-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Владимир Алексеевич Фадеев
|
| В России женщины святые
-------
Владимир Фадеев
В России женщины святые. Книга лирики
© Фадеев В.А., 2023
© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2023
«В руке – подсвечники витые…»
В руке – подсвечники витые,
В углу – манящий лик икон.
«В России женщины – святые…» —
Склонясь к листу, напишет он.
России есть на что молиться,
И песни петь, и жизнь отдать.
Простые и… святые лица,
Сестра, жена, Россия, мать…
Какие б вечные идеи
Ни освящали тьму времён,
В России женщины святее
И всех идей, и всех икон.
Зачем оклады золотые?
Есть краше – русская земля.
«В России женщины – святые», —
Склонясь к листу, молился я…
«Бог с тобою!..»
Бог с тобою!..
С Богом, с Богом!..
Бог судья тебе,
Безбожнее!
Будь любою,
Будь с любовью,
Лишь не сгинь
На бездорожье.
«Города серый металл…»
Города серый металл
Шрамами улиц изрыт.
Я бы ему прочитал
Стихотворенье навзрыд.
Я бы ему прописал
Сто утоляющих строк,
Чтоб он спешить перестал
Под миллионами ног.
Чтоб миллионы машин
Замерли, бросив вражду,
Чтоб перестали спешить
Люди, которых не ждут,
Чтоб из бетонной горсти
Выпустить тишину,
В город тебя привести.
Одну.
«Весь ноябрь перечерчен прошлым…»
Весь ноябрь перечерчен прошлым.
Было ль? Не было ль? Бог судья…
Что мне этой разлуки горше?
Разве – неогорчённость твоя…
Мокрый ветер нарочно бросит
Запах грусти в открытую дверь.
Ведь тебя не любил я вовсе,
Отчего же так больно теперь?..
Весна
…А ночью вдруг Весну застали
В гримёрно-о-о-й!
Разбросанной одежды чёрной
Зиме неведомый покрой
И нагота – как столб позорный!..
Вот бледные запричитали!
Вокруг непрошеных смотрин
Вмиг закружились, залетали
Все: «01», «02», «03»,
И слуги Мельпомен, и слуги Талий,
И просто слуги, и слуги из ушей,
И слуги из калёной стали:
«Мерзавка! Дрянь! Развратница!
Ату её! Взашей!
Как можно в нашем божеском квартале
Без платьица?! Развратница!
За край приличного, за грань?! Дрянь!
По тротуарам, по садам, по лавкам?! Мерзавка!»
И так всю ночь – кляли, плевали,
Молили новые снега —
Снега, конечно же, упали.
Немой кладбищенский слуга
Убрал покойницу, как грешниц убирали, —
В презренье, в зависть, в венчики молвы…
А вы
той ночью
о любви мечтали?..
«Надо взрываться ежесекундно…»
Надо взрываться ежесекундно,
Чтоб не зачахнуть в покое простудном,
Чтобы дороге – трудной из трудных —
Вдруг не закончиться гимном занудным
На сытом застолье плутов и блудней.
Песню придумать не сладкой и милой,
А чтобы на грифе ладов не хватило,
Чтобы на шее полопались жилы,
Чтоб даже мёртвый из тёмной могилы
Вместе с непомнящим выкрикнул: «Было!»
Надо взрываться смыслом и делом,
Смехом и гневом, завистью белой.
Чтобы любить – не случайно и вкратце —
Нежностью тоже надо взрываться,
Самой неслышимой, самой несмелой…
«Скажи мне, кто строил…»
Скажи мне, кто строил
Этот большой Город?
Кто поселил Счастье
В самом большом доме?
Кто на листах улиц
Нарисовал Радость?
Сказал, что жить – будем,
Сказал, что жить – надо.
Любой ночной странник,
Вдруг проходя мимо,
Увидит свет в окнах
Сквозь пелену дыма,
Увидит, как щедро
Себя навек дарит
Такой чудной Вере
Такой чудной парень,
Как на губах милой
Рисует он Счастье,
Как ночь идёт мимо,
Как сон крадёт страсти.
Я расскажу людям
Про этот сад Правду,
Скажу, что жить – будем,
Скажу, что жить – надо,
Скажу себе тоже,
Что уж конец лета,
Что год не зря прожил,
Сажая сад этот,
Что рисовал Радость
На рукавах улиц
И говорил Правду
Взволнованным людям.
«Ты слишком хороша и высока…»
Ты слишком хороша и высока,
А у меня с далёких детских лет
Тянуться вверх привычки нет —
Я на дожди меняю облака,
На полумрак и тень меняю свет,
На шутку – искренний ответ.
Я из земли не рвусь за облака,
Наоборот – я дождь пока…
«Когда, собрав сокровища земли…»
Когда, собрав сокровища земли,
В своём стремленье к Счастью неустанны,
Готовы плыть по свету Корабли —
Нас отыскать не могут Капитаны.
Когда, в любви друг другу дав обет
И в чувствах став открытее и строже,
Проплыть готовы через белый свет —
Мы Корабля найти себе не можем.
Когда уже приказ к отплытью дан
И Корабли стоят под парусами,
Куда везти – не знает Капитан,
Куда нам плыть – не ведаем мы сами…
«С тобой мы одиноки оба…»
С тобой мы одиноки оба:
Я от людей о бычно затаён,
Но часто до душевного озноба
Я слышу одиночество твоё…
«Добрая, тебе не пел я песен…»
Добрая, тебе не пел я песен
Голосом, от юности пустым,
О себе – что я красив и весел,
Что красива и печальна – ты,
Что мы оба, в общем-то, похожи
Одинокостью своей на паруса:
Белый – я, беспечен и безбожен,
Алый – ты, божественно грустна.
«Отболело ласковое имя…»
Отболело ласковое имя
В устающей нежности моей.
Давние свиданья, а над ними —
То ли Дева, то ли Водолей.
Всё одно. Одни и те же звёзды
Грех желанья отпускают нам.
Не напрасно ли я нежность роздал
Отболевшим быстро именам?
«…Любви минутное сиянье…»
…Любви минутное сиянье
Уж нас с тобой не ослепит:
Как я, ты сердце не неволь,
Услышь, как засыпает, спит
От наших душ на расстоянье
Любви стихающая боль…
«Кому-то нужен Бог…»
Кому-то нужен Бог,
Кому-то нужен Демон,
Сегодня – трубный вой,
А завтра – тишь листа.
Для каждого Вора
Нужна своя Кудема [1 - Кудема – река в романе Леонида Леонова «Вор», место «отдохновения» главного героя.],
И грустная любовь —
Для каждого Шута.
«Когда ко мне, непрошены, незваны…»
Когда ко мне, непрошены, незваны,
Приходят мысли мрачные и в ряд
Садятся на скрипучие диваны
И ржавыми пружинами скрипят,
То больно мне – но есть от боли средство
Рассеять мрачность, мысли не губя, —
Я половину взял его у детства,
Другую половину – у тебя.
Жестоких войн кровавые забавы
Перечеркнут любовь и доброту
И угольки давно горевшей славы
По вымершему полю разметут.
Из роковых огней всемирных бедствий
Надежда к жизни вынесет меня.
Я половину взял её у детства,
Другую половину – у тебя.
Когда вступлю в годов почтенных царство,
Увижу, как меж топких берегов
Течёт по мне мальчишество, пацанство,
И больше не пускает никого.
Вот всё моё нехитрое наследство —
Петь песни, грубо струны теребя.
Я половину взял его у детства,
Другую половину – у тебя.
«Два разностранных, два хромых изгоя…»
Два разностранных, два хромых изгоя
В двух храмах, в двух неспасах-на-крови,
Мы всё-таки стоим пред аналоем
И даже объясняемся в любви.
Но далеко ль уйдёшь одной ногою?
Одним крылом не умахать от тьмы.
Мы стали друг-от-дружние изгои.
Слепы, глухи, немы. Совсем не мы…
«Вы меня забыли…»
Вы меня забыли.
Были заняты другим.
Были «за»,
Но вот – забыли,
Спряталась любовь за были,
И потухли – только дым —
Огнестрельные глаза.
А я помню, как я ждал и как я жил,
Помню, как по джунглям жил
Прокралась – вы были «за»! —
Саблезубая гроза.
Вы – не помните,
Вы мните.
Мнёте шляпку. Наказанье.
Есть судьба: был просто Витебск,
ЗаШагал и стал – сказаньем.
Оставайтесь.
Не шагайте.
Тень свою оберегайте.
Не волчок придёт, а волк —
Будет белка и свисток…
«Дети мои – завязь моя…»
Сашеньке, Настеньке
Дети мои – завязь моя.
Логос.
Голос Лен.
Дети мои – «Зависть моя
К Богу» —
Гобелен.
Дети мои – древность моя,
Многость.
Травести.
Дети мои – ревность моя
К Богу.
Бог простит.
Дети мои – повесть моя
Слогом
Верным от «а» до «я».
Дети мои – помесь моя
С Богом,
Он от рая, от ада – я.
Дети мои – медь, серебрённая до черни, —
Дочери,
Каждая – в муках стих.
Дети мои – две самобранные скатерти —
Матери
Внуков моих.
27.10.96
«Лена, миленький мой, сохну!..»
Лена, миленький мой, сохну!
С тщетами к дождю,
Сажей, поглотившей охру,
Лена, сохну,
А не просто жду.
Лена, миленький мой, гасну!
С тщетами к огню,
Непроизнесённой гласной,
Лена, гасну,
А не просто сплю.
Лена, миленький мой, гибну!
Омут: мразь и гнусь!..
Флейтой, исполнявшей гимны,
Лена, гибну,
А не просто гнусь…
«В этом городе, как войдёшь, налево…»
В этом городе, как войдёшь, налево,
Между бывшей дворницкой и приёмкой в стирку белья
Жили два привидения, незатейливых привидения,
Одно – в белых звёздочках – ты,
И без звёздочек, просто белое – я.
Были созданы друг для друга
В одном городе, в одно время,
Но проходили сквозь и мимо друг друга,
Как привидения.
Были сцеплены Провидением
Такая белозвёздная ты и такой беззвёздный я,
Но думали друг о друге только:
«Ах, какое мне было видение —
Точь-в-точь такое же привидение, как и я!..»
Плакали, даже невстреченности рады,
Сидя на одной скамье,
Где обычно отдыхало привидение-весна,
Ты, незаметная, занималась астрофизикой сада,
Я, невидимый, геометрией сна.
А в этом городе, по моим наблюдениям,
И по наблюдениям моей белозвёздной заодно,
Все-все знали про два влюблённых привидения
И даже, счастливые, видели какое-то одно.
И только мы, созданные друг для друга,
В одном городе, в одно полувечное время
Всё проходили и проходили сквозь и мимо друг друга,
Как привидения…
«Нет, не вспомню твоё лицо…»
Нет, не вспомню твоё лицо.
Помню – мятный луг – губы пахли.
Помню, средь тишины, птенцом,
Оступившимся в бездну, ах-нула…
Как украдкой звала меня —
Голос помню рисковожалкий.
Помню, холод во мне кляня,
Вдруг шептала ты жарко: «Жарко!»
Помню, как проклинала ночь,
Как последней щепоткой силы
Ты с надрывом бросала: «Прочь!»
А потом на коленях: «Милый!..»
Как рассветом с девичьих глаз
Грубо женские слёзы смахивал…
Уж не вспомню лица сейчас,
Помню – мятый луг – слёзы пахли…
«Я знаю тыщу нежных фраз…»
Я знаю тыщу нежных фраз,
Да что с того? Ведь в трудный час
Нам не словами от обиды заслонять ся.
На сколько бед один ответ?
Одна любовь – на сколько лет?
И сколько сил, чтоб над обманами подняться?
Нет, любовь не та, что зимой чиста,
И любовь не та, что весной в цветах,
Вот если осенью и в дождь
Её над грязью пронесёшь
И не запачкаешь – тогда любовь поймёшь.
Как ни старался, я не смог
Вместить всё нужное меж строк —
Не утерпел, не удержался, встрепенулся!
Когда ж я спел, какой-то пёс
На всё пропетое донёс,
А кто недавно жадно слушал – отвернулся.
Эх, не те друзья, с кем не пить нельзя,
И не те друзья, что ползут в князья,
Друзья те, когда ведут
Через толпу на Страшный Суд
И все молчат. Друзья кричат: «Мы тут!»
Непониманье, как стена.
Невиноватая вина
И на весах судьбы неровное качанье.
И знаешь – некуда спешить,
И знаешь – может оглушить
Пустой квартиры непривычное молчанье.
Ведь не та жена, что стране нужна,
И не та жена, что наряжена,
Только та жена,
Что с тобой нежна,
Когда грудь в ножах, сердце в скважинах…
«В тебе ростки моей беды…»
В тебе ростки моей беды,
Я поливаю их любовью,
И рушат душу казановью
Его труды.
Во мне угли твоей любви.
Ты заливаешь их слезами,
Пожар взметнул крыло и – замер,
Увы…
«В начале всех своих начал…»
В начале всех своих начал
Знакомы были мне печали,
Я в Вас их тоже замечал,
А Вы меня не замечали.
Я путы рвал меридиан,
От всех ворот звенел ключами,
Вас находил в любой из стран,
А Вы меня не замечали.
Был час – Вам ангел изменял!
Какими Вас ни жгли речами!
Один я со щитом стоял,
А Вы меня не замечали.
За Вас – дуэль, в честь Вас – турнир!
Стрелял и рублен был мечами,
Я был герой. Я был кумир.
А Вы меня не замечали.
И в карнавалах при луне
С открытым сердцем и плечами
Все маски предлагались мне.
А Вы меня не замечали.
Я был богат. Богатств мужи
При мне скромнели и молчали,
Я ж только Вами дорожил.
А Вы меня не замечали.
В стране Любви, в стране Чудес
Меня на царствие венчали.
Был трон, был треск, был звон, был крест.
Лишь Вы меня не замечали…
«Прожит год…»
Прожит год —
Какая малость!
Что не в счёт?
А что осталось?
Прожит год,
Порос быльём —
Мы живём…
Что осталось?
Что не в счёт?
Вот:
Горсть любви, щепоть стыда,
Вкус запретного плода,
Луч луны – он нас тогда
Проводил от «нет» до «да»
И оставил в нём
Вдвоём.
Что ещё?
Долька счастья.
Крошка грусти.
Капля слёз.
Понемногу, но всерьёз.
Всё-с…
«Я не грезил тобой по ночам…»
Л.К.
Я не грезил тобой по ночам,
Не нырял белой птицей в локоны
Огнерыжих, из пены сотканных,
Расклубившихся по плечам.
Я не знал за тобой красоты,
О которой шуршался б с соснами,
Той, что всякие былки росные
Перелюбливает в цветы.
А в глазах – омутам омута! —
Не топил свои струги и лодьи,
А метался по мелководьям —
Поволока и – пустота.
И зачем теперь так стучишься,
Постаревшее в одиночье
Горе-сердце? И каждой ночью
Ты всё снишься, всё снишься, всё снишься…
«Это всё, что осталось…»
Это всё, что осталось.
Всё. И свечка – короче, короче…
Удлиняется лишь усталость —
Знак прокуренной этой ночи.
Скатерть – площадь Шотландской Юбки.
Бой бычков: «в томате» – «в помаде».
Ферзь-фужер. Пешки-стопки – ступки
Для смещения разных ядов.
Простынь – просто пустыня. Сладко
Неслучившееся смешенье.
Пуговка, духи, перчатка,
Дым – улыбкою – в утешенье.
Да – тень музы, и вот строка с ней,
Мелочей перечисленных кроме.
Впрочем, свечка сейчас погаснет,
И один я останусь в доме.
«А завтра – Господи! – февраль…»
А завтра – Господи! – февраль…
Любовь без запятых и сводни.
С небесных гаваней сегодня
Готовы выпустить мистраль.
Позёмки выползут из лога,
Проснётся в логове метель,
И с воем по кривым дорогам
Затянет вьюга канитель —
Кидаться, ластиться, вздыхать…
Как незнакомка, как родная,
О ненаписанных стихах
Душа февральская рыдает.
В ней чёрт ли вычурно хохочет,
Иль страсти месит бес босой?
Тот – в лоскуты, а этот – в клочья
По Малой Спасской колбасой.
Дымит реки-Москвы кальян.
Легко за тюлевою далью
Мне слушать болтовню февралью
Через оконные щелья́.
И полночью иссиня-белой
По закуткам, где чуда ждут,
Три сна – Марина, Анна, Белла —
Походкой снежною пройдут.
Любовь без запятых и сводни
Из синей дали – в белу даль,
Ведь завтра… Господи, – сегодня!
Февраль.
«Снегонебо стекает плавно…»
Снегонебо стекает плавно
Чёрное – в белую заводь ночи.
Не сумел я опять о главном —
Ни с налёта, ни между прочим.
Побоялся опять разрушить
Наважденье полупризнаньем,
И сутулятся полудуши
Друг от друга на расстоянье.
«Вьюга в сквере молится…»
Вьюга в сквере молится:
«стынь, земл я!»
У Москвы два полюса —
ты и я.
Вьюга чешет волосы
по мостовой,
У Москвы два голоса —
твой и мой.
Вьюга белым выменем
кормит стих.
У Москвы два имени —
я и ты.
Вьюга гонит по миру,
как сквозь строй.
У Москвы два номера —
мой и твой.
Вьюга жжёт колючками
снеговья.
От Москвы два ключика —
ты и я…
«Мы были нищими – весьма!..»
Мы были нищими – весьма!
Да от безгрошья нам ли охать?
Та полоумная весна
Осваивала нами похоть.
Мы эти вешние азы
Впитали дружною скворешней.
Весна же, полная грозы,
Хвалила нас за небезгрешье,
Хвалила за уменье петь,
Водить языческие плясы,
За неумение хотеть
По правилам десятых классов.
Склоняли нас: гнать, гнуть, гноить!
Склоняли так, что я усвоил
Тогда склонения свои:
Весна с весной весну весною.
«Любовь – увы! – в зените…»
Любовь – увы! – в зените
Центробежна.
Она уж не любовь. Лишь рвенье
Продлить полёт
В нелепость.
Так грусть после соитья
Неизбежна.
И тяга к откровенью
После трёхсот
С прицепом…
«Утрата-жизнь. Не оттого ли поиск…»
Утрата-жизнь. Не оттого ли поиск
Её сопровождает с малых лет?
Мы ищем Справедливость, в книгах роясь,
Мы ищем Истину, которой – знаем! – нет.
Любовь – вот кладам клад от века!
И не найдя её в который раз,
Мы долго ищем просто человека,
Похожего пороками на нас.
А станет мудрый лоб в морщинной скани,
Искать рванёмся, зеркалу грубя,
То – самое простое для исканий
И самое пропащее – себя…
«Как в юности – недотрога!..»
Как в юности – недотрога! —
«Кто? Ты, дорогой?» – «Нет, не я».
Дорога уже не дорога,
Когда заросла колея
Бедой-лебедой ли, неверьем,
Вдвоём неумением жить.
«Я! Я!..» – «Отойдите от двери,
Здесь некого сторожить».
Не стало нас – сумасшедших
Внутри полоумных дрём,
А как мы веснились в прошедшем,
Дошедшим до нас ноябрём,
Дарящим – по бездорожью —
Каждому. Кинулись дорожить
Даже другдружней ложью,
Двойным неумением жить.
«Милая! Этот замок
На ласки моей клею!..»
«Сказки!.. Но эта яма
Похожа на колею…»
«Поезд рвал города, поезд дыбился кошкой…»
Поезд рвал города, поезд дыбился кошкой,
По-дебильи упрям, проби вал век плечом.
А дебелая муза гляделась в окошко
И мурлыкала, как всегда, ни о чём.
Гарью встречной беды забивалось дыханье,
Разучившись смотреть, боли щупал зрачок.
А девчонка-любовь истекала стихами
О стихах, о весне, о любви – ни о чём…
«С Дед Морозом стол накрою…»
С Дед Морозом стол накрою,
Звёздным и сухим.
Утону в глазах коровьих
Маршальской снохи.
Забренчу по струнам ржавым,
Что бренчу всегда.
Спросит: «Это Окуджава?»
Подыграю: «Да».
Разномирье – песни, званья…
Гибель голубят —
Безымянье узнаванья
В маршальстве себя.
Разморило Дед Мороза —
Старость да жара.
Ах, как свежи были розы
У меня вчера!..
«Скрипел мороз. Кровать – крещендо – пела…»
Скрипел мороз. Кровать – крещендо – пела:
«Скри-кра, скри-кра…» – прекрасная кровать!
«Да п-г-иучитесь к-г-аны зак-г-ывать!» —
Сосед
с кромешной
кухни
кричал,
картавя,
очумело.
А как не закричать, когда кругом – скри-кра,
Скри-кра! —
Скрипит?!
Когда другим в крещенский мрак пре-кра —
Пре-кра —
сно и тепло?!
«Всё на хе-г вытечет!..» – кричал сосед.
И всё текло…
«Листком и веткой притворяемся…»
Листком и веткой притворяемся —
Ведь как ни крепко нас связало,
Мы всё теряем и теряемся,
Как две иглы в стогу вокзала.
Антракт ли, занавес – играем всё!
И хоть милы – с виска – виньетки,
Мы всё стираем и стираемся,
Как две расхожие монетки.
И в знаках, звуках повторяемся…
Застыв в сентябрьском задымье,
Мы всё стареем, хоть стараемся
Друг друга видеть молодыми.
«Вбирая в панциря полуокружье…»
Вбирая в панциря полуокружье,
Любимых бережём как можем —
От нелюбви, недружья и недужья,
Надёжней мамок, нянек, слуг,
Как можем бережём.
А следует беречь – как нужно,
Полуокружье замыкая в круг.
«…А на краешке одиночества…»
…А на краешке одиночества —
Пустота,
И ни имени, и ни отчества
Я не знал,
И ни адреса, и ни номера,
Лишь глаза,
Только волосы – волны по морю —
Густота.
Нежность плачется, нежность светится,
Как звезда,
В этом городе нам не встретиться
Никогда,
В этом городе заколдованы
Все дома,
Здесь любовь моя перекована
На роман.
Здесь и сказочник куркулём сидит
В ЖКО,
Здесь на улицах звёздной полночью —
Никого,
Здесь влюблённые объясняются
На словах,
Да украдкою за прохожими
Ходит страх,
Да летают на голых вениках
Две беды.
Запечатаны в муравейнике
Все ходы.
В полночь-заполночь вдруг захочется
Поболтать,
А на краешке одиночества —
Пустота…
«А я видела во сне…»
– А я видела во сне:
Русый рыцарь на коне
Брод искал – переправиться ко мне.
Да река была в огне.
– А мне снился горный город.
Богатырь, кудрями – ворон,
Мчал ко мне, в ход плеть и шпоры!..
Да пройти мешали горы.
– А мне снился до утра
Ваня, рыженький дурак.
– Что за грохот со двора?
– Он, сестрицы!.. Мне пора…
«Как мороженно растаял…»
Как мороженно растаял
В том черёмуховом мае
Долгосладкий поцелуй!
И – зима. Ветвей в мелу
Чёрно-моховые блики.
Губы – прочь.
Остальное всё – точь-в-точь:
И приметы, и улики…
«Родная, языка стихий…»
Родная, языка стихий
Я был лишь тенью,
Словами пишутся стихи
По неуменью,
Родная, по незнанью нот —
Ещё преграда! —
Нам слышалась наоборот
Музы́ка лада.
Родная, сделайся добрей
К – меж нас – полыни,
Чтоб доброй сделаться родней,
Чем ныне.
Родная, я к тебе привит
Дичком послушным.
За устьем у реки-любви —
Единодушье.
Родная, прошлое кроя
Клюкой стальною,
Знай, что моя душа – твоя,
А остальное…
«Вина – хмуры. Недружно бокалы звенят…»
Вина – хмуры. Недружно бокалы звенят.
Ты одна за столом понимаешь меня.
Мины – дуры. Шипящие мины острот.
«Замолчи, остролюб! Запевай, обормот!»
Не вода. Но бокалы – беда! – не звенят.
Ты одна за столом поминаешь меня.
Кротко глазом коровьим косит небосвод.
«Не спускайся за край! Не растай, обормот!»
«Смотрите в оба…»
Смотрите в оба:
Вскипанье крови
От чуть заметных
Движений брови.
Смотрите оба
И – с удивленьем:
Душа-амёба
Растёт деленьем!
Творцов творенье —
Творцы, не твари,
Одно паренье
Достойно – в паре.
А так – хоть в бездну,
Свистяще, шумно,
Любовь полезна,
Пока безумна!
Свята – конечно,
Когда безбожна:
Жизнь – неизбежна,
Смерть – невозможна.
Любовь до гроба?
За гробом чтобы —
Смотрите в оба,
Смотрите оба.
«Жизнь – узел на луче…»
Жизнь – узел на луче.
Боль света. Светоболь.
Боль – Бог. («Бо-бо» – куда точней!)
Любовь, конечно, правильней – люболь.
И ей – такой! – регистр мал
Любой.
Mon mal!
Люболь – звезда, болид.
Смотри
На свет: болит
В таком внутри,
Где докторам запрет…
«Кто прав в любви – тот виноват…»
Кто прав в любви – тот виноват.
Даётся лишь умеющему дать,
Тщетны тысячи киловатт —
Душу надобно настрадать.
Люди-непоэты – птицы не в полёте.
Или – не умеющие петь.
Ниоткуда – душу не возьмёте.
Душу надобно натерпеть.
У меня ещё нет души —
Да откуда ей в этом быть?
В междусобьи громов и тишизн
Душу надобно налюбить.
«Не снишься – не беда…»
Не снишься – не беда,
Знать, высоко живёшь.
Не снижься никогда!
Ну, разве только в дождь…
«Мне ни опиума пить, ни зелья́…»
Мне ни опиума пить, ни зелья́,
Я и так – больше я, чем я!
Ни свиданий, ни признаний пустых —
Я и так – больше ты, чем ты.
«Две лжи воровато-спесиво…»
Две лжи воровато-спесиво
Поднялись двуглавой горой:
Мужская: «Она некрасива!»
И женская: «Он не герой!»
«Эй, скажи на милость…»
– Эй, скажи на милость,
Что произошло?
Переворошилось
И добро, и зло.
И в любви кручина —
Васильки во ржи…
Боже, что случилось?
– Что случилось? Жизнь…
«Молчаньем сатанею…»
Молчаньем сатанею:
Не золото – обман!
Сказать пять слов – важнее,
Чем написать роман.
От серенад неспетых
В луга не убежишь.
Любить всё лето – это
Подольше, чем всю жизнь…
«От любви до нелюбви – вы…»
От любви до нелюбви – вы.
И от ненависти до любви – вы.
В заплетённости кривых – вы,
В нескрещённости прямых – вы.
В обречённости – увы! – вы.
В усечённости
Головы —
Вы.
«Оба любите – о-ох!..»
Оба любите – о-ох!
Любишь один – Бог.
Саму любовь – вам,
А сама Любовь – я сам.
Больше всесветских чуд
Любить самому – хоть чуть!
Лучших – мильон! – доль,
А не любил – ноль.
Тягше любых пут —
Только любим тут…
«Поедем за город!…»
Поедем за город!
Пройдём по полю – за
Него. За край. За дождь —
Зачем нам кров и зонт?
Вдвоём за правильность, за ложь,
И обяза —
Тельно за горизонт.
За мо́ре. За́ море – там твердь!
Пойдём за жизнь. С тобой – за смерть,
Туда, куда никак нельзя.
Пойдём же – за.
Я – за!
«Вступите – го́лосно иль немо…»
Вступите – го́лосно иль немо —
В мою любимую поэму,
Найдитесь в ней!
Войдите лёгкими стопами
В мою неприбранную память —
Наснитесь мне.
Влетите – не пушинкой – пуше! —
В мою летательную душу,
Насытьтесь ей!..
«Счастье – не вольность…»
Счастье – не вольность,
Связанность – счастье.
Целого больность,
Лишённого части.
Божии овны,
Плесень диванья!
Счастье – готовность
К нерасставанью,
Годность – проверьте! —
К неумиранью,
Пусть даже в смерти,
За краем, за гранью.
Только не ползать
И не канючить!
На́верх! Без пользы,
Без смысла, за – тучи,
За разделённость
На нощье и денье,
За не-влюблённость,
Разъединенье,
За расчлененье
На землю и небо,
Без сожаленья:
Мол, счастлив и не был.
Без иждивенья
На – Господа – страсти.
Все откровенья:
Страствуешь – счастье.
«Разложу словесный покер…»
Разложу словесный покер:
Гутен-Робин-Морген-Гуд…
Ты в моей колоде – джокер,
Я в твоих колодках – шут.
Я в твоих пожарах – дым,
Дом без крыши, конь стреножен.
В людном царстве – нелюдим,
В Божьем царствии – безбожен.
Безнадёжен – царь без слуг.
Дух без мук. Но есть наука,
Помнишь: больше слова – звук.
Я лишь шум. Но – больше звука…
«Спаси меня, мой брат…»
«Спаси меня, мой брат,
От маеты бессонной!..»
Когда лечу спасать —
Не хочешь быть спасённой.
«Мой царь, как странно быть
Любой – не лю́бой, мнимой!..»
Когда пора любить,
Не хочешь быть любимой.
«Мой Бог! Одна! Одна!..
Туман да слёзный ливень!..»
Когда звезда видна —
Не хочешь быть счастливой…
«Я – счастливой твоей бедой…»
Я – счастливой твоей бедой,
Ты – моим обречённым счастьем —
Плыли б парусней, чем любой
Из дуэтов поэтьей масти.
Из фрегатов любых морей —
Наичёрных, сверхледовитых,
Я – зелёный мальчишка Грей,
Ты – прекрасная Маргарита.
Влево-вправо – скрипит обвязь,
Не отпустит – пусть в небо, на́ дно,
Здесь – Бог с нами, там – с нами Князь,
В скрепе, в склепе – лишь вместе, складно.
Скажешь: мало – рука к руке!
Мало – любый, любимый, милый!
Обернусь на другом языке,
Чтобы ты – переводила
На родной, на единственный наш —
Из-под строчки смертельным галсом.
Ангел, поводырь мой, страж…
– Испугалась?..
– Испугался?..
Нас, как в зеркале, два огня
Разномирных в единость сшили,
Хоть вдвоём – не прожили дня,
Как и порознь не прожили б.
Я – счастливой твоей бедой,
Ты – моим обречённым счастьем…
«У гадалки к злату – крести…»
У гадалки к злату – крести.
(От бескрестья – взвой!)
Как богаты – тем, что вместе
Были б мы с тобой.
Богу – вздох любой известен,
Магу – срок любой.
Нам – дорога! Если б вместе
Шли по ней с тобой.
В далеко – за сто, за двести
Лет – на пир, на бой
Полетели, были б вместе
В стае той с тобой.
Вместе б умерли, воскресли.
Нас небес прибой
Вынес – были б только вместе
В бочке мы с тобой.
«Я слышу тебя. Я вижу…»
Я слышу тебя. Я вижу,
Как узишь глаза – свои:
Близодругдругость. Ближе
Только в бою – враги.
Как оглашенно шепчешь:
«Господи, помоги
Другдругопожатью!» Крепче
Только в бою – враги.
«По корням – спотыкаясь и кре́нясь…»
По корням – спотыкаясь и кре́нясь,
По словам – зацепляясь, скребясь,
По ступеням стихотворений
Ты взбираешься – до себя.
Открываешься веждами в вежды,
Отрываешься – в стрежь! – с берегов
Веры? Веры. Любви. Надежды.
И – взбираешься до Него.
И с дремучего края вселенной
Манишь – песней, на голоса,
Ты, родившаяся из пены,
Погребенная в небесах.
«В чёрном списке…»
В чёрном списке
Лжи и лести
Мы так близко,
Что не вместе:
Смяты души
Прижиманьем —
В уши дышим,
Жилки слышим,
Но – увы! – не понимаем.
В белом списке
Вздохов, взглядов
Мы так близко,
Что не рядом.
В серых, карих
Гарь такая —
Жжём, дымимся,
Вьём, клубимся,
Но – увы! – не проникаем.
«Нерасставанья ради…»
Нерасставанья ради
Мы в разных – у Бога – званьях
И разной крови,
Устали не быть не рядом —
Пора к расставанью
Души готовить,
К разлюбленности. К разлетанью
В разные мхи вселенной,
К незнаемости,
В них тайна —
Потом – сближенья.
Так рядом, так смертно близко
Не вынести – сон мой вещий!
К разлёту по далям новым
С невозвращенья риском
Пора упаковывать вещи.
Души готовы.
«Мой гений порубежья…»
Мой гений порубежья —
Высь? Низ? – Низ? Высь?
Здесь ненависть и нежность
Слились.
Любое небо – двери
Из невесомья в твердь.
Твои – Порог и Берег.
И Зеркало. И Смерть.
Щегол нездешней масти,
Нигде: ни там, ни тут.
Твои Любовь и Счастье
Лишь порознь живут.
Сгорала, воскресала.
Свой рай и свой содом
Ты не пером писала,
А – целиком – крылом!
Двукрыла – для приличья.
(Шесть крыл. Шесть сот имён.)
Ты – ангел пограничья,
Амфибия времён,
Времён – абракадабра:
На по́минках: «Ура!»
Родившаяся завтра,
Умершая вчера.
Зелёными, ведьмачьими
С той стороны кося,
С весёлейшими плачами,
Вселенной на сносях,
Расстаявшею сталью
(Во что её солью?)
Течёт из зазеркалья
Твоя душа в мою.
«Только святая – смело…»
Только святая – смело
Скажет (одна за всех):
«Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех».
Умников пораженье,
Праведников – на смех:
Женщина по рожденью
Чей-нибудь смертный грех.
Пропасти – за ступенью.
Знай, смакователь кар:
Женщина от рожденья
Чей-нибудь Божий дар.
За сто морей хожденья,
Сотен небес пожар,
Женщина до рожденья
Чей-нибудь – Богу дар.
И только святая в белом
Скажет невинней всех:
«Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех».
«Для нас нет времени…»
Для нас нет времени
В саду времён.
Порвались ре́менья,
Отключен сон,
Где мы – пушистые —
Летим… куда?
Душою – чистые.
Всегда ль?
Нам нету имени,
По святцам – тишь.
Мой вензель выменян
На парус. Ты ж
Со мной над рифами
Плывёшь… Куда?
Простыми рифмами:
Вода, беда…
Жги, сыпь секундная,
Часов чирьи!
В годах занудных мы – увы,
Ничьи!..
Письма
Письма – слов серебро, золото тиши —
То есть всё – вдвойне:
Тайное завязей и явное пуповин.
Письма – признания в войне
И – объявления любви.
Воочью и воушью – мера тщенья.
Письма – песнь и плач закрытым ртом.
Письма – удлинение мученья
И – откладыванье счастья на потом,
То есть – в далеко. Их строчек длины
Длиньше вёрст и лет. Что неолит,
Если мера близости едина:
Больней болит.
«Замесило: бесий век!..»
//-- 1 --//
Замесило: бесий век!
Превратит – захолодит —
В захолустье.
Тихо говорит
Небо белоустое:
Манна? Мак? Снег.
Сколько он идёт?
Не считай часы —
Сбилась ось.
У Господа из кисы́
Время сыпалось
Белый год.
День – а ве́черно.
Нет за снегом дня.
«Вычерню тебя
До́бела,
Вычурно —
До бела́!»
Не твои простыни
На ветру хрустят,
То – прости, Господи! —
Потроха христят
По миру летят.
Свят! Свят! Свят!
Вымели и вымыли,
Вымолили
Неба тло —
Памятью помело:
Не было ли? Было ли?
Было – зло.
Но когда ты мной
Выболела,
Ты меня собой
Выболила,
Не поверишь – мглой
Выбелила!..
//-- 2 --//
Грустно —
Голые стихи
Коченели.
Просто пусто —
Для глухих сочиняли.
Била
Злость —
Не настоящ
Вновь,
Не жизнен.
Жила?
Кость?
Хрящ?
Кровь!
Ну, брызни!
Было пусто
Меж век,
Вьюженно.
Нужно ли? —
Ещё на век
Слов любви
Казнь отложена —
Белоуста
Сказь – снег
Сыплет множенно.
Нелюдим?
Людим!
Любим!
Пой же нам!
«Я жалею вас – ложью…»
Я жалею вас – ложью:
Любят – лгут.
И – хоть как осторожно! —
Правдой – бьют.
Правда – кривда без меры.
Кривду – смерь!
Солнце без атмосферы —
Просто смерть.
Правда? Господи. Это ж
Кожи – без!
Вместо панциря – ветошь
Сердц, желез.
Проклинайте – спокоен! —
На убой бараньё.
Я ночлежным Лукою
Вас врачую враньём.
Люжью – в ямбы, хореи,
Всем глашатаям – в рот!
Без вранья захиреет
Людий род.
Бог вздохнёт, и заплачет
Бес-злодей:
Без вранья – это значит
Без людей.
Я спасаю вас ложью —
Тыщей строк.
Правду вынести может
разве Бог?..
Смерть поэтья, плутовка —
Не петля, не ножи,
Но передозировка
Вас врачующей лжи.
«Я не люблю, я – привыкаю…»
Я не люблю, я – привыкаю.
Урочно – полая вода! —
В твои низины истекаю
И иссыхаю.
Без сле-да-а.
Без метки, без тепла
(Должно ж – от тренья
Сердец? натур! – за столько лет!).
Лишь это стихо-со-творенье…
А чем не след?
«Пора…»
Пора.
Я готов молчать.
Случайно ли: пост = весна?
– Как тебе в этих ночах?
– Весьма…
Зябко. Очаг зачах.
Ключник сменил ключи.
Пора.
Я готов молчать.
– Молчи.
«Мы сторожихами крыльца…»
Мы сторожихами крыльца
С тобой проруганы неспешно.
Понятно их – рукой Творца
Прописан образ твой нездешне.
Мы были здесь. Точней – бывали.
И, вопреки немот табу,
Вдруг пальцы клавиши узнали,
Вдруг губы вспомнили трубу,
И облаков кипящих груда
Возникла из чужого сна,
И над хранящим тайну прудом
Взошла нездешняя луна
И осветила сад, беседку,
В которой между «нет» и «да»
Мы виделись с тобой так редко,
Так никогда…
«Мы в неволе своей – вольны…»
Мы в неволе своей – вольны,
И в неверии – трижды верим.
Что ещё отнять у волны,
Разбивающейся о берег?
Разбивающейся от тщет
Вырваться – хоть единой частью.
Нас в стремлении к счастью нет,
Нам счастливей в своём несчастье.
«Ты в моём тепле…»
Ты в моём тепле,
Я в твоей петле.
Я в тебе – свечой,
Ты ко мне с мечом.
Я к тебе с венцом,
Ты во мне – свинцом.
Ты – моя любовь,
Я тебе – любой…
«Нам послал друг друга Бог…»
Нам послал друг друга Бог —
Кроха в валенках.
Он из всех небесных крох
Самый маленький.
На Крещенье сад зацвёл
Красно – дюже как!
Потому что он нас свёл,
Друга с друженькой.
«Замёрзла?..»
– Замёрзла?
– Да.
– Беда?
– Беда.
– Что?
– Наступили холода.
– Когда? Когда?
– Смотри сюда:
На капле ласки – льда слюда.
– Вдвоём – переживём,
Переживают холода.
– Переживают холода
Не все.
Не все,
Не все и не всегда.
Переживают в холода:
Вдруг – на года?
Вдруг – навсегда?
– А мы…
– И мы. Ведь если холода,
То кто куда:
В «не тронь!», в «не смей!»,
В изме… в преда…
Как в ил пруда.
С бедой своей,
Как скарабей —
В «Ил» – и в Бомбей.
Один сермяга-воробей
Не удирает никуда.
– Он прав.
Тем легче выжить в холода,
Чем проще нрав
И солоней – из глаз – вода.
Ты плачешь?
– Да…
– Не мне – поверь весне:
Переживают холода!
– Не все. Не все
И не всегда…
«Мне снился день в пахучем майском чреве…»
Мне снился день в пахучем майском чреве:
Гроза ушла – я бросился любить
В умытый двор души. А дождевые черви
Во весь асфальт. И некуда ступить.
И снилось вновь: я и красив, и молод,
Утробу января спешил белым белить,
Ненастья усмирить. А ненасытный холод
Во всю судьбу. И некого любить.
«Виноват всегда мужчина…»
Виноват всегда мужчина,
Даже когда виновата женщина.
Особенно – когда виновата женщина,
Мужчина виноват трижды,
Что позволил женщине стать виноватой.
«Когда я был малиновым кустом…»
Когда я был малиновым кустом,
Я ягодами кровяными плакал.
И горевал о бытии пустом,
Когда я был кувшин, надетый на кол.
Я ластился, когда я был прибой,
К твоим ногам ладонью голубою,
И ревновал, когда я был тобой,
Солёный ветер к пенному прибою.
Но горше, чем когда бывал бедой,
Отчаянней, чем овном на закланье,
Страдал, когда я был звездой,
Упавшей с незагаданным желаньем.
«Мы стали так близки…»
Мы стали так близки,
Мы стали так похожи!
Качаются виски,
Обозначая высь,
В которой даже сны
У нас переплелись,
И снится нам теперь
Одно и то же…
«Мы с тобой – одни…»
Мы с тобой – одни.
Мы с тобой – одно.
Вот – бокалы-дни,
В них часы-вино,
В них стихи про нас —
Словоблудный пир.
Мастихином глаз
Мы рисуем мир.
Ведьма и сам бес
В простынях-лесах.
В мире без чудес
Мы же – чудеса!
Кисло-сладкий грех —
Друг у друга красть
Целое, от всех
Спрятанное в часть.
А потом сличать
Роговицы глаз
С Богом, невзначай
Зачатого в нас.
«Для горожан – глухих…»
Для горожан – глухих,
Пластмассовых, в картоне —
Мы пьяные стихи
Развесим на балконе.
Бокал – бон апети! —
И безмятежно спать.
А время налетит
И будет их трепать.
«У стиходышащей колдуньи…»
Т.Б.
У стиходышащей колдуньи
Тетрадных тайников листы
Залиты жирным полнолуньем —
В них чёрт, цыгане и хлысты.
И – не глаза, а в душу дверцы.
Не жест, а жесть, не рот, а крик.
Колдунья дышит через сердце,
Оно везде у ней – смотри!..
«Нас понимали звёздные клопы…»
Нас понимали звёздные клопы,
Густые ветры нас листали споро,
Два Боговёнка люльковые споры
Вели за право Слова и Тропы.
А мы, грибы в нехоженом лесу,
Росли сквозь прошлогодние опалы —
Резные сердолики и опалы,
И споры сыпали на сытую росу.
«Из круговерти человечьей…»
Из круговерти человечьей
Ты выплывай ко мне – на вечер.
Не бардов петь, не Брамса слушать,
А просто так – погреем души,
А просто так – ростки недугов
Зальём сухой виной друг друга
В семиметровой тишине.
Ты выплывай. Плыви
Ко мне…
«И вирус, и дожди…»
Кате
И вирус, и дожди,
Сидим как за оградой.
Ты, лес, меня не жди —
Довольствуемся садом,
Который сам поник
От листьев до к ореньев.
Один остался шик —
Нарвать в саду сирени.
И дочке: «Пробуй, Кать,
Вниманием удалым
Ты счастье отыскать
В соцветье пятипалом.
Оно ведь точно ждёт
В каком-то из букетов…
Ну что ж, что дождь идёт,
Не начиная лета?
Не запретит мечтать
Своей дождливой властью
И лепестки считать
С надеждою на счастье.
Искать тебе – не лень.
Один, другой… смелее!»
А белая сирень
Сиреневой милее…
В саду – сутулый куст…
А у самой сирени
И аромат, и вкус
Моих стихотворений.
Жеманный фиолет
Окутан терпким дымом,
Духами «Тет-а-тет»
Он посвящён любимым.
Дождь льёт, июнь губя,
А в комнатах согретых
Мы «фоткаем» тебя
В сиреневых букетах…
31.05.2020
Стихи Надежде
//-- 1 --//
Знаю, что к кому-то чудо-счастье
Вмиг приходит. У меня ж – прости! —
Чудо не случилось в одночасье,
Мне всю жиз нь пришлось его растить
Из пыльцы обид за пораженья,
Из колючих зависти семян,
Внутрь прорастающих, до жженья
Рвущих грудь смешеньем инь и ян.
Через боль крепил гужи-ременья
За́ сердце – упруги и грубы,
И достиг какого-то уменья
Вить верёвки из самой судьбы.
Изводил себя настройкой тонкой
На незримых духов голоса
И с небес в души своей воронку
Собирал по капле чудеса,
Бережно, рачительно, прилежно…
Чудо – неба донорская кровь.
И переплавлялась зависть в нежность,
А обиды – верите? – в любовь.
И тогда, как таинство, причастье,
К логосу непостижимых чуд
Постучало в двери чудо-счастье
И легко промолвило: «Я тут…»
//-- 2. Ангел --//
Охладевший к тысяче экзотик,
Был уже уверен… ну, почти:
Не бывает ангелов во плоти!
Юбочка, очёчки, каблучки…
Вопрошать: откуда ты? Откуда?
В чём твоей нездешности секрет?
Полюбить – как прикоснуться к чуду.
Разлюбить – смириться: чуда нет.
И с тревогой прошлое листаю…
Господи, скажи, ведь, может быть,
Этот ангельский мираж растает
И опять придётся разлюбить.
На мои сомнения Он злится,
Так что в мелкой тряске борода:
«В твои годы в ангела влюбиться,
Это значит точно – навсегда».
//-- 3 --//
Висок белеет и жижеет кровь…
Какая уж любовь в конце дороги?
Но как лукаво многоумны боги:
Конец пути – и вот она, любовь!
Не флирт и не сезонный скоропорт,
Не бес в ребре дурачится с сурдиной,
Любовь! И жизни – середина,
Весенний серпантин в аэропорт,
А не унылый каботаж к причалу.
По но вой, неудавшийся старик,
Опробуй – вместе с детским – этот крик:
«Спасибо, Господи, за новое начало!»
«Сочинил себе любовь…»
Сочинил себе любовь
Из двух встреч, почти случайных,
С рифмой легче – кровь, морковь…
Подарил три розы чайных,
Пару фраз проворковал
В апельсиновое ушко,
Похвалил – «какой шарман!» —
Нарисованную мушку.
По-мальчишески пылал —
Примеряясь быть счастливым…
Как она ко мне плыла,
Романтично молчалива!
Прочитал чужой сонет
С придыханием, негромко,
Заказал её портрет
На Арбате – «Незнакомка»,
Даже два – вот акварель,
Вот волшебный дым акрила
С подписью: «Любовь. Апрель».
Но она заговорила…
«Путь не скоротает…»
Путь не скоротает
О поклаже ложь.
Да, брат, не бывает
Невесомых нош.
Вместо лилий этих
Зря дарил я ей
Маленький букетик
Мировых идей.
Оттого ли, горе,
На пути к тебе
Каждый прудик – море,
Каждый холм – Тибет?
Оттого ли, книжник,
Едешь, путь кляня,
За любовью к ближним —
В дальние края?
Оттого ли, кум мой,
Так крепко́ – скажи! —
В неуёмно умных
Неуменье жить?
Да, умища – глыба…
Но, судя по всему,
У сердца есть изгибы,
Невидные уму.
Не рукой, а дланью
Снял не с глаз, а с вежд
Первоцвет желанья,
Пустоцвет надежд…
«В сердец колодцах – сушь…»
В сердец колодцах – сушь,
Случайное «прости».
В решётах наших душ
Любви не принести.
Её осталось – чуть.
В той капле, знаю сам,
Уж нам не утонуть —
Мелеют небеса.
И в мутных зеркалах
У нас невнятный вид.
И за друг друга страх —
Лишь мера нелюбви.
Расстроен клавесин,
И лада нет уже,
Как мало нужно сил,
Чтоб за ночь почужеть,
Увидеть – не вдали,
А в бликах влажных глаз —
Сгорают корабли,
Уплывшие от нас…
«Сердце изначально однобоко…»
Сердце изначально однобоко.
Словно гайке с левою резьбой
С правыми болтами – одиноко.
Только левый. Ни за что – любой.
Жизнь – калейдоскоп несовпадений.
А любовь – счастливая беда,
В ней, бывает, музыкальный гений
Всего в двух заблудится ладах.
Не случайно в божеском орга́не
Справа – воздух, только слева – кровь.
Как мучительно поют цыгане
Про любовь!..
Пустыня
Пустыня, пока она есть – не пустыня:
Солёный мираж, змей задумчивый след,
Поджарившись – стонет, кайфует – остынув…
Пустыня – пустыня, когда её нет.
Да, мебели не было. Даже стаканов,
«Пустыня», – смеялись мы. Пили вино
По капле из горлышка. Капали краны.
Зато прямо в рай открывалось окно.
Как дорого то, что даётся нам даром!
Завалены бытом пустые года.
Заставлено место резным антикваром,
Где ты в позе «лотос» сидела тогда.
Что – память? Пустое… но всё же нахлынет:
Как славно качался хромой табурет!
Пустыня, пока она есть, – не пустыня.
Пустыня – пустыня, когда её нет.
«Утро – осень ночи. Звёзды опадают…»
Утро – осень ночи. Звёзды опадают,
Заперли медведиц в голубой сугроб,
Млечную дорогу светом заметает,
Скучно в поле неба – ни путей, ни троп…
Утро – осень ночи. Похороны тайны.
Пудры-макияжи – мёртвая краса.
Пасынком метели засвистевший чайник.
На душе – пустыня, как и в небесах.
Утро – осень ночи. Клятвы замерзают.
Дивный лес желаний неказист и гол —
Ни жары, ни зноя. Ласки облетают
Мёртвыми словами на холодный пол…
«Нельзя забыть единственных моментов!..»
К.Ш.
«Нельзя забыть единственных моментов!..»
Длиною в полусон иль полужизнь.
В «Макдоналдсе» – обычные клиенты,
Сидят, жуют, и только мы кружим.
Загадка юго-западной пришлицы
С чертановинкой северной в глазах,
Не улетай за эти три границы —
Так нелегко потом лететь назад!
Портайгеноссе по концертным залам,
И я тебе геноссе – п о вину.
Ты завтра с Белорусского вокзала
Перепорхнёшь через мою страну.
А мне – попробуй! – без тебя не спиться,
Не поменять фужеры на стакан…
Не уезжай за эти три границы
Соседних – и таких далёких стран.
Понять рисунок твоего паренья
Я не сумел, хоть сам готов кружить.
Ты только повод для стихотворенья
Или предлог для продолженья жить?
Ты – воплощенье перелётной птицы:
Любить – запомнить – тосковать – забыть…
Не улетай за эти три границы
Разноязычья, возраста, судьбы!
Не улетай за эти три границы!
Не улетай за горизонт, за край…
Ты, воплощенье перелётной птицы,
Не улетай, не улетай, не улетай!..
«Как у лошади и крысы…»
Л.
Лошадь и крыса – абсолютная
несовместимость.
Гороскоп
Как у лошади и крысы
Всё не совпадают рыси!
Моря – всей шайкой. Горы – скопом.
Все числа, звёзды – связаны в закон.
По грекам эти враки гороскопом
Доныне называются спокон.
Беда-война, любовь, обилье хлеба —
Всё в нём. Придёт пора – смотри,
Как звёзды разбегаются за небом,
Как люди разбегаются внутри.
Как крепко незаконные не дружат,
И хоть явил два чуда твой живот,
Всё ж Крыса с Лошадью не дружит
И Лошадь с Крысой не живёт.
Хвала хвалящим стену и диван!
Для них бездомье – ветер, поле, площадь.
Поэтому Крысе подходит Кабан
И не подходит Лошадь.
Ты гением была не понимать
Великий смысл бессмысленного ржанья.
Тебе бы Вороного поменять
На переправе – вместо удержанья.
Ты не жила, ты мучилась со мной,
Такая муза – мучиться и мучить.
Хотя какая муза? Участь
Небесной Крысы с Лошадью земной.
Да, у Крыс и Лошадей
Всё не так, как у людей.
Белла
У красавицы воду пьют с лица.
Да мечталось-то ей не об этом.
Страшен выстрел у подлеца —
Насмерть. Сразу двоих. Дуплетом.
Насмерть. Но, притворясь живой,
Напивалась, чтоб боль стихала.
Долго плыл мёртвый бабий вой,
Притворяющийся стихами.
Бросишь пить – сразу кончишь петь.
Рифмы-рыбки срываются с лески…
Нет дорог. По заросшей тропе
Пробралась бы… но не к кому, не с кем…
«Я вырвался из ваших снов…»
Я вырвался из ваших снов,
Ошипленных и острых,
Не раня, не кровяня слов, —
А было это так непросто!
Они метельны и вьюжны,
А я в них жил душой наружу,
Уж рифма просится «нежны» —
Ан нет – всё стужа, стужа, стужа…
Сгущённая душа
Сгустился сумерек набег
До ночи.
Сгустились мысли о тебе
До строчек.
Как сон – невысказанных слов
Сгущенье,
Так явь – сгущённых этих снов
Вмещенье.
Из пыли меж планет Земля
Сгустилась.
Туманом – утро на поля
Спустилось.
Туман сгустился до росы
Блескучей,
А между нами тень – увы —
До тучи.
И тело стонет, чуть дыша
От боли.
Оно ж – сгущённая душа.
Не боле.
В парке под часами
Н.
В тиши миров услышал я —
Дотоль бездумен и беспечен —
Молитву из небытия
И поспешил тебе навстречу.
Да – видит Бог! – я так спешил
По чуть заметным звёздным трекам,
Что под часами раньше был
Без двух годов на четверть века!
Дням ожиданья счёта несть!
Ведь мне – и это Божья милость! —
Всего-то было сорок шесть,
Когда ты в парке появилась…
«Любовь… На молодых ветрах…»
Любовь… На молодых ветрах
Лететь за ней, моргнуть не смея,
В заросших сказками мирах
Найти её… и заблудиться с нею…
«Я увлечён, как прежде, вами…»
Я увлечён, как прежде, вами
И, хоть волнует крови шум,
Роман уже не напишу —
Я слишком дорожу словами.
Как вашей ласки мех соболий
Струится вольно по плечу!
Но от себя не улечу —
Я слишком дорожу неволей…
«Полночь. Чуда не случилось…»
Полночь. Чуда не случилось.
Заблудилось средь снегов.
Или просто мы его
Узнавать не научились?
Или хуже – разучились
Мы двуперстьем – «чу» и «до» —
Извлекать волшебный корень
Из рождественских ладов,
Тех, что боги вечно вторят?
И былое нам не в помочь?
Вот уж горе. Вот уж – полночь…
Геометрия треугольника
Жизнь сама по себе актриса —
На роли детские и старушьи
Рассекла в тридцать лет биссектриса,
Ничего почти не нарушивая.
А на том берегу, а на той стороне
На два мира – Татьяна и Анна —
Разделила, как вьюга в есенинском сне,
Заблудившаяся медиана.
Но не стали судьбою ни эта, ни та —
Ни аллегро начала, ни скерцо.
Слава богу, услышала зов высота,
Опустившаяся на сердце.
«Немножко»
(или «Наша целомудренная юность
50 лет тому…»)
После бала выпускного,
После вальсовой запарки
(Всё так взро́сло! Всё так ново!)
На рассветной тропке парка
Робким взглядом зацепились
И… немножко заблудились.
Нам уж месяц как семнадцать —
Утро цвета розы чайной.
Вдруг мы вспомнили – случайно! —
Что умеем целоваться.
Внутрь друг друга заглянули —
И… немножко утонули,
За мгновенье старше стали —
Духом? Телом, плотью, статью!
С болью крылья вырастали
(Им мешало твоё платье!).
Взрыв от родинки на теле…
И… немножко улетели.
Рады мамы – мы вернулись
(Ночь стояли у окошка).
Дома мы… на радость всем.
Мы ж с тобою обернулись —
Пожалели, что… немножко,
Ах, как жалко, что немножко,
Надо было бы – СОВСЕМ.
«Неземных хранительница тайн…»
Неземных хранительница тайн —
Пусть не разгадать мне их вовек —
Только, умоляю, прилетай
С веточкой оливы в мой ковчег.
Ненасытной лаской засыпай,
Не захочешь лаской – нагруби!
Только, как и прежде, засыпай
Утомлённой птицей на груди.
Удержу желание в горсти,
Страсть свою укутаю в виссон,
Только на мгновение впусти —
На мгновенье! – в неземной свой сон.
«Мадам, уже падают листья»
Вертинскому
«Мадам, уже падают листья»,
Проклиная осенний недуг.
В моём северном городе истин
Замолкает последний друг.
Всё трудней вспоминать хорошее,
Всё трудней говорить «люблю»…
Птица старая жёлтое крошево
Собирает в свой каменный клюв.
Прометей со здоровой печенью,
Пуп земли оказался пустым!
Как тоскливо шататься вечером
По расцвеченным мостовым…
Дряхлый холст с желтизной и синью
Так похож на моё лицо!
Я давно потерял Россию —
Золотое моё кольцо.
Да, мадам! Уже падают листья.
Ветер северный – мой… знакомый.
Не пугайтесь: в холодном свисте
Мне привет из родного дома!..
«Полюбить в пол-любви, как-нибудь…»
Полюбить в пол-любви, как-нибудь,
Греясь только от плотского жара,
Это, брат, всё равно что надуть
Половинку воздушного шара.
Мы упали с лазурных высот
Под аккорды развратного стона
В непролазную жижу болот,
Где плодятся ужи и тритоны,
Где оркестры зелёной лягвы
Множат гимны единой клоаки,
Лишь бы в дебрях болотной травы
Пузырилась икорная накипь.
Счастье – мимо, как мёд по усам,
Как сгоревшие крылья Икара.
Потому что не взмыть в небеса
Половинке воздушного шара.
«Вот добровольно, не под пыткой…»
Вот добровольно, не под пыткой
Фальшиво в микрофоны блеют,
Что ни о чём в прошедшем не жалеют…
И, дай им Бог ещё попытку,
Прожили б точно так…
А я, чудак,
(Да, знать, ещё какой!..)
Всё б поменял – до запятой!
До мизерной пылинки в своём доме!
Всё-всё… последней любви кроме…
«Становлюсь с тобою диким…»
Становлюсь с тобою диким —
Открывай врата в пожар! —
От ожогов стоны, вскрики,
Адский пламень в божий дар.
Взгляд – и запылали угли!
Где я, хищница-краса?
То ли пампа, то ли джунгли,
То ли прямо – небеса.
Разорву в пылу сорочку
(Вместо льна дарю парчу!)
И на песенные строчки
Твои косы накручу.
Не получится иначе —
Только буря, смерч, гроза.
И совсем по-вурдалачьи
Выпью синие глаза.
Кровь тринитротолуолом
Рвёт артерии до спазм.
Если хочешь – богомолом
Жизнь сменяю на оргазм!
Мягкий свет во тьме железной,
У распахнутых ворот
На краю у самой бездны
С нами бог, и бес, и чёрт!
Тишина
Тишина – не отсутствие звуков,
Просто толща прозрачной среды,
Верховую волну убаюкав,
Своей сути являет следы.
В них звучит ксилофон многоточий,
Скрипка скорби, влюблённости альт,
Слышно, как худосочный росточек
С диким хрустом ломает асфальт.
Как шуршат в бесконечности числа,
Как храпят тишины сторожа,
Как спешат по извилинам мысли,
На крутых тормозами визжа.
Как гудят митохондрии в клетке,
Как бранится на щуку карась,
О чём яблоко грезит на ветке
Перед тем, как на землю упасть.
Что росе шепчет утренний лучик,
Что две ночи скрывают от дня,
И как звёзды, больные падучей,
О желаниях молят меня.
С тишиной ни концертные залы
Не сравнятся, ни даже гроза,
Ведь как много ты мне рассказала,
Заглянув на мгновенье в глаза…
«Да, ничего мучительнее нет…»
Да, ничего мучительнее нет,
Чем сравнивать – нечасто и некстати —
Волнительного утра яркий свет
И тусклый секс на старческом закате.
От розовой зари всё та же дрожь
И злая блажь – остановить мгновенье,
А пыльный альков запрудила ложь
Бесплодного проникновенья.
Без утра день и без дождя гроза,
Без смысла иноверческая сутра.
Любовь теперь доверена глазам,
А в них… и дождь, и розовое утро…
«Думать можно порознь…»
Думать можно порознь,
Но дышать – согласно,
Чтоб от лишних споров
В душах не погасло.
Чтоб от слов случайно
Не иссякнуть зною,
Чтоб осталась тайной,
Даже став женою.
И найдутся броды
Через все напасти.
Забирай свободу —
Мне довольно счастья.
«Есть каждому возрасту знаки и меты…»
Есть каждому возрасту знаки и меты —
Вот плеши опушка дрожит в серебре,
И за полночь ляжешь, и встанешь до света…
Под грустные проводы бабьего лета
Лукавая тварь поселилась в ребре.
«Гони проходимца поганой метлою! —
Уверенным хором кричат доктора, —
От АД до ада помчишься стрелою,
И краски заката затянутся мглою —
Когда ж от лукавого ждали добра?»
А бес за ребро зацепился серьёзно,
Рога золотые, копыта в пыли,
Лукавая песня – то грозно, то слёзно:
«Поверь, ведь любить никогда нам не поздно».
И в лад с ним запели седин ковыли…
«Ты губами: «Любый, лучший!»…»
Ты губами: «Любый, лучший!»
А из глубины зрачка:
«Выпусти, прошу, не мучай,
Свою птицу из сачка!»
В полувзгляде – два значенья,
Как осенняя весна.
Ты до умопомраченья
Мне невинно-неверна.
Улетишь – погаснет солнце,
Хлынет на душу мокредь,
Да стихи – в меня оконца,
Только некому смотреть…
«На подрамник натянул холстину…»
На подрамник натянул холстину.
Краски в стол – кистями б каждый смог.
Я рисую горечью картину:
«Жизнь прошла. Апофеоз. Итог».
Грусти подмешал в тугую горечь —
И как будто меж скалистых стен
За туманом полуночным море
Показалось на моём холсте.
Выдавил из памяти печали —
И тотчас в картине зацвели
Берега, к которым мы причалить
За всю жизнь с тобою не смогли.
Радостью, что с краешка палитры,
Дальний план разгладил мастихин,
И внутри холста, в стекле, in vitro
Зазвучали старые стихи.
Да, конечно, счастье – колер редкий,
Но когда чуть-чуть его достал,
Внуки, наших славных дочек детки,
Выпорхнули птицами с холста…
«Лился снег с небесной глуби…»
Лился снег с небесной глуби —
Бессловесен и пушист.
Написала, что не любишь,
Хоть просил ведь: не пиши!
Передышим месяц снежный,
Пусть в разлуке, но – вдвоём,
А с весеннею надеждой
Мы её переживём.
Заломила правдой цену
Неподъёмную. Ужо!..
Я вскрывал конверт, как вену —
Ножом.
Два мира
Твой мир пахнет детством, как ситец в горошек —
Слезинки на щёках иль росы на маках,
Ты – птица, хоть нет для тебя зодиака,
Ты птица, а я – по-восточному – лошадь.
Мой мир пахнет лугом… во время покоса,
Пластом перевёрнутого глинозёма
На пашне – от дома и до окоёма,
Натёртым загривком и кровью из носа.
Твой мир пахнет небом, мой – только лишь полем,
Как рядом они и как несовместимы.
Скажи мне, родная, не оттого ли,
Друг с другом сливаясь, так часто грустим мы?..
«Уезжать! Я пропустил свой год…»
Уезжать! Я пропустил свой год
В страхе тромбов – тамбурных замков.
Мне – цепному! – цепь твоих забот
Стёрла песню с шейных позвонков.
Мне, цепному, мир конурный хмур.
Цепь цепному – продолженье жил.
Как же надо не любить конур,
Чтоб о жизни: «Я ещё не жил…»
Уезжать! Я пропустил свой день.
«Дальних» дым мне голодит глаза.
Как же надо не любить людей,
Чтобы так боготворить вокзал?!
Как же надо растерять свой фарт,
Чтоб глазами сгрызть аэропорт?
Или пробку выдавил инфаркт
Роковым безденежьем аорт?
Уезжать! Я пропустил свой час.
Прочь из всех любимых городов!
Как же надо не любить с е й ч а с,
Чтоб на век вперёд оскалом глаз
Выгрызть семафорное бордо?!
Чтобы выкрасть из тебя – себя
На любой остаток дней и лет,
Чтобы семью семь твоих собак,
Обезумев, не нашли мой след!..
«Жил-был поэт, питался праной…»
М.Ц.
Жил-был поэт, питался праной —
Ему по средствам —
Измятый и немного рваный,
Как рубль из детства.
Он плакал сладко, смеялся горько —
Тогда умели!
Ведь рубль в детстве – почти что горка
Из карамели.
И липли бережно подушки пальчиков
К конфет подушкам.
Но – страшно вымолвить – от сладких мальчиков
Влекло к подружкам.
Когда под ножками софы залаченной
Земшар качался,
Казалось, что за всё заплачено.
Но рубль кончался…
И вот ссутулившись, ворча, набычась,
Про Суд судача,
Вошла обычная необычность
За жалкой сдачей.
И, диссонансами разметаемы,
Вдруг сдали нервы…
Но скажет Бродский о Цветаевой:
«Конечно – первый!»
«Серьги белые, чёрные кудри…»
Серьги белые, чёрные кудри —
Красота,
А теперь… а теперь, мои судари,
Я не та.
Было белым серебро, да почернело,
Была чёрной голова, да побелела.
Серьги чёрные, пряди белые,
Да редки,
Ничего теперь не поделаешь —
Старики…
Боль
Игра-гаданье – крестик или нолик?
Ночь. Вместо «вместе» – одиночья клеть,
И вместо песни – утоленье боли,
Покуда ещё есть чему болеть.
Издёвкой наглой – помыслы о страсти,
Строкой, острей крыла стрижа,
Поэт поёт гармонию несчастий
И утоненье боли до ножа.
Ожившей рифмой бред превозмогая,
Как в тишине, без маски и бахил,
Она ушла, как женщина нагая
За белый тюль… и умерли стихи…
«Это было так не просто…»
Это было так не просто —
Или просто, но не так?
Кораблей тупые ростры
Упираются в маяк.
И он путь нам не укажет —
Иль укажет, но не путь?
Быть у истины на страже
Это ж значит что-нибудь!
Потому-то мы не верим —
Или верим, но не мы? —
Что мечты желанный берег
Вдруг покажется из тьмы…
«Что-то с оптикой стало законной…»
Что-то с оптикой стало законной:
Это в линзе набухшей слезы
Увеличился мир заоконный —
Облака, перелески – в разы.
Стали выше деревья, и ярче
Заиграли луга у реки,
Приоткрылся загадочный ларчик,
Но… скатилась слеза со щеки.
От потухшей картинки я замер,
Да слезинку вернуть не дано.
Если смотришь сухими глазами —
Мир реальней и правильней. Но…
«Вот намечталось – а не сбывается…»
Вот намечталось – а не сбывается:
Лев огнегривый, орёл золотой…
А то, что сбывается – забывается
Вместе с мечтой.
Марка погашена, пеня уплачена,
Страсти попрятались в будничный ил,
Жизнь подрихтована и залачена —
Было иль не было? Не был иль был?
Всё комильфо… Отчего же, опившись
Доперестроечной бормотой,
Плачешь и бредишь вот этим – несбывшимся:
Лев огнегривый, орёл золотой…
Улыбки
Всё проходит
Надпись на кольце Соломона
Всё проходит… В отраженье
Изморщинилось лицо,
Предвещает пораженье
Соломоново кольцо.
Всё пройдёт, и всё исчезнет:
Горе, радость, боль стыда,
Немощь старческой болезни,
Вкус запретного плода,
Судьбоносные победы,
Беды с памятью о них,
Звуки лада, яйца Леды,
Этот город, этот стих…
«Исключением из правил, —
Бог спросил меня тогда, —
Чтоб ты здесь навек оставил,
Без подвоха – навсегда?
Хочешь, чтоб ты сам остался
Ровней в божеской судьбе?»
Я же только улыбался,
Вспоминая о тебе.
Всё пройдёт. Но в мире зыбком,
Всем неверам на беду,
Бог собрал мои улыбки
И зажёг из них звезду.
«Как сладко в полёте эфирное тренье!..»
Как сладко в полёте эфирное тренье!
В занебье земные маршруты продля —
Волной иль частицей? Творцом и твореньем!
В пространстве четвёртого измеренья
Богиней живой оказалась Земля.
Пророков огонь и кумиров ваганье,
Предчувствие камнем рождения слов,
Рождения тайны святое незнанье,
Ни с чем не сравнимый восторг узнаванья
Родного лица из младенческих снов.
Изида, Венера, Ану, Берегиня,
Инанна, Деметра… в её именах
Загадка загадок и присно и ныне,
Отгадка:
Рождающая – богиня!
Во всех измереньях, во всех временах.
И мы, ей рождённые, в сущности – боги.
Но в косных границах упёртая твердь
Камнями в трёхмерье лежит на дороге,
Сама не взлетает и очень немногим
В четвёртое небо даёт улететь.
Туда, где планета – богиня живая,
Где мир неделим на «твоё» и «моё»,
Где тает меж стран полоса межевая
И раны трёхмерных боёв заживают
Всего лишь от ясного взгляда её…
«Огнекрылая бабочка счастье…»
Огнекрылая бабочка счастье,
Из летящих – желаннее нет!
В её жаркой чешуйчатой власти
Целый свет.
Благовестник семейной кре́пи,
Незаметная на свету,
Не полёт, а, скорее, трепет,
Больше – шахматы на лету.
Как наш век – и неласков, и хлёсток,
Так порханье её – каждый миг
То развилка, а то перекрёсток,
То простор, то – увы! – тупик.
Огнекрылая бабочка счастье —
Беловодье, Парнас, Париж…
Не поймаешь – вся жизнь ненастье,
А поймаешь – тотчас сгоришь.
(Так известный лепидоптеролог,
Уцелев от амурных стрел,
От чешуйчатых искр-иголок
Вспыхнул и – да, да, да! – сгорел.
Потому-то ловцы обманов,
Глядя в солнечные очки,
Умудрённые аврелианы
Сразу прячут свои сачки.
Ведь – об этом молчат скрижали —
Все, счастливейшие на вид,
Крыльев в пальцах и не держали —
Только крошки от хризалид.)
Взмах – а уж на щеке багрянец!
Легкокрыла, как утренний сон,
Собирает нектар с ветряниц
(Это в снах твоих – анемон).
Огнекрылая бабочка счастье…
Не ищи для неё тенет,
Просто душу распахивай настежь,
Запуская огонь и свет,
Чтоб от светоогня участья,
Как бы ни упиралась тьма,
В огнекрылую бабочку счастье
Превратилась она сама…
«Мой тихий город Лыть…»
Мой тихий город Лыть.
Над башней лёт стрижа.
Здесь я любимым быть
Себя не утруждал.
Здесь у любви печи
Нас смехом замело.
У мотылька свечи
Горит одно крыло.
Другое – воска плеть,
Я гну его и мну,
На нём не улететь
В другдружнюю страну,
На нём не переплыть
Остуженный ручей.
Мой тихий город Лыть,
Ты мой, а я – ничей.
И женщины ничьи
К тебе меня влекут.
Вин мутные ручьи
По скатерти текут.
Нетронутая снедь,
Попробуй не остыть!
Попробуй не сгореть,
Мой тихий город Лыть!
Немой свечной язык,
Не мой в словах огонь.
Как быстро я отвык
Шептать в твою ладонь:
«Мой тихий город Лыть,
Мой тихий город Лыть…»
Не так, не той, не то…
Шестёрка, Туз, Валет.
На нас из-за цветов
Посматривал портрет
И, видно, был не рад —
Он голос знал иной…
Проклятый снегопад
За пышущей стеной
Простую стелет стынь,
Кладёт, спеша укрыть.
Взошла звезда Полынь
Над тихим градом Лыть.
А завтра вспыхнет снег,
Вскипит на лужах лёд.
Твой тихий человек
От слов вдруг упадёт.
Я их не усмирял,
Катил за валом вал,
Я сам их повторял,
И сам не понимал:
«Прими моё тепло,
Зажги свою свечу.
Остынь моим теплом…»
Кричу, шепчу, молчу…
«Мой тихий город Лыть!
Мой тихий город Лыть.
Мой тихий город Лыть…
Мой тихий город Лыть…»
«Подойду к бессонному ручью…»
Подойду к бессонному ручью —
услышу мать.
Полночи свечою освечу —
увижу мать.
Закричу от боли, замолчу —
и слышу мать.
В зеркало случайно залечу —
и вижу мать.
Дочку разговаривать учу —
а слышу мать.
Строчкой одиночество лечу —
и вижу мать…
«Имя твоё, легкое именье!..»
М.Ц., А.А.
Имя твоё, легкое именье!
Как озарило оно —
Не расскажу, что именно,
Но – именно́:
Зацветаился сад,
Ах, да матовым цветом.
Две судьбы – невпопад,
Две зимы в одно лето!..
«Я разучился ждать…»
– Я разучился ждать
В делах везения…
– Смотри, как стали стлать
Ковры весенние!
– Я разучился плыть
По стрежню злых побед…
– Смотри, как город Лыть
По-летнему одет!
– Я разучился петь
Под струны весело…
– Смотри, как осень медь
Светло развесила!
– Я разучился жить,
Не замечая боль…
– Смотри, как снег летит
Легко на нас с тобой!
«Зря истине петлять…»
Зря истине петлять
По миру без границ:
Любой вершитель – тля,
Любая тля – венец.
Всё ра́вно: датский принц
И детский леденец.
Песчинкою – Земля
На циркуле пространств,
Снежинкою – зима
На конусе времён,
Всё равно: чудо стран
И таинство имён.
У тысячи божеств
Не разнятся чины,
И самый жёсткий жест
Слабей чуть слышных слов:
Вся суть величины —
Любовь.
«Ничего не хочу – кроме тебя…»
Ничего не хочу – кроме тебя,
Ничего не прошу – кроме тебя.
И кроме тебя – тебя, тебя,
И не будет тебя – тебя, тебя!
И не будет меня – тебя, тебя!..
Загадка
Живёшь, как по лесу идёшь…
А. Тарковский
Живёшь, как по лесу идёшь
Со зверем, птицей, гадами,
Шесть мягких букв с собой несёшь.
– Любовь?
– Любовь. Угадано.
Разговор первопроходца с женой
– Ну, куда опять?
Разве ж тебя зовут?
– Да в груди зуд —
Не могу спать!
– Что за недуг?
– А вдруг…
– Что? Да та же тайга.
– Тай-га…
– Камни-берега.
– Бе-ре-га!
– Чудь без слов.
– Зов! Как не слышишь – ЗОВ!
– Белок-соболей, что ли?
– Воли!
Чуешь хмель – вдаль!
– Да в чём, скажи, суть?
– Суть? Да ведь рвёт грудь!
Солнце чуть встаёт – зовёт.
Журка курлыкнёт – зовёт.
Ветер тучи рвёт – зовёт.
Так зовёт – жуть!
А я всё сижу…
В путь, в путь…
– А меня не жаль?
– Жаль. Жаль… вдаль. Вдаль,
Кровь гудит трубой!
– Ну, и я с тобой!
«…А частоты любви…»
…А частоты любви
Недоступны войне:
Они выше вдвойне,
Они дышат – вовне.
Пуль предательство – тащится,
Преданность – мчится.
– Ну а если война изловчится
И на нужной волне зазвучит?
– С нею просто любовь приключится,
И навеки стрельба замолчит…
Две художницы
Злым углём и податливым мелом,
Зачерняя и снова беля,
Две художницы – словом и делом —
Каждый день рисовали меня.
Так садились две – слева и справа.
Неразлучны, как вилка и нож,
Слева – колкая женщина-Правда,
Справа – острая женщина-Ложь.
Усмирив подмастерьев ораву,
Объясняли, чем плох, чем хорош,
Эта страшная женщина – Правда,
Эта славная женщина – Ложь
Ревновали, бранились и снова
Исправлять принимались портрет.
Им казалось – ни дела, ни слова
У меня настоящего нет.
Чем в застолье – вином иль отравой —
Угощали – не сразу поймёшь,
Горьким вереском – женщина Правда,
Сладким пенистым – женщина Ложь,
Угощали всё порознь. А вместе
Без напрасных и вздорных пари
Подарили мне маленький перстень,
Может, чтоб он нас всех помирил.
Золотая в каменьях оправа,
А в оправе – изломанный грош.
Улыбалась мне женщина-Правда,
Улыбалась мне женщина-Ложь.
«Стихи – это женщины…»
Стихи – это женщины (средний ангельский род,
Что слышно даже глухим).
Но и, конечно, – наоборот:
Женщины – это стихи.
Как ни уравнивай нас в правах,
Разницу видно сразу:
Мы, мужики, – всего лишь слова,
А женщины – фразы.
Мы в мириадах разумных строк
Однообразны: все́м – друг,
Мы – мелкий кремень, точнее – песок.
А женщины – жемчуг.
В тексте, замешанном на крови,
Сжаты, как в замке Иф мы,
Мы, мужики, – в нём ведь лишь алфавит,
А женщины – рифмы.
В библиотеках последних времён
Мы рекордсмены в темах,
Но – лишь нон-фикшн (от слова «нон»),
А женщины – поэмы…
«Как ладно всё в ауканье миров!..»
Как ладно всё в ауканье миров!
Падёт ресница с солнечного глаза —
А на Центаврах – бешенство ветров,
А на Земле – гонконгская зараза.
Ослабит пост безвестный монастырь,
Нестойкий столпник пожалеет ноги —
А у комет опустятся хвосты,
И у Медведиц засквозят берлоги.
Но в тыщу крат в мирах синхронней бег
Часов со звоном благовеста:
В любви
Едва лишь зачат человек —
Уж Космос под звезду готовит место.