, что ни сделает, что ни скажет, ей никто не верит, а сама она верит всему, что ей говорят. И дети у этой змеи родились пустячные. Как соберутся вместе, так пустяки одни на языке. Говорят, говорят, самим тошно станет, а остановиться не могут, потому что пустячные у них головы. Зато желудки не пустяковые. И полюбили эти змеи новорожденных черепах, то есть полюбили их есть. Черепахи, хоть и безмозглые, через сто лет сообразили, что змеи съедают их потомство, и объявили им войну. Война идет уже 1000 лет, и никакого результата. То змеи победят, то черепахи. Змей становится все меньше, черепах становится все меньше. Почему нельзя есть черепах по правилам? Вот ты, черепахово отродье, скажи, кому нужна эта война?
   САНЯ. Ну, близкие родственники всегда воюют до последнего патрона,
   ЗМЕЯ. МЫ, РОДСТВЕННИКИ!!?
   Шея ее начала раздуваться, а потом и раскачиваться.
   САНЯ. Ой-ёй, закопаться бы, провалиться бы сквозь землю. Хотя это решение наверно, неверное, потому что неосуществимо.
   Но в это время налетел ветер и понес мальчика прочь от змеи.
   ЗМЕЯ. (Провожая Саньку взглядом, прошелестела) Асимметричный ответ.
   С а н я. Да, с Королевской Коброй можно дружить долго и счастливо, но никогда не знаешь, чем дело кончится.
   Как ты думаешь, ветер сам поднялся или меня спас волшебник Курмас?

   Сцена четвертая

   С а н я. Ой, какой замок, обнесенный стеной, на вершине отвесной скалы. И он весь похож на перепелочку, которую мама спасла на даче.
   Через мгновенье Саня оказался на площади внутри замка.
   К нему бежал мальчик с ранцем за плечами.
   МАЛЬЧИК. Бежим скорей, а то опоздаем
   И они прибежали в школу.
   Он сел за парту, соседом оказался толстый мальчик. На доске написаны номера упражнений по алгебре.
   СОСЕД. Меня зовут Толя. Ты что, будешь задание делать?
   С а н я Да.
   Т О Л Я Делать тебе нечего.
   С а н я. В самом деле, нечего.
   Т О Л Я Я никогда не делаю никаких заданий. Видишь, на моей тетради 0, это потому что я умный. Я делаю только то, что хочу делать.
   С а н я. Примеры-то легкие, ведь я почти кончил пятый класс.
   Новенький всё сделал раньше всех. К нему подошел дежурный и отвел в школьный сад. Там за столом сидел высокий человек с хохолком на голове.
   У ч и т е л ь Наш город называется Глустень. И вдруг запел:
   Глустень – славных шуток устье,
   Позабудешь темень-тень
   И не вспомнишь глупой грусти —
   Дуди-дади каждый день.
   Видишь ли, ты попал сюда в награду за то, что не струсил пред змеёй, ведь здесь каждый чувствует себя королем, тут ты будешь жить легко и просто. О! как завидовали бы тебе одноклассники, если б знали, в каком городе ты живешь. Ты попал в лучшее место на земле, и будешь заниматься только тем, что тебе нравится. Урока не знаешь? Брось, ерунда. Знанье проходит. Лень никогда. – По-по-смотрим, по-по-смотрим, – и он открыл тетрадь новенького.
   – Непло-охо, непло-охо, – прохрипел человек – поскольку ты так хорошо справился с примерами, я открою тебе твою тайну. Если не захочешь здесь жить, то выбираться из города придется только на вороне. Заметь, многие знают свою тайну, но остаются у нас. И ещё, имей в виду, вороны здесь не водятся.
   Прозвенел звонок, все дети вышли во двор, и трое мальчиков подошли к новенькому.
   Д л и н н ы й. У нас так полагается: хочешь стать учеником, должен это сделать.
   В т о р о й. (с лисьей улыбкой) Петю надо отнести домой.
   С а н я. А если не понесу?
   Д л и н н ы й. Значит, и учеником не будешь.
   С а н я. Да ты кто такой?
   Д л и н н ы й. Я – король.
   Л и с ь я М о р д а. И я король.
   Третий. закричал И я, и я король.
   Новенький пытается обойти мальчиков и тут же получает в нос. Остальные ребята, те, кто не успел уйти – или это всё заговорщики? – обступили его со всех сторон.
   Д л и н н ы й. Еще хочешь?
   И тут его наклонили к земле и на спину посадили очень толстого мальчика.
   Толстяк. Н-но, н-но.
   Ногами толстяк с упоением стучал новенькому в бока и погонял лошадку.
   Санька пытался подняться, но вместо этого растянулся на земле. Ребята разбежались, а он лежал на животе, размазывая по лицу слезы и кровь. Тут он расслышал хрип, от которого дети, наверно, и исчезли. На перемене он уже слышал, что мальчики что-то говорили о Хрипале, и теперь понял, что ребята так зовут учителя.
   Х р и п а л а Вставай, ты же мальчик. Экая плакса.
   Он поднялся и поплелся туда, куда убежали все «короли».
   Во дворе к нему подошел Толя. Они вдвоем пошли вдоль высокой стены.
   С а н я. Нет ли тут выхода?
   Т о л я. Ты что, сбежать хочешь?
   С а н я. Бежим вместе.
   Т о л я. Ты что!? Я здесь живу 40 лет, и лучшей жизни нигде нет. Конфет, сколько хочешь, еды тоже. В школу хожу только посмеяться. Уроков не делаю. Да где ты такую жизнь найдешь?
   С а н я. Мне не нравится. Я тогда один убегу.
   Т о л я. А в стене нет прохода. Пошли, обед скоро.
   С а н я. Ладно. Иди. Я прогуляюсь.
   Они расходятся. Саня скоро услышал журчанье воды.
   С а н я. Река! Она же под стеной течет. Стоит поднырнуть, и свободен.
   Лезет в воду. Доносится голос.
   Х р и п а л а. Плыви, мальчик, плыви.
   С а н я, выходя из воды. Уж и поплавать нельзя. Садится на траву. Распевает:
   Трава растет, вода журчит,
   Когда же перестанут мучить?
   Учу я алгебру не ту,
   Хожу, держа звонок во рту.
   К нему подскакивает птенец.
   П т е н ч и к Давай играть. Догоняй
   Каждый раз он поднимался чуть выше протянутой руки.
   Тогда Санька сел на траву и отвернулся от обманщика, воробышек пристроился рядом, – тут-то он его и схватил. Слетелись воробьи.
   ВОРОБЬИ. У него сломана ножка. У него сломана ножка. Мамаша пытается клюнуть Саньку в голову.
   П т е н ч и к Я сам виноват. Я сам виноват, не трогайте его.
   Саня быстро из двух веточек с помощью травинки сделал ему шину. Воробьи подхватили птенчика и с криками «спасибо» улетели.
   С а н я Да, с воробьями дружить легче, чем с людьми.

   Сцена пятая

   Пошли будни. Друзья не появлялись, только с Толиком иногда разговаривал.
   С а н я. Тут только футбол хорош.
   Т о л я. Нет самое хорошее, когда день рожденья у кого-нибудь. Торты, знаешь какие вкусные.
   С а н я. Длинный, первый Король, стоит на воротах как бог. Удивительное дело, дома я никогда так здорово не играл. Стоит мне дотронуться ногой до мяча, как тот сразу летит в ворота, и усталость никогда не донимает, но, в конце концов, футбол, какой-то чересчур хороший, тоже надоел. Если ты всё время прав, повеситься можно от тоски, хочется ведь доказать, что ты прав.
   Т о л я. Ну, ты даёшь
   С а н я. Мы учим то, что я уже прошел дома. Но, кроме обычных предметов, есть один, про который я не слышал. Называется он: «Основы Бесследности».
   Т о л я. Охота всякую дребедень брать в голову
   …Шагай осторожней – Земля устала, может и скинуть, если думаешь много. Длинная мысль – глиняный мыс, проще сказать – трясина. Не думай совсем, будешь со всеми…
   С а н я. Вот видишь, ты помнишь. А меня трогает глава пятая. Зачитываю.
   Не думай совсем, будешь со всеми
   Если надумал подумать,
   пусть мыслей будет не больше одной,
   мысль одна – она видна
   сверху, снизу и со дна,
   мысли две – уже косичка,
   спичка, точка и кавычка,
   ситечко, игры затычка,
   если три – тогда привычка
   путать, падать и не спать,
   лаять, бегать и кусать.
   Хочешь стать цепной собакой
   кукой вакой, бякой кракой?
   Если хочешь, то давай.
   Или ты считаешь себя умней других?
   В этом месте все обычно про себя говорят: «конечно».
   Продолжаю.
   Все устали. Вся Земля.
   Думай реже и короче.
   Думать скучно, нету мочи,
   И спешить зачем? И для…?
   Т о л я. Да читал я, читал. И что ты там нашел?
   С а н я. Ладно, я тоже не принимаю «бесследность» близко к сердцу.
   Только я знаю, пусть лучше будет честно плохо, чем нечестно хорошо. Ворона сюда не прилетит, но воробьев-то вон сколько.

   Сцена шестая

   Комната, где живет Саня.
   Ночь. Саня спит.
   ПЕРЕПЕЛКА ДУ ДУ.
   Он открыл глаза и в зеркале увидел перепелочку. Оглянулся, в комнате ее не было – не мигая, смотрела она на него из зеркала. Саня испугался, и тут она заговорила.
   ПЕРЕПЕЛКА Разве ты не видишь, что счастлив здесь? Видишь ли, волшебник Курмас прислал всех мальчиков сюда за то, что они не справлялись с тем, что нужно было сделать, и они здесь год за годом учатся в пятом классе.
   САНЯ.. (шепчет) Нет. Не хочу.
   ПЕРЕПЕЛКА. Разве не счастлив каждый, если ему не надо идти в школу, на работу? Без забот, без заданий бегай хоть целый день, занимайся, чем хочешь, только глупых придумок не надо. Дурашка, ведь я всегда любила тебя. Помнишь дачу?
   И птица моргнула. Сначала Сане стало смешно, но напоминание о даче озадачивало.
   ПЕРЕПЕЛКА Я выполню любое твое желание.
   САНЯ. Отпусти меня. Больше всего мне не хочется стать таким, как сосед по парте, и я боюсь, что по волшебству или как-нибудь по-другому, перестану хотеть домой и останусь здесь навсегда. Отпусти меня сейчас.
   ПЕРЕПЕЛКА. Конечно, отпущу. Но ты не разумен. Все люди на Земле мечтают о таком городе, как Глустень. Останься, и если через два года ты захочешь уйти, я с радостью отпущу тебя.
   Останься, ты должен стать Королем. Королей всего три. Первый главный, второй и третий помощники.
   И перепелка исчезла из зеркала.

   Сцена седьмая

   Двор школы
   В день выборов новых королей Саня пришел на Большое Собрание.
   Все ученики и короли собрались на площади. Вперед вышел тот самый, длинный. На голове его сияла корона. Когда он встал лицом к ребятам, дерево, что росло за стеной школьного сада, медленно опустило ветки почти на плечи Короля. Это значило, что король остается на второй срок.
   И тут поднялся невообразимый шум. Одни глустенцы кричали ДУУ… ДУУ… Другие ДАА… ДАА… Началась потасовка. Никто никого не жалел, показалась кровь. Вдруг послышался страшный хрип ДИИИ… – и тут королевская корона засияла на голове нашего героя. Наступила тишина. Все разом крикнули: ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ, площадь опустела.
   Прошло несколько дней
   ТОЛИК. Ну, и как тебе быть королем? Нравится?
   САНЯ. Да, не особо верится, что я король, и жизнь не изменилась. Только сны. Как королю, мне полагается набор снов, их названия написаны в моей школьной тетрадке. Но какой бы сон я ни выбрал, « в лесу», «на речке» или что-то другое, вроде охоты на льва, в конце всегда снится весенняя улица, уже зеленая, я подхожу к красивому двухэтажному дому, – никогда я этого дома не видел – удивляюсь и неожиданно замечаю, что в окне второго этажа белеет мамина кофта. Мама подходит к окну и машет мне рукой. Я просыпаюсь всегда успокоенный – мама ждет.
   ТОЛИК. Маменькин ты сынок
   САНЯ. Я всё равно сбегу.

   Сцена восьмая

   По утрам тот самый птенчик, теперь уже здоровый, провожал Саню. Они оба подпрыгивают на ходу, только Санька не научился прыгать долго сразу на двух ногах, и птенчик поет.
   Птенчик.
   Большой Воробей, карабей, марабей,
   Поскачем вдвоем на ворону.
   В бою не робей, карапузов не бей,
   И кончишь служить без урону.
   С а н я Откуда ты знаешь про ворону?.
   П т е н ч и к Не знаю.
   С а н я А собери-ка ты мне команду четыре-пять воробьев, посильней каких.
   П т е н ч и к А для чего?
   С а н я Четверо воробьев поднимут меня и перенесут через стену. Я возьму тетрадный лист, напишу на нем ВОРОНА и возьму его в руки.

   Сцена девятая

   Опять ночь в комнате Сани.
   Под утро приснилась ему перепелка. Сидит на его постели и шепчет. Саня приподнялся, чтобы лучше слышать.
   ПЕРЕПЕЛКА. Когда покинешь нас, если тебе станет невмоготу, и ты захочешь счастья, позови меня словами «Глустень, Глустень, Глустень-тень». Запомни: «Глустень, Глустень, Глустень-тень».
   Утро. Мальчик встает.
   С а н я Ух ты, перышко серенькое. Пусть оно будет всегда со мной. На память. Не хочу я здесь жить. Днем за нами смотрит Хрипала, ночью – Волшебница Перепелка. Она меня любит, но я ее боюсь. Пусть лучше будет честно плохо, чем нечестно хорошо. Ворона сюда не прилетит, но воробьев-то вон сколько.

   Сцена десятая

   Сане пришлось долго тренировать воробьев, но всё удалось.
   Когда экспедиция взлетела, Саня крикнул:
   До свиданья, короли,
   Были ля, а стали ли.
   И тут обнаружил, что стоит совсем не на воробьях, а на могучей спине вороны. Птица опустилась на землю, и он узнал старую знакомую Роню. Но самое удивительное, когда он оглянулся, на месте города увидел такую же, как кругом, пустыню. Замок исчез.
   Слегка наклонив голову, Роня проговорила хриплым, как у большого человека с хохолком, голосом:
   В о р о н а. Ты выдержал испытание, и теперь я могу помочь тебе.
   С а н я. А ты не съешь меня?
   В о р о н а. Милый, ты глуп, в хорошем смысле, конечно. А глупому умных слов не скажет ни один умный. Съем, если ты будешь сидеть на одном месте и мечтать о том, что я прилечу и помогу. Да, я прилечу и съем тебя.
   С а н я. Так ты жила рядом, и зря я так старался тренировать воробьев?
   В о р о н а. Ну, думаю, всё как раз наоборот. Если бы ты не тренировал воробьев, я бы никогда не помогла тебе, и ты навсегда остался бы в этой школе.
   С а н я. Одного не понимаю. Как пять птиц превратились в одну? Пять!
   В о р о н а. А как пять букв превращаются в слово, ты понимаешь?
   С а н я. Думаю, да. Написал, и превратились.
   В о р о н а. Вот так и с птицами. Вылетели и превратились… Ну, хватит лирики, не теряй времени. Через пять минут ты будешь дома. Да и вообще, пора тебе становиться самостоятельным.

       Конец

Декабрь 2021

Пьеса для младших школьников – «Лягушка-подружка»
Сказка для первого класса

   Действующие лица:
   Жила-была в большом доме девочка Соня и была у нее воспитательница. Соня называла ее Фрёкен.
   Еще участвует Лягушка.

   Картина первая

   И вот однажды идет Фрёкен по коридору и видит очень большую лягушку.
   ФРЕКЕН. Таких больших лягушек я на земле не видела, разве что она с луны упала, но это вряд ли.
   Лягушка. Давай потанцуем.
   ФРЕКЕН. Ой ёй ёй
   Фрекен умчалась быстрее ветра прочь от неприятного видения и вот она уже входит в классную комнату. Соня сидит за столом.
   ФРЕКЕН. Что в школе задали?
   СОНЯ. Ничего.
   ФРЕКЕН. Как это?
   Соня. Учительница заболела.
   ФРЕКЕН. Хорошо.
   Соня. Правда?
   ФРЕКЕН. Неправда. Начинаем урок. Давай повторим, что задавали на сегодня. Пишу тебе в тетрадке
   2+3 =
   7+8 =
   и то, что было на сегодня.
   Соня. Пить хочу.
   ФРЕКЕН. (наливает воду в стакан, протягивает Соне) Пожалуйста.
   Соня. (отодвигает стакан) Дайте, пожалуйста, печенье.
   ФРЕКЕН. (распаковывает печенье, протягивает Соне) Пожалуйста.
   Соня. Чиркает в тетради.
   ФРЕКЕН. Ладно
   Выходит из класса и возвращается с коробкой печенья, стопкой бумаги и карандашами. Потом приносит пятилитровую бутылку воды.
   ФРЕКЕН. Вот. В школу тебе больше ходить не надо. Сиди здесь и занимайся, чем хочешь, а я ухожу и не вернусь. (Уходит)
   Соня. Уф фуфу. Как я зла, как я зла. Ну, я тебе покажу.
   (рвет бумагу на мелкие кусочки) Уф. Устала… Это не фрекен, а мымра.
   Сейчас, мы сделаем море. (опрокидывает бутылку) Вот. Уже лучше. Что-то вода прибывает…
   Выше, выше. Поплывем на кораблике моем. Вот последний лист бумаги – корабль сейчас, сейчас. Поплыли. Вот мои лодочки, лодочки-молодочки. Чух чух карандаш да не ваш. Был карандаш, стал барабаш, плавученький длиннаж..Эй, эй, экипаж – Я ваш главный карандаш.
   Раш, Баш, Таш Синенький, зелененький, только не солененький…
   Ой, еще печенье. Нет. Нет. Оно не плавучее.

   Картина вторая

   Громко шлепнув по воде,в комнату впрыгивает та самая лягушка.
   Соня. Ура, ты ко мне!? Хочешь печенье?
   Лягушка. С удовольствием (проглатывает печенье вместе с упаковкой и улыбается)
   И тут лягушка подпрыгивает высоко, переворачивается на спину, и неожиданно перед девочкой оказывается Фрекен. Вода доходила ей до колен, губки она надула, глазки нахмурила, а пальчиками делает Соне козу.
   Соня захлопала в ладоши. Так ты всегда была лягушкой?
   ФРЕКЕН. Ты, ты, от тебя любая фрекен станет лягушкой.
   Соня. Не грубите. Ну, как печенье?
   ФРЕКЕН. Вы, милочка, о чем?
   Соня. О печенье.
   И милочка сделала книксен, не слезая со стула.
   Тут Фрекен высоко подпрыгнула, и в воду шлепнулась знакомая лягушка.
   Лягушка. Так ты попрекаешь меня печеньем?
   Соня. Избави Бог. Так всегда мама говорит папе… с выражением Как ты могла подумать?
   Лягушка. Хорошо мама говорит. Садись на меня, мы потанцуем. Музыку я включу.
   СОНЯ. А ты меня не уронишь?
   Лягушка. Никогда. Клянусь ближайшим болотом.
   СОНЯ. (подлетая в воздух) Мы мудрецы, коты-царапы, едим на кухне колбасу. Су, су.
   Лягушка. Я на солнышке лежу, кверху пузиком лежу. Ква ква ква Ква ква ква и опять кругом трава. Прыгает, Соня подлетает к потолку На траве лежит баран, он откроет утром кран, и вода, и вода потекла кла кла кла кла.
   СОНЯ. Встаем мы рано, как три барана, я всё равно тебя люблю, блю, блю.
   Лягушка. Всё лежу и лежу, и тобою дорожу.
   СОНЯ. Неужели?
   Лягушка. По дорожке я пришел, по дорожке я уйду Не дрожу. Не бежу.
   СОНЯ. Надо говорить «Не бегу».
   Лягушка.. Жу Жу Жу Ни жужужу. Лягушонка положу.
   СОНЯ. А где лягушонок?
   Лягушка. А вот он, а вот он.
   СОНЯ. Где? Где?
   Лягушка. У меня на спине.
   СОНЯ. Я лягушонок?
   Лягушка. Шонок, шонок.
   СОНЯ. А ты фрёкен ёкен
   Лягушка. Ёкен, Ёкен?
   СОНЯ. Отпусти меня.
   Лягушка. Куда?
   СОНЯ. На землю.
   Лягушка. Где ты видишь землю?
   СОНЯ. Внизу.
   Лягушка. Там вода и лодки.
   СОНЯ. Тогда в лодку.
   Лягушка. А ты нырять умеешь?
   СОНЯ. Только под одеяло,
   Лягушка. Ныряй.
   СОНЯ. Сама ныряй.
   Лягушка. Ты лягушонок – поросенок.
   СОНЯ. А ты лягушка – подушка.
   Лягушка. Спой мне первую песню.
   СОНЯ. Мы мудрецы? Нет.
   Твердая подошва
   Твердая земля
   И лягушка твердая
   И лягушка я.
   Заболеть бы корью
   Разлететься б в пух,
   С мохнатым парашютом
   Забраться под лопух.
   Лягушка. Это что?
   СОНЯ. Это не я… Давай вместе поквакаем.
   Лягушка. Ква ква ква
   СОНЯ. Ква ква ква
   И тут в комнату влетает, почему-то со шваброй, Фрекен.
   ФРЕКЕН. Потоп! Тонем!
   Она работает шваброй как веслом.
   ФРЕКЕН. Сломаешь, стул не для акробатики.
   СОНЯ. А для чего?
   Фрекен хватает Соню и несет из комнаты.
   ФРЕКЕН. Мама объяснит.
   СОНЯ. (зовет.) Подружка-лягушка!!!
   Лягушки нигде нет.

   Картина третья

   Соня сидит в той же комнате на том же стуле. Рисует лягушку.
   СОНЯ. Ква ква ква
   ФРЕКЕН. Не было никакой лягушки. Ты просто заснула.
   СОНЯ. Ква ква ква
   ФРЕКЕН. Сколько будет три плюс два?
   СОНЯ. Ква ква ква ква ква – пять.
   ФРЕКЕН. Семь плюс восемь?
   СОНЯ. Квакваквакваквакваква… Перебирает пальцы Пятнадцать.
   .ФРЕКЕН. Научилась.
   СОНЯ. Это подружка научила. Квакваква.

   ФРЕКЕН. Перестань

   СОНЯ. Она всё равно придет.

       Конец

Крылья по графику Пьесы для чтения Наталья Юлина