   Палыч и Игорёк
   Авиаповесть в рассказах

   Александр Мирошниченко

   Корректор Анастасия Казакова
   Дизaйн обложки Ольга Третьякова

   © Александр Мирошниченко, 2023

   ISBN 978-5-0055-0466-1
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПАЛЫЧ И ИГОРЁК

ПАЛЫЧ

   Палыч был человеком, известным повсюду. Повсюду, куда летали самолёты Энской отдельной авиаэскадрильи. А это значит – по всему краю. А край-то размером в пол-Европы, если не больше. И это при том, что Палыч был вторым пилотом. Правда, он всегда уточнял: «Трижды вторым пилотом». А его командир звена добавлял: «Вторым пилотом-инструктором».
   Но самое интересное, что и то, и другое было правдой. Несмотря на почтенный возраст (совсем недавно ему стукнуло тридцать) и приличный лётный стаж (более десяти лет), он трудился пилотом самолёта «Ан-2». Сейчас вторым пилотом.
   Уже в третий раз.
   Первый раз он стал вторым пилотом сразу же после окончания лётного училища, как и все его однокашники. И, как все его однокашники, лет через несколько, получив достаточный для этого опыт и показав необходимый профессиональный уровень, стал командиром «Ан-2».
   Лётчиком он был хорошим, и прочили его со временем даже в командиры звена, но на беду прибыл в Энскую авиаэскадрилью новый лётный начальник всей эскадрильи. Новый командир эскадрильи был молод и перспективен, потому что только закончил академию гражданской авиации. Очный факультет. И всё бы ничего, но привёз новый командир с собой молодую жену.
   Ну и образовалось между командировой женой и молодым командиром, в смысле Палычем, что-то похожее на сильную взаимную симпатию. До каких границ дело зашло – неизвестно, слухи ходили разные, но закончилось всё печально для Палыча.
   Как-то он выполнил срочное санзадание при погоде хуже минимума. Хоть погода хуже минимума – это погода, при которой летать нельзя, но когда дело касается спасения жизни, вступают в силу иные правила. Так что можно сказать, что выполнить такой полёт – дело рутинное. Нужно попросить дежурного командира разрешить принимать решение на вылет по соответствующему пункту «Наставления по производству полётов» как для выполнения полёта, связанного со спасением жизни людей, и вперёд! В смысле – в полёт. А когда дежурного командира нет, то обычно делается отметка в задании на полёт самостоятельно, а по прилёте дежурный командир расписывается, что был не против.
   Но в тот день командир эскадрильи отпустил дежурного на станцию встретить родителей. А по прилёте санитарного борта лично встретил экипаж у самолёта и попросил полётное задание. А потом задание без подписи дежурного и с нелётным прогнозом отправил в Управление. Все, кто с авиацией связаны знают, что путь от правого кресла к левому креслу командира – это тысячи лётных часов, десятки тренировочных полётов, зачёты, экзамены, проверки. А для обратного перемещения иногда достаточно одной ошибки, промаха, упущения. Для нашего героя таким упущением стало неправильно оформленное полётное задание.
   Так Палыч стал вторым пилотом во второй раз.
   Через время командир эскадрильи покинул свой пост, чтобы штурмовать новые карьерные высоты, и Палыч, отбыв наказание, снова стал командиром самолёта.
   И летать бы Палычу командиром до самой пенсии, но кривая карьерного роста вынесла его недоброжелателя на должность начальника территориального управления гражданской авиации всего большого края, где тот когда-то был командиром энской эскадрильи, в которой до сих пор трудился Палыч.
   Когда новый начальник Управления узнал, что Палыч, оказывается, тоже сделал пусть и не такую блестящую, но всё же карьеру, то удивился, позвал начальника инспекции и дал тому команду внести поправки в карьерный рост своего давнего знакомого, иначе обещанной квартиры начальнику инспекции не видать.
   А дальше дело техники. Начальник инспекции посылает с однозначным заданием специального инспектора, и тот совершенно случайно фиксирует, что на посадочной площадке такой-то Палыч произвёл посадку с курсом, обратным разрешённому. Это значит, что когда поменялся ветер, начальник площадки, общавшийся в это время с инспектором, не переставил посадочные знаки (то самое посадочное «Т») на другой конец лётного поля. Никто никогда на это внимания не обращал. Тем более что трава в том месте, где должны быть закреплены белые полотнища в виде буквы «Т», за сезон меняла цвет так, что можно было подумать, будто знаки на месте, только очень грязного цвета.
   Нарушение было зафиксировано, инспектор получил премию, начальник инспекции – квартиру, начальник Управления – моральное удовлетворение, а Палыч опять стал вторым пилотом.
   Уже в третий раз.
   Спорить было бесполезно. Нарушение, если подходить к формулировке с точки зрения закона, было более чем серьёзным. А с учётом прежних прегрешений и вообще могли снять с лётной работы. Но начальник Управления был хоть и злопамятным человеком, но и в уме ему не откажешь. А любой умный руководитель знает, что нельзя загонять кого бы то ни было в угол. Загнанный в угол может совершать непредсказуемые поступки. А нет ничего хуже для любого начальника, чем когда кто-то из его подчинённых способен на непредсказуемые поступки.
   Так спокойно и работал Палыч вторым пилотом самолёта «Ан-2» энской эскадрильи, без перспектив стать снова командиром самолёта и тем более переучиться на тяжёлую технику, поскольку все кадровые перемещения лётного состава необходимо было утверждать. Где? Правильно, в Управлении. А там, как мы понимаем, будут против любых кадровых решений, улучшающих положение нашего героя.
   Учитывая опыт и профессиональный уровень Палыча, его ставили в экипаж, которому доводилось выполнять самые сложные виды работ, где не только требовалось высокое лётное мастерство, но и была необходимость работать, так сказать, в две смены. И лётные командиры всегда были уверены, что о выполнении плана в экипаже, где работал Палыч, можно не волноваться.
   Также одно время Палыча ставили вторым пилотом в экипаж к молодым командирам. Сразу после ввода в строй, если старший лётный руководитель сомневался готов ли его стажёр летать командиром самостоятельно, к нему вторым пилотом ставили Палыча на несколько рейсов. Молодому командиру уже шли часы командирского налёта и, что немаловажно, командирская зарплата. А инструктор был спокоен, что проблем в экипаже, где Палыч – вторым пилотом, не будет.
   Но потом Палыч вдруг отказался от такой общественно-методической нагрузки. И категорически не соглашался на полёты с молодыми командирами.
   Лётное начальство списало всё на уязвлённое самолюбие и не тревожило Палыча подобными просьбами до поры.

ИГОРЁК

   Игорёк родился в семье пилота гражданской авиации. Нелишним будет добавить: хорошего и успешного пилота, который любил свою работу. Хотя последнее уточнение что масло масляное. Поскольку невозможно стать хорошим пилотом, если не любишь свою работу. Для авиации – это закон.
   А к тому же, как известно, любящим свою работу судьба намного чаще благоволит. Отец Игорька после лётного училища попал, что называется, в струю.
   Гражданская авиация развивалась бурно. В отрасль в большом количестве приходили новые самолёты. И в предприятиях, где начинали эксплуатировать новую технику, возникала повышенная потребность в лётных кадрах. И здесь молодые пилоты быстро становились командирами, быстро переучивались на новые самолёты и уже на новых самолётах так же быстро становились командирами.
   Так что для успешной карьеры пилоту в то время было важно не только быть профессионалом, но и попасть работать в такое место, где эта самая струя несла по карьерной лестнице на новые типы самолётов, на более высокие должности.
   Отец Игорька попал в хорошее место и быстро переучился на современный самолёт и так же быстро на ещё больший лайнер, где даже стал небольшим лётным начальником.
   Всё это я рассказываю, чтобы объяснить, почему проблемы выбора профессии перед нашим героем не стояло. Уже на детских фотографиях, где он был запечатлён в закрывающей уши фуражке отца, наличествовала надпись «Игорёк – пилот гражданской авиации».
   Учился Игорёк очень хорошо и здоровьем был наделён таким отменным, что ему даже занятия спортом не повредили.
   С учётом хорошего аттестата и успехов в спорте мог бы Игорёк выбирать любое высшее учебное заведение того города, где они жили. Но так сложилось, что иных занятий в жизни кроме лётной работы он никогда не рассматривал и сразу после окончания школы поступил в лётное училище гражданской авиации.
   В училище с освоением будущей профессии особых проблем не возникало. Естественно, приходилось стараться, но занятия спортом его ещё в школе научили, что любой успех есть результат упорного труда. Тем более что трудиться приходилось, осваивая азы работы, которая была мечтой.
   Учёба тогда в тягость, когда нет понимания, зачем нужны получаемые знания, или когда преподаватель неинтересно излагает свой предмет.
   Никоим образом не могли быть неинтересными для без пяти минут будущего лётчика конструкция самолёта или двигателя, авиационное материаловедение, метеорология или электрооборудование самолёта. Потому что всё это про самолёты, всё это про полёты, всё это про небо. И даже не очень нужные для гражданского пилота предметы «тактика ВВС» или «бомбометание и десантирование» тоже были про авиацию.
   По поводу «бомбометания и десантирования» присутствовала и дополнительная мотивация. Преподаватель имел опыт боевого применения и в самом начале курса предупредил, что никто не гарантирован от того, что после училища попадёт в военно-транспортную авиацию. Но те, кто попадёт в транспортную авиацию со слабым знанием его предмета, гарантированно попадут под разборки с десантниками, если выбросят тех не туда, куда нужно. А без твёрдых знаний это вполне может случиться.
   – Учите мой предмет, – говорил опытный наставник, – в конце концов, не знать его может быть очень больно.
   Ну а про лётную практику и говорить не приходится. Тут уже всё было по-взрослому. И самолёты настоящие, и стартовый завтрак – не просто завтрак, а завтрак прямо на лётном поле, под шум самолётов, выполняющих пусть и учебные, но полёты.
   И в итоге через два года и один месяц Игорёк, получив необходимые знания и отлетав положенные программой лётного обучения часы, стал пилотом четвёртого класса с квалификационной отметкой «Второй пилот самолёта „Ан-2“» в свидетельстве пилота.
   Распределение, куда идти работать после училища, как мы знаем на примере отца нашего героя, штука очень важная в карьере гражданского лётчика.
   И вроде напрашивается мысль, что неплохо бы в родной город, туда, где отец уже имел определённый административный вес. Но «струя», что может обеспечить ускоренный карьерный рост, имеет свойство заканчиваться. Парк самолётов укомплектован, штат заполнен, и чтобы подняться на следующую ступеньку по карьерной лестнице, нужно ждать, чтобы эту ступеньку освободил тот, кто на ней находится.
   А в родном городе в плане карьерного роста пилотов начался застой. Возможностей повторить карьеру отца, начни Игорёк свою лётную карьеру в родном городе, не было совершенно.
   И на семейном совете, несмотря на настойчивые возражения мамы, что «не важно, как сложится карьера, главное быть поближе к семье», решили выбрать для начала трудовой деятельности энскую отдельную авиаэскадрилью. Было на это две причины.
   Первая – это то, что энская эскадрилья являлась, по сути, кадровым резервом для большого авиапредприятия в краевом центре, которое начало бурно развиваться, получая в большом количестве новые самолёты. А значит, и перспективы развития карьеры имели место.
   А вторая причина состояла в том, что командиром авиационного звена в энской эскадрильи работал однокашник отца Игорька. Не бог весть какой начальник, но подсказать, предостеречь, вразумить может.
   Так Игорёк оказался в энской отдельной авиационной эскадрилье.

АНАТОЛИЙ ИВАНОВИЧ

   Анатолий Иванович занимал должность командира одного из авиазвеньев энской авиаэскадрильи. Мужиком он был замечательным и лётчиком отличным.
   Но пил. Пил регулярно, но лётные законы не нарушал. На вылет являлся без остаточных явлений употребления. Работа командира звена позволяла совмещать полёты и пагубную привычку без ущерба для безопасности полётов. Планировал он свои полёты сам и летал через день. А это значит: после рейса можно принять, проспаться и назавтра на работе, с остаточными проявлениями вчерашнего употребления, заняться исполнением административных обязанностей по управлению авиазвеном, чтобы на следующий день уже быть готовым летать.
   Поскольку Анатолий Иванович понимал пагубность регулярного употребления, он старался убедить себя, что пьёт только когда есть повод и исключительно в компании. И, сами понимаете, при таком подходе любое успешное завершение лётного дня и компания второго пилота были достаточным поводом и хорошей компанией. Но дело в том, что вторые пилоты по большей части старались избегать «послеполётных разборов» в буфете местного ресторана. Если, конечно, они не были стажёрами, которые такого морального права не имеют по определению.
   И получалось, что Анатолий Иванович очень любил летать со стажёрами. Работа это не самая простая, и как результат почти все программы по вводу в строй выпускников лётных училищ в качестве вторых пилотов и вторых пилотов в качестве командиров самолётов в энской эскадрилье выполнял наш герой. Тут следует объяснить, что значат словосочетание «ввод в строй». Так сложилось, что в отечественной гражданской авиации все программы для получения новой лётной должности называются вводом в строй. Или, как в своё время говорил учитель самого Анатолия Ивановича, «ввод в строй – это когда из полуфабриката нужно сделать целый фабрикат».
   Это, конечно, могло сказаться на состоянии здоровья стажёров. Но их молодой организм выдерживал дополнительную нагрузку послеполётных разборов под определённым градусом какое-то ограниченное время. К тому же смекалистые пилоты, прошедшие школу обучения с Анатолием Ивановичем, написали памятку под названием «Как в результате прохождения программы ввода в строй с Анатолием Ивановичем не получить гастрит».
   Мне приходилось держать в руках сей документ, приведу его текст здесь. Но поскольку делаю это по памяти, прошу прощения у авторов за возможные отступления от оригинального варианта.
   Уважаемый коллега, если тебе придётся проходить программу ввода в строй с Анатолием Ивановичем, запомни эти советы, чтобы после успешного прохождения обучения не потребовалось лечиться от гастрита. Слово «успешного» написано неслучайно, потому что если уже тебя будет учить Анатолий Иванович, то всему, что тебе потребуется, чтобы пройти проверку и летать безопасно, он тебя научит. Но заплатить тебе за это придётся потраченным временем и здоровьем. Для того, чтобы ущерб был минимальным, нужно просто внимательно ознакомиться с настоящим документом и соблюдать все представленные рекомендации.
   Первое. Отказаться от участия в послеполётном разборе не получится ни под каким предлогом, потому что послеполётный разбор – это неотъемлемая часть лётного обучения. И то, что сам разбор проходит (начинается) в буфете, – это небольшие издержки, которые нужно просто принять.
   Второе. После рейса вы с командиром, как ты уже понял, обязательно окажетесь в буфете, где любая буфетчица при виде вас моментально выставит графин и две стопки. Совет разливай сам, в пропорции один к двум, с объяснением, что без закуски ты сразу хочешь спать. Дальше идёт важный этап подготовки, потому что на этом этапе ты получишь доскональный разбор своих ошибок и рекомендации по их устранению, а мозг инструктора ещё не будет перегружен алкоголем.
   Третье. После разбора полётов в буфете вы на автобусе поедете домой, но по дороге совершенно случайно Анатолий Иванович предложит выйти на остановке у гастронома. В гастрономе продавец без слов нальёт два стакана креплёного. Здесь имеешь полное моральное право сослаться на то, что никогда не понижаешь градус, и опять вспомнить про закуску. Анатолий Иванович сам махнёт оба стакана.
   Четвёртое. Твой аргумент о понижении градуса приведёт вас в кафе «Солнечное», где будет и закуска, и напиток соответствующей крепости. И разбор полётов. Заключительная часть, которая уже больше не про пилотирование, а про жизнь, но не менее важная.
   Пятое. После второго графина просто берёшь инструктора и ведёшь домой, потому что больше полезной информации до следующего разбора не получить.
   Тело инструктора передаётся из рук в руки тёте Маше. Она поблагодарит и ругаться не будет.
   Внимательный читатель может спросить, почему Анатолий Иванович попал в мой рассказ, вроде бы посвящённый другим героям.
   Причин несколько. Во-первых, именно он вводил в строй Игорька в качестве второго пилота, когда тот только прибыл в Энск после окончания лётного училища. А также именно он через непродолжительный срок проводил программу подготовки Игорька к полётам уже в качестве командира самолёта. А во-вторых, самым главным героем нашего повествования является сама авиация. Она – авиация – очень разная. И Анатолий Иванович – это одна из её граней. Не плохая и не хорошая. Такая, какая есть.

СТРЕЛЯЛИ

   Оставили нашего героя мы в тот момент, когда он после окончания лётного училища прибыл в энскую авиаэскадрилью, чтобы начать свою производственную деятельность в качестве пилота гражданской авиации. И, как вы уже знаете, вводом в строй в качестве второго пилота занимался Анатолий Иванович. Поэтому добавить что-то ещё содержательное о самом процессе подготовки кроме того, что рассказано в предыдущей части, вряд ли возможно.
   Разве что можно рассказать, как Игорёк прошёл боевое крещение по использованию огнестрельного оружия системы «пистолет Макарова», или ПМ.
   В то время было установлено, что все экипажи, выполняющие полёты с пассажирами, должны иметь при себе огнестрельное оружие.
   Чтобы толк какой от этого оружия имел место – я не слышал, а вот проблем это самое огнестрельное оружие доставляло немало. И терялось оно, и стреляло. И каждый такой инцидент заканчивался серьёзными административными мерами. Если, конечно, не найти потерянное вовремя или не скрыть стрельбу правильно.
   Нашему молодому пилоту, вернее ещё даже стажёру, повезло за время ввода в строй оценить последствия проблем по этой части.
   По-настоящему Игорёк понял, что оружие – это в первую очередь ответственность, когда после полёта готовил пистолет к сдаче.
   Конечно, пистолет должен быть у командира. Но это по правилам. А по факту – носили на поясе кобуру с пистолетом вторые пилоты. И после полёта нужно было это оружие сдавать. Для чего в АДП (это аэродромно-диспетчерский пункт, где пилоты получали задания на полёт, расписывались о принятии решения на вылет, получали секретные коды и оружие) имелось специальное место.
   Перед сдачей пистолета следовало отсоединить магазин, передёрнуть затвор, убедиться, что в патроннике нет патрона, и произвести контрольный спуск курка. Поскольку в патроннике пусто, раздавался негромкий щелчок. И всё: оружие готово к сдаче.
   Если немного перепутать порядок действий… допустим, забыть изъять магазин перед контрольным спуском или сначала передёрнуть затвор, а потом изъять магазин… то после контрольного спуска курка раздавался выстрел. И в специальном пулеулавливателе, в сторону которого был направлен ствол, образовывалось ещё одно характерное отверстие. Весьма напоминающее пулевое.
   Когда Анатолий Иванович учил Игорька обращаться с оружием, он очень дотошно рассказал и показал порядок действий и, указывая на отверстия в улавливателе, спросил, знает ли тот, что это такое.
   – Отверстия от пуль, – предположил Игорёк, не сомневаясь в правильности ответа.
   – Нет, – очень серьёзно поправил его инструктор, – это взыскания и лишения премий разных хороших людей, которые не виноваты в том, что одни придурки решили заставить выдавать оружие другим придуркам.
   Не создавать неприятностей своему руководству – это, конечно, весомый стимул относиться к процессу эксплуатации огнестрельного оружия серьёзно. Но человек так устроен, что если беда не приходит хотя бы две-три недели, то начинаешь сомневаться, есть ли вообще эта беда в этом мире.
   И как-то после тяжёлого трудового лётного дня наш второй пилот – стажёр при подготовке к сдаче оружия сделал всё так, как делали до него его коллеги, которые оставили отметины на пулеулавливателе. Мысленно он вынул магазин, потом уже реально передёрнул затвор и сделал контрольный спуск. И получился реальный выстрел. Потому что магазин после мысленного изъятия физически остался на месте.
   Игорёк стоял, ничего не понимая, глядя на дымящийся ствол. Анатолий Иванович, не отрываясь от журнала, где он отмечал сдачу задания на полёт, спросил через плечо:
   – Не в себя?
   – Нет, – на автомате ответил второй пилот.
   Из своей каморки вышел диспетчер, надел очки и пересчитал пулевые отверстия.
   – Десять, – со вздохом сказал он командиру. И уточнил: – А утром было девять.
   Анатолий Иванович достал кошелёк, вынул из него целый патрон и протянул диспетчеру со словами:
   – Специально считал утром. Десять отверстий было.
   На шум зашёл руководитель полётов с вопросом:
   – Стреляли? – пересчитал отверстия в пулеулавливателе и констатировал: – Стреляли.
   Диспетчер показал новенький целый патрон и объяснил:
   – Это у меня бутылка минералки упала и разбилась. Но ребята обещали смотаться и купить новую бутылку. Правда, ребята?
   Ребята сказали: «Правда» и отправились в буфет ресторана за бутылкой «минералки».
   Потом, через время, когда Игорёк уже сам был командиром и учил своих вторых пилотов обращаться с оружием, он показывал отверстие в пулеулавливателе и с едва заметной гордостью говорил:
   – Моя.

ТЮРЬМА

   Но что-то мы совсем забыли про ещё одного нашего героя. Я имею в виду Палыча. А всё дело в том, что во время описываемых событий, когда другой наш герой, Игорёк, прибыл по месту работы в город Энск, Палыча там не было. И не было по причине более чем уважительной – он сидел в следственном изоляторе краевого центра в ожидании апелляции на приговор энского городского суда по делу об аварии самолёта «Ан-2», по которому по статье 85 УК РСФСР он получил пять лет лишения свободы.
   Но расскажем обо всём по порядку. Был в энской эскадрилье один интересный рейс в отдалённый район края. Рейс был грузовой, в одну из многих разного рода артелей, что работали в труднодоступных местах. Маршрут полёта проходил через горный хребет, так что место назначения было реально труднодоступным даже для авиации.
   Именно поэтому артельщики часто стимулировали экипажи доставлять как можно больше груза каждым рейсом. Если зимой это не составляло особого труда, то в тёплое время года с этим нужно было быть особенно осторожным. Более высокие температуры, определённого направления ветры, мощно-кучевая облачность часто делали проблематичным полёт даже с обычной загрузкой.
   В тот день, который привёл Палыча на скамью подсудимых, у него был запланирован рейс с командиром Сергеем Ихотиным.
   Все знали, что Серёга парень хороший, но лишнюю копейку не упустит. Он и сам об этом говорил, приводя аргументом тот факт, что трое дочерей, жена и тёща заставляют его работать исключительно на лёгкую промышленность. Так в СССР называли отрасли экономики, отвечающие за одежду, парфюмерию и прочие женские штучки.
   Посмотрев погоду, Палыч понял, что сегодня перегружать самолёт никак нельзя. Тепло. Ветер гарантировал нисходящие потоки перед перевалом, и кучёвка тоже обещала добавить экстрима.
   Командир попытался убедить Палыча, что и не в таких условиях приходилось двойную загрузку через перевал таскать, но понял бесполезность своих стараний и дал Палычу команду заправить самолёт, а сам пошёл на склад.
   В загрузочной ведомости, что принёс командир, значился груз весом 1200 килограммов. То есть ровно столько, сколько позволял максимальный взлётный вес.
   У Палыча, конечно, были сомнения, но не самоубийца же в конце концов командир, чтобы в таких условиях перегружать машину, подумал он про командира.
   Оказалось, что бывают случаи, когда желание заработать перебарывает здравый смысл.
   В тот момент, когда они набрали безопасную высоту и перевал через минуту– другую, казалось, будет позади, их потянуло вниз так, что даже взлётный режим не только не предотвратил снижения, а лишь немного уменьшил вертикальную скорость снижения. Перед самой землёй самолёт вроде бы начал слушаться управления, но этого хватило только на то, чтобы пристроиться в глубоком ущелье на очень маленький клочок земли, где были деревья, которые уменьшили пробег самолёта, но изрядно потрепали самолёт и экипаж. В результате командир сломал ногу и челюсть и сильно повредил, скорее всего вывихнул, руку. Палыч отделался ссадинами.
   Первым делом Палыч попытался передать сигнал бедствия. Но аккумулятор самолёта разбился при посадке.
   Пришлось организовывать спасательные мероприятия. А значит, нужно оценить имеющиеся ресурсы и для начала проверить НЗ, который именно для таких случаев и предназначен.
   Однако эта рутинная и на первый взгляд несложная задача оказалась очень непростой. Аварийный запас хранился в наглухо запаянном цинковом ведре. Вскрыть это ведро удалось с большим трудом часа через два.
   Первым, что увидел Палыч внутри, вскрыв такого вида контейнер с аварийным запасом, был специальный ключ для вскрытия этого контейнера. В другое время это было бы хорошим поводом для шутки, но сейчас кроме злости никаких иных эмоций не вызывало. Затем в контейнере оказалось метров десять рыболовной лески, с одним крючком, без блёсен и грузил. Почему-то именно наличие последних веселило Палыча на занятиях по аварийно-спасательной подготовке. Также в комплекте аварийного запаса наличествовали свисток и инструкция, в которой особенно порадовали два пункта. Один из пунктов говорил: «Спирт использовать только для дезинфекции» (естественно, что кроме упоминания ничего не указывало на возможность его наличия). А в завершение лёгкого стёба над экипажем, оказавшимся в критической ситуации, в инструкции был ещё один пункт: «Первые два дня желательно воздержаться от приёма пищи».
   Положение, в котором они оказались, было более чем незавидным. Оставаться на месте не имело никакого смысла. Найти их с поискового самолёта или вертолёта можно было только случайно, если таковые пролетят строго над ущельем. Аккумулятор самолёта разбился при посадке, а аварийной радиостанции на борту не оказалось. Значит, нужно было выходить самостоятельно. Километров через десять они окажутся на местности, где можно уже будет более-менее успешно обозначить себя сигнальной ракетой, если увидят или услышат поисковый вертолёт или самолёт.
   Перед уходом Палыч осмотрел груз на предмет съестного, но нашёл только пачку печенья, оставленную, скорее всего, предыдущим экипажем, и грузовую накладную с отметкой общего веса груза 2029 килограммов. Всё найденное было помещено в планшет. Затем он написал записку о планах, очень хорошо понимая, что самолёт вряд ли найдут раньше, чем найдут их. Или не найдут вовсе. Потом из двух больших веток и чехла от двигателя сделал салазки, на которые перетащил командира. Тот был слегка грузен, но пока двигались под уклон, особого труда тащить салазки не представляло. Захотелось пить часа через три-четыре. Ещё через несколько часов начал одолевать голод.
   «Первые два-три дня воздержитесь от приёма пищи», – повторял себе Палыч.
   Заночевали в лесу, где застала темнота. Темнота накрыла лес мгновенно, как только солнце зашло за горы. Перед сном Палыч только поинтересовался у Сергея, как он себя чувствует, и немедленно отключился. Утром была роса, и наконец-то удалось ненадолго утолить жажду.
   Командир, проснувшись, попросил пить и есть. Палыч намочил росой носовой платок, положил его на пересохшие губы Сергея. Потом взял половинку печенья, пережевал и полученную мякоть также положил на губы своего коллеги, который из-за перелома челюсти жевать сам не мог. Днём продолжили движение, делая передышки, в которые Палыч оставлял друга по несчастью, а сам обходил окрестности в поисках следов человека или хотя бы большой поляны, на которой их могли бы заметить поисковые воздушные суда или самолёт авиалесоохраны.
   На третий день Палыч как раз в такой момент услышал шум вертолёта и побежал туда, где оставил Сергея, чтобы выпустить сигнальную ракету, но не доходя до него увидел, как что-то мелькнуло и вспыхнуло между деревьев. Это Сергей попытался выстрелить из ракетницы, попал в ствол стоящего рядом дерева, ракета срикошетила и упала недалеко от места, где они были. Больше ракет не было. Ругаться сил тоже не было.
   Сергей плакал.
   – Ты не оставишь меня? – спросил Сергей сквозь слёзы.
   – Ты, сука, на суде ещё должен будешь рассказать, как две загрузки взял и чуть не угробил нас, – без эмоций ответил Палыч.
   – Я скажу, я скажу. Всё скажу, – быстро заговорил командир. – Ты же помнишь, у меня три дочки.
   На четвёртый день натолкнулись на родник. Палыч оставил командира, чтобы обойти окрестности. В полукилометре от родника он увидел настороженные силки и сел, прислонившись спиной к дереву, ждать охотника. Очень хотелось пить, но уходить от места, где может быть их спасение, он побоялся. Губы пересохли, и он облизал их влажным языком. Потом своим же языком облизал свой нос, щетину на щеках и даже уши. И наконец проснулся от прерывистого дыхания в ухо. Небольшой пёс вылизывал его лицо, виляя хвостом от радости встречи с ещё одним человеком. Другой человек, хозяин собаки, стоял поодаль. Увидев, что Палыч открыл глаза, спросил:
   – А где второй?
   Палыч только показал головой направление и прохрипел:
   – У родника.

СУД

   Серёга оказался честным парнем. Перед самым заседанием суда он встретил Палыча на входе и честно предупредил, что у него три дочки и он не может их оставить без кормильца, поэтому всё скажет, как адвокат написал: ничего про груз не знаю, второй пилот им занимался, это его обязанности. А за то, что спас его, он благодарен, но не перегрузил бы тот самолёт, так и спасать не нужно было бы.
   На суде адвокат командира показал высший класс. И должностные инструкции, кто за что отвечает, попросил к делу приобщить. И то, что грузовая накладная оказалась в планшете второго пилота, потребовал учесть. Ну и, естественно, вспомнил, что Сергей Ихотин характеризуется положительно и является многодетным отцом, а второй пилот уже имел проблемы на работе. Также на собрании трудового коллектива выбрали общественного защитника, который по наказу коллег должен был поддержать подсудимых. Им оказался ветеран труда, орденоносец, старый коммунист. В своей речи он сделал упор на то, что раньше бы за такое расстреляли, а сейчас суд гуманный и неизвестно, хорошо ли это. Даже народный заседатель спросил его: а правильно ли написали, что выступающего выдвинули общественным защитником? Его выступление больше похоже на выступление общественного обвинителя. На что наш ветеран сказал, что он защищает государство от разного рода сброда, и закончил выступление. И если до этого у Палыча ещё был шанс на условный срок, с учётом его героического спасения коллеги, то суровое выступление общественного защитника внесло определённость: пять лет общего режима.
   Когда Палыча уже этапировали в следственный изолятор в краевой центр, к нему пришёл его новый адвокат. Очень противный и явно дорогой. Он задавал очень много вопросов, без всяких эмоций выслушивал ответы. На прощанье сказал, чтобы Палыч больше никому ничего не говорил без его, адвоката, ведома.
   На заседании краевого суда по апелляции адвокат то и дело выносил какие-то ходатайства, делал разные заявления, просил что-то внести в протокол. К делу приобщили протокол допроса кладовщика, который отпускал груз, грузовую накладную с подписью командира, а грузовую накладную без подписи из дела изъяли. Больше половины из того, что говорил адвокат, Палыч не понимал. Единственное, что он понял, – что вызвали нового свидетеля, которым оказался его бывший командир эскадрильи, а ныне начальник Управления.
   Солидная форма с лампасами и фуражка с дубами производили впечатление, в том числе и на судей.
   Начальник Управления рассказал, что знает обвиняемого лично и уверен, что тот неспособен на преступление. Причиной авиапроисшествия, по результатам расследования инспекции Управления, стали погодные условия, а загрузка самолёта была в пределах нормы. А сам обвиняемый – это вовсе не преступник, а даже герой нашего времени. И показал центральную газету, где был описан случай спасения командира вторым пилотом как самый настоящий подвиг.
   В результате апелляции приговор энского городского суда был отменён, а Палыч оправдан.
   На выходе из зала суда Палыча ждали неожиданный свидетель и адвокат. Адвокат рассказал о формальностях, которые нужно будет соблюсти, и ушёл.
   – Откуда он взялся? – спросил Палыч коллегу. – Неприятный тип.
   – Этот неприятный тип тебе пять лет жизни подарил, – ответил начальник управления. – Он лучший, кого я смог найти.
   – С чего такая щедрость? – удивился без пяти минут заключённый.
   – Мне в своём подчинении лучше иметь героя, чем преступника, – был ответ.
   – Вроде как я поблагодарить должен? – спросил Палыч.
   – Лучшее, что ты можешь сделать, – это помолчать, – сказал начальник, протянул Палычу билет на самолёт до Энска и, не прощаясь, ушёл.
   В Энск Палыч летел самолётом своей эскадрильи. Командиром был Сергей Ихотин. После рейса, когда Палыч шёл по перрону в сторону выхода, его догнал Сергей и, пройдя рядом молча несколько шагов, спросил:
   – Ты, наверное, жалеешь, что спас меня? Отдай я концы, можно было всё на меня повесить.
   – Нет, – односложно ответил Палыч.
   – Почему? – искренне удивился тот.
   – Ты не поймёшь, – отмахнулся Палыч.
   – А ты объясни, раз такой умный, – вспылил Сергей.
   Палыч остановился, повернулся к собеседнику и, глядя в глаза, сказал:
   – Есть такая штука, ты про неё не знаешь – совестью называется.

ДОМОВОЙ

   Экипаж уже обжился на оперативной точке, когда к ним приехал проверяющий. Оперативная точка – это место базирования экипажа, осуществляющего авиахимработы.
   А проверяющий – это лётный руководитель любого ранга, которому доверено проверить, не одичал ли летающий люд в отрыве от базы, и довести до него последние авиационные новости.
   В тот раз, о котором идёт речь, таким проверяющим был, как нетрудно догадаться, наш знакомый, Анатолий Иванович.
   Разместили экипаж в колхозном доме для особо важных гостей. Не потому, что считали членов экипажа очень уж важными гостями, а потому, что важных гостей в ближайшее время в колхозе не ожидалось. Вот и поселили экипаж в этом доме, с предупреждением, что если вдруг важные гости нагрянут, то наших лётчиков вежливо попросят мигом освободить место проживания. В доме было несколько жилых комнат, кухня с небольшой столовой и самая настоящая парная.
   В тот день, когда наведался проверяющий, экипаж после работы заехал в правление. Анатолий Иванович же решил отдохнуть и, к своему удивлению, увидел протопленную баню. Отметив про себя предупредительность подчинённых, лётный командир поспешил воспользоваться такой невиданной для кочевой жизни роскошью.
   От его комнаты до парной было метров пять по коридору. Поэтому он в одних трусах направился попариться. Разделся окончательно в предбаннике и в парилке, поддав пару, забрался на верхнюю полку. Хороший пар разморил нашего проверяющего, и он уже почти задремал, когда услышал шум голосов. Сначала в коридоре, а потом и в предбаннике. Голоса были громкие, их было много, и они были женскими. Собравшись с мыслями, Анатолий Иванович представил, как он будет выходить в предбанник в чём парился, то есть без всего, и понял, что плана действий у него нет.
   «Когда не знаешь, что делать, – лучше ничего и не делай», – учил он сам молодых коллег, но, как показали дальнейшие события, это правило оказалось не универсальным. Для начала, порадовавшись, что пар хороший, он вжался в верхнюю полку. Вряд ли кто полезет париться так высоко. Останется только переждать некстати пожелавших помыться в бане колхозниц.
   И так думал Анатолий Иванович до тех пор, пока на полку, что чуть ниже полки, где он пережидал нагрянувшие неприятности, не примостилась одна из неожиданных посетительниц. Пар был хорошим, и того, что происходило в парной, видно не было от слова «абсолютно». Но вот лежащее рядом с собой, на расстоянии меньше вытянутой руки, тело было видно исключительно замечательно. Рядом с лётным руководителем и ветераном лётной работы на полке лежало тело, достойное кисти хоть Рубенса, хоть Ренуара.
   Пришлось собирать последние остатки воли, которых, казалось, должно хватить, потому что большинство посетительниц парной начали её покидать, и кто-то крикнул:
   – Верка, ты там жива?
   – Ещё немного, – ответила та, которую назвали Веркой, и перевернулась на спину.
   Воли нашего героя хватило только до этого момента. И в тот миг, когда воля закончилась, он свалился с полок мимо ничего не подозревающей обладательницы форм, достойных кисти… впрочем, об этом я уже говорил, и прикрываясь тазиком, стремительно выскочил сначала в предбанник, а затем, не сбавляя скорости, в коридор. Через пару секунд он уже закрыл за собой дверь и слушал, нет ли погони.
   Только секунд через пятнадцать в коридоре послышались топот и крики «Лови его!» Поскольку звуки погони затихали, наш герой понял, что погоня пошла по ложному следу.
   Эту историю красочно, во всех мельчайших деталях Анатолий Иванович поведал экипажу за ужином в качестве примера, что перед любым мероприятием, будь то полёт или посещение бани, до́лжно изучить все возможные варианты развития событий.
   Самый молодой член экипажа, моторист Петруха, долго переваривал услышанное и наконец спросил:
   – Что, прямо вот так рядом лежала голая Верка?
   – Даже не думай! – строго пригрозил ему его прямой начальник, авиатехник Василь Василич.
   Продолжение этой истории последовало следующим утром, когда ехали на работу в кузове колхозного ГАЗ-51. Ехали молча, пока одна молоденькая колхозница не спросила бригадира:
   – Тёть Галя, а вы сказали лётчикам, что в бане домовой живёт?
   – Сама рассказывай, – махнула рукой тётя Галя.
   – А меня там в бане не было, – то ли радостно, то ли с сожалением сказала молодуха.
   Командир попросил бригадиршу объяснить, о чём разговор.
   И тётя Галя поведала, что в селе все знают про домового, который часто заглядывает в деревенские бани. А иногда и заходит. Особенно когда парятся женщины, у которых мужья вахтовики. А таких, почитай, полдеревни. Вот и вчера они после смены перекусили – и в баню. Там никого не было, когда они пришли. Она сама проверяла и предбанник, и парилку. А потом, уже когда помылись, из парилки выскакивает домовой. Голый, пар от него идёт, а он юрк в коридор и исчез.
   Командир порадовался, что сегодня «домовой» ехал в кабине с водителем и не мог выдать себя. Но возразил:
   – А с чего вы взяли, что это домовой? Может, мужик какой случайно оказался?
   – Ага, – авторитетно сказала тётя Галя, – а то я ни мужиков, ни домовых не видала. Во-первых, он как за дверь выскочил, мы следом, а его нет. Нигде нет. Вы были в правлении, комнаты закрыты, а на улице никого.
   Тётя Галя убедительно подняла брови.
   – А во-вторых? – спросил командир.
   – А во-вторых, – сказала тётя Галя, потом посмотрела на инициатора рассказа – молоденькую колхозницу. – Танька, закрой уши.
   Та приложила ладошки лодочками к ушам, явно для того, чтобы было лучше слышно, а не для целей, на которые рассчитывала рассказчица.
   – А во-вторых, у этого домового мужское хозяйство такое, – тётя Галя многозначительно покачала головой, а Танька вспыхнула от кончика уха до кончика уха, – у мужиков такого не бывает.
   Тётя Галя важно вздохнула и, приняв молчание за одобрение, добавила:
   – Поэтому наши бабы от него и беременеют, когда мужики на вахту уезжают.
   Сколько раз потом ни рассказывал герой этого рассказа описанный случай, всегда находился тот, кто с сомнением говорил:
   – Вот во всё верю, но про тазик, что, мол, прикрывался, ты точно заливаешь. Весь район знает, что никакого тазика не было.

КОМАНДИР

   Но вернёмся к трудовым будням. К лётной работе. Заодно и узнаем, как Игорёк стал командиром. Тем более история эта незаурядная.
   Как обычно вторые пилоты становятся командирами самолётов?
   Нужно налетать за штурвалом самолёта в качестве второго пилота определённое количество часов. Сдать зачёты и получить третий класс пилота гражданской авиации. Все знают, что раньше были пилоты первого класса. Но про то, что были пилоты второго, третьего и даже четвёртого классов, как-то не принято было упоминать тогда и не вспоминают сейчас.
   Будучи пилотом третьего класса, уже можно было претендовать и на место командира самолёта, но для того, чтобы начать программу ввода в строй, нужны были ещё две немаловажные вещи.
   Первая – это нужно было доказать, что ты уже готов по своему профессиональному уровню самостоятельно управлять самолётом, экипажем и производственным процессом.
   А вторая – это наличие вакансий командира самолёта в том предприятии, где ты работаешь.
   С учётом всего перечисленного становились командирами в обычно через три-четыре года после начала лётной работы. Бывали, правда, и другие сценарии ускорения карьерного роста. Не часто, но тем не менее бывали.
   Начиналось это с того, что из высокого кабинета какого-либо ведомства, которое влияло на работу лётного подразделения, раздавался телефонный звонок в кабинет главного лётного начальника предприятия. Это мог быть звонок из прокуратуры, контрольно-ревизионного управления, райкома или горкома партии или инспекции территориального Управления гражданской авиации. И спокойный, но солидный голос предупреждал лётного начальника, что намечается суровая проверка, которая может устроить большие неприятности по административной, хозяйственной или партийной линии. Но не всё ещё потеряно. Так случилось, что у обладателя этого голоса племянник уже второй год летает вторым пилотом. А парень хочет быть командиром. Вот если он до начала работы комиссии получит командирские погоны, то и комиссия иначе подойдёт к проверке, а может, и совсем эту проверку отменит.
   Так бывало редко, я только пару таких случаев знаю, но я вспомнил об этом, чтобы рассказать, что с нашим героем дело обстояло иначе, хотя сроки получились примерно те же. И не просто иначе, а совершенно по-иному.
   Игорёк отлетал только чуть больше года. Это срок, когда по лётным меркам пилот только начинал самостоятельно держаться в воздухе. То есть командир, летая с таким пилотом, мог себе позволить покемарить в полёте.
   «Давай вдоль железки, через полчасика увидишь элеватор – разбудишь».
   А это уже какое-никакое доверие и признание тебя человеком летающим.
   В тот полёт, который сильно ускорил лётную карьеру нашего героя, они летели северным почтовым кольцом. Развозили почту, в основном газеты, по северным площадкам райноа. Уже на втором перелёте у командира прихватило живот. Думал, что отравился, но ещё через два часа, когда выгружали почту в конечном пункте, прижало так, что командир лежал, скорчившись, в салоне.
   Начальник площадки поспрашивал симптомы, сказал, что у дочки было то же самое, диагноз – аппендицит, и побежал вызвать по телефону санитарный борт.
   Неприятности, как известно, поодиночке не ходят, и выяснилось, что санитарный борт улетел и сможет забрать больного только часов через пять.
   На базе начали готовить самолёт, дежуривший по поиску и спасению, а у того на запуске двигатель затрясло. Это ещё раз про неприятности и их привычки.
   Пока в Энске решали, что делать, начальник площадки, понимая опасность ситуации, позвонил своему старому знакомому, который раньше был командиром энской эскадрильи, а ныне в краевом центре командовал всей авиацией края, и доложил обстановку.
   Тот попросил подождать и не вешать трубку. Скорее всего, связался с Энском. А потом вышел на связь и попросил позвать к телефону второго пилота.
   – Доложите обстановку, – попросил большой начальник молодого второго пилота.
   – У командира, похоже, приступ аппендицита. Санитарный борт прилететь не может, других возможностей спасения нет.
   – Как я понимаю, на площадке есть исправный самолёт, а я разговариваю с действующим пилотом? – не то спросил, не то констатировал властный голос в телефонной трубке.
   – Да, – ответил действующий пилот, – только…
   Но начальник его перебил:
   – Записывайте приказ начальника управления гражданской авиации.
   Начальник площадки взял ручку и журнал телефонограмм и кивнул второму пилоту.
   – Приказываю командиру самолёта Мельникову Игорю Георгиевичу выполнить полёт по срочному санитарному заданию по маршруту Девятый блокпост – Энск с учётом фактических метеоусловий и требований пункта 2.1.10 НПП ГА-78. Принятие решение на выполнения полёта под ответственность командиром самолёта.
   – Записал, – сказал начальник площадки.
   – Доложите, как приняли, – попросил уточнить начальник управления.
   – Приняли полностью, но, – замялся наш герой, – вы перепутали. Командир заболел, а я второй пилот.
   – Молодой человек, когда начальник Управления называет вашу фамилию и говорит, что вы командир самолёта, – это значит не что иное, как то, что вы командир самолёта и от вашего решения зависит жизнь вашего коллеги.
   Новоиспечённый командир стоял с телефонной трубкой в руках, пока его не одёрнул начальник площадки:
   – Что стоим? Принимай решение – лететь нужно.
   – Но я же не командир, – ещё не осмыслив произошедшее, начал Игорёк.
   – А что тебе ещё нужно, чтобы стать командиром? – вспылил начальник площадки.
   – Приказ о назначении…
   – Вот тебе приказ, – перебил его бывший командир самолёта, пролетавший всю войну на Ли-2, а нынче начальник площадки. Он положил перед ним журнал и ткнул пальцем. – Или летать не умеешь?
   – Умею, – обиженно ответил вновь испечённый командир самолёта.
   Проблем особых в том, чтобы выполнить обычный перелёт на базу, не было. Погода была отличная. Маршрут знакомый. То, что соседнее кресло было пусто, также необычных эмоций не вызывало. Командиры, бывало, уходили поспать в салон, когда возили почту или груз и пассажиров на борту не было. Долетели нормально. На перроне уже ждала скорая, в которую погрузили больного, и она с сиреной и мигалкой помчалась в городскую больницу.
   Инспектор по безопасности полётов с сомнением выслушал доклад о произошедшем, попросил написать объяснительную и пройти медицинский осмотр на предмет отсутствия алкоголя в организме.
   В медпункте дежурила жена командира, которого только что отвезли на скорой. Когда Игорёк в сопровождении инспектора вошёл, она бросилась и обняла второго пилота, который сильно смутился.
   – Спасибо, спасибо, спасибо, – повторяла она, пряча красные глаза.
   – Вы что, тётя Ира, всё нормально. Всё будет хорошо, – смущённо говорил Игорёк.
   Инспектор прервал неприемлемые с его точки зрения разговоры.
   – Ирина Петровна, займитесь делом, – строго призвал он вернуться к деловому общению.
   – Каким? – опешила доктор.
   – Проведите обследование на предмет наличия алкоголя у второго пилота, – дал указание инспектор.
   – Ваня, ты что, рехнулся? Он только что человека спас! – быстро моргая красными глазами, смотрела на инспектора жена командира, спасённого Игорьком.
   – Ирина Петровна, давайте всё же действовать по инструкции, – попытался насколько это можно более солидно ответить инспектор, обиженный обращением «Ваня».
   – Вы хотите по инструкции, Иван Дмитриевич? Тогда быстро покиньте помещение. Я буду тест выполнять, и посторонним здесь делать нечего!
   Иван Дмитриевич что-то хотел возразить, но, услышав громкое «Вон!», покинул помещение.
   – Совсем с ума посходили, – бурчала доктор, доставая ампулы для тестов, ломая их и выбрасывая в урну.
   Потом она что-то написала в журнале, и уже Игорю, который всё это время сидел немного ошарашенный происходящим:
   – Иди, Игорёк, иди, мой хороший. И спасибо тебе.
   Провожая до дверей, она гладила, гладила его по спине.
   На выходе из санчасти стояли инспектор и командир эскадрильи.
   – Пойдём ко мне в кабинет писать объяснительную, – строго сказал инспектор второму пилоту, похоже, переживая, что тот видел, как его выставили из кабинета.
   – Ничего не пиши, никуда не ходи, пока не разберёмся. Иди домой, и завтра утром на работу, – скомандовал командир эскадрильи и добавил растерянному Игорьку: – Кругом, шагом марш.
   Вечером позвонили в общежитие и сказали, что командира прооперировали и угрозы для жизни нет.
   А Игорёк начал ходить на работу в штаб каждый день. Что делать с ним, начальство не знало.
   Поверить в то, что его по телефону назначили командиром, было трудно, да и как без бумажки считать зарплату?
   Наказать – значит поднять шум, и самим можно по шапке получить.
   Звонить в Управление и спрашивать, а не назначили ли нашего без году неделю второго пилота командиром самолёта, никто не решался. Так и дураком можно себя выставить. Поэтому ждали, как та беременная школьница: может, само рассосётся.
   Не рассосалось. Дней через десять пришёл из Управления приказ о назначении нашего героя командиром самолёта «Ан-2», с необходимостью прохождения соответствующей программы подготовки.
   Обычно сначала все проходят программу подготовки, а потом их назначают командирами. А здесь выходило совсем наоборот.
   Но в авиации и не такое бывает.

ПМ

   Раз приказал начальник Управления считать нашего героя командиром, значит, он уже командир. А если поручили провести специальную подготовку, значит нужно выполнять. А мы помним, чья это была зона ответственности в энской эскадрилье.
   Посему командир эскадрильи вызвал Анатолия Ивановича, чтобы поручить ему серьёзное задание.
   – Нет, у меня патроны закончились, – категорически ответил тот, вспоминая недавний случай со стрельбой, что организовал Игорёк.
   Комэска успокоил:
   – Да ладно тебе. Два раза в одну воронку не прилетает. Правда, Пал Степаныч? – спросил он старшего штурмана, который в этом деле толк знал, отлетав всю войну штурманом на бомбардировщике.
   – Всяко бывает, – мудро ответил специалист и оказался прав.
   Но обо всём по порядку. Анатолий Иванович взялся за доведение нашего героя до профессионального уровня, когда он станет полноценной боевой единицей и сможет выполнять обязанности командира самолёта по факту, а не только по документам. Сопротивлялся он, как это делают все классные специалисты, когда их класс забывают отметить или просто если не хвалили долгое время. А так он от своих обязанностей никогда не отлынивал.
   Нужно? Сделаем. Сложно? Тем более сделаем.
   Тем не менее перед началом программы подготовки Игорёк выслушал длинную речь об ответственности за доверенное ему оружие и для закрепления повторил процедуру проверки пистолета, естественно с пустым магазином, пятьдесят раз подряд. А куда деваться?
   Не помогло. Бомба уже была сброшена и летела строго в старую воронку.
   Как такое может быть, спросите вы, зная не только статистику, но и меры предосторожности, предпринятые инструктором?
   А вот так.
   Если вы подумаете, что на этот раз инструктор сам стал носить оружие, то, значит, вы ничего не понимаете в авиации, где основной принцип работы – «Никогда не делай того, чего раньше не делал!» – никто не отменял.
   Поэтому пистолет должен быть не там, где это предписано инструкцией – у командира, а там, где он находится обычно – на поясе второго пилота.
   Но пояс-то периодически расстёгивается!
   В тот день, когда снаряд второй раз попал в ту же самую воронку, Игорёк проспал. То ли будильник был недостаточно настойчив, то ли сон был крепок, но проснулся он, когда времени, чтобы не опоздать, осталось только на одеться в сверхбыстром режиме и бежать на работу. На работе исполнение обязанностей закружило нашего героя так, что только во время посадки пассажиров он вспомнил, что желательно посетить туалет.
   Очень желательно.
   Не все знают, но самолёт «Ан-2» относится к той эпохе, когда авиация ещё была уделом избранных, если подходить к этому вопросу с мерилом лучшего лётчика всех времён и народов Михаила Михайловича Громова, утверждавшего, что после того, как на самолёте установили туалет, авиация перестала быть уделом избранных.
   Это я коротенько попытался сказать, что туалета на «Ан-2» не было и пришлось молодому командиру терпеть до следующего пункта приземления. Благо летели они в районный центр, где был аэровокзал и туалет недалеко от него.
   Игорёк после посадки и заруливания на стоянку, открыв дверь, сразу метнулся к этому одиноко стоящему сооружению, которое представляло собой небольшую деревянную конструкцию над выгребной ямой. Само собой, в эту яму и полетел пистолет, когда ответственный за сохранность оружия расстегнул ремень.
   Осознание произошедшего мгновенно заставило забыть о причине, приведшей в это место. Застегнув ремень, на котором уже не было кобуры с пистолетом, наш герой решил посмотреть, куда пропало оружие. Так сказать, оценить степень ущерба. Наклонился, и за пистолетом в том же направлении последовали солнцезащитные очки. Итальянские, за тридцатник купленные однокашником в Одессе.
   – Как хочешь, но достань, хоть ныряй. Я в тюрьму не хочу, – отрезал инструктор, услышав доклад своего стажёра.
   Когда тот пошёл в сторону туалета, Анатолий Иванович закричал:
   – Куда ты попёрся? В буфет давай.
   – Зачем? – удивился Игорёк, не находя причинно-следственной связи.
   – Затем, что страна у нас такая, – философски заметил командир, – где нерешаемая проблема – это проблема, которую невозможно решить без пузыря.
   «А он небезнадёжен», – подумал тот же командир, когда увидел у возвращающегося коллеги в руках две бутылки водки.
   – Работай, – вслух сказал он и показал на двух грузчиков, что сидели на лавочке возле магазина.
   Те выслушали беду лётчика, спокойно докурили, а потом уже быстро и по-деловому принесли из подсобки двухметровый кусок проволоки, загнули его как нужно, и уже через две-три минуты на этой проволоке красовались очки солнцезащитные итальянские стоимостью тридцать рублей.
   В этот момент Игорёк понял, что значит выражение «противоречивые чувства». Увидев смятение на лице обладателя офигенных очков, грузчик отправил их прямо под сильную струю воды из уличного крана. Ещё минут через пять рядом с очками лежал пистолет в кожаной кобуре. Грузчики оценили щедрость заказчика, сами извлекли пистолет из кобуры и помыли его. Потом всё это Игорёк сложил в гигиенические пакеты, которые в ту пору имелись на любом пассажирском самолёте в обязательном порядке.
   Уже на взлёте, когда самолёт набрал приличную скорость и должен был вот-вот оторваться от земли, стажёр грустно произнёс:
   – А в туалет-то я не сходил.
   Не стоит уточнять, что в Энске, к изумлению пассажиров, из пусть и медленно, но ещё движущего самолёта выскочил один из пилотов и побежал в сторону аэровокзала.
   А потом Анатолий Иванович долго удивлял диспетчера, выдававшего оружие, тем, что каждый раз обнюхивал кобуру и иногда просил её заменить.

ЭКИПАЖ

   После окончания программы подготовки встал вопрос о дальнейшей работе нашего героя. Приказ о назначении командиром самолёта имеется, программа подготовки пройдена успешно, если не считать утраченного и вновь обретённого пистолета, но имеются смутные сомнения у лётных командиров. Непривычно как-то. Уж больно мало полетал товарищ вторым пилотом. Нужно дать набраться немного опыта. Опериться, так сказать.
   На этом основании решили поставить в экипаж молодому командиру опытного второго пилота. А самым опытным в энской эскадрилье был, как мы помним, трижды второй пилот Палыч. Он как раз из СИЗО краевого центра вернулся невиновным и чистым перед законом. Имелась, правда, одна загвоздка. Уже давно отказался Палыч летать с молодыми командирами. Имел право, и командиры с этим правом считались, но сейчас обстоятельства заставили опять поднять эту тему.
   Командир звена, куда определили молодого командира самолёта, позвал Палыча поговорить.
   Ещё с порога, увидев сервированный стол, Палыч отрезал:
   – Даже не уговаривай, я не согласен.
   – На что не согласен? – удивился лётный начальник.
   – Не знаю, но однозначно против.
   Командир звена знал Палыча не первый день, поэтому предложил присоединиться и послушать историю. И, может, даже не прикасаться к рюмке и ничего не говорить.
   – Рассказывай, – Палыч чокнулся, махнул стопку и сел напротив слушать коллегу.
   Тот рассказал случай, про который Палыч уже знал в общих чертах. Про то, что с таким небольшим опытом, как у Игорька, им стрёмно выпускать его самостоятельно. И теперь от Палыча зависит, нет, не будущее молодого пилота, а то, как будут поступать в аналогичной ситуации молодые пилоты в будущем. Вот напортачит сейчас молодой командир, и его по полной программе прессанут. И что подумает иной молодой второй пилот в такой ситуации? На фига вписался Игорёк в эту авантюру? Пусть спасает тот, кому положено спасать.
   – Ты такой авиацию хочешь видеть? – спросил командир звена.
   – Ну ты и наворотил, – подняв вторую стопку, сказал Палыч. – Странно, что мировой империализм не приплёл к данной истории.
   Так и появился новый экипаж.
   Как и положено, экипаж прошёл перед первым самостоятельным полётом предварительную подготовку, розыгрыш полёта и контроль готовности.
   Спрашивали и контролировали в основном молодого командира. Тот в теории был силён, стало быть, проблем не возникло.
   Первый самостоятельный выполнили и отметили. Всё как положено. Внимания почему-то к этому авиационному событию много, а на самом деле это обычный полёт в простых, насколько это возможно, условиях: и трасса попроще, и погода получше подбираются.
   И пошла обычная лётная жизнь. Палыч строго исполнял обязанности второго пилота, командиру своего мнения по поводу принятых решений не высказывал. Попытки командира взять на себя обязанности второго пилота пресекал – мол, давайте каждый будет заниматься своим делом.
   И каждый своим делом и занимался. Даже пистолет носил командир самолёта, что было немного странно для энской эскадрильи.
   Как-то после полёта, когда они шли на служебный автобус, Игорёк попросил:
   – А не могли бы вы обращаться ко мне на «ты», мне как-то неловко. Я же понимаю, что, по сути, вы должны сидеть слева, а я справа.
   – Как должно быть – никто не знает, – ответил Палыч, – все знают как есть. Из этого и нужно исходить. А обращение на «ты» нужно ещё заслужить. Причём это относится и к вам, и ко мне.

ТУМАН

   Так и работали в одном экипаже Игорёк и Палыч. Отношения сугубо деловые, и обращение только на «вы». Начальство потихоньку начало забывать, что командир молодой, и пришлось этому молодому командиру значительный спектр работы, что выполняется на родном самолёте, осваивать. И аэрофотосъёмку, и полёты по патрулированию лесов в интересах авиалесоохраны, и десантирование парашютистов. Облетал наш экипаж все трассы, что числились за энской эскадрильей.
   Постепенно приходила к командиру уверенность в себе, в своих силах. Смущало только, что Палыч никогда ничего не подсказывал. Своим опытом не делился.
   На попытки узнать его мнение по какому-то вопросу, узнать, какое решение в конкретной ситуации он считает правильным, следовал однозначный ответ:
   – В нашем экипаже есть конкретный человек, который за это получает зарплату.
   До времени Игорёк проглатывал такой ответ, пока однажды в сложной ситуации, услышав привычный ответ, он не выпалил:
   – Заплату я получаю за принятие решений, но если я ошибусь, то обоим мало не покажется!
   Палыч с уважением посмотрел на своего командира и сказал:
   – Будете своим капитанским решениями убивать, я вмешаюсь.
   Ответ, в общем, был нейтральным, но позитивный посыл содержал. Получалось, что до сих пор решений, которые ставили бы под угрозу безопасность, молодой командир не принимал.
   Честно говоря, ответ Палыча снял постоянное напряжение, которое испытывал Игорёк каждый раз, когда требовалось принять сложное решение.
   А решения командир самолёта «Ан-2» принимает постоянно. И когда решает, лететь или нет. И когда решает, сколько топлива заправить. И когда погода в полёте меняется. И когда возникает необходимость изменить маршрут или следовать на запасной аэродром из-за ухудшения погоды.
   И выходит, что по мнению Палыча, опытного пилота и дважды командира самолёта, за всё это время Игорёк не принял ни одного критически неверного решения.
   Нельзя сказать, что такую оценку молодой командир принял как награду, но на благодарность или почётную грамоту это однозначно тянуло.
   Но однажды выяснилось: всё, что раньше нашему молодому командиру казалось сложным, было детскими играми по сравнению с ситуацией, в которой они оказались.
   Как-то в начале осени экипаж базировался на небольшом аэродроме в отдалённой части края, выполняя оттуда полёты по перевозке пассажиров и грузов по заявке крупного заказчика. В завершение лётного дня экипаж возвращался на базу, когда диспетчер попросил доложить о фактическом остатке топлива и выбранном запасном. Этот вопрос всегда вызывает лёгкую тревогу у пилота. А если в конце дня топлива только долететь плюс навигационный запас, а запасной – это тот же аэродром назначения, то тревога становится отнюдь не лёгкой.
   Когда диспетчер узнал о том, что запасных у летевшего к нему экипажа нет, то заволновался и он:
   – Как это вы летите без запасного? У нас туман!
   – При отсутствии запасного разрешается принимать решение, если прогнозируется облачность на пятьдесят, а видимость на пятьсот метров выше минимума. Прогноз ваш зачитать? – ответил Палыч, который вёл связь.
   – У нас уже новый прогноз. Зачитать? – смешавшись, ответил диспетчер.
   – Нам бы ваш новый прогноз пригодился, когда мы вылетали, а сейчас нас больше фактическая погода интересует.
   – Туман пятьсот, на старте тихо, без изменений, – последовал нерадостный ответ и следом запрос: – Сообщите ваше решение.
   Палыч вопросительно посмотрел на командира.
   – Есть варианты? – ответил тот вопросом.
   – Следуем к вам, – уже диспетчеру сообщил Палыч.
   Это сейчас большая редкость – такое критическое изменение погоды, и вдруг его нет в прогнозе. Тем более в прогнозе на шесть часов. В то время, о котором идёт наш рассказ, не было постоянного мониторинга погоды со спутников, сеть метеостанций была намного реже, да и сама метеорология была много моложе. И интуиция пилотов зачастую была точнее метеопрогнозов. А интуиция, как известно, штука тёмная и малоизученная, может и подвести. Как, например, в этот раз.
   Но вернёмся к нашим героям. Им предстоит произвести посадку на аэродроме, не оборудованном радиотехническими средствами, в тумане. Можно, конечно, подобрать площадку с воздуха, но у молодого командира ещё не было допуска к такому виду работ. А ещё более значимой причиной был тот факт, что таких площадок в округе просто не было. Поэтому оставалось только лететь на базу.
   – Настройте на радиокомпасе ШВРС. Идём с текущим курсом. Как только с вашей стороны будет железная дорога, говорите мне, и пойдём вдоль неё. Вы будете следить за радиокомпасом. Сообщайте мне, когда пеленг начнёт увеличиваться, берём курс ноль тридцать. Вы смотрите со своей стороны церковь – это начало снижения. По вашей команде снижаюсь. Лётное поле большое – попадём.
   ШВРС – это широковещательная радиостанция, которая передаёт радиосигнал для обычных бытовых радиоприёмников, была сейчас едва ли не единственным спасением. Настроив на неё радиокомпас, можно было получать информацию о местонахождении самолёта.
   Уже потом Игорёк оценил молчаливое поведение Палыча всё предыдущее время. Он понимал, что должен сам принимать решения, и был готов к такой ситуации.
   Чем ближе к аэродрому назначения, тем хуже становилась видимость. Игорёк, вцепившись взглядом в железную дорогу, пилотировал самолёт. Вот-вот должны подойти к нужному пеленгу.
   – Я сказал смотреть на радиокомпас, – резко заметил командир, когда увидел, что Палыч отвлёкся.
   – Через полторы минуты стрелка пойдёт, – сказал Палыч и включил секундомер.
   Ровно через указанное время стрелка радиокомпаса отшкалила, командир взял рассчитанный курс, и вот уже справа по курсу церковь.
   – Снижаемся, – дал команду второй пилот.
   Уменьшен режим работы двигателя, закрылки в посадочное положение, несколько секунд ожидания, и под самолётом кончается лес. Вот оно, лётное поле и трава аэродрома.
   – А ты крут, командир, – уже на рулении сказал Палыч.
   – Так и ты тоже не лыком шит, – ответил командир.
   По прибытии в Энск Палыч попросился в другой экипаж.
   – Молодой командир должен с молодыми вторыми летать. Иначе не оперится, – объяснил он.

ЗАМПОЛИТ

   Почему-то сейчас принято всё, что было в прошлом, красить в один цвет. В чёрный или в белый. А реальная жизнь всегда имеет много цветов и великое множество оттенков. Сие утверждение в полной мере касается и института замполитов. В постсоветскую эпоху стало принято именно про замполитов говорить или плохо, или ничего.
   Я не знаю, как в других местах, но в авиации замполиты были разные. И негодяи среди них попадались, и хорошие специалисты тоже были. К последним можно было прийти со своими бедами и неприятностями: от проблем на работе до семейных неурядиц.
   В энской эскадрилье замполит был на своём месте. Такой, каким и должен быть тот, кто отвечает за человеческий фактор. В своё время он полетал здесь же в качестве второго пилота, успел закончить академию и даже прошёл программу ввода в строй командиром самолёта. Но на первой же после назначения командиром медицинской комиссии его списали по зрению. Дала себя знать усердная учёба в академии. Сейчас вызывает удивление, почему человеку с плохим зрением не позволяли пользоваться очками в полёте, как во всём мире это делалось тогда и у нас делается сейчас. Но тогда даже незначительное ухудшение зрения было приговором и финалом лётной работы.
   И пришлось менять профессию на более приземлённую, хотя тоже связанную с небом. Тем более и уважение среди коллег было, и характер позволял заниматься этой непростой, если быть хорошим замполитом, работой.
   Палычу, с учётом его карьерных перемещений, приходилось время от времени сталкиваться с замполитом, и поведение того он оценивал как очень достойное. Старался замполит разобраться в сути проблемы, не боялся высказать своё мнение и, главное, был честным в отношении с коллегами.
   Именно поэтому, когда Палычу в одной из командировок благодарные рыбаки отгрузили килограммов семьдесят свежей рыбы, он не стал сам делить между наземным персоналом (пилоты и сами себе привезут), а отнёс замполиту.
   В кабинете замполита он встретил Сергея Ихотина, который, увидев своего бывшего второго пилота и спасителя, со словами «Я позже зайду» выскользнул из кабинета.
   Замполит, оценив масштаб задачи – разделить такое количество рыбы, позвонил на склад, попросил прислать помощников и сам стал раскладывать рыбу из двух мешков по пакетам, чтобы раздать тем, кому реально лишний рыбий хвост был совсем не лишним.
   Да. Чтобы предотвратить кривотолки, что, мол, замполит такой-сякой, народу только рыбьи хвосты раздавал, а остальное известно куда девал, уточню: в тех краях рыбу считали не по головам, а по хвостам.
   Естественно, что пришлось замполиту снять галстук, закатать рукава белой сорочки, чтобы разбирать подарок рыбаков для раздачи работникам штаба и другим наземным службам.
   Проработав так минут пятнадцать, он всё же пошёл искать, где потерялись направленные ему в помощь грузчики. Увидев, что у зама по режиму в кабинете сидят двое, замполит зашёл к нему и своим обычным зычным голосом спросил, указывая на гостей:
   – Это ко мне?
   Зам по режиму улыбнулся и ответил:
   – Посмотрим, как вести себя будут. Если не договоримся, то к тебе направлю.
   Замполит ничего не понял и пошёл искать дальше по штабу, кто бы мог помочь.
   Минут через пятнадцать пришёл зам по режиму со словами благодарности:
   – Ты знаешь, я бы этих жуликов ни за что бы не расколол, хотя знаю, что это именно они из чемоданов пассажиров вещи таскают. Но когда они тебя увидели – без галстука, руки по локоть в крови, – они во всём сознались, только бы я их к тебе не направил.
   – В таком случае отрабатывай должок, – сказал замполит, – давай закатывай рукава и будем делить рыбу. Теперь точно со склада ни один грузчик ко мне в помощь не придёт. Никогда.

МАСТЕР

   Не может рассказ про авиацию считаться полным, если не вспомнить про авиационно-химические работы, или сокращённо АХР. Тем более, когда авиационная история захватывает советский период. Случаев, что происходили при выполнении этих самых работ, бесчисленное множество. Какие-то из них реально имели место, какие-то в результате многократных пересказов стали настоящими байками.
   Та история, что произошла с нашим героем, была рассказана мне самим участником описываемых событий, и происходила она, как уже понятно, в те давние времена, когда АХР, или авиационно-химические работы, были не менее распространённым явлением, чем сегодня маршрутки или доставка.
   Каждое утро на всём протяжении необъятных просторов шестой части света рой летательных аппаратов тяжелее воздуха отрывался от земли, чтобы подкормить, защитить от вредителей, подготовить к уборке самые разнообразные сельскохозяйственные культуры.
   А для тех, кто выбирал летание своей профессией, эти самые авиационно-химические работы являлись просто необходимым этапом на пути в «большую» авиацию. Для кого неприятным этапом, а кто становился летающими агрономом и мастером этого непростого дела.
   Анатолий Иванович в молодости много поработал на этих самых авиационно-химических работах, но став командиром звена, старался не покидать родной Энск надолго. Но тут пришла разнарядка свыше: выделить один экипаж и одно лицо командного состава для участия в экспедиции в далёкий регион с целью выполнения различных видов работ по обеспечению урожая. Предполагалось, что экипаж будет работать, а лицо командного состава будет находиться в штабе и проводить периодические проверки работающих экипажей на предмет правильной организации производственного процесса.
   Но, когда прибыли на место назначения пришлось Анатолию Ивановичу подменить вышедшего из строя по состоянию здоровья командира самолёта. Сначала планировали на день-другой, но недуг оказался серьёзней и пришлось работать до конца экспедиции.
   Неприятная, конечно ситуация, когда заболел коллега, но про настоящую неприятность Анатолий Иванович узнал, когда председательский газик влетел на площадку, затормозив в нескольких шагах от вращающегося ещё винта самолёта. Из него выскочил председатель и понёсся к самолёту. Всё говорило о том, что что-то случилось.
   – Что-то случилось? – последовал естественный в данной ситуации вопрос командира воздушного судна «Ан-2».
   – Я тебе покажу «что-то случилось»! Я тебе так покажу, что случилось, что всю свою оставшуюся паршивую жизнь будешь помнить, что случилось! Марш в машину, я тебе покажу, что случилось!
   Это говорил хоть и небольшому, но всё же авиационному начальнику примерно его ровесник – председатель колхоза, с которым Анатолий Иванович только недавно общался вполне по-дружески. Конфликтов наш герой не любил и старался их избегать, насколько позволяли обстоятельства. И сейчас спорить не стал. Да и просто хотелось узнать, что же случилось, от чего вежливый и общительный председатель не стеснялся в выражениях.
   Только когда они отъехали от площадки, стало понятно, что до сих пор председатель ещё стеснялся в выражениях. А вот когда свидетелей кроме водителя не осталось, он перестал стесняться. И единственными допустимыми в приличном обществе были слова «тюрьма», «уголовник» и «пятьсот гектаров сахарной свёклы».
   Пока председательский газик через ухабы и ямы добирается до места назначения, нужно пару слов сказать, чем же была сахарная свёкла для многих колхозов того региона. И самое понятное, как можно это объяснить, – это сказать, что сахарная свёкла для колхоза, где они трудились, была всем. «Всем» означает, что это и деньги на трудодни колхозникам, и зарплата учителям, врачам и воспитателям, и деньги на запчасти к тракторам и комбайнам, и премии и ордена районному начальству, что тоже, согласитесь, немаловажно.
   На прополку свёклы выгоняли всех, вне зависимости от возраста, профессии и даже партийности.
   Теперь, когда вы знаете, что значил урожай сахарной свёклы для колхоза вообще и для председателя в частности, мы вернёмся к нашим персонажам. Тем более они уже добрались до того самого поля сахарной свёклы. Свёклы, которая так нужна была колхозу и которой только сегодня утром экипаж под управлением нашего героя выполнял внекорневую подкормку. То бишь лил жидкие удобрения прямо с самолёта на поле, чтобы была свёкла больше, лучше, зеленее.
   Но результат выполненной работы был абсолютно противоположным. Поле, что ещё утром радовало глаз различными оттенками изумрудно-зелёного, теперь не подавало признаков жизни. Коричневые неживые листья сливались с землёй. Для опытного командира звена, искушённого в вопросах разбора косяков и инцидентов своих подчинённых, постепенно стал проясняться смысл слов «уголовник» и «тюрьма», которые не раз кричал председатель.
   Смысл слов не только прояснялся, но и становился вполне реальным.
   – Что это? – непроизвольно вырвался вопрос у Анатолия Ивановича.
   – Ты меня спрашиваешь, что это?! Это я тебя должен спросить, что это! Что это такое?! Ну если ты меня спросил, так я тебе отвечу: это моё горе и твоя тюрьма, фашист недобитый!
   Суровую и пугающую реальность слов председателя подтверждало коричневое поле, только сегодня утром обработанное экипажем.
   Как же такое могло произойти?
   Может, неправильная дозировка?
   Нет, удобрениями можно, конечно, причинить вред, но не в такой степени и не так быстро. Так быстро только в Казахстане они в своё время с сорняками боролись на авиахимпрополке. Так только гербицид работает. Но откуда здесь гербицид, откуда здесь его запах? Лётный командир быстро и по-деловому пошёл к машине.
   – Поехали!
   – Куда поехали? – обалдел от его спокойствия председатель.
   – Туда, где мы узнаем, что случилось, – отрезал командир. И уже водителю: – Давай на склад удобрений.
   На склад командир зашёл вместе с председателем, но не дал сказать ему даже слова.
   – Что вы сегодня на самолёт отгружали? – спросил он у кладовщика.
   – Что просили, то и отгружали. По накладной. Удобрения. Жидкие. Тур называются. Вон в углу бочки стоят, что остались, – ответил кладовщик.
   На складе в углу стояли рядами двухсотлитровые бочки. Если на тех, что поновее, красовались этикетки, то на прошлогодних название содержимого едва просматривалось, но тем не менее когда знаешь, что искать, – найдёшь. И при детальном рассмотрении было найдено название химиката: гербицид. Вот почему вспомнился Казахстан. По запаху. Командир подозвал председателя и показал на название.
   – У вас есть в колхозе хоть кто-то с агрономическим образованием, чтобы рассказал нам, как действуют гербициды на широколиственные, к коим относится сахарная свёкла, которую мы имели несчастье обрабатывать этим препаратом сегодня утром? – абсолютно буднично спросил командир председателя и пошёл на выход.
   Уже выходя, он услышал рык председателя:
   – Кладовщик!!!
   Ждать пришлось довольно долго. Уже обсудили с водителем и последнее выступление наших на чемпионате Европы, когда они с позором проиграли в финале голландцам, и виды на урожай, и погоду, прежде чем появился председатель. Последний, пряча глаза, буркнул водителю:
   – Отвези на его аэродром.
   – Подождите, какой аэродром? – возмутился не просто командир воздушного судна, но и, как мы помним, небольшой лётный начальник. – Мы ещё должны обсудить некоторые фразы, что я слышал совсем недавно: и про тюрьму, и про фашиста, и ещё много всего, – глядя на председателя, говорил, как забивал гвозди, несостоявшийся преступник.
   Председатель поднял глаза, ему было сильно больно и немного стыдно:
   – Я, конечно, извиняюсь. Работать ты умеешь. Работа хорошая. Ювелирная. Огрехов нет. Спалил ВСЁ!!! Одним словом, мастер.

ТРЕНИРОВКА

   Раз уже повелось с начала карьеры, что всё идёт не по наезженной колее, то и какие будут основания рассчитывать, что дальше всё пойдёт иначе?
   Мы уже знаем, как Игорёк стал командиром самолёта, поменяв местами тренировку и приказ о назначении. Вы не поверите, но и дальше всё у него складывалось подобным образом.
   Как-то, будучи уже относительно опытным командиром с налётом около полутора тысяч часов в качестве командира самолёта, Игорёк дежурил в резерве. А у Анатолия Ивановича стояла по плану аэродромная тренировка со стажёром перед вводом в строй командиром. Но ночью жена стажёра начала рожать, и тот отзвонился, что всю ночь не спал и на тренировку не приедет.
   – Так жена же рожала, не ты, – попытался то ли пошутить, то ли вразумить пилота Анатолий Иванович, но без толку.
   И в результате Анатолий Иванович маялся от безделья. Но когда в штурманскую зашёл Игорёк и доложил, что все рейсы улетели и дежурный командир его отпустил, у Анатолия Ивановича созрел план.
   – А ты программу подготовки инструктором не начинал отлётывать? – спросил он Игорька. – Налёт у тебя какой?
   – Полторы тысячи, но по поводу инструкторского допуска разговора с командиром эскадрильи не было, – смешался тот.
   – Не было, так будет, – загорелся командир звена. – Оформляй полётное задание на тренировку и бегом на самолёт.
   Чтобы у Анатолия Ивановича не пропадал запланированный лётный день, он организовал тренировочный полёт с нашим героем для подготовки того в качестве инструктора. Для выполнения тренировки полетели на ближайшую площадку. Площадка – это такой аэродром, на котором кроме поверхности, приспособленной для взлёта и посадки, ничего нет. Ни посадочных знаков, ни связи – ничего.
   Нужно сказать, что Игорёк и не подозревал, что его ждёт, когда так просто согласился потренироваться по инструкторской программе. Правда, нужно добавить, что эта инструкторская программа была в интерпретации Анатолия Ивановича, который, с его большим опытом эксплуатации «Ан-2», позволял узнать про этот самолёт много нового.
   – Отказ двигателя на первом развороте, – спрашивает инструктор перед взлётом. – Твои действия?
   – Согласно требованиям руководства по лётной эксплуатации, возвращаемся на аэродром взлёта, – отчеканил Игорёк.
   – Показывай, – просит командир и даёт взлётный режим. Сразу после завершения первого разворота инструктор дросселирует двигатель:
   – Возвращайся на аэродром взлёта.
   Игорёк старается выполнить разворот в сторону аэродрома, но уже через несколько секунд видно, что до аэродрома не дотянут.
   Анатолий Иванович увеличивает режим работы двигателя и, выполнив стандартный разворот, выполняет посадку. Далее короткий разбор.
   – Заметь: режим взлётный, самолёт лёгкий, значит, высоту набрали быстрей, чем обычно. Отказал двигатель, когда первый разворот уже выполнили, и всё равно до аэродрома не дотянули. Это ты когда в Шереметьево летать будешь, – сказал, как в воду глядел, опытный лётчик, – может, и вернёшься на аэродром взлёта, а на нормальной площадке даже не думай так делать.
   – И что делать? – спросил Игорёк, у которого в сознании мир перевернулся. По крайней мере авиационный мир. Оказывается, в книжках и в жизни всё по-разному. И как жить дальше?
   – Во-первых, самолёт держится в воздухе только благодаря скорости, – разъяснял опытный наставник, – поэтому скорость должна быть всегда. Работает мотор – замечательно. Перестал работать – обеспечивай скорость сам. Снижайся. И не просто снижайся, а в сторону места, где можно примоститься без двигателя.
   – А как за такое короткое время выбрать место приземления? – искренне удивлялся Игорёк.
   – Правильный вопрос. И это, во-вторых. Когда откажет двигатель, искать площадку уже нет времени. Поэтому ищи место приземления постоянно. Замечай, когда летаешь, где просеки, где дороги, где поля. И небо, и землю нужно читать внимательно, запоминая содержание, а не перескакивая через несколько страниц, чтобы узнать, чем всё закончилось. Тогда не нужно будет искать, куда приземлиться, при дефиците времени.
   Потом потренировались возвращаться без двигателя на аэродром при отказе во время полёта от второго разворота к третьему и много ещё такого, что сорочка на спине у будущего инструктора потемнела от пота.
   Закончив тренировку, пошли на базу.
   Диспетчер предупредил, что у них погода портится. Анатолий Иванович сообщил о наличии у него допуска к особым правилам визуальных полётов и решении следовать в Энск.
   Уже на предпосадочной прямой, когда до аэродрома оставались сотни метров и видны были посадочные знаки, диспетчер дал команду:
   – Видимость девятьсот метров, уходите на второй круг.
   Игорёк уже начал увеличивать режим двигателя, когда на его руку сверху легла рука старшего командира и уменьшила режим, а другой рукой Анатолий Иванович нажал кнопку внешней связи и выдал в эфир:
   – Понял, посадку разрешили.
   После заруливания на стоянку к самолёту подъехала машина руководителя полётов и водитель сказал, что командира приглашают на вышку.
   Игорёк поехал с Анатолием Ивановичем. На вышке их ждал руководитель полётов.
   – Привет, Толя, – начал он беседу очень ласково. – И что же ты, чудило на другую букву, не хочешь, чтобы я спокойно доработал до пенсии?
   – Привет, Коля, – с той же интонацией ответил Анатолий Иванович. – А что же это твой диспетчер не мог подождать секунд десять, пока я приземлюсь, чтобы потом передать видимость? Или ты считаешь, что мне стоило в облаках следовать на запасной? Ты видел, где нулевая изотерма? Да я через пятнадцать минут в сосульку превращусь. А сосульки, как ты знаешь, летают хорошо только в одном направлении – вниз.
   – Ладно, ладно, с диспетчером я поговорю, – поменял тон на примирительный руководитель полётов. – Но не было бы сейчас меня рядом и передал бы диспетчер сообщение о посадке ниже минимума, что бы ты тогда делал?
   Опытный инструктор полез в кошелёк, извлёк оттуда предохранитель и показал собеседнику.
   – Что это? – удивился тот.
   – А это, друг мой Коля, сгоревший предохранитель радиостанции. И если бы вы накатали вонючку, что я сел ниже минимума, я бы, как бы потом выяснилось, выполнил посадку без связи. И сгоревший предохранитель тому подтверждение.

«ОТ ВИНТА!»

   Когда после тренировки Анатолий Иванович и Игорёк шли от вышки к перрону, Игорёк сказал:
   – Спасибо за науку. – Потом, помолчав, добавил: – И за тренировку тоже большое спасибо.
   Анатолий Иванович кивнул, мол, не за что, и спросил про Палыча:
   – Как он?
   Игорёк только пожал плечами.
   – При нашей работе чтобы просто общаться – нужно в одном экипаже летать. А почему вы спросили?
   – Ты сказал про тренировку, вот я и вспомнил, кто реально должен учить, – вздохнув, ответил командир звена.
   Потом увидел, что Игорёк помрачнел, восприняв это как упрёк в свой адрес, и добавил:
   – У тебя тоже получится.
   В это время они подошли к перрону, по которому пронеслась машина скорой помощи с мигалкой и сиреной.
   – Срочное санзадание, что ли? – предположил Игорёк.
   – Да вроде за нами на прилёт никого не было, – с сомнением сказал Анатолий Иванович. – А если бы перед нами прилетели, то уже бы давно уехали.
   В АДП, где наш экипаж сдавал задание, диспетчер был очень мрачен и, забирая задание на полёт, только покачал головой со словами:
   – Надо же, какое несчастье.
   – А что случилось-то? – раздражённо спросил Игорёк.
   – А вы что, не в курсе? Вы же только что на перроне были…
   – И что? – прервал его командир звена.
   – Так Палыч под винт попал, – ответил старый лётчик.
   Игорёк почему-то подумал, что точно так тот, скорее всего, на фронте сообщал трагические новости о тех, кто не вернулся с задания. Подумал и ужаснулся. Это же Палыч. Это же Палыч! Это его вот только что через перрон везла скорая.
   Есть в поршневой авиации команда «От винта!»
   Простая такая команда, которая и говорит о завершении подготовки к полёту, и указывает на начало самого полёта, и призывает окружающих проявить максимум внимания, и напоминает всем, какая мощь у самолёта под капотом имеется, так что лучше отойти на безопасное расстояние.
   Эта команда настолько естественна для любого пилота или авиатехника, что даже трудно найти аналог в обычной жизни, чтобы объяснить её обязательность.
   Умываться и чистить зубы каждое утро?
   Правильно, но сильно опаздывая поутру, можно пренебречь этими привычными процедурами, если и нанесёт это упущение ущерб, то разве что репутации опаздывающего.
   В случае отсутствия команды, предупреждающей о начале запуска поршневого двигателя, последствия могут реально быть трагическими. Например, как в нашем случае.
   В кабине самолёта, на котором собирался лететь Палыч, авиатехник проводил практические занятия с молодым механиком. Цель занятий – предполётная проба двигателя АШ-62ИР. Стажёр исправно давал команду «От винта!», но путал дальнейшие действия, и наставнику приходилось заставлять стажёра всё начинать сначала. После пятого или шестого раза стажёр уже забыл дать положенную команду, а раздражённый слабой подготовкой обучаемого наставник этого не заметил. Проезжавший мимо заправщик не оставил Палычу шансов услышать характерный звук стартёра, предупреждающий о запуске двигателя.
   Раздражённый техник и его ученик так и не поняли, что произошло, когда к самолёту со всех сторон бежали люди, и только выключив двигатель, они увидели лежащего под винтом человека с развороченным животом.
   Ещё через минуту-другую прибежала врач из стартового медпункта и приняла меры, которые необходимы в такой ситуации. Приказала всем убраться очень грубыми словами. Даже командир эскадрильи не смел ослушаться.
   Очень скоро к лежавшему на перроне телу подъехала машина скорой помощи, куда быстро погрузили Палыча. Оставшимся коллегам оставалось только надеяться на лучшее, хотя в это лучшее верилось с трудом.
   Все попытки узнать в городской больнице состояние пострадавшего наталкивались на стандартное: «Идёт операция».
   Когда позвонил командир эскадрильи и представился, что он самый главный лётчик в Энске и ему нужно докладывать в управление о случившемся, дежурная медсестра мгновенно сменила тон и ответила:
   – А-а-а, тогда другое дело. Если вы главный, я сейчас пойду в операционную и попрошу на время прервать операцию, чтобы хирург подошёл к телефону и доложил, как идёт операция.
   – Хорошо, – сказал находящийся в шоке главный лётчик города Энска, – я подожду.
   – Что? – заорал голос на том конце провода. – Вы что там, вообще …? – и бросила трубку на полуслове, но смысл прерванной фразы дошёл до звонившего.

ЖИЗНЬ

   Открыв глаза, Палыч увидел женское лицо. Медсестра улыбнулась и сказала:
   – Проснулся.
   Палыч опять впал в забытьё. Он не помнил ни кто он, ни как оказался в больничной палате. Даже про то, что помещение, где он находился, называется больничной палатой, он не знал. Единственное, что было в его сознании, – это лицо женщины, которая приходила к нему в палату, когда он был в забытьи.
   Скорее всего, это была медсестра. Другая медсестра, не та, что озвучила, что он проснулся. Та медсестра была необычайно красива. Хотя сейчас вряд ли Палыч знал, что такое «красива». У неё были замечательные, красиво уложенные волосы в виде косы. Каждый раз, когда Палычу было очень плохо, она подходила и говорила: «Ну что, вставай! Пойдём со мной!»
   Палыч понимал, что это, скорее всего, медсестра, которая просто перепутала пациента, и ничего не отвечал. Да и как вставать с такой высокой кровати? Медсестра уходила, но его не оставляла мысль, что она ещё придёт.
   Когда сознание начало возвращаться и забытьё перешло в глубокий сон, приснилось, что он пилот и идёт к самолёту. Между ним и самолётом стоит его мама и говорит: «Не ходи к самолёту, сынок».
   Палыч только улыбнулся на «сынок», которого не слышал много лет, и ответил: «Как же это возможно, мама? Я же лётчик».
   И сразу же вспомнил, что он пилот, что должен сегодня лететь, а погода плохая, но командир эскадрильи всё равно потребовал готовить самолёт. А он лежит неизвестно где, а самолёт не готов. Нужно бежать готовить самолёт. Мышцы напряглись, всё тело пронзила боль, и Палыч проснулся.
   На табуретке возле его кровати сидел доктор. В том, что сидевший был доктором, сомнений быть не могло. Он был вылитый доктор Айболит из детства. Не тот, что на рисунках детской книжки, а тот, которого Палыч себе представлял, когда мама читала эту сказку. Разве что немного моложе и, в отличие от доктора из детской сказки, усталый и грустный.
   – Как самочувствие? – спросил доктор.
   Палычу мгновенно стало ясно всё. То ли он обрёл способность читать мысли, то ли звуковые волны содержали дополнительную информацию, о которой он раньше не догадывался. Но заданного вопроса хватило, чтобы Палыч понял: доктор уверен, что всё очень плохо. Более того, он понял, что если спросить доктора напрямую, то он прямо об этом и скажет.
   Палыч набрал воздуха в лёгкие, чтобы спросить, но почему-то вспомнил медсестру, что приходила раньше.
   – Ко мне приходила медсестра, – сказал он доктору. – Она ещё придёт?
   – Придёт, – уверенно ответил доктор.
   – Шанс у меня есть? – Палыч выдавил из себя вопрос, который боялся задать.
   – Почти нет, – абсолютно без эмоций ответил уставший Айболит. – Тебе там всё так разворотило… Я всё что мог посшивал, но что там ещё повреждено – остаётся только гадать.
   Доктор смотрел прямо в глаза, и сомнений в том, что он очень старался спасти и что он расстроен тем, что не получилось, – не было.
   – Будем ждать, – сказал он после паузы. – Если в течение двух дней пописаешь, значит будешь жить.
   Доктор встал. Палычу очень хотелось, чтобы доктор не уходил. Казалось, что как только доктор уйдёт, сразу начнётся отсчёт двух дней, которые ему остались.
   – Когда эта женщина, про которую я спрашивал, будет дежурить? – спросил Палыч.
   – Женщина была без головного убора? – уточнил врач.
   – Без. Красивые такие волосы, уложены косой, – Палыч обрадовался, что это реальная медсестра, а не его сон.
   – Не бывает медсестёр без головного убора, – ответил тот, кто знал всё и даже будущее Палыча. Остановившись у двери, доктор добавил: – Она здесь ко многим приходит. Будет звать с собой – не ходи.
   Палыч смотрел на дверь, которая закрылась за доктором Айболитом не из сказки. Или из очень грустной сказки.
   «Неужели это всё? Вот все эти так быстро пролетевшие, более и менее важные, а в основном вообще ничего не значащие события – это и есть моя жизнь? Жизнь же – это что-то громадное, что не помещается в сознании. Когда говоришь „вся жизнь“, подразумеваешь что-то реально очень-очень продолжительное. Нет. Так не может быть. Доктор Айболит – не из сказки и всего-навсего доктор. А значит, может ошибаться. Нет, не может, а точно ошибается! Не может жизнь вот так взять и оборваться».
   Палыч уже почти убедил себя в том, что слова доктора не просто были неверны, а противоречили логике бытия. Но тут в сознание ворвалось слово «может».
   «Может, – подумал Палыч. – А смерти детей? Они вообще ничего не пережили. А война, когда гибли миллионы парней намного младше меня? Значит, это не противоречит логике и смыслу бытия…»
   Ночью Палыч проснулся от того, что кто-то сел на его кровать. Открыв глаза, Палыч увидел ту же женщину с непокрытой головой, что приходила раньше. Она дружелюбно смотрела ему в глаза.
   – Пойдём со мной, – сказала она, потом встала и направилась к выходу.
   Палыч понимал, что последуй он за ней, пройдут боль, тревога, неопределённость. Пройдёт всё. Понимал, что всё равно придётся идти. Так почему не сейчас? И не нужно прилагать усилий. Нужно просто согласиться и последовать призыву.
   – Ты куда? – вдруг резанул слух незнакомый женский голос, и Палыч впал в забытьё и в боль.
   Утром опять пришёл доктор и сел на табуретку.
   – Я пописал, – с нескрываемой гордостью заявил пациент.
   – Ну что же, – переварив новость, ответил Айболит, – можно переводить из ясельной группы в детсадовскую.

ШТУРМАНСКАЯ

   Нынешнее поколение пилотов, которые сразу после авиашкольной скамьи пересели в кресла, что в кабинах современных лайнеров, уже и не поймёт значение этого слова – «штурманская».
   Возможно, они подумают, что это какое-то существительное женского рода, означающее предмет, принадлежащий представителю вымирающей авиационной профессии – штурману.
   На самом деле штурманская – это помещение, где в стародавние авиационные времена предписано было проходить подготовку к полёту и штурманский контроль готовности.
   По сути своей штурманская была центром лётного бытия на земле. Именно здесь члены экипажа встречались перед началом подготовки к полёту. Здесь было положено сначала обсудить последние новости, поделиться радостью или излить печаль.
   Именно здесь предписывалось готовиться к полёту, когда погода благоприятствовала, и здесь же ожидали улучшения погоды, если погода не позволяла лететь. Также штурманская была идеальным местом, чтобы дождаться информации об устранении неисправности, из-за которой рейс задерживался.
   А главное, все присутствующие в штурманской были на одной волне – волне лётной работы. Именно это делало общение в этом месте особенным. И объяснить или описать эту особенность иначе, кроме как словами «близость неба», я не могу, хотя осознаю́, что большинству такое объяснение будет непонятно.
   В штурманской были свои законы и правила. Здесь царил приоритет подготовки к полёту над всем остальным, когда аэропорт работал в обычном режиме. А когда по каким-то причинам полёты не выполнялись, то не было лучше места пообщаться на любые темы. И это общение было ещё одной стороной профессии и настоящим университетом лётной жизни. Ни одна комиссия по расследованию авиационного события не могла располагать всей той информацией, что была известна обитателям штурманской.
   Ну а самым главным человеком в штурманской был дежурный штурман. Невысокая должность дежурного штурмана обычно не отражала неформальный статус этого человека, потому что чаще всего эту должность занимали ушедшие на пенсию штурманы или пилоты. Или лётные специалисты, списанные с лётной работы по состоянию здоровья на время.
   То есть вы понимаете, что назначение Палыча после медицинской комиссии, которая списала его с лётной работы на шесть месяцев, было вполне естественным.
   Но перед началом работы дежурным штурманом ему предстояло пройти двухнедельную стажировку. Стажировку проводил старший штурман Пал Степаныч.
   Пал Степаныч был непререкаемым авторитетом в энской авиаэскадрилье в части любых вопросов, касающихся воздушной навигации, самолётовождения, бомбометания, десантирования, боевого применения и всего того, где требовался штурманский расчёт. Кстати, тогда «штурманский расчёт» был синонимом точности.
   К тому же Пал Степаныч обладал редчайшим даром для авиатора – он умел слушать. И при этом сам знал миллионы различных авиационных историй, анекдотов и баек. А может, именно потому и знал их так много, что умел слушать.
   Как-то во время дежурства, когда в штурманской никого не было (свои экипажи с утра уже разлетелись, а чужие ещё не прилетели), Палыч спросил своего наставника про войну:
   – Пал Степанович, а правда, что на фронте расстреливали за триппер?
   Павел Степанович посмотрел на коллегу, как смотрят на шкодливого и милого щенка – с улыбкой умиления.
   – Палыч, если бы за триппер расстреливали, то кто бы тогда воевал?
   И в подтверждение своих слов рассказал небольшую историю из собственной фронтовой жизни:
   – Нас в сорок втором послали всем полком в учебный центр на переподготовку на новые машины. Прямо с фронта и прямо в мирную жизнь. То есть на месяц прямиком в рай. Детали опущу, но по окончании обучения мы на новых машинах, как положено, сделали круг над ставшим родным городом, помахали крыльями в полной уверенности, что с земли нам тоже махали сотни платочков. И прямиком на фронт.
   Ну сам понимаешь, раз уж разговор на эту тему, очень скоро я вынужден был обратиться в медсанбат по поводу, так скажем, ухудшения состояния здоровья, не связанного с участием в боевых действиях.
   Фельдшер безо всякого удивления выписал мне направление в госпиталь, куда я и прибыл.
   Боевой офицер, в форме, награды… иду через парк к главному корпусу, а вокруг пациенты госпиталя. Все на костылях. И так стыдно стало мне, что здесь все пострадавшие в бою, а я со срамной болезнью только отвлекаю врачей от их благородного труда, что сел на скамейку возле входа в главный корпус и закурил от мрачных мыслей.
   Подсел боец моего возраста, пристроил костыли и попросил закурить.
   «Чё смурной такой?» – спрашивает, затянувшись.
   И тут я от расстройства как на духу все свои мысли ему выкладываю. Что, мол, стыдоба берёт, что я, такой-сякой, промеж них, настоящих героев, оказался.
   Молча выслушал меня пострадавший в боевых действиях боец. Докурил. Потом встал на костыли и так спокойно: «Не переживай, летун, завтра и ты на костыли станешь», – и поковылял к корпусу.
   Назавтра мне молоденькая медсестричка вколола в ягодичную мышцу такой убойный раствор, что нога от боли и отнялась. Костыли были уже приготовлены. Так что от остальных пациентов я уже ничем не отличался. А ты говоришь «расстреливали».
   Хотя поначалу там, на скамеечке возле входа, было так стыдно, что думал: лучше бы расстреляли. А что с нас взять – пацанами были. Такими, как вы сейчас. Может, даже моложе».
   Палыч мысленно попытался примерить на себя фронтовую судьбу старшего поколения, но ничего не получалось.
   «Понять это можно, только если пережить», – решил для себя Палыч.
   А ещё Пал Степаныч очень хорошо играл в шахматы. Он утверждал, что перед войной был чемпионом городского Дома пионеров, а это, по сути, чемпион города среди школьников. Палыч постоянно проигрывал. Его это не сильно тяготило, но чтобы внести хоть какую-то интригу в это противостояние, он как-то в выходной взял в библиотеке книжечку «Комбинации и ловушки в дебюте», проштудировал её и уже на следующий день, используя полученные знания, три раза подряд подчистую разгромил своего наставника в дебюте.
   – А вам, молодой человек, – подчёркнуто вежливо спросил руководитель стажировки у своего подшефного, – не кажется, что сия доблесть отрицательно повлияет на вашу характеристику?
   – О чём вы говорите, гроссмейстер? – ответил Палыч. – Да у меня такая предыдущая характеристика, что вы не сможете воплотить в жизнь свою месть таким коварным бюрократическим способом.
   – Реально? – удивился Пал Степаныч и признался: – А ты знаешь, я не читал твою характеристику.
   – Так я как раз об этом и говорю, – ответил Палыч, – что никто характеристики не читает. И вашу никто не прочитает.
   – То-то, смотрю, ты такой смелый, – завершил выяснение отношений наставник.
   Так за приятным общением и несложной для летающего человека наукой пролетели две недели стажировки.
   – Послезавтра выходишь на смену самостоятельно, – сказал старший штурман в завершение учебного процесса. – Я оформлю бумаги, а ты пока свободен. Но в шестнадцать с четвертью придёшь забрать документы для приказа.
   Палыч в авиации человек не новый, поэтому, как и было велено, ровно в четыре пополудни прибыл за документами. Ну и, естественно, четвертинку не забыл.

СЛАВА

   Игорёк сдал теоретические экзамены на класс, когда проходил курсы повышения квалификации в краевом центре в учебно-тренировочном отряде, или короче – УТО, что расшифровывалось пилотами как «устал, товарищ, отдохни».
   Теперь для присвоения очередного класса оставалось только пройти проверку техники пилотирования экзаменатором из этого самого УТО. Обычно экзаменаторы прибывали в подразделение и за один день проверяли всех пилотов этого предприятия, которым такая проверка требовалась.
   С командировкой у экзаменатора была какая-то заминка, и Игорька, ждавшего проверку уже неделю, вне плана отправили на химию. Ничего страшного сие слово в авиации, как вы уже знаете, не означает. Просто напомню, что так коротко называются те самые уже известные нам авиационно-химические работы, или «внесение удобрений с самолёта в почву». Бывает ещё авиахимпрополка, борьба с вредителями при помощи ядохимикатов, распыляемых специальным оборудованием, и даже дефолиация, которая призвана заставить хлопчатник созревать намного раньше.
   Для выполнения авиахимработ создавался экипаж, куда входили второй пилот, авиатехник и моторист. Руководил этим небольшим мобильным коллективом командир самолёта. Поскольку командировка была внеплановой, второй пилот оказался из другого звена, с которым наш молодой, но уже достаточно опытный командир ещё не работал. Звали второго пилота Слава. Возраста он был солидного. Где-то в два раза старше командира. Коллега, который работал со Славой раньше, коротко объяснил глубину проблемы: «Не буди его, и не будет тебе проблем». Игорёк сначала подумал, что это образное выражение, а оказалось, что выражение очень даже не образное, а буквальное.
   Слава засыпал при первых звуках работающего авиадвигателя. Максимум, чем он проявил свою эффективность в первый рабочий день, – это подсчитал в конце дня количество обработанных гектаров, то есть сложил в столбик пять трёхзначных чисел. Игорёк попросил пересчитать ещё раз, и, как его предупреждали, ответ на сей раз отличался от первого вычисления. Теперь для того чтобы понять, какой из расчётов был верный, нужно было ещё раз выполнить это несложное арифметическое действие. С каким значением совпадёт результат, то значение и принимаем верным. Третий ответ отличался как от первого, так и от второго результата.
   С этого момента командир считал необходимым и достаточным просто физическое присутствие второго пилота в кабине самолёта во время выполнения полётов. Славу это вполне устраивало. Летать он не умел, не любил и не летал. То есть полная гармония. А на вопросы о том, зачем он пошёл в авиацию, Слава объяснял, что в их деревне лётчицкая фуражка в пору его молодости кружила голову любой девушке.
   – Так, может, достаточно было просто фуражку купить? – спрашивали у него.
   – Если бы я тогда был таким умным, так бы и поступил, – отвечал наш новый герой.
   В один из полётов, когда каждый занимался своим делом: Игорёк взлетал, а Слава спал, – случилась очень странная вещь. Самолёт резво разбежался, оторвался от земли, но как только пилот попытался перевести его в набор высоты, он перестал слушаться управления. Взятие штурвала на себя приводило к потере высоты. Отдача штурвала давала тот же эффект.
   «Мала скорость», – понял Игорёк, мозг которого перешёл в форсированный режим работы. Скорость реально была меньше, чем в момент отрыва. Если не знаешь, что делать, – лучше ничего не делай. Хороший совет. Некоторое время он не воздействовал на штурвал, и скорость начала потихонечку увеличиваться, что позволяло немножко набрать высоту. Набор меньше полуметра в секунду заставил бы не считать ситуацию критической, если бы впереди не виднелись высокие деревья, верхушки которых были выше их текущей высоты. Рука уже потянулась открыть бак с удобрениями, чтобы, сбросив удобрения, облегчить самолёт. Работающий ветряк, что расположен под самолётом, заберёт несколько лошадиных сил мощности работающего на взлётном режиме двигателя, но самолёт станет легче, разгонится и можно будет набрать необходимую высоту… Но в этот момент проснулся Слава, скорее всего от сильного шума работы двигателя на взлётном режиме непривычной продолжительности, мешающего спать, и, потянувшись, сказал:
   – Сколько можно насиловать двигатель? – и потянул руку уменьшить режим.
   – Убери руки!!! – крик командира заставил Славу проснуться.
   Он посмотрел вперёд и, увидев несущиеся навстречу деревья, выдохнул: «Ойчтоэто» – и вжался в кресло.
   Момент для сброса удобрений был упущен. Игорёк миллиметровыми движениями штурвала от себя увеличивал скорость, а затем такими же филигранными движениями на себя прибавлял полметра-метр высоты. В результате буквально за несколько сотен метров до первых деревьев начинающегося леса удалось изменить траекторию движения самолёта так, чтобы прямо над первыми деревьями высота полёта стала на несколько сантиметров выше их макушек. Ещё через пару вздохов можно было открыть кран сброса удобрений. Самолёт слегка просел от сопротивления раскрутившегося ветряка, но как только удобрения начали высыпаться, самолёт полегчал и понёсся вверх, как ему и следовало вести себя на взлётном режиме.
   – Ойчтоэтобыло? – уже облегчённо выдохнул Слава.
   – Подержи арбуз, – ответил цитатой из общеизвестного анекдота командир.
   На земле к самолёту подбежал техник и забрался на крыло. Игорёк открыл форточку.
   – Если бы рассказали – ни за что бы не поверил! – сказал тот. – Как только вы оторвались, колдун у меня на глазах развернулся на сто восемьдесят градусов. А ветерок-то был приличный. Как вы?
   Тут следует объяснить, что колдуном в авиации называют не человека, наделённого удивительными способностями, а специальное устройство для определения направления и скорости ветра.
   – Не видишь, что ли? – ответил Слава гордо. – Справились!
   Игорёк ничего не хотел говорить.
   После обеда прилетел с базы борт. Командир звена привёз экзаменатора. Тот сделал с проверяемым пару полётов и провёл послеполётный разбор в присутствии командира звена.
   – По полёту говорить нечего. Оценка отлично. Но вот, командир, появилась новая тема, про которую мы раньше не говорили, – сдвиг ветра называется. В программах этой темы ещё нет, но, может, читал где? – безо всякой надежды услышать положительный ответ спросил гость из краевого центра.
   Игорёк рассказал всё, что он пережил сегодня утром. Естественно, без упоминания фактических данных. Экзаменатор выслушал внимательно, удивился и обратился к командиру звена:
   – Ну вот видишь, и в вашей глуши люди теорию знают, а ты мне всё твердишь, что у нас такой фигни не бывает и мы её знать не знаем!
   Когда экзаменатор уже отошёл, командир звена обратился с лёгким упрёком к молодому всезнайке:
   – Меньше бы заумных книжек читал, не позорил бы мои седины.

САНЗАДАНИЕ

   Получив очередной класс пилота гражданской авиации, Игорёк уже становился в один ряд с опытными командирами энской авиаэскадрильи.
   Как определить профессионализм пилота? Естественно, что лётный труд – это работа, оценки за которую должны выставляться исключительно по конечному результату. То есть за всю лётную карьеру. И определить, хороший это пилот или совсем наоборот, можно уже после того, как перестанет он летать. И никак иначе. Здесь всё по гамбургскому счёту: можно кого-то назвать хорошим пилотом, то до́лжно употреблять только прошедшее время. А пока ты летаешь, ты всё время сдаёшь экзамен.
   Но в то же время лётным руководителям не до философии, которую я тут развёл. Они сами пилоты и всё это понимают, но им нужно управлять производственным процессом: планировать рейсы, организовывать выполнение специальных работ, том числе и очень сложных полётов по санитарному заданию. А когда работа сложная, то и планировать для её выполнения нужно пилота соответствующей квалификации. Пилота, который имеет соответствующую подготовку.
   Так что когда Игорёк получил допуск к выполнению санитарных полётов (а это, на секундочку, разрешение на выполнение посадок на площадки, подобранные с воздуха), то он окончательно утвердился в ряду своих коллег, про каждого из которых спел поэт: «Другого парня в пекло не пошлют».
   Но вернёмся к реалиям того времени, когда происходили описываемые события. В семидесятых – восьмидесятых годах прошлого века в стране, которой сейчас нет, повсеместно работала скорая медицинская помощь. Естественно, что для того чтобы доставить врача к тяжелобольному человеку или этого человека срочно госпитализировать, необходим транспорт. В городе или пригороде для этого имелся специальный автомобильный парк, а для более отдалённой местности, о которой мы и говорим, использовался транспорт авиационный.
   Да-да, для любого человека, которому невозможно было оказать помощь в его населённом пункте, вызывался самолёт или вертолёт, и доставляли этого человека в ближайшее медицинское учреждение, где такая помощь могла быть оказана. Даже если таким местом был краевой центр, а когда это требовалось, то и Москва. В этом предложении главным является слово «любого». Тогда и мысли ни у кого не могло возникнуть, что кто-то не вписался в реалии рыночной экономики.
   Но разговор не о политике, а об авиации.
   И конкретно – о полётах по санитарному заданию. Игорёк очень любил эту работу. С одной стороны, такие полёты подтверждали его высокий профессиональный статус. А с другой стороны, никакие иные полёты не демонстрировали полезность авиации столь явно. Спасённая доставленными тобой врачами человеческая жизнь – вот реальный результат, которым можно гордиться.
   Так было и в том полёте, о котором я хочу рассказать. Поставлена задача: с одной из удалённых посадочных площадок забрать неудачливого комбайнёра, которому косилкой отрезало четыре пальца правой руки, и доставить его в энскую районную больницу. Но во время полёта поступила информация, что нужно лететь прямо в краевой центр, где специально задерживают рейс на Москву, чтобы забрать этого бедолагу в какой-то суперкрутой медицинский центр, где кудесники хирурги сделают с рукой горе-комбайнёра, чудо, чтобы было, как вчера. То есть все пальцы вернуть на место. Обыкновенное для профессионала такое чудо. Но чтобы они это чудо совершили, нашему экипажу нужно сильно постараться и доставить пострадавшего на операционный стол как можно быстрее. Именно поэтому такой полёт называется «срочное санзадание».
   И все, кто этот полёт организует и им управляет знают о приоритете такого задания перед всеми остальными, потому что жизнь человеческая является абсолютным приоритетом. По крайней мере так было в то время, в которое этот полёт происходил.
   Естественно, что обитателю нижнего воздушного пространства (имеется в виду экипаж самолёта «Ан-2») не совсем уютно выполнять полёты на аэродромы, куда летают самые большие самолёты.
   Но статус и осознание ответственности делают своё дело. И Игорь докладывает диспетчеру, управляющему воздушным движением в районе большого аэродрома краевого центра:
   – Срочное санзадание. Буду заходить через привод левым доворотом на двадцать пятую.
   Для диспетчера управлять непривычным «Ан-2» тоже не самая простая задача. Поэтому неудивительно, что следует заминка и диспетчер отвечает:
   – Санитарный борт, у меня на кругу четыре тяжёлых борта. Поэтому занимайте пятьсот метров по давлению аэродрома с курсом на север, затем берите курс к первому.
   Командир «Ан-2» хоть и управляет маленьким самолётом, но статус рейса и ответственность за больного даёт ему право на приоритет, и Игорёк сообщает диспетчеру:
   – Круг, вы меня не поняли. Я иду срочным санзаданием и не запрашиваю условия. Я сообщаю вам, что я буду делать, а вы уж обеспечьте, чтобы мне никто не мешал.
   Уже другой голос, очевидно это руководитель полётов, то есть более высокий чин, выходит в эфир:
   – Борт по срочному санзаданию, разрешаю визуальный заход левым на двадцать пятую, курс на привод, – а потом уже обращается кому-то из экипажей тех тяжёлых самолётов, что были на кругу: – Снижение запрещаю, заходит санитарный борт. Вам проход без снижения, первый по команде.
   В ответ солидный голос пилота тяжёлого самолёта подтверждает, что команду принял и выполняет, но потом всё же не может удержаться от комментария и добавляет в адрес нашего командира маленького самолёта:
   – Ну наглец! – и через паузу: – Но красавец!

ПАСПОРТ

   Все собирались в Болгарию. На энскую эскадрилью пришла разнарядка: выделить пять экипажей для выполнения авиахимработ в дружественной, но заграничной Болгарии. Все кандидаты в обязательном порядке должны пройти утверждение комитетом комсомола, парткомом и профкомом. И это только на предприятии. Затем рекомендованные кандидаты направлялись в горком партии, где уже профессиональные партийные работники должны были убедиться в правильном выборе нижестоящих инстанций и утвердить его.
   Но и этим столь ответственная процедура отбора не заканчивалась. Потом документы утверждённых кандидатов направлялись для профильной проверки в МВД и КГБ, где процедура требовала проверять документы кандидатов на загранкомандировку тщательнейшим образом в течение не менее трёх месяцев. И уменьшить этот срок не мог никто и никому.
   Именно поэтому территориальное управление требовало, чтобы кандидатов было больше, чем установленная квота. То есть нужен был резерв, который может заменить того, кого бдительные органы сочтут неготовым покидать Родину для работы в дружественной соцстране. В такой резерв и попал Игорёк.
   Но резерв не пригодился. И не потому, что не все кандидаты прошли строгий отбор. Всё оказалось много проще: болгарская сторона вдруг потребовала, чтобы обработку виноградников проводили вертолётами, а не самолётами. Но запущенную процедуру остановить невозможно, поэтому через определённые инструкцией три месяца лежали в отделе кадров энской эскадрильи готовые документы кандидатов в загранкомандировку, позволяющие получить загранпаспорт в любой момент.
   Когда Игорёк зашёл в кадры оформлять отпускной, ему напомнили про эти документы. Мол, если соберёшься в турпоездку за границу, то всё для оформления загранпаспорта готово. Игорёк ответил, что страна у нас большая, и так есть куда поехать.
   Он собирался в отпуске навестить родителей, а по дороге погостить у своих однокашников в Москве. Отец попросил на всякий случай взять с собой лётные документы – попытается, мол, договориться о переучивании на «Ан-24» в родном для Игорька городе, а то мама уже места не находит, что сыночек так далеко и без присмотра.
   Для начала Игорёк решил пересечься с однокашником-москвичом, который хоть и работал в Туле, но сейчас должен быть в отпуске. Когда созвонились и Андрей узнал, что Игорёк находится в аэровокзале Шереметьево-1, он обрадовался и попросил никуда не уезжать, а через час ждать под самолётом «Ил-18», стоящим напротив аэровокзала, типа памятник.
   В условленное время Андрей подъехал на такси и объяснил причину выбора этого места. Он-де собирался узнать, что́ с его документами, которые были сданы в отдел кадров самого желанного для любого советского лётчика места работы – ЦУ МВС, или Центрального управления международных воздушных сообщений. Любой пилот, который подходил под строгие критерии этого предприятия, мог сдать свои документы и ждать, когда судьба в виде отборочной комиссии соблаговолит обратить внимание именно на его бумаги.
   Андрей уже два года каждый отпуск являлся сюда, чтобы в очередной раз услышать: «Ждите, вы на листе ожидания». Его это вовсе не расстраивало, потому что ожидание два-три года считалось нормальным, если за тебя персонально никто не хлопотал.
   Отдел кадров находился в ближайшем от самолёта-памятника здании. Очередь была небольшой и состояла из таких же, как они, молодых пилотов из разных регионов необъятной страны. Очень скоро Андрей в порядке очереди вошёл и вышел из кабинета счастливым – запланировали переучивание на конец года.
   Игорёк порадовался за приятеля и спросил, а что нужно для того, чтобы подать документы.
   – Зайди и спроси, – ответил ещё находящийся в эйфории Андрей, – сам всё узнаешь.
   Хорошее настроение передаётся быстрее, чем вирусные заболевания, и Игорёк уверенно вошёл в кабинет.
   – Садитесь, – грозно и громко сказал один из сидевших в кабинете. – Фамилия?
   – Меня нет в списках… – только начал Игорёк, как его перебил громкоголосый.
   – Это к тебе, Петя, – так же чётко и громко сказал он и указал на соседний стол.
   – Ваши документы, – попросил второй обитатель кабинета тихим голосом.
   – Я только спросить, – попытался разъяснить ситуацию наш герой.
   – Давайте документы, а потом задавайте вопросы, – так же вежливо ответил сотрудник отдела кадров, но интонации его почему-то лишали всякого желания ему противоречить.
   Игорёк извинился, быстро достал документы, что просил привезти отец. Владелец кабинета, которого коллега назвал Петей, быстро просмотрел документы и принялся записывать что-то в большой толстый журнал. Закончив сию процедуру, он сделал несколько копий документов на копировальной машине. Затем отдал документы их владельцу и сказал:
   – Здесь заявка на документы для получения загранпаспорта. Вы их сдаёте в свой отдел кадров, но предупреждаете, чтобы паспорт вам не оформляли. Нам нужны только справки ГИЦ. Они и сами знают, что ещё. Сейчас у нас июль, значит, ждём вас в ноябре и тогда будем определяться с типом самолёта, скорее всего это «Ту-134», и сроками переучивания. Это уже как повезёт.
   – А можно я вам завтра привезу необходимые справки? – очень наивно, по мнению обладателя имени Петя, спросил Игорёк.
   – Молодой человек, вы свободны, – ответил вежливо и настойчиво собеседник и, обращаясь уже к своему коллеге, добавил: – Слышал, Николай? Завтра.
   Николай с интересом посмотрел на посетителя и выдал:
   – Давай завтра, – в явной уверенности, что раньше чем через три месяца этого парня не увидит.
   Когда Игорёк вышел из отдела кадров и рассказал своему приятелю обстоятельства общения, тот заметил, что Игорёк не напрасно потратил время, предложил прогуляться по Москве, а потом переночевать у него.
   Но Игорёк отказался, потому что решил позвонить в Энск и попросить, чтобы сегодня московским рейсом передали его документы, затребованные кадровиками. А значит, до вечера придётся быть в аэропорту и переночевать где-то рядом, чтобы утром наконец решить все вопросы и уже весь отпуск быть свободным.
   Завтра Игорёк был первым в очереди в заветный кабинет. И как только услышал из-за двери: «Входите», вошёл и положил бумаги перед тем, кто вчера чисто для прикола предложил принести нужные справки на следующий день. Наш герой не знал, что предложение было для прикола, и принёс требуемое. Теперь опытный работник отдела кадров, в прошлом (в прошлом ли?) явно работник соответствующих специальных служб (абы кого не поставят следить за процессом отбора тех, кто будет, в отличие от всех остальных граждан Страны Советов, часто посещать заграницу), ошарашенно смотрел на предъявленные справки, которые он же вчера попросил предоставить этого обычного, на первый взгляд, кандидата.
   То, что никто не может ускорить процесс выдачи требуемых бумаг, ветеран спецслужб знал, как, например, знал то, что летом бывает дождь, а зимой снег. Или то, что солнце встаёт на востоке, а заходит на западе. Но лежащие перед ним документы говорили о возможности иных вариантов развития событий. И как человек, обладающий аналитическим мышлением, он понял, что если вдруг летом идёт снег, значит это кому-то нужно. Кому-то, кто этим процессом управляет. То есть там, в высоких кабинетах здания, что напротив «Детского мира», решили, что этот молодой человек должен работать здесь и сейчас. Выходит, это наш человек. Недостающий пазл стал на своё место, и он как откомандированный сотрудник должен обеспечить решение этой задачи наилучшим образом.
   Быстро прикинув возможные варианты, бывший оперативник принял решение: своим людям нужно содействовать настолько, насколько позволяют его возможности. Ведь в том числе для решения таких деликатных вопросов он был откомандирован сюда. Быстро собрав все документы, работник отдела кадров попросил нашего героя подождать и покинул кабинет. Вернулся он часа через полтора, не меньше.
   В руках у него был приказ о зачислении Мельникова Игоря Георгиевича в штат лётного отряда самолётов «Ил-76» с направлением на переучивание. Выбор типа самолёта объяснялся просто: на этот самолёт было ближайшее переучивание.
   – Переучивание начинается послезавтра, – рассказал неожиданный благодетель Игорьку. – Сегодня тебя уволят из энской эскадрильи в связи с переводом в ЦУ МВС, я уже договорился с вашим территориальным управлением. Пока будешь учиться, пришлют трудовую и остальные документы.
   Затем ошарашенному новоиспечённому пилоту Управления международных воздушных сообщений вручили командировочное удостоверение, с которым нужно было следовать в бухгалтерию, чтобы получить аванс.
   Откомандированный сотрудник сделал всё, чтобы Игорёк отметил в своём отчёте, что откомандированные службой люди недаром сидят в соответствующих отделах, нужных высоким инстанциям, кадров.
   Ещё не переварив, что произошло, Игорёк из пункта междугородной связи аэровокзала позвонил домой. На радостное приветствие мамы он сказал:
   – Я не приеду сейчас. Завтра мне нужно быть в Ульяновске. Я переучиваюсь на «Ил-76».
   Мама очень расстроилась. Папа же обрадовался, но как человек, любящий порядок во всём, всё же посетовал, что у их сына опять, и уже в который раз, всё не как у людей.

НАТАША

   – Меня зовут Наташа, – раздался знакомый голос откуда-то сверху, если, конечно, принять верным, что верх – это там, куда сейчас, после падения, вызванного неожиданным столкновением, щурясь от яркого солнца смотрел Палыч. На фоне яркого неба можно было разглядеть только силуэт, но Палыч был уверен, что обладательница знакомого голоса если и не смеялась, то, по крайней мере, улыбалась.
   Когда глаза привыкли к яркому солнцу, он увидел действительно смеющееся лицо и руку, протянутую помочь подняться.
   Пришлось воспользоваться помощью незнакомки со знакомым голосом.
   «Может, диктор или артистка, – подумал Палыч, – поэтому и голос знакомый».
   Палыч поднялся и оказался рядом с очень милой обладательницей имени Наташа.
   – Я – Наташа, – повторила она и протянула руку уже для приветствия. – Ну, – опять засмеялась неожиданная собеседница, – неужели я вас так зашибла, что вы своё имя забыли? Я специально выбирала, в кого врезаться, чтобы попасть в крепкие мужские объятия, а оказалась виновницей несчастного случая?
   – Да нет, всё нормально, – пробурчал Палыч.
   – Я даже не буду уточнять, какой из ответов, «да» или «нет», принять во внимание, – продолжала Наташа. – Главное, я должна убедиться, что вы вспомнили своё имя. И пока этого не произойдёт, я просто не имею права вас оставить.
   – Палыч я, – ответил, приходящий в себя от неожиданного столкновения и эмоционального напора незнакомки, Палыч.
   – Хорошо, хорошо, – опять засмеялась то ли виновница инцидента, то ли спасительница. – По имени-отчеству так по имени-отчеству. Но имя-то, сударь, назвать всё-таки нужно. Я не отстану.
   Палыч реально растерялся. Его уже давно никто не называл по имени. Так давно, что он вообще забыл о наличии у него имени. Но смеющиеся сощуренные глаза собеседницы не оставляли сомнения, что ответить всё равно придётся.
   – Сергей, – ответил Палыч и повторил, чтобы убедиться, что реально произносит своё имя: – Меня зовут Сергей.
   – Очень приятно, Сергей Палыч, – собеседница наконец убрала руку, чтобы обозначить книксен. Получилось более чем элегантно с учётом наличия лыж. После чего опять посмотрела Палычу в глаза. – Что стоим? Поехали, – сказала она и продолжила спуск, прерванный столкновением.
   Палычу ничего не оставалось, как последовать, любуясь элегантной техникой, красным лыжным костюмом, подчёркивающим белизну снега, белым снегом, синим небом. И вообще всё-всё было красиво и замечательно.
   С того самого момента, как Палыч вышел из больницы, у него было непроходящее ощущение, что тёмная полоса его жизни закончилась. Это было очень странно с учётом того, что до этого момента он и не подозревал, что жизнь его проходила через тёмную полосу.
   Сейчас же, несмотря на списание с лётной работы, на маленькую зарплату, на отсутствие жилья и сбережений, он постоянно жил с ощущением, что всё будет хорошо. Что всё уже хорошо. И это при том, что когда ему потребовалось пройти медицинскую комиссию для восстановления на лётную работу, командир эскадрильи не просто отказался выдать ему направление, но и заявил, что пока он здесь командир – Палычу лётчиком не бывать. Начальник не мог простить подчинённому взыскание, полученное за нарушения техники безопасности, которые привели к несчастному случаю. Он считал Палыча больше виновником, чем пострадавшим.
   Всё это и привело Палыча на горнолыжный склон на Домбае по профсоюзной путёвке. И сейчас, спускаясь по горному склону за лыжницей в ярко-красным лыжном костюме, Палыч почему-то подумал, что именно благодаря всем неприятностям, благодаря всем, из-за кого его жизнь едва не прервалась, благодаря врачам, которые не позволили его жизни прерваться, благодаря голосу, который сказал ему: «Ты куда?», когда он уже прекратил бороться за жизнь, он оказался на этом склоне в это время. И он испытывал огромную, не вмещающуюся в его сердце благодарность всем и всему за это. Очки запотели, но в конце трассы он увидел Наташу, которая ждала своего нового знакомого.
   – Я Наташа, – опять напомнила она. – Если забыл или чтобы не забыл.
   Она сняла лыжи и побежала догонять подруг, которые уходили в сторону гостиницы.
   Палыч смотрел вслед.
   – Захотел бы забыть, не получится, – сказал он сам себе.
   До позднего вечера у Палыча стояла перед глазами картинка: красный лыжный костюм на фоне белоснежного склона. И после ужина Палыч пошёл в сторону гостиницы, куда ушла незнакомка по имени Наташа.
   Он подошёл к дежурной, не понимая, чего он от неё хочет. Та смотрела на него спокойно. За день её, конечно, достали, но мало ли что у человека случилось, если слов подобрать не может. Трезвый – и то хорошо.
   – Вы не знаете, в каком номере живёт девушка? Наталья звать. В красном таком лыжном костюме. Ярком.
   – Конечно, знаю. У нас ведь всего одна девушка в лыжном костюме. Тем более цвет знаешь. А если ещё и имя…
   Палыч сам усмехнулся глупости своего вопроса и пошёл на выход.
   – Стой, – окликнула его дежурная и с явным раздражением, очевидно вспоминая что-то личное, добавила: – Что же вы все такие ненастойчивые пошли? Вот для тебя.
   Дежурная протянула сложенную пополам страницу в клетку. На ней красивым почерком было написано: «Тому, кто спросит Наталью в красном лыжном костюме».
   Палыч, продолжая удивляться, развернул записку. Таким же ровным почерком было написано: «Мы с девчонками в кафе до одиннадцати».
   – Куда пошёл? – опять окликнула дежурная Палыча, когда тот пошёл на выход. – Вход в кафе возле лифта.
   Палыч поплёлся в указанном направлении, уговаривая себя, что не стоит этого делать, уж больно всё странно складывалось. Так бывает, когда загоняют в расставленные опытным охотником силки или капканы добычу или когда гонят зверя на номера, зная досконально повадки жертвы.
   Или… когда это судьба.
   Но Палыч понимал, что охотиться на него некому, а судьба – это вообще понятие не из его жизни. Поэтому и было странно всё происходящее.
   В кафе было людно, и вряд ли можно было кого-то здесь найти, если заранее не договориться о встрече. Поэтому не стоило и пытаться искать практически незнакомого человека, тем более что одна из примет – красный лыжный костюм – была бесполезна, а кричать «Наташа!» Палыч был неспособен. Он уже повернулся, чтобы выйти, как его остановил знакомый голос:
   – Сергей Палыч, мы здесь. Мы здесь, – ещё раз прозвучал знакомый голос.
   И Палыч наконец увидел большую компанию за составленными в ряд столиками в углу.
   Уходить было поздно, хотя Палычу вдруг очень захотелось уйти. За столом оказался исключительно женский коллектив. Все с интересом смотрели на Палыча. Наташа показала на стул возле себя, а замолчавшим заинтересованным подругам сказала:
   – Знакомьтесь: Сергей Павлович – наш новый проректор по воспитательной части, командирован следить, как мы тут себя ведём. – И потом уже Палычу, но громко, чтобы все слышали: – А что же вы без жены? Обещали же с женой прийти.
   – Отдыхает, – ничего не понимая, ответил лжепроректор.
   Когда интерес подруг погас, Наташа шепнула:
   – Извините.
   – Ничего, я понял, – ответил Палыч, естественно, ничего не понимая.
   Ещё какое-то время подружки-однокурсницы поболтали на нейтральные темы – всё же проректор слышит – и начали расходиться.
   В холле гостиницы Наташа сказала:
   – Подождите минутку, я вас провожу. Только куртку надену.
   – Вы что, смеётесь? – засмеялся сам Палыч.
   – Нисколько, – ответила Наташа. – Должна же я предоставить вам возможность проводить меня.
   И побежала к лифту. Через несколько минут она вернулась в красной лыжной куртке.
   Когда они вышли, Наташа крепко взяла Палыча под руку. Они шли по плотному снегу, и это выглядело вполне естественно.
   – Извините, – опять сказала Наташа.
   – А что это было, – спросил Палыч, – я могу поинтересоваться? Вы что, приняли меня за другого?
   – Сергей Палыч, при всём уважении вы не тянете ни на проректора, ни на женатого, – смеясь, сказала собеседница.
   – Почему это? – почти не обидевшись, удивился Палыч.
   – Почему что? Почему не проректор или почему не женат?
   Наташа поскользнулась, но удержалась за Палыча. Следом поскользнулся Палыч, но Наташа поддержала его.
   – И то и другое, – напомнил Палыч про свой вопрос.
   – Извините, Сергей Палыч, но у вас на лбу написано: проблемы на работе и в личной жизни. Вы думаете, почему бабы крутятся роем подле вас? Потому что чуют – холостой. Ни разу не женатый.
   – Что-то я не заметил, что кто-то возле меня крутится, – искренне возразил Палыч.
   – Я же говорю, ни разу не женатый. Был бы хоть раз женат – заметил бы, – и добавила: – Пора меня провожать.
   Они повернули в сторону гостиницы и шли молча. Палыч первый раз в жизни не ощутил неловкости от молчания.
   Возле крыльца гостиницы Наташа остановилась, повернулась лицом к Палычу. В неловкости Палыч попытался обнять её, но она выставила ладошку, которая упёрлась в грудь провожатого.
   – Не будем форсировать события, – спокойно и без упрёка сказала она и почти без паузы добавила: – Но и тормозить не будем, – и, немножко приподнявшись на цыпочки, поцеловала Палыча в щёку.
   Потом провела рукой по щеке, будто забирая оставленный там поцелуй, и побежала к дверям гостиницы. У дверей повернулась и крикнула:
   – Завтра в девять – здесь.

БЛИЗОСТЬ

   Я не знаю, дорогой читатель, правильно ли поступаю, продолжая рассказ о романтических отношениях наших героев, когда они неумолимо развиваются в определённом и понятном направлении.
   К моему сожалению, по разным объективным причинам, я не имею возможности спросить в настоящий момент их согласия. Поэтому давайте договоримся – повествование идёт исключительно о выдуманных персонажах, существующих только в нашем с вами воображении. Это позволит мне продолжить сей рассказ с максимальной долей искренности, а вам добавить недостающие или упущенные мной детали.
   Палыч никогда в жизни не слышал своё имя столько раз, как за последние несколько часов, проведённых в другом измерении, о существовании которого не имел представления до того, как его губы коснулись губ Наташи. Это было несколько часов назад.
   А может, несколько лет или даже несколько столетий.
   Таким странным стало время. Одно было ясно: всё, происходившее и произошедшее ранее, – было в прошлой жизни. Или, вернее – с тот момента, как Палыч после падения на склоне услышал имя Наташа началась новая жизнь. акие потрясения – это как столкновения двух планет, не проходят без последствий, а отзываются разными катаклизмами даже в самых дальних уголках Вселенной.
   Они лежали в кровати гостиничного номера, и свет уличного фонаря отражался от тела любимой женщины, подчёркивая совершенство форм, сводя с ума красотой изгибов и манкостью откликов на прикосновения Сергея к этому самому гениальному творению Создателя или природы, кому как больше нравится, – женскому телу.
   Телу любимой женщины.
   Проговаривая про себя «любимая женщина», Сергей испытывал небывалый восторг и трепет от невиданной доселе внутренней свободы. Губы Сергея касались шеи, плеча, лопаток любимой и эти прикосновения немедленно обозначались мурашками, подтверждая желание этих прикосновений.
   – Я падшая женщина, Серёжа, – тихо сказала Наташа. – Знала бы моя бабушка, что у меня была близость с мужчиной, с которым я знакома меньше года. – Потом она повернулась к Палычу лицом и добавила: – Хотя если быть абсолютно искренней, то меньше недели. Ты понимаешь – ты занимался любовью с падшей женщиной? – Наташа ударила кулачком в плечо Сергея. – Ты смеёшься? А ты не только занимался любовью с падшей женщиной, но и способствовал этому падению. Как ты будешь с этим жить, Серёжа?
   – Думаю, замечательно, – ответил Сергей. И у него опять разлилось тепло от этого «Серёжа», которое до сих пор он не мог ассоциировать с собственной личностью. И вообще, всё происходящее воспринималось чем-то нереальным. Наверное, так должен чувствовать себя человек, попавший по воле доброго волшебника в сказку.
   А кто бывал в сказке, знает: сказки, если они настоящие, не заканчиваются. Сказка продолжает жить в сердце, постоянно напоминая, что она есть.
   – Я тебя люблю, – выдохнул Сергей.
   – Я знаю, – сказала Наташа и ответила: – Я тебя люблю. – И, поцеловав, добавила: – Это единственное моё оправдание перед бабушкой.
   Вечером они сидели в кафе за столиком. Сидели молча, не испытывая неловкости от молчания И это является наивернейшим признаком гармонии отношений. С любимым и молчать – удовольствие. Хороший собеседник – это тот, кто может наполнить молчание другого правильным содержанием. А лучше, чем любимый человек, собеседников не бывает.
   Молчание прервала Наташа:
   – Через два дня я уезжаю.
   Этот известный факт поразил Палыча своей неуместностью и несправедливостью. Неужели вот это всё может вдруг прекратиться?
   Хотелось крикнуть: «Ты где, Создатель?»
   – Ну, и?.. – продолжила Наташа, опять убеждаясь в бабушкиной мудрости, утверждавшей: если мужчине не объяснить достаточно настойчиво, чего он хочет, то сам он может об этом и не догадаться. – Когда ты собираешься делать мне предложение? – спросила Наташа, глядя в глаза, как смотрят, когда напоминают про обещанный подарок и нет ни малейшего сомнения, что подарок готов и ждёт, когда про него вспомнят.
   До Палыча сказанное доходило медленно, как и всё в последние дни, которые он провёл в непривычном для себя состоянии эйфории. Но поняв суть сказанного любимой, он задохнулся:
   – Наташа, Наташа, ты хоть знаешь, кто я? Что я могу тебе дать? У меня ни кола ни двора. Ни жилья, ни профессии. Ни перспектив. Если бы у меня был хоть малейший шанс сделать тебя счастливой, я бы обязательно им воспользовался. Но сейчас единственное, что в моих силах – это не сделать тебя несчастной.
   Наташа смотрела на Палыча так, как будто знала, что он скажет, и была готова к такому ответу.
   – Говоришь, ничего не можешь дать? – спросила она. – А любовь? Ты же любишь меня, я знаю. Твоей любви мне будет достаточно. – Глаза предательски наполнились влагой, и по левой щеке мужчины побежала слеза. Наташа подняла руку и большим пальцем справилась с ней. – Всё у нас будет, – уверенно сказала она. – Может, я чего и не знаю наперёд, но в том, что я принесу удачу своему мужчине, я уверена. Любимому мужчине. У тебя просто нет шансов не стать счастливым и не сделать счастливой меня.
   Время остановилось, и не было иных желаний, кроме продолжения этой невесть откуда появившейся всеобъемлющей и всепоглощающей близости. Эту идиллию нарушил противный звук автомобильной сигнализации за окном.
   Наташа повернулась к Сергею и сказала:
   – Знаешь, совсем недавно я во сне спросила – не знаю даже кого – где мой суженый? И я увидела тебя. Лица я не видела, но сейчас сомнений в том, что это был ты, у меня нет. Ты шёл от меня за какой-то женщиной. Меня это так возмутило. Надо же, суженый мой, а его незнамо кто от меня уводит, и я крикнула, но сил было мало и получился просто шёпот: «Ты куда?». Женщина мгновенно исчезла, и я поняла, что скоро тебя встречу. Вещий сон называется.
   Сергей стиснул руку Наташи и сказал:
   – Спасибо. Теперь я понимаю, почему твой голос мне был знаком ещё до нашей встречи.

ИГОРЬ

   Когда перед командировкой Игорёк зашёл в отдел кадров доложить, что убывает на учёбу, Николай Иванович (так было написано на табличке при входе в кабинет) напоследок дал совет, который, как выяснилось, оказался очень полезным нашему герою.
   – Слушай и запоминай, – сказал он, провожая до дверей и положив руку на плечо Игорьку. – На все вопросы, кто ты и как попал в Шереметьево, отвечаешь одно: «Шёл, вижу объявление, захожу, спрашиваю: берёте ли пилотов на работу? Отвечают: берём. Так я и оказался в ЦУ МВС».
   – Так и было, Николай Иванович, – искренне ответил Игорёк.
   – Молодец, хватаешь на лету, – похлопал по плечу Николай Иванович и добавил, пожав руку: – Для тебя – дядя Коля.
   Затем Игорёк, в полном соответствии с командировочным предписанием, прибыл в школу высшей лётной переподготовки, которая занималась переучиванием пилотов всей страны на новые для этих пилотов типы воздушных судов. Так получилось, что на каждом этапе административного процесса приёма нашего героя на обучение его документы перепроверялись неоднократно и с особой тщательностью. Сами посудите: с «Ан-2» и на «Ил-76». Как-то это очень странно. Да ещё и на международные линии.
   К тому же мест в очередной набор переподготовки явно не хватало на всех желающих, о чём свидетельствовали крутившиеся здесь пилоты из разных регионов, которые всем своим видом показывали девушкам, работавшим на приёме документов, что ещё одно местечко их хорошему другу, настоящему джигиту, – и девушки никогда и ни о чём не пожалеют. Те хихикали и говорили, что группы не резиновые и все не поместятся. И документы Игорька отложили в сторону ввиду спорности соответствия критериям переподготовки. Похоже, для кого-то забрезжила надежда, что ещё одно местечко может освободиться.
   И когда Игорёк вдруг подумал, что удача устала и оставила его, она – удача – проявилась в лице начальника, которого все ждали, не зная, что делать со странным кандидатом, и с надеждой, что он не подходит и освободит место.
   Опытный бюрократ моментом развеял все сомнения подчинённых, сославшись на требования соответствующей инструкции, и добавил, что если такого кандидата послали на переподготовку, то значит, это кому-то нужно, и лучше этого кого-то не обижать своим недоверием к его решениям.
   Так Игорёк запомнил на всю жизнь, что бюрократия – это не только бумаги, но и мудрость. И это ему помогало, когда самому пришлось заниматься ещё и бумажными делами.
   Но скепсис в отношении нашего героя по подводу того, что «молодо-зелено», а уже на такой лайнер, не закончился административным корпусом. Пилот-инструктор не менее, чем молоденькие секретарши, был возмущён несправедливостью данной ситуации. По крайней мере он считал ситуацию несправедливой. Тем более объяснение, как он попал на международные перевозки, которое его подопечный представил, его откровенно разозлило. И стал он уделять очень пристальное внимание своему молодому слушателю.
   Несмотря на молодые годы, Игорёк имел определённый опыт в общении с руководителями. Поэтому выбранная им тактика, которую можно назвать «понял, товарищ командир», хоть и не сразу, но имела успех.
   Как понятно из названия, молодой стажёр на все, абсолютно на все замечания, обращения, упрёки своего инструктора отвечал: «Понял, товарищ командир».
   На двадцатый или тридцатый раз инструктор не выдержал и раздражённо бросил:
   – Что ты заладил одно и то же: «Понял, товарищ командир… Понял, товарищ командир…»? Ты что, других слов не знаешь?
   На что получил абсолютно искрений ответ:
   – Понял, товарищ инструктор.
   – Что ты понял? – взорвался инструктор.
   – Реже говорить «понял, товарищ командир».
   И впредь Игорёк чередовал «понял, товарищ командир» и «понял, товарищ инструктор».
   На этом противостояние и закончилось. Не объявлять же взыскание за «понял, товарищ командир». Пришлось нашему инструктору изливать своё недовольство несправедливостью бытия на головы других подопечных. Были бы головы, а причины всегда можно найти.
   Но всё это мелкие детали на фоне сложного, но увлекательного процесса – освоения нового самолёта, получения навыков управления им.
   Закончив обучение согласно расписанию занятий и полётов, Игорёк прибыл для дальнейшего продолжения лётной работы в своё новое подразделение. Здесь лётные командиры много спокойней отнеслись и к предыдущему лётному опыту нового второго пилота, и к его не очень солидному для их подразделения возрасту. Раз кадры и высшее руководство так решило, значит, будем с этим работать.
   Правда, коллеги из других подразделений первое время, встречая молодого второго пилота «Ил-76», показывали на него и шёпотом говорили друг другу:
   – Второй пилот на «Ил-76» в двадцать шесть лет. Представляешь, кто за ним стоит?
   Игорёк делал вид, что не слышит. А через время, когда он прибыл на свой первый производственный полёт и, знакомившись, представился бортинженеру, тот сказал чётко и непререкаемо:
   – Вы, коллега, второй пилот лайнера «Ил-76». Никаких «Игорёк» быть не может! Игорь, только Игорь! Пока. А потом, когда придёт время, и про отчество ваше спросим.

РАБОТА

   Всё, абсолютно всё, что происходит на земле, подчинено единственной цели – выполнить полёт. Конечно, имеется в виду, что разговор идёт про авиацию. А мы здесь иных разговоров и не ведём.
   Экипаж – и в полёте, и при подготовке к полёту – напоминает хорошо отлаженный механизм, где каждый знает свои функции и умеет их выполнять. А центром всего этого является командир, которому полагается получать информацию, анализировать её, принимать решения и следить за их выполнением. А при необходимости – вносить коррективы. Непросвещённому в сих тонкостях авиационного бытия может показаться, что все в экипаже заняты своим делом, только командир мало того, что ничего не делает, так ещё и пристаёт или даже придирается к своим подчинённым.
   То, что сказано выше, относится к большой авиации, какой она была в описываемое время. В малой же авиации, из которой был родом наш герой, всё было иначе. План полёта, штурманские документы и расчёты, анализ метеообстановки, получение кодов «свой-чужой», принятие решения, заправка самолёта – всё это было в зоне ответственности экипажа из двух пилотов в лучшем случае. Почему в лучшем случае? Потому что какое-то время после начала лётной деятельности за полноправного члена экипажа молодого второго пилота считать не приходится и трудится тогда один командир, ещё и исправляя косяки новичка.
   Поэтому наш герой, которого мы уже вроде бы должны называть Игорь, а никак не Игорёк, во время подготовки к своему первому производственному полёту испытывал колоссальный дискомфорт. В штурманской находился заместитель командира его эскадрильи. Большой, под стать самолёту «Ил-76», и такой же харизматичный, как упомянутый лайнер. Вокруг командира и под его контролем и происходило действо – рождение предстоящего полёта. Каждый знал свои обязанности и выполнял их, командир координировал, и только Игорь не находил своего места в этом процессе.
   Поэтому решил наш герой обозначить своё знание авиации, административное рвение и предложил узнать, где самолёт и что с ним.
   – Нет нужды, – ответил лётный командир, – бортинженер уже занимается этим.
   – Может, узнать про загрузку? – молодой второй пилот ещё раз попытался быть полезным экипажу.
   – Не нужно, – снова получил ответ от капитана, – бортоператоры узнают.
   – Тогда давайте я получу навигационный чемодан или коды опознавания, – продолжал новичок в большой авиации искать себе работу.
   – Штурман получит чемодан, радист – коды.
   – А мне что делать? – расстроенно спросил равноправный член многочленного экипажа.
   Командир, который был в этом рейсе и инструктором, спокойно-назидательно и очень чётко сказал:
   – Ты пилот. Ты ничего не должен делать.
   Было очень непривычно и приятно услышать такое, осознавая на практике, что значит «многочленный экипаж».
   Впрочем, это оказалось ненадолго. Через несколько лет Игорь переучился на самолёт «Боинг-737», где экипаж два человека, как на том самом «Ан-2», и вспомнил сразу, что перед полётом он должен знать, где самолёт и в каком он состоянии, какая будет загрузка. Естественно, что и навигационный чемодан, и коды опознавания, и штурманские расчёты, и таможенные декларации, и паспорта, и разрешения на пролёт территорий, и данные о погоде, и полётное задание – всё-всё на экипаже из двух человек.
   А сейчас можно было наслаждаться благами, которые представляет, уходящая в прошлое, авиация с большим экипажем.
   Управлять лайнером, который почти в сорок раз тяжелей предыдущего самолёта, было странно и интересно. Так же, как интересно оказаться в рубке океанского лайнера, имея исключительно опыт управления дедушкиной моторкой в спокойных водах небольшого озера.
   Пилотская кабина воздушного корабля – это самый настоящий капитанский мостик, на который нужно было подниматься по лестнице. Этажом ниже (на первом этаже, как утверждал навигатор, или в подвале, как утверждал радист) располагалась штурманская рубка, где вполне могла поместиться (а иногда и помещалась) полноразмерная раскладушка для сна. Всё было вновь и непривычно. Однако навыки пилотирования, пусть и маленького «Ан-2», вовсе не лишние и для управления солидным лайнером, в чём убедился наш герой ещё в процессе лётного обучения.
   Инструктор также дал понять новоиспечённому второму пилоту, что, умея управлять одним самолётом, ты обязательно освоишь и самолёт иной. Игорь попробовал и ручное управление, и управление автопилотом в различных режимах. И даже зашёл на посадку по приборам и посадил самолёт на, горбатую с одной стороны, посадочную полосу аэродрома города Люксембург, забыв, правда, после приземления дать команду «Реверс внешним!», но бортинженер и так знал, что делать.
   Посадка была комфортной, и экипаж посчитал, что боевое крещение состоялось.

ДОЛЛАР

   Всё, что происходило от момента явки на работу до постановки самолёта на стоянку в Люксембурге, вызывало восторг и эйфорию нашего героя, только что пересевшего на этот лайнер с маленького «Ан-2».
   Но то, что стало происходить дальше, ввергло его в ступор. Ещё в аэропорту вылета, когда необходимо было записать наличные деньги (не более тридцати рублей и купюрами мельче десятки), Игорь понял, что не всё он знает о характере предстоящей деятельности. А когда уже в Люксембурге в кабину поднялся представитель авиакомпании в этом европейском порту и предложил второму пилоту получить суточные и пройти с ним в дьюти-фри, Игорь осознал, что без специальной подготовки он вряд ли справится с этой, куда более сложной, чем пилотирование самолёта, задачей. Но радист помог. Дал список, который он составил в полёте, кому и что из членов экипажа нужно купить в дьюти-фри. А также посоветовал сохранить чек, чтобы потом правильно посчитать и раздать сдачу.
   Молодой второй пилот ничего не понял, но список взял и совет запомнил. Затем короткая поездка по перрону на крутом иностранном авто – и через несколько дверей и лифтов, которые открывались только пропуском представителя, попал в абсолютно странный и непонятный для простого советского человека мир под названием дьюти-фри, в котором только видов и марок алкоголя было больше, чем наш герой видел во всей своей предыдущей жизни. Представитель посмотрел на листок бумаги в руках второго пилота, кивнул полки и сказал:
   – Выбирай по списку.
   Игорь попытался найти хоть что-то, но наблюдавший за ним коллега всё понял. Выставил из тележки выбранное горе-покупателем и стал наполнять тележку сам со словами:
   – Ты что, экипаж разорить хочешь? Hennessy у тебя написано VS, а ты взял XO, и Jonny Walker тебе заказали Red Label, а ты взял Black, – забрал у него деньги и тележку.
   Быстро набросал всё заказанное и потом спросил, что себе возьмёт новичок и, не получив ответа, решил:
   – Значит, Kirsberry.
   Потом, оплатив все покупки, вручил ошалевшему от незнакомых слов и понятий Игорю заполненную корзину, чек и сдачу.
   Всю обратную дорогу незадачливый второй пилот на пару с опытным радистом считали, у кого на сколько вышла покупка, кому сколько полагалось сдачи от положенной за двухчасовую стоянку четвертинки (то бишь двадцати пяти процентов суточной нормы командировочных в валюте). Насилу разобравшись, до начала снижения Игорь разнёс всем их покупки и сдачу и с удивлением обнаружил оставшиеся две зелёные купюры номиналом один доллар.
   – А это что? – удивлённо спросил кассир на общественных началах.
   – Это твои, – объяснил радист и рассказал, что это обязательно нужно записать в валютную книжку.
   Держать в руках то, за что ещё недавно можно было получить реальный срок, было странно и боязно. И как выяснилось, эти эмоции были ненапрасными.
   После полёта прошли в самолёте таможенный досмотр, когда поднявшийся на борт самолёта таможенник мельком взглянул на сумки членов экипажа и проштамповал валютные книжки, попросив одного из операторов предъявить записанные в книжке японские иены, а другого норвежские кроны. Уже в автобусе, доставлявшем экипаж к терминалу, Игорь вдруг понял, что потерял один доллар.
   Не представляя, что в такой ситуации можно делать, он обратился к штурману. Тот, выслушав озадаченного Игоря, сказал сквозь зубы:
   – Ти-ихо… – растянув первый слог, и, озираясь по сторонам, прошептал: – Поговорим, когда выйдем из аэровокзала.
   Такой ответ не добавил уверенности нашему герою. Когда после всех послеполётных процедур Игорь вместе со штурманом покинули аэровокзал, тот объяснил своё поведение по-прежнему негромким голосом:
   – Здесь везде слушаю, записывают, снимают, – говорил он, очень подозрительно оглядываясь по сторонам. – Статья восемь-восемь тебе ничего не говорит? То-то. Ты сейчас записал два доллара, а завтра придёшь на вылет, тебя таможенник попросит показать эти два доллара, и что ты покажешь? Сразу статья восемь-восемь – валютные махинации.
   – Может, купить? – спросил реально напуганный второй пилот. – Сейчас что-то двадцать пять – тридцать рублей доллар стоит.
   – Вот – это первая ошибка, – поднял указательный палец вверх штурман. – А откуда ты знаешь, что это не таможенник вынул у тебя этот доллар, когда валютную книжку проверял? А? Так вынули у тебя доллар и наблюдение за тобой поставили. Ты дёрнулся покупать, и – оба-на, браслеты и статья. А у них погоны и награды.
   – Так, может, написать заявление, что я потерял? – обескураженно предложил Игорь.
   – Нет, тогда уже лучше сразу явку с повинной. Срок будет условный, но про авиацию можешь забыть.
   – И что, ничего уже нельзя сделать? – в отчаянии спросил второй пилот – растяпа.
   – Ты всё, что мог для собственного спасения сделать, уже сделал, – успокоил опытный покоритель международных трасс. – Обратился ко мне. Теперь слушай внимательно и ничего не записывай, – сказал он, опять очень подозрительно оглядываясь по сторонам. – В следующий раз приходишь на вылет и записываешь в валютную книжку один доллар, который у тебя есть. Таможенник сразу увидит несоответствие и резко, глядя в глаза, спросит: «А где ещё один доллар?» А ты так спокойно: «Дома. Показывал ребёнку, как выглядит доллар, и забыл положить в кошелёк». Ещё раз повторю: спокойно. Он тебя услышал и по инстанции доложит, мол, есть подозреваемый. Может, наружку за тобой пустят, может участковому сообщат, но ты в упор не замечаешь этого внимания к собственной персоне. Потому что уже в следующей командировке ты собираешь мелочью сумму в один доллар. Когда в страну въезжаешь, то мелочь не записывается. А уже на следующую командировку прибавляешь к имеющейся у тебя валюте ещё один доллар. Таможенник уже готов тебя захапать, а ты тут раз – и всё! У тебя всё сошлось. Он такой ещё надеется, что зацепит тебя, типа предъяви доллары. А ты – бах! – и показываешь доллары и ещё один мелочью. Всё, ты на свободе – враги в дураках.
   – Спасибо, – только и мог вымолвить после этого триллера в исполнении своего коллеги Игорь. – Что бы я без вашего совета делал?
   – Сухари бы сушил, – уверенно произнёс ветеран, и Игорь ему поверил.
   Это уже потом ему коллеги объяснили, что штурман по фамилии Комарин где-то потерял третью букву своей фамилии, и эта буква была «ш».

ЭНСК

   Палыч, вернее, как мы уже выяснили, Сергей Палыч, летел в Энск на крыльях. В прямом и переносном смысле. Будущее было непредсказуемым и туманным, каким оно всегда и бывает, когда решено начинать с нуля.
   Конечно, авиацию оставлять Палыч не собирался. Можно будет устроиться в каком-нибудь подмосковном аэропорту дежурным штурманом, что проблематично, но мотористом его точно возьмут. Со временем можно будет восстановиться на лётной работе. Впрочем, всё это меркло на фоне того, что Палыч решил быть счастливым. А общение с Наташей убедило его, что это возможно. И самое главное, он узнал, что это такое – быть счастливым.
   И для достижения поставленной задачи нужно было написать заявление об увольнении, отработать положенные две недели и начать исполнять план.
   Итак, первый пункт плана – написать заявление об увольнении по собственному желанию. Для этого Палыч прямо по прилёте в Энск направился к командиру эскадрильи. Очень хотелось, отдавая заявление, бросить начальнику в лицо, что ему, Палычу, от начальника ничего не нужно, кроме подписи под заявлением, которую тот не может не поставить.
   Но реальность вносит свои коррективы в наши планы. Палыч уже приготовился высказать всё, что накипело, но не застал в кабинете объект своего негодования. А застал на месте командира авиаэскадрильи Анатолия Ивановича. Тот спросил, по какому поводу Палычу нужен начальник, и, выслушав его, удивился:
   – А увольняться зачем? Пройди комиссию, восстановись на лётной работе и увольняйся.
   – Мне командир не подпишет направление на медкомиссию, – объяснил свои действия Палыч.
   – Подпишет как миленький, – ответил Анатолий Иванович, достал соответствующий бланк, вписал фамилию и инициалы Палыча, расписался и поставил печать. – Вот видишь, уже подписал.
   Палыч взял направление и со смешанными чувствами покинул кабинет. С одной стороны, рушились его планы через две недели на новом месте начинать новую жизнь с нуля, но с другой стороны, справедливость начинала торжествовать.
   В штурманской Пал Степаныч рассказал, что у них теперь новый командир эскадрильи. Анатолий Иванович звать командира. А прежнего сняли и перевели во вторые пилоты, потому что тот полетел с Серёгой Ихотиным на тренировку готовить того к подбору посадочных площадок с воздуха. Площадочку подобрали коротенькую, ветерок вроде штиль, а у земли попутный оказался. И на пробеге стало понятно, что не хватит площадки. Серёга правильно решил крутануться – дал ногу, зажал тормоза, а комэска не понял и, когда увидел, что самолёт ведёт влево, дал правой ноги. А он физически посильнее Серёги и пересилил попытку тренируемого, себе на голову. А дальше простая механика: тормозную гашетку Сергей зажал, командир поставил педали нейтрально, затормозив тем самым оба колеса. Результат – капотирование. Самолёт лежит вверх колёсами. Сейчас самолёт восстанавливают. Комэска во вторые – он же старшим на борту был. Ихотину талон номер один изъяли. Хотя по закону с него-то какой спрос? Он только тренировался.
   Палыч испытал двоякие чувства. С одной стороны, вроде бы и справедливо, а с другой стороны, как лётчик он понимал, что́ участники события (пусть и не те люди, за которых он переживал) сейчас чувствуют. И сочувствие перевесило злорадство.
   И в результате этого инцидента Палычу пришлось задержаться, чтобы приезжать к любимой не с пустыми руками, а действующим пилотом. Разница была столь ощутимой, что Палыч согласился провести ещё какое-то время в Энске.
   Палыч договорился с Наташей звонить вечером каждую пятницу. Для чего нужно было ехать в центр города в пункт междугородной телефонной связи. Сейчас это трудно понять, но были времена, когда не было мобильных телефонов. Ни у кого не было. Их ещё не придумали. И стационарные телефоны были далеко не у всех. У Наташиных родителей, с которыми она жила, телефона не было. Был телефон у Наташиной бабушки, которую она всегда посещала по пятницам после занятий. А теперь ещё и для того, чтобы дождаться звонка Сергея.
   Но в ближайшую пятницу позвонить не удалось, потому что в это время Палыч был в самолёте – летел пассажиром из краевого центра, где прошёл медицинскую комиссию для восстановления на лётной работе, в Энск. В следующую пятницу Палыч уже летал с инструктором программу восстановления после перерыва, и ночь их застала на посадочной площадке, куда они привезли врача. В течение дня врач два раза присылал машину, чтобы его ждали, потому что придётся везти больного в Энск. Когда стало понятно, что придётся переночевать, Палыч пошёл в ближайший дом позвонить, но хозяин объяснил, что телефон только на почте и в сельсовете, которые до утра закрыты.
   Почему-то в другие дни Палыч звонить боялся, памятуя строгость нравов Наташиной бабушки, но когда в очередную пятницу пришлось по погоде заночевать вдали от таких благ цивилизации, как телефон, он набрался смелости и позвонил по заветному телефону в субботу.
   Услышав голос Наташиной бабушки, Палыч стушевался и не знал, как представиться. Но строгий голос с хорошей дикцией и правильной артикуляцией на том конце провода всё же позволил разговору начаться:
   – Что же вы мямлите, молодой человек? Вы, скорее всего, Сергей и хотите переговорить с Натальей. Прежде чем я передам ей трубку, я считаю себя обязанной отметить, что не сомневаюсь в наличии объективных причин вашего столь продолжительного молчания. Но хочу заметить, что в наше время уже изобретён телеграф, который позволяет пусть и коротко, но предупредить об этих объективных обстоятельствах.
   Палыч не успел ничего сказать, но в трубке уже услышал родной голос любимой:
   – Бабушка, бабушка, дай трубку, – и уже Палычу: – Серёжа, как я рада, что ты позвонил. Я волновалась. У тебя всё в порядке?
   Когда уже через две недели Палыч общался с бабушкой лично, она принесла свои извинения за то, что адресовала Сергею упрёки, которые, по сути, заслужила почта, не доставившая ни одну его телеграмму по адресу.
   Бабушка Наташи была небольшой хрупкой женщиной, в которой в равной степени наличествовали твёрдость и обаяние.
   После общения с бабушкой Сергей сказал Наташе, что по голосу он представлял бабушку совсем другой – большой и властной.
   – Она такая и есть, – ответила Наташа. – Но ещё и добрая и мудрая.
   – А как же ты ей объяснила, что ждёшь звонка от мужчины, с которым знакома меньше года? – шутя спросил Сергей.
   – Знаешь, как я боялась, – сказала Наташа. – А она сказала, что год нужен для того, чтобы понять и быть уверенной, что любишь и любима. И порадовалась, что у меня на это ушло много меньше времени.

ВЕРОНИКА

   За эмоциями и переживаниями Сергея и Наташи я как-то упустил довольно значительное событие. Отъезд Палыча из Энска. Когда все положенные программы были отлётаны, проверки пройдены, приказы подписаны и документы выданы, Палыч зашёл в кабинет к Анатолию Ивановичу. Поблагодарить и проститься.
   Командиру было приятно, хотя и говорил, что ничего особенного для Палыча он не сделал. Но Палыч сказал, что вернуть веру в справедливость – это дорогого стоит и он хотел бы проставиться, как положено.
   И тут командир эскадрильи Анатолий Иванович, которого Палыч знал столько времени, сколько трудился в Энске, а это значит – всю лётную жизнь, ошарашил.
   – Так я не пью, совсем, – сказал Анатолий Иванович. – Как эта новость мимо тебя прошла?
   Очевидно, что вид Палыча выказал всё же его изумление, несмотря на то что Палыч очень старался этого не показать. Но командир уже привык к подобной реакции.
   – Мне внучку прислали на каникулы, – просто объяснил он резкое изменение в своей жизни. – Мелкая, в четвёртом классе учится, но посмотрит в глаза – и мурашки по телу. Я с работы пришёл подшофе. Она встретила радостная, обняла, а потом отстранилась и говорит: «От тебя как от папы пахнет. – И добавляет: – Ты хочешь, чтобы я и тебя разлюбила? Хочешь, чтобы я была несчастной?» Знаешь, как страшно стало? Я думаю, ножом в сердце не так больно, как мне было от её слов. И всё, отрезало. Так что если хочешь приятное старику сделать, приходи вечером на чай. Маня будет рада, и внучка любит общение.
   Палыч даже немного смутился, когда увидел просительный взгляд своего уже бывшего начальника, и пообещал прийти.
   По дороге в гости Палыч зашёл в центральный гастроном, где за заведующей был должок (Палыч ей недавно на свадьбу дочери привозил осетров). Так что Палыч пошёл в гости не с пустыми руками, а с чудом невиданным, по крайней мере для Энска – двумя тортами «Птичье молоко».
   Анатолий Иванович жил в пятиэтажке в центре. Палычу приходилось там бывать, когда доставлял своего шефа домой после затянувшихся застолий. Тётя Маша, жена командира, всегда на удивление спокойно забирала мужа, который, увидев супругу, становился смирным и послушным и, стараясь изобразить трезвость, лепетал: «Манечка, ни в одном глазу. Ей-богу, ни капли, Манечка».
   Тётя Маша встретила Палыча очень приветливо, поздравила с изменением семейного положения и шутливо добавила, что ещё одной несчастной в их полку прибыло.
   Анатолий Иванович очень обрадовался, будто сомневался, придёт ли бывший подчинённый, и громко позвал:
   – Вероника! У нас гости.
   Из комнаты вышел очень серьёзный человек одиннадцати лет с не по-детски грустными глазами и русой косой.
   – Здравствуйте, – серьёзно сказала девочка и протянула руку для приветствия. – Вероника.
   – Очень приятно, – ответил Палыч и нежно пожал протянутую руку. – Палыч.
   – А имя? – строго глядя в глаза, спросила обладательница русой косы.
   – Сергей, – уточнил Палыч.
   – Очень приятно, Сергей Павлович, – подвела итог процедуре знакомства строгая собеседница, которую боялся даже командир энской авиаэскадрильи, почитай самый главный лётный начальник во всей округе.
   Пока тётя Маша и Анатолий Иванович суетились на кухне, Палыч, соблюдая приличия, решил, что нужно вести светскую беседу, и Вероника приняла предложенный тон общения.
   – Вы, Вероника, сюда на каникулы? – спросил Палыч.
   – Нет, – ответила юная барышня. – Это сейчас у меня каникулы, но мне придётся задержаться у бабушки с дедушкой. Мама с папой разводятся.
   Вероника по-взрослому вздохнула, мол, и такое в жизни бывает. Потому посмотрела на Палыча и, оценив его заинтересованный взгляд, продолжила:
   – Папа пьёт и прекращать не собирается. Скоро мама приедет, только на работе рассчитается, – и без паузы спросила: – А вы почему ко мне на «вы» обращаетесь?
   Палыч давно принял для себя универсальное правило общения: «Общайся со всеми как с равными – с уважением и деликатностью, невзирая на возраст и звания», и это помогало избежать неловкостей. К этому его подтолкнул один случай, когда он увидел, как председатель колхоза распекал бригадира за то, что тот нахамил колхознику. «Это у меня же нервы», – объяснял бригадир своему председателю. На что председатель ответил: «Нервы – это когда ты на меня орать будешь. А когда ты орёшь на подчинённого – это не нервы, это хамство».
   Но эту историю Палыч рассказывать не стал, а ответил просто:
   – На «ты» я общаюсь только с родственниками и близкими друзьями.
   Вероника совсем недолго подумала.
   – То, что учителя нам говорят «ты», – это значит, считают нас за друзей?
   – Вполне может быть, – ответил Палыч.
   – Значит, они нас считают друзьями, а мы их нет. Так бывает? – задал прямой вопрос человек одиннадцати лет.
   – Бывает, – подумав, ответил Палыч.
   Совсем немного поразмыслив над сказанным, Вероника спросила:
   – А вы дедушке говорите «вы», потому что вы не друзья?
   – Ещё на «вы» обращаются к тому, кого очень уважают, даже невзирая на дружеские отношения, – пояснил старший товарищ.
   – Да, дедушка достоин уважения, – не скрывая гордости, ответила внучка и почти без паузы добавила: – И бабушка. – Потом, немного помолчав, подвела итог: – Нет ничего сложнее человеческих отношений.
   Палыч чуть не рассмеялся, но сдержался. Обижать собеседника не входило в его планы, и он спросил:
   – Вы где это прочитали?
   – Нигде, – ответил юный философ. – Это и без книг очевидно.
   Беседу прервала тётя Маша:
   – Серёжа, это где же ты в наших краях такое богатство добыл? – и, не дожидаясь ответа, спросила внучку: – Внученька, ты пробовала «Птичье молоко»?
   – Нет, – уверенно ответила внучка, – только коровье и один раз козье.
   Тётя Маша обняла Веронику:
   – Это торт так называется, очень вкусный.
   Во время застолья старшие хозяева интересовались планами Палыча. Тётю Машу больше интересовало, как жена Палыча относится к его работе, как её родственники приняли Палыча. А Анатолий Иванович протянул Палычу записку, на которой был номер телефона и имя-отчество:
   – Если с работой совсем будет туго, звони, скажи, что от меня. Это мой однокашник. Он сейчас большой лётный начальник в одном КБ. Может пригодиться.
   Когда Палыч засобирался домой, Вероника, как всегда серьёзно, спросила:
   – А мы с вами можем быть друзьями?
   – Конечно, – ответил Палыч.
   – А как я узнаю, что мы уже друзья? – последовал ещё один вопрос. – Дружбу же не объявляют, она приходит естественным путём.
   – Вот как только вам комфортно будет обращаться ко мне на «ты» – значит, мы уже друзья, – засмеялся Палыч.
   – Хорошо, – сказала Вероника и, немного волнуясь, спросила: – А можно, пока мы ещё не друзья, я буду звать вас дядя Серёжа?
   – Конечно, – ответил Палыч, которого уже второй человек за вечер назвал Серёжей, вызывая приятные воспоминания: – Но мне кажется, что мы уже друзья, только ещё об этом не знаем. – И в ответ на недоверчивый взгляд Вероники добавил: – Так бывает.

СПРАВЕДЛИВОСТЬ

   Вероника пришла в новую школу в начале четвёртой четверти. Не лучшее время приходить в новый класс, хотя, честно говоря, вряд ли существует хорошее время менять школу. Четвёртый класс – это, конечно, не самый сложный возраст. Но если в этом классе учится ребёнок какой-нибудь местной шишки и директор школы – родная бабушка новичка, проблемы адаптации только усугубляются.
   Сын секретаря энского райкома по идеологии Коля Клязин был прилежным учеником и лидером в классе. Но новенькую он невзлюбил сразу же. То ли почувствовал в лице серьёзной и умной девочки угрозу своему авторитету, то ли иные детские мотивы имели место, но конфликт обострялся, и самое обидное для лидера класса, что Вероника вообще не замечала ни его, ни его колкостей.
   В конце концов Коля при очередной его попытке поставить на место не признававшую его лидерства дерзкую девчонку увидел в глазах соперницы обыкновенную жалость. Эта жалость была последней каплей в чаше его терпения. Пусть будут злость, страх, презрение, но только не жалость. И он, размахнувшись, со всей силы ударил Веронику.
   Но кулак не встретил цели и полетел в пустоту, а за ним и вышедший из себя мальчишка. Вероника за мгновение до того, как одноклассник захотел её ударить, почувствовала опасность и отклонилась в сторону.
   Кулак Коли, а затем и сам Коля пролетели мимо, и нападавший упал и лицом ударился о парту.
   Серьёзных травм в результате инцидента не было, но последствия для директора школы оказались более чем серьёзными. Приехавшие родители «пострадавшего» потребовали исключения из школы «хулиганки», но, когда были опрошены участники конфликта и их одноклассники, и отсутствие вины Вероники стало очевидным, секретарь райкома поставил директору школы, то есть тёте Маше, Вероникиной бабушке, условие: Вероника должна при всём классе извиниться перед его сыном. В противном случае директор может писать заявление на увольнение по собственному желанию.
   На домашнем совете, где Вероника принимала участие как полноправный член семьи, несмотря на согласие Вероники извиниться и тёти Маши уволиться, было принято иное решение. Анатолий Иванович отмёл капитулянтские настроения и сказал, что будет добиваться справедливости. И если для этого будет нужно, дойдёт до Москвы.
   Женская часть собрания решила, что глава семьи просто погорячился, но завтра тётя Маша пришла домой рано и сообщила, что её отстранили от исполнения обязанностей на время внеплановой комиссии, Анатолий Иванович немедленно взял отпуск и отправился в краевой центр.
   А там прямиком в комитет партии, то есть к самой главной власти всего громадного края. Он хотел записаться на приём к первому секретарю, но ему объяснили, что тот готовится к пленуму всей партии, поскольку он не просто первый секретарь крайкома, но ещё и занимает большие должности в самой Москве и поэтому в ближайший месяц приём по личным вопросам отменён. И направили Анатолия Ивановича к инструктору организационного отдела, занимающегося как раз такими вопросами.
   Инструктор оказался приятным мужчиной средних лет. Он внимательно выслушал борца за справедливость, записал услышанное и объяснил, что раз заявление зарегистрировано, то крайком обязательно проверит законность действий членов партии энского райкома.
   Анатолий Иванович вышел из кабинета, не сомневаясь, что всё так и будет. Но также он был уверен, что письмо из крайкома придёт в райком, где, вполне возможно, подчинённые папы Коли Клязина будут проверять изложенные факты. А какие могут быть результаты, когда проверяют начальника тоже понятно. И понял Анатолий Иванович – может так случиться и его Мане придётся оставить должность директора, но самое главное – его внучка поймёт, что справедливости нет на белом свете. Стало ему очень гадко на душе и противно от собственного бессилия. И понял, что сдаваться он не имеет права.
   Но для начала нужно подумать, что делать дальше. Нет, для начала нужно покурить. А везде таблички «Не курить». Но не может же быть, чтобы в таком громадном здании и никто не курил. Наконец он наткнулся на стеклянную дверь, за которой сидел мужик и, какая радость, курил.
   Анатолий Иванович понял, что курить здесь можно, а также догадался по виду курящего, что у того тоже проблемы.
   – Что, тоже здесь справедливости не нашёл? – спросил наш герой, садясь рядом.
   Мужик внимательно и очень пристально посмотрел на подошедшего и ответил:
   – Найти справедливость несложно. Но вот как узнать, что это и есть справедливость – вот в чём вопрос.
   В этот момент из здания вышел милиционер:
   – Владимир Иванович… – Но тот его перебил и жестом показал, что всё нормально.
   Похоже, это был большой начальник, и он внимательно смотрел на Анатолия Ивановича.
   – Вот видишь, и ты не знаешь.
   – Почему не знаю, – ответил борец за справедливость. – Всё просто: когда справедливость торжествует – душа радуется.
   Собеседник обдумывал, явно примеряя услышанное на свою ситуацию. Потом опять посмотрел на гостя:
   – А у тебя, знать, душа не радуется, раз пришёл справедливость искать?
   Анатолий Иванович выложил, что его привело в краевой комитет. Большой начальник слушал внимательно, а потом повернулся к дверям, у которых теперь сидел милиционер, и крикнул:
   – Иванов! – и когда тот подскочил, поднёс к уху кулак, изображая телефонную трубку.
   Милиционер быстро принёс большую телефонную трубку с антенной.
   И уже в трубку тот, кого Анатолий Иванович принял за начальника, произнёс:
   – Энский райком. Первого.
   Дальше Анатолий Иванович прослушал обычное деловое общение. Как обстановка? Выбраны ли делегаты на пленум? Что с выполнением плана? Какие проблемы в сельском хозяйстве? И в конце:
   – Что я тебе звоню. Прошу взять под контроль увольнение директора первой школы. Да-да, Комаровой, – потом через паузу: – Ты меня спрашиваешь, как решать? Ну ты даёшь! Решать нужно, само собой, по справедливости, – Отдал трубку милиционеру, и уже Анатолию Ивановичу: – Всё будет по справедливости. Не знаю как, но то, что по справедливости, – точно. Ты же не за конкретным решением пришёл, а за справедливостью.
   Через неделю комиссия закончила работу, а тётю Машу допустили к работе. По результатам проверки ей объявили замечание.
   – Это справедливо, – заверила она мужа.

МОСКВА

   Энск Палыч оставлял со смешанными чувствами. С одной стороны, здесь пронеслась целая лётная жизнь. Имеющихся лётных часов уже хватало Палычу на лётную пенсию. С другой стороны, не случись несчастье – не знал бы он, что бывает в жизни счастье. И реши Палыч сейчас сформулировать своё отношение к этому месту и этому периоду своей жизни, то получилось бы такое определение: благодарность с радостью расставания.
   Так бывает, когда понимаешь необходимость перемен, но всю жизнь, вспоминая это место и это время, ощущаешь тепло на сердце. И благодарность ко всем тем, кто принимал участие в твоей судьбе различным образом.
   Такие мысли были у Палыча, когда через иллюминатор пассажирского салона самолёта он смотрел на здание аэровокзала, перрон, стоянки, а затем на уменьшающиеся с набором высоты дома и улицы Энска.
   Впереди были Москва и новая жизнь по имени Наташа.
   Получив зарплату и компенсацию за неиспользованный отпуск, Палыч понимал, что минимум на два-три месяца даже семейной жизни хватит. Но Наташа уже в первый день, как только отбушевали и на время затихли эмоции, представила Палычу отчёт своих действий по составлению плана поиска работы.
   Наташа никогда прежде не имела отношения к авиации, поэтому Палыч был поражён результатами её труда. Стоит заметить, что даже через многие годы Наташа не утратила способности поражать своего супруга, а он – способности восхищаться ею.
   Но вернёмся к составленному Наташей отчёту. Он содержал в сжатом виде всю необходимую информацию, которая может понадобиться человеку, осуществляющему поиск лётной работы в Московском регионе. Начиная от адресов, номеров телефонов и расписаний работы отделов кадров авиапредприятий всех московских аэропортов, заканчивая координатами подразделений, занимающихся лётной работой в министерствах авиационной промышленности, оборонной промышленности, и что ещё удивило Палыча, министерство электронной промышленности тоже имело парк собственных самолётов.
   Палыч посчитал, что кроме авиапредприятий гражданской авиации ему вряд ли что понадобится и Наташа сделала много лишней работы, но оказался неправ. Во всех предприятиях, расположенных в аэропортах Внуково, Домодедово и Шереметьево, документы Палыча смотрели, в различные журналы записывали, позвонить обещали. И всё.
   А вот в одном известном КБ, куда Палыч пошёл исключительно под давлением своей любимой (просто чтобы не расстроить её, что она проделала лишнюю работу), Палычем заинтересовались, отправили к большому лётному начальнику, который поспрашивал про Энск и сказал, что они собираются приобретать «Ан-2» и Палыч им будет кстати. Он же как раз заберёт самолёт из Львова, куда пригоняли все новые «Ан-2», произведённые в Польше.
   Палыча быстро приняли на работу, и стал он ждать, когда нужно будет лететь за новым самолётом. Обещали, что вопрос вот-вот решится, но мы же знаем, как долго на Руси обещанного ждут. И месяца через полтора Палыча вызвал тот самый большой лётный начальник, что инициировал его приём на работу, и, немного смущаясь, сказал, что финансисты отказались от покупки «Ан-2».
   Палыч видел смущение большого лётного начальника и уже хотел поблагодарить за то, что ему хотя бы два месяца платили зарплату ни за что, и сказать, что он всё понимает, но начальник, извиняясь, предложил Палычу переучиться на «Ту-134». Но уточнил, что Палыч сам должен понимать, что могут его использовать только вторым пилотом.
   Переучиться на «Ту-134» для любого гражданского пилота было голубой мечтой, а здесь ему это предлагали с извинениями. Хотелось немедленно себя ущипнуть.
   Дома Палыч устроил целое представление по результатам этого разговора. Когда Наташа пришла с занятий, он печальным тоном сообщил ей, что КБ отказывается от покупки «Ан-2» и им теперь не нужен командир самолёта «Ан-2». Сделал трагическую паузу в надежде увидеть, как расстроится Наташа, чтобы продолжить свой рассказ уже в мажорной тональности. Но она не знала о подготовленном сценарии и, перебив его, сказала, мол, не страшно, они ещё что-то придумают.
   – Но не нужно ничего придумывать, – всё же попытался осуществить задуманное Палыч. – Им теперь нужен второй пилот «Ту-134». Я долго думал, прикидывал все за и против и дал согласие.
   Всё произошло как-то быстро и незаметно. Вот только ждал команды перегнать новый «Ан-2», но планы изменились, и вот уже переучивание на «Ту-134». И обычная транспортная работа. Туда отвезли генерального конструктора, оттуда привезли какие-то агрегаты или запчасти. Потом в Байконур слетали. Потом на завод в Сибири. Самолёт есть самолёт. Летает выше, дальше и быстрее, но очень быстро начинаешь эту новую работу воспринимать как само собой разумеющееся. Будто и не было этих десяти лет на «Ан-2» в далёком Энске.
   К тому же на горизонте появляются новые планы и перспективы. У КБ появилась необходимость летать за границу. Заграница, правда, так себе заграница – бывшие союзные республики, с которыми связи на тот период были ещё не нарушены. И направили Палыча в приказном порядке в Шереметьево в учебно-тренировочный отряд получать знания для полётов на международных воздушных линиях.
   – Вот, – радостно захлопала в ладоши Наташа, когда узнала новость, – а я что говорила? Будет тебе Шереметьево.
   – Наташа, – спускал её на землю Палыч, – это только учиться.
   – Это только начало, – стояла Наташа, которая всегда всё знала наперёд.

ШЕРЕМЕТЬЕВО

   Когда Палыч проходил обучение в учебном центре, он встретил старого знакомого. Игорёк повзрослел, по авиационному заматерел и очень обрадовался встрече. Начал активно звать Палыча перевестись работать в Шереметьево. Рассказал о разных авиационных «вкусняшках», которые имеют место при работе на международных воздушных линиях. Палычу была приятна и та искренняя радость, которую испытал земляк при встрече, и то, что в самой главной авиакомпании страны есть свой человек. Но рассматривать предложение приятеля отказался, поскольку не может подвести людей, которые его взяли на работу, когда ему было сложно.
   После прохождения соответствующего обучения Палыч начал летать «за границу». В кавычках, потому что бывшие союзные республики, а ныне очень даже независимые государства, не очень и воспринимались как заграница. Особенности полётов, конечно, были, но к ним привыкаешь быстро, особенно когда выбора, куда летать, нет. Но со временем начались полёты и в самую настоящую заграницу, где и эшелонирование, то есть высоты полёта, не в метрах, а в футах. И расстояния в морских милях. И скорости в узлах. Где связь на английском языке. И правила полётов имеют существенные отличия. Очень интересный профессиональный опыт.
   Но через некоторое время командир, с которым Палыч летал, предложил Палычу подумать о будущем. Командир объяснил ситуацию, в которой Палыч оказался в профессиональном плане. Специфика лётной работы в конторах типа той, где они трудились, состояла в следующем: карьерное продвижение имело особенности с учётом, которых перспектив стать командиром у Палыча нет. Вообще. Был бы он помоложе – мог бы со временем рассчитывать пойти в школу лётчиков-испытателей. А так единственный шанс стать командиром в сложившейся обстановке – это дождаться, когда его нынешний командир уйдёт на пенсию. И добавил, что никаких кривотолков по поводу ухода из конторы не будет. Здесь все всё прекрасно понимают, и освободившееся после ухода Палыча место будет занято в течение нескольких дней.
   Слова коллеги заставили по-иному посмотреть на свою карьеру и, посоветовавшись с Наташей, позвонил своему человеку в Шереметьево.
   Игорёк обрадовался звонку и пригласил встретиться. В лётном отряде самолётов «Ил-76» они дождались командира. Тот, выслушав дифирамбы в адрес Палыча, глянул мельком документы и буднично бросил:
   – Оформляйтесь, я не против.
   Когда вышли из кабинета, Игорёк едва не прыгал от радости.
   – Всё, Палыч, ты в Шереметьево! Слово командира отряда – самое главное слово, когда вопрос стоит о лётных кадрах.
   Друзья не знали, что кроме согласия командира отряда на стороне Палыча оказалось переформатирование всей кадровой политики в Московском регионе. Долгое время очень много вакансий в разных союзных предприятиях занимали выходцы из регионов. Это не те, кого называли лимитой, и кто вынужден был ютиться продолжительное время в общежитиях в боязни потерять московскую прописку. Имеются в виду высококвалифицированные работники, набиравшиеся по всему Союзу. Им сразу предоставлялась московская прописка и выделялись квоты на кооперативные квартиры в Москве или Подмосковье. И в какой-то момент городское руководство, вынужденное обеспечивать квартирами приезжих в то время, как общие очереди на предоставление жилья не сокращались, вдруг заявило:
   «Можете брать на работу без прописки только тогда, когда докажете, что нет кандидатов с московской пропиской на это место».
   И потянулись из разных уголков страны пилоты с московской пропиской устраиваться на работу в Шереметьево, Домодедово и Внуково. И в такой подходящий момент Палыч оказался на отборочной комиссии, где рассматривали кандидатов. А прописка у Палыча, как мы понимаем, уже была.
   «Повезло», – подумает читатель.
   «Ан нет, – ответим мы ему. – Если ты нашёл свою женщину, то везение – это нормальное для тебя состояние».
   Но в какой-то момент Палыч, что удача от него отвернулась. На мандатной комиссии (так тогда называлась отборочная комиссия), когда рассматривали кандидатуру нашего героя для приёма в отряд самолётов «Ил-76», представитель отряда самолётов «Ту-134» вдруг возмутился. Почему это готового пилота самолёта «Ту-134» собираются переучивать, когда у них в отряде есть вакансии? И началась перебранка, и эта перебранка прямым ходом направлялась в сторону того, что Палыча могут вообще прокатить в результате внутриведомственных интриг.
   И в нужный момент Палыч вдруг громко сказал:
   – Коллеги, я так из-за ваших споров могу в девках остаться. В смысле вместо двух предложений получить от ворот поворот.
   Все засмеялись, и председатель комиссии, который в склоке не участвовал, спросил:
   – А ты-то сам куда хочешь?
   – Я хочу летать, а на чём – решайте сами, – правильно ответил Палыч.
   – В отряд «Ту-134», – подвёл итог спора председатель.
   После комиссии Палыч и Игорёк сидели в стеклянном кафе, которое неофициально называли «У Лены», и Игорёк успокаивал Палыча:
   – Да не расстраивайся ты. Конечно, командировок там почти нет, рейсы, короче, но это же Шереметьево. С маленькой «тушки» на любой тип переучиться можно, – запальчиво говорил он.
   Палыч только улыбнулся:
   – Послушали бы нас сейчас коллеги из Энска. Сидят и сокрушаются, что не «Ил-76», а «всего» «Ту-134». Что бы нам они сказали? Правильно. «Вы есть сильно много кушать. В смысле – зажрались».
   Игорёк рассмеялся.
   – Знаешь, я почему-то сейчас радуюсь больше, чем когда меня сюда взяли, – сказал он, и Палыч поверил.

НЕПРИЯТНОСТИ

   Сия запутанная история началась с ничем не примечательного события. Экипаж грузового самолёта «Ил-76» после прилёта в родной аэропорт из очередного международного рейса ехал специальным автобусом с перрона грузового терминала в аэровокзал для прохождения таможенных и прочих, положенных после международного рейса, процедур.
   Уже на пассажирском перроне водитель автобуса обратился к капитану:
   – Проводники автобус ждут. Захватим?
   Капитан неопределённо пожал плечами, и водитель, приняв это за согласие, сказал по рации, что с такой-то стоянки заберёт бригаду проводников, и остановился.
   В автобус стали подниматься проводники и проводницы, наполнив его непривычными для пилотов грузового самолёта ароматами пассажирского салона. Игорь сидел у входа, поэтому счёл необходимым помочь девушкам поднять чемоданы, удивляясь, почему их коллеги-мужчины этого не делают.
   По прибытии к специальному входу, предназначенному только для членов экипажей, который во всём мире обозначается чёрной буквой «С» на жёлтом фоне, так же выбрав самый крупный чемодан, помог занести его в пункт таможенного досмотра и поставил на ленту аппарата для досмотра багажа. Хозяйка чемодана почему-то нервничала и настойчиво просила не делать этого. Но наш герой принял это за деликатность и, коль уже назвался джентльменом, был джентльменом до конца.
   Следом он поставил на ленту и свою сумку. Естественно, что за этими манипуляциями он не мог видеть, как один таможенник показывал глазами хозяйке чемодана, чтобы она забрала чемодан с ленты. Но в этот момент лента начала движение и чемодан, поставленный Игорем, скрылся в аппарате, который при помощи рентгеновских лучей показывал заинтересованным лицам, в данном случае инспекторам таможни, содержимое чемодана. Когда чемодан опять явился на свет, второй инспектор показал нашему герою на чемодан и сказал:
   – Откройте, пожалуйста.
   Джентльмен, решивший оказать услугу слабой женщине, посмотрел по сторонам, но хозяйки чемодана уже не было.
   – Здесь проводница была, я ей просто помог, – объяснил ситуацию Игорь.
   – Вы предъявили чемодан к досмотру, значит, это ваш чемодан, – спокойно, будто бы читая инструкцию, сказал инспектор. – Открывайте чемодан.
   – Не буду я открывать чужой чемодан, – возмутился Игорь.
   Подошёл второй инспектор, который переглядывался с хозяйкой чемодана, и, посмотрев на монитор, сказал:
   – Всё с ним понятно. Давай его ко мне и понятых организуй.
   Нашего, ничего не понимающего, героя отвели в помещение без окон, которое напоминало комнату допросов из наших фильмов про милицию или их фильмов про полицию.
   Для Игоря всё было как в тумане. В присутствии ещё двух человек, как потом выяснилось – понятых, инспектор, который, судя по всему, был старшим по званию, открыл чемодан и сразу же достал два больших пакета с белыми таблетками. Тут же оформили протокол, где расписались все присутствующие. Закончив формальности, один инспектор и понятые покинули помещение.
   После этого оставшийся инспектор дал Игорю ручку и положил перед ним протокол. Когда же тот отказался подписывать и ещё раз сказал, что это не его чемодан, инспектор, оставив вежливо-нейтральный тон, сказал:
   – Слушай сюда, джентльмен хренов. Сейчас ты садишься и пишешь бумагу, что тебя попросил кто-то, придумай кто, купить лекарства (я скажу их название) и обещал за это заплатить. Ты согласился, потому что не знал, что это запрещено к ввозу. Скорее всего, отделаешься административкой, максимум условно. Получишь штраф, но останешься на свободе. В противном случае я отправляю таблетки на экспертизу и ты получаешь реальный срок. Времени на размышления нет, я и так рискую, помогая тебе.
   – Меня выпрут с лётной работы, а я ничего не делал, – ответил горе-контрабандист.
   – Ну что же, это твоё решение, – спокойно и официально сказал инспектор и вызвал конвой.
   Пришли милиционеры из линейного отдела. Игорь одного даже знал в лицо. Вежливо спросили, есть ли оружие, и, получив отрицательный ответ, попросили пройти с ними.
   – А наручники? – спросил Игорь.
   Знакомый улыбнулся:
   – Такие, как ты, не бегают.
   Уже на выходе инспектор бросил:
   – Последний шанс – и предложение теряет силу.
   Игорь пошёл на выход.
   Когда шли к машине, знакомый милиционер шёл рядом, как если бы это приятели после работы решили где-то отдохнуть, не привлекая внимания окружающих. Уже когда вышли из аэровокзала, он сказал:
   – Вот, а вы милицию не любите.
   Игорь улыбнулся и ответил:
   – Так то же пока с таможней не познакомимся.
   Милицейский газик ждал возле выхода. Игорь подошёл к задней двери, где было отделение с решёткой, но милиционер показал жестом, чтобы Игорь садился на заднее сиденье в салоне.

ДРУЗЬЯ

   Когда Игорь ехал в машине в следственный изолятор, он вспоминал, как очень давно (казалось – в прошлой жизни), ещё в Энске, спрашивал Палыча, каково это – оказаться в тюрьме. Палыч тогда не удивился вопросу и ответил вполне буднично:
   – Оставайся всегда собой. Если начнёшь из себя что-то изображать, то фальшь будет видна сразу. А люди, которые находятся в изоляции, к фальши относятся с подозрением как минимум.
   В СИЗО Игоря после положенных процедур направили в камеру, где за длинным столом сидели несколько человек и ещё несколько расположились на нарах. Игорь осмотрелся, и когда глаза привыкли к освещению, представился и назвал статью.
   Сидевший во главе стола щуплый мужик неопределённого возраста с умными и колючими глазами жестом дал знак своему соседу подвинуться.
   – Контрабандисты – самые честные люди после воров, – пояснил он и предложил прибывшему сесть рядом.
   Когда Игорь сел, старшой, не глядя на собеседника, тихо, чтобы слышал только Игорь, сказал:
   – А что за сорочка на тебе, Игорёк? Совсем менты поиздержались, что даже тихарю прикид подобрать не могут.
   Игоря прошибло от обращения «Игорёк», которое, сколько он себя помнил, было его именем и которое он не ожидал услышать от незнакомого человека, да ещё в таком месте.
   – Чё стреманулся-то? – уже глядя в глаза колючим взглядом, спросил мужичок.
   – Меня Игорьком только родные называют, – вспоминая совет Палыча быть самим собой, ответил контрабандист.
   – Убедительно, – продолжая смотреть в глаза, почти по слогам проговорил местный «дознаватель». – Теперь про сорочку серую растолкуй мне, дураку.
   – Лётчик я, – ответил спокойно Игорь, – форма у нас такая.
   – Лётчик, говоришь? – заинтересованно спросил мужичок. – А сколько крыльев у самолёта, знаешь?
   – Знаю, – ответил лётчик и, столкнувшись с вопросительным взглядом колючих глаз, добавил: – Это смотря какой самолёт. У биплана два крыла, у моноплана одно.
   – Вон твоё место, – закончил беседу проверяющий и указал жестом на пустые нары.
   Когда Игорь уже разместился, к нему опять подошёл старый знакомый и продолжил разговор:
   – Коль ты лётчик, у тебя знакомые есть, у кого квартира побогаче. Нарисуй адресок, десять процентов твои. Тебе по любому на адвоката тратиться, лишними не будут.
   Игорь задумался, как правильно ответить, но опять вспомнил Палыча и сказал:
   – Я так не могу. Они же мои друзья.
   Собеседник похлопал по плечу:
   – Корешей не сдаёшь? Имеешь право, – и пошёл прочь.
   Утром Игоря вызвали на встречу с адвокатом. Адвокатом оказался невзрачный молодой человек с бегающими глазками. Выслушав без интереса короткий пересказ произошедших вчера событий, он предложил принять, предложенные Игорю, условия.
   – А какие условия мне предложили? – с интересом спросил Игорь, начиная понимать, что за адвоката ему назначили.
   – Я не знаю, – смешался адвокат, и глазки его забегали ещё быстрей. – Всегда что-то предлагают.
   – Я даю вам отвод как заинтересованному лицу, – проговаривая каждое слово, будто читая написанный текст, сказал Игорь.
   – Ваше право, ваше право. Главное, я передал пожелание, – засуетился адвокат, собрал бумаги и, попрощавшись, ушёл.
   Палыч узнал о неприятностях Игоря случайно, из телефонного разговора с коллегой, когда обсуждали последние новости. Коллега вспомнил, что Палыч тоже из Энска, и рассказал, что случилось с земляком.
   Палыч моментом закончил разговор и спросил Наташу:
   – У нас есть хороший адвокат?
   Через несколько часов Игоря опять вызвали к адвокату. На сей раз адвокатом оказался мужчина солидного возраста, еврейской внешности с фамилией Иванов. Имя-отчество – Яков Моисеевич – всё поставило на свои места.
   – Молодой человек, я сразу предупреждаю, что статья семьдесят восемь – это не мой профиль, но отказать, обратившемуся ко мне с просьбой помочь вам человеку, не имею никакой возможности. А посему рассказывайте всё-всё, что помните. Досконально.
   Уже поздно вечером Яков Моисеевич в квартире Наташиной бабушки рассказывал Палычу и Наташе, что он узнал.
   Бабушка готовила чай и в беседе участия не принимала.
   Когда адвокат закончил отчёт, чай был готов, и бабушка вместе с умопомрачительным чайным ароматом присоединилась к совещанию.
   – Яша, повтори, пожалуйста, что сказал инспектор нашему другу, когда тот отказался подписывать протокол.
   – Ларачка, – обратив всё внимание на бабушку, начал адвокат, как начал бы ответ влюблённый в своего педагога ученик, – он сказал, что отправит таблетки на экспертизу, и тогда моему подзащитному грозит реальный срок.
   – То есть, Яков Моисеевич, – решила восстановить дистанцию «педагог», – получается, инспектор знал, что это за таблетки были в чемодане. Я правильно понимаю?
   Адвокат задумался, Наташа пребывала в шоке от того, что её бабушка была для кого-то Ларачкой, а Палыч запальчиво озвучил то, что было сказано:
   – Инспектор замешан, тут даже думать нечего.
   – Если не думать, молодой человек, то от наших догадок толку не будет, – протирая стёкла очков, сказал адвокат. – Нам следует это доказать. А это дело непростое. Для этого знаете сколько всего нужно?
   – Нет, – растерянно сказал погрустневший Палыч.
   – Нужна команда, – спокойно подытожила бабушка.

КОМАНДА

   После того как прозвучало слово «команда», Яков Моисеевич глубоко вздохнул, скептически помахал головой и опять принялся протирать стёкла своих очков, выражая своим видом неприкрытый скепсис.
   – Мы вам заплатим, Яков Моисеевич, – сказал Палыч, увидев реакцию адвоката.
   – Молодой человек, я только могу пожелать вам, чтоб вы никогда не нуждались в моей помощи, потому что у меня нет желания иметь среди друзей Ларачки тех, кто будет меня ненавидеть, узнав мои расценки. Поэтому сейчас сделаем вид, что мы просто решили провести коммунистический субботник по спасению вашего друга.
   Палыч не всё понял из сказанного, но о том, что Яков Моисеевич остаётся в деле, он догадался.
   – Мы распределим обязанности, выследим этого инспектора, узнаем его подельницу и накроем эту преступную организацию, – запальчиво определил задачи Палыч.
   Яков Моисеевич опять снял очки, посмотрел на стёкла и, убедившись в их чистоте, опять надел.
   – Ларачка, за что мне в мои годы эти казаки-разбойники?
   – За доброту твою врождённую, которую ты пытаешься скрыть за показным цинизмом и местечковой риторикой, – мгновенно ответила Ларачка и добавила: – И скорее три мушкетёра, чем казаки-разбойники.
   Адвокат достал из портфеля блокнот и перьевую ручку. На чистой странице в клетку ровным красивым почерком написал:
   «Мельников Игорь Георгиевич, статья 78 УК РСФСР.
   1. Определить хозяйку (хозяина) чемодана.
   2. Найти связь (если таковая имеется) владельца чемодана и инспектора таможни.
   3. Попытаться узнать, что за таблетки были в чемодане».
   Остальные члены команды внимательно смотрели на то, что пишет Яков Моисеевич.
   – Давайте я возьмусь за поиски хозяйки чемодана, – вызвался Палыч. – У меня пропуск есть, и я беспрепятственно могу войти в службу бортпроводников и поговорить с планировщицами и проводницами.
   – Думаю, не стоит вам, Серёжа, этим заниматься, – сказала бабушка и пояснила: – Когда привлекательный молодой человек…
   Палыч засмущался, и Ларачка, которая была по паспорту Ларисой Борисовной, обратилась к внучке:
   – Наташенька, мне странно, что твой избранник не знает, что он привлекательный мужчина, – и продолжила: – Когда красивый мужчина ищет в женском коллективе какую-то женщину, то большинство представительниц этого коллектива будут стараться выдать свои координаты, но никак не помогать найти нужную нам женщину. Поэтому в службу бортпроводников идёт Наташа.
   Потом настала очередь получать указания Якову Моисеевичу:
   – Вам, Яков Моисеевич, и так понятно, что нужно делать, без моих подсказок.
   – Яша всё понимает, его удел – работа с криминалом, потому что… – не смог договорить бедный адвокат, как его перебили:
   – Потому что самый лучший-прелучший адвокат всего Советского Союза лучше всех знает, что важно, а что нет, и к тому же имеет-таки авторитет в тех сферах, о которых наши юные друзья даже не осведомлены.
   Палыч хотел возразить, но Лариса Борисовна обратилась уже к нему:
   – А вы, Серёжа, должны узнать, каким рейсом прилетел наш чемодан, и передать это Наташе, которая нам идентифицирует хозяйку. Или хозяина. А я займусь самым главным – с меня хороший чай.
   – Разрешите выполнять, товарищ полковник? – встав, обратился Яков Моисеевич к Ларачке.
   – Général, mon ami, général[1], – с французским прононсом ответила она Якову Моисеевичу и потом обратилась ко всем: – Завтра к восьми вечера жду полученную информацию.
   Когда Яков Моисеевич ушёл и в комнату вернулась провожавшая его Лариса Борисовна, Палыч спросил её:
   – А что же Яков Моисеевич, если он такой умный, не уехал в Израиль?
   – Понимаете, Серёжа, в Израиль уезжают не умные или глупые, а те, кто может оставить свою родину. Есть люди, которые могут жить где угодно, а есть те, кто вне своей родины жизни не представляет. Яков Моисеевич, как выяснилось, относится ко второй категории, – спокойно ответила мудрая женщина.
   – Я не знаю, к какой категории относится этот твой знакомый, – наконец вступила в разговор Наташа, – но, чтобы в девять мне была дома как штык. Понятно, Ларачка? – копируя интонации ушедшего гостя, закончила она и добавила: – Буду проверять ежедневно.
   [1] «Генерал, мой друг, генерал» (фр.)

РАССЛЕДОВАНИЕ

   Утром, как только начался рабочий день, Палыч позвонил в авиаэскадрилью, где трудился Игорь, и спросил, где тот сейчас. Помощник командира эскадрильи, смешливый мужчина немного старше Палыча, ответил, что Игорь сейчас, скорее всего, находится во хмелю, поскольку вчера прилетел с разворотного Люксембурга в 11:45, а следующий рейс у него запланирован на вечер понедельника. Поэтому имеет-де право.
   Имея полученную информацию, Палыч поехал на аэровокзал, чтобы посмотреть, какие пассажирские рейсы прибыли в это же время. Выяснилось, что примерно в это время прибыли рейсы из Берлина, Софии, Осло, Нью-Йорка и Хабаровска. Короткие разворотные рейсы можно было отбросить, экипажу из Хабаровска таможня не нужна, значит остался рейс из Нью-Йорка.
   Эту информацию Палыч передал Наташе, которая приняла эстафету и направилась в сторону службы бортпроводников. По дороге Наташа нашла бортпроводницу помоложе и обратилась к той с просьбой рассказать, как стать стюардессой.
   Девушка не торопилась, поэтому с удовольствием делилась своим не очень большим опытом. Наташа и выбрала молоденькую «будущую коллегу» поскольку знала: чем меньше опыт, тем с большей готовностью им делятся. За чашкой кофе у кофемашины, которые были ещё в диковинку, проводница поведала много разных особенностей работы в сфере заоблачного сервиса. Наташа узнала, какие рейсы называются бархатными, какие – противозачаточными. Где больше и лучше платят, как получить хороший рейс или рейс с определённым лётным экипажем и сколько это стоит. Но самое главное – она узнала, какое отделение летает в Нью-Йорк.
   Палыч тем временем зашёл на таможенный пункт и спросил, когда будет работать смена, которая работала вчера днём. Интерес свой он объяснил тем, что один из таможенников знал, что Палыч летит на следующий день в Берлин с ночёвкой, сделал ему заказ, а у Палыча рейс сняли и он хочет предупредить, а номер телефона, куда-то запропастился.
   История получилась рутинная, поэтому незнакомый инспектор посмотрел график и назвал время, когда вчерашняя смена опять заступает.
   Пока Палыч общался с таможней, Наташа на входе в службу бортпроводников сказала, что пришла по вопросу трудоустройства, и пошла по коридорам искать нужное ей отделение. Найдя искомое и дождавшись, когда в кабинете останется одна его хозяйка – планировщица, вошла и присела на стул возле крупной дамы с пышной причёской. Та не отвлекалась от работы на компьютере, довавшейся ей с трудом. Потом снизошла до посетительницы:
   – Что хотела?
   Наташа достала из кошелька двадцатидолларовую купюру и положила на стол:
   – Хочу вам сделать приятно. Вот.
   Дама, не выказав особого интереса, тем не менее оценила деловой подход и сказала:
   – Я не знаю, что тебе нужно, но эту мелочь убери.
   – Так это аванс, – понимающе сказала новоявленный детектив, которая на бо́льшие траты не рассчитывала, но ещё наличность в кошельке имела. – Тем более что для вас дело плёвое, а для меня вопрос сохранения семьи.
   Похоже, что тема заинтересовала даму больше денег.
   – Понимаете, мой муж прилетел вчера из Нью-Йорка. Муж у меня состоятельный человек, и во время рейса какая-то…
   – Курва, – подсказала дама, пока Наташа подбирала слова.
   – Вот именно, курва… договорилась с ним, чтобы он её подвёз. Он высадил её у метро «Речной вокзал», а она ему сунула свой номер телефона, – продолжала озвучивать придуманную легенду наша героиня.
   – А как узнала? – заинтересованно спросила обладательница нужной информации.
   – Так водитель у меня на зарплате, – ответила Наташа.
   – Гениально, – после паузы сказала дама, очевидно имеющая похожие проблемы. Потом вспомнила про гостью, добавила: – Что знаешь? Ну там, блондинка, брюнетка, высокая, щуплая? Мужики-то на разных клюют, их не поймёшь.
   Наташа пожала плечами и покачала головой.
   – У мужа лимузин, водитель ничего не видел.
   Дама понимающе вздохнула, достала журнал, нашла нужную страницу, повернула к Наташе:
   – Вот все, кто вчера прилетел из Нью-Йорка. Перепиши быстро. В последнем столбце адрес, – ткнув ногтем в одну строку, добавила: – Эту можешь не считать, её мужики не интересуют. Хотя если лимузин, то кто их, этих сучек, знает.
   Когда Наташа закончила писать, дама кивнула в сторону лежащего на столе кошелька, куда Наташа спрятала купюру.
   – Давай свою мелочь, – сказала планировщица и жестом показала, что больше не нужно, когда Наташа достала ещё одну купюру. – И за идею спасибо.
   В восемь вечера команда собралась в штабе. На столе были умопомрачительно вкусные эклеры, приготовленные хозяйкой, и обещанный чай.
   Наташа и Палыч доложили о результатах своей работы, а Яков Моисеевич рассказал, что по его данным в изъятом из злополучного чемодана были, скорее всего, таблетки, содержащие синтетический наркотик, но ещё не запрещённые внутри страны. Наши законодатели не поспевают за прогрессом химической промышленности. Поэтому и не хотел инспектор, чтобы дело доходило до экспертизы. Он, скорее всего, надеялся, что наш подзащитный напишет признание, тогда таблетки из чемодана меняются на недорогие лекарственные препараты, запрещённые к ввозу. Деньги от реализации наркосодержащих таблеток не теряются, благодарность за пресечённый ввоз лекарственных средств – в личное дело, а Игорь получает условно за товарную партию запрещённого препарата.
   – Всё? – обрадовалась Наташа. – Получается, вы всё раскрыли и нам вообще ничего не нужно было делать.
   – Не получается, – вздохнув, сказала её бабушка. – Всё это ещё нужно доказать.

РАЗВЯЗКА

   План дальнейших действий был разработан ещё вечером, и в ближайшие дни его предстояло реализовать.
   – Нам нужно у всех четырёх потенциальных владелиц чемодана вызвать беспокойство, чтобы они захотели встретиться с подельником, то есть нашим инспектором. Кто может быть нашим инспектором, узнает Сергей Павлович, когда внимательно посмотрит на всех заступивших на смену и запомнит их. Далее мы фиксируем контакт, и это уже кое-что. С этим, как говорится, уже можно работать, – объяснил дальнейшие действия команды Яков Моисеевич.
   – А как это беспокойство вызвать? – поинтересовалась Наташа.
   – Вариантов много, но я предлагаю самый простой и естественный, – ожидая такой вопрос, продолжил адвокат. – Я являюсь к нашим милым барышням и говорю им, что занимаюсь делом пилота о контрабанде и хотел бы поговорить на эту тему. Видите, иногда и правда бывает полезна. Затем устраиваем наружное наблюдение. В процессе разговора будет понятно, за кем нужно наблюдать. Если всё произойдёт как я думаю, то останется только зафиксировать встречу инспектора и хозяйки чемодана.
   – Гладко было на бумаге, – пробурчал Палыч.
   – А что вы хотите, молодой человек, – Яков Моисеевич повернулся к Палычу, – это вам не самолётом управлять: баранку вправо, баранку влево. Это с людьми работать. Здесь не только думать необходимо, но и выдержка нужна и удача требуется.
   Назавтра, после того как Палыч запомнил всех инспекторов нужной смены, в смысле той, которая задержала Игоря, всё было готово к следующей стадии операции.
   Яков Моисеевич и Палыч пошли по добытому Наташей списку. Первый адрес оказался недалеко от того места, где заседал штаб по спасению Игоря.
   Палыч остался ждать на улице, чтобы при необходимости объект наблюдения не мог его узнать. Якова Моисеевича не было долго. Вышел он довольный.
   – Ну что, следим? – спросил Палыч, считая, что хорошее настроение зависело только от продвижения расследования.
   – Нет, – ответил адвокат, – это не то, что нам нужно. Мамаша двух замечательных деток, угостила чаем с необыкновенным кизиловым вареньем. Она не та, которая нам нужна.
   Палыч попытался понять логику очень опытного в этих делах человека и не смог связать кизиловое варенье с возможным участием в преступлении, о чём и сказал.
   – Варенье здесь ни при чём, – ответил всё ещё улыбающийся адвокат, выполняющий сейчас функции детектива. – Просто похвастался. Вы, наверное, не пробовали настоящего кизилового варенья, вот и не поняли меня. А мамаша, каковой является наша уже не подозреваемая, может пойти на любое преступление ради детей, но совершив его, будет очень бояться последствий. Здесь же полная благость и активное желание ответить на все вопросы. Так что это не она. Идём дальше.
   Когда Яков Моисеевич шёл по следующему адресу, он пообещал, что чай пить не будет и откажется даже от кизилового варенья. И действительно вышел практически сразу.
   – Здесь тоже, похоже, не наш клиент, – доложил обстановку Яков Моисеевич. – С ночного рейса девочка, заспанная, на просьбу поговорить согласилась не раньше, чем через восемь часов. Стоит подождать немного, не побежит ли звонить. У неё телефона нет, и в подъезде только один телефон, но хозяева уехали в отпуск. Я спрашивал.
   Прождав с полчаса на скамье возле дома, Палыч согласился, что можно идти по следующему адресу.
   Следующий адрес оказался практически в центре, куда наши детективы добрались на метро. Палыч ждал Якова Моисеевича на скамейке возле соседнего подъезда. Ждать пришлось недолго, и выйдя, Яков Моисеевич жестом показал, чтобы Палыч оставался на месте. Буквально минут через десять во двор вышла молодая женщина, села в припаркованные напротив дверей подъезда жигули последней модели и покинула двор. Палыч, не зная, что ему в такой ситуации делать, пошёл в сторону метро. За углом его ждал адвокат и, указав на стоящий рядом автомобиль, сказал:
   – Садитесь, – и уже водителю: – в Шереметьево-2.
   По дороге Яков Моисеевич достал из своего портфеля фотоаппарат с хорошим объективом.
   – Ух ты, – удивился Палыч. – Зеркалка?
   – Да, зеркалка и автомат. Надеюсь, справитесь, – ответил хозяин крутейшей на тот момент фототехники. – В аэропорту ждёте возле выхода из таможенного пункта, где сегодня работает нужная нам смена. Так складывается, что и не нужно было вам утром ездить в аэропорт. А дальше ваша, молодой человек, задача – запечатлеть встречу наших героев. Очень надеюсь, что справитесь.
   – А если она раньше нас будет в Шереметьево? – с тревогой спросил Палыч.
   Яков Моисеевич только улыбнулся в ответ и сказал водителю:
   – Андрей Николаевич, совсем наш юный друг гараж особого назначения не уважает. Говорит, что барышня на жигулях раньше нас будет в Шереметьево.
   – Смешно, – односложно ответил тот, кого звали Андреем Николаевичем.
   Доехали быстро и комфортно, если, конечно, не смотреть на спидометр.
   – Думаю, минут тридцать у вас есть, – сказал на прощание водитель.
   Дальше всё произошло, как предполагал опытный адвокат. Минут через сорок у выхода из пункта таможенного досмотра экипажей оказалась объект оперативной разработки, заглянула через открытую дверь и жестом кого-то позвала. Через несколько минут вышел инспектор. В коридоре было людно, поэтому Палыч не боялся оказаться рядом и хорошо слышал, как мужчина сказал:
   – Жди в кафе на втором этаже.
   Это был ещё один подарок от злоумышленников нашим героям. Палыч проводил проводницу до кафе, оценил обстановку и понял, откуда он может фотографировать, не привлекая внимания.
   Минут через двадцать подошёл инспектор, одетый в гражданское, и подсел к своей подельнице. Сомнений в том, что они вместе участвуют в известном преступном деянии, уже не было.
   Сделав с десяток снимков, Палыч спрятал фотоаппарат в сумку, взял кофе и сел за соседний с объектами наблюдения столик. Разговаривали они тихо, но всё же удалось расслышать фразу:
   – Там фотик-мыльница. Мы возле статуи Свободы с девчонками фотографировались.
   Детектив-любитель посчитал, что он свою задачу выполнил, и пошёл на выход, где его ждал Яков Моисеевич.
   Проверив фотоаппарат и выслушав молодого напарника, он попрощался и попросил ждать его в штабе вечером.
   Вечером в штабе члены команды в напряжении ждали Якова Михайловича или хотя бы новостей от него. Около девяти вечера раздался звонок, и все вместе побежали открывать дверь. На пороге стоял похудевший Игорь. Улыбающийся недавний заключённый светился радостью и благодарностью.
   Друзья бросились обнимать смущённого таким приёмом Игоря.
   – Вот так всегда, – раздался голос Якова Моисеевича из-за спины Игоря. – Нужно ненадолго присесть, чтобы тебе были рады. А нам, адвокатам, только и остаётся смотреть на этот праздник жизни со стороны.
   Наташа было бросилась обнять бедного адвоката, но там уже была бабушка.
   Позже, во время застолья, Яков Моисеевич рассказал, что со снимками и информацией, полученной от Палыча, он пошёл к таможенному начальству и объяснил этому начальству, что если Игоря выпускают прямо сегодня, то его, Якова Моисеевича, перестаёт интересовать это дело. В противном случае он будет вынужден передать имеющиеся материалы в прокуратуру.
   – Так что же получается, их не накажут? – возмутилась Наташа. – Но это же несправедливо.
   – Милая барышня, – ответил опытный адвокат, – я не обещал восстановить справедливость во всём мире. У меня задача частная – восстановить справедливость по отношению к конкретному человеку. И мы это сделали.
   И уже Палычу добавил:
   – А из вас бы толк был, готов вас взять помощником.
   – Да нет, мне как-то баранку крутить привычней, – ответил Палыч с ехидством, но польщённый.

УТО

   Все криминальные приключения Игоря прошли мимо его начальства. После тотальной щепетильности по отношению ко всем, кто имел возможность по работе выезжать за пределы страны, как-то незаметно наступала иная пора, когда эта щепетильность постепенно превращалась в пофигизм. Если раньше даже не развод, а разлад в семье пилота международных авиалиний мог стать причиной запрета на получение разрешения покидать страну, то теперь это уже никого не интересовало. Так же и с нарушением закона. Раньше было достаточно просто сигнала, что некто, имеющий право летать за границу, подозревается в чём-то предосудительном, чтобы закрыть возможность работы на международных воздушных линиях, а теперь только приговор суда приводил к аналогичным последствиям.
   А поскольку до суда в нашем случае дело не дошло, то начальство сделало вид, что ничего и не было или, по крайней мере, оно – начальство – ничего не знает. Только запланированный рейс на всякий случай заменили на учёбу, которая планировалась, но немного позже.
   Игоря отправили учиться в УТО. Учебно-тренировочным отрядом назывались курсы повышения квалификации, которые все пилоты обязаны были проходить с установленной регулярностью.
   Игорю и раньше, при работе на «Ан-2», доводилось проходить подобное обучение в краевом центре, куда его направляли в командировку. Здесь же учебно-тренировочный отряд был в соседнем здании. Только курсы, что проходили здесь, значительно отличались от того, что было в карьере Игоря раньше. Когда в краевой центр собирались пилоты «Ан-2» из различных регионов, это были в основном молодые люди, тем не менее уверенные, что узнать новое для себя о своей работе, вследствие их «колоссального опыта», уже не получится. К преподавателям они относились свысока.
   В новом подразделении на занятиях присутствовали по большей части зрелые пилоты, а то и ветераны. И они, невзирая на возраст и опыт, не стеснялись задавать преподавателям вопросы, проводили дискуссии на профессиональные темы, делились опытом. Одним словом, скучно не было.
   Тогда Игорю всё это было немного странно, и только став опытным пилотом, он понял, что чем больше знаешь, тем явственней ощущаешь, что знаешь мало.
   К тому же курс лётной эксплуатации у них вёл Владислав Дмитриевич. Лётчик-испытатель на пенсии, он был из той плеяды испытателей, которые и есть суть профессии. Которые «учили летать самолёты, учили их страх побеждать».
   Противостояние линейных пилотов и лётчиков-испытателей старо, как сама авиация. И Игорь это воочию увидел, когда на первом же занятии началась пикировка преподавателя с самым опытным и уважаемым капитаном.
   – Вы все, линейные пилоты, ссыкуны! – безапелляционно заявлял Владислав Дмитриевич. – Вы же грозы боитесь, как чёрт ладана. А что в ней страшного? Ну пожуёт-пожуёт тебя в кучево-дождевом облаке – и выплюнет. И всё! Конечно, если выплюнет вниз, то это будет трындец! Но не всегда же вниз выплёвывает.
   – Ты, Слава, если попадёшь в грозу и тебя выплюнет не вниз, – осаждал бравого испытателя опытный линейный пилот, – прилетишь на базу и всем расскажешь, что в грозе побывал, то с тебя не только не пожурят, но ещё одну медальку могут пожаловать. А мне, когда кто-то в болтанку на свои белые штаны фирмы «Армани» кофе прольёт, вонючка на работу прилетит, и я месяцами буду доказывать, что это была турбулентность ясного неба, а не гроза.
   Молодёжи было познавательно и полезно слушать такие пикировки. К тому же опыт, которым в плане летания обладают испытатели, весьма нов и необычен для пилотов линейных. И когда известный испытатель заявлял, что «любое правильное действие пилота, выполненное с задержкой по времени, не приведёт к катастрофическим последствиям, в отличие от поспешных и неправильных действий», здесь уже и молодёжь бросалась в спор с аргументами типа «а если это пожар?»
   К единому мнению часто не приходили, но те же пилоты, буквально через несколько лет начинавшие осваивать самолёты, на которых был экипаж из двух человек, кто методом убеждения, кто методом принуждения осваивали высказанный нашим преподавателем принцип. А всё делалось очень просто: во время тренировки на тренажёре, когда вводилась неисправность, пилот обязан был брать специальную книжку, где крупными буквами было написано, что ему нужно делать и в каком порядке. Один зачитывал, другой выполнял под контролем коллеги. Если кто-то очень уверенный в себе делал это по памяти, тренировка останавливалась и начиналась с начала. А когда подобную вольность допускали на экзамене, то оценка была «неудовлетворительно».
   То есть жизнь всё расставила на свои места и показала, кто был прав.
   Но любое обучение имеет свойство заканчиваться. И в нашем случае обучение подошло к концу, то есть к выпускному экзамену. Очень часто экзамены превращались в разговоры про жизнь – естественно, лётную жизнь – под что-то горячительное. Владислав Дмитриевич был человеком новым для проходящих обучение пилотов, и они не знали, как он отнесётся к презенту, состоящему из нескольких бутылок очень хорошего и дорогого напитка. Поэтому пустили процесс на самотёк: поставили эти бутылки в шкаф, типа, после экзамена увидит и сам решит, брать или выкинуть. Но процесс пошёл по иному сценарию. Ещё перед экзаменом преподаватель открыл шкаф, и ему предстал презент, который он должен был обнаружить много позже.
   Он взял эти бутылки, поставил на стол перед собой и произнёс такую речь:
   – Я здесь человек новый и, конечно, должен чтить ваши традиции. Это с одной стороны. С другой стороны, я пришёл сюда тоже не с улицы, и там, где я трудился, тоже были традиции, которые и вы должны уважать. Поэтому объединим эти две традиции. Дежурный, закройте дверь, ключи мне, и отсюда никто не уходит, пока в этих бутылках остаётся хоть капля.
   Народ расслабился, что всё обходится без скандала, но некоторые товарищи, ссылаясь на то, что они за рулём, отказались от участия в мероприятии. Опытный лётчик-испытатель принял это решение как правильное и разрешил не пить тем, кто предъявит ключи от автомобиля.
   Коллеги, да под горячительное без закуски («сами виноваты»), естественно, «полетели». Это когда тема моментально вышла на «а поговорить про полёты». После небольшой дозы спиртного рассказы становились более откровенными, а анализ ситуации – более беспощадным. Игорь понял, что это ещё одна школа лётной жизни.
   Но те, кто держал перед собой на парте ключи от автомобилей и кого организатор мероприятия обходил чаркой, начинали томиться ситуацией, когда они выпадали из процесса. И один из них, самый смелый понял, что мероприятие затянется надолго, в конце концов не выдержал и попросил:
   – А можно я уйду? Мне нужно по делам.
   Владислав Дмитриевич нисколько не удивился смелости непьющего экзаменуемого и сказал просто:
   – Конечно, иди.
   Обрадованный коллега быстро пошёл к двери, подёргал её и констатировал известный всем факт:
   – Так дверь закрыта.
   На что получил ответ опытного лётчика-испытателя:
   – Вот и я думаю: куда ты нафиг пойдёшь, когда дверь закрыта?

АРИТМИЯ

   Какое замечательное слово: «ритм». Ритм дождя, смена дня и ночи, череда времён года – всё это ритм. Взлёт и посадка воздушного судна. График любимой работы, когда её – работу – любишь. Прощания и встречи с близкими. Ритм, ритм, ритм…
   Так позитивно и относился ко всему, что ритмично, а значит предсказуемо, Анатолий Иванович. Но ритм вдруг сбивался, когда подходила очередная медицинская комиссия. Вроде и не боялся он этой самой комиссии: полетал всё-таки достаточно можно и на заслуженный отдых. Но всё равно сбивало это с привычного ритма. Некая регулярная аритмия получалась.
   Но на этот раз всё получилось совсем по-другому. И аритмия образовалась самая, что ни есть настоящая. Но обо всём по порядку.
   Сначала стоит сказать пару слов о проверке здоровья пилотов, как таковой. По сложившемуся за долгие годы мнению Анатолия Ивановича, проверка здоровья и состояние здоровья – это две параллельные линии, которые, как известно, не пересекаются. Разве что, вспоминая геометрию Лобачевского, можно сказать, что пересекутся они в бесконечности, а в нашем случае – в кабинете патологоанатома. К сожалению, это факт. Выяснить доподлинно состояние здоровья человека, оставив его при этом в живых, – задача практически неразрешимая.
   Поэтому и понимал Анатолий Иванович врачей, которые этой самой проверкой здоровья и занимались. Но ещё со своей с лётчицкой стороны он делил всех врачей на три группы. Первыми шли врачи, которые с большой буквы. Которые и человека в пациенте видят, и «не навреди» считают догмой, и к профессии относятся как к своей миссии. И таких медиков было большинство из тех, кого знал Анатолий Иванович. Может, ты, дорогой читатель, будешь с ним несогласен, но учти особенности его общения с медициной. По большей части это выполнение санитарных заданий. А там именно такие и приживаются. Все иные находят возможность не дежурить по санавиации или отказаться от выполнения полёта. Уж кто-кто, а медики знают, как найти способ не лететь.
   Вторая категория врачей – по классификации Анатолия Ивановича – это «истребители болезней». Выявить и изничтожить болезнь – их самая главная задача. Чаще всего такими истребителями являются узкие специалисты. И по своему профилю они знают очень-очень много, но забывают подчистую, что в человеке кроме органа или системы, за которую они отвечают, есть и другие органы и системы. И приведя в порядок одно можно нанести вред другому, и человек не станет здоров в таком случае. Но истребителей болезней это мало интересовало. Такими врачами представлялись Анатолию Ивановичу герои многих, особенно американских, сериалов про медицину.
   И третьей категорией, по версии Анатолия Ивановича, шли «уставшие врачи». Это чаще всего были люди, которые вообще, или уже, не любили свою работу. Они строго следовали установленной процедуре, не особо интересуясь конечным результатом.
   Всё вышеописанное есть размышления одного-единственного пилота, который, как и любой из нас, имеет право на своё мнение.
   Но есть и ещё одна категория медиков – это эксперты. Но эта работа не про лечение, а про соблюдение установленных медицинских процедур. Поэтому и выглядят эксперты, по сугубо субъективному мнению Анатолия Ивановича, как «уставшие врачи».
   Но люди они все приветливые и приятные. Просто работа у них такая: ответственная, и не скажем, что благодарная. Но за долгие годы Анатолий Иванович научился с уважением относиться к ним и с юмором к их работе. Пытался, как и все пилоты, шутить, не сомневаясь, что повторяемые шутки экспертам приходится выслушивать по миллиону раз и даже реагировать на них.
   – А почему у вас на входе сняли плакат «Нет здоровых лётчиков. Есть недообследованные»? – спрашивал пилот доктора.
   На что тот отвечал:
   – Нет нужды. Мы хорошо работаем, у нас здоровые давно закончились.
   Или молодой пилот, которому вешали суточный монитор, получая инструкции: всё, что происходит с ним в течение суток, нужно записывать в специальный журнал, вежливо интересовался:
   – А секс записывать?
   На что опытная медсестра, махнув рукой, говорила:
   – Да кто обратит внимание на твоё минутное учащение пульса?
   Иногда врачи, понимая состояние своих подшефных, сами выдавали шедевры. Так, на попытку оправдать подскочившее давление синдромом белого халата молодая докторша говорила:
   – Нет никакого синдрома белого халата, – а потом, глядя нашему герою в глаза, объясняла: – Тут один жаловался, что из-за моего белого халата давление высокое. Ну сняла я халат, так что вы думаете, давление стало ещё выше.
   Анатолий Иванович посмотрел на формы докторши и поверил.
   Но больше всего Анатолий Иванович запомнил, как ещё в молодости он проходил проверку зрения у старого доктора, который был остёр на язык и многие его шутки уже превратились в анекдоты, а может, и некоторые анекдоты приписывали ему. И вот старый доктор привычно развернул медкнижку и, показывая, где нужно расписаться, сказал привычное:
   – Распишитесь, что вас никто насильно летать не заставляет.
   Молодой в то время пилот, увидев, что расписываться нужно за отсутствие жалоб, вдруг решил и сам пошутить:
   – А почему вы решили, что у меня нет жалоб? Очень даже есть, – и, заметив заинтересованный взгляд, объяснил: – На председателя горисполкома. Квартиру не даёт.
   Доктор вздохнул и сказал:
   – Молодой человек, когда я был в твоём возрасте, мне мой старшина говорил: «Максимум, как ты можешь выражать своё недовольство, это шевелением большого пальца в сапоге. И то так, чтоб я этого не видел!» Расписывайся давай, жалобщик.
   Но шутки закончились, когда лечащий врач, типичный «уставший доктор», сначала настоял повесить суточный монитор (несмотря на жалобы Анатолия Ивановича на плохой сон), а затем послал нашего героя, уже без шуточек, на процедуру с непонятным названием. А процедуру эту проводил также «уставший доктор», которого называли отличным специалистом, но Анатолий Иванович сразу понял, что он, вполне возможно, был отличным специалистом раньше, а сейчас пациенты его раздражают и делает он всё, в том числе и процедуру с непонятным названием, вынужденно. А всё, что делается вынужденно, не может делаться хорошо. Уставший доктор раздражался по поводу того, что провод с электродом, который он совал в нос ошалевшему пациенту, никак не попадал в пищевод, отвлекался на разговоры с коллегами, обсуждал других пациентов и, наконец, сказал, что у обследуемого аритмия, нужно подождать, – и ушёл.
   И лежал Анатолий Иванович с проводом, введённым через нос в пищевод, и думал: «Какого же хрена вы, ребята, не сказали, что так издеваться надо мной собираетесь? Послал бы я вас вежливо и поехал домой со своей Маней. Мне что, моих двадцати с лишним тысяч лётных часов недостаточно будет?»
   Вернувшийся доктор глянул на монитор, вытащил электрод и сказал:
   – Одевайтесь.
   А когда пациент уже собирался уходить, уставший доктор вдруг вспомнил, что он всё же доктор и если есть отклонения, тем более тобой созданные, то нужно бы поправить.
   – Сама аритмия не пройдёт, – но потом, вспомнив, что у него дел полно и без этого пациента, добавил: – Возьми свои документы и иди в реанимацию.
   В реанимации «уставших врачей» просто не может быть по определению. Отсеиваются. Поэтому там всё профессионально, всё по-деловому.
   – Раздевайтесь полностью, – именно по-деловому сказала медсестра.
   – Совсем раздеваться? – спросил наш герой.
   – Совсем, – так же серьёзно уточнила она.
   – И носки снимать?! – не унимался пациент, защищая последний, по его мнению, рубеж обороны.
   – И носки снимать, – подтвердила медсестра и добавила: – Чего я там под вашими носками не видала?
   Так и лежал Анатолий Иванович без всего, а это значит – даже без носков, обвешанный трубками. Трубки тянулись к мониторам и эти мониторы рассказывали всё о состоянии организма. И думал он, что вот только сегодня утром практически здоровым, разве что невыспавшимся человеком вошёл в кабинет доктора и вот теперь нужно бороться за то, чтобы не стать инвалидом. Конечно, он понимал, что большая часть вины за всё произошедшее лежит на нём, потому что не стоит перекладывать принятие решения о прекращении лётной работы на врачей, а нужно решать самому.
   А что реаниматологи? А всё с ними нормально. Когда работают профессионалы – работа ладится, и, несмотря на все предыдущие действия своего коллеги, реаниматологи восстановили ритм и проводили нашего героя практически здоровеньким, но к лётной работе, как вы понимаете, уже непригодным.
   Стоит добавить только один эпизод, который проистекал за стенами этого лечебного учреждения, пока Анатолий Иванович был в реанимационном отделении. Вернее, прямо у стен. Тётя Маша приехала в столицу вместе с Анатолием Ивановичем и жила у сестры, пока он пытался доказать, что к лётной работе ещё годен. Когда в один день она не получила весточки от супруга, а дозвонившись до больницы узнала, что муж в реанимации, она бросилась в медицинское учреждение, где её мужа до этой самой реанимации довели. Пока она туда добиралась общественным транспортом с пересадками, а потом на такси от метро, на улице образовалась глубокая ночь. Двери в медучреждение были закрыты, и вахтёры, само собой, спали. Тётя Маша стала тарабанить в дверь так, что первые пара этажей точно проснулись. Но не вахтёры.
   А в это время в реанимационной палате наш пациент уговаривал медсестру принести его телефон, чтобы сделать один звоночек. Медсестра выслушала его доводы непоколебимо, но на утверждении, что сейчас рядом его жену положат, так она волнуется, не зная, что с мужем, медсестра по-бабьи сломалась и телефон принесла с условием «только без эмоций».
   А жена тем временем продолжала тарабанить громко, но звук мобильника услышала.
   – Манечка, – говорила трубка голосом мужа, – у меня всё нормально. Телефон забрали, еле выпросил на один звоночек. Не волнуйся. Я уже практически здоров.
   В это время за дверью раздался шум, дверь открылась, и оттуда высунулась заспанная физиономия вахтёра.
   – Что хотели? – произнесла заспанная и недовольная физиономия.
   – Да иди ты к чёрту, соня несчастный, спи дальше, – сказала тётя Маша, развернулась и, спокойная, пошла к ожидавшему её такси.
   А удивлённый и обруганный вахтёр, увидев, что странная посетительница удалилась, закрыл дверь и пошёл спать дальше, так ничего и не поняв.
   А что понимать? Двери заперты, вахтёр спит – гармония.

БУДНИ

   После повышения квалификации последовали, как это и положено, лётные будни. Будни пилота грузовых международных авиаперевозок. А это значит: никаких планов, кроме даты и времени вылета с базы.
   А после вылета может быть что угодно. Можно улететь в Бомбей (да, в ту пору ещё не знали про Мумбай, так же как сейчас не все знают, почему индийский Болливуд так называется, если он находится в Мумбае) с планом вернуться домой после шестнадцатичасовой стоянки в аэропорту назначения, а на самом деле вернуться через две-три недели. Потому что в Бомбее, оказывается, есть груз на Сингапур, а в Москву нет. И отправляют экипаж с этим грузом в Юго-Восточную Азию. Но по дороге дана команда в Калькутте отдать самолёт другому экипажу и ждать борт на Дели, откуда лететь в Шарджу, а далее в любой другой порт, что принимает грузовые самолёты и обрабатывает грузы.
   Существовали, конечно, и регулярные грузовые рейсы, где всё строго по расписанию и никаких отклонений от графика. Например, когда сёмга, выловленная в Северном море у берегов Норвегии, должна была оказаться в течение суток на столах японских ресторанов, а значит самолёт, вылетевший из Ставангера или Гарденмоена с сорока тоннами дикого лосося, должен приземлиться в Токио, Нагое или Ниигате строго по расписанию, невзирая ни на непогоды на протяжении всего транс евразийского маршрута, ни на отсутствие авиатоплива в Новосибирске или Хабаровске, ни на иные препятствия, кои имеются в авиации в большом количестве. И при этом обеспечивать температуру в грузовом салоне в диапазоне от одного до пяти градусов тепла (если это можно назвать теплом) в течение всего полёта. И эта температура тщательно контролировалась.
   Но в тот период, о котором пойдёт речь, работа нашего героя была связана именно с шараханьем от Ближнего Востока до портов Юго-Восточной Азии. Экипаж, в котором Игорь был вторым пилотом, после нескольких изменений первоначальных планов долетел до Сингапура, взял груз до Москвы и оказался дома.
   Однако по прилёте их ждала команда проследовать в профилакторий, чтобы утром пассажирами на грузовом самолёте улететь в другую часть Земного шара – в город Гандер, находящийся на острове Ньюфаундленд. А в городе Гандере уже в качестве рабочего экипажа самолёта, на котором они летели пассажирами, продолжить полёт до города Коламбус в штате Огайо Соединённых Штатов Америки. Загрузить там оборудование для буровых вышек и вернуться в Гандер, отдать самолёт другому экипажу, чтобы ждать следующий самолёт, на котором таким же образом слетать в Коламбус и обратно. И сколько таких рейсов придётся сделать, никто не знал.
   Местный аэропорт американского города, носящего имя легендарного мореплавателя, явно пребывающий в упадке, имел движение в районе аэродрома столь низкой интенсивности, что уже на удалении пятидесяти миль диспетчер предложил визуальный заход, чтобы не заморачиваться управлением.
   После посадки и заруливания на перрон на борт самолёта поднялись иммиграционный и таможенный офицеры и Игорь впервые оказался на Американском континенте. И ничего особенного не почувствовал. За свою непродолжительную работу на международных авиаперевозках Игорь понял, что все условности, коими являются деление Земного шара на различные полушария, части света или континенты, имеют значение только для рассказов об удивительности своей работы, адресованных лицам, в неё непосвящённым, и по большей части женского пола. Он уже не раз замечал, что рассказ о полёте из, например, Франкфурта в Дакар вызывает больший интерес, чем, допустим, из Новосибирска в Норильск, хотя полёт – это, по сути, всегда одно и то же. И подтверждение этого он ещё раз получил, когда их экипаж на гостиничном микроавтобусе ехал из аэропорта.
   Молоденькая водитель микроавтобуса с большим интересом поглядывала на это экзотическое зрелище – лётный экипаж грузового самолёта из России. Она быстро нашла повод для общения – спросила, «почему эти странные русские так легко одеты, когда здесь довольно прохладно».
   За общение на английском в экипаже обычно отвечали радист или штурман. Поскольку штурман, единственный, кто не имеет возможности хоть немного поспать в полёте, спал, то радист объяснил заинтересованной девушке, что позавчера они были в Сингапуре, где очень жарко. А вчера прилетели в Москву и, не заходя домой, полетели в Гандер и сразу сюда.
   Девушка уже другим взглядом посмотрела на этих небритых уставших мужиков в незнакомой форме. И Игорь явственно понял, что вот ровно так же во все века в портовых городах смотрели девушки на моряков, уставших и небритых, а моряки рассказывали где-нибудь в припортовых тавернах Лас-Пальмаса или Одессы о далёких портах Сингапура или Макао, казавшихся чем-то неведомым и загадочным слушательницам, при том что там, в Сингапуре или Макао, точно так же воспринимались тот же самый Лас-Пальмас и та же самая Одесса.
   После недолгого отдыха в гостеприимном городе Среднего Запада, наш экипаж вернулся в Гандер, который должен был стать им на некоторое время базовым портом. Наконец предстоял небольшой отдых. С учётом смен часовых поясов и короткого отдыха в Коламбусе все члены нашего экипажа, добравшись до постелей, немедленно попали в объятия Сомна. Так звали бога сновидений в римской мифологии. Когда Игорь проснулся, он осознал только два факта: он выспался, и за окном были сумерки. Наручные часы ситуации со временем суток не прояснили, и тогда он решил действовать методом опроса местного населения. Уже выйдя в коридор, Игорь вспомнил, что это город Гандер, страна Канада. Затем услышал стук бильярдных шаров и радостно, что как минимум вспомнил, в каком он находится полушарии, пошёл на эти звуки.
   Бильярдная оказалась на цокольном этаже, и гоняли шары там штурман и бортоператор. Наш герой уже предвкушал, что наконец узнает, какое время суток на дворе, но на его вопрос оператор пожал плечами, а штурман, молча загнав два шара и промахнувшись третьим, как профессионал по части навигации заявил:
   – Если со временем станет темнее, значит вечер. А если светлее, то утро.
   Прошло немного времени, стало совсем светло, и представитель принёс телеграмму из Москвы, где было указано, что следующий рейс экипажу предстоит выполнить в Манагуа через Гавану.
   Ну, Манагуа так Манагуа. Любой рейс – это взлёт, полёт по маршруту и посадка. Примерно так отнеслись члены экипажа к поставленной задаче. Так оно и получилось. Два взлёта и две посадки – и экипаж в столице Никарагуа, о которой раньше слышали только из новостей о революционной борьбе Сандинистского фронта национального освобождения против антинародного проамериканского диктатора Самосы.
   Получив суточные в местной валюте, Игорёк поинтересовался, что с ней можно сделать, у представителя родной компании, который просто по статусу обязан знать всё о месте своего пребывания. Тот ответил, что суточных экипажа хватит на два ящика местной водки. А если не потратить здесь, то можно эти деньги положить в коллекцию. Больше они ни на что не сгодятся. И похвалил местный алкоголь.
   Два ящика – это двадцать четыре бутылки водки. По прибытии в Гандер таможня забирает спиртное, чтобы при вылете вернуть экипажу. Опытные экипажи пользовались этим как бесплатной камерой хранения. Но как же они просчитались в этот раз.

ДЕТЕКТИВ

   История эта могла произойти с любым экипажем, но так сложились обстоятельства, и произошла именно в то время, когда именно экипаж, в котором трудился наш герой, вернулся из Манагуа в Гандер, где ему предстояло неделю ждать следующий рейс. И время этого события было определено пределом терпения начальника таможни местного аэропорта, которое испытывали экипажи русских грузовых самолётов.
   «Ну сколько можно возить спиртное, когда известно, что это запрещено! Можно же в местном магазине, пусть и дороже, чем на материке, приобрести любой напиток. Будь то бурбон или скотч. Да та же водка в ассортименте. Так нет! Везут через границу. Явно же – на продажу. А зачем ещё?
   «У них, у русских, наверно, этой водки столько, что они и умываются ею», – с раздражением думал начальник.
   А его подчинённым приходится в каждый прилёт русского грузовика несколько бутылок спиртного изымать, оформлять, упаковывать и потом при вылете возвращать под роспись. Прямо бесплатная камера хранения. Будто у таможни иных дел нет, как пресекать продажу русскими водки в тихом городе Гандере.
   «Хватит, пусть полиция этими русскими занимается. Только нужно, чтобы наверняка поймали, не упустили. Пусть возьмут одного-двух с поличным на продаже спиртного. По местным законам срок впаяют. Вот остальным и неповадно будет. И будет опять у нас на таможне тишь да гладь», – думал начальник таможни, когда в его кабинет зашёл за бланками изъятия дежурный инспектор.
   – Уже двадцати бланков на рейс не хватает! На мониторе что-то больше двадцати бутылок получается. Не сок же они везут. Сейчас задерживать будем.
   «А вот и случай!» – радостно подумал главный таможенник острова.
   – Отставить изъятие! – это уже дежурному. – Мы их по-другому научим, – и потянулся к телефону связаться с полицией. Потом подумал и звонить не стал.
   Как мы уже знаем, экипаж, о котором начальник таможни хотел сообщить в полицию, с самыми чистыми помыслами собирался оставить всё спиртное на таможне. Но на этот раз поведение таможенного инспектора было необычным. Сначала, глядя в монитор, он проявил удивление и стал искать что-то в папках, потом ушёл. А когда вернулся, то, к полному удивлению нашего экипажа, водку изымать не стал.
   Уже пятый час на боевом посту, спрятавшись в укромном месте, чтобы видеть все подходы к зданию общежития, где жили русские экипажи, стоял известный нам начальник местной таможни. Решив не делить с полицией лавры доблестного защитника закона, он с парой своих ребят караулил, когда же русские пойдут продавать водку. Опыта начальнику было не занимать, и он был готов не одну ночь провести в засаде, но тут такая удача! В первую же ночь из гостиницы выскочил русский с сумкой через плечо и очень быстро побежал. Начальник дал сигнал своим ребятам: одному остаться, другому следовать с ним. Распирало любопытство, кто же из местных покупает водку. А русский бежал уверенно, явно хорошо знал дорогу. Вот он свернул за угол и заскочил в гостиницу «Синбадс».
   Ну конечно. Здесь единственное место в округе, где работает в это время ресторан. Туда они водку и продают. Всё срослось! Как же всё оказалось просто. Наш детектив тихо вошёл в гостиницу, и встал в холле таким образом, что очень хорошо видел всё происходящее возле барной стойки, и был готов немедленно арестовать преступников. Ему уже представилась фотография в местной газете, благодарность от начальства, а может, и повышение. Но того, что произошло дальше, просто не могло быть, потому что такого в природе не бывает…
   Но вернёмся к нашему экипажу. Когда таможенник, вернувшись из кабинета начальника, не стал проверять их вещи, весь экипаж охватила лёгкая паника. А что теперь с этой тяжестью делать? Так надеялись, что, как обычно, спиртное изымут на таможне, а потом на обратном пути выдадут. Но сегодня бесплатная камера хранения закрылась без предварительного предупреждения. И теперь тащить два ящика в гостиницу, потом обратно. Но тут, на счастье, навстречу сменный экипаж попался, который самолёт погонит через Шеннон в Москву. И взмолился наш экипаж:
   – Ребята, заберите хоть немножко. Невмоготу нам столько водки. А вдруг выпьем? А нам лететь через неделю!
   Ребята оказались жалостливые, да большую часть тяжести и забрали. Ну, с оставшимся грузом полегче будет. В смысле не так тяжко носить. А в гостинице ещё один дружественный экипаж оказался. Тоже неделю сидеть здесь предстояло, только по пути на Лиму. Вот для аппетита перед ужином по сто граммов дёрнули и давай ужин готовить. Пока готовили, аппетит разыгрался, а картошка ещё не готова. Ещё по соточке пришлось принять, чтобы заглушить аппетит. Так что, когда ужин был готов, пришлось снова добавлять для аппетита. Потом за радость встречи, потом за хорошую технику пилотирования, точную навигацию, исправную матчасть, качественную связь и быструю загрузку-разгрузку. На этом водка-то и закончилась.
   – За всё выпили, пора и отдыхать, – озвучил мудрое решение командир.
   – А вот здесь я не могу с тобой согласиться, – мягко, но настойчиво возразил штурман. – Баранку крутить ты умеешь, а считать до семи ни фига.
   – Ну ты и дурак! – резонно возразил командир. – За что же мы не пили?
   – Да, дурак. А что ты хочешь? Умного к умному, а меня к тебе! – озвучил вечный аргумент штурман и пояснил, – А не пили мы за второго пилота.
   – Не за «кого», а за «что»? – стоял на своём командир, – Что это такого второй пилот делает, за что можно выпить?
   Но тут вмешался радист:
   – Да за суточные выпить нужно. За то, что второй пилот нам суточные раздаёт и мелочь не тырит, – и, выхватив из лежавших горкой на столе суточных всего экипажа три десятидолларовые купюры, побежал в ресторан.
   Он боялся, что бар в ресторане закроется и тогда уже точно за суточные не выпьют. А это плохая примета, да и просто ему, как и штурману, сильно хотелось добавить. Запыхавшись, он заскочил в бар и, бросив на стойку три десятки, выпалил:
   – One vodka, please! – и, взяв покупку, уже спокойно пошёл обратно.
   В холле гостиницы он увидел немолодого мужчину, который с нескрываемым удивлением смотрел на него.
   «Эмигрант, наверно», – подумал радист.
   …того, что произошло дальше, просто не могло быть, потому что такого в природе не бывает… Русский бросил на стойку деньги и выпалил:
   – Одину бутылку водки, пожалуйста!
   То есть он не продавал, а покупал водку.
   «Двадцать бутылок водки не хватило семерым мужикам на пять часов! – размышлял наш несостоявшийся герой, не знавший всех деталей, куда и как водка делась. – Так сколько же водки их армия выпивает? Вот почему они бедно живут. Попробуй на столько водки для армии заработай. Конечно, содержать такую армию тяжко, зато победить невозможно!».
   Больше в славном городе Гандере водку у русских экипажей не изымали.
   Когда Игорь где-нибудь в лётчицкой компании пытался рассказать историю, которая произошла с ним, ему в лучшем случае говорили, что эту байку и так все знают, а часто ещё и поправляли, мол, это был экипаж не «Ил-76», а «Ил-86» («Ил-96», «Ту-154», «Ил-62»). И происходило это не в Гандере, а в Хартуме (Дубае, Бомбее). К тому же приводились имена и фамилии тех, с кем это произошло по версии поправляющего.
   Так что со временем рассказывать эту историю Игорь начинал со слов:
   – История эта от начала и до конца вымышленная, все совпадения случайны. Все имена персонажей, имена собственные, марки самолётов, машин и напитков, а также слова, буквы и знаки препинания придуманы автором.

ПИВО

   В девяностые вмиг, с эффективностью направленного взрыва, разрушилось всё, что обеспечивало нормальное существование государства. Авиация была вынуждена существовать в тех реалиях, что ей создали реформаторы, обещавшие все заграничные вкусняшки в виде ширпотреба с китайских, арабских и турецких рынков взамен нормального функционирования всей страны. Существовать в этих условиях было сложно, летать категорически невозможно. Но летали.
   Это короткое вступление к последующей истории, а ни в коем случае не оценка того периода, что пережила наша страна в конце прошлого века. Только разъяснение того, почему Игорю как второму пилоту самолёта «Ил-76» выдали в бухгалтерии определённую сумму наличности, чтобы на обратном пути из города Пекина, откуда они будут лететь на самолёте, загруженном под завязку товарами китайского ширпотреба, иметь возможность оплатить заправку в одном сибирском аэропорту. Взаиморасчёты, гарантийные письма, банковские переводы – всё это осталось в советском прошлом и обещало иметь место в будущем. А пока только наличными.
   Но после заправки в этом самом аэропорту экипажу сообщают, что нужно бы ещё оплатить и техобслуживание самолёта. Озвученная сумма за ненужный сервис оказалась многократно больше, чем оставшаяся после оплаты авиатоплива наличность.
   Командир послал Игоря узнать обстановку у сменного начальника аэропорта, а сам пошёл в аэровокзал звонить на базу.
   В большом кабинете сидел человек с погонами в одну широкую лычку, что по тем временам можно было приравнять к генералу.
   Кроме погон и высокомерного «за всё нужно платить нынче» в кабинете присутствовал стойкий запах вчерашнего веселья и сегодняшней головной боли. Игорь понял, что первый подход оказался неудачным. Вес не взят – задача не решена.
   И минут через двадцать он снова оказался на пороге того же кабинета, но уже вооружённый опытом прошлой неудачи. Состояние хозяина кабинета не позволяло тому идентифицировать гостя как лицо, которому уже дали от ворот поворот, и гость не преминул этим воспользоваться: поставил на стол навигационный чемодан. Обладатель генеральских погон решил, что в чемодане деньги, и высокомерно произнёс:
   – С этим в бухгалтерию.
   – Всему своё время, – ответил Игорь и открыл чемодан.
   Чемодан был заполнен доверху аккуратно уложенными, одна к одной, банками пива. Это сейчас все знают, что стеклянная тара для пенного напитка, лучше. А тогда пиво в банках было в диковинку.
   Да и какое значение для человека с похмельным синдромом имеет тара, если это ПИВО!
   Когда шок от увиденного начал проходить, начальник всего большого сибирского аэропорта собрал волю в кулак и выдавил:
   – Я на работе.
   Но что кулак, в котором оказалась воля человека с головной болью после вчерашнего застолья, мог сделать, когда у него прямо перед носом открывают банку пива? И этот сладкий звук шипения, вырвавшейся на волю, пивной пены, которая шептала: «Пшшшшш…», что в переводе на человеческий означало: «Пей меня…». И этот запах свежего хмеля, который вырвался вместе с шипящим звуком из металлической банки и уже активировал участки больного мозга, отвечающие за потребление жидкости и обещающие избавление от страданий и боли.
   Поэтому Игорь нисколько не удивился, когда банка мигом оказалась в руках хозяина кабинета и её содержимое немедленно вылилось в страдающий от жажды и головной боли организм.
   Игорь понимал, что теперь главное – терпенье, чтобы не разрушить ассоциацию от избавления (конечно, временного) от страданий с его, Игоря, персоной и желанием ответить взаимностью.
   Когда пришло нужное время, сменный хозяин всего сибирского аэропорта посмотрел на гостя подобревшим взглядом и ласково спросил:
   – Что у тебя?
   Игорь честно выложил всю оставшуюся наличность и сказал:
   – Техобслуживание, – и просящим голосом добавил: – Очень нужно улететь.
   Временно исцелённый нажал клавишу «бухгалтерия»:
   – Сколько у нас ТО «Ил-76» стоит? – выслушав ответ, спросил: – А «Ту-154»? А «Ил-18»? А «Ан-12»?
   К тому моменту как главный начальник радостно воспринял информацию о стоимости техобслуживания «Ан-26», Игорь под его пристальным взглядом переложил содержимое навигационного чемодана в ящик стола.
   – К тебе сейчас подойдёт лётчик, – заканчивал разговор начальник, мысленно открывающий уже вторую банку, – рассчитай его как за техобслуживание «Ан-26».
   Когда Игорь с пустым навигационным чемоданом вернулся к самолёту, местный авиатехник уже расписывал бортовой журнал и ворчал, что очень уж не похож этот самолёт на «Ан-26», и всё тут.
   – Это новая укрупнённая модификация, – не растерялся бортинженер.

КАРЬЕРА

   – А я что говорила? – повторяла Наташа, когда её утверждение о том, что Палыч, вернее они с Палычем, просто обречены быть счастливыми, получало очередное подтверждение. И это нисколько не раздражало, а вызывало чувство благодарности, поскольку Палыч очень хорошо помнил свою жизнь до того, как встретил свою будущую жену. Он очередной раз соглашался с услышанным или прочитанным где-то, что удача перед тем, как прийти, посылает мужчине женщину, и в зависимости от того, как мужчина себя поведёт с этой женщиной, она, удача, решает, приходить или нет.
   Палыч имел уже определённый опыт, в том числе и на международных линиях, когда начал летать в Шереметьево вторым пилотом «Ту-134». Следует отметить, что отряд, который эксплуатировал эти самолёты, был для всего Шереметьево особенным подразделением. Здесь трудились в основном молодые пилоты, которые, получив определённый опыт, уходили на более тяжёлые самолёты. А имея стаж инструкторской или административной работы, эти пилоты быстро становились разного уровня руководителями в новых подразделениях и с удовольствием принимали к себе коллег из своего родного подразделения, что также способствовало обновлению в отряде, где трудился Палыч.
   Для Палыча это означало, что он может стать командиром воздушного судна, если сумеет показать соответствующий профессиональный уровень.
   И в результате вопрос о вводе в строй командиром для Палыча стал очень скоро. Тем более ему немного повезло, когда очередную ежегодную квалификационную проверку он летал с руководителем подразделения, который после полёта просто сделал отметку в лётной книжке Палыча о готовности к подготовке летать командиром.
   Палыч даже не придал значения этому факту пока штурман не объяснил: теперь Палыч в любой момент может начать столь желанную для любого второго пилота подготовку.
   И произошло то, о чём предупреждал штурман, очень скоро и как-то само собой. Вызвали в отряд, вручили зачётную ведомость, в которой указывалось, кому и какой зачёт нужно сдать. Когда Палыч через несколько дней принёс заполненный документ, его пригласили на комиссию, где после профессиональных и личных вопросов решили рекомендовать, и на следующий день он уже беседовал со своим инструктором.
   Инструктор, которого назначили проводить лётную тренировку, был моложе Палыча, но, несмотря на возраст, имел достаточный капитанский опыт. Самолёт он знал досконально, поскольку всю свою лётную жизнь эксплуатировал только это воздушное судно. И всё время летал на международных линиях. А значит, делиться ему было чем, но самое главное – он знал, как это нужно делать.
   Палычу по известным обстоятельствам не приходилось заниматься самому лётным обучением, но будучи в качестве обучаемого, он видел разные методы и хорошо мог оценить качество работы своего инструктора. Самым главным индикатором для Палыча было понимание – его учат только и исключительно самому необходимому. В результате, проверку Палыч прошёл с первого раза, уже с другим экзаменатором.
   После проверки тот, подписав необходимые документы, сказал:
   – Я не могу тебя обязывать, но прошу поработать в нашем подразделении года три как минимум.
   Палыч согласился, внутренне не понимая, как можно желать ещё чего-то, когда у тебя самая лучшая работа в мире, на самом лучшем самолёте. Лётный начальник, несмотря на то что был немногим старше Палыча, будто прочитав мысли Палыча, добавил:
   – Сейчас обновление парка идёт в компании, поэтому спрос на молодых капитанов огромный. Мы практически школа подготовки лётных кадров для всей компании. А сильная текучка – это, сам понимаешь, серьёзный риск.
   Когда Палыч ехал домой, он пытался проанализировать, что есть лётная жизнь и жизнь вообще. Вот совсем недавно он, будучи списанным пилотом, а по факту дежурным штурманом, в далёком Энске считал верхом удачи получить направление на медицинскую комиссию, чтобы иметь шанс восстановиться на лётной работе в качестве второго пилота «Ан-2», а теперь был капитаном «Ту-134» в лучшей компании в стране. Странно всё это. Но главное – он знал, кого за это нужно благодарить. Нужно только услышать привычное «а я что говорила».
   Когда Наташа открыла дверь, Палыч потупился и с болью в голосе и на трагической ноте сказал:
   – Я больше не второй пилот, – и, посмотрев в глаза жены, спросил: – Ты меня не бросишь?
   Наташа вздохнула и ответила:
   – Если безработного не бросила, то почему командира воздушного судна должна бросить? – и пригласила к столу, где уже сидел его, Палыча, экипаж в полном составе.
   Уже когда все ушли, и Палыч с Наташей остались одни, Палыч наконец услышал:
   – Вот видишь, а я что говорила.

АЛЁНА

   Игорь в свою бытность пилотом энской авиаэскадрильи не просто никогда не планировал покупки автомобиля, но даже не подозревал, что когда-то у него будет такая возможность. Но, начав летать на международных авиалиниях, столкнулся с ситуацией, когда приобретение автомобиля не только стало возможным, но и происходило как-то абсолютно естественно и без каких-либо трудностей.
   В первый же рейс в Японию по прибытии в город Ниигата бортинженер спросил, будет ли Игорь покупать себе машину.
   Игорь ответил, что не планировал, и был немало удивлён вопросом:
   – Почему?
   – Ну, не знаю, – промямлил он, памятуя, как сложно в России купить автомобиль.
   – У тебя машины нет, – констатировал коллега. – Тебе машина нужна. Почему не взять?
   – А сколько здесь стоит приобрести машину? – подумав, спросил Игорь.
   Бортинженер ответил просто:
   – Здесь машина стоит столько, сколько у тебя есть с собой денег. Суточных хватит на пятилетнюю «короллу». Захочешь получше – можешь занять у ребят: кто не покупает, а копит на что-то крутое дадут взаймы. В этот раз, вроде, никто не собирался брать.
   Простота приобретения автомобиля поразила. Но ещё больше Игоря поразило, что когда они с инженером собирались на стоянку подержанных автомобилей присмотреть, а может купить, автомобиль, штурман попросил, не вставая с кровати:
   – Купите и мне машинку, – и ссыпал лежащие на тумбочке полученные суточные Игорю в ладонь.
   – Пойдём с нами, выберешь, сам, – настаивал бортинженер.
   – Какой смысл? – ответил штурман. – Всё равно возьму то, что ты насоветуешь.
   Когда вечером Игорь с бортинженером вернулись в гостиницу, Игорь сел на кровать, обхватил руками голову и в сердцах сказал:
   – Я офигеваю!
   – Что случилось? – напрягся старший коллега.
   – Ты не заметил, что мы тебе бейсболку в магазине выбирали дольше, чем покупали и оформляли две машины?
   Бортинженер снял бейсболку, посмотрел на неё, потом на Игоря.
   – Ну ты сравнил, – наконец сказал он. – Это же на голову надевают.
   Так Игорь стал обладателем иномарки.
   И это здорово ему облегчило его жизнь, поскольку снимал он квартиру в Дмитрове и приходилось ему добираться на работу сначала маршруткой до станции, потом электричкой до Лобни и оттуда уже общественным транспортом или служебным автобусом.
   Теперь же он от самого дома до работы добирался своим транспортом, что называется, от порога до порога.
   Как и любой, кто только начал водить автомобиль, он старался оказать всем любезность и обязательно останавливался подвезти хоть старушку с тележкой на колёсиках, хоть работников разных служб и предприятий, располдоженных в Шереметьево-2. Последних было видно сразу по какому-то шереметьевскому шику, который Игорь не мог сформулировать словами, но замечал на дороге однозначно и не ошибался. А также очень часто подвозил пограничников – парней и девушек, работавших в московском погранотряде, базировавшемся в аэропорту Шереметьево. Их легко можно было определить по зелёным элементам формы, которые были заметны под гражданской верхней одеждой. И не подозревал Игорь, какую роль это сыграет в его жизни.
   Но однажды, когда Игорь готовился лететь, произошло непримечательное событие. Перед рейсом Игорь зашёл в пункт пограничного контроля, где ему требовалось поставить штамп в задании на полёт и штампы в паспортах членов экипажа. Рутинная процедура оказалась не совсем рутинной для нашего героя. Сверкнули синим цветом глаза милой девушки – пограничного инспектора. Игорь вложил задание на полёт и паспорта в протянутую руку, и взгляд исчез. Сей факт огорчил нашего героя, и когда инспектор уже возвращала документы, не глядя на Игоря, он спросил:
   – Как погода в Дмитровском районе?
   Синий-синий взгляд опять вернулся. Юная пограничный инспектор внимательно посмотрела на Игоря и вполне ожидаемо спросила:
   – А вы откуда знаете, что я живу в Дмитровском районе?
   Когда он получил желаемое, то есть увидел ещё раз эти синие глаза, у Игоря настало игривое настроение, и его понесло.
   – Да, ладно, вы что, не помните, как я вас подвозил? – сказал Игорь, но, увидев настоящее синее пламя смятения в громадных глазах, а также внимание коллег собеседницы, уже не мог остановиться и добавил: – И что потом было.
   Эмоции, что наполнили глаза, которыми любовался Игорь, сделали их ещё привлекательней, хотя казалось, куда уж больше. За секунду Игорь увидел в них и смущение, и возмущение, и обиду, и сомнение. Эта музыка смены эмоций его увлекла, но появившаяся в уголках влага начала заполнять глаза, рискуя погасить синий огонь. Игорь не увидел, а почувствовал, что всё внимание подруг-коллег смущённой им пограничницы было направлено на их диалог. Удивившись реакции собеседницы, наш герой срочно попытался исправить ситуацию:
   – Извините, я пошутил.
   – Вы так больше не шутите, – очень строго ответила инспектор, положила документы перед Игорем и занялась своим делом.
   Игорь поспешил удалиться, но, уходя, слышал ехидный женский голос:
   – Колись, тихушница, откуда он знает, где ты живёшь?
   После этого мелкого инцидента остались лёгкое смущение и приятное послевкусие, какое бывает после короткого и неожиданного летнего слепого дождя – вроде и неудобство, но красота падающих капель в свете солнечных лучей оставляет ощущение лёгкости и чистоты.
   Экипаж уже был на своих рабочих местах, когда им сообщили, что рейс отменяется и они на сегодня свободны. Значит, Игорю предстояло поставить отметку, что пересечение границы отменяется. Наш герой уже приготовил слова извинения за утренние вольности в общении, но на месте пограничного инспектора сидела другая женщина. Игорь огорчился и обрадовался одновременно – всё же не нужно будет извиняться. Выслушав второго пилота, инспектор посмотрела на штамп прохождения границы и крикнула:
   – Алёна, тут твой экипаж не вылетел, иди аннулируй пересечение границы!
   И Игорь опять увидел эти глаза, которые вмиг стали из голубых стальными и жёсткими.
   – Вот ваше задание, – поставив нужный штамп, положила задание Алёна и ушла.
   Здесь уже Игорю стало не по себе. Он сдал задание, попрощался с коллегами, позвонил в эскадрилью узнать план на ближайшие дни и направился на выход. Потом вернулся, подошёл к двери выхода из пункта пограничного контроля и постучал в дверь. Дверь открыла милая девушка, очевидно, тоже инспектор:
   – Вам кого?
   – Алёна ещё не ушла? – спросил Игорь, не понимая, чего он хочет и для чего он это делает.
   Алёна появилась почти сразу, и так же сразу её глаза из синих стали стальными.
   – Что хотели? – под стать металлу глаз был металл и в голосе.
   – Я хотел извиниться, – сказал Игорь, и ему показалось, что перед ним был написан текст проходящего сейчас разговора и он только читал то, что должен произнести, а также видел уже написанный ответ: «Хотели? Извиняйтесь!»
   – Хотели? Извиняйтесь! – сказала собеседница.
   Игорь взглянул на «текст» и прочёл свою реплику:
   – У вас сейчас пересменка, я буду ждать вас в кафе на втором этаже, ибо вина моя столь велика, что просто «извините» будет недостаточно,
   И после этого Игорь пошёл на выход.
   – Я никуда не пойду, – бросила вслед Алёна, но Игорь видел, что «текст» не заканчивался этой репликой. Значит, придёт.

ИЗВИНЕНИЕ

   Ровно через полчаса в кафе поднялась Алёна и, посмотрев по сторонам, подошла к столику, за которым сидел Игорь.
   – Я готова вас выслушать, – сказала она таким тоном, каким, скорее всего, говорила: «Я вынуждена сообщить, что выезд за пределы Российской Федерации вам запрещён!», когда этого требовали служебные обязанности.
   Игорь встал, обошёл столик и, поставив стул, предложил присесть.
   – Давайте не будем привлекать внимания, – сказал он тихо, но настойчиво, – люди отдыхают.
   Смешавшись от деликатного обращения и убедительной аргументации, Алёна присела на краешек стула, ровно держа спину.
   – Так сидят балерины или феи, – дружелюбно сказал Игорь.
   – Хореография. Народные танцы, – коротко и официально ответила Алёна и посмотрела на Игоря холодно. – Вы хотели извиниться. Можете начинать.
   В этот момент в кафе абсолютно «случайно» зашли трое коллег Алёны женского пола, идентифицированные Игорем по характерным элементам формы пограничных войск, которые не скрывала надетая поверх формы гражданская одежда.
   – Ой, Алёна, а ты вон где, а мы думали, что ты на служебном уехала, – сказала одна из коллег, глядя на Игоря, а вовсе не на подругу.
   – Я сейчас, через пару минут вас догоню, – ответила Алёна, раздражаясь навязчивостью подруги.
   – Да-да, – с улыбкой ответил Игорь, – мы вас догоним.
   Как только подруга отошла, разочарованная тем, что её не пригласили составить компанию, официантка принесла заказанные ранее кофе, чай, колу, шесть видов (все, что были) пирожных и поставила перед Алёной.
   – Это ещё что? – удивилась Алёна.
   – Я же не знал, что вы предпочитаете, – улыбнулся Игорь.
   – Вам самому не кажется, что в этом есть что-то купеческое или что-то мещанское?
   – Почему кажется? – не прекращая улыбаться, ответил Игорь. – Точно есть. У меня фамилия такая – Мельников. Значит, купцы среди моих предков по-любому были.
   Алёна стала ещё серьёзней, хотя при её постоянной серьёзности сделать это было не так просто. Но она постаралась и сказала:
   – Знаете, Игорь, после вашей абсолютно глупой, неуместной и циничной шутки вы ещё устроили так, что мои подруги увидели нас вместе в кафе. – Алёна посмотрела на Игоря своими синими глазами, в которых ещё оставался металл, но синева уже преобладала. – Что теперь они подумают?
   – Что подумают, что подумают? – Игорь делал вид, что ищет ответ на вопрос и вот ответ нашёлся. – Они подумают: «Что она делает с этим жмотом, который нас даже не угостил кофе?» Угадал?
   Алёна подавила желание улыбнуться.
   – Нет, они сочтут, что ваши намёки на моё непристойное поведение имеют под собой основание, вот что они подумают, – ответила серьёзная девушка.
   Если бы не прямой взгляд, содержащий больше упрёков, чем Игорь слышал за всю предыдущую жизнь, он бы счёл всё происходящее спектаклем с не очень правдоподобным сценарием.
   – Алёна, – строго и торжественно сказал Игорь, – во-первых, я хочу извиниться.
   Алёна молча кивнула.
   – Извините меня, пожалуйста, Алёна, за глупую шутку.
   Алёна опять кивнула.
   – Но это не всё, – продолжил кающийся грешник. – Во-вторых, я предлагаю план по спасению вашей репутации. Я всех ваших подруг по очереди приглашу в ресторан…
   – Зачем? – смешалась принимающая извинения Алёна. – Зачем в ресторан?
   – Как зачем? – официальным голосом ответил извиняющийся. – В ресторане я каждой из них объясню, что между нами ничего не было и не могло быть, поскольку мы даже не были знакомы.
   – Думаю, что это лишнее, – сказала Алёна, вставая из-за стола. – Извинение принято. – И пошла на выход.
   Подошла официантка:
   – Убрать?
   – Оставьте, съем, – ответил Игорь.
   Через несколько дней Игорь стоял недалеко от выхода из пункта пограничного контроля, когда оттуда вышла Алёна.
   – Добрый день, – поприветствовал Игорь.
   – Здравствуйте, – холодно ответила она и, не останавливаясь, пошла дальше.
   Игорь не двинулся с места, а только бросил вслед:
   – Алёна, почему вы меня обманули?
   Алёна аж споткнулась, услышав это. Простояв без движения секунду, она развернулась и пошла к Игорю.
   Игорь едва успел объяснить свои слова:
   – Сказали, что извинили, а на самом деле нет.
   – Это я вас обманула? – сказала Алёна, не слушая разъяснения. – Это я оболгала себя так, что теперь все мои подруги не упускают повода спросить меня, как нужно рассчитываться с лётчиком за то, что он тебя подвёз на своём автомобиле? Это я вас затащила в кафе, где нас увидели все мои коллеги и теперь не верят, что я с вами незнакома?
   – То есть принимать или нет мои извинения, решаете не вы, а ваши подруги? – спокойно спросил Игорь и, увидев, как она задохнулась от возмущения, добавил: – А если всё равно говорят, то давайте я вас подвезу. Я сейчас домой в Дмитров еду.
   Алёна наконец выдохнула, посмотрела в сторону помещения, где сидели её коллеги, резко подошла к Игорю и взяла его под руку:
   – А давайте.

НОМЕР

   Игорь действительно ехал домой, и ему было по дороге подвезти Алёну. Чтобы преодолеть неловкое молчание, он спросил:
   – А где вы живёте?
   Алёна изобразила крайнюю степень удивления, что-то вроде «кто бы это ещё спрашивал?», и ответила:
   – Остановите мне на автобусной остановке в Северной Трудовой.
   Водитель перехватил изумлённый взгляд и счёл нужным объясниться:
   – Я по этой дороге на работу и с работы езжу, и очень часто. Ваши коллеги голосуют. Сразу видно, кто в Шереметьево работает. Всегда подвожу. Поэтому когда с границей общаешься, достаточно сказать, что ты из Дмитрова, и в двух из трёх случаев оказываешься земляком.
   Алёна умела слушать. Изобразить настоящий интерес так, чтобы собеседник хотел говорить, невозможно, считал Игорь. Даже когда она слушала его, пребывая во гневе, что Игорь имел возможность наблюдать уже несколько раз, её желание выслушать собеседника было очевидным.
   И поэтому хотелось ей что-то говорить, рассказывать. Неважно что, лишь бы видеть заинтересованный взгляд, чувствовать внимание.
   Это вовсе нельзя отнести к личной симпатии. Никакой симпатии или иных чувств к этой молодой, хоть и милой, но очень странной девушке у Игоря не было и в помине.
   Была неловкость от того, что создал неприятную ситуацию хорошему человеку. Досада на себя. Удивление, что не может взять ситуацию под контроль.
   По сути, если Игорь и воспринимал спутницу как женщину, то только в той части, что необходимо проявлять деликатность: открыть дверь, пропустить вперёд, подать руку. Ну и, естественно, как уже научил опыт, следить за речью.
   И всё.
   Мысли Игоря прервал пристальный взгляд.
   – Вы остановились на том, что подвозите девушек, служащих в нашем погранотряде.
   – Всё, – ответил Игорь и спросил, просто чтобы что-то сказать: – Меня всегда интересовало: почему именно здесь живёт очень много ваших коллег?
   – Это просто, – ответила собеседница, – здесь везде военные городки. Почти все наши девчонки из семей военных. Мальчишки в военные училища, девчонки кто не в институт, те служить. Или и в институт, и служить одновременно. Я учусь заочно, как и многие у нас. Наследственность.
   Посмотрела на Игоря, будто бы проверяла, интересно ли ему сказанное, и спросила:
   – У вас не так?
   – В точности, – коротко ответил гражданский пилот во втором поколении.
   В утренний час пробок, которыми славилось в то время Дмитровское шоссе, или проще – Дмитровка, не было, и вот уже за мостом, который был самым узким местом на всём шоссе, Северная Трудовая, где попутчица должна выйти. Проехав мост, Игорь съехал на обочину, затормозил, поставил машину на ручник и сидел с очень озабоченным видом.
   – Что случилось? – не на шутку испугалась пассажирка, подозревая большие проблемы у водителя.
   – Там дальше пост ГАИ, – с тревогой сказал Игорь.
   – Вы что, без прав или выпили? – глаза у Алёны стали в пол-лица.
   – Нет, – ответил предполагаемый нарушитель. – Вы должны мне помочь. Надо выйти из машины и посмотреть на номер.
   – Хорошо, – ответила сбитая с толку девушка и открыла дверцу, но потом закрыла и спросила: – Зачем?
   – Нужно узнать номер автомобиля, – ничего не прояснив, ответил Игорь и добавил с прежним напряжением в голосе: – Только ничего не спрашивайте.
   Девушка из семьи офицера быстро взяла себя в руки, проанализировала ситуацию и, не обнаружив серьёзных рисков, вышла из машины. Внимательно посмотрела на номер. Игорь видел по губам, как она несколько раз проговорила его и, сев в машину, как прилежная ученица озвучила результат.
   – Погодите, я запишу, – Игорь взял ежедневник, записал сказанное, вырвал лист и вручил помощнице, чем ещё больше сбил её с толку. – Возьмите. Дома запомните номер, а записку уничтожите. И когда будете стоять на остановке и увидите этот номер – голосуйте, подвезу.
   После паузы, которая обещала закончиться возмущением, Алёна глубоко вздохнула:
   – Что за фокусы?
   Игорь понимал, что может последовать за этим возмущением, быстро тронулся с места и очень скоро остановился на автобусной остановке, ещё до того, как возмущённая девушка решит, что сказать дальше. Поскольку высказать возмущение не получилось, Алёна все его остатки вложила в прощальное «спасибо», которое как воспитанный человек не могла не произнести, выходя из машины.
   Горел красный свет светофора для машин, и Алёна вместе с со стоящими на остановке перешла дорогу. Ещё несколько секунд – и она скрылась, уходя по асфальтированной дорожке в лес. Мелькнул жёлтый, потом зелёный, и Игорь поехал, кинув взгляд на асфальтированную дорожку в военный городок, и очень хотел увидеть светлый плащ и голубую косынку. Но на таком расстоянии все силуэты были одинаковы.
   Когда Игорь припарковался у своего подъезда, он увидел, что на соседнем сиденье лежит вырванный из ежедневника листок с номером его автомобиля.
   – Всё равно не забудет, – с улыбкой вспомнил он свою сегодняшнюю поездку.
   И стало очень легко.
   Потом Игорь по пути в Шереметьево, проезжая остановку, от которой очень серьёзная девушка Алёна ушла в сторону дома, притормаживал в надежде снова увидеть синие глаза и подвезти их обладательницу до работы. Он даже знал, что в этот раз он ей расскажет. Но стихийный характер работы пилота грузовых перевозок никак не пересекался с чётким графиком московского погранотряда, и Алёну на остановке Игорь не встречал.
   «Хотел бы – сумел бы найти возможность встретить», – подумает внимательный читатель и будет прав.
   Но всегда ли мы, дорогой читатель, достаточно настойчивы в исполнении своих желаний? Я уже не говорю о том, что часто мы даже сформулировать свои желания не можем и нашему ангелу-хранителю остаётся только удивляться: «Да что же ты на несчастную жизнь свою сетуешь, а желание быть счастливым сформулировать не можешь?»

ДЕВЯТОЕ МАЯ

   Праздник Победы решили отметить на даче у Наташиных родителей. Собрались свободные от наряда коллеги Палыча, несколько Наташиных подруг (Наташа всё пыталась прекратить вольную жизнь Игоря, в его же интересах, – утверждала Наташа, а Палыч добавлял: «И чтобы женатые друзья не завидовали») и родители Наташи с друзьями.
   Погода благоприятствовала. Гости собрались рано. Но каждому нашлось дело. Приготовить дрова для мангала, вынести стол и стулья во двор, помочь достать закрутки из погреба, открыть эти закрутки и так далее по праздничному расписанию.
   Когда всё уже было готово и осталось дождаться назначенного времени и пунктуальных гостей, все разбрелись по компаниям. Палыч и Игорёк подсели к старикам – тестю Палыча и его другу. Оказалось, раньше он летал командиром «Ту-104» в Одессе. С учётом даты разговор коснулся военной темы. И Палыч спросил гостя, не воевал ли тот.
   Гость ответил, что в сорок первом ему было только десять, он пережил оккупацию, но про войну у него есть рассказ, так сказать, из первых рук.
   Дело было в начале семидесятых. Работа в этот сезон была такая напряжённая, что появилась шутка, которая отражала график летних полётов: «Быстренько покушаем, быстренько поспим – и вперёд!»
   В тот вечер, о котором рассказал гость, вылетели из Одессы в Москву. Загрузка под завязку.
   Когда заняли заданную высоту и включили автопилот, командир корабля решил проверить, что делается в салонах. Там порядок – все спят. Уже на подходе к передней кухне один пассажир, мужчина лет шестидесяти, дёргает командира за рукав:
   – Командир, бессонница замучила, курить хочу до одури.
   – После посадки закурите, в самолёте курить запрещено, – отвечает наш гость.
   – Да знаю я, но нет терпения, можно я в туалете перекурю?
   – Это ещё хуже, – отвечает и видит, что взрослый мужик чуть не плачет.
   Тогда командир, сам заядлый курильщик, говорит:
   – Пойдёмте в пилотскую, вместе перекурим.
   На удивлённые взгляды молодых коллег гость пояснил, что лучше пусть он в пилотской покурит, чем бросит окурок в туалете, тем более пилотам тогда курить не запрещалось.
   Закурили в пилотской. Пассажир стоит за креслом командира. Разговорились и как-то коснулись темы войны.
   – Рассказ тот не забуду никогда, – сказал гость и поведал этот рассказ присутствующим.
   – Жил в селе в Воронежской области. Отслужил в армии, женился, родились два сына. Работал в МТС трактористом: пахал, сеял, а особенно любил уборку урожая. В то время самоходных комбайнов не было, на своём ЧТЗ тянул два «коммунара» или два «сталинца» дни и ночи напролёт. Душа радовалась, и вдруг – двадцать второе июня сорок первого года.
   В первый же день войны сменил свой ЧТЗ на Т-34. Познал горечь отступления и радость наступления. Рвался освободить своих, и бои, бои. Почти не вылезал из танка, а в перерывах по крестьянской привычке всё ощупаю руками, осмотрю, проверю, подтяну, понимая, что поле боя – не колхозная нива, хотя и там порядок нужен.
   Наконец-то освободили моё село. Проходили недалеко, попросил командование – отпустили на два дня. Приехал на попутках. Села нет – всё сожгли. Несколько раз переходило из рук в руки, а в последний раз немцы, отступая, сожгли село, а всех жителей согнали в колхозный амбар и сожгли заживо. Наверное, не пережил бы, если б не желание отомстить. Вернулся и после первого же боя чуть не загремел в штрафбат. Представитель СМЕРШа откуда-то узнал, что я вернулся с полным боекомплектом, хотел арестовать, отдать под суд – что, мол, фашистов жалеешь? Я ему ответил, что не фашистов жалею, жалею на эту нечисть снаряды и патроны, я их гусеницами давлю и давить буду, а штрафбата я не боюсь, но думаю, что на танке я нужнее. Спасибо, командир и замполит отстояли. Стал своевольничать: бывало, задание выполним, команда возвращаться, а я «по газам» и вперёд – в рейд по тылам на расстояние заправки. Жалел свой экипаж, а сам-то я ведь смерти искал. Ругали, угрожали судом, а мне ведь ничего не страшно. Уничтожал машины, пушки, а особенно радость испытывал, уничтожая гусеницами живую силу врага.
   От пленных немцев узнали, что на их участке фронта появился танк-призрак – вроде как ниоткуда, наносит удар и мгновенно исчезает.
   В один из таких рейдов совершенно случайно налетели на какой-то штаб, разгромили полностью, машины передавили. Получил звание Героя Советского Союза.
   Дошли до Германии.
   – Не было желания отомстить немцам там, в Германии, тем же?
   – Боже избави! Даже самому злому врагу я не желал оказаться на моем месте, я ведь не каратель – с женщинами и детьми драться, я воин.
   Закончилась война, домой вернулся совсем другим человеком. Я ведь до войны не мог и курицу зарезать, надо мной все мужики в деревне смеялись, а тут людей давил и радовался. Война калечит не только тела, но и души людей.
   – Не запил горькую?
   – И такое было, но на фронте я вступил в партию. Сначала меня встряхнул военком, потом райком партии добавил. Бросил. Только на День Победы да за упокой жены и детей.
   – Не женился?
   – Нет. Я однолюб, а потом, детям не захочется жить с мачехой.
   – Но ты же говорил, что они погибли?
   – Для меня они всегда живые и всегда маленькие.
   – А почему звезду Героя не носишь?
   – Не хочу. Как-то пригласили в школу на День Победы, военком заставил надеть все награды. Знаешь, какой тяжёлый пиджак.
   – Работаешь где?
   – Трактористом. Предлагали должности – не захотел. Зачем браться за то, чего не умеешь?
   – Но ты ведь и воевать не сразу умел?
   – А я и не хотел, вынудили…
   Длился этот разговор почти до посадки. Пассажир выкурил, наверное, полпачки сигарет, прикуривая одну от другой. Сели. Зарулили. Пожали друг другу руки, и он ушёл. Ни фамилии, ни адреса его не знаю, как-то не принято было спрашивать, да и лица в полутьме почти не рассмотрел. Единственное, что сохранилось в памяти, – его голос и этот рассказ. И мысль, что в войне все пострадавшие. И побеждённые, и победители.
   Пришёл сменный экипаж. Передали «свою ласточку» «Ту-104», а сами отправились быстренько поесть, быстренько поспать – и снова вперёд.
   Гость закончил свой рассказ, а слушатели сидели, не в состоянии что-то сказать, потому что ком в горле, а ещё понимание величия того Праздника, что они сейчас отмечают.
   Праздника, что, как поётся в песне, «со слезами на глазах».

РАЗБОР

   Двадцать восьмого мая Игорь ехал на разбор. Для тех, кто про авиацию знает только то, что авиация – это самолёты, в которых в полёте иногда могут покормить, нужно небольшое пояснение.
   Разбор – это специальное собрание, на котором присутствуют члены лётных экипажей и их лётное руководство, а также представители других служб, участвующих в организации и выполнении полёта.
   А по содержанию сие мероприятие напоминает что-то среднее между производственным совещанием, профсоюзным собранием, обучением и вызовом на ковёр. Именно последняя функция, скорее всего, и дала ему название, которое изначально именовалось «разбор полётов». Это словосочетание ушло в народ, где довольно комфортно существует в лексике многих людей, абсолютно не связанных с авиацией, наряду с «запасным аэродромом», «уходом на второй круг» и некоторыми другими. При том, что в авиации эти словосочетания употребляются исключительно в сокращённом варианте: «разбор», «запасной».
   Кроме всего, разбор был замечательным поводом пообщаться с коллегами. И несмотря на то, что нормальным среди пилотов было негативно относиться к данному виду использования их рабочего времени, когда разборы практически ушли в дистанционное ознакомление с необходимыми материалами, лёгкая ностальгия по сему мероприятию осталась.
   Как, впрочем, это всегда происходит по отношению ко всему, что остаётся в прошлом.
   На знакомой остановке Игорь увидел группу девушек в парадной форме погранвойск. Поравнявшись с ними, Игорь открыл окно своей праворульной машины и громким голосом, подражая диктору, освещающему военный парад, произнёс:
   – Здравствуйте, товарищи пограничники! – и через паузу, чтобы убедиться, что привлёк внимание, продолжил: – Поздравляю вас с праздником!
   Когда удивление у представителей войск, отмечающих сегодня праздник, сменилось естественной реакцией на шутку и кто-то даже крикнул «ура-ура-ура», Игорь вышел из машины и открыл заднюю дверцу со словами:
   – Тех, кто не боится лётчика за рулём автомобиля, доставлю в Шереметьево-два.
   Алёна с двумя подругами, Верой и Зоей, стояла на остановке. Парадная форма, девчонкам очень шла и осознание этого делало их ещё привлекательней.
   – О нет! – прошептала Зоя. – Семёновна!
   К остановке подходила старший лейтенант Мария Семёновна, общения с которой избегали все молодые пограничницы и пограничники. Она никогда не стеснялась в выражениях по отношению к коллегам. Ко всем коллегам: и к младшим, и к старшим по званию. И всё ей сходило с рук. То ли потому, что у мужа, который был полковником в Генштабе, были связи, то ли потому, что этот стиль общения был абсолютно органичен для неё. Хотя вполне возможно, что эта органичность и была следствием связей мужа.
   Молодёжь её побаивалась, руководство ценило, а ровесники уважали, поскольку не каждый может сказать своему командиру, когда тот сомневается в принятии решения:
   – Сними штаны, подполковник, а то я уже сомневаюсь, мужик ли ты.
   И что интересно, начальник тогда прислушался. Не в смысле «снял штаны», а проявил решительность и не выпустил за границу «очень важного перца» с фальшивым загранпаспортом, за чем последовали угрозы от разного уровня чиновничьего и криминального элемента. Но потом с самого верха поступила устная благодарность и повышение.
   Подруги очень надеялись избежать общения с острой на язык коллегой и поэтому, когда поступило предложение проехать на работу с услужливым лётчиком, не преминули им воспользоваться. Вера и Зоя мигом запрыгнули в машину, и Алёна, которая ввиду скоротечности ситуации не могла сориентироваться, как себя вести – в смысле обижается ли она ещё на странного лётчика или же это будет слишком по-детски, – вынуждена была последовать за подругами.
   И в этот самый момент к машине подошла и Семёновна. Оценив происходящее, она обратилась к водителю.
   – Я так понимаю, ты по достоинству оценил эти формы, – говорила она, разглаживая форменную юбку, которая была на ней в обтяжку, – и оставил мне отдельное место в своём авто.
   Алёна видела только затылок того, к кому их начальница обратила эти слова, но ни на секунду не усомнилась, что взгляд её знакомого прошёлся по фигуре старшего лейтенанта и оценил формы, которые парадный мундир только подчёркивал. И почему-то засосало под ложечкой.
   Игорь действительно не мог не последовать взглядом за жестом женщины и с удивлением понял, что если женщина сексуальна, то никакая одежда, даже военный мундир, не скроет этого. А может даже подчеркнёт. Он уже собрался обойти машину, чтобы открыть дверцу, но офицер остановила его коротко:
   – Сама, – и пошла вокруг машины.
   Пошла так, как ходят женщины, которые знают, что им есть что показать, и знают, что это будет по достоинству оценено.
   – Вот б…, – сказала Зоя, и подруги поняли по одной букве, что она имела в виду.
   А Семёновна, садясь в машину, продолжила, не то разговаривая сама с собой, не то упрекая несмышлёного водителя или просто желая того смутить:
   – Сама-сама, всё сама. С мужем сама, с начальником сама, с любовником сама, и вот в машине с лётчиком тоже сама. Что за жизнь? Вас как зовут?
   – Игорем зовут нашего благодетеля, – раздалось с заднего сиденья, и Алёна не сразу поняла, что это она сказала.
   Семёновна посмотрела бы с удивлением, но она вообще не умела удивляться, поэтому просто мельком глянула на Алёну и опять обратилась к Игорю:
   – Что за жизнь, Игорь, я спрашиваю?
   Игорь глянул в зеркало заднего обзора, но не увидел Алёны и ответил на адресованный ему вопрос:
   – Я так понимаю – насыщенная жизнь.
   Девчонки прыснули.
   – Отставить смешки, – командным голосом пресекла смех Семёновна.
   – Слушаюсь, товарищ подполковник, – ответила та, что сидела посерёдке.
   Игорь посмотрел на погоны начальницы. На что она пояснила:
   – Лейтенант я. Старшой. А эта малявка намекнула на то, что я сегодня всю ночь потела под моим мужем полковником, когда ей ночью грезился принц, с которым она даже не представляет, что и делать-то надо.
   Игорь увидел в зеркале, что сказавшая сделалась красной, будто в лицо плеснули вишнёвым соком.
   Когда остановились у здания аэровокзала, Игорь открыл заднюю дверцу и, помогая Алёне выйти из машины, неожиданно, в том числе и для себя, сказал:
   – Освободитесь – я буду ждать здесь же.
   Реакции её он не увидел. А когда подруги уже отошли от машины, рядом оказалась Семёновна и протянула руку. Игорь пожал, оценив силу рукопожатия старшего лейтенанта.
   – Алёнка, если что, – сказала она.
   – В смысле? – не поняв, спросил Игорь.
   – Если жениться собираешься, то Алёнка.
   – Лучший кандидат в вашем погранотряде? – с иронией уточнил лётчик.
   – Лучший кандидат везде, – без иронии сказала не только сексуальная, но и мудрая женщина.

ГРАМОТА

   Алёна не знала, что ей делать с услышанным в тот момент, когда она выходила из машины.
   То она решала, что она просто поступит так, будто не слышала приглашения.
   «А что, хорошая мысль, – успокаивала она себя, – я же не обязана слышать невнятно произнесённое приглашение».
   Но спокойствие как-то не приходило.
   «Наверное, это потому, что так поступать не совсем порядочно, – теперь уже возражала она сама себе. – Нужно было сразу сказать, что у меня дела и я буду поздно, хотя это неправда и, значит, тоже некрасиво».
   Потом одёргивала себя, что уж слишком много внимания уделяет простому, ничего не значащему эпизоду. И за этими своими мыслями она даже удивилась, когда её коллеги вдруг разом обернулись к ней:
   – Что сидишь, иди!
   Оказалось, что она не услышала свою фамилию, когда объявили, что ей положена грамота. Получив грамоту и сев на своё место, Алёна удивилась себе. Она должна радоваться, поскольку отцу будет очень приятно, что дочь наградили, а она продолжает думать, что ей делать с равнодушно брошенным предложением подвезти до дома.
   Ещё раз обдумав все варианты, Алёна решила выбрать нейтральный вариант: она поедет домой автобусом, но если вдруг их опять встретит этот лётчик, то она поступит так же, как и подруги.
   Так решила, так и поступила. Она с подружками шла через терминал, когда их догнала Семёновна и, взяв Алёну под руку, пошла с ней быстрее.
   – Ну что? – спросила старший товарищ. – Принимаешь приглашение этого настойчивого лётчика или он свободен и я могу им заняться?
   Голос у старшего лейтенанта был такой, что Алёна не усомнилась в искренности вопроса и немедленно выпалила:
   – Принимаю.
   – Тогда шире шаг, – скомандовала Семёновна и подтолкнула Алёну вперёд, а сама, уже глядя Алёне вслед, продекламировала: – Эх, где мои семнадцать лет?
   – А куда это она? – спросили догнавшие Семёновну подруги.
   – Нам туда не надо, – пояснила начальница так, что подружки ничего не поняли.
   Игорь в боковом зеркале увидел Алёну сразу, как только она вышла из терминала. Он поспешил выйти, обойти машину и открыть дверцу своей праворульной «короллы» с левой стороны. Алёна посчитала, что всё идёт по её плану: шла на автобус, но тут попутная машина, – и поэтому спокойно приняла приглашение. И вообще, после того как Семёновна подтолкнула её в спину, Алёна будто бы проскочила развилку, где на камне что-то было написано, ну там: налево пойдёшь, направо пойдёшь, и выбирать нужно обязательно, чтобы не прогадать. А она проскочила, и выбирать уже поздно. Но у Алёны было такое впечатление, что она, не останавливаясь, пошла в правильном направлении. Поэтому и лёгкость необыкновенную ощутила.
   – А мне грамоту вручили, – похвасталась она Игорю.
   – А фуршет был? – спросил Игорь и добавил после того, как Алёна отрицательно мотнула головой: – Значит, будет.
   Едва машина тронулась, как Игорь почувствовал, что какая-то невидимая перегородка, разделявшая его с Алёной, которую он пытался перепрыгнуть шутками или обойти розыгрышами, вдруг растаяла или растворилась. Он рассказывал Алёне истории из своей жизни и интересовался её работой и учёбой. И ему было одинаково интересно и рассказывать, и слушать. А кроме того, он почувствовал со стороны Алёны самое главное, чего он только мог желать, – доверие. Поэтому Алёна даже не прервала свой рассказ, когда они свернули с Дмитровки и остановились перед невзрачным зданием, на котором неровными буквами было написано «ШАШЛЫК».
   – Не смотрите на внешний вид, – немного оправдываясь, сказал Игорь, – именно здесь готовится самый лучший шашлык, который, если верить хозяину, можно отведать северней Айрума. Это на севере Армении.
   – Папины друзья из Грузии у нас на даче готовили замечательный шашлык, – поделилась Алёна, у которой даже немного закружилась голова от вкуснейшего запаха шашлыка, ворвавшегося в машину, как только Игорь открыл дверцу.
   – Только не говори об этом Армену, – сказал Игорь и добавил с кавказским акцентом: – Враг на всю жизнь будешь, понял? Но, по секрету, один из поваров здесь грузин. Так что всё лучшее от кавказской кухни – здесь.
   Внутри помещения невзрачного снаружи было уютно и современно. Женщина за барной стойкой заулыбалась и крикнула:
   – Армен, Игорь приехал.
   Тотчас вошёл хозяин, которому, по мнению Алёны, очень шло имя Армен. Хозяин широко улыбался, как улыбаются долгожданному гостю:
   – Привет, Игорь-джан, сто лет тебя не видел. Уже думал, обидел тебя чем, что ты ко мне не заезжаешь, – говорил Армен, пожимая руку Игорю. – А это что за прекрасный бутон розы, который, ещё не раскрывшись, уже ласкает взор, что глаз не оторвать? Я даже не представляю, какой красоты цветок предстанет пред наши взоры очень скоро.
   Алёна немного смутилась и протянула руку для приветствия.
   – Я Алёна, – сказала она.
   Армен взял в две руки ладонь Алёны.
   – Сказать, что счастлив вашему приходу, – ничего не сказать, – проворковал хозяин.
   Игорь хотел поскорее сделать заказ, поскольку понимал, что Алёна уже достаточно проголодалась.
   – Нам… – начал Игорь, но радушный хозяин его прервал:
   – Армен и так знает, что нужно его любимым друзьям.
   Когда Армен отошёл, Алёна спросила, чем вызвано такое радушие. Игорь объяснил:
   – Смотри, с какими эмоциями тебе отвечают, и поймёшь, как ты задавал свой вопрос. Отношение к человеку – это чаще всего отражение самого человека, его качеств. К добродушному относятся добродушно, а к грубому – грубо. А поскольку положительных качеств во мне не счесть, то и относятся ко мне соответственно. Ну ещё я ему ШРУС привёз из Японии на его японский внедорожник, – уже скромно добавил Игорь.
   Сказать, что шашлык был вкусен, – это ничего не сказать. Автор не любит штампы, но когда слов нет, нужно быть честным и говорить, что слов нет. А какими словами можно описать аромат, который ты ощущаешь ещё до того, как шашлык окажется на твоём столе, в котором и дым сгоревших дров, и умопомрачительные запахи специй, что растворены в томатном соусе, и аромат невиданных трав, и запах свежего помидора? И всё это попадает в организм, испытывающий голод уже приличное время.
   – А можно убрать кинзу? – попросила Алёна.
   – Алёна-джан, если ты не любишь кинзу, значит, ты никогда не поймёшь кавказскую кухню. А кухня – это душа народа, – разгорячился Армен, но говорил при этом очень ласково. – Вот смотри, делай как дядя Армен. Берёшь большой пучок кинзы, макаешь в соль. Сильно макаешь. Соли должно быть много. Теперь берёшь в правую ручку кинзу, в левую – лепёшечку, и кусаешь кинзу, и сразу заедаешь лепёшкой.
   Напор был такой, что отказаться было невозможно. Алёна решила, что придётся потерпеть, но всё оказалось не очень страшно. И с того дня Алёна наконец поняла тех людей, которые утверждали, что кинза – это вкусно, хотя ранее она считала эту траву годной только для создания рвотных позывов, не меньше.
   От обильного застолья голова закружилась, как от бокала вина. Было сытно и радостно. Хозяин проводил ребят до машины и пообещал, что будет страшно зол, если Игорь не будет к нему наведываться. И ещё сильнее зол, если приедет без этого прекрасного создания.
   Игорь довёз Алёну почти до самого КПП.
   – Здесь остановите, дальше не пустят, – сказала она.
   Игорь открыл дверцу, и Алёна, выходя из машины, опираясь на предложенную руку, оказалась очень близко от Игоря. Ещё кружилась голова от обильного застолья, а в кружащуюся голову какие только мысли не приходят. В Алёниной голове промелькнула мысль, что если сейчас Игорь её поцелует, то она не будет против, несмотря на папин запрет целоваться с теми, кто с папой незнаком.
   Но Игорь взял девушку за плечи и чмокнул в щёчку со словами:
   – Поздравляю с почётной грамотой.
   Алёне трудно было идти до КПП. Она должна быть по-взрослому солидной, а ей почему-то хотелось бежать вприпрыжку. И когда КПП остался позади и Алёна была уверена, что её уже никто не видит, то так и понеслась к дому.
   Мама открыла дверь и с удивлением посмотрела на дочь.
   – А что случилось? – спросила мама. – Мы в честь чего такие радостные?
   – Почему обязательно нужен повод, чтобы просто быть радостной? – ответила дочь.
   – Отец, – позвала мама, – мы такие радостные – и без причины.
   Папа вышел из своего кабинета.
   – Мне грамоту дали, – вспомнив, отрапортовала Алёна. – Почётную.
   – Поздравляю, – сказал папа дочери и, повернувшись к маме, добавил: – Вполне себе нормальная причина.

ПЕРЕДАЧА

   Палыч спал перед ночным рейсом. По плану у него был ночной Амстердам, и это означало режим полной тишины в квартире и её окрестностях.
   Наташа понимала, что её муж будет работать всю ночь, поэтому она всеми доступными ей способами обеспечивала возможность отдыха своему супругу. А с учётом её организаторских способностей и авторитета среди соседей ей это удавалось довольно успешно.
   Громкость звонка телефона переводилась на минимальный уровень. Благо возможности телефонного аппарата, который друзьям привёз Игорёк, позволяли много чего, в том числе и устанавливать мелодию и громкость звонка, что на то время было в диковинку.
   Для того чтобы нежданно пришедший гость не разбудил отдыхавшего перед ночным полётом Игоря, Наташа вешала на этот звонок табличку: «Прошу не звонить. Отдыхает муж перед ночным рейсом». В доме никто к авиации отношения не имел, но такое объявление имело воздействие на соседей, которые уважали Наташу и поэтому даже переносили шумные мероприятия типа сверления и долбления стен, когда видели этот плакат. Потом местный электрик, увидев как-то такое объявление, предложил Наташе сделать выключатель, который, когда это нужно, отключал звонок.
   И вот во время режима тишины вдруг жалобно запищал телефон. Наташа вместе с телефоном переместилась на кухню.
   – Можно с Сергеем переговорить? – спросил бодрый мужской голос.
   – Нельзя, – ответила хранительница покоя супруга, – он отдыхает перед рейсом, – и уже собиралась повесить трубку, но настойчивый звонивший заявил:
   – Я из Амстердама звоню, мне нужно переговорить с Сергеем.
   – С Сергеем вы сможете переговорить не ранее чем через… – Наташа посмотрела на часы, – … три часа двадцать минут, когда он проснётся.
   – В это время я буду в аэропорту и у меня не будет возможности позвонить, – настаивал собеседник на том конце провода, то есть в Амстердаме. – Это для меня проблема.
   – Всего доброго, – сказала Наташа, понимая, что у каждого свои проблемы, и положила трубку.
   Почти сразу же телефон снова жалобно запищал, и на дисплее опять высветился тот же номер, начинающийся с 31. Наташа взяла трубку и тихо, но настойчиво сказала:
   – Я говорю тихо, потому что у меня спит муж, и пусть у вас не возникает мысли, что я могу изменить своё решение.
   – Хорошо-хорошо, – проговорил тот же голос. – Передайте Сергею, что мне должны передать передачу и я прошу его это сделать. Для меня это очень важно.
   – Передам, – ответила Наташа и повесила трубку.
   На въезде на служебную стоянку стоял чёрный внедорожник, из которого вышли двое парней в чёрных кожанках и подошли к машине Палыча, когда он остановился перед шлагбаумом, чтобы пройти к охране и предъявить пропуск.
   Ребята из внедорожника были серьёзны, как плохие актёры, играющие роль крутых парней:
   – Ты Сергей и летишь в Амстердам? – противным голосом спросил один из них.
   – Я Сергей, – ответил Палыч. – А вы привезли передачу в Амстердам?
   Тот, что молчал, с тем же супер серьёзным видом протянул Палычу газетный свёрток:
   – Передашь Никите в Амстердаме, он ждёт.
   Палыч не взял свёрток, а спросил:
   – Что здесь?
   – Не твоё дело, – ответил типа гангстер и положил передачу на капот машины. – Твоё дело – передать.
   Не выходя из образа крутых парней, они медленно пошли к своему подержанному внедорожнику. Палыч бросил свёрток на сиденье и пошёл к охраннику предъявить пропуск. Потом уже на стоянке он взял в руки свёрток, который поверх газеты был замотан прозрачным скотчем. Покрутив его и так и сяк, Палыч достал из кошелька двадцатидолларовую купюру и приложил к пачке. Размер полностью совпал. Поскольку все долларовые купюры были одного размера, то в такой упаковке могло находиться не менее ста тысяч долларов.
   Палыч вздохнул, бросил передачу под сиденье и пошёл на вылет.
   В Амстердаме сразу после посадки в пилотскую заскочил молодой человек и спросил, кто здесь Сергей.
   Палыч повернулся:
   – Я.
   – Меня зовут Никита, у вас для меня передача, – затараторил Никита.
   – Передача? – спросил Палыч и уточнил: – А напомни, что тебе должны были передать?
   Никита засуетился.
   – Так я не знаю. Меня просто попросили, – ответил получатель передачи.
   – Вся проблема как раз в том, что и я не знаю, – так же спокойно ответил Палыч и продолжил: – А кто же в здравом уме будет везти через границу передачу, если не знает, что в ней?
   – И где передача? – с нескрываемым ужасом спросил Никита.
   – В машине у меня лежит, никого не трогает.
   – Ты в своём уме? – повысил голос добродушный поначалу Никита. – А если кто-то заберёт?
   – А я что, расписку писал? – так же равнодушно продолжил разговор наш герой.
   К Никите быстро вернулся деловой тон:
   – Значит так, я напишу тебе адрес и телефон, и по прилёте ты отвезёшь эту передачу куда скажут.
   – Знаешь что, Никита, где мне это сунули, там пусть и забирают, – закончил разговор Палыч и занялся подготовкой к обратному рейсу.
   По приезде домой Палыч увидел на столике возле телефона записку с номером телефона, а также адресом, фамилией, именем, отчеством, номером и маркой автомобиля и припиской:
   «Очень противный голос спрашивал тебя, обещая большие проблемы. Еда в холодильнике. Л. Ц. Ната».
   Наташи дома не было, и Палыч, следуя записке, решил заняться содержимым холодильника перед тем, как приступить к послеполётному отдыху. Но телефонный звонок прервал завтрак. Палыч глянул на номер входящего звонка и увидел, что он совпадает с написанным в Наташиной записке.
   Сняв трубку, он услышал хамоватый голос, похожий на голос того, кто передавал ему передачу:
   – Слышь, ты, олень, тебе же сказали передать, а ты решил, что очень крутой? Слушай сюда, Серёжа. Сегодня до пятнадцати деньги должны быть у меня, и с тебя ещё штука неустойки. Не будет денег вовремя – включаю счётчик. Деньги привезёшь на Горбушку, – сказал обладатель реально противного голоса, назвал номер павильона и бросил трубку.
   Сергей взял со столика записку и набрал номер, написанный Наташиной рукой.
   Очень скоро высокий мужской голос ответил:
   – Слушаю.
   – И очень хорошо, Андрей Алексеевич, что ты, оказывается, умеешь слушать, – спокойно произнёс Палыч. – А то я уже подумал, что ты только говорить можешь препротивным голосом. Денег я тебе везти не собираюсь, потому что сейчас лягу отдыхать и телефон отключу. Поэтому если ты хочешь забрать обратно передачу, приезжай туда, где ты мне её давал. Завтра я там буду в районе с десяти до пол-одиннадцатого.
   После долгого молчания в трубке раздалось:
   – Вы откуда мой номер телефона знаете?
   – И телефон, и адрес, и номер твоей четвёрки, если что, знаю. На кого шестеришь – не знаю, но если нужно будет – мигом узнаю, – сказал уставший лётчик, жена которого если и недотягивала до волшебника, то многим оперативникам могла дать фору.
   Вечером, когда пришла Наташа, Сергей рассказал об утреннем звонке и поинтересовался, откуда информация. На что Наташа сказала, что Москва – это большая деревня и найти человека, если знаешь его номер телефона, – это вообще не вопрос.
   На следующее утро в десять ВАЗ-2104, в народе обзываемый четвёркой, стоял на том месте, где прошлый раз располагался чёрный внедорожник. Когда Палыч подъехал к шлагбауму, из четвёрки выскочил тот крутой «гангстер», который передавал передачу в Амстердам. Вежливо поздоровался, обрадовался полученной назад передаче без признаков нарушения упаковки и, извинившись, исчез.

ОШИБКА

   Игорь стоял у взлётной полосы, по которой разбегался маленький учебный самолёт. Самолёт оторвался от земли, резко стал набирать высоту и заложил глубокий правый крен.
   «Что он делает?!» – подумал Игорь, и самолёт ожидаемо стал терять скорость, а потом, резко опустив нос, стал падать. Когда до земли остались считаные метры и столкновение, было неизбежным, Игорь проснулся.
   Требовалось какое-то время, чтобы ответить на вопрос:
   «Где я?»
   Собравшись с мыслями, Игорь вспомнил – они вчера прилетели в Дели и сегодня им предстоит слетать в Катманду, вернуться сюда на дозаправку и перелететь в Шарджу, где отдать самолёт эстафетному экипажу.
   Сон оставил неприятные ощущения.
   В аэропорту после иммиграционных и таможенных процедур они прошли по перрону мимо стоящего на стоянке «Ил-86» родной компании. Представитель объяснил – самолёт летел из Сингапура, но из-за неисправности тормознулся здесь. Сейчас наши инженеры его ремонтируют.
   Дальше всё шло по плану. Полёт в Катманду с его довольно сложным заходом прошёл гладко, но перед вылетом на борт принесли телеграмму о закрытии аэропорта имени Индиры Ганди из-за инцидента с воздушным судном закрыт.
   Разрешение на вылет дали в последний момент и удалось взлететь за минуту до захода солнца. До Дели лететь всего ничего, но прибыли затемно. Долго ждали, поругиваясь про себя, представителя. А тот по прибытии на борт рассказал о несчастье: тренировочный «Боинг-737» после взлёта потерял управление и с левым креном упал на перрон, врезавшись в наш «Ил-86». Инженеры, его ремонтировавшие, погибли.
   В подавленном настроении прошёл перелёт до Шарджи. Уже, сидя в ресторане на ужине за большим общим столом, штурман вдруг привлёк внимание экипажа. На экране телевизора на фоне новостей в бегущей строке за выделенным Braking news было написано: «Сегодня в аэропорту Нью-Дели сгорел российский „Ил-76“. Все находящиеся на борту члены экипажа погибли».
   Не сговариваясь, коллеги бросились на улицу, где в большом количестве имелись телефоны-автоматы с возможностью международных звонков.
   Игорь, торопясь, набирал знакомый номер телефона родителей. Он никогда раньше не казался таким длинным. Наконец, после четырёх-пяти очень длинных гудков с такими же длиннющими интервалами между ними, трубку сняли.
   Нина Александровна, мама Игоря, зашла в квартиру в тот момент, когда зазвонил телефон. Сняв плащ, она подняла трубку.
   Из трубки затараторил голос сына:
   – Мама, вы не волнуйтесь, у меня всё нормально. Я сейчас в Шардже. Передай папе, когда придёт, что я сейчас в Шардже и у меня всё нормально. Скажи, что всё нормально. Понятно?
   – Понятно, понятно, – ответила мама, – всё нормально.
   – И ещё, я продиктую тебе номер телефона. Позвони. Там ответит Алёна, и ей тоже скажи, что у меня всё нормально.
   – Хорошо, хорошо, – ответила мама, не совсем понимая, зачем всем говорить, что всё нормально, если всё действительно нормально.
   Нина Александровна набрала указанный сыном номер телефона и услышала женский голос.
   – Извините, меня зовут Нина Александровна, – пытаясь сама понять смысл своего звонка, говорила она. – Меня сын попросил позвонить по этому номеру и сказать, что у него всё нормально. Его зовут Игорь.
   После недолгой паузы уверенный женский голос ответил:
   – Вы, скорее всего, ошиблись номером.
   – Извините, – закончила разговор Нина Александровна, понимая собеседницу.
   Мама Алёны на том конце провода тоже положила трубку.
   – Кто звонил? – спросил её муж, вышедший из кабинета, и, узнав, что ошиблись номером, попросил телефон не занимать.
   Вернулся в кабинет, и оттуда было слышно, как Николай Петрович своим командным голосом с кем-то говорил по телефону:
   – В Дели разбился наш «Ил-76». Да не наш, а наш гражданский «Ил-76». Мне срочно нужны фамилии погибших членов экипажа.
   Потом через паузу:
   – Так в новостях передали «Ил-76». Ладно, принято.
   Потом опять набрал номер и сказал в трубку:
   – Доча, это был «Ил-86».
   А Нина Александровна пошла на кухню, где муж, как всегда, смотрел новости на маленьком цветном телевизоре, привезённом сыном из-за границы. Муж сидел спиной к двери и, услышав, что пришла жена, вдруг сжался и не обернулся, как обычно.
   – Что смотришь? – спросила жена, не обратив внимания, как он вздрогнул от вопроса, и продолжила: – Звонил Игорь из Шарджи, просил передать тебе, что у него всё нормально.
   Муж по-прежнему не поворачивался, пытался закурить, но спичка не зажигалась.
   – Пятнадцать минут назад передали, что наш «Ил-76» сгорел в Дели, все члены экипажа, находившиеся на борту, погибли, – прошептал муж. – Я знал, что Игорь сегодня в Дели.
   Нина Александровна подошла и обняла мужа. Он по-прежнему пытался зажечь спичку, но было понятно, что у него это не получится: спичка была мокрой, а руки тряслись.
   Целых пятнадцать минут он считал сына погибшим.
   Нина Александровна пошла к телефону и стала набирать переданный сыном номер. Там было занято.
   На базу Игорь вернулся через несколько дней. На границе была незнакомая смена, и Игорь даже немного расстроился, но ненадолго, потому что прямо на выходе он увидел Алёну, которая ждала его. Сомнений в этом не было. Игорь обрадовался и, как уже привык здороваться с военнослужащим человеком, хоть и женщиной, протянул руку для приветствия. Алёна убрала руку, и обняла Игоря очень крепко, и долго не разжимала объятий. Ей нужно было убедиться, что это он и что он есть.
   Потом, отстранившись, сказала:
   – Если предложишь меня подвезти, то я согласна.
   – Как же я оставлю вас в столь поздний час? – пошутил Игорь, смущённый встречей.
   Уже минут сорок Игорь и Алёна сидели в машине возле КПП, продолжая разговаривать, и темы не кончались. Похоже, что оба боялись неловкой паузы, за которой должно последовать «мне пора». В конце концов Алёна устала бояться закончить разговор и сказала:
   – Мне пора домой.
   Игорь вышел из машины, открыл дверцу, и Алёна, выходя из машины, оказалась очень близко и не шелохнулась. Игорь, желая посмотреть ещё раз в синие глаза, взял её лицо в ладони и поднял опущенную голову. Глаза были закрыты, а губы дрожали. Нет другого способа остановить эту дрожь, кроме как своими губами, что Игорь и сделал.
   Через целую вечность он услышал тихое:
   – Так нельзя.
   – Что нельзя? – Игорь оторвал свои губы только для того, чтобы задать вопрос.
   – Я обещала папе не целоваться с тем, кто с ним незнаком, – теперь сделала паузу в поцелуе Алёна.
   – И ты никогда это правило не нарушала? – шёпотом спросил Игорь.
   – Только один раз в жизни, – ответила Алёна, отстранившись для ответа на расстояние дыхания. – Сейчас.
   Игорь резко отстранился, закрыл машину.
   – Идём, – командным голосом сказал он опешившей девушке.
   Алёна понимала, что нужно спросить «куда» и «зачем», но для неё сейчас это было совсем неважно, потому что «идём» подразумевало «вместе».
   Дежурный на КПП пристально посмотрел на Игоря, но, узнав Алёну, улыбнулся:
   – Проходите.
   – Адрес? – спросил Игорь.
   – Вон туда, – говорила Алёна, едва поспевая за быстрым шагом Игоря. – Теперь туда. Квартира тридцать девять, первый этаж.
   Игорь позвонил и спросил, кто папа по званию.
   – Генерал, – прошептала ничего непонимающая девушка и добавила: – ПВО.
   – Род войск не важен, – уточнил Игорь.
   Папа открыл быстро. Он был в хорошем спортивном костюме.
   – Здравствуйте, товарищ генерал, – сказал Игорь, когда они вошли. – Я хотел с вами познакомиться.
   – Хотели – знакомьтесь, – ответил родитель.
   – Игорь, – сказал Игорь.
   – Николай Петрович, – сказал Николай Петрович и подал руку. Игорь пожал.
   – Разрешите идти? – после неловкой паузы спросил Игорь.
   – Идите, – ответил генерал, но, когда они уже выходили, спросил: – Вы, Игорь, на «Ил-76» летаете?
   – Да, а что? – ответил Игорь.
   – Ничего, – ответил папа Алёны.
   Когда дверь закрылась, из спальни вышла заспанная мама в халате поверх ночнушки.
   – А кто был? – спросила она.
   – Игорь, – ответил муж.
   – И что он хотел? – поинтересовалась мама Алёны.
   – Познакомиться, – честно ответил папа Алёны.
   – Так, может, нужно было чаю предложить? – упрекнула мама.
   – Какой чай? – резонно заметил папа. – Первый час ночи.

ГОСТЬЯ

   Прозвенел звонок, и Наташа поняла, что это не Серёжа. А гостей не ждали, поэтому оказавшаяся на пороге очень привлекательная молодая блондинка с длинной косой немного смутила хозяйку.
   «Может, ошиблась адресом или к соседям», – подумала Наташа, но гостья удивила.
   – А мне нужен Сергей Павлович, – сказала гостья приятным, но не совсем московским говором.
   – Мне он тоже нужен, если что, – ответила Наташа и поинтересовалась: – А вы ему кто?
   – Мы друзья, – почти похвасталась незнакомка.
   – И давно вы… это, ну… дружите? – продолжила допрос женщина, у мужа которой неожиданно появился друг с косой и привлекательной фигурой. Но в этот момент вышла соседка, и Наташа впустила, даже почти втянула, девушку в квартиру.
   Войдя, гостья ответила:
   – С детства.
   – Сдаётся мне, что детства у вас выпали на разные исторические эпохи, – продолжила проявлять бдительность наблюдательная хозяйка, чьим мужем интересовалось столь привлекательное юное создание с невинным взглядом.
   «Знаем мы эти невинные взгляды, – подумала опытная женщина. – Сами, если что, нарисуем – не отличишь».
   – Конечно, я имею в виду своё детство, – как ученица-отличница ответила гостья. – Я из Энска.
   – Если бы ты, девочка, была, как ты утверждаешь, из Энска, то не называла бы моего мужа Сергеем Павловичем, потому что в Энске все звали его…
   – Палыч, – перебила гостья, – а я – дядя Серёжа.
   Наташа ещё раз недоверчиво осмотрела гостью:
   – Так ты Вероника, что ли?
   – Да, Вероника, – ответила Вероника.
   – Так ты же вот такая была, когда Серёжа уезжал, – и Наташа показала примерный рост одиннадцатилетнего ребёнка.
   – Семь лет прошло, – ответила уже не незнакомка, вздохнув, как вздыхают, произнося «где годы мои молодые». – Я буду на курсы стюардесс поступать. Мне дедушка с бабушкой дали денег, чтобы снять квартиру, и ваш адрес, чтобы снимать только ту квартиру, которую дядя Серёжа посоветует. В Москве знаете сколько жуликов?
   Наташа провела гостью на кухню.
   – «Дядя Серёжа посоветует» в переводе с энского на московский означает – «тётя Наташа найдёт».
   Вероника сидела на высоком барном стуле за барной стойкой и крутилась из стороны в сторону по пол-оборота, не скрывая своего удивления и самой кухней, и барной стойкой и вообще тем, что всё это называлось «Москва».
   – А ты собираешься в стюардессы идти, а как у тебя со здоровьем, как с языками?
   – Тётя Наташа, – начала отвечать гостья, но её мгновенно перебила хозяйка:
   – Ещё раз «тётьнешь» – получишь в лоб.
   Вероника рассмеялась громко, в голос, так что невозможно было не засмеяться вместе с ней. Отсмеявшись, продолжила:
   – Здоровье у меня сибирское, а с языками у меня тоже хорошо. У меня арабский хороший, а японский похуже. У меня к языкам способности, – просто констатировала Вероника, как если бы она называла свой рост или возраст. – Я только услышу, как люди говорят, и начинаю говорить так же. Вот в Москве иначе говорят, чем у нас. Но я только услышала – и уже почти так же говорю. А ещё день-два, и будет не отличить.
   – А как английский, французский? – заинтересованно спросила Наташа.
   – Английский – это само собой, – ответила Вероника, – а вот французский никак.
   Немного подумав, что-то прикидывая, Наташа объявила:
   – Значит так, на первых порах ты поживёшь в одной квартире. Платить будет не нужно, но с тебя потребуется ежевечерне принимать участие в светской беседе с хозяйкой и брать уроки французского.
   – Ну, это неудобно, – начала было Вероника, имея в виду бесплатное проживание, но Наташа её перебила:
   – Не канючь, доплачивать не буду!
   И Вероника опять рассмеялась, звонко и заразительно.
   Когда пришёл домой Палыч, Наташа жестом приказала Веронике сидеть, а сама встретила мужа. После обязательных, но неформальных объятий и поцелуя Наташа обрадовала мужа:
   – А тут твой друг приехал.
   – Игорёк, что ли? – обрадовался Палыч.
   – Ну если он поменял пол, отрастил косу до попы и помолодел, то вполне может быть и он, – ехидно заметила супруга.
   Палыч недоверчиво посмотрел на жену и, сбитый с толку, прошёл на кухню. Там сидела красивая незнакомка, и никаких мыслей, кто бы это мог быть, у Палыча не было.
   – Мы что, друзья? – смущённо спросил Палыч, чувствуя пристальный взгляд жены.
   – Друзья, – ответила незнакомка, – только вы об этом ещё не знаете. Так бывает.
   Палыч всплеснул руками:
   – Вероника, ты что ли? Так ты же…
   Но Вероника перебила:
   – Знаю-знаю. Вот такая маленькая, – и показала рукой, какая была семь лет назад, – но это было очень давно.
   За чаем Палыч всё спрашивал, что да как в Энске. Вероника с удовольствием рассказывала. Рассказала также, что дедушка ушёл на пенсию и они с бабушкой собираются перебраться в Подмосковье. А она будет поступать на курсы бортпроводников, потому что мечтает побывать в Японии, и для этого учит японский.
   Когда Наташа вышла, Вероника сказала Палычу:
   – А я знаю, почему вы влюбились в Наташу, – и на вопросительный взгляд Палыча объяснила: – Потому что она обалденно классная, хоть и ревнивая.
   Палыч развёл руки:
   – Наташа? Ревнивая? Я тебя умоляю! Ну, там… может, косы повыдёргивает, ноги поломает, максимум хату спалит. И всё! Разве ж это ревность?

ИНТРИГАНКА

   Отправив Веронику к бабушке, Наташа решила сразу несколько собственных проблем. Во-первых, она помогла родственнице друзей мужа. Во-вторых, она нашла хорошую компаньонку своей бабушке, которая регулярно звонила внучке с претензией, что её все забыли, потому что дело к вечеру, а с обеда никто не звонил и не интересовался, жива ли она. И в-третьих, она разместила красивую девушку подальше от своего мужа. Про третье – это я от себя написал. Наташа вряд ли так думала. Хотя…
   В результате бабушка не могла нарадоваться своей новой подружке, с которой можно было поговорить на серьёзные и поболтать на все остальные темы. Перечень тем был ничем не ограничивался, поскольку если даже Веронике нечего было сказать, допустим, про творчество Шагала или Шнитке, то она умела благодарно слушать и через время уже разбиралась в предмете, имея собственное мнение.
   Вероника обрела приют и, главное, атмосферу общения с бабушкой, которая, по сути, уникальна и ничем в этом мире не заменяется. Бабушка, конечно, не своя, но атмосфера-то имела место, и легче было переживать тоску по родным людям, по родным местам.
   Вероника легко поступила на курсы бортпроводников и начала обучение. К тому же Лариса Борисовна ненавязчиво изучала с Вероникой и французский язык.
   – Конечно, в подлиннике читать Поля Верлена или Луи Арагона после моих уроков ты не будешь, но заказать изысканный ужин в La Coupole (она говорила это с замечательным французским прононсом) или приобрести изысканный французский parfum в Guerlain, что на Champs-Élysées, сможешь с лёгкостью и изысканностью постоянной клиентки.
   В привычном русском тексте французские названия были не менее манящими, чем цвет сакуры или вид Фудзиямы, которые с детства звали нашу героиню в дальние путешествия на Восток. И нужно сказать, что наставница была права. Когда Вероника действительно посетила парфюмерный магазин на Елисейских полях, продавец говорила с ней только на французском, тогда как с её подругами-коллегами, которые тоже выбирали духи, сразу заговорила по-русски.
   Но до этого нужно подождать ещё немного, а главное – успешно закончить курс подготовки, который сейчас Вероника проходила с особым рвением. Любую оценку меньше пять с плюсом, целеустремлённая девушка считала провалом.
   На выходные она делала обязательный день релаксации, когда могла просто гулять по парку, общаться со своей наставницей и её гостями. Правда, здесь множественное число можно употреблять с большой натяжкой, поскольку в девяти случаях из десяти гостем был Яков Моисеевич, красиво стареющий и самый умный мужчина из всех, кого Вероника встречала в своей жизни. Вероника видела, что она нравится Якову Моисеевичу, и ей это льстило. А Лариса Борисовна мило подтрунивала над своим знакомым на эту тему. Нужно сказать, что эти вечера за хорошо заваренным ароматным чаем и интеллектуальной беседой стали для Вероники едва ли не самым нужным образованием в жизни, даже с учётом её последующей учёбы в разных высших учебных заведениях.
   А ещё Веронику забавляло, как взрослые состоявшиеся люди были неловки в проявлении своих чувств и симпатий друг к другу. Как они неловко прощались, пожимая друг другу руки, и иногда неловко чмокались в щёчку.
   «Поистине нет ничего сложнее человеческих отношений», – вспомнила свои детские мысли Вероника.
   Однажды после замечательного, как обычно, ужина Яков Моисеевич объявил, что ближайшие три недели его не будет, поскольку он, не далее, как в ближайшую пятницу уезжает с друзьями в Астрахань порыбачить.
   На следующий день за ужином Вероника невзначай вывела разговор на тему доверия и с высоты своего опыта заявила, что мужчинам нельзя доверять. Наставница попыталась смягчить суждения девушки тем, что все люди разные, на что Вероника только махнула рукой:
   – Мало вы их просто знаете. – Лариса Борисовна засмеялась, но разгорячившаяся девушка продолжила: – Вот возьмите хотя бы Якова Моисеевича…
   – А что с Яковом Моисеевичем не так? – встрепенулась хозяйка.
   – Как что? Он же нам сказал, что в Астрахань едет. Правильно?
   Встревоженная наставница кивнула, соглашаясь.
   – А сам? А сам, я случайно услышала, как он по телефону некой – не то Алевтине, не то Ангелине – говорил собираться в пятницу в санаторий «Сосны».
   – Ну и пусть едут, он человек свободный, – опустив глаза, сказала Лариса Борисовна и встала из-за стола мыть посуду.
   Потом бросила с грохотом вилки и ложки в раковину и, сев за стол, спросила Веронику:
   – Ну вот не пойму, врать-то зачем? Тебя за язык не тянут или отчёта не требуют? Ума не приложу.
   Вероника заговорщицки, почти шёпотом, сказала:
   – А я знаю, что нужно сделать. Мы берём вам путёвку в эти самые «Сосны», и вы ждёте, когда этот Яков Моисеевич со своей Алевтиной или Антониной, фиг их разберёшь, по аллейке себе дефилируют, никого не замечают, а вы навстречу и так: «Яков Моисеевич, какими судьбами? Нет клёва на Волге?»
   Вероника рассмеялась, да так заразительно, что её наставница тоже залилась смехом.
   – Смешно, представляю его лицо. Но посмеялись, и будет, – подвела итог разговору на эту тему Лариса Борисовна.
   – Тогда вот путёвка, – выпалила Вероника и положила на стол картонный листочек, на котором было написано «Санаторий „Сосны“». – Наташа оплатила. Я ей про наш план ничего не сказала. Посоветовала просто сделать вам такой подарок.
   Лариса Борисовна растерянно смотрела на Веронику.
   – Ты что, с ума сошла? Чтобы я вот так шпионила? Ни-за-что!
   В четверг вечером Лариса Борисовна и Вероника собирали чемоданы. За суетой сборов подруги забыли о главной цели операции. Но Вероника напомнила:
   – Вот это нужно взять, – и поставила перед без пяти минут отдыхающей пакет, из которого достала большие, в пол-лица, солнцезащитные очки и несколько париков.
   – Ты что из меня Мату Хари готовишь? – смеясь спросила наставница.
   – Нет, – уверенно сказала Вероника, – она плохо кончила. Лучше радистка Кэт.
   На второй день пребывания в санатории наша разведчица едва не столкнулась с объектом разработки, когда шла по аллее и увидела выходящего из корпуса Якова Моисеевича собственной персоной. Но пока он был один, вскрывать карты не стоило, и Лариса Борисовна отошла в сторону, где возле перил стоял молодой человек. Она встала так, что проходящий по аллее Яков Моисеевич мог принять стоящих мужчину и женщину за пару, любующуюся красивым видом на Москву-реку.
   Молодой человек был далеко за сорок. Далеко за сорок – со стороны возраста Ларисы Борисовны, а это значит, где-то лет тридцати. Тем не менее он с вызывающим интересом разглядывал подошедшую незнакомку, оценив её поведение по-своему, вернее – по курортному.
   – Мне тоже одиноко, – изображая интерес, промурлыкал он.
   Поскольку Яков Моисеевич уже скрылся из виду, Лариса Борисовна сняла очки и парик.
   – А теперь? – спросила она курортного Дон Жуана.
   – Кокетничаешь? – всё тем же противным тоном спросил незнакомец. – Мне это нравится.
   – Тьфу на вас, – сказала предмет соблазнения и пошла прочь.
   – От меня можешь уйти, а от себя не уйдёшь, – продекламировал незнакомец и уже вослед добавил: – Ты знаешь, где меня найти, красавица.
   Главную задачу выполнить нашей героине не удавалось. Яков Моисеевич везде ходил один. Но времени ещё было достаточно, а желание увидеть его растерянным и к тому же приятные оздоровительные процедуры делали ожидание события «Ч» необременительным.
   Но все планы рухнули в один момент. Выходя из отделения, где принимают лечебные ванны (естественно, без шпионского снаряжения), наша радистка Кэт, Мата Хари и Джеймс Бонд в одном лице столкнулась этим самым лицом с Яковом Моисеевичем.
   – Привет, – только и могла вымолвить она. – А почему один? Где Алевтина?
   – Нет, это мне интересно, почему ты одна и где Владислав? – с сарказмом ответил Яков Моисеевич.
   – При чём тут какой-то Владислав? Это ты сказал, что едешь в Астрахань, а сам с какой-то Ангелиной поехал в санаторий. А я здесь совершенно случайно, – с возмущением высказала Лариса Борисовна.
   – А по мне, так это ты с каким-то Владиславом решила использовать моё отсутствие и отдохнуть в санатории, – ответил Яков Моисеевич.
   – И тебе наша милая Вероника…
   – Сказала, что нельзя терпеть такое коварство…
   – И нужно посмотреть в лицо разоблачённого клеветника…
   – Интриганка! – одновременно почти прокричали взрослые люди, которых обвела вокруг пальца девчонка из провинции.
   Когда вечером Лариса Борисовна и Яков Моисеевич прогуливались по той самой аллее, на которой каждый из них намеревался изобличить клеветника, навстречу прошёл молодой человек, делавший совсем недавно нескромные намёки нашей героине. Проходя рядом, он шепнул:
   – Вы разбили моё сердце.
   Лариса Борисовна звонко рассмеялась. И на расспросы Якова Моисеевича красочно описала предыдущие события.
   – Ужасно пошло, – прокомментировал он.
   – Ужасно пошло, – согласилась его спутница и добавила: – И немножечко приятно.
   Вероника сидела на кухне и зубрила очередной предмет, когда услышала, что дверь открыли ключом снаружи. Вероника догадалась, что это разгневанные Яков Моисеевич и Лариса Борисовна, а также поняла, что жить ей осталось совсем немного.
   И когда они, сопровождаемые праведным гневом, появились на кухне, Вероника отложила книгу и, глядя по очереди на двух взрослых людей, сказала:
   – Даже если вы меня сейчас убьёте – оно того стоило. Вы посмотрите на свои счастливые мордочки.
   Взрослые переглянулись: лица и в самом деле были счастливыми.

УЧЁБА

   Учиться Вероника любила. А когда процесс обучения не был скучен, то это вообще вызывало у неё восторг. К тому же абсолютно всё изучаемое ею, было необходимо в её будущей работе. Она в этом не сомневалась. Да и как в этом усомниться, когда занятия проводят инструкторы, облетавшие в качестве бортпроводников весь Земной шар вдоль, и поперёк, и даже, как они говорили, наискосок. На любой вопрос, зачем, мол, знать то или это, у них всегда имелся не только ответ, но и пример.
   И примеры были более чем убедительны. Так, задавал новичок вопрос:
   – А почему пилотам нельзя в полёте есть одно и то же блюдо?
   Опытный инструктор отвечала:
   – Во-первых, это установлено руководством по производству полётов. Значит, нужно выполнять. Точка. Но если вы хотите знать, почему так написано, то я могу вам рассказать случай из собственной практики. Мы летели в Токио. Меню тогда не сильно баловало разнообразием, и осталось экипажу только мясо и ещё нечто вегетарианское. Командир выбрал мясо, и, значит, второму пилоту остаётся есть траву. А он ни в какую. Мне силы нужны, говорит, давайте тоже мясо. Я командира спрашиваю: как, мол, поступить. Тот так неопределённо махнул рукой – сами решайте. Ну я по молодости и принесла второму пилоту тоже мясо. Где-то через час полёта просит капитан активированный уголь. А ещё минут через несколько и второй попросил. Оно, знаете, так неуютно стало. Но когда пилоты по очереди туалет занимали, вообще-вообще не до смеху было. То есть у пилотов желудки расслабило, а мы всей бригадой чуть не обосрались.
   – Недаром говорят: лётные законы написаны кровью, – показывает свою осведомлённость новичок.
   – Ну не всегда обязательно кровью нужно писать. Иногда, как, например, в описанном случае, достаточно просто здравого смысла, – подвела итог инструктор.
   Так незаметно пролетела теория, а за ней так же быстро пролетели и практические занятия на тренажёрах, где и обслуживали «пассажиров», роль которых исполняли однокурсники, и тушили пожар на специальном тренажёре. И симулятор тренажёра по надувным трапам покидали, и двери разных типов воздушных судов открывали и закрывали. Оказывается, это совсем непростая штука – открыть дверь самолёта. Перепутал порядок действий – и выпустился надувной трап в обычной ситуации. Или, наоборот, не выпустился, когда это нужно. А ещё тренируется аварийная эвакуация пассажиров из специального тренажёра размером в настоящий самолёт, где и дым, и огонь имитируются очень реально.
   Но все этапы пройдены, и пройдены успешно. Впереди только полёты. Правда, полёты в качестве стажёра, но полёты на самом настоящем самолёте с настоящими пассажирами. Конечно, всё приходилось выполнять под строгим присмотром инструктора, но это же обучение. И чем строже и придирчивее будет инструктор, тем меньше проблем ждёт в будущем.
   Когда программа подготовки подходила к концу, инструктору осталось организовать необходимое по программе посещение кабины пилотов. За тем она и отправилась в кабину пилотов. Через какое-то время инструктор вернулась и обрадовала: капиттан не возражает и даже разрешил стажёру остаться в кабине до приземления.
   А в это время в пилотской кабине лётный экипаж уже подготовился к снижению и заходу на посадку. Условия были простыми, аэропорт – знакомым, и пилоты только ждали разрешения на начало снижения.
   Второй пилот после того, как командир разрешил стажёру присутствовать в кабине, заметил:
   – Вот придёт сейчас какой-нибудь перец, посмотрит, что всё спокойно-хорошо, ещё и кофе можно попить, и пойдёт потом трепать, что лётчики в полёте ни фига не делают. А то и в лётное училище намылится, типа на лёгкую работу.
   – Так нужно работать так, чтобы работа не казалась простой, – сказал командир.
   Второй понимающе кивнул.
   А в кабину вошёл не «какой-то перец», а милая застенчивая девушка. Она зажмурилась от яркого света, пролепетала «Здравствуйте, можно?» и вполне успешно заняла место наблюдателя. А дело это не простое – значит, не двоечница.
   Но лётный экипаж уже настроился. И пошла работа.
   – Командир! – чётко и громко сказал второй пилот. – Прошу разрешения выйти на связь с диспетчером подхода!
   – Разрешаю! – в таком же ключе ответил командир.
   Далее второй пилот так же громко и чётко отрабатывает с диспетчером, после чего, не делая паузы ни на секунду, докладывает капитану то, что тот и так слышал.
   – Нам дали курс к третьему. Разрешите ввести изменения в FMGS? – спрашивает второй пилот с металлом и лёгкой тревогой в голосе.
   – Разрешаю, – не снижая накала, отвечает командир.
   – Изменения внесены! – докладывает второй пилот.
   – Принято!
   И так до самого заруливания на стоянку.
   На стоянке стажёр прошептала:
   – Спасибо. Можно я пойду?
   Капитан повернулся и, улыбаясь, спросил:
   – Ну, как? Не страшно летать?
   Вероника увидела улыбку командира и ответила:
   – Так я выросла в самолёте. У меня дедушка всю жизнь пролетал на «Ан-2» в Энске. Я с ним в кабине постоянно все каникулы летала. А здесь почти так же, как в «Ан-2», только приборы другие, и вы больше и громче кричите.
   Командир по-хорошему искренне рассмеялся и, повернувшись в кресле, выставил правую ладонь.
   – Ай, молодца! Дай пять. – Вероника звонко хлопнула о ладонь капитана своей ладошкой. – А дедушке привет. Хорошего авиатора воспитал!
   Вероника в хорошем настроении покинула пилотскую.
   Если вы вдруг решите, мол, напрасно командир и второй пилот так себя вели, не спешите кидать в них камень. В этом полёте члены лётного экипажа просто озвучивали те действия, которые они обычно делают молча. Этого не видно, и создаётся впечатление лёгкости процесса.
   По сути, хорошая профессиональная работа со стороны всегда выглядит как безделье.
   Когда уже шли от самолёта, второй пилот спросил капитана:
   – Может, мы напрасно её пугали?
   Капитан подумал и ответил:
   – Такую не напугаешь.

БРЕМЕН

   В компании, где трудились наши герои, да и во всей гражданской авиации страны намечались значительные перемены. Во всём мире начали или начинали эксплуатировать принципиально новые пассажирские самолёты. Корпорации «Боинг» и «Эрбас» всячески пытались переплюнуть достижения друг друга, выпуская на рынок более совершенные модели самолётов, оснащённые компьютерами, которые позволяли сократить экипаж до двух пилотов. А отечественный авиапром то ли усилиями конкурентов, то ли бестолковостью новой власти отставал от современных реалий и не мог составить конкуренции.
   Авиакомпании пытались выкручиваться, чтобы не рухнуть вместе с самолётостроением и приобретали самолёты иностранного производства, которые требовали ещё и новых качеств от пилотов.
   Поскольку первые партии приобретаемых самолётов были незначительными в своём количестве, то отбирали для управления ими лучших из лучших. Потом парк новых самолётов стал увеличиваться, и стали брать просто лучших. И наконец, когда таких самолётов уже становилось значительное количество, отбирали тех, кто в состоянии пройти переобучение на новые самолёты в зарубежных авиационных учебных центрах с англоговорящими инструкторами.
   А это, нужно заметить, штука довольно жёсткая. Обучение стоит очень дорого, и увеличивать программу, если возникли сложности, можно только в ограниченных пределах. Поэтому если не прошёл кандидат контрольную проверку, дадут дополнительно четыре – восемь часов тренировки на тренажёре. Прошёл успешно – молодец. Нет – езжай домой трудиться на ранее освоенном типе самолёта, со всеми негативными последствиями для репутации и карьеры. Так что прежде, чем пускаться во все тяжкие с освоением суперсовременной техники, каждый пилот сам принимал решение, а стоит ли.
   Игорь оценил свои возможности и принял решение, поскольку в своих силах был уверен, к тому же в его подразделении количество самолётов планово уменьшалось и перспектив стать командиром практически не было. А значит, стоит штурмовать иные высоты. Это и привело его в очередь у отдела кадров. Очередь состояла из пилотов, желающих так же, как и наш герой, штурмовать новые карьерные высоты.
   Стоя в этой очереди, Игорь увидел Палыча. Друзья пообщались, и Игорь объяснил обстановку в компании, как он её видел. А ещё спросил, не думает ли Палыч о новой технике. Палыч обещал посоветоваться со своим командованием, и буквально на следующий день оказался там же.
   Так и оказались друзья в одном «замесе» на освоение нового самолёта.
   Поскольку Палыч уже имел командирский опыт, то и новый самолёт ему предстояло осваивать сразу в качестве командира или капитана, как всё чаще стали говорить. А Игорь, такого опыта в большой авиации, не имевший, переучивался в качестве второго пилота. Это позволило друзьям оказаться в одном учебном экипаже.
   Но до этого нужно было пройти несколько формальностей разной степени сложности, и одной из них были экзамены по английскому языку. Для пилотов, имеющих уже значительный опыт на международных линиях, это должно было быть формальностью, но авиационный язык – это одно, а английская грамматика – совсем другое. И никакие увещевания, что вот прямо сейчас почти никто из кандидатов не сдаст экзамены по русской грамматике, но летать на самолётах российского производства и вести связь на русском языке это нисколько не мешает, ни на кадровиков, ни на экзаменаторов не действовали.
   Игорь не сомневался в успехе, но реальность внесла некоторые коррективы. Когда он получил тесты по английской грамматике на четырёх страницах и сел за первым столом прямо перед преподавателем готовиться, то обратил внимание на процедуру проверки. А проверка всех страниц теста осуществлялась одним и тем же шаблоном. А значит достаточно знать всего один однозначно правильный ответ на одной странице теста, и можно спокойно на остальных страницах выбирать такой же вариант ответа. В итоге результат Игоря оказался не успешным, а ошеломляющим. Девяносто шесть баллов из ста. Игорь, попросил снизить балл, мол, он второй раз проходит тест и ему попался тот же билет, и значит, оценка необъективна. Но экзаменатор был непреклонен, и в ведомости цифрами большого размера оказалась оценка – 96. Это сразу же привлекло всеобщее внимание, а это уже не очень хорошо. Сразу оговорюсь: признаться и объяснить преподавателю реальную причину он не мог, поскольку хотел поделиться этим открытием ещё и с Палычем. Тому, несмотря на хорошую подготовку, некая страховка не помешает.
   После долгих мучений совести Игорь всё же пришёл к преподавателю и ещё раз попросил поставить ему более низкий балл. На что получил ответ:
   – Хочешь другую оценку – сдавай заново.
   Но тут наш герой был вынужден категорически отвергнуть это предложение:
   – Вы представляете, что меня ждёт, если наш психолог увидит заявление, в котором пилот просит повторное тестирование, чтобы получить более низкий балл?
   Но все эти перипетии закончились командировкой на обучение в горд Бремен.
   Бремен оказался очень уютным и немного кукольным. А как ещё должен выглядеть город из самой настоящей сказки? Если кто вдруг не догадался, какую сказку я имею в виду, то советую вспомнить откуда родом были бременские музыканты.
   Но всё же вспомним зачем наши герои оказались здесь. Если говорить про обучение, то для наших героев здесь всё оказалось в новинку.
   К какому виду обучения в то время привыкли российские пилоты? Сначала длинный теоретический курс в аудитории, где про самолёт и его системы рассказывают профильные инженеры, про навигационное оборудование – штурманы, про метеорологию, понятно, метеорологи, и так далее. И каждый из преподавателей обладает бо́льшим объёмом знаний по своему предмету, чем это нужно для лётной эксплуатации, и требует от пилотов так же знать, сколько в самолёте узлов крепления чего-то к чему-то, от какой ступени чего-то отбирается воздух для чего-то или из какого материала выполнено что-то. Я уже не говорю про фронты окклюзии или силы Кориолиса. И после такого теоретического курса в мозгу пилота просто не должно остаться места уже ни для чего.
   Благо человеческий мозг имеет свойство забывать, и успешно это делает с перечисленными выше знаниями, полученными от профильных специалистов, сразу после успешно сданного экзамена. И тогда уже может воспринимать такие важные вещи, как значения эксплуатационных ограничений воздушного судна, выполнение действий в критических ситуациях, стандартные процедуры и расчёты параметров полёта.
   Здесь же система обучения поразила наших друзей. Во-первых, всё обучение пилотов проводили (кто бы мог подумать?) пилоты. Естественно, те пилоты, которые имеют и специальную подготовку. А это означало – учить они могут только тем знаниям, которые должны быть у пилота, поскольку иного они и сами не знали. А во-вторых, обучение сразу начиналось на тренажёре. И практическая тренировка шла параллельно с теоретической.
   Всё это было свежо и интересно. Самолёт был принципиально новым. Как шутил их инструктор, это последний самолёт.
   – Следующее поколение Боингов или тот же Эрбас уже сейчас есть, не что иное, как компьютер с приделанными к нему крыльями, фюзеляжем и всем прочим, что напоминает самолёт. То есть летающий компьютер. А эта машина, – и он гладил ладонью поверх приборной панели, как гладит крестьянин любимую лошадь или корову, – друг пилота. Вот сделал я так, – и он опустил вниз два небольших рычага, – и всё. Никакой компьютер не вмешается в мою работу.
   Инструктору было чуть меньше пятидесяти, и он относился ещё к тому поколению людей летающих, которые воспринимали компьютер, установленный на самолёте удобным инструментом не более.
   – Следующие поколения пилотов отказ компьютера будут воспринимать как серьёзнейшую проблему, поскольку привыкнут только на него и полагаться.
   То есть друзьям повезло с инструктором. Единственной проблемой для них оказалось то, что инструктор был родом из Берлина. А все знают (а кто не знает, тому я сейчас скажу): берлинец – это человек, который никогда не замолкает во время разговора. Если берлинец сию минуту не разговаривает, то он просто ждёт удобного момента перебить собеседника и начать говорить. И друзья испытывали эту особенность общительных берлинцев на себе, но об этом чуть позже.
   Как-то, уже практически на экваторе учебного процесса, наши герои провалили тренажёрную сессию. Учебный процесс – штука сложная, процесс лётного обучения – тем более. На каждом его этапе инструктор оценивает качество прошедшей тренировки, и нельзя переходить к следующему этапу обучения, если на текущем этапе есть недоработки. А тут у наших пилотов произошёл полный провал. Не получалось ничего. После тренировки они ждали в брифинге инструктора и готовились к разносу. Но инструктор был абсолютно спокоен и посоветовал два предстоящих выходных дня хорошо отдохнуть и перенёс брифинг в пивбар гостиницы, где жили слушатели.
   – То, что с вами сегодня произошло, – это нормальный ход учебного процесса, – объяснял инструктор. – И очень хорошо, что это произошло в середине программы. Такое бывает и во время квалификационной проверки, – и ещё раз потребовал просто отдохнуть в ближайшие дни.
   Поскольку разбор был закончен, а на вылет идти было рано, то коллеги просто беседовали обо всём, о чём обычно беседуют пилоты. О работе, о самолётах, о начальстве, о женщинах. Но вы помните, что если в разговоре участвует хоть один берлинец, то жители всех иных прекрасных городов могут активно принимать в нём участие, соглашаясь или не соглашаясь с главным докладчиком при помощи жестов разной степени выразительности.
   И друзья узнали о своём коллеге много интересного. И о его карьере, и о предпочтениях в самолётах, пиве и женщинах, и о его отношении к работе инструктора, и даже о политических пристрастиях. Разговор периодически прерывался, объявлением на посадку на его рейс и он как человек пунктуальный просил собеседников подождать, а сам направлялся в аэровокзал перебронировать билет на следующий рейс.
   Коллеги спросили, почему он летает на маленьком Боинге до сих пор. Есть же возможность освоить более современные самолёты. Почему не переучится на мечту всех пилотов красавец – Боинг747 или на самый новый Боинг три семёрки.
   – Что вам сказать, коллеги, – начал свой ответ старший товарищ. – Я три раза был женат. Три раза, – и для наглядности показал три пальца. – И каков результат? Каждый раз всё то же самое. Ну абсолютно. То же самое хорошее, что приводило к браку, и то же самое плохое за чем следовал развод. И я всегда думал: а зачем мне эти перемены, если ничего не меняется по сути? Ну надо же где-то такой колоссальный жизненный опыт использовать. Вот я его использовал в профессии.
   В это время опять объявили рейс на Франкфурт, и это был последний рейс на сегодня, и старший коллега откланялся.
   Друзья с трудом, но вняли требованию инструктора и ничего не учили в следующие два дня, и дальше всё пошло как по маслу, как и обещал опытный инструктор.

НИХТ ФЕРШТЕЙН

   Процесс обучения при всех его сложностях и периодически приходящем ощущении, что он бесконечен, всё же имеет свойство заканчиваться. И когда итоговая проверка была успешно пройдена и документы о том, что наши герои уже являются пилотами самолёта «Боинг-737», были на руках, друзья решили организовать себе небольшие подарки. Игорь решил отметить удачное завершение учёбы приобретением наручных часов. И хоть длительное пребывание в немецкой языковой среде делало немецкий почти понятным, говорить на нём Игорь не мог. Но Палыч как старший, а значит более мудрый, заявил, что нет ничего проще, чем общаться с продавцом, независимо какой язык для того является родным. Просто потому что ему продать нужнее, чем тебе купить. А кому нужнее, тот пусть и выкручивается.
   Палыч оказался прав, и с приобретением понравившегося Игорю ручного хронометра особых проблем не было. Но вот металлический браслет, как оказалось, требовал корректировки в сторону уменьшения, на что продавец показал на небольшую часовую мастерскую возле лифта и сказал волшебное «фри».
   Игорь подошёл к указанной ему мастерской и, отдисциплинированный длительным пребыванием в Германии, стал в очередь. Очередь, нужно сказать, состояла из одной клиентки среднего возраста, которой мастер что-то ремонтировал и при этом они мило общались. Кинув взгляд в сторону Игоря, мастер что-то бросил по-немецки.
   Скорее всего, он принял нашего героя за человека, владеющего немецким просто потому что в этом районе города иностранцев было мало, а чтобы ещё и таких дисциплинированных, то не было совсем.
   В ответ Игорь использовал практически весь свой словарный запас немецкого и ответил: «Я», что в переводе означает просто «Да».
   Приятная беседа между мастером и его милой клиенткой продолжалась, а Игорь, поскольку у него не было иных планов, кроме как закончить процесс приобретения часов, продолжал дожидаться своей очереди. Беседа, похоже, доставляла удовольствие и мастеру, и клиентке, так что на присутствие кого-то ещё повторно мастер обратил внимание только через несколько минут. Обратил и удивился. Потом повторил что-то уже знакомое всё на том же языке и показал на вывеску, расположенную на стойке, которая разделяла мастера и его клиентку, как казалось, к их общему сожалению.
   Среди незнакомых слов имелись и цифры. И эти цифры при тщательном анализе могли намекнуть, что уже две-три минуты как в этом заведении обеденный перерыв. И через пятьдесят семь – пятьдесят восемь минут будет можно получить обещанную продавцом часов бесплатную услугу.
   На то, чтобы в этом разобраться, потребовалось какое-то время. К тому же и спешить, как я уже говорил, нашему герою было особо некуда. И Игорь остался ожидать своей очереди, когда бы она ни подошла.
   Когда же ещё через пару-тройку минут продавец в очередной раз отвлёкся от приятной беседы и обратил внимание, что непонятливый клиент всё ещё на том же самом месте, где его застала информация об обеденном перерыве, он даже онемел от непонимания, как такое возможно. Зато его собеседница, повернувшись к Игорю вполоборота, чтобы дать возможность мастеру слышать, что она говорит, а может, просто позволить ему полюбоваться её профилем и вообще всем, чем можно полюбоваться у женщины, когда она вполоборота, начала выговаривать наглому клиенту, что у мастера обед, что он имеет право во время обеда пообщаться с тем, кто ему приятен. И это его дело, идти в обеденный перерыв в столовку или нет. Что они просто знакомые и не стоит вот так тупо стоять за спиной и мешать им общаться в обеденный перерыв, поскольку в обеденный перерыв разговаривать не запрещено никакими законами.
   Интересная деталь: когда говорят женщины, особенно когда они возмущаются, это понимают все, на каком бы языке они это ни делали. Может, конечно, Игорь чего и додумал, но про «просто знакомые» она сто процентов говорила. Это было понятно по её лёгкому разочарованию в этот момент.
   В ответ Игорь вынужден был опять использовать весь словарный запас немецкого. «Я-я», – с ещё лучшей артикуляцией произнёс он, что означает… впрочем, вы это уже знаете.
   Немного раскрасневшаяся от возмущения, и ставшая ещё привлекательней, и осознававшая это женщина повернулась к собеседнику в абсолютной уверенности, что источник раздражения уже исчез. Часовой мастер тоже оценил привлекательность лёгкого женского возмущения и тоже ни секунды не сомневался, что нормальный человек должен исчезнуть, по крайней мере на ближайшие минут пятьдесят.
   Но он, наш герой, был на том же самом месте по тем же самым причинам.
   Когда же ещё через какое-то мастер опять обратил внимание, что, оказывается, недостаточно сказать немецким языком, что сейчас приёма нет, он уже сам разразился тирадой про то, что часовой мастер тоже человек и имеет право в свой законный обеденный перерыв заниматься чем он хочет. И сейчас, несмотря на то что перерыв называется «обеденный», он хочет общаться с этой милой женщиной (эта фраза была понятна по густому румянцу на щёчках собеседницы), но тут он осёкся и выпалил с вопросительной интонацией: «Нихт ферштейн?», что тот Архимед: «Эврика!», – и протянул руку, куда немедленно легли новые часы с длинным металлическим браслетом. И браслет в руках мастера в момент стал нужной длины. Игорь шёл прочь от часовой мастерской, что пребывала на обеденном перерыве, и думал: «Знание языков – дело, конечно, хорошее, но если бы не „Нихт ферштейн“, мне ещё вон сколько времени пришлось бы ждать!»

ERASE

   Позади город Бремен и напряжённый учебный процесс, впереди родной аэропорт и любимая работа. А значит, только положительные эмоции. Игоря немного смутила просьба его нового лётного начальника совсем недолго полетать с другим капитаном.
   – Мы, конечно, приняли решение первые двести лётных часов не изменять составы экипажей, – объяснял свою просьбу руководитель, – но тут конфликт между капитаном и его вторым, которые так же, как вы, только закончили обучение. Вот и нужно вносить изменения в нами же установленные правила. А Палычу второго пилота найти – не проблема.
   Это была просьба, но где грань, которая отделяет просьбу лётного начальника от приказа, – вопрос философский. А когда ты только начинаешь работу в новом коллективе, тебе, само собой, не до философий. К тому же Игорь считал себя человеком неконфликтным, и не сомневался в своих способностях сработаться с любым коллегой, и согласился на предложение с лёгким сердцем. Так и оказался наш герой в другом экипаже.
   Новый командир, с которым он должен был трудиться в вместе, имел большой опыт полётов на других самолётах и даже недолго был небольшим лётным руководителем, но на Боинге он также был новичком. Большой опыт капитана и отличная теоретическая подготовка второго пилота как раз и есть то сочетание, которое обеспечит должную слаженность работы, а значит и надёжность считал Игорь. К тому же при знакомстве командир сам попросил своего молодого коллегу не стесняться и указывать на ошибки и промахи, которые тот заметит.
   И Игорь это делал безо всякого стеснения аж до тех самых пор, пока не стал замечать раздражение капитана на такие подсказки.
   Пришлось внести коррективы в своё поведение и обращать внимание только на отклонения, влияющие на безопасность. Однако негатив по отношению ко второму пилоту со стороны капитана только возрастал, и когда уже капитан замечал ошибки Игоря, то распекал его по полной:
   – Вот ты мне постоянно тычешь в мои ошибки, а сам… – и далее в жёсткой манере указывалось на неверные в действия своего второго пилота.
   – Так все ошибаются, – отвечал Игорь. – Нас в кабине на то и двое, чтобы ошибка одного из нас не стала ошибкой экипажа. В конце концов, за любой косяк мы будем вместе отвечать.
   С такими аргументами капитан спорить не мог, и это раздражало старшего в экипаже ещё больше. А значит, чаша терпения неуклонно наполнялась, дабы излиться на источник раздражения, в нашем случае на Игоря, в любой момент. И такой момент настал после очередного полёта. Когда пассажиры ещё покидали самолёт, а послеполётные процедуры уже были закончены, Игорь произнёс стандартное:
   – Разрешите получить замечания.
   «Вот второй пилот сам и предоставил такой удобный случай поставить его на место», – скорее всего, подумал капитан.
   И ещё, может быть, подумал, что возомнил Игорь себя шибко умным и вообще считает себя ровней. И капитан строго посмотрел на второго пилота, выдержав паузу, во время которой подчинённым должен овладеть благоговейный трепет, и только затем спросил:
   – А сам как считаешь?
   Игорь стал вспоминать, анализировать завершённый полёт и рассказывал об этом.
   – Ну а самую главную свою ошибку почему не указал? – строго спросил капитан. – Или на такую мелочь, как невыполнение команды командира, не стоит обращать внимания? Правильно я понимаю твоё отношение к своим обязанностям?
   Игорь ещё не понял суть претензии и сказал об этом.
   – Вот только не нужно строить из себя простачка! Всё ты прекрасно понимаешь! Почему я должен постоянно по два раза давать команды на выпуск механизации? Может тебя отправить к медикам на проверку слуха?! Почему нельзя выполнить команду сразу по получении? – всё более, распаляя себя, повышал голос командир.
   Когда причина капитанского гнева стала понятна второму пилоту, тот решил объяснить свои действия, вызвавшие гнев.
   – Если команда подаётся на скорости выше допустимой для выпуска, то выполнять команду нельзя. Даже по указанию командира я не имею права нарушать установленные ограничения. А когда скорость уменьшалась до допустимой, я выпускал закрылки, – чётко, как хорошо выученный урок, ответил второй пилот.
   Такой ответ ещё больше завёл собеседника:
   – Вот только не нужно этих левых отмазок! По-твоему, я не знаю ограничений?
   Но второй пилот так же спокойно, что более чем не нравилось командиру, ответил:
   – Я не в курсе, что ты знаешь, а что нет. Если есть сомнения в моих словах, я пишу в отчёте о рейсе «снять речевые самописцы», и пусть начальство разбирается – я ли команды не выполняю, ты ли ограничений не знаешь.
   Такая уверенность второго пилота немного остудила коллегу. Он нашёл глазами на верхней панели кнопку «Erase», трёхсекундное нажатие которой стирало всё, записанное речевым самописцем в последний час, и внимательно посмотрел на неё. Но, видно, знаний матчасти не хватало, и пришлось ему просить совета у, распекаемого им, второго пилота:
   – А как стирать запись?
   – Двигатели выключены, стояночный тормоз включён, – показывая на соответствующие органы управления, разъяснил Игорь. – Теперь просто нажать и подержать в нажатом положении кнопку – и всё сотрётся.
   – А сколько времени держать? – уточнил капитан, внимание которого переключилось на новую задачу.
   – Сколько хочешь стереть – столько и держи! – сказал Игорь, которому спокойствие явно давалось непросто.
   Поэтому чашка кофе не помешает, решил он, если, конечно, проводники ещё не сдали бортовое питание. На удачу, так и вышло. А стало быть, чашечка кофе с шоколадкой и сочувствующий взгляд стюардессы обеспечены и окажутся вполне достаточными, чтобы успокоиться и даже немного почувствовать свою вину за то, что командир сейчас сидит и жмёт эту красную кнопку. Игорь вернулся в пилотскую кабину, где, как он и полагал, капитан по-прежнему держал нажатой злосчастную кнопку.
   – Достаточно трёх секунд, – сказал Игорь командиру, оправдываясь за неверную информацию.
   – Вот только не надо считать своего капитана тупым. Я и без тебя матчасть знаю? – уверенно ответил тот, не отпуская кнопки.
   Игорь шёл к аэровокзалу, и немножко жалел коллегу, которому ещё минут двадцать придётся держать нажатой красную кнопочку, и мысленно успокаивал себя:
   «Даже если ты капитан, то работу систем своего самолёта знать нужно».
   Вечером командир позвонил Игорю и полу попросил полу потребовал оставить данное недоразумение между ними.
   Игорь дал обещание и выполнил его.

АВИАТЕХНИК

   После неприятного общения со своим капитаном Игорь сетовал на себя, что ранее согласился на предложение командира отряда перейти в другой экипаж. Хотя и понимал, что выбор-то у него был ограниченный: или согласиться и потом пожалеть, или не согласиться и тоже пожалеть. Совсем как в известном анекдоте, где молодой человек спрашивает священника, жениться ему или не стоит, на что тот отвечает, мол, разницы особой нет – при любом выборе пожалеешь.
   Но всё же Игорь решил набраться решимости и попроситься в экипаж к другому капитану. Естественно, без жалоб и деталей. Но по дороге в отряд его встретил Палыч в хорошем настроении и не без радости заявил, что завтра они вместе летят в Цюрих.
   А на расспросы Игоря, с чего бы это такой расклад, тот рассказал, что прежний капитан попросил другого второго пилота. Заявил, что он, Игорь, хороший парень и лётчик неплохой, но характеры больно разные. Командир отряда пошёл навстречу. Так что экипаж, можно сказать, воссоединился, чему друзья были рады.
   И следующий рейс оправдал их ожидания. Настроение было хорошее, а хорошее настроение – это, пожалуй, одна из основ нормальной работы любой системы. По сути, самая главная задача, которую командир должен ставить на предстоящий полёт, – это хорошее настроение всех участников процесса. Можно, конечно, сказать и «рабочее настроение», но в этом случае каждый может толковать рабочее настроение как ему заблагорассудится. А хорошее настроение никак иначе не истолкуешь, поскольку каждый человек однозначно знает, хорошее у него настроение или совсем наоборот.
   Поэтому настоящий капитан – это тот, кто обеспечивает хорошее настроение у всех членов его экипажа, в том числе и после завершения работы.
   «А как же непреходящие ценности авиации, – спросит меня внимательный читатель, – безопасность полётов, регулярность и комфорт пассажиров?»
   И будет прав, задавая такой вопрос. И я отвечу:
   «Если вся команда после полёта имеет хорошее настроение – это значит и безопасность, и регулярность, и комфорт обеспечены. И плюс ко всему – нормальное общение и, как результат, хорошее настроение. Но это не исключает требовательности и строгости при соответствующих обстоятельствах. И никто не обидится на оправданный упрёк и на справедливое замечание».
   Так было и в полёте, о котором идёт речь.
   Полёт до Цюриха прошёл нормально. Это значит и вспомнить нечего. Вовремя подготовились, вовремя взлетели, вовремя прибыли на перрон аэродрома назначения.
   Погода в Цюрихе замечательная. Плюс двадцать градусов. Рейс был разворотный, что означает: прилетел, выпил кофе, подготовился, улетел.
   И когда подготовка к полёту домой уже завершалась, в пилотскую кабину зашёл старый авиатехник. Старый не в смысле возраста или внешнего вида. Старый – это, когда, глядя на него, не сомневаешься в профессионализме. А значит он для самолёта и доктор хороший, и нянька ласковая, и защитник стойкий, и критик суровый. Говоря про таких людей, название профессии можно писать с большой буквы. В нашем случае с большой буквы «А».
   Игорь помнил рассказ отца про техника в лётном училище, где он учился. Их учебный «По-2» обслуживал именно такой авиатехник. Он не только обслуживал самолёт, но и учил пилотов, что в конструкции самолёта имеется и как работает, куда нужно внимание обращать при осмотре самолёта. Как хвори железного друга задолго до их проявлений выявлять. Рассказывал, как общаться с самолётом надобно. Именно общаться.
   Ставил техник курсанта перед самолётом и спрашивал:
   – Что ты видишь? Ничего. Потому что ты с самолётом по приходе не поздоровался и он тебя не знает. А вот скажи ему: «Привет, дружище!», и смотри – он тебе уже улыбается.
   Изумлённый курсант следовал совету техника и, к своему удивлению, в контурах фонаря кабины, цилиндров двигателя и положения винта видел, что самолёт действительно начинал улыбаться.
   А бывает, этот техник посмотрит на иного курсанта и говорит:
   – Хорошо, что в пилоты пошёл.
   Курсант рад, что его похвалили, но всё же спрашивает:
   – Почему?
   – Потому, – отвечает техник, – что иначе мог бы на техника пойти. А технаря из тебя никогда не получится. Нет в тебе должной основательности. Пилотишка какой-никакой, может, и выйдет, а технарём без должной основательности не стать.
   Так и этот швейцарский техник казался старым, поскольку была в нём должная основательность. Берёт он технический журнал самолёта и так полувопросительно-полу утвердительно говорит:
   – Противообледенительную обработку делать будем.
   А на улице, как мы помним, двадцать, поэтому наш экипаж немного шокирован. Когда Палыч самолёт осматривал, крыло было чистым. Он это хорошо помнил. Игорь понял замешательство капитана и мигом метнулся в салон самолёта осмотреть крыло. Возвращается в пилотскую кабину и уверенно заявляет:
   – Не будем. Оснований нет.
   Техник спокойно переводит взгляд на Палыча. Он человек авиационный и знает, за кем последнее слово. Палыч, как человек не менее авиационный, тоже это знает. А значит и цену этому слову осознаёт. Поэтому идёт лично перепроверить. И видит на крыле иней. Почти треть покрыта. Всё ясно. По прилёте, когда он осматривал самолёт, крыло было чистым. С тех пор прошло минут сорок, и топливо, которое охладилось за время полёта, поскольку на высоте десяти километров температура воздуха за бортом минус сорок градусов и ниже, в свою очередь охладило и поверхность крыла. Как результат – иней возник при летней погоде.
   Вернувшись в кабину, Палыч подтверждает, что противообледенительная обработка крыла потребуется. И вздохнув, инициатор дополнительного осмотра самолёта, говорит:
   – Вот я и думаю – вам лететь, а я вас уговариваю.
   Потом, уже на обратном пути, Палыч с Игорем выяснили причину ошибочного решения второго пилота: иней толщиной до трёх миллиметров можно не удалять, но только если он находится на фюзеляже самолёта, а никак не на крыле.
   Одним словом – нормальная лётная работа.

КОЛЕНЬКА

   Николай летел домой бизнес-классом. Будучи успешным предпринимателем в сфере IT, он мог себе это позволить, тем более возвращаясь из деловой поездки. Даже больше того, из очень успешной деловой поездки. Подписанные им контракты, обеспечивали его небольшую компанию большой работой на много лет вперёд. Это факт и творческий потенциал коллег давали уверенность в завтрашнем дне. А комфорт салона бизнес—класса и отличная кухня, которой иной ресторан позавидует делали его пусть и длинный перелёт вполне приятным времяпрепровождением. Радовал и, чего греха таить, хороший выбор алкогольных напитков. Николай как человек, мало и редко употребляющий алкоголь, хорошо в этом разбирался.
   Но когда улыбчивая проводница спросила не определился он с меню, мимо них прошелестело нечто далёкое из его воспоминаний. Это была проводница, у которой над губой была точно такая же родинка. И на повторный вопрос обслуживающей его проводницы Николай ответил на японском и немного порадовался, что не успел снять солнцезащитные очки, поэтому разрез его глаз не выдавал в нём европейца. Хотя японцы тоже разные бывают. Это при первом посещении Японии там все они кажутся на одно лицо. Как, впрочем, и европейцы для японцев.
   Милая проводница смутилась:
   – Извините, – и быстро ушла на кухню.
   Николай слышал, как она доложила старшей, что нужен кто-то с японским. Через пару минут эта родинка над верхней губой была прямо рядом с Николаем.
   Николай на хорошем японском сделал заказ, а проводница, на бейджике которой было написано, кто бы сомневался, VERONIKA, похвалила выбор и предложила заменить выбранный ирландский виски японским.
   – В Японии производят замечательный виски, – прокомментировала она свой совет и добавила: – Император Японии, как я знаю, предпочитает исключительно виски японского производства.
   – Может, он экономит? – пошутил «странный японец», и Вероника засомневалась, что собеседник – подданный его императорского величества Акихито. Впрочем, хорошее знание языка не обязательно должно свидетельствовать о гражданстве.
   – Вы можете проверить, – вежливо ответила Вероника. – У нас есть хороший японский виски.
   Беседа оставила приятное впечатление. Вероника привыкла к вниманию пассажиров мужского пола. Не комплиментами или подарками выказывали они это внимание, а именно желанием общаться. Периодически ей предлагали работу в бизнес-авиации. Вероника знала, что там, в бизнес-авиации, зарплаты почитай в три раза выше, но, посоветовавшись с Палычем, она оставила мысли о смене места работы. Палыч объяснил, что бизнес-авиация – это своего рода лотерея. Попадётся владелец самолёта самодур или будет у него жена самодурка (это слово очень Веронику рассмешило), так не оберёшься хлопот, а то и травли. Так это или нет, она не знала, но и проверять не стала.
   Прошедшая командировка вспоминалась приятной лёгкостью. Сейчас, в отличие от первых полётов в Японию, уже не было изумлённо-восхищённого состояния. Но радость от посещения страны из девичьих оставалась. Тем более в этот раз им повезло – их пригласила на экскурсию президент профсоюза таксистов, которая дружила с кем-то из российского консульства и периодически устраивала экскурсии в свою родную деревню для русских делегаций или экипажей.
   А для человека, который интересуется страной посещение деревни – это просто подарок. К тому же колорит и особенности японского гостеприимства они оценили, как только сели в микроавтобус и им сразу же предложили холодное саке.
   – Чтобы по дороге не укачало, – объяснила экскурсовод.
   Вероника не любила алкоголь и отказалась поскольку напиток холодный. Но ей немедленно предложили тёплое саке. Действительно не укачало. Может, саке было причиной, а может, просто было интересно. Их экскурсовод-переводчик, молодая японка, вполне сносно говорила по-русски. Вероника же использовала малейшую возможность поупражняться в японском. Поэтому всех смешило общение Вероники с экскурсоводом, когда обе разговаривали на неродном языке. И каждая просила поправлять её, если она ошибалась.
   Всё это оставило о прошедшей командировке приятные воспоминания, и, несмотря на путь длиной через всю Азию, не было усталости. Когда же она уже после полёта, закончив положенные формальности, выходила из дверей, над которыми на жёлтом фоне красовалась чёрная буква «С», а во всех аэропортах мира это означает: здесь проходят члены экипажей, ей вслед раздалось шокирующее:
   – Лялина! Вероника!
   Вероника обернулась на неожиданное во всех отношениях обращение. Обращение оказалось не только неожиданным, но ещё и исходило от «странного японца», с которым она приятно беседовала во время рейса исключительно на японском. Он был без солнцезащитных очков и на японца сейчас не был похож ни чуточки. К тому же замечательно говорил по-русски.
   – Я уже давно Комарова, – ответила, мало сказать, удивлённая Вероника.
   – Ну, мы общались в тот период, когда ты ещё была Лялина, – сказал «японец».
   – В четвёртом классе, что ли? – спросила Вероника. – Я фамилию в пятом классе поменяла.
   – Точно, – обрадовался странный собеседник. – А я всё думаю, почему Комарова и не замужем. Теперь всё понятно. Тётя Маша же Комарова. Как она, кстати?
   – Здорова, слава богу, – проговорила Вероника, начиная из памяти вытаскивать воспоминания детства. Четвёртый класс и невзлюбивший её Коля Клязин, из-за которого бабушку чуть не уволили. – Нет, – не то подумала, не то сказала Вероника, – так не бывает. Ты-то как узнал меня? Или я не изменилась? Ты же в пятом классе в краевой центр с родителями уехал, а потом вроде в Москву.
   – А родинка над губой? Знаешь, как она мне нравилась. Я же в неё и целился кулаком. Потому что нравилась.
   – А другого способа выразить симпатию нельзя было найти? – громко и заразительно засмеялась Вероника.
   – В одиннадцать-то лет? – тоже засмеялся Коля.
   – А откуда ты узнал, что я Комарова? – немного встревожилась Вероника.
   – Так это же моя профессия – всё про всех знать. Шутка. Мы разработали программу, которая по изображениям ищет в интернете фотки и картинки. Это ещё дело будущего, но, как видишь, у нас уже работает. Я сделал фотку в самолёте. Пока здесь стоял, прошерстил соцсети и нашёл. Программа работает отменно, но нужно ещё много поработать над интерфейсом.
   Вероника слушала одноклассника, и ей не верилось, что этот молодой интересный мужчина и есть тот самый четвероклассник, с которым она, можно сказать, дралась до крови.
   «Интересно, сколько ему сейчас лет? – подумала Вероника, но потом добавила про себя: – Вот дура».
   – Помнишь, как мы спорили, кто круче, – продолжал вспоминать Николай, – Джон Леннон или Пётр Ильич Чайковский?
   – Конечно, помню, – ответила Вероника.
   – Так вот – признаю своё поражение, продолжая уважать Леннона. Приглашаю в следующий вторник в консерваторию на концерт Спивакова и Мацуева. Не Чайковский, но согласись: Шостакович и Стравинский тоже не хуже Джона и Пола.
   – Право, люблю Мацуева, но не знаю, как план… – Но Николай прервал:
   – Какой я тебя помню, у тебя непреодолимых преград не было.
   В это время к смеющимся молодым людям подошла эффектная женщина. То, что женщина увидела, её явно не обрадовало.
   – Коленька, – сказала женщина, – я уже устала ждать, когда ты свои важные и срочные дела закончишь. Я так понимаю, эта милая барышня и есть твоё важное и неотложное дело? Маргарита Николаевна.
   Женщина протянула руку для приветствия.
   Вероника пожала протянутую руку и кожей почувствовала немой вопрос Колиной мамы: «Стюардесса? И для этого Коленька оставил маму ждать в одиночестве?»
   Николай как будто прочитал немую беседу двух женщин и добавил:
   – Мама, познакомься. Вероника – моя невеста, – и через очень короткую паузу добавил: – Но она об этом ещё не знает.
   Николай добился, чего хотел. Две женщины с разной степенью недоумения и возмущения смотрели на него.
   – Вы что, девушки? – смеясь, сказал Николай. – Шучу я, шучу.
   Когда Николай и его мама уходили, Вероника слышала, как Николай говорил маме:
   – Что ты всё так близко к сердцу принимаешь? Пошутил я, пошутил. Она мне даже не понравилась.
   Вероника даже не успела отреагировать, как увидела руку Николая, которую он держал за спиной, а указательный и средний пальцы были скрещены.
   И ещё: Мацуев и Спиваков были, как всегда, замечательны.

ГЕНЕРАЛ

   Палыч любил летать в новогодние каникулы. Сегодня только четвёртое января, а это уже второй рейс. Он с усмешкой вспоминал, как утром первого января летел в Милан и в польской зоне британский пилот спрашивал все выходящие на связь экипажи, сколько пассажиров у них на борту. Загрузка у всех была не очень. Оно и понятно: после новогодней ночи большинство граждан многих стан предпочитало отсыпаться, а не пускаться во все тяжкие с больной головой. После третьего или четвёртого вопроса британца польский диспетчер не выдержал и сам спросил того про загрузку, и британец ответил:
   – Лондон хоть и большой город, но в нём живут только тридцать семь сумасшедших. Откуда я знаю? Так они все в моём самолете.
   Но сегодня четвёртое и загрузка из Москвы выросла очень сильно. Народ летит праздновать в Европу. Вот и у Палыча на Женеву свободных мест нет.
   Палыч готовился к полёту в брифинге, когда на пороге появилась стюардесса. Высокая и стройная, она привлекла всеобщее внимание. Обычно входящие в брифинг стюардессы громко объявляли аэропорт назначения, разыскивая свой лётный экипаж. Эта же молча подошла к капитану, который готовился за столом напротив Палыча, и чмокнула его в щёку. Капитан, увидев подошедшую, расцвёл.
   Эта картина вызвала у Палыча только одну мысль:
   «Мужик, она же тебе в дочери годится».
   Думаю, вы можете сами догадаться о мыслях нашего героя, когда, уходя, эта стюардесса уже в дверях повернулась и громко сказала:
   – Папа, мама ещё раз просила напомнить про её заказ.
   И дальше Палыч со вторым пилотом шёл на вылет и столкнулся с Вероникой, только прилетевшей. Они обрадовалась встрече и обнялась, поздравляя друг друга с новым годом. Палыч перехватил скептический взгляд молодого коллеги, и когда тот провожал восхищённым взглядом Веронику, сказал:
   – Внучка моего друга.
   Второй пилот, не отводя взгляда от уходящей Вероники, заметил:
   – А я обычно в таких случаях говорю – моя племянница, – хотя если и имелись у молодого коллеги племянницы вряд ли они ещё ходили в школу.
   Палыч хотел возразить, но потом, вспомнив свои совсем недавние мысли, только подумал:
   «А поделом».
   В праздничные каникулы обычно очень спокойно в воздухе. Это ещё одна из причин любил летать в такие дни.
   Читатель может спросить: а как домашние относятся к отсутствию пилота, когда у всех праздник? А просто праздник в семье пилота тогда, когда все члены семьи решают, а не когда об этом говорит им календарь.
   Но спокойствие и тишина в воздушном пространстве в такие дни обычно сильно контрастируют с происходящем в салоне самолёта. Но сегодня Палыч был спокоен. Сегодня кабинный экипаж был достаточно опытным. Но сразу же после занятия эшелона в пилотскую зашла бригадир.
   – Капитан, у нас назревают проблемы. Я ещё на земле хотела попросить снять неадекватную пассажирку, но как только я сняла трубку, раздался сигнал о взлёте.
   – Инга, – обратился капитан, – держи нас в курсе. Если ситуация будет выходить из-под контроля – примем меры.
   Благость праздничного полёта была разрушена, и нужно было быть постоянно готовым к посадке на ближайшем аэродроме.
   Ещё через время Инга принесла капитану визитку высокопоставленного сотрудника из Европейского бюро ИКАО. Визитка принадлежала даме, которая оказалась в соседнем кресле со скандалисткой. На обратной стороне визитки было написано требование обеспечить нормальное нахождение на борту самолёта и оградить от неадекватного поведения конкретной пассажирки.
   – А причины? – спросил Палыч. – Просто пьяная стерва или что похуже?
   – Похуже, – ответила бригадир. – У неё в руках початая бутылка виски, но всё говорит о приличном наркотическом опьянении.
   Палыч знал – глаз опытного проводника может довольно точно определить причины неадекватного поведения пассажира, будь то сильнейший страх в сочетании с алкоголем, паническая атака из-за аэрофобии или наркотическое опьянение. А значит нужно быть готовым к любому варианту развития событий.
   И сразу после входа в зону ответственности Варшавы количество вариантов резко уменьшилось до одного.
   В кабину зашла Инга. Она была растрёпана и тяжело дышала.
   – Командир, ситуация выходит из-под контроля. Наша клиентка дерётся с мужиком. В салоне назревает массовая драка.
   – Будем садиться в Варшаве, – сказал Палыч и сделал объявление в салон.
   Потом связался с Варшавой и озвучил своё решение. Диспетчер только спросил, декларируется ли аварийная ситуация. Но Палыч только попросил завести на посадку без задержки.
   После незапланированной посадки на борт самолёта поднялись три польских офицера: иммиграционный, таможенный и полиции. Ребята все были молодые, симпатичные, говорили по-русски отлично. Выслушав объяснение капитана, подкреплённое документами, оформленными в установленном порядке, полицейский офицер, улыбаясь, озвучил решение не снимать нарушительницу.
   – Я не понимаю русский язык, – на хорошем русском языке ответил польский полицейский, показывая документы, предоставленные капитаном.
   – С обратной стороны текст на английском, – уточнил капитан российского самолёта.
   С неохотой полицейский ознакомился и с английским вариантом и сказал:
   – Всё равно не будем, – и, так же обаятельно улыбаясь, добавил по-польски, снимая дополнительные вопросы: – По цо нам те проблемы?
   Но Палыч понял ответ. Также Палыч понял, в какой ситуации он оказался. Лететь дальше – это небезопасно и к тому же признать ошибочность принятого решения. Поэтому нужно думать, и думать быстро, пока не сошла снисходительная улыбка приятного польского офицера. И Палыч уверенно сказал:
   – Вы всё равно снимете пассажира, так может не будем тратить время друг друга.
   Снисходительное выражение лица польского полицейского изменилось на заинтересованно-удивлённое.
   – Каким образом? Почему вы так решили? – совсем другим тоном спросил офицер.
   – Вот смотрите, – стал объяснять Палыч, как объясняют правильное решение математической задачи. – У меня на борту проблемы, и я не могу дальше лететь.
   – Поведзми, – ответил полицейский офицер, не замечая, как перешёл на польский, но потом повторил по-русски: – Допустим.
   – Значит, я прекращаю выполнение полёта и высаживаю пассажиров, – продолжил объяснять решение задачи Палыч. – И когда пассажирский салон будет пуст, я уже не буду иметь проблем и смогу продолжить полёт. Объявляем посадку, но эту пассажирку я на борт не пущу. Мам право, – добавил Палыч, вспоминая польский разговорник, который он штудировал, когда на машине путешествовал по Европе.
   Полицейский был не только обаятельным, но и умным. Он посчитал: нужно будет высадить сто тридцать пассажиров, а потом проверить перед посадкой ещё сто двадцать девять, и сказал коротко:
   – Добже.
   Дальше полёт проходил спокойно. И перед посадкой Инга принесла ещё одну визитку от той же работницы Европейского бюро ИКАО, где она признала правильным решение капитана и согласна дать объяснения, если против него будет проводиться расследование.
   Про эту визитку Палыч вспомнил очень скоро. На следующий день ему предстоял ранний вылет, а из-за посадки в Варшаве они прибыли с задержкой. И Палыч направился в гостиницу, куда ему и поступил звонок из линейного отдела милиции. Женщина дознаватель просила его срочно прийти в отдел милиции в аэропорту. Палыч хотел отказаться, ссылаясь на ранний вылет в следующий день, но дознаватель предупредила сказала, что бригадир его рейса у них и им придётся её задержать до тех пор, пока не опросят капитана.
   Так Палыч оказался в линейном отделе, где один дознаватель разговаривал под протокол с Ингой, а вторая была готова пообщаться с Палычем. После обязательных анкетных данных и данных об обстоятельствах дела зазвонил телефон. Дознаватель, беседовавший с Ингой, снял трубку и, услышав обращение, встал навытяжку.
   – Да, товарищ генерал, – ответил он, – они здесь. И командир тоже.
   Палыч слышал, как в трубке громкий бас клокотал: «Спроси капитана, почему он высадил пассажирку, кто ему дал право расторгать договор о перевозке?»
   Дознаватель посмотрел в протокол допроса и прочитал:
   – Причиной высадки пассажира стала драка на борту.
   В трубке опять заклокотало: «В драке не мог участвовать один человек. Почему же высадили только одного? Или второй был очень знаменит? И как капитан определил, кто прав, а кто виноват?»
   Палыч удивлённо посмотрел на Ингу, и та тихо назвала фамилию известного режиссёра, с которым начался конфликт у нашей буйной пассажирки, когда она хотела расцарапать лицо его жене, сделавшей замечание.
   Дознаватель уже собирался повторить Палычу вопрос, заданный генералом, но Палыч перебил и, чётко выговаривая каждое слово, ответил:
   – Не моё дело определять виновного. Я только определяю, кто мне мешает выполнять полётное задание. И поскольку до Женевы я долетел безопасно, значит я правильно это сделал.
   – Товарищ генерал, – начал дознаватель, – командир говорит…
   Но голос в трубке его оборвал:
   «Слышал! Скажи ему – больно он умный!» – и дальше пошли короткие гудки.
   Дознаватель вздохнул и сел.
   – Идите домой, – сказал он, разумно понимая, вряд ли генерал ещё будет интересоваться делом, где его так осадили.
   В гостинице Палыч ещё раз просмотрел документы, подготовленные для дальнейших объяснений с начальством. Он помнил буйную пассажирку, которая и на трапе, когда её высаживали, обещала всем неприятности. Двадцать четыре года. Хороша собой. Явно высокопоставленные родители, иначе с какого бы перепугу генерал интересовался рядовым фактом хулиганства на борту. Сейчас последуют суд и серьёзный штраф.
   Палычу было жаль эту девчонку, но, с другой стороны, он надеялся, что, этот звоночек может образумить её. А образумить её безусловно нужно.

ПОДМОСКОВЬЕ

   Как ни мечтали Анатолий Иванович с тётей Машей перебраться из Энска, пока здесь жили, но, когда подошло время покидать ставший родным город, затосковали у пенсионеров сердечки. Какая часть жизни здесь прошла. Вроде и недавно юный выпускник лётного училища Толя и студентка третьего курса педагогического института Маша прибыли в Энск. Анатолия направили сюда по распределению.
   Было так заведено – после учебного заведения нужно отработать установленный срок там, куда тебя пошлют. С одной стороны, напрягало это выпускников, а с другой стороны – гарантированное трудоустройство, о котором многим сейчас остаётся только мечтать. Молодая жена, чтобы быть рядом с мужем, перевелась на заочный факультет.
   Анатолий начал лётную деятельность в качестве второго пилота в этом городе, а его жена пошла работать в школу преподавателем в группу продлённого дня и через три года, закончив институт, стала преподавателем и одновременно женой уже командира самолёта.
   Поскольку Анатолий стал к этому времени командиром самолёта. И планировали они через два-три года перебраться в краевой центр, а там, скорее всего, в Москву. Тянуло, тянула родное Подмосковье. Преград для этого не наблюдалось: Анатолий был хорошим лётчиком; начальство его ценило и не чинило препон; когда подошёл срок, переучился на большой реактивный самолёт.
   Кандидата в большую авиацию послали проходить медицинскую комиссию. Но того, кто собрался летать на реактивном самолёте, нужно было тестировать в барокамере.
   Всё очень просто: в специальное герметичное помещение сажают испытуемых и уменьшают в ней давление, имитируя подъем на высоту пять тысяч метров. А потом опять плавно давление повышают до нормального, как у земли, после чего измеряют пульс, давление, общее состояние. И можешь осваивать новую технику.
   Гладко всё это в теории, а на практике бывает иначе. И случилось иначе с нашим героем. Когда ему было нужно проходить этот тест, медсестра, которая должна внимательно следить за испытуемыми в процессе не совсем безопасного для здоровья теста, отпросилась с работы. Техник, управляющий системой, торопился домой. И как результат – немножко быстрее падало давление, а потом ещё быстрее давление повышалось, а обратить внимание на испытуемого, который тарабанил в окошко из-за сильнейшей боли в ушах, было некому. В результате после тестирования отоларинголог написал в медицинской карте «баротравма», и на пути нашего героя в большую авиацию опустился железобетонный шлагбаум.
   Так короткое, по предварительным расчётам, пребывание в Энске на самом деле оказалось длиной в лётную жизнь. Маша со временем стала тётей Маней и свыклась с пребыванием в Энске. К тому же старательную и принципиальную Машу скоро назначили директором местной школы.
   Но всё время сердечко манило в родное Подмосковье.
   Хотелось в тихий и уютный Загорск, который к тому времени уже стал Сергиевым Посадом. Мечталось пройти ранним утром по короткой улице Кирова, начинавшейся от кирпичных стен семинарии и тянувшейся до городского роддомома. Семинария примыкала к невиданной красоты Троице-Сергиевой Лавре, золотые кресты всех церквей и соборов которой в ясный день пронзали отражённым солнечным светом короткую улицу насквозь.
   И вот всё решено. Едут. Внучка уже там. Работает, ждёт деда с бабой. А тоска на сердце. Надо же, целая жизнь как один миг. Но всё уже собирались. Квартиру, дачу продали. Денег должно хватить на небольшой домик поближе к родным местам.
   Поначалу в новом месте сняли квартиру у дальних родственников и стали искать подходящее место, где и жить удобно, и какая-никакая земля под сад-огород имеется. Несколько вариантов пересмотрели, всё не лежит душа. То дом требует ремонта, то мощная линия электропередач прямо рядом с участком проходит.
   Но тот, кто ищет и не торопится, обязательно найдёт. И в очередной раз оказались они в очень уютном доме с небольшим участком. И удобства все не хуже, чем в квартире. И дорога рядом, и магазин, и цена более чем приемлемая. Одна сложность: хозяин дома, хоть очень приятный и симпатичный молодой человек, но торопится сильно. Уезжает буквально на днях за границу работать. А значит, деньги ему нужны срочно. Поэтому и цена приятная.
   Вероника очень обрадовалась, узнав о предстоящей покупке. Бабушка ей позвонила и не могла нарадоваться, рассказывая, какой замечательный домик они нашли, и попросили привезти деньги, оставленные на хранение.
   Сумма немаленькая. Общественным транспортом, тем более электричкой, везти Вероника побоялась и позвонила Николаю, который сам предлагал любую помощь на правах очень старого знакомого.
   Николай звонку был рад, поскольку после концерта у них всё не получалось встретиться. То Николай был в командировке, то у Вероники рейс.
   – Наверное, мне стоит купить бизнес-джет и взять тебя на работу, тогда хоть в небе будем встречаться, – шутил Николай.
   Поэтому на поездку в Подмосковье он немедленно согласился и в назначенное время заехал за Вероникой на большом помпезном внедорожнике. Но сразу предупредил – машина не его, а одолжил он этого монстра у компаньона, поскольку сам автомобиля не имеет.
   – А почему? – спросила Вероника безо всякого интереса.
   – Не переживай, – ответил Николай, – у моей жены машина будет. А мне на своём авто по Москве очень неудобно. Много времени отнимает. Такси – в самый раз. Ни парковку искать не нужно, ни заморачиваться с обслуживанием. Мы как раз для одной крупной фирмы продукт разрабатываем и скоро все на такси пересядут или в краткосрочную аренду брать машины будут. Ведь человеку нужна не машина а перемещение в пространстве с соответствующим комфортом.
   – Не вижу смысла переживать, будет у твоей предполагаемой жены автомобиль или нет, – ответила Вероника и была уверена в искренности своего заявления.

СДЕЛКА

   В большом салоне автомобиля было уютно. Можно было отдохнуть и пообщаться. По дороге Вероника рассказала о причине спешки, из-за чего она должна была отвезти деньги. Николай заинтересовался и стал уточнять: где собираются оформлять сделку, чей нотариус, какой дом покупают и сколько это стоит. И в конце попросил Веронику не отдавать деньги, пока он не убедится в честности продавца, поскольку, по его мнению, всё это довольно подозрительно.
   – Вы, бизнесмены, такие подозрительные, поскольку сами только и норовите друг дружку обманывать, – то ли пошутила, то ли упрекнула Вероника. – А бывают и честные люди. Не веришь? Правда, я лично встречала.
   – Да, – подтвердил Николай, – это всё от занятия бизнесом. А когда занимаешься бизнесом, то ответственность высока. Ошибся я, доверив не тому, кто это заслуживает, – и останутся без зарплаты десятки человек, работающих у меня. А у них семьи. А так я человек очень доверчивый. Это я тебе по секрету говорю. Можешь пользоваться.
   Потом Николай предложил заехать выпить по чашечке кофе.
   – Так мы же едем спасать деда Толю и бабу Маню, – ехидно возразила заботливая внучка.
   – Пока у них денег нет, им ничего не угрожает, – ответил Николай и завернул на заправку.
   После чашечки кофе и очень вкусных пирожных («Сладкое невкусным не бывает», – заметил Николай, когда Вероника поинтересовалась, понравилось ли) дорога стала ещё веселее.
   А по нужному адресу их встретили радостные и возбуждённые от предстоящей покупки Анатолий Иванович и баба Маша. Вероника хотела представить своего нового старого знакомого, но тот возразил и заявил, что с тётей Машей он уже знаком и очень давно, чем её удивил. А Анатолию Ивановичу представился:
   – Николай Клязин.
   Анатолий Иванович протянул руку для приветствия и не отпускал, пока говорил, глядя в глаза:
   – Это ты, что ли, хотел мою внучку ударить?
   – Я больше не буду, – жалостно, как только мог изобразить, ответил Николай и добавил: – И никому не позволю.
   Анатолий Иванович наконец отпустил руку Николая, а бывшая директор школы только воскликнула:
   – Коленька, как же ты вырос-то! И красавец какой. – Тётя Маша обняла своего бывшего ученика, из-за которого её чуть не уволили много лет назад, и засыпала вопросами: – А как сам? Женат? Дети есть? Как родители?
   Николаю был приятен уютный интерес Вероникиной бабушки.
   – Мама-папа на пенсии в Москве, я не женат… – начал отвечать он, но заинтересованная собеседница его перебила:
   – А что так? А маму с папой внуками кто порадует? Тем более сам говоришь, на пенсии они.
   Николай рассмеялся.
   – Вот всё время Веронику ждал. Думал: как только она меня за драку простит – сразу и женюсь.
   – А я тебе так скажу, – со вздохом посоветовала потенциальная тёща, – если она с этим своим летанием закончит, можешь жениться. А в противном случае, поверь моему опыту семейной жизни, с летающим человеком даже не связывайся.
   – Вот видишь, Коленька, – вступила в разговор Вероника, – не советуют тебе умные и опытные люди даже думать в этом направлении.
   Потом Николай долго и тщательно расспрашивал о предстоящей сделке. Старики, перебивая друг друга, всё рассказывали Николаю. И о том, какая замечательная цена, и почему она такая небольшая. И какой продавец славный и обходительный. И о том, что он нотариуса сам нашёл и его услуги оплатит. И сделку обещал сегодня оформить, как только деньги привезут. Нужно только скорее ему звонить, пока он не передумал.
   Николай попросил полчаса времени и место, где можно поработать с ноутбуком. Его посадили за садовый столик. Он открыл ноутбук, положил рядом телефон и стал что-то печатать, куда-то звонить. Веронику поразило, как быстро летают пальцы Николая по клавиатуре ноутбука. Красивые пальцы, отметила Вероника. И вообще, сейчас Николай выглядел очень привлекательным. Ему шло внимательно вглядываться в монитор, очень быстро печатать, не глядя на клавиатуру, разговаривать по телефону спокойным властным голосом, каким говорят люди, знающие, чего они хотят и возможности собеседника.
   Бабушка, заметив, как внимательно Вероника смотрит на Николая, приобняла внучку:
   – Тяжело будет с таким красавчиком.
   – А то со мной легко, – засмеялась Вероника. – И вообще, с чего ты решила, что…
   – Я решила? – изобразила удивление бабушка. – По-моему, это ты решила. Я просто заметила, что кому-то будет тяжело с таким красавцем.
   Вероника посмотрела на бабушку и, вздохнув, ответила:
   – Это ты ещё его маму не видела, – но потом спохватилась: – Ах да, видела.
   Анатолий Иванович всё это время обходил участок и не мог нарадоваться – вот уже сегодня они смогут купить всё это. Здесь же и жить, и отдыхать, и друзей-гостей принимать можно. Только бы этот знакомый Вероники не обидел продавца своей подозрительностью и не расстроил сделку.
   Наконец Николай закрыл ноутбук, положил свой телефон в карман пиджака и попросил приглашать продавца. Старики обрадовались, а Николай взял под руку Веронику и отвёл в сторону:
   – Не буду вдаваться в детали. Просто прошу не отдавай деньги, пока я не скажу. Мне нужно какое-то время. Я только сфоткаю продавца, а у меня уже ребята готовы, поработать и выяснить, кто эти люди. Поэтому я отгоню нашу машину к соседнему участку, а ты попроси стариков не упоминать меня.
   Вероника испуганно посмотрела на Николая.
   – Это вот так можно взять и у стариков забрать всё, заработанное за всю жизнь? Это же, это же… я даже не знаю… Это же их убьёт, – Вероника чуть не плакала.
   – Спокойно, авиация, это только предположение, – Николай взял Веронику за плечи и слегка встряхнул. – Спокойствие, только спокойствие, как говорил Винни-Пух. Мы же не хотим обидеть честного человека подозрительностью.
   – Карлсон, – сказала Вероника.
   – Что Карлсон? – удивился Николай.
   – Это Карлсон говорил: «Спокойствие, только спокойствие».
   – Тебе говорил Карлсон, мне Винни-Пух, какая разница, – ответил Николай. – Главное – деньги не отдавать, пока мне не сообщат, кто эти люди.
   Вероника достала из сумки пакет с деньгами, положила в машину, чмокнула Николая в щёку и побежала в дом.
   Скоро приехали продавец с нотариусом. Нотариус был невзрачным мужчиной лет сорока, а продавец – красавцем, похожим сразу на всех артистов, играющих роли слащаво-положительных героев. И манеры у него были замечательные, и голос как у диктора телевидения. А обаяние прямо фонтаном било в окружающих. Вероника вмиг поняла – Николай ошибся, и она даже пожалела об оставленных в машине деньгах. Не может такой человек быть мошенником! Но сознаться, в своих подозрениях было так же стыдно, и Вероника, как и инструктировал её Николай, попросила ознакомиться с договором.
   – Это типовой договор купли-продажи, он одобрен министерством юстиции, если вам это о чём-то говорит, – серым монотонным голосом проговорил нотариус.
   – Похвально, сударыня, похвально, – проворковал продавец. – Если бы я встретил вас раньше, то стал бы искать работу в Кремниевой долине. А поскольку контракт с инвестором уже подписан – обратной дороги нет. Увы, сударыня, увы.
   Вероника была на сто, на тысячу процентов уверена – мошенники такими не бывают. Но она боялась быть заподозренной в недоверии и даже почувствовала раздражение, что пошла на поводу Николая. Скрывая постыдный факт подозрительности, она тянула время, пока и Николай осознает, как он неправ. Для этого она вышла в сад и за садовым столиком, где недавно работал Николай, сидела и пыталась разобраться в написанном на трёх листах мелким текстом, до тех пор, пока не увидела Николая.
   – Сколько можно? – немного раздражённо спросила Вероника. – Ты ошибся и поймёшь это, как только познакомишься с продавцом. Пошли в дом, пока они не передумали продавать. Дедушка тебе не простит, если из-за сорвётся сделка.
   Николай только улыбнулся и сказал:
   – Представь меня как своего адвоката.
   Продавец и нотариус были удивлены появлением Николая, а бабушка и дедушка обрадовались, но немного удивились, когда внучка сказала:
   – Познакомьтесь, это мой адвокат.
   – Очень-очень приятно, – пожал руку опять лучезарно улыбающийся продавец. – Пархоменко Глеб Петрович, хозяин этого дома.
   – Да ладно, – сказал Николай, не отпуская руки хозяина дома. – Лыка, ты совсем старого кореша не узнаёшь? Вместе же чалились. – И потом уже всем присутствующим: – Разрешите представить: Лыков Паша, осуждённый по статье сто пятьдесят девять часть четыре, то есть мошенничество, совершённое организованной группой либо в особо крупном размере, либо повлёкшее лишение права гражданина на жилое помещение. Правильно, Паша?
   Изменившийся в лице продавец и владелец дома быстро взял себя в руки и, повернувшись к покупателям, сказал:
   – Если здесь уже такое недоверие, то прошу всех оставить это помещение. Вон из моего дома! – и театрально распахнул входную дверь.
   Николай тоже театрально развёл руками и обратился к ничего непонимающим зрителям этого мини-спектакля:
   – Нам здесь не рады, предлагаю покинуть негостеприимных хозяев этого дома.
   Некоторое время ехали молча, но Анатолий Иванович прервал молчание и, плохо скрывая раздражение спросил:
   – Вы не могли бы, Николай, разъяснить нам произошедшее?
   – Всё просто. Паша-Лыка отсидел за мошенничество, когда они группой они оставляли людей без квартир. Освободился по УДО. Это условно-досрочное освобождение. Снял этот дом у Пархоменко Глеба Петровича, который, между прочим, в два раза старше Паши. И по подложным документам продаёт этот дом. Наивные покупатели, очарованные Пашиным обаянием – два курса ГИТИСа даром не проходят, плюс талант, – дают Паше деньги в обмен на договор, который при первой же проверке признаётся ничтожным. И всё – выселяйтесь, гости дорогие, вас надули.
   Тётю Машу и Анатолия Ивановича охватили смешанные чувства. С одной стороны, сорвалась сделка, но с другой – они могли лишиться всех накоплений. Но, осознав большую опасность, тётя Маша, всё ещё расстроенная тем, что такой прекрасный домик они не купили, спросила:
   – А если он преступник, почему милицию не вызвал?
   Николай пожал плечами.
   – Для того чтобы доказать факт мошенничества, нужно долго и тщательно готовиться. Камеры как поставить, зафиксировать факт передачи денег. Изобличить профессионального мошенника – а Паша, поверьте мне, профессионал, – нужно быть не менее профессиональным опером. А я должен был вас защитить, даже, осознавая вашу реакцию за сорванную сделку.
   – Спасибо, Коленька, – сказала тётя Маша.
   – И как нам тебя благодарить за чудесное спасение? – спросила Вероника.
   Николай, не отрываясь от дороги, показал указательным пальцем на щёку:
   – Дружеского поцелуя, сударыня, будет достаточно.
   Вероника пододвинулась к водителю рассчитаться столь невинным способом, но в последний момент Николай резко повернулся, и поцелуй оказался не столь дружеским, как планировала Вероника.
   Все засмеялись, а Вероника стукнула водителя кулачком в плечо.
   – Ты тоже мошенник, – рассмеявшись, сказала она. – Все вы одним миром мазаны.

ОТЕЛЬ

   Волны Индийского океана с приятным шелестом робко пробирались по белоснежному песку, чтобы коснуться стоп Вероники.
   «Каждый год Мальдивы уходят под воду на три с половиной миллиметра», – вдруг без причины вспомнила Вероника.
   Следующая волна, будто подтверждая неумолимость наступления океана, ударила сильнее, а следующая – сильнее ещё. Вероника приподнялась и увидела, причину сильной волны. Это был катер отеля, который привёз на остров новых постояльцев, а вовсе не глобальное потепление. Она опять легла на тёплый песок.
   «И всё же океан неумолимо поднимается на три с половиной миллиметра в год. Это много или мало? С одной стороны, сущая мелочь, а с другой стороны, громадные площади суши медленно, но неотвратимо уходят под воду. А если на три с половиной миллиметра не сойдутся рельсы, то может случиться катастрофа несущегося нв громадной скорости, на котором едут ничего не подозревающие о такой мелочи пассажиры. На три с половиной миллиметра ошибётся микрохирург – и беда придёт в чей-то дом. А поверни неизвестный мне мужчина дуло автомата на три с половиной миллиметра левее, и не было бы ни Мальдив, ни размышлений о том, много это или мало – три с половиной миллиметра».
   Память опять вернула в тот день. Это был обычный рейс, если не считать приятную неожиданность: капитаном был Палыч. Простой полёт в одну из азиатских стран с суточным отдыхом в хорошем отеле в центре города – это больше выходной вдали от дома, чем работа. Прилетели поздно ночью по местному времени, и командир дал команду всем спать вплоть до естественного просыпания.
   – На завтрак можно не торопиться, – разъяснил капитан, – я на весь экипаж завтрак закажу себе в номер. Приходите по мере просыпания.
   Капитанский номер был просто громадным: только комнат – три, а ещё две душевые, прихожая и кабинет. Всему экипажу места для приёма пищи хватит.
   Утром по мере естественного просыпания, как и требовал командир, члены экипажа приходили в капитанский номер, где уже стояли ресторанные тележки с завтраками для всех. В город никто не собирался, поэтому часам к двенадцати собрался весь экипаж.
   Когда завтрак уже подходил к концу, капитан проинструктировал коллег о времени сбора для выезда в аэропорт. В это время включённый без звука громадный телевизор фоном показывал новости.
   Вероника сидела спиной к телевизору. Сидящая напротив подружка Карина, глядя на экран, сказала:
   – Где-то опять террористы какой-то отель захватили. – Вероника посмотрела на подругу м увидела, как глаза Карины невероятно увеличились. – Кто-то знает, в этом городе есть ещё отели сети «Коротель»?
   – Как грязи, это же сеть отелей, – ответил второй пилот и прибавил звук.
   Все повернулись к телевизору, где на большом экране вёл репортаж в прямом эфире журналист, стоящий против входа, над которым был знакомый логотип отеля, как и тот, в котором остановился экипаж. За спиной у журналиста мигали красно-синими огнями десятки полицейских авто. Репортёр рассказывал о захвате террористами отеля в центре города. На момент выхода в эфир ничего неизвестно ни о принадлежности террористов, ни о выдвигаемых ими требованиях. Затем уже диктор в студии добавил информацию полицейских властей: террористы принадлежат к одной из радикальных исламистских группировок. Палыч приглушил звук телевизора.
   – Никому не выходить. Будем надеяться – это не наш отель. Но пока ситуация не прояснится, из номера не выходим, – обратился к присутствующим командир, а потом уже спросил бригадира: – У нас есть кто-то с арабским, если понадобится вести переговоры?
   Бригадир была одного возраста с Палычем, и он не сомневался в её опыте. А побледнела – это нормально, значит осознаёт опасность.
   – В полётном задании арабского ни у кого нет, – категорично ответила бригадир. – У нас с арабским в компании два-три бортпроводника, не больше.
   – Может, кто на бытовом уровне знает арабский? – спросил капитан, и все посмотрели на Карину, кареглазую смуглянку с внешностью восточной принцессы из сказки.
   – Что вы на меня смотрите? – запальчиво ответила на немой вопрос Карина. – Я в Москве родилась, и до того как летать начала, из Москвы не выезжала. А папа-турок нас оставил ещё до моего рождения.
   – Я знаю арабский, – тихо сказала Вероника. – Писать и читать не могу, но говорю хорошо, – и, встретив удивлённый взгляд Палыча, добавила: – У нас на лестничной клетке семья беженцев жила. Помните? Я детей их русскому учила, а тётя Фатина меня арабскому. Я даже ругаться умею.
   – Надеюсь, ругаться не потребуется. Надеюсь, вообще ничего не потребуется, – не без сомнения в голосе сказал капитан.
   Второй пилот всё это время звонил по телефону на ресепшен, консьержу, администратору. Ни один номер не отвечал. Городские и международные звонки также не проходили. Когда он положил трубку, в номере стало тихо. Окна капитанского номера выходили во двор, но в наступившей тишине стали слышны сирены полицейских машин. Звук был негромким, но это никак не успокаивало.
   Опасность становилась реальной.
   – Ой, мамочки, – пролепетала одна из молоденьких проводниц, но бригадирское «тихо, успокоились» опять вернуло тишину и совсем чуть-чуть спокойствия.
   Все смотрели на капитана. Палыч не учили действиям в случае захвата отеля террористами. Не учат такому ни на одних курсах. Единственное, в чём командир не сомневался, – это в своей ответственности за всех находящихся в номере. Поэтому нужно думать и думать. А для начала успокоить экипаж. А спокойствие – это результат уверенности в своём командире. Палыч обвёл взглядом присутствующих; все смотрели на него. И капитан начал говорить, как если бы проводил инструктаж перед предстоящим полётом:
   – Есть вероятность захвата нашего отеля террористами. Ресурсы у террористов ограничены и чем больше они соберут заложников, тем тяжелее им контролировать ситуацию. Мы на восьмом этаже. До этого этажа могут не добраться. Поэтому сидим молча, выключаем мобильники. Звонок может выдать наше присутствие. Если всё же нас захватят, никому ни на какие вопросы не отвечать. Выполняйте требования, и в случае штурма – лежать, не шевелиться. Форму сдали в прачечную и это хорошо. Российский экипаж для террористов – ценная разменная монета. Основная наша задача – тянуть время и не идентифицировать себя.
   Все стали отключать мобильники, и в это время в тишине, как упавший на мраморный пол металлический шарик, телефон Вероники сообщил о пришедшем сообщении.
   – Я сейчас, – сообщила всем Вероника, – и прочитала: «На каком вы этаже? Коля».
   Вероника посмотрела на капитана.
   – Отвечай, – дал команду Палыч.
   Вероника набрала ответ и отправила. Мгновенно упал ещё один шарик на каменный пол, известив о новом сообщении.
   – «Террористы сейчас на шестом этаже. Выводят постояльцев из номеров и собирают в холле. Холл не вижу – там камеры отключили. По всему, будет штурм. Ваша задача – тянуть время. Будет штурм – будет не до вас», – прочитала Вероника сообщение.
   – Кто такой этот Коля? – спросила бригадир.
   – Мой знакомый, – ответила Вероника, – Он всё знает обо всех.
   Бригадир взяла телефон Вероники и со словами «У меня безлимитный роуминг», глядя на экран, набрала на своём телефоне номер Николая. Через короткие гудки прозвучало раздражённое:
   – Алё, если не срочно – перезвоните позже, я очень занят.
   – Коля, не вешай трубку. Я бригадир. Вероника рядом. Даю трубку капитану.
   Капитан осторожно взял диковинный телефон с экраном во всю переднюю панель, и уже в телефон:
   – Николай! Это Палыч.
   – Дядя Серёжа, я вошёл в систему видеонаблюдения отеля. Она вообще без защиты. Террористы в холле разбили камеру. Трое поднимаются по этажам и выводят людей по лестнице в холл. Дойдут до вас или нет – не знаю, но по всему, что происходит возле отеля, скоро будет штурм. Вам нужно продержаться немного. Берегите себя и Веронику.
   – Я всех берегу, – ответил капитан, когда звонок прервался, и добавил: – Отключили мобильную связь. Значит, будет штурм.
   Все сидели молча. Палыч вышел с Вероникой в прихожую.
   – Будешь переводить, когда я буду разговаривать.
   – Может, не поднимутся сюда, – с надеждой сказала Вероника.
   – Может не поднимутся, – поддержал Палыч.
   Вероника сидела в кресле возле двери в ожидании. Потом посмотрела на Палыча:
   – Дядя Серёжа, у меня план. Если будут стучать, я отвечу, я, мол, одна и открывать не буду пока муж не вернётся. Может, и подействует.
   – Может, и подействует, – согласился Палыч и вернулся в комнату, где сидел весь экипаж. – Мужики, со мной. Нужно забаррикадировать входную дверь. Это может дать нам минут десять.
   Второй пилот и двое ребят-проводников пошли в прихожую. Проводник, который постарше, погладил дверь рукой.
   – Массив. Похоже, дуб. Такие непросто вышибить без инструмента, – сказал он и в ответ на вопросительный взгляд капитана добавил: – У меня отец краснодеревщиком был. Так и не простил мне, что не пошёл по стопам.
   – Давай за дело, – дал команду капитан. – Этот шкаф нужно передвинуть и прижать дверь. Потом кроватью закрепляем шкаф.
   Работа отвлекает от тревожных мыслей. Поэтому мужчинам было проще. Бригадир и две оставшихся проводницы сидели бледные. Палыч это увидел, когда с дверью закончили.
   – Ты бы хоть зачёты у них приняла.
   – Какие зачёты? – смешалась бригадир.
   – Любые, – ответил командир. – Посмотри, какие они бледные.
   Карина нервно хихикнула:
   – Вы просто нас без макияжа раньше не видели.
   Все услышали шум открывающихся дверей лифта и затихли.
   – Теперь тихо, – почти шёпотом сказал Палыч и пошёл в прихожую, где безучастно сидела Вероника. Она никак не реагировала на звуки. Палыч пожал руку и прошептал: – Не дрейфь, мы ещё на твоей свадьбе погуляем.
   Вероника посмотрела Палычу в глаза. Во взгляде не было испуга.
   – Я, может, свадьбы больше, чем террористов, боюсь, – прошептала она в ответ. – Террористы пришли и ушли, а свадьба – это на всю жизнь.
   Голоса стали громче и ближе. Вероника прислушалась:
   – Стучат ко всем в двери и требуют выйти. Потом требуют по лестнице спускаться. При неподчинении будут стрелять.
   Все молчали, и было слышно, как в ванной редко капала вода из крана в раковину. Никто не решился пойти закрыть.
   Раздался громкий стук в дверь.

СВЕЧА

   Анатолий Иванович и тётя Маша сидели на качающейся подвесной скамье-качели в саду. Да-да, в том самом саду, возле того самого дома, чуть не ставшего причиной аферы, которая могла лишить их всех средств, накопленных за долгую трудовую жизнь.
   Но тогда Николай Клязин сорвал эту мошенническую сделку и уже после связался с реальным хозяином дома. Тот действительно собирался продать дом, но пока не было покупателей, сдавал его очень милому молодому человеку, не подозревая в том мошенника.
   Цена, естественно, была значительно выше, чем просил аферист, но, по заверению Николая, вполне вменяемая. А дополнить недостающие средства, Николай посоветовал с помощью ипотечного кредита. Веронике такой кредит легко оформили и с учётом относительно небольшой суммы заимствования, а также компенсации налогов покупка оказалась необременительной.
   И наслаждались преимуществами собственного дома, о котором мечтали всю жизнь. А главное – забыли те негативные эмоции, которые у них были поначалу по отношению к Николаю. Они, конечно, осознавали, что он спас их от мошенника, но осадочек, как говорится остался. Сами подумайте, они уже почти купили, а тут трах-бах, и Николай всё расстроил. А вот теперь и осадка нет. Растворился в положительных эмоциях.
   К тому же они прекрасно понимали – их мнение относительно Николая для Вероники не будет сколько-нибудь значимым. По крайней мере тётя Маша так утверждала. А когда Анатолий Иванович пытался с ней спорить, она напоминала, как она сама вопреки воле родителей вышла замуж за курсанта.
   Тревожила их только работа Вероники, о чём они периодически напоминали внучке. А Вероника всегда отвечала – она потомственный авиатор и с ней ничего не может случиться.
   Но тётя Маша, несмотря на громадный опыт ожидания мужа из полёта, всё равно не могла привыкнуть к этой новой тревоге за внучку. И каждый раз, когда Вероника улетала в очередной рейс, шла в расположенную совсем рядом церковь и ставила свечку за здравие Вероники.
   Вот и сегодня она спросила мужа, куда завтра Вероника летит. Анатолий Иванович, глянув в календарь и свои записи, сказал, что Вероника улетела вчера и будет завтра дома.
   – Как так? – всполошилась тётя Маша. – Как же я могла перепутать? Я же свечку не поставила.
   – Ты все эти предрассудки оставь, – включился в старый спор Анатолий Иванович. – Безопасность полёта совсем от других инстанций зависит.
   Но жена уже не слушала его, а, переодевшись и накинув платок, пошла, почти побежала в церковь. Она не спорила с мужем и даже себе говорила, мол, делает это исключительно для своего спокойствия. Но и собственное спокойствие – это тоже немало.
   В этот час церковь была пуста, только одна неприятная старуха была здесь. Впрочем, она была здесь всегда. И всегда она на всех ругалась, всем выговаривала, как они всё делают неправильно, отчитывала и причитала. Бывшая учительница отчётливо видела – эта старая женщина одинокий человек и ей просто дома не на кого изливать негатив своего скверного характера.
   Тётя Маша обычно пыталась держаться от этой скандалистки подальше, но сегодня никого другого не было, и старуха ходила за ней в надежде, к чему-то придраться и устроить выговор. Внимательно следила, когда та приобрела свечи, как и куда ставила.
   Тётя Маша, как всегда, когда улетала Вероника, ставила свечи к Смоленской иконе Божьей Матери. Но сегодня свеча гасла, как только тётя Маша убирала от неё руку. И так повторилось несколько раз.
   За спиной раздался неприятный голос наблюдательницы:
   – Видать, не туда свечу ставишь. Видать, тебе нужно на канун ставить, за упокой. А ты за здравие ставишь. Вот и не горит.
   Тётя Маша содрогнулась от этих слов, зажгла свечу очередной раз и держала руку на ней, пока пламя не стало обжигать пальцы, покрывая их воском.

ОПЯТЬ ОТЕЛЬ

   Раздался громкий стук в дверь. Тишина стала абсолютной. Её нарушил только неимоверно громкий звук очередной капли, разбившейся о белоснежную раковину в ванной комнате. Стук повторился.
   – Открывайте, это обслуживание номеров, – послышался из-за дверей голос, говоривший по-английски с сильным арабским акцентом.
   Вероника тихо подошла к Палычу, приложив палец к губам, показала на себя, призывая следовать её плану. Палыч взял Веронику за руку и медленно, будто резкий жест может быть услышан, кивнул головой в знак согласия.
   В дверь постучали ещё раз. Вероника отошла от Палыча на полшага, но не отпустила его руки, стала, подбоченившись, и начала что-то говорить совсем не своим голосом. Палыч сразу вспомнил соседку Вероники тётю Фатину, которая всегда ходила в большом вязаном платке и тёмном платье в пол. И, выходя во двор, где за столом её муж дядя Муса играл в нарды с соседскими мужиками, вот точно таким же голосом кричала мужу на непонятном языке. Дядя Муса ей коротко отвечал, и тётя Фатина, продолжая говорить, уже перемежая арабские и русские слова, уходила домой.
   Мужики спрашивали Мусу, что сказала жена, на что смеющийся Муса отвечал:
   – Это она говорила мне, как она меня любит, – правда, после этого очень быстро уходил домой, и мужики сомневались в правильности перевода.
   Выждав паузу, чтобы привести в норму сбившееся дыхание, Вероника набрала побольше воздуха и, вспомнив свою учительницу арабского тётю Фатину, её голосом ответила на стук.
   – Кого это принесло? Какое обслуживание номеров? – выкрикивала Вероника голосом тёти Фатины. – Убирайтесь прочь. Моего мужа нет, я дверь не открою.
   Стучащий в дверь замолчал, похоже смешался, не ожидая услышать такой ответ. Потом стук в дверь приобрёл другую тональность. Очевидно, что стучали уже не кулаком, а чем-то иным, скорее всего, прикладом. Стучавший что-то прокричал. Вероника не поняла смысла, но не сомневалась, что это были ругательства.
   – Уважай себя, мужчина, – сказала Вероника, как обычно говорила тётя Фатина, когда начинал ругаться дядя Муса, а потом уже совсем другим тоном, как её учил уже дядя Муса, процитировала: – Запрещены вам замужние женщины. Соблюдайте заветы Аллаха о запрещённом! Аллах Всеведущ, знает дела Своих рабов и даёт им назидания на благо им!
   Невидимый собеседник за дверью замолчал. В новой тишине Вероника слышала громкие удары своего сердца. Она глубоко вздохнула, стараясь сделать удары сердца те такими громкими. Тишина продолжилась, и Вероника почувствовала, что она убедила говорившего уйти. Такое у неё бывало, и она никогда не ошибалась: этот вооружённый мужчина, который сейчас был за дверью, уже не представлял опасности для неё и её друзей. Но в этот момент она услышала другой голос.
   – Что стоишь? – громко крикнул другой раздражённый человек – Нужно торопиться, похоже может начаться штурм.
   – Не открывают, – ответил голос знакомый. – Женщина одна там. Мусульманка.
   – Отойди, – сказал обладатель раздражённого голоса.
   И Вероника услышала звук, который ни с чем не перепутаешь, – звук передёргивания затвора оружия.
   Палыч стоял у стены и держал Веронику за руку. Ногти Вероники больно вонзились в его ладонь, но он не чувствовал ничего кроме сильнейшего страха за своего друга, за эту молоденькую девочку, которая вот так против двери, за которой был вооружённый человек, пыталась защитить всех их. Она отвечала на грозные окрики из-за двери, меняла тональность разговора, и Палыч слышал, как у говорящего пропадает агрессия. Но вдруг он услышал иной голос и звук, который ни с чем не перепутаешь, – звук передёргивания затвора.
   Всё, происходящее дальше, было как в очень замедленной съёмке.
   Палыч со всей силы рванул Веронику в сторону и прижал её рукой к стене подальше от двери, за которой была смертельная опасность. В шкафу, который загораживал дверь, очень медленно появилось отверстие, а затем полетела штукатурка с противоположной стены прихожей. Затем несколько отверстий медленно, по очереди образовались в кровати, которая подпирала шкаф, и после того, как возникало новое отверстие что-то разлеталось вдребезги: ваза на тумбочке; стекло в рамке на стене, закрывающее непонятный рисунок; матовое стекло двери в гостиную, где никого не было. Следующая пуля попала в дверной косяк этой же двери. Палыч с силой держал Веронику, которая стояла лицом к стене, и следил за приближением опасности, понимая, уже ничего не сделать. Очередная пуля оставила отметину на стене, у которой были они с Вероникой.
   И наступила оглушительная тишина. Рукой, прижимающей Веронику к стене, Палыч ощутил, как сильно бьётся её сердце. Хотя, может, это было биение его сердца.
   Когда Вероника услышала, как передёргивается затвор, только одна мысль мелькнула в её сознании:
   «Почему так? Этого не может быть. Я же его победила».
   В этот момент её мысли прервал сильный бросок. Палыч дёрнул её за руку и прижал к стене возле себя. Вероника сильно ударилась носом о стенку, когда загремели выстрелы. По верхней губе из носа текла кровь, и очень хотелось её убрать, но стальная хватка не давала ей пошевелиться. Грохот от выстрелов продолжался очень долго, и так же долго Вероника чувствовала сильную руку друга.
   «Это хорошо, – думала Вероника, – Он ближе к двери, значит, в него не попали».
   Только когда выстрелы закончились, Вероника почувствовала, как запекло под лопаткой.
   За дверью крикнули: «Уходим!», и в гостиничном номере осталась тишина.
   – Ты как? – спросил Палыч и повернул Веронику к себе.
   Из разбитого носа кровь капала на белую блузку.
   – Под лопаткой печёт, и нос мне кто-то разбил, – попыталась бодро ответить Вероника.
   Палыч быстро подхватил её на руки и понёс на диван в кабинет. Из дальней комнаты выглянула бригадир. Увидев Веронику, лицо и блузка которой были в крови, она быстро исчезла и тотчас появилась с аптечкой, крикнув остальным:
   – Всем сидеть и не высовываться, – а потом, уже обращаясь к капитану, спросила: – Что с ней?
   Палыч, понимая, что толку от бригадира будет больше, сел в кресло:
   – Посмотри, на спине, должно быть вскользь зацепило. Не знаю, насколько глубоко.
   Бригадир повернула Веронику, которую начала бить дрожь, и сказала:
   – Не ссы, малявка, я знаешь сколько жизней спасла, когда в хирургии работала, – потом, осмотрев Веронику, констатировала: – Ты прав, капитан, царапина. Неглубокая.
   Вероника, лёжа на животе, смотрела, как на дорогущую обшивку дивана капала кровь из её носа. А потом сказала своей старшей коллеге:
   – Вы повежливей с капитаном. Я вот его ослушалась, видите, что он с моим носом сделал.
   Бригадир усмехнулась:
   – Раз шутит, значит, стресс пройдёт без последствий, – и, взяв Веронику за руку, села рядом.
   Вероника почувствовала спокойствие старшего товарища, прижала руку к себе и тут же заснула. Ей ничего не снилось, и это было замечательно.
   Домой летели пассажирами. Веронику с лётным экипажем и бригадиром посадили в бизнес. Она сидела рядом с коллегой и через какое-то время обратилась к коллеге:
   – Я поняла, всё дело в кресле, – и на непонимающий взгляд объяснила свою мысль: – Это не пассажиры бизнес-класса привередливые, это кресла здесь стервогенерирующие. Прям всё стервозное из тебя вытягивают эти кресла. Ну смотрите, как поднос сервировали неправильно, – и уже проходящей мимо проводнице: – Посмотрите, поднос неправильно сервирован.
   Та посмотрела уставшим взглядом на Веронику, которая была в форме, и, прошептав себе под нос «Да иди ты», пошла дальше.
   Вероника аж подпрыгнула и посмотрела на смеющуюся коллегу:
   – А что, так можно было?
   Отсмеявшись, бригадир ответила:
   – Конечно, нет. Но из-за того, что мы летим пассажирами, они возвращаются домой без отдыха. Поэтому они уставшие и злые. На нас злые.
   Через несколько минут подошла «злая» проводница и присела возле Вероники на корточки:
   – Извини, подруга. Я думала, вас пассажирами вывозят, потому что кто-то набухался, а оно вона как.
   Вероника сделала обиженное лицо:
   – Да иди ты.
   «Злая» проводница рассмеялась:
   – Всё? Теперь квиты? – и достала из рукава две маленькие бутылочки. – Берите, я знаю, что служебным пассажирам нельзя, но вам можно.
   – Можно? Нужно! – воскликнула бригадир, профессиональным движением открыла обе бутылочки и разлила содержимое в фарфоровые чашки из-под чая.
   По прилёте в салон зашёл какой-то чин из службы безопасности и попросил экипаж не покидать салон, пока не выйдут пассажиры, а потом пригласил всех в автобус, что стоял под самолётом. Там уже дежурная объяснила – они будут проходить все формальности в VIP-зале во избежание встречи с прессой. На выходе каждому давали талон на такси, которое доставит домой. Только Веронике талона не досталось, и в тот момент, когда она чуть было не расплакалась от вопиющей несправедливости, та же дежурная показала на выход:
   – Для вас специальное предложение.
   На выходе из VIP-зоны стоял Николай с красивым букетом цветов.
   Когда Николай обнял Веронику, она поморщилась от боли.
   – Я тебе не говорила по телефону, но у меня рана. – И когда Николай отстранился, она спросила: – Ты будешь любить меня с раной?
   Волны Индийского океана по-прежнему ласкали стопы. Совсем маленький краб, вынесенный на берег очередной волной, с презрением посмотрел на ничего не делающую Веронику и, неодобрительно хмыкнув, побежал бочком по своим делам. Вероника не слышала, как он хмыкнул, но не сомневалась, именно так он должен был выразить своё недовольство. Тени от пальм стали длиннее, и значит, скоро солнце упадёт за горизонт, напоминая скоростью своего падения, на близость экватора.
   Подошёл Николай с полотенцем и халатом.
   – Ты так весь медовый месяц собираешься провести – исключительно на этом пляже? – спросил он.
   – Неплохой план, – ответила Вероника.

НЕПОГОДА

   Легкомысленные в своём падении снежинки, кружились в восходящих потоках тёплого воздуха, вырывающегося из здания аэровокзала, в поисках места приземления, совершенно не учитывая, что могут стать причиной задержки сотен рейсов и стать препятствием для многих тысяч пассажиров вовремя прибыть в пункт назначения. Приходящий через две недели новый год повышал важность точного соблюдения расписания авиасообщения. Снежинкам до этого не было никакого дела, и изменение расписания их мало интересовало. Однако юркая аэродромная техника, снующая по перрону, не давала им шанса отрицательно повлиять на регулярность полётов, убирая едва коснувшиеся асфальта снежинки в высоченные сугробы на обочинах перрона.
   Всё это происходило прямо за стеклянной стеной аэровокзала, где Палыч и Игорь в уюте и комфорте кафе совсем нового терминала пили традиционную предполётную чашечку кофе. У каждого из них до вылета оставалось ещё время насладиться дружеской беседой.
   – Знаешь, чего мне не хватает в современной авиации? – спросил Игорь.
   – Долгой лётной карьеры впереди, – ответил Палыч, чувствуя настроение друга.
   – Ну, это само собой, – оценил ответ товарища Игорь и через паузу добавил: – Плохой погоды.
   Палыч показал за окно.
   – Я не про то, что погода изменилась, а про то, как авиация на непогоду реагирует, – пытался объяснить своё настроение Игорь. – Раньше такого снегопада хватило бы дня на три закрытия аэропорта. А сейчас даже незначительных задержек нет.
   – О как! – удивился Палыч. – То есть тысячи умов работали многие десятилетия, чтобы мы с тобой могли взлетать при видимости сто двадцать пять метров, а приземляться при семидесяти пяти. Разрабатывались машины, механизмы, обеспечивающие полёты в снег, туман, ледяной дождь. А мы такие: нам бы плохую погоду.
   – Да я не про регулярность полётов, – вздохнув, ответил приятель. – Я про общение. Раньше, как было? Приходишь на работу, а непогода. Туман или метель. Все в штурманской. И разговоры. Обо всём. Но больше о работе. Это же какая школа была! Ни один университет, ни одна академия такому не научат. А сколько времени в пилотской кабине проговорили в ожидании подходящей погоды.
   – То есть регулярное выполнение полётов тебя не очень устраивает? – не скрывая иронии, спросил Палыч.
   – Как-то за всем этим высокотехнологическим уровнем развития всего пропадает человек, – продолжая рассматривать перрон, где современная техника успешно боролась с непогодой, проговорил Игорь. – Менее человечной, что ли, становится авиация. Раньше, как на вылет приходили? Часа за два, хотя можно и за час. Но за час пришёл – сразу подготовка. А поговорить? А пообщаться? Узнать, как выходные прошли. Как дома дела. Люди в экипаже знали друг о друге больше, чем иные члены семьи. Отсюда и понимание, кто чем живёт, что от кого ждать. И человечность даже в выполнении процедур была.
   Коллега вздохнул, отпил глоток кофе. Палыч уловил интонации и не стал прерывать.
   – А сейчас? Второй прибывает на вылет за шестьдесят минут тридцать секунд. И так бодро: «У меня ещё полминуты до явки!» И сразу каждый свои обязанности выполнять. Не люди, а функции. Как компьютеры или программы.
   Старший товарищ улыбнулся, и собеседник по-своему истолковал его улыбку:
   – Ты не согласен?
   – О чём спорить? – ответил Палыч. – Через какое-то время эти пацаны займут наше место, как мы заняли место наших наставников, и будут брюзжать, мол, авиация уже не та, и они были другими.
   – Ну это вряд ли, – немного подумав, продолжил разговор приятель. – Мы такими не были. Вспомни, на какую технику мы из училища приходили. Помнишь? То-то.
   – А ты вспомни, как нас тогда старики наставляли, – напомнил Палыч. – Смешно сказать, сорокалетних мы считали ровесниками мамонтов. А по сути, это самый лётчицкий возраст, когда уже много умеешь и ещё много можешь. Вспомни Ливицкого Андрея Фёдоровича. «Вы, молодые, после училища сразу на тёплый и комфортный лайнер „Ан-2“ пришли, а мы после лётной школы яйца морозили на „По-2“». Или ещё: «Вы только и ждёте, как мы окочуримся, чтобы самим на левую табуретку перепрыгнуть».
   Игорь задумался.
   – Да, я помню Фёдорыча. «Ты, пацан, неба не видел! Тебя в сложняк, и ты усрёсся!» – с улыбкой вспомнил он. – Неужели и мы уже такие древние?
   – Нет, не такие. Много-много древнее, – «успокоил» коллега.
   – Да я не про возраст, – уточнил Игорь, – я про восприятие нас молодёжью. Интересно, они догадываются, что мамонтов мы не застали?
   – Про мамонтов не скажу, но то, что кривые Жуковского мы могли узнать лично от Николая Егоровича, вполне может укладываться в их юном сознании.
   – Но как же всё быстро, – погрустнел старинный приятель.
   – Быстро, поскольку интересно, – попытался успокоить более мудрый Палыч. – Сидел бы на шлагбауме, сутки через трое, знаешь как медленно бы время до пенсии тянулось.
   – Кстати, – вдруг вспомнил что-то важное Игорь, – тебе привет. И Наташе. Из Токио. Вероника там в представительстве, оказывается, работает. У Николая в Японии неплохо дела идут. Весной в отпуск обещали приехать.
   Друзья посмотрели на перрон, где аэродромная техника однозначно обеспечивала их вылеты по расписанию. У Игоря зазвонил мобильник.
   – Всё нормально, уже на подходе, – коротко в трубку ответил он, и уже Палычу: – Второй звонил. Волнуется – полтора часа до вылета, а меня нет. Непривычно, мол.
   – Однако совсем молодёжь испортилась, – с иронией прокомментировал Палыч. – Своей предупредительностью даже побрюзжать старикам не дадут.
   Игорь засмеялся, явно переходя от ностальгического к рабочему настроению, и засобирался. До штурманской, которая теперь называется брифингом, минуты две медленным шагом. Так что и на «поговорить» со вторым пилотом времени достаточно.
   «Выходит, вовсе не в погоде всё дело», – подумал Палыч, глядя вслед уходящему другу. Игорь в лётной форме шёл через громадный зал терминала. Лётная форма и лёгкая седина добавляли его виду основательности и надёжности. Человек, занимающийся своим делом, всегда выглядит привлекательней.
   Но Палыч вдруг вспомнил совсем молодого Игоря.
   Палыч на правах свидетеля сидел за столом с молодыми. Рядом с Палычем Николай Петрович, новоиспечённый тесть Игоря, на котором даже гражданский костюм сидел как генеральский мундир, выслушивал в очередной раз упрёк от высокопоставленного друга:
   – Что же это вы этот-то ресторан выбрали? Можно же было что-то с видом на Кремль. Посолиднее, так сказать.
   – Так в этой семье теперь новый глава, а я только совещательный голос имею, – то ли жаловался, то ли оправдывался генерал.
   Застолье уже было в той стадии, когда некоторые из гостей начинали потихоньку забывать о причине мероприятия, как это очень часто бывает во время свадебных застолий.
   Игорь встал и постучал вилкой о бокал, привлекая внимание гостей. Алёна, необыкновенно красивая в простом свадебном платье, встала рядом и прижалась к мужу.
   – Дорогие гости, – громко произнёс Игорь, – мы счастливы видеть вас здесь и разделить с вами нашу радость. И благодарны вам за это. Надеемся вы порадуетесь за нас, поскольку через тридцать минут на борту теплохода, который вы можете увидеть в окнах ресторана, мы отправляемся в свадебное путешествие. Всё, что на столах, должно быть съедено и выпито. Тосты за здоровье молодых приветствуются даже в их отсутствие.
   Не дав гостям опомниться, Игорь громко крикнул: «Горько!» – и поцеловал жену.
   Когда молодые уже с палубы теплохода махали гостям, вышедшим на причал проводить их, всё тот же приятель говорил генералу:
   – Так вот как ты всё прекрасно рассчитал! Поэтому и ресторан этот выбрал.
   На что не менее других гостей удивлённый тесть с гордостью ответил:
   – В надёжные руки дочь отдал.
   А молодые стояли на палубе такие красивые, и не было ни чуточки сомнения – только счастье и радость их ждут впереди.
   Палыч глянул на часы в мобильном телефоне и набрал самый важный номер:
   – Наташа, всё по расписанию. Буду вовремя. Люблю, целую.

Палыч и Игорёк Авиаповесть в рассказах Александр Мирошниченко