Сезон кошмара

Эрик Поладов

   © Эрик Поладов, 2023

   ISBN 978-5-4490-4349-8
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

//-- *** --//

   Шрифт для обложки разработан студией «Bakoom Studio»

СЛУЧАЙНЫЙ ПАЦИЕНТ

   Порой даже после смерти пациенты не покидают больницу в надежде, что их всё ещё вылечат.

   – Итак, я решил пропустить некоторые отделения в здании, чтобы начать с того места, где происходили основные события. Я направляюсь в блок «3» – сказал австрийский журналист Ганс Вальтер, продолжая исследовать психиатрическую клинику недалеко от границы с Чехией.
   Всё здание изнутри пребывало в полуразрушенном состоянии. Штукатурка и плитка осыпались. Повсюду лежали куски битого стекла. На металлическом инвентаре просматривались обильные следы ржавчины. Вокруг всё было пропитано огромными скоплениями пыли и запахом сырости.
   Он продолжал говорить, стараясь не отдалять диктофон от губ.
   – Если верить словам гера Штуцбера, чей отец проработал здесь врачом девять лет, именно в этой части здания, где я сейчас нахожусь, учёные Третьего рейха проводили опыты над пациентами с 1938 по 1943 гг. В одном из помещений возле меня находятся медицинские инструменты. Среди них стеклянные шприцы, скальпели, молотки, нечто похожее на пилу для вскрытия черепной коробки. Возможно это применялось для трепанации черепа и лоботомии. Также мною обнаружены осколки тонкого закруглённого стекла; вероятно, фрагменты ампул для инъекций. Не исключено, что данное помещение служило складом препаратов и инструментов.
   Ганс нажал на паузу и отложил диктофон. Его руки обхватили свисающий на шее фотоаппарат. Он приступил к запечатлению на плёнку всего того, что было им обнаружено и направился в коридор, после чего переступил порог следующего помещения.
   – В соседней комнате расположен стол для проведения неких процедур над подопытными. Стол снабжён необходимыми ремнями для фиксации конечностей, головы и туловища. Рядом расположен некий прибор, который, судя по внешнему виду, подключался к электросети. Скорее всего данный аппарат был предназначен для проведения электрического тока к мозгу пациента через провода, на которых, как я вижу, закреплены электроды.
   Закончив с этим помещением, Ганс нажал на паузу, опустил диктофон в сумку, свисающую с плеча, сфотографировал всё вокруг и вышел в коридор. Он достал пачку «мальборо», закурил и подошёл ко входу в следующее помещение.
   Он включил запись и продолжил:
   – Помещение номер три. У разбитого окна находится инвалидное кресло, в центре кресло для проведения неких работ над пациентами, также оборудованное ремнями для фиксации конечностей и головы. Ах, да. Чуть не упустил из виду. Над креслом подвешен осветительный прибор с шестью лампами по кругу и одной в центре. У стены расположены шкафы стеллажного типа. Дверцы с разбитыми стеклянными окнами лежат на полу, очевидно из-за проржавевших дверных петель. Внутри на полках каких-либо предметов не наблюдается.
   Вновь Ганс нажал на паузу, сделал несколько фотографий и вернулся в коридор.
   Он стоял перед порогом очередного помещения на противоположной стороне коридора. Дверь покосилась и держалась на одной петле. Стекло в дверном окошке было разбито. Ганс заметил, как осколки этого стекла хрустнули у него под ногами. Он аккуратно переступил через порог.
   Комната оказалась относительно небольшой. Внутри были письменный стол, один стул с рабочей стороны и два с противоположной. В углу лежала опрокинутая вешалка. В метре от неё на стене висело зеркало. На потолке с прогнившего провода свисал пустой патрон.
   Ганс подошёл к столу и отодвинул стул. Он вернул сигарету в рот, зажав губами и принялся шарить по ящикам, выдвигая их один за другим. Во втором ящике он обнаружил картонную папку и без промедлений достал её. Положив её на стол, Ганс прочитал на лицевой стороне: «Проект А. Р. Программа №129. Отчёт №3». Журналист не верил своим глазам. Как на столь секретном и тщательно охраняемом объекте в годы войны могли что-то оставить. С небывалой жаждой он развязал нитки и начал знакомиться с тем, что скрывалось внутри.
   На поверхности лежали негативы фотографий. По силуэтам было трудно разобрать, что именно запечатлено на негативах. Следом шла стопка фотографий. Ганс взял первую и подставил рядом первый негатив. Содержание оказалось идентичным. Это был вскрытый череп во время операции с воткнутыми в мозг электродами. На голове отсутствовала часть костной ткани от лобной доли до теменной, включая верхушку затылочной кости. Отбросив обратно за ненадобностью негатив, Ганс стал пересматривать фотографии. На следующей были запечатлены два санитара, поддерживающие за подмышки подопытного, который, судя по швам на бритой голове, уже был прооперирован. Далее был операционный стол. На нём лежал пациент. Его веки были подняты при помощи инструментов. Рядом с глазными яблоками через орбиты проходили тонкие электроды. На остальных фотографиях был один и тот же человек. С каждой последующей фотографией Ганс делал всё более сильную затяжку от сигареты, выпуская густые клубы табачного дыма и не разжимая губ.
   Ганс удовлетворённо покивал головой и отложил фотографии в сторону.
   Дальше пошли документы. Он взял первый лист, текст которого содержал следующее:
   «Объект исследований – мужчина, 39 лет, 172 см, 75 кг. На момент начала исследований отклонений в нервной системе не выявлено. Наследственные заболевания отсутствуют. Зрение соответствует норме. Умственные способности соответствуют минимальным стандартам для зрелого возраста. Уровень психического развития удовлетворительный».
   Под текстом были указаны имя и фамилия врача с подписью: «Доктор Вернер Шварц». Ниже дата: «12.08.1940».
   На этом содержание первого листа завершилось. Ганс перевернул его лицевой стороной вниз рядом с папкой и взял следующую страницу.
   «Проведена первая операция. В ходе работы было совершено хирургическое вмешательство с целью отключения некоторых областей левого полушария, прописанных в пункте 35-S устава стратегического исследования. В результате операции получены следующие результаты: объект потерял контроль над 19 группами лицевых мышц; при попытке сжать пальцы одной руки, подобное действие непроизвольно повторяется на другой руке; двигательные функции нижних конечностей утрачены; правый глаз обездвижен, но функции визуального восприятия сохранены; за счёт статичности правого глаза спектр зрительного охвата расширен (объект способен наблюдать за двумя разными точками, ощутимо удалённых друг от друга, что делает невозможным одновременное восприятие обычными органами зрения), при этом сознательное восприятие физических параметров окружающих предметов сохранено».
   Далее имя всё того же врача и дата – «01.09.1940».
   Ганс начал стремительно перелистывать страницы. Результаты исследований были зафиксированы на 52 листах. Он небрежно сложил их рядом с папкой и принялся осматривать остальное. Под бумагами лежал конверт с надписью: «Лично в руки Фюреру». Ганс поспешно развернул бумажный сверток и обнаружил, что конверт запечатан. Его лицо остолбенело, а глаза не верили находке. Он не заметил, как его челюсти тесно сжались и фильтр сигареты уже был перекусан зубами. Ощутив болтающийся во рту кусок фильтра, Ганс выплюнул его вместе с сигаретой.
   Конверт показался ему слишком ценным для того, чтобы вот так сразу легкомысленно открывать. Это могло стать веским основанием для роста по карьерной лестнице, или можно было бы опубликовать свою книгу-расследование в другом более авторитетном издательстве. Вместе с этим, многие будут готовы отдать круглые суммы ради того, чтобы ознакомиться с самыми интимными секретами Третьего рейха, в которые так и не был посвящён даже Гитлер. Почти четыре года Ганс усердно искал информацию о месте нахождения клиники, а затем восемь километров на своём джипе преодолевал бездорожье в глухом поле, пытаясь дотошно соблюдать направление движения и не сбиться с курса. Слишком много усилий он потратил, чтобы добраться до этого места, которое так тщательно спрятано, что никому и в голову не придёт отправляться сюда, где даже спустя 60 лет в радиусе восьми километров до сих пор нет никаких признаков цивилизации.
   Знакомство с содержимым конверта Ганс отложил на потом.
   На остальных бумагах были записаны какие-то химические формулы и наименования препаратов.
   Ганс решил не терять времени и начал складывать всё обратно, после чего завязал папку и опустил её в свою сумку.
   Вдруг у Ганса возникло чувство, что кто-то дует ему в шею. Он резко обернулся, но никого не увидел.
   Наверное сквозняк – подумал Ганс.
   Он закончил с этой комнатой, сделал её снимки, взял в руку диктофон и направился к выходу, поправляя свою рабочую сумку на плече. Он прошёл мимо покрытого пылью зеркала. В зеркале мелькнула размытая полупрозрачная фигура. Ганс резко остановился и медленно приблизился к зеркалу. В нём равномерно появлялось отражение. Это было отражение Ганса. Всё как в обычном зеркале. Кроме глаз. Его зрачки… их будто не было. Он смотрел на своё отражение, но отражение, лишённое глаз, его не видело. Вместо радужной оболочки пятна насыщенного багрового оттенка. Ганс тщательно всматривался, моргнул несколько раз, протёр веки, но картина не менялась. Через пару секунд он обратил внимание, как в отражении что-то вырисовывается под нижним веком на левой стороне. Это что-то росло, или растягивалось. Вдруг из этого места резко потекла кровавая струйка. Диктофон выпал из рук Ганса и разбился, ударившись о грязную плитку. Он ощутил невыносимую колющую боль в глазах, словно кто-то вытягивает их из орбит. Он убрал руки и, превозмогая дискомфорт, снова встретился с зеркалом и заметил, что отражение немного заполнилось. А именно заполнились пустоты в орбитах черепа. Там были глаза. Глаза Ганса, покрытые многочисленными капиллярами. Боль усилилась и он снова спохватился вытирать веки. Он развернулся и проделал шаг в обратном направлении. Сделав шаг, Ганс ощутил необычный холод, который соприкоснулся не только с кожей. Прохлада добралась до самых глубин его тела. Лёгкие, желудок, сердце, мозг – всё было охвачено лёгким холодом.
   Испытав это чувство, Ганс по инерции отпрыгнул назад и отвёл ладони от лица. Перед ним предстал силуэт. У этого существа с человеческими очертаниями был вскрытый череп и… оно заговорило:
   – Доктор, меня вылечили?

ПОЛУНОЧНЫЙ ТАКСИСТ

   Паоло как обычно колесил по вечернему Риму на своём такси в поисках клиентов. Он был тридцатидвухлетним холостяком, которого вполне устраивала свободная ничем необременённая жизнь. Его мало интересовали вопросы глобализации, роста и падения курса валют, нефтяных котировок и изменения климата. Всё это располагалось в конце списка тех новостей, которые узнавал римский таксист. Он слушал радио лишь в двух случаях: когда либо крутили музыку, либо рассказывали о местных новостях. Его не притягивала та вещь, которая была в моде. Даже масштабные голливудские блокбастеры его раздражали, потому что он был большим любителем сюжетов, наполненных смыслом и лишённых показухи.
   В целом работа таксиста полностью подходила для него. Ему нравилось общаться с новыми людьми и ездить по городу в тёмное время суток, когда людей вокруг очень мало, что позволяет сполна насладиться всем великолепием светящихся колоритов Вечного города.
   На этот раз он решил оставаться у жилого дома, где высадил последнего пассажира. После трёхчасовой езды он зашёл в супермаркет, который находился на первом этаже торгового центра в двадцати метрах. Прогуливаясь между длинными стеллажами, он взял две пачки сигарет, бутылку лимонада и, проходя мимо кассы, захватил последний выпуск журнала «Дерзкий помидор». Затем он вернулся в машину, закурил сигарету и включил радио. Переключая станции, он остановился на той частоте, где не играла музыка. После этого Паоло взял в руки журнал. На обложке красовалась фотография бывшего футболиста Грациано Геррарди, которого не так давно обвинили в изнасиловании скандально известной модели и телеведущей, которую, в принципе, хотела бы изнасиловать вся мужская половина Италии. На первой странице была какая-то странная статья. Там писали следующее:
   «Добро пожаловать. Вам выпала уникальная возможность пережить по-настоящему незабываемые события. Не задавайте себе никаких вопросов, а просто следуйте указаниям. Итак, для начала внимательно послушайте то, что говорит голос рядом с вами…»
   Паоло подумал, что, должно быть, во время печати тиража допустили брак. И тогда он решил переключить своё внимание на радио:
   «В одном из районов Рима рядом с торговым центром полицейские обнаружили труп молодой женщины, которая сбросилась с балкона своей квартиры, расположенной на девятом этаже».
   Ведущий продолжил рассказывать новости, а тем временем Паоло заметил, как что-то промелькнуло в окне у пассажирского сидения. Раздался какой-то короткий притуплённый звук. Паоло вышел из автомобиля, обошёл его со стороны капота и увидел тело молодой женщины на газоне перед домом. Он поднял голову и обратил внимание, что одно из окон открыто нараспашку. И это был девятый этаж.
   Совпадение? – подумал Паоло. В этом безумном мире всё случается.
   К месту сбежались прохожие. Вскоре место было оцеплено полицейскими, из-за чего Паоло попросили убрать автомобиль. Он решил не стоять на одном месте, а поехал в наиболее оживлённые части города, где больше шансов подобрать клиента.
   Через пару кварталов он притормозил вблизи отделения банка.
   Всю дорогу по радио звучали помехи. Какую бы станцию не включал Паоло, везде исходил шум радиопомех.
   Он снова взял в руки журнал и открыл его на седьмой странице. Его внимание привлекла первая колонка:
   «В ходе недавних исследований дорожно-транспортных происшествий, проведённых в министерстве транспорта Рима, была выявлена любопытная закономерность. Согласно статистике, три аварии из четырёх проходят без последствий для здоровья водителей и пассажиров. Каждая пятая авария оборачивается получением тяжёлых травм. В каждой девятой аварии гибнет хотя бы один человек. И вот самое интересное касается гибели беременных женщин. Это происходит в одной аварии из ста, причём данный случай имеет одну особенность. Как заявили в министерстве транспорта, после обработки дополнительной информации, сопоставив время, в которое происходили аварии, было определено, что после гибели беременной женщины в какой-нибудь автоаварии проходит ровно девяносто девять аварий перед тем, как в ДТП скончается следующая женщина, находящаяся в положении».
   Конец статьи. Едва Паоло закончил читать колонку, как помехи исчезли и радио вновь заработало. Тогда он снова увеличил громкость. На станции звучал мужской голос радиоведущего:
   «А теперь уточним одну деталь, которая окажется очень к месту. В данный момент министерство транспорта опубликовало на своём сайте последние данные о ДТП. Мы подробно изучили всю информацию и обнаружили кое-что весьма интересное. – Голос радиоведущего вдруг резко изменился. Он стал каким-то весёлым и от него веяло демоническим злорадством: – С того момента, как сдохла последняя брюхатая сучка, прошло девяносто девять аварий!».
   Паоло нахмурил брови и выключил радио.
   – Псих какой-то – вслух прошептал Паоло.
   Его слегка усталый взгляд направился сквозь лобовое стекло, осматривая перекрёсток, довольно оживлённый для столь позднего часа. На поперечной полосе на светофоре загорелся зелёный. Через зебру начал движение какой-то мужчина в деловом костюме с портфелем в руке. Рядом с ним шла дама преклонного возраста с небольшой плетённой сумочкой. С обратной стороны им на встречу выдвинулась компания из пяти молодых людей. Светофор начал отсчитывать последние десять секунд, и в этот момент из круглосуточного супермаркета выходила девушка лет двадцати пяти с ребёнком пяти-шести лет. Она говорила по телефону. На подходе к бордюру она резко повернула голову в сторону, реагируя на громкий шум, возникший от рёва двигателя спорткара, за рулём которого находился очередной сопляк богатенького папочки. Девушка не прекратила движение всё ещё провожая взглядом гнавшего мажора. Мальчик вдруг притормозил и начал дёргать маму за руку, призывая вернуться на тротуар. Не отрывая телефон от уха, она посмотрела на сына, затем обернулась назад. Светофор, на который молодая мама посмотрела лишь в начале, когда лицезрела цифру «9», переключился на красный.
   – Э-Э-Э-Э-Й! – крикнул изо всех сил Паоло, выглянув в окно своего такси. – СЕНЬОРА!
   Внедорожник начал тормозить, но скорость была слишком велика. За несколько метров до зебры водитель успел изменить курс движения, слегка поработав рулём. Но этого оказалось недостаточно. Передний бампер врезал по бёдрам девушки. От полученного давления на нижнюю часть тела, её голова дёрнулась вперёд и ударилась о капот. Тормозной путь занял ещё около десяти метров. Джип прекратил движение и тело девушки резко соскользнуло с капота. Ещё один удар пришёлся на затылок, когда она приземлилась на асфальт. С диким плачем мальчишка побежал к матери. Её тело лежало без сознания в паре метров от автомобиля Паоло. Он в спешке открыл дверь и бросился к пострадавшей. Спереди и сзади её голова имела внушительные кровоточащие раны. Кто-то среди сбежавшейся толпы вызывал скорую по мобильнику.
   Через четыре минуты на место прибыла скорая помощь. Но даже моментальное появление врачей ничего не смогло бы изменить. После установления её личности к месту происшествия подъехал серебристый седан. Из него выбежал муж погибшей. Он взял сына на руки и крепко обнял. Затем он подошёл к врачу скорой помощи и потребовал показать ему тело жены. Врачи расстегнули чёрный мешок, лежавший на каталке. Вдовец опустил на землю сына, после чего наклонился к телу жены. Его крепко сжатые веки не могли остановить потоки слёз. Дрожащими руками он прикоснулся к покрытому кровью лицу жены, поглаживая ладонями по её каштановым волосам.
   А ещё Паоло обратил внимание, как левая рука вдовца трепетно гладила плоский живот девушки, к которому он затем прижался влажными губами.
   Таксист обернулся и посмотрел на свою машину, которая дарила ему сюрпризы той злополучной ночью. Нехотя Паоло медленно приближался к двери у водительского сидения. С тревогой его глаза ожидали увидеть появление автомобильного радиоприёмника. Радио по-прежнему было выключено. С каким-то нежеланием и страхом перед своей машиной он всё же сел за руль. После того как дверь закрылась, он вспомнил ещё и про журнал. Шли секунды, которые затягивались для него как часы.
   Паоло решил не стоять на месте и завёл двигатель. Его рука передвинула рычаг коробки передач. Он включил приёмник. Из колонок стала доноситься ритмичная музыка, какая встречается в программах по телевидению после того, как заканчивается реклама.
   «С возвращением. Мы продолжаем путешествие по миру ночных приключений. Но перед тем, как поразить вас очередным сюрпризом, по традиции мы проведём небольшую экскурсию по истории, чтобы ознакомить вас с интересными фактами из далёкого прошлого. Итак, начнём».
   Паоло показалось, что ничего не может быть безобиднее, чем рассказ о несущественных отрывках из истории. Но от этой мысли спокойнее ему не стало. Он обратил внимание, что на экране отсутствовала частота радиостанции.
   «Факт первый: изобретатель швейной машины Исаак Зингер имел пять жён одновременно. Факт второй: у него было пятнадцать детей. Чтобы не путаться, он назвал всех дочерей „Мэри“. Факт третий: в XVII веке средняя продолжительность жизни уроженцев английского города Нортгемтон составляла 26 лет».
   Голос ведущего резко сменился радиопомехами.
   У бордюра голосовали парень с девушкой. Обоим было не больше тридцати на вид. На парне сидели осенняя ветровка, тёмно-синие джинсы и чёрные туфли. На девушке были чёрный плащ до колен, чёрные свободные брюки и кожаные полусапожки на высоком каблуке.
   Паоло остановился. Двое пассажиров разместились на заднем сидении.
   – Здравствуйте – поочерёдно поздоровались парень с девушкой.
   – Здравствуйте, молодые люди.
   – Вивальди 47.
   Паоло погнал такси по произнесённому адресу, и чтобы не тухнуть, по привычке завёл разговор с пассажирами:
   – Вы приехали к нам откуда-то?
   – Да – ответил парень. – Великобритания. А что, так заметно, что мы не местные?
   – Я каждый день подвожу десятки людей и уже научился различать туристов от местных. Как вам Рим?
   – Всю жизнь мечтал посмотреть на Вечный город. Уже в пятый раз прилетаю сюда.
   – Приедете сюда в шестой, и я приму вас за своего.
   Они слегка рассмеялись.
   – А вы, сеньора? – спросил Паоло, глядя на девушку через зеркало заднего вида.
   – Я тут впервые. Честно говоря, я бы и не приехала, если бы муж не запланировал эту поездку. Но мне жутко понравилось всё то античное наследие, которое сохранилось в городе, а амфитеатр просто великолепен.
   – Что правда, то правда. А вы приехали в отпуск или какой-то повод?
   Отвечал парень:
   – Мои друзья живут в Риме. Пригласили, чтобы здесь отпраздновать мой день рождения.
   Эта беседа с приятными людьми отвлекла Паоло от той чертовщины, которую пришлось наблюдать. Простой разговор с рядовым пассажиром – вот чего не хватало.
   – Положи паспорта в карман. В моей сумке потом их долго искать – сказала девушка и передала паспорта мужу.
   Паоло припарковал такси перед частным домом. Клиенты рассчитались и покинули салон. После общения с очередными пассажирами и пополнения своего суточного дохода, настроение резко переменилось. Глаза Паоло с беззаботным видом смотрели на ночные улицы Вечного города, провожая проезжавшие мимо автомобили и минующие фонарные столбы.
   Через три квартала Паоло притормозил перед красным сигналом светофора. Оглядываясь по сторонам, краем глаза он заметил что-то на заднем сидении. Он посмотрел назад. На сидении остались лежать паспорта англичан.
   Загорелся зелёный и Паоло отправился огибать квартал, чтобы вернуться по адресу. Через восемь минут он притормозил перед фасадом того же самого дома. В окнах горел свет. Внутри через тени людей просматривалось много бурного движения. Паоло вышел из машины, прихватив паспорта. Из любопытства, по пути к крыльцу он заглянул в документы. Первым оказался паспорт парня. Его звали Итан Зингер. В графе место рождения был указан город «Нортгемтон».
   Зингер? Нортгемтон? – задумался Паоло.
   – Нет. Нет-нет – произнёс он на этот раз вслух, продолжая спешно листать паспорта.
   Девушку звали Мэри Зингер.
   – Твою мать! – в полный голос выдал Паоло.
   Он посмотрел на дату рождения Итана. После подсчёта времени со дня рождения, Паоло насчитал двадцать шесть. А день рождения – сегодня.
   – Сука! – выкрикнул таксист.
   Он стремительно подбежал ко входу. Кто-то не закрыл дверь до конца. Через щель доносился какой-то шум. Паоло медленно оттолкнул дверь и начал идти по коридору, стараясь делать это как можно тише. Из дальней комнаты возник громкий шум, будто что-то с грохотом упало на пол. Подойдя чуть ближе, он разглядел происходящее в спальне. Итан лежал на полу с перерезанным горлом в луже собственной крови. Ещё двое людей примерно его возраста лежали в дальней части комнаты без признаков жизни. Паоло замер, когда из комнаты с обратной стороны коридора, издавая затяжной скрип, распахнулась дверь. Оттуда, еле передвигая ноги, выходила Мэри. С невероятным трудом, еле дыша, она совершила пару шагов и облокотилась о дверь ванной в конце коридора. Дверь открылась внутрь и девушка повалилась на плитку. На белой двери остался кровавый отпечаток ладони Мэри. Издавая болезненные стоны, она беспомощно лежала на полу ванной и покашливала, пуская изо рта лёгкие багровые брызги. Следом за ней из спальни вышел человек в чёрном чулке с отверстиями для глаз и направился к ванной. В его правой руке был зажат кухонный тесак, лезвие которого окрасилось в тот же цвет, которым покрывалась плитка в ванной вокруг Мэри. Из комнаты, откуда вышла Мэри, а затем и убийца, послышался чей-то голос:
   – Добей сучку!
   Он наклонился поближе к девушке и… да, он добил её.
   К этому времени Паоло уже влетал на водительское сидение своего такси и гнал прочь, не зная куда. Где бы он ни был, чужие беды отправляются следом, чтобы Паоло присутствовал в качестве особого зрителя.
   Сердце рвалось из груди. Лёгкие работали как насос, качая воздух на пределе. Он, было, уже взял мобильник и собрался звонить в полицию. Но зловещее радио заработало. Конечно же. И этот бодрый голос ведущего:
   «Согласитесь, эта ночь уже стала для вас незабываемой. А ведь главное веселье ещё впереди…»
   Паоло рефлекторно от усиливающегося страха выключил радио. Украдкой его глаза пересеклись с журналом на пассажирском сидении. Он лежал лицевой стороной вниз. На задней обложке было написано крупным шрифтом рекламное объявление:
   «КАФЕ „УМБЕРТО“. МЫ НЕ ТОЛЬКО ДАДИМ ОТВЕТЫ НА ВСЕ ВОПРОСЫ, НО И НАКОРМИМ ДОСЫТА».
   Ниже был указан адрес, по которому Паоло продолжил свой маршрут.
   Через семнадцать минут его такси уже стояло на парковке перед кафе, на вывеске которого светилась надпись «УМБЕРТО». Он зашёл внутрь. В заведении находилось около десятка посетителей. Паоло занял столик в углу. Он пристально оглянул это место. Он словно выискивал того, кто решил весьма оригинальным способом приукрасить его рутинные рабочие дни, которые приходились на ночное время.
   Буквально сразу же к нему подошла молоденькая официантка в рабочей форме в виде клетчатой рубашки и чёрного фартука от пояса до колен.
   – Добро пожаловать в наше кафе. Что желаете?
   Таксист неуклюже осмотрел личико улыбающейся девушки.
   – Я… а что бы вы посоветовали?
   – Ну, чаще всего у нас берут пиццу с беконом и мацареллой. Но я бы рекомендовала рулет, фаршированный белым мясом курицы в томатном соусе. Такое блюдо делают только здесь. Его заказывают не так часто, потому что никто про него толком не знает. Но, поверьте, оно того стоит.
   Большую часть из сказанного Паоло прослушал. Он запомнил только то, что было до слов «рулет с курицей». Лишь после того, как голос официантки прервался, он ответил вялым тоном:
   – Тогда рулет с курицей и чашку кофе.
   – Что желаете на десерт?
   Заторможено Паоло вымолвил:
   – На ваше усмотрение.
   – Как скажете.
   Официантка написала в блокноте «банановый тирамису», вежливо посмотрела на Паоло и удалилась.
   Напряжённый взгляд таксиста не выявил ничего подозрительного в зале. Тогда он принялся осматривать стол, на котором находились соль, кетчуп, горчица, зубочистки, стаканчик с пакетиками сахара, салфетки и четыре коврика, по одному с каждой стороны. Паоло подобрал тот коврик, что лежал перед ним. На оборотной стороне была надпись: «У НАС ИМЕЕТСЯ КОМФОРТНЫЙ ТУАЛЕТ ДЛЯ ПОСЕТИТЕЛЕЙ».
   Был это совет или пометка, Паоло не задумывался. Он проследовал в мужскую комнату. Он неторопливо миновал четыре кабинки и встал перед крайним писсуаром. Спустя полминуты он подошёл к умывальнику. Рядом с ним у соседней раковины пристроился пожилой мужчина лет семидесяти в белой рубашке, увеличительных очках, плетённой шляпе и чёрных брюках. Он передвигался довольно медленно, что лишний раз подчёркивало его преклонный возраст.
   Паоло лишь на мгновение взглянул на отражение старика в зеркале и снова опустил глаза на поток воды из крана.
   – Что, неспокойная ночка? – вдруг спросил старик.
   В замешательстве Паоло не рискнул раскрывать подробности окружающих обстоятельств. Ему показалось наиболее оптимальным сказать что-нибудь нейтральное, применимое к любому человеку в подобной обстановке:
   – А у кого сейчас они спокойные?
   – Но мало кому приходится иметь дело с кровью.
   Паоло замер, сцепив руки под напором воды.
   – Кто ты?
   – Во всяком случае, я не стукач, чтобы бежать в полицию, и не гуманист, чтобы переживать из-за жестокости в отношении незнакомых мне людей.
   Затем старик закрыл кран, немного выправил осанку, пытаясь противиться своему сколиозу и посмотрел на профиль Паоло, который всё также держался в одной окаменелой позе, и сказал:
   – Я просто немощный старик, который хочет спокойно прожить остаток своей никчёмной жизни. Так что я не тот, из-за кого стоит беспокоится. Мой мочевой пузырь хуже будильника, и я просыпаюсь по пять раз за ночь, а это уже большая проблема, и я бы не хотел, чтобы у меня таких проблем было ещё больше.
   – Если ты просто старик, откуда знаешь про кровь? На моих руках её точно нет. Я ни к кому не прикасался.
   Старик тронулся в направлении выхода, а напоследок сказал:
   – На локте пятно.
   Паоло оглянул свою кремовую футболку с длинными закатанными рукавами. На локте был небольшой след крови в виде какого-то символа с почти ровными краями. Рассмотрев его подробнее, Паоло уловил сходство пятна с буквой «G». Ему пришлось закатать рукава чуть выше, чтобы скрыть пятно.
   К возвращению на столе уже находилась чашка горячего кофе. За время отсутствия у соседнего столика расположились две женщины средних лет. На сумочке одной красовался символ в виде буквы «G». Через пару минут хозяйка примечательной сумочки удалилась в женскую комнату. Пока другая посетительница с головой была погружена в свой телефон, Паоло осторожно снял сумку со спинки стула. Рыская под столом, таксисту удалась обнаружить внутри косметичку, два флакона духов, влажные салфетки, кошелёк, телефон, автомобильные ключи, каталог косметики, газовый баллончик, много всякого барахла, который создавал иллюзию бездонной пропасти, в которой может затеряться целая вселенная. Паоло присмотрел то, что выглядело наиболее подозрительным – блокнот с записями.
   Он аккуратно вернул сумку на спинку стула, после чего стал пристально изучать содержимое блокнота. Внутри были записи с каким-то расписанием, рецепты блюд, адреса с именами, пометки по дням недели. Чего только не было. И ничего, что выходило бы за рамки обыденности.
   Через несколько минут к столу подошла официантка. Она опустила с подноса тарелку с куриным рулетом и ещё одну с банановым тирамису.
   – Я извиняюсь, – робко обратился к официантке таксист, – а может наконец скажете, где он?
   Брови девушки нахмурились.
   – Простите?
   – Ну, хорошо – более уверенно продолжил говорить Паоло. – Может быть, это она. Извините, если я ошибся.
   Озадаченный вид девушки лишь усилился.
   – Я не понимаю вас.
   – Ну хорошо – в голосе Паоло зазвучала лёгкая нотка злости от того, что после всего произошедшего, над ним смеют так нелепо издеваться. – Тогда что это?
   Таксист подобрал салфетку и показал официантке оборотную сторону с надписью: «У НАС ИМЕЕТСЯ КОМФОРТНЫЙ ТУАЛЕТ ДЛЯ ПОСЕТИТЕЛЕЙ».
   Он смело всматривался в лицо девушки, ожидая хоть какого-нибудь сдвига в их разговоре. Она промедлила несколько секунд и вымолвила, сморщившись:
   – Да, я знаю. Это выглядит тупо. Но наш шеф считает эту надпись чем-то вроде визитной карточки заведения. Хотя мало кому это понравилось. По крайней мере, если что-то и стоит писать на обороте, то точно уж не про уборную.
   Таксист в ярости подобрал вторую салфетку со стола, затем третью. Все содержали на обороте одну общую надпись. После этого невольно мельком Паоло взглянул на экран телевизора, где крутили рекламу одежды известного бренда. Видеоролик презентовал новую видоизменённую эмблему фирмы «Gucci». Буква «G», такая же, как на сумке у той дамочки, что вернулась из женской комнаты.
   Опустив руки (как в фигуральном смысле, так и в буквальном), он откинулся на спинку стула, а затем столь же досадно и неохотно произнёс:
   – Извините.
   Прикрывшись подносом, официантка с подозрением взглянула на клиента.
   – Да ничего.
   Она постепенно отвела от столика дёрганный взгляд, развернулась и ушла.
   Паоло так и не притронулся к еде. Он подозвал к себе первую попавшуюся официантку, которая обслуживала один из соседних столиков. Он попросил счёт, рассчитался и покинул кафе.
   Он приближался к парковке, но его не посетило чувство, что где-то на ней стоит его автомобиль. У него не было желания садиться в машину. Но даже за пределами её салона его достали и поиздевались.
   Возможно, всё это всего лишь на всего чья-то игра, и чтобы всё прекратить, нужно просто доиграть до конца.
   Может стоит пройтись пешком и подождать, когда сработает будильник. Тогда ворота в мир иллюзий, полных кошмаров, закроются.
   Он подошёл к такси, достал с заднего сидения свою ветровку и закрыл дверь, направляясь к тротуару.
   В этот момент на ближайшем перекрёстке началась какая-то шумиха. Полицейские перекрыли въезд. Всех водителей и пешеходов разворачивали обратно. Мимо парковки проехали две кареты скорой помощи, а следом автомобиль со спецназом. Вскоре подтянулись автомобили с нескольких новостных телеканалов.
   В обратном направлении по дороге проехал автобус. На кузове была большая надпись, что-то из разряда социальной рекламы: «НАША СУДЬБА В КАЖДОМ УГОЛКЕ ВСЕЛЕННОЙ».
   Отказы не принимаются.
   Паоло занял место за рулём. Его палец прижался к кнопке на панели. Эта кнопка для него выглядела, как рубильник для запуска радиовещания прямиком из ада. А этот весёлый голос говорил так весело и бодро, будто жестокость и насилие забавляют его.
   «Многие люди уверены в том, что если не совершать весомых отклонений от своих запланированных дел, то количество опасных ситуаций можно свести к ничтожным значениям. Но согласитесь, какая жизнь без сюрпризов. Риск и адреналин как ни что иное заставляют в полной мере ощутить весь вкус жизни. Только тогда мы начинаем ценить жизнь по-настоящему. Однако стоит превратить свои будни в рутинную чушь, как тут же теряется весь интерес к окружающему миру. И поэтому, только сегодня, от нашей радиостанции, специально для вас мы приготовили невероятный сюрприз, который сделает незабываемым каждое прожитое мгновение. Итак, внимание – мы сообщаем о том, что прямо сейчас, в эти минуты, к нашей Земле приближается метеорит, масса которого составляет чуть менее восьми процентов от массы Земли».
   – ТЫ КОНЧЕНАЯ МРАЗЬ! УБЛЮДОК!
   В ярости Паоло вырвал аппарат из панели своего такси, открыл дверь, сделал пару шагов и выкинул его на дорогу. Он хлопнул дверью и постукивал руками по кузову, выкрикивая всю нецензурщину, какая только приходила на ум.
   А тем временем зловещее радио на асфальте продолжало своё вещание:
   «А сейчас вынужден сообщить о том, что время нашего эфира подошло к концу. Надеемся, что вы интересно провели время, слушая нашу радиостанцию и вам не пришлось скучать. До скорых встреч. Пока-пока».

СОМНИТЕЛЬНАЯ ИЛЛЮЗИЯ

   Невыносимая духота и солнце вдруг куда-то подевались. Его кожа местами покрывалась тонкой коркой льда. Какой-то шум доносился издалека. Что могло бы так сильно дребезжать. Как будто звук работающего мотора. Это нечто приближалось. Морган спешно бежал к заснеженной горе, которая выросла на месте тёплого тропического берега. Шум мотора становился всё сильнее. Оно было уже совсем рядом. Разразился дикий и зловещий смех, и звук, напоминающий скрежет метала, такой затяжной и разрывающий слух.
   Морган отчаянно прорывался сквозь полуметровые снежные сугробы. Гора была уже совсем близко, но сугробы тормозили его ход. На нём были тонкие брюки и хлопчатобумажная футболка. Кожа покрылась мурашками от коченеющего холода. Куда подевался тропический остров? Почему жара сменилась арктическим морозом? Это не походило на галлюцинацию, ибо одежда на нём оставалась неизменной.
   Работающий двигатель чего-то неизвестного уже громко ревел. На чём бы не передвигалось это существо, оно было близко. Хохот вызывал у Моргана чудовищную дрожь, которая не позволяла хоть на секунду оглянуться.
   В горе стала вырисовываться вертикальная полоса, нечто похожее на пещеру. Он прыгнул в ледяную щель. Смех стал ещё громче и отвратительнее. Преследователь задел спину Моргана, вонзив лезвие чуть левее от позвоночника.
   Сердце забилось сильнее. Каждое усилие меркло ещё до того, как Морган собирался закричать. Ему казалось, что вот-вот он издаст громкий крик, как вдруг…
   Морган проснулся. Часы показывали 2:42. Его лёгкие работали полным ходом. Сердце едва ли не разрывалось от сумасшедшего пульса. Проклятый обогреватель вышел из строя. Прибор гудел, но тёплый воздух сменился холодным. Южный полюс был беспощаден. Никакое оборудование не может справиться с минусовой температурой. Теперь на этой научно-исследовательской станции без одежды становится холоднее, чем если находиться в одежде, но снаружи.
   Морган встал с постели, подошёл к шкафу, откуда достал тепловентилятор. Он включил прибор и хотел наклониться, чтобы ощутить тёплый поток воздуха, но его внимание привлекло красное пятно на простыне. Морган прикоснулся пальцем. Пятно было ещё свежее. По запаху похоже на…
   Опять этот шум работающего мотора. Проклятый холодильник. И тут последовал смех.
   Морган обернулся. За ним стояла фигура в средневековых рыцарских доспехах. Кожа на лице имела отвратительный вид, словно это был труп, который ещё не успел до конца разложиться. Его рука охватывала меч, наконечник которого слегка запачкался чьей-то кровью. Затем последовал грубый голос, как на замедленной магнитофонной плёнке:
   – Куда же ты так быстро.

ВОСХОЖДЕНИЕ В ЭНИГМУ

   Легкие словно покрывались льдом, когда Рафаэль Лопес пытался совершить очередной вздох, чтобы ещё немного приблизиться к этой чертовой вершине. Он продал свой бизнес, оставил всё имущество, которое не удалось реализовать и высушил банковский счёт, пожертвовав своим состоянием ради экспедиции в Альпы.
   Уже больше семи лет Рафаэлю не дают покоя слухи, которые ходят о территории в центральной части Альпийского хребта. Сначала на горе Симилаун нашли труп человека, который погиб в 3 300 году до н. э. При нём был медный топор. Это любопытно хотя бы по той причине, что медь появилась в Европе лишь через 500 лет после его смерти. В его теле нашли наконечник стрелы, возраст которой 7 000 лет. У него были ещё несколько инструментов: каменный скребок, возраст которого – 2 000 000 лет; кремниевый нож – 10 000 лет.
   Спустя тридцать лет кто-то из туристов вернулся из здешних мест в отель и обнаружил, что в одном зубе у него посыпалась пломба. Он убеждал стоматолога, что верхняя челюсть у него была абсолютно здорова. Разумеется, дантист ему не поверил, так как внутри располагалась штифтовая культевая вкладка, сделанная из вещества, отсутствующего в периодической таблице, и оно значительно превышает по своей прочности даже титан.
   Прошло ещё немного времени и в эту часть Альп направили вертолёт спасательной службы на поиски потерявшихся австрийских студентов из медицинского института в Вене. Они вернулись домой через четыре года и рассказали своим семьям о незабываемой трёхчасовой прогулке. По их словам, в Альпах они наткнулись на группу канадских туристов, с которыми приятно пообщались и обменялись номерами телефонов. Позднее инспектор полиции из Лозанны связался с коллегами в Торонто и запросил данные о канадцах, которых встретили австрийцы. Оказалось, что все перечисленные граждане Канады были мертвы уже более тридцати лет.
   Сразу по прибытии в Монако Рафаэль стал набирать группу альпинистов для восхождения в горы. Долгие пять недель он ездил по Франции, Австрии, Швейцарии, Италии и Германии, чтобы найти профессиональных альпинистов и проводников для похода в горы. Несмотря на астрономические суммы, которые он предлагал за работу скалолазам, соглашался каждый двадцатый. Как только Рафаэль называл цель экспедиции, все тут же отказывались слушать его дальше. Единицы были готовы рискнуть ради лишних нулей на своём банковском счёте.
   Одержимому Рафаэлю Лопесу удалось набрать команду из шести человек. Все они были первоклассными скалолазами с опытом и отлично мотивированы.
   В ночь накануне экспедиции в дверь гостиничного номера кто-то постучал. Одетый в спортивные штаны и футболку, с небритой на протяжении двух недель щетиной, Рафаэль подошёл к двери. Перед тем как открыть дверь, он почесал шрам на лице, который чесался с того момента, как в армии во время тренировок лезвие боевого ножа по неосторожности прошлось по щеке, начиная от брови, через скулы и до края нижней челюсти. Шрам имел причудливое очертание. У брови отпечаток был широкий, а по мере продвижения к нижней части лица след от пореза становился всё уже. Таким образом, след был похож на длинный кол или гвоздь без шляпки.
   Рафаэль открыл дверь. На пороге стоял незнакомец лет сорока.
   – Здравствуйте. Прошу извинить меня за столь поздний визит. Это вы набираете людей для похода в Альпы?
   – Именно – ответил Рафаэль, с интересом посмотрев на незнакомца.
   – Меня зовут Генри – сказал мужчина за порогом. – У меня есть приличный опыт в скалолазании; я принимал участие в спасательных экспедициях; я прекрасно знаю всю восточную половину хребта. Если вам ещё нужны люди…
   Указав рукой вглубь номера, Рафаэль пригласил альпиниста:
   – Прошу.
   Они присели на креслах по разные стороны от журнального столика.
   – Откуда вы? – спросил Рафаэль, после чего громко покашлял.
   – Мюнхен. А вы?
   – Буэнос-Айрес.
   – Ох-ты. Вы перелетели океан ради такой авантюры. Надо сказать, я восхищён вашей смелостью. Наверное, после знойной Аргентины здесь неуютно?
   – Терпимо – с улыбкой ответил Рафаэль. – Не желаете чего-нибудь?
   – Спасибо. Не стоит.
   Рафаэль приступил к делу.
   – Вас известили об условиях, оплате и цели экспедиции?
   – Да. Меня всё устраивает. Вот только… – глаза Генри бегали по сторонам. – Я совершал десятки восхождений в Альпы и мне доводилось видеть такие вещи, о которых до сих пор приходится молчать, потому что иначе мне прямая дорога в палату со смирительной рубашкой. А вы, насколько я могу судить, намерены отправиться не в любую часть горного хребта, а в конкретные точки. Я дико извиняюсь, но вы не могли бы рассказать, что вас заставляет отправляться именно в эти районы хребта? Просто я смотрю на вас и понимаю, что это далеко не туристическая прогулка. Вы поставили какую-то весомую цель. Не так ли?
   – На нашей планете есть нечто большее, чем обыденные мечты простого смертного. Но проблема в том, что всё это хорошенько спрятано в таких местах, куда добраться непросто. Вот, например, русские обосновали в Антарктиде станцию и начали бурить скважину. Они практически доказали теорию полой Земли. Скважина, которую они пробурили, была достаточно глубокой и почти достигла обратной поверхности Земли. Но они остановились в считанных метрах от цели, так как побоялись выпустить наружу опасные для человеческого организма вирусы или какие-нибудь бактерии. А недавно прошёл слух о том, что британские инженеры собрали уникальное оборудование – своего рода МРТ, только для изучения больших объектов. Так вот, говорят учёные из какого-то университета просканировали некоторые пирамиды в Гизе и почву под ними. На снимках под пирамидами обнаружили что-то похожее на некий механизм. Сразу возникла теория о том, что пирамиды неспроста построили в одном из самых жарких регионов Земли. Это – как накопители энергии, а то, что нашли под пирамидами, что-то в роде вместилища энергии. Сторонники теории иноземного происхождения пирамид получили весомое подтверждение своим догадкам. Начали говорить, что представители инопланетного разума, создавшие пирамиды, сделали их для того, чтобы во время своего второго прибытия иметь возможность извлечь энергию, произведя тем самым мощный взрыв, который накроет всю площадь земного шара. Таким образом им удастся очистить Землю от её обитателей, если их не устроит то состояние, до которого люди довели Землю. То, что находится под пирамидами – как ядерная бомба, которая скапливала энергию тысячелетиями. Многие из таких старинных объектов, как пирамиды в Гизе, охраняются разного рода фондами по защите культурного наследия. Но вся эта благотворительность обычная маскировка. На деле такие организации присваивают контроль над объектами неизвестного происхождения только для того, чтобы извлечь оттуда зашифрованную информацию, получить доступ к бесценным артефактам и знаниям, которые настолько специфичные и ценные, что их расшифровка и применение возможно скорее даже с помощью не науки, а оккультизма. Такие места – настоящий клад, о котором мечтали все алхимики и жрецы.
   Интерес Генри к рассказу Рафаэля рос, и это было написано на его лице.
   – Эти «благотворители» ещё не добрались до Альпийских гор. Так что сейчас самое время. Если я дойду до тех мест, где происходят все эти необъяснимые вещи, то возможно, я получу доступ к чему-то неземному. Нет ничего лучше, чем быть посвящённым в то, что лежит за пределами человеческих возможностей и технического прогресса. А судя по тому, что писали про останки найденной мумии и австрийских студентов, именно такого рода вещи и должны находиться там. Даже если я не вернусь из Альп, всё равно я не стану ни о чём жалеть. Если мне удастся увидеть своими глазами что-то невообразимое хотя бы за доли секунды до того как я умру, значит оно того стоило. Кто-то видит перед смертью больничную койку, кто-то – дуло пистолета, а я хочу увидеть нечто неземное.
   После недолгого безмолвия Рафаэль обратился к немцу, а перед этим снова прокашлялся. На этот раз кашель затянулся.
   – А теперь, не могли бы вы рассказать, о чём вам приходится молчать?
   – Было всего два случая. В первый раз во время похода я откололся от общей группы и заблудился. Это было странно. Ведь я не мог заблудиться в той части хребта, где уже приходилось совершать шесть восхождений. Но я потерялся. – Зрачки Рафаэля выглядели так, словно это были глаза одержимого. – Создавалось впечатление, будто пространство вокруг меня деформировалось. Я преодолевал незнакомые мне возвышенности на горе, а закат близился слишком стремительно. Часы показывали три дня, а солнце наполовину было уже за горизонтом. На следующее утро я проснулся и забрался чуть выше, чтобы лучше осмотреть участок, по которому пришлось проходить. Я осмотрел и убедился, что всё это было липа. Рельеф стал прежним. А четыре года назад я начал восхождение на Симилаун. – Услышав название горы, Рафаэль задёргался. – Да-да. Та гора, где нашли мумию. Мне было любопытно рассмотреть место, где обнаружили тело, вот и рванул туда. Я почти дошёл, но где-то за полкилометра до точки я наткнулся на разлом, который вовремя не заметил. Не знаю сколько мне пришлось пролететь, потому что после падения я отключился и последние мгновения почти не помню. Когда же я очнулся, мою левую руку кто-то крепко сжимал. Незнакомец стоял спиной ко мне. На нём был какой-то дряхлый плащ. Он придавил ногой моё туловище так, что я даже дёрнуться не мог, а потом я ощутил, как он что-то приставил к моей руке. Он обжигал её, а когда отпустил и убрал ногу, я попробовал свалить его. Собственно, он и упал, но на меня. Я увидел его лицо. Эта тварь не была человеком. От человека был только силуэт. От такого страха я забыл про боль и смотрел на это существо, как парализованный. Оно начало тихо уходить. А когда оно исчезло, тело снова стало слушаться меня. Ничего кроме боли я не замечал. Когда она притихла, я обратил внимание, что эта тварь не просто обожгла мою кожу. Обжиг был в виде каких-то символов. Двенадцать иероглифов. Я переписал их на бумагу и показал лингвистам из института в Берлине. Ни один из них не заметил сходства хоть с каким-нибудь из земных языков.
   – А… – раскрыл рот Рафаэль.
   Этого одного звука из уст аргентинца хватило, чтобы Генри уловил смысл. Он закатал левый рукав и показал внутреннюю сторону предплечья. Рафаэль, как зомбированный, рассматривал очертания шрама. Двенадцать иероглифов были выстроены в ряд, обрамлённые прямоугольной рамкой, которую оставило жгучее покрытие.
   – Вы не станете возражать? – спросил Рафаэль, потянувшись к руке немца.
   Он прикоснулся и всячески теребил кожу, убеждаясь в том, что это не липа. Шрам действительно выглядел очень давним. Аргентинец сфотографировал шрам и сохранил изображение, чтобы у него была возможность изучить его, если он сумеет вернуться из Альп.
   В составе восьми человек они прибыли на вертолёте к подножию горы Симилаун в девять утра.
   Первые два дня восхождение не приносило забот участникам экспедиции, впрочем, как и результатов. Рафаэля это нисколько не огорчило. Соседние территории Альпийского хребта также входили в его маршрут.
   На пятый день группа сделала привал на высоте почти в тысячу восемьсот метров над уровнем моря. Погода стояла спокойная. Ночь прошла тихо. Утром все начали собираться. Группа была почти готова, и лишь Стэнли Ингс так и не показался. Его палатка с изображением орла на фоне цветов национального флага США оставалась нетронутой. Прессуя ботинками хрустящий альпийский снег, Луиджи подошёл к брезентовым покоям американского скалолаза. Он поднял бегунок и раздвинул две половинки молнии с брезентовым покрытием. Стэн крепко спал и никак не реагировал на голос итальянца. Он не пошевельнулся и после того, как Луиджи подёргал его за плечо. Он убрал одеяло и сморщил лицо изо всех сил. Спина Стэна была вся бледная. Луиджи медленно перевернул тело, а затем резко убрал руку от трупа, чтобы прикрыть рот, через который, казалось, вот-вот покинет живот всё, что было съедено на завтрак. Луиджи на четвереньках стремительно выползал из палатки. Желудок всё-таки не сдержал завтрак. Рафаэль одним из первых подбежал к палатке Ингза. Его лицо не выглядело так выразительно и многословно, как у пяти остальных, собравшихся у него за спиной. Аргентинец смотрел с какой-то сдержанностью, будто он как раз и ожидал увидеть в этих местах нечто подобное. Кожа на лице Стэна была содрана, в буквальном смысле, аккуратно, в форме идеального овала, через виски, над бровями и переносицей, и до самого подбородка. Вместо кожи была только засохшая полузамёрзшая окровавленная плоть. Идеальные контуры ранения нарушили лишь несколько расплющенных кровавых пятен на правом краю. Но самым пугающим в этой картине было то, что глаза остались нетронутыми. Они были лишены век, и поэтому постоянно куда-то смотрели, и хуже всего, если этот взгляд застывал на ком-то из альпинистов.
   Рафаэль в какой-то степени был доволен той картиной, которая предстала перед ним. Что бы это ни было, оно здесь, и теперь Рафаэль понимал, что он идёт правильным курсом.
   Закрыв палатку, он вновь почесал свой шрам в виде кола, поднялся с колен и в очередной раз рассказал участникам похода об условиях сделки. Он напомнил о двадцати миллионах долларов в качестве оплаты за их услуги, из которых десять уже было выплачено авансом. А также Рафаэль напомнил о главном условии – он не несёт ответственности за их здоровье и жизни. Он рассказывал об этом столь же сдержанно, как и рассматривал освежевлённый лик Стэна.
   Никто не имел возражений.
   Восхождение продолжилось на той же самой горе. Рафаэль нашёл следы изведанного, что указывало на правильный курс, которого придерживались альпинисты.
   Через пять часов настало время очередного привала. На обед все ели консервы из тушёных креветок. Все кроме Луиджи. Его организм всё ещё не смог справиться с последствиями отгрузки завтрака.
   – Эй, не подождёте меня. Я отойду ненадолго – сказал Франсуа Гамон.
   Приняв всеобщее молчание за знак согласия, Франсуа тронулся.
   – Стой – прозвучал голос Рафаэля, который уже стоял с рюкзаком на спине, собравшись раньше остальных. Он несколько раз прокашлял, затем твёрдо указал пальцем на рюкзак, который Франсуа готовился одеть на плечи и сказал приказным тоном: – Положи рюкзак.
   Франсуа опустил собранное снаряжение на снег.
   – А теперь можешь идти – добавил Рафаэль и снова почесал шрам.
   Шли минуты. Позади остались полчаса, а француз не торопился возвращаться. За ним отправился Луиджи. После случившегося с Ингзом, Анна не захотела отпускать мужа одного и отправилась вместе с ним.
   Прошло ещё десять минут.
   Терпение Рафаэля иссякало. Он отправился по следам Анны и Луиджи, а остальных попросил оставаться на месте.
   Силуэт Лопеса исчез за снежным горизонтом небольшой возвышенности на горе.

   – Эй, может, того? – промямлил Руди, ткнув локтем сидящего рядом Оливера.
   – Да, не знаю. Он же заплатит нам ещё столько же, если доделаем работу.
   Полушёпотом Руди ответил:
   – Я открою тебе страшный секрет – трупам чеки не выписывают.
   После недолгих сомнений Оливер согласился на предложение.
   – Генри? – окликнул немца Руди. – Подойди.
   Генри осматривал альпийские просторы в двадцати метрах от Руди и Оливера. Услышав голос Руди, он развернулся и направился к двум австрийцам.
   – У нас есть к тебе дело.
   – Я весь внимания.
   Обеспокоенный взгляд Руди уткнулся в лицо Оливера, затем снова направился на немца.
   – В общем, ни для кого из нас не секрет, что здесь ищет латинос, и мы все знаем, чем это закончится. А судя по тому, что Франсуа уже долго не возвращается, и той же дорогой отправились итальянцы, они уже на обратном пути. Поэтому мы с Оливером хотим предложить вернуться с нами к подножию, доберёмся до какой-нибудь деревеньки, а там…
   Ответ Генри последовал сразу:
   – Не думаю, что Франсуа решил сбежать. Без снаряжения далеко не уйдёшь. До подножия больше двух тысяч метров. Ведь мы знаем, зачем сюда приехал латинос. Так что, я не думаю, что Франсуа успел повернуть назад.
   – Тогда это ещё более веский повод убраться отсюда.
   – Мои слова это всего лишь догадка. Будем ждать и узнаем, что произошло на самом деле.
   – Пойми, Генри, мы подохнем, и тогда не успеем потратить даже то, что уже получили.
   Генри с подозрением посмотрел на двух австрийцев, один из которых активно уговаривал его нарушить условия договора, а другой послушно молчал.
   – Мне помнится, Лопес сразу обрисовал условия каждому из нас. Он ясно сказал, что никому не платит шальных денег. Плата огромная, и риск соответствующий. Если вас что-то не устраивает, то надо было отказываться от этой работы. Но раз уж согласились, то выполняйте свою часть сделки. Он своё слово сдержал. Теперь наша очередь.
   – Так, послушай – вдруг заговорил Оливер тихим тоном, но с вполне уверенными жестами. – Если хочешь, оставайся, а мы поворачиваем.
   Ни секунды не раздумывая, Руди добавил:
   – Поддерживаю. А ты решай сам, Генри. Я бы на твоём месте не стал тратить время впустую.
   Они развернулись и медленно тронулись вниз по склону.
   Не успели они пройти нескольких метров, как раздался щелчок. Повернувшись лицом к Генри, Оливер импульсивно задрал руки, а Руди замер. В руке Генри был зажат пистолет. Держа под дулом своих коллег, Генри обратился к одному из них:
   – Да, Руди. Я решу. Решу за всех. И вот моё решение – мы остаёмся на месте и ждём Лопеса.
   – Ты умом тронулся – возмутился Руди. – Ты это серьёзно?
   – Да – последовал раздражённый ответ немца. – Я серьёзно, Руди. Вы как алчные свиньи, взяли деньги и плюнули на свою часть сделки. Мы получили аванс, и теперь должны его отработать.

   Рафаэль шёл по следам и после трёхсот метров наткнулся на идеально гладкую кристально-голубую ледяную стену. Следы Франсуа, Луиджи и Анны обрывались прямо перед стеной. Теряясь в догадках, Рафаэль ходил от одного края стены к другому.
   Ну не взлетели же они и в самом деле – подумал он.
   По мере того, как увеличивалась высота восхождения, шрам беспокоил Рафаэля всё чаще, и кашель усиливался. Он облокотился одной рукой о ледяную стену, и голова наклонилась, когда кашель стал удушать его.
   Когда кашель немного притих, Рафаэль выпрямился. Его глаза ещё долго осматривали стену в упор, пока он не начал пятиться назад. Отойдя от стены на пятнадцать метров, он заметил подозрительные пятна на уровне двух-трёх метров с аккуратными контурами. Он подобрался ближе и начал рассматривать очертания более подробно. Он всматривался в каждый фрагмент загадочных фигур, что прятались по ту сторону льда. В ходе долгого знакомства с глыбой, Рафаэль разглядел знакомые лики. Ни Франсуа, ни Луиджи, ни Анна уже не в состоянии сопровождать аргентинца. Их тела заключила в крепкие объятия громадная льдина. Их сердца остановились, а лица замерли, выражая в себе вечный испуг перед неземным кошмаром.
   Лицо Рафаэля заполнилось выразительным удовлетворением. Шумиха в прессе – не пустые сплетни. Теперь он видит всё своими глазами. Осталось только найти то, что он ищет. Оно где-то рядом. Это в очередной раз дало Рафаэлю знать, что он по-прежнему идёт правильным курсом. Нужно было продолжать восхождение.
   – Да что тебе надо – проворчал Рафаэль, вновь почёсывая шрам строго вдоль линии.
   Он вернулся назад. Перед ним лежали трупы Генри, Руди и Оливера. У всех было по одному отверстию в переносице. Перед телом Генри лежал пистолет. Рафаэль поспешил к стволу. Он проверил магазин. В нём находилось 11 патронов из 12 возможных. Одна пуля и три отверстия.
   – ПОЧЕМУ ТЫ ИЗБЕГАЕШЬ МЕНЯ!? – закричал во всё горло Рафаэль. Он безнадёжно рухнул на колени. Отчаяние достигло своего пика. Его покрытые слезами глаза смотрели в небо, словно пытаясь найти там ответ, будто там находился тот, кто не желал встречи с одержимым аргентинцем, смотрел на него сверху и смеялся, наблюдая за результатами своего издевательства.
   Близился вечер. Рафаэль сделал привал, чтобы оценить содержимое своего рюкзака, который он уже не в силах тащить на себе, когда высота стала слишком огромной и дышать уже неимоверно тяжело. Среди всего груза помимо еды он оставил два баллончика с кислородом, фонарь с запасными батареями, газовый баллончик и кусок фольги два на два. Всё остальное он оставил лежать на снегу. Палатка, спальный мешок, одеяло, портативный компьютер, бинокль и прочий хлам, который стал бесполезным.
   Теперь уже облегчённый рюкзак вновь повис на его спине. Следующей тропой к вершине стал очередной крутой подъём. Его руки задвигались из последних сил, вонзая ледорубы в гору. Последние метры на пути к вершине давались особенно тяжело. Дикий мороз. Холод добавлял воющий ветер. Ещё и шрам не давал покоя. Зуд усиливался. И этот проклятый кашель. При каждом вздохе лёгкие изнутри словно трескались.
   Третий день одинокого восхождения на исходе. Последний баллон с кислородом иссяк. Крутые подъёмы завершились. Ещё совсем немного и гора покорится альпинисту-любителю.
   – Не смей уходить – в приказном тоне сказал Рафаэль, когда перед ним возникла фигура человека, сидевшего спиной к нему на коленях, облачённого в дряхлую мантию с капюшоном. Оно что-то шептало на незнакомом языке.
   А Рафаэль тем временем продолжал обессиленными шагами подходить к незнакомцу, чей тёмный плащ освещала лишь восходившая на горизонте луна.
   – Я слишком многим пожертвовал. Я ждал этой встречи и отдал всё, что у меня было. Так что не смей сбегать.
   Его ноги наполнились свинцом и земля превратилась в мощный магнит, который заставил его опуститься на колени. Он сорвал с лица маску и капюшон, желая лучше рассмотреть силуэт и дотянуться наконец до зудящего шрама. Дышать стало невыносимо тяжело. Лёгкие уже были простужены до самого основания.
   Жизнь покидала его. Но её не отнимали. Его тело основательно промёрзло. Дыхательные пути стали проводником холода, который убивал Рафаэля изнутри. Не выявленная вовремя пневмония дала осложнения. С каждым вздохом изо рта извлекался отчётливый хрип, и сам Рафаэль уже чувствовал, как изнутри хрипели его лёгкие.
   Из последних сил, слабым едва слышимым голосом, с полуоткрытыми глазами он произнёс:
   – Умоляю, повернись.
   Капюшон незнакомца приподнялся. Он как ни в чём не бывало развернулся полукругом, продолжая сидеть со скрещенными ногами. Или лапами. Капюшон прикрывал безызвестный лик. Из рукавов просматривались вполне человеческой формы пальцы с небольшими перепонками.
   Глаза Рафаэля томительно ожидали, когда же искомый лик предстанет перед ним.
   Голова приподнялась. Оно приложило правую руку к капюшону и, задев пальцами край материи, сбросило тёмную маску.
   Голова имела вполне человеческие формы. Глаза были сплошь тёмно-коричневыми с желтоватыми крапинками по кругу; не просматривалось ни склер, ни радужной оболочки. Создавалось впечатление, будто радужная оболочка заполняла весь глаз, не оставляя свободного места. Ушей нет. Вместо зубов наточенные клыки. Вместо носа небольшие два отверстия. Но всё это не вызывало у Рафаэля такого сильного оцепенения как другая деталь – у существа на холодно-голубом лице был яркий отчётливый синий след в виде линии, которая начиналась над левым глазом, и протягивалась до края нижней челюсти, где была едва видна. Но этот след не чесался.
   Слабость, охватившая разум Рафаэля, немного отступила перед ликом столь невообразимым. Он разглядывал след на лице существа, словно смотрелся в зеркало, которое играло с ним в злую шутку.
   Оно наконец заговорило:
   – Не тревожься пятна на лике моём. Сознание твоё попадёт в моё тело спустя века. А сейчас, пока дыхание твоё не оборвалось, спрашивай.

ВИРУС

   Сыпь не даёт покоя двадцатидвухлетнему Жаку второй месяц. Всё правое предплечье покрылось красными пятнами. Ни один врач не смог толком объяснить Жаку, что это за сыпь. Все анализы были в норме. Мази, растворы, противоаллергические таблетки – ничего не помогает. Самым неприятным было то, что поражённый участок кожи постоянно болел. Анальгетики избавляли его от боли, но не дольше, чем на шесть часов. Даже выпитая перед сном таблетка не избавляла его от пробуждения посреди ночи от ноющего предплечья.
   Вот уже целую неделю он лежит в больничной палате с того момента, как боли стали невыносимыми. Медсёстры его активно пичкают антибиотиками по распоряжению врача. Уже третья капельница за день. Всё бесполезно.
   По телевизору, что находился в палате, шёл заключительный сезон любимого сериала Жака. Но этот сериал перестал его интересовать с тех пор, как правая рука разнообразила его повседневную трапезу. К стандартной еде на завтрак, обед и ужин добавилась порция кетонала.
   В палату вошёл лечащий врач Жака – Анри Коман.
   – Добрый день, мсье Белен.
   Рослый бритоголовый дерматолог сорока семи лет, в очках и белом халате. В его руках была история болезни Жака. Он подошёл к кровати своего пациента и присел на стул.
   – Как вы?
   Жак говорил монотонным голосом, продолжая смотреть на экран телевизора, который в эти мгновения был для него всё равно, что голой стеной:
   – Кетонал перестаёт действовать. Вчера я выпил таблетку перед сном и проснулся через три часа, а раньше мне хватало на шесть.
   Врач посмотрел на почти что пустой пузырёк с таблетками и издал усталый вздох:
   – Мсье Белен, мы ведь с вами это уже обсуждали. Я разрешил иметь при себе свои таблетки, но говорил не увлекаться. Медсестра делает обезболивающие уколы. А этот препарат слишком сильный. Если произойдёт передозировка…
   Жак резко развернул голову в сторону врача и высказал недовольным тоном:
   – А что вы мне предлагаете?! Терпеть? Я похож на мазохиста? Или, может, я выгляжу как наркоман? Думаете МНЕ нравится ширяться этим фуфлом! – После этого Жак понизил громкость, но при этом его голос оставался таким же раздражённым: – Говорите уже.
   – О чём вы? – недоумевающе спросил врач.
   – Я учусь на психфаке. У вас лысина в поту с той секунды, как вы зашли сюда. Поэтому я спрашиваю, какие дурные вести вы принесли.
   Анри Коман почесал правое веко, насколько это позволяли сделать очки, сдвинул губы, а затем огласил результаты обследования:
   – В общем, мы не смогли диагностировать патологию. Лечить, как сами видите, не получается. Очаг начинает разрастаться вглубь и, если ничего не делать, то скоро он может добраться до костей. Я получил консультации от других врачей, и все мы пришли к выводу, что… что руку нужно отнять. До локтя.
   На глазах Жака навернулись слёзы. Его голова резко откинулась назад. Губы раздвинулись, оскалив крепко стиснутые зубы. Веки сжимались, не в силах остановить слёзы.
   Доктор Коман медленно покидал палату. Даже прижавшись лицом к подушке, плачущий крик Жака всё равно разносился достаточно громко, чтобы его можно было расслышать в коридоре.
   Спустя полчаса в палату к Жаку пришли родители.
   – Доктор нам обо всём рассказал – трепетно произнесла мать Жака, заботливо поглаживая сына по плечу.
   Вид лечения был оглашён в пятницу. Операцию назначили на понедельник.
   Наступил вечер. Отделение почти опустело. Изредка в коридоре мелькали чьи-то силуэты. Из-за долгих слёз кожа вокруг глаз была ярко-розовая. Жак не переставал разглядывать руку. Незаурядность пятна перестала его интересовать, когда дело стало совсем плохо. Сыпь появилась в строго отведённых участках, создавая идеальные контуры, словно образуя какие-то символы, что замечали даже медсёстры и доктор Коман.
   Приняв очередную дозу кетонала, Жак собрался уснуть. Но сон как отрезало. Чуть за полночь боли возобновились. Настоящая боль казалась мукой на фоне прошлых. Он кричал изо всех сил. Спустя секунды в его палату прибежала медсестра. Об обострившихся болях сообщили доктору Коману. Тот связался с хирургией, где дали добро на преждевременную операцию.
   В палате Жаку сделали обезболивающий укол, но его вопли тише не стали.
   Его переложили на каталку и стали подвозить к служебному лифту.
   Уже по подступах к операционной его приняли анестезиолог и хирург. Лежа на операционном столе, он продолжал кричать так, что на шее стали выпирать вены.
   Анестезия облегчила боль, но Жак всё ещё был в сознании. Пока анестезиолог колдовал над пациентом, глаза Жака уставились на прозрачные очки медсестры. В её очках он увидел отражение руки и следов сыпи. Он обратил внимание, что в отражении следы сыпи похожи на цифры «011019».
   – Что за фигня – едва слышимым крайне слабым тоном произнёс Жак.
   – Что? Повторите – сказала медсестра, наклонившись к его губам.
   В операционной наступила тишина. Пиликающие звуки сердечного ритма угасли.
   – Мы его теряем! ДОКТОР! – крикнула медсестра, подзывая врача.
   Никакой разряд так и не смог вернуть Жака к жизни. Последнее, о чём были мысли Жака, это цифры «011019»… «011019»… «011019»…
   Зазвучал голос врача:
   – Пациент – Жак Белен. Возраст – двадцать два года. Смерть наступила в час двадцать пять, дата – 01. 10. 19 года.

   Как обычно доктор Анри Коман собирался на работу. По обыкновению, как и каждое утро, он пил кофе сидя на кухне пока ещё в домашней одежде. На нём была футболка с короткими рукавами. Он читал газету с последними новостями. К нему подбежала дочка, чтобы поцеловать перед отбытием в школу. Семилетняя Мадлен обратила внимание на отцовскую шею:
   – Ой, папа, смотри. У тебя розовенькие точечки. А если смотреть боком, то они совсем похожи на циферки.

СМЕНА

   Стояла глубокая ночь. Часы показывали начало первого. Один из супермаркетов в пригороде Копенгагена уже закрывался. Персонал покидал здание один за другим через служебный выход. Последними, кто готовился уходить, были управляющий, главный бухгалтер и уборщик. Единственным на территории магазина оставался тридцатипятилетний кладовщик по имени Юрген, который помимо основной работы подрабатывал охранником.
   Из здания выходил управляющий Йонас. Он попрощался с Юргеном и перешагнул за порог служебного выхода. Это был последний сотрудник.
   Юрген остался один. Отработав смену кладовщика, он переместился из складского помещения в служебную комнату. Здесь находились стол со стульями, микроволновка, холодильник, небольшой кухонный гарнитур, электрочайник и телевизор.
   Ему всегда было предпочтительнее заступать на смену охранника именно в ночное время. С детских лет его привлекало ночное бодрствование, когда вокруг никого и он предоставлен сам себе. За долгие годы на фоне этого и сильного пристрастия к кофе, продолжительность сна у него сильно сократилась. На протяжении последних двенадцати лет сон не затягивался больше чем на три часа в сутки.
   Перед тем как разместиться у ящика, Юрген проверил, чтобы двери во все помещения оставались открытыми, за счёт чего он мог бы расслышать посторонний шум из любой точки здания.
   За последние восемнадцать часов это была уже шестая чашка кофе. С чувством долгожданного расслабления Юрген снял резиновые кеды, закинул ноги на угол стола, одной рукой взял горячую чашку, а другую поместил в узкий карман своих потёртых джинсов.
   На одном из каналов показывали документальный фильм о тайных технологиях древних цивилизациях. Юрген переключил на следующий канал, по которому крутили первую часть «Грязного Гарри». Далее он натыкался на дневник олимпиады, ситком, скандально известное ток-шоу с запикиванием половины всех слов, криминальную сводку новостей, которую он смотрел до тех пор, пока не завершился сюжет о поимке проституток в одном из коттеджей в пригороде Копенгагена. В итоге он остановил свой выбор на каком-то фильме про зомби.
   Через пару минут началась реклама. Юрген взял в руки спортивную газету. Надпись на обложке свидетельствовала о том, что это был номер двухмесячной давности. Это заставило его отправиться в торговый зал за свежим выпуском.
   В торговом зале было темно, но недостаточно, чтобы пришлось включить освещение. Ориентируясь по габаритам, Юрген миновал стеллажи один за другим, прекрасно зная по памяти, где приблизительно находится стеллаж с журналами. Он разблокировал экран телефона и под его незначительным свечением нашёл взглядом нужную газету. Он уже подходил к выходу из торгового зала, когда за спиной раздался звонкий шум бьющегося стекла. Юрген обернулся. Он торопливо шёл к источнику звука. Как обычно в ночную смену он разгуливал по зданию босым, оставив кеды под столом в комнате отдыха. За кассой в четвёртом ряду он обнаружил осколки разбитой чашки, которую столкнул с поверхности звонящий телефон, сдвигавшийся с места при каждой вибрации. Это был мобильник кассирши Эммы. Вызов поступал с незнакомого номера. Юрген включил свет чтобы убрать осколки, после чего взял телефон с собой и вернулся в служебную комнату.
   К его возвращению реклама уже закончилась. На экране девушка отчаянно наваливалась всем телом на деревянную дверь, чтобы не впустить зомби в свой дом. Она кричала и ещё сильнее толкала дверь, зажимая протиснутые внутрь руки восставшего мертвеца. В этот момент зазвонил телефон Эммы, лежащий на столе. Он звонил раз за разом на протяжении нескольких минут. Юргену это надоело и он убрал мобильник, положив его на полку в кухонном гарнитуре между распечатанными бутылками с газировкой.
   Ноги вновь оказались на углу стола и сеанс продолжился. Во время следующей сцены главная героиня закрылась в спальне и, неуклюже зажав обеими руками кухонный нож, замерла с гримасой ужаса на лице в ожидании, когда ходячий мертвец постучится в дверь. На экране чередовали кадры с лицом девушки, затем дверь, снова гримаса страха, снова дверь. Последние несколько секунд дверь постепенно приближалась к экрану всё сильнее, увеличиваясь в масштабах, как вдруг экран заполнился помехами, после чего дверь в служебную комнату с грохотом захлопнулась. Юрген судорожно подскочил. Его ноги соскочили со стола, а чашка опрокинулась и кофейные гущи растеклись по столу.
   Помехи не сходили с экрана. Раздались три ровных стука в дверь. Веки Юргена расширились, а пульс ощутимо ускорился. Чувствовалось, как сердце стучало по рёбрам изнутри.
   Юрген оттянул ящик гарнитура и, вооружившись ножом, осторожно двинулся в направлении выхода. Весь мир вокруг для него сузился до размеров деревянной двери и ничего кроме неё он не замечал. Тишина стояла настолько мёртвая, что отчётливо доносились звуки вибрации мобильника Эммы, который без конца трезвонил на полке гарнитура.
   Юрген изо всех сил сжал рукоять ножа и готовился к тому, чтобы правой рукой опустить ручку и резко оттолкнуть дверь от себя.
   Комнату заполнил оглушительный вопль. Девушка в фильме. Зомби всё же пробил дверь в спальню.
   По коже Юргена пробежали дикие мурашки от неожиданного шума, который заставил его резко сжать плечи. То, что ящик заработал, его не заботило. Он был обеспокоен тем, что громкость стояла на максимуме, хотя к пульту он не притрагивался после того, как установил громкость на шестнадцать делений из ста.
   В щели под дверью показалась чья-то тень.
   Всё же Юрген опустил ручку и одновременно ударил по двери ногой. Что-то сдерживало дверь снаружи. С третьей попытки Юрген всё же протолкнул дверь через неизвестную фигуру, стоявшую по ту сторону. Рука вместе с ножом махнула за пределы комнаты через порог. В коридоре никого не оказалось. Тень за порогом принадлежала поломоечной машине, которая работала. Как не странно, но это был уже не первый случай, когда уборщик Мартин оставил включённой поломоечную машину. Управляющий Йонас уже давно подумывал о том, чтобы отправить техслужащего на пенсию ввиду своей расхлябанности, которая стала проявляться у него, лет так, после семидесяти двух.
   Но кто же стучал в дверь?
   Юрген подумал, что причина могла бы быть в том же самом, когда увидел стучащие о стену в коридоре ручки поломойки.
   Отложив кухонный нож на место, он выключил прибор и вернул его на место.
   Выходя из подсобного помещения, Юрген решил закрыть все двери, чтоб наверняка ничего не отвлекало.
   Последней он закрыл дверь в складское помещение и двинулся обратно по коридору. На подступах к порогу в комнату отдыха он замер. Глаза отказывались верить в происходящее. На месте Юргена сидел незнакомец. Кожа на незваном госте была в состоянии разложения. Местами виднелись даже фрагменты скелета, а на пальцах не просматривалось абсолютно никакой плоти – голые потёртые кости. Вокруг глаз просматривались голые орбиты. Глаза оставались единственным, что сохранило здоровый вид в уродливом лике. От губ ничего не осталось. Лицо имело сероватый оттенок, присущий процессу гниения. Вместо одежды на незнакомце висели какие-то лохмотья отдалённо напоминающие рваный костюм нестандартного пошива, в котором как правило кладут в гроб. Дырявые башмаки валялись на полу рядом с кедами Юргена, а оголённые кости ступней лежали на углу стола и извлекали нечеловеческое зловоние. В комнате царил смрад. И оно пялилось в экран.
   Это всё что смог рассмотреть Юрген за те доли секунды, которые его тело простояло перед порогом. Стараясь не издавать лишнего шума, он быстро прошёл босиком по коридору в направлении выхода. Пока он шёл, на потолке вдруг заморгали лампы, будто они вот-вот потухнут. От этого сердце в груди Юргена забилось ещё сильнее, но не так сильно, как от…
   Юрген оглянулся. Из комнаты отдыха стала медленно выползать высокая фигура. Оно смотрело вслед Юргену, а после зарычало и начало бежать.
   Юрген больше не сдерживал своего страха. Он закричал и горящие пятки понесли его долой.
   Вопль преследующего монстра усиливался и страх внутри заплясал во всю, когда Юрген навалился руками на закрытую дверь. Он спохватился доставать связку ключей из узкого кармана потёртых джинсов. Моргающие на потолке лампы и трясущиеся пальцы затрудняли поиски необходимого ключа.
   Топ… оно бежит. Топ… оно кричит. Топ… оно бежит. Топ… оно визжит. Топ… Топ… Топ… ТОП… ТОП… ТОП. ТОП. ТОП! ТОП! ТОП!!! ТОП!!!
   Дрожащий ключ с четвёртой попытки вошёл в замочную скважину. Юрген совершил два резких поворота, язычок встал на место и дверь оттиснулась от рамы. За порогом находилось складское помещение. Не теряя времени, Юрген забежал вглубь склада и спрятался за стопкой коробок с бананами. Спустя доли секунды в дверном проёме мелькнула тёмная фигура. Юрген прижался к полу, встав на четвереньки. Его судорожный взгляд следил за происходящим через щель в поддоне. Он бросал взгляд по сторонам, но оголённый скелет ног незнакомца нигде не промелькнул. Вскоре до него начал доноситься глухой топот, по звукам напоминающий стук чего-то деревянного. Это были оголённые ступни незнакомца, которые касались напольной плитки.
   Ориентируясь на звук, Юрген нашёл взглядом облезлые ноги без обуви. Оно продвигалось ближе к центру. Стоило ступням повернуться в обратном направлении, Юрген тут же без промедлений рванул в сторону служебного выхода. Оно помчалось следом. И снова у него за спиной возник этот устрашающий визг.
   Добежав до выхода, Юрген поднёс таблетку к сканеру и раздался прерывистый сигнал открывшейся двери, который слегка приглушал недовольный крик преследующего подобия человека. Юрген оттолкнул от себя стальную дверь, перескочил за порог и изо всех сил навалился с обратной стороны. Дверь закрылась.
   Юрген оббегал здание супермаркета, на ходу доставая из кармана ключи от своего старенького «мерседеса». Он без конца оглядывался, убеждаясь в том, что позади никого. Вместе с ключами Юрген достал мобильник. Он набрал номер Йонаса, приложил телефон к уху и услышал: «На вашем счёте недостаточно средств…»
   За углом на парковке перед парадным входом стоял красный «мерседес W-140» девяносто четвёртого года выпуска. Ноги всё также сами по себе несли его вперёд без тормозов. Не добежав нескольких метров, Юрген упал на асфальт, успев проронить: «СУКА!» Ключи от зажигания закатились под машину. Носки были порваны в нескольких местах. На левой ступне образовались кровавые пятна счёсанной кожи. Юрген не видел их в темноте, но знал по ощущениям. Он уже хотел проползти под бампер, но в эту же секунду его тело замерло, а глаза зажмурились от яркого дальнего света, который бил в лицо от передних фар. Вдруг раздался звук зажигания. Звук работающего двигателя перерастал в громкий рёв. Рёв усиливался. Юрген рефлекторно попятился назад, оставаясь на четвереньках. По его вискам пробежали капли пота. Спустя секунды он расслышал, как сработал селектор коробки передач. С сумасшедшим рёвом «мерседес» рванул с места, оставляя за собой следы протёртой резины от покрышек, издающих оглушительный визг. Юрген поднялся и собирался бежать. Передний бампер врезался в него и тело Юргена прижалось к лобовому стеклу. Он пытался разглядеть что-либо внутри, но в салоне было пусто. На водительском сидении никого не оказалось.
   Он кричал и паниковал, а она ревела и гнала. Кузов «мерседеса» пробил витрину супермаркета. Всё вокруг заполнил грохот бьющегося стекла и рёв работающего двигателя. Стёкла от витрины бились в дребезги. Осколки разбросало на многие метры вокруг. «Мерседес» продолжал гнать вперёд, врезаясь в стеллажи. Так продолжалось до тех пор, пока протараненные восемь стеллажей вместе с бампером не упёрлись в стену, пробив гипсокартонную облицовку. В торговом зале завыла сигнальная сирена.
   Юрген свалился с кузова, сам того не осознавая. В чувство его привела фигура жуткого незнакомца. Он стоял у разбитой витрины. Лик с облезлой кожей оставался непоколебимым до тех пор, пока смертный не уловил его взгляд.
   Оно заверещало грубым человеческим голосом:
   – ВРЕМЯ ПОДЫХАТЬ!!!
   Юрген помчал к двери, которая вела в коридор, но она никак не поддавалась. На двери был установлен проблемный и дешёвый замок, и Юрген помнил об этом. Плечом он выбил дверь и оказался в коридоре.
   Пока он бежал по коридору, где-то позади раздался грохот, будто что-то сильно ударилось о метал. О капот.
   Юрген вдруг вспомнил. Со сбитым дыханием он нырнул в служебную комнату, выхватил из полки телефон Эммы и помчался на склад.
   За пару метров до выхода в коридоре уже показалась вопящая мразь и кричащее:
   – ВРЕМЯ ПОДЫХАТЬ!!!
   Юрген пробежал мимо поддонов с рисом. После них он зарулил в туалет и закрылся в одной из двух кабинок.
   Каждый вздох давался с неимоверным трудом. Сидя на крышке унитаза, Юрген посмотрел на экран мобильника и тут же поступил входящий с неизвестного номера.
   – Алло! – громким шёпотом ответил Юрген.
   – Алло? Юрген? Я уже битый час звоню…
   Эмма хотела продолжить, но Юрген перебил её:
   – Эмма! Эмма! Слушай, я не могу долго говорить! Сделай одно – позвони в полицию! Прошу!
   Из мобильника доносилась тишина.
   – Алло? – обеспокоенно проронил Юрген. Его голос становился всё тише и тревожнее. – Алло? Эмма, ты слышишь? Алло…
   Отчаянные попытки Юргена дозваться Эммы оборвались, когда туалет заполнил жуткий скрип петель на входной двери. Затем последовали звуки:
   Топ… топ… топ…
   Топот сменил громкий неразборчивый звук, растянувшийся на пару секунд. После этого что-то появилось перед кабинкой. В зазоре под дверью Юрген распознал голову преследовавшего его незнакомца. С дрожью по всему телу он слегка приоткрыл дверь в кабинке и рассмотрел разваленное на части тело на полу туалета.
   – Алло? – вполне отчётливо и немного громче произнёс Юрген.
   Никто не отвечал. Тишина не прекращалась.
   – Эмма? Ты слышишь? Эмма?
   Безмолвие на обратном конце провода сменилось вопящим голосом:
   – ВРЕМЯ ПОДЫХАТЬ!!!

МУЗЫКАНТ

   Луис Флорес окончательно потерял связь с внешним миром. Его тело перестало слушаться своего хозяина. Пальцы рук, ноги, плечи, голова – все части скелета зажили своей жизнью, двигаясь в такт энергичных звуков бас-гитары, которая послушно лежала в руках мексиканского музыканта. Он сидел на стуле перед зеркалом в студии звукозаписи, расположенной в подвале своего трёхэтажного особняка на побережье Акапулько.
   Эта мелодия обещала стать очередным хитом в мире латиноамериканской инструментальной музыки. Струны будто сами прилипали к пальцам гитариста, создавая неимоверно быстрый поток звуковых колебаний, что существенно придавало композиции энергичности. Играя эту мелодию, Луис словно ощутил всю полноту жизни, которая не стоит на месте и растворяется в безумном ритме движений. Ему казалось, что он не теряет ни мгновения. Он ловил каждую секунду, проникался каждым движением и не пропускал мимо себя ни единого звука.
   Держать гитару в руках для Луиса – не прихоть, а нужда. Когда его пальцы начинают в темпе перебирать струны, гитара как будто следом вырабатывает электрический ток, которым заряжается сам Луис. Его тело уже давно превратилось в подобие электроприбора, который не может функционировать без подачи электроэнергии. Он практически погрузился в бред, когда за четыре месяца до этого попал в больницу с аппендицитом и был вынужден смирно лежать в палате после операции несколько дней. Никаких резких движений. Абсолютный покой и горизонтальное положение – распоряжение лечащего врача. Но музыка – часть его жизни. Если ему не позволяли играть швы на месте надреза, то хотя бы послушать музыку он был обязан. Лёжа на больничной койке, с утра до вечера Луис смотрел музыкальные каналы по кабельному телевидению, постоянно выслушивая замечания от медперсонала по поводу громкости, из-за чего пациенты в соседней палате через стенку не могут уснуть. Но Луису было наплевать. Он не мог извлекать эти звуки, но слышать их для него было жизненно необходимо, как потреблять пищу, спать или глотать проклятые анальгетики, приглушающие боль.
   Слушать музыку и создавать её – не одно и то же. Но даже такая минимальная связь с миром волшебных колебаний по меньшей мере спасала Луиса, не позволяя ему свихнуться в четырёх стенах VIP-палаты. Он считал дни, когда сможет спокойно двигаться без каких-либо ограничений. И всё же терпение не самая сильная сторона Луиса. Он трижды брался за репетиции раньше срока, и всякий раз доводил дело до разрыва швов. И это его не останавливало.
   Гитара заменяла ему целый мир. Девушка, которая прожила с ним четыре года, не смогла больше выносить эту нездоровую страсть к музыке. Луис не проявлял к ней ни малейшего внимания уже на протяжении последних шести месяцев. Совсем недавно дело дошло до того, что с приходом поздней ночи Паола отправлялась в спальню и ложилась в постель, засыпая, пока в другой части дома Луис громко наяривал на своей подруге, которую нежно трогал в семи местах и по многу раз, в то время как другая подруга уже спала. Паола просыпалась утром, а снизу всё также доносились звуки бас-гитары. Она собрала вещи и покинула дом прошлой ночью.
   Большая часть композиции уже записана. Оставалось доиграть несколько сложных аккордов, как вдруг… Луис почувствовал, что он уже не испытывает столь сильный прилив энергии от гитары. Звуки исходят строго по нотам, но его тело как-то успокаивается.
   Нет-нет! Это не медляк! Почему мне так спокойно?! Почему на моей душе так тихо? – с тревогой подумал Луис.
   Ноги и руки замедляли свои колебания. Голова, вместо того чтобы резко качаться вперёд-назад, просто аккуратно перекатывалась. Музыкант ощутил даже то, как ритм его сердца резко пошёл на спад. Но это не было похоже на то, как человек умирает. Он не испытывал боли или усталости. Просто тело не поддавалось заданному гитарой ритму, а душа совсем не просилась в пляс.
   Вот он, последний звук, и… запись завершена.
   Луис продолжал сидеть на стуле. Его руки всё также обнимали инструмент, прижатый к бедру. Положение оставалось неизменным, но чувства подозрительным образом утратились. Он не испытывал прикосновения к гитаре и ощутил, как сердце в его груди успокоилось. Он не чувствовал под собой стула и не понимал, в каком положении находится его тело. Спустя несколько секунд Луис бросил свой взор на руки и заметил, как гитара сливается с его собственной плотью. Левая ладонь оказалась втянута в гриф, а пальцы на правой руке намертво скрепились со струнами, которые теперь сквозили через плоть гитариста. Корпус гитары вошёл в бедро. Но Луис не ощущал прикосновения ни с кожей, ни с костью. Он не испытывал никакого тактильного контакта с объектом. Его тело буквально срослось с гитарой.
   Послышался звук распахнувшейся двери. По лестнице зазвучали чьи-то шаги. Кто-то спускался в студию, в которой воцарилась абсолютная тишина, что было здесь редкостью за последние пару дней.
   – Эй! Мне названивают из автосервиса!
   В помещение вошла Паола. Она продолжала говорить, наблюдая спину Луиса, сидящего с гитарой на стуле.
   – Это вообще-то твоя машина. Мне теперь до неё нет никакого дела. Да ты совсем оглох что ли!? – нервно выдала Паола.
   Она обошла Луиса и остановилась перед ним. Он сидел на стуле без сознания и в довольно странной позе. Или, по крайней мере, эта картина выглядела странно. Его тело держало равновесие, несмотря на отсутствие сознания. В его руках лежала гитара. Из корпуса торчал кабель, подключённый к компьютеру, записывающему композицию.
   Короткими и робкими шагами Паола медленно подошла к Луису. Её пальцы уже почти соприкоснулись с его плечом, но в этот момент из колонок раздался голос. Этот голос принадлежал Луису, но при этом тот голос нельзя было назвать живым.
   – Паола?
   Паола с испугом посмотрела на колонки. Затем на обездвиженное тело Луиса. Она не понимала, как такое возможно. Он сидел без сознания, но его голос звучал из колонок:
   – Паола, это ты? Сыграй для меня.

МЕТРО

   Абсолютная бездонная пустота в недрах памяти не давала покоя Картеру уже несколько минут, на протяжении которых он и не задумывался о том, где находится. Его разум беспокоили лишь мысли о том, какие события окружали его в последние сутки. Что случилось? С кем он провёл последние несколько часов перед тем, как уснул? Вскоре его обескураженный ум начал улавливать тот факт, что всё, что он знает о себе – собственное имя. Он не знает даже своей фамилии, не говоря уже о том, кем он работает, где живёт, сколько у него детей и женат ли он вообще. Куда его занесло? Вот оно. Наконец, Картер стал размышлять об обстоятельствах, которые окружали его в настоящее время:
   Где это? Как меня сюда занесло? Похоже на какую-то подземку. Не думаю, что здесь всё ещё ходят поезда. Господи!
   Едва поднявшись на ноги, Картер прикрыл ноздри, ощутив мерзкий запах сырости и чего-то гнилого.
   Что за гадюшник?
   Картер стоял на крайнем перроне необитаемого метрополитена. Пол и стены скрывались под толстым слоем пыли и плесени. Повсюду валялись фрагменты осыпавшейся штукатурки и разбитой плитки. Лампы на потолке так моргали, что казалось, будто им осталось проработать не больше пары минут. В обоих направлениях путей просматривался беспросветный туннель. Абсолютный мрак. И вокруг никого.
   Его правая рука была покрыта какой-то не оттирающейся белой краской.
   Позади Картер обнаружил дверь с табличкой «УБОРНАЯ». Он подошёл и потянул за дверную ручку. Внутри стоял смрад ещё менее выносимый, чем на перроне. В помещении Картер обнаружил три кабинки, четыре писсуара и два умывальника. Первым делом он приблизился к умывальнику, пытаясь смыть с рук белую краску. Но за открытым вентилем последовал лишь громкий поток воздуха и никакой воды. Над умывальником было подвешено продолговатое зеркало. В отражении он разглядел покрасневшие склеры и отёкшее лицо. Его пальцы активно гладили светлые короткие кудри, загорелую кожу, подросшую щетину, каждую родинку, каждую ямочку. Но всё это казалось ему чужим. Это лицо ему не было знакомо. Этот лик выглядел настолько отчуждённым, что Картеру показалось, будто отражение сейчас начнёт двигаться независимо от него.
   Одетые на нём футболка и ветровка также ни о чём не говорили. Он посмотрел вниз, оценивая вторую половину своего гардероба. Ему показалось, что он бы никогда не надел спортивные трико и резиновые кеды. Это выглядит так нелепо и…
   Пока его глаза панически рассматривали собственное обличие, в помещении раздался тупой звук. Картер резко обернулся в сторону кабинок. Его внимание притянула чья-то нога, обутая в громоздкий грязный ботинок.
   Картера обнадёжили мысли о том, что он здесь не один. Качаясь нетрезвой походкой, он двинулся в сторону кабинки. Его рука приблизилась и оттянула дверцу. Картер был прав – он здесь не один. Перед ним, сидя на крышке унитаза, расположился мужчина средних лет. По крайней мере, он был похож на мужчину. Как минимум, о его половой принадлежности говорило что-то, похожее на кадык, торчащее из-под полугнилой плоти на шее. Вместо глаз наблюдалась неразборчивая расплющенная масса из того, что раньше было глазами и фрагментами кожи, которая сползла со лба. Из-за стремительно разлагающейся плоти зубы незнакомца были оголены, лишённые губ.
   Среди обнажённых челюстей Картер обнаружил шесть золотых коронок. Немного оправившись от увиденного, он подошёл и начал извлекать коронки покойника. От малейшего касания зубы тут же выпадали вместе с корнями. Некоторые западали в ротовую полость вместе со всеми разлагающимися фрагментами. Потянувшись за коронками в рот мертвеца, Картер заметил, как в его памяти стали всплывать какие-то обрывки воспоминаний. Образы представали расплывчатыми. Какая-то квартира… чужая квартира. Он выносил из неё что-то, завёрнутое в полотенце. Он вспомнил, как развернул это полотенце в каком-то ломбарде. Внутри лежали ювелирные украшения. Следом пошли обрывки с вывеской какого-то банка, где Картер оставил вырученные деньги.
   Ему было не по себе от таких воспоминаний, а руки, будто сами, независимо от его воли тянулись к кускам золота во рту незнакомца.
   Когда все шесть коронок оказались у него, он стоял посреди уборной как вкопанный и понятия не имел, что с этим делать. Что-то внутри не позволяло ему освободить руки от чужого добра.
   Попятившись назад, Картер ткнул подошвой какой-то круглый предмет, который покатился в обратном направлении. Он развернулся и увидел гильзу. В полуметре лежала ещё одна. Оказавшись на расстоянии от трупа, он заметил два отверстия на куртке незнакомца. Картер оглядывался по сторонам, пытаясь обнаружить на полу пистолет, но ничего не видел. Затем он вновь подошёл к телу, по-прежнему не выпуская из рук коронки и стал осматривать пространство вокруг кабинки. Ничего.
   Он вернулся на перрон. Вокруг не просматривалось никакой лестницы, ни турникета, ни проёма. Станция будто замурована. На противоположной стороне всё тоже самое, за исключением одной детали – там отсутствовала уборная.
   Картер спустился с платформы и начал идти по рельсам в правую от себя сторону. Он двигался по краю, пытаясь не споткнуться в абсолютной темноте. Его слепое путешествие затянулось на несколько минут, через которые его маячащая впереди рука нащупала кирпичную стену. И вот, очередные обрывки воспоминаний. Какой-то закоулок. Тупик в каком-то мегаполисе. Картер начал вспоминать, как ползком протискивается под деревянным забором и убегает прочь, куда глаза глядят. Он передвигал ногами с колотящим в груди сердцем под звуки сирен. Наткнувшись на какой-то отошедший от стены кирпич, Картер вытащил его и положил внутрь чёрный мешочек с какой-то мелочью внутри. Затем он постучал кирпичом об асфальт, сократив его ширину и вернул на место.
   Его сознание противилось представленным образам из прошлого настолько, что руки наконец разжались, после чего послышалась серия звуков осыпающихся кусочков металла.
   Сознание безуспешно стремилось оградить себя от подобных эпизодов в то время, как ноги перемещали Картера в обратном направлении туннеля. Минуя платформу, с которой всё началось, он двигался дальше, с каждым шагом всё сильнее погружаясь в пучину темноты. Его руки не переставали маячить впереди в попытке нащупать какую-нибудь преграду. Приблизительно с таким же радиусом Картер упёрся в стену, из которой торчало множество каких-то штыреобразных деталей разной длины, наощупь напоминающих арматуру. Его руки отчаянно ощупывали всю стену от края до края, но так и не нашлось ни единой щели.
   За отсутствием выбора, Картер вернулся на перрон, когда в его голову пришла мысль насчёт какого-нибудь люка или потайной двери. Он был уверен, что на станции метро имеется нечто подобное. Иначе он бы физически не смог здесь оказаться.
   Передвигаясь по «протоптанной» дорожке, Картер шёл чуть быстрее и вскоре вновь почувствовал запах приближающейся плесени и сырости. Перед ним нарисовалась привычная картина. Долго рыская по стенам, Картер безуспешно давил на каждую плитку, на каждый квадратный сантиметр покрытия. Он осмотрел потолок со всех сторон на обоих половинах платформы. Ни стыков, ни швов. Всё глухо.
   Картер отчаянно приложил к затылку сжатые ладони. Вскоре он почувствовал, что его руки что-то сжимают. Он не поверил своим глазам, когда убедился, что вырванные из трупа коронки снова оказались у него. От невыносимых терзаний он заполнил всё вокруг громким возгласом. Его ноги злостно постукивали по стене, вываливая всю ненависть на это замурованное место. Когда силы уже иссякли и гасить злость было не чем, Картер заметил, что стоит возле той же самой колонны, у которой он проснулся. У её основания лежал револьвер. Он подобрал его и рассмотрел на рукояти белое пятно, совсем как на своей правой руке. Его ладонь и пальцы всё ещё были покрыты этой краской. Мозг снова закипел. Перед глазами пробежали кадры из недавнего прошлого. Он стоит на оживлённой станции. Десятки людей вокруг столпились в ожидании поезда. Кто-то вырвал из его рук борсетку и побежал прочь от путей. Картер рванул за незнакомцем. Погоня привела его к общественному туалету. Одной рукой он оттянул дверь на себя, а другой облокотился о недавно покрашенную дверную раму. Ладонь и пальцы покрылись тонким слоем белой краски. Со стороны кабинок доносился слабый шум. Ему показалось, что вор уже шарит своими грязными руками в его борсетке. Картер достал из-за пояса короткоствольный револьвер, направил его перед собой и стремительно направился в сторону центральной кабинки. Это была единственная кабинка, где через зазор под дверью можно было рассмотреть чьи-то ноги. Резко оттянув дверь на себя, долго не раздумывая, Картер решительно нажал на спусковой крючок. Немедля ни секунды, он продублировал. После второго выстрела он рассмотрел мужчину, одетого в кожаную куртку, потёртые джинсы и ботинки на высокой подошве. После полученных ранений незнакомец опрокинул свёрток с марихуаной. В этот момент в соседней кабинке кто-то спрыгнул с крышки унитаза и, резко оттолкнув от себя дверь, помчался к выходу из уборной, крепко обнимая борсетку. Ударившись в погоню за грабителем, Картер вылетел из туалета на перрон, размахивая по сторонам револьвером, но среди толпы мишень так и не обнаружил. Вся досада вырывалась наружу через крик, от которого вены проступили на шее. Обессиленный, он прижался спиной к колонне и, протирая спиной пыль, начал опускаться на пол, выронив из расслабленной руки револьвер.
   Картер вспоминал об этом как сторонний зритель, не имея ни малейшего представления, кем он является. Но после столь ярких воспоминаний, ему с горечью пришлось принять содержание последнего дня из его жизни.
   На станции не было столпотворения из ожидающих поезда пассажиров. Остались только Картер и наполовину разложенное тело убитого Картером незнакомца. Пространство вокруг выглядело так, словно это место заброшено уже не одно десятилетие. Туннель замурован. Турникеты отсутствуют, как, впрочем, и лестница наверх.
   Картер присел на корточки, хватаясь за голову руками, которые по-прежнему не желали расставаться с золотыми коронками. Его мозг окутала целая волна мыслей:
   Кто же я? Грабитель? Убийца? Преступник? Я убил ни в чём неповинного человека. Кем же я должен быть, чтобы пойти на такое? Почему тот парень уже гниёт, а я невредимый?
   Чем глубже Картер погружался в размышления, тем больше его шокировали новые вопросы, которыми он задавался:
   – Какой сейчас день? Нет. Нет! НЕТ! ТВОЮ МАТЬ! – прокричал вслух Картер, подскочив с места. – Я даже не в курсе, какой год!
   Его веки расширились от ужаса. Если где-то на Земле и есть место, где можно потеряться с концами, то Картер, водимо, нашёл его не по своей воле.
   – Нет. Нет. Это… это сон – начал шептать Картер. – Тот парень уже почти сгнил, а моё тело нормальное. Да, это сон.
   Он продолжал пешим ходом мотаться по перрону, не понимая где он находится и в каком времени. Но он отчётливо слышал этот гул, который исходил из туннеля. Невольно он тут же подумал, что всё это однозначно сон. Иначе как объяснить то, что совсем недавно туннель был наглухо замурован.
   Но как бы там ни было, он обрадовался этому звуку. Наконец он покинет это проклятое место, окутанное всякой бесовщиной.
   Звук нарастал. Вскоре показались первые проблески света. Он с надеждой смотрел вглубь мрака, рождающего светлое пятно, постепенно увеличивающееся в размерах. Гул превратился в громкий шум. Стал вырисовываться силуэт локомотива. Внутри состава освещения не наблюдалось.
   Он показался. Поезд прибыл на станцию. Куда он следовал, Картер не задумывался. Любое другое место на планете, лишь бы не это прогнившее подобие метрополитена.
   Поезд проследовал вдоль платформы, не сбавляя обороты. Состав проезжал мимо с той же скоростью. У Картера внутри всё сжалось. Это была чья-то шутка. Перед ним на полной скорости проносился чёрный поезд, без освещения, без окон и без дверей. На лобовой части локомотива было нечто, напоминающее лицо наковальни, выпяченное боком.
   Пункт назначения был неизвестен, но Картеру показалось, что конечная станция, куда следует этот поезд, скорее всего расположена где-то под землёй в окружении множества раскалённых печей, уготованных для таких, как тот человек, который так настойчиво наведывался в гости к потерянному сознанию Картера.
   Состав начал стремительно скрываться из виду.
   Нервное напряжение достигло своего пика. Его ладони вспотели настолько, что проклятые коронки стали выскальзывать. Импульсивно ладонь разжалась и примкнула к штанам. Протирая пот, Картер обратил внимание, что боковой карман трико не пуст. Пальцы нащупали какой-то клочок слегка помятой бумаги. На ней было что-то написано красной пастой. Небрежно разворачивая клочок, он забегал глазами по строкам:
   «Твоя сущность погубила многие судьбы. Так продолжаться больше не могло. Эта натура, сидевшая в тебе, приносила одни беды. Сейчас твой разум сохранил лишь частичную связь с прошлыми воспоминаниями и нынешние помыслы, рождаемые твоим умом, отказываются следовать тем, которые определили былую судьбу грешника. Ты заслуживаешь самой злой участи, но память твоя стёрлась и душа отказывается принимать прошлое. Посему, наказание должно настигнуть того, кто совершал все злодеяния, но не того, который теперь занял место в том же самом теле. Я не в праве определять участь таких судеб. Я дам лишь выбор. Решать – тебе».
   Едва ли письмо было прочитано, как тёмный поезд пошёл на второй заход, о чём оповестил возобновившийся гул. Он вновь устремился в направлении платформы.
   Слезящиеся глаза Картера замерли на последних словах письма, написанного чьей-то кровью. Его ноги осознанно и не спеша двинулись вперёд. Пальцы стали ватными и письмо сдунул ветер, который тут же оборвался. Поезд приближался. Убитым взглядом Картер рассмотрел освещение внутри локомотива. Когда серебристый состав показался у перрона, на вагонах нарисовались отметены с обозначением дверей.
   Картер неподвижно стоял на краю платформы. Его глаза замерли. Биение сердца существенно замедлилось. Душу изнутри заполнило чувство уверенности. Он ощутил себя полным хозяином этого тела.
   Поезд только начал сбавлять ход, собираясь совершить остановку на станции. Локомотив уже находился в нескольких метрах от единственного пассажира. В этот момент, перед тем как сделать шаг в пустоту и превратиться в бренное препятствие для состава, Картер произнёс, обращаясь к тому, кто жил в его воспоминаниях:
   – Я тебя не знаю.

МЕЧТАЯ ОБ ИСПАНИИ

   1637 год.
   Где-то в Южной Америке.
   Знакомьтесь, Агилар Эрнесто Де Ла Вега – отважный воин и благочестивый конкистадор, аделантадо – с одной стороны, и непросыхающий пьяница – с другой. Если к началу битвы ему посчастливилось застать свой рассудок трезвым хотя бы наполовину, то этого хватало, чтобы в бою Агилару не было равных среди испанцев и ведомые им были преисполнены храбрости. В остальных случаях сорокатрёхлетнему бойцу приходилось старательно строить из себя подобие человека с заплетающимся языком и стеклянными глазами.
   Его спящее тело, распластавшись, валялось в гамаке. Порой можно было подумать, что организм Агилара был создан для дружбы с алкоголем. Даже в состоянии сна его свисающая с гамака рука надёжно удерживала за горловину бутылку, на дне которой покоились остатки хереса. Семьдесят два дня назад очередной корабль испанского флота, на борту которого находился Де Ла Вега, причалил к берегам деревни для оказания помощи португальцам в защите колониальных земель от атак голландцев.
   Из семидесяти двух дней, пережитых на берегу, семьдесят Агилар глушит херес. А недавно он открыл для себя новое пойло, которое ему дали попробовать местные индейцы. Полупрозрачный напиток аборигены готовили из тропических плодов дерева джаботикабы. Питьё пришлось ему по душе. Оно оказалось намного крепче всего того, к чему привыкли европейцы. Тот же час он отправился в деревню и выторговал у аборигенов два кувшина в обмен на небольшое зеркальце, которое когда-то он по ошибке забрал с собой у одной горячей представительницы древнейшей профессии, в постели с которой он оставил половину своего месячного жалования. Тогда Ямайка запомнилась ему надолго.
   Уже более десятка лет Агилар тоскует по родине, а последние полгода ему ведомы лишь два состояния – либо он трезв (но это происходит лишь в том случае, когда намечено вооружённое столкновение с врагом), либо он пьян до беспамятства. Второе состояние пока что чаще брало верх над первым. Агилар не выносит трезвого здравия, потому что тогда к нему возвращаются воспоминания об Испании. Алкоголь позволял отключить свой разум и закрыть себя для любых мыслей, и в первую очередь для мыслей, которые делают его пребывание вдалеке от дома невыносимым. Почти двадцать лет он бороздил моря и не испытывал особого желания вернуться домой. Но почему-то последнее время его желание увидеть родную Андалусию начало перерастать в жажду.
   Удушающую сорокаградусную жару разбавил лёгкий порыв морского бриза. Вокруг бегали маленькие любопытные дети туземцев. Они с интересом осматривали отросшую лохматую немытую бороду испанца, кончики которой тряслись при каждом храпе. Приглушённые лучи солнца пробивались сквозь листья деревьев над гамаком, падая на опущенные веки. Солнце уже значительно переместилось и тень от пальмовых веток бросало в сторону от гамака.
   Агилар нехотя отлепил веки и в прищуренном взгляде узнавал нечто размытое, что отдалённо напоминало пальму, а где-то из-под этого подобия пальмы прорисовываются какие-то мнимые облачка. И что-то ноги пригревает, будто беспощадное тропическое солнышко печёт кожу до неимоверного тёмного загара.
   Его покрытые мозолями пальцы небрежно протёрли один глаз, после чего раздался громкий и недовольный рёв из горла, словно медведь проснулся после долгой спячки.
   Ему не показалось. Он всё ещё здесь, на землях Нового света. Бескрайние просторы целого океана отделяют его от того места, куда тянет и по которому не угасает ностальгия. Агилар видел сон. Ему снилась она. Испания. Он путешествовал, и дорога увела его на север. Стояла ясная весенняя погода. Агилар гулял по улицам Вальядолида вдоль Писуэрга [1 - Река на севере Испании.]. Местные красоты особенно хороши в это время года. Агилару когда-то довелось побывать тут. Место было ему хорошо знакомо. Насколько помнилось, где-то здесь за углом находилась таверна. Она всё также работала. Об этом свидетельствовали бесчисленные невнятные крики щедрых посетителей. Агилар убедился в этом, когда свернул за угол и собственными глазами лицезрел картину, всплывающую из глубин его памяти о лучших временах, когда ещё не приходилось бороздить новые земли вдали от родины с флотом Его Величества Короля Испании Филиппа IV. Напротив таверны всё также работала бакалейная лавка, а рядом с ней – цветочный магазин. Помнится, некогда там работал флорист по имени Карлос – мужчина невысокого роста, преклонных лет и хорошо разбирающийся в цветах. Ныне его не стало и делами занимались его дети. Поодаль от цветочного магазина стояла аптека и всё тоже узнаваемое всеми лицо ворчливого, но знающего толк в лекарствах старика. Рядом с аптекой всё ещё возвращал к пригодности порванную обувь местный сапожник. Агилар двигался вверх по улице. Через два квартала он стал погружаться в просторы местного рынка. Множество сливающихся голосов, суета, ароматы цитрусовых и овощей, крики зазывающих к себе продавцов, полные товаров телеги, резкие негодующие возгласы и громкий довольный смех. Из морских портов, что на юге Испании, сюда свозили восточные пряности, североафриканскую соль, ближневосточные шелка и много чего ещё, что считалось экзотикой не только для испанцев, но и для всей Европы. Вечер Агилар провёл на набережной, восторгаясь красочным закатом. Он находился в раздумьях, помышляя о завтрашнем дне, когда ему предстоит продолжить путь. Дальше его ждал Бильбао. Страна Басков и её берег, изрезанный заливами и бухтами. Кантабрийские горы. Картина оживала в голове Агилара, и чем больше он думал о Бильбао, тем быстрее иссякало терпение. Ему хотелось поскорее встретить рассвет и отправиться к Бискайскому заливу. Ну а после его ожидали Хихон и Понтеведра.
   Испания. Родная Испания. Где-то там, за бескрайними просторами океана… она ждала его. И по воле короля он застрял на этом далёком материке, лелея надежды, что совсем скоро он вернётся туда. Лишь мысли о двух вещах не позволяли ему опускать руки. Одна из них – мысль о возвращении домой.
   Агилар проснулся. Бутылка выскользнула из его руки и опрокинулась на песке. Он начал разворачиваться на гамаке, чтобы опустить ноги. Раздался детский смех. Туземская детвора разбежалась по сторонам. Ступни Агилара ощутили рыхлую опору под собой. Песок отдавал теплом. Ни без труда он поднялся с гамака, а спустя секунду уже стоял на четвереньках. С третьей попытки ему всё же удалось напрячь свои колени и зашагать вперёд.
   Через тридцать метров Агилар ощутил под ногами тёплый и мокрый песок, а спустя ещё несколько секунд остатки прибывающей волны окутали его щиколотки. Он прошёл ещё немного, пока вода в волнах не поднялась до уровня колен. Агилар почувствовал слабость по всему телу и некую пустоту в груди. Он упал на колени, брызгая ладонью воду себе на лицо. Было бы хорошо ощутить прикосновение воды на себе в столь адскую жару. Но Агилара не отпускали мысли об увиденном сне. Скука по родине стала сильнее. Долгие двадцать два года он скитается по свету, и кто бы знал, что тоска может убивать человека изнутри не хуже, чем заточенный клинок шпаги.
   Агилар стоял на четвереньках, всматриваясь в проносящиеся под его телом волны. Слезы стекали по его щекам и растворялись в прибывающих и отбывающих волнах океана. К его беззвучному плачу вскоре добавились ноты бессилия и слабый крик, который выражал предельную границу отчаяния.
   Он опустился в воду и лишь голова выглядывала над прокатывающимися волнами, чтобы совершать очередной вздох, вместе с которым приходит новая капля печали. На мгновение Агилар плюхнулся лицом в воду, а через секунду дёрнулся, вставая на колени и совершая громкий крик. Возглас был настолько сильным, что вены на его шее вздулись, а кожа покраснела.
   Когда силы в его горле начали иссякать, Агилар позволил расслабиться своей груди и посмотрел куда-то в бесконечную даль. А потом услышал голос:
   – Де Ла Вега! – крикнул кто-то позади.
   Агилар оглянулся. На берегу стоял старпом.
   Он тщательно умыл лицо, несколько раз шлёпнул себя по щекам с обеих сторон, чтобы чуточку протрезветь, и поплёл на сушу.
   – Де Ла Вега, – начал говорить старпом, – вас ищет капитан.
   – Зачем? – спрашивал Агилар, сжимая и разжимая веки. По его нестриженной бороде обильно стекала вода, рубаха прилипла к коже, а губы всё также не смыкались под жаром пылкого южноамериканского солнца.
   – Погибли ещё три матроса.
   – Гангрена?
   – Да.
   – И что?
   – Нужно сопроводить груз в Испанию. Больше некому. Другие формирования только прибыли и ещё не освоились.
   Наступило молчание, которое нарушал лишь прибой океанских волн.
   Глаза Агилара замерли на лице старпома. Понемногу, сантиметр за сантиметром, его лицо обратилось в небо. На мгновение ему показалось, что Всевышний сейчас где-то там, видит его и слышит мысленную благодарность за то, что Он не забыл об Агиларе.
   Двадцать два года скитаний по свету. Кого-бы он не встречал, двадцать два года на него смотрели с недоверием. Куда бы не отправлялся, двадцать два года он оставался чужеземцем. Долгожданный день настал. Он возвращается домой.
   – Сколько у вас людей? – продолжал старпом.
   Но ответа так и не последовало.
   В эту секунду внимание обоих привлёк подбегающий миссионер. Он мчался и выкрикивал, глотая воздух в перерыве между словами:
   – Сеньор Де Ла Вега! Сеньор Де Ла Вега! Сеньор…
   Когда миссионер наконец добежал, Агилар не обращал на него должного внимания, а старпом тревожно посмотрел на него и спросил:
   – Что случилось?
   Дыхание миссионера сбивалось. Он опирался о собственные колени, глубоко вздыхая. Его веки были широко раздвинуты ни то от беспокойства, ни то от удивления.
   Агилар положил руку на его плечо, после чего успокаивающе произнёс:
   – Спокойно, друг мой. – Он говорил с громкими нотами удовлетворения в душе. – Что произошло?
   Миссионер направлял указательный палец в сторону деревни, поясняя рывками:
   – Там… там, в поселении… пришла женщина из индейского племени. Она чем-то встревожена и… я пытался спрашивать, но она ничего не произносит кроме вашего имени. Сказала, что… что будет разговаривать только с вами. Она явно чем-то напугана. Я вижу это по её глазам. Я подумал, может быть в индейские земли вторглись голландцы и поэтому она так встревожена.
   Агилар поспешил в поселение. Вернувшись, он заметил у своего бунгала молодую женщину. Она сидела у крыльца, обхватив руками колени. Это была девушка из племени Ботокудо, которую Агилар называл «Анхела», потому что он считал её своим ангелом, который призван спасти его душу, терзаемую тоской по родине. В каком-то смысле, всё так и было. Анхела была тем вторым, что не позволяло Агилару опускать руки.
   Заметив Агилара, она подпрыгнула с места и поспешила к нему. Агилар поторопился открыть дверь и позвал Анхелу внутрь. Об их связи никто не знал и Агилару хотелось, чтобы так всё и продолжалось, как было и в предыдущие полтора месяца.
   – Что такое? – озадаченно спросил он, рассматривая обеспокоенное лицо туземки.
   Она старательно говорила на испанском:
   – Bibi. Bibi.
   – Ч… что? Я не понимаю.
   Девушка резко схватила Агилара за запястье и приложила руку к своему животу:
   – Bibi.
   Дрожащими губами Агилар медленно и осторожно рискнул поправить её кривой испанский:
   – Bebé? (Исп. – Ребёнок).
   Туземка резко закивала. С её лица не сходила улыбка.

   28 марта 2019г.
   Рио-де-Жанейро.
   В одном из ресторанов на Копакабане трапезничали главный редактор издания «Novo Mundo» (Португ. – «Новый Свет») Родриго Алмейда и журналист из Малаги, работающий по обмену в «Novo Mundo», Хуан Де Ла Вега.
   Стоял поздний вечер. Они сидели за одним из тех столиков, что находились на крытой террасе. Со стороны пляжа доносился сладостный звук прибоя. Вокруг мелькали фигуры высших слоёв местной интеллигенции. Атмосфера казалась столь привлекательной, что экзотические блюда были единственным, что могло бы сделать обстановку ещё лучше.
   – Забавные всё-таки имена встречаются у иностранцев – довершил Хуан, пребывая в ожидании официанта с заказами. – В силу своей профессии я много знакомлюсь с людьми и часто встречаю интересные имена или фамилии, но этот певец…
   Некоторое время понадобилось, чтобы смех за столом угас.
   – Слушай, – начал Родриго, – а вот у тебя, надо сказать, на редкость красивая фамилия. На моей памяти ещё не было ни одного человека с такой фамилией. У многих есть что-то похожее, но только в документах. Когда нужно представиться, то люди обычно не произносят полное имя.
   Хуан начал рассказывать:
   – Эта фамилия досталась мне от далёкого предка. Он был испанским конкистадором.
   – Да ладно? – удивился Родриго. – И когда это было?
   – В первой половине 17 века.
   – И эта история из вашей родословной дошла до тебя спустя четыре века?
   – Да. Был там один писарь… В общем, у него жизнь сложилась такая, что фильм снимать можно. В последние годы своего колониального турне он ступил на земли современной Бразилии. Он провёл здесь немногим больше двух месяцев. И он остался бы здесь, если бы не случилось кое-чего. Многие моряки погибли от тяжёлых ранений после битвы с голландцами. Из-за этого сопровождать груз было некому. Корабли уже готовили к отплытию в Европу, когда его попросили обеспечить их безопасность в пути. Он носил звание аделантадо, и у него было в подчинении немало людей. Так вот, перед отплытием он узнаёт, что женщина из местного племени индейцев, с которой у него была любовь, забеременела. Он забрал её с собой в Испанию и там взял в жёны. Так что я на какую-то совсем крохотную частичку являюсь прямым потомком коренных бразильских индейцев.
   – Да-а-а-а… – удивлённо произнёс Родриго.
   – Но самое интересное, – продолжил Хуан, – что с тех пор, как мой предок покинул Южную Америку, я первый его потомок, который приезжает сюда. Кроме него и меня земли Бразилии никто не посещал из нашего рода.
   – Красивая история.
   – Она абсолютно правдива.
   Официант принёс заказанные блюда и удалился, пожелав приятного аппетита.
   Перед тем как опустить вилку в куриное филе, Родриго спросил:
   – Ну что, послезавтра в это время ты уже будешь подлетать к просторам родной Андалусии. Признайся, соскучился по дому?
   Хуан ответил без раздумий:
   – Я побывал уже в двух десятках стран, но Испания постоянно притягивает к себе, как будто где-то у меня внутри спрятан огромный магнит. Я даже не могу словесно описать это ощущение. Но куда бы я не поехал, на второй месяц на меня уже нападает какая-то лёгкая хандра. И главное, что я не могу понять, что конкретно я хочу увидеть, куда пойти, что поесть или с кем поговорить, когда вернусь в Испанию. Взять хоть Бразилию. Люди с похожим менталитетом, телевидение, кино, пляж, женщины, футбол…
   – Эй-эй – резко перебил Родриго. – Не надо на святое позариться.
   Хуан смиренно поднял раскрытые ладони в качестве извинений и продолжил:
   – …и что бы там ни было, в этой Испании, и если ты там родился, то это что-то обязательно находит тебя, куда бы ты не отправился, в любой точке земного шара, и она будет звать тебя к себе до тех пор, пока не получит то, чего так хочет. Так что да, я соскучился по дому.
   Родриго протянул по скатерти конверт, в котором лежал билет на самолёт, и сказал:
   – Тогда вот. Я позвонил в аэропорт, отменил твой билет, и забронировал другой на завтрашний рейс. Так что успеешь на юбилей мамы.
   Находясь в лёгком шоке, Хуан спросил:
   – Но как?
   – Я решил, твои труды заслуживают небольшой премии, на которую можно было бы купить, скажем, ну не знаю, место в бизнес-классе.
   Они широко заулыбались, чокнулись бокалами и уже собирались сделать глоток любимого вина Хуана, сделанного из плодов джаботикабы, но их прервал официант. Он наклонился и что-то прошептал над ухом Хуана. Когда официант ушёл, Хуан встал из-за стола.
   – Дико извиняюсь. Я на минуту – сказал он Родриго и отправился к парадной лестнице.
   У входа в ресторан стояла темноволосая бразильянка лет двадцати пяти на вид с привлекательной наружностью. Хуан развёл руки, когда подходил к ней. Он был искренне удивлён появлению Аниты. Он поцеловал её в щёку, что-то сказал сквозь довольную улыбку, после чего они присели на скамейку перед фасадом ресторана. Анита выглядела нервной. Её губы были открыты и всё дёргались, когда она собиралась что-то проронить, но всякий раз слова застревали у неё в горле. Тогда, не сумев подобрать нужных слов, она протянула Хуану распечатанную коробку, внутри которой лежал тест на беременность с положительным результатом.
   Ближе к утру Хуан позвонил в аэропорт и отменил свой билет, вместо которого взял два билета на следующий рейс.

ЖИВОПИСЕЦ

   Очередная попытка создать шедевр, который не имел бы ничего похожего среди того, чем уже успели обогатить мировую коллекцию художники с громкими именами и не очень. Семьдесят восемь написанных картин так и не предстали перед широкой публикой. Организаторы выставок сочли работы посредственными и лишёнными авторского стиля.
   В прошлом месяце прошли переговоры с директором галереи из Марселя. Очередное фиаско. Это стало последней каплей. Довольно ходить и унижаться перед всякими задротами, которые всё что могут в живописи – это отличить чёрное от белого. На этом их профессионализм исчерпан. Но теперь он задался целью сотворить полотно, при виде которого вся история мировой живописи померкнет перед каждым, кто хотя бы краешком глаза лицезреет кусочек этой будоражащей картины. В ней заключён целый мир, который засасывает смотрящего в себя, демонстрируя иную реальность со своими законами. Он намеревался показать всему миру не просто полотно с красивым содержанием. Это должна быть особая картина. Она будет обладать особым свойством, суть которого – залезть в мозг человека и оставить в его душе след своей сущности, которая не покинет его до самой смерти. Это и есть вершина живописного мастерства. Следует не просто поражать смотрящих красотой на холсте или создавать реалистичное изображение, а заставить людей меняться при виде картины. Менять религиозные и политические взгляды; менять отношение к моральным законам и установить собственные стандарты нравственности; стереть склонность к сентиментальности и породить демона внутри себя; убить страх к смерти и заставить полюбить насилие; перестать оставаться рабом в мире глобализма и прозреть; сбежать от зависимости к бытовому комфорту со всеми микроволновками, транспортом и мобильниками, чтобы наконец обрести свободу.
   Бруно Алмейда не покидал рабочее место уже одиннадцатые сутки. С тех самых пор, когда на свет рождались его первые картины, Бруно превратил свою квартиру в Лиссабоне в мастерскую. Стены, дверные ручки, посуда на кухне, пульт от телевизора, оконные рамы, трубка телефона – везде были следы красок. Даже последняя девушка Бруно, которая была у него пару недель назад, уходила из квартиры в следах от красок по всему телу; по тому, где находились самые густые следы красок на теле девушки, можно было судить о том, какие места Бруно предпочитал больше всего.
   В гостиной находилось только самое необходимое. Среди того, что не имело никакого отношения к кисточкам, краскам, холстам и палитре, были только чашка на триста тридцать миллилитров, чайная ложка, электрический чайник, сахар и стеклянная банка, на дне которой ещё оставалось кофе на пару чашек. Ни в коем случае нельзя было засыпать. Бруно поймал волну, на которой сможет добраться до необходимого образа, в котором предстанет его детище. Стоит уснуть и его мозг тут же потеряет нить между творцом и холстом. Речь даже идёт не о сюжете, и не о насыщенности тонов. Это, скорее, состояние, в котором Бруно слышит голоса, подсказывающие ему, что должно родиться на картине; что лишнее и чего недостаёт; что и где должно находиться; где добавить серого, а где – красного.
   Последние штрихи. Кисть в очередной раз искупалась в тёмно-серой краске на палитре и вот единственное светлое пятно на холсте оказалось под её плотным одеянием.
   По ходу работы Бруно был сосредоточен лишь на отдельных её элементах и не обращал внимания на то, как преображается вся картина. Теперь, когда он стоял в паре метров от своего творения, его глаза стали изучать то, над чем так долго работали руки мастера. Кто мог подумать, что человек со своим примитивным сознанием может родить в своей фантазии такое? А быть может, его сознание перестало быть примитивным? А результат – не плод фантазии, а то, что действительно существует? Во что превратился разум Бруно Алмейды, если он нарисовал то, что нарисовал? Он стоял перед холстом, осознавая, что в начале он понятия не имел, что рисует, а нынче его озадаченный мозг бросается в раздумья о том, как он смог придумать ЭТО.
   В любом случае ему удалось добиться желаемого эффекта. Он сделал такую картину, которая не в состоянии даже присниться. И она прекрасна.
   Всё происходящее передавалось в тёмных тонах. В нижний части полотна был изображён обрыв, за край которого отчаянно цеплялись безликие кричащие фигуры. Край обрыва просматривался с трудом из-за столпотворения человеческих фигур, которым удалось взобраться. Тысячи существ, напоминающих людей, в серых одеяниях взбирались на возвышенность. Их руки отчаянно тянулись к вершине, где находился могучий трон, а на троне том восседал ОН. Ноги напоминали звериные. Руки, лежащие на подлокотниках, широкие с огромными когтями. ЕГО широко раздвинутые губы демонстрировали зубы, скорее напоминающие клыки. Это была улыбка. Очень довольная улыбка. Бритая голова и прищуренные глаза со сверкающими зрачками. Это был ОН – возглавляющий каждый порок, что омрачняет этот мир, ибо только он имеет оголённые кости на лбу и хвост с остриём, ехидно выглядывающий из-за спинки трона. Спинка трона возвышалась над головой, обрамлённая по краю длинными шипами. Одна из безликих фигур взбиралась к трону, протягивая в руках нечто, похожее на мёртвое животное, отдалённо напоминающее свинью. Другая фигура поднималась с трудом, скорчив спину из-за клинка, которое торчало из плеча.
   Бруно долго стоял на месте и разглядывал картину, пытаясь вспомнить те мгновения, когда в его голове зародился образ, который он выложил на холсте. Но в недрах своей памяти он не наткнулся даже на малейший фрагмент жизни, хоть как-то связанный с этой картиной. Никаких намёков. Откуда могла прийти подобная идея? Никакое вдохновение не осилит подобный размах.
   В конце концов художник устал ломать голову над историей своего последнего произведения. К нему постепенно возвращалось чувство голода. Бруно смыл следы краски с лица и на руках, взял с вешалки ветровку и отправился в супермаркет.
   Оказавшись на лестничной площадке, он успел только вставить ключ в замочную скважину, но повернуть его не дал соседский подросток, который, едва заметив Бруно, тут же подошёл к нему и пожал руку.
   – А, Тьяго. Как оно?
   Тринадцатилетний Тьяго Гомеш вымолвил с усталым видом:
   – Да, хреново. Конец недели. Меня как будто изнасиловали. Каждый день уроки, потом тренировки. Прихожу домой и сил на домашку не остаётся. Сегодня, вот, решил свалить пораньше.
   – Я думал ты боишься тренера – сказал Бруно.
   – Один хрен, всё равно он уехал по каким-то срочным делам. Меня из школы выгонят, если не исправлю итоговые оценки, а как мне их исправить, если преподавателям нет никакого дела до того, что я застреваю в фехтовальном зале на полдня?
   – Трудно поспорить – понимающе произнёс Бруно. Его взгляд привлекла шпага за спиной Тьяго.
   – А что с твоей шпагой? В чём это она?
   – Да, не обращай внимания – махнув рукой, ответил Тьяго. – Это мои кореша придурки. Решили прикольнуться и покрасили прут красной краской. Но это не страшно. Я ещё не дорос, чтобы мокрухой заниматься.
   Они оба засмеялись.
   Попрощавшись, Бруно посмотрел вслед мальчишке, всматриваясь в спину и думая о том, что где-то он видел подобное. Шпага за спиной Тьяго свисала наискось. Рукоять выпячивала над плечом.
   В этот момент на лестничной площадке появился сосед снизу – пятидесятитрёхлетний плотник Артуро Варгас. В руках мастер нёс кресло, которое опустил перед ногами Бруно и произнёс:
   – Зацени работу.
   – С радостью – ответил Бруно, опускаясь на кресло-качалку.
   – Ну и как? – спросил Артуро.
   – Да, ни чё так. Я бы хотел такое. Кто заказчик?
   – Ювелир из сорок пятой – ответил плотник, изображая довольную улыбку от той оценки, которую дал его работе художник.
   Бруно подробно осматривал изгибы и лакированное покрытие. Он старался прочувствовать столь гладкие колебания кресла. Особенно удобными он счёл широкие подлокотники, что казалось нетипичным для такого рода мебели. Далее он охотно откинул голову и затылком нащупал что-то, похожее на решётку. Он разорвал зрительный контакт с радостными глазами Артуро, чтобы оглянуться и узнать, что за деталь располагалась на спинке мебельного атрибута. Не вставая с кресла, Бруно разглядел на краю спинки древесные детали в форме шипов, покрытые лаком и выстроенные в ряд полукругом.
   Что-то больно знакомое.
   Нахмурив брови, Бруно повернул голову обратно и вновь посмотрел на Артуро. Лицо Артуро резко поменялось. Плотник был чем-то встревожен. Его губы затряслись, а волосы неимоверно быстро начали менять цвет на седой.
   – Артуро? Вы в порядке? – недоумевающе интересовался Бруно.
   Но Артуро не реагировал. Он начал пятиться и вскоре сказал умоляющим голосом, оттопырив вперёд ладони:
   – Возьми. Прошу… возьми, только отпусти меня.
   Озадаченный Бруно только открыл рот, как плотник в спешке умчался к себе в квартиру, громко захлопнув двери. За закрывшейся дверью последовал щелчок сработавшего замка.
   Бруно смотрел в пол и терялся в мыслях. Он до последнего не понимал… Точнее, он сомневался в происходящем.
   В квартире напротив распахнулась дверь. Изнутри последовал голос соседки:
   – Семьдесят лет дважды не исполняется. Скорее, а не то бабушка обидится.
   Сорокатрёхлетняя Луиза Мерейлеш выходила из квартиры, держа на руках поднос с зажаренным поросёнком, ожидая, когда за ней последуют дети с супругом. Перешагнув через порог квартиры, женщина сразу наткнулась на сидящего на кресле Бруно Алмейду. Она остановилась перед соседом и её глаза начали выползать из орбит. Слова приветствия, которые произнёс Бруно, до неё не дошли. Луиза в панике стала опускаться на трясущиеся колени, протягивая вперёд поднос с поросёнком. Дрожащим тоном она промолвила:
   – Вот… вот… пожалуйста, я принесла. Пощади! – прокричала Луиза, после чего последовал громкий плач, заполнивший весь подъезд.

ВАКХАНАЛИЯ

   23 июля 52 год до н. э. Над Римом возвысилась полная луна. Средиземные морские волны оборвали свой голос. По всему городу шли бурные празднества в честь дня Нептуна. Лупанарии, таверны, кабаки, виллы патрициев – везде царил шум гостей, отмечавших праздник. И лишь в одном месте не раздавались бурные крики.
   Дом работорговца и владельца каменоломни принимал гостей четырнадцатую ночь подряд. Гней из рода Горациев веселился не жалея ни денег, ни сил. Каждый вечер он принимал в своём доме почти одних и тех же гостей.
   Повсюду фрукты, разлитое вино и амбре выкуренной марихуаны. На полу валялась разбросанная гостями одежда. Тога сенатора Марка Кассия плавала на дне бассейна, пока её хозяин лежал, откинувшись на ступеньках бассейна. Зрачки сенатора закатывались к верху, когда проститутка, сидевшая на нём, перестала двигаться и стоны её тут же оборвались.
   Сенаторы Марин из рода Ромилиев и Гай из рода Фуриев, полулёжа, вдвоём докуривали свёрток марихуаны и обсуждали, стоит ли на следующем собрании сената вносить предложение о законе, запрещающем свободную торговлю наркотическими травами.
   Легат Феликс Курций, сидя за столом, храпел с открытым ртом и торчащей из него полу-обглоданной косточкой свинины. Его крепкий сон не нарушил даже шатающийся стол, раскачивающийся одновременно с тем, как дёргались тела Тита Марция и во всю стонущей дочки бакалейщика Фала Веррия. Их половое сношение становилось столь бурным, что было пролито всё вино, находившееся в кубках и глиняных графинах, два из которых разбились о пол, оставив огромные багровые лужи.
   На пороге между гостевым залом и кухней, прижавшись к стене, не жалея своих тел, работали сын Гнея Горация и старшая дочь магистра Августа Вергиния в тот момент, когда хозяин дома проходил мимо и, пользуясь случаем, провёл ладонью по оголённой ягодице девушки, а после похлопал сына по плечу.
   С балкона доносились довольные крики опытной, в половом смысле, рабыни Октавии, лежавшей под центурионом по имени Квинт Навтий, который решил сбросить свои доспехи и не надевал их уже вторую неделю.
   На заднем дворе девятнадцатилетний Устин из рода Нумициев гонялся за семнадцатилетней племянницей префекта преторианской гвардии Клавдией. Оба бегали в чём мать родила и были готовы к очередному заходу.
   Начинающая шлюха по имени Акила бродила по гостевому залу на цыпочках, обходя лежавших на полу гостей. Она взяла тридцать сестерциев за свои услуги и направилась в сторону выхода. По пути один из гостей схватился за её тунику и крепко обнимал обеими руками правое бедро, вожделея следующего акта.
   В центральной части гостиной на полу лежала одна из наиболее знатных проституток Рима – Веста. Мало кто из плебеев мог позволить себе оплатить ночь с ней. Поэтому покупать Весту на ночь оставалось привилегией исключительно богатейших жителей Рима. Она лежала на сброшенной кем-то тоге абсолютно обнажённая. Слева от неё без сознания лежал консул Вивиан Аврелий, который отключился сразу же после того, как его акт с Вестой достиг своего «апогея». Так происходило всегда. Об этом знали все, кто ходил на подобные собрания вместе с консулом. С другой стороны от Весты находился брат консула – Август Аврелий. Он лежал на боку, опирая голову о руку, а другой рукой водил по обнажённым изгибам Весты.
   – Скажи, вот мне интересно – обратился Август к Весте. – В этом месяце ты не пропустила ни одной ночи здесь, у Горациев. Я думаю и никак не могу понять – либо ты копишь деньги на свободу, либо тебе очень нравится эта работа.
   Голос Весты выдавал её удовлетворённость и безмятежность:
   – Уже тринадцать месяцев как я купила свободу, а беспорядочная связь мне не приносит большого удовольствия ни с мужчинами, ни с женщинами.
   – Что же тогда? Среди всех проституток ты чаще остальных приходишь сюда.
   – Мне просто нравится заводить тесные знакомства с людьми, чтобы получше их изучить, а секс позволяет узнать человека лучше всего.
   – Но у нас с тобой число сношений уже перевалило за десяток. Значит, мой случай – исключение. Признайся, тебя просто притягивает ко мне.
   – А кто сказал, что одного раза для знакомства хватает с любым человеком? Может ты для меня большая загадка? Вот я и стараюсь.
   Ближе ко входу на кухню картина была почти такая же, с той лишь разницей, что статус «персонажей» в римском обществе был несколько ниже. Тридцатипятилетний Юлиан из рода Эмилиев и пятнадцатилетний Луций одновременно работали над одной и той же девушкой, которая не была рабыней любви, а принадлежала патрицианской семье и явилась в дом Гнея Горация в статусе добровольной гостьи. Впервые предавшись тесным объятиям сразу с двумя мужчинами, она потеряла сознание также, как и консул Вивиан Аврелий. Вот только произошло это значительно раньше, нежели у консула, но Юлиана и Луция это не остановило. Юлиан и Луций жили на одной улице, но на оргии пересеклись впервые и совершенно случайно.
   – Вакха благословил эту ночь – долго пребывая под впечатлением от потери девственности промолвил Луций.
   – Ты ведь впервые занимался этим. Не так ли? – сказал Юлиан.
   Ничего толкового в ответ от Луция не поступило.
   Гней Гораций спокойно передвигался по дому, удостоверяясь в том, что гости всем довольны, и в первую очередь его интересовали сенаторы и консул. В конце концов работорговец решил присоединиться к ним. Перед тем как избавиться от тоги, Гней подобрал со стола деревяный стакан с вином и поднёс к губам. По привычке Гней резко приподнял стакан, пытаясь залпом выпить содержимое. Но он так и не смог этого сделать. Этот непереносимый отвратительный вкус чего-то чрезмерно густого и сырого… Лицо Гнея сморщилось от привкуса крови. Раздался недовольный возглас хозяина:

   – КТО ЭТО СДЕЛАЛ!?

   Вместо ответа последовали стоны, доносившиеся с разных уголков вилы, которые становились всё тише и спустя мгновение оборвались.
   Не дождавшись какой-либо реакции в гостевом зале, Гней проследовал в другие помещения. Первым делом он шёл в направлении кухни, откуда доносились голоса рабов, разносивших вино и еду:
   – Эти гости ведут себя как дикие звери. Раньше они приходили сюда ради простого спаривания. А теперь там трахаются не пойми кто и с кем. Дочь, сестра, сын, старик, дитя…
   – Да им вообще плевать. Один сенатор, второй, третий. Это понятно. Но что сегодня творится? Теперь и консул сюда же.
   – Да покарает их Юпитер.
   Не дойдя до порога, ноги Гнея сами остановились. Он свернул в сторону. Медленными шагами он приближался к бассейну, который окрасился в бледно-алый цвет. Сенатор Марк Кассий всё также лежал на спине. Его руки были раскинуты по разные стороны, как и та шлюха, что раскинулась на его брюхе. Для Гнея вполне привычная картина. Он подошёл к спящему сенатору и начал дёргать его за плечо.
   – Сенатор? Сенатор?
   Марк Кассий не отвечал. Пытаясь привести в чувство, Гней присел на колени и начал дёргать его сильнее. Руки хозяина дома уже во всю толкали тело сенатора Кассия, из-за чего с живота сенатора соскользнула шлюха и лик Гнея спрятался под густым одеянием ужаса. Тело девушки сползло вглубь бассейна и по воде начали разрастаться клубы кровавого цвета. Шлюха валялась на поверхности воды и кровь из неё вытекала, разбавляя собой воду в бассейне.
   В панике Гней рванул в гостевой зал с криками о помощи. Вокруг царила мёртвая тишина. Гней пробегал по комнате и видел повсюду одно и тоже – растущие лужи из крови, покидавшей тела гостей через уши, нос и рот. Его голову посетили громкие мысли о сыне. С колотящим в груди сердцем Гней добежал до порога кухни, где с горечью лицезрел тела сына и дочери магистра, застрявших в объятиях друг друга и лежавших в луже собственной крови, которая продолжала сочиться из-под век, укрывая собою зрачки.
   А из-под век Гнея начали капать слёзы. Они стекали по щекам и, пробегая по коже, попадали в рот. Но Гней по-прежнему испытывал вкус крови. Он вытер пальцем кожу над губами и обратил внимание, как у него из носа льются кровавые ручьи.

МАРСИАНСКАЯ ВПАДИНА

   Настал долгожданный момент. Космический корабль достиг орбиты Марса. Двое членов экипажа находились в пилотируемом челноке и уже совершали посадку на поверхности планеты. Капитан экипажа Гарри Нил и агрофизик доктор Джордан Хаспер стали первыми людьми, ступившими на поверхность Красной планеты. Вот он, первый человеческий след.
   Поддерживая радиосвязь с остальными членами экипажа, находившимися на орбите Марса внутри корабля, доктор Хаспер произнёс:
   – Это немыслимо. Боже…
   С корабля последовал голос:
   – Доктор, что вы видите? Опишите место.
   Ошарашенный происходящим, доктор Хаспер продолжал говорить рваным голосом:
   – Мы… мы стоим на каком-то холме и… вдали что-то, похожее на высотное здание. Совсем как на Земле.
   Долго не раздумывая, доктор обратился к капитану:
   – Капитан, мы должны осмотреть это место.
   Капитан Нил не стал возражать, лишь прихватив с собой модифицированный М-16.
   Оставив челнок, Нил и Хаспер отправились к загадочному возведению. По мере приближения объект обретал всё более явные признаки своего искусственного происхождения. Члены экипажа преодолели существенное расстояние и когда до объекта оставалось не более пятидесяти метров, голос доктора Хаспера с восторженного сменился на шокируемый:
   – Немыслимо! Здесь десятки, может быть, сотни зданий. Это целый город. Как такой объект мог не попасть в поле зрения спутников?
   – Кто сказал, что спутники могли что-то не заснять? – отозвался капитан Нил. – Все снимки, которые являются достоянием общественности, отретушированы. А наше руководство всё время что-то недоговаривает. Нас обманывают точно также, как и весь мир. Так что, доктор, если вы здесь встретите зелёного гуманоида, особо не удивляйтесь.
   По обратной связи вновь раздался голос одного из восьми оставшихся на борту участников экспедиции. Этот голос принадлежал доктору Стэнли Бриджу, специализирующемуся на изучении эволюционных технологий:
   – Доктор Хаспер, опишите формы и размеры. Как сильно объекты отличаются друг от друга?
   – Крыши и стены практически идентичные. Максимальная высота зданий где-то сорок-пятьдесят метров над уровнем почвы. Не могу назвать более точную высоту. У основания объекты зарыты под почвой. Впрочем, даже пятьдесят метров скорее всего далеки от истины. Видимо, результат песчаной бури или чего-то в этом роде. Окна… СТОП! – воскликнул доктор Хаспер и помчался к ближайшему зданию. Его голос оборвался. На корабле было слышно лишь учащённое дыхание Хаспера, ускорившего шаг. Через панельные приборы на корабле стал доноситься возглас капитана Нила:
   – Хаспер, соблюдайте протокол! ХАСПЕР!
   Не дождавшись ответа от своего обезумевшего коллеги, капитан рванул следом, не выпуская из рук автомат.
   На подступах к стене Хаспер споткнулся и его скафандр поцеловался с марсианской почвой. Доктор поторопился подняться на ноги. Его перчатки прилипли к стене. Он ощупывал огромные извилистые блоки на поверхности, проводил пальцами по стыковочным контурам и не верил глазам.
   – Не может быть. Оно построено из каменных блоков, как и всё остальное.
   Голова Хаспера обернулась. Он посмотрел на капитана Нила.
   – Капитан, взглянем изнутри?
   Хаспер не сумел рассмотреть спрятанный за шлемом угрюмый и недовольный взгляд капитана, но расслышал его командный голос:
   – Хаспер, СУКА! Либо ты делаешь что Я скажу, либо пробудешь до конца миссии на орбите!
   Капитан подошёл к Хасперу, бросил автомат, а затем гневно прижал доктора к стене и прокричал по радиосвязи:
   – ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛ!?
   Хаспер дёргано несколько раз утвердительно кивнул.
   – Что там происходит? – обеспокоенно спросил по радиосвязи кто-то из членов экипажа на корабле. – Ответьте. Капитан? Доктор Хаспер?
   – Уже ничего – раздражённо ответил капитан, направляя свой злобный взгляд в полупрозрачный шлем скафандра, за которым скрывалось напуганное лицо доктора Хаспера.
   Капитан подобрал автомат и сказал:
   – Идёшь следом за мной, и чтоб никуда не дёргался.
   С подавленным восторгом Хаспер повиновался приказу капитана Нила, параллельно описывая сдержанным голосом строение для команды на корабле:
   – На всех зданиях окна выбиты. Хотя не исключено, что там изначально было пусто, поскольку никаких фрагментов стёкол или чего-нибудь в этом роде не наблюдается. Между блоками отсутствуют какие-либо следы раствора или иного скрепляющего материала. Напоминает технологию, по которой возвели Мачу-Пикчу [2 - Мачу-Пикчу – древний город в Перу.]. Да, определённо. Здесь в швах точно также отсутствуют щели. Идеальная стыковка. Ни малейшего отверстия. Включаю видеозапись. Это нужно запечатлеть.
   Хаспер нажал на кнопку видеокамеры, расположенной на лобной части его шлема.
   – Можете сказать, на какой материал похожи блоки? – прозвучал голос доктора Бриджа.
   – Точно не скажу. По цвету что-то среднее между гранитом и глиной.
   Они не спеша обогнули здание, пока не подобрали наиболее удобное для входа окно. Капитан зашёл первым. Он включил фонарь под дулом автомата, плюс ещё один на шлеме, осматривая недостаточно освещённое помещение изнутри. Следом прошёл доктор Хаспер, который продолжал рассказывать о находке:
   – Мы входим внутрь. Параметры объекта приблизительно двадцать на двадцать. Скорее всего оконные рамы были сквозными изначально. Я не вижу никаких расщелин для фиксации перегородок. Странно – проронил Хаспер, оказавшись внутри строения. – Здесь слишком темно. Окна как будто не пропускают свет.
   Хаспер протянул руку, оставив её на уровне оконного проёма.
   – Коллеги, это удивительно. Я держу руку в оконном проёме и вижу чёткую грань. С одной стороны скафандр белый, а с другой – какой-то сероватый, как при тусклом освещении. Видимо, сказывается технология возведения, или же это особенности строительного материала. Беру образцы с блоков.
   Пока Хаспер доставал инструменты из кармана, капитан осматривался вокруг.
   – Хаспер – сказал капитан.
   Доктор оглянулся. Капитан Нил указал пальцем наверх:
   – Смотри.
   Рот Хаспера остался открытым до тех пор, пока он не выразил своё удивление:
   – Охренеть.
   – Что там? – спросили с корабля.
   – Пространство внутри не разделено на этажи. Всё здание свободно. Ни потолков, ни лестниц. Вообще никаких подъёмных механизмов. Абсолютно голые стены.
   По радиосвязи вновь зазвучал голос доктора Бриджа:
   – Возможно такова особенность строительства. Не исключено, что разделение здания на этажи являлось заключительной фазой в строительстве и данный объект не был достроен до конца. Чтобы это понять, нужно осмотреть другие объекты.
   После затянувшегося безмолвия доктор Хаспер ответил:
   – Возможно вы правы.
   Далее Хаспер произнёс с ноткой любопытства, отложив сбор образцов:
   – Что-то нашли?
   Капитан Нил подобрал с почвы какой-то предмет, счищая с него марсианский песок. В его руках находилось некое подобие детской игрушки, напоминающее по форме тетрис. Первые мысли Нила и Хаспера были о том, что перед ними находился не прибор для решения каких-нибудь военных или исследовательских задач, а именно детская игрушка. Об этом говорила нераскрытая… упаковка. На упаковке была надпись, но рассмотреть буквы предоставлялось невозможным. Упаковка сильно пострадала и местами была потёртая. Стёрлась и большая часть надписи. Обоих сразу же посетила мысль о том, что они не первые земляне, посетившие эту планету. Кто-то здесь уже побывал, и не исключено, что этот или эти кто-то были здесь совсем недавно.
   Капитан заинтересовался находкой и положил её в боковой карман своего скафандра.
   В отличие от него, обнаруженное крайне насторожило доктора Хаспера. Он рефлекторно сделал шаг назад и ощутил, как подошва нащупала что-то неровное. Раздвинув ногой почву, астронавт распознал что-то, похожее на брезент или какую-то плотную ткань. Он наклонился и стал откапывать найденный предмет. Спустя несколько секунд Хаспер начал быстро ползи прочь от находки и издал по радиосвязи истерический вопль, обращаясь к капитану:
   – НИ-И-И-ИЛ!!!
   – Что у вас? Ответьте. Говорит доктор Бридж. Обрисуйте обстановку.
   В ответ тишина и громкое дыхание доктора Хаспера.
   Капитан подошёл к находке. Он наклонился и не поверил в то, что лицезрел с ужасом. Перед ним лежал кусок материи с нашивкой:
   «Астронавт НАСА»
   «Кп. Джордан Нил».
   Он схватился за материю и потянул. Оскалив зубы, Нил с трудом выволок наружу большую часть из того, что было зарыто под песком, но этого более чем хватило. В его руках был скафандр, местами разорванный как дряхлая тряпка. Шлем оказался пробитым. Через круглое отверстие Гарри Нил рассмотрел внутри лишённый кожи и волос череп.
   Капитан буквально подпрыгнул к доктору Хасперу, который всё также лежал на спине с учащённым пульсом. Нил схватил его за рукав скафандра и крикнул:
   – ВСТАВАЙ! БЫСТРО! МЫ УЛЕТАЕМ!
   В панике они ничего не замечали вокруг, в том числе и голоса коллег с корабля, тщетно пытавшихся связаться с ними. Они мчались по собственным следам, направляясь обратно к космическому челноку. Добравшись до транспорта, капитан запустил двигатели и на полном ходу отправил челнок вверх, направляясь к космическому кораблю, ожидавшему на орбите Красной планеты.
   Космический челнок, пилотируемый капитаном Гарри Нилом, благополучно подлетел к кораблю и вернулся в ангар. Капитан с доктором Хаспером вернулись в общество остальных членов научно-исследовательской экспедиции, которая теперь оказалась под угрозой срыва.
   Несколько часов не утихали споры по поводу продолжения экспедиции или её прекращения. И лишь доктор Крейг Томпсон находился за пределами этой полемики и её разбушевавшихся участников. Его внимание было приковано к странной находке, которую передал ему для изучения капитан Нил. Доктору Томпсону так и не удалось определить страну-производителя. Это можно было выяснить при помощи разборки устройства, надеясь, что в данном аппарате имеется некоторая информация под панелью, как это бывает с большинством бытовых приборов, которые выставляют на полках магазинов. Но перед тем, как нарушить целостность панели, учёному захотелось включить прибор и выяснить особенности этой, судя по упаковке, игрушки.
   Когда доктору Томпсону порядком надоели возгласы коллег, разделившихся на два лагеря, он громко воскликнул:
   – ДОВОЛЬНО!
   Бушующие голоса тут же оборвались. Члены экипажа смотрели на доктора Томпсона.
   – Вы можете хотя бы на время забыть об этом вопросе? У нас есть предмет, доставленный сюда с Марса. Неужели вас не интересует эта вещица? Давайте для начала разберёмся с находкой. Может быть мы сможем что-то узнать.
   – Кому кофе? – вдруг спросила биолог Джина Бриггс.
   – Отличная идея – сказал доктор Томпсон. – Не спрашивайте. Просто наливайте. Они все выпьют.
   – Я терпеть не могу эту бурду – с отвращением произнёс бортинженер Майкл Роуз.
   Доктор Томпсон повысил тон:
   – Значит будешь пить чай!
   Доктор Бриггс отправилась в соседний отсек, который служил для экипажа кухней. Тем временем доктор Томпсон поставил в центр стола найденный прибор и стал рассказывать:
   – Значит так. Упаковка сильно повреждена. Прочитать что-либо там невозможно. Но я подозреваю, что и язык, на котором был нанесён текст, определить также будет довольно проблематично. Судя по упаковке, скорее всего, перед нами детская игрушка. Но, если взять во внимание то, что произошло с нашими коллегами на поверхности Марса, здесь ни в чём нельзя быть уверенным. Перед тем как изучить прибор изнутри, я решил включить его, но делать это самостоятельно не рискнул. Мне хотелось, чтобы вы тоже присутствовали при включении. В первую очередь обращаю ваше внимание на то, что отсутствует какой-либо разъём для подключения зарядного устройства или что-то вроде того. На корпусе я тоже не нашёл никакой крышки, под которой должны вставляться батарейки. Возможно, перед нами образец, который представляет собой пример высокоразвитых технологий будущего, но не исключено и то, что это результат технологий, которые принадлежат иной цивилизации. В любом случае, вещь весьма любопытная. А теперь, с вашего позволения, я нажимаю на кнопку, которая, надо полагать, выполняет функцию активации.
   Доктор Томпсон приложил корпус устройства к стене, откуда все смогли бы наблюдать за прибором и нажал на кнопку. На экране воспроизводилась некая видеозапись, которая была частично искажена. Присутствовали помехи, но это не мешало рассмотреть происходящее. На начальных кадрах появилось изображение аккуратно выложенных в несколько рядов каменных блоков и голос из динамика:
   «Это нужно запечатлеть. Точно не скажу. По цвету что-то среднее между гранитом и глиной. Мы входим внутрь. Параметры объекта приблизительно двадцать на двадцать. Скорее всего оконные рамы были сквозными изначально. Я не вижу никаких расщелин для фиксации перегородок. Странно. Здесь слишком темно. Окна как будто не пропускают свет…»
   Сильная гримаса накрыла лицо доктора Хаспера. Он узнал собственный голос.
   Внезапно изображение исчезло. По всему экрану были сплошные помехи. Через секунду устройство отключилось. Так показалось на первый взгляд. Экран погас, но динамик работал и передавал какой-то звуковой сигнал. Это был грубый и сильно искажённый голос, как бывает при замедленном воспроизведении плёнки:
   – У-У-У-УБИ-И-ИРА-А-АЙТЕ-Е-Е-ЕСЬ! У-У-У-УБИ-И-ИРА-А-АЙТЕ-Е-Е-ЕСЬ! У-У-У-УБИ-И-ИРА-А-АЙТЕ-Е-Е-ЕСЬ! ВО-О-О-О-О-О-О-ОО-О-О-ОН!
   Приборы на корабле разрывались. По всем отсекам разносился сигнал тревоги. Радары уловили движение неизвестного объекта. Этим объектом на радаре оказался Фобос [3 - Спутник Марса.]. По непонятной причине он сошёл с привычной орбиты и теперь двигался по новому курсу, проходившему через космический корабль с экипажем на борту.
   Раздался голос бортового компьютера:
   – До столкновения четыре… три… две…

БУНКЕР

   Штат Оклахома. Восемь километров от границы с Техасом. Перед придорожным кафе припарковался синий пикап. Из него вышел сорокадвухлетний Мартин Раш.
   Зной беспощадно жарил. Мартин вновь почувствовал это, когда открыл дверь и покинул охлаждённый кондиционером салон. Вооружившись солнцезащитными очками от слепящего дневного света, он закрыл свой пикап и отправился к заправке, что стояла рядом с кафе.
   Пройдя половину пути до заправки, Мартин погладил себя по лицу и подумал, что стоило бы побриться. Отросшая щетина не давала дышать коже и в такое пекло это чувствовалось особенно сильно. Но ему было не до бритья, особенно теперь, когда начальство завалило дополнительной работой, от которой нет отбоя даже дома и едва выпадает время для того, чтобы заправиться на ходу и покемарить.
   Мартин закрыл дверь и поздоровался с кассиром:
   – Здорово, Стэн.
   В знак взаимного приветствия Стэн поднял руку с банкой пива, не отрываясь от газеты.
   – Как оно? – спросил Мартин.
   Стэн продолжал пялиться в газету, но на этот раз подал голос:
   – В последнее время скверно.
   – А что так?
   – Вчера напарник уволился и теперь придётся пахать в две смены, дома утечка газа, жена слегла с пневмонией. А утром ещё и дочка позвонила, сказала, что залетела от какого-то ниггера. Называется «отправил дочурку в Нью-Йорк на доктора выучиться». Небось вместо того чтобы лекции посещать, она круглыми сутками ноги раздвигала. – После этого Стэн оторвался от газеты, поднял глаза на Мартина и сказал: – Сука. Ну разве так я её воспитывал?
   Мартин снял очки, облокотился плечом о холодильник с прохладительными напитками и ответил:
   – Знаешь, я не являюсь отцом, но мне кажется, что в таких случаях жалеешь о том, что не можешь держать своих отпрысков на коротком поводке. Вот так занимаешься своими делами и понятия не имеешь, кто и как влияет на твоего ребёнка вне дома.
   – Ну ничего – бодро выпалил Стэн. – Через пару недель она приедет на каникулы. Я её так отлупцую… СУЧКА! Клянусь, я на ней живого места не оставлю. Мы тут с женой, значит, пашем как проклятые, чтобы дать ей образование и обеспечить нормальным будущим, а не таким говном, как вышло у нас, а ей на это плевать. Её интересует только фаллос в её распахнутой щели.
   После затянувшейся паузы Мартин спросил:
   – А что вообще думаешь делать?
   Стэн недовольно дёрнул головой и рявкнул:
   – Да хрен его знает. Думаю, как появится время, сгоняю в госпиталь, узнаю насчёт тарифа на операцию. Ей в таком положении прямая дорога в такую же жопу, в которой оказались и мы с Терезой. Рано ещё пелёнки менять. Пусть ума наберётся.
   Мартин посмотрел на часы на левом запястье.
   – О! Мне надо торопиться.
   – Давай.
   – Передавай Терезе привет. Пусть выздоравливает.
   – Спасибо. Обязательно передам – мягким тоном ответил Стэн.
   Мартин прошёл в подсобку. Там за поворотом он подошёл к широченному двухметровому холодильнику. Он открыл дверь и перед ним предстал небольшой слабоосвещённый коридор три с половиной метра в глубину. В конце коридора находилась дверь из высокопрочной хромированной стали пять сантиметров толщиной. Справа от двери подсвечивался цифровой блок. Мартин ввёл личный номер и приставил большой палец к сканеру, после чего произошла идентификация личности, вслед за чем дверной замок разблокировался.
   По ту сторону располагались две ветки рельсов. На правой стоял небольшой фуникулёр. Мартин зашёл в вагон, нажал на кнопку спуска. Раздался гудящий звук и фуникулёр неторопливо отправился вниз по рельсам под углом 35 градусов. Туннель освещался небольшими точечными лампочками, подвешенными сверху между путями.
   На глубине сто восемьдесят метров под землёй фуникулёр остановился. На соседней ветке стоял второй фуникулёр, точно такой же. Мартин вышел из вагона, двери закрылись. Через пару метров под потолком свисал блок управления. Мартин взял его в руки, нажал на «возврат» и фуникулёр отправился к исходной точке. Далее путь преграждала прямоугольная рама, состоящая из сплава из титана и стали с прозрачным пуленепробиваемым окошком в двери с человеческий рост.
   В тот день на пропускном пункте находился лейтенант, который, прочитав удостоверение Мартина, начал пробегать глазами по списку, что был у него в руках. Справа от двери висел динамик. Из него раздался строгий голос лейтенанта:
   – Что вы ели на завтрак?
   Мартин приблизил губы к микрофону и громко ответил:
   – Я не завтракаю по четвергам.
   Лейтенант поднял руку, подавая сигнал напарнику. Прозвучал мощный сигнал, после которого открылась дверь. Мартин шагнул за порог. Лейтенант передал ему листок из рисовой бумаги. Он прочитал содержимое, запомнил пароль на следующую смену, после чего скомкал листок и положил его в рот, а несколько секунд спустя продемонстрировал лейтенанту широко раздвинутые челюсти в качестве подтверждения, что листок проглочен.
   Лейтенант обратился к нему со словами:
   – Удачного дня.
   Мартин сдержанно кивнул и проследовал прямо по коридору.
   Он посетил мужскую раздевалку, достал из личного шкафчика чистую футболку и рабочий белый халат. Помимо прочего он сменил обувь, одев удобные кеды.
   Бункер тщательно проветривался при помощи трёхступенчатой системы вентиляции воздуха. Температура круглые сутки держалась в районе двадцати трёх градусов по Цельсию, и лишь в одном помещении температура постоянно подвергалась искусственным перепадам. В этой комнате под четырьмя замками содержалось то, ради чего строили бункер, состоявший из семидесяти трёх помещений, где на входе каждого располагалась система блокировки дверей с экраном для сканера ладони. В некоторых отсеках, где хранились данные с особым уровнем секретности, дополнительно требовалось сканирование глазной сетчатки.
   Тем днём на объекте находились двенадцать научных сотрудников, пятнадцать сотрудников службы безопасности, восемь человек из обслуживающего персонала и четыре техслужащих.
   Мартин прошёл в отсек «дельта». В центральной части главного помещения находилась цилиндрическая ёмкость. Её девятисантиметровые стенки состояли из сплава повышенной прочности. Емкость составляла двенадцать метров в диаметре. Через равное расстояние по периметру на уровне глаз размещались прямоугольные окна из бронебойного стекла параметрами 40х50 сантиметров. Через систему фильтрации из шести труб в ёмкости происходила бесперебойная очистка воздуха, закачивание и выкачивание жидкостей разного химического состава, подача холодного воздуха и горячего пара. По периметру у основания и потолка изнутри камера была снабжена электрическими лампами для подачи сверхъяркого освещения. В центральной части на потолке имелась решётка, через которую проходили ультразвуковые волны. Дно камеры представляло из-себя движущуюся вверх-вниз платформу – она могла опускаться на глубину до семи метров с целью временного содержания существа в резервной камере для диагностики оборудования и ремонта основной ёмкости. Также эта платформа проводила электрический ток.
   Мартин подошёл к ёмкости и остановился у одного из окон.
   Оно выпрямилось во все свои два метра и стало подкрадываться к нему. По какой-то причине за все те пятьдесят четыре года, которые оно провело в местном заточении, сразу же со дня своего появления Мартин стал первым и единственным в бункере, к кому оно охотно тянулось. Внутри находился инопланетный узник. Всего три недели как его поместили в новую капсулу, которая позволяла проводить более сложные опыты. Существо передвигалось на двух лапах, отдалённо напоминающих человеческие ноги, впрочем, как и верхние конечности, но с одной лишь разницей – на верхних конечностях имелись только три пальца с перепонками и без ногтей или какого-либо иного аналога этой части органики, а на нижних лапах пальцы отсутствовали вовсе. Подобие локтевого изгиба на верхних конечностях наблюдалось в двух местах. Шея отсутствовала. Лишённая шерстяного покрова голова слегка выпирала между плечами. Шесть ноздрей не выпирали, находясь на плоском кожном покрове в верхней части туловища. Два глаза, по три зрачка в каждом; при чём все шесть зрачков имели разные цвета – чёрный, синий, жёлтый, зелёный, красный и белый. Особенностью органов зрения являлась способность инопланетянина гасить или увеличивать яркость зрачков в определённые моменты. Согласно предположениям сотрудников лаборатории, такая динамика в поведении зрительного органа может быть вызвана фокусировкой зрения для лучшего восприятия объектов в условиях слабого освещения или присутствия чрезмерного света, повышение качества обзора в зависимости от расстояния. Ещё несколько аномалий по сравнению со строением организма человека – восемь рядов жабр на спине, четыре ряда зубов и двухконечный полуметровый язык.
   – Тварь ведёт себя с каждым днём всё агрессивнее – произнёс доктор Бенджамин Клайн, встав около Мартина и точно также поглядывая внутрь. Ему было шестьдесят семь лет. На голове волос почти не осталось, а щеки и подбородок скрывалась под густой седой бородой. В правой руке он держал свой любимый научно-фантастический роман – «Экспедиция на Марс», который он перечитывал в пятый раз. – Сегодня ночью оно так молотило по стенкам, что я почувствовал вибрацию, когда приложил руку к поверхности камеры.
   – А что со светом?
   – Ещё не испробовали. Второй трансформатор сгорел. Ждём, когда привезут новый. Должны, вроде как, к вечеру доставить. Но утром мы выкачали весь кислород и оказывается, оно может дышать через углекислый газ. – Досадным тоном доктор добавил: – Эх, вскрыть бы его и посмотреть на дыхательные органы. Вот что значит, когда нет второго экземпляра.
   Мартин огляделся по сторонам и, убедившись, что никого рядом нет, обратился к доктору Клайну:
   – Слушайте, док. Я тут начал проводить некоторые эксперименты, и мне кажется, оно вполне способно воспринимать нашу речь.
   – Мартин, когда вы спали последний раз? А ещё лучше, не ходите под солнцем без кепки. Перед нами инопланетная тварь. Откуда оно может понимать человеческую речь? Я исследую его уже два с половиной десятилетия, так что поверьте, я знаю что говорю.
   Мартин в очередной раз оглянулся и начал рассказывать:
   – Последние три месяца в свою смену я изучал видеозаписи, на которых фиксировалась его реакция на раздражители. За последние два года оно издаёт приблизительно одни и те же сочетания звуков, когда испытывает дискомфорт. Тональность его голоса меняется абсолютно одинаково. А недавно я изучил записи с экспериментами, которые проводили пятьдесят лет тому назад.
   – И что же?
   – Звуки исходили с одной и той же частотой. В акустике не было никакой динамики. Абсолютно монотонные звуки.
   После недолгой паузы доктор Клайн спросил:
   – И что же по-вашему это означает?
   – Это хоть и теория, но я её перепроверил тысячу раз – оно внимательно прислушивается к интонации, с которой мы разговариваем, а затем воспроизводит её. На видеозаписях двадцатипятилетней давности звуки уже обрели незначительные колебания. Произнести слова оно очевидно не может, но воспроизвести акустическую динамику ему вполне под силу.
   Доктор Клайн скептически сложил руки на груди и потребовал наглядного примера:
   – Чем докажете?
   – Смотрите – ответил Мартин и прижался лицом к окну камеры. Его примеру последовал доктор Клайн. Мартин посмотрел на существо и, нажав на кнопку шумовой разблокировки на панели у окна, отчётливо произнёс:
   – Привет.
   Оно откликнулось звуком: «ГРРРР».
   – А сейчас – не отводя глаз от существа, Мартин обратился к доктору – внимание. Когда мы отвечаем «да», то можем промычать «гм-м» или вместо «нет» можем произнести «гм-гм». Теперь следите.
   Мартин снова обратился к узнику:
   – Ты хочешь на свободу?
   Последовал незамедлительный ответ:
   – ГРРР
   Мартин задал очередной вопрос:
   – Тебе здесь нравится?
   – ГРРР-ГРРР
   Доктор Клайн продолжил скептически относиться к заявлениям Мартина:
   – И всё равно это лишь мычание, и оно ничего не означает. Я вам говорю, это безмозглая тварь.
   Мартин резко прижал пальцем кнопку аудиозаписи. Через доли секунды на окно с грохотом обрушилась гигантская лапа узника, который недовольно проронил:
   – ГРРР-ГР-ГРРРРРРР!
   Доктор рефлекторно дёрнул головой в сторону от окна. Мартин прослушал запись с голосом монстра, после чего достал из кармана телефон и попросил доктора:
   – Произнесите фразу «сам ты безмозглый».
   – Что?
   – Да-да.
   Клайн с подозрением искоса посмотрел на Мартина, но всё же выполнил просьбу.
   Мартин включил диктофон на телефоне, после чего доктор проговорил в микрофон:
   – Сам ты безмозглый.
   После окончания записи Мартин указал доктору на экран мобильника.
   – Смотрите. Продолжительность записи 2.8 секунды. Ровно столько времени вы произносили свою реплику. А теперь – Мартин обратил внимание на приборную панель на ёмкости, на которой был записан голос подопытного. Он воспроизвёл запись, параллельно с которой включил диктофон на том месте, с которого стартует голос существа, и остановил там, где голос обрывается.
   – Видите – с довольным лицом Мартин показал доктору телефон. На экране была полоса звуковой дорожки и её время на конце – 2.7.
   Мартин продолжил доказывать свою теорию:
   – Если хотите, можете измерить время каждого их трёх звуков. Первый длится столько же времени, сколько заняло произнесённое вами «сам». Второй звук по своему хронометражу равен сказанному вами «ты». Разница может составить одну-две десятые или даже сотые секунды. Но это не играет значимой роли, поскольку всё это условные цифры и они отражают среднюю скорость речи, а количество пробубнённых им звуков совпадает по затраченному времени с количеством слов, которые вы бы услышали, если бы вам ответил человек. Вот смотрите.
   Мартин взглянул в окно, разблокировал панель шумоизоляции и обратился к узнику:
   – Повторяй за мной – «я, дом, вселенная».
   Последовала реакция через акустическую панель:
   – ГР. – Секундная пауза. – ГРР. – Ещё одна пауза. – ГРРРРРРРР.
   Доктор Клайн спросил:
   – А вы не думали над тем, какие могут быть способы расшифровки его фраз?
   Мартин только открыл рот, как из акустической панели послышался голос существа:
   – ГРР
   – Что оно мычит? – недоумевал доктор Клайн. – И чего оно дёргается вперёд-назад?
   – Нет-нет – ошарашенно проронил Мартин. – Оно пытается кивать.
   – Стоп! – недовольно воскликнул доктор. – Если это да, то, выходит, это ответ на мой вопрос.
   Узник вновь покачался, подтверждая слова доктора.
   – Позвольте – сказал Клайн, вежливо потеснив Мартина от окна. – Скажи, ты ведь не единственный и на твоей планете есть ещё такие как ты?
   Оно утвердительно кивнуло.
   – Хорошо. Можешь не дёргаться. Твоё мычание я тоже понимаю. Скажи, вас там тысячи?
   – Грр-грр.
   – Сотни тысяч?
   – Грр-грр.
   – Что, миллионы? – удивлённо спросил доктор.
   – Грр-грр, грр-грр.
   В разговор вмешался Мартин:
   – Вас два-три десятка?
   – Грр.
   Доктор Клайн продолжил расспрашивать:
   – Ты прилетел на эту планету случайно?
   – Грр-грр.
   – Ты тут что-то искал?
   – Грр.
   – Какие-то ресурсы?
   – Грр-грр.
   – Тебе нужны люди?
   Инопланетянин ничего не ответил. Оно подняло верхнюю конечность. Лапа дрожала. Вскоре дрожь переросла в тряску. Оно старательно и медленно сгибало крайние пальцы.
   – Ты ищешь одного человека? – спросил Мартин.
   – Грр.
   Доктор Клайн продолжал молча следить.
   – Это любой человек?
   – Грр-грр.
   Мартин и Клайн обменялись взглядами. Их поражению не было предела. Затем Мартин воскликнул, будто на него снизошло озарение:
   – Тебе нужен здоровый человек?
   – Грр-грр.
   – Молодой?
   – Грр-грр.
   – Ну хорошо, давайте-ка попробуем по-другому – пробормотал Мартин и вновь обратился к узнику: – Ты видел этого человека прежде?
   – Грр.
   – Сколько раз? Один?
   – Грр-грр.
   – Два?
   – Грр-грр.
   – Больше десяти раз?
   – Грр.
   – Больше сотни раз?
   – Грр.
   – Больше тысячи?
   – Так может продолжаться до бесконечности – недовольно вымолвил доктор Клайн, разведя руки по сторонам.
   Мартин дёрнул его за плечо:
   – Посмотрите. Оно не отвечает. И даже не смотрит сюда.
   – Вероятно, оно видело этого человека так часто, что затрудняется ответить, сколько именно встреч состоялось – предположил доктор.
   Мартин опустил глаза. Его лицо выглядело так, словно кипяток обжёг его разум. Он посмотрел на доктора Клайна и добавил:
   – …или до сих пор видит.
   Он снова обратил свой взор к окну. Мартин с большим трудом нашёл в себе силы, чтобы задать этот вопрос:
   – Ты искал… меня? – приложив указательный палец к собственной груди.
   Существо не подавало голоса. Его лапа стала вести себя подобно маятнику, указывая то на Мартина, то на своё туловище, на Мартина, снова на себя. И так до тех пор, пока Мартин не спросил:
   – Нас с тобой что-то связывает?
   – Грр. Грр. Грр.
   Оно задвигало лапой ещё активнее.
   Терпение доктора было готово вот-вот иссякнуть, и он не сдержался от сарказма:
   – Что теперь, хочешь сказать, вы – родственники?
   – Доктор… – умоляюще Мартин попросил Клайна не вмешиваться в диалог.
   Тем временем из акустической панели последовал ответ:
   – Грр.
   – ХА! – сардонически выдал доктор Клайн. – Скажите, Мартин, а вас не посещала мысль о том, что, возможно, эта инопланетная тварь просто также, как и люди, имеет способность шутить? Что его природа тоже не обделила чувством юмора? Вот оно вам и голову морочит.
   – Грр-грр.
   – Заткнись! – рявкнул доктор.
   Пытаясь не обращать внимания на негодование доктора, Мартин терпеливо продолжал:
   – Скажи, ты и я – разные люди?
   – Грр-грр.
   Мартин встревоженно провёл рукой по своей шевелюре. Всё же он отважился на следующий вопрос:
   – Ты – будущее?
   – Грр.
   Тревогу в голове Мартина понемногу стал теснить научный интерес.
   – Что случилось? Это результат катастрофы?
   – Грр.
   – Виноваты люди?
   – Грр. Грр. Грр – отвечало существо, сопровождая свои звуки активным киванием, которое было настолько частым, что оно едва не теряло равновесие.
   Доктор Клайн вдруг с тревогой посмотрел на Мартина, прислонив к окну правую руку с книгой.
   Инопланетянин как зомбированный смотрел на прилипшую к стеклу обложку. Пигментация на всех шести зрачках моментально стала усиливаться. Его глаза засияли так ярко, как горят новогодние гирлянды. Они стали светиться ярче. Он видел изображённую на обложке Красную планету. Он трепетно протянул переднюю лапу, шаг за шагом приближаясь вплотную к окну. Одним из пальцев он ткнул в стекло, указывая на обложку, после чего тяжко произнёс:
   – Д… Д… Д… Д-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-О-М-М-М-М…

НАВЕКИ В КАНДАЛАХ

   6 век н. э.
   Константинополь.
   Единственная дочь византийского императора Флавия четвёртые сутки не покидала пределы своих покоев. Вызвав отцовский гнев, она приговорила себя к заточению во дворце. Император не одобрял союз своего ребёнка с простолюдином. Рядовой гончарный ремесленник не достоин становиться членом императорской семьи. Подобное смешение кровей шокированный разум правителя не мог вообразить и в сущем кошмаре. Новость о внебрачной связи дочери император воспринял подобно лезвию, которое вонзили в отцовское сердце. Столь предательский и гнусный поступок был худшим из зол, которое он мог представить.
   Флавия пребывала в своей опочивальне и нисколько не помышляла о том, чтобы подчиниться воле отца. На пятые сутки отец приказал ей забыть мерзавца, иначе он позаботится о дальнейшей участи, ожидающей гончара, которая будет оставаться для него невыносимой до скончания дней. Император пригрозил сослать гончара в северные скандинавские земли и держать его там, пока не наступит момент, в который он предстанет на смертном одре. Но и столь грозные условия не смогли вразумить Флавию.
   Спустя ещё сутки отец потребовал от неё согласия на предложение о замужестве за сына генерала в обмен на пощаду гончара. Чувства императорской дочки оказались слишком стойкими перед отцовскими угрозами.
   Настал миг, когда остатки отцовского терпения, плескающиеся где-то глубоко на дне чаши, иссякли.
   В покои Флавии ворвалась мать. Неразборчивые слова беспорядочно вылетали из уст императрицы. Флавия выбежала из своих покоев, пока дверь пребывала открытой и на пороге её никто не сдерживал. Она умчалась, изо всех сил пробегая по коридорам дворца. Через минуту она уже кланялась в ноги отца и умоляла о том, чтобы он отдал её замуж за сына генерала.
   Отец не сразу, сдержанно, но принял волю дочери.
   За мгновения до того, как огромная грубая рука палача собралась надавить на рычаг, что приводит в действие виселицу на эшафоте, с шеи Грациана сняли петлю.

   Шли бурные приготовления к свадьбе. Весь Константинополь шуршал о предстоящей церемонии. Разговоры об этом дошли и до Грациана. Юноша, не выдержав известия о том, что его возлюбленная против воли вступит в брачный союз с другим, ушёл из дома. Несколько суток он бродил за пределами города, бесконечно топчась вдоль берега Босфора. Горькая участь несостоявшегося союза с Флавией была неотвратима. Хоть и не испарилось притяжение между ними, всё же она выйдет за другого.
   Обессиленный, Грациан рухнул на колени перед проливом, когда яркая луна возвысилась над византийскими просторами. Смысл своего бытия для него был безвозвратно утрачен. Его ладонь сжимала рукоять ножа. Юноша принял окончательное решение. Но перед этим, в последние мгновения своей жизни он обратился к высшим силам с одной лишь просьбой – дать ему возможность переродиться, чтобы в новой жизни ещё раз хотя бы одним глазом лицезреть упоительный лик Флавии.
   Стальной клинок прорезался в глубину самого сердца и жизнь покинула его плоть.

   За день до этого.
   Стояло раннее утро. Императрица неторопливо и с отталкивающим нежеланием вошла в покои дочери. Её безжизненный взор обратился на самую страшную картину, которая только смеет предстать перед матерью. Её дитя…
   Шею Флавии холодно и крепко сжимала петля. Её тело повисло над полом, привязанное верёвкой к сводчатому потолку. Кисти её рук стали холодными и свисали как гиря, которая так настойчиво уводила в гроб.
   Императрицу охватил ужас. В её голове поселился кошмар наяву. Она кричала и ревела. Её трясущаяся ладонь не отрывалась от дрожащих губ, а по щекам забегали слёзы.
   По городу стремительно разносилась дурная весть о скоропостижной кончине императорской дочери. День за днём новости о трагедии обрастали всё новыми сплетнями среди любопытных горожан.

   Миновали девять дней и десять ночей.
   В городе появился некто. Это был молодой мужчина с наружностью чужеземца. Он бродил по улицам Константинополя и рассудок его мучительно разрывался. Он не знал, как его зовут, откуда он родом и где его дом. Бескрайние просторы его разума заполняло лишь одно единственное, незнакомое, и в то же время столь желанное. Это был лик. Красивый, пленительный, манящий лик девы. Кто она? Он этого не знал, но знал, что именно в этих землях он может её встретить. И вот он явился. Ноги неспешно передвигали его по городу, а глаза искали ту самую.
   Солнце стало прятаться за горизонт, а улицы пустели. Спустя ещё какое-то время наступила абсолютная темнота, разбавленная городскими огнями.
   Его грудь горела изнутри. Из-под кожи будто что-то выползало. Он спрятался под первую попавшуюся повозку, что стояла у таверны. Лёжа на холодных серых камнях, он чувствовал, как кости по всему телу ломаются, как зубы увеличиваются до чудовищных размеров, а на месте ногтей начали выползать длинные звериные когти. Кожа повсюду словно разрывалась и спадала. Его болезненный стон сменило едва слышимое животное рычание. Плоть покрылась густой шерстью, вместо рта образовалась выпирающая пасть, а над головой возвысились острые уши.
   Из таверны вышел мужчина с бутылкой, на дне которой ещё плескалось немного вина. Его полутрезвые глаза разглядели под повозкой широкий силуэт. Он наклонился, чтобы присмотреться повнимательнее. Перед ним предстала морда гигантского зверя, оскалившего зубы. Но больше всего его внимание приковали сверкающие синие зрачки зверя. Громадная лапа легла на лицо мужчины и уволокла его под повозку.
   Услышав грохот, к повозке подбежали двое прохожих. Из-под неё выкарабкался трёхметровый монстр. Оно подобно человеку встало во весь рост. Это был волк. Стоящий на задних лапах, он зарычал и бросился на людей.
   На следующее утро разговоры об императорской дочке поутихли. Теперь весь город обсуждал зверское убийство трёх крестьян.
   Он проснулся где-то в сосновом лесу. Его глаза оглянули тело, и он понял, что на нём не было одежды. Руки и туловище скрывались под следами засохшей крови, а во рту всё ещё чувствовался её привкус. В голову стали прорываться какие-то расплывчатые образы. Глина… Его руки в глине. Он что-то из неё лепит. И опять перед глазами лик девы. Как же она красива. Её ещё не довелось лицезреть воочию, но он уже любил её. Он знал, чего хочет – встретиться с той самой девой, чей облик так настойчиво не покидает его безымянный рассудок.
   Раз за разом в окрестностях Константинополя по утрам обнаруживали изуродованные тела горожан. Среди народа пошла молва о некоем чудовище, которое выходит на охоту с восходом луны и не прекращает её до самого рассвета. Подобные небылицы вызывали гневное негодование у императора. Но происходящий ужас превращал небылицу в быль в головах граждан.
   Прошло немало дней. Днём он оставался человеком, а ночью волчья сущность завладевала его плотью. Но первое полнолуние безвозвратно отняло у него человеческий облик. Отныне собственная наружность вынуждала жить вдали от людей. День за днём тоска и печаль наполняли его нутро. Он не мог найти её и отчаянно продолжал искать поздними ночами. Но как бы он не старался, время шло и одиночество делало его существование невыносимым. Тогда он отправился ночью на окраины города. Все, кого он встретил, не стали его жертвами. Его клыки не коснулись людского тела. На плоти он оставлял неглубокие царапины когтями своих лап. Вскоре все они обретали новый облик и становились ему подобными. Он обрёл собратьев. Одиночество перестало быть мукой.
   Но он всё ещё не получил того, чего так желал больше всего на свете. Он продолжал искать её ночами… не переставая…
   Пленённый во плоти зверя долгими веками он скитался по земле в поисках любимой в надежде, что она где-то ждёт его.

ВЗАПЕРТИ

   Очередным поздним вечером Изабелль проводила время с детьми своих нанимателей. Больше полугода она подрабатывала няней с тех самых пор, как плата за обучение в институте повысилась. В каком-то смысле, с работой ей повезло, так как в этом районе Берлина жили сплошь сливки общества, которые могут позволить себе услуги опытных воспитательниц с педагогическим образованием. Но подруга родителей Изабелль смогла убедить свою коллегу по работе доверить детей двадцатилетней студентке, которая не просто подобающе воспитана, но и имеет все шансы на то, чтобы получить диплом с отличием по детской психологии.
   В тот день хозяева удалились на корпоратив, в связи с чем у Изабелль выпала возможность внеочередной подработки, а платили ей выше среднего заработка по Берлину, если рассчитать исходя из почасовой оплаты.
   Дитриху было семь лет, а Рихарду – пять. Часы показывали одиннадцать вечера и мальчики видели уже десятый сон. Изабелль уложила их в общей детской спальне на втором этаже, а сама заканчивала собирать разбросанные в гостиной игрушки. Хозяева постоянно напоминали ей о том, что кухня находится в её полном распоряжении. Но Изабелль всегда ограничивалась чашкой кофе. Именно этим она и собиралась заняться сейчас, когда коробку с игрушками поставила лежать возле камина.
   Она подошла к кухонному гарнитуру, где её ожидала кофеварка. Она отлила из ёмкости полчашки крепкого бодрящего и направилась обратно в гостиную. Дойдя до порога кухни, Изабелль заметила мелькающие через жалюзи автомобильные фары. Её это сильно удивило. Обычно корпоративы не бывают столь короткими.
   Она поспешила ко входной двери, повернула ручку и оттолкнула наружу в ожидании увидеть перед собой белый «мерседес». Но на въезде было пусто. Она стояла на пороге, боясь сделать шаг вперёд. С тех пор как их с подругой ограбили на первом курсе, Изабелль боится выходить из дома в тёмное время суток. В тот день они возвращались домой после затянувшейся ночной гулянки, топая по улице спального района, где не было ни души. Какой-то уличный вор набросился на подругу и оттолкнул её в сторону от тротуара, после чего приставил нож к щеке Изабелль. Ограбление заняло считанные секунды, которые потребовались для того, чтобы девушки охотно расстались с двумя мобильниками, золотой цепочкой и ста пятнадцатью евро. Те мгновения она никогда не забывает. По сей день она не выходит за порог по вечерам одна. Даже мусорный мешок она предпочитает оставить лежать до утра, чтобы не бегать до бака, что стоит у дороги. Эти проклятые шестнадцать шагов до бака кажутся адской тропой. Всякий раз при виде ночных просторов ей кажется, что тот грабитель вот-вот выскочит перед ней, а её щека вновь ощутит холод острого клинка.
   Наниматели ценили её чрезмерную заботу о детях и охотно платили за услуги такси, чтобы Изабелль добиралась до дома.
   Теперь она стояла на пороге с открытой дверью и сосредоточилась, пытаясь расслышать звуки хлопающихся дверей «мерседеса» в гараже.
   В этот момент из соседского дома выходила шумная компания – хозяева провожали гостей. Это был подходящий момент. Изабелль вышла из дома, чтобы проверить гараж, но ворота всё также оставались приподнятыми.
   Она не стала придавать значения произошедшему и начала возвращаться, пока соседские голоса на улице не стихли. По пути она сделала пару глотков горячего кофе, а, закрыв дверь, дважды провернула ключ, оставив его в замочной скважине.
   В гостиной горел только один из двух светильников. Изабелль разместилась на диване поудобнее, подбирая под себя голени, взяла учебное пособие по психоанализу и под приглушённым свечением, исходившим сквозь молочный абажур, продолжила чтение с того момента, на котором остановилась во время звонка от нанимателей, попросивших её посидеть с детьми.
   Глаза Изабелль рефлекторно поднялись на противоположную стену. На бежевом покрытии стала вырисовываться подозрительная тень с размытыми краями. Контуры становились более чёткими по мере того, как к окну приближался автомобиль, который заруливал с улицы. Сквозь жалюзи тень приобретала очертания маленького человечка. Автомобиль затормозил и свечение, исходившее от фар, остановило свою нарастающую яркость. Изабелль повернулась к окну. На улице стоял чёрный широкий автомобиль, который она никогда прежде не видела у этого дома.
   Она опустила ноги на пол, отложила книгу и встала. Вдруг Изабелль заметила, что в очертаниях тени на стене что-то изменилось. Вскоре она поняла, что фигура человечка на стене сильно сместилась в сторону и теперь он стоял в профиль. Он как будто бы бежал.
   Внезапно свет автомобильных фар погас. Спустя секунду загорелся дальний. Фигура на стене сместилась ещё дальше.
   Девушка оглянулась в попытке рассмотреть предмет, от которого падала столь странная тень. Только Изабелль хотела пойти к двери, как фары вновь погасли и спустя секунду вернули свой яркий свет. Фары гасли и загорались снова и снова, и каждый раз свет угасал всё быстрее. Вскоре фары заморгали совсем быстро подобно тому, как работает старый плёночный проектор. Человечек на стене бежал. Каждый последующий кадр отправлял его на пару сантиметров всё дальше. Спустя девять кадров фигура человечка стала увеличиваться в размерах. Он будто приближался. Через восемь кадров тень изменилась. Силуэт хватался руками за голову, будто в состоянии дикой паники. На следующем кадре стена оказалась свободной от тени. Вместо тени на ней присутствовал автомобиль, нарисованный чёрным маркером, а чуть ниже была выведена небрежная надпись «УЛЫБНИСЬ».
   Изабелль закричала во весь голос. Фары погасли. Лампочка на светильнике взорвалась и сквозь абажур показались искры.
   Ориентируясь на габариты, в полумраке Изабелль поспешила ко включателю второго светильника. По пути она сильно ударилась о боковую часть кресла. Несмотря на боль в бедре, она торопилась и через несколько секунд лампочка осветила гостиную.
   На стене было чисто.
   Трясущиеся руки всё не сползали с головы Изабелль. Она с трудом дышала. Её ошарашенный взгляд всё также не находил автомобиля на улице.
   Призрак?
   Всё же минуя пережитый страх она вспомнила о детях. Ноги понесли её к лестнице. На первой же ступеньке она замерла, когда увидела стоящего наверху одного из детишек.
   – Рихард?
   Мальчишка стоял не двигаясь. Его пальцы ёрзали по швам на пижаме. Раздался его сонный голос:
   – Белль, я хочу пить.
   Изабелль поторопилась наверх. Она оглянула мальчика с головы до ног, затем побежала в детскую. Там она увидела спящего Дитриха.
   – Белль… – вяло проронил Рихард, дёргая на этот раз за руку Изабелль. – Пить.
   Изабелль наклонилась, поцеловала его в лоб и сказала:
   – Хорошо. Ты ложись, а я сейчас принесу.
   Она спешно укладывала Рихарда обратно в кровать, но, выходя из спальни, вновь услышала голос:
   – Сок.
   Изабелль обернулась и переспросила:
   – Сок?
   – Да. Апельсиновый. Можно?
   – Конечно, дорогой. Сейчас принесу.
   Трусцой она поспешила вниз. Стоило сойти с последней ступеньки, как словно магнитом её глаза примкнули к окну. Она представляла, как автомобильный призрак вновь возникнет, когда она повернётся спиной и перед ней предстанет очередная картина ужаса.
   Несмотря на включённый в гостиной свет, Изабелль подошла к окну и закрыла жалюзи.
   Как же порой просто решаются проблемы. Даже те, которые заставляют дрожать от страха.
   Комок слюны с трудом просочился в её горле.
   Сок! Она вспомнила про Рихарда и пошла на кухню. Там она достала из шкафа картонную пачку сока, заполнила наполовину стакан и отнесла в детскую спальню.
   На обратном пути, спускаясь по лестнице, Изабелль подумала о кофе, который простаивал на полке возле светильника. Она взяла чашку и отправилась на кухню. Там она достала из холодильника распечатанную пачку сливок и плеснула немного в чашку с бразильским «Пеле». Возвращая сливки обратно на полку, Изабелль увидела напротив открытой двери что-то, чего не должно было быть. Из холодильника исходил яркий свет, который бросался на голую стену. Изабелль знала, что в этом месте никогда и ничего не было. Но периферийное зрение говорило об обратном. С любопытством она оглянулась. Любопытство сменилось испугом. На стене была смазанная кровью надпись, сделанная таким же небрежным почерком: «НАЧИНАЙ КРИЧАТЬ!». И она закричала. Краткий и громкий вопль разразился на весь дом.
   Вдруг свет погас. Изабелль нажала несколько раз на включатель, но полумрак не растворился. Она бросила взгляд в направлении ближайшего окна, но и там было глухо. Спустя десять секунд глаза немного адаптировались к темноте и ей удалось лучше осмотреться. Судя по отсутствию каких-либо огней за домом, электричество было отключено по всей улице.
   Не многое, но всё же некоторые габариты Изабелль была в состоянии различить. Она аккуратно подтолкнула дверь и холодильник закрылся, после чего её рука полезла в карман за телефоном. Смахнув несколько раз, Изабелль поднесла большой палец к ярлыку с изображением лампочки и остановила в миллиметре от сенсорного экрана. Через силу палец прижался к ярлыку. Свет от фонаря на мобильнике прекрасно освещал всё, что находилось в радиусе пяти метров. Дальше всё выглядело расплывчато. Изабелль подобрала чашку с кофе и неторопливо отправилась к дивану.
   За порогом кухни её пальцы разжались и чашка рухнула на пол. Осколки разлетелись по сторонам, как и кофе, превратившийся в коричневую лужу. Кто-то нарисовал на полу стрелку. Она указывала на лестницу. Изабелль наклонилась и приложила палец к изображению. Предыдущие оказались глюком. Она подумала, что возможно ей и на этот раз просто мерещится. На пальце осталась некая жижа багрового цвета. На этот раз картинка была реальна, совсем как наяву. А по вкусу было похоже на кровь.
   Чуть впереди от стрелки Изабелль прочитала «БЕГИ».
   Она помчалась по лестнице. В груди всё сжималось, а сердце стучало по рёбрам. Оставив лестницу позади, Изабелль направила мобильник вперёд, чтобы повернуть в коридор. На повороте её ожидала ещё одна надпись на стене – «СПАСАЙСЯ».
   С ещё большим порывом она рвалась к детской комнате.
   Она забежала внутрь. Дитрих и Рихард сидели в своих кроватях. Дитрих вяло проронил:
   – Что-то случилось, Белль?
   Пульс по-прежнему оставался запредельным. Изабелль чувствовала, как по всему телу что-то тянуло её вниз.
   Внезапно раздался озабоченный голос Рихарда:
   – Белль…
   Мальчик захныкал.
   – Белль, мне больно.
   Изабелль подбежала к кровати. Она опустилась на колени и посмотрела на мальчика.
   – Где больно? – растерянно спросила она.
   Рихард дёрнул локтем. Изабелль осторожно задрала рукав пижамы. На предплечье мальчика было выцарапано несколько цифр – 765.
   Изабелль поторопилась осветить фонарём комнату. Она была уверена, что в комнате есть кто-то ещё. Она оттянула дверь гардероба, но было пусто. Тогда она сочла царапины не такой уж чертовщиной, чем то, чего она уже успела насмотреться за последние полчаса.
   Изабелль в спешке стала набирать номер главы семейства – Генриха.
   – Белль – прохрипел Дитрих, хватаясь за ногу через одеяло.
   Она подошла ко второму мальчику, оттянула край одеяла и увидела на ноге Дитриха те же самые цифры – 765.
   На звонок никто не отвечал. Тогда Изабелль набрала номер Регины. Ничего не изменилось. Она взяла Дитриха на руки (передав ему телефон с включённым фонарём), а Рихарда вела за собой второй рукой, отправляясь к выходу.
   На выходе из дома мыслями она уже была на улице, но ноги отказывались переступать через порог. Ночь. Мрак. Лезвие у щеки. Страх овладевал ею до самых кончиков волос.
   Дитрих застонал, прижимаясь к плечу Изабелль всё сильнее:
   – Белль, мне больно.
   – Знаю-знаю, дорогой. Ты уж потерпи.
   Она смотрела в беспросветную ночную улицу и думала обо одном – как ей вывести из дома детей и добраться до соседей. Но страх перед мраком был сильнее.
   Позади раздался какой-то шум. Что-то похожее на «ТОП» и оно становилось всё громче: ТОП… ТОП… ТОП! ТОП! ТОП!!!
   Изабелль взяла мобильник из рук Дитриха и направила луч света на источник звука. Топот прекратился. Перед ней висела картина, на которой были изображены четыре кролика – два взрослых и два маленьких. Из-под верхней части рамы что-то выползало… просачивалось. Спустя секунды по полотну забегали тонкие багровые капли, которые постепенно превращались кровавые струйки, скрывающие под собой нарисованных зверей.
   Мобильник выпал из руки Изабелль, с грохотом ударившись о пол.
   По улице проезжал чёрный автомобиль. Его мощные фары бросали яркий свет на дорогу. Из-за кустов показались сверкающие диски. Машина заворачивала к дому. Не доезжая нескольких метров до входной двери, резиновые покрышки замерли. Почти одновременно открылись задняя левая дверь и передняя правая. Из салона вышли Генрих и Регина.
   Изабелль забыла, когда ей последний раз становилось так легко и спокойно.
   Подачу электричества возобновили и холл осветился.
   – А чего это мы тут делаем? – удивлённо спросила Регина. – Почему не спим?
   – Эй, парни, вы чего? – подбадривающе произнёс Генрих.
   Рихард подбежал к отцу и пожаловался на боль в руке. Генрих задрал рукав и рассмотрел мутный синяк, а затем сказал:
   – Ох, ну ничего. Потерпи. Видимо ты слишком сильно ударился, когда упал вчера с роликов.
   Изабелль не поверила глазам. Она бросилась проверять ногу Дитриха. На месте недавних царапин тоже был синяк. Она поспешила спросить у Генриха. Тот сказал, что Дитриху прилетело от штанги, когда он играл в футбол с друзьями.
   Со стороны водителя открылась дверь. Оттуда вышел высокий мужчина сорока лет на вид.
   – Это Конрад – произнёс Генрих. – Мы работаем в соседних отделах.
   Регина продолжила:
   – О, да. Знаешь, – продолжала она, приложив ладонь к плечу Изабелль, – ни я, ни Генрих не смогли воздержаться от шампанского, так что пришлось просить кого-то подкинуть нас домой. Хорошо, что Конрад предложил подвезти.
   – Кстати, – начал Генрих, обратившись к мужчине, – Конрад, может заглянешь на чашечку чая?
   Мужчина отозвался очень вежливым и мягким тоном:
   – А вот от чая я не откажусь.
   Все стали проходить домой. Регина представила Конраду Изабелль. Конрад пожал ей руку и бодро сказал:
   – А чего мы такие хмурые? – Далее Конрад буквально воскликнул: – УЛЫБНИСЬ!
   Он снял обувь и прошёл внутрь. Первым делом его внимание привлекло окно, рассмотрев которое он сказал:
   – Хорошие у вас жалюзи. Вон, я даже фары не выключил, а свет всё равно не проходит.
   Продолжая держать на руках Дитриха, Изабелль начала с подозрением смотреть на гостя.
   Конрад играючи гнался за Рихардом, выкрикивая:
   – БЕГИ. БЕГИ
   Подбежав к лестнице, он сменил содержание своей реплики:
   – СПАСАЙСЯ. СПАСАЙСЯ. НАЧИНАЙ КРИЧАТЬ
   Изабелль невольно посмотрела за порог. Там её встревоженные глаза с ужасом рассмотрели цифры на номерном знаке чёрного «БМВ» – 765.

ОПАСНЫЕ ИГРЫ

   Стояла поздняя декабрьская ночь. Все улицы были засыпаны снегом, который продолжал неторопливо опадать на городской асфальт. Чувствовался лёгкий мороз. Холод наступал не столько от зимы, сколько от чувства тревоги. Ничего не окутывает холодом так сильно, как горячий свинец, который вылетал из гильз повсюду. Нью-Йорк давал волю пороку. Наркоторговцы, грабители, контрабандисты, убийцы, насильники и даже сутенёры со своим инфицированным товаром. Наступало их время суток.
   Капитан Руперт Галлахер патрулировал один из таких районов. Несение службы на пару с напарником дело забытое. Последний раз напарник у него был восемь месяцев назад. За столько времени ему вполне удалось привыкнуть к самостоятельному несению службы. В сорок два года его уже мало что могло напугать. Для него что наркоман, что серийный убийца – в обоих случаях не более чем обыкновенный мусор, который нужно прибирать с улиц Нью-Йорка.
   Руперт всё ещё оставался формально женатым, но с супругой вместе они не жили уже второй год. Жена вернулась в Филадельфию к родителям, а Руперт вспомнил как выглядит автономная и ничем необременённая холостяцкая жизнь. Единственным, за что он чувствовал ответственность, были Аманда и Ребекка – дочери одиннадцати и тринадцати лет. С ними он каждый день разговаривал по телефону, а дважды в месяц ездил в Филадельфию и устраивал для девочек незабываемый шоппинг по торговым центрам. Но через пять суток эти дни покажутся ничтожными мимолётными мгновениями. Ведь через пять дней у Руперта начинается отпуск, во время которого он намеревается забрать девочек к себе на неделю, а заодно порадовать их рождественскими и новогодними подарками.
   Он не спеша катил по дороге на патрульной машине, осматривая в тусклом свете уличных фонарей происходящее на тротуарах, у входов в публичные заведения, на парковках и в закоулках. Воздух был пропитан запахом искушения перед дерзким пороком, а улицы уподоблялись венам, из которых вот-вот брызнет кровь тех, кто не в силах устоять перед этим искушением.
   Руперт проезжал мимо круглосуточного супермаркета. Какой-то тип приставал к девушке, которая выглядела лет на двадцать пять. Она была вызывающе одета. На ней была багровая кожаная куртка с мехом на воротнике, чёрная мини-юбка, сеточные колготки и чёрные сапоги до колен на высокой платформе. Она пятилась, при этом отмахиваясь от мужчины, который был явно чем-то недоволен.
   Капитан включил мигалку и подъехал поближе. Выйдя из автомобиля, Руперт обратился к мужчине, которому было на вид лет тридцать:
   – В чём дело?
   Мужчина был одет в короткий кожаный плащ, тёмные слегка потёртые джинсы и остроносые коричневые туфли. Между рубашкой и джинсами на пряжке ремня бросался в глаза большой и яркий серебристый круг, на котором был изображён череп.
   Лицо у девушки было бледное и выражало огромное желание что-то сказать. Она хотела вымолвить, но продолжала молчать, и давалось ей это молчание нелегко. Руперт заметил это.
   – А что-то не так офицер? – спокойно произнёс мужчина.
   Руперт обратил внимание на девушку. Она смотрела на него каким-то умоляющим взглядом, будто хотела о чём-то попросить. Но это мёртвое безмолвие продолжалось. Затем Руперт вернул свой взор на мужчину:
   – Что у вас тут происходит?
   Незнакомец пожал плечами и проронил, как ни в чём не бывало:
   – А что, мы тут просто дышим воздухом, болтаем по душам. Да, Лили?
   Девушка дёргано едва кивнула.
   Руперту всё это не нравилось. Теперь он обращался к Лили:
   – Мэм, что случилось?
   Она молча и отрицательно покачала головой.
   – Я же говорю… – начал мужчина.
   – Я не с вами разговариваю! – приказным тоном перебил капитан.
   Как бы Руперт не старался, разговорить девушку у него не получалось. Тогда он решил переключиться на парня:
   – Ваши документы.
   – Эм… при себе у меня ничего нет. Все документы дома.
   – Как вас зовут?
   – Зовите меня Чарли.
   – Полные имя и фамилия.
   Чарли вытер губы, почесал подбородок и смело произнёс:
   – Послушайте, офицер. А с чего, собственно, такой допрос? Я сделал что-то противозаконное? Меня в чём-то обвиняют?
   – А это мы сейчас и проверим. Показывайте, что у вас в карманах.
   – Эй-эй… на каком основании? – возмутительно спросил Чарли.
   Руперт подошёл вплотную к парню и произнёс, едва ли не уткнувшись козырьком фуражки ему в нос:
   – Слушай, ушлёпок. Камеры на крыше супермаркета мне никак не мешают. Я могу вломить тебе от всей души, и никто этого не докажет, потому что мы в мёртвой зоне и камеры этого не заснимут. Её показания всерьёз тоже воспринимать никто не будет. Так что либо делай что я говорю, либо выбирай между зубом и ребром.
   Лили широко открыла рот, словно собиралась уже что-то сказать, как вдруг Чарли громким голосом заткнул её:
   – Молчать!
   Она послушалась приказа, будто являлась его собственностью.
   Капитан Галлахер схватил Чарли за горло, а после обратился к девушке:
   – Что вы хотели сказать?
   Лили прикрыла ладонью губы и отрицательно закивала головой.
   – Выворачивай карманы, сука. Ты один из этих мразей, которые торгуют молоденькими девушками, или которые насилуют их? А!? Да. А у вас без дорог и косяков не обходится.
   Руперт резко схватил Чарли за шиворот и потащил к патрульной машине. Парню ничего не оставалось, как выложить содержимое карманов на капот. Но едва он успел что-то достать, как тут же начал пояснять в весьма твёрдой и уверенной форме:
   – Так. Офицер. Можете понюхать. Это не то, о чём вы сейчас наверняка подумали.
   – Да-да. Два пластиковых пакета с бутафорией внутри – с сарказмом произнёс капитан Галлахер.
   – Да нет же. Я серьёзно. Посмотрите мне в зрачки. Я могу хоть кровь сдать, могу в баночку поссать, если на слово не верите.
   – Руки за спину – сдержанным тоном приказал Руперт.
   То, что произошло дальше, капитан никак не ожидал. Чарли отскочил на пару метров. Лили попыталась что-то сказать, но Чарли опять в грубой манере попросил её заткнуться, после чего продолжил убеждать полицейского в том, что всё это одно большое недоразумение. Руперт достал из кобуры пистолет, направил дуло на Чарли и приказным тоном прокричал:
   – Быстро руки за голову! Считаю до трёх!
   Градус напряжения повысился, потому что подозреваемый даже и не подумывал подчиняться требованиям блюстителя закона.
   – А то что? Шлёпнешь меня прямо на улице? И ни за что? Или прострелишь ногу?
   – Заткнись! Мордой в асфальт!
   На пути дула пистолета встала Лили. Чарли приложил руку к её левому плечу и оттолкнул в сторону, произнеся:
   – Отвали.
   После этого Чарли обратился уже к человеку в погонах:
   – Хоре играть в плохого полицейского. У тебя это хреново получается. Так что давай, убирай свою пуколку, и сам тоже убирайся.
   Капитан Галлахер вернул пистолет в кобуру, а затем потянулся к дубинке, висевшей на противоположной стороне ремня.
   – Как я играю плохого копа – я не знаю. Но одно могу сказать точно – хороший полицейский здесь не появится.
   – Да плевать я хотел, сколько мусоров здесь будут и какие. Это мусор. И я хочу, чтобы он убрался.
   Зубы капитана крепко сжались от злости. Последняя капля терпения иссякла.
   – Ну, мразь, иди и скажи мне это на ухо – грозно произнёс капитан, рванув к бесстрашному правонарушителю.
   Руперт замахнулся и направил дубинку вперёд, прямо на цель. Его настолько переполнял гнев, что он не заметил, как перед ним выскочила фигура девушки. Было уже поздно. Резиновая дубинка встретилась с опорой. Ею оказался лоб Лили. Она повалилась на заснеженный мокрый асфальт посреди ночи на пустой парковке. Откуда-то из-под её чёлки стала опускаться кровавая капля. Чарли заорал во всё горло. Вздувшиеся вены выступили на его шее. С этим затянувшимся воплем Чарли бросился к девушке. Он приложил ладони к её щекам. Его парализованный язык был не в состоянии вымолвить что-нибудь внятное.
   Капитан Руперт Галлахер стоял на месте. Его охватывал шок от случившегося. Но всё же он постарался как можно скорее выбраться из оцепенения и не терять времени на ожидание того, когда стресс погаснет. Он нажал кнопку рации, закреплённой на плече, и сообщил диспетчеру:
   – Говорит капитан Руперт Галлахер. Срочно пришлите скорую помощь к супермаркету на пересечении Снайдер-авеню и Сорок третьей. Женщина лет двадцати пяти потеряла сознание в результате падения и ударилась об асфальт…
   Расслышав эти слова, Чарли резко подорвался с асфальта и бросился на полицейского с криком:
   – Ах ты сука!
   Его пальцы крепко вцепились в горло капитана. Испытав давление от столкновения, Руперт рефлекторно попятился. Преодолев таким образом около семи метров, они попали в зону, которую охватывали видеокамеры.
   Ярость придавала много сил. Их хватило, чтобы повалить офицера на асфальт.
   – СУКА! ТВАРЬ! ОНА НЕ ДЫШИТ!
   Кожа на лице Руперта начала краснеть, и этот цвет становился ярче, пока пальцы Чарли сжимали его шею.
   Чарли был преисполнен бешенства. Его губы были широко раздвинуты, обнажая стиснутые зубы. Через секунды с его губы стала растягиваться слюна. Чем дальше, тем меньше он контролировал себя. Адреналин разошёлся по всему телу и желание придушить патрульного стало абсолютно слепым, а вскоре переросло в настоящую жажду мести.
   С пятой попытки капитан Галлахер успешно задрал правую ногу и приложил ботинок к подбородку Чарли. Дальше он отдёрнул ногу в сторону, уложив Чарли рядом с собой. В результате такого манёвра оцепенелые руки выскользнули с горла капитана и он закашлял.
   Ударившись об асфальт, Чарли постарался чуть подорваться, чтобы замахнуться для удара, но мельком заметил кобуру на поясе капитана.
   Пока Руперт держался за горло, пуская мучительный кашель, его кобура опустела. Через секунду теперь уже в его сторону смотрело дуло пистолета.
   Даже не вставая с асфальта, Чарли в спешке направил ствол на голову капитана.
   Заметив это движение, Руперт резко стукнул предплечьем по стволу. Рука Чарли ударилась об асфальт. Сработал спусковой крючок. Раздался выстрел. Пуля протёрлась по асфальту, пустив искры. Где-то по близости послышался лёгкий звон падающей гильзы. Руперт прижал руки Чарли к асфальту вместе с пистолетом, сдерживая затвор прижатым к корпусу, чтобы предотвратить повторный выстрел. Их руки будто бодались в попытке отодвинуть дуло от себя как можно дальше.
   Чарли почувствовал, как его ладони и пальцы покрываются тёплой влагой и уже не так крепко обхватывают рукоять пистолета. Руперт испытывал огромное давление в свою сторону. Его рукам было крайне тяжело бороться с таким напором ярости, которая била через край у того, кто жаждал его смерти.
   Чарли заметил, как пальцы стали проскальзывать по рукояти оружия, а вскоре пистолет и вовсе соскочил из его руки. Не ожидав того, что Чарли так резко и внезапно выпустит орудие из рук, капитан Руперт Галлахер рефлекторно продолжил отталкивать от себя пистолет, держась за затвор. Избавившись от силы сопротивления со стороны Чарли, рука Руперта по инерции продолжала толкать пистолет, пока не прижала его к асфальту. Капитан успел лишь расслабить пальцы на затворе. Пистолет опустился слишком резко. Он ударился об асфальт в тот момент, когда безымянный палец Руперта дёрнулся в дужке и оказал непредвиденное давление на спусковой крючок. Дуло смотрело в лицо Чарли. Затвор сдвинулся и пуля с грохочущим хлопком покинула гильзу.

   Несколько месяцев тому назад Морган и Беатрис придумали гениальный способ, как разнообразить свою половую жизнь. Многие супружеские пары выбирали для подобных целей ролевые игры. Однако Морган и Беатрис пошли ещё дальше. Они тоже разыгрывали небольшие сценки перед тем, как перейти к основным событиям. Но разница заключалась в том, что свой «театр» они выводили за пределы спальни, и даже дома.
   Их первым опытом стала ролевая игра «автослесарь и блондинка за рулём». Для этого понадобилась самая малость. Беатрис собрала волосы и надела блондинистый парик, а Морган купил в магазине спецодежды зелёный комбинезон, размазал по нему машинное масло и одел на голое тело, оставив пару небрежных следов масла на щеках. Тогда съемочной площадкой послужил их гараж, а капоту была отведена особая роль. На прошлой неделе Морган и Беатрис перевоплотились в новые образы. Для этого Морган не брился целый месяц, а Беатрис купила клетчатую мини-юбку и красную футболку с глубоким декольте. Они отправились в придорожное кафе, где сыграли в постановку «развратная школьница и педофил». А насиловали «малолетку» прямо в кабинке женского туалета.
   Теперь, уже после того как были опробованы множество незаурядных ролей, Морган и Беатрис отважились на новый спектакль. Они выехали из дома на своём «шевроле» и остановились вблизи небольшого спального района. Покинув автомобиль, Морган и Беатрис стали обсуждать последние детали предстоящей секс-эпопеи, двигаясь по тротуару прохладного ночного Нью-Йорка:
   – Итак – начал Морган. – Я буду Чарли. Да. Грязный Чарли. И обещаю, что в постели сегодня я буду вести себя ну ОЧЕНЬ грязно.
   – А я… а я… – задумчиво продолжила Беатрис – я буду Лили. Типичное имя для типичной шлюхи. Так что я сегодня в постели буду вести себя как чистая шлюха и буду не прерываясь идти туда, куда обычно посылают.
   Морган что-то достал из карманов.
   – Что это у тебя? – спросила Беатрис.
   – Мука и специи. Я не только сутенёр, но ещё и барыга. А ещё я купил перочинный ножик и засунул за ремень.
   Беатрис изобразила нездоровый взгляд, который не сползал с её лица и кокетливо произнесла, продолжая смотреть на мужа:
   – Я уже хочу тебя! Ты мой н-е-з-а-к-о-н-о-п-о-с-л-у-ш-н-ы-й.
   Вскоре Морган заметил пустеющую парковку перед супермаркетом, которую счёл подходящим местом для старта.
   Спустя несколько минут, когда Морган и Беатрис уже во всю вжились в шкуры своих героев, вдруг послышалась полицейская сирена и показалась патрульная машина, въезжающая на парковку.
   Морган оглянулся, и тут вдруг на него снизошло озарение, когда он обратился к Беатрис:
   – А игра становится интереснее. Слушай, где мы ещё возьмём настоящего полицейского. Убедительнее некуда. Как насчёт того, если шлюха будет немая?
   – А это ещё зачем?
   – Представь, полицейский говорит-говорит, задаёт кучу вопросов, а ты ему ответить не в состоянии. Я буду отвечать за тебя, потому что я твой хозяин, а ты, как собственность, не имеешь права разевать пасть.
   – Ах ты шалун – игриво проронила Беатрис.
   – Тогда импровизируем. Чтобы не произошло, продолжай молчать и изображай страх на лице, как будто твой сутенёр пытается избить тебя.
   В нескольких метрах от них остановился патрульный автомобиль. Мигалка на крыше продолжала вращаться, но сирена умолкла. Открылась дверь у водительского сидения. Из салона вышел офицер и направился к тому, кто перестал быть Морганом.

МЁРТВОЕ В ЖИВОМ

   Тридцатипятилетний Новак Ребич никогда не опаздывал на семейный ужин. Но в тот день ему пришлось задержаться, из-за чего он покинул цех по сборке электрощитов на два часа позже. К тому моменту на улицах Загреба уже основательно стемнело. Новак достал из кармана пачку сигарет, закурил одну и отправился на трамвайную остановку, которая находилась в двух минутах ходьбы от завода. В это время здесь, на окраине Загреба, уже никого не встретишь.
   Через семь минут остановился трамвай, следовавший по привычному для Новака маршруту. Он прошёл внутрь через заднюю дверь, приложил проездной билет к сканеру и по привычке расположился на сидении в самом конце вагона.
   В метрах пяти-шести от Новака впереди сидел ещё один пассажир. Незнакомец сидел с закинутым на голову капюшоном. Он скрючился, словно в утробе, прислонившись к окну, не совершая при этом никаких движений.
   С каждой минутой трамвай всё сильнее погружался в городские гущи и искусственного освещения становилось всё больше. Прошло чуть меньше двадцати минут. Близилась очередная остановка. Новак подошёл к выходу и ухватился за поручень, готовясь сойти с трамвая.
   Незнакомец впереди вдруг зашевелился, услышав шаги позади. Он обернулся и посмотрел на другого пассажира. Его глаза казались парализованными, что, скорее всего, служило причиной того, почему он пытался удерживать голову строго в одном положении.
   Новак заметил, как тот смотрел прямо ему в глаза. Ему стало не по себе. Глаза у незнакомца были непонятного мутного цвета, будто зрачки скрылись под какой-то малопрозрачной плёнкой. На нём была густая борода, словно он не просто не брился несколько месяцев, а даже не подстригал отросшую щетину.
   Новак сглотнул скопившуюся в горле слюну. Незнакомец поднялся и встал между рядами. Он долго удерживал свой мутный взгляд на Новаке, держась обеими руками за поручни по разные стороны. Его правая нога дёрнулась. Это было похоже скорее на попытку сделать шаг, чем даже половина шага. Рот оставался открытым, а лицо – каменным. Он ещё постоял некоторое время между рядами, ни разу не сдвинув голову, а после направился к Новаку. Со стороны казалось, что шаги давались незнакомцу крайне тяжело. Они были медленными и короткими.
   Новаку стало скверно. Этот тип не был похож на пьяницу или на наркомана. Но очевидно что-то в нём было, какое-то отклонение от нормы.
   Он уже практически дошёл до выхода. Его лоб и скулы скрывались под капюшоном. Но Новак смог разглядеть эти мутно-серые зрачки и вены, выступающие под кожей вокруг глаз.
   Наконец трамвай остановился. Разжатые челюсти незнакомца вдруг задвигались. Он что-то хотел сказать, но вместо слов извергал жуткое безмолвие. Двери открылись. Новак охотно опустил ногу на первую ступеньку, как вдруг незнакомец закашлял ему в лицо.
   Ноги Новака покосились и он буквально вывалился из трамвая, бросившись вытирать ладонями своё лицо. В свете уличных фонарей он рассмотрел на руках красные разводы. Он тут же подумал, что скорее всего тот тип страдает туберкулёзом или чем-то в этом роде. Но его глаза… Туберкулёз поражает лёгкие, но никак не глаза.
   Новак поднялся по лестнице в свою квартиру и по обыкновению первым делом зашёл в ванную. Там он подошёл к раковине и открыл слегка тёплую воду. Он воспользовался мылом, а под конец протёр лицо влажными руками. После ужина он разместился перед телевизором, пока жена – Колинда – мыла посуду. Передачи, которые Новак смотрел каждый вечер, уже закончились. Он остановил свой выбор на новостях спорта.
   Увлекаясь с ранних лет большим теннисом, Колинда услышала о завершении финала «Большого шлема». Закончив с посудой, она пришла в гостиную и спросила:
   – Что там наши?
   – А? Ты о чём? – недоумевающе спросил Новак, резко повернув голову.
   – Теннис. Парный разряд. Наши вышли в четвертьфинал. Как сыграли?
   Новак напрягся, но так и не смог что-либо вспомнить из сказанного ведущим новостей:
   – Кажись, я прослушал.
   Дело близилось к полуночи. Прошло почти полтора часа с того момента, как Новак старался погрузиться в глубокий сон. Но его глаза бездумно упирались в потолок. Этот факт он осознал лишь теперь, когда его переполняло чувство тошноты. Он подпрыгнул с кровати, вскоре после чего его руки крепко сжимали поднятую крышку унитаза, а изо рта рвалось наружу всё то, что было съедено на ужин.
   Колинда стояла в проёме туалета. Она бросилась осматривать мужа. Ей не понравился цвет его кожи. Она приложила руку ко лбу Новака и ощутила холод. Первым делом она посадила его на кухне, окутав в тёплый плед, достала из аптечки термометр и включила чайник. Следом Колинда взяла заварочный чайник. Тот был пуст. Опорожнив его от старой заварки, она насыпала свежие лепестки чёрного чая, а затем стала искать в холодильнике лимон. Найдя цитрусовый фрукт, Колинда оглянулась. Новака не оказалось на кухне.
   Он стоял в гостиной. Его внимание привлекла рамка с фотографией. Новак взял её в руки, рассматривая лица на ней. Те двое. Кто они? Девушка показалась ему знакомой. Он где-то видел её. А вот…
   – Новак? – настороженно проронила Колинда, остановившись на входе в гостиную.
   Новак погрузился в глубокие раздумья. Он пытался вспомнить как оказался в этой комнате. Но спустя секунду его голову одолевало уже другое чувство. Новак забыл кто он, как его зовут и где он находится. Ему удалось частично избавиться от этих гнетущих ощущений, когда его глаза направились в сторону окна и рассмотрели в нём собственное отражение. Теперь стало понятно, что он и есть человек на фотографии. Можно было предположить, что девушка на фотографии является его женой, а квартира представляет собой то место, где они, собственно, живут. Но как его зовут? Новак всё ещё не мог вспомнить собственное имя.
   – Я тебя умоляю – продолжала Колинда, направившись к Новаку. – Сейчас не до наших свадебных фотографий.
   Она взяла с его рук рамку и поставила обратно на полку.
   Зрачки Новака вращались с трудом и не до конца. Ему приходилось двигать головой, чтобы переключить свой взгляд на что-то новое. Например на девушку, которая… да, она была ему женой. Кажется.
   В этот момент кто-то из детей проснулся и начал звать. Колинда попросила Новака присесть на диван, а сама отправилась в детскую спальню.
   Новак вдруг почувствовал, как его резко наполняет чувство сильного голода. Он потуже обмотал вокруг себя плед и пошёл на кухню. В холодильнике он нашёл оставшиеся от ужина куриные котлеты, которые пустил в расход. Он откусил и чувство внутри усилилось. Он был голоден по-настоящему, словно зверь, жаждущий поймать какую-нибудь дичь и начать отрывать от неё куски. Новаку показалось, что он давно не ел такой вкусной пищи. Это были обыкновенные котлеты, но, видимо, на этот раз они получились у жены особенно вкусными. Ему хотелось ещё и ещё. Он потерял счёт тому, сколько котлет было съедено.
   – Новак! – громко отрезала Колинда.
   Новак наклонил голову вниз. Его зрачки остановились на пальцах, которые удерживали кусок сырой свинины, надкусанной с разных сторон. Он повернул голову в сторону Колинды, продолжая при этом жевать мясо.
   Колинда раскрыла рот, собираясь что-то сказать, но её губы так и застыли, когда она чуть внимательнее посмотрела на лицо Новака. Его зрачки почти исчезли, покрывшись какой-то серой плёнкой. Из-под кожи по всему лицу стали выпирать вены. Цвет кожи поменялся. Она была настолько бледная, что прослеживался чёткий контраст с выделяющимися ярко-красными венами на шее. Но больше всего Колинду напугал голос мужа. Этот голос не принадлежал ему:
   – А ты ещё кто!? Чего тебе зде… – слова, которые выкрикнул Новак, стали растворяться, превращаясь в некое подобие звериного рычания. Его пальцы разжались и кусок мяса плюхнулся на пол. Руки Новака потянулись к Колинде. Он взялся мёртвой хваткой за её халат и резко толкнул к стене. Колинда ударилась затылком, продолжая чувствовать горячий поток воздуха, что извлекал звериный рёв существа, которое поглотило её мужа. Оно вгрызалось зубами в шею Колинды. Она хотела закричать, но сильно сжатые челюсти монстра не давали напрячь мышцы в горле. Она ощутила, как тонкие струйки крови забегали по её шее, прокатываясь по ключице.
   – Мама? Мама? Я всё.
   То, что сидело в теле Новака, обернуло голову и посмотрело своим нечеловеческим взором на шестилетнего Златана, державшего в руках пустой стакан.
   Златан смотрел на маму, гирей падающую на пол. От одного вида того, кого он когда-то называл отцом, колени стала окутывать дикая дрожь. Его глаза покрылись сверкающей плёнкой. Мальчик заплакал. Плачь перерастал в громкое рыдание. Он видел обездвиженное тело матери и то, как из её горла сочилась кровь. Эту кровь он видел на губах и подбородке безмозглой твари, которая заняла место отца и теперь с жаждой смотрело на ребёнка. Вскоре внимание Златана привлекла мама. Её тело стало дёргаться. Она начала резко подниматься на ноги. Её глаза были такими же, как и у папы. Что-то стало с её голосом. Она извлекала странный стон.
   Раздался звонок. За дверью послышался голос брата Новака, который жил в соседней квартире:
   – Новак! Это Славен! Новак, ты там!? Что происходит!?
   Новак и Колинда подошли к двери. Они стояли в считанных сантиметрах от порога и таращились на металлическое покрытие двери, не совершая никаких движений кроме того, что постукивали лбами о дверь, уподобляясь безмозглым созданиям.
   Златан продолжал плакать. Стакан выскользнул из его ручонок и разбился.
   Новак двинулся на источник шума, а Колинда продолжала стоять, снова и снова врезаясь лбом в дверь.
   – Златан! Мальчик мой, это ты!? – вновь послышался обеспокоенный крик Славена.
   Начали раздаваться щелчки в дверном замке. Имея один из ключей у себя, Славен решил им воспользоваться и вставил в замочную скважину. Дверь резко распахнулась.
   Чувствуя приближение псевдо-отца с искупанной в крови пастью, Златан разразился ещё более громким плачем сквозь слёзы:
   – Дя-дя!
   Силуэт Славена краем промаячил где-то около порога. Колинда прыгнула за порог, вгрызаясь зубами в шею Славена.
   По всему дому стали разноситься истерические вопли соседей, сбегавшихся на лестничную площадку из-за громкого шума, а вскоре каждый уже стремился как можно скорее закрыть дверь своей квартиры изнутри.

ПЕРЕВАЛ

   16 октября 1852 г. Карета, ведомая шестью лошадьми, превозмогала вторую сотню километров кряду, минуя перевал близ Карпатских гор. Владелец судостроительной компании Марк Бронхорст держал путь из Амстердама. Он направлялся в родовое поместье своего друга графа Ларса фон Эггештайна по его личному приглашению. Утомлённый долгим путешествием, Марк решил в очередной раз прочесть письмо, отправленное графом.
   Оставив в Амстердаме супругу и двух дочерей, Марк Бронхорст изнемогал от нетерпения скорее добраться до родового поместья графа. Со дня их последней встречи миновали двадцать два года. Ему уже сильно позабылось лицо старого друга. Оставалось лишь гадать, как он выглядел теперь, ведь время не могло не сказаться на лике. Тогда ему было двадцать пять лет, а нынешнему графу – двадцать семь. Многое поменялось в Европе с той поры. Людей можно было не узнать спустя пару лет разлуки. С графом Марк был знаком с детства. Они вместе учились в одной школе Амстердама, куда могли поступить лишь отпрыски знатных, обеспеченных и уважаемых родов. Наслышанный об этой школе и её выпускниках, отец Ларса немедля отправил сына в Нидерланды, где тот прожил шестнадцать с небольшим лет. Заимев достойное образование, Ларс получил разрешение отца задержаться на некоторое время в Нидерландах, где он решил посвятить себя глубокому изучению диалектики, метафизики и теологии. Позднее у него вызвали интерес философские течения, внезапно набиравшие популярность среди европейских мыслителей, обрастая всё новыми гипотезами и подходами к их рассмотрению. Лишь получив письмо от матери со скорбными строками, извещавшими о скоропостижной кончине отца, Ларс был вынужден вернуться в родовой замок.
   Вдруг карета остановилась. Марк выглянул в окно, дозываясь кучера:
   – Патрик?
   Секунды кромешной тишины сменились едва слышимыми шагами.
   – Да, мениэр Бронхорст.
   Перед окошком всплыла фигура коренастого сорокалетнего кучера. Он был одет во всё черное. На нём были сюртук, штаны, цилиндр и кожаные сапоги до колен. Поверх сюртука на Патрике была надета пелерина с красной шёлковой подкладкой на внутренней стороне.
   – Что-то стряслось? – поинтересовался Марк.
   – Смеркается, мениэр Бронхорст. Думаю, пора зажигать фонари.
   Марк почувствовал, как всё тело затекло и решил ненадолго сойти с кареты.
   Пока Марк шагал рядом с каретой, разминая свои конечности, кучер зажигал керосиновые фонари, подвешенные на верхних углах экипажа. Он прошёл чуть вперёд, слегка постукивая тростью по твёрдой сырой почве. Среди звуков Марк слышал лишь фырканье стоящих рядом лошадей и нарастающее стрекотание сверчков. Температура заметно понижалась. Лёгкая дрожь пробежала по телу, из-за чего Марк поправил пелерину, подтягивая плечи к голове.
   Кругом пролегали высокие холмы, которые становились всё выше с каждым пройденным километром. На горизонте просматривались горы. К ним вела та дорога, по которой следовала карета.
   Сумерки загустели. Луна показалась на небе, окутанном мрачными серыми облаками. Кучер Патрик без конца мотал поводьями, перенаправляя лошадей по петляющей тропе. По краям теперь не было ничего видно кроме сплошных горных массивов.
   Вскоре послышался слабый шум речной воды, усиливавшийся с каждой минутой. Через полчаса карета достигла обрыва с крутым виражом. С горного массива грохотала бурно стекающая река, над которой высился деревянный мост.
   Марк протянул к окошку свою трость и стальным набалдашником отдёрнул занавес, осматривая реку и прислушиваясь к грохоту воды. Спустя ещё немного времени, когда шум реки почти притих, он бросил взгляд через противоположное окно. Там вдалеке он рассмотрел огни и силуэт замка в миниатюре. От этого вида ему полегчало. Совсем немного и он окажется во владениях графа Эггештайна.
   На утомлённом лике Марка Бронхорста проскользила довольная улыбка. Он отдёрнул занавес чуть сильнее и уже, было, хотел выкрикнуть:
   – Патр…
   Вдруг в повозку что-то врезалось. Карета стала наклоняться. Марка повалило всем телом на окно. Колёса всё ещё вращались. Повозка двигалась, но не по указанию кучера. Карета опрокинулась на бок. Одна из четырёх ламп разбилась. Керосин разбрызгался по земле, воспламеняя всё, с чем соприкасался. Занавески на окнах загорелись подобно бумаге. Карета сошла с дороги. Её стало заносить по склону. Лошади засуетились. Упряжку заносило на обрыв следом за каретой. Откуда-то стало доноситься звериное рычание. Нечто ломилось внутрь кареты. Переполненный паникой до мозга костей, Марк рефлекторно цеплялся за первое, что попадалось под руку, пытаясь добраться до противоположной двери, которая теперь служила потолком. За той дверью что-то промелькнуло.
   Карета разгоралась. Языки пламени постепенно проникали внутрь. Марк поднялся на ноги и схватился за края окна в дверце, но тут же разжал пальцы, извлекая крик, пропитанный паникой. На дверь с грохотом что-то приземлилось. Свалившаяся тяжесть сильно притормозила карету. Его плоть скрывалась под какими-то лохмотьями. Громадная когтистая лапа зацепилась за дверь и с треском вырвала её. Спустя мгновение на её месте нарисовалась физиономия монстра. Проникающий внутрь огонь давал достаточно света, чтобы как следует рассмотреть морду безызвестной твари. Но Марк замечал лишь выпирающие края клыков, пасть, которая не была похожа ни на одного известного природе зверя, и глаза. Эти глаза. Они сверкали нездоровым фиолетовым цветом. Ведомые животными инстинктами, их переполняла жажда и голод.
   Раздался выстрел. Чудовище испарилось. Карета полегчала и её вновь потянуло вниз по склону. В салон нырнула рука, облачённая в кожаную перчатку. Последовал голос:
   – Скорее! Мениэр Бронхорст!
   Кучер с небывалой лёгкость вырвал Марка наружу. При его габаритах это не создавало особой проблемы. Неуклюже повалив Марка на землю, Патрик бросился отцеплять упряжку от кареты. В последние секунды ему удалось спасти лошадей. Пылающая полным ходом, в сопровождении хруста горящего дерева, карета понеслась вниз по склону со всеми пожитками, разваливаясь на ходу.
   – Ч… Ч… ЧТО ЭТО БЫЛО!? – продолжая лежать на земле, паникующим тоном выкрикивал Марк.
   Патрик подобрал с земли свой нарезной мушкет и ответил, не поворачивая глаз:
   – Не знаю. Но, кажется, я задел его куда-то в шею.
   Патрик зарядил мушкет по новой и начал осматриваться.
   – Что за чертовщина – не прекращал бормотать Марк.
   Кучер направился к лошадям. Он взялся за поводья двух ведущих лошадей и вернул их на дорогу. Вдруг он бросил свой взгляд на дорогу, погрузившись в безмолвие. Он будто во что-то всматривался.
   – Там что-то есть? Оно там? – переполненный страхом, продолжал проговаривать Марк. Его страх усилился, когда кучер посмотрел на него холодным взглядом.
   – Ради всего святого! Только не молч…
   – Нет-нет – отрезал Патрик. – Просто, нам надо продолжить путь. И чем скорее доберёмся, тем лучше для нас. Кстати, как у вас с ездой верхом?
   Не в силах молвить внятно, Марк Бронхорст совершил несколько дёрганных кивков.
   Луна высилась над Карпатами, бросая всюду своё яркое свечение. К моменту, когда путники добрались до владений графа Эггештайна, мрачные густые тучи уже полностью рассеялись в ночном небе. Их встречал придворный слуга графа Дитрих – не сказать, что молодой, но и далеко не старый мужчина. Несмотря на крепкий внешний вид и несущественные годы, его волосы все до единого покрылись сединой. Дитрих подозвал конюшего и попросил отвести лошадей в загон, а прибывших гостей пригласил следовать за ним.
   Они поднимались по ступенькам одной из башен замка. Оказавшись в громадном зале, Дитрих предложил гостям располагаться и произнёс, перед тем как удалиться:
   – Вынужден вас покинуть господа. Я сообщу графу о вашем прибытии.
   Пока слуга удалился в поисках графа, Марк словно вкопанный сидел на софе. Кучер Патрик смотрел куда-то в направлении стены, где висели небывалой красоты картины с живописными иллюстрациями на холстах, но глаза его были пусты восхищения и интереса к живописи. Патрик всё думал о том, кого они встретили на пути сюда. Что это было такое? Что за зверь может обладать такой силой, иметь столь уродливое обличие и стоять на двух задних, уподобляясь человеку? Зверь показался кучеру странным. Шерсть присутствовала лишь на голове. Кожа на всех конечностях оказалась абсолютно лишённой какого-либо покрова. Ещё Патрик думал о том, как ему не повезло с выстрелом. Немного левее и он попал бы прямо в голову. Но пуля прошла по касательной и чудовище сбежало.
   На обратном конце зала показалась фигура графа Ларса фон Эггештайна. Он несомненно изменился в силу минувших лет, но оставался узнаваем. Он всё также носил короткую тёмную шевелюру с ровным висками и небольшой бородкой вокруг губ и на подбородке. Он был высок и широкоплеч. На его лице зияла широкая улыбка. Он ликовал при виде старого друга и не скупился на объятия, чего нельзя было сказать о Марке. Он тут же поведал о том, что приключилось с ними в пути. Графу было тяжело поверить в произошедшее. Он ещё не раз вслух поблагодарил Всевышнего, что с его гостями не случилось ничего дурного.
   – Я надеюсь, среди утраченного багажа у вас не оказалось ничего ценного? – озабоченным тоном спросил Ларс, обратившись к гостям.
   К счастью ничего сверхважного с собой в дорогу Марк не прихватил. В саквояжах находились подарки и кое-что из одежды – единственное, что было жалко Марку.
   – Я распоряжусь, чтобы вам приготовили ванну и выдали чистую одежду. А после мы все вкусно поужинаем.
   Патрик поблагодарил Графа, после чего извинился за то, что не сможет присоединиться к столу. Он был вымотан дорогой и моральное изнеможение от встречи с монстром напрочь отбило в нём чувство голода. Его разум не переставал думать о загадочном звере.
   После ванны кучер отправился в предоставленные ему покои, а Марк вернулся в гостевой зал к Ларсу, который ожидал его, сидя за широким и длинным столом. Заметив гостя, он тут же распорядился накрыть на стол.
   Марк Бронхорст почувствовал, насколько ему полегчало после приёма ванны. Он выглядел намного спокойнее. Бурлящие внутри эмоции от пережитого на время угасли. Пока слуги заполняли стол блюдами и приборами, они с Ларсом вели оживлённый разговор.
   – Ты писал, что твоя дочь сильно захворала. С ней что-нибудь серьёзное? – интересовался Марк.
   – Было. В этих землях бродит какая-то зараза. Никто не знает откуда она взялась. Непонятно даже каким образом люди заражаются. Марлена крайне редко покидает замок, но всё же заболела. Но ведь что любопытно, я нахожусь рядом с ней, я прикасался к ней, дышал одним и тем же воздухом – но ничего. И тоже самое со слугами. Самочувствие ухудшилось только у Марлены.
   – Как она теперь?
   – Ей уже намного лучше. Сегодня она даже отправлялась на прогулку в лес…
   Его прервал резко обеспокоенный голос Марка:
   – О, Ларс! Прошу, впредь не отпускай её одну. Та тварь, с которой мы столкнулись… нужно об этом сообщить куда-нибудь и придерживаться максимальных мер безопасности.
   Граф слегка облокотился о край стола, спросив:
   – Так всё же. Что это могло быть? Ты говоришь, что плохо разглядел. Но хоть что-то ты запомнил?
   – Внутри горел огонь. Он бросал яркий свет, я должен был разглядеть эту морду, если бы не…
   – Если бы не что?
   Дыхание Марка заметно участилось. Он оглянулся по сторонам, убедившись, что их никто не слышит. Его голос изменился. Он стал говорить полушёпотом, а лик его был столь настороженным, словно он готовился заново пережить этот ужас:
   – Если бы не глаза. Понимаешь, они были какие-то, странные. Я ещё никогда не встречал такого цвета, и чтобы глаза так сверкали. Как будто изнутри прорываются какие-нибудь лучи.
   – А что за цвет?
   – Фиолетовый. Фиолетовый! Ты видел когда-нибудь?
   Граф отрицательно едва заметно помотал головой.
   – Вот и я ни разу за всю жизнь. Как будто оно явилось из преисподней.
   – Кто из преисподней? – внезапно раздался звонкий женский голос. Он звучал очень нежно. Неволей возникало желание услышать этот голос ещё.
   – Марлена, подойди – произнёс граф, вставая со стула.
   Недалеко от входа стояла девушка среднего роста с длинными тёмными волосами. Решительной и твёрдой походкой Марлена направилась к отцу. Она пребывала в добром здравии и с её смазливого лика не сползала улыбка.
   Ларс представил своё дитя Марку.
   Вблизи Марлена казалась цветущей девой, чьи черты будто сошли с холста живописного портрета. Марк заметил это и был поражён тем, какая красивая дочь подрастала у его друга, хотя так будет неуместно говорить про девушку, которая разменяла двадцать второй год и уже давно выросла. Марк был вне себя от её красоты. Лицо Марлены содержало на редкость правильную симметрию. По крайней мере, такое создавалось впечатление. Толщина и наклон бровей, форма носа, контуры и выпуклость губ, кожная пигментация – всё это словно выглядело олицетворением вершины женской эстетики. А ещё Марк был вне себя от глаз Марлены. Можно было предположить, что эту свою часть Марлена унаследовала от матери, которая семнадцать лет тому назад скончалась при родах вместе с дитём, так и не покинувшим её чрева. Радужная оболочка её глаз сверкала синим, почти лазурным цветом. Это было неописуемо. Наружность Марлены производила неизгладимое впечатление.
   Характер и манеры девушки, которые она проявляла за столом во время ужина, ещё более украшали её образ, в реальность которого было трудно поверить. Во время застолья Марк узнал, что Марлена решила посвятить свою жизнь живописи. Как оказалось, картины, висевшие на стенах гостевого зала и коридоров, являлись её детищем. Гостя такая новость сильно потрясла. Марк не уделял особого внимания развешанным вокруг картинам, но теперь, когда ему стало известно, кто приложил руку к этим предметам изобразительного искусства, он пристально осмотрелся и ему едва ли верилось, что рука столь молодой художницы способна подарить миру подобные шедевры. На вопрос Марка о том, над чем работает Марлена в настоящее время, девушка стала рассказывать, употребляя специфическую терминологию, которую способен понять, разве что человек, посвящённый в тонкости живописного ремесла. Но главное Марк всё же разобрал – Марлена рисовала пейзаж, но о деталях умолчала, предложив гостю посетить её мастерскую при свете дня и взглянуть на наброски, чтобы он воочию лицезрел первые этапы работы.
   Фразы из уст девушки Марк слушал будто околдованный. Голос Марлены ласкал слух, дивный лик притягивал взор исключительно к себе и дарил убаюкивающую безмятежность, и эти глаза… они казались подобием редкой экзотики. Их оттенок напоминал волны ярко-синей воды в тёплом море, а сверкали они так, как не светится даже летнее солнце в минуты, когда достигает зенита. Если и существовало нечто, с чем можно было бы сравнить глаза Марлены, то это были бы драгоценные камни, нечто среднее между сапфиром и аквамарином. Именно такой блеск и извлекали эти две точки, которые могли стать центром вселенной, если смотреть на них не отрываясь.
   Утренние лучи осветили опочивальню, в которой проспал Марк Бронхорст. Сон был сладким и крепким, и всё благодаря отменному вину, которым Ларс не давал бокалу Марка оставаться пустым во время ужина. Надев на себя одежду графа, которая была дана взамен утраченной, Марк принялся бродить по коридорам замка, перемещаясь из одной башни в другую. За почти получасовую прогулку он не встретил никого кроме служанки, которая шла куда-то в сторону восточной башни с какой-то корзиной с бельём.
   Поднявшись на самые верхние уровни западной башни, Марк заметил приоткрытую дверь. Из комнаты доносилось пение. Это был голос Марлены. Марк подошёл ближе и увидел её, сидящую перед холстом.
   Заметив движущуюся фигуру у порога, Марлена бросила взор на гостя и с улыбкой произнесла:
   – А, мениэр Бронхорст. Доброе утро. Оно ведь у вас сегодня доброе?
   – Да. Вы правы. Должен признаться, давно мне так не спалось. Я полон сил и, как в детстве, жажду каких-нибудь приключений.
   Такой ответ вызвал улыбку на лице Марлены.
   – Проходите. Оцените холст.
   Марк подошёл поближе к мольберту.
   – Ни это ли тот будущий шедевр, о котором вы столь скромно молвили минувшим вечером? – спросил Марк.
   – И да, и нет.
   – Как вас следует понимать? – озадаченно проронил Марк, сложив руки за спиной.
   – Да – именно это я имела ввиду вчера, и нет – это не шедевр.
   – Почему же вы столь скептично настроены в отношении своих талантов?
   – Скептично? Нет. Я бы так не сказала. Просто мы не имеем возможности здраво оценивать предмет, который ещё не прошёл все этапы до своей полной готовности.
   – Ваш рационализм меня впечатляет.
   Марк посмотрел на палитру в левой руке Марлены, на которой она собирала нужные краски на кисть и переносила на холст. Где-то с краю он заметил знакомый оттенок фиолетового. Не успели потонуть в глубинах его памяти события прошедшего дня. Воспоминания о встрече с монстром ещё были свежи. Марк вспомнил, где видел этот знакомый цвет.
   – Что с вами? – замерев в одной позе с кисточкой и палитрой в руках, спросила Марлена. Не дождавшись никакой реакции, она добавила: – Мениэр Бронхорст?
   – А. Да. Что вы говорите?
   – О чём вы так призадумались?
   Несколько секунд взаимного безмолвия сменились неспокойным голосом Марка:
   – Да так. Увидел на вашей палитре фиолетовый. Я кое-где видел предмет такой же насыщенности.
   Марлена вернулась к работе, параллельно рассказывая:
   – В изначальном виде такой оттенок фиолетового не встречается. Поэтому я сделала его сама. Это сочетание нескольких цветов. Изменяя их пропорции, можно регулировать густоту тона, делать цвет темнее или светлее, тусклее или ярче.
   – А какие цвета вы разбавили, если не секрет?
   – Красный и синий. Иногда добавляю капельку жёлтого.
   – Оттенок весьма оригинальный. И крайне редкий. Мне лишь единожды доводилось встречать такой. Совсем недавно. Только…
   На этом слове Марк невольно оборвал свою речь.
   – Только что? – спросила Марлена, продолжая водить кистью по холсту.
   Голос Марка стал звучать ещё менее ровно, с проблесками дрожи:
   – Только, сдаётся мне, тогда этот цвет был в первозданном виде, а не результатом смешения синего и красного.
   – Нет. Вы, должно быть, ошибаетесь.
   – Извините?
   – Я говорю, такой фиолетовый в природе не встречается. Этого не может быть.
   – Хотел бы я ошибаться. Но я верю тому, что вижу. А видел я именно этот цвет в его первозданном виде.
   – Вы видели искусственно созданный оттенок – продолжала тактично, но уверенно заявлять Марлена.
   – И с чего же вы так уверены?
   Марлена отложила в сторону палитру с кистью. Она посмотрела на стоящего рядом Марка Бронхорста своими синими сверкающими глазами и сказала так, что её было не узнать. Её голос сильно огрубел, а лик стремительно превращался в отвратительную физиономию неземного уродства. Она произнесла:
   – Потому что когда кровь приливает к глазному яблоку, синий цвет разбавляется красным и превращается… в фиолетовый.
   За несколько мгновений до своей смерти Марк Бронхорст успел посмотреть в глаза девушки. Он узнал этот взгляд и его неестественный фиолетовый оттенок.

ОТРАЖЕНИЕ

   Хенрика Бьонсена всю жизнь тянуло к экспериментам. Но раньше все опыты были мелочными и незначительными исходя из того, о чём свидетельствовали выводы. Например, Хенрик убедился в том, что сухая кожура апельсина горит не хуже спирта. В студенческие годы он не ел после шести и не сбросил ни грамма, придя к выводу, что все разговоры вокруг еды после шести вечера не более чем миф. Следом Хенрик перестал принимать сахар. Ему не терпелось узнать на личном опыте, действительно ли от сахара набирают вес и так ли он вреден для здоровья. Изначально Хенрик планировал проводить эксперимент в течении месяца, но прекратил на двенадцатый день, так как заметил сильно увеличившийся в размере живот. Встав на весы, он диагностировал увеличение массы своего тела почти на шесть килограммов, чему он сильно не удивился, так как перестав потреблять сахар Хенрик заметил, как чувство голода резко возросло, а объём потребляемой пищи увеличился в полтора-два раза.
   Теперь, разменяв четвёртый десяток, Хенрик решил провести первый серьёзный эксперимент, который затрагивал бы не только его тело, но и психику, и вообще в целом послужил бы хорошим жизненным опытом.
   Недавно он получил приличный доход с перепродажи акций развивающегося сталелитейного завода, и твёрдо решил потратить часть заработанных денег на путешествие в дальнее зарубежье.
   Это был вторник. Хенрик купил билет на утренний рейс. В 7:42 самолёт вылетел из Стокгольма. В 17:45 борт приземлился в аэропорту Бангкока. В 19:21 Хенрик Бьонсен поселился в отеле.
   На утро ему предстояла встреча с гидом, который согласился помочь ему реализовать задуманное. Несмотря на щедрую плату, большинство местных гидов без колебаний отказывались от предложения шведского туриста. Но тридцатисемилетний Дэн не совсем местный. Одиннадцать лет тому назад он перебрался из Штатов в поисках красивой жизни в месте, где сплошные пляжи и круглый год температура за тридцать градусов. Дэн не стал отказывать, так как сам жаждал приключений и поэтому прекрасно понимал заказчика.
   Хенрик в очередной раз проверил содержимое рюкзака и снаряжение, после чего начал грузить свой багаж в гидроплан Дэна. На левом борту гидроплана просматривалась красочная надпись, которая гласила: «СУЧКАМ СКИДКА 99%».
   Полёт казался совсем недолгим. Такое впечатление создавалось у Хенрика из-за местных пейзажей, за которыми он наблюдал с восхищением. Синее море, песок, множество рыболовецких судов и безоблачное ярко-голубое небо.
   По пути Дэн давал подробную инструкцию, одновременно дёргая за штурвал:
   – Сезон дождей закончился совсем недавно, и туристы ещё не начали съезжаться в Бангкок. Так что в этом плане тебя никто не побеспокоит. Ты будешь там абсолютно один. Но тебе надо знать одну вещь. Этот остров находится под прямым управлением военных. Там иногда проводят учения. Так что все свои шмотки поставь в таком месте, чтобы издалека никто не заметил. И не ошивайся на открытом пространстве. Если вдруг захотелось поплавать, пробегись глазами. Если на горизонте пусто, минут десять-пятнадцать и выныривай. Если военные тебя засекут, проблем не огребёшь. Я прилечу через четыре дня. Груз буду стараться сбрасывать куда-нибудь подальше от берега, чтобы ничего не повредить. Это будет где-то в полдень. Так что будь повнимательнее, чтобы не прошляпил направление, куда придётся топать за грузом. Так. Вроде бы всё. Так что, может ты передумал насчёт спутникового телефона?
   – Нет – решительно отрезал Хенрик. – Я должен продержаться месяц без любой техники.
   – Смотри сам.
   Дэн опустил свой гидроплан на воду. Они подплыли чуть ближе к берегу, где глубина воды чуть превышала метр. Дэн помог Хенрику выгрузить с борта весь багаж, после чего вновь завёл двигатели и лопасти завертелись. Он помахал рукой в открытое окно и показал четыре пальца, выкрикивая: «ЧЕТЫРЕ ДНЯ!». Но голос Дэна заглушал рёв работающих двигателей.
   С этого момента Хенрику предстояло провести месяц на острове «Ко Рин» в Таиланде. От материка его отделяли шестнадцать километров. Они с Дэном условились, что каждые четыре дня Дэн будет пролетать над островом и сбрасывать груз с провиантом и предметами первой необходимости, среди которых значились рис, макароны, соль, сухофрукты, консервы, питьевая вода, спички и один из последних выпусков плейбоя.
   А пока Хенрик принялся бродить по острову в поисках подходящего для дислокации места. Метрах в тридцати от песка он нашёл просторную территорию, свободную от кустов, травы и всякой другой растительности. Площадь этой пустынности составляла метров четырнадцать-пятнадцать в диаметре. По краям возвышались деревья с густыми кронами, которые не позволяли проникать палящему солнцу на землю.
   Хенрик поставил перед собой задачу построить шалаш, для чего он прихватил с собой жгут и мачете. Ну а пока это бунгало будет возводиться, в качестве временного жилища он всё же привёз палатку, которую первым же делом разместил на краю той территории, где решил обосноваться. Собрав палатку, он аккуратно сложил свой багаж рядом, а сам схватился за рукоять мачете и потопал за строительным материалом.
   После полудня Хенрик начал вскапывать почву для будущего фундамента. Для этого он использовал штыковую лопату с тридцатисантиметровой ручкой. Ударяя сталью в землю, Хенрик наткнулся на нечто твёрдое. Тогда он начал вгонять лопату ещё сильнее, дабы пробить возникшее препятствие. Тогда раздался хруст, и довольно необычный. Вынув лопату, Хенрик заметил какие-то светлые крупицы непонятного вещества. Это вещество попадалось на пути лопаты во всех пяти попытках вогнать сталь в почву. Хенрику стало интересно, что может застрять в земле на острове, где практически никто не бывает за исключением военных. Ведь туристам была отведена открытая пляжная зона.
   Он понемногу раскапывал предмет. Сверху это было нечто шарообразное, сферической формы. Уйдя немного глубже, Хенрик обнаружил, что сфера заканчивается. Внутри просматривалось отверстие. Он зацепился пальцами за это отверстие и потянул на себя. Найденный предмет выскочил из почвы настолько резко, что Хенрик сел на пятую точку и слегка качнулся назад. В его руках лежал человеческий череп. Его руки дрогнули, выронив находку. Череп немного прокатился в сторону, а Хенрик, переполненный страха, рефлекторно попятился, продолжая оставаться на четвереньках. Не более минуты продолжалось его потрясение столь неожиданной поворотом событий, пока он не убедил себя в том, что бояться было нечего. Это часть мёртвого тела и никакого вреда причинить она не сможет. По мере того как отступал страх, возрастало любопытство. Хенрику стало интересно. Он увидел, как в земле торчит краешек ещё одной кости. Он подумал, что это скорее всего позвоночник.
   Что, если тут было захоронено всё тело целиком? Быть может, здесь кто-то погиб во время военных учений?
   В течении почти двух часов Хенрик Бьонсен аккуратно откапывал останки незнакомца. В определённый момент он сменил лопату на мачете, кончиком которого осторожно убирал следы почвы с останков.
   Как он и предполагал, это был целый скелет. Но он был несколько необычен. Его странность заключалась в том, что во многих местах скелет был основательно разложенным. Правая ключица была переломана, а концы в месте перелома были сильно обточены, словно острие. Левая орбита в черепе оказалась неровной. Её края были раздроблены, словно что-то прошло сквозь неё. Малоберцовые кости были стёрты посередине. Это был результат истечения долгого времени. Этот труп мог находиться здесь десятки, сотни лет. А может и тысячи. Кто знает? Хенрик не интересовался археологией и антропологией. Его стихия – денежные инвестиции. Но и не нужно быть антропологом, чтобы понимать такую очевидную вещь, что этим костям не может быть даже двух сотен лет. Об этом говорило наличие стальной пластины, огибающей правую бедренную кость. В далёком прошлом медициной не практиковались подобные методы хирургии. Заметив метал на бедренной кости, Хенрик подумал о своей ноге. Восемь лет назад ему вживили похожую пластину и, как не странно, она тоже находилась на правой ноге.
   Итак. Кто-то закопал в землю тело с раздробленной орбитой в черепе, переломанной ключицей и стальной пластиной вокруг бедренной кости. Состояние скелета было очень хрупкое.
   Пока Хенрик сидел на корточках, склонившись над человеческими останками, где-то за спиной послышался грохот. Шум напоминал выстрел. Вскоре он повторился. Это определённо был выстрел. Целая очередь выстрелов. Следом стали доноситься возгласы, а вскоре показались человеческие силуэты, облачённые в одежду цвета хаки. Военные учения стартовали.
   Хенрик поспешил за своими вещами. Его глаза рефлекторно забегали, выискивая место для того, чтобы скрыться от огня. Но не успел он сделать и шагу, как ему в плечо влетела шальная пуля. Она прошла насквозь. Хенрик сдавил отверстие спереди. Ему едва хватало сил сдержать собственный крик. Но так продолжалось недолго. Спустя считанные секунды зазвучала канонада из артиллерии. Один за другим звуки взрывов заполняли остров Ко Рин. Один из снарядов прилетел в основание дерева, которое находилось в паре метров от Хенрика. Взрыв отбросил его назад. Он приземлился прямо на скелет. Кости попали под пресс и местами превратившись в порошок. Лежа на чьих-то останках, Хенрик почувствовал, как боль в плече стала в разы сильнее. Он повернул голову и сквозь приспущенные от боли веки увидел открытый перелом. Кусок правой ключицы торчал из-под кожи. Где-то неподалёку приземлились ещё несколько снарядов, из-за которых почву бросало по сторонам. Кое-что осыпалось и на Хенрика. Он кричал, и с каждой секундой делал это всё громче. Адская боль в правом плече нарастала.
   Предаваясь диким мукам, всё же Хенрик не мог не заметить такую коварную шутку, в которую сыграла с ним судьба. Ему не известно, кому принадлежал обнаруженный им скелет, но ему точно так же разворотило ключицу. И пластина у него в бедре тоже имеется. Для полного сходства не хватает лишь…
   Вдруг Хенрик заметил, как над ним что-то склоняется. Это был ствол дерева, в которое угодил снаряд в момент, когда его отбросило в сторону. Снаряд сильно повредил корень и теперь ствол дерева начал крениться, устремляясь к земле. Он падал всё быстрее.
   Хенрик целиком предался чувству полной безысходности. Его вопли усиливались, но всё также заглушались грохотом артиллерии и автоматов. Ствол дерева с чудовищной силой рухнул на землю, будто молот ударился о наковальню.
   Последнее, что запомнил Хенрик, это как огромная ветка направлялась прямо в его левый глаз. И та ветка была намного толще, чем орбита в его черепе.

ТРАФИК

   Колумбийский наркокартель Хуана Альвареса разрастался. Его деятельность уже выходила за пределы Южной Америки. Теперь самые большие доли прибыли обеспечивали поставки сразу в двух направлениях. Первым источником всё также оставалась Бразилия с её огромным населением и высоким уровнем бедности. Но вскоре самым жирным куском может стать новая территория, на которой картель начал теснить конкурентов – США. Чего стоил один только Голливуд. Богатенькие знаменитости, которые рано или поздно «садятся на иглу» и со временем перестают замечать границы кокаиновых дорожек. Они готовы платить за порошок в сотни раз больше, чем давали за него в Южной Америке. Это была золотая жила. Устранение главных конкурентов из Мексики позволяло монополизировать весь рынок и задрать цены ещё выше, чем и занимались люди Хуана Альвареса уже третий месяц.
   К отправке готовилась очередная партия, которая значительно превышала все предыдущие. В восьмидесяти километрах от Боготы около лаборатории оформляли грузовик, заполненный пшеницей, под которой лежали шестьдесят пластиковых пакетов, по пять килограммов каждый. Всего триста килограммов чистого неразбавленного кокаина. Пунктом назначения значился аэродром, расположенный в пятидесяти двух километрах от лаборатории.
   Ответственным за доставку груза на аэродром был назначен Гонсало Эрнандес – тридцатисемилетний подручный главы картеля, пользующийся огромным доверием. Партия была слишком велика. Об этом не раз предупреждал своего патрона Гонсало. Но Альварес не только не послушал своего подчинённого. Всё зашло слишком далеко для самого Гонсало. На его попытки убедить патрона в рискованности переправки столь большой партии товара, глава картеля ответил:
   – Да. Ты прав. Слишком рискованно, чтобы поручить это дело Мигелю. Думаю, будет лучше, если ты сопроводишь груз, а Мигель будет тебе помогать. Тебе я доверяю. Да. Так и сделаем.
   Гонсало не составляло никакого труда переправлять груз на аэродром. Но раньше это были небольшие партии товара по тридцать-сорок килограммов за раз. Сейчас же дело усложняет объём товара, который не так просто спрятать и перегнать, чтобы при этом не привлечь к себе внимание. Помимо прочего слишком велика цена того, что можно потерять.
   Гонсало проверил содержимое грузовой платформы и попросил рабочих накидать ещё пшеницы несмотря на то, что пластиковые пакеты уже были зарыты под почти полуметровым слоем зерна. Затем Гонсало подошёл к кабине грузовика и отправил Мигеля в легковой автомобиль. Всего сопровождающих машин было две – по одной впереди и сзади. Гонсало расположился на пассажирском сидении грузовика, хлопнул дверью и дал команду водителю. За рулём сидел сорокадвухлетний Серхио Гомес. На нём как обычно были джинсовая жилетка и кепка с длинным козырьком, из-под которой выпячивали подросшие чёрные кудри.
   Кортеж выдвигался на дорогу.
   С одной стороны, Гонсало осознавал весь груз ответственности, которую возложили на него, но и в тоже время он успокаивал себя тем, что товар сопровождали восемь вооружённых до зубов людей. Никто не знал о том, насколько большую партию везут на этот раз. Он глубоко вдохнул и совершил медленный выдох. Пульс сокращался. Гонсало почувствовал, как спокойствие понемногу возвращается.
   Колонна свернула на междугороднюю трассу. Через двенадцать километров пути люди из картеля встали в пробку, которую создавал внезапно возникший военный пост. Новый президент, который обещал активную борьбу с наркотрафиком во время предвыборной компании, сдержал своё слово. По крайней мере он пытается его держать. Пост из нескольких десятков военных и четырьмя служебными немецкими овчарками досматривал каждый автомобиль. Если что-то вызывало малейшие подозрения, то в таких случаях водителей и пассажиров заставляли выходить из салона. Проверяли сумки, карманы, бардачки, багажники. Если понадобится, требовали открывать капот. Осматривали каждую щель, куда мог бы поместиться пластиковый пакет.
   – Сука! – отрезал Серхио, когда увидел военную полицию на посту. – Вчера их здесь не было. Может кто-то настучал?
   Пару секунд беспорядочных раздумий и Гонсало ответил, не отводя свои напряжённые глаза от ветрового стекла:
   – Что бы там ни было, в любом случае сейчас не это должно нас беспокоить. Сейчас надо решить проблему, а не искать причину.
   Пульс снова начал расти. Гонсало размышлял будто в хаосе, не понимая за какую мысль хвататься.
   – И что делать? – спросил Серхио.
   – А у нас есть выбор?
   Грузовик стоял где-то тридцатым в очереди. За это время Гонсало тщательно планировал дальнейшие действия. Вскоре он начал излагать, обращаясь к Серхио:
   – Значит так. Они захотят проверить грузовик. Если спросят ещё в начале до того, как заглянуть назад, сразу говоришь, что едешь к своему клиенту, который попросил пригнать зерно для скота. Спросят, что за ферма, скажешь: «Мне откуда знать. Я эту ферму в глаза не видел. Спросите у него», – и покажешь на меня. Я твой клиент. Всё запомнил?
   Серхио несколько раз вслух повторил слова Гонсало.
   Через несколько минут Гонсало позвонил Мигелю и попросил перестроиться в правый ряд. Четверо крепких мужчин и грузовик следом невольно вызовут подозрения, которые станут ещё сильнее, когда военные обнаружат такой же комплект пассажиров в ещё одной легковушке за грузовиком.
   Гонсало почувствовал, как кожа на висках стала покрываться слоем пота. Его глаза не расставались с участком дороги, который заполняли люди в форме цвета хаки. Пока первую машину досматривал один офицер, другие с собаками гуляли вокруг второго и третьего автомобиля, пытаясь навести овчарок на запах наркотиков.
   Грузовик стоял в очереди одиннадцатым. Гонсало посмотрел на соседний ряд. Там в белом универсале на заднем сидении была кошка. Он открыл бардачок, начав шарить по нему.
   – Что-то забыл? – настороженно спросил Серхио.
   Гонсало ничего не обнаружил. Затем он посмотрел на сидение, где рядом с селектором коробки передач увидел открытую пачку сушёных анчоусов. Гонсало взял пару и просунул в окно, осторожно подзывая:
   – Кс-кс-кс… кс-кс-кс…
   Пост миновали два автомобиля и ещё один в соседнем ряду. Гонсало не оставлял попыток заманить кошку. Питомец смотрел на солёных рыбёшек голодными глазами и вскоре поддался искушению. Хвостатый махнул через окно в задней дверце и резкими прыжками воспарил к окну двери грузовика. Гонсало раскрыл пакет с анчоусами и протянул кошке, которая продолжала сидеть у него на коленях.
   – Ты чего? – недоумение выскочило на лице Серхио.
   Расстояние до поста стало ещё меньше. Грузовик был четвёртым в очереди. Небесный седан, который в данный момент обыскивали, задерживался. Военные в грубой форме потребовали водителя выйти из салона. По требованию офицера он открыл багажник. Тот оказался пуст. Тем не менее овчарка продолжала лаять, уткнувшись носом в задний бампер. Тогда один из военных достал нож и принялся проталкивать лезвие между кузовом и обивкой багажника.
   Гонсало почувствовал, как капля пота пробежала по виску, скатившись на подбородок. В висках начало пульсировать.
   Офицер отдёрнул обивку. На водителя навалились сразу двое. Они уложили его на асфальт, заломили руки и нацепили наручники. В багажнике седана под обивкой лежали пакеты с марихуаной.
   Пришлось подождать, пока военные отгонят машину с контрабандой на обочину. Пока они этим занимались, первая сопроводительная машина уже миновала пропускной пункт, а спустя секунды зазвонил телефон Гонсало. Это был Мигель.
   – Мы ждём на обочине метрах в двухстах – произнёс Мигель.
   – Я понял. – ответил Гонсало. – Передай там кому-нибудь, пусть откроют багажник и сделают вид, что что-то ищут. И не отключайся. Я поставлю на громкую связь. Слушай внимательно. Если что-то пойдёт не так – возвращаетесь.
   Гонсало не спускал глаз с собак, которых вели на поводке военные. Они обнюхивали впередистоящий автомобиль. Гонсало выждал, когда военные пропустят пикап и предыдущий автомобиль подъедет к пропускному пункту. Овчарки должны были приступать к грузовику, но они внезапно утратили интерес к машине. Из окна выпрыгнула кошка. Она вызывала куда больший интерес у собак, нежели обнюхивание автомобиля. Одна из двух овчарок сорвалась с поводка и помчалась за кошкой, а другая оставалась на поводке, но рвалась за целью так сильно, что военный не мог сдержать её и постепенно двигался вперёд вслед за собакой.
   Лай усиливался ещё и тем, что другие две овчарки на противоположном участке поста, где проходили встречные полосы движения, также отреагировали на кошку. Гонсало с тревогой посмотрел сначала на телефон, который лежал на сидении с включённой громкой связью, затем он направил свой взор через лобовое стекло, высматривая вдалеке габариты сопроводительного седана. Силуэт в двухстах метрах от поста оставался статичным.
   Собачий лай не прекращался.
   Впередистоящий автомобиль миновал пост.
   Серхио медленным ходом подогнал грузовик к посту. Рядом с водительской дверью возникла фигура военного. Он попросил предъявить права и документы на машину. Не успел Серхио передать документы, как военный спросил:
   – Куда направляетесь?
   – На ферму?
   – Что за ферма?
   Не разбираясь в последовательности заученных ответов, Серхио произнёс конечную фразу, указывая в сторону пассажирского сидения:
   – Понятия не имею. Спросите у него?
   Офицер вопросительно посмотрел на него, после чего Серхио добавил:
   – Вот хозяин. Я всего лишь водитель.
   – Что везёте?
   – Пшеницу.
   – Для каких целей?
   – А мне по чём знать? Я зарабатываю перевозкой груза. Мне говорят, я отвожу и получаю деньги.
   Полицейский попросил обоих выйти из кабины. В сопровождении ещё двоих людей в форме они подошли к грузовой части машины. По просьбе военных Серхио отдёрнул брезент. Один из военных начал забираться в платформу с пшеницей. В этот момент Гонсало посмотрел назад, уткнувшись глазами в салон второй сопроводительной машины. Родриго и Педро будто готовились вытащить из своих окон пистолеты. Гонсало едва заметно отрицательно покачал головой.
   – Так для чего вам столько зерна? – спросил офицер у Гонсало.
   – Ну надо же чем-то кормить живность.
   – Кого держите?
   – Козы и коровы.
   – Сколько?
   – Две коровы и десять коз.
   – По чём продаёте молоко?
   – Я не продаю молоко.
   Боковым зрением Гонсало заметил, как первый человек возвращался с овчаркой.
   – Куда же столько деваете?
   – На сепаратор. Я продаю сливки.
   Вдруг офицер, что проверял грузовую платформу с пшеницей, резко закричал, подпрыгнув на месте.
   – В чём дело? – спросил тот, который допрашивал Гонсало.
   Уже лёжа на пшенице с отброшенным в сторону автоматом, военный воскликнул:
   – Сука! В следующий раз сами проверяйте! Проклятые мыши!
   – Вылезай! – приказал военный, что проверял документы, после чего обратился к Серхио, возвращая бумаги: – Можете ехать.
   Серхио с Гонсало, едва сдерживая горящие пятки, направились в сторону кабины. Едва они приблизились к дверям, как офицер резко окликнул их:
   – Эй!
   Рот Серхио остался открытым, когда он поворачивался назад.
   – Поедете с открытым брезентом?
   Обессиленным и переполненным страха голосом Серхио произнёс:
   – Да. Конечно. Спасибо.
   Они вдвоём вернулись и начали в спешке накрывать грузовую часть. Гонсало стал торопиться и работал руками ещё быстрее, когда увидел, что овчарка была уже в нескольких метрах. Вдруг правая передняя дверь сопроводительного автомобиля внезапно открылась. Овчарка огрызнулась. Держащий поводок военный закричал, требуя оставаться в салоне.
   Пока Родриго подбирал упавшую на асфальт сигарету и изображал дуболома, до которого слова представителя закона доходят лишь с десятого раза, этого времени хватило, чтобы закрепить брезент и проехать мимо поста.
   Доехав до аэродрома, Серхио загнал грузовик в ангар, где их ожидал лёгкий двухмоторный самолёт. Оказавшись внутри, Гонсало приказал закрыть ворота, после чего он встал перед грузовиком и начал пересчитывать пакеты, которые остальные доставали из-под пшеницы, складывая на бетонном полу. В течение десяти минут все пакеты до единого были аккуратно сложены. После этого Гонсало подозвал к себе пилота-американца по имени Ларри, которому и предстояло переправлять груз в Штаты.
   – Так, гринго. Давай считать…
   После подсчёта люди из картеля начали грузить всё в самолёт.
   Вторая сопроводительная машина всё ещё не появлялась.
   Тем временем Гонсало не торопился отправлять груз. На взлётной полосе встал чей-то самолёт.
   – Гринго, чем это у тебя салон так провонял? – спросил Мигель, выходя из самолёта Ларри.
   – Недавно перегонял декоративных коз – отвечал Ларри. – Редкая порода. Одна такая коза стоит от трёхсот долларов, а тех, что я перевозил, было десять штук, представь. Кроме них ещё было два телёнка. А после этого я перегонял восемьдесят килограммов анчоусов. Вроде бы соли было порядочно, и льдом засыпали. И всё равно протухло, пока долетел. Когда выносили из самолёта, один ящик опрокинули. Вот запашок и стоит. Я хозяйского кота подозвал, чтобы он вылизал остатки рыбы. Потом порошком вымывал. Бесполезно. Надо попробовать кофе посыпать.
   – Слушай, а как ты так гоняешь через границу туда-сюда и тебя никто никогда не проверяет? Или Америка страна сбывшихся надежд? – продолжал интересоваться Мигель.
   – А меня никто и не видит. Мой самолёт на экранах не светится.
   – Это как?
   – Каждый раз перед вылетом я разбираю приборную панель и ставлю между корпусом и обивкой такую хрень, которая блокирует передачу сигнала. Она работает на батарее. Как только приземляюсь, снова разбираю панель, заряжаю и перед вылетом ставлю обратно. Поэтому когда пролетаю в зоне контроля, мой самолёт становится невидимым. Главное, чтобы не было визуального наблюдения.
   – И долго приходится возиться с обивкой?
   – Чтобы разобрать?
   – Да.
   – Проталкиваю нож между корпусом и панелью, и готово.
   В ангаре разразился возглас Гонсало:
   – Так! Полоса освободилась!
   Ларри завёл двигатели и погнал по взлётной полосе. Через полминуты самолёт уже парил в небе над Колумбией.
   Через четыре с половиной часа мексиканские наркоторговцы принимали на своей взлётно-посадочной полосе легкомоторный самолёт с тремя сотнями килограммов чистого кокаина, который им удалось отбить у колумбийских конкурентов, щедро заплатив пилоту самолёта.

Сезон кошмара Эрик Поладов