   Саньке!

   – Юлия Златкина -

   Бог создал меня прехорошенькой, но по окончании процесса вместо благодарности, по всей видимости, я показала ему язык. Во избежание дальнейших недоразумений Творец сделал всё, чтобы я разговаривала как можно меньше. Но, как говорится, Бог предполагает….
   Как только я открыла рот, чтобы произнести первые слова, выяснилось, что девочка заикается. Меня водили к логопеду, к ворожее и даже в церковь, где в срочном порядке покрестили. Но и это последнее средство не помогло. Больше экспериментов решили не проводить, и до шести лет со мной поочерёдно сидели три няни, с которыми я научилась делать фату из тюлевой занавески, лузгать семечки и тискать большого кролика, закручивая его уши от избытка чувств в трубочку. Через месяц кролик, завидев меня, прятался под ванну, и сидел там весь день, спасая свои уши от моих ласк.

   Когда мне исполнилось шесть, мы с мамой уехали в другой город, где она вынужденно отдала меня в детский сад. Там и начались страдания. Мне не давали учить стихов, заставляли спать в тихий час, а по утрам я ковыряла ложкой подгоревшую манную кашу. Чтобы выразить свой протест, я просила маму разбудить меня на полчаса раньше. Эти полчаса уходили на то, чтобы постоять на четвереньках, демонстрируя всему миру попу в пижаме, после чего меня минут десять тошнило над ванной. Оставшиеся пять минут были нужны всем, чтобы прийти в себя. После этого я встречалась с мамой скорбным взглядом, вздыхала и молча протягивала ей руку, давая понять об окончании первой части утренней церемонии. Вторая часть разыгрывалась в саду, когда, поднимаясь по лестнице в группу, оборачиваясь на каждой ступеньке, я с жалобным взглядом вопрошала: «Ты придёшь?» Только сейчас я поняла, сколько времени требовалось ей потом, чтобы отвлечься от мыслей от меня и приступить к работе. Впрочем, я не давала скучать и в течение дня, регулярно сбегая из сада под различными предлогами: помыть полы, почистить картошку или купить хлеб. Краснея перед воспитателями, мама всегда отдавала должное моей сообразительности по хозяйственной части. Поэтому, когда в конце августа в отделе районного образования ей предложили отдать меня в школу для умственно отсталых, она наотрез отказалась, и первого сентября я пошла в первый класс обычной советской школы.

   Как писал Даниил Хармс, вспоминая свои школьные годы: «Я не подхожу классу физиологически». Вот физиологически я тоже классу не подходила. Но Александра Яковлевна – первая моя учительница – была женщиной с непростой судьбой и суровой военной закалкой. Когда спустя полгода на уроке чтения предлагалось дружно открыть учебники для чтения вслух, моё сердце сначала замирало, а потом начинало бухать в каком-то дальнем углу так, что стук его молотком отдавал в ушах. Потом с головокружительной быстротой и, что характерно, без единой ошибки я подсчитывала сидящие впереди головы, определяя таким образом абзац текста, который достанется мне. Оставшееся время я обречённо созерцала идентифицированный абзац, прикидывая количество слов, начинающихся на согласные. На пятом слове ладони становились холодными и липкими, а в горле застревал немой крик отчаяния. За несколько человек до меня судорога намертво сводила гортань, и для того, чтобы просто начать, мне требовались обычно минуты три, а чтобы прочитать абзац из нескольких строчек – ещё минут семь. Это притом, что читать я научилась лет с четырёх.
   Но Александра Яковлевна времени своего не жалела. В классе стояла гробовая тишина, в которой я пыталась непослушным ртом выдавить из себя такие же непослушные звуки. Когда же текст задавали учить на дом, то, в отличие от остальных, я пересказывала выученное у доски, и весь класс имел возможность сосредоточиться на моей мимике. Реакция была самая разнообразная. Кто-то отводил глаза, кто-то смотрел с сочувствием, но однажды кто-то попытался хихикнуть. В тот же миг раздался хруст учительской указки, сломавшейся о парту хихикающего. Больше желающих посмеяться не случалось никогда. Будучи талантливым педагогом, Александра Яковлевна одновременно давала три урока: родной речи, преодоления и милосердия – кому какой. Но всё равно было тяжко. И если бы поблизости была какая-то кнопка, нажав которую можно было бы провалиться под пол, я бы, наверное, так и сделала, но кнопки не было. Александра Яковлевна стояла у последней парты, и в её глазах я читала такую поддержку, сбежать от которой тоже было совершенно невозможно. И я стояла, краснея, фыркая и давясь собственными словами. К концу учебного года наступило некоторое облегчение, а пересказ стал для меня настоящим спасением, поскольку я обнаружила, что любые невыговаривающиеся слова с успехом заменяются синонимами. В книжном магазине был приобретён словарь, и скоро на одно сложное слово я знала два-три синонима, с которыми справлялась не хуже жонглёра в цирке. Класс же, в свою очередь, сообразил, что во время моего ответа можно минут десять заняться своими делами: кто-то украдкой «дорешивал» задачку, кто-то дописывал домашнее сочинение. Из интересующихся оставались обычно Александра Яковлевна, пара зевак да отличник Санька, мечтавший за последней партой о путешествиях, подперев рукой пухлую щёку в рыжих конопушках. От мечтаний Саньку могли оторвать только две вещи: бутерброды с колбасой, которые заворачивала ему с собой мама, работавшая медсестрой в нашей же школе, и я, отвечающая у доски. Видимо, в некоторой степени я напоминала ему бутерброд. Однажды, когда я закончила отвечать, Санька неожиданно попросил Александру Яковлевну спросить меня что-нибудь ещё. В тот же миг он сам оказался у доски, а я с места и не без удовольствия наблюдала за растерявшимся отличником.
   Правда, терялся он недолго – быстро собрался и всё, разумеется, рассказал. На перемене в тот день Санька стоял в сторонке, дожёвывая очередной бутерброд, и как-то особенно подробно меня разглядывал. Увидев это, я показала ему язык. Когда Санька проглотил последний кусок, он подошёл ко мне, ощутимо похлопал по плечу и сказал: «А ты ничего… молодец!» Я хотела было залепить ему затрещину, но присмотрелась и неожиданно нашла Саньку очень симпатичным…

   …Сейчас Санька под два метра. Он возглавляет какую-то умную компанию, имеет разительно похожего на себя сына с веснушками и такими же мечтательными голубыми глазами, но главное – он преодолел свой природный аппетит и стал заправским дайвером и горнолыжником. И когда мне в середине рабочего дня с абсолютно незнакомого номера приходит телефонное сообщение: «Шалом тебе, Юля», я точно знаю, что это Санька приветствует меня с какой-нибудь альпийской вершины во Франции.

   Что касается заикания, оно никуда не делось. Муж, который страдал от моего заикания больше меня самой, заставил меня однажды отправиться к врачу. Врач был специалистом широко профиля и кроме заикания лечил табачную зависимость и наркоманию. Связи я не увидела, но пошла. Уже на приёме, пока доктор записывал в тетрадь информацию, касающуюся предыдущего пациента, мы стали о чём-то разговаривать. Когда он отложил ручку и поинтересовался, с чем же я пришла, возникла неловкая пауза, после которой я честно призналась, что заикаюсь. «Да-а-а??? – искренне удивился врач. – И что же, вам это очень мешает?» Мне, говорю, нет, но моему мужу мешает очень. Доктор посмотрел поверх очков и произнёс гениальную фразу: «Деточка, так смените мужа и не морочьте мне голову». Через какое-то время я так и сделала.
   Сегодня моё заикание превратилось лишь в небольшую составляющую моей сексуальной привлекательности. Однако, памятуя Александру Яковлевну, я всегда оставляю в своей жизни только людей, которые ни при каких обстоятельствах не отводят взгляд от моего лица.

Дядя Эрнест

– Игорь Ворона -

   Дядя Эрнест, которого я очень люблю, всю жизнь приглашал меня к себе в гости. Ну…, не всю конечно. Но во второй половине он стал более настойчивым.
   Говорит, что у него всё время тепло, что в десяти минутах от дома Мексиканский залив встречается с Атлантическим океаном. Хочешь – купайся. Хочешь – лови рыбку. И вдохновения добавляет.

   На старости лет я увлёкся писаниной. Взял да и нагло причислил себя к когорте пишущих. Не уверен, правда, что дядя Эрнест будет в восторге от моего нового хобби. Мне ещё во время учёбы в институте было понятно, что я – неординарная личность, всегда со своим мнением. Да-да, именно так. Насчёт неординарности и таланта я просто был убеждён.
   В пригороде Нью-Йорка океан в получасе езды от дома.
   Вот иду вдоль океана и пишу себе там что-то в голове. Пришёл домой, сел к монитору, и… сомнений уже куда больше, чем таланта. Куда делась неординарность?
   Большую часть своей жизни я игнорировал страстные дядины приглашения. Но недавно решил наведаться. Может, подскажет, есть ли талант и где черпать вдохновение…

   ::
   Дорога к дядиному дому сначала красивая, потом нудная.
   Походил я часок по берегу, дошёл до места, где Атлантика встречается с Мексиканским заливом. И вроде пришли какие-то мысли. Решил прогнать их через голову дяди Эрнеста. Поспешил к его дому.

   – Сэр, поздно уже, – сказала смотрительница дядиного дома. – Мы закрываем в пять. У вас почти не будет времени что-то посмотреть.
   – Ничего, – сказал я, – мне важно постоять у его окна…
   – А-а-а-а, понимаю…, четырнадцать долларов.
   Вытянул купюру из бумажника и, взяв у неё билетик, проследовал к окну. Это был обыкновенный вид на типичный пейзаж южной Флориды. Но я простоял до закрытия.
   Прощаясь со смотрительницей дядиного дома, я уже понимал, что талант, неординарность, вдохновение, не имеют ничего общего с близостью к океану, родством с гениальными людьми и длиной выловленной в Мексиканском заливе рыбы. И что гениальному дяде было достаточно смотреть на самые заурядные пальмы под окнами.

Любовь в эпоху перестройки

– Игорь Ворона -

Килувыйлейб

– Юлия Златкина ⁄ Игорь Ворона -

   «Лысый мужчина-коротышка шестидесяти трёх лет со знанием английского и дефибриллятором в левой половине волосатой груди. Богат относительно, не знаменит совершенно. Заявляет о себе как об умелом любовнике. Ищет женщину для…»
   …Спустя пять лет.
   Моя жена – жуткая заика. Кроме того, она пьёт чай с селёдкой, творог поедает исключительно с баклажанами или распластанной поверх красной рыбой. Ещё она любит колбасу с вареньем, но я запретил ей делать это в моём присутствии. Подозреваю, что в моё отсутствие она время от времени уходит в отрыв. В последнее время в её меню появился бутерброд «килувыйлейб». Бутерброд вкусный, но абсолютно непроизносимый. Как она справляется с этим словом, я не понимаю совсем.
   Вещи покупаю ей сам после того, как она дважды опустошила мой кошелёк, – как утверждает, из-за того, что не смогла произнести ни одного слова на английском. Получив пакеты с выбранными вещами, она обычно уединяется в гардеробе, на который, помимо выделенных долларов, пришлось выделить шесть метров жилой площади, о чём, к слову сказать, я ни разу не пожалел, так как это избавило меня от созерцания вешалок с блузками, юбками и бесконечными шарфиками всевозможных оттенков. С полчаса из гардероба доносятся сопение, бубнение, иногда маты, после чего дверь торжественно раздвигается и оттуда летит всё, что не подошло. Я ловлю, запаковываю и отправляю это обратно.
   Если она собирается купить тысяча первую сумку, она начинает рассуждать на тему, что новую сумку не может позволить себе только женщина, у которой либо плохой муж, либо она сама дура, и как хорошо, что наш случай не такой.
   Когда она идёт по Родео Драйв, пять мужиков из шести оборачиваются ей вслед, а шестой обгоняет со спины и тихо шепчет на ушко «beautiful». Как она это делает со спины, я понятия не имею, но я бы тоже обернулся и прошептал.
   По воскресеньям булочник, завидя её издалека, широко улыбается и выкладывает из печи только что подоспевшие круассаны. Дело в том, что однажды он сложил их в пакет холодными, после чего чуть не распрощался со своим поварским колпаком и теперь готов на всё, о чём эта женщина сможет его членораздельно попросить.
   В мясной лавке примерно та же история с той разницей, что там на голову бедного мясника обрушились неведомые проклятия, которые она сочинила на ходу, вычленив доступные буквы из слов, выуженных из пяти предложений, освоенных за пять лет изучения неродного английского. Услышав то, что она произнесла, мясник выронил из рук нож, и теперь мы едим только отборную говяжью вырезку.
   Три дня в неделю она торчит в какой-то норе, которую умудрилась найти в Вест Халливуд, и пишет статьи для русскоязычной прессы. Неожиданно этот бред начал иметь спрос у англо-американского общества, статьи читают… разумеется, после того, как свободными вечерами я перевожу их на доступный обществу английский. Таким оригинальным способом она зарабатывает себе на колготки, потому что на всё остальное, по её утверждению, она давно заработала. И я даже не пытаюсь с ней спорить, потому что во время спора она неожиданно перестаёт заикаться, и тогда её мысли, облачённые, наконец, в слова, начинают хаотично метаться в пространстве, как инопланетные создания, и никакое северное сияние не может сравниться с этим умопомрачительным зрелищем.
   Ну и всем, конечно же, интересно: а как у нас с «этим»? С «этим» у нас хорошо. Очередная перепалка по поводу искорёженной в десятый раз машины, с моими истошными воплями, что пора всё же учить английский, чтобы в следующий раз хотя бы попытаться объяснить полицейскому, как оно было на самом деле, плавно переходит в поцелуи… Примерно за три минуты до экстаза она начинает ласково жужжать, пытаясь назвать меня железным чурбаном, но непроизносимое «з» сдаётся только в момент истины и ни секундой раньше.
   Несмотря на вышесказанное, она всё ещё убеждена, что я умелый любовник и в остальное время соответствую заявленным параметрам. Я же неизменно провожаю её за порог восхищённым взглядом, с улыбкой фантазируя, что она выкинет сегодня.

Игорь Ворона. Юлия Златкина Килувыйлейб

Адюльтер

Сиртаки

Залог семейного счастья

Мозжечок

Тайная любовь Второго Горелика

Общий знаменатель

Ракеты Саддама Хусейна

В Израиль с любовью

Долина фараонов

Талант

Простота кулинарных рецептов

С точки зрения банальной эрудиции

Картины рубенса

Бычки в томате

Татьянин день

Не пишите мне больше

Очередь за иголкой

«Маскарад»

Оборванные провода

Восстание машин

Не Ларина Татьяна

Забег

Заниженность самооценки

Сексуальный недостаток

Дядя Эрнест

Любовь в эпоху перестройки

Часть первая Быль

Часть вторая Сказка

До-ре-ми-фа-соль, выпьем за любовь

Серёжина необязательность

СЮР

Мистерия счастья (Фэнтези)

Прощание славянки

Меценат Бойко

Собственность

Эротика грибников

Афоризмы

Старый Лапидус

Альпинистка

Л

К вопросу о женской дружбе

Третья жена второго мужа

Женат по знаку зодиака

Арбузная вода

The end

Gляжу в sебя, как в zеркало

Зрелость

Завидующие и сочувствующие

Килувыйлейб

Игорь Ворона. Юлия Златкина
Килувыйлейб

Часть первая
Быль

Часть вторая
Сказка

Мистерия счастья
(Фэнтези)